Гарриэт Бичер-Стоу.
Хижина дяди Тома
Перевод с английского и вступительная статья
О происхождении рабства и освобождении негров в Америке
А. Н. Анненской
С.-Петербург
Издание Вятского товарищества
1908
Типография H. Н. Клобукова. Лиговская, No34.
Возникновение невольничества в Америке. -- Почему рабство привилось в южных Штатах, и не было распространено в северных. -- Стремления аболиционистов. -- Впечатление, произведенное книгой Бичер-Стоу. -- Война за освобождение негров. -- Их современное политическое положение в стране.
В XVI и XVII веках все западно-европейские государства наперерыв стремились присваивать себе земли, лежащие во внеевропейских странах, заводить в них колонии, подчинять своей власти или просто истреблять туземцев. Смелые мореплаватели прокладывали пути по неисследованным морям, смелые искатели приключений пробирались по неведомым землям в поисках за "счастьем", т. е. за наживой. Сначала их влекла главным образом надежда найти золото, и эта надежда заставляла государей снаряжать дорого стоившие экспедиции. Но мало-помалу европейцы поняли, что плодородная почва тропических стран таит в себе массу богатств, не уступающих по своей доходности золотым роcсыпям и алмазным копям.
Заселение Северной Америки началось позднее, чем Южной. Северные области её и по своему климату, и по свойствам почвы, изрезанной широкими реками и покрытой девственными лесами, не привлекали переселенцев, кроме того, воинственные туземцы, медно-красные индейцы энергично противились устройству европейских поселений. Первые небольшие колонии основаны были в южной части Северной Америки, на полуострове Флориде испанцами (в 1565), и затем уже в конце XVI века англичане делали малоуспешную попытку заселить берега нынешней Каролины. Настоящая колонизация Северной Америки началась только в XVII веке, когда в Англии образовались для этой цели две компании -- лондонская (южная) и плимутская (северная). В начале 1607 г. три небольшие судна со 105 колонистами, снаряженные лондонской компанией, основали в устье реки Джемс, близ Чизальпинской бухты, поселение Джемстоун. С этого началась колонизация Виргинии. За первыми судами вскоре последовали другие. Первых переселенцев гнала в Америку надежда найти золото, и надежда эта до некоторой степени оправдалась. Золотых россыпей они в сущности не нашли, но зато они открыли растение, сбыт которого давал им прибыль не меньше, чем богатая россыпь. Это растение было табак, курение которого так быстро распространилось в Европе, что целые корабли, нагруженные им, не могли удовлетворить всех потребителей. Поселенцы видели, какое богатство дается им в руки, и отводили громадные земли под культуру этого растения, к которому вскоре присоединили сахарный тростник, хлопчатник и маис. Для обработки своих плантаций они пытались пользоваться трудом краснокожих индейцев, из которых многие были знакомы с земледелием вообще и даже с культурой табака в частности. Но их попытка оказалась неудачной: индейцы были слишком вольнолюбивы и непокорны. Они смотрели на земли, занимаемые европейцами, как на неотъемлемую, исконную собственность краснокожих, а на бледнолицых поселенцев, как на дерзких грабителей, присваивавших себе эту собственность. Они энергично боролись против них и истребляли их поселения, а когда видели, что открытой силой не могут с ними справиться, действовали хитростью и всячески старались вредить им. Поселенцы пользовались превосходством своего оружия и жестоко мстили туземцам за их нападения. Они или убивали их, или брали в плен и заставляли работать на плантациях. Но этот насильственный труд на полях врагов был нестерпим для индейцев: они пользовались всяким случаем бросить работу, бежать от господ и отплатить им за дурное обращение. Если же путем насилия удавалось сломить их волю, они впадали в тоску, в уныние, быстро теряли силы, болели и умирали.
Чтобы поддержать колонистов, английское правительство согласилось посылать к ним в качестве рабочих своих военнопленных, взятых во время войн с Ирландией и Шотландией. Но эта мера оказалась весьма неудобной. Шотландия и Ирландия возмущались таким отношением к своим сынам, да и сами военнопленные вовсе не считали для себя обязательным повиноваться колонистам и работать на них. Когда они узнали, что в Америке масса пустых, никому не принадлежащих земель, которые могут обеспечить существование сильного и трудолюбивого человека, они стали прямо убегать от плантаторов и становиться свободными землепашцами. Еще хуже вышло, когда, по просьбе компании, правительство заменило военнопленных преступниками, которых стало ссылать в Виргинию. Нанимать рабочих в Европе и перевозить их в Америку было немыслимо. В то время, когда о паровых судах никто и не мечтал, переезд этот был сопряжен с такими опасностями и неудобствами, жизнь в дальней, неведомой стране представлялась такой жуткой, что только большие материальные выгоды могли заставить порядочного, трудолюбивого работника покинуть родину и стать в зависимые отношения к неизвестным людям.
Существованию молодых колоний грозила серьезная опасность, когда в 1620 г. голландский корабль привез в Джемстоун на продажу целый груз негров. Колонисты быстро раскупили этот живой товар и решили употребить его для работ на своих плантациях.
Рабство негров не было явлением новым. Рабы негры встречаются на древнем Востоке, в Греции и в Риме. В XV веке португальцы стали привозить негров-рабов в Европу. Богатые господа покупали их и делали из них своих слуг: иметь черного кучера или лакея было в то время в моде, но вообще владение черными рабами не привилось в Европе: во всех государствах еще существовало крепостное право, и землевладельцы имели достаточное количество своих белых рабочих. Зато для американских колоний негры-рабы были незаменимы. Уже с начала XVI века испанцы начали доставлять их в Вест-Индию, португальцы в Бразилию. В XVI и XVII веках торговля рабами везде составляла королевскую монополию, а короли за известную плату передавали ее частным лицам с обязательством доставлять в колонии определенное число рабов. Мало-помалу развилась целая система негроторговли. Промышленники отправлялись с вооруженными шайками вглубь Африки, производили там опустошительные набеги и выводили толпы рабов к прибрежным пунктам Африки. Впрочем, к такой мере им редко приходилось прибегать: мелкие африканские племена беспрестанно воевали друг с другом, и когда они узнали, что европейцы выменивают на людей пестрые ткани и красивые стеклянные побрякушки, они охотно стали продавать им своих военнопленных. Разные начальники и "короли", которые едва ли где-нибудь пользовались такою неограниченною властью, как в Африке, нашли, что, вместо казни преступников и ослушников, гораздо выгоднее сбывать их европейцам; кредиторы вели на продажу своих несостоятельных должников, бедняки -- своих сыновей и дочерей, которым не хватало пропитания, мужья -- нелюбимых жен. В разных пунктах африканского берега устраивались рынки невольников, куда несчастных пригоняли, точно скот на продажу. Иногда целые караваны приходили с ними из внутренних областей Африки. По палящему зною африканских пустынь их гнали связанных по рукам с наложенными на шею развилками. На рынке торговцы осматривали их, отбирали столько мужчин и женщин, сколько кому было нужно, и немедленно отправляли свою покупку под стражей на корабль, ожидавший у берега. Эти корабли извозили живой товар по разным портам южной и северной Америки.
Негры оказались самыми податливыми работниками на плантациях. Во-первых, они отличаются физическою силою, выносливостью и способностью противостоять вредным влияниям тропического климата, особенно малярии, горячке и дизентерии; во-вторых, в характере их преобладает незлобивость, кротость и веселость. Правда, они непредусмотрительны, непостоянны и подвижны, однообразная работа скоро утомляет их, но против этой "лени" европейцы успешно боролись с помощью бичей и розог.
Перевезенные в чужую страну, ни языка, ни обычаев которой они не знали, поступившие в полную собственность человека, не связанного с ними ни народностью, ни религией человека, смотревшего на них, как на существа низшие, мало чем отличающиеся от животных, негры сразу смирились и готовы были исполнять все приказания своего господина. Эта покорность, вместо того чтобы смягчать господ, только развивала их властолюбие. Они требовали от негров гораздо большего количества труда, чем давали им белые рабочие; надсмотрщики иначе не являлись в поле, как вооруженные бичами, малейшая остановка, малейшее промедление в работе наказывалось полновесными ударами; всякий ропот, всякое выражение недовольства вызывали страшные наказания.
Отношение к рабовладению и работорговле в южных и в северных американских колониях Англии было с самого начала различно. Южные колонии, которые от Виргинии и Джемстоуна раздвигали свои владения на юг и на запад и владели обширными плодородными землями, отчасти отвоеванными у вытесненных индейцев, отчасти пожалованными королями своим любимцам, не могли обходиться без труда рабов.
Колонизация северных областей Америки носила совершенно другой характер. В XVI и XVII веке в Англии происходили сильные политические волнения и религиозные брожения. Католичество, потрясенное в своих основах Лютером, не удержалось и в Великобритании. Дух свободного исследования проник в народ, Библию читали тайком, всюду велись втихомолку религиозные прения, образовалось множество сект, которые считали себя единственными хранителями истинной веры. И духовенство, и правительство сурово преследовало отступников от государственной религии, многие из них поплатились всем имуществом, даже жизнью за свои религиозные убеждения. Когда Плимутская компания объявила, что на землях, принадлежащих ей, будет полная свобода вероисповедания, на корабли её явилась масса переселенцев. Это были люди, которые искали в Новом Свете не наживы, а возможности открыто исповедовать свою веру, не опасаясь преследований. Негостеприимно встретила их новая родина: девственные леса, почва, не видавшая плуга, быстрые широкие реки, -- нужно было много мужества и энергии, чтобы преодолеть все эти естественные препятствия. Но у людей, которые согласились бросить родные дома, привычную обстановку, друзей и предпринять опасное путешествие через океан в неведомую страну, только бы не изменить своим убеждениям, у таких людей не было недостатка ни в энергии, ни в упорстве. Они деятельно принялись за работу, многие из них гибли от усиленных трудов и непривычного климата, но взамен приезжали новые переселенцы, и вскоре на побережье Атлантического океана между 40 и 50° с. ш. появился целый ряд поселений. Английские пуритане основали в 1620 г. Плимут, в 1624 г. Салем (в нынешнем Массачузетсе), в 1629 г. Бостон; из Массачузетса колонисты двинулись дальше и положили начало Нью-Гампширу, Вермонту, Мэну. В 1681 г. король Карл II предоставил в уплату казенного долга Вильяму Пенну, квакеру, обширную территорию к западу от Делавара, между 40 и 45° северной шир. Пенн решил сделать опыт колонии "свободной для всего человечества", т. е. для людей всех национальностей и всех вероисповеданий и причащал туда всех гонимых на родине за религиозные убеждения. Колония начала быстро заселяться разными сектантами, так что в начале XVIII века число жителей Пенсильвании доходило до 2.000.000. Религиозное происхождение всех этих поселений придало им своеобразный характер: едва устроив себе кое-какие жилища, поселенцы заботились о постройке церквей, они строго следили за соблюдением нравственных правил, изгоняли всякую роскошь, соблюдали воскресный отдых. Считая труд обязанностью христианина они собственными руками принялись за обработку девственной почвы и долго не допускали не только рабского, но даже вольнонаемного труда.
Вначале они намеревались поддерживать мирные отношения с туземцами, не грабили и не теснили их, а приобретали от них земли покупкой и заключали с ними мирные договоры. Это, впрочем, продолжалось недолго: им, так же как южанам, пришлось вступить в ожесточенную борьбу с индейцами, защищать от них свои поселения и расширять на их счет свои владения. Земля, на которой основались колонии плимутской компании, -- носившие общее название "Новой Англии", -- не была настолько плодородна, как земля южных колоний: ни табак, ни сахарный тростник, ни хлопок на ней не росли, но при хорошей обработке она давала обильные урожаи зерновых растений, а девственные леса с избытком снабжали жителей строевым материалом. К земледелию колонисты скоро присоединили разного рода промыслы и ремесла, на быструю наживу они не рассчитывали, но благосостояние их шло верным путем вперед, и их поселки превращались в цветущие города.
Когда Англия, по примеру других государств, сделала торговлю невольниками правительственною монополией и стала снабжать неграми все свои колонии, в Новой Англии тоже появились рабы. Но здесь рабство не привилось и количество рабов никогда не было так велико, как на юге. Хотя и здесь рабовладельдцы не смотрели на чернокожих, как на равных себе людей, но относились к ним гораздо более гуманно и не требовали от них непосильного труда.
