Письма к С. А. Рачинскому

Кристи Иван Иванович


   Кристи И. Письма к К. Н. Леонтьеву. Статьи
   СПб.: Владимир Даль, 2016. -- (Прил. к Полному собранию сочинений и писем К. Н. Леонтьева: В 12 т. Кн. 2).
   

ПИСЬМА И. И. КРИСТИ К С. А. РАЧИНСКОМУ

(1887--1891)

1

Ок. 10 сентября 1887 г., Москва

Дорогой и уважаемый
Сергий Александрович,

   От всего сердца благодарю Вас за Ваше доброе письмо и вместе с тем чувствую себя страшно виноватым в долгом молчании. Но я не стану распространяться о причинах этого и доказывать их уважительность. Приступлю прямо к делу. То, что Вы пишете по поводу картины, до того верно и хорошо, что я с радостью целиком бы вставил всё это в свою статью. К сожалению, это прекрасное соображение мне не приходило в голову; я только хотел высказаться против излишней требовательности спиритуализма, с одной стороны, и указать на различие между еврейским национальным и жидовским, с другой. Пишу Вам это письмо из Москвы, куда только что приехал с юга, Горбова еще не видал, но надеюсь, скоро увижу, также и Сашу у Троицы; Вы себе представить не можете, как я его душевно полюбил. Необычайная гармония и равновесие умственных и сердечных сил в этом юноше. Дай ему Бог всего лучшего. Что Вы мне пишете про журнальное предприятие, то это действительно была фантазия моих друзей об основании маленького журнала, где бы мы все или они могли бы печататься, но мне грозила другая большая опасность: меня соблазняли в Петербург в ежедневный "Гражданин". Но я отказался, и много помогло моему решению и Ваше мнение. Говорить нечего, что есть у нашего брата потребность (если это не самообман) высказываться по тому или другому вопросу, но нельзя отдаваться такому делу, да с этой минуты это бы уже стало не потребностью, а ремеслом. Не обещаю, но очень надеюсь в конце месяца по дороге из Петербурга заехать к Вам. Как бы я был рад. А пока еще раз благодарю.
   Глубоко уважающий и искренно
   преданный

И. Кристи.

   

2

6 октября 1887 г., Сергиев Посад

у Сергия-Троицы
6 октября 87 г.

Дорогой
Сергий Александрович,

   Пишу Вам у Троицы и прежде всего хочу Вас еще раз поблагодарить за Ваше доброе гостеприимство. Это целый чудный мір, Ваше Татево, и для меня оно имеет два одинаково трогательные, хотя разные значения. С одной стороны, то дело, которому Вы служите и которое привлекает столько посетителей, с другой стороны -- мне дорого было видеть те места, где была в детстве моя мать, познакомиться с ее тетей и т. д. Я совершенно благополучно прибыл в Москву в воскресение, а сегодня я провел день здесь, прежде чем выезжать в Кишинев. Я заезжал в Вифанию в Семинарию и видел Сашу и Семена. Они в добром здоровий и не слишком скучают, у них не так давно были по приезде от Вас Богданов и Ваня Петерсон. В Москве я видел князя Церетелева и говорил ему о Вашей статье. Он очень обрадовался ей и говорит, что сейчас же напечатает. Если скоро пошлете, то поместит в октябрьской или самое позднее в ноябрьской. Только он просит не посылать ее Софии Петровне, потому что она не входит в это вовсе и у ней скорее может это залежаться, а прямо в редакцию или на его имя туда же на Страстной. Без него никто не распечатает рукописи. Я буду с жадностью ждать этой Вашей статьи, это будет великолепным материалом для моих обозрений; такие статьи дадут мне повод излагать в своих фельетонах истинные понятия веры, религиозной жизни и т. д. Горбова я не застал дома и не видел. Должен извиниться перед Вами, что не успел переписать свой конспект и уже вышлю его Вам из Кишинева. Известия о здоровий матери не лучше; тем не менее доктора потребовали ее перевести в город. До свидания пока, дорогой Сергий Александрович, еще раз благодарю Вас и всех. Мой глубокий поклон Варваре Абрамовне, Варваре Александровне и всему Татеву.
   С глубоким уважением

искренно преданный:
И. Кристи.

   Первое письмо Лебедева из Татева просто восторженное.
   

3

14--16 ноября 1887 г., Москва--Сергиев Посад

Начало: Москва
14 ноября 87 г.
Конец 16 ноября 87 г.
в Сергиевом Посаде.

Дорогой Сергий Александрович,

   Сердечно благодарю Вас за Ваше письмо и благодарю Вас в особенности за советы, которые -- я это чувствую -- прямо исходят от Вашего доброго и любящего сердца. Я непременно воспользуюсь всеми этими советами, я сам знаю, что мне нужно обратить внимание на форму, на язык, и чтобы показать Вам, как я ценю Ваши указания, я скажу, что только один человек хочет, как Вы, чтобы я писал очень хорошо -- это мой отец. Еще раз благодарю Вас, но здесь же я должен пожаловаться на небрежность редакции "Гражданина". С этим вместе подымается и другой поднятый Вами вопрос о "Русском Вестнике". Но кроме многого другого, с "Русским Вестником" произошел курьез, если не сказать хуже. Зять Софьи Петровны Энгельгардт сговорился в Петербурге с Ф. Н. Бергом, и, представьте себе, <в> один прекрасный день берут все рукописи "Русского Вестника" и посылают без ведома Церетелева в Питер. Кроме незаслуженной обиды Цертелеву и странности "Русского Вестника" в Питере, я не знаю совсем, что затевает Берг и что из этого выйдет. Я страшно бы жалел, если бы такая перемена повлияла на выбор сотрудников и если бы Вы отказались от Вашего намерения беседовать с русской публикой. Что касается "Гражданина", то он во многих отношениях меня также не удовлетворяет. И что замечательно, то, чем он страдал, когда <не> был ежедневным, т. е. бедность известий, исчезло; это газета довольно богатая сведениями; то же, что подавало некоторую надежду, именно самостоятельный взгляд на Церковный вопрос, не проявляется; нет ни одной статьи, которую бы я мог признать за Тертием Филипповым. Посылаю сегодня свою статью по церковному вопросу; это будет с моей стороны испытанием для "Гражданина"; захочет ли он открыто исповедывать самостоятельное значение Церкви как живого организма вне государственных и человеческих условий, т. е. о чем я писал у него два года тому назад. Мой псевдоним по церковным вопросам -- П. Сергиевский, обращаю на это Ваше внимание, потому что если "Гражданин" выдержит мое испытание, т. е. напечатает первую статью, то я думаю послать еще несколько статей, между прочим о благотворительности (которая, к сожалению, теряет свой христианский церковный характер и стала "социологической задачей"), о посте (много под впечатлением разговора с Вами, и оттого подожду появления Вашей статьи). -- Представьте себе, что после того, как я был у Вас, я еще ни разу не видел Горбова, всё его не заставал, и даже не могу добиться от прислуги, куда и надолго ли он выехал. Не имел я ответа из Кишинева на письмо, хотя вообще он более чем ак<к>уратно пишет. -- Продолжаю письмо через несколько дней и уже в Сергиевском Посаде, куда Бог сподобил переселиться. В этот промежуток я успел побывать у Горбова, который, оказывается, был опять в поисках за имением, а теперь, вернувшись, сидит дома с небольшой простудой. Правда, что теперь очень неблагоприятные перемены погоды, болезненно отзывающиеся и на более здоровых натурах, чем Горбова. У него я узнал для меня очень грустную новость, что Ваша статья не появится. Не знаю, имею ли я право на это, но я очень бы Вас просил, если эта статья не возвращена Вам и в особенности если она в Москве у Софии Петровны, разрешить мне получить ее и прежде отсылки ее к Вам прочесть ее, напр<имер>, с Горбовым, Арсеньевым, о. диаконом (Вы понимаете, о ком я говорю) и Вашими мальчиками. Но тем не менее я ужасно жалею, что она не будет напечатана, я ее с пылом ждал, как благодарный материал говорить "хорошие вещи" в моих фельетонах, намерение, которые Вы мне справедливо приписываете, но которое я так плохо исполняю. Я не знаю также мотивов этой перемены; это несомненно безобразная вещь -- петербургский "Русский Вестник", но все-таки нужно еще посмотреть, что из него <выйдет> и нужно по крайней мере сколь возможно сохранить его дух. Если Софья Петровна, вдова покойного, не соблюдает этого, то, мне кажется, сотрудники, читатели и почитатели не должны сразу отказаться. Но все-таки ужасно, ужасно одно то объявление, наподобие "Нивы" и "Нови", которое Берг пустил. Какой грозной правдой отзывается впечатление о. Антония из пребывания в Холме. Да мы с Вами, о. Антоний готовы завидовать, а большинство у нас занимается глумлением и самохвальством. Мне недавно попалась статья в "Вере и Разуме", одна фраза из которой дала повод послать вышеупомянутую статью в "Гражданине", но и всё вообще блестит недоброжелательностью при сравнении католического и нашего духовенства. Достаточно сказать, что он называет католическое духовенство узкой кастой, в которой наследственно одно поколение сменяет другое и с тем вместе наследуются и идеи. Вы спросите как? -- очень просто: все ксендзы в незаконном сожительстве (при этом рассказываются два-три анекдота, в подтверждение), от них имеют детей, детей им некуда более девать, как в духовенство. Это всё прекрасно. Но далее такое рассуждение. Если Бог пошлет русскому священнику бесплодную жену, он смиряется, терпит, потому что у него законная супруга, а ксендз всегда может прогнать бесплодную женщину и взять такую, которая бы ему давала детей. Проникните в смысл этого гениального соображения, как человек ищет себе прямого обличения своих пороков, прямого убытка и обузы. Это статья какого-то г. Шугаевского в октябрьской книжке журнала. Извиняюсь за неприятный сюжет, он не мне принадлежит.
   Я прочел Вл. Соловьеву начало Вашего письма о развитии догмата; мы с ним пришли к согласному мнению, что следовало бы нам всегда говорить органическое развитие, слово же раскрытие мы отвергаем, как менее точное, указывающее на случайный характер (раскрыть, открыть -- как бы не требует логического порядка). Развитие же указывает на ту связь, которая лежит между первоначальным догматом и дальнейшим. Отвергающий одну частичку отвергает всё: это, по-моему, важное оружие церковного правоверия. Однако и пора кончить, боюсь утомить своим дурным почерком. От всего сердца целую руки Варваре Абрамовны и Варваре Александровны. Будьте все здоровы молитвами Богородицы и нашего здесь Преподобного.

Глубоко пред<анный> И. Кристи

   О здоровий моей матери ничего нового сообщить нельзя. Тяжело было видеть, как страдает праведница.
   

4

2 декабря 1887 г., Сергиев Посад

2-го декабря 87
у С<ергия->Троицы

Дорогой Сергий Александрович,

   Сегодня получил Ваше доброе письмо как раз в то время, когда сам собирался Вам писать и писать при этом -- каюсь -- с делом. Поведу это издалека. Здесь теперь гостит у А. Ф. Аксаковой помогающий ей в издании сочинений мужа молодой человек Стахович; богатый елецкий помещик, занимается школами земскими вообще и своею. К нему пришел с рекомендацией от Льва Толстого, у которого он прожил некоторое время в Ясной Поляне, молодой человек 19 лет, учившийся в мореходных классах, имеющий наклонности к литературным занятиям и желающий в настоящее время приготовиться к учительскому званию и занятию. Мне собственно кажется, что он сам не знает, что он хочет; только видно, что он хочет работать, и говорят, что это очень хороший, чистый, наивный, но и не глупый малый. Показывает он какую-то неоконченную повесть, которую похвалить нельзя, которая, однако, написана хотя и небрежно, но легко. Стахович им заинтересовался и хочет его поддержать. Он бы его поместил в учительскую семинарию, во-первых, если бы было начало года, во-вторых, если бы не боялся, что его испортит такое легкое достижение цели без всякого нравственного влияния. Стахович приехал ко мне с просьбой обратиться к Вам, так как сам не имеет удовольствия Вас знать, не мог ли бы быть этот молодой человек Вам полезен в одной из Ваших школ, т. е. учить и вместе с тем учиться; он думает, что это было бы самое лучшее испытание, действительно есть ли у него призвание к учительству и вообще к умственному труду, к которому он порывается, потому что иначе Стахович ему может доставить и другой заработок, кроме диплома учителя (печальное учительство за хлеб). Тогда, может быть, он поступил бы с будущей осени в учительскую семинарию, а если он оказался хорош и полезен и способен, то, может быть, прямо бы держал на учителя. Он, кажется, много читает, пишет грамотно; он очень религиозный мальчик, и Толстой, посылая его, писал Стаховичу, что, может быть, он устроит его послушником сюда в Лавру. Я не знаю, что это уже мысль, прямого намерения монашества у него нет, насколько заметил Стахович; во всяком случае пребывание у Вас было бы только полезной ступенью к этому. Теперь этот молодой человек живет здесь в моей гостинице, и я постараюсь его изучить ближе.
   Стахович им озабочен и ас<с>игнует нужные средства на его содержание; вопрос в том, чтобы это не было простой материальной помощию, но имело бы нравственное влияние. Я беру на себя смелость передавать эту просьбу Стаховича, надеюсь, Вы меня простите, если она Вам покажется несвоевременной или неделикатной. -- Теперь о другом. Будучи в Москве я заходил к Константину Александровичу, так что знал о Вашем горе, об ухудшении здоровия Владиміра Александровича. У нас, к сожалению, так же, приезд Груббе из Харькова не мог даже дать средства облегчить страдания. Остается молиться, и раз находишься в разлуке, то отрадно находиться здесь, откуда молитвы и наши грешные -- верится -- лучше доходят к Богу ходатайством пр<еподобного> Сергия и всех молитвенников здешних, преставившихся и живых. В своих молитвах я не забываю Вас и Ваших. Думаю, что Ваши ученики, удостоенные апостольской благодати, не оставляют поминать у Престола всю Вашу семью. Я решаюсь сказать, что Вы себе представить не можете, до какой степени слово "милый", употребленное Вами о новом диаконе, подходяще в данное время. С ним произошло какое-то просветление, и теперь уже не в том дело, что он хороший честный человек и что он хороший изящный диакон, это действительно духовное лицо, с благоговением служащее Богу. В его настроении есть что-то трогательное, и его отрадно видеть служащим. К этому, конечно, очень приятно и важно, что он хорошо держится и красиво кадит и внятно читает, в особенности Евангелие. Он многому и не только во внешнем, но и внутренно обязан своему, т<ак> с<казать>, учителю -- архидиакону Товии, который редко наделенный слухом, красотой диакон, но еще больше сердцем и верою, отличный монах и ищет не эффектов, а молитвенного совершения служб и поддерживает это во всей лавре. Представьте себе, что именно со времени, как Вы говорите, "Вера и Разум" после безобразия Шугаевского напечатала прекрасную лекцию по каноническому праву того же Остроумова, который писал о Толстом. Там великолепно отстаивается принцип самостоятельности Церкви. Мещерский моей статьи о Шугаевском не напечатал, хотя она имела общее значение. Читаю я теперь книгу Соловьева "Теократия", I т.; поражаюсь глубиной, тонкостью его толкований Ветхого Завета, и больно и обидно мне, что такая работа пропадает для Русской Церкви из-за недоразумений, в которых виноваты те, которые его разбранили.
   Эти его толкования следовало бы в семинариях держать, а доведут его до того, что будет обличать Церковь в заграничных изданиях. Как хотите, невзлюбить человека за то, что он написал -- "бого-материя" (Богоматерь), приписать ему какую-то ересь "непрерывного Боговоплощения" и оттого не печатать его толкований на закон Моисея и не позволять сделать третье издание его "Религиозных Основ Жизни". Если бы ему разрешили толкование на Моисеев закон; он бы и не печатал за границей, потому что остальная книга состоит из напечатанных вещей (Догматическое развитие, Теократия Праотцев), кроме предисловия, без которого он бы обошелся или написал бы не так полно. Вы от ваших знаете неприятную университетскую историю. Тяжело. Вот здесь у нас в Посаде лучше, легче дышится. Будьте здоровы, дорогой Сергий Александрович, да хранит всех вас Бог. Целую ручки Варваре Абрамовне, Варваре Александровне, и кланяюсь всем, кто меня помнит в Татеве; я, кажется, всех там полюбил.

От души преданный Вам
И. Кристи.

   Числа до 20 декабря я остаюсь здесь, потом, вероятно, поеду домой, заехав в Оптину Пустынь.
   

5

18 декабря 1887 г., Сергиев Посад

У С<ергия->Троицы
18 декабря 87 г.

Дорогой Сергий Александрович,

   Пишу Вам в хороший для меня день, я говел на этой неделе и сегодня удостоился Причастия Св. Таин, на душе хорошо и светло, думается о доме, о родных, о близких духом; хочется и с Вами поговорить, дорогой Сергий Александрович. Повторяю, что кроме личной радости повидаться с Вами, познакомиться с Вашей матушкой, пребывание в Татеве оставило во мне впечатление <ка>кого-то родного уголка. -- Письмо это я думаю послать не по почте, а через Сашу и Семена, с которыми хочу сегодня поехать попрощаться. Они очень радуются отпуску; Саша заметно устал от трудов. Я думаю, и о. Георгия очень тянет в родное Татево, но не думаю, чтобы это было возможно; я их не спрашиваю об этом, чтобы не разжигать неисполнимых желаний. Думал я говеть вместе с другом Владиміром Соловьевым и ждал его, но он, бедный, простудился; я даже беспокоюсь за его здоровие, потому что он не пишет. По этому поводу замечательный случай с о. Варнавою, о котором Вы знаете. Живущая здесь Анна Федоровна Аксакова очень любит Соловьева, но вместе с тем очень боится за его правоверие, а иногда просто сомневается. Не имея теперь долго о нем известий и зная, что он не едет говеть, она будучи у о. Варнавы говорит ему: Вот хотел Соловьев приехать говеть и не едет. "Он болен, не осуждай его". Вечером я сообщил Аксаковой, что он простудился. Она была поражена, как он понял ее сомнение и как он его рассеял. Также кстати о Соловьеве совсем в другом роде, в "Вере и Разуме" г. А. Ш. (Шостьин) отвечает мне по поводу развития догматов; факта моего он ни одного не разбирает, а будто бы защищает от моих клевет Филарета и Горского. Тон невозможный, он про меня выражается, что я употребляю "наглую ложь", что "Кристи (к стыду своему) не понимает отношения науки к вопросу о догматах", "человек ничего не понимает, а берется учить" и т. д. Но лучше всего его собственное признание, что основной единый догмат -- истина Боговоплощения. "Никакого единого, основного догмата нет, всё это путаница понятий. Многие еретики признавали этот догмат (Богочеловека), напр<имер> Арий и вместе с тем и отрицал (или нарушал -- не помню) основы христианства..." Арий, называвший Иисуса тварью, признавал догмат Богочеловечества. Я, конечно, не буду отвечать, потому что думаю, что голос такого знатока не опасен истине или, вернее, тому, что я такой считаю. Кстати о статьях; как видите, Ваша статья не только напечатана, но ради нее я вынес целую полемику с Бергом. По получении Вашего второго письма, где Вы написали, что не знаете о ее судьбе ничего и в некотором роде дали мне право ее достать, я позволил себе спросить о ней от своего имени у Берга, с которым знаком и которому писал тогда. Он на меня страшно обиделся за это. "За кого Вы меня считаете, что думали, что я отошлю статью Рачинско<му>, она прекрасная статья и набрана уже для ноябрьской книжки, для меня оскорбление такое Ваше сомнение, видно в Москве распространили про меня неблагоприятные слухи о перемене направления, Вы не преминули отметить и в фельетоне о скорби "каких-то москвичей" и т. д." Я ему ответил, что оскорблять его не хотел, но что с своей стороны прошу и его не относиться с презрением к москвичам, что всякий город имеет свою атмосферу и т. д. В заключении письма он выражает надежду, что я не только переменю о нем мнение, но буду у него сотрудничать. -- Благодарю Вас очень за Ваше последнее письмо и очень-очень прошу Вас извинить меня и простить, что я Вам послал просьбу так не кстати. Я близко понимаю и чувствую Вашу скорбь беспокойства; действительно утешений земных человеческих больше нет, есть только Божия помощь и Милосердие. Находясь в такой далекой разлуке от дорогой болящей матери, я только утешаюсь тем, что я могу жить здесь и что мои грешные молитвы лучше дойдут чрез ходатайство Преподобного Сергия. Ни в личных молитвах, ни во всех поминаниях во время говения я не забываю болящего Владиміра рядом с имянем матушки. -- Трогательны) здешние монахи многие и многие, чтобы ни говорили критики и обличители. Сегодня во время Причастия я был до слез тронут: они как бы хотят и рады подать Вам руку помощи на пути к Царству Божию в вечную жизнь, есть все-таки идеализм. Как у Вас верно, о том, что преп<одобный> Нил живая личность в той местности; я здесь это на себе испытал; я года через полтора после переселения почувствовал, что я не то что почитаю святым, а просто полюбил пр<еподобного> Сергия. -- В промежуток я побывал у о. Варнавы в скиту и в Вифании. Видел Сашу, он очень счастлив завтрашней свободой, обещал также прийти меня проводить на вокзал. Я уезжаю завтра в Москву, во вторник 22 я выезжаю по Брестской дороге в Калугу и Оптину Пустынь, проведу там сочельник и первые два дня, а 29 буду дома в Кишиневе. Я давно мечтал попасть в Оптину, и нужно пользоваться, пока старец Амвросий здравствует, кроме того там живет К. Н. Леонтьев, который меня очень зовет и которому я многим обязан и благодарен. В виду всего этого я позволяю себе отнять 3--4 дня из своего пребывания дома. Числу к 10 января я буду обратно сюда, если Бог даст. Кончаю свое длинное письмо; от всей души поздравляю Вас, Варвару Абрамовну, Варвару Александровну, Екатерину Антоновну, Марию Константиновну, Ольгу Львовну и всех, кто меня помнит, с наступающим Великим Праздником. Тяжело Вам и скорбно, по крайней мере да дано Вам будет радоваться о Господе. Это радость, которая никогда не отымется у достойных. Целую Вас.

Глубокоуважающий и любящий
И. Кристи.

   P. S. Читаю "Causeries du lundi". Благодарю за совет.
   

6

21 февраля 1888 г., Сергиев Посад

У Сергия-Троицы
27 февраля 88 г.

