Стихотворения Пальмин Лиодор Иванович * * * Пусть рифмою отточенной своей Мой стихъ блеснетъ какъ лезвеё кинжала, Пусть между строкъ въ немъ, будто межъ вѣтвей, Найдутъ змѣи отравленное жало... Не встрѣтитъ онъ сочувственныхъ похвалъ... Пусть ненависть одна ему награда... Я для того и пѣснь мою ковалъ: Моя душа проклятьямъ этимъ рада. Проклятія... Они дороже мнѣ Похвалъ толпы и всей дешевой славы: Вѣдь, лаврами съ героемъ наравнѣ Блестятъ шутовъ увѣнчанныя главы... Не лестна мнѣ восторженность глупцовъ, Я на нее смотрю небрежнымъ взоромъ... Мнѣ злость враговъ милѣе всѣхъ вѣнцовъ, Хвала же ихъ была бы мнѣ позоромъ... Когда-жь мой другъ, единодумный братъ, Прольеть слезу надъ пѣснею моею,-- О, я тогда вознагражденъ стократъ, За ту слезу я жизни не жалѣю... Л. Пальминъ. "Русская мысль", No 3, 1888 Въ слободкѣ. I. За заставой слободка домишекъ кривыхъ, Съ цѣлымъ рядомъ дворовъ постоялыхъ. Зеленѣетъ трава на лачугахъ гнилыхъ Между досками крышъ полинялыхъ. А вокругъ огороды и колья плетней; Валъ съ оврагомъ, заросшимъ крапивой; Подъ зеленой развѣсистой ивой Протекаетъ по дну его мутный ручей. Здѣсь недоброе мѣсто, по слухамъ, И не разъ съ топоромъ иль обухомъ Расправлялся здѣсь темною ночью злодѣй; А въ крапивѣ, межъ тины и гнили, Синій трупъ мертвеца находили.... За оврагомъ болото, лѣсокъ и поля;-- И повѣрье въ окрестности ходитъ, Что нечистый сюда, въ часъ полночный, шаля, Для погибели пьяныхъ заводитъ. А слободка даетъ въ грязномъ лонѣ своемъ Для бродягъ безпаспортныхъ пріюты; Даже въ мѣстной полиціи знаютъ о томъ. Впрочемъ, мѣры ея хоть и круты, Но не въ силахъ известь подозрительныхъ лицъ, На уловки смышленыхъ не мало, Отъ радушнаго крова квартала, Отъ казеннаго хлѣба темницъ. II. Вотъ кабакъ; главнымъ центромъ духовнымъ Всей слободкѣ онъ служитъ и здѣсь, Безъ заботъ о различьи сословномъ Міръ окрестный стекается весь. Тутъ приказный въ дырявой шинели, И оборвышъ скрыпачъ-музыкантъ, Двѣ-три пьяныя вѣчно мамзели, Бѣглый, съ шрамомъ на лбу, арестантъ. Тутъ и нищій въ отрепьяхъ -- калѣка -- Не владѣетъ ногами полвѣка; Но, когда заползаетъ въ кабакъ, Съ нимъ во очію чудо творится -- Хватитъ чарку и вдругъ изцѣлится, Съ громкой пѣснью пускаясь въ трепакъ.... И почетные гости порою, Для знакомства со здѣшней страною, Въ кабачецъ заѣзжаютъ на пиръ, Не послы и не принцы, конечно.... Тѣхъ, съ вратами, отверзтыми вѣчно, Ждетъ какой-нибудь модный трактиръ. Въ залъ роскошный, шикарно-пространный.... Но маэстро по части карманной,-- Воръ изъ части далекой другой, Въ этотъ край завлеченный судьбой, Иногда удостоитъ визитомъ Этоть вѣчно радушный пріюъ, Гдѣ добычи немедленнымъ сбытомъ Гостя съ честью великой почтутъ. Полицейское зоркое око, Какъ недремлющій аргуса взоръ, Проникая повсюду глубоко, Въ нѣдра самыхъ трущобистыхъ норъ, Здѣсь стыдливыя вѣжды смыкаетъ; А блюститель порядка и самъ, Филантропіей полнъ къ бѣднякамъ, Тутъ порой вечеркомъ засѣдаетъ. III. Свѣтлой струею, живымъ серебромъ, Въ чарки вино разливается; Тайная сила волшебная въ немъ, Чудная сила скрывается. Что это искрится, блещетъ на днѣ? Это печали забвеніе И на мгновеніе Въ горькомъ винѣ Горькихъ невзгодъ потопленіе. Въ свѣтлыхъ струяхъ его скрытъ талисманъ Съ бременемъ бѣдъ примирительный, Чарка на разумъ наводитъ туманъ, Только туманъ утѣшительный; Юноша пламенный пьянъ безъ вина Страстью, надеждами, грезами; Если же сердце разбито до дна Лютыми жизни морозами, Въ чарахъ, навѣянныхъ добрымъ виномъ, Молодость вновь пробуждается, Эхомъ звучитъ о быломъ И изъ-подъ пепла, бывалымъ огнемъ, Снова на мигъ разгорается. Дивная сила сокрыта въ винѣ; Сила могучая эта: Зрѣетъ на нивѣ въ златистомъ зернѣ Въ знойномъ сіяніи лѣта. Колосъ златистый изъ почвы родной, ' Смоченной влажной росою, Чудную крѣпость сосетъ подъ землей; Ночью-жъ незримой толпою Духи стихійные, рѣзво шутя, Подъ соловьиныя трели Нѣжно баюкаютъ, будто дитя, Крошку-зерно въ колыбели.' Эту могучую силу земли, Мощь животворную эту Люди хитро изъ зерна извлекли И распустили по свѣту. Въ стеклянной бутыли, Какъ въ нѣдрахъ темницы, Въ полонъ заключили Духовъ вереницы, Зеленаго лѣса Здѣсь чары -- приманки, Самъ лѣшій -- повѣса Закупоренъ въ склянкѣ. И вотъ оттого-то, Лишь выпьется чарка, Прочь холодъ, забота, Вновь на сердцѣ жарко. Вдругъ тайная сила, Вдругь сила живая Все горе, что было, Уноситъ, играя, Зерномъ поглощённый Лучъ солнышка яркій Душѣ оживлённой Вливается съ чаркой. IV. И вотъ бѣжитъ, журчитъ струёй, Кастальскій русскій ключъ; Онъ такъ силёнъ въ странѣ родной, Вліяньемъ такъ могучъ. И вотъ въ утробѣ кабака Со всѣхъ сторонъ течетъ Весь заработокъ бѣдняка,-- Трудовъ тяжелыхъ плодъ. Забывъ голодную семью И плачущихъ ребятъ, Копѣйку кровную свою Онъ здѣсь оставить радъ. А если денегъ больше нѣтъ И чистъ его карманъ, Сюда несетъ онъ свой жилетъ, Рубаху и кафтанъ. И за одинъ глотокъ струи Волшебнаго ключа Пожитки скудные свои Отдастъ онъ сгоряад. Да, видно, жизнь, какъ есть она, Не слишкомъ хороша, И ждетъ отрады отъ вина Въ томленіи душа. На мигъ одинъ свѣтлѣетъ въ ней Безжизненная тьма, И ей безуміе милѣй Обычнаго ума. Испуская какой-то таинственный звонъ, Ходитъ шкаликъ стекляный, гранёный; Больше знаній хранитъ, больше видывалъ онъ, Чѣмъ мудрецъ, иль профессоръ ученый. Наполняясь и живо пустѣя до дна, Часто въ губы цѣлуегь онъ горе. Съ виду малъ онъ, но въ немъ побывало вина Разливанное цѣлое море.... Въ этомъ морѣ свой разумъ иной потопилъ, А другой убѣжденья и совѣсть.... Если бъ могъ, то какую бы намъ сообщилъ Этотъ шкаликъ ужасную повѣсть--- Повѣсть темную тяжкихъ страданій людскихъ, Душъ надломленныхъ; жизней разбитыхъ, Сердца жгучихъ мученій и слезъ огневыхъ, Драмъ, глубоко отѣ свѣта сокрытыхъ.... О преступникѣ много повѣдалѣ бы намъ Онъ того, чего нѣтѣ въ протоколѣ.... Прикасаясь къ запекшимся жаднымъ умамъ, Онъ и самъ въ жизни игрывалъ роли; И на днѣ его часто иной находилъ Нерѣшимой задачи рѣшенье И запасъ почерпалъ неизвѣданныхъ силъ, И грызущей тоски утоленье; А въ душѣ, поглощенной упорной борьбой, На вѣсахъ межъ боязнью и страстью, Перевѣшивалъ часто онъ каплей одной, Каплей, полной могучею властью. Эта капля фабричнаго, ночью, въ мятель, Простынею окутаетъ снѣжной И уложитъ въ сугробъ, какъ ребенка въ постель, Усыпивъ его съ ласкою нѣжной. Чёкъ, да чёкъ! Ходитъ шкаликъ со звономъ кругомъ И поить бѣдный людъ не устанетъ, Кровь остывшую грѣетъ своимъ огонькомъ; И разсудокъ волшебно туманитъ. V. Завываетъ вьюга ночи, Какъ медвѣдь реветъ впотьмахъ; Льдистый иней колеть очи; Нѣтъ ни искорки въ домахъ. Надъ слободкой сонъ витаетъ, Все затихнуло давно; Лишь вдали во мглѣ сіяетъ Въ кабачкѣ одно окно. Тамъ сидитъ еще гуляка, Головой припавъ къ столу; Вьюга сыплеть изо мрака Бѣлымъ снѣгомъ по стеклу, Угрожая, въ окна хлещетъ, Воетъ вѣдьмою въ печи; Сквозь нагаръ огонь трепещетъ Оплывающей свѣчи. А у пьянаго гуляки Все слилось въ неясный бредъ: Вѣтра свистъ и вой собаки, И свѣчи дрожащій свѣтъ. Въ завываньи вьюги злобной. Чертенятъ онъ слышитъ вой, Возникаетъ міръ загробный Передъ нимъ во тьмѣ ночной; За окномъ, дрожа, мелькаетъ Бѣлый саванъ мертвеца, И душой овладѣваетъ Смутный ужасъ безъ конца. А кабатчикъ мирно дремлетъ Подъ лѣнивый стукъ часовъ, Сладко грезитъ и не внемлетъ Вою страшному бѣсовъ. Мятель завываетъ сильнѣй и сильнѣй, И пьяному снится въ бреду, Что то не кабатчикъ, а водочный змѣй, Страшнѣе чудовищъ въ аду.... Зеленый, весь пламенемъ адскимъ объятъ, Съ огромной бутылью вина.... Царапая стекла, толпы бѣсенятъ