Книговод

Английские военные повести в нынешнее время

Шау Фома Иванович


АНГЛІЙСКІЯ ВОЕННЫЯ ПОВѢСТИ ВЪ НЫНѢШНЕЕ ВРЕМЯ.

   Нельзя не удивляться дѣятельности Великобританіи во всѣхъ отрасляхъ: въ промышлености, въ умственныхъ, политическихъ, литературныхъ и торговыхъ предпріятіяхъ. Только покажется малѣйшая тѣнь потребности, и вотъ уже явился товаръ и наполнилъ рынки съ такою мгновенною быстротою, съ такимъ неистощимымъ изобиліемъ, за которыми не успѣваетъ слѣдить и самый усердный политико-экономъ. Англичане съ одинаковою готовностью принимаются за все: за перочинные ножики и за поэзію, за химію и за хлопчатую бумагу, за выдѣлку бархата и за изученіе политической экономіи. Этого мало; почти можно сказать то же и въ обратномъ смыслѣ: не только потребность производитъ мгновенный запасъ производительности, но само изобиліе этого запаса пораждаетъ усиленное потребленіе, такъ точно, какъ иногда учрежденіе желѣзной дороги между двумя дрянными уѣздными городишками возводитъ ихъ на степень значительныхъ центровъ мануфактурной промышлености и торговли. Въ настоящемъ случаѣ, изъ всей многосторонней производительности Англичанъ, мы ограничимся однимъ родомъ продуктовъ -- именно: литературными, а изъ нихъ займемся однимъ только родомъ -- повѣстью.
   Въ Англіи разсказъ вообще раздѣляется на два главные рода: на романъ и на повѣсть. Первый отличается отъ послѣдняго болѣе возвышеннымъ образомъ мысли, описываетъ людей, событія умѣстности, важныя или по отдаленности времени, или по историческому значенію, или по преданію о какомъ нибудь сверхъестественномъ дѣйствіи. Повѣсть, напротивъ того, занимается исключительно происшествіями ежедневной жизни, и "castiget ridendo mores", выставляя на смѣхъ нелѣпости или странности нынѣшняго общественнаго быта. У Французовъ такого подраздѣленія не существуетъ, а если и существуетъ, то не можетъ быть выражено какимъ-либо однимъ техническимъ или приличнымъ словомъ: у нихъ романъ и повѣсть попросту выражаются словомъ roman, и Французскій критикъ, говоря о томъ, что Англичане называютъ повѣстью, выразился бы, вѣроятно, фразою roman de vie intime. Это происходитъ, можетъ-быть, отъ-того, что у Французовъ не существуетъ того рода сочиненія, которое въ Англіи называютъ собственно романомъ, и что вымыселъ у нихъ всегда болѣе или менѣе отзывается характеромъ повѣсти. Атала Шатобріана и Сен-Маръ Альфреда де-Виньи ближе всего подходятъ къ тому, что въ Англіи извѣстно подъ названіемъ романа. Границы, отдѣляющія эти два рода сочиненій, другъ отъ друга, неточно еще опредѣлены и въ самой Англіи, и многія произведенія принадлежатъ, по понятію Англичанъ, въ одно и то же время къ тому и къ другому изъ нихъ. Чтобъ дать читателю понятіе (не совсѣмъ, правда, ясное или опредѣленное) о томъ, какъ разумѣетъ Англичанинъ различіе между этими двумя словами, укажемъ ему на прекрасныя творенія Вальтера Скотта, "Айвенго" (Jvanhoe), и "Талисманъ", какъ на довольно-разительные образцы романа, и на другое же его сочиненіе, "Антикварій", какъ на неподражаемую повѣсть.
   Въ настоящее время, повѣствовательная литература въ Англіи достигла страшнаго развитія, и готова, кажется, поглотить всѣ прочіе роды литературы; драму она уже успѣла обглодать до самыхъ костей, и теперь, подобно огромной, ненасытимой людоѣдкѣ, точитъ зубы на поэзію и путешествія. Нѣтъ ни одного сословія, ни одного сокровеннаго уголка общества, которыхъ бы она не изслѣдовала, и читающей публикѣ остается теперь единственное средство, ограничиться такимъ нибудь однимъ родомъ, или spéculité, чтенія, потому-что одной человѣческой жизни, или, наконецъ, одного кошелька недостаточно, чтобъ дать возможность слѣдить (даже при самыхъ отчаянныхъ усиліяхъ) за ходомъ той неимовѣрной дѣятельности, которую оказываютъ современные писатели романовъ; хорошо еще, если успѣетъ онъ слѣдить за одними названіями. Читателю остается, слѣдовательно, ограничиться какимъ-нибудь особеннымъ классомъ повѣстей -- да и это даже значитъ возложить на себя огромный, почти сверхестественный трудъ и избирать, смотря по своему вкусу, или соображаясь съ своимъ родомъ жизни, или, раздушенныя, изящно-переплетенныя повѣсти, описывающія бытъ высшаго круга, или характеристическія морскія повѣсти капитановъ Марріета, Гласкока, Гоуарда, Шамьэ, или военныя повѣсти, или, наконецъ, высокопарныя произведенія, соотвѣтствующія тому, что у Германцевъ извѣстно подъ названіемъ Kunst-Romane.
   Наше дѣло касается теперь собственно до военнаго отдѣла нашего списка новостей, и такъ-какъ разсмотрѣніе этого рода повѣстей поведетъ насъ къ нѣкоторымъ размышленіямъ, касающимся общественнаго положенія военныхъ людей въ Англіи и тѣхъ странныхъ несообразностей, которыя представляетъ ихъ общественное положеніе, то мы и ограничимся двумя или тремя сочиненіями изъ этого многочисленнаго разряда. Пусть изъ нихъ самъ читатель выведетъ общее заключеніе и о другихъ. Предлагаемыя намъ сочиненія написаны однимъ и тѣмъ же авторомъ, Ирландцемъ, Чарлзомъ Ливеромъ, и представляютъ намъ удобный случай дать читателю общее понятіе объ англійскомъ военномъ бытѣ, -- въ томъ видѣ, разумѣется, въ которомъ онъ изображается въ повѣстяхъ -- и сказать нѣсколько словъ объ отличительныхъ свойствахъ ирландскаго ума, и о сумасбродныхъ странностяхъ ирландскихъ чудаковъ. Эти сочиненія, подобно всѣмъ литературнымъ произведеніямъ настоящаго времени, издавались ежемѣсячными выпусками, съ гравюрами, или помѣщались въ какомъ-либо журналѣ отрывками, заключающими въ себѣ отъ двухъ до трехъ главъ. Не входя въ подробное разсмотрѣніе того дѣйствія, которое производитъ этотъ способъ изданія на сочиненія ученыя или систематическія, замѣтимъ здѣсь, что вліяніе его на произведенія чисто-литературныя вообще, и на повѣсти въ-особенности, должно быть въ высшей степени вредно. Авторъ, привыкнувъ появляться предъ читающею публикою въ извѣстные, опредѣленные сроки, привыкаетъ въ то же время сочинять урывками -- пишетъ, такъ сказать, au jour le jour -- отъ-чего характеры имъ описываемые, не выдерживаются съ надлежащею точностью и дѣйствіе не представляетъ правильнаго развитія. Вкусъ читателя, съ другой стороны, пресыщенный и притупленный крѣпко приправленными яствами, которыми безпрестанно лакомятъ его періодическіе писатели, требуетъ сильныхъ возбудительныхъ средствъ, такъ-что, наконецъ, скажешь о нихъ то же, что сказалъ Гольдсмитъ, говоря и любви Гэррика къ лести:
   
   Who peppered the highest was surest to please.
   