Тяжелое положение негров-рабов обращало на себя внимание друзей человечества еще в конце XVIII века. В Филадельфии основалось "Пенсильванское общество аболиционистов", во главе которого стоял Веньямин Франклин, и которое поставило себе целью всеми силами хлопотать об уничтожении торговли людьми. В 1798 г. в Англии возникло подобное же общество под названием: "Африканская Ассоциация". По его настояниям, парламентом была назначена комиссия для исследования условий торговли неграми и положения негров-рабов в английских колониях. Эта комиссия добросовестно исполнила свое поручение и представила в своем докладе яркую картину тех страданий, того угнетения, каким подвергаются невольники. Вследствие этого доклада, парламент издал в 1808 г. закон, которым запрещалось англичанам покупать и продавать негров, а позже, в 1834 г. Англия объявила отмену рабства во всех своих колониях и обязала колонистов в течение четырех лет отпустить рабов на волю. Другие европейские страны, особенно Франция, тоже не раз высказывались за отмену торговли людьми.
Торговля неграми была приравнена к пиратству; особые военные крейсеры следили в этом отношении за торговыми судами в Атлантическом океане. Несмотря на всё это, рабство продолжало существовать в южной Америке, в Вест-Индии и в Соединенных Штатах. В эти страны требовался подвоз свежих работников и торговцы живым товаром продолжали свою деятельность, но вследствие препятствий, какие им ставились, они поступали осторожнее; чтобы не подвергнуться нападению судов, которые преследовали торговлю людьми, они при перевозке негров прятали их в трюм корабля, а на палубу грузили другой товар; они покупали чернокожих мелкими партиями, не на прежних, всем известных рынках и т. под.
Когда в 1786 году североамериканские колонии Англии после долгой и упорной борьбы с метрополией отвоевали свою самостоятельность и сделались независимым государством, им необходимо следовало, вместе с прочими конституционными вопросами, решить и вопрос о том будет ли рабство продолжать существовать в молодой республике. Но почтенные "отцы республики" обошли молчанием этот важный вопрос. Дело в том, что в это время мнение о рабстве резко разделял различные штаты, которые должны были образовать федеративное государство. Из 13 штатов, составивших первоначальный Союз, в шести процветало невольничество. Богатые собственники Виргинии, Каролины, Георгии прямо заявляли, что отмена рабского труда разорит их, что без негров их плантации табаку, хлопчатника и сахарного тростника останутся невозделанными, и что для них лучше остаться под властью Англии, чем войти в состав Союза, который подрывает их благосостояние. Хотя лучшие люди страны, творцы её конституции, были убежденные противники рабства, но они находили, что в данный момент всего важнее создать государство достаточно сильное, чтобы упрочить свое самостоятельное существование, что следует идти на всякие уступки, только бы не лишиться половины, и при том наиболее влиятельной половины граждан. Вследствие этого они в конституции, не упоминая слова "раб", или "рабство", постановили: "Если кто-нибудь, поступивши на службу или обязавшись работать в одном каком-либо штате, убежит в другой, он не может быть освобожден законом или постановлением последнего штата от своей прежней службы, а должен быть выдан по требованию того, кому он обязался служить или работать". Следовательно, невольник, которому бы удалось бежать от своего господина, не мог рассчитывать найти защиту и убежище даже в тех штатах, где рабство не существовало.
В 1790 г. "Пенсильванское общество аболиционистов" обратилось в конгресс с просьбой издать закон об уничтожении рабовладения. Когда их просьба была доложена Собранию, там поднялась настоящая буря. Представители южан произносили громовые речи, грозили немедленным распадением и гибелью Союзу и в конце концов не допустили конгресс даже обсуждать прошение квакеров. Они самым решительным образом заявили, что каждый штат может удерживать или отменять у себя рабство, а общее правительство Союза не имеет права касаться этого учреждения.
Вообще в первое время существования Соединенных Штатов, как независимого государства, преобладающее влияние на его дела имели представители южных штатов. Первыми президентами были южане, они же отличались как лучшие ораторы в конгрессе. Это объясняется тем, что, благодаря своим громадным поместьям и даровому труду негров, они были богаче северян. Они жили в роскоши, имели достаточно времени для занятий науками и искусствами, давали своим детям хорошее образование. Своим светским оснащением и изящными манерами они резко отличались от грубоватых северян. Предприимчивые и энергичные северяне легче их справлялись со всяким делом, но, когда приходилось действовать красноречием, пускать в ход остроумие или громкие фразы, перевес был на стороне юга. Интересы обеих партий были во многих отношениях противоположны и потому частые столкновения между ними оказывались неизбежными. Так, напр., южные штаты снабжали Европу произведениями своих плантаций и взамен получали из Европы разные предметы роскоши; для них было очень выгодно, чтобы торговля с Европой велась беспошлинно и чтобы европейские товары доставлялись им как можно дешевле. На севере, напротив, начинали возникать фабрики и заводы. Северянам было выгодно стеснить привоз европейских товаров, чтобы открыть сбыт для своих произведений. Но главным яблоком раздора постоянно являлся вопрос о невольничестве. По народной переписи, произведенной в 1800 г. население всей страны равнялось в 5.300.000 душ; из них в северных штатах жило 2.700.000 в том числе 100.000 рабов; в южных 2.600.000 чел. в том числе 1.300.000 рабов. На севере рабство постепенно уничтожалось; законодательные собрания отдельных штатов принимали одну меру за другой для его окончательного уничтожения. На юге наоборот изобретение в 1793 г. машины для очистки хлопка, дало новый толчок развитию культуры этого растения, потребовавшей приспособленных к ней рабочих, т. е. негров. Так как на основании конституции, каждый штат независимо от количества своего населения, имел двух представителей в сенате, то как для южан, так и для северян было очень важно, будут ли штаты, вновь присоединяемые к союзу, рабовладельческими или так назыв. свободными. В 1803 году Франция продала Соединенным Штатам большую область к западу от Миссисипи. Первый штат, образовавшийся в ней, Луизиана, был рабовладельческий. Когда образовался второй, Миссури, в конгрессе поднялся вопрос, каким ему быть, свободным или рабовладельческим? Прения велись горячие, вся страна волновалась. Южане доказывали, что конгресс не имеет права собственною властью уничтожать невольничество в том или другом штате, -- в Миссури рабство существует и должно существовать, они скорей готовы взяться за оружие, чем уступить в таком важном деле. Два года тянулась борьба и окончилась так называемым "Миссурийским компромисом": решено было, что Миссури будет рабовладельческим штатом, но зато во всей области, приобретенной от Франции на север от 36°302 град. рабство должно быть навсегда воспрещено.
Новой причиной раздоров явился Техас. Эта область принадлежала Мексике, но в ней поселилось много англо-американцев. Они решили отделиться оть Мексики, много лет вели с ней войну и, наконец, достигли цели. В 1835 году Техас завоевал самостоятельность и пожелал присоединиться к Соединенным Штатам. Так как в нём существовало рабство, то южане радостно приветствовали это присоединение, а северяне противились ему. После долгой борьбы южанам удалось победить. Рабовладение было утверждено не только в Техасе, но и в тех областях Мексики (Новая Мексика, Калифорния), которые Союз приобрел силою оружия, и в которых рабство давно не существовало.
Таким образом южане приобрели большинство и в палате представителей, и в сенате. Президенты по большей части выбирались тоже из южан и, конечно, назначали министров и разных должностных лиц из своей же партии, так что за редкими исключениями управление страной находилось в их руках.
Между тем силы, значение и количество населения северных штатов росло с каждым годом. Промышленность их сильно развивалась особенно с проведением железных дорог. Открытие в 1825 г. канала Эри, соединившего Великие Озера с рекою Гудзоном подняло значение Нью-Йорка, как морского порта.
Из Европы постоянно являлись в Америку партии переселенцев, людей энергичных, трудолюбивых, искавших в Новом Свете применения своих сил. Они высаживались обыкновенно в портах северных городов: они знали, что на рабовладельческом юге им не найти себе заработка. Они поступали на фабрики и заводы северян, или пробирались дальше на запад, в малонаселенные, пустынные местности, где можно было за дешевую плату приобресть хороший участок земли и составить себе состояние.
И в том, и в другом случае переселенцы являлись противниками рабства: собственная выгода заставляла их стоять за свободный труд, за свободное владение мелкими земельными участками.
Молодые американцы, ездившие в Европу слушать курсы в европейских университетах и знакомиться с европейскою жизнью, беспрестанно натыкались на воззрения, осуждавшие рабство, и сами привыкали считать его позором для своей родины. В разных городах северных штатов стали возникать общества аболиционистов, которые ставили на своем знамени: "Уничтожение невольничества во всей Америке". Они давали приют и оказывали поддержку неграм, которым удавалось бежать от господ, защищали свободных негров, которых особого рода промышленники часто ловили и отправляли на юг под видом беглых, они изобличали в газетах жестокие и несправедливые поступки рабовладельцев.
Общественное мнение, враждебное рабству, постепенно создавалось и крепло, но оно развивалось до некоторой степени тайно, мало выступало наружу и поверхностный наблюдатель сказал бы, что рабство никогда не стояло в Америке так прочно, не имело стольких горячих, страстных защитников, как в 40-х и 50-х годах прошлого века. Смельчаков, открыто проповедовавших уничтожение рабства, было сравнительно мало, в южных штатах с ними не церемонились и делали им всевозможные неприятности, в северных на них смотрели, как на людей опасных, сеявших смуту. Люди благоразумные, хотя бы и гуманные, находили, что вопрос о неграх слишком щекотливый, что его не следует касаться, так как нет возможности разрешить его, не вызвав столкновения с южными штатами, а этого столкновения всего больше опасались Северяне, дорожившие целостью Союза. В Цинциннати, главном городе свободного штата Огайо, основалась газета с антирабовладельческим направлением. Общество тотчас же заволновалось. Два раза чернь из соседнего Кентукки под предводительством рабовладельцев нападала на редакцию и типографию, ломала печатные станки, бросала в воду шрифт. И в обоих случаях большинство представителей государственной и церковной власти в Цинциннати ограничились тем, что выразили свое неодобрение редактору и издателю газеты, доктору Бэли, за то, что он "неосторожно возбуждает страсти их сограждан в Кентукки". В конце концов доктор Бэли принужден был переселиться в Вашингтон и там продолжать свою газету. Еще более печальная судьба постигла мистера Леведжая, пытавшегося издавать антирабовладельческую газету в г. Ольтоне, в плате Иллинойсе. Толпа недовольных из Миссури осадила его контору, сожгла дом, а его самого убила. -- Мистер Ван-Занд из Кентукки отпустил на волю своих рабов, купил ферму в свободном штате Огайо и переселился туда. Под влиянием человеколюбия он оказывал защиту беглым рабам и укрывал их у себя в доме. За это он был схвачен, посажен в тюрьму, имущество его арестовано. Один молодой адвокат в Цинциннати мистер Чэз, выступил на суде его защитником. Когда он после красноречивой защитительной речи, вышел из залы заседания, один из судей заметил: "Этот молодой человек сегодня погубил себя на веки", и все в один голос повторяли то же. Дело Ван-Занда было проиграно, мистер Чэз перенес его в высшую инстанцию, но и здесь судьи решили его не в пользу подсудимого.
В 1848 г. в Калифорнии, вскоре после её присоединения к Соединенным Штатам, открыто было золото. Туда нахлынула целая волна золотоискателей. В конце 1849 г. новые поселенцы выбрали конвент, выработали конституцию, запрещавшую рабство и обратились в конгресс с ходатайством принять Калифорнию в состав Союза на правах свободного штата. Это ходатайство вызвало сильнейшее негодование южан и они решительно предлагали отвергнуть его. С трудом удалось уговорить их согласиться на компромисс: ходатайство Калифорнии было удовлетворено, но зато в виде вознаграждения рабовладельцев, конгресс принял суровый закон о праве преследовать беглых невольников даже на территории свободных штатов. На основании этого закона невольники, спасшиеся от своих господ и спокойно жившие несколько лет в одном из северных штатов, обзаведясь там семьей и хозяйством, рисковали каждую минуту, что их откроют и вернут в рабство. Случаи такого возвращения были нередки и сопровождались возмутительными жестокостями. Этот закон, который южане приветствовала как блестящую победу, имел одно совершенно неожиданное последствие: выслеживанье и захват рабов в областях отвыкших от подобных зрелищ вызвал такое сочувствие к несчастным беглым, что множество лиц, не боясь нарушить новый закон, стали давать убежище неграм и всячески помогать им скрыться.