Дорогой Сергий Александрович,

   Помолившись за упокой души усопшего Вашего брата, знать которого я не имел радости, но который мне дорог уже как Ваш брат, я сажусь писать Вам, потому что всё, что можно сказать в таких случаях, это о том, что молиться за покойного и за близких его, чтобы Бог дал им силы телесные и духовные нести утрату. Благодарю Бога за то редкое мужество, которое проявил покойный в страданиях, которые в таких случаях очищают душу от всего земного. Будучи вчера в Москве, я узнал от Николая Михайловича об Вашем горе, и мы с ним заехали к Константину Александровичу, но мы его не застали, а принимала нас Мария Константиновна, от которой мы узнали некоторые из грустных подробностей, вернувшись сюда, я застал Ваше доброе письмо, за которое благодарю от души именно оттого, что Вы его написали в такую минуту. Сегодня пришел ко мне Саша; мне было утешительно видеть, что он до того расстроен, что по лицу его можно было видеть, что что-то случилось. Мы сговорились и в 3 часа собрались о. диакон с женою, Саша, Семен и я в Филаретовской церкви, где отстояли паннихиду, на которой поминались Митр<ополит> Филарет, по Лаврскому обычаю, новопреставленный, отец его Александр и мои дедушка и бабушка Нелидовы, родственные ему по крови и -- думаю -- по духу. Ваши ученики горячо молились, и я думаю, что это лучшая Вам награда от Бога за всю Вашу жизнь -- это столько сердец, которые возносят и будут возносить молитвы к Богу за Вас и за всех Ваших присных, многие даже у Св. алтаря. На Ваш вопрос о здоровий мамы, я, к счастью, могу сообщить довольно хорошие известия. Пред моим приездом в Кишинев на Святки у ней открылась рана и пошла в небольшом количестве материя. При мне вследствие недостаточного истечения оной у ней набрякла рука, и боялись гангрены, чему подавал повод жар и расстройство желудка злокачественное; небольшим разрезом в месте, которое готовилось открыться, гангрены избежали, но жар не прекращался, и доктора объясняли это порчей крови и не обещали ни прекращения жара, ни восстановления правильного пищеварения. Одновременно с этим было одно улучшение, боли значительно уменьшились, и она по несколько дней обходилась без морфина.
   В таком состоянии я ее оставил, получив месячный отпуск от докторов для устройства своих дел. Пред отъездом она мне выражала желание собороваться, я ей подтвердил, что елеосвящение вовсе не приготовляет к смерти, а только исцеляет душу и тело, т. е. она это, конечно, знала, но я подтвердил, что это будет так принято всей семьей. После моего отъезда она соборовалась и после того ей стало лучше, жар прекратился, желудок поправился, явился ап<п>етит и силы. Через два дня она исповедовалась и причащалась сидя, и у ней открылся новый исток материи без жару. С тех пор у ней постоянный исток материи, причем при открытии нового старые закрываются. Когда открывался четвертый, был жар два дня, во время жара она слабеет, но потом опять бодра, сидит по 3--4 часа подряд в кресле и имеет хороший аппетит. Сам доктор надеется если не на выздоровление, то на то, что здоровая натура будет без внешних средств изгонять дурную материю и таким образом всё более отдалять общее заражение. -- Про себя скажу, что со всем этим я потерял много времени, но успокоившись, я взялся с энергией за работу; здесь как раз поспело от Синода официальное разрешение мне держать магистерский экзамен, неприятно только, что потребовали устный экзамен по всем богословским предметам, даром много времени возьмет. Работаю же пока главным образом над жизнью ап<остола> Павла. Я кое-какие места поправил, кое-какие прибавил, надеюсь в будущем году начать печатать. Наши постоянные с Н<иколаем> М<ихайловичем> разговоры о журнале; рядом с возмутительным переходом "Р<усского> В<естника>" к Бергу, кончаются, кажется, появлением нового ежемесячного вестника в Москве, где редактором будет Цертелев, а редакторами-издателями мы с Николаем Михайловичем. Мы надеемся, что в таких условиях это не возьмет слишком много времени, а право, невозможно стало, нет ни одного журнала или газеты, где порядочным людям писать. -- Нас всех возмутила статья Соловьева в "В<естнике> Европы", и он сам сознается уже, что ошибся, но я все-таки главным образом жалею его, чем осуждаю; несправедливость к нему возбуждает в нем по временам потребность в протесте. Но его теократия, собственно ветхозаветная часть 1-го тома, прелесть как хороша и глубока. Он гостил здесь и по личному настроению он полон той возвышенностью духа, тем аскетизмом и безгрешной добротой, которые его всегда отличали. Саша с ним познакомился, конечно, речи не было о Католичестве, но разговор был духовно поучительного свойства.
   Кончаю свое длинное послание и прошу прощение за лишние, может быть, подробности о болезни матушки. Кончаю письмо тем, чем начал, т. е. молитвой за Вас всех и за Ваше душевное спокойствие и здоровие телесное. Целую сыновне ручки Варвары Абрамовны и Варвары Александровны, а также выражаю надежду побывать еще и еще в Татеве. Кланяюсь О<льге> Л<ьвовне> и всем, кто меня помнит. От души целую Вас, дорогой Сергий Александрович. Да хранит Вас Бог.

Сердечно преданный
Ив. Кристи.

   Какая прелесть "Поход в Нилову Пустынь", как-то легко на душе, когда читаешь; в следующий раз напишу об Оптиной.
   

7

4 мая 1888 г., Кишинев

4 мая 88
Кишинев

Христос Воскресе,
дорогой Сергей
Александрович.

   Этими радостными словами начинаю наконец письмо к Вам, которое я хотел и как бы не мог до сих пор написать со времени своего несчастия. Кратко написать, не сказав о смерти мамы, о том, что было в ней для нас утешительного, не хотелось, а много писать было тем более тяжело, что я не <имел> счастья присутствовать при этой тайне, Бог не сподобил меня, верно за мои грехи. Скончалась она 12-го марта, а 8 она выезжала кататься в экипаже в виду хорошей погоды. Мы имели сведения о таком состоянии ее здоровия, и я говел на первой неделе, а на третьей собирался поехать к ней. В день причастия -- благодарю Бога за эту Милость, которая мне предала столько силы, -- в Церкви во время чтения Евангелия мне была подана телеграмма от доктора: "Приезжайте немедленно. Бажов". Милостиво я без искушения с верою сподобился причаститься и уехал в Москву, где в 5 часов получил телеграмму, что всё кончено. Только в воскресение выехали мы с братом и застали гроб уже покрытый свинцовою крышкою, но, к счастью, оставили против лица стекло, в которое мы последний раз смотрели на ее святые черты. Ее кончина явилась хотя и неожиданной в эти дни, но не непредвиденной. Дело в том, что, как я рассказывал у вас в Татеве, опухоль лежала на кровяном сосуде, из-за которого доктора едва решились делать вторую операцию, из-за которого отказывались делать третью, из-за которого не допустили пластыря мещанина, т<ак> к<ак> он мог проесть стенки. То, что не сделал нож и пластырь, то сделали болезнь и время, и вместе с тем никто не мог знать, куда идет гниение. В пятницу в 4 часа дня она стала истекать кровию; ее останавливали на несколько часов, но с субботы 4 ч<асов> утра она уже сама стала замечать, что у ней холодеют руки. С 7 часов утра прекратился пульс. Она всё время была бодра духом, говорила, что если остановится немного кровь, то она, может быть, дождется нас, чтобы не пугались, что рука похолодела; еще не скоро конец, ее отец прожил так до вечера. Послала за священником, благословила всех отдельно, много дала им советов, благословила внуков, детей сестры, нас отсутствующих, пришел священник, она исповедывалась и причащалась, и когда он ее утешал, она сказала, что она давно желает смерти, но не знала, не нужна ли она на земле, а теперь лишь благодарит Бога; вспомнила, что я сегодня причащаюсь, и несколько раз с радостью к этому возвращалась. От 11 до 1 кровотечение) останови<лось>, она мало говорила, как будто дремала по временам, но сильно страдала, стонала и говорила, что не может удержаться, к 1 1/2 ей стало еще хуже, она стала метаться, кровь опять пошла сильно, опять послали за доктором и священником. Она не хотела принимать ни мускусу, ни шампанского; кто-нибудь из сестер стоял около ее кровати на коленах, она гладила их голову и говорила: ты устала, пусть придет сестра и т. д., старшей сестре, у которой болела нога, говорила садиться, утешала их, просила домашнего доктора сопровождать их на похороны в деревню, заботилась о погоде, чтобы они не простудились при этом и понемного говорила, как коченеют разные оконечности. Стало заметно, что язык коченеет; она сказала: вот и язык, и увидев ужас на лицах окружающих, она с неимоверным усилием и как будто улыбаясь сказала: капли обожгли. (Доктор пред тем дал ей эфир.) Она положила руку на лоб для крестного знамения, но не кончила, рука упала, еще что-то сказала, тете послышалось: иду, при этом она металась, тогда начали читать отходную, и видно было, что она понимала и сознавала одним ли духом или еще земной душой. Это тайна, которая нам не доступна. При взрыве чьего-то рыдания, как бы тень прошла по ее лицу; с самого начала чтения она стала значительно успокаиваться и отошла так тихо, что собственно никто не заметил последнего вздоха. Благодарим Бога за эту чудную смерть; она не только знак Милости Божьей к ее душе, но и дала силы моему старому отцу, моим юным сестрам, всем нам -- силу Христову. Похоронили ее в деревне на погосте Церкви, крыша которой столько лет сгорела и которую мы уже собирались возобновлять, а теперь и приступили. Было трогательно отношение крестьян и вообще молдавский usus погребания, который тесно связан с благотворительностью. Например, при всякой литии стелется большой кусок полотна и большой калач и немедленно отдается бедным для детей. Так как они от границы несли на руках, то литий было 24. Кроме того всем присутствующим раздается по калачу и свечке. У нас кроме этого был обед на 1200 человек, т. е. все крестьяне соседних деревень, и нужно видеть, как они садятся чинно на дворе на земле вдоль полотняных ковров и, кончив, пускают друг друга. Мы всё это лучше видели на 40<-й> день, когда это было повторено в меньшей доле. Простите мне все эти подробности; мне они много говорят. Всё это время я провел здесь и даже без своих занятий. Так как я выехал внезапно, то понятно, что без книг и тетрадей, а здесь я помогал отцу, писал некоторые бумаги по его службе (Губерн<ский> Председатель Управы), читал, гулял, ходил в Церковь с сестрами и занимался хозяйством дома до кухни включительно. Вот видите, какие семейственные обязанности. Теперь я на днях еду к Троице; может быть, удастся два-три экзамена держать теперь, а остальные придется осенью. -- В конце марта я получил очень милое письмо от Саши. Горбов мне написал два славных дружеских письма. Я не говорю о Вашем письме: я только сердечно благодарю; оно сердечной теплотой отозвалось не только в моей душе, но отца и сестер. Как здоровие Варв<ары> Абр<амовны> и Варв<ары> Алекс<андровны>. Отдохнула ли она? Поздравляю всех с Светлым Праздником, Праздником Воскресения Христа и Христовых. Целую их ручки. Целую Вас и привет всем, кто меня помнит, привет школе.

Любящ<ий> И. Кристи

   

8

18 июня 1888 г., Телешёво

С. Телешево
18 июня 88 г.

Дорогой Сергий
Александрович,

   Покройте меня Вашею любовью и простите мне мое долгое молчание: я был очень занят экзаменами и, если можно сказать, глупо занят, т. е. совершенно не владея своим временем и поставленный в зависимость сроков экзаменов, к которым приехал после начала совершенно неподготовленный не в смысле знания, но в смысле настроения. Мои усиленные занятия и необходимость в каждый свободный часок посещать брата в деревне и Москву ради поручений для строющейся у нас Церкви помешали мне хорошенько повидаться с моими милыми друзьями Сашей и Семеном, зато видал счастливого о. диакона. По крайней мере я сдал благополучно 5 экзаменов, а остальные более серьезные, но и более интересные я сдам осенью уже с основательной подготовкой. Вырвавшись от экзаменов, я поспешил домой, хотя -- представьте себе, я опять был искушаем -- знаете чем? -- журнальным делом. Есть в Москве типографщик Кушнерев (он имеет имение в Вяземском уезде), вздумал издавать газету и обратился к Т. И. Филиппову; дайте совет. Он и указал на меня как на редактора. Кроме других тысячи причин, меня смутила моя встреча при этом с Каптеревым (проф<ессором> нашей академии), имеющим слишком либеральный взгляд на раскол. Я написал очень любезное письмо Т<ертию> И<вановичу>, который меня действительно трогает тем лестным вниманием, которое он мне оказывает, и направился домой, где меня ждали сестры для путешествия в Крым на морские купания. Остановился я только в Киеве, где встретил Троицын день. Всенощную я отстоял в Софийском соборе, где хорошее пение и отличный резонанс, а литургию и вечерню в Лавре, где добрые монахи позволили стоять в алтаре. Служил Старец Платон умилительно.... Теперь мне остается Вам написать в ответ на Ваше сомнение, как познакомить Вашего художника Колю Богданова с югом. Мой отец, я и вся моя семья приглашают его к нам на осень с конца августа до ноября, когда у нас лучшая погода в году и необыкновенная красота, с одной стороны благодаря особенному освещению, с другой -- благодаря пестроте леса, состоящего из многих пород. Одни листья краснеют, другие желтеют и т. д. В нашем саду он найдет прудки, мостики, аллеи достойные его кисти, я не говорю уже об окрестностях и о том, что он может сделать tourne по ближайшим к нам монастырям (дальней<ший> на 70 верст, ближ<айший> 8 вер<ст>), которые в высшей степени красиво расположены в лесах и на горах и которые всегда дадут гостеприимный приют. Вы, конечно, поверите, что если мы не можем ему предоставить особое удобство квартиры в виду приезда всей семьи брата на торжество освящения Церкви, несколько лет тому назад сгоревшей, то во всяком случае мы ему найдем место, где ему работать и пожить.
   Повторяю, мы все будем очень рады его приезду и нам будет очень лестно, что наше Телешево найдет себе художественно<го> изобразителя. С материальной стороны, не говоря о том, что ему, наверно, брат и belle soeur закажут виды нашей деревни для Москвы, знакомство с ними ему может быть полезно, потому что они очень любят картины (и по преиму<ществу> пейзажи), имеют и вкус и средства и почти каждый год покупают картины и имеют столько знакомых, что могут составить репутацию. Но это всё дальнейшее, а главное пусть приедет сюда, когда у Вас уже холодно, подышит южным воздухом, увидит южное небо с мириадами звезд, спишет южные картинки природы. Немного видел Николая Михайловича; с каждого свидания я его более люблю, сколько у него сердечности, которую он так искусно скрывает. Пожалуйста, передайте Саше и Семену сожаление, что не простился. Целую ручку Варвары Абрамовны как бабушки, всегда помню, что она тетя моей незабвенной мамы. Целую ручку Варвары Александровны и кланяюсь всем, кто меня помнит. Лебедева я мельком встретил на станции между Москвой и С<ергием->Троицей. А Вас благодарю за Ваше письмо, за Вашу доброту и родственное участие и целую Вас с любовью.

Преданный душою
И. Кристи

   Адрес мой:
   Ялта. Гост<иница> "Россия"
   

9

5--15 июля 1888 г., Ялта--Севастополь

Ялта
5 июля

   Сегодня в день Ваших имянин, дорогой Сергий Александрович, мне как-то особенно думается о Вас и, помолившись сегодня за Вас, так как теперь благодаря Бога и в Ялте, где всего две церкви, в одной есть служба ежедневно, я берусь за перо, чтобы от души поздравить и пожелать прежде всего сил и здоровия Вам и Вашей матушке и всего лучшего всем Вашим, всему Вашему делу. Что Вам сказать про себя: с тех пор, как я Вам писал, я не без труда перевез сюда своих слабых сестер (с остановками в Севастополе), теперь же мы здесь ведем правильн<ый> образ жизни и купаемся. Красота Крымской природы действует благодетельным образом, и я замечаю имен<но> благодаря ей большой успех в здоровий старшей из трех незамужних сестер, которая была совершенно нравствен<но> и физически потрясена после смерти мамы (она 1 1/2 года была сестрой милосердия, делала перевязки, спала в одной комнате). Она еще не берет ванн, но ее нервы и ее душа успокаиваются при этой умилительной красоте. Я Крым вижу не в первый раз, но я никогда не забуду, что я в нем вылечился от страшной нервной лихорадки, и он мне теперь как-то особенно родной. Не успел я вчера кончить письмо, как получил сегодня Ваше доброе письмо, дорогой Сергий Александрович, за которое сердечно благодарю. Очень благодарю Вас за Ваше согласие отпустить к нам Николю и уверен, что знакомство с ним только усилит во мне желание видеть его у нас.
   

Севастополь
15 июля

   По непростительной неаккуратности, желая написать Вам много в ответ на Ваше письмо, я до сих пор его не кончил. Теперь кончаю его в Севастополе, куда специально приехал присутствовать на праздновании юбилея крещения в Херсонесе. Нижняя часть храма освящена с временн<ым> иконостасом белым с позолотой, похожей на желтую краску и с образами плохой живописи. Оригинально в этом храме то, что среди храма и среди алтаря есть в два аршина в вышину стены, которые за отсутствием цемента или глины, принимаешь за камни, и я было принял это за небрежность, пока не вспомнил, что это стены старого храма, есть и купель святого Владиміра. Интересно было присутствие Никанора и Геннадия Сухумского, который из простых монахов Сергиев<ской> лавры и которого я знал старшим свешником. Его лицо поражало в сравнении с четырьмя другими своим монашеским и аскетическим видом. Он мне рассказал интересные сведения. Недавно он сделал объезд (верхом) своей епархии и крестил 1800 абхазцев в речке. В одном из этих мест новообращенные причащаются и идут крестн<ым> ходом на то место речки. Что касается пр<еосвященного> Никанора, то он начал слово после "Буди благословен". После десяти строк он тем же голосом, как читал, сказал: "Прошу почтенную публику!... публику (повторил он в сторону стоявших на старых стенах) помолчать, потерпеть, поуспокоиться". Через пять минут он сказал: удивительно не деликатн<ый> русский народ. Могу Вас уверить, это невозможно нигде, кроме Православ<ной> Церкви: это невозможно в Католич<еском> Костеле (стук пальцем по аналою), невозможно в протестантской кирхе (idem), невозможно в еврейс<кой> синагоге (idem), невозможно у единоверцев (idem), невозможно в раскольнической молельне. Через пять минут он прекратил не кончив. Жаль, что здесь не столько виноват народ, который замолчал после 1-го внушения, а распоряжение монастыря, который назначил частные молебны наверху той же церкви и туда народ поднимался по деревянной лестнице.
   Очень интересно то, что Вы пишете о докторе Иванове, его корреспонденции были как-то оригинально хороши. Ими очень интересовалась моя покойная мама, сохранившая поразительную жажду знания в области всех наук до последних дней своей жизни. Кончаю письмо, потому что нужно опять ехать в Ялту. Целую ручки Варв<аре> Абр<амовне> и Варв<аре> Алекс<андровне>. Кланяюсь всем, милому Саше.
   Крепко целую Вас, дорогой.

Любящий В<ас> И. Кристи

   

10

25--26 сентября 1888 г., Сергиев Посад

У Сергия-Троицы
25--26 сентя<бря> 88 г.

Дорогой Сергий Александрович,

   Я не писал Вам так долго из-за моих экзаменов. Во-первых, я очень занят благодаря им, но все-таки бы нашлась минутка написать словечко, но слишком тяжело было на душе, чтобы взяться за перо. Кроме того явного нападения, про которое Вам писал Саша, было столько тайных вылазок, столько уколов самолюбию от людей, которые были со мною страшно любезны, которые заискивали у меня, когда был жив Катков, что я право бы бросил всё это дело (моему самолюбию диплома не нужно), если бы не мысль, что это даст им повод торжествовать. Нападение профессора Богословия, конечно, в связи с моей статьей и Соловьевым), потому что он учитель и протектор Шостьи<на>, мною критикуемого. Но главное дело каста; поверите, до того это у них развито, что даже крайне наивно. Напр<имер>, профессор Канонического права, которого я считал честнейшим человеком (прав<да> в прошлом году он как будто был психически болен и не читал лекций), требующий от студентов несколько страниц лекций, ими же самими из его лекций и учебников составленных, стал мне показывать целые томы разных памятников, уверяя, что всё это мне необходимо знать, и раньше, чем я его спросил, отчего такая разница с студентами, он мне сам объяснил. "Студенты сыновья священник<ов>, диакон<ов>, дьячков прошли 16 лет духов <ной> школы, а главное это каноническое право у них в плоть и кровь вошло (должно быть, понятие о праве на ругу), а вы -- обращение ко мне -- человек чуждый, Бог вас знает, какие вы можете иметь намерения; вы можете, запасшись нашим дипломом, в пух и прах разносить греко-российскую Церковь" и т. д. и <привел> пример какого-то австрийск<ого> славянина Радича, который, впрочем, ничего дурного не сделал, только был оклеветан русскими газетами, что перешел в Католичество.
   Мы с ректором, который мне покровительствует, решили отложить Богословие на весну, но теперь его (ректора), кажется, переводят, и мой профессор-приятель Муретов предсказывает, что профессор Богословия при новом ректоре откажется меня экзаменовать, заявив, что он уже экзаменовал, в таком случае я думаю похлопотать о разрешении кончить экзамены в Петербургской академии, там у преосвящ<енного> Антония это будет, кажется, легче. Я думаю, Вы мне сможете в этом помочь. Когда буду у Вас -- на что крепко надеюсь -- в ноябре, посоветуюсь с Вами.
   Но довольно об этих печальных вещах, которые гнетут мое сердце весь этот месяц и меня только поддерживает близость к Пр<еподобному> Сергию, возможность хорошо молиться, поговеть, утешения о. Варнавы и наконец мысли и заботы о Церкви, которую, Бог даст, будем освящать в октябре в Телешеве. Это Церковь, на погосте которой похоронены дедушка, бабушка Кристи, мама и другие, несколько лет тому погоревшая. Здешний иконописец Болдырев написал мне прекрасный иконостас и не дорого. Ивану Петерсону я заказал образа Сергия преподобн<ого> и Троицы ветхозаветной.
   Вы, вероятно, имеете письма от Богданова и между прочим об опрокинутом экипаже, в котором сидел он с моими сестрами, на 2 день его приезда, что, впрочем, кончилось благополучно. Он всем очень понравился, а мой отец им заинтересовался, а его руководство, если не в области искусства, то в области непосредственно применяемого к жизни идеализма -- скажу без хвастовства -- очень полезно. Милого Сашу я в этом году почти не вижу, то он оставался в Вифании из-за библиотеки, то из-за проповеди, то наконец из-за посвящения в стихарь и чтения и пономарствования первые службы. Я был на всенощной под Воздвижение, он очень хорошо толково читал паремии, и ему стихарь очень идет. Хотя я его мало видел, тем не менее я с ним имел разговор, в котором я излагал свои доводы против поступления его в академию (не думайте, что это в связи с неприятностями; это было после удачного первого экзамена у ректора). Т. е. я говорил, что академия имеет смысл, когда вопрос в выборе жизненного пути, т. е. не имеешь определенной цели, не знаешь, пойдешь ли по ученой теоретической или практической, не пойдешь ли в монашество и т. д. Тогда академия необходима. Но если правда, что он решил себя посвятить Татеву, то, с одной стороны, академия не даст ему почти ничего лишнего для этого дела. Я знаю, что могут ответить об общем значении для развития высшего образования. Но академическое образование слишком односторонне, и я уверен, что он под Вашим руководством, читая систематически по разным гуманитарным наукам, не оставляя богословских наук, т. е. вместо немецких умствований читал бы в подлиннике св. Отцов, он, я уверен, гораздо более разовьется широко для будущей деятельности; у него будет гораздо более чуткости между прочим в распознании способностей отдельных мальчиков. Вы не думайте, что я огулом порицаю академическое образование: нисколько, я вижу совсем другого рода риск в этом. В академии все-таки много есть, что может дать пищу уму; вообще ум у человека не машина, не заводится и не останавливается по заказу, и такой умный и впечатлительный малый 4 года, конечно, будет питаться этой пищей, и это войдет у него в привычку. У него слишком много силы воли и слишком сильно сознание долга к Татеву, чтобы он решился пойти по ученой карьере (это было бы лучше); нет, он пойдет в Татево, но он будет отравлен, потому что в том деле привычка отвлеченного богословствования есть отрава. Я укажу Вам на свой пример. Пошел я в академию, как Вы знаете, просясь на практическую деятельность как одно (к сожалению, не единственное) условие, <которое> поставлено мне отцем. Я ранее достаточно вкусил умственной пищи; у меня было университетское сочинен<ие>, которое ничего не стоило превратить в магистерское, я начал писать в газетах, я не имел возможности по многим, главным образом семейным делам посвящать всё время академии, тем не менее я увлекся научной работой, и если бы мне сказали, что я практической деятельности никогда не достигну, я бы не бросил. Я бы давно мог бы написать какую-нибудь диссертацию, но я посвятил себя ап<остолу> Павлу, с которым трудно очень справиться. В заключение укажу на о. Никона как на академика редкого по широте взгляда, несмотря на узду монашества. Прошу извинения, что излагаю так подробно мнение, которого у меня не спрашивают, но раз я с Сашей говорил об этом, не спросив Вас, то я считаю честнее сказать это Вам и выгоднее для моего мнения изложить свои доводы. Извиняюсь также заранее, если не разберете моего почерка, это беда у меня, когда много пишу, а главное когда спешит мысль у меня, ни рука в письме, ни язык в разговоре не поспевают.
   Начал я Вам писать в Сергиев день, кончаю в день Иоанна Богослова; сегодня акт в Семинарии, я, к сожалению, не был там, но слышал, что проповедь Саши очень хороша; он говорил на тему "Любяй Бога знает Его". Я очень тронут памятью всех Ваших обо мне; целую ручки Вашей матушки и Варвары Александровны. -- На днях мы съехались Цертелев, Горбов, Лясковский и я, решились раньше журнала издать сборник в виду меньшего риска и для окончательных переговоров съехаться у Лясковс<кого> в начале ноября, но потом у них явился порыв скептицизма (вероятно, от Горбова), и пишет мне, что оно возмож<но>, если я возьму это на свой страх. Это невозмож<но>, кроме моих занятий, оттого, что они выгородили меня от права класть. Церковное veto на многие отделы. Оттого дело не состоится. Простите, да хранит вас вс<ех> Бог.

