Лафонтен Август - Барон Фламинг, или страсть к титулам

Баронъ Фламингъ, или страсть къ титуламъ.
Повѣсть А. Лафонтена.
(Вольный переводъ съ Нѣмецкаго.)

Баронъ Фламингъ былъ одинъ изъ богатѣйшихъ и могущественнѣйшихъ Саксонскихъ Дворянъ. Баронесса, его благородная половина, имѣла всѣ качества, какія только могутъ сдѣлать супруга щастливымъ; но мрачная, глубокая печаль отравляла всѣ наслажденія высокороднаго Барона: у него не было наслѣдника, которому могъ бы онъ передать блистательность своей породы.

Небо удостоило наконецъ внять его обѣтамъ: Баронесса родила сына. Всѣ ея пріятельницы, собравшись къ ней въ спальню, старались наперерывъ найти для новорожденнаго прекраснѣйшее имя. -- "Не трудитесь, милостивыя государыни! сказалъ Баронъ: я назову сына моего Квинкціусомъ. -- Квинкціусомъ! вскричали онѣ всѣ въ одинъ голосъ: ни въ какомъ календарѣ нѣтъ такого Святаго; это имя языческое. Лучше назовите, его мясопустомъ, сочельникомъ, или четвергомъ, по крайней мѣрѣ все это находится въ календарѣ."

Баронъ краснѣлъ и блѣднѣлъ. "Довольно, сударыни, сказалъ онъ имъ, что вы не изволите знать имя Квинкціуса! оно уже двѣ тысячи лѣтъ принадлежитъ моей фамиліи. -- Двѣ тысячи лѣтъ! -- Такъ точно! Квинкціусы раздѣлились на три поколѣнія, а именно; на Фламиніусовъ, Капитолинусовъ и Цинциннатусовъ; я произхожу отъ первыхъ. -- Но васъ зовутъ не Фламиніусомъ, а Фламингомъ; тутъ есть нѣкоторая розница. -- Ни какой сударыни, съ вашего дозволенія: изъ Латинскаго усъ сдѣлалось Нѣмецкое ингъ: Фламиніусъ, Фламингъ. Боже мой! это очень понятно: Геминіусъ, Гемингенъ, равно какъ у французовъ, нашихъ сосѣдей, очевидно, что Помпонъ произходитъ отъ Помпея, а Фаберъ отъ Фабіуса." -- Добрыя Госпожи, изумленные такою ученостію, замолчали, и младенцу безъ всякаго прекословія наречено имя Квинкціуса.

Первыя годы его жизни не содержатъ ничего достойнаго примѣчанія. Баронъ, его отецъ, употребилъ сіе время на отъискиваніе всѣхъ старинныхъ рыцарскихъ сочиненій, касающихся до воспитанія благородныхъ дѣтей; онъ читалъ сіи книги, училъ ихъ наизусть, дѣлалъ изъ нихъ выписки, и проч. и проч,

Тысячу разъ Баронесса слыхала, какъ супругъ ея превозносился древностію своего рода; тысячу разъ видала, какъ онъ рылся въ старыхъ пергаментахъ и бумагахъ, изъ которыхъ, говорилъ онъ, надлежало ему выписать родословное дерево, и повѣсить оное въ сѣняхъ своихъ, чтобы тѣмъ внушить своимъ вассаламъ большее къ себѣ почтеніе и уморить съ зависти сосѣдей своихъ. Однакожь Баронесса не могла далѣе доходить какъ только до третьяго или четвертаго колѣна знаменитаго рода Фламинговъ. Однажды рѣшилась она попросить о томъ объясненія у августѣйшаго своего супруга. -- "Любезная Баронесса! отвѣчалъ онъ ей: съ величайшимъ бы удовольствіемъ исполнилъ я требованіе твое; но домъ нашъ, какъ то извѣстно вселенной, произходитъ изъ Рима; исторія предковъ моихъ написана по-Римски, или по-Латинѣ, что мнѣ кажется почти все равно. У меня тамъ есть толстая книга, сочиненная, не знаю въ какомъ году, нѣкоторымъ Titi Livii opera {Сочиненія Тита Ливія. Добрый Баронъ видѣлъ въ семъ заглавіи одно только собственное имя.}. Съ помощію неутомимаго терпѣнія отрылъ я въ этой книжищѣ одного Квинкціуса Фламиниуса; но признаюсь, что теряюсь во всѣхъ этихъ именахъ на усъ. Естьлибы я былъ нѣсколькими годами помоложе, то ухитрился бы какъ нибудь разпутать эту безтолковщину. Впрочемъ нашъ Квинкціусъ читаетъ уже порядочно, и я непремѣнно хочу, чтобъ онъ съ завтрашняго же дня началъ учиться языку своихъ предковъ. Подумай, Баронесса, какія восхитительные вечера доставитъ намъ этотъ милой робенокъ, когда станетъ намъ читать въ толстой моей книгѣ все то, что мы дѣлали въ Римѣ за многія сотни лѣтъ назадъ!" -- Добрая Баронесса улыбнулась, и положено, чтобъ въ слѣдующій день послать за Учителемъ.

День появился, и вмѣстѣ съ нимъ честной Г. Бейеръ, давно уже рекомендованный Барону Пасторомъ его села. Г. Бейеръ подъ самою смиренною наружностію скрывалъ необыкновенную ученость. Онъ съ трепетомъ предсталъ передъ Барона, которой внимательно смѣрилъ его глазами съ головы до ногъ. Баронесса, всегда человѣколюбивая, старалась его ободрять, говоря ему, сколько почитаетъ она себя щастливою, что сынъ ея будетъ имѣть такого просвѣщеннаго и достойнаго наставника. Бейеръ поклонился въ поясъ. -- "Знаете ли, сказалъ ему Баронъ, что вы готовитесь имѣть честь воспитывать дитя, которое произходитъ отъ благороднѣйшей Христіанской крови? знаетели, что вамъ должно образовать его сердце и разумъ? Чувствуете ли себя къ этому способнымъ? Посмотримъ! отвѣчайте мнѣ на слѣдующій вопросъ: какъ назовете вы бракъ, заключенный дворяниномъ съ мѣщанкою?" -- Баронесса весьма встревожилась, она кашляла, дѣлала знаки Гну. Байеру, будучи увѣрена, что отвѣтъ рѣшитъ его участь. Онъ и самъ очень хорошо это понялъ, и принявъ смѣлый видъ, сказалъ важнымъ и громкимъ голосомъ: "Г. Баронъ! я назвалъ бы такой бракъ явнымъ нарушеніемъ всѣхъ Божескихъ и человѣческихъ законовъ и неизгладимымъ преступленіемъ противъ потомства; ибо Моисей сказалъ, что Ангелы, сочетаваясь со дщерями человѣческими, навлекли на землю потопъ.

Восхищенный такимъ отвѣтомъ; Баронъ встаетъ и стремглавъ бросается на шею къ Бейеру. -- "Госпожа Баронесса! вскричалъ онъ голосомъ торжественнымъ: я нашелъ его! вотъ истинный мудрецъ, котораго провозглашаю достойнымъ наставникомъ нашего любезнаго Квинкціуса." Съ сей минуты Г. Бейеръ сдѣлался совѣтникомъ, наперсникомъ и другомъ высокороднаго Барона. Онъ тщательнѣйшимъ образомъ старался о развитіи способностей юнаго своего воспитанника, и Квинкціусъ платилъ за его усердіе необыкновеннымъ прилѣжаніемъ и блистательными успѣхами. Баронъ не отлучался отъ него во время ученія; но странные термины Грамматики, никогда прежде не поражавшіе его слуха, немедленно погружали его въ глубокой сонъ. Онъ терпѣливо однако же сносилъ сію скуку, помышляя о несказанномъ удовольствіи, которое въ послѣдствіи доставитъ ему чтеніе Римскихъ Историковъ, и ежедневно ожидалъ, что сынъ его примется за нихъ. Прошло полгода, но Грамматика и Синтаксисъ все еще продолжались. Наконецъ Баронъ потерялъ все свое тeрпѣніе и сказалъ бѣдному учителю слѣдующее: "Объявляю вамъ, любезный Г. Бейеръ, что вѣчныя ваши разсужденія о предлогахъ и междуметіяхъ совсѣмъ меня сокрушали. Не лучше ли былобы говорить съ сыномъ моимъ о подвигахъ его предковъ, нежели заставлять его корпѣть надъ правилами, которымъ нѣтъ конца? Я хочу, чтобъ сего дни же Квинкціусъ принялся за моего Опера Тита Ливія."

Какъ можно спорить съ такимъ человѣкомъ, каковъ былъ Г. Баронъ? И такъ принесли Тита Ливія. Добрый Бейеръ тотчасъ пріискалъ 11ю книгу, главу 56ю, и взявъ Барона за руку, положилъ указательный его палецъ на имя Титуса-Квинкціуса Капитолинуса. Старый Фламингъ, исполненный благоговѣнія, снялъ немедленно колпакъ и велѣлъ сыну своему низко поклониться. Бейеръ началъ чтеніе свое, но насилу могъ его кончить; потому что Баронъ скакалъ отъ радости и поминутно его перерывалъ, крича сыну своему: "слышишь ли, Квинктусъ? слышишь ли, сынъ мой? вотъ каковы были Фламанги во всѣ время, то есть самые честные, храбрые люди и православнѣйшіе Христіане!" -- "Съ дозволенія вашего, Г. Баронъ, Фламиніусы или Фламинги, о которыхъ здѣсь упоминается, были язычники, потому что"... Какъ, язычники! предки мои язычники! Не вѣрь этому Квинкціусъ! -- "Однакожь ничего нѣтъ этого справедливѣе, продолжалъ хладнокровно честный Бейеръ, потому что они всѣ родились и умерли до пришествія Христова." -- Точно ли вы увѣрены въ этомъ? -- "Точно, сударь!" -- Жаль этого, очень жаль!

Съ Барономъ и его сыномъ Бейеру очень было легко дѣлать переводы; онъ не думалъ грѣшить противъ совѣсти своей, прикрашивая повѣствованія Тита Ливія, или заставляя его говорить то, чего у него и на умѣ не бывало*

Пасторъ, рекомендовавшій Бейера Барону, имѣлъ сына, одареннаго рѣдкими способностями, но которыхъ отецъ, по причинѣ недостаточнаго состоянія, не имѣлъ способовъ обработывать. Изъ дружбы и благодарности Бейеръ вздумалъ дать его въ соученики благородному своему питомцу; въ слѣдствіе чего и заставилъ Тита Ливія сказать, что Консулъ Фламиніусъ воспитывалъ вмѣстѣ съ сыномъ своимъ одного мальчика изъ простолюдиновъ, потому что дворянство, какъ первое состояніе въ Государствѣ, было обязано доставлять ученіе другимъ классамъ народа. Баронъ заставилъ по вторить сіе мѣсто и приказалъ, чтобъ сынъ Пасторской въ слѣдующій день былъ ему представленъ.

Августъ Лисау -- имя молодаго человѣка -- былъ хорошъ собою, любезенъ, уменъ, и скоро привлекъ къ себѣ благоволеніе Баронессы. Она безпрестанно твердила сыну своему, чтобъ онъ не употреблялъ во зло преимуществъ, которые порода и достатокъ давали ему надъ молодымъ его товарищемъ. Квинкціусъ, не взирая на всѣ странности и сумазбродства, которыми отецъ окружилъ, такъ сказать, колыбель его, имѣлъ щастіе сохранить чувствительное сердце и ласковой характеръ: онъ спорилъ съ Августомъ въ одной только прилѣжности къ ученію, я сіе соревнованіе было причиною, что оба они сдѣлали блистательнѣйшіе успѣхи. Августъ, желая показать Барону свою признательность, собралъ въ одну тетрадь все, что могъ найти въ древнихъ Писателяхъ о трехъ поколѣніяхъ Квинкціусовъ; Баронъ, чувствительно тронутый, столько забылся, что нѣжно обнялъ юнаго простолюдина; онъ клялся, что никогда не забудетъ сего тонкаго доказательства приверженности и почтенія; приказалъ, чтобъ всякой день за десертомъ читали по нѣскольку страницъ драгоцѣнной рукописи. Бейеръ и самъ Квинкціусъ замѣтили, съ какимъ искуствомъ молодой Писатель разпространялся о славныхъ подвигахъ Титуса-Квинкціуса-Фламинтуса, которой побѣдилъ Филиппа, Царя Македонскаго, и провозгласилъ Грецію свободною, между тѣмъ какъ онъ упоминалъ только вскользь о Кайусѣ-Фламингусѣ которой далъ себя такъ больно побить Аннибалу при Тразименскомъ озерѣ.

Баронъ хотѣлъ, чтобъ сынъ его, даже и въ дѣтскихъ своихъ играхъ, приводилъ себѣ на память достославныхъ своихъ предковъ, или готовился бы, покраиней мѣрѣ, сдѣлаться со временемъ достойнымъ ихъ подражателемъ. Квинкціусъ игралъ всегда первыя роли; онъ былъ или Консуломъ, или Диктаторомъ, или по малой мѣрѣ Греческимъ Царемъ. Смиренный Августъ ограничивался всегда второкласными должностями; а естьли когда нибудь и дозволялось ему принять знаменитое дѣйствующее лице, то было единственно для того, чтобъ придать еще большій блескъ славѣ побѣдителя. Обольщенный безпрестанными похвалами отца своего и ласкательствами своихъ вассаловъ, молодой Фламингъ привыкъ почитать себя во всѣхъ частяхъ твореніемъ единственнымъ, безпримѣрнымъ. Идти по пробитой дорогѣ, казалось ему низко, и по сему любилъ онъ только самое странное и чудное. Боясь встрѣтиться въ Наукахъ, въ Литературѣ, или въ Нравственности, съ обыкновенными людьми, онъ старался сдѣлать о всѣхъ сихъ предметахъ особливыя системы.

Въ сію-то эпоху пріѣхала въ замокъ молодая дѣвица Фон-Нотгафтъ, племянница Баронессы. Мать ея умерла, оставя ее попеченіямъ родителя, которой умѣлъ только куришь табакъ и травить зайцовъ. Добрая тетка требовала, какъ права, удовольствія воспитывать сію интересную дѣвушку. Ей было только двѣнадцать лѣтъ, о воспитаніи ея очень мало старались, и Баронесса не замедлила примѣтить, что бѣдная Эльмина едва знала азбуку. Августу поручили учить ее читать и писать. Доброй молодой человѣкъ былъ въ восхищеніи, что ему представился наконецъ случай сдѣлать что нибудь угодное для его благотворительницы. Учитель былъ пригожъ и чувствителенъ, ученица прелестна и нѣжна; возрастъ, сходство во вкусахъ и нравахъ, родили между ими толь сильную дружбу, что они считали потерянными минуты, въ которыя не были вмѣстѣ. Протекли два года, я сія дружба превратилась въ совершенную любовь, Они ежедневно видались безъ свидѣтелей; чувствіе, наполняющее ихъ сердца, не могло быть долго неизвѣстнымъ предмету, которой внушалъ оное. Августъ осмѣлился открыть страсть свою: Эльмина поклялась ему въ вѣчной вѣрности. Квинкціусъ, бывая часто съ ними, примѣтилъ взаимную ихъ привязанность; но какъ онъ былъ совершенно углубленъ въ ученіе и занятъ только средствами отличиться, или, лучше сказать, сдѣлаться страннымъ, то ни о чемъ болѣе не помышлялъ, какъ только о строеніи новыхъ системъ.

Однажды Августъ имѣлъ съ Эльминою такой трогательный разговоръ, которой заставилъ ихъ проливать слезы. Августъ былъ уже довольно великъ, чтобъ почувствовать разстояніе, положенное породою между имъ и его ученицею; онъ ввѣрилъ ей страхъ свой и горесть. Эльмина, не столько опытная и менѣе недовѣрчивая, старалась ободрить своего любовника, и наконецъ удалилась въ свою комнату, чтобъ предаться тамъ меланхоліи, которой преодолѣть была она не въ силахъ.

Фламингъ, будучи уже шестнадцати лѣтъ, не замѣтилъ еще, что родственница его была рѣдкая красавица; сверхъ того онъ почелъ бы сіе малодушное вниманіе недостойнымъ истиннаго философа, каковымъ онъ себя уже почиталъ.

Сколь велико было его удивленіе, какъ въ одинъ вечеръ читая Латинской переводъ Платоновыхъ сочиненій, попалъ онъ на то мѣсто, гдѣ сей философъ называетъ любовь источникомъ всего, что только есть великаго, превосходнаго, изящнаго въ подлунномъ мірѣ. -- "Покажите мнѣ того великаго человѣка, возглашаетъ Платонъ, которой бы въ молодости своей не трепеталъ при видѣ красоты, котораго бы сердце не было снѣдаемо потребностію любить и быть любимымъ!"

Квинкціусъ закрылъ книгу и покраснѣлъ отъ стыда. Сколько ни справлялся онъ со спискомъ ощущеніи своихъ, однакожь долженъ былъ признаться, что не находилъ въ несъ любви; любви, которую великій, божественный Платонъ почиталъ отличительнымъ признакомъ великаго человѣка! Представьте, сколько пострадала отъ сего безмѣрная суетность Квинкціуса! -- Очень хорошо, сказалъ онъ самъ въ себѣ: станемъ любить, когда Платонъ того желаетъ." -- Къ кому лучше могъ онъ броситься съ сердцемъ своимъ, какъ не къ Эльминѣ?

Въ слѣдующее утро началъ онъ къ ней ласкаться; садился подлѣ нее, и въ первый разъ увидѣлъ, что она имѣла красоту восхитительную; онъ безпрестанно слѣдовалъ за нею какъ тѣнь ея, что много мѣшало Эльминѣ и Августу. Дѣвушка досадовала, сердилась, но ничто не могло отвратить родственника ея отъ благороднаго намѣренія сообразоваться съ предписаніемъ велемудраго Платона,

Въ сіе-то самое время Бейеръ далъ читать Овидія юному воспитаннику своему. Квинкціусъ, разкрывъ книгу, попалъ на искуство любить. "Боже! какое сокровище!" вскричалъ онъ, и заперся въ бесѣдкѣ, на концѣ сада находившейся, чтобъ научиться такому искуству, которое долженствовало учинить его великимъ человѣкомъ. Онъ пожиралъ., такъ сказать, сладострастные стихи, которые Поэтъ обращалъ къ Римскому юношеству; мысль, что въ сей же самой книгѣ Герои, предки его, могли образоваться, воспламеняла его. -- "Сдѣлай, чтобъ любопытство присоединилось къ благодарности въ душѣ юной дѣвицы, тебя плѣнившей, говоритъ Овидій, и чтобъ она не могла угадать, изъ какихъ рукъ идутъ къ ней подарки, которыми ты будешь осыпать ее."