   т. e. "Кто крѣпче прочихъ приправлялъ (въ буквальномъ смыслѣ: перцомъ, тотъ лучше прочихъ угождалъ."
   Послѣдствія такого порядка вещей должны быть гибельны и для вкуса публики, и для автора, который совершенно теряетъ изъ вида тѣ начала, на которыхъ основывается чистое, законное искусство. Подобно живописцу, музыканту или актеру, писатель повѣстей особенно подверженъ опасности увлечься чувствомъ мгновеннаго, но сильнаго сочувствія къ своимъ слушателямъ. Легко говорить, будто великій писатель выше своихъ читателей; легко представлять его руководителемъ, философомъ своего вѣка! Да развѣ мы ничего не знаемъ о жаждѣ генія къ сочувствію общества -- какъ объ одномъ изъ отличительныхъ свойствъ въ характерѣ каждаго художника? Развѣ намъ, не извѣстно то первое, самое горячее желаніе автора, которое влечетъ его искать сочувствія тѣхъ, для кого онъ пишетъ, и безъ котораго онъ никогда не написалъ бы ни строчки дѣльнаго. Эта-то жажда къ сочувствію людей и составляетъ первую, величайшую, необходимѣйшую потребность -- электрическій кругъ, по установленіи котораго геніальная искра сообщается мгновенно изъ головы генія къ сердцу всего человѣчества, и оживляетъ его. Необходимость этой потребности несомнѣнна, вездѣсуща -- предъ ней всѣ отвлеченныя правила вкуса ничтожны. если все это справедливо (и можетъ ли кто въ этомъ сомнѣваться?) въ-отношеніи къ такимъ первокласснымъ умамъ, каковы Скоттъ, Диккенсъ, или Пушкинъ, то во сколько кратъ сильнѣе подѣйствуете эта потребность на тотъ менѣе возвышенный классъ умовъ, который обладаетъ способностью чувствовать и оцѣнивать впечатлѣнія, не имѣя, между-тѣмъ, творческой силы? Если самому Диккенсу не совсѣмъ удалось устоять противъ унизительнаго, судорожнаго влеченія періодическаго тисненія, то какое же жалкое дѣйствіе должно оно имѣть надъ будущею славою второстепенныхъ писателей повѣстей? Читатель непремѣнно, настоятельно требуетъ, чтобъ каждый выпускъ повѣсти содержалъ въ себѣ какой-нибудь ужасный, неимовѣрный coup de théâtre, или какую-нибудь сцену, доведенную до высшей степени истерическаго, изступленнаго веселія. Изъ этого слѣдуетъ, что, читая сочиненіе, окончательно уже написанное, по неволѣ удивляешься жалкой слабости общаго впечатлѣнія производимаго имъ. При первой порѣ появленія такого сочиненія, публика, подобно глупому зѣвакѣ, настоятельно требуетъ, чтобъ въ варенье было положено какъ-можно-больше меда; а потомъ, когда книга выйдетъ въ свѣтъ полнымъ изданіемъ, дивится, отъ-чего у нея вкусъ такъ притупился и пресытился, что ей и это прекрасное, сладкое кушанье приходится не понутру?
   Изъ всѣхъ типовъ Французскаго народнаго быта, представляемыхъ въ драмѣ или изображаемыхъ въ повѣстяхъ писателями нашего времени, чуть ли не самый характеристическій -- le militaire. Доказательствомъ существеннаго достоинства личности и привлекательности этого типа можетъ служить та утомительная расточительность, съ которою онъ является предъ нами во всѣхъ отрасляхъ Французской литераторы до временъ имперіи. Да въ этомъ и нѣтъ ничего удивительнаго, потому-что militaire есть не что иное, какъ прославленіе, какъ олицетворенная мечта, заключающая въ себѣ всѣ самыя лучшія и замѣчательныя черты Французской народности. Точно такъ же было и во всѣ времена, и во времена крестоносцевъ и въ рыцарскій вѣкъ; и лучшимъ доказательствомъ истины сказаннаго нами можетъ служить та чрезвычайная вѣрность, съ которою le militaire -- разсматриваемый съ точки зрѣнія народной, какъ олицетвореніе, наконецъ, всѣхъ качествъ, которыми гордился Французскій народъ -- всегда передавалъ намъ особенный отпечатокъ и особенныя наклонности вѣка. Какая разница между мушкетеромъ монархіи (говоримъ въ-отношеніи къ тому, какъ его изображаютъ въ книгахъ или представляютъ на сценѣ), съ его веселою, вѣтренною, рѣзвою любезностію, съ его fleurettes и его маленькими chansons à boire -- какая разница между этимъ типомъ и между пылкимъ, усерднымъ гренадеромъ республики? И можно ли опять сравнить послѣдняго съ почти непобѣдимымъ ветераномъ старой гвардіи -- le vieux de la vielle!-- съ этимъ идеаломъ воинской доблести и совершенства, съ этимъ типомъ, созданнымъ величайшимъ военнымъ геніемъ, когда-либо существовавшимъ -- созданнымъ исполинскою волею того, который говорилъ: "орудіе должно принадлежать рукѣ мастера, эполеты -- тому, кто возьметъ ихъ съ боя, на полѣ сраженія"! Если, къ тому, возьмемъ въ соображеніе огромныя усилія, сдѣланныя Франціею во времена республиканскихъ, консульскихъ и имперскихъ войнъ, для снабженія правительства войсками на исполненіе его великихъ замысловъ, имѣвшихъ всегда цѣлію завоеваніе и вторженіе въ предѣлы чужихъ владѣній, то поймемъ, почему военный типъ пользуется во Франціи несравненно большею степенью народнаго сочувствія, нежели, на примѣръ, въ Англіи. Военный человѣкъ, можно сказать, не пользуется особенною любовію или пристрастіемъ англійскаго народа; напротивъ того, во многихъ частяхъ Англіи, а въ-особенности въ большихъ городахъ, на него смотрятъ съ недовѣрчивостію, даже съ нѣкоторымъ родомъ ненависти скорѣе, нежели съ любовью и сочувствіемъ -- и это обстоятельство есть одно изъ неизбѣжныхъ послѣдствій особеннаго существа политическаго состава британскаго государства. На морякахъ же, англійскій народъ, и особенно нисшее сословіе, сосредоточиваетъ особенную свою любовь, все свое сочувствіе и удивленіе. Словомъ, морякъ Великобританіи занимаетъ въ повѣстяхъ, пѣсняхъ и на сценѣ мѣсто, соотвѣтствующее воину на всѣхъ ступеняхъ Французскаго общества. Нѣкоторые стараются объяснить это обстоятельство вводами, основанными на различіи вербованія рекрутовъ для военной и для морской службы, и на томъ, что въ Англіи военные чины открыто продаются и покупаются, и что, по этой причинѣ, одни богатые могутъ надѣяться на счастіе въ военной службѣ. При такомъ порядкѣ вещей, никто изъ рядовыхъ не можетъ ожидать производства въ офицеры за какое бы то ни было отличіе, а изъ этого слѣдуетъ, что ряды великобританской арміи пополняются сословіемъ людей несравненноменѣе добронравныхъ и хуже образованныхъ, нежели въ другихъ европейскихъ странахъ, на-примѣръ, въ Пруссіи, гдѣ каждый военный человѣкъ обязанъ проходить всѣ степени, начиная съ самой нисшей. Все это правда; справедливо также и то, что аристократическій духъ, которымъ такъ сильно пропитано общество въ Англіи, превозмогаетъ до значительной степени и въ великобританской арміи. По, съ другой стороны, не должно забывать и того, что хотя въ морской службѣ и представляется иногда возможность выслужиться, однакожь подобные случаи бываютъ весьма-рѣдки, и потому едва ли можно считать это обстоятельство великимъ преимуществомъ англійской морской службы; между-тѣмъ, во всемъ, что касается до строгости дисциплины, морская служба ни чуть не уступитъ сухопутной. Есть одинъ весьма-важный источникъ неудовольствія, котораго, казалось бы, съ перваго взгляда было достаточно, чтобъ сдѣлать морскую службу въ Англіи совершенно -- ненавистною въ глазахъ народа: мы говоримъ о системѣ насильственнаго вербованія -- системѣ, существованію которой у такого просвѣщеннаго народа нельзя не удивляться. Изъ-за одного этого варварскаго обычая, иностранецъ, вѣроятно, предпочелъ бы сухопутную службу морской, не смотря на открытый торгъ чинами, существующій въ первой. Не смотря, однакожь, на все это, можно утвердительно сказать, что изо ста человѣкъ Англичанъ, которымъ предоставлено выбирать изъ двухъ дорогъ одну -- служить отечеству на морѣ или на сухомъ пути -- восемьдесятъ навѣрное предпочтутъ синюю куртку красному кафтану. Чему же, спросятъ, приписать такую странную разницу во мнѣніи народа касательно этихъ двухъ службъ? На это мы отвѣтимъ, что она можетъ быть отнесена -- отчасти къ великолѣпію и къ совершенству англійской морской службы, разсматриваемой какъ великое народное учрежденіе-отчасти же къ той суммѣ славныхъ воспоминаній, которыя пробуждаются въ душѣ каждаго Англичанина при одномъ слову -- флотъ. Воспоминанія эти, хотя не превосходятъ воспоминанія о великихъ подвигахъ англійскаго сухопутнаго войска, но болѣе -- близки къ сердцу Британца потому собственно, что они составляютъ отличительное, любимѣйшее наслѣдство славы его отчизны -- наслѣдство, подобнымъ которому не можетъ гордиться ни одна нація въ мірѣ., Англичанину извѣстно, что въ лѣтописяхъ сухопутныхъ армій другихъ государствъ, а въ-особенности Франціи, сохраняется память о великихъ дѣлахъ, неуступающихъ и самымъ блистательнымъ подвигамъ его собственной арміи -- на моряхъ же онъ не знаетъ себѣ соперника. Къ-тому же, по умственному образованію, англійскій морякъ стоитъ обыкновенно гораздо-выше своего сухопутнаго собрата? ежедневныя обязанности его службы требуютъ практическаго знакомства съ наукою, между-тѣмъ, какъ молодой офицеръ сухопутнаго войска, слишкомъ-часто обреченный судьбою на жизнь въ отдаленной провинціи, не имѣетъ ни средствъ, ни побудительныхъ причинъ къ изученію науки, которая не можетъ принести ему пользы. Главную причину всего этого можно найдти въ несчастномъ обычаѣ продавать чины, въ-слѣдствіе котораго армія, наполняется молодыми офицерами, неприготовленными къ исполненію своихъ служебныхъ обязанностей никакими спеціальными науками. Еслибъ въ Англіи, какъ во многихъ другихъ государствахъ, повышеніе зависѣло единственно отъ отличнаго званія службы, тогда, конечно, въ ея, арміи служило бы несравненно менѣе молодыхъ людей, знатныхъ и богатыхъ, но въ замѣнъ ихъ было бы болѣе офицеровъ образованныхъ и ревностныхъ къ Службѣ. Справедливость этого замѣчанія доказывается цвѣтущимъ состояніемъ англійской артиллерійской службы и инженернаго корпуса, въ которыхъ чины, по необходимости, не бываетъ предметомъ торговли: здѣсь мы видимъ молодыхъ людей, тщательно воспитанныхъ для спеціальной, ученой цѣли, и потому эти отрасли сухопутной службы бъ Англіи представляютъ, и въ отношеніи къ офицерамъ, и въ-отношеніи къ рядовымъ, разительную противоположность съ линейною службою; скажемъ больше: англійскіе артиллеристы и инженеры не потеряютъ ничего отъ сравненія съ офицерами той же службы прочихъ европейскихъ державъ.
   Къ этимъ отличительнымъ чертамъ британской арміи присоединяются еще другія, болѣе ощутительныя отъ разницы между англійскою арміею и сухопутными службами континентальныхъ державъ. Къ важнѣйшимъ изъ этихъ причинъ надо отнести существованіе въ англійской арміи ирландскаго элемента, составляющаго отличительную и поразительную черту ея состава. Весьма-трудно объяснить иностранцу, въ чемъ именно состоитъ то огромное, коренное различіе, которымъ такъ рѣзко отличается національный характеръ Ирландцевъ отъ характера англійскихъ сосѣдей. Не входя въ разсужденіе о томъ, отъ-чего происходятъ эти различія -- отъ коренныхъ ли, естественныхъ причинъ, или случайныхъ, проистекающихъ изъ страннаго, неестественнаго политическаго положенія Ирландцевъ въ-отношеніи къ Англіи -- скажемъ только, что первобытныя отличительныя черты кельтійскаго племени представляютъ сильную, разительную противоположность съ тѣмъ тевтонизмомъ, который составляетъ основную, черту англійскаго характера. Веселый, живой, непостоянный нравъ Ирландца; религіозныя несогласія съ обитателями двухъ прочихъ соединенныхъ королевствъ; его природная наклонность къ лѣнивой, праздной жизни, наклонность, къ развитію которой способствуетъ господствующая въ Ирландіи несчастная система раздробленія, земли на мелкіе участки, отдаваемые въ наемъ хлѣбопашцу за такую высокую цѣну, при которой онъ не можетъ надѣяться на наслажденіе плодами своего трудолюбія -- если бы даже и согласился обречь себя на неусыпную, неутомимую дѣятельность -- страсть подраться, свойственная странѣ, гдѣ каждая деревня заражена духомъ вражды, гдѣ каждая ярмарка, каждый сельскій рынокъ служитъ приличнымъ поприщемъ для сшибокъ враждебныхъ партій, ненавидящихъ другъ друга въ-слѣдствіе Богъ-вѣсть какихъ глупыхъ ссоръ, завѣщанныхъ какъ единственное наслѣдіе отъ ихъ отдаленныхъ, полудикихъ предковъ, или поддерживаемыхъ ими самими единственно изъ какой-то отвлеченной любви къ дракѣ-всѣ эти причины производятъ то, что англійскіе полки наполнены Ирландцами, вполнѣ заслуживающими названія лучшихъ легкихъ войскъ въ мірѣ. Ирландцы одарены въ высшей степени тѣмъ, что Бёккеннонъ называлъ perfervidum ingenium Scotorum, и ирландскій солдатъ, привыкнувъ въ крестьянскомъ быту, къ чрезвычайному недостатку и бѣдности, переноситъ трудности и лишенія всякаго рода съ удивительнымъ терпѣніемъ, а по своей врожденной, безотчетливой неустрашимости, онъ всегда готовъ принять участіе въ исполненіи самыхъ блистательныхъ, отчаянныхъ подвиговъ. требующихъ совершеннаго равнодушія къ опасности, и почти сума, сбродной храбрости. Британское правительство во всякое время содержало значительное войско. въ Ирландіи, и эта мѣра, необходимость которой доказана неоднократными кровопролитными возстаніями, не мало способствовала къ тому, что ознакомила Ирландцевъ съ военными дѣлами; въ то же время политическія обстоятельства, столь долгое время тяготѣвшія надъ ирландскимъ дворянствомъ, заставляли его прибѣгать къ военной службѣ, какъ къ единственно доступному ему поприщу. Такимъ-образомъ, Ирландцы всѣхъ сословій -- воины по природѣ и по необходимости, по привычкѣ и по наклонностямъ, и вотъ причина, почему во всѣхъ англійскихъ военныхъ повѣстяхъ и описаніяхъ военнаго быта господствуетъ ирландскій элементъ.
   Весьма-трудно дать точное понятіе о современномъ ирландскомъ характерѣ въ томъ видѣ, въ которомъ онъ представляется воображенію самого ирландскаго народа, и въ которомъ неоднократно пытались, болѣе или менѣе удачно, изображать его въ повѣстяхъ. Основное, отличительное свойство этого характера состоитъ въ чрезвычайномъ непостоянствѣ и въ легкости, съ которою онъ принимаетъ новыя впечатлѣнія. Ирландецъ увлекается своими чувствами до степени, достойной, въ глазахъ хладнокровнаго, разсудительнаго Англичанина, названія сумасбродства: его веселіе походитъ на неистовство, его гнѣвъ на изліянія бѣснующагося, его изъявленія чувствительности раздираютъ сердца зрителей: онъ переходитъ, съ мимолетною быстротою, отъ глубочайшей печали къ самому дикому, сумасшедшему веселію; во всемъ и всегда онъ предается крайностямъ. Его, положимъ, занимаетъ одно чувство, и занимаетъ исключительно, непритворно; достаточно малѣйшей бездѣлицы, чтобъ сбить его съ толку; глядишь -- и его заняла новая мысль, совершенно-несообразная съ прежнею, или даже совершенно-противорѣчащая ей. Онъ созданъ изъ противоположностей и несообразностей: сердце у него доступно нѣжному чувству, но стоитъ только возбудить его страсти, дѣйствуя на его политическія или религіозныя предубѣжденія, и онъ является свирѣпымъ, безжалостнымъ извергомъ; онъ то раболѣпствуетъ предъ властію, то вдругъ поднимаетъ знамя бунта; способность разсуждать развита у него въ весьма слабой степени, и для достиженія настоящаго мимолетнаго блаженства, онъ готовъ жертвовать надеждою на самыя важныя будущія выгоды; гостепріимство онъ считаетъ первою добродѣтелью, для друга готовъ подвергать и самую жизнь опасности, но при малѣйшемъ поводѣ онъ становится жестокимъ, неумолимымъ врагомъ. Любовь Ирландца къ отечеству столько же слѣпа, сколько безпредѣльна. При умѣ тонкомъ и проницательномъ, у него нѣтъ, обыкновенно, никакого постоянства; онъ одаренъ отъ природы какимъ-то удивительнымъ умѣніемъ обращаться съ людьми, какимъ-то изящнымъ чутьемъ во всемъ, что касается до приличій свѣта, и путешественникъ нерѣдко встрѣтитъ, въ убогой хижинѣ безграмотнаго, часто голоднаго ирландскаго крестьянина, врожденную вѣжливость и непринужденность, которую не всегда найдетъ и въ лучшихъ кругахъ просвѣщеннаго общества, и которая составляютъ довольно любопытную противоположность съ грубымъ, рѣзкимъ тономъ независимости, замѣчаемымъ у людей несшаго и средняго сословій въ Англіи. У Англичанина чувство собственнаго достоинства и уваженія къ самому себѣ развито убѣжденіемъ въ его личной и политической независимости, и выражается иногда не совсѣмъ пріятно или привлекательно. Что касается до нисшихъ сословій ирландскаго народа, то они во всемъ, что касается до