Любящий и благодар<ный>
И. Кристи

   

11

Середина ноября 1888 г., по дороге из Татево

Дорогой Серг<ей> Александров<ич>

   Постила такая заня<тная?>, что успел зайти в Магазин. Посылаю это ребятам и отрокам. Надеюсь, что Абрам не кинет в печку. Еще раз благодарю

И. Кристи

   

12

3 декабря 1888 г., Москва

Москва
3 дек<абря> 88

Дорогой
Сергей Александрович,

   Еще и еще раз благодарю Вас, Варвару Абрамовну и Варвару Александровну за Ваше гостеприимство и за Вашу доброту ко мне. Я благополучно доехал до Москвы и в тот же день был у Константина Александровича. У них все здоровы и они собираются после 13-го в Татево. Был я у Троицы и нашел нового студента Евреинова в ужасном состоянии; академия совсем расшаталась, инспектора нет, помощник инспектора только один, пьянство страшное, все лучшие студенты уже отбыли на Рождество, чтобы не присутствовать при этом безобразии. Один пример: недавно постригли студента в Монахи, и, как Вы думаете, какое ему дали помещение вместе с 4 другими студентами, хотя есть разные славяне в отдельных комнатах. Обдумав хорошенько, что если в Петербургской академии мне дадут для экзамена обыкновенные курсы без всяких придирок, то я в жизни столько держал экзаменов, что мне не составит труда еще 6. Оттого я решился поехать в Петербург и переговорить с Вами. В Лицее я устроюсь по утверждении его нового устава, вероятно, с января. Я видел семинаристов, они процветают, но очень придавлены неприятностями. Николя очень много работает, но недоволен большим озером, он там прибавил луну. От души кланяюсь милым Вас<илию> Ал<ександровичу> и Павлу Вл<адиміровичу>, отрокам и ребятам. Целую ручки Варваре Абрам<овне> и Вар<варе> Александров <не> и поздравляю с завтрашними именинами. Целую Вас и благодарю.

Преданный И. Кристи

   

13

13 января 1889 г., Москва

13 янва<ря> 89 г.
Москва

Дорогой
Сергей Александрович,

   Поздно поздравляю я Вас с Новым Годом, и вообще мне страшно совестно, что я так давно не писал Вам и не поблагодарил за доброту ко мне в Петербурге. Но дело в том, что у меня все праздники был флюс с зубной болью до того, что нервы все были расстроены и даже читать было нельзя, так как один глаз был повязан. Но хоть и поздно, я теперь не могу не сказать, что молю Бога, чтобы Он Вам и всем Вашим дал здоровия и сил. По тому, что я Вам пишу о себе, Вы можете себе представить, что и занятия мои не подвинулись в это время. Завтра я еду в Оптину Пустынь к Леонтьеву, а вернувшись, переселюсь в Лицей, где у меня жизнь пойдет совершенно правильно. Я несколько раз виделся с Николаем Михайловичем. Нервы его страшно расшатались, и они у него проявляются в разных болях; напр<имер>, страшные припадки желудочных болей. Я у них, т. е. у их отца был на очень интересном вечере, где читались рождественские рассказы, первые опыты дам и барышень. Некоторые очень талантливы, в особенности дочери Соловьева, и очень смешной рассказ жены Н<иколая> М<ихайловича>. Кстати о Соловьеве, в то время как мы считали его все в Париже, он уже целый месяц был в Загребе у Штросмейра и печатал второй том Теократии. Это во всяком случае лучше. На днях он будет в Петербурге и, вероятно, и в Москве. Вы, может быть, слыхали о Веригине, который собирается в священ<н>ики. Представьте себе, ему 20 лет, только что кончил гимназический курс Лицея, и пензенский архиерей без всякого экзамена обещал его посвятить в священ<н>ики. На днях он женится на Мусиной-Пушкиной. Я слыхал от о. Варнавы и от Елизаветы Степановны, что он не сознает важность своего шага. Собирается он быть священником у себя в деревне и жить в усадьбе; раскольников там много; по-моему, соблазн страшный грозит. Между прочим я не уверен и в его нравственных качествах, потому что в Лицее он показывал некоторое иезуитство, говоря, что учителей не грех обманывать; а недавно в усердии искать невесту il a fait un mensonge entre le père Varnawa et Елизавета Степановна. Первому он назвал по имени одну барышню, прося благословения, о. Варнава, не желая этого сделать, сказал: "Елизавета Степановна их лучше знает". К Ел<изавете> Ст<епановне> он пришел и сказал, что его о. Варнава послал по поводу невесты, фамилию которой он-де забыл, но такие-то черты. Ел<изавета> Ст<епановна>, конечно, его спровадила, но удивилась о. Варнаве, потом всё разъяснилось. Посылаю Вам прелестное воззвание Толстого. Вы имели больше успеха между студентами, чем бедный Толстой. Вчера мне знакомые порядочные люди женатые послали ему телеграмму: Пьяные пьем Ваше здоровие. До чего общество пало, что даже оскорбляет человека не согласного. А действитель<но> теперь пьянство 12 янва<ря> официал<ьно> начинал Капнист.
   Целую Вас. Привет В<арваре> Абр<амовне> и В<арваре> Ал<ександровне>.

И. Кристи

   

14

30--31 января 1889 г., Москва

Москва
18 30/I 89

Дорогой Сергей
          Александрович,

   Душевно благодарю Вас за Ваше сердечное и мудрое письмо, пишите мне почаще такие письма, они дают бодрости в жизни. Что касается Лицея, то официаль<ное> мое назначение не состоялось), и оттого я ограничился теперь только беседами с 12 здесь живущими студентами, а до приходящих мне дела нет, таким образом я имею много свободн<ого> времени для занятий, а вместе с тем я рассчитываю иметь нравственное влияние. Я вчера и третьего дня был на очень симпатичном юбилее Фета, истинн<ого> эстетика. Этот праздник искусства был очень эстетичен. Обед был очень аристократичен; дамы высшего общества, масса цветов, полная трезвость, тосты носили характер простоты и искренности, читались хорошие стихи; всё вполне трезво и тихо. Я представлял себе такой обед в 50-х годах и не ожидал его теперь. Выпишу Вам стихи -- телеграмму Цертелева, которые мне очень нравятся:
   
   Пусть лучшие давно промчались лета,
   Над лирою твоей бессильны дни.
   Светлей и ярче первого рассвета
   Горят твои Вечерние Огни*
   * Заглавие его последнего сборника.
   
   От этого светлого перехожу к грустному. Посылаю Вам вырезку из "Москов<ских> Ведомостей" об картине -- образе для собора. Это ведь кощунство и идолопоклонство. Ради Бога, употребите Ваше влияние, покажите наверху, что это просто становится невозможно. И это "Моск<овские> Ведомости" Каткова ci devant называют это бесценным даром, а в октябре месяце писали, что пр<орок> Осия предсказывал 17-ое октября. Я довольно часто бываю у Константина Александров<ича>, между прочим опять имеет еврейку крестить, и мы хлопотали о домовой Церкви, кажется, будет у Сол<л>огуб-Боде. На днях приезжают мои сестры с отцем; я очень рад, что они познакомятся с Марией Константиновной. Я вчера был у Тимони, ему гораздо лучше. Это прелесть, какой умный милый мальчик. Я ему привез маленьких книжек. Мне очень понравилось, когда я его спросил, какой у них обед, то он сказал: щи, а потом с довольной улыбкой: "и котлеты".
   Теперь от младшего ученика перехожу к среднему. Федя-отрок написал мне премилое письмо; очень его благодарю и надеюсь написать. Теперь перехожу к старшему, к Николе. Я очень рад Вашим о нем известиям и хочу Вам кстати <сообщить> мнение о нем моей belle-souer, которая очень много понимает в живописи и очень ее любит. Она находит его очень талантливым, видит в нем все добродетели, и главное, что <он> не обижается на замечания. Очень хвалит его манеру писать без мазков. Она находит один недостаток, вероятно еще по недостаточности практики. Что он делает прекрасно эскизы лиственных деревьев, но выписывает он их не хорошо, т. е. собствен<но> листия разных пород однообразно, то, что она называет червяками. Это в особенности заметно на бассейне, где самые разные деревня, то у него в цветах, но не в рисунке. Другое ее мнение, что ему следует побыть еще год под чьим-нибудь руководством. Напр<имер>, поступить в Академию. Ей кажется, что ему нужно испробовать себя под руководством в жанре и в исторической живописи. Таланта у него много, и он так молод, что натура от него не убежит, а руководство, а может и слушание лекций может лучше развить и правильно направить его талант. И притом в Академии лучше, более строгое направление. А то в этом году Поленов сам выставил такую мазню, а его ученик Коровин просто ужас что. И передвижники все норовят писать так, чтобы нравилось публике и продалось. Я знаю, что Николя бескорыстный, но ему следует более ознакомиться с другим направлением. Вот если бы он поучился манере Массене. Тогда он был бы разностор<он>ен, все манеры, смотря по тому, какая где нужна. Соловьев приехал в Петербург и скоро будет в Москве. Право, когда видишь столько неискренности, лжи, равнодушия, употребление Православия в орудие лести, интриги и политики между консервативны<ми> писателями, главных полемистов Соловьева, одобряющих евангелия Толстого (Страхов) и едящих мясо в страстной пяток (Шарапов), право, не решишься бросить камнем в Соловьева, который проповедует какого-то идеального папу и который за свою искренность терпит всё, начиная от нападок от лишения всякого права голоса (и это предшествовало) его выходкам, с этим согла<сен> и иер<омонах> Антоний) до такой материаль<ной> нужды, что я не удивился, если бы он умер с голоду за границей при своей гордости. Его статьи печального свойства, но его душа чиста.
   Вы не примите, пожалуйста, сегодняшнее письмо за болезненное, я это пишу Вам, но я перед ними не унываю, а смело готов в бой. Бедному Горбову действительно тяжело с его глазами. Это прелестно, что Вы пишете о вредности "ношения с самим собою". Я многим это покажу юношам. Кончаю это длинное письмо, извиняюсь за дурной почерк и крепко и нежно целую. Мой родственн<ый> привет Варваре Абрамовне и Варваре Александровне. Кланяюсь всей Вашей школе. Еще раз целую. Да хранит Вас Бог.

Любящ<ий> Ив. Кристи

   Раньше, чем я успел Вам послать письмо, мне попалась статья, перед которой бледнеет картина Айвазовского. Сергей Александрович, ради Бога, что это делается? Ведь это православные будут прикладываться к поезду. Боже, какое затмение! Если мы пойдем по этому пути, то просто станем идолопоклонство.
   

15

2 марта 1889 г., Москва

Москва
2-го марта 89

Дорогой Сергей
Александрович,

   Простите, что я так долго Вам не писал, но во-первых, у меня здесь гостили отец и сестры, которые у меня взяли всё время, кроме того я переживал время, когда от высшего здоровия сниспадал до душевной мигрени, как Вы называете. Я ее благополучно побеждаю и чувствую себя выздоравливающим, но эта болезнь может отозваться некоторой переменой в моем характере. Извините, дорогой Сергей Александрович, это иносказание, но я хочу сказать, что сажусь Вам писать, будучи полон интересами, затронутыми в Вашем письме, а не своими заботами. Что касается вопроса об образе, то здесь вышло, по-видимому, недоразумение, по моей вине, но я не приводил доводом против него неверие сенаторов. Мне также не нужно признаваться, что я благодарил Бога, я признаю это величайшим чудом, но чудо Божие должно рождать смирение, сознание своего недостоинства, а не гордость; вот, дескать, мы какие, сам Бог нас спасает; "разумейте языки". А против этого образа с церковной и религиозной точки имею то, что нельзя ни на образе, ни на гуслях изображать один момент Промысла Божия, нельзя изображать И<исуса> Х<риста> останавливающим крушение поезда; это выходит из границ дозволенного для иконы, как видимый образ Невидимого, этому Невидимому приписывается действие; останавливается это действие. Вы представьте себе великолепный (по исполнению) образ: Агиель, Святый Бог на престоле, Он видимо правит міром, внизу этот мір как-нибудь представлен со всеми его событиями (как напр<имер> в Скорбящей Божьей Матери), вставьте, если угодно, туда и крушение поезда. Это всё будет подобающе. Но все эти молитвы Святых и Ангелов и всё действие Десницы Спасителя останавливает крушение поезда сегодня, завтра, год, 100 лет. Художественный закон (Лессинг) запрещает живописцу останавливать краткопреходящий момент, а применительно к Промыслу Божию это богохульство; это мое крайнее убеждение. Это ужасно -- изображать на образе то, что делается на Небе. Что касается Соловьева, то извините, если я Вам скажу, что Вы, говоря, что никто не обвиняет в неискренности (все газеты только и писали, что он тайный Католик), сами обвиняете его в самой большой неискренности, в которой можно обвинить человека, принадлежность к Церкви не по праву своих убеждений. Найти соблазнительным его Православие -- значит обвинять человека в нечестности. Отвечу на это, что кн<ягиня> Волконская не ученица Соловьеву, она его признала, потому что она раньше имела влечение к Католичеству, он ее в продолжение всего знакомства отговаривал сделать этот шаг и это лето писал ей, что если женщине не позволено говорить в Церкви, то еще менее о Церкви. Что касается до всемірного первосвященника, то я с Вами совершенно согласен, что православный не мыслим (это-то Соловьев более всего доказывал), а что такой является в Римской Церкви. Но не верен Ваш вывод, что нужно подчиниться Церкви; признание и даже подчинение авторитету Первосвященника еще не значит подчиниться той Церкви, которая теперь его признает. Если бы Соловьев говорил и думал о подчинении Католической Церкви, то поверьте, у него хватило бы и мужества прямо сказа ть это. И неужели для проповеди этой такой простой вещи, этот мыслитель пишет ученые исследования о догматическом развитии, исследует развитие Боговластия в Ветхом Завете. Значит это его разделение на Первосвященника, Царя и Пророка всё сводится к одному всепоглощающему папе и даже к современной Католической Церкви. Нет, он говорит о чем-то другом. Несбыточном, но идеальном, он оттого не переходит в Католичество, что католики считают всем и целым то, что он считает третьею частью Церковного устройства. Человек находится в светлой комнате, но говорит, что она не прочна, что нужно ее укрепить на фундаменте, это не значит, чтобы он хотел ее заменить одним хотя бы и большим фундаментом или ушел сам туда. Другое дело, что ее никогда и не возможно утвердить на фундаменте, и она в этом не нуждается, но ошибочно думающий это не обязан лишаться и ее света, уже оттого, что этим он раз навсегда откажется от своей точки зрения, вместо укрепления комнаты на фундаменте -- лишение комнаты. Так и Соловьев не променяет света Православия на форму им одобряемого Католичества. Всё это я надумал Вам ответить по получении Вашего письма; с тех пор он приехал и я его видел и узнал, что 1) редактором "Universa" не был и кроме "Idée Russe" никаких статей не писал и вообще никогда анонимных статей не пишет, 2) иезуиты ему всё время делали разные гадости, и с теми, с которыми он был знаком, он окончательно пос<с>орился. 3) Из месяцев, проведенных в Париже, он два провел в деревне Lerois-Baullieux. Я очень рад, что в Петербурге к нему хорошо отнеслись, он виделся с Саблером и был дружески принят в академии. Прелестный анекдот. В Париже распространился слух, что он будет сослан, и вот издатель, купивший его большую книгу, уговорил устроиться так, чтобы его сослали в Сибирь к выходу книги, что это "отличная реклама". --
   Что касается Николи, то, кажется, его судьба поехать на Босфор, когда мой дядя Нелидов проездом увидел, то не была речь о том, чтобы ему дать комнату, а он прямо сказал, просите С<ергея> А<лександровича> послать его, мы ему обеспечим всё содержание и передвижение, чтобы он нам писал картины, за которые мы ему будем платить. Кланяйтесь ему очень от меня. Недавно я видел Сашу, который, кажется, вполне убедился Вашим письмом поступить в академию; если в Петербургскую, то я вполне сочувствую. Недавно я получил от иеромонаха Антония очень доброе письмо. Ну, однако, довольно этого многого писания. Простите неясность, неразборчивость, смелость спорить, но кому же писать откровенно, как не Вам, дорогой Сергий Александрович, который полный снисходительности. Что касается моего приезда, то первую неделю я даже не мог говеть по случаю пребывания сестер, буду говеть на 3<-й> к 12-му марта, потом дороги станут непроездными, и я думаю, надеюсь только отложить свой приезд к началу лета. Нужно же мне видеть Татево летом, не говоря о желании как можно скорее всех Вас видеть. Целую ручки В<арваре> Абр<амовне> и В<арваре> А<лександровне> и крепко целую Вас. Поклон всей школе, учителям, отрокам, ребятам.
   Душевно любящий Вас

Ив. Кристи.

   

16

16 марта 1889 г., Москва

16 март<а> 89
Москва

Дорогой Сергий Александрович,

   Очень Вас благодарю за Ваше письмо; Вы меня нисколько не обидели Вашим отзывом о Соловьеве; я готов согласиться, что его рассуждения не имеют никакой цены (хотя мое неумение выражаться и не служит этому доказательством), но дело в том, что я не защищаю его теории, если я о ней говорил, то только чтобы доказать его искренность как православного. И Вы о нем судите более всего по газетам, и я отлично понимаю, что Вам, столь много практически делающему для Церкви, антипатично его теоретическое отношение, но я хотел, чтобы то, что касается его как человека и его искренности, чтобы Вы знали это от меня и чтобы Вы помолились за этого человека. Он мог себя похоронить как богослов, но есть душа с ее потребностями, которые требуют молитвы и поддержки. Про себя я Вам скажу, что теперь я усердно работаю над апостолом Павлом и мне очень везет. Как Вам известно, я доказываю его еврейское воспитание. Я нашел несколько книг, которые дали мне возможность изобразить систематически его воспитание, обстановку домашней жизни, обряды и т. п., и был этому рад. Но представьте себе мою радость, когда я в одной книге 1835 года об Еврейской Традиции, данной мне несколько лет назад Соловьевым, нашел кабалистическое объяснение этим всем обрядам очень глубокое, которое могло действовать на Павла. Познакомившись ближе с еврейск<ими> ком<м>ентариями Св. Писания, называемы<ми> Агадой, я нашел много такого рода цитат Библии в его посланиях. Что касается моего приезда к Вам, то я, конечно, не приеду к Вам в то время, как Вы соберетесь отдыхать. Но я думаю, что вернее время, когда я собирался к Вам ехать, нужно назвать весной. Именно я думаю поехать после Пасхи в Петербург, потому что мне необходимы материалы для сочинения, который можно найти только в библиотеке Духовной Академии, во-вторых, познакомиться с профессорами и программами; в-третьих, может быть, мне удастся держать какие-нибудь экзамены частным образом; вообще же я хочу их держать осенью, так как надеюсь подвинуть сочинение настолько, чтобы подать приличную часть к осени. Вот на возвратном пути в мае, если Вы еще будете в Татеве, я заеду к Вам, если позволите, на недельку. Что касается второй половины лета, то она будет занята подготовкой к экзаменам и экзаменами.
   Меня очень радует успех Вашего общества трезвости. Это такое великое дело, хорошо, что дело переходит в другие приходы.
   Сердечно обнимаю Вас, целую ручки Вар<варе> Абр<амовне> и Варв<аре> Алек<сандровне>.
   Душевно любящий Вас

И. Кристи.

   Теперь здесь В. К. Саблер, которому я лично подал прошение, потому что я только теперь выудил баллы из Моск<овской> Академии. В<ладимір> К<арлович> много спрашивал про Вас.
   Николе сердечный привет. Всей школе также.
   