Въ слѣдующее утро Эльмина нашла на дверяхъ своей комнаты цвѣточныя гирланды. Она удивилась такой необыкновенной вѣжливости и взяла подозрѣніе на Квинкціуса, которой съ нѣсколькихъ дней былъ, такъ сказать, прикованъ къ слѣдамъ ея. Она спросила его о томъ; но Квинкціусъ, будучи строгимъ наблюдателемъ Овидіевыхъ предписаній, божился, что онъ совсѣмъ этого не знаетъ; почему. Эльмина и заключила, что это сдѣлалъ Августъ. На другой день дверь ея опять украсилась гирландами. Она удивилась дерзости Августовой, знавъ, что Баронъ никому не дозволялъ рвать своихъ цвѣтовъ, поспѣшно спрятала ихъ подъ кровать.

Квинкціусъ, не видя еще никакого плода отъ Овидіевыхъ наставленій, съ нетерпѣливостію прибѣгнулъ къ искусству любить, и нашелъ въ немъ слѣдующее правило: "будь постояненъ въ исканіи своемъ, молодой человѣкъ! терпѣніе приводитъ къ желаемой пристани."

Соображаясь съ симъ, идетъ онъ въ тотъ же вечеръ въ садъ, нападаетъ безъ пощады на Бароновы цвѣты, наполняетъ ими большую корзину, прокрадывается въ Эльминину комнату и осыпаетъ цвѣтами ея постелю и весь полъ. Дѣвушка, пришедъ къ себѣ, болѣе испугалась, нежели тронулась такимъ страннымъ доказательствомъ любви, и какъ можно скорѣе побросала всѣ цвѣты опять подъ кровать.

Она не умедлила открыть тайну сію. Молодой Баронъ, замѣтивъ, что Овидій похваляетъ тайные подарки, возпользовался минутою, въ которую думалъ, что Эльиина была съ его матерью и пронесъ къ ней въ комнату шляпку, украшенную перьями, которую купилъ онъ самъ въ городѣ. Эльмина находилась въ ближней комнатѣ, откуда выбѣжавъ поспѣшно, застала важнаго родственника своего на мѣстѣ преступленія. Онъ признался, что былъ Авторомъ исторіи цвѣтовъ; но оставилъ дѣвушку въ совершенномъ невѣденіи въ разсужденіи намѣреній своихъ. Въ этомъ однако же былъ виноватъ Овидій, которой забылъ сказать, что дѣлать любовнику, когда его откроютъ. Квинкціусъ откланялся своей родственницѣ, сказавъ ей только сіи слова: "со временемъ узнаютъ, что все это значитъ."

Августъ скоро услышалъ о семъ небольшомъ приключеніи, и ревность овладѣла его сердцемъ. Эльмина то примѣтила и улыбнулась; а молодой Баронъ, чтобъ избавиться отъ своего недоумѣнія, прибѣгнулъ къ любимому своему Поэту. Овидій совѣтуетъ скромному любовнику подкрасться къ любовницѣ своей во время ея сна, отрѣзать у нее локонъ волосовъ, и обѣщаетъ, что она не проснется, естьли любитъ. Восхищенный найденнымъ средствомъ читать наконецъ въ сердцѣ прекрасной своей родственницы, Квинкціусъ на разсвѣтѣ, положивъ въ карманъ своего Овидія, и взявъ въ руку ножницы, прокрадывается на цыпочкахъ въ спальню своей любезной. Онъ приближается къ кровати, смотритъ на Эльмину, и въ восторгѣ роняетъ на полъ ножницы; она не просыпается. "О, мой Овидій!" сказалъ онъ, вздыхая: "локонъ бѣлокурыхъ волосовъ выбился изъ-подъ платка, которымъ Эльмина была повязана, Квинкціусъ колеблется, подходитъ, беретъ... локонъ уже въ его рукахъ, и красавица -- спитъ. "О мой Овидій! о наставникъ мой! всегда буду слѣпо тебѣ вѣрить!" повторялъ онъ стократно, возвращаясь въ свою комнату."

Надобно изъяснить читателямъ этотъ крѣпкой сонъ. Эльмина проснулась въ самое то мгновеніе, какъ Квинкциусъ уронилъ ножницы; но при слабомъ свѣтѣ показалось ей, что это былъ Августъ, и она притворилась спящею, чтобъ не быть принужденною сдѣлать ему выговоръ за такую дерзость.

Она думала, что щастіе Августово разольется по всѣмъ, чертамъ его; но сколь велико было ея удивленіе, когда онъ предсталъ передъ нее съ тѣмъ пасмурнымъ и холоднымъ видомъ, которой сдѣлался ему обыкновененъ съ самаго того дня, какъ онъ удостовѣрился, что Квинкціусъ былъ его соперникъ! Она покушалась изъясниться, но съ первыхъ словъ обнаружилось съ обѣихъ сторонъ такое негодованіе, что благоразумная дѣвушка поспѣшно прекратила разговоръ.

Молодой Баронъ, напротивъ того, въ восторгѣ радости своей пришелъ къ отцу, и сказалъ ему по правиламъ Ораторскимъ рѣчь, которую заключилъ тѣмъ, что въ силу предписанія Платона и Овидія, надлежало его какъ можно скорѣе, привесть въ состояніе наслаждаться безпрепятственно пламенною любовію, которую Эльмина къ нему питала. -- "Что за люди, этотъ Платонъ и Овидій? вскричалъ Баронъ: и какъ они смѣютъ вмѣшиваться въ мои домашнія дѣла? Хотѣлъ бы я повидаться съ этими господами!... Впрочемъ, Квинкціусъ Фламиніусъ, или Фламингъ, естьли Эльмина Фон-Нотгафтъ подлинно тебя любитъ, я не буду противиться ея щастію."

Позвали Эльмину, и заставляли ее признаться въ любви къ родственнику ея, которой ждалъ только ея согласія, чтобъ идти съ ней къ олтарю. Дѣвушка, до безконечности изумленная, увѣряла, что ничего не чувствуетъ къ Квинкщусу, кромѣ дружбы. Оскорбленный симъ молодой человѣкъ ссылается на всѣ свои покушенія, которыя. предпринималъ онъ по предписанію Овидія, особливо же опирается на подаренный будто бы локонъ волосовъ. Эльмина безъ труда опровергла всѣ тонкости молодаго мечтателя; но старой Баронъ никакъ не могъ противиться обѣтамъ своего законнаго наслѣдника, и объявилъ бѣдной Эльминѣ, что даетъ ей только одинъ мѣсяцъ сроку на рѣшеніе.

Добрая тетка спѣшила ее утѣшить и безъ всякаго лукавства, безъ всякихъ угрозъ довела ее до признанія къ склонности ея къ Августу. Баронесса была хотя женщина не блистательная, однакожь знала, что страсти словами не изкореняются, и -- замолчала. Но сдѣлавъ привычку сообщать мужу своему все, что доходило до ея свѣденій, не осмѣлилась скрыть отъ него любви племянницы своей къ молодому Лисау. Баронъ, пришедъ внѣ себя отъ одного помышленія о такой склонности, которую почиталъ уже незагладимымъ пятномъ для всей фамиліи супруги своей, поднялъ преужасный шумъ, и Квинкціусъ скоро узналъ, что имѣетъ въ товарищѣ своемъ предпочитаемаго соперника. Онъ зналъ, что Овидій показалъ средства обуздывать любовь, научивъ прежде, какъ ее производить въ слѣдствіе сего заперся онъ въ своей комнатѣ, чтобъ на просторѣ предаться чтенію и размышленіямъ. Онъ нашелъ, что Стихотворецъ, почитая праздность источникомъ и пищею сей страсти, предписываетъ тяжелую работу тѣмъ, которыхъ хотятъ отъ нее изцѣлить. Онъ совѣтуетъ заставлять ихъ бѣгать, плавать, объѣзжать лошадей, грести, косить, или пилишь дрова. Молодой философъ спѣшитъ къ отцу своему, и говоритъ: Овидій снабдилъ меня неизмѣннымъ способомъ изцѣлить Эльмину и Августа отъ ихъ любви, какъ бы она сильна ни была. Намъ не льзя заставить ихъ плавать, потому что у насъ нѣтъ воды. Бѣгать или объѣзжать лошадей? бѣдная дѣвушка сломитъ себѣ шею. Косить? теперь Октябрь, и всѣ луга такъ голы, какъ моя ладонь. И такъ остается только пилить дрова, и я прошу, чтобъ завтра же заперли Августа съ Эльминою въ сарай и заставили бы ихъ тамъ пилить до изнеможенія силъ. -- Прекрасно! вскричалъ Баронъ, помирая со смѣху: Овидій твой далъ тебѣ неоцѣненное средство: запереть любовниковъ однихъ въ сарай, чтобъ изцѣлить ихъ отъ любви! -- Квинуціусъ вышелъ, стеная внутренно, что родитель его не умѣлъ цѣнить такъ, какъ онъ, мудрыхъ писаній древнихъ.

Августъ, видя, что тайна сердца его сдѣлалась всѣмъ извѣстною, трепеталъ и не смѣлъ показаться. Сострадательная Баронесса велѣла позвать его къ себѣ въ комнату. Тамъ изчисливъ ему всѣ препятствія, съ которыми долженствовалъ онъ бороться, призналась, что отважилась бы ему помогать, естьли бы имѣла вѣрныя доказательства искренности и постоянства чувствій его къ Эльминѣ. "Естьли бы, на примѣръ, примолвила она, страсть твоя была испытана нѣсколькими годами отсутствія, и ты возвратился бы съ сильнѣйшею прежней любовію; естьли бы Эльмина съ своей стороны сохранила къ тебѣ всю вѣрность... Но теперь, мой юный другъ, теперь всего благоразумнѣе будетъ, изтребить страсть, которой слѣдствія могутъ быть ужасны." -- Августъ давно уже пересталъ слушать, что говорила ему благодѣтельница его; онъ углубился совершенно въ одно великое предпріятіе которое въ ту же ночь произвелъ въ дѣйство. Онъ ушелъ изъ замка, не сказавъ о томъ никому, ниже своей любезной, и удовольствовался только тѣмъ, что подсунулъ подъ дверь ея комнаты слѣдующую записочку:. "Прости, Эльмина, прости! будь мнѣ вѣрна; мы увидимся."

По утру сдѣлался страшной шумъ: Баронъ бранился, Баронесса плакала; Бейеръ кстати и не кстати приводилъ Еврейскіе, Греческіе и Латинскіе тексты; Эльмина, бѣдная Эльмина была какъ окаменѣлая: она не могла даже плакатъ, Квинкціусъ, не прежде какъ за обѣдомъ, узналъ о произшедшемъ. Баронесса, для успокоенія мужа своего, преодолѣла горесть, и сказала ему съ большею обыкновенной твердостію, что она находитъ много великодушія и благородства въ Августовомъ поступкѣ, Эльмина отблагодарила ее взглядомъ. Квинкціусъ задумался. -- "О, го! сказалъ онъ самъ въ себѣ: видно тотъ очень великодушенъ и благороденъ, кто бѣгаетъ по свѣту безъ денегъ и безъ всякой помощи? Всегда хвалятъ Лисау, а я что бы надѣлалъ!...". Квинкціусъ пошелъ размышлять о средствахъ заставить говорить и о себѣ.

Эльмина, возвратясь въ свою комнату, читала многократно прощальную записку своего Августа.-- "Мы увидимся!" повторяла она ежеминутно; потомъ вдругъ вскричала: "Я поняла тебя, милой Августъ!"

Въ шести миляхъ отъ замка, на большой Берлинской дорогѣ находился маленькой городокъ, въ которомъ Лисау имѣлъ случай доставить мѣсто одному изъ старыхъ друзей отца своего. Эльмина не сомнѣвалась, чтобъ онъ не туда удалился, и -- "мы увидимся", значило очень ясно, что онъ тамъ ее дожидался.

Еще до свѣту Эльмина была уже за за милю отъ замка, съ нѣсколькими талерами въ карманѣ и съ малымъ количествомъ бѣлья и платья въ передникѣ, Шедъ, или лучше сказать, бѣжавъ три часа, она до крайности утомилась, и за деревьями, которыми обсажена была дорога, думала найти себѣ безопасное мѣсто для отдохновенія, но скоро была встревожена лошадинымъ топотомъ: это скакалъ Баронъ, которой, внутренно любя Августа гораздо болѣе, нежели сколько хотѣлъ самъ себѣ въ томъ признаться, пустился за нимъ въ погоню, надѣясь его воротить. Эльмина прилегла къ землѣ, и дядюшка ея проскакалъ мимо.

Квинкціусъ не переставалъ съ своей стороны заниматься отсутствіемъ друга своего. -- "Я знаю, что онъ на все способенъ, говорилъ онъ самъ въ себѣ, какъ новый Колумбъ, какъ новый Гама, онъ, можетъ быть, откроетъ новые міры, или по малой мѣрѣ новыя моря, дастъ имъ свое имя; а я! я, печальная отрасль Римскихъ Героевъ...! Съ сей минуты Квинкціусъ началъ видѣть Августа на Берлинской дорогѣ; онъ видѣлъ его въ Гамбургѣ садящагося на корабль.... Намѣреніе его скоро принято: надлежитъ все оставить, чтобъ раздѣлить такую славу.

Сыскавъ большой мѣшокъ, онъ кладетъ въ него книги, Географическія карты, Математическіе инструменты, зрительную трубку, не беретъ ни денегъ, ни съѣстныхъ припасовъ, и взваливъ съ гордостію мѣшокъ къ себѣ на плеча: "пойдемъ, сказалъ онъ, пойдемъ къ безсмертію. Отпіа тесит porto. Все свое богатство несу съ собою."

Между тѣмъ, какъ Квинкціусъ аргументовалъ такимъ образомъ и наполнялъ свой мѣшокъ, Баронесса, услышавъ о поспѣшномъ отбытіи своего супруга, бросилась въ коляску и поскакала, чтобъ быть свидѣтельницею пріятной минуты, въ которую догонятъ Августа, и простятъ его. Эльмина видѣла, какъ и она проѣхала. Бѣдняжка вздохнула и не прежде хотѣла пуститься опять въ путь, какъ потерявъ коляску изъ виду.

Новой страхъ! Какой -- то мущина садится подлѣ дороги, и одни только деревья его съ нею раздѣляютъ. Будучи: до крайности встревожена, она раздвигаетъ вѣтви, смотритъ.... Этотъ мущина былъ -- ея любезной родственникъ.... Онъ увидѣлъ Эльмину. -- "Возможно ли? Эльмина!" -- "Квинкціусъ! ради Бога, оставьте меня!" -- Но куда вы идете? -- "Я... прогуливаюсь." -- Какъ! во все это время -- а такъ далеко? -- "Но вы сами, куда идете съ этимъ большимъ мѣшкомъ и съ Ландкартами?" -- Я хотѣлъ снять планъ со здѣшнихъ окрестностей. Дайте же мнѣ руку, Эльмина! -- Эльмина не могла отговориться, и въ замѣшательствѣ своемъ опустила передникъ, изъ котораго все вывалилось на землю. -- "Что это значитъ? развѣ для прогулки берутъ съ собою рубашки и платья?" -- Послѣдовало весьма жаркое объясненіе, которое Эльмина заключила тѣмъ, что она остановится только тамъ, гдѣ найдетъ Августа; Квинкціусово же рѣшительное опредѣленіе было то, что поелику Герои, предки его, предписываютъ ему великодушное пожертвованіе, то онъ обязуется препроводить свою прелестную родственницу въ объятія друга своего, хотя бы онъ долженъ былъ искать его во льдахъ Полюса.

Баронъ прежде всѣхъ пріѣхалъ въ городъ, и между тѣмъ, какъ лошадь его ѣла овесъ, разсказывалъ онъ изумленному трактирщику о невѣроятныхъ подвигахъ достохвальныхъ предковъ своихъ, которыхъ имена оканчивались на усъ. Онъ былъ еще далеко отъ конца повѣсти своей, какъ вдругъ вошла Баронесса. Сія непредвидѣнная встрѣча подала поводъ къ смѣху съ обѣихъ сторонъ. Баронъ вздумалъ угощать свою благородную половину и приказалъ подать великолѣпный завтракъ. Они начали очень важной разговоръ, какъ вдругъ отворилась дверь -- и кто же вошелъ? Квинкціусъ съ Эльминою! Чрезмѣрное удивленіе произвело сначала глубокое молчаніе; но скоро уста Бароновы пролили цѣлую рѣку проклятій и ругательствъ. Чтожь бы еще тогда послѣдовало, естьли бы онъ зналъ, что благородная его племянница гонялась за простымъ мѣщаниномъ, каковъ былъ бѣдный Августъ? Дѣвушка это почувствовала; и когда Баронъ началъ приступать къ сыну своему, чтобъ онъ объявилъ ему причины сего побѣга, она дернула тихонько Квинкціуса за полу, и выразительнымъ взглядомъ дала ему разумѣть, какую нужду имѣла въ его скромности. Квинкціусъ, будучи съ природы предоброй малой, отвѣчалъ, что его родственница и онъ вздумали бѣгать по свѣту для того, чтобъ было имъ покойнѣе любиться. Эльмина принуждена была подтвердить все то, что угодно было наврать Квинкціусу. Баронъ сдѣлалъ ей строгой выговоръ за притворство, употребленное ею въ то время, какъ онъ предлагалъ ей руку сына своего. Баронесса, желая сократить тяжкое положеніе своей племянницы, приняла весьма раздраженный видъ, и велѣла посадить ее съ собою въ коляску. Баронъ сѣлъ на своего добраго коня, а Квинкціусъ уныло побрелъ пѣшкомъ въ замокъ.

Дорогою Эльмина, видя себя одну съ теткою, призналась ей откровенно во всемъ произшедшемъ, и въ награду за свою искренность получила отъ нее торжественное обѣщаніе, стараться всѣми силами о соединеніи ея съ нещастнымъ Августомъ. Ужинъ былъ не такъ скученъ, какъ, того опасались; дневныя произшествія даже развеселили Барона; только, когда молодые люди отклонялись; онъ послѣдовалъ за ними и, отведя каждаго въ его комнату, разсудилъ, что для обузданія восторговъ толь страстныхъ любовниковъ, почитаетъ за нужное привѣсить къ дверямъ ихъ по большому замку. Онъ провелъ часть ночи въ размышленіяхъ о безпокойствахъ, которыя могли для него произойти отъ такого надзирательства, и наконецъ заключилъ, что лучшее для отвращенія сего средство есть то, чтобъ, не откладывая вдаль, обвѣнчать ихъ немедленно. По утру чѣмъ свѣтъ послалъ онъ за Пасторомъ; двухъ заключенныхъ привели въ залу, попросили туда Баронессу, и знаменитый ея супругъ объявилъ ей свою волю. Добрая Госпожа до крайности смѣшалась; Эльмина поблѣднѣла отъ страха; Квинкціусъ покраснѣлъ. Баронъ во всемъ этомъ видѣлъ одну только радость и просилъ Пастора начинать церемонію. Пасторъ сказалъ краткую, но весьма трогательную рѣчь. Бѣдная Эльмина едва могла держаться на ногахъ, и когда у нее спросили, чувствуетъ ли она непреодолимое желаніе сочетаться съ Квинкціусомъ, она отвѣчала со всею рѣшимостію отчаянія; "нѣтъ, нѣтъ! никогда!" Баронъ думалъ, что онъ видитъ это во снѣ; спрашиваетъ сына своего, и получаетъ такой же отвѣтъ; въ пылу гнѣва своего беретъ онъ перо, и грозитъ Эльминѣ вычернить имя ея изъ родословнаго дерева Нотгафтовъ. -- "Ахъ! вычерните его, дядюшка, вычерните! какъ бы я желала, чтобъ его никогда тамъ не было!" Сказавъ сіе, побѣжала она въ свою комнату и заперлась. Квинкціусъ хотѣлъ сдѣлать тоже; но отецъ остановилъ его и не могъ отъ него ничего болѣе узнать, кромѣ того, что онъ далъ слово молчать, и будетъ молчать. Чрезмѣрная досада едва не задушила Барона.

Среди всего этого шуму скоро забыли о бѣдномъ Августѣ. Ввечеру Квинкціусъ, оставшись наединѣ съ родственницей своей, не могъ преодолѣть себя, чтобъ не изъявить ей безпредѣльнаго своего сожалѣнія о томъ, что былъ вынужденъ отказаться отъ руки ея, и слѣдовательно отъ верховнаго блаженства. Эльмина, желая его утѣшить, очень кстати напомнила ему, какъ похвально жертвовать любовію чести и дружбѣ; она клялась ему, что онъ вѣчно будетъ для Августа и для нее предметомъ безпредѣльнаго почтенія. Квинкціусъ въ ту же минуту почувствовалъ, что горесть уступила мѣсто радости въ душѣ его. Удивленіе было для него лестнѣе любви.

Между тѣмъ чувствительная Эльмина примѣтно увядала въ разлукѣ съ милымъ: ея любимыя занятія, ея пріятные таланты, разговоры съ доброю теткою, философическія разсужденія Квинкціуса -- ничто не могло отвлечь ее отъ глубокаго, единственнаго чувствованія. Баронесса, устрашенная состояніемъ ея, вздумала заставить ее путешествовать и отправилась съ нею въ Берлинъ. Лицо молодой дѣвушки на каждой милѣ становилось веселѣе. Добрая тетка дивилась чуднымъ дѣйствіямъ движенія и разсѣянности, между тѣмъ какъ Эльмина отъ того только, сдѣлалась меньше унылою, что надѣялась встрѣтиться на дорогѣ съ любезнымъ своимъ Августомъ.

Баронъ объявилъ свое непремѣнное желаніе, чтобъ и Квинкціусъ былъ участникомъ въ семъ путешествіи, для познанія людей и вещей. Какъ скоро молодой человѣкъ услышалъ сіе приказаніе, то побѣжалъ къ своему учителю,и требовалъ наставленія въ разсужденіи лучшей методы узнать родъ человѣческой. Г. Бейеръ провелъ всю свою жизнь въ школахъ, и не имѣлъ о вещахъ инаго понятія, кромѣ почерпнутаго въ книгахъ, по чему и разсудилъ за благо отослать воспитанника своего къ физіономисту Кампанеллѣ, одному изъ предмѣстниковъ Лафатера. Квинкціусъ тащитъ огромный фоліантъ и запирается съ нимъ въ своей комнатѣ, гдѣ проводитъ всю ночь въ образованіи ума своего великими правилами Автора, которой съ сего часа долженствовалъ быть его путеводителемъ, и прочитываетъ троекратно слѣдующее наставленіе;

"Подвижность чертъ лица, взгляды, выразительность рта въ разговорахъ, въ смѣхѣ, или въ огорченіи; движеніе рукъ, ногъ, плечь, суть необманчивое зеркало чувствій и впечатлѣній душевныхъ. Естьли пожелаешь узнать, что произходятъ во внутренности человѣка, подражай съ точностію чертамъ его я всѣмъ движеніямъ, и ты въ туже минуту ощутишь въ себѣ тѣ самыя чувствія или страсти, которыя онъ испытываетъ."

Восхищенный толь драгоцѣннымъ открытіемъ, Квинкціусъ въ слѣдующее утра садится въ карету съ невѣроятною поспѣшностію и нетерпѣніемъ. Мать его и родственница скоро замѣтили, что онъ поминутно дѣлалъ страннѣйшія кривлянья, которыя еще усугублялись во всѣхъ домахъ, гдѣ они останавливались. Квинкціусъ утверждалъ, что всѣ трактирщики плуты; онъ тщательно старался подражать всѣмъ ихъ минамъ, и не могъ почувствовать въ себѣ того усердія которое показывали они къ своимъ постояльцамъ.

Наконецъ пріѣхали въ Берлинъ, остановились въ трактирѣ и обѣдали за общимъ столомъ. Квинкціусъ замѣтилъ одного молодаго Офицера, которой показался ему весьма хорошо воспитаннымъ человѣкомъ. Грасгеймъ -- такъ его звали -- возъимѣлъ съ своей стороны очень выгодное мнѣніе о Квинкціусѣ. Въ слѣдствіе сего, вышедъ изъ-за стола, подошли они. Другъ къ другу и начали разговаривать. Квинкціусъ былъ очарованъ умомъ и свѣденіями молодаго воина и внутренне обѣщался сдѣлаться его другомъ; но напередъ разсудилъ за благо узнать, что произходитъ въ его душѣ; это былъ прекрасной случай испытать предписанія Кампанеллы.,

Вдругъ прерываетъ онъ разговоръ и садится въ углу залы, откуда устремляетъ глаза на Грасгейма, смѣется, когда видитъ его смѣющимся, стучитъ пальцами по столу, какъ скоро и онъ то дѣлаетъ, качаетъ головою, когда тотъ качаетъ ею; словомъ, подражаетъ всѣмъ малѣйшимъ его движеніямъ. Молодой Офицеръ, примѣтя эту странность, не зналъ, что объ ней подумать. Онъ наморщился, и Квинкціусъ вмигъ насупилъ брови. Грасгеймъ, потерявъ наконецъ терпѣніе, бросается на бѣднаго Квинкціуса, и схвативъ его за горло, хочетъ удавить. Фламингъ, вырвавшись изъ его рукъ и опомнясь, клянется, что онъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія оскорбить Гна. Грасгейма. -- "Ахъ, сударь! сказалъ онъ ему: естьли бы вы читали Кампанеллу, то увидѣли бы, что я хотѣлъ только васъ узнать, чтобъ сдѣлаться вашимъ другомъ!"

Грасгеймъ хотѣлъ отъ него отойти, будучи увѣренъ, что имѣетъ дѣло съ безумнымъ; но Квинкціусъ, взявъ его за руку, подвелъ къ матери своей, и сказалъ, что представляетъ ей наилучшаго изъ смертныхъ.... Это было слѣдствіе его наблюденій.

Молодой воинъ скоро пересталъ слушать ученаго Квинкціуса и гонялся только за его прелестною родственницею. Баронесса черезъ нѣсколько дней примѣтила, что племянница ея была гораздо веселѣе съ симъ молодымъ человѣкомъ, нежели въ блистательныхъ собраніяхъ, въ которыя она ее возила. Сіе замѣчаніе скоро побудило ее предложить Грасгейму, чтобъ онъ проводилъ ихъ въ замокъ. Эльмина показала ему, что ей будетъ это непротивно; а Квинкціусъ съ своей стороны настоятельно просилъ его о томъ же.

Баронъ принялъ очень хорошо молодаго Офицера; и какъ скоро узналъ его имя, тотчасъ побѣжалъ справляться съ большою книгою, содержащею фамиліи Германскихъ дворянъ. Одинъ Грасгеймъ отличился на турнирѣ, данномъ Императоромъ Генрикомъ Птицеловомъ въ 930 году.... и сего довольно было для Барона. Однакожь онъ съ удовольствіемъ узналъ сверхъ того, что молодой человѣкъ былъ уменъ, свѣдущъ, съ талантами; онъ съ перваго взгляда замѣтилъ, что видъ его и осанка показывали благородное произхожденіе. Эльмина, вопрошенная Барономъ, какъ думаетъ она объ немъ, отвѣчала съ простодушіемъ, что онъ ей очень нравится, и Баронъ вмигъ затѣялъ въ мысляхъ союзъ, которой былъ ему очень пріятенъ.

Эльмина сочла бы за великую себѣ обиду, естьли бы кто хотя на минуту усомнился въ ея вѣрности къ нещастному Лисау; однако же она не могла не признаться, что послѣ него Грасгеймъ былъ любезнѣйшій изъ смертныхъ. Скоро начала она думать, что они стоютъ другъ друга; потомъ еще и то не замедлило придти ей въ голову, что Грасгеймъ былъ на лицѣ, между тѣмъ, какъ Августъ искалъ приключеній и находился не вѣдомо гдѣ; наконецъ разсудила она, что этотъ союзъ очень удобно заключенъ быть можетъ, а тому отъ любезнаго ея дядюшки будутъ предполагаемы вѣчныя затрудненія и препятствія. Когда дѣвушка начнетъ дѣлать такія умозаключенія, то можно смѣло сказать, что сердце ея перемѣнилось, или очень скоро перемѣнится. Между тѣмъ любви достойный Грасгеймъ сдѣлалъ формальное предложеніе: не было способа скрыть отъ него произведеннаго уже имъ впечатлѣнія. Прибѣгнули къ доброй тетушкѣ: она горячо взяла сторону Грасгейма, всѣ отправились къ Барону и сдѣлали помолвку.

Одному Квинкціусу не нравилось такое поспѣшное разпоряженіе: онъ держался того, безъ сомнѣнія, весьма похвальнаго правила, что ничто въ свѣтѣ не можетъ извинить вѣроломства. Родственница его обѣщала сердце и руку нещастному Августу, и, по его мнѣнію, надлежало ей лучше просидѣть сто лѣтъ в$ дѣвкахъ, нежели отдаться другому. Онъ съ поспѣшностію входитъ къ Эльминѣ, которую видитъ въ глубокой задумчивости, и представляетъ ей между прочими образцами непоколебимой твердости славнаго Регула, котораго примѣру долженствовала бы она по его мнѣнію слѣдовать. Дѣвушка закраснѣлась, услышавъ имя злополучнаго Лисау; хотя и не могла понять, какое отношеніе имѣла ея любовь съ Римлянами и Карѳагенцами.-- Бракъ былъ торжествованъ въ присутствіи всѣхъ вассаловъ; но радость Баронова была не продолжительна: онъ очень опасно занемогъ, увѣдомясь, что одинъ завистливый сосѣдъ выпустилъ въ свѣтъ бумагу, въ которой доказывалъ, что Бароны Фламинги ложно производятъ родъ свой отъ Фламиніусовъ, и называлъ требованіе ихъ на сіе пустяками и нелѣпыми баснями. Квинкціусъ, получивъ приказаніе отвѣтствовать на сіи обидныя доказательства и опровергнуть ихъ, перерылъ болѣе ста толстыхъ томовъ и наконецъ пришелъ объявить своему родителю, что онъ не нашелъ никакихъ средствъ къ опроверженію, и что даже едва можно было доказать ихъ дворянство. При сихъ ужасныхъ словахъ, бѣдный Баронъ велѣлъ принесть свое родословное дерево, прижалъ его къ сердцу и -- скончался, оставя Квинкціуса начальникомъ семейства и наслѣдникомъ всего своего имѣнія.

"Вѣстникъ Европы", No 24, 1804