общественнаго развитія, находятся еще въ полудикомъ состояніи, и отличаются, какъ и должно ожидать, высокими понятіями объ обязанностяхъ гостепріимства, тонкимъ чутьемъ и вѣжливостію въ обращеніи съ людьми -- качествами, несообразными, кажется, къ-несчастію, съ значительною степенью развитія общественнаго: ибо каждому изъ насъ извѣстно, что въ этихъ отношеніяхъ пустынный Бедуинъ, или красный Индіецъ далекихъ западно-американскихъ степей стоитъ несравненно-выше образованнаго жителя промышленнаго европейскаго города Надъ всѣми этими несогласными и, по-видимому, несообразными другъ съ другомъ качествами, господствуетъ главная, всё-одушевляющая черта ирландскаго характера -- мы говоримъ о ихъ любви къ шуткамъ (Spirit of Fun). Между ирландскимъ Fun и англійскимъ юморомъ большая разница: можно сказать смѣло, что Ирландецъ отличается отъ всего остальнаго міра именно этимъ единственнымъкачествомъ. Оно не то, что остроуміе (Wit), хотя нерѣдкой принимаетъ нѣкоторые наружные виды остроумія; оно такъ же не то, что юморъ; оно отличается также рѣзко отъ Французскаго Esprit, какъ и отъ колкости русскаго человѣка; словомъ, Fun есть качество до того тонкое и мимолетное, что нѣтъ почти возможности опредѣлить его приличными словами. Оно проистекаетъ, такъ какъ и юморъ, отъ способности къ тонкому, мгновенному сочувствію, но съ тою замѣчательною разницею, что юморъ -- благороднѣйшее достояніе англійскаго ума -- отзывается своимъ германскимъ происхожденіемъ, и проявляется сообразно съ глубиною сочувствія, вызвавшаго его, между-тѣмъ, какъ ирландскій юморъ или Fun проистекаетъ скорѣе отъ самой быстроты этого сочувствія. Fun, на словахъ, выражается множествомъ самыхъ странныхъ, самыхъ смѣшныхъ и острыхъ отвѣтовъ, счастливыхъ, неожиданныхъ сравненій и оборотовъ мысли, колкость которыхъ, покрытая одеждою деревенской простоты и добродушія, кажется отъ-того тѣмъ болѣе ѣдкою. Въ каждой странѣ есть какое-нибудь племя, городъ или провинція, котораго поговорки и промахи снабжаютъ соотечественниковъ обильнымъ запасомъ матеріаловъ для шуточныхъ анекдотовъ и народныхъ разсказовъ. У древнихъ Грековъ (народа въ высшей степени склоннаго къ смѣху и шуткамъ), Беотійцы, Аркадяне и Абдериты пользовались незавиднымъ преимуществомъ снабжать своихъ единоземцевъ пищею для шутокъ, въ видѣ забавныхъ анекдотовъ, въ которыхъ главную роль всегда играло лицо, принадлежавшее одному изъ этихъ трехъ племенъ. Итальянцы среднихъ вѣковъ приписывали всѣ свои шутки и промахи Калабрійцамъ и жителямъ Бергамы. Испанскія собранія шутокъ наполнены забавными нелѣпостями Галлеговъ. У Французовъ въ этомъ отношеніи славятся Гасконцы и Овернійцы. Германцы могли бы наполнить порядочную библіотеку смѣшными глупостями, приписываемыми гражданамъ города Шафенбурга. У Англичанъ же, мѣсто народныхъ шутовъ занимаютъ Ирландцы, а свойственные имъ промахи и нелѣпости, какъ словесные такъ и практическіе, извѣстны подъ общимъ именемъ Bulls. И когда мы возьмемъ въ-разсужденіе живое воображеніе Ирландцевъ, ихъ природное остроуміе, ту быстроту, съ которою они замѣчаютъ и поднимаютъ насмѣхъ свои собственныя или чужія странности, и нетвердое знакомство нисшихъ сословій съ англійскимъ языкомъ, то перестанемъ удивляться тому, что ихъ бесѣда изобилуетъ забавными поговорками и смѣшною разногласицею между сказаннымъ и сдѣланнымъ, или между тѣмъ, что предполагается сдѣлать и тѣмъ, что говорятъ: ибо отъ этого-то собственно и зависитъ все достоинство, вся острота этого рода шутокъ.
   Самое удобное, если не самое глубокомысленное опредѣленіе остроумія (wit) состоитъ, по нашему мнѣнію, въ слѣдующемъ: остроуміе есть способность быстро и внезапно открывать сходство между двумя мыслями, которыя, при первомъ взглядѣ, не имѣютъ, по-видимому, ничего общаго, или открывать существенное несогласіе между предметами, по-видимому тождественными. То чувство удовольствія, которое въ насъ вселяетъ каждое подобное открытіе, бываетъ слѣдствіемъ удовлетвореннаго самолюбія, если мы этимъ открытіемъ обязаны нашей же собственной находчивости, или же слѣдствіемъ сочувствія къ находчивости другаго, поразившаго насъ подобнымъ же явленіемъ.
   Эти двѣ первоначальныя мысли, о которыхъ мы упомянули въ нашемъ опредѣленіи, можно уподобить проволочнымъ проводникамъ электрической баттареи: они холодны и бездѣйственны. По вдругъ онѣ приходятъ въ соприкосновеніе, магическій кругъ готовъ, сравнительная способность пробуждена и издаетъ яркую, блестящую мимолетную искру; мы поражены словно электричествомъ. То упражненіе умственныхъ способностей, которое мы называемъ остроуміемъ, требуетъ быстраго соображенія, большой точности и опредѣлительности въ выраженіяхъ, и высокой степени тонкой сметливости; и оцѣнивая эти рѣдкія качества въ постороннемъ человѣкѣ, мы наслаждаемся удовольствіемъ, похожимъ нѣсколько на то, которое ощущаемъ, когда замѣчаемъ ихъ въ самихъ-себѣ, но, сдѣлавшись свидѣтелями забавнаго промаха, смѣшнаго coq-à-l'âne, или страннаго недоразумѣнія, мы ощущаемъ двойное удовольствіе, открывъ въ одно и то же время сокровенное сходство, и убѣдившись въ нашу собственную удивительную смышленость: и вотъ причина, почему остроуміе возбуждаетъ только улыбку, между-тѣмъ, какъ ирландскій Булль заставляетъ покатиться со смѣху. Словомъ, изумленіе составляетъ основный элементъ удовольствія, ощущаемаго-въ томъ и въ другомъ случаѣ, но въ первомъ случаѣ мы удивляемся нечаянности и любуемся остротою, во второмъ же, къ нашему изумленію присоединяется чувство презрѣнія; стало-быть, мы ставимъ себя выше того, который насъ разсмѣшилъ.
   Въ-продолженіе многихъ поколѣній, всѣ сословія ирландскаго общества находились при условіяхъ, самыхъ благопріятныхъ къ порожденію и къ развитію тѣхъ свойствъ, которыя производятъ наклонность къ шуткамъ этого рода. Владѣтельное дворянство, живя вдалекѣ отъ столицы, было окружаемо съ самыхъ раннихъ лѣтъ многочисленною потомственною дворнею, привязанною къ семейству помѣщика со всею слѣпою преданностію средневѣковыхъ васалловъ, и проводило жизнь въ удовлетвореніи самой неистовой страсти къ атлетическимъ, мужественнымъ забавамъ. Нигдѣ не было такихъ неутомимыхъ охотниковъ, такихъ отчаянныхъ ѣздоковъ, и нигдѣ не видано такихъ попоекъ, какъ въ Ирландіи. Праздный, буйный и почти болѣзненно, чувствительный Ирландецъ, привыкшій презирать трудъ, предпочитавшій удовлетвореніе прихоти настоящей минуты всѣмъ благамъ будущаго, проводилъ жизнь въ безпрестанныхъ дракахъ, попойкахъ и шуткахъ, разнообразя по-временамъ эти занятія дѣятельнымъ участіемъ возстаніи, всегда усмиряемомъ англійскимъ правительствомъ. Въ промежуткахъ между кровавыми неистовствами "вейт-бойзовъ (While Boys: бѣлыхъ мальчиковъ, юношей), и возстаніями Соединенныхъ-Ирландцёвъ (United Irishmen), крестьянинъ разсѣивалъ свою праздность драками на ярмаркахъ или на рынкахъ, а дворянинъ, сапъ z котораго но дозволялъ удовлетворять свою страсть къ ратоборству посредствомъ народнаго оружія, шиллилбі(зыІ1еІнь, по-нашему дубина), находилъ обширное поле своимъ воинственнымъ наклонностямъ въ безпрестанныхъ поединкахъ. Ни одной скачки, ни одной травли пепроходило безъ дуэли. Судилось ли какое нибудь дѣло вводной изъ ирландскихъ уголовныхъ палатъ, происходило ли преніе въ ирландской нижней палатѣ -- возникнутъ споры, вслѣдъ за ними брань, и какъ-тутъ готовы двѣ три дуэли. Судья въ палатѣ, министръ въ мѣстѣ присутствія -- мало того -- самъ священникъ почти на своей каѳедрѣ, былъ всегда готовъ вызвать или принять вызовъ противника на бой. Чтобъ дать читателю понятіе о странномъ состояніи общества въ Ирландіи въ прошломъ столѣтіи, скажемъ, что поединокъ не только не считался дѣломъ важнымъ или необыкновеннымъ, но что подобныя встрѣчи происходили, по-большей-части, на самыхъ публичныхъ мѣстахъ: на бѣгу, напримѣръ, или въ знаменитомъ Финиксъ-Паркѣ въ Дублинѣ, гдѣ противниковъ, окружала обыкновенно толпа любопытныхъ всѣхъ сословій, собравшихся видѣть "потѣху", и похвалить меткую стрѣльбу побѣдителя! Тотъ, кто пожелаетъ видѣть вѣрную, подробную картину страннаго, фантастическаго состоянія ирландскаго общества того времени, можетъ обратиться къ любопытнымъ "Запискамъ сэра Джозефа Бэррингтона", въ которыхъ онъ изображаетъ всѣ странности и сумасбродныя выходки своихъ соотечественниковъ съ истинно-ирландскою живостію и краснорѣчіемъ.
   При этихъ рѣзкихъ, отличительныхъ чертахъ ирландскаго народнаго характера, можно ли удивляться тому, что нынѣ -- когда потребность на повѣсти, издаваемыя въ періодическомъ видѣ, достигла такого развитія въ Англіи, -- писатели повѣстей бросились съ жадностію на это поле, обѣщающее такую обильную жатву рѣзкихъ противоположностей и сильныхъ ощущеній. Можно бы составить довольно длинный списокъ -- Списокъ, въ которомъ нашли бы себѣ мѣсто множество именъ не совсѣмъ-неизвѣстныхъ -- писателямъ, посвятившимъ свои дарованія исключительно описанію ирландскаго общества. Бэнимъ, лэди Морганъ, Грэттенъ и многіе другіе предались преимущественно этому роду мѣстнаго вымысла; миссъ Эджвортъ, писательница, пріобрѣтшая европейскую знаменитость своими изображеніями нравовъ всѣхъ возможныхъ сословій общества, становится неподражаемою, когда описываетъ великодушіе и нѣжность, остроуміе и чувствительность своихъ соотечественниковъ. Но наше дѣло теперь только до военныхъ повѣстей, или, лучше сказать, до военныхъ ирландскихъ повѣстей, потому-что въ Англіи произведенія этого рода, по причинамъ, которыя изложены выше, почти всегда представляютъ и тотъ и другой характеръ вмѣстѣ. Число сочиненій этого разряда чрезвычайно размножилось въ-теченіе послѣднихъ лѣтъ, и такъ-какъ онѣ всѣ написаны въ одномъ и томъ же духѣ, то читателю легко будетъ составить себѣ понятіе обо всѣхъ, по взгляду на два, на три изъ болѣе замѣчательныхъ, избранныхъ нами въ видѣ образца. Онѣ всѣ одного автора, Ирландца же, Чарльза Ливера, и реѣ отличаются одними и тѣми же достоинствами и недостатками. Заглавія ихъ "Джэкъ Хинтонъ, гвардеецъ", "Исповѣдь Хэрри Лоррикера" и "Чарльзъ О'Мэлли, ирландскій драгунъ". Онѣ имѣютъ цѣлію описаніе военнаго быта, въ-особенности въ Ирландіи, и герой каждаго изъ нихъ, въ-теченіе своей походной жизни, принимаетъ участіе въ нѣкоторыхъ изъ самыхъ замѣчательныхъ событій испанской войны, парижской кампаніи, ватерлооскаго сраженія и т. п. Онѣ наполнены описаніями таинственныхъ приключеній, зрѣлищъ неистоваго веселія, отчаянныхъ битвъ, чудесныхъ избавленій -- отъ неминучей погибели, ожидавшей героя не только отъ пуль непріятельскихъ, но и отъ смертоноснаго пистолета искуснаго дуэлиста (котораго храбрый, ее совершенно-неопытный герой непремѣнно ранитъ, если не убиваетъ на-повалъ), отъ отчаянныхъ конскихъ скачекъ, въ которыхъ всадникъ перелетаетъ черезъ десяти-футовыя каменныя стѣны на ретивомъ гальвейскомъ конѣ, и проч., и проч. Не смотря, однакожь, на всѣ эти баснословныя приключенія -- а быть-можетъ, даже и въ-слѣдствіе ихъ -- книга читается удивительно вяло.-- Промахи героя, безпрестанный пьяный кутежъ, вѣчно-повторяющіяся практическія шутки и нѣсколько грязноватый тонъ лихой отваги, характеризующіе эти повѣсти, служатъ жалкимъ свидѣтельствомъ дурныхъ послѣдствій періодическаго способа изданія, благодаря которому писатель жертвуетъ всѣмъ -- правдоподобіемъ, юморомъ, приличіемъ -- въ угоду ложному вкусу читателей, жаждущихъ чудеснаго и невѣроятнаго. Весьма-естественно, что при остроуміи столь практическомъ и вещественномъ, клонящемся большею частію къ тому, чтобъ мертвецки напоить какого-нибудь несчастнаго, или заставить его безъ всякой причины подраться на дуэли, или уговорить робкаго всадника сѣсть на бѣшеную лошадь и т. п., разсказъ не обходится безъ чудака, котораго смѣшная наружность, или недостатокъ ума дѣлаютъ удобнымъ предметомъ для шутокъ и смѣха, и надъ которымъ разъигриваются самыя жестокія мистификаціи, не возбуждая въ читателѣ ни малѣйшаго сожалѣнія къ бѣдной жертвѣ. Кромѣ этого чудака, во всѣхъ этихъ повѣстяхъ непремѣнно встрѣчается прекрасная, сантиментальная героиня, назначенная судьбою въ супруги герою. Многочисленная, но не совсѣмъ -- разборчивая публика; занимающаяся чтеніемъ этихъ повѣстей, состоитъ изъ людей, получившихъ довольно-плохое образованіе, и неуспѣвшихъ -- за недосугомъ отъ своихъ дѣловыхъ занятій -- пріобрѣсть изящнаго вкуса или способности судить отчетливо, но вполнѣ умѣющихъ цѣнить комизмъ грубой практической шутки. Комическія впечатлѣнія, основанныя на внутреннихъ странностяхъ характера, или на сумасбродствахъ, причиняемыхъ дѣйствіемъ несообразныхъ страстей, не произвели бы на нихъ никакого вліянія. Кто-то весьма-справедливо находилъ это самое отличіе между двумя школами комедіи; въ первой, типъ которой есть старинная испанская комедія (родъ сочиненія, не стоющій, относительно говоря, никакого труда автору), дѣйствіе идетъ при помощи переодѣваній, масокъ, принятія одного лица за другое, и тому подобныхъ вещественныхъ уловокъ; во второй же -- комедіи Менандра, Терентія, Мольера, вообще, и Шекспира -- все происходитъ отъ игры побужденіи, отъ вліянія враждующихъ страстей, и отъ внутреннихъ и характеристическихъ, скорѣе, нежели отъ внѣшнихъ и вещественныхъ обстоятельствъ. Словомъ, первая обманываетъ насъ посредствомъ нашихъ чувствъ, а вторая -- дѣйствуя на наши страсти. У нѣкоторыхъ людей (и къ числу ихъ въ-особенности принадлежитъ то сословіе, для котораго эти повѣсти пишутся) воображеніе до того лѣниво, и способность сравнивать или обсуживать такъ мало развита, что, за исключеніемъ самаго грубаго сумасбродства, самыхъ пошлыхъ практическихъ шутокъ, они ни въ чемъ не находятъ занимательности, и для нихъ какъ въ книгахъ, такъ и въ самой жизни, необходимо присутствіе чудака.-- Вотъ въ чемъ и состоитъ настоящій источникъ -- origo mali -- безпрестанныхъ попоекъ и дуэлей, украшающихъ эти страницы, и лицъ, подобныхъ майору Монсуну, Микки Фрій, или семейству О'Лійри. Какая разница между всѣмъ этимъ и методою, которою руководствовались великіе мастера вымысла, Фильдингъ, Сервантесъ, Скоттъ! И они также предавались изображенію нравовъ, странностей и выходокъ какого-нибудь смѣшнаго чудака. Адэмсъ, Санхо, Дэлгетти, Гоноѳанъ Ольдбёкъ или Домини Сэмсонъ, всѣ въ высшей степени лица комическія, даже смѣшныя; но неподражаемое сочувствіе истиннаго генія окружило эти забавныя творенія какимъ-то блескомъ нѣжныхъ и плѣнительныхъ чувствъ, и читатель хохочетъ надъ ними, не переставая любить ихъ, или, лучше сказать, онъ хохочетъ тѣмъ сильнѣе, чѣмъ больше любитъ ихъ.
   Герои этихъ повѣстей, весьма-естественно, составляютъ beau ideal воображенія автора, или, по-крайней-мѣрѣ, то, что, но его мнѣнію, составляетъ beau idéal воображенія читателя; въ характеры ихъ входятъ одни почти тѣ качества, которыми у насъ въ Россіи когда-то отличался "характеръ гусара". Они вѣчно совершаютъ чудеса храбрости, вѣчно кидаются, безъ всякой надобности, на опасности, отъ которыхъ избавляются сверхъестественнымъ счастіемъ, или своею собственною баснословною удалью. Они напоминаютъ намъ веселаго, беззаботнаго, кутежнаго sabreur временъ имперіи, типъ, изношенный до послѣдней крайности тогдашними водевилистами и писателями повѣстей. По этотъ типъ ныньче совсѣмъ устарѣлъ, и уже не занимаетъ насъ болѣе; въ свое время, онъ могъ быть очень-вабавенъ, но теперь такъ же вышелъ изъ моды, какъ и фантастическія Орондаты и Кассандры школы Amadis и Grand Cyrus. Первое мѣсто между повѣствователями въ наше время принадлежитъ безспорно Чарльсу Диккенсу, и, по минутномъ разсмотрѣніи любой изъ его повѣстей, мы убѣждаемся въ томъ, что въ его неподражаемыхъ сочиненіяхъ читатель увлекается гораздо-сильнѣйшею любовію и участіемъ къ Тому Пинчу, къ Джону Брауди, однимъ словомъ, къ тѣмъ именно лицамъ, которыя изъ-подъ пера второстепеннаго писателя вышли бы, конечно, дурачками, посмѣшищемъ, или "балаганными шутами", нежели къ главнымъ лицамъ, les jeunes premiers, дѣйствія -- Мартину Чодзльвитту и Никкольсу Никкльби -- молодымъ джентльменамъ, одарённымъ всевозможными тѣлесными и умственными красотами. Причина тому ясна! пригожій, ловкій молодой джентльменъ и любовникъ, принадлежитъ ли онъ, какъ говоритъ Байронъ, къ числу тѣхъ,
   
