Розанов Василий Васильевич - Из философии народной души

В. В. Розанов

ИЗ ФИЛОСОФИИ НАРОДНОЙ ДУШИ

(На возражение Н. А. Бердяева о "русском мессианизме")

Почему Н. А. Бердяев думает, что если расположить историю народную "с ленцой", то это не будет тот "абсолют", которого вечно взыскует русская душа, и который, например, она осуществляет в таких сектах, как наши "странники", или в таких партиях, как русские "максималисты", располагающие дух и действия свои по максимальному террору? Очень "будет". Только это будет лежать на другом конце, однако -- того же самого абсолюта и максимализма.

А главное, тогда Россия не дойдет никогда до такого ужаса, -- ужаса беспримерного, апокалиптического, до какого, например, дошла Германия, -- и дошла очень последовательно, к 1914 году, не остановившись перед мыслью перекалечить почти все здоровое и взрослое человечество Европы ради достижения своих национально-"величавых" целей. Ах, эта "величавость" безгранично много стоит бедным людям, простым людям, серым людям. Как дорого стоило людям папство и его грандиозная "теократия"... Сколько ведь костров, -- "всего и не счесть"? То же-- Наполеон... То же -- французская революция с сентябрьскими убийствами...

А собственно "велики"-то оказываются Наполеон, Робеспьер, Дантон и Марат, -- да 5-6 "умопомрачительных" пап. Но около них всем ужасно плохо.

Тишина, кротость и порядок, тишина и незлобивость -- это вечная и настоящая демократия. Это "вечный мужик", пашущий поле и не помышляющий о большем; это вечный Александр III, построивший санаторию Халила и державший бразды мира в Европе; это Гарун-аль-Рашид, о котором неустанно и любовно рассказывала сказки прелестная Шехерезада, и который ни с кем не воевал, не обагрил руки и земли кровью, а его помнят и любят века человеческой истории.

Добавить ли дерзкую и головокружительную мысль, что моя гипотеза тянется даже к подножию Вифлеема, где звезда и чудное рождение воссияло именно из тишины и незаметности, а из шума и суеты, из пап и Наполеонов, из революционеров -- эта звезда и это рождение никак бы не воссияло?
А человечеству нужно вифлеемское утешение. Мужикам без него трудно. Вот армян вырезали в Эрзеруме: скажите, скажите, что стали бы делать старухи-армянки, одни оставшиеся в городе, если бы каждая не могла поднять глаз на Распятие, висящее в углу комнаты?

Но, что Вифлеем, конечно, не нужен Желябову, Наполеону и, может быть, папам, -- что он не нужен европейским литераторам, то это -- конечно.

Тот тип истории и жизни, который рисуется русскому народу, есть, конечно, тихий, умиротворяющий и "надеющийся на Бога". Но надеющийся не человеческим гордым надеянием, все опирающим на свое "я", -- или на Круппа, как Бисмарк и Вильгельм, -- а надеющийся на ту вот мысль, что Бог и сам призовет нас к величию, если мы того заслужим, -- во-первых, и в срок, когда Он Сам это найдет соответствующим Своему плану.

Ни Н. А. Бердяев, ни И. А. Гофштеттер, -- также возражавший мне, -- не заметили оба нескольких строк в моей статье о "мессианизме", Что его, т. е. особого в истории призвания, -- я не отрицаю в корне и в реальной истории; но указал, что он настает "неожиданно", и обыкновенно для народов, им не занимавшихся. То есть, что это дело "рук Божьих", а не "рук человеческих". Преднамеренные же "мессианизмы" не удаются, "не выходят", и, я уверен, никогда никому не удадутся. Покажется странным, а между тем я именно думал о "русском мессианизме", когда писал свою статью. И еще менее покажется вероятным, чтобы я думал о "политическом мессианизме". А я думал. И мысли мои слагались просто.