В 1852 году появился знаменитый роман г-жи Бичер-Стоу, "Хижина дяди Тома". Г-жа Бичер-Стоу долго жила в штате Огайо; в доме её мужа, профессора Стоу, нередко скрывались беглые рабы, которые рассказывали ей ужасающие истории своих страданий, показывали на своем теле страшные знаки вынесенных истязаний; она знала многих рабовладельцев, людей вовсе не злых и не жестоких, но твердо веривших, что рабство -- явление необходимое, что оно никогда не может быть уничтожено, что без работы рабов южные штаты разорятся и что негры, существа стоящие неизмеримо ниже белых, от природы настолько ленивы и упрямы, что только страх наказаний может заставить их работать. В той яркой живой картине положения рабов и отношения к ним хозяев, какую она дала в своем романе, нет ничего сочиненного, все факты и почти все характеры взяты ею из действительной жизни, она или сама наблюдала их, или слышала рассказы о них от очевидцев. Прожив несколько лет в Огайо, миссис Стоу вернулась в Новую Англию и поселилась в Брунсвике (шт. Мэн). Но и там мучительный вопрос о рабстве продолжал преследовать ее; она поддерживала переписку со своими друзьями в Бостоне, и те сообщали ей, в какой ужас и отчаяние повергнуты законом о преследовании беглых в свободных штатах трудолюбивые негры, бежавшие от своих хозяев в Бостон, и там жившие в мире и безопасности. До неё доходили вести о том, как целые семьи с малыми детьми в страшную стужу спасались бегством в Канаду. Особенно ужасным представлялось ей то равнодушие, с каким, по-видимому, относилось к этому население соединенных штатов. Открытые аболиционисты составляли сравнительно небольшую кучку, вообще же даже очень добрые и гуманные люди говорили, что права рабовладельцев утверждены конституцией; что восставать против них значит подвергать опасности самый Союз; поэтому они не только старались не видеть и не слышать того, что делается на южных плантациях и подавляли всякую попытку обсуждения этого вопроса, но даже помогали рабовладельцам разыскивать и ловить беглых невольников, нашедших убежище в северных штатах. Мысль, что, быть может, эти люди сами не знают, что творят, что им неизвестно настоящее положение рабов, заставила г-жу Бичер-Стоу взяться за перо и в нескольких очерках изобразить рабство таким, каким она его видела. Эти очерки, помещавшиеся в газете мистера Бэля, разрослись в целый роман и вышли отдельной книгой, которая произвела впечатление; превзошедшее самые смелые надежды автора. В несколько дней "Хижина дяди Тома" разошлась в 10,000 экземпляров, а в первый же год более чем в 300,000. Ее переводили на все европейские языки, ею зачитывались все и везде, даже в Турции, Армении, Индии. Одни проливали слезы над злоключениями негров, негров умеющих чувствовать, любить и страдать совершенно так же, как их белые братья, другие приходили в негодование и грозили всеми земными и небесными карами гнусным негроторговцам и жестокосердым негровладельцам. В южных штатах роман вызвал сильнейшее негодование, и оттуда на автора посыпался целый град упреков, угроз, прямо ругательств. Зато из северных штатов и из Европы г-жа Бичер-Стоу получила массу писем, выражавших ей сочувствие, описывавших то сильное впечатление, какое производил её роман. Английские женщины прислали ей адрес, отпечатанный красками на веленевой бумаге с 562,448 подписями. Подписи эти принадлежали женщинам самого различного общественного положения, начиная от принцесс, родственниц королевы, до жен простых ремесленников и крестьян. Несколько городов Англии, Шотландии и Ирландии тоже прислали г-же Бичер-Стоу адресы, в которых высказывали ей свое сочувствие и горячее желание чтобы ненавистное учреждение рабства было уничтожено.
В северных штатах "Хижина дяди Тома" явилась призывом не скрывать своих чувств и мужественно высказывать свои убеждения не стесняясь опасением последствий. Проклятый вопрос, который благоразумные люди так долго замалчивали был поставлен громко, прямо и резко. Не тот или другой рабовладелец жесток и несправедлив, жестока и несправедлива вся система, при которой лучшие люди, вроде Сент-Клера, делают несчастными тех, кому желают сделать добро. Конечно, не "Хижина дяди Тома" вызвала уничтожение невольничества. Но если мы признаем, что на ход исторических событий, кроме материальных причин, имеют влияние и нравственные, сознание масс, мы должны согласиться, что г-жа Бичер-Стоу значительно содействовала пробуждению этого сознания.
По мере того как росло число врагов рабовладения, и нападки на него становились горячее, южане всё с большим ожесточением и упорством отстаивали то, что считали своим священным правом. В 1854 году им удалось провести в конгрессе закон, уничтожавший так наз. Миссурийское соглашение и дававший к северу от Миссури двум новым территориям Канзасу и Недраму право ввести у себя невольничество, если они сами этого пожелают.
Мало того: так как население Канзаса состояло главным образом из европейских переселенцев, противников рабства, то южане решили вытеснить их. Из соседнего штата Миссури стали переходить в Канзас целые шайки разбойников и буянов, которые нападали на фермы поселенцев, грабили их, производили всякие бесчинства и часто заставляли мирных землевладельцев покидать свои жилища и переселяться в другие места. Сначала северяне смотрели сквозь пальцы на эти проделки своих противников, но, наконец, терпение их лопнуло: из разных штатов двинулись вооруженные толпы на защиту канзасских поселенцев; между ними и миссурийскими разбойниками происходили горячие стычки, в которых было немало убитых и раненых. Главою аболиционистов в Канзасе был Джон Броун. Он стал во главе отряда из местных поселенцев и, не щадя ни своей жизни, ни жизни сыновей своих бился с "миссурийскими разбойниками". Когда миссурийцы были усмирены, он решил перенести театр военных действий в невольничьи штаты: "Освобождение мирным путем невозможно" -- писал и говорил он, -- "дело зашло слишком далеко". В то время еще никто не разделял его мнения. Канзасские переселенцы хотели только обезопасить свои фермы от набегов рабовладельцев и боялись наступательной войны; аболиционисты считали ее преждевременной. Оставленный без помощи Броун с большим отрядом своих приверженцев перешел в Миссури и освободил негров на нескольких плантациях. Но когда он попытался овладеть небольшим городом и арсеналом Гарперс Ферри, против него выслан был отряд войска. Броун был тяжело ранен, два его сына и почти все товарищи перебиты. Полуживого засадили его в тюрьму в Чарльстоне (главном городе Виргинии), судили и через шесть недель казнили.
Расторжение Миссурийского соглашения было последнею уступкою северян южанам. Они тесно сплотились между собой и образовали так называемую "республиканскую" партию, решившуюся более энергично противиться притязаниям южан, называвших себя "демократами".
Одним из наиболее горячих противников "Канзас-Небрасского закона" явился Авраам Линкольн, бывший депутатом от штата Иллинойса, а затем сенатором, избранным тем же штатом. Он разъезжал по всей стране, собирал митинги, произносил горячие речи. "Да, мы будем бороться с рабством, говорил он, будем бороться, пока не добьемся, чтобы по всей этой великой стране, под лучами солнца и под падающим на нее дождем выходил на труд только свободный работник!"
В ответ на такого рода речи южане казнили Броуна, и в штате Тенесси повесили 250 негров по недоказанному обвинению в заговоре. Несмотря на существовавшую в Штатах свободу печати, они конфисковали антирабовладельческие газеты, толпа избивала и даже убивала публицистов, писавших против рабства. В 1854 году сенатор Семнер произнес речь, выставлявшую на вид гнусные стороны рабства, два другие сенатора Бутлер и Брукс напали на него и избили его палками до полусмерти. Возмущенный таким самоуправством, сенат исключил из своей среды Бутлера и Брукса. Но в южной Каролине их чествовала как героев, и студенты виргинского университета поднесли Бруксу трость с золотым набалдашником.
В 1856 г. президентом избран был демократ Буханан, сторонник рабовладения, но на следующих президентских выборах (в 1860 г.) избранником большинства оказался Авраам Линкольн. Это избрание вызвало ужас и негодование в южных штатах. При президенте, который так решительно высказывал свои антирабовладельческие убеждения, невольничество не только не могло распространяться, но и самому существованию его грозила опасность. Чтобы спасти учреждение, в котором они видели основу своего благосостояния, они не останавливались ни перед чем. 20 декабря 1860 г. народ Южной Каролины собрался в конвент, отменил решение 1788 г., утверждавшее конституцию Соединенных Штатов, и объявил Союз между Южной Каролиной и другими штатами расторгнутым. К следующие два месяца этому примеру последовали: Миссисипи, Флорида, Алабама, Георгия, Луизиана и Техас, а затем: Виргиния, Арканзас, Северная Тенесси, всего 11 штатов с 9 миллионами жителей. Всё население Союза равнялось в это время 31 миллиону. В рабовладельческих штатах Кентукки, Миссури, Мэриленде и Делаваре сильная партия желала присоединения к отделившимся штатам, но большинство было против него, и оно не состоялось. В феврале 1861 г. представители отложившихся штатов назвавших себя "Конфедеральными Штатами Америки" съехались в Монгомери (в Алабаме) на конгресс, выработали конституцию конфедерации и выбрали президентом её Джефферсона Дэвиса, одного из генералов командовавших на войне против Мексики и занимавшего несколько лет пост военного министра Соединенных Штатов, а вице-президентом Александра Стефенса, горячего и убежденного сторонника рабства.
Северяне были смущены таким энергичным образом действий своих противников. Расторжение Союза казалось им величайшим бедствием и, чтобы не допустить его, они готовы были идти на всевозможные уступки. Сам Линкольн первое время склонялся на сторону миролюбивой политики. Но демократы скоро не словами, а делом доказали им, что мир невозможен. Они уже давно предвидели неизбежность вооруженного столкновения и готовились к нему. Во время президентства Буханана, в южные арсеналы были перевезены из северных пушки и всевозможное оружие. Они сразу захватили форты и арсеналы, принадлежавшие Союзу, но находившиеся на их территории. Форт Семтер, лежавший не далеко от города Чарльстона, в Южной Каролине и занятый Союзным гарнизоном, отказался сдаться, тогда они бомбардировали его и взяли приступом. После этого всем стало ясно, что война неизбежна, что она уже началась. К то время регулярная армия Соединенных Штатов состояла всего из 10.000 человек, расположенных по большей части на западе для охраны страны от индейцев. Поэтому Линкольн издал прокламацию о созыве 75.000 волонтеров. Негодование, охватившее северные штаты, было так велико, что на службу явилось гораздо большее число лиц. Джефферсон Дэвис с своей стороны объявил об образовании регулярной армии в 25.000 человек и о призыве 150.000 волонтеров. Таким образом, при самом начале военных действий армия южан численностью значительно превосходила армию северян, кроме того, юг обладал более образованными офицерами, так как сыновья южных плантаторов всегда охотно поступали в военную школу и служили в армии. В начале войны главные действия сосредоточились между Вашингтоном, столицей Союза и Ричмондом, столицей Конфедерации. Первое серьезное сражение произошло именно здесь, при Булль Рене 21 июля 1861 г. Армия Союза была разбита на голову и в паническом страхе бежала прямо к Вашингтону. Немедленно объявлен был новый набор, который довел численность армии до 500.000, и назначен новый главнокомандующий Мак Клеллан, который разбил лагерь на Потомаке и употребил осень и зиму на обучение волонтеров и милиции, на подготовлена из них настоящей армии. В то же время быстро созданный флот занялся блокадой южных гаваней. В феврале 1862 г. генерал Грант с небольшим войском при содействии нескольких судов взял форты, выстроенные конфедератами на реках Тенесси и Кумберланд. Через месяц другая союзная армия взяла Новый Мадрид, а еще через месяц флотилия под командой Фаррагута уничтожила небольшую флотилию конфедератов и заняла Новый Орлеан. 6 и 7 апреля Грант и Бюэль одержали решительную победу при Шейдо в Тенесси над одним из лучших генералов конфедератов, Сиднеем Джонстоном; в этой битве обе армии вместе потеряли 23.000 чел. убитыми и ранеными; в числе убитых был и Джонстон. После этой победы Грант взял Коринф и Мемфис и почти вся линия реки Миссисипи оказалась в руках северян.