   Accomplished blackguards, like Tom Jones
   Or gentlemen in stays, as still as stones,
   
   (т. e.) ловкихъ, развязныхъ повѣсъ, похожихъ на Тома Джонса, или джентльменовъ, носящихъ корсеты, непреклонныхъ какъ статуи (въ словесномъ смыслѣ камни) -- все же онъ не что иное, какъ механическая ось, около которой вращаются всѣ колеса завязки, и подобно оси, гладкой, вышлифованной фигуры, не представляетъ тѣхъ шароховатостей и характеристическихъ выпуклостей, которыя однѣ возбуждаютъ наше участіе. Къ пріемамъ, употребляемымъ геніемъ при созданіи привлекательнаго, занимательнаго характера, можно удачно примѣнить замѣчаніе, сдѣланное однимъ проницательнымъ американскимъ авторомъ, Эдгаромъ По, въ-отношеніи къ оцѣнкѣ достоинства показаній свидѣтелей въ уголовныхъ дѣлахъ: "это искусство" говоритъ онъ: "состоитъ въ томъ, чтобъ пренебрегать общими чертами, и пользоваться тѣми неровностями и отличительными фактами, которые составляютъ, такъ-сказать, особенности каждаго дѣла, и служатъ намъ какъ-бы путеводителями въ нашихъ странствованіяхъ для открытія истины".
   Порядочная часть каждой изъ повѣстей того класса, который мы теперь разсматриваемъ, состоитъ изъ описаній разительныхъ историческихъ военныхъ событій и приключеній, и еслибъ какой-нибудь всемірный переворотъ лишилъ насъ невозвратно всѣхъ достовѣрныхъ историческихъ свѣдѣній о событіяхъ, ознаменовавшихъ войну на Пиренейскомъ-Полуостровѣ, ватерлооскую кампанію, занятіе Парижа войсками соединенныхъ державъ, то мы могли бы изъ этихъ повѣстей снова составить подробное описаніе тѣхъ событій, столько же, можетъ-быть, сообразное съ истиною, сколько достовѣрны тѣ источники, изъ которыхъ мы нынѣ почерпаемъ наши свѣдѣнія объ этихъ происшествіяхъ. Во всѣхъ эпизодахъ, очевидная цѣль автора состоитъ въ томъ, чтобъ прославить на вѣки неподражаемую доблесть единоземцевъ; но на его разсказы, основанные на описаніяхъ, принятныхъ въ его отчизнѣ за истинныя, можно положиться такъ же твердо, какъ на "бюллэтенъ". Любимыя, но ложныя народныя понятія, льстящія обитателямъ каждой страны о несравненномъ превосходствѣ ихъ надъ жителями враждебной страны,: находятъ теперь мѣсто только въ самыхъ ограниченныхъ умахъ, и мысль о томъ, будто-бы Французскій солдатъ непремѣнно храбрѣе Англичанина, или будто-бы англійскій матросъ въ-состояніи побѣдить по крайней-мѣрѣ десятокъ Французовъ, щекочетъ нынѣ самолюбіе только мелочнаго торговца Парижа, или портнаго подмастерья въ Лондонѣ. Въ "United Service Journal", -- періодическомъ изданіи, посвященномъ разсмотрѣнію предметовъ, относящихся до морской и военной службы, недавно появились строгія, но весьма-справедливыя замѣчанія о превратныхъ понятіяхъ, внушаемыхъ этого рода повѣстями на-счетъ тона, образа мыслей и жизни, господствующей въ великобританской арміи. Сочинитель этой статьи съ похвальнымъ негодованіемъ порицаетъ ту лживость, которая замѣтна во всемъ, что касается до описанія важныхъ событій по части англійской военной исторіи: и если мы пріймемъ въ соображеніе множество читателей, глотающихъ съ истинно-слѣпою довѣрчивостію всѣ небылицы, предлагаемыя повѣствователями, и неимѣющихъ ни времени, ни средствъ, ни даже желанія сличать эти описанія съ болѣе прозаическимъ, но и болѣе достовѣрнымъ разсказомъ лѣтописца, то должны сознаться въ томъ, что рѣзкія замѣчанія журнала столько же справедливы, сколько и умѣстны.
   Не станемъ распространяться о безчисленныхъ примѣрахъ, обличающихъ совершенное невѣжество сочинителя этихъ повѣстей въ-отношеніи нравовъ, обычаевъ и даже языка чужихъ странъ, невѣжество, столько же замѣтное въ мелочныхъ чертамъ, сколько и въ самыхъ очевидныхъ, извѣстныхъ подробностяхъ-выказывающихся одинаково забавно и въ смѣшеніи всѣхъ оружіи и мундировъ, и въ томъ, что изъ десятка Французскихъ фразъ, которыми приправлена каждая страница, ни одна не напечатана безъ грубыхъ орѳографическихъ ошибокъ.
   Несправедливо, съ нашей стороны, окончить эти общія замѣчанія тѣмъ же нѣсколько неблагопріятнымъ, порицательнымъ тономъ, который мы, къ крайнему нашему сожалѣнію, должны были употреблять до-сихъ-поръ: еслибъ разсматриваемыя вами повѣсти были лишены всякаго достоинства, мы бы, конечно, не отважились представить ихъ на вниманіе русской публики.
   Нельзя сказать, чтобъ въ нихъ но было никакого достоинства, и еслибъ даже ихъ недостатки не выкупались тѣми красотами, которыя въ нихъ замѣтны, то мы всё -- же считали бы себя въ правѣ попытаться познакомить русскихъ читателей съ нѣкоторыми изъ характеристическихъ свойствъ этихъ повѣстей. Этотъ отдѣлъ англійской современной литературы читается весьма многочисленнымъ классомъ людей, и потому всякому должно-быть любопытно имѣть вѣрное понятіе о такомъ популярномъ родѣ сочиненій, каковы бы ни были его недостатки -- ибо о литературномъ вкусѣ какого-нибудь вѣка, или страны, нельзя судить исключительно по тону тѣхъ великихъ и геніальныхъ произведеніи, появленіе которыхъ составляетъ эпоху въ. исторіи литературы. Не должно пренебрегать также и второстепенными твореніями, составляющими литературный насущный хлѣбъ великой массы читающей публики. Однимъ словомъ, тотъ, кто желаетъ составить себѣ вѣрное понятіе о литературныхъ наклонностяхъ и вкусѣ первой половины девятнадцатаго столѣтія, не долженъ довольствоваться чтеніемъ произведеній Скотта, Байрона, Бульвера и Диккенса -- онъ долженъ также разсмотрѣть сочиненія писателей, подобныхъ Джемсу, Ливеру и Теннюсону.
   Въ повѣстяхъ Ливера множество сценъ, въ которыхъ сумасбродства и странности ирландскаго характера представлены чрезвычайно живо и рѣзко, и, сколько можно судить о нихъ не Ирландцу, вѣрно и естественно; извлекаемъ здѣсь одно мѣсто, отличающееся отпечаткомъ ирландскаго шутливаго разсказа, и пользующееся къ тому же тѣмъ преимуществомъ, что составляетъ отдѣльное, полное повѣствованіе; это разсказъ Микки Фрій, деньщика Чарльза О'Мэлли, о привидѣніи, которое явилось его отцу:
   "Кажись ваше благородіе давнымъ-давно слышали, какъ вышелъ мой отецъ въ отставку, и какъ онъ принялся за новое ремесло, которое пришлось ему болѣе по-сердцу. Онъ нанялся въ кучера къ гробовщику Кэллэгэну, въ Коркѣ, и много годовъ сряду отвозилъ покойниковъ на кладбище. Мѣстечко было славное: батюшка былъ парень не-промахъ, и хотя подъ-часъ былъ не прочь погулять съ веселыми пріятелями, а всё-же не забывалъ своего дѣла, и какъ надѣнетъ-бывало на себя черный плащъ, да шляпу, да усядется на высокія козлы, такъ и думаешь, ужь не родную ли матушку хоронитъ -- такой видъ прійметъ плаксивый и печальный. Самъ могильщикъ такъ не умѣлъ прикидываться: да къ-тому же, у отца и взглядъ былъ таковскій -- подумалъ бы, что всю ночь на пролетъ проплакалъ -- а ничего не бывало.
   Изъ всѣхъ людей Кэллэгана, никого такъ не жаловали, какъ батюшку. Всѣ сосѣди были отъ него безъ-памяти.
   "-- Какая добрая душа говаривала одна женщина другой -- видѣла ты какъ онъ рыдалъ, когда хоронили старуху Делэни?
   "-- Правда твоя, замѣтила вторая:-- съ пути сбился отъ горя, вмѣсто килдьмёрриской церкви остановился у таверны.
   "Больше мнѣ и говорить нечего, скажу вамъ только, что больше всѣхъ отца любили фермеры и крестьяне. Господа и богатые люди -- не въ обиду вамъ -- мистеръ Чарльсъ, вѣдь я говорю правду, горюютъ не такъ, какъ нашъ братъ, когда помретъ у нихъ братъ или отецъ, имъ горя мало, кто везетъ покойника, почтенный ли, порядочный человѣкъ, какъ напр. покойный батюшка, или какое-нибудь чучело-зубоскалъ. Такъ изволите видѣть, батюшка развозилъ покойниковъ по всему графству; сбывалъ вездѣ, гдѣ только было дѣло; никто не былъ доволенъ своими похоронами, если при нихъ не было моего отца. Мастерски зналъ онъ свое дѣло; напередъ разсчитаетъ тебѣ до штофа,-- сколько потребуется водки; зналъ всѣхъ лучшихъ плакальщиковъ въ околоткѣ. Важно было видѣть; ваше благородіе, какъ батюшка разставитъ родныхъ и друзей по росту въ двѣ шеренги у входа на кладбище, и потомъ скомандуетъ, словно взводный командиръ:
   "--Покойники впередъ, -- маршъ, пріятели покойнаго,-- маршъ, народъ."
   "Вотъ онъ что говорилъ; онъ безпрестанно повторялъ эти слова, когда бывалъ подъ хмѣлькомъ -- выпивъ батюшка всегда бывалъ веселъ -- и ему тогда казалось, будто онъ хоронитъ пол-Мюнстера.
   "То-то было время: тебя хоронили и прилично и весело. Какъ бы покойникъ ни былъ бѣденъ, а отецъ мой всегда явится къ похоронамъ, одѣтый въ черный плащъ и окруженный на полу-милю ребятишками, которые плачутъ и ревутъ во всю ивановскую. Славно было смотрѣть!
   "--Послушай, Мейкъ, не позабудь о привидѣніи, что-то ты слишкомъ распространился о добродѣтеляхъ батюшки.
   "-- Не бойтесь, ваше благородіе, доберусь и до привидѣнія. Вотъ какъ случилось дѣло. Въ ту холодную зиму -- помните? года сорокъ-два-три тому назадъ, тёллохмюрейскій старикъ-священникъ заболѣлъ, да и померъ; онъ лѣтъ шестьдесятъ завѣдывалъ тѣмъ приходомъ; народъ очень любилъ его, да и за дѣло: такого добраго священника и любезнаго человѣка никогда не бывало -- днемъ съ огнемъ поискать, да не найдешь.-- Безъ него свадьба не въ свадьбу, крестины не въ крестины; благословивъ новобрачныхъ или младенца, сядетъ, бывало, съ родными за столъ, и ни передъ кѣмъ въ грязь лицомъ не ударитъ. Добрѣйшій старикъ былъ священникъ. У него, бывало, домъ вѣчно полонъ бѣднымъ народомъ; на его счетъ ѣдятъ и пьютъ и на него же ворчатъ. Но отецъ Двайеръ любилъ бѣдныхъ и не сердился на нихъ за то.
   "-- Да къ кому же они пойдутъ, говаривалъ онъ,-- какъ не ко мнѣ? Отрѣжьте-ка кусокъ того окорока, Мюлли Кинтели. Холодно сегодня, Тиммъ, не хочешь ли выпить водки?
   "Да! вотъ какъ онъ съ ними говорилъ; но вѣдь и самаго добраго человѣка жизнь не вѣчная; и отецъ вашъ простудилъ себѣ ноги на похоронахъ, поѣхалъ потомъ домой верхомъ, безъ теплаго сюртука -- потому-что отдалъ его слѣпому нищему, который попался ему на пути -- и чрезъ три дня его не стало.
   "Вижу, ваше благородіе, что я вамъ наскучилъ, и не стану разсказывать о томъ, какъ горевали по добромъ священникѣ, когда услышали, что онъ умеръ; но правду сказать, подобной печали мы никогда не знали; цѣлыхъ двое сутокъ никто не хотѣлъ приняться за работу, а водки продано въ это время болѣе, чѣмъ во всю весеннюю ярмарку. На третьи сутки его похоронили. Вотъ были похороны: впереди ѣхалъ батюшка -- онъ нарочно выѣхалъ изъ Корка -- на шестеркѣ, въ новыхъ черныхъ попонахъ, съ плюмажемъ, похожимъ на маленькія сосновыя деревья; за нимъ ѣхалъ отецъ Двайеръ, а вслѣдъ за отцомъ Двайеромъ, съ обнаженными головами, шли два его помощника, съ ребятишками приходской школы.
   "-- Я увѣренъ, Мейкъ, что все это было прекрасно; оставь это, ради Бога, пріймись же, наконецъ, за привидѣніе.
   "-- Нетерпѣливы больно, ваше благородіе; пожалуй, я и потороплюсь, да все-таки не знаю, понравится ли вамъ мое привидѣніе. Отецъ Двайеръ, видите ли, родился въ Аганъ-лишѣ, и приказалъ въ своей духовной, чтобы тѣло его было отвезено на погребеніе туда же, гдѣ родился; а до Аган-лиша было цѣлыхъ восьмнадцать миль, а дорога была гористая, такъ-что смеркалось, когда стали приближаться къ мѣсту.-- Къ тому времени, шествіе разошлось по домамъ. Помощники остановились пообѣдать въ трактирѣ, на перекрестной дорогѣ; ребятишки принялись играть въ снѣжки; на пути, забылъ я сказать вамъ, случились двѣ три драки-такъ, кромѣ глухаго старика, котораго батюшка взялъ съ собою, чтобы присмотрѣть за лошадьми, ни души не оставалось. Не то, чтобъ онъ объ этомъ горевалъ, нѣтъ, когда толпа разошлась, отецъ затянулъ пѣсню. Вотъ они и пріѣхали въ Аган-лишь. Кладбище было скучное и мрачное, кругомъ ничего, кромѣ двухъ-трехъ старыхъ сосенъ, да небольшаго домика объ одномъ окошкѣ, гдѣ жилъ могильщикъ. Мѣсто не больно приглянулось батюшкѣ; да онъ не любилъ долго думать, и кое-какъ перетащилъ гробъ въ домикъ, отложилъ лошадей, и отправилъ съ ними глухаго въ село, чтобъ онъ сказалъ священнику, что привезли покойника. Самъ батюшка сталъ устроиваться на ночь, развелъ огонь на старомъ очагѣ, гдѣ нашелъ много сосновыхъ дровъ -- завѣсилъ окошко черными плащами, и, закутавшись самъ въ два плаща, сѣлъ, и началъ готовить себѣ маленькій ужинъ; припасовъ онъ взялъ съ собою на всякій случай изъ дома.
   "Можете себѣ представить, какъ-скучно было батюшкѣ провести ночь съ покойникомъ, въ старомъ домикѣ, -- а кругомъ горы. Такъ и вылъ страшный вѣтеръ, а мятель гнула окошко, точно вломиться хотѣла. Огонь горѣлъ весело на очагѣ, и батюшка, не унывая, сѣлъ ужинать, и сдѣлалъ себѣ кружку самаго крѣпкаго пунша. Покуда онъ ѣлъ, ему некогда было думать о другихъ, а когда кончилъ ужинъ, то началъ поглядывать вокругъ себя, и тутъ ему стало немножко скучно, и какъ-то тяжело на сердцѣ. Въ углу стоялъ большой черный гробъ на трехъ стульяхъ; а траурные плащи, которыми онъ завѣсилъ окошко, двигались то взадъ, то впередъ, словно живые; на дворѣ раздавался дикій крикъ зуйка, пролетавшаго мимо, и ночной-совы, сидѣвшей на колокольнѣ старой церкви. "Хоть бы разсвѣло поскорѣе, сказалъ про себя батюшка: "вишь, въ какую глушь меня занесло; ни за какія блага не соглашусь провести другую ночь въ этакомъ мѣстѣ." Батюшку всего болѣе тревожило вотъ что: бывало, онъ всегда подсмѣивался надъ разсказами сосѣдей о мертвецахъ и привидѣніяхъ, увѣрялъ, что это все вздоръ, да небылицы; а тутъ ему вдругъ вспало на умъ, "ну, какъ мнѣ теперь отомстятъ они -- здѣсь я одинъ-одинешенекъ". При этой мысли онъ сдѣлалъ другую кружку, еще крѣпче первой, и сталъ на всякій случай припоминать себѣ всѣ молитвы, которыя звалъ -- да не тутъ-то было, молитвы ему какъ-то не давались; памятью оплошалъ, сердечный; и онъ послѣ разсказывалъ, что какъ станетъ творить молитву, выходитъ совсѣмъ иное: "Пэттеръ Джэкъ Вальтшъ", или "Лимпингъ Джемсъ", или что-нибудь подобное. А буря усиливалась съ каждою минутою, вѣтеръ раскачивалъ старое жилище, какъ будто хотѣлъ его совсѣмъ обрушить; пуншъ не бралъ своего и батюшка пуще прежняго трусилъ.
   -- Пуншъ что-то слабъ, сказалъ батюшку, и сталъ варить новую кружку; на этотъ разъ, пуншъ не былъ слабъ, батюшка чуть не подавился отъ перваго глотка.
   -- Эге, понимаю, сказалъ онъ.-- это совсѣмъ другое дѣло; теперь, господинъ Фріи, вамъ стало лучше и веселѣе; подвиньте-ка сюда кружку; за на ше здоровье. Я немножко охрипъ, правда, но если наше компанство извинитъ...
   "Тутъ онъ сталъ стучать по. столу кулаками, чтобы какая-то компанія слушала его, какъ-будто онъ находился на большомъ сборищѣ...
   "На этомъ мѣстѣ въ разсказѣ батюшка всегда запутывался. Онъ говоритъ, что раза два-три прикладывался къ штофу, позабывъ о пуншѣ; онъ кое какъ помнитъ, что послѣ этого онъ пригласилъ покойника подсѣсть къ огню, и не лежать на стужѣ подлѣ дверей.
   "Послѣ этого, батюшка свалился со стула на подъ, и крѣпко заснулъ. Долго ли лежалъ въ этомъ положеніи, не знаетъ. Проснувшись, онъ взглянулъ и волосы у него стали дыбомъ съ испуга. Какъ бы вы думали, кого онъ увидѣлъ насупротивъ себя, возлѣ огня? самого покойника, отца Двайера: ей, ей, не лгу: покойникъ сидѣлъ, закутавшись въ одинъ изъ траурныхъ плащей, и грѣлъ себѣ мертвыя руки у огня..... Но, пора кончить ужасный разсказъ. Скажу только, что страхъ было смотрѣть на батюшку на другое утро; вся правая щека была раскроена, и руки всѣ въ крови; онъ лежалъ на полу одинъ-одинёшенекъ, посреди разбитыхъ стеколъ... Какъ бы то ни было, но похороны отложили на цѣлые сутки, потому-что батюшка былъ безъ языка; могильщикъ, когда стали стучаться къ нему на другой день, былъ съ подбитыми глазами и съ прорѣзаннымъ ухомъ; онъ самъ не зналъ, какъ это съ нимъ случилось. Должно быть, все это надѣлало привидѣніе; да батюшка хранилъ свою тайну, и никому изъ тамошнихъ не проговаривался до самаго дня своей кончины".
   Вотъ еще отрывокъ, который избранъ вами не за существенное его достоинство, хотя онъ и живо написанъ, а болѣе какъ образецъ военнаго слога этихъ книгъ", это описаніе штурма Сіудадъ-Родриго".
   "Мнѣ некогда было, О'Мэлли; хлопотать о вашемъ дѣлѣ", сказалъ Крафордъ: "да и врядъ ли успѣю сдѣлать что-нибудь для васъ раньше двухъ-трехъ дней. Прочитайте". Сказавъ это, онъ придвинулъ ко мнѣ записку, написанную карандашемъ. Вотъ ея содержаніе;
   