Ведь то неоспоримо, что если бы такая громада (и Бог не напрасно ее нам дал, не "на безделье"), как Россия, -- не на словах, не в заявлениях, а великим "лежанием на боку" и отогреванием сего знаменитого "бока" -- выразила, показала и доказала всему миру, всем державам, всему цивилизованному человечеству, что "ей-ей, нам кроме своего бока ничего не надо", то без подхлестывания, без нагайки, без Круппа к нам "под бок", в это самое "российское тепло", потекло бы все слабое и горестное, все утесненное и не могущее далее бороться. И позволю себе сказать, что "наконец-то, наконец-то политический Вифлеем бы воссиял". И для этого решительно ничего не надо, при такой силище, как "лежать на боку". Явно. Для кого не явно? Придет к нам и рассеянный татарин. И измученный армянин. И красавец-грузин или какие еще там водятся черти по прибрежьям теплых морей. Кажется, мингрельцы.

Только не надо стараться. "Лежи себе в Петрограде". И сказать о каждом народе: "Если ему притеснение от кого, -- на того я иду". А, -- тут уже можно встать. Но при громаде России, будьте уверены, уж никто ни на кого не нападет, если Россия единственно на что "встает", -- то на защиту невинного и которому грозит беда.

Русская история в некоторых частях испорчена,-- и именно в тех, где она суетилась. Но где она "лежала", -- всегда выходило хорошо и успешно. Пока мы "лежали", -- под нас "ползли". В сущности и абсолютно, России "политики больше не нужно", ибо это есть единственное и с начала всемирной истории еще первое царство, которое уже к началу "сознательности" своей сложилось так громадно, что "чего же больше желать". Теперь самое уже "лежанье" принесет нам неистощимые плоды и даже политический абсолют. Ибо "угнетенных" поистине много, -- и неодолимо слишком многие "поползут". Так именно не "мы устроили", так "Бог устроил". Ибо уже к началу сознательности Он дал нам политическое "все".
Говоря так, я просто выражаю то, что "есть". И Наполеон, и теперь Германия лезут на нас потому именно, что мы "уже без трудов -- первые", что уже "в начале были первым царством". "Как это так?! Как это может быть?" -- "Разорвать", "откусить". Но это "смогло стать" и это "стало", конечно, не нашим изволением и старанием (куда -- "дураки"!), а именно потому, что "Господу было так угодно" упразднить эту политическую мерзость, что народы живут "жраньем друг друга", и вот Он, Небесный Батюшка, учредил некоторому младенцу "в начале быть первым". Это так ясно слагается, так ясно сложено, -- русский народный характер и в лучших случаях даже русский личный характер так гармонируют этому историческому призванию, -- что трудно не узнать здесь предопределения. И вот этому-то предопределению давно отвечает русское "полениться". В сущности, суета, грызня и поедание, -- как и все эти Наполеоны и папы, вытекли из несносного человеческого: "Встаньте, мусье, вам надо делать великие дела". Такою фразою граф Сен-Симон приказал слуге будить себя поутру. Верно, любил засыпаться... Ах, если бы он оставил себя с этим утренним сном. Если бы не торопился Наполеон... Если бы не спешили папы.

И все спешили. И испортили всемирную историю. Наполнив ее стуканьем, топотом, а главное -- кровью. Без крови никогда не обходилось. Без крови и еще без унижения. Но что же это за история? Это безобразие. Надобен Вифлеем. Надобно сходить к обедне. Надо послушать муз.

И позабавиться Шехерезадой. Ах, Гарун-аль-Рашид был мудрый царь. И наш тихий Алексей Михайлович тоже был мудрый царь. Оба текли "по веку своему" и "по мысли Божией".

Жили. Умерли. И все их благословляют.

А проклинает -- никто.

Так и Россия, я уверен, идет в какое-то великое благословение. Не в то именно, как я говорю, а где-то "около этого". И кой-кому это трудно, ой, -- как трудно! Как мог бы Бисмарк и Вильгельм прожить без "нервов" и без "чиханья".

Но только Российская державушка никому не хочет "чихать в нос" и ни у кого не желает "портить нервов". Этому отвечает и народный характер, общее сложение и сложение истории, всеобщая любовь к обыкновенной бытовой жизни.

Новое время. -- 1916. -- No 14511, 30 июля.