17

31 марта 1889 г., Москва

31 марта 89
Москва

Дорогой Сергий
Александрович,

   От души благодарю Вас за откровенное объяснение невозможности мне быть у Вас в Татеве.
   Вы понимаете, что я ни в коем случае не решился бы быть в Татеве, с тем чтобы сделать неприятность кому-нибудь, тем более что эта неприятность прежде всего отозвалась бы в Вашем любящем сердце. До 13 мая я не надеюсь быть, так как я твердо решил провести месяц в Петербургс<кой> академии, но Бог даст, мы еще увидимся и скоро; я не увижу Татева в летнем авантаже и не увижу летнюю академию, но нет дорог, которые бы могли мне помешать добраться в Татево и в осеннее и зимнее время.
   Я был рад видеть Николю, и мы в восторге от его картины, которой уже присуждена медаль. Я говорю мы, потому что более всего в восторге был дядя Александр Иванович Нелидов от фигуры старика. "Я видел этого старика", и оттого дядя просит Вас отпустить его в Константинополь. Вот его предположения. Он его поместит на Афонском подворий, где он будет на полном иждивении, причем, конечно, постное в постные дни. Он ему даст также возможность передвижения и посещения мест интересных и особенно его поручит секретарю посольст<ва> Смирнову, очень талантливому и художественно развитому. Кроме того он его с легкостью может устроить и на Афоне, где очень богатая природа и интересные типы. Что касается времени, то он считает зиму неблагоприятной, а лучше лето и осень, но он главным образом советует весну, и в виду того, что Николя теперь освободился, он думает, что ему отлично было бы выехать после пасхи и может там пробыть до июля, если он хочет ехать в Бессарабию, может поехать на месяц на Афон. Он с удовольствием купит его эскизы, но он не будет ему ничего заказывать и даже советует ему делать там эскизы отдельных деревьев и т. п. Вообще же Николя произвел на него впечатление очень талантливого; нашел, что он похож на Рубинштейна.
   Если я имею право советовать, то я бы посоветовал: благословите Вашего сынка, когда, по-видимому, ему благоприятствуют обстоятельства. Если бы это приходилось устраивать, а то сам дядя еще в тот приезд пожелал его иметь, а теперь, неожиданно захворав в Москве, имел случай видеть его и его новую картину. И знаете, если бы речь была о зиме, то во-первых, до нее еще далеко, во-вторых, могли бы быть другие планы, скажем поездка в Рим, занятия при каком-нибудь художнике, но не воспользоваться случаем сделать путешествие, т<ак> ск<азать>, в ваканционное время было бы жаль; против наших прежних планов разница та, что дядя берет на себя всё содержание, передвижение и охрану, так что Федя может не бояться; во всех далеких отлучках его будет сопровождать кавас (вооруженн<ый> турок). Осенью дядя, может быть, поедет в Иерусалим, и он бы с удовольствием взял Николю, но мне кажется, что ему нужно прежде на месте привыкнуть к той природе.
   Благодарю Вас за сочувствие к моему сочинению, действительно мне благоприятствует счастие, я как раз нахожу источники для доказательства его еврейского воспитания.
   На будущей неделе я буду говеть и прошу Вас, дорогой мой дядя, (ведь не только в Петербурге для протекц<ии> я Вам племянник), простите, в чем я перед Вами грешен, молитесь за меня, и любите меня любящего
   Вас всею душою

Ив. Кристи.

   Да даст Вам Бог с Вашими матушкой, сестрой и всеми добрых дней покаяния и светлого, радостного Праздника.
   

18

20 апреля 1889 г., Санкт-Петербург

   Вознесенский Просп<ект>. 10
   кв. 3

20 апреля. 89 г.
С<анкт->Петербург

Дорогой
Сергей Александрович,

   Я очень рад, что могу Вам сообщить два приятных известия, одно касающееся меня, другое касающееся дорогого Вам дела.
   Саблер так мне устроил дело в синоде, что я теперь могу уже держать экзамен, и я уже два выдержал; один очень хорошо, меня спрашивали о Павле (это было вне курса). Второй раз не так удачно, потому что мне задавали также вопросы вне программы, по менее мне знакомому предмету Церковному Праву; но я очень рад, что Преосвященный ректор первый задал такой вопрос; мне ужасно в нем нравится это соединение справедливости с участием и лаской. Несколько дней тому назад проезжая по Лавре около меня, он остановил экипаж и спросил меня об экзамене.
   Что касается другого дела, то Вы, вероятно, читали или слыхали о "Письмах о современной молодежи" в прошлом году. Она была написана очень искренно и довольно талантливо. Автор в прошлом году кончил университет, поступил в губернское правление, но кой-что писал в "Русском Деле" довольно талантливо и всегда искренне. Отличитель<ная> черта его -- спокойствие, умение очень точно выражаться. Он женат и это лето был в Оптиной. Я Вам рисую весь его портрет, потому что он по призванию с твердою решимостью идет в священники. Теперь это уже дело решенное, он недавно был здесь, всем очень понравился, его взял пр<еосвященный> Алексий (ему хочется быть <ближе> к матери католичке, которая живет в Варшаве, но его хотел взять и пр<еосвященный> Никанор). Говорить нечего, что он просился в село или, вернее, на всё соглашался. Мне именно более всего понравилось у него такое спокойствие и уверенность в Промысле. Но я редко видел человека такого счастливо-вдохновенного, когда пр<еосвященный> Алексий дал свое согласие. Чем я очень наслаждаюсь духовно, это народным пением в Казанском соборе за ранней обедней. Поразительно хорошо и поразительно трогательно. "Друг друга обымем, рцем братие". Больше не пишу, потому что очень занят. Целую руки Варв<аре> Абр<амовне>, Варв<аре> Ал<ександровне> и Ольге Алекс<андровне>. Вас от души обнимаю.

Душевно любящий
И. Кристи.

   

19

28--29 апреля 1889 г., Санкт-Петербург

С<анкт->Петербу<р>г
28--29 апреля

   От души благодарю Вас, дорогой Сергий Александрович, за Ваше доброе письмо и за Вашу ласку, также Варвару Абрамовну и Варвару Александровну. Впрочем, я ожидал этого, так как я знаю, что нет предела Вашей доброте, а также, что я, хотя и произошло печальное недоразумение, не сделал ничего дурного, чтобы лишиться любви Вашего семейства, мне столь дорогого. Представьте себе, что я писал об этом деле почти Вашими словами. "Это не счастие для меня, но я верю, что Бог устроит всё к лучшему и я охотно покоряюсь Его Воле, потому что, может быть, я не сумел бы создать счастие другой стороны". Я Вам это повторяю, хотя думаю, может быть ошибочно, что я бы нашел себе счастие.
   Вы можете быть мною довольны, я перенес уже не мигрень, а тиф нравственно мужественно; у меня есть, благодаря Бога, вера, а также интересы и привязанности, которые дают мне возможность жить, а не сгорать. Первые тяжелые дни были мне облегчены уходом за больным двоюродным братом. Но Вы поймете, какое сильное и тяжелое потрясение душевное перенес я и сколько нравственного равновесия я потерял, если я Вам скажу, а, может быть, Вы это сами знаете, что я своему чувству принес в жертву то, что Вы ценили во мне, еще не зная меня.
   Понятно, какая пустота в душе, когда изгнали из нее почти всё ее содержание, а того, что изгнано, тоже нет. Но Бог Милостив и даст мне послужить Ему, только уже иным путем.
   Оттого, повторяю, я всею своею волею покоряюсь Святой Его Воле. Это мне тем легче, что у меня полный мир на душе. Потому что если Бог судил нам не только не сойтись, но и разойтись, то мы по крайней мере друг перед другом ни в чем не виноваты или если в чем виноваты, то от всего сердца простили. Но довольно об этом. Слава Богу, у нас есть много другого, о чем поговорить. Во-первых, начиная с Николи; он еще более вырос в нравственном отношении; я знаю, что он главным образом руководился Вашим желанием, чтобы он писал в Татеве, но действительно и практические соображения верны и ведь прошел целый месяц, как шли переговоры с дядей. Но я спрашиваю его, не приедет ли он в Бессарабию на июль и август, чтобы писать вид по дороге из Страшен. Его можно будет устроить в Реденах, которые близко от того места, и в сентябре он тронется в Царьград. Я был только что у Саблера, мое дело об экзамен<ах> устроено, что касается апо<с>т<ола> Павла, я очень доволен ходом внутреннего содержания, но я усложняю работу тем, что между тем как пока я брал сведения об еврействе из книг, излагающих содержание Мишны и Талмуда; я теперь выписал перевод Мишны и хочу брать из первоисточников; но понятная вещь, что научное достоинство книги этим подымется.
   Вот прелестная телеграмма Государя к вдове Толстого. Что мне здесь страшно нравится, это субъективность, разговорный, а не литературн<ый> оборот.
   "С какой страшной скорбью узнал я о кончине дорогого графа Дм<итрия> Андр<еевича>. Для вас это страшная потеря, но и для Меня она, может быть, и тяжелее, а в особенности в настоящую минуту. Такого преданного благородного и стойкого человека и сотрудника заменить трудно".
   Теперь назначен управляющим Министерством Дурново, человек без программы, но, может, Государь сам возьмет в руки дело реформы и тогда ее успех обеспечен. Так как обстоятельства откладывают наше свидание, то посылаю Вам по крайней мере карточку, может быть, она Вам будет приятна. Еще раз Вас благодарю и целую ручки Варв<аре> Абр<амовне> и Вар<варе> Ал<ександровне>, а Вас крепко обнимаю.
   Помолитесь за меня.

Любящий Вас всей душою
И. Кристи.

   Адрес: Большая Конюшенная
   No 14 кв. 15.
   

20

28 мая 1889 г., Санкт-Петербург

С<анкт->Петербург
28 мая.

Дорогой Сергий
Александрович,

   Пишу Вам под впечатлением Троицкой вечерни, которую я стоял на подворий у Никанора. После нескольких лет у Троицы в этот день только у него можно было найти благолепную чинную службу. Пели прекрасно, и Никанор так плакал, читая молитвы, что едва мог читать. И так от всего этого хорошо стало, в особенно<сти> при чтении третьей молитвы, где молятся даже за сущих в аду, где усопшие и мы постоянно ставимся рядом, "тех и нас", чувствуешь, что ты действительно член живой Церкви земной и небесной. Порядок этих молитв производит на меня такое действие; сначала Вас охватывает сознание Вашей греховности, потом Вы начинаете понимать глубину Ми<ло>сердия Божия и наконец Вы себя чувствуете, несмотря на всё недостоинство, успокоенным и твердо уповающим. Вот в такую минуту, дорог<ой> Сергий Александрович, пишу Вам, чтобы просить: если я Вас чем-нибудь огорчил когда-нибудь, простите мне, потому что во всяком случае это могло быть только невольно.
   Мои экзамены идут довольно хорошо, хотя так как по всем предметам меня спрашивают постороннее, т. е. напр<имер> на догматике из Истории Церкви, то баллы не всегда удачны, но во всяком случае магистерские, но главное я вижу сочувственное отношение (кроме одного профессора) в особенности ректора и о. Антония. Кстати об о. Антонии, я понял из его слов, что Ваше приглашение его в Татево вместе с Саблером может достичь обратного результата. Саблер все-таки для него начальник, хотя и любезный. А у Вас-то он хотел бы быть свободным. "Я бы скорее один поехал, чем с Саблером". Еще об нем.
   Я удивляюсь, что ему, по диссертации философу, дали Св. Писание Ветхого Завета, но теперь я не жалею. Вы себе представить не можете, как он философски освещает Ветхий Завет с точки зрения Промысла; вообще язык, обороты, сравнения, независимость от европейских авторитетов делает прелестными эти чисто духовные лекции. При этом прибавлю, что мы с одним студентом хвалили их, и я сказал, что они хороши, что в них есть мысль и можно скоро усвоить, он говорит: "представьте себе, нам наоборот: мы привыкли к разным загвоздкам, а это нравится, но ничего не помнишь". Вот до чего семинарская рутина еще сидит в их уме; но хорошо уже, что эти лекции хоть нравятся им.
   Я так занят, что считаю часы и пропущенные должен наполнять или более ранним вставанием или работою ночью. О. Антоний удивляется моей энергии, а главное тому, что я скоро схватываю курсы. Так как мне все-таки нужен материал для сочинения, то я здесь пробуду до конца июня. Теперь я переехал к Володе Кара<ва>еву, женатому на Кате Бушей, его семья уехала в деревню, а мы здесь с ним живем и занимаемся одинаковым ремеслом, он пишет сочинение на соискание кафедры в Военно-юридическую академию. Горбову много лучше, и он надеется попасть к Вам. Мой самый искренний привет Варваре Абрамовне, Варваре Александров <не> и Ольге Александровне. Кланяю<сь> Николе, Феде и всем тем, которые меня помнят. Прощайте, дорогой Сергий Александрович, целую Вас. Мне не нуж<но> говорить, как я молился за Вас сегодня.

Любящий Вас всею душою
И. Кристи.

   

21

10 июня 1889 г., Санкт-Петербург

С<анкт->Петербург
10 июня 89 г.

Дорогой Сергей
Александрович,

   Поздравьте меня, я кончил все свои экзамены, хотя и с грехом пополам. Дело в том, что на экзамене Богословия, где мне все три экзаменующие были незнакомы, не ответив на один вопрос, я до того смутился, что стал путаться, а после замечания профессора, что это не моя специальность, что он в лингвистике ничего не понимает, я уже вместо Каина назвал Сифа и попросил прекратить экзамен. Вчера он был повторен не в очередь при преосвященном, один вид которого придает мне храбрости. Известив Вас об окончании, я должен прежде всего поблагодарить Вас, потому что я единственно Вам обязан. Не только тем, что Вы мне это устроили, но и тем, что мне придали энергии. Действительно, тогда Вы больше хотели, чем я, чтобы я был магистром богословия. Теперь я также благодарю Вас за Ваш интерес к этому, я отстаиваю мои права на свою любовь к апостолу Павлу и на то, как сильно я хочу быть магистром. После неудачного экзамена богословия я забыл, что я не в Москве, что здесь есть ректор, который всё устроит, и Вы себе не можете представить, какое меня взяло отчаяние, я не мог себе представить жизнь без этого... Вы знаете, конечно, что я очень желал бы, чтобы Николя был у нас и подольше, но если он в конце сентября поедет в Ко<нстантинополь>, то он ничего не сделает, потому что в сентябре море бывает бурное и не такое красивое, а в ноябре уже нет никакой красоты, а месяца слишком мало. В сентябре там вовсе не так жарко, почти не более, чем в Бессарабии; там есть море, которое всегда дает прохладу. Дядя говорил, что если осенью, то не позже 1 сентября. А в ноябре он может поехать на Афон, который южнее.
   Что касается статьи Соловьева, то я совершенно согласен с Вашим мнением и разделяю те же опасения, но Вы не думайте, что я считаю долгом непременно защищать Соловьева. Но дело в том, что выводы его фальшивы, а посылки его верны. Что есть что-то гораздо худшее славянофильской односторонности, Вы можете увидеть в статье Яроша в январской или февральской книжке "Русс<кого> Вест<ника>". Берг надоел мне похвалами ей. А что же это такое как не самое пустое самомнение, "нам дела до них нет, они, дескать, нас понять не могут: вот мы какие". Я не скрыл фамилию будущего священника, а просто забыл: его фамилия Фудель; из Вашего письма к о. Антонию видно, что он Вам писал о нем, а Вы не знали кто такое. Какой, право, молодец отец Антоний. Он был на панихиде по Оресте Миллере у курсисток; они просили его сказать слово. Он начал о том, какие их задачи в жизни при их образовании. Во-первых, матери; теперь матери менее всего думают об воспитании детей, они их наряжают и коверкают, а которые желают -- часто не умеют; "вот вы с вашим образованием можете быть хорошими матерями, воспитать хорошее поколение". Потом он говорил о положении образованной жены в обществе. Но если вы ни того ни другого не хотите, а хотите обществен<ной> деятельности, то идите в женские монастыри; мы здесь умствуем, думаем дело делать, а вы смотрите, куда идет народ, где центр его жизни, и вы тогда увидите, что в монастырях можно найти гораздо более почвы для общественной деятельности и принести пользу народу. "Я знаю, вы теперь, может быть, и посмеетесь. Я проповедую религию, которая ел<л>инам безумие, а иудеям соблазн, но если кого-нибудь внезапно ударит так по голове, что и не разогнуться, то вы, может быть, вспомните эти слова". Замечательно то, что они отнеслись с полной симпатией, т. е. не к монашеству, но к его речи. Прощайте, дорогой Сергий Александрович, и еще раз благодарю Вас за мое окончание экзаменов.
   От души обнимаю Вас.

Любящий Вас:
И. Кристи.

   

22

21 июня 1889 г., Санкт-Петербург

С<анкт->Петербург.
21 ию<ня> 89 г.

Дорогой Сергей Александрович,

   Хочу Вам написать о впечатлении моего знакомства с о. Иоанном Кронштадским. Я поехал с пароходом, с которым он обыкновенно возвращается, и т<ак> к<ак> мой двоюродный брат Бушей с ним знаком, то мне удалось с ним поговорить, что не легко. Он очень быстр в своих движениях, часто поворачивается то в другую сторону, манеры хорошего сельского священника, за неимением времени благословлять он как-то накладывает свою руку. Сразу заметно, что он нервен; один глаз как бы не так ясно видит, и левая часть рта совершенно искривлена. Он говорит так же скоро, лаконически, как-то обрезает слова. В голосе у него строгость. Вы знаете, достаточно мне было 10--15 минут, чтобы я успел высказать пред ним и все глав<ные> обстоятельства моей жизни, и состояние моего настроения; он ужасно скоро схватывает Вашу мысль, почти договаривает, но главное, что он сейчас дает наставление. Он кончил разговор: "я Вас оставляю, мне нужно тайно молиться, завтра служить", и он стал на палубе, устремил взор вдаль и молился. На следующий день у заутрени, он читал канон, очень нервно: были переходы от громкого к тихому, от скорого к медленному, но иногда это имело такое убежденное обращение к Св. Николаю, к Ионе Московск<ому>, что видишь, что он действительно с ним говорит. Было место: "душе, проснись, покайся", и тогда он, смотря на молящихся, строго читал. Именно это замечательное соединение в нем этой доброты со строгостью. Во время литургии я имел счастие быть в алтаре. Знаете, Сергей Александрович, я не думал, что можно так молиться в наше время. Во вторую половину литургии всё его существо молитва. Он не перестает молиться, часто стоит с закрытыми глазами, слезы текут, возгласы выходят сами собой. Вот я таким представляю теперь реально апостола Павла, который (я написал об этом раньше) доходил до того, что не знал, в теле ли он или не в теле, а вместе с тем очень страдал от телесных недугов. Я еще раньше слыхал, что он в виду множества исповедников исповедует их общественно, но тайно. Представьте себе, по окончании литургии он обращается к желающим исповедоваться, говорит несколько слов, начинает читать молитвы, причем постоянно обращается лицом к народу, показывает жестом. Потом он им начал говорить об грехе, об искуплении, о том, что главная заповедь -- возлюбить, о том, что Иисус лоза, а они ветки, говорил о покаянии, "вот какое покаяние нужно Богу; вот это покаяние требую я от Вас"; с первых слов начинаются слезы, а под конец стон стоит в Церкви от рыданий. Потом он оставляет их несколько минут, потом спросив: "покаялись?", на утвердительный ответ разрешает им грехи и потом причащает. Я привык исповедоваться у хороших духовников, и вообще моя совесть очень чувствительна в этом отношении, и вот я вполне чувствовал, что я исповедовался и что мне разрешены грехи. После экзаменов я оставался здесь, чтобы собирать материал для апостола Павла и собрал довольно много. В общем у меня столько набралось материала по вопросу об еврейском быте и религии, и так как в России этого рода сочинений нету, а с другой стороны, я хочу и написанные главы переделать, дополнить и снабдить цитатами из подлинников, я решил представить на магистерскую степень лишь первый том.
   

Жизнь Св. Ап. Павла

   T. 1. "Я иудей из колена Вениаминова".
   Т. 2. "Проповедуем Христа распята".
   

Введение

   Глава 1. Происхождение ап<остола> Павла. 2. Общая характеристика еврейской религии. Идея возмездия; заслуга -- и вознаграждение. На земле и на небе. Первое послужило формальности закона, вторая -- лжемессианскому ожиданию. 3. Жизнь С<авла>. Детство: обрезание, обучение до 13 лет, обучение ремеслу (гордость Павла). 4. Жизнь в семье: суббота, одежды, молитвы. 5. Ж<изнь> в сем<ье>: законы чистоты и глубокомыслен<ное> каббалистическое объяснение. 6. Жизнь под законам): Синагога. 7. Учение в обязательной школе с 13 лет (Павел в Тарсе). Формальный характер. 8. Павел в Иерусалим<ском> Храме. Гамалиил. 9. Влияние Гамалиила: 1) внешний метод толкования. 2. Более возвышенное толкование Закона. Личность ап<остола> Павла: 10. Его года, вопрос о его женитьбе, его характеристика. И. Специальный вопрос об его "жале в плоть" (2 Кор. 12). 12. Общие его идеалы, лжемессианские ожидания. Павел гражданин. 13. Синедрион и его отношение к нему. 14. Его роль в гонении арх<идиакона> Стефана. 15. Его обращение.
   
   У меня на все это уже собран в большом количестве материал; первые 5, 11 и 15 написаны, хотя я хочу их переделать.
   Завтра я уезжаю в Москву на несколько дней и потом в Бессарабию, где, однако, буду продолжать занятия, но это более приятное писать по готовому материалу, это чувство должно быть слабым отражением того, что называется творчеством.
   Из того, что я писал про Константинополь, не подумайте, что мы отказываемся от Николи; сколько можете уступите его нам, чтобы разделить его поровну; да, я думаю, что из Смоленской губернии в Константинополь. Пишите мне в Кишинев. Прощайте, дорогой Сергий Александрович, обнимаю Вас. Да хранит Вас Бог.

Любящий Вас
И. Кристи

   

23

26 июня 1889 г., Санкт-Петербург

У Сергия-Троицы
26 июня 1889 г.

Дорогой Сергий
Александрович,

   Заехав помолиться у Троицы по дороге из Петербурга в деревню, пишу Вам в расчете, что это письмо придет накануне, а по-церковному в день Ваших имянин. От души поздравляю Вас и молю нашего молитвенника Преподобного Сергия, чтобы он исходатайствовал Вам здоровия и много сил в Вашей светлой деятельности и чтобы эта деятельность Вам приносила всё более и более утешения. Радостен будет совпадающий день годовщины Вашей дружины трезвости, столь возросшей в этом году. Поздравляя Вас и делая такие пожелания, я прошу Вас принять от меня образ Пастыря Доброго, так как мне кажется, что этот Идеал Вы стараетесь проводить в Вашей жизни. Это копия образа, находящегося у Троицы. Сей Пастырь Добрый да даст Вам силы в Вашем пастырстве. Я ужасно радуюсь успеху Николи, а главное то, что он оказывается способным воспринимать и написать такие тонкие и глубокие чувства, диктуемые Вами; нужно их воспринять душою, чтобы так изображать. Радуюсь увидеть его в Бессарабии и думаю устроить ему так, чтобы он мог рисовать ту большую картину, которая его поразила в прошлом году. Несказанно радуюсь получить Ваше изображение и притом художественный экземпляр. Это не то что фотография. Вы собственно очень хорошо делали, что не снимались, хотя иногда очень хотелось иметь. Что касается моего милого Старчика, то когда я говорил об академии, то я им<енно> разумел отвратительное состояние Московской или испытывал боязнь, что он в Казани будет слишком далеко от Вас. Но увидев воочию Петербургскую академию, я говорю, что ему это даже необходимо, потому что после семинарских лет учения он отдохнет душою, а там есть где, хоть у иеромонаха Антония. Не говоря о ректоре, который держит всю академию в руках и вместе с тем крайне доступен студентам и добр, и что довольно хороший состав профессоров, студенты очень хороший народ, я теперь имел случай много их видеть, в особенности 4<-й> курс, я видел, что они вступают с идеалами в жизнь, важно и то, что помещения хороши и светлы и кормят очень порядочно, единственное недовольство они выразили, что горячего не дают за ужином. Сад большой, в пользе которого я сам убедился. Я написал, что образ копия, не видев его, но это оказалось художество Болдырева, он даже купил живых овец, чтобы их рисовать. Целую руки Варваре Абрамовне и Варваре Александровне и сердечно поздравляю их. Также поздравляю всю школу с ее имянинами. Вас же от души обнимаю и целую. Да хранит Вас Бог.

Душевно любящий
И. Кристи.

   Я не только сообщил адрес, но Вы мне и писали по нему. (Большая Конюш<енная>. 14: -- Вознесенский 10).
   

24

30 августа 1889 г., Телешёво

С. Телешево
30 августа.

Дорогой
Сергий Александрович,

   Действительно я не писал Вам целый век, но, приехав в Телешево, я испытал какое-то чувство отдыха, я забывал интересы, привезенные с собою, и вместе с тем и не втягивался в здешние, таким образом просто нечего было.
   Что касается моих планов, то я теперь, когда всецело посвящаю себя диссертации, вижу, какое это сложное дело и как много, кроме изложения материала, хорошей обработки слога и т. д. Другими словами, диссертация, в особенности моя, с отсутствием прямого материала, вместо чего я должен составлять картину его жизни из массы материала, такая вещь за такой срок окончания нельзя ручаться. В виду этого, так как я имею на это право, выдержав экзамен, я записываюсь приват-доцентом Одесского Университета, для этого нужно прочесть две пробные лекции, а читать лекции можно не сейчас.
   Николя на днях выедет в Константинополь. Наш вице-губернатор запросил училище, и они ответили, что нет препятствия к поездке за границу, и оттого он ему выдаст паспорт. Он теперь кончает портрет моей тети масляными красками. Это целая история; она просила рисовать карандашами, он приехал, она захотела маслян<ыми> красками; он согласился; я ужасно волновался, тем более что моя тетя довольно взболомученная, что он потеряет время, но, конечно, я не вмешивался, чтобы не уронить самостоятельность Николи, но к моему успокоению пошли дожди, и кроме того Николя для месячного пребывания сделал много эскизов. Первое время он как бы немного отдыхал, но потом очень прилежно работал. Замечательно талантлив у него вышел этюд пруда и те горы, которые он нарисовал под снегом. Теперь он нарисовал пред дождем; Вы себе представить не можете, до чего это поэтично, общее серое освещение, вдали тучи.
   Кроме того он был в Державском монастыре, где прекрасный буковый лес, он там написал два этюда, из которых один замечательно хорош, он выбрал прекрасную группу и на первом плане нарисовал вместо обыкновенного ствола другой, покрытый мохом.
   Кроме того он написал тип цыганки с моей сестры, которая нарядилась для этого, не вполне схвачено сходство, но сестра этого и не хотела. Мы с ним читаем "Лаокоона", и он слушает со вниманием и видно, что местами это его очень интересует. Вообще он очень развился с прошлого года и его все полюбили, даже наши гости, отличительная его черта -- деликатность, кроме того он всем доставляет большое удовольствие своим пением. Как пример его развития, я Вам скажу один его ответ на так называемое "Признания". Есть такая книжка, где задаются разные вопросы, и между прочим "в чем счастие". Он подумал: "как бы это лучше выразить, в понимании жизни". Если мы с Вами это скажем, то мы соединили два готовые понятия; между тем как он до этого додумался. Также ваше любимое удовольствие -- "подражать природе". Нездоровие моей сестры состоит в том, что она не может ходить отчасти от ревматизма, отчасти от неврастении. Теперь ей все-таки лучше, но т<ак> к<ак> ей необходимо быть в Кишиневе, то и сестры переехали, но приезжают ко мне то одна, то другая. До свидания, дорогой Сергий Александрович. Надеюсь, проезжая в конце сентября в Петербург, побывать у Вас.
   Целую ручки Варваре Абрамов<не> и Варваре Алекс<андровне>. Да хранит Вас Бог.

Любящий Вас И. Кристи

   

25

1 октября 1889 г., Санкт-Петербург

1-е другу на чужбине. Вы слыхали, конечно, о Орловой-Давыдовой-Арсениевой, которая была в доме умалишенных в Берлине. Ее привезли к Сикорскому около года тому назад, и она почти совсем нормальна, Волжина ее двоюродная сестра, ее отец был Алексей Юриевич Долгоруков, и она гостит у ней.

   Скажу Вам про Телешевского батюшку, ему приходится обойти всё село, более 150 изб, чтобы собрать в Церковь 20-- 30 человек. Ужасно ему бедному тяжело. Он собирается начать учить ребят и надеется устроить школу. Прощайте, дорогой Сергей Александрович. Да хранит Вас Бог.

Любящий Вас
И. Кристи

   По моему письму Вы увидите, что мне нужно было обратиться к Сикорскому.
   
   8 февраля
   

37

10 февраля 1890 г., Киев

   Я забыл написать мой адрес, вернее, отправляя письмо, я не знал, останусь ли в той гостинице или перейду в другую. Крещатик. Европейская гостиница.

И. Кристи

   10 февраля
   

38

22 февраля 1890 г., Киев

Киев
22 февраля

Дорой Сергей Александрович,

   Хорошо провели мы с Волжиными, женой и <ее> сестрой, день Причастия. Мы поехали в Лавру и прежде всего посетили пещеры. Особенно хорошее впечатление вынесли мы из нижних пещер. Там видно, как они жили, узкий коридор, видны келии с железными решетчатыми дверьми, лари, много затворников. Там как-то уютно и делается хорошо на душе. Там келья и гроб пр<еподобного> Феодосия (Мощи в соборе), а также чудотворный образ Печерской Божией Матери. Зазвонили к вечерни, и мы пошли на Великую Вечерню. Она на нас произвела глубокое впечатление. Трогательно служил старый, старый архимандрит, хорошо читали и замечательно пели. Одно "Господи помилуй" грустное, многократно повторяемое, производило впечатление. Просто нельзя выразить, как чудно они пели "Блажен Муж". Но в особенности хороши были стихиры, голоса у канонархов хороши, хор замечательный: очень большой и очень хорошие голоса, а в особенности когда они поют вместе в средине Собора. На Волжиных, которые в первый раз присутствовали на такой службе, произвело очень сильное впечатление, в особенности им понравились стихиры. Оттуда мы поехали к ним, т. е. к Орловой-Давидовой. Она то рисует, то вяжет, то делает плетенки, оказывается, это один из первых и самых удачных приемов лечения Сикорского. Он узнал, что она умеет рисовать, и они (он и его ассистент) направляли ее волю к занятиям. Теперь она сама занимается целый день. Ассистент говорит: "мы теперь отдыхаем на Лаврах". Я был в Храме Св. Владиміра. Нужно подняться на леса, чтобы видеть Образ Богоматери, так как она под сводом будущего алтаря. Это чудный образ. В очах Младенца запечатлена глубокая мысль, в Его позе стремление к міру, а Матерь Божья держит Его с таким видом: Я знаю, что Он принадлежит міру, но Я Его держу, потому что Он еще Младенец. Очень хороши по боковым стенам будущего алтаря Пророки, Апостолы, Святители, и др., также Васнецова. Каждый из них тип.
   Но нужно отдать справедливость и Сведомскому. В обе стороны от середины храма идут арки, по четыре с каждой стороны. Вот в этих арках Сведомский пишет Образа из Жизни Иисуса Христа. По боковым стенам он пишет большие образа: Воскресение, Распятие, Воскрешение Лазаря, а над окнами Суд Пилата и т. д. У него замечательная группировка. Он пишет не на гладкой стене, а в полуарке. Он достиг того, что я никогда не видел в современной живописи, именно: несмотря на то, что много лиц и фигур, сразу видишь содержание Образа. Когда я был в Мюнхене, то я одновременно посещал Пинакотеку и всемірную выставку современной живописи. Я писал моему двоюродному брату: "В жизни ли, в исторической ли, в религиозной ли картине, в современной живописи за подробностями теряется единство, и не сразу найдешь в чем суть. Сам<ый> релиефный пример такой -- картина Поленова. Наконец современная живопись в крайности дошла до того, что и не хочет вкладывать никакой мысли. Что касается старинных художников, то сколько бы ни было лиц или фигур, сознается единство". Сведомский этого достиг. В особенности хорошо Воскрешение Лазаря. Лазарь выходит с правой стороны картины, перед ним Иисус Христос, плачущая Марфа, молящаяся Мария, и все остальные лица до того хорошо расположены, что их сразу всех видно. Но особенно эти четыре Лица хорошо расположены на картине, и очень хороши лица у Христа и у Марии. Очень хорошо сделал он с распятием, так как он рисует в полуарке, то он написал Христа, а разбойников довольно далеко, так что праведный разбойник виден весь, кроме конца правой руки, а неправедного только правая рука. На потолках этих арок пишут дни творения Богом. Также замечательно хорошо. В особенности "Дух Божий, носящийся над землей", и седьмой день отдыха Бога.
   Я в прошлом письме ошибся насчет Малашкина, самого его нет уже два года, но это хор, им составленный и поющий большою частью его вещи и по его методе. Вообще в Киеве очень хорошо поют и нигде не слышно концертного пения. Например, недавно был концерт в пользу голодающих черногорцев, так на нем пел хор Кальшевского, вы себе представить не можете, какие тонкие оттенки исполнялись ими. Как мне приятно было читать отзыв Соловьева о будущем иноке. Хотя мое здоровие и поправляется, дело месяцем не обойдется, потому что Сикорский принимал в расчет в первый раз последствия удара, но не смотрел всех последствий инфлуэнцы. Кроме того он считает нужным прижигать шею, а это можно делать только раз в неделю. Говорю я хорошо, а видите, что в писании еще плохо.
   Целую ручки Варваре Абрамовне и Варваре Александровне. Прощайте, будьте здоровы. Да хранит Вас Бог. Помолитесь обо мне.

Любящий Вас
И. Кристи

   Я получил карточку Смирнова с Николей. Очень мне нравится.
   

39

21 марта 1890 г., Киев

Киев.
21 марта 1890

Дорогой Сергей Александрович,

   Я получил Ваше второе письмо и пошел взять Ваше письмо до востребования. Какие, однако, евреи фанатики, сколько уже лет, как его дочь крестилась, я понимаю, что он мог тогда негодовать, но выживать теперь -- это показывает, что фанатизм берет верх над чувством отца. Слава Богу, что Ваша поездка принесла такие добрые плоды. Во-первых, это послужило к славе Николи. Вы себе представить не можете, как я этому обрадовался, я узнал это от Мити Нелидова, который привез мне это известие из Москвы. Наши также все радуются и все говорят: "как должен быть Сергей Александрович счастлив своим Николей". Также доброе дело основания общества Трезвости в духовной академии. Хорошо, что положено начало, а только, Бог даст, и разовьется. Не скоро, дорогой Сергей Александрович, услышим мы голос авторитетнее Вашего о трезвости. Вы в это дело вложили душу. Общество трезвости основалось Вами в Татеве, в Татеве и в Белевском уезде оно разрослось и наконец стало общерусским. Сколько дремлющих совестей пробудила Ваша статья. А какое, например, счастие для меня то, что в августе вышла Ваша статья и что я побывал в Татеве. Сикорский говорит, что это очень хорошо, что я не пью вина, и я не могу себе представить, что со мною было бы, если бы я не перестал пить вина. Шлю Вам за это мою сердечную благодарность, потому что, может быть, Вам я обязан, что моя болезнь исцелилась. А вот и Ваше последнее писание, оно мне очень нравится, но, что же это, как не красноречивое и убедительное объяснение и отчасти ограничение хорошего, но краткого указа Преосвященного Ярославского. Мое здоровие гораздо лучше, почти совсем хорошо; впрочем, Вы это видите и по почерку, я себя чувствую совсем бодрым, у меня отличный аппетит и я хорошо сплю. А вот это измеряемый успех лечения. Нужно Вам сказать, что паралич был с правой стороны. Когда я к нему приехал, он мне дал силометр, в левой руке получилось 30 измерений, в правой только 23, а раз подряд еще меньше. Он сказал, что рука слабеет скоро. Теперь в левой 30, а в правой 40. Когда у меня пройдет рассеянность, то у меня будет почерк лучше, так как это происходило от усталости руки. Сикорский благословляет меня завтра ехать в Кишинев. Но летом я должен заехать к нему взять письма к докторам и сделать на Кавказе три группы вод, а в сентябре приехать для Nachen (Nachcur?), и говорит, что не будет никакого следа от моей болезни. Сикорский -- философски образованный, религиозный и очень симпатичный, спокойный, что очень благотворно действует на больных. Мне Вл. Соловиев давно говорил о нем, как об одном из самых образованных и умных людей. Между прочим он рассказывал, что Сикорский по телеграмме из 50 слов, посланной Цертелевым-дипломатом из Рима, признал, что у него паралич мозга и что он не проживет больше года, и то и другое оправдалось. У него очень большая и богатая библиотека по всем отраслям науки и литературы. У него также все новоизобретенные машины для психометрии. Напр<имер>, машинка, которая измеряет дыхание, растяжение мышц, сердцебиение, чертит это на вертящемся барабане, покрытом закопченной бумагой. Так как в разных настроениях всё это меняется, то они могут делать выводы. Сикорский завтра читает публичную лекцию: "Влияние нравственных страданий на организм", причем он будет ссылаться на изображение страданий в литературе и вместе с тем на психометрию. Он мне ее пошлет напечатанной, и я Вам ее перешлю. А пока, чтобы познакомить Вас со взглядами Сикорского на воспитание, я Вам посылаю "Воспитание в первом возрасте детей". Я должен Вам сказать, что это вполне оправдалось на его детях. Ничего себе нельзя представить более милого умственно и нравственно развитого и вместе с тем очень здорового, как его 4-летний Сережа. Он ужасно привязался к моей сестре Кате, когда она провела у Сикорского два дня, он очень, бедненький, огорчался за нее и не понимал, отчего такая добрая больна, но он ее занимал всячески и между прочим рассказами из Закона Божия. Нужно видеть как он расспрашивал меня о ее здоровий. У Сикорских одна дверь входная, его, куда входят его больные, а напротив имя-отчество-фамилия жены, куда входят гости. Сережа постоянно прибегал к отцу в кабинет, позвать его, или попросить что-нибудь у него. У старшей сестры была ангина, конечно, было разъединение между двумя половинами дома, прошло уже недели полторы; сестра лет десяти прошла в кабинет к Сикорскому и ушла; через полчаса Сережа отворяет дверь и говорит: "попроси папу", "а отчего ты сам не идешь?", "нельзя, Ольгина болезнь". Другой раз он мне сказал, что Ольга играет, через минуты отворяет дверь и говорит: "Лидия играет". Про его старших сестер, когда они были еще маленькие, рассказывают такой случай. Они встретили знакомую. "Здорова мама?" -- "Здорова", и вдруг вспомнили, что она больна, они подняли такой плач и пришли к матери (она также очень сердечная и умная), "что мы сделали, что мы сделали"; она ответила: "Нужно, чтобы кто-нибудь из вас пошел и сказал, что я нездорова". Они еще больше смутились, а она это им сказала, чтобы поддержать хорошее чувство и чтобы они знали, что прежде всего нужно сознаться тому, кому солгал. Конечно, она их не посылала, и они скоро успокоились. А то, что Сикорский пишет о воле, это ужасно оправдывается на моем втором племяннике. Он начал очень рано хорошо кушать. Принял как-то касторку: "Я сам, я сам", сделал усилие, лежит весь красный и говорит: "ничего, ничего". Или летом он так притворился хорошо спящим днем, что мать подумала, что он болен и отнесла в кроватку, и только после того, как его раздели, он расхохотался. Ведь это тоже акт воли. Вчера я слушал в лютеранской Церкви Мессу Бетховена (C-dur). Оркестр, соединенные хоры Русского Музыкального Общества (оно это устроило) и Софийского Собора, орган и четыре солиста. Они исполнили 1. Kyrie. 2. Gloria. 3. Credo. 4. Sanctus. 5. Agnus Dei. Чудо как было хорошо, но лучше всего Credo и Sanctus; в особенности последнее, очень хорошо было Benedictus est, qui venit in nomen Dei. Я вообще ужасно люблю Бетховена и был очень рад услышать Мессу. Я здесь читал "Тысяча душ" Писемского, мне было очень интересно познакомиться с бытом и нравами того времени. Прощайте, дорогой Сергей Александрович, я на страстной буду говеть, простите меня.
   Целую ручки добрых и дорогих мне Варвары Абрамовны и Варвары Александровны. Передайте Николе мое искреннее поздравление. Поклон школе, часть которой, наверно, меня помнит. Желаю всем вам радостно встретить Светлый Христов Праздник. Да хранит вас Бог.
   Целую Вас.

Любящий Вас
И. Кристи.

   

40

6 июля 1890 г., Одесса

Одесса
6 июля 1890

Дорогой Сергей Александрович,

   Очень я виноват перед Вами, что так долго не писал. В Кишиневе я получил Ваше письмо перед отъездом в Константинополь, хотел Вам писать о нашем священнике, но не успел. Впрочем, он мне обещал, что Вам напишет. На Принкипо, где мы жили, нужно писать к пароходу, т. е. два раза в неделю, сколько ни собирался Вам писать, не собрался, правда много гулял. Но зато я теперь Вам в подробности опишу всё, что видел и чувствовал. Нужно Вам сказать, что нам очень везло. Приехали мы в Константинополь во время рамазана, т. е. во время их поста, и служба бывает вечером, и мы были в св. Софии, Вы себе представить не можете, до чего она хороша, при вечернем освещении, мы обошли все хоры и были поражены ее красотой, снаружи также виден свет через круглые окна. На следующий день мы поехали на Принцевы острова. Это пять островов в Мраморном Море, которое здесь делает громадный залив. Наш остров самый большой и самый красивый. Там очень хорошая гостиница, над самым морем на высоте 100 футов, у нас была как бы отдельная квартира, потому что это как бы пристройка: внизу моя комната, а наверху три комнаты, причем комната сестры была с выступом, так что она, сидя в своей комнате, могла смотреть в окна в три стороны. Мы за эту квартиру с полным пансионом, нас было четыре, платили 55 франков).
   Принкипо замечательно тем, что у него очень ароматичный воздух и вместе с тем сухой. Когда мы приехали, то все растения и деревня цвели, есть хвойный лес. Есть очень много красивых дач, отмен<н>ые шоссейные дороги. Есть дорога, которая называется Grand Tour de l'ile, всё время едешь по краю острова и смотришь всё время на вид. Видны азиятские горы, и между прочим Олимп, видны другие острова, виден Константинополь, нет дня, нет часа, чтобы не было другого освещения моря, горы и вообще всего пейзажа. Остров состоит из четырех отдельных гор. Одна гора Кристо, там есть монастырь, на который идут и приезжают больные утром или после двенадцати часов, расстилают циновки или пледы и лежат, это место более всего согрето солнцем, и оттого чудный запах хвойного леса. Моя сестра приезжала и лежала, а мы с Анной Христиановной, о которой Вы имеете понятие, каждое утро ходили на эту гору. (Скажите Николе, что нужно писать Христиановне, а то он пишет Кристиановне.) На самой большой горе, находится монастырь св. Георгия. Оттуда чудный вид, остались следы больших стен, но он еще довольно велик, в самом низу есть две небольшие узкие церкви и чудотворный образ св. Георгия. Сестре моей лучше, т. е. она лучше ходит, первое время ей недоставало массажа, но потом ей достали. Она на прошлой неделе была в Буюк-дере и там видела доктора Зембеко, который ей сказал совершенно то же, что и Сикорский. Она вообще была рада там быть. В Буюк-дере летнее помещение Посольства, где чудный парк и в нем Церковь. Остановилась она в гостинице, ей запрягли пони в кабриолет и привезли ее в Церковь, она была так рада этому, а потом ее повезли по парку. Днем она ездила в большом обществе в Белградской лес, который очень напоминает Бессарабию, только всё это крупнее и лучше освещено. Она там довольно много прошла. Пребывание в Буюк-дере было также очень приятно, так как она очень любит общество. Она вернулась на Принкипо, но на этой неделе переедет в Буюк-дере, где Зембеко ее еще раз увидит, устроит ей лечение. Вот что Зембеко говорил дяде: "Замечательно интересная больная, такая интеллигентная, что всю свою болезнь ясно излагает". Я имел радость быть в Буюкдерской Церкви в Троицын День, весь храм украшен зеленью, в окне соловьи поют. Отец архимандрит Арсений очень хорошо читал молитвы. Странно мое знакомство с отцом Арсением. Года четыре тому назад, сажусь я в вагон из Троицы в Москву, против меня благообразный архимандрит. Когда тронулся поезд, он перекрестился и говорит про себя: "в дальний путь". Я догадался, что он едет в Константинополь, и мы с ним два с половиной часа, поговорили и очень сошлись, он умен и очень симпатичен. Теперь я приехал в Константинополь, он отправился в отпуск в Россию и говорит мне: "когда я ехал сюда, я с вами познакомился, а когда я уезжаю, вы опять тут". В другом нам повезло в том, что нам удалось осмотреть султанские дворцы, я говорю "удалось", оттого, что для этого нужно особенное разрешение и должно быть большое общество, потому что это довольно дорого стоит. Осматривали дворцы наши знакомые, приехавшие с нами из Одессы. Сопровождает по дворцам адъютант султана, а с нами был драгоман и кавас (кавас -- это состоящие при посольстве вооружены<ые> люди, магометане, имеющие права полиции).
   Вся обстановка посещения этих дворцов как бы сказочная. Нас привозят во дворец Дольме Бахче, на Европейском берегу Босфора. Он очень хорош снаружи, и нельзя себе представить той роскоши, которая внутри, но цельного впечатления она никакого не оставляет, так как это смесь разных стилей, только входная лестница действительно хороша. Оттуда нас перевозят на султанск<их> каиках. (Каики -- длинная лодка, как очень длинная скорлупа, и в ней сидят на подушках с протянутыми ногами, и они совершенно близко от воды.) Повезли на Азиатский берег во дворец Белербей. Он выстроен весь в персидском вкусе и оттого оставляет цельное впечатление, при нем большой сад. Оттуда нас на каиках повезли в Сераль. Сераль -- это бывший султанский) дворец. Очень оригинальна архитектура здания и интересный двор. Нам прежде всего открыли Tresor, сам директор, в Tresore не столько богатств, сколько множество оригинальных вещей, много очень больших камней, в особенности изумрудов, на костюмах 16 султанов, которые изображены. Рядом с восточными вещами есть засов. Sevre, save. Оттуда нас повели в Диван, это комната, в которой принимал султан, она небольшая комната, треть ее занимает диван, покрытый резной метал<л>и- ческой крышей. Оттуда нас повели в Библиотеку, которая очень хороша, когда мы входили, нас заставили одеть туфли. Оказывается, что там хранится рука Иоанна Крестителя. Дядя знал, что она хранится у турок и попросил разрешение показать Великим Князиям Сергию и Павлу. Когда они вошли в библиотеку, дядя, который знал, что рука здесь, показывает на отдельное место вроде алтаря: "quelque c'est". A, ce n'est rien. Et la main du Jean Baptiste, On Vous monstrere au Serail, и действительно принесли ее оттуда в Сераль. Из библиотеки нас повели в Багдадский Киоск (киоск -- дворец), но больше употребляют <для> маленьких. Он до того красив и до того оригинален, что, войдя в него, мы как бы перенесли<сь> несколько веков назад или будто были в сказке. Хорошо мы также видели селямлик. Это выезд султана в пятницу в мечеть. Так как он очень боязлив и не может выезжать из своего Илдыз Киоска, то он простроил очень красивую мечеть, нас поместили в киоске, окна которого выходили на дорогу, по которой должен ехать султан. Собираются войска, привозят жен в карете, распрягают лошадей и вынимают дышла, потом идут в церковь пешком разные высокопоставленные лица и генералы, и наконец едет султан в сопровожден <ни> разной свиты пешком. После молитвы бывает смотр войскам, вернее, они проходят мимо окна, у которого он сидит. В хорошую погоду в чудной рамке Константинополя, это очень красивая восточная картинка. Здесь мы познакомились со Щербатовыми, мать графини Уваровой, ее сестра, и племянница. Княгине Щербатовой 74 года и она, несмотря на это, всё решительно осматривает. Они в этот день приехали из Афин, на следующий день осматривали дворцы и т. д. Ужасно они все какие-то энергические, напр<имер> также гр<афиня> Уварова. М-lle Helbich, дочь племянницы княгини Шаховской, вышедшей замуж за профессора археологии Helbich, она очень красивая, очень талантливая и также очень энергическая; она очень хорошо рисует, она может набросать в четверть часа карандашом совершенно похожие портреты. Она, говорят, хорошо <играет> на скрипке, но главное, что она так восприимчива ко всему красивому и, конечно, очень понимает в археологии. В виду этого дядя устроил, чтобы мы смотрели саркофаги. Есть в Константинополе музей древностей, куда пускают всех. Несколько лет тому назад назначили директором просвещенного археолога турка. Оказалось, что есть много ящиков с саркофагами. Он для них построил здание, и теперь уже поставил саркофаги. Там есть чудные саркофаги, напр<имер> плакальщицы, барелиефы с краской, но всё это ничего перед Саркофагом Александра Македонского (или Пердикария). Он еще заколочен досками, но их отбивают. Это барелиеф, с очень хорошо сохранившимися красками, в каждом лице выражение, масса движения, это представляет войну македонц<ев> с персами, справа Александр, чудная анатомия людей и животных, на четвертой стороне охота, опять совершенно другие выражения лиц. Выше этого ничего не может быть. По тому, что на войне и на охоте первое место занимает Александр Македонский, нужно предполагать, что это его саркофаг, но у турок, кажется, есть переедание, что их покорят, когда будет <найден> саркофаг Ал<ександра> М<акедонского>, и они говорят, что это Пердикариса, этот саркофаг из Сидона.
   Дорогой Сергий Александрович, был я в Церкви в Принкипо, когда служил там епископ, Вы себе представить не можете, как мне приятно было видеть простое его отношение к священникам, совершен<но> по-братски, сам сним<а>ет орарь, служил один диакон. Накануне отъезда с Анной Христиановной поехал на остров Халки, там есть Коммерческое училище и в нем старая византийская Церковь XIV столетия с многими куполами.
   Нас встретил очень почтенный священник, я подошел, уходя, к его благословению, он меня повел в алтарь, окропил меня святой водой и дал поцеловать крест. На кладбище этого училища весь в зелени памятник пленным 1826--27 умершим. Памятник представляет ангела, имеющего в правой руке маленький крест, а левой держит щит с двуглавым орлом. Надпись: "Нет больший любви". Очень мне было жаль расстаться с милым моим дядей, это такой сердечный человек и с каждым годом становится симпатичн<ее> и напоминает нашу маму. Сестра осталась еще на две недели, а я приехал, чтобы поехать на Кавказ, Принкипо мне принесло пользу, успокоило мои нервы и совершенно избавило от малокровия. Отчего Николя не посылает картины в Константинополь?
   Прошу Вас передать Варваре Абрамовне и Варваре Александровне мой искренний привет. Поклон Николе и всей школе. Искренно целую Вас, да хранит Вас Бог.

Искренно преданный
И. Кристи

   Пишу на неудобном гостиничном столе.
   

41

28 июня 1890 г., Харьков

Дорогой Сергей Александрович.

   С харьковского вокзала посылаю Вам мой кавказский адрес. Владимірская жел<езная> дорога, ст<анция> Минеральные воды Пятигорская Гостиница Минеральные воды.

Преданный И. Кристи

   

42

18--19 июля 1890 г., Пятигорск

Пятигорск
18--19 июля 1890

Дорогой Сергий Александрович,

   Прежде чем поехать на Кавказ, я заехал к пр<офессору> Сикорскому. Он мне дал письмо к пр<офессору> Ковалевскому. Он меня расспросил об истории моей болезни, о лечении Сикорского, а потом я рассказал ему, что со мною делалось, я делал разные несообразные поступки, а потом мучился и каялся. Например, отдавая портфель с деньгами починить, вынул деньги, 5 рублей осталось там, а другие 10 пропали из кармана.
   Потом я себе рисовал в точности, как я должен был сделать, и мучился. Нужно правда сказать, что я должен это приписать утомлению на железных дорогах, потому что в Константинополе мне было лучше. Ковалевский сказал, что мне нужно гальванизировать череп, николаевские ванны 28о (третья по крепости) и иод внутрь, кроме того он обратил внимание на мое малокровие и велел мне как можно больше есть, а также три столовых ложки мясного порошка. Он мне прижег шею и голову за ушами. Гальванизировал меня очень симпатичный сериозный и осторожный врач, ассистент Ковалевского Мухин. Гальванизация черепа состоит в следующем. Он ставит один привод на затылок, и я его держу, другим он водит по голове и довольно долго держит на лбу, потом он передвигает привод, который я держу, к правому уху, а он проводит по левой части головы и останавливается на виске, где место для исправления речи. Сикорский меня гальванизировал только на висках, потому что ему нужно было меня вылечить от заикания, чего он и достиг. Иод я принимал следующим образом. Я начал с двух ложек, одна натощак и стакан или полстакана молока и потом вечером. На третий день я прибавил один в середине дня и так далее, чтобы всё было на равном расстоянии; до шести ложек в день, потом я каждый день прибавлял по одной ложке и теперь дошел до двенадцати, только три дня буду пить и потом буду спускать. Конечно, такое значительное количество иода можно пить, потому что я беру серные ванны. Мне теперь уже очень хорошо. В первый раз, через пять дней, когда я пришел к Ковалевскому, он мне сказал: "С вами скоро пойдет, жаль только, что лихорадка остановит лечение". А оказывается, что лихорадка мне принесла пользу, после нее у меня явился аппетит, которого прежде не было, говорить нечего, что после недели лечения прошло всё то, что я Вам писал, и вообще Ковалевский очень мною доволен. Он это говорит всякий раз ассистенту.
   Кроме того я пью Эссентуки No 17 (их каждый день привозят) по два полстакана, вчера Ковалевский сказал прибавить третий. На днях я начал пить кумыс. Нужно Вам сказать, что управление Минеральными водами Правительственное и царит большой порядок, хотя, конечно, есть недостатки, главное то, что на всех труп<п>ах мало ванн. Но зато чистота ванн замечательная, ванны из кафеля устроены так, что вы по двум ступенькам спускаетесь в нее, при вас ее чистят щеткой. Чистота белья проверяется смотрителем, и он пришивает бандероль: простынь 10, полоте<нец> 5. Большую услугу оказали они Пятигорску, что провели водопровод из дальней горы, вода прелестная; есть уже будки, два фонтана на бульварах, и уже почти все трубы проложены. Нужно Вам сказать, что самая обитаемая часть Пятигорска, где живут приезжие, есть ряд бульваров во всю длину Пятигорска. Есть нижний бульвар, где я живу, и есть верхний бульвар, где живет Ковалевский. Этот верхний бульвар впирается в гору, откуда идет лестница в Елизаветинскую галерею, в Елизаветинской галерее пьют серную воду, и там же на горе самые сильные серные ванны. Средний бульвар очень красиво устроен, много дорожек, вьющихся растен<ий>, цветник<ов>, и фонтан в середине, есть ресторан, и здесь играет музыка. Около этого среднего фонтана и лучшие магазины. Я очень хорошо устроился на частной квартире, хозяйка сама недавно приехала из Варшавы и наняла эту квартиру, она мне сдала большую высокую комнату с обедом, который очень хорош, самоваром и прислугой за 75 р. Что мне приятно, что у хозяйки очень живая и умная девочка, а я детей очень люблю, и мы уже с ней большие друзия. Я встаю рано в половине пятого, беру ванну, пью эссентуки и иногда взбираюсь на гору. Оттуда чудный вид. Вдали видны Кавказские горы, трудно себе представить более красивое сочетание гор, но это всё ничего перед красавцем Эльборусом, громадным и вместе с тем очень изящн<ым>, весь белый, очень красивой формы с двумя вершинами. Против того места, откуда видны лучше всего горы из Пятигорска, на возвышении устроен сквер, и там поставлен памятник Лермонтову. Он очень хорош, Лермонтов опирает свою голову на руку, и в лице его видна какая-то грусть, смотрит он на горы. Возвращаюсь к своему рассказу. Направо Бештау, также красивая гора, и Пятигорск, который очень красив, в особенности когда смотришь сверху, за вами гора Мушук, а под вашими ногами громадная, вся утопающая в зелени, станица Горячеводск<ая> и посредине большая красивая Церковь. Если я не подымаю<сь> на гору, то я хожу по бульвару после эсентуков. После этого я возвращаюсь домой, пню чай, намазываю хлеб маслом и посыпаю его мясным порошком. Часов в 12 я иду к ассистенту, который живет в доме Ковалевского, в 2 часа мы обедаем, и я вторую ложку порошка кладу в суп. В половине шестого я иду пить эсентуки и потом кумыс и гуляю по бульвару, который рядом. Потом я иду в Кавказский винный погреб, где дают очень хорошее филе на вертеле и шашлык. Потом я возвращаюсь домой и пью чай. Меня не нужно благодарить за расположение дяди к Николе, да это и нельзя назвать только расположением, он в большом восторге от картин Николи и оттого решил его взять с собою. Мое дело было только устроить, чтобы он видел "Будущего Инока", что решило окончательно его поездку, а там он себе составил репутацию. Для дяди приобрели в Англии, купили у богатого англичанина яхту, и он теперь будет постоянным стасионером дяди. Дядя в октябре будет провожать Наследника и Георгия Александровича. Ему это будет и лично очень приятно, так как его второй сын юнгой на "Владиміре Мономахе", который будет в числе кораблей, сопровождающих Наследника. По поводу Вашей статьи о говений "Московский Листок" напечатал, что Вы открыли Церковно-приходскую школу и учите ребят часослову и поете на клиросе, несмотря на всю ученость, которую он перечисляет. Здесь Ольга Дмитриевна Бушей, которая лечится от ревматизма, в Петербурге он был до того силен, что затронул один глаз, ее в Петербурге один хороший доктор лечил разными внутренними средствами, и когда ей стало лучше, она поехала на Босфор, там ей было уже много лучше, но она сама себе впускала в глаз атрофии. Теперь она приехала в Пятигорск, и ее лечит один из старых хороших докторов. Он пошел смотреть ее квартиру, каждый день сам ей пускает атрофии в глаз, и ей настолько хорошо, что она уже почти не носит синих очков. Здесь также Анна Дмитриевна Кузьми<на->Караваева с мужем. Они провели четыре года в Тегеране, Вы себе представить не можете, что с ними стало, он до того нервен, что у него глаза косят, она также страшно нервна. Ему, впрочем, много лучше, и глаза уже почти не косят. Я отлично понимаю, что моя нервность им не должна быть приятна, кроме того, встретившись со мной, он стал вспоминать старое, и оттого я к ним не хожу, а только встречаю на бульваре. С Ольгой Дмитриевной чаще вижусь, так как она живет отдельно.
   Целую ручки Варваре Абрамовне и Варваре Александровне и Вас также крепко целую. Я всех вас никогда не забываю в Молитве. Да хранит вас Бог.

Преданн<ый> И. Кристи

   Терской области г. Пятигорск.
             Нижний бульвар, д. Ланге.
                       Я здесь останусь до 10 августа.
   

43

22 августа 1890 г., Кисловодск

Кисловодск 22 августа

Дорогой Сергей Александрович,

   Пишу Вам несколько слов в последний день моего пребывания в Кисловодске, чтобы Вам сообщить результаты моего лечения в Пятигорске. В последний день Dr. Мухин осматривал, ощуповал, выслушивал и пробовал чувствительность кожи и признал, что ни в силе, ни в чувствительности кожи нет никакой разницы между левой и правой стороной, значит, всякий след паралича исчез. Здесь я пробыл десять дней. Здесь очень хорошо, чудный парк, насаженный еще в начале этого столетия архитектором Бернардаци, выписанным из Италии, воздух также чудный. Я начал брать ванны с 27 <градусов>, как кончил в Пятигорске, и спустил до 22, ванны очень приятны, много газа, и чем холоднее, тем более тело краснеет и чувство как будто иглы колят. Я здесь много ездил верхом, Соловьевы живут на даче Ярошенко, а рядом с ними живет Дондуков, сын бывшего главноуправляющего, и у нее тринадцатилетняя дочь, которая бесподобно ездит верхом, во-первых, она сама впрыгивает на лошадь, прыгает через канавы, гарцует и не двинется <с> седла. Она с восьми лет училась ездить верхом и училась в цирке. Она и ходит хорошо по горам, лазит как коза. Отец ее очень симпатичен, истинный тип козака, простой в обхождении и большой комик и вместе с тем очень хорошие манеры.
   Завтра я уезжаю и в Пятигорске захвачу двоюродную сестру Бушей. Завтра вечером будем во Владикавказе, 25 вечером в Тифлисе, 27 утром выедем из Тифлиса в Батум, где переночуем, и во вторник выедем пароходом, причем она останется в Севастополе, чтобы ехать в Константинополь, а я до Одессы. Вы себе представить не можете, какой это хороший человек Мухин, у одного его больного сдела<ла>сь лихорадка, и он созвал консилиум, входит в ворота и говорит: "он такой привлекательный, что когда он болен, то я болен". Вообще чистейшая душа, и мы с ним очень подружились. Только он слишком деликатен в деньгах, и оттого его второй год некоторые пациенты надувают.
   Ну кончаю письмо, потому что нужно рано вставать. Целую Вас.

Любящий Вас
И. Кристи

   

44

5 ноября 1890 г., Киев

Киев
5 ноября 1890 г.

Дорогой Сергей Александрович,

   Я опять у Сикорского в Киеве. Извините, что я Вам не писал из Кишинева, но я скитался из одной деревни в другую, т. е. от одной замужней сестры к другой, так как Екатерина Ивановна была в водолечебнице Воллернера, лечилась под руководством Мочутковского и совсем вылечилась. Силы ей дал Принкипо, и только на Принкипо она сказала, что она будет здорова, и после Принкипо она уже довольно хорошо ходила, но гидропатия закончила ее лечение. Она подымается по лестнице, вообще совсем здорова, только, конечно, нужно беречь ноги от простуды. Я оттого попал скорее к Сикорскому, чем думал, что мой добрый хороший брат заехал к нему и Сикорский пожелал меня скорее видеть. Ассистент Костецкий присутствовал при разговоре Сикорского) с братом, и он говорит, что он никогда не видел такой трогательной любви. Сикорский нашел, что я очень поправился на Кавказе. "Вы меньше волнуетесь, у вас нет прилива крови к голове, лучше говорите и хороший цвет лица". Он мне говорит: "устройтесь хорошо и потом придете, и я вас буду электризовать". Когда я нашел квартиру, то он меня о ней расспрашивал. Я действительно нанял хорошую квартиру. Большая высокая комната в бельэтаже с двумя окнами на улицу, хорошая кровать, отделенная ширмами, большой шкаф, для платия и белья, большая этажерка, большое зеркало, диван с круглым столом и письменный стол. Плачу я тридцать рублей в месяц с самоваром. Прислуга очень исполнительна, и также можно поесть, так что я завтракаю здесь, а обедаю в Европейской гостинице, где обед стоит рубль. Еще удобство моей квартиры, что в этом же доме библиотека. Между прочим я взял "Дон Кихота", меня не столько интересовал дон Кихот, как интересная личность Сервантеса и его жизнь, полная приключений и несчастий. Как странно, что Шекспир и Сервантес умерли в один день, оба не признаваемыми современниками. Читали ли Вы когда-нибудь "Шиллер и его время" Иоанна Шерра? Здесь сам Шерр выступает очень талантливым, умным и очень хорошим человеком. Его же есть "Комедия Всемірной Истории". Костецкий обещал мне ее достать из университетской библиотеки. Я приехал в Киев во вторник, в субботу Сикорский меня в первый раз электризовал. У него большой электрод. В прошлом году он мне ставил его на висок, в этом году на лоб. Я думаю, что я здесь пробуду месяц, т. е. теперь мне остается три недели. Моя сестра, недавно вышедшая замуж, приезжала к знаменитому Рейсу, акушеру, так как она очень страдает менструацию и нужно было хорошо определить болезнь и назначить лечение, что он и сделал. Конечно, мне было очень приятно их пребывание. Между прочим сегодня был в храме св. Владиміра. Божия Матерь Васнецова готова и всё в алтаре, так что уже четыре основания для престола, на хоры ведет большая лестница, но еще без перил. В Кисловодске я познакомился с художником Нестеровым, который тогда был очень слаб, и ему должны были вырезать часть ребра от плеврита. Должно быть, это сделали удачно, так как я вчера его встретил совсем поправившимся и ему заказаны две стены на хорах. Я надеюсь, что он меня познакомит с Васнецовым, потому что у него много картонов, да и вообще интересно познакомиться с таким человеком. Раз зашла речь о художниках, то скажу, что мы все были очень тронуты вниманием Николая Петровича, картина его очень нам всем понравилась, это очень законченный этюд.
   Знаете, что делается в 25-летие публичной библиотеки, дворянство отказывается, и город также не хочет взять, а дело в 2--3 тысячах. Сейчас заговорили об экономии и т. п., просто возмутительно. Я думаю, что так дело не оставят и администрация не допустит ее закрыть. Как Ваше здоровие? Целую ручки Варваре Абрамовне и Варваре Александровне. Целую Вас. Да хранит Вас Бог.

Преданный Вам
И. Кристи.

   Большая Владимірская
             дом Чернецкого No 28.
   

45

12 декабря 1890 г., Киев

Киев.
12 декабря 1890.

Дорогой Сергей Александрович,

   Очень мне жаль, что Ваше здоровие не хорошо, и вместе с тем не имеете помощника. Нестеров очень доволен возлагаемыми на него Вашими надеждами. Мы как-то были вместе с Васнецовым и Нестеровым в театре, и, когда Нестеров отошел, он мне сказал, что у него столько веры, столько внутренней энергии, что он всё одолеет. Собственно эскизы Рождества Христова и Воскресения Христа уже утверждены Комиссией, Рождество Христово он написал уже, и картон углями ученик, увеличивая, перевел на стену, Нестеров обведет контуры красками, и тогда опять посмотрит Комиссия. Вот что моя умница сестра София Ивановна пишет про картину Нестерова: "Странное, но сильное впечатление производит картина Нестерова: видение святого отрока Варфоломея (св. Сергия). Совершенно особенный способ письма, какой-то наивный и вместе с тем поразительно достигнуто впечатление, что это дух". Но вообще Нестерова этим не балуют, и даже Третьякову за него достается. На прошлогодней выставке был его "Пустынник", которого Третьяков купил. Встречает его Григорович и читает ему целую нотацию, как можно покупать картины такого направления и т. д. Третьяков выслушал и потом преспокойно сказал: Я картины для себя покупаю. В этом году было еще большее нападение на него Стасова и еще двух, это продолжалось чуть не час, и когда они кончили, то он им сказал: знаете, господа, что если бы я ее не купил в Москве, то я бы её сейчас купил. Николай Петрович к имянинам сестры, как мне пишут, послал очень хорошую картину. Кстати, если будете ему писать, то попросите, чтобы он зашел на Спиридоновку к брату, так как моя belle souer хочет по фотографии заказать портрет ее тети. В начале ноября привозят во Владимірский Собор громадные гранитные колон<н>ы. Оказывается, Прахов еще давно заказал Киворий над престолом. Этот Киворий совершенно закроет Евхаристию Васнецова, а также Святителей и Преподобных на боковых стенах. Столбы поставили, собралась Комиссия, и губернский инженер Кривцов решил, что он может свалиться, и послал архитектора Николаева в Петербург. С другой стороны, пр<отоиерей> Лебединцев, имеющий большое влияние на Платона, возмущен тем, что закрывают образа Васнецова, но и помимо того, какое это будет уродство -- при невысоком иконостасе и маленьких царских вратах эта громадина. Так как 21 т<ысяча> при полуторах миллионах ничего не значит, да и с некоторым убытком всё это можно продать, то я думаю, в виду того, что инженеры нашли, что он может свалиться и с другой стороны он закрывает лучшие образа Васнецова, что его не поставят. Кривцов и Лебединцев -- самые влиятельные члены комиссии. Васнецов только что кончил картоны Страшного Суда, говорят, очень хорошо задумано и исполнено. Нестеров говорит, что Христос спускается на землю, с Ним Божия Матерь и Иоанн Креститель в молящих позах, выше Христа и около Него будет всё по Апокалипсису. Есть воскресающие. Много разных типов, между прочим Победитель с мечом, вос<с>тающий из разрушен<н>ого города. Видны люди, подымающиеся в рай и низвергающие<ся> в ад. Комиссия утвердила, и он скоро начнет писать на стене. Не говоря о Божией Матери, Которую он написал в 12 дней, замечательно хороши у него Пророки, в особенности плач Иеремии и Исаии, да и от других нельзя оторвать глаз, они как живые. Я познакомился с Васнецовым, он очень симпатичен и скромен. Во второй раз, когда я его встретил в театре, я ему говорю: как хороши ваши пророки, в особенности Иеремия и Исаия, он сказал: "Я с ними много трудился", и потом сказал: "еже писах, писах". Поднимались мы с Нестеровым под куполом, где написан рай, пока только ученики написали по его картонам, но видно уже, как это хорошо, много движения. Очень хороша Варвара Мученица, с мечом в руке, которую подымает ангел, замечательно лицо и в особенности глаза, Екатерина Мученица, очень хорошо сгруппированы София, Вера, Надежда и Любовь, но лучше всего Мария Магдалина, с распущенн<ыми> волосами и сосудом мира, и из ее чудных глаз, полных любви, текут слезы. Ему в нижней части храма осталось окончить рай, Страшный суд, Крещение Руси и Крещение Владиміра, потом он хочет на лестнице написать картины из языческой жизни Владиміра. На хорах он также начал писать орнаменты и образа. Одним словом, всё, что между колоннами, написано Васнецовым, в главном иконостасе иконы будет писать Васнецов, а на хорах, вероятно, Нестеров. Ему предлагают и другие образа по стенам, но он не решается, говорит, что это не интересно, и что, кончив два заиконостасные образа и иконы в иконостасе, он будет опять писать картины. Нестеров замечательно симпатичен и большой идеалист, он очень интересуется Николей. Нестеров между русскими художниками признает три таланта -- Васнецова, Репина и Цурикова, и более талантливый по его мнению последний. Он говорит: Васнецов пошел по дороге Рафаэля и других, Репин, когда нужно пишет вернувшегося из ссылки, а когда нужно, то пишет св. Николая, что касается Цурикова, то у него богатое воображение и его картины очень хороши, хотя он их называет дикими. Я присутствовал, когда он пишет свои эскизы, как он старается, чтобы всё было стильно, и вообще на всякую мелочь обращает вниман<ие>, он часто меня спрашивал моего мнения. Лучше всего видны и достоинства и недостатки в зеркале. При Воскресении Христа он сделал пещеру округлен<н>ую, но пришел Прахов и сказал, это доказано, что была четырехугольная и что это необходимо для Комиссии, зато он ему дал очень хороший совет, обвести Христа радугой, и это замечательно хорошо вышло. Нестеров не много нервный и хочет пойти к Сикорскому, я ему сказал, что я не буду спокоен в Кишиневе, если сам его не сведу к Сикорскому. Завтра Комиссия будет смотреть Рождество Христово, а в субботу я его поведу к Сикорскому. Я в этом году познакомился с женой Сикорского, она замечательно умна. Я Вам писал о биографии Шиллера, написанной Шерром, я ей дал читать, и она меня просто поразила, как она определила достоинство этой книги, теперь я прихожу к ним по вечерам и читаю Шиллера, барышни в гимназии, и есть у них сын Сережа, очень славный мальчик, и он очень полюбил мою сестру, когда она провела у Сикорского три дня. Он ее постоянно вспоминал и говорил отцу, поедем в Кишинев, и когда отец ехал в Петербург, то он говорил: заезжай в Кишинев. Когда я ему в этом году сказал, что сестра ходит, он очень обрадовался и сказал: "благодари тетю Катю". Она ему послала карточку, и он со мной пошлет ей письмо.
   Сикорский в очень деликатной форме выразил симпатии моей сестре. Он говорит: "Екатерина Ивановна не приедет сюда?", я говорю: нет, ей надоели путешествия, "это правда, но мне и всем нам будет очень жаль, мы ее очень полюбили". Он со мной пошлет ей свою карточку. Сикорский готовит новое сочинение, физиономистику нервных и психических больных, и он снял массу фотографий. Первый доклад будет на Пироговском съезде, его ассистент Костецкий говорит, что это сочинение будет очень важно для всех врачей практиков по нервным и психическим болезням. У него также замечательное сочинение о заикании. Во-первых, всё собрано, что было написано, начиная от Гиппократа до последнего времени. Потом он разбирает все виды заикания, но самая лучшая часть о лечении, физическом, т. е. гимнастике, и психическом. Мое здоровие с каждым днем улучшается. Более месяца он мне ставил положительный ток, у него очень большой электрод, на лоб, и оно мне принесло громадную пользу, так что я перестал делать ненормальные вещи, которые изредка делал. Две недели тому назад я попросил его, чтобы он один день гальванизировал на лбу, а другой на виске, так как я иногда вставляю "это" и "понимаете". Он так бережет мои силы, что когда прижигает, то уже не электризует. Мое здоровие так хорошо, что я думаю, что я уже в последний раз у него, я уезжаю 20 декабря. Вместе с тем он мне дает историю моей болезни, которую кончит тем, что я не способен отбывать воинскую повинность, потому что я откомандирован от университета и должен явиться в воинскую комиссию. Я всю жизнь буду благодарен Сикорскому, что он меня вылечил.
   Поздравляю Вас, Вашу матушку и сестру с наступающими праздниками, и желаю вам всего лучшего и прежде всего здоровий. Целую их ручки. Целую Вас. Да хранит Вас Бог.

Преданный искренно
И. Кристи

   Посылаю Вам конец меморандума королевы Наталии, который очень хорош.
   

46

27 января 1891 г., Кишинев

27 января
Кишинев

Дорогой Сергий Александрович,

   Очень мне жаль, что Ваше здоровие, а также Вашей матушки не хорошо. Я молюсь за вас, и все вы записаны в моем помяннике. Очень жаль, что умер Никанор, и что еще более жаль, что на его место назначили Сергия, очень не симпатичного и не говорящего проповедей. Я надеюсь, что наш Исаакий будет хорош. Знаете, я боюсь, что мы возвращаемся к Николаевским временам. Не говоря уже, что земские начальники допускают сечение по приговору волостного суда и даже переносят на съезд, но вот какое дело было в Тамбовской губернии. Губернатор Раковский, про которого один наш знакомый сказал, что у него до губернаторства было какое-то дело, где он показал вспыльчивость. Вышел спор между двумя селами, одно село отняло скот и не хотело отдавать, дело дошло так далеко, что губернатор пришел с войском (в том он прав, потому что Рязанский пошел без войска и несколько человек сослали в Сибирь). Его встречает толпа с дубинами и отвечала дерзко, когда он сказал в штыки, они сдались, и он двенадцать зачинщиков высек. Но представьте себе, что мужики говорят, что подбивал их один купец, не мужик. Его вызывает, приезжает в коляске, происходит разговор, он говорит, что это его убеждения, и он не нашел ничего лучшего, как его высечь. Что ужасно, что Государю, вероятно, в очень превратном виде передали, так что он сказал "хорошо", и человек не имеет защиты от произвола Губернатора. Авторитет Naphae ой границе будет виноград, пчеловодство и шелководство, в Оргеевском табак и сыры из овечьего молока, приехала (Михневич) во время выставки и потом жила у одного помещика и будет учительницей этой школы, и то важно, что она достигла делать другие сыры, но то важно, что так называемая брынза, которую масса едят и продают, не имеет совсем овечиего запаха. Сыр, это помещиков мы поку<па>ли в одном бакалейном магазине и очень хорош. В Сорокском огородничество и лесоводство, конечно, везде заведется пчеловодство, и когда эта учительница научит в одной школе, то перейдет в другие. Директорами назначут двух агрономов, которые со времени выставки служат земству, а третий кончивший Алек<с>андрийскую школу, учителей, может быть, назначит Министерство. Отец ездил и ему было много хлопот. Приезжает он в Аккерман, и большая часть аккредитованных НБ. Ф. 631. Ед. хр. 44. Л. 63--64). В тот же день радостной новостью поделился с учителем И. Петерсон: "Сегодня Сашу совсем неожиданно посвятили в стихарь и мне не пришлось видеть, как посвящали. С ним я виделся только одну минуту, он уже возвращался в семинарию. По лицу было видно, что он очень рад и доволен" (Там же. Л. 62 об.).
   С. 321. ...на всенощной под Воздвижение, он очень хорошо толково читал паремии... -- Всенощная под праздник Воздвижения Креста Господня совершается 13 сентября (ст. ст.); паремии -- чтения из Св. Писания (чаще всего -- пророческих книг Ветхого Завета). На Воздвиженской всенощной читаются фрагменты из 15-- 16 глав Книги пророка Исаии, 3-й главы Книги Притчей и 60-й главы Исаии.
   С. 322. В академии... -- "академии" вписано над зачеркнутым: "нем".
   С. 322. ...машина... -- вписано над зачеркнутым: "маятник".
   С. 322. ...привычка отвлеченного богословствования... -- Исправлено; было: "привычка отвлеченной деятельности есть от<рава>".
   С. 322. ...у меня было университетское сочинен<ие>... -- См. во вступ. статье (с. 18).
   С. 322. ...посвящать всё время... -- Перед этим зачеркнуто: "достаточ<но> времен<и>".
   С. 322. ...написать... -- Перед этим зачеркнуто: "наве".
   С. 322. ...на о. Никона... -- Рачинский высоко ценил просветительскую деятельность о. Никона (Рождественского), переписывался с ним. В статье "Из записок сельского учителя" Рачинский так отзывается о выпускаемых о. Никоном "Троицких листках": "...в нашей школе и в некоторых соседних установился обычай, между утренею и обеднею, читать вслух заходящим в школы крестьянам что-нибудь назидательное. Всего пригоднее для таких чтений по размерам отдельных статей, по богатству содержания, прекрасному языку и задушевному тону, оказались "Троицкие листки" издаваемые о. Никоном, иеромонахом Троице-Сергиевой Лавры" (PB. 1889. Авг. С. 120). Теплый отзыв о тех же "Листках" см. в рецензии на одну из самых известных книг будущего архиепископа: Виноградов И., прот. Житие и подвиги преподобного и Богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца. Москва, 1885 год... // МВед. 1885. 24 авг. No 233. С. 3.
   С. 322. ...в день Иоанна Богослова; сегодня акт в Семинарии... -- 26 сентября проходил актовый день в Вифанской семинарии.
   С. 322. ...на тему "Аюбяй Бога знает Его". -- 1 Ин. 4: 7. А. Васильев 28 сентября сообщал Рачинскому: "Акт прошел, проповедь написана..." (Ед. хр. 44. Л. 105), а на другой день добавлял: "Сегодня узнал, что о нашем акте напечатано в Московских Ведомостях. Номера в точности не помню; во всяком случае нужно посмотреть номера 26, 27 или 28 сентября. Там упоминается и о моей проповеди и дан о ней отзыв. В Посаде давно не был; Арсеньева еще не видел, про Кристи ничего не знаю; там ли он или уехал" (Там же. Л. 108 об.). В корреспонденции раздела "Внутренние известия", о которой упоминает Васильев, рассказывалось, в частности, о посещении митрополитом Иоанникием годичного акта в Вифанской духовной семинарии. О проповеди здесь сообщалось: "Во время причастного стиха первый ученик VI класса Александр Васильев, воспитанник школы С. А. Рачинского, произнес доброе слово о свойствах истинного богослова, причем упомянул и о любвеобильном архипастыре, устроившем безмездное ученическое общежитие именно с целию лучшего воспитания истинных богословов, добрых пастырей св. церкви..." (N. N. <Субботин Н. И.> Сергиев Посад, 26 сентября // МВед. 1888. 28 сент. No 269. С. 3).
   С. 322. ...съехаться у Ляскоес<кого> в начале ноября... -- Лясковский жил в своем имении Дмитровское в Орловской губ.
   С. 322. ...явился... -- Перед этим зачеркнуто: "произошел)".
   С. 322. ...пишет... -- Исправлено; было: "пишут".
   С. 323. ...выгородили меня... -- Перед "меня" зачеркнуто: "от".
   С. 323. Veto -- запрещаю (лат.).
   

11

Середина ноября 1888 г.

   Автограф: Ф. 631. Ед. хр. 44. Л. 187.
   
   Записка без даты; бумага в кляксах. В собрании Рачинского находится между письмами от 30 октября -- 1 ноября 1888 г., но датируется чуть более поздним временем. В ночь на 6 ноября 1888 г. Н. П. Богданов писал из Татево: "Кланяются Вам Иван Васильевич и Иван Иванович, который скоро приедет в Татево" (Там же. Л. 198 об.). Кристи побывал в Татево уже после освящения церкви в Телешево (10 ноября), а на обратном пути послал ученикам в подарок пастилу, чему и посвящена записка.
   
   С. 323. Абрам -- вероятно, служитель в Татевской школе.
   

12

3 декабря 1888 г.

   Автограф: Ф. 631. Ед. хр. 44. Л. 255--256 об.
   
   С. 323. ...благодарю Вас... -- Далее зачеркнуто: "и".
   С. 323. ...нового студента Евреинова... -- С. Д. Евреинов в это время поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию. Васильев писал о нем Рачинскому 1 сентября 1888 г.: "Евреинов прелестный молодой человек" (Там же. Ед. хр. 47. Л. 48 об.); через год уверял, что с ним "очень близко сошелся" (Там же. Ед. хр. 48. Л. 174; письмо от 28 октября 1889 г.). Но уже в 1891 г. тот же Васильев даст совсем другой отзыв об этом студенте: "Про Евреинова и говорить больно; совсем он запутался и окончательно превратился в светского ловеласа и жуира. В Академии он не живет, а живет у дяди своего Озерова: на лекциях не бывает и ведет самую разгульную жизнь. Меня просто возмущает тот его цинизм, с которым он относится к Церкви и нравственному долгу и с которым он рассказывает о своих далеко не симпатичных походах по будуарам балетчиц и других дам полусвета, о карточных играх и о диких оргиях пьянства и разврата. А он бесспорно симпатичный человек!" (Там же. Ед. хр. 56. Л. 133--133 об.).
   С. 324. ...решился поехать... -- Исправлено, было: "приехать".
   С. 324. ...переговорить с Вами... -- Рачинский в это время был в столице.
   С. 324. В Лицее я устроюсь по утверждении его нового устава... -- См. во вступ. статье, с. 39--40.
   С. 324. ...кланяюсь милым Вас<илию> Ал<ександровичу> и Павлу Вл<адиміровичу>... -- Возможно, имеются в виду В. А. Цыганов и П. В. Младов (Кристи мог спутать отчество последнего).
   

13

13 января 1889 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 44. Л. 292--295 об. Л. 296 и далее -- вырезка "Праздник просвещения 12-го января".
   
   С. 324. ...еду в Оптину Пустынь к Леонтьеву... -- Кристи вез Леонтьеву корректурные листы его брошюры "Национальная политика как орудие всемірной революции".
   С. 324. Я у них, т. е. у их отца был на очень интересном вечере, где читались рождественские рассказы ~ Некоторые очень талантливы, в особенности дочери Соловьева, и очень смешной рассказ жены Н<иколая> Михайловича). -- Отец Горбова -- М. А. Горбов, жена -- С. Н. Горбова. Таких литературных вечеров было несколько, о чем Горбов сообщал Рачинскому в недатированном письме, продиктованном жене: "Кстати, об литературе. В течение Рождества в нашем (молодых Горбовых) кружке устроилась милая забава: несколько приятельниц, -- в том числе и пишущая эти строки, как говорят в газетах, -- написали по святочному рассказу, которые были затем прочтены перед другими. Рассказы понравились; затем на основании высказанных суждений, были исправления и вчера снова читались, но уже у отца, перед более многочисленной и разнообразной аудиторией. В результате получилось то, что несколько десятков слушателей, весьма -- повторяю -- разнообразных -- просидели с восьми до второго часа ночи (конечно, с перерывами), и ни на минуту интерес и бодрость не ослабевали. Но сериозно говоря, две дебютантки -- дочь Сергея Михайловича Соловьева и жена его сына, рожденная Коваленская, -- выказали таланты весьма значительные, хотя по первому опыту, конечно, нельзя судить о степени их продуктивности" (Ед. хр. 45. Л. 25--25 об.).
   С. 324. ...целый месяц был в Загребе у Штросмейра и печатал второй том Теократии. -- В ноябре 1888 г. Соловьев в Загребе заканчивал книгу "Россия и Вселенская Церковь", которую он рассматривал как второй том "Истории и будущности теократии". Здесь (в Дьякове) он встретил и Рождество по новому стилю.
   С. 324. На днях он будет в Петербурге и, вероятно, и в Москве. -- Соловьев возвращался в Россию после долгого пребывания во Франции и (на обратном пути) в Австрии. В Москву он приехал только в феврале.
   С. 325. ...о Веригине ~ только что кончил гимназический курс Лицея, и пензенский архиерей без всякого экзамена обещал его посвятить в священ(н)ики. -- Этим архиереем был епископ Антоний (Николаевский). О С. К. Веригине, каким он был в 15 лет (1883) вспоминала С. А. Зернова, именно в тот год поступившая учительницей к младшим братьям и сестрам Сергея: "Высокий бледный юноша с меняющимся голосом, с огромными голубыми глазами <...>. Это по его просьбам мать решила приехать из Ниццы не в Петербург, где были их близкие родственники, а в Москву, в центр Православия. Сережа, кроме лицея <...> брат уроки рисования и игры на скрипке, но жил он только Церковью, он был окрылен высоким религиозным настроением. <...> Он соблюдал строжайшим образом все посты, не ходил, а летел в церковь, приходил первым и уходил последним со службы. <...> он бывал или в Греческом подворье на Никольской, или в одном из московских монастырей. Он любил истовую службу, не выносил нестрогого пения, крестился размашистым крестом. <...> Он знал Священное писание и богослужение до тонкости <...>. Монашество было его идеалом, поступление в монастырь -- целью его жизни. <...> Закончив курс в лицее, Сергей хотел принять постриг, но, встретив сопротивление матери, он согласился на брак и белое священство. К выбору невесты он относился совершенно равнодушно. Ее нашли в родовитой, но обедневшей семье Мусиных-Пушкиных. Она не разделяла интересов своего жениха. Ее просто уговорили выйти замуж за состоятельного человека. Брак был несчастлив и кончился разводом" (На переломе: Три поколения одной московской семьи: Семейная хроника Зерновых, 1812--1921 / Под ред. H. М. Зернова. М., 2001. С. 100--101).
   С. 325. ...женится на Мусиной-Пушкиной. -- Женой С. Веригина стала Т. И. Мусина-Пушкина. См. предыдущее примеч.
   С. 325. Собирается он быть священником у себя в деревне и жить в усадьбе... -- Веригин стал настоятелем церкви в имении своей матери -- Ершово в Пензенской губернии.
   С. 325. ...il a fait un mensonge entre le père Vamawa et Елизавета Степановна. -- Он внес неправду в отношения отца Варнавы и Елизаветы Степановны (Кротковой) (фр.).
   С. 325. ...по поводу невесты... -- Далее зачеркнуто: ", кот<орой>".
   С. 325. ...прелестное воззвание Толстого. -- Речь идет о статье Л. Толстого "Праздник просвещения 12-го января" (Русские ведомости. 1889. 11--12 янв.), призывавшей не превращать Татьянин день в день пьянства. Статья вызвала многочисленные отклики.
   С. 325. Вы имели больше успеха... -- Имеется в виду призыв Рачинского к созданию обществ трезвости (см. на с. 452 примеч. к п. 38 к Леонтьеву).
   С. 325. ...пьянство 12 янва<ря> официально) начинал Капнист. -- Имеется в виду попечитель Московского учебного округа и Московского университета гр. П. А. Капнист. 12 января -- день св. мч. Татианы, престольный праздник храма при Московском университете, традиционно шумно отмечавшийся студентами и выпускниками.
   

14

30--31 января 1889 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 45. Л. 86--92 об.
   
   К письму были приложены вырезки, одна из которых (статья М. П. Соловьева, см. ниже) сохранилась (Л. 93). Наличие этой вырезки и ссылка на нее в письме позволяет уточнить датировку письма.
   
   С. 325. ...дают бодрости... -- Далее зачеркнуто: "на много в".
   С. 326. ...до приходящих... -- Далее зачеркнуто: "у".
   С. 326. ...вчера и третьего дня был на очень симпатичном юбилее Фета... -- См. примеч. на с. 437--438.
   С. 326. ...праздник искусства... -- Перед этим начато и зачеркнуто: "эсте<тики>".
   С. 326. ...читались хорошие стихи... -- За обедом в честь юбиляра 29 января 1889 г. были прочитаны посвященные ему стихотворения П. А. Козлова (вместо него читал Н. Я. Грот), Р. Ф. Брандта (О. Головнина), Н. П. Аксакова и В. В. Коншина. См.: МВед. 1889. 30 янв. No 30. С. 2--3 (здесь же приведены все их стихотворения).
   С. 326. ...стихи -- телеграмму Цертелева... -- Стихотворение "А. А. Фету" вошло впоследствии в сборник "Стихотворения кн. Д. Н. Цертелева. 1883--1891" (М., 1892). См. также доклад, прочитанный в Обществе любителей российской словесности: Цертелев Д., кн. А. А. Фет как человек и как художник // PB. 1899. Март. С. 217--240.
   С. 326. "Вечерние огни" -- последняя книга стихов Фета, выходившая в четырех выпусках в 1883--1891 гг.
   С. 326. Посылаю Вам вырезку из "Москов<ских> Ведомостей" об картине -- образе для собора. -- Имеется в виду статья И. Палимпсестова "Новая картина Айвазовского", в которой сообщалось о том, что 14 января, в день своего рождения, И. К. Айвазовский передал феодосийскому Александро-Невскому собору написанную им картину, посвященную спасению Царской семьи при катастрофе в Борках. На полотне был изображен молящийся св. Александр Невский, а внизу виднелась "насыпь с отчасти дымящимися локомотивами и разбитыми вагонами, и над ними сгустившиеся, как будто дышащие чем-то зловещим, мрачные тучи, с ясными признаками мелкого дождя" (МВед. 1889. 26 янв. No 26. С. 6).
   С. 326. ...покажите наверху... -- Далее зачеркнуто: "верху".
   С. 326. "Моск<овские> Ведомости" Каткова ci devant называют это бесценным даром, а в октябре месяце писали, что пр<орок> Осия предсказывал 17-ое октября. -- Бывшие Каткова (фр.). В упомянутой выше статье говорилось, что картина Айвазовского "имеет все права назваться драгоценною не только как произведение гениальной кисти, но и по своему содержанию": "наш именитый художник вносит <...> в сокровищницу народного духа свою драгоценную жемчужину и передает ее на хранение в дом молитвы" (Там же). На 17 (30) октября -- день Борской катастрофы -- приходится память пророка Осии. Кристи, вероятно, вспоминает здесь передовую статью "Москва, 19 октября", в которой, однако, к спасению Царской семьи применялись слова из другой ветхозаветной книги (Пс. 90: 11): "...это спасение не было какою-либо, хотя бы счастливою случайностью: это было, поистине, прямое, несомненное чудо неусыпно бодрствующего над Русскою Землей Божьего Промысла. <...> какой, казалось бы, неизбежно-смертельной, опасности подвергался наш Государь. Но исполнились над Ним слова Писания: ангелом Своим заповесть о Тебе сохранити Тя. <...> Пять лет тому назад Москва со всею Россией присутствовала при помазании на царство своего Государя руками пастырей Церкви. Ныне сам Первосвященник по чину Мелхиседекову вторично помазал его на царство, уже непосредственно, Божественным перстом Своим указав на Нем Своего, хранимого Им, Избранника" (МВед. 1888. 20 окт. No 291. С. 2). Любопытно, что приведенную цитату из одного из самых известных псалмов однажды ошибочно приписали пророку Осии сами "Московские ведомости" (см. примеч. на с. 567).
   С. 326. ...у Сол<л>огуб-Боде. -- Имеется в виду домовая церковь св. Филиппа, митрополита Московского в доме гр. H. М. Соллогуб на углу Поварской и Большой Никитской (до этого принадлежавшем ее отцу бар. М. Л. Боде-Колычеву, а до этого -- кн. Долгоруким). Церковь в этом доме была устроена в 1856 г., 12 января 1866 г. здесь обвенчались И. С. Аксаков и А. Ф. Тютчева.
   С. 326. ...был у Тимони... -- Сведений о нем в настоящее время не найдено.
   С. 327. ...лучше развить... -- Перед этим начато и зачеркнуто: "у<лучшить?>".
   С. 327. ...в этом году Поленов сам выставил такую мазню, а его ученик Коровин просто ужас что. -- В. Д. Поленов был одним из устроителей Передвижной выставки 1889 г., он представил здесь свою картину "Русская деревня" (хранится в Саратовском художественном музее им. А. Н. Радищева). Картины своих учеников для экспонирования он отбирал сам. Из работ К. А. Коровина для петербургской выставки им была выбрана картина "У балкона. Испанки Леонора и Ампара" (1888--1889), начатая в Валенсии и сразу после выставки приобретенная С. И. Мамонтовым, вместе с которым Коровин и совершил путешествие по Италии и Испании. Хранится картина в Третьяковской галерее. Не ясно, чем вызвана столь резкая оценка Кристи этих работ.
   С. 327. ...поучился манере Массене. -- Вероятно, это описка и имеется в виду Ж.-Л.-Э. Мессонье.
   С. 327. ...все манеры... -- Далее зачеркнуто: "по разным случаям, смотря".
   С. 327. Соловьев приехал в Петербург и скоро будет в Москве. -- См. примеч. к п. 13 на с. 563.
   С. 327. ...интриги и политики... -- Далее зачеркнуто: ", полемистов Соловь<ева>".
   С. 327. ...одобряющих евангелия Толстого (Страхов)... -- Имеется в виду книга "Четвероевангелие: соединение и перевод четырех Евангелий" (1880--1890). К этому времени книга распространялась только в рукописных списках. Об апологетическом отношении Страхова к антихристианским трудам Толстого Кристи могло быть известно от Леонтьева.
   С. 327. ...и едящих мясо в страстной пяток (Шарапов)... -- Подобные сведенья о С. Ф. Шарапове исходили от участников кружка "гептастилистов", сотрудничавших в газете Шарапова "Русское дело", -- Александрова, Денисова и Уманова. Ср. в письме Леонтьева к Филиппову от 17--18 октября 1887 г.: Шарапов "как слышно, в церковь никогда не поспевает и даже на Страстной ест мясо" (Пророки Византизма. С. 458). Но менее, чем за год, до письма Кристи в жизни Шарапова стали происходить перемены. См. об этом: Гептастилисты. С. 419--421.
   С. 327. ...не решишься бросить камнем... -- Перед "камнем" зачеркнуто: "в".
   С. 328. ...статья, перед которой бледнеет картина Айвазовского. -- Имеется в виду статья М. П. Соловьева "Петербургские художественные выставки" (МВед. 1889. 31 янв. No 31. С. 3), вторая часть которой была посвящена новейшим "иконам", написанным в честь спасения Царской семьи 17 октября 1888 г. художниками академической школы. Отдельно был рассмотрен образ, заказанный Сенатом: "Правительствующий Сенат решил увековечить память о чудесном спасении Царского Семейства иконой в Сенатской церкви. Проект иконы предложено было составить одному из почетных вольных общеников Академии Художеств, давно занимающемуся изучением церковного искусства. Рисунок был представлен высокопреосвященному Исидору, который одобрил его и благословил устройство иконы.
   По этому рисунку икона была заказана Н. А. Кошелеву, известному своей картиной Погребение Христа и многочисленными работами в храме Спасителя, в Москве.
   Икона <...> делится на две части. Внизу изображено крушение поезда: передний локомотив выбрасывает клубы пара и черного дыма; далее, в туманной атмосфере ненастного дня, видны вагоны, дробимые одни другими, падающие с откоса, осыпающие осколками обочины насыпи. Дым поднимается к низким нависшим облакам, составляющим основание верхней части картины. Там, на облаках, ангелы-хранители: Св. Александр Невский, Мария Магдалина, Ксения, Ольга, Николай Чудотворец, Георгий Победоносец и Михаил, князь Тверской молят Спасителя за своих Августейших соименников, указуя грозящую им опасность. Спаситель, в белой одежде, властным движением рук прекращает разрушение. <...> Верхняя половина писана на золотом фоне, так как действие совершается в Раю, среди "света невечернего". В полукружии верха иконы написаны слова пророка Осии: "Ангелам своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих". <...> над Христом -- приуготовление трона, то есть престол, сзади коего зеленый крест, копие и иссоп, потом по углам Осия пророк, Лазарь четверодневный, Андрей Критский с иконой Спаса, Косма и Дамиан Аравийские <...> Леонтий, Анфим и Евтропий: это святые, память которых празднуется церковью 17 октября. <...>
   Во всех иконах важная черта -- внесение в икону события современного; появление в иконе железнодорожного поезда и подробностей крушения. Это смущало многих, которые думают, что икона должна быть совершенно отрешена от действительной текущей жизни: но если икона помогает молитве, то не следует забывать, что у мирян именно злобы дня наиболее вызывают потребность в молитве. В нашей старой иконописи не чуждались современной истории в иконах. В новгородской иконе Знамения главная часть посвящена изображению поражения суздальцев под стенами Новгорода, в память чего и написана икона. <...> До какой степени текущая современность может войти в церковное искусство? это определится только практикой и обычаем. Настоящие случаи являются первыми шагами к более тесному союзу между православною русскою церковью и академическим искусством".
   Об упомянутой здесь картине Н. А. Кошелева "Погребение Спасителя" см.: Д. X. <Хомяков Д. А. ертелева ничего сказать не могу, ибо его не видал; но на основании прежних слов знаю, что он хочет пригласить в постоянные корреспонденты Гартмана, Вогюэ и Макса Мюллера. Один залог успеха этот журнал имеет: деньги, а состав сотрудников при этом условии может выработаться постепенно" (РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 48. Л. 232 об.). Кн. Цертелев был автором книги о философии Э. Гартмана, с которым был лично знаком еще с 1874 г. и которого чуть ли не ежегодно посещал. Ср. в рассказах кн. Э. Э. Ухтомского С. М. Лукьянову: "Князь Д. Н. Цертелев любил распространяться о своих отношениях к Э. ф<он> Гартману, даже сближал себя с ним" (Лукьянов С. М. Запись бесед с Э. Э. Ухтомским // Российский Архив. Вып. II/III. С. 399). Но Гартмана в качестве корреспондента Цертелев тем не менее залучить не смог, в отличие от Вогюэ. См.: Вогюэ М. де. 1) Письма о современном состоянии Франции / Пер. П. П. Шатохина // РО. 1890. Март. С. 371--389; Апр. С. 810--826; 2) Письма о современном положении Франции // Там же. Май. С. 300--316; Июнь. С. 300--316.
   С. 350. Толстого будет переписка с Фетом. -- Начиная с январского номера в "Русском обозрении" печаталась не переписка, а воспоминания Фета, в которых, впрочем, письма использовались: B. П. Боткин, И. С. Тургенев и граф Л. Н. Толстой. Из воспоминаний А. А. Фета // Там же. Янв. С. 7--72; Февр. С. 463--514; Март. С. 5--45; Апр. С. 479--505; Май. С. 49--67; Июнь, с. 49--67; Июль. С. 6--29; Авг. С. 451--469.
   С. 350. Соловьева статья об Китае. -- Статья Соловьева "Китай и Европа" будет опубликована в трех книжках "Русского обозрения" (Там же. Февр. С. 673--696; Март. С. 187--206; Апр. C. 761--776).
   С. 350. Вышел новый философский журнал ~ хороши статьи Соловьева о Красоте (продолжение "Критики отвлеченных начал") и Сергея Трубецкого о сознании. -- Речь идет о ежемесячном журнале "Вопросы философии и психологии", в первом номере которого Кристи выделяет статьи Соловьева ("Красота в природе и ее смысл") и кн. С. Н. Трубецкого ("О природе человеческого сознания"; окончание: 1890. No 3; 1891. No 6, 7). Издателем-редактором журнала был Н. Я. Грот. "Критика отвлеченных начал" -- докторская диссертация Соловьева, защищенная в 1880 г.
   С. 350. Новинский... -- Перед этим зачеркнуто: "Реда<кция>".
   С. 350. ...он мне... -- Перед этим зачеркнуто: "после".
   С. 350. ...после прочтения Вашей статьи... -- См. примеч. на С. 452.
   С. 350. ...не взял бы он... -- После "не" зачеркнуто: "стал ли бы он".
   

30

24 ноября 1889 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 49. Л. 102--103 об.
   
   С. 351. ...совсем успокоился. -- Перед этим зачеркнуто: "очень у<спокоился> / с<овсем>".
   С. 351. ...заканчивает в декабрьск<ом> "Вестнике" статью и сказал, что он больше никаких полемических и политических писать не будет. -- В декабрьской книжке "Вестника Европы" заканчивалась публикация "Очерков из истории русского самосознания" (BE. 1889. Дек. С. 771--795; см. примеч. к п. 33 к Леонтьеву, с. 445). Обещание не писать полемических и политических статей не было исполнено Соловьевым.
   С. 351. И вообще... -- Далее зачеркнуто: "когда".
   С. 351. ...о Красоте... -- Имеется в виду статья "Красота в природе" (Вопросы философии и психологии. 1889. No 1).
   С. 351. ...будет писать для Цертелева "Китай и Европа". -- См. примем, на с. 585.
   С. 351. ...во своей... -- После "во" зачеркнуто: "в".
   С. 351. ...приписать пребыванию M-me Хитровой, которую он любит и которая действитель<но> умная и приятная женщина... -- Перед "женщина" зачеркнуто: "дама".
   С. 351. ...так как с ней живет и графиня Толстая... -- С. А. Толстая
   С. 351. ...освежиться интеллектуально. -- Перед "интеллектуально" начато и зачеркнуто: "умст<вено>".
   С. 351. Пс. 67. -- Псалом, начинающийся словами "Да воскреснет Бог и расточатся врази Его..." (Пс. 67: 1).
   С. 351. Поздравьте ~ Ек<атерину> Ан<тоновну>. -- Письмо написано в ее именины, день св. вмц. Екатерины Александрийской.
   

31

1 декабря 1889 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 49. Л. 178--179 об.
   
   С. 352. ...продал... -- Далее зачеркнуто: "за".
   С. 352. Он сам... -- Далее начато и зачеркнуто: "пот<ом>".
   С. 352. ...секретарю Смирнову... -- Речь идет об А. А. Смирнове.
   С. 352. ...начинать от Ездры... -- Т. е. от эпохи возвращения иудеев из Вавилонского плена (V в до н. э.).
   С. 352. ...заставил Ездру т<ак> ск<азать> отделиться от храма и начать читать Пятикнижие и завесть синагоги... -- Перед "начать" зачеркнуто: "ч<итать> / к"; после "синагоги" зачеркнуто: "а с". Ездра составил канон Ветхозаветных книг. О чтении им народу и объяснении Закона Моисеева у ворот восстанавливаемого Храма "с утра до полудня" см.: 2 Езд. 9: 38--55.
   С. 352. ...ему пришлось бороться со священниками, которые были во главах семейств, сроднившихся с иноверными... -- См.: 2 Езд. 8: 65--92.
   С. 352. Хассидеи (правильно: хасидеи, от "хасидим", благоверные) -- религиозно-политическое течение, возникшее после возвращения евреев из вавилонского плена.
   С. 352. ...они ~ стали фарисеями, недовольные хассидеи стали ессеями, а законники саддукеями. -- После "идолопоклонство" зачеркнуто: "в"; перед "стали" зачеркнуто: "это были". "Недовольные" написано после зачеркнутого "н". Перечислены три течения в иудаизме, возникшие во 11 в. до н. э.: фарисеи, обращавшие особое внимание на точное соблюдение Моисева закона; ессеи (иессеи), ведшие отшельнический образ жизни, не верившие в воскресение тел, но признававшие бессмертие души, и саддукеи (в отличие от фариеев, признававших не только закон, но и многочисленные предания), отвергавшие предания и придерживавшиеся "буквы закона".
   С. 352. ..."Le monde où Гоп l'ennuii". -- Правильно: "s'ennuie"; "мір, в котором мы скучаем" (в рус. переводах: "Общество поощрения скуки", "В царстве скуки") -- комедия в 3-х актах Э. Пайерона, поставленная в 1881 г. в Театр-Франсез.
   С. 353. ...qu'on l'ennuii. -- То, в котором скучают (фр.).
   С. 353. ...сцена "j'ai le migraince". -- У меня мигрень (искаж. фр.).
   

32

8 декабря 1889 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 49. Л. 201--202.
   
   С. 353. ...Вы сказали: "Он слишком тонок, чтобы не заметить". -- После "сказали" начато и зачеркнуто: "сли<шком>".
   С. 353. ...Горбов также писал, что Вы собираетесь в Петербург, и он хочет быть одновременно с Вами. -- Горбов писал Рачинскому 1 декабря: "Вы спрашиваете, когда собираюсь в Петербург. Обратно спрашиваю Вас о том же, ибо хочу непременно соединить свою поездку с Вашей" (РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 49. Л. 181).
   С. 353. Другая моя сестра в прошлое воскресение обречена... -- Речь идет об А. И. Кристи.
   С. 354. ...недели... -- Далее зачеркнуто: "но мог бы".
   

33

23 декабря 1889 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 49. Л. 277--278 об.
   
   С. 354. К сожалению... -- Далее зачеркнуто: "не".
   С. 354. ...такому оскорбительному выговору... -- Перед "выговору" зачеркнуто: "о позвов зиономистику нервных и психических больных... -- Ср. более позднюю книгу Сикорского "Всеобщая психология с физиогномикой, в иллюстрированном изложении" (Киев, 1904; 2-е изд.: Киев, 1912).
   С. 378. Первый доклад будет на Пироговском съезде... -- Съезды Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова проводились с 1885 г. попеременно в Петербурге и в Москве. Здесь имеется виду готовящийся Четвертый съезд; состоялся 3--10 января 1891 г. в Москве.
   С. 378. ...замечательное сочинение о заикании. -- См. примеч. на с. 454.
   С. 378. ...начиная от Гиппократа до последнего времени. -- Книгу Сикорского открывает "Исторический очерк развития учения о заикании", который действительно содержит обзор от Моисея, Геродота и Гиппократа до новейших европейских исследований (Сикорский И. А. О заикании. С. 1--38).
   С. 378. ...самая лучшая часть о лечении, физическом, т. е. гимнастике, и психическом. -- Имеется в виду Отдел VI ("Лечение заикания") и особенно главы II ("Гимнастика речи") и III ("Лечение психическое").
   С. 379. ...не способен отбывать воинскую повинность, потому что я откомандирован от университета... -- Перед "отбывать" начато и зачеркнуто: "явит<ься>"; перед "потому" зачеркнуто: "так".
   С. 379. ...конец меморандума королевы Наталии... -- Желая вернуться в Сербию, изгнанная из страны королева Наталия подала в скупштину (парламент) меморандум, в котором подробно рассказывала обо всех притеснениях, испытанных ею от супруга, Милана Обреновича, об истории незаконного развода (1888), о своем желании добиться справедливости. См.: Sp. Сербия. Меморандум Королевы Наталии (От нашего корреспондента) // МВед. 1890. 4 дек. No 335. С. 4. На французском языке этот документ был опубликован в Париже: Mémoeres de Nathalie, reine de Serbie. Paris, 1891.
   

46

27 января 1891 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 56. Л. 117--118 об.
   На бумаге с золотым вензелем.
   
   С. 379. ...жаль, что умер Никанор, и что еще более жаль, что на его место назначили Сергия, очень не симпатичного и не говорящего проповедей. -- На Херсонскую и Одесскую кафедру, которую занимал известный богослов и проповедник архиепископ Никанор (Бровкович) был переведен кишиневский епископ Сергий (Ляпидевский). О преосвященном Никаноре как проповеднике в письме к о. И. Фуделю от 8 октября 1889 г. так отозвался Леонтьев (считавший владыку одним из "столпов Церкви Русской"; ср.: 8], 445): "...проповеди Еп<ископа> Никанора Одесского. -- Они слишком иногда тяжелы и обременены ученостью (не столько богословской, сколько мірcKofi и современной) -- но зато до чего они всегда верно и широко указывают на все главные иллюзии и глупости современного прогресса!.. В этом -- он у нас первый! -- Если бы его мысль (отрицательное отношение к прогрессу) облечь в более легкую, краткую и приятную формы -- то для образованного человека (а они важнее) польза была бы неисчислимая!..." (Преемство от отцов. С. 165).
   С. 379. ...надеюсь, что наш Исаакий будет хорош... -- Исаакий (Положенский), с 12 января 1891 г. -- епископ Кишиневский и Хотинский.
   С. 379. ...земские начальники... -- Институт земских начальников был учрежден в 1890 г. Приводимые далее случаи Кристи передает явно со слов своего отца.
   С. 379. ...в Тамбовской губернии. Губернатор Раковский ~ у него до губернаторства было какое-то дело, где он показал вспыльчивость. -- Ошибка или описка Кристи, должно быть: Рокасовский (бар. В. П. Рокасовский).
   С. 380. ...Рязанский пошел без войска... -- Рязанским губернатором в это время был генерал-майор Д. П. Кладищев, сменивший на этом посту леонтьевского знакомого кн. К. Д. Гагарина.
   С. 380. ...мужики говорят... -- Перед "говорят" зачеркнуто: "подби<ты>".
   С. 380. ...человек не имеет защиты... -- После "не имеет" зачеркнуто: "прав".
   С. 380. ...Черниговский губернатор... -- Им был в то время А. К. Анастасьев.
   С. 380. ...за такое сено... -- Далее зачеркнуто: "столько сена".
   С. 380. Нестеров мне писал из Киева, что к нему приехал молодой художник из Москвы, и говорит, что "Бесприютные" Богданова очень хороши... -- "Бесприютные" -- картина Н. Богданова, представленная на XIX Передвижной выставке. Из Москвы в Киев в марте 1891 г. приезжал Ап. М. Васнецов; возможно, Нестеров писал Кристи о нем.
   С. 380. ...пишет сестре, что он начал маленький жанр. -- Местонахождение писем Богданова к Е. И. Кристи неизвестно.
   

47

22 апреля 1891 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 57. Л. 155--157 об. На бумаге с серебряным вензелем.
   
   С. 381. ...перед чудотворной Гербовецкой Иконой Божией Матери... -- Икона, восходящая к типу Одигитрии, с 1790-х гг. хранилась в Гербовецком Успенском мужском монастыре в 60 верстах от Кишинева вблизи г. Бендеры и с 1859 г. переносилась на зимнее время в Кишинев, где пребывала в Крестовой церкви с 1 октября (день Покрова и день праздника иконы) до 23 апреля. См.: Поселянин Е. (Погожев Е. Н.) Сказание о чудотворных иконах Божией Матери и Ее милостях к роду человеческому, (репр. изд.: Коломна, 1993. Кн. 2.) С. 615--622; Ганицкий М., свящ. Монастыри Бессарабии // Кишиневские епархиальные ведомости. 1883. No 16. С. 532--533. В настоящее время, напротив, зимой и весной, до Пасхи, икона пребывает во вновь открытом монастыре, а в другое время -- в Кишиневе и храмах вблизи монастыря. См.: Зайцева Д. А. Гербовецкая икона Божией Матери // Православная энциклопедия. М., 2006. T. XI. С. 192--193; Мелинти М. В. Гербовецкий в честь Успения Пресвятой Богородицы мужской монастырь // Там же. С. 193--194.
   С. 381. Консультант Мочутковский... -- Перед этим начато и зачеркнуто: "Гид<ропатия>".
   С. 381. ...это последнее слово науки... -- Перед этим зачеркнуто: "его".
   С. 381. ...несколько рядов вогнутых цинковых трубок... -- Перед "вогнуты<х>" зачеркнуто: "щекощтых".
   С. 381. ...в одно утро... -- Было: "в один день".
   С. 381. Кладут одеяло... -- После "одеяло" зачеркнуто: "о".
   С. 381. ...обыкновенно через полчаса... -- Перед "через" зачеркнуто: "в".
   С. 382. ...он высокого роста... -- После "он" зачеркнуто: "довольно".
   С. 382. ...в соборе... -- Имеется в виду кафедральный собор Рождества Христова (1830--1836; арх. А. И. Мельников).
   С. 382. ...после приезда сказал длинное и очень хорошее слово нам о вере, апостолах и духовенстве. -- Перед "приезда" зачеркнуто: "собор"; "сказал" вписано над зачеркнуто: "стал". После этой фразы зачеркнуто: "Он".
   С. 382. ...что литургия у преосвященного Сергия, а также и у викария продолжалась всегда более двух часов... -- После "продолжалась" зачеркнуто: "два". -- Сергий (Ляпидевский) и Аркадий (Филонов), епископ Аккерманский.
   С. 382. ...нужно было по крайней мере 7 тысяч... -- "по крайней мере" вписано над зачеркнутым: "без".
   С. 382. ...мой зять, который городской голова... -- К. И. Шмидт.
   С. 382. ...она не только... -- После "она" зачеркнуто: "сказ<ала>".
   С. 382. На это способен только Антоний ректор. -- Имеется в виду архимандрит Антоний (Храповицкий), ставший в 1890 г. ректором Московской духовной академии.
   С. 383. ...прочесть статью Горбова о Ваших школах... -- Имеется в виду статья H. М. Горбова "Школы С. А. Рачинского (из воспоминаний)" (РО. 1891. Апр. С. 587--603), изданная также в виде предисловия ("Из моих воспоминаний") к книге Рачинского "Сельская школа" (М., 1891), выпущенной тем же Горбовым.
   С. 383. ...радуюсь второму изданию Ваших книг. -- Речь идет о книге "Сельская школа" (см. предыдущее примеч.). Впервые статьи Рачинского в виде сборника выходили в 1883 г. (Заметки о сельских школах. СПб.: Синод, тип., 1883. -- 123 с.).
   С. 383. ...состоялось посвящение Толстого в священники, или он предпочел остаться в Приюте? -- Рукоположение диакона Г. Толстого во священники не состоялось, он продолжал служить в церкви Дома призрения. Перед "в Приюте" зачеркнуто: "у Св. Трои<цы>".
   

48

9 июня 1891 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 58. Л. 126.
   
   С. 383. ...сочувствую вашему горю... -- 15 мая скончалась мать Рачинского, Варвара Абрамовна.
   

49

1 июля 1891 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 59. Л. 3--4 об.
   
   С. 383. ...что Вы пишете о Вашей переписке... -- Рачинский, по- видимому, жаловался на огромное увеличение своей корреспонденции.
   С. 383. ...прочел статию Сеодзи... -- Имеется в виду статья С. Сеодзи "О православной миссии и Церкви в Японии" (Прибавление к "Церковным ведомостям". 1891. Март, No 13. С. 403--410).
   С. 383. ...нужно быть самому религиозным... -- После "самому" зачеркнуто: "быть".
   С. 384. ...мне рассказывал... -- После "мне" зачеркнуто: "так".
   С. 384. ...чтобы лично увидеть их. -- После "лично" зачеркнуто: "их".
   С. 384. ...и о русской школе вообще. -- После "школе" зачеркнуто: "вов Мосв".
   С. 384. В особенности расспро<стра>нялся он о иконе Божией Матери. -- После "В особенности" зачеркнуто: "он".
   С. 384. ...потому что он понял его идею. -- После "что" зачеркнуто: " это соверш<енно>".
   С. 384. ...во время Пироговского съезда врачей... -- См. примеч. на с. 609.
   С. 384. ...из Москвы в Петербург... -- Было: "в Москву".
   С. 385. ...в Нагорное... -- См. примеч. к п. 8, с. 554.
   С. 385. ...посмотрю французскую и среднеазиатскую выставку... -- Французская выставка проходила в Москве на Ходынском поле с 29 апреля по 6 октября 1891 г. См.: Путеводитель по Французской выставке в Москве 1891 года. М., 1891 (Особ. приб. к газ. "Заря"). Среднеазиатская выставка проходила летом 1891 г. в Историческом музее. См.: Беляновский А. С. Самарканд под стенами Кремля: Выставки XIX века как уникальный инструмент сближения двух цивилизаций -- российской и среднеазиатской // http://www.informexpo.ru/new/view_content.php?id=1384.
   С. 385. ...приедет сюда. -- "Сюда" вписано над зачеркнутым: "в сентябре".
   С. 385. ...кланяйтесь Николе и Саше, который скоро приедет... -- После "Николе" зачеркнуто: "и вероятно"; после "который" зачеркнуто: "вероятно".
   

50

20 июля 1891 г.

   Автограф: РНБ. Ф. 631. Ед. хр. 59. Л. 106--108 об.
   
   С. 385. ...Lithiu bromati, timetur straphorutii