Не так удачно для правительства шла морская война у берегов Виргинии: два больших фрегата его были уничтожены броненосцем конфедератов. На сухом пути было не лучше: Мак Клеллан подошел к Ричмонду, но в семидневной битве около болотистой речки Чикагомины был разбит новым главнокомандующим конфедератов, Ли. Несколько позже генерал Пол потерпел поражение во второй битве при Булль Рене. Ли перешел Потомак и вторгся в Мэриланд, но Мак Клеллану удалось остановить его и заставить вернуться его в Виргинию. Все эти битвы и другие менее значительные, отличались необыкновенным ожесточением и кровопролитием.
Линкольн решил принять энергичные меры против рабовладения, главной причины междоусобия. По его предложению конгресс постановил, что союзное правительство будет оказывать денежную помощь каждому штату, который пожелает выкупить негров у рабовладельцев; затем конгресс воспрещает рабство во всех территориях, еще не дошедших до положения штата, и, наконец, президент издал прокламацию, в которой объявлял, что невольничество будет считаться уничтоженным в тех штатах, которые до 1 января 1863 г. не положат оружия и не прекратят неприязненных действий против Союза. Эта прокламация не произвела желаемого действия на южан. Плантаторы твердо рассчитывали на благоприятный исход войны и на осуществление своей мечты создать самостоятельное рабовладельческое государство; негры-рабы привыкли видеть в своих господах могущественных властелинов, они не верили в возможность их поражения, и своего освобождения.
И вот 1 января 1863 г. Линкольн объявил всех рабов в восставших штатах свободными. Фактически осуществить это освобождение можно было только в тех местностях, которые находились в руках Союза, но нравственно эта прокламация имела большое значение. До тех пор многие предполагали, что война ведется ради усмирения возмутившегося юга, что, если южане смирятся, Союз может существовать на прежних началах, т. е. состоять на половину из свободных, на половину из рабовладельческих штатов. После прокламации президента это сделалось невозможным. Невольничество сохранилось бы в Америке только в том случае, если бы южанам удалось окончательно отделиться и образовать самостоятельное государство. Но Линкольн не допускал и мысли об этом.
Его твердая решимость и уверенность в успехе передавались другим. Новый набор наполнил ряды войска, с наймом весны Гакер, став во главе Потомакской армии, предпринял ряд энергичных хотя и неудачных действий против генерала Ли. Союзная армия снова была разбита в кровопролитной битве при Чансингорсвилле, где она потеряла 1.700 человек, а конфедераты 13.000. Ли вторгся в Пенсильванию, но потомакская армия под начальством генерала Мидя скоро прогнала его за Потомак. В это же время Грант взял Виксбург и Гудзон, сильные форты на Миссисипи к северу от Нового Орлеана; вся река очутилась в их руках, и юг был разделен на две части: Техас с Арканзасом с одной стороны, юго-восточные штаты с другой, причём они не могли сноситься друг с другом. Тем не менее южане сопротивлялись еще два года. В 1864 году Линкольну удалось, хотя не без труда, провести закон, по которому негры допускались служить в армии наравне с белыми. Негры стали с великой охотой записываться в войска. Многие из них, только что освобожденные от рабства, остались без работы и не знали куда пристроиться, другие считали для себя за честь нести одинаковую службу с белыми, третьи, наконец, радовались, что могут участвовать в борьбе за освобождение своих соплеменников. Особенно полезны были они везде, где приходилось возводить какие-нибудь постройки, исправлять железные дороги, наводить мосты и т. п.; под огнем неприятеля они вели себя превосходно. К концу войны более 100.000 негров служило в армии северян.
Весною 1864 г. Грант был назначен главнокомандующим потомакскою армией, а генерал Шерман получили начальство над западною армией и начал очень трудный: поход через штаты Тенесси и Георгию к Атлантическому океану. Ему пришлось выдержать целый ряд тяжелых битв с армией конфедератов под командой генерала Гуда, причём победа далеко не всегда была на его стороне. 2 сентября ему, после многих тщетных усилий удалось овладеть городом Атлантою (в Георгии), лежащим на угле железно-дорожного сообщения с Тенесси, Алабамой и Каролиной. Оттуда он двинься к океану и в декабре взял приморский город Саванну, который защищал 15-титысячный отряд Гарди. Ему досталась 150 орудий и 30.000 тюков хлопка. За несколько времени перед тем генерал Томас в двух битвах разбил Гуда на голову и заставил его с жалкими остатками его армии отступить на юго-запад. После этого Кентукки и Тенесси оказались под властью северян. Из Саванны Шерман двинулся на север, в Южную Каролину, взял Чарльстон, а позднее, уже в 1865 г. Колумбию.
В то время как Шерман приближался к армии Ли с юга, Гранд с отрядом в 125.000 человек теснил его с севера. У Ли было всего 62.000 солдат. Всё лето между обеими армиями происходили кровопролитные битвы. Грант наступал, а Ли с успехом отражал его. В этих битвах Грант потерял до 60.000 человек, но эта убыль быстро пополнилась, так как северяне, одушевленные надеждой на окончательную победу, не жалели ни людей, ни средств на продолжение войны. Не то было с южанами. Война разоряла их, отчаяние овладевало ими, среди них слышался ропот, что и без того слишком много жертв принесено "из-за этих проклятых негров"; для них каждый убитый или взятый в плен солдат был невознаградимой потерей.
В ноябре 1864 г. происходили выборы нового президента, конечно, только в штатах верных Союзу. Линкольн получил громадное большинство голосов. Этим население доказало, что оно хочет продолжать войну до тех пор, пока единство Союза не будет окончательно утверждено и рабство навсегда уничтожено в нём.
Избрание Линкольна произвело подавляющее действие на южан. Они знали, что с этим президентом никакие соглашения, никакие компромиссы невозможны, а между тем силы их истощались, между предводителями их войск начинались ссоры и пререкания. К 1865 г. конфедераты могли выставить в поле не более 170.000 человек, между тем как северная армия равнялась 245.000 человек и действовала единодушно, по заранее составленному плану. Неудивительно, что она постоянно одерживала победы и брала один город за другим. Главные силы конфедератов сосредоточились вокруг Ричмонда, и генерал Грант поставил себе целью овладеть этою столицею врагов. Отряды северной армии отрезали Ричмонду сообщения с остальной страной, форты, защищавшие его, были взяты с громадными усилиями, и в ночь на 3 апреля Ли, сознавая, что дальнейшее сопротивление невозможно, очистил Ричмонд, но предварительно взорвал панцирные суда и пороховые магазины южан. Президент отложившихся штатов бежал из города до вступления в него союзных войск. После этого армии южан разделилась на две части. Правое крыло их было разбито Шериданом и принуждено отступить на юг. Левое и центр вместе с гарнизоном Ричмонда составили почти 60.000 корпус, и Ли надеялся пробраться с ним в Северную Каролину. Но Грант преследовал его по пятам и вскоре окружил со всех сторон. Все пути к отступлению были ему отрезаны, ему приходилось или вступать в отчаянную битву и неизбежно погибнуть, или сдаться. Он предпочел второе. Грант оказался великодушным победителем. Он не поставил унизительных условий сдачи и отпустил неприятельских солдат на все четыре стороны, взяв только с них обещание не поднимать более оружия против Союза. С гибелью виргинской армии можно было считать войну оконченною. Произошло еще несколько небольших стычек, несколько фортов продолжали упорно держаться, но вот они сдались и ожесточенная братоубийственная распря кончилась. С обеих сторон пало и погибло от болезней около миллиона человек. Юг был на много лет разорен, так как блокада побережья остановила вывоз хлопка, да и переход от рабского труда к вольнонаемному не мог обойтись без некоторого сельскохозяйственного кризиса. Север пострадал гораздо меньше в материальном отношении: за всё время войны промышленная жизнь его шла с обычной лихорадочною энергией. Последствием войны явилась отмена рабства во всей территории Союза; несколько позднее в конституцию Соединенных Штатов внесена была следующая статья: "Право граждан Соединенных Штатов на участие в выборах не будет отрицаемо или ограничиваемо Соединенными Штатами или отдельным штатам под предлогом расы, цвета кожи или прежнего состояния в рабстве". Эту поправку к конституции предложил законодательными собраниям отдельных штатов сороковой конгресс 27 февраля 1869 г., и она была утверждена в следующем году 9-ю из общего числа 36 штатов.
В силу её негры получали на выборах одинаковые права с белыми, становилися вполне гражданами Соединенных Штатов. Они в первый раз воспользовались этим правом при выборе президента и своими голосами доставили победу генералу Гранту, герою войны за их освобождение.
В первое время после войны республиканская партия недоверчиво относилась к белому населению южных штатов и всячески покровительствовала черному, призывая его к участию в выборах и предоставляя ему места в управлении. Но, когда военное положение на юге прекратилось и белому населению усмиренных штатов была возвращена полноправность, она воспользовалась ею для отстранения негров от участия в законодательной, судебной и административной деятельности. Хотя по закону негры пользуются одинаковыми правами с белыми, но на самом деле почти не участвуют в самоуправлении. Мало того, их не пускают в модные церкви, в общественные собрания, отели, рестораны. У них есть свои собственные церкви, клубы, гостиницы, лавки, школы, богадельни, газеты; свои пасторы, адвокаты, учителя из негров. До сих пор еще не было ни одного чистокровного негра, который Прославился бы на поприще литературы или науки, но в общем негры очень охотно учатся, и многие из них с успехом проходят курс не только средней школы, но и университетов. После своего освобождения некоторая часть их осталась работать на плантациях или исполнять должность домашних слуг, но очень многие переселились на запад и завели хозяйства на новых землях, еще не бывших в обработке, другие стали самостоятельными ремесленниками, третьи, наконец, добились такого образования, которое давало им возможность заниматься либеральными профессиями. Надобно надеяться, что презрительное отношение к неграм, существующее до сих пор не только в южных, но и в северных штатах Союза, мало-помалу исчезнет, по мере того как умственное и нравственное развитие чернокожих окончательно уничтожит те следы, какие вековое рабство оставило на их характере.
Глава I.
В которой читатель знакомится с гуманным человеком.
В один холодный февральский день, два джентльмена сидели за вином в хорошо меблированной столовой в городе Б... в Кентукки. Прислуги в комнате не было, и джентльмены, близко сдвинув свои кресла, по-видимому, обсуждали какой-то важный вопрос.
Мы для краткости сказали: два джентльмена. Но один из собеседников при ближайшем рассмотрении не подходил под это определение. Это был плотный человек небольшого роста, с грубыми пошлыми чертами лица и с самонадеянным видом простолюдина, который старается подняться выше своего положения. Он был одет франтом: яркий пестрый жилет и голубой галстук с желтыми крапинками, завязанный пышным бантом, были вполне под стать его общей физиономии. Пальцы его толстые и грубые были унизаны кольцами; на груди его красовалась тяжелая золотая цепочка часов с массою огромных разноцветных брелоков, которыми он в пылу разговора имел обыкновение побрякивать с видимым удовольствием. Речь его шла в совершенный разрез с грамматикой и уснащалась такими крепкими словцами, что мы, не смотря на всё наше желание быть точными, отказываемся передавать ее буквально.
Его собеседник, мистер Шельби, имел вид джентльмена. Убранство комнат и вся обстановка говорили о достатке и даже о богатстве. Как мы сказали выше, они вели между собой серьезный разговор.
--Вот я так бы и хотел покончить дело, -- сказал мистер Шельби.
--Этак мне невозможно торговать, положительно невозможно, мистер Шельби, -- ответил другой, рассматривая на свет рюмку с вином.
--Но, видите ли, Гэлей, Том не простой работник; он везде стоил бы этих денег, он трудолюбивый, честный, способный, он превосходно справляется со всей моей фермой.
--Вы хотите сказать: честен, насколько может быть честен негр, -- сказал Гэлей, наливая себе рюмку водки.
--Нет, он на самом деле трудолюбивый, разумный и благочестивый работник. Он научился христианской религии на одном митинге под открытым небом и, кажется, сделался настоящим христианином. С тех пор я оставлял на его руках всё свое имущество: деньги, дом, лошадей; я позволял ему свободно разъезжать повсюду; и он всегда и во всём оказывался верным и честным.
--Некоторые не верят, что негры могут быть набожны, Шельби, -- сказал Гэлей, размахивая рукой, -- но я верю. У меня самого был один такой субъект в прошлом году, в последней партии, которую я свез в Орлеан; послушать, бывало, как он молится, так всё равно, что на митинге побывать, и кроткий, тихий такой, что чудо. Я на нём славно заработал; купил я его дешево у одного человека, который по нужде продавал, а получил за него шестьсот долларов. Да, набожность в негре статья ценная, если только она настоящая, неподдельная.
--Ну, у Тома она несомненно самая настоящая, -- возразил Шельби. -- Вот недавно я послал его одного в Цинциннати по своему делу и поручил ему привезти мне пятьсот долларов. Я ему сказал: -- Смотри, Том, я тебе доверяю, потому что считаю тебя христианином. Я знаю, что ты меня не обманешь. -- И Том, конечно, вернулся, как я и ожидал. Я слышал, что некоторые негодяи говорили ему: -- Том, отчего ты не сбежишь в Канаду? -- Нет, говорит он, я не могу, мой хозяин доверяет мне. -- Мне это уже после рассказывали. Должен признаться, мне очень тяжело расстаться с Томом. По настоящему вам бы следовало взять его для покрытия всего долга; и вы бы это сделали, Гэлей, если бы у вас была совесть.
--Ну, у меня ровно столько совести, сколько может позволить себе деловой человек; так, знаете, малая толика, чтобы было чем поклясться при случае, -- шутливо ответил торговец -- при том же я всегда готов сделать всё возможное, чтобы услужить приятелю; но в нынешнем году нам пришлось туго, очень уж туго. -- Он задумчиво вздохнул и налил себе еще водки.
--Так как же, Гэлей, на чём мы поладим? -- спросил мистер Шельби после минутного неловкого молчания.
-- Нет ли у вас мальчика или девчонки, которых вы могли бы дать в придачу?
-- Гм! лишнего, кажется, нет никого. По правде говоря, одна только крайность заставляет меня продавать. Я терпеть не могу отдавать своих людей.
В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел маленький мальчик-квартерон, лет четырех-пяти, замечательно красивый и привлекательный. Черные волосы, мягкие и блестящие, как шелк, обрамляли густыми локонами его пухлое, круглое личико; большие черные глаза его, полные огня и нежности, выглядывали из под густых длинных ресниц, с любопытством озираясь в комнате. Яркое платьице из клетчатой материи красной с желтым, красиво и ловко сшитое, выгодно оттеняло смуглый цвет его кожи. Забавная самоуверенность его, смягчаемая застенчивостью, показывала, что он привык к вниманию и баловству хозяина.
-- Эй, Джим Кроу! -- вскричал мистер Шельби, присвистнув, и бросил ребенку кисть винограда, -- лови, хватай!
Мальчик подскакнул за лакомством, а хозяин его смеялся.
-- Подойди ко мне, Джим Кроу! -- сказал он.
Мальчик подошел, хозяин погладил его по кудрявой головке и пощекотал под подбородком.
-- Ну-ка, Джим, покажи этому джентльмену, как ты умеешь плясать и петь.
Мальчик затянул своим звонким чистым голоском одну из тех странных диких песен, которые обыкновенно поют негры, и сопровождал свое пение типичными движениями рук, ног и всего тела в такт музыке.
-- Браво! -- вскричал Гэлей и бросил ему четвертинку апельсина.
-- А теперь, Джим, покажи, как ходит старый дядя Куджо, когда у него ревматизм! -- приказал хозяин.
В один миг гибкие члены ребенка искривились и скорчились, он сгорбился и, опираясь на палку своего господина, стал ковылять по комнате, скорчив свое детское личико в грустную гримасу и отплевываясь направо и налево, как старик.
Оба мужчины громко хохотали.
-- А теперь, Джим, -- сказал его господин, -- покажи нам, как старый Эльдер Робинс поет псалмы!
Мальчуган вдруг вытянул свое пухленькое личико и с невозмутимою серьезностью затянул в нос мелодию одного псалма.
-- Ура! Браво! Ай да молодец! -- вскричал Гэлей. -- Да этот мальчишка прямо сокровище, честное слово. Знаете, что я вам скажу? -- он хлопнул по плечу мистера Шельби: -- прикиньте мне этого мальчишку и мы будем квиты. Право слово! Скажите после этого, что я не по чести делаю дело!
В эту минуту дверь приотворилась и молодая женщина -- квартеронка, лет двадцати пяти, вошла в комнату.
Довольно было взглянуть на ребенка и на нее, чтобы убедиться, что она его мать.
Те же чудные, черные глаза с длинными ресницами, те же кудри шелковистых, черных волос. На её смуглых щеках играл румянец, который сгустился, когда она заметила устремленный на нее взгляд незнакомца, выражавший дерзкое, нескрываемое восхищение. Платье её было очень хорошо сшито и вполне обрисовывало её стройную фигурку. Изящная ручка и стройная ножка не ускользнули от зорких глаз торговца, привыкшего с первого взгляда подмечать все статьи красивого женского товара.
-- Что тебе Элиза? -- спросил её господин, когда она остановилась и нерешительно посмотрела на него.
-- Извините, сэр, я искала Гарри. -- Мальчик подбежал к ней и показал ей полученные лакомства, которые он собрал в юбочку своего платьица.
-- Возьми его, -- сказал мистер Шельби, и она быстро вышла, унося ребенка на руках.
-- Чёрт возьми! -- вскричал торговец с восхищением. -- Вот так штучка! Вы можете составить себе состояние на этой девчонке в Орлеане. На моих глазах там платили тысячи за баб, которые были нисколько не красивее этой.
-- Я не хочу наживаться на ней, -- сухо заметил мистер Шельби. Чтобы переменить разговор, он откупорил новую бутылку вина и спросил своего собеседника, как он его находит?
-- Превосходно, сэр! первый сорт! -- отвечал торговец; затем повернулся и фамильярно потрепав по плечу мистера Шельби, он прибавил: -- Ну, так как же насчет девчонки-то? сколько мне вам за нее дать? сколько вы хотите?
-- Мистер Гэлей, я ее не продаю, -- сказал Шельби, -- жена не расстанется с ней, даже если бы вы оценили ее на вес золота.
-- Да, да, женщины всегда так говорят, потому что они совсем не понимают счета. А покажите им сколько часов, перьев и всяких безделушек можно купить, продав кого-нибудь на вес золота, -- они другое запоют, ручаюсь вам.
-- Повторяю вам, Гэлей, об этом не стоит и говорить. Я сказал: нет, и не переменю своего слова, -- решительным тоном проговорил Шельби.
-- Ну, так отдайте мне хоть мальчика, -- сказал торговец, -- вы должны сознаться, что я плачу вам за него кругленькую сумму.
-- Да скажите пожалуйста, для чего вам такой малыш? спросил Шельби.
-- У меня есть приятель, который промышляет по этой части: он скупает хорошеньких мальчиков и воспитывает их на продажу. Они нынче в большой моде, их берут в лакеи и т. под., богатые господа платят за них хорошие деньги. Это считается настоящим шиком и украшением дома, когда мальчик отворяет дверь, прислуживает за столом, подает. За них можно получить большие деньги; а этот чертенок еще такой забавный, и петь умеет, он самая подходящая статья.
-- Мне бы не хотелось продавать его, задумчиво проговорил мистер Шельби. -- Дело в том, сэр, что я человек гуманный, мне противно отнимать ребенка у матери, сэр.
-- О, в самом деле? Да, конечно, это до некоторой степени естественно. Я отлично понимаю. С женщинами иногда ужасно неприятно иметь дело. Я сам терпеть не могу, когда они начинают выть да визжать. Это ужасно неприятно; но я так стараюсь вести дело, чтобы избежать этого, сэр. К примеру сказать, нельзя ли вам услать девчонку куда-нибудь на день, или на неделю. Мы без неё спокойно обделаем дельце, а когда она вернется, всё будет уже готово. Ваша жена подарит ей сережки, или новое платье, или какую-нибудь безделушку, и она утешится.
-- Боюсь, что нет.
-- Господь с вами, да, конечно, утешится! Знаете ведь черные совсем не то, что белые; они могут гораздо больше перенести, надобно только умненько взяться за дело. Говорят, продолжал Гэлей, принимая простодушный и доверчивый вид, что торговля неграми ожесточает; но я этого никогда не чувствовал. Я положительно не могу делать так, как делают некоторые. Вырвет ребенка прямо из рук матери, да тут же и выставит его на продажу, а она-то воет всё время, как сумасшедшая; это плохой расчет, -- порча товара, -- другая женщина после этого становится совсем ни к чему не способной. Я знал одну очень красивую женщину в Орлеане, которую прямо загубили таким обращением. Человек, который покупал ее не хотел взять ребенка; она была страшно горячая, как вспылит, просто себя не помнит. Она как стиснет ребенка в руках, как закричит, завопит, прямо страшно было глядеть. У меня до сих пор кровь стынет в жилах, как я только вспомню, а когда ребенка унесли, и ее заперли, она до того бесновалась, что через неделю умерла. Чистый убыток в тысячу долларов, сэр, и только от неумелого обращения. Самое лучшее вести дело гуманно, сэр, я это по опыту говорю.
Торговец откинулся в кресло и сложил руки с видом добродетельной решительности; он, очевидно, считал себя вторым Вильберфорсом.
Предмет разговора очевидно глубоко интересовал его. Мистер Шельби задумчиво чистил апельсин, а Гэлей после минутного молчания снова начал с подобающею скромностью, и с таким видом, как будто говорит нехотя, только в защиту истины.
-- Конечно, никому не годится хвалить самого себя, а только поневоле скажешь, раз это правда. По-моему я поставляю самых лучших негров из всех имеющихся в продаже, по крайней мере мне это говорили, говорили не раз, а сотни раз; все они хорошего вида, толстые, веселые и умирает у меня меньше, чем у других. Я приписываю это, сэр, своему уменью обращаться с ними, сэр, а мое главное правило, сэр, -- это гуманность.
-- В самом деле! проговорил мистер Шельби, не зная, что сказать.
-- Многие смеялись над мною, сэр, за мои убеждения, сэр, и осуждали меня. Они не популярны и не всякий понимает их; но я держусь за них, сэр; я всегда держался их, сэр, и они принесли мне порядочный барыш; да, сэр, могу сказать, они окупились, -- и торговец засмеялся собственной остроте.
Это понимание гуманности было так своеобразно, что мистер Шельби в свою очередь не мог не рассмеяться. Быть может и вы смеетесь, милые читатели; но вы не можете не знать, что в наше время гуманность проявляется в тысячи самых разнообразных форм, и нельзя предвидеть всех тех странных вещей, какие гуманные люди могут наговорить и наделать.
Смех мистера Шельби ободрил торговца, и он продолжал:
-- Странное дело, но мне никогда не удавалось вбить это в головы другим. В прежние годы, когда я жил в Натчезе у меня был компаньон, Том Локер, умный малый, но с неграми сущий чёрт и, понимаете, из принципа, потому что сердце у него было предоброе. Это была его система, сэр. Я часто говорил Тому: Слушай, Том, говорю я, когда твои девчонки плачут для чего колотишь ты их и бьешь по голове? Это смешно и совершенно бесполезно, говорю я. Пусть их себе поплачут, от этого им никакого вреда не будет. Это уж их такая природа, а природа всегда найдет себе выход не в ту, так в другую сторону. И потом, говорю я, это портит девчонок, Том. Они худеют, лица делаются унылыми, иногда они дурнеют, особенно желтые, и тогда самому чёрту с ними ничего не поделать. Отчего ты не можешь, говорю я, приласкать их, поговорить с ними помягче? Поверь мне, Том, говорю я, гуманностью ты больше сделаешь, чем криком да колотушками, и барыша она больше приносит, уж поверь мне. Но Том никак не мог отстать от своих привычек и попортил мне столько товару, что я должен был разойтись с ним, хотя он был славный парень и дело знал отлично.
-- А вы находите, что ваша система выгоднее, чем система Тома? спросил мистер Шельби.
-- Конечно, нахожу, сэр. Видите ли, я всегда когда можно стараюсь смягчить неприятные стороны дела, -- в роде продажи детей и тому подобное. -- В таких случаях я удаляю матерей, знаете: с глаз долой, из сердца вон; когда всё дело кончено, переменить ничего нельзя, они, понятно, привыкают. Ведь негры не то что белые, которым с детства внушают, что они не должны разлучаться с женами и детьми и всё такое. Негр, если он воспитан, как надо быть, не думает ни о чём подобном. Оттого ему и легче перенести разлуку.
-- Боюсь, что мои негры не воспитаны, как надо быть, заметил мистер Шельби.
-- Пожалуй, что это так. Вы тут, в Кентукки, балуете своих негров. Вы думаете, что делаете им добро, а выходит это вовсе не добро. Какое же это добро внушать негру разные понятия да надежды, когда ему придется мыкаться по белу свету? Сегодня его купил Том, завтра Дик или Бог знает кто! Чем его лучше воспитали, тем тяжелее ему будет жить.
Переводъ съ англійскаго
И ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
О происхожденіи рабства и освобожденіи Негровъ въ Америкѣ.
А. Н. Анненской.
ИЗДАНІЕ ВЯТСКАГО ТОВАРИЩЕСТВА.
1908.
ВВЕДЕНІЕ
ГЛАВА I. Въ которой читатель знакомится съ гуманнымъ человѣкомъ
" II. Мать
" III. Мужъ и отецъ
" IV. Вечеръ въ хижинѣ дяди Тома
" V. Что чувствуетъ живая собственность при переходѣ къ другому владѣльцу
" VI. Открытіе
" VII. Борьба матери
" VIII. Послѣдствія бѣгства Элизы
" ІХ. Изъ которой видно, что и сенаторъ все же человѣкъ
" Х. Собственность увозятъ
" XI. Въ которой собственность приходитъ въ ненадлежащее настроеніе
" ХІІ. Отдѣльные случаи изъ области законной торговли
" XIII. Поселокъ квакеровъ
" XIV. Евангелина
" XV. О новомъ хозяинѣ Тома и о разныхъ другихъ предметахъ
" XVI. Госпожа Тома и ея воззрѣнія
" XVII. Свободный человѣкъ защищается
" XVIII. Опыты и мнѣнія миссъ Офеліи
" XIX. Опыты и мнѣнія миссъ Офеліи, продолженіе
" XX. Топси
" XXI. Кентукки
" XXII. "Трава сохнетъ, цвѣтъ вянетъ"
ГЛАВА XXIII. Генрикъ
" XXIV. Предзнаменованія
" XXV. Маленькая христіанка
" XXVI. Смерть
" XXVII. "Это послѣдняя дань землѣ". (Джонъ Адамсъ).
" XXVIII. Соединеніе
" XXIX. Беззащитные
" XXX. Складъ невольниковъ
" XXXI. Переѣздъ
" XXXII. Мрачныя мѣста
" XXXIII. Касси
" XXXIV. Разсказъ квартеронки
" XXXV. Предвѣстія
" XXXVI Эммелина и Касси
" XXXVII. Свобода
" XXXVIII. Побѣда
" XXXIX. Военная хитрость
" XL. Мученикъ
" XLI. Молодой хозяинъ
" XLII. Достовѣрный разсказъ о привидѣніяхъ
" XLIII. Послѣдствія!
" XLIV. Освободитель!
ГЛАВА I.
Въ которой читатель знакомится съ гуманнымъ человѣкомъ.
Въ одинъ холодный февральскій день, два джентльмена сидѣли за виномъ въ хорошо меблированной столовой въ городѣ Б... въ Кентукки. Прислуги въ комнатѣ не было, и джентльмены, близко сдвинувъ свои кресла, повидимому, обсуждали какой-то важный вопросъ.
Мы для краткости сказали: два джентльмена. Но одинъ изъ собесѣдниковъ при ближайшемъ разсмотрѣніи не подходилъ подъ это опредѣленіе. Это былъ плотный человѣкъ небольшого роста, съ грубыми пошлыми чертами лица и съ самонадѣяннымъ видомъ простолюдина, который старается подняться выше своего положенія. Онъ былъ одѣтъ франтомъ: яркій пестрый жилетъ и голубой галстухъ съ желтыми крапинками, завязанный пышнымъ бантомъ, были вполнѣ подъ стать его общей физіономіи. Пальцы его толстые и грубые были унизаны кольцами; на груди его красовалась тяжелая золотая цѣпочка часовъ съ массою огромныхъ разноцвѣтныхъ брелоковъ, которыми онъ въ пылу разговора имѣлъ обыкновеніе побрякивать съ видимымъ удовольствіемъ. Рѣчь его шла въ совершенный разрѣзъ съ грамматикой и уснащалась такими крѣпкими словцами, что мы, не смотря на все наше желаніе быть точными, отказываемся передавать ее буквально.
Его собесѣдникъ, мистеръ Шельби, имѣлъ видъ джентльмена. Убранство комнатъ и вся обстановка говорили о достаткѣ и даже о богатствѣ. Какъ мы сказали выше, они вели между собой серьезный разговоръ.
-- Вотъ я такъ бы и хотѣлъ покончить дѣло,-- сказалъ мистеръ Шельби.
-- Этакъ мнѣ невозможно торговать, положительно невозможно, мистеръ Шельби,-- отвѣтилъ другой, разсматривая на свѣтъ рюмку съ виномъ.
-- Но, видите ли, Гэлей, Томъ не простой работникъ; онъ вездѣ стоилъ бы этихъ денегъ, онъ трудолюбивый, честный, способный, онъ превосходно справляется со всей моей фермой.
-- Вы хотите сказать: честенъ, насколько можетъ быть честенъ негръ,-- сказалъ Гэлей, наливая себѣ рюмку водки.
-- Нѣтъ, онъ на самомъ дѣлѣ трудолюбивый, разумный и благочестивый работникъ. Онъ научился христіанской религіи на одномъ митингѣ подъ открытымъ небомъ и, кажется, сдѣлался настоящимъ христіаниномъ. Съ тѣхъ поръ я оставлялъ на его рукахъ все свое имущество: деньги, домъ, лошадей; я позволялъ ему свободно разъѣзжать повсюду; и онъ всегда и во всемъ оказывался вѣрнымъ и честнымъ.
-- Нѣкоторые не вѣрятъ, что негры могутъ быть набожны, Шельби,-- сказалъ Гэлей, размахивая рукой,-- но я вѣрю. У меня самого былъ одинъ такой субъектъ въ прошломъ году, въ послѣдней партіи, которую я свезъ въ Орлеанъ; послушать, бывало, какъ онъ молится, такъ все равно, что на митингѣ побывать, и кроткій, тихій такой, что чудо. Я на немъ славно заработалъ; купилъ я его дешево у одного человѣка, который по нуждѣ продавалъ, а получилъ за него шестьсотъ долларовъ. Да, набожность въ негрѣ статья цѣнная, если только она настоящая, неподдѣльная.
-- Ну, у Тома она несомнѣнно самая настоящая,-- возразилъ Шельби.-- Вотъ недавно я послалъ его одного въ Цинциннати по своему дѣлу и поручилъ ему привезти мнѣ пятьсотъ долларовъ. Я ему сказалъ:-- Смотри Томъ, я тебѣ довѣряю, потому что считаю тебя христіаниномъ. Я знаю, что ты меня не обманешь.-- И Томъ, конечно, вернулся, какъ я и ожидалъ. Я слышалъ, что нѣкоторые негодяи говорили ему:-- Томъ, отчего ты не сбѣжишь въ Канаду?-- Нѣтъ, говоритъ онъ, я не могу, мой хозяинъ довѣряетъ мнѣ.-- Мнѣ это уже послѣ разсказывали. Долженъ признаться, мнѣ очень тяжело разстаться съ Томомъ. По настоящему вамъ бы слѣдовало взять его для покрытія всего долга; и вы бы это сдѣлали, Гэлей, если бы у васъ была совѣсть.
-- Ну, у меня ровно столько совѣсти, сколько можетъ позволить себѣ дѣловой человѣкъ; такъ, знаете, малая толика, чтобы было чѣмъ поклясться при случаѣ,-- шутливо отвѣтилъ торговецъ при томъ же я всегда готовъ сдѣлать все возможное, чтобы услужить пріятелю; но въ нынѣшнемъ году намъ пришлось туго, очень ужъ туго.-- Онъ задумчиво вздохнулъ и налилъ себѣ еще водки.
-- Такъ какъ же, Гэлей, на чемъ мы поладимъ?-- спросилъ мистеръ Шельби послѣ минутнаго неловкаго молчанія.
-- Нѣтъ ли у васъ мальчика или дѣвчонки, которыхъ вы могли бы дать въ придачу?
-- Гмъ! лишняго, кажется, нѣтъ никого. По правдѣ говоря, одна только крайность заставляетъ меня продавать. Я терпѣть не могу отдавать своихъ людей.
Въ эту минуту дверь отворилась, и въ комнату вошелъ маленькій мальчикъ-квартеронъ, лѣтъ четырехъ-пяти, замѣчательно красивый и привлекательный. Черные волосы, мягкіе и блестящіе, какъ шелкъ, обрамляли густыми локонами его пухлое, круглое личико; большіе черные глаза его, полные огня и нѣжности, выглядывали изъ подъ густыхъ длинныхъ рѣсницъ, съ любопытствомъ озираясь въ комнатѣ. Яркое платьице изъ клѣтчатой матеріи красной съ желтымъ, красиво и ловко сшитое, выгодно оттѣняло смуглый цвѣтъ его кожи. Забавная самоувѣренность его, смягчаемая застѣнчивостью, показывала, что онъ привыкъ къ вниманію и баловству хозяина.
-- Эй, Джимъ Кроу!-- вскричалъ мистеръ Шельби, присвистнувъ, и бросилъ ребенку кисть винограда,-- лови, хватай!
Мальчикъ подскакнулъ за лакомствомъ, а хозяинъ его смѣялся.
-- Подойди ко мнѣ, Джимъ Кроу!-- сказалъ онъ.
Мальчикъ подошелъ, хозяинъ погладилъ его по кудрявой головкѣ и пощекоталъ подъ подбородкомъ.
-- Ну-ка, Джимъ, покажи этому джентльмену, какъ ты умѣешь плясать и пѣть.
Мальчикъ затянулъ своимъ звонкимъ чистымъ голоскомъ одну изъ тѣхъ странныхъ дикихъ пѣсенъ, которыя обыкновенно поютъ негры, и сопровождалъ свое пѣніе типичными движеніями рукъ, ногъ и всего тѣла въ тактъ музыкѣ.
-- Браво!-- вскричалъ Гэлей и бросилъ ему четвертинку апельсина.
-- А теперь, Джимъ, покажи, какъ ходитъ старый дядя Куджо, когда у него ревматизмъ!-- приказалъ хозяинъ
Въ одинъ мигъ гибкіе члены ребенка искривились и скорчились, онъ сгорбился и, опираясь на палку своего господина, сталъ ковылять по комнатѣ, скорчивъ свое дѣтское личико въ грустную гримасу и отплевываясь направо и налѣво, какъ старикъ.
Оба мужчины громко хохотали.
-- А теперь, Джимъ,-- сказалъ его господинъ,-- покажи намъ, какъ старый Эльдеръ Робинсъ поетъ псалмы!
Мальчуганъ вдругъ вытянулъ свое пухленькое личико и съ невозмутимою серьезностью затянулъ въ носъ мелодію одного псалма.
-- Ура! Браво! Ай да молодецъ!-- вскричалъ Гэлей.-- Да этотъ мальчишка прямо сокровище, честное слово. Знаете, что я вамъ скажу?-- онъ хлопнулъ по плечу мистера Шельби:-- прикиньте мнѣ этого мальчишку и мы будемъ квиты. Право слово! Скажите послѣ этого, что я не по чести дѣлаю дѣло!
Въ эту минуту дверь пріотворилась и молодая женщина-квартеронка, лѣтъ двадцати пяти, вошла въ комнату.
Довольно было взглянуть на ребенка и на нее, чтобы убѣдиться, что она его мать.
Тѣ же чудные, черные глаза съ длинными рѣсницами, тѣ же кудри шелковистыхъ, черныхъ волосъ. На ея смуглыхъ щекахъ игралъ румянецъ, который сгустился, когда она замѣтила устремленный на нее взглядъ незнакомца, выражавшій дерзкое, нескрываемое восхищеніе. Платье ея было очень хорошо сшито и вполнѣ обрисовывало ея стройную фигурку. Изящная ручка и стройная ножка не ускользнули отъ зоркихъ глазъ торговца, привыкшаго съ перваго взгляда подмѣчать всѣ статьи красиваго женскаго товара.
-- Что тебѣ Элиза?-- спросилъ ея господинъ, когда она остановилась и нерѣшительно посмотрѣла на него.
-- Извините, сэръ, я искала Гарри.-- Мальчикъ подбѣжалъ къ ней и показалъ ей полученныя лакомства, которыя онъ собралъ въ юбочку своего платьица.
-- Возьми его,-- сказалъ мистеръ Шельби, и она быстро вышла, унося ребенка на рукахъ.
-- Чортъ возьми!-- вскричалъ торговецъ съ восхищеніемъ.-- Вотъ такъ штучка! Вы можете составить себѣ состояніе на этой дѣвчонкѣ въ Орлеанѣ. На моихъ глазахъ тамъ платили тысячи за бабъ, которыя были нисколько не красивѣе этой.
-- Я не хочу наживаться на ней,-- сухо замѣтилъ мистеръ Шельби. Чтобы перемѣнить разговоръ, онъ откупорилъ новую бутылку вина и спросилъ своего собесѣдника, какъ онъ его находитъ?
-- Превосходно, сэръ! первый сортъ!-- отвѣчалъ торговецъ; затѣмъ повернулся и фамильярно потрепавъ по плечу мистера Шельби, онъ прибавилъ:-- Ну, такъ какъ же насчетъ дѣвчонки-то? сколько мнѣ вамъ за нее дать? сколько вы хотите?
-- Мистеръ Гэлей, я ее не продаю,-- сказалъ Шельби,-- жена не разстанется съ ней, даже если бы вы оцѣнили ее на вѣсъ золота.
-- Да, да, женщины всегда такъ говорятъ, потому что онѣ совсѣмъ не понимаютъ счета. А покажите имъ сколько часовъ, перьевъ и всякихъ бездѣлушекъ можно купить, продавъ кого-нибудь на вѣсъ золота,-- онѣ другое запоютъ, ручаюсь вамъ.
-- Повторяю вамъ, Рэлей, объ этомъ не стоитъ и говорить. Я сказалъ: нѣтъ, и не перемѣню своего слова,-- рѣшительнымъ тономъ проговорилъ Шельби.
-- Ну, такъ отдайте мнѣ хоть мальчика,-- сказалъ торговецъ,-- вы должны сознаться, что я плачу вамъ за него кругленькую сумму.
-- Да скажите пожалуйста, для чего вамъ такой малышъ? спросилъ Шельби.
-- У меня есть пріятель, который промышляетъ по этой части: онъ скупаетъ хорошенькихъ мальчиковъ и воспитываетъ ихъ на продажу. Они ныньче въ большой модѣ, ихъ берутъ въ лакеи и т. под., богатые господа платятъ за нихъ хорошія деньги. Это считается настоящимъ шикомъ и украшеніемъ дома, когда мальчикъ отворяетъ дверь, прислуживаетъ за столомъ, подаетъ. За нихъ можно получить большія деньги; а этотъ чертенокъ еще такой забавный, и пѣть умѣетъ, онъ самая подходящая статья.
-- Мнѣ бы не хотѣлось продавать его, задумчиво проговорилъ мистеръ Шельби.-- Дѣло въ томъ, сэръ, что я человѣкъ гуманный, мнѣ противно отнимать ребенка у матери, сэръ.
-- О, въ самомъ дѣлѣ? Да, конечно, это до нѣкоторой степени естественно. Я отлично понимаю. Съ женщинами иногда ужасно непріятно имѣть дѣло. Я самъ терпѣть не могу, когда онѣ начинаютъ выть да визжать. Это ужасно непріятно; но я такъ стараюсь вести дѣло, чтобы избѣжать этого, сэръ. Къ примѣру сказать, нельзя ли вамъ услать дѣвчонку куда нибудь на день, или на недѣлю. Мы безъ нея спокойно обдѣлаемъ дѣльце, а когда она вернется, все будетъ уже готово. Ваша жена подаритъ ей сережки, или новое платье, или какую нибудь бездѣлушку, и она утѣшится.
-- Боюсь, что нѣтъ.
-- Господь съ вами, да, конечно, утѣшится! Знаете вѣдь черные совсѣмъ не то, что бѣлые; они могутъ гораздо больше перенести, надобно только умненько взяться за дѣло. Говорятъ, продолжалъ Гэлей, принимая простодушный и довѣрчивый видъ, что торговля неграми ожесточаетъ; но я этого никогда не чувствовалъ. Я положительно не могу дѣлать такъ, какъ дѣлаютъ нѣкоторые. Вырветъ ребенка прямо изъ рукъ матери, да тутъ же и выставитъ его на продажу, а она-то воетъ все время, какъ сумасшедшая; это плохой расчетъ,-- порча товара,-- другая женщина послѣ этого становится совсѣмъ ни къ чему не способной. Я зналъ одну очень красивую женщину въ Орлеанѣ, которую прямо загубили такимъ обращеніемъ. Человѣкъ, который покупалъ ее не хотѣлъ взять ребенка; она была страшно горячая, какъ вспылитъ, просто себя не помнитъ. Она какъ стиснетъ ребенка въ рукахъ, какъ закричитъ, завопитъ, прямо страшно было глядѣть. У меня до сихъ поръ кровь стынетъ въ жилахъ, какъ я только вспомню, а когда ребенка унесли, и ее заперли, она до того бѣсновалась, что черезъ недѣлю умерла. Чистый убытокъ въ тысячу долларовъ, сэръ, и только отъ неумѣлаго обращенія. Самое лучшее вести дѣло гуманно, сэръ, я это по опыту говорю.
Торговецъ откинулся въ кресло и сложилъ руки съ видомъ добродѣтельной рѣшительности; онъ, очевидно, считалъ себя вторымъ Вильберфорсомъ.
Предметъ разговора очевидно глубоко интересовалъ его. Мистеръ Шельби задумчиво чистилъ апельсинъ, а Гэлей послѣ минутнаго молчанія снова началъ съ подобающею скромностью, и съ такимъ видомъ, какъ будто говоритъ нехотя, только въ защиту истины.
-- Конечно, никому не годится хвалить самого себя, а только поневолѣ скажешь, разъ это правда. По-моему я поставляю самыхъ лучшихъ негровъ изъ всѣхъ имѣющихся въ продажѣ, по крайней мѣрѣ мнѣ это говорили, говорили не разъ, а сотни разъ; всѣ они хорошаго вида, толстые, веселые и умираетъ у меня меньше, чѣмъ у другихъ. Я приписываю это, сэръ, своему умѣнью обращаться съ ними, сэръ, а мое главное правило, сэръ,-- это гуманность.
-- Въ самомъ дѣлѣ! проговорилъ мистеръ Шельби, не зная, что сказать.
-- Многіе смѣялись надъ мною, сэръ, за мои убѣжденія, сэръ, и осуждали меня. Они не популярны и не всякій понимаетъ ихъ; но я держусь за нихъ, сэръ; я всегда держался ихъ, сэръ, и они принесли мнѣ порядочный барышъ; да, сэръ, могу сказать, они окупились,-- и торговецъ засмѣялся собственной остротѣ.
Это пониманіе гуманности было такъ своеобразно, что мистеръ Шельби въ свою очередь не могъ не разсмѣяться. Быть можетъ и вы смѣетесь, милые читатели; но вы не можете не знать, что въ наше время гуманность проявляется въ тысячи самыхъ разнообразныхъ формъ, и нельзя предвидѣть всѣхъ тѣхъ странныхъ вещей, какія гуманные люди могутъ наговорить и надѣлать.
Смѣхъ мистера Шельби ободрилъ торговца, и онъ продолжалъ:
-- Странное дѣло, но мнѣ никогда не удавалось вбить это въ головы другимъ. Въ прежніе годы, когда я жилъ въ Натчезѣ у меня былъ компаньонъ, Томъ Локеръ, умный малый, но съ неграми сущій чортъ и, понимаете, изъ принципа, потому что сердце у него было предоброе. Это была его система, сэръ. Я часто говорилъ Тому: Слушай, Томъ, говорю я, когда твои дѣвчонки плачутъ для чего колотишь ты ихъ и бьешь по головѣ? Это смѣшно и совершенно безполезно, говорю я. Пусть ихъ себѣ поплачутъ, отъ этого имъ никакого вреда не будетъ. Это ужъ ихъ такая природа, а природа всегда найдетъ себѣ выходъ не въ ту, такъ въ другую сторону. И потомъ, говорю я, это портитъ дѣвчонокъ, Томъ. Онѣ худѣютъ, лица дѣлаются унылыми, иногда онѣ дурнѣютъ, особенно желтыя, и тогда самому чорту съ ними ничего не подѣлать. Отчего ты не можешь, говорю я, приласкать ихъ, поговорить съ ними помягче? Повѣрь мнѣ, Томъ, говорю я, гуманностью ты больше сдѣлаешь, чѣмъ крикомъ да колотушками, и барыша она больше приноситъ, ужь повѣрь мнѣ. Но Томъ никакъ не могъ отстать отъ своихъ привычекъ и попортилъ мнѣ столько товару, что я долженъ былъ разойтись съ нимъ, хотя онъ былъ славный парень и дѣло зналъ отлично.
-- А вы находите, что ваша система выгоднѣе, чѣмъ система Тома? спросилъ мистеръ Шельби.
-- Конечно, нахожу, сэръ. Видите ли, я всегда когда можно стараюсь смягчить непріятныя стороны дѣла,-- въ родѣ продажи дѣтей и тому подобное.-- Въ такихъ случаяхъ я удаляю матерей, знаете: съ глазъ долой, изъ сердца вонъ; когда все дѣло кончено, перемѣнить ничего нельзя, онѣ, понятно, привыкаютъ. Вѣдь негры не то что бѣлые, которымъ съ дѣтства внушаютъ, что они не должны разлучаться съ женами и дѣтьми и все такое. Негръ, если онъ воспитанъ, какъ надо быть, не думаетъ ни о чемъ подобномъ. Оттого ему и легче перенести разлуку.
-- Боюсь, что мои негры не воспитаны, какъ надо быть, замѣтилъ мистеръ Шельби.
-- Пожалуй, что это такъ. Вы тутъ, въ Кентукки, балуете своихъ негровъ. Вы думаете, что дѣлаете имъ добро, а выходитъ это вовсе не добро. Какое же это добро внушать негру разныя понятія да надежды, когда ему придется мыкаться по бѣлу свѣту? Сегодня его купилъ Томъ, завтра Дикъ или Богъ знаетъ кто! Чѣмъ его лучше воспитали, тѣмъ тяжелѣе ему будетъ жить. Смѣю думать, что ваши негры совсѣмъ падутъ духомъ тамъ, гдѣ негры съ другихъ плантацій будутъ пѣть и плясать, какъ сумасшедшіе. Вы сами знаете, мистеръ Шельби, каждый человѣкъ понятно, считаетъ, что онъ поступаетъ, какъ слѣдуетъ; и я думаю, что я обращаюсь съ неграми именно такъ, какъ они того стоютъ.
-- Счастливъ тотъ, кто доволенъ собой, сказалъ мистеръ Шельби, слегка пожимая плечами, съ едва замѣтнымъ чувствомъ отвращенія.
Они нѣсколько минутъ молча чистили орѣхи.
-- Ну-съ, спросилъ Галей, какъ же вы порѣшили?
-- Я еще подумаю и поговорю съ женой, отвѣчалъ мистеръ Шельби. А пока, Гэлей, если вы хотите обдѣлать дѣло, какъ говорили раньше, тихо, безъ шума, вамъ лучше не разсказывать здѣсь, какимъ ремесломъ вы промышляете. Если мои люди узнаютъ это вамъ не легко будетъ увезти кого нибудь изъ нихъ; я увѣренъ, что дѣло не обойдется безъ шуму.
-- Ну, конечно! Я очень хорошо понимаю! Гмъ! Разумѣется! Но я долженъ предупредить васъ, что я страшно спѣшу, мнѣ надобно какъ можно скорѣй узнать, на что мнѣ разсчитывать, сказалъ онъ, вставая и натягивая пальто.
-- Хорошо, приходите сегодня вечеромъ между шестью и семью, и я дамъ вамъ отвѣтъ, сказалъ мистеръ Шельби, и торговецъ съ поклономъ вышелъ изъ комнаты.
-- Съ какимъ удовольствіемъ столкнулъ бы я его съ лѣстницы, сказалъ самъ себѣ мистеръ Шельби, когда дверь за негроторговцемъ захлопнулась.-- Этакій самоувѣренный нахалъ! Онъ знаетъ, что держитъ меня въ рукахъ. Если бы кто нибудь сказалъ мнѣ, что я продамъ Тома на югъ, одному изъ этихъ негодныхъ торгашей, я бы отвѣтилъ: -- Развѣ я собака, что могу сдѣлать подобную вещь?-- А теперь дошло до этого, другого нѣтъ исхода! И Элизинъ ребенокъ тоже! Чувствую, что придется выдержать изъ-за этого ссору съ женой, изъ-за ребенка и изъ-за Тома тоже. Ой, ой, ой! И все оттого, что я надѣлалъ долговъ! Негодяй понимаетъ, что на его улицѣ праздникъ и пользуется этимъ!
Въ штатѣ Кентукки рабовладѣніе носило, пожалуй, наиболѣе мягкій характеръ. Преобладающимъ занятіемъ населенія было земледѣліе со своимъ спокойнымъ размѣреннымъ трудомъ безъ тѣхъ періодовъ спѣшной, усиленной работы, какіе характеризуютъ культуру болѣе южныхъ штатовъ. Здѣсь трудъ негра былъ болѣе здоровъ и болѣе разуменъ, а хозяинъ довольствовался постепеннымъ пріобрѣтеніемъ и не испытывалъ искушенія быть жестокосерднымъ, искушенія, которому часто поддается слабая человѣческая натура, когда на одной чашкѣ вѣсовъ лежитъ быстрая, скорая нажива, а на другой всего только интересы безпомощныхъ и беззащитныхъ существъ.
Чужеземецъ, посѣтившій нѣкоторыя имѣнія штата и наблюдавшій добродушную снисходительность иныхъ хозяевъ и хозяекъ, и вѣрную преданность иныхъ рабовъ, можетъ размечтаться и, пожалуй, повѣрить старой поэтичной легендѣ о патріархальности рабства: но надъ всѣми этими пріятными картинами нависла мрачная тѣнь, тѣнь закона. Пока законъ разсматриваетъ всѣ эти человѣческія существа съ бьющимися сердцами и живыми чувствами только какъ вещи, принадлежащія господину, пока вслѣдствіе раззоренія, несчастія, неосторожности или смерти собственника жизнь подъ покровительствомъ и защитою снисходительнаго хозяина можетъ всякую минуту смѣниться днями мученій и безнадежнаго страданія,-- до тѣхъ поръ невозможно, при самой лучшей системѣ управленія, сдѣлать рабство учрежденіемъ хорошимъ и желательнымъ.
Мистеръ Шельби былъ образцомъ хорошаго зауряднаго человѣка: добродушный, мягкій по природѣ, онъ склоненъ былъ всегда снисходительно относиться къ окружающимъ. Его негры въ матерьяльномъ отношеніи не терпѣли никакихъ недостатковъ. Но онъ велъ разныя рискованныя предпріятія, потерпѣлъ значительные убытки, запутался въ долгахъ, и многія изъ его долговыхъ обязательствъ попали въ руки Гэлея. Это маленькое объясненіе даетъ ключъ къ предыдущему разговору.
Подходя къ двери столовой, Элиза случайно услышала нѣсколько словъ этого разговора и поняла, что какой-то торговецъ предлагаетъ хозяину купить у него негра.
Элизѣ очень хотѣлось, выходя изъ комнаты, постоять подольше у дверей и послушать, но въ эту минуту ее позвала ея госпожа, и ей пришлось поспѣшить.
И все-таки ей показалось, что торговецъ предлагаетъ купить ея мальчика,-- можетъ быть, она ошиблась? Сердце ея сильно билось, она невольно такъ крѣпко прижала къ себѣ ребенка, что онъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее.
-- Элиза, что съ тобой сегодня? спросила ея госпожа, замѣтивъ, что Элиза пролила воду изъ умывальника, опрокинула рабочій столикъ и, вмѣсто шелковаго платья, которое должна была достать изъ шкафа, подаетъ ей ночную блузу.
Элиза вздрогнула.
-- О, миссисъ! вскричала она, поднявъ на нее глаза. Потомъ вдругъ залилась слезами и рыдая опустилась на стулъ.
-- Элиза, дитя мое! Что случилось? спросила ее миссисъ Шельби.
-- О миссисъ, миссисъ!-- вскричала Элиза,-- въ столовой сидѣлъ и разговаривалъ съ бариномъ одинъ торговецъ неграми! Я сама слышала!
-- Ну, такъ что же изъ этого, глупенькая?
-- О, миссисъ, какъ вы думаете, продастъ хозяинъ моего Гарри? и несчастная мать судорожно зарыдала.
-- Продастъ Гарри? Конечно нѣтъ, дурочка! Ты же вѣдь знаешь, что твой господинъ не ведетъ никакихъ дѣлъ съ этими южными торговцами, и что онъ никогда не продаетъ своихъ рабовъ, пока они ведутъ себя хорошо. Да и кому нужно покупать твоего Гарри? Ты думаешь, всѣ отъ него также безъ ума, какъ ты, глупенькая? Полно, успокойся, застегни мнѣ платье. Ну, вотъ такъ. А теперь сдѣлай мнѣ ту новую прическу, которой тебя недавно выучили, и въ другой разъ не подслушивай у дверей.
-- А вы, миссисъ, вы никогда не согласитесь чтобы... чтобы...
-- Глупости, дитя мое! Конечно, не соглашусь. Объ этомъ и говорить не стоитъ. Для меня это все равно, что продать одного изъ моихъ собственныхъ дѣтей. Но, право, Элиза, ты ужъ слишкомъ гордишься своимъ мальчуганомъ. Стоило какому-то незнакомому человѣку показать носъ въ дверь, и ты уже вообразила, что онъ пріѣхалъ покупать его.
Успокоенная увѣреннымъ тономъ своей госпожи, Элиза ловко и проворно помогла ей одѣться, и скоро сама стала смѣяться надъ своимъ страхомъ.
Миссисъ Шельби была женщина выдающаяся, какъ въ умственномъ, такъ и въ нравственномъ отношеніи. Съ природнымъ великодушіемъ и душевною добротой, которыми часто отличаются женщины Кентукки, въ ней соединялась высоко развитое нравственное и религіозное чувство, и въ то же время умѣнье энергично проводить на практикѣ свои принципы. Ея мужъ не отличавшійся большою набожностью, цѣнилъ и уважалъ ея религіозныя убѣжденія и немного боялся ея мнѣній. Онъ предоставлялъ ей неограниченную свободу во всемъ, что касалось устройства быта, обученія и воспитанія рабовъ, но самъ не вмѣшивался въ это дѣло. Нельзя сказать, чтобы онъ признавалъ спасительность для вѣрующихъ особыхъ подвиговъ святыхъ, но ему какъ-то смутно представлялось, что его жена обладаетъ благочестіемъ и милосердіемъ, которыхъ вполнѣ хватитъ на двоихъ и что онъ можетъ попасть въ царствіе небесное, благодаря качествамъ, которыми она надѣлена въ избыткѣ, и которыми самъ онъ не особенно стремился обладать.
Послѣ разговора съ торговцемъ его больше всего удручала необходимость сообщить женѣ о заключаемой сдѣлкѣ; онъ предвидѣлъ ея возраженія, ея упреки и сознавалъ, что заслужилъ ихъ.
Миссисъ Шельби не имѣла никакого понятія о денежныхъ затрудненіяхъ мужа, но она знала, что онъ вообще человѣкъ добрый, и потому совершенно искренне не повѣрила подозрѣніямъ Элизы. Она сразу, не долго думая, отвергла возможность такого факта и, занятая приготовленіями къ выѣзду на вечеръ, скоро совершенно забыла о своемъ разговорѣ съ Элизой.
Элиза съ дѣтства росла на глазахъ у своей госпожи и всегда считалась ея балованной любимицей.
Путешественникъ, проѣзжая по южнымъ штатамъ не можетъ не обратить вниманія на особое изящество, на мягкость голоса и манеръ очень многихъ мулатокъ и квартеронокъ. У квартеронокъ эти врожденныя свойства часто соединяются съ ослѣпительною красотою и всегда съ очень пріятною, симпатичною наружностью. Портретъ Элизы, набросанный нами, не плодъ нашего воображенія: онъ сдѣланъ съ натуры, по памяти, такою видѣли мы ее нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ Кентукки. Благодаря покровительству и присмотру своей госпожи, Элиза выросла, не подвергаясь тѣмъ искушеніямъ, которыя дѣлаютъ красоту пагубнымъ даромъ для рабыни. Она вышла замужъ за красиваго и талантливаго молодого мулата, Джоржа Гарриса, который принадлежалъ сосѣднему помѣщику.
Хозяинъ этого молодого человѣка отдалъ его въ рабочіе на мѣшечную фабрику, гдѣ онъ, благодаря своей ловкости и способностямъ, скоро занялъ первое мѣсто среди рабочихъ. Онъ изобрѣлъ машину для очистки пеньки, и, принимая во вниманіе отсутствіе образованія и общественное положеніе изобрѣтателя, можно сказать, что этимъ онъ обнаружилъ не меньше геніальности, чѣмъ Уитней, изобрѣтатель трепальной машины {Машина такого рода была, дѣйствительно, изобрѣтена однимъ молодымъ чернокожимъ въ Кентукки.}.
Онъ былъ красивъ собой, обладалъ привлекательными манерами и пользовался общею любовью на фабрикѣ. Тѣмъ не менѣе, такъ какъ молодой человѣкъ былъ въ глазахъ закона не человѣкъ, а вещь, то всѣ эти выдающіяся способности были подчинены власти грубаго, властолюбиваго хозяина. Этотъ господинъ, прослышавъ объ изобрѣтеніи Джоржа, пріѣхалъ на фабрику посмотрѣть, что такое сдѣлала его талантливая собственность. Хозяинъ фабрики принялъ его очень любезно и поздравилъ его съ такимъ дорогимъ невольникомъ.
Его водили по всей фабрикѣ, показывали ему машину Джоржа; молодой мулатъ, возбужденный общимъ вниманіемъ, говорилъ такъ хорошо, держался такъ свободно, имѣлъ такой красивый мужественный видъ, что его хозяинъ невольно испытывалъ непріятное чувство его превосходства надъ собой. Съ какой стати этотъ невольникъ, его собственность, разъѣзжаетъ повсюду, изобрѣтаетъ машины и держитъ себя наравнѣ съ джентльменами? Этому слѣдуетъ какъ можно скорѣй положить конецъ. Онъ возьметъ его домой, заставитъ работать киркой и лопатой, посмотримъ тогда, куда дѣнется его франтовство. Фабрикантъ и всѣ рабочіе были страшно удивлены, когда онъ вдругъ потребовалъ жалованье Джоржа и объявилъ о своемъ намѣреніи взять его домой.
-- Но, мистеръ Гаррисъ,-- возражалъ фабрикантъ,-- не слишкомъ ли это поспѣшное рѣшеніе?
-- Ну, такъ что же? Вѣдь это же мой собственный человѣкъ.
-- Мы бы охотно прибавили ему жалованье, сэръ.
-- Это мнѣ все равно, сэръ. Я не намѣренъ отдавать въ наемъ моихъ людей, когда мнѣ этого не хочется.
-- Но, сэръ, онъ, повидимому, особенно способенъ именно къ фабричной работѣ.
-- Очень можетъ быть; до сихъ поръ онъ не былъ способенъ ни къ какому дѣлу, которое я ему поручалъ.
-- Но, подумайте только, вѣдь онъ изобрѣлъ эту машину,-- некстати напомнилъ ему одинъ изъ рабочихъ.
-- Да, да, машину для сокращенія работы? Это онъ всегда можетъ придумать; самое настоящее дѣло для негра. Они сами всѣ, сколько ихъ ни есть, машины для сокращенія работы. Нѣтъ, нѣтъ, я его беру.