Сіудадъ-Родриго. 18 пк декабря.

   "-- Любезный К. Флетчеръ меня увѣдомляетъ, что къ завтрашнему вечеру бреши будутъ удобопроходимы. Переходите къ намъ тотчасъ же; мы времени терять не станемъ.

"Весь вашъ, В".

   "Есть депеши, въ вашъ полкъ; впрочемъ если вы предпочитаете оставаться при мнѣ...
   "-- Ахъ, генералъ, будьте такъ милостивы!
   "-- Ну, хорошо; но помните, что хотя моя дивизія будетъ находиться въ дѣйствіи, я не могу обѣщать вамъ никакого порученія; такъ приготовьте же вашихъ лошадей, да и отправимся.
   "Послѣ полудня на слѣдующій день мы выѣхали на большое поле, лежащее подъ стѣнами Сіудадъ-Родриго; на немъ были расположены союзныя арміи, числомъ до двѣнадцати тысячъ человѣкъ. За нѣсколько часовъ уже," Слышалъ громъ осадной артиллеріи; но несмотря на это предувѣдомленіе и на мои великія ожиданія, я былъ удивленъ при видѣ великолѣпнаго зрѣлища, представившагося моимъ глазамъ. Воздухъ былъ тихъ и свѣтелъ; надъ нами простиралось ясно голубое зимнее небо, а внизу густой синій дымъ, извергаемый изъ жерлъ громоносныхъ пушекъ, стлался по землѣ могучими волнами, скрывая отъ взора всю нижнюю часть крѣпости. Надъ нимъ, подобно волшебнымъ дворцамъ, воздымались высокія башни и зубчатая стѣна, съ которой по-временамъ мелькалъ яркій блескъ рѣдкаго выстрѣла, сопровождаемый звонкимъ гуломъ мѣднаго орудія; но неумолкаемый громъ вашей артиллеріи заглушалъ почти всѣ другіе звуки. Кое-когда раздавалось громкое ура изъ траншей, и шумное паденіе обрушивающихся стѣнъ и камней, скатывающихся внизъ, свидѣтельствовало о причинѣ крика. Всюду господствовала чрезвычайная дѣятельность; войска двигались впередъ на подмогу осаждающимъ; обозы тянулись къ фронту; генералы и свитскіе офицеры скакали во всю прыть по полю; все доказывало, что часъ атаки приближался.
   Всѣ съ нетерпѣніемъ ожидали рѣшенія главнокомандующаго; наконецъ, оно было объявлено. Приказъ состоялъ изъ краткаго изложенія необходимыхъ распоряженій, и оканчивался памятными словами, "надо взять Сіудадъ-Родриго штурмомъ, сегодня же ночью". Приказъ положилъ конецъ всѣмъ предположеніямъ о томъ, какимъ именно войскамъ достанется исполненіе этого отчаяннаго предпріятія; ибо лордъ Велливгтопъ, съ свойственнымъ ему безпристрастіемъ, приказывалъ вести къ атакѣ тѣ дивизіи, которыя въ тотъ день занимали траншеи. Этотъ славный подвигъ, слѣдовательно, достался въ удѣлъ третьей и четвертой легкимъ дивизіямъ? первая должна была атаковать главную брешь; дивизіи Крафорда было назначено предпріятіе еще труднѣйшее: идти на приступъ ко второму пролому; португальская бригада, подъ начальствомъ Пэкка, должна была угрожать монастырю Ла-Каридадъ мнимою атакою, которую должно было измѣнить въ настоящую, еслибъ обстоятельства тому благопріятствовали.
   "Не смотря на обдуманность и опредѣлительность своего плана дѣйствій, главнокомандующій рѣшился привести его въ исполненіе такъ поздно, что свитскимъ офицерамъ, находившимся при арміи, пришлось весь вечеръ развозить приказанія по различнымъ полкамъ. Къ концу дня канонада стала утихать съ обѣихъ сторонъ, и по временамъ только раздавался одинокій выстрѣлъ, гулъ котораго раскатывался громомъ по долинамъ Сьэрры; но когда взошелъ мѣсяцъ и наступила, ночь, то и эти выстрѣлы прекратились, и воцарилась совершенная тишина и безмолвіе. Не было слышно ни малѣйшаго шопота, даже въ траншеяхъ, наполненныхъ вооруженными воинами; и несмотря на многочисленность могучаго ополченія, занимавшаго все поле, можно было явственно различить и звукъ мѣрныхъ шаговъ караула, и хриплый окликъ Французскаго часоваго, стоявшаго на стѣнахъ обреченнаго города.
   "Въ крѣпости, мрачная тѣнь которой обозначалась еще мрачнѣе на ночномъ небѣ, все было тихо, какъ въ могилѣ; только иногда мелькалъ огонекъ въ главномъ проломѣ, и потомъ внезапно исчезалъ, послѣ чего воцарялся прежній мракъ.
   "Меня отправили съ приказаніями въ третью дивизію, къ которой принадлежалъ восемьдесятъ-восьмой полкъ; я и воспользовался случаемъ, чтобъ повидаться съ О'Шагнесси, получившимъ приказанія вести на приступъ одинъ изъ отрядовъ мэк-кинноновой бригады. Онъ бросился ко мнѣ съ необыкновеннымъ жаромъ и, крѣпко пожавъ руку, воскликнулъ: "тебя-то именно мнѣ и нужно! Чарли, голубчикъ, окажи намъ услугу!"
   "Не давъ мнѣ времени отвѣчать, онъ продолжалъ тихимъ голосомъ: "Гэрри Беклеркъ получилъ въ траншеяхъ тяжелую рану; какой-то дуракъ-лекарь увѣрилъ-было, что тутъ нѣтъ еще никакой опасности; бѣдняга насилу стоитъ на ногахъ и настоятельно требуетъ, чтобъ мы взяли его съ собою въ аттаку.
   "-- Сюда, майоръ, сюда! закричалъ кто-то вблизи.
   "-- Ступай со мною, О'Мэлли, сказалъ О'Шагнесси, идя по направленію, откуда слышался голосъ.
   "При тускломъ мерцаніи фонаря, мы увидѣли двухъ офицеровъ, стоявшихъ на колѣняхъ на травѣ; между ними лежалъ третій, на блѣдныя черты котораго падалъ слабый свѣтъ; очевидно, часъ его кончины приближался. Губы его были покрыты кровавою пѣною, и кровь, окрасившая бѣлые отвороты мундира, доказывала, что онъ раненъ въ легкія.
   "--Онъ лишился чувствъ, сказалъ тихимъ, голосомъ одинъ изъ офицеровъ.
   "-- Увѣренъ ли ты въ этомъ? спросилъ второй шопотомъ.
   "-- Ты видишь, въ чемъ дѣло, Чарли, сказалъ О'Шагнесси: -- надо отнести бѣдняжку въ арьергардъ. Сдѣлай же одолженіе, поспѣши назадъ къ полковнику Кэмвеллю и извѣсти его объ этомъ. Боклеркъ если и оправится отъ раны, то умретъ съ отчаянія, когда на его поведеніи будетъ хотя малѣйшая тѣнь подозрѣнія.
   Пока онъ, еще говорилъ, подошло четверо солдатъ. Они уложили раненнаго на одѣяло и больной испустилъ протяжный вздохъ, желая проговорить нѣсколько безсвязныхъ словъ.
   "Бѣдный Боклеркъ! Онъ говоритъ о своей матери. Онъ вступилъ въ полкъ всего мѣсяцъ тому назадъ; ему еще нѣтъ и двадцати лѣтъ. Отправься же, О'Мэлли, не теряй времени. Господи! теперь поздно, вотъ взлетѣла первая ракета: это сигналъ, чтобъ колонны смыкались. Минутъ черезъ десять станутъ выкликать охотниковъ на при ступъ.
   "-- Что случилось, Джайльсъ, спросилъ онъ у одного изъ офицеровъ, остановившаго солдатъ, которые уносили больнаго:-- что тамъ такое?
   -- Я снялъ бѣлую тесьму съ его рукава; еслибъ онъ увидѣлъ ее, проснувшись, онъ могъ бы вспомнить о приступѣ.
   "--Понимаю -- умно сдѣлано! сказалъ майоръ:-- но кто же теперь поведетъ его отрядъ на приступъ?
   "-- Я, я. Пожалуйста, О'Шагнесси, не откажи мнѣ въ этомъ, заговорилъ я довольно горячо.
   "-- Конечно, не откажу тебѣ, любезный! сказалъ онъ, пожавъ мою руку обѣими руками.-- Никогда и не подумалъ бы отказать тебѣ! но тебѣ надо перемѣнить мундиръ. Удальцы восемьдесять-восьмаго узнаютъ въ тебѣ единоземца по одному звуку голоса. Но мундира твоего они не знаютъ, и такъ, чтобъ тебя ошибкою не хватили штыкомъ, отойди въ сторону -- мы тебя мигомъ преобразимъ въ егеря.
   "-- Вотъ и фуражка для твоего пріятеля.
   "-- А я, сказалъ другой офицеръ:-- снабжу его фляжкою водки, не послѣд нимъ украшеніемъ офицерской аммуниціи, когда идёшь на приступъ.
   "-- Дай Богъ, сказалъ О'Шагнесси: -- чтобъ они нашли, Морриса у арьергарда.-- Дай Богъ! чтобъ Боклеркъ достался ему въ руки.
   "-- Не надѣйтесь на это, сказалъ Джайльсъ:-- будьте увѣрены, что докторъ теперь въ траншеяхъ, и не будетъ въ числѣ послѣднихъ при приступѣ.
   "--За мною, господа, сказалъ О Шагнесси тихимъ голосомъ.-- Наши молодцы стоятъ у угла этой траншеи. Да кто же это такъ громко говоритъ тамъ?
   "-- Вѣрно Моррисъ, сказалъ Джайльсъ.
   "Вопросъ вскорѣ былъ разрѣшенъ появленіемъ самого доктора, отдававшаго приказанія своему фельдшеру.
   "-- Да, Петръ, отнеси инструменты на какое-нибудь удобное мѣсто близь бреніи. Тамъ въ развалинахъ есть много уютныхъ мѣстечекъ, и хотя мы не найдемъ, можётѣ-быть, такой удобной анатомической залы, какъ "стивенская", однакожь за практикою въ карманъ не полѣзешь.
   "-- Слышите его, господа? сказалъ намъ Джайльсъ.-- Одна мысль объ этихъ проклятыхъ ножахъ и бинтахъ пугаетъ меня пуще всей французской артиллеріи.
   -- А вѣдь, не смотря на его ремесло, нѣтъ на свѣтѣ человѣка добрѣе Морриса, сказалъ О'Шагнесси: -- и еслибъ отъ него зависѣло, онъ теперь вѣрно охотнѣе взялся бы за саблю, чѣмъ за пилу.
   "--Твоя правда, Деннись, сказалъ Докторъ, услышавъ это замѣчаніе: -- но каждый изъ насъ полезенъ въ сво емъ ремеслѣ, какъ сказалъ палачъ лорду Клэру.
   "-- Но тебѣ слѣдовало бы, кажется, быть при арьергардѣ, Моррисъ, сказалъ я.
   "--Ты правъ, О'Мэлли, отвѣчалъ онъ шопотомъ;-- но, видишь ли, я золъ на коркское страховое общество; съ меня тамъ содрали премію за подагру, и вотъ почему я здѣсь. Я тогда же предупредилъ директоровъ, что отъ этого они въ барышахъ не останутся.
   "-- Извините, капитанъ О'Мэлли, сказалъ Джайльсъ.-- Къ моему сожалѣнію, не могу сдержать слова; деньщикъ унесъ всѣ мои вещи въ арьергардъ.
   "-- Какъ же мнѣ быть? сказалъ я.
   "-- Да не бритвы ли надо? сказалъ Моррисъ.-- Пожалуй, я тебѣ дамъ рѣзецъ.
   "-- Нѣтъ, докторъ, иду съ вашими молодцами сегодня, а мундира-то вашего у меня нѣтъ.
   "-- Какъ! въ брешь? на штурмъ?
   "-- Съ удальцами, сказалъ О'Шагнесси.-- Боклеркъ такъ тяжко ранёнъ, что мы отправили его назадъ, а Чарли, спасибо ему, занялъ его мѣсто.
   "-- Мартинъ говорилъ мнѣ, сказалъ Моррисъ: -- что Боклеркъ получилъ только контузію, но, признаюсь, господа лекаря ныньче знаютъ свое дѣло не лучше часовыхъ мастеровъ: не умѣютъ сказать, гдѣ поврежденъ механизмъ, пока не разберутъ машины на части. Пш -- вонъ летитъ синяя ракета.
   "-- Впередъ, впередъ! шепнулъ О'Шагнесси:-- выкликаютъ охотниковъ. Этотъ сигналъ значитъ приказаніе сомкнуться.
   -- Но гдѣ жь я достану мундиръ?
   "-- А вотъ тебѣ мой, сказалъ Моррисъ, сбрасывая съ себя верхнее платье изъ грубой байки.
   "--Полюбуйтесь-ка мундирчикомъ, продолжалъ онъ, поворачиваясь на всѣ четыре стороны, чтобъ мы могли лучше разсмотрѣть его:-- не правда ли, я похожъ на Георга-Перваго, какъ его изображаютъ передъ деттингенскимъ сраженіемъ?
   "На эту рѣчь мы отвѣчали громкимъ хохотомъ, пока Моррисъ разоблачался.
   "-- Да гдѣ же ты выкопалъ этотъ мудреный кафтанъ? сказалъ я.
   "-- Не смѣйся надъ кафтаномъ, Чарли; съ запахомъ пороха онъ такъ же коротко знакомъ, какъ и любой красный мундиръ въ арміи. Потомъ онъ прибавилъ шопотомъ: -- это мундиръ старой роскоммонской милиціи. Мой дядя командовалъ ею въ ..42 гмъ году, и этотъ мундиръ принадлежалъ ему. Не говорю, что мундиръ на него сшитъ былъ, потому-что, изволите ли видѣть, онъ давно переходитъ отъ отца къ сыну въ нашей фамиліи; не всякому бы я далъ его поносить.
   "-- Отъ души благодарю тебя, Моррисъ, сказалъ я, застегиваясь, между-тѣмъ, какъ у присутствующихъ бока болѣли отъ смѣха.
   "-- Онъ на тебѣ сидитъ какъ будка, сказалъ Моррисъ, осматривая меня при свѣтѣ фонаря. Сзади Фалды расходятся самымъ живописнымъ образомъ, а застегнешь воротникъ, такъ ничего, кромѣ лупы, не увидишь. Какъ жаль, что у тебя нѣтъ треугольной шляпы съ плюмажемъ. Вотъ испугалъ бы Французовъ.
   "--Обернись-ка еще; дай на себя полюбоваться. Еслибъ ты могъ полюбоваться на себя въ зеркало, право, вѣкъ бы не захотѣлъ служить въ драгунахъ. Объ одномъ тебя прошу, не выставляй себя непріятельскимъ стрѣлкамъ, какъ мишень, потому-что цѣлость этихъ синихъ отворотовъ мнѣ дороже мѣсячнаго жалованья.
   "-- Ахъ, докторъ, голубчикъ, это вы, сказалъ голосъ позади меня. Я оборотился, и увидѣлъ своего деньщика, Микки Фрій, глядѣвшаго на Морриса съ выраженіемъ глубочайшаго сочувствія.-- Вы, ваше благородіе, всегда и вездѣ шутите.
   "-- Убирайся къ арьергарду, Микки, убирайся къ арьергарду съ лошадьми; здѣсь не мѣсто ни тебѣ, ни имъ.
   "-- Добрая ночь, Микки, сказалъ Моррисъ.
   "-- Прощайте, ваше благородіе, проворчалъ Майкъ -- дай Богъ мнѣ дожить до пріятнаго свиданія съ вами.
   "-- Вотъ и нарядили тебя на балъ, сказалъ Моррисъ, навязывая мнѣ на рукавъ бѣлую тесьму.-- Теперь ты готовъ, и ступай съ Богомъ; это, кажется, голосъ Никтона; ты не подумай, чтобъ я хотѣлъ тебя напугать, потому-что Никтонъ всегда въ премиломъ расположеніи духа, когда готовится къ бою. Еслибъ мины были проведены подъ тѣмъ самымъ мѣстомъ, гдѣ онъ стоитъ, и еслибъ онъ узналъ объ этомъ о, я увѣренъ, онъ былъ бы просто въ ангельскомъ расположеніи.
   "-- Чарли, Чарли, вскричалъО'Шагнесси, подавляя голосъ:-- сюда скорѣе.
   "-- No 24, Джонъ Форбзъ -- здѣсь! Эдуардъ Гиллеспи -- здѣсь!
   "-- Кто командуетъ этимъ отрядомъ, майоръ О'Шагнесси?
   "-- Г-нъ Боклеркъ, генералъ, отвѣчалъ О'Шагнесси, подвинувъ меня впередъ за руку.
   "-- Смотрите, чтобъ ваши не разбрелись; не тратьте пороха по пусту, надѣйтесь на штыки. Онъ пожалъ мнѣ руку словно желѣзными тисками, пришпорилъ лошадь и поскакалъ далѣе.
   "--Кто это такой, Деннисъ? спросилъ я.
   "-- Развѣ ты его не знаешь, Чарли! Это Никтонъ.
   

