"Росту народной русской культуры вредит засилье националистов. После битвы при Калке татары связали пленных противников, положили их под доски и сами сели на доски обедать. Современные националисты вошли в роль этих татар. Связав инородцев, они на их костях ораторствуют и пишут на тему: Россия для русских"...
Так я прочел, в "Речи", за подписью социал-кулябки Философова, статью против себя, против А.А. Столыпина, покойной княжны Дондуковой-Корсаковой, с которой "основательно" отказались говорить шлиссельбуржцы, против Пушкина и его "Клеветников России", против Лермонтова и его "Бородина", против Толстого и его "Войны и мира": все мы "осатанели" (слово Философова), все сидим на костях инородцев и жирно едим, жирно пьем, когда Мережковский и Философов по-христиански постятся над местом, где зарыт прах Мордки.
Сидим, веселимся и кушаем, а косточки инородцев трещат...
Встал -- и пошел к гипсовой маске, снятой с покойного русского философа Страхова, где у меня хранятся нужные бумажки. И вот достал документ о притесненных инородцах: это -- "Повестка о назначении дела (генерала Петрова против меня) к слушанию":
..."На основании 882-й ст. уст. уг. суд. защитником ему, Розанову, председателем назначен присяжный поверенный Аркадий Львович Зильберштейн". При повестке приложен, на отдельном листочке: "Список, составленный на основании 589-й ст. уст. уг. суд.". Вот его текст: "Именной список гг. судей и товарищей прокурора 2-го уголовного д-та сбп. судебной палаты. Председатель д-та А.И. Руадзе, члены палаты: Л.В. Позен, И.Д. Архангельский, М.В. Лешко-Попель, И.П. Савастьянов, В.В. Граве и Г.И. Орлов. Товарищи прокурора М.С. Тлустовский, А.С. Червинский, И.Н. Шведер, М.П. Стремоухов, А.Н. Благовещенский, П.М. Устимович, О.Ю. Витер, А.П. Мякин, Е.О. Шарко, Н.А. Громов и М.В. Литовченко. За секретаря В. Зек"...
Вот вам и "лежат под досками"... Не нашлось "Ивановых", "Семеновых", "Вознесенских" для суда в столице Империи... Но какой же "Иванов" не дурак и какой же "Зильберштейн" не умница? "Зильберштейн", очевидно, талант, а вот, напр., присяжный поверенный А.М. К-нцов, мой ученик по Елецкой гимназии, сидел-сидел в Петербурге, бился-бился, составил, несколько лет проработав (на невольном досуге), биографию К.Н. Леонтьева: ждал, просил, искал, -- и никакого не только дела, но и делишка не нашел, с женой и ребенком, и вот сейчас собирается в провинцию что-нибудь искать, как-нибудь устроиться... и, поистине, найти
Где оскорбленному есть сердцу уголок.
Когда судилась в той же спб. судебной палате моя брошюра "Русская церковь", -- то заседание началось часов в 8 вечера, и во всех отделениях палаты заседания уже окончились, но присяжные поверенные, желая, вероятно, послушать защищавшего меня С.А. Андриевского, задержались на несколько минут -- и вошли в зал...
Зрелище, которое мне открылось, было до того внушительно и страшно, что, признаюсь, я потерял способность следить за ходом защиты моей брошюры: плохо освещенный большой зал весь наполнился темным людом, с адвокатскими значками, между которыми не было ни одного русского лица, с этакою "русскою бородою" и русской походкой, словом, -- признаки есть, ошибиться нельзя... Весь русский суд уже захвачен нерусскими, и тут "так сложилось дело", что вновь приходящему русскому "не просунуть и носа"... Ну, есть Андриевский, есть Карабчевский, еще, конечно, найдется десяток, может, два десятка на весь Петербург, которых уж никак нельзя было не пустить, сила у них большая, талант слишком яркий... Но все, что не "сом", все, что помельче "сома", -- все это не пущено, в сущности, вовсе не "сомами", а "Зильберштейнами", которые "умны" и "подходящи" просто потому, что они "Зильберштейны" и что тут "свой своего держит и чужого топит"...
"Чужой, которого топят" около русского суда -- это "русский"... Когда (с месяц назад) я это передавал с горем г-ну Фарбману, руководителю книгоиздательства "Пантеон", -- мне симпатичному еврею -- он улыбнулся какою-то "знающею улыбкою" (и сейчас стал мне от этого противен) и ответил:
-- Да, ну что же... евреев никуда не пускают, и они захватили суд... Что "никуда не пускают" -- я пропускаю: но что "захватили суд" -- это его слово, слово еврея, полное глубокого сознания и глубокого удовлетворения. На "никуда не пускают" я имею только тот ответ, что, "куда бы их ни пустили", они и там "все захватят"... Захватят и не оставят даже "5-процентной нормы" русским...
Так что кто же "лежит под досками" и жирно кушает, г. Философов? Ну, да возьмите русскую газету "Речь", печатающуюся в русской столице и на русском языке: уж не Философов ли там "сидит на доске", а "под доскою" лежит Гессен и Любош... Бедный Гессен: на нем сидит русский барин, русский помещик Философов, сын члена Г. Совета, и поет он, этот Гессен, в глубокой зависимости от Философова, русскую песню и в русских интересах...
Барин Философов, счастливый Философов... Он поет свободную песнь и одному вдохновению покорен:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв...
Ах, господа русские баре: скоро-скоро кошечка оближет ваши косточки и умоется лапкой... И, ей-ей, даже не вспомнит вашего многострадального терпения...
Это как в Великий Четверток поется на всенощной:
"Слава многотерпению Твоему, Иисусе"...
Вспомнишь и, обернувшись к русскому люду, скажешь:
-- Слава многотерпению вашему, человецы...
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 25 октября. No 12795.