Книговод

Княгиня Дашкова

Рындина Лидия Дмитриевна


Лидия Рындина


Все пройдет в сем скучном мире,
Кто о славе лишь радел,
Тщетно мнил быть чтим в кумире.
Уж его не помнят дел.
Кн. О. Козловский (1799)

I.

   Власть женщины не в ее силе, а в ее слабости -- решила женщина восемнадцатого века на Западе. И во всеоружии вековой науки кокетства, прикрываясь, как щитом, именем своего возлюбленного, властвует фаворитка на Западе.
   Русская женщина избрала иной путь.
   Выведенная на хмельную ассамблею из тихого терема, она, казалось, еще не имела времени понять, правда или сон ее свобода. Но едва успев сбросить с своего лица вековое покрывало, она сразу решает, что она сильна и гордо и полноправно протягивает руку к власти.
   Восемнадцатый век на Западе -- век фавориток, в России -- век цариц. Пять женщин, почти одна за другой, держали в руках скипетр Российской Державы.
   Одной из самых ярких фигур этого века цариц была княгиня Дашкова, которая, если не добыла короны себе самой, то помогла ее получить своему другу, Екатерине.

II

   Княгиня Екатерина Романовна Дашкова родилась в 1744 году в Санкт-Петербурге. Она происходила из фамилии графов Воронцовых и была сродни графам Паниным.
   Ее крестной матерью была императрица Елизавета Петровна, а крестным отцом великий князь Петр Федорович, будущий император Петр III.
   На втором году ее жизни умерла ее мать. Ее отец, граф Роман Илларионович Воронцов, оставшись молодым вдовцом, не чувствовал в себе склонности заняться воспитанием своих пятерых детей и был искренне рад, когда его родные приняли на себя эту заботу.
   Маленькую графиню Екатерину сначала взяла к себе в имение ее бабушка, а четырех лет ее принял к себе ее дядя, граф Михаил Илларионович Воронцов. Она поселилась в его доме и росла вместе с его единственной дочерью, будущей графиней Строгановой.
   Две девочки жили в одной комнате, их одевали в одинаковые платья, одни и те же учителя занимались с ними.
   Впоследствии, вспоминая время своего учения, княгиня пишет: "Мой дядя не жалел денег на учителей, и мы, по своему времени, получили превосходное образование: мы говорили на четырех языках и в особенности владели отлично французским языком, хорошо танцевали, умели рисовать; некий статский советник преподавал нам итальянский язык, а когда мы изъявили желание брать уроки русского языка, с нами занимался Бехтеев. У нас были изысканные и любезные манеры, и потому немудрено было, что мы слыли за отлично воспитанных девиц".
   В доме Воронцова часто бывала сама императрица, и ее маленькая крестница нередко играла у нее на коленях.
   В графине очень рано проснулось гордое сознание своего духовного превосходства над окружающими людьми и в то же время страстное желание дружбы и любви.
   "С раннего детства я жаждала любви окружающих меня людей и хотела заинтересовать собой своих близких",-- пишет она. Но отзыва на свои чувства она среди них не находила. Более, чем с другими, она была близка со своим старшим братом Александром.
   Чувства одиночества и неудовлетворенности были вообще с ранних лет отличительными чертами графини.
   О своей жизни у дяди она говорит позднее: "Но что же было сделано для развития нашего ума и сердца? Ровно ничего".

III

   Тринадцати лет юная графиня заболела корью, и это событие имело влияние на весь склад ее дальнейшей жизни.
   Семья графа Михаила Воронцова была в постоянных сношениях с Двором, и из опасения занести заразу во дворец девочку отправили при первых же признаках болезни в деревню, за 60 верст от столицы.
   Одна, с прислугой немкой, которой графиня не любила, она была уже по-настоящему одинокой.
   Первое время она не могла даже читать, так как болезнь отразилась на ее глазах.
   "Глубокая меланхолия, размышления над собой и над близкими мне людьми, изменили мой живой, веселый и даже насмешливый ум",-- пишет она.
   Когда глаза графини исправились, она всецело отдалась чтению. "Я начала сознавать, что одиночество не всегда бывает тягостно, и силилась приобрести все преимущества, даруемые мужеством, твердостью и душевным спокойствием,-- говорит она.-- Я была довольна и покойна только когда погружалась в чтение или занималась музыкой".
   Она читала все, что находила в доме своего дяди, сначала в деревне, потом в городе, читала запоем, лихорадочно, нередко целые ночи напролет. Беллетристика, философия, история, наука,-- решительно не было области, которая не интересовала бы ее. Вольтер, Буало, Монтескье были ее любимыми писателями. Ее страстная жажда знания доходила до болезненности.
   На своих сверстниц она походила мало, наряды и светские выезды ее не занимали. В шуме пышного барского дома она жила своими книгами и своими мечтами.