Штурмъ Сіудадъ-Родриго.

   "Какъ мы ни шутили и какъ ни смѣялись на минуту предъ тѣмъ, но зрѣлище, представившееся намъ теперь, отняло у насъ всю охоту къ веселью. Большой соборный колоколъ протяжно ударилъ семь часовъ, и звуки его еще дрожали въ воздухѣ, когда послышались осторожные шаги нашихъ колоннъ. По передовымъ рядамъ охотниковъ пробѣжалъ тихій шопотъ; солдаты стали сбрасывать съ себя ранцы и все излишнее; каждый надвигалъ фуражку тверже на брови, и съ сжатыми губами и твердымъ взоромъ ждалъ роковой минуты.
   "Она настала наконецъ: слово "маршъ" было передано, шопотомъ изъ ряда въ рядъ, и мрачная масса двинулась. Никогда не забуду той минуты, какъ мы приближались къ бреши! Каждый изъ насъ зналъ, что въ то же самое мгновеніе, подобные же отряды подвигались впередъ къ той же цѣли; каждый чувствовалъ, что, при одномъ словѣ, изъ этой густой тучи людей хлынетъ пламя, блеснетъ сверкающая сталь и разнесетъ повсюду смерть и кровь. Кто тогда не обращался мыслью къ родинѣ? кто не прощался съ милыми сердцу? Цѣлые годы проживали въ одинъ мигъ. Но у всѣхъ господствовала одна мысль, одно гордое чувство воинскаго долга; всѣ земныя блага не сократили бы въ тотъ день ни одного изъ насъ съ того пути, который велъ насъ къ неминуемой могилѣ.
   Всѣ хранили мертвую тишину. Мы шли впередъ по мягкому дерну едва слышнымъ шагомъ, направляя свой путь по движеніямъ начальника. По прибытіи нашемъ ко рву, отрядъ, несшій лѣстницы, выступилъ впередъ. Въ ровъ набросали нѣсколько мѣшковъ cѣномъ, и охотники бросились къ стѣнѣ.
   Всѣ было тихо какъ въ могилѣ. "Тихонько, ребята -- тихонько!" сказалъ Мэкъ-Киннонъ: "не тѣснись". Едва успѣлъ онъ проговорить эти слова, какъ ружье, изъ котораго, вопреки приказаніямъ, зарядъ не былъ вынутъ, выстрѣлилъ. Пуля, думаю, не успѣла еще долетѣть до стѣны, какъ вдругъ съ вала на воздухъ взлетѣло яркое пламя, и поднялось высоко къ небу. На одинъ мигъ всю мѣстность охватило какъ-бы днемъ. Съ одной стороны, мрачный строй и блестящіе штыки, непріятеля; съ другой, красные мундиры британскихъ колоннъ, сомкнувшіеся подобно твердой, неподвижной стѣнѣ.
   Оглушительная ружейная пальба съ праваго фланга возвѣстила намъ о томъ, что третья дивизія вступила въ дѣйствіе, и, на громкій крикъ нашего начальника, кинувшагося въ траншею; мы бросились за нимъ на приступъ. Передовые отряды, не дожидаясь лѣстницъ, соскочили внизъ; другіе слѣдовали быстро за ними. Вдругъ по землѣ пробѣжалъ глухой громъ, за которымъ послѣдовалъ шипящій трескъ; изъ мрачнаго рва воспрянуло пламя, какъ изъ волкана, и мину взорвало на воздухъ. Сотни гранатъ и бомбъ, которыми мѣсто было усѣяно, загорѣлись въ одинъ мигъ; весь воздухъ, казалось, горѣлъ огнями; ружейная пальба со стѣнъ не умолкала ни на одинъ мигъ, и весь передовой отрядъ атакующихъ до одного человѣка, взлетѣлъ на воздухъ. Между-тѣмъ, какъ это страшное событіе происходило предъ нашими глазами, мы атаковали стѣны со всѣхъ сторонъ; вся крѣпость казалась объятою пламенемъ. Торжественные крики непріятеля были оглушительны. Мы стояли у края рва, едва дыша, волнуемые и пораженные ужасомъ. Внезапная темнота заступила мѣсто яркаго блеска, но жалобное стѣнаніе и крики раненныхъ и умирающихъ посреди мрака раздирали наше сердце.
   "-- Раздайся тамъ! раздайся! Вотъ Мэкки съ своимъ отрядомъ, вскричалъ съ фронта офицеръ, и въ этотъ мигъ удальцы восьмидесяти-восьмаго полка приблизились бѣглымъ шагомъ; беззаботно вскочивъ въ ровъ, ринулись они къ пролому; тогда поднялось единогласное ура, и вся наша дивизія бросилась опрометью за ними. Давка была страшная; мы едва успѣли достичь подошвы вала, какъ огромная колонна, подобно могучему потоку, стала напирать на нашъ арьергардъ. Тогда я увидѣлъ зрѣлище, съ которымъ ничто не могло сравниться и какого я никогда не воображалъ, вся поверхность земли, на которой мы стояли, усѣянная всякаго рода огнестрѣльными снарядами, разверзлась подъ нами съ громомъ и трескомъ; цѣлыя огромныя массы каменной стѣны взлетѣли на воздухъ какъ легкія перья; грохотъ желѣзныхъ гаубицъ, трескъ ружей, пылающіе осколки, неистовые, дикіе крики, и вопли раненыхъ и умирающихъ, всѣ эти звуки и всё эхо зрѣлище составляло картину, доводившую васъ почти до состоянія бѣшенства. Мы продолжали нашъ страшный, трудный путь по истерзаннымъ трупамъ передовыхъ отрядовъ.
   Теперь присоединилась къ намъ третья дивизія, и давка въ нашихъ стѣсненныхъ рядахъ стала ужасная; ежеминутно кто-нибудь изъ извѣстнѣйшихъ храбрецовъ падалъ мертвый, или смертельно-раненный, и его мѣсто заступалъ другой безстрашный, чтобъ въ свою очередь подвергнуться той же участи. Сколько знакомыхъ голосовъ поражали мой слухъ словами геройской отваги; но эти слова тутъ же умолкали на вѣки! Это страшное кровопролитіе продолжалось болѣе часа; безпрестанно подходили свѣжія войска, но мы едва подавались на шагъ ближе къ цѣли нашего отчаяннаго предпріятія; земля извергала свои волканическіе огни, и за предѣлы этого ада не достигалъ никто. Одинъ за другимъ кидались въ пламя храбрѣйшіе, отважнѣйшіе, и насмѣшливое ура непріятеля безпрестанно возвѣщало о безполезномъ самоотверженіи новой жертвы.
   "-- Молодцы къ фронту! въ штыки! въ одни штыки! закричалъ веселый голосъ, составлявшій рѣзкую противоположность съ предсмертными воплями, раздававшимися вокругъ, и Гёрвудъ съ пятьдесятъ-вторымъ полкомъ бросился въ отверстіе; всѣ офицеры ринулись единодушно за ними вслѣдъ, солдаты, пришедшіе въ совершенное остервенѣніе, пустились за ними; раздался убійственный ружейный залпъ, на который наши отвѣчали свирѣпымъ крикомъ ненависти. Англичане, перескакивая чрезъ тѣла мертвыхъ и умирающихъ, кинулись какъ кровожадные звѣри на свою добычу. Валъ, между-тѣмъ, дрожалъ подъ шагами легкой дивизіи, которая, прорвавшись чрезъ меньшой проломъ, напала теперь въ тылъ Французамъ. Гарнизонъ, однакожь, смыкалъ свои ряды и храбро выдерживалъ натискъ. Тутъ началась ужасная рукопашная сѣча. Никто не требовалъ пощады. Это была предсмертная борьба мщенія и отчаянія. Въ это мгновеніе, воздухъ былъ потрясенъ ужаснымъ взрывомъ; огромныя массы взорваннаго вала взлетѣли къ небу; пострадали одинаково и побѣдители и побѣжденные: взрывъ произошелъ отъ-того, что въ одинъ изъ большихъ пороховыхъ амбаровъ попала бомба; черный дымъ нависъ, подобно мрачной тучѣ, надъ раненными и убитыми; громъ артиллеріи и убійственной ружейной пальбы умолкъ: обѣ стороны стояли какъ-бы пораженные видомъ всѣхъ этихъ ужасовъ, опёршись на свое оружіе. Не долго продолжался этотъ отдыхъ; вопли раненныхъ товарищей, казалось, требовали мести. Неистовый, лютый крикъ раздался; наши ринулись на врага; сопротивленіе было мгновенное -- еще усиліе, и штыки наши блестѣли на валу -- Сіудадъ-Родриго былъ нашъ."
   Вотъ описанія страстей, на которыхъ стараются выѣзжать обыкновенно второстепенные англійскіе таланты. Вы видите, всё дѣло тутъ въ томъ, чтобы сраженіе было страшно, очень-страшно; чтобы крови было пролито много, очень-много; чтобы пороховые взрывы слѣдовали за взрывами, чтобы читатель, сидя покойно въ комнатѣ, боялся, содрогался, замиралъ... или нѣтъ, просто чтобы онъ обмиралъ со страха. Посмотрите на англійскихъ офицеровъ, что за удальцы, что за львы, что за храбрость, что за непобѣдимость. Всѣ какъ одинъ, и одинъ стоитъ всѣхъ.
   Приводимъ здѣсь еще картину ирландскаго общественнаго быта въ началѣ нынѣшняго столѣтія. Герой повѣсти, господинъ Хинтонъ, членъ знатной англійской фамиліи, только-что назначенный адъютантомъ къ намѣстнику Ирландіи, пріѣзжаетъ къ Дублинъ съ депешами. Вотъ описаніе его перваго появленія въ ирландскомъ обществѣ:
   "Сказавъ это, капитанъ О'Грэди повелъ меня внизъ по лѣстницѣ въ длинный корридоръ, у конца котораго мы очутились въ ярко-освѣщенной залѣ, наполненной слугами, одѣтыми въ богатыя ливреи. Мы прошли поспѣшно черезъ эту залу и, поднявшись вверхъ по богато-убранной лѣстницѣ и пройдя чрезъ длинный рядъ комнатъ, прибыли; наконецъ, въ какой-то покой, о сосѣдствѣ котораго съ стою вою я могъ догадаться по громкому шуму многихъ голосовъ. "Подождите минутку здѣсь", сказалъ мой проводникъ, "а я доложу о вашемъ пріѣздѣ его высочеству". Съ этими словами онъ исчезъ, но не прошло минуты, какъ онъ опять явился ко мнѣ. "Ступайте за мною", сказалъ онъ, "дѣло слажено". Въ мигъ мы были уже въ столовой.
   Тутъ представилось мнѣ зрѣлище, до-того противоположное всему тому, чего я ожидалъ, что я нѣсколько времени стоялъ какъ вкопанный. За столомъ, покрытымъ приборами человѣкъ на сорокъ гостей, сидѣло едва двѣнадцать человѣкъ. Собравшись въ кучу у одного конца стола, все общество хохотало до слезъ отъ разсказа какого-то чудака, съ препечальнымъ выраженіемъ лица; пискливый голосъ этого человѣка придавалъ его повѣствованію невыразимо смѣшной тонъ. Сѣдоволосые генералы, степенные деканы, тонкіе, проницательные законовѣдцы, всѣ уступили непреодолимому влеченію; самый столъ дрожалъ отъ ихъ бѣшенаго хохота.
   "-- Г-нъ Хинтонъ, сказалъ въ третій разъ О'Грэди; тутъ герцогъ отеръ себѣ глаза салфеткою, и, отодвинувъ стулъ немного отъ стола, сдѣлалъ мнѣ знакъ, чтобъ я подошелъ по ближе.
   "-- А, Хинтонъ, очень-радъ видѣть васъ; здоровъ ли вашъ батюшка; мы съ нимъ старинные пріятели; лэди Шарлоттъ здорова ли -- ну, слава Богу! О'Грэди говорилъ мнѣ, что съ вами случилось несчастіе, надѣюсь, что вы не очень ушиблись. А, это депеши". Съ этими словами онъ распечаталъ конвертъ и быстро пробѣжалъ содержаніе бумагъ. "Это до васъ касается", сказалъ онъ, швырнувъ письмо черезъ столъ къ одному быстроглазому человѣку въ большомъ парикѣ. "Нѣтъ, Деканъ, не соглашаются, надо подождать. Ага!-- такъ имъ не нравятся мои новые коммиссіонеры; но что это вы, Хинтонъ, садитесь же. О'Грэди, хорошо ли вамъ тутъ? выпьемте-ка рюмочку вмѣстѣ.
   "-- Не очень пострадали, надѣюсь, отъ вашего несчастія? сказалъ человѣкъ съ печальнымъ выраженіемъ лица, сидѣвшій прямо противъ меня.
   "Вмѣсто отвѣта я разсказавъ, какъ дѣло случилось.
   "--Странно, сказалъ онъ сострадательнымъ голосомъ какимъ-образомъ вы могли ушибить голову: ваши соотечественники въ Ирландіи обыкновенно падаютъ на ноги. Говоря это, онъ бросилъ лукавый взглядъ на намѣстника, который, углубившись въ свои депеши, не обратилъ вниманія на этотъ сарказмъ.
   "-- Очень-странно, признаюсь, сказалъ герцогъ, бросивъ бумаги на столъ.-- Вотъ уже четвертый разъ, какъ несчастія случаются съ тѣми, которые привозятъ депеши. Или найдутъ на подводный камень въ проливѣ, или встрѣтятъ какую-нибудь остановку у входа въ гавань.
   "-- Что-жь тутъ мудренаго, сказалъ мрачный человѣкъ -- больно шибко торопятся эти господа съ депешами: тише ѣдешь, дальше будешь.
   "Полноте, Кёррэнъ, вскричалъ герцогъ -- да двиньте-ка сюда клэретъ {Такъ называютъ въ Англіи французскія вина вообще.}; пріятели наши, дома, не соглашаются снять налогъ съ клэрета.
   "-- А Дей, ваше высочество, держитъ клэретъ въ залогѣ, вотъ уже полчаса, какъ вино стоитъ у него. Стоило бы, право, посвятить его въ рыцари за такую доблесть.
   "-- Даже самыя привычки его высочества, сказалъ человѣкъ съ острымъ, умнымъ лицомъ -- не послужили бы къ его оправданію, если бы онъ сдѣлалъ Дея рыцаремъ {Игра словъ: слово Day значитъ день, а слова: рыцарь -- Knight, и ночь -- night, выговариваются совершенно, одинаково; острота состоитъ въ слѣдующемъ: если бъ герцогъ превратилъ день въ ночь, т. е. засиживался бы слишкомъ-поздно за виномъ.}.
   "-- Посреди града рѣзкихъ, ѣдкихъ остротъ, смѣшныхъ разсказовъ, возраженіи и ловкихъ отвѣтовъ, вино переходило быстро отъ одного собесѣдника къ другому; присутствіе герцога придавало еще болѣе занимательности острымъ, веселымъ шуткамъ, которыя сыпались вокругъ его. Анекдоты смѣнялись анекдотами о военной службѣ, о знаменитыхъ лицахъ, свѣтскихъ, и духовныхъ, и сопровождались бѣглымъ огнемъ шутокъ и остротъ со стороны слушателей, не пропускавшихъ ни малѣйшаго случая вплести красное словцо, или ѣдкое возраженіе. Черта, наиболѣе всего меня удивившая во всемъ этомъ, состояла въ слѣдующемъ; ни одинъ изъ собесѣдниковъ не казался ни слишкомъ старъ, ни слишкомъ степененъ, ни слишкомъ важнаго сана; такъ, что всѣ могли принимать участіе въ этомъ бѣшеномъ, неистовомъ веселіи; строгіе деканы, ученые судьи, глубокомысленные политики, воины, заслужившіе себѣ европейскую знаменитость, находились здѣсь вмѣстѣ, составляя единственное, странное общество, каждый членъ котораго, казалось, силился придать смѣтной видъ важнѣйшимъ дѣламъ жизни, и поиздѣваться надъ самимъ-собою и надъ остальнымъ міромъ. Обо всемъ говорили шутя, о самыхъ важныхъ дѣлахъ отзывались саркастически. Вся опытность стараго воина, вся проницательность законовѣдца, все изощренное чутье и сметливость государственнаго человѣка, были призваны на помощь собесѣдниковъ, и ежедневныя происшествія разбирались съ такимъ быстрымъ остроуміемъ и съ такою силою краснорѣчія, что я не зналъ, чему больше удивляться: огромнымъ ли запасамъ разнородныхъ свѣдѣній, которыя каждый, такъ сказать, металъ въ общую груду, или странному влеченію, заставлявшему людей, столь важныхъ и одаренныхъ такимъ высокимъ умомъ, обращать въ смѣхъ все, что они на дѣлѣ считали важнымъ и достойнымъ почтенія.
   Разбирали все; и Театръ, и политику, и вино, и долги, и дуэли, по не только безъ малѣйшаго жеманства, даже съ глубокимъ знаніемъ свѣта и человѣческаго сердца, что нерѣдко придавало рѣчамъ ѣдкость самаго жестокаго сарказма. Личности также сыпались со всѣхъ сторонъ: никто ne щадилъ сосѣда, ибо не ожидалъ себѣ пощады отъ него; и тотъ несчастный, который сбивался въ своемъ разсказѣ, или вообще мало-мальски промахивался, долженъ былъ выдержать самыя язвительныя нападенія, пока отъ нихъ не избавлялся какою-нибудь счастливою выдумкою, или пока не находили новой жертвы. Чувствую, какъ безсиленъ я дать читателю хотя слабое понятіе объ остроуміи тѣхъ, которые здѣсь собрались -- здѣсь, гдѣ на остроту отвѣчали остротою, и гдѣ даже самый краснорѣчивый разскащикъ -- тотъ, у кого всегда былъ готовъ ѣдкій отвѣтъ, или блестящій сарказмъ, -- чувствовалъ нужду во всемъ своемъ оружіи только для собственной обороны. Это была не партизанская война, а рукопашная сшибка, въ которой каждый сцѣплялся съ своимъ сосѣдомъ за то, что самъ былъ раненъ. Даже самъ намѣстникъ не избавился отъ общей участи, и не одна стрѣла, пущенная, казалось, въ какого-нибудь противника, наносила рану и ему.
   Между-тѣмъ, какъ я внималъ ихъ разговору съ тѣмъ глубокимъ изумленіемъ, которое возбуждало во мнѣ это зрѣлище, новое и странное для меня, я не могъ удержаться, чтобъ не сказать моему сосѣду, О'Грэди: "какое счастіе, что, благодаря важнымъ занятіямъ и высокому сапу большей части собесѣдниковъ, этотъ бой остротъ и шутокъ не можетъ породить открытой вражды". Онъ захохоталъ безъ-памяти отъ моего невѣжества, и я тутъ только узналъ, къ моему величайшему удивленію, что предсѣдатель уголовнаго суда стрѣлялся недавно съ канцлеромъ государственнаго казначейства, и что даже попечитель Дублинскаго Университета убилъ на-дняхъ своего противника въ Финикс-Паркѣ.
   "-- Это не худо для насъ", продолжалъ онъ шопотомъ, что нѣкоторыя особы не могутъ драться, потому-что деканъ -- вонъ онъ сидитъ -- на двадцати шагахъ тушитъ свѣчку изъ пистолета, да къ тому же и не очень терпѣливаго десятка. Но вотъ, его высочество собирается встать изъ-за стола. Завтра назначенъ разводъ въ паркѣ, и поэтому обѣдъ кончается сегодня нѣсколько раньше обыкновеннаго.
   Такъ какъ уже было часа два ночи, то я и не имѣлъ, кажется, никакой причины жаловаться на то, что обѣдъ прекратился нѣсколько раньше обыкновеннаго, хотя, признаюсь, несмотря на усталость и изнеможеніе, которыя чувствовалъ, я не могъ безъ чувства живѣйшаго сожалѣнія подумать, что послѣ этого перваго, краткаго свиданія, можетъ-быть, на вѣки разстанусь съ такимъ неподражаемымъ кругомъ собесѣдниковъ. Въ это мгновеніе общество встало изъ-за стола, и герцогъ, пожавъ каждому дружески руку, простился съ вами на ночь. Я пошелъ вслѣдъ за нимъ, вмѣстѣ съ О'Грэди. Когда мы вышли въ переднюю, мой новый пріятель взялся показать мнѣ дорогу на мою квартиру.
   Прошелъ нижній дворъ замка, мы поднялись вверхъ по старой, полуразвалившейся лѣстницѣ, которая вела къ мрачному, дурно-освѣщенному корридору. При тогдашней моей усталости, впрочемъ, я не былъ расположенъ къ излишней разборчивости; и такъ, поблагодаривъ О'Грэди за его услужливость, я поспѣшилъ сбросить съ себя платье, легъ на постель, и мигомъ заснулъ богатырскимъ сномъ.
   Вотъ еще описаніе бѣшенной скачки, въ которой герой этой повѣсти, "Джекъ Хинтонъ" принялъ дѣятельное участіе.
   "-- Было за полдень, когда проснулся я на другое утро, и только-что успѣлъ одѣться, какъ явился майоръ Мэгонъ. Похваливъ мой костюмъ и замѣтивъ, что лучше мнѣ привязать бѣговую шапку за ленты вокругъ шеи чѣмъ нести ее въ шляпѣ, изъ которой могу потерять, онъ помогъ мнѣ надѣть сюртукъ, и, не смотря на жаркую погоду, застегнулъ его на всѣ пуговицы, отъ шеи по самыя колѣни.
   "-- Вотъ такъ", сказалъ онъ: "теперь ты одѣтъ прилично -- да гдѣ и хлыстъ твой? Намъ нечего терять врмени: отправимся сейчасъ же".
   Бѣгъ былъ расположенъ около мили отъ города, и дорога туда была усѣяна толпами пѣшихъ и конныхъ. Тутъ бы также экипажи всякаго разбора и покроя. Лошади всякаго роста и цвѣта -- иныя здоровыя, дородныя, только что съ подножнаго корма, другія худыя, истощенныя, какъ анатомическіе образцы. Тутъ находились люди молодые и старые; и богачи и бѣдняки; исправникъ графства въ коляскѣ, запряженной четверкою лихихъ коней и нищій, двигавшійся медленно и съ трудомъ на костыляхъ. Всѣ нетерпѣливо подвигались впередъ въ цѣли; и, глядя на пеструю толпу, я чувствовалъ, съ какимъ бы удовольствіемъ могъ я смотрѣть на это зрѣлище, если бы мнѣ не нужно было принимать въ немъ такого дѣятельнаго участія.
   Пріѣхавъ, на бѣгъ, мы увидѣли тамъ множество богатыхъ экипажей и большую кавалькаду всадниковъ на прекраснѣйшихъ лошадяхъ. Эти господа забавляли себя и зрителей тѣмъ, что перескакивали черезъ деревянные заборы, находившіеся по близости бѣга -- родъ забавы, которая по временамъ подавала поводъ къ громкому хохоту; запачканное платье и изломанныя шляпы многихъ ѣздоковъ свидѣтельствовали о цвѣтѣ и свойствѣ глинистой почвы. Вокругъ были расположены палатки, въ которыхъ продавались напитки всякаго рода; балаганы, гдѣ небогатые игроки могли насладиться удовольствіемъ проиграться по маленькой; столы, обставленные пивомъ, крутыми яйцами и пряниками -- словомъ, тутъ были всѣ тѣ обыкновенныя и необыкновенныя приготовленія, которыми сопровождается всякое большое сборище людей, собравшихся для того, чтобъ повеселиться.
   Вѣсы были окружены временнымъ деревяннымъ заборомъ, наскоро и грубо-сколоченнымъ. Здѣсь уже находились судьи скачки, вмѣстѣ съ нѣкоторыми изъ тузовъ графства, и въ это святилище я былъ введенъ теперь майоромъ со всею приличною церемоніею. Глаза всѣхъ обратились на меня при моемъ входѣ; но, благодаря вліянію моего спутника, или костюма, не умѣю сказать я не могъ не замѣтить, что въ ихъ обращеніи было больше привѣтливости, и болѣе доброжелательства чѣмъ у тѣхъ господъ, съ которыми я встрѣтился за день предъ тѣмъ, въ думѣ! Правда, впрочемъ, что мои новые знакомцы были, по-большей-части, люди отборные-первые дворяне графства -- люди, которые, хотя страстно были привязяны ко всему, что относилось до верховой ѣзды, однакожь пріѣхали, теперь не для того, чтобъ нажить копейку, а чтобъ быть свидѣтелями скачки. Многіе сняли шляпы и учтиво поклонились мнѣ. Между-тѣмъ, какъ я отвѣчалъ на ихъ привѣтствія, кто-то слегка тронулъ мою руку; я обернулся, и замѣтилъ г-на Диллона, который протягивалъ ко мнѣ руку со взглядомъ, выражавшимъ искреннее участіе и доброжелательство.
   "-- Вѣдь вы обѣдаете у насъ, г въ Хинтонъ, неправда ли? Не принимаю отказа", сказалъ онъ. "И балъ отъ васъ не уйдетъ, потому-что мои дочери непремѣнно поѣдутъ; и мы васъ повеземъ съ собою. Вотъ и прекрасно, дѣло, значитъ, слажено. Позвольте васъ познакомить съ нѣкоторыми изъ моихъ пріятелей? Вотъ, г-нъ Бэрри Конолли желаетъ быть знакомъ съ вами -- извините меня, г-нъ Хинтонъ, но я знаю васъ такъ коротко по разсказамъ моей племянницы, что забываю, будто мы недавно знакомы".
   Сказавъ это, маленькій человѣкъ взялъ меня подъ руку и повелъ сквозь толпу, представляя всѣмъ своимъ пріятелямъ. Объ именахъ, званіи, мѣстѣ жительства моихъ новыхъ пріятелей я зналъ столько же, сколько о домашнихъ распоряженіяхъ китайскаго императора; но не могу не сознаться, что отъ роду не испытывалъ я такой безпредѣльной, добродушной вѣжливости и гостепріимнаго вниманія Одинъ господинъ просилъ меня ѣхать съ нимъ на нѣсколько дней посмотрѣть дачи въ его имѣніи въ горахъ; другой хотѣлъ устроить охоту нарочно для меня; третій взялся снабдить меня лихимъ конемъ, если я только дамъ обѣщаніе пріѣхать къ нему погостить осенью: словомъ сказать, всѣ они просили меня, чтобъ я, покуда остаюсь въ Гальвсѣ, считалъ ихъ домъ въ своемъ полномъ распоряженіи.
   "-- Вотъ, и дамы пріѣхали", сказалъ г-нъ Диллонъ. "пойдемте поздороваться съ ними".
   "-- Не успѣете, Диллонъ", сказалъ одинъ его пріятель, услышавшій это замѣчаніе. "Вотъ лошадей ведутъ".
   Въ это время послышался отдаленный крикъ отъ подошвы горы; крикъ этотъ, повторяемый толпою, приближался ежеминутно, потрясая наконецъ самый воздухъ.
   "-- Что такое? спросилъ я съ любопытствомъ.
   "-- Ведутъ сюда "Джёгъ-ов-Пёншъ" {Кружка съ пуншемъ: припѣвъ извѣстной ирландской пѣсни.} сказалъ кто-то возлѣ меня. "Это лошадь съ одного изъ здѣшнихъ заводовъ, и потому Гальвейцы принимаютъ въ ней большое участіе".
   Тутъ толпа стала раздаваться на обѣ стороны, и г-нъ Бёркъ, въ высокой одноколкѣ, запряженной парою, подъѣхалъ къ вѣсамъ, и, сдавъ возжи слугѣ, соскочилъ на землю.
   Онъ былъ одѣтъ въ длинномъ байковомъ сюртукѣ, изрѣзанномъ безчисленнымъ множествомъ кармановъ всякаго вида и величины; ноги его были окутаны въ длинные штиблеты изъ той же матеріи; бѣлая шляпа, надѣтая на бекрень, довершала его костюмъ. Едва ступилъ онъ на землю, его окружила толпа услужливыхъ приверженцевъ; но, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на предлагаемыя услуги, онъ подошелъ прямо ко мнѣ. Во всѣхъ его движеніяхъ замѣтна была дерзость и нахальство по быстрому, по выразительному взгляду, брошенному украдкою на толпу, я могъ замѣтить, что онъ хочетъ привлечь вниманіе публики на нашъ разговоръ. Кивнувъ годовою за-панибрата, онъ обратился ко мнѣ съ слѣдующими словами:
   "-- Мое почтеніе, г-нъ Хинтонъ; очень-радъ, что встрѣтилъ васъ. Носится слухъ, будто скачка не состоится; смѣю спросить, есть ли въ этомъ какое-нибудь основаніе?
   "-- Никакого, сколько это до меня касается, возразилъ я, голосомъ, выражавшимъ совершенное равнодушіе.
   "-- Казалось, однакожь, что есть поводъ къ этому слуху. Вашей лошади нѣтъ еще на мѣстѣ; мнѣ говорятъ, будто она еще не выведена изъ конюшни, а грумъ вашъ, между-тѣмъ, стоитъ въ толпѣ у подошвы горы. Цѣль моихъ вопросовъ относится, впрочемъ, единственно къ моему карману; вѣроятно, найдется много между вашими пріятелями, которые охотно побьются за васъ противъ меня.
   "Все это было сказано голосомъ, явно выражавшимъ злобную, язвительную насмѣшку, и вызвало одобрительный хохотъ изъ толпы его приверженцевъ.
   "Не удостоивъ его отвѣтомъ, я шепнулъ нѣсколько словъ на ухо майору, и тотъ, занявъ лошадь у находившагося тутъ фермера, бросился на сѣдло и поскакалъ опрометью къ мельницѣ.
   "-- Всего осталось пятнадцать минутъ, сказалъ г. Бёркъ, вынувъ часы изъ кармана.-- Не такъ ли, Диллонъ? Вѣдь ты здѣсь судья.
   "-- Совершенно-справедливо, отвѣчалъ маленькій человѣкъ смущеннымъ, торопливымъ голосомъ, доказывавшимъ, какъ боялся онъ своего грознаго родственника.
   "-- И такъ, по истеченіи пятнадцати минутъ, не требую отъ тебя сигнала; сколько мнѣ извѣстно, я обязанъ, по условіямъ скачки, проѣхать по бѣгу съ противникомъ или безъ противника.
   "Сказавъ это, г.Бёркъ сталъ медленно разоблачаться, и, разстегнувъ свой длинный сюртукъ, снялъ его съ помощію двухъ пріятелей. Между-тѣмъ, двое преданныхъ приверженцевъ разстегивали ему штиблеты, и чрезъ нѣсколько минутъ онъ стоялъ уже предъ нами въ полномъ бѣговомъ костюмѣ. Признаюсь откровенно, онъ показался мнѣ идеаломъ благороднаго ѣздока. Его куртка, черная съ желтымъ, носила на себѣ слѣды многихъ скачекъ; вся осанка его изобличала въ немъ искуснаго, смышленаго жокея.
   "Тутъ повели его лошадь за барьеръ, и стали сѣдлать; все это происходило подъ его надзоромъ, и онъ слѣдилъ за каждымъ движеніемъ грума съ самымъ критическимъ вниманіемъ. По окончаніи этого дѣла, онъ сѣлъ на скамью, и, держа въ рукахъ часы, казалось, считалъ минуты съ нетерпѣніемъ.
   "-- Вотъ и мы, вотъ и мы -- все въ порядкѣ, Хинтонъ, кричалъ майоръ, скакавшій по горѣ.-Вскочи ка въ вѣсы, сѣдло возлѣ тебя; не теряй ни минуты.
   "-- Да, сбросьте долой сюртукъ, сказалъ другой: -- да и въ вѣсы.
   "Скинувъ наружное платье, съ быстротою, не уступавшею проворству г-на Бёрка, я взялъ сѣдло подъ мышку, и сѣлъ на вѣсы. Къ счастію грумъ позаботился обо всемъ, и такъ-какъ въ сѣдлѣ моемъ оказался законный вѣсъ, то дѣло не продолжалось болѣе одной минуты.
   "-- Теперь сѣдлайте какъ-можно скорѣе, шепнулъ Диллонъ.-- Въ Бёркѣ болѣе законнаго вѣса, и потоку онъ не сядетъ въ вѣсы.
   "Онъ еще говорилъ, когда вводили въ барьеръ моего коня, лихаго сѣраго жеребца, покрытаго съ головы до самаго хвоста большимъ ковромъ.
   "-- Все ладно, сказалъ Мэгонъ тихимъ голосомъ: твой жеребчикъ не любитъ толпы, и грумъ именно потому держалъ его въ конюшнѣ до послѣдней минуты; тебѣ везетъ сегодня, прибавилъ онъ". говорятъ, что онъ въ прекрасномъ расположеніи духа; да и правду сказать, онъ шелъ сюда отъ мельницы съ кротостію агнца.
   "-- Въ сѣдлы, господа, вскричалъ Диллонъ, вскочивъ, съ часами въ рукѣ, на небольшіе подмостки, стоявшіе впереди вѣсовъ.
   "Я успѣлъ только бросить одинъ взглядъ на своего коня, когда майоръ подалъ мнѣ руку, чтобъ помочь сѣсть въ сѣдло.
   "-- Послѣ васъ, г-нъ Хинтонъ, сказалъ Бёркъ, съ притворною учтивостію, и давъ мнѣ пройдти впередъ.
   "Я дернулъ своего жеребца легонько за уздечку, но онъ стоялъ какъ вкопанный. Я сдѣлалъ еще попытку, но такъ же безуспѣшно. При тѣснотѣ, я не смѣлъ прибѣгать къ силѣ, и потому попробовалъ снова то же средство. Что мнѣ было дѣлать, конь не двигался съ мѣста. Прежде, чѣмъ я успѣлъ рѣшиться, какія мѣры мнѣ принять, Мэ гонъ выскочилъ изъ толпы, и взяли его за поводъ; животное выступилъ смирненько впередъ.
   "-- Мудреный онъ чортъ, сказали грумъ сегодня онъ въ необыкновенномъ духѣ; никогда не видалъ, я чтобы онъ велъ себя такъ смирно.
   "Я успѣлъ замѣтить, что эта сцена какъ ни была она непродолжительна не подала зрителямъ высокаго понятія о моемъ наѣздническомъ искусствѣ ибо хотя въ моемъ первомъ пріемѣ и было ничего особенно-нелегкаго, однакожь, онъ не увѣнчался полнымъ успѣхомъ. Майоръ вывелъ меня къ барьеру, и, указавъ пальцемъ на мѣста, лежавшія предо мною, сталъ повторять наставленія священника и въ это время г-нъ Бёркъ подъѣхалъ ко мнѣ, и съ весьма-выразительною улыбкою сказалъ:
   "-- Готовы ли вы теперь, сударь?
   Я кивнулъ ему утвердительно головою; майоръ опустилъ повода.
   "-- Мы готовы, Диллонъ! вскричалъ Бёркъ, оборачиваясь въ сѣдлѣ.
   "--Готовы! повторилъ Диллонъ: -- такъ и съ Богомъ!
   "Какъ только произнесъ онъ эти слова, колокольчикъ зазвонилъ и мы поскакали.
   "Первыя пятнадцать саженъ мы проѣхали другъ возлѣ друга мелкою рысью: сѣрый конь выступалъ дружно въ ногу съ кобылою Бёрка, не показывая ни малѣйшаго признака упрямства. Я былъ удивленъ, а изумленію Бёрка не было предѣловъ. Онъ повернулся въ своемъ сѣдлѣ, и я могъ видѣть, по выраженію его лица, что онъ подозрѣвалъ какой-то обманъ. Одобрительные крики безчисленныхъ зрителей оглашали воздухъ; въ моей головѣ промелькнула мысль, что могу еще выйдти изъ этого испытанія съ честію; я ободрился духомъ и усѣлся тверже въ сѣдло.
   "У подошвы покатости находился небольшой заборъ; мы теперь быстро приближались къ нему въ галопъ; вдругъ на лицѣ Бёрка, которое наблюдалъ я съ чувствомъ живѣйшаго безпокойства -- вмѣсто прежняго сомнѣнія и подозрѣнія, явилось выраженіе торжественной злобы: пришпоривъ своего коня, онъ опередилъ меня сажени на двѣ, и бѣшено пустился къ забору. Сѣрый конь пустился вслѣдъ; и я уже готовился къ скачку, какъ Бёркъ, который былъ реперъ у самаго забора, вдругъ круто поворотилъ свою лошадь прочь, притворясь, будто она не беретъ забора, и легкою рысью поѣхалъ назадъ къ горѣ. Его уловка увѣнчалась полнымъ успѣхомъ. Моя лошадь, которая до того времени нисколько не упрямилась, выкинула переднія ноги впередъ и стала какъ вкопаная. Тутъ я вдругъ постигъ всю хитрость продѣлай; выведенный изъ себя, я хватилъ лошадь обѣими шпорами и попытался поднять ее поводьями. Лишь только успѣлъ я сдѣлать это, вдругъ, казалось, будто сама земля подбросила насъ, къ верху, сѣрый прыгнулъ на воздухъ, уставилъ голову между передними ногами, а задними сталъ бить такъ, что я ежеминутно ожидалъ, какъ онъ перекувырнется вмѣстѣ со мною. Я удержался, однакожь, въ сѣдлѣ, и, думая, что при этихъ обстоятельствахъ можно взять только одною отвагою, выждалъ тотъ мигъ, когда онъ опустится на землю, и засадилъ ему шпоры въ бока до самыхъ ребръ; фыркая отъ бѣшенства, копь поднялся на дыбы, и, ударяя воздухъ передними ногами въ-теченіе нѣсколькихъ секундъ, опустился, наконецъ, снова на землю, дрожа всѣми членами и пыхтя отъ гнѣва. Крики, которые теперь поражали мой слухъ, казалось, изъявляли презрѣніе и насмѣшку; они довели меня почти до безумія; я усѣлся твердо въ сѣдло, надвинулъ шапку на брови, и стиснувъ въ ярости зубы, подобралъ поводья, готовясь къ новой борьбѣ. Теперь наступилъ непродолжительный отдыхъ; какъ сѣдокъ, такъ и конь, казалось, чувствовали, что между ними долженъ произойдти отчаянный бой, и каждый собирался съ силами для нанесенія удара. Я предупредилъ коня, и, ударивъ его изо всей силы шпорами, хватилъ хлыстомъ промежду ушей. Издавъ что-то похожее на вой, свирѣпое животное вспрыгнуло опять на воздухъ и закрутилось всѣмъ тѣломъ, наподобіе рыбы. Прыжокъ слѣдовалъ за прыжкомъ; конь, казалось, былъ доведенъ до степени неистоваго остервенѣнія; наконецъ, послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ попытокъ сбросить меня съ себя, онъ кинулся отвѣсно вверхъ, сталъ на дыбы, замахалъ передними ногами, секунды двѣ удерживалъ равновѣсіе, и потомъ, съ трескомъ упалъ навзничь на меня... Я очутился на землѣ, ушибенный, оглушенный, безъ чувствъ.
   "Не знаю, долго ли я находился въ этомъ состояніи; но, опамятовавшись, я увидѣлъ себя на полѣ; голова кружилась отъ сотрясенія, платье было запачкано и изорвано; лошадь стояла возлѣ меня и кто-то держалъ ее на уздечку; чей-то знакомый голосъ проговорилъ мнѣ:
   "-- Садись же въ сѣдло, братецъ, садись; еще есть время. Поторопись.
   "-- Ну, какъ тебѣ не стыдно понукать его, сказалъ другой голосъ: вѣдь бѣдняжка и то чуть живъ-да, къ тому же, посмотри на Бёрка, вѣдь онъ уже у втораго забора.
   Вотъ все, что я услышалъ посреди безпорядка, господствовавшаго вокругъ меня; что еще говорили, не упомню. Черезъ мигъ я уже былъ въ сѣдлѣ; во мнѣ кипѣло одно чувство -- чувство отчаянной отваги. Я закричалъ, чтобъ очистили дорогу къ забору; кто-то сзади нанесъ сѣрому ужасный ударъ бичемъ и, подобно бомбѣ изъ мортиры, онъ полетѣлъ бѣшено вперёдъ, махнулъ черезъ заборъ, понесся черезъ поле, и прежде, нежели я успѣлъ усѣсться твердо въ сѣдлѣ, очутился на противолежащемъ краю втораго рва. Бёркъ едва успѣлъ оглянуться, какъ я уже опередилъ его. Онъ зналъ, что лошадь меня понесла, но зналъ также, что при ея прыткости ему нельзя и надѣяться перегнать меня, лишь бы только я усидѣлъ. Тогда началась отчаянная борьба. Находясь сажени на четыре впереди его, я перескакивалъ чрезъ всѣ препятствія; сѣрый летѣлъ какъ стрѣла. Я не смѣлъ оборачиваться; но чувствовалъ, что Бёркъ дѣлалъ возможныя усилія, чтобъ опередить меня; мы теперь приближались къ высокому живому забору, и за нимъ-то лежалъ тотъ вязкій грунтъ, о которомъ говорилъ мнѣ священнику. Ужасная быстрота, съ которою я несся, благопріятствовала мнѣ, пока приходилось перескакивать чрезъ невысокіе плетни, но теперь мнѣ предстоялъ живой заборъ футовъ въ пять вышиною. Неуспѣвъ съ разбѣга собраться съ силами, моя лошадь ударилась грудью о запутанныя вѣтви, и, полетѣвъ стремглавъ чрезъ заборъ, упала въ сосѣднее поле. Вскочивъ на ноги безвредный, я поднялъ лошадь безъ труда; но, прежде нежели я успѣлъ опять сѣсть въ сѣдло, Бёркъ махнулъ черезъ заборъ, и очутился безопасно возлѣ меня. Бросивъ на меня взглядъ, исполненный злобной усмѣшки, онъ понесся какъ вихрь далѣе, въ-продоіженіе нѣсколькихъ секундъ, моя по: шадь была до того оглушена паденіемъ, что едва могла двигаться съ мѣста, и когда я сталъ понукать ее, то чуть не пришелъ въ отчаяніе, видя ея нетвердый шагъ и поникшую голову. Мало-по-малу, однакожь; она разгорячилась и стала опять шагать по прежнему; Бёркъ былъ впереди меня сажень на тридцать-пять; онъ не убавлялъ быстроты своего бѣга, но огибалъ возвышенностей, расположенныя отъ меня на правой рукѣ. Тутъ-то я понялъ справедливость сказаннаго мнѣ наканунѣ священникомъ, что если я пущусь чрезъ вязкій грунтъ по прямой линіи, то могу еще возвратить все потерянное; но какъ отважиться на такой рискъ при изнеможенномъ состояніи моего бѣднаго коня? Эти мысли мелькнули въ моей головѣ съ быстротою молніи; въ этомъ образѣ дѣйствія состояла моя единственная надежда на успѣхъ, и я рѣшился къ нему прибѣгнуть. Ринувшись въ мягкую, болотистую почву поля, лежавшаго предо мною, я уставилъ свои глаза на синій флагъ, обозначавшій бѣгъ; въ ту же минуту Бёркъ оглянулся, увидѣлъ меня, и я могъ замѣтить, что онъ тотчасъ убавилъ шагу. Да, сказалъ я про себя, онъ думаетъ, что моя лошадь выбилась изъ силъ, но до этого еще не дошло. И въ-самомъ-дѣлѣ, лошадь ступала тверже при. каждомъ шагѣ, и не смотря на трудность грунта, я могъ чувствовать, что въ конѣ еще осталось довольно рыси. Притворившись, однакожь, будто поддерживаю его на каждомъ шагѣ, и будто пробираюсь чрезъ болотистое поле съ чрезвычайнымъ трудомъ, я успѣлъ ввести въ заблужденіе Бёрка, и онъ далъ мнѣ возможность подойдти медленно къ самому каменному забору, отъ котораго самъ находился на разстояніи нѣсколькихъ сажень. Лишь только сѣрый завидѣлъ заборъ, тотчасъ же встряхнулъ ушами, и рванулся прямо туда; я поддержалъ его всѣми силами, и онъ махнулъ чрезъ стѣну, не тронувъ ни одного камня. Бёркъ перескочилъ вслѣдъ за мною, и въ одинъ мигъ былъ возлѣ меня.
   "Теперь началась настоящая скачка. Здѣсь никакія хитрости не могли помочь ему; все зависѣло отъ умѣнья управлять конемъ; и потому Бёркъ, оставивъ всѣ уловки, пустился молодецки впередъ; моя же бодрость возрастала съ каждою минутою; я не только не ощущалъ никакого страха, но жалѣлъ, зачѣмъ заборы не выше, и, подобно игроку, желающему разорить противника при одномъ ударѣ, былъ готовъ скакать чрезъ пропасти, лишь бы только онъ отъ меня не отставалъ. Мы проѣхали нѣсколько смежныхъ по ней, перескакивая вмѣстѣ чрезъ препятствія, и опускаясь въ одинъ и тотъ же мигъ на слѣдующую сторону. Уже мы поворотили своихъ коней и направляли бѣгъ къ концу, уже я могъ различить, на отдаленной горѣ, шумныя толпы зрителей, которыхъ крики долетали до насъ; оставалось только одно значительное препятствіе, именно самое послѣднее на всемъ бѣгу; мы перескочили чрезъ низенькую каменную стѣну, и въѣхали теперь на поле, ведущее къ большому препятствію; можно было замѣтить, что бёркова лошадь свѣжѣе моей, потому-что не подвергалась такимъ ушибамъ и потому-что имѣла болѣе искуснаго сѣдока. Обѣ лошади, впрочемъ, были препорядочно измучены, и я думаю, что еслибъ мы оба были болѣе-хладнокровны, то не слишкомъ бы охотно пустились на такой отчаянный скачокъ, какой предстоялъ намъ теперь. Одно было явно: тотъ изъ насъ, кто первый очутится на противолежащемъ краю рва, тотъ и останется побѣдителемъ, и такъ-какъ мы оба наблюдали за каждымъ шагомъ коня противника, но мучительное ожиданіе доводило насъ обоихъ почти до степени сумасшествія. Съ того самаго мгновенія, какъ мы въѣхали на поле, я выбралъ себѣ мысленно то мѣсто, гдѣ думалъ перескочить -- видно и Бёркъ сдѣлалъ то же, и мы теперь разъѣхались въ разныя стороны, направляясь каждый къ избранному имъ мѣсту. Мы неслись съ ужасною быстротою. Мысль объ опасности была совершенно забыта; мы приближались къ широкому рву со стиснутыми зубами и твердымъ взоромъ -- я былъ впереди. Уже я былъ у края; съ громкимъ крикомъ я ударилъ коня хлыстомъ; благородное животное скакнуло впередъ, но силы ему измѣнили, и оно повалилось внизъ головою. Не потерявъ сѣдла, я поднялъ коня на ноги, кое-какъ вскарабкался вверхъ по крутому скату рва и оглянулся. Бёркъ, который до этого времени умышленно ускорялъ бѣгъ, съ тою цѣлію, чтобъ измучить мою лошадь, приближался теперь ко рву. Будучи не въ-состояніи ѣхать иначе, какъ шагомъ, я повернулся въ сѣдлѣ, чтобъ взглянуть на него: онъ подъѣхалъ смѣло къ краю рва, уже рука его готовилась ударить лошадь, уже его лошадь собирала свои силы для скачки, какъ вдругъ изо рва поднялся дикій человѣческій образъ, схватилъ лошадь за узду, и она полетѣла съ сѣдокомъ стремглавъ въ ровъ, изъ котораго поднялись жалостные крики.
   "Когда они исчезли изъ моихъ глазъ, мнѣ показалось, не во снѣ ли я это видѣлъ? но желаніе остаться побѣдителемъ преодолѣло во мнѣ всѣ другія мысли и чувства, и я, собравшись съ силами на послѣднюю борьбу, поддержалъ сѣраго обѣими руками. Благодаря шпорамъ, онъ побѣжалъ легкою рысью, и я въѣхалъ побѣдителемъ, посреди оглушительныхъ криковъ одобренія тысячи зрителей.
   "-- Назадъ, назадъ, кричалъ Мэгонъ, бичомъ удерживая толпу, бросившуюся ко мнѣ.-- Хинтонъ, смотри, чтобъ никто не прикасался къ твоей лошади; въѣзжай въ ограду, сними сѣдло я сядь въ вѣсы.
   Подвигаясь впередъ подобно человѣку, только-что пробудившемуся отъ долгаго сна, я машинально повиновался его наставленіямъ? между-тѣмъ, дикіе крики толпы становились громче, оглушительнѣе.
   "-- Вотъ и онъ, вотъ и онъ! кричали многіе голоса, и Бёркъ, подскакавъ, въѣхалъ прямо въ ограду къ вѣсамъ.
   "-- Безчестно, подло! заревѣлъ онъ голосовъ, охрипшимъ отъ бѣшенства.-- Эта скачка не можетъ считаться выигранною Эй, вы, сударь! кричалъ онъ, обернувшись ко мнѣ.
   "-- Ни слова, сказалъ мнѣ Мэгонъ, и потащилъ почти силою къ вѣсаай": -- тебѣ съ нимъ нечего разговаривать; въ то же время, многіе бросились ко мнѣ, и, взявъ за руку, стали поздравлять съ побѣдою.
   "-- Посмотри-ка, Диллонъ, сказалъ майоръ: -- замѣть хорошенько, сколько въ Хинтонѣ вѣсу: вѣдь цѣлыхъ два фунта лишнихъ, кабы на то пошло. Послушай, Диллонъ, продолжалъ онъ почти шопотомъ: -- посади его въ свою карету какъ-можно проворнѣе, да и увези съ бѣга.
   "Тутъ Бёркъ, кричавшій сердитымъ голосомъ и изумлявшій своими неистовыми движеніями, пробилъ себѣ дорогу сквозь толпу и предсталъ предъ нами.
   "-- А что, Диллонъ, сказалъ онъ: -- проигралъ я или нѣтъ?
   "-- Конечно, проигралъ, отвѣчало по-крайней-мѣрѣ двадцать голосовъ.
   "-- Вопросъ обращенъ былъ не къ вамъ, господа, сказалъ онъ, вскипѣвъ гнѣвомъ: -- я спрашиваю у судьи этой скачки: проигралъ ли я?
   "-- Любезный Юликъ, сказалъ Диллонъ голосомъ, едва внятнымъ отъ волненія...
   "-- Прошу меня не морочить, сказалъ Бёркъ.-- Проигралъ я, или выигралъ одно изъ двухъ?
   "-- Проигралъ, конечно, сказалъ Диллонъ такимъ твердымъ голосомъ, что я совершенно удивился.
   "--Что касается до васъ, сударь, сказалъ Бёркъ, обращаясь ко мнѣ и стиснувъ зубы отъ бѣшенства -- то знайте, что вашъ сообщникъ переломилъ себѣ ногу служа вамъ; къ-тому же, считаю не излишнимъ предупредить васъ, что мое дѣло съ вами этимъ еще не кончится.
   "Прежде, нежели я успѣлъ отвѣчать, пріятели Бёрка увлекли его съ мѣста и усадили въ карету; я, между-тѣмъ, вовсе не понимая смысла его словъ, глядѣлъ то на одного, то на другаго, ожидая объясненія.
   "-- Не безпокойся, Хинтонъ, сказалъ Мэгонъ, подбѣжавшій ко мнѣ чуть дыша отъ усталости, и схвативъ меня дружески за руку.-- Бѣдняга отдавалъ двойной долгъ по-своему; долгъ благодарности тебѣ, долгъ мести за себя.
   "Тутъ послышался дикій крикъ, и въ то же время подошло четверо крестьянъ, несшихъ досчатыя носилки, на которыхъ лежалъ блѣдный, изувѣченный, пріятель мой, Типперэри Джо. "Пить, пить, ради Пречистой-Дѣвы! воды, чаю, водки -- чего хотите! Мучитъ меня жажда, дайте выпить за здоровье капитана Филля. Ахъ, голубчикъ!" сказалъ онъ, взглянувъ на меня потухшими глазами, "вѣдь я мастерски дѣло уладилъ, не правда ли? отплатилъ ему за это!" Онъ указалъ пальцемъ на синій рубецъ отъ рта до уха, "вотъ онъ что сдѣлалъ мнѣ вчера зато, что-я пожелалъ вамъ добраго здоровья и успѣха!"
   "-- О! это ужасно! насилу проговорилъ я отъ внутренняго волненія: -- бѣдняжка; и это ты терпѣлъ для меня, для меня, который поступилъ съ тобою такъ жестоко.
   Я взялъ его за руку; рука была холодна какъ ледъ, черты измѣнились -- онъ лишился чувствъ.
   "-- Пойдемъ, Хинтонъ, сказалъ майоръ:-- здѣсь мы совершенно безполезны; отправимся лучше въ гостинницу и похлопочемъ тамъ о бѣдняжкѣ.
   "--Вы съ нами поѣдете, господинъ Хинтонъ? кричалъ Диллонъ.
   "Теперь не могу, послѣ, сказалъ я, почти задыхаясь отъ сильнаго волненія. Не давъ мнѣ сказать больше ни слова, Мэгонъ посадилъ меня насильно въ свою одноколку и погналъ что было мочи къ городу; народъ сопровождалъ насъ дружескимъ крикомъ, ибо по ихъ дикимъ понятіямъ о справедливости, Джо былъ просто мученикъ, и слава его самоотверженія отражалась на мнѣ.
   "На всемъ пути въ Лаугріэ, Мэгонъ говорилъ безъ умолку, но я не понималъ ни одного слова; мои мысли были заняты бѣднымъ Джо, пострадавшимъ за любовь свою ко мнѣ, и я бы съ радостію отдалъ все, что у меня было, лишь бы не выиграть скачки и видѣть его здоровымъ и бодрымъ предъ собою.
   "-- Полно, братецъ, полно! сказалъ майоръ, взявъ меня за руку.-- не принимай этого такъ горячо къ сердцу; мало ты, видно, знаешь Ирландію; ты и не воображаешь, какъ будетъ гордиться этотъ бѣднякъ тѣмъ уваженіемъ, которое ты изъявилъ ему сегодня. Вѣдь ему удалось оказать услугу дворянину, обязать джентльмена -- а въ этомъ онъ находитъ наслажденіе, котораго ты не въ-состояніи оцѣнить. Остерегайся только одного -- не предлагай ему денегъ, ты этимъ уничтожишь все его очарованіе; дѣлай для него что хочешь, но не предлагай денегъ.,
   "Въ это время мы подъѣхали къ маленькой гостинницѣ, и Мэгонъ -- ибо я уже былъ не въ силахъ думать или дѣйствовать -- приказалъ приготовить комнату для Джо, и, пославъ за докторомъ, занялся приготовленіемъ всего необходимаго для больнаго.
   "-- Ну, Хинтонъ, сказалъ онъ, вбѣжавъ въ мою комнату,-- все устроено; Джо уложили спокойно въ кровать; поврежденіе его не опасно! Встрепенись же, братецъ, вѣдь диллонова карета у дверей, вотъ уже минутъ десять, какъ дамы ждутъ тебя.
   "-- Нѣтъ, нѣтъ, вскричалъ я: -- я не поѣду на этотъ обѣдъ; не оставлю...
   "-- Вздоръ, любезный другъ! сказалъ онъ, прервавъ меня ты здѣсь кромѣ вреда ничего не сдѣлаешь; докторъ говоритъ, что его надо оставить въ покоѣ; да къ тому же, Диллонъ поступилъ сегодня такъ хорошо, съ такою твердостію; этого не должно тебѣ забывать. Давай же свое платье сюда, я его уложу.
   "Я вскочилъ и хотѣлъ-было повиноваться ему, но мнѣ стало вдругъ дурно, и я упалъ на кресла, потерявъ силы.
   "-- Тебѣ лучше прилечь часа на два и заснуть, а я имъ скажу, что мы пріѣдемъ вмѣстѣ, сказалъ Мэгонъ.
   "Я чувствовалъ все благоразуміе этого совѣта, и, поблагодаривъ добраго пріятеля дружескимъ пожатіемъ руки, бросился на постель и, не смотря на волненіе, заснулъ почти мгновенно.
   Извлекаемъ еще, наконецъ, забавный разсказъ, который можетъ дать понятіе о томъ, до какой степени простиралась страсть къ поединкамъ между ирландскимъ дворянствомъ стараго вѣка, и о заброшенномъ, полудикомъ состояніи, въ которомъ находились тогда отдаленныя области Ирландіи'. Это -- описаніе хитрой уловки, посредствомъ которой полицейскіе офицеры овладѣли особою должника, майора О'Шагнесси.
   "Вотъ какъ дѣло случилось, продолжалъ О'Шагнесси; "мой отецъ, который по причинамъ, записаннымъ въ реестрѣ Кингс-Бенча {Тюрьма, гдѣ содержатся несостоятельные должники.}, провелъ большую часть своей жизни въ той части Ирландіи, которая извѣстна подъ названіемъ "Областей, лежащихъ къ западу отъ закона", былъ однажды принужденъ пріѣхать въ Дублинъ по домашнимъ обстоятельствамъ. При этомъ случаѣ", онъ принялъ всѣ возможныя мѣры предосторожности: двое преданныхъ слугъ составляли авангардъ и рекогносцировали окрестный край миль на пять впередъ; за ними iелъ отрядъ крестьянъ, готовый во всякое время защищать своего помѣщика до послѣдней капли крови, а помѣщикъ, изволите видѣть, никогда не требовалъ съ нихъ уплаты за землю и за дома, которые они занимали въ его владѣніяхъ. Самъ отецъ мой, въ старинной коляскѣ, снабженной провизіею, составлялъ арьергардъ; и немного смѣльчаковъ рѣшилось бы осадить его. По мѣрѣ того, какъ колонна стала приближаться къ границамъ непріятельскихъ владѣній, она смыкала свои ряды; и, идя въ боевомъ порядкѣ, достигла наконецъ великолѣпнаго города, извѣстнаго подъ названіемъ Килльбеггэнъ. Какіе мы, право, счастливцы въ Ирландіи: всякій изъ насъ можетъ видѣть свѣтъ не проматываясь на заграничныя путешествія; стоитъ только сѣсть поутру въ дилижансъ въ Дублинѣ, и къ обѣду тебя привезутъ, на шесть съ полтиною, въ Тамбукту! Что жь вы глаза выпучили! вѣдь я говорю правду; по грязи, нищетѣ, дыму, чернымъ лицамъ и непринужденности обитателей, Килльбеггенъ можетъ сравниться съ любымъ городомъ Африки. Ну, что за милый народецъ, господа, какое пріятное обращеніе, да какія лица -- такія же шершавыя и грязныя какъ картофель, которымъ изобилуетъ тотъ край! Но возвратимся къ нашему предмету; было прекрасное іюньское утро; солнце только-что взошло, и отецъ мой, который, по извѣстнымъ вамъ причинамъ, вставалъ всегда рано, собирался продолжать путь. По обыкновенію, сильный отрядъ его тѣлохранителей готовился усадить его въ коляску; ибо ежедневный переходъ изъ ночлега въ коляску и изъ коляски на ночлегъ составлялъ самое важное событіе въ жизни моего отна.
   "-- Все готово, ваше высокоблагородіе, сказалъ человѣкъ батюшки, оговоривъ дверь спальни и держа на плечѣ ружье.
   -- Время терпитъ, Тиммъ, сказалъ батюшка, "затвори дверь, я еще не успѣлъ позавтракать".
   "Дѣло въ томъ, что вниманіе батюшки въ это время было отвлечено отъ созерцанія его собственныхъ дѣлъ. Онъ былъ совершенно занятъ наблюденіемъ сцены, происходившей на полѣ, подъ окномъ его комнаты.
   За нѣсколько минутъ до того времени, какъ вошелъ къ нему слуга, на дорогѣ остановилась наемная карета, изъ которой выскочили три господина, и, отправляясь на поле, казалось, занимались тщательнымъ разсмотрѣніемъ мѣстности, съ тою ли цѣлію, чтобъ произвести съемку и нивелировку, или чтобъ подраться на дуэли, -- отецъ не могъ понять. Онъ не долго оставался въ неизвѣстности. Одинъ изъ господъ отправился небрежными, беззаботными шагами въ отдаленный уголъ поля; второй пошелъ по противоположному направленію: третій, между-тѣмъ, низенькій, пузатенькій человѣчекъ, въ красномъ галстухѣ и жилетѣ изъ заячьяго мѣха, сталъ отпирать небольшую шкатулку краснаго дерева, и умъ моего почтеннаго родителя озарился пріятною мыслію о предстоящемъ кровопролитіи.
   "-- Дуэль! воскликнулъ батюшка, потирая руки.-- Вѣдь умудрились же собаки избрать такое прекрасное утро; листочекъ не шевельнется, а дернъ-то подъ ногами -- гладкій какъ сукно на новомъ бильярдѣ.
   Между-тѣмъ, маленькій человѣчекъ, который, казалось, служилъ обоимъ противникамъ въ качествѣ секунданта, суетился около нихъ, не смотря на свою тучность, разсматривая кремни, заряжая пистолеты, и наконецъ, раскраснѣвшись и вспотѣвъ до крайности, сталъ отмѣривать разстояніе.
   "-- Короткое разстояніе, и на смерть! кричалъ одинъ изъ противниковъ изъ своего угла.
   "Черезъ платокъ, если вамъ угодно! кричалъ другой
   "-- Настоящій джентльменъ! замѣтилъ мой отецъ.
   "-- На двѣнадцати шагахъ! сказалъ маленькій человѣкъ.-- Ни больше, ни меньше. Прошу не забывать, что я одинъ въ этомъ дѣлѣ.
   "Весьма справедливое замѣчаніе! Замѣтилъ батюшка: плохо тебѣ, братецъ, прійдется, если они положатъ другъ друга.
   "Тутъ противники заняли сиди мѣста, и маленькій человѣкъ, вручивъ имъ пистолеты, отошелъ не торопясь въ сторону, чтобъ подать имъ сигналъ. Батюшка, однакожъ, котораго зоркій глазъ никогда не обманывалъ, замѣтилъ обстоятельство, которое давало одному изъ противниковъ огромную выгоду: секундантъ поставилъ одного изъ нихъ спиною къ солнцу, такъ-что тѣнь его лежала по прямой линіи до самыхъ ногъ противника.
   "-- Погодите! погодите! заоралъ отецъ, отворивъ окно, и обратясь къ секунданту.-- Извините, что прерываю ваши занятія, сказалъ онъ: -- но я считаю долгомъ замѣтить, что тѣнь того джентльмена можетъ способствовать къ скорѣйшему отправленію его въ царствіе тѣней.,
   "-- Ваша правда, замѣтилъ маленькій человѣкъ: -- отъ всей души благодаренъ за ваше замѣчаніе; но дѣло въ томъ, что этого рода дѣла мнѣ совершенно-незнакомы, а дуэль не терпитъ отлагательства.
   "-- Ни одного часа не хочу ждать! сказалъ одинъ.
   "-- Ни пяти минутъ! проворчалъ другой.
   "-- Поставьте ихъ на сѣверъ и на югъ, сказалъ батюшка.
   "-- Вотъ такъ, что ли?
   "-- Совершенно такъ; но что это, вѣдь вы поставили того джентльмена, что въ коричневомъ сюртукѣ, прямо напротивъ ясени.
   "-- И въ-самомъ-дѣлѣ! сказалъ заячій жилетъ, утирая потъ на лбу.
   "-- Подвиньте ихъ немножко въ лѣвую сторону, сказалъ батюшка.
   "-- Теперь я очутился на возвышенности, сказалъ джентльменъ въ синемъ фракѣ: -- что же это вы хотите поставить меня на вѣрную смерть, что ли!
   "-- Ну, что это за болванъ тутъ въ заячьемъ жилетѣ! сказалъ батюшка:-- вѣдь его, пожалуй, застрѣлятъ и самого...
   "-- Какъ вы мнѣ надоѣли оба, господа! закричалъ наконецъ заячій мѣхъ.
   "-- Я уже истончилъ всѣ компасные румбы, разставляя васъ, а дѣло не ладится.
   "-- Подайте намъ сигналъ, сказалъ одинъ.
   "-- Сигналъ, сигналъ!"
   "-- Это выйдетъ чистое убійство, сказалъ батюшка,.
   А мнѣ какое дѣло, сказалъ маленькій человѣкъ: нельзя же намъ оставаться здѣсь цѣлый день.
   "-- Ужь этого я не допущу, сказалъ батюшка.-- Позвольте.. Сказавъ это батюшка выскочилъ изъ раствореннаго окна въ поле.
   "-- Прежде, нежели пріиму такую важную услугу изъ вашихъ рукъ, сказалъ заячій жилетъ: -- позвольте узнать, съ кѣмъ имѣю честь говорить?
   "-- Справедливо, сказалъ батюшка.
   "-- Я полковникъ Майльзъ О'Шагнесси: вотъ и моя карта.
   "Карта переходила изъ рукъ въ руки: господа дуэлисты и ихъ секундантъ, казалось, обозрѣвали моего родителя съ особенно-благосклоннымъ вниманіемъ.
   "-- Полковникъ О'Шагнесси, сказалъ одинъ.
   "-- Майльзъ О'Шагнесси, сказалъ другой.
   "Владѣлецъ Калланэгулльскаго-Замка, сказалъ третій
   -- Къ вашимъ услугамъ, господа, сказалъ батюшка, предлагая имъ свою табакерку съ вѣжливымъ поклономъ: -- къ дѣлу же, господа; мнѣ время дорого.
   "-- Очень-умное замѣчаніе, сказалъ господинъ въ заячьемъ жилетѣ: приступимте къ дѣлу, господа; къ вамъ именно, сударь, имѣю дѣло: полковникъ Майльзъ О'Шагнесси, арестую, васъ именемъ короля. Вотъ и предписаніе мнѣ о вашемъ арестѣ. Барнэби Келли, лаугрійскій помѣщикъ, подалъ прошеніе о взъисканіи съ васъ 1588 фунтовъ 19 шиллинговъ 7 1/2 пенсовъ стерлинговъ, которые...
   "Батюшка не избавился отъ плѣна: посадить его въ карету было дѣломъ одной минуты, и когда батюшку провезли мимо трактира, то послѣдній предметъ, представившійся его глазамъ, было сраженіе между его дворней и агентами его кредиторовъ, цѣлою толпою осадившими домъ въ то время, когда брали его въ плѣнъ. Такимъ образомъ взять былъ мой отецъ: и такимъ-образомъ подвергся онъ заключенію въ тюрьму."

Ѳ. И. Шау.

"Отечественныя Записки", No 11, 1848

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов