Фу Ду - Стихотворения

Алексеев В.М. Труды по китайской литературе. В 2 кн. Кн. 1

М.: Вост. лит., 2002.-- (Классики отечественного востоковедения: Осн. в 2001 г.).

Ду Фу
Вышел за рубеж. Второй цикл
(Хоу чу сай)

Утром вхожу я в лагерь к Восточным Воротам1;

вечером буду стоять на Хэянском мосту2.

Солнце заходит: светит на знамя большое.

Кони заржали; ветер свистит и свистит3.

Ровный песок; тысячи4 стройных палаток;

полк и отряд5, каждый был призван сюда.

Прямо средь неба светлая свисла луна...

Строгий порядок: ночью безмолвно и тихо.

Дудка заныла; и звук в ней за звуком волнует6;

сильный вояка7 скорбит, не заносчив, не горд.

Дай-ка спрошу: кто же у вас генерал здесь?

Думать готов: да ведь это стремительный Хо8.

Введение

Тема границы Китая и пограничных действий против нападающих на Китай кочевников -- тема, встречающаяся в танской поэзии очень часто, и к ней придется вернуться на этих страницах еще не раз. Проф. Шаванн в своем превосходном предисловии к описанию китайских документов, открытых Орелом Стайном [Marc Aurel Stein] в песках Западного Китая, весьма подробно останавливается на этих поэтических описаниях, сопоставляя их с тою суровою действительностью, которая свидетельствуется разобранными им документами. Однако тема эта больше традиционна, чем актуальна, и мало кто из писавших на нее сам побывал на границе. Чаще всего это перепевы тем Музыкальной палаты (юэфу), которые могут показаться однообразными, как были однообразны и обстоятельства, породившие их.

Автор

Ду Фу (Цзы-мэй, Гун-бу, Шао-лин) если не самый крупный (как думают очень многие и едва ли не большинство китайских критиков), то один из двух крупнейших китайских поэтов всех времен. Он жил (712-770) и действовал при расцвете танской литературы, особенно поэзии, и был современником лучших ее представителей. Ему пришлось, однако, испытать горькую роль беженца во время сильнейших потрясений в междоусобной войне. Это отразилось на всей его поэзии, и это мы видим отчасти и в данном стихотворении.

Заглавие

Из обоих циклов, содержащих в общем 14 стихотворений, антология берет только одно это, являющееся почему-то (составитель не объясняет этого) показательным. Однако китайским антологиям быть в этом отношении последовательными очень трудно.

Примечания

1 К Восточным Воротам города Лояна, часто бывавшего столицею Китая.

2 Хэянский мост -- наплавной мост через Хуанхэ.

3 Свистит и свистит -- тавтофон сяо-сяо передает, как это часто бывает в китайской поэзии, и звукоподражание, и смысловую часть (шелест трав). При передаче не всегда приходится держаться последней, предпочитая первую.

4 Для русской тысячи в китайской поэзии имеется "десять тысяч" (вань), но на русскую гиперболу "миллионы" китайцы обычно точно так же отвечают только своим вань -- "десять тысяч".

5 Полк и отряд, конечно, лишь приблизительная передача китайских бу (1/5 армии) и у (пятеро) {Самая мелкая воинская единица состояла из пяти человек.}.

Дудка варваров (це), которой скликают лошадей из табуна,-- простая камышовая дудка без ладов и отверстий. Ее звук китайцы всегда считали заунывным будто бы потому, что и сами кони, ею окликаемые, ржут печальным звуком. Эта дудка возбуждала в пограничных китайских войсках тоску по родине.

7 Сильный вояка -- китаец, полный сознания долга перед родиной и сил для ратного подвига.

8 Дисциплина, великое ратное дело могут быть в руках только великого полководца. Не иначе как ваш генерал напоминает древнего полководца Хо Цюй-бина (II в. до н.э.), прозванного за свою стремительность пяо-яо, что трудно передать на русский язык, не обладающий тавтофонией и иероглифическими маневрами.

Парафраз

Из второй столицы, Лояна, двигаюсь на север вместе с войсками. Сурова природа, сурова дисциплина в войсках. А сердце ноет в такт кочевой дудке. Надо быть великим, а не забиякой, и надо быть таким же стремительным и ловким в движениях, как те генералы древности, что наводили в Средней [Центральной] Азии панику и держали нападавших на Китай кочевников в почтительном отдалении от многострадальных китайских границ.

Ду фу
Дворец яшмовой чистоты
(Юйхуагун)

Поток все кружит, в соснах все время ветер.

Здесь серая мышь в древний спаслась черепок.

И мне неизвестно: зала какого владыки

осталась стоять там, под отвесной стеной.

В покоях темно, чертов огонь лишь синеет.

Заброшенный путь, плачущий льется поток.

Звуков в природе -- тысяч десятки свирелей1.

Осенние краски2 -- в них подлинно чистая грусть.

Красавицы были -- желтою стали землею;

тем паче, конечно, фальшь их румян и помад.

Они в свое время шли с золотым экипажем3.

От древних живых здесь -- кони из камня4, и всё...

Тоска наплывает: сяду я рядом на землю.

В безбрежном напеве5... Слезы -- их полная горсть,

И сонно, и вяло торной дорогой идем мы.

А кто же из нас здесь долгими днями богат?!

Введение

Тема заброшенного дворца, свидетеля былого великолепия, закончившегося разрушением и смертью,-- тема для китайской поэзии всех времен обычная, и к ней придется вернуться не раз при переводе этой антологии.

Автор тот же.

Заглавие

Яшмовый по-русски не звучит, но для китайца это эпитет ко всему дорогому, лучшему -- как к предметам, так и к отвлеченным понятиям. Так, имеем целый ряд приложений этого эпитета к следующим словам: девица, доблесть, лучший человек, милый, прекрасный человек, весна, лютня [цитра], столица (эмпиреи) [в даосизме: столица Верховного Владыки], чара вина, сосуд и его сравнения, луна, небо, чистое сердце, друг, облик, письмо, лицо, красота и т.д., наконец, царь и бог. "Нефритовый", как ближайший вариант перевода, тоже не спасет положения. Происходит это несоответствие языковых возможностей оттого, что в китайской поэзии яшма обладает мистическими свойствами: она чиста, струиста, тепла и влажна, мягка и тверда, не грязнится, блестит, бела, обладает чистым звуком; влажна, но не потеет; угловата, но не убивает и т.д. Всех этих образов в русской поэзии, а следовательно, и в русском поэтическом языке нет. Здесь яшмовая чистота подразумевает небесную, божественную чистоту, т.е. просто само Небо, покровительствующее царю как в его дворце, так и в храме, основанном впоследствии на его месте.

Этот царский чертог был построен в 646 г., в самый разгар китайской завоевательной славы в Средней Азии и вообще в пору лучшего расцвета единой империи, идущего после мрачного периода ее дробления и захвата китайской земли инородцами (хотя и танская династия была основана китаизированным тюрком). Дворец стоял в нынешней Шааньси (Шэньси), недалеко от столицы. Он был дворцом недолго и уже в 651 г. расформирован в буддийский храм Юйхуасы, потом разграблен и разрушен.

Примечания

1 Тысяч десятки свирелей -- образ, взятый из мистики Чжуан-цзы (IV в. -- до н.э.) и живописно передающий этими словами все звуки природы вокруг человека {Ср. с примеч. 6 на с. 420 к "Моей истории" Ляо Чжая.}.

Осенние краски -- непередаваемый образ сяо-са; может еще говорить о просторах, открывающихся осенью после парного китайского лета с его слякотью и парной мутью.

3 Они [красавицы] "прислуживали" государю во всех его поездках.

4 На могилах императоров ставились изваяния животных и людей -- памятники его славы. Особенно хороши были барельефы шести коней на могиле императора Тай-цзуна, умершего в 650 г. О них существует целая литература как на китайском, так и на японском и европейских языках.

5 Безбрежный напев выражает "безбрежного" (хао) духа, объятого бездонною скорбью о тщете всего земного.

Парафраз

Руины дворца... Природа в осенних, умирающих красках. Все человеческое исчезло: остались лишь каменные символы, переживающие эфемерную черепицу и кирпич. И сами мы канем в ту же яму забвения и разрушения. Как не предаться тоске -- бездонной, безудержной?!