IV

   В 1758 году молодая графиня познакомилась с двумя людьми, любовь к которым положила печать на всю дальнейшую жизнь.
   Это были князь Михаил Дашков, ее будущий муж, и Великая Княгиня Екатерина Алексеевна, будущая Екатерина Вторая.
   В день первого знакомства, во дворце, Великая Княгиня уронила веер, графиня поспешила поднять его, но Великая Княгиня поцеловала ее и просила сохранить веер, как память о первом вечере, проведенном ими вместе.
   За этот веер, за приветливые слова Великой Княгини восторженная девушка стала ее самым преданным, самым верным другом.
   В ее мемуарах мы читаем о Екатерине: "Очарование, исходившее от нее, в особенности когда она хотела привлечь к себе кого-нибудь, было слишком могущественным, чтобы подросток, которому не было и пятнадцати лет, мог ему противиться, и я навсегда отдала ей мое сердце. Однако* она имела в нем сильного соперника в лице князя Дашкова, с которым я была обручена, но вскоре и он проникся моим образом мыслей, и между нами исчезло всякое соперничество.
   Трудно сказать, что сильнее повлияло на судьбу графини, преданность ли Великой Княгине, или большая верная любовь к мужу, тому высокому Преображенскому офицеру, которого она впервые встретила ночью на малолюдной улице и о котором, пораженная его ростом, она спрашивала свою подругу Самарину, провожавшую ее: "Кто этот великан?"
   "Мы не были знакомы друг с другом, и казалось, брак между нами не мог бы никогда состояться, но небо решило иначе. Не было той силы, которая могла бы помешать нам отдать друг другу наши сердца",-- говорит графиня.
   В феврале 1759 года, без всякого блеска, состоялась свадьба графини Екатерины Романовны Воронцовой с князем Михаилом Ивановичем Дашковым.

V

   Царствование Императрицы Елизаветы Петровны "богомольной затейницы и веселой баловницы", как ее называли, приходило к концу.
   Замыкалась эпоха, жизнь и искусство которой представляли из себя такую причудливую смесь яркого русского лубка с вычурностью искусства Франции. Эпоха "русского рококо", где потухшие краски французских гобеленов загорались яркими цветами Востока, где капризные завитки переплетались с экзотическими сказочными птицами, где золотом, как иконостасы, заливались залы дворцов, а с иконостасов вместо херувимов улыбались пухлые амуры. Сверкающая пышность русского творчества, облеченная в иностранные формы, пряное смешение восточного варварства и европейской утонченности, милые, неуклюжие русские люди, наряженные по французским картинкам, грубая простота, соединенная с изысканной манерностью.
   С портретов того времени нам улыбаются люди в маскарадных костюмах. Крепостные девки, Машки и Саньки в виде вакханок и богинь, и русские царицы в мужских кафтанах.
   Маскарад в жизни, и жизнь, как маскарад. В этой эпохе росла и складывалась княгиня Дашкова. Хотя ее личность была очень сильна, однако окружающее не могло не отразиться на ней, и этим влиянием всецело объясняются многие ее достоинства и недостатки.
   Своего мужа княгиня любила и, как все чувства, когда-либо владевшие ею, эта любовь захватила ее целиком. Она делает все, чтобы доставить радость любимому человеку.. Всеми силами старается она завоевать любовь его родных, с тревогой следит за его здоровьем, с самозабвением заботится об его спокойствии, хлопочет об его карьере.
   "Надо представить себе семнадцатилетнюю, безумно влюбленную женщину с горячей головой, которая не понимала другого счастья, как любить и быть любимой",-- пишет она о себе самой.
   Вскоре после свадьбы, в Ораниенбаумском дворце, молодые представлялись Великому Князю Петру Федоровичу. В это время старшая сестра Дашковой, Елизавета Романовна Воронцова, уже была его фавориткой.
   С молодой парой Великий Князь был очень любезен. Когда он узнал, что они не хотят жить в его дворце, он сказал, что он все-таки надеется видеть их каждый день и желал бы, чтобы они были больше с ним, чем с Великой Княгиней.
   Но молодая княгиня Дашкова уже вся принадлежала Екатерине Алексеевне.
   "Дочь моя,-- говорил Великий Князь в другой раз своей крестнице,-- помните, что благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы, чем с великими умами, которые, выжав весь сок из лимона, выбрасывают его вон".
   Но Дашкова не задумывалась об этом, Великая Княгиня была ее кумиром, она избегала общества своего крестного отца и с каждым днем все сильнее и сильнее привязывалась к Екатерине.
   
   "Природа, в свете тебя стараясь произвесть,
   Дары свои на тя едину истощила,
   Чтобы на верх величия возвесть,
   И, награждая всем, она нас наградила".
   
   Так пишет она неуклюжими, полудетскими виршами, прославляя Екатерину.
   Великая Княгиня, видимо, дорожила ее привязанностью.
   "Расположение, которое Вы оба мне оказывается, право, трогает мое сердце, а Вы, которая хорошо знает способность чувствовать, можете понять, сколько оно Вам благодарно". Так пишет Екатерина Дашковой.
   Скончалась царица Елизавета Петровна, на престол вступил Петр III.
   Положение Екатерины стало очень тяжелым. С подчеркнутым презрением обращался с ней муж, высокомерно графиня Елизавета Воронцова. Последняя была теперь назначена начальницей над фрейлинами, поселилась в отведенных ей апартаментах во дворце и была награждена целым рядом отличий.
   Император, не скрываясь, выражал свое желание развестись с нелюбимой женой и жениться на ней.
   Едва вступив в придворную жизнь, Дашкова стала в ряды врагов своего крестного отца и своей сестры.
   Молодая, умная, интересная, она с горячностью вербовала сторонников для Екатерины. В Дашковой чуялась сила воли, которая, хотя и принадлежала юному экзальтированному существу, все-таки невольно ставила ее в центр немого заговора, к которому постепенно примыкала вся гвардия, все товарищи ее мужа.

VI

   На всероссийском престоле был Петр III. Екатерина и ее друзья были в тени, но дело, задуманное ею вместе с Григорием Орловым и Дашковой, зрело невидимо для врагов.
   Через полгода после смерти Елизаветы, в ночь на 26 июня 1762 года, Екатерина в приготовленной по распоряжению Дашковой карете ехала в Петербург, в казармы Измайловского полка.
   Дашкова в этот момент ожидала дома. Торжество, неудачу, арест, эшафот,-- все это пережила она, сидя одна в страшную ночь на 26 июня.
   Княгиня не была руководительницей заговора, как она пытается изобразить в своих записках.
   "Шесть месяцев я была в сношениях со всеми вождями заговора, прежде чем Дашкова узнала хоть одно имя,-- пишет Екатерина Понятовскому в первые же дни по воцарении. Но во всяком случае Екатерина дорожила такой союзницей, как Дашкова, чья преданность доставила ей много друзей, без поддержки которых мог не удаться весь заговор.
   В 7 часов утра 26 июня княгиня узнала, что Екатерина вступила на престол.
   Она поспешила во дворец. Его окружал народ. Друг новой Императрицы, она легко прошла толпу.
   Новые подданные Екатерины узнали ее, подняли на руки и с шумными приветствиями пронесли во дворец.
   Опьяненная триумфальным шествием, княгиня ничего не помнила, ее платье разорвали, ее волосы растрепались.
   Увидев друг друга, Императрица и Дашкова бросились в объятия. "Слава Богу! Слава Богу!" -- могли только проговорить они.
   Заметив, что на Императрице нет еще голубой Андреевской ленты, составляющей необходимую принадлежность царствующей особы в России, княгиня берет с графа Панина Андреевскую ленту и надевает ее на Екатерину, бывшую на ней Екатерининскую снимает. Поблизости нет камеристки Государыни, и она кладет ленту себе в карман.
   К вечеру Екатерина выступила из Петербурга с гвардией. На сером коне, в мундире Преображенского полка, ехала она впереди. Рядом с ней, тоже в офицерском мундире, ехала Дашкова. За ними следовала блестящая свита и около пятнадцати тысяч войска.
   Две молоденькие женщины шли во главе армии, чтобы отнять корону у того, кто был для одной мужем, а для другой -- крестным отцом.
   Ночь застала их еще на подходе. Нужно было остановиться для ночлега, для этого выбрали деревню "Красный кабачок".
   Императрице отвели на ночь небольшой домик, представляющий собою плохонький кабак. Там нашлась только одна, правда широкая, постель, не отличавшаяся чистотой.
   Один из офицеров дал свой плащ, и его разостлали на ней Императрица и Дашкова легли рядом, не раздеваясь
   Спать было некогда. Всю ночь они занимались рассмотрением манифестов и указов, которые Екатерина уже заготовила для обнародования
   На другой день войска с императрицей были уже в Петергофе, где Екатерине был вручен акт отречения от престола Императора Петра III

VII

   Вместе с восшествием на трон Екатерины II историческая миссия княгини Дашковой была окончена.
   В первый же день своего царствования Екатерина высказала ей, как Императрица подданной, свое неудовольствие по поводу ее самовольных распоряжений войсками Наивная, но гордая княгиня должна была понять, что она может рассчитывать на милость, но не на дружбу Екатерины, и до самой смерти не могла примириться с этим открытием Однако, одновременно с выговором надела на Дашкову Екатерининскую ленту, ту самую, которую княгиня сняла с нее день тому назад.
   Екатерина перестала быть подругой княгини, но она продолжала быть с ней очень ласковой. Она дает ей звание статс-дамы, заставляет ее с мужем переехать во дворец и часто вечером заходит к ним.
   Здесь, в интимном кругу, нередко втроем, Екатерина отдыхала от дневного этикета. Она заставляла Дашкову играть на клавесинах, сама с ее мужем пела забавные дуэты, шутила, гримасничала, подражала кошкам. Здесь в веселой молодой Екатерине трудно было узнать могущественную правительницу России,-- она была только милой, оживленной, остроумной гостьей Дашковых.
   В это время образовалась партия, которая просила Императрицу вторично выйти замуж, причем в мужья ей прочили Григория Орлова. Видимо, к этому плану склонялась и сама Екатерина.
   Княгиня Дашкова вновь позабыла, что не одна она возвела на престол Екатерину, и не она занимает первое место в ее сердце. В дружеском кругу она стала очень резко отзываться по поводу этих слухов.
   Об этом было донесено Екатерине, и под влиянием Орлова она написала князю Дашкову следующую записку
   "Я искренно желаю, чтобы княгиня Дашкова, забывая свой долг, не заставила меня забыть ее услуг Напомните ей это, князь. Мне сообщили, что она позволяет себе в разговорах грозить мне"
   Братья Орловы были вообще врагами Дашковой В первый уже день после переворота между Григорием Орловым и княгиней произошел крупный разговор, и с этого момента они не разговаривали друг с другом двадцать лет.
   Те же Орловы хотели запутать Дашкову в дело о заговоре Мировича, который пытался свергнуть Екатерин} и посадить на ее место Иоанна Антоновича, многолетнего узника Шлиссельбургской крепости.
   Княгине удалось оправдаться перед Императрицей, но она видела, что ее положение при дворе не дает ей ничего, кроме огорчений, и стала отдаляться от Екатерины
   Вскоре княгиню постигло большое горе
   Чтобы возвести на польский трон Понятовского, Екатериной были высланы войска и во главе их князь Дашков. Назначение это говорило о доверии государыни и потому было очень лестным. Во время похода в Польшу князь схватил лихорадку и умер. Его смерть для жены была огромным ударом. У нее сделался нервный паралич левой руки и ноги, и она пятнадцать дней находилась между жизнью и смертью.
   Выздоровев, она еще больше отдалилась от Двора
   Еще при жизни мужа княгиня мало заботилась о своей внешности,-- так, например, она никогда не румянилась и не белилась, что было тогда принято, как правило для светской женщины. Теперь она оделась в черный цвет и никогда больше с ним не расставалась
   Выезды она прекратила окончательно, вся уйдя в воспитание своих детей и устройство своих запутанных денежных дел.

VIII

   Четыре года по смерти мужа жила Дашкова, никак не напоминая о себе Екатерине
   Только в конце 1769 года она явилась ко Двору чтобы просить разрешения выехать за границу
   С целью оградить себя от излишних расходов, она вые хала из России под именем госпожи Михалковой Кроме ее двух детей, с ней ехали ее родственница Каменская и двоюродный брат граф Воронцов, атташе русской миссии в Гааге
   Несмотря на принятое ею скромное имя, ее всюду узнавали, и многие искали с ней знакомства За границей она виделась с целым рядом замечательных лиц -- Дидро, Вольтером, Губертом и на всю жизнь подружилась с леди Гамильтон, дочерью Туамскрго Архиепископа Рандера. Шарфик, который случайно подарила ей леди Гамильтон, она сохранила навсегда, как святыню. Этот шарфик вытеснил из ее сердца веер, подаренный ей Екатериной. Ее поездка вообще была очень удачна. Несмотря на ее строгое черное платье, нередко накинутую на плечи черную шаль и скромный псевдоним Михалковой, она была встречена с большим почетом Ее имя знали, ею интересовались. После двухлетнего путешествия, посетив Германию, Австрию, Англию, княгиня вернулась в Петербург.
   В России ее встретили ласково Орлова уже сменил Потемкин, и Екатерина, видимо, переменилась к ней. Сразу по ее приезде ей было пожаловано 70 000 рублей для покупки недвижимой собственности
   Но Дашковой уже не жилось в России. Под предлогом дать высшее образование своему сыну, она через некоторое время снова стала просить Екатерину разрешить ей уехать за границу
   Императрица не была особенно довольна этой просьбой, но все же разрешила княгине поступать, как она пожелает В своем имении Троицком княгиня выдает замуж свою дочь за бригадира Щербинина и, захватив с собою молодых, уезжает за границу -- на десять лет
   Через Варшаву, Берлин, Спа княгиня проехала в Шотландию, в Эдинбург Здесь она поселилась в старинном королевском замке Голируд, где занимаемая ею часть непосредственно примыкала к апартаментам, в которых когда-то жила Мария Стюарт
   В Эдинбургский университет Дашкова определила своего сына
   Жизнь в Голируде текла безоблачно и ясно. Здесь, почти всегда недовольная настоящим, княгиня, наконец, чувствует себя счастливой
   "Бессмертный Робертсон, Блер, Смит и Фергюссон приходили ко мне два раза в неделю обедать и проводили весь день. Герцогиня Беклей, леди Скотт, леди Лосиан и леди Мери Ирвинг своим обществом скрашивали мне жизнь еще больше, это был самый спокойный и счастливый период, выпавший мне на долю в этом мире",-- говорит она об этом времени.
   В 1779 году ее сын окончил университет, и княгиня Дашкова покидает Эдинбург, чтобы снова предпринять путешествие по Европе.
   Перед нею проходит вереница людей, создавших политику и искусство того времени.
   Рюльер, Фальконет, госпожа Полиньяк, королева Мария-Антуанетта, кардинал Берни, английский посланник в Неаполе лорд Гамильтон, Император Иосиф Австрийский, папа Римский, Прусский король Фридрих Великий,-- вот некоторые из лиц, с которыми познакомилась и беседовала княгиня Дашкова.
   В Дублине она пишет музыку на слова одного священного гимна. Его пели в соборе при многочисленной публике, собравшейся слушать произведения русской.
   В Париже скульптор Гудон делает ее бюст. Во Флоренции Великий Герцог из своего драгоценного кабинета по естественной истории дарит ей все дублеты редких окаме-нелостей. В Венеции она покупает две ценные картины Каделетти и целый ряд эстампов старинных граверов. По ее же рекомендации Екатериной II куплена впоследствии в Риме коллекция античных камней.
   В 1782 году княгиня вернулась в Петербург.
   Екатерина встретила ее милостиво. Она приняла под покровительство ее сына, а самой княгине предложила быть Президентом Академии наук и художеств.
   Сначала княгиня испугалась этой милости, как налагавшей на нее слишком большую ответственность. Но Императрица настаивала, и княгине не оставалось ничего другого, как согласиться.
   Через несколько дней, на заседании Академии, с председательского места княгиня Дашкова говорила торжественную речь.
   Своей новой обязанности княгиня отдалась всецело.

IX

   Десять лет она управляет Академией. Она погашает неоплаченные долги, увеличивает доходы, приводит в порядок академическую типографию, умножает число учащихся, открывает три новых курса -- математический, геометрический и естественно-исторический. Чтение курсов она поручает русским профессорам и из закрытых превращает эти курсы в общедоступные. Она открывает второе словесное отделение Академии наук так называемую "Российскую Академию", где печатается первый словарь российского языка.
   В личной жизни княгини в это время было много такого, что, справедливо или нет, повергало ее в горе.
   Ее дочь делала бесконечные долги, то сходилась, то расходилась со своим мужем. Сын женился без ее согласия на девушке из очень скромной и бедной семьи, которая казалась княгине недостойной быть в родстве с ней. Ее мрачное настроение еще усугублялось припадками сильного ревматизма. В ее душе порою возникала даже мысль о самоубийстве.
   Светлым оазисом этого периода ее жизни был приезд из Англии ее друга, леди Гамильтон.
   Леди пробыла в гостях у Дашковой около года. За это время она побывала у нее в Троицком, познакомилась с русским деревенским бытом и любовалась на сельские праздники, игры и хороводы, от которых осталась в восторге. По ее имени, вновь основанная княгиней неподалеку от Троицкого деревня, была названа "Гамильтоновкой".
   Екатерина была милостива к княгине по-прежнему. Был только один момент, когда княгиня чуть не впала в немилость за то, что позволила напечатать посмертную трагедию Княжнина "Вадим Новгородский", где были усмотрены вольнолюбивые тенденции.
   Но опасность миновала, и Екатерина до конца своей жизни сохранила благосклонность к Дашковой. В 1796 году умерла Екатерина II.
   Для Дашковой начинается тяжелое время опалы. Тотчас же, по вступлении на престол Павла I, он отрешил княгиню от всех ее должностей.
   Едва успела она сдать свои обязанности и переехать в Москву, как Император прислал ей. приказ -- выехать из столицы и в деревне вспоминать о событиях 1762 года. Едва она переехала в свое имение Троицкое в Калужской губернии, как ее настигает новый приказ: ехать в одну из деревень ее сына в Новгородскую губернию и там ожидать дальнейших распоряжений.
   Вот она в простой избе, на деревянной скамейке. На ней мужской кафтан, на груди звезда. Одна рука на коленях, другая лежит на открытой книге на столе, доброе, немолодое женское лицо, на голове не то колпак, не то чепчик, на стенной полочке рядом несколько книг, на полу свернувшаяся собачка, сбоку маленькое оконце.
   Так изобразил княгиню Дашкову в ссылке неизвестный художник
   В далекой заброшенной деревне, лишенная самых первых удобств жизни, не имея возможности даже писать, сколько ей хочется, за недостатком бумаги жила княгиня в Кротове
   Ее судьба казалась ей еще тяжелей, когда по скованным льдами болотам, окружающим деревню, тянулись мимо кибитки со ссыльными в Сибирь, и люди с вывихнутыми членами и с нервной судорогой после перенесенных пыток заходили погреться в ее избу.
   Англичанка лектриса мисс Бете, дочь княгини, несколько слуг, последовавших за ней в ссылку, да окрестные крестьяне, окружавшие ее трогательными заботами, скрашивали ее жизнь.
   Несмотря на гордый и твердый нрав княгини, изгнание было ей не под силу, и она написала просительное письмо Императору о смягчении своей участи.
   Павел сперва не хотел даже прочесть письма, и отдал было приказ отправить немедленно курьера, чтобы отобрать от Дашковой перья, бумагу и чернила.
   Но Императрица вложила письмо в ручки маленького Великого Князя Михаила, любимого сына Павла, и когда тот протянул его отцу, растроганный Император схватил перо и написал
   "Княгиня Екатерина Романовна, вы желаете ехать в свое калужское имение -- переезжайте. Доброжелательный Вам Павел",

X

   С воцарением Императора Александра Павловича княгиня была возвращена ко Двору.
   В старомодных платьях, с манерами времен Екатерины, она казалась смешной и уже нисколько не напоминала собой гордой княгини Дашковой, Президента двух Академий. Она и сама скоро поняла, что ее время прошло, и удалилась в деревню.
   Здесь, при содействии приехавшей к ней мисс Мери Вильмонт, двоюродной сестры своего друга, леди Гамильтон, она занялась составлением своих мемуаров.
   "Чтобы она ни делала, она ни на кого не похожа. Я не только никогда не видала, но даже и не слыхала о существовании на свете подобного ей человека. Она учит каменщиков строить дома, помогает шить рубашки, сама кормит скот, любит музыку, пишет для печати, великолепно знает церковную службу и поправляет священника, когда он читает молитву не так, как следует. Она знает наизусть все пьесы и подсказывает актерам, когда те путают роли. Она -- доктор, аптекарь, хирург, кузнец, столяр, судья, монах... Она переписывается со своим братом, занимающим высокое положение в государстве, с учеными, писателями, а также грязными жидами, из которых старается извлечь пользу для своих дел. В то же время она находит время писать сыну, различным родственникам, всей своей родне. Беседа ее, обаятельная по своей простоте, граничит иногда с наивностью. Сама не замечая того, она говорит сразу по-французски, по-итальянски, по-русски, смешивая все языки".
   Так пишет о шестидесятилетней княгине Дашковой мисс Вильмонт своим родным.
   Свои записки княгиня Дашкова заканчивает гордыми словами:
   "В заключение я могу сказать со спокойной совестью, что сделала все добро, какое в моей власти, и никогда никому не сделала зла. Я отомстила забвением и презрением за несправедливости, интриги и клеветы, направленные против меня. Я исполнила свой долг по мере сил и понимания. Со своим чистым сердцем и честными намерениями я вынесла много жгучего горя, которое вследствие моей слишком большой чувствительности, свело бы меня в могилу, если бы меня не поддерживала моя совесть, свидетельствовавшая о чистоте моей жизни. Я без страха и тревоги, бестрепетно и спокойно смотрю в глаза приближающейся смерти.
   В 1807 году умер сын княгини.
   4 января 1810 года умерла сама княгиня Дашкова. Со своей дочерью за последние годы своей жизни она порвала все отношения и лишила ее наследства. Вместе с именем она завещала все свое состояние своему двоюродному племяннику, графу Ивану Илларионовичу Воронцову, получившему фамилию Воронцов-Дашков.
   Отзывы о ней современников очень различны. Одни превозносят ее, другие смешивают с грязью. Но каковы бы ни были недостатки Дашковой, она заслуживает того, чтобы о ней знало потомство.
   Княгиня довольно много писала. Ей принадлежат комедии "Тапсиаков или человек бесхарактерный" и "Свадьба Фабиана или алчность к богатству наказанная" и целый ряд статей и переводов. Но все ее произведения, за исключением записок, особенного интереса не представляют, хотя не лишены присущей ей во всем даровитости.
   Всем, что прославило ее имя, она обязана исключительно себе самой, своей энергии, решительности, характеру и уму.
   Едва ли можно указать в истории другую женщину, которая в восемнадцать лет была бы одной из главных руководительниц государственного переворота, а в тридцать восемь -- Президентом двух академий.
   Маленькая русская девочка, рано оставленная отцом и выросшая в чужом доме, сумела неизгладимыми чертами вписать свое имя в историю русского государства и русского просвещения.
   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов