Книговод

Лунный камень

Коллинз Уилки


Приложеніе къ Русскому Вѣстнику.

ЛУННЫЙ КАМЕНЬ
РОМАНЪ

СОЧ. ВИЛЬКИ КОЛЛИНЗА.
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

   

ПРОЛОГЪ
ШТУРМЪ СЕРИНГАПАТАМА.
(1799 г.)

Извлеченіе изъ фамильныхъ бумагъ.

I.

   Строки эти, написанныя мною въ Индіи, обращены къ моимъ роднымъ въ Англіи, которымъ я желаю объяснить причины, побудившія меня отказать въ дружескомъ пожатіи рука двоюродному брату моему, Джону Гернкаслю. Молчаніе, которое я до сихъ поръ хранилъ объ этомъ обстоятельствѣ, вызвало превратныя толкованія со стороны членовъ моего семейства, добрымъ мнѣніемъ которыхъ я дорожу. И потому прошу ихъ воздержаться отъ окончательнаго приговора до выслушанія моего разказа и вѣрить моему честному слову, что все, о чемъ собираюсь я говорить здѣсь, есть точная, и строгая истина.
   Тайный раздоръ между мною и моимъ двоюроднымъ братомъ возникъ еще во время великой международной борьбы, въ которой участвовали мы оба, во время штурма Серингапатама, предпринятаго 4-го мая 1799 года, подъ предводительствомъ генерала Берда.
   Для удобнѣйшаго разъясненія послѣдующихъ обстоятельствъ, мнѣ необходимо возвратиться къ тому періоду времени, который предшествовалъ осадѣ, и къ ходившимъ въ нашемъ лагерѣ разказамъ о грудахъ золота и драгоцѣнныхъ камней, хранившихся въ Серингапатамскомъ дворцѣ.
   

II.

   Самый фантастическій изъ этихъ разказовъ относился къ желтому алмазу, знаменитому въ отечественныхъ лѣтописяхъ Индіи. По сохранившимся о немъ преданіямъ, онъ украшалъ нѣкогда чело четверорукаго индѣйскаго божества, олицетворявшаго собою мѣсяцъ. Частію вслѣдствіе своего особеннаго цвѣта, частію же вслѣдствіе господствовавшаго предразсудка, будто этотъ камень ощущаетъ на себѣ вліяніе украшаемаго имъ божества, свѣтлѣя во время полнолунія и тускнѣя во время ущерба, ему дано было названіе, которымъ и до сихъ поръ еще именуется онъ въ Индіи, названіе Луннаго камня. Подобный же предразсудокъ, говорятъ, существовалъ нѣкогда въ Греціи и Римѣ; съ тою только разницей, что онъ относился не къ алмазу, украшавшему какое-либо божество (какъ это было въ Индіи), но къ полупрозрачному камню низшаго разряда, подверженному также вліяніямъ луны и также получившему отъ вся свое названіе, подъ которымъ онъ и до сихъ поръ извѣстенъ новѣйшимъ минералогамъ.
   Приключенія желтаго алмаза начинаются съ одиннадцатаго столѣтія христіанской эры.
   Въ это время одинъ изъ магометанскихъ завоевателей, Махмудъ Гизни, вторгся въ Индію, овладѣлъ священнымъ городомъ Сомнаутомъ и разграбилъ сокровища находившагося въ немъ знаменитаго храма, который въ продолженіе нѣсколькихъ столѣтій привлекалъ цѣлыя толпы индѣйскихъ богомольцевъ и считался чудомъ всего Востока.
   Изъ всѣхъ божествъ, которымъ поклонялась въ этомъ храмѣ, одинъ богъ Луны не подвергся хищничеству магометанскихъ побѣдителей. Охраняемый тремя браминами, неприкосновенный кумиръ, съ украшавшимъ его желтымъ алмазомъ, былъ перенесенъ ночью во второй священный городъ Индусовъ -- Бенаресъ.
   Здѣсь, въ новомъ святилищѣ, въ залѣ инкрустованной драгоцѣнными каменьями, подъ кровлей, опиравшеюся на золотыя колонны, богъ Луны сталъ опять предметомъ ревностныхъ поклоненій своихъ приверженцевъ. Въ ночь, когда святилище было совершенно окончено, Вишну-зиждитель явился во снѣ тремъ браминамъ.
   Онъ дунулъ своимъ божественнымъ дыханіемъ на алмазъ, украшавшій чело бога Луны, а брамины пали ницъ, закрывъ свои лица одеждой. Божество повелѣло, чтобы впредь до окончанія вѣковъ Лунный камень былъ поочередно охраняемъ днемъ и ночью тремя жрецами, и брамины преклонились предъ его велѣніемъ. Божество грозило также всевозможными бѣдствіями не только тому дерзновенному, который осмѣлится похитить священную драгоцѣнность, но и всѣмъ его потомкамъ,которымъ алмазъ достанется по наслѣдству. По распоряженію браминовъ, эти пророческія слова были написаны золотыми буквами на вратахъ святилища.
   Вѣка и поколѣнія смѣняли другъ друга, а преемники трехъ браминовъ не переставали денно и нощно охранять свою драгоцѣнность. Вѣка проходили за вѣками, и наконецъ, въ началѣ восьмнадцатаго столѣтія христіанской эры, на Монгольскомъ престолѣ воцарился Аурунгзебъ. По его повелѣнію, храмы поклонниковъ Брамы снова преданы были грабежу и раззоренію. Святилище четверорукаго бога осквернено было умерщвленіемъ въ немъ священныхъ животныхъ; изваянія идоловъ были разбиты въ прахъ, а Лунный камень былъ похищенъ однимъ изъ военачальниковъ Аурунгзеба.
   Не будучи въ состояніи возвратить свое потерянное сокровище вооруженною силой, три жреца продолжали тайно слѣдить за нимъ переодѣтые. Новыя поколѣнія являлись на смѣну старымъ; воинъ свершившій святотатство погибъ ужасною смертью; Лунный камень (вмѣстѣ съ изреченнымъ проклятіемъ) переходилъ отъ одного беззаконнаго магометанина къ другому; но не взирая на всѣ случайности и перемѣны, преемники трехъ жрецовъ-блюстителей неусыпно охраняли свое сокровище въ ожиданіи того дня, когда, по волѣ Вишну-зиждителя, оно должно было снова перейдти въ ихъ руки. Такъ протекло восьмнадцатое столѣтіе, и въ послѣдніе годы его алмазъ достался серингапатамскому султану Типпо, который велѣлъ оправить его въ рукоятку своего кинжала и беречь въ числѣ избраннѣйшихъ драгоцѣнностей своей оружейной палаты. Но и тамъ, въ самомъ дворцѣ султана. Три жреца-блюстителя не переставали тайно охранять алмазъ. Въ числѣ служащихъ при дворѣ Типпо находились три иностранца, которые пріобрѣли особенное довѣріе своего властелина искреннимъ, а можетъ-быть и притворнымъ, сочувствіемъ догматамъ магометанской вѣры. На нихъ-то молва и указывала, какъ на переодѣтыхъ жрецовъ.
   

III.

   Такова была фантастическая легенда ходившая въ нашемъ лагерѣ. Ни на кого изъ насъ не произвела она такого впечатлѣнія какъ на моего двоюроднаго брата, который охотно вѣрилъ всему сверхъестественному. Наканунѣ штурма Серингапатама, онъ повздорилъ со мной и со всѣми, кто только надѣлъ въ этомъ разказѣ одинъ пустой вымыселъ. Поднялся глупѣйшій споръ, и несчастный характеръ Гернкасля выказался во всей силѣ. Со свойственною ему хвастливостью, онъ объявилъ, что если англійской арміи удастся взять городъ, то мы увидимъ этотъ брилліантъ на его пальцѣ. Громкій взрывъ смѣха привѣтствовалъ эту выходку, но этимъ, какъ мы полагали, она и должна была окончиться.
   Теперь не угодно ли вамъ перенестись со мною ко дню осады.
   Съ самаго начала штурма мы были разлучены съ моимъ двоюроднымъ братомъ. Я не видалъ его ни во время переправы черезъ бродъ, ни при водруженіи англійскаго знамени въ первомъ проломѣ, ни при переходѣ чрезъ лежавшій за бастіономъ ровъ, ни при вступленіи въ самый городъ, гдѣ каждый шагъ доставался намъ съ бою. Я встрѣтился съ Гернкаслемъ только въ сумеркахъ, послѣ того какъ самъ генералъ Бердъ отыскалъ подъ кучей убитыхъ трупъ Типпо.
   Насъ обоихъ прикомандировали къ отряду, посланному по приказанію генерала для прекращенія грабежа и безпорядковъ, послѣдовавшихъ за нашею побѣдой. Фурштадтскіе солдаты предавались жалкой невоздержности; а что еще хуже, она отыскали ходъ въ дворцовыя кладовыя и стали грабить золото и драгоцѣнныя каменья. Мы сошлись съ братомъ на дворѣ, окружавшемъ кладовыя, съ цѣлью водворить между нашими солдатами законную дисциплину; но я не могъ не замѣтить при этомъ, что пылкій нравъ его, доведенный до высочайшаго раздраженія выдержанною нами рѣзней, дѣлалъ его неспособнымъ къ выполненію этой обязанности.
   Въ кладовыхъ было волненіе и безпорядокъ, но ни малѣйшаго насилія. Люди (если могу такъ выразиться) позорили себя въ самомъ веселомъ настроеніи духа. Со всѣхъ сторонъ раздавалась грубыя шутки и поговорки, а исторія объ алмазѣ неожиданно возникла въ формѣ злѣйшей насмѣшки. "У кого Лунный камень? Кто нашелъ Лунный камень?" кричали грабители, и разгромъ усиливался еще съ большимъ ожесточеніемъ. Напрасно пытаясь водворитъ порядокъ, я вдругъ услыхалъ страшный крикъ на другомъ концѣ двора и бросался туда, чтобы предупредить какой-нибудь новый взрывъ.
   На порогѣ, у самаго входа въ какую-то дверь, лежали два убитые Индѣйца (которыхъ по одеждѣ можно было принять за дворцовыхъ чиновниковъ).
   Раздавшійся вслѣдъ затѣмъ крикъ изнутри комнаты, очевидно служившей мѣстомъ для храненія оружія, заставалъ меня поспѣшать туда. Въ эту минуту третій Индѣецъ, смертельно раненый, падалъ къ ногамъ человѣка, стоявшаго ко мнѣ спиной. Но въ то время какъ я входилъ, онъ повернулся, и я увидалъ предъ собой Джона Гернкасля съ факеломъ въ одной рукѣ и окровавленнымъ кинжаломъ въ другой. Камень, вправленный въ рукоятку кинжала, ярко сверкнулъ мнѣ въ глаза, озаренный пламенемъ. Умирающій Индѣецъ опустился на колѣна, и указывая на кинжалъ, находившійся въ рукѣ Гернкасля, проговорилъ на своемъ родномъ языкѣ слѣдующія слова: "Лунный камень будетъ отомщенъ на тебѣ и на твоихъ потомкахъ!" Сказавъ это, онъ мертвый упалъ на землю.
   Прежде нежели я успѣлъ приступить къ разъясненію этого обстоятельства, въ комнату вбѣжала толпа людей, послѣдовавшихъ за мною черезъ дворъ. Двоюродный братъ мой, какъ сумашедшій, бросился на нихъ съ факеломъ и кинжаломъ въ рукахъ. "Очистите комнату", крикнулъ онъ мнѣ, "и поставьте караулъ къ дверямъ!" Солдаты попятились. Я поставилъ у входа караулъ изъ двухъ человѣкъ моего отряда, на которыхъ я могъ положиться, и во всю остальную ночь уже не встрѣчался болѣе съ моимъ двоюроднымъ братомъ.
   На другой день, рано поутру, такъ какъ грабежъ все еще не прекращался, генералъ Бердъ публично объявилъ при барабанномъ боѣ, что всякій воръ, пойманный на мѣстѣ преступленія, будетъ повѣшенъ, несмотря на свое званіе. Генералъ-гевальдигеру поручено было при случаѣ подтвердить фактами приказъ Берда. Тутъ, въ толпѣ, собравшейся для выслушанія приказа, мы снова встрѣтились съ Гернкаслемъ.
   Онъ, по обыкновенію, протянулъ мнѣ руку и сказалъ: "Здравствуйте".
   Я же съ своей стороны медлилъ подавать ему руку.
   -- Скажите мнѣ сперва, спросилъ я,-- что было причиной смерти Индѣйца въ оружейной палатѣ, и что означали его послѣднія слова, которыя онъ произнесъ, указывая на кинжалъ въ вашей рукѣ.
   -- Я полагаю, что причиной его смерти была рана, отвѣчалъ Гернкасль. -- Смыслъ же его послѣднихъ словъ такъ же мало понятенъ мнѣ, какъ и вамъ.
   Я пристально посмотрѣлъ на него. Бѣшенство, въ которомъ находился онъ наканунѣ, совершенно утихло. Я рѣшился еще разъ попытать его.
   -- Вы ничего болѣе не имѣете сказать мнѣ? спросилъ я.
   -- Ничего, отвѣчалъ онъ.
   Я отвернулся отъ него, и съ тѣхъ поръ мы болѣе не говорили.
   

IV.

   Прошу замѣтить, что все разказанное мною здѣсь о моемъ двоюродномъ братѣ назначается единственно для моего семейства, за исключеніемъ какого-либо непредвидѣннаго случая, могущаго сдѣлать необходимымъ опубликованіе этихъ фактовъ. Въ разговорѣ со мной Гернкасль не высказалъ ничего такого, о чемъ стоило бы доносить нашему полковому командиру. Тѣ, которые помнили его вспышку за алмазъ наканунѣ штурма, нерѣдко подсмѣивались надъ нимъ въ послѣдствіи; но не трудно догадаться, что обстоятельства, при которыхъ я засталъ его въ оружейной палатѣ, вынуждали его хранить молчаніе. Ходятъ слухи, будто онъ намѣренъ перейдти въ другой полкъ, очевидно для того, чтобъ избавиться отъ меня.
   Правда это, или нѣтъ, я все-таки не могу, по весьма уважительнымъ причинамъ, выступить его обвинителемъ. Какимъ образомъ разглашу я фактъ, для подтвержденія котораго я не имѣю никакихъ другихъ доказательствъ, кромѣ нравственныхъ. Я не только не могу уличить Гернкасля въ убійствѣ двухъ Индѣйцевъ, найденныхъ мною у двери; но не могу даже утверждать, что и третій человѣкъ, убитый въ оружейной палатѣ, палъ его жертвой, такъ какъ самый фактъ преступленія свершился не на моихъ глазахъ. Правда, я слышалъ слова умирающаго Индѣйца; но еслибы слова эти признаны были за бредъ предсмертной агоніи, могъ ли бы я отрицать это съ полнымъ убѣжденіемъ? Пусть родные наши съ той и другой стороны, прочтя этотъ разказъ, сами произнесутъ свой приговоръ и рѣшатъ, основательно ли то отвращеніе, которое я питаю теперь къ этому человѣку. Несмотря на то что я не придаю ни малѣйшаго вѣроятія этой фантастической индѣйской легендѣ о драгоцѣнномъ алмазѣ, я долженъ однако сознаться, что во мнѣ дѣйствуетъ особенный, мною самимъ созданный предразсудокъ. Я убѣжденъ, считайте это какъ вамъ угодно, что преступленіе всегда влечетъ за собой наказаніе. И я вѣрю не только въ виновность Гернкасля, но и въ то, что настанетъ время, когда онъ раскается въ своемъ поступкѣ, если только алмазъ не выйдетъ изъ его рукъ. Вѣрю также, что и тѣ, кому онъ передастъ этотъ камень, будутъ сожалѣть о томъ, что получили его.
   
   

РАЗКАЗЪ.
ПЕРІОДЪ ПЕРВЫЙ. ПОТЕРЯ АЛМАЗА.
(1848 г.)

Происшествія, повѣствуемыя Габріелемъ Бетереджъ, дворецкимъ леди Юліи Вериндеръ.

I.

   Въ первой части Робинзона Крузо, на страницѣ сто двадцать девятой, вы найдете слѣдующее изреченіе: "Теперь только, хотя слишкомъ поздно, увидалъ я, какъ безразсудно предпринимать какое-либо дѣло, не высчитавъ напередъ его издержекъ и не соразмѣривъ съ намъ первоначально силъ своихъ."
   Не далѣе какъ вчера открылъ я своего Робинзона Крузо на этой самой страницѣ, а сегодня утромъ (двадцать перваго мая 1850 г.) пришелъ ко мнѣ племянникъ миледи, мистеръ Франклинъ Блекъ, и повелъ со мною такую рѣчь:
   -- Бетереджъ, сказалъ мистеръ Франклинъ,-- я былъ сейчасъ у нашего адвоката по поводу нѣкоторыхъ фамильныхъ дѣлъ; между прочимъ мы разговорилась о похищеніи индѣйскаго алмаза, изъ дома тетки моей, въ Йоркшарѣ, два года тому назадъ. Адвокатъ думаетъ, и я совершенно съ нимъ согласенъ, что въ интересахъ истины необходимо изложить всю эту исторію въ письменномъ разказѣ, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   Не подозрѣвая его намѣреній и полагая, что въ обезпеченіе мира и спокойствія всегда благоразумнѣе держаться совѣтовъ адвоката, я отвѣчалъ ему, что и самъ раздѣляю его мнѣніе.
   -- Вамъ извѣстно, продолжилъ мистеръ Франклинъ,-- что пропажа набросила тѣнь на многихъ невинныхъ лицъ. Поэтому не трудно предвидѣть, что и въ послѣдствіи память ихъ подвергнется незаслуженнымъ нареканіямъ за недостаткомъ письменно изложенныхъ фактовъ, могущихъ возстановить истину. Нечего и говорить, что эта странная фамильная исторія должна быть непремѣнно описана, и я увѣренъ, Бетереджъ, что мы съ адвокатомъ придумали наилучшій способъ изложить ее.
   Очень могло быть, что такъ, только я никакъ не могъ уразумѣть, какое отношеніе имѣло все это ко мнѣ.
   -- Намъ необходимо разказать извѣстныя событія, продолжилъ мистеръ Франклинъ,-- и между вами найдутся люди, которыя, сами принимавъ участіе въ этихъ происшествіяхъ, способны описать ихъ въ качествѣ очевидцевъ. Это подало нашему адвокату мысль, что мы всѣ должны поочередно писать исторію Луннаго камня, насколько допуститъ это ваше личное знакомство съ дѣломъ, но не болѣе. Мы начнемъ съ того, что разкажемъ какимъ путемъ камень впервые достался моему дядѣ Гернкаслю, во время службы его въ Индіи, пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ. Этотъ прологъ я уже отыскалъ между старыми фамильными бумагами, въ формѣ рукописи, передающей всѣ необходимыя подробности со словъ очевидца. Затѣмъ послѣдуетъ разказъ о томъ, какъ попалъ этотъ камень въ домъ тетки моей, въ Йоркширѣ, два года тому назадъ, и какъ менѣе нежели черезъ двѣнадцать часовъ послѣ того онъ былъ неизвѣстно кѣмъ похищенъ. Никто не знаетъ лучше васъ, Бетереджъ, что происходило тогда въ этомъ домѣ. Берите же перо въ руки и начинайте.
   Такимъ-то образомъ мнѣ было объяснено то личное участіе, которое я долженъ былъ принять въ дѣлѣ объ алмазѣ. Если васъ интересуетъ знать какой образъ дѣйствій избралъ я въ данномъ случаѣ, то позвольте доложить вамъ, что я поступилъ такъ, какъ, вѣроятно, поступили бы и вы на моемъ мѣстѣ. Я скромно объявилъ себя неспособнымъ къ возлагаемой на меня обязанности, внутренно сознавая въ то же время, что умѣнья у меня хватило бы, еслибы только я рѣшился дать волю моимъ талантамъ. Мистеръ Франклинъ, вѣроятно, прочиталъ эту мысль на лицѣ моемъ; онъ не повѣрилъ моей скромности и настаивалъ на томъ, чтобы я воспользовался случаемъ приложить свои таланты къ дѣлу.
   Вотъ уже два часа какъ мистеръ Франклинъ меня оставилъ. Не успѣлъ онъ повернуть ко мнѣ спину, какъ я подошелъ къ своему бюро, чтобы начать свой разказъ. А между тѣмъ, несмотря на свои таланты, я до сихъ поръ сижу здѣсь безпомощный, не зная какъ приступить къ дѣлу, и размышляю вмѣстѣ съ Робинзономъ Крузо (смотри выше), что безразсудно браться за какое-либо предпріятіе, не высчитавъ напередъ его издержекъ и не соразмѣривъ съ нимъ первоначально силъ своихъ. Вспомните, что я случайно открылъ книгу на этомъ самомъ мѣстѣ наканунѣ своего опрометчиваго рѣшенія, и позвольте спросить васъ, неужто это было не пророчество?
   Я не суевѣръ, перечиталъ въ свое время кучу книгъ и могу назвать себя въ нѣкоторомъ родѣ ученымъ. Несмотря на свои семьдесятъ лѣтъ, я имѣю еще свѣжую память и бодрыя ноги. Не принимайте же словъ моихъ за мнѣніе невѣжды, если я скажу вамъ, что никогда еще не было да и не будетъ книги подобной Робинзону Крузо; я обращался къ ней въ продолженіе многихъ лѣтъ, обыкновенно покуривая свою трубочку, и Робинзонъ всегда былъ мнѣ истиннымъ другомъ, во всѣхъ трудностяхъ этой земной жизни. Когда я не въ духѣ, открываю Робинзона Крузо. Нуженъ ли мнѣ совѣтъ, беру Робинзона Крузо. Надоѣстъ ли, бывало, жена, случится ли и въ настоящее время хлебнуть лишнее, опять за Робинзона Крузо. Шесть новыхъ экземпляровъ этой книги истрепались въ моихъ рукахъ. А намедни миледи, въ день рожденія, подарила мнѣ седьмой. Я на радостяхъ куликнулъ было немножко, но Робинзонъ Крузо скорехонько отрезвилъ меня. Цѣна ему четыре шиллинга и шесть пенсовъ, въ голубомъ переплетѣ и съ придачею картинки.
   А вѣдь объ алмазѣ-то никакъ я еще не сказалъ ни слова, а? Все брожу да ищу, а гдѣ и чего самъ не знаю. Нѣтъ, ужь видно придется взятъ новый листъ бумаги, и съ вашего позволенія, читатель, начать сызнова.
   

II.

   Немного повыше я упоминалъ о моей госпожѣ... Ну-съ, такъ алмазу никогда бы не попасть въ нашъ домъ, откуда онъ былъ потомъ похищенъ, еслибы дочь миледи не получила его въ подарокъ, а дочь миледи никакъ не могла бы получить его въ подарокъ; еслибы не мать ея, миледи, которая (въ страданіяхъ и мукахъ) произвела ее на свѣтъ. Слѣдовательно, начиная говорить о матери, мы начинаемъ нашъ разказъ издалека; а это, позвольте вамъ доложить, большое утѣшеніе для человѣка, которому поручено такое мудреное дѣло, какъ, напримѣръ, мнѣ. Если вы хоть сколько-нибудь знакомы съ большимъ свѣтомъ, читатель, то вы, вѣроятно, слыхали о трехъ прекрасныхъ миссъ Гернкасль: миссъ Аделаидѣ, миссъ Каролинѣ и миссъ Юліи младшей, и, по моему мнѣнію, самой красивой изъ трехъ; а мнѣ, какъ вы сейчасъ увидите, легко было судить объ этомъ. Я поступилъ въ услуженіе къ старому лорду, отцу ихъ (хвала Всевышнему, что онъ не замѣшанъ въ предстоящей исторіи объ алмазѣ; ибо ни въ высшемъ, ни въ низшемъ кругу никогда не встрѣчалъ я человѣка съ такимъ длиннымъ языкомъ и съ такимъ неуживчивымъ нравомъ), да, такъ я говорю, что пятнадцати лѣтъ отъ роду поступилъ я въ домъ стараго лорда въ качествѣ пажа къ тремъ благороднымъ леди, дочерямъ его. Тамъ оставался я до замужества миссъ Юліи съ покойнымъ сэръ-Джономъ Вериндеръ. Славный былъ человѣкъ; онъ желалъ только одного, чтобъ имъ руководилъ кто-нибудь; и, между нами сказать, руководительница ему нашлась; а что всего лучше, сэръ-Джонъ повеселѣлъ, успокоился, сталъ толстѣть и жить себѣ припѣваючи съ того самаго дня какъ миледи повезла его подъ вѣнецъ и вплоть до своей кончины, когда она приняла его послѣдній вздохъ и на вѣки закрыла ему глаза.
   Я забылъ еще упомянуть о томъ, что вмѣстѣ съ новобрачною и я переѣхалъ въ домъ и имѣніе ея супруга. "Сэръ-Джонъ," сказала она мужу: -- "я никакъ не могу обойдтись безъ Габріеля Бетереджъ." "Миледи," отвѣчалъ сэръ-Джонъ,-- "я и самъ не могу обойдтись безъ него." Такъ поступалъ онъ всегда относительно жены, и вотъ какимъ образомъ попалъ я къ нему въ услуженіе. Впрочемъ, мнѣ было рѣшительно все равно, куда бы ни ѣхать, лишь бы не разлучаться съ моею госпожой.
   Замѣтивъ, что миледи интересовалась полевымъ хозяйствомъ, фермами и пр., я также началъ ими интересоваться, тѣмъ болѣе, что я самъ былъ седьмой сынъ одного бѣднаго фермера. Миледи сдѣлала меня помощникомъ управляющаго; я исполнялъ свою обязанность какъ нельзя лучше и за свое усердіе былъ, наконецъ, повышенъ. Нѣсколько лѣтъ спустя,-- это было, если не ошибаюсь, въ понедѣльникъ, миледи -- говоритъ мужу: "Сэръ-Джонъ, вашъ управляющій старъ и глупъ. Увольте его съ хорошимъ награжденіемъ, а на его мѣсто посидите Габріеля Бетереджъ." На другой же день, стало-быть, во вторникъ, сэръ-Джонъ говоритъ ей: "Миледи, я уволилъ своего управляющаго, давъ ему хорошее награжденіе, а Габріеля Бетереджъ посадилъ на его мѣсто." Читателю, вѣроятно, не разъ приходилось слышать о несчастныхъ супружествахъ. Вотъ вамъ совершенно противоположный примѣръ. Да послужитъ онъ нѣкоторымъ въ назиданіе, другимъ въ поощреніе, а я между тѣмъ буду продолжатъ свой разказъ.
   Теперь-то, вы скажете, что я зажилъ припѣваючи! Занимая почетный и довѣренный постъ, обладая собственнымъ маленькимъ коттеджемъ, по утрамъ объѣзжая поля, послѣ обѣда составляя отчеты, по вечерамъ услаждаясь Робинзономъ Крузо и трубочкой, чего могъ я еще желать для полноты своего счастія? А припомните-ка чего недоставало Адаму, когда онъ жилъ въ раю одинокимъ? И если вы оправдываете Адама, такъ не порицайте же меня за одинаковыя съ нимъ желанія.
   Женщина, обратившая на себя мое вниманіе, была моя экономка. Ее звали Селина Гоби. Относительно выбора жены, я согласенъ съ мнѣніемъ покойнаго Вильяма Кобета. Смотрите, говоритъ онъ, чтобы женщина хорошо пережевывала пищу, чтобъ она имѣла твердую поступь, и вы не ошибетесь. Селина Гоби вполнѣ соотвѣтствовала этимъ двумъ условіямъ, что и послужило первою побудительною причиной для моей женитьбы на ней. Но у меня была еще, а другая причина, до которой я дошелъ уже собственнымъ умомъ. Оставаясь незамужнею, Селина еженедѣльно стоила мнѣ денегъ, получая отъ меня содержаніе, и извѣстную плату за свой трудъ. Между тѣмъ какъ ставъ моею женой, она не увеличила бы моихъ расходовъ на свое содержаніе и въ добавокъ служила бы мнѣ даромъ. Вотъ каковъ былъ мой взглядъ на женитьбу: экономія съ легкою примѣсью любви. Объ этомъ я, какъ слѣдуетъ, счелъ за нужное, съ должнымъ почтеніемъ предупредить свою госпожу.
   -- Миледи, сказалъ я,-- все это время я размышлялъ о Селинѣ Гоби и нашелъ, что мнѣ гораздо выгоднѣе будетъ жениться на ней чѣмъ держать ее по найму.
   Миледи расхохоталась и сказала, что она не знаетъ чему болѣе удивляться -- моимъ правиламъ или моему языку. Тутъ у нея вырвалась шутка, которой вамъ никакъ не понять, читатель, если вы сами не знатная особа. Уразумѣвъ лишь то, что мнѣ позволяли сдѣлать предложеніе Селинѣ, я тотчасъ же къ ней отправился. Что же отвѣчала Селина? Боже праведный! Мало же вы знаете женщинъ, коли еще спрашиваете объ этомъ. Ну, конечно, она отвѣчала "да".
   Не задолго предъ свадьбой, когда начались толки о томъ, что мнѣ необходимо сшить себѣ новое платье къ предстоявшему торжеству, я немножко оробѣлъ. Въ послѣдствіи я справлялся, что испытывали другіе люди, находясь въ одинаковомъ со мною, интересномъ положеніи, и всѣ въ одинъ голосъ сознались, что за недѣлю до свадьбы имъ страхъ какъ хотѣлось освободиться отъ принятаго обязательства. Я, съ своей стороны, пошелъ крошечку далѣе: я не только пожелалъ, во и попытался выйдти изъ этого положенія. Разумѣется, не безъ должнаго возмездія невѣстѣ. Чувство врожденной справедливости никакъ не позволяло мнѣ предполагать, чтобы Селина выпустила меня даромъ. Англійскіе законы вмѣняютъ мущинѣ въ непремѣнную обязанность вознаградить женщину, которую онъ оставляетъ. Повинуясь закону и тщательно сообразивъ всѣ невыгоды этого брака, я предложилъ Селинѣ Гоби перину и пять-десять шиллинговъ вознагражденія. Вѣдь вотъ вы, пожалуй, не повѣрите, а между тѣмъ я говорю вамъ сущую правду -- она была такъ глупа, что отказалась. Послѣ этого, конечно, гибель моя стала неизбѣжною. Я купилъ себѣ дешовенькое платье и сыгралъ самую дешевую свадьбу. Насъ нельзя было назвать ни счастливою, ни несчастною четой, потому что мы была и то, а другое. Самъ не понимаю какъ это случалось, только мы безпрестанно наталкивалась другъ на друга, и всегда съ наилучшими побужденіями. Когда мнѣ нужно было идти наверхъ, жена моя спускалась внизъ; а когда женѣ моей нужно было идти внизъ, я поднимался наверхъ. Такъ вотъ какова жизнь женатаго человѣка! ужь это я извѣдалъ собственнымъ горькомъ опытомъ.
   Послѣ подобныхъ пятилѣтнихъ столкновеній на лѣстницѣ, мудрому Провидѣнію угодно было, взявъ мою жену, освободить васъ другъ отъ друга, а я остался одинъ съ своею маленькою дочерью, Пенелопой; другахъ дѣтей у меня не было. Вскорѣ послѣ того умеръ сэръ-Джонъ, а миледи также осталась вдовой съ своею единственною дочерью, миссъ Рахилью. Вѣроятно, я плохо описалъ вамъ госпожу мою, если вы не можете догадаться, какъ поступала она послѣ смерти жены моей. Она взяла мою маленькую Пенелопу подъ свое крылышко; помѣстила её въ шкоду, учила, сдѣлала изъ вся проворную дѣвочку, а когда она выросла, опредѣлила ее въ горничныя къ самой миссъ Рахили.
   Что же до меня касается, я продолжалъ изъ году въ годъ исполнять свою должность управляющаго вплоть до Рождества 1847 года, когда въ жизни моей послѣдовала перемѣна. Въ этотъ день миледи сама назвалась ко мнѣ на чашку чая. Она вспомнила, что съ тѣхъ поръ, какъ я опредѣлился пажомъ въ домъ стараго лорда, отца ея, протекло уже пятьдесятъ лѣтъ моей службы при ея особѣ, а съ этими словами подала мнѣ прекрасный шерстяной жилетъ своего рукодѣлья, назначавшійся для того чтобы защищать меня отъ зимней стужи.
   Принимая этотъ великолѣпный подарокъ, я не находилъ словъ благодарить госпожу мою за сдѣланную мнѣ честь. Однако, къ великому удавленію моему, подарокъ оказался не честью, а подкупомъ. Миледи замѣтила прежде меня самого, что я начинаю старѣть, и (если мнѣ позволятъ такъ выразиться) пришла меня умасливать, чтобъ я отказался отъ моихъ трудныхъ занятій внѣ дома и спокойно провелъ остатокъ дней моихъ въ качествѣ ея дворецкаго. Я отклонялъ отъ себя, сколько могъ, обидное предложеніе жить на покоѣ. Но миледи, зная мою слабую сторону, стала просить меня объ этомъ, какъ о личномъ для себя одолженіи. Споръ нашъ кончился тѣмъ, что я, какъ старый дуракъ, утеръ себѣ глаза своимъ новымъ шерстянымъ жилетомъ и отвѣчалъ, что подумаю.
   По уходѣ миледи душевное безпокойство мое возрасло до такихъ ужасныхъ размѣровъ, что не будучи въ состояніи "думать", я обратился къ своему обыкновенному средству, всегда выручавшему меня во всѣхъ сомнительныхъ и непредвидѣнныхъ случаяхъ моей жизни. Я закурилъ трубочку и принялся за Робинзона Крузо. Но не прошло и пяти минутъ моей бесѣды съ этою удивительною книгой, какъ вдругъ попадаю на слѣдующее утѣшительное мѣстечко (страница сто пятьдесятъ восьмая): "Сегодня мы любимъ то, что завтра будемъ ненавидѣть". Не ясный ли это былъ намекъ на мое собственное положеніе? Сегодня мнѣ хотѣлось во что бы то ни стало оставаться управляющимъ; завтра же, по мнѣнію Робинзона Крузо, желанія мои должны были измѣниться. Стоило только войдти въ свою завтрашнюю роль, и дѣло было въ шляпѣ. Успокоившись такимъ образомъ, я легъ спать въ качествѣ управляющаго леди Вериндеръ, а поутру проснулся уже ея дворецкимъ. Отлично! И все это благодаря Робинзону Крузо!
   Дочь моя Пенелопа сейчасъ заглянула мнѣ черезъ плечо, желая посмотрѣть, сколько успѣлъ я написать до сихъ поръ. По ея мнѣнію, разказъ мой прекрасенъ и какъ нельзя болѣе правдивъ; но ей кажется, что я не понялъ свою задачу. Меня просятъ описать исторію алмаза, а я вмѣсто того разказываю о самомъ себѣ. Странно, въ толкъ не возьму, отчего это такъ случилось! Неужели же люди, для которыхъ сочиненіе книгъ служитъ промысломъ и средствомъ къ жизни, подобно мнѣ впутываютъ себя въ свои разказы? Если такъ, то я вполнѣ имъ сочувствую. А между тѣмъ вотъ и опять отступленіе. Что жь теперь остается дѣлать? Да ничего другаго, какъ читателю вооружаться терпѣніемъ, а мнѣ въ третій разъ начинать сызнова.
   

III.

   Я пробовалъ двумя способами рѣшить задачу о томъ, какъ приступить къ заданному мнѣ разказу. Вопервыхъ, почесалъ затылокъ, что не повело рѣшительно ни къ чему; вовторыхъ, посовѣтовался съ своею дочерью Пенелопой, которая подала мнѣ совершенно новую мысль.
   Пенелопа совѣтуетъ мнѣ начать разказъ подробнымъ описаніемъ всего случившагося съ того самаго дня, какъ мы узнали, что въ домѣ ожидаютъ прибытія мистера Франклина Блекъ. Стоитъ только остановить свою память на извѣстномъ числѣ и годѣ, и она станетъ подбирать вамъ послѣ этого небольшаго умственнаго напряженія фактъ за фактомъ съ необыкновенною быстротой. Главное затрудненіе состоитъ въ томъ, чтобы найдти точку опоры; но въ этомъ Пенелопа берется помочь мнѣ, предлагая для справокъ свои собственный дневникъ, который заставляли ее вести въ школѣ и который она не прекращаетъ и до сихъ поръ. Въ отвѣтъ на мое предложеніе самой разказать эту исторію по своему дневнику, Пенелопа вспыхнула и отвѣчала съ сердитымъ взглядомъ, что она ведетъ свой дневникъ единственно для себя, и что ни одно живое существо не должно знать его содержанія. Я спросилъ ее, о чемъ же она тамъ пишетъ? "Такъ, о пустякахъ," отвѣчала она, а я думаю, что скорѣе о любовныхъ продѣлкахъ.
   Итакъ, начинаю по плаву Пенелопы и прошу читателя замѣтить, что въ среду утромъ, 24-го мая 1848 года, я былъ нарочно позвавъ въ кабинетъ миледи.
   -- Габріель, сказала она,-- вотъ новости, которыя должны удивить васъ. Франклинъ Блекъ вернулся изъ чужихъ краевъ. Онъ остался погостить на время у отца своего, въ Лондонѣ, а завтра пріѣдетъ къ вамъ и пробудетъ здѣсь около мѣсяца, чтобы провести съ вами день рожденія Рахили.
   Имѣй я тогда шляпу въ рукахъ, я развѣ только изъ уваженія къ миледи не позволилъ бы себѣ подбросить ее къ потолку. Я не видалъ мистера Франклина со времени его дѣтства, проведеннаго въ нашемъ домѣ. Изо всѣхъ знакомыхъ мнѣ шалуновъ и буяновъ, это былъ, по моему мнѣнію, самый прелестный мальчикъ. Въ отвѣтъ на это замѣчаніе, миссъ Рахиль сказала мнѣ, что ей, по крайней мѣрѣ, онъ до сихъ поръ представляется лютымъ тираномъ, терзавшимъ куколъ и загонявшимъ изнеможенныхъ дѣвочекъ веревочными возжами.
   -- Я пылаю негодованіемъ и изнемогаю отъ усталости, когда вспомню о Франклинѣ Блекъ, сказала она въ заключеніе.
   Прочитавъ все это, вы, конечно, спросите меня, какъ это случилось, что мистеръ Франклинъ провелъ всю свою юность внѣ отечества? А вотъ какъ, отвѣчу я: отецъ его, по несчастію, былъ ближайшимъ наслѣдникомъ одного герцогства, не имѣя возможности доказать своихъ правъ на него.
   Короче сказать, вотъ какъ это случилось:
   Старшая сестра миледи вышла замужъ за знаменитаго мистера Блекъ, одинаково прославившагося своимъ богатствомъ и своимъ нескончаемымъ процессомъ. Сколько лѣтъ надоѣдалъ онъ судебнымъ мѣстамъ своего государства, требуя изгнанія герцога, овладѣвшаго его правами, и требуя своего собственнаго водворенія на его мѣстѣ; сколькимъ адвокатамъ набилъ онъ кошельки и сколько другихъ безобидныхъ людей затормошилъ онъ, доказывая имъ законность своихъ притязаній,-- я теперь рѣшительно не въ состояніи перечесть. Жена, такъ же какъ и двое изъ троихъ дѣтей его, умерли прежде чѣмъ суды рѣшали запереть ему дверь и не пользоваться больше его деньгами. Когда средства его уже окончательно истощилась, а несокрушимый герцогъ преспокойно продолжалъ пользоваться своею властью, мистеръ Блекъ придумалъ отмстить своему отечеству за несправедливость, лишивъ его чести воспитать его сына.
   -- Какъ могу я довѣриться своимъ отечественнымъ учрежденіямъ, говорилъ онъ,-- послѣ ихъ поступка со мной?
   Прибавьте къ этому, что мистеръ Блекъ не любилъ вообще мальчиковъ, въ томъ числѣ и своего собственнаго сына, и вы легко поймете, что это должно было привести къ одному концу. Мистеръ Франклинъ былъ взятъ отъ насъ и пославъ въ страну такихъ учрежденій, которымъ могъ довѣриться его отецъ, въ пресловутую Германію. Самъ же мистеръ Блекъ, замѣтьте это, пріютился въ Англіи, съ цѣлью усовершенствовать своихъ соотечественниковъ засѣдающихъ въ парламентѣ и издать свой отчетъ по дѣлу о владѣтельномъ герцогѣ, своемъ соперникѣ,-- отчетъ, оставшійся и до сей поры неоконченнымъ. Ну! слава Богу, разказалъ! Ни вамъ, ни мнѣ не нужно болѣе обременять своей головы мистеромъ Блекомъ старшимъ. Оставимъ же его при его герцогствѣ, а сами примемся за исторію алмаза.
   Это вынуждаетъ насъ вернуться къ мистеру Франклину, который послужилъ невиннымъ орудіемъ для передачи въ нашъ домъ этой несчастной драгоцѣнности.
   Нашъ прелестный мальчикъ не забывалъ насъ и во время своего пребыванія за границей. Отъ времени до времени онъ писалъ то къ миледи, то къ миссъ Рахили, иногда и ко мнѣ. Предъ отъѣздомъ своимъ онъ отнесся ко мнѣ съ маленькимъ дѣльцемъ: занялъ у меня клубокъ бичевы, и ножичекъ о четырехъ клинкахъ и семь сикспенсовъ деньгами. Съ этой минуты я не видалъ ихъ болѣе, да и врядъ ли когда-нибудь увижу. Письма его собственно ко мнѣ заключали въ себѣ только просьбы о новыхъ займахъ, но я все таки зналъ чрезъ миледи о его житьѣ-бытьѣ за границей, съ тѣхъ поръ какъ онъ сталъ взрослымъ человѣкомъ. Усвоивъ себѣ все, чему могли научить его германскія учебныя заведенія, онъ познакомился съ французскими, а затѣмъ съ италіянскими университетами. По моимъ понятіямъ, они образовали изъ него нѣчто въ родѣ универсальнаго генія. Онъ немножко пописывалъ, крошечку рисовалъ, пѣлъ, игралъ и даже сочинялъ немного, вѣроятно, не переставая въ то же время занимать направо и налѣво такъ, какъ онъ занималъ у меня. Достигнувъ совершеннолѣтія, онъ получилъ наслѣдство, оставленное ему матерью (семьсотъ фунтовъ въ годъ), и пропустилъ его сквозь пальцы, какъ сквозь рѣшето. Чѣмъ больше у него было денегъ, тѣмъ болѣе онъ въ нихъ нуждался; въ карманѣ мистера Франклина была прорѣха, которую никакъ нельзя было зашить. Его веселый и непринужденный нравъ дѣлалъ его пріятнымъ во всякомъ обществѣ. Онъ умѣлъ поспѣвать всюду съ необыкновенной быстротой; адресъ его всегда былъ слѣдующій: "Европа, почтовая контора, удержать до востребованія." Уже два раза собирался онъ къ намъ и всякій разъ (извините меня) повертывалась какая-нибудь дрянь, которая удерживала его подлѣ себя. Наконецъ, третья попытка его удалась, какъ извѣстно изъ приведеннаго выше разговора моего съ миледи. Во вторникъ, 25-го мая, мы должны были въ первый разъ увидать вашего прелестнаго мальчика въ образѣ мущины. Онъ былъ знатнаго происхожденія, мужественнаго характера, и имѣлъ, по вашему разчету, двадцать пять лѣтъ отъ роду. Ну, теперь вы столько же знаете о мистерѣ Франклинѣ Блекѣ, сколько я самъ звалъ до пріѣзда его къ вамъ.
   Въ четвергъ была прелестнѣйшая погода. Не ожидая мистера Франклина ранѣе обѣда, миледи и миссъ Рахиль отправились завтракать къ сосѣдямъ. Проводивъ ихъ, и пошелъ взглянуть на спальню, приготовленную вашему гостю, и нашелъ тамъ все въ порядкѣ. Затѣмъ я спустился въ погребъ (нужно сказать вамъ, что я былъ не только дворецкій, но и ключникъ, по собственному моему желанію, замѣтьте, потому что мнѣ досадно было видѣть кого-либо другаго обладателемъ ключей отъ погреба покойнаго сэръ-Джона), досталъ бутылочку вашего превосходнаго кларета и поставилъ ее погрѣться до обѣда на тепломъ лѣтнемъ воздухѣ. Сообразивъ, что если это полезно для стараго бордо, то оно столько же будетъ пригодно и для старыхъ костей, я собрался было и самъ расположиться на солнышкѣ, и взявъ свой плетеный стулъ, направился уже къ заднему двору, какъ вдругъ меня остановилъ тихій барабанный бой, раздавшійся на террасѣ, противъ комнатъ миледи.
   Обойдя кругомъ террасы, я увидалъ смотрѣвшихъ на домъ трехъ краснокожихъ Индѣйцевъ, въ бѣлыхъ полотняныхъ шароварахъ и балахонахъ.
   Вглядѣвшись пристальнѣе, я замѣтилъ, что у нихъ привязаны была на груди небольшіе барабаны. Ихъ сопровождалъ маленькій, худенькій, свѣтло-русый англійскій мальчикъ съ мѣшкомъ въ рукахъ. Я принялъ этихъ господъ за странствующихъ фокусниковъ, предполагая, что мальчикъ съ мѣшкомъ носитъ за ними орудія ихъ ремесла. одинъ изъ Индѣйцевъ, говорившій по-англійски и имѣвшій, должно сознаться, довольно изящныя манеры, тотчасъ подтвердилъ мое предположеніе и просилъ позволенія показать свое искусство въ присутствіи хозяйки дома.
   Я не брюзгливый старикъ; люблю удовольствія, и менѣе другахъ расположенъ не довѣрять человѣку за то только, что онъ темнѣе меня цвѣтомъ кожи. Но лучшіе изъ насъ имѣютъ свои слабости, отъ которыхъ несвободенъ и я; напримѣръ, если мнѣ извѣстно, что корзина съ хозяйскимъ фамильнымъ сервизомъ стоитъ въ кладовой, то я при первомъ взглядѣ на ловкаго странствующаго фокусника немедленно вспоминаю объ этой корзинѣ. Вотъ почему я поспѣшилъ увѣдомить Индѣйца, что хозяйка дома уѣхала, и просилъ его удалиться съ своими товарищами. Въ отвѣтъ на это онъ низко поклонился мнѣ и ушелъ. Я же вернулся къ своему плетеному стулу, и сѣвъ на солнечной сторонѣ двора, погрузился (коли говорить правду) не то что въ сонъ, но въ-то сладкое состояніе, которое предшествуетъ сну.
   Меня разбудила дочь моя Пенелопа, бѣжавшая ко мнѣ словно съ извѣстіемъ о пожарѣ. Какъ бы вы думали что ей нужно было? Она требовала, чтобы немедленно арестовали трехъ Индѣйцевъ-фокусниковъ, единственно за то, что они знали кто долженъ былъ пріѣхать къ намъ изъ Лондона и будто бы злоумышляли противъ мистера Франклина Блэка.
   Услышавъ имя мистера Франклина, я проснулся, открылъ глаза и приказалъ своей дочери объясниться.
   Оказалось, что Пенелопа только-что вернулась изъ квартиры нашего привратника, куда она ходила болтать съ его дочерью. Обѣ онѣ видѣли какъ удалились Индѣйцы въ сопровожденіи своего мальчика, послѣ того какъ я просилъ ихъ уйдти. Вообразивъ себѣ, что иностранцы дурно обращаются съ мальчикомъ (хотя поводомъ къ такому предположенію служилъ только его жалкій видъ и слабое сложеніе), обѣ дѣвушки прокрались по внутренней сторонѣ изгороди, отдѣляющей насъ отъ дороги, и стали наблюдать за дѣйствіями иностранцевъ, которые приступили къ слѣдующимъ удивительнымъ штукамъ.
   Бросивъ испытующій взглядъ направо и налѣво, чтобъ удостовѣриться, что никого нѣтъ вблизи, они повернулись потомъ лицомъ къ дому и стали пристально смотрѣть на него; затѣмъ потараторивъ и поспоривъ между собой на своемъ родномъ языкѣ, они въ сомнѣніи посмотрѣли другъ на друга и наконецъ обратились къ своему маленькому Англичанину, какъ бы ожидая отъ него помощи. Тогда главный магикъ, говорившій по-англійски, сказалъ мальчику. "Протяни свою руку".
   "Эти слова такъ испугали меня, сказала Пенелопа, что я удивляюсь какъ сердце у меня не выскочило." А я подумалъ про себя, что этому, вѣроятно, помѣшала шнуровка, хотя сказалъ ей только одно: "Ужасно! Ты и меня заставляешь дрожать отъ страха." (Замѣтимъ въ скобкахъ, что женщины большія охотницы до подобныхъ комплиментовъ).
   "Услыхавъ приказаніе индѣйца протянуть руку, мальчикъ отшатнулся назадъ, замоталъ головой и отвѣчалъ, что ему не хочется. Тогда магикъ спросилъ его (впрочемъ, безъ малѣйшаго раздраженія), не желаетъ ли онъ, чтобъ его опять отправили въ Лондонъ и оставили на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ, голодный, оборванный, всѣми покинутый, онъ былъ найденъ спящимъ на рынкѣ въ пустой корзинѣ. Этого было достаточно, чтобы положить конецъ его колебаніямъ, а мальчишка нехотя протянулъ руку. Затѣмъ Индѣецъ вынулъ изъ-за пазухи бутылку, налилъ изъ нея какой-то черной жидкости на ладонь мальчика, и дотронувшись до головы его, помахалъ надъ ней рукой въ воздухѣ, говоря, "гляди".
   "Мальчикъ какъ будто онѣмѣлъ и устремилъ неподвижный взоръ на чернила, налитыя у него на ладони."
   (Все это казалось мнѣ просто фокусами, сопровождавшимися пустою тратой чернилъ. Я уже начиналъ было дремать, какъ вдругъ слова Пенелопы опять разогнала мой сонъ.)
   "Индѣйцы, продолжила она, снова оглянулись по сторонамъ, а затѣмъ главный магикъ обратился къ мальчику съ слѣдующими словами:
   "-- Смотри на Англичанина, пріѣхавшаго изъ чужихъ краевъ.
   "-- Я смотрю на него, отвѣчалъ мальчикъ.
   "-- Не по другой какой-нибудь дорогѣ, а именно по той, которая ведетъ къ этому дому, поѣдетъ сегодня Англичанинъ? спросилъ Индѣецъ.
   "-- Онъ поѣдетъ не по другой какой-нибудь дорогѣ, а именно по той, которая ведетъ къ этому дому, отвѣчалъ мальчикъ.
   "Немного погодя Индѣецъ снова сдѣлалъ ему вопросъ:
   "-- Имѣетъ ли его Англичанинъ при себѣ?
   "Опять помолчавъ съ минуту, мальчикъ отвѣчалъ:
   "-- Да.
   "Тогда Индѣецъ задалъ ему третій вопросъ:
   "-- Пріѣдетъ ли сюда Англичанинъ, какъ обѣщался, сегодня вечеромъ?
   "-- Не могу отвѣчать, сказалъ мальчикъ.
   "-- Почему же? спросилъ Индѣецъ.
   "-- Я усталъ, отвѣчалъ мальчикъ.-- Въ головѣ подымается туманъ и мѣшаетъ мнѣ видѣть. Не могу ничего болѣе разглядѣть сегодня."
   Тѣмъ кончался допросъ. Главный магикъ заговорилъ на своемъ родномъ языкѣ съ остальными товарищами, указывая имъ на мальчика и на близълежащій городъ, въ которомъ они остановились (какъ мы узнала въ послѣдствіи). Затѣмъ, начавъ опять разводить руками по воздуху надъ головой мальчика, онъ дунулъ ему въ лицо и разбудилъ его своимъ прикосновеніемъ. Послѣ этого они всѣ направились въ городъ, и дѣвочки уже болѣе не видали ихъ.
   Изъ всякаго обстоятельства, говорятъ, можно сдѣлать свой выводъ. Что же долженъ я былъ заключать изъ разказа Пенелопы?
   Вопервыхъ, то, что главный магикъ подслушалъ у воротъ разговоръ прислуги о пріѣздѣ мистера Франклина и думалъ воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, чтобы заработать нѣсколько денегъ. Вовторыхъ, что онъ, его товарищи и ихъ маленькій спутникъ (съ цѣлью получить упомянутыя деньги) думали выждать возвращенія миледи домой, вернуться затѣмъ назадъ и съ помощью волхвованій предсказать пріѣздъ мистера Франклина. Втретьихъ, что Пенелопа, вѣроятно, подслушала какъ повторяли они свои фокусы, подобно актерамъ, репетирующимъ извѣстную піесу. Вчетвертыхъ, что мнѣ не мѣшаетъ сегодня вечеромъ хорошенько присмотрѣть за посудой. Впятыхъ, что Пенелопѣ слѣдовало бы лучше успокоиться, и оставить отца своего подремать на солнышкѣ. Это показалось мнѣ самымъ разумнымъ взглядомъ на дѣло. Но еслибы вы звали образъ мыслей молодыхъ женщинъ, то вы не удивились бы, что Пенелопа не согласилась со мной. По словамъ ея, это дѣло было весьма серіозное. Она въ особенности обращала мое вниманіе на третій вопросъ Индѣйца: "Имѣетъ ли его Англичанинъ при себѣ?"
   -- О, батюшка, сказала Пенелопа, всплеснувъ руками,-- не шутите этимъ! Что подразумѣваетъ онъ подъ словомъ его?
   -- Мы спросамъ объ этомъ у мистера Франклина, моя малая, отвѣчалъ я,-- если ты будешь только имѣть терпѣніе дождаться его пріѣзда. -- Я подмигнулъ ей, желая показать этомъ, что говорю шутя; но Пенелопа не поняла моей шутки. Глядя на ея серіозный видъ, я наконецъ не выдержалъ.-- Глупенькая, сказалъ я,-- что же можетъ знать объ этомъ мистеръ Франклинъ?
   -- Спросите его сами, отвѣчала Пенелопа -- и увидите тогда, станетъ ли онъ смѣяться.
   Постращавъ меня этою послѣднею угрозой, дочь моя ушла. Оставшись одинъ, я порѣшилъ самъ съ собой разспросить объ этомъ мистера Франклина, единственно для того чтобъ успокоить Пенелопу. Какой въ этотъ же вечеръ произошелъ между нами разговоръ, объ этомъ предметѣ вы узнаете въ своемъ мѣстѣ. Но такъ какъ мнѣ не хотѣлось бы возбудить вашихъ ожиданій съ тѣмъ, чтобы послѣ обмануть ихъ, то прежде чѣмъ идти впередъ, я предупрежу васъ въ заключеніе этой главы, что разговоръ нашъ о фокусникахъ оказался далеко не шутливымъ. Къ великому удивленію моему, мистеръ Франкланъ принялъ это извѣстіе такъ же серіозно, какъ приняла его и Пенелопа. А насколько серіозно, вы поймете это сами, когда я скажу вамъ, что по мнѣнію мистера Франклина, подъ словомъ его подразумѣвался Лунный камень.
   

IV.

   Мнѣ право очень жаль, читатель, что я еще на нѣсколько времени долженъ удержать васъ около себя и своего плетенаго стула. Знаю, что сонливый старикъ, грѣющійся на солнечной сторонѣ задняго двора, не представляетъ ничего интереснаго. Но для всего есть свой чередъ, и потому вамъ необходимо посидѣть минутку со мной въ ожиданіи пріѣзда мистера Франклина Блека. Не успѣлъ я вторично задремать послѣ ухода дочери моей Пенелопы, какъ меня снова потревожилъ долетавшій изъ людской звонъ тарелокъ и блюдъ, который означалъ время обѣда. Не имѣя ничего общаго со столомъ прислуги (мой обѣдъ мнѣ приносятъ въ мою комнату), я могъ только пожелать имъ всѣмъ хорошаго аппетита, прежде чѣмъ снова успокоиться въ своемъ креслѣ. Едва я успѣлъ вытянуть ноги, какъ на меня наскочила другая женщина. Но на этотъ разъ то была не дочь моя, а кухарка Нанси. Я загородилъ ей дорогу и замѣтилъ, когда она просила меня пропустить ее, что у нея сердитое лицо, чего я, какъ глава прислуги, по принципу, никогда не оставляю безъ изслѣдованія.
   -- Зачѣмъ вы бѣжите отъ обѣда? спросилъ я.-- Что случилось, Нанси?
   Нанси хотѣла было выскользнуть, не отвѣчая; но я всталъ и взялъ ее за ухо. Она маленькая толстушка, а я имѣю привычку выражать этою лаской свое личное благоволеніе къ дѣвушкѣ.
   -- Что же случилось? повторилъ я.
   -- Розанна опять опоздала къ обѣду, сказала Нанси.-- Меня послали за нею. Всѣ тяжелыя работы въ этомъ домѣ падаютъ на мои плечи. Отставьте, мистеръ Бетереджъ!
   Розанна, о которой она упоминала, была ваша вторая горничная. Чувствуя къ ней нѣкотораго рода состраданіе (вы сейчасъ узнаете почему) и видя по лицу Нанси, что она готова была осыпать свою подругу словами болѣе жесткими чѣмъ того требовали обстоятельства, я вспомнилъ, что не имѣя никакого особеннаго занятія, я и самъ могу сходить за Розанной, и кстати посовѣтовать ей на будущее время быть поисправнѣе, что она, вѣроятно, терпѣливѣе приметъ отъ меня.
   -- Гдѣ Розанна? спросилъ я.
   -- Конечно на пескахъ! отвѣчала Нанси, встряхнувъ головой. -- Сегодня утромъ съ ней опять приключился обморокъ, и она просила позволенія пойдти подышать чистымъ воздухомъ. У меня не хватаетъ съ ней терпѣнія!
   -- Идите обѣдать, моя милая, сказалъ я.-- У меня достанетъ терпѣнія, и я самъ схожу за Розанной.
   Нанси (имѣвшая славный аппетитъ) осталась этимъ очень довольна. Когда она довольна, она мила. А когда она мила, я щиплю ее за подбородокъ. Это вовсе не безнравственно, это не болѣе какъ привычка.
   Я взялъ свою палку и отправился на пески.
   Нѣтъ, погодите. Дѣлать нечего, видно придется еще немножко задержать васъ; мнѣ необходимо сперва разказать вамъ исторію песковъ и исторію Розанны, такъ какъ дѣло объ алмазѣ близко касается ихъ обоихъ. Сколько вы стараюсь я избѣгать отступленій въ своемъ разказѣ, а все безуспѣшно. Но что же дѣлать! Въ этой жизни лица и вещи такъ перепутываются между собой и такъ навязчиво напрашиваются на наше вниманіе, что иногда нѣтъ возможности обойдти ихъ молчаніемъ. Будьте же хладнокровнѣе, читатель, и я обѣщаю вамъ, что мы скоро проникнемъ въ самую глубь тайны.
   Розанна (простая вѣжливость заставляетъ меня отдать преимущество лицу предъ вещью) была единственная новая служанка въ нашемъ домѣ. Четыре мѣсяца тому назадъ госпожа моя была въ Лондонѣ и посѣщала одинъ изъ исправительныхъ домовъ, имѣющихъ цѣлью не допускать освобожденныхъ изъ тюрьмы преступницъ снова возвратиться къ порочной жизни. Видя, что госпожа моя интересуется этимъ учрежденіемъ, надзирательница указала ей на одну дѣвушку, по имени Розанну Сперманъ, и разказала про нее такую печальную исторію, что у меня не хватаетъ духа повторить ее здѣсь. Я не люблю сокрушаться безъ нужды, да и вы, вѣроятно, также, читатель. Дѣло въ томъ, что Розанна Сперманъ была воровка; но не принадлежа къ числу тѣхъ воровъ, которые образуютъ цѣлое общество въ Сити, и не довольствуясь кражей у одного лица, обкрадываютъ цѣлыя тысячи, она была схвачена и по приговору суда посажена въ тюрьму, а оттуда переведена въ исправительный домъ.
   Надзирательница находила, что (несмотря на свое прежнее поведеніе) Розанна была славная дѣвушка, и что ей не доставало только случая заслужить участіе любой христіанки. Госпожа моя (другую подобную ей христіанку трудно было бы сыскать на свѣтѣ) отвѣчала надзирательницѣ, что она доставитъ этотъ случай Розаннѣ Сперманъ, взявъ ее къ себѣ въ услуженіе.
   Недѣлю спустя Розанна Сперманъ поступила къ намъ въ должность второй горничной. Кромѣ меня, и миссъ Рахили, никто не зналъ ея исторіи. Госпожа моя, дѣлавшая мнѣ честь спрашивать моего совѣта во многихъ случаяхъ, посовѣтовалась со мной и относительно Розанны.
   Усвоивъ себѣ въ послѣднее время привычку покойнаго сэръ Джона -- всегда соглашаться съ моею госпожой, я, и въ настоящемъ случаѣ согласился съ нею вполнѣ. Врядъ ли кому пришлось бы найдти такой удобный случай для исправленія, какой представился Розаннѣ въ нашемъ домѣ. На одинъ слуга не могъ бы упрекнуть ее за прошлое, потому что оно было тайной для всѣхъ. Она получала свое жалованье, пользовалась нѣкоторыми привилегіями наравнѣ съ остальною прислугой, и отъ времени до времени была поощряема дружескимъ словомъ моей госпожи. За то и Розанна оказалась, нужно ей отдать справедливость, весьма достойною подобнаго обращенія. Слабаго здоровья, и подверженная частымъ обморокамъ, о которыхъ было упомянуто выше, она исполнила свою обязанность скромно, безропотно, старательно и исправно. Но несмотря на то, она не сумѣла пріобрѣсти себѣ друзей между остальными служанками, за исключеніемъ дочери моей Пенелопы, которая, избѣгая особенно тѣснаго сближенія, всегда обращалась съ нею ласково и привѣтливо. Самъ не понимаю, за что она не взлюбила эту дѣвушку. Конечно, не красота ея могла возбудить ихъ зависть, потому что она была самой непривлекательной наружности, а въ добавокъ еще имѣла одно плечо выше другаго. Мнѣ кажется, что прислугѣ въ особенности не нравилась ея молчаливость и любовь къ уединенію. Между тѣмъ какъ другіе въ свободное время болтали и сплетничали, она занималась работой или чтеніемъ. Когда же наступала ея очередь выходить со двора, то она спокойно надѣвала свою шляпку и шла прогуливаться одна. Она ни съ кѣмъ не ссорилась, ничѣмъ не обижалась; но не нарушая правилъ общежитія и вѣжливости, она упорно держала своихъ сотоварищей на довольно далекомъ отъ себя разстояніи. Прибавьте къ этому, что при всей простотѣ ея, въ ней было нѣчто скорѣе принадлежащее леди чѣмъ простой горничной. Въ чемъ именно проявлялось это, въ голосѣ или въ выраженіи ея лица -- не умѣю сказать вамъ точно; знаю только, что съ перваго же дня ея поступленія въ домъ это возбудило противъ нея сильныя нападки со стороны другахъ женщинъ, которыя говорили (что было однако совершенно несправедливо), будто Розанна Сперманъ важничаетъ. Разказавъ теперь исторію Розанны, мнѣ остается упомянуть еще объ одной изъ многихъ странностей этой непонятной дѣвушки, чтобы затѣмъ уже прямо перейдти къ исторіи песковъ.
   Домъ нашъ стоитъ въ близкомъ разстояніи отъ моря, на одномъ изъ самыхъ возвышенныхъ пунктовъ Йоркширскаго берега. Идущія отъ него во всѣхъ направленіяхъ дорожки такъ и манятъ къ прогулкѣ, за исключеніемъ одной, которая ведетъ къ морю. Это, по моему мнѣнію, преотвратительная дорога. Пролегая на четверть мили чрезъ печальныя мѣста, поросшія сосновымъ лѣсомъ, она тянется далѣе между двумя рядами низкихъ утесовъ и приводитъ васъ къ самой уединенной и некрасивой маленькой бухтѣ на всемъ нашемъ берегу. Отсюда спускаются къ морю песчаные холмы и образуютъ наконецъ два остроконечные, насупротивъ другъ друга лежащіе утеса, которые далеко выдаются въ море и теряются въ его волнахъ. Одинъ изъ нихъ носитъ названіе сѣвернаго, другой южнаго утеса. Между ними, колеблясь изъ стороны въ сторону въ извѣстныя времена года, находятся самые ужаснѣйшіе зыбучіе пески Йоркширскаго берега. Во время отлива что-то движется подъ вами въ неизвѣданныхъ безднахъ земли, заставляя всю поверхность дюнъ волноваться самымъ необыкновеннымъ образомъ; вслѣдствіе чего жители этихъ мѣстъ дали имъ названіе "зыбучихъ песковъ". Лежащая у входа въ заливъ большая насыпь въ полмили длиной служитъ преградой свирѣпымъ натискамъ открытаго океана. Зимой и лѣтомъ, во время отлива, море оставляетъ какъ бы позади насыпи свои яростныя волны и уже плавнымъ, тихимъ потокомъ разливается по песку. Нечего сказать, уединенное и мрачное мѣсто! Ни одна лодка не отваживается войдти въ этотъ заливъ. Дѣти сосѣдней рыбачьей деревни, Коббсъ-Голь, никогда не приходятъ играть сюда, и мнѣ кажется, что самыя птицы летятъ какъ можно дальше отъ зыбучихъ песковъ. Потому я рѣшительно не могъ понять, какимъ образомъ молодая дѣвушка, имѣвшая возможность выбирать себѣ любое мѣсто для прогулки и всегда найдти достаточно спутниковъ, готовыхъ идти съ ней по ея первому зову, предпочитала уходить сюда одна и проводить здѣсь время за работой или чтеніемъ. Объясняйте это какъ угодно, но дѣло въ томъ, что Розанна Сперманъ по преимуществу ходила гулять сюда, за исключеніемъ одного или двухъ разъ, когда она отправлялась въ Коббсъ-Голь провѣдать свою единственную жившую вблизи подругу, о которой мы поговоримъ въ послѣдствіи.
   Поэтому и я направился прямо къ пескамъ, чтобы звать Розанну обѣдать. Ну, слава Богу! Кажется, мы опять возвратилась къ тому моменту, откуда я началъ эту главу.
   Въ сосновой аллеѣ не было и слѣда Розанны. Пробравшись чрезъ песчаные холмы ко взморью, я увидалъ ея маленькую соломенную шляпку и простой сѣрый плащъ, который она постоянно носила, желая сколь возможно скрыть свое увѣчье; она стояла на берегу одна, погруженная въ созерцаніе моря, и песковъ. Увидя меня, Розанна вздрогнула и отвернулась. Мои принципы не позволяютъ мнѣ, какъ главѣ прислуги, оставлять такіе поступки безъ изслѣдованія, и потому я повернулъ ее къ себѣ и тутъ только замѣтилъ, что она плачетъ. Въ карманѣ моемъ лежалъ прекрасный шелковый платокъ, одинъ изъ полудюжины, подаренной мнѣ миледи. Я вынулъ его и сказалъ Розаннѣ:
   -- Пойдемте, моя милая, и сядемте вмѣстѣ на берегу. Я сперва осушу ваши слезы, а затѣмъ осмѣлюсь спросить васъ, о чемъ вы плакали?
   Если вамъ придется дожить до моихъ лѣтъ, читатель, то вы сами увидите, что усѣсться на покатомъ берегу вовсе не такъ легко какъ это вамъ кажется. Пока я усаживался, Розанна уже утерла свои глаза не моимъ прекраснымъ фуляромъ, а своимъ дешевенькимъ кембриковымъ платкомъ. Несмотря на свое спокойствіе, она казалась въ высшей степени несчастною; но тотчасъ же повиновалась мнѣ и сѣла. Когда вамъ придется утѣшать женщину, прибѣгните къ вѣрнѣйшему для этого средству,-- возьмите ее къ себѣ на колѣна. Мнѣ самому пришло въ голову это золотое правило. Но вѣдь Розанна была не Нанси, въ этомъ-то вся и штука!
   -- Ну, моя милая, сказалъ я,-- такъ о чемъ же вы плакали?
   -- О своемъ прошломъ, мистеръ Бетереджъ, спокойно отвѣчала Розанна,-- по временамъ оно снова оживаетъ въ моей памяти.
   -- Полно, полно, дитя мое, сказалъ я,-- отъ вашей прошлой жизни не осталось и слѣда. Что же вамъ мѣшаетъ позабыть ее?
   Вмѣсто отвѣта, она взяла меня за полу сюртука. Нужно вамъ оказать, что я пренеопрятный старикашка и постоянно оставляю слѣды кушанья на своемъ платьѣ. Женщины поочередно отчищаютъ ихъ, а еще наканунѣ Розанна вывела сальное пятно изъ полы моего сюртука какимъ-то новымъ составомъ, который уничтожаетъ всевозможныя пятна. Жиръ дѣйствительно вышелъ, но на ворсѣ оставался легкій слѣдъ въ видѣ темноватаго пятна. Дѣвушка указала на это мѣсто и покачала головой.
   -- Пятна-то нѣтъ, сказала она,-- но слѣдъ его остался, мистеръ Бетереджъ, слѣдъ остался!
   Согласитесь, что не легко отвѣчать на замѣчаніе, сдѣланное вамъ невзначай, а притомъ по поводу вашего же собственнаго платья. Сверхъ того, печальный видъ дѣвушки какъ-то особенно тронулъ меня въ эту минуту. Ея прекрасные томные глаза, единственное, что могло въ ней нравиться, и то уваженіе, съ которымъ она относилась къ моей счастливой старости и заслуженной репутаціи, какъ къ чему-то недосягаемому для нея самой, переполнили мое сердце глубокою жалостью къ нашей второй горничной. Не чувствуя себя способнымъ утѣшать ее, я счелъ за лучшее вести ее обѣдать.
   -- Помогите-ка мнѣ встать, Розанна, сказалъ я.-- Вы опоздали къ обѣду, и я пришелъ за вами.
   -- Вы, мистеръ Бетереджъ? отвѣчала она.
   -- Да, за вами послана была Нанси, отвѣчалъ я. -- Но я разсудилъ, моя милая, что отъ меня вы скорѣе снесете одно маленькое замѣчаньице.
   Вмѣсто того чтобы помочь мнѣ приподняться, бѣдняжка боязливо взяла меня за руку и пожала ее. Она всячески старалась подавить выступившія на глазахъ ея слезы и наконецъ успѣла въ этомъ. Съ тѣхъ поръ я сталъ уважать Розанну.
   -- Вы очень добры, мистеръ Бетереджъ, отвѣчала она.-- У меня сегодня нѣтъ аппетиту: позвольте мнѣ посидѣть здѣсь еще нѣсколько времени.
   -- Какая вамъ охота оставаться здѣсь, и почему вы постоянно выбираете это унылое мѣсто для вашихъ прогулокъ? спросилъ я Розанну.
   -- Что-то влечетъ меня сюда, отвѣчала дѣвушка, чертя пальцемъ по песку.-- Я дѣлаю надъ собой усиліе чтобы не приходить сюда и все-таки прихожу иногда, сказала она тихо, будто пугаясь своей собственной мысли,-- иногда, мистеръ Бетереджъ, мнѣ кажется, что тутъ найду я свою могилу.
   -- Знаю одно, что дома найдете вы жареную баранину и жирный пуддингъ! отвѣчалъ я.-- Ступайте же скорѣе обѣдать, Розанна! Вотъ, до чего доводятъ размышленія на тощій желудокъ.
   Я говорилъ съ ней строго; мнѣ досадно было (въ мои лѣта) слышать, что двадцатипятилѣтняя женщина толкуетъ о смерти! Но, должно-быть, она не слыхала словъ моихъ, потому что положивъ мнѣ руку на плечо, она не трогалась съ мѣста и такимъ образомъ продолжала удерживать меня подлѣ себя.
   -- Это мѣсто очаровало меня, сказала она. -- Ночью я вижу его во снѣ; днемъ я мечтаю о немъ, сидя за своею работой. Вы знаете, мистеръ Бетереджъ, что я признательна за сдѣланное мнѣ добро; я стараюсь показать себя достойною вашего расположенія и довѣрія миледи. Но иногда мнѣ кажется, что жизнь въ этомъ домѣ слишкомъ хороша и безмятежна для такой женщины какъ я, которая столько надѣла, мистеръ Бетереджъ, столько испытала. Я чувствую себя менѣе одинокою въ этомъ уединенномъ мѣстѣ нежели посреди прочихъ слугъ, которые не имѣютъ ничего общаго со мной. Конечно, ни миледи, ни надзирательницѣ исправительнаго дома не понять, какимъ ужаснымъ упрекомъ служатъ честные люди такимъ женщинамъ, какъ я. Не браните меня, миленькій мистеръ Бетереджъ. Вѣдь я все дѣлаю, что мнѣ приказываютъ -- не правда ли? Не говорите же миледи, что я чѣмъ-нибудь недовольна; напротивъ того, я всѣмъ довольна. Иногда только душа моя смущается -- вотъ и все.
   Вдругъ она отдернула свою руку отъ моего плеча и указала мнѣ на пески.
   -- Смотрите, сказала Розанна,-- не удивительное ли, не ужасное ли это зрѣлище?
   Мнѣ уже не разъ приходилось его видѣть и несмотря на то оно всегда кажется мнѣ новымъ. Я взглянулъ по направленію ея руки. Въ это время начинался отливъ, и страшный песчаный берегъ заколыхался. Его обширная бурая поверхность медленно вздулась, потомъ подернулась мелкою рябью и задрожала.
   -- Знаете ли, на что это похоже? сказала Розанна, схвативъ меня опять за плечо? -- Мнѣ кажется, будто подъ этими песками задыхаются сотни людей; они силятся выйдти на поверхность, но все глубже и глубже погружаются въ бездну! Бросьте туда камень, мистеръ Бетереджъ, бросьте и посмотрите, какъ его втянетъ въ песокъ.
   Вотъ онъ горячечный бредъ-то! Вотъ онъ тощій-то желудокъ, дѣйствующій на тревожный умъ! Съ языка моего уже готовъ былъ сорваться рѣзкій отвѣтъ -- въ интересахъ самой бѣдняжки, увѣряю васъ,-- какъ вдругъ внезапно раздавшійся между холмами голосъ остановилъ меня. "Бетереджъ, взывалъ голосъ, гдѣ вы?" "3дѣсь", отвѣчалъ я, не понимая, кто бы могъ звать меня. Розанна вскочила и стала глядѣть по тому направленію, откуда слышался голосъ. Я и самъ собирался уже встать, но замѣтивъ внезапную перемѣну, происшедшую въ лицѣ дѣвушки, остался прикованнымъ къ своему мѣсту. По щекамъ Розанны разлился прелестный румянецъ, какого еще никогда не приходилось мнѣ у нея видѣть: безмолвное, радостное изумленіе сказалось во всей ея фигурѣ. Кого вы тамъ видите? спросилъ я. Розанна только повторила мой вопросъ: "О! кого я вижу?" прошептала она, какъ бы думая вслухъ. Но вставая съ своего мѣста, я повернулся, и сталъ смотрѣть кто бы могъ звать меня. Къ намъ шелъ изъ-за холмовъ молодой джентльменъ, въ свѣтломъ лѣтнемъ платьѣ, такой же шляпѣ и перчаткахъ, съ розаномъ въ петлицѣ и съ столь яснымъ улыбающимся лицомъ, что даже эта мрачная мѣстность должна была озариться отъ его улыбки. Прежде нежели я успѣлъ встать, онъ бросился возлѣ меня на песокъ, обнявъ меня по иностранному обычаю и такъ крѣпко стиснулъ въ своихъ объятіяхъ, что изъ меня чуть-чуть не вылетѣлъ духъ.
   -- Милый старый Бетереджъ, говорилъ онъ.-- Я долженъ вамъ семь шиллинговъ съ половиной. Теперь, надѣюсь, вы догадываетесь кто я?
   Боже праведный! Это былъ мистеръ Франклинъ Блекъ, пріѣхавшій четырьмя часами ранѣе чѣмъ мы его ожидали. Не успѣлъ я еще вымолвить и слова, какъ мнѣ показалось, что мистеръ Франклинъ перенесъ удивленный взоръ свой на Розанну. Вслѣдъ за нимъ и я посмотрѣлъ на нее. Вѣроятно, смутившись отъ взгляда мистера Франклина, она сдѣлалась вся пунцовою, и въ замѣшательствѣ, котораго ничѣмъ не могу объяснить себѣ, ушла отъ насъ, не поклонившись ему и не сказавъ ни слова мнѣ. Я не узнавалъ Розанны, потому что, вообще говоря, трудно было найдти болѣе учтивую и благопристойную горничную.
   -- Вотъ странная дѣвушка, сказалъ мистеръ Франклинъ.-- Не понимаю, что она находитъ во мнѣ такого необыкновеннаго?
   -- Мнѣ кажется, сэръ, отвѣчалъ я, подсмѣиваясь надъ его континентальнымъ воспитаніемъ,-- ее уловляетъ вашъ заграничный лоскъ.
   Я привелъ здѣсь пустой вопросъ мистера Франклина, равно какъ и свой дурацкій отвѣтъ лишь въ утѣшеніе и ободреніе всѣмъ ограниченнымъ людямъ; потому что не разъ случалось мнѣ видѣть, какую отраду приноситъ имъ сознаніе, что и болѣе одаренные ихъ собратья оказываются въ иныхъ случаяхъ столько же ненаходчивы, какъ и она сама. Ни мистеру Франклину съ его удивительнымъ заграничнымъ воспитаніемъ, ни мнѣ съ моимъ многолѣтнимъ опытомъ и врожденнымъ остроуміемъ и въ голову не приходило, что было дѣйствительною причиной необъяснимаго смущенія Розанны Сперманъ. Впрочемъ, мы забыли о бѣдняжкѣ прежде нежели скрылся за холмами ея маленькій сѣрый плащъ. "Ну, что же изъ этого слѣдуетъ?" вѣроятно, спроситъ читатель. Читайте, почтенный другъ, читайте терпѣливѣе, и кто знаетъ, не пожалѣете ли вы Розанну Сперманъ столько же, сколько пожалѣлъ я, когда узналъ всю истину.
   

V.

   По уходѣ Розанны, я прежде всего приступалъ къ третьей попыткѣ приподняться съ песку. Но мистеръ Франклинъ остановилъ меня.
   -- Это мрачное убѣжище имѣетъ свои преимущества, сказалъ онъ.-- Мы можетъ быть увѣрены, что здѣсь никто намъ не помѣшаетъ. Останьтесь на своемъ мѣстѣ, Бетереджъ, мнѣ нужно поговорить съ вами.
   Между тѣмъ какъ онъ говорилъ, я не опускалъ съ него глазъ, стараясь отыскать въ сидѣвшемъ подлѣ меня мущинѣ сходство съ тѣмъ мальчикомъ, котораго я знавалъ когда-то. Но мущина рѣшительно сбивалъ меня съ толку. Я могъ бы до утра смотрѣть на мистера Франклина, а все не пришлось бы мнѣ увидать его дѣтскихъ розовыхъ щечекъ, его нарядной маленькой курточки. Онъ былъ теперь блѣденъ, а нижняя часть лица его, къ величайшему моему удивленію и разочарованію, покрылась вьющеюся темною бородой и усами. Живая развязность его манеръ была, конечно, весьма привлекательна, но ничто не могло сравниться съ его прежнею граціозною непринужденностью.
   Въ добавокъ онъ обѣщалъ быть высокимъ и не сдержалъ своего обѣщанія. Правда, онъ имѣлъ красивую, тонкую и хорошо сложенную фигуру, но ростъ его ни на одинъ дюймъ не превышалъ того, что обыкновенно зовутъ среднимъ ростомъ. Короче сказать, онъ былъ неузнаваемъ. Время все измѣнило въ немъ, пощадивъ только его прежній открытый, свѣтлый взглядъ. По немъ только и узналъ я наконецъ прежняго любимца, и ужь дальше не пошелъ въ своихъ изслѣдованіяхъ. --

   

ЛУННЫЙ КАМЕНЬ.

РОМАНЪ
Уильки Коллинза.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ПЕЧАТАНО ВЪ ТИПОГРАФІИ И. И. ГЛАЗУНОВА, Б. МѢЩАНСКАЯ, 8.
1868.

   (*) Не желая лишать постоянныхъ подписчиковъ "Собранія" новаго произведенія знаменитаго англійскаго романиста, редакція имѣетъ честь предупредить читателей, что "Лунный Камень", котораго авторъ вѣроятно не кончитъ въ нынѣшнемъ году, помѣщается только для тѣхъ подписчиковъ 1868 г., которые возобновятъ подписку на 1869 г. Для постоянныхъ подписчиковъ "Собранія" это не составитъ никакой разницы, для невозобновляющихъ же подписка одинъ неоконченный романъ среди множества оконченныхъ не уменьшитъ достоинства изданія, въ которомъ каждый романъ имѣетъ отдѣльную нумерацію и можетъ переплетаться особо, и которое, сверхъ этого неоконченнаго романа, дастъ все, что обѣщано въ программѣ. Пр. Р.
   

ПРОЛОГЪ.

ШТУРМЪ СЕРИНГАПАТАМА (1799).

Записка изъ фамильныхъ бумагъ.

I.

   Я пишу эти строки въ Индіи къ моимъ роднымъ въ Англіи. Цѣль моя -- объяснить причину, заставившую меня отказать въ дружескомъ пожатіи руки моему кузену Джону Гернкастлю. Молчаніе, которое я до-сихъ-поръ сохранялъ объ этомъ обстоятельствѣ, было иначе перетолковано членами моего семейства, добраго мнѣнія которыхъ я лишиться не желаю. Я прошу ихъ отложить ихъ рѣшеніе до тѣхъ поръ, пока они прочтутъ мой разсказъ. Даю честное слово, что а напишу строгую и буквальную истину.
   Тайное несогласіе между моимъ кузеномъ и мною возникло во время великаго событія, въ которомъ участвовали мы оба -- штурма Серингапатама подъ предводительствомъ генерала Бэрда 4 мая 1799 г.
   Для того, чтобъ обстоятельства были понятны вполнѣ, я долженъ обратиться къ періоду, предшествовавшему осадѣ, и къ разсказамъ, ходившимъ въ нашемъ лагерѣ о драгоцѣнныхъ камняхъ и грудахъ золота, хранившихся въ серипгапатамскомъ дворцѣ.
   

II.

   Одинъ изъ самыхъ невѣроятныхъ разсказовъ относится къ желтому алмазу -- вещи знаменитой въ отечественныхъ лѣтописяхъ Индіи.
   Самое старинное изъ извѣстныхъ преданій говоритъ, что камень этотъ украшалъ чело четверорукаго индійскаго бога, представлявшаго Луну. Отчасти по своему особенному цвѣту, отчасти по суевѣрію, что онъ подчиняется вліянію украшаемаго имъ божества и блескъ его увеличивается и уменьшается съ полнолуніемъ и съ убылью луны, онъ получилъ названіе, подъ которымъ до-сихъ-поръ извѣстенъ въ Индіи -- Луннаго камня. Я слышалъ, что подобное суевѣріе преобладало въ Греціи и въ Римѣ, не относясь, однако, какъ въ Индіи, къ алмазу, посвященному служенію богу, но съ полупрозрачному кашпо низшаго разряда, подверженному также вліянію луны, давшей камню названіе свое, подъ которымъ одъ еще извѣстенъ минералогамъ нашего времени.
   Приключенія желтаго алмаза начинаются съ одиннадцатаго столѣтія христіанской эры.
   Въ ту эпоху магометанскія завоеватель Махмудъ Гизни ворвался въ Индію, захватилъ священный городъ Сомноутъ, ограбилъ сокровища въ знаменитомъ храмѣ, нѣсколько столѣтіи привлекавшемъ нндуетанскихъ богомольцевъ и считавшемся чудомъ Востока.
   Изъ всѣхъ божествъ, которымъ поклонялись въ этомъ храмѣ, одинъ богъ Луны избѣгнулъ алчности магометанскихъ побѣдителей. Охраняемый тремя браминами, неприкосновенный идолъ съ желтымъ алмазомъ на лбу бытъ перевезенъ ночью во второй изъ священныхъ индустанскихъ городовъ -- Бенаресъ.
   Тамъ, въ новомъ капищѣ -- въ залѣ украшенной драгоцѣнными каменьями, поддерживаемой золотыми столбами -- былъ помѣщенъ богъ Луны и опять сталъ предметомъ поклоненія. Тамъ, въ ту ночь, когда капище было окончено, Вишну-зиждитель явился тремъ браминамъ во снѣ.
   Божество вдохнуло свое божественное дыханіе въ алмазъ, украшавшій чело идола, а брамины преклонили колѣна и закрыли лицо одеждой. Божество повелѣло, чтобы Лунный камень охранялся тремя жрецами ночь и день, впредь до окончанія вѣка. Брамины преклонились передъ его волей. Божество предсказало несчастье тому дерзновенному, который наложить руку на священный камень, и всѣмъ происходящимъ отъ его рода и имени, къ которымъ онъ перейдетъ послѣ него. Брамины велѣли это предсказаніе написать на вратахъ святилища золотыми буквами.
   Вѣкъ смѣнялся за вѣкомъ -- а все изъ поколѣнія въ поколѣніе, преемники трехъ браминовъ хранили свой неоцѣненный Лунный камень ночь и день. Вѣкъ смѣнялся за вѣкомъ, дока въ началѣ восемнадцатаго столѣтія христіанской эры воцарился Адрунгзебъ, монгольскій императоръ. По его приказанію храмы поклонниковъ брамы снова были преданы грабежу и разоренію. Капище четверорукаго бога было осквернено умерщвленіемъ священныхъ животныхъ, идолы были разбиты въ куски, а Лунный камень былъ похищенъ однимъ изъ военачальниковъ Адрунгзеба.
   Не будучи въ состояніи возвратить свое потерянное сокровище открытой силой, три жреца-хранителя слѣдили за нимъ переодѣвшись. Одно поколѣніе смѣняло другое; воинъ, совершившій святотатство, погибъ ужасной смертью; Лунный камень переходилъ (принося съ собой проклятіе) отъ одного беззаконнаго магометанина къ другому, а все, несмотря на всѣ случайности и перемѣны, преемники трехъ жрецовъ-хранителей продолжали охранять свое сокровище, въ ожиданіи того для, когда воля Вишну-зиждителя возвратить имъ ихъ священный камень. Время приходило отъ перваго до послѣдняго года восемнадцатаго столѣтія. Алмазъ перешелъ во владѣніе Типпу, серниганатамскаго султана, который сдѣлалъ изъ него украшеніе для рукоятки своего кинжала и хранилъ между драгоцѣннѣйшими сокровищами своей оружейной палаты. Даже тогда -- въ самомъ дворцѣ султана -- три жреца-хранителя тайно продолжали охранять его. Въ числѣ служителей Типпу находились три иностранца, которые заслужили довѣріе ихъ властелина, перейдя -- можетъ быть притворно -- въ магометанскую вѣру; по слухамъ молвы, это-то и были переодѣтые жрецы.
   

III.

   Такъ разсказывали въ нашемъ лагерѣ фантастическую исторію Луннаго камня. Она не сдѣлала серьезнаго впечатлѣнія ни на кого изъ насъ, кромѣ моего кузена -- его любовь къ чудесному заставила его повѣрить этой легендѣ. Въ ночь передъ штурмомъ Серингапатама онъ самымъ нелѣпымъ образомъ разсердился на меня и на другихъ за то, что мы назвали это басней. Возникъ глупѣйшій споръ, и несчастный характеръ Гернкастля заставилъ его выйти изъ себя. Онъ съ свойственной ему хвастливостью объявилъ, что мы увидимъ алмазъ на его пальцѣ, если англійская армія возьметъ Серингапатамъ. Громкій хохотъ встрѣтилъ эту выходку и тѣмъ дѣло и окончилось, какъ думали мы всѣ.
   Теперь позвольте маѣ перенести васъ ко дню осады.
   Кузенъ мой и я были разлучены при самомъ началѣ штурма. Я не видалъ его, когда мы переправлялись черезъ рѣку, когда мы водрузили англійское знамя на первомъ проломѣ, когда мы перешли черезъ ровъ и, завоевывая каждый шагъ, вошли въ городъ. Только въ сумерки, когда городъ былъ нашъ и генералъ Бэрдъ самъ нашелъ трупъ Типпу подъ кучей убитыхъ, встрѣтился я съ Гернкастлемъ.
   Мы оба были прикомандированы къ отряду, посланному, по приказанію генерала, остановить грабежъ и безпорядки, послѣдовавшіе за нашей побѣдой. Солдаты предавались страшной невоздержности и, что еще хуже, пробрались въ кладовыя дворца и разграбили золото и драгоцѣнные каменья. Я встрѣтился съ моимъ кузеномъ на дворѣ передъ кладовыми, для того, чтобъ предписать законы дисциплины нашимъ солдатамъ. Я могъ ясно видѣть, что горячій нравъ Гернкастля былъ доведенъ до высшей степени раздраженія страшной рѣзней, черезъ которую мы прошли. По моему мнѣнію, онъ былъ неспособенъ исполнять обязанность ввѣренную ему.
   Въ кладовыхъ было много безпорядка и суматохи, но насилія я не видалъ. Солдаты безславили себя очень весело, если а могу такъ выразиться. Они перекидывались грубыми шутками и поговорками, и исторію алмаза неожиданно напомнили въ видѣ лукавой шуточки: "Кто нашелъ Лунный камень?" было насмѣшливымъ крикомъ, заставлявшимъ грабежъ, останавливавшійся въ одномъ мѣстѣ, подниматься въ другомъ. Пока я напрасно старался возстановить порядокъ, я услыхалъ страшный вой на другой сторонѣ двора и тотчасъ добѣжалъ на это крики, опасаясь найти какой-нибудь новый взрывъ грабежа въ той сторонѣ.
   Я подошелъ къ открытой двери я увидалъ тѣла двухъ мертвыхъ индусовъ (по ихъ одеждѣ я узналъ, что это дворцовые офицеры), лежащія на порогѣ.
   Крикъ изнутри заставилъ меня поспѣшить въ комнату, которая казалась оружейной палатой. Третій индусъ, смертельно раненый, падалъ къ ногамъ человѣка, стоявшаго ко мнѣ спиной. Человѣкъ этотъ обернулся въ ту минуту, какъ я входилъ, и я увидалъ Джона Гернкастля съ факеломъ въ одной рукѣ и съ кинжаломъ, съ котораго капала кровь, въ другой. Камень, вдѣланный въ рукоятку кинжала, сверкнулъ какъ огненная искра, когда онъ повернулся ко мнѣ. Умирающій индусъ упалъ на колѣни, указалъ на кинжалъ въ рукахъ Гернкастля к сказалъ на своемъ родномъ языкѣ:
   -- Лунный камень отмститъ тебѣ и твоимъ потомкамъ!
   Сказавъ эти слова, онъ упалъ мертвый на землю.
   Прежде чѣмъ я успѣлъ что-нибудь сдѣлать, солдаты, послѣдовавшіе за мною черезъ дворъ, вбѣжали толпою въ комнату. Кузенъ мой какъ сумасшедшій бросился къ нимъ на встрѣчу.
   -- Очистите комнату! закричалъ онъ мнѣ:-- и поставьте у дверей караулъ!
   Солдаты отступили, когда онъ бросился на нихъ съ факеломъ и кинжаломъ. Я поставилъ двухъ часовыхъ изъ моего отряда, на которыхъ я могъ положиться, на караулъ у дверей. Во всю остальную ночь я уже не встрѣчался съ моимъ кузеномъ.
   Рано утромъ грабежъ еще продолжался и генералъ Бэрдъ объявилъ публично съ барабаннымъ боемъ, что всякій воръ, пойманный на мѣстѣ преступленія, кто бы онъ ни былъ, будетъ повѣшенъ. Генералъ-гевальдигеръ былъ налицо, наготовѣ доказать, что генералъ Бэрдъ не шутитъ, и въ толпѣ, слушавшей эту прокламацію, я опять встрѣтился съ Гернкастлемъ.
   Онъ, по обыкновенію, протянулъ мнѣ руку и сказалъ:
   -- Здравствуйте.
   Я не рѣшался подать ему руку.
   -- Скажите мнѣ прежде, сказалъ я:-- какимъ образомъ умеръ индусъ въ оружейной палатѣ и что значили его послѣднія слова, когда онъ указалъ на кинжалъ въ вашей рукѣ?
   -- Индусъ умеръ, я полагаю, отъ смертельной раны, сказалъ Гернкастль.-- А что значили его послѣднія слова, я знаю такъ же мало, какъ и вы.
   Я пристально посмотрѣлъ на него. Бѣшенство, въ которомъ онъ находился наканунѣ, совершенно стихло. Я рѣшился дать ему возможность оправдаться.
   -- Вы ничего болѣе не имѣете сказать мнѣ? спросилъ я.
   Онъ отвѣчалъ:
   -- Ничего.
   Я повернулся къ нему спиной и съ-тѣхъ-поръ мы не говорили болѣе другъ съ другомъ.
   

IV.

   Я прошу замѣтить, что все здѣсь написанное о моемъ кузенѣ (если только не встрѣтится необходимость опубликовать эти обстоятельства) назначается только для родныхъ. Гернкастль не сказалъ ничего такого, что могло бы дать мнѣ поводъ поговорить съ нашимъ нолковымъ командиромъ. Его не разъ дразнили алмазомъ тѣ, которые помнили его горячую вспышку передъ штурмомъ; но легко вообразить, что воспоминанія объ обстоятельствахъ, при которыхъ я засталъ его въ оружейной палатѣ, было достаточно, чтобы заставить его молчать. Носятся слухи, что онъ намѣренъ перейти въ другой полкъ, вѣроятно для того, чтобы разстаться со мною.
   Правда это или нѣтъ, а я не могу сдѣлаться его обвинителемъ -- и мнѣ кажется, по весьма основательной причинѣ. Если я оглашу это обстоятельство, у меня нѣтъ никакихъ доказательствъ, кромѣ моральныхъ. Я не только не могу доказать, что онъ убилъ двухъ индусовъ, стоявшихъ у дверей, я не могу даже утверждать, что онъ убилъ третьяго внутри комнаты -- потому что не видалъ этого собственными глазами. Правда, я слышалъ слова умирающаго индуса, но если скажутъ, что эти слова были предсмертнымъ бредомъ, какъ могу я опровергнуть это? Пусть наши родственники съ каждой стороны составятъ себѣ мнѣніе о томъ, что я написалъ, и сами рѣшатъ, основательно или нѣтъ отвращеніе, которое я теперь чувствую къ этому человѣку.
   Хотя я не вѣрю фантастической индійской легендѣ объ алмазѣ, я долженъ сознаться, что на меня имѣетъ вліяніе мое собственное суевѣріе. Это мое убѣжденіе или обманчивая мечта, это все-равно, что преступленіе влечетъ за собою наказаніе. Я не только убѣжденъ въ виновности Гернкастля, но даже такъ причудливъ, что думаю, будто онъ доживетъ до того, что будетъ сожалѣть объ этомъ, если оставилъ у себя алмазъ, и что другіе пожалѣютъ, зачѣмъ взяли этотъ алмазъ отъ него, если онъ отдастъ имъ.
   

РАЗСКАЗЪ.

ПЕРВЫЙ ПЕРІОДЪ.-- ПРОПАЖА АЛМАЗА (1848).

Событія, разсказанныя Габріелемъ Беттереджемъ, дворецкимъ лоди Джуліи Вертдеръ.

Глава I.

   Въ первой части Робинзона Крузо на страницѣ сто-двадцать-девятой вы найдете слѣдующія слова:
   "Теперь я вижу, хотя слишкомъ поздно, какъ безразсудно предпринимать какое-нибудь дѣло, прежде чѣмъ мы высчитаемъ издержки и не разсудивъ, придется ли оно но нашимъ силамъ."
   Только вчера раскрылъ я моего Робинзона Крузо на этомъ мѣстѣ. Только сегодня утромъ (21 мая 1850) пришелъ ко мнѣ племянникъ мило ли мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ и имѣлъ со мною слѣдующій краткій разговоръ.
   -- Беттереджъ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- я былъ у нашего адвоката насчетъ нѣкоторыхъ фамильныхъ дѣлъ, и между прочимъ мы стали говорить о пропажѣ индійскаго алмаза изъ дома тетки моей въ Йоркширѣ два года назадъ. Стряпчій думаетъ, думаю также и я, что всю эту исторію слѣдовало бы написать въ интересахъ истины, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   Не примѣчая еще его намѣренія и думая, что ради мира и спокойствія всегда слѣдуетъ быть на сторонѣ стряпчаго, я сказалъ, что и я такъ же думаю. Мистеръ Фрэнклинъ продолжалъ:
   -- Въ этой пропажѣ алмаза репутація невинныхъ людей пострадала уже отъ подозрѣнія -- какъ вамъ извѣстно. Память невинныхъ можетъ пострадать и впослѣдствіи, по недостатку письменныхъ фактовъ, къ которому могутъ прибѣгнуть тѣ, которые будутъ шить послѣ насъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что эта наша, странная фамильная исторія непремѣнно должна быть описана, и, мнѣ кажется, Беттереджъ, что мы съ адвокатомъ придумали настоящій способъ, какъ лучше написать ее.
   Везъ всякаго сомнѣнія, они придумали прекрасно, по я еще не видалъ, какое отношеніе все это имѣло ко мнѣ.
   -- Намъ надо расказать извѣстныя событія, продолжалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- и въ этихъ событіяхъ замѣшаны нѣкоторыя лица, которыя очень способны разсказать ихъ. Основываясь на этихъ ясныхъ фактахъ, стряпчій думаетъ, что мы мы всѣ должны написать исторію Луннаго камня поочередно -- насколько простирается наша личная опытность и не болѣе. Мы должны начать съ того, какимъ образомъ алмазъ попитъ въ руки моего дяди Гернкастля, когда онъ служилъ въ Индіи пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ. Этотъ предварительный разсказъ я уже имѣю въ видѣ старой фамильной рукописи, въ которой очевидецъ разсказываетъ всѣ необходимыя подробности. Потомъ слѣдуетъ разсказать, какимъ образомъ алмазъ попалъ въ домъ моей тётки въ Йоркширѣ два года назадъ я какъ онъ пропалъ черезъ двѣнадцать часовъ послѣ того. Никто не знаетъ лучше васъ, Беттереджъ, что происходило въ домѣ въ то время. Слѣдовательно, вы должны взять перо въ руки и начинать разсказъ.
   Въ такихъ-то выраженіяхъ мнѣ сообщили, какое личное участіе долженъ былъ я принять въ дѣлѣ алмаза. Если намъ любопытно узнать, какъ я поступилъ въ этихъ обстоятельствахъ, то позвольте сообщить вамъ, что я сдѣлалъ то, что вѣроятно вы сдѣлали бы да моемъ мѣстѣ. Я скромно объявилъ, что совершенно неспособенъ къ возлагаемой на меня обязанности -- а самъ все время думалъ, что я съумѣю ее исполнить, если только дамъ полный просторъ моимъ способностямъ. Кажется, мистеръ Фрэнклинъ прочиталъ мои тайныя чувства да моемъ лицѣ, Онъ не хотѣлъ повѣрить моей скромности и настоялъ, чтобы я далъ моимъ способностямъ полный просторъ,
   Проптло два часа, какъ мистеръ Фрэнклинъ меня оставилъ. Какъ только повернулся онъ спиной, я пошелъ къ моему письменному столу, чтобы начать разсказъ. Съ тѣхъ поръ сижу я безпомощный, несмотря на мои способности, видя то, что видѣлъ Робинзонъ Крузо вышеименованный -- то есть, что безразсудно приниматься за какое-нибудь дѣло, прежде чѣмъ высчитаемъ его издержки и прежде чѣмъ разсудимъ, по силамъ то оно намъ. Пожалуйста вспомните, что я случайно раскрылъ книгу на этомъ мѣстѣ наканунѣ того дня, когда я такъ опрометчиво согласился приняться за дѣло, которое теперь у меня на рукахъ, и дозвольте спросить -- неужели это не было предсказаніемъ?
   Я не суевѣренъ; я прочелъ множество книгъ въ моей, жизни; я, такъ сказать, ученый въ своемъ родѣ. Хотя мнѣ минуло семьдесятъ, память у меня свѣжая и ноги такія же. Пожалуйста не считайте меня невѣждой, когда я виражу мое мнѣніе, что книги подобной Робинзону Крузо никогда не было и не будетъ написано. Много лѣтъ обращался я къ этой книгѣ -- обыкновенно когда курилъ трубку -- и находилъ ее моимъ вѣрнымъ другомъ во всѣхъ трудностяхъ этой земной жизни. Когда я въ дурномъ рассположеніи духа -- я къ Робинзону Крузо. Когда мнѣ нуженъ совѣтъ -- я къ Робинзону Крузо. Въ прошлыя времена, когда моя жена надоѣла мнѣ, въ настоящее время, когда я выпью черезчуръ -- все къ Робинзону Крузо. Я разорвалъ шесть новыхъ Робинзоновъ Крузо на моемъ вѣку. Въ послѣдній день своего рожденія милэди подарила мнѣ седьмой экземпляръ. Я на этомъ основаніи хлебнулъ слишкомъ много, и Робинзонъ Крузо опять привелъ меня въ порядокъ. Стоитъ онъ четыре шиллинга и шесть пенсовъ въ голубомъ переплетѣ, да еще картинка есть въ придачу.
   А вѣдь это не похоже на начало исторіи объ алмазѣ, такъ ли? Я какъ будто брожу да ищу Богъ знаетъ чего, Богъ знаетъ гдѣ. Мы, съ вашего дозволенія, возьмемъ новый листъ бумаги и начнемъ сызнова съ моимъ нижайшимъ къ вамъ почтеніемъ.
   

Глава II.

   Я говорилъ о милэди нѣсколько строчекъ назадъ. Алмазу никогда не бывать бы въ нашемъ домѣ, откуда онъ пропалъ, еслибъ онъ не былъ подаренъ дочери милэди; а дочь милэди не могла бы получить этотъ подарокъ, еслибъ милэди въ страданіяхъ и мукахъ не произвела ее на свѣтъ. Слѣдовательно, если мы начнемъ съ милэди, то должны начать издалека, а это, позвольте мнѣ сказать вамъ, когда у васъ на рукахъ такое дѣло, какъ у меня, служитъ большимъ утѣшеніемъ.
   Если вы видѣли хоть сколько-нибудь большой свѣтъ, вы навѣрно слышали о трехъ прелестныхъ миссъ Гернкастль: миссъ Аделаидѣ, миссъ Каролинѣ и миссъ Джуліи -- младшей и красивѣйшей изъ трехъ сестеръ но моему мнѣнію, а я имѣлъ случаи судить, какъ вы сейчасъ увидите. Я поступилъ въ услуженіе къ старому лорду, ихъ отцу (слава Богу, намъ нѣтъ никакого дѣла до него по поводу алмаза; я никогда не встрѣчалъ ни въ высшемъ, ни въ низшемъ сословіи человѣка съ такимъ длиннымъ языкомъ и съ такимъ неспокойнымъ характеромъ) -- я поступилъ къ старому лорду, говорю я, пажемъ къ тремъ благороднымъ дочерямъ его, когда мнѣ было пятнадцать лѣтъ. Тамъ жилъ л, пока миссъ Джулія выгода за покойнаго сэр-Джона Вериндера. Превосходный былъ человѣкъ, только нужно было, чтобы кто-нибудь управлялъ имъ, и между нами, онъ нашелъ кого-то; онъ растолстѣлъ, повеселѣлъ и жилъ счастливо и умеръ спокойно, съ того самаго дня, какъ милэди повезла его въ церковъ вѣнчаться, до того дня, когда она облегчила его послѣдній вздохъ и закрыла его глаза навсегда.
   Я забылъ сказать, что я переселился съ новобрачной" въ домъ мужа новобрачной и въ его помѣстье.
   -- Сэр-Джонъ, сказала она: -- я не могу обойтись безъ Габріеля Беттереджа.
   -- Милэди, отвѣчалъ сэр-Джонъ:-- я также не могу безъ него обойтись.
   Такимъ образомъ поступалъ онъ всегда съ нею -- и вотъ какимъ образомъ я попалъ къ нему въ услуженіе. Мнѣ было все-равно, куда ни ѣхать, только бы не разставаться съ моей госпожой.
   Видя, что милэди интересуется хозяйствомъ, фермой и тому подобнымъ, я самъ началъ этимъ интересоваться -- тѣмъ болѣе, что я былъ седьмой сыпь бѣднаго фермера Милэди отдала меня въ помощники къ управителю, я старался изъ всѣхъ силъ и получилъ повышеніе. Нѣсколько лѣтъ спустя, въ понедѣльникъ, какъ кажется, милэди сказала:
   -- Сэр-Джонъ, твой управляющій глупый старикъ. Дай ему хорошую пенсію и мѣсто его отдай Габріэлю Беттереджу.
   Во вторникъ сэр-Джонъ сказалъ ей:
   -- Милэди, управитель получилъ хорошую пенсію, а Габріель Беттереджъ получилъ его мѣсто.
   Вы слыхали много разъ о супругахъ живущихъ несчастливо. Вотъ примѣръ совершенно противоположный. Пусть онъ будетъ предостерженіемъ для нѣкоторыхъ и поощреніемъ для другихъ. А между тѣмъ я буду продолжать мои разсказъ.
   Вы скажете, что я зажилъ въ изобиліи. Занимая довѣренное и почетное мѣсто, имѣя свой собственный коттэджъ, утромъ объѣзжая помѣстья, днемъ составляя отчетъ, вечеромъ куря трубку и читая Робинзона Крузо -- чего еще могъ я желать для того, чтобы считать себя счастливымъ? Вспомните, чего не доставало Адаму, когда онъ жилъ одинъ въ раю, и если вы не осуждаете Адама, то не осуждайте и меня.
   Женщина, на которой я остановилъ мой взоръ, была та, которая занималась хозяйствомъ въ моемъ коттэджѣ. Звали ее Селина Гоби, Я согласенъ съ покойнымъ Уилльямомъ Коббетомъ относительно выбора жены. Смотрите, чтобы она хорошо жевала пищу, имѣла твердую походку, и вы не сдѣлаете ошибки. Селина Гоби была какъ слѣдуетъ въ обоихъ этихъ отношеніяхъ, и это было одною причиною, по которой я женился на ней. Другую причину я самъ открылъ. Селинѣ, когда она оставалась незамужней, я долженъ былъ платить жалованье и содержать ее. Селина, сдѣлавшись моей женой, должна была служить мнѣ даромъ. Вотъ съ какой точки зрѣнія я смотрѣлъ на это. Экономія съ примѣсью любви. Я представилъ это милади надлежащимъ образомъ, такъ какъ представлялъ себѣ.
   -- Я думалъ о Селинѣ Гоби, сказалъ я: -- и мнѣ кажется, милэди, что мнѣ будетъ дешевле жениться на ней, чѣмъ содержать ее.
   Милэди расхохоталась и отвѣчала, что не знаетъ, чѣмъ болѣе оскорбляться, моимъ языкомъ или моими правилами. Я полагаю, что это показалось ей смѣшно въ такомъ родѣ, котораго вы понять не можете, если вы сами не знатная особа. Не понявъ самъ ничего, кромѣ того, что я имѣю позволеніе сдѣлать предложеніе Селинѣ, я пошелъ и предложилъ ей. Что же сказала Селина? Боже! какъ мало знаете вы женщинъ, если спрашиваете объ этомъ! Разумѣется, она сказала "да".
   Когда время стало приближаться къ моей женитьбѣ и начали говорить о томъ, что мнѣ слѣдуетъ сдѣлать новый фракъ, я немножко струсилъ. Я спрашивалъ другихъ мужчинъ, что они чувствовали, когда находились въ моемъ интересномъ положеніи, и они всѣ сознались, что за недѣлю до вѣнца всѣ желали отказаться. Я зашелъ немножко далѣе: я постарался отказаться. Конечно не даромъ! Я зналъ, что она даромъ меня не отпуститъ. Вознаградить женщину, когда мущина отказывается отъ нея, это предписываютъ англійскіе законы. Повинуясь законамъ и старательно все обдумавъ, я предложилъ Селинѣ Гоби перину и пятьдесятъ шиллинговъ вознагражденія. Вы, можетъ быть, не повѣрите, а между тѣмъ это истинная правда -- она была такъ глупа, что отказалась.
   Разумѣется, послѣ этого дѣлать было нечего. Я купилъ новый фракъ, самый дешевый, и все остальное сдѣлалъ такъ дешево, какъ только могъ. Мы не были счастливою, мы не бы.ты и несчастною четой. Того и другого было пополамъ. Какъ это случалось, я не понимаю, только мы всегда мѣшали другъ другу. Когда я хотѣлъ идти наверхъ, моя жена сходила внизъ, а когда моя жена хотѣла сходить внизъ, я шелъ наверхъ. Вотъ какова супружеская жизнь, какъ я самъ испыталъ ее.
   Послѣ пятилѣтнихъ недоразумѣній, всемудрому провидѣнію благоугодно было развязать насъ другъ съ другомъ, взявъ мою жену. Я остался съ моей маленькой Пенелопой; другихъ дѣтей у меня не было. Вскорѣ послѣ того умеръ сэр-Джонъ и милэди осталась съ маленькой дочерью, миссъ Рэчель; другихъ дѣтей не было и у ней. Должно быть, я плохо описалъ милэди, если вамъ надо будетъ говорить, что моя маленькая Пенелопа росла на глазахъ моей доброй госпожи, была отдана въ школу, сдѣлалась проворной дѣвушкой, а когда выросла, опредѣлена въ горничныя къ миссъ Рэчель.
   Я же занималъ должность управителя до Рождества 1847, когда въ жизни моей сдѣлалась перемѣна. Въ этотъ день милэди назвалась ко мнѣ въ коттеджъ на чашку чаю. Она замѣтила, что съ того дня, какъ я поступилъ пажемъ къ старому лорду, я болѣе пятидесяти лѣтъ находился у ней въ службѣ, и подарила мнѣ прекрасный шерстяной жилетъ своей работы, чтобы предохранять меня отъ зимнихъ холодовъ.
   Я получилъ этотъ великолѣпный подарокъ, не находя словъ благодарить мою госпожу за сдѣланную мнѣ честь. Къ великому моему удивленію однако, жилетъ оказался не честью, а подкупомъ. Милэди примѣтила, что я старѣю, прежде чѣмъ я примѣтилъ это самъ, и пришла ко мнѣ въ коттэджъ улестить меня (если я могу употребить подобное выраженіе) отказаться отъ должности управителя и проводить на покоѣ остальные дни моей жизни дворецкимъ въ ея домѣ. Я противился какъ только могъ обидному предложенію жить на покоѣ. Но госпожа моя знала мою слабую сторону: она выставила это, какъ одолженіе для нея самой. Споръ между нами кончился послѣ этого тѣмъ, это я какъ старый дуракъ вытеръ глаза моимъ новымъ шерстянымъ жилетомъ и сказалъ, что подумаю.
   Мое душевное разстройство относительно того, чтобы подумать объ этомъ, сдѣлалось ужасно послѣ ухода милэди, и я обратился къ тому средству, которое еще никогда не измѣняло мнѣ въ сомнительныхъ и непредвидѣнныхъ случаяхъ. Я выкурилъ трубку и принялся за Робинзона Крузо. Не прошло и пяти минутъ, какъ я началъ читать эту необыкновенную книгу, я наткнулся на успокоительное мѣстечко (страница сто-пятьдесятъ-восьмая): "Сегодня мы любимъ то, что возненавидимъ завтра." Я тотчасъ увидалъ ясно, какъ мнѣ слѣдуетъ поступить. Сегодня я хотѣлъ оставаться въ должности управителя, завтра, основываясь на Робинзонѣ Крузо, я буду желать совсѣмъ другого. Стоило только перенестись къ завтрашнему дню и къ завтрашнему расположенію духа, и дѣло было сдѣлано. Успокоившись такимъ образомъ, я заснулъ въ эту ночь какъ управитель лэди Вериндеръ, а проснулся утромъ, какъ ея дворецкій. Все какъ нельзя лучше и все по милости Робинзона Крузо!
   Дочь моя Пенелопа сейчасъ заглянула, мнѣ за плечо, посмотрѣть, сколько я написалъ. Она замѣтила, что написано превосходно и справедливо во всѣхъ отношеніяхъ. По она сдѣлала одно возраженіе. Она говоритъ, что я до-сихъ-поръ писалъ совсѣмъ не то, о чемъ мнѣ слѣдовало писать. Меня просили разсказать исторію алмаза, а я между тѣмъ разсказываю исторію о самомъ себѣ. Странно, и не могу объяснить отчего это. Желалъ бы я знать, неужели господа, которые живутъ сочиненіемъ книгъ, впутываютъ себя самихъ въ свои разсказы такъ, какъ я? Если такъ, я сочувствую имъ. А между тѣмъ вотъ опять не то. Что же дѣлать теперь? Ничего, сколько мнѣ извѣстно, только вамъ не терять терпѣнія, а мнѣ начать сызнова въ третій разъ.
   

ГЛАВА III.

   Вопросъ о томъ, какъ мнѣ надлежащимъ образомъ начать разсказъ, старался я рѣшить двумя способами. Во-первыхъ, я почесалъ въ головѣ; это не повело ни къ чему. Во-вторыхъ, посовѣтовался съ моею дочерью Пенелопой, которая подала мнѣ совершенно новую мысль.
   Пенелопа думаетъ, что я долженъ начать съ того самаго дня, когда мы получили извѣстіе, что мистера Фрэнклина Блэка ожидаютъ къ намъ. Когда намять ваша остановится такимъ образомъ на какомъ-нибудь числѣ, это удивительно, какъ ваша память подберетъ всѣ обстоятельства послѣ этого. Единственное затрудненіе состоитъ въ томъ, чтобы вспомнить числа прежде всего. Это Пенелопа предложила сдѣлать для меня, заглянувъ въ ея собственный дневникъ, который ее заставляли вести въ школѣ и который она продолжаетъ вести до-сихъ-поръ. Въ отвѣтъ на мое предложеніе, чтобы она написала разсказъ вмѣсто меня, справляясь съ своимъ дневникомъ, Пенелопа замѣтила съ свирѣпымъ взглядомъ и вся вспыхнувъ, что ея дневникъ назначается для нея одной я что ни одно живое существо не узнаетъ, что въ немъ написано, кромѣ ея самой. Когда я спросилъ, что это значитъ, Пенелопа отвѣчала:
   -- Такъ ничего, пустяки!
   А я говорю, это значитъ какія-нибудь любовныя продѣлки.
   Начиная по плану Пенелопы, я прошу позволенія упомянуть, что утромъ въ среду, 24 мая 1848 г., меня познали въ кабинетъ милэди.
   -- Габріэль, сказала милэди:-- вотъ новости, которыя васъ удивятъ. Фрэнклинъ Блэкъ воротился изъ-за границы. Онъ гостилъ въ Лондонѣ у отца, а завтра пріѣдетъ къ намъ на мѣсяцъ, провести день рожденія Рэчель.
   Будь у меня въ рукахъ шляпа, только одно уваженіе къ милэди помѣщало бы мнѣ бросить ее въ потолокъ. Я не видалъ мистера Фрэнклина съ тѣхъ поръ, какъ онъ мальчикомъ жилъ съ нами въ этомъ домѣ. Онъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ (какъ я его помню) самый милый мальчикъ, какой когда-либо спускалъ волчекъ или разбивалъ окно. Миссъ Рэчель, которая была при этомъ, замѣтила, что она помнитъ его какъ самаго лютаго тирана, когда-либо мучившаго куклу, и самаго жестокаго кучера, загонявшаго дѣвочекъ до изнеможенія своими жесткими возками.
   -- Я пылаю негодованіемъ и изнываю отъ усталости, вотъ какимъ образомъ заключила свою рѣчь миссъ Гэчелъ: -- когда думаю о Фрэнклинѣ Блэкѣ,
   Услышанъ то, что я теперь вамъ говорю, вы натурально спросите, какимъ образомъ мистеръ Фрэнклинъ провелъ всѣ свои годы съ того времени, какъ онъ былъ мальчикомъ, до того времени, какъ онъ сдѣлался мтщиной внѣ своего отечества. Я отвѣчу: потому что его отецъ имѣлъ несчастье быть наслѣдникомъ одного герцогства и не могъ этого доказать.
   Въ двухъ словахъ, вотъ какимъ образомъ это случилось.
   Старшая сестра милэди вышла за знаменитаго мистера Блэка, равномѣрно прославившагося своимъ огромнымъ богатствомъ и своимъ процесомъ. Сколько лѣтъ надоѣдалъ онъ судамъ на своей родинѣ, требуя, чтобъ герцогъ былъ изгнанъ, а онъ введенъ на его мѣсто, сколькихъ стряпчихъ обогатилъ онъ, сколько другихъ безобидныхъ людей заставилъ поссориться относительно того, правъ онъ или нѣтъ -- этого я перечесть не могу. Жена его умерла и двое его дѣтей умерли прежде, чѣмъ суды рѣшились запереть ему дверь и не брать больше его денегъ. Когда все было кончено и герцогъ остался при своемъ, мистеръ Блэкъ разсудилъ, что единственный способъ отмстить его отечеству за то, какъ оно съ нимъ обошлось, состоялъ въ томъ, чтобъ лишить его чести воспитывать его стана.
   -- Какимъ образомъ я могу положиться на мои отечественныя учрежденія, вотъ какимъ образомъ онъ это объяснялъ: -- послѣ того, какъ мои отечественныя учрежденія поступили со мной!
   Прибавьте къ этому, что мистеръ Блэкъ не побилъ мальчиковъ, включая и своего, и вы согласитесь, что это могло кончиться только однимъ образомъ. Мистеръ Фрэнклинъ былъ взятъ изъ Англіи и посланъ въ такія учрежденія, на какія его отецъ положиться могъ, въ превосходной странѣ, въ Германіи; самъ мистеръ Блэкъ, замѣтьте, остался усовершенствовать своихъ соотечественниковъ въ Англіи и подать свой отчетъ по дѣлу о герцогѣ -- отчетъ, который не оконченъ я до-сихъ-поръ.
   Ботъ, слава Богу, разсказано. Ни вамъ, ни мнѣ не слѣдуетъ ломать себѣ головы насчетъ мистера Блэка старшаго. Оставимъ его съ герцогствомъ и воротимся къ алмазу.
   Алмазъ возвращаетъ насъ къ мистеру Фрэнклину, который былъ невиннымъ способомъ внести это несчастный камень къ намъ въ домъ.
   Нашъ милый мальчикъ не забылъ насъ, когда уѣхалъ за границу. Онъ писалъ время отъ времени иногда къ милэди, иногда къ миссъ Рэчель, а иногда ко мнѣ. Онъ передъ своимъ отъѣздомъ занялъ у меня клубокъ веревокъ, перочинный ножъ о четырехъ лезвіяхъ к семь шиллинговъ и шесть пенсовъ -- которыхъ я не получалъ и не надѣюсь получить никогда. Его письма ко мнѣ относились все къ новымъ займамъ; я слышалъ однако отъ милэди, какъ онъ поживалъ заграницей съ тѣхъ поръ, какъ сталъ взрослымъ. Научившись тому, чему могли научить его германскія учрежденія, онъ поѣхалъ во Францію, а потомъ въ Италію; онѣ сдѣлали его тамъ универсальнымъ геніемъ, на сколько я могъ понять. Онъ писалъ немножко, рисовалъ немножко, пѣлъ, игралъ и сочинялъ немножко -- занимая, какъ я подозрѣваю, во всемъ этомъ, какъ онъ занималъ у меня. Состояніе его матери (семьсотъ фунтовъ въ годъ) досталось ему, когда онъ сдѣлался совершеннолѣтнимъ, и прошло сквозь него какъ сквозь рѣшето. Нѣмъ больше у него было денегъ, тѣмъ больше онъ имѣлъ въ нихъ надобность; въ карманѣ мистера Фрэнклина была дыра, которую ничто не могло зашить. Повсюду его веселость и непринужденность доставляли ему хорошій пріемъ. Онъ жилъ и тутъ и тамъ, и повсюду адресъ его (какъ онъ самъ назначалъ) былъ: "съ удержаніемъ на почтѣ, Европа". Дна раза рѣшался онъ воротиться въ Англію и увидѣться съ нами, и два раза (съ позволенія сказать) какая-нибудь женщина удерживала его. Его третья попытка удалась, какъ вамъ уже извѣстно изъ того, что милэди сказала мнѣ. Въ четвергъ 25 мая мы должны были въ первый разъ увидать, какъ нашъ милый мальчикъ сдѣлался мущиной. Онъ былъ хорошаго происхожденія, имѣлъ мужественный характеръ и двадцать-пять лѣтъ отъ роду по нашему разсчету. Теперь вы знаете мистера Фрэнклина Блэка столько же, какъ и я -- передъ тѣмъ какъ мистеръ Фрэнклинъ Блокъ пріѣхалъ къ намъ.
   Четвергъ былъ прекрасный лѣтній день; милэди и миссъ Рэчель, не ожидая мистера Фрэнклина до обѣда, поѣхали завтракать къ какимъ-то друзьямъ по сосѣдству.
   Когда они уѣхали, я пошелъ посмотрѣть спальную, приготовленную для нашего гостя, и увидалъ, что все въ порядкѣ. Потомъ, будучи не только дворецкимъ, но и буфетчикомъ миля ли (по моей собственной просьбѣ, замѣтьте; мнѣ было непріятно, чтобы кто-нибудь владѣлъ ключами отъ погреба покойнаго сэр-Джона) -- потомъ, говорю, я вынулъ нашъ знаменитый латурскій кларетъ и поставилъ его согрѣться до обѣда на тепломъ лѣтнемъ воздухѣ. Вздумавъ и самъ сѣсть на тепломъ лѣтнемъ воздухѣ -- въ виду того, что если это хорошо для стараго кларета, то также хорошо и для старыхъ костей -- я взялъ стулъ, чтобы выдти на задній дворъ, когда меня остановилъ звукъ, похожій на тихій барабанный бой, на террасѣ передъ комнатами милэди.
   Обойдя крутомъ террасу, я увидалъ смотрѣвшихъ на домъ трехъ краснорожихъ индійцевъ въ бѣлыхъ полотняныхъ блузахъ и штанахъ.
   Когда я присмотрѣлся поближе, я увидѣлъ, что на шеѣ у нихъ привязаны маленькіе барабаны. Передъ ними стоялъ маленькій, худенькій, бѣлокурый англійскій мальчикъ, державшій мѣшокъ. Я разсудилъ, что эти люди странствующіе фокусники, а мальчикъ съ мѣшкомъ носитъ орудія ихъ ремесла. Одинъ изъ троихъ, говорившій по-англійски и имѣвшій, я долженъ признаться, самыя изящныя манеры, сообщилъ мнѣ, что догадка моя справедлива. Онъ просилъ позволенія показать свои фокусы въ присутствіи хозяйки дома.
   Я старикъ не угрюмый; я вообще люблю удовольствія и не стану недовѣрять человѣку только за то, что его кожа нѣсколько смуглѣе моей. Но самые лучшіе изъ насъ имѣютъ свои слабости -- а моя слабость состоитъ въ томъ, что когда корзина съ фамильнымъ серебромъ стоитъ въ кладовой, то я немедленно вспомню объ этой корзинѣ при видѣ странствующаго чужеземца, обращеніе котораго ловче чѣмъ у меня. Вслѣдствіе этого я сообщилъ индійцу, что хозяйки нѣтъ дома, и велѣлъ ему уйти съ его товарищами. Онъ въ отвѣтъ сдѣлалъ мнѣ ловкій поклонъ и ушелъ. Я съ своей стороны воротился къ моему стулу и усѣлся на солнечной сторонѣ двора, погрузившись (если говорить правду) не то чтобы въ сонъ, а въ состояніе весьма близкое къ нему.
   Меня разбудила моя дочь Пенелопа, прибѣжавшая ко мы-ѣ, точно въ домѣ былъ пожаръ. Зачѣмъ вы думаете она пришла? Она хотѣла, чтобы три индійскихъ фокусника были немедленно взяты, по той причинѣ, будто они знали, кто пріѣдетъ къ намъ изъ Лондона, и имѣли намѣреніе сдѣлать вредъ мистеру Фрэнклину Блэку.
   Имя мистера Фрэнклина разбудило меня. Я раскрылъ глаза и заставилъ дочь мою объясниться.
   Оказалось, что Пенелопа только что воротилась изъ домика нашего привратника, куда она ходила поболтать съ его дочерью. Обѣ дѣвушки видѣли, какъ прошли индійцы, когда я ихъ спровадилъ, въ сопровожденія мальчика. Забравъ себѣ въ голову, что эти туземцы дурно обращались съ мальчикомъ -- хотя я не могъ догадаться, по какой причинѣ, развѣ только потому, что онъ былъ красивъ и слабаго сложенія -- обѣ дѣвушки пробрались вдоль внутренней стороны живого забора, отдѣлявшаго насъ отъ дороги, и смотрѣли, что будутъ дѣлать иностранцы съ наружной стороны. Они приступили къ слѣдующимъ страннымъ штукамъ,
   Сначала они посмотрѣли на дорогу съ обѣихъ сторонъ, чтобы удостовѣриться, одни ли они. Потомъ всѣ трое повернулись ляпомъ къ дому и стали пристально на него смотрѣть. Потомъ сталъ тараторить и спорить на своемъ родномъ языкѣ и смотрѣли другъ на друга съ какимъ-то сомнѣніемъ. Потомъ всѣ обернулись къ англійскому мальчику, какъ бы ожидая, что онъ поможетъ имъ. А потомъ главный индіецъ, говорившій по-англійски, сказалъ мальчику:
   -- Протяни руку.
   Моя дочь Пенелопа сказала, что она не понимаетъ, какъ, услышавъ эти страшныя слова, сердце не выскочило у нея. А я подумалъ про себя, что можетъ быть этому помѣшалъ корсетъ. Однако, я сказалъ только;
   -- Меня морозъ подираетъ по кожѣ.
   Nota bene: женщины любятъ такіе маленькіе комплименты.
   Когда индіецъ сказалъ: "Протяни руку", мальчикъ отступилъ назадъ, покачалъ головой и сказалъ, что ему не хочется. Индіецъ тогда спросилъ его (вовсе безъ гнѣва), не хочетъ ли онъ, чтобъ его опять отправили въ Лондонъ и оставили тамъ, гдѣ нашли спящимъ въ пустой корзинѣ на рынкѣ -- голоднымъ, оборваннымъ и брошеннымъ мальчикомъ. Это, кажется, кончило затрудненіе. Мальчуганъ неохотно протянулъ руку. За этимъ индіецъ вынулъ изъ-за пазухи бутылку и налилъ изъ нея что-то черное, похожее на чернила, на ладонь мальчика. Потомъ индіецъ -- сначала дотронувшись до головы мальчика и сдѣлавъ надъ нею въ воздухѣ какіе-то знаки, сказалъ:
   -- Гляди.
   Мальчикъ сдѣлался совершенно неподвиженъ и стоялъ какъ статуя, смотря на чернила, налитыя на его ладонь.
   До-сихъ-поръ все это казалось мнѣ фокусами вмѣстѣ съ пустой тратой чернилъ. Я опять начиналъ дремать, когда слѣдующія слова Пепелопы разогнали мой сонъ.
   Индійцы опять посмотрѣли по обѣимъ сторонамъ дороги -- а потомъ главный индіецъ сказалъ мальчику эти слова:
   -- Увидь англичанина, пріѣхавшаго изъ чужихъ краевъ.
   Мальчикъ отвѣчалъ:
   -- Я его вижу.
   Индіецъ сказалъ:
   -- По этой дорогѣ, а не по другой, пріѣдетъ англичанинъ сегодня?
   Мальчикъ отвѣчалъ:
   -- По этой дорогѣ, а не по другой, пріѣдетъ сегодня англичанинъ.
   Индіецъ сдѣлалъ еще вопросъ -- немножко погодя:
   -- Имѣетъ ли это англичанинъ при себѣ?...
   Мальчикъ отвѣчалъ также немного погодя:
   -- Да.
   Индіецъ сдѣлалъ четвертый и послѣдній вопросъ:
   -- Пріѣдетъ сюда англичанинъ, какъ обѣщалъ, съ концѣ дня?
   Мальчикъ отвѣчалъ:
   -- Не могу сказать.
   Индіецъ спросилъ почему. Мальчикъ отвѣчалъ:
   -- Я усталъ. Туманъ поднимается въ моей головѣ и затрудняетъ меня. Не могу ничего больше видѣть сегодня.
   За этимъ допросъ кончился. Индіецъ сказалъ что-то на своемъ языкѣ другимъ двумъ индійцамъ, указывая на мальчика и на городъ, въ которомъ (какъ мы узнали послѣ) они остановились. Потомъ, сдѣлавъ опять знаки надъ головой мальчика, дунулъ ему въ лобъ; тотъ вздрогнулъ и очнулся. Послѣ этого всѣ отправились по дорогѣ въ городъ, и дѣвушки уже не видали ихъ болѣе.
   Говорятъ, что почти изъ всего можно вывести нравственныя заключенія, если только вы постараетесь отыскать ихъ. Что же можно было заключить изъ этого?
   Я думалъ, что изъ этого заключить можно было, во-первыхъ, что главный фокусникъ слышалъ изъ разговора прислуги у воротъ о пріѣздѣ мистера Фрэнклина и увидалъ возможность пріобрѣсти деньги черезъ это. Во-вторыхъ, что онъ, его товарищи и мальчикъ (съ цѣлью заработать деньги) имѣли намѣреніе шататься около дома, пока милэди пріѣдетъ домой, а потомъ воротиться и предсказать пріѣздъ мистера Фрэнклина какъ бы по колдовству. Въ-третьихъ, что Пенелопа слышала репетицію ихъ фокусовъ, какъ актеры репетируютъ свою пьесу. Въ-четвертыхъ, что мнѣ не худо въ этотъ вечеръ присмотрѣть за столовымъ серебромъ. Въ-пятыхъ, Пенелопѣ хорошо было бы успокоиться и оставить меня, ея отца, опять вздремнуть на солнышкѣ,
   Это показалось мнѣ самымъ благоразумнымъ заключеніемъ. Если вы знаете, хоть сколько-нибудь молодыхъ женщинъ, вы не удивитесь, услыхавъ, что Пенелопа не раздѣляла моего мнѣнія. По словамъ моей дочери, это дѣло было очень серьезное. Она особенно напомнила мнѣ третій вопросъ индійца: "Имѣетъ ли это англичанинъ при себѣ?"
   -- О, батюшка! сказала Пенелопа, всплеснувъ руками:-- не шутите этимъ! Что значитъ это?
   -- Спроси мистера Фрэнклина, душа моя, сказалъ я:-- если можешь подождать, пока пріѣдетъ мистеръ Фрэнклинъ.
   Я подмигнулъ, доказывая этимъ, что шучу. Пенелопа приняла это совершенно серьезно. Ея озабоченный видъ подстрекнулъ меня.
   -- Какъ можетъ знать это мистеръ Фрэнклинъ? сказалъ я.
   -- Спросите его, отвѣчала Пенелопа.-- И вы увидите, считаетъ ли онъ это забавнымъ.
   Пустивъ въ меня эту стрѣлу, дочь моя ушла.
   Я рѣшилъ послѣ ея ухода, что спрошу мистера Фрэнклина -- главное для того, чтобы успокоить Пенелопу. Что было сказано между нами, когда я спрашивалъ его въ этотъ же самый день, вы узнаете въ своемъ мѣстѣ. Но такъ какъ я не желаю возбудить ваша ожиданія, а потомъ обмануть ихъ, то прошу позволенія предупредить васъ -- прежде чѣмъ мы пойдемъ далѣе -- что вы не найдете и тѣни шутки въ нашемъ разговорѣ о фокусникахъ. Къ моему величайшему удивленію, мистеръ Фрэнклинъ, какъ и Пенелопа, принялъ это извѣстіе серьезно. Вы поймете, какъ серьезно, когда, по его мнѣнію, это значило Лунный камень.
   

ГЛАВА IV.

   Мнѣ право жаль удерживать насъ при себѣ и моемъ соломенномъ стулѣ. Сонный старикъ на солнечномъ заднемъ дворѣ предметъ не интересный, я это знаю очень хорошо. Но разсказъ долженъ происходить въ своемъ мѣстѣ -- и вамъ придется помѣшкать еще немного со мною, въ ожиданіи пріѣзда мистера Фрэнклина Блэка.
   Прежде чѣмъ и успѣлъ опять задремать, послѣ того какъ ушла дочь моя Пенелопа, меня разбудило брянчанѣе тарелокъ и блюдъ въ людской, означавшее, что обѣдъ готовъ. Такъ какъ я обѣдаю въ своей комнатѣ, то мнѣ нѣтъ никакого дѣла до обѣда прислуги и мнѣ оставалось только пожелать имъ всѣмъ хорошаго аппетита и опять успокоиться на своемъ стулѣ. Я только что протягивалъ мои ноги, какъ ко мнѣ прибѣжала другая женщина. Не дочь моя на этотъ разъ, а Нанси, судомойка. Я загородилъ си дорогу и примѣтилъ, когда она просила меня пропустить ее, что она была надувшись -- а это я, но принципу, какъ глава прислуги, никогда не пропускаю безъ изслѣдованія.
   -- Зачѣмъ вы убѣжали отъ обѣда? спросилъ я.-- Что случилось, Нанси?
   Нанси старалась ускользнуть не отвѣчая, но я всталъ и взялъ ее за ухо. Она премиленькая, толстенькая, молоденькая дѣвушка, и я имѣю обыкновеніе показывать такимъ образомъ, когда дѣвушка нравится мнѣ.
   -- Что такое случилось? спросилъ я снова.
   -- Розанна опять опоздала къ обѣду, отвѣчала она: -- и меня послали за ней. Всѣ трудныя работы падаютъ на мои плеча въ этомъ домѣ. Пустите меня, мистеръ Беттереджъ!
   Розанна была наша вторая служанка. Такъ какъ а имѣлъ состраданіе къ нашей второй служанкѣ (вы сейчасъ узнаете почему) и видѣлъ но лицу Нанси, что она позоветъ свою подругу бранными словами, которыхъ вовсе не требовали обстоятельства, мнѣ пришло въ голову, что мнѣ нечего дѣлать и что и самъ могу сходить за Розанной, сдѣлавъ ей намекъ быть впередъ исправнѣе. Я зналъ, что она терпѣливо перенесетъ это отъ меня,
   -- Гдѣ Розанна? спросилъ я.
   -- Разумѣется на пескахъ! отвѣчала Нанси, качая головой.-- Съ ней опять была дурнота сегодня, и она выпросилась подышать свѣжимъ воздухомъ. Я не имѣю терпѣнія съ ней.
   -- Воротитесь обѣдать, моя милая, сказалъ я: -- у меня есть терпѣніе съ нею и я за ней схожу,
   Нанси (у которой прекрасный аппетитъ) осталась довольна. Когда у ней довольный видъ, она мила. Когда она мяла, я треплю ее за подбородокъ. Это не безнравственно -- это привычка.
   Я взялъ шику и пошелъ къ пескамъ.
   Нѣтъ! еще нельзя продолжать. Мнѣ жаль, что я опять долженъ васъ задержать, но вамъ непремѣнно надо выслушать исторію песковъ и исторію Розанны -- по той причинѣ, что дѣло объ алмазѣ тѣсно связано съ ними. Какъ прилежно я стараюсь продолжать разсказъ безъ остановокъ, и какъ мнѣ не удается! Но что же дѣлать! Люди и вещи перепутываются такимъ досаднымъ образомъ въ этой жизни и навязываются на вниманіе. Примемъ это спокойно, разскажемъ коротко, и мы скоро проникнемъ въ самую глубь тайны, обѣщаю вамъ!
   Розанна (говорить о лицѣ прежде, чѣмъ о вещи, требуетъ простая вѣжливость) была единственная новая служанка въ нашемъ домѣ. Мѣсяца за четыре до того времени, о которомъ я пишу, милэди была въ Лондонѣ и ѣздила въ исправительное заведеніе, учрежденное для того, чтобъ не допускать преступницъ, освобожденныхъ изъ тюрьмы, снова возвратиться къ дурной жизни. Начальница, видя, что милэди интересуется этимъ учрежденіемъ, указала ей на одну дѣвушку, по имени Розанну Спирманъ, и разсказала преплачевную исторію, которую у меня не хватаетъ духу здѣсь повторить, потому что я не люблю терзать себя безъ нужды, да вѣрно и вы также. Дѣло въ томъ, что Розанна Спирманъ была воровка, но не принадлежа къ тому обществу, которое обворовываетъ не одного, а цѣлыя тысячи людей, она попалась въ руки полиціи, была посажена въ тюрьму, а потомъ въ исправительный домъ. Мнѣніе начальницы о Розаннѣ было (несмотря на ея прежніе поступки), что это была дѣвушка рѣдкая и что ей только нуженъ былъ случай для того, чтобъ оказаться достойной участія любой христіанки. Милэди (будучи такой христіанкой, какую трудно было бы сыскать) сказала начальницѣ на это:
   -- Розанна Спирманъ будетъ имѣть этотъ случай у меня въ услуженіи.
   Черезъ недѣлю Розанна Спирманъ поступала къ намъ въ домъ второю служанкой. Ни одной душѣ не была разсказана исторія этой дѣвушки, кромѣ миссъ Рэчель и меня. Милэди, удостоивавшая совѣтоваться си мною во многомъ, посовѣтовалась со мной и о Розаннѣ. Принявъ послѣднее время привычку покойнаго сэр-Джона всегда соглашаться съ милэди, я искренно согласился съ нею и относительно Розанны Спирманъ.
   Никакая дѣвушка не могла имѣть лучшаго случая, какой былъ дань этой бѣдной дѣвушкѣ. Никто изъ прислуги не могъ упрекать ее прошлымъ, потому что никто этого не зналъ. Она получала жалованье и пользовалась преимуществами наравнѣ со всѣми остальными, и время-отъ-времени милэди дружескимъ словцомъ поощряла ее. За то, я долженъ сказать, что и она оказалась достойною такого ласковаго обращенія. Хоти она была далеко не крѣпкаго здоровья и подвержена иногда обморокамъ, о которыхъ я упоминалъ выше, она исполняла свое дѣло скромно и безропотно, старательно и хорошо. Но какъ-то она не пріобрѣла друзей между своими недругами, кромѣ моей дочери Пенелопы, которая всегда была ласкова съ Розанной, хотя никогда не была съ ней коротка.
   Не знаю, почему эта дѣвушка не нравилась имъ. Въ ней не было красоты, чтобъ возбуждать въ другихъ зависть; она была самая некрасивая дѣвушка во всемъ домѣ и вдобавокъ одно плечо ея было выше другого. Я думаю, что слуги были недовольны больше всего ея молчаливостью и наклонностью къ уединенію. Она читала или работала въ свободные часы, когда другіе болтали между собой. А когда наступала ея очередь выходить, девять разъ изъ десяти она спокойно надѣвала шляпку и выходила догулять одна. Она никогда не ссорилась, никогда не обижалась; она только упорно и вѣжливо держала себя поодаль отъ всѣхъ. Прибавьте къ этому, что при всей ея некрасивости, въ ней было что*то такое похожее не на служанку, а, на благородную госпожу. Можетъ быть, это проявлялось въ ея голосѣ, а можетъ быть въ лицѣ. Я могу только сказать, что другія женщины напали на это съ самаго перваго дня, какъ она поступила къ намъ въ домъ, и говорили (совершенно несправедливо), что Розанна Спирманъ важничаетъ.
   Разсказавъ теперь исторію Розанны, я долженъ только упомянуть объ одной изъ многихъ странностей этой странной дѣвушки, а дотомъ уже перейти къ исторіи песковъ.
   Домъ нашъ стоитъ высоко на йоркширскимъ берегу, возлѣ самаго моря. Около насъ есть прекрасныя мѣста для прогулки во всѣхъ направленіяхъ, кромѣ одного. Это одно но моему прогулка преотвратительная. Она ведетъ на четверть мили по печальному сосновому лѣсу и приводитъ васъ между низкими утесами къ самой уединенной и безобразной бухтѣ на всемъ нашемъ берегу.
   Песчаные холмы спускаются тутъ къ морю и кончаются двумя остроконечными скалами, выдающимися одна напротивъ другой я теряющимися изъ вида въ водѣ. Одна называется Сѣвернымъ, а другая Южнымъ Утесомъ. Между этими двумя скалами, колеблясь въ разныя стороны, въ извѣстное время года, лежатъ самые ужасные зыбучіе пески на йоркширскомъ берегу. Во время отлива что-то происходитъ въ неизвѣстной глубинѣ, заставляя всю поверхность зыбучихъ песковъ дрожать самымъ замѣчательнымъ образомъ. Это заставило здѣшнихъ жителей дать имъ названіе Зыбучихъ Песковъ. Большая насыпь, идущая на полмили возлѣ устья бухты, останавливаетъ силу океана. Лѣтомъ и зимой, когда приливъ заливаетъ пески, море какъ-будто оставляетъ свои волны на насыпи, катить ихъ, тихо воздымаясь, и безмолвно покрываетъ песокъ. Уединенное и страшное мѣсто, могу увѣрить васъ. Ни одна лодка не осмѣливается входить въ эту бухту. Дѣти изъ нашей рыбачьей деревни называемой Коббс-Голь, никогда не приходятъ сюда играть. Даже птицы, какъ мнѣ кажется, летятъ подальше отъ Зыбучихъ Песковъ. Чтобы молодая женщина, имѣя возможность выбирать изъ десяти пріятныхъ прогулокъ и всегда найти спутниковъ, которые были бы готовы идти съ нею, если она скажетъ только: "Пойдемте!" предпочитала, это мѣсто и работала тмя читала тутъ совсѣмъ одна, когда ея очередь выйти со двора, превосходить всякое вѣроятіе, увѣряю васъ. Однако это правда, объясняйте какъ можете, что это была любимая прогулка Розанны Спирманъ. Она только раза два ходила въ Коббс-Голь къ единственному другу, котораго она имѣла въ нашихъ мѣстахъ -- о которомъ я поговорю впослѣдствіи. Это также правда, что я теперь иду къ этому самому мѣсту, звать дѣвушку обѣдать. Это благополучно возвращаетъ насъ съ самому началу и направляетъ насъ опять на дорогу къ пескамъ.
   Я не встрѣтилъ дѣвушку въ сосновомъ лѣсу. Когда я вышелъ по песчанымъ холмамъ къ берегу, я увидалъ ее въ маленькой соломенной шляпкѣ и въ простомъ сѣромъ манто, который она всегда носитъ, чтобъ скрыть свое уродливое плечо, на сколько возможно. Она сидѣла одна и смотрѣла на море и на пески.
   Она вздрогнула, когда и подошелъ къ ней, и отвернулась отъ меня. Какъ глава прислуги, я никогда не пропуская, по принципу, безъ изслѣдованія, когда мнѣ не смотрятъ прямо въ лицо -- я повернулъ ее къ себѣ и увидалъ, что она плачетъ. Мой носовой платокъ -- одинъ изъ полудюжины прекраснѣйшихъ фуляровыхъ носовыхъ платковъ, подаренныхъ мнѣ милэди -- лежалъ у меня въ карманѣ. Я вынулъ его и сказалъ Розаннѣ:
   -- Пойдемте и сядьте со мной, моя милая, на покатомъ берегу. Я прежде вытру вамъ глаза, а потомъ осмѣлюсь спросить, о чемъ вы плакали.
   Когда доживете до моихъ лѣтъ, вы узнаете, что садиться на покатистомъ берегу гораздо больше возьметъ времени, чѣмъ кажется вамъ теперь. Пока я усаживался, Розанна вытерла себѣ глаза носовымъ платкомъ гораздо хуже моего -- дешевымъ кембриковымъ. Она казалась очень спокойна и очень несчастна, но сѣла возлѣ меня какъ послушная дѣвочка, когда я ей велѣлъ. Если вы желаете скорѣе утѣшить женщину, возьмите ее на колѣни. Я подумалъ объ этомъ золотомъ правилѣ, но Розанна не Нанси, вотъ въ томъ-то и дѣло!
   -- Теперь скажите мнѣ, моя милая, продолжалъ а: -- о чемъ вы плакали?
   -- О прошедшихъ годахъ, мистеръ Беттереджъ, спокойно отвѣчала Розанна.-- Моя прошлая жизнь иногда приходятъ мнѣ на память.
   -- Полно, полно, моя милая, сказалъ я: -- ваша прошлая жизнь вся изглажена. Почему бы Бамъ не забыть о ней?
   Она взяла меня за полу сюртука. Я старикъ неопрятный и пачкаю платье, когда ѣмъ и пью. То одна женщина, то другая отчищаетъ меня. Наканунѣ Розанна вывела пятно съ ноли сюртука какимъ-то новымъ составомъ, уничтожающимъ всевозможныя пятна. Жиръ вышелъ, но на сукнѣ осталось темное пятнышко. Дѣвушка указала на это мѣсто и покачала головой.
   -- Пятно снято, сказала она: -- но мѣсто, на которомъ оно было, видно, мистеръ Беттереджъ -- мѣсто видно!
   На замѣчаніе, сдѣланное человѣку невзначай, по поводу его собственнаго сюртука, отвѣчать не легко. Что-то такое въ самой дѣвушкѣ заставляло меня особенно сожалѣть о ней въ эту минуту. У леи были каріе, прекрасные глаза, хотя она была некрасива вообще -- и она смотрѣла да меня съ какимъ-то выраженіемъ къ моей счастливой старости и къ моей репутаціи, какъ на то, чего она никогда достигнуть не могла, такъ что мое сердце наполнилось состраданіемъ къ нашей второй служанкѣ. Такъ какъ я не чувствовалъ себя способнымъ утѣшить ее, мнѣ оставалось сдѣлать только одно -- вести ее обѣдать.
   -- Помогите мнѣ встать, сказалъ я.-- Вы опоздали къ обѣду, Розанна -- и я пришелъ за вами.
   -- Вы, мистеръ Беттереджъ! сказала она.
   -- Нанси послали за вами, продолжалъ я.-- Ноя подумалъ, что отъ меня вы лучше примите маленькую брань.
   Вмѣсто того, чтобъ помочь мнѣ встать, бѣдняжка тихо пожала мнѣ руку. Она. усиливалась удержаться отъ слезъ, и успѣла -- за это и сталъ уважать ее.
   -- Вы очень добры, мистеръ Беттереджъ, сказала она.-- Я не хочу обѣдать сегодня -- позвольте мнѣ подольше посидѣть здѣсь.
   -- Почему вы любите здѣсь бывать? спросилъ я.-- Что заставляетъ васъ постоянно приходить въ это печальное мѣсто?
   -- Что-то привлекаетъ меня сюда, сказала дѣвушка, выводя пальцемъ фигуры по песку.-- Я стараюсь не приходить сюда и не могу. Иногда, прибавила она тихимъ голосомъ, какъ бы путаясь своей собственной фантазіи: -- иногда, мистеръ Беттереджъ, мнѣ кажется, что могила ожидаетъ меня здѣсь.
   -- Васъ ожидаетъ жареная баранина и пудингтъ съ саломъ! сказалъ я.-- Ступайте сейчасъ обѣдать. Вотъ что выходитъ, Розанна, когда думаешь съ тощимъ желудкомъ.
   Я говорилъ строго, чувствуя естественное негодованіе (въ мои лѣта), что двадцатипятилѣтняя женщина говоритъ о смерти.
   Она какъ будто не слыхала моихъ словъ. Она положила руку на мое плечо и удержала меня возлѣ себя.
   -- Мнѣ кажется, это мѣсто околдовало меня, сказала она.-- Я мечтаю о немъ и день и ночь, думаю о немъ, когда сижу за шитьемъ. Вы знаете, что я признательна, мистеръ Беттереджъ -- вы знаете, что я стараюсь заслужить вашу доброту и довѣріе ко мнѣ милэди. Но я спрашиваю себя иногда, не слишкомъ ли спокойна и хороша здѣшняя жизнь для такой женщины, какъ я, послѣ всего, что я испытала, мистеръ Беттереджъ -- послѣ всего, что я вынесла. Я больше одинока между слугами, зная, что я не такова, какъ они, чѣмъ когда я здѣсь. Милэди не знаетъ, начальница исправительнаго дома не знаетъ, какимъ страшнымъ упрекомъ честные люди служатъ сами по себѣ такой женщинѣ, какъ я. Не браните меня, милый, добрый мистеръ Беттереджъ. Я исполняю свое дѣло, не такъ ли? Пожалуйста не говорите милэди, что я недовольна -- я довольна всѣмъ. Душа моя неспокойна иногда, вотъ и все.
   Она отняла руку съ моего плеча и вдругъ указала мнѣ на пески.
   -- Посмотрите! сказала она: -- не удивительно ли? не страшно ли это? Я видѣла это разъ двадцать, а оно всегда ново для меня, какъ будто я никогда не видала его прежде!
   Я взглянулъ, куда она указывала. Начался отливъ и страшный песокъ началъ колебаться. Широкая коричневая поверхность его медленно поднималась, а потомъ вся задрожала.
   -- Знаете, на что это кажется мнѣ похожимъ? сказала Розанна, опять схвативъ меня за плечо.-- Это похоже на то, будто сотня людей задыхается подъ этимъ пескомъ -- всѣ усиливаются выдти на поверхность и всѣ тонутъ глубже и глубже въ его страшной глубинѣ. Бросьте камень, мистеръ Беттереджъ. Бросьте камень, и посмотримъ, какъ втянетъ его песокъ!
   Вотъ сумасбродныя-то рѣчи! Вотъ тощій желудокъ, дѣйствующій на растревоженную душу! Отвѣтъ мой -- порядочно рѣзкій, въ виду пользы бѣдной дѣвушки, увѣряю васъ -- вертѣлся у меня на языкѣ, когда его остановилъ внезапно голосъ между песчаными холмами, звавшій меня по имени.
   -- Беттереджъ! кричалъ этотъ голосъ: -- гдѣ вы?
   -- Здѣсь! закричалъ я въ отвѣтъ, не понимая, кто бы это могъ бытъ.
   Розанна вскочила и стала смотрѣть въ ту сторону, откуда слышался голосъ. Я самъ собирался уже подняться, когда меня испугала внезапная перемѣна въ лицѣ дѣвушки.
   Лицо ея покрылось такимъ прекраснымъ румянцемъ, какого я никогда не видалъ у ней прежде; она какъ будто вся просіяла отъ безмолвнаго и радостнаго изумленія.
   -- Кто это? спросилъ я.
   Розанна повторила мой же вопросъ:
   -- О! кто это? сказала она тихо, какъ бы про себя скорѣе, чѣмъ говоря со мной.
   И обернулся и сталъ смотрѣть позади меня. Къ намъ подходилъ между холмами молодой человѣкъ съ блестящими глазами въ прекрасномъ сѣромъ платьи, въ такихъ же перчаткахъ и такой же шляпѣ, съ розаномъ въ петлицѣ и съ улыбкой на лицѣ, которая могла бы вызвать въ отвѣтъ улыбку даже изъ зыбучихъ песковъ. Прежде чѣмъ я успѣлъ стать на ноги, онъ прыгнулъ да песокъ возлѣ меня, схватилъ меня за шею, по иностранному обычаю, и такъ крѣпко обнялъ, что изъ меня чуть не вылетѣлъ духъ.
   -- Милый старичекъ Беттереджъ, сказалъ онъ: -- я долженъ намъ семь шиллинговъ и шесть пенсовъ. Теперь вы знаете, кто я?
   Господи, спаси насъ и помилуй! Это былъ -- пріѣхавшій четыре часа ранѣе того, чѣмъ мы его ожидали -- мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ!
   Прежде чѣмъ я успѣлъ сказать слово, я увидалъ, что мистеръ Фрэнклинъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на Розанну. Слѣдя за направленіемъ его глазъ, я тоже посмотрѣлъ на дѣвушку; она покраснѣла еще больше прежняго, можетъ бытъ потому, что встрѣтилась съ глазами мистера Фрэнклина, повернулась и вдругъ ушла, отъ насъ въ замѣшательствѣ, совершенно для меня непонятномъ, не поклонившись молодому джентльмэну и не сказавъ мнѣ ни слова -- это совсѣмъ не походило на нее: болѣе вѣжливую и прилично держащую себя служанку трудно было найти.
   -- Какая странная дѣвушка! сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Желалъ бы я знать, что такого удивительнаго увидала она во мнѣ?
   -- Я полагаю, сэръ, отвѣчалъ я, подтрунивая надъ континентальнымъ воспитаніемъ нашего молодого джентльмэна: -- се удивилъ вашъ заграничный лоскъ,
   Я привелъ здѣсь небрежный вопросъ мистера Фрэнклина и мой глупый отвѣтъ въ утѣшеніе и поощреніе всѣмъ глупымъ людямъ -- я примѣтилъ, что ограниченнымъ людямъ служитъ большимъ утѣшеніемъ узнать, что и тѣ. которые умнѣе ихъ, при случаѣ поступаютъ не лучше ихъ. Ни мистеру Фрэнклину съ его удивительнымъ заграничнымъ воспитаніемъ, ни мнѣ, въ моихъ лѣтахъ, съ моею опытностью и природнымъ умомъ, не пришло въ голову, что значило непонятное смущеніе Розанны Спирманъ. Она вышла у насъ изъ головы, бѣдняжка, прежде чѣмъ скрылось за несчастными холмами ея сѣрое манто. Что жъ изъ этого, вы спросите весьма естественно. Читайте, добрый другъ, терпѣливо, и можетъ быть вы пожалѣете Розанну Спирманъ столько же, сколько пожалѣлъ ее я, когда узналъ всю правду.
   

Глава V.

   Прежде всего, когда мы остались одни, я сдѣлалъ третью попытку приподняться съ песку. Мистеръ Фрэнклинъ остановилъ меня.
   -- Въ этомъ страшномъ мѣстѣ есть одно преимущество, сказалъ онъ: -- мы здѣсь одни. Не вставайте, Беттереджъ, я долженъ сказать вамъ кое-что.
   Пока онъ говорилъ, я смотрѣлъ на него и старался найти сходство съ мальчикомъ, котораго я помнилъ, въ мущинѣ, находившемся передо мною. Мущина сбилъ меня съ толку. Какъ я ни смотрѣлъ, я такъ же мало могъ бы увидать румяныя щепки мальчика, какъ и его щегольскую курточку. Цвѣтъ лица его сдѣлался блѣденъ, а нижняя часть лица покрылась, къ моему величайшему удивленно и разочарованію, кудрявой каштановой бородой и усами. Его живая развязность была очень пріятна и привлекательна, я съ этимъ согласенъ, по она не могла сравниться съ его прежней непринужденностью обращенія. Что еще хуже, онъ обѣщалъ сдѣлаться высокимъ и не сдержалъ обѣщанія. Онъ былъ гибокъ, строенъ и хорошо сложенъ, но ни крошечку не выше средняго роста. Словомъ, онъ совершенно обманулъ мои ожиданія. Годы не оставили въ немъ ничего прежняго, кромѣ свѣтлаго, прямого взгляда глазъ. Въ этотъ я опять узнавалъ нашего милаго мальчика, и этимъ заключилъ мои дослѣдованія.
   -- Добро пожаловать въ родное мѣстечко, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ я.-- Тѣмъ пріятнѣе видѣть васъ, что вы пріѣхали нѣсколькими часами ранѣе, чѣмъ мы ожидали васъ.
   -- Я имѣлъ причину пріѣхать раньше, мистеръ Беттереджъ, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Я подозрѣвалъ, Беттереджъ, что за мной слѣдили и подстерегали меня въ Лондонѣ три или четыре дня, и я пріѣхалъ съ утреннимъ, а не съ послѣднимъ поѣздомъ, потому что мнѣ хотѣлось ускользнуть отъ одного мрачной наружности иностранца.
   Слова эти чрезвычайно удивили меня. Въ головѣ моей промелькнула какъ молнія мысль о трехъ фокусникахъ и о предположеніи Пенелопы, что они намѣрены сдѣлать какой-то вредъ мистеру Фрэнклину Блэку.
   -- Кто слѣдилъ за вами, сэръ -- и зачѣмъ? спросилъ я.
   -- Разскажите мнѣ о трехъ индійцахъ, которые были у васъ сегодня, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ, не обращая вниманія на мой вопросъ.-- Можетъ быть, Беттереджъ, мой иностранецъ и ваши три фокусника окажутся другъ другу съ родни.
   -- Вы какъ узнали о фокусникахъ, сэръ? спросилъ я, отвѣчая на вопросъ другимъ вопросомъ.
   Я сознаюсь, что это былъ очень дурной тонъ. Но вѣдь вы не ожидаете многаго отъ бѣдной человѣческой натуры -- не ожидайте же многаго и отъ меня.
   -- Я видѣлъ Пенелопу, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ: и Пенелопа сказала мнѣ ваша дочь обѣщала сдѣлаться хорошенькой, Беттереджъ, и сдержала свое обѣщаніе. У Пенелопы маленькія уши и маленькія ноги. Развѣ покойная мистриссъ Беттереджъ обладала этими неоцѣненными преимуществами?
   -- Покойная мистриссъ Беттереджъ обладала множествомъ недостатковъ, сэръ, сказалъ я.-- Одинъ изъ нихъ -- если вы позволите упомянуть о немъ -- состоялъ въ томъ, что она никогда не занималась серьезно ничѣмъ. Она скорѣе походила на муху, чѣмъ на женщину, она не могла остановиться ни на чемъ.
   -- Она пришлась, какъ-разъ по мнѣ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Я также не останавливаюсь ни на чемъ. Беттереджъ, вы сдѣлались еще остроумнѣе прежняго. Ваша дочь это говорила, когда а разспрашивалъ ее подробно о фокусникахъ. "-- Батюшка разскажетъ вамъ, сэръ, онъ удивительный человѣкъ для своихъ нѣтъ и выражается безподобно." Собственныя слона Пенелопы -- она божественно покраснѣла. Даже мое. уваженіе къ намъ не удержало меня отъ того, чтобы... Но это все-равно; я зналъ ее, когда она была ребенкомъ, и она не сдѣлалась для меня хуже отъ этого. Будемъ говорить серьезно. Что дѣлали фокусники?
   Я былъ несовсѣмъ доволенъ моей дочерью -- не за то, что она позволила мистеру Фрэнклину поцѣловать себя; мистеру Фрэнклину это позволялось -- но за то, что заставляла меня повторять эту глупую исторію. Однако дѣлать было нечего, оставалось разсказать всѣ обстоятельства. Веселость мистера Фроиплина пропадала но мѣрѣ того, какъ я говорилъ. Онъ сидѣлъ нахмуривъ брови и дергая себя за бороду. Когда я кончилъ, онъ повторилъ послѣ меня два вопроса, которые главный фокусникъ сдѣлалъ мальчику -- вѣроятно для того, чтобы хорошенько запечатлѣть ихъ въ своей памяти.
   -- По этой дорогѣ, а не по другой поѣдетъ сегодня англичанинъ? Имѣетъ англичанинъ это при себѣ? Я подозрѣваю, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ, вынимая изъ кармана маленькій запечатанный пакетъ: -- что это значитъ вотъ что: это, Беттередніъ, значитъ знаменитый алмазъ моего дяди Гернкастля.
   Великій Боже! сэръ! вскричалъ я.-- Какъ это попалъ къ вамъ алмазъ нечестиваго полковника?
   -- Нечестивый полковникъ въ завѣщаніи своемъ отказалъ этотъ алмазъ въ подарокъ на день рожденія моей кузинѣ Рэчель, сказалъ мастеръ Фрэнклинъ: -- а мой отецъ, какъ душеприкащикъ нечестиваго полковника, поручилъ мнѣ привезти его сюда.
   Еслибы море, тихо плескавшееся по зыбучему песку, вдругъ превратилось въ сухую землю передъ моими глазами, сомнѣваюсь, удивило ли бы меня это болѣе, чѣмъ слова

Уилки Коллинз.

Лунный камень

   Пер. с англ. -- Мариэтта Шагинян
   OCR: HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5

Пролог.
Штурм Серингапатама (1799)

(Письмо из фамильного архива)

I

   Я пишу эти строки из Индии к моим родственникам в Англию, чтобы объяснить, почему я отказал в дружеском рукопожатии кузену моему, Джону Гернкастлю. Молчание мое по этому поводу было ложно истолковано членами нашего семейства, доброго мнения которых я не хочу лишиться. Прошу их отложить свои выводы до тех пор, покуда они не прочтут мой рассказ. Даю честное слово, что напишу строгую и безусловную истину.
   Тайное разногласие между мной и моим кузеном возникло во время великого события, в котором участвовали мы оба, -- штурма Серингапатама под командованием генерала Бэрда 4 мая 1799 года.
   Для того чтобы обстоятельства были вполне понятны, я должен обратиться к периоду, предшествовавшему осаде, и к рассказам, ходившим в нашем лагере о драгоценных каменьях и грудах золота, хранившихся в серингапатамском дворце.

II

   Один из самых невероятных рассказов относится к желтому алмазу -- вещи, знаменитой в отечественных летописях Индии.
   Стариннейшее из преданий гласит, что камень этот украшал чело четверорукого индийского бога Луны. Отчасти по своему особенному цвету, отчасти из-за легенды -- будто камень этот подчиняется влиянию украшаемого им божества и блеск его увеличивается и уменьшается с полнолунием и с ущербом луны -- он получил название, под которым и до сих пор известен в Индии, -- Лунного камня. Я слышал, что подобное суеверие некогда имело место и в Древней Греции и в Риме, относясь, однако же, не к алмазу, посвященному божеству (как в Индии), а к полупрозрачному камню низшего разряда, подверженному влиянию луны и точно так же получившему от нее свое название, под которым он и доныне известен минералогам нашего времени.
   Приключения желтого алмаза начинаются с одиннадцатого столетия христианской эры.
   В ту эпоху магометанский завоеватель Махмуд Газни вторгся в Индию, овладел священным городом Сомнаут и захватил сокровища знаменитого храма, несколько столетий привлекавшего индийских богомольцев и почитавшегося чудом Востока.
   Из всех божеств, которым поклонялись в этом храме, один бог Лупы избег алчности магометанских победителей. Охраняемый тремя браминами, неприкосновенный идол с желтым алмазом во лбу был перевезен ночью во второй по значению священный город Индии -- Бенарес.
   Там, в новом капище -- в чертоге, украшенном драгоценными каменьями, под сводами, покоящимися на золотых колоннах, был помещен бог Луны, ставший вновь предметом поклонения. В ночь, когда капище было достроено, Вишну-зиждитель явился будто бы во сне трем браминам. Он вдохнул свое дыхание в алмаз, украшавший чело идола, и брамины пали перед ним на колена и закрыли лицо одеждой. Вишну повелел, чтобы Лунный камень охранялся тремя жрецами день и ночь, до скончания века. Брамины преклонились перед божественной волей. Вишну предсказал несчастье тому дерзновенному, кто осмелится завладеть священным камнем, и всем его потомкам, к которым камень перейдет после него. Брамины велели записать это предсказание на вратах святилища золотыми буквами.
   Век проходил за веком, и из поколения в поколение преемники трех браминов день и ночь охраняли драгоценный Лунный камень. Век проходил за веком, пока в начале восемнадцатого столетия христианской эры не воцарился Аурангзеб, монгольский император. По его приказу храмы поклонников Брамы были снова преданы грабежу и разорению, капище четверорукого бога осквернено умерщвлением священных животных, идолы разбиты на куски, а Лунный камень похищен одним из военачальников Аурангзеба.
   Не будучи в состоянии возвратить свое потерянное сокровище силой, три жреца-хранителя, переодевшись, следили за ним. Одно поколение сменялось другим; воин, совершивший святотатство, погиб ужасной смертью; Лунный камень переходил, принося с собой проклятье, от одного незаконного владельца к другому, и, несмотря на все случайности и перемены, преемники трех жрецов-хранителей продолжали следить за своим сокровищем, в ожидании того дня, когда воля Вишну-зиждителя возвратит им их священный камень. Так продолжалось до последнего года восемнадцатого столетия. Алмаз перешел во владение Типпу, серингапатамского султана, который вставил его, как украшение, в рукоятку своего кинжала и хранил среди драгоценнейших сокровищ своей оружейной палаты. Даже тогда -- в самом дворце султана -- три жреца-хранителя тайно продолжали охранять алмаз. В свите Типпу находились три чужеземца, заслужившие доверие своего властелина, перейдя (может быть, притворно) в магометанскую веру; по слухам, это-то и были переодетые жрецы.

III

   Так рассказывали в нашем лагере фантастическую историю Лунного камня. Она не произвела серьезного впечатления ни на кого из нас, кроме моего кузена, -- любовь к чудесному заставила его поверить этой легенде. В ночь перед штурмом Серингапатама он самым нелепым образом рассердился на меня и на других за то, что мы назвали ее басней. Возник глупейший спор, и несчастный характер Гернкастля заставил его выйти из себя. Со свойственной ему хвастливостью он объявил, что если английская армия возьмет Серингапатам, то мы увидим алмаз на его пальце. Громкий хохот встретил эту выходку, и тем дело и кончилось, как думали мы все.
   Теперь позвольте мне перенести вас ко дню штурма.
   Кузен мой и я были разлучены при самом начале приступа. Я не видел его, когда мы переправлялись через реку; не видел его, когда мы водрузили английское знамя на первом проломе; не видел его, когда мы перешли через ров и, завоевывая каждый шаг, вошли в город. Только в сумерки, когда город был уже наш, и генерал Бэрд сам нашел труп Типпу под кучей убитых, я встретился с Гернкастлем.
   Мы оба были прикомандированы к отряду, посланному, по приказанию генерала, остановить грабежи и беспорядки, последовавшие за нашей победой. Солдаты предавались страшным бесчинствам, и, что еще хуже, они пробрались в кладовые дворца и разграбили золото и драгоценные каменья. Я встретился с моим кузеном на дворе перед кладовыми, куда мы пришли для того, чтобы водворить дисциплину среди наших солдат. Я сразу увидел, что пылкий Гернкастль до крайности возбужден ужасной резней, через которую мы прошли. По моему мнению, он был не способен выполнить свою обязанность.
   В кладовых было много смятения и суматохи, но насилия я еще не видел. Солдаты бесславили себя очень весело, если можно так выразиться. Перекидываясь грубыми прибаутками и остротами, они внезапно вспомнили, в лукавой шутке, историю алмаза. Насмешливый крик: "А кто нашел Лунный камень?" снова заставил утихший было грабеж вспыхнуть в другом месте. Пока я тщетно старался восстановить порядок, послышался страшный вопль на другом конце двора, и я тотчас побежал туда, опасаясь какого-нибудь нового бесчинства.
   Я подошел к открытой двери и наткнулся на тела двух мертвых индусов, лежащие на пороге. (По одежде я узнал в них дворцовых офицеров.)
   Раздавшийся снова крик заставил меня поспешить в здание, которое оказалось оружейной палатой. Третий индус, смертельно раненный, упал к ногам человека, стоявшего ко мне спиной. Человек этот обернулся в ту минуту, когда я входил, и я увидел Джона Гернкастля, с факелом в одной руке и с окровавленным кинжалом в другой. Когда он повернулся ко мне, камень, вделанный в рукоятку кинжала, сверкнул, как огненная искра. Умирающий индус поднялся на колени, указал на кинжал в руках Гернкастля и, прохрипев на своем родном языке: "Проклятие Лунного камня на тебе и твоих потомках!" -- упал мертвый на землю.
   Прежде чем я успел что-нибудь сделать, солдаты, следовавшие за мною, вбежали в палату. Кузен мой, как сумасшедший, бросился к ним навстречу.
   -- Очистите помещение, -- закричал он мне, -- и поставьте у дверей караул!
   Когда Гернкастль бросился на солдат с факелом и кинжалом, они отступили. Я поставил двух верных человек из моего отряда на часы у дверей. Всю остальную часть ночи я уже не встречался с моим кузеном.
   Рано утром грабеж все еще продолжался, и генерал Бэрд публично, с барабанным боем, объявил, что всякий вор, пойманный на месте преступления, кто бы он ни был, будет повешен. Присутствие полицейского офицера доказывало, что генерал Бэрд не шутит, и в толпе, слушавшей этот приказ, я снова встретился с Гернкастлем.
   Здороваясь, он, по обыкновению, протянул мне руку.
   Я не решился подать ему свою.
   -- Ответьте мне прежде, -- сказал я, -- каким образом умер индус в оружейной палате и что значили его последние слова, когда он указал на кинжал в вашей руке?
   -- Индус умер, я полагаю, от смертельной раны, -- ответил Гернкастль. -- А что означали его последние слова, я знаю так же мало, как и вы.
   Я пристально посмотрел на него. Ярость, владевшая им накануне, совершенно утихла. Я решил дать ему возможность оправдаться.
   -- Вы ничего более не имеете сказать мне? -- спросил я.
   Он отвечал:
   -- Ничего.
   Я повернулся к нему спиной, и с тех пор мы больше не разговаривали друг с другом.

IV

   Прошу помнить, что все здесь написанное о моем кузене (если только не встретится необходимость предать эти обстоятельства гласности) предназначается лишь для членов нашей семьи. Гернкастль не сказал ничего такого, что могло бы дать мне повод для разговора с нашим полковым командиром. Моего кузена не раз поддразнивали алмазом те, кто помнил его бурную вспышку перед штурмом; но он молчал, вспоминая, очевидно, обстоятельства, при которых я застал его в оружейной палате. Носились слухи, что он намеревался перейти в другой полк, -- вероятно для того, чтобы расстаться со мною.
   Правда это или нет, -- но я не могу стать его обвинителем по весьма основательной причине. Если я оглашу все вышенаписанное, у меня не будет никаких доказательств, кроме моральных. Я не только не могу доказать, что он убил двух индусов, стоявших у дверей, я не стану даже утверждать, что он убил третьего, внутри помещения, -- потому что не видел это собственными главами.
   Правда, я слышал слова умирающего индуса, но, если мне возразят, что они были предсмертным бредом, как я могу это опровергнуть? Пусть наши родственники с той и другой стороны сами составят себе мнение обо всем вышесказанном и решат, основательно или нет отвращение, которое я и поныне испытываю к этому человеку.
   Хоть я и не верю фантастической индийской легенде об алмазе, но должен сознаться, что и сам не свободен от некоторого суеверия. Убеждение это или обманчивый домысел, -- псе равно, я полагаю, что преступление влечет за собою кару. Я не только уверен в виновности Гернкастля, но и не сомневаюсь, что он пожалеет, если оставил алмаз у себя, и что другие тоже пожалеют, взяв этот алмаз, если он отдаст его им.

Повествование

Часть первая.
Пропажа алмаза (1848)

События, рассказанные Габриэлем Беттереджем,
дворецким леди Джулии Вериндер

Глава I

   Раскройте первую часть "Робинзона Крузо" на странице сто двадцать девятой, и вы найдете следующие слова:
   "Теперь я вижу, хотя слишком поздно, как безрассудно предпринимать какое-нибудь дело, не рассчитав все его издержки и не рассудив, по нашим ли оно силам".
   Только вчерашний день раскрыл я моего "Робинзона Крузо" на этом самом месте. Только сегодня утром, 21 мая 1850 года, пришел ко мне племянник миледи, мистер Фрэнклин Блэк, и завел со мною такую речь.
   -- Беттередж, -- сказал мистер Фрэнклин, -- я был у нашего адвоката по поводу некоторых семейных дел, и, между прочим, мы заговорили о пропаже индийского алмаза, случившейся в доме тетки моей в Йоркшире. Стряпчий полагает, -- думаю так же и я, -- что всю эту историю следовало бы записать в интересах истины, и чем скорее, тем лучше.
   Не понимая еще его намерения и считая, что ради мира и спокойствия всегда следует быть на стороне стряпчего, я сказал, что и я думаю точно так же. Мистер Фрэнклин продолжал:
   -- Как вам известно, пропажа алмаза бросила тень подозрения на репутацию невинных людей. Память невинных может пострадать и впоследствии, по недостатку письменных фактов, к которым могли бы прибегнуть те, кто будет жить после нас. Нет сомнения, что эта наша странная семейная история стоит того, чтобы о ней рассказать, и мне кажется, Беттередж, мы с адвокатом придумали правильный способ, как это сделать.
   Без всякого сомнения, они придумали прекрасно, но я еще не понимал, какое отношение имеет все это ко мне.
   -- Нам надо рассказать известные события, -- продолжал мистер Фрэнклин, -- есть люди, причастные к этим событиям и способные последовательно передать их. Вот почему стряпчий думает, что мы все должны написать историю Лунного камня поочередно, -- насколько простирается наша личная осведомленность, и не более. Мы должны начать с того, каким образом алмаз попал в руки моего дяди Гернкастля, когда он служил в Индии пятьдесят лет тому назад. Такой предварительный рассказ уже имеется -- это старая фамильная рукопись, в которой очевидец излагает все существенные подробности. Потом следует рассказать, каким образом алмаз попал в дом моей тетки в Йоркшире два года назад и как он исчез через двенадцать часов после этого. Никто не знает лучше вас, Беттередж, что произошло в то время в доме. Следовательно, вы и должны взять перо в руки и начать рассказ.
   Вот в таких-то выражениях сообщили мне, какое участие должен я принять в изложенной истории с алмазом. Если вам любопытно узнать, как я поступил в этих обстоятельствах, то позвольте сообщить вам, что я сделал то, что, вероятно, вы сами сделали бы на моем месте. Я скромно заявил, что подобная задача мне не по силам, а сам подумал, что уж суметь-то я сумею, если только дам себе развернуться. Кажется, мистер Фрэнклин прочитал тайные мысли на моем лице. Он не захотел поверить моей скромности и настоял на том, чтобы я дал себе как следует развернуться.
   Прошло два часа, как мистер Фрэнклин меня оставил. Не успел он повернуться ко мне спиной, как я уже направился к своему письменному столу, чтобы начать рассказ. И вот сижу беспомощный, несмотря на все свои способности, и все более убеждаюсь, подобно вышеупомянутому Робинзону Крузо, -- что неразумно приниматься за какое-нибудь дело, прежде чем не высчитаешь его издержки и прежде чем не рассудишь, по силам ли оно тебе. Прошу вас, обратите внимание, что я случайно раскрыл книгу как раз на этом месте накануне того дня, когда так опрометчиво согласился приняться за дело, которое теперь у меня на руках; и позвольте спросить -- неужели это не было предсказанием?
   Я не суеверен; я прочел множество книг за свою жизнь; я, можно сказать, в своем роде ученый. Хотя мне минуло семьдесят, память у меня крепкая и ноги тоже. Пожалуйста, не считайте меня невеждой, когда я выражу свое мнение, что книги, подобной "Робинзону Крузо", никогда не было и не будет написано. Много лет обращался я к этой книге, -- обыкновенно в минуты, когда покуривал трубку, -- и она была мне верным другом и советчиком во всех трудностях этой земной юдоли. В дурном ли я расположении духа -- иду к "Робинзону Крузо". Нужен ли мне совет -- к "Робинзону Крузо". В былые времена, когда жена чересчур надоест мне, и по сей час, когда чересчур приналягу на стаканчик, -- опять к "Робинзону Крузо". Я истрепал шесть новеньких "Робинзонов Крузо" на своем веку. В последний день своего рождения миледи подарила мне седьмой экземпляр. Тогда я по этому поводу хлебнул лишнего, и "Робинзон Крузо" опять привел меня в порядок. Стоит он четыре шиллинга шесть пенсов в голубом переплете, да еще картинка в придачу.
   А ведь это как будто не похоже на начало истории об алмазе? Я словно брожу да ищу бог знает чего, бог знает где. Мы, с вашего позволения, возьмем новый лист бумаги и начнем сызнова с моим нижайшим почтением.

Глава II

   Я упомянул о миледи несколькими строками выше. Пропавшему алмазу никогда бы не бывать в нашем доме, если бы он не был подарен дочери миледи; а дочь миледи не могла бы получить этого подарка, если б миледи в страданиях и муках не произвела ее на свет. Но если мы начнем с миледи, нам придется начать издалека, а это, позвольте мне сказать вам, когда у вас на руках такое дело, как у меня, служит большим утешением.
   Если вы хоть сколько-нибудь знаете большой свет, вы, наверно, слышали о трех прелестных мисс Гернкастль: мисс Аделаиде, мисс Каролине и мисс Джулии -- младшей и красивейшей из трех сестер, по моему мнению, а у меня была возможность судить, как вы сейчас убедитесь. Я поступил в услужение к старому лорду, их отцу (слава богу, нам нет никакого дела до него в связи с алмазом; я никогда не встречал ни в высшем, ни в низшем сословии человека с таким длинным языком и с таким неспокойным характером), -- я поступил к старому лорду, говорю я, пажом к трем благородным дочерям его, когда мне было пятнадцать лет. Там жил я, пока мисс Джулия не вышла за покойного сэра Джона Вериндера. Превосходный был человек, только нужно было, чтобы кто-нибудь управлял им, и, между нами, он нашел кого-то; он растолстел, повеселел и жил счастливо и благоденствовал с того самого дня, как миледи повезла его в церковь венчаться, до того дня, когда она облегчила его последний вздох и закрыла ему глаза навсегда.
   Забыл сказать, что я переселился с новобрачною в дом ее мужа и в его поместье.
   -- Сэр Джон, -- сказала она, -- я не могу обойтись без Габриэля Беттереджа.
   -- Миледи, -- отвечал сэр Джон, -- я также не могу без него обойтись.
   Таким образом он поступал с нею всегда, -- так именно я и попал к нему в услужение. Мне было все равно, куда ни ехать, только бы не расставаться с моей госпожой.
   Видя, что миледи интересуется хозяйством, фермой и тому подобным, я сам начал этим интересоваться, -- тем более что был седьмым сыном бедного фермера. Миледи отдала меня в помощники к управляющему, я старался изо всех сил и получил повышение. Несколько лет спустя, в понедельник, если не ошибаюсь, миледи говорит мужу:
   -- Сэр Джон, твой управляющий глупый старик. Дай ему хорошую пенсию и вместо него назначь Габриэля Беттереджа.
   Во вторник сэр Джон отвечает ей:
   -- Миледи, управляющий получил хорошую пенсию, а Габриэль Беттередж получил его место.
   Вы слышали много раз о супругах, живущих несчастливо. Вот пример, совершенно противоположный. Пусть он будет предостережением для некоторых и поощрением для других. А я тем временем буду продолжать свой рассказ.
   Вы скажете, что я зажил припеваючи. Мне доверяли. Я занимал почетное место, имел свой собственный коттедж, утром объезжал поместья, днем составлял отчет, вечером курил трубку и читал "Робинзона Крузо", -- чего еще мог я желать для того, чтобы считать себя счастливым? Вспомните, чего недоставало Адаму, когда он жил один в раю, и если вы не осуждаете Адама, то не осуждайте и меня.
   Женщина, на которой я остановил свое внимание, занималась хозяйством в моем коттедже. Звали ее Селина Гоби. Я согласен с покойным Уильямом Коббетом относительно выбора жены. Смотрите, чтобы женщина хорошо пережевывала пищу и имела твердую походку, -- и вы не сделаете ошибки. У Седины Гоби было все как следует во всех отношениях, и это было одною из причин, почему я женился на ней. Было у меня и другое основание, до которого я додумался. Когда она была незамужем, я должен был платить ей жалованье и содержать ее. Сделавшись моей женой, Селина должна была служить мне даром. Вот с какой точки зрения я посмотрел на это. Экономия с примесью любви. Я изложил это миледи надлежащим образом, так, как излагал самому себе.
   -- Я думал о Селине Гоби, -- сказал я, -- и мне кажется, миледи, что мне будет дешевле жениться на ней, чем содержать ее в услужении.
   Миледи расхохоталась и ответила, что не знает, что для нее более оскорбительно, мой ли способ выражения или мои правила. Я полагаю, ей это показалось смешным по причине, которой вы понять не можете, если вы не знатная особа. Не поняв ничего, кроме того, что мне позволено сделать предложение Селине, я пошел и сделал его. Что же сказала Селина? Боже ты мой, до чего мало знаете вы женщин, если спрашиваете об этом! Разумеется, она сказала "да".
   Когда подошло время свадьбы и начали поговаривать о том, что мне следует сшить новый фрак, я немножко струсил. Я спрашивал других мужчин, что они чувствовали, когда находились в моем положении, и они все сознались, что за неделю до венца сильно желали отказаться от него. Я зашел немножко далее: я постарался отказаться. Конечно, не даром! Я знал, что она даром от меня не отступится. Вознаградить женщину, когда мужчина отказывается от нее, -- это предписывают английские законы. Повинуясь законам и старательно все обдумав, я предложил Селине Гоби перину и пятьдесят шиллингов вознаграждения. Вы, может быть, не поверите, а между тем это истинная правда: она была так глупа, что отказалась.
   Разумеется, после этого делать было нечего. Я купил новый фрак, самый дешевый, и все остальное сделал так дешево, как только мог. Мы не были счастливою, но мы не были и несчастною четой. Того и другого было пополам. Как это случилось, я не понимаю, только мы всегда мешали друг другу. Когда я хотел подняться по лестнице, моя жена спускалась вниз, а когда моя жена хотела сойти вниз, я шел наверх. Вот какова супружеская жизнь, я сам испытал ее.
   После пятилетних недоразумений всемудрое провидение освободило нас друг от друга, соблаговолив взять мою жену. Я остался с моей маленькой Пенелопой; других детей у меня не было. Вскоре после того умер сэр Джон, и миледи тоже осталась с маленькой дочерью, мисс Рэчель; других детей не было у нее. Плохо же я описал миледи, если вам следует разъяснить, что маленькая Пенелопа росла на глазах моей доброй госпожи, отдана была в школу, сделалась проворной девушкой, а как выросла, была определена в горничные к мисс Рэчель.
   Я же занимал должность управляющего до рождества 1847 года, когда в жизни моей произошла перемена. В этот день миледи наведалась ко мне в коттедж на чашку чая. Начала она разговор с замечания, что с того дня, как я поступил пажом к старому лорду, я более пятидесяти лет находился у нее на службе, -- и после этих слов подарила мне прекрасный шерстяной жилет, который сама сшила, чтобы предохранить меня от зимних холодов.
   Я принял этот великолепный подарок, не находя слов благодарности моей госпоже за оказанную мне честь. Но, к великому моему удивлению, жилет оказался не честью, а подкупом. Оказывается, миледи подметила, прежде чем почувствовал это я сам, что с годами я сдал, и пришла ко мне в коттедж улестить меня (если можно употребить подобное выражение) отказаться от должности управляющего и провести на покое остальные дни моей жизни, дворецким в ее доме. Я противился, как только мог, обидному предложению жить на покое. Но госпожа моя знала мою слабую сторону: она выставила это как одолжение для нее самой. Спор наш кончился тем, что я, как старый дурак, вытер глаза своим новым шерстяным жилетом и сказал, что подумаю.
   После ухода миледи я впал в ужасное душевное расстройство и решил обратиться к средству, которое еще никогда не изменяло мне в затруднительных и непредвиденных случаях. Я закурил трубку и принялся за "Робинзона Крузо". Не прошло и пяти минут, как я развернул эту необыкновенную книгу, и мне попалось следующее утешительное местечко (страница сто пятьдесят восьмая): "Сегодня мы любим то, что возненавидим завтра". Я тотчас увидел, как мне следует поступить. Сегодня я еще хочу остаться в должности управителя, но завтра, основываясь на "Робинзоне Крузо", я буду желать совсем другого. Стоит только вообразить себе завтрашний день и завтрашнее расположение духа, и дело будет в шляпе. Успокоив себя таким образом, я заснул в эту ночь как управляющий леди Вериндер, а проснулся утром как ее дворецкий. Все как нельзя лучше, и все по милости "Робинзона Крузо".
   Дочь моя Пенелопа заглянула сию минуту мне за плечо -- посмотреть, сколько я написал. Она заметила, что написано превосходно и справедливо во всех отношениях. Но она сделала одно возражение. Она говорит, что я до сих пор писал совсем не то, о чем мне следовало писать. Меня просили рассказать историю алмаза, а я между тем рассказываю свою собственную историю. Странно, не могу объяснить -- отчего это. Желал бы я знать, неужели господа сочинители впутывают себя самих в свои рассказы, как я? Если так, я сочувствую им. А между тем вот опять не то. Что же теперь делать? Ничего, сколько мне известно, -- только вам не терять терпения, а мне начать сызнова в третий раз.

Глава III

   Вопрос о том, как мне надлежит начать рассказ, старался я решить двумя способами. Во-первых, я почесал в голове; это не повело ни к чему. Во-вторых, посоветовался с моей дочерью Пенелопой, которая и подала мне совершенно новую мысль.
   Пенелопа думает, что я должен начать с того самого дня, как мы получили известие, что мистера Фрэнклина Блэка ожидают к нам. Когда вы мысленно остановитесь таким образом на какой-нибудь дате, это удивительно, как ваша память подберет все нужные обстоятельства. Единственное затруднение состоит в том, чтобы вспомнить ход событий. Но Пенелопа предложила это сделать для меня, заглянув в свой собственный дневник, который ее обучили вести в школе и который она продолжает вести и по сей день. В ответ на мое предложение писать рассказ вместо меня, справляясь со своим дневником, Пенелопа вся вспыхнула и заметила со свирепым взглядом, что дневник ее предназначен только для нее самой и ни одно живое существо в мире не узнает, что в нем такое написано. Когда я спросил, почему, Пенелопа ответила:
   -- Так, батюшка!
   А я говорю вам, что здесь не без каких-нибудь любовных проделок!
   Начиная по плану Пенелопы, прошу позволения упомянуть, что утром в среду, 24 мая 1848 года, меня позвали в кабинет миледи.
   -- Габриэль, -- сказала миледи, вот новость, которая должна вас удивить. Фрэнклин Блэк воротился из-за границы. Он гостит в Лондоне у отца, а завтра приедет к нам на месяц и проведет у нас день рождения Рэчель.
   Будь у меня в руках шляпа, только одно уважение к миледи помешало бы мне подбросить ее к потолку. Я не видел мистера Фрэнклина с тех пор, как он мальчиком жил с нами в этом доме. Он был во всех отношениях (насколько я его помню) самый милый мальчик, какой когда-либо запускал волчок или разбивал окно. Присутствовавшая при нашем разговоре мисс Рэчель заметила, что она помнит его как самого лютого тирана и мучителя кукол и самого жестокого кучера, загонявшего девочек до изнеможения своими жесткими вожжами.
   -- Я пылаю негодованием и заранее умираю от усталости, -- заключила свою речь мисс Рэчель, -- когда думаю о Фрэнклине Блэке.
   Вы, натурально, спросите, почему же мистер Фрэнклин все свои годы с того самого времени, как он был мальчиком, до того времени, как он сделался мужчиной, провел вне своего отечества. Я отвечу: потому что его отец имел несчастье быть ближайшим наследником одного герцогского титула и не мог юридически этого доказать.
   В двух словах, вот каким образом это случилось.
   Старшая сестра миледи вышла за знаменитого мистера Блэка, в равной мере прославившегося своим огромным богатством, как и своим судебным процессом с неким герцогом. Сколько лет надоедал он судам на своей родине, требуя, чтоб герцог был изгнан, а он поставлен на его место, скольких стряпчих обогатил он, сколько других ни в чем не повинных людей заставил поссориться друг с Другом из-за пари, -- прав он или нет, этого я установить не могу. Жена его умерла, и двое его детей умерли прежде, чем суды решились захлопнуть перед ним дверь и не тянуть больше с него денег. Когда все было кончено и герцог остался при своем, мистер Блэк рассудил, что единственный способ отомстить отечеству за его поступок с ним -- это лишить Англию чести воспитывать его сына.
   -- Как я могу положиться на наши отечественные учреждения, -- объяснял он, -- после того, что наши отечественные учреждения проделали со мной!
   Прибавьте к этому, что мистер Блэк не любил мальчиков, включая и своего, и вы согласитесь, что это могло кончиться только таким образом. Мистер Фрэнклин был увезен из Англии и послан в учреждения, на которые его отец мог положиться, в такую превосходную страну, как Германия; сам мистер Блэк, заметьте, преспокойно остался в Англии, чтобы трудиться на пользу своих соотечественников в парламенте и чтобы представить отчет по делу о герцоге, -- отчет, которого он не окончил и до сих пор.
   Вот, слава богу, это рассказано. Ни вам, ни мне не следует ломать головы насчет мистера Блэка-старшего. Оставим его с его герцогством и обратимся к алмазу.
   Алмаз возвращает нас к мистеру Фрэнклину, которому суждено было самым невинным образом внести этот несчастный камень к нам в дом.
   Наш милый мальчик не забыл нас, когда уехал за границу. Время от времени он писал: иногда миледи, иногда мисс Рэчель, а иногда мне. Он перед своим отъездом занял у меня клубок веревок, перочинный нож о четырех лезвиях и семь шиллингов шесть пенсов, которых я обратно не получил и не надеюсь получить. Его письма ко мне относились все к новым займам; я слышал, однако, от миледи, как он поживал за границей с тех пор, как стал взрослым. Научившись тому, чему могли научить его германские учреждения, он поехал во Францию, а потом в Италию; они сделали его там универсальным гением, насколько я мог понять. Он немножко писал, немножко рисовал, немножко пел, играл и сочинял, -- заимствуя, как я подозреваю, во всех этих случаях, как он занимал у меня. Состояние его матери (семьсот фунтов в год) досталось ему, когда он сделался совершеннолетним, и прошло сквозь него, как сквозь решето. Чем больше у него было денег, тем больше он имел в них надобности; в кармане мистера Фрэнклина была дыра, которую никогда нельзя было зашить. Повсюду его веселость и непринужденность доставляли ему хороший прием. Он жил то тут, то там, и повсюду адрес его (как он сам его давал) был: "до востребования, Европа". Два раза решался он возвратиться в Англию и увидеться с нами, и два раза (с позволения сказать) какая-нибудь женщина удерживала его. Третья попытка удалась, как вам уже известно из того, что миледи сказала мне. В четверг 25 мая мы должны были в первый раз увидеть, каким мужчиной сделался наш милый мальчик. Он был хорошего происхождения, имел мужественный характер и двадцать пять лет от роду, по нашему расчету. Теперь вы знаете мистера Фрэнклина Блэка столько же, сколько и я, перед тем как мистер Фрэнклин Блэк приехал к нам.
   В четверг была прекрасная летняя погода; миледи и мисс Рэчель, не ожидая приезда мистера Фрэнклина, поехали завтракать к каким-то друзьям по соседству.
   Когда они уехали, я пошел осмотреть спальню, приготовленную для нашего гостя, и увидел, что все там в порядке. Потом, будучи не только дворецким, но и буфетчиком миледи (по моей собственной просьбе, заметьте: мне было неприятно, чтобы кто-нибудь владел ключами от погреба покойного сэра Джона), -- потом, говорю, я вынул наш знаменитый латурский кларет и поставил его согреться до обода на теплом летнем солнышке. Вздумав и сам посидеть на теплом летнем солнышке, -- потому что если это хорошо для старого кларета, то хорошо и для старых костей, -- я взял стул, чтоб выйти на задний двор, когда меня остановил звук тихого барабанного боя, раздавшийся на террасе перед комнатами миледи.
   Обойдя кругом террасу, я увидел смотревших на дом трех темнокожих индусов в белых полотняных блузах и штанах.
   Когда я присмотрелся поближе, я заметил, что на шее у них висели маленькие барабаны. Перед ними стоял маленький, худенький белокурый английский мальчик, державший мешок. Я рассудил, что эти люди -- странствующие фокусники, а мальчик с мешком носит орудия их ремесла. Один из троих, говоривший по-английски и имевший, должен признаться, самые изящные манеры, подтвердил мою догадку: он попросил позволения показать свои фокусы в присутствии хозяйки дома.
   Я старик не угрюмый, люблю удовольствия и не стану не доверять человеку только потому, что его кожа потемнее моей. Но самые лучшие из нас имеют свои слабости, -- а моя слабость в том, что, когда корзина с фамильным серебром вынута из кладовой, я немедленно вспоминаю об этой корзине при виде странствующего чужеземца, у которого манеры лучше моих. Поэтому я сообщил индусу, что хозяйки нет дома, и велел ему уйти с его товарищами. В ответ он ловко мне поклонился и ушел. Я, со своей стороны, воротился к моему стулу и уселся на солнечной стороне двора, погрузившись, если говорить правду, не то чтобы в сон, а в состояние, весьма к нему близкое.
   Меня разбудила дочь моя Пенелопа, примчавшаяся ко мне, как на пожар. Чем, вы думаете, было вызвано ее появление? Она, видите ли, потребовала, чтобы три индийских фокусника были немедленно отведены в полицию, по той причине, что будто бы они знали о приезде к нам из Лондона мистера Фрэнклина Блэка и имели намерение нанести ему вред.
   Имя мистера Фрэнклина разбудило меня. Я открыл глаза и заставил дочь мою объясниться.
   Оказалось, что Пенелопа только что вернулась из сторожки нашего привратника, куда она ходила поболтать с его дочерью. Обе девушки видели, как выпровоженные много индусы прошли в сопровождении мальчика. Почему-то забрав себе в голову, что эти иноземцы дурно обращаются с мальчиком, -- не потому ли, что он был красив и слабого сложения? -- обе девушки пробрались вдоль внутренней стороны живой изгороди, отделявшей нас от дороги, и стали смотреть, что будут делать индусы. А делать они стали странные штуки.
   Сперва они оглядели со всех сторон дорогу, чтобы удостовериться, одни ли они. Потом все трое повернулись лицом к фасаду нашего дома и стали пристально в него вглядываться. Потом затараторили и заспорили на своем родном языке, глядя друг на друга с каким-то сомнением. Потом оборотились к английскому мальчику, как бы ожидая, что он поможет им. А потом главный индус, говоривший по-английски, приказал мальчику:
   -- Протяни руку.
   Дочь моя Пенелопа, дойдя до этого места в рассказе, воскликнула, что она просто не понимает, как при таких страшных словах сердце не выскочило у нее из груди. Я подумал, грешным делом, что этому мог помешать корсет. Но вслух пробормотал только одно:
   -- Ох, меня мороз продирает по коже!
   Nota bene: женщины любят такие маленькие уступки.
   Когда индус потребовал: "Протяни руку", мальчик отступил на шаг, покачал головой и ответил, что ему не хочется. Индус спросил тогда (вовсе без гнева), уж не хочет ли он, чтобы его снова отправили в Лондон и оставили там, где нашли, спящим в пустой корзине на рынке, голодным, оборванным и бесприютным? Это, кажется, решило вопрос. Мальчуган неохотно протянул руку. Индус вынул из-за пазухи бутылку и палил из нее что-то черное, похожее на чернила, на ладонь мальчика. Потом, дотронувшись до головы мальчика и сделав над нею в воздухе какие-то знаки, сказал:
   -- Гляди.
   Мальчик замер на месте и стоял как статуя, глядя на чернила, налитые на его ладонь...
   До сих пор все эти проделки индусов в рассказе Пенелопы казались мне фокусами вместе с пустой тратой чернил. Я было снова погрузился в дрему, но последующие слова Пенелопы сразу разогнали мой сон.
   Индусы опять зорко оглядели дорогу, и главарь их сказал мальчику:
   -- Где сейчас англичанин, приехавший из чужих краев?
   Мальчик ответил:
   -- Я его вижу.
   Индус сказал:
   -- По этой или другой дороге приедет англичанин сегодня?
   Мальчик ответил:
   -- По этой дороге, а не по другой, приедет сегодня англичанин.
   Помолчав, индус задал новый вопрос:
   -- Имеет ли англичанин это при себе?
   Мальчик ответил, также после короткого молчания:
   -- Имеет.
   Тогда индус задал четвертый и последний вопрос:
   -- Приедет ли англичанин сюда, как обещал, к вечеру?
   Мальчик ответил:
   -- Не могу сказать.
   Индус спросил, почему. Мальчик ответил:
   -- Я устал. У меня в глазах туман, и он мне мешает. Сегодня не могу ничего больше видеть.
   На этом вопросы закончились. Индус сказал что-то на своем языке другим двум своим спутникам, указывая на мальчика и на город, в котором (как мы узнали после) они остановились. Потом, снова сделав знаки над головой мальчика, дунул ему в лоб; тот вздрогнул и очнулся. После этого все отправились в город, и девушки уже не видели их более.
   Говорят, что почти изо всего можно вывести мораль, если только вы постараетесь отыскать ее. Какую же мораль можно было вывести из всего этого?
   Я рассудил, что, во-первых, главный фокусник слышал из разговора прислуги у ворот о приезде мистера Фрэнклина и увидел возможность заработать деньги. Во-вторых, что он, его товарищи и мальчик имели намерение (с целью заработать деньги) пошататься где-нибудь поблизости, покуда миледи не приедет домой, а потом воротиться и предсказать ей приезд мистера Фрэнклина как бы по волшебству. В-третьих, что Пенелопа слышала их репетицию, такую же, как у актеров, репетирующих свою пьесу. В-четвертых, что мне не худо в этот вечер присмотреть за столовым серебром. В-пятых, что Пенелопе хорошо бы успокоиться и оставить своего отца опять вздремнуть на солнышке.
   Это показалось мне самым благоразумным заключением. Если вы хоть сколько-нибудь знаете молодых женщин, вы не удивитесь, услыхав, что Пенелопа не разделила моего мнения. По словам моей дочери, дело было очень серьезное. Она особенно напомнила мне третий вопрос индуса: "Имеет ли англичанин это при себе?"
   -- О батюшка! -- воскликнула Пенелопа, всплеснув руками. -- Не шутите с этим! Что значит это?
   -- Мы спросим мистера Фрэнклина, душа моя, -- сказал я, -- если можешь подождать, пока приедет мистер Фрэнклин.
   Я подмигнул, показывая этим, что шучу. Но Пенелопа приняла мои слова совершенно серьезно. Ее озабоченный вид подстрекнул меня.
   -- Откуда может знать это мистер Фрэнклин? -- сказал я.
   -- Спросите его, -- ответила Пенелопа. -- И вы увидите, считает ли он это забавным.
   Пустив в меня последней парфянской стрелой, дочь моя ушла.
   Я решил после ее ухода действительно спросить мистера Фрэнклина, хотя бы для успокоения Пенелопы. О пашем с ним разговоре в этот же самый день вы узнаете в свое время. Но так как я не желаю возбуждать ваше любопытство и держать его неудовлетворенным, прошу разрешения сразу же, прежде чем мы пойдем дальше, предупредить вас, что в нашем с ним разговоре о фокусниках не было и тени шутливости. К моему величайшему удивлению, мистер Фрэнклин, как и Пенелопа, принял это известие серьезно. Вы поймете, насколько серьезно, когда узнаете, что, по его мнению, это означало Лунный камень.

Глава IV

   Мне, право, стыдно занимать ваше внимание собой и своим соломенным стулом. Сонный старик на солнечном заднем дворе предмет малоинтересный, я это прекрасно знаю. Но рассказ должен идти своим чередом, и вам придется помешкать еще немного со мною в ожидании приезда мистера Фрэнклина Блэка.
   Прежде чем я снова успел вздремнуть по уходе дочери, меня разбудило бренчание тарелок и блюд в людской, означавшее, что обед готов. Сам я обедаю в своей комнате и до общего обеда в людской мне дела нет, а потому мне оставалось лишь пожелать им всем хорошего аппетита и опять успокоиться на своем стуле. Только что вытянул я с этой целью ноги, как прибежала другая женщина. Не дочь моя на этот раз, а Нанси, судомойка. Я загородил ей дорогу и подметил, что, когда она просила меня пропустить ее, лицо ее было надуто, -- а этого, из принципа, как глава прислуги, я никогда не пропускаю без исследования.
   -- Это почему вы убежали из-за стола? Что случилось, Нанси?
   Нанси постаралась ускользнуть, не отвечая, но я взял ее за ухо. Она премиленькая, толстенькая, молоденькая девушка, и я имею обыкновение показывать таким образом свое дружеское внимание к ней.
   -- Розанна опять опоздала к обеду, -- ответила она, -- и меня послали за ней. Вся трудная работа падает на мои плечи в этом доме. Пустите меня, мистер Беттередж!
   Розанна была наша вторая служанка. Так как я чувствовал сострадание к нашей второй служанке (вы сейчас узнаете, почему) и видел по лицу Нанси, что она побежит и обрушится на свою подругу с бранными словами, которых обстоятельства вовсе не требовали, мне пришло в голову, что у меня сейчас нет никакого дела и что я сам могу сходить за Резанной, и попрошу ее быть вперед исправнее. Я знал, что она терпеливо перенесет это от меня.
   -- Где Розанна? -- спросил я.
   -- Разумеется, на песках! -- ответила Нанси, качая головой. -- Ей, видите ли, опять дурно, и она отпросилась подышать свежим воздухом. Она выводит меня из себя!
   -- Воротись обедать, моя милая, -- сказал я, -- она не выводит меня из себя, и я за ней схожу.
   Нанси (у нее прекрасный аппетит) осталась довольна. Когда у нее довольный вид, она мила; тогда я треплю ее по подбородку. Это не безнравственно -- это привычка.
   И вот я взял палку и отправился на пески.
   Нет, так дальше дело не пойдет. Мне жаль, что я опять вас задерживаю, но вам непременно надо выслушать историю песков и историю Розанны, -- по той причине, что дело об алмазе тесно связано с ними. Как прилежно стараюсь я вести рассказ, не останавливаясь, и как плохо мне это удается! Но что же делать! Люди и вещи перепутываются таким досадным образом в этой жизни и сами напрашиваются на ваше внимание. Примем это спокойно, расскажем коротко, и мы скоро проникнем в самую глубь тайны, обещаю вам!
   Розанна (говорить о лице прежде, чем о вещи, требует простая вежливость) была единственной новой служанкой в нашем доме. Месяца за четыре до того времени, о котором я пишу, миледи была в Лондоне и ездила в исправительное заведение, имевшее целью не допускать преступниц, освобожденных из тюрьмы, снова возвращаться к дурной жизни. Начальница, видя, что миледи интересуется этим учреждением, указала ей на одну девушку, по имени Розанна Спирман, и рассказала очень печальную историю, которую у меня не хватает здесь духу повторить, потому что не люблю волновать себя без нужды, да, верно, и вы также. Дело в том, что Розанна Спирман была воровка, но не из тех воров, которые орудуют целыми конторами в Сити и крадут не из крайней нужды раз в жизни, а обкрадывают тысячи людей; она попалась в руки полиции, ее посадили в тюрьму, а потом направили в исправительный дом. По мнению начальницы, Розанна была (несмотря на ее прежние поступки) девушка, каких мало, и ей только нужна была возможность, чтобы показать себя достойной участия любого доброго человека. Миледи (будучи столь добрым человеком, что другого такого и сыскать было бы трудно) сказала начальнице:
   -- Розанна Спирман найдет эту возможность у меня в услужении.
   Через неделю Розанна Спирман поступила к нам в дом второю служанкой. Ни одной душе не была рассказана история этой девушки, кроме мисс Рэчель и меня. Миледи, часто обращавшаяся ко мне за советом, посоветовалась со мною и по поводу Розанны. Переняв в последнее время привычку покойного сэра Джона всегда соглашаться с миледи, я искренно согласился с нею и насчет Розанны Спирман.
   Редко представляется лучший случай, чем тот, какой выпал этой бедной девушке. Ни одна живая душа из прислуги не могла попрекнуть ее прошлым, потому что никто его не знал. Она получила жалованье и пользовалась преимуществами наравне со всеми остальными, и время от времени миледи дружеским словцом поощряла ее. Зато, должен сказать, и она оказалась достойною такого ласкового обращения. Хотя она была далеко не крепкого здоровья и подвержена иногда обморокам, о которых я упоминаю ниже, она исполняла свое дело скромно и безропотно, старательно и хорошо. Но как-то не приобрела друзей между служанками, кроме моей дочери Пенелопы, которая была обычно ласкова с Розанной, хотя и не очень близка с ней.
   Не знаю, почему эта девушка не нравилась им. В ней не было красоты, которая возбуждала бы в других зависть; она была самая некрасивая девушка во всем доме, и вдобавок одно плечо ее было выше другого. Я думаю, что слугам больше всего не нравились ее молчаливость и склонность к уединению. Она читала или работала в свободные часы, когда другие болтали между собой. А когда приходила ее очередь отдыхать, в девяти случаях из десяти она спокойно надевала шляпку и отправлялась погулять одна. Она никогда не ссорилась, никогда не обижалась; она только упорно и вежливо держалась поодаль от всех. Прибавьте к этому, что, при всей ее некрасивости, в ней было что-то похожее не на служанку, а на благородную госпожу. Может быть, это проявлялось в ее голосе, может быть, в лице. Я могу только сказать, что другие женщины подметили это с самого первого дня, когда она поступила к нам в дом, и утверждали (совершенно несправедливо), что Розанна Спирман важничает.
   Рассказав историю Розанны, я должен упомянуть об одной из многих причуд этой странной девушки, а потом уже перейти к истории песков.
   Дом наш стоит высоко на йоркширском берегу, возле самого моря. Около нас есть прекрасные места для прогулки -- во всех направлениях, кроме одного. По-моему, это пренеприятная прогулка. С четверть мили идешь по печальному сосновому лесу и, пройдя между низкими утесами, оказываешься в самой уединенной и безобразной бухте на всем нашем берегу.
   Песчаные холмы спускаются тут к морю и оканчиваются двумя остроконечными скалами, выступающими из воды друг против друга. Одна называется Северным, а другая -- Южным утесом. Между этими двумя скалами лежат самые ужасные зыбучие пески на всем йоркширском побережье. Во время отлива что-то происходит в их глубине, заставляя всю поверхность песков колебаться самым необычайным образом. Поэтому здешние жители и назвали их Зыбучими песками. Большая насыпь, тянущаяся на полмили возле устья бухты, сдерживает напор океана. И зимой и летом, когда прилив заливает пески, море как будто оставляет свои волны на насыпи, катит их, тихо вздымаясь, и бесшумно покрывает песок. Уединенное и страшное место, могу уверить вас. Ни одна лодка не осмеливается входить в эту бухту. Дети из нашей рыбачьей деревни, называемой Коббс-Голл, никогда не приходят сюда играть. Даже птицы, как мне кажется, летят подальше от Зыбучих песков. Чтобы молодая женщина в часы своего отдыха, имея возможность выбрать из десяти приятных прогулок любую и всегда найти спутников, которые были бы готовы пойти с нею, если бы только она сказала: "Пойдемте!" -- предпочла такое место и работала или читала тут совсем одна, -- это превосходит всякое вероятие, уверяю вас. Однако -- объясняйте, как хотите -- это была любимая прогулка Розанны Спирман. Только раз или два ходила она в Коббс-Голл, к единственному другу, которого имела в наших местах и о котором я скажу вам впоследствии. Теперь я иду к этому самому месту звать девушку обедать. И это благополучно возвращает нас к началу рассказа и направляет опять в сторону песков.
   Я не встретил девушку в сосновом лесу. Когда я вышел песчаными холмами к берегу, я увидел ее, в маленькой соломенной шляпке и в простом сером плаще, который она всегда носит, чтобы скрыть, насколько возможно, свое уродливое плечо. Она сидела одна и смотрела на море и на пески.
   Она вздрогнула, когда я подошел к ней, и отвернулась от меня. Поскольку я отвечаю за прислугу, я из принципа всегда стараюсь выяснить, почему мне не смотрят прямо в лицо; я повернул ее к себе и увидел, что она плачет. Мой носовой платок -- один из полудюжины прекраснейших фуляровых носовых платков, подаренных мне миледи, -- лежал у меня в кармане. Я вынул его и сказал Розанне:
   -- Пойдемте посидим со мной, моя милая, на пологом берегу. Я сперва вытру вам глаза, а потом осмелюсь спросить, о чем вы плакали.
   Когда вы доживете до моих лет, вы узнаете, что удобно устроиться на берегу гораздо сложнее, чем кажется вам теперь. Пока я усаживался, Розанна вытерла себе глаза своим носовым платком, который был гораздо хуже моего -- дешевый кембриковый. Она казались очень спокойной и очень несчастной, но села возле меня, как послушная девочка, лишь только я ей велел. Если вы желаете поскорее утешить женщину, посадите ее к себе на колени. Я вспомнил об этом золотом правиле, но Розанна не Нанси, вот в том-то и дело!
   -- Теперь скажите мне, моя милая, -- продолжал я, -- о чем вы плакали?
   -- О прошедших годах, мистер Беттередж, -- спокойно ответила Розанна. -- Моя прошлая жизнь иногда приходит мне на ум.
   -- Полно, полно, милая моя, -- сказал я, -- ваша прошлая жизнь вся заглажена. Почему бы вам не забыть о ней?
   Она взяла меня за полу сюртука. Я старик неопрятный и пачкаю платье, когда ем и пью. То одна женщина, то другая отчищает мою одежду. Накануне Розанна вывела пятно с полы моего сюртука каким-то новым составом, уничтожающим всевозможные пятна. Жир вышел, но на сукне осталось темное пятнышко. Девушка указала на это место и покачала головой.
   -- Пятно снято, -- сказала она, -- но место, на котором оно было, все еще видно, мистер Беттередж, место видно!
   На замечание, сделанное человеку невзначай, по поводу его собственного сюртука, ответить не так-то легко. Что-то в самой девушке заставило меня особенно пожалеть ее в эту минуту. У нее были карие прекрасные глаза, хотя вообще она была некрасива, -- и она смотрела на меня с каким-то уважением к моей счастливой старости и к моей репутации, как на нечто, чего сама она никогда достигнуть не сможет; и мое старое сердце наполнилось состраданием к нашей второй служанке. Так как я не чувствовал себя способным утешить ее, мне оставалось сделать только одно -- повести ее обедать.
   -- Помогите мне встать, -- сказал я. -- Вы опоздали к обеду, Розанна, и я пришел за вами.
   -- Вы, мистер Беттередж! -- сказала она.
   -- За вами послали Нанси, -- продолжал я, -- но я подумал, что от меня вам легче будет выслушать этот маленький упрек.
   Вместо того чтоб помочь мне встать, бедняжка тихо пожала мне руку. Она силилась удержаться от слез и успела в этом, за что я стал уважать ее.
   -- Вы очень добры, мистер Беттередж, -- сказала она. -- Я не хочу обедать сегодня, позвольте мне подольше посидеть здесь.
   -- Почему вы любите здесь бывать? -- спросил я. -- Что заставляет вас постоянно приходить в это печальное место?
   -- Что-то привлекает меня сюда, -- сказала девушка, выводя пальцем фигуры на песке. -- Я стараюсь не приходить сюда -- и не могу. Иногда, -- прибавила она тихо, как бы пугаясь своей собственной фантазии, -- иногда, мистер Беттередж, мне кажется, что моя могила ждет меня здесь.
   -- Вас ждет жареная баранина и жирный пудинг, -- сказал я. -- Ступайте сейчас обедать. Вот что получается, Розанна, когда философствуешь на голодный желудок.
   Я говорил строго, чувствуя естественное негодование (в мои лета) на двадцатипятилетнюю женщину, говорящую о смерти.
   Она как будто не слыхала моих слов. Она положила руку на мое плечо и удержала меня возле себя.
   -- Мне кажется, это место околдовало меня, -- сказала она. -- Я мечтаю о нем днем и ночью, думаю о нем, когда сижу за шитьем. Вы знаете, я так признательна, мистер Беттередж; вы знаете, я стараюсь заслужить вашу доброту и доверие ко мне миледи. Но я спрашиваю себя иногда, не слишком ли спокойна и хороша здешняя жизнь для такой женщины, как я, после всего, что я вынесла. Я чувствую себя более одинокой между слугами, чем когда я здесь, сознавая, что я не такова, как они. Миледи не знает, начальница исправительного дома не знает, каким страшным упреком честные люди служат сами по себе такой женщине, как я. Не браните меня, милый, добрый мистер Беттередж. Я исполняю свое дело, не так ли? Пожалуйста, не говорите миледи, что я недовольна. Я довольна всем. Душа моя неспокойна иногда, вот и все.
   Она сняла руку с моего плеча и вдруг указала мне на пески.
   -- Посмотрите! -- сказала она. -- Не удивительно ли? Не страшно ли это? Я видела это раз двадцать, но это ново для меня, как будто я никогда не видела его прежде.
   Я взглянул, куда она указывала. Начался отлив, и страшный песок стал колебаться. Широкая коричневая поверхность его медленно поднималась, а потом вся задрожала.
   -- Знаете, на что это похоже? -- сказала Розанна, опять схватив меня за плечо. -- Это похоже на то, будто сотня людей задыхается под этим песком, -- люди силятся выйти на поверхность и тонут все глубже в его страшной глубине. Бросьте камень, мистер Беттередж. Бросьте камень, и посмотрим, как втянет его песок!
   Вот сумасбродные-то речи! Вот как голодный желудок действует на растревоженную душу! Ответ мой (правда, резкий, но на пользу бедной девушки, уверяю вас!) вертелся у меня на языке, когда его внезапно остановил голос из-за песчаных холмов, звавший меня по имени.
   -- Беттередж! -- кричал этот голос. -- Где вы?
   -- Здесь! -- закричал я в ответ, не понимая, кто бы это мог быть.
   Розанна вскочила и стала смотреть в ту сторону, откуда слышался голос. Я сам собирался уже подняться, но тут меня испугала внезапная перемена в лице девушки.
   Лицо ее покрылось таким прекрасным румянцем, какого я никогда не видел у нее прежде; она как будто вся просияла от безмолвного и радостного изумления.
   -- Кто это? -- спросил я.
   Розанна повторила мой же вопрос.
   -- О! Кто это? -- сказала она тихо, скорее про себя, чем говоря со мною.
   Я повернулся и стал смотреть в ту сторону. К нам подходил между холмами молодой человек с блестящими глазами, в прекрасном сером костюме, в таких же перчатках и шляпе, с розаном в петлице и с улыбкой на лице, которая могла бы вызвать в ответ улыбку даже у Зыбучих песков. Прежде чем я успел стать на ноги, он прыгнул на песок возле меня, бросился мне на шею, по иностранному обычаю, и так крепко обнял, что из меня чуть дух не вылетел.
   -- Милый старичок Беттередж, -- сказал он, -- я должен вам семь шиллингов и шесть пенсов. Теперь вы знаете, кто я?
   Господи, спаси нас и помилуй! Это был -- приехавший на четыре часа ранее того, чем мы его ожидали, -- мистер Фрэнклин Блэк!
   Прежде чем я успел сказать слово, я увидел, что мистер Фрэнклин с удивлением смотрит на Розанну. Следя за направлением его глаз, я тоже посмотрел на девушку; она покраснела больше прежнего, может быть потому, что встретилась глазами со взглядом мистера Фрэнклина, повернулась и вдруг ушла от нас в замешательстве, совершенно для меня непонятном, не поклонившись молодому джентльмену и не сказав мне ни слова, что совсем не походило на нее: более вежливую и приличную служанку трудно было найти.
   -- Какая странная девушка! -- сказал мистер Фрэнклин. -- Желал бы я знать, что такого удивительного нашла она во мне?
   -- Я полагаю, сэр, -- ответил я, подтрунивая над континентальным воспитанием нашего молодого джентльмена, -- ее удивил ваш заграничный лоск.
   Я привел здесь небрежный вопрос мистера Фрэнклина и мой глупый ответ в утешение и поощрение всем глупым людям, -- ибо я приметил, что ограниченным людям служит большим утешением сознание, что и те, которые умнее их, при случае поступают не лучше, чем они. Ни мистеру Фрэнклину с его удивительным заграничным воспитанием, ни мне, в моих летах, с моею опытностью и природным умом, не пришло в голову, что значило непонятное смущение Розанны Спирман. Мы перестали думать о бедняжке, прежде чем скрылся за песчаными холмами ее серый плащ. Что ж из этого, спросите вы весьма естественно. Читайте, добрый друг, терпеливо, и, может быть, вы пожалеете Розанну Спирман так же, как пожалел ее я, когда узнал всю правду.

Глава V

   Когда мы остались одни, я прежде всего сделал третью попытку приподняться с песка. Мистер Фрэнклин остановил меня.
   -- У этого страшного места есть одно преимущество, -- сказал он, -- мы здесь одни. Не вставайте, Беттередж, я должен сказать вам кое-что.
   Покуда он говорил, я смотрел на него и старался найти сходство с мальчиком, которого помнил, в мужчине, находившемся передо мною. Мужчина сбил меня с толку. Как я ни смотрел, я так же мало мог бы узнать румяные щечки мальчика, как и его детскую карточку. Цвет лица мистера Фрэнклина сделался бледным, а нижняя часть лица покрылась, к моему величайшему удивлению и разочарованию, кудрявой каштановой бородкой и усами. Его живая развязность была очень приятна и привлекательна, я с этим согласен, но она не могла сравниться с его прежней непринужденностью обращения. Что еще хуже, он обещал сделаться высоким и не сдержал обещания. Он был гибок, строен и хорошо сложен, но ни на крошечку не выше среднего роста. Словом, он совершенно обманул мои ожидания. Годы не оставили в нем ничего прежнего, кроме светлого, прямого взгляда. В этом я опять узнал нашего милого мальчика и этим заключил свои исследования.
   -- Добро пожаловать в родное местечко, мистер Фрэнклин, -- сказал я. -- Тем приятнее видеть вас, что вы приехали несколькими часами ранее, чем мы ожидали.
   -- У меня была причина приехать раньше, мистер Беттередж, -- ответил мистер Фрэнклин. -- Я подозревал, Беттередж, что за мной следили и подстерегали меня в Лондоне три или четыре дня, и я приехал с утренним, а не с последним поездом, потому что мне хотелось ускользнуть от одного иностранца мрачной наружности.
   Слова эти чрезвычайно удивили меня. В голове моей промелькнула, как молния, мысль о трех фокусниках и о предположении Пенелопы, что они намерены нанести какой-то вред мистеру Фрэнклину Блэку.
   -- Кто следил за вами, сэр, и почему? -- спросил я.
   -- Расскажите мне о трех индусах, которые были у вас сегодня, -- продолжал мистер Фрэнклин, не обращая внимания на мой вопрос. -- Может быть, Беттередж, мой иностранец и три фокусника окажутся друг другу сродни.
   -- А как вы узнали о фокусниках, сэр? -- спросил я, отвечая на вопрос вопросом.
   Я сознаю, что это был очень дурной тон. Но ведь вы не ожидаете многого от бедной человеческой натуры, -- не ожидайте же многого и от меня.
   -- Я видел Пенелопу, -- продолжал мистер Фрэнклин, -- и она рассказала мне. Ваша дочь обещала сделаться хорошенькой, Беттередж, и сдержала свое обещание. У Пенелопы маленькие уши и маленькие ноги. Разве покойная миссис Беттередж обладала этими неоценимыми преимуществами?
   -- Покойная миссис Беттередж обладала множеством недостатков, сор, -- сказал я. -- Один из них, -- если вы позволите упомянуть о нем, -- состоял в том, что она никогда ничем не занималась серьезно. Она скорее походила на муху, чем на женщину, она не могла остановиться ни на чем.
   -- Она пришлась бы как раз по мне, -- заметил мистер Фрэнклин. -- Я также не останавливаюсь ни на чем, Беттередж, вы сделались еще остроумнее прежнего. Ваша дочь упомянула об этом, когда я расспрашивал ее подробно о фокусниках. "Батюшка вам все расскажет, сэр, он удивительный человек для своих лет и выражается бесподобно", -- собственные слова Пенелопы; при этом она божественно покраснела. При всем моем уважении к вам я не удержался от того, чтобы... Впрочем, это пустяки; я знал ее, когда она была ребенком, и она не сделалась от этого для меня хуже. Будем говорить серьезно. Что делали тут фокусники?
   Я был не совсем доволен своей дочерью, -- не за то, что она позволила мистеру Фрэнклину поцеловать себя -- мистеру Фрэнклину это дозволено, -- но за то, что она заставила меня повторять эту глупую историю. Однако делать было нечего, пришлось снова пересказывать все обстоятельства. Веселость мистера Фрэнклина пропадала по мере того, как я говорил. Он сидел, нахмурив брови и дергая себя за бороду. Когда я кончил, он повторил два вопроса, которые главный фокусник задал мальчику, -- вероятно для того, чтобы хорошенько запечатлеть их в своей памяти.
   -- "По этой дороге, а не по другой поедет сегодня англичанин? Имеет ли англичанин это при себе?" Я подозреваю, -- сказал мистер Фрэнклин, вынимая из кармана маленький запечатанный пакет, -- что это значит вот что: это, Беттередж, значит -- знаменитый алмаз дяди моего Гернкастля.
   -- Великий боже, сэр! -- вскричал я. -- Как к вам попал алмаз нечестивого полковника?
   -- Нечестивый полковник в завещании своем отказал этот алмаз в подарок кузине моей Рэчель в день ее рождения, -- ответил мистер Фрэнклин, -- а мой отец, как душеприказчик нечестивого полковника, поручил мне привезти его сюда.
   Если бы море, тихо плескавшееся по зыбучему песку, вдруг превратилось перед моими глазами в сушу, -- сомневаюсь, удивило ли бы меня это более, чем слова мистера Фрэнклина.
   -- Полковник отказал алмаз мисс Рэчель? -- воскликнул я. -- А ваш отец, сэр, душеприказчик полковника? Ну, готов биться об заклад на что угодно, мистер Фрэнклин, что ваш отец не захотел бы дотронуться до полковника даже щипцами!
   -- Сильно сказано, Беттередж. Что дурного можно сказать о полковнике? Он принадлежал вашему времени, не моему. Расскажите мне, что вы знаете о нем; и я расскажу вам, как отец мой сделался его душеприказчиком, и еще кое о чем. Я сделал в Лондоне некоторые открытия по поводу моего дяди Гернкастля и его алмаза, которые кажутся мне не совсем благовидными, и я хотел бы знать, подтверждаете ли вы их. Вы назвали его сейчас "нечестивым". Поищите-ка в вашей памяти, старый друг, и скажите мне -- почему?
   Видя, что он говорит серьезно, я рассказал ему все, что знал.
   Вот сущность моего рассказа, приводимая здесь единственно для вас. Будьте внимательны, а то вы совсем собьетесь с толку, когда мы зайдем подальше в этой истории. Выкиньте из головы детей, обед, новую шляпку и что бы там ни было. Постарайтесь забыть политику, лошадей, биржевой курс в Сити и неприятности в вашем клубе. Надеюсь, вы не рассердитесь на мою смелость; я пишу это только для того, чтобы возбудить ваше внимание, любезный читатель. Боже! Разве я не видел в ваших руках величайших авторов и разве я не знаю, как легко отвлекается ваше внимание, когда его просит у вас книга, а не человек?
   Я упоминал выше об отце миледи, старом лорде с крутым нравом и длинным языком. У него было всего-навсего пять человек детей. Сначала два сына; потом, после довольно долгого времени жена его опять сделалась беременна, и три молодые девицы появились на свет одна за другою так скоро, как только позволила это природа; моя госпожа, как уже было упомянуто, была самая младшая и самая лучшая из трех. Из двух сыновей старший, Артур, наследовал титул и имение отца. Второй, высокородный Джон, получил прекрасное состояние, оставленное ему одним родственником, и определился на военную службу.
   Дурна та птица, которая пачкает свое собственное гнездо. Я считаю благородную фамилию Гернкастлей своим гнездом и почту за милость, если мне позволят не входить в подробности о высокородном Джоне. Я глубоко убежден, что это один из величайших негодяев, когда-либо существовавших на свете. Он начал службу с гвардейского полка. Он должен был уйти оттуда прежде, чем ему миновало двадцать два года, -- умолчу, по какой причине. Слишком большая строгость в армии была не по силам высокородному Джону. Он отправился в Индию посмотреть, так же ли там строго, и понюхать пороху. Что касается храбрости, то, надо отдать ему справедливость, он был смесью бульдога, боевого петуха и дикаря. Гернкастль участвовал во взятии Серингапатама. Вскоре после этого он перешел в другой полк, а впоследствии и в третий. Тут он был произведен в полковники, получил солнечный удар и воротился в Англию.
   Он приехал с такой репутацией, что перед ним заперлись двери всех его родных; миледи (только что вышедшая замуж) первая объявила (с согласия своего мужа), что ее брат никогда не войдет к ней в дом. Запятнанная репутация полковника заставляла людей избегать его; но мне надо здесь упомянуть только об одном пятне, связанном с алмазом.
   Говорят, что он, несмотря на свою смелость, никому не признавался, каким путем Добро пожаловать въ родное гнѣздышко, мистеръ Франклинъ, сказалъ я.-- Тѣмъ пріятнѣе васъ видѣть, сэръ, что вы нѣсколькими часами предупредили ваши ожиданія.
   -- Мнѣ нужно было поторопиться, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ.-- Я подозрѣваю, Бетереджъ, что въ эти послѣдніе три или четыре дня за мной присматривали и слѣдили въ Лондонѣ; и потому, желая ускользнуть отъ бдительности одного подозрительнаго иностранца, я, не дожидаясь послѣобѣденнаго поѣзда, пріѣхалъ съ утреннимъ.
   Слова эти поразили меня. Они мигомъ напомнили мнѣ трехъ фокусниковъ и предположеніе Пенелопы, будто они злоумышляютъ противъ мистера Франклина Блека.
   -- Кто же слѣдилъ за вами, сэръ, и съ какою цѣлью? спросилъ я.
   -- Разкажите-ка мнѣ о трехъ Индѣйцахъ, которые приходили сюда ныньче, сказалъ мистеръ Франклинъ, не отвѣчая на мой вопросъ.-- Легко можетъ быть, Бетереджъ, что мой незнакомецъ и ваши три фокусника окажутся принадлежащими къ одной и той же шайкѣ.
   -- Какъ это вы узнали, сэръ, о фокусникахъ? спросилъ я, предлагая ему одинъ вопросъ за другимъ, что, сознаюсь, обличало во мнѣ весьма дурной тонъ; но развѣ вы ждали чего-нибудь лучшаго отъ жалкой человѣческой природы, читатель? Такъ будьте же ко мнѣ снисходительнѣе.
   -- Я сейчасъ видѣлъ Пенелопу, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ,-- она-то и разказала мнѣ о фокусникахъ. Ваша дочь, Бетереджъ, всегда обѣщала быть хорошенькою и сдержала свое обѣщаніе. У нея маленькая ножка и маленькія уши. Неужели покойная мистрисъ Бетереджъ обладала этими драгоцѣнными прелестями?
   -- Покойная Бетереджъ имѣла много недостатковъ, сэръ, отвѣчалъ я.-- Одинъ изъ нихъ (съ вашего позволенія) состоялъ въ томъ, что она никакимъ дѣломъ не могла заняться серіозно. Она была скорѣе похожа на муху чѣмъ на женщину и ни на чемъ не останавливалась.
   -- Стало-быть, мы могли бы сойдтись съ ней, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ. -- Я самъ не останавливаюсь ни на чемъ. Ваше остроуміе, Бетереджъ, не только ничего не утратило, но, напротивъ, выиграло съ лѣтами. Правду сказала Пенелопа, когда я просилъ ее сообщить мнѣ всѣ подробности о фокусникахъ: "Спросите лучше у батюшки, онъ разкажетъ вамъ лучше меня", отвѣчала ваша дочь, "онъ еще удивительно свѣжъ для своихъ лѣтъ и говоритъ какъ книга." Тутъ щеки Пенелопы покрылись божественнымъ румянцемъ, и несмотря на все мое уваженіе къ вамъ, я не могъ удержаться, чтобы.... -- догадывайтесь сами. Я зналъ ее еще ребенкомъ, но это не уменьшаетъ въ моихъ глазахъ ея прелестей. Однако, шутки въ сторону. Что дѣлали тутъ фокусники?
   Я былъ недоволенъ своею дочерью, не за то что она дала мистеру Франклину поцѣловать себя,-- пусть цѣлуетъ сколько угодно,-- а за то, что она вынуждала меня повторять ему ея глупую исторію о фокусникахъ. Нечего дѣлать, нужно было разказать все обстоятельно. Но веселость мистера Франклина мгновенно исчезла. Онъ слушалъ меня насупивъ брови и подергивая себя за бороду. Когда же я кончилъ, онъ повторилъ вслѣдъ за мной два вопроса, предложенные мальчику главнымъ магикомъ, и повторилъ, очевидно, для того, чтобы лучше удержать ихъ въ своей памяти.
   -- Не по другой какой-нибудь дорогѣ, а именно по той, которая ведетъ къ этому дому, поѣдетъ сегодня Англичанинъ? Имѣетъ ли его Англичанинъ при себѣ? Я подозрѣваю, сказалъ мистеръ Франклинъ, вынимая изъ кармана маленькій запечатанный конвертъ,-- что его означало вотъ это. А это, Бетереджъ, означаетъ не болѣе не менѣе какъ знаменитый желтый алмазъ дяди моего Гернкасля.
   -- Боже праведный, сэръ! воскликнулъ я:-- какъ попалъ въ ваши руки алмазъ нечестиваго полковника?
   -- Въ завѣщаніи своемъ нечестивый полковникъ отказалъ его моей двоюродной сестрѣ Рахили, какъ подарокъ ко дню ея рожденія, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ. -- А отецъ мой, въ качествѣ дядина душеприкащика, поручилъ мнѣ доставить его сюда.
   Еслибы море, кротко плескавшееся въ ту минуту на дюнахъ, вдругъ высохло передъ моими глазами, явленіе это поразило бы меня никакъ не болѣе чѣмъ слова мистера Франклина.
   -- Алмазъ полковника завѣщанъ миссъ Рахили! сказалъ я.-- И вашъ отецъ, сэръ, былъ его душеприкащикомъ! А вѣдь я пошелъ бы на какое угодно пари, мистеръ Франклинъ, что отецъ вашъ не рѣшился бы дотронуться до полковника даже щипцами!
   -- Сильно сказано, Бетереджъ! Но въ чемъ же виноватъ былъ полковникъ? Впрочемъ, вѣдь онъ принадлежалъ скорѣе къ вашему поколѣнію нежели къ моему. Такъ сообщите же мнѣ о немъ все что вы знаете, а я разкажу вамъ, какимъ образомъ отецъ мой сдѣлался его душеприкащикомъ и еще кое-что. Въ Лондонѣ мнѣ пришлось сдѣлать о моемъ дядѣ Гернкаслѣ и это знаменитомъ алмазѣ не совсѣмъ благопріятныя открытія; но я желаю узнать отъ васъ, насколько она достовѣрны. Вы сейчасъ называли моего дядю "нечестивымъ полковникомъ". Пошарьте-ка въ своей памяти, старый другъ, и скажите, чѣмъ заслужилъ онъ это названіе.
   Видя, что мистеръ Франклинъ говоритъ серіозно, я разказалъ ему все, и вотъ вамъ сущность моего разказа, который я повторяю здѣсь въ видахъ вашей же собственной пользы, читатели. Прочтите же его со вниманіемъ, иначе вы совсѣмъ растеряетесь, когда мы доберемся до самой середины этой запутанной исторіи. Выкиньте изъ головы дѣтей, обѣдъ, новую шляпку, словомъ, что бы тамъ ни было. Попытайтесь забыть политику, лошадей, биржевые курсы и клубный неудача. Надѣюсь, что вы не обидитесь моею смѣлостью; вѣдь это дѣлается единственно для того, чтобы возбудить ваше благосклонное вниманіе. Боже мой! развѣ не видалъ я въ вашихъ рукахъ знаменитѣйшихъ авторовъ, и развѣ я не знаю какъ легко отвлекается вниманіе читателей, когда его проситъ у нихъ не человѣкъ, а книга?
   Нѣсколько страницъ назадъ я упоминалъ объ отцѣ моей госпожи, о старомъ лордѣ съ крутымъ нравомъ и длиннѣйшимъ языкомъ. У него было пять человѣкъ дѣтей. Прежде всего родилась два сына, потомъ, много лѣтъ спустя, жена его опять стала беременна, и три молодыя леди быстро послѣдовали одна за другою,-- такъ быстро, какъ только допускала то природа вещей; госпожа моя, какъ я уже упоминалъ выше, была самая младшая и самая красивая изъ трехъ. Что касается до двухъ сыновей, старшій, Артуръ, наслѣдовалъ титулъ и владѣніе отца своего; а младшій, досточтимый Джонъ, получивъ прекрасное состояніе, отказанное ему какомъ-то родственникомъ, опредѣлился въ армію.
   Пословица говоритъ: дурная та птица, что хулитъ собственное гнѣздо. Я смотрю на благородную фамилію Гернкаслей какъ на мое родное гнѣздо и счелъ бы за особенную милость, еслибы мнѣ позволила не слишкомъ распространяться о досточтимомъ Джонѣ. По моему крайнему разумѣнію, это былъ одинъ изъ величайшихъ негодяевъ, какомъ когда-либо производилъ свѣтъ. Къ такому эпитету врядъ ли остается что-нибудь прибавить. Службу свою началъ онъ въ гвардіи, откуда вышелъ не имѣя еще и двадцати двухъ лѣтъ отъ роду, а почему, объ этомъ не спрашивайте. Въ арміи, видите ли, слишкомъ строга дисциплина, что не совсѣмъ пришлось по вкусу досточтимому Джону. Тогда онъ отправился въ Индію, посмотрѣть, не будетъ ли тамъ посвободнѣе, а также и для того, чтобъ узнать походную жизнь. И въ самомъ дѣлѣ, нужно говорить правду, своею безумною отвагой онъ напоминалъ въ одно и то же время бульдога, пѣтуха-бойца и дикаря. По взятіи Серингапатама, въ которомъ онъ участвовалъ, онъ перешелъ въ другой полкъ и, наконецъ, въ третій. Тутъ онъ былъ произведенъ въ подполковники и вскорѣ послѣ того, получивъ солнечный ударъ, вернулся на родину. Дурная репутація, которую онъ себѣ составилъ, затворила ему двери ко всѣмъ роднымъ, а моя госпожа (тогда только-что вышедшая замужъ) первая объявила (конечно, съ согласія сэръ-Джона), что братъ ея никогда не переступитъ черезъ порогъ ея дома. Много было и другихъ пятенъ на полковникѣ, изъ-за которыхъ всѣ обѣгали его; но мнѣ подобаетъ говорить только объ одномъ -- о похищеніи алмаза.
   Ходили слухи, будто онъ овладѣлъ этимъ индѣйскимъ сокровищемъ съ помощью средствъ, въ которыхъ, несмотря на свою дерзость, онъ никакъ не рѣшался сознаться. Не имѣя нужды въ деньгахъ и (справедливость требуетъ это замѣтить) не придавая имъ особеннаго значенія, онъ никогда не пытался продать свое сокровище. Дарить его также не хотѣлъ и не показывалъ его вы одной живой душѣ. Одни говорили, что онъ страшился навлечь на себя непріятности со стороны военныхъ властей; другіе (совершенно не понимая натуру этого человѣка) утверждали, будто онъ боялся лишиться жизни, еслибы вздумалъ показать его.
   Въ этомъ послѣднемъ предположеніи была, быть-можетъ, своя доля правды, хотя несправедливо было бы подозрѣвать его въ трусости. Одно вѣрно, что въ Индіи жизнь его дважды подвергалась опасности; и причиною этому былъ, по общему убѣжденію, Лунный камень. Когда полковникъ вернулся въ Англію, всѣ стали отъ него отвертываться, опять-таки изъ-за Луннаго камня. Тайна жизни его вѣчно тяготѣла надъ нимъ, какъ будто изгоняла его изъ среды собственныхъ соотечественниковъ. Мущины не принимали его въ члены клубовъ; женщины, которымъ онъ предлагалъ свою руку -- а ихъ было не мало -- отказывала ему; знакомые и родственники, встрѣчаясь съ нимъ на улицѣ, вдругъ дѣлались близорукими.
   Другой на его мѣстѣ попытался бы оправдаться какъ-нибудь въ глазахъ общества. Но досточтимый Джонъ не умѣлъ уступать даже и въ томъ случаѣ, когда чувствовалъ себя неправымъ. Въ Индіи онъ не разставался съ алмазомъ, презирая опасность быть убитымъ. Въ Англіи онъ хранилъ его также бережно, посмѣиваясь надъ общественнымъ мнѣніемъ. Вотъ вамъ въ двухъ чертахъ портретъ этого человѣка: безпредѣльная наглость и красивое лицо съ какимъ-то дьявольскимъ выраженіемъ.
   По временамъ до насъ доходили о немъ самые разнорѣчивые слухи. Одни говорили, что онъ проводитъ свою жизнь въ куреніи опіума и собираніи старыхъ книгъ; другіе, что онъ занимается какими-то странными химическими опытами; третьи, что онъ бражничаетъ и веселится въ грязнѣйшихъ закоулкахъ Лондона съ людьми самаго низкаго происхожденія. Во всякомъ случаѣ полковникъ велъ уединенную, порочную, таинственную жизнь. Однажды, и только однажды, я встрѣтился съ нимъ лицомъ къ лицу послѣ возвращенія его въ Англію.
   Около двухъ лѣтъ до того времени, которое я здѣсь описывалъ, то-есть за полтора года до своей смерти, полковникъ неожиданно посѣтилъ мою госпожу въ Лондонѣ. Это случилось 21-го іюля, вечеромъ, въ день рожденія миссъ Рахили, когда въ домѣ, по обыкновенію, собрались гости. Слуга пришелъ сказать мнѣ, что меня спрашиваетъ какой-то джентльменъ. Войдя въ прихожую, я нашелъ тамъ полковника, худаго, изнуреннаго, стараго, оборваннаго, но, попрежнему, неукротимаго и злаго.
   -- Подите къ сестрѣ моей, сказалъ онъ,-- и доложите ей, что я пріѣхалъ пожелать моей племянницѣ счастливыхъ и долгихъ дней.
   Уже не разъ пытался онъ письменно примириться съ миледи и, по моему мнѣнію, лишь для того, чтобы насолить ей. Но лично онъ являлся къ ней въ первый разъ. У меня такъ и вертѣлось на языкѣ сказать ему, что госпожа моя занята съ гостями. Но дьявольское выраженіе лица его меня испугало. Я отправился на верхъ съ его порученіемъ, а онъ пожелалъ остаться въ прихожей и ожидать тамъ моего возвращенія. Прочіе слуги, выпуча на него глаза, стояли немного поодаль, какъ будто онъ былъ ходячая адская машина, начиненная порохомъ и картечью, которая могла неожиданно произвести между ними взрывъ. Госпожа моя также заражена отчасти фамильнымъ душкомъ.
   -- Доложите полковнику Гернкаслю, сказала она, когда я передалъ ей порученіе ея брата,-- что миссъ Вериндеръ занята, а я не желаю его видѣть. -- Я попытался бы.ю склонить ее на болѣе вѣжливый отвѣтъ, зная презрѣніе полковника къ свѣтскимъ приличіямъ. Все было напрасно! Фамильный душокъ сразу заставилъ меня молчать.-- Когда мнѣ бываетъ нуженъ вашъ совѣтъ, я сама прошу его у васъ, сказала миледи; -- а теперь я въ немъ не нуждаюсь.
   Съ этимъ отвѣтомъ я спустился въ прихожую, но прежде чѣмъ передать его полковнику, возымѣлъ дерзость перефразировать его такъ:
   -- Миледи и миссъ Рахиль, съ прискорбіемъ извѣщая васъ, что они заняты съ гостями, просятъ извиненія въ томъ, что не могутъ имѣть чести принять полковника.
   Я ожидалъ взрыва, несмотря на всю вѣжливость, съ которою переданъ былъ мною отвѣтъ миледи. Но къ моему величайшему удивленію, не случилось ничего подобнаго: полковникъ встревожилъ меня своимъ неестественнымъ спокойствіемъ. Посмотрѣвъ на меня съ минуту своими блестящими сѣрыми глазами, онъ засмѣялся, но не изнутри себя, какъ обыкновенно смѣются люди, а какъ-то внутрь себя, какимъ-то тихимъ, подавленнымъ, отвратительно-злобнымъ смѣхомъ.
   -- Благодарю васъ, Бетереджъ, сказалъ онъ: -- я не позабуду дня рожденія моей племянницы.
   Съ этими словами онъ повернулся на каблукахъ и вышелъ изъ дому.
   На слѣдующій годъ, когда снова наступилъ день рожденія миссъ Рахили, мы узнали, что полковникъ боленъ и лежитъ въ постели. Шесть мѣсяцевъ спустя, то-есть за шесть мѣсяцевъ до того времени, которое я теперь описываю, госпожа моя получила письмо отъ одного весьма уважаемаго священника. Оно заключало въ себѣ два необыкновенныя извѣстія по части фамильныхъ новостей: первое, что полковникъ, умирая, простилъ свою сестру. Второе, что онъ примирился съ цѣлымъ обществомъ, и что конецъ его былъ самый назидательный. Я самъ питаю (при всемъ моемъ несочувствіи къ епископамъ и духовенству) далеко нелицемѣрное уваженіе къ церкви; однако я твердо убѣжденъ, что душа досточтимаго Джона осталась въ безраздѣльномъ владѣніи нечистаго, и что послѣдній отвратительный поступокъ на землѣ этого гнуснаго человѣка былъ обманъ, въ который онъ вовлекъ священника!
   Вотъ сущность того, что мнѣ нужно было разказать мистеру Франклину. Я видѣлъ, что по мѣрѣ того какъ я подвигался впередъ, нетерпѣніе его возрастало, и что разказъ о томъ, какимъ образомъ миледи выгнала отъ себя полковника въ день рожденія своей дочери, поразилъ мистера Франклина какъ выстрѣлъ, попавшій въ цѣль. Хоть онъ и ничего не сказалъ мнѣ, но по лицу его было видно, что слова мои встревожили его.
   -- Вашъ разказъ конченъ, Бетереджъ, замѣтилъ онъ. -- Теперь моя очередь говорить. Но прежде нежели я сообщу вамъ объ открытіяхъ, сдѣланныхъ мною въ Лондонѣ, и о томъ, какъ пришелъ я въ соприкосновеніе съ алмазомъ, мнѣ нужно узнать одну вещь. По вашему лицу, старина, можно заключить, что вы не понимаете къ чему клонится наше настоящее совѣщаніе. Обманываетъ меня ваше лицо, или нѣтъ?
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ,-- лицо мое говоритъ совершенную правду.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ мистеръ Франклинъ,-- я попытаюсь прежде поставить васъ на одну точку зрѣнія со мною. Мнѣ кажется, что подарокъ полковника кузинѣ моей Рахили тѣсно связанъ съ тремя слѣдующими и весьма важными вопросами. Слушайте внимательно, Бетереджъ, и пожалуй отмѣчайте каждый вопросъ по пальцамъ, если это для васъ удобнѣе, сказалъ мистеръ Франклинъ, видимо щеголяя своею дальновидностью, что живо напомнило мнѣ то время, когда онъ былъ еще мальчикомъ.-- Вопервыхъ: былъ ли алмазъ полковника предметомъ заговора въ Индіи? Вовторыхъ: послѣдовали ли заговорщики за алмазомъ въ Англію? Втретьихъ: зналъ ли полковникъ, что заговорщика слѣдятъ за алмазомъ? и не съ намѣреніемъ ли завѣщалъ онъ своей сестрѣ это опасное сокровище чрезъ посредство ея невинной дочери? Вотъ къ чему я велъ, Бетереджъ. Только вы, пожалуста, не пугайтесь.
   Хорошо ему говорить "не пугайтесь", когда онъ уже напугалъ меня.
   Если предположеніе его было справедливо, мы должны была навѣки проститься съ нашимъ спокойствіемъ! Нежданно, негаданно вторгался въ нашъ мирный домъ какой-то дьявольскій алмазъ, а за нимъ врывалась цѣлая шайка негодяевъ, спущенныхъ на насъ злобой мертвеца. Вотъ въ какомъ положеніи находились мы по словамъ мистера Франклина Блека! Кто слыхалъ, чтобы въ ХІХ столѣтіи, въ вѣкъ прогресса, и притомъ въ странѣ, пользующейся всѣми благами британской конституціи, могло случиться что-либо подобное? Конечно, никто никогда не слыхалъ этого, а потому никто, вѣроятно, и не повѣритъ. Однако, я все-таки буду продолжить свой разказъ.
   Когда васъ постигаетъ какой-нибудь внезапный испугъ, читатель, въ родѣ того, который я испытывалъ въ ту минуту, не замѣчали ли вы, что прежде всего онъ отзывается въ желудкѣ? А разъ вы почувствовали его въ желудкѣ, вниманіе ваше развлечено, и вы начинаете вертѣться. Вотъ я, и началъ молча вертѣться, сидя на пескѣ. Мистеръ Франклинъ замѣтилъ мою борьбу съ встревоженнымъ желудкомъ, или духомъ (назовите, какъ знаете, а по мнѣ, такъ это рѣшительно все равно), и остановившись въ ту самую минуту,) какъ уже готовился приступить къ своимъ собственнымъ открытіямъ, рѣзко спросилъ меня: "да чего вамъ нужно?"
   Чего мнѣ было нужно? ему-то я не сказалъ; а вамъ, пожалуй, открою по секрету. Мнѣ нужно было затянуться трубочкой и пройдтись по Робинзону.
   

VI.

   Храня про себя собственное мнѣніе, я почтительно просилъ мистера Франклина продолжить.
   -- Не егозите, Бетереджъ, отвѣтилъ онъ и продолжилъ разказъ.
   Съ первыхъ словъ, молодой джентльменъ увѣдомилъ меня, что его открытія касательно негоднаго полковника съ алмазомъ начались посѣщеніемъ (до пріѣзда къ вамъ) адвоката его отца въ Гампстидѣ. Однажды, оставшись наединѣ съ нимъ послѣ обѣда, мистеръ Франклинъ случайно проговорился, что отецъ поручилъ ему передать подарокъ миссъ Рахили, въ день ея рожденія. Слово-за-слово, кончилось тѣмъ, что адвокатъ сказалъ, въ чемъ именно заключался этотъ подарокъ и какъ возникли дружескія отношенія между полковникомъ и мистеромъ Блекомъ старшимъ. Попробую, не лучше ли будетъ изложить открытія мистера Франклина, придерживаясь, какъ можно ближе, собственныхъ его словъ.
   -- Помните ли вы, Бетереджъ, то время, сказалъ онъ,-- когда отецъ мой пытался доказать свои права на это несчастное герцогство? Ну, такъ въ это самое время и дядя Гернкасль вернулся изъ Индіи. Отецъ узналъ, что шуринъ его владѣетъ нѣкоторыми документами, которые, по всему вѣроятію, весьма пригодились бы ему въ его процессѣ. Онъ посѣтилъ полковника подъ предлогомъ поздравленія съ возвратомъ въ Англію. Но полковника нельзя было провести такимъ образомъ. "Вамъ что-то нужно, сказалъ онъ: иначе вы не стала бы расковать своею репутаціей, дѣлая мнѣ визитъ." Отецъ понялъ, что остается вести дѣло на чистоту, и сразу признался, что ему надобны документы. Полковникъ попросилъ денька два на размышленіе объ отвѣтѣ. Отвѣтъ его пришелъ въ формѣ самаго необычайнаго письма, которое пріятель-законовѣдъ показалъ мнѣ. полковникъ начиналъ съ того, что имѣетъ нѣкоторую надобность до моего отца, и почтительнѣйше предлагалъ обмѣнъ дружескихъ услугъ между собой. Случайность войны (таково было его собственное выраженіе) ввела его во владѣніе одномъ изъ величайшихъ алмазовъ въ свѣтѣ, и онъ небезосновательно полагаетъ, что на самъ онъ, на его драгоцѣнный камень, въ случаѣ храненія его при себѣ, небезопасны въ какой бы то на было часта свѣта. Въ такихъ тревожныхъ обстоятельствахъ онъ рѣшался сдать алмазъ подъ сохраненіе постороннему лицу. Лицо это ничѣмъ не рискуетъ. Оно можетъ помѣстить драгоцѣнный камень въ любое учрежденіе, съ надлежащею стражей и отдѣльнымъ помѣщеніемъ,-- какъ, напримѣръ, кладовая банка, или ювелира, для безопаснаго храненія движимостей высокой цѣны. Личная отвѣтственность его въ этомъ дѣлѣ будетъ совершенно пассивнаго свойства. Онъ обязуется, собственноручно или чрезъ повѣреннаго, получать по условленному адресу ежегодно, въ извѣстный, условленный день, отъ полковника письмо, заключающее въ себѣ простое извѣстіе о томъ, что онъ, полковникъ, по сіе число еще находится въ живыхъ. Если же число это пройдетъ безъ полученія письма, то молчаніе полковника будетъ вѣрнѣйшимъ знакомъ его смерти отъ руки убійцъ. Въ такомъ только случаѣ и не иначе, нѣкоторыя предписанія, касающіяся дальнѣйшаго распоряженія алмазомъ. напечатанныя и хранящіяся вмѣстѣ съ нимъ, должны быть вскрыты и безпрекословно исполнены. если отецъ мой пожелаетъ принять на себя это странное порученіе, то документы полковника въ свою очередь будутъ къ его услугамъ. Вотъ что было въ этомъ письмѣ.
   -- Что же сдѣлалъ вашъ батюшка, сэръ, спросилъ я.
   -- Что сдѣлалъ-то? сказалъ мистеръ Франклинъ;-- а вотъ что онъ сдѣлалъ. Онъ приложилъ къ письму полковника безцѣнную способность, называемую здравымъ смысломъ. Все дѣло, по его мнѣнію, было просто нелѣпо. Блуждая по Индіи, полковникъ гдѣ-нибудь подцѣпилъ дрянненькій хрустальчикъ, принятый имъ за алмазъ. Что же касается до опасенія убійцъ и до предосторожностей въ защиту своей жизни вмѣстѣ съ кусочкомъ этого хрусталя, такъ нынѣ девятнадцатое столѣтіе, и человѣку въ здравомъ умѣ стоитъ только обратиться къ полиціи. Полковникъ съ давнихъ поръ завѣдомо употреблялъ опіумъ; и если единственнымъ средствомъ достать тѣ цѣнные документы, которыми онъ владѣлъ, было признаніе опіатнаго призрака за дѣйствительный фактъ, то отецъ мой охотно готовъ былъ принять возложенную на него смѣшную отвѣтственность,-- тѣмъ болѣе охотно, что она не влекла за собой никакихъ личныхъ хлопотъ. Итакъ алмазъ, вмѣстѣ съ запечатанными предписаніями, очутился въ кладовой его банкира, а письма полковника, періодически увѣдомлявшія о бытности его въ живыхъ, получались и вскрывалась адвокатомъ, повѣреннымъ моего отца. На одинъ разсудительный человѣкъ, въ такомъ положеніи, не смотрѣлъ бы на дѣло съ иной точки зрѣнія. На свѣтѣ, Бетереджъ, намъ только то и кажется вѣроятнымъ, что согласно съ вашею ветошною опытностью; и мы вѣримъ въ романъ, лишь прочтя его въ газетахъ.
   Мнѣ стало ясно, что мистеръ Франклинъ считалъ отцовское мнѣніе о полковникѣ поспѣшнымъ и ошибочнымъ.
   -- А сами вы, сэръ, какого мнѣнія объ этомъ дѣлѣ? спросилъ я.
   -- Дайте сперва кончить исторію полковника, сказалъ мистеръ Франклинъ; -- въ умѣ Англичанина, Бетереджъ, забавно отсутствіе системы; и вопросъ вашъ, старый дружище, можетъ служитъ этому примѣромъ. Какъ только мы перестаемъ дѣлать машины, мы (по уму, разумѣется) величайшіе неряхи въ мірѣ.
   "Вонъ оно, подумалъ я,-- заморское-то воспитаніе! Это онъ во Франціи, надо быть, выучился зубоскальству надъ вами."
   Мистеръ Франклинъ отыскалъ прерванную нить разказа и продолжалъ.
   -- Отецъ мой получалъ бумаги, въ которыхъ нуждался, и съ той поры болѣе не видалъ шурина. Годъ за годъ, въ условленные дни получалось отъ полковника условленное письмо и распечатывалось адвокатомъ. Я видѣлъ цѣлую кучу этихъ писемъ, написанныхъ въ одной и той же краткой, дѣловой формѣ выраженій: "Сэръ, это удостовѣритъ васъ, что я все еще нахожусь въ живыхъ. Пусть алмазъ остается попрежнему. Джонъ Гернкасль." Вотъ все, что онъ писалъ, и получалось это аккуратно къ назначенному дню; а мѣсяцевъ шесть или восемь тому назадъ въ первый разъ измѣнилась форма письма. Теперь вышло: "Сэръ, говорятъ, я умираю. Пріѣзжайте и помогите мнѣ сдѣлать завѣщаніе." Адвокатъ поѣхалъ и нашелъ его въ маленькой, подгородной виллѣ, окруженной принадлежащею къ ней землей, гдѣ полковникъ проживалъ въ уединеніи, съ тѣхъ поръ какъ покинулъ Индію. Для компаніи онъ держалъ котовъ, собакъ и птицъ, но ни единой души человѣческой, кромѣ одной фигуры, ежедневно являвшейся для присмотра за домохозяйствомъ, и доктора у постели. Завѣщаніе было весьма просто. Полковникъ растратилъ большую часть состоянія на химическія изслѣдованія. Завѣщаніе начиналось и оканчивалось тремя пунктами, которые онъ продиктовалъ съ постели, вполнѣ владѣя умственными способностями. Первый пунктъ обезпечивалъ содержаніе и уходъ его животнымъ. Вторымъ основывалась каѳедра опытной химіи въ одномъ изъ сѣверныхъ университетовъ. Третьимъ завѣщался Лунный камень въ подарокъ племянницѣ, ко дню ея рожденія, съ тѣмъ условіемъ, что отецъ мой будетъ душеприкащикомъ. Сначала отецъ отказался. Однако, пораздумавъ еще разокъ, уступилъ, частію будучи увѣренъ, что эта обязанность не вовлечетъ его ни въ какія хлопоты, частію по намеку, сдѣланному адвокатомъ въ интересѣ Рахили, что алмазъ все-таки можетъ имѣть нѣкоторую цѣнность.
   -- Не говорилъ ли полковникъ, сэръ, спросилъ я,-- почему онъ завѣщалъ алмазъ именно миссъ Рахили?
   -- Не только сказалъ, а даже это было написано въ завѣщаніи, отвѣтилъ мистеръ Франклинъ:-- я досталъ себѣ изъ него выписку и сейчасъ покажу вамъ. Не будьте умственнымъ неряхой, Бетереджъ. Все въ свое время. Вы слышали завѣщаніе полковника; теперь надо выслушать, что случилось по смерти его. Прежде чѣмъ засвидѣтельствовать завѣщаніе, необходимо было оцѣнить алмазъ формальнымъ путемъ. Всѣ брилліантщики, къ которымъ обращались, сразу подтвердили показаніе полковника, что онъ обладаетъ однимъ изъ величайшихъ въ свѣтѣ алмазовъ. Вопросъ же о точной оцѣнкѣ его представлялъ довольно серіозныя затрудненія. По величинѣ онъ былъ феноменомъ между рыночными брилліантами; цвѣтъ ставилъ его въ совершенно отдѣльную категорію; а въ добавокъ къ этимъ сбивчивымъ элементамъ присоединялся изъянъ въ видѣ плевы въ самомъ центрѣ камня. Но даже при этомъ важномъ недостаткѣ, самая низшая изъ различныхъ оцѣнокъ равнялась двадцати тысячамъ фунтовъ. Поймите удивленіе моего отца; онъ чуть не отказался быть душеприкащикомъ, чуть не выпустилъ этой великолѣпной драгоцѣнности изъ нашего рода. Интересъ, возбужденный въ немъ этимъ дѣломъ, заставилъ его вскрыть запечатанныя предписанія, хранившіяся вмѣстѣ съ алмазомъ. Адвокатъ показывалъ мнѣ этотъ документъ вмѣстѣ съ прочими, и въ немъ (по моему мнѣнію) содержится ключъ къ разумѣнію того заговора, что грозилъ жизни полковника.
   -- Такъ вы думаете, сэръ, сказалъ я,-- что заговоръ-то дѣйствительно былъ?
   -- Не владѣя превосходнымъ здравымъ смысломъ отца моего, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ,-- я думаю, что жизни полковника дѣйствительно угрожали именно такъ, какъ онъ самъ говорилъ. Запечатанныя предписанія, мнѣ кажется, объясняютъ, какъ это случилось, что онъ все-таки преспокойно умеръ въ постели. Въ случаѣ насильственной смерти его (то-есть при неполученіи обычнаго письма въ назначенный день) отецъ мой долженъ былъ тайно переслать Лунный камень въ Амстердамъ; въ этомъ городѣ отдать его извѣстнѣйшему брилліантщику и сдѣлать изъ него отъ четырехъ до шести отдѣльныхъ камней. Тогда камни продать за то, что дадутъ, а выручку употребить на основаніе той каѳедры опытной химіи, которую полковникъ въ послѣдствіи отдѣлилъ въ своемъ завѣщаніи. Ну, Бетереджъ, теперь пустите въ ходъ свое остроуміе, догадайтесь-ка, къ чему клонились эти распоряженія полковника.
   Я тотчасъ пустилъ остроуміе въ ходъ. Оно было англійское, самаго неряшливаго свойства и вслѣдствіе того все перепутало, пока мистеръ Франклинъ не забралъ его въ руки и не указалъ, куда направить.
   -- Замѣтьте, сказалъ мистеръ Франклинъ,-- что неприкосновенность алмаза, въ видѣ цѣльнаго камня, весьма ловко поставлена въ зависимость отъ сохраненія жизни полковника. Ему мало сказать врагамъ, которыхъ онъ опасается: убейте меня, и вамъ будетъ такъ же далеко до алмаза, какъ и теперь; онъ тамъ, гдѣ вамъ до него не добраться, подъ охраной, въ кладовой банка. Вмѣсто этого онъ говоритъ: убейте меня, и алмазъ не будетъ уже прежнимъ алмазомъ; тождество его разрушится. Это что значитъ?
   Тутъ (какъ мнѣ показалось) умъ мой освѣтился дивною, заморскою новостью.
   -- Знаю! сказалъ я:-- значитъ цѣна-то камня понизится, а такимъ образомъ плуты останутся въ дуракахъ.
   -- И похожаго ничего нѣтъ! сказалъ мистеръ Франклинъ:-- я справлялся объ этомъ. Надтреснутый алмазъ въ отдѣльныхъ камняхъ будетъ стоить дороже теперешняго, по той простой причинѣ, что изъ него выйдетъ пять-шесть превосходныхъ брилліантовъ, которые въ итогѣ выручатъ больше нежели одинъ крупный камень, но съ изъяномъ. Еслибы цѣлью заговора была кража въ видахъ обогащенія, то распоряженія полковника дѣлали алмазъ еще дороже ворамъ. Выручка была бы значительнѣе, а сбытъ на рынкѣ несравненно легче, еслибъ алмазъ вышелъ изъ рукъ амстердамскихъ мистеровъ.
   -- Господи Боже мой, сэръ! воскликнулъ я: -- въ чемъ же наконецъ состоялъ заговоръ?
   -- Это заговоръ Индѣйцевъ, которые первоначально владѣли сокровищемъ, сказалъ мистеръ Франклинъ,-- заговоръ, въ основаніе котораго легло какое-нибудь древне-индѣйское суевѣріе. Вотъ мое мнѣніе, подтверждаемое семейнымъ документомъ, который въ настоящее время находится при мнѣ.
   Теперь я понялъ, почему появленіе трехъ индѣйскихъ фокусниковъ въ нашемъ домѣ представилось мистеру Франклину такимъ важнымъ обстоятельствомъ.
   -- Нѣтъ нужды навязывать вамъ мое мнѣніе, продолжалъ мистеръ Франклинъ;-- мысль о нѣсколькихъ избранныхъ служителяхъ древне-индѣйскаго суевѣрія, посвятившихъ себя, несмотря на всю трудность и опасности, выжиданію удобнаго случая для возвращенія себѣ священнаго камня, кажется мнѣ вполнѣ согласною со всѣмъ тѣмъ, что намъ извѣстно о терпѣніи восточныхъ племенъ и вліяніи восточныхъ религій. Впрочемъ, во мнѣ сильно развито воображеніе; мясникъ, хлѣбникъ и сборщикъ податей не представляются моему уму единственно-правдоподобными, дѣйствительными существованіями. Цѣните же мою догадку относительно истиннаго смысла этого дѣла во что угодно, и перейдемъ къ единственно касающемуся насъ, практическому вопросу: Не пережилъ ли полковника этотъ заговоръ насчетъ Луннаго камня? И не зналъ ли объ этомъ самъ полковникъ, даря его ко дню рожденія своей племянницѣ?
   Теперь и начинилъ понимать, что вся суть была въ миледи и миссъ Рахили. Я не проронилъ ни словечка изъ всего имъ говореннаго.
   -- Узнавъ исторію Луннаго камня, сказалъ мистеръ Франклинъ,-- я не такъ-то охотно брался за доставку его сюда. Но пріятель мой, адвокатъ, напомнилъ мнѣ, что кто-нибудь обязанъ же вручить кузинѣ ея наслѣдство, и слѣдовательно я могу сдѣлать это не хуже всякаго другаго. Послѣ того какъ я взялъ алмазъ изъ банка, мнѣ чудилось, что на улицѣ за мной слѣдитъ какой-то темнокожій оборванецъ. Я поѣхалъ къ отцу, чтобы захватить свой багажъ, и нашелъ тамъ письмо, сверхъ ожиданія задержавшее меня въ Лондонѣ. Я вернулся въ банкъ съ алмазомъ и кажется опять видѣлъ этого оборванца. Сегодня поутру, взявъ опять алмазъ изъ банка, я въ третій разъ увидалъ этого человѣка, ускользнулъ отъ него, и прежде чѣмъ онъ снова напалъ на мой слѣдъ, уѣхалъ съ утреннимъ поѣздомъ вмѣсто вечерняго. Вотъ я здѣсь съ алмазомъ, въ цѣлости и сохранности,-- и что же я узнаю на первыхъ порахъ? Слышу, что въ домъ заходило трое бродягъ Индѣйцевъ и что пріѣздъ мой изъ Лондона и нѣчто, везомое мною, главная цѣль ихъ розысковъ. Не стану тратить словъ и времени на то, какъ они лили мальчику въ горсть чернила и заставляли его смотрѣть въ нихъ, не увидитъ ли онъ вдали человѣка, который что-то везетъ въ своемъ карманѣ. Эта штука (часто виданная мною на Востокѣ), по нашему съ вами понятію, просто фокусъ-покусъ. Вопросъ, который намъ предстоитъ теперь рѣшить въ томъ: не ошибочно ли я приписываю значеніе простому случаю? И точно ли есть у насъ доказательства, что Индѣйцы слѣдятъ за Луннымъ камнемъ, съ той минуты какъ онъ взятъ изъ банка?
   Ни я, ни онъ, казалось, и не думали заниматься этою частью изслѣдованій. Мы глядѣли другъ на друга, потомъ на приливъ, тихо набѣгавшій, выше, а выше, на зыбучіе пески.
   -- О чемъ это вы задумались? вдругъ сказалъ мистеръ Франклинъ.
   -- Я думалъ, сэръ, отвѣтилъ я,-- что хорошо бы зарыть алмазъ въ песчаную зыбь и порѣшитъ вопросъ такимъ образомъ.
   -- Если вы ужь залучили стоимость его къ себѣ въ карманъ, отвѣтилъ мистеръ Франклинъ,-- такъ объявите, Бетереджъ, и по рукамъ!
   Любопытно замѣтить, какъ сильно облегчаетъ легкая шутка самое тревожное состояніе ума. Мы въ то время открыли неисчерпаемый родникъ веселости въ мысли о побѣгѣ съ законною собственностью миссъ Рахили и о томъ, въ какія страшныя хлопоты мы впутаемъ мистера Блека, какъ душеприкащика, хотя нынѣ я рѣшительно отказываюсь понятъ, что въ этомъ было смѣшнаго. Мистеръ Франклинъ первый свернулъ разговоръ къ настоящей его цѣли. Онъ вынулъ изъ кармана пакетъ, вскрылъ его и подалъ мнѣ заключавшуюся въ немъ бумагу.
   -- Бетереджъ, сказалъ онъ,-- ради тетушки, надо разсмотрѣть вопросъ о томъ, съ какою цѣлію полковникъ оставилъ племянницѣ это наслѣдство. Вспомните, какъ леди Вериндеръ обращалась съ братомъ съ самаго возвращенія его въ Англію и до той поры, когда онъ сказалъ вамъ, что попомнитъ день рожденія своей племянницы. Прочтите-ка вотъ это. Мистеръ Франклинъ далъ мнѣ выписку изъ завѣщанія полковника. Она при мнѣ и теперь, когда я пишу эти отроки; вотъ съ нея копія на пользу вашу:
   "Втретьихъ и въ послѣднихъ: дарю и завѣщаю племянницѣ моей, Рахили Вериндеръ, единственной дочери сеотры моей Юліи, вдовы Вериндеръ,-- если ея мать, упомянутая Юлія Вериндеръ, будетъ въ живыхъ къ первому послѣ моей смерти дню рожденія вышеписанной Рахили Вериндеръ,-- принадлежащій мнѣ желтый алмазъ, извѣстный на Востокѣ подъ названіемъ Луннаго камня; единственно при томъ условіи, если ея мать, реченная Юлія Вериндеръ, будетъ въ то время находиться въ живыхъ. Притомъ желаю, чтобы душеприкащикъ мой передалъ алмазъ или собственноручно, или чрезъ назначенное имъ довѣренное лицо, въ личное владѣніе означенной племянницы моей Рахили въ первый послѣ смерти моей день ея рожденія и, буде возможно, въ присутствіи сестры моей, вышеписанной Юліи Вериндеръ. Еще желаю, чтобы реченная сестра моя была поставлена въ извѣстность посредствомъ точной копіи съ этого третьяго и послѣдняго пункта моего завѣщанія, что я дарю алмазъ дочери ея, Рахили, въ знакъ охотнаго прощенія зла, причиненнаго моей репутаціи въ теченіе жизни поведеніемъ ея со мною; особенно же въ доказательство того, что я, какъ подобаетъ умирающему, прощаю обиду, нанесенную въ лицѣ моемъ офицеру и джентльмену въ то время, когда слуга ея, по ея приказу, затворилъ мнѣ дверь ея дома въ день рожденія ея дочери." Дальше слѣдовала распоряженія на случай смерти миледи или миссъ Рахили до кончины завѣщателя; въ такомъ случаѣ алмазъ долженъ быть отправленъ въ Голландію, согласно съ запечатанными предписаніями, первоначально хранившимися вмѣстѣ съ нимъ, а выручка отъ продажи должна быть прибавлена къ суммѣ, уже оставленной по завѣщанію на каѳедру химіи при одномъ изъ сѣверныхъ университетовъ.
   Я въ прискорбномъ смущеніи возвратилъ бумагу мистеру Франклину, не зная что ему сказать. До сихъ поръ (какъ вамъ извѣстно) я держался того мнѣнія, что полковникъ умеръ такъ же нераскаянно, какъ и жилъ. Не скажу, чтобъ эта копія съ завѣщанія заставила меня отступить отъ своего мнѣнія, но она все-таки поразила меня.
   -- Ну, сказалъ мистеръ Франклинъ,-- теперь, прочтя собственное показаніе полковника, что вы на это скажете? Внося Лунный камень въ домъ тетушки, служу ли я слѣпымъ орудіемъ его мести, или возстановляю его въ истинномъ свѣтѣ кающагося христіанина?
   -- Едва ли можно оказать, сэръ, отвѣтилъ я,-- чтобъ онъ умеръ съ отвратительною жаждой мщенія въ сердцѣ и гнусною ложью на устахъ. Одному Богу открыта истина. Не спрашивайте же меня.
   Мистеръ Франклинъ сидѣлъ, вертя и комкая въ рукахъ выписку изъ завѣщанія, будто надѣясь этомъ пріемомъ выжать изъ нея правду. Въ то же время самъ онъ явно измѣнился. Изъ веселаго, живаго молодаго человѣка, онъ теперь почти безпричинно сталъ сдержаннымъ, важнымъ и задумчивымъ.
   -- Въ этомъ вопросѣ двѣ стороны, сказалъ онъ:,-- объективная и субъективная. Съ которой начать?
   Онъ получилъ нѣмецкое воспитаніе пополамъ съ французскимъ. Одно изъ двухъ до сихъ поръ владѣло имъ (какъ мнѣ кажется) на правѣ полной собственности. Теперь же (насколько я могъ догадаться) выступало другое. У меня въ жизни есть правило: никогда не обращать вниманія на то, чего я не понимаю. Я пошелъ по пути, среднему между объективною и субъективною сторонами. Попросту, по-англійски, я вытаращилъ глаза и на слова не вымолвилъ.
   -- Постараемся извлечь внутренній смыслъ этого, сказалъ мистеръ Франклинъ.-- Зачѣмъ дядя мой завѣщалъ алмазъ Рахили? Почему бы не завѣщать его тетушкѣ?
   -- Ну, вотъ объ этомъ, сэръ, по крайней мѣрѣ не трудно догадаться, оказалъ я.-- Полковникъ Гернкасль достаточно зналъ миледи, чтобы не сомнѣваться въ томъ, что она откажется отъ всякаго наслѣдства, которое перешло бы къ ней отъ него.
   -- Почему жь онъ зналъ, что Рахиль не откажется точно такъ же?
   -- Да развѣ есть на свѣтѣ, сэръ, такая молодая особа, что устоитъ противъ искушенія принять въ день рожденія подарокъ, подобный Лунному камню?
   -- Вотъ она субъективная точка зрѣнія, сказалъ мистеръ Франклинъ. -- Это дѣлаетъ вамъ честь, Бетереджъ, что вы способны къ субъективнымъ взглядамъ. Но въ завѣщаніи полковника есть еще одна таинственность, до сихъ поръ не разъясненная. Какъ объяснить, что онъ даритъ Рахиль въ день ея рожденія съ тѣмъ условіемъ, чтобъ ея мать была въ живыхъ?
   -- Не желаю чернить покойника, сэръ, отвѣтилъ я: -- но если онъ точно съ намѣреніемъ оставилъ наслѣдство, грозящее горемъ и бѣдами сестрѣ чрезъ посредство ея дочери, то это наслѣдство должно обусловливаться ея нахожденіемъ въ живыхъ, для того чтобъ она испытала эти муки.
   -- О! такъ вотъ ваше объясненіе его цѣли: это самое? Опять субъективное объясненіе! Вы ни разу не бывали въ Германіи, Бетереджъ?
   -- Нѣтъ, сэръ. А ваше объясненіе, если позволите узнать?
   -- Я допускаю, сказалъ мистеръ Франклинъ,-- что полковникъ,-- и это весьма вѣроятно,-- могъ имѣть цѣлью не благодѣяніе племянницѣ, которой сроду не видалъ, а доказательство сестрѣ своей, что онъ умеръ, простивъ ей, и весьма изящное доказательство посредствомъ подарка ея дитяти. Вотъ объясненіе, совершенно противоположное вашему, Бетереджъ, возникшее изъ субъективно-объективной точка зрѣнія. Судя по всему, то и другое могутъ быть равно справедливы.
   Давъ этому дѣлу такой пріятный и успокоительный исходъ, мистеръ Франклинъ, повидимому, счелъ поконченнымъ все что отъ него требовалось. Легъ себѣ на спину на песокъ и спросилъ, что теперь остается дѣлать. Онъ отличался такимъ остроуміемъ и новымъ разумѣніемъ (по крайней мѣрѣ до коверканья словъ на заморскій ладъ), и до сихъ поръ съ такимъ совершенствомъ держалъ путеводную нить всего дѣла, что я вовсе не былъ приготовленъ къ внезапной перемѣнѣ, которую онъ выказалъ, безсильно полагаясь на меня. Лишь гораздо позднѣе узналъ я,-- и то благодаря миссъ Рахили, первой сдѣлавшей это открытіе,-- что этими загадочными скачками и превращеніями мистеръ Франклинъ обязавъ вліянію своего воспитанія за границей. Въ томъ возрастѣ, когда всѣ мы наиболѣе склонны окрашиваться въ чужіе цвѣта, какъ бы отражая ихъ на себѣ, онъ былъ посланъ за границу и переѣзжалъ изъ края въ край, не давая ни одной краскѣ пристать къ себѣ крѣпче другой. Вслѣдствіе того онъ вернулся на родину съ такимъ множествомъ разнообразныхъ сторонъ въ характерѣ, болѣе или менѣе плохо прилаженныхъ другъ къ дружкѣ, что жизнь его, повидимому, проходила въ вѣчномъ противорѣчіи съ самимъ собой. Онъ могъ быть разомъ дѣльцомъ и лѣнтяемъ; самыхъ сбивчивыхъ и самыхъ ясныхъ понятій о вещахъ, образцомъ рѣшимости и олицетвореніемъ безсилія. Въ немъ было немножко Француза, немножко Нѣмца, немножко Италіянца, причемъ кое-гдѣ просвѣчивали и врожденная англійская основа, какъ бы говоря: "вотъ и я, къ величайшему прискорбію, засоренная, но все жь и отъ меня осталось кое-что въ самомъ фундаментѣ". Миссъ Рахиль обыкновенно говаривала, что Италіянецъ въ немъ бралъ верхъ въ тѣхъ случаяхъ, когда онъ неожиданно подавался и такъ мило, добродушно просилъ васъ взвалить себѣ на плеча лежащую на немъ отвѣтственность. Соблюдая полную справедливость, кажется, можно заключить, что и теперь въ немъ Италіянецъ взялъ верхъ.
   -- Развѣ не вамъ, сэръ, спросилъ я, надлежитъ знать, что теперь остается дѣлать? Ужь разумѣется, не мнѣ.
   Мистеръ Франклинъ, повидимому, не замѣтилъ всей силы моего вопроса: такъ въ это время самая поза его не позволяла замѣчать ничего, кромѣ неба надъ головой.
   -- Я не хочу безпричинно тревожить тетушку, оказалъ онъ,-- и не желаю оставить ее безъ того, что можетъ быть полезнымъ предостереженіемъ. Еслибы вы были на моемъ мѣстѣ, Бетереджъ,-- скажите мнѣ въ двухъ словахъ, что бы вы сдѣлали?
   Я сказалъ ему въ двухъ словахъ:
   -- Подождалъ бы.
   -- Отъ всего сердца, сказалъ мистеръ Франклинъ:-- долго ли?
   Я сталъ объяснять свою мысль.
   -- На сколько я понялъ, сэръ, сказалъ я,-- кто-нибудь обязанъ же вручать этотъ проклятый алмазъ миссъ Рахили въ день ея рожденія,-- а вы можете исполнитъ это не хуже кого иного. Очень хорошо. Сегодня двадцать пятое мая, а рожденіе ея двадцать перваго іюня. У насъ почти четыре недѣли впереди. Подождемте, и посмотримъ, не случится ли чего въ это время; а тамъ предостерегайте миледи или нѣтъ, какъ укажутъ обстоятельства.
   -- До сихъ поръ превосходно, Бетереджъ! сказалъ мистеръ Франклинъ:-- но отнынѣ и до дня рожденія что же вамъ дѣлать съ алмазомъ?
   -- Разумѣется, то же, что и вашъ батюшка, сэръ, отвѣтилъ я:-- батюшка вашъ сдалъ его въ банкъ подъ сохраненіе въ Лондонѣ, а вы сдайте его подъ сохраненіе Фризингальскому банку (Фризингаллъ былъ отъ насъ ближайшимъ городомъ, а банкъ его не уступалъ въ состоятельности англійскому). Будь я на вашемъ мѣстѣ, сэръ, прибавилъ я:-- тотчасъ послалъ бы съ нимъ верхомъ въ Фризингаллъ, прежде чѣмъ леди вернутся домой.
   Возможность нѣчто сдѣлать, и сверхъ того сдѣлать это на лошади, мигомъ подняла лежавшаго навзничь мистера Франклина. Онъ вскочилъ на ноги, безцеремонно таща и меня за собой.
   -- Бетереджъ, васъ надо цѣнить на вѣсъ золота, сказалъ онъ:-- идемъ, а сейчасъ же сѣдлайте мнѣ лучшую лошадь изо всей конюшни!
   Наконецъ-то (благодаря Бога) сквозь всю заморскую политуру пробилась у него врожденная основа Англичанина! Вотъ онъ памятный мнѣ мистеръ Франклинъ, вошедшій въ прежнюю колею при мысли о скачкѣ верхомъ и напомнившій мнѣ доброе, старое время! Осѣдлать ему лошадь? Да я бы осѣдлалъ ему цѣлый десятокъ, еслибъ онъ только могъ поѣхать на всѣхъ разомъ.
   Мы поспѣшно вернулись домой, поспѣшно засѣдлали самаго быстраго коня, и мистеръ Франклинъ по всѣхъ ногъ поскакалъ съ проклятымъ алмазомъ еще разъ въ кладовую банка. Когда затихъ послѣдній топотъ копытъ его лошади, и я, оставшись одинъ, пошелъ назадъ ко двору, мнѣ, кажется, хотѣлось спросить себя, не пробудился ли я отъ сна.
   

VII.

   Пока я обрѣтался въ такомъ растерянномъ состояніи ума, сильно нуждаясь хотя бы въ минуткѣ спокойнаго уединенія, для того чтобы снова оправиться, тутъ-то мнѣ и подвернулась дочь моя, Пенелопа (точь-въ-точь, какъ ея покойная мать сталкивалась со мной на лѣстницѣ), и мигомъ потребовала, чтобъ я разказалъ ей все происходившее на совѣщаніи между мной и мистеромъ Франклиномъ. Въ такихъ обстоятельствахъ оставалось тутъ же на мѣстѣ прихлопнуть гасильникомъ любопытство Пенелопы. Поэтому я отвѣтилъ ей, что мы съ мистеромъ Франклиномъ толковали объ иностранныхъ дѣлахъ, пока не договорились до-нельзя и не заснули оба на солнечномъ припекѣ. Попытайтесь отвѣтить что-нибудь въ этомъ родѣ въ первый разъ, какъ жена или дочь досадятъ вамъ неумѣстнымъ и несвоевременнымъ вопросомъ, и будьте увѣрены, что по врожденной женской кротости, онѣ при первомъ удобномъ случаѣ зацѣлуютъ васъ и возобновятъ разспросы.
   Послѣполуденное время кое-какъ дотянулось; миледи съ миссъ Рахилью пріѣхали.
   Нечего и говорить, какъ удивились онѣ, узнавъ о прибытіи мистера Франклина Блека и вторичномъ отъѣздѣ его верхомъ. Нечего также говоритъ, что онѣ тотчасъ же засыпали меня неумѣстными вопросами, а "иностранныя дѣла" и "сонъ на солнечномъ припекѣ" для нихъ-то ужъ не годились. Изобрѣтательность моя истощилась, и я могъ только сказать, что прибытіе мистера Франклина съ утреннимъ поѣздомъ надо приписать единственно одной изъ его причудъ. Будучи вслѣдъ за тѣмъ спрошенъ, неужели отъѣздъ его верхомъ былъ также причудой, я сказалъ: "точно такъ" и, кажется, чистенько отдѣлался этимъ отвѣтомъ.
   Преодолѣвъ затрудненія съ дамами, я встрѣтилъ еще больше затрудненій, воротясь въ свою комнату. Пришла Пенелопа, съ свойственною женщинамъ кротостью и врожденнымъ женскомъ любопытствомъ, за поцѣлуями и разспросами. На этотъ разъ она только желала услыхать отъ меня, что такое сдѣлалось съ нашею младшею горничной, Розанной Сперманъ.
   Оставивъ мистера Франклина со мной на зыбучихъ пескахъ, Розанна, повидимому, вернулась домой въ самомъ непонятномъ расположеніи духа. Она (если вѣрить Пенелопѣ) мѣнялась, какъ цвѣта радуги. Была весела безъ всякой причины и безпричинно грустна. Не переводя духу, засыпала сотней вопросовъ о мистерѣ Франклинѣ Блекѣ и тутъ же разсердилась на Пенелопу, какъ та смѣла подумать, чтобы заѣзжій джентльменъ могъ ее сколько-нибудь интересовать. Ее застали улыбающеюся, и чертящею вензель мистера Франклина на крышкѣ рабочаго столика. Въ другой разъ ее застали въ слезахъ, смотрѣвшею въ зеркало на свое уродливое плечо. Не знавали ли она съ мистеромъ Франклиномъ другъ друга до нынѣшняго дня? Невозможно! Не слыхали ли чего другъ о другѣ? Опятъ невозможно! Я готовъ бы засвидѣтельствовать неподдѣльность удивленія мистера Франклина въ то время, какъ дѣвушка уставилась на него глазами. Пенелопа готова была засвидѣтельствовать неподдѣльное любопытство, съ какимъ дѣвушка разспрашивала о мистерѣ Франклинѣ. Наши переговоры, при такомъ способѣ веденія ихъ, тянулись довольно скучно, пока дочь моя не кончила ихъ, внезапно разразясь такимъ чудовищнымъ предположеніемъ, что я, кажется, отъ роду не слыхивалъ подобнаго.
   -- Батюшка, совершенно серіозно проговорила Пенелопа:-- тутъ одна разгадка. Розанна съ перваго взгляда влюбилась въ мистера Франклина Блека!
   Вы, конечно, слыхали о прелестныхъ молодыхъ леди, влюблявшихся съ перваго взгляда, и находили это довольно естественнымъ. Но горничная изъ исправительнаго дома, съ простымъ лицомъ и уродливымъ плечомъ, влюбляющаяся съ перваго взгляда въ джентльмена, пріѣхавшаго посѣтить ея госпожу,-- найдите мнѣ, если можете, что-нибудь подъ пару этой нелѣпости въ любомъ изъ романовъ христіанскаго міра!
   Я такъ хохоталъ, что у меня слезы текла по щекамъ. Пенелопа какъ-то странно огорчалась моимъ смѣхомъ.
   -- Никогда я не видывала васъ, батюшка, такимъ злымъ, кротко проговорила она и ушла.
   Слова моей дѣвочка точно обдала меня холодною водой. Я взбѣсился на себя за то неловкое ощущеніе, съ которымъ выслушалъ ее, но ощущеніе все-таки было. Но перемѣнимъ матерію съ вашего позволенія. Мнѣ прискорбно, что я увлекся разказомъ, и не безъ причины, какъ вы увидите, прочитавъ немного далѣе.
   Насталъ вечеръ, и вскорѣ послѣ звонка, извѣщавшаго о предъобѣденномъ туалетѣ, мистеръ Франклинъ вернулся изъ Фризингалла. Я самъ понесъ горячую воду въ его комнату, надѣясь, послѣ такой продолжительной отлучки, услышать что-нибудь новое. Но къ величайшему разочарованію моему (вѣроятно, такъ же и вашему), ничего не случилось. Онъ не встрѣчалъ Индѣйцевъ на пути своемъ -- ни туда, ни обратно. Онъ сдалъ Лунный камень въ банкъ, обозначивъ его просто драгоцѣнностью высокой стоимости, и благополучно привезъ расписку въ его полученіи. Я пошелъ внизъ, находя, что все это какъ-то прозаично кончилось послѣ нашихъ утреннихъ тревогъ объ алмазѣ.
   Какъ происходило свиданіе мистера Франклина съ его тетушкой и кузиной, этого я не знаю.
   Я готовъ былъ бы заплатить за право служитъ въ тотъ день за столомъ. Но при моемъ положеніи въ домѣ, служить за столомъ (кромѣ торжественныхъ семейныхъ празднествъ) значило бы ронять свое достоинство въ глазахъ прочей прислуги, а миледи и такъ уже считала меня весьма склоннымъ къ этому. Въ этотъ вечеръ вѣсти съ верхнихъ этажей дошли до меня отъ Пенелопы и выѣзднаго лакея. Пенелопа сообщила, что никогда не знавала еще за миссъ Рахилью такой заботливости о своей прическѣ и никогда не видывала ее такою веселою и прелестною, какъ въ то время, когда она пошла встрѣчать мистера Франклина въ гостиной. Лакей отрапортовалъ, что сохраненіе почтительной степенности въ присутствіи высшихъ и прислуживаніе мистеру Франклину Блеку за столомъ -- двѣ вещи, до того трудно согласуемыя между собой, что въ его служебномъ поприщѣ не встрѣчалось еще ничего подобнаго. Вечеркомъ попозднѣе мы слышали ихъ игру и пѣніе дуэтовъ, причемъ мистеръ Франклинъ забиралъ высоко, а миссъ Рахиль еще выше, и миледи, едва поспѣвая за ними на фортепіано, словно въ скачкѣ чрезъ рвы и заборы, все-таки благополучно достигала цѣли. Дивно было и пріятно слушать эту музыку въ ночной тиши сквозь отворенныя окна на террасу. Еще позднѣе я принесъ мистеру Франклину вина и содовой воды въ курильную комнату и нашелъ, что миссъ Рахиль совершенно вытѣснила изъ его головы алмазъ. "Очаровательнѣйшая дѣвушка изъ всѣхъ видѣнныхъ мной по пріѣздѣ въ Англію", вотъ все чего я могъ отъ него добиться, пытаясь навести разговоръ на болѣе серіозную тему.
   Около полуночи я, по обычаю, пошелъ въ обходъ вокругъ дома, чтобы запереть всѣ двери, въ сопровожденіи своего помощника (лакея Самуила). Когда всѣ двери, кромѣ боковой на террасу, были заперты, я отпустилъ Самуила на покой и вышедъ подышать свѣжимъ воздухомъ на сонъ грядущій.
   Ночь была тихая, облачная, а мѣсяцъ во всей полнотѣ сіялъ на небѣ. На дворѣ до того все пріумолкло, что ко мнѣ, хотя очень слабо и глухо, по временамъ доносился ропотъ моря, когда прибой вздымался на песчаную отмель въ устьѣ вашей губы. Домъ стоялъ такъ, что терраса была въ тѣни его; но бѣлый свѣтъ луны ярко обдавалъ гравельную дорожку, огибавшую террасу сбоку. Поглядѣвъ сперва на небо, а потомъ и въ направленіи дорожки, я замѣтилъ человѣческую тѣнь, отбрасываемую мѣсяцемъ далеко впередъ изъ-за угла дома.
   Будучи старъ и хитеръ, я удержался отъ оклика. Но такъ какъ я, вмѣстѣ съ тѣмъ, къ несчастію, старъ и тяжеловатъ, то ноги измѣнили мнѣ на пескѣ. Прежде чѣмъ я успѣлъ внезапно прокрасться за уголъ дома, я услыхалъ торопливый бѣгъ болѣе легкихъ ногъ и, кажется, не одной пары. Пока я достигъ угла, бѣглецы исчезли въ кустарникѣ по ту сторону дорожки и скрылись изъ виду въ чащѣ деревьевъ и куртинъ той части сада. Изъ кустарниковъ они легко могли пробраться чрезъ рѣшетку на большую дорогу. Будь я лѣтъ на сорокъ помоложе, быть-можетъ, мнѣ удалось бы перехватить ихъ, прежде чѣмъ они выбрались бы изъ нашего обиталища. Но теперь я воротился за парою ногъ помоложе моихъ. Никого не безпокоя, мы съ Самуиломъ взяли по ружью и пошли въ обходъ около дома и по кустарникамъ. Удостовѣрясь, что въ нашихъ владѣніяхъ нѣтъ ни одного бродяги, мы вернулись назадъ. Переходя дорожку, на которой видѣлъ тѣнь, я въ первый разъ еще замѣтилъ свѣтленькую вещицу, лежащую въ свѣтѣ мѣсяца на пескѣ. Поднявъ ее, я увидалъ, что это сткляночка съ какою-то густою, пріятно-пахучею жидкостью, черною, какъ чернила.
   Я ничего не сказалъ Самуилу. Но вспомнивъ разказъ Пенелопы о фокусникахъ и чернильной лужицѣ въ горсти мальчика, и тотчасъ заподозрилъ, что потревожилъ трехъ Индѣйцевъ, шатавшихся вокругъ дома и занятыхъ развѣдками объ алмазѣ.
   

VIII.

   Здѣсь я нахожу нужнымъ пріостановиться.
   Вызывая собственныя воспоминанія, и въ помощь имъ справляясь съ дневникомъ Пенелопы, я считаю возможнымъ окинуть лишь бѣглымъ взглядомъ промежутокъ времени между пріѣздомъ мистера Франклина Блека и днемъ рожденія миссъ Рахили. Большею частію дни проходили безъ всякихъ событій, о которыхъ стоило бы упомянутъ. Итакъ, съ вашего позволенія и при помощи Пенелопы, я отмѣчу здѣсь только нѣкоторыя числа, предоставляя себѣ возобновить разказъ изо дня въ день, лишь только дойдемъ до той поры, когда Лунный камень сталъ главнѣйшею заботой всѣхъ домашнихъ.
   Оговорясь такимъ образомъ, можно продолжать, начавъ, разумѣется, со сткляночки пріятно-пахучихъ чернилъ, найденной мною ночью на дорожкѣ. На слѣдующее утро (26-го числа) я показалъ мистеру Франклину эту шарлатанскую штуку и передалъ уже извѣстное вамъ. Онъ заключилъ, что Индѣйцы не только бродятъ около дома ради алмаза, но и въ самомъ дѣлѣ имѣютъ глупость вѣрить въ свое колдовство: онъ разумѣлъ подъ этимъ знаки на головѣ мальчика, наливанье чернилъ въ его горсть и надежду, что онъ увидитъ лица и вещи, недоступныя человѣческому глазу. Мистеръ Франклинъ сказалъ мнѣ, что и въ нашихъ странахъ, такъ же какъ на Востокѣ, есть люди, которые занимаются этимъ забавнымъ фокусъ-покусомъ (хотя и безъ чернилъ) и называютъ его французскимъ словомъ, значащимъ что-то въ родѣ яснаго зрѣнія.
   -- Повѣрьте,-- сказалъ мистеръ Франклинъ,-- Индѣйцы убѣждены, что алмазъ хранится у насъ здѣсь; вотъ они и привели этого clairvoyant, чтобъ онъ показалъ имъ дорогу, еслибъ имъ удалось вчера пробраться въ домъ.
   -- Вы полагаете, что они возобновятъ попытку, сэръ? спросилъ я.
   -- Это будетъ зависѣть отъ того, что мальчикъ въ состояніи исполнить на самомъ дѣлѣ, сказалъ мистеръ Франклинъ.-- Если онъ прозритъ алмазъ въ цѣлости за желѣзными запорами Фризингальскаго банка, то посѣщенія Индѣйцевъ не будутъ болѣе тревожить васъ до извѣстнаго времени; если же нѣтъ, не пройдетъ нѣсколькихъ ночей, какъ намъ представится еще случай подстеречь ихъ въ кустарникахъ.
   Я съ полнѣйшимъ довѣріемъ сталъ выжидать этого случая, но, странная вещь, онъ не повторился. Сами ли фокусники развѣдали въ городѣ, что мистеръ Франклинъ былъ въ банкѣ, и вывели изъ этого свое заключеніе, или мальчикъ дѣйствительно видѣлъ гдѣ нынѣ хранится алмазъ (чему, впрочемъ, туго вѣрится), или, наконецъ, было это простою случайностію; но дѣло въ томъ, что въ теченіе нѣсколькихъ недѣль до дня рожденія миссъ Рахили, ни тѣни Индѣйца не появлялось вблизи вашего дома. Фокусники пробавлялись себѣ по городу и въ окрестностяхъ своимъ ремесломъ, а мы съ мистеромъ Франклиномъ выжидали дальнѣйшихъ событій, остерегаясь потревожить мошенниковъ преждевременнымъ заявленіемъ нашихъ подозрѣній. Этимъ поведеніемъ обѣихъ сторонъ ограничивается все, что пока слѣдовало сказать объ Индѣйцахъ.
   Съ двадцать девятаго числа миссъ Рахиль съ мистеромъ Франклиномъ изобрѣли новый способъ убивать время, которое имъ иначе некуда было сбыть съ рукъ. По нѣкоторымъ причинамъ надо обратить особенное вниманіе на занятіе ихъ забавлявшее. Вы увидите, что оно имѣетъ нѣкоторую связь съ тѣмъ, что еще впереди.
   Господамъ въ житейскомъ морѣ постоянно грозитъ подводный камень,-- собственная ихъ праздность. Жизнь ихъ большею частію проходитъ въ поискахъ за какимъ-нибудь дѣломъ, и любопытно замѣтить при этомъ,-- въ особенности если вкусъ ихъ направленъ на такъ-называемыя умственныя наслажденія,-- какъ они слѣпо бросаются на самыя неопрятныя занятія. Изъ десяти разъ девять они ужь вѣрно что-нибудь или мучатъ, или портятъ, и при этомъ твердо увѣрены, что обогащаютъ свой умъ, тогда какъ въ сущности просто кутерьму подымаютъ во всемъ домѣ. Я видалъ, какъ они (леди, къ величайшему прискорбію, не хуже джентльменовъ) слоняются, напримѣръ, изо дня въ день съ пустыми коробочками отъ пилюль, ловятъ ящерицъ, таракановъ, пауковъ и лягушекъ, приносятъ ихъ домой и прокалываютъ несчастныхъ булавками или, безъ всякаго зазрѣнія совѣсти, кромсаютъ ихъ на кусочки. Вы застаете молодаго господина или молодую госпожу, разсматривающихъ въ увеличительное стекло вывороченнаго наизнанку паука, или встрѣчаете на лѣстницѣ лягушку, которая возвращается восвояси безъ головы, и когда вы дивитесь, что бы такое могла значить эта жестокая пачкотня, вамъ отвѣчаютъ, что молодой господинъ или молодая госпожа вошли во вкусъ естественныхъ наукъ. Или опять, иногда вы видите, какъ они оба вмѣстѣ по цѣлымъ часамъ портятъ превосходный цвѣтокъ остроконечнымъ инструментомъ, изъ-за тупаго желанія знать какъ онъ устроенъ. Что жъ, если вы узнаете, цвѣтъ что ли будетъ лучше, или запахъ пріятнѣй станетъ? Да вотъ, подите! Бѣдняжкамъ надо скоротать время, понимаете, просто время скоротать. Въ дѣтствѣ вы себѣ копались да пачкались въ грязи и дѣлали изъ нея пироги, а выросши, копаетесь да пачкаетесь въ наукѣ, разсѣкаете пауковъ, портите цвѣты. Въ обоихъ случаяхъ вся штука въ томъ, что пустой головушкѣ нечѣмъ заняться, а праздныхъ рученокъ не къ чему приложить. И кончается оно тѣмъ, что вы мажетесь красками, а по всему дому вонь стоитъ; или держите головастиковъ въ стеклянномъ ящикѣ, полнехонькомъ грязной воды, отчего у всѣхъ домашнихъ нутро воротитъ, или откалываете, и тамъ, и сямъ, повсюду, обращики камней и засыпаете всю домашнюю провизію; или пачкаете себѣ пальцы при фотографическихъ опытахъ, съ безпощаднымъ нелицепріятіемъ снимая всѣхъ и каждаго въ домѣ. Оно, конечно, зачастую и тяжеленько достается тѣмъ, кто дѣйствительно долженъ доставать себѣ пропитаніе, кому необходимо зарабатывать себѣ носильное платье, теплый кровъ и хлѣбъ насущный. Но сравните же самый тяжкій поденный трудъ, когда-либо выпадавшій вамъ, съ тою праздностію, что портитъ цвѣты да сверлитъ желудки пауковъ, и благодарите свою счастливую звѣзду за то, что въ головѣ вашей есть нѣчто, о чемъ ей надо подумать, а на рукахъ то, что надо исполнить.
   Что касается мистера Франклина и миссъ Рахили, то я съ удовольствіемъ долженъ сказать, что они какого не истязали. Они просто посвятили себя произведенію кутерьмы и, надо отдать имъ справедливость, испортили только одну дверь.
   Всеобъемлющій геній мистера Франклина, носившійся всюду, докопался до такъ-называемой имъ "декоративной живописи". Онъ сообщилъ намъ о своемъ изобрѣтеніи новаго состава для разведенія краски. Изъ чего составъ дѣлался, не знаю, но могу сказать въ двухъ словахъ, что онъ самъ дѣлалъ: онъ вонялъ. Видя, что миссъ Рахили неймется, чтобы не набить руку въ новомъ процессѣ, мистеръ Франклинъ послалъ въ Лондонъ за матеріалами, смѣшалъ ихъ, отчего произошелъ такой запахъ, что даже случайно забредшія въ комнату собаки чихали; подвязалъ миссъ Рахили фартукъ съ передничкомъ и задалъ ей декоративную работу въ собственной ея маленькой гостиной, названной, по бѣдности англійскаго языка, "будуаромъ". Начала она со внутренней стороны двери. Мистеръ Франклинъ содралъ пемзой прекрасную лакировку дочиста и приготовилъ, по его словамъ, поверхность производства. Затѣмъ миссъ Рахиль, по его указаніямъ и при его помощи, покрыла эту поверхность арабесками и разными изображеніями: графовъ, цвѣтовъ, птицъ, купидоновъ и тому подобнаго, снятыхъ съ рисунковъ знаменитаго италіянскаго живописца, имени котораго ужь не припомню,-- кажется, того самаго, что наполнилъ міръ своею Дѣвой Маріей и завелъ себѣ милаго дружка въ булочной. Работа эта была прекопотливая, и пачкотня страшная. Но молодежь наша, повидимому, никогда не уставала за нею. Если не было прогулки верхомъ или пріема гостей, или стола, или пѣнія, то они ужъ тутъ-какъ-тутъ, голова съ головой, хлопочутъ словно пчелы, надъ порчей двери. Какой это поэтъ сказалъ, что у сатаны всегда найдется каверза для занятія праздныхъ рукъ? Еслибъ онъ былъ на моемъ мѣстѣ при этой семьѣ и видѣлъ бы миссъ Рахиль съ помазкомъ, а мистера Франклина съ составомъ, онъ не написалъ бы о нихъ ничего правдивѣе.
   Слѣдующее число, стоящее отмѣтки, пришлось въ воскресенье 4-го іюня. Вечеромъ этого дня мы въ первый разъ еще обсуждали въ людской домашнее дѣльце, которое, подобно декораціи двери, имѣетъ связь съ тѣмъ что еще впереди. Видя съ какимъ удовольствіемъ мистеръ Франклинъ и миссъ Рахиль бывали вмѣстѣ и что это за славная парочка во всѣхъ отношеніяхъ, мы весьма естественно разчитывали, что они сойдутся въ своихъ воззрѣніяхъ и на другіе предметы, кромѣ украшеній для дверей. Нѣкоторые поговаривали, что лѣто еще не пройдетъ, какъ въ домѣ будетъ свадьба. Другіе (со мной во главѣ) допускали вѣроятность замужества миссъ Рахили; но мы сомнѣвались (по причинамъ, которыя сейчасъ будутъ изложены), чтобы женихомъ ея сдѣлался мистеръ Франклинъ Блекъ. Никто видѣвшій и слышавшій мистера Франклина не усомнился бы въ томъ, что онъ, съ своей стороны, положительно влюбленъ. Труднѣе было разгадать миссъ Рахиль. Позвольте мнѣ имѣть честь познакомитъ васъ съ нею; затѣмъ я предоставлю вамъ разгадать ее самимъ, если сумѣете.
   Двадцать перваго іюня наступалъ восемнадцатый день рожденія нашей молодой леди. Если вамъ нравятся брюнетки (которыя въ большомъ свѣтѣ, какъ я слышу, въ послѣднее время вышли изъ моды) и если вы не питаете особенныхъ предразсудковъ въ пользу роста, я отвѣчаю за миссъ Рахиль, что она одна изъ самыхъ хорошенькихъ дѣвушекъ, вами виданныхъ. Маленькая, тоненькая, но вполнѣ стройная отъ головы до ногъ. Умному человѣку довольно бы взглянуть на все, когда она сидитъ или встаетъ, и въ особенности когда идетъ, для убѣжденія себя въ томъ, что грація всей ея фигуры (если смѣю такъ выразиться) въ ней самой, а не въ туалетѣ. Я не видывалъ волосъ чернѣе какъ у ней. Глаза имъ не уступали. Носъ, пожалуй, маловатъ. Ротъ и подбородокъ (по словамъ мистера Франклина) лакомые кусочки боговъ; а цвѣтъ ея лица (согласно съ тѣмъ же неопровержимымъ авторитетомъ) словно красное солнышко, только съ тѣмъ преимуществомъ, что всегда былъ въ лучшей исправности для желающихъ полюбоваться. Прибавьте къ предыдущему, что голову она держала прямѣе стрѣлы, съ поразительно-горделивымъ видомъ, что голосъ ея былъ звонкій, съ серебристымъ оттѣнкомъ, а улыбка такъ мило зачиналась въ глазахъ, еще не переходя на губы,-- и вотъ вамъ портретъ ея, насколько я гораздъ рисовать, въ натуральной величинѣ!
   Что же сказать о ея наклонностяхъ? Ужели въ этомъ очаровательномъ лицѣ не было ни одного недостатка? Въ ней было ровно столько же недостатковъ, какъ и въ васъ самихъ, сударыня,-- на больше, на меньше.
   Говоря серіозно, милая, дорогая моя миссъ Рахиль, обладая бездною прелестей и очарованій, имѣла одинъ недостатокъ; строгое безпристрастіе заставляетъ меня въ этомъ сознаться. Отъ большинства своихъ сверстницъ она отличалась тѣмъ, что имѣла собственное мнѣніе и была такъ своенравна, что пренебрегала даже модами, если онѣ не соотвѣтствовали ея вкусамъ. Въ мелочахъ эта независимость была еще туда-сюда, но въ дѣлахъ важныхъ она (по мнѣнію миледи и моему собственному) далеконько заходила. Немногія женщины, даже и вдвое постарше ея, отличались такимъ сужденіемъ, какъ она; она никогда не просила совѣта, никогда не говорила заранѣе, что хочетъ сдѣлать; ни къ кому не лѣзла съ тайнами и секретами, начиная съ матери. Въ важныхъ дѣлахъ и въ мелочахъ, съ людьми, которыхъ любила или ненавидѣла (и то и другое у ней выходило одинаково чистосердечно) миссъ Рахиль веда себя по-своему, довольствуясь собой во всѣхъ радостяхъ и печаляхъ своей жизни. Не разъ и не два слыхивалъ я, какъ миледи говорила, что "лучшій другъ Рахили и злѣйшій врагъ ея -- сама Рахиль". Еще одно слово, и я кончу. При всей ея замкнутости, при всемъ своенравіи, въ ней не было ни тѣни какой-нибудь фальши. Я не помню, чтобъ она когда-нибудь не сдержала слова; не помню, чтобъ она когда-нибудь сказала: нѣтъ, думая: да. Мнѣ припоминается изъ ея дѣтства множество случаевъ, при которыхъ добренькое сердечко ея принимало на себя выговоры и переносило наказаніе за какую-нибудь вину любимой подруги. Никто не запомнитъ, чтобъ она созналась въ этомъ, когда дѣло разъяснялось, а ее снова тянули къ отвѣту; но никто не запомнитъ и того, чтобъ она когда-нибудь лгала. Она глядѣла вамъ прямо въ лицо, качала упрямою головкой и просто говорила: "не скажу!" если ее опять наказывали за это, она сознавалась, что сожалѣетъ объ этихъ словахъ; но, несмотря на хлѣбъ и на воду, все-таки не говорила. Своенравна, чертовски своенравна подъ часъ, признаюсь въ этомъ; но все-таки прелестнѣйшее созданіе, когда-либо встрѣчавшееся мнѣ на жизненномъ пути въ сей юдоли. Быть-можетъ, вы полагаете, что здѣсь есть противорѣчіе? Въ такомъ случаѣ позвольте вамъ сказать на ушко. Въ слѣдующіе двадцать четыре часа изучите повнимательнѣе вашу супругу. Если въ теченіе этого времени добрая леди не выкажетъ чего-нибудь въ родѣ противорѣчія, Боже упаси васъ! Вы женились на чудовищѣ.
   Теперь, когда я познакомилъ васъ съ миссъ Рахилью, мы какъ разъ на пути къ вопросу о супружескихъ видахъ этой молодой леди.
   12-го іюня госпожа моя послала въ Лондонъ одному джентльмену приглашеніе пріѣхать провести здѣсь день рожденія миссъ Рахили. Вотъ этому-то счастливому смертному, какъ я полагалъ, а было отдано ея сердце. Подобно мистеру Франклину, онъ доводился ей двоюроднымъ. Звали его мистеръ Годфрей Абльвайтъ.
   Вторая сестра миледи (не бойтесь, на этотъ разъ мы не слишкомъ погрузимся въ семейныя дѣла),-- вторая сестра миледи, говорю я, обманулась въ любви, а въ послѣдствіи, выйдя замужъ очертя голову, сдѣлала такъ-называемый mésalliance. Страшная суматоха поднялась въ семьѣ, когда высокородная Каролина стала на своемъ, чтобы выйдти просто за мистера Абльвайта, фразингальскаго банкира. Онъ былъ очень богатъ, весьма добродушенъ и произвелъ на свѣтъ поразительно большое семейство,-- все это пока въ его пользу. Но онъ пожелалъ возвыситься изъ скромнаго положенія въ свѣтѣ,-- и это обратилось противъ него. Впрочемъ, время и успѣхи современнаго просвѣщенія поправили дѣло; и къ этому mésalliance понемножку присмотрѣлись. Мы теперь поголовно либеральничаемъ; и (лишь бы могъ я васъ царапнуть, когда вы меня царапаете) какое мнѣ дѣло, въ парламентѣ вы или нѣтъ, мусорщикъ вы или герцогъ? Вотъ современная точка зрѣнія, а я придерживаюсь современности. Абльвайты жили въ прекрасномъ домѣ съ большою землей, на нѣкоторомъ разстояніи отъ Фризингалла. Предо мистера Фрэнклина.
   -- Полковникъ отказалъ алмазъ миссъ Рэчель? сказалъ я.-- А вашъ отецъ, сэръ, душеприкащикъ полковника! Ну! прозакладывалъ бы я что вамъ угодно, мистеръ Фрэнклинъ, что вашъ отецъ не захотѣлъ бы дотронуться до полковника даже щипцами!
   -- Сильныя выраженія, Беттереджъ. Что ложно сказать противъ полковника? Онъ принадлежалъ гл. вашему времени, не къ моему. Разскажите мнѣ что знаете о немъ, а и разскажу намъ, какъ отецъ мои сдѣлался его душеприкащикомъ, и еще кое о чемъ. Я сдѣлалъ въ Лондонѣ нѣкоторыя открытія о моемъ дядѣ Гернкастлѣ и его алмазѣ, которыя кажутся мнѣ не совсѣмъ благовидны, и я желаю, чтобы вы подтвердили ихъ. Вы назвали его сейчасъ нечестивымъ полковникомъ. Поищите въ вашей памяти, старый другъ, и скажите мнѣ почему.
   Я видѣлъ, что онъ говоритъ серьезно, и разсказалъ ему все.
   Вотъ сущность того, что я сказалъ, написанная единственно для васъ. Будьте внимательны, а то вы совсѣмъ собьетесь съ толку, когда и зайдемъ подальше въ этой исторіи. Выкиньте изъ головы дѣтей, обѣдъ, новую шляпку я что бы тамъ ни было. Постарайтесь, не можете ли забыть политику, лошадей, курсы въ Сити и непріятности въ вашемъ клубѣ. Я надѣюсь, что вы не разсердитесь на мою смѣлость; я дѣлаю это только для того, чтобы возбудить ваше вниманіе, кроткій читатель. Боже! развѣ я не видалъ въ вашихъ рукахъ величайшихъ авторовъ и развѣ я не знаю, какъ легко отвлекается ваше вниманіе, когда его проситъ книга, а не человѣкъ?
   Я говорилъ нѣсколько времени объ отцѣ милэди, старомъ лордѣ съ крутымъ нравомъ и длиннымъ языкомъ. У него было всего-на-всего пять человѣкъ дѣтей. Сначала два сына; потомъ послѣ довольно долгаго времени жена его опять сдѣлалась беременна и три молодыя дѣвицы явились на свѣтъ одна за другою такъ скоро, какъ только позволяла это природа; моя госпожа, какъ уже было упомянуто, была самая младшая и самая лучшая изъ трехъ. Изъ двухъ сыновей, старшій Артёръ наслѣдовалъ титулъ и имѣніе отца. Второй, высокородный Джонъ, получилъ прекрасное состояніе, оставленное ему однимъ родственникомъ, и опредѣлился въ военную службу.
   Дурна та птица, которая пачкаетъ свое собственное гнѣздо. Я считаю благородную фамилію Гернкастлей моимъ гнѣздомъ и сочту милостью, если мнѣ позволятъ не входить въ подробности о высокородномъ Джонѣ. Я считаю его по совѣсти однимъ изъ величайшихъ негодяевъ, когда-либо существовавшихъ на свѣтѣ. Едвали я могу сказать о немъ что-нибудь болѣе или менѣе. Онъ началъ службу съ гвардейскаго полна. Онъ долженъ былъ выйти оттуда прежде, чѣмъ ему минуло двадцать-два года -- все-равно почему бы то ни было. Въ арміи слиткомъ большая строгость была не по силамъ высокородному Джону. Онъ отправился въ Индію, посмотрѣть, такая же ли тамъ строгость, и попробовать дѣйствительной службы. Относительно храбрости (надо отдать ему справедливость) онъ былъ смѣсью бульдога, бойца-пѣтуха и дикаря. Онъ былъ при взятіи Серингапатама. Вскорѣ послѣ этого онъ перешелъ въ другой полкъ, а впослѣдствіи въ третій. Тутъ онъ былъ произведенъ въ полковники, получить солнечный ударъ и воротился въ Англію.
   Онъ пріѣхалъ съ такой репутаціей, которая заперла ему двери всѣхъ его родныхъ; милэди (только что вышедшая замужъ) первая объявила (съ согласія сэр-Джона), что ея братъ никогда не войдетъ къ ней въ домъ. Много пятенъ на полковникѣ заставляли всѣхъ обѣгать его; но мнѣ надо здѣсь упомянуть только о пятнѣ, навлеченномъ на него алмазомъ.
   Говорили, что онъ завладѣлъ этой индійской драгоцѣнностью такими способами, въ которыхъ какъ ни былъ онъ дерзокъ, онъ не смѣлъ признаться. Онъ никогда не пытался продать алмазъ -- не нуждаясь въ деньгахъ и (опять надо отдать ему справедливость) не дорожа ими. Онъ никому его не дарилъ и не показывалъ его ни одной живой душѣ. Одни говорили, будто онъ боялся, чтобъ это не навлекло ему непріятностей отъ начальства; другіе (не знавшіе натуру этого человѣка) говорили, что онъ боится, что если покажетъ алмазъ, то это будетъ стоить ему жизни.
   Въ этихъ послѣднихъ слухахъ, можетъ статься, была доля правды. Было бы несправедливо сказать, что одъ боится, но это фактъ, что жизнь его два раза подвергалась опасности въ Индіи, и всѣ твердо были убѣждены, что Лунный камень былъ этому причиной. Когда полковникъ воротился въ Англію и увидалъ, что всѣ его обѣгаютъ, опять всѣ приписали это Лунному камню. Тайна жизни полковника мѣшала полковнику во всемъ и изгнала его изъ среды его соотечественниковъ. Мущины не пускали его въ свои клубы; женщины -- а ихъ было не мало -- на которыхъ онъ хотѣлъ жениться, отказывали ему; друзья и родственники вдругъ дѣлались близоруки, встрѣчаясь съ нимъ на улицѣ.
   Другіе въ такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ постарались бы оправдаться передъ свѣтомъ. Но уступить, даже когда одъ былъ неправъ и когда все общество возстало противъ него, было не въ привычкахъ высокороднаго Джона. Онъ держалъ при себѣ алмазъ въ Индіи, желая показать, что онъ не боится быть убитымъ. Онъ оставилъ при себѣ алмазъ въ Англіи, желая показать, что презираетъ общественнымъ мнѣніемъ. Вотъ вамъ портретъ этого человѣка какъ на полотнѣ: характеръ шедшій всему наперекоръ и лицо, хотя красивое, но съ дьявольскимъ выраженіемъ.
   Время отъ времени до насъ доходили о немъ самые различные слухи. Иногда говорили, будто онъ сталъ курить опіумъ и собирать старыя книги; иногда, будто онъ производитъ какіе-то странные химическіе опыты; иногда, будто онъ пьянствуетъ и веселится съ самыми низкими людьми въ самыхъ низкихъ лондонскихъ трущобахъ. Какъ бы то ни было, полковникъ велъ уединенную, порочную, таинственную жизнь; одинъ разъ, только одинъ разъ, послѣ его возвращенія въ Англію я самъ видѣлъ его лицомъ къ лицу.
   Около двухъ лѣтъ до того времени, о которомъ я теперь пишу, и года за полтора до своей смерти, полковникъ неожиданно пріѣхалъ въ домъ милэди въ Лондонѣ. Это былъ день рожденія миссъ Рэчель, двадцать-перваго іюня, и въ честь итого дня, по обыкновенію, были гости. Лакей пришелъ сказать мнѣ, что какой-то господинъ желаетъ меня видѣть.
   Войдя въ переднюю, я нашелъ полковника, похудѣвшаго, состарѣвшагося, изнуреннаго и оборваннаго, но по прежнему дерзкаго и злого.
   -- Ступайте къ моей сестрѣ, сказалъ онъ:-- и доложите ей, что я пріѣхалъ пожелать моей племянницѣ много разъ счастливо встрѣчать этотъ день.
   Онъ уже нѣсколько разъ пытался письменно примириться съ милэди, больше ни для чего, я твердо въ этомъ убѣжденъ, какъ для того, чтобъ сдѣлать ей непріятность. Но къ намъ въ домъ онъ пріѣхалъ въ первый разъ. У меня вертѣлось на языкѣ сказать ему, что у милэди гости. По дьявольское выраженіе на лицѣ его пугало меня. Я пошелъ наверхъ съ его порученіемъ и, по его собственному желанно, оставилъ его ждать въ передней. Слуги вытаращили на него глаза, стоя поодаль, какъ будто онъ былъ ходячая разрушительная машина, начиненная порохомъ и ядрами, которая могла каждую минуту произвести между ними взрывъ.
   Милэди также обладаетъ, крошечку -- не болѣе -- фамильной горячностью.
   -- Скажите полковнику Гернкастлю, сказала она, когда я передалъ ей порученіе ея брата:-- что миссъ Вериндеръ занята, а я не хочу его видѣть.
   Я старался уговорить милэди дать отвѣтъ повѣжливѣе, зная, что полковникъ не придерживается гой сдержанности, которой вообще подчиняются джентльмены. Совершенно безполезно! Фамильная горячность тотчасъ вспыхнула на меня.
   -- Когда мнѣ нуженъ вашъ совѣтъ, сказала милэди: -- вы знаете, что я сама спрашиваю васъ. Теперь я васъ не спрашиваю.
   Я пошелъ внизъ съ этимъ порученіемъ, взявъ смѣлость передать его въ потомъ и исправленномъ видѣ.
   -- Милэди и миссъ Рэчсль сожалѣютъ, что онѣ заняты, полковникъ, сказалъ я:-- и просятъ извинить, что онѣ не будутъ имѣть чести видѣть васъ.
   Я ожидалъ, что онъ вспылить даже при той вѣжливости, съ какою я передалъ отвѣтъ милэди. Къ удивленію моему, ничего подобнаго не случилось; полковникъ испугалъ меня, принявъ это съ неестественнымъ спокойствіемъ. Глаза его, сѣрые, блестящіе, устремились на меня съ минуту; онъ засмѣялся, не громко, какъ другіе люди, а про себя, тихо и страшно зло.
   -- Благодарю васъ, Беттереджъ, сказалъ онъ:-- я буду помнить день рожденія моей племянницы.
   Съ этими словами онъ повернулся и вышелъ изъ дома.
   Наступилъ слѣдующій день рожденія и мы услыхали, что полковникъ боленъ и лежитъ въ постели. Полгода спустя -- то-есть за полгода до того времени, о которомъ я теперь пишу -- милэди получила письмо отъ одного весьма уважаемаго пастора. Оно сообщало два удивительныхъ фамильныхъ извѣстія. Во-первыхъ, что полковникъ простилъ своей сестрѣ на смертномъ одрѣ; во-вторыхъ, что онъ простилъ и всѣмъ другимъ и имѣлъ весьма назидательную кончину. Я самъ (несмотря на епископовъ и пасторовъ) имѣю нелицемѣрное уваженіе къ церкви, но я убѣжденъ, что высокородный Джонъ постоянно находился во власти дьявола и что послѣдній гнусный поступокъ въ жизни этого гнуснаго человѣка состоялъ въ томъ (съ позволенія вашего сказать), что онъ обманулъ священника.
   Вотъ сущность того, что я разсказалъ мистеру Фрэнклину. Я замѣтилъ, что онъ слушалъ все внимательнѣе по мѣрѣ того, какъ я продолжалъ; также, что разсказъ о томъ, какъ сестра не приняла полковника въ день рожденія его племянницы, повидимому, поразилъ мистера Фрэнклина какъ выстрѣлъ попавшій въ цѣль. Хотя онъ въ этомъ не сознался, я увидалъ довольно ясно но его лицу, что это растревожило его.
   -- Вы сказали все что знали, Беттереджъ, замѣтилъ онъ.-- Теперь моя очередь. Но прежде чѣмъ я разскажу вамъ, какія открытія я сдѣлалъ въ Лондонѣ и какимъ образомъ сталъ замѣшанъ въ этомъ дѣлѣ объ алмазѣ, я желаю знать одно. По вашему лицу видно, мой старый другъ, что вы какъ будто не совсѣмъ понимаете, къ какой цѣли ведетъ наше совѣщаніе. Обманываетъ меня ваше лицо?
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ я.-- Мое лицо въ этомъ случаѣ, покрайней мѣрѣ, говоритъ правду.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- я постараюсь поставить васъ на одну точку зрѣнія со мною, прежде чѣмъ мы пойдемъ далѣе. Я вижу три очень серьезныхъ вопроса, заключающихся въ подаркѣ полковника на день рожденія моей кузинѣ Рэчель. Слушайте меня внимательно, Беттереджъ, и пересчитывайте по пальцамъ, если это поможетъ вамъ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ, находя нѣкоторое удовольствіе показать, какъ онъ можетъ быть дальновиденъ, что такъ хорошо напомнило мнѣ тѣ прежнія времена, когда онъ былъ мальчикомъ. Вопросъ первый: былъ ли алмазъ полковника предметомъ заговора въ Индіи? Вопросъ второй: послѣдовалъ ли заговоръ за алмазомъ полковника въ Англію? Вопросъ третій: зналъ ли полковникъ, что заговоръ послѣдовалъ за алмазомъ, и не съ умысломъ ли оставилъ онъ въ наслѣдство непріятности и опасность своей сестрѣ, посредствомъ ея невинной дочери? Вотъ къ чему я стремлюсь, Беттереджъ. Не путайтесь.
   Хорошо было это говорить, но онъ уже напугалъ меня.
   Если онъ былъ правъ, то въ нашъ спокойный англійскій домъ вдругъ ворвался дьявольскій индійскій алмазъ, а за нимъ заговоръ живыхъ мошенниковъ, спущенныхъ на насъ мщеніемъ мертвеца. Вотъ каково было наше положеніе, обнаружившееся мнѣ въ послѣднихъ словахъ мистера Фрэнклина! Кто когда-либо слыхалъ что-нибудь подобное -- въ девятнадцатомъ столѣтіи, замѣтьте, въ вѣкъ прогреса, въ странѣ наслаждающейся благами британской конституціи? Никто никогда не слыхалъ личего подобнаго, и слѣдовательно, никто не можетъ этому повѣрить. Однако, несмотря на это, я буду продолжать мой разсказъ.
   Когда вы вдругъ испугаетесь въ такомъ родѣ, какъ я испугался теперь, этотъ испугъ почти всегда отзовется у васъ въ желудкѣ, и тогда ваше вниманіе развлекается и вы начинаете вертѣться. Я молча завертѣлся, сидя на пескѣ. Мистеръ Фрэнклинъ примѣтилъ, какъ я боролся съ встревоженнымъ желудкомъ или духомъ -- какъ вы хотите, это одной тоже -- и остановившись именно въ ту минуту, когда онъ готовился начать свой разсказъ, спросилъ меня рѣзко:
   -- Что вамъ нужно?
   Что мнѣ было нужно? Ему я не сказалъ, но вамъ я скажу по секрету. Мнѣ хотѣлось закуритъ трубку и почитать Робинзона Крузо.
   

ГЛАВА VI.

   Оставивъ при себѣ мои чувства, я почтительно просилъ мистера Фрэнклина продолжать. Мистеръ Фрэнклинъ отвѣчалъ: "Не вертитесь, Беттереджъ" и продолжалъ.
   Первыя слова нашего молодого джентльмэна сообщили мнѣ, что открытія, относящіяся къ нечестивому полковнику и къ алмазу, начались съ посѣщенія, которое онъ сдѣлалъ (прежде чѣмъ пріѣхалъ къ намъ) къ стряпчему своего отца въ Гэмстидъ. Мистеръ Фрэнклинъ случайно проговорился однажды, когда они сидѣли вдвоемъ послѣ обѣда, что отецъ поручилъ ему отвезти миссъ Рэчель подарокъ ко дню ея рожденія. Слово за слово и кончилось тѣмъ, что стряпчій сказалъ, въ чемъ состоялъ этотъ подарокъ и какъ возникли дружескія отношенія между покойнымъ полковникомъ и мистеромъ Блякомъ старшимъ. Обстоятельства такъ необыкновешгы, что я сомнѣваюсь, способенъ ли я какъ слѣдуетъ разсказать ихъ. Я предпочитаю передать открытія мистера Фрэнклина его собственными словами.
   -- Вы помните то время, Беттереджъ, сказалъ онъ: -- когда отецъ мой пытался доказать свои права на это несчастное герцогство? Ну, въ это самое время и дядя Гернкастль воротился. Отецъ мой узналъ, что у его шурина есть какія-то бумаги, которыя могли быть полезны для его процеса. Онъ пріѣхалъ къ полковнику подъ предлогомъ поздравить его съ пріѣздомъ бъ Англію. Полковника нельзя было провести такимъ образомъ.
   "-- Вамъ нужно что-нибудь, сказалъ онъ;-- иначе вы не компрометировали бы свою репутацію, пріѣхавъ ко мнѣ." Отецъ мой понялъ, что ему больше ничего не остается, какъ откровенно признаться во всемъ; онъ тотчасъ сознался, что ему нужны бумаги. Полковникъ просилъ день на размышленіе. Отвѣтъ его пришелъ въ видѣ чрезвычайно страннаго письма, которое пріятель мой стряпчій показалъ мнѣ. Полковникъ начиналъ тѣмъ, что онъ имѣетъ надобность до моего отца и предлагаетъ размѣну дружескихъ услугъ между ними. Случайности воины (выраженіе, употребленное имъ) доставили ему обладаніе одними изъ самыхъ большихъ алмазовъ въ свѣтѣ, и онъ имѣлъ поводи думать, что ни онъ, ни его драгоцѣнный камень не были въ безопасности ни въ одномъ домѣ, ни въ одной части свѣта, если онъ оставитъ этотъ камень при себѣ. При этихъ опасныхъ обстоятельствахъ онъ рѣшился отдать алмазъ на храненіе другому человѣку. Этотъ человѣкъ не подвергался никакому риску Онъ можетъ отдать драгоцѣнный камень на храненіе въ любое мѣсто -- какъ напримѣръ къ банкиру или ювелиру -- у которыхъ есть особая кладовая для храненія движимостей высокой цѣны; его личная отвѣтственность въ этомъ дѣлѣ будетъ пассивнаго свойства. Онъ обязуется получать -- или самъ, дли черезъ надежнаго повѣреннаго -- по заранѣе условленному адресу, въ заранѣе условленные дни каждый годъ, письмо отъ полковника съ простимъ извѣстіемъ, что онъ живъ. Въ случаѣ, если письмо не будетъ получено въ условленный день, молчаніе полковника можетъ служить вѣрнымъ признакомъ, что онъ убитъ. Въ такомъ случаѣ, но не иначе, инструкціи относительно распоряженія алмазомъ, запечатанныя и хранящіеся вмѣстѣ съ нимъ, должны быть вскрыты и безусловно исполнены. Если отецъ мой согласится принять это странное порученіе, то бумаги полковника будутъ отданы въ его распоряженіе. Вотъ что заключалось въ письмѣ.
   -- Что сдѣлалъ вашъ отецъ, сэръ? спросилъ я.
   -- Что онъ сдѣлалъ? повторилъ мистеръ Фрэнклинъ: -- вамъ скажу, что онъ сдѣлалъ. Онъ приложилъ неоцѣненную способность, называемую здравымъ смысломъ, къ письму полковника. Онъ объявилъ, что все это -- чистая нелѣпость. Гдѣ-то въ своихъ странствованіяхъ по Индіи полковникъ подцѣпилъ дрянное стеклышко, которое онъ принялъ за алмазъ. Что касается опасенія былъ убитымъ и предосторожностей, придумываемыхъ для сохраненія его жизни и этого стеклышка, то нынѣ девятнадцатое столѣтіе и каждому человѣку въ здравомъ умѣ стоитъ только обратиться къ полиціи. Извѣстно, что полковникъ много лѣтъ уже употреблялъ опіумъ, и если единственный способъ достать драгоцѣнныя бумаги состоялъ въ томъ, чтобы принять бредъ опіума за фактъ, то отецъ мой былъ вполнѣ готовъ принять на себя возлагаемую на него смѣшную отвѣтственность -- тѣмъ охотнѣе, что она не навлекала на него никакихъ хлопотъ. Алмазъ и запечатанныя инструкціи были отданы въ кладовую банкира, а письма полковника, періодически сообщавшія, что онъ живъ, получались и распечатывались стряпчимъ, какъ довѣреннымъ моего отца. Ни одинъ умный человѣкъ въ подобномъ положеніи не могъ взглянуть на это дѣло другимъ образомъ. Намъ только то кажется вѣроятнымъ, Беттереджъ, что согласно съ нашей обыденной опытностью, и мы вѣримъ роману только тогда, когда прочтемъ его въ газетѣ.
   Изъ этого я увидѣлъ ясно, что мистеръ Фрэнклинъ считаетъ мнѣніе отца о полковникѣ опрометчивымъ и ошибочнымъ,
   -- А ваше какое мнѣніе объ этомъ дѣлѣ, сэръ? спросилъ я.
   -- Дайте прежде кончить исторію полковника, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Въ умѣ англичанина есть любопытное отсутствіе системы, и вашъ вопросъ, мои старый другъ, служитъ этому примѣромъ. Когда мы перестаемъ дѣлать машины, мы (въ умственномъ отношеніи) самый неряшливый народъ во всей вселенной.
   "Вотъ оно заграничное-то воспитаніе! подумалъ я. "Онъ, должно быть, во Франціи научился подтрунивать надъ пани."
   Мистеръ Фрэнклинъ опять взялъ порванную нить разсказа и продолжалъ:
   -- Отецъ мой получилъ нужныя бумаги и съ той поры не видалъ болѣе своего шурина. Каждый годъ, въ заранѣе условленные дни, заранѣе условленное письмо получалось отъ полковника и распечатывалось стряпчимъ. Я видѣлъ цѣлую кучу этихъ писемъ. Всѣ они написаны одной и той же краткой дѣловой формой, словъ: "Сэръ, -- это удостовѣритъ васъ, что я еще живъ. Пусть алмазъ остается попрежнему. Джонъ Гернкастль." Вотъ все, что онъ писалъ, и приходило это аккуратно къ назначенному дню. Но шесть или восемь мѣсяцевъ тому назадъ форма, письма измѣнилась въ первый разъ. Теперь было: "Сэръ,-- говорятъ, что я умираю. Пріѣзжайте ко мнѣ и помогите мнѣ написать завѣщаніе." Стряпчій поѣхалъ и нашелъ полковника въ маленькой подгородной виллѣ, окруженной принадлежащей къ ней землей, гдѣ полковникъ жилъ одинъ съ тѣхъ поръ, какъ оставилъ Индію. Одъ держалъ собакъ, кошекъ и птицъ для компаніи, но ни одного человѣческаго существа, кромѣ женщины, приходившей ежедневно для присмотра за хозяйствомъ, и доктора. Завѣщаніе было очень просто. Полковникъ истратилъ большую часть своего состоянія на химическіе опыты. Его завѣщаніе начиналось и кончалось тремя пунктами, которые онъ продиктовалъ въ постели въ полномъ обладаніи своими умственными способностями. Въ первомъ пунктѣ онъ обезпечивалъ содержаніе и уходъ на его животными. Вторымъ пунктомъ основывалась каѳедра экспериментальной химіи въ одномъ изъ сѣверныхъ университетовъ. Въ третьемъ полковникъ завѣщалъ Лунный камень въ подарокъ на день рожденія своей племянницѣ, съ условіемъ, чтобы отецъ мой былъ душеприкащикомъ. Отецъ мои сначала отказался. Однако, подумавъ нѣсколько, онъ уступилъ отчасти, потому что былъ увѣренъ, что обязанность душеприкащика не доставитъ ему никакихъ хлопотъ, отчасти по намеку стряпчаго, сдѣланнаго въ виду интересовъ Рэчель, что алмазъ все-таки можетъ стоить чего-нибудь.
   -- Полковникъ не сказалъ, сэръ, спросилъ я: -- по какой причинѣ онъ отказалъ алмазъ миссъ Рэчель?
   -- Онъ не только сказалъ, но написалъ эту причину въ своемъ завѣщаніи, отвѣтилъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Я взялъ себѣ выписку, которую вы сейчасъ увидите. Не спѣшите, Беттереджъ! Все должно идти попорядку. Вы слышали о завѣщаніи полковника, теперь вы должны услышать, что случилось послѣ его смерти. Формальности требовали, чтобы алмазъ былъ оцѣненъ, прежде чѣмъ завѣщаніе будетъ предъявлено. Всѣ ювелиры, къ которымъ обращались, тотчасъ подтвердили увѣреніе полковника, что онъ обладаетъ самымъ большимъ алмазомъ въ свѣтѣ. Вопросъ о вѣрной оцѣнкѣ представилъ нѣкоторыя довольно серьезныя затрудненія. Величина дѣлала его феноменомъ между алмазами, цвѣтъ ставилъ его въ категорію совершенно отдѣльную, и въ добавокъ къ этимъ сбивчивымъ элементамъ, въ немъ былъ недостатокъ въ видѣ пятна въ самой серединѣ камня. Даже при этомъ послѣднемъ важномъ недостаткѣ, самая низкая оцѣнка равнялась двадцати тысячамъ фунтовъ. Представьте себѣ удивленіе моего отца: онъ чуть-было не отказался отъ обязанности душеприкащика, чуть-было не выпустилъ изъ нашей фамиліи эту великолѣпную драгоцѣнность! Интересъ, возбужденный въ немъ этимъ дѣломъ, заставилъ его вскрыть запечатанныя инструкціи, хранившіяся вмѣстѣ съ алмазомъ. Стряпчій показалъ мнѣ этотъ документъ вмѣстѣ съ другими бумагами, и этотъ документъ (по моему мнѣнію) подаетъ ключь къ заговору, угрожавшему жизни полковника.
   -- Стало быть, вы думаете, сэръ, сказалъ я: -- что заговоръ былъ?
   -- Не обладая здравымъ смысломъ моего отца, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- я думаю, что жизнь полковника находилась въ опасности именно такъ, какъ онъ говорилъ. Запечатанная инструкція объясняетъ, отчего онъ все-таки умеръ спокойно на своей постели. Въ случаѣ его насильственной смерти (то-есть въ случаѣ, еслибы отъ него не было получено условленное письмо въ назначенный день), отецъ мой долженъ былъ секретно отправить Лунный камень въ Амстердамъ. Тамъ его отдать знаменитому рѣзчику и разбить его на четыре или на шесть отдѣльныхъ камней. Камни эти продать за то, что дадутъ, а вырученныя деньги употребить на основаніе той каѳедры экспериментальной химіи, о которой потомъ полковникъ упомянулъ въ своемъ завѣщаніи. Теперь, Беттереджъ, навострите-ка свой находчивый умъ и выведите заключеніе, къ какому ведутъ инструкціи полковника.
   Я тотчасъ навострилъ свои умъ. Онъ былъ въ медленномъ англійскомъ родѣ и все перепуталъ, пока мистеръ Фрэнклинъ указалъ, что слѣдовало видѣть.
   -- Замѣтьте, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ: -- что цѣнность брилліанта искусно поставлена была въ зависимость отъ сохраненія жизни полковника отъ насильственной смерти. Онъ не довольствовался тѣмъ, что сказалъ врагамъ, которыхъ опасался: "Убейте меня -- и вы будете не ближе къ алмазу, чѣмъ теперь. Онъ тамъ, откуда вы не можете его достать -- въ кладовой банкира." Онъ сказалъ вмѣсто того: "Убейте меня -- и алмазъ перестанетъ быть алмазомъ: его тождество уничтожится." Что это значитъ?
   Тутъ, какъ мнѣ показалось, умъ мой озарился чудной заграничной ясностью.
   -- Знаю! сказалъ я.-- Это значитъ, что цѣна камня понизится и злодѣи останутся въ дуракахъ.
   -- Ничуть ни бывало! сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Я объ этомъ справлялся. Алмазъ съ пятномъ, разбитыя на отдѣльные камни, будетъ стоить дороже, чѣмъ теперь, по той простой причинѣ, что четыре или шесть прекрасныхъ брилліанта должны стоить дороже, чѣмъ одинъ большой камень, но съ пятномъ. Еслибы воровство для прибыли было цѣлью заговора, то инструкціи полковника рѣшительно дѣлали бы алмазъ еще привлекательнѣе для воровства. За него можно было получить больше денегъ, а продать гораздо легче, еслибъ онъ вышелъ изъ рукъ амстердамскихъ мастеровъ.
   -- Господи помилуй, сэръ! вскрикнулъ я:-- въ чемъ же состоялъ заговоръ?
   -- Заговоръ, составленный индійцами, которымъ прежде принадлежалъ алмазъ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- заговоръ, основанный на какомъ-то древнемъ индустанскомъ суевѣріи. Это мое мнѣніе, подтвержденное однимъ фамильнымъ документомъ, который находится при мнѣ въ настоящую минуту.
   Я теперь увидалъ, почему появленіе трехъ индійскихъ фокусниковъ у нашего дома показалось мистеру Фрэнклину обстоятельствомъ достойнымъ вниманія.
   -- Я не хочу навязывать вамъ насильно моего мнѣнія, продолжалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Мысль объ избранныхъ служителяхъ древняго индустанскаго суевѣрія, посвятившихъ себя, несмотря на всѣ затрудненія и опасности, выжиданію удобнаго случая возвратить ихъ священную драгоцѣнность, кажется мнѣ совершенно согласною съ тѣмъ, что намъ извѣстно о терпѣніи восточныхъ племенъ и о вліяніи восточныхъ религій. Но я человѣкъ съ живымъ воображеніемъ, и мясникъ, булочникъ и собиратель податей не кажутся мнѣ единственной правдоподобной дѣйствительностью. Пусть же моя догадка цѣнится во что вамъ угодно и перейдемъ къ единственному практическому вопросу, касающемуся насъ. Переживетъ ли полковника заговоръ о Лунномъ камнѣ? И зналъ ли полковникъ объ этомъ, когда оставлялъ скоси племянницѣ подарокъ ко дню ея рожденія?
   Я начиналъ видѣть, что дѣло это ближе всего касается теперь милэди и миссъ Рэчель. Ни одного слова изъ сказаннаго имъ не ускользнуло отъ меня.
   -- Мнѣ не очень хотѣлось, когда я узналъ исторію Луннаго камня, продолжалъ мистеръ Фрэнклинъ: -- привозить его сюда, но другъ мой стряпчіи напомнилъ мнѣ, что кто-нибудь долженъ же передать моей кузинѣ наслѣдство дяди -- я что я могу сдѣлать это точно такъ же, какъ и всякій другой. Когда я вынулъ алмазъ изъ банка, мнѣ показалось, что за мной слѣдитъ на улицѣ какой-то оборванный, смуглый человѣкъ. Я отправился къ отцу взять мои вещи и нашелъ тамъ письмо, неожиданно удержавшее меня въ Лондонѣ. Я воротился въ банкъ съ алмазомъ и опять видѣлъ этого оборваннаго человѣка. Вынимая снова алмазъ изъ банка сегодня утромъ, я увидалъ этого человѣка въ третій разъ, ускользнулъ отъ него и уѣхалъ (прежде чѣмъ онъ успѣлъ отыскать мои слѣды) съ утреннимъ, вмѣсто послѣобѣденнаго поѣзди. Вотъ я здѣсь съ алмазомъ въ сохранности и цѣлости, и какое же первое извѣстіе встрѣчаетъ меня? Я узнаю, что здѣсь были три странствующихъ индійца и что мой пріѣздъ изъ Лондона и то, что я долженъ привезти съ собой, составляютъ два главныхъ предмета ихъ розысковъ въ то время, когда они думали, что они одни. Не стану терять время и слова на то, какъ они выливали чернила на руку мальчика и велѣло ему увидать вдали человѣка и нѣчто въ карманѣ этого человѣка. Штука (которую я часто видалъ на Востокѣ), и по моему мнѣнію, и по вашему, болѣе ничего, какъ фокусъ-покусъ. Вопросъ, который мы теперь должны рѣшить, состоитъ въ томъ, не приписываю ли я ошибочно значеніе простой случайности, или мы дѣйствительно имѣемъ доказательство, что индійцы напали на слѣдъ Луннаго камня съ той минуты, какъ онъ взятъ изъ банка?
   Ни онъ, ни я, казалось, не думали заняться этой частью изслѣдованіи. Мы посмотрѣли другъ на друга, потомъ посмотрѣли на приливъ, тихо заливавшій все выше и выше зыбучіе пески.
   -- О чемъ вы думаете? вдругъ спросилъ мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Я думаю, сэръ, отвѣчалъ я: -- что мнѣ хотѣлось бы зарыть алмазъ въ зыбучій песокъ и рѣшить вопросъ такимъ образомъ.
   -- Если вы запрятали къ себѣ въ карманъ стоимость этого камня, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ: скажите это, Беттереджъ, и ладно!
   Любопытно замѣтить какъ, когда у васъ неспокойно на душѣ, облегчаетъ васъ самая пустая шутка. Намъ показалась очень смѣшна мысль убѣжать съ законной собственностью миссъ Рэчель и ввести мистера Блэка, какъ душеприкащика, въ страшныя хлопоты, хотя теперь я не могу понять, что тутъ было смѣшного.
   Мистеръ Фрэнклинъ первый навелъ разговоръ на настоящій предметъ. Онъ вынулъ изъ кармана конвертъ, вскрылъ его и подалъ мнѣ лежавшую тамъ бумагу.
   -- Беттереджъ, сказалъ онъ: -- мы должны въ виду интересовъ тетушки обсудить вопросъ о томъ, какая причина заставила полковника оставить это наслѣдство своей племянницѣ. Вспомните, какъ лэди Вериндеръ обращалась съ своимъ братомъ съ того Бремени, какъ онъ воротился въ Англію, до того, когда онъ сказалъ вамъ, что онъ будетъ помнить день рожденія племянницы. И прочтите это.
   Онъ далъ мнѣ выписку изъ духовной полковника. Она при мнѣ, когда я пишу эти строки, и я для васъ списываю съ нея копію:
   "Въ-третьихъ и въ послѣднихъ, я дарю и завѣщаю моей племянницѣ Рэчель Вериндеръ, единственной дочери моей сестры Джуліи Вериндеръ, вдовы -- если ея мать, сказанная Джулія Вериндеръ, будетъ жива постѣ моей смерти -- желтый алмазъ, принадлежащій мнѣ и извѣстный на Востокѣ подъ названіемъ Луннаго камня, съ тѣмъ условіемъ, чтобы ея мать, вышеупомянутая Джулія Вериндеръ, была жива въ то время. И поручаю моему душеприкащику отдать мой алмазъ или ему самому, или черезъ какого-нибудь надежнаго представителя, котораго онъ выберетъ, въ собственныя руки вышеупомянутой племянницы моей Рэчель въ первый день ея рожденья послѣ моей смерти и въ присутствіи, если возможно, моей сестры, вышеупомянутой Джуліи Вериндеръ. И я желаю, чтобы вышеупомянутой сестрѣ моей былъ сообщенъ посредствомъ вѣрной копіи третій и послѣдній пунктъ моего завѣщанія, что я дарю алмазъ дочери ея Рэчель въ знакъ моего полнаго прощенія за тотъ вредъ, который ея поступки со мною сдѣлали моей репутаціи, а особенно въ доказательство, что я прощаю, какъ я слѣдуетъ умирающему, оскорбленіе, нанесенное мнѣ какъ офицеру и джентльмену, когда ея слуга по ея приказанію не пустилъ меня къ ней въ день рожденія ея дочери."
   Еще много было написано распоряженій, если милэди или миссъ Рэчель не будутъ въ живыхъ во время кончины завѣщателя, чтобы алмазъ былъ отосланъ въ Голландію, сообразно запечатаннымъ инструкціямъ, первоначально положеннымъ на храненіе вмѣстѣ съ нимъ. Деньги, вырученныя за продажу, въ такомъ случаѣ слѣдовало прибавить къ деньгамъ, уже отказаннымъ въ завѣщаніи, для химической каѳедры въ одномъ изъ сѣверныхъ университетовъ.
   Я возвратилъ бумагу мистеру Фрэнклину, рѣшительно не зная, что ему сказать. До этой минуты я думалъ (какъ вамъ извѣстно), что полковникъ умеръ такъ же нечестиво, какъ и жилъ. Я не скажу, чтобы копія съ этого завѣщанія заставила меня перемѣнить это мнѣніе; я только скажу, что она поколебала меня.
   -- Ну, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- теперь, когда вы прочли собственныя слова полковника, что вы скажете? Привезя Лунный камень къ тетушкѣ въ домъ, служу ли я слѣпо его мщенію, или оправдываю его, какъ раскаявшагося христіанина?
   -- Тяжело вымолвятъ, сэръ, отвѣчалъ я:-- что онъ умеръ съ гнуснымъ мщеніемъ въ сердцѣ и съ гнуснымъ обманомъ на губахъ. Одному Богу извѣстна правда. Женя не спрашивайте.
   Мистеръ Фрэнклинъ вертѣлъ и комкалъ въ рукахъ выписку изъ завѣщанія, какъ будто ожидалъ выжать изъ нея истину такимъ образомъ. Въ тоже время онъ замѣчательно измѣнился. Вмѣсто живого и веселаго, онъ сдѣлался теперь, совершенно непонятнымъ образомъ, тихимъ, торжественнымъ, задумчивымъ молодымъ человѣкомъ.
   -- Этотъ вопросъ имѣетъ двѣ стороны, сказалъ онъ: -- объективную и субъективную. Которую намъ взять?
   Онъ получилъ не только французское, но и нѣмецкое воспитаніе. До-сихъ-поръ онъ находился подъ вліяніемъ (какъ я полагалъ) одного изъ нихъ. А теперь (на сколько я могъ разобрать) другое заступило мѣсто. Одно изъ правилъ моей жизни никогда не примѣчать того, чего я не понимаю. Я выбралъ среднее между объективной и субъективной стороной. Сказать попросту, я вытаращилъ глаза и не сказалъ ничего.
   -- Извлечемъ внутренное значеніе изъ этого, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Зачѣмъ дядя отказалъ алмазъ Рэчель? Зачѣмъ онъ не отказалъ его тетушкѣ?
   -- Это, по-крайней-мѣрѣ, отгадать не трудно, сэръ, сказалъ я.-- Полковникъ Гернкастль зналъ хороши, что милэди не захочетъ принять никакого наслѣдства отъ него.
   -- Почему могъ онъ знать, что Рэчель также не откажется?
   Есть ли на свѣтѣ такая молодая дѣвица, сэръ, которая могла бы устоять отъ искушенія принять такой подарокъ, какъ Лунный камень?
   -- Это субъективный взглядъ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- Вамъ дѣлаетъ большую честь, Беттереджъ, что вы способны имѣть субъективный взглядъ. Но въ завѣщаніи полковника есть еще другая тайна, до сихъ поръ не объясненная. Какимъ образомъ объяснимъ мы, что онъ давалъ Рэчель подарокъ въ день ея рожденія только съ условіемъ, чтобы мать ея была жива?
   -- Я не желаю порочить покойника, сэръ, отвѣчалъ я: -- но если онъ съ умысломъ оставилъ въ наслѣдство сестрѣ хлопоты и опасность посредствомъ за дочери, то непремѣннымъ условіемъ этого наслѣдства было то, чтобы сестра его находилась въ живыхъ для того, чтобы почувствовать всю непріятность этого.
   -- О, вотъ какъ вы толкуете его причины! Это опять субъективное истолкованіе! Бывали вы въ Германіи, Беттереджъ?
   -- Нѣтъ, сэръ. А ваше истолкованіе позвольте узнать?
   -- Мнѣ кажется, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- что цѣль полковника, можетъ быть, состояла не въ томъ, чтобы сдѣлать пользу племянницѣ, которую онъ даже никогда не видалъ -- до чтобы доказать сестрѣ", что онъ простилъ ее, и доказать очень любезно посредствомъ подарка, сдѣланнаго ея дочери. Это совершенно другое объясненіе противъ вашего, Беттереджъ, и заимствовано изъ объективной точки зрѣнія. По всему видимому, одно истолкованіе можетъ быть точно такъ же справедливо, какъ и другое.
   Доведя дѣло до этого пріятнаго и успокоительнаго исхода, мистеръ Фрэнклинъ, повидимому, думалъ, что онъ исполнилъ все, что требовалось отъ него. Онъ легъ на спину на пескѣ и спросилъ, что теперь дѣлать.
   Онъ былъ такъ уменъ и дальновиденъ (прежде чѣмъ пустился въ заграничную тарабарщину) и до такой степени имѣлъ первенство въ этомъ дѣлѣ до-сихъ-поръ, что я совершенно не приготовился къ такой внезапной перемѣнѣ, когда онъ теперь обращался за помощью ко мнѣ. Я только послѣ узналъ посредствомъ миссъ Рэчель -- которая первая сдѣлала это открытіе -- что эти странныя перемѣны и преобразованія въ мистерѣ Фрэнклинѣ происходили отъ его заграничнаго воспитанія. Въ томъ возрастѣ, когда мы всѣ способны принимать нашъ колоритъ въ видѣ отраженія колорита другихъ людей, его послали за границу, и онъ переходилъ отъ одной націи къ другой, прежде чѣмъ пришла пора для того, чтобы какой-нибудь одинъ колоритъ болѣе чѣмъ другой установился въ немъ твердо. Вслѣдствіе этого, онъ воротился съ такими различными сторонами въ своемъ характерѣ, болѣе или менѣе неоконченными и болѣе или менѣе противорѣчащими одна другой, что какъ будто проводилъ жизнь въ постоянномъ противорѣчія съ самимъ собой. Онъ могъ быть и дѣловымъ человѣкомъ и лѣнтяемъ, съ сбивчивымъ и яснымъ умомъ, образцомъ рѣшимости и безпомощности въ одно и то же время. У него была и французская, и нѣмецкая, и итальянская сторона -- первоначальный англійскій фундаментъ выказывался иногда, какъ бы говоря; "Вотъ я жалко исковерканъ, какъ вы видите, но все-таки во мнѣ осталось кое-что моего". Миссъ Рэчель обыкновенно говорила, что итальянская сторона одерживала верхъ въ тѣхъ случаяхъ, когда онъ неожиданно поддавался и просилъ васъ съ своей милой кротостью взять съ него отвѣтственность на ваши плеча. Вы не сдѣлаете ему несправедливости, я полагаю, если заключите, что итальянская сторона теперь одержала верхъ.
   -- Это вамъ слѣдуетъ знать, сэръ, сказалъ я: -- что теперь дѣлать, ужъ конечно не мнѣ?
   Мистеръ Фрэнклинъ, повидимому, не примѣчалъ силы моего вопроса, будучи въ такомъ положеніи въ это время, что не могъ видѣть ничего, кромѣ неба надъ своей головой.
   -- Я не желаю пугать тетушку безъ причины, сказалъ онъ:-- и не желаю также оставлять ее безъ надлежащаго предостереженія. Еслибъ вы были на моемъ мѣстѣ, Беттереджъ, скажите мнѣ въ двухъ словахъ, что сдѣлали бы вы?
   Я сказалъ ему въ двухъ словахъ:
   -- Подождалъ бы.
   -- Готовъ отъ всего сердца, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- долго ли?
   Я началъ объяснять мою мысль.
   -- Какъ я понимаю, сэръ, сказалъ я:-- кто-нибудь долженъ же отдать этотъ проклятый алмазъ миссъ Рэчель въ день ея рожденія -- и вы можете сдѣлать это точно такъ же, какъ всякій, другой. Очень хорошо. Сегодня двадцать-пятое мая, а день рожденія двадцать-перваго іюня. Передъ нами почти четыре недѣли. Подождемъ и посмотримъ, что случится въ это время, и предостережемъ милэди или нѣтъ, какъ покажутъ обстоятельства.
   -- Прекрасно, Беттереджъ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Но что намъ дѣлать съ алмазомъ до дня рожденія?
   -- Тоже, что отецъ вашъ сдѣлалъ, сэръ, отвѣчалъ я.-- Отецъ вашъ отдалъ его въ банкъ въ Лондонѣ, а вы отдайте его въ банкъ въ Фризинголлѣ.
   Фризинголлъ -- нашъ ближайшій городъ и банкъ его такъ же надеженъ, какъ Англійскій Банкъ.
   -- Будь я на вашемъ мѣстѣ, сэръ, прибавилъ я: -- я прямо отправился бы верхомъ съ алмазомъ въ Фризингтоллъ, прежде чѣмъ дамы воротятся.
   Возможность сдѣлать что-нибудь -- да еще верхомъ -- заставила мистера Фрэнклина мигомъ подняться на ноги. Онъ вскочилъ и безцеремонно заставилъ встать и меня.
   -- Беттереджъ, вы золото, а не человѣкъ, сказалъ онъ.-- Пойдемъ и велите тотчасъ же осѣдлать самую лучшую лошадь въ конюшнѣ.
   Тутъ, слава Богу, англійскій фундаментъ выказался наконецъ сквозь весь заграничный лоскъ! Это былъ опять тотъ мастеръ Фрэнклинъ, котораго я помнилъ, оживившійся по прежнему при мысли отправиться верхомъ и напомнившій мнѣ славное старое время. Осѣдлать для него лошадь? Я осѣдлалъ бы ему двѣнадцать лошадей, еслибъ онъ только могъ поѣхать на всѣхъ ихъ разомъ!
   Мы поспѣшно воротились домой, поспѣшно велѣли осѣдлать самую быстроногую лошадь изъ всей конюшни и мистеръ Фрэнклинъ поспѣшно ускакалъ опять отдать въ кладовую банка проклятый алмазъ. Когда я услышалъ, какъ затихъ стукъ копытъ его лошади въ аллеѣ, и когда вернулся на дворъ и увидалъ, что я опять одинъ, я почти готовъ былъ спросить себя, не пробудился ли я отъ сна.
   

Глава VII.

   Пока я находился въ такомъ растерянномъ положеніи духа, чрезвычайно нуждаясь въ успокоеніи, чтобъ опять придти въ себя, моя дочь Пенелопа попалась мнѣ навстрѣчу (точно такъ, какъ ея покойная мать попадалась мнѣ на лѣстницѣ), и тотчасъ же пристала во мнѣ съ разспросами. Я разсказалъ ей все, происходившее на совѣщаніи между мистеромъ Фрэнклиномъ и мною. При настоящихъ обстоятельствахъ оставалось только одно -- прихлопнутъ гасильникомъ тотчасъ же любопытство Пенелопы. Я отвѣчалъ ей, что мы съ мистеромъ Фрэнклиномъ толковали объ иностранной политикѣ и договорились до того, что оба крѣпко заснули на солнцѣ. Попробуйте дать этотъ отвѣтъ, когда жена или дочь пристанутъ къ вамъ съ неумѣстнымъ вопросомъ, и будьте увѣрены, что по природной женской кротости онѣ расцѣлуютъ васъ и опять станутъ приставать при первомъ удобномъ случаѣ.
   День прошелъ и милэди съ миссъ Рэчель воротились.
   Безполезно говорить, какъ онѣ удивились, когда услыхали, что мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ пріѣхалъ и опять уѣхалъ верхомъ. Безполезно также говорить, что онѣ тотчасъ сдѣлали неумѣстные вопросы и что "иностранная политика" и крѣпкій сонъ на солнцѣ не годились для нихъ. Не придумавъ ничего другого, я сказалъ, что пріѣздъ мистера Фрэнклина съ раннимъ поѣздомъ надо единственно приписать одной изъ его причудъ. Когда меня спросили, неужели отъѣздъ его верхомъ былъ также причудой, я отвѣчалъ: "Да, точно такъ" и отдѣлался -- кажется очень ловко -- такимъ образомъ.
   Преодолѣвъ затрудненія съ дамами, я нашелъ еще больше затрудненій, ожидавшихъ меня, когда я воротился въ свою комнату. Пришла Пенелопа -- съ природной женской кротостью -- поцѣловать, меня и съ природнымъ женскимъ любопытствомъ -- сдѣлать новый вопросъ. На этотъ разъ она только желала узнать отъ меня, что случилось съ нашей второй служанкой Розанной Спирманъ.
   Оставивъ мистера Фрэнклина и меня на Зыбучихъ Пескахъ, Розанна, какъ оказалось, воротилась домой въ самомъ непонятномъ расположенія духа. Она измѣнялась (если вѣрить Пенелопѣ), какъ цвѣта радуги. Она была весела и грустна безъ всякой причины. Не переводя духа, она сдѣлала сотню вопросовъ о мистерѣ Фрэнклинѣ Блэкѣ и тотчасъ же разсердилась на Пенелопу за то, какъ она смѣла предположить, что посторонній джентльмэнъ можетъ ее интересовать. Замѣтили, какъ она улыбаясь чертила имя мистера Фрэнклина внутри ея рабочаго ящика. Опять застали, какъ она плакала и смотрѣла въ зеркало на свое уродливое плечо. Знала ли она прежде мистера Фрэнклина? Совершенно невозможно! Не слыхали ли они чего-нибудь другъ о другѣ? Опять невозможно! Я могъ засвидѣтельствовать, что удивленіе мистера Фрэнклина было искренно, когда онъ увидалъ, какъ дѣвушка смотритъ на него. Пенелопа могла засвидѣтельствовать, что любопытство дѣвушки было искренно, когда она разспрашивала о мистерѣ Фрэнклинѣ. Совѣщаніе между нами было довольно скучно до тѣхъ поръ, пока дочь моя вдругъ кончила самымъ нелѣпымъ предположеніемъ, какое когда-либо я слыхалъ въ моей жизни.
   Батюшка, сказала Пенелопа совершенно серьезно:-- на это есть только одно объясненіе: Розанна влюбилась въ мистера Фрэнклина Блэка съ перваго взгляда.
   Ни слыхали о прелестныхъ молодыхъ дѣвицахъ, влюблявшихся съ перваго взгляда, и находили это весьма естественнымъ. Но горничная изъ исправительнаго дома, дурная собой и съ уродливымъ плечомъ, влюбляющаяся съ перваго взгляда въ джентльмэна, пріѣзжающаго въ гости къ ея госпожѣ -- найдите мнѣ что-нибудь подъ пару этой нелѣпости въ любомъ романѣ, если можете. Я хохоталъ до слезъ Пенелопа какъ-то странно разсердилась на мою веселость.
   -- Я прежде не знала, чтобъ вы были жестоки, батюшка, сказала она очень кротко и ушла.
   Слова моей дѣвочки точно обдали меня холодной водой. Я взбѣсился на себя за то, что растревожился, какъ только она выговорила ихъ -- по это было такъ. Мы перемѣнимъ предметъ разсказа, если вы позволите. Мнѣ жаль, что я написалъ объ этомъ, и не безъ причини, какъ ни увидите, когда мы будемъ продолжать.
   Насталъ вечеръ; раздался звонокъ, возвѣщавшій, что пора одѣваться къ обѣду, прежде чѣмъ мистеръ Фрэнклинъ воротился изъ Фризинголла. Я самъ отнесъ горячую воду къ нему въ комнату, ожидая услышать послѣ этого необыкновеннаго продолжительнаго отсутствія, что случилось что-нибудь. Къ моему великому разочарованію (вѣроятно и къ вашему), не случилось ничего. Онъ не встрѣтился съ индійцами ни туда, ни на возвратномъ пути. Онъ отдалъ Луннный камень въ банкъ -- сказавъ просто, что это камень очень дорогой -- и привезъ росписку въ карманѣ. Я сошелъ внизъ, чувствуя, что конецъ довольно пошлый послѣ всѣхъ нашихъ тревогъ утромъ объ алмазѣ.
   Какъ произошло свиданіе мистера Фрэнклина съ теткой и кузиной, я не могу сказать.
   Я далъ бы многое, чтобъ служить за столомъ въ этотъ день. По, при моемъ положеніи въ домѣ, служить за обѣдомъ (исключая большихъ семейныхъ празднествъ) значило бы унизить свое достоинство въ глазахъ другихъ слугъ -- милэди и безъ того считала меня довольно склоннымъ къ этому; къ чему еще искать случаевъ для этого? Извѣстія изъ верхнихъ областей въ этотъ вечеръ были принесены мнѣ Пенелопой и лакеемъ. Пенелопа сказала, что миссъ Рэчель никогда не занималась такъ тщательно своей прической и никогда не казалась такъ весела и хороша. Лакей донесъ, что сохраненіе почтительнаго спокойствія въ присутствіи высшихъ и прислуживаніе мистеру Фрэнклину Блэку за обѣдомъ -- двѣ самыя трудныя вещи, какія только случалось ему встрѣчать въ своей службѣ. Позднѣе вечеромъ мы услыхали, какъ они пѣли и играли дуэты. Мистеръ Фрэнклинъ бралъ высоко, миссъ Рэчель еще выше, а милэди на фортепіано, поспѣвая за ними, какъ на скачкѣ, такъ сказать, черезъ канавы и заборы, благополучно помогала имъ, такъ что пріятно было слышать въ открытыя окна на террасѣ. Еще позднѣе я отнесъ мистеру Фрэнклину въ курительную комнату содовой воды и водки и увидалъ, что миссъ Рэчель вытѣснила алмазъ изъ головы его.
   -- Самая очаровательная дѣвушка изъ всѣхъ видѣнныхъ мною съ-тѣхъ-поръ, какъ я воротился въ Англію! Ботъ все, чего я могъ отъ него добиться, когда старался навести разговоръ на болѣе серьезные предметы.
   Около полуночи я обошелъ, по обыкновенію, вокругъ дома, чтобы запереть всѣ двери, вмѣстѣ съ моимъ помощникомъ (Самюэлемъ, лакеемъ). Когда всѣ двери были заперты, исключая боковой, отворявшейся на террасу, я отослалъ Самюэля спать, а гамъ вышелъ подышать свѣжимъ воздухомъ, прежде чѣмъ пойду спать въ свою очередь.
   Ночь была тихая и душная и лупа сіяла на небѣ. Такъ было тихо, что я слышалъ время отъ времени очень слабо я глухо шумъ моря, когда прибой подкатывался къ песчаному берегу возлѣ устья нашей маленькой бухты. Домъ стоялъ такъ, что на террасѣ было темно; но яркій лунный свѣтъ освѣщалъ песчаную дорожку, которая, шла съ другой стороны террасы. Поглядѣвъ сперва на море, а потомъ въ ту сторону, я увидѣлъ тѣнь человѣка, отбрасываемую луннымъ свѣтомъ изъ-за угла дома.
   Будучи старъ и лукавъ, я не вскрикнулъ; но такъ какъ я также къ несчастью старъ и тяжелъ, то ноги измѣнили мнѣ на пескѣ. Прежде чѣмъ я успѣлъ тихонько пробраться за уголъ какъ намѣревался, я услыхалъ топотъ ногъ полегче моихъ -- и какъ мнѣ показалось, не одной нары-торопливо удалявшихся. Когда я дошелъ до угла, бѣглецы, кто бы они тамъ ни были, исчезли въ кустарникѣ по другую сторону дорожки и скрылись изъ глазъ между густыми деревьями и кустами въ этой части парки. Изъ кустарника они могли легко пробраться черезъ нашъ заборъ на дорогу. Будь я сорока годами моложе, я можетъ быть успѣлъ бы поймать ихъ прежде, чѣмъ они убѣгутъ изъ нашего парка. Теперь же а воротился послать пару могъ помоложе моцхъ. Не потревоживъ никого, Самюэль и я взяли ружья и обошли вокругъ дома и черезъ кустарникъ. Удостовѣрившись, что въ нашихъ владѣніяхъ никто не спрятался нигдѣ, мы воротились. Пройдя черезъ дорожку, гдѣ я видѣлъ тѣнь, теперь примѣтилъ въ первый разъ свѣтлую вещицу, лежавшую на пескѣ тамъ, гдѣ свѣтила туна. Поднявъ эту вещицу, я увидалъ, что это скляночка съ густой, пріятнаго запаха жидкостью, черной какъ чернила.
   Я ничего не сказалъ Самюэлю. Но вспомнивъ, что Пенелопа говорила мнѣ о фокусникахъ и о томъ, какъ они наливали чернилъ на ладонь мальчика, я тотчасъ догадался, что я помѣшалъ тремъ индійцамъ, шатавшимся около дома и старавшимся своимъ языческимъ способомъ разузнать объ алмазѣ въ эту ночь.
   

Глава VIII.

   Здѣсь на одно мгновеніе я нахожу нужнымъ остановиться.
   Призвавъ на помощь мои собственныя воспоминанія и дневникъ Пенелопы, я нахожу, что мы можемъ быстро пройти промежутокъ между пріѣздомъ мистера Фрэнклина Блэка и днемъ рожденія миссъ Рэчели. Большую часть этого времени дни проходили и не приносили съ собой ничего достойнаго упоминанія. Итакъ, съ вашего позволенія и съ помощью Пенелопы, я упомяну здѣсь только о нѣкоторыхъ числахъ, предоставляя себѣ опять разсказывать исторію изо дня въ день, какъ только мы дойдемъ до того времени, когда Лунный камень сдѣлался главнымъ дѣломъ всѣхъ въ нашемъ домѣ.
   Сказавъ это, я могу теперь продолжать -- разумѣется, началъ со скляночки пріятно пахучихъ чернилъ, которую я нашелъ на песчаной дорожкѣ ночью.
   На слѣдующее утро (двадцать-шестого числа) я показалъ мистеру Фрэнклину эту колдовскую штуку и сказалъ ему то, что уже разсказалъ вамъ. Онъ думалъ, что не только индійцы присматривали за алмазомъ, но что они также имѣли глупость вѣрить въ свое колдовство -- онъ подразумѣвалъ подъ этимъ знакъ надъ головою мальчика, наливанье чернилъ на его ладонь и надежду, что онъ увидитъ людей и предметы недоступные для человѣческаго зрѣнія. Мистеръ Фрэнклинъ сказалъ мнѣ, что у насъ также, какъ на Востокѣ, есть люди, занимающіеся этимъ страннымъ фокусомъ (однако безъ чернилъ) и которые называютъ это французскимъ именемъ, обозначающимъ нѣчто родѣ ясновидѣніи.
   -- Повѣрьте, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- индійцы убѣждены, что мы оставимъ алмазъ здѣсь, и привезли съ собою свое ясновидящаго мальчика, чтобы онъ показалъ имъ, какъ до него добраться, еслибы имъ удалось забраться въ домъ вчера.
   -- Какъ вы думаете, будутъ они опять пытаться, сэръ? спросилъ я.
   -- Это зависитъ отъ того, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- что мальчикъ можетъ сдѣлать. Если онъ можетъ увидать алмазъ въ желѣзномъ сундукѣ фризинголлскаго банка, то индійцы не будутъ тревожить насъ своими посѣщеніями до поры до времени. Если онъ не можетъ, мы будемъ имѣть еще случай поймать ихъ въ кустарникѣ, прежде чѣмъ пройдетъ нѣсколько ночей.
   Я ожидалъ этого послѣдняго случая, но странно, что онъ не представлялся никогда.
   Слышали ли фокусники въ городѣ, что мистера Фрэнклина видѣли въ банкѣ, и вывели изъ этого заключеніе, или мальчикъ дѣйствительно увидѣлъ алмазъ тамъ, гдѣ онъ теперь находился (чему я рѣшительно не вѣрю), или это было простои случайностью. дѣло въ томъ, что ни тѣни индійца не виднѣлось возлѣ нашего дома въ тѣ недѣли, которыя прошли до рожденія миссъ Рэчель. Фокусники оставались въ городѣ и въ окрестностяхъ, занимаясь своимъ ремесломъ, а мистеръ Фрэнклинъ и я ждали что случится, рѣшившись не встревожить мошенниковъ слишкомъ рано, выказавъ наши подозрѣнія. Этимъ разсказомъ о поступкахъ тои и другой стороны кончается все, что я могу пока сказать объ индійцахъ.
   Съ двадцать-девятаго числа миссъ Рэчель и мистеръ Фрэнклинъ придумали новую методу проводить время, которое иначе имъ некуда было бы дѣвать. Есть причины обратить особенное вниманіе на занятіе, занимавшее ихъ. Вы увидите, что оно Имѣетъ отношеніе къ тому, что еще предстоитъ.
   Господа вообще имѣютъ въ жизни весьма неловкій подводный камень -- ихъ собственную праздность. Жизнь ихъ, по большей части, проходитъ въ пріискиваній какого-нибудь занятія, и любопытно видѣть -- особенно когда ихъ вкусы заключаются въ умственномъ родѣ -- какъ часто они слѣпо накидываются на какое-нибудь противное занятіе. Девять разъ изъ десяти они придутся или что-нибудь мучить, или что-нибудь портить, и твердо убѣждены, что образовываютъ свой умъ, тогда какъ сказать попросту, они только поднимутъ въ домѣ кутерьму. Я видалъ (съ сожалѣніемъ долженъ сказать) и дамы точно такъ, какъ мущины, шатаются изо дня въ день, напримѣръ, съ пустыми коробочками отъ пилюль и ловятъ ящерицъ, жуковъ, пауковъ и лягушекъ, и возвращаясь домой, втыкаютъ въ несчастныхъ булавки или рѣжутъ ихъ безъ малѣйшаго угрызенія на куски. Вы видите, какъ вашъ баринъ п.то барыня смотрятъ на внутренность паука въ увеличительное стекло, или встрѣчаете на лѣстницѣ лягушку безъ головы; а когда вы удивляетесь, что значитъ эта отвратительная жестокость, вамъ говорятъ, что молодой баринъ или молодая барышня имѣютъ наклонность къ естественнымъ наукамъ. Иногда опять вы видите, какъ они по цѣлымъ часамъ портятъ прекрасный цвѣтокъ острымъ инструментомъ изъ глупаго любопытства узнать, изъ чего сдѣланъ этотъ цвѣтокъ. Развѣ цвѣтъ его сдѣлается красивѣе или запахъ пріятнѣе, когда вы узнаете? Да вотъ вѣдь бѣдняжкамъ нужно же провести время, видите -- нужно же провести время! Вы пачкались въ грязи и дѣлали изъ нея пироги, когда были ребенкомъ, а когда выросли, пачкаетесь въ наукахъ, рѣжете пауковъ и портите цвѣты. И въ томъ и въ другомъ случаѣ весь секретъ въ томъ, что вашей бѣдной пустой головкѣ не о чемъ думать, а вашимъ бѣднымъ празднымъ ручкамъ нечего дѣлать. Тѣмъ и кончится, что вы станете портить полотно красками да навоняете на весь домъ, или держите въ стеклянномъ ящикѣ съ грязной водой головастиковъ, такъ что всѣхъ въ домѣ тошнитъ, или откалываете кусочки камней и тутъ, и тамъ, и повсюду, и насорите въ домашнюю провизію, или запачкаете себѣ пальцы, занимаясь фотографіей, и безъ всякой пощады представляете лицо каждаго въ домѣ. Конечно, тяжело приходится людямъ, которые должны доставать себѣ пропитаніе, одежду, чтобы прикрыть себя, пріютъ и ищу. Но сравните самый тяжелый трудъ, которымъ вы когда-либо занимались, съ тою праздностью, которая портятъ цвѣты и перевертываетъ желудки пауковъ, и благодарите вашу счастливую звѣзду, что ваша голова должна о чемъ-нибудь думать, а ваши руки должны что-нибудь дѣлать.
   Съ удовольствіемъ скажу, что мистеръ Фрэнклинъ и миссъ Рэчель не мучилъ никого. Они ограничились тѣмъ, что только надѣлали кутерьму и, надо отдать имъ справедливость, испротили только одну дверь.
   Универсальный геній мистера Фрэнклина, пачкавшійся во всемъ, допачкался до такъ называемой "декоративной живописи". Одъ сообщилъ намъ, что изобрѣлъ новый составъ для разведенія краски; изъ чего онъ дѣлался, не знаю. А что онъ дѣлалъ, я могу сказать вамъ въ двухъ словахъ: онъ вонялъ. Такъ какъ миссъ Рэчель непремѣнно хотѣла попробовать этотъ новый составъ; мистеръ Фрэнклинъ послалъ въ Лондонъ за матеріалами, приготовилъ ихъ съ аккомпаньементомь такого запаха, что даже собаки чихали, когда входили въ эту комнату, надѣлъ на миссъ Рэчель передникъ и косыночку и заставилъ ее расписывать ея собственную маленькую гостиную, называемую, за неимѣніемъ для этого англійскаго слова, "ея будоаромъ". Начали съ внутренней стороны двери. Мистеръ Фрэнклинъ счистилъ всю прекрасную лакировку пемзой и сдѣлалъ то, что онъ называлъ поверхностью для работы. Потомъ миссъ Рэчель покрыла эту поверхность но его указанію и съ его помощью узорами и фигурами грифами, птицами, цвѣтами, купидонами и тому подобнымъ, съ рисунковъ, сдѣланныхъ знаменитымъ итальянскимъ живописцемъ, котораго имени я не припомню -- того, который наполнилъ міръ дѣвой Маріей и взялъ любовницу изъ булочной. Работа это была самая хлопотливая и прегрязная. Но наша барышня и молодой джентльмэнъ, казалось, не уставали заниматься ею. Когда они не ѣздили верхомъ, не принимали гостей, не сидѣли за столомъ, не дѣли, они рядышкомъ, трудолюбиво какъ пчелы, портили дверь. Какой поэтъ сказалъ, что сатана придумаетъ какой-нибудь вредъ даже и для праздныхъ рукъ? Еслибы онъ занималъ мое мѣсто и видѣлъ миссъ Рэчель съ кистью, а мистера Фрэнклина съ его составомъ, онъ не могъ бы ничего правдивѣе написать о нихъ, какъ это.
   Слѣдующій день, о которомъ стоитъ упомянуть, было воскресенье, четвертое іюня.
   Въ этотъ вечеръ мы въ людской первый разъ обсудили домашній вопросъ, который, такъ же какъ и расписываніе двери, имѣетъ отношеніе съ тѣмъ, что еще предстоитъ.
   Вида, какое удовольствіе мистеръ Фрэнклинъ и миссъ Рэчель находили въ обществѣ другъ друга и какая это была прекрасная парочка но всѣхъ отношеніяхъ, мы весьма естественно предполагали, что они займутся чѣмъ-нибудь другимъ, кромѣ украшенія двери; нѣкоторые изъ насъ говорили, что еще не пройдетъ лѣто, какъ въ домѣ будетъ свадьба." Другіе (предводительствуемые мной) соглашались, что весьма вѣроятно, миссъ Рэчель выдетъ замужъ; но мы сомнѣвались (по причинамъ, которыя сейчасъ будутъ изложены), что мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ будетъ ея женихомъ.
   Что мистеръ Фрэнклинъ былъ влюбленъ съ своей стороны, никто изъ видѣвшихъ и слышавшихъ его сомнѣваться не могъ. Затрудненіе состояло въ томъ, чтобы понять миссъ Рэчель. Позвольте мнѣ имѣть честь познакомить васъ съ нею; послѣ этого я предоставлю вамъ самимъ разгадать ее -- если вы можете.
   Двадцать-перваго іюня наступалъ восемнадцатый день рожденія нашей молодой барышни. Если вамъ нравятся брюнетки (какъ я слышать, въ послѣднее время онѣ вышли изъ моды въ большемъ свѣтѣ, если вы не имѣете особеннаго предразсудка въ пользу роста, я отвѣчаю, что вы никогда не видали такой хорошенькой дѣвушки, какъ миссъ Рэчель. Она была мала и гибка, но безподобно сложена съ головы до ногъ. Смотря, какъ она сидитъ, какъ стоитъ и особенно какъ ходитъ, всякій человѣкъ въ здравомъ умѣ удостовѣрился бы, что грація ея фигуры (если вы простите мнѣ это выраженіе) заключалась въ ея тѣлѣ, а не въ платьи. Я никогда ни у кого не видалъ такихъ черныхъ волосъ, какъ у нея. Глаза были подъ пару волосамъ; носъ довольно малъ, я долженъ сознаться. Ротъ и подбородокъ (говоря словами мистера Фрэнклина) были лакомые кусочки для боговъ, а цвѣтъ ея лица (по тому же неопровержимому авторитету) былъ такъ тепелъ, какъ солнце, съ тѣмъ великимъ преимуществомъ передъ солнцемъ, что на него было всегда пріятно смотрѣть. Прибавьте къ предыдущему, что она держала голову прямо, какъ стрѣла, надменно, повелительно, аристократично, что она имѣла чистой голосъ, звучный какъ металлъ, улыбку очень мило начинавшуюся въ глазахъ, прежде чѣмъ она появлялась на губахъ -- и вотъ вамъ ея портретъ, какъ я умѣлъ нарисовать, во весь ростъ!
   А каковъ былъ ея характеръ? Неужели у этого очаровательнаго созданія не было недостатковъ? У ней было ровно столько же недостатковъ, сколько и у васъ, сударыня -- ни болѣе, ни менѣе.
   Говоря серьезно, моя милая, хорошенькая миссъ Рэчель, обладая бездною прелестей и очарованій, имѣла одинъ недостатокъ, въ которомъ строгое безпристрастіе принуждаетъ меня сознаться. Она не походила на многихъ другихъ дѣвушекъ въ томъ отношеніи, что у ней были свои собственныя идеи, и она такъ была причудлива, что шла даже, модамъ наперекоръ, если моды не согласовались съ ея вкусомъ. Въ бездѣлицахъ эта независимость была еще сносна, но въ дѣлахъ важныхъ она заходила (какъ думали милэди и я) слишкомъ далеко. Она судила такъ, какъ немногія женщины вдвое ея старѣе судятъ вообще, никогда не спрашивала совѣта, никогда не говорила заранѣе, что она намѣрена дѣлать, никогда не повѣряла секретовъ никому, начиная съ матери. Въ малыхъ и большихъ вещахъ, съ людьми, которыхъ она любила и съ людьми, которыхъ она ненавидѣла (а она дѣлала то и другое съ равной энергіей), миссъ Рэчель всегда поступала по-своему, довольствуясь сама собой и въ радостяхъ и въ горестяхъ своей жизни. Часто слыхалъ я отъ милэди:
   -- Лучшій другъ и злѣйшій врагъ Рэчель -- она сама.
   Прибавлю къ этому еще одно, и кончу.
   При всей ея скрытности, при всемъ ея своеволіи, въ ней не было и тѣни фальшивости, Я не помню, чтобы она когда-нибудь сказала: нѣтъ, думая: да. Я могу припомнить, что въ дѣтствѣ не разъ эта добрая душа принимала на себя вину и подвергалась наказанію за какой-нибудь проступокъ любимой подруги; никто никогда не слыхалъ отъ нея сознанія, когда дѣло обнаруживалось и ее потомъ допрашивали. Но никто не слыхалъ также, чтобы она солгала. Она глядѣла вамъ прямо въ лицо, качала своей упрямой головкой и говорила просто:
   -- Я вамъ не скажу.
   Опять наказанная за это, она сознавалась, что жалѣетъ, зачѣмъ сказала: не скажу, но несмотря на хлѣбъ и воду, все-таки не говорила. Самовольна -- чертовски самовольна иногда -- я согласенъ съ этимъ; но тѣмъ не менѣе это было самое прелестное созданіе, когда-либо обитавшее на семъ свѣтѣ. Можетъ быть, вы найдете тутъ нѣкоторое противорѣчіе. Въ такомъ случаѣ позвольте сказать вамъ словечко на ушко. Изучайте внимательнѣе вашу жену впродолженіе двадцати-четырехъ часовъ. Если ваша добрая супруга не выкажетъ въ это время какого-нибудь противорѣчія, помоги вамъ Богъ!-- вы женились на чудовищѣ.
   Теперь я познакомилъ васъ съ миссъ Рэчель, и это поставитъ насъ лицомъ къ лицу съ вопросомъ о супружескихъ видахъ этой молодой дѣвицы.
   Двѣнадцатаго іюня госпожа моя послала приглашеніе одному джентльмену въ Лондонъ пріѣхать на день рожденія миссъ Рэчель. Этому-то счастливому смертному, какъ я полагалъ, было отдано ея сердце. Какъ мистеръ Фрэнклинъ, одъ былъ ей кузенъ. Звали его мастеръ Годфри Эбльуайтъ.
   Вторая сестра милэди (не пугайтесь, мы не станемъ заходить слишкомъ глубоко въ семейныя дѣла на этотъ разъ) -- вторая сестра милэди, говорю я, имѣла разочарованіе въ любви, а потомъ, чтобы выдти замужъ за кого бы то ни было, только выдти, сдѣлала то, что называется неравнымъ бракомъ. Страшно взбаламутилась вся семья, когда высокородная Каролина непремѣнно захотѣла быть женою мистера Эбльуайта, фризинголлскаго банкира. Онъ былъ очень богатъ и очень добръ, и произвелъ на свѣтъ огромную семью -- все это пока говорить въ его пользу. Но онъ вздумалъ возвыситься изъ низкаго положенія въ свѣтѣ и это противъ него. Однако, время и прогресъ современнаго просвѣщенія поправили дѣло и неравный бракъ обошелся очень хорошо. Мы теперь всѣ либералы (только бы вы могли оцарапать меня, если я оцарапаю васъ), какое мнѣ дѣло, въ парламентѣ вы или нѣтъ, мусорщикъ вы или герцогъ! Это современный взглядъ -- а я держусь современнаго взгляда. Эбльуайты жили бъ прекрасномъ домѣ съ большимъ паркомъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Фризинголда. Очень достойные люди, весьма уважаемые но всѣхъ окрестностяхъ. Мы не слишкомъ будемъ заниматься ими на этихъ страницахъ -- исключая мистера Годфри, втораго сына мистера Эбльуайта, который займетъ здѣсь важное мѣсто, съ вашего позволенія, для миссъ Рэчелл.
   При всемъ его блескѣ, умѣ и вообще хорошихъ качествахъ, мистеръ Фрэнклинъ имѣлъ мало возможности, по моему мнѣнію, затмить мистера Годфри въ мнѣніи нашей молодой барышни.
   Во-первыхъ, мистеръ Годфри ростомъ былъ гораздо выше. Онъ былъ выше шести фугъ, цвѣтъ лица у него былъ прекрасный, бѣлый, румяный, лицо гладкое и круглое, выбритое вплоть, на головѣ прекрасные, длинные, льняные волосы, небрежно закинутые на затылокъ. Но зачѣмъ мнѣ стараться описывать его? Если мы когда-нибудь подписывались въ Обществѣ дамскаго милосердія въ Лондонѣ, вы знаете мистера Годфри Эбльуайта такъ же хорошо, какъ и м. Онъ былъ адвокатъ по профессіи, дамскій угодинкъ по темпераменту и добрый самаритянинъ но собственному выбору. Женская благотворительность и жейская нищета не могли безъ него обойтись. Въ материнскихъ обществахъ для помощи въ родахъ бѣднымъ женщинамъ, въ магдалининскихъ обществахъ для спасенія бѣдныхъ женщинъ, въ обществахъ энергичныхъ для помѣщенія бѣдныхъ женщинъ вмѣсто бѣдныхъ мущинъ, оставляющихъ мущинъ пробиваться какъ сами знаютъ, онъ былъ вицепрезидентомъ, директоромъ, членомъ. Гдѣ только дамскій комитетъ, тамъ и мистеръ Годфри съ шляпой въ рукѣ сдерживаетъ горячность собранія и ведетъ милыхъ дамъ но тернистому дѣловому пути. Я полагаю, что это былъ совершеннѣйшій филантропъ (съ небольшимъ состояніемъ), какого когда-либо производила Англія. Какъ ораторъ за благотворительныхъ митингахъ, не легко было найти равнаго ему въ умѣньи выжать слезы и деньги. Это былъ совершенно общественный дѣятель. Въ послѣдній разъ, какъ я былъ въ Лондонѣ, госпожа моя доставила мнѣ два удовольствія. Она послала меня въ театръ, посмотрѣть тацовщицу, которая всѣхъ сводила съ ума, я въ Экстер-Голлъ, послушать мистера Годфри. Танцовщица представляла съ оркестромъ. Джентльмэнъ представлялъ съ носовымъ платкомъ и съ стаканомъ воды. Давка на представленіи ногами. То же и на представленіи языкомъ. И совсѣмъ этимъ, самый кроткій (я говорю о мистерѣ Годфри) -- самый простои и невзыскательный человѣкъ, какого только случалось вамъ встрѣчать. Онъ любилъ всѣхъ. И всѣ любили его. Какую возможность имѣлъ мистеръ Фрэнклинъ -- какую возможность имѣлъ кто-нибудь съ обыкновенной репутаціей и съ своими обыкновенными способностями -- противъ такого человѣка?
   Четырнадцатаго числа былъ полученъ отвѣтъ отъ мистера Годфри.
   Онъ принималъ приглашеніе мной госпожи отъ середы (дня рожденья) до вечера пятницы -- когда обязанности по обществу дамской благотворительности заставятъ его воротиться въ городъ. Онъ вложилъ въ письмо стили на то, что онъ изящно называлъ и днемъ рождества" своей кузины. Мнѣ сообщили, что миссъ Рэчель, присоединившись къ мистеру Фрэнклину, трунила надъ этими стихами за обѣдомъ, и Пенелопа, которая была на сторонѣ мистера Фрэнклина, спросила меня съ торжествомъ, что я думаю объ этомъ.
   -- Миссъ Рэчель навела тебя, душа моя, на фальшивый слѣдъ, отвѣчалъ я:-- твое чутье не разберетъ его, а мой носъ обмануть не легко. Подожди, пока вслѣдъ за стихами мистера Эбльуайта явятся самъ мистеръ Эбльуайтъ.
   Дочь моя отвѣчала, что мистеръ Фрэнклинъ можетъ попытать счастья, прежде чѣмъ поэтъ явится вслѣдъ за стихами. Въ пользу этого взгляда, я долженъ сознаться, что мистеръ Фрэнклинъ не оставилъ испробовать всякую возможность заслужить благосклонность миссъ Рэчель.
   Хотя одинъ изъ самыхъ закоренѣлыхъ курильщиковъ, которыхъ только случалось мнѣ встрѣчать, онъ бросилъ сигары, потому что она сказала разъ, что терпѣть не можетъ запаха табаку отъ его платья. Онъ спалъ такъ дурно послѣ этого усилія къ самоотверженію, лишившись успокоительнаго дѣйствія табаку, къ которому онъ привыкъ, и приходилъ каждое утро съ такимъ разстроеннымъ и изнуреннымъ видомъ, что сама миссъ
   -- Рэчель просила его опять приняться за сигары. Нѣтъ! онъ не хотѣлъ приняться за то, что можетъ возбудить въ ней хоть минутное неудовольствіе; онъ будетъ рѣшительно бороться съ этой привычкой и возвратитъ себѣ сонъ, рано или поздно, одною силою терпѣливаго выжиданія. Вы можете сказать, что такая преданность (какъ внизу нѣкоторые и говорили) не могла не произвести на миссъ Рэчель надлежащаго дѣйствія -- преданность къ тому же поддерживаемая расписываніемъ двери каждый день. Все это очень хорошо -- но у ней въ спальной былъ фотографическій портретъ мистера Годфри, представлявшій его говорящимъ на публичномъ митингѣ, причемъ вся его наружность воспламенилась отъ его собственнаго краснорѣчія, а глаза самымъ очаровательнымъ образомъ выманивали деньги изъ вашего кармана. Что вы скажете на это? Каждое утро -- сама Пенелопа признавалась мнѣ -- изображеніе мущины, безъ котораго женщины не могли обойтись, смотрѣло, какъ чесали волосы миссъ Рэчель. Онъ самъ скоро будетъ смотрѣть на это въ дѣйствительности -- таково мое мнѣніе.
   Шестнадцатаго іюня случилось происшествіе, сдѣлавшее возможность мистера Фрэнклина на успѣхъ еще слабѣе прежняго.
   Незнакомый господинъ, говорившій по-англійски съ иностраннымъ акцептомъ, пріѣзжалъ къ намъ въ домъ въ это утро и пожелалъ видѣть мистера Фрэнклина по дѣлу. Дѣло это не могло относиться къ алмазу но слѣдующимъ двумъ причинамъ: во-первыхъ, мистеръ Фрэнклинъ нечего не сказалъ мнѣ объ этомъ; во-вторыхъ, онъ сообщилъ это (постѣ отъѣзда американца) милэди. Вѣроятно, она намекнула объ этомъ дочери. Какъ бы то завладел этой индийской драгоценностью. Он никогда не пытался продать алмаз, -- не нуждаясь в деньгах и (опять надо отдать ему справедливость) не дорожа ими. Он никому его не дарил и не показывал ни одной живой душе. Одни говорили, будто он опасается, как бы это не навлекло на него неприятности от начальства; другие (не знавшие натуру этого человека) утверждали, что, если он покажет алмаз, это может стоить ему жизни.
   В последних слухах, может статься, и есть доля правды. Было бы несправедливо назвать его трусом, но это факт, что жизнь его два раза подвергалась опасности в Индии, и все твердо были убеждены, что Лунный камень тому причиной. Когда полковник вернулся в Англию и все начали его избегать, это опять-таки было приписано Лунному камню. Тайна жизни полковника мешала ему во всем, она изгнала его из среды соотечественников. Мужчины не пускали его в свои клубы; женщины (а их было немало), на которых он хотел жениться, отказывали ему; друзья и родственники вдруг делались близоруки, встречаясь с ним на улице.
   Другие в таких затруднительных обстоятельствах постарались бы оправдаться перед светом. Но уступить, даже когда он неправ и когда все общество восстало против него, было не в привычках высокородного Джона. Он держал при себе алмаз в Индии, желая показать, что не боится быть убитым. Он оставил при себе алмаз в Англии, желая показать, что презирает общественное мнение. Вот вам портрет этого человека, как на полотне: характер, шедший всему наперекор, и лицо хотя красивое, но с дьявольским выражением.
   Время от времени до нас доходили о нем самые различные слухи. Рассказывали, будто он стал курить опиум и собирать старые книги; будто он производит какие-то странные химические опыты; будто он пьянствует и веселится с самыми низкими людьми в самых низких лондонских трущобах. Как бы то ни было, полковник вел уединенную, порочную, таинственную жизнь; один раз, -- только один раз, -- после его возвращения в Англию, я сам видел его лицом к лицу.
   Года за два до того времени, о котором я теперь пишу, и года за полтора до своей смерти полковник неожиданно приехал в дом к миледи в Лондоне. Это было в день рождения мисс Рэчель, двадцать первого толя, и в честь этого дня, по обыкновению, собирались гости. Лакей пришел сказать мне, что какой-то господин желает меня видеть.
   Войдя в переднюю, я нашел полковника, похудевшего, состарившегося, изнуренного и оборванного, по по-прежнему дерзкого и злого.
   -- Ступайте к моей сестре, -- сказал он, -- и доложите, что я приехал пожелать моей племяннице много раз счастливо встретить этот день.
   Он уже несколько раз пытался письменно примириться с миледи, -- только для того (я твердо в этом убежден), чтобы сделать ей неприятность. Но к нам в дом он приехал в первый раз. Меня подмывало сказать ему, что у миледи гости. Но дьявольское выражение его лица испугало меня. Я пошел передать его поручение и, по собственному его желанию, оставил полковника издать ответа в передней. Слуги таращили на него глаза, стоя поодаль, как будто он был ходячей разрушительной машиной, начиненной порохом и ядрами, каждую минуту способной произвести взрыв.
   Миледи также обладает -- крошечку, не более -- фамильной горячностью.
   -- Скажите полковнику Гернкастлю, -- сказала она, когда я передал ей поручение ее брата, -- что мисс Вериндер занята, а я не хочу его видеть.
   Я старался уговорить миледи дать ответ повежливее, зная, что полковник не поклонник той сдержанности, которой вообще подчиняются джентльмены. Совершенно бесполезно. Фамильная горячность тотчас обратилась на меня.
   -- Когда мне нужен ваш совет, -- сказала миледи, -- вы знаете, что я сама спрашиваю его. Теперь я вас не спрашиваю.
   Я пошел вниз с этим поручением, взяв на себя смелость передать его в новом и исправленном виде.
   -- Миледи и мисс Рэчель сожалеют, что они заняты, полковник, -- сказал я, -- и просят извинить за то, что они не будут иметь чести видеть вас.
   Я ожидал от него вспышки даже при той вежливости, с какою я передал ответ миледи. К удивлению моему, ничего подобного не случилось: полковник испугал меня, приняв это с неестественным спокойствием. Глаза его, серые, блестящие, с минуту были устремлены на меня; он засмеялся, не громко, как другие люди, а про себя, тихо и страшно зло.
   -- Благодарю вас, Беттередж, -- сказал он, -- я буду помнить день рождения моей племянницы.
   С этими словами он повернулся и вышел из дома.
   Когда через год снова наступил день рождения мисс Рэчель, мы услышали, что полковник болен и лежит в постели. Полгода спустя -- то есть за полгода до того времени, о котором я теперь пишу, -- миледи получила письмо от одного весьма уважаемого пастора. Оно сообщало ей о двух удивительных семейных новостях. Во-первых, о том, что полковник все простил своей сестре на смертном одре; во-вторых, о том, что простил он и всем другим и принял весьма назидательную кончину. Я сам (несмотря на епископов и пасторов) имею нелицемерное уважение к церкви, но я убежден, что высокородный Джон постоянно находился во власти дьявола и что последний гнусный поступок в жизни этого гнусного человека состоял в том (с позволения вашего сказать), что он обманул священника.
   Вот сущность моего рассказа мистеру Фрэнклину. Я заметил, что он слушает все более внимательно по мере продолжения рассказа и что сообщение о том, как сестра не приняла полковника в день рождения его племянницы, по-видимому, поразило мистера Фрэнклина, словно выстрел, попавший в цель. Хотя он в этом и не сознался, я увидел довольно ясно по его лицу, как это растревожило его.
   -- Вы рассказали все, что знали, Беттередж, -- заметил он. -- Теперь моя очередь. Но прежде чем рассказать вам, какие открытия я сделал в Лондоне и каким образом был замешан в это дело с алмазом, мне хочется знать следующее. По вашему лицу видно, мой старый друг, что вы как будто не совсем понимаете, какова цель нашего совещания. Обманывает ли меня ваше лицо?
   -- Нет, сэр, -- ответил я. -- Мое лицо, по крайней мере в данном случае, говорит правду.
   -- Ну, так я постараюсь, -- сказал мистер Фрэнклин, -- убедить вас разделить мою точку зрения, прежде чем мы пойдем далее. Три очень серьезных вопроса связаны с подарком полковника ко дню рождения моей кузины Рэчель. Слушайте меня внимательно, Беттередж, и пересчитывайте по пальцам, если это поможет вам, -- сказал мистер Фрэнклин, находя некоторое удовольствие в показе своей собственной дальновидности, что хорошо напомнило мне те прежние времена, когда он был мальчиком. -- Вопрос первый: был ли алмаз полковника предметом заговора в Индии? Вопрос второй: последовал ли заговор за алмазом полковника в Англию? Вопрос третий: знал ли полковник, что заговор последовал за алмазом, и не с умыслом ли оставил он в наследство неприятности и опасность своей сестре через ее невинную дочь? Вот что хочу я узнать, Беттередж. Не пугайтесь!
   Хорошо ему было предупреждать меня, когда я уже перепугался.
   Если он прав, в наш спокойный английский дом вдруг ворвался дьявольский индийский алмаз, а за ним заговор живых мошенников, спущенных на нас мщением мертвеца. Вот каково было наше положение, открывшееся мне в последних словах мистера Фрэнклина! Слыхано ли что-нибудь подобное -- в девятнадцатом столетии, заметьте, в век прогресса, в стране, пользующейся благами британской конституции! Никто никогда не слыхал ничего подобного, а следовательно, никто не может этому поверить. Тем не менее буду продолжать мой рассказ.
   Когда вы вдруг испугаетесь до такой степени, как испугался я, этот испуг почти неминуемо скажется на вашем желудке, и внимание ваше отвлечется, вы начнете вертеться. Я молча заерзал, сидя на песке. Мистер Фрэнклин приметил, как я боролся со встревоженным желудком -- или духом, если хотите, а это одно и то же, -- и, остановившись именно в ту минуту, когда он уже готов был начать свой рассказ, спросил меня резко:
   -- Что такое с вами?
   Что такое было со мной? Ему я не сказал, а вам скажу по секрету. Мне захотелось закурить трубку и почитать "Робинзона Крузо".

Глава VI

   Оставив при себе свои чувства, я почтительно попросил мистера Фрэнклина продолжать. Мистер Фрэнклин ответил: "Не вертитесь, Беттередж!" и продолжал.
   Первые слова нашего молодого джентльмена разъяснили мне, что открытие, относящееся к нечестивому полковнику и к алмазу, он сделал (прежде чем приехать к нам) при посещении стряпчего своего отца в Хэмпстеде. Мистер Фрэнклин случайно проговорился ему, когда они сидели вдвоем после обеда, что отец поручил ему отвезти мисс Рэчель подарок ко дню ее рождения. Слово за слово -- беседа кончилась тем, что стряпчий открыл мистеру Фрэнклину, в чем состоял этот подарок и как возникли дружеские отношения между покойным полковником и мистером Блэком-старшим. Обстоятельства эти так необыкновенны, что я сомневаюсь, способен ли передать их своим языком. Предпочитаю изложить открытие мистера Фрэнклина его собственными словами.
   -- Вы помните то время, Беттередж, -- сказал он, -- когда отец мой пытался доказать свои права на это несчастное герцогство? Как раз в это самое время и возвратился из Индии дядя Гернкастль. Отец мой узнал, что у него есть какие-то бумаги, которые могут быть полезны для его процесса. Он поехал к полковнику под предлогом поздравить его с приездом в Англию. Но полковника не так-то легко было провести подобным образом. "Вам что-то от меня нужно, -- сказал он, -- иначе вы не решились бы рисковать своей репутацией, приехав ко мне". Отец мой понял, что ему больше ничего не остается, как откровенно признаться во всем; он тотчас сознался, что ему нужны бумаги. Полковник просил дать ему день на размышление. Ответ его пришел в виде чрезвычайно странного письма, которое приятель мой, стряпчий, показал мне. Полковник начал с того, что он сам имеет надобность в моем отце и предлагает ему дружескую услугу за услугу. Случайности войны (его собственное выражение!) сделали его обладателем одного из самых больших алмазов на свете, и он имеет основание думать, что ни сам он, ни его драгоценный камень не будут в безопасности ни в одном доме, ни в одной части света, если он оставит этот камень при себе. При таких рискованных обстоятельствах он решился отдать алмаз на хранение другому человеку. Этот человек лично не подвергается никакому риску. Он может отдать драгоценный камень на хранение в любое место -- как, например, банкиру или ювелиру, у которых есть особая кладовая для хранения драгоценностей. Его личная ответственность в этом деле будет пассивного свойства. Он будет получать -- или сам, или через надежного поверенного -- по заранее условленному адресу, в заранее условленные дни, каждый год письмо от полковника с простым извещением, что тот еще жив. В случае если письмо не будет получено в условленный день, молчание полковника может служить верным признаком того, что он убит. В таком случае, но не иначе, определенные инструкции относительно распоряжения алмазом, запечатанные и хранящиеся вместе с ним, должны быть вскрыты и безусловно исполнены. Если отец мой согласится принять это странное поручение, то бумаги полковника будут отданы в его распоряжение. Вот что заключалось в письме.
   -- Что же сделал ваш отец, сэр? -- спросил я.
   -- Что он сделал? -- повторил мистер Фрэнклин. -- Я вам скажу, что он сделал. Он применил отменную способность, называемую здравым смыслом, к оценке письма полковника. Он объявил, что все это -- чистейший вздор. Где-то в своих странствованиях по Индии полковник подцепил какое-нибудь дрянное стеклышко, которое принял за алмаз. Что касается опасения быть убитым и принятия предосторожностей для сохранения его жизни и этого стеклышка, то ныне девятнадцатое столетие, и каждому здравомыслящему человеку стоит только обратиться к полиции. Известно, что полковник много лет уже употреблял опиум, и если единственный способ достать драгоценные бумаги состоит в том, чтобы принять бред опиума за факт, то отец мой был вполне готов принять на себя возлагаемую на него смешную ответственность тем охотнее, что она не навлечет на него никаких хлопот. Алмаз и запечатанные инструкции были отданы в кладовую банкира, а письма полковника, периодически сообщавшие, что он жив, получались и распечатывались стряпчим нашего семейства, мистером Бреффом, поверенным моего отца. Ни один разумный человек в подобном положении не мог бы взглянуть на это дело иначе. Нам только то и кажется вероятным, Беттередж, что согласно с нашим собственным житейским опытом, и мы верим роману только тогда, когда прочтем его в газете.
   Мне стало ясно, что сам мистер Фрэнклин считает мнение своего отца о полковнике опрометчивым и ошибочным.
   -- А каково ваше мнение об этом деле, сэр? -- спросил я.
   -- Дайте прежде покончить с историей полковника, -- ответил мистер Фрэнклин. -- Для английского ума характерно отсутствие системы, и ваш вопрос, мой старый друг, служит этому примером. Когда мы перестаем делать машины, мы (в умственном отношении) самый неряшливый народ во всей вселенной!
   "Вот оно, заграничное-то воспитание! -- подумал я. -- Он, должно быть, во Франции научился подтрунивать над собственной нацией".
   Между тем мистер Фрэнклин опять взялся за прерванную нить рассказа и продолжал:
   -- Отец мой получил нужные бумаги и с той поры не видел более своего шурина. Каждый год в заранее условленные дни заранее условленное письмо получалось от полковника и распечатывалось стряпчим Бреффом. Я видел целую кучу этих писем. Все они состояли из одной и той же краткой деловой фразы: "Сэр, это убедит вас в том, что я еще жив, пусть алмаз остается там же. Джон Гернкастль". Вот все, что он писал, и приходило это аккуратно к назначенному дню. Но шесть или восемь месяцев тому назад форма письма изменилась в первый раз. Теперь там стояло: "Сэр, говорят, что я умираю. Приезжайте ко мне и помогите мне составить завещание". Стряпчий Брефф поехал и нашел полковника в маленькой пригородной вилле, с прилегающими к ней землями, где полковник жил один с тех пор, как оставил Индию. Он держал собак, кошек и птиц для компании, но с ним не было ни единого человеческого существа, кроме приходящей служанки для присмотра за хозяйством и доктора. Завещание оказалось очень простым. Полковник истратил большую часть своего состояния на химические опыты. Его завещание начиналось и кончалось тремя пунктами, которые он продиктовал в постели при полном обладании своими умственными способностями. В первом пункте он обеспечивал содержание и уход за своими животными. Вторым пунктом основывалась кафедра экспериментальной химии в одном из северных университетов. В третьем полковник завещал Лунный камень, как подарок ко дню рождения, своей племяннице, с условием, чтобы мой отец был его душеприказчиком. Отец начал было отказываться. Но, подумав немного, уступил: отчасти из-за уверенности, что обязанность душеприказчика не доставит ему никаких хлопот, отчасти из-за намека стряпчего, сделанного им в интересах Рэчель, -- что алмаз все-таки может чего-нибудь стоить.
   -- Полковник не сказал, сэр, -- спросил я, -- по какой причине он завещал алмаз мисс Рэчель?
   -- Он не только сказал, но и написал эту причину в своем завещании, -- ответил мистер Фрэнклин. -- Я взял себе выписку, которую вы сейчас увидите. Не спешите, Беттередж! Все должно идти по порядку. Вы слышали о завещании полковника, теперь вы должны услышать, что случилось после его смерти. Формальности потребовали, чтобы алмаз был оценен прежде, чем будет предъявлено завещание. Все ювелиры, к которым для этого обратились, тотчас подтвердили заявление полковника, что это самый большой алмаз на свете. Вопрос о точной оценке представил довольно серьезные затруднения. Величина камня сделала его феноменом между алмазами, цвет поставил его в категорию совершенно особую, и вдобавок к этим сбивчивым фактам в нем оказался недостаток -- в виде пятна в самой середине камня. Даже с таким недостатком самая низкая оценка алмаза равнялась двадцати тысячам фунтов. Представьте себе удивление моего отца: он чуть было не отказался от обязанности душеприказчика, чуть было не выпустил из нашей семьи эту великолепную драгоценность! Интерес, возбужденный в нем этим делом, побудил его вскрыть запечатанные инструкции, хранившиеся вместе с алмазом. Стряпчий показал мне эти инструкции вместе с другими бумагами, и, по моему мнению, они дают ключ к заговору, угрожавшему жизни полковника.
   -- Стало быть, вы думаете, сэр, -- сказал я, -- что заговор имел место?
   -- Не обладая отменным "здравым смыслом" моего отца, -- ответил мистер Фрэнклин, -- я думаю, что жизнь полковника действительно находилась в опасности, как он и говорил. Запечатанная инструкция объясняет, отчего он все-таки умер спокойно в своей постели. В случае его насильственной смерти (то есть в случае, если бы от него не было получено условленное письмо в назначенный день), отец мой должен был секретно отправить Лунный камень в Амстердам и отдать знаменитому резчику, чтобы разбить на четыре или шесть отдельных камней. Камни эти продать за любую цену, а вырученные деньги употребить на основание той кафедры экспериментальной химии, о которой потом полковник упомянул в своем завещании. Теперь, Беттередж, напрягите-ка свой находчивый ум и сообразите, к какому заключению приводят указания полковника?
   Я тотчас навострил свой ум. Но ему была свойственна английская медлительность, и он все перепутал, пока мистер Фрэнклин не указал на то, что именно следовало видеть.
   -- Заметьте, -- сказал мистер Фрэнклин, -- что ценность бриллианта была искусно поставлена в зависимость от сохранения жизни полковника. Он не удовольствовался тем, что сказал врагам, которых опасался: "Убейте меня -- и вы будете не ближе к алмазу, чем сейчас. Он там, откуда вы не можете его достать, -- в кладовой банкира". Он сказал вместо этого: "Убейте меня -- и алмаз перестанет быть алмазом: его тождество уничтожится". О чем это говорит?
   Тут, как мне показалось, меня озарила вспышка чудесной прозорливости, свойственной иностранцам.
   -- Знаю, -- сказал я. -- Это значит, что цена камня понизится и злодеи останутся в дураках.
   -- Ничуть не бывало! -- сказал мистер Фрэнклин. -- Я об этом справлялся. Алмаз с пятном, разбитый на отдельные камни, будет стоить дороже, чем целый, по той простой причине, что четыре или шесть прекрасных бриллиантов должны стоить дороже, чем один большой камень, но с пятном. Если бы простое воровство из-за прибыли было целью заговора, инструкции полковника решительно сделали бы алмаз еще привлекательней для воров. За него можно было бы получить больше денег, а продать его гораздо легче, если б он вышел из рук амстердамских мастеров.
   -- Господи помилуй, сэр! -- воскликнул я. -- В чем же состоял заговор?
   -- Заговор, составленный индусами, которым прежде принадлежал алмаз, -- сказал мистер Фрэнклин, -- основан на каком-то древнем индийском суеверии. Таково мое мнение, подтвержденное одним фамильным документом, который находится при мне в настоящую минуту.
   Теперь я понял, почему появление трех индийских фокусников у нашего дома показалось мистеру Фрэнклину обстоятельством, достойным внимания.
   -- Я не хочу навязывать вам своего мнения, -- продолжал мистер Фрэнклин. -- Мысль об избранных служителях древнего индийского суеверия, посвятивших себя, несмотря на все затруднения и опасности, задаче возвратить священную национальную драгоценность и выжидающих для этого первого удобного случая, кажется мне совершенно согласною с тем, что нам известно о терпении восточных племен и о влиянии восточных религий. Я человек с живым воображением, и мясник, булочник и налоговой инспектор не кажутся мне единственной правдоподобной реальностью. Пусть же моя догадка оценивается как угодно; перейдем к единственному практическому вопросу, касающемуся нас. Переживет ли полковника заговор о Лунном камне? И знал ли полковник об этом, когда оставлял своей племяннице подарок ко дню ее рождения?
   Я начинал понимать, что дело это ближе всего касается теперь миледи и мисс Рэчель. Ни одно слово, сказанное мистером Фрэнклином, теперь не ускользнуло от меня.
   -- Мне не очень хотелось, когда я узнал историю Лунного камня, -- продолжал он, -- привозить его сюда, но мистер Брефф напомнил мне, что кто-нибудь должен же передать моей кузине наследство дяди и что я могу сделать это точно так же, как и всякий другой. Когда я взял алмаз из банка, мне показалось, что за мной следит на улице какой-то оборванный смуглый человек. Я отправился к отцу за своими вещами и нашел там письмо, неожиданно удержавшее меня в Лондоне. Я вернулся в банк с алмазом и опять увидел этого оборванного человека. Снова забирая алмаз из банка сегодня утром, я встретил этого человека в третий раз, ускользнул от него и уехал (прежде чем он успел напасть на мой след) с утренним, вместо послеобеденного, поездом. Вот я здесь с алмазом, и мы оба в целости и сохранности. И какую же первую новость я слышу? Я слышу, что здесь были три странствующих индуса и что мой приезд из Лондона и то, что я должен иметь при себе, были главным предметом их разговора в то время, когда они думали, что они одни. Не стану терять время на рассказ о том, как они выливали чернила в ладонь мальчика и приказывали ему увидеть вдали человека. Штука эта, которую я часто видел на Востоке, и по моему мнению, и по вашему, не более как фокус. Вопрос, который мы теперь должны решить, состоит в том, не приписываю ли я ошибочно большое значение простой случайности, или мы действительно имеем доказательство, что индусы напали на след Лунного камня с той минуты, как он взят из банка?
   Но ни он, ни я, казалось, не были расположены заниматься этим исследованием. Мы посмотрели друг на друга, потом на прилив, все выше и выше покрывавший Зыбучие пески.
   -- О чем вы думаете? -- вдруг спросил мистер Фрэнклин.
   -- Я думаю, сэр, -- ответил я, -- что мне хотелось бы зарыть алмаз в зыбучий песок и решить этим вопрос раз и навсегда.
   -- Если вы имеете у себя в кармане стоимость Лунного камня, -- ответил мистер Фрэнклин, -- объявите это, Беттередж, и дело с концом!
   Любопытно заметить, как облегчает вас самая пустая шутка, когда у вас неспокойно на душе. Нам показалась очень забавной мысль покончить с законной собственностью мисс Рэчель и ввести мистера Блэка, как душеприказчика, в страшные хлопоты, хотя теперь я не могу понять, что тут было смешного.
   Мистер Фрэнклин первый снова вернулся к предмету разговора. Он вынул из кармана конверт, вскрыл его и подал мне лежавшую там бумагу.
   -- Беттередж, -- сказал он, -- мы должны в интересах тетушки обсудить вопрос о том, какая причина заставила полковника оставить это наследство своей племяннице. Припомните обращение леди Вериндер со своим братом с того самого времени, как он вернулся в Англию, и до той минуты, когда он сказал вам, что будет помнить день рождения племянницы. И прочтите это.
   Он дал мне выписку из завещания полковника. Она при мне, когда я пишу эти строки, и я ее списываю сюда для вас:
   "В-третьих и в последних, дарю и завещаю моей племяннице, Рэчель Вериндер, единственной дочери сестры моей Джулии Вериндер, вдовы, -- в том случае, если ее мать, названная Джулия Вериндер, будет жива после моей смерти, -- желтый алмаз, принадлежащий мне и известный на Востоке под названием Лунного камня. И поручаю моему душеприказчику отдать алмаз или самому, или через какого-нибудь надежного посредника, которого он выберет, в собственные руки вышеупомянутой племянницы моей Рэчель, в первый же день ее рождения после моей смерти и в присутствии, если возможно, моей сестры, вышеупомянутой Джулии Вериндер. И я желаю, чтобы вышеупомянутой сестре моей был сообщен посредством верной копии третий и последний пункт моего завещания, что я дарю алмаз дочери ее Рэчель в знак моего полного прощения за тот вред, который ее поступки причинили моей репутации, а особенно в доказательство, что я прощаю, как и следует умирающему, оскорбление, нанесенное мне как офицеру и джентльмену, когда ее слуга, по ее приказанию, не пустил меня к ней в день рождения ее дочери".
   Я возвратил бумагу мистеру Фрэнклину, решительно недоумевая, что ему ответить. До этой минуты я думал, как вам известно, что полковник умер так же нечестиво, как и жил. Не скажу, чтобы копия с этого завещания заставила меня переменить это мнение; скажу только, что она поколебала меня.
   -- Ну, -- спросил мистер Фрэнклин, -- теперь, когда вы прочли собственные слова полковника, что вы на это скажете? Привезя Лунный камень к тетушке в дом, служу я слепо его мщению или оправдываю его, как раскаявшегося христианина?
   -- Тяжело представить себе, сэр, -- ответил я, -- что он умер с гнусным мщением в сердце и с гнусным обманом на устах. Одному богу известна правда. Меня не спрашивайте.
   Мистер Фрэнклин вертел и комкал в руках выписку из завещания, как будто надеясь выжать из нее таким образом истину. В то же время он поразительно изменился. Из живого и веселого он сделался теперь, непонятно как, тихим, торжественным, задумчивым молодым человеком.
   -- Этот вопрос имеет две стороны, -- сказал он: -- объективную и субъективную. Которую нам предпочесть?
   Он получил не только французское, но и немецкое воспитание. До сих пор он находился под влиянием, как я полагал, первого из них. А теперь (насколько я мог разобрать) его место заступило второе. Одно из правил моей жизни: никогда не примечать того, чего я не понимаю. Я выбрал среднее между объективной и субъективной стороной. Говоря попросту, я вытаращил глаза и не сказал ни слова.
   -- Извлечем сокровенный смысл из всего этого, -- сказал мистер Фрэнклин. -- Почему дядя отказал алмаз Рэчель? Почему не отказал он его тетушке?
   -- Это, по крайней мере, отгадать не трудно, сэр, -- ответил я. -- Полковник Гернкастль знал хорошо, что миледи не захочет принять никакого наследства от него.
   -- Но почему он знал, что Рэчель не откажется также?
   -- Есть ли на свете молодая девушка, сэр, которая могла бы устоять от искушения принять такой подарок, как Лунный камень?
   -- Это субъективная точка зрения, -- сказал мистер Фрэнклин. -- Вам делает большую честь, Беттередж, что вы способны на субъективную точку зрения. Но в завещании полковника есть еще другая тайна, до сих пор не объясненная: почему он дарит свой камень Рэчель в день ее рождения лишь при том необходимом условии, чтобы мать ее была в живых?
   -- Я не желаю порочить покойника, сэр, -- ответил я, -- но если он с умыслом оставил в наследство сестре хлопоты и опасность через ее дочь, то непременным условием этого наследства должно было быть, чтобы сестра его находилась в живых, дабы почувствовать всю неприятность этого.
   -- О! Так вот какие вы приписываете ему намерения! Это опять-таки субъективное истолкование! Бывали вы в Германии, Беттередж?
   -- Нет, сэр. А ваше истолкование, позвольте узнать?
   -- Мне кажется, -- сказал мистер Фрэнклин, -- что цель полковника, может быть, состояла не в том, чтобы принести пользу племяннице, которую он даже никогда не видел, но чтобы доказать сестре, что он простил ее, и доказать очень любезно, посредством подарка, сделанного ее дочери. Это совершенно другое объяснение по сравнению с вашим, Беттередж, и оно внушено объективной точкой зрения. По всему видно, что одно истолкование может быть так же справедливо, как и другое.
   Доведя дело до этого приятного и успокоительного вывода, мистер Фрэнклин, по-видимому, решил, что он исполнил все, что от него требовалось. Он бросился навзничь на песок и спросил, что же ему теперь делать.
   Он выказал себя таким умным и дальновидным, прежде чем пуститься в заграничную тарабарщину, и все время до такой степени первенствовал надо мной в этом деле, что я совершенно не был готов к внезапной перемене, когда он, сложив оружие, вдруг обратился за помощью ко мне. Только впоследствии узнал я от мисс Рэчель, -- первой, кто сделал это открытие, -- что странные перемены и переходы в мистере Фрэнклине происходили от его заграничного воспитания. В том возрасте, когда мы все способны принимать нашу окраску как отражение окраски других людей, его послали за границу, и он переходил от одной нации к другой, прежде чем настала пора для того, чтобы какой-нибудь один преимущественный колорит установился на нем твердо. Вследствие этого он воротился с такими различными сторонами в своем характере, более или менее неоконченными и более или менее противоречащими одна другой, что как будто проводил жизнь в постоянном несогласии с самим собой. Он мог быть и деловым человеком и лентяем, со сбивчивым и с ясным умом, образцом решимости и беспомощности в одно и то же время. У него была и французская, и немецкая, и итальянская сторона; первоначальный, английский фундамент выказывался иногда, как бы говоря: "Вот я жалко исковеркан, как вы видите, но кое в чем я остался самим собой". Мисс Рэчель обыкновенно говорила, что итальянская сторона одерживала верх в тех случаях, когда он неожиданно сдавал и просил вас со своей милой кротостью снять с него ответственность и возложить на свои плечи. Вы не будете к нему несправедливы, я полагаю, если заключите, что итальянская сторона одержала верх и теперь.
   -- Вам самим следует решить, сэр, -- сказал я, -- что теперь делать; уж конечно, не мне.
   Мистер Фрэнклин, по-видимому, не оценил всей силы моих слов, -- в то время он был в таком состоянии, что не мог видеть ничего, кроме неба над своей головой.
   -- Я не желаю пугать тетушку без причины, -- сказал он, -- но и не желаю оставлять ее без надлежащего предостережения. Если бы на моем месте были вы, Беттередж, -- скажите мне в двух словах, что бы сделали вы?
   Я сказал ему в двух словах:
   -- Подождал бы.
   -- Готов от всего сердца, -- сказал мистер Фрэнклин. -- Долго ли?
   Я начал объяснять свою мысль.
   -- Как я понимаю, сэр, -- сказал я, -- кто-нибудь должен же отдать этот проклятый алмаз мисс Рэчель в день ее рождения, и вы можете сделать это точно так же, как всякий другой. Очень хорошо. Сегодня двадцать пятое мая, а день рождения двадцать первого июня. Перед нами почти четыре недели. Подождем и посмотрим, что случится за это время, и либо предостережем миледи, либо нет -- в зависимости от обстоятельств.
   -- Прекрасно, Беттередж, -- воскликнул мистер Фрэнклин. -- Но что нам делать с алмазом до дня рождения?
   -- То же, что сделал ваш отец, сэр, -- ответил я. -- Отец ваш сдал его в банк в Лондоне, а вы отдайте его в банк во Фризинголле.
   Фризинголл -- наш ближайший город, и банк его так же надежен, как Английский банк.
   -- Будь я на вашем месте, сэр, -- прибавил я, -- я прямо отправился бы верхом с алмазом во Фризинголл, прежде чем дамы вернутся.
   Возможность предпринять что-нибудь, да еще верхом, заставила мистера Фрэнклина мигом вскочить на ноги. Он вскочил и бесцеремонно заставил встать и меня.
   -- Беттередж, вы золото, а не человек! -- сказал он. -- Пойдем, и велите тотчас же оседлать самую лучшую лошадь в конюшне.
   Тут, слава богу, английский фундамент проступил наконец сквозь весь заграничный лоск! Это был тот же мистер Фрэнклин, которого я помнил, оживившийся по-прежнему при мысли о поездке верхом и напомнивший мне доброе старое время. Оседлать для пего лошадь? Я оседлал бы ему двенадцать лошадей, если бы только он мог поскакать на всех разом!
   Мы поспешно возвратились домой, поспешно велели оседлать самую быстроногую лошадь из всей конюшни, и мистер Фрэнклин поспешно ускакал отдать в кладовую банка проклятый алмаз. Когда затих стук копыт его лошади в аллее, и я опять остался один, я почти готов был спросить себя, не привиделось ли мне все это во сне.

Глава VII

   Пока я находился в такой растерянности, чрезвычайно нуждаясь в чем-нибудь успокоительном для приведения в порядок своих чувств, дочь моя Пенелопа попалась мне навстречу, точь-в-точь как ее покойная мать попадалась мне на лестнице, и тотчас пристала ко мне с расспросами. Я рассказал ей о своей встрече с мистером Фрэнклином. При настоящих обстоятельствах оставалось только одно -- тотчас же прихлопнуть гасильником любопытство Пенелопы. Я ответил ей, что мы с мистером Фрэнклином толковали об иностранной политике и договорились до того, что оба крепко заснули на солнце. Попробуйте дать этот ответ, когда жена или дочь пристанут к вам с неуместным вопросом, и будьте уверены, что, по природной женской кротости, они расцелуют вас и опять станут приставать при первом же удобном случае.
   День прошел, и миледи с мисс Рэчель вернулись.
   Бесполезно говорить, как они удивились, когда услыхали, что мистер Фрэнклин Блэк приезжал и опять уехал верхом. Бесполезно также говорить, что они тотчас задали неуместные вопросы и что "иностранная политика" и крепкий сон на солнце не годились для них. Не придумав ничего другого, я сказал, что приезд мистера Фрэнклина с ранним поездом надо единственно приписать одной из его причуд. Когда меня спросили, неужели отъезд его верхом был также причудой, я ответил: "Да, точно так", и отделался, кажется, очень ловко.
   Преодолев затруднения с дамами, я нашел еще больше затруднений, ожидавших меня, когда вернулся в свою комнату. Пришла Пенелопа -- с природной женской кротостью -- поцеловать меня и -- с природным женским любопытством -- задать новый вопрос. На этот раз она только пожелала узнать, что случилось с нашей второй служанкой, Розанной Спирман.
   Оставив мистера Фрэнклина и меня на Зыбучих песках, Розанна, как оказалось, воротилась домой в самом непонятном расположении духа. Она менялась в лице (если верить Пенелопе), как цвета радуги. Она была то весела, то грустна без всякой причины. Не переводя духа, она задала сотню вопросов о мистере Фрэнклине Блэке и тотчас же рассердилась на Пенелопу за то, что та предположила, будто посторонний джентльмен смог заинтересовать ее. Заметили, как она, улыбаясь, чертила имя мистера Фрэнклина на дне своего рабочего ящика. Застали ее в слезах, смотрящей в зеркало на свое уродливое плечо. Знала ли она прежде мистера Фрэнклина? Совершенно невозможно! Не слыхали ли они чего-нибудь друг о друге? Опять невозможно! Я мог засвидетельствовать, что удивление мистера Фрэнклина было искренно, когда он увидел, как девушка смотрит на него. Пенелопа могла засвидетельствовать, что любопытство девушки было искренно, когда она расспрашивала о мистере Фрэнклине. Разговор наш был довольно скучен до тех пор, пока дочь моя вдруг не высказала самое нелепое предположение, какое я когда-либо слышал в своей жизни.
   -- Батюшка, -- сказала Пенелопа совершенно серьезно, -- остается только одно объяснение: Розанна влюбилась в мистера Фрэнклина Блэка с первого взгляда.
   Вы слышали о прелестных молодых девицах, влюблявшихся с первого взгляда, и находили это весьма естественным. Но чтобы горничная из исправительного дома, дурная собой и с уродливым плечом, влюбилась с первого взгляда в джентльмена, приехавшего в гости к ее госпоже?! Найдите мне что-нибудь, подобное этой нелепости в любом романе, если можете. Я хохотал до слез. Пенелопа рассердилась на меня за мою веселость.
   -- Я прежде не замечала, чтобы вы были жестоки, батюшка, -- сказала она очень кротко и ушла.
   Слова моей девочки точно обдали меня холодной водой. Я взбесился на себя за то, что разволновался, когда она проговорила их, -- но это было именно так. Мы переменим предмет рассказа, если вы позволите. Мне жаль, что я вынужден был написать об этом, -- и не без причины, как вы увидите дальше.
   Настал вечер; звонок, возвещавший, что пора одеваться к обеду, раздался прежде, чем мистер Фрэнклин возвратился из Фризинголла. Я сам отнес горячую воду к нему в комнату, ожидая услышать после этого необыкновенно продолжительного отсутствия о каком-нибудь приключении. Но, к моему великому разочарованию (вероятно, и к вашему), не случилось ничего. Он не встретился с индусами ни по пути туда, ни на обратном пути. Он отдал Лунный камень в банк, сказав просто, что это камень очень дорогой, и привез расписку в кармане. Я сошел вниз, чувствуя, что после всех наших утренних тревог об алмазе конец этот слишком обыден.
   Как произошло свидание мистера Фрэнклина с теткой и кузиной, не знаю.
   Я дал бы многое, чтобы служить за столом в этот день. Но при моем положении в доме служить за обедом (исключая большие семейные празднества) значило бы унизить свое достоинство в глазах других слуг, -- миледи и без того считала меня довольно склонным к этому; не к чему было искать еще случая для этого. Известия из "верхних областей" в тот вечер были принесены мне Пенелопой и лакеем. Пенелопа сказала, что мисс Рэчель никогда не занималась так тщательно своей прической и никогда не казалась так весела и хороша. Лакей донес, что сохранение почтительного спокойствия в присутствии высших и прислуживание мистеру Фрэнклину Блэку за обедом -- две вещи самые несовместимые, какие только случалось ему встретить при исполнении своих обязанностей. Позднее вечером мы услышали, как они играли и пели дуэты. Мистер Фрэнклин брал высоко, мисс Рэчель еще выше, а миледи на фортепиано, поспевая за ними, как на скачках, так сказать, через канавы и заборы, благополучно помогала им, так что приятно было слышать их в открытые окна на террасе. Еще позднее я отнес мистеру Фрэнклину в курительную комнату содовой воды и виски и увидел, что мисс Рэчель вытеснила алмаз из его головы.
   -- Самая очаровательная девушка из всех виденных мною, с тех пор как я вернулся в Англию! -- Вот все, чего я мог от него добиться, покуда старался навести разговор на более серьезные предметы.
   Около полуночи я вместе с моим помощником (Самюэлем, лакеем) обошел, по обыкновению, вокруг дома, чтобы запереть все двери. Когда все двери были заперты, за исключением боковой, отворявшейся на террасу, я отослал Самюэля спать, а сам вышел подышать свежим воздухом, прежде чем пойду спать в свою очередь.
   Ночь была тихая и душная, и луна сияла на небе. Так было тихо, что я слышал время от времени очень слабо и глухо шум моря, когда прибой подкатывался к песчаному берегу возле устья нашей маленькой бухты. Дом стоял так, что на террасе было темно; но яркий лунный свет освещал песчаную дорожку, шедшую по другую сторону террасы. Поглядев сперва на море, а потом в ту сторону, я увидел тень человека, отбрасываемую лунным светом из-за угла дома.
   Будучи стар и лукав, я не вскрикнул; но так как я также, к несчастью, стар и тяжел, ноги изменили мне на песке. Прежде чем я успел тихонько пробраться за угол, как намеревался, я услышал топот ног полегче моих -- и, как мне показалось, не одной пары, -- торопливо удалявшихся. Когда я дошел до угла, беглецы, кто бы они там ни были, исчезли в кустарнике по другую сторону дорожки и скрылись из глаз между густыми деревьями и кустами в той части парка. Из кустарника они могли легко пробраться через наш забор на дорогу. Будь я сорока годами моложе, я, быть может, и успел бы поймать их прежде, чем они убегут из нашего парка. Теперь же я возвратился, чтобы послать пару ног помоложе моих. Не потревожив никого, Самюэль и я взяли ружья, обошли вокруг дома и обшарили кустарники. Удостоверившись, что в наших владениях никто не прятался, мы вернулись. Пройдя через дорожку, где я видел тень, я в первый раз приметил светлую вещицу, лежавшую на песке, освещенную луной. Подняв эту вещицу, я увидел, что это была скляночка с густой, приятного запаха, жидкостью, черной, как чернила.
   Я ничего не сказал Самюэлю. Но вспомнив, что Пенелопа говорила мне о фокусниках и о том, как они наливали чернила на ладонь мальчика, я тотчас догадался, что спугнул трех индусов, шатавшихся около дома и старавшихся своим языческим способом разузнать в эту ночь об алмазе.

Глава VIII

   Здесь на мгновение сделаем остановку.
   Призвав на помощь свои воспоминания и дневник Пенелопы, я вижу, что мы можем быстро пройти промежуток между приездом мистера Фрэнклина Блэка и днем рождения мисс Рэчель. Большая часть этого времени прошла, не принеся с собой ничего, достойного упоминания. С вашего позволения и с помощью Пенелопы я упомяну здесь только о некоторых событиях, чтобы потом продолжать рассказывать историю день за днем, как только мы дойдем до того времени, когда Лунный камень сделался в нашем доме предметом всеобщего внимания.
   Начну со скляночки приятно пахнущих чернил, которую я нашел на песчаной дорожке ночью.
   На следующее утро (двадцать шестого числа) я показал мистеру Фрэнклину эту колдовскую штуку и сообщил ему то, что уже рассказал вам. Он решил, что индусы не только следили за алмазом, но имели глупость верить в свое колдовство, -- он подразумевал под этим знаки над головою мальчика, наливание чернил на его ладонь и надежду, что ребенок увидит людей и предметы, недоступные для человеческого зрения. Мистер Фрэнклин сказал мне, что и у нас, так же как на Востоке, есть люди, занимающиеся этими странными фокусами (однако без чернил) и называющие их французским именем, чем-то вроде "ясновидения".
   -- Поверьте, -- сказал мистер Фрэнклин, -- индусы убеждены, что мы оставили алмаз здесь, и привезли с собою своего ясновидящего мальчика, чтобы он показал им дорогу к нему, как только они заберутся в дом.
   -- Вы полагаете, сэр, что они повторят свою попытку? -- спросил я.
   -- Это зависит от того, что именно мальчик может сказать. Если он способен увидеть алмаз в железном сундуке фризинголлского банка, индусы до поры до времени не будут тревожить нас своими посещениями. Если он этого не сможет, у нас еще будет случай спугнуть их в кустарнике, прежде чем пройдет несколько ночей.
   Я ожидал, что именно так и будет, но странное дело -- случай этот действительно больше не повторился.
   Услышали ли фокусники в городе, что мистера Фрэнклина видели в банке, и вывели из этого свое заключение, или мальчик действительно увидел алмаз там, где он теперь находился (чему я решительно не верю), или это было простым совпадением, только ни тени индуса не показалось возле нашего дома в те недели, которые прошли до рождения мисс Рэчель. Фокусники оставались в городе и в окрестностях, занимаясь своим ремеслом, а мистер Фрэнклин и я ждали, что будет, решив не тревожить мошенников слишком рано, выказывая им свои подозрения. Этим отчетом о поступках обеих сторон и кончается все, что я могу пока сказать об индусах.
   С двадцать девятого числа мисс Рэчель и мистер Фрэнклин придумали новый способ проводить время, которое иначе им некуда было бы девать. Есть причины обратить особенное внимание на занятие, которое их увлекло, так как оно имеет отношение к случившемуся позже.
   Вообще говоря, господа имеют в жизни весьма неудобный подводный камень -- свою собственную праздность. Жизнь их по большей части проходит в изыскивании какого-нибудь занятия; и любопытно видеть -- особенно, если у них есть вкус к чему-нибудь умственному, -- как часто они слепо набрасываются на предмет прямо-таки отвратительный. В девяти случаях из десяти они принимаются или мучить кого-нибудь, или портить что-нибудь, и при этом твердо убеждены, что образовывают свой ум, тогда как, попросту сказать, они только поднимают кутерьму в доме. Я видел (с сожалением должен сказать), что и дамы, точно так же как мужчины, разгуливают изо дня в день, например, с пустыми коробочками от пилюль и ловят ящериц, жуков, пауков и лягушек, а возвращаясь домой, втыкают в несчастных булавки или режут их без малейшего угрызения совести на куски. Вы видите, как ваш барин или барыня разглядывают внутренность паука в увеличительное стекло, или вам попадается на лестнице лягушка без головы; а когда вы удивляетесь, что означает эта отвратительная жестокость, вам говорят, что молодой барин или молодая барышня имеют наклонность к естественным наукам. Иногда же опять-таки вы замечаете, как они по целым часам, из нелепого любопытства, портят прекрасные цветы острым инструментом, стараясь узнать, из чего они сделаны. Разве цвет их сделается красивее или запах приятнее оттого, что вы это узнаете? Да ведь нужно же бедняжкам провести время -- видите ли -- нужно же провести время! Вы пачкались в грязи и лепили из нее пирожки, когда были ребенком, а когда выросли -- пачкаетесь в науках, режете пауков и портите цветы. В обоих случаях весь секрет заключается в том, что вашей бедной праздной голове не о чем думать, а вашим бедным праздным ручкам нечего делать. Тем и кончится, что вы начнете портить красками полотно да навоняете ими на весь дом; или разведете в стеклянном ящике с грязной водой головастиков, от которых всех в доме тошнит; или станете откалывать и собирать там и сям кусочки камней, посыпая ими домашнюю провизию; если займетесь фотографией, пачкая себе пальцы и беспощадно искажая физиономию всех и каждого в доме. Конечно, тяжело приходится людям, которые должны доставать себе приют, пищу и одежду, чтобы прикрыться. Но сравните самый тяжелый труд, которым вы когда-либо занимались, с тою праздностью, которая заставляет вас портить цветы и перевертывать желудки пауков, и благодарите свою счастливую звезду, что ваша голова должна о чем-нибудь думать, а ваши руки должны что-нибудь делать.
   С удовольствием скажу, что мистер Фрэнклин и мисс Рэчель не мучили никого. Они ограничились тем, что наделали кутерьмы и, надо отдать им справедливость, испортили только одну дверь.
   Мистер Фрэнклин, этот универсальный гений, пачкавшийся во всем, допачкался до так называемой "декоративной живописи". Он сообщил нам, что изобрел новый состав для разведения краски; как он изготовлялся, я не знаю. А чем отличался этот состав, я могу сказать вам в двух словах: он вонял. Так как мисс Рэчель непременно хотела испробовать этот новый состав, мистер Фрэнклин послал в Лондон за материалами и приготовил состав с таким букетом, что даже собаки чихали, когда входили в комнату; надел на мисс Рэчель передник и косыночку и заставил ее расписывать свою собственную маленькую гостиную, называемую, за неимением английского слова, "будуаром". Начали с внутренней стороны двери. Мистер Фрэнклин счистил с нее всю прекрасную лакировку пемзой и сделал то, что он называл "поверхностью для работы". Потом мисс Рэчель покрыла эту поверхность, по его указанию и с его помощью, узорами и фигурами -- грифами, птицами, цветами, купидонами и тому подобным, с рисунков, сделанных знаменитым итальянским живописцем, имени которого я не припомню, -- того самого, что поразил мир девой Марией и взял любовницу из булочной. Работа эта была самая хлопотливая и прегрязная. Но наша барышня и молодой джентльмен, казалось, не уставали заниматься ею. Когда они не ездили верхом, не принимали гостей, не сидели за столом, не пели, они рядышком, трудолюбиво, как пчелы, портили дверь. Какой это поэт сказал, что сатана всегда придумает какой-нибудь вред даже и для праздных рук? Если бы он занимал место дворецкого миледи и видел мисс Рэчель с кистью, а мистера Фрэнклина с его составом, он не мог бы написать о них ничего правдивее, нежели это.
   Следующий день, о котором стоит упомянуть, было воскресенье, четвертое июня.
   В этот вечер мы в людской первый раз обсудили домашний вопрос, который, так же как и расписывание двери, имеет отношение к тому, что еще предстоит.
   Видя, какое удовольствие мистер Фрэнклин и мисс Рэчель находят в обществе друг друга и какая это была бы прекрасная парочка во всех отношениях, мы, весьма естественно, предположили, что они займутся чем-нибудь другим, кроме расписывания двери; некоторые из нас говорили, что еще не минует и лето, как в доме будет свадьба. Другие (во главе со много) соглашались, что, весьма вероятно, мисс Рэчель выйдет замуж; но сомневались (по причинам, которые сейчас будут изложены), что мистер Фрэнклин Блэк будет ее женихом.
   А в том, что мистер Фрэнклин был влюблен, никто из наблюдавших его не сомневался. Затруднение состояло в том, чтобы понять мисс Рэчель. Позвольте мне иметь честь познакомить вас с нею; после этого я предоставлю вам самим разгадать ее, -- если вы сможете.
   Двадцать первого июня наступал восемнадцатый год рождения нашей молодой барышни. Если вам нравятся брюнетки (как я слышал, в последнее время они вышли из моды в большом свете) и если вы не имеете особенного предрассудка насчет роста, я скажу, что вы никогда не видели такой хорошенькой девушки, как мисс Рэчель. Она была мала и гибка, но бесподобно сложена с головы до ног. Глядя, как она сидит, как стоит и, особенно, как ходит, всякий человек в здравом уме удостоверился бы, что грация ее фигуры (если вы простите мне это выражение) заключается в ее сложении, а не в платье. Я никогда ни у кого не видел таких черных волос, как у нее. Глаза под стать волосам; нос, должен сознаться, довольно мал. Рот и подбородок (говоря словами мистера Фрэнклина) -- лакомые кусочки для богов, а цвет ее лица (по тому же неопровержимому свидетельству) был такой же теплый, как солнце, с тем великим преимуществом, что на него было всегда приятно смотреть. Прибавьте ко всему сказанному, что она держала голову прямо, как стрела, надменно, повелительно, аристократично, что она имела чистый голос, звучный, как металл, улыбку, которая очень мило возникала в глазах, прежде чем ей появиться на губах, -- и вот вам ее портрет во весь рост, -- я нарисовал его, как умел.
   А каков был ее характер? Неужели у этого очаровательного создания не было недостатков? У нее было ровно столько же недостатков, сколько и у вас, сударыня, -- ни более, ни менее.
   Говоря серьезно, моя милая, хорошенькая мисс Рэчель, обладая бездною прелестей и очарования, имела один недостаток, и строгое беспристрастие принуждает меня это признать. Она отличалась от многих других девушек тем, что у нее были свои собственные идеи и она была так своеобразна, что даже шла наперекор модам, если моды шли вразрез с ее вкусом. В безделицах эта независимость была еще сносной, но в делах важных она заходила (как думали миледи и я) слишком далеко. Она рассуждала так, как рассуждают немногие женщины вдвое ее старше, никогда не спрашивала совета, никогда не говорила заранее, что она намерена делать, никогда не поверяла секретов никому, даже матери. В малых и больших вещах, с людьми, которых она любила, и с людьми, которых она ненавидела (и то и другое с равной энергией), мисс Рэчель всегда поступала по-своему, полагаясь только на себя и в радостях и в горестях своей жизни. Часто я слышал от миледи:
   -- Лучший друг и злейший враг Рэчель -- она сама.
   Прибавлю к этому еще одно и на том закончу.
   При всей ее скрытности, при всем ее своеволии в ней не было и тени фальши. Я не помню, чтобы она когда-нибудь сказала "нет", думая "да". Я припоминаю, что в детстве не раз эта добрая душа принимала на себя вину и подвергалась наказанию за какой-нибудь проступок любимой подруги; никто никогда не слыхал от нее признания, когда это обнаруживалось и ее допрашивали. Но никто не слыхал также, чтобы она солгала. Она глядела вам прямо в лицо, качая своей упрямой головкой, и говорила просто:
   -- Не скажу.
   Снова наказанная за это, она сознавалась, что жалеет, зачем сказала "не скажу", но, несмотря на то, что ее сажали на хлеб и воду, все-таки не говорила. Своевольна, чертовски своевольна иногда, -- я согласен с этим; но тем не менее это было самое прелестное создание, когда-либо родившееся на свет. Может быть, вы найдете тут некоторое противоречие. В таком случае позвольте шепнуть вам словечко на ушко. Изучайте повнимательнее вашу жену в продолжении двадцати четырех часов. Если ваша добрая супруга не выкажет за это время какого-нибудь противоречия, помоги вам бог! -- вы женились на чудовище.
   Теперь я познакомил вас с мисс Рэчель, и это ставит нас лицом к лицу с вопросом о видах этой молодой девицы на замужество.
   Двенадцатого нюня госпожа моя послала приглашение одному джентльмену в Лондон приехать на день рождения мисс Рэчель. Этому-то счастливому смертному, как я полагал, было отдано ее сердце. Как и мистер Фрэнклин, он был ее кузен. Звали его мистер Годфри Эбльуайт.
   Вторая сестра миледи (не пугайтесь, мы не станем на этот раз слишком глубоко вдаваться в семейные дела) -- вторая сестра миледи, говорю я, испытала разочарование в любви, а потом, лишь бы только выйти замуж, отважилась на то, что называется "неравным браком". Страшно взбаламутилась вся семья, когда высокородная Каролина непременно захотела быть женою мистера Эбльуайта, фризинголлского банкира. Он был очень богат и очень добр и произвел на свет огромную семью, -- все это пока говорит в его пользу. Но он вздумал занять высокое положение, -- и это говорит против него. Однако время и прогресс современного просвещения поправили дело, и неравный брак обошелся благополучно. Мы теперь все либералы (только бы вы не могли оцарапать меня, если я оцарапаю вас), -- какое мне дело, в парламенте вы или нет, мусорщик вы или герцог? Это современный взгляд. А я держусь современного взгляда. Эбльуайты жили в прекрасном доме с большим парком, в некотором расстоянии от Фризинголла. Очень достойные люди, весьма уважаемые во всех окрестностях. Мы не будем уделять им слишком много внимания на этих страницах, исключая мистера Годфри, второго сына мистера Эбльуайта, который займет здесь важное место, с вашего позволения, так как он имеет отношение к мисс Рэчель.
   При всем блеске, уме и вообще хороших качествах мистер Фрэнклин едва ли мог, по моему мнению, затмить мистера Годфри в глазах нашей молодой барышни.
   Во-первых, мистер Годфри ростом был гораздо выше. Он был выше шести футов, цвет лица имел прекрасный, белый, румяный, лицо гладкое и круглое, чисто выбритое, на голове прекрасные длинные льняные волосы, небрежно откинутые на затылок. Но зачем мне стараться описывать его? Если вы когда-нибудь состояли в комитете дамской благотворительности в Лондоне, вы знаете мистера Годфри Эбльуайта так же хорошо, как и я. Он был адвокат по профессии, дамский угодник по темпераменту и милосердный самаритянин по собственному выбору. Ни женщины-благотворительницы, ни нищие женщины не могли без него обойтись. В материнских обществах помощи бедным роженицам, в обществах св.Магдалины для спасения падших женщин, в объединениях ригористов для помещения на работу бедных женщин вместо бедных мужчин, предоставляющих мужчинам пробиваться, как они сами знают, -- он был вице-президентом, директором, членом. Где только дамский комитет, там и мистер Годфри с шляпой в руке сдерживает горячность собрания и ведет милых дам по тернистому деловому пути. Я полагаю, что это был самый совершенный филантроп (с небольшим состоянием), когда-либо рождавшийся в Англии. На благотворительных митингах не легко было найти оратора, равного ему по умению выжимать слезы и деньги. Это был закопченный общественный деятель. В последний раз, когда я был в Лондоне, госпожа моя доставила мне два удовольствия. Она послала меня в театр посмотреть танцовщицу, которая всех сводила с ума, и в Экстер-Холл послушать мистера Годфри. Танцовщица выступала с оркестром. Джентльмен выступал с носовым платком и со стаканом воды. На представлении ногами -- давка, на представлении языком -- тоже. И при всем том -- самый кроткий невзыскательный человек, какого только случалось вам встретить. Он любил всех. И все любили его. Какие шансы имел мистер Фрэнклин, какие шансы имел кто-либо с обыкновенной репутацией и обыкновенными способностями рядом с таким человеком?
   Четырнадцатого числа был получен ответ от мистера Годфри.
   Он принял приглашение моей госпожи со среды (дня рождения) до вечера пятницы, -- когда обязанности по комитету дамской благотворительности заставят его воротиться в город. Он вложил в письмо стихи на то, что он изящно называл "днем рождества" своей кузины. Мне сообщили, что мисс Рэчель, присоединившись к мистеру Фрэнклину, трунила над этими стихами за обедом, и Пенелопа, которая была на стороне мистера Фрэнклина, спросила меня с торжеством, что я насчет этого думаю.
   -- Мисс Рэчель навела тебя, душа моя, на фальшивый след, -- ответил я, -- твое чутье не разберет его, а мой нос обмануть нелегко. Подожди, пока вслед за стихами мистера Эбльуайта появится сам мистер Эбльуайт.
   Дочь моя ответила, что мистер Фрэнклин может попытать счастья прежде, чем поэт явится вслед за стихами. Должен сознаться, что действительно мистер Фрэнклин не оставил ни одной неиспользованной возможности, чтобы заслужить благосклонность мисс Рэчель.
   Хотя он был одним из самых закоренелых курильщиков, которых только случалось мне встречать, он тотчас бросил сигары, когда она сказала как-то, что терпеть не может запах табака, пропитавшего его платья. Он спал так дурно после решения ограничить себя в курении и, лишившись успокоительного действия табака, к которому привык, приходил каждое утро с таким расстроенным и изнуренным видом, что сама мисс Рэчель попросила его опять приняться за сигары. Но нет! Он не пожелал снова вернуться к тому, что может возбудить в ней хотя бы минутное неудовольствие; он будет решительно бороться со своей привычкой и возвратит себе сон рано или поздно, одною лишь силой воли и терпенья. Вы можете сказать, что такая преданность (как внизу в людской и поговаривали) не могла не оказать на мисс Рэчель надлежащего действия, -- преданность, к тому же поддерживаемая ежедневным расписыванием двери. Все это очень хорошо, но у нее в спальне висела фотографическая карточка мистера Годфри, изображавшая его говорящим на благотворительном митинге, с лицом, воспламененным собственным красноречием, и с глазами, самым восхитительным образом выманивавшими деньги из вашего кармана. Что скажете вы на это? Каждое утро, -- сама Пенелопа признавалась мне, -- изображение мужчины смотрело, как причесывали волосы мисс Рэчель. Он сам скоро будет смотреть на это в действительности, -- таково было мое мнение.
   Шестнадцатого июня случилось происшествие, понизившее более прежнего шансы мистера Фрэнклина на успех.
   Незнакомый господин, говоривший по-английски с иностранным акцентом, приехал к нам в дом в это утро и пожелал увидеть мистера Фрэнклина по делу. Дело это не могло относиться к алмазу по следующим двум причинам: во-первых, мистер Фрэнклин ничего не сказал мне об этом; во-вторых, он сообщил о нем (после отъезда иностранца) миледи. Вероятно, она намекнула об этом и дочери. Как бы то ни было, рассказывали, что в тот вечер за игрой на фортепиано мисс Рэчель делала строгие замечания мистеру Фрэнклину по поводу людей, с которыми он общался, и правил, которые он усвоил за границей. На следующий день в первый раз не расписывали дверь. Я подозреваю, что какой-нибудь неосторожный поступок мистера Фрэнклина на континенте (в отношении женщины или денежного долга) повлек за собой неприятности в Англии. Но все это одни догадки. В данном случае не только мистер Фрэнклин, но и миледи оставили меня в неведении.
   Семнадцатого числа туча, по всей видимости, опять рассеялась. Они вернулись к работе над дверью, и казались такими же добрыми друзьями, как и прежде. Если верить Пенелопе, мистер Фрэнклин воспользовался примирением, чтобы сделать предложение мисс Рэчель, и не получил ни согласия, ни отказа. Моя дочь была уверена (по некоторым признакам и приметам, которыми я нахожу излишним вам надоедать), что ее барышня уклонилась от предложения мистера Фрэнклина, отказавшись верить его серьезности, а потом втайне пожалела, что обошлась с ним таким образом. Хотя Пенелопа была допущена к большей близости со своей молодой барышней, чем обычно допускаются горничные, потому что они с детства почти воспитывались вместе, -- а все-таки я слишком хорошо знал сдержанный характер мисс Рэчель, для того чтобы поверить в такую откровенность с ее стороны. То, что моя дочь сказала мне в данном случае, было, как я подозревал, скорее ее желанием, нежели слышанным в действительности.
   Девятнадцатого числа случилось новое происшествие. К нам приезжал доктор. Его приглашали прописать лекарство одной особе, которую я уже имел случай представить вам на этих страницах, -- нашей второй служанке, Розанне Спирман.
   Эта бедная девушка, приведшая меня в недоумение на Зыбучих песках, не раз еще удивляла меня в течение того времени, о котором я пишу. Мнение Пенелопы, что ее подруга влюблена в мистера Фрэнклина (это моя дочь по моему приказанию держала в строгой тайне), казалось мне по-прежнему нелепым. Но должен признаться, поведение нашей второй служанки сделалось прямо таинственным, чтобы не сказать более.
   Девушка, например, постоянно попадалась навстречу мистеру Фрэнклину, -- очень хитро и тихо, но попадалась. Он обращал на нее внимания не более, чем на кошку: ему и в голову не приходило хоть раз взглянуть на некрасивое лицо Розанны. Аппетит бедняжки, и без того небольшой, совсем пропал, а глаза утром выказывали явные признаки бессонницы и слез. Однажды Пенелопа сделала щекотливого свойства открытие, о котором мы никому не сказали: она застала Розанну у туалетного стола мистера Фрэнклина, когда та украдкой вынимала розу, которую мисс Рэчель дала ему носить в петлице, и на ее место ставила точно такую же розу, но сорванную ею самой. После этого она раза два дерзко ответила мне на мой доброжелательный совет вести себя осторожнее, и, что еще хуже, она была не слишком почтительна в тех немногих случаях, когда мисс Рэчель случайно заговаривала с нею.
   Миледи приметила эту перемену и спросила меня, что я думаю об этом. Я старался выгородить девушку, ответив, что, по моему мнению, она не совсем здорова, и кончилось тем, что послали за доктором, как упомянуто выше, девятнадцатого числа. Он сказал, что у нее расстроены нервы, и сомневался, годится ли она для услуг. Миледи предложила отправить ее для перемены воздуха в одну из наших отдаленных ферм. Розанна просила и умоляла со слезами на глазах, чтобы ей позволили остаться, и в недобрый час я посоветовал миледи испытать ее еще некоторое время. Как показали события и как вы скоро увидите, я не мог дать худшего совета. Если бы можно было заглянуть в будущее, я собственной рукой вывел бы Розанну Спирман из нашего дома.
   Двадцатого числа была получена записка от мистера Годфри. Он предполагал заночевать во Фризинголле, имея надобность посоветоваться с отцом об одном деле. На следующий день, после полудня, он и две его старшие сестры должны были приехать к нам верхом, задолго до обеда. С запиской была прислана нарядная шкатулка из китайского фарфора в подарок мисс Рэчель, с любовью и пожеланиями всего наилучшего от ее кузена. Мистер Фрэнклин подарил ей простой медальон, стоивший вдвое дешевле шкатулки. И все-таки дочь моя Пенелопа -- уж таково упрямство женщин -- предсказывала ему успех.
   Слава богу, мы дошли наконец до кануна дня рождения. Сознайтесь, что на этот раз я вел вас, не слишком мешкая по пути. И развеселитесь, я порадую вас новой главой, которая введет вас прямо в самую суть истории.

Глава IX

   Двадцать первого июня, в день рождения, погода с утра была пасмурная и переменчивая, но к полудню совершенно прояснилась.
   Мы, слуги, начали этот счастливый день, по обыкновению, с поднесения маленьких подарков мисс Рэчель, а я произнес речь, которую произношу ежегодно, как глава слуг. Я следую в этом методу, принятому королевой при открытии парламента, -- то есть говорю каждый год почти одно и то же. Мою речь (так же, как и речь королевы) до ее произнесения ждут с нетерпением, как нечто такое, подобного чему не слыхивали прежде. Когда же она оказывается вовсе не новою, слушатели, хоть и ворчат немножко, но надеются услышать что-нибудь поновее в будущем году. Легко управлять и в парламенте и на кухне, -- вот что следует из этого заключить.
   После завтрака мистер Фрэнклин имел со мною тайное совещание о Лунном камне: пора было вынуть его из фризинголлского банка и отдать в собственные руки мисс Рэчель.
   Пытался ли он опять объясниться в любви своей кузине и получил отказ, или продолжительная бессонница увеличила странные противоречия и нерешительность его характера -- я не знаю. Но только мистер Фрэнклин выказал себя весьма невыгодно утром в день рождения. Он двадцать раз менял свои намерения касательно алмаза. Я со своей стороны придерживался простых фактов, нам известных. Не случилось ничего такого, что дало бы нам повод тревожить миледи по поводу алмаза и не из-за чего было отменять законное обязательство, по которому мистер Фрэнклин должен был передать алмаз своей кузине. Таков был мой взгляд на дело, и хотя мистер Фрэнклин много раз менял свое решение, он принужден был наконец согласиться со мной. Мы решили, что он поедет верхом, после ленча, во Фризинголл и привезет алмаз и, но всей вероятности, мистера Годфри в обществе двух молодых стойные люди, весьма уважаемые во всемъ околоткѣ. Они не слишкомъ обезпокоятъ васъ на этихъ страницахъ, за исключеніемъ мистера Годфрея, втораго сына мистера Абльвайта, который, съ вашего позволенія, займетъ здѣсь надлежащее мѣсто ради миссъ Рахили. При всемъ блескѣ, умѣ и прочихъ качествахъ мистера Франклина, шансы его относительно первенствованія надъ мистеромъ Годфреемъ во мнѣніи молодой леди, по-моему, были весьма плохи.
   Вопервыхъ, мистеръ Годфрей превосходилъ его ростомъ. Онъ былъ свыше шеста футовъ; цвѣтъ кожи бѣлый, румяный; гладкое, круглое лицо всегда выбрито, словно ладонь; цѣлая масса чудныхъ, длинныхъ волосъ льнянаго цвѣта небрежно закинутыхъ на затылокъ. Но зачѣмъ я стараюсь описать эту личность? Если вы когда-нибудь подписывались въ обществѣ дамскаго милосердія въ Лондонѣ, такъ вы не хуже меня знаете мистера Годфрея Абльвайта. Онъ былъ законовѣдъ по профессіи, дамскій угодникъ по темпераменту, и добрый Самарянинъ по собственному избранію. Женская благотворительность и женская нищета ничего бы не подѣлали безъ него. Материнскія общества заключенія бѣдныхъ женщинъ, Магдалинины общества спасенія бѣдныхъ женщинъ, хитроумныя общества помѣщенія бѣдныхъ женщинъ на должности бѣдныхъ мущинъ и предоставленія послѣднимъ самимъ о себѣ заботиться,-- всѣ считали его вице-президентомъ, экономомъ, докладчикомъ. Гдѣ только столъ съ женскимъ комитетомъ, держащимъ совѣтъ, тамъ и мистеръ Абльвайтъ со шляпой въ рукѣ сдерживаетъ пылъ собранія и ведетъ бѣдняжекъ по терніямъ дѣловой тропинки. Мнѣ кажется, что это былъ совершеннѣйшій изъ филантроповъ (съ небольшимъ состояніемъ), какихъ когда-либо производила Англія. Изъ спикеровъ на митингахъ милосердія не легко было найдти ему ровню по умѣнью выжать слезы и деньги. Онъ былъ вполнѣ общественный дѣятель. Въ послѣднюю побывку мою въ Лондонѣ, миледи дала мнѣ два билета. Она отпустила меня въ театръ посмотрѣть на танцовщицу, производившую фуроръ, и въ Экстеръ-Галлъ послушать мистера Годфрея. Артистка исполняла свое съ оркестромъ музыки. Джентльменъ исполнялъ свое съ носовымъ платкомъ и стаканомъ воды. Давка на представленіи ногами. То же самое на представленіи языкомъ. И при всемъ томъ добродушнѣйшее существо (я разумѣю мистера Годфрея), простѣйшій и милѣйшій человѣкъ изъ всѣхъ вами виданныхъ. Онъ всѣхъ любилъ и всѣ его любила. Какіе же могъ имѣть шансы мистеръ Франклинъ,-- да и вообще кто бы то ни было, при самой лучшей репутаціи и способностяхъ,-- противъ такого человѣка?
   Четырнадцатаго числа отъ мистера Годфрея полученъ отвѣтъ.
   Онъ принималъ приглашеніе миледи съ середы (дня рожденія) и до вечера пятницы, когда обязанности по женскому милосердію заставятъ его вернуться въ городъ. Въ письмѣ были и стихи на торжество, которое онъ такъ изысканно назвалъ днемъ "происхожденія на свѣтъ" своей кузины. Мнѣ передавали, что миссъ Рахиль, присоединясь къ мистеру Франклину, смѣялась надъ этими стихами за обѣдомъ, а Пенелопа, будучи на сторонѣ мистера Франклина, съ торжествомъ задала мнѣ вопросъ, что я объ этомъ думаю.
   -- Миссъ Рахиль такъ провела васъ, что ты, душечка, можетъ-быть, а не разберешь чѣмъ тутъ пахнетъ, отвѣтилъ я. Но мой носъ не такъ податливъ. Подожди, что будетъ, когда, вслѣдъ за стихами мистера Абльвайта, явится самъ мистеръ Абльвайтъ.
   Дочь моя возразила, что мистеръ Франклинъ можетъ еще пріударить и попытать счастья прежде чѣмъ за стихами прибудетъ самъ поэтъ. Въ пользу этого воззрѣнія, надо сознаться, говорило то, что не было такого средства, котораго бы мистеръ Франклинъ не попробовалъ, чтобы добиться благосклонности миссъ Рахили. Будучи однимъ изъ самыхъ закоснѣлыхъ курильщиковъ, которые мнѣ попадались, онъ отказался отъ сигары, потому что она сказала разъ, что терпѣть не можетъ ея запаха, которымъ продушено его платье. Послѣ такой самоотверженной попытки онъ такъ дурно спалъ, за лишеніемъ привычнаго, успокоительнаго дѣйствія табаку, и каждой утро являлся такимъ растерянно-измученнымъ, что миссъ Рахиль сама просила его приняться за сигары. Такъ нѣтъ! Онъ ужь не примется болѣе за то, что доставляетъ ей хоть минутное неудовольствіе; онъ рѣшился побороть привычку и рано или поздно возвратить себѣ сонъ одной силою терпѣливаго выжиданья. Подобная преданность, скажете вы (какъ внизу нѣкоторые и говорила), не могла не произвесть надлежащаго дѣйствія на миссъ Рахиль, преданность, подогрѣваемая къ тому же ежедневными декоративными работами надъ дверью. Все такъ, но у нея въ спальнѣ былъ фотографическій портретъ мистера Годфрея, представленнаго говорящимъ рѣчь на публичномъ митингѣ, причемъ вся фигура его являлась погашенною дыханіемъ собственнаго краснорѣчія, а глаза самымъ восхитительнымъ образомъ такъ и выколдовывала деньги изъ вашего кармана. Что вы на это скажете? Каждое утро, какъ говорила мнѣ Пенелопа, нарисованный мущина, столь замѣтный для прекраснаго пола, смотрѣлъ какъ Рахиль чесала свои волосы. Мое мнѣніе таково, что онъ гораздо лучше пожелалъ бы смотрѣть на это не картиной, а живымъ человѣкомъ.
   Шестнадцатаго іюня случалось, нѣчто повернувшее шансы мистера Франклина, на мой взглядъ, еще хуже прежняго.
   Въ это утро пріѣхалъ какой-то джентльменъ, иностранецъ, говорящій по-англійски съ чуждымъ акцентомъ, и желалъ видѣть мистера Франклина Блека по дѣлу. Дѣло это никоимъ образомъ не могло касаться алмаза, по тѣмъ двумъ причинамъ, что, вопервыхъ, мистеръ Франклинъ мнѣ ничего не сказалъ, а вовторыхъ, онъ (по отъѣздѣ чужестранца) сообщилъ что-то миледи. Она, вѣроятно, кое-что намекнула объ этомъ дочери. Какъ бы то ни было, разказывали, что миссъ Рахиль въ тотъ вечеръ, сидя за фортепіано, строго выговаривала мистеру Франклину насчетъ людей, среди которыхъ жилъ, и принциповъ, усвоенныхъ имъ въ чужихъ краяхъ. На другой день, въ первый разъ еще, декорація двери ни на шагъ не подвинулась. Я подозрѣваю, что какая-нибудь неосторожность мистера Франклина на континентѣ,-- касательно женщины или долговъ,-- преслѣдовала его и въ Англіи. Но все это лишь догадки. Въ этомъ случаѣ не только мистеръ Франклинъ, но, къ удивленію моему, и миледи оставила меня въ невѣдѣніи.
   Семнадцатаго числа тучи, повидимому, снова разсѣялись. Мистеръ Франклинъ и миссъ Рахиль вернулись къ декоративнымъ работамъ и казались попрежнему друзьями. Если вѣрить Пенелопѣ, то мистеръ Франклинъ воспользовался примиреніемъ, чтобы сдѣлать миссъ Рахили предложеніе, а не получалъ на согласія, на отказа. Дочь моя была убѣждена (по нѣкоторымъ признакамъ, которые передавать нахожу излишнимъ), что молодая госпожа отклоняла предложеніе мистера Франклина, отказываясь вѣрить серіозности этого предложенія, а потомъ сама втайнѣ сожалѣла, что обошлась съ намъ такимъ образомъ. Хотя Пенелопа пользовалась большею фамиліарностію у своей молодой госпожи нежели горничныя вообще, такъ какъ обѣ съ дѣтства почти вмѣстѣ воспитывались,-- все же я слишкомъ хорошо зналъ сдержанный характеръ миссъ Рахили, чтобы повѣрить, будто она выказала кому-нибудь свой образъ мыслей. Сказанное мнѣ дочерью въ настоящемъ случаѣ было, сдается мнѣ, скорѣе тѣмъ, чего ей желалось, нежели дѣйствительно извѣстнымъ ей фактомъ.
   Девятнадцатаго числа случалось новое происшествіе. Пріѣзжалъ докторъ. Его требовали для прописанія рецепта одной особѣ, которую я имѣлъ случай представить вамъ на этихъ страницахъ,-- именно второй горничной, Розаннѣ Сперманъ.
   Бѣдняжка, озадачивъ меня, какъ вамъ извѣстно уже, на зыбучихъ пескахъ, не разъ озадачивала меня въ теченіе описываемаго мною времени. Пенелопино мнѣніе, будто бы ея подруга влюбилась въ мистера Франклина (мнѣніе это дочь моя, по моему приказу, держала въ строжайшей тайнѣ), казалось мнѣ попрежнему нелѣпымъ. Но должно сознаться, что кое-что, замѣченное мной и дочерью въ поведеніи второй горничной, становилось по крайней мѣрѣ загадочнымъ. Напримѣръ, эта дѣвушка постоянно искала встрѣчи съ мистеромъ Франклиномъ, тихо и спокойно, но тѣмъ не менѣе постоянно. Онъ не болѣе обращалъ на нее вниманія, чѣмъ на кошку: казалось, онъ не затратилъ ни одного взгляда на простодушное лицо Розанны. А у бѣдняжки все-таки пропалъ аппетитъ, а по утрамъ въ глазахъ ея выступали явные признаки безсонницы и слезъ. Разъ Пенелопа сдѣлала пренеловкое открытіе, которое мы тутъ же и замяли. Она застала Розанну у туалетнаго стола мистера Франклина въ то время, какъ та украдкой вынимала розу, подаренную ему миссъ Рахилью для ношенія въ петличкѣ, и замѣняла ее другою, совершенно схожею, но сорванною собственноручно. Послѣ того она раза два отвѣчала дерзостями на мой благонамѣренный и весьма общій намекъ, чтобъ она была заботливѣе относительно своего поведенія; а что еще хуже, она была не слишкомъ почтительна и въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда съ ней заговаривала сама миссъ Рахиль. Миледи замѣтила эту перемѣну и спросила меня, что я объ этомъ думаю. Я старался покрыть бѣдняжку, отвѣтивъ, что она, по моему мнѣнію, просто нездорова; кончилось тѣмъ, что девятнадцатаго, какъ я уже сказалъ, послали за докторомъ. Онъ сказалъ, что это нервы и сомнѣвался въ ея годности къ службѣ. Миледи предложила ей попробовать перемѣну воздуха на одной изъ нашихъ дальнихъ фермъ. Та со слезами на глазахъ упрашивала, чтобъ ей позволили остаться, а я, въ недобрый часъ, посовѣтовалъ миледи испытать ее еще нѣсколько времени. Какъ показали дальнѣйшія происшествія, и какъ вы сами скоро увидите, это былъ худшій изъ всѣхъ возможныхъ совѣтовъ. Еслибъ я могъ хоть крошечку заглянуть въ будущее, я тутъ же собственноручно вывелъ бы Розанну Сперманъ изъ дому.
   Двадцатаго получена записка отъ мистера Годфрея. Онъ располагалъ сегодня ночевать въ Фризангаллѣ, имѣя надобность посовѣтоваться съ отцомъ объ одномъ дѣлѣ. А завтра послѣ полудня онъ съ двумя старшими сестрами пріѣдетъ верхомъ къ обѣду. При запискѣ былъ изящный фарфоровый ларчикъ, презентованный миссъ Рахили отъ любящаго кузена съ пожеланіемъ всего лучшаго. Мистеръ Франклинъ подарилъ ей просто браслетъ, не стоившій и половины того, что стоилъ ларчикъ. А Пенелопа тѣмъ не менѣе,-- таково женское упрямство,-- все пророчила ему успѣхъ.
   Слава Богу, наконецъ-то мы дошли до кануна дня рожденія! Надѣюсь, вы признаете, что я на этотъ разъ не слишкомъ уклонялся отъ прямаго пути. Радуйтесь! Я облегчу васъ въ слѣдующей главѣ, и, что еще важнѣе, глава эта введетъ васъ въ самую глубь исторіи.
   

IX.

   21-го іюня, въ день рожденія миссъ Рахили, погода, съ утра пасмурная, и перемѣнчивая, къ полудню разгулялась, а солнце выглянуло во всей красѣ.
   Этотъ торжественный праздникъ начинался у насъ обыкновенно тѣмъ, что всѣ слуги подносили свои маленькіе подарки миссъ Рахили, причемъ я, какъ глава ихъ, каждый годъ произносилъ приличный торжеству спичъ. Я рѣшился разъ навсегда держаться методы нашей королевы при открытіи парламента, а именно, изъ году въ годъ аккуратно повторять одно и то же. Спичъ мой (подобно королевскому) обыкновенно возбуждалъ самыя нетерпѣливыя ожиданія, какъ нѣчто новое и доселѣ неслыханное. Но какъ скоро я его произносилъ, обманутые слушатели, хоть и ворчали немножко, но затѣмъ снова начинали питать надежду, что въ будущемъ году имъ придется услыхать что-нибудь поновѣе и поинтереснѣе. Не слѣдуетъ ли изъ этого, что и въ парламентѣ, и на кухнѣ англійскій народъ не взыскателенъ, и что управлять имъ вовсе не трудно?
   Послѣ завтрака я имѣлъ съ мистеромъ Франклиномъ тайное совѣщаніе по поводу Луннаго камня, такъ какъ наступало, наконецъ, время вынуть его изъ Фризингальскаго банка и вручить самой миссъ Рахили.
   Пробовалъ ли мистеръ Франклинъ еще разъ приволокнуться за своею двоюродною сестрицей, но потерпѣлъ при этомъ пораженіе, или виновата была его безсонница, которая съ каждымъ днемъ увеличивала странныя противорѣчія и нерѣшительность его характера,-- не знаю; только онъ показалъ себя въ это утро въ самомъ невыгодномъ свѣтѣ. Онъ ежеминутно измѣнялъ свои намѣренія насчетъ алмаза. Что же до меня касается, то я держался простыхъ фактовъ, не давая воли своему воображенію. За все это время не случилось ни малѣйшаго обстоятельства, которое дало бы намъ поводъ тревожить миледи открытіями объ алмазѣ; слѣдовательно и мистеръ Франклинъ не имѣлъ никакого права уклоняться отъ принятаго имъ на себя обязательства передать завѣщанный подарокъ въ руки своей двоюродной сестры. Таковъ былъ мой взглядъ на дѣло, и какъ ни переиначивалъ его мистеръ Франклинъ, а подъ конецъ онъ все-таки вынужденъ былъ со мной согласиться. Мы порѣшили, что послѣ полдника онъ поѣдетъ въ Фризингаллъ и вернется оттуда съ алмазомъ, вѣроятно, въ обществѣ мистера Годфрея и двухъ его сестеръ.
   Уговорившись со мной на этотъ счетъ, нашъ молодой джентльменъ отправился къ миссъ Рахили.
   Цѣлое утро и нѣкоторую часть дня провозились они за разрисовкой двери, при участіи Пенелопы, которая, стоя тутъ же по ихъ приказанію, терла и мѣшала краски, между тѣмъ какъ миледи, по мѣрѣ приближенія полдника, то входила къ нимъ, то уходила вонъ, зажимая носъ платкомъ, (отъ нестерпимаго запаха, распространяемаго составомъ мистера Франклина) и тщетно пытаясь оторвать артистовъ отъ ихъ работы. Наконецъ, въ три часа она сняла свои передники, отпустила Пенелопу (которой больше всѣхъ досталось отъ состава) и смыла съ себя всю эту пачкотню. Цѣль была достигнута, дверь готова, а молодые люди гордились своимъ произведеніемъ. И въ самомъ дѣлѣ, прелестное зрѣлище представляли эта грифы, купидоны и прочія изображенныя на двери существа; но ихъ было такъ много, она была такъ перепутаны цвѣтами и девизами, имѣли такія ненатуральныя позы, что даже часъ спустя послѣ созерцанія всѣхъ этихъ прелестей, не было никакой возможности выбросать ихъ изъ головы. Если я прибавлю сверхъ того, что по окончаніи этой утренней возни Пенелопу стошнило въ задней кухнѣ, то вы не подумайте, пожалуста, что я хочу компрометтировать составъ. Ей-ей, насколько! Вопервыхъ, высохши, онъ пересталъ распростравять зловоніе, а вовторыхъ, ужь если искусство немыслимо безъ подобныхъ жертвъ, то воздадимъ ему должное, хотя бы отъ этого пострадала и моя родная дочь.
   Закусивъ на скорую руку, мистеръ Франклинъ уѣхалъ въ Фризингаллъ, чтобы привезти оттуда своихъ кузинъ, какъ объявилъ онъ миледи, въ сущности же для того чтобы вынуть изъ банка Лунный камень.
   Въ виду предстоявшаго торжественнаго обѣда, на которомъ, въ качествѣ главнаго буфетчика, я долженъ былъ наблюдать за сервировкой стола, мнѣ еще о многомъ предстояло подумать и позаботиться до возвращенія мистера Франклина. Сначала я приготовилъ вино; потомъ, сдѣлавъ смотръ своей мужской и женской командѣ, которая должна была служить за обѣдомъ, я удалился къ себѣ, чтобы собраться съ мыслями и запастись бодростью духа для пріема гостей. Для этого мнѣ стоило только затянуться разокъ-другой,-- сама знаете: чѣмъ? -- да заглянуть въ извѣстную книгу, о которой я уже имѣлъ случай упоминать выше, и я почувствовалъ полное душевное и тѣлесное спокойствіе. Раздавшійся на дворѣ топотъ лошадиныхъ копытъ внезапно пробудилъ меня, не то чтобъ отъ сна, но скорѣе отъ раздумья, и я выбѣжалъ встрѣчать кавалькаду, состоявшую онъ мистера Франклина, его двоюроднаго брата мистера Годфрея, и двухъ сестеръ послѣдняго, сопровождаемыхъ одномъ изъ грумовъ стараго мистера Абльвайта. Я былъ чрезвычайно пораженъ, увидавъ, что мистеръ Годфрей, подобно мистеру Франклину, не въ своей тарелкѣ. Правда, онъ, по обыкновенію, дружески пожалъ мнѣ руку и даже выразилъ удовольствіе видѣть своего стараго пріятеля Бетереджа въ добромъ здоровьи. Однако его озабоченный видъ оставался для меня загадкой, а на вопросъ мой о здоровьи его батюшки онъ отрывисто отвѣчалъ: "Попрежнему, Бетереджъ, попрежнему". За то обѣ миссъ Абльвайтъ были веселы за десятерыхъ и вполнѣ возстановляли нарушенное равновѣсіе. Почти одного роста съ своимъ братомъ, эти дюжія, желтоволосыя, краснощекія дѣвицы поражали избыткомъ мяса и крови, здоровья и чрезмѣрной веселости. Когда бѣдныя лошади, шатаясь отъ усталости, подтащили ихъ къ крыльцу, барышни (безъ чужой помощи) сами соскочили съ сѣделъ, и подпрыгнули на землѣ словно пара резиновыхъ мячиковъ. Каждому ихъ слову предшествовало протяжное "о-о!" каждое движеніе ихъ непремѣнно сопровождалось шумомъ, и онѣ кстати и не кстати хихикали, ахали и тараторили. Я прозвалъ ихъ трещотками.
   Пользуясь шумомъ, производимымъ молодыми дѣвицами, я имѣлъ возможность незамѣтно перешепнуться въ прихожей съ мистеромъ Франклиномъ.
   -- Съ вами ли алмазъ, сэръ? спросилъ я.
   Онъ кивнулъ мнѣ головой и ударилъ себя по боковому карману сюртука.
   -- А Индѣйцы? Не попадались ли гдѣ?
   -- Какъ въ воду канули.
   Затѣмъ онъ спросилъ гдѣ миледи, и узнавъ, что она въ маленькой гостиной, тотчасъ же отправился къ ней. Но не прошло и минуты, какъ изъ гостиной раздался звонокъ, и Пенелопу послали доложить миссъ Рахили, что мистеръ Франклинъ Блекъ желаетъ о чемъ-то говорить съ ней. Проходя чрезъ столовую полчаса спустя, я остановился какъ вкопанный, услыхавъ внезапный взрывъ восклицаній несшихся изъ маленькой гостиной. Не могу сказать, чтобъ это обстоятельство встревожило меня, потому что посреди шума я тотчасъ же различилъ неизмѣнное протяжное "о-о" обѣихъ миссъ Абльвайтъ. Однако (подъ предлогомъ полученія необходимыхъ инструкцій насчетъ обѣда) я взошелъ въ комнату, чтобъ удостовѣриться, не произошло ли и въ самомъ дѣлѣ чего-нибудь серіознаго.
   Массъ Рахиль стояла у стола какъ очарованная, держа въ рукахъ злосчастный алмазъ полковника. Трещотки помѣщались подлѣ нея на колѣняхъ, пожирая глазами драгоцѣнный камень и восторженно ахая, всякій разъ какъ онъ сверкалъ онъ въ глаза новыми разноцвѣтными огнями. На противоположномъ концѣ стола мистеръ Годфрей, какъ взрослый ребенокъ, восторженно всплескивалъ руками, тихо повторяя своимъ пѣвучимъ голосомъ: "Какъ хорошъ! Какъ очарователенъ!" А мистеръ Франклинъ, сидя около книжнаго шкафа, пощипывалъ свою бороду и тревожно посматривалъ на окно, у котораго стоялъ предметъ его наблюденій -- сама миледи, спиной ко всему обществу, и съ завѣщаніемъ полковника въ рукахъ. Когда я подошелъ къ ней за приказаніями, она обернулась; лобъ ея былъ наморщенъ, ротъ судорожно подергивался, и я тотчасъ же узналъ фамильныя черты.
   -- Зайдите чрезъ полчаса въ мою комнату, отвѣчала она.-- Мнѣ нужно сказать вамъ кое-что; и съ этими словами она вышла изъ гостиной. Очевидно было, что миледи находилась въ томъ же затрудненіи, въ какомъ находились и мы съ мистеромъ Франклиномъ во время бесѣды вашей на пескахъ. Она сама не умѣла опредѣлить, слѣдовало ли ей упрекать себя за несправедливость и жестокость относительно брата, или наоборотъ видѣть въ немъ злѣйшаго и мстительнѣйшаго изъ людей? Между тѣмъ какъ она пыталась разрѣшить эта два серіозные вопроса, дочь ея, непосвященная въ тайну семейныхъ раздоровъ, уже держала въ своихъ рукахъ подарокъ дяди.
   Только что хотѣлъ я въ свою очередь выйдти изъ комнаты, какъ меня остановила миссъ Рахиль, всегда столь внимательная къ своему старому слугѣ, который зналъ ее съ самаго дня ея рожденія.
   -- Взгляните-ка сюда, Габріель, сказала она, сверкнувъ предо мной на солнцѣ своимъ драгоцѣннымъ алмазомъ.
   Господи помилуй! Ужь это и впрямь былъ алмазъ! почти съ яйцо ржанки! Блескъ его уподоблялся свѣту луны во время ущерба. Всматриваясь въ глубину камня, вы чувствовали, что его желтоватая пучина неотразимо притягивала вашъ взоръ и затмевала собой все окружающее. Этотъ алмазъ, который легко можно было держать двумя пальцами, казался неизмѣримымъ, безконечнымъ какъ само небо. Мы положили его на солнцѣ, притворили ставни, и онъ странно заблисталъ въ темнотѣ своимъ луннымъ сіяніемъ. Не удивительно, что миссъ Рахиль была имъ очарована, и что кузины ея ахали. Алмазъ околдовалъ даже меня, такъ что и я, подобно трещоткамъ, разинулъ ротъ и испустилъ громкое "о-о!" Изъ всѣхъ васъ одинъ только мистеръ Годфрей сохранилъ свое спокойствіе. Держа своихъ сестеръ за таліи и сострадательно посматривая то на мевя, то на алмазъ, онъ произнесъ наконецъ:
   -- А вѣдь это простой уголь, Бетереджъ, не болѣе какъ простой уголь, дружище!
   Цѣль его, вѣроятно, была научить меня, но онъ только напомнилъ мнѣ о забытомъ обѣдѣ, и я заковылялъ поскорѣе внизъ къ своей командѣ. Я слышалъ какъ мистеръ Годфрей сказалъ мнѣ вслѣдъ: "Милый, старый Бетереджъ, я искренно его уважаю!" Удостоивая меня подобнымъ изъявленіемъ дружбы, онъ въ то же время обнималъ сестеръ своихъ и строилъ глазки миссъ Рахили. По истинѣ неисчерпаемый источникъ любви! Мистеръ Франклинъ въ сравненіи съ нимъ былъ настоящій дикарь.
   По прошествіи получаса, я, по приказанію миледи, явился въ ея комнату.
   Нашъ разговоръ на этотъ разъ былъ почти повтореніемъ моей бесѣды съ мистеромъ Франклиномъ на пескахъ, съ тою только разницей, что я ничего не сказалъ ей о фокусникахъ, не имѣя покамѣстъ ни малѣйшаго повода тревожить ее на этотъ счетъ. Когда аудіенція кончилась, и миледи дала мнѣ позволеніе удалиться, я могъ замѣтить, по ея лицу, что она истолковала побужденія полковника въ самую дурную сторону и втайнѣ порѣшила воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ, чтобъ отнять у дочери Лунный камень.
   Возвращаясь на свою половину, я повстрѣчалъ мистера Франклина, который освѣдомился у меня, не видалъ ли я кузины его, Рахили. И на мой отвѣтъ, что я не видалъ ея, онъ пожелалъ узнать, не извѣстно ли мнѣ, по крайней мѣрѣ, куда дѣвался его двоюродный братъ Годфрей? Но я и на это не сумѣлъ отвѣчать ему удовлетворительно, хотя, по правдѣ сказать, мнѣ начинало сдаваться, что двоюродный братецъ Годфрей былъ, по всей вѣроятности, не далеко отъ своей двоюродной сестрицы Рахили. Должно-быть, тѣ же подозрѣнія промелькнули и въ головѣ мистера Франклина, потому что онъ сильно щипнулъ себя за бороду, ушелъ въ библіотеку и громко хлопнулъ дверью, предоставляя мнѣ выводить изъ этого какія угодно заключенія.
   Затѣмъ уже никто не отрывалъ меня отъ приготовленіи къ обѣду, пока не наступило наконецъ время мнѣ самому принарядиться для пріема гостей. Не успѣлъ я надѣть свой бѣлый жилетъ, какъ въ комнату вбѣжала Пенелопа съ предложеніемъ причесать мои жиденькіе волосенки и завязать бантъ моего бѣлаго галстуха. Дочь моя была въ большомъ воодушевленіи, а я сейчасъ замѣтилъ, что она собирается что-то сообщать мнѣ. Поцѣловавъ меня въ лысину, она шепнула мнѣ:
   -- Новости, батюшка! миссъ Рахиль ему отказала.
   -- Кому ему? спросилъ я.
   -- Да члену женскаго комитета, отвѣчала Пенелопа.-- Прегадкое, а прелукавое существо! Я ненавижу его за то, что онъ старается оттѣснить мистера Франклина!
   Еслибъ я могъ свободно дохнуть въ эту минуту, то, вѣроятно, не допустилъ бы Пенелопу выражаться такъ непристойно о знаменитомъ филантропѣ; но дочь моя, какъ нарочно, повязывала мнѣ въ это время галстухъ, и вся сила ея ненависти къ мистеру Годфрею перешла въ ея пальцы. Въ жизнь мою еще никто не душилъ меня такимъ образомъ, и никогда не былъ я такъ близокъ къ опасности задохнуться.
   -- Я сама видѣла, какъ онъ повелъ ее въ цвѣтникъ, продолжила Пенелопа,-- и притаившись за остролиственникомъ, стала ждать ихъ возвращенія. Отправились-то они подъ ручку и смѣючись, а возвратились уже врознь, нахмуренные, почти не глядя другъ на друга, такъ что не мудрено было догадаться, отчего она поссорились. Ужь никогда я такъ не торжествовала, батюшка, увѣряю васъ! Нашлась же наконецъ хоть одна женщина, которая можетъ устоять протонъ мистера Годфрея Абльвайта, и будь я леди, то нашлась бы и другая!
   Напрасно хотѣлъ я открыть ротъ, чтобы защитить филантропа. Дочь моя вооружилась теперь головною щеткой, а вся сила чувствъ ея устремилась на этотъ предметъ. Если вы сами плѣшивы, читатель, то вы, конечно, поймете, какъ жестоко она меня исцарапала; если нѣтъ, то пропустите эти строки и возблагодарите Бога, что голова ваша еще защищена чѣмъ-нибудь отъ колючей щетины.
   -- Мистеръ Годфрей остановился какъ разъ на противоположной сторонѣ остролиственника, продолжила Пенелопа.-- "Вы желаете, чтобъ я остался здѣсь, сказалъ онъ,-- какъ будто между нами не произошло ничего особеннаго." Миссъ Рахиль повернулась къ нему съ быстротой молніи.-- "Вы пріѣхали сюда по приглашенію мамаши, отвѣчала она,-- и если не хотите чтобы вышелъ скандалъ, то, конечно, должны остаться." Однако, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ, она, повидимому, смягчилась.-- "Забудемъ это, Годфрей, сказала она, подавая ему руку,-- и сохранимъ ваши прежнія родственныя отношенія." Онъ поцѣловалъ протянутую ему руку, что я сочла за величайшую съ его стороны вольность, и затѣмъ миссъ Рахиль удалилась. Оставшись одинъ, мистеръ Годфрей понурилъ голову и съ минуту задумчиво выдавливалъ на пескѣ ямку, концомъ своего коблука. Нѣтъ, батюшка, вамъ навѣрное не приходилось никогда видѣть человѣка болѣе сконфуженнаго. "Неловко!" проговорилъ онъ наконецъ сквозь зубы, поднимая голову и направляясь къ дому,-- "весьма неловко!"* Если этими словами онъ выражалъ свое мнѣніе о себѣ, то я была съ нимъ совершенно согласна. А въ концѣ концовъ, вѣдь я-таки угадала, батюшка, воскликнула Пенелопа, въ послѣдній разъ изъ всѣхъ силъ царапнувъ меня щеткой по головѣ,-- что побѣдителемъ-то вышедъ мистеръ Франклинъ.
   Завладѣвъ наконецъ щеткой, я уже открылъ было ротъ, чтобы дать дочери хорошенькій нагоняй, который, вы согласитесь, читатель, она вполнѣ заслужила своими непристойными словами и поступками. Но не успѣлъ я вымолвить слова, какъ у подъѣзда раздался стукъ колесъ. Гости начинали съѣзжаться. Пенелопа тотчасъ же улизнула, а я надѣлъ свой фракъ и посмотрѣлся въ зеркало. Правда, голова моя была красна какъ у печенаго рака; но за то во всѣхъ другихъ отношеніяхъ туалетъ мой вполнѣ соотвѣтствовалъ предстоявшему пиршеству. Я во-время поспѣлъ въ прихожую, чтобы доложитъ о пріѣздѣ двухъ первыхъ гостей. То были, впрочемъ, неинтересныя личности -- отецъ и мать знаменитаго филантропа, мистеръ и мистрисъ Абльвайтъ.
   

X.

   Вслѣдъ за Абльвайтами стали съѣзжаться, и остальные гости, пока не собралось наконецъ все общество, состоявшее, со включеніемъ самихъ хозяевъ, изъ 24 человѣкъ. Глазамъ представилось великолѣпное зрѣлище, когда всѣ усѣлись за обѣденнымъ столомъ, и приходскій священникъ изъ Фризингалла, вставъ съ своего мѣста, звучнымъ, внятнымъ голосомъ прочиталъ предобѣденную молитву. Нѣтъ никакой надобности утомлять васъ перечнемъ гостей. Ручаюсь вамъ, читатель, что вы не встрѣтите ихъ болѣе, по крайней мѣрѣ въ моей часта разказа, за исключеніемъ двухъ лицъ.
   Эти два лица сидѣли по правую и по лѣвую сторону отъ миссъ Рахили, которая, какъ царица праздника, была предметомъ всеобщаго вниманія. Но на этотъ разъ она исключительно обращала на себя всѣ взоры, потому что (къ тайному неудовольствію миледи) на ней сіялъ великолѣпный подарокъ дяди, затмившій собой всѣ остальные подарки. Лунный камень врученъ ей былъ безъ всякой оправы; но нашъ универсальный геній, мистеръ Франклинъ, ухитрился, съ помощью своихъ искусныхъ пальцевъ и небольшаго кусочка серебряной проволоки, приколоть его въ видѣ брошки на корсажѣ ея бѣлаго платья. Всѣ, конечно, удивлялись необыкновенной величинѣ и красотѣ алмаза. Но лишь два упомянутые гостя, сидѣвшіе по правую и по лѣвую руку отъ миссъ Рахили, говоря о немъ, не ограничились одними общими мѣстами. Гость, сидѣвшій слѣва, былъ мистеръ Канди, нашъ докторъ изъ Фризингалла.
   Это былъ веселый, общительный человѣчекъ, имѣвшій, впрочемъ одинъ недостатокъ -- восхищаться кстати и не кстати своими шуточками, и не ощупавъ напередъ почвы, опрометчиво пускаться въ разговоръ съ незнакомыми ему людьми.
   Въ обществѣ онъ постоянно попадалъ въ просакъ и неумышленно стравливалъ между собой собесѣдниковъ. Но за то въ своей медицинской практикѣ онъ былъ гораздо искуснѣе, благодаря извѣстнаго рода инстинкту, который (по увѣренію его враговъ) всегда нашептывалъ ему безошибочное средство тамъ, гдѣ даже болѣе разсудительные медики оказывались несостоятельными. Все, сказанное имъ миссъ Рахили по поводу алмаза, имѣло, по обыкновенію, оттѣнокъ шутки или мистификаціи. Онъ пресеріозно убѣждалъ ее (въ интересахъ науки) пожертвовать алмазомъ и позволить сжечь его.
   -- Сначала, миссъ Рахиль, говорилъ онъ,-- мы подогрѣемъ его до извѣстнаго градуса теплоты, потомъ подвергнемъ его дѣйствію воздуха, и мало-по-малу,-- пуфъ! -- алмазъ нашъ испарится, и освободитъ васъ такимъ образомъ отъ непрестанныхъ заботъ о сохраненіи этой драгоцѣнности.
   По встревоженному лицу миледи видно было, что ей и въ самомъ дѣлѣ хотѣлось принять слова доктора не за шутку, и что она была бы очень рада, еслибъ ему удалось выманитъ у миссъ Рахили ея великолѣпный подарокъ.
   Другой гость, сидѣвшій по правую руку отъ новорожденной, былъ не кто иной какъ знаменитый индѣйскій путешественникъ, мистеръ Мартветъ, который, съ опасностью собственной жизни, проникалъ переодѣтый въ такія трущобы, куда не заглядывалъ до тѣхъ поръ ни одинъ Европеецъ. Это былъ смуглый, длинный, сухощавый и молчаливый джентльменъ; онъ отличался усталымъ видомъ и твердымъ, проницательнымъ взглядомъ. Говорили, что скучая однообразнымъ строемъ нашей общественной жизни, онъ жаждалъ новыхъ странствій по дикимъ пустынямъ Востока.
   За исключеніемъ замѣчаній, сдѣланныхъ имъ миссъ Рахили по поводу алмаза, онъ въ продолженіе всего обѣда врядъ ли проронилъ шесть словъ и едва ли выпилъ стаканъ вина. Единственный интересъ на этомъ обѣдѣ представлялъ для него Лунный камень, о которомъ онъ, вѣроятно, слыхалъ во время своихъ странствій по Индіи. Послѣ долгихъ наблюденіе надъ алмазомъ, наблюденій, до такой степени упорныхъ и пристальныхъ, что миссъ Рахиль начала наконецъ смущаться подъ его неотвязчивымъ взглядомъ, онъ сказалъ ей своимъ невозмутимо-спокойнымъ тономъ:
   -- Если вамъ когда-нибудь случится поѣхать въ Индію, миссъ Вериндеръ, то не берите съ собой подарка вашего дядюшки. Индѣйскій алмазъ считается въ иныхъ мѣстахъ религіозною святыней. Еслибы вы явились въ этомъ нарядѣ въ одинъ извѣстный мнѣ городъ и въ находящійся въ немъ храмъ, то, безъ сомнѣнія, вамъ не дали бы прожить и пяти минутъ.
   Миссъ Рахиль, сознавая себя безопасною въ Англіи, была въ восхищеніи отъ грозившей ей опасности въ Индіи. Трещотки были еще въ большемъ восторгѣ, и съ шумомъ побросавъ ножи и вилка, неистово воскликнули въ одинъ голосъ: "Ахъ, какъ интересно!" миледи завертѣлась на своемъ стулѣ и перемѣнила разговоръ.
   Между тѣмъ какъ обѣдъ подвигался впередъ, я начиналъ замѣчать, что праздникъ нашъ въ этомъ году былъ далеко не такъ удаченъ какъ въ прежніе годы.
   Вспоминая теперь объ этомъ двѣ подъ впечатлѣніемъ дальнѣйшихъ событій, я почта готовъ вѣрить, что проклятый алмазъ набросалъ какое-то мрачное уныніе на все общество. Напрасно подчивалъ я всѣхъ виномъ и въ качествѣ привилегированнаго лица ходилъ вслѣдъ за самими кушаньями, конфиденціально нашептывая гостямъ: "Сдѣлайте малость, поприневольтесь немного и отвѣдайте этого блюда; я увѣренъ, что оно вамъ понравится." Правда, что девять разъ изъ десяти гости соглашались на мою просьбу, изъ снисхожденія къ старому оригиналу Бетереджу, какъ они говорили, но все было тщетно. Разговоръ не клеился, и иногда наступало такое продолжительное молчаніе, что мнѣ самому становилось неловко. Когда же прекращалась эта томительная тишина, то присутствовавшіе, въ простотѣ сердечной, заводили, будто нарочно, самые несообразные и нелѣпые разговоры. Напримѣръ, вашъ докторъ мистеръ Канди болѣе обыкновеннаго говорилъ невпопадъ. Вотъ вамъ обращикъ его разговора, изъ котораго вамъ легко будетъ понять, каково мнѣ было выносить все это, стоя за буфетомъ и прислуживая въ качествѣ человѣка, дорожившаго успѣхомъ праздника.
   Въ числѣ присутствовавшихъ дамъ была одна достопочтенная мистрисъ Тредгаль, вдова профессора того же имени. Постоянно говоря о своемъ покойномъ супругѣ, эта достойная леди никогда не предупреждала незнакомыхъ ей лицъ, что мужъ ея уже умеръ, вѣроятно, въ той мысли, что всякій взрослый Англичанинъ долженъ былъ и самъ знать это. Случилось, что во время одной изъ наступившихъ паузъ кто-то завелъ сухой и неприличный разговоръ объ анатоміи человѣческаго тѣла; этого достаточно было, чтобы мистрисъ Тредгаль тотчасъ же впутала въ разговоръ своего покойнаго супруга, по обыкновенію не упомянувъ о томъ, что онъ умеръ. По ея словамъ, анатомія была любимымъ занятіемъ профессора въ его досужіе часы. Тутъ мистеръ Канди, какъ будто на зло сидѣвшій насупротивъ почтенной леди и не имѣвшій никакого понятія о покойномъ профессорѣ, поймалъ ее на словѣ, и какъ человѣкъ изысканной вѣжливости, поспѣшилъ предложить профессору свои услуга, по части анатомическихъ увеселеній.
   -- Въ хирургической академіи получено въ послѣднее время нѣсколько замѣчательныхъ скелетовъ, говорилъ чрезъ столъ мистеръ Канди громкимъ и веселымъ голосомъ.-- Совѣтую вашему супругу, сударыня, придти туда въ первый свободный часъ, чтобы полюбоваться ими.
   Въ комнатѣ было такъ тихо, что можно бы услыхать паденіе булавки. Все общество (изъ уваженія къ памяти профессора) безмолвствовало. Я въ это время находился позади мистрисъ Тредгаль, конфиденціально подчуя ее рейнвейномъ. А она, поникнувъ головой, чуть слышно проговорила:
   -- Моего возлюбленнаго супруга уже нѣтъ болѣе на свѣтѣ.
   Несчастный мистеръ Канди не слыхалъ ничего, и не подозрѣвая истины, продолжилъ говорить чрезъ столъ громче и любезнѣе чѣмъ когда-либо.
   -- Профессору, быть-можетъ, неизвѣстно, сказалъ онъ,-- что карточка члена академіи способна доставить ему свободный входъ туда во всѣ дни недѣли, кромѣ воскресенья, отъ девяти часовъ утра и до четырехъ часовъ пополудни.
   Мистрисъ Тредгаль уныло уткнулась въ свое жабо, и еще глуше повторила торжественныя слова:
   -- Мой возлюбленный супругъ уже болѣе не существуетъ.
   Я изъ всѣхъ силъ подмигивалъ чрезъ столъ мистеру Канди, миссъ Рахиль толкала его подъ руку, а миледи бросала ему невыразимые взгляды. Но все было напрасно! Онъ продолжилъ говорить съ такимъ добродушіемъ, что не было никакой возможности остановить его.
   -- Мнѣ будетъ очень пріятно, сударыня, продолжалъ онъ,-- послать свою карточку профессору, если только вы соблаговолите сообщить мнѣ его настоящій адресъ.
   -- Его настоящій адресъ, сэръ, въ могилѣ, отвѣчала мистрисъ Тредгаль, внезапно теряя терпѣніе и приходя въ такую ярость, что рюмки и стаканы неистово зазвенѣли отъ ея громоваго возгласа.-- Уже десять лѣтъ, какъ профессоръ въ могилѣ! повторила она.
   -- О, Боже праведный! воскликнулъ мистеръ Канди.
   Исключая "трещотокъ", разразившихся громкимъ смѣхомъ, остальное общество до того пріуныло, что казалось, всѣ готовилась убраться вслѣдъ за профессоромъ и вмѣстѣ съ намъ взывать изъ глубины своихъ могилъ.
   Но довольно о мистерѣ Канди; прочіе гости были, каждый по-своему, столько же невыносимы, какъ и самъ докторъ. Когда слѣдовало говорить, они молчали, а если и говорили, то совершенно невпопадъ. Мистеръ Годфрей, обыкновенно столь краснорѣчивый въ публикѣ, теперь рѣшительно не хотѣлъ поддерживать разговоръ. Былъ ли онъ сердитъ или сконфуженъ, вслѣдствіе испытаннаго имъ пораженія въ цвѣтникѣ, не знаю навѣрное, только онъ ограничивался тихою бесѣдой съ сидѣвшею возлѣ него леди. Особа эта была членомъ его благотворительнаго комитета, отличалась высокими нравственными убѣжденіями, красивою обнаженною шеей и необыкновеннымъ пристрастіемъ къ шампанскому,-- разумѣется, крѣпкому и въ большомъ количествѣ.
   Такъ какъ я стоялъ за буфетомъ позади ихъ, то могу сказать, что общество много потеряло, не слыхавъ этого назидательнаго разговора, отрывки котораго я ловилъ на лету, откупоривая пробки, разрѣзывая баранину, и прочее, и прочее. Все сообщенное ими другъ другу по поводу ихъ общей благотворительности пропало для меня даромъ. Когда же я улучилъ удобную минутку, чтобъ опять прислушаться къ ихъ разговору, она уже давнымъ-давно разсуждала о женщинахъ заслуживающихъ, а о женщинахъ не заслуживающихъ освобожденія изъ тюрьмы, и вообще распространялась о самыхъ возвышенныхъ предметахъ. Религія (долетало до меня, межь тѣмъ какъ я откупоривалъ пробка и разрѣзывалъ мясо) есть любовь, а любовь -- религіи. Земля -- это рай, утратившій свою первобытную свѣжесть; а рай -- та же земля только въ обновленномъ видѣ. На землѣ, говорила они, много порочныхъ людей; но для исправленія человѣчества всѣ женщины, имѣющія переселиться въ вѣчныя обители, составятъ на небѣ одинъ обширный и небывалый комитетъ, члены котораго никогда не будутъ ссориться между собой, а мущины, въ видѣ безтѣлесныхъ ангеловъ, будутъ слетать на землю, чтобъ исполнять ихъ велѣнія. Отлично! восхитительно! И на кой чортъ мистеръ Годфрей вздумалъ утаить такія занимательныя вещи отъ остальнаго общества!
   Вы, пожалуй, подумаете, читатель, что мистеръ Франклинъ могъ бы оживить праздникъ и сдѣлать вечеръ пріятнымъ для всѣхъ? Ни чуть не бывало! Хотя онъ и успѣлъ уже поуспокоиться немного, узнавъ, вѣроятно чрезъ Пенелопу, о пріемѣ сдѣланномъ мистеру Годфрею въ цвѣтникѣ, и вслѣдствіе этого былъ въ большомъ ударѣ, однако остроуміе его на этотъ разъ оказывалось безсильнымъ. Въ разговорахъ своихъ онъ или нападалъ на неудачные предметы, или обращался не къ тому, къ кому бы слѣдовало; кончилось тѣмъ, что иныхъ онъ задѣлъ за живое, и всѣхъ безъ исключенія озадачилъ. Это заморское воспитаніе его, о которомъ я упоминалъ выше, эти усвоенныя имъ своеобразныя черты французской, нѣмецкой, италіянской національностей, проявились въ самомъ яркомъ и поразительномъ видѣ за гостепріимнымъ столомъ миледи.
   Что вы скажете напримѣръ объ его блестящемъ, игривомъ, чисто-французскомъ остроуміи, съ которымъ онъ старался доказать дѣвствующей теткѣ фризингальскаго викарія насколько позволительно замужней женщинѣ увлекаться достоинствами посторонняго мущины, или какъ понравится вамъ его глубокомыслевнно, чисто-нѣмецкій отвѣтъ одному изъ значительныхъ землевладѣльцевъ Англіи, когда этотъ великій авторитетъ по части скотоводства вздумалъ было щегольнуть предъ нимъ своею опытностію въ дѣлѣ разведенія быковъ? Опытность тутъ ровно ничего не значитъ, замѣтилъ мистеръ Франклинъ, уступая на этотъ разъ нѣмецкимъ вліяніямъ:-- "вѣрвѣйшее же средство для успѣшнаго разведенія быковъ -- это углубиться въ самого себя, развить въ головѣ идею образцоваго быка и затѣмъ произвести его". Но этимъ еще не кончилось. Когда на столѣ появился сыръ и салатъ, присутствовавшій за обѣдомъ членъ нашего графства, съ жаромъ ораторствуя о чрезмѣрномъ развитіи демократіи въ Англіи, разразился слѣдующими словами:
   -- Если мы пожертвуемъ древнійшими и самыми прочными основами нашего общественнаго быта, мистеръ Блекъ, что же у насъ останется, я васъ спрашиваю, что у насъ останется?
   И какъ бы вы думали, что отвѣчалъ на это мистеръ Франклинъ?
   -- У насъ останутся еще три вещи, сэръ, сказалъ онъ, быстро переходя на сторону своихъ италіянскихъ воззрѣній:-- любовь, музыка и салатъ.
   Казалось, этихъ выходокъ было достаточно, чтобы привести въ ужасъ всю публику, но мистеръ Франклинъ не пронялся ими. Когда въ немъ, въ свою очередь, заговорилъ наконецъ истый Англичанинъ, куда исчезъ его заграничный лоскъ, куда дѣвалась его свѣтская мягкость обращенія?
   Случайно коснувшись медицинской профессіи, онъ такъ безпощадно осмѣялъ всѣхъ докторовъ, что привелъ въ совершенную ярость маленькаго, добродушнаго мистера Канди.
   Споръ между вами начался съ того, что мистеръ Франклинъ,-- не помню по какому поводу,-- сталъ жаловаться на безсонницу. Мистеръ Канди отнесъ это къ разстроеннымъ нервамъ и посовѣтовалъ ему немедленно приступить къ лѣченію; на что мистеръ Франклинъ возразилъ, что лѣчиться и бродить ощупью въ потьмахъ по его мнѣнію одно и то же. Мистеръ Канди, быстро отражая нападеніе, отвѣчалъ, что съ медицинской точки зрѣнія мистеръ Франклинъ дѣйствительно бродитъ въ потьмахъ, отыскивая свой утраченный сонъ, но что помочь ему въ этихъ поискахъ можетъ только медицина. Въ свою очередь парируя новый ударъ, мистеръ Франклинъ замѣтилъ, что хотя ему и часто приходилось слышать о слѣпцѣ, ведущемъ другаго слѣпца, однако истинное значеніе этихъ словъ становится ему ясно только въ настоящую минуту. Такъ продолжали они свои препиранія до тѣхъ поръ, пока оба не разгорячились, а особенно мистеръ Канди, который, отстаивая свою профессію, до того позабылся, что миледи вынуждена была вступиться и положить конецъ дальнѣйшему спору. Это необходимое вмѣшательство власти окончательно сковало общее веселье. Разговоръ возникалъ еще по временамъ то тамъ, то сямъ, но безъ всякаго одушевленія, безъ малѣйшей искры огня. Надъ обществомъ положительно тяготѣло вліяніе злаго духа, или, если хотите, алмаза, такъ что всѣ почувствовали облегченіе, когда хозяйка дома встала и тѣмъ подала знакъ всѣмъ дамамъ оставить мущинъ за виномъ.
   Едва успѣлъ я разставить графины предъ старымъ мистеромъ Абльвайтомъ (представлявшимъ хозяина дома), какъ на террасѣ раздались звуки, которые до того меня поразили, что я мгновенно утратилъ свои ловкія свѣтскія манеры. Мы переглянулись съ мистеромъ Франклиномъ; это были звуки индѣйскаго барабана. Не сойдти мнѣ съ мѣста, если къ намъ не возвращались фокусники, по слѣдамъ Луннаго камня!
   Когда они показались изъ-за угла террасы, я заковылялъ къ нимъ навстрѣчу, чтобъ удалить ихъ. Но по несчастью, "трещотки" опередили меня. Какъ двѣ ракеты съ шумомъ и трескомъ вылетѣли онѣ на террасу, сгарая отъ нетерпѣнія поскорѣе насладиться фокусами Индѣйцевъ. За ними послѣдовали и остальныя леди, а наконецъ и джентльмены. Еще не успѣлъ я и глазомъ мигнуть, какъ плуты уже начали свое представленіе, а "трещотки" принялись цѣловать ихъ хорошенькаго спутника.
   Мистеръ Франклинъ подошелъ къ миссъ Рахили; я помѣстился позади ея. Ну что, если опасенія наши были основательны, а она, бѣдняжка, стояла тутъ, не подозрѣвая истины и поддразнивая Индѣйцевъ драгоцѣннымъ алмазомъ, блиставшимъ на ея груди!
   Не умѣю вамъ сказать въ чемъ именно заключалось представленіе, и хорошо ли исполнили его фокусники. Огорченный неудачнымъ обѣдомъ и раздосадованный неожиданнымъ возвращеніемъ плутовъ, какъ разъ подоспѣвшихъ къ тому времени, когда они могли собственными глазами увидать драгоцѣнный камень, я, признаюсь, совсѣмъ потерялъ голову. Первый кто бросился мнѣ въ глаза былъ, внезапно выступившій на сцену дѣйствія, индѣйскій путешественникъ мистеръ Мортветъ. Обойдя полукругъ зрителей, онъ преспокойно подошелъ къ фокусникамъ сзади и неожиданно заговорилъ съ ними на ихъ родномъ языкѣ.
   Уколъ штыкомъ не произвелъ бы на Индѣйцевъ болѣе потрясающаго дѣйствія и не заставилъ бы ихъ поспѣшнѣе обернуться назадъ чѣмъ звукъ его первыхъ словъ. Но въ ту же минуту они стали низко изгибаться предъ нимъ со всѣми знаками величайшаго почтенія. Поговоривъ немного съ Индѣйцами на незнакомомъ намъ языкѣ, мистеръ Мортветъ удалился такъ же спокойно, какъ и пришелъ. Тогда главный магикъ, игравшій роль переводчика, снова направился къ зрителямъ. Я замѣтилъ, что послѣ разговора съ мистеромъ Мортветомъ лицо его изъ кофейнаго сдѣлалось сѣрымъ. Онъ поклонился миледи и объявилъ ей, что представленіе кончено. Обманутыя въ своихъ ожиданіяхъ, "трещотки" разразились громкими упреками противъ мистера Мортвета за то, что онъ прекратилъ представленіе. Главный Индѣецъ, смиренно приложивъ руку къ груди, вторично возвѣстилъ публикѣ, что фокусы кончены. Маленькій мальчикъ обошелъ зрителей со шляпой въ рукахъ, послѣ чего леди отправились въ гостиную, а джентльмены (за исключеніемъ мистера Франклина и мистера Мортвета) возвратились въ столовую къ своему вину. Я же съ однимъ изъ слугъ отправился выпроваживать Индѣйцевъ подальше съ нашего дома.
   Когда я возвращался назадъ чрезъ кусты, носъ мой ощутилъ запахъ табаку, и я увидалъ мистера Франклина и мистера Мортвета (послѣдняго съ сигарой въ рукахъ), медленно ходившихъ взадъ и впередъ между деревьями. Мистеръ Франклинъ сдѣлалъ мнѣ знакъ, чтобъ я подошелъ къ нему.
   -- Вотъ, сказалъ онъ, представляя меня знаменитому путешественнику,-- рекомендую вамъ Габріеля Бетереджа, стараго слугу и друга нашего семейства, о которомъ я сейчасъ вамъ разказывалъ. Повторите ему, пожалуста, все, что вы сообщили мнѣ сію минуту.
   Мистеръ Мортветъ вынулъ изо рта свою сигару и съ утомленнымъ видомъ прислонился спиной къ дереву.
   -- Мистеръ Бетереджъ, началъ онъ,-- эти три Индѣйца такіе же фокусники, какъ и мы съ вами.
   Вотъ огорошилъ-то! Я, разумѣется, спросилъ его, не встрѣчалъ ли онъ ихъ прежде.
   -- Никогда, отвѣчалъ мистеръ Мортветъ,-- но вѣдь я слишкомъ присмотрѣлся къ индѣйскимъ фокусникамъ, чтобы не угадать въ этихъ людяхъ плохихъ и неискусныхъ подражателей. Если мой опытный глазъ меня не обманываетъ, они принадлежатъ скорѣе къ высокой кастѣ браминовъ. Замѣтили ли вы, когда я объявилъ имъ, что узнаю ихъ даже переодѣтыми, какъ сильно они смутились, несмотря на все искусство, съ которымъ Индѣйцы умѣютъ скрывать свои ощущенія. Не могу только объяснить себѣ, какая тайна заставляетъ ихъ дѣйствовать такимъ образомъ. Она дважды преступили законы своей касты,-- вопервыхъ, переплывъ чрезъ океанъ, вовторыхъ, переодѣвшись фокусниками. Въ Индіи это почитается ужаснымъ преступленіемъ. Но, вѣроятно, тутъ кроется какая-нибудь важная причина, съ помощью которой они сумѣютъ оправдать свой поступокъ въ глазахъ соотечественниковъ, вернувшись на родину, и возвратить свои утраченныя права.
   Я онѣмѣлъ отъ удивленія. Мистеръ Мортветъ снова привился за свою сигару, а мистеръ Франклинъ казалось недоумѣвалъ про себя, на какомъ бы изъ трехъ иностранныхъ коньковъ своихъ подъѣхать къ знаменитому путешественнику. Наконецъ онъ рѣшился пустить въ ходъ свою италіянскую тонкость съ примѣсью здравой англійской положительности.
   -- Мнѣ весьма не хотѣлось бы, мистеръ Мортветъ, началъ онъ,-- безпокоить васъ нашими семейными дѣлами, въ которыхъ вы, конечно, не можете принимать ни малѣйшаго участія, и о которыхъ я самъ говорю неохотно внѣ своего домашняго кружка. Но послѣ всего, что мнѣ пришлось сейчасъ слышать отъ васъ, я считаю своимъ долгомъ, въ интересахъ леди Вериндеръ и ея дочери, сообщить вамъ нѣкоторые факты, могущіе послужить ключомъ къ разгадкѣ таинственныхъ происшествій нынѣшняго дня. Я говорю вамъ конфиденціально, и надѣюсь, что вы этого не забудете.
   Послѣ такого предисловія, онъ сталъ передавать индѣйскому путешественнику (употребляя на этотъ разъ свой ясный, отчетливый французскій способъ изложенія) все разказанное мнѣ раньше на Пескахъ. И самъ невозмутимый мистеръ Мортветъ до такой степени заинтересовался разказомъ, что даже выпустилъ изо рта свою сигару.
   -- Теперь, спросилъ мистеръ Франклинъ, окончивъ свой разказъ,-- что скажетъ на это ваша опытность?
   -- Моя опытность, отвѣчалъ путешественникъ,-- говоритъ мнѣ, что вы, мистеръ Франклинъ Блекъ, гораздо ближе бывали къ смерти чѣмъ я, и это сравненіе весьма сильное.
   Теперь наступилъ чередъ мистеру Франклину ахать и удивляться.
   -- Неужели это такъ серіозно? спросилъ онъ.
   -- По моему мнѣнію: да, отвѣчалъ мистеръ Мортветъ.-- Послѣ всего разказаннаго вами я не сомнѣваюсь болѣе, что тайная причина, побудившая Индѣйцевъ преступить законы своей касты и могущая въ послѣдствіи послужить имъ оправданіемъ, заключается именно въ томъ, чтобы возвратить во что бы то ни стало похищенный алмазъ и снова украсить имъ чело своего четверорукаго идола. Эти люди будутъ съ терпѣніемъ кошки выжидать удобнаго случая и воспользуются имъ съ жестокостью тигра. Не могу понять какъ вы ускользнули отъ нихъ, сказалъ знаменитый путешественникъ, снова зажигая сигару и устремляя пристальный взглядъ на мистера Франклина. Вы разъѣзжали съ алмазомъ по Лондону, вы пріѣхали съ нимъ сюда, и вы еще живы! удивительно! Попробуемъ однако разъяснить это. Вѣдь вы, если не ошибаюсь, оба раза вынимали его изъ Лондонскаго банка среди дня?
   -- Среда бѣлаго дня, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ.
   -- И на улицахъ было тогда людно?
   -- Конечно.
   -- Вы, безъ сомнѣнія, заранѣе предупредили леди Вериндеръ о времени своего прибытія къ ней? Вѣдь отсюда до станціи желѣзной дороги мѣстность довольно глухая. Поспѣли ли вы къ назначенному сроку?
   -- Я пріѣхалъ четырьмя часами ранѣе.
   -- Съ чѣмъ васъ и поздравляю! сказалъ мистеръ Мортветъ.-- А какъ скоро успѣли вы сдать алмазъ въ здѣшній городской банкъ?
   -- Я сдалъ его чрезъ часъ послѣ моего пріѣзда съ нимъ сюда, и тремя часами прежде чѣмъ меня кто-либо ожидалъ здѣсь.
   -- Еще разъ примите мое поздравленіе! Ну, а возвращаясь съ намъ сюда изъ города, вы были одни, или нѣтъ?
   -- Мнѣ пришлось ѣхать въ сопровожденіи моего двоюроднаго брата, кузинъ и грума.
   -- Въ третій разъ позвольте васъ поздравить! Если когда-нибудь, мистеръ Блекъ, вамъ вздумается путешествовать за предѣлами цивилизованнаго міра, предупредите меня, я непремѣнно съ вами поѣду. Вы пресчастливый человѣкъ.
   Тутъ я не выдержалъ. Въ моей англійской головѣ не вмѣщались подобныя вещи.
   -- Да неужели вы въ самомъ дѣлѣ полагаете, сэръ, спросилъ я,-- что Индѣйцы не задумалась бы при случаѣ пожертвовать жизнью мистера Франклина, лишь бы выручать свой драгоцѣнный алмазъ?
   -- Вы курите, мистеръ Бетереджъ? спросилъ меня путешественникъ.
   -- Какъ же, сэръ, курю.
   -- А дорожите ли вы тою золой, что остается на днѣ вашей трубки?
   -- Нисколько, сэръ.
   -- Ну, такъ я вамъ скажу, что въ той странѣ, откуда пріѣхали эта люди, также мало дорожатъ жизнью человѣка, какъ вы дорожите золой вашей трубки. Еслибы тысяча людей преграждали имъ путь къ алмазу, и они были увѣрены, что могутъ убить ихъ безнаказанно, то, конечно, они рѣшились бы на это не задумавшись. Преступить законы касты почитается въ Индіи дѣломъ величайшей важности; а пожертвовать жизнью человѣка -- на это смотрятъ какъ на пустяки.
   Я высказалъ свое мнѣніе насчетъ Индѣйцевъ, назвавъ ихъ просто разбойниками. Мистеръ Мортветъ, наоборотъ, замѣтилъ, что это удивительный народъ, а мистеръ Франклинъ, не высказывая никакихъ мнѣній, вернулъ насъ къ прерванному разговору.
   -- Индѣйцы видѣли Лунный камень на платьѣ миссъ Вериндеръ, сказалъ онъ.-- Что нужно намъ дѣлать теперь?
   -- Сдѣлайте то, чѣмъ угрожалъ имъ вашъ дядя, отвѣчалъ мистеръ Мортветъ. -- Полковникъ Гернкасль хорошо понималъ людей, съ которыми имѣлъ дѣло. Пошлите завтра же алмазъ (подъ конвоемъ нѣсколькихъ человѣкъ) въ Амстердамъ и прикажите его распилить. Изъ одного алмаза выйдетъ цѣлыхъ шесть, и тогда конецъ священному значенію Луннаго камня, а съ нимъ и конецъ заговору.
   Мистеръ Франклинъ повернулся ко мнѣ.
   -- Нечего дѣлать, сказалъ онъ,-- придется завтра же поговорить объ этомъ съ леди Вериндеръ.
   -- Отчего же не сегодня, сэръ? спросилъ я. -- Представьте себѣ, что Индѣйцы вернутся сюда ночью?
   Мистеръ Мортветъ поспѣшилъ отвѣчать за него.
   -- Сегодня Индѣйцы не рискнутъ вернуться сюда. Они никогда не идутъ къ своей цѣли прямымъ путемъ, а тѣмъ болѣе будутъ они осторожны въ такомъ дѣлѣ, гдѣ малѣйшій промахъ можетъ погубить все предпріятіе.
   -- Но представьте себѣ, сэръ, настаивалъ я,-- что плуты отважнѣе чѣмъ вы предполагаете?
   -- Въ такомъ случаѣ, отвѣчалъ мистеръ Мортветъ,-- спустите на ночь собакъ. Есть ли у васъ на дворѣ большія собаки?
   -- Есть, сэръ, двѣ: бульдогъ и ищейка.
   -- Этого достаточно. Въ виду ожидаемыхъ событіи, мистеръ Бетереджъ, бульдогъ и ищейка являются неоцѣненными помощниками: они не задумаются, подобно намъ, надъ неприкосновенностью человѣческой жизни.
   Въ то самое время какъ онъ пустилъ въ меня этимъ зарядомъ, изъ гостиной раздалась звуки фортепіано. Знаменитый путешественникъ бросилъ свою сигару, и взявъ мистера Франклина подъ руку, собрался идти къ дамамъ. Идя вслѣдъ за ними, я замѣтилъ, что небо быстро покрывается тучами. Мистеръ Мортветъ тоже обратилъ на это вниманіе, и окинувъ меня своимъ холоднымъ, насмѣшливымъ взглядомъ, сказалъ:
   -- А вѣдь Индѣйцамъ понадобятся, пожалуй, ихъ зонтики нынѣшнею ночью, мистеръ Бетереджъ.
   Да, хорошо ему было шутить. Но вѣдь я-то не былъ знаменитымъ путешественникомъ, а благодаря своей скромной долѣ, не имѣлъ никакой нужды гоняться за опасностями въ неизвѣданныхъ странахъ земнаго шара, посреди воровъ и разбойниковъ. Я отправился въ свою маленькую комнатку и въ изнеможеніи упалъ на стулъ, обливаясь потомъ и напрасно ломая голову, чтобы придумать какія-либо мѣры для отвращенія опасности.
   При такомъ тревожномъ настроеніи духа съ другимъ сдѣлалась бы, пожалуй, горячка. А со мной не случилось ничего подобнаго. Я только закурилъ трубочку и правился за Робинзона Крузо.
   Не просидѣлъ я за нимъ и пяти минутъ, какъ вдругъ нападаю на слѣдующее поразительное мѣсто -- страница сто шестьдесятъ первая: "Ожидаемая опасность въ тысячу разъ грознѣе наступившей; и мы часто убѣждаемся, что бремя опасеній несравненно тягостнѣе самого зла."
   Неужели найдется человѣкъ, который и послѣ этихъ чудесныхъ предреканій не увѣруетъ въ Робинзона Крузо? Въ такомъ случаѣ у него или развинтилась гайка въ мозгу, или онъ погрязъ въ пучинѣ самомнѣнія! Вразумлять его не стоитъ; это значило бы тратить слова по-пустому; а состраданіе лучше приберечь для человѣка съ болѣе живою вѣрой. Я уже давно курилъ свою вторую трубку, не переставая въ то же время восхищаться пророческою книгой, когда изъ гостиной прибѣжала ко мнѣ Пенелопа, разносившая чай присутствовавшимъ. Она разказала мнѣ, что предъ ея уходомъ, "трещотки" затянули дуэтъ, который начинался протяжнымъ "о!" съ соотвѣтствующею словамъ музыкой; что миледи безпрестанно ошибалась въ вистѣ, чего прежде мы никогда за ней не замѣчали; что знаменитый путешественникъ заснулъ себѣ подъ шумокъ въ уголкѣ; что мистеръ Франклинѣ острилъ надъ мистеромъ Годфреемъ по поводу женской благотворительности вообще, а мистеръ Годфрей, въ свою очередь, возражалъ ему рѣзче нежели подобало бы джентльмену съ столь гуманнымъ направленіемъ. Дочь моя подмѣтила также, что миссъ Рахиль, притворно погруженная въ разсматриваніе фотографическихъ снимковъ вмѣстѣ съ мистрисъ Тредгаль, которую она желала какъ-нибудь умаслить, на самомъ дѣлѣ бросала мистеру Франклину такіе взгляды, что ни одна сметливая горничная не могла бы ошибиться въ ихъ значеніи; и наконецъ, что мистеръ Канди, сначала таинственно пропавшій изъ гостиной, потомъ такъ же таинственно въ нее вернувшійся, вступилъ въ конфиденціальный разговоръ съ мистеромъ Годфреемъ. Однимъ словомъ, дѣла шли лучше нежели можно было ожидать, судя по неудачно начавшемуся обѣду.
   Но въ этомъ мірѣ нѣтъ ничего прочнаго; даже благотворное вліяніе Робинзона Крузо изгладилось изъ души моей съ уходомъ Пенелопы. Я опять загомозился и положилъ во что бы то ни стало предпринять рекогносцировку дома до наступленія дождя. Но вмѣсто того чтобы взять съ собой слугу, который съ своимъ человѣчьимъ носомъ оказался бы совершенно безполезенъ въ данномъ случаѣ, я взялъ ищейку: ужь отъ ея чутья не укрылся бы ни одинъ чужой человѣкъ.
   Мы обошли вокругъ всей усадьбы, заглянули на большую дорогу и все-таки вернулись ни съ чѣмъ, нигдѣ не подмѣтивъ даже тѣни притаившагося живаго существа. До наступленія ночи я привязалъ собаку на цѣпь, и возвращаясь къ дому чрезъ кустарники, повстрѣчалъ двухъ джентльменовъ, шедшихъ мнѣ навстрѣчу изъ гостиной. Это были мистеръ Канди и мистеръ Годфрей. Они все еще продолжили свой разговоръ, о которомъ донесла мнѣ Пенелопа, и потихоньку смѣялись надъ какою-то забавною выдумкой своего собственнаго изобрѣтенія. Внезапная дружба этихъ двухъ господъ показалась мнѣ чрезвычайно подозрительною, но я прошелъ мимо, будто не замѣчая ихъ.
   Пріѣздъ экипажей былъ сигналомъ къ дождю. Онъ полилъ какъ изъ ведра и, повидимому, обѣщалъ не прекращаться во всю ночь. За исключеніемъ доктора, котораго ожидала открытая одноколка, все общество преспокойно отправилось домой въ каретахъ. Я высказалъ мистеру Канди свое опасеніе, чтобы дождь не промочилъ его до костей, но онъ возразилъ мнѣ на это, что удивляется лишь одному, какъ могъ я дожить до такихъ лѣтъ и не знать, что докторская кожа непромокаема.
   Такимъ образомъ, орошаемый жестокимъ ливнемъ, мистеръ Канди отправился въ своей одноколкѣ, подсмѣиваясь надъ собственною остротой; а съ нимъ мы избавились, наконецъ, и отъ нашего послѣдняго гостя. Теперь послѣдуетъ разказъ о происшествіяхъ ночи.
   

XI.

   Проводивъ нашего послѣдняго гостя, я возвратился въ столовую, гдѣ засталъ Самуила, хлопотавшаго за буфетомъ около водка и сельтерской воды. Вскорѣ вошла къ вамъ изъ гостиной миледи и миссъ Рахиль въ сопровожденіи двухъ джентльменовъ. Мистеръ Годфрей спросилъ себѣ водка и сельтерской воды, а мистеръ Франклинъ отказался отъ того и другаго. Онъ сѣлъ на стулъ съ видомъ полнаго изнеможенія; думаю, что эта праздничная суетня была ему не подъ силу.
   Повернувшись къ своимъ гостямъ, чтобы пожелать имъ доброй ночи, миледи сурово взглянула на подарокъ нечестиваго полковника, блестѣвшій на платьѣ ея дочери.
   -- Рахиль, спросила она,-- куда намѣрена ты положить свой алмазъ на нынѣшнюю ночь?
   Возбужденная впечатлѣніями ими, миссъ Рахиль находилась въ томъ лихорадочно-веселомъ настроеніи, когда молодыя дѣвушки охотно болтаютъ всякій вздоръ, упорно отстаивая его какъ нѣчто разумное. Вѣроятно, вамъ самимъ приходилось замѣчать это, читатель.
   Объявивъ сначала, что она сама не знаетъ куда ей спрятать свой алмазъ, миссъ Рахиль прибавила вслѣдъ за тѣмъ, что положитъ его на свой туалетный столъ, вмѣстѣ съ прочими вещами. Потомъ ей вдругъ пришло въ голову, что алмазъ можетъ заблестѣть своимъ страшнымъ луннымъ свѣтомъ и испугать ее до смерти посреди ночной темноты. Наконецъ, внезапно вспомнивъ объ индѣйскомъ шкапчикѣ, стоявшемъ въ ея будуарѣ, она тотчасъ же рѣшила спрятать свой алмазъ туда, чтобы датъ этимъ двумъ прекраснымъ произведеніямъ Индіи возможность вдоволь налюбоваться другъ на друга. Миледи долго и терпѣливо слушала эту пустую болтовню, но наконецъ рѣшилась остановить ее.
   -- Ты забываешь, моя милая, сказала она,-- что твой индѣйскій шкапъ не запирается.
   -- Боже праведный, мамаша! воскликнула миссъ Рахиль:-- да развѣ мы въ гостиницѣ? Развѣ въ домѣ есть воры?
   Не обративъ вниманія на эти вздорныя слова, миледи пожелала джентльменамъ доброй ночи и потомъ поцѣловала миссъ Рахиль.
   -- Поручи лучше свой алмазъ мнѣ, сказала она дочери.
   Миссъ Рахиль встрѣтила это предложеніе такъ, какъ десять лѣтъ тому назадъ встрѣтила бы она предложеніе разстаться съ новою куклой. Миледи поняла, что убѣжденія будутъ безполезны.
   -- Завтра поутру, какъ только ты встанешь, Рахиль, приди въ мою комнату, сказала она.-- Мнѣ нужно поговорить съ тобой.
   Съ этими словами она медленно удалилась, погруженная въ глубокое раздумье и, повидимому, не совсѣмъ довольная оборотомъ, который принимали ея мысли.
   Послѣ нее стала прощаться и миссъ Рахиль. Сначала она пожала руку мистеру Годфрею, который разсматривалъ какую-то картину на противоположномъ концѣ залы; а затѣмъ вернулась къ мистеру Франклину, который продолжалъ сидѣть въ углу, усталый и молчаливый. Что они говорили между собой, этого я не слыхалъ, только стоя около вашего большаго зеркала, оправленнаго въ старинную дубовую раму, я хорошо различалъ отражавшуюся въ немъ фигуру миссъ Рахили. Я видѣлъ, какъ она достала украдкой изъ-за корсажа своего платья медальйонъ, подаренный ей мистеромъ Франклиномъ, и блестнувъ имъ на мгновеніе предъ его глазами, многозначительно улыбнулась и вышла.
   Это обстоятельство поколебало мое прежнее довѣріе къ собственной догадливости. Я начиналъ убѣждаться, что мнѣніе Пенелопы относительно чувствъ ея молодой госпожи было гораздо безошибочнѣе.
   Какъ только миссъ Рахиль перестала поглощать вниманіе своего кузена, мистеръ Франклинъ увидалъ меня. Непостоянство его характера, проявлявшееся всегда и во всемъ, уже успѣло измѣнить его мнѣніе и насчетъ Индѣйцевъ.
   -- Бетереджъ, сказалъ онъ,-- я почти готовъ думать, что мы преувеличили значеніе нашего разговора съ мистеромъ Мортветомъ въ кустахъ. Право, онъ хотѣлъ только попугать насъ своими разказками. А вы не шутя, намѣревы спустить собакъ?
   -- Я намѣренъ освободить ихъ отъ ошейниковъ, сэръ, отвѣчалъ я,-- дабы они могли въ случаѣ надобности побродить на свободѣ и нанюхать чужой слѣдъ.
   -- Прекрасно, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ. -- А завтра мы подумаемъ что вамъ дѣлать. Мнѣ не хотѣлось бы тревожить тетушку во-пустому. Доброй ночи, Бетереджъ.
   Онъ былъ такъ измученъ и блѣденъ, кивая мнѣ на прощанье годовой и отправляясь на верхъ со свѣчей въ рукахъ, что я осмѣлился предложить ему на сонъ грядущій вина съ водой. Въ этомъ поддержалъ меня, и мистеръ Годфрей, подошедшій къ намъ съ другаго конца комнаты.
   Онъ сталъ дружески настаивать, чтобы мистеръ Франклинъ подкрѣпилъ себя чѣмъ-нибудь, ложась въ постель.
   Я упоминаю объ этихъ мелочныхъ обстоятельствахъ единственно потому, что послѣ всего видѣннаго и слышаннаго мною въ этотъ день, мнѣ пріятно было замѣтить возстановленіе прежнихъ добрыхъ отношеній между обоими джентльменами. Ихъ крупный разговоръ въ гостиной (подслушанный Пенелопой) и соперничество за благосклонность миссъ Рахили, казалось, не произвели между ними серіозной размолвки. Впрочемъ, что же тутъ было удивительнаго? оба были благовоспитанные свѣтскіе джентльмены. А извѣстно, что люди съ высокимъ положеніемъ въ обществѣ никогда не бываютъ такъ сварливы и вздорны, какъ люди ничего не значущіе.
   Еще разъ отказавшись отъ вина, мистеръ Франклинъ отправился на верхъ въ сопровожденіи мистера Годфрея, такъ какъ комнаты ихъ была смежныя. Но взойдя на площадку, онъ или склонился на убѣжденія своего двоюроднаго брата, или, по свойственной ему вѣтренности характера, самъ перемѣнилъ свое намѣреніе относительно вина.
   -- Бетереджъ, крикнулъ онъ мнѣ сверху: -- пожалуй, пришлите мнѣ вина съ водой; быть-можетъ, оно и понадобится мнѣ ночью.
   Я послалъ водку съ Самуиломъ, а самъ вышелъ на дворъ и разстегнулъ ошейники собакъ. Почувствовавъ себя на свободѣ въ такую необычную для нихъ пору, онѣ потеряли голову а бросились на меня какъ щенки! Однако дождь скоро умѣрилъ ихъ восторги. Полокавъ немного струившуюся съ нихъ воду, онѣ снова вползли въ свои конуры. Я возвратился домой и по нѣкоторымъ признакамъ на небѣ заключилъ, что погода скоро должна перемѣниться къ лучшему. Однако дождь все еще не переставалъ лить съ ужасною силой, и земля была какъ мокрая губка.
   Мы съ Самуиломъ обошли кругомъ всего дома и по обыкновенію заперли всѣ двери и окна. Я самъ обшарилъ каждый уголокъ, не довѣряя на этотъ разъ своему помощнику, и убѣдившись, что все заперто и безопасно, я наконецъ и самъ отправился на покой уже въ первомъ часу ночи.
   Но, должно-бытъ, хлопоты этого дня были выше силъ моихъ. Дѣло въ томъ, что я, и самъ заразился болѣзнію мистера Франклина и заснулъ уже послѣ восхода солнца. Зато лежа въ продолженіе всей ночи съ открытыми глазами, я могъ удостовѣриться, что въ домѣ царствовала могильная тишина и что не слышно было другаго звука, кромѣ плеска дождя да поднявшагося передъ утромъ вѣтра, который съ легкимъ шумомъ пробѣгалъ по деревьямъ.
   Около половины восьмаго я проснулся, и раскрывъ окно, увидалъ, что на дворѣ прелестный солнечный день. Ровно въ восемь я собрался было идти привязывать собакъ, какъ вдругъ слышу позади себя на лѣстницѣ шелестъ женскихъ юпокъ. Я обернулся и увидалъ Пенелопу, летѣвшую ко мнѣ сломя голову.
   -- Батюшка, кричала она,-- Бога ради, идите скорѣе на верхъ! Алмазъ пропалъ.
   -- Съ ума ты сошла что ли? спросилъ я ее.
   -- Пропалъ, отвѣчала Пенелопа. -- Пропалъ, и никто не знаетъ когда и какимъ образомъ! Идите скорѣе, и сами увидите!
   Она потащила меня въ кабинетъ барышни, находившійся рядомъ съ ея спальней, и тутъ-то, на порогѣ между двумя комнатами, я увидалъ миссъ Рахиль, блѣдную какъ ея бѣлый пеньюаръ. Обѣ половинки индѣйскаго шкафа были отворены настежь; а одинъ изъ ящиковъ выдвинутъ до основанія.
   -- Смотрите! сказала Пенелопа. -- Я своими глазами видѣла, какъ миссъ Рахиль спрятала свой алмазъ въ этотъ ящикъ, вчера вечеромъ.
   Я подошелъ къ шкафу. Дѣйствительно, ящикъ былъ пустъ.
   -- Такъ ли она говоритъ, миссъ? спросилъ я. Но миссъ Рахиль была не узнаваема.
   -- Алмазъ пропалъ, повторила она будто не своимъ голосомъ, и сказавъ это, удалилась въ свою спальню и заперла на собой дверь.
   Еще мы стояли какъ ошалѣлые, не зная что намъ дѣлать, когда въ комнатѣ появилась миледи. Она услыхала мой голосъ въ кабинетѣ своей дочери и пришла узнать что случалось. Извѣстіе о пропажѣ алмаза, повидимому, сразило ее. Она прямо подошла къ спальнѣ своей дочери и потребовала чтобъ ей отворили. Миссъ Рахиль впустила ее.
   Затѣмъ тревога съ быстротой пожара распространилась по всему дому и достигли, наконецъ, до обоихъ джентльменовъ.
   Мистеръ Годфрей первый вышелъ изъ своей комнаты. Услыхавъ о происшедшемъ, онъ только въ изумленіи развелъ руками, что не слишкомъ говорило въ пользу его природной находчивости. Зато я сильно разчитывалъ на свѣтлый умъ мистера Франклина, надѣясь, что онъ-то и поможетъ намъ выйдти изъ затрудненія; но и онъ въ свою очередь оказался столько же ненаходчивымъ, какъ и его двоюродный бр ни было, разсказывали, что миссъ Рэчель сдѣлала строгія замѣчанія мистеру Фрэнклину въ этотъ вечеръ, за фортепіано, насчетъ людей, между которыми онъ жилъ, и правилъ, которыя онъ принялъ за границей. На слѣдующій день въ первый разъ не расписывали дверь. Я подозрѣваю, что какой-нибудь неосторожный поступокъ мистера Фрэнклина на континентѣ -- относительно женщины или долговъ -- преслѣдовалъ его въ Англіи. Но все это однѣ догадки. Въ этомъ случаѣ не только мистеръ Фрэнклинъ, но и милэди оставили меня въ невѣдѣніи.
   Семнадцатаго числа, по всему видимому, туча опять прошла. Они воротились къ работѣ надъ дверью и казались такими же добрыми друзьями, какъ, и прежде. Если вѣрить Пенелопѣ, мистеръ Фрэнклинъ воспользовался примиреніемъ, чтобъ сдѣлать предложеніе миссъ Рэчель, и не получилъ ни согласія, ни отказа. Моя дочь была увѣрена (по нѣкоторымъ признакамъ и примѣтамъ, которыми я нахожу излишнимъ вамъ надоѣдать), что ея барышня уклонилась отъ предложенія мистера Фрэнклина, отказавшись вѣрить его серьезности, а потомъ втайнѣ пожалѣла, что обошлась съ нимъ такимъ образомъ. Хотя Пенелопа была допущена къ большей короткости съ своей молодой барышней, чѣмъ допускаются горничныя вообще потому что онѣ съ дѣтства почти воспитывались вмѣстѣ -- а все-таки я слишкомъ хорошо зналъ сдержанный характеръ миссъ Рэчель для того, чтобъ думать, будто она выкажетъ кому-нибудь свои мысли такимъ образомъ. То, что моя дочь сказала мнѣ въ настоящемъ случаѣ, было, какъ я подозрѣвалъ, скорѣе то, чего она желала, чѣмъ то. что она дѣйствительно знала.
   Девятнадцатаго числа случилось новое происшествіе. Къ намъ пріѣзжалъ докторъ. Его приглашали прописать лекарство одной особѣ, которую я имѣлъ уже случай представлять вамъ на этихъ страницахъ -- нашей второй служанкѣ, Розаннѣ Спирманъ.
   Эта бѣдная дѣвушка -- которая привела уже меня въ недоумѣніе на Зыбучихъ Пескахъ -- опять не разъ приводила меня въ недоумѣніе въ промежутокъ того времени, о которомъ я пишу. Мнѣніе Пенелопы, что ея подруга влюблена въ мистера Фрэнклина (что моя дочь, по моему приказанію, держала въ строгой тайнѣ) казалось мнѣ но прежнему нелѣпымъ. Но я долженъ признаться, что то, что видѣли я и моя дочь въ поведеніи нашей второй служанки, начинало казаться таинственнымъ, чтобъ не сказать болѣе.
   Напримѣръ, эта дѣвушка постоянно попадалась навстрѣчу мистеру Фрэнклину -- очень хитро и тихо, по попадалась. Онъ не болѣе обращалъ на нее вниманія, какъ на кошку; ему и въ голову не приходило хоть разъ взглянуть на некрасивое лицо Розанны. Аппетитъ бѣдняжки, и безъ того небольшой, совсѣмъ пропалъ, а глаза утромъ выказывали ясные признаки безсонницы и слезъ. Однажды Пенелопа сдѣлала неловкое открытіе, которое мы тутъ же и замяли. Она застала Розанну у тоалетнаго стола мистера Фрэнклина, украдкой вынимавшую розу, которую миссъ Рочедь дала ему носить въ петлицѣ, и воткнувшую точно такую же розу, сорванную ею, вмѣсто той. Послѣ этого она раза два дерзко отвѣчала мнѣ, когда я сдѣлалъ ей доброжелательный намекъ вообще осторожнѣе себя вести; а что еще хуже, она была не слиткомъ почтительна въ тѣхъ немногихъ случаяхъ, когда миссъ Рэчель, случайно заговаривала съ нею.
   Милэди примѣтила эту перемѣну и спросила меня, что я думаю объ этомъ. Я старался выгородить эту дѣвушку, отвѣтивъ, что, по моему мнѣнію, она не совсѣмъ здорова, и кончилось тѣмъ, что послали за докторомъ, какъ упомянуто выше, девятнадцатаго числа. Онъ сказалъ, что у ней разстроены нервы, и сомнѣвался, годится ли она для прислуги. Милэди предложила отправить ее для перемѣны воздуха на одну изъ нашихъ отдаленныхъ фермъ. Она просила и умоляла со слезами на глазахъ, чтобъ ей позволили остаться, и въ недобрый часъ я посовѣтовалъ милэди испытать ее еще нѣсколько времени. Какъ показали событія и какъ вы скоро увидите, я не могъ дать худшаго совѣта. Еслибы я могъ заглянуть въ будущее, я собственной рукой вывелъ бы Розанну Спирманъ изъ дома.
   Двадцатаго числа была получена записка отъ мистера Годфри. Онъ располагалъ ночевать въ Фризинголдѣ, имѣя надобность посовѣтоваться съ отцомъ объ одномъ дѣлѣ. На слѣдующій день, послѣ полудня, онъ и двѣ его старшія сестры пріѣдутъ къ намъ верхомъ задолго до обѣда. Съ запиской была прислана щегольская шкатулка изъ китайскаго фарфора въ подарокъ миссъ Рэчель съ любовью и желаніями всего лучшаго отъ ея кузена. Мистеръ Фрэнклинъ подарилъ ей простой медальонъ, стоившій вдвое дешевле шкатулки. Дочь моя Пенелопа все-таки -- ужъ таково упрямство женщинъ -- предсказываетъ ему успѣхъ.
   Слава Богу, мы дошли наконецъ до кануна дня рожденія. Вы сознаетесь, я полагаю, что я велъ васъ на этотъ разъ не слишкомъ мѣшкая на пути. Развеселитесь! Я васъ порадую новой главой -- и сверхъ того, эта глава приведетъ васъ прямо въ самую глубину исторіи.
   

Глава IX.

   Двадцать-перваго іюня, день рожденія, былъ утромъ пасмурный и перемѣнчивый, по къ полудню разъяснилось совсѣмъ.
   Мы, слуги, начали этотъ счастливый день, по обыкновенію, поднеся наши маленькіе подарки миссъ Рэчель, а я произнесъ рѣчь, которую произносилъ ежегодно, какъ ихъ глава. Я слѣдую плану, принятому королевой при открытіи парламента -- тоесть, говоритъ каждый годъ почти то же самое. Прежде чѣмъ рѣчь моя (такъ же, какъ и рѣчь королевы) была сказана, ее ожидали съ нетерпѣніемъ, какъ будто ничего подобнаго не слыхивали прежде. Когда же она оказывалась вовсе не новою, слушатели, хоть и ворчали немножко, надѣялись услышать что-нибудь поновѣе въ будущемъ году. Легко управлять и въ парламентѣ и въ кухпѣ -- вотъ что слѣдуетъ заключить изъ этого.
   Послѣ завтрака мистеръ Фрэнклинъ имѣлъ се мною тайное совѣщаніе о Лунномъ камнѣ -- настала теперь пора вынуть его изъ фризинголлскаго банка и отдать въ собственныя руки миссъ Рэчель.
   Пытался ли онъ опятъ объясняться въ любви съ своей кузиной и получилъ отказъ, или его продолжительная безсонница увеличила странныя противорѣчія и нерѣшительность его характера -- я не знаю. Но только мистеръ Фрэнклинъ выказалъ себя весьма невыгодно утромъ въ день рожденія. Онъ двадцать разъ измѣнялъ свои мысли касательно алмаза. Я съ своей стороны держался простыхъ фактовъ, извѣстныхъ намъ. Не случилось ничего такого, что дало бы намъ поводъ тревожить милэди объ алмазѣ, и ничего не могло измѣнить законнаго обязательства, которое лежало на мистерѣ Фрэнклинѣ, передать алмазъ его кузинѣ. Это былъ мой взглядъ на дѣло, и какъ ни переиначивалъ его мистеръ Фрэнклинъ, а онъ принужденъ былъ наконецъ принять мой взглядъ. Мы рѣшили, что онъ поѣдетъ верхомъ, послѣ второго завтрака, въ Фризинголлъ и привезетъ алмазъ, и по всей вѣроятности, въ обществѣ мистера Годфри и двухъ молодыхъ дѣвицъ.
   Рѣшивъ это, нашъ молодой джентлъмэнъ опять отправился къ миссъ Рэчель.
   Они провели все утро за раскрашиваніемъ двери. Пенелопа, стоя возлѣ, размѣшивала краски по ихъ приказанію, а милэди, когда приблизилось время ко второму завтраку, то входила въ комнату, то выходила, приложивъ къ носу платокъ (они много употребляли въ этотъ день состава мистера Фрэнклина), и напрасно старалась оторвать художниковъ отъ работы. Не прежде трехъ часовъ сняли они передники и отпустили Пенелопу (которая больше всѣхъ пострадала отъ состава) и смыли съ себя эту пачкатню. Но они сдѣлали то, чего хотѣли -- кончили дверь въ день рожденія, и очень гордились своей работой. Грифы, купидоны и все прочее было, я долженъ признаться, очень красиво для глазъ, но ихъ было такъ много, они были такъ перепутаны цвѣтами и девизами, а позы ихъ представлены такъ ненатурально, что они пренепріятно оставались у васъ въ головѣ много часовъ спустя послѣ того, какъ вы имѣли удовольствіе смотрѣть на нихъ. Если я прибавлю, что по окончаніи утренней работы Пенелопу стошнило въ задней кухнѣ, то это не изъ предубѣжденія противъ состава. Нѣтъ! нѣтъ! Онъ пересталъ вонять, когда высохъ, а если искусство требуетъ жертвъ такого рода -- хотя Пенелопа мнѣ родная дочь -- я скажу, пусть искусство ихъ получитъ.
   Мистеръ Фрэнклинъ закусилъ наскоро за завтракомъ и поѣхалъ въ Фризинголлъ -- проводить своихъ кузинъ, какъ онъ сказалъ милэди, привезти Лунный камень, какъ было извѣстно только ему и мнѣ.
   Такъ какъ это былъ одинъ изъ тѣхъ торжественныхъ дней, въ которые я долженъ былъ занять мѣсто у буфета и распоряжаться во время стола, то въ отсутствіе мистера Фрэнклина у меня было чѣмъ занять мои мысли. Приготовивъ вино и сдѣлавъ смотръ мужской и женской прислугѣ, которая должна была за служить за обѣдомъ, я ушелъ къ себѣ собраться съ мыслями прежде чѣмъ пріѣдутъ гости. Затянувшись -- вы знаете чѣмъ -- и заглянувъ въ извѣстную вамъ книгу, о которой я уже имѣлъ случай упоминать на этихъ страницахъ, я успокоился и душевно и тѣлесно. Меня пробудилъ, не отъ дремоты, а отъ задумчивости, топотъ лошадиныхъ копытъ и я пошелъ встрѣчать кавалькаду, состоявшую изъ мистера Фрэнклина, его кузена и двухъ кузинъ, сопровождаемыхъ грумомъ стараго мистера Эбльуайта.
   Мистеръ Годфри поразилъ меня довольно странно тѣмъ я что былъ похожъ на мистера Фрэнклина въ одномъ отношеніи -- онъ казался не въ духѣ. Онъ, по обыкновенію, ласково пожалъ мнѣ руку и вѣжливо выразилъ удовольствіе, видя своего стараго друга Беттереджа въ такомъ добромъ здоровьи. Но онъ былъ какъ-то сумраченъ, чего я никакъ не могъ объяснить, и когда я спросилъ о здоровьи его отца, онъ отвѣчалъ довольно коротко:
   -- Такъ, какъ обыкновенно.
   Но обѣ миссъ Эбльуайтъ были веселы за десятерыхъ -- и это болѣе чѣмъ возстановляло равновѣсіе. Онѣ были почти такъ же высоки, какъ братъ, дюжія, желтоволосыя, румяныя дѣвицы, переполненныя избыткомъ крови и мяса; здоровье и веселость такъ и брызгали изъ нихъ съ головы до ногъ. Ноги бѣдныхъ лошадей дрожали подъ ними, а когда онѣ соскочили съ сѣдла, не дожидаясь помощи, увѣряю васъ, что онѣ подпрыгнули до землѣ, точно будто были сдѣланы изъ резины. Все, что говорили миссъ Эбльуайть, начиналось съ о, все онѣ дѣлали съ шумомъ, и кстати и некстати онѣ хихикали и кричали при малѣйшемъ поводѣ. Я прозвалъ ихъ тараторками.
   Подъ прикрытіемъ шума, производимаго этими молодыми дѣвицами, я имѣлъ случай сказать словцо тайкомъ мистеру Фрэнклину въ передней.
   -- Вы благополучно привезли алмазъ, сэръ?
   Онъ кивнулъ головой и ударилъ по грудному карману своего сюртука.
   -- Видѣли вы индійцевъ?
   -- Ни одного.
   Давъ этотъ отвѣтъ, онъ спросилъ о милэди, и услыхавъ, что она въ маленькой гостиной, прямо пошелъ туда. Не пробылъ онъ тамъ я минуты, какъ раздался звонокъ и Пенелопу послали сказать миссъ Рэчель, что мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ желаетъ говорить съ нею.
   Проходя черезъ переднюю спустя полчаса послѣ этого, я вдругъ остановился какъ вкопанный, услышавъ крики изъ маленькой гостиной. Не могу сказать, чтобъ я испугался, потому что въ этихъ крикахъ я узналъ любимое о обѣихъ миссъ Эбльуайтъ. Однако, я вошелъ (подъ предлогомъ спросить насчетъ распоряженій объ обѣдѣ), чтобъ узнать, не случилось ли чего-нибудь серьезнаго.
   Миссъ Рэчель стояла у стола, какъ очарованная, съ несчастнымъ алмазомъ полковника въ рукахъ. Съ каждой стороны ея стояли на колѣняхъ тараторки, пожирая глазами драгоцѣнный камень и вскрикивая отъ восторга каждый разъ, какъ онъ сверкалъ на нихъ новымъ блескомъ. На противоположномъ концѣ стоялъ мистеръ Годфри, онъ всплескивалъ руками какъ взрослый ребенокъ и тихо произносилъ своимъ пѣвучимъ голосомъ:
   -- Безподобенъ! безподобенъ!
   Мистеръ Фрэнклинъ сидѣлъ возлѣ футляра, дергая себя за бороду и тревожно смотря въ окно. А у окна стоялъ предметъ, на который онъ смотрѣлъ -- милэди, державшая въ рукѣ выписку изъ завѣщанія полковника, спиною ко всей компаніи.
   Она обернулась ко мнѣ, когда я спросилъ ее о приказаніяхъ, и я увидалъ фамильный гнѣвъ въ ея глазахъ и фамильную запальчивость, подергивавшую ея губы.
   -- Придите черезъ полчаса ко мнѣ въ комнату, отвѣчала она.-- Я скажу вамъ тогда кое-что.
   Съ этими словами она вышла изъ гостиной. Было ясно, что ею овладѣло то же затрудненіе, которое овладѣло мистеромъ Фрэнклиномъ и мною въ нашемъ совѣщаніи на Зыбучихъ Пескахъ. Былъ ли Лунный камень доказательствомъ, что она обошлась съ братомъ съ жестокой несправедливостью, или доказательствомъ, что братъ ея былъ еще хуже, чѣмъ она думала о немъ? Серьезные вопросы должна была рѣшить милэди, между тѣмъ какъ ея дочь, ничего не зная о характерѣ полковника, стояла съ подаркомъ его въ рукахъ.
   Прежде тѣмъ я успѣлъ выйти изъ комнаты въ свою очередь, миссъ Рэчель, всегда внимательная къ старому слугѣ, бывшему въ домѣ, когда она родилась, остановила меня.
   -- Посмотрите, Габріель! сказала она и сверкнула алмазомъ мнѣ въ глаза въ солнечномъ лучѣ, проходившемъ въ окно.
   Господи помилуй! вотъ ужъ поистинѣ алмазъ! такой же большой, какъ яйцо ржанки! Блескъ, струившійся изъ него, исходилъ на сіяніе полной луны. Когда вы смотрѣли на камень его желтая глубина притягивала ваши глаза къ себѣ такъ, ты вы не видали ничего другого. Глубина его казалась неизмѣрима; этотъ камень, который вы могли держать между большими и указательными пальцами, казался неизмѣримъ какъ само небо. Мы положили его на солнцѣ, затворили ставни, и онъ страшно засверкалъ своимъ собственнымъ луннымъ блескомъ въ темнотѣ. Не удивительно, что миссъ Рэчель была очарована; и удивительно, что кузины ея вскрикивали. Алмазъ до такой степени обморочилъ меня, что я также громко вскрикнулъ о! какъ и тараторки. Только одинъ мистеръ Годфри не вышелъ изъ себя. Онъ взялъ за талію своихъ сестеръ и, сострадательно посматривая то на алмазъ, то на меня, сказалъ:
   -- Уголь, Беттереджъ! простой уголь, мой добрый другъ!!
   Цѣль его, я полагаю, была научить меня. Но онъ только напомнилъ мнѣ объ обѣдѣ. Я заковылялъ къ моей командѣ внизъ! Когда я выходилъ, мистеръ Годфри сказалъ:
   -- Малый, старый Беттореджъ! Я имѣю къ нему искренна уваженіе!
   Онъ обнималъ своихъ сестеръ и строилъ глазки миссъ Рэчель, когда удостоивалъ меня этимъ изъявленіемъ расположенія. Какой запасъ любви хранился въ немъ! Мастеръ Фрэнклинъ былъ настоящій дикарь въ сравненіи съ нимъ..
   Черезъ полчаса я явился, какъ мнѣ было приказано, въ комнату милэди.
   То, что происходило между моей господній и мной въ этомъ случаѣ, было повтореніемъ того, что произошло между мистеромъ Фрэнклиномъ и мною на Зыбучихъ пескахъ -- съ тою разницею, что я промолчалъ о фокусникахъ, такъ Какъ не случилось ничего такого, что дало бы мнѣ поводъ пугать милэди на этотъ счетъ. Когда я былъ отпущенъ, я могъ видѣть, что милэди смотрѣла съ самой черной стороны на побужденія полковника и что она желала при первомъ удобномъ случаѣ отнять у дочери Лунный камень.
   Возвращаясь на свою половину, я встрѣтилъ мистера Фрэнклина. Онъ желалъ знать, не видалъ ли я его кузину Рэчель. Я ее не видалъ. Не могъ ли я сказать ему, гдѣ кузенъ Годфри? Я не зналъ; но я началъ подозрѣвать, что кузенъ Годфри долженъ быть недалеко отъ кузины Рэчель. Подозрѣнія мистера Фрэнклина, повидимому, приняли то же направленіе. Онъ сильно дернулъ себя за бороду и заперся въ библіотекѣ, хлопнувъ за собою дверь съ шумомъ, который многое обозначалъ.
   Меня уже не отрывали отъ приготовленій къ обѣду, пока не настало время принарядиться для пріема гостей. Не успѣлъ я надѣть бѣлый жилетъ, какъ явилась Пенелопа, будто бы для того, чтобъ причесать тѣ немногіе волосы, которые у меня остались, и поправить бантъ моего галстуха. Дѣвочка моя была очень весела и я видѣлъ, что она хочетъ сказать мнѣ что-то. Она поцѣловала меня въ лысину и шепнула:
   -- Новости, батюшка! Миссъ Рэчель отказала ему.
   -- Кому? спросилъ я.
   -- Члену дамскаго комитета, отвѣчала Пепелона.-- Гадкій, лукавый человѣкъ! Я ненавижу его за то, что онъ старается вытѣснить мистера Фрэнклина!
   Еслибъ я могъ свободно вздохнуть въ эту минуту, я навѣрно протестовалъ бы противъ такихъ неприличныхъ выраженій о знаменитомъ филантропѣ. Но дочь моя въ эту минуту завязывала бантъ моего галстуха и вся сила ея чувствъ перешла въ ея пальцы. Я никогда въ жизни не былъ такъ близокъ къ удушенію.
   -- Я видѣла, какъ онъ увелъ ее въ цвѣтникъ, сказала Пенелопа: -- и ждала за остролистникомъ, чтобъ посмотрѣть, какъ они воротятся. Они ушли рука объ руку и оба смѣялись. Воротились же врозь, угрюмые какъ могила и смотря въ разныя стороны, такъ что ошибиться было нельзя. Я никогда въ жизни не была такъ рада, батюшка! Есть же на свѣтѣ одна женщина, которая можетъ устоять противъ мистера Годфри Эбльуайта; а будь я лэди, я была бы другою!
   Тутъ я хотѣлъ опять протестовать. Но моя дочь въ это время взяла въ руки щетку и вся сила ея пальцевъ перешла туда. Если вы плѣшивы, вы поймете, какъ она меня исцарапала. Если вы не плѣшивы, пропустите эти строки и благодарите Бога, что у васъ есть защита между головной щеткой и вашей головой.
   -- Какъ-разъ съ другой стороны остролистника мистеръ Годфри остановился, продолжала Пенелопа. "-- Вы предпочитаете, сказалъ онъ: -- чтобы я остался здѣсь, какъ-будто не случилось ничего?" Миссъ Рэчель обернулась къ нему такъ быстро, какъ молнія. "-- Вы приняли приглашеніе мама, сказала она: -- и вы здѣсь вмѣстѣ съ ея гостями. Если вы не желаете надѣлать огласки въ домѣ, разумѣется вы останетесь здѣсь!" Она сдѣлала нѣсколько шаговъ, а потомъ какъ-будто немножко смягчилась." -- Забудемъ, что случилось, Годфри, сказала она:-- и останемся кузенами." Она подала ему руку. Онъ поцѣловалъ ея руку, что я сочла бы за вольность, а потомъ оставила его. Онъ немножко подождалъ, повѣсивъ голову и медленно копая яму каблукомъ на пескѣ; вы никогда не выдали человѣка болѣе сконфуженнаго въ вашей жизни. "-- Неловко! сказалъ онъ наконецъ сквозь зубы, когда поднялъ глаза и пошелъ къ дому: -- очень неловко!" Если это было его мнѣніе о самомъ себѣ, то онъ былъ совершенно правъ. Конечно, довольно неловко. А конецъ-то вышелъ, батюшка, какъ я давно вамъ говорила! вскричала Пенелопа, въ послѣдній разъ царапнувъ. меня щеткой изъ всѣхъ силъ.-- Выбранъ-то мистеръ Фрэнклинъ!
   Я завладѣлъ щеткой и раскрылъ губы, чтобы сдѣлать выговоръ, котораго, какъ вы сознаетесь, слова и поведеніе моей дочери заслуживали вполнѣ.
   Прежде чѣмъ я успѣлъ сказать слово, послышался стукъ колесъ и остановилъ меня. Гости начали съѣзжаться. Пенелопа тотчасъ убѣжала. Я надѣлъ фракъ и посмотрѣлся въ зеркало. Голова моя была красна какъ ракъ, но въ другихъ отношеніяхъ я былъ такъ прилично одѣтъ для вечерней церемоніи, какъ слѣдовало быть. Я поспѣлъ въ переднюю какъ-разъ вовремя, чтобы доложить о двухъ первыхъ гостяхъ. Вы не должны особенно ими интересоваться. Это были только отецъ и мать филантропа -- мистеръ и мистриссъ Эбльуайтъ.
   

Глава X.

   Одинъ за другимъ всѣ гости пріѣхали за Эбльуайтами, пока всѣ не явились въ полномъ комплектѣ. Включая хозяевъ, всѣхъ было двадцать-четыре человѣка. Прекрасное было зрѣлище, когда всѣ усѣлись за столъ и ректоръ фризинголлскій (съ прекраснымъ произношеніемъ) всталъ и прочелъ молитву.
   Безполезно утомлять васъ описаніемъ гостей. Вы не встрѣтите никого изъ нихъ во второй разъ -- по-крайней-мѣрѣ, въ моей части разсказа -- за исключеніемъ двоихъ.
   Оба сидѣли съ каждой стороны миссъ Рэчель, которая, какъ царица праздника, натурально была предметомъ вниманія всего общества. На этотъ разъ она болѣе обыкновеннаго была центромъ, къ которому обращались глаза всѣхъ, потому что (къ тайному неудовольствію милэди) на ней былъ надѣтъ чудный подарокъ, затмѣвавшій всѣ остальные -- Лунный камень. Онъ былъ отданъ ей безъ оправы, но этотъ универсальный геній, мистеръ Фрэнклинъ, успѣлъ съ помощью своихъ ловкихъ пальцевъ и серебряной проволоки пришпилить его какъ брошку къ ея бѣлому платью. Разумѣется, всѣ восхищались огромной величиной и красотой алмаза. Но только два лица сказали кое-что несовсѣмъ обыкновенное -- это были два гостя, о которыхъ я упоминалъ, сидѣвшіе по правую и по лѣвую руку миссъ Рэчели.
   Гость съ лѣвой руки былъ мистеръ Канди, нашъ фризинголлскій докторъ.
   Это былъ пріятный, общежительный маленькій человѣкъ, съ однимъ недостаткомъ, однако -- я долженъ признаться -- восхищаться и кстати и некстати своими шуточками и довольно опрометчиво вступать въ разговоръ съ незнакомыми. Въ обществѣ онъ постоянно дѣлалъ ошибки и безъ всякаго умысла ссорилъ другихъ между собой. Въ медицинской практикѣ онъ былъ гораздо осторожнѣе, по какому-то инстинкту (какъ говорили его враги), который оказывался вообще безошибоченъ тамъ, гдѣ болѣе разсудительные доктора дѣлали ошибки. То, что онъ сказалъ объ алмазѣ миссъ Рэчель, было сказано по обыкновенію въ видѣ мистификаціи илл шутки. Онъ серьезно умолялъ ее (въ интересахъ науки) взять съ собою алмазъ и сжечь.
   -- Мы сначала нагрѣемъ его, миссъ Рэчель, говорилъ докторъ:-- до извѣстнаго градуса теплоты, потомъ подвергнемъ его дѣйствію воздуха и мало-по-малу испаримъ алмазъ и избавимъ васъ отъ заботъ сохранять такой драгоцѣнный камень.
   Милэди слышала съ озабоченнымъ выраженіемъ въ лицѣ, какъ-будто желая, чтобы докторъ говорилъ серьезно и чтобы ему удалось возбудить рвеніе миссъ Рэчель для пользы науки пожертвовать ея подаркомъ.
   Другой гость, сидѣвшій по правую руку моей барышни, былъ знаменитый индійскій путешественникъ мистеръ Мёртуэтъ, который рискуя своей жизнію пробрался переодѣвшись туда, гдѣ не бывала еще никогда нога ни одного европейца.
   Это былъ длинный, худощавый, смуглый, молчаливый человѣкъ. У него былъ утомленный видъ и очень твердый, внимательный взглядъ. Ходили слухи, что ему надоѣла обыденная жизнь среди людей въ нашихъ странахъ и что онъ желалъ опять странствовать въ дикихъ странахъ Востока. Кромѣ того, что онъ сказалъ миссъ Рэчель объ ея алмазѣ, врядъ ли проговорилъ онъ шесть словъ или выпилъ рюмку вина во весь обѣдъ. Лунный камень былъ единственный предметъ, интересовавшій его въ самой малой степени. Слава этого камня, поводимому, дошла до него въ какихъ-то опасныхъ мѣстахъ, куда привели его странствованія. Смотря да него молча такъ долго, что миссъ Рэчель начала конфузиться, онъ сказалъ ей съ своимъ обычнымъ хладнокровіемъ:
   -- Если вы когда-нибудь поѣдете въ Индію, миссъ Вериндеръ, не берите съ собою подарка вашего дяди. Индустанскій алмазъ считается частью индустанской религіи. Я знаю одинъ городъ и одинъ храмъ въ этомъ городѣ, гдѣ въ этомъ нарядѣ ваша жизнь не продлилась бы и пяти минутъ.
   Миссъ Рэчель, находись въ безопасности въ Англіи, съ восторгомъ слушала о своей опасности въ Индіи. Тараторочки были еще въ большемъ восторгѣ, онѣ шумно побросали ножи и вилки и громко закричали:
   -- О, какъ интересно!
   Милэди завертѣлась на стулѣ и перемѣнила разговоръ.
   Но мѣрѣ того, какъ обѣдъ продолжался, я примѣчалъ мало по малу, что этотъ праздникъ не такъ удался, какъ удавались другіе праздники, предшествовавшіе ему.
   Вспоминая теперь день рожденія и соображаясь съ тѣмъ, что случилось потомъ, я почти готовъ думать, что проклятый алмазъ набросилъ какое-то уныніе на все общество. Я подчивалъ ихъ видомъ, и будучи привилегированнымъ лицомъ, слѣдовалъ вокругъ стола за тѣми кушаньями, которыхъ мало брали, и шепталъ гостямъ:
   -- Пожалуйста попробуйте; я знаю, что это вамъ понравится.
   Девять разъ изъ десяти они пробовали изъ уваженія къ старому оригиналу Беттереджу -- такъ угодно было имъ говорить -- но все напрасно. Разговоръ не вязался, такъ что мнѣ самому сдѣлалось неловко. А когда кто-нибудь заговаривалъ, то всегда какъ-то некстати. Напримѣръ, мистеръ Канди, докторъ, болѣе обыкновеннаго насказалъ неловкостей. Возьмите одинъ образчикъ и вы поймете, что я долженъ былъ чувствовать, стоя у буфета въ качествѣ человѣка, который всѣмъ сердцемъ желалъ успѣха празднику.
   Одна изъ дамъ, присутствовавшихъ за обѣдомъ, была достойная мистриссъ Тридголлъ, вдова профессора того же имени. Безпрестанно говоря о своемъ покойномъ мужѣ, эта добрая дама никогда не упоминала незнакомымъ, что онъ умеръ. Я полагаю, она думала, что каждый мало-мальски образованный англичанинъ долженъ это знать. Въ одномъ изъ промежутковъ молчанія кто-то упомянулъ о сухомъ и довольно неприличномъ предметѣ -- анатоміи человѣческаго тѣла; тотчасъ же добрая мистриссъ Тридголлъ завела рѣчь о своемъ покойномъ мужѣ, не упоминая, что онъ умеръ. Анатомія, по ея словамъ, была любимымъ занятіемъ профессора въ свободные часы. Къ несчастью, мистеръ Канди, сидѣвшій напротивъ (ничего не знавшій о покойномъ джентльмэнѣ), услыхалъ ее. Будучи чрезвычайно вѣжливъ, онъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы тотчасъ же предложить профессору свои услуги по части анатомическихъ увеселеній.
   -- Недавно въ хирургической академіи получено нѣсколько замѣчательно прекрасныхъ скелетовъ, сказалъ мистеръ Канди черезъ столъ громкимъ и веселымъ голосомъ.-- Я очень совѣтую, сударыня профессору посмотрѣть, когда у него найдется свободный часокъ.
   Вы могли бы услышать, какъ упадетъ булавка. Гости (изъ уваженія къ памяти профессора) всѣ примолкли. Я стоялъ за стуломъ мистриссъ Тридголтъ, въ это время потчуя ее рейнвейномъ. Она опустила голову и сказала очень тихимъ голосомъ:
   -- Мои возлюбленный супругъ уже не существуетъ болѣе.
   Къ несчастью, мистеръ Канди не слыхалъ ничего, и нисколько не подозрѣвая истицы, продолжалъ черезъ столъ громче и вѣжливѣе прежняго:
   -- Можетъ быть, профессору неизвѣстно, что съ карточкой члена академіи онъ можетъ быть тамъ каждый день, кромѣ воскресенья; отъ десяти до четырехъ часовъ.
   Мистриссъ Тридголлъ уткнула голову въ манишку и еще тише повторила торжественныя слова:
   -- Мои возлюбленный супругъ не существуетъ болѣе.
   Я мигалъ мистеру Канди черезъ столъ. Миссъ Рэчель толкала его подъ руку. Милэди бросала на него невыразимые взгляды. Совершенно безполезно! Онъ продолжалъ съ добродушіемъ, котораго никакъ нельзя было остановить:
   -- Я былъ бы очень, радъ послать профессору мою карточку, если вы сообщите мнѣ его адресъ.
   -- Его адресъ, сэръ, въ могилѣ, сказала мистриссъ Тридголлъ, вдругъ выдя изъ терпѣнія и заговора съ такою яростью, что рюмки забрянчали.-- Профессоръ умеръ уже десять лѣтъ тому назадъ.
   -- О великій Боже! сказалъ мистеръ Канди.
   Исключая тараторокъ, которыя захохотали, такое уныніе распространилось во всемъ обществѣ, какъ будто всѣ готовы были убраться вслѣдъ за профессоромъ и подобно ему взывать изъ могилы.
   Но довольно о мистерѣ Канди. Остальные гости также были непріятны въ своемъ родѣ, какъ и докторъ. Когда имъ слѣдовало говорить, они не говорили, а когда заговаривали, то все невпопадъ. Мистеръ Годфри, хотя такой краснорѣчивый въ публикѣ, теперь рѣшительно не хотѣлъ разговаривать. Сердитъ онъ былъ или сконфуженъ послѣ своего пораженія въ цвѣтникѣ, я сказать не могу. Онъ занимался тихимъ разговоромъ только съ тою дамою, которая сидѣла возлѣ него. Она была членомъ его комитета -- особа съ высокими душевными качествами, съ прекрасной обнаженной шеей и съ большимъ пристрастіемъ къ шампанскому; она любила крѣпкое шампанское, вы понимаете, и въ большомъ количествѣ. Стоя близко позади ихъ обоихъ у буфета, я могу засвидѣтельствовать изъ того, что слышалъ изъ ихъ словъ, что общество лишилось очень назидательнаго разговора., который я слушалъ откупоривая пробки и разрѣзывая баранину, и проч. и проч. Что они говорили о благотворительныхъ дѣлахъ, я не слыхалъ. Когда же я имѣлъ время прислушаться къ нимъ, они уже давно перестали разсуждать о женщинахъ, разрѣшающихся отъ бремени и о женщинахъ спасаемыхъ отъ бѣдности, и перешли къ болѣе серьезнымъ предметамъ. Религія (какъ я понялъ изъ ихъ разговора, откупоривая пробки и разрѣзывая мясо) значитъ любовь. А любовь значитъ религія. А земля была небо нѣсколькое обветшалое. А небо была земля нѣсколько обновившаяся. На землѣ жили довольно порочные люди, но зато всѣ женщины на небѣ будутъ членами обширнаго комитета, которые никогда не будутъ ссориться, мущины въ видѣ спасительныхъ ангеловъ будутъ исполнять ихъ велѣнія. Прелестно! прелестно! Но почему же мистеръ Годфри лишилъ остальное общество такого пріятнаго разговора?
   Вы навѣрно скажете, что мистеръ Фрэнклинъ такъ расшевелилъ всю компанію, что вечеръ вышелъ пріятный?
   Ничуть не бывало! Онъ совершенно оправился и былъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа; я подозрѣваю, что Пенелопа сообщила ему, какъ мистеръ Годфри былъ принятъ въ цвѣтникѣ. Но о чемъ бы онъ ни заговаривалъ, девять разъ изъ десяти онъ выбиралъ неловкій предметъ или обращался невпопадъ, и кончилось тѣмъ, что однихъ онъ оскорблялъ, другихъ озадачивалъ. Его заграничное воспитаніе -- эта французская, нѣмецкая и итальянская сторона его, о которыхъ я упоминалъ выше -- обнаружилось самымъ поразительнымъ образомъ за гостепріимнымъ столомъ милэди.
   Что вы думаете, напримѣръ, о его разсужденіи относительно того, какъ далеко можетъ замужняя женщина простирать свой восторгъ къ постороннему мущинѣ, и о томъ, что онъ съ французскимъ остроуміемъ растолковывалъ это незамужней теткѣ фризинголлскаго викарія? Что вы думаете, когда онъ перешелъ къ нѣмецкой сторонѣ и сказалъ одному изъ землевладѣльцевъ, когда этотъ великій авторитетъ по части скотоводства ссылался на свою опытность относительно разведенія быковъ, что опытность, собственно такъ понимаемая, не считается ни за что и что надлежащій способъ воспитывать быковъ состоятъ въ томъ, чтобы углубиться въ самого себя, развить идею образцоваго быка и произвести его? Что вы скажете, когда у депутата нашего графства, разгорячившагося за сыромъ и салатомъ, о распространеніи демократизма въ Англіи вырвались слѣдующія слова: "Если мы лишимся старинной защиты нашихъ правъ, мистеръ Блэкъ, позвольте васъ спросить, чти у насъ останется?" Что ни скажете, когда мистеръ Фрэнклинъ отвѣчалъ съ итальянской точки зрѣнія:
   "-- У насъ останутся три вещи, сэръ: любовь, музыка и салатъ!
   Онъ не только путалъ людей такими выходками, но когда англійская сторона его вышла наружу въ надлежащее время, онъ лишился своего заграничнаго лоска, и перейдя къ разговору о медицинской профессіи, такъ поднялъ на смѣхъ всѣхъ докторовъ, что взбѣсилъ даже маленькаго, добродушнаго мастера Канди.
   Споръ между ними начался тѣмъ, что мистеръ Фрэнклинъ былъ принужденъ сознаться -- я забылъ по какому поводу -- что онъ послѣднее время дурно спитъ по ночамъ. Мистеръ Канди сказать ему на это, что его нервы разстроились и что онъ немедленно долженъ начать лечиться. Мистеръ Фрэнклинъ отвѣчалъ, что лечиться и идти ощупью въ потьмахъ, по его мнѣнію, одно и то же. Мистеръ Канди, отвѣчая мѣткимъ ударомъ, сказалъ, что самъ мистеръ Фрэнклинъ ищетъ сна ощупью въ потьмахъ и что ничего, кромѣ лекарства, не можетъ помочь ему найти его. Мистеръ Фрэнклинъ, отражая ударъ, съ своей стороны сказалъ, что оггь часто слыхалъ, какъ слѣпецъ водитъ слѣпца, а теперь въ первый разъ онъ узналъ, что это значитъ. Такимъ образомъ перекидывались они рѣзко и мѣтко, такъ что оба разгорячились, особенно мистеръ Канди до того вышелъ изъ себя, защищая свою профессію, что милэди была принуждена вмѣшаться и запретила продолжать споръ. Этотъ необходимый повелительный поступокъ уничтожилъ окончательно веселость гостей. Разговоръ начинался время отъ времена тамъ и сямъ минуты на двѣ, но въ немъ не доставало ни жизни, ни огня. Сатана (или алмазъ) вселился въ гостей и всѣ почувствовали облегченіе, когда госпожа моя встала и подала дамамъ сигналъ оставить мущинъ за виномъ.
   Только что я разставилъ графины въ рядъ передъ старымъ мистеромъ Эбльуайтомъ (который представлялъ хозяина дома), когда на террасѣ раздались звуки, испугавшіе меня до того, что я тотчасъ же лишился своихъ свѣтскихъ манеръ. Мы переглянулись съ мастеромъ Фрэнклиномъ; это былъ звукъ индійскаго барабана. Я готовъ былъ поручиться жизнью, что фокусники воротились къ намъ съ возвращеніемъ въ нашъ домъ Луннаго камня.
   Когда они обходили уголъ террассы, я пошелъ отослать ихъ. Но къ несчастью двѣ тараторки опередили меня. Онѣ выбѣжали на террасу какъ пара фейерверочныхъ ракетъ, съ нетерпѣніемъ желая посмотрѣть фокусы индійцевъ. Другія дамы послѣдовали за ними, а наконецъ и мущины вышли съ своей стороны. Прежде чѣмъ вы успѣли бы сказать: Господи помилуй, мошенники начали свое представленіе, а тараторки цѣловали хорошенькаго мальчика.
   Мистеръ Фрэнклинъ сталъ возлѣ миссъ Рэчель, а я позади нея. Если наши подозрѣнія были справедливы, она, ничего не зная, показывала индійцамъ алмазъ на своемъ платьи.
   Не могу сказать, какія штуки они представляли и какъ они представляли. Раздосадованный неудачнымъ обѣдомъ и разсерженный на мошенниковъ, какъ-разъ подоспѣвшихъ во-время, чтобы увидать алмазъ своими собственными глазами, я, признаюсь, совсѣмъ растерялся. Первое, что я помню, это внезапное появленіе на сцену индійскаго путешественника мистера. Мёртуэта. Обойдя полукругъ, въ которомъ стояли или сидѣли господа, онъ спокойно подошелъ къ фокусникамъ сзади и вдругъ заговорилъ съ ними на ихъ родномъ языкѣ.
   Еслибъ онъ прокололъ ихъ штыкомъ, я сомнѣваюсь, болѣе испугались бы индійцы и повернулись ли бы къ нему съ быстротою тигра, чѣмъ услыхавъ первыя слова, сорвавшіяся съ его губъ. Черезъ минуту они кланялись ему самымъ вѣжливымъ и раболѣпнымъ образомъ. Размѣнявшись съ ними нѣсколькими словами на неизвѣстномъ языкѣ, мистеръ Мёртуэтъ ушелъ такъ же спокойно, какъ пришелъ. Главный фокусникъ, исполнявшій роль переводчика, опять обернулся къ зрителямъ. Я примѣтилъ, что кофейное лицо этого человѣка сдѣлалось сѣрымъ послѣ того, какъ мистеръ Мёртуэтъ поговорилъ съ нимъ. Онъ поклонился милэди и объявилъ ей, что представленіе кончилось. Тараторки, чрезвычайно разочарованныя, вскричали громко: "О!" направленное противъ мистера Мёртуэта за то, что онъ остановилъ представленіе. Главный фокусникъ униженно приложилъ руку къ груди и во второй разъ сказалъ, что представленіе кончилось. Мальчикъ сталъ обходить вокругъ съ шляпой. Дамы ушли въ гостиную, а мущины (за исключеніемъ мистера Фрэнклина и мистера Мёртуэта) воротились къ своему вину. Я съ однимъ изъ лакеевъ пошелъ вслѣдъ за индійцами выпроводить ихъ подальше отъ нашего дома.
   Возвращаясь черезъ кустарникъ, я почувствовалъ залахъ табаку и увидалъ мистера Фрэнклина и мистера Мёртуэта (послѣдній курилъ сигару), медленно ходившихъ взадъ и впередъ между деревьями. Мистеръ Фрэнклинъ сдѣлалъ мнѣ знакъ, чтобы я подошелъ къ нему.
   -- Это, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ, представляя меня знаменитому путешественнику:-- Габріэль Беттереджъ, старый слуга и другъ нашего семейства, о которомъ я сейчасъ вамъ говорилъ. Скажите ему, пожалуйста, что вы сейчасъ говорили мнѣ.
   Мистеръ Мёртуэтъ вынулъ сигару изо рта и съ своимъ обычнымъ утомленнымъ видомъ прислонился къ дереву.
   -- Мистеръ Беттереджъ, началъ онъ: -- эти три индійца такіе же фокусники, какъ мы съ вами.
   Это было новымъ удивленіемъ. Я, натурально, спросилъ путешественника, встрѣчался ли онъ прежде съ этими индійцами.
   -- Никогда, отвѣчалъ мистеръ Мёртуэтъ: -- но я знаю, въ чемъ состоятъ индійскіе фокусы. Все, что вы видѣли сегодня, весьма плохое и неловкое подражаніе. Если только послѣ продолжительной опытности я не ошибаюсь, эти люди брамины высокой касты. Я сказалъ имъ, что они переодѣты, и вы видите, какъ это ихъ смутило, хотя индусы очень искусно умѣютъ скрывать свои чувства. Въ ихъ поведеніи есть какая-то тайна, которой я объяснить не могу; они вдвойнѣ пожертвовали своей кастой -- во-первыхъ переѣхавъ черезъ море, во-вторыхъ переодѣвшись фокусниками. Въ той землѣ, въ которой они живучъ, это страшная жертва. Но тутъ должна быть очень серьезная причина и какое-нибудь не совсѣмъ обыкновенное оправданіе, которое дастъ имъ возможность возвратить свою касту, когда они воротятся на родину.
   Я онѣмѣлъ отъ изумленія. Мистеръ Мёртуэтъ продолжалъ курить свою сигару. Мистеръ Фрэнклинъ, послѣ того, что показалось мнѣ маленькимъ обходомъ между различными стороны своего характера, прервалъ молчаніе, заговоривъ съ своимъ милымъ итальянскимъ обращеніемъ, сквозь которое проглядывалъ прочный англійскій фундаментъ.
   -- Я не рѣшился бы, мистеръ Мёртуэтъ безпокоить васъ нашими семейными дѣлами, которыя не могутъ васъ интересовать и о которыхъ я самъ не весьма охотно говорю внѣ нашего домашняго кружка. Но послѣ того, что вы сказали, я считаю себя обязаннымъ въ интересахъ лэди Вериндеръ и ея дочери разсказать вамъ то, что можетъ быть дастъ вамъ въ руки ключъ. Я говорю съ вами но секрету, и смѣю надѣяться, что вы этого не забудете.
   Съ этимъ предисловіемъ, онъ разсказалъ индійскому путешественнику (говоря теперь по ясному французскому способу) все, что онъ разсказалъ мнѣ на Зыбучихъ пескахъ. Даже непоколебимый Мёртуэтъ до того заинтересовался тѣмъ, что онъ слышалъ, что далъ погаснуть своси сигарѣ.
   -- Теперь что скажетъ ваша опытность? сказалъ мистеръ Фрэнклинъ въ заключеніе.
   -- Моя опытность скажетъ, отвѣчалъ путешественникъ:-- что вы были гораздо ближе къ смерти, чѣмъ бывалъ я, мистеръ Блэкъ, а этимъ много сказано.
   Пришла очередь мистера Фрэнклина удивляться.
   -- Неужели это такъ серьезно? спросилъ онъ.
   -- По моему мнѣнію, отвѣчалъ мистеръ Мёртуэтъ.-- Я не могу сомнѣваться, послѣ всего разсказаннаго вами, что возвращеніе Луннаго камня на его мѣсто, на чело индійскаго идола, есть причина и оправданіе того пожертвованія кастой, о которой я вамъ говорилъ. Эти люди будутъ ждать удобнаго случая съ терпѣніемъ кошекъ и воспользуются имъ съ свирѣпостью тигровъ. Какъ вы избавились отъ нихъ, я понять не могу, прибавилъ знаменитый путешественникъ, опять закуривая свою сигару и пристально смотря на мистера Фрэнклина.-- Вы возили алмазъ взадъ и впередъ здѣсь и въ Лондонѣ и вы еще живы! Постараемся это разъяснить. Я полагаю, оба раза вы днемъ вынимали алмазъ изъ лондонскаго банка?
   -- Днемъ, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.
   -- На улицахъ тогда было много народа?
   -- Много.
   -- Вы разумѣется назначали, въ какое именно время пріѣдете съ леди Вериндеръ. Отсюда до станціи мѣстность уединенная. Вы пріѣхали въ назначенный срокъ?
   -- Нѣтъ, я пріѣхалъ четырьмя часами ранѣе назначеннаго срока.
   -- Позвольте же васъ поздравить съ этимъ поступкомъ. Когда вы отвезли алмазъ назадъ въ здѣшній городъ?
   -- Я отвезъ его черезъ часъ послѣ пріѣзда сюда -- и за три часа до того, какъ меня ожидали видѣть здѣсь.
   -- Позвольте опять васъ поздравить! Вы привезли сюда его назадъ одинъ?
   -- Нѣтъ. Я ѣхалъ съ моимъ кузеномъ, кузинами и грузомъ.
   -- Позвольте поздравить васъ въ третій разъ! Если вы когда-нибудь вздумаете путешествовать внѣ цивилизованныхъ границъ, мистеръ Блэкъ, дайте мнѣ знать и я поѣду съ вами. Вы счастливый человѣкъ.
   Тутъ вмѣшался я; такого рода вещи не согласовались съ моими англійскими идеями.
   -- Неужели вы хотите сказать, сэръ, сказалъ я:-- что индійцы лишили бы жизни мистера Фрэнклина, еслибы онъ далъ имъ возможность, для того, чтобы овладѣть своимъ алмазомъ?
   -- Вы курите, мистеръ Беттереджъ? спросилъ путешественникъ.
   -- Курю, сэръ.
   -- Очень вы дорожите той золой, которая остается на днѣ вашей трубки?
   -- Нисколько не дорожу, сэръ.
   -- Въ той странѣ, изъ которой пріѣхали эти люди, такъ me мало дорожатъ жизнью человѣка, какъ вы золой вашей трубки. Еслибы жизнь тысячи человѣкъ стояла между ними и возвращеніемъ алмаза и еслибы они думали, что могутъ убить этихъ людей безнаказанно, они убили бы ихъ всѣхъ. Жертва кастой дѣло серьезное въ Индіи, жертва жизнью не значитъ ничего.
   На это я выразилъ мое мнѣніе, что это танка воровъ и убійцъ. Мистеръ Мёртуэтъ выразилъ свое мнѣніе, что это удивительный народъ. Мистеръ Фрэнклинъ не выразилъ никакого мнѣнія, а воротилъ насъ къ дѣлу.
   -- Они видѣли Лунный камень на платьи миссъ Вериндеръ, сказалъ онъ.-- Что теперь дѣлать?
   -- То, что грозился сдѣлать вашъ дядя, отвѣчалъ мистеръ Мёртуэтъ.-- Полковникъ Гернкастль понималъ, съ какими людьми онъ имѣлъ дѣло. Пошлите алмазъ завтра (подъ карауломъ нѣсколькихъ человѣкъ) въ Амстердамъ. Велите сдѣлать изъ него полдюжины брилліантовъ вмѣсто одного. Тогда кончится священное значеніе Луннаго камня -- кончится и заговоръ.
   Мистеръ Фрэнклинъ обернулся ко мнѣ.
   -- Нечего дѣлать, сказалъ онъ.-- Мы должны завтра же говорить съ лэди Всриндеръ.
   -- А какъ же сегодня, сэръ? спросилъ я.-- Что если индійцы воротятся?
   Мистеръ Мёртуэтъ отвѣчалъ мнѣ прежде чѣмъ успѣлъ заговорить мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Индійцы не рѣшатся воротиться сегодня, сказалъ онъ.-- Они никогда не идутъ прямымъ путемъ -- не говоря уже о такомъ дѣлѣ, какъ это, когда малѣйшая ошибка можетъ быть гибельна для ихъ цѣли.
   -- Но если эти мошенники окажутся смѣлѣе, чѣмъ вы думаете, сэръ? настаивалъ я.
   Въ такомъ случаѣ спустите собакъ, сказалъ мистеръ Мёртуэтъ.-- Есть у васъ большія собаки на дворѣ?
   -- Есть двѣ, сэръ. Бульдогъ и ищейка.
   -- Ихъ достаточно. Въ настоящемъ случаѣ, мистеръ Беттереджъ, бульдогъ и ищейка имѣютъ одно большое достоинство -- ихъ, вѣроятно, не будетъ мучить ваша совѣстливость относительно неприкосновенности человѣческой жизни.
   Звуки фортепіано донеслись до насъ изъ гостиной, когда онъ пустилъ въ меня этотъ зарядъ. Онъ бросилъ свою сигару и взялъ подъ руку мистера Фрэнклина, чтобъ воротиться къ дамамъ. Я примѣтилъ, что небо быстро покрывается тучами, когда шелъ за ними въ домъ. Мистеръ Мёртуэтъ тоже примѣтилъ. Онъ посмотрѣлъ на меня съ своей обыкновенной сухостью и насмѣшливостью и сказалъ
   -- Индійцамъ нынѣшнюю ночь понадобятся зонтики, мистеръ Беттереджъ!
   Хорошо было ему шутить. Но я не былъ знаменитымъ путешественникомъ -- и мой путь на этомъ свѣтѣ не заставлялъ меня играть моей жизнью среди воровъ и убійцъ въ разныхъ заморскихъ странахъ. Я пошелъ въ свою комнатку, сѣлъ на мое кресло весь въ поту и спрашивалъ себя съ отчаяніемъ, что теперь дѣлать. Въ такомъ тревожномъ расположеніи духа другіе загнали бы на себя лихорадку; я кончилъ совсѣмъ другимъ образомъ. Я закурилъ трубку и заглянулъ въ Робинзона Крузо.
   Не читалъ я и пяти минутъ, какъ мнѣ попалось это удивительное мѣсто -- страница сто-шестьдесятъ-первая:
   "Страхъ опасности въ десять тысячъ разъ страшнѣе самой опасности, видимой для глаза, и мы находимъ, что бремя безпокойства гораздо больше того несчастья, которое насъ тревожитъ."
   У человѣка, который послѣ этого не увѣруетъ въ Робинзона Крузо, навѣрно не достаетъ въ мозгу винта, или онъ отуманенъ самонадѣянностью. Аргументы пропадаютъ съ нимъ и лучше сохранить состраданіе для человѣка съ болѣе живой вѣрой.
   Я давно уже курилъ вторую трубку и все еще восхищался этой удивительной книгой, когда Пенелопа (подававшая чай) пришла ко мнѣ съ донесеніемъ изъ гостиной. Она оставила тараторокъ, пѣвшихъ дуэтъ -- слова начинались о и музыка согласовалась съ этимъ. Она замѣтила, что милэди дѣлала ошибки въ вистѣ, чего мы прежде никогда въ ней не замѣчали. Она видѣла, что знаменитый путешественникъ заснулъ въ углу. Она слышала, какъ мистеръ Фрэнклинъ острилъ надъ мистеромъ Годфри, по поводу дамскихъ комитетовъ вообще, а мистеръ Годфри возражалъ ему гораздо рѣзче, нежели приличествовало джентльмэну съ такимъ гуманнымъ направленіемъ. Она подмѣтила, какъ миссъ Рэчель, повидимому успокоившая миссъ Тридголъ, показывая ей фотографіи, на самомъ дѣлѣ бросала украдкою на мистера Фрэнклина такіе взгляды, въ которыхъ ни одна умная горничная не могла ошибиться ни на одну минуту. Наконецъ она видѣла, какъ мистеръ Канди, докторъ, таинственно исчезнувшій изъ гостиной и потомъ таинственно вернувшійся, вступилъ въ разговоръ съ мистеромъ Годфри. Словомъ, дѣла шли гораздо лучше, чѣмъ судя по обѣду мы имѣли право ожидать. Еслибы мы только могли продержаться еще часъ, старая Время подвезъ бы экипажи и освободилъ бы насъ совсѣмъ отъ гостей.
   Все проходитъ на этомъ свѣтѣ, и даже успокоительное дѣйствіе Робинзона Крузо прошло, когда Пенелопа оставила меня. Я опять растревожился и рѣшился обойти вокругъ дома прежде чѣмъ начнется дождь. Вмѣсто того, чтобы взять лакея, у котораго былъ человѣческій носъ и, слѣдовательно, безполезный въ какомъ-нибудь непредвидѣнномъ случаѣ, я взялъ съ собой ищейку. Можно было положиться, что ея носъ почуялъ бы чужого. Мы обошли вокругъ дома и вышли на дорогу; мы воротились такъ, какъ и ушли, ни съ чѣмъ, не найдя нигдѣ притаившагося человѣческаго существа. Я опять пока посадилъ собаку на цѣпь и опять воротившись черезъ кустарникъ, встрѣтилъ нашихъ двухъ джэнтльмэновъ, выходившихъ ко мнѣ изъ гостиной. Это былъ мистеръ Канди и мистеръ Годфри; они все (какъ донесла мнѣ Пелелопа) разговаривали между собою тихо, смѣясь надъ какой-то забавной выдумкой. Мнѣ показалось довольно странно, что эти два человѣка подружились -- но разумѣется я прошелъ мимо, будто не примѣчая ихъ.
   Прибытіе экипажей было сигналомъ къ дождю. Онъ полилъ такъ, какъ имѣлъ намѣреніе лить всю ночь. За исключеніемъ доктора, котораго ожидалъ гигъ, все остальное общество очень удобно воротилось домой въ каретахъ. Я сказалъ мистеру Канди, что боюсь, что онъ промокнетъ насквозь. Онъ сказалъ мнѣ въ отвѣтъ, что онъ удивляется, какъ я дожилъ до моихъ лѣтъ, не зная, что кожа доктора непромокаема. Онъ уѣхалъ по дождю, смѣясь надъ своей шуточкой, и мы такимъ образомъ избавилось отъ нашихъ обѣденныхъ гостей. Теперь остается разсказать исторію ночи.
   

Глава XI.

   Когда послѣдній изъ гостей уѣхалъ, я воротился въ нижнюю залу и нашелъ Самюэля у бокового столика, приготовлявшаго водку и содовую воду. Милэди и миссъ Рэчель вышли изъ гостиной въ сопровожденіи двухъ джентльмэновь. Мистеръ Годфри выпилъ водки и содовой воды, мистеръ Фрэнклинъ не выпилъ ничего. Онъ сѣлъ, имѣя смертельно усталый видъ. Должно быть, разговоръ въ этотъ торжественный день измучилъ его.
   Милэди, обернувшись пожелать имъ спокойной ночи, пристально посмотрѣла на подарокъ нечестиваго полковника, блиставшій на платьи ея дочери.
   -- Рэчель, сказала она: -- куда ты положишь на ночь твои алмазъ?
   Миссъ Рэчель находилась въ самомъ веселомъ расположеніи духа, именно въ такомъ расположеніи, когда хочется говорить пустяки и упорно отстаивать ихъ, какъ нѣчто разумное, что вы можетъ быть иногда замѣчали въ молодыхъ дѣвицахъ, когда нервы ихъ возбуждены въ концѣ дня, исполненнаго сильныхъ ощущеній. Во-первыхъ, она объявила, что не знаетъ куда положить алмазъ. Потомъ сказала: "Разумѣется, на тоалетъ вмѣстѣ съ другими ея вещами". Потомъ она вспомнила, что алмазъ можетъ засіять самъ по себѣ своимъ страннымъ луннымъ свѣтомъ въ темнотѣ и напугать ее ночью. Потомъ она вспомнила объ индійскомъ шкапчикѣ, который стоялъ въ ея гостиной, и тотчасъ рѣшилась спрятать индійскій алмазъ въ индійскій шкапчикъ, чтобы дать возможность двумъ прекраснымъ туземнымъ произведеніямъ любоваться другъ другомъ. Слушая до сихъ поръ терпѣливо весь этотъ вздоръ, мать тутъ вмѣшалась и остановила ее.
   -- Душа моя, твои индійскій шкапчикъ не запирается, сказала милэди.
   -- Великій Боже, мама! вскричала миссъ Рэчель: -- развѣ это гостинница, развѣ въ домѣ есть воры?
   Не обращая вниманія на итогъ причудливый способа, разговора, милэди пожелала джентльменамъ доброй ночи. Потомъ она обернулась къ миссъ Рэчель и поцѣловала ее.
   -- Зачѣмъ ты не отдашь мнѣ спрятать твой алмазъ? спросила она.
   Миссъ Рэчель приняла это предложеніе, какъ приняла бы десять лѣтъ тому назадъ предложеніе разстаться съ новой куклой. Милэди увидѣла, что ее не уговорить въ этотъ вечеръ.
   -- Приходи ко мнѣ въ комнату, Рэчель, какъ только встанешь утромъ, сказала она:-- я скажу тебѣ кое-что.
   Съ этими послѣдними словами она медленно оставила насъ, думая глубокую думу и, по всей вѣроятности, не очень довольная тѣмъ путемъ, по которому ея мысли вели ее.
   Потомъ простилась миссъ Рэчель. Она прежде пожала руку мистеру Годфри, который стоялъ на другомъ концѣ залы, смотря на картину. Потомъ она повернулась къ мистеру Фрэнклину, все молча и съ утомленіемъ сидѣвшему въ уголку.
   Что они говорили между собой, я сказать не могу. Но стоя возлѣ большой дубовой рамы, въ которую вдѣлано наше зеркало, я видѣлъ въ немъ, какъ она, украдкой вынувъ изъ-за корсажа своего платья медальонъ, подаренный ей мистеромъ Фрэнклиномъ, показала его ему съ улыбкой, конечно означавшей нѣчто не совсѣмъ обыкновенное, прежде чѣмъ ушла спать. Это обстоятельство нѣсколько поколебало увѣренность, которую я прежде имѣлъ къ моему мнѣнію. Я началъ думать, что можетъ быть Пенелопа права относительно чувствъ ея барышни.
   Какъ только миссъ Рэчель перестала ослѣплять его зрѣніе, мистеръ Фрэнклинъ примѣтилъ меня. Его перемѣнчивый правъ, измѣнявшійся во всемъ, уже измѣнялся и насчетъ индійцевъ.
   -- Беттереджъ, сказалъ онъ: -- я почти готовъ думать, что придалъ слишкомъ большое значеніе словамъ мистера Мёртуэта, когда мы разговаривали въ кустарникѣ. Желалъ бы я знать, не угоститъ та онъ насъ росказнями, которыми такъ любятъ щегольнуть путешественники? Неужели вы въ самомъ дѣлѣ хотѣли выпустить собакъ?
   -- Я сниму съ нихъ ошейники, сэръ, отвѣчалъ я:-- и дамъ имъ волю побѣгать ночью, если пронюхаютъ чужой слѣдъ.
   -- Это хорошо, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Мы увидимъ, что надо будетъ сдѣлать завтра. Я вовсе не расположенъ пугать тетушку, Беттереджъ, безъ весьма настоятельной причины. Спокойной ночи.
   Онъ казался такъ утомленъ и блѣденъ, когда кивнулъ мнѣ головой и взялъ свѣчу, чтобъ идти наверхъ, что я осмѣлился посовѣтовать ему выпить на ночь водки съ водой. Мистеръ Годфри подошедшій къ намъ съ другого конца комнаты, поддержалъ меня. Онъ сталъ уговаривать мистера Фрэнклина самымъ дружескимъ образомъ выпить чего-нибудь прежде чѣмъ ляжетъ спать.
   Я упоминаю объ этихъ обстоятельствахъ, потому что послѣ всего видѣннаго и слышаннаго мною съ этотъ день мнѣ было пріятно примѣтить, что наши оба джентльмэна по прежнему находились въ хорошихъ отношеніяхъ. Ихъ битва на словахъ (слышанная Пенелопой въ гостиной) и ихъ соперничество за благосклонность миссъ Рэчель, повидимому, не дѣлали между ними серьезной размолвки. Но вѣдь оба были добраго характера и люди свѣтскіе. А люди высокаго званія имѣютъ то достоинство, что никогда не бываютъ такъ задорливы между собой, какъ люди незнатные.
   Мистеръ Фрэнклинъ отказался отъ водки съ водой и пошелъ наверхъ съ мистеромъ Годфри, такъ какъ комнаты ихъ были рядомъ. На площадкѣ, однако, или кузенъ уговорилъ его, или онъ по обыкновенію перемѣнилъ мысли.
   -- Можетъ быть мнѣ захочется ночью пить, закричалъ онъ мнѣ:-- пришлите ко мнѣ въ комнату водки.
   Я послалъ Самюэля съ водкой и водой, а потомъ вышелъ снять ошейники съ собакъ. Онѣ обѣ чуть не сошли съ ума отъ удивленія, что ихъ выпустили въ такую пору ночи, и прыгали на меня Какъ щепки. Однако дождь споро охладилъ ихъ пылъ; онѣ полокали немножко воды и вползли опять въ свои поры. Возвращаясь въ домъ, я примѣтилъ на небѣ признаки, и оказывавшіе перемѣну погоды къ лучшему. Теперь пока дождь хилъ ливнемъ и вся земля превратилась въ слякоть.
   Мы съ Сэмюэлемъ обошли вокругъ дома и, по обыкновенію, заперли всѣ двери. Я все осмотрѣлъ самъ и ни въ чемъ не положился на моего помощника въ этомъ случаѣ. Все было крѣпко заперто и безопасно, когда мои старыя кости улеглись въ постель въ Первомъ часу ночи.
   Я полагаю, что хлопоты этого дня пришлись млѣ не подъ силу. Какъ бы то ни было, а я заразился болѣзнью мистера Фрэнклина въ эту ночь. Солнце уже всходило, когда я наконецъ заснулъ. Во все время, какъ я не спалъ, въ домѣ было тихо какъ въ могилѣ. Не слышалось ни малѣйшаго звука, кромѣ плеска дождя и шелеста вѣтра между деревьями, поднявшагося къ утру.
   Въ половинѣ восьмого я проснулся и отворилъ окно. День былъ прекрасный, солнечный. Часы пробыли восемь и я выходилъ опять посадить собакъ на цѣпь, когда услыхалъ позади себя на лѣстницѣ шелестъ женскихъ юпокъ.
   Я обернулся: съ лѣстницы за мною бѣжала Пенелопа какъ сумасшедшая.
   -- Батюшка! кричала она:-- ради Бога ступайте наверхъ! Алмазъ пропалъ.
   -- Ты вѣрно съ ума сошла? спросилъ я.
   -- Пропалъ! повторила Пенелопа.-- Пропалъ и никто не знаетъ какъ. Ступайте и посмотрите.
   Она потащила меня за собой въ гостиную нашей барышни, которая отворялась въ ея спальную. Тамъ, на порогѣ спальной, стояла миссъ Рэчель, почти такая же блѣдная лицомъ, какъ ея бѣлый пеньюаръ. Обѣ половинки индійскаго шкапика были отворены настежь. Одинъ изъ ящиковъ выдвинутъ такъ далеко, какъ только можно было выдвинуть.
   -- Посмотрите! сказала Пенелопа:-- я сама видѣла какъ миссъ Рэчель положила вчера алмазъ въ этотъ ящикъ.
   Я подошелъ къ шкапчику: ящикъ былъ пустъ.
   -- Правда ли это, миссъ? спросилъ я.
   Съ взглядомъ, который не походилъ на ея обычный взглядъ, голосомъ, который не походилъ на ея голосъ, миссъ Рэчель отвѣчала какъ моя дочь:
   -- Алмазъ пропалъ!
   Сказавъ эти слова, она ушла въ свою спальную и заперла дверь.
   Прежде чѣмъ мы успѣли сообразить, что теперь дѣлать, вошла милэди, услышавъ мой голосъ въ гостиной дочери и спрашивая, что случилось. Извѣстіе о пропажѣ алмаза какъ будто окаменило ее. Она прямо подошла къ спальной дочери и настояла, чтобы ее впустили. Миссъ Рэчель впустила ее.
   Тревога, пробѣжавшая по дому съ быстротой пожара, прежде всего дошла до обоихъ джентльменовъ.
   Мистеръ Годфри первый вышелъ изъ своей комнаты. Когда онъ услыхалъ, что случилось, онъ только въ изумленіи поднялъ руки кверху, что не слишкомъ много говорило въ пользу его душевной твердости. Мистеръ Фрэнклинъ, ни прозорливость котораго я разсчитывалъ, надѣясь, что онъ подастъ намъ совѣтъ, оказался такъ же ненаходчивъ, какъ и его кузенъ, когда въ свою очередь услыхалъ это извѣстіе. Противъ ожиданія, онъ наконецъ хорошо спалъ эту ночь, и эта непривычная роскошь привела его, какъ онъ самъ говорилъ, въ какое-то одуреніе. Однако, когда онъ выпилъ чашку кофе -- которую онъ, по иностранному обычаю, всегда выпивалъ за нѣсколько часовъ до завтрака -- умъ его просвѣтлѣлъ, дальновидная сторона его вшила наружу и онъ рѣшительно и ловко принялъ слѣдующія мѣры:
   Прежде всего онъ послалъ за слугами и велѣлъ имъ оставить всѣ нижнія двери и окна (за исключеніемъ парадной двери, которую я отперъ) именно такъ, какъ онѣ были, когда мы запирали ихъ наканунѣ. Потомъ онъ предложилъ своему кузену и мнѣ удостовѣриться, прежде чѣмъ мы примемъ дальнѣйшія мѣры, не завалился ли куда-нибудь алмазъ -- какъ напримѣръ, на диванчикъ или на столъ, на которомъ шкаликъ стоялъ. Поискавъ въ обоихъ мѣстахъ и не паіідя ничего, разспросивъ также Пенелопу и узнавъ отъ нея не болѣе того, что она уже сказала мнѣ -- мистеръ Фрэнклинъ предложилъ спроситъ миссъ Рэчель и послалъ Пенелопу постучаться въ дверь ея спальной.
   На стукъ вышла милэди и затворила за собою дверь. Черезъ минуту мы услыхали, что миссъ Рэчель заперла дверь изнутри. Госпожа моя подошла къ вамъ въ сильномъ недоумѣніи и огорченіи.
   -- Пропажа алмаза совершенно поразила Рэчель, сказала она въ отвѣтъ мистеру Фрэнклину.-- Она какъ-то странно не хочетъ говорить даже объ этомъ со мной. Вамъ невозможно видѣть ее теперь.
   Увеличивъ наше недоумѣніе этими словами о миссъ Рэчель, милэди послѣ маленькаго усилія возвратила свое обычное спокойствіе и могла дѣйствовать съ своей обычной рѣшимостью.
   -- Я полагаю, что нечего болѣе дѣлать, какъ послать за полиціей, сказала она спокойно.
   -- А полиція прежде всего должна, прибавилъ мистеръ Фрэнклинъ, подхвативъ ея слова:-- схватить индійскихъ фокусниковъ, дававшихъ здѣсь представленіе вчера.
   Милэди и мистеръ Годфри (не знавшіе того, что было извѣстно мистеру Фрэнклину и мнѣ) оба вздрогнули и удивились,
   -- Мнѣ теперь некогда объясняться, продолжалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Я могу только сказать вамъ, что индійцы непремѣнно украли алмазъ. Дайте мнѣ рекомендательное письмо, обратился онъ въ милэди: -- къ одному изъ фризинголлскихъ судей -- просто скажите ему, что я представитель вашихъ интересовъ и желаній, и позвольте мнѣ тотчасъ же отправиться съ этимъ письмомъ. Наша возможность поймать воровъ зависитъ отъ нашихъ стараній не терять ни одной минуты понапрасну.
   Nota bene. Французская или англійская сторона мистера Фрэнклина одержала теперь верхъ, только это была сторона разумная. Вопросъ состоялъ въ томъ, долго ли это продолжится.
   Онъ положилъ перо, чернила и бумагу передъ теткой, которая (какъ мнѣ показалась) написала письмо не совсѣмъ охотно. Еслибъ было возможно оставить безъ вниманія пропажу вещи, стоющей двадцать тысячъ фунтовъ, я полагаю, судя по мнѣнію милэди о ея покойномъ братѣ и по ея недовѣрію къ его подарку, для нея было бы облегченіемъ позволить ворамъ убѣжать съ Луннымъ камнемъ.
   Я пошелъ съ мистеромъ Фрэнклиномъ въ конюшню и воспользовался этимъ случаемъ, чтобы спросить его, какимъ образомъ индійцы (которыхъ я подозрѣвалъ съ такой догадливостью, какъ и онъ) могли забраться въ домъ.
   -- Одинъ изъ шахъ могъ пробраться въ залу, когда гости уѣзжали, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Онъ, должно быть, лежалъ подъ диваномъ, когда тетушка и Рэчель говорили, куда спрятать алмазъ. Ему стоило только подождать, пока въ домѣ все стихнетъ, а потомъ подойти къ шкапику и взять алмазъ оттуда.
   Съ этими словами онъ закричалъ груму, чтобы отворили ворота, и ускакалъ.
   Дѣйствительно, это было единственное разумное объясненіе. Но какимъ же образомъ воръ успѣлъ выбраться изъ дома? Я нашелъ парадную дверь, когда пошелъ отворить ее, вставъ утромъ, запертой на запоръ, какъ оставилъ се вечеромъ. А другія двери и окна сами говорили за себя, потому что до сихъ поръ оставались еще запертыми. А собаки? Положимъ, воръ убѣжалъ, выпрыгнувъ изъ верхняго окна, какъ же онъ могъ избавиться отъ собакъ? Не запасся ли онъ для нихъ отравленнымъ мясомъ? Когда это сомнѣніе промелькнуло въ головѣ моей, собаки выбѣжали ко мнѣ изъ-за угла, кувыркаясь на мокрой травѣ, такія веселыя и здоровыя, что я съ большимъ затрудненіемъ унялъ ихъ и посадилъ опять на цѣпь. Чѣмъ болѣе думалъ я объ этомъ, тѣмъ менѣе казалось мнѣ удовлетворительно объясненіе мистера Фрэнклина. Мы позавтракали -- что ни случилось бы въ домѣ, воровство и убійство, это все-равно, а завтракать мы должны. Послѣ завтрака милэди послала за мною и я принужденъ былъ разсказать все, что до-сихъ-поръ скрывалъ объ индійцахъ и ихъ заговорѣ. Будучи женщиной съ большимъ мужествомъ, она скоро оправилась отъ перваго испуга, возбужденнаго въ ней тѣмъ, что я ей сообщилъ. Она казалась болѣе растревожена насчетъ дочери, чѣмъ этими погаными мошенниками и ихъ заговоромъ.
   -- Вы знаете, какая странная Рэчель и какъ не похожа бываетъ она иногда на другихъ дѣвушекъ, сказала мнѣ милэди.-- Но я никогда не видала ее такой странной и скрытной, какъ теперь. Пропажа алмаза какъ будто лишила ее разсудка. Кто могъ бы подумать, что этотъ противный, камень такъ очаруетъ ее въ такое короткое время?
   Конечно, это было странно. Миссъ Рэчель вовсе не такъ сходила съ ума о бездѣлушкахъ и вещицахъ вообще, какъ многія молодыя дѣвицы. Она все неутѣшно сидѣла взаперти въ своей спальной. Справедливость требуетъ прибавить, что она не одна въ нашемъ домѣ вышла изъ своей обыкновенной колеи. Мистеръ Годфри, напримѣръ -- хотя по профессіи общій утѣшитель -- казалось, не зналъ, куда ему дѣваться. За недостаткомъ гостей для развлеченія и не имѣя возможности испытать, можетъ ли его опытность относительно огорченныхъ женщинъ помочь ему утѣшить миссъ Рэчель, онъ бродилъ взадъ и впередъ по дому и саду безцѣльно и тревожно. Онъ не зналъ, на что ему рѣшиться послѣ несчастья, случившагося съ нами. Долженъ ли онъ освободить хозяевъ въ ихъ настоящемъ положеніи отъ обязанности занимать его какъ гостя, или онъ долженъ остаться, на случаи, что даже его смиренныя услуги могутъ оказаться полезными? Онъ рѣшилъ наконецъ, что послѣднее будетъ, можетъ быть, и приличнѣе и внимательнѣе въ такомъ необыкновенно печальномъ случаѣ. Обстоятельства показываютъ, изъ какого металла сдѣланъ человѣкъ. Мистеръ Годфри, испробованный обстоятельствами, выказалъ себя металломъ гораздо слабѣе, нежели я думалъ. Служанки -- кромѣ Розанны Спирманъ, державшейся поодаль -- стали шептаться по угламъ и подозрительно глядѣть на все, какъ это дѣлаетъ слабая половина человѣческаго рода, когда въ домѣ случится что-нибудь необыкновенное. Я сознаюсь, что самъ былъ растревоженъ и не въ духѣ. Проклятый Лунный камень перевернулъ насъ всѣхъ верхъ дномъ.
   Незадолго до одиннадцати часовъ мистеръ Фрэнклинъ воротился. Рѣшительная сторона его, по всей вѣроятности, исчезла въ промежутокъ послѣ его отъѣзда подъ гнетомъ, наложеннымъ на него. Онъ уѣхалъ отъ насъ галопомъ, а воротился шагомъ. Когда онъ уѣхалъ, онъ казался сдѣланнымъ изъ желѣза. Когда онъ вернулся, онъ былъ подбить ватой, словно калѣка какой.
   -- Ну что, спросила милэди: -- будетъ полиція?
   -- Да, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ: -- сказали, что ѣдутъ вслѣдъ за мной. Главный надзиратель Сигрэвъ и два его помощника. Чистая формальность! Надежды нѣтъ никакой.
   -- Какъ! развѣ индійцы убѣжали, сэръ? спросилъ я.
   -- Бѣдные обиженные индійцы несправедливо были заключены въ тюрьму, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Они невинны, какъ новорожденные младенцы. Мое предположеніе, что одинъ изъ нихъ спрятался въ домѣ, какъ и всѣ остальныя мои предположенія, разсѣялось какъ дымъ. Было доказано, прибавилъ мистеръ Фрэнклинъ, съ большимъ облегченіемъ налегая на свой собственный промахъ: -- что это было просто невозможно.
   Удививъ насъ извѣстіемъ объ этомъ новомъ оборотѣ дѣла о Лунномъ камнѣ, нашъ молодой джентльмэнъ, по просьбѣ тетки, сѣлъ и объяснился.
   Оказалось, что рѣшительная сторона его характера продержалась до самого Фризниголла. Онъ ясно изложилъ все дѣло передъ судьей, а судья тотчасъ же послалъ за полиціей. Изъ первыхъ наведенныхъ справокъ оказалось, что индійцы даже и не пытались выходить изъ города. Дальнѣйшія справки въ полиціи доказали, что всѣхъ троихъ видѣли возвращающимися въ Фризниголлъ съ ихъ мальчикомъ наканунѣ въ одиннадцатомъ часу вечера -- а это (принимая въ разсчетъ время и разстояніе) также доказывало, что они воротились назадъ прямо послѣ представленія на нашей террасѣ. Еще позднѣе, въ полночь, полиція, имѣвшая случай сдѣлать обыскъ въ томъ домѣ, гдѣ они остановились, опять видѣла ихъ всѣхъ троихъ и съ мальчикомъ. Вскорѣ послѣ полуночи я самъ благополучно заперъ домъ. Не могло быть болѣе ясныхъ доказательствъ въ пользу индійцевъ. Судья сказалъ, что покамѣстъ противъ нихъ нѣтъ и тѣни подозрѣнія. По такъ какъ было возможно, когда полиція, пріѣдетъ производить слѣдствіе, что будутъ сдѣланы какія-нибудь открытія, касающіяся фокусниковъ, онъ посадитъ ихъ какъ плутовъ и бродягъ въ тюрьму на недѣлю, на случай, не понадобятся ли они намъ. Они, по невѣдѣнію, сдѣлали что-то (я забылъ именно что) въ городѣ и это могло подвергнуть ихъ дѣйствію закона. Всякое человѣческое постановленіе (включая и правосудіе) можно растянуть немножко, если только вы сдѣлаете это надлежащимъ образомъ. Достойный судья былъ старый другъ милэди -- и шайка индійцевъ была арестована на недѣлю, какъ только засѣданіе открылось въ это утро.
   Таковъ былъ разсказъ мистера Фрэнклина о происшествіяхъ въ Фризинголлѣ. Индійскій ключъ отъ тайны пропавшаго алмаза, по всей вѣроятности, сломался въ нашихъ рукахъ. Если фокусники были невинны, кто же вынулъ Лунный камень изъ ящика миссъ Рэчель?
   Минутъ черезъ десять, къ нашему чрезвычайному облегченію, прибылъ надзиратель Сигрэвъ; онъ сообщилъ намъ, что прошелъ мимо мистера Фрэнклина на террасѣ, сидѣвшаго на солнцѣ (вѣрно итальянскою стороною кверху); онъ предупредилъ полицію, что слѣдствіе будетъ безполезно, прежде чѣмъ оно началось.
   Въ такомъ положеніи, въ какомъ находилась наше семейство, надзиратель фризинголлской полиціи былъ самымъ пріятнымъ посѣтителемъ, какого только можно было желать. Мистеръ Сигрэвъ былъ мысокъ, дороденъ и имѣлъ военные пріемы; у него былъ прекрасный, повелительный голосъ, твердый и рѣшительный взглядъ, и длинный сюртукъ, прекрасно застегивавшійся до самаго галстуха. "Я именно тотъ человѣкъ, какого вамъ нужно!" было написано на всемъ его лицѣ. Онъ распоряжался своими помощниками съ такою строгостью, которая убѣдила насъ всѣхъ, что съ нимъ шутить нельзя.
   Онъ началъ тѣмъ, что осмотрѣлъ всѣ строенія снаружи и внутри; результатъ этого осмотра доказалъ ему, что снаружи воры не могли къ намъ ворваться и что, слѣдовательно, воровство сдѣлалъ Это-нибудь въ домѣ. Предоставляю вамъ вообразить, въ какое состояніе пришли слуги, когда это оффиціальное объявленіе дошло до ихъ ушей. Надзиратель рѣшилъ, что начнетъ осмотромъ будоара, а потомъ допроситъ слугъ. Въ то же время онъ поставилъ одного изъ своихъ подчиненныхъ на лѣстницѣ, которая вела въ спальную слугъ, съ приказаніемъ не впускать туда никого изъ живущихъ въ домѣ, до дальнѣйшихъ распоряженій.
   При этомъ послѣднемъ приказаніи слабѣйшая половина человѣческаго рода окончательно помѣшалась. Онѣ выскочили изъ своихъ угловъ, домчались наверхъ въ комнату миссъ Рэчель (Розанна Спирманъ была увлечена ими на этотъ девиц, его сестер.
   Приняв такое решение, наш молодой джентльмен опять отправился к мисс Рэчель.
   Они провели все утро за раскрашиванием двери. Пенелопа, стоя рядом, размешивала краски по их указанию, а миледи, перед ленчем, то входила в комнату, то выходила, приложив к носу платок (они злоупотребляли в этот день составом мистера Фрэнклина), и напрасно старалась оторвать художников от работы. Не ранее трех часов сняли они передники и отпустили Пенелопу (которая больше всех пострадала от состава) и смыли с себя всю эту пачкотню. Но они добились, чего хотели, -- закончили дверь ко дню рождения и очень гордились своей работой. Грифы, купидоны и все прочее было, должен признаться, очень красиво на глаз, но их было так много, они были так перепутаны цветами и девизами, а позы их представлены так ненатурально, что купидоны эти пренеприятно врезались вам в память на много часов после того, как вы имели удовольствие посмотреть на них. Если я прибавлю, что по окончании утренней работы Пенелопу стошнило в черной кухне, то говорю это не из предубеждения против состава. Нет! Нет! Он перестал вонять, как только высох, а если искусство требует подобных жертв, то, хотя Пенелопа родная дочь мне, -- я скажу: пусть искусство получит эту жертву.
   Мистер Фрэнклин закусил наскоро за ленчем и поехал во Фризинголл -- привезти своих кузин (как он сказал миледи); доставить Лунный камень (как было известно только ему и мне).
   Так как это был один из тех торжественных дней, когда я должен был занять место у буфета и распоряжаться во время обеда, то в отсутствие мистера Фрэнклина у меня было чем занять свои мысли. Приготовив вино и сделав смотр мужской и женской прислуге, которая должна была служить за обедом, я ушел к себе собраться с мыслями, прежде чем приедут гости. Затянувшись -- вы знаете чем -- и заглянув -- вы знаете, в какую книгу, о которой я уже имел случай упоминать на этих страницах, я успокоился и душевно и телесно. Меня пробудил -- не от дремоты, а от задумчивости -- топот копыт, и я пошел встречать кавалькаду, состоявшую из мистера Фрэнклина, его кузена и двух кузин, сопровождаемых грумом старого мистера Эбльуайта.
   Мистер Годфри весьма поразил меня тем, что был похож на мистера Фрэнклина в одном отношении, -- он казался не в духе. Он, по обыкновению, ласково пожал мне руку и вежливо выразил удовольствие, видя своего старого друга Беттереджа в столь добром здоровье. Но он был как-то сумрачен, чего я ничем не мог объяснить, и когда я спросил о здоровье его отца, ответил довольно коротко:
   -- Как всегда, Беттередж!
   Зато обе мисс Эбльуайт были веселы за десятерых, и это вполне восстановило равновесие. Они были почти так же высоки, как их брат, рослые, желтоволосые, румяные девицы, с избытком крови и мяса; здоровьем и веселостью так и пышет от них. Бедные лошади прямо подгибались под ними, и когда они соскочили с седел, не дожидаясь помощи, то, уверяю вас, подпрыгнули на земле, словно резиновые мячи. Все, что говорят мисс Эбльуайт, начинается с большой буквы "О", все, что они делают, сопровождается шумом; они хихикали и кричали кстати и некстати при малейшем поводе. "Тараторки" -- вот как я их прозвал.
   Воспользовавшись шумом, производимым этими молодыми девицами, я тайком обменялся словцом-другим с мистером Фрэнклином в передней.
   -- Благополучно привезли алмаз, сэр?
   Он кивнул головой и ударил по нагрудному карману своего сюртука.
   -- Видели индусов?
   -- Ни одного.
   Дав этот ответ, он спросил о миледи и, услышав, что она в маленькой гостиной, направился прямо туда. Он не пробыл там и минуты, как раздался звонок, и Пенелопа доложила мисс Рэчель, что мистер Фрэнклин Блэк желает поговорить с нею.
   Проходя через переднюю спустя полчаса после этого, я вдруг остановился как вкопанный, услышавши взрыв восклицаний из маленькой гостиной. Не могу сказать, чтобы я испугался, -- в этих возгласах мне послышалось любимое "О" обеих мисс Эбльуайт. Однако я вошел (под предлогом спросить распоряжений об обеде), чтобы узнать, не случилось ли чего-нибудь серьезного.
   Там, у стола, стояла, как очарованная, мисс Рэчель, с злополучным алмазом полковника в руках. Там, справа и слева от нее, стояли на коленях тараторки, пожирая глазами драгоценный камень и вскрикивая от восторга всякий раз, как он излучал новый блеск. Там, у противоположного конца стола, стоял мистер Годфри, он всплескивал руками, как взрослый ребенок, и тихо произносил своим певучим голосом:
   -- Бесподобен! Бесподобен!
   Мистер Фрэнклин сидел перед футляром, дергая себя за бороду, и тревожно поглядывал в сторону окна. А у окна, куда он смотрел, повернувшись спиною ко всему обществу, сидел предмет его особого внимания -- миледи, державшая в руке выписку из завещания полковника.
   Она обернулась, когда я спросил у нее о распоряжениях к обеду, и я увидел фамильную складку у нее на лбу, и фамильный темперамент проглянул в уголках ее рта.
   -- Зайдите через полчаса ко мне в комнату, -- ответила она. -- Я должна кое-что вам сказать.
   С этими словами она вышла из гостиной. Было ясно, что ею овладели те же сомнения, какие охватили мистера Фрэнклина и меня во время нашего совещания на Зыбучих песках. Что означало завещание Лунного камня? То ли, что она жестоко и несправедливо обошлась со своим братом? Или же брат ее был еще хуже, чем она думала о нем? Серьезный вопрос должна была решить миледи, между тем как ее дочь, ничего не зная о характере полковника, стояла с его подарком в руках.
   Прежде чем я успел, в свою очередь, выйти из комнаты, мисс Рэчель, всегда внимательная к старому слуге, бывшему в доме со дня ее рождения, остановила меня.
   -- Посмотрите, Габриэль, -- сказала она и поднесла сверкнувший алмаз к солнечному лучу, падавшему из окна.
   Господи помилуй! Вот уж поистине алмаз! Величиной с яйцо ржанки! Блеск, струившийся из него, походил на сияние полной луны. Когда вы смотрели на камень, его золотистая глубина притягивала ваши глаза к себе так, что вы не видели ничего другого. Глубина его казалась неизмеримой; этот камень, который вы могли держать между большим и указательным пальцами, казался бездонным, как само небо. Сначала он лежал на солнце; потом мы затворили ставни, и он засиял в темноте своим собственным лунным блеском. Не удивительно, что мисс Рэчель была очарована; не удивительно, что кузины ее то и дело вскрикивали. Алмаз до такой степени обворожил и меня, что я так же громко вскрикнул "О", как и тараторки. Один мистер Годфри сохранил самообладание. Он обнял за талию своих сестер и, снисходительно посматривая то на алмаз, то на меня, сказал:
   -- Уголь, Беттередж! Простой уголь, мой добрый друг!
   Я полагаю, он сказал это с целью просветить меня. Но он только напомнил мне об обеде. Я заковылял к своей команде вниз. Когда я выходил, мистер Годфри проговорил:
   -- Милый, старый Беттередж! Я питаю к нему искреннее уважение!
   В ту минуту, когда он удостаивал меня этим изъявлением своего расположения, он нежно обнимал своих сестер и нежно поглядывал на мисс Рэчель, вот какой запас любви таился в нем! Мистер Фрэнклин был настоящий дикарь по сравнению с ним.
   Через полчаса я явился, как мне было приказано, в комнату миледи.
   То, что произошло в этот вечер между моей госпожой и мною, было повторением того, что произошло между мистером Фрэнклином и мною на Зыбучих песках, с тою лишь разницей, что я умолчал о фокусниках, ибо пока ничто не давало мне повода пугать миледи на этот счет. Когда меня отпустили, я не мог не заметить, что миледи смотрела с самой черной стороны на побуждения полковника и что она желала при первом удобном случае отнять у дочери Лунный камень.
   Возвращаясь на свою половину, я встретил мистера Фрэнклина. Он пожелал узнать, не видел ли я его кузину Рэчель. Нет, я ее не видел. Не мог ли я сказать ему, где кузен Годфри? Нет, не мог; но я начал подозревать, что кузен Годфри должен быть недалеко от кузины Рэчель. Подозрения мистера Фрэнклина, по-видимому, приняли то же направление. Он сильно дернул себя за бороду и заперся в библиотеке, захлопнув за собою дверь с шумом, который многое обозначал.
   Меня уже не отрывали от приготовлений к обеду, пока не настало время принарядиться для приема гостей. Не успел я надеть белый жилет, как явилась Пенелопа, будто бы для того, чтобы причесать те немногие волосы, которые у меня остались на голове, и поправить бант моего галстука. Девочка моя была очень весела, и я видел, что она хочет что-то сказать мне. Она поцеловала меня в лысину и шепнула:
   -- Новости, батюшка! Мисс Рэчель отказала ему.
   -- Кому? -- спросил я.
   -- Члену дамского комитета, -- ответила Пенелопа. -- Гадкий хитрец! Я ненавижу его за то, что он старается вытеснить мистера Фрэнклина.
   Если бы я мог свободно вздохнуть в эту минуту, я, наверное, запротестовал бы против таких неприличных выражений о знаменитом филантропе. Но дочь моя в эту минуту завязывала бант моего галстука, и вся сила ее чувства перешла в ее пальцы. Я никогда в жизни не был так близок к удушению.
   -- Я видела, как он увел ее в цветник, -- болтала Пенелопа, -- и спряталась за остролистником, чтобы посмотреть, как они воротятся. Они ушли рука об руку, и оба смеялись. А воротились они врозь, угрюмые, как могила, и глядя в разные стороны, так что ошибиться было нельзя. Я никогда в жизни не была так рада, батюшка! Есть же на свете хоть одна женщина, которая может устоять против мистера Годфри Эбльуайта; а будь я леди, я была бы второю!
   Тут я хотел опять запротестовать. Но моя дочь в это время взяла в руки щетку, и вся сила ее пальцев перешла туда. Если вы плешивы, вы поймете, как она меня исцарапала. Если вы не плешивы, пропустите эти строки и благодарите бога, что у вас есть защита между головной щеткой и кожей вашей головы.
   -- Мистер Годфри остановился по другую сторону остролистника, -- продолжала Пенелопа. -- "Угодно ли вам, -- сказал он, -- чтобы я у вас остался, как если бы ничего не произошло?" Мисс Рэчель обернулась к нему быстро, как молния. "Вы приняли приглашение моей матери, -- сказала она, -- и вы здесь вместе с ее гостями. Если вы не хотите возбудить разговора в доме, разумеется, вы останетесь здесь!" Она сделала несколько шагов, а потом как будто немножко смягчилась. "Забудем, что случилось, Годфри, -- сказала она, -- и останемся кузенами". Она подала ему руку, которую он поцеловал, что я сочла бы за вольность, а потом ушла. Он немножко постоял, повесив голову и медленно копая каблуком яму в песке; вот уж никогда в моей жизни не видела я человека более сконфуженного. "Неловко! -- сказал он сквозь зубы, подняв глаза и направившись к дому, -- очень неловко!" Если это было его мнение о самом себе, то он был совершенно прав. Конечно, довольно неловко. А ведь вышло-то, батюшка, как я вам давно говорила! -- вскричала Пенелопа, в последний раз царапнув меня щеткой изо всех сил. -- Настоящий-то -- это мистер Фрэнклин!
   Я завладел щеткой и раскрыл рот, чтобы сделать выговор, которого, сознайтесь, слова и поведение моей дочери вполне заслуживали. Но прежде чем я успел сказать слово, послышался стук колес. Это начали съезжаться гости. Пенелопа тотчас убежала. Я надел фрак и посмотрел на себя в зеркало. Голова моя была красна, как рак, но в других отношениях я был одет для вечерней церемонии так прилично, как полагалось. Я поспел в переднюю как раз вовремя, чтобы доложить о двух первых гостях. Вам нечего ими особенно интересоваться. Это были только отец и мать филантропа -- мистер и миссис Эбльуайт.

Глава X

   Один за другим гости прибывали вслед за Эбльуайтами, пока не оказались в полном составе. Включая хозяев, всех было двадцать четыре человека. Прекрасное это было зрелище, когда все уселись за стол и ректор фризинголлский, обладавший превосходным произношением, встал и прочел молитву.
   Не буду утомлять вас описанием гостей. Вы не встретите никого из них во второй раз, -- по крайней мере, в моей части рассказа, -- за исключением двух.
   Эти последние сидели по обе стороны мисс Рэчель, которая, как царица праздника, естественно была предметом внимания всего общества. На этот раз она более обыкновенного была центром, к которому обращали свои глаза присутствующие, потому что (к тайному неудовольствию миледи) на груди ее сиял чудный подарок, затмевавший все остальные, -- Лунный камень. Он был отдан ей без оправы, но этот универсальный гений, мистер Фрэнклин, успел с помощью своих ловких пальцев и серебряной проволоки пришпилить его, как брошку, к ее белому платью. Разумеется, все восхищались огромной величиной и красотой алмаза. Но только двое сказали кое-что не совсем обыкновенное, -- это были два гостя, о которых я упоминал, сидевшие по правую и по левую руку мисс Рэчель.
   Гость по левую руку был мистер Канди, наш фризинголлский доктор.
   Это был приятный, общительный маленький человек, однако, должен признаться, с одним недостатком; он любил кстати и некстати восхищаться собственными шуточками и довольно опрометчиво вступать в разговор с незнакомыми. В обществе он постоянно делал ошибки и без всякого умысла ссорил других людей между собою. В медицинской практике он держал себя гораздо осторожнее, руководствуясь каким-то инстинктом (но словам его врагов), который оказывался безошибочен там, где более рассудительные доктора делали ошибки. То, что он сказал об алмазе мисс Рэчель, было сказано, по обыкновению, в виде мистификации или шутки. Он умолял ее (в интересах науки) взять алмаз да и сжечь.
   -- Мы сначала нагреем его, мисс Рэчель, -- говорил доктор, -- до известного градуса теплоты, потом подвергнем его действию воздуха и мало-помалу испарим алмаз и избавим вас от забот сохранять такой драгоценный камень.
   Миледи слушала с таким озабоченным выражением на лице, словно желала, чтобы доктор говорил серьезно и чтобы ему удалось возбудить в мисс Рэчель желание пожертвовать для пользы науки своим подарком.
   Другой гость, сидевший по правую руку моей барышни, был знаменитый индийский путешественник, мистер Мертуэт, который, рискуя жизнью, пробрался, переодевшись, туда, где никогда еще не ступала нога ни одного европейца.
   Это был длинный, худощавый, смуглый, молчаливый человек, утомленный на вид и с очень твердым, внимательным взглядом. Ходили слухи, что ему надоела будничная жизнь среди людей в наших странах и что он тоскует по диким странам Востока. За исключением того, что он сказал мисс Рэчель по поводу ее алмаза, вряд ли проговорил он и шесть слов или выпил стакан вина за все время обеда. Лунный камень был единственным предметом, заинтересовавшим его до некоторой степени. Слава этого камня, по-видимому, дошла до него давно, когда он странствовал в каких-то опасных местах. Пристально глядя на него, он молчал так долго, что мисс Рэчель начала конфузиться, и наконец сказал ей со своим обычным хладнокровием:
   -- Если вы когда-нибудь поедете в Индию, мисс Вериндер, не берите с собою подарка вашего дяди. Индийский алмаз является предметом религиозного культа в Индии. Я знаю один город и один храм в этом городе, где ваша жизнь не продлилась бы и пяти минут, появись вы с этим украшением.
   Мисс Рэчель, находясь в безопасности в Англии, с восторгом слушала о той опасности, которая грозила бы ей в Индии. Тараторки были в еще большем восторге, они шумно побросали ножи и вилки и громко закричали:
   -- О, как интересно!
   Миледи задвигалась на своем стуле и переменила разговор.
   По мере того как подвигался обед, я примечал мало-помалу, что этот праздник далеко не так удался, как удавались предыдущие.
   Припоминая теперь день рождения и то, что случилось позже, я почти готов думать, что проклятый алмаз навел какое-то уныние на все общество. Я потчевал их вином и, будучи привилегированным лицом, следовал вокруг стола за теми кушаньями, которых брали мало, и шептал гостям:
   -- Пожалуйста, попробуйте, я знаю, что это вам понравится.
   В девяти случаях из десяти они пробовали из уважения к старому оригиналу Беттереджу, -- так угодно было им именовать меня, -- но все напрасно. Разговор не клеился, и мне самому делалось не по себе. А когда кто-нибудь заговаривал, то всегда как-то некстати. К примеру, мистер Канди, доктор, более обыкновенного наговорил неловкостей. Вот вам один образчик, и вы поймете, что я должен был чувствовать, стоя у буфета и всем сердцем желая успеха празднику.
   Среди дам, присутствовавших за обедом, была почтенная миссис Тридголл, вдова профессора. Эта добрая дама беспрестанно говорила о своем покойном муже, никогда не сообщая посторонним того, что он уже отошел в лучший мир. Я полагаю, она была уверена, что каждый мало-мальски образованный англичанин должен это знать. В одну из наступивших заминок в разговоре кто-то упомянул о сухом и довольно неприличном предмете -- об анатомии человеческого тела; тотчас же добрая миссис Тридголл завела речь о своем покойном муже, не упоминая, что он умер. Анатомия, по ее словам, была любимым занятием профессора в часы досуга. К несчастью, мистер Канди, сидевший напротив и ничего не знавший о покойном джентльмене, услышал ее. Будучи чрезвычайно вежлив, он воспользовался этим случаем, чтобы тотчас же предложить профессору свои услуги по части анатомических досугов.
   -- Недавно в хирургической академии получено несколько замечательных скелетов, -- сказал мистер Канди через стол своим громким, веселым голосом, -- Я очень советую, сударыня, профессору посмотреть их, когда у пего найдется свободный часок.
   Стало так тихо, что можно было бы услышать, как падает булавка. Гости (из уважения к памяти профессора) сидели в гробовом молчании. Я в это время стоял за стулом миссис Тридголл, потчуя ее рейнвейном. Она опустила голову и проговорила тихим голосом:
   -- Мой возлюбленный супруг уже не существует более.
   К несчастью, мистер Канди не услыхал ее слов и, нисколько не подозревая истины, продолжал через стол еще громче и вежливее прежнего:
   -- Может быть, профессору неизвестно, что с карточкой члена академии он может быть там каждый день, кроме воскресенья, от десяти до четырех часов?
   Миссис Тридголл уткнула голову в кружевной воротник и повторила еще тише торжественные слова:
   -- Мой возлюбленный супруг не существует более.
   Я мигал мистеру Канди через стол. Мисс Рэчель толкала его под руку. Миледи бросала на него невыразимые взгляды. Совершенно бесполезно! Он продолжал с добродушием, которого никак нельзя было остановить:
   -- Я был бы очень рад послать профессору мою карточку, если вы сообщите мне его адрес.
   -- Его адрес, сэр, могила, -- сказала миссис Тридголл, вдруг выйдя из терпения, и заговорила с такой яростью, что рюмки забренчали: -- Профессор скончался десять лет назад.
   -- О великий боже! -- сказал мистер Канди.
   Исключая тараторок, которые захохотали, такое уныние распространилось во всем обществе, будто все готовы были убраться вслед за профессором и, подобно ему, взывать из могилы.
   Но довольно о мистере Канди. Остальные гости вели себя так же неподобающе, как и доктор. Когда им следовало говорить, они не говорили, а когда заговаривали, то все невпопад. Мистер Годфри, обычно столь красноречивый на трибуне, решительно не желал проявлять себя в частном обществе. Сердит он был или сконфужен после своего поражения в цветнике, я сказать не могу. Он приберег все свое красноречие для ушей сидевшей с ним рядом дамы, члена нашей семьи. Она была участницей его комитета, особой весьма достойной, с прекрасной обнаженной шеей и с большим пристрастием к сухому шампанскому, -- она пила его, как вы понимаете, в большом количестве. Я стоял за их спиной возле буфета и могу засвидетельствовать, что общество лишилось очень назидательного разговора, который я слушал, откупоривая бутылки, разрезая баранину и прочее, и прочее. Что именно говорили они о благотворительных делах, я не слышал. Но когда я начал прислушиваться к ним, они уже давно перестали рассуждать о женщинах, разрешающихся от бремени, и о женщинах, спасаемых от бедности, и перешли к более серьезным предметам. Религия (как я понял из их слов, откупоривая бутылки и разрезая мясо) означает любовь. А любовь означает религию. А земля была небом несколько обветшалым. А небо было землею, несколько обновившеюся. На земле жили довольно порочные люди, но зато, искупая это, все женщины будут на небе членами обширного комитета, где никто никогда не ссорится, а мужчины, в виде ангелов-распорядителей, будут исполнять веления женщин. Прелестно! Прелестно! Но почему же мистер Годфри лишил остальное общество такой интересной беседы?
   Вы, может быть, думаете, что мистер Фрэнклин постарался расшевелить общество и сделать вечер приятным?
   Ничуть не бывало! Он совершенно оправился и был в самом веселом расположении духа; я подозреваю, что Пенелопа сообщила ему, как мистер Годфри был принят в цветнике. Но о чем бы он ни заговаривал, в девяти случаях из десяти он выбирал неловкий предмет или обращался невпопад, и кончилось тем, что одних он оскорбил, других озадачил. Его заграничное воспитание -- эти французская, немецкая и итальянская стороны его, о которых я упоминал выше, -- обнаружилось самым неблагоприятным образом за гостеприимным столом миледи.
   Что вы думаете, например, по поводу его рассуждения о том, как далеко может зайти замужняя женщина в своем расположении к постороннему мужчине? Все это он с французским остроумием растолковывал незамужней тетке фризинголлского викария! Что вы скажете, когда он, уклонившись в немецкую сторону, объявил одному из землевладельцев, великому авторитету по части скотоводства, говорившему о своей опытности в разведении быков, -- что опытность, строго говоря, ничего не стоит и что надлежащий способ разводить быков состоит в том, чтобы углубиться в самого себя, развить идею образцового быка и таким способом произвести его на свет? И наконец, какого вы мнения о следующем его выпаде: когда у депутата нашего графства, ораторствовавшего за сыром и салатом по поводу распространения демократизма в Англии, вырвались следующие слова: -- Если мы лишимся старинной защиты наших прав, мистер Блэк, позвольте вас спросить, что же у нас останется? -- мистер Фрэнклин ответил с итальянской точки зрения:
   -- У нас останутся три вещи, сэр: любовь, музыка и салат!
   Мистер Фрэнклин не только перепугал людей подобными выходками, но, когда английская сторона его вышла наконец наружу, он утратил свой заграничный лоск и, перейдя к разговору о медицинской профессии, так поднял на смех всех докторов, что взбесил даже маленького, добродушного мистера Канди.
   Спор между ними начался с того, что мистер Фрэнклин принужден был сознаться, -- я забыл, по какому поводу, -- что в последнее время он страдает бессонницей. Мистер Канди сказал ему на это, что его нервы расстроились и что он немедленно должен начать лечиться. Мистер Фрэнклин ответил, что лечиться и идти ощупью впотьмах -- по его мнению, одно и то же. Мистер Канди, отвечая метким ударом, сказал, что сам мистер Фрэнклин ищет сна ощупью впотьмах и только лекарство может помочь ему найти его. Мистер Фрэнклин, отражая удар, с своей стороны сказал, что он часто слышал, как слепец водит слепца, а теперь в первый раз он узнал, что это значит. Таким образом пререкались они резко и метко, и оба разгорячились; особенно мистер Канди до того вышел из себя, защищая свою профессию, что миледи была принуждена вмешаться и запретила продолжать спор. Этот вынужденный необходимостью приказ окончательно уничтожил веселость гостей. Разговор начинался еще время от времени то там, то сям минуты на две, но в нем недоставало ни жизни, ни огня. Сатана (или алмаз) вселился в гостей, и все почувствовали облегчение, когда госпожа моя встала и подала дамам сигнал оставить мужчин за вином.
   Только что расставил я в ряд графины перед старым мистером Эбльуайтом (который заменял хозяина дома), как на террасе раздались звуки, до такой степени испугавшие меня, что я тотчас же утратил свои светские манеры. Мы переглянулись с мистером Фрэнклином: это был звук индийского барабана. Я готов был поклясться, что фокусники возвратились к нам, узнав о появлении в нашем доме Лунного камня.
   Когда они уже обходили угол террасы, я поспешил к ним, чтоб отослать их прочь. Но, к несчастью, две тараторки опередили меня. Они вылетели на террасу, как пара фейерверочных ракет, с нетерпением желая взглянуть на фокусы индусов. Другие дамы последовали за ними, и, наконец, вышли и мужчины. Прежде чем вы успели бы сказать "господи помилуй", мошенники начали свое представление, а тараторки уже целовали хорошенького мальчика.
   Мистер Фрэнклин стал возле мисс Рэчель, а я позади нее. Если наши подозрения были справедливы, она, ни о чем не догадываясь, показала индусам алмаз на своем платье.
   Не могу сказать, какие штуки они представляли и как они представляли. Раздосадованный неудачным обедом и рассерженный на мошенников, подоспевших как раз вовремя, чтобы увидеть алмаз собственными глазами, я, признаюсь, совсем растерялся. Первое, что я помню, это внезапное появление на сцене индийского путешественника мистера Мертуэта. Обойдя полукруг стоявших или сидевших гостей, он спокойно подошел сзади к фокусникам и вдруг заговорил с ними на их родном языке.
   Если б он пронзил их штыком, я сомневаюсь, испугались ли бы индусы сильнее и повернулись ли бы к нему с такой же быстротою, как сейчас, услыхав первые слова, сорвавшиеся с его губ. Через минуту они уже кланялись ему самым вежливым и раболепным образом. Обменявшись с ними несколькими словами на неизвестном языке, мистер Мертуэт ушел так же спокойно, как пришел. Главный фокусник, исполнявший роль переводчика, опять повернулся к зрителям. Я приметил, что кофейное лицо этого человека сделалось серым, после того как мистер Мертуэт поговорил с ним. Он поклонился миледи и объявил ей, что представление кончилось. Тараторки, чрезвычайно разочарованные, вскричали громко "О", направленное против мистера Мертуэта за то, что он остановил представление. Главный фокусник униженно приложил руку к груди и во второй раз сказал, что представление кончено. Мальчик стал обходить всех со шляпой. Дамы ушли в гостиную, а мужчины (за исключением мистера Фрэнклина и мистера Мертуэта) возвратились к своему вину. Я с одним из лакеев пошел вслед за индусами, чтоб выпроводить их подальше от нашего дома.
   Возвращаясь через кустарник, я почувствовал запах табака и увидел мистера Фрэнклина и мистера Мертуэта (последний курил сигару), медленно ходивших взад и вперед между деревьями. Мистер Фрэнклин сделал мне знак, чтобы я подошел к нему.
   -- Это, -- сказал мистер Фрэнклин, представляя меня знаменитому путешественнику, -- Габриэль Беттередж, старый слуга и друг нашего семейства, о котором я сейчас вам говорил. Повторите ему, пожалуйста, все то, что вы сейчас сказали мне.
   Мистер Мертуэт вынул сигару изо рта и со своим обычным утомленным видом прислонился к дереву.
   -- Мистер Беттередж, -- начал он, -- эти три индуса такие же фокусники, как мы с вами.
   Новая неожиданность! Само собой, я спросил у путешественника, не встречался ли он с этими индусами прежде.
   -- Никогда, -- ответил мистер Мертуэт, -- но я знаю, что такое индусские фокусы. Все, что вы видели сегодня, это только очень плохое и неловкое подражание им. Если мой большой и долгий опыт не обманывает меня, эти люди -- брамины высокой касты. Я сказал им, что они переодеты, и вы видите, как это их смутило, хотя индусы очень искусно умеют скрывать свои чувства. В их поведении есть какая-то тайна, которой я объяснить не могу; они вдвойне погрешили против своей касты, -- во-первых, переехав через море, во-вторых, переодевшись фокусниками. В той стране, где они живут, это страшное преступление. Должна быть очень серьезная причина для этого и какое-нибудь не совсем обыкновенное оправдание, чтоб они получили возможность снова быть принятыми в свою касту, когда возвратятся на родину.
   Я онемел от изумления. Мистер Мертуэт продолжал курить свою сигару. Мистер Фрэнклин, маневрируя, как показалось мне, между различными сторонами своего характера, прервал молчание, заговорив в милом итальянском стиле, сквозь который проглядывал прочный английский фундамент.
   -- Я не решился бы, мистер Мертуэт, беспокоить вас нашими семейными делами, которые не могут вас интересовать и о которых я сам не весьма охотно говорю вне нашего домашнего круга. Но после ваших слов я считаю себя обязанным, в интересах леди Вериндер и ее дочери, рассказать вам о том, что, может быть, даст вам в руки ключ. Я говорю с вами по секрету, и, смею надеяться, вы этого не забудете.
   После такого предисловия он передал индийскому путешественнику (перейдя к ясному французскому способу изложения) все, о чем рассказывал мне на Зыбучих песках. Даже бесстрастный Мертуэт до того заинтересовался этим рассказом, что дал потухнуть своей сигаре.
   -- Что говорит вам обо всем этом ваш опыт? -- спросил мистер Фрэнклин в заключение.
   -- Мой опыт говорит, -- ответил путешественник, -- что вы были гораздо ближе к смерти, чем бывал я в своей жизни, мистер Блэк, а этим много сказано.
   Пришла очередь удивиться самому мистеру Фрэнклину.
   -- Неужели это так серьезно? -- спросил он.
   -- По моему мнению, да, -- ответил мистер Мертуэт. -- Я не могу сомневаться, после всего рассказанного вами, что возвращение Лунного камня на его место, на чело индусского идола, есть причина и оправдание того нарушения закона касты, о котором я вам говорил. Эти люди будут ждать удобного случая с терпением кошек и воспользуются им со свирепостью тигра. Как вы избавились от них, я понять не могу, -- прибавил знаменитый путешественник, снова закурив свою сигару и пристально глядя на мистера Фрэнклина. -- Вы разъезжали с алмазом взад и вперед здесь и в Лондоне, и вы еще живы! Постараемся это разъяснить. Я полагаю, оба раза вы забирали алмаз из Лондонского банка среди белого дня?
   -- Да, -- ответил мистер Фрэнклин.
   -- И на улицах тогда было много народа?
   -- Много.
   -- Вы, разумеется, назначили время, в какое должны были приехать к леди Вериндер. Отсюда до станции местность уединенная. Вы приехали в назначенный день?
   -- Нет, я приехал четырьмя часами ранее назначенного срока.
   -- Позвольте поздравить вас с этим! Когда вы отвезли алмаз назад?
   -- Я отвез его через час после приезда сюда, и за три часа до того, как меня ожидали здесь видеть.
   -- Позвольте опять вас поздравить! Вы привезли его обратно один?
   -- Нет. Я приехал с моим кузеном, кузинами и грумом.
   -- Позвольте поздравить вас в третий раз! Если когда-нибудь вы вздумаете попутешествовать вне границ цивилизации, мистер Блэк, дайте мне знать, и я поеду с вами. Вы счастливый человек.
   Тут я вмешался. Мои английские взгляды не мирились с подобными вещами.
   -- Неужели вы хотите сказать, сэр, -- воскликнул я, -- что индусы лишили бы жизни мистера Фрэнклина, чтобы овладеть своим алмазом, если бы он предоставил им эту возможность?
   -- Вы курите, мистер Беттередж? -- спросил путешественник.
   -- Курю, сэр.
   -- Очень вы дорожите той золой, которая остается на дне вашей трубки?
   -- Нисколько не дорожу, сэр.
   -- В той стране, из которой приехали эти люди, так же мало дорожат жизнью человека, как вы золой из вашей трубки. Если бы жизнь тысячи человек стояла между ними и возвращением алмаза и если бы они думали, что могут убить этих людей безнаказанно, они убили бы их всех. Пожертвовать кастой дело серьезное в Индии, принести в жертву жизнь не значит ничего.
   На это я сказал, что это шайка воров и убийц. Мистер Мертуэт высказал мнение, что это удивительный народ. Мистер Фрэнклин не высказал никакого мнения, а возвратил нас к делу.
   -- Они видели Лунный камень на платье мисс Вериндер, -- сказал он. -- Что теперь делать?
   -- То, что грозил сделать ваш дядя, -- ответил мистер Мертуэт. -- Полковник Гернкастль понимал, с какими людьми он имеет дело. Пошлите алмаз завтра (под караулом нескольких человек) в Амстердам. Велите сделать из него полдюжины бриллиантов вместо одного. Тогда кончится священное значение Лунного камня -- кончится и опасность.
   Мистер Фрэнклин обернулся ко мне.
   -- Нечего делать, -- сказал он. -- Мы должны завтра же переговорить с леди Вериндер.
   -- А как же сегодня, сэр? -- спросил я. -- Что, если индусы вернутся?
   Мистер Мертуэт ответил мне прежде, чем успел заговорить мистер Фрэнклин.
   -- Индусы не решатся вернуться сегодня, -- сказал он. -- Они никогда не идут прямым путем, не говоря уже о таком деле, как это, когда малейшая ошибка может быть гибельной для их цели.
   -- Но если эти мошенники окажутся смелее, чем вы думаете, сэр? -- настаивал я.
   -- В таком случае спустите собак, -- сказал мистер Мертуэт. -- Есть у вас большие собаки на дворе?
   -- Есть две, сэр. Бульдог и ищейка.
   -- Их достаточно. В настоящем случае, мистер Беттередж, бульдог и ищейка имеют одно большое достоинство: у них, вероятно, нет ваших предрассудков относительно неприкосновенности человеческой жизни.
   Звуки фортепиано донеслись до нас из гостиной, когда он выпустил в меня этот последний заряд. Он бросил свою сигару и взял под руку мистера Фрэнклина, чтобы возвратиться к дамам. Идя за ними в дом, я приметил, что небо быстро покрывается тучами. Мистер Мертуэт тоже это приметил. Он посмотрел на меня и сказал со своей обычной сухостью и насмешливостью:
   -- Индусам в нынешнюю ночь понадобятся зонтики, мистер Беттередж!
   Хорошо было ему шутить. Но я не был знаменитым путешественником и прошел свой жизненный путь, не рискуя жизнью среди воров и убийц в разных заморских странах. Я вошел в свою комнатку, сел на свое кресло, весь в поту, и спросил себя с отчаянием, что же теперь делать? В таком тревожном состоянии духа другие впали бы в лихорадку; я кончил совсем другим образом. Я закурил трубку и заглянул в "Робинзона Крузо".
   Не прошло и пяти минут, как мне попалось это удивительное место, страница сто шестьдесят первая:
   "Страх перед опасностью в десять тысяч раз страшнее самой опасности, видимой глазу, и мы находим, что бремя беспокойства гораздо больше того несчастья, которое нас тревожит".
   У человека, который после этого не уверует в Робинзона Крузо, или недостает в мозгу винтика, или он отуманен самонадеянностью. Не стоит тратить на него доказательства, лучше сохранить их для человека с более доверчивой душой.
   Я давно уже выкурил вторую трубку и все восхищался этой удивительной книгой, когда Пенелопа (подававшая чай) пришла ко мне с донесением из гостиной. Она оставила тараторок певшими дуэт, -- слова начинались с "О", и музыка соответствовала словам. Она заметила, что миледи делала ошибки в висте, чего мы прежде никогда за ней по замечали. Она видела, что знаменитый путешественник заснул в углу. Она слышала, как мистер Фрэнклин потешался над мистером Годфри по поводу дамских комитетов вообще, а мистер Годфри возражал ему гораздо резче, нежели приличествовало джентльмену с такими благопристойными манерами. Она подметила, как мисс Рэчель, по-видимому пытаясь успокоить миссис Тридголл, показывала ей фотографии, на самом же деле бросала украдкой на мистера Фрэнклина такие взгляды, в которых ни одна умная горничная не могла ошибиться ни на минуту. Наконец, она видела, как мистер Канди, доктор, таинственно исчезнувший из гостиной и потом таинственно вернувшийся, вступил в секретный разговор с мистером Годфри. Словом, дела шли гораздо хуже, чем, судя по тому, что было за обедом, мы могли ожидать. Если бы только мы могли продержаться еще часок, старик Время подвез бы экипаж и освободил бы нас совсем от гостей.
   Все проходит на этом свете, и даже успокоительное действие "Робинзона Крузо" прошло, когда Пенелопа ушла от меня. Я опять разволновался и решил обойти вокруг дома, прежде чем начнется дождь. Вместо того чтобы взять лакея, у которого нос был человеческий и, следовательно, бесполезный в каком-нибудь непредвиденном случае, я взял с собой ищейку. Можно было положиться на то, что уж ее-то нос почуял бы чужого. Мы обошли вокруг дома и вышли на дорогу; мы вернулись так, как и ушли, -- ни с чем, не найдя нигде притаившегося человеческого существа. Я опять посадил собаку на цепь и, возвращаясь через кустарник, встретил наших двух джентльменов, выходивших ко мне из гостиной. Это были мистер Канди и мистер Годфри; они (как сообщила мне Пенелопа) все еще разговаривали друг с другом, тихо смеясь над какой-то забавной выдумкой. Я подивился тому, что эти два человека подружились, но, разумеется, прошел мимо, будто и не замечая их.
   Прибытие экипажей послужило как бы сигналом к началу дождя. Он полил так, словно имел намерение лить всю ночь. За исключением доктора, которого ожидал открытый гиг, все остальное общество с удобством отправилось домой в каретах. Я высказал опасение мистеру Канди, как бы он не промок насквозь. Он же ответил мне, что удивляется, как это я дожил до своих лет и не знаю, что кожа доктора непромокаема. Он укатил под дождем, смеясь над своей шуточкой. И мы, таким образом, избавились от наших обеденных гостей. Теперь остается рассказать историю этой ночи.

Глава XI

   Когда последний из гостей уехал, я вернулся в холл и нашел Самюэля у бокового столика, готовившего бренди с содовой водой. Миледи и мисс Рэчель пришли из гостиной в сопровождении двух джентльменов. Мистер Годфри выпил бренди с содовой водой, мистер Фрэнклин не пил ничего. Он сел; вид у него был смертельно усталый. Должно быть, разговоры в этот торжественный день измучили его.
   Миледи, повернувшаяся, чтоб пожелать нам спокойной ночи, пристально посмотрела на подарок нечестивого полковника, блиставший на платье ее дочери.
   -- Рэчель, -- сказала она, -- куда ты спрячешь на ночь свой алмаз?
   Мисс Рэчель находилась в самом веселом расположении духа, именно в таком расположении, когда хочется говорить пустяки и упорно отстаивать их, как нечто разумное, что вы, может быть, замечали в молодых девицах, когда нервы их возбуждены в конце дня, переполненного сильными ощущениями. Сперва она объявила, что но знает, куда спрятать алмаз. Потом сказала: "Разумеется, положу на туалет вместе с другими вещами". Потом сообразила, что алмаз может засиять сам по себе своим странным лунным светом в темноте и напугать ее ночью. Потом вспомнила об индийском шкапчике, который стоял в ее гостиной, и тотчас решила спрятать индийский алмаз в индийский шкапчик, чтобы дать возможность двум прекрасным туземным произведениям полюбоваться друг на друга. Слушавшая терпеливо весь этот вздор миледи вмешалась и остановила Рэчель.
   -- Душа моя, твой индийский шкапчик не запирается!
   -- Великий боже, мама! -- вскричала мисс Рэчель. -- Да разве мы в гостинице, разве у нас в доме есть воры?
   Не обращая внимания на этот причудливый ответ, миледи пожелала джентльменам доброй ночи, потом повернулась к мисс Рэчель и поцеловала ее.
   -- Почему бы тебе не дать мне спрятать твой алмаз? -- спросила она.
   Мисс Рэчель приняла эти слова так, как приняла бы десять лет назад предложение расстаться с новой куклой. Миледи поняла, что ее в этот вечер не уговорить.
   -- Приходи ко мне утром, Рэчель, как только встанешь, -- сказала она, -- я тебе кое-что расскажу.
   С этими словами миледи медленно ушла от нас, глубоко задумавшись и, по всей вероятности, не очень довольная направлением, какое приняли ее мысли.
   Вслед за нею простилась и мисс Рэчель. Сперва она пожала руку мистеру Годфри, который стоял на другом конце залы, разглядывая картину на стене. Потом повернулась к мистеру Фрэнклину, все еще молча и утомленно сидевшему в уголке.
   О чем они говорили между собой, я не могу сказать. Но, стоя возле большой дубовой рамы, в которую вставлено зеркало, я увидел в нем, как она, прежде чем уйти спать, украдкой вынула из-за корсажа медальон, подаренный ей мистером Фрэнклином, и показала ему с улыбкой, конечно означавшей нечто не совсем обыкновенное. Это обстоятельство несколько поколебало мою прежнюю уверенность, и я начал думать, что, может быть, Пенелопа права насчет чувств ее барышни.
   Как только мисс Рэчель перестала ослеплять его, мистер Фрэнклин приметил и меня. Его непостоянный нрав, то и дело изменявшийся, уже успел измениться и в отношении индусов.
   -- Беттередж, -- сказал он, -- я почти готов допустить, что придал слишком большое значение словам мистера Мертуэта, когда мы разговаривали в кустарнике. Желал бы я знать, не угостил ли он нас россказнями, которыми так любят щегольнуть путешественники? Неужели вы в самом деле намереваетесь спустить собак?
   -- Я сниму с них ошейники, сэр, -- ответил я, -- и дам им вволю побегать ночью, если они учуют чужой след.
   -- Это хорошо, -- сказал мистер Фрэнклин. -- Мы тогда увидим, что нам делать завтра. Я вовсе не собираюсь пугать тетушку, Беттередж, без серьезной причины. Спокойной ночи!
   Он казался таким усталым и бледным, когда кивнул мне головой и взял свечу, чтобы идти наверх, что я осмелился посоветовать ему выпить на ночь бренди с содовой. Мистер Годфри, подошедший к нам с другого конца комнаты, поддержал меня. Он самым дружеским образом стал уговаривать мистера Фрэнклина выпить чего-нибудь, прежде чем лечь спать.
   Я упоминаю об этом обстоятельстве потому, что после всего виденного и слышанного мною в этот день мне было приятно заметить, что оба наши джентльмена по-прежнему находятся в хороших отношениях. Их словесная битва (слышанная Пенелопой в гостиной) и соперничество за благосклонность мисс Рэчель, по-видимому, не привели к серьезной размолвке. Но ведь оба они были люди светские и с хорошим характером. А люди высокого звания имеют то достоинство, что никогда так не вздорят между собой, как люди незнатные.
   Мистер Фрэнклин отказался от бренди и пошел наверх с мистером Годфри, так как комнаты их были рядом, но, вероятно, на площадке кузен уговорил его или, по обыкновению, у него изменилось настроение.
   -- Может быть, мне и захочется выпить ночью, -- крикнул он, -- пришлите-ка мне в комнату бренди.
   Я послал Самюэля с бренди и водой, а потом вышел снять ошейники с собак. Обе они чуть не сошли с ума от удивления, что их выпустили в такую пору ночи, и прыгали на меня, как щенки. Однако дождь скоро охладил их пыл; они полакали немножко воды и вползли назад в свою конуру. Возвращаясь домой, я приметил на небе признаки, предвещавшие перемену погоды к лучшему. Мы с Самюэлем обошли весь дом и, по обыкновению, заперли все двери. На этот раз я все осмотрел сам и ни в чем не положился на своего помощника. Все было крепко-накрепко заперто, когда мои старые кости улеглись в постель в первом часу ночи.
   Должно быть, хлопоты этого дня были мне не под силу. Как бы то ни было, а и я заразился болезнью мистера Фрэнклина в эту ночь. Солнце уже всходило, когда я наконец заснул. Все время, пока я не спал, в доме было тихо, как в могиле. Не слышалось ни малейшего звука, кроме шума дождя и шелеста ветра в деревьях, поднявшегося к утру.
   В половине восьмого я проснулся и открыл окно. День был прекрасный, солнечный. Часы пробили восемь, и я вышел, чтобы снова посадить собак на цепь, когда услышал позади себя на лестнице шуршание женских юбок.
   Я обернулся: с лестницы, как сумасшедшая, бежала за мною Пенелопа.
   -- Батюшка! -- кричала она. -- Ради бога ступайте наверх! Алмаз пропал.
   -- Ты, верно, с ума сошла? -- спросил я.
   -- Пропал! -- повторила Пенелопа. -- Пропал, и никто не знает как. Ступайте и посмотрите.
   Она потащила меня за собой в гостиную нашей барышни, ведшую в ее спальню. Там, на пороге спальни, стояла мисс Рэчель, почти такая же бледная, как ее белый пеньюар. Обе половинки индийского шкапчика были раскрыты настежь. Один из ящиков выдвинут так далеко, как только можно его было выдвинуть.
   -- Посмотрите! -- сказала Пенелопа. -- Я сама видела, как мисс Рэчель положила вчера алмаз в этот ящик.
   Я подошел к шкапчику: ящик был пуст.
   -- Правда ли это, мисс? -- спросил я.
   Со взглядом, который не походил на ее обычный взгляд, и голосом, который не походил на ее голос, мисс Рэчель ответила, как моя дочь:
   -- Алмаз пропал!
   Сказав эти слова, она ушла в свою спальню и заперла за собою дверь.
   Прежде чем мы успели сообразить, что теперь делать, вошла миледи; она услышала мой голос в гостиной дочери и спросила, что случилось. Известие о пропаже алмаза ошеломило ее. Она тотчас подошла к спальне дочери и настояла, чтобы ее впустили. Мисс Рэчель впустила ее.
   Тревога, охватившая дом с быстротой пожара, прежде всего достигла обоих джентльменов.
   Мистер Годфри первый вышел из своей комнаты. Когда он услышал, что случилось, он только в изумлении всплеснул руками, что не слишком-то свидетельствовало в пользу его душевной твердости. Мистер Фрэнклин, на прозорливость которого я рассчитывал, надеясь, что он подаст нам совет, оказался так же ненаходчив, как и его кузен, когда, в свою очередь, услышал это известие. Против ожидания, он наконец-то хорошо выспался, и эта непривычная роскошь привела его, как он сам говорил, в какое-то одурение. Однако, когда мистер Фрэнклин выпил чашку кофе, которую, по иностранному обычаю, всегда выпивал за несколько часов до завтрака, -- разум его прояснился, он стал проявлять свое врожденное здравомыслие: решительно и умно он принял следующие меры.
   Он начал с того, что послал за слугами и велел им оставить все двери и окна первого этажа (за исключением парадной двери, которую я отпер) именно так, как они были, когда мы запирали их накануне. Потом он предложил своему кузену и мне, прежде чем предпринять дальнейшие шаги, удостовериться, не завалился ли куда-нибудь алмаз, например, за шкапчик или за стол, на котором стоял шкапчик. Поискав в обоих местах и не найдя ничего, расспросив также Пенелопу и узнав от нее не более того, что она уже сказала мне, мистер Фрэнклин предложил расспросить мисс Рэчель и послал Пенелопу постучаться в дверь ее спальни.
   На стук вышла миледи и закрыла за собою дверь. Через минуту мы услышали звуки ключа в замке; мисс Рэчель заперла дверь изнутри. Госпожа моя подошла к нам в сильном недоумении и огорчении.
   -- Пропажа алмаза совершенно потрясла Рэчель, -- сказала она в ответ мистеру Фрэнклину. -- Она какая-то странная и не хочет говорить об этом даже со мною. Вам невозможно увидеть ее теперь.
   Усилив этим сообщением о мисс Рэчель наше недоумение, миледи после маленького усилия вернула себе свое обычное спокойствие и смогла действовать с обычной решимостью.
   -- Я полагаю, что ничего не остается делать, как послать за полицией, -- сказала она спокойно.
   -- А полиция прежде всего должна, -- прибавил мистер Фрэнклин, подхватив ее слова, -- схватить индусских фокусников, дававших здесь вчера представление.
   Миледи и мистер Годфри (не знавшие того, что было известно мистеру Фрэнклину и мне) оба вздрогнули и удивились.
   -- Мне теперь некогда объясняться, -- продолжал мистер Фрэнклин. -- Я могу только сказать вам, что именно индусы украли алмаз. Дайте мне рекомендательное письмо, -- обратился он к миледи, -- к одному из фризинголлских судей; просто скажите ему, что я представляю ваши интересы и выполняю ваши желания, и позвольте мне тотчас же отправиться с этим письмом. Наша возможность поймать воров зависит от наших стараний не потерять ни единой минуты понапрасну.
   Nota bene. Французская это или английская сторона мистера Фрэнклина одержала теперь верх, только это была сторона разумная. Вопрос состоял лишь в том, надолго ли ее хватит.
   Он положил перо, чернила и бумагу перед теткой, которая (как мне показалось) написала письмо не совсем охотно. Если б было возможно оставить без внимания пропажу вещи, стоящей двадцать тысяч фунтов, я полагаю, судя по мнению миледи о ее покойном брате и по ее недоверию к его подарку, для нее было бы облегчением позволить ворам убежать с Лунным камнем.
   Я пошел с мистером Фрэнклином в конюшню и воспользовался этим случаем, чтобы спросить его, каким образом индусы (которых я подозревал с такой же проницательностью, как и он) могли забраться в дом.
   -- Один из них мог пробраться в залу, когда гости уезжали, -- сказал мистер Фрэнклин. -- Он, должно быть, лежал под диваном, когда тетушка и Рэчель решали, куда спрятать алмаз. Ему стоило только подождать, пока в доме все стихнет, а потом подойти к шкапчику и взять оттуда алмаз.
   Сказав это, он крикнул груму, чтобы открыли ворота, и ускакал.
   Это было действительно единственное разумное объяснение. Но каким же образом вор успел выбраться из дома? Когда я пошел отворять парадную дверь, утром она оказалась запертой на замок совершенно так, как я оставил ее вечером. А другие двери и окна сами говорили за себя, -- они до сих пор оставались запертыми. А собаки? Положим, вор убежал, выпрыгнув из верхнего окна, -- но как же он мог избавиться от собак? Не запасся же он для них отравленным мясом? Не успело это подозрение промелькнуть в голове моей, как собаки выбежали ко мне из-за угла, кувыркаясь по мокрой траве, такие веселые и здоровые, что я с большим трудом унял их и снова посадил на цепь. Чем более думал я об этом, тем менее удовлетворительным казалось мне объяснение мистера Фрэнклина. Мы позавтракали, -- ведь что бы ни случилось в доме, воровство или убийство, все равно люди должны завтракать. После завтрака миледи послала за мною, и я принужден был рассказать ей все, что до сих пор скрывал об индусах и об их заговоре. Будучи женщиной очень мужественной, она скоро оправилась от первого испуга, возбужденного в ней тем, что я ей сообщил. Она казалась гораздо более встревоженной состоянием дочери, нежели этими мошенниками-язычниками и их заговором.
   -- Вы знаете, какая странная девушка Рэчель и как непохожа на других своих сверстниц, -- сказала мне миледи. -- Но я никогда еще не видела ее такой странной и скрытной, как сейчас. Пропажа алмаза как будто лишила ее рассудка. Кто мог бы подумать, что этот ужасный камень так очарует ее в такое короткое время?
   Конечно, это было странно. Мисс Рэчель вовсе не сходила с ума по безделушкам и всяким вещицам, как многие другие молодые девушки. Между тем она оставалась неутешной и сидела взаперти в своей спальне. Справедливость требует прибавить, что не одна она в нашем доме вышла из своей привычной колеи. Мистер Годфри, например, -- общий утешитель по профессии, -- казалось, тоже не знал, куда ему деваться. Сознаюсь, что и сам я был встревожен и не в духе. Проклятый Лунный камень перевернул все вверх дном в нашем доме.
   Незадолго до одиннадцати мистер Фрэнклин воротился. Судя по его виду, решительность его испарилась под гнетом ответственности, свалившейся на его плечи. Он уехал от нас галопом, а воротился шагом. Когда он уезжал, он казался железным. Когда он вернулся, он был подбит ватой.
   -- Ну что же, -- спросила миледи, -- будет полиция?
   -- Да, -- ответил мистер Фрэнклин, -- сказали, что едут вслед за мной. Главный инспектор нашей местной полиции, Сигрэв, и два его помощника. Чистая формальность! Надежды нет никакой.
   -- Как! Да разве индусы убежали, сэр? -- спросил я.
   -- Бедные обиженные индусы зря были заключены в тюрьму, -- ответил мистер Фрэнклин. -- Они невинны, как новорожденные младенцы. Мое предположение, что один из них спрятался в доме, как и все остальные мои предположения, рассеялось, как дым. Было доказано, -- прибавил мистер Фрэнклин, с жаром подчеркивая свою ошибку, -- что это просто физически невозможно.
   Удивив нас известием об этом новом обороте дела с Лунным камнем, наш джентльмен, по просьбе тетки, сел и объяснился.
   Оказалось, что решительная сторона его характера продержалась до самого Фризинголла. Он ясно изложил все дело перед судьей, а судья тотчас же послал за полицией. По первым же наведенным справкам оказалось, что индусы и не пытались выйти из города. Дальнейшие справки показали, что всех троих вместе с мальчиком видели возвращающимися во Фризинголл накануне, в одиннадцатом часу вечера, -- а это (принимая в расчет время и расстояние) доказывало, что они воротились назад прямо после представления на нашей террасе. Еще позднее, в полночь, полиция, делавшая обыск в том доме, где они остановились, опять видела их всех троих и с мальчиком. Вскоре после полуночи я сам благополучно запер дом. Не могло быть более ясных доказательств в пользу индусов. Судья сказал, что покуда против них нет и тени подозрения. Но так как возможно, что по приезде полиции розыски приведут к каким-нибудь открытиям, касающимся фокусников, он арестует их как плутов и бродяг и продержит некоторое время под замком, на случай, если они нам понадобятся.
   Достойный судья был старым другом миледи -- и шайка индусов в то же утро, как началось следствие, была арестована.
   Таков был рассказ мистера Фрэнклина о событиях во Фризинголле. Индийский ключ от тайны пропавшего алмаза, по всей вероятности, сломался у нас в руках. Если фокусники были невиновны, то кто же вынул Лунный камень из ящика мисс Рэчель?
   Минут через десять, к бесконечному нашему облегчению, прибыл инспектор Сигрэв. Он сообщил, что прошел мимо мистера Фрэнклина, сидевшего на террасе на солнышке (верно, итальянскою стороною кверху), заранее предупредившего их, когда они проходили, что всякое следствие будет бесполезно, -- еще прежде, чем это следствие началось.
   В том положении, в каком мы находились, инспектор фризинголлской полиции был самым приятным посетителем, какого только можно было желать. Мистер Сигрэв был высок и представителен, с военною выправкой, приятным начальственным голосом и решительным взглядом, в мундире, сверху донизу красиво усаженном пуговицами. "Я именно тот человек, какой вам нужен", -- было написано на его лице. Он обращался с сопровождавшими его двумя низшими полицейскими чинами со всей строгостью, способной сразу убедить вас, что с ним шутки плохи. Он начал с того, что осмотрел все строения снаружи и внутри; результат этого осмотра показал, что снаружи воры не могли к нам проникнуть и что, следовательно, кражу совершил кто-нибудь в доме. Предоставляю вам судить, в какое состояние пришли слуги, когда это официальное заявление дошло до их ушей. Инспектор решил, что начнет с осмотра "будуара", а потом допросит слуг. В то же время он поставил одного из своих подчиненных на лестнице, которая вела в спальни слуг, с приказом не впускать туда никого из живущих в доме впредь до дальнейших распоряжений.
   Услышав это последнее приказание, представительницы слабейшей половины рода человеческого окончательно помешались. Они выскочили из своих углов и помчались наверх, к комнате мисс Рэчель, увлекая за собой на этот раз и Розанну Спирман, накинулись на инспектора Сигрэва и все с одинаково виновным видом стали требовать, чтобы он сказал, которую из них он подозревает.
   Инспектор не растерялся: он посмотрел на них весьма решительно и припугнул их своим военным голосом:
   -- Эй, вы, ступайте-ка опять вниз, все до одной! Я вас сюда не звал. Посмотрите-ка! -- вдруг прервал он себя, указав на пятнышко под самым замком на раскрашенной двери мисс Рэчель: -- Посмотрите, что наделали ваши юбки. Вон отсюда!
   Розанна Спирман, которая была всех ближе к нему и к пятнышку на двери, первая подала пример послушания и тотчас же возвратилась к своей работе. Остальные последовали за нею. Инспектор закончил осмотр комнаты и, ничего этим не добившись, спросил меня, кто первый открыл пропажу. Первой открыла ее моя дочь. Послали за моей дочерью.
   Инспектор сначала обошелся с Пенелопой несколько круто.
   -- Слушайте меня, молодая женщина, и помните, что вы должны отвечать правду.
   Пенелопа тотчас вспылила:
   -- Меня никогда не учили лгать, и если отец мой может стоять здесь и выслушивать, как его дочь обвиняют во лжи и в воровстве, не пускают в собственную ее комнату, отнимают доброе имя, единственное достояние бедной девушки, то он не такой добрый отец, каким я его считала.
   Слово, сказанное мною кстати, сделало отношения Пенелопы с правосудием более приятными. Вопросы и ответы пошли гладко и не завершились ничем, о чем стоило бы упомянуть. Дочь моя видела, как мисс Рэчель вечером спрятала алмаз в ящик шкапчика. Она вошла в восемь часов утра к мисс Рэчель с чашкою чая, увидела, что ящик открыт и пуст, и тотчас подняла тревогу. На том и закончились показания Пенелопы.
   Затем инспектор попросил позволения видеть мисс Рэчель. Пенелопа передала его просьбу через дверь. Ответ пришел к нам тем же путем:
   -- Мне не о чем говорить с полицейским: я никого не могу видеть.
   Наш опытный полицейский, казалось, был удивлен и обижен, услышав такой ответ. Я объяснил ему, что наша барышня нездорова, и просил его подождать немного и повидаться с нею попозже. После этого мы опять спустились вниз и, проходя через переднюю, встретили мистера Годфри и мистера Фрэнклина.
   Оба джентльмена, гостившие в доме, были допрошены им: не смогут ли они пролить какой-нибудь свет на это дело. Никто из них ничего не знал. Освобожденный от допроса, мистер Фрэнклин шепнул мне:
   -- Этот человек не принесет нам никакой пользы. Инспектор Сигрэв осел.
   Освобожденный в свою очередь, мистер Годфри шепнул мне:
   -- Очевидно, знаток своего дела. Беттередж, я сильно на него надеюсь!
   Сколько голов, столько и умов, как сказал какой-то древний писатель задолго до меня.
   Потом инспектор отправился назад в "будуар", в сопровождении меня и Пенелопы. Целью его было удостовериться, не переставлялась ли за ночь мебель, -- первый его обыск в комнате, очевидно, в этом отношении ничего ему не дал.
   Пока мы шарили между стульями и столами, дверь спальни вдруг открылась. Отказавшись видеть нас всех, мисс Рэчель, к нашему удивлению, сама к нам вышла. Она взяла со стула свою летнюю шляпку и подошла прямо к Пенелопе с таким вопросом:
   -- Мистер Фрэнклин Блэк посылал вас ко мне сегодня утром?
   -- Посылал, мисс.
   -- Он желал говорить со мною, не так ли?
   -- Точно так, мисс.
   -- Где он теперь?
   Услышав голоса внизу, я выглянул из окна и увидел двух джентльменов, ходивших взад и вперед по террасе. Отвечая за свою дочь, я сказал:
   -- Мистер Фрэнклин на террасе, мисс.
   Не говоря более ни слова, не обращая внимания на инспектора, который пытался было заговорить с нею, бледная, как смерть, и странно погруженная в свои собственные мысли, она вышла из комнаты и спустилась к кузенам на террасу.
   Я не проявил должного уважения, я нарушил приличие, но если бы даже дело шло о моей жизни, я и тут не мог бы удержаться, чтобы не выглянуть из окна, когда мисс Рэчель встретилась с джентльменами. Она подошла к мистеру Фрэнклину, делая вид, будто не замечает мистера Годфри, который отошел и оставил их вдвоем. Она, по-видимому, говорила с мистером Фрэнклином раздражительно. Это продолжалось недолго и (судя по его лицу, которое я видел из окна) сильно его поразило. Когда они стояли вдвоем, на террасе показалась миледи. Мисс Рэчель заметила ее, сказала еще несколько слов мистеру Фрэнклину и вдруг повернулась и ушла, прежде чем мать успела подойти к ней. Миледи, удивленная и сама, и видя необыкновенное удивление мистера Фрэнклина, заговорила с ним. Мистер Годфри подошел к ним и также заговорил. Мистер Фрэнклин начал ходить с ними обоими, очевидно, передавая им, что случилось; слушая его, они оба, сделав несколько шагов, разом остановились, как вкопанные, видимо, сильно изумленные. Не успел я заметить все это, как вдруг дверь гостиной снова распахнулась настежь. Мисс Рэчель быстро пошла в свою спальню, расстроенная и разгневанная, со сверкающими яростью глазами и пылающими щеками. Инспектор опять попытался остановить ее. Она обернулась к нему в дверях спальни.
   -- Я за вами не посылала! -- вскричала она запальчиво. -- Мне вы не нужны. Мой алмаз пропал. Ни вам, да и никому на свете не удастся отыскать его.
   С этими словами она вошла в комнату и захлопнула дверь перед самым нашим носом. Пенелопа, стоявшая ближе всех к двери, слышала, как она зарыдала, как только осталась одна.
   Мгновение -- в бешенстве, другое -- в слезах, -- что могло это значить?
   Я сказал инспектору, что все это показывает лишь, до какой степени мисс Рэчель раздражена пропажею своего алмаза. Я с огорчением видел, что моя молодая барышня забылась даже перед полицейским офицером; и, заботясь о чести семьи, принес извинения, какие только мог придумать. Но в душе я был более озадачен необыкновенными речами и поведением мисс Рэчель, нежели можно выразить словами. Основываясь на сказанном ею в дверях спальни, я мог только заключить, что она смертельно оскорблена прибытием полиции и что удивление мистера Фрэнклина на террасе вызвано было тем, что она резко выразила ему свое мнение на этот счет (как человеку, призвавшему полицию). Если эта догадка была справедлива, почему же, лишившись своего алмаза, она была против присутствия в доме тех самых людей, которые обязаны были отыскать его для нее? И каким образом могла она знать, что Лунный камень никогда не найдется?
   При настоящем положении дел ответа на эти вопросы нечего было ждать ни от кого в доме.
   Обшарив всю мебель в "будуаре" и ничего не найдя, наш опытный сыщик обратился ко мне с вопросом, знали слуги или нет, куда будет положен алмаз на ночь.
   -- Я знал это, сэр, -- ответил я. -- Самюэль, лакей, тоже знал это, потому что он был в передней, когда говорили о том, куда спрятать на ночь алмаз. Знала моя дочь, как она уже вам сказала. Она или Самюэль могли сообщить об этом другим слугам, или другие слуги могли слышать этот разговор через боковую дверь передней, которая могла быть открыта на черную лестницу. Как мне кажется, все в доме могли знать, где в прошлую ночь лежал алмаз.
   Мой ответ представлял слишком обширное поле для подозрений инспектора, и он постарался сузить его, попросив меня охарактеризовать наших слуг.
   Я тотчас подумал с Розанне Спирман. Но упоминать о ней сейчас было неуместно, да я и не желал направить подозрения на бедняжку, честность которой не подлежала никакому сомнению за все время ее пребывания у нас. Надзирательница исправительного дома говорила о ней миледи, как об искренно раскаявшейся и заслуживающей полного доверия девушке. Если бы полицейский офицер нашел причины подозревать ее, только тогда я обязан был бы сказать ему, каким образом попала она в услужение к миледи.
   -- Все наши слуги имеют отличные рекомендации, -- ответил я. -- И все заслужили доверие своей госпожи.
   После этого мистеру Сигрэву оставалось только одно: самому приняться за дело и лично испытать всех наших слуг.
   Их допросили одного за другим, и ни один из них не мог ничего открыть, хотя наговорили они, особенно женщины, очень много и весьма негодовали на запреты, наложенные на их комнаты.
   Следующий и последний шаг в следствии довел дело, как говорится, до кризиса. Полицейский офицер имел свидание (при котором я присутствовал) с миледи. Сообщив ей, что алмаз, должно быть, похищен кем-нибудь в доме, он просил позволения обыскать комнаты и сундуки слуг. Моя добрая госпожа, как великодушная и благовоспитанная женщина, не хотела позволить обходиться с нами, как с ворами:
   -- Я никогда не соглашусь отплатить таким образом за все, чем я обязана верным слугам, живущим в моем доме!
   Полицейский офицер поклонился и бросил на меня взгляд, ясно говоривший: "Зачем же было призывать меня, если вы связываете мне руки таким образом?"
   Я тотчас почувствовал, что по справедливости мы не имеем права злоупотреблять великодушием нашей госпожи.
   -- Сердечно благодарим ваше сиятельство, -- сказал я, -- но просим позволения поступить так, как надлежит в этом деле, и сами отдаем наши ключи. Когда Габриэль Беттередж подаст пример, -- сказал я, останавливая в дверях инспектора Сигрэва, -- остальные слуги последуют ему, ручаюсь вам. Вот вам прежде всего мои ключи!
   Миледи взяла меня за руку и поблагодарила со слезами на глазах. Боже! Чего не дал бы я в эту минуту, чтобы иметь право отколотить инспектора Сигрэва!
   Так как я поручился за них, остальные слуги последовали моему примеру, -- весьма неохотно, разумеется, но все же согласившись со мной. Стоило поглядеть на женщин, когда полицейские рылись в их вещах. Кухарка так смотрела, словно хотела изжарить инспектора живьем на сковороде, а другие женщины -- словно собираясь съесть его, как только он изжарится.
   Обыск окончился, а алмаза, разумеется, не нашли и следа. Инспектор Сигрэв удалился в мою комнату поразмыслить, что ему предпринять дальше. Он и его помощники были у нас в доме уже несколько часов и не подвинулись ни на шаг к открытию того, как и кем был украден Лунный камень.
   Пока полицейский инспектор раздумывал в одиночестве, меня позвали к мистеру Фрэнклину в библиотеку. К моему невыразимому удивлению, не успел я взяться за ручку двери, как она вдруг открылась изнутри, и из комнаты вышла Розанна Спирман.
   После того как библиотека была выметена и убрана утром, ни первой, ни второй служанке незачем было входить в эту комнату. Я остановил Розанну Спирман и тут же сделал ей выговор за нарушение домашней дисциплины.
   -- Что вам понадобилось в библиотеке в такую пору? -- спросил я.
   -- Мистер Фрэнклин Блэк потерял кольцо наверху, -- сказала Розанна, -- и я ходила отдать его ему.
   Щеки девушки пылали.
   Я нашел мистера Фрэнклина пишущим за столом в библиотеке. Как только я вошел в комнату, он попросил у меня лошадей на станцию. По первому же звуку его голоса я определил, что опять одержала верх его решительная сторона. Человек, подбитый ватой, исчез, и снова сидел передо мной человек железный.
   -- Вы едете в Лондон, сэр? -- спросил я.
   -- Еду телеграфировать в Лондон, -- ответил мистер Фрэнклин. -- Я убедил тетушку, что нам должен помочь человек поумнее инспектора Сигрэва, и получил ее позволение послать телеграмму моему отцу. Он знает начальника полиции, а начальник может выбрать человека, способного разгадать тайну алмаза. Кстати о тайнах, -- прибавил мистер Фрэнклин, понизив голос, -- я должен сказать вам два слова, прежде чем вы пойдете на конюшню. Но не говорите пока об этом никому. Или голова Розанны Спирман не совсем в порядке, или, боюсь, она знает о Лунном камне более, чем ей следует знать.
   Не могу сказать наверное, чего причинили мне больше -- испуга или огорчения -- эти слова. Будь я помоложе, я бы признался в этом мистеру Фрэнклину. Но когда вы состаритесь, вы приобретете одну превосходную привычку: в тех случаях, когда в голове у вас не все ясно, помолчать.
   -- Она пришла сюда с кольцом, которое я обронил в своей спальне, -- продолжал мистер Фрэнклин. -- Я поблагодарил ее и ждал, разумеется, что она уйдет. Вместо этого она остановилась против моего стола и уставилась на меня самым странным образом -- полуиспуганно и полуфамильярно, -- я не мог разобрать. "Странное это дело насчет алмаза, сэр!" -- сказала она неожиданно. Я ответил "да" и ждал, что будет дальше. Клянусь честью, Беттередж, мне кажется, она, должно быть, не в своем уме! Она говорит: "Алмаза-то ведь не найдут, сэр, не так ли? Нет, не найдут и того, кто его взял, -- я поручусь за это". Она кивнула мне головой и улыбнулась. Прежде чем я успел спросить ее, что она хочет этим сказать, послышались ваши шаги за дверью. Она, верно, испугалась, что вы застанете ее здесь. Как бы то ни было, она изменилась в лице и ушла из комнаты. Что это может значить?
   Я не мог решиться даже тогда рассказать ему историю этой девушки. Ведь это значило бы назвать ее воровкой. Кроме того, предположим даже, что я рассказал бы ему все откровенно, и допустил, что алмаз украла она, -- причина, по которой из всех людей на свете Розанна выбрала именно мистера Фрэнклина, чтобы открыть свою тайну, -- все равно осталась бы неразгаданной.
   -- Я не могу решиться обвинить эту бедную девушку только потому, что она ветрена и говорит очень странно, -- продолжал мистер Фрэнклин. -- А между тем, если она сказала инспектору то, что сказала мне, -- как он ни глуп, я боюсь...
   Он остановился, не досказав остального.
   -- Лучше всего будет, сэр, -- ответил я, -- если я расскажу об этом миледи при первом удобном случае. Миледи принимает дружеское участие в Розанне, и очень может быть, что эта девушка была только опрометчива и безрассудна. Когда в доме поднимается какая-нибудь кутерьма, сэр, служанки всегда любят смотреть на дело с мрачной стороны, -- это придает бедняжкам некоторый вес в их собственных глазах.
   Такой взгляд на дело, кажется, очень понравился мистеру Фрэнклину; он сложил телеграмму и прекратил разговор. Отправляясь на конюшню, чтобы приказать заложить кабриолет, я заглянул в людскую, где люди обедали. Розанны Спирман не было среди них. Спросив о ней, я узнал, что она вдруг занемогла и пошла в свою комнату прилечь.
   -- Странно! Она казалась совсем здоровой, когда я недавно видел ее, -- заметил я.
   Пенелопа вышла вслед за мною.
   -- Батюшка, не говорите так при других, -- сказала она, -- вы этим только еще сильнее настроите прислугу против Розанны. Бедняжка сокрушается от любви к мистеру Фрэнклину Блэку.
   Это был уже другой взгляд на вещи. Если Пенелопа была права, это могло объяснить странные речи и поведение Розанны.
   Я сам наблюдал, как запрягали пони. В адской сети тайн и неизвестностей, теперь окружавших нас, право, утешительно было видеть, как пряжки и ремни понимали друг друга. Когда вы видите, как пони запрягают в оглобли, -- это уже нечто, не подлежащее сомнению.
   Подъезжая в кабриолете к парадной двери, я увидел не только мистера Фрэнклина, но и мистера Годфри и инспектора Сигрэва, ожидавших меня на лестнице.
   Размышления инспектора (после того, как ему не удалось найти алмаз в комнатах или в сундуках слуг), по-видимому, привели его к новому заключению. Все еще будучи убежден, что алмаз украден кем-то в доме, наш опытный чиновник был теперь такого мнения, что вор действовал заодно с индусами, и он предложил перенести следствие к фокусникам в фризинголлскую тюрьму. Узнав об этом новом решении, мистер Фрэнклин вызвался отвезти инспектора обратно в город, откуда можно было телеграфировать в Лондон так же просто, как с нашей станции. Мистер Годфри, все так же упорно веривший Сигрэву и чрезвычайно желавший присутствовать при допросе индусов, просил позволения поехать с инспектором во Фризинголл. Один из полицейских должен был остаться в доме на случай какого-нибудь непредвиденного обстоятельства. Другой возвращался с инспектором в город. Таким образом, четыре места в кабриолете были заняты.
   Прежде чем мистер Фрэнклин взялся за вожжи, он отвел меня в сторону на несколько шагов, чтобы никто не мог нас слышать.
   -- Я подожду посылать депешу в Лондон, -- сказал он, -- пока не увижу, что выйдет из допроса индусов. Я, собственно, убежден, что этот тупоголовый полицейский ровно ничего не понимает и просто старается выиграть время. Мысль, что кто-нибудь из слуг был в заговоре с индусами, по моему мнению, сущая нелепость. Наблюдайте-ка хорошенько в доме, Беттередж, до моего возвращения и постарайтесь выпытать что-нибудь от Розанны Спирман. Я не прошу у вас чего-нибудь унизительного Для вашего достоинства или жестокого по отношению к девушке. Я только прошу вас пустить в ход всю вашу наблюдательность. Мы скроем все это от тетушки, -- но дело гораздо важнее, чем вы, может быть, предполагаете.
   -- Речь идет о двадцати тысячах фунтов, сэр, -- сказал я, думая о ценности алмаза.
   -- Речь идет о том, чтобы успокоить Рэчель, -- серьезно ответил мистер Фрэнклин. -- Я очень беспокоюсь за нее.
   Он вдруг отошел от меня, как будто желал прекратить дальнейший разговор. Мне показалось, я понял почему. Он побоялся, что выдаст мне тайну слов, сказанных ему мисс Рэчель.
   Таким-то образом они уехали во Фризинголл.
   За полчаса до обеда оба джентльмена воротились из Фризинголла, условившись с инспектором Сигрэвом, что он вернется к нам на следующий день. Они заезжали к мистеру Мертуэту, индийскому путешественнику, проживавшему близ города. По просьбе мистера Фрэнклина, путешественник очень любезно согласился служить переводчиком при допросе тех двух индусов, которые совершенно не знали английского языка. Допрос, подробный и тщательный, не кончился ничем: не нашли ни малейшего повода подозревать фокусников в сговоре с кем-нибудь из наших слуг. Придя к этому заключению, мистер Фрэнклин послал в Лондон депешу; на том дело и остановилось до завтрашнего дня.
   Но довольно об истории дня, последовавшего за дном рождения. Ни малейший свет не озарил тогда нас. Только дня через два туман как будто начал немножко рассеиваться.

Глава XII

   Прошла ночь четверга, и ничего не случилось. В пятницу утром появились две новости.
   Первая: приказчик булочника объявил, что он встретил Розанну Спирман накануне, под вечер, когда она пробиралась под густой вуалью во Фризинголл, по тропинке, которая шла через болото. Странно, что кто-то мог ошибиться -- плечо делало бедняжку слишком заметной, -- но этот человек наверняка ошибся, потому что Розанна, как вам известно, весь четверг пролежала больная у себя наверху.
   Вторую новость принес почтальон. Достойный мистер Канди опять отпустил неудачную остроту, когда, уезжая под дождем, вечером в день рождения, сказал мне, что кожа доктора непромокаема. Кожа его промокла. Он простудился в ту же ночь и теперь лежал в горячке. По рассказам почтальона, он молол вздор в бреду так же бегло и безостановочно, как, бывало, врал в здравом рассудке. Мы все жалели маленького доктора, но мистер Фрэнклин сожалел о его болезни особенно -- из-за мисс Рэчель. Из слов, сказанных им миледи за завтраком, когда я присутствовал в комнате, можно было понять, что если неизвестность относительно Лунного камня не разрешится вскорости, то мисс Рэчель понадобится совет самого лучшего доктора, какого только мы сможем найти.
   Вскоре после завтрака пришла телеграмма от мистера Блэка-старшего в ответ сыну. Депеша сообщала нам, что он напал (через своего приятеля, начальника полиции) именно на такого человека, который может нам помочь. Звали его сыщик Кафф, а ожидать его из Лондона можно было с утренним поездом.
   Прочтя имя нового полицейского чиновника, мистер Фрэнклин вздрогнул. Кажется, он слышал разные любопытные анекдоты о сыщике Каффе от стряпчего своего отца во время своего пребывания в Лондоне.
   -- Я начинаю надеяться, что скоро придет конец нашим беспокойствам, -- сказал он. -- Если половина рассказов, слышанных мною, справедлива, то в Англии никто не может сравниться с сыщиком Каффом, когда дело идет о том, чтобы раскрыть тайну.
   Мы все пришли в волнение и в нетерпение, когда приблизилось время приезда этого знаменитого и талантливого человека. Инспектор Сигрэв, возвратившийся к нам в назначенное время и узнавший, что ожидают лондонского сыщика, тотчас заперся в отдельной комнате и взял перо, чернила и бумагу, чтобы написать отчет, который, без сомнения, потребуют от пего. Мне хотелось самому встретить на станции сыщика. Но о карете и лошадях миледи нечего было и думать даже для сыщика Каффа, а кабриолет был нужен позже для мистера Годфри. Он глубоко сожалел, что принужден оставить свою тетку в такое тревожное время, и любезно отложил час отъезда до последнего поезда, чтобы узнать об этом деле мнение искусного лондонского сыщика. Но в пятницу вечером он непременно должен был быть в Лондоне, потому что дамский комитет ввиду каких-то серьезных затруднений нуждался в его советах в субботу утром.
   Приближалось время приезда сыщика, и я вышел к воротам ожидать его.
   Когда я стоял у домика привратника, со станции подъехала извозчичья карета, и из нее вышел седоватый пожилой человек, до того худой, что, казалось, у него нет ни одной унции мяса на костях. Одет он был в приличное черное платье, с белым галстуком на шее. Лицо его было остро, как топор, а кожа такая желтая, сухая и поблекшая, как осенний лист. В его стальных светло-серых глазах появлялось весьма неутешительное выражение, когда они встречались с вашими глазами, -- словно они ожидали от вас более того, что было известно вам самим. Походка его была медленная, голос меланхолический; длинные сухощавые пальцы были крючковаты, как когти. Он походил на пастора, на подрядчика похоронного бюро -- на кого угодно, только не на того, кем он был. Большей противоположности инспектору Сигрэву, нежели сыщик Кафф, и полицейского с менее успокоительной наружностью (для встревоженной семьи), сколько бы ни искали, вы не могли бы найти.
   -- Это дом леди Вериндер? -- спросил он.
   -- Точно так, сэр.
   -- Я сыщик Кафф.
   -- Пожалуйте сюда.
   По дороге к дому я назвал себя и сообщил о своем положении в семействе, чтобы дать ему возможность говорить о деле, которое поручила мне миледи. Однако он ни слова не сказал о деле. Он восхищался ландшафтом, заметил, что морской воздух очень резок и свеж. Я удивился про себя, чем это знаменитый сыщик Кафф заслужил свою репутацию. Мы дошли до дома, подобно двум незнакомым собакам, первый раз в жизни посаженным вместе на одну цепь.
   Спросив о миледи и услышав, что она в оранжерее, мы обошли сад позади дома и послали слугу доложить ей. Пока мы ждали, сыщик Кафф разглядел сквозь арку, увитую плющом, наш питомник роз и прямо вошел туда, в первый раз выказав нечто похожее на интерес. К удивлению садовника и к моему негодованию, этот знаменитый полицейский оказался кладезем учености в пустячном искусстве разведения роз.
   Хорош же был человек, который должен отыскать алмаз мисс Рэчель и узнать вора, укравшего его!
   -- Вы, кажется, любите розы, сэр? -- заметил я.
   -- Не имею времени любить что-нибудь, -- ответил сыщик Кафф. -- Но когда у меня есть свободная минутка, я всегда посвящаю ее розам, мистер Беттередж. Я начал жизнь среди них, в питомнике моего отца, и кончу жизнь среди них, если смогу. Да. В один прекрасный день (с божьей помощью) я перестану ловить воров и попробую ухаживать за розами. Между моими клумбами, господин садовник, будут травяные дорожки!
   По-видимому, сыщика неприятно поразили наши дорожки, посыпанные песком.
   -- Для человека вашей профессии, сэр, это довольно странный вкус, -- решился я заметить.
   -- Если вы посмотрите вокруг себя (а это делают немногие), -- сказал сыщик Кафф, -- вы увидите, что вкус человека по большей части совершенно не согласуется с его занятиями. Покажите мне две вещи, более противоположные, чем роза и вор, и я тотчас же изменю мой вкус, если еще не поздно в мои лета. Вы не находите, что дамасская роза -- красивый фон почти для всех более нежных сортов, господин садовник? А, я так и думал. Вот идет дама. Это леди Вериндер.
   Он увидел ее прежде, чем заметили ее я или садовник, хотя мы знали, в какую сторону смотреть, а он нет. Я начал думать что он гораздо наблюдательнее, чем показалось мне с первого взгляда.
   Наружность сыщика, или дело, по которому он приехал, или то и другое -- как будто несколько смутили миледи. Первый раз в жизни заметил я, что она не нашлась, что сказать постороннему. Сыщик Кафф тотчас же вывел ее из затруднения. Он спросил, не поручили ли уже кому-нибудь дело о краже, прежде чем мы послали за ним, и, услыхав, что был приглашен другой человек, который и теперь еще находится в доме, просил позволения прежде всего переговорить с ним. Миледи пошла к дому. Прежде чем инспектор последовал за нею, он отвел душу, выругав на прощанье садовника за посыпанные песком дорожки.
   -- Уговорите миледи оставить дорожки заросшими травой, -- сказал он, бросив кислый взгляд на песок.
   Почему инспектор Сигрэв сделался гораздо ниже ростом, когда его представили Каффу, я не берусь объяснить. Я могу только упомянуть этот факт. Они удалились вместе и очень долго сидели, запершись и не впуская к себе никого. Когда они вышли, инспектор был взволнован, а сыщик зевал.
   -- Мистер Кафф желает посмотреть гостиную мисс Вериндер, -- сказал Сигрэв, обращаясь ко мне чрезвычайно торжественно и с большим воодушевлением. -- Он, может быть, вздумает задать несколько вопросов. Пожалуйста, проводите его.
   Пока мною распоряжались таким образом, я смотрел на знаменитого Каффа. Знаменитый Кафф, в свою очередь, смотрел на инспектора с тем спокойным ожиданием, которое я уже заметил.
   Я повел их наверх. Сыщик внимательно осмотрел индийский шкапчик и обошел вокруг всего "будуара", задавая вопросы (лишь изредка инспектору и постоянно мне), цель которых, я полагаю, была непонятна нам обоим в равной мере. Он дошел наконец до двери и очутился лицом к лицу с известной нам разрисовкой. Он положил свой сухой палец на небольшое пятнышко под замком, которое инспектор Сигрэв уже приметил, когда выговаривал служанкам, толпившимся в комнате.
   -- Какая жалость! -- сказал сыщик Кафф. -- Как это случилось?
   Он задал вопрос мне. Я ответил, что служанки столпились в этой комнате накануне утром и что эту беду наделали их юбки.
   -- Инспектор Сигрэв приказал им выйти, сэр, -- прибавил я, -- чтобы они не наделали еще больших бед.
   -- Правда, -- сказал инспектор своим военным тоном, -- я велел им убраться вон. Это сделали юбки, мистер Кафф, это сделали юбки.
   -- Вы приметили, чьи юбки это сделали? -- спросил сыщик Кафф, все еще обращаясь не к своему собрату по службе, а ко мне.
   -- Нет, сэр.
   Тогда он обратился к инспектору Сигрэву и спросил:
   -- А вы это заметили, я полагаю?
   Инспектор, казалось, был застигнут врасплох, но поспешил оправдаться.
   -- Я не могу обременять свою память, -- сказал он, -- это пустяки, сущие пустяки.
   Сыщик Кафф посмотрел на Сигрэва, как смотрел на дорожки, посыпанные песком в питомнике роз, и со своей обычной меланхолией в первый раз дал нам урок, показавший нам его способности.
   -- На прошлой неделе я производил одно секретное следствие, господин инспектор, -- сказал он. -- На одном конце следствия было убийство, а на другом чернильное пятно на скатерти, которого никто не мог объяснить. Во всех моих странствованиях по грязным закоулкам этого грязного света я еще не встречался с тем, что можно назвать пустяками. Прежде чем мы сделаем еще шаг в этом деле, мы должны увидеть юбку, которая сделала это пятно, и должны узнать наверно, когда высохла эта краска.
   Инспектор, довольно угрюмо приняв это замечание, спросил, надо ли позвать женщин. Сыщик Кафф, подумав с минуту, вздохнул и покачал головой.
   -- Нет, мы прежде займемся краской. Вопрос о краске потребует двух слов: да или нет, -- это недолго. Вопрос о женской юбке -- длинен. В котором часу служанки были в этой комнате вчера утром? В одиннадцать часов? Знает ли кто-нибудь в доме, сыра или суха была краска в одиннадцать часов утра?
   -- Племянник миледи, мистер Фрэнклин Блэк, знает, -- сказал я.
   -- Он здесь?
   Мистер Фрэнклин был очень близко, ожидая удобного случая быть представленным знаменитому Каффу. Через полминуты он был уже в комнате и давал следующее показание:
   -- Эту дверь рисовала мисс Вериндер под моим наблюдением, с моей помощью и составом моего изобретения. Этот состав высыхает, с какими бы красками ни употребили его, через двенадцать часов.
   -- Вы помните, сэр, когда было закончено то место, на котором теперь пятно? -- спросил сыщик.
   -- Помню очень хорошо, -- ответил мистер Фрэнклин. -- Это место было окончено последним. Нам надо было кончить к прошлой среде, и я сам закончил его к трем часам пополудни или вскоре после этого.
   -- Сегодня пятница, -- сказал сыщик Кафф, обращаясь к инспектору Сигрэву. -- Вернемся назад, сэр. В три часа в среду это место было окончено. Состав должен был высохнуть через двенадцать часов -- то есть к трем часам утра в четверг. Вы производили здесь следствие в одиннадцать часов утра. Вычтите три из одиннадцати, и останется восемь. Эта краска была суха уже восемь часов, господин инспектор, когда вы предположили, что женские юбки запачкали дверь.
   Первый жестокий удар для мистера Сигрэва! Если б он не заподозрил бедную Пенелопу, я пожалел бы его.
   Решив вопрос о краске, сыщик Кафф с этой минуты словно забыл о своем товарище по профессии и стал обращаться к мистеру Фрэнклину, как к более надежному помощнику.
   -- Вы дали нам ключ к тайне, сэр, -- сказал он.
   Не успели эти слова сорваться у него с губ, как дверь спальни распахнулась и мисс Рэчель неожиданно появилась перед памп. Она заговорила с сыщиком, словно не замечая или не обращая внимания на то, что он был ей совершенно незнаком.
   -- Вы сказали, -- спросила она, указывая на мистера Фрэнклина, -- что именно он дал вам ключ к тайне?
   -- Это мисс Вериндер, -- шепнул я сыщику.
   -- Очень возможно, что именно этот джентльмен, мисс, -- проговорил сыщик, внимательно изучая лицо моей барышни своими стальными серыми глазами, -- дал нам в руки ключ.
   Мгновенно она повернулась и сделала попытку взглянуть на мистера Фрэнклина. Я говорю "сделала попытку", потому что она тотчас же опять отвернулась, прежде, чем глаза их встретились. Она была, по-видимому, чем-то странно встревожена. Она покраснела, потом опять побледнела. Вместе с бледностью на ее лице появилось новое выражение -- выражение, испугавшее меня.
   -- Ответив на ваш вопрос, мисс, -- сказал сыщик, -- я прошу у вас позволения в свою очередь задать вам вопрос. Здесь, на вашей двери, есть пятно. Известно ли вам, когда оно было сделано или кто его сделал?
   Вместо того чтобы ответить ему, мисс Рэчель продолжала говорить свое, как если б сыщик ни о чем не спросил ее или она ничего не слышала.
   -- Вы новый полицейский офицер?
   -- Я сыщик Кафф, мисс, из следственной полиции.
   -- Как вы думаете, стоит ли вам выслушать совет молодой девушки?
   -- Очень буду рад выслушать его, мисс.
   -- Так исполняйте вашу обязанность сами и не позволяйте мистеру Фрэнклину Блэку помогать вам!
   Она сказала эти слова с таким озлоблением и с такой яростью, с таким необыкновенным взрывом недоброжелательства к мистеру Фрэнклину в голосе и в выражении лица, что, хотя я знал ее с младенчества, хотя я любил и уважал ее больше всех после миледи, мне сделалось стыдно за мисс Рэчель первый раз в моей жизни.
   Сыщик Кафф не отрывал от ее лица своего неподвижного взгляда.
   -- Благодарю вас, мисс, -- сказал он, -- не знаете ли вы чего-нибудь об этом пятне? Не сделали ли вы его нечаянно сами?
   -- Я ничего не знаю об этом пятне.
   Ответив так, она отвернулась от нас и опять заперлась в своей спальне. На этот раз и я услышал, как услышала прежде Пенелопа, что она зарыдала, лишь только осталась одна. Я не мог решиться взглянуть на сыщика и взглянул на мистера Фрэнклина, который стоял ближе всех ко мне. Он казался еще более огорченным, нежели я, тем, что случилось.
   -- Я говорил вам, что тревожусь за нее, -- шепнул он, -- теперь вы понимаете, почему?
   -- Мисс Вериндер, кажется, не в духе из-за пропажи ее алмаза, -- заметил сыщик, -- это вещь ценная... Весьма естественно.
   Извинение, которое я придумал за нее вчера (когда она забылась при инспекторе Сигрэве), сделал за нее сегодня человек, не принимавший в ней такого участия, как я, потому что он был посторонним ей человеком. Холодная дрожь пробежала по мне, -- почему, я тогда не знал; думаю, что в ту минуту у меня, должно быть, мелькнуло первое подозрение о новой мысли (и мысли ужасной), которая появилась у сыщика Каффа, -- лишь на основании того, что он усмотрел в мисс Рэчель и услышал от нее при этом первом их свидании.
   -- Язык молодых девиц имеет свои особенности, сэр, -- продолжал сыщик, обращаясь к мистеру Фрэнклину. -- Забудем о том, что произошло, и приступим прямо к делу. Благодаря вам мы знаем, когда краска высохла. Теперь остается узнать, когда в последний раз эту дверь видели без пятна. У вас, по крайней мере, есть голова на плечах, и вы понимаете, о чем я говорю.
   Мистер Фрэнклин постарался успокоиться и с усилием оторвал свои мысли от мисс Рэчель.
   -- Кажется, я понимаю. Чем более мы ограничим вопрос о времени, тем более мы ограничим поле розысков.
   -- Именно так, сэр, -- ответил сыщик. -- Вы смотрели на вашу работу в среду, после того, как кончили ее?
   Мистер Фрэнклин покачал головой и ответил:
   -- Не помню.
   -- А вы, -- обратился сыщик Кафф ко мне.
   -- И я также не могу сказать, сэр.
   -- Кто был последним в этой комнате вечером в среду?
   -- Я полагаю, мисс Рэчель, сэр.
   -- Или, может быть, ваша дочь, Беттередж, -- вмешался мистер Фрэнклин.
   Он обернулся к мистеру Каффу и объяснил, что моя дочь была горничной мисс Вериндер.
   -- Мистер Беттередж, попросите вашу дочь сюда. Постойте, -- сказал сыщик, отводя меня к окну, где нас никто не мог услышать. -- Сигрэв, -- продолжал он шепотом, -- дал мне подробный отчет о том, как он вел дело. Между прочим, он, по своему собственному признанию, рассердил всех слуг, а для меня очень важно помириться с ними. Кланяйтесь от меня вашей дочери и всем остальным и скажите им, что, во-первых, я не имею еще доказательств перед глазами, что алмаз был украден; я только знаю, что алмаз пропал. И во-вторых, обращение мое к слугам заключается просто в том, чтобы просить их помочь мне.
   Зная, какое действие произвело на женскую прислугу запрещение, наложенное инспектором Сигрэвом на их комнаты, я поспешил спросить:
   -- Могу ли я, мистер Кафф, сказать женщинам еще кое-что? Могу ли я им сообщить, что вы приказали им кланяться и сказать, что они свободно могут бегать по лестницам взад и вперед и заглядывать в свои комнаты, когда это им вздумается?
   -- Можете, -- сказал сыщик.
   -- Это их всех тотчас смягчит, сэр, -- заметил я, -- начиная с кухарки и кончая судомойкой.
   -- Ступайте же и сделайте это немедленно, мистер Беттередж.
   Я сделал это менее чем в пять минут. Было только одно затруднение, когда я дошел до спален. Мне, как главе слуг, понадобилось употребить всю свою власть, чтобы удержать всю женскую прислугу от попытки влететь наверх вслед за мной и Пенелопой в качестве добровольных свидетельниц, горячо желавших помочь сыщику Каффу.
   Сыщику, по-видимому, понравилась Пенелопа. Он стал несколько менее сух, и на лице его появилось точно такое же выражение, какое было в то время, когда он приметил белую мускатную розу в цветнике. Вот показание моей дочери, взятое у нее сыщиком. Она дала его, мне кажется, очень мило, но ведь она вся в меня! В ней ничего нет материнского; слава богу, в ней ничего нет материнского!
   Пенелопа показала, что ее весьма заинтересовала разрисовка двери и что она помогала смешивать краски; она приметила место под замком, потому что его раскрашивали последним; видела его несколько часов спустя без пятна; оставила его в двенадцать часов ночи без пятна. Простившись со своей барышней в этот час в ее спальне, она слышала, как часы пробили в "будуаре"; она держалась в это время за ручку разрисованной двери; знала, что краска сыра (так как помогала смешивать краски, как было выше сказано); особенно старалась поэтому не дотрагиваться до двери; могла присягнуть, что подобрала подол платья, и что тогда не было на краске пятна; не могла присягнуть, что ее платье случайно не коснулось двери, когда она выходила; помнила, какое платье было на ней, потому что оно было новое, подарок мисс Рэчель; отец ее тоже помнил и тоже мог это подтвердить; он подтвердил это и сам принес платье, бывшее на ней в тот вечер; юбку понадобилось рассматривать долго, ввиду обширности ее размеров, и ни одного пятнышка на ней нигде не оказалось.
   Потом сыщик стал расспрашивать меня, нет ли у нас в доме больших собак, которые могли бы вбежать в комнату и размазать краску своим хвостом. Услышав, что это было невозможно, он послал за увеличительным стеклом и попробовал разглядеть пятно с его помощью. На краске не виднелось следа человеческой руки. Все видимые признаки показывали, что краска была размазана чьим-то платьем. Тот, на ком было это платье, судя по показаниям Пенелопы и мистера Фрэнклина, чтоб сделать это пятно, должен был находиться в комнате между полуночью и тремя часами утра в четверг.
   Доведя следствие до этого пункта, сыщик Кафф вспомнил, что в комнате еще находится инспектор Сигрэв, и, в назидание своему товарищу по службе, сделал следующий вывод из произведенного им следствия.
   -- Эти ваши пустяки, господин инспектор, -- сказал он, указывая на пятно, -- сделались довольно важными после того, как вы видели их в последний раз. В том положении, в каком находится теперь следствие, это пятно должно привести к трем открытиям. Следует, во-первых, узнать, есть ли в этом доме одежда, запачканная такою краской. Во-вторых, выяснить, кому эта одежда принадлежит. В-третьих, добиться объяснений от этой особы; почему она была в этой комнате и как сделала это пятно между полуночью и тремя часами утра? Если эта особа не сможет дать удовлетворительного объяснения, то вам незачем искать далеко руку, похитившую алмаз. Я сделаю это сам, с вашего позволения, а вас не стану больше отрывать от ваших городских занятий. Я вижу, что у вас здесь есть один из ваших подчиненных. Оставьте его мне на всякий случай и позвольте мне пожелать вам всего доброго.
   Уважение инспектора Сигрэва к сыщику было велико, но уважение его к себе самому было еще больше. Метко задетый знаменитым Каффом, он отразил удар не менее ловко.
   -- До сих пор я воздерживался от высказывания своего мнения, -- сказал инспектор все тем же нисколько не изменившимся воинственным тоном. -- Теперь мне остается заметить, оставляя следствие в ваших руках, что из мухи очень легко сделать слона. Прощайте!
   -- Легко также совсем не заметить мухи тем людям, которые слишком высоко задирают голову.
   Ответив на комплимент своего собрата в таких выражениях, сыщик Кафф отвернулся от него и отошел к окну.
   Мистер Фрэнклин и я ждали, что будет дальше. Сыщик стоял, засунув руки в карманы, глядел в окно и тихо насвистывал про себя мотив: "Последняя летняя роза".
   Позднее я заметил, что только этот свист выдавал работу его мысли, шаг за шагом продвигавшейся к цели. "Последняя летняя роза", очевидно, помогала ему и ободряла его. Вероятно, она чем-нибудь соответствовала его характеру, напоминая ему, видите ли, о любимых розах; и насвистывал он эту песенку на самый заунывный мотив.
   Постояв у окна минуты две, сыщик дошел до середины комнаты и остановился в глубокой задумчивости, устремив взгляд на спальню мисс Рэчель. Через несколько мгновений он опомнился, кивнул головой, как бы говоря: "Так будет лучше!", и, обратясь ко мне, изъявил желание поговорить десять минут с моей госпожой, как только миледи сможет.
   Выходя из комнаты с этим поручением, я слышал, как мистер Фрэнклин задал сыщику вопрос, и остановился на пороге двери выслушать ответ.
   -- Вы еще не догадываетесь, -- спросил мистер Фрэнклин, -- кто украл алмаз?
   -- Никто не крал алмаза, -- ответил мистер Кафф.
   Такой необыкновенный взгляд на дело заставил нас вздрогнуть, и мы оба стали убедительно просить его объяснить, что он хотел этим сказать.
   -- Подождите немного, -- ответил сыщик.

Глава XIII

   Я нашел миледи в ее кабинете. Она вздрогнула, и на лице ее выразилось неудовольствие, когда я заметил, что мистер Кафф желает говорить с нею.
   -- Неужели я обязана его принять? Не можете ли вы заменить меня, Габриэль?
   Мне это показалось непонятным, и, наверное, недоумение отразилось на моем лице. Миледи соблаговолила объясниться.
   -- Я боюсь, что мои нервы несколько расстроены, -- сказала она. -- В этом лондонском полицейском есть что-то, внушающее мне отвращение, -- не знаю почему. Я предчувствую, что он внесет расстройство и несчастье в мой дом. Очень глупо и очень несвойственно мне, но это так.
   Я не знал, что ей ответить на это. Чем больше я наблюдал сыщика Каффа, тем больше он мне нравился. Миледи, высказавшись передо мною, тотчас взяла себя в руки; как я уже говорил вам, она была по природе женщиной высокого мужества.
   -- Если необходимо увидеться с ним, делать нечего, -- сказала она, -- но я не могу решиться увидеться с ним наедине. Приведите его сюда, Габриэль, и оставайтесь здесь все время, пока останется он.
   Это был первый приступ мигрени у моей госпожи с тех самых пор, как она еще была молодою девушкой. Я воротился в "будуар". Мистер Фрэнклин вышел в сад к мистеру Годфри, время отъезда которого приближалось. Сыщик Кафф и я прошли прямо в комнату моей барыни.
   Уверяю вас, миледи чуточку побледнела, когда увидела его. Однако она овладела собою и спросила сыщика, не имеет ли он чего-либо против моего присутствия в комнате. По доброте своей она прибавила, что я не только ее старый слуга, но надежный советчик, и что во всем, относящемся к домашним делам, она привыкла со мною советоваться. Сыщик вежливо ответил, что смотрит на мое присутствие как на помощь, потому что он должен сказать кое-что о слугах вообще, и нашел уже мою опытность в этом отношении полезною для себя. Миледи указала на два стула, и мы немедленно приступили к совещанию.
   -- Я уже составил свое мнение об этом деле, -- начал сыщик Кафф. -- Прошу у вас, миледи, позволения оставить его пока при себе. А сейчас я должен упомянуть о том, что нашел наверху, в гостиной мисс Вериндер, и чем решил -- с вашего позволения, миледи, -- заняться прежде всего.
   Он рассказал о пятне на двери и о сделанном им выводе, который только что, лишь в менее почтительных выражениях, сообщил инспектору Сигрэву.
   -- Одно несомненно, -- добавил он в заключение, -- алмаз пропал из ящика шкапчика. Несомненно также и другое: следы от пятна на двери должны находиться на одежде, принадлежащей кому-нибудь в этом доме. Мы должны отыскать эту одежду, прежде чем сделаем следующий шаг.
   -- Это приведет, вероятно, к открытию вора? -- спросила моя госпожа.
   -- Извините, миледи, -- я не говорю, что алмаз украден. Я только говорю сейчас, что алмаз пропал. Если найдется запачканная одежда, то это может повести к отысканию алмаза.
   Миледи посмотрела на меня.
   -- Понятно ли вам это? -- спросила она.
   -- Сыщик Кафф понимает, миледи, -- ответил я.
   -- Каким же образом вы собираетесь отыскать запачканное платье? -- спросила госпожа моя, опять обращаясь к сыщику. -- Стыдно сказать, но сундуки и комнаты моих добрых слуг, много лет живущих у меня, уже были обысканы первым следователем. Я не могу и не хочу позволить оскорблять их вторично!
   Вот это так госпожа! Вот это так женщина, единственная на десять тысяч!
   -- На это я и хотел обратить внимание вашего сиятельства, -- отозвался сыщик. -- Первый следователь причинил много вреда следствию, дав понять слугам, что он подозревает их. Если я дам им повод думать, что их подозревают во второй раз, неизвестно, какие еще препятствия будут они нам чинить, особенно женщины. А между тем сундуки их должны быть обысканы опять, -- по той простой причине, что первый осмотр имел в виду алмаз, а второй будет иметь в виду запачканное платье. Я совершенно согласен с вами, миледи, что следует пощадить чувства слуг. Но я также совершенно убежден, что гардероб слуг должен быть обыскан.
   Мы были, по-видимому, в тупике. Миледи высказала это в выражениях более изысканных, чем я.
   -- Мне пришел в голову план, разрешающий это затруднение, -- сказал сыщик Кафф. -- Если вы, миледи, согласитесь на него, я намерен объявить об этом слугам.
   -- Женщины сейчас же вообразят, что их опять подозревают, -- прервал я его.
   -- Не вообразят, мистер Беттередж, -- ответил сыщик, -- не вообразят, если я скажу им, что буду обыскивать гардероб всех, -- начиная с миледи и тех, кто ночевал в доме в среду. Это простая формальность, -- прибавил он, взглянув искоса на мою госпожу, -- но служанки подумают, что их ставят наравне с господами, и вместо того чтобы мешать следствию, сочтут за честь содействовать ему.
   Я должен был признать, что он прав. Миледи, когда прошло ее изумление, также это признала.
   -- Вы уверены, что такой обыск нужен? -- спросила она.
   -- Это кратчайший путь к цели из всех, какие я вижу, миледи.
   Госпожа моя встала, чтобы позвонить горничной.
   -- Мы поговорим со слугами, как только ключи от моего гардероба будут в ваших руках.
   Сыщик Кафф остановил ее неожиданным вопросом:
   -- Не лучше ли нам прежде убедиться в согласии на это других дам и джентльменов, находящихся в доме?
   -- Единственная другая дама в доме -- мисс Вериндер, -- ответила моя госпожа с удивлением. -- Единственные джентльмены -- мои племянники, мистер Блэк и мистер Эбльуайт. Нечего опасаться отказа с их стороны!
   Я напомнил миледи, что мистер Годфри уезжает. Не успел я произнести эти слова, как мистер Годфри сам постучался в дверь, чтобы проститься; вслед за ним пришел и мистер Фрэнклин, собиравшийся проводить его до станции. Миледи объяснила им наше затруднение. Мистер Годфри тотчас его решил. Он крикнул Самюэлю в окно, чтобы тот опять внес наверх его чемодан, а потом сам отдал ключ сыщику Каффу.
   -- Мои вещи можно переслать ко мне в Лондон, -- сказал он, -- когда кончится следствие.
   Сыщик принял ключи с приличествующим извинением:
   -- Мне жаль, что я ввожу вас в хлопоты, сэр, из-за пустой формальности, но пример господ примирит и прислугу с обыском.
   Мистер Годфри с большим чувством простился с миледи, прося ее передать его почтение мисс Рэчель, в выражениях, доказывавших, что он не принимает ее "нет" за окончательный отказ и намерен снова посвататься к ней при первом удобном случае. Мистер Фрэнклин, уходя вслед за своим кузеном, сообщил сыщику, что все его вещи готовы для осмотра и что все принадлежащее ему никогда не запирается. Сыщик Кафф изъявил ему свою признательность. Заметьте, что план его был принят с чрезвычайной готовностью как миледи, так и мистером Фрэнклином и мистером Годфри. Осталось только получить согласие мисс Рэчель, прежде чем созвать слуг и начать поиски запачканного платья.
   Необъяснимое отвращение миледи к сыщику как будто еще усилилось после их ухода.
   -- Если я пришлю вам ключи мисс Вериндер, -- сказала она, -- полагаю, вам пока ничего более от меня не нужно?
   -- Прошу извинения у вас, миледи, -- сказал мистер Кафф. -- Прежде чем мы начнем, мне хотелось бы заглянуть в бельевую книгу, где записывается нательное белье. Запачканная одежда, может быть, относится к белью. Если эти поиски не приведут ни к чему, я попрошу сообщить мне обо всем белье, находящемся в доме, и обо всем белье, отданном в стирку; если какой-нибудь вещи недостанет, можно будет предположить, что именно на ней осталась краска и что эта вещь с умыслом припрятана вчера или сегодня тем лицом, которому она принадлежит. Инспектор Сигрэв, -- прибавил Кафф, обернувшись ко мне, -- обратил внимание служанок на пятно, когда они столпились в комнате в четверг утром. Может быть, мистер Беттередж, и это окажется одною из многочисленных ошибок инспектора Сигрэва.
   Миледи велела мне позвонить и приказать принести бельевую книгу. Она оставалась с нами до тех пор, пока не принесли эту книгу, на тот случай, если б, просмотрев ее, сыщик Кафф опять захотел спросить о чем-нибудь.
   Книгу для записи белья принесла Розанна Спирман. Эта девушка пришла к завтраку страшно бледная и расстроенная, но, очевидно, достаточно оправившаяся от своего вчерашнего нездоровья, чтобы приняться за работу. Сыщик Кафф пристально вгляделся в нашу вторую служанку и в ее лицо, когда она вошла, и в ее уродливое плечо, когда она вышла.
   -- Имеете ли вы еще что-нибудь сказать мне? -- спросила миледи с нетерпением, желая поскорее освободиться от общества сыщика.
   Знаменитый Кафф открыл книгу, разобрался в ней в полминуты и опять закрыл ее.
   -- Я осмелюсь обеспокоить вас, миледи, только одним вопросом, -- сказал он. -- Молодая женщина, которая принесла сюда эту книгу, служит у вас так же давно, как и другие слуги?
   -- Почему вы об этом спрашиваете?
   -- Потому что, когда я видел ее в последний раз, она сидела в тюрьме за воровство.
   После этого ничего не оставалось, как сказать ему всю правду. Госпожа моя распространилась о хорошем поведении Розанны в ее доме и упомянула, что надзирательница исправительного дома была о ней самого лучшего мнения.
   -- Надеюсь, вы не подозреваете ее? -- в заключение и очень серьезно прибавила миледи.
   -- Я уже говорил вам, миледи, что до настоящего времени никого в доме не подозреваю в воровстве.
   После этого ответа миледи встала, чтобы отправиться наверх, за ключами мисс Рэчель. Мистер Кафф опередил меня, поспешно открыв перед нею дверь и отвесив ей низкий поклон. Миледи задрожала, проходя мимо него.
   Мы ждали, ждали, а ключей все не было. Сыщик Кафф не сделал мне никакого замечания. Он обратил к окну свое меланхолическое лицо, засунул в карманы свои худощавые руки и уныло насвистывал про себя "Последнюю летнюю розу".
   Наконец вошел Самюэль, но не с ключами, а с запиской ко мне. Я неловко и с трудом надел очки, чувствуя, что унылые глаза сыщика неотступно устремлены на меня.
   На клочке бумаги рукою миледи были написаны три строчки карандашом. Она сообщала мне, что мисс Рэчель наотрез отказалась показать свой гардероб.
   Я понял нежелание миледи встретиться с сыщиком Каффом после подобного ответа ее дочери. Не будь я слишком стар для юношеской конфузливости, мне кажется, я покраснел бы от мысли, что должен на него взглянуть.
   -- Известие о ключах мисс Вериндер? -- спросил сыщик.
   -- Барышня не соглашается на обыск своего гардероба.
   -- А!
   Голос его не был подчинен такой совершенной дисциплине, как его лицо. Когда он сказал: "А!" -- это было сказано тоном человека, который услышал то, что ожидал услышать. Он и рассердил и испугал меня, -- почему, сказать не могу, но это было так.
   -- От обыска придется отказаться? -- спросил я.
   -- Да, -- ответил Кафф, -- от обыска придется отказаться, потому что ваша барышня не соглашается подвергнуться ему наравне с другими. Мы должны или осмотреть все гардеробы в доме, или не осматривать ни одного. Пошлите чемодан мистера Эбльуайта в Лондон с первым же поездом, а книгу для белья возвратите с моим поклоном и благодарностью молодой женщине, которая принесла ее.
   Он положил книгу на стол и, вынув перочинный ножик, стал чистить себе ногти.
   -- Вы, кажется, не очень обманулись в своих ожиданиях? -- спросил я.
   -- Да, -- ответил сыщик Кафф, -- не очень.
   Я постарался заставить его объясниться.
   -- Зачем же мисс Рэчель препятствовать вам? -- спросил я. -- Кажется, ее интересы требуют, чтобы она вам помогала.
   -- Подождите немножко, мистер Беттередж, подождите немножко.
   Головы поумнее моей могли бы понять смысл его слов. Или человек, менее привязанный к Рэчель, чем я, мог бы видеть, куда он метит. Отвращение миледи к нему могло означать, -- как я понял уже впоследствии, -- что она видела, куда он метил.
   -- Что же теперь делать? -- спросил я.
   Сыщик Кафф кончил чистить ногти, посмотрел на них минуту с меланхолическим интересом и спрятал свой перочинный ножик.
   -- Пойдемте, -- сказал он, -- поглядим на розы.

Глава XIV

   Ближайший путь из кабинета миледи в сад вел через известный вам кустарник. Для того чтобы вы лучше поняли дальнейшее, я должен прибавить, что дорожка в кустарнике была излюбленной прогулкой мистера Фрэнклина. Когда он исчезал из дома и его нигде не могли найти, мы обыкновенно находили его там.
   Надо признаться, читатель, я довольно упрямый старик. Чем упорнее сыщик Кафф скрывал от меня свои мысли, тем упорнее старался я в них проникнуть. Когда мы свернули в кустарник, я попытался провести его другим способом.
   -- При настоящем положении вещей, -- сказал я, -- на вашем месте я стал бы в тупик.
   -- При настоящем положении вещей, -- ответил Кафф, -- на моем месте вы пришли бы к выводу, который уничтожил бы всякое сомнение. Оставим этот вывод пока в стороне, мистер Беттередж. Я привел вас сюда не за тем, чтобы вы подкапывались под меня, как барсук; я привел вас сюда для того, чтобы получить от вас некоторые сведения. Конечно, вы могли бы сообщить их мне и в доме. Но двери и слушатели взаимно притягивают друг друга, и люди моей профессии иногда имеют полезное для здоровья пристрастие к свежему воздуху.
   Немыслимо было провести этого человека. Я уступил и стал терпеливо, насколько мог, ожидать, что последует дальше.
   -- Не будем вникать в причины поведения вашей барышни, -- продолжал сыщик, -- пожалеем только, что она отказывается мне помочь, потому что, поступая так, она делает следствие более трудным, чем оно могло бы быть. Мы должны теперь постараться без ее помощи разрешить тайну пятна, которое, верьте моему слову, является также и тайной алмаза. Я решил повидать слуг и исследовать их мысли и поступки, мистер Беттередж, вместо того чтобы обыскивать их гардеробы. Однако, прежде чем приступить к этому, я хотел бы задать вам два вопроса. Вы человек наблюдательный; скажите, не заметили ли вы какой-нибудь странности в ком-либо из слуг, -- кроме, разумеется, весьма естественного испуга и волнения, -- после того, как обнаружилась пропажа алмаза? Не было ли между ними какой-нибудь особенной ссоры? Например, не рассердился ли кто-нибудь совершенно неожиданно? Или не занемог ли вдруг?
   Я вспомнил о внезапной болезни Розанны Спирман за вчерашним обедом, но не успел ответить, как сыщик вдруг уставился на кустарник и пробормотал про себя:
   -- Ага!
   -- Что случилось? -- спросил я.
   -- Опять приступ ревматизма, -- ответил сыщик громким голосом, словно желая, чтобы нас услышало третье лицо. -- Должно быть, к перемене погоды.
   Еще несколько шагов, и мы очутились у дома. Круто повернув направо, мы вышли на террасу и спустились по ступенькам в нижний сад. Сыщик Кафф остановился на открытом месте, откуда все хорошо было видно на большом расстоянии.
   -- Невероятно, чтобы эта молодая девушка, Розанна Спирман, с такой наружностью имела любовника, -- сказал он, -- но в интересах этой девушки я должен спросить у вас сейчас, не обзавелась ли она, бедняжка, обожателем, по примеру остальных?
   Что означал его вопрос при данных обстоятельствах? Вместо ответа я вытаращил на него глаза.
   -- Дело в том, что я приметил Розанну Спирман, прятавшуюся в кустах, когда мы проходили мимо, -- сказал сыщик.
   -- Это когда вы сказали "ага"?
   -- Да, когда я сказал "ага". Если у нее есть обожатель, такое поведение не означает ничего. Если же нет, то, при настоящем положении дел в доме, это крайне подозрительно, и, как мне ни жаль, я буду вынужден действовать соответствующим образом.
   Что мог я ему сказать? Я знал, что кустарник был любимой прогулкой мистера Фрэнклина; я знал, что, по всей вероятности, он пойдет по этой дороге, возвращаясь со станции; я знал, что Пенелопа не раз заставала тут свою подругу и всегда уверяла меня, что Розанна хотела привлечь к себе внимание мистера Фрэнклина. Если дочь моя права, Розанна могла тут поджидать возвращения мистера Фрэнклина как раз в то время, когда сыщик заметил ее, Я был поставлен перед трудным выбором -- или упомянуть о фантазиях Пенелопы, как о своих собственных, или предоставить несчастной девушке пострадать от последствий, от очень серьезных последствии, возбудив подозрения сыщика Каффа. Из чистого сострадания к девушке -- клянусь честью и душою, из чистого сострадания к девушке -- я дал сыщику необходимые объяснения и сказал ему, что Розанна имела неосмотрительность влюбиться в мистера Фрэнклина Блэка.
   Инспектор Кафф не смеялся никогда. В тех немногих случаях, когда что-нибудь казалось ему забавным, углы его губ слегка кривились, и только. Они слегка покривились и сейчас.
   -- Не лучше ли было бы вам сказать, что она имела неосмотрительность родиться безобразной и служанкой? -- спросил он. -- Влюбиться в джентльмена с наружностью и обращением мистера Фрэнклина кажется мне не самым большим сумасбродством в ее поведении. Однако я рад, что все выяснилось. Как-то легче на душе, когда хоть какая-нибудь загадка разрешается. Да, я сохраню ото в тайне, мистер Беттередж. Я люблю обращаться нежно с человеческими недугами, хоть мне в моей профессии не так уж часто представляется такой случай. Вы думаете, мистер. Фрэнклин Блэк не подозревает о склонности этой девушки? Поверьте, он скорехонько узнал бы о ней, будь девушка недурна собой. Некрасивым женщинам плохо живется на этом свете; будем надеяться, что они получат награду на том. А у вас премиленький сад, и как хорошо содержится луг! Посмотрите сами, насколько красивей кажутся цветы, когда их окружает трава, а не песок. Нет, благодарю. Я не сорву розу. У меня болит сердце, когда их срывают со стеблей, так же, как у вас болит сердце, когда что-нибудь неладно в людской. Вы не заметили что-нибудь необычное для вас в слугах, когда узнали о пропаже алмаза?
   До сих пор я держал себя очень откровенно с сыщиком Каффом. Но вкрадчивость, с какою он вторично обратился ко мне с этим вопросом, заставила меня быть осторожнее. Сказать попросту, меня вовсе не радовала мысль помогать его розыскам, если эти розыски приводили его, словно змею, ползущую в траве, к моим товарищам -- слугам.
   -- Я ничего не заметил, -- сказал я, -- кроме того, что все мы растерялись, включая и меня самого.
   -- О! -- сказал сыщик. -- И вы ничего больше не имеете мне сказать, не так ли?
   Я ответил с невозмутимой физиономией (льщу себя этой мыслью):
   -- Ничего.
   Унылые глаза сыщика Каффа пристально уставились мне в лицо.
   -- Мистер Беттередж, -- сказал он, -- позвольте пожать вам руку. Я чрезвычайно вас полюбил.
   Почему он выбрал именно эту минуту, когда я обманул его, чтоб высказать мне свое расположение, понять но могу. Но, разумеется, я несколько возгордился, не на шутку возгордился тем, что наконец-то провел знаменитого Каффа!
   Мы вернулись домой, Кафф попросил отвести ему для допроса особую комнату, а потом присылать туда слуг, живущих в доме, одного за другим, по порядку их звания, от первого до последнего.
   Я привел сыщика Каффа в свою собственную комнату, а потом созвал всех слуг в переднюю. Розанна Спирман пришла вместе с другими, такая же, как всегда. Она была в своем роде не менее опытна, нежели сыщик, и, я подозреваю, слышала в кустарнике, как он расспрашивал меня о слугах вообще, прежде чем увидел ее. Но по лицу ее нельзя было и догадаться, что она помнит о существовании такого места, как наш кустарник.
   Я отправлял к сыщику одну служанку за другой, как мне было ведено. Кухарка первая вошла в судилище, другими словами -- в мою комнату. Она оставалась там очень недолго. Выводом ее было, когда она вышла:
   -- Сыщик Кафф не в духе, но сыщик Кафф настоящий джентльмен.
   Вслед за нею отправилась горничная миледи. Оставалась она гораздо дольше. Заключением ее было, когда она вышла:
   -- Если сыщик Кафф не верит словам порядочной женщины, то он мог бы, по крайней мере, оставить свое мнение при себе!
   Потом отправилась Пенелопа. Оставалась минуты две, не больше. Донесение:
   -- Сыщика Каффа очень жаль; должно быть, он в молодости был несчастлив в любви, батюшка.
   После Пенелопы пошла старшая служанка. Оставалась, как и горничная миледи, довольно долго. Вывод:
   -- Я поступила к миледи не затем, чтобы какой-нибудь полицейский подозревал меня в глаза.
   Потом пошла Розанна Спирман. Оставалась дольше всех. Никакого вывода -- мертвое молчание и бледные, как смерть, губы. Самюэль, лакей, пошел вслед за Розанной. Оставался минуты две. Донесение:
   -- Стыдно должно быть тому, кто чистит сапоги мистеру Каффу.
   Нанси, судомойка, пошла последней; оставалась минуты две. Донесение:
   -- У сыщика есть сердце, он не насмехается, мистер Беттередж, над бедной работящей девушкой.
   Отправившись в судилище, когда все уже было закончено, узнать, не будет ли мне каких-нибудь новых приказаний, я нашел сыщика глядящим в окно и насвистывающим "Последнюю летнюю розу".
   -- Набрели на что-нибудь, сэр? -- спросил я.
   -- Если Розанна Спирман отпросится из дому, -- сказал сыщик, -- отпустите ее, бедняжку, но сперва дайте мне знать.
   Уж лучше было бы мне промолчать о Розанне и мистере Фрэнклине. Было ясно, что несчастная девушка возбудила подозрения сыщика Каффа, несмотря на все мои старания не допустить этого.
   -- Надеюсь, вы не считаете Розанну причастной к пропаже алмаза? -- осмелился я спросить.
   Углы меланхолических губ Каффа искривились, и он пристально посмотрел мне в лицо.
   -- Я думаю, лучше будет не говорить вам ничего, мистер Беттередж, -- сказал он, -- а иначе вы, пожалуй, расстроитесь.
   Я усомнился: уж точно ли удалось мне тогда, в саду, провести знаменитого Каффа. К моему облегчению, нас прервал стук в дверь, и пришло известие кухарки: Розанна Спирман отпросилась выйти, по всегдашней своей причине: болит голова и хочется подышать свежим воздухом.
   По знаку сыщика я сказал:
   -- Пусть ее идет.
   -- Где у вас выход для прислуги? -- спросил он, едва мы остались одни.
   Я показал ему его.
   -- Заприте дверь вашей комнаты, -- проговорил сыщик, -- и если кто-нибудь спросит обо мне, скажите, что я сижу здесь и размышляю.
   Он опять скривил углы губ и исчез.
   Оставшись один, я почувствовал сильнейшее любопытство, подтолкнувшее меня самолично заняться розысками.
   Было ясно, что подозрения сыщика Каффа были возбуждены ответами слуг на допросе. А между тем две служанки (кроме самой Розанны), остававшиеся на допросе дольше других, -- горничная миледи и горничная по дому, -- были из самых ярых гонительниц несчастной девушки. Придя к этому заключению, я будто случайно заглянул в людскую, увидел, что там происходит чаепитие, и тотчас на него напросился.
   Надежда моя найти союзника в чайнике оправдалась. Менее чем через полчаса я знал столько же, сколько сам сыщик.
   Ни горничная миледи, ни первая горничная по дому не поверили вчерашней болезни Розанны. Эти две чертовки -- прошу прощения, но как же иначе назвать злых женщин? -- несколько раз прокрадывались в четверг после полудня наверх, пытаясь отворить дверь Розанны и всякий раз находя ее запертою, стучались и но получали ответа, слушали и не слышали никакого звука изнутри.
   Когда девушка спустилась к чаю и снова была отослана в постель по причине нездоровья, две вышеупомянутые чертовки опять попробовали отворить ее дверь и нашли ее запертой, заглянули в замочную скважину и нашли ее заткнутой, видели свет под дверями в полночь и слышали треск огня (огонь в спальне служанки в июне!) в четыре часа утра. Все это они рассказали сыщику Каффу, который, вместо благодарности за их желание помочь ему, посмотрел на них кислым и подозрительным взглядом, явно показывая, что не верит ни той, ни другой. Отсюда -- нелестный отзыв обеих женщин о сыщике. Отсюда (а также и под влиянием чайника) -- их готовность дать волю языку о неджентльменском обращении сыщика с ними.
   Так как я уже подметил уловки знаменитого Каффа и знал, что он намерен тайно следить за Розанной, когда она выйдет на прогулку, мне стало ясно, что он нарочно не показал обеим горничным, как существенно они ему помогли. Покажи только женщинам подобного рода, что считаешь их показания достойными доверия, и они до того зачванятся этим, такого наговорят, что сразу заставят Розанну Спирман быть начеку.
   Я вышел из дома. Летний вечер был удивительно хорош. Я сильно жалел бедную девушку и вообще был очень встревожен оборотом, какой приняло дело. Направившись к кустарнику, я встретил мистера Фрэнклина в его любимой аллее. Он давно уже вернулся со станции и успел переговорить с миледи. Она рассказала ему о непонятном отказе мисс Рэчель дать осмотреть ее гардероб и привела его этим в такое уныние, что он, казалось, не решался больше говорить о барышне. Фамильный характер сказался в нем в этот вечер впервые во всей своей силе.
   -- Ну, Беттередж, -- сказал он, -- как нравится вам атмосфера тайны и подозрения, в которой мы все теперь живем? Помните утро, когда я приехал с Лунным камнем? Боже мой, как я жалею, что мы не бросили его в пески!
   После этой вспышки он не захотел продолжать разговора, пока не успокоится. Мы молча шли рядом минуты две, а потом он спросил меня, куда делся сыщик Кафф. Невозможно было обмануть мистера Фрэнклина, сказав ему, будто сыщик сидит в моей комнате и размышляет. Я рассказал ему все, как было, упомянув в особенности то, что горничная миледи и горничная по дому сообщили о Розанне Спирман.
   Ясный ум мистера Фрэнклина постиг в одно мгновение, на кого направлены подозрения сыщика.
   -- Вы, кажется, говорили мне сегодня утром, -- сказал он, -- что один из лавочников уверял, будто встретил Розанну вчера, по дороге во Фризинголл, когда мы предполагали, что она лежит больная в своей комнате?
   -- Да, сэр.
   -- Если горничная тетушки и другая женщина говорят правду, значит лавочник действительно встретил ее. Болезнь была предлогом, чтобы нас обмануть. У нее была какая-нибудь преступная причина, для того чтобы тайно побывать в городе. Запачканное краской платье, по-видимому, принадлежит ей, а огонь в ее комнате в четыре часа был разведен для того, чтобы сжечь это платье. Розанна Спирман украла алмаз. Я сейчас же пойду и скажу тетушке, какой оборот приняло дело.
   -- Нет, повремените еще, сэр, -- послышался меланхолический голос позади нас.
   Мы быстро обернулись и очутились лицом к лицу с сыщиком Каффом.
   -- Почему же? -- спросил мистер Фрэнклин.
   -- Потому что, сэр, если вы скажете миледи, то миледи передаст это мисс Вериндер.
   -- Предположим, что передаст. А дальше?
   Мистер Фрэнклин произнес это с внезапным жаром и запальчивостью, как если б сыщик смертельно оскорбил его.
   -- А как вы думаете, сэр, -- спокойно сказал сыщик Кафф, -- благоразумно ли задавать этот вопрос мне -- и в такую минуту?
   Наступило минутное молчание. Мистер Фрэнклин приблизился к сыщику. Оба они пристально посмотрели в лицо друг другу. Мистер Фрэнклин заговорил первый, понизив голос так же внезапно, как повысил его.
   -- Я полагаю, вам известно, мистер Кафф, -- сказал он, -- что вы ведете дело чрезвычайно щекотливое.
   -- Не в первый, а может быть, в сотый раз веду я щекотливое дело, -- ответил тот со своим обычным бесстрастием.
   -- Вы хотите сказать, что запрещаете мне говорить тетушке о случившемся?
   -- Я хочу сказать, сэр, что я брошу это дело, если вы сообщите леди Вериндер или кому бы то ни было о том, что случилось, пока я не дам вам позволения на это.
   Эти слова решили вопрос. Мистеру Фрэнклину ничего больше не оставалось, как покориться; он гневно повернулся и оставил нас.
   Я с трепетом слушал их, не зная, кого подозревать и что теперь думать. Но, несмотря на мое смущение, две вещи были мне ясны: во-первых, что барышня, неизвестно почему, была причиною тех колкостей, которые они наговорили друг другу. Во-вторых, что они совершенно поняли друг друга, не обменявшись накануне никакими предварительными объяснениями.
   -- Мистер Беттередж, -- сказал сыщик, -- вы сделали очень большую глупость в мое отсутствие. Вы сами пустились на розыски. Впредь, может быть, вы будете так любезны, что станете производить розыски совместно со мной.
   Он взял меня под руку и повел по дороге, которой сюда пришел. Должен признаться, что хотя я и заслужил его упрек, тем не менее я не собирался помогать ему расставлять ловушки Розанне Спирман. Воровка она была или нет, законно это или нет, мне было все равно, -- я ее жалел.
   -- Чего вы хотите от меня? -- спросил я, вырвав свою руку и остановившись.
   -- Только небольших сведений о здешних окрестностях, -- ответил сыщик.
   Я не мог отказаться пополнить географический багаж сыщика Каффа.
   -- Есть ли на этой стороне какая-нибудь дорога, которая вела бы от морского берега к дому? -- спросил Кафф.
   С этими словами он указал на сосновую аллею, которая вела к Зыбучим пескам.
   -- Да, -- ответил я, -- тут есть дорожка.
   -- Покажите ее мне.
   Рядышком, в сумерках летнего вечера, оба мы, сыщик и я, отправились к Зыбучим пескам.

Глава XV

   Кафф молчал, погруженный в свои думы, пока мы не вышли в сосновую аллею. Тут он очнулся, как человек, принявший решение, и опять заговорил со мной.
   -- Мистер Беттередж, -- сказал он, -- так как вы сделали мне честь и впряглись, как говорится, со мной в одну упряжку и так как я думаю, что вы можете быть мне полезны еще до истечения нынешнего вечера, -- я не вижу никакой надобности мистифицировать друг друга и намерен со своей стороны подать вам пример откровенности. Вы решили не сообщать мне никаких сведений, которые могли бы повредить Розанне Спирман, потому что с вами она вела себя хорошо и потому что вам искренно жаль ее. Эти гуманные побуждения делают вам большую честь, по в данном случае они совершенно бесполезны. Розанне Спирман не грозит никакая опасность, даже если я обвиню ее как соучастницу в пропаже алмаза, на основании улик, которые так же очевидны для меня, как нос на вашем лице.
   -- Вы хотите сказать, что миледи не станет преследовать ее судебным порядком? -- спросил я.
   -- Я хочу сказать, что миледи не сможет преследовать ее, -- ответил сыщик. -- Розанна Спирман -- не более как орудие в руках другого лица, и ради этого другого лица Розанна Спирман будет пощажена.
   Он говорил серьезно, в этом нельзя было сомневаться. Однако в душе моей шевельнулось что-то недоброе против него.
   -- Не можете ли вы назвать это другое лицо? -- спросил я.
   -- Не можете ли вы, мистер Беттередж?
   -- Нет.
   Сыщик Кафф все стоял неподвижно и смотрел на меня с меланхолическим участием.
   -- Мне всегда приятно обращаться нежно с людскими слабостями, -- сказал он. -- А в настоящую минуту я испытываю прямо нежность к вам, мистер Беттередж. А вы, по той же прекрасной причине, чувствуете особенную нежность к Розанне Спирман, не правда ли? Скажите, не сшила ли она себе недавно новое белье?
   К чему он так неожиданно ввернул этот странный вопрос, я никак не мог догадаться. Но, не видя, чем правда могла бы повредить Розанне, я ответил, что девушка поступила к нам с очень скудным запасом белья и что миледи в вознаграждение за ее хорошее поведение (я сделал ударение на последних словах) подарила ей новое белье недели две тому назад.
   -- Как жалок этот свет! -- сказал сыщик. -- Человеческая жизнь есть нечто вроде мишени, в которую несчастье стреляет беспрестанно и всегда попадает в цель. Если б не этот новый запас белья, мы легко нашли бы новую кофту или юбку в вещах Розанны и уличили бы ее таким образом. Вы следите за моей мыслью, не так ли? Вы сами допрашивали служанок и знаете, какие открытия сделали две из них у двери Розанны. Наверно, вы знаете, чем занималась вчера девушка, после того как она занемогла? Вы не можете догадаться? О боже мой! Это так же ясно, как полоса света вон там за деревьями. В одиннадцать часов в четверг утром инспектор Сигрэв (это скопление человеческих слабостей) указывает всем женщинам пятно на двери. У Розанны есть основание бояться за свои собственные вещи; она пользуется первым удобным случаем, чтобы уйти в свою комнату, находит пятно на своей кофточке или юбке, или все равно на чем, притворяется больною, пробирается в город, покупает материал для новой юбки или кофты, шьет ее одна в своей комнате в четверг ночью, разводит огонь (не для того, чтоб сжечь: две ее подруги подсматривают у дверей, и она знает, что запах гари ее выдаст, да ей и некуда деть кучу пепла), -- разводит огонь, говорю я, чтобы выстирать, высушить и выгладить подмененную юбку, а запачканную скрывает (вероятно, на себе) и вот сейчас, в эту самую минуту, старается уничтожить ее где-нибудь в удобном местечке на этом уединенном берегу перед нами. Я видел сегодня вечером, как она зашла в рыбачьей деревне в одну хижину, куда, может быть, и мы с вами заглянем до возвращения домой. Она оставалась в этой хижине некоторое время и вышла оттуда (как мне показалось) с чем-то спрятанным под плащом. Плащ на женщине -- эмблема милосердия -- прикрывает множество грехов. Я видел, как она отправилась к северу вдоль берега, когда вышла из хижины. Неужели ваш морской берег считается таким живописным, мистер Беттередж?
   Я ответил "да" так коротко, как только мог.
   -- Вкусы бывают разные, -- сказал сыщик Кафф. -- На мой взгляд, нет морского ландшафта, который был бы менее приятен. Если бы вам понадобилось следить за другим человеком, идя по этому берегу, и если б человек этот внезапно оглянулся, вы бы не нашли ни малейшего местечка, за которым вы могли бы спрятаться. Мне оставалось выбрать одно из двух: или посади атецъ. Противъ всякаго ожиданія, онъ хорошо проспалъ ночь, а сонъ, по его словамъ, какъ непривычная роскошь, подѣйствовалъ на него одуряющимъ образомъ. Однако послѣ чашки кофе, которую онъ, по иностранному обычаю, выпивалъ обыкновенно за нѣсколько часовъ до завтрака, ясность ума его опять возвратилась. Французская сообразительность выступила на первый планъ, и онъ съ большею ловкостью и рѣшительностью принялъ слѣдующія мѣры:
   Прежде коего онъ недѣль, позвать слугъ и приказалъ онъ оставить всѣ двери и окна нижняго этажа запертыми, такъ, какъ она была оставлены наканунѣ, за исключеніемъ главнаго входа, который я уже отперъ. Затѣмъ, не предпринимая никакихъ дальнѣйшихъ мѣръ, онъ предложилъ мнѣ и мистеру Годфрею лично удостовѣриться, не завалился ли какъ-нибудь алмазъ за шкафъ или за столъ, на которомъ помѣщалась эта индѣйская вещица. Послѣ безуспѣшныхъ поисковъ и толковъ съ Пенелопой, которая въ отвѣтъ на всѣ вопросы не прибавила ничего новаго къ сообщеннымъ у же ею свѣдѣніямъ, мистеръ Франклинъ рѣшился допросить самое миссъ Рахиль и послалъ Пенелопу постучаться въ дверь ея спальни.
   На стукъ вышла только одна миледи и тотчасъ же притворила за собой дверь; но минуту спустя мы услыхали, что миссъ Рахиль сама запираетъ дверь изнутри. Госпожа моя вышла къ вамъ сконфуженная и опечаленная.
   -- Пропажа алмаза до такой степени сокрушаетъ бѣдную Рахиль, сказала она мистеру Франклину,-- что она упорно отказывается говорить о немъ даже со мной, и вамъ никакъ нельзя увидать ее теперь.
   Удвоивъ ваше смущеніе разказомъ объ отчаяніи своей дочери, миледи, послѣ небольшаго внутренняго усилія, вполнѣ овладѣла собой и начала дѣйствовать со свойственною ей рѣшимостью.
   -- Мнѣ кажется, спокойно сказала она,-- что вамъ не остается ничего болѣе дѣлать какъ послать за полиціей.
   -- Которая прежде всего, подхватилъ мистеръ Франклинъ,-- должна задержать индѣйскихъ фокусниковъ, приходившихъ сюда вчера вечеромъ.
   Миледи и мистеръ Годфрей (не посвященные въ тайны ваши съ мистеромъ Франклиномъ) пришли въ величайшее изумленіе.
   -- Мнѣ некогда теперь объясняться, продолжилъ мистеръ Франклинъ. -- Одно могу сказать вамъ, что алмазъ, по всей вѣроятности, похищенъ Индѣйцами. Напишите мнѣ поскорѣе рекомендательное письмо къ одному изъ фризингальскихъ судей, сказалъ онъ, обращаясь къ миледи,-- и упомяните въ немъ, что я уполномоченъ вами дѣйствовать въ вашихъ интересахъ. Я сейчасъ же отправлюсь въ городъ, потому что каждая потерянная минута можетъ дать похитителямъ время скрыться отъ вашихъ преслѣдованій. (Nota bene: На какой сторонѣ его характера былъ теперь перевѣсъ, на французской или на англійской? не знаю, только очевидно было, что разумная сторона одержала верхъ. Оставалось рѣшить еще одинъ вопросъ: долго ли продлится это счастливое настроеніе?)
   Мистеръ Франклинъ придвинулъ къ теткѣ перо, чернила и бумагу, но миледи (какъ мнѣ показалось) не совсѣмъ-то охотно написала требуемое письмо. Еслибы можно было пренебречь такимъ обстоятельствомъ, какъ пропажа алмаза въ двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, то судя по невыгодному мнѣнію моей госпожи объ ея покойномъ братѣ и по ея недовѣрію къ сдѣланному имъ подарку, она, мнѣ кажется, порадовалась бы, еслибы ворамъ удалось скрыться съ Луннымъ камнемъ.
   Я отправился въ конюшню съ мистеромъ Франклиномъ и не упустилъ при этомъ случая спросить его, какимъ образомъ могли Индѣйцы (которыхъ я, конечно, и самъ подозрѣвалъ не менѣе его) забраться къ вамъ въ домъ?
   -- Вѣроятно, во время суматохи, причиненной разъѣздомъ гостей, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ,-- одинъ изъ негодяевъ пробрался незамѣтно въ столовую, и забившись подъ диванъ, подслушалъ разговоръ тетушки съ Рахилью насчетъ того, куда лучше припрятать алмазъ на ночь. Затѣмъ, выждавъ пока въ домѣ все угомонилось, онъ преспокойно взошелъ въ кабинетъ и укралъ Лунный камень изъ шкапчика.
   Съ этими словами мистеръ Франклинъ, крикнулъ груму чтобъ отворили ворота и ускакалъ въ городъ. Это было, повидимому, самое разумное объясненіе. Однако какимъ же образомъ ухитрился воръ выйдти изъ дому? Отправляясь поутру отпирать главный входъ, я нашелъ его точь-въ-точь въ томъ же видѣ какъ наканунѣ, крѣпко запертымъ на засовъ. Что же касается до другахъ дверей и окошекъ, то она сами говорили за себя, потому что до сихъ поръ еще оставалась неотворенными. А собаки? Предположимъ, что воръ ушелъ чрезъ окно верхняго этажа; какъ могъ онъ во всякомъ случаѣ миновать собакъ? Ужь не запасся ли онъ для нихъ отравленнымъ мясомъ? Въ ту самую минуту какъ подозрѣніе это промелькнуло въ моей головѣ, собаки выбѣжали ко мнѣ изъ-за угла, стали валяться по мокрой травѣ и были такъ здоровы и веселы, что я не безъ труда образумилъ ихъ и снова посадилъ на цѣпь. Чѣмъ болѣе размышлялъ я надъ объясненіемъ мистера Франклина, тѣмъ несостоятельнѣе оно мнѣ казалось. Наконецъ, когда наступило время, мы, по обыкновенію, позавтракали: никакое происшествіе въ домѣ, даже самое необычайное, какъ напримѣръ грабежъ или убійство, не должны мѣшать завтраку. По окончаніи его миледи потребовала меня къ себѣ, и я принужденъ былъ разказать ей все, что такъ тщательно таилось отъ нея до сихъ поръ относительно Индѣйцевъ и ихъ заговора. Какъ женщина съ твердымъ характеромъ, она скоро оправилась отъ потрясающаго впечатлѣнія, произведеннаго на нее моимъ разказомъ. Ее не столько смущали поганые Индѣйцы, сколько печаль дочери.
   -- Вы сами знаете, Бетереджъ, какой странный характеръ у Рахили, и какъ не похожи бываютъ ея дѣйствія на поступки ея сверстницъ, сказала мнѣ миледи.-- Но никогда не казалась она мнѣ столь загадочною и скрытною какъ въ настоящую минуту. Пропажа камня словно лишила ее разсудка. Кто бы подумалъ, что этотъ ужасный алмазъ околдуетъ ее въ такое короткое время?
   Дѣйствительно, все это было очень странно. Миссъ Рахиль никогда не выказывала свойственнаго всѣмъ молодымъ дѣвушкамъ пристрастья къ драгоцѣннымъ вещамъ и украшеніямъ. Однако она была неутѣшна и до сихъ поръ сидѣла запершись въ своей спальнѣ. Правда, пропажа алмаза отразилась и на прочихъ обитателяхъ дома. Даже мистеръ Годфрей, напримѣръ, по профессіи общій утѣшитель и совѣтчикъ, и тотъ не звалъ куда ему дѣвать себя. За недостаткомъ общества, и не имѣя возможности примѣнить къ миссъ Рахили свое умѣнье утѣшать огорченныхъ женщинъ, онъ тревожно и безцѣльно сновалъ взадъ и впередъ по дому и по саду, раздумывая, какъ бы лучше поступить ему въ приключившейся бѣдѣ. Ужь не уѣхать ли и не избавить ли семью отъ тяжелой обязанности занимать его какъ гостя, а то не остаться ли лучше въ ожиданіи того времени, когда и его ничтожныя услуги могутъ оказаться полезными? наконецъ онъ остановился на послѣднемъ рѣшеніи какъ на самомъ благоразумномъ и наиболѣе приличномъ при настоящемъ грустномъ положеніи семьи. Только время и обстоятельства могутъ быть пробнымъ камнемъ для человѣка. Когда наступилъ чередъ мистеру Годфрею быть испробованнымъ, цѣнность его оказалась гораздо болѣе низкаго достоинства нежели я воображалъ. Что же касается до женской прислуги, то женщины всѣ, за исключеніемъ Розанны Сперманъ, державшейся поодаль отъ другихъ, принялись шушукать во всѣхъ углахъ дома и перекидываться подозрительными взглядами, какъ обыкновенно поступаетъ слабѣйшая половина человѣческаго рода при всѣхъ сколько-нибудь замѣчательныхъ происшествіяхъ. Сознаюсь, что я самъ былъ встревоженъ и не въ духѣ. Проклятый алмазъ всѣхъ васъ перевернулъ вверхъ дномъ. Около одиннадцати часовъ мистеръ Франклинъ вернулся назадъ. Его рѣшимость очевидно исчезла во время поѣздка въ городъ подъ гнетомъ свалившихся на него заботъ.
   Отправляясь изъ дому, онъ скакалъ въ галопъ, а домой возвращался шагомъ. Уѣзжая, онъ былъ твердъ какъ сталь, а вернулся словно наваченный, тряпка -- тряпкой.
   -- Ну, что жь, спросила миледи,-- когда будетъ полиція?
   -- Сейчасъ, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ;-- она сказали, что мигомъ послѣдуютъ за мною. Сюда прибудетъ надзиратель сыщиковъ, Сигревъ, съ двумя полицейскими помощниками. Но это только для формы. Дѣло наше проиграно!
   -- Какъ, сэръ, спросилъ я.-- Неужто Индѣйцы скрылись?
   -- Бѣдные оклеветанные Индѣйцы посажены въ тюрьму безъ малѣйшаго основанія, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ.-- Она такъ же невинны какъ неродившійся младенецъ. Мое предположеніе, будто одинъ изъ нихъ притаился у насъ въ домѣ, разсѣялось какъ дымъ, подобно прочимъ моимъ фантазіямъ; и мнѣ доказали фактами, продолжилъ мистеръ Франклинъ, съ наслажденіемъ налегая на сдѣланный имъ промахъ,-- что это вещь положительно невозможная.
   Озадачивъ насъ этимъ новымъ и неожиданнымъ оборотомъ дѣла относительно пропажи Луннаго камня, нашъ молодой джентльменъ, по просьбѣ своей тетки, сѣлъ и объяснился.
   Энергія, повидимому, не покидала его вплоть до самаго Фризингалла, гдѣ онъ обстоятельно передалъ обо всемъ происшедшемъ судьѣ, который тотчасъ же послалъ за полиціей. Изъ заведенныхъ справокъ оказалось, что Индѣйцы и не пытались бѣжать изъ города; мало того, полиція видѣла, какъ наканунѣ въ одиннадцатомъ часу вечера она возвращались въ Фризингаллъ въ сопровожденіи своего маленькаго спутника; изъ чего можно было заключить (принимая въ разчетъ время, и разстояніе), что Индѣйцы вернулись домой тотчасъ же по окончаніи своихъ фокусовъ на террасѣ. Еще позднѣе въ полночь, дѣлая обыскъ въ заѣзжемъ домѣ, гдѣ проживали фокусники, полиція опять видѣла трехъ Индейцевъ вмѣстѣ съ ихъ маленькимъ спутникомъ. А за тѣмъ, вскорѣ послѣ полуночи, я самъ собственноручно заперъ въ домѣ всѣ двери и окна. Болѣе очевидныхъ доказательствъ въ пользу невинности Индѣйцевъ, повидимому, не могло и быть. Судья объявилъ, что покамѣстъ нѣтъ на малѣйшаго повода подозрѣвать ихъ. Но такъ какъ при дальнѣйшемъ слѣдствіи полиція легко могла сдѣлать насчетъ ихъ нѣкоторыя открытія, то онъ рѣшалъ засадить ихъ въ тюрьму, въ качествѣ бродягъ плутовъ, и выдержать тамъ съ недѣлю для нашихъ интересовъ. Прямымъ же поводомъ къ аресту послужило нарушенное ими по незнанію какое-то постановленіе городскаго начальства, но какое именно, не помню. Всѣ людскія учрежденія (не исключая, и правосудія) имѣютъ своего рода пластичность: нужно только надавить надлежащую пружину. Почтенный судья былъ стариннымъ пріятелемъ миледи, и какъ только засѣданіе открылось, онъ отдалъ приказъ арестовать фокусниковъ на недѣлю.
   Вотъ что разказалъ вамъ мистеръ Франклинъ о своихъ похожденіяхъ въ Фризангаллѣ. очевидно было, что индѣйскій ключъ, съ помощью котораго мы надѣялись розыскать похищенный алмазъ, сломался въ нашихъ рукахъ и сталъ никуда негоднымъ. Но если фокусники были невинны, кто же, спрашивается, похитилъ Лунный камень изъ ящика миссъ Рахили?
   Десять минутъ спустя пріѣхалъ, наконецъ, ко всеобщему успокоенію, надзиратель Сигревъ. Онъ сообщилъ намъ, что, проходя по террасѣ, видѣлъ мистера Франклина, грѣвшагося на солнцѣ (должно-быть, италіянскою стороной къ верху), и что онъ поспѣшилъ будто бы предупредать его, мистера Сигрева, что розыски полиціи будутъ совершенно напрасны.
   Въ данныхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ всей семьи, врядъ ли кто могъ быть столь пріятнымъ для насъ посѣтителемъ, какъ надзиратель фризингальскихъ сыщиковъ. Онъ былъ высокъ и дороденъ; имѣлъ часто военные пріемы, громкій повелительный голосъ, твердый взглядъ и длинный широкій сюртукъ, застегнутый на всѣ пуговицы до самаго воротника. На лицѣ его, казалось, было написано: "Я и есть тотъ человѣкъ, котораго вамъ нужно!" А строгость, съ которою онъ отдавалъ приказанія своимъ помощникамъ, убѣждала васъ всѣхъ, что съ нимъ шутить нельзя.
   Онъ приступилъ сначала ко внутреннему и наружному осмотру всѣхъ надворныхъ строеній; послѣ чего объявилъ, что воры не имѣли возможности проникнуть къ намъ извнѣ, и что слѣдовательно воровство учинено было кѣмъ-нибудь изъ живущихъ въ домѣ. Вообразите себѣ переполохъ прислуги послѣ этого офиціальнаго объявленія! Надзиратель положилъ сначала осмотрѣть будуаръ, а затѣмъ допросить прислугу. Въ то же время онъ поставилъ одного изъ своихъ подчиненныхъ у лѣстницы, примыкавшей къ спальнямъ слугъ, и приказалъ ему не впускать туда никого изъ живущихъ въ домѣ впредь до новыхъ распоряженіи.
   Это окончательно ошеломило слабѣйшую половину человѣческаго рода. Онѣ повыскакала изъ своихъ угловъ, разомъ взлетѣла наверхъ въ комнату миссъ Рахили (въ томъ числѣ и Розанна Сперманъ), столпилась около надзирателя Сигрева, и всѣ съ одинаково преступнымъ видомъ просила его назвать виновную.
   Надзиратель не потерялся: онъ окинулъ ихъ своимъ рѣшительнымъ взглядомъ и скомандовалъ по-военному:
   -- Васъ здѣсь не спрашиваютъ! Маршъ всѣ внизъ. Смотрите, прибавилъ онъ, внезапно указывая имъ на маленькое пятнышко, образовавшееся на разрисованной двери въ комнатѣ миссъ Рахили, какъ разъ подъ замочною скважиной,-- смотрите, что надѣлали ваши юпки. Ступайте, ступайте отсюда!
   Розанна Сперманъ, стоявшая ближе всѣхъ къ нему и къ запачканой двери, первая показала примѣръ послушанія, и немедленно отправилась къ своимъ занятіямъ. За ней послѣдовали и всѣ остальныя. Окончивъ обыскъ комнаты, что не привело его ни къ какому положительному результату, надзиратель спросилъ меня, кто первый открылъ воровство. Открыла его Пенелопа, и потому за ней немедленно послали.
   Сказать правду, надзиратель немножко круто приступилъ къ допросу моей дочери.
   -- Слушайте меня внимательно, молодая женщина, сказалъ онъ ей,-- и не забывайте, что вы должны говорить правду.
   Пенелопа мгновенно вспыхнула.
   -- Меня никогда не учили лгать, господинъ надзиратель, а если отецъ мой, стоя здѣсь, можетъ равнодушно выслушивать, какъ меня обвиняютъ во лжи и въ воровствѣ, выгоняютъ изъ моей комнаты и отнимаютъ у меня доброе имя, единственное достояніе бѣдной дѣвушки, такъ онъ значитъ не тотъ добрый отецъ, какомъ я привыкла считать его!
   Во-время вставленное мною словечко принимало нѣсколько Пенелопу съ правосудіемъ. Вопросы и отвѣты потекла плавно и безостановочно, но не провела на къ какимъ особеннымъ открытіямъ. Дочь моя видѣла, какъ, отправляясь ко сну, миссъ Рахиль спрятала свой алмазъ въ одномъ изъ ящиковъ индѣйскаго шкафа. На другой день, въ восемь часовъ утра, относя ей на верхъ чашку чая, Пенелопа увидала ящикъ открытымъ и пустымъ, вслѣдствіе чего и произвела въ домѣ тревогу. Далѣе этого не шли ея показанія.
   Тогда надзиратель попросилъ позволенія видѣть самое миссъ Рахиль. Пенелопа передала ей эту просьбу черезъ дверь, и тѣмъ же путемъ получила отвѣтъ:
   -- Мнѣ нечего сообщать г. надзирателю, оказала миссъ Рахиль,-- и я никого не въ состояніи принять теперь.
   Нашъ опытный служака былъ чрезвычайно удивленъ и даже оскорбленъ подобнымъ отвѣтомъ; но я поспѣшилъ увѣрить его, что барышня нездорова, и просилъ повременить немного свиданіемъ съ нею. Послѣ того мы сошли внизъ, гдѣ намъ попалась навстрѣчу мистеръ Годфрей и мистеръ Франклинъ, проходившіе чрезъ заду.
   Оба джентльмена, въ качествѣ временныхъ обитателей дома, приглашены были разказать съ своей стороны все могущее продать свѣтъ на разбираемое дѣло. Но и тотъ, а другой объявила, что имъ ровно ничего неизвѣстно. Не слыхала ли она въ прошлую ночь какого подозрительнаго шума? спрашивалъ надзиратель. Ничего не слыхала, кромѣ шума дождя.
   -- А вы, обратился онъ ко мнѣ, также ничего не слыхали лежа безъ сна долѣе другихъ?
   -- Рѣшительно ничего!
   Освобожденный отъ дальнѣйшихъ разспросовъ, мистеръ Франклинъ, все еще отчаиваясь въ успѣхѣ предпріятія, шепнулъ мнѣ на ухо: "Этотъ господинъ не окажетъ намъ ни малѣйшей помощи. Надзиратель Сигревъ настоящій оселъ." Между тѣмъ какъ мистеръ Годфрей, окончивъ свои показанія, шепталъ мнѣ съ другой стороны: "Сейчасъ видно, что это знатокъ своего дѣла! Я сильно на него надѣюсь, Бетереджъ!"
   Сколько людей, столько же и различныхъ мнѣній,-- такъ сказалъ еще до меня одинъ изъ древнихъ философовъ. Чтобы продолжить свои изслѣдованія, надзиратель снова вернулся въ будуаръ, неотступно сопровождаемый мною и Пепелопой. Онъ хотѣлъ удостовѣриться, не переставлена ли была ночью какая-нибудь мебель, такъ какъ поверхностный осмотръ комнаты не далъ ему возможности убѣдиться въ этомъ.
   Между тѣмъ какъ мы шарили около столовъ и стульевъ, дверь спальни внезапно отворилась, а миссъ Рахиль, какого къ себѣ не допускавшая, ко всеобщему удивленію вышла къ намъ безъ всякаго вызова. Взявъ со стула свою круглую садовую шляпку, она прямо подошла къ Пенелопѣ съ слѣдующимъ вопросомъ:
   -- Мистеръ Франклинъ Блекъ посылалъ васъ сегодня утромъ ко мнѣ?
   -- Да, миссъ, посылалъ.
   -- Онъ желалъ говорить со мною, не такъ ли?
   -- Точно такъ, миссъ.
   -- Гдѣ же онъ теперь?
   Слыша голоса на террасѣ, я выглянулъ изъ окошка и увидалъ ходившихъ по ней джентльменовъ.
   -- Мистеръ Франклинъ на террасѣ, миссъ, отвѣчалъ я за свою дочь.
   Не сказавъ болѣе на слова, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на надзирателя, хотѣвшаго было заговорить съ ней, блѣдная какъ смерть и погруженная въ свои собственныя мысли, миссъ Рахиль вышла изъ комнаты и спустилась на террасу къ своимъ двоюроднымъ братьямъ.
   Сознаюсь, что я нарушилъ въ этомъ случаѣ должное къ моимъ господамъ уваженіе, что я оскорбилъ приличіе и выказалъ недостатокъ хорошихъ манеръ, но хоть зарѣжьте меня, а я не въ силахъ былъ удержаться отъ покушенія посмотрѣть изъ окошка, какъ встрѣтится миссъ Рахиль съ джентльменами. Она прямо подошла къ мистеру Франклину, словно не замѣчая присутствія мистера Годфрея, который изъ скромности отошелъ въ сторонѣ и оставилъ ихъ вдвоемъ. Миссъ Рахиль говорила не долго, но съ большою запальчивостію; а судя по лицу мистера Франклина, которое я наблюдалъ изъ окна, слова ея привели его въ неописанное изумленіе.
   Между тѣмъ какъ они еще разговаривали, на террасѣ появилась миледи. Увидавъ ее, миссъ Рахиль сказала еще нѣсколько словъ мистеру Франклину, и не дождавшись приближенія матери, внезапно возвратилась домой. Замѣтивъ изумленіе, написанное на лицѣ мистера Франклина, удивленная миледи обратилась къ нему съ разспросами, въ которыхъ принялъ участіе и мистеръ Годфрей. Всѣ трое стали ходить по террасѣ, но когда мистеръ Франклинъ сообщалъ имъ о словахъ миссъ Рахили, миледи и мистеръ Годфрей остановились какъ вкопанные. Въ ту минуту какъ я слѣдилъ за ними изъ окошка, дверь кабинета растворилась съ шумомъ, а гнѣвная миссъ Рахиль, съ сверкающимъ взоромъ и воспламененнымъ лицомъ, быстро прошла мимо васъ къ своей спальнѣ. Надзиратель опять было обратился къ ней съ вопросами, но она, стоя у двери своей комнаты, обернулась только для того, чтобы запальчиво проговорить ему въ отвѣтъ:
   -- Я не посылала за вами, и вы мнѣ ненужны! Мой алмазъ пропалъ, но ни вамъ, да и никому на свѣтѣ не удастся отыскать его!
   Съ этими словами она скрылась, и хлопнувъ дверью, заперла ее у насъ подъ носомъ. Пенелопа, стоявшая къ ней ближе всѣхъ, слышала, какъ, оставшись одна, миссъ Рахиль громко зарыдала.
   Чудное дѣло! То въ сердцахъ, то въ слезахъ! Что бы это могло значить?
   Я старался объяснить эту вспышку надзирателю чрезмѣрнымъ огорченіемъ миссъ Рахили по случаю пропажи ея алмаза. Дорожа фамильною честью, я былъ весьма опечаленъ тѣмъ, что наша молодая госпожа компрометтировала себя такимъ образомъ въ глазахъ полицейскаго чиновника, и потому я всячески старался оправдать ее, не переставая въ то же время удивляться про себя страннымъ рѣчамъ и поступкамъ миссъ Рахили. Изъ словъ, сказанныхъ ею у дверей спальни, я могъ только заключать, что она была жестоко оскорблена появленіемъ въ домѣ полицейскихъ сыщиковъ, а что удивленіе мистера Франклина на террасѣ вызвано было, вѣроятно, ея упреками на этотъ счетъ, обращенными къ нему, какъ къ главному виновнику предпринятыхъ розысковъ. Но если предположеніе мое было основательно, то какъ могла миссъ Рахиль, разъ утративъ свой алмазъ, столь недружелюбно относиться къ лицу пріѣхавшему его разыскивать? И почему, ради самого Бога, могла она знать, что Лунный камень никогда не отыщется?
   При настоящемъ положеніи дѣлъ мнѣ не отъ кого было ждать разъясненія этихъ вопросовъ. Честь, повидимому, воспрещала мистеру Франклину посвятить даже такого стараго слугу какъ я въ тайну миссъ Рахили. Съ своей стороны и мистеръ Годфрей, хотя, и пользовавшійся, въ качествѣ джентльмена и родственника, довѣріемъ мистера Франклина, вѣроятно, считалъ своею обязанностію ненарушимо хранить ввѣренную ему тайну. Что же касается до миледи, которая, конечно, знала о разговорѣ на террасѣ и сверхъ того одна только имѣла доступъ къ миссъ Рахили, миледи прямо сознавала себя безсильною добиться отъ дочери какого-либо путнаго объясненія насчетъ алмаза. "Вы бѣсите меня своими разспросами о немъ!" говорила миссъ Рахиль, и даже вліяніе матери не могло вырвать у нея другахъ словъ.
   Такимъ образомъ мы были какъ въ потемкахъ и насчетъ миссъ Рахили, и насчетъ Луннаго камня. Относительно первой даже сама миледи не могла разсѣять нашихъ недоумѣній. А относительно втораго (какъ вы сейчасъ увидите) мистеръ Сигревъ быстро приближался къ тому моменту, когда умъ полицейскаго сыщика окончательно становится въ тупикъ.
   Обшаривъ весь будуаръ и не сдѣлавъ никакихъ новыхъ открытій, нашъ опытный дѣлецъ обратился ко мнѣ съ слѣдующимъ вопросомъ: извѣстно ли было прислугѣ, куда спрятали на ночь алмазъ?
   -- Начиная съ меня, вѣроятно, это было извѣстно всѣмъ, сэръ, отвѣчалъ я.-- Слуга Самуилъ находился вмѣстѣ со мною въ столовой въ то время, какъ зашла рѣчь о выборѣ мѣста для храненія алмаза въ эту ночь. Дочери моей Пенелопѣ, какъ она уже докладывала вамъ, это также было извѣстно. А остальные слуги могли или узнать объ этомъ чрезъ мою дочь и Самуила, или сами услыхать этотъ разговоръ чрезъ боковую дверь столовой, которая, быть-можетъ, была отворена въ эту минуту около задней лѣстницы. Во всякомъ случаѣ я никакъ не могъ поручиться, чтобы въ домѣ не было извѣстно всѣмъ и каждому куда миссъ Рахиль собиралась спрятать свой алмазъ.
   Такъ какъ надзиратель нашелъ, что отвѣтъ мой представлялъ слишкомъ обширное поле для его догадокъ, то чтобы не затеряться на немъ, онъ попытался нѣсколько сжать его разспросами о личности вашихъ слугъ.
   Мнѣ тотчасъ же пришла въ голову Розанна Сперманъ, но было бы неумѣстно и жестоко съ моей стороны возбуждать подозрѣнія надзирателя противъ бѣдной дѣвушки, въ честности которой я не имѣлъ ни малѣйшаго повода усомниться съ тѣхъ поръ, какъ она поступила къ намъ въ услуженіе. Рекомендуя ее миледи, надзирательница исправительнаго дома прибавляла, что Розанна искренно раскаялась и заслуживаетъ теперь полнаго довѣрія. Вотъ еслибы мистеръ Сигревъ самъ возымѣлъ противъ вся подозрѣнія, тогда, и только тогда, обязанъ бы я былъ разказать ему, какимъ образомъ попала она въ вашъ домъ.
   -- Всѣ наши слуги имѣютъ отличные аттестаты, сказалъ я,-- и всѣ они достойны довѣрія своей госпожи.
   Послѣ такого отвѣта мистеру Сигреву ничего болѣе не оставалось дѣлать, какъ самому ознакомиться съ репутаціей нашей прислуги.
   Всѣ они были поочередно подвергнуты допросу, и всѣ отвѣчали, что ничего не могутъ сообщить ему; при чемъ женщины не ограничились одними прямыми отвѣтами, но наговорили иного лишняго и непріятнаго по поводу секвестра, наложеннаго на ихъ комнаты. Когда всѣ были снова отпущены внизъ, надзиратель опять позвалъ Пенелопу и вторично допросилъ ее.
   Маленькая вспышка моей дочери въ будуарѣ и поспѣшность, съ которою она вообразила себя заподозрѣнною въ покражѣ, казалось, произвела невыгодное впечатлѣніе на надзирателя Сигрева. Сверхъ того, ему очевидно запало на умъ и то обстоятельство, что она послѣдняя видѣла въ этотъ вечеръ алмазъ. По окончаніи втораго допроса, дочь моя вернулась ко мнѣ разогорченною до нельзя. Сомнѣваться долѣе было невозможно. Надзиратель только что не назвалъ ее въ глаза воровкой. Мнѣ не вѣрилось (глядя на него съ точки зрѣнія мистера Франклина), чтобъ онъ былъ дѣйствительно такой оселъ. Однако, не взводя на дочь мою прямыхъ обвиненій, онъ все-таки посматривалъ на нее не совсѣмъ-то благопріятнымъ окомъ. Я старался успокоить бѣдную Пенелопу и увѣрить ее, что подозрѣнія эти были слишкомъ забавны, чтобы придавать имъ серіозное значеніе. Да и въ самомъ дѣлѣ это было такъ. А между тѣмъ въ душѣ я, и самъ былъ настолько глупъ, что обижался, кажется, не менѣе Пенелопы. Да коли хотите, оно и было чѣмъ обидѣться. Дѣвка моя забилась въ уголокъ и сидѣла тамъ какъ убитая, закрывъ лицо передникомъ. Вы скажете, пожалуй, читатель, что это было весьма глупо съ ея стороны, и что ей слѣдовало бы подождать офиціальнаго обвиненія. Какъ человѣкъ прямаго и ровнаго характера, я готовъ согласиться съ вами. Однако все-таки надзирателю не мѣшало бы вспомнить.... ну, да не скажу, что именно не мѣшало бы ему вспомнить. Чортъ бы его побралъ совсѣмъ!
   Слѣдующій и окончательный шагъ въ предпринятыхъ розыскахъ довелъ дѣла, какъ говорится, до кризиса. Надзиратель имѣлъ съ моею госпожой свиданіе (при которомъ присутствовалъ и я); объявилъ ей, что алмазъ, по всей вѣроятности, похищенъ кѣмъ-нибудь изъ домашнихъ, и просилъ для себя и для своихъ помощниковъ позволенія немедленно обыскать комнаты и сундуки прислуги. Наша добрая госпожа, какъ женщина великодушная и благовоспитанная, отвѣчала, что не позволитъ обходиться съ своими служителями какъ съ ворами.
   -- Никогда не рѣшусь я, оказала она,-- отплатить неблагодарностію за усердіе моихъ преданныхъ слугъ.
   Послѣ такого отвѣта надзиратель сталъ откланиваться, бросивъ въ мою сторону взглядъ, который ясно говорилъ: "Зачѣмъ было звать меня, коли вы связываете мнѣ руки?" Какъ глава прислуги, я тотчасъ же почувствовалъ, что справедливость обязываетъ васъ всѣхъ не злоупотреблять великодушіемъ вашей госпожи.
   -- Мы весьма признательны миледи, сказалъ я,-- но просимъ позволенія исполнить все по закону и сами отдаемъ ваши ключи. Если Габріель Бетереджъ первый покажетъ примѣръ, сказалъ я, останавливая у двери мистера Сигрева,-- то вся прислуга поступитъ также. За это я ручаюсь. Вотъ вамъ прежде всего мои собственные ключи!
   Миледи взяла меня за руку и со слезами на глазахъ благодарила за этотъ поступокъ. Боже! чего бы не далъ я въ эту минуту за позволеніе поколотить надзирателя Сигрева!
   Остальные слуги, какъ я и ожидалъ, послѣдовали моему примѣру, и хотя не совсѣмъ охотно, однако рѣшились дѣйствовать заодно со мной. Нужно было видѣть женщинъ въ то время, когда полицейскіе рылись въ ихъ сундукахъ. Кухарка такъ смотрѣла на надзирателя, какъ будто ей хотѣлось посадить, его въ печь живаго, а остальныя женщины словно готовились проглотить его, какъ только онъ поджарится.
   Когда обыскъ кончился, и нигдѣ не нашлось даже и слѣда алмаза, надзиратель Сигревъ удалился въ мою маленькую комнату, чтобы составить себѣ дальнѣйшій планъ дѣйствій. Уже нѣсколько часовъ провелъ онъ въ вашемъ домѣ съ своими помощниками, а между тѣмъ мы ни на волосъ не подвинулись въ розысканіи Луннаго камня, и его таинственнаго похитителя. Пока мистеръ Сигревъ сидѣлъ одинъ, погруженный въ свои размышленія, меня позвали къ мистеру Франклину въ библіотеку. Но едва успѣлъ я дотронуться до ручки двери, какъ она внезапно отворилась изнутри, и къ моему величайшему удивленію, изъ комнаты выскочила Розанна Сперманъ!
   Библіотеку обыкновенно подметали и убирали поутру, послѣ чего въ продолженіе цѣлаго дня ни первой, ни второй горничной не зачѣмъ было являться въ эту комнату, а потому я тутъ же остановилъ Розанну Сперманъ, уличая ее въ нарушеніи домашней дисциплины.
   -- Что вамъ понадобилось въ библіотекѣ въ такую необыкновенную пору? опросилъ я.
   -- Мистеръ Франклинъ Блекъ обронилъ одно изъ своихъ колецъ на верху, отвѣчала Розанна,-- и я сошла въ библіотеку, чтобъ отдать ему это кольцо.
   Съ этими словами дѣвушка вспыхнула и удалилась, самодовольно тряхнувъ головой и предоставивъ мнѣ ломать голову надъ ея страннымъ поведеніемъ. Правда, постигшая насъ бѣда произвела переполохъ между всею женскою прислугой, но ни одна изъ женщинъ не была до такой степени выбита изъ своей колеи, какъ Розанна Сперманъ.
   Я засталъ мистера Франклина за письменнымъ столомъ въ библіотекѣ. Лишь только я взошелъ, онъ потребовалъ себѣ экипажъ, чтобъ ѣхать на станцію желѣзной дороги, а одинъ звукъ его голоса убѣдилъ меня, что энергическая сторона его характера снова одержала верхъ. Куда дѣвались его вялость и нерѣшительность? Предо мной снова сидѣлъ человѣкъ съ желѣзною волей и непоколебимою твердостью.
   -- Не собираетесь ли въ Лондонъ, сэръ? спросилъ я.
   -- Нѣтъ, хочу только отправить туда депешу, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ. -- Я убѣдилъ тетушку, что для нашего дѣла необходимъ человѣкъ болѣе искусный чѣмъ надзиратель Сигревъ, а она уполномочила меня телеграфировать къ моему отцу. Онъ знакомъ съ шефомъ лондонской полиціи, который, вѣроятно, сумѣетъ указать вамъ человѣка, способнаго открыть таинственнаго похитителя алмаза. Кстати, о тайнахъ; продолжилъ мистеръ Франклинъ, понижая голосъ:-- я намѣревъ, Бетереджъ, сказать вамъ еще нѣсколько словъ прежде чѣмъ вы отправитесь на конюшню. Пусть это останется пока между нами; но знайте, что мое мнѣніе таково: или Розанна Сперманъ не въ своемъ умѣ, или она знаетъ о Лунномъ камнѣ болѣе чѣмъ бы ей слѣдовало звать. Слова эти поразили, и смутила меня. Будь я помоложе, я, пожалуй, сознался бы въ этомъ мистеру Франклину; но съ лѣтами мы пріобрѣтаемъ одну неоцѣненную привычку -- умѣніе во-время попридержать свой языкъ, на основаніи пословицы: "не суйся въ воду, не спросясь броду".
   -- Она принесла сюда кольцо, которое я обронилъ въ своей спальнѣ, продолжалъ мистеръ Франклинъ.-- Я поблагодарилъ ее, а ожидалъ, что она тотчасъ же уйдетъ; но вмѣсто того она стала насупротивъ стола, за которымъ я сидѣлъ, и устремила на меня странный, полуробкій, полубезцеремонный взглядъ. "Мудреное дѣло приключилось у насъ съ алмазомъ, сэръ", сказала она неожиданно и опрометчиво, приступая къ разговору. Я отвѣчалъ ей, что все это, дѣйствительно, было чрезвычайно мудрено, и ждалъ, что будетъ дальше. Клянусь честью, Бетереджъ, она помѣшалась. "А вѣдь имъ не найдти алмаза, сэръ, неправда ли? Нѣтъ! Да не только имъ, но даже и тому, кто похитилъ его, за это я вамъ ручаюсь", сказала она, подмигивая мнѣ съ улыбкой. Я только что собирался просить у нея объясненія, какъ вдругъ за дверью послышались ваши шаги. Должно-быть, она испугалась, что вы ее застанете тутъ, потому что покраснѣла и сейчасъ же вышла изъ комнаты. Что бы это могло значить, Бетереджъ?
   Даже послѣ такого разказа я не рѣшался открыть мистеру Франклину исторію Розанны. Это равнялось бы прямому обвиненію ея въ воровствѣ. Наконецъ, еслибы даже я и рѣшился открыть ему всю истину и указать на нее, какъ на похитительницу алмаза, то все-таки мнѣ было бы непонятно, почему она выбрала именно мистера Франклина повѣреннымъ своей тайны.
   -- Конечно, я не рѣшусь погубить бѣдную дѣвушку единственно за ея вѣтренность и безразсудную болтовню, продолжилъ мистеръ Франклинъ.-- А между тѣмъ, узнай только надзиратель о томъ что она мнѣ оказала, и я не ручаюсь, что, несмотря на всю его глупость.... тутъ онъ остановился, не договоривъ своей мысли.
   -- Не лучше ли будетъ, сэръ, оказалъ я,-- при первомъ удобномъ случаѣ доложить объ этомъ миледи? миледи принимаетъ дружеское участіе въ Розаннѣ, и легко можетъ статься, что эта дѣвушка дѣйствительно была только опрометчива и безразсудна въ своихъ сужденіяхъ. Замѣтьте, сэръ, что когда въ домѣ заваривается какая-нибудь каша, то вся женская прислуга обыкновенно смотритъ на исходъ дѣла съ самой мрачной стороны; это придаетъ бѣдняжкамъ нѣкоторое значеніе въ ихъ собственныхъ глазахъ. Заболитъ ли кто въ домѣ, послушайте только женщинъ, и онѣ напророчатъ вамъ, что больной умретъ. Пропадетъ ли драгоцѣнная вещь, спросите только у нихъ, и онѣ непремѣнно предскажутъ вамъ, что она никогда не отыщется.
   Такой взглядъ на дѣло (который и мнѣ самому показался послѣ нѣкотораго размышленія правдоподобнымъ), повидимому, успокоилъ мистера Франклина: онъ сложилъ свою телеграмму и покончилъ свои разговоръ со мной. Отправляясь на конюшню, чтобы распорядиться насчетъ шарабана, я заглянулъ въ людскую, гдѣ въ это время обѣдала прислуга. Розанны Сперманъ не было за столомъ. Спросивъ о ней, я узналъ, что она внезапно занемогла и лежитъ наверху въ своей комнатѣ.
   -- Странно! сказалъ я, уходя. -- Я видѣлъ ее недавно совершенно здоровою.
   Пенелопа вышла за мной изъ людской.
   -- Не говорите этого при всѣхъ, батюшка, оказала она.-- Вы этимъ еще болѣе вооружите прислугу противъ Розанны. Бѣдняжка изнываетъ отъ любви къ мистеру Франклину Блеку.
   Послѣ такого открытія, поведеніе дѣвушки представлялось уже совсѣмъ въ иномъ свѣтѣ. Если Пенелопа не ошибалась, то можно было слѣдующимъ образомъ растолковать странныя слова и поступки Розанны: сама не думая о своихъ словахъ, она старалась только вовлечь какъ-нибудь въ разговоръ мистера Франклина. Если подобное истолкованіе было справедливо, то съ помощью его можно было, пожалуй, объяснить и ея самодовольный видъ при встрѣчѣ по мной въ прихожей. Хотя мистеръ Франклинъ сказалъ съ ней не болѣе трехъ словъ, однако, во всякомъ случаѣ, цѣль ея была достигнута: онъ говорилъ съ ней. Затѣмъ я отправился самолично наблюдать какъ запрягали пони.
   Для человѣка, подобно мнѣ опутаннаго дьявольскою сѣтью всевозможныхъ тайнъ и сомнѣній, право, утѣшительно было видѣть какъ пряжи и ремни упряжи понимали другъ друга. Глядя на пока, стоявшаго въ оглобляхъ шарабана, можно было, по крайней мѣрѣ, оказать себѣ: это фактъ, не подлежащій на малѣйшему сомнѣнію. А такія отрадныя явленія, доложу вамъ, становилась рѣдкою и непривычною роскошью въ вашемъ домѣ.
   Подъѣзжая въ шарабанѣ къ главному подъѣзду, я увидѣлъ не только мистера Франклина, но и мистера Годфрея, и надзирателя Сигрева, ожидавшихъ меня на крыльцѣ.
   Размышленія господина надзирателя (послѣ неудачной попытки его найдти алмазъ въ комнатахъ или сундукахъ прислуги) привели его къ совершенно новому заключенію. Оставаясь при прежнемъ убѣжденіи, что алмазъ похищенъ кѣмъ-нибудь изъ домашнихъ, нашъ опытный служака пришелъ теперь къ той мысли, что воръ (надзиратель имѣлъ осторожность не назвать бѣдной Пенелопы по имени) дѣйствовалъ сообща съ Индѣйцами; вслѣдствіе чего онъ и предложилъ перевести слѣдствіе въ фразингальскую тюрьму, куда посажены были фокусники. Узнавъ объ этомъ новомъ намѣревіи, мистеръ Франклинъ вызвался свезти надзирателя въ городъ, рѣшивъ, что оттуда можно такъ же легко отправить телеграмму въ Лондонъ, какъ и со станціи желѣзной дорога. Мистеръ Годфрей, не терявшій своей благоговѣйной вѣры въ мистера Сигрева и въ высшей степени заинтересованный слѣдствіемъ надъ Индѣйцами, просилъ позволенія сопровождать надзирателя въ Фризингаллъ. Одинъ изъ полицейскихъ помощниковъ оставленъ былъ въ домѣ, для какого-либо непредвидѣннаго случая, а другой взятъ былъ надзирателемъ въ городъ. Такимъ образомъ всѣ четыре мѣста шарабана была заняты.
   Предъ тѣмъ какъ садиться въ экипажъ, мистеръ Франклинъ отвелъ меня на нѣсколько шаговъ въ сторону, чтобы никто не могъ васъ слышать.
   -- Я подожду телеграфировать въ Лондонъ, сказалъ онъ,-- пока не увижу, что выйдетъ изъ допроса Индѣйцевъ. Мое внутреннее убѣжденіе говоритъ мнѣ, что этотъ пустоголовый надзиратель ни на шагъ не подвинулъ дѣла и просто старается только выиграть время. Предположеніе его, будто кто-нибудь изъ слугъ находится въ заговорѣ съ Индѣйцами, по моему мнѣнію, сущій вздоръ. Стерегите-ка получше домъ до моего возвращенія, Бетереджъ, и попробуйте попытать Розанну Сперманъ. Я не требую, чтобы вы прибѣгали къ средствамъ унизительнымъ для вашего достоинства или жестокимъ относительно самой дѣвушки, но только орошу васъ усилить вашу обычную бдительность. Мы найдемъ чѣмъ объяснить это въ глазахъ тетушки, только не забывайте, что это дѣло болѣе важное чѣмъ вы, можетъ-быть, предполагаете.
   -- Еще бы не важное, сэръ, когда дѣло идетъ о двадцати тысячахъ фунтовъ стерлинговъ, сказалъ я, думая о стоимости алмаза.
   -- Дѣло идетъ о томъ, чтобъ успокоить Рахиль, серіозно отвѣчалъ Франклинъ. -- Я очень тревожусь за нее.
   Сказавъ это, онъ внезапно отошелъ отъ меня, чтобы разомъ положить конецъ нашему разговору. Я, казалось, понялъ его мысль; дальнѣйшія разглагольствованія могла бы выдать мнѣ тайну, сообщенную ему миссъ Рахилью на террасѣ.
   Затѣмъ она отправилась въ Фризингаллъ. Я былъ готовъ, въ интересахъ самой Розанны, поговорить съ ней наединѣ, но удобный случай какъ нарочно не представлялся. Она только къ чаю сошла внизъ и была въ такомъ ненормальномъ, возбужденномъ состояніи духа, что съ ней сдѣлался истерическій припадокъ; ей дали, по приказанію миледи, понюхать эѳиру и послали снова на верхъ.
   Нечего сказать, скучно и грустно оканчивался этотъ день. Миссъ Рахиль не выходила изъ своей комнаты, объявивъ, что нездоровье помѣшаетъ ей сойдти къ обѣду. А миледи до того сокрушалась о дочери, что я не рѣшился увеличивать ея безпокойство разказомъ о томъ, что говорила Розанна Сперманъ мистеру Франклину. Пенелопа была неутѣшна, воображая, что ее немедленно отдадутъ подъ судъ и приговорятъ къ ссылкѣ за воровство. Что же касается до остальныхъ женщинъ, то онѣ принялись за свои библіи и молитвенники, и занимаясь этимъ душеполезнымъ чтеніемъ, корчили самыя кислыя мины, что обыкновенно случается, когда люди исполняютъ свои благочестивыя обязанности не въ положенное время. А я съ своей стороны не имѣлъ даже духу открыть своего Робинзона Крузо. Я вышедъ на дворъ, и чувствуя потребность развлечь себя пріятною компаніей, поставилъ стулъ у конуры и началъ бесѣдовать съ собаками.
   За полчаса до обѣда, оба джентльмена вернулись изъ Фризингалла, уговорившись съ надзирателемъ Сигревомъ, что онъ пріѣдетъ къ вамъ на слѣдующій день. Они заѣзжали къ мистеру Мортвету, индѣйскому путешественнику, проживавшему въ то время вблизи отъ города. По просьбѣ мистера Франклина, онъ очень любезно согласился служить переводчикомъ при допросахъ двухъ Индѣйцевъ, не знавшихъ англійскаго языка. Однако, долгій и тщательный допросъ кончился ничѣмъ, такъ какъ не оказалось ни малѣйшаго повода подозрѣвать фокусниковъ въ стачкѣ съ кѣмъ-либо изъ нашихъ слугъ. Узнавъ о такомъ заключеніи надзирателя, мистеръ Франклинъ послалъ въ Лондонъ свою телеграфическую депешу, и на этомъ дѣло пока остановилось до слѣдующаго дня.
   Объ истекшемъ днѣ говорить болѣе нечего, до сихъ поръ все еще оставалось покрыто глубокимъ мракомъ, который лишь чрезъ нѣсколько дней сталъ понемногу разсѣиваться. Какимъ образомъ это случилось и что изъ этого воспослѣдовало, вы сейчасъ увидите сами.
   

XII.

   Вечеръ четверга прошелъ безъ всякихъ приключеній. Но въ пятницу утромъ мы узнали двѣ новости. Первая изъ нихъ шла отъ булочника, который объявилъ, что въ четвергъ послѣ полудня онъ встрѣтилъ Розанну Сперманъ, пробиравшуюся подъ густымъ вуалемъ чрезъ болота въ направленіи къ Фризингаллу. Повидимому, странно было бы обознаться въ Розаннѣ, плечо которой дѣлало ее, бѣдняжку, черезчуръ замѣтною, но что булочникъ ошибся, это не подлежало ни малѣйшему сомнѣнію, потому что Розанна, какъ вамъ извѣстно, пролежала весь этотъ день больная у себя на верху съ самаго полудня. Второе извѣстіе принесъ почталіонъ. Уѣзжая отъ насъ подъ проливнымъ дождемъ въ день рожденія миссъ Рахили и замѣтивъ мнѣ тогда, что докторская кожа непромокаема, достойный мистеръ Канди сказалъ одну изъ своихъ самыхъ неудачныхъ остротъ, потому что, несмотря на плотность своей кожи, онъ все-таки промокъ до костей, простудился и схватилъ сильную горячку. Въ письмѣ, которое доставилъ вамъ почталіонъ, насъ извѣщали, что бѣдняга лежитъ въ бреду и продолжаетъ врать всякій вздоръ такъ же бѣгло и безостановочно, какъ вралъ его въ здравомъ видѣ. Мы всѣ сожалѣли о бѣдномъ маленькомъ докторѣ; но мистеръ Франклинъ, казалось, сожалѣлъ о его болѣзни преимущественно изъ опасенія за миссъ Рахиль. Изъ разговора его съ миледи во время завтрака можно было заключить, что если миссъ Рахиль не будетъ въ самомъ скоромъ времена успокоена насчетъ Луннаго камня, то здоровье ея потребуетъ серіозной и немедленной помощи со стороны лучшихъ медиковъ въ околоткѣ.
   Немного спустя послѣ завтрака пришла телеграмма отъ мистера Блека старшаго въ отвѣтъ на депешу сына. Онъ извѣщалъ насъ, что чрезъ своего пріятеля, шефа лондонской полиціи, онъ напалъ, наконецъ, на настоящаго полицейскаго сыщика, по имени приставъ Коффъ, который долженъ былъ на другой же день прибыть къ намъ изъ Лондона съ утреннимъ поѣздомъ.
   Имя новаго полицейскаго сыщика, казалось, поразило мистера Франклина: въ бытность свою въ Лондонѣ онъ слыхалъ отъ отцовскаго адвоката много любопытныхъ разказовъ о приставѣ.
   -- Я начинаю надѣяться, что скоро наступитъ конецъ нашимъ тревогамъ, сказалъ онъ, прочитавъ депешу.-- Если половина того, что мнѣ разказывали объ этомъ человѣкѣ, справедливо, то въ цѣлой Англіи не найдти такого мистера, какъ приставъ Коффъ, для дознанія тайны!
   По мѣрѣ того какъ приближалось время, назначенное для пріѣзда этого знаменитаго сыщика, мы съ каждою минутой становились все нетерпѣливѣе, и тревожнѣе. Въ урочный часъ явился надзиратель Сигревъ, но узнавъ, что мы ждемъ пристава, немедленно заперся въ отдѣльную комнату, а запасшись необходимыми письменными принадлежностями, принялся составлять черновой отчетъ, котораго, по всей вѣроятности, отъ него должны были потребовать. Я охотно отправился бы и самъ на станцію желѣзной дороги, чтобы привести пристава. Но на карету и лошадей миледи не могъ разчитывать даже и знаменитый Коффъ, а кабріолетъ потребовался вечеромъ для мистера Годфрея. Мистеръ Годфрей глубоко сожалѣлъ о необходимости оставить свою тетушку въ такихъ непріятныхъ для нея обстоятельствахъ, и раздѣляя ея безпокойство, благосклонно откладывалъ свой отъѣздъ до послѣдняго поѣзда желѣзной дороги, чтобъ узнать мнѣніе знаменитаго лондонскаго сыщика о похищеніи алмаза.
   Но въ пятницу вечеромъ ему необходимо было вернуться въ городъ, чтобы въ субботу утромъ присутствовать на засѣданіи женскаго благотворительнаго комитета, нуждавшагося въ его совѣтахъ по поводу какого-то серіознаго затрудненія.
   Когда наступило время для пріѣзда пристава, я пошелъ дожидаться его у воротъ.
   Въ ту минуту какъ я подходилъ къ квартирѣ привратника, къ воротамъ подъѣхалъ извощичій кабріолетъ, изъ котораго вышедъ пожилой сѣдоватый человѣкъ, до такой степени худой и изможденный, что на всемъ тѣлѣ его, казалось, не было на одного унца мяса. Это были кости, обтянутыя кожей и одѣтыя въ приличное черное платье съ бѣлымъ галстухомъ. Лицо его было остро какъ топоръ, а кожа суха и желта какъ поблекшій осенній листъ. Его свѣтло-сѣрые стальнаго цвѣта глаза производили странное, а вмѣстѣ съ тѣмъ непріятное впечатлѣніе. Вы какъ будто читали въ нихъ, что онъ предполагалъ найдти въ васъ гораздо болѣе нежели нашелъ. Походка его была медленная; голосъ меланхолическій, а длинные сухощавые пальцы была загнуты крючкомъ на подобіе когтей. Его можно было принять за пастора или подрядчика погребальныхъ процессій, словомъ, за кого хотите, только не за полицейскаго чиновника. Лица, болѣе противоположнаго надзирателю Сигреву и менѣе утѣшительнаго для людей огорченныхъ, трудно было бы отыскать, за это я могъ поручиться.
   -- Не здѣсь ли живетъ леди Вериндеръ? спросилъ онъ.
   -- Точно такъ, сэръ.
   -- Я приставъ Коффъ.
   -- Не угодно ли вамъ за мной пожаловать, сэръ?
   Провожая его къ дому, я сообщилъ ему о своемъ имени и положеніи въ семействѣ, чтобы развязать ему языкъ насчетъ дѣла, по которому вызывала его моя госпожа. Однако о дѣлѣ-то онъ и не заикнулся. Онъ похвалилъ мѣстность, замѣтилъ, что морской воздухъ отличался весьма пріятною свѣжестью. А я въ это время ломалъ голову, спрашивая себя, чѣмъ могъ знаменитый Коффъ заслужить такую громкую репутацію. Такимъ образомъ мы дошли до дому въ настроеніи двухъ незнакомыхъ особъ, въ первый разъ въ жизни посаженныхъ на одну цѣпь. Спросивъ о миледи и узнавъ, что она прогуливается по оранжереямъ, мы отправилась въ нижній садъ и послали слугу предупредить ее о пріѣздѣ пристава.
   Покамѣстъ мы ждали возвращенія слуги, приставъ Коффъ бросалъ взглядъ налѣво, за зеленую арку, обвитую вѣчнозелеными растеніями, увидалъ сквозь нее нашу розовую плантацію и прямо направилъ къ ней свои шаги, между тѣмъ какъ на лицѣ его впервые отразилось нѣчто похожее на интересъ. Къ удивленію садовника и къ моему полному отвращенію, этотъ знаменитый полисменъ оказался настоящимъ мудрецомъ въ безполезномъ искусствѣ разведенія розъ.
   -- Славное выбрали вы для нихъ мѣстечко, на югъ и на юго-западъ, сказалъ приставъ, качая своею сѣдоватою годовой, и меланхолическій голосъ его зазвучалъ удовольствіемъ.-- Вотъ настоящая планировка для розовыхъ кустовъ -- клумбы, расположенныя кругами, обнесенныя квадратами. Такъ, такъ, а между вами дорожки. Но для чего онѣ изъ гравеля? Засѣйте ихъ лучше газовомъ, господинъ садовникъ, гравель не годится для вашихъ розъ. О, какая очаровательная группа бѣлыхъ и красныхъ розъ! Неправда ли, какое милое сочетаніе цвѣтовъ? А вотъ бѣлая мускатная роза, мистеръ Бетереджъ, наша старинная англійская роза, которою можно любоваться на-ряду съ лучшими и новѣйшими сортами. Охъ, ты моя миленькая! сказалъ приставъ, нѣжно лаская мускатную розу своими изсохшими пальцами и разговаривая съ нею какъ съ ребенкомъ.
   Болѣе деликатнаго человѣка для разысканія алмаза миссъ Рахили и для открытія вора поистинѣ нельзя было придумать!
   -- Вы, кажется, очень любите розы, приставъ? спросилъ я.
   -- У меня слишкомъ мало времени, чтобы тратить его на какія бы то ни было забавы, отвѣчалъ приставъ Коффъ.-- Но когда случается, и у меня свободная минутка, мистеръ Бетереджъ, то я почти всегда посвящаю ее моимъ любимицамъ. Я взросъ между ними въ питомникѣ отца моего, и если удастся, то съ ними же проведу и остатокъ дней моихъ. Да, коли угодно будетъ Богу, я думаю не нынче -- завтра совсѣмъ отказаться отъ поимки воровъ и начать ухаживать за розами. Но дорожки въ моемъ садикѣ будутъ непремѣнно зеленыя, господинъ садовникъ, сказалъ приставъ, на котораго нашъ гравель, очевидно, произвелъ самое невыгодное впечатлѣніе.
   -- А вѣдь, смѣю сказать, для человѣка вашей профессіи это довольно странные вкусы, сэръ, рѣшился я замѣтить.
   -- Если вы оглянетесь кругомъ себя (чего однако многіе не дѣлаютъ), сказалъ приставъ Коффъ,-- то вы замѣтите, что въ большинствѣ случаевъ врожденныя наклонности человѣка бываютъ діаметрально противоположны его офиціальнымъ занятіямъ. Найдите мнѣ двѣ вещи болѣе неподходящія другъ къ другу чѣмъ роза и воръ, и я постараюсь измѣнить свои вкусы, если только не ушло время. Я вижу, что вы употребляете дамасскую розу, господинъ садовникъ, какъ красивую подставку для болѣе нѣжныхъ и мелкихъ сортовъ. Я и самъ того же мнѣнія. А кто эта леди, которая идетъ сюда? Вѣроятно, леди Вериндеръ.
   Приставъ увидалъ ее прежде чѣмъ я или садовникъ успѣли замѣтить, несмотря на то что онъ не зналъ, а мы оба знали съ какой стороны должна была придти она, изъ чего я вывелъ заключеніе, что приставъ былъ гораздо шустрѣе нежели это казалось съ перваго взгляда.
   Появленіе новаго сыщика или дѣло, по которому онъ былъ вызванъ, а быть-можетъ, и то и другое вмѣстѣ, повидимому, сильно смутили мою госпожу. Въ первый разъ въ жизни пришлось мнѣ видѣть, что она не знала какъ начать разговоръ съ постороннимъ человѣкомъ. Но мистеръ Коффъ сейчасъ же вывелъ ее изъ затрудненія. Онъ спросилъ, не призывали ли до него другаго сыщика; и узнавъ, что надзиратель Сигревъ уже ведъ слѣдствіе и находился теперь у насъ, выразилъ желаніе прежде всего переговорить съ нимъ. Миледи направилась къ дому. Предъ тѣмъ чтобы послѣдовать за ней, приставъ обратился къ садовнику и облегчилъ свою душу послѣднимъ прощальнымъ замѣчаніемъ насчетъ гравельныхъ дорожекъ.
   -- Уговорите-ка миледи засѣять ихъ лучше газономъ, оказалъ онъ, бросая кислый взглядъ на дорожки.-- Только не гравель, господинъ садовникъ, отнюдь не гравель!
   Отчего надзиратель Сигревъ, будучи представленъ приставу Коффу, показался мнѣ несравненно ниже своего дѣйствительнаго роста, этого я никакъ не берусь объяснить; мое дѣло только заявить фактъ, который бросился мнѣ въ глаза. Оба сослуживца удалились въ отдѣльную комнату и долго оставались тамъ наединѣ, не впуская къ себѣ ни единаго новаго существа. Когда они вышли, г. надзиратель казался взволнованнымъ, а г. приставъ зѣвалъ.
   -- Приставъ желаетъ осмотрѣть будуаръ миссъ Вериндеръ, сказалъ мистеръ Сигревъ, обращаясь ко мнѣ съ величайшею торжественностью и большимъ воодушевленіемъ.-- Приставу могутъ понадобиться нѣкоторыя указанія. Не угодно ли вамъ проводить пристава.
   Слушая все это, я смотрѣлъ на знаменитаго Коффа, а знаменитый Коффъ въ свою очередь смотрѣлъ на надзирателя Сигрева своимъ спокойнымъ испытующимъ взглядомъ, который давно уже былъ мною подмѣченъ. Конечно, я не могъ утверждать, чтобъ онъ выжидалъ той минуты, когда его сотоварищъ явится предъ нимъ въ роли осла; но скажу, что я сильно подозрѣвалъ это.
   Я шелъ впереди, показывая дорогу на верхъ. Приставъ осторожно обшарилъ индѣйскій шкафикъ, осторожно осмотрѣлъ будуаръ, и обращаясь частію къ надзирателю, а большею частію ко мнѣ, предлагалъ намъ вопросы, тайная цѣль которыхъ казалась непонятною для насъ обоихъ. Продолжая осмотръ комнаты, онъ дошелъ наконецъ до двери спальни и остановившись предъ извѣстною вамъ декораціей, вопросительно ткнулъ своимъ сухощавымъ пальцемъ въ небольшое пятно подъ самою замочною скважиной, которое уже замѣчено было надзирателемъ Сигревомъ, въ то время какъ онъ выгонялъ изъ будуара женщинъ, столпившихся туда для показаній.
   -- Какая жалость! сказалъ приставъ Коффъ. -- Кто сдѣлалъ это пятно? прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ.
   Я отвѣчалъ, что, вѣроятно, въ этомъ виноваты были юпки женщинъ, которыя приходили сюда наканунѣ для допроса.-- Но надзиратель Сигревъ тотчасъ же выпроводилъ ихъ вонъ, сэръ, чтобъ онѣ не надѣлали еще большаго вреда, поспѣшилъ я прибавить.
   -- Дѣйствительно такъ, подтвердилъ надзиратель своимъ воинственнымъ голосомъ.-- Я тотчасъ же скомандовалъ имъ внизъ. Всему виной ихъ юпки, приставъ, непремѣнно ихъ юпки.
   -- А не замѣтили ли вы какая именно юпка надѣлала это? спросилъ приставъ Коффъ, продолжая разспрашивать меня, а не своего сослуживца.
   -- Не замѣтилъ, сэръ.
   -- Ну, такъ, вѣроятно, вы замѣтили? сказалъ онъ, обращаясь на этотъ разъ къ надзирателю.
   Г. надзиратель былъ видимо застигнутъ врасплохъ, но постарался вывернуться.
   -- Такимъ вздоромъ не стоило обременять свою память, приставъ, сказалъ онъ,-- пустяки, сущіе пустяки.
   Приставъ Коффъ посмотрѣлъ на мистера Сигрева тѣмъ же самымъ взглядомъ, какомъ онъ смотрѣлъ на гравельныя дорожка въ нашемъ цвѣтникѣ, и не покидая своего меланхолическаго тона, далъ намъ впервые почувствовать свои способности.
   -- На прошедшей недѣлѣ, господинъ надзиратель, я производилъ одно тайное слѣдствіе, сказалъ онъ.-- Съ одной стороны было убійство, съ другой -- чернильное пятно на скатерти, появленіе котораго никто не могъ объяснить. Скажу вамъ, что съ тѣхъ поръ какъ я странствую по грязнѣйшимъ закоулкамъ этого грязнаго маленькаго міра, я еще на разу не нападалъ на то, что называютъ пустяками; а потому прежде чѣмъ приступить къ какимъ-либо дальнѣйшимъ мѣрамъ, намъ слѣдуетъ отыскать ту юпку, которая сдѣлала это пятно, и удостовѣриться, когда именно могла высохнуть эта краска.
   Съ неудовольствіемъ проглотивъ эту первую пилюлю, г. надзиратель надулся и спросилъ пристава, не прикажетъ ли онъ созвать женщинъ. Приставъ Коффъ подумалъ немного, вздохнулъ и покачалъ годовой.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ,-- мы сначала займемся краской. вопросъ о краскѣ можно рѣшить въ двухъ словахъ; между тѣмъ какъ вопросъ о женской юпкѣ потребуетъ гораздо болѣе времени. Въ которомъ часу приходили сюда вчера утромъ женщины? Въ одиннадцать часовъ, не такъ ли? Нѣтъ ли въ домѣ человѣка, который могъ бы рѣшить вамъ, суха была въ это время краска или нѣтъ?
   -- Никто не можетъ рѣшить этого, кромѣ мистера Франклина Блекъ, племянника миледи, сказалъ я.
   -- Дома ли теперь этотъ джентльменъ?
   Мистеръ Франклинъ сидѣлъ въ сосѣдней комнатѣ, выжидая случая быть представленнымъ великому Коффу. Чрезъ минуту онъ явился въ будуарѣ и сдѣлалъ слѣдующее показаніе:
   -- Эта дверь, приставъ, сказалъ онъ,-- была разрисована самою миссъ Вериндеръ, подъ моимъ личнымъ наблюденіемъ и руководствомъ и съ помощью изобрѣтеннаго мною состава, который совершенно высыхаетъ чрезъ двѣнадцать часовъ времени, съ какими бы красками его на смѣшивали.
   -- Не помните ли вы, сэръ, когда оконченъ былъ этотъ попорченный кусочекъ? спросилъ приставъ.
   -- Конечно помню, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ. -- Это было послѣднее недорисованное мѣсто. Намъ нужно было кончить его въ прошедшую середу и я собственноручно дорисовалъ его въ тотъ же день около трехъ часовъ пополудни.
   -- Сегодня пятница, сказалъ приставъ Коффъ, обращаясь къ надзирателю Сигреву.-- Вернемтесь назадъ и будемъ считать съ самаго начала, сэръ. Въ три часа поподудни, въ среду, это мѣсто было дорисовано. Составъ долженъ былъ высохнуть чрезъ двѣнадцать часовъ, слѣдовательно къ тремъ часамъ утра въ четвергъ краска была совершенно суха. Въ одиннадцать часовъ вы призвала сюда женщинъ для снятія показаній. Вычтите изъ одиннадцати три, останется восемь. Слѣдовательно, господинъ надзиратель, краска высохла за восемь часовъ до того времена, когда вы обвинила женскія юпки въ причиненіи этого пятна.
   Это былъ второй жестокій ударъ для мистера Сигрева! Не заподозри онъ бѣдную Пенелопу, мнѣ кажется, я пожалѣлъ бы его.
   Когда вопросъ о краскѣ былъ порѣшенъ, приставъ Коффъ потерялъ послѣднее уваженіе къ своему сотоварищу и сталъ преимущественно обращаться къ мистеру Франклину, какъ къ болѣе дѣльному и смышленому изъ своихъ помощниковъ.
   -- Вы превосходно подыскали намъ ключъ къ разгадкѣ этой тайны, сэръ, оказалъ приставъ.
   Но въ ту самую минуту какъ онъ произносилъ эти слова, дверь спальни отворилась, и миссъ Рахиль внезапно вошла въ будуаръ.
   Она прямо обратилась къ приставу, какъ будто не считая его за незнакомаго человѣка.
   -- Не вы ли сказали сейчасъ, спросила она, указывая на мистера Франклина,-- что онъ подыскалъ вамъ ключъ къ разгадкѣ тайны?
   -- Это миссъ Вериндеръ, прошепталъ я на ухо приставу.
   -- Очень можетъ быть, миссъ, отвѣчалъ приставъ, пытливо устремляя свои стальные глаза на лицо моей молодой госпожи,-- очень можетъ быть, что этотъ джентльменъ дѣйствительно навелъ насъ на "настоящій слѣдъ".
   Она повернула голову и попыталась взглянутъ на мистера Франклина. Я говорю: попыталась, потому что прежде чѣмъ глаза ихъ встрѣтились, она уже смотрѣла въ другую сторону. Въ умѣ ея, казалось, происходила какая-то странная борьба. Она сначала покраснѣла, потомъ поблѣднѣла, и вмѣстѣ съ блѣдностію на лицѣ ея появилось выраженіе, которое заставало меня вздрогнуть.
   -- Отвѣтивъ на вашъ вопросъ, миссъ, оказалъ приставъ Коффъ,-- я беру на себя смѣлость, въ свою очередь, просить у васъ нѣкоторыхъ объясненій. На этой разрисованной двери есть пятно. Не можете ли вы сказать мнѣ, когда или кѣмъ оно было сдѣлано?
   Не обративъ ниы малѣйшаго вниманія на его слова, какъ будто бы онъ и не говорилъ ихъ, миссъ Рахиль возобновила свои вопросы.
   -- Вы новый сыщикъ? спросила она.
   -- Я приставъ Коффъ, миссъ, изъ слѣдственной полиціи.
   -- Примете ли вы совѣтъ молодой дѣвушка?
   -- Очень радъ буду его выслушать, миссъ.
   -- Итакъ, исполняйте вашу обязанность сами и не позволяйте мистеру Франклину Блеку помогать вамъ.
   Она сказала это съ такимъ дикимъ озлобленіемъ, съ такимъ необъяснимымъ взрывомъ негодованія противъ мистера Франклина, что мнѣ въ первый разъ въ жизни сдѣлалось стыдно за миссъ Рахиль, несмотря на то что я любилъ и уважалъ ее не менѣе самой миледи.
   Приставъ Коффъ не опускалъ съ вся своихъ неподвижныхъ сѣрыхъ глазъ.
   -- Благодарю васъ, миссъ, отвѣчалъ онъ. -- Но не знаете ли вы чего-нибудь о пятнѣ? Быть-можетъ, вы сами сдѣлали его какъ-нибудь случайно?
   -- О пятнѣ мнѣ ровно ничего не извѣстно, отвѣчала миссъ Рахиль, а съ этими словами опять ушла въ свою спальню и заперлась на ключъ. На этотъ разъ и я услыхалъ, подобно Певелопѣ, какъ она начала плакать, оставшись одна. Не смѣя взглянуть на пристава, я взглянулъ на мистера Франклина, который стоялъ ко мнѣ поближе. Онъ казался еще болѣе огорченнымъ нежели я.
   -- Теперь вы видите, оказалъ онъ мнѣ,-- что я имѣлъ причину о ней безпокоиться.
   -- Миссъ Вериндеръ немножко взволнована вслѣдствіе потери своего алмаза, замѣтилъ приставъ,-- да и весьма естественно, весьма естественно! Лишиться такой драгоцѣнности!
   Тѣ же самыя слова, въ которыхъ я старался наканунѣ извинить ее предъ надзирателемъ Сигревомъ, повторялъ теперь совершенно посторонній намъ человѣкъ, который не могъ принимать въ миссъ Рахили такое живое участіе, какое принималъ въ ней я! Холодная дрожь пробѣжала по моему тѣлу, хотя я и не могъ дать себѣ отчета въ этомъ чувствѣ. Но теперь я сознаю совершенно ясно, что въ умѣ моемъ впервые промелькнуло тогда подозрѣніе о томъ новомъ и ужасномъ свѣтѣ, въ какомъ должно было представиться это дѣло приставу Коффъ, единственно вслѣдствіе словъ и поведенія миссъ Рахили во время ихъ перваго свиданія.
   -- Языкъ молодой дѣвушки пользуется самыми обширными привилегіями, сэръ, замѣтилъ приставъ мистеру Франклину. -- Забудемъ это и перейдемъ прямо къ дѣлу. Благодаря вамъ, мы узнали теперь, когда высохла краска. Затѣмъ намъ остается еще узнать, кто и когда видѣлъ въ послѣдній разъ эту дверь безъ пятна. У васъ, по крайней мѣрѣ, есть голова на плечахъ, сэръ, и вы, конечно, меня понимаете.
   Мистеръ Франклинъ съ усиліемъ отвлекъ свои мысли отъ миссъ Рахили, чтобы сосредоточить ихъ на предлагаемомъ ему вопросѣ.
   -- Мнѣ кажется, я понимаю васъ, сказалъ онъ приставу.-- Ограничивая время, мы ограничиваемъ рамку для нашихъ изслѣдованій и тѣмъ облегчаемъ ихъ.
   -- Именно такъ, сэръ, отвѣчалъ приставъ. -- Теперь позвольте васъ спросить, обратили ли вы вниманіе на вашу работу въ среду вечеромъ, когда дверь была уже дорисована?
   Мистеръ Франклинъ отрицательно покачалъ головой.
   -- Навѣрное не упомню, сказалъ онъ.
   -- А вы? обратился ко мнѣ приставъ.
   -- И я также не могу отвѣчать положительно, сэръ.
   -- Кто же послѣдній входилъ въ эту комнату въ среду вечеромъ?
   -- Вѣроятно, миссъ Рахиль, сэръ.
   -- А можетъ-быть и ваша дочь, Бетереджъ, перебилъ меня мистеръ Франклинъ, и обратившись къ приставу, онъ объяснилъ ему, что дочь моя была горничною миссъ Вериндеръ.
   -- Попросите сюда вашу дочь, мистеръ Бетереджъ. Впрочемъ, нѣтъ, постойте! сказалъ приставъ, отводя меня къ окну, чтобы насъ не могли слышать. -- Вотъ этотъ господинъ, продолжилъ онъ шепотомъ, указывая на надзирателя,-- представалъ мнѣ сейчасъ довольно подробный отчетъ о произведенномъ имъ въ вашемъ домѣ слѣдствіи. Между прочимъ онъ самъ сознался, что возстановилъ противъ себя всю прислугу; ну, а я считаю необходимымъ помириться съ ней. Кланяйтесь имъ отъ меня, и скажите вашей дочери, равно какъ и остальнымъ женщинамъ, что, вопервыхъ, я не имѣю еще на малѣйшаго повода думать, чтобъ алмазъ былъ кѣмъ-либо похищенъ; мнѣ извѣстно только, что онъ исчезъ; а вовторыхъ, что если я желаю говорить съ ними, то это единственно въ надеждѣ получать нѣкоторые совѣты и указанія для достиженія вполнѣ успѣшныхъ результатовъ въ нашихъ поискахъ.
   Зная, какое ужасное впечатлѣніе произвелъ на нашихъ женщинъ секвестръ, наложенный надзирателемъ Сигревомъ на ихъ комнаты и имущества, я ловко подслужился приставу, подавъ ему слѣдующую мысль:
   -- Не разрѣшите ли вы мнѣ вмѣстѣ съ поклономъ передать нашимъ женщинамъ еще одну вещь, приставъ? спросилъ я: -- а именно, что вы позволяете имъ сновать внизъ и вверхъ по лѣстницамъ и свободно заглядывать въ ихъ спальни, когда бы имъ ни вздумалось.
   -- Разрѣшаю и позволяю, отвѣчалъ приставъ.
   -- Это непремѣнно смягчитъ ихъ, сэръ, замѣтилъ я,-- начиная съ кухарки и до судомойки.
   -- Такъ ступайте же, мистеръ Бетереджъ, и дѣлайте ваше дѣло.
   Порученіе пристава было исполнено въ пять минутъ. Но когда я объявилъ женщинамъ о снятіи секвестра съ ихъ имущества и спаленъ, то мнѣ пришлось употребить весь свой начальническій авторитетъ, чтобъ удержать эту ватагу отъ попытки взлетѣть на верхъ вслѣдъ за Пенелопой и явиться предъ приставомъ Коффомъ въ роли добровольныхъ свидѣтельницъ.
   Пенелопа, повидимому, понравилась приставу. Онъ оживился немного, увидавъ ее, а на лицѣ его появилось то же самое выраженіе, какъ въ цвѣтникѣ, когда онъ любовался бѣлою мускатною розой. Вотъ вамъ показанія моей дочери на допросъ сержанта. Мнѣ кажется, что она отвѣчала весьма разумно и мило, вѣдь недаромъ же она мое дѣтище! Въ меня, вся въ меня,-- материнскаго, благодаря Бога, ничего нѣтъ!
   По словамъ Пенелопы, она съ большомъ интересомъ сдѣлала за разрисовкой двери, помогая своей госпожѣ и мистеру Франклину мѣшать краски. Мѣсто подъ замочною скважиной какъ нельзя лучше врѣзалось у нея въ памяти, потому что оно было дорисовано послѣднее; нѣсколько часовъ спустя она видѣла его не запачканнымъ и въ полночь также оставила его безъ малѣйшей порчи. Уходя изъ спальни своей молодой госпожи, и желая ей спокойной ночи, она слышала какъ часы въ будуарѣ пробили двѣнадцать; въ это время рука ея опиралась на ручку двери; но зная, что краска была еще не совсѣмъ суха, такъ какъ сама же она помогала составлять ее, Пенелопа приняла всевозможныя предосторожности, чтобы не задѣть платьемъ двери; она готова была побожиться, что подобрала вокругъ себя юпку, и что въ то время никакого пятна на двери не было; однако не ручалась, что выходя, не задѣла ее какъ-нибудь случайно; она хорошо помнила какое платье было на ней въ этотъ день, потому что это былъ подарокъ миссъ Рахили; да и отецъ ея, вѣроятно, помнитъ его и можетъ подтвердить ея слова. Отецъ дѣйствительно помнилъ, и подтвердилъ, и принесъ платье; платье было имъ признано, и юпка изслѣдована со всѣхъ сторонъ, что доставило не мало хлопотъ слѣдователямъ по обширности ея размѣровъ; но пятна отъ краски не оказалось нигдѣ. Конецъ допросу Пенелопы -- показанія ея найдены разумными и убѣдительными. Подписалъ Габріель Бетереджъ. Затѣмъ сержантъ обратился ко мнѣ съ вопросомъ, нѣтъ ли у васъ въ домѣ большихъ собакъ, которыя могли какъ-нибудь пробраться въ будуаръ и размазать краску концомъ хвоста. Услыхавъ отъ меня, что ничего подобнаго не могло случиться, онъ потребовалъ увеличительное стекло и завелъ его на испорченное мѣсто. Но краска не сохранила вы малѣйшаго отпечатка человѣческой кожи, какъ это обыкновенно бываетъ отъ прикосновенія руки. Напротивъ, все доказывало, что пятно произошло отъ легкаго и случайнаго прикосновенія чьей-либо одежды. Судя по показаніямъ Пенелопы и мистера Франклина, въ комнату, вѣроятно, входила какая-нибудь таинственная личность, которая, и учинила вышеупомянутое поврежденіе въ четвергъ между двѣнадцатью часами ночи и тремя часами утра. Дошедъ до такого результата, приставъ Коффъ вспомнилъ наконецъ о существованіи надзирателя Сигрева, а въ назиданіе своему сослуживцу сдѣлалъ слѣдующій краткій выводъ изъ наведеннаго имъ слѣдствія:
   -- Эта пустяки, господинъ надзиратель, сказалъ приставъ, указывая на запачканное мѣсто,-- пріобрѣли весьма большое значеніе съ тѣхъ поръ, какъ вы обошли ихъ вашимъ вниманіемъ. При настоящей постановкѣ дѣла, это пятно возбуждаетъ три вопроса, требующіе немедленнаго разрѣшенія. Вопервыхъ, нѣтъ ли въ домѣ одежды, носящей слѣды краски; вовторыхъ, если таковая окажется, то кому принадлежатъ они. Втретьихъ, какъ объяснитъ это лицо свое появленіе въ будуарѣ и причиненное имъ на двери пятно между двѣнадцатью часами ночи и тремя часами утра. Если лицо это не дастъ удовлетворительнаго отвѣта, то похититель алмаза почти найденъ. дальнѣйшія розысканія по этому дѣлу я, съ вашего позволенія, принимаю на себя, а васъ не стану долѣе отвлекать отъ вашихъ городскихъ занятіи. Но вы привезли, какъ я вижу, одного изъ вашихъ помощниковъ. Оставьте его мнѣ на всякій случай и затѣмъ позвольте пожелать вамъ добраго утра.
   Надзиратель Сигревъ питалъ глубокое уваженіе къ приставу, но самого себя онъ уважалъ еще болѣе. Уходя изъ комнаты, онъ напрягъ всѣ свои умственныя способности, чтобъ отразить ударъ Коффа столь же ловкимъ и мѣткимъ ударомъ.
   -- До сей минуты я не высказывалъ никакого мнѣнія, началъ господинъ надзиратель своимъ воинственнымъ голосомъ, не обличавшимъ ни смущенія, ни колебанія.-- Но теперь, передавая это дѣло въ ваши руки, я рѣшаюсь замѣтить вамъ, приставъ, что изъ мухи весьма легко сдѣлать слона. Прощайте.
   -- А я окажу вамъ на это, отвѣчалъ Коффъ,-- что есть люди, которые и вовсе не замѣтятъ мухи, потому что слишкомъ высоко задираютъ голову.
   Отплативъ своему сотоварищу этимъ комплиментомъ, приставъ повернулся на каблукахъ и отошелъ къ окну.
   Мы стояли съ мистеромъ Франклиномъ и ждали, что будетъ дальше. Приставъ смотрѣлъ въ окно, засунувъ руки въ к разъ), накинулись на надзирателя Сигрэва, и всѣ съ одинаково виновнымъ видомъ стали требовать, чтобы онъ сказалъ, которую изъ нихъ онъ подозрѣваетъ.
   Надзиратель не потерялся: онъ посмотрѣлъ на нихъ своими рѣшительными глазами и напугалъ своимъ военнымъ голосомъ.
   -- Эй вы, бабы, ступайте-ка опять внизъ, всѣ до одной. Я васъ здѣсь не спрашиваю. Посмотрите-ка! сказалъ надзиратель, вдругъ указавъ на пятнышко на раскрашенной двери миссъ Ричель -- подъ самимъ замкомъ.-- Посмотрите, какую бѣду уже надѣлали ваши юпки. Вонъ отсюда! вонъ!
   Розанна Спирманъ, которая была ближе всѣхъ къ нему и къ пятнышку на двери, подала примѣръ къ послушанію и тотчасъ же отправилась къ своей работѣ. Остальныя послѣдовали за нею. Надзиратель кончилъ осмотръ комнаты, и ничего этимъ не добившись, спросилъ меня, кто первый примѣтилъ воровство. Первая примѣтила моя дочь. Послали за моею дочерью.
   Надзиратель сначала нѣсколько круто обошелся съ Пенелопой.
   -- Слушайте меня, молодая женщина, и помните, что вы должны говорить правду.
   Пепелопа тотчасъ вспылила.
   -- Меня никогда не учили лгать, господинъ полицейскій! и если отецъ мой можетъ стоять здѣсь и слушать, какъ меня обвиняютъ во лжи и въ воровствѣ, не пускаютъ въ собственную мою комнату, отнимаютъ доброе имя, единственное достоинство бѣдной дѣвушки, то онъ не такой добрый отецъ, какимъ я его считала.
   Слово, сказанное мною кстати, доставило правосудіе и Пенелопу въ болѣе пріятныя отношенія. Вопросы и отвѣты поли, плавно и не кончились ничѣмъ, о чемъ стоило бы упомянуть. Дочь моя видѣла, какъ миссъ Рэчель спрятала алмазъ въ ящикъ шкалика вечеромъ. Она вошла въ восемь часовъ утра къ миссъ Рэчель съ чашкою чая и нашла ящикъ открытымъ и пустымъ. Она тотчасъ подняла тревогу въ домѣ; этимъ и кончились показанія Пенелопы.
   Потомъ надзиратель просилъ позволенія видѣть самое миссъ Рэчель. Пенелопа передала его просьбу черезъ дверь. Отвѣтъ пришелъ къ намъ тѣмъ же путемъ:
   -- Мнѣ. нечего говорить полисмэну; я никого не могу видѣть.
   Нашъ опытный офицеръ казался и удивленъ и обиженъ, когда услыхалъ этотъ отвѣтъ. Я сказать ему, что наша барыни нездорова, и просилъ его подождать немножко и видѣться (нею попозже. Послѣ этого мы пошлы опять внизъ, и встрѣть мистера Годфри и мистера Фрэнклина, проходя черезъ переднюю.
   Оба джентльмэна, гостившіе въ домѣ, были приглашены сказать, не могутъ ли они бросить какой-нибудь свѣтъ на это дѣло. Никто изъ нихъ ничего не зналъ. Не слыхали ли они какого-нибудь подозрительнаго шума въ прошлую ночь? Она и слыхали ничего, кромѣ шума дождя. Не слыхалъ ли я чего-нибудь, не засыпавшій дольше ихъ? Ничего. Освобожденный отъ допроса, мистеръ Фрэнклинъ (все еще смотрѣвшій на наше затрудненіе съ отчаянной точки зрѣнія) шепнулъ мнѣ:
   -- Этотъ человѣкъ не принесетъ намъ никакой пользы. Надзиратель Сигрэвъ оселъ.
   Освобожденный въ свою очередь, мистеръ Годфри шепнулъ мнѣ:
   -- Очевидно, знатокъ своего дѣла. Беттереджъ, я сильно на него надѣюсь.
   Сколько людей, столько и мнѣній, сказалъ одинъ изъ древнихъ мудрецовъ прежде меня.
   Потомъ надзиратель отправился назадъ въ будоаръ, въ сопровожденіи моей дочери и меня. Цѣлью его было удостовѣриться, не переставлена ли была мебель ночью -- это первый обыскъ въ комнатѣ, очевидно, не объяснилъ ему ничего на этотъ счетъ.
   Пока мы шарили между стульями и столами, дверь спальной вдругъ отворилась. Отказавшись видѣться со всѣми, миссъ Рэчель, къ нашему удивленію, сама къ намъ подошла. Она взяла со стула свою садовую шляпку, а потомъ прямо подошла къ Пенелопѣ съ этимъ вопросомъ:
   -- Мистеръ Фрэнклинъ Блокъ посылалъ васъ ко мнѣ сегодня утромъ?
   -- Посылалъ, миссъ.
   -- Онъ желалъ говорить со мою, не такъ ли?
   -- Точно такъ, миссъ,
   -- Гдѣ онъ теперь?
   Услышавъ голоса на террасѣ внизу, я выглянулъ изъ окна и увидалъ двухъ джентльмэновъ, ходившихъ взадъ и впередъ. Отвѣчая за мою дочь, я сказалъ:
   -- Мистеръ Фрэнклинъ на террасѣ, миссъ.
   Не говоря болѣе ни слова, не обращая вниманія на надзирателя, которыхъ пытался заговорить съ нею, блѣдная какъ смерть и странно погруженная въ свои собственныя мысли, она вышла изъ комнаты и спустилась къ кузенамъ на террасу.
   Я выказалъ недостатокъ должнаго уваженія, я нарушилъ приличіе, но еслибы даже дѣло шло о моей жизни, я не могъ удержаться, чтобы не выглянуть изъ окна, когда миссъ Рэчель встрѣтилась съ джентльмэнами. Она подошла къ мистеру Фрэнклину, и дѣлая видъ, будто не замѣчаетъ мистера Годфри, который отошелъ и оставилъ ихъ вдвоемъ. Она, повидимому, говорила съ мастеромъ Фрэнклиномъ запальчиво. Это продолжалось недолго и (судя по его лицу, которое я видѣлъ изъ окна), казалось, удивило его выше всякаго выраженія. Пока она стояли вмѣстѣ, милэди показалась на террасѣ. Миссъ Рэчель увидала ее -- сказала нѣсколько послѣднихъ словъ мистеру Фрэнклину -- и вдругъ воротилась опять въ домъ, прежде чѣмъ мать подошла къ ней. Милэди, сама удивленная и примѣтивъ удивленіе мистера Фрэнклина, заговорила съ нимъ. Мистеръ Годфри подошелъ къ нимъ и также заговорилъ. Мистеръ Фрэнклинъ сталъ ходить между ними обоими, разсказывая имъ что случилось, я полагаю, потому что они оба вдругъ остановилась, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, какъ люди пораженные изумленіемъ. Я успѣлъ примѣтить все это, когда дверь гостиной распахнулась настежь. Миссъ Рэчелъ быстро прошла въ свою спальную, разстроенная и разгнѣванная, съ свирѣпыми глазами а пылающими щеками. Надзиратель опять пытался спросить ее. Она обернулась къ нему въ дверяхъ спальной.
   -- Я за вами не посылала! вскричала она запальчиво.-- Мнѣ вы не нужны. Мой алмазъ пропалъ. Ни вамъ, да и никому да свѣтѣ не удастся отыскать его.
   Съ этими словами она вошла въ свою комнату и захлопнула дверь у насъ подъ носомъ. Пенелопа, стоявшая ближе всѣхъ къ двери, слышала, какъ она зарыдала, какъ только осталась опять одна.
   Одно мгновеніе въ бѣшенствѣ, другое въ слезахъ, что значитъ это?
   Я сказалъ надзирателю, будто это значитъ то, что миссъ Рэчелъ раздражена пропажею своего алмаза. Заботясь о чести фамиліи, я съ огорченіемъ видѣлъ, что моя молодая барышня забылась даже съ полицейскимъ офицеромъ, и придумалъ самое лучшее извиненіе, какое только могъ. А въ душѣ я былъ болѣе озадаченъ необыкновенными рѣчами и поведеніемъ миссъ Рэчель, чѣмъ могутъ объяснить слова. Догадываясь, по словамъ сказаннымъ сю въ дверяхъ спальной, я могъ только заключить, что она смертельно обидѣлась, зачѣмъ мы послали за полиціей, и что удивленіе мистера Фрэнклина на террасѣ было возбуждено тѣмъ, что она выразила ему свои мысли на этотъ счетъ (какъ человѣку призвавшему полицію). Если эта догадка была справедлива, почему же, лишившись своего алмаза, она была, противъ присутствія въ домѣ тѣхъ самыхъ людей, которые обязаны были отыскивать его для нея? И какимъ образомъ могла она знать, что Лунный камень никогда не найдется?
   При настоящемъ положеніи дѣлъ, теперь нельзя было надѣяться ни отъ кого въ домѣ отвѣта на эти вопросы. Мистеръ Фрэнклинъ повидимому думалъ, что честь запрещала ему повторять слугѣ -- даже такому старому слугѣ, какъ я -- что миссъ Рэчель сказала ему на террасѣ. Мистеръ Годфри, который какъ джентльменъ и родственникъ, вѣроятно, пользовался довѣріемъ мистера Фрэнклина, угажалъ это довѣріе, Какъ онъ и обязанъ былъ уважать. Милэди, также безъ сомнѣнія знавшая эту тайну и одна имѣвшая доступъ къ миссъ Рэчель, открыто сознавалась, что ничего не могла добиться отъ нея.
   -- Вы сводите меня съ ума, когда говорите объ алмазѣ!
   Все вліяніе ея матери не могло вырвать у ней ни одного слова болѣе.
   Вотъ у насъ и занятая съ миссъ Рэчел, и съ Луншмъ камнемъ. Въ первомъ случаѣ милэди не могла намъ помочь. Во второмъ, какъ вы сейчасъ увидите, мистеръ Сигрэвъ быстро приближался къ тому мгновенію, когда умъ полицейскаго сыщика становится въ туникъ.
   Обшаривъ все въ "будоарѣ" и ничего не найдя между мебелью, нашъ опытный сыщикъ обратился ко мнѣ съ вопросомъ, знали слуги или нѣтъ, куда будетъ положенъ алмазъ на ночь.
   -- Я зналъ это, сэръ, отвѣчалъ я; -- Самюэль, лакей, тоже зналъ это, потому что онъ былъ въ передней, когда говорили о томъ, куда спрятать на ночь алмазъ. Моя дочь знала, какъ она уже вамъ говорила. Она или Самюэль могли сообщить объ этомъ другимъ слугамъ -- или другіе слуги могли сами слышать этотъ разговоръ въ боковую дверь передней, которая могла быть открыта на заднюю лѣстницу. Какъ мнѣ кажется, всѣ въ домѣ могли знать, гдѣ прошлую ночь лежалъ алмазъ.
   Мой отвѣтъ представлялъ слишкомъ обширное поле для подозрѣній надзирателя, и онъ постарался съузить его, спросивъ меня о характерахъ слугъ.
   Я тотчасъ подумалъ о Розаннѣ Спирманъ, но тутъ было не мѣсто, да я и не желалъ направить подозрѣнія на бѣдную дѣвушку, честность которой не подлежала никакому сомнѣнію во все время, какъ ея зналъ. Надзирательница исправительнаго дома говорила и ней милэди какъ объ искренно раскаявшейся и заслуживавшей полнаго довѣрія дѣвушкѣ. Надзиратель обязанъ былъ самъ найти причины, чтобъ подозрѣвать ее -- и тогда, только тогда я обязанъ былъ сказать ему, какимъ образомъ попала она въ услуженіе къ милэди.
   -- Всѣ наши слуги имѣютъ отличные аттестаты, сказалъ я.-- И всѣ заслужили довѣріе своей госпожи.
   Послѣ этого мистеру Сигрэву оставалось только одно -- самому приняться за дѣло и самому испытать характеръ нашихъ слугъ.
   Ихъ допросили одного за однимъ, и одинъ за однимъ не могли ничего сказать -- но наговорили (женщины) очень много и съ большимъ сердцемъ на запрещеніе, наложенное на ихъ комнаты. Всѣхъ отослали внизъ, а Пенелопу позвали допросить отдѣльно во второй разъ.
   Вспышка моей дочери въ будоарѣ и ея готовность считать себя заподозрѣнной, повидимому, произвели неблагопріятное впечатлѣніе на надзирателя Сигрэва. Кажется, также на душу его налегло то, что моя дочь послѣдняя видѣла алмазъ вечеромъ. Когда кончился второй допросъ, дочь моя воротилась ко мнѣ въ бѣшенствѣ. Не было болѣе никакого сомнѣнія, полицейскій сыщикъ только что не назвалъ ее воровкой! Я съ трудомъ могъ повѣрить (раздѣляя мнѣніе мистера Фрэнклина), что онъ такой оселъ. Но хотя онъ не сказалъ ничего, не совсѣмъ пріятно были видѣть, какими глазами онъ смотритъ на мою дочь. Я насмѣхался надъ этимъ съ бѣдной Пенелопой, стараясь представить ей это въ такомъ смѣшномъ видѣ, что не стоило думать объ этомъ серьезно -- это и къ самомъ дѣлѣ было такъ. А въ душѣ, я боюсь, что имѣлъ глупость также сердиться на это. Конечно, это было немножко непріятно. Дѣвочка моя сѣла въ уголъ, закрывъ голову передникомъ, въ совершенномъ отчаяніи. Очень глупо съ ея стороны, скажете вы; она могла подождать, что онъ открыто обвинитъ ее. Будучи человѣкомъ съ справедливымъ и ровнымъ характеромъ, я съ этимъ согласенъ. А все-таки господинъ надзиратель долженъ бы вспомнить -- ну это все-равно, что онъ долженъ былъ вспомнить. Ну да чортъ съ нимъ!
   Слѣдующій и послѣдній шагъ въ слѣдствіи довелъ дѣло, какъ говорится, до кризиса. Надзиратель имѣлъ свиданіе (при которомъ я присутствовалъ) съ милэди. Сообщивъ ей, что алмазъ долженъ былъ взять кто-нибудь въ домѣ, онъ просилъ позволенія ему самому и его подчиненнымъ обыскать комнаты и сундуки слугъ. Моя добрая госпожа, какъ великодушная и благовоспитанная женщина, не хотѣла позволить обходиться съ нами какъ съ ворами.
   -- Я никогда не соглашусь отплатить такимъ образомъ, сказала она:-- за все, чѣмъ я обязана вѣрнымъ слугамъ, живущимъ въ моемъ домѣ.
   Надзиратель поклонился, бросивъ на меня взглядъ, ясно говорившій: "Зачѣмъ же было призывать меня, если вы связываете мнѣ руки такимъ образомъ?"
   Какъ глава прислуги, и тотчасъ почувствовалъ, что мы обязаны до всей справедливости не употреблять во зло великодушія нашей госпожи.
   -- Мы съ признательностью благодаримъ наше сіятельство, сказалъ я:-- но просимъ позволенія поступить какъ надлежитъ въ этомъ дѣлѣ и отдаемъ наши ключи. Когда Габріэль Беттереджъ подаетъ примѣръ, сказалъ я, останавливая въ дверяхъ надзирателя Сигрэва:-- остальные слуги послѣдуетъ ему, ручаюсь вамъ. Вотъ вамъ прежде всего мои ключи!
   Милэди взяла меня за руку и поблагодарила со слезами на глазахъ. Боже! чего не далъ бы я въ эту минуту, чтобъ имѣть право приколотить надзирателя Сигрэва!
   Такъ какъ я поручился, остальные слуги послѣдовали моему примѣру, весьма неохотно, разумѣется, но всѣ взглянули на это заодно со мной. Стоило посмотрѣть на женщинъ, когда полицейскіе рылись въ ихъ вещахъ. Кухарка такъ смотрѣла, какъ будто хотѣла изжарить надзирателя живого на сковородѣ, а другія женщины какъ будто хотѣли съѣсть его, какъ только онъ изжарится.
   Обыскъ кончился, а алмаза, разумѣется, не нашлось и слѣда. Надзиратель Сигрэвъ удалился въ мою комнату сообразить, что теперь ему предпринять. Онъ и его помощники были у насъ въ домѣ уже нѣсколько часовъ и не подвинули насъ ни на шагъ въ открытію того, какъ былъ взятъ Лунный камень или кого мы должны считать воромъ.
   Пока полицейскій сыщикъ еще раздумывалъ въ одиночествѣ, меня позвали къ мистеру Фрэнклину къ библіотеку. Къ моему невыразимому удивленію, только что я взялся за ручку двери, какъ она вдругъ отворилась изнутри и оттуда вышла Розанна Спирманъ.
   Послѣ того, какъ библіотека была выметена и убрана утромъ, ни первой, ни второй служанкѣ не зачѣмъ было ходить въ эту комнату. Я остановилъ Розанну Спирманъ и тутъ же сдѣлалъ ей выговоръ за нарушеніе домашней дисциплины.
   -- Что вамъ понадобилось въ библіотекѣ въ такую пору? спросилъ я.
   -- Мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ потерялъ кольцо наверху, сказала Розанна:-- и я ходила въ библіотеку отдать его.
   Лицо дѣвушки все горѣло, когда она дала мнѣ отвѣтъ, и она ушла, кивнувъ головою съ самонадѣяннымъ видимъ, котораго и никакъ не могъ объяснить себѣ. Происшествія въ домѣ, вѣроятно, болѣе или менѣе свели съ ума всѣхъ служанокъ, но ни одна изъ нихъ не вышла до такой степени изъ своего природнаго характера, какъ Розанна.
   Я нашелъ мистера Фрэнклина пишущимъ за столомъ въ библіотекѣ. Онъ спросилъ экипажъ на желѣзную дорогу, какъ только я вошелъ въ комнату. Первый звукъ его голоса сообщилъ мнѣ, что теперь опять одержала верхъ его рѣшительная сторона. Человѣкъ подбитый ватой исчезъ, и человѣкъ желѣзный опять сидѣлъ передо мною.
   -- Вы ѣдете въ Лондонъ, сэръ? спросилъ я.
   -- Ѣду телеграфировать въ Лондонъ, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Я убѣдилъ тетушку, что намъ долженъ помочь человѣкъ поумнѣе надзирателя Сигрэва, и получилъ ея позволеніе послать телеграмму моему отцу. Онъ знаетъ начальника полиціи, а начальникъ можетъ выбрать человѣка, способнаго разрѣшить тайну алмаза. Кстати о тайнахъ, прибавилъ мистеръ Фрэнклинъ, понизивъ голосъ: -- я долженъ сказать вамъ слова два, прежде чѣмъ вы пойдете въ конюшню. Но не говорите пока объ этомъ никому ни слова; или голова Розанны Спирманъ не совсѣмъ въ порядкѣ, или я боюсь, что она знаетъ о Лунномъ камнѣ болѣе чѣмъ ей слѣдуетъ знать.
   Не могу сказать навѣрно, былъ ли я болѣе испуганъ или огорченъ, услышавъ эти слова. Еслибы былъ помоложе, я признался бы въ этомъ мистеру Фрэнклину. Но когда вы состарѣетесь, вы пріобрѣтаете одну превосходную привычку. Въ тѣхъ случаяхъ, когда не знаете, какъ поступитъ, вы молчите,
   -- Она пришла сюда съ кольцомъ, которое я обронилъ въ моей спальной, продолжалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Когда я поблагодарилъ ее, я разумѣется ожидалъ, что она уйдетъ. Вмѣсто этого, она стала напротивъ меня у стола, смотря на меня самымъ страннымъ образомъ -- полу-испуганно и полу-фамильярно -- я не могъ разобрать. "-- Странное дѣло на счетъ этого алмаза, сэръ" сказала она вдругъ неожиданно. Я сказалъ "да" я спрашивалъ себя, что будетъ далѣе. Клянусь честью, Беттереджъ, мнѣ кажется, она должна быть не въ своемъ умѣ! Она сказала: "-- Алмаза-то вѣдь не найдутъ, сэръ, не такъ ли? Нѣтъ, не найдутъ и того, кто его взялъ -- я поручусь за это." Она кивнула мнѣ головой и улыбнулась. Прежде чѣмъ я успѣлъ спросить ее что она хочетъ сказать, мы услышали ваши шаги за дверью. Она вѣрно испугалась, что вы застанете ее здѣсь. Какъ бы то ни было, она измѣнилась въ лицѣ и ушла изъ комнаты, Что такое можетъ это значить?
   Я не могъ рѣшиться даже тогда разсказать ему исторію этой дѣвушки. Это было почти все-равно, что назвать ее воровкой. Кромѣ того, еслибъ я и разсказалъ все откровенно, и даже предположивъ, что алмазъ украла она, причину, почему она высказала свою тайну именно мистеру Фрэнклину, было бы все-таки трудно отгадать.
   -- Я не могу рѣшиться обвинить эту бѣдную дѣвушку только потому, что она вѣтрена и говоритъ очень странно, продолжалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- А между тѣмъ, если она сказала надзирателю то, что она сказала мнѣ, какъ онъ ни глупъ, а я боюсь...
   Онъ остановился и не досказалъ остального.
   -- Лучше всего будетъ, сэръ, сказалъ я:-- если я скажу объ этомъ милэди при первомъ удобномъ случаѣ. Милэди принимаетъ очень дружеское участіе въ Розаннѣ, а очень можетъ быть, что эти дѣвушка была только опрометчива и безразсудна. Когда въ домѣ поднимается какая-нибудь кутерьма, сэръ, служанки всегда любятъ смотрѣть на мрачную сторону дѣла -- это придаетъ бѣдняжкамъ нѣкоторую важность въ ихъ собственныхъ глазахъ. Если кто-нибудь боленъ, женщины непремѣнно предскажутъ, что этотъ человѣкъ умретъ. Если пропадетъ какая-нибудь вещь, онѣ непремѣнно предсказываютъ, что она не найдется никогда.
   Этотъ взглядъ (который, я долженъ сказать, мнѣ самому показался правдоподобнымъ послѣ нѣкотораго размышленія), кажется, очень облегчилъ мистера Фрэнклина; онъ сложилъ телеграмму и прекратилъ разговоръ. Отправляясь въ конюшню, чтобы приказать заложить кабріолетъ, я заглянулъ въ людскую, гдѣ люди обѣдали. Розанны Спирманъ не было между ними. Спросивъ о ней, я узналъ, что она вдругъ занемогла и пошла въ свою комнату прилечь.
   -- Странно! она казалась совсѣмъ здорова, когда я недавно видѣлъ ее, замѣтилъ я.
   Пенелопа вышла за мною.
   -- Не говорите такимъ образомъ при другихъ, батюшка, сказала она:-- вы этимъ только болѣе вооружите прислугу противъ Розанны. Бѣдняжка сокрушается отъ любви къ мистеру Фрэнклину Блэку.
   Это былъ другой взглядъ на поведеніе дѣвушки. Если Пенелопа была права, объясненіе странныхъ рѣчей и поступковъ Розанны могло заключаться въ томъ, что она не заботилась о томъ, что говорила, только бы заставить мистера Фрэнклина говорить съ ней. Еслибъ это была настоящая разгадка тайны, ею можно было бы объяснить пожалуй тотъ самонадѣянный видъ, съ какимъ она прошла мимо меня въ переднюю. Хотя мистеръ Фрэнклинъ сказалъ ей только три слова, она все-таки достигла своей цѣли: мистеръ Фрэнклинъ съ нею говорилъ.
   Я самъ смотрѣлъ, какъ сѣдлали пони. Въ адской сѣти тайнъ и неизвѣстностей, теперь окружавшихъ насъ, право утѣшительно было примѣчать, какъ пряжки и ремни понимало другъ друга. Когда вы видѣли, что пони запрягли въ оглобли, вы видѣли то, въ чемъ не могли имѣть ни малѣйшаго сомнѣнія А это, позвольте мнѣ сказать вамъ, сдѣлалось рѣдкимъ удовольствіемъ въ нашемъ домѣ.
   Подъѣзжая въ кабріолетѣ къ парадной двери, я увидалъ не только мистера Фрэнклина, но и мистера Годфри и надзирателя Сигрэва, ожидавшихъ меня на лѣстницѣ.
   Размышленія надзирателя (послѣ того, какъ ему не удалось найти алмазъ въ комнатахъ или въ сундукахъ слугъ), кажется, привели его къ новому заключенію. Все держась своего перваго убѣжденія, что кто-нибудь въ домѣ укралъ алмазъ, нашъ опытный офицеръ былъ теперь такого мнѣнія, что воръ (у него достало ума не называть бѣдной Пенелопы, что ни думалъ бы онъ о ней) дѣйствовалъ за одно съ индійцами, и онъ предложилъ перенести слѣдствіе къ фокусникамъ въ фризинголлскую тюрьму. Узнавъ объ этомъ новомъ рѣшеніи, мистеръ Фрэнклинъ вызвался отвезти надзирателя обратно въ городъ, откуда онъ могъ телеграфировать въ Лондонъ такъ же легко, какъ съ нашей станціи. Мистеръ Годфри, все такъ же усердно вѣрившій мистеру Сигрэву и чрезвычайно желавшій присутствовать при допросѣ индійцевъ, просилъ позволенія поѣхать съ надзирателемъ въ Фризинголлъ. Одинъ изъ полицейскихъ долженъ былъ остаться въ домѣ на случаи какого-нибудь непредвиденнаго обстоятельства. Другой возвращался съ надзирателемъ въ города". Такимъ образомъ четыре мѣста въ кабріолетѣ были заняты.
   Прежде чѣмъ мистеръ Фрэнклинъ взялся за возжи, онъ отвелъ меня въ сторону на нѣсколько шаговъ, чтобы никто не могъ насъ слышать,
   -- Я подожду посылать депешу въ Лондонъ, сказалъ онъ:-- пока увижу, что выйдетъ изъ допроса индійцевъ. Я собственно убѣжденъ, что этотъ тупоголовый полицейскій ровно ничего не понимаетъ и просто старается выиграть время. Мысль, что кто-нибудь изъ слугъ былъ въ заговорѣ съ индійцами, сущая нелѣпость но моему мнѣнію. Наблюдайте-ка хорошенько въ домѣ, Беттереджъ, до моего возвращенія и постарайтесь допытаться чего-нибудь отъ Розанны Спирманъ. Я не прошу васъ сдѣлать что-нибудь унизительное для вашего достоинства или жестокое для дѣвушки., Я только прошу васъ пустить въ ходъ вашу наблюдательность старательнѣе обыкновеннаго. Мы не будемъ приписывать этому никакой важности въ глазахъ тетушки -- но это дѣло гораздо важнѣе, чѣмъ вы, можетъ быть, предполагаете.
   -- Дѣло идетъ о двадцати тысячахъ фунтовъ, сэръ, сказалъ я, думая о цѣнности алмаза.
   -- Дѣло идетъ о томъ, чтобы успокоить Рэчель, серьезно отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Я очень безпокоюсь за нее.
   Онъ вдругъ оставилъ меня, какъ будто желалъ прекратить дальнѣйшій разговоръ между нами. Мнѣ казалось, что я понялъ почему. Дальнѣйшій разговоръ могъ выдать мнѣ тайну словъ, сказанныхъ ему миссъ Рэчель да террасѣ.
   Такимъ образомъ уѣхали они въ Фризинголлъ. Мнѣ самому хотѣлось, для пользы дѣвушки, договорить глазъ-на-глазъ съ Розанной. Но удобнаго случая не представлялось. Она пришла внизъ только къ чаю. Когда явилась, она была такъ взволнована, что съ ней скоро сдѣлался истерическій припадокъ; до приказанію милэди, ей дали нюхать спиртъ и отослали лечь въ постель.
   День дотянулся до конца скучно и непріятно, могу васъ увѣритъ. Миссъ Рэчель все не выходила изъ своей комнаты, объявивъ, что нездоровье не позволяетъ ей выйти къ обѣду. Милэди такъ тревожилась за дочь, что я не могъ рѣшиться увеличить ея безпокойство, сообщивъ, что Розанна Спирманъ сказала мистеру Фрэнклину. Пенелопа продолжала думать, что она будетъ подвергнута суду и приговорена къ ссылкѣ за воровство. Другія женщины взяли библіи и молитвенники и имѣли прекислый видъ за своимъ чтеніемъ -- я примѣтилъ въ моей сферѣ жизни, что это всегда бываетъ результатомъ благочестивыхъ занятій, исполняемыхъ не въ доложенное время дня. А у меня недоставало даже духа раскрыть Робинзона Крузо. Я вышелъ на дворъ и, очень желая веселаго общества, поставилъ стулъ возлѣ конуры и сталъ бесѣдовать съ собаками.
   За полчаса до обѣда оба джентльмэна воротились изъ Фризинголла, условившись съ надзирателемъ Сигрэвомъ, что онъ воротится къ намъ на слѣдующій день. Они заѣзжали къ мистеру Мёртуэту, индійскому путешественнику, проживавшему близъ города. Но просьбѣ мистера Фрэнклина, онъ очень любезно согласился служить переводчикомъ при допросѣ тѣхъ двухъ индійцевъ, которые ничего не знали по-англійски. Допросъ, подробный и тщательный, кончился ничѣмъ; не открыли мы малѣйшаго повода подозрѣвать фокусниковъ въ заговорѣ съ кѣмъ-нибудь изъ нашихъ слугъ. Дойдя до этого заключенія, мастеръ Фрэнклинъ послалъ въ Лондонъ депешу; на томъ дѣло и остановилось до завтрашняго дня.
   Довольно объ исторіи дня, послѣдовавшаго заднемъ рожденія. Ни малѣйшій свѣтъ не озарилъ насъ до-сихъ-поръ. Однако, дня черезъ два мракъ разсѣялся немножко. Какъ и что изъ этого воспослѣдовало, вы сейчасъ увидите.
   

Глава XII.

   Ночь четверга прошла и не случилось ничего. Въ пятницу утромъ явились двѣ новости.
   Первая: прикащикъ булочника объявилъ, что онъ встрѣтилъ Розанну Спирманъ, наканунѣ послѣ полудня подъ толстымъ воалемъ пробиравшуюся въ Фризинголлъ по тропинкѣ, которая шла черезъ болото. Странно, что кто-нибудь могъ бы ошибиться въ Гозаннѣ, плечо которой дѣлало бѣдняжку слишкомъ замѣтной -- но этотъ человѣкъ ошибся непремѣнно, потому что Розанна, какъ вамъ извѣстно, весь четвергъ пролежала больная наверху.
   Вторую новость принесъ почтальонъ. Достойный мистеръ Кинди опять отпустилъ неудачную остроту, когда уѣзжалъ по дождю вечеромъ въ день рожденья, и сказалъ мнѣ, что кожа доктора непромокаема. Несмотря на это, кожа его промокла. Онъ простудился въ эту ночь и теперь лежалъ въ горячкѣ. По разсказамъ почтальона, онъ вралъ вздоръ въ бреду такъ же бѣгло и безостановочно, какъ бывало вралъ въ здравомъ разсудкѣ. Мы всѣ жалѣли маленькаго доктора, но мистеръ Фрэнклинъ сожалѣлъ о его болѣзни особенно изъ опасенія за миссъ Рэчель. Изъ того, что онъ сказалъ милэди, когда я былъ въ комнатѣ во время завтраки, онъ кажется думалъ, что миссъ Рэчель -- если неизвѣстность относительно Луннаго камня не будетъ въ скорости разрѣшена -- будетъ имѣть надобность въ совѣтѣ самаго лучшаго доктора, какого только мы будемъ въ состояніи найти.
   Вскорѣ послѣ завтрака прдитла телеграмма отъ мистера Блэка старшаго въ отвѣтъ сыну. Депеша сообщала намъ, что онъ напалъ (черезъ своего пріятеля начальника милиціи) именно на такого человѣка, который можетъ намъ помочь. Звали его приставъ Кёффъ, а пріѣзда его изъ Лондона можно было ожидать съ утреннимъ поѣздомъ.
   Прочтя имя новаго полицейскаго чиновника, мистеръ Фрэнклинъ вздрогнулъ. Кажется, онъ слышалъ разные любопытные анекдоты о приставѣ Кёффѣ отъ стряпчаго своего отца во время своего пребыванія въ Лондонѣ.
   -- Я начинаю надѣяться, что мы скоро увидимъ конецъ нашимъ безпокойствамъ, сказалъ онъ.-- Если половина разсказовъ, слышанныхъ мною, справедлива, то въ Англіи никто не можетъ сравниться съ приставомъ Кёффомъ, когда дѣло идетъ о томъ, чтобъ разъяснить тайну.
   Мы всѣ пришли въ волненіе и въ нетерпѣніе, когда приблизилось время появленія этого знаменитаго и способнаго человѣка. Надзиратель Сигрэвъ, возвратившійся къ намъ въ назначенное время и узнавшій, что ожидаютъ пристава, тотчасъ заперся въ отдѣльной комнатѣ и взялъ перо, чернила и бумагу, написать отчетъ, котораго, безъ сомнѣнія, потребуютъ отъ него. Мнѣ хотѣлось самому встрѣтить на станція пристава. Но о каретѣ и лошадяхъ милэди нечего было и думать даже для пристава Кёффа, а кабріолетъ былъ нуженъ позже для мистера Годфри. Онъ глубоко сожалѣлъ, что принужденъ оставить свою тетку въ такое тревожное время, и любезно отложилъ часъ отъѣзда до послѣдняго поѣзда, чтобы услыхать, что искусный лондонскій сыщикъ думаетъ объ этомъ дѣлѣ. Но въ пятницу вечеромъ онъ долженъ быть въ Лондонѣ, такъ какъ дамскій комитетъ по поводу какихъ-то серьезныхъ затрудненій нуждался въ его совѣтахъ въ субботу утромъ.
   Когда настало время пріѣзда пристава, я пошелъ къ воротамъ ждать его.
   Извощичъя карета съ желѣзной дороги подъѣхала, когда я стоялъ у домика привратника, и изъ кареты вышелъ сѣдоватый, пожилой человѣкъ, такъ страшно худощавый, что казалось у него нѣтъ ни одной унціи мяса на костяхъ. Онъ былъ одѣтъ въ приличное черное платье, съ бѣлымъ галстухомъ на шеѣ. Лицо его было остро, какъ топоръ, а кожа такая желтая, сухая и поблекшая, какъ осенній листъ. Глаза его, стального, свѣтлосѣраго цвѣта, имѣли весьма неутѣшительное выраженіе, когда встрѣчались съ вашими главами, показывая, лакъ будто они ожидали отъ васъ болѣе того, что было извѣстно вамъ самимъ. Походка его тихая, голосъ меланхолическій; длинные, сухощавые пальцы были крючковаты, какъ когти. Онъ походилъ на пастора, на погребальнаго подрядчика -- на кого вамъ угодно, только не на того, кѣмъ онъ былъ. Большей противоположности съ надзирателемъ Сигрэвомъ, какъ приставъ Кёффъ, и менѣе успокоительной наружности полицейскаго для встревоженной семьи вы не могли бы отыскать, какъ бы ни искали.
   -- Это домъ лэди Бериндеръ? спросилъ онъ.
   -- Точно такъ, сэръ.
   -- Я приставъ Кёффъ.
   -- Пожалуйте сюда.
   По дорогѣ къ дому я упомянулъ о моемъ имени и положеніи въ семействѣ, чтобы дать ему возможность говорить о дѣлѣ, которое поручала ему милэди. Однако, онъ ни слова не сказалъ о дѣлѣ. Онъ восхищался мѣстоположеніемъ, замѣтилъ, что морской воздухъ очень рѣзокъ и свѣжъ. Я тайно удивлялся съ своей стороны, чѣмъ знаменитый приставъ Кёффъ заслужилъ свою репутацію. Мы дошли до дома подобно двумъ незнакомымъ собакамъ, посаженнымъ вмѣстѣ первый разъ въ жизни на одну цѣпь.
   Спросивъ о милэди и услыхавъ, что она въ оранжереяхъ, мы обошли кругомъ сада съ задней стороны и послали слугу отыскать ее. Пока мы ждали, приставъ Кёффъ посмотрѣлъ сквозь арку съ лѣвой руки, обвитую молодиломъ, примѣтилъ нашъ разсадникъ розъ и прямо вошелъ туда, въ первый разъ высказавъ нѣчто похожее на интересъ. Къ удивленію садовника и къ моему отвращенію, этотъ знаменитый полисмэнъ оказался колодеземъ учености въ пустяшномъ искусствѣ разведенія розъ.
   -- А у васъ здѣсь настоящее мѣстечко на югъ и на юго-западъ, сказалъ приставъ, качая своей сѣдоватой головой и съ оттѣнкомъ удовольствія въ своемъ меланхолическомъ голосѣ.-- Вотъ настоящая форма для розовой плантаціи -- ничто не можетъ сравниться съ кругами, обнесенными квадратами. Да, да, съ дорожками между грядъ. Но эти дорожки не должны быть посыпаны пескомъ. Травяныя дорожки, господинъ садовникъ, травяныя дорожки между вашими розами; песокъ слишкомъ жостокъ для нихъ. Вотъ какая славная гряда изъ бѣлыхъ и красныхъ розъ! Онѣ всегда хорошо гармонируютъ между собою, неправда ли? Вотъ бѣлая мускатная роза, мистеръ Беттереджъ; наша старая англійская роза не отстаетъ отъ самыхъ лучшихъ и новѣйшихъ. Душечка! сказалъ приставъ, лаская мускатную розу своими сухощавыми пальцами и говоря съ ней какъ съ ребенкомъ.
   Хорошъ былъ человѣкъ, который долженъ отыскать алмазъ миссъ Рэчель и узнать вора, укравшаго его!
   -- Вы кажется любите розы, приставъ? замѣтилъ я.
   -- Я не имѣю времени любить что-нибудь, сказалъ приставъ Кёффъ.-- Но когда, у меня есть свободная минутка, я всегда посвящаю ее розамъ, мистеръ Беттереджъ. Я началъ жизнь между ними въ питомникѣ моего отца и кончу жизнь между ними, если могу. Да. Въ одинъ прекрасный день (съ Божьей помощью) я перестану ловить воровъ и попробую ухаживать за розами. Между моими градами, господинъ садовникъ, будутъ травяныя дорожки, сказалъ приставъ, на душѣ котораго, повидимому, непріятно залегли наши песочныя дорожки.
   -- Для человѣка вашей профессіи, сэръ, это довольно странный вкусъ, рѣшился я замѣтить.
   -- Если вы посмотрите вокругъ себя (а это дѣлаютъ немногіе), сказалъ приставъ Кёффъ: -- вы увидите, что вкусъ человѣка по большей части совершенно не согласуется съ его занятіями. Покажите мнѣ двѣ вещи болѣе противоположныя, какъ роза и воръ, и я тотчасъ же измѣню мой вкусъ, если еще не поздно въ мои лѣта. Вы находите, что дамасская роза красивая подставка почти для всѣхъ болѣе нѣжныхъ сортовъ, неправдали, господинъ садовникъ? А! я такъ и думалъ. Вотъ идетъ дама. Это лэди Вериндеръ?
   Онъ увидалъ ее прежде, чѣмъ я или садовникъ се увидали, хотя мы знали, въ какую сторону смотрѣть, а онъ нѣтъ, Я началъ его считать гораздо дальновиднѣе, чѣмъ онъ казался съ перваго взгляда.
   Наружность пристава или дѣло, по которому онъ пріѣхалъ -- или то и другое -- казалось, нѣсколько смутили милэди. Первый разъ въ жизни примѣтилъ я, что она не нашлась, что сказать постороннему. Приставъ Кёффъ тотчасъ же вывелъ се изъ затрудненія. Онъ спросилъ, не поручили ли уже кому-нибудь дѣла о воровствѣ прежде, чѣмъ мы послали за нимъ, и услыхавъ, что былъ приглашенъ другой человѣкъ, который и теперь еще находится въ домѣ, просилъ позволенія прежде всего поговорить съ нимъ. Милэди пошла къ дому. Прежде чѣмъ приставъ послѣдовалъ за нею, онъ облегчилъ свою душу насчетъ песчаныхъ дорожекъ прощальнымъ словомъ садовнику.
   -- Уговорите ея сіятельство попробовать травяныя дорожки, сказалъ онъ, бросивъ кислый взглядъ на дорожки.-- Только не песокъ, не песокъ!
   Почему надзиратель Сигрэвъ сдѣлался гораздо ниже ростомъ, когда его представили приставу Кёффу, я не берусь объяснить.
   Я могу только заявить этотъ фактъ. Они удалились вмѣстѣ и очень долго сидѣли запершись и не впускали къ себѣ никого. Когда они вышли, надзиратель былъ взволнованъ, а приставъ зѣвалъ.
   -- Приставъ желаетъ посмотрѣть гостиную миссъ Вериндеръ, сказалъ Сигрэвъ, обращаясь ко мнѣ чрезвычайно торжественно и съ большимъ одушевленіемъ.-- Приставъ, можетъ быть, вздумаетъ сдѣлать нѣсколько вопросовъ. Пожалуйста, проводите пристава.
   Пока много распоряжались такимъ образомъ, я взглянулъ на знаменитаго Кёффа. Знаменитый Кёффъ въ свою очередь посмотрѣлъ на надзирателя Сигрэва съ тѣмъ спокойнымъ ожиданіемъ, которое я уже примѣтилъ. Не могу утверждать, чтобы онъ поджидалъ быстраго появленія своего сослуживца въ роди осла -- могу только сказать, что я сильно это подозрѣвалъ.
   Я повелъ ихъ наверхъ. Приставъ тихо осмотрѣлъ весь индійскій шкапчикъ и обошелъ вокругъ всего "будоара", дѣлая вопросы (только изрѣдка надзирателю и постоянно мнѣ), цѣль которыхъ, я: полагаю, была равномѣрно непонятна для обоихъ насъ. Онъ дошелъ наконецъ до двери и очутился лицомъ къ лицу съ разрисовкой, извѣстной вамъ. Онъ положилъ свой сухощавый палецъ на небольшое пятнышко подъ замкомъ, которое надзиратель Сигрэвъ уже примѣтилъ, когда выговаривалъ служанкамъ, зачѣмъ онѣ столпились въ комнатѣ.
   -- Какъ это жаль! сказалъ приставъ Кёффъ.-- Какъ это случилось?
   Онъ сдѣлалъ вопросъ мнѣ. Я отвѣчалъ, что служанки столпились въ этой комнатѣ наканунѣ утромъ и что эту бѣду сдѣлали ихъ юпки.
   -- Надзиратель Сигрэвъ приказалъ имъ выйти, сэръ, прибавилъ я;-- чтобъ онѣ не надѣлали еще большихъ бѣдъ.
   -- Правда, сказалъ надзиратель своимъ военнымъ тономъ: -- я велѣлъ имъ убираться вонъ. Это сдѣлали юпки, приставъ -- это сдѣлали юпки.
   -- Вы примѣтили, чьи юпки это сдѣлали? спросилъ приставъ Кёффъ, все обращаясь не къ своему собрату до службѣ, а ко мнѣ.
   -- Нѣтъ, сэръ.
   Затѣмъ онъ обратился къ надзирателю Сигрэву и сказалъ:
   -- Вы примѣтили, я полагаю?
   Надзиратель, казалось, былъ застигнутъ врасплохъ, но поспѣшилъ оправиться.
   -- Я не могу обременять свою память, приставъ, сказалъ онъ:-- это пустяки, сущіе, пустяки.
   Приставъ Кёффъ посмотрѣлъ на Сигрэва, какъ смотрѣлъ на песочныя дорожки въ розовомъ разсадникѣ, и съ своей обычной меланхоліей въ первый разъ сообщилъ намъ о своихъ способностяхъ.
   -- На прошлой недѣлѣ я производилъ одно секретное слѣдствіе, господинъ надзиратель, сказалъ онъ.-- На одномъ концѣ слѣдствія было убійство, а на другомъ чернильное пятно на скатерти, котораго никто не могъ объяснить. Во всѣхъ моихъ странствованіяхъ по грязнымъ закоулкамъ этого грязнаго свѣта я еще не встрѣчался съ тѣмъ, что мощно назвать пустяками. Прежде чѣмъ мы сдѣлаемъ еще шагъ въ этомъ дѣлѣ: мы должны увидѣть юпку, которая сдѣлала это пятно, и должны узнать навѣрно, когда высохла эта краска.
   Надзиратель, довольно угрюмо принявъ это замѣчаніе, спросилъ, надо ли позвать женщинъ. Приставъ Кёффъ, подумавъ съ минуту, вздохнулъ и покачалъ головой.
   -- Нѣтъ, сказалъ, онъ:-- мы прежде займемся краской. Вопросъ о краскѣ потребуетъ двухъ словъ; да или нѣтъ -- это недолго. Вопросъ о женской юпкѣ -- длиненъ. Въ которомъ часу служанки были въ этой комнатѣ вчера утромъ? Въ одиннадцать часовъ? Знаетъ ли кто-нибудь въ домѣ, сыра или суха была краска въ одиннадцать часовъ утра?
   -- Племянникъ ея сіятельства, мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ знаетъ, сказалъ я.
   -- Онъ здѣсь?
   Мистеръ Фрэнклинъ былъ очень близко -- ожидая удобнаго случая быть представленнымъ знаменитому Кёффу. Черезъ полминуты онъ былъ уже въ комнатѣ и давалъ слѣдующее показаніе
   -- Эту дверь, приставъ, разрисовывала миссъ Вериндеръ, подъ моимъ надзоромъ, съ моей помощью и составомъ моего изобрѣтенія. Этотъ составъ высыхаетъ, съ какими красками не употребили бы его, черезъ двѣнадцать часовъ.
   -- Вы помните, сэръ, когда было кончено то мѣсто, на которомъ теперь пятно? спросилъ приставъ.
   -- Помню очень хорошо, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.-- Это мѣсто было окончено послѣднее. Намъ надо было кончить къ прошлой середѣ -- и я самъ кончилъ его къ тремъ часамъ по полудни или вскорѣ послѣ этого.
   -- Сегодня пятница, сказалъ приставъ Кёффъ, обращаясь къ надзирателю Сигрэву.-- Воротимся назадъ, сэръ. Въ три часа въ среду это мѣсто было окончено. Составъ долженъ былъ высохнуть черезъ двѣнадцать часовъ -- то-есть, къ тремъ часамъ утра въ четвергъ. Вы производили здѣсь слѣдствіе въ одиннадцать часовъ утра. Вычтите три изъ одиннадцати, и останется восемь. Эта краска была суха уже восемь часовъ, господинъ надзиратель, когда вы предположили, что женскія юпки запачкали дверь.
   Первый жестокій ударъ для мистера Сигрэва! Еслибъ онъ не подозрѣвалъ бѣдную Пенелопу, я пожалѣлъ бы о немъ.
   Рѣшивъ вопросъ о краскѣ, приставъ Кёффъ съ этой минуты бросилъ безъ вниманія своего товарища, обращаясь къ мистеру Фрэнклину, какъ къ болѣе надежному помощнику.
   -- Вы дали намъ ключъ къ тайнѣ, сэръ, сказалъ онъ.
   Когда эти слова сорвались съ его губъ, дверь спальной отворилась и миссъ Речелъ неожиданно вышла къ намъ оттуда. Она обратилась къ приставу, не примѣчая (или не обращая вниманія), что онъ былъ ей совершенно незнакомъ.
   -- Вы сказали, спросила она, указывая на мистера Фрэнклина:-- что онъ далъ ключъ въ ваши руки?
   -- Это миссъ Вериндеръ, шепнулъ я позади пристава.
   -- Очень можетъ быть, что этотъ джентльменъ, миссъ, сказалъ приставъ, и его стальные сѣрые глаза внимательно изучали лицо моей барышни:-- далъ намъ въ руки ключъ.
   Она повернулась въ одно мгновеніе и пыталась взглянуть на мистера Фрэнклина. Я говорю пыталась, потому что она опять отвернулась, прежде чѣмъ ихъ глава встрѣтились. Ея мысли, повидимому, были чѣмъ-то странно растревожены. Она покраснѣла, а потомъ опять поблѣднѣла. Съ блѣдностью, на лицѣ ея появилось новое выраженіе -- выраженіе, испугавшее меня.
   -- Отвѣтивъ на вашъ вопросъ, миссъ, сказалъ приставъ: -- я прошу у васъ позволенія сдѣлать вамъ вопросъ въ свою очередь. Здѣсь на вашей двери есть пятно. Извѣстно вамъ, когда оно было сдѣлано или кто его сдѣлалъ?
   Вмѣсто того, чтобы отвѣчать, миссъ Рэчель продолжала свои вопросы, какъ будто приставъ ничего не говорилъ, или какъ будто она ничего не слыхала.
   -- Вы новый полицейскій офицеръ? спросила она.
   -- Я приставъ Кеффъ, миссъ, изъ слѣдственной полиціи.
   -- Какъ вы думаете, стоитъ выслушать совѣтъ молодой дѣвушки?
   -- Очень буду радъ выслушать его, миссъ.
   -- Исполняйте вашу обязанность сами -- и не позволяйте мистеру Фрэнклину Блэку вамъ помогать!
   Она сказала эти слова съ такимъ озлобленіемъ и съ такой свирѣпостью, съ такимъ необыкновеннымъ взрывомъ недоброжелательства къ мистеру Фрэнклину въ голосѣ и въ выраженіи ища, что -- хотя я зналъ ее съ младенчества, хотя я любилъ и уважалъ ее первую послѣ милэди -- мнѣ сдѣлалось стыдно за миссъ Рэчель первый разъ въ моей жизни.
   Приставъ Кеффъ не отрывалъ отъ ея лица своихъ неподвижныхъ глазъ.
   -- Благодарю васъ, миссъ, сказалъ онъ:-- не знаете ли чего-нибудь объ этомъ пятнѣ? Не сдѣлали ли вы его нечаянно сами?
   -- Я ничего не знаю объ этомъ пятнѣ.
   Съ этимъ отвѣтомъ она отвернулась и опять заперлась въ своей спальной. На этотъ разъ я слышалъ -- какъ Пенелопа слышала прежде -- что она зарыдала, какъ только осталась одна. Я не могъ рѣшиться взглянуть на пристава -- я взглянулъ на мистера Фрэнклина. который стоялъ ближе всѣхъ ко мнѣ. Онъ казался даже еще болѣе огорченъ, нежели я, тѣмъ, что случилось.
   -- Я говорилъ вамъ, что я растревоженъ за нее, сказалъ онъ:-- теперь вы видите почему.
   -- Миссъ Вериндеръ, кажется, не въ духѣ по случаю пропажи ея алмаза, замѣтилъ приставъ:-- это вещь цѣнная... Весьма естественно, весьма естественно!
   То извиненіе, которое я сдѣлалъ за нее (когда она забыла вчера при надзирателѣ Сигрэвѣ), сдѣлалъ за нее человѣкъ, который не могъ въ ней принимать такого участія какъ я, потому что онъ былъ постороннимъ человѣкомъ. Холодный трепетъ пробѣжалъ по мнѣ; этого я не могъ понять въ то время, теперь знаю, что я долженъ былъ возымѣть мое первое подозрѣніе въ новомъ свѣтѣ -- (и свѣтѣ ужасномъ), которое вдругъ блеснуло въ головѣ пристава Кёффа -- единственно вслѣдствіе того, что онъ видѣлъ въ миссъ Рэчель и слышалъ отъ нея въ этомъ первомъ свиданіи между ними.
   -- Языкъ молодой дѣвицы имѣетъ свои привилегіи, сэръ сказалъ приставъ мистеру Фрэнклину.-- Забудемъ то, что было, и прямо приступимъ къ дѣлу. Благодаря васъ, мы знаемъ, когда краска высохла. Теперь остается узнать, когда дверь видѣли въ послѣдній разъ безъ этого пятна. У васъ по-крайней-мѣрѣ есть голова на плечахъ -- и вы понимаете, что я хочу сказать.
   Мистеръ Фрэнклинъ старался успокоить себя и съ усиліемъ перенесъ мысли отъ миссъ Рэчель къ настоящему дѣлу,
   -- Кажется, я понимаю, сказалъ онъ.-- Чѣмъ болѣе мы ограничимъ вопросъ о времени, тѣмъ болѣе также мы ограничимъ поле розысковъ.
   -- Именно такъ, сэръ, сказалъ приставъ.-- Вы обратили вниманіе на вашу работу въ середу послѣ того, какъ кончили ее?
   Мистеръ Фрэнклинъ покачалъ головой и отвѣчалъ:
   -- Не могу этого сказать.
   -- А вы? обратился приставъ Кёффъ ко мнѣ.
   -- И я также не могу сказать, сэръ.
   -- Кто былъ послѣдній въ этой комнатѣ вечеромъ въ середу?
   -- Я полагаю, миссъ Рэчель, сэръ.
   -- Или можетъ быть ваша дочь, Беттереджъ, вмѣшался мистеръ Фрэнклинъ.
   Онъ обернулся къ приставу Кёффу и объяснилъ, что моя дочь была горничной миссъ Вериндеръ.
   -- Мистеръ Беттереджъ, попросите вашу дочь сюда. Постойте, сказалъ приставъ, отводя меня къ окну, гдѣ насъ не могли слышать;-- надзиратель, продолжалъ онъ шепотомъ:-- далъ мнѣ подробный отчетъ о томъ, какъ онъ велъ дѣло. Между прочимъ, онъ, но своему собственному сознанію, разсердилъ всѣхъ слугъ, а для меня очень важно помириться съ ними. Кланяйтесь отъ меня вашей дочери и всѣмъ остальнымъ и скажите имъ, вопервыхъ, что я не имѣю еще доказательствъ передъ глазами, чтобы алмазъ былъ украденъ; только знаю, что алмазъ провалъ. Во-вторыхъ, мое дѣло до слугъ просто заключаете и въ томъ, чтобы просить ихъ помочь мнѣ.
   Зная, какое дѣйствіе произвело на женскую прислугу запрещеніе, наложенное надзирателемъ Сигрэвомъ на ихъ комнаты, я поспѣшилъ сказать:
   -- Могу ли я, приставъ, сказать женщинамъ еще третье? Могу ли я имъ сообщить, что вы приказали имъ кланяться и сказать, что онѣ могутъ бѣгать по лѣстницамъ взадъ и впередъ и заглядывать въ свои комнаты, если это вздумается имъ?
   -- Позволяю, сказалъ приставъ.
   -- Это сейчасъ ихъ смягчитъ, сэръ, замѣтилъ я:-- начиная съ кухарки до судомойки.
   -- Ступайте же и сдѣлайте это тотчасъ, мистеръ Беттереджъ.
   Я сдѣлалъ это менѣе чѣмъ въ пять минутъ. Было только одно затрудненіе, когда я дошелъ до спаленъ. Мнѣ, какъ главѣ прислуги, понадобилось употребить всю свою масть, чтобы не допустить всю женскую прислугу отъ попытки взлетѣть наверхъ вслѣдъ за мной и Пенелопой въ качествѣ добровольныхъ свидѣтельницъ, горячо желавшихъ помочь приставу Кёффу.
   Приставу, повидимому, понравилась Пенелопа. Онъ сдѣлался крошечку менѣе сухъ и на лицѣ ея появилось точно такое выраженіе, какое явилось въ то время, когда одъ примѣтилъ бѣлую мускатную ризу въ цвѣтникѣ. Вотъ показаніе моей дочери, взятое съ нея приставомъ. Она дала его, мнѣ кажется, очень мило -- но вѣдь она вся въ меня! Въ ней ничего нѣтъ материнскаго; слава Богу, въ ней ничего нѣтъ материнскаго! Пенелопа показала, что она сильно интересовалась разрисовываніемъ двери и помогала мѣшать краски. Примѣтила мѣсто подъ замкомъ, потому что оно было нарисовано послѣднее. Видѣла его нѣсколько часовъ спустя безъ пятна. Оставила его въ двѣнадцать часовъ ночи безъ пятна. Простившись съ своей барышней въ этотъ часъ въ ея спальной, она слышала, какъ часы пробили въ "будоарѣ"; она держалась въ это время за ручку разрисованной двери; знала, что краска сыра (такъ какъ помогала мѣшать краски, какъ было выше сказано); она особенно старалась не дотрогиваться до нея; могла присягнуть, что она подобрала подолъ платья и что тогда не было на краскѣ пятна; не могла присягнуть, что ея платье случайно не коснулось двери, когда она выходила; помнила, какое платье было на ней, потому что оно было новое, подарокъ миссъ Рэчели; отецъ ея помнилъ и могъ также это сказать; онъ могъ, сказалъ и принесъ платье; отецъ ея призналъ это платье какъ то, которое на ней было въ тотъ вечеръ; юпку понадобилось разсматривать долго по обширности ея размѣровъ -- и ни одного пятнышка не найдено нигдѣ. Конецъ показаніямъ Пенелопы -- показанія были очень толковы и убѣдительны. Подписалъ: Габріэдь Беттереджъ.
   Потомъ приставъ сталъ разспрашивать меня, нѣтъ ли у насъ въ домѣ большихъ собакъ, которыя могли бы вбѣжать въ комнату и размазать эту краску своимъ хвостомъ. Услышавъ, что это было невозможно, онъ послалъ за увеличительнымъ стекломъ и пробовалъ разсмотрѣть въ него пятно. На краскѣ не виднѣлось слѣда человѣческой руки. Всѣ видимые признаки показывали, что краска была размазана чьимъ-то платьемъ. Тотъ, на комъ было это платье (сличивъ показаніе Пенелопы и мистера Фрэнклина), долженъ былъ находиться въ комнатѣ и сдѣлать это пятно между полуночью и тремя часами утра въ четвергъ.
   Доведя слѣдствіе до этого пункта, приставъ Кёффъ вспомнилъ, что въ комнатѣ еще оставался надзиратель Сигрэвъ, и въ назиданіе своему товарищу по службѣ сдѣлалъ слѣдующій выводъ изъ наведеннаго имъ слѣдствія:
   -- Эти ваши пустяки, господинъ надзиратель, сказалъ приставъ, указывая на пятно:-- сдѣлались довольно важны послѣ того, какъ вы видѣли ихъ въ послѣдній разъ. Въ томъ положеніи, въ какомъ находится теперь слѣдствіе, это пятью должно сдѣлать три открытія. Слѣдуетъ узнать (во-первыхъ), есть ли въ этомъ домѣ одежда, запачканная такою краской. Узнать (во-вторыхъ), кому это платье принадлежитъ. Узнать (въ-третьихъ), какъ объяснитъ эта особа, что она была въ этой комнатѣ и сдѣлала это пятно между полночью и тремя часами утра. Если эта особа не можетъ дать удовлетворительнаго объясненія, то вамъ незачѣмъ далеко искать руки, похитившей алмазъ. Я сдѣлаю это самъ, съ вашего позволенія, а васъ не стану дольше отрывать отъ вашихъ городскихъ занятіи. Я вижу, что у васъ здѣсь есть одинъ изъ вашихъ подчиненныхъ. Оставьте его мнѣ на всякій случай -- и позвольте мнѣ пожелать вамъ добраго утра.
   Уваженіе надзирателя Сигрэва къ приставу было велико, но его уваженіе къ самому себѣ было еще больше. Задѣтый мѣтко знаменитымъ Кёффомъ, онъ отразилъ ударъ мѣтко, какъ только позволяли его умственныя способности, выходя изъ комнаты.
   -- До-сихъ-поръ я воздерживался отъ моего мнѣнія, сказалъ надзиратель своимъ воинственнымь голосомъ, нисколько не измѣнившимся.-- Теперь мнѣ остается сдѣлать одно замѣчаніе, оставляя это дѣло въ вашихъ рукахъ. Изъ мухи легко сдѣлать слона. Прощайте!
   -- Легко также совсѣмъ не замѣтить мухи тѣмъ, которые слишкомъ высоко задираютъ голову.
   Отвѣтивъ на комплиментъ своего собрата въ такихъ выраженіяхъ, приставъ Кёффъ отвернулся и отошелъ къ окну.
   Мистеръ Фрэнклинъ и я ждали, что будетъ дальше. Приставъ стоялъ засунувъ руки въ карманы, смотря въ окно и тихо насвистывая про себя мотивъ: "Послѣдняя лѣтняя роза". Позднѣе я примѣтилъ, что онъ измѣнялъ себѣ только этимъ свистомъ, когда мысли его сильно работали и пробирались шагъ за шагомъ къ своей тайной цѣли, причемъ послѣдняя лѣтняя роза очевидно помогала ему я ободряли его. Вѣрно, она какъ-нибудь согласовалась съ его характеромъ. Она напоминала ему, видите, о его любимыхъ розахъ, и когда онъ насвистывалъ этотъ мотивъ, это былъ мотивъ самый заунывный.
   Отойдя отъ окна минуты черезъ двѣ, приставъ дошелъ до середины комнаты и остановился въ глубокой задумчивости, устремивъ глаза на спальную миссъ Рэчель. Черезъ нѣсколько времени онъ опомнился, кивнулъ головой, какъ бы говоря: "Такъ будетъ хорошо!" и обратясь ко мнѣ, изъявилъ желаніе поговорить десять минутъ съ моей госпожей такъ скоро, какъ только будетъ ея сіятельству возможно.
   Выходя изъ комнаты съ этимъ порученіемъ, я слышалъ, какъ мистеръ Фрэнклинъ сдѣлалъ приставу, вопросъ и остановился услышать отвѣтъ на порогѣ двери.
   -- Вы еще не догадываетесь, спросилъ мистеръ Фрэнклинъ:-- кто укралъ алмазъ?
   -- Никто не укралъ алмаза, отвѣчалъ мистеръ Кёффъ.
   Мы оба вздрогнули при такомъ необыкновенномъ взглядѣ на дѣло и оба стали убѣдительно просить его объяснить намъ, что онъ хотѣлъ сказать,
   -- Подождите немного, сказалъ приставъ.-- Не всѣ еще штучки этого кастета подобраны.
   

Главъ XIII.

   Я нашелъ милэди въ ея кабинетѣ. Она вздрогнула и на лицѣ ея выразилось неудовольствіе, когда я упомянулъ, что мистеръ Кёффъ желаетъ говорить съ нею.
   -- Неужели я должна его видѣть? Не можете ли вы замѣнить меня, Габріэлъ?
   Мнѣ показалось это непонятно я навѣрно недоумѣніе ясно выразилось на моемъ лицѣ. Милэди была такъ добра, что объяснилась.
   -- Я боюсь, что мои нервы нѣсколько разстроены, сказала она.-- Въ этомъ лондонскомъ полисмэнѣ есть что-то внушающее мнѣ отвращеніе -- я не знаю почему. Я имѣю предчувствіе, что онъ внесъ разстройство и несчастье въ мой домъ. Очень глупо и очень несвойственно мнѣ: но это такъ..
   Я не зналъ, что сказать на это. Чѣмъ больше я видѣлъ пристава Кёффа, тѣмъ больше онъ мнѣ нравился. Милэда скоро овладѣла собою, открывъ мнѣ свое сердце.-- будучи но природѣ женщина высокаго мужества, какъ я уже говорилъ.
   -- Если я должна видѣться съ нимъ, дѣлать нечего, сказала она:-- но я не могу рѣшиться видѣться съ нимъ наединѣ. Приведите его сюда, Габріель, и останьтесь здѣсь все время, пока останется онъ.
   9то былъ первый припадокъ мигрени, который я помнилъ въ моей госпожѣ съ самаго того времени, когда она была молодою дѣвушкою. Я воротился "въ бу до аръ". Мистеръ Фрэнклинъ вышелъ въ садъ къ мистеру Годфри, время отъѣзда котораго приближалось. Приставъ Кёффъ и я ноіи.ты прямо въ комнату моей барыни.
   Увѣряю васъ, милэди крошечку ноблѣднѣла, когда увидала его. Однако въ другихъ отношеніяхъ она овладѣла собою и спросила пристава, не будетъ ли онъ противъ моего присутствія въ комнатѣ. Она была такъ добра, что прибавила, что я не только ея старый слуга, но и надежный совѣтникъ, и что во всемъ относящемся до домашнихъ дѣлъ со мною совѣтоваться было полезнѣе всего. Приставъ вѣжливо отвѣчалъ, что онъ приметъ мое присутствіе какъ милость, такъ какъ онъ долженъ сказать кое-что о слугахъ вообще, и что нашелъ уже мою опытность въ этомъ отношеніи нѣсколько полезною для него. Милэди указала на два стула и мы немедленно усѣлись для совѣщанія.
   -- Я уже составилъ мое мнѣніе объ этомъ дѣлѣ, сказалъ приставъ Кёффъ: -- прошу у вашего сіятельства позволенія оставить его пока при себѣ. Теперь я долженъ упомянуть о томъ, что я нашелъ наверху, въ гостиной миссъ Вертшдеръ, и къ чему я рѣшился (съ позволенія вашего сіятельства) приступить теперь.
   Онъ разсказалъ о пятнѣ на краскѣ, заключеніе выведенное имъ -- именно, что онъ сказалъ (только болѣе въ почтительныхъ выраженіяхъ) надзирателю Сигрэву.
   -- Одно несомнѣнно, сказалъ онъ въ заключеніе.-- Алмазъ пропалъ изъ ящика шкапика. Другое почти также несомнѣнно. Знаки отъ пятна на двери должны находиться на какой-нибудь одеждѣ, принадлежащей кому-нибудь въ этомъ домѣ. Мы должны отыскать эту одежду прежде, чѣмъ сдѣлаемъ еще шагъ впередъ.
   -- Это поведетъ навѣрно къ открытію вора? замѣтила моя госпожа.
   -- Извините, ваше сіятельство -- я не говорю, что алмазъ украденъ. Я только говорю теперь, что алмазъ пропалъ. Если найдется запачканная одежда, то это можетъ повести къ отысканію алмаза.
   Ея сіятельство посмотрѣла на меня.
   -- Понимаете вы это? спросила она.
   -- Приставъ Кёффт, понимаетъ, милэди, отвѣчалъ я.
   -- Какимъ образомъ вы предполагаете отыскать запачканное платье? спросила госпожа моя, опять обращаясь къ приставу.-- Стыдно сказать, что сундуки и комнаты моихъ добрыхъ слугъ, много лѣтъ живущихъ у меня, были уже обысканы первымъ слѣдователемъ. Я не могу и не хочу позволить оскорблять ихъ такимъ образомъ въ другой разъ!
   Вотъ такъ госпожа! Вотъ женщина единственная изъ десяти тысячъ!
   -- Это именно я и хотѣлъ представить вашему сіятельству, сказалъ приставъ.-- Другой слѣдователь надѣлалъ много вреда этому слѣдствію, показавъ слугамъ, что онъ подозрѣваетъ ихъ. Если и подамъ имъ поводъ думать, что ихъ подозрѣваютъ во второй разъ, неизвѣстно, какія препятствія могутъ они надѣлать мнѣ -- особенно женщины. А между тѣмъ сундуки ихъ должны быть обысканы опять -- по той простой причинѣ, что первый осмотръ имѣлъ въ виду алмазъ, а второй будетъ имѣть запачканное платье. Я совершенно согласенъ съ вами, милэди, что слѣдуетъ пощадить чувства слугъ. Но я также совершенно убѣжденъ, что гардеробъ слугъ долженъ быть обысканъ.
   Это ставило насъ втупикъ. Милэди сказала это въ выраженіяхъ болѣе изящныхъ, чѣмъ я.
   -- Я придумалъ планъ, разрѣшающій это затрудненіе, сказалъ приставъ Кёффъ: -- если ваше сіятельство согласитесь. Я намѣренъ объяснить это слугамъ.
   -- Женщины сейчасъ подумаютъ, что ихъ подозрѣваютъ, прервалъ я его.
   -- Не подумаютъ, мистеръ Беттереджъ, отвѣчалъ приставъ: -- если я скажу имъ, что буду осматривать гардеробъ всѣхъ -- начиная съ ея сіятельства -- кто ночевалъ въ домѣ въ среду. Это простая формальность, прибавилъ онъ, взглянувъ искоса на мою госпожу:-- служанки примутъ это, что ихъ ставятъ наравнѣ съ ихъ господами, и вмѣсто того, чтобъ мѣшать слѣдствію, сочтутъ за честь содѣйствовать ему.
   Я увидалъ истину этихъ словъ. Милэди, когда прошло ея изумленіе, также увидала это.
   -- Вы увѣрены въ томъ, что этотъ осмотръ нуженъ? сказалъ онъ.
   -- Это самый кратчайшій способъ, какой я только вижу, милэди, къ цѣли, имѣющейся у насъ въ воду.
   Милэди встала позвонить горничную.
   -- Мы поговоримъ со слугами, когда вы будете держать въ рукахъ ключи отъ моего гардероба.
   Приставъ Кёффъ остановилъ ее неожиданнымъ вопросомъ:
   -- Не лучше ли будетъ прежде удостовѣриться, согласятся ли на это другія дамы и джентльмэны, находящіеся въ домѣ?
   -- Единственная другая дама въ домѣ -- миссъ Вериндеръ, отвѣчала моя госпожа съ удивленіемъ.-- Единственные джентльмэны мои племянники, мистеръ Блэкъ и мистеръ Эбльуайтъ. Нечего опасаться отказа отъ всѣхъ троихъ.
   Я напомнилъ милэди, что мистеръ Годфри уѣзжаетъ. Когда я сказалъ эти слова, мистеръ Годфри самъ достучался въ дверь, чтобы проститься; за нимъ пришелъ и мистеръ Фрэнклинъ, который ѣхалъ провожать его до станціи. Милэди объяснила затрудненіе. Мистеръ Годфри тотчасъ его рѣшилъ. Онъ закричалъ Самюэлю въ окно, чтобъ онъ опять внесъ наверхъ его чемоданъ, а потомъ самъ отдалъ ключъ приставу Кёффу.
   -- Мои вещи можно переслать ко мнѣ въ Лондонъ, сказалъ онъ:-- когда кончится слѣдствіе.
   Приставъ принялъ ключъ съ приличнымъ извиненіемъ.
   -- Мнѣ жаль, что я ввожу васъ въ хлопоты, сэръ, изъ-за пустой формальности, но примѣръ господъ примиритъ слугъ съ этимъ слѣдствіемъ.
   Мистеръ Годфри, простившись съ милэди съ большимъ сочувствіемъ. оставилъ на прощанье порученіе къ миссъ Рэчель, выраженія котораго сдѣлали для меня яснымъ, что онъ не принималъ "нѣтъ" за отвѣтъ и намѣренъ сдѣлать ей предложеніе еще разъ при первомъ удобномъ случаѣ. Мистеръ Фрэнклинъ, уходя вслѣдъ за своимъ кузеномъ, сообщилъ приставу, что всѣ его вещи готовы для осмотра и что все принадлежащее ему никогда не запирается. Приставъ Кёффъ изъявилъ ему свою признательность. Вы примѣтите, что его планъ былъ принятъ съ чрезвычайной готовностью милэди, мистеромъ Фрэнклиномъ и мистеромъ Годфри. Оставалось только получить согласіе миссъ Рэчель прежде чѣмъ мы созовемъ слугъ и начнемъ искать запачканное платье.
   Непонятное отвращеніе милэди къ приставу дѣлало наше совѣщаніе еще непріятнѣе прежняго для нея, какъ только мы остались одни.
   -- Если я пришлю къ вамъ ключи миссъ Верни деръ, сказала ола: -- я полагаю, что вамъ пока ничего болѣе отъ меня не нужно.
   -- Прошу извиненія у вашего сіятельства, сказалъ приставъ Кёффъ.-- Прежде чѣмъ мы начнемъ, мнѣ хотѣлось бы взглянуть въ книгу, въ которой записывается черное бѣлье. Запачканная одежда, можетъ быть, принадлежитъ къ бѣлью. Если эти поиски не приведутъ ни къ чему, я попрошу сообщитъ мнѣ обо всемъ бѣльѣ, находящемся бъ домѣ, и обо всемъ бѣльѣ, отданномъ въ стирку; если недостанетъ какой-нибудь вещи, по-крайней-мѣрѣ можно будетъ предположить, что на ней осталось пятно и что эта вещь съ умысломъ припрятана вчера или сегодня тѣмъ лицомъ, которому она принадлежитъ. Надзиратель Сигрэвъ, прибавилъ приставъ, обернувшись ко мнѣ:-- обратилъ вниманіе служанокъ на пятно, когда онѣ столпились въ комнатѣ въ четвергъ утромъ. Можетъ быть, мистеръ Беттереджъ, это окажется одною изъ многочисленныхъ ошибокъ надзирателя Сигрэва.
   Милэди приказала мнѣ позвонить въ колокольчикъ и велѣть принести книгу, бъ которой записывается черное бѣлье. Она оставалась съ нами, пока ее принесли, на случай, если просмотрѣвъ эту книгу, приставъ Кёффъ будетъ опять просить ее о чемъ-нибудь.
   Книгу для бѣлья принесла Розанна Спирманъ. Эта дѣвушка пришла къ завтраку утромъ страшно блѣдная и разстроенная, по очевидно оправившаяся отъ своего вчерашняго нездоровья на столько, чтобы приняться за работу. Приставъ Кёффъ внимательно посмотрѣлъ на нашу вторую служанку -- на ея лицо, когда она вошла, на ея уродливое плечо, когда она вышла.
   -- Имѣете вы еще что-нибудь сказать мнѣ? спросила милэди съ нетерпѣніемъ, желая скорѣе освободиться отъ общества пристава.
   Знаменитый Кёффъ раскрылъ книгу, разобралъ все въ подминуты и опять закрылъ.
   -- Я осмѣлюсь обезпокоить ваше сіятельство однимъ вопросомъ, сказалъ онъ.-- Молодая женщина, которая принесла сюда эту книгу, такъ ли давно служитъ у васъ, какъ другіе слуги?
   -- Зачѣмъ вы спрашиваете? спросила милэди.
   -- Въ послѣдній разъ, какъ я ее видѣлъ, отвѣчалъ приставъ:-- она содержалась въ тюрьмѣ за воровство.
   Послѣ этого дѣлать было нечего, какъ сказать ему всю правду. Госпожа моя сильно распространилась о хорошемъ поведеніи Ронаины въ ея домѣ и о хорошемъ мнѣніи, которое имѣла о ней надзирательница исправительнаго дома.
   -- Надѣюсь, вы не подозрѣваете ее? въ заключеніе и очень серьезно прибавила милэди.
   -- Я уже говорилъ вашему сіятельству, что до настоящаго времени никого въ домѣ не подозрѣваю въ воровствѣ.
   Послѣ этого отвѣта мтглэди встала, чтобы отправиться наверхъ за ключами миссъ Рэчель. Приставъ прежде меня поспѣшилъ отворить ей дверь. Онъ сдѣлалъ очень низкій поклонъ. Милэди задрожала, проходя мимо него.
   Мы ждали, ждали, а ключей не являлось. Приставъ Кёффъ не сдѣлалъ мнѣ никакого замѣчанія. Онъ повернулъ къ окну свое меланхолическое лицо, засунулъ въ карманъ свои худощавыя руки и уныло насвистывалъ про себя свою "Послѣднюю лѣтнюю розу".
   Наконецъ вошелъ Самюэлъ, не съ ключами, а съ клочкомъ бумажки ко мнѣ. Я надѣлъ очки неловко и съ затрудненіемъ, чувствуя, что унылые глаза пристава устремлены на меня все время. На бумажкѣ были написаны три строчки карандашомъ рукою милэди. Она сообщала мнѣ, что миссъ Рэчель наотрѣзъ отказала показать свой гардеробъ. Когда ее спросили о причинѣ, она зарыдала. Когда се спросили опять, она сказала:
   -- Не хочу, потому что не хочу. Я должна уступить силѣ, если вы употребите ее, но не уступлю ничему другому.
   Я попалъ нежеланіе милэди встрѣтиться съ приставомъ Кёффомъ послѣ подобнаго отвѣта ея дочери. Не будь я слишкомъ старъ для милой юношеской застѣнчивости, мнѣ кажется, я покраснѣлъ бы отъ мысли, что долженъ на него взглянуть.
   -- Есть извѣстіе о ключахъ миссъ Вериндеръ? спросилъ приставъ.
   -- Барышня не соглашается на обыскъ своего гардероба.
   -- А! сказалъ приставъ.
   Голосъ его не былъ подчиненъ такой совершенной дисциплинѣ, какъ его лицо. Когда онъ сказалъ: "А!" это было сказано тономъ человѣка, который услыхалъ то, что ожидалъ услышать. Онъ и разсердилъ и испугалъ меня -- почему, сказать не могу, но это было такъ.
   -- Обыскъ надо оставить? спросилъ я.
   -- Да, отвѣчалъ приставъ: -- обыскъ надо оставить, потому что ваша барышня не соглашается покориться ему наравнѣ со всѣми. Мы должны осмотрѣть всѣ гардеробы въ домѣ или ни одного. Пошлите чемоданъ мистера Эбльуайта въ Лондонъ съ первымъ поѣздомъ, а книгу для бѣлья возвратите съ моимъ поклономъ и благодарностью молодой женщинѣ, которая припссда ее.,,
   Онъ положилъ книгу на столъ и, вынувъ перочинный ножикъ, началъ чистить себѣ ногти.
   -- Вы, кажется, не очень обманулись въ ожиданіи? сказалъ я.
   -- Да, отвѣчалъ приставъ Кёффъ: -- не очень.
   Я старался заставить его объясниться.
   -- Зачѣмъ бы миссъ Рэчель препятствовать вамъ? спросилъ я.-- Кажется, ея интересы требуютъ, чтобы она вамъ помогала.
   -- Подождите немножко, мистеръ Беттереджъ -- подождите немножко.
   Головы поумнѣе моей могли бы понять смыслъ его словъ. Или человѣкъ менѣе привязанный къ миссъ Рэчель, чѣмъ я, могъ бы видѣть, куда мѣтитъ онъ. Отвращеніе милэди къ нему могло значить (какъ я подумалъ ужъ послѣ того), что она видѣла, куда онъ мѣтилъ. Я еще этого не видалъ -- вотъ все, что я знаю.
   -- Что же теперь дѣлать? спросилъ я.
   Приставъ Кёффъ кончилъ чистить ногти, смотрѣлъ на нихъ съ минуту съ меланхолическимъ интересомъ и спряталъ свой перочинный ножикъ.
   -- Пойдемте въ садъ, сказалъ онъ:-- и посмотримъ на розы.
   

Глава XIV.

   Ближайшій путь въ садъ изъ кабинета милэди шелъ черезъ кустарникъ, уже извѣстный вамъ. Для того, чтобы вы лучше поняли то, что теперь будетъ, я могу прибавить къ этому, что дорожка въ кустарникѣ была любимою прогулкою мистера Фрэнклина. Когда онъ выходилъ изъ дома и когда мы не могли найти его нигдѣ, мы обыкновенно находили его тутъ.
   Я боюсь, что мнѣ слѣдуетъ признаться, что я довольно упрямый старикъ. Чѣмъ упорнѣе приставъ Кёффъ скрывалъ отъ меня свои мысли, тѣмъ упорнѣе старался я въ нихъ заглянуть. Когда, мы поверну ли въ кустарникъ, я попытался провести его другимъ способомъ.
   -- При настоящемъ положеніи дѣлъ, сказалъ я:-- будь я на вашемъ мѣстѣ, я сталъ бы втупикъ.
   -- Будь вы на моемъ мѣстѣ, отвѣчалъ приставъ:-- вы составили бы мнѣніе -- и при настоящемъ положеніи дѣла, всякое сомнѣніе, которое вы могли бы прежде чувствовать относительно вашихъ предположеніи, окончательно бы уничтожилось. Пока нѣтъ никакой нужды до этихъ заключеній, мистеръ Беттереджъ. Я привелъ васъ сюда не затѣмъ, чтобы вы подкапывались поднь меня, какъ барсукъ; я привелъ васъ сюда для того, чтобы спросить у васъ нѣкоторыя свѣдѣнія. Конечно, вы могли сообщитъ ихъ мнѣ и въ домѣ. Но двери и слушатели взаимно притягиваютъ другъ друга, и люди въ моей профессіи иногда имѣютъ полезную для здоровья наклонность къ открытому воздуху.
   Кто могъ провести этого человѣка? Я уступилъ -- и ждалъ такъ терпѣливо, какъ только могъ, послушать, что будетъ дальше.
   -- Мы не станемъ входить въ причины вашей барышни, продолжалъ приставъ:-- мы только пожалѣемъ, что она отказывается помогать мнѣ, потому что, поступая такимъ образомъ, она дѣлаетъ это слѣдствіе гораздо труднѣе, чѣмъ оно иначе могло бы быть. Мы теперь должны постараться разрѣшить тайну пятна -- которое, вѣрьте моему слову, составляетъ также и тайну алмаза -- какимъ-нибудь другимъ способомъ. Я рѣшился видѣть слугъ и обыскать ихъ мысли и поступки, мистеръ Беттереджъ, вмѣсто того, чтобы обыскивать ихъ гардеробы. Однико, прежде чѣмъ начну, я желаю сдѣлать вамъ вопроса два. Вы человѣкъ наблюдательный -- не примѣтили ли вы что-нибудь странное въ комъ-нибудь изъ слугъ (разумѣется, кромѣ весьма естественнаго испуга и нолненія), послѣ того, какъ открылась пропажа алмаза? Не было ли между ними какой-нибудь особенной ссоры? Не разсердился ли кто-нибудь совершенію неожиданно, напримѣръ? Или не занемогъ ли вдругъ?
   Я только что успѣлъ вспомнить о внезапной болѣзни Розанны Спирманъ за вчерашнимъ обѣдомъ -- но не успѣлъ дать отвѣта -- когда увидалъ, что глаза пристава вдругъ повернулись къ кустарнику и онъ вдругъ сказалъ про себя:
   -- Ага!
   -- Что такое? спросилъ я.
   -- Опять ревматизмъ въ спинѣ, сказалъ приставъ громкимъ голосомъ, какъ будто желалъ, чтобы насъ слышало третье лицо.-- Скоро будетъ перемѣна въ погодѣ.
   Еще нѣсколько шаговъ привели насъ къ углу дома. Повернувъ круто направо, мы пошла на террасу и спустились по ступенямъ въ нижній садъ. Приставъ Кёффъ остановился тутъ на открытомъ пространствѣ, гдѣ мы могли видѣть около насъ съ каждой стороны.
   -- Невѣроятно, чтобы эта молодая дѣвушка Р ть Розанну в тюрьму по подозрению, или предоставить ей действовать по своему усмотрению. По причинам, объяснением которых не стану вам надоедать, я предпочел лучше пойти на всевозможные жертвы, нежели возбудить тревогу в одной особе, которую мы с вами называть не станем. Я вернулся домой, чтобы попросить вас провести меня к северному концу берега другой дорогой. Песок -- одна из лучших мне известных ищеек, -- он отлично ведет вас по следу. Если мы не встретим Розанну Спирман на обратном пути, то песок, пока еще светло, может сказать нам, где она была. Вот песок. Вы меня извините, но я посоветую вам идти молча и пропустить меня вперед.
   Если докторам известна болезнь под названием сыскной лихорадки, -- то именно такая болезнь овладела сейчас вашим нижайшим слугой. Сыщик Кафф спустился между песчаными холмами к берегу. Я последовал за ним, с сильно бьющимся сердцем, и ждал поодаль, что будет дальше.
   Оглядевшись, я увидел, что стою на том самом месте, где Розанна Спирман разговаривала со мною в тот день, когда мистер Фрэнклин вдруг появился перед нами, приехав из Лондона. Покуда взгляд мой следовал за сыщиком, мысли мои невольно устремились к тому, что тогда произошло между Розанной и мною. Уверяю вас, я почти чувствовал, как бедняжка с признательностью пожала мне руку за ласковые слова, сказанные ей. Уверяю вас, я почти слышал, как голос ее говорил мне, что Зыбучие пески притягивают ее против воли, почти видел, как лицо ее просияло, когда она вдруг заметила мистера Фрэнклина, внезапно вышедшего к нам из-за холмов. Тоска моя все усиливалась, и я еще больше растревожился, когда огляделся вокруг, чтоб оторваться от своих мыслей.
   Последний вечерний свет быстро догорал, и над этим печальным местом нависла какая-то зловещая тишина. Волны океана набегали на большой песчаный берег бухты, не производя ни малейшего звука. Ни малейший ветерок не тревожил водного пространства, лежавшего неподвижно и мрачно, до самого горизонта. Клочки грязной тины, желтовато-белые, плавали по мертвой поверхности воды. Ил и пена заметно мелькали в тех местах, где последний свет еще падал на них между двух больших утесов, выступавших с севера и с юга в море. Начинался отлив, и, пока я стоял и ждал, широкая поверхность Зыбучих песков стала морщиться и дрожать, -- это было единственное движение в этом отвратительном месте.
   Я видел, как сыщик вздрогнул, когда колебание песка бросилось ему в глаза. Посмотрев на него минуты две, он отвернулся и снова подошел ко мне.
   -- Коварное это место, мистер Беттередж, -- сказал он, -- и никаких следов Розанны Спирман на всем берегу, куда бы вы ни посмотрели.
   Он повел меня ближе к берегу, и я сам увидел, что только его следы и мои виднелись на песке.
   -- В какой стороне от нас рыбачья деревня? -- спросил сыщик Кафф.
   -- Коббс-Голл, -- ответил я (так называлась деревня), -- будет отсюда к югу.
   -- Я видел, как девушка шла сегодня вечером к северу вдоль берега из Коббс-Голла, -- сказал сыщик. -- Следовательно, она направлялась к этому месту. Коббс-Голл по ту сторону вон того мыска? Не можем ли мы пройти туда берегом, так как вода теперь стоит низко?
   Я ответил утвердительно на оба вопроса.
   -- Вы меня извините, если я попрошу вас пойти скорее, -- сказал сыщик. -- Мне нужно, прежде чем стемнеет, отыскать то место, где она сошла с берега.
   Мы прошли, как мне кажется, шагов двести к Коббс-Голлу, как вдруг сыщик Кафф опустился на колени, словно почувствовал внезапное желание помолиться богу.
   -- Можно кое-что сказать в пользу вашего морского пейзажа, -- заметил он. -- Вот женские следы, мистер Беттередж! Назовем их следами Розанны, пока не найдем противоположных доказательств, против которых нам не устоять. Следы очень сбивчивые, заметьте, -- с умыслом сбивчивые, сказал бы я. Ах, бедняжка! Она знает так же хорошо, как и я, предательские особенности песка. Но не слишком ли торопливо стирала она следы? Вот один идет из Коббс-Голла, а другой обратно. Не правда ли, носок ее ботинка прямо указывает на воду? И не вижу ли я отпечатки двух каблуков дальше по берегу и также возле воды? Я не хочу оскорблять ваши чувства, но боюсь, что Розанна хитра. Она как будто намеревалась пройти к тому месту, откуда мы сейчас ушли, не оставив на песке следов, по которым ее можно было бы отыскать. Не допустить ли нам, что она шла по воде, пока не дошла до выступа скал, что позади нас, и вернулась тою же дорогою, а потом опять пошла по берегу, где еще остались следы двух каблуков? Да, мы это допустим. Это согласуется с моим предположением, что у нее было что-то под плащом, когда она выходила из хижины. Нет! Не для того, чтобы уничтожить это, -- ведь тогда ни к чему были бы все эти старания не дать мне отыскать место, где кончилась ее прогулка. А для того, чтобы спрятать это здесь, -- вот, думается, более правильная догадка. Может быть, зайдя в хижину, мы узнаем, что именно она несла?
   Моя сыскная лихорадка вдруг прошла.
   -- Я вам не нужен, -- сказал я. -- Какую пользу могу я вам принести?
   -- Чем больше узнаю вас, мистер Беттередж, -- сказал сыщик, -- тем больше добродетелей открываю в вас. Скромность! О господи! Как редко встречается скромность на белом свете и как много этой редкой добродетели в вас! Если я один войду в хижину, хозяева насторожатся при первом же моем вопросе. Если я войду с вами, меня представит уважаемый сосед, и беседа потечет непринужденно. В таком свете представляется это дело мне; а как оно представляется вам?
   Не придумав удачного ответа так скоро, как мне хотелось бы, я постарался выиграть время, спросив, в какую хижину он хочет войти.
   Когда сыщик описал мне место, я тотчас узнал в нем хижину рыбака по имени Йолланд, живущего с женой и двумя взрослыми детьми, сыном и дочерью. Если вы оглянетесь несколько назад, вы припомните, что, представляя впервые вашему вниманию Розанну Спирман, я упомянул, что, бывая на Зыбучих песках, она изредка посещала друзей в Коббс-Голле. Друзья эти и были Йолланды -- почтенные, достойные люди, делавшие честь нашим окрестностям. Знакомство Розанны с ними началось собственно с их хромой дочери, известной под именем Хромоножки Люси. Две страдавшие физическим недостатком девушки имели, по-видимому, какое-то дружеское тяготение друг к другу. Как бы то ни было, Йолланды и Розанна в те редкие случаи, когда встречались, всегда были в теплых, приятельских отношениях. И то, что сыщик Кафф проследил девушку до их коттеджа, заставило меня по-новому отнестись к его просьбе помочь ему. Розанна пошла туда, где часто бывала, -- и доказать, что она была в обществе рыбака и его семьи, было все равно, что доказать ее полную невинность. Стало быть, выполнить просьбу сыщика Каффа значило оказать девушке услугу, а не вред.
   Мы пошли в Коббс-Голл и, пока было еще светло, видели следы на песке.
   Когда мы дошли до хижины, выяснилось, что рыбак с сыном уехали в лодке, а Хромоножка Люси, всегда слабая и утомленная, отдыхала наверху в своей спальне. Добрая миссис Йолланд одна приняла нас в кухне. Когда она услышала, что сыщик Кафф -- лицо, знаменитое в Лондоне, она поставила на стол бутылку голландского джипа, положила пару чистых трубок и не спускала с сыщика глаз, как будто не могла на него насмотреться.
   Я спокойно сидел в углу, ожидая, что сыщик наведет разговор на Розанну Спирман. Его обычная манера начинать разговор с околичностей сказалась и в этом случае. Он начал с королевской фамилии, с первых методистов и с цеп на рыбу и перешел от всего этого (со своей обычной меланхолической и скрытной манерой) к пропаже Лунного камня, к злобности нашей старшей горничной и к жестокому обращению служанок с Резанной Спирман. Дойдя, таким образом, до главного предмета, он о себе самом сказал, что наводит справки о пропаже алмаза отчасти для того, чтобы отыскать его, отчасти для того, чтоб оправдать Розанну от несправедливых подозрений ее врагов в нашем доме. Через четверть часа после нашего прихода добрая миссис Йолланд была убеждена, что разговаривает с лучшим другом Розанны, и уговаривала сыщика Каффа подкрепиться и оживить свою душу голландской бутылочкой.
   Будучи твердо уверен, что сыщик попусту тратит время с миссис Йолланд, я сидел и слушал их разговор почти так, как, бывало, прежде слушал в театре актеров. Знаменитый Кафф выказал удивительное терпение, уныло пытая счастье и так и эдак и производя выстрел за выстрелом, так сказать, наудачу, -- авось попадет в цель. Все -- к чести Розанны, ничего -- ей во вред, -- вот как это кончилось, сколько он ни старался. Миссис Йолланд несла разный вздор и верила сыщику слепо. Когда мы взглянули на часы и встали с намерением проститься, он сделал последнюю попытку:
   -- Теперь я пожелаю вам доброго вечера, сударыня, -- произнес сыщик, -- и скажу на прощанье: ваш покорнейший слуга -- искренний доброжелатель Розанны Спирман. Но, поверьте, ей не следует оставаться на этом месте; мой совет ей -- оставить его.
   -- Господи помилуй, да ведь она его и оставляет! -- вскричала миссис Йолланд.
   Розанна Спирман оставляет нас! Я навострил уши. Мне показалось странным, чтобы не сказать более, что она не предупредила ни миледи, ни меня. В душе моей возникло сомнение: не попал ли в цель последний выстрел сыщика Каффа. Я начал сомневаться, так ли уж безвредно было мое участие во всем этом деле, как думал я сам. Может быть, сыщик заставил проговориться честную женщину, запутав ее в сети своих лживых уловок; но моим долгом доброго протестанта было вспомнить, что отец лжи -- дьявол и что дьявол и зло никогда не бывают далеко друг от друга. Почуяв в воздухе что-то недоброе, я хотел было увести сыщика. Однако он тотчас снова уселся и попросил позволения подкрепиться последним глотком из голландской бутылочки. Миссис Йолланд села напротив него и палила ему рюмочку. Я двинулся к выходу, очень встревоженный, и сказал, что, кажется, должен с ними проститься, а между тем все медлил и не уходил.
   -- Итак, она намерена оставить свое место? -- спросил сыщик. -- Что же она будет делать, когда его оставит? Грустно, грустно. У бедняжки ведь нет никого на свете, кроме вас и меня.
   -- Есть! -- возразила миссис Йолланд. -- Она пришла сюда, как я вам уже сказала, нынче вечером и, посидев и поговорив немножко с моей дочерью Люси и со мною, попросила позволения побыть одной наверху в комнате Люси. Это единственная комната в нашем доме, где есть чернила и перо. "Мне нужно написать письмо к одному другу, -- сказала она, -- а я не могу этого сделать у нас в доме, где за мною подсматривают мои товарки". К кому было это письмо, я вам сказать не могу; только, должно быть, оно было очень длинно, судя по тому, сколько времени просидела она над ним наверху. Я предложила ей почтовую марку, когда она сошла вниз. Но письма в руках у нее не было, и марки она не приняла. Бедняжечка, как вам известно, немножко скрытна насчет себя и своих поступков. Но у псе есть где-то друг, уж за это я поручусь вам, и к этому-то другу, помяните мое слово, она и поедет.
   -- Скоро? -- спросил сыщик.
   -- Как только сможет, -- ответила миссис Йолланд.
   Тут я опять отошел от двери. Как глава прислуги миледи, я не мог допустить, чтобы в моем присутствии продолжался такой бесцеремонный разговор о том, уйдет наша служанка или не уйдет.
   -- Вы, должно быть, ошибаетесь насчет Розанны Спирман, -- сказал я. -- Если б она хотела оставить свое место, она прежде всего сообщила бы об этом мне.
   -- Ошибаюсь? -- вскричала миссис Йолланд. -- Только час назад она купила у меня самой несколько вещей для дороги, мистер Беттередж, вот в этой самой комнате! Да, кстати, -- прервала себя несносная женщина, начав шарить в кармане, -- у меня кое-что на совести насчет Розанны и ее денег. Увидит ли ее кто-нибудь из вас, когда вы вернетесь домой?
   -- С величайшим удовольствием передам ваше поручение бедняжке, -- ответил сыщик Кафф, прежде чем я успел ввернуть слово.
   Миссис Йолланд вынула из кармана несколько шиллингов и шестипенсовых монет и, держа их на ладони, пересчитала одну за другой с особенной и предосадной тщательностью. Она протянула эти деньги сыщику, хотя по лицу ее было видно, что ей не очень-то хочется расстаться с ними.
   -- Могу я вас просить передать эти деньги Розанне с моим поклоном и почтением? -- сказала миссис Йолланд. -- Она непременно хотела заплатить мне за несколько вещиц, которые ей понадобились сегодня вечером, а деньгам мы всегда рады, об этом спорить не стану. А все-таки мне как-то неловко, что я взяла у бедняжки накопленные тяжелым трудом деньги. И сказать вам по правде, не думаю, что мужу моему будет приятно услышать, когда он вернется с работы завтра утром, что я взяла деньги у Розанны Спирман. Пожалуйста, скажите ей, что я с радостью дарю ей вещи, которые она купила у меня. Не оставляйте денег на столе, -- сказала миссис Йолланд, вдруг выложив их перед сыщиком, словно они жгли ей пальцы, -- а не то -- времена нынче трудные, плоть слаба и, пожалуй, мне захочется опять положить их в карман.
   -- Пойдемте! -- позвал я Каффа. -- Мне нельзя дольше ждать; я должен вернуться домой.
   -- Сейчас последую за вами, -- ответил сыщик Кафф.
   Во второй раз подошел я к двери и во второй раз, как ни старался, не мог перешагнуть через порог.
   -- Возвращать деньги -- дело щекотливое, сударыня, -- услышал я голос сыщика. -- Вы и так, наверное, дешево с нее взяли.
   Она взяла свечу и повела сыщика в угол кухни. Если б даже дело шло о моей жизни, я не мог бы удержаться, чтобы не пойти за нею. В углу была навалена целая куча разного лома (по большей части старого металла), который рыбак набрал в разное время с потонувших кораблей и не успел еще распродать. Миссис Йолланд засунула руку в этот хлам и вынула оттуда старый японский оловянный ящичек с крышкой и кольцом для того, чтобы его вешать, -- такие ящики употребляются на кораблях для географических и морских карт, чтобы предохранить их от сырости.
   -- Вот! -- сказала она. -- Когда Розанна пришла сюда сегодня, она выбрала у меня точно такой ящичек. "Этот как раз годится, -- сказала она, -- для моих манжеток и воротничков, чтобы они не смялись в чемодане". Один шиллинг и девять пенсов, мистер Кафф. Хоть сейчас умереть на месте, ни полпенни больше!
   -- Экая дешевка! -- промолвил сыщик с тяжелым вздохом.
   Он взвесил ящичек на руке. Мне послышался мотив "Последней летней розы", когда он глядел на ящичек. Не было никакого сомнения: он открыл что-то новое во вред Розанне Спирман, открыл в таком именно месте, где, как я был убежден, репутация ее в безопасности, -- и все через меня! Предоставляю вам судить о моих чувствах и о том, как искренно я раскаялся, что помог знакомству мистера Каффа с миссис Йолланд.
   -- Довольно, -- сказал я, -- нам, право, пора идти.
   Не обращая на меня ни малейшего внимания, миссис Йолланд опять засунула руку в хлам и на этот раз вытащила оттуда цепочку.
   -- Взвесьте на руке, сэр, -- сказала она сыщику. -- У нас было три таких цепочки, и Розанна взяла две. "Зачем вам, душечка, нужны такие цепочки?" -- говорю я. "Я сцеплю их вместе и обвяжу ими чемодан", -- говорит она. "Веревка будет дешевле", -- говорю я. "А цепь надежнее", -- говорит она. "Разве чемоданы обвязывают цепью?" -- говорю я. "О, миссис Йолланд, не возражайте, -- говорит она, -- уступите мне цепочки!" Странная девушка, мистер Кафф, чистое золото; она любит мою Люси, как родная сестра, но всегда была со странностями. Ну, я отдала их ей. Три шиллинга и шесть пенсов!
   -- За каждую? -- спросил сыщик.
   -- За обе, -- ответила миссис Йолланд. -- Три шиллинга шесть пенсов за обе.
   -- Даром отдали, сударыня, -- покачал сыщик головой, -- даром отдали!
   -- Вот они, деньги, -- сказала миссис Йолланд, возвращаясь к кучке серебра, лежавшей на столе и как будто против ее воли притягивавшей ее. -- Розанна только и купила, что этот оловянный ящичек и цепочки. Один шиллинг девять пенсов и три шиллинга шесть пенсов -- всего-навсего пять шиллингов и три пенса. Кланяйтесь ей и скажите, что совесть не позволяет мне брать у бедной девушки накопленные ею деньги, когда они могут понадобиться ей самой.
   -- А мне, сударыня, совесть не позволяет возвращать деньги, -- сказал сыщик Кафф. -- Вы и так, можно сказать, подарили ей эти вещи, -- право, подарили.
   -- Это ваше искреннее мнение, сэр? -- спросила миссис Йолланд, вдруг просияв.
   -- Не может быть ни малейшего сомнения в этом, -- ответил сыщик. -- Спросите мистера Беттереджа.
   Не к чему было спрашивать меня. Они добились от меня только одного слова:
   -- Прощайте!
   -- Да ну, пропади они совсем, эти деньги! -- вдруг вскрикнула миссис Йолланд.
   С этими словами она, словно потеряв всякую власть над собою, схватила кучку серебра и быстро спрятала ее в карман.
   -- Видеть не могу, когда деньги валяются и никто их не берет! -- несносная женщина вдруг шлепнулась на стул, глядя на сыщика Каффа с таким выражением, словно говорила: "Деньги опять у меня в кармане, попробуйте-ка их оттуда вытянуть!"
   На этот раз я не только подошел к порогу, но и перешагнул его, твердо решив идти домой. Объясняйте, как можете, но я чувствовал, что кто-то из них, или оба они вместе, смертельно оскорбили меня. Прежде чем сделать несколько шагов, я услышал, как сыщик догоняет меня.
   -- Благодарю вас за это знакомство, мистер Беттередж, -- сказал он. -- Я обязан жене рыбака совершенно новым ощущением. Миссис Йолланд озадачила меня.
   У меня вертелся на языке колкий ответ, -- дело в том, что я был рассержен на него, так как сердился на самого себя. Но когда он признался, что озадачен, я усомнился, действительно ли я причинил большой вред. Я ждал, скромно, молча, что он еще скажет.
   -- Да, -- проговорил сыщик, как будто читая мои мысли. -- Вместо того чтобы навести меня на след, вы, мистер Беттередж, -- при вашем участии к Розанне, вам, может быть, утешительно будет это узнать, -- вы привели меня к тому, что озадачили меня. Действия этой девушки сегодня, разумеется, довольно ясны. Она прикрепила обе цепи к кольцу оловянного ящичка; она засунула этот ящичек в воду или в песок; другой конец цепи она прикрепила к какому-нибудь месту под скалой, известному только ей. Она оставит ящичек там до тех пор, покуда кончится производимое сейчас следствие, а потом, на свободе, сможет опять вынуть его из тайника, когда ей заблагорассудится. До сих пор вое совершенно ясно. Но, -- прибавил сыщик с впервые замеченным мною за все это время оттенком нетерпения в голосе, -- вопрос состоит в тем, какого черта спрятала она в этом оловянном ящике?
   Я подумал про себя: "Лунный камень!" Но сыщик сказал только одно:
   -- Неужели вы не догадываетесь?
   -- Это не алмаз, -- продолжал он. -- Весь опыт моей жизни ничего не стоит, если Розанна Спирман взяла алмаз.
   Когда я услышал эти слова, меня снова начала трясти сыскная лихорадка, и я до того забылся, заинтересованный этой новой загадкой, что воскликнул опрометчиво:
   -- Запачканная одежда!
   Сыщик Кафф вдруг остановился в темноте и положил свою руку на мою.
   -- Когда что-нибудь бросают в ваши Зыбучие пески, выходит ли это опять на поверхность? -- спросил он.
   -- Никогда, -- ответил я, -- будь это легкая или тяжелая вещь, а уж Зыбучие пески втянут в себя все и навсегда.
   -- Розанна Спирман это знает?
   -- Она это знает так же хорошо, как и я.
   -- Значит, ей стоило только привязать камень к запачканной одежде и попросту бросить его в Зыбучие пески, -- сказал сыщик. -- Нет ни малейшей надобности в том, чтобы прятать ее, -- а между тем она несомненно спрятала. Вопрос состоит в том, -- прибавил он, продолжая идти, -- являются ли запачканная юбка или кофточка или другой предмет чем-то таким, что необходимо сохранить во что бы то ни стало? Мистер Беттередж, если не случится никакой помехи, я должен завтра поехать во Фризинголл и узнать, что именно купила она в городе, когда доставала тайно материал, чтобы сшить новую одежду вместо запачканной. При настоящем положении дел выезжать из дому -- риск, но еще больший риск продолжать действовать вслепую. Извините, что я не в духе; я потерял к себе уважение, -- я позволил Розанне Спирман поставить меня в тупик.
   Когда мы вернулись, слуги сидели за ужином. Первый, кого мы встретили на дворе, был полисмен, которого инспектор Сигрэв оставил в распоряжение сыщика. Мистер Кафф спросил его, вернулась ли Розанна Спирман. Да. Когда? Почти час назад. Что она сделала? Она поднялась наверх, чтобы снять шляпку и плащ, а сейчас спокойно ужинает с остальными слугами.
   Не сделав никакого замечания, сыщик Кафф направился к черному ходу, все более и более теряя к себе уважение. Пройдя в темноте мимо входа, он все шел и шел, хотя я и звал его, пока не остановился у ивовой калитки, которая вела в сад. Когда я подошел к нему, чтобы вернуть его назад, я увидел, что он внимательно смотрит на окно в том этаже, где были спальни, с другой стороны дома.
   В свою очередь подняв глаза, я обнаружил, что предметом его созерцания было окно комнаты мисс Рэчель и что огонь в этом окне мелькал взад и вперед, как будто в комнате происходило что-то необычное.
   -- Это, кажется, спальня мисс Вериндер? -- спросил сыщик Кафф.
   Я ответил утвердительно и пригласил его ужинать ко мне.
   Сыщик не тронулся с места, пробормотав, что он любит по вечерам дышать свежим воздухом. Я оставил его наслаждаться природой. Когда я возвращался, я услышал "Последнюю летнюю розу" у ивовой калитки. Сыщик Кафф сделал новое открытие! И на этот раз ему помогло окно барышни!
   Последняя мысль заставила меня опять вернуться к сыщику с вежливым замечанием, что у меня не хватает духу оставить его одного.
   -- Вам что-нибудь тут непонятно? -- прибавил я, указывая на окно мисс Рэчель.
   Судя по голосу, сыщик Кафф опять ощутил надлежащее уважение к своей собственной особе.
   -- Вы в Йоркшире, кажется, охотники держать пари? -- спросил он.
   -- Ну так что ж из этого? Положим, что и так.
   -- Будь я йоркширец, -- продолжал сыщик, взяв меня за руку, -- я прозакладывал бы вам целый соверен, мистер Беттередж, что ваша молодая барышня решилась уехать из дома. Если я выиграю это пари, я готов прозакладывать вам другой соверен, что мысль об отъезде пришла к ней не прежде, чем час тому назад.
   Первая догадка сыщика испугала меня. Вторая как-то перепуталась у меня в голове с донесением полисмена, что Розанна Спирман вернулась с Зыбучих песков час тому назад. Обе эти догадки произвели на меня странное впечатление. Когда мы пошли ужинать, я выдернул свою руку из руки сыщика Каффа и, забыв всякое приличие, прошел прежде него в дверь, чтобы самому навести справки.
   Лакей Самюэль был первым человеком, встреченным мною в передней.
   -- Миледи ждет вас и мистера Каффа, -- сказал он, прежде чем я успел задать ему вопрос.
   -- Давно ли она ждет? -- раздался позади меня голос сыщика.
   -- Уже с час, сэр.
   Опять! Розанна вернулась час тому назад, мисс Рэчель приняла какое-то необыкновенное решение, и миледи ждала сыщика -- в течение последнего часа! Неприятно было видеть, как столь различные люди и предметы связывались таким образом между собою. Я пошел наверх, не глядя на сыщика Каффа и не говоря с ним. Рука моя внезапно задрожала, когда я поднял ее, чтобы постучаться в дверь комнаты моей госпожи.
   -- Меня не удивит, -- шепнул сыщик за моей спиной, -- если у вас в доме разразится сегодня какой-нибудь скандал. Не пугайтесь. Я в своей жизни выдерживал и не такие семейные сцепы.
   Не успел он произнести эти слова, как я услышал голос госпожи моей, приказывавшей нам войти.

Глава XVI

   Мы не нашли другого огня в комнате миледи, кроме лампы, при которой она обычно читала. Абажур был опущен так низко, что закрывал ее лицо. Вместо того чтобы поднять на нас глаза со своей обычной прямотой, она сидела возле стола и упорно не отрывала глаз от раскрытой книги.
   -- Мистер Кафф, -- сказала она, -- важно ли вам знать заранее для следствия, которое вы теперь ведете, не пожелает ли кто покинуть этот дом?
   -- Чрезвычайно важно, миледи.
   -- Стало быть, я должна сказать вам, что мисс Вериндер намерена переехать во Фризинголл, к своей тетке, миссис Эбльуайт. Она покидает нас завтра рано утром.
   Сыщик Кафф взглянул на меня. Я шагнул было вперед, чтобы заговорить с моей госпожой, но, признаюсь вам, почувствовал, что у меня не хватает духу на это, и опять шагнул назад, так и не сказав ни слова.
   -- Могу я спросить, ваше сиятельство, когда мисс Вериндер надумала поехать к своей тетке? -- осведомился сыщик.
   -- Около часу тому назад, -- ответила моя госпожа.
   Сыщик Кафф опять взглянул на меня. Говорят, сердце у старых людей не может биться быстро. Мое сердце не могло бы забиться сильнее, чем оно билось сейчас, если б даже мне снова сделалось двадцать пять лет!
   -- Я не имею никакого права, -- сказал сыщик, -- контролировать поступки мисс Вериндер. Я только покорнейше прошу вас отложить ее отъезд, если возможно. Мне самому необходимо съездить во Фризинголл завтра утром и вернуться к двум часам дня, если не раньше. Если б мисс Вериндер смогла задержаться здесь до этого времени, я желал бы сказать ей два слова, неожиданно, перед самым ее отъездом.
   Миледи тотчас приказала мне передать кучеру ее распоряжение, чтобы карета была подана для мисс Рэчель не ранее двух часов дня.
   -- Имеете ли вы сказать еще что-нибудь? -- спросила она затем сыщика.
   -- Только одно, ваше сиятельство. Если мисс Вериндер удивится этой перемене в распоряжении, пожалуйста, не упоминайте, что я причиною замедления ее путешествия.
   Госпожа моя вдруг подняла голову от книги, как будто хотела сказать что-то, удержалась с большим усилием и, опять опустив глаза на раскрытую страницу, движением руки отпустила нас.
   -- Удивительная женщина, -- сказал сыщик Кафф, когда мы вышли в переднюю, -- если б не ее самообладание, тайна, озадачивающая вас, мистер Беттередж, раскрылась бы сегодня.
   При этих словах истина наконец промелькнула в моей глупой старой голове. На минуту я, должно быть, совсем лишился рассудка. Я схватил сыщика за ворот и припер его к стене.
   -- Черт вас возьми! -- закричал я. -- С мисс Рэчель что-то неладно, а вы скрывали это от меня все время!
   Припертый к стене сыщик не пошевелил ни рукою, ни единым мускулом на своем меланхолическом лице и только взглянул на меня.
   -- Ага! -- произнес он. -- Вы отгадали наконец.
   Я выпустил воротник его сюртука, и голова моя опустилась на грудь. Вспомните, пожалуйста, в оправдание моей вспышки, что я служил этому семейству пятьдесят лет. Я попросил у сыщика Каффа извинения, но боюсь, что сделал это с влажными глазами и не весьма приличным образом.
   -- Не сокрушайтесь, мистер Беттередж, -- сказал сыщик с большей добротой, чем я имел право ожидать от него. -- Если бы мы, при нашей профессии, были обидчивы, мы не стоили бы ничего. Если это может служить для вас хоть каким-нибудь утешением, схватите меня опять за шиворот. Вы не имеете ни малейшего понятия, как это делать, но я извиню вашу неловкость, принимая во внимание ваши чувства.
   Он скривил углы губ, по-видимому, воображая, что отпустил удачную шуточку. Я провел его в свой маленький кабинет и запер дверь.
   -- Скажите мне правду, мистер Кафф, -- начал я, -- что именно вы подозреваете? Было бы жестоко скрывать это от меня теперь.
   -- Я не подозреваю, -- ответил сыщик Кафф, -- я знаю.
   Мой горячий характер снова заявил о себе.
   -- Вы, кажется, просто хотите меня уверить, -- воскликнул я, -- что мисс Рэчель украла свой собственный алмаз!
   -- Да, -- ответил сыщик, -- я именно это хотел вам сказать. Мисс Вериндер прятала у себя, втайне от всех, Лунный камень с начала и до конца и доверилась в этом только Розанне Спирман, потому что она была уверена, что мы будем подозревать Розанну Спирман в воровстве. Вот вам все дело как на ладони. Схватите меня опять за шиворот, мистер Беттередж. Если вы таким образом облегчите ваши чувства, схватите меня опять за шиворот!
   Помоги мне господь! Моим чувствам это не принесло бы облегчения.
   -- Приведите мне свои доводы, -- вот все, что я мог ему сказать.
   -- Бы услышите мои доводы завтра, -- ответил сыщик, -- если мисс Вериндер откажется отложить поездку к своей тетке, -- а вы увидите, что она откажется, -- я буду принужден завтра изложить все дело перед вашей госпожою. А так как я не знаю, что может из этого выйти, прошу вас находиться при этом и быть свидетелем того, что произойдет. Пока же оставим это дело. Больше, мистер Беттередж, вы ни слова не услышите от меня о Лунном камне. Ваш стол накрыт для ужина. Это одна из многих человеческих слабостей, с которыми я всегда обращаюсь нежно. Пока вы позвоните слугам, я прочту молитву. Что касается до того, что нам подадут...
   -- Желаю вам хорошего аппетита, мистер Кафф, -- сказал я. -- Мой аппетит пропал. Я подожду и присмотрю, чтобы вам все было подано как следует, а потом, уж извините меня, я уйду и постараюсь наедине совладать с собою.
   Я видел, что ему подали все самое лучшее, и ничуть не пожалел бы, если б он подавился всем этим.
   Будучи встревожен и несчастен и не имея комнаты, где я мог бы уединиться, я пошел прогуляться по террасе и подумать обо всем в тишине и спокойствии.
   Размышления мои были прерваны Самюэлем, он принес мне записку от моей госпожи.
   В то время как я направился домой, чтобы прочитать эту записку при свете, Самюэль заметил, что будет перемена погоды. Мое встревоженное состояние помешало мне заметить это самому. Но сейчас, когда он обратил на это мое внимание, я услышал, что собаки беспокойны и ветер тихо воет. Подняв глаза к небу, я увидел, что тучи становятся все чернее и чернее и все быстрее и быстрее затягивают бледную луну. Близилась буря, Самюэль был прав, близилась буря.
   Миледи уведомляла меня в записке, что фризинголлский судья написал ей о трех индусах. В начале будущей недели мошенников надо будет выпустить на волю, -- следовательно, дать свободу их действиям. Если мы намереваемся задать им еще какие-нибудь вопросы, то времени терять нельзя. Забыв упомянуть об этом при встрече с сыщиком Каффом, госпожа моя приказывала мне теперь же исправить ее забывчивость. Индусы совсем выскочили у меня из головы (как, без сомнения, выскочили они из вашей). Я не видел большой пользы в том, чтобы опять возвращаться к этому предмету. Но, разумеется, тотчас же повиновался отданному мне приказу.
   Сыщика Каффа я нашел сидящим за бутылкой шотландского виски и положил записку миледи перед ним на стол.
   В то время я уже почти ненавидел сыщика. Но в интересах истины должен сознаться, что в смысле находчивости это был все-таки удивительный человек.
   Спустя полминуты после того, как он прочитал записку, он уже вспомнил то место в донесении инспектора Сигрэва, где говорилось об индусах, и ответ его был готов. В донесении инспектора Сигрэва сказано об одном знаменитом индийском путешественнике, хорошо знавшем индусов и их язык, не так ли? Очень хорошо. Не знаю ли я имя и адрес этого джентльмена? Опять очень хорошо. Не напишу ли их на обороте записки миледи? Очень обязан. Сыщик Кафф сам заедет к этому джентльмену, когда отправится во Фризинголл.
   -- Вы надеетесь, что из этого выйдет что-нибудь? -- спросил я. -- Инспектор Сигрэв считает, что индусы так же невинны, как младенцы.
   -- До сих пор все предположения инспектора Сигрэва оказывались неверными, -- ответил сыщик. -- Не худо бы проверить завтра, но ошибся ли инспектор Сигрэв и насчет индусов.
   В коридоре я встретил Пенелопу и спросил, чего она ждет.
   Она ждала звонка своей барышни, чтобы укладываться для завтрашнего путешествия. Из дальнейших расспросов выяснилось, что причиной желания мисс Рэчель переехать к тетке во Фризинголл было то, что дом сделался для нее нестерпим и что она не может больше переносить гнусного присутствия полицейского под одной крышей с нею. Узнав полчаса назад, что ее отъезд отложен до двух часов дня, она ужасно рассердилась. Миледи, бывшая при этом, сделала ей строгий выговор, а потом (желая, по-видимому, сказать что-то дочери наедине) выслала Пенелопу из комнаты. Дочь моя чрезвычайно приуныла от перемены обстоятельств в нашем доме.
   -- Все идет не так, как следует, батюшка, все идет не так, как прежде. Я чувствую, что нам всем угрожает какое-то ужасное несчастье.
   Я сам это чувствовал, но при Пенелопе старался придать всему благополучный вид. Пока мы говорили, раздался звонок мисс Рэчель. Пенелопа побежала наверх укладываться. Я пошел другой дорогой в переднюю -- посмотреть, что говорит барометр о перемене погоды.
   Когда я приблизился к двери, которая затворялась сама собою, на пружинах, и вела в нижнюю залу из людской, она распахнулась мне навстречу, и Розанна Спирман пробежала мимо меня с выражением ужасного страдания на лице, крепко прижимая руку к сердцу, как будто оно у нее болело.
   -- Что с вами, милая моя? -- спросил я, останавливая ее. -- Не больны ли вы?
   -- Ради бога, не говорите со мною, -- ответила она и, вырвавшись из моих рук, побежала на черную лестницу.
   Я попросил кухарку (которая была недалеко) пойти вслед за бедной девушкой. Два другие лица оказались так же недалеко, как и кухарка. Сыщик Кафф тихо вышел из моей комнаты и спросил, что случилось. Я ответил, что ничего. Мистер Фрэнклин с другой стороны отворил дверь и, выглянув в переднюю, спросил, не видел ли я Розанны Спирман.
   -- Она сейчас пробежала мимо меня, сэр, с весьма расстроенным лицом и сказала что-то весьма странное.
   -- Я боюсь, что я сам -- невольная причина этого расстройства, Беттередж.
   -- Вы, сэр?
   -- Не могу себе этого объяснить, -- но если девушка замешана в пропаже алмаза, я, право, думаю, что она готова была признаться во всем, избрав почему-то для этого меня, не долее как две минуты тому назад.
   Когда он произносил последние слова, я случайно взглянул на дверь, и мне показалось, будто она немножко приотворилась с внутренней стороны.
   Неужели там кто-то подслушивал? Дверь была снова плотно притворена, когда я подошел к ней; выглянув в коридор, я увидел, как мне показалось, фалды черного фрака сыщика Каффа, исчезавшие за углом. Он знал так же хорошо, как и я, что уже не может рассчитывать на мою помощь при том обороте, какой приняло его следствие. В подобных обстоятельствах от него можно было ожидать, что он сам придет себе на помощь, и притом именно таким тайным способом.
   Не будучи вполне уверен, что видел сыщика, и не желая натворить беды там, где беды уже и так было достаточно, я сказал мистеру Фрэнклину, что, должно быть, одна из собак вошла в дом, и просил его передать мне, что именно произошло между ним и Розанной.
   Мистер Фрэнклин указал на бильярд.
   -- Я катал шары, -- сказал он, -- и пытался выбросить из головы это несчастное дело об алмазе; поднял случайно глаза -- и возле меня, как привидение, стоит Розанна Спирман! Она прокралась в комнату так незаметно, что сначала я просто не знал, как поступить. Увидя, что она сильно перепугана, я спросил, не хочет ли она сообщить мне что-нибудь. Она ответила: "Да, если я смею". Зная, в чем ее подозревают, я мог только в одном смысле истолковать эти слова. Признаюсь, мне стало неловко. Я не желал вызывать откровенности этой девушки. В то же время, при тех трудностях, какие сейчас окружают нас, я был бы просто не вправе отказаться выслушать ее, если она действительно желала что-то сказать мне. Положение было неудобное, и, кажется, я вышел из него довольно неловко. Я сказал ей: "Я не совсем понимаю вас. Чем могу вам служить?" Имейте в виду, Беттередж, что я говорил с ней отнюдь не сурово; бедная девушка не виновата в том, что она некрасива. Кий еще был в моих руках, и я продолжал катать шары, чтобы скрыть свою неловкость. Между тем, этим я еще более ухудшил дело. Кажется, я оскорбил ее, не имея ни малейшего намерения. Она вдруг отвернулась, и я услышал, как она сказала: "Он смотрит на бильярдные шары, ему приятнее смотреть на что угодно, только не на меня!" И прежде чем я успел удержать ее, она выбежала из залы. У меня неспокойно на душе, Беттередж, не возьметесь ли вы передать Розанне, что я не хотел быть неласковым с нею. Может быть, в мыслях своих я был немного жесток к ней, -- я чуть ли не надеялся, что пропажу алмаза можно приписать ей. Не из недоброжелательства к бедной девушке, но...
   Тут он замолк и, вернувшись к бильярду, принялся опять катать шары.
   После того, что произошло между сыщиком и мною, я знал, что именно не договорил мистер Фрэнклин, не хуже его самого.
   Только открытие, что Лунный камень был украден нашей второй служанкой, могло теперь избавить мисс Рэчель от подозрений, поселившихся против нее в душе сыщика Каффа. Вопрос шел уже не о том, чтобы успокоить нервное раздражение моей барышни; вопрос шел о том, чтобы доказать ее невиновность. Если бы Розанна ничем не скомпрометировала себя, надежда, которую испытывал мистер Фрэнклин, была бы, как сам он признался, по совести говоря, жестокою в отношении нее. Но дело было не так. Она притворилась больною и тайно ходила во Фризинголл. Она не спала всю ночь или уничтожала что-то такое секретно. И она ходила к Зыбучим пескам в этот вечер при обстоятельствах чрезвычайно подозрительных, чтобы не сказать больше. По всем этим причинам (как ни жаль мне было Розанны) я не мог не думать, что взгляд мистера Фрэнклина на это дело был естествен и не безрассуден.
   Я сказал ему об этом.
   -- Да, да, -- ответил он. -- Но есть еще надежда, -- конечно, очень слабая, -- что поведение Розанны может иметь какое-то объяснение, которого мы сейчас еще не видим. Я терпеть не могу оскорблять чувства женщины, Беттередж. Передайте бедной девушке то, о чем я просил вас. Если она пожелает говорить со мною, -- все равно, попаду я через это в беду или нет, -- пришлите ее ко мне в библиотеку.
   С этими добрыми словами он положил кий и оставил меня.
   Наведя справки в людской, я узнал, что Розанна ушла в свою комнату, отклонивши всякую помощь кухарки и прося только об одном: чтобы ее оставили в покое. Вопрос об ее исповеди кому бы то ни было отпал на сегодня. Я передал это мистеру Фрэнклину, который покинул тотчас же библиотеку и пошел спать.
   Я гасил огни и запирал окна, когда Самюэль пришел ко мне с известием о сыщике Каффе, -- его нигде нельзя было отыскать в нижнем этаже дома. Я заглянул в свою комнату. Совершенно справедливо, там никого не было; я нашел только пустой стакан и сильный запах горячего грога. Может быть, сыщик сам ушел в спальню, приготовленную для него? Я пошел наверх посмотреть.
   Когда я добрался до второй площадки, мне послышался слева звук тихого и мерного дыхания. Левая сторона площадки вела в коридор, сообщавшийся с комнатой мисс Рэчель. Я заглянул туда, и там, свернувшись на трех стульях, поставленных поперек коридора, с красным носовым платком, обвязанным вокруг седовласой головы, со свернутым черным фраком у изголовья, лежал и спал сыщик Кафф!
   Он проснулся тотчас, тихо, как собака, как только я подошел к нему.
   -- Спокойной ночи, мистер Беттередж, -- сказал он.
   -- Что вы тут делаете? -- спросил я. -- Почему вы не легли в постель?
   -- Я не лег в постель, -- ответил сыщик, -- потому, что принадлежу к числу тех многих людей на этом жалком свете, которые не могут зарабатывать свои деньги зараз -- быстро, легко и честно. Сегодня вечером произошел ряд странных событий в отрезок времени между возвращением Розанны Спирман с Зыбучих песков и решением мисс Вериндер оставить дом. Что бы ни спрятала Розанна, мне ясно, что ваша молодая барышня не сможет уехать, пока не узнает, что это спрятано. Обе они должны сегодня же ночью секретно снестись друг с другом, когда в доме все стихнет, и я хочу этому помешать. Браните не меня за то, что я нарушил ваши распоряжения насчет спальни, мистер Беттередж, браните алмаз.
   -- Желал бы я, чтобы этот алмаз никогда не попадал в наш дом! -- вырвалось у меня.
   Сыщик Кафф с плачевной миной взглянул на три стула, к которым он сам себя приговорил в эту ночь, и ответил серьезно:
   -- И я также.

Глава XVII

   Ночью ничего не произошло, и (я счастлив добавить!) мисс Рэчель и Розанна не делали никаких попыток к свиданию, -- бдительность сыщика Каффа осталась невознагражденной.
   Я ожидал, что сыщик Кафф тотчас же, утром, отправится во Фризинголл. Однако он задержался, словно хотел проделать прежде что-то другое. Я предоставил Каффа его собственным замыслам и, выйдя вскоре из дома, встретил мистера Фрэнклина в его любимой аллее у кустарника.
   Прежде чем мы успели обменяться двумя словами, сыщик неожиданно подошел к нам. Должен признаться, мистер Фрэнклин принял его довольно надменно.
   -- Вы хотите что-нибудь сказать мне? -- вот все, что Кафф получил в ответ на свое вежливое пожелание мистеру Фрэнклину доброго утра.
   -- Да, я хочу кое-что сказать вам, сэр, -- ответил сыщик, -- по поводу следствия, которое здесь произвожу. Вчера вы узнали, какой оборот принимает это следствие. Весьма естественно, что, в вашем положении, вы оскорбились и огорчились. Весьма естественно также, что вы вымещаете на мне свой гнев, возбужденный семейным скандалом.
   -- Что вам нужно? -- перебил мистер Фрэнклин довольно резко.
   -- Мне нужно напомнить вам, сэр, что до сих пор обстоятельства не подтвердили, что я ошибаюсь. Имея это в виду, вспомните также, что я полицейский чиновник и действую здесь по поручению хозяйки дома. При настоящем положении дела, скажите, обязаны вы или нет, как добрый гражданин, помочь мне особенными сведениями, которыми вы, весьма возможно, располагаете?
   -- Я не имею никаких особенных сведений, -- ответил мистер Фрэнклин.
   Сыщик Кафф отклонил этот ответ, как если бы мистер Фрэнклин не ответил вовсе.
   -- Вы сможете сберечь мне время, сэр, -- продолжал он, -- если захотите понять и высказаться откровенно.
   -- Я вас не понимаю, -- ответил мистер Фрэнклин, -- и мне не о чем высказываться.
   Стоя молча возле них, я вспомнил о приотворенной накануне двери и о фалдах фрака, исчезнувших в коридоре. Сыщик Кафф, без всякого сомнения, слышал достаточно до той минуты, как я помешал ему, -- чтобы возыметь подозрение, что Розанна облегчила свою душу, признавшись в чем-то мистеру Фрэнклину Блэку.
   Не успела эта мысль прийти мне в голову, как в конце дорожки у кустарника появилась сама Розанна Спирман. За нею шла Пенелопа, старавшаяся, по-видимому, заставить ее вернуться назад в дом. Видя, что мистер Фрэнклин не один, Розанна остановилась, как бы в большом недоумении -- что ей делать? Пенелопа ждала позади нее. Мистер Фрэнклин заметил девушек в одно время со мной. Сыщик со своей дьявольской хитростью сделал вид, будто совсем не заметил их. Все это случилось в одно мгновение. Прежде чем мистер Фрэнклин и я успели сказать хоть слово, сыщик Кафф как ни в чем не бывало, будто продолжая начатый разговор, проговорил громким голосом так, чтобы Розанна могла его услышать:
   -- Вам нечего бояться причинить кому-либо вред, сэр! Напротив, я прошу вас удостоить меня своим доверием, если вы принимаете участие в Розанне Спирман.
   Мистер Фрэнклин тотчас же сделал вид, будто и он тоже не заметил девушки. Он ответил так же громко:
   -- Я не принимаю никакого участия в Розанне Спирман.
   Взглянув на другой конец дорожки, я увидел издали, как Розанна вдруг повернула обратно, едва только мистер Фрэнклин проговорил эти слова. Вместо того чтобы сопротивляться Пенелопе, как это она делала за минуту перед тем, она позволила теперь моей дочери взять ее за руку и отвести в дом.
   Раздался звонок к первому завтраку, и сыщик Кафф был теперь вынужден отказаться от дальнейших попыток узнать что-либо. Он сказал мне спокойно:
   -- Я поеду во Фризинголл, мистер Беттередж, и вернусь до двух часов дня.
   Не сказав более ни слова, он пошел своей дорогой, и мы освободились от него на несколько часов.
   -- Вы должны поправить это дело перед Резанной, -- сказал мне мистер Фрэнклин, как только мы остались одни, -- судьба словно предназначила меня говорить или делать неловкости при этой несчастной девушке. Вы видите сами, что сыщик Кафф обоим нам подстроил ловушку. Если бы он добился того, чтобы сконфузить меня или раздражить ее, он мог бы заставить меня или ее сказать что-нибудь, отвечающее ого цели. Под влиянием минуты я но нашел лучшего исхода, чем тот, который выбрал. Этим я помешал девушке сказать лишнее и дал понять сыщику, что вижу его насквозь. Очевидно, он подслушивал, Беттередж, когда мы с вами беседовали вчера.
   "Мало того, что подслушивал, -- хуже! -- подумал я. -- Сыщик вспомнил мои слова о том, что девушка влюблена в мистера Фрэнклина, и нарочно заговорил об участии мистера Фрэнклина к Розанне, -- так, чтобы Розанна могла услышать его ответ".
   -- Что до подслушивания, сэр, -- заметил я (оставив при себе второй вывод), -- мы все, как говорится, окажемся товарищами по несчастию, если такого рода вещи станут продолжаться. Подсматривать, подглядывать и подслушивать -- естественное занятие людей, находящихся в нашем теперешнем положении. Я не забуду того, что вы мне сказали. Я воспользуюсь первым случаем, чтобы поправить дело с Розанной Спирман.
   -- Вы еще ничего не говорили ей о прошлом вечере? -- спросил мистер Фрэнклин.
   -- Ничего, сэр.
   -- Так и не говорите ничего. Мне лучше не вызывать признаний девушки, когда сыщик только того и ждет, чтобы застать нас вдвоем. Мое поведение не очень-то последовательно, Беттередж, не так ли? Если только алмаза не окажется у Розанны, я не представляю себе выхода из этого дела, о котором нельзя подумать без ужаса. А между тем я не могу и не хочу помогать сыщику Каффу уличать эту девушку.
   Довольно нелогично, без сомнения. Но я и сам чувствовал то же. Я вполне его понимал. И если хоть раз в жизни вы вспомните, что вы смертны, может быть, и вы тоже вполне поймете его.
   Положение дела в нашем доме и вне дома, пока сыщик ездил во Фризинголл, было вкратце следующее.
   Мисс Рэчель, упорно запершись в своей комнате, ожидала, когда ей подадут карету, чтобы ехать к тетке. Миледи и мистер Фрэнклин позавтракали вдвоем. После завтрака мистер Фрэнклин вдруг принял одно из своих внезапных решений -- стремительно вышел из дому успокоить свои нервы довольно продолжительной прогулкой. Только я один видел, как он ушел; он сообщил мне, что вернется до возвращения сыщика. Перемена в погоде, предвиденная накануне, настала. За проливным дождем вскоре после рассвета подул сильный ветер. Весь день было свежо и ветрено. Хотя тучи нависли мрачнее прежнего, дождя не было. Погода для прогулки человека молодого и сильного, способного вынести редкие порывы ветра с моря, была недурна.
   После завтрака я помогал миледи просматривать наши домашние счета. Она только раз намекнула на Лунный камень, и только для того, чтобы запретить упоминать о нем.
   -- Подождите, пока вернется этот человек, -- сказала она, имея в виду сыщика, -- мы тогда будем обязаны говорить об этом, сейчас нас никто к тому не принуждает.
   Расставшись с миледи, я нашел в своей комнате поджидавшую меня Пенелопу.
   -- Батюшка, прошу вас, пойдите и поговорите с Розанной, -- сказала она, -- я очень беспокоюсь за нее.
   Я отлично понимал, в чем дело. Но у меня правило, чтобы мужчины, как существа высшие, воздействовали на женщин где только возможно. Если женщина хочет заставить меня что-нибудь сделать (дочь моя или кто другой), я всегда желаю знать: для чего? Чем чаще вы заставите их ломать голову, выискивая резон, тем более покладистыми будут они в течение всей жизни. Не вина этих бедняжек, что они сперва действуют, а уже потом соображают. Это вина тех, кто потакает им, как дурак. Причину, приведенную по данному поводу Пенелопой, передаю ее собственными словами:
   -- Я очень боюсь, батюшка, что мистер Фрэнклин, сам не желая того, жестоко оскорбил Розанну.
   -- А зачем она пошла тогда в рощу? -- спросил я.
   -- Из-за собственного сумасбродства, -- ответила Пенелопа, -- не могу назвать это другим словом. Она хотела говорить с мистером Фрэнклином сегодня утром во что бы то ни стало. Я употребила все усилия, чтобы остановить ее; вы сами видели это. Если бы только я могла увести ее прежде, чем она услышала эти ужасные слова!
   -- Полно, полно! -- сказал я. -- Не преувеличивай. Ничего особенного не произошло, чтобы привести Розанну в отчаяние.
   -- Ничего особенного не произошло, чтобы привести ее в отчаяние, батюшка, только мистер Фрэнклин сказал, что не принимает в ней никакого участия и -- ох! -- таким жестоким тоном.
   -- Он сказал это, чтобы заткнуть рот сыщику.
   -- Я говорила ей: но, батюшка, он уже много недель подряд унижал и огорчал ее; и в довершение еще и это! Она просто ужаснула меня, батюшка, когда мистер Фрэнклин сказал эти слова. Она как будто окаменела, услышав их. Она вдруг сделалась необыкновенно спокойна и продолжает с тех пор работать как во сне.
   Я почувствовал тревогу на душе. Было что-то в голосе Пенелопы, заставившее замолчать мой рассудок. Я вспомнил, что произошло между мистером Фрэнклином и Розанной вчера в бильярдной. Она была тогда поражена в самое сердце, а сейчас опять, на беду, бедняжку уязвили в самое чувствительное место.
   Вспомнив данное мною мистеру Фрэнклину слово поговорить с Розанной, я решил, что наступило самое подходящее время сдержать это слово.
   Розанна подметала коридор, бледная и спокойная, опрятная, как всегда, в своем скромном ситцевом платье. Только глаза ее были странно тусклы -- не то чтобы они были заплаканы, по как будто смотрели на что-то слишком пристально. Может быть, то был туман, нагнанный ее собственными мыслями. Вокруг нее не было, конечно, ничего, что она бы уже не видала и перевидала сотни и сотни раз.
   -- Поднимите-ка голову, Розанна! -- сказал я. -- Не мучайте себя собственными фантазиями. Я пришел передать вам кое-что от мистера Фрэнклина.
   Я изложил перед нею все дело с настоящей точки зрения в самых дружелюбных и успокоительных словах, какие только мог придумать. Мои правила относительно слабого пола, как вы уже могли приметить, очень строги. Но каким-то образом, когда я сталкиваюсь лицом к лицу с женщинами, правила эти, признаюсь, на практике не применяются.
   -- Мистер Фрэнклин очень добр и внимателен. Пожалуйста, поблагодарите его.
   Вот все, что она сказала мне в ответ. Дочь моя уже заметила, что Розанна занималась своим делом, как во сне; прибавлю, что она и слушала, и говорила тоже как во сне. Сомневаюсь, поняла ли она то, о чем я ей говорил.
   -- Уверены ли вы, Розанна, что понимаете мои слова? -- спросил я.
   -- Совершенно уверена.
   Она повторила это не как живая женщина, а как заводная кукла. Говоря, она продолжала все время мести коридор. Я взял у нее из рук щетку, так кротко и ласково, как только мог.
   -- Полно, полно, милая моя, -- сказал я, -- вы как будто сами не своя. У вас есть что-то на душе. Я ваш друг, и останусь вашим другом, даже если за вами есть какой-нибудь грешок. Будьте откровенны со мной, Розанна, будьте откровенны!
   Было время, когда, говоря с нею таким образом, я вызвал бы слезы на ее глаза. Теперь я не увидел в них никакой перемены.
   -- Да, -- механически произнесла она, -- я расскажу все откровенно.
   -- Миледи?
   -- Нет.
   -- Мистеру Фрэнклину?
   -- Да, мистеру Фрэнклину.
   Я сам не знал, что ей ответить на это. Она находилась в таком состоянии, что никак не смогла бы понять предостережения не говорить с мистером Фрэнклином наедине, которое он посоветовал мне сделать ей. Пробуя ощупью следующий свой шаг, я сказал ей, что мистер Фрэнклин вышел погулять.
   -- Это все равно, -- ответила она, -- я больше не стану беспокоить мистера Фрэнклина сегодня.
   -- Почему бы вам не поговорить с миледи? -- спросил я. -- Вы облегчили бы себе душу в беседе с такой сострадательной госпожой, всегда относившейся к вам сердечно.
   Она смотрела на меня с минуту с серьезным и пристальным вниманием, будто старалась запечатлеть в памяти мои слова. Потом взяла из рук моих щетку и пошла с нею медленно вдоль коридора.
   -- Нет, -- сказала она, продолжая мести, -- я знаю лучший способ облегчить свою душу.
   -- Какой?
   -- Пожалуйста, позвольте мне продолжать мою работу!
   Пенелопа пошла вслед за нею, предлагая ей помощь. Она ответила:
   -- Нет. Я хочу исполнить свою обязанность. Благодарю вас, Пенелопа.
   Она взглянула на меня.
   -- Благодарю вас, мистер Беттередж.
   Ничем нельзя было тронуть ее, не о чем было говорить с ней. Я сделал знак Пенелопе уйти со мною. Мы оставили ее, как нашли, метущую коридор словно во сне.
   -- Это дело нашего доктора, -- сказал я, -- тут мы бессильны.
   Дочь моя напомнила мне о том, что наш доктор, мистер Канди, был болен. Он простудился, -- как вы, может быть, помните, -- еще в тот самый вечер, после званого обеда у нас. Его помощник, некий мистер Эзра Дженнингс, был, разумеется, к нашим услугам. Но в нашей местности мало кто его знал.
   Я решил переговорить с миледи. Но миледи заперлась с мисс Рэчель. Мне было невозможно увидеть ее, покуда она не выйдет оттуда.
   Я долго ждал понапрасну, пока часы на парадной лестнице не пробили без четверти два. Через пять минут меня окликнули с дорожки перед домом. Я тотчас узнал этот голос. Сыщик Кафф вернулся из Фризинголла.

Глава XVIII

   Подойдя к парадной двери, я встретил сыщика уже на ступенях лестницы.
   Не по нутру мне было выказывать ему, после того что произошло между нами, хоть сколько-нибудь интереса к его делам; и все же этот интерес был настолько силен, что я не смог устоять. Чувство собственного достоинства спряталось вглубь, а наружу вырвались слова:
   -- Что нового во Фризинголле?
   -- Я видел индусов, -- ответил сыщик Кафф, -- и узнал, что именно Розанна покупала тайком в городе в прошлый четверг. Индусы будут освобождены в среду на будущей неделе. Я нисколько не сомневаюсь, так же как не сомневается мистер Мертуэт, что они приходили сюда для того, чтобы украсть Лунный камень. Однако расчеты их были расстроены тем, что случилось здесь в среду ночью, и они так же мало замешаны в пропаже алмаза, как и вы. Но я могу вам сказать одно, мистер Беттередж: если мы не найдем Лунного камня, то найдут они. Вы еще услышите об этих трех фокусниках.
   Мистер Фрэнклин возвращался с прогулки, когда сыщик произнес эти изумительные слова. Преодолев свое любопытство лучше, чем сумел это сделать я, он прошел мимо нас в дом. А я, окончательно пожертвовав собственным достоинством, решился полностью воспользоваться принесенной жертвой.
   -- Это насчет индусов; а как насчет Розанны?
   Сыщик Кафф покачал головой.
   -- С этой стороны тайна темнее, чем прежде. Я проследил ее до лавки во Фризинголле, содержимой торговцем полотна, по имени Молтби. Она не купила ничего в других лавках, ни у суконщиков, ни у модисток, ни у портных. Она и у Молтби купила только большой кусок полотна и особенно интересовалась его добротностью. А что до количества, она взяла достаточно, чтобы хватило на ночную сорочку.
   -- Чью ночную сорочку?
   -- Свою собственную, разумеется. Между полночью и тремя часами утра в четверг она, должно быть, прошла в комнату своей барышни, чтобы договориться, куда спрятать Лунный камень, пока все вы лежали в постели. При возвращении оттуда задела ночной рубашкой за свежеокрашенную дверь. У нее не было возможности смыть пятно, не смела она и уничтожить рубашку, не запасшись другой, совершенно такой же, чтобы весь комплект ее белья оказался в целости.
   -- Какое у вас доказательство, что это ночная рубашка Розанны?
   -- Материал, купленный ею для замены, -- ответил сыщик. -- Если б дело шло о ночной рубашке мисс Вериндер, она должна была бы купить кружева, оборки и бог знает еще что, и не успела бы сшить ее за одну ночь. Кусок простого полотна означает простую рубашку служанки. Нет, нет, мистер Беттередж, -- все это довольно ясно. Затруднение состоит в том, чтобы ответить на вопрос: почему, сделав новую ночную рубашку, она припрятала запачканную, вместо того чтобы ее уничтожить? Если девушка не захочет объясниться, есть только один способ разгадать эту загадку: обыскать Зыбучие пески. И тогда истина откроется.
   -- Как же вы найдете настоящее место? -- осведомился я.
   -- Сожалею, что не могу удовлетворить вашего любопытства, -- сказал сыщик. -- Но это секрет, который я намерен оставить при себе.
   Чтобы не дразнить ваше любопытство, как он раздразнил мое, скажу здесь заранее, что он вернулся из Фризинголла с разрешением на обыск. Его опыт в подобных делах подсказал ему, что Розанна, по всей вероятности, носит при себе памятную записку о том месте, куда она спрятала вещь, -- на случай, если ей придется вернуться туда при изменившихся обстоятельствах и после продолжительного времени. Завладев этой запиской, сыщик располагал бы всем, что ему было нужно.
   -- А теперь, мистер Беттередж, -- продолжал он, -- оставим-ка предположения и перейдем к делу. Я поручил Джойсу наблюдать за Резанной. Где Джойс?
   Джойс был фризинголлский полисмен, которого инспектор Сигрэв оставил в распоряжении сыщика Каффа. В ту минуту, когда он задал мне этот вопрос, часы пробили два. И аккуратно в назначенное время подъехал экипаж, чтобы отвезти мисс Рэчель к ее тетке.
   -- Два дела зараз не сделаешь, -- проговорил сыщик, останавливая меня, когда я направился было на поиски Джойса. -- Прежде всего надо проводить мисс Вериндер.
   Так как угроза дождя еще не прошла, для мисс Рэчель подали карету. Сыщик Кафф сделал Самюэлю знак сойти к нему с запяток.
   -- Один мой приятель ждет за деревьями, не доезжая ворот, -- сказал он. -- Этот приятель, не останавливая кареты, сядет с вами на запятки. Вам следует попридержать свой язык и закрыть на это глаза. Иначе вы попадете в неприятность.
   С таким советом он отослал лакея на его место. Что подумал об этом Самюэль, я не знаю. Но для меня было ясно, что за мисс Рэчель установится тайное наблюдение с той самой минуты, как она выедет из нашего дома и если она выедет. Надзор за моей барышней! Шпион позади нее на запятках экипажа ее матери! Я отрезал бы свой собственный язык, прежде чем забыться до того, чтобы заговорить после этого с сыщиком Каффом.
   Первой из дома вышла миледи. Она стада поодаль, на верхней ступени, откуда могла видеть все, что происходило. Ни слова не сказала она ни сыщику, ни мне. Сжав губы и спрятав руки под легкое манто, которое она накинула на себя, выходя на воздух, миледи стояла неподвижно, как статуя, в ожидании дочери.
   Через минуту вышла Рэчель, очень мило одетая в костюм из какой-то мягкой желтой материи, которая шла к ее смуглому лицу. Жакет плотно облегал ее стан. На голове у нее была щегольская соломенная шляпка с белой вуалью, на руках перчатки цвета буковицы, обтягивавшие ей пальцы, как вторая кожа. Ее чудные черные волосы казались из-под шляпки гладкими, как атлас. Ее маленькие ушки напоминали розовые раковины: с каждого свисала жемчужина. Она быстро подошла к нам, прямая, как лилия на стебле, и гибкая в каждом движении, как котенок. Я не мог подметить никакого изменения на ее хорошеньком личике. Только лишь глаза были более блестящи и свирепы, чем этого бы мне хотелось, а губы до того лишились своего цвета и улыбки, что я их просто не узнал. Она торопливо поцеловала мать в щеку, сказав: "Постарайтесь простить меня, мама", и так быстро опустила вуаль на лицо, что разорвала ее. Через минуту она сбежала со ступеней и бросилась в карету, словно хотела там спрятаться.
   Сыщик Кафф проявил проворство в свою очередь. Он оттолкнул Самюэля и, держась рукою за открытую дверцу, встал перед мисс Рэчель в ту самую минуту, как она уселась на свое место.
   -- Что вам нужно? -- спросила мисс Рэчель из-под вуали.
   -- Мне нужно сказать вам одно слово, мисс, прежде чем вы уедете, -- ответил сыщик. -- Я не смею не разрешить вам ехать к вашей тетушке, я могу только осмелиться сказать, что ваш отъезд, при настоящем положении вещей, становится препятствием для дела, -- поймите это и решите сами, уедете вы или останетесь.
   Мисс Рэчель даже не ответила ему.
   -- Поезжайте, Джеме! -- крикнула она кучеру.
   Не говоря больше ни слова, сыщик запер дверцу кареты. В ту минуту, как он запирал ее, мистер Фрэнклин сбежал с лестницы.
   -- Прощайте, Рэчель! -- сказал он, протягивая ей руку.
   -- Поезжайте! -- крикнула Рэчель громче прежнего, не обращая внимания на мистера Фрэнклина, как она не обратила внимания на сыщика Каффа.
   Мистер Фрэнклин отступил назад, словно пораженный громом. Кучер, не зная, что ему делать, посмотрел на миледи, все еще неподвижно стоявшую на верхней ступени лестницы. Госпожа моя, на лице которой боролись гнев, горесть и стыд, сделала кучеру знак ехать и торопливо вернулась в дом. Мистер Фрэнклин, к которому возвратился дар речи, крикнул ей вслед, когда карета отъезжала:
   -- Тетушка, вы были совершенно правы. Примите мою благодарность за всю вашу доброту и позвольте мне уехать.
   Миледи повернулась, как бы для того, чтобы заговорить с ним. Потом, словно не доверяя себе, ласково махнула рукой.
   -- Зайдите ко мне, прежде чем вы нас оставите, Фрэнклин, -- сказала она прерывающимся голосом и ушла в свою комнату.
   -- Окажите мне последнюю милость, Беттередж, -- обратился мистер Фрэнклин ко мне со слезами на глазах, -- отвезите меня на железную дорогу так скоро, как только это возможно.
   Он тоже пошел в дом. Поведение мисс Рэчель совершенно потрясло его. Как он, должно быть, судя по этому, ее любил!
   Сыщик Кафф и я остались вдвоем около лестницы. Сыщик стоял, повернувшись лицом к просеке между деревьями, в которой виднелся один из поворотов проезжей дороги, ведущей из дому. Он сунул руки в карман и тихо насвистывал про себя "Последнюю летнюю розу".
   -- На все есть время, -- вырвалось у меня довольно яростно, -- теперь не до свиста.
   В эту минуту в просеке показалась карета, быстро двигавшаяся к воротам. Кроме Самюэля, на запятках ее виднелся другой человек.
   -- Все в порядке, -- пробормотал про себя Кафф.
   Он повернулся ко мне.
   -- Теперь не до свиста, мистер Беттередж, как вы правильно говорите. Время приступить к делу, не щадя никого. Мы начнем с Розанны Спирман. Где Джойс?
   Мы оба позвали Джойса, по не получили ответа. Я послал одного из помощников конюха отыскать его.
   -- Вы слышали, что я сказал мисс Вериндер? -- спросил сыщик, пока мы ждали. -- И вы видели, как она это приняла? Я говорю ей прямо, что ее отъезд ставит препятствие к отысканию алмаза, -- и она уезжает, несмотря на эти слова! У вашей барышни есть спутник в карете ее матери, мистер Беттередж, и зовут его Лунный камень.
   Я не сказал ничего. Я только твердо держался своей веры в мисс Рэчель.
   Помощник конюха вернулся, за ним шел, очень неохотно, как мне показалось, Джойс.
   -- Где Розанна Спирман? -- спросил сыщик Кафф.
   -- Никак не могу понять, сэр, -- начал Джойс, -- мне очень жаль, но каким-то образом...
   -- Перед моим отъездом во Фризинголл, -- сказал сыщик резко, перебивая его, -- я приказал вам не спускать глаз с Розанны Спирман, не давая ей заметить, что за нею следят. Неужели вы хотите сказать мне, что позволили ей ускользнуть от вас?
   -- Боюсь, сэр, -- пробормотал Джойс, начиная дрожать, -- что я, может быть, слишком перестарался, не давая ей заметить моего надзора. В этом доме так много коридоров в нижнем этаже...
   -- Как давно упустили вы ее из виду?
   -- Около часа, сэр.
   -- Вы можете вернуться к вашей должности во Фризинголл, -- произнес сыщик, по-прежнему совершенно спокойно и со своим обычным унынием. -- Мне кажется, ваши дарования не годятся для вашей профессии, мистер Джойс. Ваша теперешняя работа требует больших способностей. Прощайте.
   Полисмен убрался. Мне трудно сейчас описать вам, как подействовало на меня известие об исчезновении Розанны Спирман. Мысли мои менялись с лихорадочной быстротой, -- словно я думал о пятидесяти разных вещах в одну и ту же минуту. Я стоял, не спуская глаз с сыщика Каффа, -- дар речи совершенно изменил мне.
   -- Нет, мистер Беттередж, -- сказал сыщик, словно уг арманы, и тихо насвистывая мотивъ "послѣдняя лѣтняя роза". Въ послѣдствіи, при болѣе короткомъ знакомствѣ, я замѣтилъ, что всякій разъ какъ мозгъ его удвоивалъ свою дѣятельность, отыскивая путь къ какой-нибудь тайной цѣли, приставъ измѣнялъ себѣ только этимъ легкимъ свистомъ, при чемъ "послѣдняя лѣтняя роза" всегда оказывала на него самое ободрительное и возбуждающее дѣйствіе. Вѣроятно, мотивъ этотъ гармонировалъ съ его душой, напоминая ему о любимыхъ цвѣтахъ; но такъ какъ онъ его насвистывалъ, трудно было вообразить себѣ что-нибудь печальнѣе и заунывнѣе.
   Чрезъ минуту приставъ отвернулся отъ окна, дошелъ до середины комнаты и остановившись въ глубокомъ раздумьи, устремилъ глаза на дверь спальни миссъ Рахили. Немного погодя онъ опомнился, кивнулъ головой, какъ бы говоря себѣ: "этого будетъ достаточно!" Потомъ обратился ко мнѣ съ просьбой передать миледя, что онъ былъ бы весьма признателенъ миледи, еслибъ она удѣлила ему десять минутъ времени для переговоровъ.
   Въ ту минуту какъ я выходилъ изъ комнаты съ этимъ порученіемъ, мистеръ Франклинъ предложилъ приставу одинъ вопросъ, и любопытство заставило меня пріостановиться немного на порогѣ, чтобъ услышать отвѣтъ послѣдняго.
   -- Не догадываетесь ли вы наконецъ, кто похитилъ алмазъ? спросилъ мистеръ Франклинъ.
   -- Алмаза никто не похитилъ, отвѣчалъ приставъ Коффъ.
   Такой странный взглядъ на дѣло до того поразилъ васъ обоихъ, что мы оба просили его объясниться.
   -- Погодите немного, сказалъ приставъ,-- еще не всѣ кусочки этой путаницы подобраны.
   

XIII.

   Я нашелъ миледи въ ея кабинетѣ. Она показалась мнѣ испуганною и недовольною, услыхавъ, что приставъ Коффъ желаетъ говорить съ ней.
   -- Дѣйствительно ли это нужно? спросила она.-- Не можете ли вы замѣнить меня, Габріель?
   Я до такой степени пораженъ былъ ея словами, что на лицѣ моемъ, вѣроятно, отразилось полное недоумѣніе; но миледи тотчасъ же соблаговолила объясниться.
   -- Боюсь, не разстроены ли у меня нервы? сказала она.-- Сама не знаю, почему этотъ лондонскій сыщикъ внушаетъ мнѣ такое отвращеніе. Я предчувствую, что онъ внесетъ въ вашъ домъ одни огорченія, и тревога. Конечно, это очень глупо съ моей стороны и вовсе на меня не похоже; а между тѣмъ это такъ.
   Я рѣшительно не зналъ что отвѣчать ей. Чѣмъ ближе я знакомился съ приставомъ Коффомъ, тѣмъ болѣе онъ мнѣ нравился. Впрочемъ, благодаря этому призванію и своему твердому характеру, о которомъ вамъ уже извѣстно, читатель, миледи скоро овладѣла собою.
   -- Ужь если мнѣ необходимо его видѣть, сказала она,-- то я рѣшаюсь на это; только не требуйте отъ меня, чтобъ я приняла его наединѣ. Пусть онъ придетъ сюда, Габріель, но и вы оставайтесь здѣсь до тѣхъ поръ пока онъ не уйдетъ.
   Съ самаго дѣвичества моей госпожи это былъ, сколько я могъ припомнить, ея первый припадокъ мигрени. Я вернулся въ "будуаръ". Мистера Франклина тамъ уже не было. Онъ ушелъ въ садъ, чтобы пройдтись немного съ мистеромъ Годфреемъ, передъ его отъѣздомъ въ Лондонъ. А мы съ приставомъ Коффомъ тотчасъ же отправилась въ комнату моей госпожи.
   Увѣряю васъ, что миледи поблѣднѣла, увидавъ его! Однако она превозмогла себя, и спросила пристава, не будетъ ли онъ противиться моему присутствію въ комнатѣ. По добротѣ своей она не забыла даже прибавить, что смотрѣла на меня не только какъ на стараго слугу своего дома, но и какъ на довѣренное лицо, съ которымъ считала полезнымъ совѣтоваться во всѣхъ дѣлахъ, касавшихся дома. Приставъ вѣжливо отвѣчалъ ей, что собираясь говорить о прислугѣ вообще, и уже имѣя доказательство той пользы, которую можетъ принести ему въ этомъ отношеніи моя опытность, онъ будетъ смотрѣть на мое присутствіе въ комнатѣ какъ на личное для себя одолженіе. миледи знакомъ предложила намъ два стула, и мы немедленно приступили къ совѣщанію.
   -- Мое личное мнѣніе о дѣлѣ уже составлено, сказалъ приставъ Коффъ,-- но съ позволенія миледи, я намѣренъ умолчать о немъ до поры до времена. Въ настоящую же минуту на мнѣ лежитъ обязанность передать вамъ, къ какому результату провелъ меня осмотръ будуара миссъ Вериндеръ, и къ какимъ мѣрамъ считаю я необходимымъ приступить теперь съ вашего разрѣшенія.
   Затѣмъ онъ разказалъ ей объ изслѣдованіи пятна на разрисованной двери, о выведенныхъ имъ изъ этого заключеніяхъ, и повторилъ почти то же, что онъ говорилъ надзирателю Сигревъ, только въ болѣе почтительныхъ выраженіяхъ. "Первый фактъ, не подлежащій сомнѣнію, это пропажа алмаза изъ шкафика", въ заключеніе сказалъ приставъ: "почти столько же вѣроятенъ и другой фактъ, что слѣды пятна, сдѣланнаго на двери, должны были остаться на одеждѣ кого-либо изъ живущихъ въ домѣ. Прежде нежели идти впередъ мы должны разыскать эту одежду."
   -- Отъ этого открытія, замѣтила моя госпожа,-- вѣроятно, будетъ зависѣть и открытіе вора?
   -- Извините, миледи, я не говорю, что алмазъ украденъ. Я утверждаю только, что алмазъ пропалъ. Открытіе испачканнаго платья можетъ только указать вамъ путь къ разысканію его.
   Миледи взглянула на меня.
   -- Понимаете ли вы это? спросила она.
   -- Вѣроятно, приставъ Коффъ понимаетъ это, миледи, отвѣчалъ я.
   -- Какимъ же путемъ предполагаете вы разыскивать испачканное платье? спросила моя госпожа, еще разъ обращаясь къ приставу.-- Мнѣ совѣстно сказать, что комнаты и сундуки моихъ добрыхъ старыхъ слугъ уже были обысканы первымъ слѣдователемъ, и потому я не могу и не хочу вторично подвергать ихъ подобному оскорбленію!
   Вотъ это была госпожа, вотъ это была женщина, единственная, быть-можетъ, изъ десяти тысячъ!
   -- Объ этомъ я, и хотѣлъ поговорить съ вами, сударыня, сказалъ приставъ.-- Прежній слѣдователь тѣмъ и испортилъ все дѣло, что не сумѣлъ скрыть отъ слугъ своего подозрѣнія противъ нихъ. Еслибъ я вздумалъ поступитъ по его примѣру, то нѣтъ сомнѣнія, что всѣ они, и преимущественно женщины, старались бы всячески препятствовать слѣдствію. А между тѣмъ, ихъ сундуки непремѣнно должны быть обысканы, по той простой причинѣ, что первый обыскъ имѣлъ цѣлію найдти алмазъ, тогда какъ второй будетъ клониться къ тому, чтобъ отыскать испачканное платье. Я совершенно согласенъ съ вами, миледи, что слѣдуетъ пощадить самолюбіе слугъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ я убѣжденъ и въ томъ, что необходимо осмотрѣть ихъ платья.
   Признаюсь, было отъ чего стать въ тупикъ! Даже и миледи высказала это, только, разумѣется, въ болѣе изящныхъ выраженіяхъ.
   -- Я уже составилъ планъ, который долженъ устранить это затрудненіе, сказалъ приставъ Коффъ.-- Если вамъ угодно будетъ на него согласиться. Я предлагаю прямо и откровенно объясниться съ слугами.
   -- Но женщины тотчасъ же сочтутъ себя заподозрѣнными, перебилъ я.
   -- Женщины этого не сдѣлаютъ, мистеръ Бетереджъ, отвѣчалъ сержантъ,-- если только я предупрежу ихъ, что намѣренъ осмотрѣть, начиная съ гардероба миледи, вещи всѣхъ лицъ, ночевавшихъ здѣсь въ прошлый вторникъ. Это, конечно, пустая формальность, прибавилъ онъ, искоса поглядывая на мою госпожу,-- но слуги подчинятся ей охотно, если ихъ уравняютъ съ господами, а вмѣсто того чтобы препятствовать обыску, они сочтутъ за честь ему содѣйствовать.
   Я тотчасъ же уразумѣлъ истину его словъ; даже и миледи, оправившись отъ изумленія, поняла, что онъ былъ правъ.
   -- Такъ вы убѣждены, что осмотръ необходимъ? оказала она.
   -- Я не вижу, миледи, кратчайшаго пути для достиженія нашихъ цѣлей.
   Госпожа моя встала, чтобы позвонить свою горничную.
   -- Прежде чѣмъ говорить съ прислугой, вы получите ключи отъ моего собственнаго гардероба, оказала она.
   -- Не лучше ли намъ прежде удостовѣриться, что остальные леди и джентльмены, живущіе въ домѣ, согласны на мое предложеніе? неожиданно перебилъ ее приставъ.
   -- Но, кромѣ меня, единственная леди въ этомъ домѣ миссъ Вериндеръ, отвѣчала моя госпожа съ видомъ величайшаго удивленія,-- а единственные джентльмены племянники мои: мистеръ Блекъ и мистеръ Абльвайтъ. Ни отъ кого изъ трехъ нельзя ожидать отказа.
   Тутъ я напомнилъ миледи, что мистеръ Годфрей уѣзжаетъ. Но не успѣлъ и промолвить это, какъ самъ онъ постучался въ дверь и вошелъ проститься съ моею госпожой вмѣстѣ съ мистеромъ Франклиномъ, которыя ѣхалъ проводить его до станціи желѣзной дороги. Миледи объяснила ему возникшее затрудненіе, и мистеръ Годфрей мигомъ удалилъ его. Онъ крикнулъ въ окно Самуилу, чтобы внесли на верхъ его чемоданъ, и собственноручно передалъ свои ключа приставу.
   -- Багажъ мой можно переслать въ Лондонъ по окончаніи розыска, сказалъ онъ.
   Принимая ключи отъ мистера Годфрея, приставъ счелъ за нужное извиниться предъ нимъ.
   -- Весьма сожалѣю, сэръ, сказалъ онъ,-- что я принужденъ безпокоить васъ изъ-за пустой формальности; но примѣръ господъ благотворно подѣйствуетъ на прислугу, примиривъ ее съ обыскомъ.
   Трогательно простившись съ миледи, мистеръ Годфрей просилъ ее передать его прощальное привѣтствіе миссъ Рахили. Судя по его словамъ, онъ какъ будто не вѣрилъ въ возможность положительнаго отказа со стороны своей кузины и, повидимому, готовъ былъ возобновить ей свое предложеніе при первомъ удобномъ случаѣ. Выходя изъ комнаты, вслѣдъ за своимъ двоюроднымъ братомъ, мистеръ Франклинъ объявилъ приставу, что всѣ его вещи готовы для обыска, такъ какъ онъ не имѣетъ обыкновенія держать ихъ подъ замкомъ, за что приставъ поспѣшилъ принести ему свою глубочайшую признательность. Стало-быть, миледи, мистеръ Годфрей и мистеръ Франклинъ съ полною готовностію отозвалась на предложеніе слѣдователя. Теперь оставалось только получить согласіе миссъ Рахили, а затѣмъ, созвавъ прислугу, приступить къ розыску испачканной одежды.
   Необъяснимое отвращеніе миледи къ приставу сдѣлало это совѣщаніе почти невыносимымъ для нея, когда я и приставъ опять остались съ ней наединѣ.
   -- Если я пришлю вамъ сейчасъ ключи миссъ Вериндеръ, сказала миледи,-- то вы, надѣюсь, не потребуете отъ меня ничего болѣе въ настоящую минуту.
   -- Извините, миледи, отвѣчалъ приставъ Коффъ,-- прежде чѣмъ приступить къ обыску, я желалъ бы, съ вашего позволенія, просмотрѣть книгу для записки бѣлья. Легко можетъ статься, что пятно осталось на какой-нибудь полотняной вещи. Въ случаѣ, если осмотръ гардеробовъ не приведетъ насъ къ желаемому результату, то необходимо будетъ приступить къ переборкѣ не только бѣлья, оставшагося въ домѣ, но и отданнаго въ стирку. Если по счету окажется, что недостаетъ какой-нибудь штуки бѣлья, то можно будетъ смѣло предположить, что на ней-то и сдѣлано было пятно, вслѣдствіе чего владѣлецъ означенной вещи, вѣроятно, съ умысломъ уничтожилъ ее вчера или нынче. Когда женщины приходили сюда въ четвергъ утромъ для допроса, надзиратель Сигревъ обратилъ ихъ вниманіе на попорченную дверь, "и я боюсь, мистеръ Бетереджъ", прибавилъ приставъ, обращаясь ко мнѣ,-- "чтобъ это не оказалось въ послѣдствіи одною изъ грубѣйшихъ ошибокъ надзирателя Сигрева".
   Миледи приказала мнѣ позвонить и распорядиться насчетъ бѣльевой книги. Она медлила уходить изъ комнаты, въ ожиданіи новыхъ требованій со стороны пристава послѣ просмотра книги.
   Бѣльевую книгу внесла Розанна Сперманъ. Она явилась въ это утро къ завтраку, блѣдная и печальная, хотя уже на столько оправившаяся отъ нездоровья, что могла исполнять свои обязанности. При входѣ ея въ комнату приставъ Коффъ пристально посмотрѣлъ ей въ лицо, а когда она повернулась спиной, чтобы выйдти вонъ, глаза его пытливо устремились на ея искривленное плечо.
   -- Вы ничего болѣе не имѣете сказать мнѣ? спросила миледи, желая какъ можно скорѣе отдѣлаться отъ пристава.
   Великій Коффъ открылъ бѣльевую книгу, въ полминуты ознакомился съ ея содержаніемъ и снова закрылъ ее.
   -- Осмѣлюсь обезпокоить миледи еще однимъ послѣднимъ вопросомъ, сказалъ онъ. -- Столько ли времени находится у васъ эта молодая женщина, приносившая сейчасъ книгу, сколько и остальные ваши слуги, или менѣе?
   -- Къ чему этотъ вопросъ? сказала миледи.
   -- Въ послѣдній разъ какъ я ее видѣлъ, она содержалась въ тюрьмѣ за воровство, отвѣчалъ приставъ.
   Что оставалось намъ дѣлать послѣ этого, какъ не открыть ему всю правду. При этомъ госпожа ваша постаралась обратить особенное вниманіе пристава на похвальное поведеніе Розанны въ ея домѣ и за хорошее мнѣніе, высказанное о ней надзирательницей исправительной тюрьмы.
   -- Надѣюсь, вы не подозрѣваете ея въ похищеніи алмаза? съ участіемъ спросила миледи въ заключеніе.
   -- Я уже имѣлъ честь вамъ докладывать, что до сей минуты еще не заподозрилъ въ воровствѣ никого изъ живущихъ въ домѣ.
   Послѣ такого отвѣта миледи встала и отправилась наверхъ за ключами миссъ Рахили. Приставъ, опередивъ меня, поспѣшилъ отворить ей дверь съ низкимъ поклономъ. Но она вздрогнула, проходя мимо его.
   Оставшись вдвоемъ, мы долго и напрасно ожидала ключей. Приставъ Коффъ не высказалъ мнѣ по этому поводу никакого замѣчанія, а повернувъ свое задумчивое лицо къ окну и засунувъ свои сухощавыя руки въ карманы, печально насвистывалъ себѣ подъ носъ "Послѣднюю лѣтнюю розу".
   Наконецъ взошелъ Самуилъ, но вмѣсто ключей онъ подалъ мнѣ записку. Чувствуя на себѣ пристальный, угрюмый взглядъ пристава, я долго и неловко надѣвалъ свои очки. На бумажкѣ написано было карандашомъ не болѣе двухъ-трехъ строчекъ, въ которыхъ госпожа моя увѣдомляла меня, что миссъ Рахиль положительно не согласилась на обыскъ своего гардероба; когда же ее спросила о причинѣ такого отказа, то она сначала разрыдалась, а потомъ отвѣчала: "не хочу, оттого что не хочу. Если употребятъ силу, я вынуждена буду уступить ей; а кромѣ этого ничто не заставитъ меня повиноваться."
   Я понималъ вполнѣ, какъ непріятно было бы миледи лично передать приставу Коффу подобный отвѣтъ своей дочери. Будь мнѣ еще къ лицу милая юношеская застѣнчивость, я, по всей вѣроятности, и самъ покраснѣлъ бы отъ одной мысли, что долженъ посмотрѣть ему въ лицо.
   -- Какія новости о ключахъ миссъ Вериндеръ? спросилъ приставъ.
   -- Барышня не соглашается на обыскъ своего гардероба, отвѣчалъ я.
   -- А! воскликнулъ приставъ.
   Голосъ его не былъ у него въ такомъ безусловномъ повиновеніи какъ лицо, и восклицаніе его сдѣлано было тономъ человѣка, услыхавшаго то, чего онъ вполнѣ ожидалъ.
   Самъ не умѣю сказать почему, но только онъ и напугалъ, и разбѣсилъ меня этимъ восклицаніемъ.
   -- Придется, кажется, отмѣнить обыскъ гардеробовъ? спросилъ я.
   -- Конечно придется, отвѣчалъ приставъ,-- если ваша барышня не хочетъ подчиниться ему наравнѣ съ прочими. Слѣдуетъ осмотрѣть или всѣ гардеробы, или ни одного. Отправьте-ка съ первымъ же поѣздомъ чемоданъ мистера Абльвайта въ Лондонъ, и вмѣстѣ съ моею благодарностью, возвратите бѣльевую книгу той молодой женщинѣ, которая приносила ее сюда.
   Затѣмъ, положивъ книгу на столъ, онъ вынулъ свой перочинный ножичекъ и принялся подчищать себѣ ногти.
   -- Вы, кажется, не обманулись въ вашихъ ожиданіяхъ? спросилъ я.
   -- Нѣтъ, я не совсѣмъ обманулся въ моихъ ожиданіяхъ, отвѣчалъ приставъ Коффъ.
   Я попытался вызвать его на объясненіе.
   -- Почему бы это миссъ Рахили препятствовать вашимъ розыскамъ? спросилъ я. -- Не лучше ли бы ей, ради своихъ собственныхъ интересовъ, дѣйствовать заодно съ вами?
   -- Обождите маленько, мистеръ Бетереджъ, обождите маленько, отвѣчалъ онъ.
   Человѣкъ болѣе дальновидный нежели я, или менѣе преданный миссъ Рахили, пожалуй, отгадалъ бы его тайную мысль. Я готовъ теперь думать, что и миледи чувствовала къ нему такое отвращеніе единственно потому, что она провидѣла его тайныя цѣли "яко зерцаломъ въ гаданіи", какъ говоритъ Библія. Одно знаю, что я съ своей стороны не понималъ ровно ничего.
   -- Что же мы будемъ дѣлать теперь? спросилъ я.
   Приставъ Коффъ дочистилъ свой ноготь, осмотрѣлъ его съ грустнымъ участіемъ и наконецъ закрылъ ножичекъ.
   -- Пойдемте-ка въ садъ, сказалъ онъ,-- и полюбуемся розами.
   

XIV.

   Кратчайшій путь въ садъ изъ кабинета миледи былъ чрезъ извѣстные уже читателю кусты. Для болѣе удобнаго разъясненія послѣдующихъ обстоятельствъ нужно прибавить, что дорожка, пролегавшая черезъ эти кусты, была любимымъ мѣстомъ прогулки мистера Франклина. Когда случалось ему уходить изъ дому и его нигдѣ нельзя было найдти, мы обыкновенно начинали искать его въ кустахъ. Нечего дѣлать, приходится сознаться предъ вами, читатель, что я преупрямый старикашка. Чѣмъ упорнѣе старался приставъ Коффъ скрыть отъ меня свои мысли, тѣмъ болѣе я настаивалъ, чтобъ ихъ вывѣдать. Когда мы повернули въ кусты, я попробовалъ попытать его еще однимъ способомъ.
   -- Будь я на вашемъ мѣстѣ, приставъ, оказалъ я,-- то при настоящихъ обстоятельствахъ я совершенно сталъ бы въ тупикъ.
   -- Будь вы на моемъ мѣстѣ, отвѣчалъ приставъ,-- вы составили бы себѣ извѣстное мнѣніе, и именно вслѣдствіе настоящихъ обстоятельствъ совершенно убѣдились бы въ точности и безошибочности нашихъ первоначальныхъ предположеніи. До моихъ мыслей, мистеръ Бетереджъ, вамъ покамѣстъ нѣтъ никакого дѣла. Я привелъ васъ не затѣмъ, чтобы вы подкапывались подъ меня, какъ барсукъ, а затѣмъ чтобъ отъ васъ же получить кое-какія свѣдѣнія. Конечно, вы могли бы сообщить мнѣ ихъ и въ комнатѣ; но двери и уши обладаютъ необъяснимою силой взаимнаго притяженія, а потому людямъ моей профессіи не мѣшаетъ почаще пользоваться свѣжимъ воздухомъ.
   Ну, была ли какая-нибудь возможность провести этого человѣка? Дѣлать нечего, я уступилъ и съ величайшимъ терпѣніемъ сталъ ожидать что будетъ дальше.
   -- Не стану вникать въ побужденія вашей барышни, продолжилъ приставъ,-- хотя не могу не пожалѣть о томъ, что она отказывается содѣйствовать мнѣ и затрудняетъ такимъ образомъ производство слѣдствія. Что жь, мы и безъ нея постараемся разрѣшать какъ-нибудь тайну пятна, отъ которой,-- даю какъ слово -- одинъ шагъ до открытія вора. Гардеробовъ я обыскивать не буду; но за то я намѣренъ порыться въ мысляхъ и поступкахъ вашихъ слугъ, поговоривъ съ ними наединѣ. Однако прежде чѣмъ приступить къ этому разговору, мнѣ необходимо предложить вамъ еще нѣсколько вопросовъ. Вы человѣкъ наблюдательный, мистеръ Бетереджъ, скажите же мнѣ, не замѣтили ли вы какихъ-нибудь рѣзкихъ странностей въ комъ-либо изъ слугъ (кромѣ естественнаго въ этомъ случаѣ переполоха и тревоги), когда оказалось, что алмазъ похищенъ? Не поссорились ли они между собой? Не вспылилъ ли кто-нибудь изъ нихъ случайно, или не заболѣлъ ли кто невзначай?
   Мнѣ тотчасъ же пришла въ голову вчерашняя болѣзнь Розанны Сперманъ, но едва хотѣлъ я отвѣчать приставу, какъ взоръ его быстро устремился въ бокъ по направленію кустовъ, а изъ груди вылетѣло тихое восклицаніе: "вотъ тебѣ на!"
   -- Что съ вами? спросилъ я.
   -- Да опять ревматизмъ въ спинѣ,-- громко отвѣчалъ приставъ, какъ бы съ намѣреніемъ возвысивъ голосъ для какого-то третьяго, невидимаго слушателя.-- Вѣрно погода скоро перемѣнится.
   Чрезъ нѣсколько шаговъ мы достигли до угла дома, и круто повернувъ направо, вошли на террасу, а оттуда по главнымъ ступенямъ спустились въ садъ. Тутъ приставъ Коффъ остановился на открытокъ мѣстѣ, со всѣхъ сторонъ доступномъ зрѣнію.
   -- Да! такъ я опять возвращаюсь къ этой молодой женщинѣ, Розаннѣ Сперманъ. Съ такою непривлекательною наружностью, какъ у нея, врядъ ли можно имѣть любовника, не такъ ли? Однако, въ интересахъ самой бѣдняжки, я желалъ бы удостовѣриться, не запаслась ли и она вздыхателемъ, по примѣру своихъ подругъ?
   Къ чему, я васъ спрашиваю, клонились всѣ эти вопросы въ данныхъ обстоятельствахъ? Но вмѣсто отвѣта, я только пристально смотрѣлъ ему въ лицо.
   -- Проходя сейчасъ мимо кустовъ, сказалъ приставъ,-- я замѣтилъ въ нихъ Розанну Сперманъ.
   -- Не въ то ли время вы ее замѣтила, сэръ, когда сказали: "вотъ тебѣ на"?
   -- Именно тогда. Если тутъ замѣшавъ любовникъ, то нѣтъ ничего удивительнаго, что она пряталась; если же любовника нѣтъ, то при настоящемъ положеніи дѣлъ подобное укрывательство становится въ высшей степени подозрительнымъ, а я, съ прискорбіемъ, долженъ буду дѣйствовать въ силу этихъ подозрѣній.
   Скажите мнѣ ради самаго Бога, что могъ я отвѣчать ему на это? Мнѣ извѣстно было, что кустарниковая дорожка была любимымъ мѣстомъ прогулки мистера Франклина; что вернувшись со станціи желѣзной дороги, онъ долженъ былъ непремѣнно пройдти чрезъ все домой, а что Пенелопа не разъ заставала тутъ Розанну, цѣлъ которой, по словамъ моей дочери, состояла въ томъ, чтобъ обратить на себя какъ-нибудь вниманіе мистера Франклина. Если дочь моя была права, Розанна дѣйствительно могла поджидать тутъ мистера Франклина, въ то время какъ замѣтилъ ее приставъ. Стоя между двухъ огней, я положительно не зналъ, на что рѣшиться: выдать ли вздорное предположеніе Пенелопы за свою собственную мысль, или возбудить подозрѣнія пристава противъ Розанны и чрезъ это подвергнуть ее весьма важнымъ послѣдствіямъ. Изъ состраданія къ бѣдной дѣвушкѣ -- клянусь и честью и совѣстью, что изъ одного только состраданія -- я предпочелъ посвятить пристава въ ея тайну, и разказалъ ему, что Розанна имѣла глупость влюбиться въ мистера Франклина Блека.
   Приставъ Коффъ никогда не смѣялся. Но въ тѣхъ рѣдкихъ случаяхъ, когда что-нибудь казалось ему забавнымъ, углы рта его слегка искривлялись, но далѣе этого улыбка не шла. Такъ случилось и теперь.
   -- Ужь не скажете ли вы, что глупо съ ея стороны имѣть такое некрасивое лицо и быть простою горничной? спросилъ онъ.-- Во всякомъ случаѣ любовь ея къ джентльмену съ наружностію и манерами мистера Франклина Блека еще не кажется мнѣ наибольшею глупостію въ ея образѣ дѣйствій. Тѣмъ не менѣе я весьма радъ, что дѣло это разъяснилось; на душѣ стало какъ-то легче. Да, мистеръ Бетереджъ, будьте увѣрены, что я сохраню вашу тайну. Я по природѣ снисходителенъ къ человѣческимъ слабостямъ, хотя должность моя и не всегда позволяетъ мнѣ прилагать эту добродѣтель къ практикѣ. Вы думаете, что мистеръ Франклинъ Блекъ и не подозрѣваетъ о тайной склонности къ нему этой дѣвушки? Небось, будь она посмазливѣе, онъ тотчасъ бы догадался. Да, некрасивымъ женщинамъ плохо жить на бѣломъ свѣтѣ; нужно надѣяться, что хоть въ будущей жизни онѣ получатъ за это свое вознагражденіе. А вѣдь у васъ премиленькій садикъ, а какъ прекрасно содержатся газонъ! Ну, посмотрите сами, какъ выигрываютъ цвѣты, когда она окружены зеленью, а не пескомъ. Нѣтъ, благодарю васъ, я не возьму этой розы. Я не могу равнодушно видѣть, когда подламываютъ ихъ стебли; это волнуетъ меня столько же, сколько васъ самихъ волнуютъ дрязги и неурядицы въ людской. Ну, такъ какъ же, не подмѣтили ли вы въ вашихъ слугахъ чего-нибудь особеннаго, непонятнаго, когда распространилось извѣстіе о пропажѣ алмаза?
   До сихъ поръ я былъ довольно откровененъ съ приставомъ Коффомъ; но вкрадчивость, съ которою онъ подъѣхалъ ко мнѣ съ этимъ послѣднимъ вопросомъ, заставила меня быть поосторожнѣе. Другими словами, я не чувствовалъ на малѣйшей склонности помогать его розыскамъ, когда (подобно змѣѣ, искусно пробирающейся подъ травкой) онъ коварно подползъ къ моимъ сотоварищамъ.
   -- Ничего не пришлось мнѣ замѣтить, отвѣчалъ я,-- знаю только, что всѣ мы потеряли головы, не исключая, и меня самого.
   -- О! сказалъ приставъ: -- а неужели вы ничего болѣе не имѣете сообщать мнѣ?
   -- Рѣшительно ничего, отвѣчалъ я, и мнѣ казалось, что лицо мое въ эту минуту было совершенно ясно и невозмутимо.
   Унылые глаза пристава Коффа пристально смотрѣли мнѣ въ лицо.
   -- Надѣюсь, мистеръ Бетереджъ, что вы позволите мнѣ пожать вашу руку? сказалъ онъ. -- Я чувствую къ вамъ какое-то особенное расположеніе.
   (Въ толкъ не возьму, почему выбралъ онъ для заявленія своей пріязни именно ту самую минуту, когда я его обманывалъ. Это польстило моему самолюбію, и я не на шутку возгордился тѣмъ, что успѣлъ-таки наконецъ надуть знаменитаго Коффа!)
   Мы вернулись домой, такъ какъ приставъ просилъ меня отвести ему особую комнату и затѣмъ препровождать туда для совѣщанія съ нимъ, по-одиночкѣ и по разряду занимаемыхъ ими должностей, всѣхъ слугъ, жившихъ собственно въ домѣ.
   Я ввелъ пристава въ мою комнату, а потомъ собралъ прислугу въ прихожей. Розанна Сперманъ явилась въ числѣ прочихъ безъ малѣйшаго смущенія. Но въ лукавствѣ и хитрости она не уступала самому приставу, а я подозрѣваю, что прежде чѣмъ онъ успѣлъ замѣтить ее въ кустахъ, она уже подслушала нашъ разговоръ о слугахъ. Какъ бы то на было, лицо ея имѣло такое выраженіе, словно ей никогда не приводилось даже и слышать о существованіи въ нашемъ саду кустарниковой дорожки. По требованію пристава я сталъ по-одиночкѣ посылать къ нему слугъ. Первое лицо, представшее на судилище -- другими словами въ мою комнату -- была кухарка. Она оставалась тамъ не долго и возвратилась съ слѣдующимъ замѣчаніемъ: "Приставъ Коффъ хоть и угрюмъ, но за то настоящій джентльменъ." За ней послѣдовала горничная миледи. Она оставалась на допросѣ подолѣе, а вышедши оттуда, проворчала: "Если приставъ Коффъ не вѣритъ словамъ почтенной женщины, то онъ могъ бы по крайности помолчать объ этомъ!" Вслѣдъ за горничной миледи отправилась Пенелопа, но она скорешенько выбѣжала оттуда съ слѣдующимъ замѣчаніемъ: "Какъ мнѣ жаль пристава Коффа, батюшка. Въ молодости онъ вѣрно испыталъ какую-нибудь сердечную неудачу." Послѣ Пенелопы наступилъ чередъ старшей служанки. Подобно горничной миледи, она оставалась на допросѣ довольно долго, и вернувшись, отрапортовала слѣдующее: "Я не затѣмъ поступала въ услуженіе къ нашей госпожѣ, мистеръ Бетереджъ, чтобы какой-нибудь полицейскій чиновникъ смѣлъ почти въ глаза называть меня лгуньей!" наконецъ очередь дошла до Розанны Сперманъ, которая, пробывъ у пристава долѣе всѣхъ прочихъ, вернулась безъ малѣйшаго замѣчанія -- безмолвная какъ могила и съ поблѣднѣвшими какъ полотно губами. Вслѣдъ за Розанной отправился слуга Самуилъ. Онъ оставался на допросѣ не болѣе двухъ минутъ, и вернувшись, замѣтилъ только, что стыдно тому человѣку, который чиститъ сапоги пристава Коффа. Послѣдняя отправилась Нанси -- судомойка. Побывъ тамъ минуты днѣ, она вышла къ намъ съ слѣдующимъ заявленіемъ: "Приставъ Коффъ не безсердечный человѣкъ, мистеръ Бетереджъ; онъ не отпускаетъ шуточекъ надъ бѣдною работящею дѣвушкой."
   Войдя къ мистеру Коффу по окончаніи допроса, чтобъ узнать, не будетъ ли какихъ дальнѣйшихъ распоряженій, я засталъ пристава за его любимымъ занятіемъ -- онъ смотрѣлъ въ окно и насвистывалъ себѣ подъ носъ "Послѣднюю лѣтнюю розу".
   -- Не сдѣлали ли какихъ открытій, сэръ? спросилъ я.
   -- Если Розанна Сперманъ попросится со двора, отвѣчалъ приставъ,-- то отпустите ее, бѣдняжку; только не забудьте тогда предупредить меня, что она уходитъ.
   И зачѣмъ я говорилъ ему объ ея чувствахъ къ мистеру Франклину! очевидно было, что несчастная дѣвушка не избѣжала подозрѣній пристава, вопреки всѣмъ усиліямъ моимъ отвратить отъ нея эту бѣду.
   -- Надѣюсь, вы не подозрѣваете Розанну въ пропажѣ алмаза? отважился я спросить у него.
   Углы меланхолическаго рта снова искривились, и приставъ посмотрѣлъ на меня такъ-же пристально, какъ и въ саду.
   -- Позвольте мнѣ лучше помолчать объ этомъ, мистеръ Бетереджъ, отвѣчалъ онъ.-- А то, пожалуй, вы и во второй разъ потеряете голову.
   Тутъ меня взяло сомнѣніе, ужь дѣйствительно ли удалось мнѣ надуть знаменитаго Коффа. Я положительно обрадовался, когда кухарка прервала нашъ разговоръ, постучавшись въ дверь и объявивъ, что Розанна Сперманъ просится со двора; причины по обыкновенію были тѣ же: дурнота и желаніе подышать свѣжимъ воздухомъ. По данному приставомъ знаку, я отвѣчалъ, что Розанна можетъ идти.
   -- Гдѣ у васъ задній выходъ для слугъ? спросилъ онъ, когда посланная удалилась.
   Я указалъ ему.
   -- Заприте дверь вашей комнаты, оказалъ приставъ; -- а если меня будутъ спрашивать, скажите, что я заперся, чтобы поразмыслить о слѣдствіи. Углы рта его опять искривились, и съ этими словами онъ исчезъ.
   Будучи оставленъ одинъ при такихъ странныхъ обстоятельствахъ, я почувствовалъ всепожирающее любопытство и съ своей стороны пустился на розыски.
   Ново было, что приставъ Коффъ заподозрилъ Розанну во время допроса слугъ въ моей комнатѣ. Единственныя женщины, остававшіяся съ нимъ долѣе другахъ, за исключеніемъ самой Розанны, были: горничная миледи и наша старшая служанка, которыя не взлюбили бѣдную дѣвушку съ перваго дня ея поступленія въ вашъ домъ. Сообразивъ все это, я какъ будто случайно заглянулъ въ людскую, увидалъ обѣихъ женщинъ за чайнымъ столомъ и немедленно къ нимъ присоединился. (Замѣтьте, что капля чаю для женскаго язычка то же, что капля масла для угасающей лампы.)
   Надежды мои на содѣйствіе чайника не обманули меня. Онъ послужилъ мнѣ какъ вѣрный союзникъ, и менѣе нежели чрезъ полчаса я узналъ столько же, сколько самъ приставъ Коффъ. Оказалось, что ни горничная миледи, на старшая служанка ни повѣрили болѣзни Розанны, случившейся въ четвергъ. Въ тотъ день обѣ чертовки (извините меня за выраженіе, но какимъ другимъ именемъ охарактеризовать двухъ злыхъ женщинъ?) частенько заглядывали на верхъ; пробовали отворить дверь Розанны, но нашли ее запертою; стучались, но не получили отвѣта; прислушивались, но не слыхали въ ея комнатѣ ни малѣйшаго шороха. Вечеромъ, когда Розанна сошла къ чаю, и миледи снова отослала ее въ постель, двѣ упомянутыя чертовки еще разъ стучались въ ея комнату, но опять нашли ее запертою; онѣ пытались было заглянуть въ замочную скважину, но она была заткнута изнутри; въ полночь увидали онѣ изъ-подъ двери свѣтъ, а въ четыре часа утра услыхали трескъ огня (огонь въ комнатѣ служанки въ іюнѣ мѣсяцѣ!) Все это донесено было приставу Коффу, который въ благодарность за ихъ усердіе скорчилъ кислую физіономію, и далъ имъ ясно почувствовать, что показанія ихъ не внушаютъ ему на малѣйшаго довѣрія. Отсюда неблагопріятные отзывы о немъ женщинъ по выходѣ ихъ съ допроса. Отсюда и та готовность (если не считать вліянія чайника), съ которою онѣ принялись злословить пристава за его будто бы невѣжливое съ ними обращеніе.
   Зная уловки великаго Коффа и убѣдившись въ его намѣреніи тайно выслѣдить Розанну, я понялъ, что онъ нашелъ нужнымъ скрыть отъ донощицъ, какую существенную пользу принесли онѣ ему своими открытіями. Это были такого рода женщины, которыя, разъ смекнувъ, что имъ повѣрили, не преминули бы прихвастнуть своимъ значеніемъ, и, конечно, заставили бы Розанну Сперманъ стать еще осторожнѣе въ своихъ поступкахъ.
   Былъ великолѣпный лѣтній вечеръ; сокрушаясь о судьбѣ этой несчастной дѣвушки и крайне встревоженный общимъ положеніемъ нашихъ дѣлъ, я вышедъ погулять немного, и, конечно, направился въ кусты. Тамъ я встрѣтилъ мистера Франклина, ходившаго по своей любимой дорожкѣ. Онъ уже давно вернулся со станціи и все время просидѣлъ у миледи. Своимъ разказомъ о непостижимомъ сопротивленіи миссъ Рахили допустить осмотръ своего гардероба госпожа моя привела его въ такое уныніе, что онъ видимо уклонялся даже со мной отъ разговора объ этомъ предметѣ. Въ первый разъ съ тѣхъ поръ какъ я зналъ мистера Франклина, пришлось мнѣ подмѣтить на его лицѣ фамильныя складки, характеризовавшія всѣхъ членовъ этой благородной семьи.
   -- Ну, Бетереджъ, сказалъ онъ,-- какъ вамъ нравится эта таинственная, полная подозрѣній атмосфера, въ которой мы живемъ все это время? Помните ли вы то утро, когда я впервые пріѣхалъ сюда съ Луннымъ камнемъ? Боже мой! и для чего мы тогда же не бросили его въ пески!
   Послѣ этого приступа мистеръ Франклинъ замолчалъ, желая пересилить свое волненіе. минуты двѣ мы шли рядомъ, не говоря на слова; наконецъ онъ спросилъ меня, что сталось съ приставомъ. Мистера Франклина нельзя было удовлетворить отвѣтомъ, будто приставъ сидитъ въ моей комнатѣ, обдумывая слѣдствіе, а потому я безъ всякой утайки передалъ ему о случавшемся, въ особенности налегая на доносы двухъ горничныхъ относительно Розанны Сперманъ.
   Съ свойственною ему сообразительностью, мистеръ Франклинъ понялъ во мгновеніе ока, на кого должны были устремиться подозрѣнія пристава.
   -- Не говорили ли вы мнѣ сегодня утромъ, спросилъ онъ,-- что одинъ изъ городскихъ лавочниковъ встрѣтилъ вчера Розанну Сперманъ, пробиравшуюся чрезъ болота въ Фризингаллъ, между тѣмъ какъ всѣ считали ее больною и даже въ постели?
   -- Точно такъ, сэръ.
   -- Если горничная тетушки и старшая служанка не солгали, стало-быть, лавочникъ не могъ ошибиться. Дѣвушка прикинулась больною, чтобъ обмануть насъ. Ей просто нужно было тайкомъ отлучаться въ городъ для какой-нибудь преступной цѣли. Я убѣжденъ, что платье, испачканное краской, принадлежало ей; а огонь, трещавшій въ ея комнатѣ въ четыре часа утра, зажженъ былъ съ намѣреніемъ истребить это платье. Алмазъ похищенъ Розанной, въ этомъ нѣтъ болѣе сомнѣнія, а я тотчасъ же иду къ тетушкѣ, чтобъ объявить ей объ этомъ обстоятельствѣ.
   -- Нѣтъ, ужь пожалуста повремените немного, сэръ, раздался позади насъ меланхолическій голосъ.
   Мы оба обернулись и очутились лицомъ къ лицу съ приставомъ Коффомъ.
   -- Но почему хотите вы, чтобы я медлилъ? спросилъ мистеръ Франклинъ.
   -- Потому что слова ваши миледи тотчасъ же передастъ миссъ Вериндеръ, отвѣчалъ приставъ.
   -- Прекрасно, но что же можетъ выйдти изъ этого? спросилъ мистеръ Франклинъ, внезапно разгорячаясь, какъ будто приставъ смертельно оскорбилъ его.
   -- А какъ вы думаете, сэръ, спокойно возразилъ приставъ Коффъ,-- благоразумно ли съ вашей стороны дѣлать мнѣ подобные вопросы, да еще въ такое время?
   Наступила пауза, мистеръ Франклинъ близко подошелъ къ приставу, и оба пристально посмотрѣли другъ другу въ лицо. Мистеръ Франклинъ заговорилъ первый, но уже цѣлымъ тономъ ниже.
   -- Вамъ, вѣроятно, извѣстно, мистеръ Коффъ, сказалъ онъ,-- что почва, по которой вы теперь ступаете, требуетъ съ вашей стороны величайшей осторожности и деликатности.
   -- Не въ первый, а можетъ-быть, въ сотый разъ приходится мнѣ имѣть дѣло съ подобною почвой, сэръ, отвѣчалъ приставъ съ своею обычною невозмутимостью.
   -- Итакъ, я долженъ понять изъ этого, что вы запрещаете мнѣ разказывать тетушкѣ обо всемъ случавшемся?
   -- Я прошу васъ понять только одно, сэръ, что если вы безъ моего разрѣшенія разкажете объ этомъ леди Вериндеръ или кому бы то ни было, то я откажусь отъ слѣдствія!
   Послѣ такого рѣшительнаго отвѣта мистеру Франклину ничего болѣе не оставалось дѣлать какъ подчиниться. Онъ съ сердцемъ отвернулся отъ насъ и ушелъ.
   Стоя поодаль и съ трепетомъ прислушиваясь къ ихъ разговору, я рѣшительно недоумѣвалъ, кого слѣдовало мнѣ подозрѣвать теперь и на чемъ остановить свои догадки. Впрочемъ, несмотря на сильное смущеніе, я уразумѣлъ двѣ вещи. Вопервыхъ, что поводомъ къ крупному разговору между приставомъ и мистеромъ Франклиномъ, была, по непостижимой для меня причинѣ, сама миссъ Рахилъ. Вовторыхъ, что оба собесѣдника вполнѣ поняли другъ друга, безъ всякихъ околичностей и предварительныхъ объясненій.
   -- А вы-таки поглупиди въ мое отсутствіе, мистеръ Бетереджъ, пустившись на розыски безъ моего вѣдома, сказалъ приставъ;-- пожалуста будьте впередъ полюбезнѣе и не забывайте приглашать меня съ собой, когда вамъ вздумается кое-что поразвѣдать.
   Онъ взялъ меня подъ руку, и повернувъ назадъ, пошелъ опять въ томъ же направленіи, откуда только-что вернулся. Положимъ, что упрекъ его былъ дѣйствительно мною заслуженъ, но изъ этого еще не слѣдовало, чтобъ я сталъ ловить вмѣстѣ съ нимъ Розанну Сперманъ. Я не разсуждалъ въ то время, воровка она была, или нѣтъ; законно ли было мое сочувствіе къ ней, или преступно, я просто жалѣлъ ее -- вотъ и все.
   -- Чего вы хотите отъ меня? спросилъ я, останавливаясь и освобождая свою руку изъ руки пристава.
   -- Небольшихъ топографическихъ указаній, отвѣчалъ онъ.
   Я не имѣлъ причины не дать ему маленькаго урока въ мѣстной географіи.
   -- Нѣтъ ли въ этомъ направленіи дорожки отъ взморья къ дому? спросилъ приставъ, указывая на сосновую аллею, ведшую къ пескамъ.
   -- Да, отвѣчалъ я,-- тутъ есть дорожка.
   -- Ну, такъ проведите меня къ ней.
   Лѣтніе сумерки начинали уже сгущаться, когда мы съ приставомъ Коффомъ отправились на пески.
   

XV.

   Погруженный въ глубокое раздумье, приставъ молчалъ до тѣхъ поръ, пока мы не вошли въ сосновую аллею. Тутъ онъ очнулся, какъ человѣкъ принявшій извѣстное рѣшеніе, и снова заговорилъ по мной.
   -- Мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,-- такъ какъ вы сдѣлали мнѣ честь быть моимъ сотрудникомъ въ нашемъ общемъ дѣлѣ и можете, если не ошибаюсь, оказать мнѣ нѣкоторыя услуги до истеченія нынѣшняго вечера, то я нахожу дальнѣйшую мистификацію между нами излишнею и первый подаю вамъ примѣръ откровенности. Вы рѣшились, кажется, утаивать отъ меня все могущее повредить Розаннѣ Сперминъ, по той причинѣ, что относительно васъ она всегда вела себя хорошо, и вы о ней искренно сожалѣете. Такія гуманныя побужденія дѣлаютъ вамъ, конечно, величайшую честь, но въ данномъ случаѣ вы расточаете ихъ напрасно. Розаннѣ Сперманъ не грозитъ ни малѣйшая опасность, даже если я обличу ее въ похищеніи алмаза, и при томъ на основаніи доказательствъ, столько же для меня очевидныхъ, какъ вашъ носъ, на который я смотрю въ настоящую минуту.
   -- Вы хотите сказать, что миледи не станетъ ее преслѣдовать? спросилъ я.
   -- Я хочу сказать, что миледи не можетъ ее преслѣдовать, отвѣчалъ приставъ.-- Розанна Сперманъ не болѣе какъ орудіе въ рукахъ другаго лица, и ради этого лица необходимо будетъ пощадить ее.
   Онъ говорилъ искренно и серіозно, въ этомъ не могло быть аи малѣйшаго сомнѣнія; однако въ душѣ моей шевельнулось какое-то недоброе чувство противъ пристава Коффа.
   -- Кто же эта другая особа? спросилъ я.
   -- Не можете ли вы сами назвать ее, мистеръ Бетереджъ?
   -- Нѣтъ, не могу, отвѣчалъ я.
   Приставъ Коффъ остановился какъ вкопаный и устремилъ на меня взоръ, полный грустнаго участія.
   -- Мнѣ всегда пріятно сострадать человѣческимъ слабостямъ, сказалъ онъ,-- и въ настоящую минуту, напримѣръ, я особенно сочувствую вамъ, мистеръ Бетереджъ, и вы по той же самой причинѣ сочувствуете Розаннѣ Сперманъ, не правда ли? Но не привелось ли вамъ узнать какъ-нибудь случайно, что она шила себѣ новое бѣлье въ послѣднее время?
   Я рѣшительно не могъ постичь, съ какою цѣлью ввернулъ онъ мнѣ такъ неожиданно этотъ послѣдній вопросъ. Сознавая, что откровенность моя не могла въ этомъ случаѣ повредить Розаннѣ, я отвѣчалъ, что дѣвушка поступила въ нашъ домъ съ самымъ скуднымъ запасомъ бѣлья, и что въ награду за ея хорошее поведеніе (я особенно налегъ на послѣднемъ словѣ) миледи снабдила ее цѣлымъ приданымъ не болѣе двухъ недѣль тому назадъ.
   -- Грустно жить въ этомъ мірѣ, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ.-- Человѣческую жизнь можно уподобить мишени, въ которую постоянно мѣтитъ несчастіе и безъ промаха попадаетъ въ цѣль. Да, кабы не этотъ новый запасъ бѣлья, мы, вѣроятно, отыскали бы между вещами Розанны какую-нибудь новую кофточку, или юпку и, пожалуй, накрыли бы ее на мѣстѣ. Вы, конечно, понипмаете о чемъ говорю я, не такъ ли? изъ лично наведенныхъ вами между прислугой справокъ, вы, вѣроятно, узнали, что подмѣчено было обѣими горничными у дверей комнаты Розанны. Вѣроятно, извѣстно вамъ и то, куда ходила она вчера вечеромъ, сказавшись больною? Неужто не догадываетесь? О, Боже мой, а вѣдь это такъ же ясно, какъ та полоса свѣта, что видна въ концѣ аллеи. Въ четвергъ, въ одиннадцать часовъ утра, надзиратель Сигревъ (эта двигающаяся масса всевозможныхъ человѣческихъ слабостей) обратилъ вниманіе всей женской прислуги на попорченную дверь. Имѣя причину подозрѣвать, что слѣды этого пятна остались на ея одеждѣ, Розанна, при первомъ удобномъ случаѣ, отправилась въ свою комнату, нашла пятно на своей юпкѣ, кофточкѣ или на чемъ бы тамъ ни было, прикинулась больною, пошла въ городъ, купила нужные матеріалы, чтобы сдѣлать себѣ новую вещь взамѣнъ испачканной, проработала надъ нею, запершись въ своей комнатѣ, всю ночь подъ четвергъ, право по утру развела огонь не съ тою цѣлью, чтобы сжечь что-нибудь: она знала, что двѣ изъ ея подругъ подсматриваютъ за ней у двери; и потому, сознавая, что можно было отдѣлаться отъ платья безъ запаха гари и кучи пепла, съ которымъ опять таки пришлось бы повозиться, она развела вышеупомянутый огонь, съ цѣлію высушить и выгладить новую штуку бѣлья, сшитую взамѣнъ испачканной. Испачканную же она, по всей вѣроятности, скрыла на себѣ и въ настоящее время хлопочетъ о томъ, чтобы закинуть ее въ какое-нибудь глухое мѣстечко на томъ уединенномъ берегу, который виденъ отсюда. Сегодня вечеромъ я слѣдилъ за Розанной и видѣлъ, какъ она вошла въ одну изъ хижинъ сосѣдней рыбачьей деревни, куда, быть-можетъ, мы и сами зайдемъ до возвращенія домой. Побывъ немного въ хижинѣ, она вышла оттуда, держа что-то подъ мантильей, какъ мнѣ показалось. Мантилья на плечахъ женщины есть эмблема милосердія, она прикрываетъ собой множество грѣшковъ. Я видѣлъ, какъ, вышедши изъ хижины, Розанна пошла вдоль берега, по направленію къ сѣверу. Неужели вашъ берегъ, мистеръ Бетереджъ, считается однимъ изъ самыхъ красивыхъ по части морскихъ видовъ? спросилъ приставъ.
   Я отвѣчалъ ему самымъ короткимъ "да". -- У всякаго свой вкусъ, замѣтилъ приставъ Коффъ.-- На мой взглядъ онъ ни куда не годится. Попробуйте-ка вы тутъ послѣдить за кѣмъ-нибудь, ну, и негдѣ будетъ спрятаться, если лицо вами преслѣдуемое вздумаетъ оглянуться назадъ. Но возвратимся къ Розаннѣ; я долженъ былъ или арестовать ее по одному подозрѣнію, или предоставить ей на время полную свободу дѣйствій, какъ бы не замѣчая ея маневровъ. Вслѣдствіе причинъ, о которыхъ я умолчу, чтобы не тревожитъ васъ понапрасну, я рѣшался идти лучше на всевозможныя жертвы, нежели преждевременно обезпокоить одну особу, которую мы покамѣстъ не станемъ называть по имени. Я вернулся домой съ цѣлью просить васъ, чтобы вы указали мнѣ другой путь къ сѣверному концу берега. Песокъ, обладающій свойствомъ сохранять слѣды человѣческихъ шаговъ, есть самый лучшій сыщикъ. Если мы не встрѣтимъ самое Розанну Сперманъ, перерѣзавъ ей путь съ этой стороны, то слѣды ея шаговъ на пескѣ укажутъ намъ по крайней мѣрѣ куда она ходила, лишь бы не помѣшали сумерки. А! вотъ ужь и пески. Не обижайтесь, мистеръ Бетереджъ, если я попрошу васъ теперь помолчать немного и пропустить меня впередъ.
   Если находится въ докторскомъ каталогѣ болѣзнь, именуемая слѣдственною горячкой, то я увѣренъ, что она-то и овладѣла въ эту минуту вашимъ покорнѣйшимъ слугой. Приставъ Коффъ пробирался между холмами къ берегу, а я шелъ за нимъ едва сдерживая порывистое біеніе своего сердца и ожидая что будетъ дальше.
   Такимъ образомъ я очутился почти на томъ же самомъ мѣстѣ, гдѣ бесѣдовалъ нѣкогда съ Розанной, въ минуту неожиданнаго появленія предъ нами мистера Франклина, по пріѣздѣ его изъ Лондона. Между тѣмъ какъ я смотрѣлъ на пристава, въ головѣ моей невольно оживали воспоминанія о томъ, что произошло тогда между мной и Розанной. Все это представилось мнѣ такъ живо, что я почти чувствовалъ, какъ рука ея скользнула въ мою руку и слабо пожала ее въ благодарность за мое участіе. Я какъ будто слышалъ ея голосъ, говорившій мнѣ, что зыбучіе пески неудержимо влекутъ ее къ себѣ всякій разъ, какъ она выходитъ гулять; мнѣ казалось даже, что я вижу ея лицо, снова озаренное такою же радостною улыбкой, какою засіяло оно въ ту минуту, когда она замѣтила мистера Франклина, быстро шедшаго къ намъ изъ-за холмовъ. Думая обо всемъ этомъ, я становился все печальнѣй и угрюмѣй, а видъ уединенной маленькой бухты, которую я окинулъ взоромъ, чтобы поразвлечься немного отъ своихъ мыслей, только усилилъ грустное настроеніе моего духа. День угасалъ, и надо всею этою безотрадною мѣстностью царила глубокая и ужасающая тишина. Плескъ волнъ о большую песчаную отмель, выдвигавшуюся въ открытое море, былъ почти беззвученъ; а воды залива, одѣтыя мглой, лежали невозмутимо спокойно, и ни малѣйшее дуновеніе вѣтерка не возмущало ихъ поверхности. Пласты грязноватой, желтой тины плавали по безжизненной глади залива. При свѣтѣ послѣднихъ догаравшихъ лучей слабо мерцали клоки пѣны и ила, приставшіе тамъ и сямъ къ двумъ большимъ утесамъ, которые съ сѣвера и съ юга выдавались въ море. Наступало время отлива, и покамѣстъ я стоялъ тутъ въ раздумьи, широкая бурая поверхность зыбучихъ песковъ стала дрожать и колыхаться -- другаго движенія не замѣтно было во всемъ этомъ ужасномъ мѣстѣ.
   Я замѣтилъ, что приставъ вздрогнулъ, увидавъ какъ заколебались пески. Посмотрѣвъ на нихъ съ минуту, онъ отвернулся отъ этого зрѣлища и подошелъ ко мнѣ.
   -- Эхидное мѣстечко, мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,-- сколько не ищи, а слѣдовъ Розанны не отыщешь по цѣлому взморью.
   Мы спустились съ нимъ еще ниже по берегу и я самъ удостовѣрился, что на пескѣ видны были только слѣды его и моихъ ногъ
   -- Въ какомъ направленіи лежитъ отсюда вотъ эта рыбачья деревня? спросилъ приставъ Коффъ.
   -- Это Коббсъ-Голъ, отвѣтилъ я (такъ какъ о ней шла теперь рѣчь),-- она лежитъ прямо на югъ.
   -- Я видѣлъ какъ Розанна возвращалась сегодня берегомъ Коббсъ-Голя и въ направленіи къ сѣверу, сказалъ приставъ.-- Слѣдовательно, должно предполагать, то она шла именно къ этому мѣсту. Не лежитъ ли Коббсъ-Голъ по другую сторону того мыса? и нельзя ли намъ, пользуясь отливомъ пробраться до нея по взморью?
   На оба эти вопроса я отвѣчалъ утвердительно.
   -- Извините, что я тороплю васъ; сказалъ приставъ,-- но мы должны немедленно пуститься въ путъ, такъ какъ мнѣ необходимо засвѣтло отыскать то мѣсто на берегу, у котораго оканчиваются слѣды ея ногъ.
   Мы сдѣлали шаговъ двѣсти по направленію къ Коббсъ-Голю, какъ вдругъ приставъ Коффъ внезапно бросился на колѣна, какъ будто желая молиться.
   -- А, наконецъ-то нашелъ нѣчто говорящее и въ пользу вашихъ морскихъ видовъ, замѣтилъ приставъ. -- Вотъ они женскіе-то слѣды. Мистеръ Бетереджъ! Предположимъ, что это слѣды Розанны, пока не найдемъ явно противорѣчащихъ тому доказательствъ. Посмотрите-ка, пожалуста, какіе спутанные слѣды, можно сказать, умышленно спутанные слѣды. А, бѣдняжка! видно она не хуже моего понимаетъ обличительныя свойства песка! Но вѣрно она слишкомъ торопилась и не успѣла окончательно изгладить своихъ шаговъ. Должно-бытъ, что такъ. Вотъ одни слѣды, возвращающіеся изъ Коббсъ-Голля; а вотъ другіе, идущіе опять туда же. Не ея ли этотъ носокъ, обращенный прямо къ окраинѣ берега? А вотъ еще подалѣе, почти у самой воды, слѣды двухъ пятокъ. Нисколько не желая оскорблять вашихъ чувствъ, мистеръ Бетереджъ, я все-таки долженъ замѣтить, что Розанна большая плутовка. Очевидно, что она хотѣла достигнуть до того мѣста, которое мы сейчасъ только покинули, не оставляя позади себя слѣдовъ, могущихъ послужитъ намъ путеводною нитью. Предположимъ, что отсюда она прошла по водѣ до тѣхъ утесовъ, которые остались позади насъ; потомъ, вернувшись тою же дорогой, опятъ вышла на берегъ въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ до сихъ поръ еще видны слѣды ея пятокъ. Это будетъ самое безошибочное предположеніе. Оно утверждаетъ меня еще и въ той мысли, что Розанна дѣйствительно вынесла съ собой нѣчто изъ хижины подъ плащомъ. Только не съ цѣлью истребитъ эту вещь,-- нѣтъ, иначе она не стала бы такъ тщательно скрывать отъ меня направленіе своихъ шаговъ, а скорѣе съ цѣлью спрятать эту вещь въ безопасное убѣжище. Если мы пойдемъ далѣе до самой хижины, то, бытъ-можетъ, откроемъ и самую вещь, вынесенную оттуда Розанной.
   Послѣ такого предложенія слѣдственная горячка моя мгновенно остыла.
   -- Теперь ужъ, мнѣ кажется, я болѣе не нуженъ вамъ, приставъ. Какой пользы можете вы ожидать отъ меня? спросилъ я.
   -- Чѣмъ болѣе узнаю васъ, мистеръ Бетереджъ, отвѣчалъ приставъ,-- тѣмъ болѣе открываю въ васъ добродѣтелей. Боже мой! Какъ рѣдко встрѣчаешь въ этомъ мірѣ скромность! И какъ щедро одарены вы этимъ неоцѣненнымъ качествомъ! Подумайте только, что если я войду въ хижину одинъ, уста замкнутся, не давъ отвѣта на мои вопросы; если же меня будетъ сопровождать человѣкъ, пользующійся, подобно вамъ, уваженіемъ цѣлаго околотка, то я никому не внушу подозрѣній и услышу откровенныя рѣчи. Вотъ въ какомъ свѣтѣ представляется мнѣ это дѣло, а вы какъ на него смотрите, мистеръ Бетереджъ?
   Не имѣя подъ рукой готоваго и мѣткаго отвѣта, я, чтобы выиграть время, спросилъ у него, о какой именно хижинѣ говоритъ онъ. Приставъ описалъ мѣстность, и я догадался, что рѣчь шла о хижинѣ рыбака Іолланда, въ которой жилъ онъ съ своею женой и двумя взрослыми дѣтьми -- сыномъ и дочерью. Если вы оглянетесь назадъ, читатель, то вѣроятно вспомните, какъ въ самомъ началѣ этого разказа я упоминалъ вамъ, что Розанна Сперманъ мѣняла иногда мѣсто своей прогулки и въ видѣ рѣдкихъ исключеній отправлялась не на пески, а къ своимъ друзьямъ въ Коббсъ-Голь. Друзья эти и были Іолланды, весьма почтенные люди, дѣлавшіе честь своему околотку. Знакомство ихъ съ Розанной завязалось чрезъ дочь, которая, благодаря своей кривой ногѣ, слыла въ вашихъ мѣстахъ подъ именемъ хромой Люси. Обѣ увѣчныя дѣвушки, вѣроятно, чувствовали другъ къ другу взаимное влеченіе, и потому всякій разъ какъ Розанна приходила къ Іолландамъ, ее встрѣчали привѣтливо и ласково. Убѣдившись, что приставъ Коффъ подкараулилъ дѣвушку, вошедшую именно въ эту хижину, я сталъ иначе разсуждать о своемъ участіи въ розыскахъ. Розанна, говорилъ я себѣ, уже не въ первый разъ посѣщаетъ семейство рыбака, стало-быть, доказать фактъ ея присутствія у Іолландовъ значило доказать отчасти ея невинность. Такимъ образомъ, вмѣсто вреда, я могъ принести ей существенную пользу, склонившимъ на доводы пристава, вслѣдствіе чего я, и рѣшился принять его предложеніе.
   Мы отправились въ Коббсъ-Голъ, и слѣды шаговъ на пескѣ были намъ ясно видны до тѣхъ поръ, пока не угасли послѣдніе дневные лучи.
   Въ хижинѣ мы узнали, что рыбакъ съ сыномъ выѣхалъ въ море на ловлю, и что хромая Люси, вѣчно больная, и слабая, лежитъ у себя наверху. Добрая мистрисъ Іолландъ одна приняла насъ въ своей кухнѣ. Узнавъ о громкой репутаціи пристава Коффа въ Лондонѣ, она поставила предъ нимъ бутылку голландскаго джина, выложила пару чистыхъ трубокъ и вытаращила на него глаза, какъ на какую-нибудь заморскую диковинку.
   Я помѣстился въ уголкѣ, выжидая какимъ образомъ доберется мистеръ Коффъ до разговора о Розаннѣ Сперминъ. Окольные пути, которыми онъ любилъ приступать къ дѣлу, оказались на этотъ разъ извилистѣе чѣмъ когда-либо. Какимъ образомъ добрался онъ до своего предмета, я рѣшительно не сумѣлъ бы передать этого ни тогда, ни теперь. Знаю только, что начавъ съ королевской фамиліи, первыхъ методистовъ и цѣны на рыбу, онъ постепенно перешелъ (въ самомъ заунывномъ, минорномъ тонѣ) къ пропажѣ алмаза, къ злобѣ нашей старшей служанки, и вообще къ жестокимъ интригамъ всей женской прислуги противъ Розанны Сперманъ. Вслѣдъ затѣмъ онъ упомянулъ, что предпринятое имъ въ настоящее время слѣдствіе клонится не только къ тому, чтобъ отыскать алмазъ, но также, а къ тому, чтобъ оправдать Розанну отъ несправедливыхъ подозрѣній ея недоброжелателей. Словомъ, не-прошло и четверти часа со времени нашего появленія въ хижинѣ, какъ добрая мистрисъ Іолландъ успѣла уже убѣдить себя, что говоритъ съ лучшимъ другомъ Розанны, и усердно приглашала пристава Коффа, для подкрѣпленія желудка и бодрости своего духа, отвѣдать ея голландскаго джина.
   Твердо убѣжденный, что приставъ попусту тратитъ свои слова съ мистрисъ Іолландъ, я не менѣе того наслаждался ихъ бесѣдой, какъ драматическимъ представленіемъ.
   Великій Коффъ выказалъ при этомъ случаѣ необыкновенное терпѣніе; онъ всячески пыталъ свое счастіе, пуская зарядъ за зарядомъ, въ надеждѣ, не попадетъ ли хоть одинъ изъ нихъ въ цѣль. Однако, какъ онъ на ухитрялся, дѣло Розанны отъ этого не пострадало, а выиграло, даромъ что мистрисъ Іолландъ болтала безъ малѣйшей осторожности. Наконецъ, когда, взглянувъ на часы, мы встали, чтобы проститься съ доброю хозяйкой, мистеръ Коффъ нанесъ послѣдній, рѣшительный ударъ.
   -- Теперь пора пожелать вамъ спокойной ночи, сударыня, сказалъ приставъ.-- Но мнѣ хотѣлось бы увѣрить васъ на прощаньи, что въ вашемъ покорномъ слугѣ вы видите искренняго доброжелателя Розанны Сперманъ. Къ сожалѣнію, должно сознаться, что ей никогда не повезетъ въ этомъ домѣ; и потому лучше было бы, еслибъ они вовсе его оставила.
   -- Благослови васъ Богъ! воскликнула мистрисъ Іолландъ:-- вѣдь она и впрямь собирается его оставить. (Замѣтьте, что я перевожу слова мистрисъ Iолландъ съ йоркширскаго нарѣчія на чистый англійскій языкъ. Ужь если самъ велемудрый Коффъ въ разговорѣ съ ней прибѣгалъ иногда къ моимъ объясненіямъ, то посудите, какую работу задалъ бы я вамъ, читатель, еслибы привелъ ея слова на мѣстномъ нарѣчіи!)
   Розанна Сперманъ собирается уходить отъ насъ; Услышавъ это, я навострилъ уши. Что ни говорите, а мнѣ казалось весьма страннымъ, что рѣшаясь за подобный поступокъ, она не предупредила о немъ ни меня, ни миледи. Вотъ окказія, подумалъ я, видно и въ самомъ дѣлѣ послѣдній выстрѣлъ пристава мѣтко попалъ въ цѣль! Я снова началъ размышлять о томъ, дѣйствительно ли мое участіе въ розыскахъ было такъ безвредно, какъ мнѣ казалось. Должность пристава, бытъ-можетъ, обязывала его мистифировать честную женщину, опутывая ее непроницаемою сѣтью лжи; что же до меня касается, то я, какъ добрый протестантъ, долженъ былъ понимать, что дьяволъ есть отецъ лжи, и что предаваясь лжи, мы предаемъ себя въ руки дьявола. Почуявъ въ воздухѣ что-то недоброе, я попробовалъ было увести какъ-нибудь пристава Коффа. Но онъ тотчасъ же усѣлся и попросилъ еще рюмочку изъ голландской бутылки, а мистрисъ Іолландъ, занявъ мѣсто насупротивъ его, опять принялась потчивать гостя. Чувствуя величайшую неловкость, я объявилъ имъ, что ухожу домой; и уже направился было къ дверямъ, однако уйдти все-таки не имѣлъ духу.
   -- Такъ она собирается оставить это мѣсто? сказалъ приставъ. -- Но куда же она себя дѣнетъ? Жалко мнѣ ее, бѣдняжку, жалко! Вѣдь у нея въ цѣломъ мірѣ нѣтъ друзей, кромѣ васъ, да меня.
   -- Ну, этого нельзя сказать! отвѣчала мистрисъ Іолландъ.-- Сегодня вечеромъ, какъ я уже вамъ докладывала, она приходила посидѣть съ нами, а поговоривъ немного со мной и Люси, просила позволенія пойдти на верхъ въ комнату моей дочери. Это единственная комната, гдѣ у насъ водятся чернила и перья. "Мнѣ нужно написать письмо къ другу, сказала она, а дома не удастся этого сдѣлать, потому что наши любопытныя горничныя то и дѣло заглядываютъ въ комнату." Ужь кому писала она это письмо, сказать вамъ точно не умѣю; а судя по употребленному ею на то времени, должно полагать, что письмо было смертельно длинно. Когда она сошла внизъ, я предложила ей почтовую марку; но письма въ ея рукахъ не оказалось, и марки она не приняла. Вѣдь вамъ, я думаю, извѣстно, какъ скрытна, бѣдняжка, насчетъ себя и своихъ дѣйствій. Тѣмъ не менѣе я положительно знаю, что у нея есть другъ и къ нему-то, какъ я полагаю, она и отправится.
   -- И скоро? спросилъ приставъ.
   -- При первой возможности, отвѣчала мистрисъ Іолландъ.
   Я рѣшительно воротился. Въ качествѣ главнаго дворецкаго и распорядителя въ домѣ госпожа моей, я никакъ не могъ допустить, чтобы въ моемъ присутствіи позволяла себѣ такъ свободно разсуждать, оставитъ ли насъ ваша, вторая горничная или нѣтъ.
   -- Не ошибаетесь ли вы насчетъ Розанны Сперманъ? спросилъ я.-- Еслибъ она дѣйствительно собиралась отойдти отъ насъ, то прежде всего, вѣроятно, заявила бы объ этомъ мнѣ.
   -- Я ошибаюсь? воскликнула мистрисъ Іолландъ.-- Въ такомъ случаѣ для чего же купила она у меня часъ тому назадъ, вотъ въ этой самой комнатѣ, нѣкоторыя необходимыя дли дороги принадлежности? Кстати, хорошо что вспомнила, продолжала несносная женщина, внезапно принимаясь шарить въ своемъ карманѣ,-- я еще хотѣла сказать вамъ кое-что о Розаявѣ и ея деньгахъ. Не увидитъ ли ее кто-нибудь изъ васъ по возвращеніи домой?
   -- Я охотно передамъ ваше порученіе бѣдняжкѣ, отвѣчалъ приставъ Коффъ, прежде чѣмъ я успѣлъ ввернутъ словцо.
   Мистрисъ Іолландъ вытащила изъ кармана нѣсколько шиллинговъ и сикспенсовъ и принялась отсчитывать ихъ на ладонь съ какою-то раздражающею осторожностью. Видно было, что подавая деньги приставу, она разсталась съ ними весьма неохотно.
   -- Не возьметесь ли вы передать эти деньги Розаннѣ съ моимъ сердечнымъ привѣтомъ и уваженіемъ? спросила мистрисъ Іолландъ.-- Она почта навязала мнѣ ихъ насильно за купленныя у меня сегодня вещи. Конечно, скрывать нечего -- денежки у насъ рѣдкіе, и желанные гости; однако меня мучаетъ, что я взяла у бѣдняжки ея скудныя сбереженія, да и мужъ-то не похвалитъ меня за это, вернувшись завтра съ работы.... Такъ скажите же пожалуста Розаннѣ, что я отъ всего сердца прошу ее принять эти вещи въ подарокъ. Только денегъ-то не оставляйте на столѣ, прибавила мистрисъ Іолландъ, быстро пододвигая ихъ къ приставу, словно онѣ жгли ей руки.-- Ой, не оставляйте ихъ тутъ, голубчикъ! Времена тяжкія, а плоть немощна, чего добраго, пожалуй и опять возьметъ покушеніе положить ихъ въ карманъ!
   -- Уйдемте, сказалъ я.-- Мнѣ невозможно оставаться долѣе, пора домой.
   -- Идите, я не заставлю ждать себя, отвѣчалъ приставъ.
   Я вторично направился къ дверямъ, но несмотря на всѣ мои усилія, никакъ не могъ перешагнуть за порогъ.
   -- Возвращать деньги, сказалъ приставь,-- дѣло весьма щекотливое. Вѣдь вы вѣрно дешево взяли съ нея за проданный вами товаръ?
   -- Дешево! отвѣчала мистрисъ Іолландъ. -- Судите лучше сами!
   И взявъ со стола свѣчу, она повела пристава въ уголъ кухни. Ну, хоть зарѣжьте меня, а я никакъ не могъ удержаться, чтобы не послѣдовать за ними. Въ углу свалена была куча разнаго хлама, состоявшаго преимущественно изъ обломковъ стараго металла. Всякій разъ какъ случалось кораблекрушеніе, рыбакъ прибавлялъ къ своему хламу новые обломки, но выгоднаго сбыта этому товару еще не находилъ. Мистрисъ Іолландъ нырнула въ кучу и вытащила оттуда старый лакированный жестяной ящикъ съ крышкой и кольцомъ для вѣшанья; такого рода ящики употребляются обыкновенно на корабляхъ для предохраненія географическихъ и морскихъ картъ и другихъ подобныхъ бумагъ отъ вліянія сырости.
   -- Смотрите! оказала она.-- Сегодня вечеромъ Розанна купила у меня точь-въ-точь такой же ящикъ. "Вотъ это какъ разъ годится для моихъ воротничковъ и рукавчиковъ," сказала она, "они не будутъ такъ мяться въ немъ какъ въ сундукѣ". И стоитъ-то всего одинъ шиллингъ девять пенсовъ, мистеръ Коффъ, продолжила рыбачка,-- не сойдти мнѣ съ этого мѣста, если я взяла съ нея хоть полпенни болѣе!
   -- Дешево продано, сказалъ приставъ, глубоко вздохнувъ. Онъ взвѣсилъ ящикъ на рукѣ, и въ то время какъ глаза его разсматривали этотъ предметъ, мнѣ послышалась двѣ-три нотки "Послѣдней лѣтней розы". Сомнѣваться долѣе было невозможно. Приставъ сдѣлалъ новое открытіе ко вреду Розанны, да еще въ такомъ мѣстѣ, гдѣ я считалъ ее наиболѣе безопасною. И все чрезъ меня! Судите сами, что почувствовалъ я въ эту минуту и какъ сильно упрекнулъ себя за свое неумѣстное посредничество между вамъ и мистрисъ Іолландъ.
   -- Да ужь будетъ вамъ, пора домой, оказалъ я.
   Но не обращая на меня никакого вниманія, мистрисъ Іолландъ предприняла вторую экскурсію въ кучу хлама, и на этотъ разъ вытащила оттуда собачью цѣпъ.
   -- Взвѣсьте-ка ее на рукѣ, сэръ, сказала она приставу.-- У насъ было три такія цѣпи, а двѣ изъ нихъ взяла Розанна! "Ну, на что вамъ эти цѣпи, моя милая?" спросила я ее. "Если ихъ связать вмѣстѣ, отвѣчала она, то онѣ какъ разъ обойдутся вокругъ моего сундука." -- "Да веревка-то вѣдь дешевле," говорю я. "А цѣпи надежнѣе," отвѣчала она. "Ну, слыханное ли это дѣло, чтобы сундукъ обвязывали цѣпями?" сказала я. "О, мистрисъ Іолландъ, не противорѣчьте мнѣ," отвѣчала она, "отдайте мнѣ эта цѣпи." Странная дѣвушка, мистеръ Коффъ, сердце у нея золотое, а съ дочерью моею обходится какъ родная сестра, а все-таки чудна до крайности. Нечего дѣлать, отдала я ей эта цѣпи, и всего-то за три шиллинга шесть пенсовъ. Какъ честная женщина, мистеръ Коффъ, за три шиллинга шесть пенсовъ!
   -- За каждую? спросилъ приставъ.
   -- Какое за каждую! За обѣ! отвѣчала мистрисъ Іолландъ.
   -- Даромъ отдали, сударыня, оказалъ приставъ, покачавъ годовой.-- Просто даромъ!
   -- Вотъ и деньги, сказала мистрисъ Іолландъ, опять подвигаясь бочкомъ къ маленькой кучкѣ серебра, лежавшаго на столѣ, словно тянула ее къ ней какая-то непреодолимая сила. Жестяной ящикъ да собачьи цѣпи, вотъ все что она купила и унесла съ собой сегодня. Одинъ шиллингъ девять пенсовъ и три шиллинга шесть пенсовъ составляютъ пять шиллинговъ три пенса, которые, я прошу васъ передать бѣдняжкѣ съ моимъ сердечнымъ привѣтомъ. Право, мнѣ совѣстно лишать ее этихъ маленькихъ сбереженій, самой пригодятся со временемъ.
   -- А мнѣ, сударыня, совѣстно будетъ возвращать ей эти деньги, отвѣчалъ приставъ Коффъ.-- Вы и безъ того продешевили вашъ товаръ; право, такъ.
   -- И вы дѣйствительно такъ думаете, сэръ? спросила мистрисъ Іолландъ, съ неожиданно просіявшимъ лицомъ. ...
   -- Къ чему же мнѣ васъ обманывать, сударыня? отвѣчалъ приставъ.-- Да вотъ спросите хоть у мистера Бетереджа.
   Что было пользы спрашивать у меня? Чтобы какъ-нибудь отдѣлаться отъ нихъ, я только пожелалъ имъ спокойной ночи и сдѣлалъ видъ, что собираюсь уходить.
   -- Провалъ ихъ возьми, эти деньги! внезапно воскликнула мистрисъ Іолландъ, теряя всякую власть надъ собой; и накинувшись на серебро, она поспѣшно сунула его въ свой карманъ.-- Право, зло разбираетъ, глядя, какъ тутъ же у тебя; подъ бокомъ лежатъ деньги и никто не хочетъ ими пользоваться, продолжила безразсудная женщина, съ шумомъ, кидаясь на свое мѣсто и бросая на пристава взглядъ, ясно говорившій: теперь, когда они опять попали въ мой карманъ, попробуй-ка ихъ достать оттуда, коли сумѣешь!
   На этотъ разъ я не только направился къ дверямъ, но и въ самомъ дѣлѣ вышелъ за порогъ. Объясняйте это какъ умѣете, только я испытывалъ ощущеніе смертельной обиды со стороны пристава и мистрисъ Іолландъ. Не успѣлъ я пройдти по деревнѣ и трехъ шаговъ, какъ уже приставъ нагналъ меня.
   -- Спасибо вамъ за знакомство, мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ.-- Я обязанъ женѣ рыбака совершенно новымъ, еще неизвѣстнымъ мнѣ доселѣ ощущеніемъ: мистрисъ Іолландъ сбила меня съ толку.
   На языкѣ моемъ уже вертѣлся рѣзкій отвѣтъ, по той причинѣ, что будучи золъ на самого себя, я былъ озлобленъ и противъ пристава. Но услышавъ такое признаніе, я внутренно возрадовался, въ надеждѣ, что вредъ, причиненный мной Розаннѣ еще, быть можетъ, не слишкомъ важенъ. Однако благоразумное молчаніе сковало мои уста, и я ждалъ что скажетъ онъ дальше.
   -- Да, продолжалъ приставъ, какъ бы насквозь читая мои мысли.-- При вашемъ сочувствіи къ судьбѣ Розанны, мистеръ Бетереджъ, васъ должно радовать одно обстоятельство: что вы не только не навели меня на слѣдъ, но напротивъ содѣйствовали тому, чтобъ я потерялъ его. Нынѣшніе маневры дѣвушки ясны какъ день. Сдѣлавъ изъ двухъ цѣпей одну, она привязала одинъ конецъ къ крышкѣ жестянаго ящика, спустила ящикъ въ воду или въ песчаную зыбь, а другой конецъ цѣпи прикрѣпила подъ скалой, въ какомъ-нибудь потаенномъ, только ей одной извѣстномъ мѣстѣ. На этомъ якорѣ ящикъ провиситъ до окончанія настоящаго слѣдствія; когда же оно кончатся, Розанна улучатъ удобную минуту и придетъ украдкой вытащить его изъ этого потаеннаго хранилища. До сихъ поръ планъ дѣйствій ея совершенно ясенъ. Но вотъ въ чемъ тайна, продолжилъ приставъ, а голосъ его впервые зазвучалъ нетерпѣніемъ -- какую чертовщину упрятала она въ жестяной ящикъ?
   Въ умѣ моемъ тотчасъ-же промелькнуло: да вѣрно Лунный камень! но я ограничился только вопросомъ:
   -- Неужто не догадываетесь?
   -- Нѣтъ, это не алмазъ, отвѣчалъ приставъ.-- Коли Розанна Сперманъ спрятала туда алмазъ, то наплюйте тогда на мою опытность.
   При этихъ словахъ проклятая слѣдственная горячка воспылала во мнѣ съ новою силой. Увлеченный желаніемъ разъяснить эту мудреную загадку, я позабылся, и опрометчиво спросилъ у пристава:
   -- Ужъ не запачканное ли платье?
   Приставъ Коффъ остановился какъ вкопанный и положилъ въ темнотѣ свою руку на мое плечо.
   -- Можетъ ли снова вынырнуть когда-нибудь на поверхность то, что попало однажды въ вашу песчаную зыбь? спросилъ онъ.
   -- Никогда, отвѣчалъ я. -- Зыбучіе пески всасываютъ въ себя безъ различія и легкіе предметы, и тяжелые, но ничего не возвращаютъ назадъ.
   -- О это извѣстно Розаннѣ Спермань?
   -- Столько же, сколько и мнѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ приставъ,-- отчего бы ей не привязать къ испачканному платью камни и не бросить его прямо въ пески? Прятать его, повидимому, не было ни малѣйшей причины, а между тѣмъ она его спрятала, это несомнѣнно. Еще одинъ вопросъ, продолжилъ приставъ, снова пускаясь въ путь,-- какого рода эта одежда: кофта ли, юпка ли, или другая какая-нибудь вещь, которую ей необходимо оберечь во что бы то ни стало? Если ничто не помѣшаетъ мнѣ до тѣхъ поръ, мистеръ Бетереджъ, то я з озанна Спирманъ съ своей наружностью имѣла любовника, сказалъ онъ:-- но для собственной пользы этой дѣвушки я долженъ спросить васъ тотчасъ, не запаслась ли и она, бѣдняжка, обожателемъ, по примѣру остальныхъ?
   Что онъ хотѣлъ сказать, при настоящемъ обстоятельствахъ дѣлая мнѣ такой вопросъ? Вмѣсто того, чтобы отвѣчать, я вытаращилъ на него глаза.
   -- Я видѣлъ Розанну Спирманъ прятавшуюся въ кустахъ, когда мы проходили мимо, сказалъ приставъ.
   -- Когда вы сказали: "Ага"?
   -- Да -- когда я сказалъ: "Ага". Если у ней есть обожатель, это прятанье не значитъ ничего. Если нѣтъ -- при настоящемъ положеніи дѣла въ домѣ -- это становится чрезвычайно подозрительнымъ обстоятельствомъ и я съ прискорбіемъ долженъ буду дѣйствовать, соображаясь съ этимъ.
   Что я долженъ былъ сказать ему? Я зналъ, что кустарникъ былъ любимою прогулкою мистера Фрэнклина; я зналъ, что по всей вѣроятности, онъ пойдетъ по этой дорогѣ, воротившись со станція: я зналъ, что Пенелопа не разъ заставала тутъ свою подругу и всегда увѣряла меня, что цѣль Розанны была привлечь вниманіе мистера Фрэнклина. Если моя дочь была права. Розанна могла поджидать тутъ возвращенія мистера Фрэнклина, когда приставъ примѣтилъ ее. Я былъ поставленъ между двумя затрудненіями -- или упомянуть о фантазіяхъ Пенелопы, какъ своихъ собственныхъ, идя предоставить несчастной дѣвушкѣ пострадать отъ послѣдствіи, отъ очень серьезныхъ послѣдствій возбудивъ подозрѣнія пристава Кёффа. Изъ чистаго состраданья къ дѣвушкѣ -- клянусь честью и душою, изъ чистаго состраданія къ дѣвушкѣ -- я далъ приставу необходимыя объясненія и сказалъ ему, что Розанна имѣла сумасбродство влюбиться въ мистера Фрэнклина Блэка.
   Приставъ Кёффъ не смѣялся никогда. Въ тѣхъ немногихъ случаяхъ, когда что-нибудь казалось ему забавнымъ, углы его губъ нѣсколько искривлялись, и только. Они искривились и теперь.
   -- Не лучше ли было вамъ сказать, что она имѣла сумасбродство родиться безобразной и служанкой? спросилъ онъ.-- Влюбиться въ джэнтльмэна съ наружностью и обращеніемъ мистера Фрэнклина кажется мнѣ не самымъ большимъ сумасбродствомъ въ ея поведеніи. Однако, я радъ, что это разъяснялось; какъ-то легче на душѣ, когда какое-нибудь загадочное обстоятельство разъяснится. Да, я сохраню этой втайнѣ, мистеръ Беттереджъ. Я люблю обращаться нѣжно съ человѣческими недугами -- хотя не много случаевъ имѣю прилагать къ дѣлу эту добродѣтель въ моей профессіи. Вы думаете, что мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ не подозрѣваетъ склонности этой дѣвушки къ нему? A! онъ скоро узналъ бы это, еслибъ она была недурна собой. Некрасивымъ женщинамъ плохо жить на свѣтѣ; будемъ надѣяться, что это вознаградится имъ на томъ свѣтѣ. А у васъ прехорошенькій садъ, и какъ хорошо содержится лугъ! Посмотрите сами, какъ красивѣе кажутся цвѣты, когда ихъ окружаетъ трава, а не песокъ. Нѣтъ, благодарю. Я не возьму розу. У меня пронзается сердце, когда ихъ обрываютъ съ стеблей. Такъ какъ ваше сердце пронзается, когда что-нибудь идетъ неладно въ людской. Примѣтили ли вы что-нибудь непонятное для насъ въ слугахъ, когда узнали о пропажкѣ алмаза?
   До-сихъ-поръ я держалъ себя очень откровенно съ приставомъ Кёффомъ. Но вкрадчивость, съ какою онъ подъѣхалъ ко мнѣ съ этимъ послѣднимъ вопросомъ, заставила меня сдѣлаться осторожнѣе Сказать попросту, меня вовсе нс радовала мысль помогать его розыскамъ, когда эти розыски приводили его (въ качествѣ змѣи, ползующей подъ травой) къ моимъ товарищамъ-слугамъ.
   -- Я ничего не примѣтилъ, сказала, я: -- кромѣ того, что мы всѣ растерялись, включая и самого меня.
   -- О! сказалъ приставъ: -- и вы ничего больше не имѣете мнѣ сказать, такъ ли?
   Я отвѣчалъ съ невозмутимой физіономіей (я льстилъ себя этой мыслью):
   -- Ничего.
   Унылые глаза пристава Кёффа пристально посмотрѣли мнѣ въ лицо.
   -- Мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ: -- вы позволите мнѣ пожать вашу руку? Я чрезвычайно васъ полюбилъ.
   (Почему онъ выбралъ именно ту минуту, когда я обманулъ его, чтобъ дать мнѣ это доказательство своего хорошаго мнѣнія, я не могу понять. Я нѣсколько возгордился -- я не на шутку возгордился, что мнѣ наконецъ удалось провести знаменитаго Кеффа!)
   Мы воротились въ домъ; приставъ просилъ, чтобъ я отвелъ ему особую комнату, а потомъ прислалъ слугъ (только живущихъ въ домѣ) одного за другимъ, по порядку ихъ званія, отъ перваго до послѣдняго.
   Я привелъ пристава Кёффа въ мою комнату, а потомъ созвалъ всѣхъ слугъ въ переднюю. Розанна Спирманъ пришла вмѣстѣ съ ними, такая же, какъ обыкновенно. Она была такъ же ловка въ своемъ родѣ, какъ приставъ въ своемъ, и я подозрѣваю, что она слышала, что онъ мнѣ говорилъ о слугахъ вообще, прежде чѣмъ увидалъ ее. Но по лицу ея нельзя были примѣтить, слышала ли она въ своей жизни о существованіи такого мѣста, какъ кустарникъ.
   Я посылалъ ихъ одну за одной, какъ было велѣно. Кухарка первая вошла въ залу суда, другими словами -- въ мою комнату. Она оставалась очень недолго. Донесеніемъ было, когда она вышла:
   -- Приставъ Кёффъ въ уныломъ расположеніи духа, но приставъ Кёффъ настоящій джентльмэнъ.
   За нею пошла горничная милэди. Оставалась гораздо дольше. Донесеніемъ было, когда она вышла:
   -- Если приставъ Кёффъ не вѣритъ словамъ порядочной женщины, то могъ бы, по-крайней-мѣрѣ, оставить свое мнѣніе при себѣ!
   Потомъ пошла Пенелопа. Оставалась только минуты двѣ. Донесеніе:
   -- Пристава Кёффа очень жаль; должно быть, онъ въ молодости былъ несчастливъ въ любви, батюшка.
   Послѣ Пенелопы пошла старшая служанка. Оставалась, какъ и горничная милэди, довольно долго. Донесеніе:
   -- Я поступила къ ея сіятельству не за тѣмъ, чтобы какой нибудь полицейскій подозрѣвалъ меня въ глаза.
   Потомъ пошла Розанна Спирманъ. Оставалась дольше всѣхъ. Ни какого донесенія -- мертвое молчаніе и губы блѣдныя, какъ смерть. Самюэль, лакей, пошёлъ за Розанной. Оставался минуты двѣ. Донесеніе:
   -- Стыдно должно быть тому, кто чиститъ сапоги приставу Кёффу.
   Нанси, судомойка, пошла послѣдняя; оставалась минуты двѣ. Донесеніе:
   -- У пристава есть сердце, онъ не отпускаетъ шуточекъ, мистеръ Беттереджъ, надъ бѣдной, работящей дѣвушкой.
   Отправившись въ залу суда, когда все было кончено, узнать не будетъ ли какихъ-нибудь приказаній для меня, и нашелъ пристава опять смотрящимъ изъ окна и насвистывающій "Послѣднюю лѣтнюю розу".
   -- Не открыли ли чего-нибудь, сэръ? спросилъ я.
   -- Если Розанна Спирманъ попроситъ позволенія выдти, сказалъ приставъ: -- отпустите ее, бѣдняжку, но прежде дайте мнѣ знать.
   Лучше мнѣ было бы промолчать о Розаннѣ и мистерѣ Фрэнклинѣ. Было довольно ясно, несчастная дѣвушка заслужила подозрѣніе пристава Кёффа, несмотря на всѣ мои старанія не допустить его до этого.
   -- Надѣюсь, что вы не считаете Розанну замѣшанной въ пропажѣ алмаза? осмѣлился я сказать.
   Углы меланхолическихъ губъ пристава искривились и онъ пристально посмотрѣлъ мнѣ въ лицо, какъ смотрѣлъ въ саду.
   -- Я думаю, что мнѣ лучше не говорить вамъ, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ: -- а то вы пожалуй опять растеряетесь во второй разъ.
   Я началъ сомнѣваться, точно ли провелъ знаменитаго Кёффа. Для меня было облегченіемъ, что насъ прервалъ стукъ въ дверь и кухарка прислала мнѣ сказать, что Розанна Спирманъ просится со двора по своей обыкновенной привычкѣ: у ней болитъ голова и ей нужно подышать свѣжимъ воздухомъ. По знаку пристава, я сказалъ:
   -- Да.
   -- Гдѣ у васъ выходятъ слуги? спросилъ онъ, когда посланная ушла.
   Я показалъ ему.
   -- Заприте дверь вашей комнаты, сказалъ приставъ:-- и если кто-нибудь спроситъ меня, скажите, что я здѣсь собираюсь съ мыслями.
   Онъ опять скривилъ углы своихъ губъ и исчезъ.
   Когда я остался одинъ при такихъ обстоятельствахъ, сильное любопытство побудило меня самому заняться открытіями.
   Было ясно, что подозрѣнія пристава Кёффа были возбуждены тѣмъ, что онъ узналъ изъ допроса слугъ въ моей комнатѣ. А двѣ служанки (исключая самой Розанны), остававшіяся на допросѣ довольно долго, были горничная милэди и первая служанка, тѣ самыя женщины, которыя съ самаго начала ждали ихъ несчастную подругу. Дойдя до этихъ заключеній, я случайно заглянулъ въ людскую, и увидѣвъ, что тамъ пьютъ чаи, тотчасъ назвался на. этотъ чай. (Капля чая для женскаго языка то же, что капля масла для угасающей лампы).
   Моя надежда найти въ чайникѣ союзника не осталась безъ вознагражденія. Менѣе чѣмъ черезъ полчаса я зналъ столько же, сколько самъ приставъ.
   Ни горничная милэди, ни старшая служанка не повѣрили болѣзни Розанны вчера. Эти двѣ чертовки -- я прошу у васъ прощенія, но какъ иначе можете вы назвать двухъ злыхъ женщинъ?-- прокрадывались наверхъ, время-отъ-времени въ четвергъ послѣ полудня, пробовали отворить дверь Розанны и нашли ее запертою, стучались и не получили отвѣта, слушали и не слыхали никакого звука изнутри. Когда дѣвушка сошла къ чаю и была отослана еще нездоровая опять въ постель, двѣ вышеупомянутыя чертовки опять пробовали отворить ея дверь и нашли ее запертой, заглядывали въ замочную скважину и нашли ее заткнутой, видѣли свѣтъ подъ дверью въ полночь, слышали трескъ огня (огонь въ спальной служанки въ іюнѣ!) въ четыре часа утра. Все это они сказали приставу Кёффу, который, въ благодарность за ихъ желаніе помочь ему, посмотрѣлъ на нихъ кислыми и подозрительными глазами и показалъ имъ ясно, что онъ не вѣритъ ни той, ни другой. Отъ этого происходили неблагопріятные отзывы обѣихъ этихъ женщинъ послѣ допроса. Отъ этого также (не считая вліянія чайника) ихъ готовность дать волю языку о нелюбезномъ обращеніи пристава съ ними.
   Такъ какъ я зналъ нѣсколько уловки знаменитаго Кёффа и видѣлъ, что онъ намѣренъ тайно слѣдить за Розанной, когда она дошла гулять, то мнѣ стало ясно, что онъ не счелъ за нужное показать горничной милэди и старшей служанкѣ, какъ существенно онѣ помогли ему. Это были женщины такого рода, которыя были способны, еслибы онъ показалъ имъ, что нашелъ ихъ показанія достойными довѣрія, чваниться этимъ и сказать или сдѣ" лать что-нибудь такое, что заставило бы Розанну Спирманъ остерегаться.
   Я вышелъ на воздухъ. Былъ прекрасный лѣтній вечеръ. Я очень жалѣлъ бѣдную дѣвушку и очень былъ растревоженъ вообще оборотомъ дѣла. Направясь къ кустарнику, я встрѣтилъ мистера Фрэнклина въ его любимой аллеѣ. Онъ давно уже воротился со станціи и имѣлъ съ милэди продолжительный разговоръ, Ола разсказала ему о непонятномъ отказѣ миссъ Рэчель осмотрѣть свой гардеробъ и привела его въ такое уныніе, что онъ, казалось, не рѣшался говорить о барышнѣ. Фамильный характеръ выказался въ этотъ вечеръ на лицѣ мистера Фрэнклина въ первый разъ, какъ я его зналъ.
   -- Ну, Беттереджъ, сказалъ онъ;-- какъ атмосфера тайны и подозрѣній, въ которой мы теперь всѣ живемъ, нравится вамъ? Помните то утро, когда я пріѣхалъ съ Луннымъ камнемъ? Боже! какъ я жалѣю, зачѣмъ мы не бросили его въ пески!
   Послѣ этой вспышки онъ не хотѣлъ говорить до-тѣхъ-поръ, пока не успокоился. Мы шли молча рядомъ минуты двѣ, а потомъ онъ спросилъ меня, куда дѣвался приставъ Кёффъ. Невозможно было обмануть мистера Фрэнклина отвѣтомъ, будто приставъ въ моей комнатѣ и собирается съ мыслями. Я разсказалъ ему все, какъ было, упомянувъ въ особенности то, что горничная милэди и старшая служанка сказали о Розаннѣ Спирманъ.
   Ясный умъ мистера Фрэнклина увидалъ въ одно мгновеніе, какой оборотъ приняли подозрѣніи пристава.
   -- Вы, кажется, говорили мнѣ сегодня утромъ, сказалъ онъ:-- что одинъ изъ лавочниковъ увѣрялъ, будто онъ встрѣтилъ Розанну вчера, отправлявшуюся пѣшкомъ въ Фризинголлъ, когда мы предполагали, что она лежитъ больная къ своей комнатѣ?
   -- Да, сэръ.
   -- Если горничная тетушки и другая женщина говорили правду, то, стало быть, лавочникъ дѣйствительно встрѣтилъ ее. Припадокъ болѣзни дѣвушки былъ предлогомъ, чтобы обмануть насъ. Она имѣла какую-нибудь преступную причину для того, чтобы тайно сходить въ городъ. Запачканное платье принадлежало ей, а огонь, трескъ котораго слышался къ ея комнатѣ въ четыре часа, былъ разведенъ для того, чтобы сжечь это платье. Розанна Спирманъ украла алмазъ. Я сейчасъ пойду и скажу тетушкѣ, какой оборотъ приняло дѣло.
   -- Нѣтъ еще, повремените, сэръ, сказалъ меланхолическій голосъ позади насъ.
   Мы оба обернулись и очутились годомъ къ лицу съ приставомъ Кёффомъ.
   -- Зачѣмъ же? спросилъ мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Потому что, сэръ, если вы скажете ея сіятельству, ея сіятельство скажетъ миссъ Вериндеръ.
   -- Положимъ, она скажетъ. Что-жъ такое?
   Мистеръ Фрэнклинъ сказалъ эти слова съ внезапнымъ жаромъ и запальчивостью, какъ будто приставъ смертельно оскорбилъ его.
   -- А какъ вы думаете, сэръ, спокойно сказалъ приставъ Кёффъ;-- благоразумно ли дѣлать такой вопросъ мнѣ -- и въ такое время?
   Наступило минутное молчаніе. Мистеръ Фрэнклинъ подошелъ близко къ приставу. Оба прямо посмотрѣли въ ли до другъ другу. Мистеръ Фрэнклинъ заговорилъ первый, понизивъ голосъ такъ же внезапно, какъ возвысилъ его.
   -- Я полагаю, вамъ извѣстно, мистеръ Кёффъ, сказалъ онъ:-- что вы ведете дѣло чрезвычайно щекотливое.
   -- Не въ первый, а можетъ быть въ сотый разъ веду я щекотливое дѣло, отвѣчалъ тотъ такъ же безстрастно, какъ всегда.
   -- Я, кажется, долженъ понять, что вы мнѣ запрещаете говорить тетушкѣ о случившемся?
   -- Вы должны понять, сэръ, что я брошу это дѣло, если вы скажете лэди Вериндеръ или кому бы то ни было о томъ, что случилось, пока я не дамъ вамъ позволенія.
   Это рѣшило все. Мистеру Фрэнклину ничего больше не осталось, какъ покориться, онъ повернулся съ гнѣвомъ и оставилъ насъ.
   Я стоялъ и съ трепетомъ слушалъ ихъ, не зная, кого подозрѣвать и что теперь думать, Однако, несмотря на мое смущеніе, для меня были ясны двѣ вещи. Во-первыхъ, что барышня по какой-то непонятной причинѣ была причиною тѣхъ колкостей, которыя они наговорили другъ другу. Во-вторыхъ, что она совершенно попали другъ друга, не размѣнявшись никакими предварительными объясненіями.
   -- Мистеръ Беттереджъ, сказалъ приставъ:-- вы сдѣлали очень большую глупость въ мое отсутствіе. Вы сами пустились на розыски. Впередъ, можетъ быть, вы будете такъ обязательны, что станете производить розыски вмѣстѣ со мной.
   Онъ взялъ меня подъ руку и повелъ по той дорогѣ, по которой пришелъ. Можетъ быть, я заслужилъ его упрекъ, но я все-таки не хотѣлъ помогать ему разставлять ловушки Розаннѣ Спирманъ. Воровка она была или нѣтъ, законно или нѣтъ, мнѣ было все-равно -- я жалѣлъ о ней.
   -- Чего вы хотите отъ меня? спросилъ я, вырвавъ свою руку и остановившись.
   -- Только небольшихъ свѣдѣній о здѣшнихъ окрестностяхъ, отвѣчалъ приставъ.
   Я не могъ отказаться дополнить географическія свѣдѣнія пристава Кёффа.
   -- Есть въ этой сторонѣ какая-нибудь дорожка, которая ведетъ отъ морского берега къ этому дому? спросилъ приставъ.
   Съ этими словами онъ указалъ на сосновую аллею, которая вела къ Зыбучимъ Пескамъ.
   -- Да, сказалъ я:-- тутъ есть дорожка.
   -- Покажите ее мнѣ.
   Рядомъ, въ сумерки лѣтняго вечера, приставъ и я отправились къ Зыбучимъ Пескамъ.
   

Глава XV.

   Приставъ молчалъ, погруженный въ свои думы, пока мы не пошли въ сосновую аллею, которая вела къ пескамъ. Тутъ онъ очнулся, какъ человѣкъ, принявшій рѣшительное намѣреніе, и опять заговорилъ со мной.
   -- Мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ:-- такъ какъ вы сдѣлали мнѣ честь и взяли, какъ говорится, весло въ моей лодкѣ и такъ какъ и думаю, что вы можете быть мнѣ полезны до истеченія нынѣшняго вечера, я не вижу никакой пользы для насъ мистифировать другъ друга долѣе и намѣренъ подать вамъ примѣръ откровенности съ моей стороны. Вы рѣшились не сообщать мнѣ никакихъ свѣдѣній, которыя могли бы повредить Розаннѣ Спирмань, потому что съ вами она вела себя хорошо и потому что вамъ искренно ее жаль. Эти гуманныя побужденія дѣлаютъ вамъ большую честь, но въ этомъ случаѣ они оказываются совершенно безполезны. Розанна Спирманъ не подвергается ни малѣйшей опасности -- даже если я обвиню ее замѣшанной въ пропажѣ алмаза на основаніи уликъ, которыя такъ же очевидны для меня, какъ носъ на вашемъ лицѣ.
   -- Вы хотите сказать, что милэди не станетъ преслѣдовать ее судебнымъ порядкомъ? спросилъ я.
   -- Я хочу сказать, что милэди не можетъ преслѣдовать ее, сказалъ приставъ.-- Розанна Спирманъ болѣе ничего, какъ орудіе въ рукахъ другого лица, и ради этого другого лица Розанна Спирманъ будетъ пощажена.
   Онъ говорилъ серьезно, этого нельзя было опровергать. Однако. въ душѣ моей шевельнулось что-то недоброе противъ него.
   -- Не можете ли вы назвать это другое лицо? спросилъ я.
   -- Не можете ли вы, мистеръ Беттереджъ?
   -- Нѣтъ.
   Приставъ Кёффъ все стоялъ неподвижно и смотрѣлъ на меня съ молапхо.тдческимъ участіемъ.
   -- Мнѣ всегда пріятно обращаться нѣжно съ людскими слабостями, сказалъ онъ.-- А въ настоящую минуту я чувствую особенную нѣжность къ вамъ, мистеръ Беттереджъ. А вы по тои же прекрасной причинѣ чувствуете особенную нѣжность въ Розаннѣ Спирманъ, неправдали? Не узнали ли вы какъ-нибудь случайно, что она недавно шила себѣ новое бѣлье?
   Для чего оттъ такъ деожиданно ввернулъ этотъ странный вопросъ, я никакъ де могъ догадаться. Не видя, чтобы Розаннѣ могло повредить, если я скажу правду, я отвѣчалъ, что дѣвушка поступила къ намъ съ весьма скуднымъ запасомъ бѣлья и что милэди въ вознагражденіе за ея хорошее поведеніе (я сдѣлалъ удареніе на послѣднихъ словахъ) подарила ей новое бѣлье недѣли двѣ тому назадъ.
   -- Жалкій этотъ свѣтъ! сказалъ приставъ:-- человѣческая жизнь есть нѣчто въ родѣ мишени, въ которую несчастье стрѣляетъ безпрестанно и всегда попадаетъ въ цѣль. Еслибъ не этотъ новый запасъ бѣлья, мы нашли бы новую кофту или гонку между вещами Розанны и уличили бы ее такимъ образомъ. Вы слѣдите за моею мыслью, не такъ ли? Вы сами допрашивали служанокъ и знаете, какія открытія двѣ изъ нихъ сдѣлали у двери Розанны. Навѣрно вы знаете, чѣмъ занималась вчера дѣвушка послѣ того, какъ она занемогла? Вы не можете догадаться? О, Боже мой! это такъ же ясно, какъ полоса свѣта вонъ тамъ въ концѣ деревьевъ. Въ одиннадцать часовъ въ четвергъ утромъ надзиратель Сигрэвъ (эта масса человѣческихъ слабостей) указываетъ всѣмъ женщинамъ пятно на двери. Розанна имѣетъ причины подозрѣвать свои собственныя вещи; она пользуется первымъ удобнымъ случаемъ уйти въ свою комнату, находитъ пятно на своей кофточкѣ или юпкѣ, или все равно тамъ на чемъ, притворяется больного и пробирается въ городъ, покупаетъ матеріалы для новой юпки или кофты, шьетъ ее одна въ своей комнатѣ въ четвергъ ночью, разводитъ огонь (не для того, чтобъ сжечь; двѣ ея подруги подсматриваютъ у дверей, и она знаетъ, что не можетъ распространить запахъ гари и что ей некуда дѣвать кучу пепла) разводитъ огонь, я говорю, чтобъ выжать, высушить и выгладить подмѣненную гонку, а запачканную скрыла (вѣроятно на себѣ) и въ эту минуту старается ее уничтожить бъ какомъ-нибудь удобномъ мѣстечкѣ на этомъ уединенномъ берегу передъ нами. Я видѣлъ сегодня вечеромъ, какъ она пришла въ рыбачью деревню въ одну хижину, въ которую, можетъ быть, и мы зайдемъ до возвращенія домой. Она оставалась въ хижинѣ нѣсколько времени и вышла оттуда (какъ мнѣ показалось) съ чѣмъ-то спрятаннымъ подъ манто. Манто на женщинѣ -- эмблема милосердія -- оно прикрываетъ множество грѣховъ. Я видѣлъ, какъ она отправилась къ сѣверу вдоль берега, когда вышла изъ хижины. Неужели вашъ морской берегъ считается хорошимъ обращикомъ морскихъ видовъ, мистеръ Беттереджъ?
   Я отвѣчалъ: "Да" такъ коротко, какъ только могъ.
   -- Вкусы бываютъ равные, сказалъ приставъ Кёффъ.-- Смотря съ моей точки зрѣнія, я никогда не видалъ морского ландшафта, который менѣе нравился бы мнѣ. Еслибы вамъ мучилось слѣдить за другимъ человѣкомъ вдоль но этому берегу и если этотъ человѣкъ оглянется, тутъ нѣтъ ни малѣйшаго мѣстечка, за которымъ вы могли бы спрятаться. Мнѣ оставалось выбирать одно изъ двухъ: или посадить Розанну въ тюрьму по подозрѣнію, или пока датъ ей волю распорядиться по своему усмотрѣнію. По причинамъ, которыми а не стану вамъ надоѣдать, я рѣшился лучше сдѣлать всевозможныя жертвы, чѣмъ возбудитъ тревогу въ одной особѣ, которую мы не станемъ называть. Я воротился домой просить васъ провести меня къ сѣверному концу берега другой дорогой. Песокъ -- въ томъ отношеніи, что на немъ остаются слѣды -- одинъ изъ лучшихъ сыщиковъ, извѣстныхъ мнѣ. Если мы не встрѣтимся съ Розанной Спирманъ на ея возвратномъ пути по этой дорогѣ, песокъ можетъ намъ сказать, гдѣ она была, если только продлится свѣтъ. Ботъ песокъ. Вы извините, если я вамъ посовѣтую молчать и пропустить меня впередъ?
   Если докторамъ извѣстна болѣзнь подъ названіемъ розыскной лихорадки, то эта болѣзнь сильно овладѣла теперь вашимъ нижайшимъ слугой. Приставъ Кёффъ спустился между песчаными холмами къ берегу. Я послѣдовалъ за нимъ (а сердце словно выпрыгнуть хотѣло) и ждалъ поодаль, что будетъ дальше.
   Когда обернулся, я очутился на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Розанна Спирманъ говорила со мною, когда мистеръ Фрэнклинъ вдругъ явился передъ нами, пріѣхавъ къ намъ изъ Лондона. Между тѣмъ какъ мои глаза слѣдовали за приставомъ, мысли мои, противъ моей воли, устремились на то, что происходило въ то время между Розанной и мною. Увѣряю васъ, я почти чувствовалъ, какъ бѣдняжка съ признательностью пожала мнѣ руку за то, что я ласково говорилъ съ нею. Увѣряю васъ, я почты слышалъ, какъ ея голосъ говорилъ мнѣ, что Зыбучіе Пески притягиваютъ ее противъ ея воля -- почти видѣлъ, какъ лицо ея просіяло, когда она увидала мистера Фрэнклина, вдругъ подходящаго къ дамъ изъ-за холмовъ. Уныніе мое становилось все сильнѣе, когда я думалъ объ этомъ -- и видъ уединенной маленькой бухты, когда я осмотрѣлся кругомъ, чтобъ оторваться отъ своихъ мыслей, только еще болѣе встревожилъ меня.
   Послѣдній вечерній свѣтъ быстро исчезалъ, и надъ всѣмъ этимъ печальнымъ мѣстомъ нависла какая-то ужасная тишина. Волны океана разливались на большой песчаный берегъ бухты, не производя ни милѣйшаго звука. Ни малѣйшій вѣтерокъ не шевелилъ открытаго моря, которое лежало неподвижно и мрачно. Клочки грязной тины, желтовато-бѣлые, плавали на мертвой поверхности воды. Илъ и цѣна слабо показывались въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, гдѣ послѣдній свѣтъ еще падалъ на нихъ на двухъ большихъ утесахъ, выдававшихся къ сѣверу и югу въ море. Теперь была пора отлива, и пока я стоялъ и ждалъ, широкая бурая поверхность Зыбучихъ Песковъ начала морщиться и дрожать -- единственный движущійся предметъ въ этомъ отвратительномъ мѣстѣ, и видѣлъ, какъ приставъ вздрогнулъ, когда колебаніе песка бросилось ему въ глаза. Посмотрѣвъ на него минуты двѣ, онъ повернулся и воротился ко мнѣ.
   -- Вѣроломное мѣсто, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ: -- и никакихъ слѣдовъ Розанны Спирманъ на всемъ берегу, куда бы вы ни смотрѣли.
   Онъ повелъ меня ниже къ берегу, и я самъ увидѣлъ, что только его слѣды и мои виднѣлись на пескѣ.
   -- Въ которой сторонѣ теперь отъ насъ рыбачья деревня? спросилъ приставъ Кёффъ.
   -- Коббс-Голь, отвѣчалъ я (такъ называлась деревня):-- будетъ отъ насъ къ югу.
   -- Я видѣлъ, какъ дѣвушка сегодня вечеромъ пошла къ сѣверу вдоль берега изъ Киббс-Голя, сказалъ приставъ.-- Слѣдовательно, она шла къ этому мѣсту. Коббс-Голь на другой сторонѣ вонъ того мыска? И не можемъ ли мы пройти туда -- такъ какъ теперь вода стоитъ низко -- по берегу?
   Я отвѣчалъ "да" на оба эти вопроса,
   -- Вы меня извините, если я попрошу васъ пойти скорѣе, сказалъ приставъ.-- Мнѣ нужно найти то мѣсто, гдѣ она сошла съ берега, прежде чѣмъ стемнѣетъ.
   Мы прошли, скажу я, шаговъ двѣсти къ Коббс-Голю, когда приставъ Кёффъ вдругъ опустился на колѣни на берегу, по всей вѣроятности, почувствовавъ внезапное желаніе помолиться Богу.
   -- Однако, можно сказать кое-что въ пользу вашего морского ландшафта, замѣтилъ приставъ.-- Вотъ женскіе слѣды, мистеръ Беттереджъ! Назовемъ ихъ слѣдами Розанны, пока не найдемъ такихъ доказательствъ противнаго, противъ которыхъ не будемъ въ состояніи устоять. Слѣды очень сбивчивые, замѣтьте пожалуйста -- съ умысломъ сбивчивые, сказалъ бы я. А, бѣдняжка! она понимаетъ такъ же хорошо, какъ и я, полицейскія способности песка. Но не слишкомъ ли поторопилась она совсѣмъ стереть слѣды? Кажется. Вотъ одинъ слѣдъ идетъ изъ Коббс-Голя, а другой назадъ туда. Неправдали, что передокъ ея ботинки прямо указываетъ на воду? И не вижу ли я два каблука дальше къ берегу, также, возлѣ воды? Я не желаю оскорблять ваши чувства, но боюсь, что Розанна хитра. Какъ будто она имѣла намѣреніе пройти къ тому мѣсту, съ котораго мы сейчасъ ушли, не оставивъ на пескѣ слѣдовъ, по которымъ се было бы можно отыскать. Не сказать ли намъ, что она шла по водѣ отсюда, пока не дошла до выступа скалъ, что позади насъ, и воротилась тою же дорогою, а потомъ опять пошла по берегу, гдѣ еще остались слѣды двухъ каблуковъ? Да, мы это скажемъ. Это согласуется съ моимъ предположеніемъ, что у ней было что-то подъ манто, когда она выходила изъ хижины. Нѣтъ! не за тѣмъ, чтобы истребить -- потому что въ гакомъ случаѣ къ чему было принимать всѣ эти предосторожности, чтобъ не допустить меня отыскать то мѣсто, гдѣ кончилась ея прогулка? А чтобы спрятать здѣсь -- вотъ это, я думаю, будетъ догадка справедливѣе. Можетъ быть, если зайдемъ въ хижину, мы узнаемъ, что она несла?
   При этомъ предложеніи моя розыскная лихорадка вдругъ прошла.
   -- Я дамъ не нуженъ, сказалъ я.-- Какую пользу могу я принести?
   -- Чѣмъ больше я васъ узнаю, мистеръ Беттереджъ, сказалъ приставъ:-- тѣмъ болѣе добродѣтелей открываю въ васъ. Скромность -- о, Боже! какъ рѣдко встрѣтить скромность на этомъ свѣтѣ и какъ много этой рѣдкой добродѣтели въ васъ! Если я одинъ войду въ хижину, языкъ хозяевъ будетъ связанъ при первомъ вопросѣ, который я сдѣлаю имъ. Если я пойду съ вами, меня представитъ уважаемый сосѣдъ, и необходимымъ результатомъ будетъ бѣглый разговоръ. Мнѣ такъ это кажется; какъ это кажется вамъ?
   Не придумавъ прилично-ловкаго отвѣта такъ скоро, какъ желалъ бы, я постарался выиграть время, спросивъ, въ какую хижину хочетъ онъ идти.
   Когда приставъ описалъ это мѣсто, я узналъ, что это та хижина, въ которой живетъ рыбакъ по имени Йолландъ съ женою и двумя взрослыми дѣтьми, сыномъ и дочерью. Если вы оглянетесь назадъ, вы увидите, что когда я въ первый разъ представилъ вашему вниманію Розанну Спирманъ, я упомянулъ, что она разнообразитъ свою прогулку, бывая не только на Зыбучихъ Пескахъ, но посѣщая также друзей въ Коббс-Голѣ. Эти друзья были Йолланды -- почтенные, достойные люди, дѣлавшіе честь этимъ окрестностямъ. Знакомство Розанны съ ними началось съ дочери, у которой была уродливая нога и которая была извѣстна подъ именемъ Хромоногой Люси. Двѣ страдавшія уродствомъ дѣвушки имѣли, я полагаю, какое-то чувство товарищества другъ къ другу. Какъ бы то ни было, Йолланды и Розанна въ тѣ рѣдкіе случаи, когда они встрѣчались, казалось, всегда находились въ пріятныхъ и дружескихъ отношеніяхъ. То обстоятельство, что приставъ Кёффъ прослѣдилъ дѣвушку до ихъ коттэджа, заставило меня взглянуть въ совершенно новомъ свѣтѣ на его просьбу помочь ему. Розанна ходила туда, куда она имѣла привычку ходить, и показать, что она была въ обществѣ рыбака и его семьи, было все-равно, что доказать, что она была занята очень невиннымъ образомъ. Стало быть, позволить себѣ убѣдиться логикой пристава Кёффа значило оказать дѣвушкѣ услугу, а не вредъ. Вслѣдствіе этого я выказалъ себя убѣжденнымъ.
   Мы пошли въ Коббс-Голль и видѣли слѣды на пескѣ, пока продолжался свѣтъ.
   Когда мы дошли до хижины, оказалось, что рыбакъ съ сыномъ уѣхали на лодкѣ, а Хромоногая Люся, всегда слабая и утомленная, отдыхала на постели на верху. Добрая мистриссъ Йолландъ одна приняла насъ въ кухнѣ. Когда она услыхала, что приставъ Кёффъ лицо знаменитое въ Лондонѣ, она поставила на столъ бутылку голландскаго джина, положила пару чистыхъ трубокъ и не спускала съ пристава глазъ, какъ будто не могла на него насмотрѣться.
   Я спокойно сидѣлъ въ углу, ожидая услышать, какъ приставъ наведетъ разговоръ о Розаннѣ Спирманъ. Его обыкновенная манера начинать разговоръ съ околичностей оказалась въ этомъ случаѣ еще сильнѣе. Какъ онъ это сдѣлалъ, я не могъ сказать тогда, не могу сказать и теперь. Вѣрно только то, что онъ началъ съ королевской фамиліи, съ первобытныхъ методистовъ и съ цѣны на рыбу, и перешелъ отъ этого (съ своей обыкновенной меланхолической и скрытной манерой) къ пропажѣ Луннаго камня, къ злости нашей первой служанки и къ жестокому обращенію служанокъ вообще съ Розанной Спирманъ. Дойдя до этого предмета такимъ образомъ, онъ сказалъ о себѣ, что онъ наводитъ справки о пропажѣ алмаза отчасти для того, чтобъ отыскать его, отчасти для того, чтобъ оправдать Розанну отъ несправедливыхъ подозрѣній ея враговъ въ нашемъ домѣ. Черезъ четверть часа послѣ того, какъ мы вошли въ кухню, добрая мистриссъ Йолландъ была убѣждена, что она разговариваетъ съ лучшимъ другомъ Розанны, и уговаривала пристава Кёффа подкрѣпить свой желудокъ и оживить свою душу голландской бутылочкой.
   Будучи твердо убѣжденъ, что приставъ тратитъ время попустому съ мистриссъ Йолландъ, я сидѣлъ и слушалъ ихъ разговоръ почти такъ, какъ бывало прежде слушалъ въ театрѣ актеровъ. Знаменитый Кёффъ выказалъ удивительное терпѣніе, уныло пытая счастье и такъ и этакъ, и производя выстрѣлъ за выстрѣломъ, такъ сказать, наудачу, авось попадетъ въ цѣль. Все къ чести Розанны, ничего къ ея вреду -- вотъ какъ это кончалось, какъ онъ ни старался. Мистриссъ Йолландъ несла разный вздоръ и вѣрила приставу безусловно, ѣло послѣднее усиліе, было сдѣлано, когда мы посмотрѣли на наши часы и встали, съ намѣреніемъ проститься.
   -- Теперь я пожелаю вамъ добраго вечера, сударыни, сказалъ приставъ.-- И я только скажу на прощанье, что Розанна Спирманъ имѣетъ искренняго доброжелателя въ вашемъ покорнѣйшемъ слугѣ. Но, о Боже мои! ей не слѣдуетъ оставаться на этомъ мѣстѣ; мой совѣтъ ей -- оставить его.
   -- Господи помилуй! она его оставляетъ! закричала мистриссъ Йолландъ.
   (Nota bene. Я перевожу йоркширскій языкъ мистриссъ Йоліандъ на англійскій. Когда и скажу вамъ, что всевѣдущій Кеффъ иногда не могъ понять ее, пока я ему не помогалъ, вы заключите сами, въ какомъ положеніи были бы вы, еслибъ я передалъ ея разговоръ на ея родномъ языкѣ.)
   Розанна Спирманъ оставляетъ насъ! Я навострилъ уши. Казалось странно, чтобъ не сказать болѣе, что она не предупредитъ милэди или меня. Въ душѣ моей возникло сомнѣніе, не попалъ ли въ цѣлъ послѣдній выстрѣлъ пристава Кёффа. Я началъ сомнѣваться, такъ ли безвредно было мое участіе въ этомъ, какъ думалъ я. Можетъ быть, дѣло заставляло пристава мистифировать честную женщину, запутавъ ее въ сѣть лжи; но мой долгъ, какъ добраго протестанта, былъ вспомнить, что отецъ лжы -- дьяволъ и что зло и дьяволъ никогда не бываютъ далеко другъ отъ друга. Начиная чувствовать въ воздухѣ что-то недоброе, я старался увести пристава. Онъ тотчасъ опять сѣлъ и попросилъ позволенія выпить для подкрѣпленія послѣдній глотокъ изъ голландской бутылочки. Мистриссъ Йолландъ сѣла напротивъ него и налила ему рюмочку. Я подошелъ къ двери очень встревоженный и сказалъ, что кажется долженъ съ нами проститься -- а между тѣмъ я не уходилъ.
   -- Итакъ она намѣрена оставить свое мѣсто? сказалъ приставъ.-- Что же она будетъ дѣлать, когда его оставитъ? Грустно! грустно! У бѣдняжки нѣтъ на свѣтѣ друзей, кромѣ насъ и меня.
   -- Есть! сказала мистриссъ Йолландъ.-- Она пришла сюда, какъ я вамъ говорила, сегодня вечеромъ, и посидѣвъ и поговоривъ немножко съ моей дочерью Люси и со мной, она попросила позволенія пойти одной наверхъ въ комнату Люси. Это единственная комната въ нашемъ домѣ, гдѣ есть чернила и перо. "-- Мнѣ нужно написать письмо къ одному другу, сказала она: -- а я не могу этого сдѣлать у насъ въ домѣ, гдѣ за мною подсматриваютъ слуги". Къ кому это письмо было написано, я вамъ сказать не могу; должно быть, оно было очень длинно, судя по тому, сколько времени сидѣла она надъ нимъ на верху. Я предлагала ей почтовую марку, когда она пришла внизъ. Письма въ рукахъ у ней не было и марки она не приняла. Бѣдняжечка немножко скрытна (какъ вамъ извѣстно) на счетъ себя и своихъ поступковъ. Но у ней есть гдѣ-то другъ, это я могу вамъ сказать, и къ этому-то другу, вотъ помяните мое слово, поѣдетъ она.
   -- Скоро? спросилъ приставъ.
   -- Такъ скоро, какъ только можетъ, отвѣчала мистриссъ Йолландъ.
   Тутъ я опять отошелъ отъ двери. Какъ глава прислуги милэди, я не могъ позволить, чтобы въ моемъ присутствіи продолжался такой безцеремонный разговоръ о томъ, какъ наша служанка уйдетъ или не уйдетъ, не обративъ вниманія да это.
   -- Вы должно быть ошибаетесь на счетъ Розанны Спирманъ, сказалъ я.-- Еслибъ она хотѣла оставить свое мѣсто, она прежде всего сказала бы объ этомъ мнѣ.
   -- Ошибаюсь? вскричала мистриссъ Йолландъ:-- только часъ тому назадъ она купила нѣкоторыя вещи для дороги -- отъ меня самой, мистеръ Беттереджъ, въ этой самой комнатѣ. Это напоминаетъ мнѣ, сказала эта несносная женщина, вдругъ начиная шарить въ карманѣ:-- что у меня лежитъ на душѣ кое-что на счетъ Розанны и ея денегъ. Увидится кто-нибудь изъ васъ съ нею, Когда вы воротитесь домой?
   -- Я съ величайшимъ удовольствіемъ передамъ ваше порученіе бѣдняжкѣ, отвѣчалъ приставъ Кёффъ, прежде чѣмъ я успѣлъ ввернуть словцо.
   Мистриссъ Йолландъ вынула изъ кармана нѣсколько шиллинговъ и шести-пенсовыхъ монетъ и пересчитала ихъ съ особенной и предосадной заботливостью на ладони своей руки. Она подала эти деньги приставу, но во все время на лицѣ ея выражаюсь, какъ ей не хочется разстаться съ ними.
   -- Могу я васъ просить передать эти деньги Розаннѣ съ моимъ поклономъ и почтеніемъ? сказала мистриссъ Йолландъ.-- Она непремѣнно хотѣла заплатить мнѣ за нѣсколько вещицъ, которыя ей захотѣлось имѣть сегодня вечеромъ, а деньгамъ мы всегда рады, я объ этомъ спорить не стану. А все-таки мнѣ какъ-то неловко на душѣ, что я взяла у бѣдняжки съ трудомъ накопленныя ею деньги. И сказать вамъ но правдѣ, я не думаю, чтобы мужу моему было пріятно услыхать, что я взяла деньги у Розанны Спирманъ, когда онъ воротится съ работы завтра утромъ. Пожалуйста скажите ей, что я съ радостью дарю ей вещи, которыя она купила у меня. Не оставляйте денегъ на столѣ, сказала мистриссъ Йолландъ, вдругъ положивъ ихъ передъ приставомъ, какъ будто онѣ сожигали ей пальцы: -- а то времена суровыя, плотъ слаба, и пожалуй мнѣ захочется опять положить ихъ въ карманъ.
   -- Пойдемте! сказалъ я.-- Я не могу дольше ждать; я долженъ воротиться домой.
   -- Я сейчасъ иду за вами, сказалъ приставъ Кеффъ.
   Во второй разъ я подошелъ къ двери, и во второй разъ, какъ ни старался, я не могъ перейти черезъ порогъ.
   -- Отдать деньги назадъ дѣло слишкомъ щекотливое, сударыня, я слышалъ какъ сказалъ приставъ.-- Вы навѣрно дешево съ нея взяли.
   -- Дешево! сказала мистриссъ Йолландъ:-- подите сюда и судите сами.
   Она взяла свѣчу и повела пристава въ уголъ кухни. Еслибъ дѣло шло о моей жизни, я не могъ бы удержаться, чтобы не пойти за ней Въ углу была навалена цѣлая куча разныхъ разностей (по большей части изъ стараго металла), которыя рыбакъ набралъ въ разное время съ потонувшихъ кораблей и которыхъ онъ не успѣлъ еще распродать. Мистриссъ Йолландъ засунула руку въ этотъ мусоръ и вынула оттуда старый японскій оловянныя ящичекъ съ крышкой и кольцомъ, для того, чтобы можно было его повѣсить -- такіе ящички употребляются на корабляхъ для того, чтобы сохранять отъ сырости географическія и морскія карты и тому подобное.
   -- Вотъ! сказала она.-- Когда Розанна пришла сюда сегодня, она купила точно такой ящичекъ, какъ этотъ. "-- Это какъ-разъ годится, слазала она:-- для моихъ манжетокъ и воротничковъ, чтобы они не смялись въ чемоданѣ." Одинъ шиллингъ и девять пенсовъ, мистеръ Кёффъ. Хоть сейчасъ умереть на мѣстѣ, ни полпенни больше!
   -- Экая дешевизна! сказалъ приставъ съ тяжелымъ вздохомъ.
   Онъ взвѣсилъ ящичекъ на рукѣ Мнѣ показалось, что я услышалъ мотивъ "Послѣдней лѣтней розы", когда онъ глядѣлъ на ящичекъ. Нечего было сомнѣваться теперь. Онъ сдѣлалъ новое открытіе ко вреду Розанны Спирманъ, и именно въ такомъ мѣстѣ, гдѣ я думалъ, что репутація ея безопасна -- и все черезъ меня! Предоставляю вамъ вообразить, что я чувствовалъ и какъ искренно я раскаялся, что служилъ посредникомъ знакомства мистера Кёффа съ мистриссъ Йолландъ.
   -- Довольно, сказалъ я:-- мы право должны идти.
   Не обращая на меня ни малѣйшаго вниманія, мистриссъ Йолландъ опять засунула руку въ мусоръ и на этого разъ опять вытащила оттуда цѣпочку.
   -- Взвѣсьте на рукѣ, сэръ, сказала она приставу.-- У насъ было три такихъ цѣпочки, и Розанна взяла двѣ. "-- Зачѣмъ вамъ, душечка, нужны такія цѣпочки? говорю я. "-- Я сцѣплю ихъ вмѣстѣ и обвяжу ими чемоданъ, говоритъ она." -- Веревка будетъ дешевле, говорила я. "-- А цѣпь надежнѣе, говоритъ она." -- Кто когда слыхалъ, чтобы чемоданы обвязывали цѣпью! говорю я." -- О, мистриссъ Йолландъ, не возражайте, говоритъ она:-- уступите мнѣ цѣпочки!" Странная дѣвушка, мистеръ Кёффъ, чистое золото и добрѣе сестры къ моей Люси -- но всегда немножно странная. Ну, я отдала ей. Три шиллинга и шесть пенсовъ. Вотъ какъ честная женщина, мистеръ Кёффъ, три шиллинга и шесть пенсовъ!
   -- За каждую? спросилъ приставъ.
   -- За обѣ, отвѣчала мистриссъ Йолландъ.-- Три шиллинга и шесть пенсовъ за обѣ.
   -- Даромъ отдали, сударыня, сказалъ приставъ, качая головой:-- даромъ отдали!
   -- Вотъ деньги, сказала мистриссъ Йодландъ возвращаясь къ кучкѣ серебра, лежавшей на столѣ, какъ будто она противъ воли притягивала ее.-- Она только и купила этотъ оловянный ящичекъ и эти цѣпочки. Одинъ шиллингъ девять пенсовъ и три шиллинга шесть пенсовъ -- всего-на-всего пять шиллинговъ и три пенса. Кланяйтесь ей и скажите, что совѣсть не позволяетъ мнѣ брать отъ бѣдной дѣвушки накопленныя ею деньги, когда онѣ могутъ понадобиться ей самой.
   -- А мнѣ, сударыня, совѣсть не позволяетъ отдавать деньги назадъ, сказалъ приставъ Кёффъ.-- Вы все-равно что подарили ей эти вещи -- право подарили.
   -- Это ваше искреннее мнѣніе, сэръ? спросила мистриссъ Йолландъ, вдругъ просіявъ.
   -- Въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія, отвѣчалъ приставъ.-- Спросите мистера Беттереджа.
   Некчему было спрашивать меня. Они добились отъ меня только:
   -- Прощайте!
   -- Да ну къ чорту эти деньги! сказала мистриссъ Йолландъ.
   Съ этими словами она какъ будто потеряла всякую надъ собою власть, и вдругъ схвативъ кучку серебра, спрятала ее въ карманъ.
   -- Изъ себя выдешь право, видя, что деньги тутъ лежатъ, а никто ихъ не беретъ! закричала эта безразсудная женщина, вдругъ шлепнувшись на стулъ и смотря на пристава Кёффа съ такимъ выраженіемъ, которое какъ будто говорило: "деньги опять у меня въ карманѣ, попробуйте-ка ихъ взять!"
   На этотъ разъ я не только подошелъ къ двери, но и вышелъ на дорогу, чтобы вернуться назадъ. Объясняйте какъ можете, а я чувствовалъ, какъ будто одинъ изъ нихъ, или оба вмѣстѣ, смертельно оскорбили меня. Прежде чѣмъ я сдѣлать три шага по деревнѣ, я услышалъ, что приставъ идетъ позади меня.
   -- Благодарю васъ за ваше представленіе, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ.-- Я обязанъ женѣ рыбака, совершенно новымъ ощущеніемъ. Мистриссъ Йолландъ озадачила меня.
   У меня вертѣлось на языкѣ дать ему колкій отвѣтъ, единственно по той причинѣ, что я былъ разсерженъ на него, потому что сердился на себя. Но когда онъ признался, что озадаченъ, успокоительное сомнѣніе пробѣжало въ головѣ моей, дѣйствительно ли сдѣланъ большой вредъ. Я ждалъ въ скромномъ молчаніи, что одъ еще скажетъ.
   -- Да, сказалъ приставъ, какъ будто читалъ мои мысли.-- Вмѣсто того, чтобы навести меня на слѣдъ, вамъ можетъ быть утѣшительно будетъ узнать, мистеръ Беттереджъ (при вашемъ участіи къ Розайнѣ), что вы дали способъ озадачить меня. То, что дѣвушка сдѣлала сегодня, разумѣется довольно ясно. Она прикрѣпила обѣ цѣпи къ кольцу оловяннаго ящичка; она засунула этотъ ящичекъ въ воду или въ песокъ. Другой конецъ цѣпи она прикрѣпила къ какому-нибудь мѣсту подъ скалой, извѣстному только ей. Она оставитъ ящичекъ тамъ до-тѣхъ поръ, пока кончится производимое теперь слѣдствіе; послѣ этого она можетъ опять вынуть его изъ тайника, когда ей будетъ свободно и удобно. До-сихъ-поръ все совершенно ясно. Но, прибавилъ приставъ съ первымъ признакомъ нетерпѣнія въ его голосѣ, какой я примѣтилъ: -- тайна состоитъ въ томъ -- что чортъ потянулъ ее спрятать въ этомъ оловянномъ ящикѣ?
   Я подумалъ: "Лунный камень!" Но только сказалъ приставу Кёффу:
   -- Неужели вы не можете угадать?
   -- Это не алмазъ, продолжалъ приставъ: -- вся опытность моей жизни никуда не годится, если Розанна Спирманъ взяла алмазъ.
   Когда я услыхалъ эти слова, должно быть, опять меня начала трясти розыскная лихорадка. Какъ бы то ни было, я забылся, интересуясь отгадать эту новую загадку. Я сказалъ опрометчиво:
   -- Запачканное платье!
   Приставъ Кёффъ вдругъ остановился въ темнотѣ и положилъ свою руку на мою.
   -- Когда что-нибудь бросаютъ въ вашъ зыбучій песокъ, выбрасывается ли это опять на поверхность? спросилъ онъ.
   -- Ничего, отвѣчалъ я: -- легкая или тяжелая вещь, а зыбучій песокъ втягиваетъ въ себя все и навсегда.
   -- Розанна Спирманъ это знаетъ?
   -- Она это знаетъ такъ же хорошо, какъ и я.
   -- Такъ ей стоило только привязать камень съ запачканной одеждѣ и бросить ее въ зыбучій песокъ, сказалъ приставъ.-- Нѣтъ ни малѣйшей причины для того, чтобъ ей прятать это -- а между тѣмъ она непремѣнно спрятала. Вопросъ состоитъ въ томъ, прибавитъ приставъ, продолжая идти: запачкана юпка или кофточка, или что-нибудь другое, что. необходимо сохранить во что бы то ни стало? Мистеръ Беттереджъ, если ничего не случится, что могло бы помѣшать мнѣ, я долженъ ѣхать завтра съ Фризинголлъ и узнать, что купила она въ городѣ, когда тайно доставала матеріалы, чтобъ сдѣлать новую одежду вмѣсто запачканной. При настоящемъ положеніи дѣлъ, оставлять домъ -- рискъ, но еще больше риску сдѣлать новый шагъ въ этомъ дѣлѣ въ темнотѣ. Извините, что я не въ духѣ; я упалъ въ своемъ собственномъ уваженіи -- я позволилъ Розаннѣ Спирманъ привести меня въ недоумѣніе.
   Когда мы воротились, слуги сидѣли за ужиномъ. Первый человѣкъ, котораго мы увидѣли на наружномъ дворѣ, былъ полисмэнъ, котораго надзиратель Сигрэвъ оставилъ въ распоряженіи пристава. Приставь спросилъ, воротилась ли Розапна Спирманъ. Да. Когда? Почти часъ тому назадъ. Что она дѣлала? Она пошла наверхъ спять шляпку и манто -- а теперь спокойно ужинала со всѣми остальными слугами.
   Не сдѣлавъ никакого замѣчанія, приставъ Кёффъ продолжалъ идти, падая все ниже и ниже въ своемъ собственномъ уваженіи, къ задней сторонѣ дома. Пройдя въ темнотѣ мимо входа, онъ все шелъ дальше (хотя я его звалъ), пока не остановился у ивовой калитки, которая вела въ садъ. Когда я подошелъ къ нему, чтобы воротить его на настоящую дорогу, я увидалъ, что онъ внимательно смотритъ на одни окно въ томъ этажѣ, гдѣ были спальни, съ задней стороны дома.
   Поднявъ глаза въ свою очередь, я узналъ, что предметъ его созерцаній было окно комнаты миссъ Рэчель и что огни мелькала тамъ взадъ и впередъ, какъ будто происходило что-нибудь необыкновенное.
   -- Это, кажется, комната миссъ Вериндеръ? спросилъ приставъ Кёффъ.
   Я отвѣчалъ утвердительно и пригласилъ его ужинать ко мнѣ. Приставъ не трогался съ мѣста и сказалъ что-то о томъ, какъ онъ любитъ садовый запахъ по вечерамъ. Я оставилъ его наслаждаться этимъ. Когда повернулъ къ двери, я услыхалъ "Послѣднюю лѣтнюю розу" у ивовой калитки. Приставъ Кеффъ сдѣлалъ еще открытіе. И на этотъ разъ ему помогло окно барышни!
   Это послѣднее размышленіе заставило меня опять вернуться къ приставу съ вѣжливымъ замѣчаніемъ, что у меня недостаетъ духу оставить его одного.
   -- Вы чего-нибудь тутъ не понимаете? прибавилъ я, указывай на окно миссъ Рэчель.
   Судя по голосу, приставъ Кёффъ опять занялъ надлежащее мѣсто въ своемъ уваженіи.
   -- Вы въ Йоркширѣ, кажется, охотники до пари? спросилъ онъ.
   -- Ну такъ что-жъ? сказалъ я.-- Положимъ, что и такъ.
   -- Будь я йоркширецъ, продолжалъ приставѣ, взявъ меня за руку:-- я прозакладовалъ бы вамъ цѣлый соверенъ, мистерѣ Беттереджъ, что ваша молодая барышня вдругъ рѣшилась уѣхать изъ дома. Если я выиграю это пари, я прозакладую другой соверенъ, что эта мысль пришла къ ней не прежде, какъ часъ тому назадъ.
   Первая догадка пристава испугала меня. Вторая какъ-то смѣшалась въ головѣ моей съ донесеніемъ полисмэна, что Розанна Спирманъ воротилась съ Песковъ часъ тому назадъ. Обѣ эти догадки имѣли на меня странное дѣйствіе, когда мы шли ужинать. Я выдернулъ свою руку изъ руки пристава Кёффа, и забывъ всякое приличіе, прошелъ прежде него въ дверь, чтобы самому навести справки.
   Лакей Самюэль былъ первый человѣкъ, встрѣченный мною въ передней.
   -- Ея сіятельство ждетъ васъ и пристава Кёффа, сказалъ онъ прежде чѣмъ я успѣлъ сдѣлать ему вопросъ.
   -- Какъ долго она ждетъ? спросилъ голосъ пристава позади меня.
   -- Уже съ часъ, сэръ.
   Вотъ опять! Розанна воротилась назадъ, миссъ Рэчель приняла какое-нибудь необыкновенное намѣреніе и милэда ждала пристава -- все въ этотъ послѣдній часъ! Непріятно было видѣть, что столь различные люди и предметы связывались между собою такимъ образомъ. Я пошелъ наверхъ, не смотря на пристава Кёффа, не говоря съ нимъ. Рука моя внезапно задрожала, когда я поднялъ ее, чтобы постучаться въ дверь комнаты моей госпожи.
   -- Я не стану удивляться, шепнулъ приставъ черезъ мое плечо:-- если у васъ въ домѣ сегодня сдѣлается какой-нибудь скандалъ. Не пугайтесь. Я въ своей жизни сдерживалъ семейныя затрудненія похуже этихъ.
   Когда онъ сказалъ эти слова, я услыхалъ голосъ госпожи моей, приказывавшей намъ войти.
   

Глава XVI

   Мы не нашли другого огня въ комнатѣ милэди, кромѣ лампы, употребляемой ею для чтенія. Абажуръ былъ опущенъ такъ низко, что закрывалъ ея лицо. Вмѣсто того, чтобы поднять глаза на насъ съ своей обычной прямотой, она сидѣла возлѣ самаго стола и упорно не поднимала глазъ съ открытой книги.
   -- Господинъ приставъ, сказала она: -- нужно ли для того слѣдствія, которымъ вы теперь занимайтесь, знать заранѣе, не пожелаетъ ли кто въ этомъ домѣ оставить его?
   -- Чрезвычайно важно, милэди.
   -- Стало быть, я должна сказать вамъ, что миссъ Вериндеръ намѣрена переѣхать въ Фризинголлъ къ своей теткѣ мистриссъ Эбльуайтъ. Она намѣрена оставить насъ завтра рано утромъ.
   Приставъ Кёффъ взглянулъ на меня. Я сдѣлалъ шагъ впередъ, чтобы поговорить съ моей госпожей -- и чувствуя, что у меня не хватаетъ духа (если ужъ надо признаться), сдѣлалъ шагъ назадъ и ничего не сказалъ.
   -- Могу я спросить ваше сіятельство, когда миссъ Вериндеръ вздумала поѣхать къ своей теткѣ? освѣдомился приставъ.
   -- Около часа тому назадъ, отвѣчала моя госпожа.
   Приставъ Кёффъ опять взглянулъ на меня. Говорятъ, что сердце у старыхъ людей не очень скоро бьется. Мое сердце не могло бы биться сильнѣе, чѣмъ оно билось теперь, еслибъ мнѣ сдѣлалось опять двадцать-пять лѣтъ!
   -- Я не имѣю никакого права, сказалъ приставъ: -- контролировать поступки миссъ Вериндеръ, я только прошу васъ отложить ея отъѣздъ, если возможно. Я самъ долженъ ѣхать въ Фризинголлъ завтра утромъ и ворочусь къ двумъ часамъ, если не прежде. Если миссъ Вериндеръ можно удержать здѣсь до того времени, я желалъ бы сказать ей два слова -- неожиданно -- передъ ея отъѣздомъ.
   Милэди приказала мнѣ передать кучеру ея приказаніе, чтобы карета была подана для миссъ Рэчель не прежде двухъ часовъ.
   -- Имѣете вы сказать еще что-нибудь? спросила она пристава, когда это было сдѣлано.
   -- Только одно, ваше сіятельство. Если миссъ Вериндеръ удивится этой перемѣнѣ въ распоряженіи, пожалуйста не упоминайте, что я причиною замедленія ея путешествія.
   Госпожа моя вдругъ подняла голову съ книги, какъ будто хотѣла сказать что-то -- удержалась съ большимъ усиліемъ, и опустивъ глаза опять на открытую страницу, отпустила насъ знакомъ руки.
   -- Удивительная женщина, сказалъ приставъ Кёффъ, когда мы вышли въ переднюю:-- еслибъ не ея самообладаніе, то тайна озадачивающая васъ, мистеръ Беттереджъ, разрѣшилась бы сегодня.
   При этихъ словахъ истина наконецъ промелькнула въ моей глупой старой головѣ. Съ минуту я, должно быть, совсѣмъ лишился разсудка. И схватилъ пристава за воротъ и приперъ его къ стѣнѣ.
   -- Чортъ васъ возьми! закричалъ я: -- съ миссъ Рэчель что-то неладно, а вы скрывали это отъ меня все время!
   Приставъ Кёффъ посмотрѣлъ на меня -- припертый къ стѣнѣ -- не пошевеливъ ни рукою, ни однимъ мускуломъ на своемъ меланхолическомъ лицѣ.
   -- А! сказалъ онъ: -- вы отгадали наконецъ.
   Я выпустилъ воротникъ его сюртука и голова моя опустилась на мою грудь. Пожалуйста вспомните, въ извиненіе моей вспышки, что я служилъ этому семейству пятьдесятъ лѣтъ. Миссъ Рэчель влѣзала ко мнѣ на колѣна и дергала меня за усы много и много разъ, когда была ребенкомъ. Миссъ Рэчель, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, была, по моему мнѣнію, самой милой, самой хорошенькой и самой доброй барышней, которой когда-либо служилъ и которую когда-либо любилъ старый слуга. Я просилъ у пристава Кёффа прощенія, но боюсь, что я сдѣлалъ это съ влажными глазами и не весьма приличнымъ образомъ.
   -- Не сокрушайтесь, мистеръ Беттереджъ, сказалъ приставъ съ большей добротой, чѣмъ я имѣлъ право ожидать отъ него.-- Въ нашей профессіи, еслибы мы были обидчивы, мы не стоили бы ничего. Если это можетъ служить для васъ хоть какимъ-нибудь утѣшеніемъ, схватите меня опять за воротъ. Вы не имѣете ни малѣйшаго понятія, какъ это дѣлать, но я извито вашу неловкость, принимая во вниманіе ваши чувства.
   Онъ искривилъ углы губъ, по-своему, уныло, какъ-будто онъ отпустилъ очень хорошую шуточку. Я провелъ его въ мой миленькій кабинетъ и заперъ дверь.
   -- Скажите мнѣ правду, приставѣ, началъ я:-- что вы подозрѣваете? Теперь жестоко скрывать это отъ меня.
   -- Я не подозрѣваю, сказалъ приставъ Кёффъ: -- я знаю.
   Мой горячій характеръ началъ опять овладѣвать мною.
   -- Вы кажется просто хотите мнѣ сказать, продолжалъ я:-- что миссъ Рэчель украла свой собственный алмазъ?
   -- Да, отвѣчалъ приставъ:-- я именно это хотѣлъ вамъ сказать. Миссъ Вериндеръ тайно имѣла въ своихъ рукахъ Лунный камень съ начала до конца и довѣрилась въ этомъ Розаннѣ Спирманъ, потому что она разсчитывала на то, что мы будемъ подозрѣвать Розанну Спирманъ въ воровствѣ. Вотъ вамъ все дѣло какъ на ладони. Схватите меня опять за воротъ, мистеръ Беттереджъ. Если вы такимъ образомъ облегчите ваши чувства, схватите меня опять за воротъ.
   Помоги мнѣ Господь! Мои чувства не могли облегчиться такимъ образомъ.
   -- Объясните мнѣ ваши причины, вотъ все, что я могъ ему сказать.
   -- Вы услышите о моихъ причинахъ завтра, сказалъ приставъ:-- если миссъ Вериндеръ откажется отложить поѣздку къ своей теткѣ (а вы увидите, что миссъ Вериндеръ это сдѣлаетъ), я буду принужденъ изложить все дѣло передъ вашею госпожею завтра. А такъ какъ не знаю, что можетъ изъ этого выдти, я попрошу васъ находиться при этомъ и слышать, что произойдетъ съ обѣихъ сторонъ. Пусть такъ дѣло и останется на сегодня. Нѣтъ, мистеръ Беттереджъ, вы ни слова не услышите о Лунномъ камнѣ отъ меня. Вотъ вашъ столъ накрытъ для ужина. Это одна изъ многихъ человѣческихъ слабостей, съ которыми я всегда обращаюсь нѣжно. Если вы позвоните въ колокольчикъ, я прочту молитву. Что касается до того, что намъ подадутъ...
   -- Желаю вамъ хорошаго аппетита, приставъ, сказалъ я.-- Мой аппетитъ пропалъ. Я подожду и посмоѣрю, какъ вамъ подадутъ, а потомъ попрошу васъ извинить меня, если уйду к постараюсь одинъ совладать съ собой.
   Я видѣлъ, какъ ему подали все лучшее, я не жалѣлъ бы, еслибъ онъ подавился всѣмъ этимъ. Главный садовникъ (мистеръ Бегби) пришелъ въ то же время съ своимъ еженедѣльнымъ Отчетомъ. Приставъ немедленно заговорилъ о розахъ и достоинствахъ травяныхъ и носочныхъ дорожекъ. Я оставилъ ихъ вдвоемъ и вышелъ съ тяжелымъ сердцемъ. Это было первое огорченіе въ теченіе многихъ лѣтъ, которое я не могъ разогнать трубкой табаку и которое было даже недоступно Робинзону Крузо.
   Будучи растревоженъ и несчастенъ, не имѣя никакой уединенной комнаты, въ которую я могъ бы уйти, я пошелъ прогуляться но террасѣ и обдумывалъ все это въ тишинѣ и спокойствіи самъ съ собой. Это все-равно, каковы были мои мысли. Я чувствовалъ себя страшно устарѣвшимъ, изнуреннымъ и негоднымъ для моего мѣста -- и началъ спрашивать себя первый разъ въ жизни, когда Богу будетъ угодно взять меня. Совсѣмъ этимъ я все-таки твердо вѣрилъ въ миссъ Рэчель. Еслибы приставъ Кёффъ былъ самъ Соломонъ во всей его славѣ и сказалъ мнѣ, что моя барышня участвуетъ въ низкомъ и преступномъ заговорѣ, у меня былъ бы одинъ отвѣтъ для Соломона, какъ онъ ни былъ мудръ:
   -- Вы не знаете ее, а я знаю.
   Мои размышленія были прерваны Самюэлемъ. Онъ принесъ мнѣ записку отъ моей госпожи.
   Когда я возвращался въ домъ прочесть эту записку при огнѣ, Самюэль замѣтилъ, что въ погодѣ будетъ перемѣна. Взволнованное состояніе моей души не допустило меня примѣтить это прежде. Но теперь мое вниманіе было возбуждено, я слышалъ, что собаки тревожатся и вѣтеръ тихо воетъ. Поднявъ глаза на небо, я увидалъ, что тучи становятся все чернѣе и чернѣе и все быстрѣе и быстрѣе закрываютъ блѣдную луну. Наступала бурная погода. Самюэль былъ правъ, наступала бурная погода.
   Записки отъ милэди увѣдомляла меня, что фризинголлскій Судья написалъ ей, напоминая о Трехъ индійцахъ. Въ началѣ будущей недѣли мошенниковъ надо будетъ выпустить и дать имъ волю слѣдовать ихъ затѣямъ. Если мы желаемъ сдѣлать имъ еще какіе-нибудь вопросы, то времени терять было нельзя. Забывъ упомянуть объ этомъ, когда она видѣла пристава Кёффа, моя госпожа приказывала мнѣ теперь поправить ея забывчивость. Индійцы совсѣмъ вышли у меня изъ головы (какъ, безъ сомнѣнія, они вышли изъ Вашей). Я не видалъ большой пользы въ томъ, чтобы опять затрогивать этотъ предметъ. Однако разумѣется, я тотчасъ повиновался приказаніямъ, отданнымъ мнѣ.
   Я нашелъ пристава Кёффа и садовника, съ бутылкою шотландскаго уиски между ними, по уши погруженныхъ въ разсужденія о разведеніи розъ. Приставъ былъ такъ глубоко заинтересованъ, что протянулъ руку и сдѣлалъ знакъ, чтобы не прерывать разсужденія, когда я вошелъ. На сколько я могъ понять, вопросъ состоялъ въ томъ, слѣдуетъ ли бѣлую махровую розу прививать къ шиповнику для того, чтобы она расла лучше. Мистеръ Бегби говорилъ да, а приставъ Кёффъ говорилъ нѣтъ. Они обратились ко мнѣ съ такой горячностью какъ мальчики. Не понимая ничего въ разведеніи розъ, я выбралъ средній способъ -- точно такъ, какъ дѣлаютъ судьи ея величества, когда вѣсы правосудія не перетягиваютъ ни на волосокъ:
   -- Господа, замѣтилъ я: -- многое можно сказать съ обѣихъ сторонъ.
   Во временномъ затишьи, произведенномъ этимъ безпристрастнымъ приговоромъ, я положилъ записку милэди на столъ, на глаза приставу Кёффу.
   Въ это время я почти уже ненавидѣлъ пристава. Но истина принуждаетъ меня сознаться, что относительно находчивости онъ быль удивительный человѣкъ.
   Въ полминуты послѣ того, какъ прочелъ записку, онъ привелъ себѣ на память донесеніе надзирателя Сигрэва, вспомнилъ то мѣсто, которое касалось индійцевъ, и отвѣтъ его былъ готовъ. Въ донесеніи надзирателя Сигрэва говорилось объ одномъ знаменитомъ индійскомъ путешественникѣ, который понималъ индійцевъ и ихъ языкъ, не такъ ли? Очень хорошо. Знаю ли я имя и адресъ этого джентльмэна? Опять очень хорошо. Не напишу ты я ихъ на оборотѣ записки милэди? Очень мнѣ обязанъ. Приставъ Кёффъ заѣдетъ къ этому джентльмэну, когда поѣдетъ въ Фризинголлъ.
   -- Вы надѣетесь, что изъ этого выйдетъ что-нибудь? спросилъ я.-- Надзиратель Сигрэвъ нашелъ индійцевъ невинными какъ младенцы.
   -- До-сихъ-поръ всѣ предположенія надзирателя Сигрэва оказались несправедливы, отвѣчалъ приставь.-- Можетъ быть, стоитъ того, чтобъ узнать завтра, не ошибся ли надзиратель Сигрэвъ и въ индійцахъ.
   За этимъ онъ обернулся къ мистеру Кегби и продолжалъ споръ съ того самаго мѣста, на которомъ онъ остановился.
   -- Вопросъ, о которомъ мы разсуждаемъ, зависитъ отъ почвы и времени года, отъ терпѣнія и труда, господинъ садовникъ. Теперь, позвольте мнѣ представить его вамъ съ другой точки зрѣнія. Возьмите вашу бѣлую махровую розу...
   Тутъ я заперъ дверь и не слыхалъ уже окончанія спора.
   Въ корридорѣ я встрѣтилъ Пенелопу и спросилъ, чего она ждетъ.
   Она ждала колокольчика своей барышни, когда ея барышнѣ вздумается позвать ее укладываться для завтрашняго путешествія. Дальнѣйшіе разспросы показали мнѣ, что миссъ Рэчелъ сослалась, что причиною ея желанія переѣхать къ теткѣ въ Фризинголлъ было то, что домъ сдѣлался для нея нестерпимъ и что она не можетъ болѣе переносить гнусное присутствіе полисмана подъ одной кровлей съ нею. Узнавъ полчаса тому назадъ, что ея отъѣздъ будетъ отложенъ до двухъ часовъ, она ужасно разсердилась. Милэди, бывшая при этомъ, сдѣлала ей строгій выговоръ, а потомъ (желая повидимому сказать что-то дочери наединѣ) выслала Пенелопу изъ комнаты. Дочь моя чрезвычайно пріуныла отъ перемѣны обстоятельствъ въ нашемъ домѣ.
   -- Все идетъ не такъ, какъ слѣдуетъ, батюшка, все идетъ не такъ, какъ прежде. Я чувствую, что намъ всѣмъ угрожаетъ какое-то ужасное несчастье.
   Я самъ это чувствовалъ, но при дочери я старался придать всему хорошій видъ. Пока мы говорили, раздался звонокъ миссъ Рэчель. Пенелопа побѣжала наверхъ продолжать укладываться. Я пошелъ по другой дорогѣ въ переднюю, посмотрѣть что говоритъ барометръ о перемѣнѣ погоды.
   Когда я подошелъ къ двери, которая затворялась само собою на пружинахъ и вела въ нижнюю залу изъ людской, она растворилась настежъ съ другой стороны и Розанна Спирманъ пробѣжала мимо меня съ ужаснымъ выраженіемъ страданія на лицѣ и крѣпко прижимая руку къ сердцу, какъ будто страданіе происходило оттуда.
   -- Что съ вами, милая моя? спросилъ я, останавливая ее.-- Не больны ли вы?
   -- Ради Бога, не говорите со мною, отвѣчала она, и вырвавшись изъ моихъ рукъ, побѣжала на черную лѣстницу.
   Я позвалъ кухарку (которая была недалеко), чтобы она дошла за бѣдной дѣвушкой. Два другія лица оказались также недалеко, какъ и кухарка. Приставъ Кёффъ тихо вышелъ изъ моей комнаты и спросилъ, что случилось. Я отвѣчалъ, что ничего. Мистеръ Фрэнклинъ съ другой стороны отворилъ дверь, и заглянувъ въ переднюю спросилъ не видалъ ли я Розанны Спирманъ.
   -- Она сейчасъ пробѣжала мимо меня, сэръ, съ весьма разстроеннымъ лицомъ и съ весьма страннымъ обращеніемъ.
   -- Я боюсь, что я невинная причина этого разстройства, Беттереджъ.
   -- Вы, сэръ?
   -- Я не могу этого объяснить, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- но если эта дѣвушка замѣшана, въ пропажѣ алмаза, я право думаю, что она была готова признаться во всемъ -- мнѣ странно, что она выбрала меня, не далѣе какъ двѣ минуты тому назадъ.
   Когда онъ произносилъ послѣднія слова, я взглянулъ на дверь съ пружиной и мнѣ показалось, будто она немножко отворена съ внутренней стороны.
   Неужели тамъ подслушивалъ кто-нибудь? Дверь затворилась плотно, прежде чѣмъ я успѣлъ подойти къ ней; когда я заглянулъ черезъ минуту, мнѣ показалось, будто фалды чернаго фрака пристава Кеффа исчезли за угломъ корридора. Онъ зналъ такъ же хорошо, какъ и я, что не можетъ ожидать помощи отъ меня, теперь, когда я узналъ, какой оборотъ принимаетъ его слѣдствіе. Въ подобныхъ обстоятельствахъ въ его характерѣ было помогать самому себѣ и помогать скрытнымъ образомъ.
   Не будучи совершенно увѣренъ, что я видѣлъ пристава, и не желая надѣлать еще болѣе вреда тамъ, гдѣ уже вреда было довольно -- я сказалъ мистеру Фрэнклину, что должно быть одна изъ собакъ вошла въ комнаты, и просилъ его разсказать мнѣ, чти случилось между нимъ и Розанной.
   -- Вы случайно проходили черезъ нижнюю залу, сэръ? спросить и: -- вы встрѣтились съ нею случайно, когда она заговорила съ вами?
   Мистеръ Фрэнклинъ указалъ на билліардъ.
   -- Я каталъ шары, сказалъ онъ:-- и старался выкинуть изъ головы это несчастное дѣло объ алмазѣ; случайно поднялъ я глаза -- и возлѣ меня какъ привидѣніе стояла Розанна Спирманъ! Она подкралась ко мнѣ такъ странно, что я сначала не зналъ, что мнѣ дѣлать. Увидѣвъ весьма тревожное выраженіе на ея лицѣ, я спросилъ, не желаетъ ли она говорить со мною. Она отвѣчала: "Да, если смѣю". Зная, въ чемъ ее подозрѣваюсь, я могъ только однимъ способомъ истолковать эти слова. Признаюсь, меня это растревожило. Я не желалъ вызывать довѣрія этой дѣвушки. Въ тоже время, въ тѣхъ затрудненіяхъ, какія теперь окружаютъ насъ, я чувствовалъ бы себя не вправѣ отказаться выслушать ее, если она дѣйствительно желала говорить со мною. Положеніе было неловкое, и кажется, я вышелъ изъ него довольно неловко. Я сказалъ ей: "-- Я не совсѣмъ васъ поникаю. Не желаете ли вы, чтобы я сдѣлалъ что-нибудь?" Помните, Беттереджъ, я говорилъ съ нею не сурово; бѣдная дѣвушка не виновата въ томъ, что она безобразна -- я чувствовалъ это въ это время. Кій еще былъ въ моихъ рукахъ и я продолжалъ катать шары, чтобы скрыть свою неловкость. А между тѣмъ я только хуже испортилъ дѣло. Я боюсь, что оскорбилъ ее, не имѣя на это ни малѣйшаго намѣренія. Она вдругъ отвернулась. "-- Онъ смотритъ на билліардные шары, сказала она. "Лучше смотрѣть на все другое, чѣмъ на меня!" Прежде чѣмъ я успѣлъ остановить ее, она вышла изъ залы. Я не очень спокоенъ, Беттереджъ; не возьметесь ли вы сказать Розаннѣ, что я не имѣлъ намѣренія быть неласковымъ съ нею? Можетъ быть я былъ къ ней нѣсколько жестокъ мысленно -- я почти надѣялся, что пропажу алмаза можно будетъ приписать ей. Не изъ недоброжелательства къ бѣдной дѣвушкѣ, но...
   Тутъ онъ замолчалъ и, воротившись къ билліарду, началъ опять катать шары.
   Послѣ того, что произошло между приставомъ и мною, я зналъ, чего не договорилъ мистеръ Фрэнклинъ, такъ же хорошо, какъ зналъ это онъ самъ.
   Только открытіе, что Лунный камень былъ украденъ нашей второй служанкой, могло теперь избавить миссъ Рэчель отъ подозрѣній, поселившихся противъ нея въ душѣ пристава Кёффа. Вопросъ шелъ уже не о томъ, чтобы успокоить нервное раздраженіе моей барышни; вопросъ шелъ о томъ, чтобы доказать ея невинность. Еслибъ Розанна ни чѣмъ не компрометировала себя, надежда, которую чувствовать мистеръ Фрэнклинъ, какъ онъ признавался, была бы по совѣсти жестокою относительно ея. Но дѣло было не такъ. Она притворилась больною и тайно ходила въ Фризинголлъ. Она не спала всю ночь или уничтожала что-то такое секретно. И она ходила къ Зыбучимъ Пескамъ въ этотъ вечеръ при обстоятельствахъ чрезвычайно подозрительныхъ, чтобы не сказать болѣе. По всѣмъ этимъ причинамъ (какъ не жаль мнѣ было Розанны), я не могъ не думать, что взглядъ мистера Фрэнклина на это дѣло былъ естественъ и не безразсуденъ. Я сказалъ ему объ этомъ.
   -- Да, да, отвѣчалъ онъ.-- Но есть еще надежда -- конечно, очень слабая -- что поведеніе Розанны можетъ имѣть какое-нибудь объясненіе, котораго мы теперь не видимъ. Я терпѣть не могу оскорблять чувства женщинъ, Беттереджъ. Скажите бѣдной дѣвушкѣ то, что я просилъ васъ передать ей. Если она желаетъ говорить со мною -- мнѣ все-равно, попаду я черезъ это въ бѣду или нѣтъ -- пришлите ее ко мнѣ въ библіотеку.
   Съ этими добрыми словами онъ положилъ кій и оставилъ меня.
   Наведя справки въ людской, я узналъ, что Розанна ушла въ свою комнату. Она съ благодарностью отказалась отъ предложенія помощи и только просила, чтобы ее оставили въ покоѣ. Слѣдовательно, въ этотъ вечеръ нечего уже было ожидать никакихъ признаній съ ея стороны (если предположить, что она дѣйствительно имѣла въ чемъ признаваться). Я передалъ результатъ мистеру Фрэнклину, который за этимъ вышелъ изъ библіотеки, и отправился спать.
   Я гасилъ огни и запиралъ окна, когда Самюэль пришелъ съ извѣстіемъ о гостяхъ, которыхъ я оставилъ въ своей комнатѣ. Споръ о бѣлой махровой розѣ, повидимому, кончился наконецъ. Садовникъ воротился домой, а приставъ Кёффъ не отыскивался нигдѣ въ нижнихъ областяхъ дома. Я заглянулъ въ свою комнату. Совершенно справедливо -- тамъ не было никого, кромѣ пустыхъ стакановъ и сильнаго запаха горячаго грога. Развѣ приставъ самъ ушелъ въ спальную, приготовленную для него? Я пошелъ наверхъ посмотрѣть.
   Когда я дошелъ до второй площадки, мнѣ послышался звукъ тихаго и правильнаго дыханія съ лѣвой стороны. Съ лѣвой стороны моей площадка вела въ корридоръ, который сообщался съ комнатою миссъ Рэчель. Я заглянулъ туда, и тамъ, свернувшись на трехъ стульяхъ, поставленныхъ поперекъ корридора, адав в потоке моих мыслей самую важную и отвечая на нее прежде, чем на все остальные. -- Ваш друг Розанна не проскользнет у меня между пальцами так легко, как вы думаете. Пока я знаю, где мисс Вериндер, я держу в своих руках средство отыскать и сообщницу мисс Вериндер. Я помешал им встретиться в нынешнюю ночь. Очень хорошо. Они встретятся во Фризинголле, вместо того чтобы сойтись здесь. Следствие должно быть просто перенесено, -- несколько скорее, чем я ожидал, -- из этого дома в тот дом, куда уехала мисс Вериндер. А пока, боюсь, что должен просить вас опять созвать слуг.
   Я пошел с ним к людской. Недостойно меня, -- по приходится сознаться, что я почувствовал при последних его словах новый приступ сыскной лихорадки. Я забыл, что ненавижу сыщика Каффа, и доверчиво взял его под руку. Я сказал:
   -- Ради бога, скажите нам, что вы теперь будете делать со слугами?
   Знаменитый Кафф остановился неподвижно, с каким-то меланхолическим восторгом обращаясь к пустому пространству.
   -- Если бы этот человек, -- произнес он, очевидно подразумевая меня, -- знал еще толк в разведении роз, он был бы самым совершенным человеком во всем мироздании!
   После такого сильного проявления чувств он вздохнул и взял меня под руку.
   -- Вот в чем вопрос, -- сказал он, опять переходя к делу. -- Розанна сделала одно из двух: либо она прямо отправилась во Фризинголл (прежде чем я туда поспею), либо пробралась сперва в свой тайник на Зыбучие пески. Надо узнать, кто из слуг видел ее в последний раз, прежде чем она вышла из дому.
   Следствие выяснило, что последней Розанну видела Нанси, судомойка. Нанси видела, как она вышла с письмом в руках и остановила приказчика из мясной лавки, который у черной лестницы сдавал кухарке привезенное им мясо. Нанси слышала, как она просила этого человека снести на почту письмо, когда он вернется во Фризинголл. Он посмотрел на адрес и сказал, что странно сдавать письмо, адресованное в Коббс-Голл, на почту во Фризинголле, да еще в субботу, так что письмо не сможет дойти раньше понедельника. Розанна ответила ему, что если письмо не придет до понедельника, это не имеет значения. Она только хочет, чтобы он исполнил ее просьбу. Он обещал и уехал. Нанси позвали в кухню, она вернулась к своей работе. Никто не видел после этого Розанны Спирман.
   -- Что теперь делать дальше? -- спросил я, когда мы опять остались одни.
   -- Дальше, -- ответил сыщик, -- я должен ехать во Фризинголл.
   -- Насчет письма, сэр?
   -- Да. Памятная записка, как найти то место, где она спрятала свою вещь, и есть это письмо. Я должен взглянуть на адрес в почтовой конторе. Если это тот адрес, который я подозреваю, я нанесу нашей приятельнице, миссис Йолланд, новый визит в следующий понедельник.
   Я пошел заказать сыщику кабриолет. На конюшенном дворе мы получили новое известие о пропавшей девушке.

Глава XIX

   Слух об исчезновении Розанны разнесся среди слуг. Они начали свое собственное следствие и поймали проворного мальчишку, прозванного Деффи, которого иногда нанимали полоть траву в саду и который видел Розанну Спирман полчаса назад. Деффи утверждал, что девушка не прошла, а пробежала мимо него по сосновой аллее, ведущей к морскому берегу.
   -- Мальчик знаком со здешним берегом? -- спросил сыщик Кафф.
   -- Он родился и вырос на этом берегу, -- ответил я.
   -- Деффи, -- сказал сыщик, -- хочешь заработать шиллинг? Если согласен, так пойдем со мной. Пусть кабриолет будет наготове, мистер Беттередж, когда я вернусь.
   Он отправился к Зыбучим пескам с такою поспешностью, что мои ноги (хотя и хорошо сохранившиеся для моих лет) не могли бы поспеть за ним. Маленький Деффи, как это делают юные дикари и в наших местах, когда им очень весело, -- замычал от удовольствия и помчался вслед за сыщиком.
   Тут я опять не нахожу для себя возможным дать ясный отчет о состоянии моих мыслей в промежуток между уходом и возвращением сыщика Каффа. Странная тревога охватила меня. Я проделал множество бесполезных вещей и внутри, и вне дома, и ни одной не могу сейчас припомнить. Я даже не знаю, сколько прошло времени после ухода сыщика к пескам, когда Деффи прибежал назад с поручением ко мне. Сыщик Кафф дал мальчику листок, вырванный из записной книжки, на котором было написано карандашом:
   "Пришлите мне скорее ботинок Розанны Спирман".
   Я отправил первую попавшуюся мне служанку за ботинком в комнату Розанны и отослал мальчика назад, поручив ему сказать, что принесу его лично.
   Знаю хорошо, что действовать таким образом не означало быстро повиноваться полученным мною инструкциям. Но я решил проверить, что это за новая мистификация, прежде чем я отдам ботинок Розанны в руки сыщика. Прежнее желание выгородить девушку снова вернулось ко мне в эти минуты. Такое состояние чувств (не говоря уже о сыскной лихорадке) заставило меня поспешить, лишь только ботинок отдали мне в руки, как только может спешить семидесятилетний человек.
   Когда я подошел к берегу, тучи сгустились и дождь хлынул сплошной белой стеной, гонимой ветром. Я слышал грохот моря, ударявшегося о песчаный берег залива. Несколько дальше я обогнал мальчика, приютившегося от дождя под песчаными холмами. Потом я увидел бушующее море, волны, заливающие берег, пелену дождя, дождь над водой и желтый дикий берег с одинокой черной фигурой, стоявшей на нем, -- с фигурой сыщика Каффа.
   Он указывал жестом на север и кричал:
   -- Держитесь этой стороны! Идите ко мне сюда!
   Я пошел к нему; я задыхался; сердце мое билось так, будто хотело выскочить из груди. Я не мог говорить. Я хотел задать ему сто вопросов, но ни один не срывался с моих губ. Его лицо испугало меня. Я увидел в глазах его выражение ужаса. Он выхватил ботинок из моих рук и приложил его к следам на песке, шедшим к югу от той стороны, где мы стояли, прямо к тому выступу скалы, что называется Южным утесом. След не был еще смыт дождем, ботинок девушки как раз пришелся по нем.
   Сыщик, но говоря ни слова, указал на ботинок, пришедшийся к следу.
   Я схватил его за руку, силясь заговорить с ним, и не мог. Он двинулся по следам к тому месту, где соединялись скалы и песок. Южный утес начинало постепенно заливать приливом; вода покрывала отвратительную поверхность Зыбучих песков. То тут, то там, с упорным молчанием, тяжелым, как свинец, с упорным терпением, которое страшно было видеть, сыщик Кафф прикладывал ботинок к следам и всегда находил его направленным в одну сторону -- прямо туда, к скалам. Как он ни искал, он нигде не мог найти никаких следов, ведущих оттуда.
   Наконец он остановился. Он опять взглянул на меня, а потом на воду, находившуюся перед нами, все шире и шире покрывавшую отвратительную поверхность Зыбучих песков. Я посмотрел по направлению взгляда сыщика и понял, о чем он думает. Страшный тупой трепет вдруг охватил меня. Я упал на колени в песок.
   -- Она приходила к своему тайнику, -- услышал я голос сыщика. -- Какое-то страшное несчастье случилось на этих скалах.
   Изменившееся лицо девушки, ее слова и поступки, отупение, с каким она слушала меня и говорила со мною, когда я нашел ее метущей коридор несколько часов назад, пришли мне на память и подтвердили страшную догадку сыщика. Я хотел сообщить ему о страхе, охватившем меня. Я пытался сказать:
   -- Она умерла смертью, которую сама искала.
   Но нет, слова не сходили с моих губ. Онемение и трепет держали меня в своих когтях. Я не чувствовал проливного дождя. Я не видел поднимающегося прилива. Как в бреду или во сне, бедное погибшее существо представлялось мне. Я видел ее опять, как и в прежнее время, как в то утро, когда я пришел сюда, чтобы привести ее домой. Я слышал опять, как она говорит мне, что Зыбучие пески притягивают ее против воли, и спрашивает себя, не ждет ли ее тут могила. Меня охватил какой-то непонятный ужас, когда я подумал о своей дочери. Моя дочь была одних с нею лет. Моя дочь, подвергшись таким же испытаниям, как Розанна, могла жить такой же страшной жизнью и умереть такой же ужасной смертью.
   Сыщик ласково поднял меня и отвел от места, где она погибла. Мне стало легче дышать, и я теперь видел предметы такими, какими они были в действительности. Обернувшись на песчаные холмы, я заметил, как перепуганные слуги и рыбак Йолланд бежали к нам узнать, нашлась ли девушка. В немногих словах сыщик объяснил им, что показывали следы, и сказал, что, должно быть, с нею случилось несчастье. Потом он задал рыбаку вопрос, опять обернувшись к морю:
   -- Скажите, могла ли она отплыть в лодке с того выступа скалы, где кончаются ее следы?
   Рыбак указал на волны, которые заливали песчаный берег и обдавали облаками пены мыс со всех сторон.
   -- Никакая лодка, -- ответил он, -- не могла бы вывезти ее из этого.
   Сыщик Кафф посмотрел в последний раз на следы, видневшиеся на песке, которые смывал теперь дождь.
   -- Итак, -- сказал он, -- вот доказательство того, что она не могла уехать морем.
   Он замолчал и соображал с минуту.
   -- Ее видели бегущей к этому месту за полчаса до того, как я пришел сюда, -- сообщил он Йолланду. -- После этого прошло довольно много времени. Как высоко стояла тогда вода по сю сторону скал?
   Он указал на южную сторону, то есть туда, где не было Зыбучих песков.
   -- Судя по тому, как вода прибывает сегодня по ту сторону утеса, час назад ее не хватило бы, чтобы утопить котенка.
   Сыщик Кафф повернулся на север, к Зыбучим пескам.
   -- А на этой стороне? -- спросил он.
   -- Еще меньше, -- ответил Йолланд. -- Зыбучие пески были бы едва смочены, не больше.
   Сыщик обернулся ко мне и сказал, что несчастный случай произошел, должно быть, в Зыбучих песках. Язык мой развязался.
   -- Несчастного случая не было, -- воскликнул я. -- Она пришла сюда, устав от жизни, и кончила ее здесь.
   Он отскочил от меня.
   -- Почему вы знаете? -- спросил он.
   Все столпились вокруг меня. Сыщик тотчас оправился. Он оттолкнул от меня всех; он сказал, что я -- старик, сказал, что открытие потрясло меня, потребовал:
   -- Оставьте его одного.
   Потом обернулся к Йолланду и спросил:
   -- Есть ли возможность найти ее, когда начнется отлив?
   Йолланд ответил:
   -- Никакой. Что попадет в эти пески, то остается там навсегда.
   Рыбак сделал шаг ко мне и сказал:
   -- Мистер Беттередж, я хочу сообщить вам кое-что о смерти этой молодой женщины. Вдоль одной стороны утеса, фута на четыре от скалы, среди Зыбучих песков тянется отмель. Я вас спрашиваю: почему она не воспользовалась ею? Если бы она и поскользнулась нечаянно, она упала бы там, где могла снова встать на ноги, и на такой глубине, что вода едва покрыла бы ее до пояса. Она, должно быть, сознательно пошла вброд или бросилась в море, -- а то она не могла бы погибнуть. Нет, случайного несчастья, сэр, не было! Зыбучие пески поглотили ее, и поглотили по ее собственной воле.
   После свидетельства человека, на знание которого можно было положиться, сыщик замолчал. Мы все молчали, как и он. Как бы по взаимному согласию, мы повернули назад и поднялись на берег.
   На песчаных холмах нам встретился помощник конюха, бежавший к нам из дома. Это был добрый малый, питавший искреннее уважение ко мне. Он подал мне записку с приличной случаю горестью на лице.
   -- Пенелопа прислала вам это, мистер Беттередж, -- она это нашла в комнате Розанны.
   То были ее последние прощальные слова к старику, который делал все возможное, -- слава богу! Всегда делал все возможное, -- чтобы быть дружелюбным с нею.
   "Вы часто прощали меня, мистер Беттередж, в прошлые времена. В следующий раз, как вы увидите Зыбучие пески, постарайтесь простить меня еще раз. Я нашла свою могилу там, где могила ждала меня. Я жила и умираю, сэр, с признательностью за вашу доброту".
   Более ничего не было. Как ни коротка была эта записка, у меня недостало мужества устоять против таких слов. Слезы легко у вас льются, когда вы молоды и начинаете жить на свете. Слезы льются у вас легко, когда вы уже стары и покидаете свет. Я зарыдал.
   Сыщик Кафф сделал шаг ко мне, -- с добрым намерением, не сомневаюсь. Но я с ужасом отступил от пего.
   -- Не дотрагивайтесь до меня! -- сказал я. -- Это вы ее напугали, вы довели до этого.
   -- Вы неправы, мистер Беттередж, -- ответил он спокойно. -- Но об этом будет время говорить, когда мы опять вернемся в дом.
   Я пошел за всеми, опираясь на руку конюха. Мы вернулись под проливным дождем, чтобы встретить тревогу и ужас, ожидавшие нас в доме.

Глава XX

   Шедшие впереди принесли печальное известие раньше нас. Мы нашли всех слуг пораженными паническим страхом. Когда мы проходили мимо комнаты миледи, дверь распахнулась изнутри. Госпожа моя вышла к нам (за нею шел мистер Фрэнклин, напрасно стараясь успокоить ее) совершенно вне себя от ужасного происшествия.
   -- Это вы виноваты в этом! -- вскричала она, грозя сыщику рукой. -- Габриэль, заплатите этому негодяю, и чтобы я не видела его больше!
   Только один сыщик из всех нас был способен сладить с нею, -- ибо только он один владел собою.
   -- Я так же мало виноват в том, что произошло это горестное событие, миледи, как и вы, -- сказал он. -- Если через полчаса после этого разговора вы все еще будете настаивать на том, чтобы я оставил ваш дом, я соглашусь уехать, но не приму деньги вашего сиятельства.
   Это было сказано очень почтительно, но в то же время и очень твердо и подействовало на мою госпожу так же, как и на меня. Она позволила мистеру Фрэнклину увести себя в комнату. Когда дверь затворилась за ними, сыщик взглянул на служанок со своей обычной наблюдательностью и заметил, что, в то время как другие были просто испуганы, Пенелопа была в слезах.
   -- Когда ваш отец переоденется, -- сказал он, -- придите поговорить с нами в его комнату.
   Не прошло и получаса, в которые я успел сменить свое мокрое платье на сухое и дал переодеться сыщику, как Пенелопа пришла к нам узнать, что именно он хочет услышать от нее. С этой минуты я, право, особенно остро почувствовал, какая у меня добрая и послушная дочь. Я посадил ее к себе на колени и молил бога благословить ее. Она спрятала голову на моей груди и охватила руками мою шею, и некоторое время мы сидели в молчании. Должно быть, оба мы думали о бедной умершей девушке. Сыщик подошел к окну и тоже молча стал смотреть в него. Я решил, что мне следует поблагодарить его за деликатность по отношению к нам обоим, и поблагодарил.
   Пенелопа и я были готовы отвечать ему, как только сыщик, в свою очередь, будет готов. Когда он спросил ее, не знает ли она, что именно заставило подругу ее покончить с собою, моя дочь ответила (как вы предвидите), что она это сделала из-за любви к мистеру Фрэнклину Блэку. Когда сыщик спросил ее, говорила ли она об этом кому-нибудь другому, Пенелопа ответила:
   -- Я никому не говорила об этом, жалея Розанну.
   Я счел нужным прибавить к этому несколько слов. Я сказал:
   -- Щадя также мистера Фрэнклина, моя милая. Если Розанна умерла из-за любви к нему, то случилось это без его ведома и не по его вине. Пусть себе уедет отсюда сегодня, если он собрался уезжать; к чему напрасно огорчать его, сообщая ему истину?
   Сыщик Кафф заметил "Совершенно справедливо" и опять замолчал, сравнивая мнение Пенелопы (как мне показалось) со своим собственным мнением, которое он оставил при себе.
   Через полчаса раздался звонок моей госпожи. Идя на зов, я встретил мистера Фрэнклина, выходившего из кабинета тетки. Он мне передал, что леди Вериндер готова увидеть мистера Каффа -- в моем присутствии, как и прежде, -- и что лично он хочет до этого сказать сыщику два слова. Возвращаясь со мною в мою комнату, он остановился и посмотрел на таблицу расписания поездов, висевшую в передней.
   -- Неужели вы точно оставите нас, сэр? -- спросил я. -- Мисс Рэчель, наверно, одумается, если вы дадите ей Бремя.
   -- Она одумается, -- ответил мистер Фрэнклин, -- когда услышит, что я уехал и что она не увидит меня более.
   Я думал, что он говорит так в раздражении на мою барышню. Но это было не так. Госпожа моя заметила, что с того самого времени, как полиция появилась в пашем доме, одного упоминания имени мистера Фрэнклина было достаточно, чтобы заставить Рэчель вспыхнуть от гнева. Он очень любил свою кузину и по хотел сознаться в этом самому себе; но истина обнаружилась, когда мисс Рэчель уехала к тетке. Он внезапно почувствовал это в тяжелую для себя минуту и тут же принял решение -- единственное решение, которое мог принять человек энергичный, -- уехать из нашего дома.
   Он говорил с сыщиком в моем присутствии. Он сказал, что миледи готова признать, что выразилась слишком запальчиво. Он спросил, согласится ли сыщик -- при таком с ее стороны признании -- принять вознаграждение и оставить дело об алмазе в том положении, в каком оно находится. Сыщик возразил:
   -- Нет, сэр, вознаграждение дается мне за исполнение моих обязанностей. Я отказываюсь принять его, пока не исполню моих обязанностей.
   -- Я не понимаю вас, -- произнес мистер Фрэнклин.
   -- Я вам объясню, сэр, -- ответил сыщик. -- Когда я приехал сюда, то взялся надлежащим образом раскрыть темное дело о пропаже алмаза. Сейчас я к этому готов и только жду возможности исполнить мое обещание. Когда я представлю леди Вериндер, в каком положении находится дело, и когда скажу ей прямо, как следует поступить, чтобы отыскать Лунный камень, ответственность будет с меня снята. Пусть миледи сама решит после этого, продолжать дело или нет. В случае положительном я закопчу то, за что взялся, и приму вознаграждение.
   Эти слова мистера Каффа напомнили нам, что даже у полицейского сыщика есть достоинство, которое он не желает утрачивать.
   Точка зрения его была настолько справедлива, что возразить было нечего. Когда я встал, чтобы проводить его и комнату миледи, он спросил, желает ли мистер Фрэнклин присутствовать при разговоре. Мистер Фрэнклин ответил:
   -- Нет, если только леди Вериндер сама этого не пожелает.
   Он добавил мне шепотом, когда я шел за сыщиком:
   -- Этот человек будет говорить о Рэчель, а я слишком привязан к ней, чтобы слушать это и сдержаться. Лучше мне побыть одному.
   Я оставил его в большом огорчении; он облокотился на подоконник, закрыл лицо обеими руками, между тем как Пенелопа выглядывала из-за дверей в страстном желании его утешить.
   Тем временем сыщик Кафф и я проследовали в комнату миледи.

Глава XXI

   Первые слова, когда мы заняли свои места, были сказаны моей госпожой:
   -- Мистер Кафф, может быть, есть извиняющие обстоятельства для тех необдуманных слов, которые я вам сказала полчаса назад. Я, однако, не желаю ссылаться на эти обстоятельства. Я говорю с полной искренностью, что сожалею, если оскорбила вас.
   Ее приятный голос и манера, с какою она произнесла это извинение, произвели надлежащее действие на сыщика. Он попросил позволения оправдаться в своем образе действий, выставляя это оправдание как знак уважения к моей госпоже. Он сказал, что никак не может быть виною несчастья, поразившего всех нас, по той уважительной причине, что успех всего следствия зависел от его тактического поведения с Резанной Спирман, которую ни в косм случае не следовало волновать или пугать. Он обратился ко мне, прося засвидетельствовать справедливость его слов. Я не мог отказать ему в этом. Я думал, что на том дело и остановится.
   Сыщик Кафф сделал, однако, еще один шаг, очевидно, с намерением начать самое неприятное из всех возможных объяснений между леди Вериндер и им.
   -- Я слышал, что самоубийство молодой женщины связывают с одной причиной, -- сказал сыщик, -- может быть, эта причина и существует в действительности. Но она не имеет никакого отношения к тому делу, которым я здесь занимаюсь. И я должен прибавить, что усматриваю здесь другую причину. Какое-то необъяснимое беспокойство, вызванное пропажей алмаза, побудило, как я полагаю, эту бедную девушку лишить себя жизни. Я не собираюсь уверять, что знаю, чем было вызвано это странное беспокойство. Но я мог бы, с вашего позволения, миледи, указать на одну особу, которая способна решить, прав я или нет.
   -- Особа эта находится сейчас в доме? -- спросила моя госпожа после некоторого молчания.
   -- Особа эта уехала отсюда, миледи.
   Ответ указывал на мисс Рэчель с такой прямотой, с какой только было возможно. Наступило молчание; я думал, что оно не прервется никогда. Боже! Как выл ветер, как хлестал дождь в окна! Я сидел и ждал, чтобы кто-нибудь из них заговорил опять.
   -- Сделайте одолжение, выскажитесь яснее, -- произнесла наконец миледи. -- Вы имеете в виду мою дочь?
   -- Я имею в виду мисс Рэчель, -- ответил сыщик Кафф столь же прямо.
   Когда мы вошли в комнату, на столе у миледи лежала чековая книжка -- приготовленная, без сомнения, для того, чтобы расплатиться с сыщиком. Теперь она положила ее опять в ящик. Мне больно было видеть, как дрожала ее бедная рука -- рука, осыпавшая благодеяниями старого слугу; я молю бога, чтобы эта рука держала мою руку, когда придет час моей кончины и я покину эту юдоль.
   -- Я надеялась, -- продолжала миледи очень медленно и спокойно, -- что вознагражу вас за ваши услуги и расстанусь с вами, не упоминая имени мисс Вериндер так открыто, как оно было упомянуто нами сейчас. Мой племянник, наверно, сказал вам об этом, прежде чем вы пришли в мою комнату?
   -- Мистер Блэк исполнил ваше поручение, миледи. А я объяснил мистеру Блэку причину...
   -- Бесполезно говорить мне об этой причине. После того, что вы сейчас сказали, вы знаете так же хорошо, как и я, что вы зашли слишком далеко для того, чтобы возвращаться назад. Я обязана ради себя самой и ради своей дочери настоять, чтобы вы остались здесь и высказались прямо.
   Сыщик посмотрел на часы.
   -- Будь у меня время, миледи, я предпочел бы сделать свое донесение письменно, а не устно. По если продолжать это следствие, время слишком важно для того, чтобы терять его на письменные донесения. Я готов тотчас приступить к делу. Мне будет очень тяжело говорить, а вам слушать...
   Тут моя госпожа опять остановила его:
   -- Может статься, будет менее тягостно и для вас, и для моего доброго слуги и друга, -- сказала она, -- если я подам пример и смело начну говорить. Вы подозреваете, что мисс Вериндер обманывает нас всех, скрывая алмаз для собственной своей цели? Не так ли?
   -- Совершенно так, миледи.
   -- Очень хорошо. Теперь, прежде чем вы начнете, я должна вам сказать, как мать мисс Вериндер, что она совершенно неспособна сделать то, в чем вы ее подозреваете. Вы узнали ее характер только два дня тому назад. А я знаю ее характер с тех пор, как она родилась. Высказывайте ваши подозрения так резко, как хотите, -- вы этим не можете оскорбить меня. Я уверена заранее, что при всей вашей опытности, обстоятельства обманули вас в данном случае. Помните, я не имею никаких тайных сведений. Дочь моя так же мало откровенна по этому поводу со мною, как и с вами. Причина, заставляющая меня говорить так уверенно, одна: я знаю свое дитя.
   Она обернулась ко мне и протянула мне руку. Я молча поцеловал ее.
   -- Вы можете продолжать, -- сказала она, взглянув на сыщика опять с прежней твердостью.
   Сыщик Кафф поклонился. Слова моей госпожи произвели на него только одно действие: топорное его лицо смягчилось на минуту, словно он сочувствовал ей. Что до того, чтобы поколебать его убеждения, было ясно, что она не поколебала их ни на волос. Он плотнее уселся на стуле и повел свою гнусную атаку на мисс Рэчель следующими словами.
   -- Я должен просить вас, миледи, -- сказал он, -- взглянуть на это дело с моей точки зрения. Будьте добры представить себе, что вы приехали сюда в моей роли и с моей опытностью, и позвольте напомнить вам вкратце, в чем эта опытность состоит.
   Моя госпожа наклонила голову в знак согласия. Сыщик продолжал:
   -- В последние двадцать лет меня часто приглашали в щекотливых семейных делах в качестве поверенного. Единственный результат моей практики в таких вопросах, имеющий отношение к настоящему делу, я могу объяснить в двух словах. Согласно полученному мной опыту, молодые девушки, знатные и богатые, часто имеют секретные долги, в которых они не смеют признаться своим ближайшим родственникам и друзьям. В одних случаях причиною этих долгов модистка и ювелир. В других деньги нужны для целей, которых я в настоящем деле не подозреваю и не хочу оскорблять вас упоминанием о них. Держите в мыслях сказанное мною, миледи, -- а теперь рассмотрим, как происшествия в этом доме вынудили меня вспомнить мой старый опыт, хотелось ли мне этого или нет.
   Он собирался несколько мгновений с мыслями, а потом продолжал, с удивительной ясностью, принуждавшей нас понять его, с жестокой справедливостью, не щадившей никого:
   -- Первую информацию о пропаже алмаза я получил от инспектора Сигрэва. Он убедил меня, что совершенно неспособен исследовать это дело. Единственное, что показалось мне в его словах достойным внимания, -- это известие, что мисс Вериндер отказалась отвечать на его вопросы и говорила с ним с непонятной грубостью и презрением. Это было странно, но я приписал это какой-нибудь неловкости инспектора, быть может оскорбившей молодую девушку. Удержав это в памяти, я занялся делом один. Исследования мои кончились, как вам известно, открытием пятна на двери; из показаний мистера Фрэнклина Блэка ясно, что это пятно и пропажа алмаза -- звенья одной и той же головоломки. До сих пор я подозревал, -- впрочем, очень неопределенно, -- что, может быть, Лунный камень и был украден и что кто-нибудь из слуг окажется вором. Очень хорошо. Что же случилось на данном этапе следствия? Мисс Вериндер вдруг вышла из своей комнаты и заговорила со мною. Я заметил три подозрительных обстоятельства в поведении этой молодой девушки. Она все еще невероятно взволнована, хотя после пропажи алмаза прошло более суток. Она обращается со мною так же грубо, как и с инспектором Сигрэвом. И она ужасно сердится на мистера Фрэнклина Блэка. Прекрасно. Вот, говорю я себе, молодая девушка, лишившаяся драгоценной вещи; молодая девушка, как говорят мне мои глаза и уши, горячего темперамента. При настоящем положении вещей и с таким характером, что же она делает? Она выказывает непонятную вражду к мистеру Блэку, к инспектору и ко мне, -- другим словами, именно к тем трем лицам, которые все, разными способами, стараются помочь ей отыскать ее пропавшую вещь. Доведя мое следствие до этой точки, миледи, я тогда, и только тогда, обратился к своей опытности. Эта опытность объяснила поведение мисс Вериндер, казавшееся иначе совершенно непонятным. Эта опытность заставила меня причислить ее к тем, другим молодым девушкам, которых я знал. Эта опытность подсказала мне, что она имеет долги, в которых не смеет признаться и которые во что бы то ни стало должны быть уплачены. И я не могу не спросить себя, не значит ли пропажа алмаза только то, что он пойдет на уплату этих долгов? Вот заключение, которое моя опытность выводит из простых фактов. Что может возразить против этого ваша опытность, миледи?
   -- Только то, что я вам уже сказала, -- ответила моя госпожа. -- Обстоятельства обманывают вас.
   Сыщик Кафф продолжал:
   -- Справедливо мое заключение или нет, миледи, я должен был прежде всего проверить его. Я предложил вам, миледи, осмотреть все гардеробы в доме. Это был единственный способ найти одежду, которая, по всей вероятности, оставила пятно на двери, и это был единственный способ проверить мое заключение. Что же из этого вышло? Вы, миледи, согласились на это. Мистер Блэк согласился, мистер Эбльуайт согласился. Только одна мисс Вериндер остановила следствие, отказавшись наотрез. Этот результат доказал мне, что мой взгляд был справедлив. Если вы и мистер Беттередж все-таки не хотите согласиться со мною, вы должны быть слепы к тому, что произошло у вас на глазах сегодня. В вашем присутствии я громко сказал молодой девушке, что ее отъезд, -- при настоящем положении дела, -- будет препятствовать отысканию ее алмаза. Вы видели сами, как она приказала кучеру ехать, несмотря на мое заявление. Вы сами видели, что в благодарность за то, что мистер Блэк сделал более всех других для того, чтобы дать ключ мне в руки, она публично оскорбила мистера Блэка в доме своей матери. Что это значит? Если мисс Вериндер не причастна к пропаже алмаза, то -- что это значит?
   Он взглянул на меня. Было ужасно слушать, как он, одно за другим, нанизывает доказательства против мисс Рэчель, и сознавать, что тебе, при всем страстном желании защитить ее, нечего ему возразить. Я, благодарение богу, стою выше доводов рассудка. Это помогло мне твердо удержаться на точке зрения миледи. Воспользуйтесь, читатель, умоляю вас, моим примером! Воспитывайте в себе превосходство над доводами рассудка, -- и вы увидите, как непоколебимы вы будете перед усилиями других люден лишить вас вашего добра!
   Видя, что ни я, ни госпожа моя не делаем никаких замечании, сыщик Кафф продолжал (боже! как бесило меня, что его совсем не смутило наше молчание):
   -- Таково следствие, миледи, и оно говорит против одной мисс Вериндер. Обратимся теперь к доказательствам, говорящим против мисс Вериндер и покойной Розанны Спирман вместе. Вернемся на минуту; с вашего позволения, к отказу вашей дочери осмотреть ее гардероб. После этого отказа я уже пришел к своему заключению, по мне нужно было решить для себя два вопроса. Во-первых, как мне в дальнейшем продолжать следствие? Во-вторых, имеет ли мисс Вериндер сообщницу среди служанок в доме? Старательно обдумав это, я решился вести следствие, -- как мы называем в нашей профессии, -- весьма неправильным образом. Почему? Потому что имел дело с семейным скандалом, который не должен был выйти за пределы семьи. Чем меньше шуму, чем меньше помощи от посторонних, тем лучше. Обычный способ задерживать людей по подозрению, допрашивать их на суде и тому подобное -- здесь совершенно не годился, если сама ваша дочь, миледи, -- как я полагаю, -- была в центре всего дела. При таких условиях я чувствовал, что лицо, подобное мистеру Беттереджу, с его характером и положением в доме, знающее слуг и дорожащее честью семьи, -- более подходит для роли помощника, нежели какой-либо другой человек, который мог попасться мне под руку. Я взял бы в помощники мистера Блэка, но тут помешало одно обстоятельство. Мистер Блэк с самого начала подметил, куда клонится мое следствие, и, при его преданности мисс Вериндер, взаимное соглашение между ним и мною стало невозможно. Я беспокою вас, миледи, всеми этими подробностями для того, чтобы показать, что я не вынес эту тайну за пределы семейного круга. Я -- единственный посторонний человек, знающий эту тайну; и моя карьера следователя зависит от того, насколько я умою молчать.
   Тут я почувствовал, что моя карьера зависит от того, что я не промолчу. Быть выставленным перед моей госпожой, в мои старые годы, чем-то вроде домашнего сыщика, -- этого я не мог вынести.
   -- Прошу позволения доложить вам, миледи, -- сказал я, -- что я никогда сознательно не помогал этому гнусному следствию никаким способом с начала его и до конца, и прошу мистера Каффа опровергнуть мои слова, если он посмеет!
   Дав, таким образом, волю своим чувствам, я испытал большое облегчение. Миледи оказала мне честь, дружески потрепав меня по плечу. Со справедливым негодованием взглянул я на сыщика, желая узнать, что думает он о подобном свидетельстве. Сыщик присмирел, как ягненок, и казалось, расположился ко мне еще больше прежнего.
   Миледи предложила ему продолжать его объяснение.
   -- Я понимаю, -- сказала она, -- что вы добросовестно употребили все свои старания на пользу того, что считаете моими интересами. Я готова выслушать, что вы скажете далее.
   -- То, что я скажу далее, -- ответил мистер Кафф, -- относится к Розанне Спирман. Я узнал молодую женщину, как вы, миледи, может быть, помните, когда она принесла сюда бельевую книгу. До того времени я сомневался, поверила ли мисс Вериндер свою тайну кому-нибудь другому. Когда я увидел Розанну, я изменил свое мнение. Я стал подозревать, что она причастна к пропаже алмаза. Бедная девушка умерла ужасной смертью, и я не желаю, чтобы вы, миледи, сейчас, когда ее нет на свете, могли подумать, что я был несправедлив и жесток к ней. Если б это был обыкновенный случай воровства, я стал бы подозревать Розанну не более, чем любого другого слугу в доме. Опыт говорит нам, что женщины, бывшие в исправительном доме, когда поступают в услужение и когда с ними обращаются ласково и справедливо, по большей части проявляют искреннее раскаяние и оказываются достойными милостей, которыми их осыпают. Но это не был обыкновенный случай воровства. Это был, по моему мнению, хитро задуманный план с участием самой владелицы алмаза. Имея это в виду, я, весьма естественно, прежде всего вспомнил о Розанне и подумал следующее: удовольствуется мисс Вериндер, -- прошу извинения, миледи, -- нашим предположением, что Лунный камень просто пропал, или она пойдет еще дальше и постарается убедить других в том, что Лунный камень украден? В последнем случае Розанна Спирман -- с репутацией воровки -- была у нее под рукой, как лицо, наиболее способное навести вас, миледи, и меня на ложный след.
   Возможно ли было, спрашивал я себя, изложить дело против мисс Рэчель и Розанны с более отвратительной точки зрения? Оказывается, было возможно, как вы сейчас увидите!
   -- Я имел другую причину подозревать покойницу, -- продолжал сыщик, -- причину, казавшуюся мне еще более убедительной. Кто мог лучше всех помочь мисс Вериндер тайно получить деньги за алмаз? Розанна Спирман. Ни одна молодая девушка, при общественном положении мисс Вериндер, не смогла бы сама вести такое рискованное дело. Она должна иметь помощницу, а кто всех более годился для этого, спрашиваю я опять, как не Розанна Спирман? Покойная служанка ваша, миледи, отлично знала свое ремесло, когда была воровкою. Я знаю наверное, что она имела сношения с одним из тех немногих лондонских ростовщиков, которые охотно дадут огромную сумму за такую замечательную вещь, как Лунный камень, не задавая вам неудобных вопросов и не ставя неудобных условий. Держите все это в уме, миледи; а теперь позвольте мне объяснить, как мои подозрения подтвердились поступками Розанны и какие ясные заключения можно из них вывести.
   Вслед за этим он перебрал все поступки Розанны. Вы уже знакомы с этими поступками так же, как и я, и вы поймете, как эти неопровержимые доводы набросили тень на память бедной умершей девушки, обвиняя ее в краже алмаза. Даже госпожа моя была испугана его словами. Она ничего не ответила ему, когда он кончил. Сыщику, кажется, было все равно, отвечают ему или нет. Он продолжал -- черт его побери! -- с прежней твердостью.
   -- Изложив все это дело так, как я его понимаю, -- сказал он, -- мне остается только добавить, миледи, как я намерен действовать дальше. Вижу два способа довести следствие до успешного завершения. Один из них я считаю наиболее надежным. Другой допускаю только как смелый опыт, и ничего более. Вы, миледи, это решите сами. Выберем ли мы надежный способ?
   Госпожа моя сделала ему знак поступить, как он хочет, и выбрать самому.
   -- Благодарю вас, -- ответил сыщик, -- мы начнем с достоверного, поскольку ваше сиятельство предоставляете выбор мне. Останется ли мисс Вериндер во Фризинголле или вернется сюда, я намерен в том и в другом случае бдительно наблюдать за всеми ее поступками -- за людьми, с которыми она видится, за прогулками верхом или пешком, которые она будет совершать, за письмами, которые она будет получать или писать.
   -- Далее что? -- спросила моя госпожа.
   -- Далее, -- ответил сыщик, -- я попрошу вас, миледи, взять в дом на место Розанны Спирман служанкой женщину, привыкшую к тайным следствиям в этом роде, за скромность которой могу поручиться.
   -- Далее что? -- повторила моя госпожа.
   -- Далее, -- продолжал сыщик, -- я намерен поручить одному из моих товарищей в Лондоне завязать сношения с тем ростовщиком, который, как я упоминал, был прежде знаком с Розанной Спирман и имя которого и адрес -- вы, миледи, можете на меня положиться -- были сообщены Розанной мисс Вериндер. Я не отрицаю, что меры, предлагаемые мною, будут стоить денег и потребуют много времени. Но результат их несомненен. Мы очертим кольцо вокруг Лунного камня и будем суживать это кольцо все более и более, до-тех пор, пока не найдем Лунный камень в руках мисс Вериндер, если только она вздумает оставить его при себе. Если же долги ее не терпят отлагательства и она решится продать его, у нас будет человек, который захватит Лунный камень тотчас по прибытии его в Лондон.
   Слышать, как родная ее дочь становится предметом подобного предложения, было для моей госпожи настолько невыносимо, что она впервые заговорила гневно:
   -- Считайте, что ваше предложение отвергнуто совершенно, и объясните другой ваш способ довести следствие до конца.
   -- Другой мой способ, -- продолжал сыщик так же непринужденно, как раньше, -- состоит в том, чтобы произвести один смелый опыт. Мне кажется, я составил себе довольно правильное понятие о характере мисс Вериндер. Она вполне способна -- по моему мнению -- на смелый обман. Но она слишком горячего и вспыльчивого нрава и не привыкла к обманам, поэтому не умеет лицемерно вести себя и сдерживаться, когда есть поводы к раздражению. Ее чувства все это время неоднократно выходили из-под ее контроля, в то время как ее интересы требовали скрывать их. На эту-то особенность ее характера я и предлагаю воздействовать. Я хочу неожиданно нанести ей сильное потрясение при обстоятельствах, которые живо заденут со. Проще говоря, я хочу сообщить внезапно мисс Вериндер о смерти Розанны, в надежде, что лучшие ее чувства заставят ее откровенно во всем сознаться. Принимает ли миледи этот способ?
   Госпожа моя удивила меня выше всякой меры. Она тотчас ответила:
   -- Да, принимаю.
   -- Кабриолет подан, -- сказал сыщик, -- позвольте вам пожелать, миледи, всего доброго.
   Миледи подняла руку и остановила его в дверях.
   -- Лучшие чувства моей дочери будут испытаны, как вы предлагаете, -- проговорила она, -- но я, как мать, требую права произвести это испытание лично. Оставайтесь здесь, а во Фризинголл поеду я сама.
   Раз в жизни знаменитый Кафф онемел от изумления, как самый обыкновенный человек.
   Госпожа моя позвонила в колокольчик и приказала подать ей непромокаемое пальто. Дождь все еще лил, а карета, как вам известно, повезла мисс Рэчель во Фризинголл. Я старался уговорить свою госпожу не подвергать себя суровости погоды. Совершенно бесполезно! Я просил позволения ехать с нею и держать над нею зонтик. Она не захотела и слышать об этом. Подъехал кабриолет с грумом.
   -- Вы можете положиться на две вещи, -- сказала она сыщику Каффу в передней. -- Я проделаю этот опыт с мисс Вериндер так же смело, как вы могли бы сделать его сами. И я сообщу вам результат, или устно, или письменно, прежде чем последний поезд отправится сегодня в Лондон.
   С этими словами она села в кабриолет и, взяв вожжи, поехала во Фризинголл.

Глава XXII

   Когда госпожа моя покинула нас, у меня нашлось время для сыщика Каффа. Я застал его сидящим в уютном уголке в нижней зале. Он просматривал свою записную книжку и злобно кривил углы губ.
   -- Справляетесь о нашем деле? -- спросил я.
   -- Нет, -- ответил сыщик, -- справляюсь, каким делом я должен заняться после этого.
   -- О! -- воскликнул я. -- Стало быть, вы считаете, что у нас все уже кончено?
   -- Я считаю, -- ответил сыщик Кафф, -- что леди Вериндер одна из умнейших женщин в Англии. Считаю также, что на розу приятнее смотреть, чем на алмаз. Где садовник, мистер Беттередж?
   Нельзя было добиться от него ни слова более о Лунном камне. Он потерял уже всякий интерес к своему следствию и непременно хотел отыскать садовника. Через час я услышал, как они спорили в оранжерее, и предметом их спора опять был шиповник.
   Между тем я должен был узнать, не переменил ли мистер Фрэнклин своего намерения уехать от нас на послеполуденном поезде. Расспросив меня о совещании в комнате миледи и узнав, чем оно кончилось, мистер Фрэнклин тотчас решил дождаться от псе известий из Фризинголла. Это естественное изменение в его планах, не грозившее людям ничем особенным, мистеру Фрэнклину было не на пользу. Оно оставляло его в праздности и нерешимости, и, таким образом, все иностранные стороны его характера повыскакивали наружу, как крысы из мешка.
   То итальянцем, то немцем, то французом поочередно вбегал он в разные комнаты дома и тотчас же выбегал из них, ни о чем другом не говоря, кроме как об обращении с ним мисс Рэчель, а слушать-то его было некому, кроме меня. Например, я нашел его в библиотеке, сидящим над картой современной Италии; видимо, он не находил другого способа отвлечься от своих огорчений, кроме постоянных разговоров о них.
   -- У меня было несколько похвальных стремлений, Беттередж, но что я теперь должен делать с ними? Во мне дремлет множество хороших качеств, -- но только Рэчель могла бы помочь мне вызвать их наружу!
   Кабриолет вернулся на полчаса ранее, чем я ожидал. Миледи решила остаться пока в доме своей сестры. Грум привез два письма от моей госпожи -- одно к мистеру Фрэнклину, другое ко мне.
   Письмо, адресованное мистеру Фрэнклину, я отправил к нему в библиотеку. Письмо ко мне прочел в своей комнате. Чек, выпавший из письма, когда я распечатал его, доказал мне, -- прежде, чем я прочел содержание, -- что прекращение следствия о Лунном камне -- дело решенное.
   Я послал за сыщиком Каффом в оранжерею, чтобы сказать, что желаю сейчас же переговорить с ним. Сыщик явился, всецело поглощенный мыслями о шиповнике, и объявил, что мистер Бегби в упрямстве не имеет на свете себе равных. Я просил его не касаться в нашем разговоре подобных недостойных пустяков и обратить все внимание на дело действительно важное. Он тотчас заметил письмо в моих руках.
   -- А! -- сказал он утомленно. -- Вы получили известие от миледи. Касается ли оно меня, мистер Беттередж?
   -- Судите сами, мистер Кафф.
   И я прочел ему письмо (с должной выразительностью и расстановкой), составленное в следующих выражениях:
   "Мой добрый Габриэль, прошу вас сообщить сыщику Каффу, что я исполнила обещание, данное ему в связи со смертью Розанны Спирман, и результаты следующие. Мисс Вериндер торжественно уверяет, что она никогда не говорила ни слова наедине с Розанной с того самого времени, как эта несчастная женщина поступила ко мне в дом. Они не встретились даже случайно в ту ночь, когда алмаз исчез, и решительно никаких сношений между ними с утра четверга, когда поднялась тревога, до субботы, когда мисс Вериндер оставила нас, -- не было. Таков был ответ моей дочери, когда я внезапно и коротко сообщила ей о самоубийстве Розанны Спирман".
   Дойдя до этого места, я поднял глаза на мистера Каффа и спросил его, что он об этом думает.
   -- Я только оскорблю вас, если выскажу мое мнение, -- ответил сыщик. -- Продолжайте, мистер Беттередж, продолжайте.
   Когда я вспомнил, как этот человек имел дерзость жаловаться на упрямство нашего садовника, язык зачесался у меня "продолжить" своими словами, а не теми, что написаны были в письме моей госпожи. На этот раз, однако, христианские чувства не изменили мне. Я твердым голосом продолжал читать письмо миледи:
   "Подойдя к мисс Вериндер таким образом, как предлагал полицейский офицер, я потом заговорила с нею, как сама находила нужным, для того чтобы произвести на нее впечатление. Дважды, перед ее отъездом из дому, я тайно предостерегала ее, что она подвергает себя самым нестерпимым подозрениям. Сейчас я объяснила без обиняков, что опасения мои оправдались.
   Она торжественно и как нельзя более убедительно заверила меня, что, во-первых, не имеет никаких долгов; во-вторых, алмаз не находится и не находился в ее руках с той минуты, как она положила его в шкапчик в среду.
   Признания, сделанные моей дочерью, не идут дальше этого. Она упорно молчит, когда я спрашиваю ее, не может ли она объяснить мне пропажу алмаза. Она отказывается со слезами, когда я упрашиваю ее быть со мной откровенной. "Наступит день, когда вы узнаете, почему мне все равно, что меня подозревают, и почему я не откровенна даже с вами. Я сделала многое для того, чтобы заслужить сострадание моей матери, и не сделала ничего, что заставило бы мою мать краснеть за меня". Вот собственные слова моей дочери.
   Считаю, что после разговора, происшедшего между полицейским офицером и мною, он должен, хотя он и посторонний человек, узнать так же, как вы, ответ мисс Вериндер. Прочтите ему мое письмо, а потом отдайте вложенный для него чек. Отказываясь от всякого права на его дальнейшие услуги, я не могу не сказать, что убеждена в его добросовестности и в его уме; но убеждена также, -- еще тверже прежнего, -- что в данном случае обстоятельства роковым образом обманули его".
   На этом заканчивалось письмо. Прежде чем передать сыщику Каффу чек, я спросил, не желает ли он сделать какое-нибудь замечание.
   -- В обязанности мои не входит, мистер Беттередж, делать замечания о деле, уже законченном.
   Я бросил ему чек через стол.
   -- А этой части письма леди Вериндер вы верите? -- спросил я с негодованием.
   Сыщик посмотрел на чек и уныло поднял брови, отдавая должное щедрости миледи.
   -- Это такая щедрая оценка моего времени, -- сказал он, -- что я считаю себя обязанным отплатить за нее кое-чем. Я вспомню цифру на этом чеке, мистер Беттередж, когда наступит случай для этого.
   -- Что вы хотите этим сказать? -- спросил я.
   -- Леди Вериндер пока очень искусно уладила дело, -- сказал сыщик. -- Но этот семейный скандал принадлежит к числу таких, которые вдруг вспыхивают опять, когда вы менее всего ожидаете этого. У нас на руках опять будет дело о Лунном камне, прежде чем пройдет несколько месяцев.
   Я ответил на его слова в следующих ясных выражениях:
   -- Мистер Кафф, я считаю ваше последнее замечание оскорблением для миледи и ее дочери.
   -- Мистер Беттередж, считайте это предостережением для себя, и вы будете ближе к цели.
   Как ни был я разгорячен и рассержен, адская уверенность, с которой он дал мне этот ответ, замкнула мне рот.
   Я отошел к окну, чтобы успокоиться. Дождь перестал, и кого же увидел я на дворе, как не мистера Бегби, садовника, ждавшего, чтобы продолжать спор о шиповнике с сыщиком Каффом.
   -- Кланяйтесь от меня сыщику, -- сказал мистер Бегби, как только увидел меня. -- Если он захочет идти на станцию пешком, я с удовольствием пойду с ним вместе.
   -- Как! -- вскричал сыщик за моей спиной. -- Вы еще не убедились?
   -- Как бы не так! Ничуть не убедился!
   -- В таком случае я иду пешком на станцию, -- сказал сыщик.
   -- А я встречу вас у калитки, -- ответил мистер Бегби.
   Я был в этот миг, как вам известно, сильно рассержен, -- но может ли гнев устоять после такого вмешательства? Сыщик Кафф заметил перемену во мне и поощрил ее весьма кстати одним словцом.
   -- Полно, полно! -- сказал он. -- Зачем не взглянуть на мою точку зрения так, как это делает миледи? Почему не сказать, что обстоятельства роковым образом обманули меня?
   Глядеть на что-нибудь одинаково с миледи было весьма приятным преимуществом, даже при той невыгоде, что это преимущество было мне предложено сыщиком Каффом. Гнев мой тотчас остыл, и я пришел в нормальное состояние. Я смотрел на всякое другое мнение о мисс Рэчель, кроме мнения миледи и своего, с надменным презрением. Однако, чего я не мог сделать, это молчать о Лунном камне. Здравый смысл должен был бы предупредить меня, -- я это знаю, -- что это дело следовало оставить в покое. Но вот подите ж! Добродетели, отличающие нынешнее поколение, не были известны в мое время. Сыщик Кафф попал в больное место, и, хотя я презирал его, больное место все-таки болело. Кончилось тем, что я коварно вернул его к письму леди Вериндер.
   -- Меня это письмо совершенно убедило, -- сказал я, -- но все равно, продолжайте, как если бы вы могли меня переубедить. Вы думаете, что словам мисс Рэчель верить нельзя и что мы еще услышим о Лунном камне. Докажите-ка это, мистер Кафф, -- заключил я весело. -- Докажите-ка это!
   Вместо того чтобы обидеться, сыщик Кафф схватил мою руку и так крепко пожал ее, что пальцам моим сделалось больно.
   -- Клянусь небом, -- торжественно воскликнул этот странный сыщик, -- я завтра же пошел бы в услужение, мистер Беттередж, если бы имел возможность служить вместе с вами! Сказать, что вы простодушны, как ребенок, сэр, значило бы сделать детям комплимент, которого не заслуживают десять малюток из десяти. Нет, нет! Мы больше не будем спорить. Вы получите истину от меня на более легких условиях. Я больше ни слова не скажу ни о миледи, ни о мисс Вериндер, я только превращусь в пророка -- впервые в моей жизни и исключительно ради вас. Я уже предупреждал вас, что вы еще не покончили с Лунным камнем. Очень хорошо, теперь я предскажу вам при расставании три события, которые, как я полагаю, сами заставят вас обратить на них ваше внимание, хотите вы этого или нет.
   -- Что ж, выкладывайте их, -- сказал я, нисколько не смутившись и с прежней веселостью.
   -- Во-первых, -- начал сыщик, -- в будущий понедельник вы услышите кое-что от Йолландов, когда почтальон принесет письмо Розанны в Коббс-Голл.
   Если б он окатил меня ведром холодной воды, сомневаюсь, вызвало ли бы это во мне более неприятное ощущение, чем то, какое произвели его слова. Заверение мисс Рэчель своей невиновности делало поведение Розанны -- шитье новой рубашки, попытки спрятать запачканную и все прочее -- совершенно необъяснимым. Это не приходило мне в голову до тех пор, пока сыщик Кафф не напомнил мне все в одно мгновение!
   -- Во-вторых, -- продолжал сыщик, -- вы опять услышите о трех индусах. Вы услышите о них в здешних окрестностях, если мисс останется здесь. Вы услышите о них в Лондоне, если мисс Рэчель поедет в Лондон.
   Потеряв всякий интерес к трем фокусникам и совершенно уверившись в невиновности моей барышни, я довольно легко принял второе предсказание.
   -- Вы перечислили из трех событий, которые должны произойти, два, -- сказал я, -- каково третье?
   -- Третье, и последнее, заключается в том, что вы рано или поздно услышите кое-что о лондонском ростовщике, про которого я уже имел смелость дважды упомянуть. Дайте мне вашу записную книжку, и я запишу вам на всякий случай его имя и адрес, чтоб не было ошибки на этот счет, когда это случится.
   Он четко написал на чистом листке: "Мистер Септимус Люкер, Миддлсекская площадь, Лэмбет, Лондон".
   -- Вот, -- сказал он, указывая на адрес, -- последнее упоминание о Лунном камне, которым побеспокою вас в настоящее время. Будущее покажет, прав я или нет. А пока, сэр, уношу с собой искреннюю привязанность к вам, которая, мне думается, делает честь нам обоим. Если мы не встретимся до выхода моего в отставку, надеюсь видеть вас в гостях в моем домике близ Лондона, которым думаю обзавестись. Обещаю вам, мистер Беттередж, что в моем саду будут поросшие травой дорожки. А что касается махровой розы...
   -- Не вырастет у вас белая махровая роза, если вы не привьете ее к шиповнику! -- крикнул кто-то нам в окно.
   Мы оба обернулись. Это был Бегби, у которого недостало терпения дожидаться у калитки. Сыщик пожал мне руку и выбежал из дому, разгорячившись еще больше.
   -- Спросите его о махровой розе, когда он вернется домой, и вы увидите, оставил ли я на нем хоть одно живое место! -- крикнул мне в окно, в свою очередь, знаменитый Кафф.

Глава XXIII

   Я приготовил кабриолет на тот случай, если мистер Фрэнклин непременно захочет уехать от нас вечерним поездом. Появление на лестнице сперва багажа, а вслед за ним и самого мистера Фрэнклина показало мне довольно ясно, что он первый раз в жизни твердо держится принятого решения.
   -- Итак, вы непременно решили ехать, сэр, -- сказал я, когда мы с ним встретились в холле. -- Почему бы не подождать денька два и по дать мисс Рэчель возможность одуматься?
   Заграничный лоск, по-видимому, совершенно сошел с мистера Фрэнклина в минуту, когда пришло время сказать "прощай". Вместо ответа он подал мне письмо, которое миледи написала ему. Большая часть письма содержала то, что уже было сказано ею в письме, полученном много. Но в конце была приписка о мисс Рэчель, которая объяснит намерения мистера Фрэнклина, если по объяснит ничего другого.
   "Вы удивляетесь, наверное, -- писала миледи, -- что я позволяю дочери оставлять меня в совершенном неведении. Пропал алмаз ценою в двадцать тысяч фунтов, и я должна предполагать, что пропажа его не составляет никакой тайны для Рэчель; что какое-то непонятное обязательство молчания наложено на нее каким-то человеком или какими-то людьми, совершенно неизвестными мне, имевшими в виду какую-то цель, которую я не могу даже угадать. Объяснимо ли, что я позволяю шутить со мною таким образом? Вполне объяснимо при настоящем состоянии Рэчель. Она в таком нервном возбуждении, что на нее жалко смотреть. Я не смею снова поднимать вопрос о Лунном камне до тех пор, пока время не успокоит ее хоть немного. Вот почему я, не колеблясь, отпустила сыщика. Тайна, сбивающая с толку нас, сбивает с толку и его. В этом деле посторонний не может нам помочь. Одно имя его сводит с ума Рэчель.
   Мои планы на будущее время обдуманы настолько хорошо, насколько это возможно. Я намерена отвезти Рэчель в Лондон, -- отчасти для того, чтобы успокоить ее переменой места, отчасти для того, чтобы попробовать, что можно будет сделать, посоветовавшись с лучшими врачами. Уместно ли мне просить вас встретиться с нами в Лондоне? Любезный Фрэнклин, вы должны со своей стороны проявить терпение, подобное моему, и ждать, как буду ждать я, более удобного времени. Драгоценная помощь, которую вы оказали следствию, все еще кажется непростительной обидой для Рэчель в теперешнем ее душевном состоянии. Действуя в этом деле вслепую, вы только увеличили ее мучения, так как помогали открытию ее тайны. Я не могу извинить злобу, с какой она обвиняет вас за печальные последствия, которых ни вы, ни я не могли вообразить или предвидеть. С Рэчель говорить нельзя -- ее можно только жалеть. С огорчением должна сказать, что пока вам и Рэчель лучше разойтись. Единственный совет, который я могу предложить вам, ото -- дать ей время одуматься".
   Я возвратил обратно письмо, искренно жалея мистера Фрэнклина, потому что знал, как он любит барышню, и видел, что слова ее матери уязвили его сердце.
   -- Вы знаете пословицу, сэр, -- вот все, что я ему сказал. -- Когда дело дойдет до худшего, оно начнет изменяться к лучшему. Дела у нас не могут находиться в худшем состоянии, мистер Фрэнклин, чем они находятся сейчас.
   Мистер Фрэнклин сложил письмо тетки, по-видимому не очень утешенный замечанием, которое я осмелился сделать ему.
   -- Когда я приехал сюда из Лондона с этим ужасным алмазом, -- сказал он, -- я не думал, чтобы в Англии была семья, счастливее этой. Посмотрите теперь на эту семью! Она разбросана, разъединена, самый воздух этого дома отравлен тайнами и подозрениями. Помните вы то утро на Зыбучих песках, когда мы разговаривали о моем дяде Гернкастле и его подарке ко дню рождения? Лунный камень послужил орудием мщения полковника, Беттередж, да так, как даже сам полковник не мог вообразить!
   С этими словами он пожал мне руку и пошел к кабриолету.
   Я проводил его по лестнице. Прискорбно было видеть, что он оставляет таким образом старый дом, где провел самые счастливые годы своей жизни. Пенелопа (чрезвычайно расстроенная всем, что случилось в доме) пришла вся в слезах проститься с мистером Фрэнклином. Он поцеловал ее. Я махнул рукой, как бы говоря: "На доброе здоровье, сэр". Некоторые из служанок поглядывали на него из-за угла. Он был одним из тех мужчин, которые нравятся всем женщинам. В последнюю минуту я остановил кабриолет и попросил у мистера Фрэнклина, как милости, чтобы он уведомил нас о себе письмом. Он, кажется, не обратил внимания на мои слова, -- он осматривался вокруг, глядя то на один предмет, то на другой, как бы прощаясь со старым домом и садом.
   -- Скажите нам, куда вы отправляетесь, сэр? -- спросил я, держась за кабриолет и стараясь узнать его будущие планы.
   Мистер Фрэнклин внезапно надвинул шляпу на самые брови.
   -- Куда я отправляюсь? -- повторил он мои слова. -- Я отправляюсь к черту!
   Пони вздрогнул при этих словах, как если б почувствовал христианское отвращение к ним.
   -- Господь с вами, сэр, отправляйтесь туда, где вам посчастливится! -- вот все, что я успел сказать, прежде чем он скрылся из глаз.
   Приятный, милый джентльмен! При всех его недостатках и сумасбродствах, милый и приятный джентльмен! Ом оставил за собою печальную пустоту, когда уехал из дома миледи.
   Было довольно скучно и мрачно, когда наконец этот длинный субботний летний вечер приблизился к концу.
   Я подбадривал себя, не выпуская из рук трубочку и "Робинзона Крузо". Женщины, кроме Пенелопы, проводили время в пересудах и толках о самоубийстве Розанны. Они упорно держались мнения, будто бедная девушка украла Лунный камень и лишила себя жизни из страха, боясь, что это узнают.
   Дочь моя, разумеется, упорно стояла на том, что утверждала раньше. Однако ее предположение о причине самоубийства Розанны не приводило нас ни к какому заключению насчет алмаза, так же как и уверения в ее невиновности. Тайное путешествие Розанны во Фризинголл и все ее поступки оставались совершенно необъяснимыми. Бесполезно было указывать на это Пенелопе; возражения производили на нее так же мало впечатления, как мало следов оставляет проливной дождь на непромокаемом плаще. Дело в том, что дочь моя унаследовала мое собственное пренебрежение к умственным доводам, -- и в этом отношении далеко опередила своего родного отца.
   На следующий день (в воскресенье) карета, остававшаяся в доме мистера Эбльуайта, вернулась к нам пустая. Кучер привез мне записку от миледи и письменные приказания к горничным миледи и к Пенелопе.
   В своей записке миледи сообщала, что решилась отвезти мисс Рэчель в свой лондонский дом в понедельник. Письменные приказания к обеим горничным состояли в том, какие им платья следовало взять и в какой час встретить своих хозяек в Лондоне. Многие другие слуги должны были также ехать туда. Миледи, видя, что мисс Рэчель не желает после всего случившегося возвращаться домой, решила ехать в Лондон прямо из Фризинголла. Я же должен был оставаться в деревне впредь до дальнейших распоряжений, присматривать и вне и внутри дома. Слугам, остававшимся со мною, приказано было выдавать вместо пищи денежное содержание.
   Все это напоминало мне слова мистера Фрэнклина о разбросанной и разъединенной семье, и мысли мои, естественно, обратились к самому мистеру Фрэнклину. Чем более я думал о нем, тем более тревожили меня его будущие поступки. Кончилось тем, что я написал с воскресной почтой к камердинеру его отца, мистеру Джефко (которого знал прежде), прося дать мне знать, на что решится мистер Фрэнклин по приезде в Лондон.
   Воскресный вечер был еще скучнее субботнего, если только это возможно. Мы кончили этот день, как сотни тысяч других людей кончают его регулярно раз в неделю на этих островах, -- ожиданием, когда наконец наступит время ложиться спать, и не дождавшись, заснули на наших стульях.
   Как прошел понедельник для остальной прислуги, не знаю. Мне он нанес порядочный удар. Первое предсказание сыщика Каффа о том, что я услышу кое-что от Йолландов, сбылось в этот день.
   Я отослал Пенелопу и горничную миледи на железную дорогу с вещами в Лондон и шатался по саду, когда вдруг услышал свое имя. Обернувшись, я очутился лицом к лицу с дочерью рыбака. Хромоножкой Люси. За исключением хромоты и худобы (последнее, по моему мнению, страшный недостаток в женщине), эта девушка имела немало привлекательных качеств на мужской взгляд. Смуглое, умное лицо, приятный чистый голос, прекрасные каштановые волосы принадлежали к ее достоинствам. А горячий характер был дополнением к ее недостаткам.
   -- Ну, моя милая, -- сказал я, -- что вам от меня нужно?
   -- Где человек по имени Фрэнклин Блэк? -- сказала девушка, устремив на меня свирепый взгляд и опираясь на свой костыль.
   -- Непочтительно говорить так о джентльменах, -- ответил я. -- Если вы хотите справиться о племяннике миледи, не угодно ли вам назвать его мистером Фрэнклином Блэком?
   Она сделала шаг ко мне и взглянула на меня так, словно собиралась съесть меня живьем.
   -- Мистером Фрэнклином Блэком! -- повторила она вслед за мной. -- Его приличнее было бы назвать убийцей Фрэнклином Блэком.
   Мой метод обращения с покойной миссис Беттередж помог мне и на этот раз. Когда женщина старается вывести вас из себя, постарайтесь, с своей стороны, вывести ее из себя. Женщина вообще приготовлена ко всякому отпору, какой вы можете избрать для самозащиты, кроме этого. Одним-единственным словом можно добиться этого не хуже, чем сотней слов, и одним словом я добился этого от Хромоножки Люси. Любезно посмотрев ей в лицо, я сказал:
   -- Фи!
   Девушка тотчас вспыхнула. Она тверже стала на здоровую ногу и раза три свирепо ударила об землю своим костылем.
   -- Он убийца! Он убийца! Он убийца! Он был причиною смерти Розанны Спирман!
   Она закричала это самым пронзительным голосом. Два человека, работавшие в саду подле нас, подняли глаза, увидели, что это Хромоножка Люси, и, зная, чего можно было ждать от нее, опять вернулись к своему делу.
   -- Он был причиною смерти Розанны Спирман? -- спросил я. -- Что заставляет вас говорить так, Люси?
   -- Какое вам дело? Какое дело какому бы то ни было мужчине до этого? О, если бы только она думала о мужчинах так, как думаю я о них, она была бы сейчас жива!
   -- Она всегда хорошо думала обо мне, бедняжка, -- сказал я, -- и я всегда относился к ней хорошо.
   Я проговорил это насколько мог успокоительно. Сказать по правде, у меня духа не хватило раздражать девушку колкими ответами. Раньше я примечал только ее дурной прав. Сейчас я приметил то несчастье, которое часто заставляет быть дерзкими людей простого звания. Мой ответ смягчил Хромоножку Люси. Она опустила голову на свой костыль.
   -- Я любила ее, -- нежно сказала девушка. -- У нее была несчастная жизнь, мистер Беттередж; гнусные люди дурно поступили с нею и причинили ей вред, но это не испортило ее кроткого характера. Она была ангелом. Она могла бы быть счастлива со мною. У меня был план ехать в Лондон нам обеим, устроиться, как двум сестрам, и зарабатывать шитьем. Этот человек приехал сюда и испортил все. Он околдовал ее. Не говорите мне, что он но имел этого намерения и не знал об этом. Он должен был знать. Он должен был пожалеть ее. "Я не могу жить без него, а он, Люси, даже не смотрит на меня", -- вот что она говорила. Жестоко, жестоко, жестоко! Я говорила ей: "Ни один мужчина не стоит, чтобы о нем изнывать". А она отвечала: "Есть мужчины, ради которых стоит умереть, Люси, а он один из них". Я накопила немного денег. Я договорилась с моим отцом и матерью. Я хотела увезти ее от унижений, которые она терпела здесь. У нас была бы маленькая квартирка в Лондоне, и мы жили бы как сестры. Она получила хорошее воспитание, сэр, как вам известно, и писала хорошим почерком. Она умела проворно шить. Я шью не так проворно, как шила она, но я тоже могу шить. Мы жили бы прекрасно. И что же случилось сегодня? Приходит письмо от нее, и она пишет мне, что расстается с тяжелой жизнью. Приходит письмо, где она прощается со мною навсегда! Где он? -- вскричала девушка, подняв голову и опять вспыхивая гневом. -- Где этот джентльмен, о котором я должна говорить не иначе, как с почтением? Недалек тот день, мистер Беттередж, когда бедные в Англии восстанут на богатых. Я молю бога, чтобы начали с него! Я молю бога, чтобы начали с него!
   Думаю, что даже сам пастор (хотя признаюсь, это сказано слишком сильно) не мог бы образумить девушку в таком состоянии, в каком находилась она. Я отважился лишь на то, чтобы вернуть ее к предмету ее гнева, в надежде услышать от нее что-нибудь полезное.
   -- На что вам нужен мистер Фрэнклин Блэк? -- спросил я.
   -- Мне нужно его видеть.
   -- Для чего?
   -- У меня есть к нему автра же отправлюсь въ Фризингаллъ, чтобы развѣдать какіе матеріалы покупала она въ городѣ для этой новой одежды. Конечно, при настоящемъ положеніи дѣдъ покидать домъ не совсѣмъ безопасно, однако еще опаснѣе идти впередъ съ завязанными глазами. Не сѣтуйте на меня за мою раздражительность, мистеръ Бетереджъ; признаюсь, я упалъ въ моихъ собственныхъ глазахъ, съ тѣхъ поръ какъ позволилъ Розаннѣ Сперманъ провести меня!
   Прислуга ужинала, когда мы возвратились домой. Первое лицо, попавшееся намъ на переднемъ дворѣ, былъ тотъ самый полисменъ, котораго надзиратель Сигревъ оставилъ въ распоряженіе пристава Коффа. Приставъ спросилъ у него, возвратилась ли Розанна? -- Да, отвѣчалъ полисменъ.-- Давно ли? -- Съ часъ тому назадъ.-- Что она дѣлала это время? -- она входила на верхъ, чтобы снять свою шляпку и плащъ, а теперь преспокойно ужинаетъ съ остальною прислугой.
   Не сдѣлавъ ни малѣйшаго замѣчанія и продолжая все ниже и ниже падать въ своемъ собственномъ мнѣніи, приставъ Коффъ направился къ задней части дома. Но темнота помѣшала ему увидать входъ, и онъ все шелъ впередъ, не останавливаясь, до тѣхъ поръ, пока не наткнулся на садовую калитку. Я поспѣшилъ къ нему на выручку, и тутъ только замѣтилъ, что глаза его внимательно изучаютъ одно изъ оконъ задняго фасада въ томъ этажѣ, гдѣ помѣщались спальни.
   Взглянувъ туда въ свою очередь, я увидалъ, что предметомъ его наблюденій было окно миссъ Рахили, гдѣ взадъ и впередъ мелькали огни, обличавшіе необычайную суетню въ домѣ.
   -- Не это ли комната миссъ Вериндеръ? спросилъ приставъ Коффъ.
   Я отвѣчалъ утвердительно и пригласилъ его войдти въ домъ чтобы поужинать; но приставъ не трогался съ мѣста и только пробормоталъ себѣ что-то подъ носъ о наслажденіи упиваться вечернимъ благоуханіемъ цвѣтовъ. Я ушелъ, предоставивъ его этимъ наслажденіямъ; но въ то самое время какъ я подходилъ къ дверямъ дома, у калитки раздался знакомый мнѣ мотивъ "Послѣдней лѣтней розы". Приставъ Коффъ сдѣлалъ новое открытіе, поводомъ къ которому было на этотъ разъ окно моей молодой госпожи. Эта мысль заставала меня снова вернуться къ приставу, подъ тѣмъ любезнымъ предлогомъ, будто я не имѣлъ духу оставить его одного.
   -- Не находите ли вы тутъ чего-нибудь загадочнаго? спросилъ я, указывая ему на окно миссъ Рахили.
   Судя по интонаціи голоса пристава, я заключилъ, что онъ опять поднялся въ своемъ мнѣніи.
   -- Вѣдь у васъ въ Йоркширѣ, если не ошибаюсь, сильно развита страсть къ пари, не такъ ли? спросилъ онъ.
   -- Положимъ, что и такъ, отвѣчалъ я;-- ну, что жь изъ этого слѣдуетъ?
   -- Будь я Йоркширецъ, продолжилъ приставъ, взявъ меня подъ руку,-- я бы прозакладывалъ вамъ цѣлый суверенъ, мистеръ Бетереджъ, утверждая, что ваша барышня приняла внезапное рѣшеніе покинуть свой домъ. А выигравъ его, побился бы и на другой суверенъ, что мысль эта пришла ей не далѣе какъ часъ тому назадъ.
   Первое изъ предположеній пристава поразило меня, а второе какъ-то странно перепуталось въ моей головѣ съ донесеніемъ полицейскаго о томъ, что часъ тому назадъ Розанна Сперманъ вернулась домой съ песковъ. Обѣ эти догадки произвела на меня такое странное впечатлѣніе, между тѣмъ какъ мы шли ужинать рука объ руку съ приставомъ Коффомъ, что позабывъ всякую учтивость, я высвободилъ свою руку и юркнулъ мимо его въ дверь, чтобы самому навести справки.
   Первый попавшійся мнѣ навстрѣчу человѣкъ былъ лакей вашъ Самуилъ.
   -- Миледи ожидаетъ васъ и пристава Коффа, сказалъ онъ, прежде нежели я успѣлъ приступить къ своимъ разспросамъ.
   -- Давно ли она ожидаетъ насъ? послышался позади меня голосъ пристава.
   -- Около часу, сэръ.
   Странная игра случая! Розанна вернулась домой, миссъ Рахиль правила какое-то необыкновенное рѣшеніе, а миледи ожидала къ себѣ пристава Коффа. И все это произошло въ теченіе одного часа! Непріятно было сознавать подобное сцѣпленіе между лицами и обстоятельствами столь противоположными другъ другу. Я отправился на верхъ, не взглянувъ на пристава Коффа и даже не сказавъ ему ни слова. Въ то время какъ я собирался постучаться въ дверь госпожа моей, рука моя сильно задрожала.
   -- Меня не удивило бы, шепнулъ мнѣ чрезъ плечо приставъ,-- еслибы въ домѣ разразился нынѣшнею ночью скандалъ. Но не тревожьтесь! На своемъ вѣку я улаживалъ семейныя дѣла и потруднѣе этихъ.
   Въ эту минуту я услышалъ голосъ миледи, звавшей насъ къ себѣ въ комнату.
   

XVI.

   Мы застали миледи въ ея комнатѣ, освѣщенной лишь одною настольною лампочкой, съ опущеннымъ абажуромъ, такъ что все лицо ея было въ тѣни. Противъ своего обыкновенія смотрѣть прямо въ лицо входящимъ, она сидѣла наклонясь къ столу и упорно глядя въ развернутую книгу.
   -- Господинъ приставъ, оказала она,-- въ виду производимаго слѣдствія, важно ли вамъ заранѣе знать, если кто-нибудь изъ находящихся теперь въ домѣ пожелаетъ выѣхать?
   -- Весьма важно, миледи.
   -- Ну, такъ надо оказать вамъ, что миссъ Вериндеръ хочетъ отправиться къ своей тетушкѣ миссъ Абльвайтъ, въ Фризингаллѣ. Она располагаетъ выѣхать завтра рано утромъ.
   Приставъ Коффъ поглядѣлъ на меня. Я ступилъ шагъ впередъ, хотѣлъ заговорить съ госпожой, но чувствуя, что сердце во мнѣ такъ и упало (если ужь надо признаться въ этомъ), отступилъ снова, ничего не сказавъ.
   -- Смѣю ли спросить, миледи, когда именно миссъ Вериндеръ задумала эту поѣздку къ тетушкѣ? спросилъ приставъ.
   -- Съ часъ тому назадъ, отвѣтила моя госпожа.
   Приставъ Коффъ еще разъ поглядѣлъ на меня. Говорятъ, что старческое сердце не такъ-то легко расшевелить. Что до меня, то мое сердце не могло бы забиться сильнѣе теперешняго, еслибы даже мнѣ сызнова стало двадцать пятъ лѣтъ отъ роду!
   -- Я не въ правѣ, миледи, контролировать поступки миссъ Вериндеръ, сказалъ приставъ,-- могу только просить васъ, если можно, отложить поѣздку ея на нѣсколько часовъ. Мнѣ самому надо быть завтра поутру въ Фризингаллѣ, я вернусь часамъ къ двумъ, если не раньше. Если миссъ Вериндеръ можно удержать здѣсь до этого времени, мнѣ бы хотѣлось перемолвить съ ней словечка два, эдакъ невзначай, предъ отъѣздомъ.
   Миледи поручила мнѣ передать кучеру приказаніе, чтобы карету миссъ Рахили не подавали ранѣе двухъ часовъ.
   -- Не имѣете ли еще что сказать? спросила она пристава, покончивъ съ этимъ.
   -- Только одно. Если миссъ Вериндеръ удивится этой отмѣнѣ ея распоряженій, благоволите не упоминать при ней, что именно я задерживаю поѣздку.
   Моя госпожа внезапно подняла голову надъ книгой, какъ бы собираясь что-то сказать, съ величайшимъ усиліемъ удержалась, и снова уставясь въ развернутыя страницы, отпустила насъ движеніемъ руки.
   -- Вотъ удивительная женщина! оказалъ приставъ, когда мы вышли.-- Не владѣй она собой, тайна, которая мучатъ васъ, мистеръ Бетереджъ, нынче же разрѣшилась бы.
   При послѣднихъ словахъ истина озарила, наконецъ, мою старую башку. На мигъ я, кажется, начисто лишался разсудка, схватилъ пристава за воротъ сюртука и пригвоздилъ его къ стѣнѣ.
   -- Проклятіе! вскрикнулъ я: -- тутъ что-то не ладно насчетъ миссъ Рахили, а вы все время скрывали это отъ меня!
   Приставъ Коффъ взглянулъ на меня, все еще приплюснутый къ стѣнѣ,-- не шевельнувъ пальцемъ, не трогаясь ни однимъ мускуломъ грустнаго лица.
   -- А! сказалъ онъ: -- угадали, наконецъ!
   Рука моя выпустила его воротъ, голова склонилась на грудь.
   -- Вспомните, ради нѣкотораго извиненія моей вспышки, что вѣдь я пятьдесятъ лѣтъ служилъ этому семейству. Сколько разъ, бывало, миссъ Рахиль еще ребенкомъ лазила ко мнѣ на колѣна и дергала меня за бакенбарды. Миссъ Рахиль, со всѣми ея недостатками была, на мой взглядъ, милѣе, краше и лучше всѣхъ молодыхъ госпожъ, располагавшихъ услугами и любовью стараго слуги.
   Я просилъ прощенія у пристава Коффа, чуть ли не по слезами на глазахъ и не совсѣмъ-то прилично.
   -- Не огорчайтесь, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ гораздо мягче нежели я могъ ожидать,-- при нашемъ дѣлѣ, да если быть скорымъ за обидчивость, такъ мы бы не стоили щепоти соли къ похлебкѣ. Если это васъ утѣшаетъ, схватите меня за воротъ еще разъ. Вы вовсе не умѣете сдѣлать этого какъ слѣдуетъ; но ужь я, такъ и быть, прощу неумѣлость въ уваженіе вашихъ чувствъ.
   Онъ скривилъ губы съ обычнымъ уныніемъ въ лицѣ, повидимому, думалъ, что отпустилъ славную шутку.
   Я провелъ его въ мою небольшую пріемную и затворилъ дверь.
   -- Скажите мнѣ по правдѣ, приставъ, сказалъ я,-- что вы такое подозрѣваете? Теперь ужь не хорошо скрывать отъ меня.
   -- Я не подозрѣваю, оказалъ приставъ Коффъ,-- а знаю. Несчастный характеръ мой снова началъ одолѣвать меня.
   -- То-есть, по-просту, по-англійски, сказалъ я,-- вы хотите сказать, что миссъ Рахиль сама у себя украла собственный алмазъ?
   -- Да, сказалъ приставъ,-- это именно то, что я хочу сказать, и ни слова болѣе. Сначала и до конца миссъ Вериндеръ владѣла алмазомъ въ тайнѣ и взяла себѣ въ повѣренныя Розанну Сперманъ, по разчету, что мы заподозримъ ее въ кражѣ. Вотъ вамъ все дѣло въ орѣховой скорлупкѣ. Хватайте меня за воротъ, мистеръ Бетереджъ. Если это выходъ вашимъ чувствамъ, хватайте меня за воротъ.
   Боже, помоги мнѣ! Чувства мои не облегчились бы этомъ путемъ.
   -- Ваши доказательства! Вотъ все что я могъ сказать ему.
   -- Доказательства мои вы завтра услышите, сказалъ приставъ:-- если миссъ Вериндеръ откажется отсрочить свою поѣздку къ тетушкѣ (а вотъ посмотрите, она откажется непремѣнно), тогда я долженъ буду изложить завтра всю суть вашей госпожѣ. А такъ какъ я не знаю что изъ этого выйдетъ, то и попрошу васъ присутствовать и выслушать все, что произойдетъ съ обѣихъ сторонъ. А пока, на ночь глядя, оставимъ это дѣло. Нѣтъ, мистеръ Бетереджъ, больше отъ меня слова не добьетесь насчетъ Луннаго камня. Вотъ и столъ накрытъ къ ужину. Это одна изъ человѣческихъ слабостей, къ которой я отношусь наинѣжнѣйше. Звоните, а я прочту молитву.
   -- Желаю вамъ хорошаго аппетита, приставъ, сказалъ я,-- а у меня онъ пропалъ. Я подожду, пока вамъ подадутъ, а потомъ попрошу позволенія уйдти и постараюсь осилить это горе наединѣ съ самимъ собой.
   Я присмотрѣлъ, чтобъ ему подали всякой всячины изъ отборныхъ запасовъ, и право, не жалѣлъ бы, еслибъ онъ всѣмъ этимъ подавился. Въ то же время зашелъ и главный садовникъ (мистеръ Бегби) съ недѣльнымъ отчетомъ. Приставъ немедленно заговорилъ о розахъ и относительномъ достоинствѣ дерновыхъ и песчаныхъ тропинокъ. Я оставилъ ихъ обоихъ и вышелъ съ камнемъ на сердцѣ. Въ теченіе многихъ и долгихъ лѣтъ, помнится мнѣ, то было еще первое горе, котораго я не могъ разсѣять въ табачномъ дыму и которое не поддавалось даже Робинзону Крузо. Въ тревогѣ, въ скорби, не находя себѣ мѣста за недостаткомъ отдѣльной комнаты, я прошелся по террасѣ, раздумывая про себя на досугѣ и въ тишинѣ. Не велика важность въ томъ, каковы именно были мои думы. Я чувствовалъ себя изъ рукъ вонъ старымъ, умаявшимся, негоднымъ для своей должности, и въ первый разъ еще во всю свою жизнь, началъ загадывать, когда же Богу угодно будетъ отозвать меня. Несмотря на все это, я твердо держался вѣры въ миссъ Рахиль. Будь приставъ Коффъ самимъ Соломономъ, во всей его славѣ, и скажи онъ мнѣ, что моя молодая леди впуталась въ низкую, преступную интригу, я могъ бы одно лишь отвѣтить Соломону, при всей его премудрости: "Вы ея не знаете, а я знаю."
   Размышленія мои прервалъ Самуилъ, принесшій мнѣ записку отъ моей госпожи.
   Уходя съ террасы за свѣчой, чтобъ я могъ при свѣтѣ ея прочесть записку, Самуилъ замѣтилъ, что погода, повидимому, перемѣняется. До сихъ поръ я въ смущеніи ума не обратилъ на это вниманія, но теперь, когда оно пробудилось, услыхалъ тревожное ворчанье собакъ и тихій вой вѣтра. Взглянувъ на небо, я видѣлъ, какъ скученныя облака, темнѣя, шибче и шибче неслись надъ мутнымъ мѣсяцемъ. Наступаетъ гроза, Самуилъ правъ, наступаетъ гроза.
   Записка миледи извѣщала меня, что фризингальскій судья писалъ ей, напоминая о трехъ Индѣйцахъ. Въ началѣ будущей недѣли мошенниковъ поневолѣ выпустятъ на свободу. Если вамъ нужно предложить имъ еще какіе-нибудь вопросы, то времени терять болѣе нельзя. Забывъ объ этомъ при послѣднемъ свиданіи съ приставомъ Коффомъ, миледи поручала мнѣ исправить ея упущеніе. Индѣйцы совершенно вышли у меня изъ головы (вѣроятно, изъ вашей также). Я не видѣлъ большаго проку въ томъ, чтобы снова ворошить это дѣло. Но, разумѣется, тотчасъ же исполнилъ приказаніе.
   Я нашелъ пристава Коффа съ садовникомъ, за бутылкой шотландскаго виски, по горло въ обсуживаніи различныхъ способовъ выращиванія розъ. Приставъ до того заинтересовался, что при входѣ моемъ поднялъ руку и знакомъ просилъ меня не перебивать пренія. Насколько я могъ понять, вопросъ заключался въ томъ, слѣдуетъ или не слѣдуетъ бѣлую махровую розу для лучшаго произрастанія прививать къ шиповнику. Мистеръ Бегби говорилъ: да, а приставь: нѣтъ. Они сослались на меня, горячась какъ мальчишки. Ровно ничего не разумѣя въ уходѣ за розами, я выбралъ средній путь,-- точь-въ-точь какъ судьи ея величества, когда вѣсы правосудія затрудняютъ ихъ, на волосъ не уклоняясь отъ равновѣсія.
   -- Джентльмены, замѣтилъ я,-- тутъ многое можно сказать за обѣ стороны.
   Пользуясь временнымъ затишьемъ послѣ этого безпристрастнаго приговора, я положилъ записку миледи на столъ предъ глазами пристава Коффа.
   Въ это время я уже былъ какъ нельзя болѣе близокъ къ тому, чтобы возненавидѣть пристава. Но, сознаться по правдѣ, въ отношеніи быстроты соображенія онъ былъ дивный человѣкъ.
   Полминуты не прошло еще по прочтеніи имъ записки, онъ уже справился на память съ рапортомъ смотрителя Сигрева; извлекъ изъ него касающееся Индѣйцевъ и уже приготовилъ отвѣтъ. Въ рапортѣ мистера Сигрева упоминалось вѣдь о нѣкоторомъ знатномъ путешественникѣ, понимавшемъ нарѣчіе индѣйцевъ, не такъ ли? Очень хорошо. Не извѣстны ли мнѣ имя и адресъ этого джентльмена? Очень хорошо. Не напишу ли я ихъ на оборотѣ записки отъ миледи? Весьма благодаренъ. Приставъ Коффъ разыщетъ этого джентльмена завтра утромъ по пріѣздѣ въ Фризингаллъ.
   Развѣ вы надѣетесь, что изъ этого что-нибудь выйдетъ? -- Вѣдь смотритель Сигревъ находилъ индѣйцевъ невинными, какъ младенцы въ утробѣ матери.
   -- Доказано, что смотритель Сигревъ до сихъ поръ ошибался во всѣхъ своихъ выводахъ, отвѣтилъ приставъ.-- Быть можетъ, стоитъ позаняться изслѣдованіемъ, не ошибся ли онъ точно также, а относительно Индѣйцевъ. Затѣмъ онъ обратился къ мистеру Бегби, возобновивъ споръ именно съ того пункта, на которомъ остановился.-- Вопросъ вашъ, господинъ садовникъ, сводится на вопросъ о почвѣ и времена года, о трудѣ и терпѣніи. Теперь позвольте мнѣ поставить его съ другой точки зрѣнія. Возьмите вы бѣлую махровую розу....
   Въ это время я уже затворилъ за собой дверь и не слышалъ конца ихъ диспута.
   Въ корридорѣ встрѣтилъ я Пенелопу, которая тамъ расхаживала, и спросилъ, чего она дожидается.
   Она дожидалась звонка молодой леди, когда ей угодно будетъ позвать ее, чтобы снова приняться за укладываніе вещей на завтрашнюю поѣздку. Изъ дальнѣйшихъ разспросовъ я узналъ, что миссъ Рахиль выставила причиной своего желанія ѣхать къ тетушкѣ то обстоятельство, будто ей стало нестерпимо дома, и она болѣе не можетъ выносить ненавистнаго присутствія полицейскаго подъ одною съ ней кровлей. Съ полчаса тому назадъ узнавъ, что отъѣздъ ея долженъ быть отложенъ до двухъ часовъ пополудни, она сильно разгнѣвалась. Миледи, будучи при этомъ, строго выговаривала ей, а затѣмъ (повидимому для того чтобы сказать ей нѣчто съ глазу на глазъ) выслала Пенелопу. Дочь моя сильно пріуныла по случаю перемѣны въ домашнемъ быту.
   -- Все какъ-то не ладно, батюшка, все какъ-то не попрежнему. Мнѣ чудится, будто надъ всѣми вами виситъ какое-то страшное бѣдствіе.
   Таково было и мое ощущеніе. Но при дочери я придалъ этому лучшій надъ. Пока мы толковала, раздался звонокъ миссъ Рахили. Пенелопа убѣжала по червой лѣстницѣ продолжать укладку. Я пошелъ въ залу взглянуть, что показываетъ барометръ насчетъ погоды. Только что я подошелъ къ боковой двери изъ людской въ залу, какъ ее сильно распахнули съ той стороны, а мимо меня пробѣжала Розанна Сперманъ съ такомъ жалкимъ видомъ страданія въ лицѣ, прижавъ руку къ сердцу, словно тамъ и была вся боль.
   -- Что это, что случилось? спросилъ я, остановивъ ее: -- вамъ дурно?
   -- Ради Бога, не говорите со мной, отвѣтила она, вывернулась у меня изъ рукъ и побѣжала на черную лѣстницу. Я крикнулъ кухаркѣ (мой голосъ былъ ей слышенъ отсюда) присмотрѣть за бѣдняжкой. Но кромѣ кухарки, меня услыхала еще двое. Изъ моей комнаты осторожно выскочилъ приставъ Коффъ и спросилъ, что случалось. "Ничего," отвѣтилъ я. А мистеръ Франклинъ отворилъ боковую дверь съ той стороны, и поманя меня въ залу, спросилъ, не видалъ ли я Розанны Сперманъ.
   -- Сейчасъ только попалась мнѣ, сэръ, такая разстроенная и странная.
   -- Боюсь, не я ли невинная причина ея разстройства, Бетереджъ.
   -- Вы, сэръ!
   -- Не умѣю объяснить, оказалъ мистеръ Франклинъ: -- но если дѣвушка точно замѣшана въ утратѣ алмаза, я право думаю, что она готова была сознаться мнѣ во всемъ, именно мнѣ одному изъ всѣхъ на свѣтѣ,-- и не далѣе двухъ минутъ тому назадъ.
   При этихъ словахъ я взглянулъ на боковую дверь, и мнѣ почудилось, что она понемножку отворяется съ той стороны. Не подслушиваетъ ли кто? Дверь прихлопнулась прежде чѣмъ я успѣлъ подойдти. Минуту спустя, когда я выглянулъ въ нее, мнѣ показалось, будто я видѣлъ фалды почтеннаго чернаго сюртука пристава Коффа, мелькнувшія за уголъ корридора. Онъ зналъ, не хуже меня, что теперь ужь нечего надѣяться на мою помощь, когда я догадался, къ чему именно клонится его слѣдствіе. При такихъ обстоятельствахъ было бы совершенно въ его характерѣ положиться на собственныя силы и повести подкопъ.
   Не будучи увѣренъ въ томъ, что я точно видѣлъ пристава, и не желая прибавлять ненужной каверзы къ тѣмъ, которыхъ и безъ того Богъ вѣсть сколько накоплялось, я сказалъ мистеру Франклину, что это вѣрно взошла собака, и затѣмъ просилъ его разказать, что у него такое произошло съ Розанной Сперминъ.
   -- Вы шли чрезъ залу, сэръ? спросилъ я: -- вы случайно ее встрѣтили, когда она съ вами заговорила.
   Мистеръ Франклинъ указалъ на бильярдъ.
   -- Я гонялъ шары, оказалъ онъ:-- и старался выгнать изъ головы это проклятое дѣло съ алмазомъ. Случайно подвидъ голову, и вдругъ вижу около себя Розанну Сперманъ, точно привидѣніе! Подкрадываться такимъ образомъ до того странно съ ея стороны, что я сначала совсѣмъ растерялся. Но видя въ лицѣ ея страшное безпокойство, спросилъ, не нужно ли ей что-нибудь сказать мнѣ. Она отвѣтила: "да, если осмѣлюсь". Зная, какое на ней подозрѣніе, я только одинъ смыслъ и могъ дать подобнымъ рѣчамъ. Сознаюсь, что мнѣ стало неловко. Я вовсе не желалъ вызывать ее на сознаніе. Въ то же время, при теперешнихъ затрудненіяхъ вашихъ было бы непростительно отказаться ее выслушать, если она точно желала высказаться. Пренеловкое было это положеніе, и, могу сказать, вышелъ я изъ него еще хуже. "Я,-- говорю,-- не совсѣмъ понялъ васъ. Не могу ли я чѣмъ-нибудь служить вамъ?" Замѣтьте, Бетереджъ, я не грубо вѣдь это сказалъ! Бѣдняжка не можетъ помириться съ тѣмъ, что дурна собой, я тутъ же это почувствовалъ. Я все еще держалъ въ рукахъ кій и продолжилъ гонять шары, чтобы скрыть неловкость положенія. Но оказалось, что отъ этого дѣло вышло еще хуже. Кажется, я вовсе безъ намѣренія огорчилъ ее. Она вдругъ повернулась и пошла отъ меня. "На шары глядитъ, послышалось мнѣ:-- на что угодно, лишь бы не на меня!" Не успѣлъ я остановить ее, какъ она уже вышла изъ залы. Меня это тревожатъ, Бетереджъ. Не потрудитесь ли передать Розаннѣ, что я вовсе не хотѣлъ оскорбить ее? Въ мысляхъ, конечно, я былъ жестокъ къ ней, я почти надѣялся, что ее можно уличить въ пропажѣ алмаза. Не то чтобы я зла желалъ бѣдняжкѣ, но....
   Тутъ онъ умолкъ, и снова подойдя къ бильярду, опять принялся гонять шары.
   Послѣ всего происшедшаго между мной и приставомъ, я не хуже самого мистера Франклина зналъ, что именно онъ не договаривалъ.
   Теперь ужь ничто не могло отклонить отъ миссъ Рахили позорнаго подозрѣнія, тяготѣвшаго надъ ней въ умѣ пристава Коффа. Вопросъ былъ ужь не въ томъ, чтобъ успокоить нервное раздраженіе молодой леди, а въ томъ, чтобы доказать ея невинность. Еслибы Розанна ничѣмъ не компрометтировала себя, то надежда, въ которой сознался мистеръ Франклинъ, по совѣсти была бы довольно жестока по отношенію къ ней. Но дѣло было не такъ. Она притворялась больною и тайно была въ Фризингаллѣ; не спала всю ночь, что-то работая или портя. А въ тотъ вечеръ ходила на зыбкіе пески при обстоятельствахъ въ высшей степени подозрительныхъ. По всѣмъ этимъ причинамъ (какъ ни жаль было мнѣ Розанны) я не могъ не полагать, что во взглядѣ мистера Франклина на это дѣло не было ничего неестественнаго или безразсуднаго, особенно въ положеніи мистера Франклина. Я закинулъ ему словечко на этотъ счетъ.
   -- Да, да! отвѣтилъ онъ: -- но есть еще одинъ шансъ,-- слабый конечно,-- что поведеніе Розанны допускаетъ объясненіе, какого мы пока не видимъ. Я ненавижу оскорблять женскую чувствительность, Бетереджъ! Скажите бѣдняжкѣ то, что я просилъ васъ передать. И если она хочетъ переговорить со мной, нужды нѣтъ, попадусь ли я въ просакъ или нѣтъ, пришлите ее ко мнѣ въ библіотеку. Съ этимъ добрымъ словомъ онъ положилъ кій и ушелъ.
   Изъ разспросовъ въ людской я узналъ, что Розанна удалилась въ свою комнату. Она съ благодарностью отклонила всѣ предложенія услугъ и только просила, чтобъ ей дали успокоиться. Тѣмъ оканчивались на сегодня ея призванія (если только ей дѣйствительно предстояло сознаться); я передалъ результатъ мистеру Франклину, который затѣмъ вышелъ изъ библіотеки и отправился въ постель.
   Я гасилъ свѣчи и затворялъ окна, когда Самуилъ пришелъ съ вѣсточкой про двухъ гостей, оставленныхъ мною въ своей комнатѣ. Споръ о бѣдой махровой розѣ, повидимому, кончался наконецъ. Садовникъ ушелъ домой, а пристава Коффа нигдѣ не найдутъ во всемъ нижнемъ этажѣ.
   Я взглянулъ въ свою комнату. Дѣйствительно, никого не видать, стоитъ лишь пара пустыхъ стакановъ и чувствуется сильный запахъ грога. Не попалъ ли приставъ въ приготовленную для него спальню? Я зашелъ на верхъ посмотрѣть. По всходѣ на второй этажъ, мнѣ почудилось влѣво отъ меня чье-то тихое и ровное дыханіе. Влѣво отъ меня былъ корридоръ, ведшій въ комнату миссъ Рахили; я заглянулъ въ него, а тамъ-то, свернувшись на трехъ стульяхъ, поставленныхъ какъ разъ поперегъ корридора, обвязавъ свою просѣдь краснымъ фуляромъ, и сложивъ подушкой почтенный черный сертукъ, лежалъ и спалъ себѣ приставъ Коффъ.
   Лишь только я подошелъ къ нему, онъ мигомъ и не двигаясь проснулся, точно песъ, когда къ нему подходятъ.
   -- Доброй ночи, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ: -- попомните же, если вамъ когда-нибудь вздумается выращивать розы, бѣдую махровую лучше не прививать къ шиповнику, что бы тамъ садовникъ ни говорилъ противъ этого.
   -- Что вы здѣсь дѣлаете? спросилъ я: -- почему вы не въ своей постели?
   -- Потому я не въ своей постели, отвѣтилъ приставъ: -- что я одинъ изъ многихъ въ сей юдоли, которымъ не дано честно и въ то же время легко добывать деньгу. Нынче произошло нѣкоторое совпаденіе времена возвращенія Розанны Сперманъ съ песковъ и времени, когда миссъ Вериндеръ порѣшила выѣхать изъ дому. Что бы тамъ Розанна ни прятала, моей головѣ совершенно ново, что ваша молодая леди не могла рѣшиться уѣхать, пока не узнала, что уже спрятано. Обѣ онѣ сегодня, должно-быть, ужь переговорили разокъ между собой. Если же онѣ попытаются снова переговорить, когда въ домѣ все успокоится, то мнѣ слѣдуетъ быть по близости, чтобы помѣшать этому. Не браните меня за разстройство приготовленнаго вами спанья, мистеръ Бетереджъ, браните алмазъ.
   -- Какъ бы я желалъ, чтобъ алмаза и не бывало никогда въ этомъ домѣ! вырвалось у меня.
   Приставъ Коффъ окинулъ унылымъ взглядомъ тѣ три стула, на которыхъ осудилъ себя провести ночь.
   -- И я также, серіозно проговорилъ онъ.
   

XVII.

   За-ночь особеннаго ничего не случалось, и (я счастливъ, что могу это прибавить) ни малѣйшей попытка къ переговорамъ между миссъ Рахилью и Розанной не было: бдительность пристава Коффа не была вознаграждена ничѣмъ.
   Я ожидалъ, что поутру первымъ дѣдомъ пристава будетъ отправиться въ Фризингалъ. Онъ, однако медлилъ, словно ему сперва предстояло нѣчто иное. Я оставилъ его на собственный произволъ, и вскорѣ послѣ того, ходя по саду, встрѣтилъ мистера Франклина въ любимой его аллеѣ у кустарниковъ.
   Не успѣли мы обмѣняться двумя словами, откуда на возьмись, присоединился къ намъ и приставъ. Онъ подошелъ къ мистеру Франклину, который принялъ его, надо сознаться, немножко свысока: "что скажете?" -- вотъ и весь отвѣтъ, полученный имъ на вѣжливое пожеланіе добраго утра мистеру Франклину.
   -- Имѣю нѣчто сказать вамъ, сэръ, отвѣтилъ приставъ,-- по поводу производимаго мной слѣдствія. Вчера вы догадались, какой именно оборотъ оно принимаетъ. Весьма естественно, что въ вашемъ положеніи это вамъ непріятно и прискорбно. Весьма естественно также, что вы свое гнѣвное чувство противъ скандала въ вашемъ семействѣ обращаете на меня.
   -- Что же вамъ угодно? довольно рѣзко перебилъ мистеръ Франклинъ.
   -- Мнѣ угодно, сэръ, напомнить вамъ, что по крайней мѣрѣ до сихъ поръ я не уличенъ въ ошибкѣ. Имѣя это въ виду, благоволите помнить въ то же время, что я здѣсь исполнитель закона, дѣйствующій съ соизволенія хозяйки дома. При такихъ обстоятельствахъ, должны ли вы или не должны, какъ честный гражданинъ, помочь мнѣ всѣми тѣми свѣдѣніями, какими вы располагаете?
   -- Я не располагаю никакими особенными свѣдѣніями, сказалъ мистеръ Франклинъ.
   Приставъ пропустилъ этотъ отвѣтъ мимо ушей, словно его и не было.
   -- Вы могли бы, сэръ, избавить меня отъ потери времена на слѣдствіе въ нѣсколькихъ миляхъ отсюда, продолжалъ онъ,-- еслибы вамъ угодно было понять меня и высказаться.
   -- Я васъ не понимаю, отвѣтилъ мистеръ Франклинъ,-- и нечего мнѣ сказать.
   -- Одна изъ служанокъ (не хочу называть по имени) говорила съ вами наединѣ, сэръ, въ прошлый вечеръ.
   Мистеръ Франклинъ опять оборвалъ его, а еще разъ отвѣтилъ:
   -- Нечего мнѣ сказать.
   Стоя возлѣ, я молча думалъ о томъ, какъ вчера слегка отворялась боковая дверь въ залу, и о фалдахъ сюртука, мелькнувшихъ по корридору. Приставъ Коффъ, безъ сомнѣнія, успѣлъ кое-что подслушать, прежде чѣмъ я помѣшалъ ему, и это заставило его подозрѣвать, что Розанна облегчила свою душу, сознавшись въ чемъ-то мистеру Франклину Блеку.
   Только что это соображеніе поразило меня, какъ вдругъ на концѣ кустарной аллеи появилась Розанна собственною своею персоной! За ней слѣдовала Пенелопа, явно старавшаяся вернуть ее назадъ къ дому. Видя, что мистеръ Франклинъ не одинъ, Розанна стала какъ вкопаная, очевидно, въ крайнемъ затрудненіи, не зная что ей дѣлать. Пенелопа ждала позади. Мистеръ Франклинъ увидалъ дѣвушекъ въ одно время со мной. Приставъ же съ бѣсовскою хитростью притворился, что вовсе не замѣчаетъ ихъ. Все это произошло въ одинъ мигъ. Ни я, ни мистеръ Франклинъ слова еще не молвила, а приставъ уже плавно заговорилъ, какъ бы продолжая предыдущій разговоръ.
   -- Напрасно вы боитесь повредить этой дѣвушкѣ, обратился онъ къ мистеру Франклину, говоря громкимъ голосомъ, чтобы Розаннѣ было слышно. -- Напротивъ, я рекомендую вамъ почтить меня откровенностью, если вы принимаете какое-нибудь участіе въ Розаннѣ Сперманъ.
   Мистеръ Франклинъ мигомъ притворился, будто и онъ тоже не замѣтилъ дѣвушекъ. Онъ также громко отвѣтилъ:
   -- Я въ Розаннѣ Сперманъ ровно никакого участія не принимаю.
   Я посмотрѣлъ на тотъ конецъ аллеи. Но могъ только разглядѣть, что Розанна, съ послѣднимъ словомъ мистера Франклина, быстро повернула назадъ. Вмѣсто того чтобы противиться Пенелопѣ, какъ за минуту тому назадъ, она позволила моей дочери взять себя подъ руку и увести домой.
   Пока обѣ дѣвушки скрывалась изъ глазъ, прозвонили къ завтраку, и самъ приставъ Коффъ долженъ былъ сознаться, что его дѣло дрянь. Онъ просто сказалъ мнѣ: "Я поѣду въ Фризингалъ, мистеръ Бетереджъ, и вернусь къ двумъ часамъ," и пошелъ своею дорогой, не прибавивъ ни слова болѣе; а мы хоть на нѣсколько часовъ отдѣлалась отъ него совершенно.
   -- Оправдайте меня предъ Розанной, сказалъ мистеръ Франклинъ, оставшись наединѣ со мной.-- Я точно осужденъ говорить или дѣлать одни неловкости при этой несчастной дѣвушкѣ. Вы сами должны были замѣтить, что приставъ Коффъ поставилъ западню намъ обоимъ. Удайся ему сконфузить меня или раздражить ее до взрыва, тогда или ей, или мнѣ пришлось бы проговориться соотвѣтственно его цѣли. Подъ вліяніемъ минуты, я не видѣлъ лучшаго выхода. Дѣвушка ни въ чемъ не проболталась, а приставу показано, что я вижу его насквозь. Очевидно, онъ подслушивалъ вчера, когда мы съ вами говорили, Бетереджъ.
   "Мало того что подслушивалъ, подумалъ я про себя. Онъ припомнилъ мой разказъ о томъ, что Розанна влюблена въ мистера Франклина, и на это именно и разчитывалъ, взывая къ участію мистера Франклина въ Розаннѣ,-- при самой Розаннѣ."
   -- Что до подслушиванья, сэръ, замѣтилъ я (оставя тотъ пунктъ про себя),-- то всѣ мы скорехонько будемъ заодно съ нимъ въ одной шайкѣ, если дѣла такого рода позатянутся. Шарить, высматривать, подслушивать, это весьма естественныя занятія людей въ нашемъ положеніи. Денька черезъ два, мистеръ Франклинъ, мы всѣ онѣмѣемъ другъ для друга, по той причинѣ, что всякій станетъ подслушивать, не проболтается ли другой, и всѣ узнаютъ взаимныя тайны. Извините мою вспышку, сэръ. Ужасная тайна, что гнететъ насъ въ этомъ домѣ, ударила мнѣ въ голову, точно вино, а доводитъ меня до безумія. Я не забуду о томъ, что вы приказывали. Воспользуюсь первымъ же случаемъ, чтобъ оправдать васъ предъ Розанной Сперманъ.
   -- Вы ей ничего не говорили про вчерашнее, или сказали? опросилъ мистеръ Франклинъ.
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- Такъ и не говорите пока ничего. Лучше не вызывать ея на откровенность, пока приставъ выжидаетъ, какъ бы подстеречь насъ обоихъ. Мое поведеніе непослѣдовательно, Бетереджъ, не правда ли? Я не вижу другаго исхода этого дѣла, кромѣ улики Розанны, и все-таки я не могу, не хочу помогать приставу изловить эту дѣвушку.
   Да, таки безразсудно, конечно. Но таковъ былъ и мой взглядъ. Я вполнѣ его понялъ. Если вы, хоть разъ въ жизни, припомните, что вы сами смертны, быть-можетъ, и вы поймете его.
   Въ краткихъ словахъ, вотъ каково было положеніе дѣлъ въ домѣ и внѣ его, пока приставъ Коффъ ѣздилъ въ Фризингаллъ.
   Массъ Рахиль, упорно сидя въ своей комнатѣ, дожидалась времени, когда ей можно будетъ сѣсть въ коляску и поѣхать къ теткѣ. Миледи завтракала съ мистеромъ Франклиномъ. Послѣ завтрака мистеръ Франклинъ принялъ одно изъ своихъ обычно-внезапныхъ рѣшеніе, и торопливо ушелъ облегчать волненіе ума на прогулкѣ. Я одинъ видѣлъ его уходъ, а онъ сказалъ мнѣ, что вернется прежде пристава. Перемѣна погоды, обозначась еще свечера, теперь наступила. Вскорѣ послѣ разсвѣта, за крупнымъ дождемъ, подулъ сильный вѣтеръ и все свѣжѣлъ въ теченіе дня. Но хотя тучи грозили не разъ, дождя больше не было. Недурной денекъ для прогулки; если вы молоды и крѣпки, можете дышать сильными порывами вѣтра, налетающаго съ моря. Я прислуживалъ миледи послѣ завтрака и помогалъ ей въ сведеніи хозяйственныхъ счетовъ. Она всего разъ намекнула на Лунный камень, и то чтобъ отклонить пока всякій разговоръ о немъ.
   -- Подождите возвращенія этого господина, сказала она, разумѣя пристава,-- тогда надо будетъ говорить объ этомъ, а теперь ничто насъ не обязываетъ.
   Остановъ госпожу, я засталъ въ своей комнатѣ поджидавшую меня Пенелопу.
   -- Что бы вамъ, батюшка, сходить поговорить съ Розанной, сказала она,-- мнѣ за нее что-то страшно.
   Я живехонько догадался въ чемъ дѣло. Но одно изъ моихъ правилъ состоитъ въ томъ, что мущины (будучи существами высшаго разряда) обязаны исправлять женщинъ, по возможности. Когда женщина хочетъ заставать меня что-нибудь сдѣлать (дочь она мнѣ, или нѣтъ, все равно), я всегда настаиваю, чтобъ она сообщила мнѣ побудительную причину. Чѣмъ чаще заставлять ихъ разыскивать собственнымъ умомъ причины, тѣмъ податливѣй становятся онѣ во всѣхъ житейскихъ отношеніяхъ. Не ихъ вина, что онѣ (бѣдняжки!) сначала дѣйствуютъ, а потомъ уже обдумываютъ; вина тѣхъ дурней, что потакаютъ онъ. Пенелопину причину въ настоящемъ случаѣ можно передать собственными ея словами.
   -- Мнѣ кажется, батюшка, сказала она,-- мистеръ Франклинъ жестоко оскорбилъ Розанну, хотя и безъ умысла.
   -- Зачѣмъ попала Розанна въ кустарную аллею? спросилъ я.
   -- По своему сумамбродству, сказала Пенелопа,-- иначе этого нельзя и назвать. Она хотѣла переговорить съ мистеромъ Франклиномъ нынче утромъ, во что бы то ни стало. Я употребила всѣ усилія, чтобъ удержать ее; вы это видѣли. Еслибы мнѣ только удалось увести ее до этихъ ужасныхъ словъ....
   -- Ну, ну! проговорилъ я:-- войди въ разсудокъ. Кажется, ничего не было такого, что бы могло встревожить Розанну.
   -- Ничего такого и не было, батюшка. Но мистеръ Франклинъ сказалъ, что не принимаетъ въ ней ровно никакого участія, и.... ихъ, съ какимъ жестокимъ выраженіемъ онъ сказалъ это!
   -- Онъ сказалъ это, чтобы зажать ротъ приставу, отвѣтилъ я.
   -- И я то же говорила ей, сказала Пенелопа,-- но видите ли, батюшка (хотя мистера Франклина и нечѣмъ попрекнуть), все же онъ изсушилъ ее, обманывалъ ея надежды за все это время, вотъ уже сколько недѣль, а теперь ужь это выходитъ на покрышку всего! Она, разумѣется, не въ правѣ ждать отъ него участія. Конечно, это изъ рукъ вонъ, что она до такой степени забылась въ ея положеніи. Но она, кажется, потеряла и стыдъ, и всякую мѣру, и все. Она испугала меня, батюшка, когда мистеръ Франклинъ сказалъ эти слова. Она точно окаменѣла отъ нихъ. Вдругъ на нее нашло такое спокойствіе, пошла, взялась за свое дѣло, и вотъ съ тѣхъ самыхъ поръ словно во снѣ.
   Я начиналъ понемногу безпокоиться. Въ манерахъ Пенелопы было что-то заглушавшее мое высшее разумѣніе. Теперь, когда мысли мои обратились на этотъ предметъ, я припомнилъ, что произошло съ вечера между мистеромъ Франклиномъ и Розанной. При этой оказіи она казалась пораженною въ самое сердце; а нынче, на ея несчастіе, бѣдняжкѣ неизбѣжно разбередила рану. Жаль, жаль! Тѣмъ болѣе, что ея ничто не оправдывало, и даже обижаться она была не въ правѣ.
   Я обѣщалъ мистеру Франклину поговорить съ Розанной, и вотъ, повидимому, наступила пора сдержать слово.
   Мы застали дѣвушку, которая мела корридоръ по ту сторону спаленъ, блѣдною, но спокойною и, какъ всегда, чистенько одѣтою въ свое пестрое платье. Я замѣтилъ у нея въ глазахъ странную мутность и отупѣніе, но не отъ слезъ, а какъ бы отъ слишкомъ долгаго и неподвижнаго взгляда на что-то такое. Бытъ-можетъ, это что-то такое было туманнымъ созданіемъ собственныхъ ея думъ. Вокругъ нея, ужь конечно, не было ни одного предмета, котораго бы она не видала сотни разъ.
   -- Развеселитесь, Розанна, сказалъ я,-- нечего мучить себя своими фантазіями. Мнѣ поручено кое-что передать вамъ отъ мистера Франклина.
   За тѣмъ я изложилъ ей дѣло съ настоящей точки зрѣнія въ самыхъ дружескихъ и успокоительныхъ выраженіяхъ, какія могъ подобрать. Мои правила въ отношеніи прекраснаго пола, какъ вы могла замѣтить, весьма отрога. Но такъ ли, сякъ ли, а дашь только сойдусь я съ женщиной ладомъ къ лицу, теорія-то и не согласуется съ практикой.
   -- Мистеръ Франклинъ очень добръ и внимателенъ. Поблагодарите его, пожалуста.
   Вотъ и все, что она мнѣ отвѣтила. Дочь моя уже замѣтила, что Розанна взялась за работу словно во онѣ. Я дополнялъ теперь наблюденіе тѣмъ, что она и слушала, и говорила словно во снѣ. Я усомнился, полно ужь, способенъ ли умъ ея принять сказанное мной какъ слѣдуетъ.
   -- Вы вполнѣ увѣрены, Розанна, что поняли меня? спросилъ я.
   -- Вполнѣ увѣрена.
   Она отозвалась на мое слово не живою женщиной, но словно автоматъ, приводимый въ движеніе машиной. И все время продолжала мести. Я какъ можно осторожнѣе, а нѣжнѣе взялъ у нея изъ рукъ щетку.
   -- Полноте, Розанна, сказалъ я,-- вы вѣдь на себя не похожи. У васъ что-то на душѣ. Я вамъ другъ и останусь другомъ, еслибы вы даже провинились въ чемъ. Очистите свою совѣсть, Розанна,-- очистите ее отъ этого.
   Было время, когда подобная рѣчь вызвала бы слезы на глазахъ ея. Теперь я не видѣлъ въ нихъ никакой перемѣны.
   -- Да, сказала она,-- я очищу свою совѣсть.
   -- Предъ миледи? спросилъ я.
   -- Нѣтъ.
   -- Предъ мистеромъ Франклиномъ?
   -- Да, предъ мистеромъ Франклиномъ.
   Я почти не зналъ что и сказать на кто. Она не въ состояніи была понять предостереженія относительно разговора съ нимъ наединѣ, которое приказалъ передать ей мистеръ Франклинъ. Понемногу собравшись съ мыслями, я только оказалъ ей, что мистеръ Франклинь ушелъ гулять.
   -- Нужды нѣтъ, отвѣтила она,-- я нынче не стану безпокоить мистера Франклина.
   -- Отчего бы не поговорить съ миледи? сказалъ я.-- Лучшій способъ облегчить себѣ душу, это именно высказаться милосердой госпожѣ, проникнутой истиннымъ христіанствомъ, которая всегда была такъ добра къ вамъ.
   Она съ минуту глядѣла на меня съ серіознымъ и твердымъ вниманіемъ, какъ бы удерживая въ памяти все сказанное мной. Потомъ взяла у меня изъ рукъ щетку и тихонько отошла съ ней немного дальше вдоль по корридору.
   -- Нѣтъ, проговорила она почти про себя, и продолжая мести,-- я получше этого сумѣю облегчать свою душу.
   -- Какъ же это?
   -- Не мѣшайте мнѣ только работать.
   Пенелопа пошла за ней и предложила ей помочь.
   -- Нѣтъ, отвѣтила она,-- мнѣ самой нужно дѣло. Благодарю васъ, Пенелопа. -- Она оглянулась на меня. -- Благодарю васъ, мистеръ Бетереджъ.
   Тутъ уже ничѣмъ ея не возьмешь, нечего и говорить больше. Я сдѣлалъ знакъ Пенелопѣ идти за мной. Мы оставили ее такъ точно, какъ и застали, метущею корридоръ словно во снѣ.
   -- Разбирать это -- дѣло доктора, сказалъ я,-- а мнѣ ужь не подъ силу.
   Дочь напомнила мнѣ о болѣзни мистера Канди, происшедшей (какъ помните) отъ простуды послѣ званаго обѣда. Ассистентъ его, нѣкто мистеръ Ездра Дженнингсъ, конечно, былъ къ нашимъ услугамъ. Но его мало знали въ нашей сторонѣ. Онъ былъ приглашаемъ мистеромъ Канди только въ рѣдкихъ случаяхъ. И хорошо ли, худо ли это, но никто изъ насъ не любилъ его и не довѣрялъ ему. Во Фризингаллѣ были и другіе доктора, но были чужды нашему дому; а Пенелопа сомнѣвалась, не принесутъ ли незнакомыя лица больше вреда чѣмъ пользы Розаннѣ въ теперешнемъ ея состояніи.
   Я думалъ поговорить съ миледи, но вспомнивъ о тяжкомъ и тревожномъ гнетѣ на душѣ ея, не рѣшался прибавить ко всѣмъ ея мученіямъ еще новое безпокойство. Все же необходимо было что-нибудь сдѣлать. Положеніе дѣвушки было, по моему мнѣнію, крайне опасно, и миледи надо бы извѣстить объ этомъ. Я нехотя пошелъ въ ея комнату. Тамъ никого не было. миледи затворилась съ миссъ Рахилью. Невозможно увидать ее, пока не выйдетъ. Я прождалъ напрасно, пока часы на главной лѣстницѣ не пробили трехъ четвертей втораго. Спустя минутъ пять, я услыхалъ, что меня зовутъ на подъѣздѣ и тотчасъ узналъ голосъ: приставъ Коффъ вернулся изъ Фризингалла.
   

XVIII.

   Спускаясь къ главному выходу, я повстрѣчался на лѣстницѣ съ приставомъ. Послѣ всего происшедшаго между вами, мнѣ, признаться, не хотѣлось выказывать на малѣйшаго участія къ его дѣйствіямъ; но я никакъ не могъ побѣдить свое любопытство, а потому, заглушавъ чувство собственнаго достоинства, спросилъ у мистера Коффа:
   -- Что новенькаго въ Фризингаллѣ?
   -- Видѣлъ индѣйцевъ, отвѣчалъ приставъ,-- а сверхъ того узналъ, что именно покупала въ прошедшій четвергъ Розанна Сперманъ въ городѣ. Индѣйцевъ освободятъ въ среду на будущей недѣлѣ. И я, а мистеръ Мортветъ вполнѣ убѣждены, что она приходила сюда для похищенія Луннаго камня. Но событіе, случившееся здѣсь въ ночь подъ четвергъ, совершенно разрушало ихъ разчеты, и они столько же виноваты въ пропажѣ алмаза, сколько и мы съ вами. Впрочемъ, за одно могу вамъ поручаться, мистеръ Бетереджъ, что если мы не отыщемъ Луннаго камня, то ужь они непремѣнно найдутъ его. Погодите немного, мы еще не въ послѣдній разъ видѣлись съ фокусниками.
   Между тѣмъ какъ приставъ произносилъ эта загадочныя слова, мистеръ Франклинъ вернулся съ своей прогулки; но болѣе искусный въ умѣніи обуздывать свое любопытство, онъ прошелъ мимо васъ въ домъ, не сказавъ ни слова. Что же до меня касается, то разъ пожертвовавъ своимъ достоинствомъ, я уже хотѣлъ извлечь изъ этой жертвы всевозможныя выгоды.
   -- Такъ вотъ что вы узнали объ Индѣйцахъ, сказалъ я.-- Ну, а какъ же насчетъ Розанны, сэръ, не сдѣлали ли вы и о ней какихъ открытій?
   Приставъ Коффъ покачалъ головой.
   -- Тайна въ этомъ отношеніи остается болѣе чѣмъ когда-либо непроницаемою, отвѣчалъ онъ.-- Я напалъ на ея слѣдъ въ одной изъ фризингальскихъ лавокъ, принадлежащей холщевнику Мальтби. У прочихъ торговцевъ, суконщиковъ, модистокъ, портныхъ, она ничего не купала, да и у Мальтби взяла только нѣсколько аршинъ полотна. Долго провозившись надъ выборомъ качества, она наконецъ остановилась на одномъ кускѣ, и велѣла отрѣзать отъ него столько, сколько нужно для ночной кофты.
   -- Для чьей же кофты? спросилъ я.
   -- Да вѣрно для своей собственной. Въ четвергъ рано поутру, между тѣмъ какъ всѣ вы покоились въ своихъ постеляхъ, она, вѣроятно, прокралась въ комнату вашей барышни, чтобы похитить Лунный камень, а выходя оттуда, должно-быть, мазнула какъ-нибудь неосторожно кофтой по невысохшей краскѣ. Пятно на кофтѣ не отмылось, а между тѣмъ она не посмѣла уничтожить испорченную вещь, не замѣнивъ ее прежде новою.
   -- Что же заставляетъ васъ предполагать, будто это была кофта самой Розанны? возразилъ я.
   -- Тѣ матеріалы, которые она для себя покупала, отвѣчалъ приставъ. -- Будь это кофта миссъ Вериндеръ, то для нея потребовались бы кружева, оборка, и не вѣсть какія украшенія, да къ тому же Розанна и не успѣла бы сшить ее въ одну ночь. Кусокъ ровнаго полотна годится только дня незатѣйливой кофты простой служанки. Повѣрьте мнѣ, мистеръ Бетереджъ, это ново какъ день. Загадка состоитъ лишь въ томъ, съ какою цѣлью (разъ запасшись новою одеждой) прячетъ она испачканную, вмѣсто того чтобъ ее уничтожить? Если дѣвушка не сдѣлаетъ добровольныхъ показаній, то намъ останется лишь одно средство разрѣшить этотъ мудреный вопросъ: разыскать то потаенное мѣстечко на зыбучихъ пескахъ, куда она упрятала ящикъ, и тогда дѣло объяснится само собой.
   -- Но какъ же вы отыщете это мѣсто? спросилъ я.
   -- Весьма сожалѣю, что на этотъ разъ не могу удовлетворить ваше любопытство, отвѣчалъ приставъ,-- во это секретъ, котораго я никому не выдамъ.
   (Чтобы не раздразнить вашего любопытства, читатель, подобно тому какъ онъ раздразнилъ мое, я открою вамъ, что приставъ вернулся изъ Фризингалла снабженный обыскнымъ листомъ. Опытвость его въ подобныхъ дѣлахъ навела его на мысль, что Розанна Сперманъ, вѣроятно, носила при себѣ описаніе мѣстности, выбранной ею для храненія ящика, чтобы въ послѣдствіи можно было легче отыскать это потаенное убѣжище, еслибъ ей вздумалось вернуться сюда при другихъ обстоятельствахъ. Приставу захотѣлось, во что бы вы стало, овладѣть этою памятною запиской, и разъ добывъ ее, онъ счелъ бы себя совершенно удовлетвореннымъ.)
   -- Оставимъ покамѣстъ пустыя предположенія, мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,-- и приступимъ-ка лучше къ дѣлу. Я приказывалъ Джойсу присматривать безъ меня за Розанной. И о гдѣ Джойсъ?
   Джойсъ былъ тотъ самый фризингальскій полисменъ, котораго надзиратель Сигревъ отдалъ въ распоряженіе пристава. Межъ тѣмъ какъ послѣдній дѣлалъ этотъ вопросъ, пробило два часа, и въ ту же минуту подъѣхала карета, которая должна была увезти миссъ Рахиль къ ея теткѣ въ Фризингаллъ.
   -- Двухъ дѣлъ разомъ не дѣлаютъ, сказалъ приставъ, останавливая меня въ ту минуту, какъ я уже собирался послать за Джойсомъ. -- Дайте мнѣ сперва проводить миссъ Вериндеръ.
   Въ воздухѣ все еще пахло дождемъ, и потому для миссъ Рахили запрягли крытую карету. Приставъ Коффъ сдѣлалъ знакъ Самуилу, чтобы тотъ сошелъ къ нему съ своего мѣста за каретой.
   -- По сю сторону калитки привратника вы увидите одного моего пріятеля, который будетъ ждать васъ между деревьями, сказалъ онъ Самуилу. -- Не останавливая кареты, пріятель мой вскочитъ къ вамъ, а вы постарайтесь только не обращать на него вниманія и прикусить вашъ язычокъ: не то бѣда вамъ будетъ.
   Сдѣлавъ это наставленіе слугѣ, приставъ позволилъ ему возвратиться на свое мѣсто. Что подумалъ объ этомъ Самуилъ,-- не знаю, но я хорошо понималъ, что за миссъ Рахилью положено было учредить строгій надзоръ съ той самой минуты, какъ она выѣдетъ изъ родительскаго дома. Барышня ваша подъ присмотромъ! Позади ея, на запяткахъ родительской кареты, будетъ сидѣть шпіонъ! Мнѣ хотѣлось вырвать свой мерзкій языкъ за то, что онъ осмѣлился унизиться до разговора съ приставомъ Коффомъ.
   Миледи первая вышла изъ дому, и остановившись на верхней ступенькѣ лѣстницы, стала ждать, что будетъ далѣе. Ни мнѣ, ни приставу она не сказала на слова. Закутавшись въ легкую лѣтнюю мантилью, которая служила ей для прогулки по саду, она стояла какъ статуя, съ строго сжатыми устами, ожидая появленія дочери.
   Чрезъ минуту на лѣстницѣ показалась и сама миссъ Рахиль. На ней было хорошенькое платье изъ какой-то нѣжной желтой ткани, которая служила прелестнымъ фономъ для ея смуглаго лица и (въ формѣ кофточки) плотно обхватывала ее талію. На головѣ у нея была щегольская соломенная шляпка съ бѣлымъ обвивавшимся вокругъ вуалемъ; палеваго цвѣта перчатки гладко обтягивали ея руку. Ея прекрасные черные волосы лоснились изъ-подъ шляпки какъ атласъ; а маленькія ушки, похожія на двѣ розовыя раковины, украшены были жемчужными подвѣсками. Она быстро появилась на лѣстницѣ, стройная какъ лилія и столь же гибкая и граціозная въ своихъ движеніяхъ, какъ молодая кошечка. Ничто, сколько я могъ замѣтить, не измѣнилось въ ея прекрасномъ лицѣ, кромѣ глазъ и губъ. Глаза ея получили какой-то сверкающій дикій взглядъ, который вовсе мнѣ не нравился, а губы до такой степени утратила свой прежній цвѣтъ и улыбку, что я едва могъ узнать ихъ. Наскоро и внезапно поцѣловавъ свою мать въ щеку, она проговорила ей: "Постарайтесь простить меня, мамаша"; затѣмъ она такъ порывисто опустила свой вуаль, что даже разорвала его. Чрезъ минуту она уже сбѣжала съ лѣстницы и бросилась въ карету, какъ въ убѣжище.
   Приставъ Коффъ во мгновеніе ока очутился подлѣ нея. Онъ отстранилъ Самуила, и держась за раскрытую дверку кареты, предсталъ предъ миссъ Рахилью въ-то время, когда она усаживалась на своемъ мѣстѣ.
   -- Что вамъ нужно? спросила она изъ-подъ вуали.
   -- Прежде чѣмъ вы уѣдете, миссъ, отвѣчалъ приставъ,-- мнѣ необходимо сказать вамъ два слова. Препятствовать вашей поѣздкѣ къ тетушкѣ я не имѣю никакого права; одно только осмѣлюсь вамъ замѣтить, что уѣзжая отсюда при настоящемъ положеніи слѣдствія, вы тѣмъ самымъ воздвигаете мнѣ препятствіе къ розысканію вашего алмаза. Прошу васъ хорошенько вникнуть въ мои слова, миссъ, и окончательно рѣшать: ѣдете вы или нѣтъ.
   Миссъ Рахиль не удостиала его даже отвѣтомъ.
   -- Пошелъ, Джемсъ! закричала она кучеру.
   Не оказавъ болѣе ни слова, приставъ молча захлопнулъ дверку. Но въ эту самую минуту съ лѣстницы сбѣжалъ мистеръ Франклинъ.
   -- Прощайте, Рахиль, сказалъ онъ, протягивая ей руку.
   -- Пошелъ! еще громче крикнула моя молодая госпожа, столько же невнимательная къ мистеру Франклину, какъ и къ мистеру Коффу.
   Мистеръ Франклинъ отшатнулся, будто пораженный громомъ. Кучеръ, не зная что дѣлать, въ недоумѣніи смотрѣлъ на миледи, еще стоявшую на крыльцѣ. Гнѣвъ, печаль и стыдъ одновременно отразились на ея лицѣ; она знакомъ велѣла кучеру ѣхать и затѣмъ поспѣшно вошла въ комнаты. Когда карета тронулась, мистеръ Франклинъ очнулся, и обращаясь къ миледи, сказалъ ей:
   -- Тетушка, вы были совершенно правы; примите же мою благодарность за ваше гостепріимство и позвольте мнѣ уѣхать.
   Миледи обернулась, будто собираясь отвѣчать ему, но потомъ одумалась и, какъ бы не довѣряя себѣ, только ласково махнула ему рукой.
   -- Не уѣзжайте отсюда не повидавшись со мной, Франклинъ, сказала она прерывающимся голосомъ, а затѣмъ удалилась въ свою комнату.
   -- Послѣдняго одолженія жду отъ васъ, Бетереджъ, обратился тогда ко мнѣ мистеръ Франклинъ, со слезами на глазахъ. -- Выпроводите меня отсюда поскорѣе на желѣзную дорогу!
   И съ этими словами онъ также вошелъ въ домъ. Вотъ до какой степени могла обезкуражить его миссъ Рахиль; судите же послѣ того, какъ сильно онъ любилъ ее!
   Мы остались одна съ приставомъ внизу лѣстницы. Обернувшись лицомъ къ деревьямъ, между которыми извивалась дорога, онъ заложилъ рука въ карманы и сталъ тихо насвистывать "Послѣднюю лѣтнюю розу".
   -- На все есть свое время, сказалъ я довольно рѣзко. -- Теперь не время свистать, сэръ.
   Въ эту минуту изъ-за деревьевъ показалась карета, направлявшаяся къ калиткѣ привратника, а позади ея на лакейскомъ мѣстѣ можно было ясно различать подлѣ Самуила еще какую-то незнакомую фигуру. "Ладно!" сказалъ про себя приставъ, потомъ, обращаясь ко мнѣ, прибавилъ:
   -- Правду говорите вы, мистеръ Бетереджъ, что свистать теперь не время. Теперь нужно приниматься за дѣло, не щадя никого. Начнемъ-ка съ Розанны. Гдѣ Джойсъ?
   Мы оба стали его кликать, но не получили отвѣта. Тогда я послалъ за нимъ одного изъ конюховъ. -- Слышали ли вы, что я говорилъ съ миссъ Вериндеръ? спросилъ меня приставъ, пока мы ожидали возвращенія конюха.-- И замѣтили ли вы какъ она приняла мои слова? Я напрямки объявилъ ей, что отъѣздъ ея воспрепятствуетъ розыску алмаза, а она все-таки уѣхала! Такъ знайте же, мистеръ Бетереджъ, что ваша барышня уѣхала въ материнской каретѣ не одна, а съ товарищемъ, и товарищъ этотъ никто другой какъ самъ Лунный камень.
   Я промолчалъ. Вѣра моя въ миссъ Рахиль была непоколебима какъ и вѣра въ смерть. Конюхъ вернулся въ сопровожденіи Джойса, который, какъ мнѣ показалось, шелъ весьма неохотно.
   -- Гдѣ Розанна Сперманъ? спросилъ приставъ Коффъ.
   -- Самъ не понимаю какъ это случилось, сэръ, началъ Джойсъ,-- и крайне сожалѣю о томъ, но такъ или иначе....
   -- Уѣзжая въ Фризингаллъ, перебилъ его приставъ,-- я приказалъ вамъ стеречь Розанну Сперманъ, не подавая ей виду, что за ней присматриваютъ, а вы хотите, кажется, сказать мнѣ, что она ускользнула отъ вашей бдительности?
   -- Боюсь, сэръ, началъ Джойсъ съ внезапною дрожью,-- не слишкомъ ли ужь я постарался о томъ, чтобъ она меня не заподозрила. Здѣсь столько корридоровъ въ нижнемъ этажѣ, что....
   -- А давно ли вы потеряли ее изъ виду?
   -- Около часу, сэръ.
   -- Можете возвратиться въ Фризнигаллъ къ вашему постоянному посту, сказалъ приставъ своимъ спокойнымъ, меланхолическимъ тономъ.-- Мнѣ сдается, мистеръ Джойсъ, что ваше ремесло не по плечу вамъ, а должность сыщика слишкомъ ничтожна для вашихъ способностей. Прощайте.
   Полисменъ удалился. Не могу разказать вамъ, какъ огорчало меня извѣстіе о Розаннѣ Сперманъ. Тысячи различныхъ предположеній пробѣгали въ головѣ моей, но не умѣя остановиться ни за одномъ изъ нихъ, я стоялъ какъ вкопаный, молча уставясь на пристава.
   -- Успокойтесь, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ, словно угадывая мои главнѣйшія опасенія и стараясь прежде всего устранить ихъ.-- Вашей молодой пріятельницѣ Розаннѣ не удастся проскользнуть сквозь мои пальцы. Знайте, что пока мнѣ будетъ извѣстно мѣстопребываніе миссъ Вериндеръ, я не потеряю слѣдовъ и ея сообщницы. Въ прошедшую ночь я помѣшалъ ихъ свиданію. Ну, что жъ, они вмѣсто того сойдутся нынче же въ Фризангаллѣ. Стало быть, намъ нужно перенести наши розыски (а, пожалуй, гораздо ранѣе нежели я предполагалъ) изъ дома леди Вериндеръ въ тотъ домъ, куда поѣхала теперь ея дочь. А покамѣстъ придется снова обезпокоить васъ просьбой: еще разъ созвать всю прислугу.
   Мы отправилась въ людскую. Стыдно мнѣ сознаваться въ такомъ низкомъ любопытствѣ, тѣмъ не менѣе, я долженъ объявить вамъ, читатель, что при послѣднихъ словахъ пристава мною овладѣлъ новый припадокъ слѣдственной горячки. Позабывъ свою ненависть къ приставу Коффу, я дружески ухватилъ его за руку.
   -- Рада самого Бога, сэръ, сказалъ я,-- откройте мнѣ: съ какою цѣлью намѣрены вы созвать прислугу.
   Великій Коффъ остановился, и въ грустномъ экстазѣ проговорилъ, обращаясь къ пустому пространству:
   -- Что еслибъ этотъ человѣкъ, сказалъ приставъ (очевидно намекая на меня),-- да зналъ толкъ въ розахъ, вѣдь онъ былъ бы совершеннѣйшимъ созданіемъ въ мірѣ!
   Вслѣдъ за такимъ сильнымъ изліяніемъ чувствъ, приставъ вздохнулъ и взялъ меня подъ руку.
   -- Одно изъ двухъ, сказалъ онъ, снова возвращаясь къ прерванному разговору:-- или Розанна Сперманъ отправилась прямо въ Фризингаллъ (чтобы поспѣть туда прежде меня), или она пошла сперва провѣдать свое потаенное мѣстечко на пескахъ. Прежде всего нужно удостовѣриться, кто изъ слугъ видѣлъ ее послѣдній предъ тѣмъ какъ она ушла изъ дому.
   Изъ допроса оказалось, что послѣдняя видѣла ее судомойка Нанси. Она хорошо замѣтила, какъ Розанна выскочила чрезъ заднюю дверь съ письмомъ въ рукахъ и остановила работника мясника, выгружавшаго въ это время привезенное мясо. Нанси слышала, какъ она просила работника, по возвращеніи въ Фризингаллъ, отдать это письмо на почту. Работникъ, взглянувъ на адресъ, отвѣчалъ ей, что письмо, адресованное въ Коббсъ-Голь, не разчетъ сдавать на фризингальскую почту, что суббота не почтовый день, а потому письмо достигнетъ своего назначенія не ранѣе понедѣльника утромъ. Розанна отвѣчала ему, что это не бѣда, если письмо дойдетъ въ понедѣльникъ утромъ, но что ей важнѣе всего вѣрная доставка. Тогда работникъ уѣхалъ, обѣщавъ ей исполнить ея просьбу. Въ эту минуту Нанси позвали въ кухню, и послѣ нея уже никто не видалъ Розанны Сперманъ.
   -- Ну, что же предполагаете вы дѣлать теперь? опросилъ я, когда мы снова остались наединѣ.
   -- Что? отвѣчалъ приставъ: -- нужно отправляться въ Фризингаллъ.
   -- Чтобы разыскать письмо, сэръ?
   -- Да, въ этомъ письмѣ находится памятная записка о потаенномъ хранилищѣ ящика. Въ почтовой конторѣ я разузнаю на чье имя адресовано письмо, и если предположенія мои окажутся справедливыми, то я въ слѣдующій же понедѣльникъ сдѣлаю визитъ вашей пріятельницѣ, мистрисъ Іолландъ.
   Я вышедъ съ приставомъ, чтобы распорядиться насчетъ кабріолета. На конномъ дворѣ мы получили новыя извѣстія о скрывшейся дѣвушкѣ.
   

XIX.

   Слухи о побѣгѣ Розанны уже распространились между дворовою прислугой. Каждый съ своей стороны навелъ справки, и такимъ образомъ добрались до одного проворнаго маленькаго чертенка, по прозвищу "Доффи", который, будучи употребляемъ иногда для очистки сада отъ сорныхъ травъ, видѣлъ Розанну не далѣе какъ полчаса тому назадъ. Доффи былъ убѣжденъ, что проходя чрезъ сосновую аллею, онъ встрѣтилъ именно Розанну, которая не шла, а бѣгомъ бѣжала по направленію къ берегу.
   -- Знаетъ ли мальчикъ береговыя окрестности? спросилъ приставъ Коффъ.
   -- Онъ родился и выросъ на этомъ берегу, отвѣчалъ я.
   -- Доффи, сказалъ тогда приставъ,-- хочешь ли заработать шиллингъ? Въ такомъ случаѣ отправляйся за мной, а вы, мистеръ Бетереджъ, приготовьте къ моему возвращенію кабріолетъ.
   И съ этими словами онъ такимъ быстрымъ шагомъ пустился на зыбучіе пески, что (несмотря на мои еще хорошо сохранившіяся ноги) я не въ состояніи былъ бы съ нимъ соперничать; а маленькій Доффи, подобно всѣмъ нашимъ молодымъ дикарямъ, когда они бываютъ въ веселомъ настроеніи духа, гикнулъ и побѣжалъ рысью по пятамъ пристава. Здѣсь опять я нахожу невозможнымъ изобразить то состояніе духа, которое овладѣло мной по уходѣ мистера Коффа: то была какая-то странная, безтолковая гомозливость. Я дѣлалъ тысячу безполезныхъ вещей внутри и внѣ дома, которыхъ рѣшительно не въ состояніи теперь припомнить. Я даже не могъ дать себѣ отчета, сколько времени прошло съ тѣхъ поръ какъ приставъ отправился на пески, когда Доффи примчалъ мнѣ отъ него записку. Это былъ небольшой клочокъ бумажки, вырванный приставомъ изъ его портфеля и заключавшій въ себѣ слѣдующія строки карандашомъ: "Пришлите мнѣ поскорѣе ботинокъ Розанны Сперманъ, да не мѣшкайте, пожалуста."
   Я послалъ первую попавшуюся мнѣ женщину въ комнату Розанны, потомъ, отправляя мальчика къ приставу, велѣлъ передать ему, что самъ немедленно послѣдую съ ботинкомъ.
   Очень хорошо понимаю, что путь, избранный мною для выполненія полученныхъ инструкціи, былъ далеко не кратчайшій, но я рѣшился до тѣхъ поръ не отдавать ботинка Розанны въ руки пристава, пока не удостовѣрюсь, не затѣялъ ли онъ какой-нибудь новой мистификаціи. Мое первоначальное желаніе, оправдать какъ-нибудь дѣвушку, если это окажется возможнымъ, снова заговорило во мнѣ въ послѣднюю минуту. Столь возбужденное состояніе чувствъ моихъ, помимо слѣдственной горячки, заставило меня поторопиться, и потому, вооружась ботинкомъ, я отправился на пески такимъ форсированнымъ маршемъ, какимъ только способенъ ходить семидесятилѣтній старикъ, не слишкомъ полагающійся на свои силы.
   Между тѣмъ какъ я приближался къ берегу, собрались черныя туча, дождь, отбиваемый вѣтромъ, хлынулъ широкими струями, а вдали, на песчаной отмели у входа въ заливъ, слышенъ былъ грозный ревъ набѣгавшихъ морскихъ волнъ. Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ, я увидалъ Доффи, пріютившагося на подвѣтренной сторонѣ песчаныхъ холмовъ. Но скоро глазамъ моимъ предстала картина еще болѣе мрачная: расвирѣпѣвшее море, валы разбивавшіеся о песчаную отмель, гонимый вѣтромъ дождь, который, подобно легкой дымкѣ, вился надъ поверхностью водъ, и бурый пустынный берегъ, на которомъ одиноко выдѣлялась черная фигура пристава Коффа. Завидѣвъ меня, онъ указалъ рукой на сѣверъ.
   -- Держитесь этой стороны и спускайтесь ко мнѣ отсюда, громко крикнулъ онъ.
   Я сталъ спускаться съ холмовъ, едва переводя дыханіе, между тѣмъ какъ сердце мое такъ и хотѣло выскочить. Говорить я положительно не могъ: сотни вопросовъ роились въ моей головѣ, но ни одинъ изъ нихъ не выходилъ изъ моихъ устъ. Лицо пристава испугало меня; взоръ его былъ ужасенъ. Онъ выхватилъ у меня ботинокъ и вложилъ его въ слѣдъ ноги, глядѣвшій прямо на югъ отъ того мѣста, гдѣ мы стояли, въ направленіи къ утесу, извѣстному подъ названіемъ южной скалы. Слѣдъ еще не размыло дождемъ, и ботинокъ дѣвушки пришелся по немъ точь-въ-точь. Приставъ молча указалъ мнѣ на ботинокъ, стоявшій въ слѣду.
   Я схватилъ его за руку, снова пытаясь заговорить съ нимъ, но какъ и прежде ничего не въ силахъ былъ вымолвить. А онъ между тѣмъ продолжилъ спускаться все ниже, и ниже, до того самаго мѣста, гдѣ утесы упирались въ песокъ. Въ это время около южной скалы только-что начинался приливъ, и набѣгавшая вода вздувалась надъ песчаною зыбью. Въ глубокомъ молчаніи, которое свинцомъ падало мнѣ на сердце, съ упорною, наводящею страхъ настойчивостью, приставъ Коффъ то здѣсь, то тамъ вкладывалъ ботинокъ въ слѣды, постоянно указывавшіе, что дѣвушка шла въ направленіи къ скаламъ, а не отъ скалъ. Въ противоположномъ направленіи никакихъ слѣдовъ не было.
   Наконецъ приставъ бросилъ эти безплодные поиски. Онъ снова взглянулъ на меня, а затѣмъ на воды, все выше и выше вздымавшіяся надъ таинственною поверхностью зыбучихъ песковъ. Я въ свою очередь посмотрѣлъ туда же и угадалъ его тайную мысль. Ужасная, нѣмая дрожь внезапно пробѣжала по моему тѣлу; я упалъ на колѣни.
   -- Она, должно-быть, приходила сюда, послышался голосъ пристава, говорившаго съ самимъ собой,-- и эти скалы были, вѣроятно, свидѣтелями какой-нибудь ужасной катастрофы.
   Тогда только пришли мнѣ на память странные взгляды, слова и поступки дѣвушки, то отупѣніе и безжизненность, съ которыми она слушала меня и отвѣчала на мои вопросы нѣсколько часовъ тому назадъ, когда я засталъ ее въ корридорѣ со щеткой въ рукахъ. Все это промелькнуло въ моей головѣ, пока говорилъ приставъ, и я разомъ убѣдился, что онъ былъ далекъ отъ страшной истины. Я хотѣлъ повѣдать ему объ оледенившемъ меня ужасѣ, я пытался было оказать ему: "Приставъ, она сама искала этой смерти"; напрасно! слова не выходили изъ моихъ устъ. Нѣмая дрожь не покидала меня. Я не чувствовалъ дождя, не замѣчалъ прибывавшей воды. Предо мной стоялъ какъ бы призракъ бѣднаго погибшаго созданія, мнѣ живо представилось то утро, когда я приходилъ за ней на пески, чтобы звать ее обѣдать. Въ ушахъ моихъ еще раздавались эти слова, что песчаная зыбь неудержимо влечетъ ее къ себѣ, и что въ ней-то, быть-можетъ, она и найдетъ свою могилу. Я почувствовалъ какой-то безотчетный ужасъ, примѣнивъ несчастную судьбу этой дѣвушки къ моему родному дѣтищу. Розанна была ей ровесница. Кто знаетъ, быть-можетъ, и дочь моя не перенесла бы тѣхъ испытаній, которыя выпали на долю Розанны, быть-можетъ, и она, подобно ей, наложила бы на себя руки. Приставъ съ участіемъ помогъ мнѣ встать и заставилъ меня отвернуться отъ того мѣста, гдѣ погибла несчастная. Я вздохнулъ свободнѣе и сталъ понемногу отдавать себѣ отчетъ въ окружающихъ меня предметахъ. Съ холмовъ бѣжали къ намъ наши дворовые люди, вмѣстѣ съ рыбакомъ Іолландомъ, которые, узнавъ о случившемся, еще издали спрашивали у насъ, нашлась ли дѣвушка. Убѣдивъ ихъ въ короткихъ словахъ, что слѣды сохранившіеся на пескѣ принадлежали именно Розаннѣ, приставъ высказалъ предположеніе, что она, вѣроятно, сдѣлалась жертвой какого-нибудь несчастнаго случая. Потомъ, отозвавъ въ сторону рыбака, онъ повернулся съ нимъ къ морю, и сталъ его разспрашивать:
   -- Скажите-ка мнѣ, мой любезный, началъ приставъ,-- есть ли какое-нибудь вѣроятіе, чтобы къ этому утесу, у котораго оканчиваются ея слѣды, могла подъѣхать лодка и увезти ее отсюда цѣлою и невредимою.
   Рыбакъ указалъ ему на валы, яростно стремившіеся къ песчаной отмели, и на большія сердитыя волны, съ пѣной и брызгами разбивавшіяся объ изгибы берега.
   -- Еще не существовало такой лодки, которой удалось бы совладать съ этимъ, отвѣчалъ онъ.
   Приставъ Коффъ въ послѣдній разъ взглянулъ на слѣды, оставшіеся на пескѣ и почти уже размытые дождемъ.
   -- Вотъ, оказалъ онъ, указывая на нихъ,-- очевидное доказательство того, что она не могла возвратиться отсюда берегомъ.-- А здѣсь, какъ вы мнѣ сейчасъ объяснили, продолжалъ онъ, глядя на рыбака,-- другое доказательство того, что она не могла вернуться, и водой. -- Онъ замолчалъ и задумался.-- За полчаса до моего прихода сюда, продолжалъ онъ, снова обращаясь къ Іолланду,-- видѣла ее бѣжавшею къ этому мѣсту. Съ тѣхъ поръ прошло еще нѣсколько времена; стало-быть, сложивъ все вмѣстѣ, выйдетъ, пожалуй, добрый часъ.... Высока ли была въ то время вода около этихъ скалъ? спросилъ онъ, указывая на южный выступъ, то-есть на мѣсто, незанимаемое зыбучими песками.
   -- Судя по нынѣшнему приливу, отвѣчалъ рыбакъ,-- должно предполагать, что часъ тому назадъ, вода въ этомъ мѣстѣ была настолько возка, что въ вся не могла бы утонутъ и кошка.
   Приставъ Коффъ повернулся тогда на сѣверъ, въ направленіи къ Зыбучамъ Пескамъ.
   -- А же эту сторону? спросилъ онъ.
   -- А здѣсь и того меньше, отвѣчалъ Іолландъ. -- Зыбучіе пески развѣ чуть-чуть была прикрыты водой.
   Тогда приставъ обратился ко мнѣ съ замѣчаніемъ, что несчастный случай съ Розанной произошелъ, вѣроятно, на пескахъ. Тутъ, наконецъ, языкъ мой развязался.
   -- Какой тамъ случай! сказалъ я:-- жизнь была ей въ тягость, и она просто пришла сюда на добровольную смерть.
   Приставъ отшатнулся отъ меня.
   -- Почему вы это знаете? спросилъ онъ.
   Всѣ столпились вокругъ насъ; но мистеръ Коффъ не растерялся. Онъ отстранилъ отъ меня всѣхъ присутствующихъ, оказавъ, что въ мои лѣта такое странное происшествіе не могло не отозваться на мнѣ самымъ потрясающимъ образомъ.
   -- Не приставайте къ нему, сказалъ онъ. Потомъ, обратившись къ Іолланду, онъ спросилъ его: -- нельзя ли будетъ найдти Розанну послѣ отлива?
   -- Никакими судьбами, отвѣчалъ Іолландъ. -- Что разъ попало въ пески, то ужь не возвратится оттуда никогда. -- Сказавъ это, рыбакъ обратился ко мнѣ: -- Мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ,-- я долженъ вамъ передать кое-что насчетъ смерти этой молодой женщины. Во всю длину скалы, на полсажени подъ пескомъ, находится каменный выступъ въ четыре фута шириной. Я спрашиваю себя, почему Розанна не наткнулась на него. Если она случайно соскользнула съ утеса, то она могла бы удержаться на этомъ выступѣ, гдѣ песокъ не закрылъ бы ея выше таліи. Стало-быть, нужно предположить, что она или перебралась съ рифа по водѣ въ песчаную глубь, или она прямо спрыгнула туда съ утеса,-- иначе куда бы ей дѣваться. Нѣтъ, сэръ, я, и са съ краснымъ носовымъ платкомъ, обвязаннымъ вокругъ его сѣдовласой головы, съ чернымъ фракомъ вмѣсто изголовья, лежалъ и спалъ приставъ Кёффъ!
   Онъ проснулся вдругъ, спокойно какъ собака, какъ только я подошелъ къ нему.
   -- Спокойной ночи, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ.-- Помните, если вы когда-нибудь вздумаете заниматься разведеніемъ розъ, что бѣлую махровую розу лучше не прививать къ шиповнику, что бы ни сказалъ противъ этого садовникъ.
   -- Что вы здѣсь дѣлаете? спросилъ я:-- зачѣмъ вы не легли на вашу постель?
   -- Я не легъ на мою постель, отвѣчалъ приставъ:-- потому что я принадлежу къ числу тѣхъ многихъ людей на этомъ жалкомъ свѣтѣ, которые не могутъ заработывать свои деньги и честно и легко въ одно и то же время. Сегодня вечеромъ было странное стеченіе обстоятельствъ между періодомъ возвращеніи Розанны Спирманъ съ Зыбучихъ Песковъ и между тѣмъ періодомъ, когда миссъ Вериндеръ рѣшилась оставить домъ. Что ни спрятала бы Розанна, для меня ясно, что наша молодая барышня не могла уѣхать, пока не узнала, что это было спрятано. Обѣ онѣ должны были уже сегодня ночью имѣть секретное сообщеніе между собой. Еслибъ мнѣ вздумали опять имѣть сообщеніе между собою, когда въ домѣ все стихнетъ, я хочу помѣшать имъ. Браните не меня за то, что я разстроилъ ваши распоряженія насчетъ спаленъ, мистеръ Беттереджъ, браните алмазъ.
   -- Желалъ бы я, чтобы этотъ алмазъ никогда не попадали въ нашъ домъ! воскликнулъ я.
   Приставъ Кёффъ съ плачевной миной взглянулъ на три стула, на которыхъ онъ самъ себя присудилъ пронести ночь, и сказалъ серьезно:
   -- И я также.
   

Глава XVII.

   Ночью ничего не случилось и (съ радостью прибавляю это!) никакая попытка къ сообщенію миссъ Рэчель и Розанны не вознаградила бдительности пристава Кёффа.
   Я ожидалъ, что приставъ Кёффъ прежде всего отправится утромъ въ Фризинголлъ. Однако онъ не поѣхалъ, какъ будто хотѣлъ сдѣлать прежде что-то другое, Я предоставилъ его собственнымъ его затѣямъ и, выйдя скоро изъ дома, встрѣтилъ мистера Фрэнклина въ его любимой аллеѣ у кустарника.
   Прежде чѣмъ мы успѣли размѣняться двумя словами, приставъ неожиданно подошелъ къ намъ. Я долженъ признаться, что мистеръ Фрэнклинъ принялъ его довольно надменно.
   -- Имѣете вы сказать мнѣ что-нибудь? вотъ все, что онъ получилъ въ отвѣтъ на свое вѣжливое желаніе мистеру Фрэнклину добраго утра.
   -- Я имѣю кое-что сказать вамъ, сэръ, сказалъ приставъ:-- по поводу слѣдствія, которое я здѣсь произвожу. Вы вчера узнали, какой оборотъ принимаетъ это слѣдствіе. Весьма естественно, что въ вашемъ положеніи вы оскорбились и огорчились. Весьма естественно также, что вы мстите на мнѣ гнѣвное чувство, возбужденное въ васъ вашимъ фамильнымъ скандаломъ.
   -- Что вамъ нужно? перебилъ мистеръ Фрэнклинъ довольно рѣзко.
   -- Мнѣ нужно напомнить вамъ, сэръ, что до-сихъ-поръ обстоятельства не доказали, что я ошибаюсь. Помня это, вспомните также въ то же время, что я полицейскій чиновникъ и дѣйствую здѣсь по приказанію хозяйки дома. При настоящемъ положеніи дѣла, обязаны вы или нѣтъ, какъ добрый гражданинъ, помогать мнѣ, если неравно вы можете сообщить мнѣ какія-нибудь особенныя свѣдѣнія?
   -- Я не знаю никакихъ особенныхъ свѣдѣніи, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.
   Приставъ Кёффъ не обратилъ вниманія на отитъ отвѣтъ, какъ будто мистеръ Фрэнклинъ ничего ему не отвѣтилъ.
   -- Вы можете сберечь мнѣ время, сэръ, продолжалъ онъ:-- если захотите понять меня и высказаться откровенно.
   -- Я васъ не понимаю, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ: -- и мнѣ нечего высказывать.
   Стоя молча возлѣ нихъ, я подумалъ о полуотворенной двери наканунѣ и о фалдахъ фрака, которыя исчезли въ корридорѣ. Приставъ Кёффъ, безъ всякаго сомнѣнія, слышалъ довольно, прежде чѣмъ я помѣшалъ ему, чтобъ возымѣть подозрѣніе, что Розанна облегчила свою душу, признавшись въ чемъ-то мистеру Фрэнклину Блэку.
   Только что эта мысль пришла мнѣ въ голову -- когда въ концѣ дорожки у кустарника появилась сама Розанна Спирманъ. За нею шла Пенелопа, которая очевидно старалась заставить ее воротиться назадъ въ домъ. Видя, что мистеръ Фрэнклинъ не одинъ, Розанна остановилась, очевидно, въ большомъ недоумѣніи, что ей дѣлать. Пенелопа ждала позади ея. Мистеръ Фрэнклинъ увидалъ дѣвушекъ тотчасъ же, какъ и я увидалъ ихъ. Приставъ съ своей дьявольской хитростью сдѣлалъ видъ, будто совсѣмъ не примѣтилъ ихъ. Все это случилось въ одно мгновеніе. Прежде чѣмъ мистеръ Фрэнклинъ и я успѣли сказать слово, приставъ Кёффъ началъ какъ ни въ чемъ не бывало, будто продолжая предыдущій разговоръ:
   -- Вамъ нечего бояться сдѣлать вредъ, сэръ, сказалъ онъ мистеру Фрэнклину громкимъ голосомъ, чтобъ Розанна могла его слышать.-- Напротивъ, я прошу васъ удостоить меня вашимъ довѣріемъ, если вы принимаете участіе въ Розаннѣ Спирманъ.
   Мистеръ Фрэнклинъ тотчасъ же сдѣлалъ видъ, будто также не примѣтилъ дѣвушки. Онъ отвѣчалъ, говоря такъ же громко:
   -- Я не прижимаю никакого участія въ Розаннѣ Спирманъ.
   Я посмотрѣлъ на другой конецъ дорожки. Я увидалъ издали, что Розанна вдругъ повернулась, какъ только мистеръ Фрэнклинъ сказалъ эти слова. Вмѣсто того, чтобъ сопротивляться Пенелопѣ, какъ она дѣлала это за минуту передъ тѣмъ, она теперь позволила моей дочери взять себя за руку и отвести въ домъ.
   Раздался звонокъ къ первому завтраку, когда обѣ дѣвушки исчезли -- и даже приставъ Кёффъ былъ теперь принужденъ отказаться отъ своего желанія узнать что-нибудь. Онъ сказалъ мнѣ спокойно:
   -- Я поѣду въ Фризинголлъ, мистеръ Беттереджъ, и ворочусь прежде двухъ часовъ.
   Онъ пошелъ своей дорогой, не сказавъ ни слова болѣе -- и мы на нѣсколько часовъ освободились отъ него.
   -- Вы должны поправить это дѣло передъ Розанной, сказалъ мнѣ мистеръ Фрэнклинъ, когда мы остались одни: -- мнѣ какъ будто предназначено говорить или дѣлать что-нибудь неловкое при этой несчастной дѣвушкѣ. Вы должны были видѣть сами, что приставъ Кёффъ поставилъ ловушку для обоихъ насъ. Еслибы онъ могъ сконфузить меня или раздражить ее, то она или я могли бы сказать что-нибудь, отвѣчавшее его цѣли. Подъ вліяніемъ минуты, я не видалъ лучшаго исхода, какъ тотъ, который я принялъ. Онъ не допустилъ дѣвушку сказать что-нибудь и показалъ приставу, что я видѣлъ его насквозь. Онъ очевидно подслушивалъ, Беттереджъ, когда я говорилъ съ вами вчера.
   Онъ мало того, что подслушивалъ, онъ сдѣлалъ еще хуже, такъ думалъ я; онъ вспомнилъ, какъ я говорилъ ему, что дѣвушка влюблена въ мистера Фрэнклина, и разсчитывалъ на это, когда обращался къ участію мистера Фрэнклина къ Розаннѣ -- такъ, чтобы Розанна это слышала.
   -- Что касается до подслушиванья, сэръ, замѣтилъ я (оставивъ при себѣ другой пунктъ):-- мы всѣ, какъ говорится, будемъ грести въ одной лодкѣ, если такого рода вещи продолжатся. Подсматривать, подглядывать и подслушивать естественное занятіе людей, находящихся въ такомъ положеніи, какъ мы. Дня черезъ два, мистеръ Фрэнклинъ, мы всѣ будемъ поражены нѣмотой -- по той причинѣ, что мы всѣ будемъ подслушивать, для того, чтобы узнать тайны другъ друга, и всѣ будемъ это знать. Извините мою вспышку, сэръ. Ужасная тайна, тяготѣющая надъ нами въ этомъ домѣ, отуманиваетъ мою голову какъ спиртуозный напитокъ и сводитъ меня съ ума. Я не забуду того, что вы сказали мнѣ. Я воспользуюсь первымъ случаемъ, чтобы поправить дѣло съ Розанной Спирманъ.
   -- Вы еще ничего не говорила ей о прошломъ вечерѣ? спросилъ мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Ничего, сэрь.
   -- Такъ и не говорите ничего. Мнѣ лучше не вызывать признаніи дѣвушки, когда приставъ подстерегаетъ, чтобы застать насъ вдвоемъ. Мое поведеніе не очень основательно, Беттереджъ -- не такъ ли? Я не вижу никакого исхода изъ этого дѣла, о которомъ было бы страшно подумать, если только алмазъ не окажется у Розанны. А между тѣмъ и не могу, не хочу помогать приставу Кёффу уличить эту дѣвушку.
   Конечно, это было довольно безразсудно, но я самъ то же чувствовалъ. Я совершенно понималъ его. Если хоть разъ въ жизни вспомните, что вы смертны, можетъ быть, и вы также вполнѣ поймете его.
   Положеніе дѣла внутри и внѣ дома, пока приставъ ѣздилъ въ Фризниголлъ, было вкратцѣ слѣдующее:
   Миссъ Рэчель ожидала того времени, когда ея подадутъ карету, чтобы ѣхать къ теткѣ, все упорно запершись въ своей комнатѣ. Милэди и мистеръ Фрэнклинъ завтракали вдвоемъ. Послѣ завтрака мистеръ Фрэнклинъ вдругъ принялъ одно изъ своихъ внезапныхъ намѣреній и поспѣшно вышелъ успокоить себя нѣсколько продолжительной прогулкой. Только я одинъ видѣлъ, когда онъ ушелъ, и онъ сказалъ мнѣ, что воротится прежде пристава. Перемѣна въ погодѣ, предвидѣнная наканунѣ, настала. За проливнымъ дождемъ вскорѣ послѣ разсвѣта послѣдовалъ сильный вѣтеръ. Но по мѣрѣ того, какъ день уходилъ, дождь пересталъ. Хотя тучи казались мрачнѣе прежняго, дождя все не было. Для прогулки день былъ не дурной, если вы были молоды и сильны и могли вынести сильные порывы вѣтра, дувшаго съ моря.
   Послѣ завтрака я помогалъ милэди сводить наши домашніе счеты. Она только одинъ разъ намекнула на Лунный камень и только для того, чтобы запретить упоминать о немъ.
   -- Подождите, пока воротится этотъ человѣкъ, сказала она, говоря про пристава:-- мы должны тогда говорить объ этомъ; мы не принуждены говорить объ этомъ теперь.
   Оставивъ мою госпожу, я нашелъ Пенелопу, ожидавшую меня въ моей комнатѣ.
   -- Я желаю, батюшка, чтобы вы пришли и поговорили съ Розанной, сказала она:-- я очень тревожусь за нее.
   Я тотчасъ догадался, въ чемъ дѣло. Но у меня правило, что мущины (будучи высшими существами) обязаны улучшать женщинъ -- если могутъ. Когда женщина желаетъ, чтобы я сдѣлалъ что-нибудь (дочь моя или нѣтъ, это все-равно), я всегда настаиваю, чтобы узнать зачѣмъ. Чѣмъ чаще вы заставите ихъ приводить въ дѣйствіе ихъ мозгъ, отыскивая причину, тѣмъ сговорчивѣе вы найдете ихъ во всѣхъ сношеніяхъ жизни. Это не ихъ вина (бѣдняжечекъ!), что онѣ прежде дѣйствуютъ, а потомъ думаютъ; это вина дураковъ, потакающихъ имъ.
   Причину Пенелопы въ этомъ случаѣ можно объяснить ея собственными словами.
   -- Я боюсь, батюшка, сказала она:-- что мистеръ Фрэнклинъ жестоко оскорбилъ Розанну безъ малѣйшаго намѣренія.
   -- Что заставило Розанну пойти въ кустарникъ? спросилъ я.
   -- Ея собственное сумасбродство, отвѣчала Пенелопа:-- я не могу назвать это иначе. Она хотѣла говорить съ мистеромъ Фрэнклиномъ сегодня утромъ во что бы то ни стало. Я употребляла всѣ силы, чтобы остановить ее; вы видѣли это. Еслибы я могла увести ее прежде, чѣмъ она услыхала эти ужасныя слова!
   -- Полно, полно! говорилъ я:-- не теряй головы. Я не припомню, чтобы случилось что-нибудь такое, что могло бы испугать Розанну.
   -- Ничего такого, что могло бы испугать ее, батюшка, но мистеръ Фрэнклинъ сказалъ, чти онъ не принимаетъ въ ней никакого участія и -- о! сказалъ это такимъ жестокимъ голосомъ.
   -- Онъ сказалъ это, чтобы зажать приставу ротъ, отвѣчалъ я.
   -- Я говорила ей это, сказала Пенелопа: -- но видите, батюшка (хотя мистера Фрэнклина осуждать нельзя), онъ уже много недѣль раздражаетъ ее и огорчаетъ; а потомъ еще это довершило все! Разумѣется, она не имѣла права ожидать, чтобы онъ принималъ въ ней участіе. Это просто ужасно, что она забыла о себѣ и о своемъ званіи до такой степени! Но она, кажется, потеряла всякую гордость и приличіе и все. Она испугала меня, батюшка, когда мистеръ Фрэнклинъ сказалъ эти слова. Они какъ будто превратили ее въ камень. Она вдругъ сдѣлалась необыкновенно спокойна и продолжаетъ работать съ тѣхъ поръ какъ во снѣ.
   Я началъ нѣсколько тревожиться. Въ разсказѣ Пенелопы было что-то такое заставившее замолчать мой высшій разумъ. Я вспомнилъ теперь, когда мысли мои направлены были въ ту сторону, что происходило между мистеромъ Фрэнклиномъ и Розанной вчера. Она была тогда поражена въ сердце, а теперь къ несчастью ее опять уязвили, бѣдняжку, въ самое чувствительное мѣсто. Грустно! грустно! И тѣмъ грустнѣе, что дѣвушка не имѣла права оправдываться, не имѣла права чувствовать такимъ образомъ.
   Я обѣщалъ мистеру Фрэнклину договорить съ Розанной, я это показалось мнѣ самымъ удобнымъ временемъ для того, чтобы сдержать слово.
   Мы нашли дѣвушку, выметавшую корридоръ, блѣдную и спокойную, и опрятную, какъ всегда, въ своемъ скромномъ ситцевомъ платьи. Я примѣтилъ странную тусклость въ ей глазахъ -- не то чтобы они были заплаканы, но какъ будто смотрѣли на что-то слишкомъ долго. Можетъ быть, это былъ туманъ, нагнанный ея собственными мыслями. Около нея не находилось ни одного предмета, на который она бы уже не смотрѣла сотни и сотни разъ.
   -- Развеселитесь, Розанна! сказалъ я.-- Вы не должны тревожиться собственными фантазіями. Я пришелъ сказать вамъ кое-что отъ мистера Фрэнклина.
   Я изложилъ передъ ней все дѣло съ настоящей точки зрѣнія въ самыхъ дружелюбныхъ и успокоительныхъ словахъ, какія только могъ придумать. Мои правила относительно другого пола, какъ вы могли уже примѣтить, очень строги. Но какимъ-то образомъ, когда я становлюсь лицомъ къ лицу съ женщинами, правила эти (признаюсь) къ практикѣ не примѣняются.
   -- Мистеръ Фрэнклинъ очень добръ и внимателенъ; пожалуйста поблагодарите его.
   Богъ все, что она Сказала маѣ въ отвѣтъ. Дочь моя уже замѣтила, что Розанна занималась своею работою какъ во снѣ, теперь я прибавлю къ этому замѣчанію, что она также слушала и говорила какъ во снѣ. Я сомнѣвался, способна ли она понять то, что я ей говорилъ.
   -- Увѣрены ли вы, Розанна, что понимаете меня? спросилъ я.
   -- Совершенно увѣрена.
   Она повторила эти слова не какъ живая женщина, а какъ существо движущееся посредствомъ машины. Она продолжала мести все время. Я взялъ отъ нея щетку такъ кротко и ласково, какъ только могъ.
   -- Полно, полно, милая моя! сказалъ я: -- вы какъ будто, сама не своя. У васъ что-то есть на душѣ. Я вашъ другъ -- и останусь вашимъ другомъ, даже если вы сдѣлали что-нибудь дурное. Будьте откровенны, Розанна -- будьте откровенны!
   Было время, когда говоря съ нею такимъ образомъ, я вызвалъ бы слезы на ея глаза. Теперь я не видалъ въ нихъ перемѣны.
   -- Да, сказала она: -- я скажу все откровенно.
   -- Милэди? спросилъ я.
   -- Нѣтъ.
   -- Мистеру Фрэнклину?
   -- Да, мистеру Фрэнклину.
   Я самъ не зналъ, что сказать на это. Она находилась въ такомъ положеніи, что не могла понять предостереженія не говорить съ нимъ наединѣ, которое мистеръ Фрэнклинъ поручилъ мнѣ сдѣлать ей. Подвигаясь къ цѣля мало-по-малу, я только сказалъ ей, что мистеръ Фрэнклинъ вышелъ гулять.
   -- Это все-равно, отвѣчала она: -- я не стану безпокоить мистера Фрэнклина сегодня.
   -- Почему не поговорить съ милэди? сказалъ я: -- вы облегчите вашу душу, говоря съ такой сострадательной госпожей, которая всегда была такъ добра къ вамъ.
   Она посмотрѣла на меня съ минуту съ серьезнымъ и пристальнымъ вниманіемъ, какъ будто старалась напечатлѣть въ памяти мои слова. Потомъ взяла изъ рукъ моихъ щетку и пошла съ нею медленно вдоль корридора.
   -- Нѣтъ, сказала она, продолжая мести: -- я знаю лучшій способъ облегчитъ мою душу.
   -- Какой?
   -- Пожалуйста позвольте мнѣ продолжать мою работу.
   Пенелопа пошла за нею и предложила помочь ен. Она отвѣчала:
   -- Нѣтъ. Я хочу исполнять свою обязанность. Благодарю васъ, Пенелопа.
   Она оглянулась на меня.
   -- Благодарю васъ, мистеръ Беттереджъ.
   Нельзя было тронуть ее, нечего было говорить. Я сдѣлалъ знакъ Пенелопѣ уйти со мной. Мы оставили ее, какъ нашли, метущую корридоръ словно во снѣ.
   -- Это дѣло доктора, сказалъ я: -- я ничего больше не могу сдѣлать.
   Моя дочь напомнила мнѣ о болѣзни мистера Канди, происшедшей (какъ вы можетъ быть помните) отъ простуды вечеромъ послѣ нашего обѣда. Его помощникъ -- нѣкій мистеръ Эзра Дженнингсъ -- разумѣется былъ къ нашимъ услугамъ. Но его мало знали въ нашихъ окрестностяхъ. Онъ былъ взятъ мистеромъ Канди при обстоятельствахъ довольно странныхъ, и справедливо или нѣтъ, но никто изъ насъ не любилъ его и но вѣритъ ему. Въ Фризинголлѣ были другіе доктора, но они не бывали у насъ въ домѣ, и Пепелопа сомнѣвалась, не сдѣлаютъ ли, въ настоящемъ положеніи Розанны, незнакомые врачи болѣе вреда, чѣмъ пользы.
   Я думалъ поговорить съ милади. Но вспомнивъ, какое тяжелое безпокойство имѣла она уже на душѣ, не рѣшался увеличивать его этой новой непріятностью. А все-таки необходимо было сдѣлать что-нибудь. Состояніе дѣвушки, но моему мнѣнію, было просто страшно -- и моей госпожѣ слѣдовало объ этомъ знать. Довольно неохотно пошелъ я въ ея кабинетъ. Тамъ не было никого. Милэди заперлась съ миссъ Рэчель. Мнѣ невозможно было видѣть ее, пока она не выйдетъ оттуда.
   Я ждалъ напрасно, пока часы на парадной лѣстницѣ пробили безъ четверти два. Черезъ пять минутъ я слышалъ, какъ меня позвали съ дорожки передъ домомъ. Я тотчасъ узналъ голосъ. Приставъ Кёффъ воротился изъ Фризинголла.
   

Глава XVIII.

   Подойдя въ парадной двери, я встрѣтилъ пристава на ступеняхъ лѣстницы.
   Мнѣ было непонутру послѣ того, что случилось между нами, доказать ему, что я хоть сколько-нибудь интересуюсь его поступками; однако противъ моей воли меня это такъ сильно интересовало, что я устоять не могъ. Чувство достоинства замерло во мнѣ я у меня вырвались слова:
   -- Это новаго изъ Фризинголла?
   -- Я видѣлъ индійцевъ, отвѣчалъ приставъ Кёффъ: -- и узналъ, что Розанна секретно покупала въ городѣ въ прошлыя четвергъ. Индійцы будутъ освобождены въ среду на будущей недѣлѣ. Я нисколько не сомнѣваюсь, такъ же какъ не сомнѣвается мистеръ Мёртуэтъ, что они приходили сюда для того, чтобы украсть Лунный камень. Разумѣется, всѣ разсчеты ихъ были разстроены тѣмъ, что случилось въ среду ночью, и они такъ же мало замѣшаны въ пропажѣ алмаза, какъ и вы. Но я могу сказать вамъ одно, мистеръ Беттереджъ: если мы не найдемъ Лунный Камень, то найдутъ они. Вы еще услышите объ этихъ трехъ фокусникахъ.
   Мистеръ Фрэнклинъ воротился съ прогулки, когда приставъ сказалъ эти изумительныя слова. Преодолѣвая свое любопытство лучше, чѣмъ я преодолѣлъ свое, онъ прошелъ мимо насъ въ домъ. А я, уже уронивъ мое достоинство, рѣшился воспользоваться вполнѣ этой жертвой.
   -- Это насчетъ индійцевъ, сказалъ я: -- а что же насчетъ Розанны?
   Приставъ Кёффъ покачалъ головой.
   -- Тайна въ этой сторонѣ загадочнѣе прежняго, сказалъ онъ.-- Я прослѣдилъ ее до лавки въ Фризинголлѣ, содержимой торговцемъ полотна, по имени Малтби. Она ничего не покупала въ другихъ лавкахъ, ни у суконщиковъ, ни у модистокъ, ни у портныхъ, Она и у Малтби купила только длинный кусокъ полотна; она особенно выбирала доброту. А количествомъ купила столько, что достало бы на кофту.
   -- Чью кофту? спросилъ я.
   -- Свою собственную, разумѣется. Между полночью и тремя часами утра въ четвергъ она, должно быть, прошла въ комнату ея барышни, чтобы рѣшить, куда спрятать Лунный камень, пока всѣ мы лежали въ постели. Когда она возвращалась въ свою комнату, ея кофточка, должно быть, задѣла за мокрую краску на двери. Она не могла смыть пятно, не могла и уничтожить кофту -- не приготовивъ другую совершенно такую же, чтобы запасъ ея бѣлья оказался въ полномъ комплектѣ.
   -- Какое доказательство имѣете вы, что это была кофта Розанны? возразилъ я.
   -- Матеріалъ, который она купила для того, чтобы сдѣлать новую, отвѣчалъ приставъ.-- Еслибъ это была кофта миссъ Вериндеръ, она должна бы купить кружева, оборки и Богъ знаетъ еще что, и не успѣла бы сшить ее въ одну ночь. Кусокъ простого полотна означаетъ простую кофту служанки. Нѣтъ, нѣтъ, мистеръ Беттереджъ -- все это довольно ясно. Затруднительный вопросъ состоитъ въ томъ, зачѣмъ, сдѣлавъ новую кофту, прячетъ она запачканную, вмѣсто того, чтобы ее уничтожить? Если дѣвушка не захочетъ говорить, есть только одинъ способъ рѣшить затрудненіе. Надо обыскать Зыбучій Песокъ -- и настоящее положеніе дѣла откроется тогда.
   -- Какъ же вы найдете настоящее мѣсто? освѣдомился я.
   -- Мнѣ жаль не удовлетворить ваше любопытство, сказалъ приставъ.-- Но эта тайна, которую я долженъ оставить при себѣ.
   Чтобы не раздражать ваше любопытство, какъ онъ раздражилъ Mфк, я могу здѣсь сообщить вамъ, что онъ воротился изъ Фризинголла съ обыскнымъ приказомъ. Его опытность въ подобныхъ дѣлахъ сказала ему, что Розанна по всей вѣроятности носитъ при себѣ памятную записку о томъ мѣстѣ, куда она спрятала вещь, въ случаѣ, если она воротится туда при измѣнившихся обстоятельствахъ и послѣ продолжительнаго времени. Захвативъ эту записку, приставъ имѣлъ бы все, чего онъ могъ желать.
   -- Теперь, мистеръ Беттереджъ, продолжалъ онъ: -- оставимъ предположенія и перейдемъ къ дѣлу. Я велѣлъ Джойсу наблюдать за Розанной. Гдѣ Джойсъ?
   Джойсъ былъ фризинголлскій полисменъ, котораго надзиратель Сигрэвъ оставилъ въ распоряженіе пристава Кёффа. Часы пробили два, когда онъ сдѣлалъ этотъ вопросъ, и акуратно въ назначенное время подъѣхалъ экипажъ, отвезти миссъ Рэчель къ ея теткѣ.
   -- Нельзя дѣлать два дѣла за одинъ разъ, сказалъ приставъ, останавливая меня, когда я шелъ отыскивать Джойса.-- Я долженъ прежде проводить миссъ Вериндеръ.
   Такъ какъ все еще угрожалъ дождь, то для миссъ Рэчель подали карету. Приставъ Кёффъ сдѣлалъ Самюэлю знакъ сойти къ нему съ запятокъ.
   -- Одинъ мой пріятель будетъ ждать между деревьями по сю сторону воротъ, сказалъ онъ.-- Мой пріятель, не останавливая кареты, сядетъ съ вами да запятки. Вы не должны ничего больше дѣлать, какъ молчать и зажмурить глаза, иначе вамъ будетъ худо.
   Съ этимъ совѣтомъ онъ отослалъ лакея назадъ на его мѣсто. Что Самюэль думалъ, я не знаю. Для меня было ясно, что за миссъ Рэчель будутъ тайно наблюдать съ того самаго времени, какъ она выѣдетъ изъ нашего дома -- если она выѣдетъ. Надзоръ надъ моей барышней! Шпіонъ позади ея на запяткахъ экипажа ея матери! Я отрѣзалъ бы свой собственный языкъ, еслибы забылся до того, чтобы заговорить съ приставомъ Кёффомъ.
   Первая изъ дома вышла милэди. Она стала поодаль на верхней ступени, гдѣ могла видѣть то, что случилось. Ни слова она не сказала ни приставу, ни мнѣ. Сжавъ губы и закутавъ руки въ легкое манто, которое она накинула на себя выходя на воздухъ, она стояла неподвижно какъ статуя, ожидая появленія своей дочери.
   Черезъ минуту вышла миссъ Рэчель -- очень мило одѣтая въ платье изъ какой-то мягкой желтой матеріи, которая очень шла къ ея смуглому лицу и туго обтягивала ея станъ въ формѣ кофточки. На головѣ ея была щегольская соломенная шляпка съ бѣлымъ воалемъ, на рукахъ перчатки цвѣта буквицы, обтягивавшія ея пальцы какъ вторая коша. Ея чудные чорные волосы казались гладки какъ атласъ изъ-подъ ея шляпки. Ея маленькіе ушки походили на розовыя раковины -- изъ каждаго висѣла жемчужина. Она быстро подошла къ намъ, прямая какъ лилія на стеблѣ и гибкая въ каждомъ движеніи какъ котенокъ. Я не могъ примѣтить никакого измѣненія на ея хорошенькомъ личикѣ, кромѣ ея глазъ и губъ. Глава ея были блестящіе и свирѣпѣе, чѣмъ мнѣ пріятно было видѣть, а губы до того лишились своего цвѣта и улыбки, что я ихъ не узнавалъ. Она поспѣшно поцѣловала мать въ щеку. Она сказала: "Постарайтесь простить меня, мама", а потомъ такъ быстро опустила на лицо воаль, что разорвала его. Черезъ минуту она сбѣжала съ ступеней и бросилась въ карету, какъ будто хотѣла тамъ спрятаться.
   Приставъ Кёффъ былъ также проворенъ съ своей стороны. Онъ оттолкнулъ Самюэля и всталъ передъ миссъ Рэчель, держась рукою за открытую дверцу, въ ту самую минуту, какъ миссъ Рэчель сѣла на свое мѣсто.
   -- Что вамъ нужно? спросила миссъ Рэчель изъ-подъ воаля.
   -- Мнѣ нужно сказать вамъ одно слово, миссъ, отвѣчалъ приставъ: -- прежде чѣмъ вы уѣдете. Я не смѣю взять на себя не допустить васъ ѣхать къ вашей тетушкѣ, я могу только осмѣлиться сказать, что вашъ отъѣздъ, при настоящемъ положеніи дѣла, становится препятствіемъ для меня къ отысканію вашего алмаза. Пожалуйста поймите это и теперь рѣшите сами, уѣдете ли вы или останетесь.
   Миссъ Рэчель даже не отвѣчала ему.
   -- Поѣзжайте, Джэмсъ! закричала она кучеру.
   Не говоря ни слова, приставъ заперъ дверцу кареты. Въ ту минуту, какъ онъ запиралъ ее, мистеръ Фрэнклинъ сбѣжалъ съ лѣстницы.
   -- Прощайте, Рэчель! сказалъ онъ, протягивая руку.
   -- Поѣзжайте! закричала миссъ Рэчель громче прежняго и не обращая вниманія на мистера Фрэнклина, какъ она не обратила вниманія на пристава Кёффа.
   Мистеръ Фрэнклинъ отступилъ назадъ какъ пораженный громомъ, что весьма понятно. Кучеръ, не зная, что ему дѣлать, посмотрѣлъ на милэди, все неподвижно стоившую на верхней ступени. На лицѣ милэди боролись гнѣвъ, горесть и стыдъ; она сдѣлала кучеру знакъ ѣхать, а потомъ торопливо воротилась въ домъ. Мистеръ Фрэнклинъ, возвративъ употребленіе языка, закричалъ вслѣдъ ей, когда карета уѣхала:
   -- Тетушка, вы были совершенно правы! Примите мою благодарность за всю вашу доброту -- и позвольте мнѣ ѣхать.
   Милэди повернулась, какъ будто для того, чтобы заговорить съ нимъ. Потомъ, какъ бы не довѣряя себѣ, ласково махнула рукой.
   -- Я съ нами увижусь прежде, чѣмъ вы насъ оставите, Фрэнклинъ, сказала она прорицающимся голосомъ и ушла въ свою комнату.
   -- Окажите мнѣ послѣднюю милость, Беттереджъ, сказалъ мастеръ Фрэнклинъ, обращаясь ко мнѣ со слезами на глазахъ:-- отвезите меня на желѣзную дорогу такъ скоро, какъ только возможно!
   Онъ тоже пошелъ въ домъ. Миссъ Рэчель привела его въ совершенное уныніе. Судя по этому, какъ онъ должно быть ее любилъ!
   Приставъ Кёффъ и я остались лицомъ къ типу внизу лѣстницы. Приставь стоялъ повернувшись лицомъ къ просѣкѣ между деревьями, въ которую виднѣлся одинъ изъ поворотовъ экипажной дороги, которая вела къ дому. Онъ засунулъ руки въ карманы и тихо насвистывалъ про себя "Послѣднюю лѣтнюю розу".
   -- На все есть время, сказалъ я довольно свирѣпо:-- теперь не время свистать.
   Въ эту минуту карета показалась вдали въ просѣкѣ, подвигаясь къ воротамъ. Кромѣ Самюэля на запяткахъ виднѣлся другой человѣкъ.
   -- Все въ порядкѣ, сказалъ онъ про себя.
   Онъ обернулся ко мнѣ.
   -- Не время свистать, мистеръ Беттереджъ, какъ вы говорите. А время заняться дѣломъ, не щадя никого. Мы начнемъ съ Розанны Спирманъ. Гдѣ Джойсъ?
   Мы оба позвали Джойса и не получили отвѣта. Я послалъ одного изъ помощниковъ конюха отыскать его.
   -- Вы слышали, что я сказалъ миссъ Бериндеръ? замѣтилъ приставъ пока мы ждали.-- И вы видѣли, какъ она это приняла?
   Я говорю ей прямо, что ея отъѣздъ поставитъ препятствіе для меня къ отысканію ея алмаза -- и она уѣзжаетъ, не смотря на эти слова! У вашей барышни есть спутникъ въ каретѣ ея матери, мистеръ Беттереджъ -- и его зовутъ Лунный камень.
   Я не сказалъ ничего. Я только твердо держался моей вѣры въ миссъ Рэчель.
   Помощникъ конюха воротился, за нимъ шелъ -- очень неохотно, какъ мнѣ показалось -- Джойсъ
   -- Гдѣ Розанна Спирманъ? спросилъ приставъ Кёффъ.
   -- Я никакъ не могу понять, сэръ, началъ Джойсъ:-- и мнѣ очень жаль. Но какъ-то...
   -- Передъ моимъ отъѣздомъ въ Фризинголлъ, сказалъ приставъ рѣзко, перебивая его:-- я приказалъ вамъ не спускать глазъ съ Розанны Спирманъ, не позволяя ей примѣчать, что за нею наблюдаютъ. Неужели вы хотите сказать мнѣ, что вы позволили ей ускользнуть отъ васъ?
   -- Я боюсь, сэръ, сказалъ Джойсъ, начиная дрожать:-- что я можетъ быть слишкомъ старался не дать ей возможность примѣтить мой надзоръ. Въ этомъ домѣ такъ много корридоровъ въ нижнемъ жильѣ...
   -- Какъ давно выпустили вы ее изъ вида?
   -- Около часа, сэръ.
   -- Вы можете воротиться къ вашей должности въ Фризинголлъ, сказалъ приставъ, говоря но прежнему совершенно спокойно и съ своимъ обычнымъ уныніемъ.-- Мнѣ кажется, что ваши дарованія не годятся для вашей профессіи, мистеръ Джойсъ. Ваши настоящія занятія нѣсколько выше вашихъ способностей. Прощайте.
   Полисмэнъ убрался. Я нахожу теперь очень затруднительнымъ описать, какъ на меня подѣйствовало извѣстіе., что Розанна Спирманъ исчезла. Въ одно и то же время мысли мои перемѣнялись разъ пятьдесятъ. Въ такомъ положеніи я стоялъ и не спускалъ глазъ съ пристава Кёффа -- даръ слова совершенно мнѣ измѣнилъ.
   -- Нѣтъ, мистеръ Беттереджъ, сказалъ приставъ, какъ будто онъ узналъ преобладающую мысль во мнѣ и отвѣчалъ на же прежде чѣмъ на всѣ другія.-- Вашъ другъ Розанна не проскользнетъ между моихъ пальцевъ такъ легко, какъ вы думаете. Пока я знаю, гдѣ миссъ Вериндеръ, я имѣю въ своихъ рукахъ средство отыскать сообщницу миссъ Вериндеръ. Я помѣшалъ имъ имѣть сообщеніе нынѣшнюю ночь. Очень хорошо. Онѣ сойдутся въ Фризинголлѣ, вмѣсто того, чтобы сойтись здѣсь. Слѣдствіе должно быть просто перенесено (нѣсколько скорѣе, чѣмъ я ожидалъ) изъ этого дома въ тотъ домъ, въ который уѣхала миссъ Вериндеръ. А пока, я боюсь, что долженъ побезпокоить васъ опять созвать слугъ.
   Я пошелъ съ нимъ къ людской. Это очень безславно, но тѣмъ не менѣе справедливо, что со мною сдѣлался новый припадокъ розыскной лихорадки, когда онъ сказалъ послѣднія слова. Я забылъ, что ненавижу пристава Кёффа, я фамильярно схватилъ его подъ руку. Я сказалъ:
   -- Ради Бога, скажите намъ, что вы теперь будете дѣлать съ слугами?
   Знаменитый Кёффъ стоялъ неподвижно и съ какимъ-то меланхолическимъ восторгомъ обратился къ пустому воздуху.
   -- Еслибы этотъ человѣкъ, сказалъ пристань (очевидно онъ говорилъ обо мнѣ):-- только понималъ разведеніе розъ, онъ былъ бы самымъ совершеннымъ человѣкомъ во всемъ мірозданіи!
   Послѣ этого сильнаго выраженія чувствъ онъ вздохнулъ и взялъ меня подъ руку.
   -- Вотъ въ чемъ вопросъ, сказалъ онъ, опять переходя къ дѣлу:-- Розанна сдѣлала одно изъ двухъ. Или она прямо отправилась въ Фризинголлъ (прежде чѣмъ я поспѣю туда), или прежде отправилась въ свои тайникъ на Зыбучіе Пески. Преждѣ всего надо узнать, кто изъ слугъ видѣлъ ее послѣдній разъ, прежде чѣмъ она вышла изъ дома.
   Изъ слѣдствія оказалось, что Розанну послѣдняя видѣла Нанси, судомойка. Нанси видѣла, какъ она вышла съ письмомъ въ рукахъ и остановила прикащика изъ мясной лавки, который выдавалъ привезенное мясо у черной лѣстницы. Нанси слышала, какъ она просила этого человѣка отдать на почту письмо, когда онъ воротится въ Фризинголлъ. Онъ взглянулъ на адресъ и сказалъ, что странно отдавать письмо адресованное въ Коб-Голь, на почту въ Фризинголлѣ -- сверхъ того въ субботу, такъ что письмо не можетъ дойти прежде, какъ въ понедѣльникъ утромъ. Розанна отвѣчала, что если письмо не придетъ прежде понедѣльника, то это не значитъ ничего. Она только желала, чтобы онъ исполнилъ ея просьбу. Онъ обѣщалъ и уѣхалъ. Нанси отозвали назадъ къ ея работѣ въ кухню. Никто другой не видалъ потомъ Розанны Спирманъ.
   -- Ну что? спросилъ я, когда мы опять остались одни.
   -- Ну, отвѣчалъ приставъ: -- я долженъ ѣхать въ Фризинголлъ.
   -- На счетъ письма, сэръ?
   -- Да. Памятная записка какъ найти то мѣсто, гдѣ она спрятала свою вещь, заключается въ этомъ письмѣ. Я долженъ взглянуть на адресъ въ почтовой конторѣ. Если это тотъ адресъ, который я подозрѣваю, я сдѣлаю нашей пріятельницѣ мистриссъ Йолландъ другой визитъ въ слѣдующій понедѣльникъ.
   Я пошелъ съ приставомъ велѣть подать кабріолетъ. На конюшенномъ дворѣ мы узнали новое извѣстіе о пропавшей дѣвушкѣ.
   

Глава XIX.

   Извѣстіе объ исчезновеніи Розанны разнеслось между всѣми слугами. Они также начала дѣлать розыски и поймали проворнаго мальчишку, прозваннаго "Дёффи", котораго иногда брали полоть траву въ саду и который видѣлъ Розанну Спирманъ полчаса тому назадъ, Дёффи зналъ навѣрно, что дѣвушка не прошла, а пробѣжала мимо него къ сосновой аллеѣ по направленію къ морскому берегу.
   -- Этотъ мальчикъ знаетъ здѣшній берегъ? спросилъ приставъ Кёффъ.
   -- Онъ родился и выросъ на этомъ берегу, отвѣчалъ я.
   -- Дёффи, сказалъ пристань; хочешь заработать шиллингъ? Если хочешь, пойдемъ со мной. Пусть кабріолетъ будетъ готовъ, мистеръ Беттереджъ, когда я ворочусь.
   Онъ отправился къ Зыбучимъ Пескамъ такой походкой, что мои ноги (хотя хорошо сохранившіяся для моихъ лѣтъ) не имѣли надежды поспѣть. Маленькій Дёффи, какъ дѣлаютъ юные дикари въ нашихъ мѣстахъ, когда имъ очень весело, завылъ и побѣжалъ вслѣдъ за приставомъ.
   Тутъ опять я нахожу невозможнымъ дать ясный отчетъ о состояніи моихъ мыслей въ промежутокъ послѣ того, какъ ушелъ приставъ Кёффъ. Какая-то странная тревога овладѣла мною. Я дѣлалъ множество безполезныхъ вещей я внутри и внѣ дома, и ни одной не могу припомнить теперь. Я даже не знаю, сколько прошло времени послѣ того, какъ приставъ ушелъ къ Пескамъ, когда Дёффи прибѣжалъ назадъ съ порученіемъ ко мнѣ. Приставъ Кёффъ далъ мальчику листокъ, вырванный изъ его записной книжки, на которомъ было написано карандашемъ:
   "Пришлите мнѣ скорѣе ботинку Розанны Спирманъ."
   Я послалъ первую попавшуюся мнѣ служанку въ комнату Розанны и послалъ мальчика назадъ сказать, что я самъ приду съ ботинкой.
   Я хорошо знаю, что такимъ образомъ не значило скоро повиноваться полученнымъ мною инструкціямъ. Но я рѣшился самъ посмотрѣть, что это за новая мистификація, прежде чѣмъ я отдамъ ботинку Розанны въ руки пристава. Моя прежняя мысль выгородить эту дѣвушку опять воротилась ко мнѣ въ послѣдній часъ. Это состояніе чувствъ (не говоря уже о розыскной лихорадкѣ) заставило меня поспѣшить какъ только ботинку отдали мнѣ въ руки, какъ только можетъ спѣшить семидесяти лѣтній человѣкъ.
   Когда я подошелъ къ берегу, тучи сгустились, пошелъ дождь огромными бѣлыми полосами воды передъ вѣтромъ. Я слышалъ грохотъ моря, ударявшагося о песчаный берегъ устья бухты. Нѣсколько далѣе я обогналъ мальчика, пріютившагося подъ песчаными холмами. Потомъ я увидалъ бушующее море, волны заливающія берегъ и дождь гонимый вѣтромъ, задѣвавшій воду какъ развѣвающаяся одежда, и желтый дикій берегъ съ одинокой черной фигурой, стоявшей на немъ -- съ фигурой пристава Кёффа.
   Онъ махнулъ рукою къ сѣверу, когда увидалъ меня.
   -- Держитесь этой стороны! закричать онъ.-- И сойдите ко мнѣ сюда!
   Я пошелъ къ нему; я задыхался, сердце мое билось такъ, какъ будто хотѣло выскочить изъ груди. Я говоритъ не могъ. Я хотѣлъ сдѣлать ему сто вопросовъ, и ни одинъ изъ нихъ не срывался съ моихъ губъ. Его лицо испугало меня. Я увидалъ въ его глазахъ выраженіе ужаса. Онъ выхватилъ ботинку изъ моихъ рукъ и приложилъ ее къ слѣдамъ на пескѣ къ югу съ той стороны, гдѣ мы стояли, и прямо къ тому выступу скалы, который называется Южнымъ утесомъ. Слѣдъ не былъ еще смытъ дождемъ -- и ботинка дѣвушки какъ-разъ пришлась по немъ.
   Приставъ указалъ на ботинку, приложенную къ слѣду, не говоря ни слова.
   Я схватилъ его за руку и усиливался заговоритъ съ нимъ, и не могъ. Онъ сошелъ по слѣдамъ къ тому мѣсту, гдѣ соединялись скалы и песокъ. Южный утесъ начинало немного заливать приливомъ; вода покрывала отвратительную поверхность Зыбучихъ Песковъ. То тутъ, то тамъ, съ упорнымъ молчаніемъ, тяжелымъ какъ свинецъ, съ упорнымъ терпѣніемъ, которое страшно было видѣть, приставъ Кёффъ примѣрялъ ботинку къ слѣдамъ и всегда находилъ ее направленную въ одну сторону -- прямо къ скаламъ. Какъ онъ ни искалъ, но не могъ найти нигдѣ никакихъ слѣдовъ отъ скалъ.
   Наконецъ онъ пересталъ. Онъ опять взглянулъ на меня, а потомъ на воду, находившуюся передъ нами, все глубже и глубже покрывавшую отвратительную поверхность Зыбучихъ Песковъ. Я посмотрѣлъ куда онъ смотрѣлъ -- и увидалъ его мысль на его лицѣ. Страшный тупой трепетъ вдругъ овладѣлъ мною. Я упалъ на колѣна на пескѣ.
   -- Она приходила къ своему тайнику, я слышалъ какъ говорилъ приставъ.-- Какое-нибудь несчастье случилось на этихъ скалахъ.
   Измѣнившееся лицо дѣвушки, ея слова и поступки, отупленіе, съ какимъ она слушала меня я говорила со мною, когда я нашелъ ее метущею корридоръ нѣсколько часовъ тому назадъ, пришли мнѣ на умъ и сказали мнѣ въ то самое время, какъ говорилъ приставъ, что его догадка была страшно справедливо. Я пытался сообщить ему боязнь, леденившую меня. Я старался сказать:
   -- Она умерла смертью, которую она сама искала.
   Нѣтъ, слова не сходили съ моихъ губъ. Онѣмѣніе я трепетъ держали меня въ своихъ когтяхъ. Я не могъ чувствовать проливного дождя. Я не могъ видѣть поднимающагося прилива. Какъ въ видѣніи или во снѣ, бѣдное погибшее существо представлялось мнѣ. Я видѣлъ ее опять, какъ въ прежнее время -- въ то утро, когда я пошелъ привести ее домой. Я слышалъ опять, какъ она говорила мнѣ, что Зыбучій Песокъ притягивалъ ее противъ воли, и спрашивала себя, не ждетъ ли ее тутъ могила. Меня поразилъ ужасъ какимъ-то непонятнымъ образомъ, когда я додумалъ о моей дочери. Моя дочь была однихъ съ нею лѣтъ. Моя дочь, подвергнутая такимъ испытаніямъ, какъ Розанна, могла жить такой же страшной жизнью и умереть такой же ужасной смертью.
   Приставъ ласково поднялъ меня и отвелъ отъ зрѣлища того мѣста, гдѣ они погибла. Съ этимъ облегченіемъ я началъ опять свободно дышать я смотрѣть на предметы, какъ они дѣйствительно были, Посмотрѣвъ на песчаные холмы, я видѣлъ, какъ наши слуги и рыбакъ Йолландъ всѣ бѣжали къ намъ съ испугомъ, узнать, нашлась ли дѣвушка. Въ немногихъ словахъ приставъ объяснилъ имъ, что показывали слѣды, и сказалъ, что должно быть съ него случилось несчастье. Потомъ онъ сдѣлалъ рыбаку вопросъ, опять обернувшись къ морю:
   -- Скажите мнѣ, могла ли увезти ее лодка съ этого выступа скалы, гдѣ останавливаются ея слѣды?
   Рыбакъ указалъ на волны, заливавшія песчаный берегъ и обливавшія облаками пѣны мысъ съ каждой стороны около насъ.
   -- Никакая лодка, отвѣчалъ рыбакъ: -- не могла вывезти ее изъ этою.
   Приставъ Кёффъ досмотрѣлъ въ послѣдній разъ на слѣды, виднѣвшіеся на пескѣ, которые теперь дождь быстро смывалъ.
   -- Вотъ, сказалъ онъ: -- доказательство, что она не могла уйти отсюда по землѣ. А вотъ, продолжалъ онъ, смотря на рыбака: -- доказательство, что она не могла уѣхать моремъ.
   Онъ замолчалъ и соображалъ съ минуту.
   -- Ее видѣли бѣгущую къ этому мѣсту за полчаса до того, какъ я пришелъ сюда, сказалъ онъ Йодланду.-- Послѣ того прошло довольно времени. Скажемъ, всего-на-всего часъ. Какъ высоко была вода въ то время по сю сторону скалъ?
   Онъ указалъ на южную сторону -- то-есть ту, на которой не было Зыбучихъ Песковъ.
   -- Смотря по тому, какъ приливъ прибавляется сегодня, по ту сторону утеса часъ тому назадъ недоставало бы воды утопить котенка.
   Приставъ Кёффъ обернулся къ сѣверу, къ Зыбучимъ Пескамъ.
   -- А на этой сторонѣ? спросилъ онъ.
   -- Еще меньше, отвѣчалъ Йолландъ.-- Зыбучій песокъ только быль бы чуть замоченъ, не больше.
   Приставъ обернулся Ко мнѣ и сказалъ, что несчастье должно было случиться со стороны Зыбучихъ Песковъ. Мой языкъ при этомъ развязался.
   -- Несчастья случайнаго не было, сказалъ я.-- Она пришла сюда, утомясь жизнью, кончить ее здѣсь.
   Онъ отскочилъ отъ меня.
   -- Почему вы знаете? спросилъ онъ.
   Всѣ столпились около меня. Приставъ тотчасъ оправился. Онъ оттолкнулъ всѣхъ отъ меня; онъ сказалъ, что я старикъ, сказалъ, что это открытіе поразило меня, сказалъ;
   -- Оставьте его одного.
   Потомъ обернулся къ Йолланду и спросилъ:
   -- Есть возможность найти ее, когда начнется отливъ?
   Йолландъ отвѣчалъ:
   -- Никакой. Что попадетъ въ этотъ песокъ, то и останется тамъ навсегда.
   Сказавъ это, рыбакъ сдѣлалъ шагъ ближе и обратился ко мнѣ.
   -- Мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ:-- я хочу сказать вамъ нѣсколько словъ о смерти этой молодой женщины. Вдоль бока утеса выдается фута на четыре отмель отъ скалы, на половину вдавшаяся въ песокъ. Я спрашиваю -- зачѣмъ она не ухватилась за это? Если она нечаянно поскользнулась, она упала тамъ, гдѣ могла стать ногами, и на такую глубину, что вода едва покрыла бы ее до пояса. Она, должно быть, прошла въ бродъ, или прыгнула въ глубину моря -- а то она не погибла бы. Нѣтъ, случайнаго несчастья, сэръ, не было! Глубина Зыбучихъ Песковъ поглотила ее и поглотила по ея собственной волѣ.
   Послѣ свидѣтельства человѣка, на знаніе котораго можно было положиться, приставъ замолчалъ. Всѣ мы, такъ же какъ и онъ, молчали. Какъ-бы но взаимному согласію, мы всѣ довернули назадъ и поднялись на берегъ.
   На песчаныхъ холмахъ намъ встрѣтился помощникъ конюха, бѣжавшій къ намъ изъ дома. Это мальчикъ добрый и имѣетъ искреннее уваженіе ко мнѣ. Онъ подалъ мнѣ записку съ приличной горестью на лицѣ.
   -- Пенелопа прислала къ вамъ это, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ: -- она нашла это въ комнатѣ Розанны.
   Это были ея послѣднія прощальныя слова къ старику, который употреблялъ все возможное -- слава Богу! всегда употреблялъ все возможное -- чтобы быть дружелюбнымъ съ нею.
   "Вы часто прощали мнѣ, мистеръ Беттереджъ, въ прошлыя времена. Въ первый разъ, какъ вы увидите Зыбучіе Пески, постарайтесь простить мнѣ еще разъ. Я нашла мою могилу тамъ, гдѣ моя могила ждала меня. Я жила и умираю, сэръ, съ признательностью за вашу доброту."
   Болѣе ничего не было. Какъ ни коротка была эта записка, у меня недостало мужества устоять противъ такихъ словъ. Слезы легко у васъ льются, когда вы молоды и начинаете жить въ свѣтѣ. Слезы ваши льются легко, когда вы стары и начинаете сѣдѣть. Я зарыдалъ.
   Приставъ Кёффъ сдѣлалъ ко мнѣ шагъ -- съ добрымъ намѣреніемъ, я въ этомъ не сомнѣваюсь. Я съ ужасомъ отступилъ отъ него.
   Не дотрогивайтесь до меня! сказалъ я.-- Это вы напугали ее, вы довели до этого.
   -- Вы неправы, мистеръ Беттереджъ, отвѣчалъ онъ спокойно.-- Но объ этомъ будетъ время говорить, когда мы опять воротимся въ домъ.
   Я пошелъ за всѣми, опираясь на руку конюха. По проливному дождю мы воротились -- встрѣтить непріятности и ужасъ, ожидавшіе насъ въ домѣ.
   

Глава XX.

   Шедшіе впереди разгласили извѣстіе прежде насъ. Мы нашли всѣхъ слугъ пораженныхъ паническимъ страхомъ. Когда мы приходили мимо комнаты милэди, дверь сильно была растворена съ внутренней стороны. Моя госпожа вышла къ намъ (за нею шелъ мистеръ Фрэнклинъ и напрасно старался успокоить ее), совершенно внѣ себя отъ ужаснаго происшествія.
   -- Вы виноваты въ этомъ! кричала она, дико угрожая приставу рукою.-- Габріэль, заплатите этому негодяю -- и чтобъ я не видала его больше!
   Только одинъ приставъ изъ всѣхъ насъ былъ способенъ сладить съ нею -- такъ какъ только онъ одинъ владѣлъ собой.
   -- Я такъ же мало виноватъ въ этомъ горестномъ событіи, милэди, какъ и вы, сказалъ онъ.-- Если черезъ полчаса послѣ этого вы все еще будете настаивать на томъ, чтобъ я оставилъ вашъ домъ, я приму отказъ, но не деньги вашего сіятельства.
   Это было сказано очень почтительно, но и очень твердо въ то же время -- и подѣйствовало на госпожу мою столько же, какъ на меня. Она позволила мистеру Фрэнклину ввести ее назадъ въ ея комнату. Когда дверь затворилась за ними обоими, приставъ, смотря на служанокъ съ своей обыкновенной наблюдательностью, примѣтилъ, что между тѣмъ, какъ всѣ были просто испуганы, Пенелопа была въ слезахъ.
   -- Когда вашъ отецъ переодѣнется, сказалъ онъ: -- придите поговорить съ нами въ комнату вашего отца.
   Прежде чѣмъ прошло полчаса, я надѣлъ сухое платье и далъ приставу переодѣться. Пенелопа пришла къ намъ узнать, что приставъ хочетъ узнать отъ нея. Не думаю, чтобы я до этой минуты чувствовалъ такъ сильно, какъ въ эту минуту, какая у меня добрая и послушная дочь. Я посадилъ ее къ себѣ на колѣни и молилъ Бога благословить ее. Она спрятала голову на груди моей и обвилась руками вокругъ моей шеи -- и мы немного посидѣли молча. Должно быть, дочь моя и я думали о бѣдной умершей дѣвушкѣ. Приставъ подошелъ къ окну и сталъ смотрѣть изъ него. Я думалъ, что мнѣ слѣдовало поблагодарить его за вниманіе къ намъ обоимъ -- и поблагодарилъ.
   Люди знатные пользуются всевозможной роскошью -- между прочимъ возможностью давать волю своимъ чувствамъ. Люди низкаго происхожденія не имѣютъ такихъ преимуществъ. Необходимость, щадящая нашихъ господь, не щадитъ насъ. Мы научаемся скрывать въ себѣ наши чувства и исполнять нашу обязанность такъ терпѣливо, какъ можемъ. Я на это не жалуюсь -- я только объ этомъ упоминаю. Пенелопа и я были готовы отвѣчать приставу, какъ только приставъ былъ готовъ съ своей стороны. Когда приставъ спросилъ ее, не знаетъ ли она, что заставило ея подругу лишить себя жизни, моя дочь отвѣчала (какъ вы предвидите), что она сдѣлала это изъ любви къ мистеру Фрэнклину Блэку. Когда приставъ спросилъ ее потомъ, упоминала ли ода объ этомъ кому-нибудь другому, Пенелопа отвѣчала:
   -- Я не упоминала объ этомъ, жалѣя Розанну.
   Я счелъ нужнымъ прибавить къ этому нѣсколько словъ. Я сказалъ:
   -- И также мистера Фрэнклина, моя милая. Если Розанна умерла изъ любви къ нему, то это безъ его вѣдома и не по его винѣ. Пустъ его уѣдетъ отсюда сегодня, если онъ уѣдетъ; къ чему безполезно огорчать его, сообщая ему истину?
   Приставъ Кёффъ сказалъ: "Совершенно справедливо" я опять замолчалъ, сравнивая мнѣніе Пенелопы (какъ мнѣ показалось) съ своимъ собственнымъ мнѣніемъ, которое онъ оставилъ при себѣ.
   Черезъ полчаса раздался звонокъ моей госпожи. Идя на зовъ, я встрѣтилъ мистера Фрэнклина, выходившаго изъ кабинета тетки. Онъ упомянулъ, что ея сіятельство готова видѣть пристава Кёффа -- въ моемъ присутствіи, такъ какъ прежде и -- что онъ самъ желаетъ прежде сказать приставу два слова, возвращаясь со мною въ мою комнату, онъ остановился и посмотрѣлъ на таблицу росписанія желѣзныхъ дорогѣ, висѣвшую въ передней.
   -- Неужели вы точно оставите насъ, сэръ? спросилъ я.-- Миссъ Рэчель навѣрно одумается, если вы дадите ей время.
   -- Она одумается, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ:-- когда услышитъ, что я уѣхалъ и что она не увидитъ меня болѣе.
   Я думалъ, что одъ говоритъ съ гнѣвомъ на обращеніе моей барышни съ нимъ. Но я ошибался. Госпожа мои примѣтила, съ того самаго времени., когда полиція пріѣхала къ намъ въ домъ, что одного упоминанія о немъ было достаточно, чтобы заставить миссъ Рэчель вспыхнуть отъ гнѣва. Онъ такъ любилъ свою кузину, что не хотѣлъ сознаться въ этомъ самому себѣ, пока истина не обнаружилась ему, когда миссъ Рэчель уѣхала къ теткѣ. Когда глаза его раскрылись такимъ жестокимъ образомъ, Какъ вамъ Извѣстно, мистеръ Фрэнклинъ принялъ намѣреніе -- единственное намѣреніе, которое могъ принять человѣкъ энергичный -- уѣхать изъ нашего дома.
   Онъ говорилъ съ приставомъ въ моемъ присутствіи. Онъ сказалъ, что ея сіятельство готова сознаться, что она выразилась слишкомъ запальчиво. Онъ спросилъ, согласится ли приставъ -- въ такомъ случаѣ -- принять вознагражденіе и оставить дѣло объ алмазѣ въ такомъ положеніи, въ какомъ оно находилось теперь. Приставъ отвѣчалъ:
   -- Нѣтъ, сэръ, вознагражденіе дается мнѣ за исполненіе моей обязанности. Я отказываюсь принять его, пока не исполню моей обязанности.
   -- Я не понимаю васъ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Я объяснюсь, сэръ, сказалъ приставъ.-- Когда я пріѣхалъ сюда, я взялся бросить надлежащій свѣтъ на дѣло о пропавшемъ алмазѣ. Я теперь готовъ и жду возможности исполнить мое обѣщаніе. Когда я представлю лэди Вериндеръ, въ какомъ положеніи находится дѣло, и когда скажу ей прямо, какъ слѣдуетъ поступить для отысканія Луннаго камня, отвѣтственность будетъ съ меня снята. Пусть ея сіятельство рѣшитъ послѣ этого, позволитъ она мнѣ продолжать или нѣтъ, тогда я сдѣлаю то, что я взялся сдѣлать -- и возьму вознагражденіе.
   Этими словами приставь Кёффъ напомнилъ намъ, что даже полицейскій сыщикъ можетъ дорожить своей репутаціей.
   Взглядъ его былъ такъ справедливъ, что нечего было больше говорить. Когда я всталъ Проводить его въ комнату милэди, онъ спросилъ, желаетъ ли мистеръ Фрэнклинъ присутствовать при этомъ разговорѣ. Мистеръ Фрэнклинъ отвѣчалъ:
   -- Нѣтъ, если только лэди Вериндеръ этого не желаетъ.
   Онъ шепнулъ мнѣ, когда я провожалъ пристава:
   -- Я знаю, что этотъ человѣкъ будетъ говорить о Рэчель, а я такъ люблю ее, что не могу слушать и не разсердиться. Оставьте меня одного.
   Я оставилъ его въ большомъ огорченіи, облокотившимся о подоконникъ. Онъ закрылъ лицо обѣими руками, а Пенелопа заглядывала въ дверь, желая его утѣшить. На мѣстѣ мистера Фрэнклина я позвалъ бы ее. Когда съ вами дурно обходится женщина, очень утѣшительно разсказать объ этомъ другой -- потому что девять разъ изъ десяти эта другая всегда возьметъ вату сторону. Можетъ быть, когда я ушелъ, онъ ее позвалъ. Въ такомъ случаѣ, сказавъ, что моя дочь не остановилась бы нц за чѣмъ, чтобы утѣшить мистера Фрэнклина Блэка, я только отдамъ ей должную справедливость.
   Между тѣмъ приставъ Кёффъ и я шли въ комнату милэди.
   На послѣднемъ совѣщаніи, которое мы имѣли съ нею, она неохотно поднимала глаза съ книги, которая лежала передъ нею ни столѣ. Теперь была перемѣна къ лучшему. Она встрѣтила глаза пристава глазами такими же твердыми, какъ и его. Фамильная энергія выказывалась въ каждой чертѣ сч лица, и я зналъ, что приставъ Кёффъ встрѣтитъ женщину, которая не уступитъ ему ни въ чемъ, когда такая женщина принудила себя выслушать все худшее, что онъ могъ сказать ей.
   

Глава XXI.

   Первыя слова, когда мы сѣли, были сказаны моей госпожей: -- Приставъ Кёффъ, можетъ быть, есть нѣкоторое извиненіе для тѣхъ необдуманныхъ словъ, которыя я вамъ сказала полчаса тому назадъ. Однако, я не желаю ссылаться на это извиненіе. Я говорю съ совершенной искренностью, что сожалѣю, если оскорбила васъ.
   Грація въ голосѣ и въ обращеніи, съ которою она сказала это извиненіе, произвела надлежащее дѣйствіе на пристава. Онъ просилъ позволенія оправдаться -- выставляя оправданіе знакомъ уваженія къ моей госпожѣ. Онъ сказалъ, что никакимъ образомъ не можетъ быть виною несчастья, поразившаго всѣхъ насъ, по той основательной причинѣ, что успѣхъ, съ которымъ онъ довелъ свое слѣдствіе до надлежащаго конца, происходилъ не отъ того, что онъ сказалъ или сдѣлалъ что-нибудь такое, что могло бы испугать Розанну Спирмань. Онъ обратился ко мнѣ, прося засвидѣтельствовать справедливость его словъ. Я не логъ отказать ему въ этомъ. Я думалъ, что на этомъ дѣло и могло бы остановиться.
   Приставъ Кёффъ однако сдѣлалъ шагъ далѣе, очевидно (какъ вы сейчасъ будете судить) съ намѣреніемъ начать самое непріятное изъ всѣхъ возможныхъ объясненій между ея сіятельствомъ и имъ.
   -- Я слышалъ, что самоубійство молодой женщины приписываютъ одной причинѣ, сказалъ приставъ:-- можетъ быть, эта причина и справедлива. Но она вовсе не относится къ тому дѣлу, которымъ я занимаюсь здѣсь. Я обязанъ прибавить, однако, что мое мнѣніе показываетъ причину другую. Какое-то нестерпимое безпокойство, относившееся къ пропавшему алмазу, побудило, какъ я полагаю, эту бѣдную дѣвушку самой лишить себя жизни. Я не имѣю притязанія увѣрять, что я знаю, въ чемъ состояло это нестерпимое безпокойство. Но я думаю, что (съ позволеніемъ вашего сіятельства) могу указать на одну особу, которая можетъ рѣшить, правъ я или нѣтъ.
   -- Особа эта теперь здѣсь, въ этомъ домѣ? спросила моя госпожа послѣ нѣкотораго молчанія.
   -- Эта особа уѣхала отсюда, милэди.
   Этотъ отвѣтъ такъ прямо указывалъ на миссъ Рэчель, какъ только было возможно. Настало молчаніе; я думалъ, что оно не прервется никогда. Боже! какъ вѣтеръ вылъ, какъ дождь билъ въ окна; я сидѣлъ и ждалъ, чтобы кто-нибудь изъ лихъ заговорилъ опять.
   -- Сдѣлайте одолженіе, объяснитесь яснѣе, сказала милэди.-- Вы говорите о моей дочери?
   -- О ней, сказалъ приставъ Кёффъ такъ же прямо.
   Когда мы вошли въ комнату, на столѣ лежала банкирская книга моей госпожи -- безъ сомнѣнія для того, чтобы расплатиться съ приставомъ. Теперь милэди положила ее опять въ ящикъ. Мнѣ больно было видѣть, какъ дрожала ея бѣдная рука -- эта рука, которая осыпала благодѣяніями ея стараго слугу; я молю Бога, чтобы эта рука держала мою руку, когда наступитъ моя кончина и я оставлю мое мѣсто навсегда.
   -- Я надѣялась, продолжала милэди очень медленно и спокойно: -- что вознагражу ваши услуги и разстанусь съ вами, не упоминая имени миссъ Вериндеръ такъ открыто, какъ оно было упомянуто между нами теперь. Мои племянникъ навѣрно сказалъ вамъ объ этомъ прежде, чѣмъ вы пришли въ мою комнату?
   -- Мистеръ Блэкъ пополнилъ ваше порученіе, милэди. А я объяснилъ мистеру Блэку причину...
   -- Эту причину безполезно мнѣ говорить. Послѣ того, чти вы сейчасъ сказали, вы знаете такъ же хорошо, какъ и я, что вы зашли слишкомъ далеко для того, чтобы возвращаться назадъ. Я обязана для самой себя и обязана для своей дочери настаивать, чтобы вы остались здѣсь и высказались прямо.
   Приставъ посмотрѣлъ на часы,
   -- Еслибъ было время, милэди, сказалъ онъ:-- я предпочелъ бы написать донесеніе вмѣсто того, чтобы сообщать его изустно. Но если это слѣдствіе должно продолжаться, время слишкомъ важно для того, чтобы терять его на письменныя донесенія. Я готовъ тотчасъ приступить къ дѣлу. Для меня будетъ очень тяжело говорить, а для васъ слушать...
   Тутъ моя госпожа опять остановила его.
   -- Можетъ статься, будетъ не такъ тягостно для васъ и для моего добраго слуги и друга, сказала она:-- если я подамъ примѣръ и смѣло стану говорить съ своеи стороны. Вы подозрѣваете, что миссъ Вериндеръ обманываетъ насъ всѣхъ, скрывая алмазъ для собственной своей цѣли? Правда ли это?
   -- Совершенная правда, милэди.
   -- Очень хорошо. Теперь, прежде чѣмъ вы начнете, я долженъ вамъ сказать, какъ мать миссъ Вериндеръ, что она совершенно неспособна сдѣлать то, въ чемъ вы ее подозрѣваете. Вы узнали ея характеръ только два дня тому назадъ. А я знаю ея характеръ съ тѣхъ поръ, какъ она родилась. Высказывайте ваши подозрѣнія такъ сильно, какъ хотите -- вы не можете этимъ оскорбить меня. Я увѣрена заранѣе, что (при всей Вашей опытности) обстоятельства обманули васъ въ этомъ случаѣ. Помните, я не имѣю никакихъ тайныхъ свѣдѣній. Дочь моя точно такъ же мало откровенна со мною въ этомъ отношеніи, какъ и съ вами. Причину, заставляющую меня говорить такъ положительно, вы уже слышали: я знаю мою дочь.
   Она обернулась ко мнѣ и подала мнѣ руку. Я молча поцѣловалъ ее.
   -- Вы можете продолжать, сказала она, опять взглянувъ на пристава съ прежнею твердостью.
   Приставъ Кёффъ поклонился. Моя госпожа произвела на него только одно дѣйствіе. Его топорное лицо смягчилось на минуту, какъ будто онъ сожалѣлъ о ней. А что касается до того, чтобы поколебать его убѣжденія, ясно было видно, что она не поколебала его ни на волосъ. Онъ плотнѣе усѣлся на стулѣ и повелъ свою гнусную аттаку на характеръ миссъ Рэчель въ слѣдующихъ словахъ:
   -- Я долженъ просить ваше сіятельство, сказалъ онъ:-- взглянуть на это дѣло съ моей точки зрѣнія такъ же, какъ и съ вашей. Не угодно ли предположить, что вы пріѣхали сюда на моемъ мѣстѣ и съ моей опытностью, и позвольте мнѣ сказать вамъ вкратцѣ, въ чемъ состояла эта опытность.
   Моя госпожа сдѣлала ему знакъ, что она позволяетъ. Приставъ продолжалъ:
   Въ послѣднія двадцать лѣтъ меня часто приглашало въ щекотливыхъ фамильныхъ дѣлахъ въ качествѣ повѣреннаго. Единственный результатъ моей опытности въ домашнихъ дѣлахъ, имѣющій отношеніе къ настоящему дѣлу, я могу объяснять въ двухъ словахъ. Я хорошо знаю по опытности, что молодыя дѣвушки, знатныя и богатыя, имѣютъ иногда секретные долги, въ которыхъ онѣ не смѣютъ признаться своимъ ближайшимъ родственникамъ и друзьямъ. Иногда модистка и брилліантщикъ причиною этихъ долговъ. Иногда деньги нужны для такихъ цѣлей, которыхъ я не подозрѣваю въ настоящемъ случаѣ и не стану оскорблять васъ, упоминая объ этомъ. Помните, что я сказалъ, милэди -- а теперь посмотримъ, какъ происшествія въ этомъ домѣ принудили меня вспомнить мою опытность, пріятно ли это или нѣтъ.
   Онъ соображалъ что-то мысленно нѣсколько минутъ, а потомъ продолжалъ -- съ страшной ясностью, принуждавшей насъ понять его, съ ужасной справедливостью, не щадившей никого.
   -- Первое свѣдѣніе, полученное мною относительно пропавшаго алмаза, сказалъ приставъ: -- я получилъ отъ надзиратели Сигрэва. Онъ доказалъ мнѣ вполнѣ, что онъ совершенно неспособенъ изслѣдовать это дѣло. Одно, что показалось мнѣ достойнымъ вниманія изъ его словъ, было то, что миссъ Вериндеръ отказалась отвѣчать на его вопросы и говорила съ нимъ съ непонятной грубостью и презрѣніемъ. Мнѣ показалось это странно -- но я приписалъ это какой-нибудь неловкости надзирателя, оскорбившей, можетъ быть, молодую дѣвушку. Я запомнилъ это и занялся этимъ дѣломъ одинъ. Изслѣдованія мои кончились, какъ вамъ извѣстно, тѣмъ, что я примѣтилъ на двери пятно и по показанію мистера Фрэнклина Блэка удостовѣрился, что это самое пятно и пропажа алмаза составляютъ кусочки одного и того же кастета. До-сихъ-поръ я подозрѣвалъ, впрочемъ весьма неопредѣленно, что можетъ быть Лунный камень былъ украденъ и что кто-нибудь изъ слугъ окажется воромъ. Очень хорошо. Въ такомъ положеніи дѣла что же случилось? Миссъ Вериндеръ вдругъ вышла изъ своей комнаты и заговорила со мною. Я примѣтилъ три подозрительныхъ обстоятельства въ этой молодой дѣвицѣ. Она все еще сильно взволнована, хотя болѣе сутокъ прошло послѣ пропажи алмаза. Она обращается со мною, какъ уже обращалась съ надзирателемъ Сигрэвомъ. И она ужасно сердится на мистера Фрэнклина Блэка. Опять очень хорошо. Вотъ (я говорю себѣ) молодая дѣвушка, лишившаяся драгоцѣнной вещи -- молодая дѣвушка, какъ мнѣ говорятъ мои глаза и уши, горячаго темперамента. При настоящемъ положенія дѣлъ и съ такимъ характеромъ, что дѣлаетъ она? Она показываетъ непонятную вражду къ мистеру Блэку, къ надзирателю и ко мнѣ -- другими словами, къ тѣмъ тремъ лицамъ, которыя ксѣ различнымъ способомъ старались помочь ей отыскать ея пропашную вещь. Доведя мое слѣдствіе до этого -- тогда, милэди, и только тогда, я началъ вспоминать мою опытность. Моя опытность объясняла мнѣ поведеніе миссъ Вериндеръ, которое безъ этого было бы совершенно непонятно. Эта опытность причислила ее къ тѣмъ другимъ молодымъ дѣвицамъ, которыхъ я зналъ. Эта опытность сказала мнѣ, что она имѣетъ долги, въ которыхъ не смѣетъ признаться и которые слѣдуетъ заплатить. И это заставляетъ меня спрашивать себя, не значитъ ли пропажа алмаза то, что онъ назначенъ на уплату этихъ долговъ? Вотъ заключеніе, которое моя опытность выводитъ изъ простыхъ фактовъ. Что опытность вашего сіятельства скажетъ противъ этого?
   -- То, что я уже говорила, отвѣчала моя госпожа.-- Обстоятельства обманываютъ васъ.
   Я ничего не сказалъ съ своей стороны. Робинзонъ Крузо -- Богъ знаетъ какъ -- пришелъ въ мою обезумѣвшую старую голову. Еслибъ приставъ Кёффъ очутился въ эту минуту на пустынномъ островѣ, не имѣя Пятницы для компаніи или корабля, на которомъ онъ могъ бы уѣхать -- онъ очутился бы именно тамъ, гдѣ я желалъ бы, чтобы онъ былъ! (Nota bene: я вообще хорошій христіанинъ, когда вы не станете испытывать мои христіанскія добродѣтели слишкомъ много. И всѣ вы -- что очень утѣшительно -- въ этомъ отношеніи почти таковы же, какъ и я).
   Приставъ Кёффъ продолжалъ:
   -- Справедливо или нѣтъ было мое заключеніе, милэди, я долженъ былъ прежде всего подвергнутъ это заключеніе испытанію. Я предложилъ вашему сіятельству осмотрѣть всѣ гардеробы въ домѣ. Это было способомъ найти одежду, которая, по всей вѣроятности, сдѣлала пятно, и это было способомъ подвергнуть испытанію мое заключеніе. Что же изъ этого вышло? Ваше сіятельство согласились. Мистеръ Блэкъ согласился, мистеръ Эбльуайтъ согласился. Одна миссъ Вериндеръ остановила слѣдствіе, отказавъ наотрѣзъ. Этотъ результатъ доказалъ мнѣ, что мой взглядъ былъ справедливъ. Если ваше сіятельству и мистеръ Беттереджъ все-таки не хотите согласиться со мною, вы должны быть слѣпы къ тому, что случилось передъ вами въ нынѣшній день. При васъ я сказалъ молодой дѣвицѣ, что ея отъѣздъ (при настоящемъ положеніи дѣлъ) будетъ препятствіемъ для меня къ отысканію ея алмаза. Вы сами видѣли, что она уѣхала, не смотря на мои слова. Вы сами видѣли, что въ благодарность за то, что мистеръ Блэкъ сдѣлалъ болѣе всѣхъ другихъ для того, чтобы дать ключъ мнѣ въ руки, она публично оскорбила мистера Блэка на лѣстницѣ дома ея матери. Что эту значитъ? Если миссъ Вериндеръ не причастна къ пропажѣ алмаза, что это значитъ?
   На этотъ разъ онъ посмотрѣлъ на меня. Просто странно было слышать, какъ онъ приводилъ доказательство за доказательствомъ противъ миссъ Рэчель, страшно знать, когда такъ хотѣлось бы защитить, что нельзя было оспаривать истину его словъ. Я (слава Богу!) по природѣ неспособенъ поддаваться умственнымъ доводамъ. Это позволило мнѣ твердо держаться въ воззрѣніяхъ милэди, въ воззрѣніяхъ твердо раздѣляемыхъ мною. Это пробудило мою энергію и заставило меня смѣло взглянуть въ лицо приставу Кёффу. Умоляю васъ, добрые друзья, воспользуйтесь моимъ примѣромъ. Это избавитъ васъ отъ многихъ самыхъ досадныхъ непріятностей. Старайтесь не поддаваться доводамъ, и вы увидите какъ вы отразите когти умныхъ людей, когда они будутъ стараться оцарапать васъ для вашей собственной пользы!
   Видя, что ни я, ни госпожа моя не дѣлаемъ замѣчанія, приставъ Кёффъ продолжалъ (Боже! съ какимъ бѣшенствомъ я примѣчалъ, что его вовсе не смущало наше молчаніе):
   -- Вотъ какимъ образомъ доказательства говорятъ противъ миссъ Вериндеръ одной, сказалъ онъ: -- теперь слѣдуетъ выставить, какія доказательства говорятъ противъ миссъ Вериндеръ и покойной Розанны Спирманъ вмѣстѣ. Мы воротимся на минуту, съ вашего позволенія, къ отказу вашей дочери разсмотрѣть ея гардеробъ. Послѣ этого обстоятельства мое заключеніе было уже сдѣлано, но я долженъ былъ сообразить два вопроса. Во-первыхъ, какъ мнѣ слѣдуетъ вести слѣдствіе. Во-вторыхъ, имѣла ли миссъ Вериндеръ сообщницу между служанками въ домѣ. Старательно обдумавъ это, я рѣшился вести слѣдствіе, что мы называемъ въ нашей профессіи весьма неправильнымъ образомъ, по той причинѣ, что я долженъ имѣть дѣло съ семейнымъ скандаломъ, который обязанъ былъ скрыть въ границахъ семейныхъ. Чѣмъ менѣе дѣлать шуму, чѣмъ менѣе брать на помощь постороннихъ, тѣмъ лучше. Объ обыкновенномъ способѣ посадить людей въ тюрьму по подозрѣнію, допрашивать ихъ въ судѣ и тому подобномъ -- нечего были и думать, когда дочь вашего сіятельства (какъ я полагаю) была больше всѣхъ замѣшана въ это дѣло. Въ такомъ случаѣ я чувствовалъ, что такое лицо, какъ мистера Беттереджа, съ его характеромъ и положеніемъ въ домѣ -- знавшаго слугъ и дорожившаго честью фамиліи -- было бы безопаснѣе взять въ помощники, чѣмъ всякаго другого человѣка, который могъ попасться мнѣ подъ руку. Я попробовалъ бы взять мистера Блэка, еслибъ мнѣ не мѣшало одно препятствіе. Онъ примѣтилъ къ самаго начала, куда клонится мое слѣдствіе, и при его участіи съ миссъ Вериндеръ, взаимное соглашеніе было невозможно между имъ и мною. Я безпокою ваше сіятельство этими подробностями для того, чтобы показать, что я сохранилъ эту тайну въ семейномъ кругу. Я единственный посторонній человѣкъ, который знаетъ эту тайну -- и мое будущее существованіе зависитъ отъ того, чтобы я молчалъ.
   Тутъ я почувствовалъ, что мое будущее существованіе зависать отъ того, чтобы я не молчалъ. Быть выставленнымъ передъ моею госпожей, въ мои преклонныя лѣта, чѣмъ-то въ родѣ полицейскаго депутата, было болѣе, чѣмъ мои христіанскія добродѣтели могли вынести.
   -- Прошу позволенія сообщить вашему сіятельству, сказалъ я:-- что я не помогалъ этому гнусному слѣдствію ничѣмъ и никогда съ начала до конца, и прошу пристава Кёффа опровергнуть мои слова, если онъ смѣетъ!
   Давъ волю своимъ чувствамъ въ этихъ словахъ, я почувствовалъ большое облегченіе. Ея сіятельство удостоила дружески потрепать меня по плечу. Я съ справедливымъ негодованіемъ посмотрѣлъ на пристава, желая видѣть, что онъ думаетъ о подобномъ свидѣтельствѣ. Приставъ присмирѣлъ какъ ягненокъ и, казалось, полюбилъ меня еще больше прежняго.
   Милэди сказала ему, что онъ можетъ продолжать свое объясненіе.
   -- Я понимаю, сказала она:-- что вы добросовѣстно употребили всѣ старанія относительно того, что вы считали моими интересами. Я готова слушать, что вы скажете далѣе.
   -- То, что я скажу далѣе, отвѣчалъ приставъ Кёффъ: -- относится къ Розаннѣ Спирманъ. Я узналъ молодую женщину, какъ ваше сіятельство можетъ бытъ помните, когда она принесла книгу для бѣлья въ эту комнату. До того времени я сомнѣвался, повѣрила ли миссъ Берподеръ свою тайну кому-нибудь. Когда я увидалъ Розанну, я перемѣнилъ мысли. Я сталъ подозрѣвать, что она причастна къ пропажѣ алмаза. Бѣдная дѣвушка умерла ужасной смертью, и я не желаю заставить ваше сіятельство думать -- теперь, когда ее нѣтъ на свѣтѣ -- что я несправедливымъ образомъ былъ къ ней жестокъ. Еслибъ это былъ обыкновенный случаи воровства, я сталъ бы подозрѣвать Розанну не болѣе, какъ всякаго другого слуг письмо.
   -- От Розанны Спирман?
   -- Да.
   -- Вложенное в письмо к вам?
   -- Да.
   Неужели мрак начинает рассеиваться? Неужели то, что я стремился так страстно узнать, само собою открывается? Я был вынужден помедлить с минуту. Сыщик Кафф оставил после себя заразу. По некоторым лично мне известным признакам сыскная лихорадка снова начала овладевать мною.
   -- Вы не можете увидеть мистера Фрэнклина, -- сказал я.
   -- Я должна его видеть и увижу.
   -- Он вчера уехал в Лондон.
   Хромоножка Люси пристально посмотрела мне в лицо и поняла, что я говорю правду. Не сказав более ни слова, она тотчас повернулась и пошла к Коббс-Голлу.
   -- Постойте! -- воскликнул я. -- Завтра я жду известий о мистере Фрэнклине Блэке. Дайте мне письмо, и я пошлю его по почте.
   Хромоножка Люси оперлась на свой костыль и взглянула на меня через плечо.
   -- Я передам ему письмо только из рук в руки, иначе не смею.
   -- Написать ему об этом?
   -- Напишите, что я его ненавижу, -- и вы скажете правду.
   -- Да, да, по как же насчет письма?..
   -- Если он хочет получить это письмо, он должен вернуться сюда и взять его у меня.
   С этими словами она заковыляла к Коббс-Голлу. Сыскная лихорадка лишила меня всякого достоинства. Я поспешил вслед за нею и приложил все усилия, чтоб заставить ее разговориться. Напрасно! К несчастью, я был мужчиной, и Хромоножке Люси доставляло удовольствие разочаровывать меня. В тот же день, попозднее, я попытал счастья у ее матери. Добрая миссис Йолланд могла только всплакнуть и посоветовала извлечь капельку утешения из голландской бутылочки. Я нашел рыбака на берегу. Он сказал, что дело путаное, и продолжал чинить сеть. Ни отец, ни мать не знали больше меня самого. Оставалось испробовать последнее средство -- написать с утренней почтой мистеру Фрэнклину Блэку.
   Предоставляю вам судить, с каким нетерпением поджидал я почтальона во вторник утром. Он мне принес два письма. Одно от Пенелопы (у меня едва хватило терпения его прочесть), сообщавшей мне, что миледи и мисс Рэчель благополучно переселились в Лондон. Другое от мистера Джефко, с известием, что сын его господина уже уехал из Англии.
   Приехав в столицу, мистер Фрэнклин, как оказывается, отправился прямо к отцу. Он явился не совсем кстати. Мистер Блэк-старший с головой ушел в свои депутатские дела в нижней палате и забавлялся дома в этот вечер любимой парламентской игрой -- составлением записок, которые они именуют "частным биллем". Сам мистер Джефко проводил мистера Фрэнклина в кабинет отца.
   -- Любезный Фрэнклин, что заставило тебя так неожиданно ко мне явиться? Не случилось ли чего дурного?
   -- Да. Случилось дурное с Рэчель, и я чрезвычайно огорчен.
   -- С прискорбием слышу это. Но у меня нет сейчас времени выслушивать тебя.
   -- А когда вы сможете меня выслушать?
   -- Милый мой мальчик, не стану тебя обманывать. Я смогу выслушать тебя но окончании этой сессии, ни на минуту раньше. Спокойной ночи!
   -- Благодарю вас, сэр, спокойной ночи!
   Таков был разговор в кабинете, переданный мне мистером Джефко. Разговор вне кабинета был еще короче.
   -- Джефко, посмотрите, когда отходит завтрашний поезд, приуроченный к пароходу на континент?
   -- В шесть часов утра, мистер Фрэнклин.
   -- Велите разбудить меня в пять.
   -- Едете за границу, сэр?
   -- Еду, Джефко, куда железные дороги увезут меня.
   -- Прикажете доложить вашему батюшке, сэр?
   -- Да, доложите ему по окончании сессии.
   На следующее утро мистер Фрэнклин отправился за границу. В какое именно место ехал он, никто, -- не исключая и его самого, -- отгадать не мог. Может быть, мы получим от него первое известие из Европы, Азии, Африки или Америки. По мнению мистера Джефко, он мог находиться в любой из четырех стран света.
   Весть об отъезде мистера Фрэнклина в субботу утром и весть о прибытии миледи в Лондон с мисс Рэчель в понедельник, дошли до меня, как вам известно, во вторник. Наступила среда и не принесла ничего нового. Четверг преподнес вторую пачку новостей от Пенелопы.
   Дочь моя сообщала, что для ее барышни пригласили какого-то знаменитого лондонского доктора и что он получил гинею за то, что посоветовал развлекать ее. Цветочные выставки, оперы, балы, -- множество веселья предстояло в будущем; и мисс Рэчель, к удивлению ее матери, с жаром погрузилась во все это. Мистер Годфри наведывался; по всей видимости, он по-прежнему ухаживал за кузиной, несмотря на прием, оказанный ему, когда он попробовал счастья в день ее рождения. К величайшему сожалению Пенелопы, на этот раз его приняли очень любезно, и он тут же вписал имя мисс Рэчель в членский список комитета дамской благотворительности. Госпожа моя, по словам Пенелопы, была не в духе и имела две продолжительные беседы со своим стряпчим. Дальше следовали кое-какие рассуждения относительно одной бедной родственницы, некоей мисс Клак, -- той самой, о которой я упоминал при описании обеда в день рождения, что она сидела возле мистера Годфри и обнаружила большое пристрастие к шампанскому. Пенелопа выражала удивление, что мисс Клак все еще не дала о себе знать. Наверное, она скоро привяжется к миледи по обыкновению... -- и так далее, в том же роде, как это принято у женщин -- высмеивать друг друга и на словах и письменно. Об этом не стоило бы упоминать, если бы не одно обстоятельство. Я слышал, что, расставшись со мною, вы перейдете к мисс Клак. Если это так, окажите мне милость, не верьте ни единому ее слову, когда она станет говорить о вашем нижайшем слуге.
   В пятницу не случилось ничего, кроме того, что у одной из собак сделался нарыв за ухом. Я дал ей настойку из трав и посадил на диету. Извините, что упоминаю об этом. Как-то невзначай вырвалось. Пожалуйста, пропустите это. Я быстро приближаюсь к концу моих погрешностей против вашего современного изысканного вкуса. Притом собака эта была предоброе животное и заслуживала хорошего лечения; право, заслуживала.
   Утренняя почта принесла мне сюрприз в виде лондонской газеты, присланной на мое имя. Почерк, которым написан был адрес, озадачил меня. Я его сличил с записанными в моей книжке именем и адресом лондонского ростовщика -- и тотчас узнал почерк сыщика Каффа.
   Просмотрев газету с любопытством, я заметил, что одно из полицейских донесений обведено чернилами. Вот оно, к вашим услугам. Прочтите его, как прочел я, и вы справедливо оцените вежливое внимание сыщика, приславшего мне эту последнюю новость.
   "Лэмбет. -- Незадолго до закрытия заседания мистер Септимус Люкер, известный торговец старинными драгоценными камнями, резными изделиями и пр., и пр., обратился за советом к заседающим судьям. Проситель объяснил, что его беспокоило в течение всего дня поведение трех странствующих индусов, слоняющихся по улице возле его дома. Прогнанные полицией, они опять вернулись и пытались несколько раз проникнуть в дом, якобы за милостыней. Когда их отогнали от парадной двери, они появились у черного хода. Кроме вполне естественной досады на этих попрошаек, мистер Люкер выразил опасение, не замышляют ли они кражу. В его коллекции много единственных в своем роде вещей, и античных, и восточных, огромной стоимости. Только накануне он был принужден отказать работнику, искусному в резьбе (индусскому уроженцу), как мы поняли, по подозрению в покушении на воровство, и он не был уверен, что этот работник и уличные фокусники, на которых он жаловался, не действовали сообща. Может быть, целью их было собрать толпу, произвести на улице суматоху и в этой суматохе получить доступ к дому. В ответ на вопрос судьи мистер Люкер сознался, что, не имея фактов, он не может представить доказательств, что замышляется попытка воровства. Жаловаться он может только на то, что индусы надоедали ему и мешали. Судья заметил, что если эта неприятность повторится еще раз, проситель может вызвать индусов в суд, где с ними поступят по закону. Что касается драгоценностей, находящихся у мистера Люкера, он должен сам принять надлежащие меры для их охраны. Быть может, следовало бы дать знать полиции и принять все предосторожности, какие может предусмотреть опытность полицейских чиновников. Проситель поблагодарил судью и удалился".
   Говорят, один из древних мудрецов советовал своим ближним (забыл по какому случаю) "заглянуть в конец". Глядя на конец моих страниц и вспоминая, как я беспокоился несколько дней тому назад, справлюсь или нет со своим рассказом, я вижу, что мое полное описание фактов дошло до заключения очень прилично. Мы переходим в деле о Лунном камне от одного чуда к другому и кончаем самым большим чудом -- исполнением трех предсказаний сыщика Каффа меньше чем через неделю с того дня, как они были сделаны.
   Услышав в понедельник об Йолландах, я теперь услышал об индусах и ростовщике, и вспомните -- сама мисс Рэчель была в это время в Лондоне. Вы видите, я выставляю все в самом худшем свете, даже когда это противоречит моим собственным воззрениям. Если вы бросите меня и перейдете на сторону сыщика, руководствуясь всеми этими уликами; если единственное разумное объяснение, какое можете вы подыскать, заключается в том, что мисс Рэчель и мистер Люкер вступили в сношения и Лунный камень находится в залоге у ростовщика, -- признаюсь, я не смогу вас осудить. В темноте довел я вас до этого места. В темноте принужден вас оставить, с нижайшим моим почтением.
   
   

Часть вторая. Открытие истины (1848-1849)

События, рассказанные разными лицами

Первый рассказ, написанный мисс Клак,
племянницей покойного сэра Джона Вериндера

Глава I

   Любезным моим родителям (оба теперь на небесах) я обязана привычкой к порядку и аккуратности, внушенной мне с самого раннего возраста.
   В это счастливое, давно миновавшее время я обучена была опрятно держать волосы во все часы дня и ночи и старательно складывать каждый предмет моей одежды в одном и том же порядке, на одном и том же стуле и на одном и том же месте у кровати, прежде чем отправиться на покой. Запись происшествий дня в моем маленьком дневнике неизменно предшествовала складыванию одежды. Вечерний гимн (повторяемый в постельке) неизменно следовал за этим. А сладкий сон детства неизменно следовал за вечерним гимном.
   В последующей жизни -- увы! -- вечерний гимн заменили печальные и горькие размышления; а сладкий сои вытеснили тревожные сновиденья, заставлявшие меня беспокойно метаться по подушке. Но привычку складывать свою одежду и вести дневничок я сохранила и в последующей моей жизни.
   Первое -- связало мою жизнь со счастливым детством до разорения папаши. Второе, бывшее полезным до сих пор главным образом тем, что помогало мне дисциплинировать грешную природу, унаследованную всеми нами от Адама -- неожиданно оказалось важным для скромных моих интересов совершенно в другом отношении. Оно позволило мне, бедной, исполнить прихоть одного богатого члена нашей семьи. Мне посчастливилось быть полезной (в светском значении этого слова) мистеру Фрэнклину Блэку.
   В течение некоторого времени я не имела никаких вестей от этой благоденствующей ветви нашей фамилии. Когда мы одиноки и бедны, о нас нередко забывают. Мне приходится жить сейчас, из соображений экономии, в маленьком городке, где имеется избранный круг почтенных английских друзей и где налицо два преимущества: протестантский пастор и дешевый рынок.
   В этот уединенный уголок дошло вдруг до меня письмо из Англии. О моем ничтожном существовании неожиданно вспомнил мистер Фрэнклин Блэк. Богатый родственник (о, как я хотела бы добавить: духовно богатый!) пишет, даже не пытаясь скрыть этого, что я ему нужна. Ему пришла в голову фантазия опять воскресить скандальную историю Лунного камня, и я должна помочь ему в этом, написав рассказ обо всем, чему была свидетельницей в доме тетки моей Вериндер в Лондоне. Мне предлагают денежное вознаграждение -- со свойственным богатым людям отсутствием чуткости. Я должна опять разбередить раны, которые едва затянуло время; я должна пробудить самые мучительные воспоминания и, сделав это, считать себя вознагражденною новым терзанием -- в виде чека мистера Фрэнклина.
   Плоть слаба. Мне пришлось долго бороться за то, чтобы христианское смирение победило во мне греховную гордость, а самоотречение заставило согласиться на чек.
   Без привычки к дневнику, сомневаюсь, -- позвольте мне выразить это в самых грубых словах, -- могла ли бы я честно заработать эти деньги; но с моим дневником бедная труженица (прощающая мистеру Блэку его оскорбление) заслуживает обещанную плату. Ничто не ускользнуло от меня в то время, когда я гостила у дорогой тетушки Вериндер. Все записывалось, благодаря давнишней привычке моей, изо дня в день, и все до мельчайшей подробности будет рассказано здесь. Священное уважение к истине (слава богу!) стоит выше уважения к людям. Мистер Блэк легко может изъять те места, которые покажутся ему недостаточно лестными в отношении одной особы, -- он купил мое время; но даже его щедрость не может купить мою совесть!
   (Приписка Фрэнклина Блэка: "Мисс Клак может быть совершенно спокойна. В ее рукописи ничего не прибавлено, не убавлено и не изменено, так же, как и в других рукописях".)
   Дневник сообщает мне, что я случайно проходила мимо дома тетушки Вериндер на Монтегю-сквер в понедельник 3 июля 1848 года.
   Увидя, что ставни открыты, а шторы подняты, я почувствовала, что вежливость требует постучаться и спросить о хозяевах. Лицо, отворившее дверь, сообщило мне, что тетушка и ее дочь (я, право, не могу назвать ее кузиной) приехали из деревни неделю тому назад и намерены остаться в Лондоне на некоторое время. Я тотчас поручила передать, что не желаю их тревожить, а только прошу спросить, не могу ли быть чем-нибудь полезна. Лицо, отворившее дверь, с дерзким молчанием выслушало мое поручение и оставило меня стоять в передней. Это дочь одного нечестивого старика по имени Беттередж, которого долго, чересчур долго, терпят в семействе моей тетки. Я села в передней ждать ответа и, всегда имея при себе в сумке несколько религиозных трактатов, выбрала один, как нельзя более подходящий для особы, отворившей дверь. Передняя была грязна, стул жесткий, по блаженное сознание, что я плачу добром за зло, поставило меня выше всех таких ничтожных мелочей. Трактат этот принадлежал к целой серии брошюр, написанных для молодых женщин, на тему о греховности нарядов. Слог был набожный и очень простой, заглавие: "Словечко с вами о лентах к вашему чепчику".
   -- Миледи крайне обязана и просит вас ко второму завтраку на следующий день в два часа.
   Не буду распространяться о тоне, каким она передала мне это поручение, и об ужасной дерзости ее взгляда.
   Я поблагодарила юную грешницу и сказала тоном христианского участия:
   -- Не сделаете ли вы мне одолжение принять эту брошюру?
   Она взглянула на заглавие:
   -- Кем это написано, мисс, мужчиной или женщиной? Если женщиной, мне, право, не к чему ее читать по данному вопросу; а если мужчиной, то прошу передать ему, что он ничего в этом не понимает. -- Она вернула мне брошюру и отворила дверь. Мы должны сеять семена добра, где можем и как можем. Я подождала, пока дверь за мной затворилась, и сунула брошюру в ящик для писем. Когда я просунула другую брошюру сквозь решетку сквера, я почувствовала, что на душе у меня стало несколько легче, ответственность за души ближних уже не так меня тяготила.
   У нас в этот вечер был митинг в "Материнском попечительном комитете о превращении отцовских панталон в детские". Цель этого превосходного благотворительного общества (как известно каждому серьезному человеку) состоит в том, чтобы выкупать отцовские панталоны из заклада и не допускать, чтобы их снова взял неисправимый родитель, а перешивать немедленно для его невинного сына. В то время я была членом этого избранного комитета, и я упоминаю здесь об этом обществе потому, что мой драгоценный и чудный друг, мистер Годфри Эбльуайт, разделял наш труд моральной и материальной помощи. Я ожидала увидеть его в комитете в понедельник вечером, о котором теперь пишу, и намеревалась сообщить ему, когда мы встретимся, о приезде дорогой тетушки Вериндер в Лондон. К моей крайней досаде, его там не было. Когда я высказала удивление по поводу его отсутствия, все мои сестры по комитету подняли глаза с панталон (у нас было много дела в этот вечер) и спросили с изумлением, неужели я не слышала о том, что случилось. Я призналась в своем неведении, и тогда мне впервые рассказали о происшествии, которое и составит, так сказать, исходную точку настоящего рассказа. В прошлую пятницу два джентльмена, занимающие совершенно различное положение в обществе, стали жертвами оскорбления, изумившего весь Лондон. Один из этих джентльменов был мистер Септимус Люкер, живущий в Лэмбете, другой -- мистер Годфри Эбльуайт.
   Живя сейчас уединенно, я не имею возможности перенести в мой рассказ информацию об этом оскорблении, напечатанную тогда в газетах. В тот момент я была также лишена бесценного преимущества услышать обо всем из вдохновенных уст самого мистера Годфри Эбльуайта. Все, что я могу сделать, -- это лишь представить факты в том порядке, в каком они были представлены мне самой в тот понедельник вечером.
   Дата события (благодаря моим родителям ни один календарь не может быть более точен насчет дат, нежели я) -- пятница 30 июня 1848 года.
   Рано утром в этот достопамятный день наш талантливый мистер Годфри пошел менять чек в один из банкирских домов на Ломбард-стрит. Название фирмы случайно зачеркнуто в моем дневнике, а мое священное уважение к истине запрещает мне отважиться на догадку в деле подобного рода. К счастью, имя фирмы не имеет никакого отношения к этому делу. А имеет отношение одно обстоятельство, случившееся, когда мистер Годфри уже покончил со своим делом. Выходя из банка, он встретил в дверях джентльмена, совершенно ему незнакомого, который случайно выходил из конторы в одно время с ним. Они обменялись взаимными вежливостями насчет того, кому первому пройти в двери банка. Незнакомец настоял, чтобы мистер Годфри прошел прежде него; мистер Годфри сказал несколько слов благодарности; они поклонились и разошлись.
   Беспечные люди могут сказать: что за ничтожный и пустяковый случай, рассказанный в нелепо-условной манере. О, мои друзья и братья во грехе! Уберегитесь от поспешного употребления вашего бедного здравого смысла! Будьте благонравнее! Да будет ваша вера, как ваши чулки, и ваши чулки, как ваша вера, -- оба без пятнышка и оба в готовности, чтобы тотчас быть натянутыми в минуту необходимости. Но -- тысяча извинений! Я незаметно для себя перешла в свой воскресно-школьный стиль. В высшей степени неуместно в отчете, подобном моему. Разрешите мне снова вернуться к светскости, разрешите заговорить о легкомысленных вещах, которые в данном случае, как и во многих других случаях, ведут вас к убийственным последствиям.
   Пояснив предварительно, что вежливый джентльмен был мистер Люкер из Лэмбета, мы теперь последуем за мистером Годфри к нему домой в Кильберн.
   Он нашел в передней поджидавшего его бедно одетого, но деликатного и интересной наружности мальчика. Мальчик дал ему письмо, сказав лишь, что получил его от одной старой леди, которой не знал и которая не велела ему ждать ответа. Подобные случаи бывали не редки в огромной практике мистера Годфри, как члена благотворительных обществ. Он отпустил мальчика и распечатал письмо.
   Почерк был ему совершенно незнаком. В письме его приглашали быть через час в одном доме на Стрэнде, по Нортумберленд-стрит, где ему еще ни разу не приходилось бывать.
   Приглашение исходило от пожилой леди, собиравшейся сделать щедрое пожертвование на благотворительные цели, если он удовлетворительно ответит на некоторые ее вопросы. Она назвала свое имя, прибавив, что кратковременность пребывания ее в Лондоне не позволяет ей отодвинуть срок встречи со знаменитым филантропом, к которому она обращается. Ординарные люди могли бы дважды подумать, прежде чем пойти по приглашению неизвестного лица. Но подлинный христианин никогда не колеблется, если речь идет о добром поступке. Мистер Годфри тотчас же снова вышел из дома и направился на Нортумберленд-стрит. Человек довольно почтенной наружности, хотя немножко толстый, отворил ему дверь и, услышав имя мистера Годфри, тотчас провел его в пустую комнату на внутренней стороне дома, в бельэтаже. Мистер Годфри заметил две необыкновенные вещи, когда вошел в комнату. Во-первых, слабый запах мускуса и камфары; во-вторых, старинную восточную рукопись, богато иллюстрированную индусскими фигурами и девизами, которая лежала развернутой на столе.
   Он заглянул в эту книгу, стоя спиной к запертой двери, сообщавшейся с передней комнатой, как вдруг, без малейшего шума, его сзади схватили за шею. Он успел лишь заметить, что рука, схватившая его за шею, была голая и смуглая, но тут глаза его были крепко завязаны, рот заткнут кляпом, а сам он брошен на пол (как ему показалось) двумя людьми. Третий обшарил его карманы и обыскал его без церемоний с ног до головы.
   Все это насилие совершалось в мертвом молчании. Когда оно было кончено, невидимые злодеи обменялись несколькими словами на языке, которого мистер Годфри не понял, но таким тоном, который ясно выражал (для его просвещенного слуха) обманутое ожидание и ярость. Его вдруг приподняли с пола, посадили на стул и связали по рукам и по ногам. Через минуту он почувствовал струю воздуха из открытой двери, прислушался и убедился, что остался опять один в комнате.
   Прошло некоторое время, и мистер Годфри услышал шум, похожий на шелест женского платья. Он приближался со стороны лестницы и вдруг прекратился. Женский крик прорезал эту атмосферу преступления. Мужской голос снизу воскликнул: "Хелло!" Мужские шаги послышались на лестнице. Мистер Годфри почувствовал, как чьи-то христианские пальцы развязывают его и вынимают изо рта его кляп. Он с удивлением увидел двух приличного вида незнакомцев и слабо воскликнул:
   -- Что все это значит?
   Незнакомцы почтенной наружности оглянулись вокруг и ответили:
   -- Точь-в-точь такой же вопрос мы намеревались задать вам.
   Последовало неизбежное объяснение. Нет! Будем скрупулезно точными: последовали стакан воды и флакон с солями, чтобы привести в порядок нервы мистера Годфри. Объяснение последовало за этим.
   Из рассказа хозяина и хозяйки дома (людей, пользующихся хорошей репутацией среди соседей) выяснилось, что их первый и второй этажи были наняты накануне на неделю джентльменом почтенной наружности, тем самым, который отворил дверь на стук мистера Годфри. Джентльмен заплатил за целую неделю вперед, сказав, что комнаты эти надобны для трех восточных вельмож, его друзей, посетивших Англию впервые. Утром, в день нанесения оскорбления, два восточных незнакомца, в сопровождении их почтенного английского друга, переехали на эту квартиру. Третьего ожидали к ним вскоре, а поклажа (очень большая, как уверяли) должна была прибыть к ним из таможни попозже, в тот же день. Минут за десять до прихода мистера Годфри явился третий незнакомец. Не произошло ничего необыкновенного, насколько это было известно хозяину и хозяйке, которые находились внизу до тех пор, пока, пять минут назад, три иностранца в сопровождении их английского друга все вместе вышли из дома и спокойно отправились пешком по направлению к Стрэнду. Хозяйка вспомнила, что к ним приходил посетитель, и так как она не видела, чтобы он вышел из дома, ей показалось странным, почему этого господина оставили наверху одного. Посоветовавшись с мужем, она нашла нужным удостовериться, не случилось ли чего-нибудь. Результат я уже описала выше; на том и кончилось объяснение хозяина и хозяйки.
   В комнате был произведен обыск. Вещи дорогого мистера Годфри были разбросаны во все стороны. Когда их собрали, все оказалось, однако, налицо; часы, цепочка, кошелек, ключи, носовой платок, записная книжка; все бумаги, находившиеся при нем, были внимательно перебраны и оставлены в совершенной целости. Из имущества хозяев дома также не было унесено ни малейшей вещицы. Восточные вельможи взяли с собой только свою иллюстрированную рукопись и ничего более.
   Что все это означало? Если судить с мирской точки зрения, это, по-видимому, значило, что мистер Годфри стал, в силу недоразумения, жертвою каких-то неизвестных людей. Какой-то темный заговор имел здесь место, и наш возлюбленный невинный друг попался в сети преступников.
   С точки же зрения духовной, если христианин, герой сотни человеколюбивых побед, попадает в ловушку, расставленную для него по ошибке, -- о, какое это предостережение для остальных из нас быть непрестанно начеку! Как быстро могут наши собственные темные страсти оказаться восточными вельможами, схватывающими нас внезапно!
   Мы должны теперь оставить мистера Годфри на Нортумберленд-стрит и последовать несколько позже уже в другой дом, за мистером Люкером.
   По выходе из банка мистер Люкер посетил различные части Лондона по своим делам. Вернувшись домой, он нашел ожидавшее его письмо, которое, как ему сказали, недавно оставил какой-то мальчик. И тут, как в письме мистера Годфри, почерк был незнаком; упоминалось имя одного из иногородних клиентов мистера Люкера. Корреспондент сообщал (письмо было написано от третьего лица, вероятно, помощником), что он был неожиданно вызван в Лондон, остановился на площади Альфреда, Тоттенхэм-Корт-род, и желает немедленно повидать мистера Люкера по поводу одной покупки, которую он собирается сделать. Джентльмен этот был восторженный собиратель восточных древностей и много лет был щедрым клиентом мистера Люкера в Лэмбете. Мистер Люкер тотчас взял кэб и поехал к своему щедрому клиенту.
   Решительно все, что случилось с мистером Годфри на Нортумберленд-стрит, повторилось и с мистером Люкером на площади Альфреда. Опять человек почтенной наружности отворил дверь и провел гостя в заднюю гостиную. Опять на столе оказалась иллюстрированная рукопись. Внимание Люкера было поглощено совершенно так же, как внимание мистера Годфри, этим чудным произведением индусского искусства. Он также вдруг почувствовал смуглую голую руку на своей шее, ему также были завязаны глаза и в рот сунут кляп. Он также был брошен наземь и обыскан с ног до головы. Последовавший затем промежуток был длиннее, чем в случае с мистером Годфри, но и он окончился, как первый, тем, что хозяева дома, подозревая что-то неладное, пошли наверх посмотреть, что случилось. Именно такое объяснение, какое хозяин дома на Нортумберленд-стрит дал мистеру Годфри, дал и хозяин дома на площади Альфреда мистеру Люкеру. Оба были обмануты под одинаково благовидным предлогом и туго набитым кошельком незнакомца почтенной наружности, который будто бы действовал для своих заграничных друзей. Единственная разница была в том, что когда разбросанные вещи из карманов мистера Люкера были собраны с пола, его часы и кошелек оказались целы, но (ему не так повезло, как мистеру Годфри) одна из бумаг унесена. Бумага эта была квитанцией от очень ценной вещи, которую мистер Люкер отдал в тот день на хранение своим банкирам. Однако же документ этот был бесполезен для вора, поскольку драгоценная вещь должна была быть возвращена лишь самому владельцу. Как только мистер Люкер пришел в себя, он поспешил в банк, на тот случай, если воры, обокравшие его, по неведению явятся туда с этою квитанцией. Но в банке никто их не видел ни в тот день, ни впоследствии. Их толстый английский друг, по мнению банкира, разобрался в квитанции прежде, чем они решились воспользоваться ею, и предостерег их вовремя.
   Оба пострадавших заявили об этом деле в полицию, что вызвало тщательные расследования, произведенные с большой энергией. Полицейские власти пришли к выводу, что грабителями задумано было похищение на основании полученных недостаточных сведений. Они явно не были уверены в том, произвел или не произвел мистер Люкер сдачу своей драгоценности, а бедный благовоспитанный мистер Годфри пострадал оттого, что случайно заговорил с ним.
   Прибавьте к этому, что отсутствие мистера Годфри на нашем митинге в понедельник было вызвано необходимостью для него присутствовать в этот день на совещании полицейских властей, -- и вы получите все требуемые объяснения, а я смогу перейти к скромному рассказу о пережитом мною лично на Монтегю-сквер.
   Я аккуратно явилась во вторник к завтраку.
   Добрейшая тетушка Вериндер приняла меня со своей обычной любезностью. Но вскоре же я заметила, что в семье не все благополучно. Тетушка бросила несколько тревожных взглядов на дочь. Всякий раз, как я гляжу на Рэчель, я не могу не удивляться, каким образом такая ничтожная девушка может быть дочерью таких замечательных родителей, как сэр Джон и леди Вериндер. Теперь же она не только разочаровала, она прямо шокировала меня. В ее разговоре и обращении заметно было отсутствие всякой благовоспитанной выдержки, очень неприятное на мой взгляд. Она была одержима каким-то лихорадочным волнением, заставлявшим ее громко хохотать и быть греховно-капризной и разборчивой в кушаньях и напитках за завтраком. Мне очень было жаль ее бедную мать, даже прежде, чем истинное положение вещей сделалось мне известным.
   По окончании завтрака тетушка сказала:
   -- Помни, что доктор предписал, Рэчель, чтобы ты тихо посидела за книжкой после еды.
   -- Я пойду в библиотеку, мама, -- ответила она. -- Но если Годфри приедет, велите мне сказать. Я умираю от желания узнать подробнее о его приключении на Нортумберленд-стрит.
   Она поцеловала мать в лоб и посмотрела в мою сторону.
   -- Прощайте, Клак! -- произнесла она небрежно.
   Ее дерзость не вызвала во мне гневных чувств. Я только сделала особую зарубку в памяти, чтобы помолиться за нее. Когда мы остались одни, тетушка рассказала мне ужасную историю об индийском алмазе, которую, как с радостью я узнала, мне нет никакой надобности здесь пересказывать. Она не скрывала от меня, что предпочла бы сохранить ее в тайне. Но теперь, когда все слуги узнали о пропаже алмаза и когда некоторые обстоятельства попали даже в газеты и посторонние люди рассуждают о том, есть ли какая-нибудь связь между случившимся в поместье леди Вериндер и происшествиями на Нортумберленд-стрит и на площади Альфреда, -- уже нет смысла скрытничать, и полная откровенность становится не только добродетелью, но и необходимостью.
   Многие, услышав то, что я услышала, были бы, вероятно, крайне изумлены. Но я, зная, что характер Рэчель с детства не подвергался исправлению, была подготовлена ко всему, что тетушка могла мне сказать о своей дочери. Могло быть еще хуже и окончиться убийством, а я все-таки сказала бы себе: "Естественный результат! О боже, боже, -- естественный результат!" Меня покоробили лишь меры, какие приняла тетушка в данном случае. Вот уж тут следовало бы действовать пастору, а леди Вериндер считала, что надо обратиться к врачу. Свою молодость моя бедная тетушка провела в безбожном доме своего отца. Опять естественный результат! О боже, боже, -- опять естественный результат!
   -- Доктора предписали Рэчель движение и развлечения и настойчиво убеждали меня отвлекать ее мысли от прошлого, -- сказала леди Вериндер. -- Я прилагаю все силы, чтобы исполнить эти предписания. Но странное приключение с Годфри случилось в самое неудачное время. Рэчель сразу встревожилась и взволновалась, как только услышала об этом. Она не давала мне покоя до тех пор, пока я не написала и не пригласила моего племянника Эбльуайта приехать к нам. Она проявила интерес и к другому человеку, с которым так же грубо поступили, -- к мистеру Люкеру, или как его? Хотя, разумеется, это уже совершенно посторонний для нее человек.
   -- Ваше знание света, милая тетушка, гораздо выше моего, -- ответила я недоверчиво. -- Но должна же быть причина для такого странного поведения Рэчель. Она скрывает греховную тайну от вас и от всех. Нет ли чего-нибудь такого в этих недавних происшествиях, что угрожает открытию ее тайны?
   -- Открытию? -- переспросила тетушка. -- Что вы хотите этим сказать? Открытию через Люкера? Открытию через моего племянника?
   Едва эти слова сорвались с ее губ, как вмешалось само провидение. Слуга открыл двери и доложил о мистере Годфри Эбльуайте.

Глава II

   Мистер Годфри явился вслед за докладом, -- именно так, как мистер Годфри делает все, -- в самое надлежащее время. Он вошел не настолько быстро, чтобы испугать вас. И не настолько медленно, чтобы доставить вам двойное неудобство ожидания у открытой двери.
   -- Ступай к мисс Вериндер, -- обратилась тетушка к слуге, -- и скажи ей, что мистер Эбльуайт здесь.
   Мы обе осведомились о его здоровье. Мы обе вместе спросили, оправился ли он после страшного приключения на прошлой неделе. С совершеннейшим тактом успел он ответить нам обеим в одну и ту же минуту. Леди Вериндер он ответил, а мне досталась его очаровательная улыбка.
   -- Чем заслужил я все это сочувствие? -- воскликнул он с бесконечной нежностью. -- Милая тетушка! Милая мисс Клак! Меня лишь приняли за кого-то другого; мне лишь завязали глаза; меня лишь едва не задушили; меня лишь бросили на спину на очень тонкий ковер, покрывавший какой-то особенно жесткий пол. Ведь могло быть гораздо хуже! Я мог быть убит, меня могли обокрасть. Чего я лишился? Ничего, кроме Нервной Силы, которую закон не признает собственностью, так что, в строгом смысле, я не лишился ничего. Если б я мог поступить по-своему, я умолчал бы об этом приключении. Мне неприятна вся эта суматоха и гласность. Но мистер Люкер разгласил свои обиды, и, как естественное следствие, были разглашены, в свою очередь, и мои обиды. Я сделался собственностью газет, так что кроткому читателю скоро надоест этот предмет. Мне самому он надоел. Дай бог, чтобы кроткий читатель скорее последовал моему примеру! Как здоровье милой Рэчель? Все ли еще наслаждается она лондонскими развлечениями? Очень рад слышать это. Мисс Клак, мне нужно ваше снисхождение. Я ужасно запустил свои дела по комитету и своих любезных дам. Но я надеюсь заглянуть на следующей неделе в общество материнского попечительства. Много ли вы успели сделать в понедельник? Имеет ли комитет какие-нибудь надежды насчет будущего? Много ли у нас запасено панталон?
   Нельзя было устоять против небесной кротости его улыбки. Глубина его бархатистого голоса усиливала его очарование и повышала мой интерес к деловому вопросу, с которым он обратился ко мне. У нас было запасено слишком много панталон; мы были совершенно завалены ими. Я только что хотела об этом сказать, как дверь опять отворилась, и веяние мирской тревоги ворвалось в комнату в лице мисс Вериндер.
   Она подбежала к мистеру Годфри с неприличной быстротой, с ужасно растрепанными волосами и непристойно раскрасневшимся лицом.
   -- Как я рада видеть вас, Годфри! -- обратилась она к нему тем открыто-приятельским тоном, с каким один молодой человек обращается к другому. -- Как жаль, что вы не захватили с собой мистера Люкера! Вы и он, -- пока длится наша последняя сенсация, -- сейчас самые интересные люди во всем Лондоне. Это больно говорить, это неестественно, от этого инстинктивно содрогается упорядоченная натура, подобная мисс Клак. Все равно. Расскажите мне сейчас полностью историю на Нортумберленд-стрит. Я знаю, что газеты кое о чем не упомянули.
   Даже милый мистер Годфри унаследовал падшую натуру, доставшуюся нам всем от Адама, -- весьма ничтожную долю человеческого наследства, но -- увы! -- все же унаследовал. Признаюсь, мне тяжко было видеть, как он взял руку Рэчель в обе свои руки и тихо приложил ее к левой стороне своего жилета. Это было прямым поощрением ее безудержной манере разговора и ее дерзкому намеку на меня.
   -- Дражайшая Рэчель, -- промолвил он тем самым голосом, который потряс меня, когда он говорил о наших надеждах и наших панталонах, -- газеты рассказали вам все -- и рассказали гораздо лучше, чем мог бы я.
   -- Годфри считает, что мы приписываем слишком много значения этому делу, -- заметила тетушка. -- Он только сейчас говорил нам, что ему не хочется рассказывать об этом.
   -- Почему?
   Она задала этот вопрос, внезапно сверкнув глазами и уставившись прямо в лицо мистеру Годфри.
   -- Рэчель, милочка, -- запротестовала я мягко, -- истинное величие и истинное мужество всегда скромны!
   -- Вы добрый малый, Годфри, -- продолжала она, но обращая на меня ни малейшего внимания, -- но я уверена, что в вас нет никакого величия; я не верю, чтобы вы обладали каким-либо особым мужеством; и я твердо убеждена, что у вас есть личная причина не говорить о вашем приключении на Нортумберленд-стрит. И я намереваюсь узнать эту причину.
   -- Причина очень простая, и признаться в ней очень легко, -- ответил он с величайшим к ней снисхождением, -- мне надоело говорить об этом.
   -- Вам надоело? Милый Годфри, я сделаю вам замечание.
   -- Какое?
   -- Вы проводите чересчур много времени в женском обществе. Вы усвоили там две прескверные привычки: серьезно разговаривать о пустяках и лгать из одного удовольствия говорить ложь. Вы не можете говорить прямо с вашими обожательницами. Но я намереваюсь заставить вас со мною говорить прямо. Подите сюда и сядьте. Я горю нетерпением забросать вас прямыми вопросами и надеюсь заставить вас дать мне прямые ответы.
   Она прямо-таки потащила его через всю комнату к стулу у окна, где свет падал бы на его лицо. Мне тяжела необходимость описывать подобные речи и поступки. Но между чеком мистера Фрэнклина Блэка, с одной стороны, и святой потребностью в правде с другой, -- что в силах я сделать? Я взглянула на тетушку. Она сидела неподвижно, по-видимому отнюдь не расположенная вмешиваться. Никогда раньше не видела я ее в таком оцепенении. Это была, быть может, реакция после беспокойного времени, проведенного в деревне.
   Между тем Рэчель села у окна с мистером Годфри. Она принялась за вопросы, которыми грозила ему, так же мало обращая внимания на свою мать и на меня, как если бы нас вовсе не было в комнате.
   -- Полиция ничего не открыла, Годфри?
   -- Решительно ничего.
   -- Это действительно правда, что три человека, расставившие вам ловушку, были те самые, которые потом расставили ловушку мистеру Люкеру?
   -- Не может быть никакого сомнения в этом, милая Рэчель.
   -- И ни малейшего следа этих людей не было найдено?
   -- Ни малейшего.
   -- Думают -- не правда ли? -- что это те самые три индуса, которые приходили к нам в деревне?
   -- Кое-кто думает так.
   -- А вы это думаете?
   -- Дорогая моя, они завязали мне глаза, прежде чем я успел увидеть их лица. Я решительно ничего не знаю об этом. Как могу я высказывать какое-нибудь мнение?
   Она, не смущаясь, продолжала свои вопросы.
   -- Я хочу узнать что-нибудь о мистере Люкере, Годфри.
   -- Опять мне не везет, Рэчель. Никто не знает о мистере Люкере менее моего.
   -- Вы не виделись с ним раньше, до встречи в банке?
   -- Никогда.
   -- А позднее вы его видели?
   -- Да. Нас допрашивали, и вместе, и поодиночке, в полиции.
   -- У мистера Люкера, кажется, отняли расписку, которую он получил от своего банкира. Что это за расписка?
   -- На какую-то драгоценность, которую он отдал на хранение в банк.
   -- Так и было сказано в газетах. Но если этого достаточно для читателей вообще, то мне этого мало. В расписке банкира было, вероятно, указано, что это за драгоценность?
   -- Я слышал, Рэчель, что в расписке ничего не было указано. Драгоценность, принадлежащая мистеру Люкеру, запечатанная его печатью и отданная в банк на хранение, с тем чтобы быть выданной обратно только одному ему, -- вот ее форма, и вот все, что я знаю об этом.
   Рэчель помолчала с минуту, взглянула на мать и вздохнула. Потом опять перевела глаза на мистера Годфри и продолжала:
   -- Наши частные дела, кажется, попали в газеты?
   -- С прискорбием должен сознаться, что это так.
   -- И кое-какие праздные люди, совершенно чужие нам, стараются установить связь между тем, что случилось в нашем доме в Йоркшире, и тем, что произошло после этого здесь, в Лондоне?
   -- Боюсь, что любопытство публики направлено именно в эту сторону.
   -- Люди, утверждающие, что трое неизвестных, оскорбивших вас и мистера Люкера, это те же индусы, говорят также, что и драгоценность...
   Тут Рэчель остановилась. Она делалась постепенно все бледнее и бледнее. Необыкновенно черные волосы ее сделали эту бледность, по контрасту, такой страшной, что мы все думали, она упадет в обморок в ту минуту, когда остановилась на середине своего вопроса. Милый мистер Годфри сделал вторую попытку встать со стула. Тетушка умоляла ее не говорить более. Я поспешила на помощь тетушке со скромным залогом мира в виде склянки с нюхательной солью.
   -- Годфри, оставайтесь на своем месте. Мама, нет ни малейшей причины пугаться за меня. Клак, вы умираете от желания услышать конец, -- я не упаду в обморок специально для того, чтобы сделать вам одолжение.
   Таковы были подлинные ее слова, я записала их в дневнике тотчас, как вернулась домой.
   Она опять обратилась к мистеру Годфри. С упорством, на которое страшно было смотреть, она опять вернулась к прерванной фразе, на которой остановилась, и докончила ее:
   -- Скажите мне прямо, Годфри, говорит ли кто-нибудь, что драгоценность мистера Люкера -- Лунный камень?
   Едва лишь упоминание об алмазе сорвалось с ее губ, я увидела перемену в моем чудном друге. Лицо его потемнело. Его покинула присущая ему мягкость в обращении, составлявшая одну из главных его прелестей. Ответ его был преисполнен благородного негодования.
   -- Они говорят это! -- воскликнул он. -- Есть люди, не останавливающиеся перед тем, чтобы обвинить мистера Люкера в обмане во имя каких-то частных личных интересов. Он снова и снова торжественно клянется в ответ на клевету, что никогда в жизни даже и не слышал о Лунном камне. А эти низкие люди отвечают, -- без тени каких-либо доказательств, -- что у него есть причины быть скрытным. Мы отказываемся верить его клятве! Стыд и позор!
   Пока он говорил, Рэчель глядела на него как-то странно, -- не берусь описать, до чего странно. Когда он кончил, она сказала:
   -- Если принять во внимание, что мистер Люкер едва вам знаком, вы что-то уж очень горячо ратуете за его интересы, Годфри.
   Мой талантливый друг дал ей один из самых истинно-евангельских ответов, какие я когда-либо в жизни слышала:
   -- Надеюсь, Рэчель, я горячо ратую за интересы каждого притесняемого человека.
   Тон, каким были сказаны эти слова, мог бы растопить камень. Но -- о, друзья мои! -- что такое твердость камня? Ничто перед твердостью необращенного сердца человеческого! Она фыркнула. Я краснею, вспоминая это: фыркнула ему в лицо.
   -- Приберегите ваши благородные фразы для женского комитета, Годфри. Я убеждена, что скандал, коснувшийся Люкера, не пощадил и вас.
   Даже оцепенение тетушки прошло при этих словах.
   -- Рэчель, дорогая, -- вступилась она, -- вы не имеете права так говорить!
   -- Я не имею в виду ничего плохого, мама, я говорю это с добрыми намерениями. Потерпите еще минутку, и вы увидите.
   Она опять взглянула на мистера Годфри с выражением, похожим на внезапную жалость. Она зашла так далеко, так несовместимо с женским достоинством, что позволила себе взять его за руку.
   -- Я уверена, что догадываюсь о причине вашего нежелания говорить на эту тему с моей матерью и со мной. Несчастная случайность соединила ваше имя в глазах людей с именем мистера Люкера. Вы рассказали мне о скандальных слухах, которые ходят про него. Скажите мне, какие скандальные слухи ходят про вас?
   Даже в эту минуту милый мистер Годфри, всегда готовый отвечать добром на зло, попытался пощадить ее.
   -- Не спрашивайте меня! -- сказал он. -- Лучше позабудем об этом, Рэчель, право же, лучше!
   -- Я хочу это знать! -- вскричала она яростно, во всю мощь своего голоса.
   -- Ответьте ей, Годфри, -- вмешалась тетушка, -- ничто так не повредит ей сейчас, как ваше молчание.
   Красивые глаза мистера Годфри наполнились слезами. Он устремил на нее последний умоляющий взгляд и произнес наконец роковые слова:
   -- Если вы хотите знать, Рэчель, слух идет, что Лунный камень в закладе у мистера Люкера и что я -- тот человек, кто заложил его.
   Она вскочила на ноги со стоном. Она попеременно глядела то на тетушку, то на мистера Годфри с таким безумным видом, что я, право же, подумала: уж не сошла ли она с ума?
   -- Не говорите со мной! Не дотрагивайтесь до меня! -- воскликнула она, отшатываясь от нас всех, словно загнанный зверь, в дальний угол комнаты. -- Это моя вина! Я должна исправить ее! Я принесла в жертву себя -- это мое право. Но видеть, как гибнет невинный человек, хранить тайну, разрушая ему жизнь? О господи! Это слишком ужасно! Я не могу этого вынести!
   Тетушка приподнялась со стула и вдруг снова села. Она окликнула меня слабым голосом, указав на флакон в своей рабочей корзинке.
   -- Скорей, -- шепнула она, -- шесть капель с водой. Чтобы Рэчель не заметила!
   При других обстоятельствах я нашла бы это странным. Но сейчас не было времени думать, -- нужно было дать лекарство. Милый мистер Годфри бессознательно помог мне скрыть это от Рэчель, говоря ей на другом конце комнаты сдержанным голосом:
   -- Право же, право же, вы преувеличиваете, -- услышала я его слова. -- Моя репутация слишком безупречна, для того чтоб ее могла погубить такая мимолетная клевета. Все это позабудется через неделю. Перестанем говорить об этом.
   Она осталась совершенно нечувствительна даже к такому великодушию. Она вела себя все хуже и хуже.
   -- Я должна и хочу пресечь эту клевету, -- сказала она. -- Мама, послушайте, что я скажу. Мисс Клак, послушайте, что я скажу. Я знаю руку, взявшую Лунный камень. Я знаю, -- она сделала сильное ударение на этих словах; она топнула ногою в ярости, овладевшей ею, -- я знаю, что Годфри Эбльуайт невиновен! Ведите меня к судье, Годфри! Ведите меня к судье, и я присягну в этом!
   Тетушка схватила меня за руку и шепнула:
   -- Загородите меня от них минуты на две. Не допускайте, чтобы Рэчель увидела меня.
   Синеватый оттенок, проступивший на лице ее, ужаснул меня. Она увидела, что я испугалась.
   -- Капли поправят дело минуты через две, -- шепнула она и, закрыв глаза, стала ждать их действия.
   Покуда это продолжалось, я слышала, как милый мистер Годфри кротко возражал:
   -- Ваше имя не должно быть связано с такими делами. Ваша репутация, возлюбленная Рэчель, слишком чиста и слишком священна для того, чтобы с нею можно было шутить!
   -- Моя репутация! -- Она разразилась хохотом. -- Меня обвиняют, Годфри, так же как и вас. Лучший сыщик в Англии убежден, что я украла свой собственный алмаз. Спросите его мнение, и он вам скажет, что я заложила Лунный камень в уплату своих секретных долгов!
   Она замолчала, перебежала в комнату и упала на колени у ног матери.
   -- О, мама! мама! мама! Я, должно быть, сумасшедшая, не правда ли? Не открыть истины даже теперь!
   Она была так возбуждена, что не заметила состояния своей матери. Она опять вскочила на ноги и в одно мгновение очутилась возле мистера Годфри.
   -- Я не позволю, чтобы вас, не позволю, чтобы какого-нибудь невинного человека обвинили и обесчестили по моей вине. Если вы не хотите повести меня к судье, напишите сейчас заявление о вашей невиновности, и я подпишу его. Сделайте, что я говорю вам, Годфри, или я напечатаю об этом в газетах, выбегу и стану кричать об этом на улицах!
   Мы не станем уверять, что слова эти были внушены угрызениями совести, -- мы скажем, что они были внушены истерикой. Снисходительный мистер Годфри успокоил ее, взяв лист бумаги и написав заявление. Она подписала его с лихорадочной торопливостью.
   -- Показывайте это везде, не думайте обо мне, -- сказала она, подавая ему бумагу. -- Боюсь, Годфри, что в мыслях моих я не была к вам до сих пор справедлива. Вы не такой эгоист, вы гораздо добрее, чем я думала. Приходите к нам, когда сможете, и я постараюсь загладить ту несправедливость, с которой обошлась с вами.
   Она подала ему руку. Увы! Как жалка наша падшая натура! Увы! Мистер Годфри -- он не только забылся до такой степени, что поцеловал ее руку, -- он ответил ей кротким тоном, который сам по себе, при данных обстоятельствах, был греховным:
   -- Я приду, дорогая, с условием, чтобы мы больше не говорили об этом ненавистном предмете.
   Прежде чем кто-нибудь из нас успел сказать еще слово, раздался громкий стук в дверь. Я выглянула в окно и увидела Мирское, Плоть и Дьявола, ожидавших перед домом в виде кареты и лошадей, напудренного лакея и трех женщин, одетых до такой степени смело, что еще ни разу в моей жизни не доводилось мне видеть что-либо подобное.
   Рэчель вздрогнула и пришла в себя. Она приблизилась к своей матери.
   -- За мной заехали взять меня на цветочную выставку, -- сказала она. -- Одно словечко, мама, прежде чем я пойду. Я не огорчила вас?
   Капли произвели свое действие. Цвет лица бедной моей тетки принял свой естественный оттенок.
   -- Нет, нет, душа моя, -- сказала она, -- поезжай со своими друзьями и повеселись.
   Дочь наклонилась к ней и поцеловала ее.
   Я стояла возле двери, когда Рэчель выходила из комнаты. Новая перемена -- она была в слезах. Я с интересом наблюдала за мгновенным смягчением этого ожесточенного сердца. Я склонна уже была сказать ей несколько серьезных слов. Увы! Моя симпатия, вызванная добрыми намерениями, только оскорбила ее. "С какой стати вы жалеете меня? -- спросила она горьким шепотом. -- Разве вы не видите, что я счастлива? Я еду на цветочную выставку, Клак; и у меня самая красивая шляпка во всем Лондоне". Она завершила эту насмешку надо мной воздушным поцелуем в мой адрес и выбежала из комнаты.
   Вернувшись к тетушке, я заметила, что милый мистер Годфри тихо ищет что-то по всем углам комнаты. Прежде чем я успела предложить ему помощь, он уже нашел то, что искал. Он вернулся к своей тетке и ко мне с заявлением о его невиновности в одной руке и с коробочкой серных спичек в другой.
   -- Дорогая тетя, маленький заговор, -- сказал он. -- Дорогая мисс Клак, благочестивый обман, извинительный даже с точки зрения вашей высокой нравственной прямоты! Прошу вас, оставьте Рэчель в убеждении, что я принимаю великодушное самопожертвование, с каким она подписала эту бумагу. И прошу вас, будьте свидетельницами, что я уничтожил эту бумагу в вашем присутствии, прежде чем выйти из этого дома!
   Он зажег спичку и сжег бумагу на тарелке, стоявшей на столе.
   -- Маленькая неприятность, случившаяся со мной, -- сущий пустяк, -- несравнимо важнее сохранить это чистое имя от мирской заразы. Вот! Безобидная маленькая кучка золы, и наша милая впечатлительная Рэчель никогда не узнает о том, что мы сделали. Каковы ваши чувства сейчас? Драгоценные друзья мои, каковы сейчас ваши чувства? Что до меня, бедного, -- у меня сейчас так же легко на душе, как у маленького мальчика.
   Он засиял своей прелестной улыбкой; он протянул одну руку тетушке, а другую мне. Я была слишком потрясена его благородным поведением, чтобы заговорить. Я зажмурила глаза, поднесла его руку в каком-то мистическом самозабвении к своим губам. Он прошептал мягкое возражение. О, восторг! Чистый, неземной восторг этой минуты! Я села, сама не знаю, на что, совершенно забыв обо всем в экзальтации своих чувств. Когда я опять открыла глаза, я точно спустилась с неба на землю. В комнате не было никого, кроме тетушки. Он ушел.
   Хотела бы я поставить здесь точку, закончив рассказ на благородном поступке мистера Годфри. К несчастью, остается еще многое, очень многое, о чем финансовое давление мистера Фрэнклина Блэка вынуждает меня писать.
   Оставшись одна с леди Вериндер, я, естественно, заговорила о ее здоровье, деликатно упомянув, что меня удивили ее старания скрыть от дочери свой припадок и принятые лекарства. Ответ моей тетки чрезвычайно меня удивил.
   -- Друзилла, -- сказала она (если я еще не упомянула, что мое христианское имя Друзилла, то позвольте сообщить об этом теперь), -- вы коснулись -- без всякого умысла, я в этом уверена, -- тяжелого предмета.
   Я тотчас поднялась с места. Деликатность оставила мне лишь один выход: сперва извиниться, а потом уйти. Леди Вериндер остановила меня и настояла, чтобы я опять села.
   -- Вы случайно узнали тайну, которую я доверила только своей сестре, миссис Эбльуайт, и своему стряпчему, мистеру Бреффу, и никому другому. Я могу положиться на их скромность и уверена, что, когда я расскажу вам все обстоятельства, смогу положиться и на вас. Свободен ли у вас сегодняшний день или вы обещали где-нибудь быть сегодня, Друзилла?
   Излишне говорить, что я тотчас отдала все свое время в полное распоряжение тетушки.
   -- Если так, останьтесь со мною еще на часок, -- сказала она. -- Я вам сообщу кое-что, и думаю, что вы выслушаете это с огорчением. А потом я попрошу вас оказать мне услугу, если только вы не против.
   Бесполезно говорить, что я отнюдь не была против и чрезвычайно желала ей помочь.
   -- Подождемте мистера Бреффа, он должен приехать в пять часов. И вы сможете быть одною из свидетельниц, Друзилла, когда я подпишу мое завещание.
   Ее завещание! Я вспомнила о каплях в ее рабочем ящике. Я вспомнила о синеватом оттенке ее лица. Свет не от мира сего, -- свет, пророчески засиявший из невырытой еще могилы, осветил мои мысли. Тайна моей тетушки перестала быть для меня тайною.

Глава III

   Уважение к бедной леди Вериндер не позволило мне даже и намекнуть ей, что я угадала печальную истину, прежде чем она раскрыла рот. Я молча ждала, пока она вздумает заговорить.
   -- Уже несколько времени, как я серьезно больна, Друзилла, -- начала тетушка, -- и, странно сказать, я сама об этом не подозревала.
   Я подумала о тысячах и тысячах погибающих существ, которые в эту минуту больны духовно, сами не подозревая об этом. И я очень боялась, что моя бедная тетушка может быть в их числе.
   -- Да, дорогая, -- произнесла я грустно, -- да.
   -- Вы знаете, что я привезла Рэчель в Лондон, чтобы посоветоваться с докторами, -- продолжала она. -- Я сочла нужным обратиться к двум докторам.
   -- Да, дорогая, -- опять повторила я, -- да.
   -- Один из двух докторов, -- продолжала тетушка, -- был мне незнаком. Другой был старый друг моего мужа и всегда принимал во мне искреннее участие ради моего мужа. Прописав лекарства Рэчель, он сказал, что хотел бы поговорить со мною наедине. Я, разумеется, думала, что он даст какие-нибудь особые наставления для моей дочери. К удивлению моему, он с серьезным видом взял меня за руку и сказал: "Я гляжу на вас, леди Вериндер, с участием не только друга, но и медика. Я боюсь, что совет врача гораздо нужнее вам, чем вашей дочери". Он задал мне несколько вопросов, которым я не придавала никакого значения, пока но заметила, что мои ответы огорчают его. Кончилось тем, что он условился приехать ко мне со своим другом, также доктором, на следующий день, в такой час, когда Рэчель не будет дома. Результаты этого визита очень ласково и осторожно сообщены мне. Осмотр показал обоим врачам, что потеряно было много драгоценного времени, которое уже нельзя вернуть, и что болезнь моя стала уже недоступна их искусству. Более чем два года я страдаю болезнью сердца, которая, не проявляя симптомов, способных напугать меня, мало-помалу гибельно разрушала мое здоровье. Я могу прожить еще несколько месяцев или умереть раньше, в течение сегодняшнего дня, -- на этот счет доктора не могут, или не решаются, сказать ничего определенного. Не стану утверждать, моя милая, что я не переживала тяжелых минут, узнав о своем настоящем положении. Но сейчас я уже покорилась своей участи и всеми силами стараюсь привести в порядок свои мирские дела. Я беспокоюсь лишь об одном, -- чтобы Рэчель не узнала правды. Если она ее узнает, она тотчас припишет мою болезнь беспокойству по поводу алмаза и станет горько упрекать себя, бедняжка, за то, в чем сама не виновата. Оба врача согласны, что болезнь началась года два, если не три тому назад. Я уверена, что вы сохраните мою тайну, Друзилла, -- я вижу искреннюю горесть и сочувствие на вашем лице.
   Горесть и сочувствие! О, не этих языческих чувств следовало ожидать от англичанки, глубоко преданной христианской вере!
   Тетушка и не воображала, какой трепет набожной признательности пробежал по моим жилам, когда она приблизилась к концу своего печального рассказа. Что за поприще для полезной деятельности открывалось предо мною! Возлюбленная моя родственница и погибающая ближняя стояла на краю великой перемены, совершенно не приготовившись, и благость провидения заставила ее открыть свое положение мне! Как я могу описать радость, с какою я тотчас вспомнила, что драгоценных друзей среди церковных пастырей, на которых могла бы в этом деле положиться, я насчитываю не единицы, а десятки! Я заключила тетушку в свои объятия, -- избыток переполнявшей меня нежности не мог теперь удовлетвориться ничем меньшим, нежели объятие.
   -- О, -- произнесла я набожно, -- какой невыразимый интерес внушаете вы мне! О, какую пользу намерена я принести вам, прежде чем мы с вами расстанемся, душечка!
   Подготовив ее двумя-тремя серьезными словами, я предложила ей выбор между драгоценными духовными пастырями, которые все занимались делом милосердия с утра до вечера в этих окрестностях и одинаково блистали неистощимым красноречием, и одинаково готовы были пустить в ход свои дарования по одному моему слову. Увы! Я не встретила должного отклика. На лице бедной леди Вериндер выразились недоумение и испуг, и она отвечала на все, что я могла сказать ей, чисто мирскими возражениями: что она слишком слаба физически для встреч с посторонними людьми. Я уступила -- разумеется, на первое время. Огромная опытность чтицы и проповедницы подсказала мне, что это был случай, когда еще требовалась подготовка путем соответствующего чтения.
   У меня была маленькая библиотечка, целиком подходящая к данному случаю, рассчитанная на то, чтобы пробудить, убедить, подготовить, просветить и подкрепить тетушку.
   -- Вы не откажетесь прочитать, дорогая моя, не правда ли? -- сказала я самым умильным тоном, -- не откажетесь прочитать, если я принесу вам мои собственные драгоценные книги? Листы загнуты в надлежащих местах, тетушка. А карандашом сделаны отметки там, где вы должны остановиться и спросить себя: "Применимо ли это ко мне?"
   Даже такая простая просьба -- столь сильно нечестивое влияние света! -- как будто испугала тетушку. Она ответила, бросив на меня взгляд удивления, который было и поучительно и вместе с тем страшно видеть:
   -- Я сделаю, что могу, Друзилла, чтобы доставить вам удовольствие.
   Нельзя было терять ни минуты. Часы на камине показали мне, что я едва успею сбегать домой, запастись первой серией избранных книг (скажем, всего лишь дюжиной) и вернуться вовремя, -- чтобы застать стряпчего и расписаться как свидетельница на завещании леди Вериндер. Дав слово непременно вернуться к пяти часам, я поспешила по моему благотворительному делу.
   Когда дело идет о собственных моих интересах, я смиренно довольствуюсь омнибусом. Вы получите полное представление о моей преданности интересам тетушки, если узнаете, что в данном случае я разорилась на кэб.
   Приехав домой, я выбрала и покрыла отметками первую серию для чтения и вернулась на Монтегю-сквер с дюжиной книг в дорожном мешке, подобных которым не сыщешь в литературе никакой другой европейской страны. Я заплатила кучеру только то, что ему следовало. Он взял деньги с ругательством, а я немедленно протянула ему один из моих трактатов. Если бы я приставила ему ко лбу пистолет, этот негодяй не обнаружил бы большего испуга. Он вскочил на козлы и с нечестивыми восклицаниями недовольства ускакал во весь опор. И совершенно напрасно, -- могу вам сказать это с радостью: я-таки успела посеять добрые семена, вопреки его собственной воле, бросив второй трактат в окно его кэба.
   К моему великому облегчению, дверь отворила не служанка в чепчике с лентами, а лакей, доложивший мне, что приехал доктор и все еще сидит, запершись, с леди Вериндер. Мистер Брефф, стряпчий, также приехал с минуту назад и ждет в библиотеке. Меня провели в библиотеку и просили обождать. Брефф, казалось, был удивлен, увидев меня. Он семейный стряпчий, и мы не раз встречались с ним в доме леди Вериндер. Я с огорчением должна сказать, что он постарел и поседел, занимаясь мирскими делами. В деловые свои часы этот человек был избранным пророком Закона и Мамоны, а в свободные часы одинаково был способен прочесть роман и разорвать брошюру.
   -- Вы приехали сюда на жительство, мисс Клак? -- спросил он, взглянув на мой мешок.
   Открыть ему то, что лежало в моем драгоценном мешке, значило бы просто вызвать поток нечестивых слов. Я унизила себя до его уровня и призналась, по какому делу приехала сюда.
   -- Тетушка сообщила мне, что собирается подписывать свое завещание, -- ответила я. -- Она была так добра, что просила меня быть одною из свидетельниц.
   -- А! Ну, что ж, мисс Клак, вы вполне годитесь в свидетельницы. Годами вы давно уже совершеннолетняя, и вы не имеете ни малейшего денежного интереса в завещании леди Вериндер.
   Ни малейшего денежного интереса в завещании леди Вериндер! О, с какою признательностью услышала я это! Если бы тетушка, обладая тысячами, вспомнила и бедную меня, для которой даже пять тысяч значат очень много, и если бы мое имя появилось в завещании в связи с маленьким наследством, -- мои враги могли бы еще усомниться в причине, заставившей меня привезти с собою избранные сокровища моей библиотеки и истощить мои ничтожные средства на разорительный наем кэба. Но теперь в этом не мог сомневаться даже самый жестокий поноситель. Гораздо лучше, что произошло именно так! О, наверное, наверное, гораздо лучше!
   Я была оторвана от этих утешительных размышлений голосом мистера Бреффа. Мое молчание, исполненное раздумья, по-видимому, тяготило этого суетного человека и принуждало его, так сказать, обращаться ко мне против его собственной воли.
   -- Ну, мисс Клак, каковы последние новости в ваших благотворительных кружках? Как поживает ваш приятель мистер Годфри Эбльуайт после таски, заданной ему мошенниками на Нортумберленд-стрит? Хорошенькую историю рассказывают в моем клубе об этом благочестивом джентльмене!
   Я смолчала на тон, каким этот человек заявил мне, что я совершеннолетняя и не имею никакого денежного интереса в завещании тетушки. Но тон, каким намекнул он на милого мистера Годфри, вывел меня из терпения. Считая себя обязанной, после всего, что случилось в моем присутствии в этот день, утверждать невиновность моего чудного друга, кто бы и где бы ни стал сомневаться в ней, -- я почувствовала необходимость включить в исполнение этого справедливого намерения язвительный укор мистеру Бреффу.
   -- Я не вращаюсь в свете, -- сказала я, -- и не пользуюсь преимуществом, сэр, быть членом вашего клуба. Но я случайно узнала историю, на которую вы намекаете, и знаю также, что более гнусной лжи, чем эта история, не было выдумано никогда.
   -- Да, да, мисс Клак, -- вы верите вашему другу. Это довольно естественно. Но мистеру Годфри Эбльуайту не так легко будет убедить весь свет, как комитет дам-благотворительниц, -- факты говорят против него. Он был в доме, когда пропал алмаз, он первый уехал из этого дома в Лондон. Это очень некрасивые обстоятельства, сударыня, если взглянуть на них с точки зрения последних событий.
   Я знаю, что мне следовало остановить его, прежде чем он будет продолжать дальше. Мне следовало сказать ему, что он говорит, не имея представления о свидетельстве невиновности мистера Годфри, выданном ему единственным лицом, чье право тут неоспоримо, поскольку связано с положительным знанием истины. Увы! Искушение довести самого юриста до необходимого сознания своей неправоты было сильнее. Я спросила у него с видом полной невинности, что он подразумевает под "последними событиями".
   -- Под последними событиями, мисс Клак, я подразумеваю те события, в которых замешаны индусы, -- начал мистер Брефф, все более и более беря верх надо мною, по мере того как он продолжал. -- Что делают индусы, как только их выпускают из фризинголлской тюрьмы? Они прямо отправляются в Лондон и начинают пристально наблюдать за мъ думаю, что это не случай! Ее поглотили зыбучіе пески, и она отдалась имъ по своей доброй волѣ.
   Приставъ ничего не могъ возразить противъ показаніи человѣка, столь опытнаго въ морскомъ дѣлѣ какъ рыбакъ Іолландъ. Всѣ мы, подобно ему, хранили глубокое молчаніе, и наконецъ, какъ бы сговорившись, стала разомъ взбираться на крутой берегъ.
   Поровнявшись съ песчаными холмами, мы были встрѣчены грумомъ, бѣжавшимъ къ намъ изъ дому. Это былъ добрый малый, всегда относившійся ко мнѣ съ почтеніемъ. Онъ подалъ мнѣ маленькую записочку, между тѣмъ какъ на лицѣ его написано было искреннее горе.
   -- Пенелопа велѣла передать вамъ кто, мистеръ Бетереджъ, оказалъ онъ. -- Она нашла эту записочку въ комнатѣ Розанны.
   Такъ вотъ оно ея послѣднее прощальное слово старику, который старался -- да, благодаря Бога,-- всегда старался приголубить бѣдняжку.
   "Въ былое время", писала она, "вы многое прощали мнѣ, мистеръ Бетереджъ; когда снова увидите зыбучіе пески, постарайтесь простить меня въ послѣдній разъ. Я нашла свою могилу тамъ, гдѣ она меня ожидала. Я жила и умираю признательною за ваши ласки."
   Тѣмъ и оканчивалось это письмо. Какъ ни было оно коротко, я не имѣлъ достаточно мужества, чтобы не заплакать. Человѣкъ легко плачетъ въ юности, когда вступаетъ только въ жизнь; человѣкъ легко плачетъ и въ старости, когда покидаетъ ее. И я залился слезами.
   Не сомнѣваюсь, что приставъ Коффъ съ участіемъ подошелъ ко мнѣ; но я отшатнулся отъ него.
   -- Оставьте меня, сказалъ я. -- Вѣдь это все надѣлалъ страхъ, который вы ей внушили.
   -- Вы не правы, мистеръ Бетереджъ, спокойно отвѣчалъ онъ.-- Но мы еще успѣемъ поговорить объ этомъ когда вернемся домой.
   Опираясь на руку грума, я послѣдовалъ за моими спутниками, и мы по проливному дождю вернулась домой, гдѣ нашли всеобщее смятеніе и ужасъ.
   

XX.

   Тѣ изъ нашихъ спутниковъ, которые опередили насъ, еще до нашего прибытія домой уже распространили извѣстіе о случившемся, и мы застали прислугу въ паническомъ страхѣ. Въ то время какъ мы проходили около милединой двери, она порывисто отворилась изнутри. Госпожа моя, внѣ себя отъ ужаса, вышла къ намъ въ сопровожденіи мистера Франклина, который тщетно старался ее успокоить.
   -- Вы всему виной, воскликнула она, дико угрожая приставу рукой.-- Габріэль! разчитайте этого несчастнаго и избавьте меня отъ его присутствія.
   Изъ всѣхъ насъ одинъ приставъ въ состояніи былъ возражать ей, такъ какъ только онъ одинъ владѣлъ собою.
   -- Я столько же виноватъ въ этомъ несчастіи, миледи, какъ и вы сами, сказалъ онъ.-- Если по прошествіи получасу вы будете настаивать на моемъ удаленіи изъ дома, то я подчинюсь вашимъ требованіямъ, но ни въ какомъ случаѣ не возьму вашихъ денегъ.
   Слова эта, сказанныя съ большимъ достоинствомъ, хотя весьма почтительно, равно подѣйствовали и на меня, и на миледи, которая, уступивъ, наконецъ, просьбамъ мистера Франклина, ушла въ свою комнату. Когда дверь на ними затворилась, приставъ окинулъ своимъ наблюдательнымъ окомъ всю женскую прислугу и замѣтилъ, что Пенелопа была въ слезахъ, между тѣмъ какъ на лицахъ всѣхъ прочихъ выражался только ужасъ.
   -- Когда вашъ батюшка перемѣнитъ свое измокшее платье, сказалъ онъ ей,-- то взойдите въ его комнату и побесѣдуйте съ нами.
   Я скорешенько переодѣлся и снабдилъ пристава Коффа необходимою для него одеждой, послѣ чего Пенелопа взошла къ вамъ, чтобъ узнать, чего желалъ отъ нея приставъ. Казалось, я впервые сознавалъ теперь, какая у меня добрая и почтительная дочь. Я посадилъ ее къ себѣ на колѣна и внутренно просилъ Бога, чтобъ онъ благословилъ ее. Приникнувъ головой къ моей груди, она обвила мою шею руками, и мы съ минуту безмолвно просидѣла въ этомъ положеніи, погруженные въ думу о погибшей дѣвушкѣ.
   Приставъ отошелъ къ окну и сталъ смотрѣть въ него. Справедливость обязывала меня поблагодарить его за такое вниманіе къ вашимъ чувствамъ, что я, и не преминулъ потомъ исполнять. Люда высшаго круга пользуются всякаго рода преимуществами и, между прочимъ, преимуществомъ свободно выражать свои чувства. Мы же, люди низменные, не имѣемъ этихъ правъ. Нужда, минующая сильныхъ міра сего, обходится съ вашею мелкою братіей безъ всякой пощады, и мы должны, затаивъ чувства, вести свою обязанность съ терпѣніемъ. Впрочемъ, не думайте чтобъ я жаловался на свою судьбу, я только такъ мимоходомъ упомянулъ объ этомъ.
   Мы съ Пенелопой не заставили долго ждать пристава. На вопросъ о томъ, не извѣстна ли ей причина, побудившая Розанну лишить себя жизни, дочь моя отвѣчала (какъ вы, вѣроятно, и предвидите), что подруга ея сдѣлала это отъ любви къ мистеру Франклину Блеку. Затѣмъ онъ спросилъ ее, не высказывала ли она этихъ предположеній кому-либо другому?
   -- Я никому не упоминала объ этомъ, ради самой Розанны, отвѣчала моя дочь.
   -- Да, наконецъ, и ради мистера Франклина, моя милая, прибавилъ я, находя нужнымъ дополнить ея отвѣтъ.-- Если Розанна умерла отъ любви къ нему, то нѣтъ сомнѣнія, что это случалось безъ его вѣдома и воли. Дадимъ же ему спокойно уѣхать отсюда, если только онъ дѣйствительно намѣренъ насъ сегодня оставить, не причиняя ему безполезнаго горя открытіемъ такой печальной истины.
   -- Совершенно справедливо, сказалъ приставъ Коффъ, снова впадая въ раздумье и, вѣроятно, сравнивая въ своемъ умѣ предположеніе Пенелопы съ какимъ-нибудь другимъ изъ своихъ тайныхъ предположеній.
   По истеченіи получаса въ комнатѣ госпожи моей раздался звонокъ. Я поспѣшилъ на ея зовъ, и у дверей встрѣтилъ мистера Франклина, выходившаго изъ кабинета своей тетки. Онъ оказалъ мнѣ, что миледи готова принять пристава Коффа, попрежнему, въ моемъ присутствіи, но что сперва ему самому хотѣлось бы переговорить съ приставомъ. На возвратномъ пути въ мою комнату, мистеръ Франклинъ остановился въ передней, чтобы взглянутъ на расписаніе поѣздовъ желѣзной дороги.
   -- Неужто вы вправду оставляете насъ, сэръ? спросилъ я.-- Миссъ Рахиль, вѣроятно, одумается, если вы только дадите ей время.
   -- Да, отвѣчалъ мистеръ Франклинь,-- она, конечно, одумается, услыхавъ, что я уѣхалъ отсюда съ тѣмъ, чтобы никогда болѣе не возвращаться.
   Я-было подумалъ, что въ немъ говоритъ одна досада на дурное обхожденіе нашей барышни, но оказалось не то. Наша госпожа сама замѣтила, что съ того времени какъ въ домѣ нашемъ появилась полиція, достаточно было упомянуть имя мистера Франклина, чтобы миссъ Рахиль мгновенно пришла въ негодованіе. Онъ же съ своей стороны такъ любилъ свою кузину, что самъ не хотѣлъ вѣрить такой перемѣнѣ до тѣхъ поръ, пока отъѣздъ ея къ теткѣ не сдѣлалъ истину слишкомъ очевидною. Какъ скоро эта жестокая выходка открыла глаза мистеру Франклину, онъ тотчасъ же принялъ рѣшеніе,-- единственно возможное для человѣка съ характеромъ,-- рѣшеніе уѣхать изъ дому.
   Онъ говорилъ съ приставомъ въ моемъ присутствіи. Объявивъ, что миледи искренно раскаивается въ своей горячности, онъ спросилъ пристава, не согласится ли тотъ, получивъ свою плату, оставить дѣло алмаза въ настоящемъ его положеніи.
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ приставь; -- я принимаю плату только за выполненную обязанность, но такъ какъ дѣло еще не кончено, то я отказываюсь отъ нея.
   -- Я васъ не понимаю, сказалъ мистеръ Франклинъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я объяснюсь, сэръ, отвѣчалъ приставъ. -- Пріѣхавъ сюда, я взялся разыскать пропавшій алмазъ и теперь ожидаю только позволенія выполнить свою обязанность. Откровенно изложивъ леди Вериндеръ всѣ обстоятельства дѣла въ его настоящемъ видѣ и тотъ планъ дѣйствій, котораго необходимо держаться для разысканія Луннаго камня, я тѣмъ самымъ сниму съ себя всякую дальнѣйшую отвѣтственность по этому дѣлу. Пусть же миледи рѣшитъ тогда, продолжить ли мнѣ начатое слѣдствіе или бросить его. Тогда обязанность моя будетъ исполнена, и я приму назначенную мнѣ плату.
   Такими словами приставъ Коффъ напомнилъ вамъ, что и между сыщиками есть люди, которые дорожатъ своею репутаціей.
   Взглядъ его на дѣло былъ до того правиленъ, что трудно было бы возражать противъ него. Между тѣмъ какъ я вставалъ, чтобы вести его въ комнату миледи, онъ спросилъ мистера Франклина, не желаетъ ли и онъ присутствовать при этомъ разговорѣ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ мистеръ Франклинъ,-- развѣ если того потребуетъ тетушка.
   Но въ то время какъ я выходилъ изъ комнаты вслѣдъ за приставомъ, онъ шепнулъ мнѣ на ухо:
   -- Вѣдь я напередъ знаю, что онъ будетъ говорить о Рахили, а я слишкомъ люблю ее, чтобы равнодушно выслушать это и сдержать свое негодованіе. Лучше идите безъ меня.
   Мы ушли, оставивъ его въ самомъ грустномъ настроеніи духа. Опершись на подоконникъ, онъ закрылъ свое лицо руками, между тѣмъ какъ Пенелопа выглядывала изъ-за двери, желая какъ-нибудь утѣшить его. Будь я на мѣстѣ мистера Франклина, я непремѣнно велѣлъ бы ей войдти. Когда васъ оскорбитъ какая-нибудь женщина, то вамъ всегда пріятно высказаться другой, потому что изъ десяти разъ девять эта послѣдняя навѣрно приметъ вашу сторону. А можетъ-быть, онъ и позвалъ ее, лишь только я вышелъ вонъ. Въ такомъ случаѣ, отдавая полную справедливость моей дочери, я долженъ замѣтить, что она, не задумавшись, рѣшилась бы на все, лишь бы утѣшить мистера Франклина Блекъ. А мы тѣмъ временемъ вошли съ приставомъ Коффомъ въ комнату миледи.
   Во время вашего послѣдняго съ нею совѣщанія она на разу не соблаговолила оторвать глазъ отъ книги, лежавшей предъ всю на столѣ. На этотъ не разъ произошла перемѣна къ лучшему. Взоръ ея, устремленный на пристава, былъ такъ же непоколебимъ, какъ и его собственный. Фамильный нравъ выражался въ каждой чертѣ ея лица, и я былъ увѣренъ, что если женщина, подобная моей госпожѣ, разъ приготовится къ непріятному разговору, то она, конечно, выдержитъ характеръ и поспоритъ въ стойкости съ самимъ мистеромъ Коффомъ.
   Когда мы усѣлись на свои мѣста, миледи заговорила первая.
   -- Приставъ Коффъ, сказала она,-- я, можетъ-быть, нашла бы оправданіе для моихъ необдуманныхъ словъ, сказанныхъ вамъ полчаса тому назадъ. Но я вовсе не желаю искать оправданій и чистосердечно каюсь въ своей горячности.
   Прелесть голоса и манеръ миледи неотразимо подѣйствовала на пристава. Чтобы доказать свое уваженіе къ моей госпожѣ, онъ попросилъ позволенія сказать нѣсколько словъ въ свою защиту. Онъ объявилъ, что его никакъ нельзя было упрекать за случившееся въ вашемъ домѣ несчастіе, по той простой причинѣ, что успѣшное окончаніе слѣдствія зависѣло именно отъ того, чтобы ни словами, на поступками не возбудить подозрѣнія Розанны Сперманъ. Онъ ссылался на мои показанія, спрашивая меня, дѣйствительно ли выполнилъ онъ эту цѣль. И я по совѣсти засвидѣтельствовалъ, что въ этомъ отношеніи онъ на на минуту не уклонился отъ принятаго имъ образа дѣйствій. На томъ, какъ мнѣ казалось, разговоръ вашъ, право, могъ бы и остановиться.
   Однако приставъ Коффъ пошелъ нѣсколько далѣе, очевидно съ тою цѣлью (какъ вы и сама легко можете заключать теперь), чтобы разъ завсегда покончить съ самымъ затруднительнымъ объясненіемъ, которое предстояло ему имѣть съ миледи.
   -- Мнѣ извѣстна одна изъ причинъ, которою объясняютъ самоубійство молодой женщины, сказалъ приставъ.-- Причина эта, можетъ-быть, и основательна; но она не имѣетъ никакого отношенія къ производимому мною слѣдствію, и я обязавъ къ тому же прибавить, что мои собственныя догадки указываютъ въ совершенно противоположную сторону. По моему мнѣнію, тяжкое душевное безпокойство, находящееся въ связи съ пропажей алмаза, побудило несчастную наложить на себя руки. Я не берусь разгадать, что именно мучало ее, но думаю, что (съ вашего позволенія, миледи) я въ состояніи буду указать на одно лицо, могущее рѣшить правъ я или нѣтъ.
   -- Особа эта здѣсь? спросила моя госпожа, послѣ минутнаго молчанія.
   -- Нѣтъ, миледи, она уѣхала отсюда.
   Это былъ явный намекъ на миссъ Рахиль. Наступило молчаніе, которое мнѣ казалось безконечнымъ. Боже мой! Какъ ужасно завывалъ вѣтеръ, какъ сильно хлесталъ дождь въ окно, въ то время какъ я выжидалъ, чтобы кто-либо изъ нихъ прервалъ это молчаніе!
   -- Будьте такъ добры, говорите яснѣе, сказала наконецъ миледи. -- Не намекаете ли вы на мою дочь?
   -- Точно такъ, коротко отвѣчалъ приставъ.
   Когда мы входили въ комнату, предъ госпожой моей лежалъ за столѣ портфель съ денежными бланками, приготовленный, безъ сомнѣнія, для разчета съ приставомъ. Но теперь она взяла его со стола и опять спрятала въ ящикъ. Мнѣ больно было видѣть, какъ дрожала при этомъ ея бѣдная рука, излившая столько милостей на своего стараго слугу, рука, которую мнѣ отрадно было бы пожать въ своихъ рукахъ предъ наступленіемъ вѣчной разлуки.
   -- Я надѣялась, тихо и спокойно сказала миледи,-- что принявъ вознагражденіе за свои труды, вы разстанетесь со мной безъ всякихъ намековъ на миссъ Вериндеръ. Однако этого не случалось. Но развѣ племянникъ мой не предупреждалъ васъ объ этомъ до прихода вашего сюда?
   -- Мистеръ Блекъ исполнилъ ваше порученіе, миледи. Но я замѣтилъ ему на это, что....
   -- Не трудитесь договаривать, возразила миледи.-- Вы, вѣроятно, понимаете не хуже меня, что вы сказали слишкомъ много, чтобы возвращаться назадъ, а потому я считаю себя обязанною предъ собой, и предъ своею дочерью настоятельно требовать, чтобы вы остались здѣсь и высказалась вполнѣ.
   Приставъ посмотрѣлъ на свои часы.
   -- Еслибъ я имѣлъ достаточно времени, миледи, отвѣчалъ онъ,-- то я предпочелъ бы письменное объясненіе словесному. Но если слѣдствіе должно продолжиться, то время для насъ слишкомъ дорого, чтобы тратить его на письмо. Я, пожалуй, готовъ сразу приступить къ дѣлу, хотя не скрою, что мнѣ будетъ въ высшей степени затруднительно говорить объ этомъ предметѣ, а вамъ будетъ крайне тяжело меня слушать.
   Тутъ госпожа мои еще разъ перебила его.
   -- Я, можетъ-быть, облегчу нѣсколько и наше положеніе, и положеніе этого добраго стараго слуги и друга, оказала она,-- если съ своей стороны покажу примѣръ рѣшительности, смѣло приступивъ къ этому разговору. Вы предполагаете, что миссъ Вериндеръ всѣхъ насъ обманываетъ, скрывая алмазъ для какой-нибудь собственной тайной цѣли? Не правда ли?
   -- Совершенно справедливо, миледи, отвѣчалъ приставъ .
   -- Прекрасно. Но прежде чѣмъ вы начнете говорить, я, какъ мать миссъ Вериндеръ, должна предупредить васъ, что она положительно не способна на подобный поступокъ. Ваше знакомство съ ней началось неболѣе двухъ, трехъ дней назадъ, я же знаю ее съ колыбели. Какъ бы на сильны были направленныя противъ нея подозрѣнія, они не могутъ оскорбить меня. Прежде всего я увѣрена, что (при всей вашей опытности) вы впали относительно этого дѣла въ величайшее заблужденіе. Не забывайте, что я не владѣю никакими тайными свѣдѣніями и не хуже васъ исключена изъ довѣренности моей дочери. Но еще разъ повторяю вамъ единственную причину, заставляющую меня такъ твердо отстаивать мою дочь: я слишкомъ хорошо знаю ея характеръ!
   Она обернулась въ мою сторону и подала мнѣ руку, которую я молча поцѣловалъ.
   -- Вы можете продолжатъ теперь, сказала она, устремивъ на пристава свои обычный, твердый взглядъ.
   Приставъ Коффъ поклонился. Замѣтно было, что миледи произвела на него нѣкоторое впечатлѣніе: ему какъ будто стало жаль ея, а его угловатое лицо на минуту умилилось. Что же касается до его внутренняго убѣжденія, то ясно было, что оно осталось непоколебимымъ. Принявъ въ своемъ креолѣ болѣе удобное положеніе, онъ въ слѣдующихъ словахъ повелъ свою низкую атаку противъ репутаціи миссъ Рахили.
   -- Я долженъ просить васъ, миледи, взглянуть на дѣло не только съ вашей, но и съ моей точки зрѣнія, сказалъ онъ.-- Не угодно ли вамъ будетъ представать себѣ, что вы пріѣхали сюда вмѣсто меня, но съ тѣми же практическими свѣдѣніями, которыя вынесъ я изъ своей жизни, и которыя, если позволите, я изложу вамъ сейчасъ вкратцѣ.
   Госпожа моя кивнула ему головой въ доказательство того, что она его слушаетъ, и приставъ продолжалъ такъ:
   -- За послѣднія двадцать лѣтъ, сказалъ онъ,-- я, какъ довѣренное лицо, часто бывалъ употребляемъ на разбирательства тайныхъ семейныхъ дѣлъ. Вотъ въ двухъ словахъ результатъ, пріобрѣтенный мною на этомъ поприщѣ, и имѣющій нѣкоторое примѣненіе къ настоящему дѣлу. Я знаю по опыту, что молодыя леди, занимающія блестящее положеніе въ свѣтѣ, имѣютъ иногда тайные долги, въ которыхъ онѣ не смѣютъ сознаться своимъ ближайшимъ родственникамъ и друзьямъ. Иногда онѣ должаютъ модисткѣ и ювелиру; иногда же деньги бываютъ имъ нужны для другихъ цѣлей, которыхъ я не предполагаю въ настоящемъ случаѣ, и о которыхъ умолчу, изъ уваженія къ вамъ. Постарайтесь не забыть того, что я сейчасъ оказалъ вамъ, миледи; а теперь прослѣдимъ, какомъ путемъ событія этой недѣли почти вынудили меня искать объясненій въ моей долговременной опытности.
   Онъ собрался съ мыслями и продолжилъ свои разказъ съ ужасающею ясностью, заставлявшею насъ понимать смыслъ каждаго его слова и съ жестокою справедливостью, не щадившею никого.
   -- Первыя свѣдѣнія относительно пропажи Луннаго камня получены мною отъ надзирателя Сигрева, и я тутъ же убѣдился, что онъ былъ совершенно неспособенъ къ производству этого слѣдствія. Изъ коего что онъ разказалъ мнѣ, я обратилъ вниманіе лишь на одно обстоятельство, а именно, что миссъ Вериндеръ уклонилась отъ его допросовъ и говорила съ нимъ съ совершенно необъяснимою суровостью и презрѣніемъ. Какъ ни удивительно казалось мнѣ подобное обращеніе, но я приписывалъ его какой-нибудь неловкости надзирателя, который могъ неумышленно оскорбить молодую миссъ. Затаивъ про себя это предположеніе, я сталъ одинъ производить обыскъ комнаты, который, какъ вамъ извѣстно, кончался открытіемъ пятна на двери и показаніями мистера Франклина, убѣдившаго меня, что это самое пятно имѣло прямое отношеніе къ пропажѣ алмаза. Я могъ до сихъ поръ подозрѣвать только одно, что Лунный камень украденъ, и что похитителемъ его, вѣроятно, окажется кто-нибудь изъ слугъ. Прекрасно. Что же далѣе? Миссъ Вериндеръ внезапно выходитъ изъ своей комнаты, начинаетъ говорить со мной, а мнѣ немедленно бросаются въ глаза три обстоятельства весьма подозрительнаго свойства. Первое, что она сильно взволнована, несмотря на то что со времени пропажи алмаза прошло уже болѣе сутокъ. Второе, что она обращается со мной точь-въ-точь какъ съ надзирателемъ Сигревомъ. Третье, что она считаетъ себя смертельно оскорбленною мистеромъ Франклиномъ. Хорошо. Вотъ (думаю я про себя) молодая миссъ, которая потеряла драгоцѣнный алмазъ, я которая, какъ я самъ имѣлъ случай убѣдиться, обладаетъ весьма пылкимъ нравомъ. Но что же она, дѣлаетъ въ настоящемъ случаѣ подъ вліяніемъ этого пылкаго нрава? Она обнаруживаетъ непонятную злобу противъ мистера Блека, господина надзирателя и меня, иначе сказать, противъ тѣхъ самыхъ лицъ, которые, каждый по-своему, старались помочь ей въ разысканіи ея потеряннаго алмаза. Тогда, миледи, и только тогда началъ я искать указаній въ своей опытности, которая и объяснила мнѣ загадочное поведеніе миссъ Вериндеръ. Руководимый ею, и сопоставилъ личность вашей дочери съ личностью другахъ извѣстныхъ мнѣ молодыхъ леди и пришелъ къ тому убѣжденію, что у ней, вѣроятно, есть также долги, въ которыхъ она не хочетъ сознаться и которые между тѣмъ необходимо заплатить. Я спрашиваю себя, ужь не потому ли и изчезъ алмазъ, что нужно было заложить его тайкомъ для уплаты этихъ долговъ? Вотъ тѣ заключенія, которыя, я вывожу изъ простыхъ фактовъ. Что возразитъ на это ваша собственная опытность, миледи?
   -- То же, что и прежде, отвѣчала моя госпожа,-- а именно, что обстоятельства ввели васъ въ заблужденіе.
   Я съ своей стороны молчалъ. Богъ вѣсть почему забрелъ въ эту минуту въ мою сумашедшую голову Робинзонъ Крузо. "Еслибы, думалъ я, приставъ Коффъ мгновенно очутился на необитаемомъ островѣ, лишенный общества господина Пятницы, и не имѣя корабля, на которомъ онъ могъ бы уѣхать съ острова, то онъ былъ бы, по моему мнѣнію, въ самомъ приличномъ для него мѣстѣ! (Nota bene: говоря вообще, я остаюсь хорошимъ христіаниномъ до тѣхъ поръ, пока не слишкомъ насилуютъ мои христіанскія чувства, и утѣшаюсь тою мыслію, что и вы всѣ, господа, не лучше меня въ этомъ отношеніи.)
   -- Правъ я былъ или нѣтъ, миледи, продолжалъ приставъ Коффъ,-- но разъ поставивъ себѣ такія убѣжденія, мнѣ необходимо было провѣрить ихъ на дѣлѣ. Я просилъ тогда вашего позволенія произвести осмотръ всѣхъ находящихся въ домѣ гардеробовъ. Это послужило бы средствомъ къ разысканію той одежды, которая, по коей вѣроятности, размазали краску на двери, и къ провѣркѣ моихъ догадокъ. Что же изъ этого вышло? Вы изволили согласиться на мое предложеніе; мистеръ Блекъ и мистеръ Абльвайтъ сдѣлали то же самое. Одна миссъ Вериндеръ отвѣчала мнѣ положительнымъ отказомъ, что и убѣдило меня въ безошибочности моихъ предположеній. Если вы и теперь не согласитесь со мной, миледи, то я готовъ буду думать, что и вы, и мистеръ Бетереджъ не вникали въ событія нынѣшняго дня. Не при васъ ли говорилъ я вашей дочери, что ея отъѣздъ изъ дому (при настоящихъ обстоятельствахъ) затруднитъ успѣшное окончаніе слѣдствія, а между тѣмъ она уѣхала, несмотря на такое предостереженіе. Вы видѣли, что она не только не простила мистеру Блеку его усиленныхъ стараній облегчить мнѣ раскрытіе этой тайны, но напротивъ публично оскорбила его у порога родительскаго дома. Что все кто значитъ? Если миссъ Вериндеръ не имѣетъ никакой прикосновенности къ пропажѣ алмаза, то скажите же мнѣ, что все это можетъ значить?
   На этотъ разъ онъ посмотрѣлъ въ мою сторону. Право, страшно было слушать, какъ онъ подбиралъ противъ миссъ Рахили одно доказательство за другимъ, тѣмъ болѣе, что при всемъ желаніи оправдать ее, не было никакой возможности оспаривать истину его словъ. Имѣя (благодаря Бога) врожденную склонность къ резонерству, я тотчасъ же примкнулъ къ сторонѣ миледи, чтобъ отстаивать наши общія съ ней убѣжденія. Это подняло мой упавшій духъ и придало мнѣ смѣлости въ разговорѣ съ приставомъ Коффомъ.
   Усердно прошу васъ, друзья мои, воспользоваться моимъ примѣромъ; это избавитъ васъ отъ множества непріятностей. Развивайте въ себѣ діалектику, и вы увидите какъ славно подрѣжете вы ноготки всѣмъ этимъ умникамъ, еслибъ они вздумала когда-нибудь поцарапать васъ ради вашей же собственной пользы!
   Видя, что мы не возражаемъ, приставъ Коффъ какъ ни въ чемъ не бывало опять возвратился къ своему разказу. Господи! какъ же я злился на него, замѣчая, что наше молчаніе не сконфузило его ни на волосъ!
   -- Вотъ, миледи, мой взглядъ на дѣло по отношенію его къ одной миссъ Вериндеръ, сказалъ онъ.-- Теперь постараюсь изложить вамъ то же самое дѣло по отношенію его къ миссъ Вериндеръ и умершей Розаннѣ Сперманъ, взятымъ вмѣстѣ. Съ вашего позволенія мы вернемся для этого назадъ, къ тому самому времени, когда дочь ваша отказалась допустить осмотръ своего гардероба. Сдѣлавъ свое заключеніе объ, этомъ обстоятельствѣ, я старался разъяснить себѣ два вопроса: вопервыхъ, какой методы приличнѣе будетъ держаться въ производствѣ слѣдствія; вовторыхъ, не имѣла ли миссъ Вериндеръ соучастницы между домашнею женскою прислугой. Послѣ тщательнаго размышленія я рѣшился вести слѣдствіе, что называется на языкѣ служащихъ, самымъ неправильнымъ образомъ, по той простой причинѣ, что мнѣ ввѣрили семейную тайну, которую я обязанъ былъ удерживать въ предѣлахъ тѣснаго домашняго кружка. Чѣмъ менѣе шуму, чѣмъ менѣе огласки, и посторонняго вмѣшательства, тѣмъ лучше. Что же касается до обыкновенной процедуры слѣдствія, какъ-то: поимка людей по подозрѣнію, явки ихъ на судъ и тому подобное, объ этомъ нечего было и думать, такъ какъ, по моему крайнему убѣжденію, дочь ваша, миледи, была явно замѣшана въ этомъ дѣлѣ. Мнѣ было ясно, что человѣкъ, съ характеромъ и положеніемъ мистера Бетереджа, былъ бы для меня въ этомъ случаѣ гораздо болѣе надежнымъ помощникомъ нежели всякій другой человѣкъ, взятый на сторонѣ. Я, конечно, могъ бы вполнѣ довѣриться, и мистеру Блеку, еслибы не предвидѣлъ тутъ одного маленькаго затрудненія. Онъ слишкомъ скоро угадалъ въ какую сторону устремились мои догадки и разысканія. И дружба его къ миссъ Вериндеръ помѣшала бы ему дѣйствовать заодно со мной. Я безпокою васъ, миледи, такими подробностями съ цѣлью показать вамъ, что я не вынесъ семейной тайны за предѣлы домашняго кружка. Я единый посторонній человѣкъ, которому она извѣстна, а моя профессія обязываетъ меня придерживать свой языкъ.
   Тутъ я почувствовалъ, что моя профессія, наоборотъ, обязывала меня дать ему волю. Признаюсь, что выполнять въ мои года, и предъ моею госпожой, роль какого-то полицейскаго помощника превосходило мѣру моего христіанскаго терпѣнія.
   -- Прошу позволенія заявить вамъ, миледи, сказалъ я,-- что отъ начала и до конца этого гнуснаго слѣдствія я никогда не помогалъ ему сознательно, и я прошу пристава Коффа опровергнуть меня, если у него достанетъ смѣлости. Когда я высказался такимъ образомъ, у меня отлегло отъ сердца. Госпожа моя дружески потрепала меня по плечу, а я въ справедливомъ негодованіи взглянулъ на пристава Коффа, какъ бы говоря ему: "А! что вы на это скажете?* Но приставъ отвѣчалъ мнѣ кроткимъ взглядомъ ягненка, въ которомъ выразилось, кажется, еще большее ко мнѣ расположеніе.
   -- Я увѣрена, сказала миледи, обращаясь къ приставу,-- что вы, какъ честный человѣкъ, дѣйствовали въ моихъ интересахъ, и готова выслушать что вы скажете намъ далѣе.
   -- Мнѣ остается еще прибавить нѣсколько словъ, относящихся къ Розаннѣ Сперманъ, сказалъ онъ.-- Вы, вѣроятно, помните, миледи, что когда эта молодая женщина внесла въ комнату книгу для записки бѣлья, я тотчасъ же узналъ ее. До того времени я еще склоненъ былъ сомнѣваться въ томъ, что миссъ Вериндеръ довѣрила кому-либо свою тайну. Но увидавъ Розанну, я перемѣнилъ свое мнѣніе и немедленно заподозрилъ ея участіе въ пропажѣ алмаза. Бѣдняжку постигла ужасная смерть, но хотя ея и нѣтъ уже болѣе въ живыхъ, я все-таки желалъ бы снять съ себя обвиненіе въ моей будто бы несправедливой къ ней жестокости. Будь это обыкновенный случай воровства, я заподозрилъ бы Розанну ни болѣе ни менѣе какъ и всѣхъ остальныхъ слугъ въ домѣ. Мы знаемъ по опыту, что женщины, поступающія изъ исправительныхъ тюремъ въ услуженіе къ господамъ, которые обходятся съ нами благосклонно и справедливо, въ большинствѣ случаевъ мѣняютъ свое поведеніе и дѣлаются достойными оказаннаго имъ благодѣянія. Но это было, по моему мнѣнію, не простое воровство, а хитро-задуманное похищеніе, при содѣйствіи самой владѣлицы алмаза. Глядя на дѣло съ этой точки зрѣнія, мнѣ прежде всего пришло въ голову слѣдующее соображеніе, касавшееся Розанны Сперманъ. Удовольствуется ли миссъ Вериндеръ (не взыщите, миледи) тѣмъ, что вселитъ въ насъ убѣжденіе, будто Лунный камень просто потерянъ? Или она пойдетъ дальше и постарается насъ увѣрить, что онъ украденъ? На этотъ случай у нея уже готова была Розанна Сперманъ, которая скорѣе всѣхъ сумѣла бы отвлечь и меня, и васъ, миледи, отъ настоящаго слѣда.
   Казалось, ужь нельзя было хуже очернить миссъ Рахиль и Розанну, какъ очернилъ ихъ приставъ Коффъ. А между тѣмъ вы сами сейчасъ убѣдитесь, что это было возможно.
   -- Я имѣлъ еще одинъ поводъ подозрѣвать умершую, продолжилъ приставъ,-- и этотъ поводъ казался мнѣ наиболѣе основательнымъ. Кому же легче было достать подъ залогъ денегъ для миссъ Вериндеръ, какъ не Розаннѣ Сперманъ? Ни одна молодая леди въ положеніи миссъ Вериндеръ не взяла бы на себя такого рискованнаго дѣла. Ей необходимо было имѣть соучастницу, и я опятъ васъ спрашиваю, кто же годился болѣе для этой роли, какъ не Розанна Сперманъ? Ваша покойная горничная, миледи, занимаясь воровствомъ, изучила свою профессію во всѣхъ ея тонкостяхъ. Она имѣла сношенія, я знаю это достовѣрно, съ однимъ изъ тѣхъ немногихъ людей въ Лондонѣ (изъ разряда закладчиковъ), которые готовы дать значительную сумму денегъ подъ залогъ столъ цѣннаго алмаза, какъ Лунный камень, не затрудняя своихъ кліентовъ ни неловкими вопросами, ни обременительными условіями. Потрудитесь не забыть этого, миледи, и теперь позвольте мнѣ доказать вамъ, на сколько мои подозрѣнія противъ Розанны Сперманъ подтвердились ея собственными поступками, и къ какимъ заключеніямъ могли они привести меня.
   Затѣмъ онъ сталъ разбирать все поведеніе Розанны въ этомъ дѣлѣ съ начала и до конца. Оно столько же знакомо вамъ, читатель, сколько и мнѣ, и потому вы легко поймете, что въ этой части своего разказа приставъ Коффъ безаппелляціонно заклеймилъ память бѣдной умершей дѣвушки подозрѣніемъ въ покражѣ алмаза. Даже сама миледи приведена была въ ужасъ его словами. Когда онъ кончилъ, она ничего ему не отвѣчала, но приставъ, казалось, и не безпокоился о томъ, отвѣчаютъ ему или нѣтъ. Онъ продолжалъ (чтобъ ему пусто было!) съ прежнею невозмутимостью.
   -- Теперь, когда я изложилъ вамъ всѣ обстоятельства этого дѣла такъ, какъ и ихъ понимаю, сказалъ онъ,-- мнѣ остается только сообщить вамъ, миледи, какія мѣры имѣю я въ виду на будущее время. Я вижу два способа привести слѣдствіе къ успѣшному окончанію. На одинъ изъ нихъ я смотрю какъ на вѣрнѣйшее средство достичь цѣли; другой же, сознаюсь, есть не болѣе какъ смѣлый опытъ. Рѣшайте сами, миледи, не должны ли мы начать съ вѣрнѣйшаго способа?
   Госпожа моя выразила ему знакомъ, что она совершенно предоставляетъ это на его усмотрѣніе:
   -- Благодарю васъ, сказалъ приставь.-- Пользуясь вашимъ позволеніемъ, миледи, я, конечно, испытаю первый способъ. Останется ли миссъ Вериндеръ въ Фризингаллѣ, или вернется сюда, я во всякомъ случаѣ предлагаю учредить неотступный надзоръ за всѣми ея поступками, за людьми, съ которыми она будетъ имѣть сношенія, за ея прогулками верхомъ или пѣшкомъ, и за ея корреспонденціей.
   -- Далѣе что? спросила моя госпожа.
   -- Далѣе, отвѣчалъ приставъ,-- я буду просить вашего позволенія помѣстить къ вамъ на мѣсто Розанны Сперманъ женщину, привыкшую къ тайнымъ слѣдствіямъ и за скромность которой я ручаюсь.
   -- Далѣе что? спросила моя госпожа.
   -- Послѣднее мое предложеніе, продолжалъ приставъ,-- состоитъ въ томъ, чтобы послать одного онъ моихъ сослуживцевъ въ Лондонъ для сдѣлки съ тѣмъ закладчикомъ, который, какъ я упоминалъ выше, былъ знакомъ съ Розанной Сперманъ, и котораго имя, и адресъ, будьте въ этомъ увѣрены, миледи, были сообщены ею миссъ Вериндеръ. Не отрицаю, что подобная мѣра потребуетъ и времени, и денегъ; но результатъ ея вѣренъ. Мы со всѣхъ сторонъ оцѣпимъ Лунный камень и будемъ постепенно стягивать эту цѣпь до тѣхъ поръ, пока не найдемъ алмаза въ рукахъ миссъ Вериндеръ, предполагая, что она съ нимъ не разстанется. Если же долги ея потребуютъ немедленной уплаты, и она рѣшатся пожертвовать имъ, тогда товарищъ мой встрѣтитъ Лунный камень немедленно по прибытіи его въ Лондонъ.
   Подобное предложеніе, касавшееся ея дочери, задѣло мою госпожу за живое, и она въ первый разъ сердито заговорила съ приставомъ.
   -- Считайте ваше предложеніе отвергнутымъ по всѣмъ его пунктамъ, сказала она,-- и переходите къ другому способу.
   -- Другой способъ, продолжалъ приставъ, нимало не смущаясь,-- заключается въ томъ смѣломъ опытѣ, о которомъ я уже упоминалъ выше. Мнѣ кажется, я хорошо оцѣнилъ характеръ миссъ Вериндеръ. По моему мнѣнію, она способна на смѣлый обманъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ она слишкомъ горяча и вспыльчива, слишкомъ непривычна къ фальши, чтобъ быть лицемѣркой въ мелочахъ и умѣть себя сдерживать при всякомъ возбужденіи. Чувства ея въ продолженіе этого слѣдствія неоднократно брали верхъ надъ ей волей, даже въ то время, когда ея собственный интересъ требовалъ, чтобъ она ихъ скрывала. Имѣя въ виду дѣйствовать на эту особенность ея характера, я готовлю ей внезапное потрясеніе, и при такихъ обстоятельствахъ, которыя задѣнутъ ее за живое. Иначе говоря, я хочу безъ всякаго приготовленія объявитъ миссъ Вериндеръ о смерти Розанны Сперманъ -- въ надеждѣ, что ея лучшія чувства понудятъ ее къ призванію. Не согласитесь ли вы, миледи, на эту мѣру?.
   Не умѣю разказать вамъ, какъ удивила меня моя госпожа. Она безъ запинки отвѣчала ему: "Пожалуй, я согласна."
   -- Кабріолетъ готовъ, сказалъ приставъ.-- Итакъ, позвольте пожелать вамъ добраго, утра, миледи.
   Но въ эту минуту госпожа моя подняла руку и знакомъ остановила его у двери.
   -- Вы предполагаете затронуть благородныя чувства моей дочери, сказала она.-- Но я, какъ мать, требую права сама подвергнуть ее этому испытанію. Не хотите ли остаться здѣсь, пока я съѣзжу въ Фризингаллъ?
   Въ первый разъ въ жизни великій Коффъ растерялся и, какъ самый обыкновенный смертный, онѣмѣлъ отъ удивленія. Госпожа моя позвонила и велѣла приготовить себѣ непромокаемое платье. Дождь все еще продолжилъ лить, а закрытая карета, какъ вамъ извѣстно, увезла миссъ Рахиль въ Фризингаллъ. Я попробовалъ было убѣдить миледи, чтобъ она не подвергала себя такой ненастной погодѣ, но это оказалось совершенно безполезно! Тогда я попросилъ позволенія сопровождать ее, чтобы держать по крайнеи мѣрѣ надъ ея головой зонтикъ, но она и слушать ничего не хотѣла. Кабріолетъ былъ поданъ грумомъ.
   -- Можете быть увѣрены въ двухъ вещахъ, сказала миледи приставу Коффъ, выходя въ переднюю. -- Вопервыхъ, что я буду дѣйствовать на чувства миссъ Вериндеръ такъ же рѣшительно, какъ бы вы сдѣлали это сами; вовторыхъ, что сегодня же, до отхода послѣдняго вечерняго поѣзда въ Лондонъ, я лично или письменно увѣдомлю васъ о результатѣ этого опыта.
   Съ этими словами она сѣла въ кабріолетъ, и взявъ вожжи въ руки, отправилась въ Фризингаллъ.
   

XXI.

   Когда уѣхала моя госпожа, я вспомнилъ на досугѣ о приставѣ Коффѣ, который, сидя въ уютномъ уголкѣ передней, рылся въ своей записной книгѣ и саркастически подергивалъ губами.
   -- Что, или дѣлаете свои замѣтки? спросилъ я.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ приставь Коффь,-- смотрю, какое слѣдственное дѣло стоить теперь на очереди.
   -- О! воскликнулъ я.-- Неужто вы думаете, что здѣсь все уже кончено?
   -- Я думаю, вопервыхъ, отвѣчалъ приставъ,-- что леди Вериндерь одна изъ умнѣйшихъ женщинъ въ Англіи, а вовторыхъ, что розами пріятнѣе заниматься нежели алмазомъ. Гдѣ садовникъ, мистеръ Бетереджь?
   Я видѣлъ, что отъ него не добьешься болѣе ни слова насчетъ Луннаго камня. Онъ утратилъ всякій интересъ къ слѣдствію и пошелъ искать садовника. Часъ спустя изъ оранжереи уже послышалась ихъ нескончаемые споры о шиповникѣ.
   Между тѣмъ мнѣ предстояло освѣдомиться, не измѣнилъ ли мистеръ Франклинъ своего рѣшенія уѣхать съ послѣобѣденнымъ поѣздомъ. Узнавъ о совѣщаніи, происходившемъ въ комнатѣ миледи, и объ его исходѣ, онъ немедленно рѣшился ждать новостей изъ Фризингалла. На всякаго другаго человѣка подобная перемѣна въ планахъ не произвела бы никакого впечатлѣнія, но мистера Франклина она совершенно перевернула.
   При такомъ излишкѣ свободнаго времени, какой оставался у него впереди, онъ сдѣлался неугомоненъ, и всѣ его заграничные коньки повыскакали одинъ за другомъ, какъ крысы изъ мѣшка.
   Представляя собой нѣчто въ родѣ хамелеона, у котораго къ существеннымъ чертамъ англійскаго характера примѣшивалась нѣмецкіе, англійскіе, французскіе оттѣнки, онъ безъ устали сновалъ по всему дому, не имѣя на другой темы для разговора, кромѣ жестокаго обращенія съ нимъ миссъ Рахили, ни другаго слушателя, кромѣ меня. Я, напримѣръ, нашелъ его въ библіотекѣ, сидящаго подъ картой современной Италіи. Не находя другаго выхода изъ постигшаго его горя, онъ старался по крайней мѣрѣ излить его въ словахъ.
   -- Я чувствую въ себѣ много прекрасныхъ стремленій, Бетереджъ, сказалъ онъ,-- но на что я обращу ихъ теперь? Во мнѣ есть зародыши многихъ превосходныхъ качествъ, которыя могли бы развиться лишь при содѣйствіи Рахили! Но что я буду дѣлать съ ними теперь?
   Затѣмъ онъ такъ краснорѣчиво описалъ мнѣ свои отвергнутыя достоинства и потомъ сталъ такъ трогательно сокрушаться надъ своею судьбой, что я изъ всѣхъ силъ придумывалъ что бы мнѣ сказать ему въ утѣшеніе. Вдругъ прошло мнѣ въ голову, что въ настоящемъ случаѣ всего удобнѣе было бы пустить въ ходъ Робинзона Крузо. Я поспѣшно заковылялъ въ свою комнату и немедленно вернулся съ этою безсмертною книгой. Глядь, а библіотека уже пуста. Только карта современной Италіи уставилась на меня со стѣны, а я въ свою очередь уставился на карту современной Италіи. Заглянулъ въ гостиную. Вижу, что на полу лежитъ платокъ мистера Франклина; ясное доказательство, что онъ недавно только промчался тутъ; но и пустая комната съ своей стороны говорила также, что онъ уже направилъ свои шага въ другое мѣсто. Сунулся въ столовую, и вижу, стоитъ Самуилъ съ бисквитомъ и рюмкой хереса въ рукахъ, безмолвно вопрошая пустое пространство.
   Только минуту тому назадъ мистеръ Франклинъ порывисто дернулъ за звонокъ, чтобы спросить себѣ прохладительнаго питья. Но въ то время какъ Самуилъ со всѣхъ ногъ кинулся исполнять его приказаніе, а звонокъ продолжалъ еще звенѣть и колебаться, мистеръ Блекъ былъ уже далеко. Нечего дѣлать, я толкнулся въ чайную, и тутъ-то наконецъ нашелъ мистера Франклина. Онъ стоялъ у окна, чертя гіероглифы по отпотѣвшему стеклу.
   -- Васъ ждетъ хересъ, сэръ, сказалъ я. Но разговаривать съ нимъ было, кажется, такъ же безполезно, какъ и обращаться къ одной изъ четырехъ стѣнъ; онъ погрузился въ неизмѣримую бездну своихъ размышленій, откуда не было никакой возможности извлечь его. "Какъ вы объясняете себѣ поведеніе Рахили, Бетереджъ?" былъ полученный мною отвѣтъ. Не зная, что сказать на это, я подалъ ему Робинзона Крузо, въ которомъ, по моему твердому убѣжденію, нашлось бы нужное объясненіе, еслибы только онъ далъ себѣ трудъ поискать его. Мистеръ Франклинъ закрылъ Робинзона Крузо и тутъ же пустился въ свою англо-германскую тарабарщину.
   -- Отчего же не вникнуть въ это дѣло поглужбе? сказалъ онъ, точно какъ будто и противной необходимости такого анализа.-- На кой чортъ теряете вы терпѣніе, Батереджъ, когда только съ помощью его мы можемъ добраться до истины. Не прерывайте меня. Поведеніе Рахили станетъ намъ совершенно понятнымъ, если, руководясь справедливостью, мы взглянемъ на дѣло сперва съ объективной точка зрѣніи, потомъ съ субъективной, и наконецъ, въ заключеніе, съ объективно-субъективной. Что узнаемъ мы въ такомъ случаѣ? Что пропажа Луннаго камня, случившаяся въ прошлыя четвергъ утромъ, повергла Рахиль въ состояніе нервнаго раздраженія, отъ котораго она и до сихъ поръ еще не оправилась. Надѣюсь, что пока вамъ нечего возражать противъ моего объективнаго взгляда. Прекрасно, такъ не прерывайте же меня. Разъ убѣдившись въ состояніи нервнаго раздраженія Рахили, могла ли мы ждать, чтобы поведеніе ея съ окружающими осталось такимъ, какимъ оно было при другихъ обстоятельствахъ? Объясняя такомъ образомъ ея поступки на основаніи ея внутреннихъ ощущеній, до чего доходимъ мы? Мы доходимъ до субъективной точки зрѣнія. Да лучше, и не пытайтесь оспаривать меня, Бетереджъ. Хорошо; что же дальше? Боже праведный! Само собою разумѣется, что отсюда проистекаетъ объективно-субъективный взглядъ на дѣло. Рахиль, собственно говоря, не Рахиль, а отвлеченная личность. Но могу ли я оскорбиться несправедливымъ со мною обращеніемъ отвлеченной личности? Само собою разумѣется, что нѣтъ. При всемъ вашемъ неблагоразуміи, Бетереджъ, врядъ ли и вы обвините меня въ подобной щепетильности. Ну, и что же можно изъ всего этого вывесть? То, что на зло нашимъ проклятымъ узкимъ англійскимъ воззрѣніямъ и предразсудкамъ, я чувствую себя совершенно спокойнымъ и счастливымъ. Гдѣ же мой хересъ?
   Голова моя между тѣмъ до того отупѣла, что я самъ не могъ различатъ: моя ли это голова, или голова мистера Франклина. Въ этомъ жалкомъ положеніи я приступилъ къ исполненію трехъ, какъ мнѣ казалось, чисто-объективныхъ вещей. Вопервыхъ, я принесъ мистеру Франклину его хересъ; потомъ удалился въ свою комнату и, наконецъ, усладилъ свою душу наипріятнѣйшею и наиуспокоительнѣйшею трубочкой, какую я когда-либо выкуривалъ въ своей жизни. Не думайте однако, чтобъ я такъ дешево отдѣлался отъ мистера Франклина. Изъ чайной заглянувъ въ переднюю, онъ, наконецъ, пустился въ людскую, и ощутивъ запахъ моей трубки, вдругъ вспомнилъ, что онъ пересталъ курить изъ глупой уступчивости желаніямъ миссъ Рахили. Въ одно мгновеніе ока онъ влетѣлъ ко мнѣ съ сигарочницей въ рукахъ и, съ свойственнымъ ему французскимъ легкомысліемъ, и остроуміемъ, снова принялся развивать свою неисчерпаемую тему.
   -- Дайте-ка мнѣ огня, Бетереджъ, сказалъ онъ.-- Можно ли допустить, чтобы человѣкъ, столько лѣтъ занимающійся куреніемъ табаку, какъ я, не открылъ до сихъ поръ на днѣ сигарочницы цѣлой системы обращенія мущинъ съ женщинами? Слѣдите за мной неуклонно, и я докажу вамъ это въ двухъ словахъ. Представьте себѣ, что вы выбираете сигару, закуриваете ее, а она обманываетъ ваши ожиданія. Что вы дѣлаете въ такомъ случаѣ? Вы бросаете ее и берете другую. Теперь замѣтьте примѣненіе этого правила къ женщинамъ! Вы выбираете женщину, стараетесь сблизиться съ ней, а она разбиваетъ ваше сердце. Безумецъ! воспользуйтесь наставленіями вашей сигарочницы. Бросьте ее, и возьмите другую!
   Услыхавъ это, я покачалъ головой. Ловко было придумано, нечего сказать; но мой собственный опытъ противорѣчилъ этой системѣ.
   -- При жизни покойной мистрисъ Бетереджъ, оказалъ я,-- мнѣ часто хотѣлось примѣнить къ дѣлу вашу философію, мистеръ Франклинъ. Но, къ сожалѣнію, законъ настаиваетъ на томъ, чтобы разъ выбравъ себѣ сигару, вы докуривали ее до конца, и говоря это, я подмигнулъ ему глазомъ.
   Мистеръ Франклинъ расхохотался, и мы оба остались въ игривомъ настроеніи двухъ веселыхъ сверчковъ, до тѣхъ поръ, пока не заговорила въ немъ новая сторона его характера. Въ такой-то бесѣдѣ проводили мы время съ моимъ молодымъ господиномъ въ ожиданіи новостей изъ Фризингалла (между тѣмъ какъ приставъ Коффъ ведъ съ садовникомъ нескончаемые споры о розахъ).
   Кабріолетъ вернулся домой цѣлымъ получасомъ ранѣе нежели я ожидалъ. Рѣшившись на время остаться въ домѣ своей сестры, миледи прислала съ грумомъ два письма, изъ которыхъ одно было адресовано къ мистеру Франклину, а другое ко мнѣ.
   Я отослалъ письмо мистера Франклина въ библіотеку, куда онъ вторично забрелъ, безцѣльно снуя по дому; свое же прочиталъ у себя въ комнатѣ. При вскрытіи пакета, я выронилъ оттуда банковый билетъ, которыя извѣстилъ меня (прежде нежели я узналъ содержаніе письма), что увольненіе пристава Коффа отъ производства слѣдствія о Лунномъ камнѣ было уже теперь дѣломъ рѣшеннымъ.
   Я послалъ сказать приставу, что желаю немедленно переговорить съ нимъ. Онъ явился на мой зовъ изъ оранжереи подъ впечатлѣніемъ своихъ споровъ съ садовникомъ и объявилъ, что мистеръ Бегби не имѣетъ, да никогда и не будетъ имѣть себѣ соперника въ упрямствѣ. Я просилъ его позабыть на время эти пустяки и обратить свое вниманіе на дѣло поистинѣ серіозное. Тогда только онъ замѣтилъ письмо, которое я держалъ въ рукахъ.
   -- А! сказалъ онъ скучающимъ голосомъ: -- вы, вѣроятно, получили извѣстіе отъ миледи. Имѣетъ ли оно какое-либо отношеніе ко мнѣ, мистеръ Бетереджъ?
   -- А вотъ судите сами, мистеръ Коффъ.
   Сказавъ это, я принялся (съ возможною выразительностью и скромностью) читать письмо госпожи моей.
   
   "Добрый мой Габріель, прошу васъ передать приставу Коффу, что я исполнила данное ему обѣщаніе по поводу Розанны Сперманъ. Миссъ Вериндеръ торжественно объявила мнѣ, что съ тѣхъ поръ какъ эта несчастная дѣвушка поступила въ домъ нашъ, она ни разу не имѣла съ ней никакихъ тайныхъ разговоривъ. Онѣ даже случайно не встрѣчались въ ту ночь, когда произошла пропажа алмаза, и между ними не было никакихъ сношеній съ четверга утромъ, когда поднялась въ домѣ тревога, и до нынѣшней субботы, когда миссъ Вериндеръ уѣхала послѣ полудня изъ дому. Вотъ что узнала я отъ дочери въ отвѣтъ на мое внезапное и краткое объявленіе ей о самоубійствѣ Розанны Сперманъ."
   
   Тутъ я остановился, и взглянувъ на пристава Коффа, спросилъ его, что думаетъ онъ объ этой части письма?
   -- Я только оскорбилъ бы васъ, еслибы высказалъ вамъ мое мнѣніе, отвѣчалъ приставъ.-- Продолжайте, мистеръ Бетереджъ, прибавилъ онъ съ самымъ убійственнымъ хладнокровіемъ,-- продолжайте.
   Когда я вспомнилъ, что этотъ человѣкъ только что имѣлъ дерзость упрекнуть нашего садовника въ упрямствѣ, то мнѣ, признаюсь, захотѣлось, вмѣсто того чтобы продолжать письмо, хорошенько отдѣлать его по-своему. Но наконецъ христіанское смиреніе мое одержало верхъ, и я неуклонно продолжалъ чтеніе письма миледи.
   
   "Обратившись къ чувствамъ миссъ Вериндеръ, такъ, какъ желалъ этого господинъ приставъ, я потомъ заговорила съ ней по внушенію моего собственнаго сердца, что должно было подѣйствовать на нее гораздо сильнѣе. Еще въ то время когда дочь моя не покидала родительскаго крова, я при двухъ различныхъ обстоятельствахъ предостерегала ее, что она подвергнетъ себя самымъ унизительнымъ подозрѣніямъ. Теперь же, я откровенно разказала ей насколько сбылись мои опасенія.
   Торжественно увѣривъ меня въ искренности своихъ словъ, дочь мои заявила, вопервыхъ, что у нея нѣтъ никакихъ тайныхъ долговъ; а вовторыхъ, что алмазъ не былъ въ ея рукахъ съ тѣхъ самыхъ поръ, когда, ложась спать во вторникъ ночью, она положила его въ свои индѣйскій шкапикъ; на этомъ и остановилось признаніе моей дочери. Она хранитъ упорное молчаніе, когда я спрашиваю ее, не можетъ ли она разъяснить тайну пропажи алмаза, и плачетъ, когда я прошу ее хоть ради меня оставить свою скрытность.-- "Настанетъ время, говоритъ она, когда вы узнаете, почему я остаюсь равнодушна къ обращеннымъ противъ меня подозрѣніямъ, и почему я отказываюсь довѣриться даже вамъ "Поступки мои могутъ только вызвать состраданіе моей матери, но я никогда не заставлю ее краснѣть за меня." -- Вотъ подлинныя слова моей дочери.
   "Послѣ всего происшедшаго между мной и приставомъ, я считаю необходимымъ, несмотря на то что онъ человѣкъ совершенно намъ посторонній, сдѣлать ему извѣстнымъ, равно какъ и вамъ, мой добрый Бетереджъ, отвѣтъ миссъ Вериндеръ. Прочтите ему это письмо и передайте ему прилагаемый банковый билетъ. Отказываясь отъ его услугъ, я должна прибавить, что отдаю полную справедливость его уму и честности, хотя я болѣе чѣмъ когда-либо убѣждена, что обстоятельства ввели его въ глубокое заблужденіе относительно этого дѣла".
   
   Тѣмъ и оканчивалось письмо миледи. Прежде нежели передать приставу банковый билетъ, я спросилъ его, не сдѣлаетъ ли онъ какихъ-нибудь замѣчаній по поводу высказанныхъ моею госпожой мнѣній.
   -- Дѣлать замѣчанія о дѣлѣ, которое мною оставлено, мистеръ Бетереджъ,-- не входитъ въ мои обязанности, отвѣчалъ онъ.
   -- Такъ вѣрите ли вы по крайней мѣрѣ хоть въ эту часть письма миледи? спросилъ я, съ негодованіемъ перебрасывая ему черезъ столъ банковый билетъ.
   Приставъ взглянулъ на него и приподнялъ свои мрачныя брови, въ знакъ удивленія къ великодушію моей госпожи.
   -- Это такая щедрая плата за потраченное мною время, сказалъ онъ,-- что и считаю себя въ долгу у миледи. Я запомню стоимость этого билета, мистеръ Бетереджъ, и при случаѣ постараюсь расквитаться.
   -- Что вы хотите сказать этимъ? спросилъ я.
   -- То, что миледи очень ловко устроила дѣла на время, сказалъ приставъ,-- но что эта семейная тайна принадлежитъ къ числу такихъ неурядицъ, которыя снова могутъ возникнуть, когда коего менѣе ожидаютъ этого. Посмотрите, сэръ, что не пройдетъ двухъ-трехъ мѣсяцевъ, какъ Лунный камень опять задастъ вамъ дѣла.
   Смыслъ и тонъ этихъ словъ можно было объяснить слѣдующимъ образомъ. Изъ письма госпожа моей мистеръ Коффъ усмотрѣлъ, что миссъ Рахиль оказалась настолько упорною, что не уступила самымъ настойчивымъ просьбамъ своей матери и даже рѣшилась обмануть ее (и при какихъ обстоятельствахъ, какъ подумаешь) цѣлымъ рядомъ гнуснейшихъ выдумокъ. Не знаю какъ бы другіе на моемъ мѣстѣ возражали приставу; я же безъ церемоніи отвѣчалъ ему такъ:
   -- Я смотрю на ваше послѣднее замѣчаніе, приставъ Коффъ, какъ на прямое оскорбленіе для миледи и ея дочери!
   -- Смотрите на него лучше, мистеръ Бетереджъ, какъ на сдѣланное вамъ предостереженіе, и вы будете гораздо ближе къ истинѣ.
   Уже, и безъ того раздраженный его замѣчаніями, я окончательно замолчалъ послѣ этой дьявольски-откровенной выходки.
   Я подошелъ къ окну, чтобы нѣсколько поуспокоиться. Дождь пересталъ, и какъ бы вы думала, кого я увидалъ на дворѣ? Самого мистера Бегби, садовника, который ожидалъ случая снова вступать съ приставомъ Коффомъ въ состязанія о шиповникѣ.
   -- Передайте мое нижайшее почтеніе господину приставу, сказалъ мистеръ Бегби, увидавъ меня въ окнѣ,-- и скажите ему, что если онъ согласенъ прогуляться до станціи желѣзной дороги, то мнѣ было бы весьма пріятно сопутствовать ему.
   -- Какъ! воскликнулъ приставъ, изъ-за моего плеча:-- неужто вы еще не убѣдилась моими доводами?
   -- Чорта съ два, очень я убѣдился! отвѣчалъ мистеръ Бегби.
   -- Въ такомъ случаѣ я пройдусь съ вами до станціи! сказалъ приставъ.
   -- Такъ мы встрѣтимся у воротъ! заключилъ мистеръ Бегби.
   Я былъ очень разсерженъ, какъ вамъ извѣстно, читатель, но спрашиваю васъ: чей гнѣвъ устоялъ бы противъ подобной смѣшной выходки? Перемѣна, происшедшая внутри меня, не ускользнула отъ наблюдательности пристава Коффа, и онъ постарался поддержать это благотворное настроеніе кстати вставленнымъ словцомъ.
   -- Полно! полно! сказалъ онъ:-- отчего вы, по примѣру миледи, не считаете моего взгляда на дѣло ошибочнымъ? Почему бы вамъ не утверждать, что я впалъ въ величайшее заблужденіе?
   Несмотря на явную насмѣшку, которая проглядывала въ этомъ предложеніи пристава Коффа, мысль слѣдовать во всемъ примѣру миледи такъ льстила мнѣ, что волненіе мое постепенно утихло: я снова пришелъ въ нормальное состояніе, а съ величайшимъ презрѣніемъ готовъ былъ встрѣтить всякое постороннее мнѣніе о миссъ Рахили, еслибы только оно противорѣчило мнѣнію миледи или моему собственному.
   Одного не въ силахъ я былъ сдѣлать: это воздержаться отъ разговора о Лунномъ камнѣ! Конечно, благоразумнѣе было бы вовсе не затрогивать этого предмета, но что же вы хотите! Добродѣтели, которыя украшаютъ современное поколѣніе, не были въ ходу въ мое время. Приставъ Коффъ задѣлъ меня за живое, и хотя я и смотрѣлъ на него съ презрѣніемъ, однако чувствительное мѣсто все-таки болѣло. Кончилось тѣмъ, что я умышленно навелъ его на разговоръ о письмѣ миледи.
   -- Хотя въ умѣ моемъ нѣтъ и тѣни сомнѣнія, оказалъ я,-- но вы не смущайтесь этимъ! продолжайте такъ, какъ бы говорили съ человѣкомъ совершенно доступнымъ вашимъ доводамъ. Вы думаете, что не слѣдуетъ вѣрить миссъ Рахили на слово и утверждаете, будто мы снова услышимъ о Лунномъ камнѣ. Поддержите же ваше мнѣніе, приставъ, заключилъ я веселымъ голосомъ,-- поддержите же ваше мнѣніе фактами.
   Вмѣсто того чтобъ обидѣться моими словами, приставъ Коффъ схватилъ мою руку и такъ усердно пожималъ ее, что у меня пальцы захрустѣла.
   -- Клянусь небомъ, торжественно сказалъ этотъ чудакъ,-- что я завтра же поступилъ бы на должность лакея, еслибы только мнѣ привелось служить вмѣстѣ съ вами, мистеръ Бетереджъ. Если я скажу, что вы чисты какъ ребенокъ, то этимъ самымъ польщу дѣтямъ, изъ которыхъ большая часть навѣрное не заслуживаютъ подобнаго комплимента. Полно, полно, не будемъ болѣе спорить. Любопытство ваше будетъ удовлетворено безъ всякихъ пожертвованіи съ вашей стороны. Я не упомяну ни о миледи, ни о миссъ Вериндеръ и, такъ и быть, ради васъ, попробую сдѣлаться оракуломъ. Я уже говорилъ вамъ, что дѣло съ Луннымъ камнемъ еще не совсѣмъ покончено. Хорошо. Теперь же на прощанье я предскажу вамъ три вещи, которыя непремѣнно должны случаться, и поневолѣ обратятъ на себя ваше вниманіе.
   -- Продолжайте! сказалъ я, не конфузясь и такъ же весело, какъ и прежде.
   -- Вопервыхъ, началъ приставъ,-- вы получите извѣстіе объ Іолландахъ, какъ только въ будущій понедѣльникъ почталіонъ доставитъ письмо Розанны въ Коббсъ-Голль.
   Еслибъ онъ обдалъ меня цѣлымъ ушатомъ холодной воды и то, признаюсь, онъ и тогда поразилъ бы меня не столько, какъ въ настоящую минуту. Показаніе миссъ Рахили, подтверждавшее ея неприкосновенность къ этому дѣлу, не разъяснило ни одного изъ поступковъ Розанны Сперманъ, какъ напримѣръ: шитья новой кофточка, ея старанія отдѣлаться отъ испачканнаго платья, и т. п.; и обстоятельство это никакъ не приходило мнѣ въ голову до тѣхъ поръ, пока приставъ Коффъ сразу не навелъ меня на мысль о немъ.
   -- Вовторыхъ, продолжалъ приставъ,-- вы опять услышите кое-что объ Индѣйцахъ: или въ здѣшнемъ околоткѣ, если миссъ Рахиль не уѣдетъ отсюда, или въ Лондонѣ, если она переселится въ этотъ городъ.
   Утративъ всякій интересъ къ тремъ фокусникамъ и совершенно убѣдившись въ невинности моей молодой госпожи, я довольно спокойно выслушалъ это второе предсказаніе.
   -- Ну, вотъ и два обстоятельства, которыхъ мы должны ожидать въ будущемъ, сказалъ я.-- Теперь очередь за третьимъ.
   -- Третье и послѣднее, сказалъ приставъ Коффъ,-- заключается въ томъ, что рано или поздно вы получите извѣстіе объ этомъ лондонскомъ закладчикѣ, ими котораго я уже дважды упоминалъ въ разговорѣ съ вами. Дайте мнѣ вашъ портфель, мистеръ Бетереджъ, и я для памяти запишу вамъ его имя и адресъ, такъ чтобы вы не могли ошибиться, въ случаѣ еслибы мое предсказаніе дѣйствительно сбылось.
   Сказавъ это, онъ написалъ на частомъ листкѣ слѣдующія отроки: "мистеръ Септемій Локеръ, Мидльсекская площадь, Ламбетъ, Лондонъ."
   -- Этими словами, сказалъ онъ, указывая на адресъ,-- должны кончиться всѣ ваши толки о Лунномъ камнѣ. Я болѣе не стану докучать вамъ, а время само укажетъ, правъ ли я былъ или виноватъ. Покамѣстъ же, сиръ, я уношу съ собой искреннее къ вамъ сочувствіе, которое, какъ мнѣ кажется, дѣлаетъ честь намъ обоимъ. Если нимъ не придется болѣе встрѣтиться до моего выхода въ отставку, то я надѣюсь, что вы посѣтите меня въ моемъ маленькомъ домикѣ, который я уже высмотрѣлъ для себя въ окрестностяхъ Лондона. Обѣщаю вамъ, мистеръ Бетереджъ, что въ моемъ садикѣ будетъ много газону. Что же касается до бѣдой мускатной розы..
   -- Чорта съ два! не выростите вы бѣлой мускатной розы, пока не привьете ее къ шиповнику, послышался голосъ у окна.
   Мы оба обернулись и опять увидали мистера Бегби, который, въ виду предстоявшихъ состязаній, не имѣлъ терпѣнія болѣе ожидать у воротъ. Приставъ пожалъ мнѣ руку, и съ своей стороны сгорая нетерпѣніемъ сразиться съ садовникомъ, опрометью бросился вонъ изъ комнаты.
   -- Когда онъ возвратится съ прогулки, поразспросите-ка его хорошенько о мускатной розѣ и вы убѣдитесь тогда, что я разбилъ его на всѣхъ пунктахъ! крикнулъ великій Коффъ, въ свою очередь окликнувъ меня изъ окна.
   -- Господа! отвѣчалъ я, стараясь умѣрить ихъ пылъ, какъ кто уже удалось мнѣ однажды. -- Бѣлая мускатная роза представляетъ обѣимъ сторонамъ обширное поле для разглагольствій.
   Но видно отвѣчать имъ было точно такъ же безполезно, какъ и насвистывать жигу вредъ поверстнымъ столбомъ (какъ говорятъ Ирландцы). Они оба ушли, продолжая свою распрю о розахъ и безпощадно нанося другъ другу удары. Предъ тѣмъ какъ обоимъ скрыться изъ глазъ моихъ, я увидалъ, что мистеръ Бегби качалъ своею упрямою головой, между тѣмъ какъ приставъ Коффъ схватилъ его за руку, какъ арестанта. Ну вотъ, подите же! Какъ ни насолилъ мнѣ за это время приставъ, а онъ все-таки мнѣ нравился. Пусть читатель самъ объяснитъ себѣ это странное состояніе моего духа. Еще немножко, и онъ совсѣмъ отдѣлается и отъ меня, и отъ моихъ противорѣчій. Разказавъ отъѣздъ мистера Франклина, я закончу дневникъ субботнихъ происшествій; описавъ же нѣкоторые странные факты, случившіеся въ теченіе слѣдующей недѣли, я тѣмъ окончательно завершу мой разказъ и передамъ перо той особѣ, которая должна продолжать его послѣ меня. Если вы, читатель, такъ же утомлены чтеніемъ моего повѣствованія, какъ я утомленъ его изложеніемъ,-- то, Боже! какая общая радость ожидаетъ насъ чрезъ нѣсколько страницъ!
   

XXIX

   Я велѣлъ приготовить кабріолетъ, на случай еслибы мистеръ Франклинъ захотѣлъ, во что бы то ни стало, уѣхать отъ насъ съ вечернимъ поѣздомъ. Появленіе на лѣстницѣ багажа, за которымъ слѣдовалъ и самъ мистеръ Франклинъ, убѣдило меня, что на этотъ разъ рѣшеніе его осталось непоколебимымъ.
   -- Да вы и вправду уѣзжаете, сэръ? сказалъ я, встрѣтясь съ нимъ въ сѣняхъ.-- Что бы вамъ подождать еще денекъ-другой и дать миссъ Рахили время одуматься?
   Куда дѣвался весь заграничный лоскъ мистера Франклина, когда наступила минута прощанья! Вмѣсто отвѣта, онъ сунулъ мнѣ въ руку письмо, полученное имъ отъ миледи. Большая часть его заключала въ себѣ повтореніе того, что было уже сообщено въ письмѣ, адресованномъ на мое имя. Но въ концѣ его было прибавлено нѣсколько строкъ, относящихся до миссъ Рахили, которыя если и не могли служить объясненіемъ чему-либо другому, то по крайней мѣрѣ дѣлали понятнымъ непоколебимость рѣшенія мистера Франклина.
   
   "Вы вѣрно удивитесь, узнавъ, какъ терпѣливо переношу я скрытность моей дочери по поводу всего происшедшаго (писала миледи). Въ домѣ пропалъ алмазъ, стоящій 20.000 фунтовъ стерлинговъ, и все заставляетъ меня предполагать, что пропажа его, составляющая для насъ тайну, во всѣхъ подробностяхъ извѣстна Рахили, хотя нѣкоторыя неизвѣстныя мнѣ лица, въ виду непонятной для меня цѣли, наложили на нее странное обязательство хранить молчаніе. Вамъ, можетъ-быть, странно, что я позволяю своей дочери издѣваться надо мной? А между тѣмъ это весьма просто. Вникните только хорошенько въ положеніе Рахили. Нервы ея до такой степени разстроены, что жалко смотрѣть на нее. Я не рѣшусь поднимать разговоръ о Лунномъ камнѣ до тѣхъ поръ, пока время не принесетъ ей должнаго успокоенія. Съ этою цѣлью я даже не задумалась удалитъ полисмена. Смущающая насъ тайна и его самого приводитъ въ замѣшательство; какъ человѣкъ посторонній, онъ не въ силахъ помочь намъ, а только увеличиваетъ мои мученія и однимъ своимъ именемъ доводитъ Рахиль до бѣшенства.
   "Я по возможности хорошо устроила свои планы на будущее. Въ настоящее время я намѣрена увезти Рахиль въ Лондонъ, отчасти для того, чтобы разсѣять ея мысли перемѣной обстановки, а съ другой стороны для того, чтобы посовѣтоваться о ней съ лучшими медиками. Какъ мнѣ звать васъ къ себѣ въ Лондонъ? Берите съ меня примѣръ терпѣнія, мой дорогой Франклинъ, и подождите вмѣстѣ со мной болѣе счастливаго времени. При томъ ужасномъ настроеніи духа, въ которомъ находится теперь Рахиль, она никакъ не можетъ простить вамъ вашего полезнаго содѣйствія къ розыску алмаза и не перестаетъ видѣть въ этомъ личную для себя обиду. Дѣйствуя ощупью въ этомъ дѣлѣ, вы, тѣмъ не менѣе, грозили ей раскрыть ея тайну и тѣмъ увеличивали и безъ того уже терзавшее ее безпокойство. Я не въ состояніи извинить то упорство, съ которымъ она старается сдѣлать васъ отвѣтственнымъ въ послѣдствіяхъ, которыхъ ни вы, ни я не могли не только предвидѣть, но и вообразитъ себѣ. Вразумитъ ее нѣтъ возможности, о ней можно только сожалѣть. Съ величайшимъ прискорбіемъ должна предупредить васъ, что вамъ лучше пока вовсе не встрѣчаться съ Рахилію. Предоставьте все времени -- вотъ единственный совѣтъ, который я могу предложить вамъ."
   
   Я возвратилъ письмо мистеру Франклину, сердечно сокрушаясь за него, потому что мнѣ извѣстно было какъ искренно любилъ онъ мою молодую госпожу и какъ сильно должны были уколоть его слова миледи.
   -- Знаете ли, сэръ, пословицу, рѣшился я только сказать ему. -- Когда обстоятельства достигли наихудшаго состоянія, то нужно скоро ожидать перемѣны ихъ къ лучшему. А сами посудите, мистеръ Франклинъ, что же можетъ бытъ хуже настоящаго положенія дѣлъ?
   Мистеръ Франклинъ сложилъ письмо своей тетки и, казалось, мало успокоился замѣчаніемъ, которое я рѣшился ему сдѣлать.
   -- Увѣренъ, сказалъ онъ,-- что въ пору моего прибытія сюда съ этимъ проклятымъ алмазомъ изъ Лондона, въ цѣлой Англіи не было семейства болѣе счастливаго чѣмъ это. Взгляните же на него теперь! Какое разъединеніе въ его средѣ и какая подозрительная таинственность во всей окружающей атмосферѣ! Припоминаете ли вы, Бетереджъ, то утро, когда мы разговаривали съ вами на зыбучихъ пескахъ о дядѣ моемъ Гернкаслѣ и о подаркѣ его ко дню рожденіи Рахили. Самъ полковникъ не подозрѣвалъ въ чьихъ рукахъ Лунный камень сдѣлается орудіемъ его мщенія!
   Съ этими словами онъ пожалъ мою руку и направился къ кабріолету.
   Я послѣдовалъ за нимъ по лѣстницѣ. Мнѣ было очень грустно видѣть, при какой обстановкѣ покидаетъ онъ старое гнѣздышко, гдѣ протекли самые счастливые годы его жизни. Певелопа (крайне встревоженная всѣмъ происшедшимъ въ домѣ), обливаясь слезами, пришла проститься съ нимъ. Мистеръ Франклинъ поцѣловалъ ее, на что я махнулъ рукой, какъ бы желая этимъ сказать: "На здоровье, сэръ, на здоровье." Кое-кто изъ остальной женской прислуги очутился тутъ же, выглядывая на него изъ-за угла. Онъ принадлежалъ къ числу тѣхъ мущинъ, которые нравятся всѣмъ женщинамъ. Въ послѣднюю минуту прощанья я подошелъ къ кабріолету и какъ милости просилъ у мистера Франклина, чтобы онъ далъ намъ о себѣ вѣсточку. Но онъ не обратилъ вниманія на мои слова, а перенося свой взглядъ отъ одного предмета на другой, какъ будто прощался со старымъ домомъ и со всею усадьбой.
   -- Смѣю ли опросить, сэръ, куда вы ѣдете? сказалъ я, продолжая держаться за кабріолетъ и пытаясь проникнуть въ его будущіе планы. Мистеръ Франклинъ внезапно надвинулъ себѣ на глаза шляпу.
   -- Куда я ѣду? повторилъ онъ за мной:-- Къ чорту!
   Вмѣстѣ съ этимъ словомъ пока рванулся съ мѣста, какъ бы испуганный такимъ нечестивымъ отвѣтомъ.
   -- Да благословитъ васъ Богъ на всѣхъ путяхъ вашихъ, сэръ! успѣлъ я промолвить, прежде нежели онъ скрылся отъ вашихъ глазъ.
   Нечего сказать, пріятный и милый джентльменъ былъ мистеръ Франклинъ! Несмотря на свои недостатки и дурачества, это былъ весьма пріятный и милый джентльменъ! По отъѣздѣ его изъ дома миледи, вездѣ чувствовалась ужасная пустота.
   Печаленъ и скученъ былъ наступившій затѣмъ субботній вечеръ. Для поддержанія крѣпости своего духа я усердно принялся за свою трубочку и Робинзона Крузо. Женщины (исключая Пенелопу) проводили время въ толкахъ о самоубійствѣ Розанны. Онѣ всѣ упорно держались того мнѣнія будто бѣдняжка украла Лунный камень и лишила себя жизни изъ боязни быть уличенною въ воровствѣ. Дочь моя, конечно, твердо держалась первоначально высказаннаго ею мнѣнія. Странно, что ни мнѣніе Пенелопы о причинѣ побудившей Розанну къ самоубійству, ни показанія моей молодой госпожи насчетъ ея неприкосновенности къ дѣлу, ничуть не объясняли поведенія несчастной дѣвушки. И тайная отлучка ея въ Фризингаллъ, и всѣ похожденія ей съ кофточкой оставались попрежнему загадочными. Конечно, безполезно было обращать на это обстоятельство вниманіе Пенелопы: всякое раздраженіе дѣйствовало на нее также мало, какъ проливной дождь на непромокаемую одежду. По правдѣ оказать, дочь моя наслѣдовала отъ меня стойкость взгляда и мысли и въ этомъ отношеніи даже за поясъ заткнула своего отца,
   На слѣдующій день (въ воскресенье) карета, остававшаяся до сихъ поръ въ домѣ мистера Абльвайта, возвратилась къ намъ пустая. Кучеръ привезъ мнѣ письмо и нѣкоторыя приказанія для горничной миледи и для Пенелопы.
   Письмо увѣдомляло меня, что моя госпожа рѣшилась въ понедѣльникъ увезти миссъ Рахиль въ свой домъ, находящійся въ Лондонѣ. Въ письменномъ же распоряженіи обѣимъ горничнымъ отдавались нѣкоторыя приказанія насчетъ необходимаго туалета, и назначалось время, когда онѣ должны были встрѣтить свою госпожу въ городѣ. Съ ними же приказано было отправиться и большей части слугъ. Уступая желанію миссъ Рахили не возвращаться болѣе домой, послѣ всего происшедшаго въ немъ, миледи рѣшилась отправиться въ Лондонъ прямо изъ Фризингалла. Я же, впредь до новыхъ распоряженій, долженъ былъ остаться въ деревнѣ для присмотра надъ домашнимъ и полевымъ хозяйствомъ. Слугамъ, оставшимся со мной, назначалось полное содержаніе.
   Вспомнивъ по этому поводу все, что говорилъ мистеръ Франклинъ о разъединеніи, водворившемся въ нашей средѣ, я естественно напалъ на мысль и о самомъ мистерѣ Франклинѣ. Чѣмъ болѣе я думалъ о немъ, тѣмъ болѣе и безпокоился объ его будущемъ, и наконецъ рѣшился съ воскресною почтой написать слугѣ его батюшки, мистеру Джефко (котораго я знавалъ въ былое время), прося его увѣдомить меня, что предприметъ мистеръ Франклинъ по прибытіи своемъ въ Лондонъ.
   Воскресный вечеръ былъ, кажется, еще печальнѣе субботняго. Мы кончили праздничный день такъ, какъ большая часть жителей нашего острова кончаютъ его аккуратно одинъ разъ въ недѣлю, то-есть, предупредивъ время отхода ко сну, мы всѣ задремали на своихъ стульяхъ.
   Не знаю, что принесъ съ собой понедѣльникъ для остальныхъ нашихъ домашнихъ; я же въ этотъ день испыталъ сильное потрясеніе. Именно въ понедѣльникъ и сбылось первое предсказаніе пристава Коффа, насчетъ Іолландовъ.
   Отправивъ Пенелопу и у въ домѣ. Наша опытность въ женщинахъ, бывшихъ въ исправительномъ домѣ, говоритъ намъ, что когда онѣ поступаютъ въ услуженіе -- и когда съ ними обращаются и ласково и справедливо -- онѣ по большей части выказываютъ искреннее раскаяніе и оказываются достойными милостей, которыми ихъ осыпаютъ. Но это былъ не обыкновенный случай воровства. Это былъ -- по моему мнѣнію-глубоко задуманныя обманъ съ участіемъ владѣлицы алмаза. Имѣя это въ виду, весьма естественно, что мнѣ прежде всего пришло въ голову относительно Розанны слѣдующее: удовольствовалась ли бы миссъ Вериндеръ (прошу извиненія у вашего сіятельства), заставивъ всѣхъ насъ думать, что Лунный камень просто пропалъ? Или она сдѣлала шагъ далѣе и обманула васъ, заставивъ подумать, что Лунный камень украденъ? Въ послѣднемъ случаѣ Розанна Спирманъ -- съ репутаціей воровки -- была у ней подъ рукой, лицо болѣе всѣхъ другихъ способное навести ваше сіятельство и меня на ложный свѣтъ.
   Возможно ли было (спрашивалъ я себя) изложить дѣло противъ миссъ Рэчель и Розанны съ болѣе ужасной точки зрѣнія? Это было возможно, какъ вы сейчасъ увидите.
   -- Я имѣлъ другую причину подозрѣвать покойницу, сказалъ онъ:-- которая кажется мнѣ еще убѣдительнѣе. Кто могъ лучше всѣхъ помочь миссъ Вериндеръ тайно получить деньги за алмазъ? Розанна Спирманъ. Молодая дѣвушка въ положеніи миссъ Вериндеръ не можетъ сама вести такое рискованное дѣло. Она должна имѣть помощницу, а кто болѣе годился для этого, спрашиваю я опять, какъ не Розанна Спирманъ? Покойная служанка вашего сіятельства отлично знала свое ремесло, когда была воровкою. Я знаю навѣрно, что она имѣла сношенія съ однимъ изъ тѣхъ немногихъ лондонскихъ ростовщиковъ, которые охотно дадутъ огромную сумму за такую замѣчательную вещь, какъ Лунный камень, не дѣлая неловкихъ вопросовъ и не настаивая на неловкихъ условіяхъ. Помните это, милэди, а теперь позвольте мнѣ объяснить, какъ мои подозрѣнія оправдались собственными поступками Розанны, и какія ясныя заключенія можно изъ нихъ вывести.
   Затѣмъ онъ перебралъ всѣ поступки Розаипы. Вы уже знакомы съ этими поступками такъ же какъ и я и вы поймете, какъ эта неопровержимая часть его объясненія набросила вину въ пропажѣ алмаза на память бѣдной умершей дѣвушки. Даже госпожа моя была испугана его словами. Она не отвѣчала ему, когда онъ кончилъ. Приставу, кажется, было все-равно, отвѣчаютъ ему, или нѣтъ. Онъ продолжилъ (чортъ его побери!) съ прежней твердостью:
   -- Объяснивъ все дѣло, какъ я его понимаю, сказалъ онъ;-- мнѣ остается только сказать вашему сіятельству, какъ я намѣренъ дѣйствовать далѣе. Я вижу только два способа успѣшно довести до конца это слѣдствіе. Одинъ изъ этихъ способовъ и считаю самымъ вѣрнымъ, другой допускаю только какъ смѣлый опытъ, и болѣе ничего. Ваше сіятельство рѣшите сами. Не выбрать ли намъ прежде способъ вѣрный?
   Госпожа моя сдѣлала ему знакъ поступить какъ онъ хочетъ и выбрать самому.
   -- Благодарю васъ, сказалъ приставъ:-- мы начнемъ съ вѣрнаго, если ваше сіятельство предоставляете это мнѣ. Останется ли миссъ Вериндеръ въ Фризинголлѣ, или воротится сюда, я намѣренъ въ томъ въ другомъ случаѣ бдительно наблюдать за всѣми ея поступками -- за людьми, съ которыми она видится, за прогулками верхомъ или пѣшкомъ, которыя она будетъ дѣлать, за письмами, которыя она будетъ получать или писать.
   -- Потомъ что? спросила моя госпожа.
   -- Потомъ, отвѣчалъ приставъ: -- я попрошу ваше сіятельство взять въ домъ на мѣсто Розанны Спирманъ служанкой женщину, привыкшую къ тайнымъ слѣдствіямъ въ этомъ родѣ, за скромность которой я могу ручаться.
   -- Потомъ что? спросила опять моя госпожа.
   Потомъ, продолжалъ приставъ: -- я намѣренъ послать одного изъ моихъ товарищей вступить въ соглашеніе съ тѣмъ ростовщикомъ въ Лондонѣ, который, какъ я упоминалъ, былъ прежде знакомъ съ Розанной Спирманъ и имя котораго и адресъ ваше сіятельство можете на это положиться были сообщены Розанной миссъ Вериндеръ. Я не опровергаю, что предлагаемое мною будетъ стоить денегъ и возьметъ много времени. Но результатъ несомнѣненъ. Мы обведемъ линію вокругъ Луннаго камня и будемъ съуживать линію все болѣе и болѣе до-тѣхъ-поръ, пока найдемъ Лунный камень въ рукахъ миссъ Вериндеръ, если она вздумаетъ оставить его при себѣ. Если долги ея не терпятъ отлагательства и она рѣшится продать его, у насъ будетъ человѣкъ, который захватитъ Лунный камень тотчасъ по прибытіи его въ Лондонъ.
   Услышавъ, что ея родная дочь становится предметомъ подобнаго предложенія, госпожа моя обидѣлась до такой степени, что заговорила съ гнѣвомъ въ первый разъ.
   -- Считайте, что ваше предложеніе отвергнуто совершенно, сказала она: -- и объясните вашъ другой способъ довести слѣдствіе до конца.
   -- Мой другой способъ, сказалъ приставъ, продолжая такъ же непринужденно, какъ и прежде:-- состоитъ въ томъ, чтобы испытать тотъ смѣлый опытъ, на который я прежде намекалъ. Мнѣ кажется, что я составилъ себѣ довольно правильное понятіе о характерѣ миссъ Вериндеръ. Она совершенно способна (по моему мнѣнію) на смѣлый обманъ. Но она слишкомъ горячаго и запальчиваго характера и слишкомъ непривыкла къ обманамъ, чтобы лицемѣрно дѣйствовать въ бездѣлицахъ и воздерживать себя, несмотря ни на какія раздражительныя обстоятельства. Ея чувства въ этомъ случаѣ постоянно уклонялись отъ ея воли, и въ то самое время, когда выгоды требовали скрывать ихъ. На эту-то особенность ея характера теперь я предлагаю дѣйствовать. Я желаю неожиданно нанести ей сильное потрясеніе при обстоятельствахъ, которыя заживо задѣнутъ ее. Простыми словами, я хочу сказать миссъ Вериндеръ неожиданно о смерти Розанны -- на случай, что ея лучшія чувства заставятъ ее откровенно признаться во всемъ. Ваше сіятельство принимаете этотъ способъ?
   Моя госпожа удивила меня выше всякаго выраженія. Она тотчасъ отвѣчала:
   -- Да, принимаю.
   -- Кабріолетъ готовъ, сказалъ приставъ:-- позвольте пожелать вашему сіятельству добраго утра.
   Милэди протянула руку и остановила его въ дверяхъ.
   -- Лучшія чувства моей дочери будутъ подвергнуты испытанію, какъ вы предлагаете, сказала она:-- но я требую, какъ ея мать, права сама ее испытать. Останьтесь здѣсь, а я поѣду въ Фризинголлъ.
   Разъ въ жизни знаменитый Кёффъ онѣмѣлъ отъ изумленія, какъ обыкновенный человѣкъ.
   Госпожа моя позвонила въ колокольчикъ и приказала подать непромокаемое пальто. Дождь все еще лилъ, а карста уѣхала, какъ вамъ извѣстно, съ миссъ Рэчель въ Фризинголлъ. Я старался уговоритъ ея сіятельство не подвергать себя суровости погоды. Совершенно безполезно! Я просилъ позволенія ѣхать съ нею и держать надъ лею зонтикъ. Она не хотѣла слышать объ этомъ. Кабріолетъ подъѣхалъ съ грумомъ.
   -- Вы можете положиться на два обстоятельства, сказала она приставу Кёффу въ передней.-- Я сдѣлаю этотъ опытъ съ миссъ Вериндеръ такъ смѣло, какъ вы могли бы сдѣлать его сами. И я сообщу вамъ результатъ, или лично или письменно, прежде чѣмъ послѣдній поѣздъ отправится сегодня въ Лондонъ.
   Съ этими словами она сѣла въ кабріолетъ и, взявъ возжи, поѣхала въ Фризинголлъ.
   

Глава XXII.

   Когда моя госпожа оставила насъ, я имѣлъ время подумать о приставѣ Кёффѣ. Я нашелъ его сидящимъ въ уютномъ уголку въ нижней залѣ. Онъ справлялся съ своей записной книжкой и злобно искривилъ углы губъ.
   -- Вы дѣлаете отмѣтки о нашемъ дѣлѣ? спросилъ я.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ приставъ.-- Я смотрю, какимъ дѣломъ долженъ заняться послѣ этого.
   -- О! сказалъ я.-- Стало быть, вы думаете, что здѣсь уже все кончено?
   -- Я думаю, отвѣчалъ приставъ Кёффъ: -- что лэди Вериндеръ одна изъ умнѣйшихъ женщинъ въ Англіи. Я также думаю, что на розу пріятнѣе смотрѣть, чѣмъ на алмазъ. Гдѣ садовникъ, мистеръ Беттереджъ?
   Нельзя было добиться отъ него ни слова болѣе о Лунномъ камнѣ. Онъ потерялъ уже всякій интересъ къ своему слѣдствію и непремѣнно хотѣлъ отыскать садовника. Черезъ часъ я услышалъ, какъ они спорили въ оранжереѣ и предметъ спора опять былъ шиповникъ.
   Между тѣмъ я долженъ былъ узнать, не перемѣнилъ ли мистеръ Фрэнклннъ своего намѣренія оставить насъ съ послѣполуденнымъ поѣздомъ. Узнавъ о совѣщаніи въ комнатѣ милэди и какъ оно кончилось, онъ немедленно рѣшился ждать отъ нея извѣстій изъ Фризинголла. Это весьма естественное измѣненіе въ его планахъ -- которое съ обыкновенными людьми не довело бы ни къ чему особенно -- доказывало въ мистерѣ Фрэнклинѣ одинъ результатъ, противъ котораго можно было сдѣлать возраженіе. Оно оставляло его въ нерѣшимости съ празднымъ временемъ на рукахъ и такимъ образомъ всѣ иностранныя стороны его характера повыскакали наружу какъ крысы изъ мѣшка.
   То итальянцемъ, то нѣмцемъ, то французомъ вбѣгалъ онъ во всѣ комнаты въ домѣ и тотчасъ же выбѣгалъ изъ нихъ и ни о чемъ не говорилъ, какъ объ обращеніи съ нимъ миссъ Рэчель, а слушать-то его было некому, кромѣ меня. Я нашелъ его (напримѣръ) въ библіотекѣ, сидящимъ надъ картой новѣйшей Италіи, въ полномъ незнаніи никакой другой методы развлечь свои огорченія, какъ только говорить о нихъ.
   -- Я имѣю нѣсколько похвальныхъ стремленій, Беттереджъ, но что я теперь долженъ дѣлать съ ними? Во мнѣ дремлетъ множество хорошихъ качествъ, еслибъ только Рэчель захотѣла помочь мнѣ вызвать ихъ наружу.
   Одъ такъ краснорѣчиво изображалъ свои пренебреженныя достоинства и такъ патетически оплакивалъ ихъ потомъ, что я рѣшительно не могъ придумать, какъ его утѣшить, когда вдругъ мнѣ пришло въ голову, что можно прибѣгнуть къ Робинзону Крузо. Я заковылялъ въ мою комнату и принесъ съ собою эту безсмертную книгу. Въ библіотекѣ не было никого. Ландкарта современной Италіи глядѣла на меня, а я глядѣлъ на нее.
   Я попробовалъ посмотрѣть въ гостиной. На полу лежалъ платокъ мистера Фрэнклина, доказывавшій, что онъ тамъ былъ. А пустая комната доказывала, что его уже тамъ нѣтъ.
   Я попробовалъ взглянуть въ столовую и увидалъ Самюэля съ бисквитами и рюмкой хересу, безмолвно разсматривающимъ пустой воздухъ. Минуту тому назадъ мистеръ Фрэнклинъ позвонилъ что есть силъ, требуя чѣмъ-нибудь освѣжиться. Самюэль прилетѣлъ со всѣхъ ногъ съ требуемымъ освѣженіемъ, а мистеръ Фрэнклинъ уже исчезъ прежде чѣмъ звонъ колокольчика прекратился.
   Я попробовалъ заглянуть въ утреннюю комнату и нашелъ его наконецъ. Онъ стоялъ у окна и выводилъ гіероглифы пальцемъ по сырому стеклу.
   -- Хересъ ждетъ васъ, сэръ, сказалъ я ему.
   Я могъ бы точно также обратиться къ четыремъ стѣнамъ комнаты: онъ былъ погруженъ въ бездонную глубину своихъ собственныхъ размышленій.
   -- Какъ вы объясните поведеніе Рэчель, Беттереджъ? вотъ единственный отвѣтъ полученный мною.
   Не приготовивъ настоящаго отвѣта, я подалъ ему Робинзона Крузо, съ твердымъ убѣжденіемъ, что какое-нибудь объясненіе можно тамъ найти, если только хорошенько поискать. Мистеръ Фрэнклинъ захлопнулъ Робинзона Крузо и тотчасъ же пустился въ свою нѣмецко-англійскую тарабарщину.
   -- Зачѣмъ не разсмотрѣть этого какъ слѣдуетъ? сказалъ онъ, какъ будто я лично противился этому.-- За коимъ чертомъ терять терпѣніе, Беттереджъ, когда одного терпѣнія я нужно для того, чтобы добраться до истины? Не прерывайте меня. Поведеніе Рэчель совершенно понятно, если вы только будете къ ней справедливы и сначала будете смотрѣть на ея поведеніе съ объективной точки зрѣнія, а потомъ съ субъективной, и наконецъ ужъ въ заключеніе съ объективно-субъективной. Что мы знаемъ? Мы знаемъ, что пропажа Луннаго камня въ прошлый четвергъ утромъ привела ее въ нервное раздраженіе, изъ котораго она еще не оправилась. Вы намѣрены отрицать объективный взглядъ въ этомъ отношеніи? Очень хорошо, когда такъ -- не прерывайте меня. А такъ какъ она была въ нервномъ раздраженіи, какъ мы можемъ ожидать, чтобы она обращалась съ окружающими ее, какъ обращалась бы, еслибъ не находилась въ этомъ раздраженія? Разсуждая такимъ образомъ, до чего мы дойдемъ? Мы дойдемъ до субъективной точки зрѣнія. Попробуйте-ка оспорить субъективную точку зрѣнія. Очень хорошо, когда такъ что изъ этого выходитъ? Великій Боже! Разумѣется, слѣдуетъ объясненіе объективно-субъективное! Рэчель, собственно говоря, не Рэчель, а кто-то другая. Развѣ я огорчаюсь, что со мною жестоко обходится какая-то другая? Вы довольно безразсудны, Беттереджъ, но врядъ ли можете обвинить меня въ этомъ, слѣдовательно какой же изъ этого конецъ? Конецъ тотъ, несмотря на вашу проклятую англійскую ограниченность и предубѣжденіе, что я совершенно счастливъ и спокоенъ. Гдѣ хересъ?
   Моя голова въ это время находилась въ такомъ состояніи, что я не совершенно былъ увѣренъ, моя ли это голова или мистера Фрэнклина. Въ такомъ плачевномъ состояніи я рѣшился сдѣлать то, что считаю тремя объективными вещами. Я принесъ мистеру Фрэнклину хересъ, ушелъ въ свою комнату и утѣшился самой успокоительной трубочкой, какую когда-либо курилъ въ моей жизни. Не предполагайте однако, что я отдѣлался отъ мистера Фрэнклина такъ легко. Выбѣжавъ изъ утренней комнаты къ нижнюю залу, онъ пробрался и въ людскія, почувствовалъ запахъ моей трубки и тотчасъ вспомнилъ, что онъ имѣлъ глупость бросить курить для миссъ Рэчель. Въ одно мгновеніе ока онъ влетѣлъ ко мнѣ съ своей сигарочницей и пустился разсуждать объ одномъ вѣчномъ предметѣ своимъ остроумнымъ, яснымъ, невѣрующимъ, французскимъ способомъ.
   -- Дайте мнѣ огня, Беттереджъ. Возможно ли, чтобы мущина могъ курить такъ долго какъ курилъ я, и не узнать, что въ его сигарочницѣ заключается полная система какъ обращаться съ женщинами? Слѣдите за мною внимательно и я докажу вамъ это въ двухъ словахъ. Вы выбираете сигару, пробуете ее, и она обманетъ наши ожиданія. Что вы дѣлаете послѣ этого? Вы бросаете ее и пробуете другую. Теперь примѣтьте премѣненіе. Вы выбираете женщину и она разобьетъ вамъ сердце. Дуракъ! бери урокъ отъ твоей сигарочницы. Брось ее и выбирай другую!
   Я покачалъ головой на это. Конечно, это было удивительно умно, но моя опытность опровергала это.
   -- При жизни покойной мистриссъ Беттереджъ, сказалъ я:-- я часто былъ готовъ испытать вашу философію, мистеръ Фрэнклинъ. Но законъ настаиваетъ, чтобы вы курили вашу сигару, сэръ, когда вы выбрали ее.
   Я подмигнулъ при этомъ замѣчаніи. Мистеръ Фрэнклинъ захохоталъ -- и мы забавлялись какъ дѣти, пока слѣдующая новая сторона его характера одержала верхъ въ надлежащее время. Такимъ образомъ дѣло шло съ моимъ молодымъ бариномъ и со мной, и такимъ образомъ (пока приставъ Кёффъ и садовникъ ссорились изъ-за розъ) мы оба провели время до того, какъ пришло извѣстіе изъ Фризинголла.
   Кабріолетъ воротился за полчаса ранѣе того, какъ я ожидалъ. Милэди рѣшилась остаться пока въ домѣ своей сестры. Грумъ привезъ два письма отъ своей госпожи, одно къ мистеру Фрэнклину, другое ко мнѣ.
   Письмо мистера Фрэнклина я послалъ къ нему въ библіотеку, куда странствованія по дому привели его теперь во второй разъ. Письмо ко мнѣ прочелъ я въ своей комнатѣ. Чекъ, выпавшій изъ письма, когда я распечаталъ его, сказалъ мнѣ (прежде чѣмъ я прочелъ содержаніе), что прекращеніе слѣдствія пристава Кёффа о Лунномъ камнѣ было теперь дѣломъ рѣшеннымъ.
   Я послалъ въ оранжерею сказать, что желаю сейчасъ же говорить съ приставомъ. Онъ явился съ головой наполненной садовникомъ и шиповникомъ, объявляя, что равнаго мистеру Бсгби по упорству еще не было на свѣтѣ никого и никогда. Я просилъ его изгнать изъ нашего разговора такія неприличныя пустяки и обратить все вниманіе на дѣло дѣйствительно важное. Послѣ этого онъ тотчасъ примѣтилъ письмо въ моихъ рукахъ.
   -- А! сказалъ онъ съ утомленіемъ: -- вы получили извѣстіе отъ ея сіятельства. Касается оно до меня, мистеръ Беттереджъ?
   -- Вы сами будете судить, приставъ.
   Я прочелъ ему письмо (съ приличной выразительностью и разстановкой) въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
   "Мой добрый Габріэдь, прошу васъ сообщить приставу Кёффу, что я исполнила обѣщаніе, данное ему съ слѣдующимъ результатомъ относительно Розанны Спирманъ. Миссъ Вериндеръ торжественно увѣряетъ, что она никогда не говорила ни слова наединѣ съ Розанной съ самаго того времени, какъ эта несчастная женщина вступила ко мнѣ въ домъ. Онѣ не встрѣчались даже случайно въ ту ночь, когда алмазъ пропалъ, и никакихъ сношеній не было между ними съ утра четверга, когда поднялась тревога, до субботы, когда миссъ Вериндеръ оставила насъ. Когда я сказала моей дочери неожиданно и коротко о самоубійствѣ Розанны Спирманъ -- вотъ что изъ этого вышло." Дойдя до этого мѣста, я поднялъ глаза и спросилъ пристава Кёффа, что одъ думаетъ объ этомъ письмѣ.
   -- Я только оскорблю васъ, если выражу мое мнѣніе, отвѣчалъ приставъ.-- Продолжайте, мистеръ Беттереджъ, сказалъ онъ съ самымъ раздражительнымъ упорствомъ: -- продолжайте.
   Когда я вспомнилъ, что этотъ человѣкъ имѣлъ смѣлость жаловаться на упрямство нашего садовника, языкъ чесался у меня "продолжать" другими словами, а не тѣни, которыя были написаны въ письмѣ моей госпожи. На этотъ разъ однако мои христіанскія добродѣтели не измѣнили мнѣ. Я твердымъ голосомъ продолжалъ письмо ея сіятельства:
   "Обратившись къ миссъ Вериндеръ такимъ образомъ, какъ считалъ лучшимъ полицейскій офицеръ, я дотомъ заговорила съ ней такимъ образомъ, какой я сама считала наиболѣе удобнымъ для того, чтобы сдѣлать на нее впечатлѣніе. Два раза передъ тѣмъ, какъ моя дочь уѣхала изъ моего дома, я втайнѣ предостерегала ее, что она подвѣргаетъ себя самымъ нестерпимымъ и унизительнымъ подозрѣніямъ. Теперь я сказала ей въ самыхъ ясныхъ выраженіяхъ, что мои опасенія осуществились.
   "Отвѣтъ ея на это, по ея собственному торжественному увѣренію, ясенъ какъ нельзя болѣе. Во-первыхъ, она не имѣетъ никакихъ долговъ. Во-вторыхъ, алмазъ не находится теперь и не находился въ ея рукахъ, послѣ того, какъ она положила ею въ шкапикъ въ середу.
   "Признанія, которыя сдѣлала мнѣ моя дочь, не идутъ далѣе этого. Она упорно молчитъ, когда я спрашиваю ее, не можетъ ли она объяснить пропажу алмаза. Она отказываетъ со слезами, когда я упрашиваю ее высказаться для меня. "-- Наступитъ день, когда вы узнаете, почему мнѣ все-равно, что меня подозрѣваютъ, и почему я молчу даже съ вами. Я сдѣлала многое для того, чтобы заслужить состраданіе моей матери, и не сдѣлала ничего, что заставило бы мою мать краснѣть за меня." Вотъ собственныя слова моей дочери.
   "Послѣ того, что произошло между полицейскимъ офицеромъ и мною, я думаю -- хотя онъ человѣкъ посторонній -- что онъ долженъ узнать такъ же, какъ и вы, что сказала мнѣ миссъ Вериндеръ. Прочтите ему мое письмо, а потомъ отдайте чекъ, вложенный въ мое письмо. Отказываясь отъ всякаго дальнѣйшаго права на его услуги, мнѣ остается только сказать, что я убѣждена въ его добросовѣстности я въ его ужѣ; но я убѣждена еще тверже прежняго, что обстоятельства въ этомъ случаѣ гибельно обманули его".
   Этимъ кончалось письмо. Прежде чѣмъ я подалъ чекъ приставу Кёффу, я спросилъ его, не желаетъ ли онъ сдѣлать какого-нибудь замѣчанія.
   -- Обязанность не предписываетъ мнѣ, мистеръ Беттереджъ, дѣлать замѣчаніе о дѣлѣ уже конченномъ мною.
   Я бросилъ къ нему чекъ черезъ столъ.
   -- А этой части письма ея сіятельства вы вѣрите? спросилъ я съ негодованіемъ.
   Приставъ посмотрѣлъ на чекъ и поднялъ свои унылыя брови, признавая щедрость ея сіятельства.
   -- Это такая щедрая оцѣнка моего времени, сказалъ онъ;-- что я считаю себя обязаннымъ вознаградить за это кое-чѣмъ. Я буду помнить стоимость этого чека, мистеръ Беттереджъ, когда наступитъ случай вспомнить объ этомъ.
   -- Что вы хотите сказать? спросилъ я.
   -- Ея сіятельство пока очень искусно уладила дѣло, сказалъ приставъ.-- Но этотъ фамильный скандалъ принадлежитъ къ числу такихъ, который вдругъ вспыхнетъ опять, когда вы всего менѣе ожидаете этого. У насъ на рукахъ опять будетъ дѣло о лунномъ камнѣ, прежде чѣмъ пройдетъ нѣсколько мѣсяцевъ.
   Если эти слова и тонъ, которымъ онъ ихъ произнесъ, значили что-нибудь -- то ихъ можно было объяснить вотъ какъ. Письмо моей госпожи доказало приставу, что миссъ Рэчель такъ закоренѣла, что могла устоять отъ самыхъ убѣдительныхъ просьбъ, съ какими только могли обратиться къ ней, и что она обманула свою родную мать (великій Боже, при какихъ обстоятельствахъ) цѣлымъ рядомъ гнусной лжи. Какъ другіе на моемъ мѣстѣ могли бы отвѣчать приставу, я не знаю. Я отвѣчалъ на его слова въ слѣдующихъ ясныхъ выраженіяхъ:
   -- Приставъ Кёффъ, я считаю ваше послѣднее замѣчаніе оскорбленіемъ для милэди и ея дочери.
   -- Мистеръ Беттереджъ, считайте это предостереженіемъ для себя, и вы будете ближе къ цѣли.
   Какъ я ни былъ разгоряченъ и разсерженъ, адское довѣріе, съ которымъ онъ далъ мнѣ этотъ отвѣтъ, замкнуло мнѣ губы.
   Я отошелъ къ окну, чтобы успокоиться. Дождь пересталъ, и кого я увидалъ на дворѣ, какъ не мистера Бегби, садовника, который ждалъ, чтобы продолжать споръ о шиповникѣ съ приставомъ Кёффомъ.
   -- Кланяйтесь отъ меня приставу, сказалъ мистеръ Бегби, какъ только увидалъ меня.-- Если онъ хочетъ идти на станцію пѣшкомъ, я съ удовольствіемъ пойду съ нимъ.
   -- Какъ! закричалъ приставъ позади меня: -- вы еще не убѣдились?
   -- Какъ бы не такъ! ни крошечки не убѣдился! отвѣчалъ мистеръ Бегби.
   -- Когда такъ, я пѣшкомъ пойду до станціи, сказалъ приставъ.
   -- А я встрѣчу васъ у калитки, сказалъ мистеръ Бегби.
   Я былъ довольно сердитъ -- какъ вамъ извѣстно -- но можетъ ли гнѣвъ устоять противъ этого? Приставъ Кёффъ примѣтилъ во мнѣ перемѣну и поощрилъ ее весьма кстати однимъ словцомъ.
   -- Полно, полно! сказалъ онъ: -- зачѣмъ не взглянуть на мою точку зрѣнія такъ, какъ ея сіятельство на нее глядитъ? По чему не сказать, что обстоятельства гибельно обманули меня?
   Глядѣть на что-нибудь съ одной точки зрѣнія съ ея сіятельствомъ было весьма пріятнымъ преимуществомъ -- даже при той невыгодѣ, что это преимущество было мнѣ предложено приставомъ Кёффомъ. Гнѣвъ мой тотчасъ остылъ и я пришелъ въ мое нормальное состояніе. Я смотрѣлъ на всякое, другое мнѣніи о миссъ Рэчель, кромѣ мнѣнія милэди и моего, съ надменнымъ презрѣніемъ. Одно, чего я не могъ сдѣлать, это молчать о Лунномъ камнѣ. Здравый смыслъ долженъ былъ бы предупредить меня, я это знаю, что это дѣло слѣдовало оставитъ въ покоѣ -- но вотъ, подите! добродѣтели, отличающія настоящее поколѣніе, не были изобрѣтены въ мое время. Приставъ Кёффъ попалъ въ больное мѣсто, и хотя я презиралъ его, больное мѣсто все-таки болѣло. Кончилось тѣмъ, что я коварно воротилъ его къ письму ея сіятельства.
   -- Я совершенно убѣдился, сказалъ я: -- но это все-равно! Продолжайте, какъ будто меня еще можно убѣдить. Вы думаете, что словамъ миссъ Рэчель вѣрить нельзя, и говорите, что ли еще услышимъ о Лунномъ камнѣ. Доказывайте ваше мнѣніе, приставъ, заключилъ я весело.-- Доказывайте ваше мнѣніе.
   Вмѣсто того, чтобъ обидѣться, приставъ Кёффъ схватилъ меня за руку и жалъ ее до того, что у меня опять заболѣли пальцы,
   -- Клянусь небомъ, торжетвенно сказалъ этотъ странный сыщикъ: -- я завтра же пошелъ бы въ услуженіе, мистеръ Беттереджъ, еслибы имѣлъ возможность служить вмѣстѣ съ вами! Сказать, что вы простодушны какъ ребенокъ, сэръ, значило бы сдѣлать дѣтямъ комплиментъ, котораго не заслуживаютъ девять малютокъ изъ десяти. Нѣтъ, нѣтъ! мы не будемъ спорить больше. Вы допытаетесь моего мнѣнія на болѣе легкихъ условіяхъ, ни слова не скажу ни о ея сіятельствѣ, ни о миссъ Вериндеръ -- я только превращусь въ предсказателя, первый разъ въ жизни и для васъ. Я предувѣдомлялъ васъ, что вы еще не покончили съ Луннымъ камнемъ. Очень хорошо. Теперь я предскажу вамъ, на разставаньи, три обстоятельства, которыя, какъ я полагаю, насильно обратятъ на себя ваше вниманіе, хотите вы этого или нѣтъ.
   -- Продолжайте! сказалъ я, нисколько не смутившись и съ прежней веселостью.
   -- Во-первыхъ, сказалъ приставъ:-- вы услышите кое-что отъ Йолландовъ -- когда почтальонъ принесетъ письмо Розанны въ Кобс-Голь въ будущій понедѣльникъ.
   Еслибъ онъ вылилъ на меня ведро холодный воды, я сомнѣваюсь, было ли бы это ощущеніе непріятнѣе того, которое произвели во мнѣ эти слова. Увѣреніе миссъ Рэчель въ ея невинности оставило поведеніе Розанны -- шитье новой кофточки, прятанье запачканной и все остальное -- совершенно безъ объясненія. Все это не приходило мнѣ въ голову до тѣхъ поръ, пока приставъ Кёффъ напомнилъ мнѣ все въ одно мгновеніе!
   -- Во-вторыхъ, продолжалъ приставъ: -- вы опять услышите о трехъ индійцахъ. Вы услышите о нихъ въ здѣшнихъ окрестностяхъ, если миссъ Рэчель останется здѣсь. Вы услышите о нихъ въ Лондонѣ, если миссъ Рзчель поѣдетъ въ Лондонъ.
   Переставъ вовсе интересоваться тремя фокусниками и совершенно убѣдившись въ невинности моей барышни, я довольно легко принялъ это предсказаніе.
   -- Это два изъ трехъ имѣющихъ случиться обстоятельствъ, сказалъ я:-- теперь какое же третье?
   -- Третье и послѣднее, сказалъ приставъ Кёффъ:-- вы рано или поздно услышите кое-что о томъ лондонскомъ ростовщикѣ, о которомъ я уже два раза осмѣлился упомянуть. Дайте мнѣ записную книжку и я запишу вамъ его имя и адресъ -- такъ чтобы не могло быть ошибки, еслибъ это дѣйствительно случилось.
   Онъ написалъ на чистомъ листикѣ: "Мистеръ Септимусъ Люкеръ, Миддлѣсекская площадь, Лэмбетъ, Лондонъ".
   -- Вотъ, сказалъ онъ, указывая на адресъ:-- послѣднія слова о Лунномъ камнѣ, которыми я побезпокою васъ пока. Время покажетъ, правъ я или нѣтъ. А пока, сэръ, я унесу съ собой искреннюю привязанность къ вамъ, которая, какъ я думаю, дѣлаетъ честь обоимъ намъ. Если мы не встрѣтимся прежде, чѣмъ я выйду въ отставку, я надѣюсь, что вы навѣстите меня въ домикѣ близь Лондона, который имѣется у меня въ виду. Обѣщаю вамъ, мистеръ Беттереджъ, что въ моемъ саду будутъ травяныя дорожки. А что касается до махровой розы...
   -- Не выростетъ у васъ бѣлая махровая роза, если вы не привьете ее къ шиповнику! закричалъ голосъ у окна.
   Мы оба обернулись. У мистера Бегби не достало терпѣнія дожидаться у калитки. Приставъ пожалъ мнѣ руку и выбѣжалъ на дворъ, разгорячившись еще больше съ своей стороны.
   -- Спросите его о махровой розѣ, когда онъ воротится, и посмотрите, какъ я его отдѣлаю! закричалъ мнѣ въ окно въ свою очередь знаменитый Кёффъ.
   -- Господа! отвѣчалъ я, опять унимая ихъ, какъ уже разъ унялъ.-- Относительно махровой розы многое можно сказать съ обѣихъ сторонъ.
   Когда я увидѣлъ ихъ въ послѣдній разъ, мистеръ Бегби качалъ своей упрямой головой, а приставъ Кёффъ подхватилъ его подъ руку, какъ арестанта. А, ну, ну! я признаюсь, что я не могъ не полюбить пристава -- хотя ненавидѣлъ его все время.
   Объясняйте это душевное состояніе, если можете. Теперь вы скоро освободитесь отъ меня и моихъ противорѣчій. Когда и разскажу объ отъѣздѣ мистера Фрэнклина, исторія субботнихъ происшествій будетъ кончена наконецъ. А когда я потомъ опишу нѣкоторыя странныя происшествія, случившійся впродолженіе слѣдующей недѣли, я докончу мою часть въ разсказѣ и передамъ перо человѣку, которому назначено слѣдовать за мной. Если вамъ такъ же надоѣло читать этотъ разсказъ, какъ мнѣ надоѣло писать его -- Боже, какъ мы будемъ радоваться съ обѣихъ сторонъ черезъ нѣсколько страницъ!
   

Глава XXIII.

   Я приготовилъ кабріолетъ на случай, если мистеръ Фрэнклинъ непремѣнно захочетъ оставить насъ съ вечернимъ поѣздомъ.
   Появленіе поклажи на лѣстницѣ, а затѣмъ появленіе самого мистера Фрэнклина сказали мнѣ довольно ясно, что онъ хоть разъ въ жизни держался твердо своего намѣренія.
   -- Итакъ, вы непремѣнно рѣшились, сэръ? сказалъ я, когда мы встрѣтились въ нижней залѣ.-- Зачѣмъ не подождать еще дня два и не дать миссъ Рэчель новую возможность одуматься?
   Заграничный лоскъ, повидимому, сошелъ съ мистера Фрэнклина теперь, когда пришло время проститься. Вмѣсто того, чтобъ отвѣчать мнѣ на словахъ, онъ подалъ мнѣ письмо, которое ея сіятельство написала къ нему. Большая часть письма была наполнена тѣмъ, что было уже сказано въ другомъ письмѣ, полученномъ мною. Но въ концѣ была прибавлена приписка о миссъ Рэчель, которая объяснитъ неизмѣнность намѣренія мистера Фрэнклина, если не объяснитъ ничего другого.
   "Вы удивляетесь навѣрно (писала ея сіятельство), что я позволяю моей дочери оставлять меня въ совершенной неизвѣстности. Пропалъ алмазъ цѣною въ двадцать тысячъ фунтовъ -- и я должна предположить, что пропажа его не составляетъ никакой тайны для Рэчель; что какое-то непонятное обязательство молчанія было наложено на нее какимъ-то человѣкомъ или какими-то людьми, совершенно неизвѣстными мнѣ, имѣвшими въ виду какую-то цѣль, которую я не могу даже угадать. Понятно ли, что я позволяю шутить со мною такимъ образомъ? Это совершенно понятно при настоящемъ состояніи Рэчель. Она находится въ такомъ нервномъ волненіи, на которое жалко смотрѣть. Я не смѣю приступить къ вопросу о Лунномъ камнѣ до-тѣхъ-поръ, пока время не успокоитъ ее нѣсколько. Для достиженія этой цѣли я. не колеблясь отпустила полицейскаго сыщика. Тайна, сбивающая насъ съ толку, сбиваетъ съ толку и его. Въ этомъ дѣлѣ посторонній не можетъ намъ помочь. Онъ увеличиваетъ мои страданія и сводитъ съ ума Рэчель, если только она услышитъ его имя.
   "Мои планы на будущее время такъ хорошо устроены, какъ только возможно. Я намѣрена отвезти Рэчель въ Лондонъ -- отчасти для того, чтобы успокоить ее совершенной перемѣной -- отчасти для того, чтобы попробовать, что можно будетъ сдѣлать, посовѣтовавшись съ лучшими докторами. Могу я васъ просить встрѣтиться съ нами въ Лондонѣ? Любезный Фрэнклинъ, вы съ вашей стороны должны подражать моему терпѣнію и ждать, какъ я буду ждать, болѣе удобнаго времени. Драгоцѣнная помощь, которую вы оказали слѣдствію послѣ пропавшаго алмаза, все еще кажется непростительной обидой для Рэчель въ настоящемъ страшномъ состояніи ея души. Поступая слѣпо въ этомъ дѣлѣ, вы увеличили ея безпокойство, невинно угрожая открытіемъ ея тайны вашими стараніями. Я не могу извинить злость, которая дѣлаетъ васъ отвѣтственнымъ за послѣдствія, которыхъ ни вы, ни я не могли вообразить или предвидѣть. Съ Рэчель разсуждать нельзя -- о ней можно только жалѣть. Съ огорченіемъ должна сказать, что пока вамъ и Рэчель лучше разойтись. Единственный совѣтъ, который я могу предложить вамъ, состоитъ въ томъ, чтобы дать ей время."
   Я подалъ назадъ письмо, искренно сожалѣя о мистерѣ Фрэнклинѣ, потому что зналъ, какъ онъ побитъ барышню, и видѣлъ, что слова ея матери о ней пронзили ему сердце.
   -- Вы знаете пословицу, сэръ, вотъ все, что я ему сказалъ.-- Когда дѣла дошли до самой худшей степени, они непремѣнно станутъ поправляться. Дѣла не могутъ находиться въ худшемъ состояніи, мистеръ Фрэнклинъ, какъ они находятся теперь.
   Мистеръ Фрэнклинъ сложилъ письмо тетки, повидимому не очень утѣшенной замѣчаніемъ, которое я осмѣлился сдѣлать ему.
   -- Когда я пріѣхалъ сюда изъ Лондона съ этимъ противнымъ алмазомъ, сказалъ онъ: -- я не думалъ, чтобы въ Англіи была семья счастливѣе этой. Посмотрите теперь на эту семью! Она разбросана, разъединена -- даже воздухъ этого дома отравленъ тайнами и подозрѣніями! Помните то утро на Зыбучихъ Пескахъ, когда мы разговаривали о моемъ дядѣ Гернкастлѣ и объ его подаркѣ на день рожденія? Лунный камень послужилъ къ мщенію полковника, Беттереджъ, такимъ образомъ, о которомъ полковникъ не воображалъ!
   За этимъ онъ пожалъ мнѣ руку и пошелъ къ кабріолету.
   Я проводилъ его съ лѣстницы. Прискорбно было видѣть, что онъ такимъ образомъ оставляетъ старый домъ, гдѣ провелъ самые счастливые годы его жизни. Пенелопа (чрезвычайно разстроенная всѣмъ, что случилось въ этомъ домѣ) пришла со слезами проститься съ мистеромъ Фрэнклиномъ. Онъ поцѣловалъ ее. Я махнулъ рукой, какъ бы говоря: "Вамъ это позволяется, сэръ". Нѣкоторый изъ служанокъ выглядывали на него изъ угла. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ мущинъ, которые нравятся всѣмъ женщинамъ. Въ послѣднюю минуту я остановилъ кабріолетъ и просилъ мистера Фрэнклина какъ милости, чтобы онъ увѣдомилъ насъ о себѣ письмомъ. Онъ, кажется, не обратилъ вниманія на мои слова -- онъ осматривался вокругъ, глядя то на одинъ предметъ, то на другой, какъ бы прощаясь съ старымъ домомъ и садомъ.
   -- Скажите намъ, куда вы отправляетесь, сэръ? спросилъ я, держась за кабріолетъ и стараясь узнать его будущіе планы такимъ образомъ.
   Мистеръ Фрэнклинъ угрюмо надвинулъ шляпу на глаза.
   -- Куда я отправляюсь? повторилъ онъ мои слова:-- я отправляюсь къ чорту!
   Пони вздрогнулъ при этомъ словѣ, какъ будто почувствовалъ христіанское отвращеніе къ нему.
   -- Господь съ вами, сэръ, отправляйтесь куда вы можете! вотъ все, что я успѣлъ сказать, прежде, чѣмъ онъ скрылся изъ глазъ.
   Пріятный, милый джентльмэнъ! При всѣхъ его недостаткахъ и сумасбродствахъ, милый и пріятный джентльмэнъ! Онъ оставилъ за собою печальную пустоту, когда уѣхалъ изъ дома милэди.
   Было довольно скучно и грустно, когда длинный лѣтній вечеръ кончился въ эту субботу.
   Я поддерживалъ мою бодрость, придерживаясь крѣпко моей трубочки и Робинзона Крузо. Женщины (кромѣ Пенелопы) проводили время разговаривая о самоубійствѣ Розанны. Онѣ всѣ упорно держались того мнѣнія, что бѣдная дѣвушка украла Лунный камень и лишила себя жизни отъ страха, чтобы это не узнали. Моя дочь разумѣется, упорно держалась того, что она говорила все время. Ея мнѣніе о причинѣ самоубійства не оправдывалось, довольно странно, именно въ томъ отношенія, въ которомъ не оправдывались увѣренія барышни въ ея невинности. Это оставляло тайное путешествіе Розанны въ Фризинголлъ и ея поступки относительно кофты совершенно необъясненными. Безполезно было указывать на это Пенелопѣ; возраженія оставляли въ ней такъ мало впечатлѣнія, какъ мало оставляетъ слѣдовъ проливной дождь на непромокаемомъ плащѣ. Дѣло въ томъ, что моя дочь наслѣдовала мое пренебреженіе къ умственнымъ доводамъ -- и въ этомъ отношеніи далеко опередила своего родного отца.
   На слѣдующій день (въ воскресенье) карета, остававшаяся въ домѣ мистера Эбльуайта, воротилась къ намъ пустая. Кучеръ привезъ мнѣ записку отъ милэди и письменныя приказанія къ горничнымъ милэди и къ Пенелопѣ.
   Въ запискѣ своей госпожа моя говорила, что она рѣшилась отвезти миссъ Рэчель въ свой лондонскій домъ въ понедѣльникъ. Письменныя приказанія къ обѣимъ горничнымъ состояли въ томъ, какія платья имъ слѣдовало взять и въ какой часъ встрѣтить своихъ госпожъ въ Лондонѣ. Многіе другіе слуги должны были также ѣхать. Милэди, видя, какъ миссъ Рэчель не желаетъ воротиться въ домъ послѣ того, что въ немъ случилось, рѣшилась поѣхать въ Лондонъ прямо изъ Фризинголла. Я долженъ былъ остаться въ деревнѣ до дальнѣйшихъ распоряженіи, присматривать за вещами и внѣ и внутри дома. Слугамъ, оставшимся со мною, приказано было выдавать вмѣсто нищи денежное содержаніе.
   Все это напоминало мнѣ, что мастеръ Фрэнклинъ сказалъ о нашей разбросанной и разъединенной семьѣ, и мысли мои натурально обратились къ самому мистеру Фрэнклину. Чѣмъ болѣе я думалъ о немъ, тѣмъ болѣе меня тревожили его будущіе поступки. Это кончилось тѣмъ, что я написалъ съ воскресной почтой къ камердинеру его отца, мистеру Джефко (котораго я прежде зналъ), прося его дать мнѣ знать, на что мистеръ Фрэнклинъ рѣшился по пріѣздѣ въ Лондонъ.
   Вечеръ въ воскресенье былъ еще скучнѣе, если возможно, чѣмъ субботній. Мы кончили этотъ день отдохновеніемъ, какъ сотни тысячъ людей кончаютъ его регулярно разъ въ недѣлю на этихъ островахъ -- то-есть, мы всѣ ожидали, когда наступитъ время ложится спать, и заснули на нашихъ стульяхъ.
   Какъ понедѣльникъ прошелъ для остальной прислуги, я не знаю. Понедѣльникъ мнѣ нанесъ порядочный ударъ. Первое изъ предсказаній пристава Кёффа -- то-есть, что я услышу кое-что отъ Йолландовъ -- оправдалось въ этотъ день.
   Я отослалъ Пенелопу и горничную милэди на желѣзную дорогу съ вещами въ Лондонъ и шатался по саду, когда услыхалъ мое имя. Обернувшись, я очутился лицомъ въ лицу съ дочерью рыбака, Хромоногой Люси. Исключая ея хромой ноги и худобы (это послѣднее страшный недостатокъ для женщины, по моему мнѣнію), эта дѣвушка имѣла нѣкоторыя пріятныя качества въ глазахъ мущинъ. Смуглое, проницательное, умное лицо, пріятный, чистый голосъ, прекрасные каштановые волосы находились въ числѣ ея достоинствъ. Костыль находился въ числѣ ея несчастій. А горячій характеръ дополнялъ итогъ ея недостатковъ.
   -- Ну, моя милая, сказалъ я: -- что вамъ нужно отъ меня?
   -- Гдѣ человѣкъ, котораго вы называете Фрэнклинъ Блэкъ? сказала дѣвушка, устремивъ на меня свирѣпый взглядъ и опираясь на свои костыль.
   -- Такимъ образомъ непочтительно говорить о джентльменахъ, отвѣчалъ я.-- Если вы желаете узнать о племянникѣ милэди, не угодно ли вамъ его назвать мистеромъ Фрэнклиномъ Блэкомъ.
   Она сдѣлала шагъ ко мнѣ и посмотрѣла на меня, какъ будто хотѣла съѣсть меня живьемъ.
   -- Мистеромъ Фрэнклиномъ Блэкомъ, повторила она, за мной.-- Его приличнѣе было бы назвать убійцей Фрэнклиномъ Блэкомъ.
   Моя метода съ покойной мистриссъ Беттереджъ помогла мнѣ здѣсь. Когда женщина старается вывести васъ изъ себя, постарайтесь съ своей стороны вывести изъ себя ее. Женщина вообще приготовлена ко всякому усилію, которое вы можете сдѣлать въ свою защиту, кромѣ этого. Одно слово сдѣлаетъ это не хуже соуни словъ, и одно слово сдѣлало это съ Хромоногою Люси. Я любезно посмотрѣлъ ей въ лицо и сказалъ:
   -- Фи!
   Дѣвушка сейчасъ вспыхнула. Она стала твердо на здоровую ногу и три раза свирѣпо ударила по землѣ своимъ костылемъ.
   -- Онъ убійца! онъ убійца! онъ убійца! Онъ былъ причиною смерти Розанны Спирманъ!
   Она закричала этотъ отвѣтъ самымъ пронзительнымъ голосомъ. Дна человѣка, работавшіе въ саду подлѣ насъ, подняли глаза, увидали, что это Хромоногая Люси -- знали, чего можно было ожидать съ этой стороны -- и опять отвернулись.
   -- Онъ былъ причиною смерти Розанны Снирманъ? спросилъ я:-- что заставляетъ васъ говорить это, Люси?
   -- Какое вамъ дѣло? какое дѣло до этого какому бы то ни было мущинѣ? О, еслибы она только думала о мущинахъ, какъ я думаю о нихъ, она теперь была бы жива!
   -- Она всегда ласково думала обо мнѣ, бѣдняжка, сказалъ я:-- и какъ только могъ, я всегда старался поступать ласково съ ней.
   Я сказалъ эти слова такъ успокоительно, какъ только могъ. Сказать по правдѣ, у меня не доставало духа раздражать дѣвушку колкими отвѣтами. Прежде я только примѣчалъ ея дурной нравъ. Теперь я примѣтилъ ея несчастье, которое часто заставляетъ быть дерзкими людей низкаго званія. Мой отвѣтъ смягчилъ Хромоногую Люси. Она опустила голову на свой костыль.
   -- Я любила ее, нѣжно сказала дѣвушка,-- Она вела несчастную жизнь, мистеръ Беттереджъ -- гнусные люди дурно поступили съ нею и сдѣлали ей вредъ -- а это не испортило ея кроткаго характера. Она была ангелъ. Она могла бы быть счастлива со мною. Я имѣла планъ поѣхать въ Лондонъ намъ обѣимъ, какъ двумъ сестрамъ, и жить шитьемъ. Этотъ человѣкъ пріѣхалъ сюда и испортилъ все. Онъ околдовалъ ее. Не говорите мнѣ, что онъ не имѣлъ этого намѣренія и не зналъ. Онъ долженъ былъ знать. Онъ долженъ былъ пожалѣть о ней. "-- Я не могу жить безъ него -- а онъ, Люси, даже не смотрятъ на меня." Вотъ что она говорила. Жестоко, жестоко, жестоко! Я говорила: "-- Ни одинъ мущина не стоитъ, чтобъ о немъ иЗяывать такимъ образомъ." А она отвѣчала: "-- Есть мущины, для которыхъ стоитъ умереть, Люси, а онъ одинъ изъ нихъ." Я накопила немного денегъ. Я устроила дѣло съ моимъ отцомъ и съ моей матерью. Я имѣла намѣреніе увезти ее отъ униженія, которыя она терпѣла здѣсь. У насъ была бы маленькая квартира съ Лондонѣ и мы жили бы какъ сестры. Она получила хорошее воспитаніе, суръ, какъ вамъ извѣстно, и писала хорошимъ почеркомъ. Она умѣла проворно шить. Я шью не такъ проворно, какъ шила она -- но я могла шить. Мы жили бы прекрасно. И что же случилось сегодня? Получается ея письмо и увѣдомляетъ меня, что она разсталась съ тяжелой жизнью. Получается ея письмо, и она прощается со мною навсегда! Гдѣ онъ? закричала дѣвушка, поднимая голову съ костыля и опять разгорячившись сквозь слезы.-- Гдѣ этотъ джентльмэнъ, о которомъ я должна говорить не иначе, какъ съ уваженіемъ? Недалекъ тотъ день, мистеръ Беттереджъ, когда бѣдные въ Англіи возстанутъ на богатыхъ. Я молю Бога, чтобъ начали съ него. Я молю Бога, чтобы начали съ него!
   Я думаю, что самъ пасторъ (хотя, признаюсь, это слишкомъ сильно сказано) не могъ бы образумить дѣвушку въ томъ положеніи, въ какомъ она находилась теперь. Я отважился только воротить ее къ дѣлу -- въ надеждѣ, не выйдетъ ли изъ этого, можетъ быть, чего-нибудь, что стоитъ послушать.
   -- Что вамъ нужно отъ мистера Фрэнклина Блока? спросилъ я.
   -- Мнѣ нужно его видѣть.
   -- Для чего-нибудь особеннаго?
   -- У меня есть къ нему письмо.
   -- Отъ Розанны Снирмаітъ?
   -- Да.
   -- Присланное въ вашемъ письмѣ?
   -- Да.
   Неужели мракъ разсѣевается? Неужели всѣ открытія, которыя я умиралъ отъ желанія сдѣлать, сами собой представлялись мнѣ? Я былъ принужденъ подождать съ минуту Приставъ Кёффъ оставилъ за собой заразу. Нѣкоторые признака, лично мнѣ извѣстные, предупреждали меня, что розыскная лихорадки опять начала овладѣвать много.
   -- Вы не можете видѣть мистера Фрэнклина, сказалъ л.
   -- Я должна сто видѣть и увижу.
   -- Онъ уѣхалъ въ Лондонъ вчера.
   Хромоногая Люси пристально посмотрѣла мнѣ въ лицо и увидала, что я говорю правду. Не сказавъ ни слова болѣе, она тотчасъ же вернулась и пошла къ Коббс-Голю.
   -- Постоите! сказалъ я.-- Я завтра ожидаю извѣстіи о мистерѣ Фрэнклинѣ Блэкѣ. Дайте мнѣ письмо и и пошлю его но почтѣ.
   Хромоногая Люси оперлась на свой костыль и посмотрѣла на меня черезъ плечо.
   -- Я передамъ ему изъ рукъ въ руки, сказала она:-- и я не должна иначе передавать ему этого письма.
   -- Написать ему о томъ, что ни сказали?
   -- Напишите, что я его ненавижу. И вы скажете ему правду.
   -- Да, да, но какъ же насчетъ письма?...
   -- Ес.ш онъ хочетъ имѣть это письмо, онъ долженъ воротиться сюда и взять это письмо отъ меня.
   Съ этими словами она заковыляла къ Коббс-Голю. Розыскная лихорадка уппчтожила во мнѣ всякое достоинство. Я пошелъ за нею и старался заставить ее разговориться. Все напрасно! Я на мое несчастье былъ мущина -- и Хромоногой Люси было пріятно обманывать мои ожиданія. Позднѣе въ этотъ день я пыталъ счастье съ ея матерью. Добрая мистрассъ Йолландъ могла только плакать и совѣтовать утѣшиться голландской бутылочкой. Я нашелъ рыбака на берегу. Онъ сказалъ, что "штука вышла непригодная", и продолжалъ чинить сѣть. Ни отецъ, ни мать не знали болѣе того, что зналъ я. Оставалось попробовать одно средство и утромъ на писать къ мистеру Фрэнклину Блэку.
   Предоставляю вамъ воображать, какъ я поджидалъ почтальона во вторникъ утромъ. Онъ принесъ мнѣ два письма. Одно, отъ Пенелопы (у меня едва достало терпѣнія его прочесть), сообщало мнѣ, что милэди и миссъ Рэчель благополучно переселились въ Лондонъ. Другое, отъ мистера Джефко, сообщало, что сынъ его господина уже уѣхалъ изъ Англіи.
   Пріѣхавъ въ столицу, мистеръ Фрэнклинъ прямо отправился къ отцу. Онъ пріѣхалъ не совсѣмъ кстати. Мистэръ Блокъ старшій по уши былъ погруженъ въ свои занятія въ Нижней Палатѣ и забавлялся дома въ этотъ вечеръ любимой парламентской игрушкой, которую они называютъ "частнымъ дѣломъ". Самъ мистеръ Джефко провожалъ мистера Фрэнклина въ кабинетъ отца.
   -- Любезный Фрэнклинъ, что заставило тебя такъ неожиданно во мнѣ явиться? Не случилось ли чего дурного?
   -- Да, случилось дурное съ Рэчель; я чрезвычайно огорченъ насчетъ ея,
   -- Съ прискорбіемъ слышу это. Но не могу слушать тебя теперь.
   -- Когда можете вы слушать?
   -- Милый мой мальчикъ! я не стану обманывать тебя. Я могу выслушать тебя по окончаніи этой сессіи, ни минуты раньше. Прощай!
   -- Благодарю васъ, сэръ, прощайте!
   Таковъ быль разговоръ въ кабинетѣ, переданный мнѣ мистеромъ Джефко. Разговоръ не въ кабинетѣ былъ еще короче.
   -- Джефко, посмотрите, въ какое время отправляется завтра пароходный поѣздъ.
   -- Сорокъ минутъ седьмого, мистеръ Фрэнклинъ
   -- Велите разбудить меня въ пять -- Вы ѣдете заграницу, сэръ?
   -- Ѣду, Джефко, куда желѣзныя дороги увезутъ меня.
   -- Прикажете сказать нашему батюшкѣ, сэръ?
   -- Да. скажите ему въ концѣ этой сессіи.
   На слѣдующее утро мистеръ Фрэнклинъ отправился заграницу. Въ какое именно мѣсто ѣхалъ онъ, никто (включая и самого его) не могъ отгадать. Можетъ быть, мы получимъ отъ него извѣстія изъ Европы, Азіи, Африки или Америки. Возможность дѣлилась наравнѣ, по мнѣнію мистера Джефко, между четырьмя странами земного шара.
   Ото извѣстіе -- лишивъ меня всякой возможности свести Хромоногую Люси и мистера Фрэнклина -- остановило и дальнѣйшіе мои успѣхи на пути открытій. Мнѣніе Пенелопы, что ея подруга лишила себя жизни отъ безнадежной любви къ мистеру Фрэнклину Блэку, подтвердилось -- вотъ и все. Заключалось или нѣтъ въ томъ письмѣ, которое Розанна поручила передать ему послѣ своей смерти, признаніе, которое, какъ мистеръ Фрэнклинъ подозрѣвалъ, она пыталась сдѣлать ему при жизни, невозможно было сказать. Можетъ быть, это были только прощальныя слова, не обнаруживавшія ничего, кромѣ тайны ея несчастной любви къ человѣку недоступному для нея. Или можетъ быть они высказывали всю правду о странныхъ поступкахъ, въ которыхъ уличилъ ее приставъ Кёффъ, съ того времени, какъ пропалъ Лунный камень, до того времени, какъ она лишила себя жизни на Зыбучихъ Пескахъ. Хромоногой Люси было отдано запечатанное письмо, и оно оставалось запечатаннымъ для меня и для всѣхъ окружавшихъ эту дѣвушку, включая и ея родителей. Мы всѣ подозрѣвали, что она пользовалась довѣріемъ покойницы; мы всѣ старались заставить ее высказаться; намъ всѣмъ это не удалось. То одна, то другая изъ служанокъ -- все держась того мнѣнія, что Розанна украла алмазъ и спрятала его -- обшарили всѣ скалы, около которыхъ были найдены ея слѣды, и напрасно. Наставалъ приливъ и отливъ; прошло лѣто и пришла осень. А Зыбучіе Пески, скрывшіе тѣло, скрыли также и ея тайну.
   Извѣстіе объ отъѣздѣ мистера Фрэнклина въ субботу утромъ и извѣстіе о прибытіи милэди въ Лондонъ съ миссъ Рэчель въ понедѣльникъ дошло до меня, какъ вамъ извѣстно, во вторникъ. Настала середа и не принесла ничего. Въ четвергъ явился новый бюджетъ новостей отъ Пенелопы.
   Дочь моя сообщала мнѣ, что какого-то знаменитаго лондонскаго доктора приглашали для ея барышни и что онъ получилъ гинею за то, что посовѣтовалъ развлекать ее. Цвѣточныя выставки, оперы, балы -- цѣлый рядъ веселостей былъ впереди, и миссъ Речель, къ удивленію ея матери, съ жаромъ принимала участіе во всемъ. Мистеръ Годфри пріѣзжалъ; по всему видимому. онъ по прежнему ухаживалъ за кузиной, несмотря на вріемъ, сдѣланный ему, когда онъ пробовалъ счастья въ день ея рожденія. Къ величайшему сожалѣнію Пенелопы, онъ былъ принятъ очень любезно и тутъ же вписалъ имя миссъ Рэчель въ члены комитета дамской благотворительности. Госпожа моя, во словамъ Пенелопы, была въ уныломъ расположеніи духа и имѣла два продолжительныхъ свиданія съ своимъ стряпчимъ. Затѣмъ слѣдовали нѣкоторыя разсужденія, относившіяся къ одной бѣдной родственницѣ -- нѣкоей миссъ Клакъ, той самой, о которой я упоминалъ при описаніи обѣда въ день рожденья; она сидѣла возлѣ мистера Годфри и имѣла пристрастіе къ шампанскому. Пенелопа удивлялась, что она еще не была. Навѣрно она скоро прицѣпится къ милади, по обыкновенію... и такъ далѣе я въ томъ же родѣ, какъ женщины насмѣхаются одна надъ другою и словесно и письменно. Объ этомъ не стоило бы упоминать, еслибы не одно обстоятельство. Я слышу, что вы перейдете къ миссъ Клакъ, разставшись со мною. Въ такомъ случаѣ сдѣлайте мнѣ милость я не вѣрьте ни одному ея слову, если она станетъ говоритъ о вашемъ нижайшемъ слугѣ.
   Въ пятницу не случилось ничего -- кромѣ того, что у одной изъ собакъ показался за ухомъ нарывъ. Я далъ ей сиропъ изъ травъ и посадилъ ее пока на діэту. Извините, что я упомянулъ объ этомъ. У меня какъ-то вырвалось. Пожалуйста пропустите это. Я быстро приближаюсь къ концу моихъ погрѣшностей противъ вашего современнаго образованнаго вкуса. Притомъ, собака была предоброе животное и заслуживала хорошаго леченія; право заслуживала.
   Суббота -- послѣдній день недѣли, также послѣдній я въ моемъ разсказѣ.
   Утренняя почта принесла мнѣ сюрпризъ въ видѣ лондонской газеты. Почеркъ адреса озадачилъ меня. Я сравнилъ его ст. именемъ и адресомъ ростовщика, записаннаго въ моей записной книгѣ, и тотчасъ узналъ почеркъ пристава Кёффа. Пересмотрѣвъ газету съ любопытствомъ, послѣ этого открытія, я нашелъ, что одно изъ полицейскихъ донесеніи было обведено чернилами Вотъ оно съ вашимъ услугамъ. Прочтите какъ я прочелъ, и вы справедливо оцѣпите вѣжливое вниманіе пристава, приславшаго мнѣ новость дна:
   "Лумбетъ.-- Незадолго до закрытія засѣданія мистеръ Септимусъ Люкеръ, извѣстный торговецъ старинными драгоцѣнными каменьями, рѣзьбой и пр. пр., обратился за совѣтомъ къ засѣдающимъ судьямъ. Проситель объяснилъ, что его безпокоили въ промежуткахъ этого дня поступки странствующихъ индійцевъ, толпящихся на улицахъ. Тѣхъ, на кого онъ жаловался, было трое. Отосланные полиціей, они воротились опять и пытались входить въ домъ подъ предлогомъ, что просятъ милостыни. Когда ихъ прогнали отъ парадной двери, ихъ потомъ нашли у задней. Кромѣ непріятности отъ этихъ поступковъ, мистеръ Люкеръ выразилъ опасеніе, не замышляется ли воровство. Въ его коллекціи заключается много единственныхъ въ своемъ родѣ вещей и классическихъ и восточныхъ самой высокой цѣны. Только наканунѣ онъ былъ принужденъ отказать работнику, искусному въ рѣзьбѣ (индійскому уроженцу), какъ мы поняли, но подозрѣнію въ покушеніи на воровство, и онъ вовсе не былъ увѣренъ, чтобъ этотъ человѣкъ и уличные фигляры, на которыхъ онъ жаловался, не дѣйствовали сообща. Можетъ быть, ихъ цѣлью было созвать толпу, произвести на улицѣ смятеніе и въ этой суматохѣ получить доступъ къ дому. Въ отвѣтъ на вопрись судьи мистеръ Люкеръ сознался, что онъ не можетъ представить доказательствъ, чтобъ замышлялось покушеніе на воровство. Онъ могъ положительно жаловаться только на то, что индійцы надоѣдали ему и мѣшали, но ни на что другое. Судья замѣтилъ, что если эта непріятность повторится, проситель можетъ призвать индійцевъ въ этотъ судъ, гдѣ съ ними легко можетъ быть поступлено по закону. Что касается драгоцѣнностей, находящихся у мистера Люкера, то онъ самъ долженъ принять лучшія мѣры для ихъ сохраненія. Можтъ быть, онъ хорошо сдѣлаетъ, если дастъ знать полиціи и приметъ всѣ добавочныя предосторожности, которыя можетъ внушить опытность полицейскихъ чиновниковъ. Проситель поблагодарилъ судью и удалился."
   Говорятъ, что одинъ изъ древнихъ мудрецовъ совѣтовалъ своимъ ближнимъ (неизвѣстно, по какому случаю) "смотрѣть на конецъ". Посмотрѣвъ на конецъ моихъ страницъ, вспомнивъ, какъ я удивлялся нѣсколько дней тому назадъ, какъ справлюсь съ моимъ разсказомъ, я вижу, что мое простое описаніе фактовъ дошло до заключенія очень прилично само по себѣ. Мкг переходили въ дѣлѣ о Лунномъ камнѣ отъ одного чуда бъ другому и кончаемъ самымъ большимъ чудомъ -- то-есть исполненіемъ трехъ предсказаніи пристава Кёффа раньше чѣмъ черезъ недѣлю отъ того времени, какъ одъ сдѣлалъ ихъ.
   Получивъ извѣстіе отъ Йолдандовъ въ понедѣльникъ, я теперь получилъ извѣстіе объ индійцахъ и ростовщикѣ -- помните, сама миссъ Рэчель была тогда въ Лондонѣ. Вы видите, я выставляю все въ самомъ худшемъ видѣ, даже когда это говоритъ противъ моихъ собственныхъ воззрѣній. Если вы бросаете меня и переходите на сторону пристава, имѣя передъ собой такія улики -- если единственное раціональное объясненіе, какое можете вы видѣть, заключается въ томъ, что миссъ Рэчель и мистеръ Люкеръ вступили въ сношенія и Лунный камень находится въ залогѣ у ростовщика -- признаюсь, я не могу осуждать васъ. Въ темнотѣ я довелъ васъ до этихъ поръ. Въ темнотѣ принужденъ я васъ оставить съ моимъ нижайшимъ почтеніемъ.
   Зачѣмъ принужденъ? можете вы спросить. Почему не взялъ лицъ, которыя шли со мною до-сихъ-поръ, въ тѣ области высокаго свѣта, въ которыхъ и самъ засѣдаю?
   Въ отвѣтъ на это я могу только сказать, что я дѣйствую по приказаніямъ и что эти приказанія были отданы мнѣ (какъ я понимаю) въ интересахъ истины. Мнѣ запрещено говорить болѣе въ этомъ разсказѣ, чѣмъ я самъ впалъ въ то время. Или, говоря яснѣе, я обязанъ строго держаться границъ моей собственной опытности и не долженъ сообщать вамъ то, что мнѣ сказали другіе -- по той достаточной причинѣ, что ш будете имѣть свѣдѣнія отъ самихъ этихъ другихъ лицъ изъ первыхъ рукъ. Въ дѣлѣ о Лунномъ камнѣ планъ состоитъ не въ томъ, чтобъ составлять докладъ, а чтобъ допрашивать свидѣтелей. Я представляю себѣ какого-нибудь члена семейства, читающаго эти страницы пятьдесятъ лѣтъ спустя. Боже! какъ ему будетъ лестно, что его просятъ не вѣрить ничему по наслышкѣ, а что съ нимъ обращаются во всѣхъ отношеніяхъ какъ съ предсѣдателемъ суда!
   Итакъ, здѣсь мы разстаемся -- по-крайней-мѣрѣ теперь -- послѣ долгаго странствованія вмѣстѣ съ вами, съ дружелюбнымъ чувствомъ, я надѣюсь, съ обѣихъ сторонъ. Дьявольскій индійскій алмазъ очутился въ Лондонѣ, и въ Лондонъ вы должны отправляться вслѣдъ за нимъ, оставивъ меня въ деревенскомъ домѣ. Пожалуйста извините погрѣшности этого сочиненія -- то, что я слишкомъ много говорилъ о себѣ и былъ, какъ боюсь, слишкомъ фамильяренъ съ вами. Я не имѣлъ никакого дурного умысла, и почтительнѣйше пью (только что кончивъ обѣдать) за ваше здоровье и благоденствіе элемъ ея сіятельства. Дай Богъ вамъ найти на этихъ листкахъ, дани санныхъ мною, то, что Робинзонъ Крузо нашелъ собственнымъ опытомъ на пустынномъ островѣ -- то-есть что-нибудь успокоительное для васъ и для того, чтобъ занести въ описаніи Добра и Зла на страницѣ "Кредитъ" въ приходо-расходной книгѣ качествъ вашей жизни.-- Прощайте!

КОНЕЦЪ ПЕРВАГО ПЕРІОДА.

   

ВТОРОЙ ПЕРІОДЪ -- ОТКРЫТІЕ ИСТИНЫ (1848--1849).

Событія написанныя въ разныхъ разсказахъ.

ПЕРВЫЙ РАЗСКАЗЪ,
написанный миссъ Клакъ, племянницей покойнаго сэр-Джона Вериндера.

   

ГЛАВА I.

   Я обязана моимъ любезнымъ родителямъ (они оба теперь на небесахъ) тѣмъ, что привычки къ порядку и акуратности были внушены мнѣ съ самаго ранняго возраста.
   Въ это счастливое давно прошедшее время меня научили держать волосы въ опрятномъ видѣ во всѣ часы дня и ночи и старательно складывать каждую вещь изъ моей одежды въ томъ же порядкѣ, на томъ же стулѣ и на томъ же мѣстѣ въ ногахъ кровати, прежде чѣмъ лечь спать. Запись происшествіи дня въ моемъ маленькомъ дневникѣ неизмѣнно предшествовала складыванію одежды. Вечерній гимнъ (повторяемый въ постели) неизмѣнно слѣдовалъ за складываніемъ. А сладкій сонъ дѣтства неизмѣнно слѣдовалъ за вечернимъ гимномъ.
   Впослѣдствіи (увы!) гимнъ смѣнился грустными и горькими размышленіями, а сладкій сонъ замѣнился прерывистой дремотой, посѣщающей тревожное я озабоченное изголовье. Но я все продолжала складывать платье и писать мой маленькій дневникъ. Первая привычка связываетъ меня съ моимъ счастливымъ дѣтствомъ -- до разоренія папа. Послѣдняя привычка -- до-сихъ-поръ бывшая полезна мнѣ, главное, въ томъ отношеніи, чтобы исправлять слабую натуру, которую мы всѣ наслѣдовали отъ Адама -- неожиданно оказалась важною для моихъ смиренныхъ интересовъ совершенно въ другомъ отношеніи. Она позволила мнѣ, бѣдной, исполнитъ прихоть одного богатаго члена нашей: фамиліи. Я такъ счастлива, что могу быть полезна (въ свѣтскомъ значеніи этого слова) мистеру Фрэнклину Блэку.
   Нѣсколько времени я не имѣла никакихъ извѣстій объ этой благоденствующей отрасли нашей фамиліи. Когда мы были одиноки и бѣдны, о насъ часто забывали. Я теперь живу, для экономіи, въ маленькомъ бретанскомъ городкѣ, въ которомъ находится избранный кругъ серьезныхъ англійскихъ друзей и который пользуется преимуществомъ имѣть протестантскаго пастора и дешевый рынокъ.
   Въ этомъ уединенномъ уголку -- Патмосъ среди ревущаго океана папизма, окружающаго насъ -- письмо изъ Англіи дошло до меня наконецъ. Я узнаю, что о моемъ ничтожномъ существованіи вдругъ вспомнилъ мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ. Мой богатый родственникъ -- хотѣлось бы мнѣ прибавить "богатый душевными качествами родственникъ" -- пишетъ, даже не пытаясь скрывать, что я ему нужна. Ему пришла фантазія опять поднять скандалезную исторію Луннаго камня, и я должна помочь ему, написавъ разсказъ о томъ, чему я была свидѣтельницей въ домѣ тетки моей Вериндеръ въ Лондонѣ. Мнѣ предлагаютъ денежное вознагражденіе -- съ недостаткомъ чувства, свойственнымъ богатымъ людямъ. Я должна опять раскрыть раны, едва закрытыя временемъ; я должна вызвать самыя мучительныя воспоминанія -- и сдѣлавъ это, я должна считать себя вознагражденною новымъ терзаніемъ въ видѣ чека мистера Блэка. Натура моя слаба. Это стоило мнѣ жестокой борьбы, прежде чѣмъ христіанское смиреніе побѣдило грѣшную гордость, и съ самоотверженіемъ приняла я чекъ.
   Безъ моего дневника, я сомнѣваюсь -- позвольте мнѣ выразить это въ самыхъ грубыхъ выраженіяхъ -- могла ли бы я честно заработать эти деньги; съ моимъ дневникомъ, честная труженица (прощающая мистеру Блэку оскорбленіе его) заслужитъ получаемую плату. Ничего не ускользнуло отъ меня въ то время, когда я гостила у милой тетушки Вериндеръ. Все записывалось (благодаря полученному мною воспитанію) нзо дня въ день, я все до малѣйшей подробности будетъ разсказано здѣсь. Мое священное уваженіе къ истинѣ (слава Богу!) стоятъ выше уваженія къ людямъ. Мистеру Блэку будетъ легко уничтожить то, что окажется недостаточно лестно на этихъ страницахъ для особы, занимающей въ нихъ главное мѣсто. Онъ купилъ мое время, но даже ею богатство не можетъ купить моей совѣсти {Примѣчаніе, прибавленное Фрэнклиномъ Блэкомъ.-- Миссъ Клакъ можетъ совершенно успокоиться на этотъ счетъ. Ничего не будетъ прибавлено, измѣнено или вычеркнуто изъ ея рукописи, также и во всѣхъ другихъ рукописяхъ, которыя пройдутъ черезъ моя руки. Какія мнѣнія ни выражали бы писатели, какія особенности ни отличали бы, а въ литературномъ отношенія ни обезображивала бы разсказы, которые я теперь собираю, ни одна строчка не будетъ измѣнена съ начала до конца. Эти разсказы присылаются мнѣ какъ подлинные документы и я сохраню ихъ въ такомъ видѣ, подкрѣпленные свидѣтельствами очевидцевъ, которые могутъ оцѣнивать факты. Остается только прибавитъ, что особа, играющая главную роль въ разсказѣ миссъ Клакъ, такъ счастлива въ настоящую минуту, что можетъ не только пренебречь колкимъ пѣромъ миссъ Клакъ, но даже признать его неоспоримое достоинство какъ орудія, выставляющаго характеръ миссъ Клакъ.}.
   Мой дневникъ сообщаетъ мнѣ, что я случайно проходила мимо дома тетушки Вериндеръ на сквэрѣ Монтагю, въ понедѣльникъ 3 іюля 1848 г.
   Увидѣвъ, что ставни отперты, а сторы подняты, я почувствовала, что вѣжливость требуетъ постучаться и спросить. Лицо, отворившее дверь, сообщило мнѣ, что тетушка и ея дочь (я право не могу назвать ее кузиной) пріѣхали изъ деревни недѣлю тому назадъ и намѣрены остаться въ Лондонѣ на нѣсколько времени. Я тотчасъ поручила передать, что я не желаю ихъ тревожить, а только прошу сказать, не могу ли я быть имъ полезна. Лицо, отворявшее дверь, съ дерзкимъ молчаніемъ выслушало мое порученіе и оставило меня стоять въ передней. Это дочь одного нечестиваго старика по имени Беттереджа -- давно, слишкомъ давно терпимаго въ семействѣ моей тетки. Я сѣла въ передней ждать отвѣта -- и имѣя всегда нѣсколько религіозныхъ брошюръ въ моемъ мѣшкѣ, выбрала одну, которую очень кстати модно было примѣнить къ лиду отворившему дверь. Передняя была грязна, стулъ жесткій, но блаженное сознаніе въ томъ, что я плачу добромъ за зло, поставило меня выше такихъ ничтожныхъ соображеній. Брошюра эта была одною изъ цѣлой серіи брошюръ, написанныхъ для молодыхъ женщинъ о грѣхѣ нарядовъ. Слогъ былъ набожный и очень простой, заглавіе: "Словечко съ нами о лентахъ къ вашему чепчику".
   Милэди очень васъ благодарить и проситъ васъ завтракать завтра въ два часа.
   Пропускаю тонъ, которымъ она передала мнѣ это порученіе, и ужасную смѣлость взгляда. Я поблагодарила юную грѣшницу и сказала тономъ христіанскаго участія:
   -- Не сдѣлаете ли вы мнѣ одолженія принять эту брошюру?
   Она посмотрѣла на заглавіе.
   -- Мущиной или женщиной написана она, миссъ? Если она написана женщиной, я по этому самому не стану читать. Если она написана мущиной, пожалуйста скажите ему, что онъ въ этомъ ничего не понимаетъ.
   Она отдала мнѣ назадъ брошюру и отворила дверь. Мы должны сѣять сѣмена добра какимъ бы то ни было образомъ. Я подождала, пока дверь заперли за мною, и сунула брошюру въ ящикъ для писемъ. Когда я сунула другую брошюру сквозь рѣшетку сквэра, я почувствовала облегченіе въ нѣкоторой степени насчетъ тяжелой отвѣтственности относительно другихъ.
   У насъ былъ митингъ въ этотъ вечеръ въ "Материнскомъ Попечительномъ Комитетѣ о превращеніи отцовскихъ панталонъ въ дѣтскіе". Цѣль этого превосходнаго благотворительнаго общества состоитъ въ томъ -- такъ извѣстно всѣмъ серьезнымъ людямъ -- чтобъ выкупать отцовскіе панталоны отъ закладчиковъ и не допускать, чтобъ ихъ взялъ опять неисправимый родитель, а перешивать ихъ немедленно для его невиннаго сына. Въ то время я была членомъ этого избраннаго комитета, и я упоминаю здѣсь объ этомъ обществѣ потому, что мой драгоцѣнный и чудный другъ мистеръ Годфри Эбльуайтъ раздѣлялъ нашъ трудъ моральной и матеріальной пользы. Я ожидала видѣть его въ комитетѣ въ понедѣльникъ вечеромъ, о которомъ я теперь нишу, и намѣревалась сказать ему, когда мы встрѣтимся, о пріѣздѣ въ Лондонъ милой тетушки Вериндеръ. Къ моей крайней досадѣ, онъ вовсе тамъ не былъ. Когда я выразила удивленіе относительно его отсутствія, мои сестры но комитету всѣ подняли глаза съ панталонъ (у насъ итого было дѣла въ этотъ вечеръ) и спросили съ изумленіемъ, развѣ я не слышала о томъ, что случилось. Я призналась въ моемъ невѣдѣніи и тогда мнѣ разсказали въ первый разъ о происшествіи, которое составляетъ, такъ сказать, начальный пунктъ этого разсказа. Въ прошлую пятницу два джентльмэна -- занимающіе совершенно различное положеніе въ обществѣ -- были жертвами оскорбленія, изумившаго весь Лондонъ. Одинъ изъ этихъ джентльмэновъ былъ мистеръ Септимусъ Люкеръ, живущій въ Лэмбетѣ, другой мистеръ Годфри Эбльуайтъ.
   Живя теперь уединенно, я не имѣю возможности помѣстить въ моемъ разсказѣ извѣстіе объ угонъ оскорбленіи, напечатанное тогда въ газетахъ. Я была лишена въ то время неоцѣненнаго преимущества услышать эти происшествія, разсказанныя пылкимъ краснорѣчіемъ мистера Годфри Эбльуайта. Я могу только представить факты, какъ они были представлены мнѣ вечеромъ въ тотъ понедѣльникъ, дѣйствуя но плану, который научили меня съ дѣтства примѣнять къ складыванію моихъ платьевъ. Все должно быть сдѣлано акуратно и все должно быть подобно на свое мѣсто. Эти строчки написаны бѣдной, слабой женщиной. Отъ бѣдной, слабой женщины кто будетъ имѣть жестокость ожидать большаго?
   Это случилось -- по малости моихъ любезныхъ родителей ни одинъ словарь когда-либо написанный не можетъ быть акуратнѣе меня на счетъ чиселъ -- въ пятницу 30 іюня 1848 г.
   Рано утромъ въ этотъ достопамятный день нашъ талантливый мистеръ Годфри пошелъ мѣнять чекъ въ одномъ банкирскомъ домѣ бъ Ломбардской улицѣ. Названіе фирмы случайно зачеркнуто въ моемъ дневникѣ, а мое священное уваженіе къ истинѣ запрещаетъ мнѣ отважиться на догадку въ дѣлѣ такого рода. Къ счастью, имя фирмы не имѣетъ никакого отношенія къ этому дѣлу. А имѣетъ отношеніе одно обстоятельство, случившееся, когда мистеръ Годфри кончилъ свое дѣло. Въ дверяхъ онъ встрѣтилъ джентльмэна -- совершенно ему незнакомаго -- который случайно выходилъ изъ конторы въ одно время съ нимъ. Они размѣнялись вѣжливостями относительно того, его первый долженъ пройти въ дверь банка. Незнакомецъ настоялъ, чтобы мистеръ Годфри прошелъ прежде него; мистеръ Годфри сказалъ нѣсколько вѣжливыхъ словъ; они поклонились и разошлись на улицѣ.
   Легкомысленные и поверхностные люди могутъ сказать: вотъ ужъ конечно самый ничтожный случай, разсказанный нелѣпоподробнымъ образомъ. О, мои юные друзья я ближніе по грѣхамъ! остерегайтесь полагаться на вашъ бѣдный тѣлесный разумъ. О, будьте нравственно опрятны! Пусть ваша вѣра будетъ такъ же чиста, какъ ваши чулки, а ваши чулки такъ же чисты, какъ ваша вѣра. И то и другое должно быть безукоризненно, и то и другое должно быть у васъ подъ рукою.
   Прошу у васъ тысячу извиненій. Я нечувствительно перешла къ моему слогу воскресныхъ школъ. Это чрезвычайно неприлично въ подобномъ разсказѣ. Позвольте мнѣ постараться сдѣлаться болѣе свѣтской -- позвольте мнѣ сказать, что бездѣлицы въ этомъ случаѣ, какъ я во многихъ другихъ, ведутъ къ ужаснымъ по мистером Люкером. Что говорит мистер Люкер, когда просит защиты у полиции? Он признается, что подозревает одного иностранного работника в своем магазине в сообщничестве с индусами. Может ли быть более ясное доказательство, что мошенники нашли сообщника между людьми, служащими у мистера Люкера? Очень хорошо. Что следует затем? Мистер Люкер боится -- и весьма основательно -- за безопасность драгоценной вещи, которую он взял в залог. Он дает ее тайно (под общим названием, не упомянув, какая это вещь) на сохранение банкиру. Удивительно хитро с его стороны, по индусы тоже удивительно хитры с своей стороны. Они подозревают, что "драгоценная вещь" перенесена с одного места на другое, и они избирают необыкновенно смелый и удачный способ, чтобы проверить свои подозрения. Кого они хватают и обыскивают? Не только мистера Люкера, -- что было бы довольно понятно, -- но и мистера Годфри Эбльуайта также. Почему? Объяснение Эбльуайта состоит в том, что индусы будто бы действовали по слепому подозрению, увидя его случайно разговаривающим с мистером Люкером. Абсурд! Полдюжины других людей говорило с мистером Люкером в это утро. Почему же индусы не проследили этих людей до их дома и не заманили их в ловушку? Нет, нет! Простой вывод, какой можно сделать из этого, состоит в том, что мистер Эбльуайт имеет какое-то особое отношение к "драгоценной вещи", так же как и мистер Люкер, и что индусы не знали наверное, у кого именно из них была эта драгоценность, так что им больше ничего не оставалось, как обыскать того и другого. Так говорит общественное мнение, мисс Клак, и опровергнуть общественное мнение в данном случае не так-то легко!
   Он произнес эти последние слова с такой самоуверенностью, что, -- признаюсь к стыду моему, -- я не могла устоять от желания заставить его зайти еще дальше, прежде чем поразить его истиной.
   -- Не берусь спорить с таким искусным юристом, -- сказала я, -- но справедливо ли будет, сэр, в отношении мистера Эбльуайта пренебречь мнением знаменитого лондонского сыщика, который производил следствие? Сыщик Кафф не подозревает решительно никого, кроме мисс Вериндер.
   -- Вы хотите сказать мне, мисс Клак, что вы согласны с сыщиком?
   -- Я не осуждаю никого, сэр, и не выражаю никакого мнения.
   -- А я делаю и то, и другое, сударыня. Я считаю, что сыщик был совершенно неправ, и выражаю свое мнение, состоящее в том, что если бы он знал характер Рэчель так, как знаю я, он подозревал бы в доме каждого, прежде чем стал подозревать ее. Я согласен, что она имеет свои недостатки, -- она скрытна, самовольна, странна, причудлива и совсем не похожа на других девушек ее лет. Но она тверда, как сталь, великодушна и благородна даже сверх меры. Если б самые явные улики на свете указывали на одно, и ничего, кроме честного слова Рэчель, не указывало бы на другое, я отдал бы предпочтение ее слову перед уликами, несмотря на то, что я стряпчий! Это сильно сказано, мисс Клак, но я думаю то, что говорю.
   -- Не угодно ли вам пояснить значение ваших слов, мистер Брефф, так, чтобы я была уверена, что понимаю вас. Предположите, что вы нашли мисс Вериндер, совершенно непонятно заинтересованной тем, что случилось с мистером Эбльуайтом и мистером Люкером. Предположите, что она задала самые странные вопросы об ужасной клевете на мистера Эбльуайта и обнаружила самое непреодолимое волнение, когда узнала, какой оборот принимает эта клевета.
   -- Предполагайте, что хотите, мисс Клак, это не поколеблет моего доверия к мисс Вериндер ни на волос.
   -- Вы, значит, считаете, что на нее можно решительно положиться?
   -- Решительно.
   -- Так позвольте же мне сообщить вам, мистер Брефф, что мистер Годфри Эбльуайт был в этом доме два часа назад и что его совершенная невиновность во всем, что касается исчезновения Лунного камня, была провозглашена самой мисс Вериндер в самых сильных выражениях, какие я когда-либо слышала от молодой девушки.
   Я насладилась торжеством, -- боюсь, что это было торжество греховное, -- видя, как совершенно подавлен и поражен моими простыми словами мистер Брефф. Он вскочил и молча вытаращил на меня глаза. Я невозмутимо осталась на своем месте и рассказала ему всю сцену именно так, как она произошла.
   -- Что вы теперь скажете о мистере Эбльуайте? -- спросила я с чрезвычайной кротостью по окончании рассказа.
   -- Если Рэчель засвидетельствовала его невиновность, мисс Клак, я без колебания скажу, что верю в его невиновность так же твердо, как верите вы. Меня, как и многих других, обманули внешние факты, и я заглажу это как и где могу, публично опровергая клевету, преследующую вашего друга, повсюду, где я ее услышу. А пока позвольте мне поздравить вас с тем мастерством, с каким вы открыли полный огонь вашей батареи в ту минуту, когда я менее всего это ожидал. Вы сделали бы много замечательного в моей профессии, если б родились мужчиной.
   С этими словами он отвернулся от меня и стал раздраженно ходить взад и вперед по комнате.
   Я видела ясно, что новый свет, в котором я представила ему этот предмет, чрезвычайно удивил и встревожил его. Отдельные слова, срывавшиеся с его губ, по мере того как он все более и более погружался в свои мысли, объяснили мне, с какой ужасной точки зрения смотрел он до сих пор на тайну пропажи Лунного камня. Он не стеснялся подозревать милого мистера Годфри в гнусном похищении алмаза и приписывать поведение Рэчель великодушному желанию скрыть его преступление. По собственному свидетельству мисс Вериндер -- авторитета неопровержимого, как вам известно, по мнению мистера Бреффа, -- это объяснение теперь оказалось совершенно ошибочным. Недоумение, в которое впал этот высокий юридический авторитет, было так сильно, что он совершенно не в силах был скрыть его от меня.
   -- Вот так казус! -- услышала я, как он пробормотал, остановившись в своей прогулке у окна и барабаня пальцами по стеклу, -- это никак не подходит под объяснение, это превосходит всякое предположение!
   В его словах не заключалось ничего, требовавшего ответа с моей стороны, -- и все ж я ответила ему.
   -- Простите, если я прерву ваши размышления, -- сказала я ничего не подозревавшему мистеру Бреффу. -- Но ведь можно же сделать одно предположение, до сих пор еще не приходившее вам в голову?
   -- Может быть, мисс Клак. Признаюсь, я такового не знаю.
   -- Прежде чем я имела счастье, сэр, убедить вас в невиновности мистера Эбльуайта, вы упомянули как один из поводов подозревать его тот факт, что он был в доме во время пропажи алмаза. Позвольте мне напомнить вам, что мистер Фрэнклин Блэк был также в доме во время пропажи алмаза.
   Старый грешник отошел от окна, сел на стул как раз против меня и пристально посмотрел на меня с жесткой и злобной улыбкой.
   -- Из вас вышел бы не такой хороший стряпчий, мисс Клак, как я предполагал, -- заметил он задумчиво, -- вы не умеете остановиться вовремя.
   -- Боюсь, что не понимаю вашей мысли, мистер Брефф, -- скромно ответила я.
   -- Так но подобает думать, мисс Клак, право, не подобает. Фрэнклин Блэк мой любимец, вам это хорошо известно. Но это ничего не значит. Я взгляну на дело с вашей точки зрения, прежде чем вы успеете напуститься на меня. Вы совершенно правы, сударыня. Я подозревал мистера Эбльуайта по причинам, которые дают право подозревать также и мистера Блэка. Очень хорошо, будем также подозревать и его. Допустим, что по своему характеру он способен украсть Лунный камень. Единственный вопрос состоит в том, был ли для пего какой-либо интерес в этом.
   -- Долги мистера Фрэнклина Блэка, -- заметила я, -- известны всему семейству.
   -- А долги мистера Годфри Эбльуайта еще не дошли до такой степени. Совершенно справедливо. Но тут встречаются два затруднения, мешающие вашей теории, мисс Клак. Я управляю делами Фрэнклина Блэка и прошу позволения заметить вам, что большинство его кредиторов (зная, что отец его богатый человек) довольствуется набавлением процентов на его долги и спокойно ждет возврата своих денег. Это первое, довольно сильное затруднение. Существует и второе, еще более сильное. Я знаю от самой леди Вериндер, что дочь ее была готова выйти замуж за Фрэнклина Блэка, прежде чем этот гнусный индийский алмаз исчез из их дома. Она то подавала ему надежду, то отталкивала его с кокетством молодой девушки. Но она призналась своей матери, что любит кузена Фрэнклина, а мать доверила кузену Фрэнклину эту тайну. Вот в каком положении находился он, мисс Клак, -- с кредиторами, согласными ждать, и с женитьбой на богатой наследнице в перспективе. Считайте его негодяем, сколько вам угодно, но скажите мне, сделайте милость, на что ему было брать Лунный камень?
   -- Человеческое сердце неисповедимо, -- ответила я, -- кто может изведать его глубины?
   -- Другими словами, сударыня, хотя он не имел ни малейшей причины красть алмаз, он все-таки его украл по своей развращенной натуре? Очень хорошо. Положим, что он украл. За каким же чертом...
   -- Извините, мистер Брефф. Если вы будете поминать таким образом черта, я вынуждена буду удалиться из комнаты.
   -- Извините меня, мисс Клак, впредь буду осторожнее в выражениях. Я только хотел спросить вот о чем. Почему -- предположим, что он украл алмаз, -- почему Фрэнклин Блэк делает себя самой заметной персоной в доме, больше всех стараясь отыскать его? Вы можете ответить, что он хитро пытался отвлечь подозрения от себя. А я отвечу, что ему не нужно было отвлекать подозрений, потому что никто его и не подозревал. Сначала он крадет Лунный камень, -- без всяких оснований, лишь в силу природной испорченности, -- а потом играет первую роль в отыскании пропавшего алмаза, роль, совершенно ему не нужную и смертельно оскорбившую молодую девицу, которая если бы не это, вышла бы за него замуж. Вот нелепое утверждение, к которому вы неизбежно придете, если будете стремиться связать исчезновение Лунного камня с Фрэнклином Блэком. Нет, нет, мисс Клак! После нашего с вами сегодняшнего обмена мыслями решительно можно стать в тупик. Невиновность Рэчель, -- как известно ее матери и мне, -- вне всякого сомнения. Невиновность мистера Эбльуайта неопровержима, -- иначе Рэчель никогда бы не засвидетельствовала ее. Невиновность Фрэнклина Блэка, как вы сейчас видели, бесспорно доказывает сама себя. С одной стороны, мы все нравственно уверены во всем этом. С другой стороны, мы также уверены, что кто-то привез Лунный камень в Лондон и что алмаз тайно находится в эту минуту или у мистера Люкера, или у его банкира. Какая польза в моей опытности, какая польза в опытности чьей бы то ни было в подобном деле? Оно сбивает с толку меня, оно сбивает с толку вас, оно сбивает с толку нас всех.
   Нет, не всех. Оно не сбило с толку сыщика Каффа. Я уже хотела упомянуть об этом со всей возможной кротостью и со всем необходимым протестом против предположения, будто я желаю набросить тень на Рэчель, -- как вошел слуга сказать, что доктора уехали и что тетушка ждет нас.
   Это прекратило наш спор. Мистер Брефф собрал свои бумаги, несколько утомленный разговором; я взяла свой мешок с драгоценными изданиями, чувствуя, что могла бы говорить еще несколько часов. И оба мы молча пошли в комнату леди Вериндер.

Глава IV

   Церемония подписи завещания оказалась гораздо короче, чем я ожидала. По моему мнению, все было сделано с неприличной скоростью. Послали за Самюэлем, лакеем, который должен был быть вторым свидетелем, и тотчас же подали перо тетушке. Я чувствовала сильное побуждение сказать несколько приличествующих случаю слов, но обращение мистера Бреффа убедило меня, что будет благоразумнее от этого воздержаться, пока он находится в комнате. Не прошло и двух минут, как все было кончено, и Самюэль (не воспользовавшись тем, что я могла бы сказать) опять ушел вниз.
   Сложив завещание, мистер Брефф взглянул на меня, по-видимому спрашивая себя, намерена я или нет оставить его наедине с тетушкой. Но мне нужно было выполнить свою высокую миссию, и мешок с драгоценными изданиями лежал у меня на коленях. Стряпчий точно так же мог рассчитывать сдвинуть своим взглядом с места Собор святого Павла, как сдвинуть с места меня. У него есть одно достоинство (приобретенное, без сомнения, благодаря светскому воспитанию), которое я не имею желания опровергать. Он очень зорко видит все. Я, кажется, произвела на него почти такое же впечатление, какое произвела на извозчика. Он так же пробормотал какие-то нечестивые слова и поспешно ушел, оставив меня победительницей.
   Как только мы остались одни, тетушка прилегла на диван, а потом намекнула с некоторым замешательством на свое завещание.
   -- Я надеюсь, что вы не сочтете себя забытою, Друзилла, -- сказала она. -- Я намерена отдать вам ваше маленькое наследство лично, милая моя.
   Вон он, золотой случай! Я тотчас воспользовалась им. Другими словами, я тотчас раскрыла свой мешок и вынула трактат, лежавший сверху. Он оказался одним из изданий -- только двадцать пятым -- знаменитого анонимного сочинения (думают, что его писала драгоценная мисс Беллоус), под заглавием "Домашний змей". Цель этой книги, с которой, может быть, мирской читатель незнаком, -- показать, как злой дух подстерегает нас во всех, с виду невинных, поступках нашей повседневной жизни. Главы, наиболее приспособленные к женскому чтению, называются: "Сатана в головной щетке", "Сатана за зеркалом", "Сатана под чайным столом", "Сатана, глядящий из окна" и т.д.
   -- Подарите ваше внимание, милая тетушка, этой драгоценной книге, -- вот лучший дар, которого я у вас прошу.
   С этими словами я подала ей книгу, раскрытую на замечательном месте: "Сатана между подушками дивана".
   Бедная леди Вериндер, легкомысленно прислонившаяся к подушкам своего дивана, взглянула на книгу и возвратила ее мне, смутившись еще больше прежнего.
   -- Боюсь, Друзилла, -- сказала она, -- что надо выждать, пока мне станет лучше, прежде чем я смогу это прочесть. Доктор сказал: "Не делайте ничего, леди Вериндер, что могло бы вызвать у вас умственное утомление или ускорить биение пульса".
   Мне ничего не оставалась, как уступить, но лишь на одну минуту. Всякое открытое уверение, что дело мое гораздо важнее дела врачей, заставило бы доктора воздействовать на человеческую слабость своей пациентки угрозою бросить ее лечить. К счастью, есть много способов сеять добрые семена, и мало кто знает эти способы лучше меня.
   -- Вы, может быть, почувствуете себя лучше, душечка, часа через два, -- сказала я, -- или вы можете проснуться завтра утром с ощущением, что вам чего-то не хватает, и тогда эта простая книга может заменить вам недостающее. Вы позволите оставить ее здесь, тетушка? Доктор ничего не сможет сказать против этого!
   Я засунула книгу под подушку дивана возле ее носового платка и скляночки с нюхательным спиртом. Каждый раз, как рука ее станет отыскивать то или другое, она дотронется и до книги, и кто знает, рано или поздно книга может увлечь ее. Распорядившись таким образом, я сочла благоразумным уйти.
   -- Позвольте мне оставить вас отдохнуть, милая тетушка, до завтра!
   Говоря так, я случайно взглянула на окно, -- там стояло множество цветов в ящиках и горшках. Леди Вериндер до безумия любила эти тленные сокровища и имела привычку вставать время от времени, любоваться на них и нюхать. Новая мысль мелькнула у меня в голове.
   -- О! Могу ли я сорвать цветок? -- сказала я и, не возбуждая подозрения, подошла к окну.
   Но вместо того чтобы срывать цветы, я прибавила к ним еще один, а именно -- другую книгу из своего мешка, которую я оставила, как сюрприз тетушке, между геранью и розами. Счастливая мысль последовала за этим: "Почему бы не сделать того же для нее, бедняжки, в каждой другой комнате, куда она войдет?" Я немедленно простилась с нею и, проходя через переднюю, прокралась в библиотеку. Самюэль, подойдя к двери, чтобы выпустить меня, и предположив, что я уже ушла, вернулся к себе вниз. На столе в библиотеке лежали две "интересные книги", рекомендованные нечестивым доктором. Я немедленно спрятала их с глаз долой под своими двумя драгоценными книгами. В столовой я увидела любимую канарейку тетушки, певшую в клетке. Тетушка имела привычку всегда кормить эту птичку из собственных рук. На столе, стоявшем под клеткою, было рассыпано семя. Я положила книгу в семена. В гостиной мне выпал более счастливый случай опорожнить свой мешок. Любимые музыкальные пьесы тетушки лежали на фортепиано. Я засунула две книги между нотами. Еще одну книгу я положила в дальней гостиной под неоконченным вышиванием: я знала, что это работа леди Вериндер. Третья маленькая комнатка находилась возле дальней гостиной, и была отделена от нее портьерами, а не дверью. Простой старинный веер тетушки лежал на камине. Я раскрыла девятую книгу на одном весьма полезном месте, а веер положила вместо закладки. Тут возник вопрос, не пробраться ли мне еще выше, в спальню, -- рискуя, без сомнения, подвергнуться оскорблению, если особа в чепчике с лентами находится в это время на верхнем этаже и увидит меня. Но -- о боже! -- что ж из этого? Неужели бедной христианке страшны оскорбления? Я отправилась наверх, готовая вынести все. Везде было тихо и пусто -- кажется, это был час чаепития прислуги. Первою комнатой была спальня тетушки. Миниатюрный портрет дорогого покойного дядюшки, сэра Джона, висел на стене против постели. Он как будто улыбался мне, как будто говорил: "Друзилла, положи сюда книгу". По обе стороны постели тетушки стояли столики. Она страдала бессонницей, и по ночам ей нужны были (или казалось, что нужны) различные предметы. Я положила одну книгу возле серных спичек с одной стороны и еще одну книгу под коробочку с шоколадными лепешками -- с другой. Понадобится ли ей огонь или понадобится ей лепешечка, драгоценная книга бросится ей в глаза или попадется под руку и в каждом случае будет говорить с безмолвным красноречием: "Изведай меня! Изведай меня!" Только одна еще книга оставалась теперь на дне мешка, и только одна комната, в которой я еще не бывала -- ванная, примыкавшая к спальне. Я заглянула туда, и священный внутренний голос, никогда не обманывающий, шепнул мне: "Ты положила ее повсюду, Друзилла, положи теперь и в ванной, и дело твое будет сделано". Я заметила утренний халат, брошенный на стул. В этом халате был карман, и туда я всунула последнюю книгу. Можно ли выразить словами сладостное сознание исполненного долга, охватившее меня, когда я выскользнула из дому, не замеченная никем, и очутилась на улице с пустым мешком под мышкой? У меня было так легко на сердце, как будто я опять стала ребенком. Опять стала ребенком!
   Когда я проснулась на следующее утро, -- о, какою молодою почувствовала я себя! Я могла бы прибавить: какой молодой казалась я, будь я способна распространяться о моем тленном теле. Но я неспособна -- и не прибавлю ничего.
   Когда приблизилось время завтрака -- не ради человеческих потребностей, но ради свидания с милой тетушкой, -- я надела шляпу, чтоб отправиться на Монтегю-сквер. Только-только я приготовилась, как служанка квартиры, где я тогда жила, заглянула в дверь и сказала:
   -- Слуга от леди Вериндер к мисс Клак.
   Я занимала нижний этаж во время своего пребывания в Лондоне. Гостиная моя была очень мала, очень низка и очень скудно меблирована, но зато как опрятна! Я заглянула в коридор, посмотреть, кто из прислуги леди Вериндер пришел за мной. Это был молодой лакей Самюэль -- вежливый, румяный мужчина, со сметливым выражением лица и с очень услужливыми манерами. Я всегда чувствовала духовное расположение к Самюэлю и желание сказать ему несколько поучительных слов. На этот раз я пригласила его в гостиную. Он вошел с большим свертком под мышкой. Он положил его на стол с таким видом, словно боялся этого свертка.
   -- Миледи приказала вам кланяться, мисс, и сказать, что вы найдете тут письмо.
   Исполнив поручение, румяный молодой лакей удивил меня тем, что как будто хотел тотчас повернуться и убежать.
   Я удержала его, чтобы задать ему несколько ласковых вопросов. Смогу ли я увидеть тетушку, если зайду на Монтегю-сквер? Нет, она уехала кататься. Мисс Рэчель поехала с нею, и мистер Эбльуайт тоже сел с ними в коляску. Зная, как сильно милый мистер Годфри запустил свои благотворительные занятия, я нашла странным такое праздное катание. Задержав Самюэля уже в дверях, я задала еще несколько ласковых вопросов. Мисс Рэчель едет сегодня на бал, а мистер Эбльуайт условился прибыть к вечернему кофе и уехать с нею. На завтра объявлен утренний концерт, и Самюэлю приказано взять несколько билетов, в том числе и для мистера Эбльуайта.
   -- Боюсь, что все билеты будут проданы, мисс, -- сказал этот невинный юноша, -- если я не побегу за ними сейчас.
   Он проговорил эти слова на бегу, и я опять очутилась одна, с тревожными мыслями, занимавшими меня.
   В этот вечер у нас должно было состояться спешное заседание "Комитета материнского попечительства о превращении отцовских панталон в детские", созванное специально для того, чтобы получить совет и помощь от мистера Годфри. И вместо того чтобы поддержать комитет, заваленный целой грудой панталон, которые совершенно подавили нашу маленькую общину, он условился пить послеобеденный кофе на Монтегю-сквер, а потом ехать на бал! На завтрашний день было назначено празднество "Общества надзора британских дам над воскресными обожателями служанок". Вместо того чтобы присутствовать на нем и быть душой этого с трудом борющегося за свое существование общества, он дал слово суетным людям ехать вместе с ними на утренний концерт! Я спросила себя: "Что это значит?" Увы! Это означало, что наш христианский герой предстал передо мною в совершенно новом свете и в мыслях моих должен был встать рядом с самыми ужасными вероотступниками наших дней.
   Вернемся, однако, к истории настоящего дня. Оставшись одна в комнате, я, естественно, обратила внимание на сверток, вызывавший, по-видимому, какой-то странный ужас у румяного молодого лакея. Не прислала ли мне тетушка обещанного наследства, и не явится ли оно в виде изношенного платья, потертых серебряных ложек, вышедших из моды вещиц или чего-нибудь в этом роде? Приготовившись смиренно принять все и не сердиться ни на что, я раскрыла сверток. И что же представилось глазам моим: двенадцать драгоценных изданий, которые я разбросала накануне по дому, все возвращены мне, по приказанию доктора! Как же было не дрожать юному Самюэлю, когда он принес сверток ко мне в комнату! Как ему было не бежать, когда он исполнил такое гнусное поручение! В своем письме бедняжка тетушка коротко сообщала о том, что она не смела ослушаться своего доктора. Что же теперь делать? При моем воспитании и моих правилах у меня не оставалось ни малейшего сомнения на этот счет. Руководствуясь своей совестью и подвизаясь на пользу ближнего своего, истинная христианка никогда не падает духом. Ни общественное влияние, ни влияние отдельных лиц не оказывают на нас ни малейшего действия, когда мы уже приступили к исполнению своей миссии.
   В деле моей заблудшей тетки форма, которую должна была принять моя набожная настойчивость, была для меня довольно ясна.
   Ввиду явного нежелания леди Вериндер, ее не удалось подготовить к будущей жизни при помощи клерикальных друзей. Не удалось ее подготовить и при помощи книг -- из-за нечестивого упорства доктора. Пусть так! Что же оставалось делать? Подготовить ее посредством писем. Другими словами, так как книги были отосланы, то выбранные места из них, переписанные разными почерками и адресованные в виде писем тетушке, должны были посылаться по почте, а некоторые разбрасываться в доме по тому плану, который я приняла накануне. Как письма -- они не возбудят подозрения, как письма -- они будут распечатаны и, может быть, прочтены. Некоторые из них я написала сама:
   "Милая тетушка, могу ли я просить вас обратить внимание на эти несколько строк?" и пр.
   "Милая тетушка, читая вчера, я случайно напала на следующее место..." и пр.
   Другие письма были написаны для меня моими неоценимыми сотрудниками, членами общества материнского попечительства.
   "Милостивая государыня, простите за участие, принимаемое в вас истинным, хотя смиренным другом..."
   "Милостивая государыня, может ли серьезная особа побеспокоить вас несколькими утешительными словами?"
   Путем такого рода вежливых просьб нам удалось преподнести все эти драгоценные места в такой форме, в которой их не смог заподозрить даже самый проницательный из нечестивых докторов. Прежде чем сгустились вечерние тени, я написала двенадцать поучительных писем к тетушке вместо двенадцати поучительных книг. Я немедленно распорядилась, чтобы шесть писем были посланы по почте, а шесть я спрятала в карман, для того чтобы самой разбросать их по дому на следующий день. Вскоре после двух часов я опять вступила на поле благочестивой борьбы, обратившись к Самюэлю с ласковыми расспросами у дверей дома леди Вериндер. Тетушка провела дурную ночь. Она опять находилась в той комнате, где я подписалась свидетельницей на ее завещании, лежала на диване и старалась заснуть. Я сказала, что подожду в библиотеке, в надежде увидеть ее попозднее. В моем пламенном усердии разбросать скорей письма мне и в голову не пришло разузнать о Рэчель. В доме было тихо, и прошел час, когда должен был начаться концерт. Уверенная, что и она, как и все общество искателей удовольствия (включая -- увы! -- и мистера Годфри) была на концерте, я с жаром посвятила себя моему доброму делу, между тем как время и удобный случай находились еще в полном моем распоряжении.
   Утренняя корреспонденция тетушки, включая шесть поучительных писем, которые я послала по почте, лежала еще нераспечатанною на столе в библиотеке. Она, очевидно, чувствовала себя не в состоянии заняться таким множеством писем, -- и, может быть, ее испугало бы еще большее их количество, если б она позднее вошла в библиотеку. Я положила поэтому одно из второй шестерки писем отдельно, чтобы привлечь ее любопытство именно тем, что оно будет лежать особо от остальных. Второе письмо я с намерением положила на пол в столовой. Первый, кто войдет после меня из прислуги, подумает, что его обронила сама тетушка, и постарается возвратить его ей. Завершив свой посев в нижнем этаже, я легко побежала наверх, чтобы разбросать свои благодеяния на полу в бельэтаже.
   Войдя в гостиную, я услышала многократный стук в дверь с улицы -- тихий, торопливый и настойчивый. Прежде чем я успела проскользнуть обратно в библиотеку (в которой должна была находиться), проворный молодой лакей оказался уже в передней и отворил дверь. Я не придала этому большого значения. Состояние здоровья тетушки не позволяло принимать гостей. Но, к моему ужасу и изумлению, тот, кто постучался тихо и осторожно, оказался исключением из общего правила. Голос Самюэля (очевидно, в ответ на вопросы, которых я не слышала) произнес очень ясно:
   -- Пожалуйте наверх, сэр.
   Через минуту я услышал шаги -- шаги мужские, приближавшиеся к бельэтажу. Кто мог быть этот избранный гость? Не успел возникнуть этот вопрос, как пришел в голову и ответ. Кто же это мог быть, кроме доктора?
   Будь это любой другой посетитель, я позволила бы застать меня в гостиной. Ничего необыкновенного не было бы в том, что мне наскучило ждать в библиотеке и что я поднялась наверх для перемены места. Но уважение к самой себе помешало мне встретиться с человеком, который оскорбил меня, отослав обратно мои книги. Я проскользнула в третью маленькую комнатку, которая, как я упоминала, примыкала к дальней гостиной, и опустила портьеры, закрывавшие пролет двери. Стоит мне переждать минуты две, и произойдет то, что обыкновенно бывает в таких случаях: доктора проведут в комнату к его пациентке.
   Но прошло две минуты и даже более. Я слышала, как гость тревожно ходил взад и вперед. Я слышала также, как он говорил сам с собой. Мне даже показалось, что я узнала его голос. Не ошиблась ли я? Неужели это не доктор, а кто-то другой? Мистер Брефф, например? Нет, безошибочный инстинкт подсказывал мне, что это не мистер Брефф. Но кто бы это ни был, он все продолжал разговаривать с собою. Я чуть-чуть раздвинула портьеры и стала прислушиваться.
   Слова, которые я услышала, были: "Я сделаю это сегодня!" А голос, который произнес их, принадлежал мистеру Годфри Эбльуайту.

Глава V

   Рука моя опустила портьеру. Но не предполагайте, -- о! не предполагайте, -- что меня ужаснула мысль о крайней трудности моего положения. Так велико было сестринское мое участие к мистеру Годфри, что я даже не остановилась на мысли, почему он не на концерте. Нет! Я думала только о словах -- об изумительных словах, сорвавшихся с его губ. Он сделает это сегодня! Он сказал тоном отчаянной решимости, что сделает это сегодня. Что же, что же такое он сделает? Что-нибудь еще более недостойное, чем то, что уже сделал? Не отречется ли он от веры? Не бросит ли наш материнский комитет? Неужели мы в последний раз видели его ангельскую улыбку в зале комитета? Неужели мы в последний раз слышали его бесподобное красноречие в Экстер-Холле? Я была так взволнована при одной мысли об ужасных возможностях для такого человека, как он, что, кажется, готова была выбежать из своего убежища и заклинать его именем всех дамских комитетов в Лондоне объясниться, -- когда вдруг услышала другой голос. Он проник сквозь портьеру, он был громок, он был смел, в нем вовсе не было женского очарования. Это был голос Рэчель Вериндер!
   -- Почему вы пришли сюда, Годфри? -- спросила она. -- Почему вы не в библиотеке?
   Он тихо засмеялся и ответил:
   -- В библиотеке сидит мисс Клак.
   -- Клак в библиотеке?!
   Она тотчас опустилась на диван.
   -- Вы совершенно правы, Годфри, нам лучше остаться здесь.
   Минуту назад я была как в горячке и не знала, что мне делать. Теперь я стала холодна, как лед, и не испытывала больше никаких сомнений. Показаться им после того, что я услышала, было невозможно. Скрыться, кроме как в камин, было решительно некуда. Мне предстояло мученичество. Я осторожно раздвинула портьеры так, чтобы можно было видеть и слышать их. А потом пошла на мученичество по примеру первых христиан.
   -- Не садитесь на диван, -- продолжала молодая девушка. -- Возьмите стул, Годфри. Я люблю, чтобы тот, с кем я говорю, сидел против меня.
   Он сел на ближайший стул. Стул был низенький и слишком мал для высокого роста Годфри. Я еще никогда не видела его ног в таком невыгодном для них положении.
   -- Ну, -- продолжала она, -- что же вы им сказали?
   -- Именно то, милая Рэчель, что вы сказали мне.
   -- Что мама не совсем здорова сегодня и что мне не хочется оставлять ее из-за концерта?
   -- Именно так. Они очень жалели, что лишились вашего общества на концерте, но поняли ваш отказ. Все они шлют вам привет и выражают надежду, что нездоровье леди Вериндер скоро пройдет.
   -- Вы не считаете его серьезным, Годфри?
   -- Ничуть! Я совершенно уверен, что через несколько дней она совершенно поправится.
   -- Я тоже так думаю. Сначала я немножко испугалась, но теперь успокоилась. Вы были очень добры, что извинились за меня перед людьми, почти вам незнакомыми. Но почему вы сами не поехали с ними на концерт? Жалко, что вы не послушаете эту музыку.
   -- Не говорите так, Рэчель! Если б вы только знали, насколько я счастливее здесь с вами!
   Он сложил руки и взглянул на нее. В том положении, какое он занимал на стуле, он должен был, сделав это, повернуться в мою сторону. Можно ли передать словами, как мне сделалось противно, когда я увидела то самое патетическое выражение на его лице, какое очаровало меня, когда он ратовал за миллионы своих неимущих братьев на трибуне Экстер-Холла!
   -- От дурной привычки бывает трудно отделаться, Годфри. Но постарайтесь отделаться от привычки говорить любезности, -- постарайтесь, чтобы сделать мне удовольствие!
   -- Я никогда в жизни не говорил любезностей вам, Рэчель. Счастливая любовь может иногда прибегать к языку лести, я с этим согласен, по безнадежная любовь, моя дорогая, всегда говорит правду.
   Он придвинул поближе свой стул и при словах "безнадежная любовь" взял ее за руку. Наступило минутное молчание. Он, волновавший всех, без сомнения, взволновал и ее. Мне кажется, я начала понимать слова, вырвавшиеся у него, когда он был один в гостиной: "Я сделаю это сегодня". Увы! Даже воплощенная скромность не могла бы не догадаться, что именно делал он теперь.
   -- Разве вы позабыли, Годфри, о чем мы условились, когда вы говорили со мною в деревне? Мы условились, что будем кузенами и только.
   -- Я нарушаю это условие каждый раз, как вижу вас, Рэчель.
   -- Ну, так не надо со мною видеться.
   -- Это было бы совершенно бесполезно! Я нарушаю это условие каждый раз, как думаю о вас. О, Рэчель! Вы так ласково сказали мне на днях, что я повысился в вашем мнении. Безумие ли это с моей стороны -- основывать надежды на этих дорогих словах? Безумие ли это -- мечтать, не наступит ли когда-нибудь день, когда ваше сердце хоть немного смягчится ко мне? Не говорите, что ото безумие! Оставьте меня в моем заблуждении, дорогая моя! Хотя бы мечту должен я лелеять для успокоения своего, если у меня нет ничего другого!
   Голос его дрожал, и он поднес к глазам белый носовой платок. Опять Экстер-Холл! Для полноты сходства недоставало лишь зрителей, возгласов и стакана воды.
   Даже ее закоснелая натура была тронута. Я видела, как она ближе склонилась к нему. Я услышала нотку нового интереса в следующих ее словах:
   -- Уверены ли вы, Годфри, что любите меня до такой степени?
   -- Уверен ли! Вы знаете, каков я был, Рэчель? Позвольте мне сказать вам, каков я теперь. Я потерял интерес ко всему на свете, кроме вас. Со мною произошло превращение, которого я и сам не могу объяснить. Поверите ли, благотворительные дела сделались несносной обузой для меня, и когда я сейчас вижу дамский комитет, я хотел бы сбежать от него на край света.
   Если в летописях вероотступничества имеется что-нибудь равносильное этому уверению, могу только сказать, что я этого не читала. Я подумала об обществе "Материнского попечительства о превращении отцовских панталон в детские". Я подумала об обществе "Надзора над воскресными обожателями". Я подумала о других обществах, слишком многочисленных, чтобы упоминать здесь о них, опиравшихся на силу этого человека, как на несокрушимый столп. Справедливость требует прибавить, что при этом я не упустила ни единого слова из последующего их разговора. Рэчель заговорила первая.
   -- Вы дали мне услышать вашу исповедь, -- сказала она. -- Хотела бы я знать, вылечат ли вас от вашей несчастной привязанности мои признания, если я тоже сделаю их вам?
   Он вздрогнул. Признаюсь, вздрогнула и я. Он подумал, и я также подумала, что она хочет открыть тайну Лунного камня.
   -- Можете ли вы поверить, глядя на меня, -- продолжала она, -- что перед вами самая несчастная девушка на свете? Это правда, Годфри. Может ли быть большее несчастье, чем сознание, что ты потерял уважение к себе? Вот такова теперь моя жизнь!
   -- Милая Рэчель, это невозможно, чтобы вы имели хоть какую-нибудь причину говорить о себе таким образом!
   -- Откуда вы знаете, что у меня нет этой причины?
   -- Можете ли вы об этом спрашивать? Я знаю это потому, что знаю вас. Ваше молчание, моя дорогая, нисколько не унизило вас во мнении ваших истинных друзей. Исчезновение драгоценного подарка, сделанного вам в день рождения, может показаться странным; ваша непонятная связь с этим происшествием может показаться еще страннее...
   -- Вы говорите о Лунном камне, Годфри?
   -- Я думал, что вы намекаете на него...
   -- Я вовсе не намекала на него. Я могу слушать о пропаже Лунного камня, кто бы ни говорил о нем, нисколько не теряя уважения к самой себе. Если история алмаза когда-нибудь выйдет наружу, станет ясно, что я взяла на себя ужасную ответственность, станет ясно, что я взялась хранить ужасную тайну, -- но также станет ясно, что я сама не виновата ни в чем! Вы не так меня поняли, Годфри. Мне надо было высказаться яснее. Чего бы это ни стоило, я выскажусь теперь яснее. Положим, что вы не влюблены в меня. Положим, что вы влюблены в какую-нибудь другую женщину...
   -- Да?
   -- Допустим, вы узнали, что эта женщина совершенно недостойна вас. Положим, вы совершенно убедились, что для вас будет унизительно думать о ней. Положим, что от одной мысли о браке с подобной женщиной лицо ваше вспыхнуло бы от стыда.
   -- Да?
   -- И положим, что, несмотря на все это, вы не можете вырвать ее из вашего сердца. Положим, что чувство, которое она вызвала в вас (в то время, когда вы верили ей), непреодолимо. Положим, что любовь, которую это презренное существо внушило вам... О, где мне найти слова, чтобы высказать это? Как могу я заставить мужчину понять, что это чувство одновременно ужасает и очаровывает меня? Это и свет моей жизни, Годфри, и яд, убивающий меня, в одно и то же время! Уйдите! Должно быть, я с ума сошла, говоря так. Нет! Не покидайте меня сейчас, не уносите ошибочного впечатления. Я должна сказать все, что могу, в свою собственную защиту. Помните одно: он не знает и никогда не узнает того, о чем я вам сказала. Я никогда его не увижу, -- мне все равно, что бы ни случилось, я никогда, никогда не увижу его! Не спрашивайте меня больше ни о чем. Переменим предмет разговора. Понимаете ли вы настолько в медицине, Годфри, чтобы сказать мне, почему я испытываю такое чувство, будто задыхаюсь от недостатка воздуха? Не существует ли такой истерики, которая выражается в потоках слов, а не в потоках слез? Наверное, есть. Да не все ли равно! Вы теперь легко перенесете всякое огорчение, какое я когда-либо причинила вам. Я уронила себя в ваших глазах, не так ли? Не обращайте больше внимания на меня. Не жалейте меня. Ради бога, уйдите!
   Она вдруг повернулась и с силой ударила руками по спинке оттоманки. Голова ее опустилась на подушки, и она зарыдала. Прежде чем я успела опомниться, меня поразил ужасом совершенно неожиданный поступок со стороны мистера Годфри. Возможно ли поверить, -- он упал перед ней на колена, на оба колена! Может ли скромность моя позволить мне упомянуть, что он обнял ее рукой? Могу ли я сознаться, что против воли своей почувствовала восторг, когда он вернул ее к жизни двумя словами:
   -- Благородное создание!
   Он не сказал ничего больше. Но это он сказал с тем порывом, который доставил ему славу публичного оратора. Она сидела -- или пораженная или очарованная, не знаю, право, -- не пытаясь даже оттолкнуть его руки гуда, где им следовало находиться. А я, с моими понятиями о приличии, была совершенно сбита с толку. Я была в такой мучительной неизвестности: предписывал ли мне долг зажмуриться или заткнуть уши, что не сделала ни того, ни другого. Тот факт, что я способна была надлежащим образом держать портьеру для того, чтобы можно было видеть и слышать, я приписываю единственно душившей меня истерике. Даже доктора соглашаются, что когда истерика душит вас, надо крепко держаться за что-нибудь.
   -- Да, -- сказал он, прибегая к чарам своего небесного голоса и обращения, -- вы благороднейшее создание! Женщина, которая может говорить правду ради самой правды, женщина, которая пожертвует своей гордостью скорее, чем честным человеком, любящим ее, -- это драгоценнейшее из всех сокровищ. Если такая женщина выйдет замуж, питая к своему мужу только одно уважение -- она достаточно осчастливит его на всю жизнь. Вы говорили, моя дорогая, о месте, какое вы занимаете в моих глазах. Судите сами о том, каково это место, -- ведь я умоляю вас на коленях позволить мне вылечить ваше бедное уязвленное сердечко своей заботой о вас. Рэчель, удостоите ли вы меня чести, доставите ли вы мне блаженство, сделавшись моей женой?
   Тут я непременно решилась бы заткнуть себе уши, если бы Рэчель не поощрила меня держать их открытыми, ответив ему первыми разумными словами, какие мне довелось от нее услышать.
   -- Годфри! -- сказала она. -- Вы, верно, с ума сошли?
   -- Я никогда в жизни не говорил рассудительнее, моя дорогая, с точки зрения вашей и моей пользы. Бросьте взгляд в будущее. Неужели вы должны пожертвовать собой ради человека, который никогда не знал о ваших чувствах к нему и которого вы решились никогда более не видеть? Не является ли вашим долгом по отношению к себе самой -- забыть эту несчастную привязанность? А разве вам удается найти забвение в той жизни, которую вы сейчас ведете? Вы испытали эту жизнь, и она уже утомила вас. Окружите себя интересами, более возвышенными, чем эти жалкие светские развлечения. Сердце, любящее и уважающее вас, домашний кров, спокойные права и счастливые обязанности которого день за днем будут тихо увлекать вас за собой, -- попробуйте это утешение, Рэчель! Я не прошу у вас любви, я буду доволен вашей дружбой и уважением. Предоставьте остальное, доверчиво предоставьте остальное преданности вашего мужа и времени, которое излечивает раны, даже такие глубокие, как ваши.
   Она уже начинала склоняться к его увещаниям. О, что за воспитание получила она! О, как совсем по-другому поступила бы на ее месте я!
   -- Не искушайте меня, Годфри! -- сказала она. -- Я и без того достаточно расстроена и несчастна. Не делайте меня еще более расстроенной и несчастной.
   -- Один только вопрос, Рэчель. Не внушаю ли я вам отвращения?
   -- Вы? Вы всегда мне нравились! После того, что вы мне сказали, я была бы просто бесчувственной, если бы не уважала вас и не восхищалась вами.
   -- А много ли найдете вы жен, милая Рэчель, которые бы уважали своих мужей и восхищались ими? Между тем они очень хорошо живут со своими мужьями. Многие ли невесты, идущие к венцу, могли бы открыть строгим людским взорам свое сердце? Между тем брак их не бывает несчастлив, они живут себе потихоньку. Дело в том, что женщины ищут в браке прибежища гораздо чаще, нежели они желают сознаться в этом; мало того, они находят, что брак оправдал их надежды. Вернемся снова к вашему случаю. В ваши лета и с вашей привлекательностью можно ли вам обречь себя на одинокую жизнь? Положитесь на мое знание света, -- для вас это совершенно невозможно. Это допустимо только на время. Вы выйдете замуж за кого-нибудь другого спустя несколько лет. Или выйдете замуж, моя дорогая, за человека, который сейчас у ваших ног и который ценит ваше уважение и восхищение выше любви всякой другой женщины на свете.
   -- Тише, Годфри! Вы пытаетесь убедить меня в том, о чем раньше я никогда не думала. Вы искушаете меня новой надеждой, когда все другие мои надежды рухнули. Опять повторяю вам, я так сейчас несчастна, я дошла до такого отчаяния, что, если вы скажете еще хоть слово, я, пожалуй, решусь выйти за вас на этих условиях. Воспользуйтесь этим предостережением и уйдите!
   -- Я не встану с колен, пока вы не скажете да!
   -- Если я скажу да, вы раскаетесь, и я раскаюсь, когда будет слишком поздно.
   -- Оба будем благословлять тот день, дорогая, когда я настоял, а вы уступили.
   -- Действительно ли вы так уверены, как это говорите?
   -- Судите сами. Я говорю на основании того, что видел в своей собственной семье. Скажите мне, что вы думаете о нашем фризинголлском семействе? Разве отец мой и мать живут несчастливо между собой?
   -- Напротив, насколько могу судить.
   -- А ведь когда моя мать была девушкой, Рэчель (это не тайна в нашем семействе), она любила, как любите вы, -- она отдала свое сердце человеку, который был недостоин ее. Она вышла за моего отца, уважая его, восхищаясь им, но не более. Результат вы видите собственными глазами. Неужели в этом нет поощрения для вас и для меня?
   -- Вы не станете торопить меня, Годфри?
   -- Вы сами назначите время.
   -- Вы не станете требовать от меня более того, что будет в моих силах?
   -- Ангел мой, я только прошу вас себя самое вручить мне.
   -- Вручаю вам себя.
   С этими словами она приняла его предложение.
   Последовал новый порыв -- порыв нечестивого восторга на этот раз. Он привлекал ее все ближе и ближе к себе, так что лицо его уже касалось ее лица, и тогда... -- нет! я, право, не могу решиться описывать дальше этот неприличный поступок. Позвольте мне только сказать, что я собиралась закрыть глаза, прежде чем это случится, и опоздала только на одну секунду. Я рассчитывала, видите ли, что она будет сопротивляться. Она покорилась. Для всякой благомыслящей особы моего пола целые тома не могли бы сказать ничего более.
   Даже я, с моей невинностью в подобных вещах, начала подозревать, к чему клонится настоящее свидание. Они до такой степени понимали теперь друг друга, что я ожидала, что они тотчас же пойдут рука об руку венчаться. Однако последующие слова мистера Годфри напомнили, что следовало исполнить еще одну пустую формальность. Он сел -- на этот раз ему это не возбранялось -- на диван возле нее.
   -- Могу я сказать вашей милой матери? -- спросил он. -- Или вы сделаете это сами?
   Она отклонила и то и другое.
   -- Лучше пусть мама ничего но узнает об этом до тех пор, пока не поправится. Я хочу сохранить это в тайне, Годфри. Ступайте теперь и вернитесь вечером. Мы уже и так слишком засиделись здесь вдвоем.
   Она встала и в первый раз взглянула на маленькую комнатку, в которой я претерпевала мое мученичество.
   -- Кто опустил эти портьеры? -- воскликнула она. -- В комнате и без того душно, к чему еще лишать ее воздуха?
   Она подошла к портьерам. В ту минуту, как она дотронулась до них рукой, в ту минуту, когда она неизбежно должна была обнаружить меня в комнате, голос румяного молодого лакея на лестнице вдруг остановил ее и помешал мне что-либо предпринять. Это, без сомнения, был голос человека, крайне перепуганного.
   -- Мисс Рэчель! -- кричал он. -- Где вы, мисс Рэчель?
   Она отскочила от портьер и бросилась к двери. Лакей только что вошел в комнату. Румянец сбежал с его лица. Он сказал:
   -- Пожалуйте вниз! С миледи обморок, мы никак не можем привести ее в чувство.
   Через минуту я осталась одна и могла в свою очередь незаметно сойти вниз. Мистер Годфри прошел мимо меня в переднюю. Он спешил за доктором.
   -- Ступайте и помогите им! -- сказал он, указывая мне на дверь.
   Я застала Рэчель на коленях у дивана. Голова матери лежала у нее на груди. Одного взгляда на лицо тетушки (зная то, что знала я) было достаточно, чтобы открыть мне страшную истину. Я оставила свои мысли при себе до приезда доктора. Он приехал скоро. Прежде всего он выслал Рэчель из комнаты, а потом сказал всем нам, что леди Вериндер скончалась. Серьезным особам, интересующимся примерами закоренелого неверия, может быть, интересно услышать, что он не выказал никаких признаков угрызения совести, когда посмотрел на меня.
   Немного позднее я заглянула в столовую и библиотеку. Тетушка умерла, не распечатав ни одного из моих писем. Меня это так потрясло, что в ту минуту мне и в голову не пришло (я вспомнила об этом несколько дней спустя), что она умерла, не оставив мне обещанного маленького наследства.

Глава VI

   Последовательно излагая все лично пережитое, должна сказать тут, что прошел целый месяц после смерти моей тетки, прежде чем я снова встретилась с Рэчель Вериндер. Я провела несколько дней под одной с нею крышей. Именно в это время и случилось нечто важное, относящееся к ее помолвке с мистером Годфри Эбльуайтом, требующее особого здесь упоминания. Когда эта последняя из многих семейных неприятностей будет описана, моя авторская обязанность закончится, потому что тогда я передам все, что знаю, как непосредственная (хотя и невольная) свидетельница событий.
   Тело моей тетки было перевезено из Лондона и похоронено на маленьком кладбище возле церкви в ее собственном парке. Я была приглашена на похороны вместе со всеми другими родственниками. Но мне было невозможно (с моими религиозными воззрениями) оправиться раньше, чем через несколько дней, от потрясения, которое эта смерть причинила мне. Сверх того, я узнала, что хоронить будет фризинголлский ректор. А так как я видела этого клерикального отщепенца в качестве партнера за карточным столом леди Вериндер, сомневаюсь, хорошо ли я поступила бы, присутствуя на похоронах, -- даже если б была в состоянии ехать.
   После смерти леди Вериндер дочь ее поступила под опеку зятя покойной, мистера Эбльуайта-старшего. По завещанию, он был назначен опекуном Рэчель до ее замужества или совершеннолетия. Полагаю, что мистер Годфри уведомил отца о своих новых отношениях с кузиной. Как бы то ни было, через десять дней после смерти моей тетки помолвка Рэчель уже не была тайной в семейном кругу, и для мистера Эбльуайта-старшего -- другого законченного отщепенца -- стало важно сделать свою опекунскую власть как можно более приятной для богатой молодой девушки, которая выходила за его сына.
   Сначала Рэчель наделала ему немало хлопот с выбором места, где ей следовало жить. Дом на Монтегю-сквер напоминал ей о смерти матери. Дом в Йоркшире напоминал ей о скандальном деле пропавшего Лунного камня. Резиденция ее опекуна во Фризинголле не напоминала ни о том, ни о другом, но присутствие Рэчель в этом доме, после недавней ее утраты, помешало бы развлечению ее кузин, девиц Эбльуайт -- и она сама просила, чтобы ее перестали посещать впредь до более благоприятного времени. Кончилось тем, что старик Эбльуайт предложил ей нанять меблированный дом в Брайтоне. Его жена с больной дочерью должны были жить там вместе с нею, а он собирался приехать к ним попозже. Они не будут принимать никакого общества, кроме немногих старых друзей, а сын его, Годфри, разъезжая взад и вперед с лондонским поездом, всегда будет к их услугам.
   Я описываю этот бессмысленный переезд с одного места на другое, эту ненасытную физическую тревогу и страшный душевный застой ради того конечного результата, к которому они привели. Наем дома в Брайтоне явился таким событием, которое по воле провидения снова свело меня с Рэчель Вериндер.
   Тетка моя Эбльуайт -- это полная, молчаливая белокурая женщина с одной замечательной чертой характера. Отроду она никогда ничего сама для себя не делала. Она прожила всю свою жизнь, принимая чужую помощь и заимствуя мнения от всех и каждого. Более беспомощной особы, с духовной точки зрения, я не встречала никогда, -- воздействовать на такой трудный характер было решительно невозможно. Тетушка Эбльуайт станет слушать тибетского далай-ламу с тем же вниманием, с каким слушает меня, и будет рассуждать об его воззрениях с такою же готовностью, с какой рассуждает о моих. Она остановилась в лондонской гостинице и, лежа на диване, осуществила наем дома в Брайтоне с помощью своего сына. Нужную прислугу разыскала, завтракая утром в постели (все в той же гостинице); она отпустила свою горничную погулять с условием, чтобы та "до прогулки доставила себе маленькое удовольствие, сходив за мисс Клак". Придя к ней в одиннадцать часов, я застала ее еще в капоте, спокойно обмахивавшуюся веером.
   -- Милая Друзилла, мне нужны слуги. Вы так умны, -- пожалуйста, наймите их для меня.
   Я осмотрелась в этой неопрятной комнате. Церковные колокола благовестили к обедне, они внушили мне слово дружеского увещания.
   -- Ах, тетушка! -- сказала я грустно. -- Разве это достойно христианки и англичанки? Разве наш переход к вечности должен совершаться таким образом?
   Тетушка ответила:
   -- Я накину платье, Друзилла, если вы будете так добры и поможете мне.
   Что можно было сказать после этого? Я творила чудеса с убийцами -- я никогда не продвигалась, ни на один дюйм с тетушкой Эбльуайт.
   -- Где, -- спросила я, -- список слуг, которые вам нужны?
   Тетушка покачала головой; у нее недоставало даже энергии хранить у себя список.
   -- Он у Рэчель, душечка, -- сказала она, -- в той комнате.
   Я пошла в ту комнату и, таким образом, опять увидела Рэчель, в первый раз после того, как мы с ней расстались на Монтегю-сквер.
   В глубоком трауре она казалась маленькой и худенькой. Если бы я придавала серьезное значение таким тленным безделицам, как человеческая внешность, я могла бы прибавить, что у нее был такого рода цвет лица, который, к несчастью, всегда теряет, если не оттеняется чем-нибудь белым у шеи. К великому моему удивлению, Рэчель встала, когда я вошла в комнату, и встретила меня с протянутою рукою.
   -- Я рада вас видеть, -- сказала она. -- Друзилла, я имела привычку говорить с вами прежде очень сумасбродно и очень грубо. Прошу у вас прощения; надеюсь, что вы простите меня.
   Должно быть, лицо мое обнаружило изумление, которое я почувствовала при этих словах. Рэчель покраснела, а потом продолжала свое объяснение:
   -- При жизни моей бедной матери ее друзья не всегда были моими друзьями. Теперь, когда я лишилась ее, сердце мое обращается за утешением к людям, которых она любила. Она любила вас. Постарайтесь быть моим другом, Друзилла, если можете.
   Откликнувшись на ее предупредительность со всем доступным мне дружелюбием, я села, по ее просьбе, возле нее на диван. Мы заговорили о семейных делах и планах на будущее, -- обо всем, за исключением одного только плана, который должен был окончиться свадьбой. Как ни старалась я повернуть разговор в эту сторону, она решительно отказывалась понимать мои намеки. Глядя на нее теперь с новым интересом и припоминая, с какою опрометчивою быстротой она приняла предложение мистера Годфри, я сочла своей священною обязанностью горячо вмешаться и заранее была уверена в исключительном успехе. Быстрота действия тут была, как я полагала, залогом этого успеха. Я тотчас вернулась к вопросу о прислуге, нужной для меблированного дома.
   -- Где список, душечка?
   Рэчель подала мне список.
   -- Кухарка, судомойка, служанка и лакей, -- прочитала я. -- Милая Рэчель, эти слуги нужны только на срок, на тот срок, на который ваш опекун нанял этот дом. Нам будет очень трудно найти честных и способных людей, которые согласились бы наняться на такой короткий срок, если мы будем искать их в Лондоне. Дом в Брайтоне найден?
   -- Да. Его нанял Годфри, и люди в этом доме просили, чтобы он оставил их в качестве прислуги. Он не был уверен, годятся ли они для нас, и вернулся, не решив ничего.
   -- А сами вы неопытны в таких вещах, Рэчель?
   -- Не особенно.
   -- А тетушка Эбльуайт не хочет утрудить себя?
   -- Нет. Не осуждайте ее, бедняжку, Друзилла. Я думаю, что это единственная счастливая женщина, с какою я когда-либо встречалась.
   -- Есть различные степени счастья, дружок. Мы должны как-нибудь посидеть и поговорить с вами об этом. А пока я возьму на себя затруднительный выбор слуг. Пусть ваша тетушка напишет письмо к тем людям в брайтонском доме.
   -- Она подпишет письмо, если я его напишу за нее, -- а это одно и то же.
   -- Совершенно одно и то же. Я возьму письмо и завтра поеду в Брайтон.
   -- Как вы добры! Мы приедем туда к вам, как только все будет у вас готово. Надеюсь, вы останетесь погостить у меня. Брайтон очень сейчас оживлен, вам, наверное, там понравится.
   В таких словах мне было сделано приглашение, и блестящая перспектива вмешательства открылась передо мной.
   Разговор происходил в середине недели. В субботу дом был для них готов. В этот краткий промежуток я проверила не только характеры, но и религиозные воззрения всех слуг, обращавшихся ко мне, и успела сделать выбор, одобренный моею совестью. Я также нашла и навестила двух серьезных моих друзей, живших в этом городе, которым могла поверить благочестивую цель, приведшую меня в Брайтон. Один из них -- духовный друг -- помог мне закрепить места для нашего маленького общества в той церкви, в которой он сам служил. Другой друг -- незамужняя женщина, такая же, как и я, -- предоставил в полное мое распоряжение свою библиотеку (всю состоявшую из драгоценных изданий). Я взяла у нее с полдюжины сочинений, старательно выбранных для Рэчель. Разложив их в тех комнатах, которые она должна была занять, я сочла свои приготовления законченными. Незыблемая твердыня веры в слугах, которые будут ей служить, незыблемая твердыня веры в пасторе, который будет ей проповедовать, незыблемая твердыня веры в книгах, лежавших на ее столе, -- таков был тройной подарок, который мое усердие приготовило для осиротевшей девушки. Небесное спокойствие наполнило мою душу в ту субботу, когда я сидела у окна, поджидая приезда моих родственниц. Суетная толпа народа сновала взад и вперед перед моими глазами. Ах! Многие ли из них сознавали так, как я, что они безупречно исполнили свою обязанность? Ужасный вопрос! Не будем останавливаться на нем.
   В седьмом часу приехали путешественники. К моему великому изумлению, их провожал не мистер Годфри (как я ожидала), а стряпчий, мистер Брефф.
   -- Как вы поживаете, мисс Клак? -- сказал он. -- На этот раз я намерен остаться.
   Этот намек на случай, когда я принудила его отступить со своими делами перед моим делом на Монтегю-сквер, убедил меня, что старый грешник приехал в Брайтон для какой-то особой цели. Я приготовила маленький рай для моей возлюбленной Рэчель, и вот уже является змей-искуситель.
   -- Годфри было очень досадно, Друзилла, что он не мог приехать с нами, -- сказала моя тетка Эбльуайт. -- Что-то задержало его в Лондоне. Мистер Брефф вызвался занять его место и остаться у нас до понедельника. Кстати, мистер Брефф, мне предписано делать моцион, а мне это совсем не нравится. Вот, -- прибавила тетушка Эбльуайт, указывая из окна на больного, которого вез в кресле слуга, -- вот мой идеал моциона. Если вам нужен воздух, вы можете им пользоваться в кресле, а если вам нужна усталость, я уверена, можно достаточно устать, глядя на этого слугу.
   Рэчель молча стояла у окна, устремив взгляд на море.
   -- Вы устали, дружок? -- спросила я.
   -- Нет. Мне только немного грустно, -- ответила она. -- Когда я жила в Йоркшире, я часто видела море при таком же освещении. И я думаю, Друзилла, о тех днях, которые никогда не вернутся.
   Мистер Брефф остался и к обеду, и на целый вечер. Чем дольше я глядела на него, тем сильнее убеждалась, что он приехал в Брайтон с какой-то тайной целью. Я старательно наблюдала за ним. Он принял самый непринужденный вид и все время болтал безбожные пустяки, -- до тех пор, пока не настала пора проститься. Когда он пожимал руку Рэчель, я поймала его суровый и проницательный взгляд, остановившийся на ней на минуту с особым интересом и вниманием. Очевидно, цель, которую он имел в виду, касалась ее. Он не сказал ничего особенного ни ей и никому другому при расставании. Он сам напросился к завтраку на следующий день и ушел ночевать в гостиницу.
   На следующее утро не было никакой возможности заставить тетушку Эбльуайт вовремя снять капот, чтоб успеть одеться для церкви. Ее больная дочь (по моему мнению, не страдавшая ничем, кроме неизлечимой лености, унаследованной от матери) объявила, что она намерена весь день провести в постели. Рэчель и я одни пошли в церковь. Великолепную проповедь сказал мой даровитый друг об языческом равнодушии света к маленьким прегрешениям. Более часа гремело его красноречие в священном здании. Я спросила у Рэчель, когда мы выходили из церкви:
   -- Нашло ли это путь к вашему сердцу, дружок?
   Она ответила:
   -- Нет, у меня только сильно разболелась голова.
   Такой ответ мог обескуражить многих. Но когда я вступаю на душеспасительную стезю, ничто не обескураживает меня.
   Мы нашли тетушку Эбльуайт и мистера Бреффа за завтраком. Когда Рэчель, сославшись на головную боль, отказалась от завтрака, хитрый стряпчий тотчас этим воспользовался.
   -- Для головной боли есть только одно лекарство, -- сказал этот противный старик. -- Прогулка, мисс Рэчель, вылечит вас. Я к вашим услугам; сделаете ли вы мне честь принять мою руку?
   -- С величайшим удовольствием; я сама очень хочу прогуляться.
   -- Уже третий час, -- кротко заметила я, -- а вечерня, Рэчель, начинается в три.
   -- Как можете вы думать, что я снова пойду в церковь, -- сказала она вспыльчиво, -- с такой головной болью!
   Мистер Брефф раболепно распахнул перед нею дверь, и через мгновение оба вышли из дома. Не знаю, чувствовала ли я когда-нибудь сильнее священную обязанность вмешаться, нежели в эту минуту. Но что было делать? Ничего, как только вмешаться при первом удобном случае попозднее в тот же день.
   Когда я вернулась с вечерни, и они возвратились с прогулки, первый же взгляд на стряпчего убедил меня, что он высказал ей все, что собирался сказать. Никогда раньше не видела я Рэчель такой молчаливой и задумчивой. Никогда раньше не видела, чтобы мистер Брефф выказывал ей такую преданность, такое внимание и смотрел на нее с таким явным уважением. Он объявил (может быть, выдумав это), что приглашен к обеду, и рано простился с нами, намереваясь вернуться в Лондон первым же утренним поездом.
   -- Вы тверды в принятом вами решении? -- спросил он Рэчель в дверях.
   -- Совершенно тверда, -- ответила она; так они и расстались.
   Едва он скрылся, как Рэчель ушла к себе. Она не вышла к обеду. Горничная ее (та самая, что носит чепчики с лентами) пришла вниз сказать, что у барышни опять началась мигрень. Я побежала к ней, предлагая ей через запертую дверь свои сестринские услуги. Но дверь осталась запертой, и Рэчель не открыла ее. Сколько тут предстояло препятствий преодолеть мне? Я почувствовала новый прилив сил и воодушевления при виде этой запертой двери.
   Когда на следующее утро ей понесли чашку чая, я вошла к ней вслед за прислугой. Я села возле ее постели и сказала ей несколько серьезных слов. Она выслушала их с томной вежливостью. Я заметила драгоценные издания моего серьезного друга, сваленные в кучу на углу стола. Не заглянула ли она в них? Да, но они ее не заинтересовали. Позволит ли она прочесть ей вслух несколько мест, чрезвычайно интересных, которые, вероятно, ускользнули от ее внимания. Нет, не сейчас, -- она должна подумать о другом. Давая эти ответы, она сосредоточенно перебирала оборки своей ночной кофты. Необходимо было привлечь ее внимание каким-нибудь намеком на мирские интересы, которыми она дорожила.
   -- Знаете, дружок, -- сказала я, -- мне пришла вчера в голову странная фантазия насчет мистера Бреффа. Увидя вас с ним после прогулки, я решила, что он сообщил вам какую-нибудь неприятную новость!
   Она выпустила оборку своей ночной кофты, и ее свирепые черные глаза сверкнули.
   -- Совсем нет! Эту новость мне было очень интересно выслушать, и я глубоко благодарна за нее мистеру Бреффу.
   -- Да? -- сказала я тоном кроткого интереса.
   Она опять начала перебирать пальцами оборку и угрюмо отвернулась от меня. Сотни раз при выполнении моих добрых дел наталкивалась я на такое обращение. Оно и на этот раз только подстрекнуло меня на новую попытку. В своем ревностном усердии к спасению ее души я решилась на огромный риск и открыто намекнула на ее помолвку.
   -- Интересная для вас новость? -- повторила я. -- Вероятно, милая Рэчель, это известие о мистере Годфри Эбльуайте?
   Она вскочила с постели и смертельно побледнела. У нее, очевидно, вертелась на языке прежняя необузданная дерзость. Но она сдержала себя; снова опустила голову на подушки, подумала с минуту, а потом произнесла замечательные слова:
   -- Я никогда не выйду за мистера Годфри Эбльуайта.
   Пришла моя очередь вскочить при этих словах.
   -- Что вы хотите сказать? -- воскликнула я. -- Этот брак считается всеми нашими родными решенным делом.
   -- Мистера Годфри Эбльуайта ожидают сюда завтра, -- сказала она угрюмо. -- Подождите, пока он приедет, и вы увидите.
   -- Но, милая Рэчель...
   Она позвонила в колокольчик, висевший у ее изголовья. Персона в чепчике с лентами появилась в комнате.
   -- Пенелопа, ванну!
   Отдадим ей должную справедливость. При тогдашнем состоянии чувств моих она отыскала единственный возможный способ принудить меня уйти из комнаты! Ее ванна, сознаюсь, была выше моих сил.
   Она спустилась к завтраку, но ничего не ела и почти все время молчала. После завтрака она бесцельно бродила из комнаты в комнату, потом вдруг опомнилась и открыла фортепиано. Музыка, которую она выбрала для своей игры, была непристойного и нечестивого рода и напоминала те представления на сцене, о которых нельзя подумать без того, чтобы кровь не застыла в жилах. Я тайком разузнала, в котором часу ожидают мистера Годфри Эбльуайта, а потом спаслась от этой музыки, ускользнув из дому.
   Очутившись одна, я воспользовалась этим случаем, чтобы навестить двух моих местных друзей. Это было неописуемое наслаждение, снова чувствовать себя занятой серьезным разговором с серьезными людьми! Бесконечно подбод горничную миледи со всѣмъ багажемъ по желѣзной дорогѣ въ Лондонъ, я бродилъ по усадьбѣ, присматривая за хозяйствомъ, какъ вдругъ слышу, что кто-то зоветъ меня. Я оглянулся назадъ и очутился лицомъ къ лицу съ дочерью рыбака, хромою Люси. За исключеніемъ хромой ноги дѣвушки и ея чрезмѣрной худобы (что въ моихъ глазахъ составляетъ страшный недостатокъ въ женщинѣ), въ ней можно было бы отыскать и нѣкоторыя пріятныя для каждаго мущины качества. Смуглое, выразительное, умное лицо ея; звучный, пріятный голосъ и прекрасные, густые, темнорусые волосы были въ числѣ ея достоинствъ. Костыль былъ грустнымъ придаткомъ къ другимъ ея бѣдствіямъ; а бѣшеный нравъ довершалъ собою ея недостатки.
   -- А, это вы, моя милая, оказалъ я,-- что вамъ нужно?
   -- Гдѣ тотъ человѣкъ, котораго вы зовете Франклиномъ Блекомъ? спросила дѣвушка, опершись на костыль и бросивъ мнѣ свирѣпый взглядъ.
   -- Такъ неучтиво выражаться о джентльменѣ, сказалъ я.-- Если вы желаете освѣдомиться о племянникѣ миледи, то должны называть его мистеромъ Франклиномь Блекомъ.
   Она, прихрамывая, сдѣлала шагъ впередъ и такъ дико взглянула на меня, точно заживо хотѣла меня съѣсть.
   -- Мистеръ Франклинъ Блекъ! повторила она. -- Убійца Франклинъ Блекь было бы для него болѣе приличное названіе.
   Опытность, пріобрѣтенная мною въ супружеской жизни, оказалась на этотъ разъ сподручною. Если женщина хочетъ досадитъ вамъ, то перемѣнитесь съ ней ролями и постарайтесь сами вывести ея изъ терпѣнія. Женщины всегда заранѣе предвидятъ всякій маневръ, который вы предпримете въ свою защиту, кромѣ этого, и одно олово въ подобномъ случаѣ стоитъ цѣлой сотни. Вотъ почему и теперь достаточно было одного слова, чтобы разбѣсить хромую Люси. Насмѣшливо глядя ей въ лицо, я проговорилъ:
   -- Тьфу ты пропасть!
   Дѣвушка мгновенно вспыхнула. Ставъ на здоровую ногу, она схватила свой костыль и неистово ударила имъ три раза по землѣ.
   -- Онъ убійца, убійца, убійца! Онъ былъ виновникомъ смерти Розанны Сперманъ!
   Она проговорила эти слова такимъ громкимъ голосомъ, что стоявшіе неподалеку человѣка два работниковъ оглянулись на насъ; но увидавъ хромую Люси, и зная чего можно отъ нея ожидать, они опятъ отвернулась.
   -- Онъ былъ виновникомъ смерти Розанны Сперманъ? повторилъ я. -- Что же заставляетъ васъ предполагать это, Люси?
   -- А вамъ что за дѣло? Да и есть ли кому-нибудь надобность до этого? сказала она.-- О! еслибъ она смотрѣла на мущинъ такъ, какъ я смотрю на нихъ, то навѣрное она была бы еще въ живыхъ!
   -- Она, бѣдняжка, всегда была хорошаго мнѣнія обо мнѣ, замѣтилъ я,-- а я съ своей стороны ласково обращался съ нею.
   Я произнесъ эти слова самымъ успокоительнымъ тономъ. Дѣло въ томъ, что у меня духу не достало снова раздражить ее какимъ-нибудь колкамъ отвѣтомъ. Сперва я имѣлъ въ виду только ея бѣшеный нравъ; теперь же я вспомнилъ объ ея горѣ, которое, какъ извѣстно, часто доводитъ бѣдняковъ до дерзости! Отвѣтъ мой смягчилъ хромую Люси. Она склонила голову и оперлась ею на костыль.
   -- Я любила ее, нѣжно сказала дѣвушка. -- Она была несчастлива въ жизни; мистеръ Бетереджъ, низкіе люди дурно обходились съ ней, веди ее къ злу; но это не ожесточило ея кроткаго нрава. Она была ангелъ. Она могла бы быть счастлива со мной. Мы вмѣстѣ строили планы, чтобъ уѣхать въ Лондонъ и жить тамъ, какъ сестры, трудами рукъ нашихъ. Но этотъ человѣкъ явился здѣсь и разрушилъ мой планъ. Онъ околдовалъ ее. Не говорите мнѣ, будто онъ не желалъ сдѣлать это и даже не зналъ ничего объ ея любви къ нему. Онъ долженъ былъ знать это и долженъ былъ пожалѣть ее. "Жить безъ него не могу, Люси, а онъ никогда даже и не взглянетъ на меня", часто говаривала она. Ужасно, ужасно, ужасно! "Ни одинъ мужчина, отвѣчала я, не стоитъ, чтобъ объ немъ такъ сокрушались." -- "Есть мущины, за которыхъ можно жизнь свою отдать, Люси, и онъ одинъ изъ числа ихъ!" возражала она. Я сдѣлала небольшія денежныя сбереженія, порѣшила дѣло съ батюшкой и матушкой и намѣрена была увезти ее отъ униженія, которому она здѣсь подвергалась. Мы наняли бы маленькую квартирку въ Лондонѣ и жили бы вмѣстѣ какъ сестры. Вамъ извѣстно, сэръ, что она была хорошо воспитана, имѣла прекрасный почеркъ и работа у нея кипѣла въ рукахъ. Я тоже получила воспитаніе и хорошо пишу, хотя и не такъ скоро работаю, какъ она; но все же я поспѣвала бы съ своимъ дѣломъ, и мы зажили бы припѣваючи. Но что же вдругъ случилось сегодня утромъ? что случилось? Получаю отъ нея письмо и узнаю, что она порѣшила съ своею жизнію. Получаю ея письмо, въ которомъ она прощается со мной навѣки.... Гдѣ онъ? воскликнула дѣвушка, приподнимая голову съ костыля, между тѣмъ какъ глаза ея, сквозь слезы, снова заблистали гнѣвомъ... Гдѣ этотъ джентльменъ, о которомъ я не должна иначе говорить, какъ съ уваженіемъ? А недалекъ тотъ день, мистеръ Бетереджъ, когда бѣдные возстанутъ противъ богатыхъ. Молю Бога, чтобъ они начали съ него, Молю Бога объ этомъ!
   Вотъ они, соединенныя въ одномъ и томъ же лицѣ, и христіанское чувство любви, и чувство ненависти, обыкновенное слѣдствіе той же самой любви, доведенной до крайности! Самъ священникъ (сознаюсь, что это уже слишкомъ сильно сказано) едва ли бы въ состояніи былъ вразумитъ дѣвушку въ настоящемъ ея положеніи. Я же рѣшился только не давать ей удаляться отъ главнаго предмета, въ надеждѣ, что услышу нѣчто заслуживающее вниманія.
   -- Что вамъ нужно отъ мистера Франклина Блека? спросилъ я.
   -- Мнѣ нужно его видѣть.
   -- По какому-нибудь особенному дѣлу?
   -- Я- имѣю къ нему письмо.
   -- Отъ Розанны Сперминъ?
   -- Да.
   -- Оно было прислано къ вамъ въ вашемъ письмѣ? спросилъ я.
   -- Да.
   Неужели мракъ долженъ былъ разсѣяться? Неужели тѣ открытія, которыхъ я такъ жаждалъ, сами собой напрашивались на мое вниманіе. Необходимо было, однако, подождать съ минутку. приставъ Коффъ заразилъ нашу атмосферу и, судя по нѣкоторымъ симптомамъ, я догадался, что слѣдственная горячка начинаетъ снова овладѣвать мною.
   -- Вы не можете видѣться съ мистеромъ Франклиномь, сказалъ я.
   -- Я должна и хочу его видѣть, былъ ея отвѣтъ.
   -- Онъ въ прошлую ночь отправился въ Лондонъ.
   Хромая Люси пристально посмотрѣла мнѣ въ лицо, и убѣдившась, что я не обманулъ ея, не говоря на слова, немедленно повернула назадъ въ Коббсъ-Голль.
   -- Стойте! сказалъ я.-- Къ завтрашнему дню я ожидаю извѣстій отъ мистера Франклина Блека. Дайте мнѣ ваше письмо, и я перешлю его къ нему по почтѣ.
   Хромая Люси пріостановилась и посмотрѣла на меня черезъ плечо.
   -- Я должна передать ему это письмо изъ рукъ въ руки, сказала она,-- а иначе не отдамъ его.
   -- Не написать ли ему о томъ, что я узналъ отъ васъ?
   -- Напишите ему, что я ненавижу его, и вы скажете ему правду.
   -- Хорошо, хорошо. Но какъ же насчетъ письма?
   -- Если ему понадобится письмо, то пусть онъ вернется сюда и получитъ его отъ меня.
   Сказавъ это, она заковыляла по дорогѣ въ Коббсъ-Голлъ. Достоинство мое, подъ вліяніемъ жара слѣдственной горячки, мгновенно испарилось. Я послѣдовалъ за ней и попытался было заставить ее говорить; но все было напрасно. Къ несчастью, я былъ мущина, а хромая Люси пользовалась случаемъ помучить меня. Въ тотъ же день, только немного попозже, я рѣшился попытать счастья у ея матери, но добрая мистрисъ Іолландъ въ состояніи была только плакать, да подчивать меня усладительною влагой голландскаго джина. На берегу я засталъ рыбака. "Сквервое дѣло", сказалъ онъ въ отвѣтъ на мои разспросы и снова принялся чинить свою сѣть. Ни отецъ Люси, ни ея мать не могли сообщить мнѣ болѣе того что я уже зналъ. Оставалось испробовать послѣднее средство: завтра утромъ написать къ мистеру Франклину Блеку.
   Можете себѣ вообразить, съ какимъ нетерпѣніемъ ожидалъ я во вторникъ утромъ пріѣзда почталіона. Онъ привезъ мнѣ два письма. Изъ перваго (которое я едва имѣлъ терпѣніе прочитать) я узналъ отъ Пенелопы, что миледи и миссъ Рахиль благополучно водворились въ Лондонѣ. Второе, отъ мистера Джефко, увѣдомляло меня, что сынъ его господина уже уѣхалъ изъ Англіи.
   Прибывъ въ столицу, мистеръ Франклинъ, кажется, прямо отправился на квартиру своего батюшки. Онъ пріѣхалъ невпопадъ. Мистеръ Блекъ старшій, по горло занятый дѣлами палаты общинъ, забавлялся въ этотъ день любимою парламентскою игрушкой, называемою ими "проектировкой билля". Самъ мистеръ Джефко провелъ мистера Франклина въ кабинетъ его отца.
   -- Какъ ты изумляешь меня своимъ неожиданнымъ появленіемъ, милый Франклинъ? Иди что-нибудь случилось?
   -- Рахиль нездорова, и это меня ужасно безпокоитъ.
   -- Весьма сожалѣю о ней, но слушать теперь не могу.
   -- Ну, а когда же вамъ можно будетъ это сдѣлать?
   -- Мой дорогой сынъ! не хочу тебя обманывать. Я весь къ твоимъ услугамъ по окончаніи сессіи, но никакъ не ранѣе. Прощай.
   -- Благодарю васъ, сэръ. Прощайте.
   Таковъ былъ, по донесенію мистера Джефко, разговоръ, происходившій въ кабинетѣ. Разговоръ же за дверями его былъ еще менѣе продолжителенъ.
   -- Справьтесь, Джефко, когда отходитъ завтра первый поѣздъ, отправляющійся въ Дувръ?
   -- Безъ двадцати минутъ въ шесть, мистеръ Франклинъ.
   -- Такъ разбудите же меня въ пять.
   -- Вы уѣзжаете въ чужіе края, сэръ?
   -- Ѣду куда глаза глядятъ, Джефко.
   -- Прикажете доложить объ этомъ батюшкѣ?
   -- Да; доложите ему объ этомъ по окончаніи сессіи.
   На слѣдующее утро мистеръ Франклинъ уѣхалъ за границу. Куда именно ѣхалъ онъ, этого никто не зналъ (въ томъ числѣ и онъ самъ). Мы могли ожидать отъ него писемъ изъ Европы, Азіи, Африки или Америки. Всѣ четыре части свѣта, по мнѣнію мистера Джефко, имѣли одинакіи права на мистера Франклина. Такое неблагопріятное извѣстіе, разрушивъ всякую надежду устроить свиданіе между мистеромъ Франклиномъ и хромою Люои, сразу положило конецъ моимъ дальнѣйшимъ открытіямъ. Убѣжденіе Пенелопы, будто ея подруга лишила себя жизни вслѣдствіе безнадежной любви своей къ мистеру Франклину Блеку, подтвердилось словами Люси; но затѣмъ мы ничего болѣе не узнали.
   Трудно было положительно сказать, заключало ли въ себѣ предсмертное письмо Розанны то открытіе, которое, по мнѣнію мистера Франклина, она пыталась сдѣлать ему еще при жизни; или это было не болѣе какъ ея послѣднее прощальное слово и призваніе въ неудавшейся любви къ человѣку, который по своему общественному положенію стоялъ такъ неизмѣримо выше ея. А можетъ-быть, письмо заключало въ себѣ только объясненіе тѣхъ странныхъ поступковъ ея, за которыми слѣдилъ приставъ Коффъ, съ той самой минуты, какъ пропалъ Лунный камень, и до того времени, когда она рѣшилась искать смерти въ зыбучихъ пескахъ. Запечатанное письмо отдано было хромой Люси и такимъ же неприкосновеннымъ осталось оно какъ для меня, такъ и для всѣхъ окружающихъ ее, не исключая даже мистера и мистрисъ Іолландъ. Мы всѣ подозрѣвали, что ей извѣстна была тайна Розанны, и дѣлали попытки разузнать отъ нея хоть что-нибудь,-- но все было напрасно. Всѣ слуги, убѣжденные, что Розанна украла и спрятала алмазъ, по очередно осмотрѣли и обшарили утесы, къ которымъ вели слѣды оставленные ею на пескѣ, но и кто оказались безуспѣшнымъ. Приливъ смѣнялся отливомъ; прошло лѣто, наступила осень, а зыбучіе пески, сокрывшіе въ себѣ тѣло Розанны, схоронили вмѣстѣ съ ней и ея тайну.
   Извѣстіе объ отъѣздѣ мистера Франклина изъ Англіи въ воскресенье утромъ, равно какъ и извѣстіе о прибытіи миледи съ миссъ Рахилью въ Лондонъ въ понедѣльникъ послѣ полудня, дошли до меня, какъ вамъ извѣстно, во вторникъ. Среда окончилась, не принеся съ собой ничего; въ четвергъ же пришелъ новый запасъ новостей отъ Пенелопы.
   Дочь моя писала мнѣ, что одинъ знаменитый лондонскій докторъ былъ приглашенъ къ нашей молодой госпожѣ, получилъ гинею и объявилъ, что развлеченія будутъ лучшимъ для нея лѣкарствомъ. Цвѣточныя выставки, оперы, балы, словомъ, цѣлый рядъ увеселеніи представлялся въ перспективѣ, и миссъ Рахиль, къ удивленію своей матери, совершенно отдалась этой шумной жизни. Мистеръ Годфрей навѣщалъ ихъ и, какъ видно, попрежнему ухаживалъ за своею кузиной, не взирая на пріемъ, которыя онъ встрѣтилъ съ ея стороны, пробуя свое счастье въ день ея рожденіи. Къ величайшему сожалѣнію Пенелопы, онъ былъ очень радушно принятъ и тутъ же записалъ миссъ Рахиль членомъ своего благотворительнаго комитета. Госпожа моя, какъ говорятъ, была не въ духѣ и два раза имѣла долгія совѣщанія съ своимъ адвокатомъ. Затѣмъ начинались въ письмѣ нѣкоторыя разсужденія касательно одной бѣдной родственницы миледи, миссъ Клакъ, которую, въ моемъ отчетѣ о нашемъ праздничномъ обѣдѣ, я отмѣтилъ именемъ сосѣдки мистера Годфрея и большой охотницы до шампанскаго. Пенелопа удивлялась, что миссъ Клакъ не сдѣлала до сихъ поръ визита своей тетушкѣ, но впрочемъ не сомнѣвалась, что она не замедлитъ привязаться къ миледи и т. д., и т. д., тутъ сыпались насмѣшки, которыми женщины обыкновенно такъ щедро награждаютъ другъ друга въ письмахъ и на словахъ. Обо всемъ этомъ, пожалуй, и не стоило бы упоминать, еслибы не одно обстоятельство. Кажется, что распростившись со мной, читатель, вы перейдете въ руки миссъ Клакъ. Въ такомъ случаѣ сдѣлайте мнѣ одолженіе: не вѣрьте ни единому слову изъ того, что она будетъ разказывать вамъ про вашего покорнѣйшаго слугу.
   Въ пятницу не произошло ничего особеннаго, за исключеніемъ того только, что у одной изъ собакъ сдѣлались за ушами болячки. Я далъ ей пріемъ настоя поддорожника, и впредь до новыхъ распоряженій посадилъ ее на діету, состоящую изъ помоевъ и растительной пищи. Прошу извинить меня, читатель, за то, что я упомянулъ объ этомъ обстоятельствѣ, но самъ не знаю какъ оно вкралось въ мой разказъ. Пропустите его, если угодно. Я уже прихожу къ концу и скоро перестану оскорблять вашъ облагороженный современный вкусъ. Но собака была славное животное и заслуживала хорошаго ухода, право такъ.
   Суббота, послѣдній день недѣли, есть вмѣстѣ съ тѣмъ и послѣдній день моего повѣствованія.
   Утренняя почта привезла мнѣ сюрпризъ въ формѣ лондонской газеты. Пораженный почеркомъ адреса, выставленнымъ на конвертѣ, я сравнилъ его съ написаннымъ въ моей карманной книжкѣ именемъ и адресомъ лондонскаго закладчика, и сразу узналъ въ немъ руку пристава Коффа.
   Сдѣлавъ это открытіе, я съ жадностью пробѣжалъ листокъ и напалъ на одно изъ объявленій полиціи, кругомъ обведенное чернилами. Вотъ оно, къ вашимъ услугамъ. Прочтите его вмѣстѣ со мной, читатель, и вы вполнѣ оцѣните вѣжливое вниманіе пристава Коффа, приславшаго мнѣ газету.
   
   "Ламбеть. Незадолго до закрытія суда, мистеръ Септимій Локеръ, извѣстный продавецъ старинныхъ драгоцѣнностей, скульптурныхъ и рѣзныхъ вещей и пр. и пр., обратился къ засѣдавшему судьѣ за совѣтомъ. Проситель заявилъ, что въ продолженіе дня ему неоднократно докучали какіе-то бродячіе Индѣійы, которыми въ настоящее время переполнены наши улицы. Ихъ было трое. Несмотря на то что полиція велѣла имъ удалиться, она снова и снова возвращались, и даже дѣлали попытки войдти въ домъ, подъ тѣмъ будто бы предлогомъ, чтобы попросить милостыни. Хотя ихъ и прогнали отъ главной двери, но они снова очутились у задняго входа. Жалуясь на безпокойство, доставляемое ими, мистеръ Локеръ изъявилъ и нѣкоторое опасеніе насчетъ того, не злоумышляютъ ли они противъ его собственности. Въ коллекціи его находилось множество единственныхъ, въ своемъ родѣ, неоцѣненныхъ драгоцѣнностей классическаго и восточнаго міра. Наканунѣ еще онъ вынужденъ былъ разчитать одного искуснаго рѣщика (какъ кажется, уроженца Индіи), котораго подозрѣвалъ въ покушеніи на воровство; и мистеръ Локеръ предполагалъ, будто человѣкъ этотъ и уличные фокусники, на которыхъ онъ жаловался, дѣйствуютъ теперь заодно. Цѣль ихъ, можетъ быть, состоитъ именно въ томъ, чтобы собрать толпу, произвести тревогу на улицѣ, и пользуясь общею суматохой, забраться въ домъ. Отвѣчая на вопросы судьи, проситель заявилъ, что не имѣетъ очевидныхъ доказательствъ противъ замышляемой попытки на воровство, и можетъ только положительно жаловаться на докучливость и безпокойство, доставляемое ему Индѣйцами. Судья предупредилъ просителя, что если и впредь Индѣйцы не перестанутъ безпокоить его, то онъ въ правѣ будетъ призвать ихъ къ суду, гдѣ съ ними немедленно поступлено будетъ по закону. Что же касается до драгоцѣнностей, находящихся во владѣніи мистера Локера, то онъ совѣтовалъ ему принять всевозможные мѣры для надежнѣйшаго охраненія ихъ, прибавивъ, что, пожалуй, не лишнее будетъ объявить объ этомъ полиціи и послѣдовать ея указаніямъ, основаннымъ на опытности ея въ подобныхъ дѣлахъ. Затѣмъ проситель поблагодарилъ судью и удалился."
   
   Разказываютъ, что одинъ изъ древнихъ философовъ (не помню по какому случаю) совѣтовалъ своимъ близкимъ "всегда имѣть въ виду конецъ дѣла". Размышляя нѣсколько дней тому назадъ о томъ, какой будетъ конецъ этихъ страницъ и какъ удастся мнѣ сладить съ нимъ, я нашелъ, что простое изложеніе заключительныхъ фактовъ выйдетъ само собой какъ нельзя болѣе складно. Описывая исторію Луннаго камня, мы не выходили изъ области чудеснаго и кончаемъ ее теперь самымъ удивительнымъ чудомъ, а именно: разказомъ о трехъ предсказаніяхъ пристава Коффа, которыя всѣ сбылась въ продолженіе одной недѣли.
   Получивъ извѣстіе объ Іолландахъ въ понедѣльникъ, я вслѣдъ затѣмъ узналъ объ Индѣйцахъ и о закладчикѣ изъ присланныхъ мнѣ лондонскихъ газетъ, такъ какъ въ то время, если помните, читатель, сама миссъ Рахиль была уже въ Лондонѣ. Сами видите, что я представляю вещи въ наихудшемъ свѣтѣ, не взирая на то что это противорѣчатъ моему собственному взгляду. Если же, руководствуясь очевидностію, вы заключите, что миссъ Рахиль заложила мистеру Локеру Лунный камень, и покинувъ меня, примкнете къ сторонѣ пристава, то я, признаться сказать, не въ состояніи буду слишкомъ порицать васъ за сдѣланное вами заключеніе. Во мракѣ добрели мы съ вами до этого мѣста разказа и во мракѣ же я вынужденъ буду покинуть насъ, почтеннѣйшій читатель.
   "Почему же такъ?" спросятъ меня, пожалуй. Почему я отказываюсь ввести читателя, который такъ долго странствовалъ вмѣстѣ по мной, въ область высшаго знанія, въ которой я самъ нахожусь теперь?
   Въ оправданіе свое я могу отвѣтить только одно, что дѣйствую не произвольно, а по приказанію другихъ, а что такія распоряженія сдѣланы были въ интересахъ истины. Мнѣ воспрещено разказывать здѣсь болѣе того, что было мнѣ извѣстно въ то время; проще сказать, придерживаясь только указаніи собственнаго опыта, я не долженъ говорить того, что узналъ въ послѣдствіи отъ другахъ лицъ, по той достаточной причинѣ, что вы услышите все это изъ первыхъ рукъ отъ самихъ очевидцевъ. Главная же цѣль разказа о Лунномъ камнѣ заключается не въ простомъ сгруппированіи фактовъ, а въ свидѣтельствѣ очевидцевъ. Мое воображеніе рисуетъ мнѣ почтеннаго члена семейства, занятаго 50 лѣтъ спустя чтеніемъ этихъ страницъ. Боже! какъ будетъ онъ считать себя польщеннымъ, когда его попросятъ ничего не принимать на вѣру и отнесутся къ нему какъ къ судьѣ, отъ котораго ждутъ приговора!
   Итакъ, послѣ долгаго путешествія, совершеннаго вмѣстѣ, мы теперь разстаемся съ вами, читатель, унося съ собой, надѣюсь, чувство взаимнаго уваженія другъ къ другу.
   Чертовская пляска индѣйскаго алмаза довела его до Лондона, куда и вы, читатель, должны будете послѣдовать за нимъ, оставивъ меня въ деревенскомъ домѣ. Прошу извиненія за недостатки этого сочиненія, за мои безконечные толки о самомъ себѣ и за то, что я быть, можетъ-быть, черезчуръ фамиліаренъ съ вами. Но право я не имѣлъ дурнаго умысла и на прощанье почтительно выпиваю за ваше здоровье и благоденствіе (я только что пообѣдалъ) кружку эля изъ погреба миледи. Желаю, чтобы вы вынесли изъ моего повѣствованія то, что Робинзонъ Крузо вынесъ изъ жизни своей за необитаемомъ островѣ, а именно то утѣшительное сознаніе, что между дурнымъ и хорошимъ, встрѣчаемымъ какъ въ жизни, такъ и въ этомъ разказѣ, перенѣсъ все-таки остается на сторонѣ послѣдняго.
   
   

ПЕРІОДЪ ВТОРОЙ. РАСКРЫТІЕ ИСТИНЫ.
(1848-1849.)

Событія, описанныя въ нѣсколькихъ отдѣльныхъ разказахъ.

Разказъ 1-й, сообщаемый миссъ Клакъ, племянницей покойнаго сэръ-Джона Вериндеръ.

I.

   Я благодарна своимъ дорогимъ родителямъ (царство имъ небесное), за то что они пріучили меня съ самаго юнаго возраста къ точности и порядку.
   Въ это блаженное былое время меня обязывали быть гладко причесанною во всякое время дня и ночи и каждый день передъ отходомъ ко сну заставляли меня, тщательно свернувъ свое платье, класть его въ томъ же порядкѣ, на тотъ же самый стулъ, въ одномъ и томъ же мѣстѣ, у изголовья моей постели. Уборкѣ моего платья неизмѣнно предшествовало вписываніе каждодневныхъ событій въ мой маленькій дневникъ, а за ней также неизмѣнно слѣдовала (произносимая въ постели) вечерняя молитва, послѣ которой, въ свою очередь, наступалъ сладкій дѣтскій сонъ.
   Въ послѣдствіи (увы!) молитву смѣнили печальныя и горькія думы, а сладкій сонъ перешелъ въ неспокойную дремоту, которая всегда посѣщаетъ изголовье озабоченнаго бѣдняка. Что же касается до остальныхъ моихъ привычекъ, то я попрежнему продолжила складывать свое платье и вести свой маленькій дневникъ. Первая изъ этихъ привычекъ составляетъ собой звено, соединяющее меня съ тою порой моего счастливаго дѣтства, когда благосостояніе моего отца, еще не было разрушено. Вторая же (съ помощью которой я стараюсь обуздывать свою грѣховную природу, наслѣдованную нами отъ Адама) неожиданно оказалась пригодною совершенно въ иномъ смыслѣ, для моихъ скромныхъ матеріальныхъ нуждъ. Это дало возможность мнѣ, бѣдной родственницѣ, исполнить прихоть богатаго члена нашей фамиліи. Я почитаю себя весьма счастливою, что могу оказать пользу (разумѣется, въ мірскомъ значеніи этого слова) мистеру Франклину Блеку.
   За послѣднее время я лишена была всякихъ извѣстій о благоденствующей отрасли нашей фамиліи. Когда человѣкъ бѣденъ и живетъ въ уединеніи, то онъ почти всегда забывается всѣми. Въ настоящее время я живу изъ экономіи въ маленькомъ городкѣ Бретани, гдѣ, посреди избраннаго кружка моихъ степенныхъ соотечественниковъ, я пользуюсь преимуществомъ имѣть всегда подъ рукой протестантскаго священника и дешевый рынокъ.
   Въ это-то уединенное мѣстечко, своего рода Патмосъ, окруженный бурнымъ океаномъ папизма, до меня дошло наконецъ письмо изъ Англіи, которое извѣстило меня, что мистеръ Франклинъ Блекъ внезапно вспомнилъ о моемъ ничтожномъ существованіи. Мой богатый родственникъ,-- желала бы я имѣть право добавить: мой нравственно-богатый родственникъ,-- не дѣлая ни малѣйшей попытки замаскировать отъ меня настоящую цѣль своего письма, не стѣсняясь, объявляетъ, что имѣетъ во мнѣ нужду. Ему пришла въ голову фантазія воспроизвести въ разказѣ печальную исторію Луннаго камня. Онъ проситъ меня содѣйствовать этому дѣлу письменнымъ изложеніемъ тѣхъ обстоятельствъ, которыхъ я была свидѣтельницей въ домѣ тетушки Вериндеръ въ Лондонѣ, и съ безцеремонностью, свойственной исключительно богачамъ, предлагаетъ мнѣ за это денежное вознагражденіе. Я должна буду раскрыть раны, которыя едва уврачевало время; должна буду воскресить въ своей памяти самыя тягостныя воспоминанія, а въ награду за все это мистеръ Блекъ обѣщаетъ мнѣ новое униженіе въ видѣ его банковаго билета. Я, по природѣ своей несовершенна, а потому я вынуждена была вынести тяжкую внутреннюю борьбу, прежде чѣмъ христіанское смиреніе побѣдило мою грѣховную гордость и заставило меня съ самоотверженіемъ принять предлагаемый мнѣ банковый билетъ. Не будь у меня дневника подъ рукой, я сомнѣваюсь, были ли бы я въ состояніи (скажу не обинуясь) честно заслужить свою плату. Съ помощью же его бѣдная труженица (которая прощаетъ мистеру Блеку нанесенное ей оскорбленіе) сдѣлается достойною своей награды. На одно изъ происшествій того времени не ускользнуло отъ моей наблюдательности. Каждое обстоятельство (благодаря привычкамъ, пріобрѣтеннымъ мною съ дѣтства) день за день вписывалось въ надлежащемъ порядкѣ въ мой дневникъ, и потому все до малѣйшихъ подробностей должно имѣть свое мѣсто въ этомъ разказѣ. Мое священное благоговѣніе передъ истиной (благодаря Бога) стоитъ недосягаемо выше моего уваженія къ лицамъ. Мистеръ Блекъ можетъ вычеркнуть изъ этихъ страницъ то, что покажется ему говорящимъ не въ пользу главнаго дѣйствующаго лица этого разказа. Онъ купилъ мое время, но при всемъ своемъ богатствѣ, онъ не въ силахъ былъ бы купить вмѣстѣ съ тѣмъ и мою совѣсть. {Примѣчаніе, прибавленное рукою Франклина Блека: Миссъ Клакъ можетъ быть совершенно спокойна на этотъ счетъ. Въ рукописи ея, такъ же, какъ и во всѣхъ остальныхъ рукописяхъ, которыя я собираю, не будетъ сдѣлано никакихъ прибавокъ, измѣненій или изъятій. Какія бы мнѣнія ни высказывали авторы, какъ бы ни относились они къ лицамъ и событіямъ; какъ бы на искажали разказъ свой въ литературномъ отношеніи, они все-таки могутъ быть увѣрены, что каждая строчка съ начала до конца этого повѣствованія останется неприкосновенною. Я сохраню эти рукописи въ томъ видѣ, въ какомъ получилъ ихъ: это подлинныя документы, значеніе которыхъ возвышается чрезъ свидѣтельство очевидцевъ, могущихъ подтвердить истину приводимыхъ ими фактовъ. Въ заключеніе прибавлю только одно: что особа, которая есть "главное дѣйствующее лицо разказа" миссъ Клакъ, такъ счастлива въ настоящую минуту, что не только не страшится упражненій ядовитаго пера ея, но даже признаетъ за нимъ одну весьма важную заслугу, а именно: посредствомъ его обрисовалась личность самой миссъ Клакъ.}
   Справившись съ своимъ дневникомъ, я узнала, что въ понедѣльникъ, 3-го іюля 1848 г., я случайно проходила мимо дома тетушки Вериндеръ, находящемся въ Монтегю Скверѣ.
   Увидавъ, что ставни отперты, а гардинки спущены, я почувствовала себя обязанною изъ вѣжливости позвонить и освѣдомиться о тетушкѣ. Особа, отворившая мнѣ дверь, объявила мнѣ, что тетушка и дочь ея (право не могу называть ее кузиной!) съ недѣлю уже какъ пріѣхали изъ деревни и намѣрены пробыть нѣкоторое время въ Лондонѣ. Отказываясь безпокоить ихъ своимъ визитомъ, я послала только доложить имъ о себѣ и узнать, не могу ли быть имъ чѣмъ-нибудь полезною.
   Особа, отворившая мнѣ дверь, въ презрительномъ молчаніи выслушала мое порученіе и ушла, оставивъ меня въ передней. Она дочь этого отверженнаго старикашки, Бетереджа,-- долго, слишкомъ долго терпимаго въ семействѣ тетушки. Въ ожиданіи отвѣта я сѣла въ передней, и постоянно имѣя въ своемъ ридикюлѣ маленькій запасъ душеспасительнаго чтенія, я выбрала одну изъ книжекъ, которая точно нарочно написана была для особы, отворявшей мнѣ дверь. Передняя была грязная, а стулъ жесткій, но утѣшительное сознаніе, что я плачу за зло добромъ, ставило меня недосягаемо выше подобныхъ мелочныхъ обстоятельствъ. Брошюрка эта принадлежала къ разряду тѣхъ сочиненій, которыя бесѣдуютъ съ молодыми женщинами во поводу ихъ предосудительныхъ туалетовъ. Оно написано было въ самомъ популярномъ духѣ, имѣло нравственно-религіозный характеръ и носило слѣдующее заглавіе: "Бесѣда съ читательницей о ленточкахъ ея чепца."
   -- Миледи благодаритъ васъ за вниманіе и приглашаетъ васъ на завтрашній полдникъ къ двумъ часамъ, сказала особа, отворявшая мнѣ дверь.
   Не обративъ вниманія ни на манеру, съ которою она передала мнѣ возложенное на нее порученіе, ни на дерзкую смѣлость ея взгляда, я поблагодарила эту молодую отверженницу и сказала ей тономъ христіанскаго участія:
   -- Сдѣлайте одолженіе, моя милая, примите отъ меня эту книжечку на память.
   Она посмотрѣла на заглавіе.
   -- Кто написалъ ее миссъ? Мущина или женщина? Если женщина, то я лучше вовсе не стану читать ея. Если же мущина, то прошу васъ передать ему отъ меня, что онъ ровно ничего не смыслитъ въ этихъ дѣлахъ.
   Она возвратила мнѣ книжечку и отворила предо мной двери. Однако подобныя выходки не должны смущать насъ, и мы всѣми силами обязаны стараться сѣять доброе сѣмя.
   Выждавъ поэтому, чтобы за мною заперли дверь, я опустила одну книжечку въ почтовый письменный ящикъ, а затѣмъ просунувъ другую сквозь рѣшетку двора, я наконецъ почувствовала себя хотя въ малой степени облегченною отъ тяжелой отвѣтственности предъ своими ближними.
   Въ тотъ же самый вечеръ, въ избирательномъ комитетѣ "Материнскаго Общества Дѣтской Одежды", назначенъ былъ митингъ. Цѣль этого прекраснаго благотворительнаго учрежденія состоитъ въ томъ, какъ извѣстно всякому дѣльному человѣку, чтобы выкупать изъ залога просроченные отцовскіе брюки, а въ отвращеніе тѣхъ же самыхъ поступковъ со стороны неисправимаго родителя, немедленно перешивать ихъ по росту невиннаго сына. Въ то время я была членомъ избирательнаго комитета и потому лишь упоминаю здѣсь о нашемъ Обществѣ, что мой безцѣнный и прекрасный другъ мистеръ Годфрей Абльвайтъ принималъ участіе въ вашемъ нравственно и вещественно полезномъ дѣлѣ. Я предполагала встрѣтить его вечеромъ того понедѣльника, о которомъ я теперь говорю, и собиралась при свиданіи въ мастерской сообщатъ ему о пріѣздѣ дорогой тетушки Вериндеръ въ Лондонъ. Къ величайшему моему разочарованію онъ вовсе не пріѣхалъ. Когда я высказала удивленіе по поводу его отсутствія, то сестры-благотворительницы, оторвавъ глаза отъ работы (въ тотъ вечеръ мы всѣ были заняты передѣлкой старыхъ брюкъ), въ изумленіи спросила меня, неужто я ничего не знаю о случавшемся. Я призналась имъ въ своемъ полномъ невѣдѣніи, а тутъ только въ первый разъ мнѣ разказала о происшествіи, которое, какъ говорится, составляетъ точку отправленія настоящаго разказа.
   Въ прошлый понедѣльникъ два джентльмена, занимавшіе совершенно различныя положенія въ свѣтѣ, сдѣлалась жертвами величайшаго злодѣянія, поразившаго весь Лондонъ.
   Одинъ изъ джентльменовъ былъ мистеръ Септемій Локеръ, изъ Ламбета, другой -- мистеръ Абльвайтъ.
   Живя теперь въ совершенномъ уединеніи, я не имѣю возможности представить въ своемъ разказѣ подлинное объявленіе газетъ о томъ, какъ совершалось это злодѣяніе. Даже и въ то время я лишена была драгоцѣннаго преимущества слышатъ этотъ разказъ изъ устъ увлекательно-краснорѣчиваго мистера Годфрея Абльвайта. Все, что я могу сдѣлать, это изложить вамъ факты въ тѣхъ же словахъ, въ какихъ они были переданы мнѣ въ понедѣльникъ вечеромъ, соблюдая при этомъ неизмѣнный порядокъ, которому еще съ дѣтства слѣдовала я при уборкѣ своего платья, а именно: всему свое мѣсто и время. Не забудьте, что строки эти написаны бѣдною, слабою женщиной; а развѣ у кого-либо достанетъ жестокости требовать большаго отъ ея слабыхъ силъ?
   Это случилось (благодаря моимъ дорогимъ родителямъ я поспорю въ хронологіи съ любымъ календаремъ) въ пятницу 30-го іюня, 1848 года.
   Рано утромъ въ этотъ знаменательный день нашъ даровитый мистеръ Годфрей отправился въ контору банка, въ Ломбардскую улицу, чтобы размѣнять свой банковый билетъ. Названіе фирмы какъ-то нечаянно стерлось въ моемъ дневникѣ, а благоговѣйное уваженіе къ истинѣ воспрещаетъ мнѣ въ подобномъ дѣлѣ говорить что-либо на-обумъ. Къ счастію, нѣтъ никакой надобности въ названіи фирмы. Главная суть въ томъ, что приключалось послѣ того какъ мистеръ Годфрей покончилъ свое дѣло въ банкѣ. Подойдя къ двери, онъ встрѣтилъ совершенно незнакомаго ему джентльмена, которыя случайно выходилъ изъ конторы въ то же самое время какъ и онъ. Между ними возникъ минутный церемонный споръ о томъ, кто первый долженъ пройдти чрезъ двери банка. Незнакомецъ настаивалъ на томъ, чтобы мистеръ Годфрей прошелъ первый; тогда мистеръ Годфрей учтиво поблагодарилъ его, а затѣмъ они раскланялись и разошлись въ разныя стороны.
   Легкомысленные и недальновидные люди, можетъ-статься, будутъ порицать меня на ту излишнюю подробность, съ которою я описываю весьма пустой, повидимому, случай. О, мои молодые друзья, и грѣшные братья! Остерегайтесь и не дерзайте полагаться на вашъ ограниченный разсудокъ. О, будьте нравственно опрятны! Пусть вѣра ваша будетъ также чиста какъ ваша чулки, а чулки ваши также чисты какъ ваша вѣра, а то и другое безъ малѣйшаго пятна и всегда готовые безбоязненно предстать на общій судъ.
   Тысячу разъ прошу извинить меня. Я незамѣтно перешла къ стилю воскресныхъ школъ. Но онъ не годится для настоящаго разказа. Попробую же заговорить на свѣтскій ладъ и скажу только, что нерѣдко пустяки ведутъ въ этомъ и въ другихъ подобныхъ случаяхъ къ ужаснымъ результатамъ. Теперь же, упомянувъ, что вѣжливый незнакомецъ былъ мистеръ Локеръ изъ Ламбета, мы послѣдуемъ за мистеромъ Годфреемъ въ его квартиру, въ Вильбурнскую улицу.
   Придя домой, онъ увиделъ, что въ передней ожидаетъ это бѣдно одѣтый, но миловидный, худенькій мальчикъ. Ребенокъ подалъ ему письмо, сказавъ, что оно вручено ему было старою незнакомою леди, которая не предупредила его даже о томъ, долженъ ли онъ ждать отвѣта или нѣтъ. Подобные случаи встрѣчались нерѣдко во время дѣятельнаго служенія мистера Годфрея на поприщѣ общественной благотворительности. Онъ отпустилъ мальчика и распечаталъ письмо.
   Письмомъ этимъ, написаннымъ совершенно незнакомымъ ему почеркомъ, его приглашали на часъ времени въ Нортумберландскую улицу, близь набережной, въ домъ, гдѣ ему ни разу не приходилось бывать прежде. Свиданіе это назначалось ему какою-то престарѣлою леди съ тою цѣлью, чтобы получить отъ уважаемаго директора подробныя свѣдѣнія насчетъ Материнскаго Общества Дѣтской Одежды. Леди эта готова была щедрою рукой содѣйствовать увеличенію средствъ благотворительнаго общества, еслибы только вопросы ея получили желаемое разрѣшеніе. Въ концѣ письма она назвала себя по имени, прибавивъ, что краткость ея пребыванія въ Лондонѣ лишаетъ ее удовольствія и идти въ болѣе продолжительныя сношенія съ знаменитымъ филантропомъ.
   Обыкновенные люди, можетъ-быть, колебались бы оставить свои собственныя занятія для нуждъ совершенно незнакомаго имъ человѣка. Истинный же христіанинъ никогда не колеблется предъ возможностью сдѣлать добро, и потому мистеръ Годфрей немедленно отправился въ назначенный домъ въ Нортумберландскую улицу. Человѣкъ очень почтенной наружности, но нѣсколько тучной корпуленціи, отворилъ дверь, и услыхавъ имя мистера Годфрея, немедленно повелъ его въ пустую комнату, находившуюся въ задней части бельэтажа. Войдя въ гостиную, мистеръ Годфрей замѣтилъ двѣ необыкновенныя вещи: слабый, смѣшанный запахъ мускуса и камфары и раскрытую на столѣ старинную восточную рукопись, разукрашенную индѣйскими фигурами и девизами. Занявшись разсматриваніемъ рукописи, мистеръ Годфрей сталъ спиной къ запертымъ створчатымъ дверямъ, которыя сообщались съ передними комнатами дома, какъ вдругъ, не слыхавъ на малѣйшаго шуму, который бы могъ предостеречь его отъ опасности, онъ почувствовалъ, что сзади хватаютъ его за шею. Едва успѣлъ онъ замѣтить темнобурый цвѣтъ схватившей его руки, какъ уже глаза его была завязаны, ротъ зажатъ и, безпомощный, онъ поваленъ былъ (какъ ему показалось) двумя человѣками на полъ. Третій же между тѣмъ принялся шарить въ его карманахъ и, -- если леди позволительно такъ выразиться, безъ церемоніи раздѣлъ его и обыскалъ съ ногъ до головы. Желала бы очень оказать нѣсколько похвальныхъ словъ по поводу той благоговѣйной надежды на Промыслъ, которая одна лишь поддержала мистера Годфрея въ его тяжеломъ испытаніи. Но видъ и положеніе, въ которомъ находился мой несравненный другъ въ самую критическую минуту злодѣянія (какъ описано выше), едвали составляютъ предметъ приличный для обсужденія женщины. Пройдемъ же лучше молчаніемъ эти немногія послѣдующія минуты и станемъ продолжать разказъ о мистерѣ Годфреѣ съ того времени, когда окончился гнусный обыскъ его. Незримые для мистера Годфрея негодяи въ безмолвіи свершали свой злодѣйскій поступокъ, и только окончивъ его, обмѣнялась между собой нѣсколькими словами. Языкъ, которымъ они говорили, былъ непонятенъ для мистера Годфрея, но въ интонаціи ихъ голоса слишкомъ ясно слышались злоба ихъ и негодованіе. Его внезапно приподняли съ полу, посадили на стулъ и связали по рукамъ и по ногамъ. Чрезъ минуту послѣ того онъ почувствовалъ струю свѣжаго воздуха, долетавшаго до него чрезъ открытую дверь; прислушался, и убѣдился, что никого нѣтъ въ комнатѣ.
   Нѣсколько времени спустя онъ услышалъ внизу шорохъ, похожій на шуршанье женскаго платья; шорохъ этотъ приближался по лѣстницѣ, наконецъ смолкъ, и женскіе крики огласили преступную атмосферу.
   -- Что тамъ случилось? послышался снизу и мужской голосъ, а вслѣдъ за тѣмъ мужскіе шаги раздалась на лѣстницѣ. Тутъ почувствовалъ мистеръ Годфрей, что милосердые пальцы принялись развязывать его повязку.... Въ изумленіи взглянулъ онъ на стоявшихъ предъ нимъ двухъ незнакомыхъ ему мущину и даму и чуть слышно прошепталъ: "что все это значитъ, что со мной сдѣлали?" Почтенные незнакомцы въ свою очередь смотрѣла на него съ удивленіемъ и отвѣчали: "мы то же самое хотѣли спросить у васъ." Тутъ начались неизбѣжныя объясненія. Нѣтъ! постараюсь придерживаться болѣе строгой точности. Сперва принесены были эѳиръ и вода для успокоенія нервовъ дорогаго мистера Годфрея, а за тѣмъ уже послѣдовало объясненіе.
   Изъ разказовъ хозяина и хозяйки дома (людей вполнѣ уважаемыхъ въ своемъ сосѣдствѣ) оказалось, что комнаты перваго и втораго этажа на извѣстную недѣлю наняты была наканунѣ одномъ джентльменомъ весьма почтенной наружности, тѣмъ самымъ, который, какъ сказано выше, отворилъ дверь мистеру Годфрею. Заплативъ впередъ за недѣлю постоя, и за всѣ недѣльныя издержки, джентльменъ объявилъ, что помѣщеніе это нанято имъ для трехъ знатныхъ друзей его, въ первый разъ пріѣхавшихъ съ Востока въ Англію. Рано поутру того дня, въ который свершалось злодѣяніе, двое изъ этихъ чужестранцевъ, сопровождаемые своимъ почтеннымъ англійскимъ другомъ, заняли свою квартиру. Въ самомъ непродолжительномъ времени къ нимъ долженъ былъ присоединиться, и третій квартирантъ; но принадлежащій имъ багажъ (весьма объемистый по ихъ словамъ) долженъ былъ прибыть послѣ осмотра въ таможнѣ, то-есть не ранѣе какъ вечеромъ. минутъ за десять до пріѣзда мистера Годфрея прибылъ и третій чужестранецъ. До сихъ поръ внизу не произошло ничего достойнаго вниманія хозяина и хозяйки дома, и только пять минутъ тому назадъ она увидала трехъ иностранцевъ, которые, въ сопровожденіи своего почтеннаго англійскаго друга, вышли всѣ вмѣстѣ изъ дому и преспокойно направилась къ набережной. Вспомнивъ, что у нихъ былъ посѣтитель, котораго теперь не видно было между ними, хозяйка подивилась, зачѣмъ джентльмена оставили одного на верху. Посовѣтовавшись съ своимъ супругомъ, она сочла благоразумнымъ удостовѣриться своими глазами, не случалось ли чего недобраго. Я уже пробовала передавать читателю о результатѣ ея рѣшенія идти на верхъ, на чемъ и оканчиваются показанія хозяина и хозяйки дома.
   Затѣмъ послѣдовалъ обыскъ комнаты, гдѣ найдены были разбросанныя во всѣхъ углахъ вещи дорогаго мистера Годфрея. Когда онѣ была подобраны, то все оказалось на лицо: часы, цѣпочка, ключи, кошелекъ, носовой платокъ, памятная книжка и всѣ находившіяся при немъ бумаги были тщательно пересмотрѣны и въ цѣлости оставлены владѣльцу. Всѣ хозяйскія вещи осталась также нетронутыми. Знатные чужестранцы унесли съ собой свой разукрашенный манускриптъ, но ничего болѣе.
   Какъ растолковать это обстоятельство?
   Разсуждая о немъ съ мірской точки зрѣнія, можно было заключить, что мистеръ Годфрей сдѣлался жертвой необъяснимой ошибки какихъ-то неизвѣстныхъ людей. Посреди насъ состоялся ихъ злодѣйскій заговоръ, а вашъ дорогой и невинный другъ попался въ его сѣти. Какихъ поучительныхъ предостереженіемъ должно служить для всѣхъ насъ зрѣлище христіанина-подвижника, попадающаго въ ловушку, разставленную ему по ошибкѣ! Какъ часто наши порочныя страсти, такъ же какъ и эти восточные чужестранцы, могутъ неожиданно вовлечь насъ въ погибель!
   Я въ состояніи была бы написать на одну эту тему цѣлыя страницы дружескаго предостереженія, но (увы!) мнѣ не позволено поучать -- я осуждена только разказывать. Банковый билетъ, обѣщанный мнѣ моимъ богатымъ родственникомъ -- и отнынѣ служащій отравой моего существованія -- напоминаетъ мнѣ, что я еще не окончила разказа о злодѣяніи.
   Мы вынуждены, пожелавъ выздоровленія мистеру Годфрею, оставить его пока въ Нортумберландской улицѣ и прослѣдить приключенія мистера Локера, случившіяся въ болѣе поздній періодъ того же самаго дня.
   Выйдя изъ банка, мистеръ Локеръ перебывалъ по своимъ дѣлахъ въ разныхъ частяхъ Лондона. Вернувшись домой, онъ нашелъ письмо, которое не за долго предъ тѣмъ было принесено къ нему мальчикомъ. Оно написано было, какъ и письмо мистера Годфрея, незнакомымъ почеркомъ; но имя, выставленное въ концѣ письма, принадлежало одному изъ обычныхъ покупателей мистера Локера. Корреспондентъ извѣщалъ его (письмо было написано въ третьемъ лицѣ, вѣроятно, чрезъ посредство секретаря), что онъ неожиданно былъ вызванъ въ Лондонъ. Онъ только что занялъ квартиру на площади Альфреда и желалъ бы немедленно повидаться съ мистеромъ Локерохъ по поводу предстоявшей ему покупки. Джентльменъ этотъ былъ ревностный собиратедь восточныхъ древностей и уже многіе годы состоялъ щедрымъ кліентомъ торговаго дока въ Ламбетѣ. О! когда перестанемъ мы слушать мамонѣ! мистеръ Локеръ взялъ кебъ и немедленно отправился къ своему щедрому покупателю.
   Все что случилось съ мистеромъ Годфреемъ въ Нортумберландской улицѣ, повторилось теперь и съ мистеромъ Локеромъ на площади Адьфреда. Опять человѣкъ почтенной наружности отворилъ дверь и провелъ посѣтителя на верхъ; въ отдаленную гостиную. Тамъ точно также на столѣ лежали разукрашенная индѣйская рукопись: мистеръ Локеръ, какъ и мистеръ Годфрей, съ величайшимъ вниманіемъ сталъ разсматривать это прекрасное произведеніе индѣйскаго искусства, какъ вдругъ посреди своихъ наблюденій онъ внезапно почувствовалъ, что голая, темно-бурая рука обвала его шею. Ему завязала глаза, заткнули ротъ, повалили на полъ, и обыскавъ до-нога, наконецъ оставили одного. Въ этомъ положеніи оставался онъ долѣе нежели мистеръ Годфрей; но дѣло кончилось тою же развязкой: появленіемъ хозяевъ дома, которые, подозрѣвая что-то недоброе, пошли посмотрѣть, не случилось ли чего на верху. Показанія ихъ, сдѣланныя мистеру Локеру, ничѣмъ не рознились отъ показаній, которыя получилъ мистеръ Годфрей отъ хозяевъ въ Нортумберландской улицѣ. Какъ тѣ такъ и другіе обмануты было весьма правдоподобною выдумкой и туго набитымъ кошелькомъ почтеннаго незнакомца, который объявилъ, что хлопочетъ для своихъ иностранныхъ друзей. Одно только различіе замѣчено было между этими двумя происшествіями, послѣ того какъ вещи выброшенныя изъ кармановъ мистера Локера подобраны были съ полу. Его часы и кошелекъ была цѣлы, но (менѣе счастливый нежели мистеръ Годфрей) онъ не досчитался одной изъ находившихся при немъ бумагъ. Это была квитанція на полученіе очень цѣнной вещи, которую мистеръ Локеръ отдалъ въ этотъ день на сбереженіе своимъ банкирамъ. Документъ этотъ не могъ служить чьимъ-либо воровскимъ цѣлямъ, такъ какъ въ роспискѣ упомянуто было, что драгоцѣнность имѣетъ быть возвращена только по личному востребованію самого владѣльца. Какъ только мистеръ Локеръ опомнился отъ ужаса, онъ поспѣшилъ въ банкъ, въ томъ предположеніи, что воры, обокравшіе его, по невѣдѣнію своему предъявятъ росписку въ контору банка. Однако ни тогда, ни послѣ они и не появлялись тамъ. Ихъ почтенный англійскій другъ (по мнѣнію банкировъ), вѣроятно, разсмотрѣлъ квитанцію прежде чѣмъ они вздумали воспользоваться ею, и успѣлъ во-время предостеречь ихъ.
   Объ этихъ двухъ злодѣяніяхъ извѣстили полицію, и, какъ видно, необходимые розыски приняты были ею съ большою энергіей. Лица, облеченныя властью, придерживались того мнѣнія, что воры приступили къ дѣлу съ весьма недостаточными свѣдѣніями. Они не знали даже, довѣрилъ ли мистеръ Локеръ выдачу своей драгоцѣнности другому лицу, или нѣтъ, а бѣдный, учтивый мистеръ Годфрей поплатился за свой случайный разговоръ съ нимъ. Прибавлю къ этому, что мистеръ Годфрей не былъ на нашемъ вечернемъ митингѣ по тому случаю, что былъ приглашенъ на совѣщаніе властей, а затѣмъ, разъяснивъ всѣ необходимыя обстоятельства этого дѣла, я стану продолжать менѣе интересный разказъ моихъ личныхъ впечатлѣній въ Монтегю-Скверѣ.
   Во вторникъ я пришла къ тетушкѣ въ назначенный мнѣ часъ. Справка съ дневникомъ показываетъ, что день этотъ былъ наполненъ весьма разнообразными событіями изъ которыхъ одна возбудила мое глубокое сожалѣніе, а другія сердечную благодарность.
   Дорогая тетушка Вериндеръ приняла меня съ свойственнымъ ей радушіемъ и лаской. Но минуту спустя я замѣтила, что она чѣмъ-то встревожена и ежеминутно устремляетъ безпокойные взгляды на свою дочь. Я всегда удивлялась сама, что такая съ виду ничтожная личность какъ Рахиль происходить отъ такихъ знаменитыхъ родителей какъ сэръ-Джонъ и леди Вериндеръ. Но на этотъ разъ она не только удивили меня, но окончательно поразила. Грустно мнѣ было замѣтить въ разговорахъ и манерѣ ея отсутствіе воякой женской сдержанности. Въ поступкахъ ея проглядывала какая-то лихорадочная возбужденность; она особенно громко смѣялась и во все время завтрака была предосудительно прихотлива и расточительна въ пищѣ и питьѣ.
   Не посвященная еще въ тайны этой печальной исторіи, я уже глубоко сочувствовала ея бѣдной матери.
   По окончаніи завтрака, тетушка обратилась къ своей дочери.
   -- Не забывай, Рахиль, что докторъ предписалъ тебѣ послѣ стола нѣкоторое отдохновеніе за книгой.
   -- Я пойду въ библіотеку, мамаша, отвѣчала она.-- Но если пріѣдетъ Годфрей, то не забудьте увѣдомить меня объ этомъ. Я горю нетерпѣніемъ узнать что-нибудь объ исходѣ его приключеній въ Нортумберландской улицѣ. Она поцѣловала свою мать въ лобъ, и повернувшись ко мнѣ, небрежно прибавила:-- Прощайте, Клакъ!
   Однако наглость ея не пробудила во мнѣ гнѣвныхъ чувствъ; я только записала о томъ въ свою памятную книжку, чтобы потомъ помолиться за нее. Когда мы остались вдвоемъ, тетушка разказала мнѣ всю эту ужасную исторію объ индѣйскомъ алмазѣ, которую, къ величайшему моему удовольствію, мнѣ нѣтъ надобности повторять здѣсь. Она не скрыла отъ меня, что предпочла бы вовсе умолчать о ней. Но такъ какъ всѣ ея слуга звала о пропажѣ Луннаго Камня; такъ какъ нѣкоторыя обстоятельства этого дѣла стала даже предметомъ газетныхъ объявленій и толковъ постороннихъ людей, которые отыскивали связь между происшествіями, случившимися въ деревенскомъ домѣ леди Вериндерь, въ Нортумберландской улицѣ и на Альфредовой площади, то скрытность была уже излишнею, и полная откровенность становилась не только необходимостью, но даже добродѣтелью.
   Многіе, услышавъ то, что пришлось мнѣ выслушать въ тотъ день, вѣроятно, были бы поражены удивленіемъ. Что же до меня касается, то я приготовлена была ко всему, что могла тетушка. Сообщать мнѣ по поводу своей дочери, такъ какъ я знала, что со времени дѣтства Рахили, во нравѣ ея не произошло существенной перемѣны. Еслибы мнѣ сказали, что слѣдуя по пути преступленія она дошли до убійства, то я насколько не удавалась бы, а только подумала бы про себя: вотъ онъ естественный-то результатъ! этого всегда можно было ожидать отъ нея! Одно поражало меня: это образъ дѣйствій тетушки въ данныхъ обстоятельствахъ. Въ настоящемъ случаѣ благоразумнѣе былобы прибѣгнуть къ священнику, а леди Вериндеръ обратилась къ доктору. Впрочемъ, вся молодость моей бѣдной тетушки протекла въ безбожномъ семействѣ отца ея, а потому и поступки ея были естественнымъ результатомъ ея прежней жизни! Опять-таки простое слѣдствіе данныхъ причинъ.
   -- Доктора предписываютъ Рахили какъ можно больше моціона и развлеченій и въ особенности просятъ меня удалять отъ нея всякое воспоминаніе о прошломъ, сказала леди Вериндеръ.
   "О, какой языческій совѣть!" подумала я про себя. "Боже, какой языческій совѣтъ дается въ нашей христіанской странѣ!"
   -- Я употребляю всѣ усилія, чтобы выполнить ихъ предписанія, продолжила тетушка.-- Но это странное приключеніе Годфрея случалось въ самое несчастное время. Услышавъ о немъ, Рахиль не переставала тревожиться, и волноваться, и не давала мнѣ покоя до тѣхъ поръ, пока я не написала племяннику Абльвайту, прося его пріѣхать къ намъ. Ее интересуетъ даже, а другая личность, сдѣлавшаяся предметомъ жестокаго насилія -- мистеръ Локеръ, или что-то въ этомъ родѣ, хотя она, конечно, вовсе не знаетъ его.
   -- Ваше знаніе свѣта, дорогая тетушка, безъ сомнѣнія, больше моего, замѣтила я недовѣрчиво.-- Однако такое необъяснимое поведеніе со стороны Рахили должно непремѣнно имѣть свою причину. Она, вѣроятно, хранитъ отъ васъ и ото всѣхъ окружающихъ ее какую-нибудь грѣховную тайну. Не угрожаютъ ли недавнія событія сдѣлать эту тайну извѣстною?
   -- Извѣстною? повторила моя тетушка.-- Что вы хотите этимъ сказать? Извѣстною чрезъ мистера Локера! Извѣстною чрезъ моего племянника?
   Между тѣмъ какъ она произносила эта слова, Провидѣніе послало намъ свою помощь: дверь отворилась, и слуга возвѣстилъ пріѣздъ мистера Годфрея Абльвайта.
   

II.

   Мистеръ Годфрей -- безукоризненный во всѣхъ своихъ поступкахъ -- въ самое время появился на порогѣ гостиной. Онъ не такъ поспѣшно взошелъ за слугой, чтобы смутить насъ своимъ неожиданнымъ появленіемъ; а съ другой стороны не настолько и медлилъ, чтобы поставить насъ въ неловкое положеніе, заставляя ожидать себя у раскрытой двери. Истинный христіанинъ виденъ былъ въ полнотѣ его по повседевной жизни. Да, дорогой мистеръ Годфрей былъ всегда вѣренъ самому себѣ.
   -- Доложите миссъ Вериндеръ, сказала тетушка, обращаясь къ слугѣ,-- что пріѣхалъ мистеръ Абльвайтъ.
   Мы обѣ освѣдомились о его здоровьѣ и разомъ принялись разспрашивать его, оправился ли онъ послѣ приключенія прошлой велѣла. Съ свойственнымъ ему удивительнымъ тактомъ, онъ сумѣлъ въ одно и то же время отвѣтить намъ обѣимъ вмѣстѣ: леди Вериндеръ получала его словесный отвѣтъ; мнѣ же досталась на долю его очаровательная улыбка.
   -- Что сдѣлалъ я, воскликнулъ онъ съ глубокимъ чувствомъ,-- чтобы заслужить ваше участіе? Дорогая тетушка! дорогая миссъ Клакъ! Меня просто приняли за какого-то другаго человѣка и ничего болѣе какъ завязали мнѣ глаза, зажали ротъ и плашмя бросили меня на весьма тонкій коврикъ, разостланный на очень жесткомъ полу. Подумайте же однако, насколько положеніе мое могло бы быть хуже! Меня могли бы убить; меня могли бы обокрасть. Въ сущности, что же я потерялъ? Я на время лишенъ былъ силы своихъ мускуловъ, которую законъ не признаетъ за собственность; слѣдовательно, въ буквальномъ смыслѣ слова, я ничего не потерялъ. Еслибы мнѣ предоставила свободу дѣйствій, то я, конечно, умолчалъ бы о своемъ приключеніи -- такъ какъ я избѣгаю вообще шума и огласки. Но мистеръ Локеръ опубликовалъ нанесенное ему оскорбленіе, вслѣдствіе чего и мое приключеніе сдѣлалось извѣстнымъ. Я до тѣхъ поръ не перестану служить темой для газетныхъ статей, пока предметъ этотъ не прискучитъ благосклонной публикѣ. признаться сказать, мнѣ самому ужасно надоѣла эта исторія! Очень бы желалъ, чтобъ она поскорѣе надоѣла и благосклонной публикѣ! А какъ поживаетъ дорогая Рахиль? Все еще наслаждается лондонскими увеселеніями? Весьма радъ за нее. Взываю теперь къ вашей снисходительности, массъ Клакъ. Мнѣ весьма грустно, что я вынужденъ былъ на такой долгій срокъ покинуть дѣла комитета и моихъ дорогахъ благотворительныхъ дамъ. Надѣюсь однако, что не далѣе какъ на будущей недѣлѣ я найду возможность посѣтить Общество Дѣтской Одежды. Успѣшно ли шли дѣла на вчерашнемъ митингѣ? Какія надежды высказалъ совѣтъ относительно будущаго? Великъ ли сдѣланный вами запасъ брюкъ?
   Божественная прелесть его улыбки дѣлала извиненіе его неотразимымъ. Неподражаемая пріятность его звучнаго густаго баса придавала особенный интересъ занимательному дѣлу, о которомъ онъ разспрашивалъ меня. Дѣйствительно, мы сдѣлали слишкомъ большой запасъ брюкъ, мы просто была завалены ими, а я собралась-было разказать ему обо всемъ этомъ, какъ вдругъ дверь снова отворилась, а въ комнату проникъ элементъ пустоты и суетности, изображаемый личностью миссъ Вериндеръ.
   Неприличною, размашистою походкой подошла она къ дорогому мистеру Годфрею, между тѣмъ какъ волосы ея были въ крайнемъ безпорядкѣ, а лицо, какъ я сказала бы, непристойно пылало.
   -- Весьма рада, что вижу васъ, Годфрей, сказала она, обращаясь къ нему (стыдно и больно прибавить), съ развязностью молодаго человѣка, говорящаго съ своимъ товарищемъ.-- Какъ жаль, что вы не провезли съ собой мистера Локера. Вы и онъ, пока еще длится это возбужденное состояніе общества, самые интересныя личности въ цѣломъ Лондонѣ. Говорить такъ, можетъ-быть, неприлично, предосудительно; благородная миссъ Клакъ должна содрогнуться отъ моихъ словъ. Но нужды нѣтъ. Разкажите-ка мнѣ сами исторію вашихъ приключеній въ Нортумберландской улицѣ. Я знаю, газеты говорятъ о нихъ неполно.
   Грустно сказать, что самъ дорогой мистеръ Годфрей не можетъ отрѣшиться отъ грѣховной природы, наслѣдованной нами отъ Адама; какъ ни малозначительна степень его грѣховности, но увы! и онъ также зараженъ ею. Сознаюсь, что мнѣ прискорбно было видѣть, какъ онъ взялъ руку Рахили и нѣжно прижалъ ее къ лѣвой сторонѣ своего жилета. Это было явное поощреніе ея безцеремоннаго разговора и дерзкаго намека на меня.
   -- Дорогая Рахиль, сказалъ онъ тѣмъ же нѣжнымъ голосомъ, который проникалъ мнѣ въ самую душу во время бесѣды его со мной про наши планы и брюки,-- газеты разказали уже все въ подробности и, конечно, сдѣлали это лучше меня.
   -- Годфрей думаетъ, что мы придаемъ слишкомъ большое значеніе этому дѣлу, замѣтила тетушка.-- Онъ сейчасъ только увѣрялъ насъ, что объ этомъ вовсе не стоитъ и говорить.
   -- Почему такъ? спросила Рахиль.
   Съ этими словами глаза ея внезапно заискрилась, и она быстро взглянула въ лицо мистера Годфрея. Онъ съ своей стороны посмотрѣлъ на нее съ такою безразсудною и незаслуженною снисходительностью, что я почувствовала себя обязанною вмѣшаться.
   -- Рахиль, душечка, кротко увѣщевала я ее,-- истинное величіе, а истинное мужество не любятъ выставлять себя на показъ.
   -- Знаю, что вы въ своемъ родѣ хорошій малый, Годфрей, сказала она, не обращая, замѣтьте это, ни малѣйшаго вниманія на меня, и продолжая говорить съ своимъ двоюроднымъ братомъ такъ же безцеремонно, какъ говорятъ между собой мущины. -- Однако я совершенно увѣрена, что въ васъ нѣтъ величія; не думаю также, чтобы вы отличались особеннымъ мужествомъ, и твердо убѣждена, что если въ васъ была хоть капля скромности, то ваша обожательницы уже много лѣтъ тому назадъ освободили васъ отъ этой добродѣтели. Какая-нибудь тайная причина заставляетъ васъ избѣгать разговора о приключеніи вашемъ въ Нортумберландской улицѣ, и мнѣ кажется, что я догадываюсь о ней.
   -- Причина тому самая обыкновенная, и мнѣ не трудно будетъ открыть ее вамъ, отвѣчалъ онъ, не теряя терпѣнія.-- Исторія эта ужь надоѣла мнѣ.
   -- Вамъ наскучила эта исторія? Я позволю себѣ маленькое замѣчаніе, малый Годфрей.
   -- Какое, напримѣръ?
   -- Вы слишкомъ много вращаетесь въ обществѣ женщинъ и вслѣдствіе этого вы сдѣлали двѣ привычки. Вы выучилась серіозно говорить всякій вздоръ и пустословите изъ любви къ искусству. Положимъ, что вы не можете быть искреннимъ съ вашими обожательницами, со мной же я хочу чтобы вы были откровенны. Пойдемте, и сядемъ. Я приготовила вамъ кучу вопросовъ и надѣюсь, что вы отвѣтите мнѣ, по возможности, полно и искренно.
   Она потащила его чрезъ всю комнату къ окну и посадила лицомъ къ свѣту. Мнѣ грустно, что я вынуждена передавать здѣсь подобный разговоръ и описывать подобное поведеніе. Но что же остается мнѣ дѣлать, когда съ одной стороны меня побуждаетъ къ тому банковый билетъ мистера Франклина Блека, а съ другой стороны мое собственное благоговѣйное уваженіе къ истинѣ? Я взглянула на тетушку, которая неподвижно сидѣла и, повидимому, насколько не расположена была останавливать свою дочь. Никогда прежде не замѣчала я въ ней такого оцѣпенѣнія. Не была ли то неизбѣжная реакція послѣ трудныхъ обстоятельствъ, пережитыхъ ею за послѣднее время? Во всякомъ случаѣ это былъ зловѣщій симптомъ въ ея лѣта и при ея уже почтенной наружности.
   Рахиль между тѣмъ усѣлась у окна съ нашимъ любезнымъ и терпѣливымъ, съ нашимъ слишкомъ терпѣливымъ мистеромъ Годфреемъ, и забросала его угрожавшими ему вопросами, такъ же мало обращая вниманія на свою мать и на меня, какъ бы насъ вовсе не было въ комнатѣ.
   -- Открыла ли что-нибудь полиція, Годфрей?
   -- Рѣшительно ничего.
   -- Мнѣ кажется весьма вѣроятнымъ, что тѣ же три человѣка, которые поймали васъ въ ловушку, разставили ее потомъ и мистеру Локеру.
   -- Если разсуждать по-человѣчески, моя милая Рахиль, то въ этомъ, конечно, нельзя и сомнѣваться.
   -- Неужто и слѣда ихъ не отыскано?
   -- Мы малѣйшаго.
   -- Ходятъ ли въ публикѣ толки о томъ, будто бы эти три человѣка тѣ же самые три Индѣйца, которые приходили къ намъ въ деревню?
   -- Нѣкоторые убѣждены въ томъ.
   -- А вы-то какъ думаете сами?
   -- Милая Рахиль, мнѣ завязали глаза, прежде чѣмъ я успѣлъ взглянуть имъ въ лицо. Я не судья въ этомъ дѣлѣ и не въ состояніи высказать о немъ какое-либо мнѣніе.
   Какъ видите сами, даже ангельская кротость мистера Годфрея возмутилась такою неотвязчивостью. Ужь я не стану васъ спрашивать о томъ, что внушило миссъ Вериндеръ подобные вопросы: необузданное ли любопытство, или же неудержимый страхъ. Скажу только, что когда мистеръ Годфрей отвѣтилъ ей, какъ сказано выше, и попытался-было встать, то она безъ церемоніи взяла его за плечи и толкнула въ стулъ. О, не говорите, что это было не скромно съ ея стороны! Воздержитесь даже отъ мысли, будто этотъ поступокъ былъ невольнымъ проявленіемъ ея преступной совѣсти! Мы не должны осуждать нашихъ ближнихъ. Воистину, друзья и братья, не судите, да не судимы будете!
   Она, не конфузясь, продолжала свои допросы. Всякій ревностный читатель Библіи вспомнитъ при этомъ,-- какъ вспомнила и я,-- тѣхъ ослѣпленныхъ исчадій зла, которыя, заглушивъ въ себѣ совѣсть, предавались своимъ буйнымъ оргіямъ предъ наступленіемъ потопа.
   -- Я желала бы узнать кое-что о мистерѣ Локерѣ, Годфрей.
   -- Я крайне несчастливъ, Рахиль, что опять-таки не могу отвѣчать на вашъ вопросъ: я менѣе всѣхъ знаю мистера Локера.
   -- Развѣ до вашей случайной встрѣчи въ банкѣ вы никогда не видала его прежде?
   -- Никогда.
   -- А видѣлась ли вы послѣ этого происшествія?
   -- Да. Насъ допрашивали вмѣстѣ и порознь, чтобы помочь розыскамъ полиціи.
   -- У мистера Локера, говорятъ, украли росписку, полученную имъ отъ своего банкира; правда ли это, Годфрей, и о чемъ упоминалось въ этой роспискѣ?
   -- О какой-то драгоцѣнности, отданной имъ на сбереженіе банку.
   -- Это писали и въ газетахъ. Такого объясненія, можетъ быть, достаточно для обыкновеннаго читателя; я же не могу имъ довольствоваться. Въ банковой роспискѣ, вѣроятно, было поименовано какого рода эта драгоцѣнность?
   -- Въ роспискѣ, какъ говорили мнѣ, Рахиль, ничего подобнаго не значилось. Драгоцѣнная вещь, принадлежащая мистеру Локеру, заложенная мистеромъ Локеромъ, запечатанная печатью мистера Локера, долженствующая быть возвращенною по личному востребованію мистера Локера. Вотъ форма этой росписки и все, что я знаю о ней.
   Съ минуту помолчавъ послѣ его отвѣта, она взглянула на свою мать, вздохнула и снова обратилась къ мистеру Годфрею.
   -- Какъ кажется, продолжила она,-- нѣкоторыя изъ нашихъ семейныхъ тайнъ опубликованы въ газетахъ.
   -- Съ прискорбіемъ долженъ сознаться, что это правда.
   -- Говорятъ, будто праздные люди стараются отыскатъ связь между тѣмъ, что происходило у насъ въ Йоркширѣ, и тѣмъ, что случилось здѣсь въ Лондонѣ.
   -- Общественное мнѣніе дѣйствительно начинаетъ принимать это направленіе.
   -- Если находятся люди, утверждающіе, что три злодѣя, наругавшіеся надъ мистеромъ Локеромъ, тѣ же самые три Индѣйца, которые приходили къ намъ въ деревню, то не думаютъ ли они также, что и драгоцѣнный камень....
   Она вдругъ остановилась на этомъ словѣ. Въ послѣдніе минуты ея разговора она замѣтно становилась блѣднѣе и блѣднѣе. Черный цвѣтъ ея волосъ до такой степени возвышалъ эту блѣдность, что страшно было глядѣть на нее, и мы всѣ ожидали, что она сейчасъ упадетъ въ обморокъ. Милый мистеръ Годфрей сдѣлалъ вторичную попытку встать со стула, а тетушка умоляла свою дочь прекратить этотъ разговоръ. Я присоединилась къ тетушкѣ, предлагая Рахили свое скромное медицинское пособіе въ видѣ флакончика съ солями. Однако никто изъ насъ не произвелъ на нее ни малѣйшаго впечатлѣнія.
   -- Не уходите, Годфрей, сказала она. Нѣтъ никакого основанія безпокоиться за меня, мамаша. А вамъ, Клакъ, до смерти хочется услышать окончаніе моихъ словъ; чтобы сдѣлать вамъ удовольствіе, я постараюсь не падать въ обморокъ.
   Вотъ ея подлинные слова, которыя по прибытіи домой я немедленно вписала въ свой дневникъ. О, нѣтъ! не будемъ осуждать ее! Братья во Христѣ, не будемъ осуждать своего ближняго! Она снова обратилась къ мистеру Годфрею и съ ужасающимъ упорствомъ вернулась опять къ тому мѣсту разговора, на которомъ остановилась.
   -- Минуту тому назадъ, продолжала она,-- мы говорили съ вами объ извѣстнаго рода толкахъ, распространенныхъ въ публикѣ. -- Скажите же мнѣ откровенно, Годфрей, говоритъ ли хоть кто-нибудь, что драгоцѣнность мистера Локера есть не что иное какъ Лунный Камень?
   При имени индѣйскаго алмаза мой прелестный другъ замѣтно измѣнился въ лицѣ. Онъ покраснѣлъ, мгновенно утративъ свойственную ему пріятность манеръ, эту главную украшающую его прелесть. Въ немъ заговорило благородное негодованіе.
   -- Они дѣйствительно предполагаютъ это, отвѣчалъ онъ.-- Нѣкоторые люди, не колеблясь, обвиняютъ даже мистера Локера во лжи, которою онъ старается будто бы замаскировать свои тайные интересы. Онъ не разъ объявлялъ торжественно, что вовсе не зналъ о существованіи Луннаго Камня, до приключенія своего на площади Альфреда. А низкіе люди эти совершенно бездоказательно утверждаютъ, что у него есть свои причины скрывать истину, и отказываются вѣритъ его клятвамъ. Постыдно! Безбожно!
   "Во все время его разговора Рахиль не спускала съ него страннаго, непонятнаго для меня взгляда. Но лишь только онъ замолчалъ, какъ она заговорила въ свою очередь.
   -- Принимая въ разчетъ, Годфрей, что знакомство ваше съ мистеромъ Локеромъ есть не болѣе какъ случайная встрѣча, я нахожу, что вы слишкомъ горячо вступаетесь на него.
   Даровитый другъ мой отвѣчалъ ей истинно по-евангельски; въ жизнь мою не слыхала подобнаго отвѣта.
   -- Мнѣ кажется, Рахиль, сказалъ онъ,-- что я всегда горячо вступаюсь за угнетенныхъ.
   Тонъ, которымъ произнесены были эти слова, право, способенъ былъ тронуть самый камень. Но, Боже мой, что такое твердость камня въ сравненіи съ твердостью ожесточеннаго человѣческаго сердца! Она злобно засмѣялась. Я краснѣю отъ стыда за нее,-- она засмѣялась ему прямо въ лицо.
   -- Приберегите свое краснорѣчіе, Годфрей, для благотворительныхъ дамъ вашего комитета, сказала она. -- Я увѣрена, что толки, осуждавшіе мистера Локера, не пощадили и васъ.
   При этихъ словахъ сама тетушка пробудилась отъ своего оцѣпенѣнія.
   -- Милая Рахиль, увѣщевала она ее,-- по какому праву говоришь ты это?
   -- Слова мои не имѣютъ дурнаго намѣренія, мамаша, отвѣчала она,-- я напротивъ желаю ему добра. Потерпите немножко, а вы сами это увидите.
   Она посмотрѣла на мистера Годфрея, и во взглядѣ ея выразилось нѣчто похожее на состраданіе. Она дошла даже до такой несвойственной женщинѣ нескромности, что взяла его за руку.
   -- Я увѣрена, сказала она,-- что я отгадала настоящую причину, почему вы такъ неохотно говорите объ этомъ дѣлѣ при мнѣ и мамашѣ. По несчастному совпаденію обстоятельствъ, общественное мнѣніе связало ваше имя съ именемъ мистера Локера. Вы уже разказали мнѣ, что говоритъ молва про него; разкажите же въ свою очередь то, что говоритъ она про васъ?
   Но и въ одиннадцатый часъ дорогой мистеръ Годфрей, вѣчно готовый добромъ платить за зло, еще разъ попробовалъ пощадить ее.
   -- Не разспрашивайте меня, Рахиль, оказалъ онъ. -- Объ этомъ лучше вовсе забыть, право лучше.
   -- Я хочу это знать! закричала она неистовымъ, громкимъ голосомъ.
   -- Говорите, Годфрей! умоляла моя тетушка. -- Ничто такъ не вредно для нея, какъ настоящее ваше молчаніе.
   Прекрасные глаза мистера Годфрея наполнились слезами. Онъ бросилъ на нее послѣдній умоляющій взглядъ и затѣмъ проговорилъ роковыя слова:
   -- Слушайте же, Рахиль, молва говоритъ, что Лунный камень заложенъ мистеру Локеру, и что заложилъ его я.
   Она съ крикомъ вскочила по стула и такъ дико начала озираться, то на тетушку, то на мистера Годфрея, что я, право, сочла ее за сумашедшую.
   -- Не говорите со мной! Не прикасайтесь ко мнѣ, воскликнула она, убѣгая отъ насъ въ дальній уголъ комнаты (словно преслѣдуемый звѣрь). Это моя вина, и я же сама должна исп слѣдствіямъ. Только предварительно пояснивъ, что вѣжливый джентльмэнъ былъ мистеръ Люкеръ изъ Лэмбета, мы теперь, послѣдуемъ за мистеромъ Годфри въ его домъ въ Кильбёрнѣ,
   Онъ нашелъ въ передней ожидавшаго его бѣдно одѣтаго, но деликатнаго и интересной наружности мальчика. Онъ подалъ ему письмо, только упомянувъ, что ему дала его одна стали госпожа, которую онъ не зналъ и которая не велѣла ему ждать отвѣта. Такіе случаи бывали не рѣдки въ огромной практикѣ мистера Годфри, какъ члена благотворительныхъ обществъ. Онъ отпустилъ мальчика и распечаталъ письмо.
   Почеркъ былъ совершенно незнакомъ ему. Въ письмѣ приглашали его черезъ часъ въ одинъ домъ въ Нортумберландской улицѣ. Человѣкъ довольно почтенной наружности, хотя немножко толстый, отворилъ дверь, и услыхавъ имя мистера Годфри, тотчасъ провелъ его въ пустую комнату съ задней стороны дола въ бель-этажъ. Онъ примѣтилъ двѣ необыкновенныя вещи, когда вошелъ въ комнату. Во-первыхъ, слабый запахъ мускуса и камфоры; во-вторыхъ, старинную восточную рукопись, богато иллюстрированную индійскими фигурами и девизами, которая лежала развернутая на столѣ.
   Онъ смотрѣлъ на книгу, стоя спиною въ запертой двери, сообщавшейся съ передней комнатой, когда вдругъ, хотя ни малѣйшій шумъ не предупредилъ его, почувствовалъ, какъ его схватили за шею сзади. Онъ только что успѣлъ примѣтить, что рука, схватившая его за шею, была голая и смуглая, прежде чѣмъ глаза его были завязаны, ротъ заткнутъ кляпомъ, а онъ брошенъ на полъ (какъ ему показалось) двумя людьми. Третій обшарилъ его карманы и -- если только какъ дама я могу отвалиться употребить такое выраженіе -- обыскалъ его безъ церемоніи съ ногъ до головы.
   Тутъ я съ величайшимъ удовольствіемъ сказала бы нѣсколько успокоительныхъ словъ о набожномъ упованіи, которое одно только могло поддержать мистера Годфри въ такомъ страшномъ и непредвидѣнномъ случаѣ. Можетъ быть, однако положеніе и наружный видъ моего чуднаго друга въ самый крайній періодъ оскорбленія (выше описаннаго) не подходитъ къ приличнымъ границамъ женскаго сужденія. Пропустимъ нѣсколько минутъ и воротимся къ мистеру Годфри въ то время, когда гнусный обыскъ былъ конченъ. Оскорбленіе совершалось въ мертвомъ молчаніи. Когда оно было кончено, невидимые злодѣи размѣнялись нѣсколькими словами на языкѣ, котораго мистеръ Годфри не понималъ, но такимъ тономъ, который ясно выражалъ (для его образованнаго слуха) обманутое ожиданіе и ярость. Его вдругъ приподняли съ пола, посадили на стулъ и привязали къ нему руками и ногами. Черезъ минуту онъ почувствовалъ, какъ воздухъ пахнулъ изъ открытой двери, прислушался и убѣдился, что онъ опять одинъ въ комнатѣ.
   Прошелъ нѣкоторый промежутокъ, и мистеръ Годфри услыхалъ шумъ похожій на шелестъ женскаго платья. Шумъ этотъ поднимался на лѣстницу и остановился. Женскій крикъ пронесся по атмосферѣ преступленія. Мужской голосъ снизу воскликнулъ! "Эй!" и мужская походка послышалась на лѣстницѣ. Мистеръ! Годфри почувствовалъ, какъ христіанскіе пальцы развязывали его и вынимали изъ рта его кляпъ. Онъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на двухъ незнакомцевъ почтенной наружности и слабо воскликнулъ;
   -- Что это значитъ?
   Два незнакомца почтенной наружности оглянулись и сказали!
   -- Именно этотъ вопросъ мы хотимъ сдѣлать вамъ.
   Послѣдовало неизбѣжное объясненіе. Нѣтъ! позвольте мнѣ упомянуть обо всемъ подробно. Прежде принесли нюхательная спирта и воды, чтобы успокоить нервы милаго мистера Годфри. Объясненія послѣдовали потомъ.
   Изъ разсказа хозяина и хозяйки дома (людей, пользовавшихся хорошей репутаціей между сосѣдями) оказалось, что ихъ первый и второй этажъ былъ нанятъ наканунѣ на недѣлю джентельмэномъ почтенной наружности, тѣмъ самымъ, который отворилъ дверь на стукъ мистера Годфри. Джентльменъ этотъ заплатилъ впередъ за цѣлую недѣлю, сказавъ, что комнаты эти надобны для трехъ восточныхъ вельможъ, его друзей, которые посѣтили Англію и первый разъ. Утромъ въ день нанесеннаго оскорбленія два восточныхъ незнакомца, въ сопровожденіи ихъ почтеннаго англійскаго друга, переѣхали на эту квартиру. Третьяго ожидали и нимъ вскорѣ, а поклажа (очень большая, какъ сказали) должна была прибыть къ нимъ позже въ этотъ день изъ таможни. Минутъ за десять до прихода мистера Годфри явился третій незнакомецъ. Не случилось ничего необыкновеннаго, на сколько было извѣстно хозяину и хозяйкѣ, которые находились внизу до-тѣхъ-поръ, пока пять минуть тому назадъ три иностранца въ сопровожденіи ихъ англійскаго друга почтенной наружности всѣ вмѣстѣ вышли изъ дома и спокойно пошли пѣшкомъ по направленію къ Странду. Хозяйка вспомнила, что приходилъ господинъ и такъ какъ она не видала, чтобы онъ вышелъ изъ дома, то ей показалось странно, зачѣмъ этотъ господинъ остался наверху одинъ. Поговоривъ съ мужемъ, она сочла необходимымъ удостовѣриться, не случилось ли чего-нибудь. Послѣдовалъ результатъ, который я описала уже выше; этимъ и кончилось объясненіе хозяина и хозяйки.
   Въ комнатѣ произведенъ былъ осмотръ. Всгда милаго мистера Годфри были разбросаны но всѣ стороны. Когда ихъ собрали однако, все оказалось на лицо; часы, цѣпочка, кошелекъ, ключи, носовой платокъ, записная книжка и всѣ бумаги, находившіяся при немъ, были старательно разсмотрѣны и потомъ оставлены въ совершенной цѣлости. Точно такимъ же образомъ ни малѣйшая вещица изъ имущества хозяевъ дома не была унесена. Восточные вельможи взяли только свою иллюстрированную рукопись и больше ничего.
   Что это значитъ? Смотра съ мірской точки зрѣнія, это повидимому значило, что мистеръ Годфри былъ жертвою какой-то непонятной ошибки, сдѣланной какими-то неизвѣстными людьми. Какой-то темный заговоръ дѣйствовалъ среда насъ и нашъ возлюбленный невинный другъ попался въ его сѣти. Когда христіанскій герой сотни благотворительныхъ жертвъ погружается къ яму, вырытую для него ошибкой -- о, какое это предостереженіе для всѣхъ насъ остальныхъ безпрестанно быть насторожѣ! Какъ скоро могутъ наши собственныя дурныя страсти оказаться восточными вельможами, врасплохъ устремляющимися на насъ!
   Я могла бы написать множество страницъ дружескихъ предостереженій на эту тему, но (увы!) мнѣ не дозволяютъ исправлять -- я осуждена разсказывать. Чекъ моего богатаго родственника -- отнынѣ тирана моей жизни -- предостерегаетъ меня, что я еще не покончила съ разсказомъ о насиліи. Мы должны оставить мистера Годфри приходить въ себя въ Нортумберлендской улицѣ и послѣдовать за мистеромъ Люкеромъ нѣсколько позднѣе въ этотъ день.
   Но выходѣ изъ замка, мистеръ Люкеръ обходилъ по дѣламъ разныя части Лондона. Воротившись домой, онъ нашелъ письмо, ожидавшее его, которое, какъ ему сказали, недавно оставилъ какой-то мальчикъ, И тутъ, какъ въ письмѣ мистера Годфри, почеркъ былъ незнакомъ; упоминалось имя одного изъ кліентовъ мистера Люкера. Корреспондентъ сообщалъ (письмо было написано отъ третьяго лица -- вѣроятно помощникомъ), что онъ неожиданно былъ вызванъ въ Лондонъ. Онъ помѣстился на квартирѣ на Альфредской площади и желалъ немедленно видѣть мистера Люкера по поводу одной покупки, которую онъ намѣревался сдѣлать. Джентльменъ этотъ былъ восторженный собиратель восточныхъ древностей и много лѣтъ былъ щедрымъ кліентомъ магазина мистера Люкера въ Лэмбетѣ. О, когда мы перестанемъ поклоняться маммонѣ! Мистеръ Люкеръ взялъ кэбъ и немедленно поѣхалъ къ своему щедрому кліенту.
   Именно все, что случилось съ мистеромъ Годфри въ Нортумбердандской улицѣ, случилось и съ мистеромъ Люкеромъ на Альфредской площади. Опять человѣкъ почтенной наружности отворилъ дверь и провелъ гостя въ заднюю гостиную. Тутъ опять на столѣ лежала иллюстрированная рукопись. Вниманіе мистера Люкера было поглощено, какъ и вниманіе мистера Годфри, этимъ чуднымъ произведеніемъ индійскаго искусства. Онъ также вдругъ почувствовалъ смуглую, голую руку вокругъ своей шеи, ему также были завязаны глаза, въ ротъ сунутъ кляпъ. Онъ также былъ брошенъ на земь и обысканъ съ ногъ до головы, Наступившій за тѣмъ промежутокъ былъ длиннѣе чѣмъ испыталъ мистеръ Годфри; но онъ кончился, какъ прежде, тѣмъ, что хозяева дома, подозрѣвая что-то нехорошее, пошли наверхъ посмотрѣть, что случилось. Именно такое же объясненіе, какое хозяинъ въ Нортумберландской улицѣ далъ мистеру Годфри, хозяинъ Альфредской площади далъ теперь мистеру Люкеру. Оба были обмануты одинаковымъ образомъ благовиднымъ предлогомъ и туго набитымъ кошелькомъ незнакомца почтенной наружности, который будто бы дѣйствовалъ для своихъ заграничныхъ друзей. Единственная разница случилась, когда разбросанныя вещи изъ кармановъ мистера Люкера были собраны съ пола. Его часы и кошелекъ были цѣлы, но (онъ былъ не такъ счастливъ, какъ мистеръ Годфри) одна изъ бумагъ его была унесена. Бумага эта была росписка одной вещи очень дорогой цѣны, которую мистеръ Люксръ въ этотъ день отдалъ на сохраненіе своимъ банкирамъ. Этотъ документъ будетъ безполезенъ для плутовства, такъ какъ эта драгоцѣнная вещь должна быть отдана только лично самому владѣльцу. Какъ только мистеръ Люкеръ оправился, онъ поспѣшилъ въ банкъ, на тотъ случай, что воры, обокравшіе его, могутъ по невѣдѣнію явиться съ этого роспискою. Когда онъ пришелъ въ банкъ, никто не видалъ ихъ тамъ, не видали ихъ и впослѣдствіи. Ихъ почтенный англійскій другъ (по мнѣнію банкира) разсмотрѣлъ росписку прежде, чѣмъ они покусились воспользоваться ею, и предостерегъ ихъ во-время.
   Свѣдѣнія объ обоихъ оскорбленіяхъ были сообщены полиціи и надлежащіе розыски продолжались, какъ я думаю, съ большой энергіей. Полицейскія власти думали, что замышлялось воровство на основанія недостаточныхъ свѣдѣній, полученныхъ порами. Очевидно, они не были увѣрены, не передалъ ли мистеръ Тикеръ другому свою драгоцѣнную вещь, а бѣдный вѣжливый мистеръ Годфри поплатился за то, что случайно поговорилъ съ нимъ. Прибавьте къ этому, что отсутствіе мистера Годфри на нашемъ митингѣ въ понедѣльникъ вечеромъ произошло отъ совѣщанія полицейскихъ властей, при которомъ его просили присутствовать -- и такъ какъ всѣ требуемыя объясненія были теперь даны, то я могу продолжать болѣе простой разсказъ о томъ, что я сама лично испытала на скверѣ Монтэгю.
   Я акуратно явилась къ завтраку во вторникъ. Справляясь съ моимъ дневникомъ, я нахожу, что это былъ день на половину удачный, на половину нѣтъ -- о многомъ можно пожалѣть, за многое можно быть благодарнымъ.
   Милая тетушка Вериндеръ приняла меня съ обычной любезностью и добротой. По я примѣтила черезъ нѣсколько времени, что вѣроятно случилось что-нибудь непріятное. У тетушки вырвалось нѣсколько тревожныхъ взглядовъ, направленныхъ на ея дочь. Я сама никогда не вижу Рэчель безъ того, чтобъ не удивляться, какимъ образомъ такая ничтожная дѣвушка можетъ быть дочерью такихъ замѣчательныхъ родителей, какъ сэр-Джонъ и лэди Beриндеръ. Теперь же она не только разочаровала -- она просто оскорбила меня. Въ ея разговорѣ и обращеніи было отсутствіе всякой сдержанности, которое было очень непріятно видѣть. Она находилась въ какомъ-то лихорадочномъ волненіи, которое заставляло ее смѣяться необыкновенно громко, и -- какой грѣхъ!-- капризно пренебрегала кушаньями и напитками за завтракомъ. Мнѣ очень было жаль ея бѣдную мать, даже прежде чѣмъ мнѣ сдѣлалось извѣстно настоящее положеніе дѣла. По окончаніи завтрака тетушка сказала:
   -- Помни, что докторъ сказалъ тебѣ, Рэчель, чтобъ ты успокоивала себя книгами послѣ завтраки.
   -- Я пойду въ библіотеку, мама, отвѣчала она.-- Но если Годфри пріѣдетъ, велите мнѣ сказать. Я умираю отъ желанія узнать О немъ подробнѣе послѣ его приключенія въ Нортумберландской улицѣ.
   Она поцѣловала мать въ лобъ и посмотрѣла на меня.
   -- Прощайте, Клакъ! сказала она небрежно
   Ея дерзость не разсердила меня. Я только дала себѣ слово молиться за нее. Когда мы остались однѣ, тетушка разсказала мнѣ ужасную исторію объ индійскомъ алмазѣ, которую, какъ я: узнала съ радостью, мнѣ нѣтъ никакой надобности повторять здѣсь. Она не скрывала отъ меня, что предпочла бы умолчать, объ этомъ. Но когда всѣ ея слуги знали о пропажѣ алмаза и когда о нѣкоторыхъ обстоятельствахъ было напечатано въ газетахъ -- когда посторонніе разсуждали о томъ, была ли когда-нибудь связь между тѣмъ, что случилось въ деревенскомъ домѣ лэди Вериндеръ, и въ Нортумберландской улицѣ, и на Алфредской площади -- о скрытности нечего было и думать и полная откровенность сдѣлалась не только добродѣтелью, но и необходимостью.
   Многіе, услышавъ то, что я теперь слышала, вѣроятно были бы поражены изумленіемъ. Я съ своей стороны зная, что характеръ Рэчель не былъ исправляемъ съ самаго дѣтства, была приготовлена ко всему, что тетушка могла сказать о своей дочери. Могло быть еще хуже и окончиться убійствомъ, а я все-таки сказала бы себѣ: "Естественный результатъ! О, Боже, Боже! естественный результатъ!" Меня оскорбило только то, какъ тетушка поступила въ этомъ случаѣ. Вотъ ужъ тутъ слѣдовало дѣйствовать пастору, а лэди Вериндеръ думала, что надо обратиться къ доктору. Всю свою раннюю жизнь моя бѣдная тетушка провела въ безбожномъ домѣ своего отца. Опять естественный результатъ! О, Боже, Боже, опять естественный результатъ!
   -- Доктора предписали движеніе и развлеченіе для Рэчель и сильно убѣждали меня какъ можно болѣе отвлекать ея мысли отъ прошлаго, сказала лэди Вериндеръ.
   "О! какой языческій совѣтъ", подумала я. "Въ такой христіанской странѣ какой языческій совѣтъ!"
   Тетушка продолжала:
   -- Я употребляю все возможное, чтобъ исполнять эти предписанія. Но это странное приключеніе съ Годфри случилось въ самое неудачное время. Рэчель сдѣлалась чрезвычайно растревожена и взволнована послѣ того, какъ она услыхала объ этомъ въ первый разъ. Она не дала мнѣ покоя, пока я не написала и не просила моего племянника Эбльуайта пріѣхать къ намъ. Она даже принимаетъ участіе въ другомъ человѣкѣ, съ которымъ было поступлено грубо -- въ мистерѣ Люкерѣ, или что-то похожее на это имя -- хотя, разумѣется, этотъ человѣкъ совершенно посторонній для нея -- Ваше знаніе свѣта, милая тетушка, гораздо выше моего, сказала я недовѣрчиво.-- Но навѣрно есть причина для страннаго поведенія Рэчель. Она скрываетъ грѣшную тайну отъ васъ и отъ всѣхъ. Нѣтъ, ты чего-нибудь въ этихъ недавнихъ происшествіяхъ, что угрожаетъ открытіемъ ея тайнѣ?
   -- Открытіемъ? повторила тетушка.-- Что вы хотите этимъ сказать? Открытіемъ черезъ мистера Люкера? Открытіемъ черезъ коего племянника?
   Когда эти слова сорвались съ ея губъ, случилось особенно счастливое обстоятельство. Слуга отворилъ дверь и доложилъ о мистерѣ Годфри Эбльуайтѣ.
   

Глава II.

   Мистеръ Годфри явился вслѣдъ за докладомъ -- и нешто такъ, какъ мистеръ Годфри дѣлаетъ все -- какъ-разъ въ надлежащее время. Онъ не такъ скоро вошелъ за слугой, чтобъ испугать насъ. Онъ не столько медлилъ, чтобъ доставить намъ двойное неудобство ожиданія и открытой двери. Истинный христіанинъ видѣнъ въ исполненіи обязанностей ежедневной жизни. Этотъ милый человѣкъ исполнилъ все какъ слѣдуетъ.
   -- Поди къ миссъ Вериндеръ, обратилась тетушка къ слугѣ:-- я скажи ей, что мистеръ Эбльуайтъ здѣсь.
   Мы обѣ освѣдомились объ его здоровьи. Мы обѣ спросили вмѣстѣ, оправился ли онъ послѣ своего страшнаго приключенія на прошлой недѣлѣ. Съ совершеннѣйшимъ тактомъ успѣлъ онъ отвѣчать намъ въ одну и ту же минуту. Лэди Вериндеръ получила его отвѣтъ словами, а мнѣ досталась его очаровательная улыбка.
   -- Чѣмъ я заслужилъ все это сочувствіе? вскричалъ онъ съ безконечной нѣжностью.-- Милая тетушка! Милая миссъ Клакъ! Меня только приняли за кого-то другого; мнѣ только завязало глаза; меня только чуть не задушили; меня только бросили на спину на очень тонкій коверъ, покрывавшій особенно жесткій полъ. Представьте себѣ, что могло быть хуже! Я могъ быть убитъ, меня могли обокрасть. Чего я лишился? Ничего, кромѣ Нервной Силы -- которую законъ не признаетъ собственностью, такъ что въ строгомъ смыслѣ я не лишился ничего. Еслибы я могъ поступить по своему, я скрылъ бы это приключеніе. Мнѣ непріятна вся эта суматоха и гласность. Но мистеръ Дилеръ разгласилъ свои обиды, и мои обиды, какъ естественное слѣдствіе, были провозглашены въ свою очередь. Я сдѣлался собственностью газетъ, такъ что кроткому читателю скоро надоѣстъ этотъ предметъ. Мнѣ самому онъ надоѣлъ. Дай Богъ, чтобы кроткій читатель скорѣе послѣдовалъ моему примѣру! Какъ здоровье милой Рэчель? Она все еще наслаждается лондонскими веселостями? Очень радъ слышать это. Миссъ Клакъ, мнѣ нужно все ваше снисхожденіе. Я ужасно запустилъ мои дѣла по комитету и моихъ любезныхъ дамъ. Но я надѣюсь заглянуть на слѣдующей недѣлѣ въ общество Материнскаго Попечительства. Много вы успѣли въ понедѣльникъ? Имѣетъ комитетъ хорошія надежды насчетъ будущаго? Много у насъ запасено панталонъ?
   Небесная кротость его улыбки дѣлала непреодолимымъ его извиненіе. Богатство его густого голоса прибавило свое неописанное очарованіе къ интересному дѣловому вопросу, съ которымъ онъ обратился ко мнѣ. У насъ было запасено почти слишкомъ много панталонъ; мы были совершенно завалены ими. Я только что хотѣла это сказать, когда дверь опять отворилась и элементъ мірской тревоги явился въ комнату въ видѣ миссъ Вериндеръ.
   Она подбѣжала къ мистеру Годфри съ неприличной скоростью, волосы ея были ужасно растрепаны, а лицо -- какъ бы мнѣ сказать?-- неприлично раскраснѣлось.
   -- Какъ я рада видѣть васъ. Годфри! обратилась она къ нену, я съ огорченіемъ должна прибавить, тономъ молодого человѣка, говорящаго съ пріятелемъ.-- Какъ жалъ, что въг не орите зли съ собою мистера Люкера! Вы и онъ (пока продолжается наше теперешнее волненіе) теперь самые интересные поди ко всемъ Лондонѣ. Жаль говорить это, это не хорошо, отъ этого инстинктивно трепещетъ благовоспитанная душа миссъ Клакъ. Нужды нѣтъ, разскажите мнѣ сейчасъ всю исторію, случившуюся въ Нортумберландской улицѣ. Я знаю, что газеты не упомянули обо всемъ.
   Даже милый мистеръ Годфри наслѣдовалъ падшую натуру, которая намъ всѣмъ досталась отъ Адама -- это весьма малая доля нашего наслѣдства, но увы! она ему досталась. Признаюсь, мнѣ больно было видѣть, какъ онъ взялъ руку Рэчель въ обѣ свои руки и тихо приложилъ ее къ лѣвой сторонѣ своего жилета. Это было прямымъ поощреніемъ ея неприличному разговору и ея дерзкому намеку на меня.
   -- Дражайшая Рэчель, сказалъ онъ тѣмъ же самымъ голосимъ, который пронзилъ меня, когда онъ говорилъ о нашихъ надеждахъ и нашихъ панталонахъ: -- газеты разсказали вамъ все -- и разсказали гораздо лучше, чѣмъ могу разсказать я.
   -- Годфри думаетъ, что мы всѣ приписываемъ слишкомъ большую важность этому дѣлу, замѣтила тетушка.-- Онъ толку что сейчасъ сказалъ, что не любитъ говорить объ этомъ.
   -- Почему?
   Она сдѣлала этотъ вопросъ съ внезапной молніей въ глазахъ и вдругъ взглянувъ въ лицо мистеру Годфри. Онъ съ своей стороны посмотрѣлъ на нее съ снисхожденіемъ такимъ неблагоразумнымъ и незаслуженнымъ, что я почувствовала себя принужденной вмѣшаться.
   -- Милая Рэчель! кротко замѣтила я: -- истинное величіе и истинное мужество всегда скромны.
   -- Вы очень добрый человѣкъ въ своемъ родѣ, Годфри продолжала Рэчель -- замѣтьте, все не обращая на меня ни малѣйшаго вниманія и все говоря съ своимъ кузеномъ, какъ молодой человѣкъ съ пріятелемъ:-- но я совершенно увѣрена, что я не великій человѣкъ, и не думаю, чтобы вы обладали необыкновеннымъ мужествомъ; я твердо убѣждена, что если въ васъ была какая-нибудь скромность, то ваши обожательницы избавили васъ отъ этой добродѣтели много лѣтъ, тому назадъ. У васъ есть какая-нибудь тайная причина не говорить о вашемъ приключеніи въ Нортумберландской улицѣ я я намѣрена ее узнать.
   -- Моя причина очень простая и въ ней признаться очень легко, отвѣчалъ онъ все съ величайшимъ къ ней снисхожденіемъ: -- мнѣ надоѣло говорить объ этомъ.
   -- Вамъ надоѣло? Милый Годфри, я сдѣлаю вамъ замѣчаніе.
   -- Какое?
   -- Вы живете слишкомъ много въ женскомъ обществѣ, вслѣдствіе этого у васъ явились двѣ очень дурныя привычки. Вы научились серьезно разговаривать о пустякахъ и пріучились лгать для одного удовольствія говорить ложь. Вы не можте дѣйствовать прямо съ вашими обожательницами. Я намѣрена заставить васъ прямо дѣйствовать со мною. Подите сюда и сядьте. Я пылаю нетерпѣніемъ закидать васъ прямыми вопросами и надѣюсь заставить васъ надавать мнѣ прямыхъ отвѣтовъ.
   Ола просто дотащила его черезъ комнату къ стулу у окна, гдѣ свѣтъ падалъ на его лицо. Съ глубокимъ огорченіемъ чувствую я себя принужденной пересказывать подобныя слова и описывать подобное поведеніе. Но побуждаемая съ одной стороны чекомъ мистера Фрэнклина Блэка, а съ другой моимъ священнымъ уваженіемъ къ истинѣ, что я должна дѣлать? Я посмотрѣла на тетушку. Она сидѣла неподвижно, повидимому вовсе не располагая вмѣшаться. Прежде я никогда, не примѣчала въ ней такого оцѣпенѣнія. Это была можетъ быть реакція послѣ того тревожнаго времени, которое она провела въ деревнѣ. Это былъ не весьма пріятный симптомъ, отъ чего бы онъ ни происходилъ, въ лѣтахъ милой лэди Вериндеръ и при ея осенней полнотѣ.
   Между тѣмъ Рэчель сѣла у окна съ нашимъ любезнымъ и терпѣливымъ -- съ нашимъ слишкомъ терпѣливымъ -- мистеромъ Годфри. Она принялась за вопросы, которыми угрожала ему, обращая такъ мало вниманія на свою мать и на меня, какъ будто насъ не было въ комнатѣ.
   -- Полиція ничего не открыла, Годфри?
   -- Рѣшительно ничего.
   -- Это вѣрно, я полагаю, что три человѣка, разставившіе вамъ ловушку, были тѣ самые, которые потомъ разставили ловушку мистеру Люкеру?
   -- Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, милая Рэчель.
   -- И ни малѣйшаго слѣда этихъ людей не было найдено?
   -- Ни малѣйшаго слѣда.
   -- Думаютъ -- неправда ли?-- что эти три человѣка тѣ самые три индійца, которые приходили въ нашъ домъ въ деревнѣ.
   -- Нѣкоторые думаютъ такъ.
   -- А вы это думаете?
   -- Милая Рэчель, мнѣ завязали глаза прежде, чѣмъ я успѣлъ видѣть ихъ лица. Я рѣшительно ничего не знаю объ этомъ. Какъ я могу выразить какое-нибудь мнѣніе?
   Вы видите, что даже ангельская кротость мистера Годфри начала наконецъ пропадать отъ гоненія, наложеннаго на него. Необузданное ли любопытство или неукротимый страхъ управляй вопросами миссъ Вериндеръ, я не возьму на себя разузнать, и только сообщаю, что когда мистеръ Годфри хотѣлъ встать послѣ своего отвѣта, она просто схватила его за оба плеча и заставила сѣсть на стулъ. О, не говорите, чти это было нескромно! Не намекайте даже, что только одна тревога виновнаго ужаса могла объяснить такое поведеніе, какое описала я! Мы не должны осуждать другихъ. Мои христіанскіе друзья, право, право, право мы не должны осуждать другихъ!
   Она не смущаясь продолжала свои вопросы. Усердные читатели библіи можетъ быть вспомнятъ -- какъ вспомнила я -- объ ослѣпленныхъ сынахъ демона, продолжавшихъ свои оргіи передъ потопомъ.
   -- Я желаю знать о мистерѣ Люкерѣ, Годфри.
   -- Я опять несчастливъ, Рэчель. Никто не знаетъ менѣе о мистерѣ Люкерѣ, чѣмъ я.
   -- Вы не видали его прежде, чѣмъ вы встрѣтились съ нимъ въ банкѣ?
   -- Никогда.
   -- А послѣ того вы видѣли его?
   -- Да. Я асъ допрашивали и вмѣстѣ и отдѣльно въ полиціи.
   -- У мистера Люкера отняли росписку, которую онъ получилъ отъ своего банкира -- кажется? Какая это была росписка?
   -- На одну драгоцѣнность, которую онъ отдалъ на сохраненіе въ банкъ.
   -- Такъ было сказано въ газетахъ. Этого можетъ быть довольно для читателей вообще, но недовольно для меня. Вѣрно въ роспискѣ банкира было сказано, какая это драгоцѣнность?
   -- Мнѣ говорили, Рэчель, что въ банкирской роспискѣ не было сказано ничего подобнаго. Драгоцѣнность, принадлежавшая мистеру Люкеру, запечатанная его печатью и отданная къ банкъ ни сохраненіе съ тѣмъ, чтобъ быть выданной обратно только одному ему -- вотъ все, что я знаю объ этомъ.
   Рэчель подождала съ минуту послѣ того, какъ онъ сказалъ это, взглянула да мать и вздохнула. Потомъ посмотрѣла опять на. мистера Годфри и продолжала:
   -- Наши частныя дѣла, сказала она: -- попали въ газеты.
   -- Съ прискорбіемъ долженъ это сказать.
   -- И нѣкоторые праздные люди, совершенно для насъ чужіе, стараются провести связь между тѣмъ, что случилось въ нашемъ домѣ въ Йоркширѣ, и тѣмъ, что случилось послѣ того здѣсь въ Лондонѣ.
   -- Я боюсь, что любопытство публики принимаетъ этотъ оборотъ.
   -- Люди, говорящіе, что три неизвѣстныхъ человѣка, оскорбившіе васъ и мистера Люкера -- индійцы, говорятъ также, чти драгоцѣнность...
   Тутъ Рэчель остановилась. Она дѣлалась постепенно блѣднѣе и блѣднѣе въ лицѣ. Необыкновенно черные ея волосы дѣлали эту блѣдность, по контрасту, такой страшной, что мы всѣ думали, что съ ней сдѣлается обморокъ въ ту минуту, когда ива остановилась въ серединѣ своего вопроса. Милый мистеръ Годфри сдѣлалъ вторую попытку встать со стула. Тетушка умоляла ее не говорить болѣе. Я подоспѣла на помощь тетушкѣ съ скромнымъ залогомъ мира въ видѣ склянки съ нюхательной солью. никто изъ насъ не произвелъ на нее ни малѣйшаго дѣйствія.
   -- Годфри, оставайтесь на своемъ мѣстѣ. Мама, нѣтъ ни малѣйшей причины пугаться за меня. Клакъ, вы умираете отъ желанія услышать конецъ -- я не упаду въ обморокъ именно для того, чтобъ сдѣлать одолженіе вамъ.
   Она сказала именно эти слова -- которыя я записала въ моемъ дневникѣ въ ту самую минуту, капъ воротилась домой. Но, о! не будемъ осуждать! Мои христіанскіе друзья, не станемъ осуждать!
   Она обернулась опять къ мистеру Годфри. Съ упорствомъ, на которое страшно было смотрѣть, она воротилась опять къ той части фразы, на которой она остановилась, и докончила свой вопросъ этими словами:
   -- Я говорила съ вами минуту тому назадъ о томъ, что говорятъ нѣкоторые люди. Скажите мнѣ прямо, Годфри, говоритъ кто-нибудь, что драгоцѣнность мистера Люкера -- Лунный камень?
   Когда названіе индійскаго алмаза сорвалось съ ея губъ, я увидала перемѣну въ моемъ чудномъ другѣ. Цвѣтъ лица его сгустился. Онъ лишился неподдѣльной пріятности въ обращеніи которая составляетъ одно изъ его величайшихъ очарованій. Благородное негодованіе вдохновляло его отвѣтъ.
   -- Такъ говорятъ, отвѣчалъ онъ.-- Есть люди рѣшающіеся обвинять мистера Люкера во лжи, которою онъ хочетъ прикрыть какіе-то его собственныя выгоды. Онъ нѣсколько разъ торжественно объявлялъ, что пока этой непріятности съ нимъ не случилось, онъ даже никогда не слыхалъ о Лунномъ камнѣ. А эти гадкіе люди отвѣчали, не имѣя ни малѣйшаго доказательства въ подтвержденіе своихъ словъ, что онъ имѣлъ свои причины скрывать это, мы не повѣримъ его присягѣ. Стыдно! стыдно!
   Рэчель очень странно смотрѣла на него -- я не могу описать какимъ образомъ -- пока онъ говорилъ. Когда онъ кончилъ, она сказала:
   -- Соображая то, что мистеръ Люкеръ только случайный вашъ знакомый, вы, Годфри, немножко горячо заступаетесь за него.
   Мой талантливый другъ далъ одинъ изъ самыхъ истинныхъ евангельскихъ отвѣтовъ, какіе я когда-либо слыхала въ моей жизни.
   -- Я кажется всегда довольно горячо заступаюсь за всѣхъ притѣсненныхъ, сказалъ онъ.
   Тонъ, которымъ были произнесены эти слова, могъ бы смягчить камень. Но что значитъ жесткость камня? Ничего въ сравненіи съ жесткостью закоренѣлаго человѣческаго сердца. Она засмѣялась. Краснѣя записываю это -- она засмѣялась ему въ лицо.
   -- Поберегите ваши великолѣпныя фразы для вашихъ дамскихъ комитетовъ, Годфри. Я увѣрена, что клевета, постигнувшая мистера Люкера, не пощадила васъ.
   Даже тетушка вышла изъ оцѣпенѣнія при этихъ словахъ.
   -- Милая Рэчель, увѣщевала она:-- ты не имѣешь права это говорить.
   -- Я не имѣю дурного намѣренія, мама -- у меня намѣреніе хорошее. Имѣйте минуточку терпѣнія со мною, и вы увидите.
   Она взглянула на мистера Годфри какъ будто съ внезапнымъ состраданіемъ къ нему. Она даже дошла до того -- какъ это неприлично для лэди!-- что взяла его за руку.
   -- Я увѣрена, сказала она: -- что я узнала настоящую причину вашего нежеланія говорить объ этомъ при моей матери и при мнѣ. По одной несчастной случайности общее мнѣніе приписало вамъ связь съ мистеромъ Люкеромъ. Вы сказали мнѣ, что клевета распространила о немъ. Что клевета говоритъ о васъ?
   Даже въ эту послѣднюю минуту милый мистеръ Годфри -- всегда готовый платить добромъ за зло -- старался пощадить ее.
   -- Не спрашивайте меня, сказалъ онъ.-- Лучше объ этомъ забыть, Рэчель -- право лучше.
   -- Я хочу знать! закричала она свирѣпо самимъ пронзительнымъ голосомъ.
   -- Скажите ей, Годфри! умоляла тетушка: -- ничего не можетъ сдѣлать си такого вреда, какъ дѣлаетъ ваше теперешнее молчаніе.
   Прекрасные глаза мистера Годфри наполнились слезами. Онъ бросилъ послѣдній умоляющій взглядъ на нее, а потомъ выговорилъ роковыя слова:
   -- Если вы непремѣнно хотите, Рэчель -- клеветники говорятъ, что Лунный камень заложенъ мистеру Люкеру и что его заложилъ я.
   Она съ крикомъ вскочила на ноги. Она взглянула прежде на мистера Годфри, потомъ на тетушку, потомъ опять на мистера Годфри такъ неистово, что я право думала, не сошла ли она съ ума.
   -- Не говорите со мною! Не дотрогивайтесь до меня! воскликнула она, отскочивъ отъ всѣхъ насъ (совершенно какъ звѣрь преслѣдуемый охотниками!) въ уголъ комнаты.-- Ото моя вина! Я должна это поправитъ. Я пожертвовала собою -- я имѣла на это право, если хотѣла. Но допуститъ погибель невиннаго, скрывать тайну, которая погубитъ его репутацію на всю жизнь -- о, великій Боже, это слиткомъ ужасно! я этого не вынесу!
   Тетушка при поднялась со стула, потомъ опять вдругъ сѣда. Она позвала меня слабымъ голосомъ и указала на маленькую скляночку въ ея рабочей шкатулкѣ.
   -- Скорѣе! шепнула она.-- Шестъ капель въ водѣ; чтобъ Рэчель не видала.
   При другихъ обстоятельствахъ я сочла бы это странными. Теперь некогда было думать -- теперь было только время дать лекарство. Милый мистеръ Годфри безсознательно помогъ мнѣ скрыть то, что мнѣ было велѣно скрыть отъ Рэчель, сказавъ ей успокоительныя слова на другомъ концѣ комнаты.
   -- Право, право, вы преувеличиваете, я слышала, какъ онъ сказалъ.-- Моя репутаціи стоитъ слишкомъ высоко для того, чтобъ ее могла погубить такая мимолетная клевета. Это все будетъ забыто черезъ недѣлю. Не будемъ болѣе говорить объ этомъ.
   Она осталась совершенно нечувствительна даже къ такому великодушію. Она поступала все хуже и хуже.
   -- Я должна и хочу остановить эту клевету, сказала она.-- Мама, послушайте, что я скажу. Миссъ Клакъ, послушайте, что я скажу. Я знаю, кто взялъ Лунный камень. Я знаю -- она сдѣлала сильное удареніе на этихъ словахъ, она топнула ногой въ ярости, овладѣвшей ею: -- я знаю, что Годфри Эбльуайтъ невиненъ! Ведите меня къ судьѣ, Годфри! Ведите меня къ судьѣ и я въ этомъ присягну!
   Тетушка схватила меня за руку и шепнула:
   -- Станьте между нами минуты на двѣ, чтобъ Рэчель не видала меня.
   Я примѣтила синеватый оттѣнокъ на ладѣ ея, испугавшій меня. Она видѣла, что я испугалась.
   -- Капли поправятъ меня минуты черезъ двѣ, сказала она, и зажмуривъ глаза, подождала немножко.
   Пока это продолжалось, я слышала какъ милый мистеръ Годфри кротко возражалъ.
   -- Вы не должны публично показываться въ такомъ дѣлѣ, сказалъ онъ: -- ваша репутація, возлюбленная Рэчель, слишкомъ чиста и слишкомъ священна для того, чтобы ею можно было шутить.
   -- Мои репутація! захохотала она.-- Меня обвиняютъ, Годфри, точно такъ, какъ васъ. Лучшій сыщикъ въ Англіи увѣряетъ, что я украла мой собственной алмазъ. Спросите его, что онъ думаетъ -- и онъ вамъ скажетъ, что я заложила Лунный камень на уплату моихъ секретныхъ долговъ!
   Она замолчала, перебѣжала черезъ комнату -- и упала на колѣни у ногъ матери.
   -- О, мама! мама! мама! Я должно быть сошла съ ума -- неправдали?-- не открыть истину теперь!
   Она была такъ разгорячена, что не могла примѣтить, въ какомъ положеніи находилась ея мать -- она опять встала на ноги и въ одно мгновеніе воротилась къ мистеру Годфри.
   -- Я не позволю, чтобъ васъ -- я не позволю, чтобъ какого-нибудь невиннаго человѣка -- обвинили и обезславили по моей винѣ. Если вы не приведете меня къ судьѣ, напишите удостовѣреніе въ вашей невинности на бумагѣ и я подпишу. Сдѣлайте, какъ и говорю вамъ, Годфри, или я напечатаю объ этомъ въ газетахъ -- я выбѣгу и стану кричать объ этомъ на улицахъ!
   Мы не скажемъ, что эти слона были внушены угрызеніемъ -- мы скажемъ, что они были внушены истерикой. Снисходительный мистеръ Годфри успокоилъ ее, взявъ листъ бумаги и написавъ удостовѣреніе. Она подписала его съ лихорадочной торопливостью.
   -- Показывайте это вездѣ -- не думайте обо мнѣ, сказала она, подавая ему бумагу.-- Я боюсь, Годфри, что я не отдавала вамъ справедливости до-сихъ-поръ въ моихъ мысляхъ. Въ васъ вовсе нѣтъ эгоизма, вы гораздо добрѣе, чѣмъ я думала. Приходите сюда, когда можете, и я постараюсь загладить несправедливость, вторую я сдѣлала вамъ.
   Она подала ему руку. Увы! какъ жалка наша падшая натура! Увы! мистеръ Годфри! Онъ не только забылся до такой степени, что поцѣловалъ ея руку -- онъ отвѣчалъ ей кроткимъ тономъ, который въ такомъ дѣлѣ былъ почти что грѣшенъ,
   -- Я приду, дорогая, сказалъ онъ: -- съ условіемъ, чтобы мы не говорили опять объ этомъ противномъ предметѣ.
   Никогда не видала я нашего христіанина-героя съ меньшей невыгодой, чѣмъ теперь.
   Прежде чѣмъ кто-нибудь успѣлъ сказать еще слово, громкій стукъ въ дверь испугалъ всѣхъ насъ. Я посмотрѣла въ окно и увидала Свѣтъ, Плоть и Дьявола, ожидавшихъ передъ домомъ въ видѣ кареты и лошадей, напудреннаго лакея и трехъ такъ безстыдно одѣтыхъ женщинъ, какъ когда-либо мнѣ случалось видать въ моей жизни.
   Рэчель вздрогнула и успокоилась. Она перешла черезъ комнату къ своей матери.
   -- За мной пріѣхали на цвѣточную выставку, сказала она.-- Одно слово, мама, прежде чѣмъ я пойду. Я де огорчила васъ?
   Слѣдуетъ ли сожалѣть или осуждать грубость нравственнаго чувства, которое можетъ дѣлать подобный вопросъ послѣ того, что случилось? Мнѣ пріятно склоняться на сторону милосердія. Будемъ сожалѣть объ этомъ.
   Капли произвели свое дѣйствіе. Цвѣтъ лица моей тетки опять принялъ прежній оттѣнокъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, душа моя, сказала она:-- поѣзжай съ твоими друзьями и веселись.
   Дочь наклонилась и поцѣловала ее. Я отошла отъ окна я находилась около двери, когда Рэчель подошла къ ней, чтобы выйти изъ комнаты. Съ ней сдѣлалась новая перемѣна -- она была въ слезахъ. Я съ участіемъ посмотрѣла на минутное смягченіе этого закоренѣлаго сердца. Я почувствовала жилище сказать нѣсколько серьезныхъ словъ. Увы! мое доброжелательное сочувствіе только показалось оскорбительнымъ.
   -- Вы зачѣмъ жалѣете обо мнѣ? спросила она горькимъ шепотомъ, проходя мимо двери.-- Развѣ вы не видите, какъ я счастлива? Я ѣду на цвѣточную выставку, Клакъ, и у меня самая хорошенькая шляпка во всемъ Лондонѣ.
   Она довершила эту пошлую насмѣшку, пославъ мнѣ поцѣлуй -- и вышла изъ комнаты.
   Жалѣю, зачѣмъ я не могу выразить словами, какое состраданіе я чувствовала къ этой несчастной и заблуждающейся дѣвушкѣ. Но я почти такъ же бѣдна словами, какъ и деньгами. Позвольте мнѣ сказать -- мое сердце обливалось кровью за нее.
   Воротившись къ стулу тетки, я замѣтила, что милый мистеръ Годфри тихо ищетъ чего-то въ различныхъ частяхъ комнаты. Прежде чѣмъ я успѣла предложить ему помощь, онъ нашелъ чего искалъ. Онъ воротился къ теткѣ и ко мнѣ съ удостовѣреніемъ въ его невинности въ одной рукѣ и съ коробочками сѣрныхъ спичекъ въ другой,
   -- Милая тетушка, маленькій заговоръ! сказалъ онъ.-- Милая миссъ Клакъ, благочестивый обманъ, который извинитъ даже ваша высокая нравственная прямота! Оставите ли вы Рэчель въ томъ предположенія, что я принимаю великодушное самопожертвованіе, съ которымъ она подписала эту бумагу? И будете ли свидѣтельницей, что я уничтожаю эту бумагу въ вашемъ присутствіи, прежде чѣмъ выйду изъ этого дома?
   Онъ зажегъ спичку и сжегъ бумагу на тарелкѣ, стоявшей на столѣ.
   -- Ничтожная непріятность, которою я страдаю, не значитъ ничего, замѣтилъ онъ: -- въ сравненіи съ важностью сохранить это чистое имя отъ заразительнаго столкновенія со свѣтомъ. Вотъ мы превратили это въ безвредную кучку золы и наша милая, впечатлительная Рэчель никогда не узнаетъ, что мы сдѣлали! Какъ вы себя чувствуете?-- мои драгоцѣнные друзья, какъ вы себя чувствуете? Съ своей стороны, у меня легко да сердцѣ какъ у мальчика!
   Онъ засіялъ на насъ своей прелестной улыбкой; онъ протянулъ одну руку тетушкѣ, а другую руку мнѣ. Я была слишкомъ глубоко тронута его благороднымъ поведеніемъ, чтобъ заговорить. Я зажмурила глаза, я поднесла его руку въ какой-то мистической забывчивости къ моимъ губамъ. Онъ прошепталъ кроткое возраженіе. О, восторгъ, чистый, неземной восторгъ этой минуты! Я сѣла -- я сама не знаю на что -- совершенно забывъ обо воемъ въ восторженности моихъ чувствъ. Когда я опять открыла глаза, и точно будто спустилась съ неба на землю. Въ комнатѣ не было никого кромѣ тетушки. Онъ ушелъ.
   Мнѣ хотѣлось бы остановиться здѣсь -- мнѣ хотѣлось бы кончить мое повѣствованіе разсказомъ о благородномъ поведенія мистера Годфри. Къ несчастью, безжалостный чекъ мистера Блэка побуждаетъ меня разсказать больше, гораздо больше. Непріятныя открытія, которыя должны были обнаружиться въ моемъ присутствіи во время моего посѣщенія сквэра Монтэгю во вторникъ, еще не кончились.
   Оставшись одна съ лэди Вериндеръ, я натурально обратилась къ вопросу о ея здоровьи, деликатно коснувшись страннаго старанія, съ которымъ она скрывала свою нездоровье и лекарство, которое она принимала, отъ своей дочери. Отвѣтъ моей тетки чрезвычайно удивилъ меня.
   -- Друзилла, сказала она (если я прежде не упомянула, что меня зовутъ Друзилла, то позвольте мнѣ упомянуть объ этомъ теперь): -- вы коснулись -- совершенно невинно, я это знаю -- весьма прискорбнаго предмета.
   Я немедленно встала. Деликатность заставляла меня сдѣлать только одно -- прежде извиниться, а потомъ уйти. Лэди Вериндеръ остановила меня и настояла, чтобъ я опять сѣла.
   -- Вы узнали тайну, сказала она:-- которую я довѣрила моей сестрѣ, мистриссъ Эбльуайтъ, и моему стряпчему, мистеру Брёффу, и никому другому. Я могу положиться на ихъ скромность и увѣрена, что когда я разскажу вамъ всѣ обстоятельства, то могу положиться и на васъ. Не давали ли вы слова быть гдѣ-нибудь, Друзилла, или вы можете располагать нынѣшнемъ днемъ?
   Безполезно говорить, что я отдала мое время въ полное распоряженіе моей тетки.
   -- Когда такъ, останьтесь со мною, сказала она: -- еще съ часъ. Я скажу вамъ кое-что, и думаю, что вы съ огорченіемъ услышите это. А потомъ я попрошу васъ оказать мнѣ услугу, если вы будете не прочь помочь мнѣ.
   Опять безполезно будетъ говорить, что я не только не была не прочь, но даже чрезвычайно желала помочь ей.
   -- Вы можете здѣсь подождать, продолжала она: -- мистера Брёффа, который пріѣдетъ въ пять часовъ. Вы можете быть одною изъ свидѣтельницъ, Друзилла, когда я подпишу мое завѣщаніе.
   Ея завѣщаніе! Я подумала о капляхъ, которыя я видѣла въ ея рабочемъ ящикѣ. Я подумала о синеватомъ оттѣнкѣ, который я примѣтила въ ея лицѣ. Свѣтъ не отъ міра сего -- свѣтъ пророчески засіявшій изъ неприготовленной могилы -- торжественно засіялъ въ моей душѣ. Тайна моей тетушки не была уже тайною.
   

Глава III.

   Уваженіе къ бѣдной лэди Вериндеръ запрещало мнѣ даже намекать, что я угадала печальную истину, прежде чѣмъ я раскрыла губы. Я молча ждала, пока она вздумаетъ заговорить, и мысленно придумавъ сказать нѣсколько ободрительныхъ словъ при первомъ удобномъ случаѣ, почувствовала себя приготовленной ко всякой обязанности, которая могла мнѣ предстоять, все равно какъ ни была бы она мучительна.
   -- Я серьезно нездорова, Друзилла, уже нѣсколько времени, начала тетушка: -- и странно сказать, я сама этого не знала.
   Я подумала о тысячѣ погибающихъ существъ, которыя всѣ въ эту минуту больны духовно, сами не зная этого. И я очень боялась, что моя бѣдная тетушка находится въ этомъ числѣ -- Да, дорогая моя, сказала я грустно; -- да.
   -- Вы знаете, что я привезла Рэчель въ Лондонъ посовѣтоваться съ докторами, продолжала она.-- Я сочла нужнымъ посовѣтоваться съ двумя докторами.
   Съ двумя докторами! Ахъ, Боже мой! (въ томъ состояніи, въ которомъ находится Рэчель) и ни съ однимъ пасторомъ!
   -- Да, дорогая моя, сказала я опять:-- да.
   -- Одинъ изъ двухъ докторовъ, продолжала тетушка:-- былъ мнѣ незнакомъ. Другой былъ старый другъ моего мужа и всегда чувствовалъ искреннее участіе ко мнѣ ради моего мужа. Прописавъ средства Рэчель, онъ сказалъ, что желаетъ говорить со мной въ другой комнатѣ. Я, разумѣется, ожидала услышать какія-нибудь особенныя наставленія къ поправленію здоровья моей дочери. Къ удавленію моему, онъ съ серьезнымъ видомъ взялъ меня за руку и сказалъ: "Я смотрѣлъ на васъ, лэди Beриндеръ, съ участіемъ не только друга, но и медика. Я боюсь, что совѣтъ доктора гораздо нужнѣе вамъ, чѣмъ вашей дочери". Онъ сдѣлалъ мнѣ нѣсколько вопросовъ, которымъ я сначала не хотѣла приписать никакой важности, пока не замѣтила, что мои отвѣты огорчаютъ его. Они кончились тѣмъ, что онъ назначила, время, когда онъ пріѣдетъ ко мнѣ съ другимъ докторомъ, его другомъ, на слѣдующій день, въ такой часъ, когда Рэчель не будетъ дома. Результатъ этого визита -- очень ласково и кротко сообщенный мнѣ -- доказалъ обоимъ докторамъ, что потеряно было много драгоцѣннаго времени, которое уже нельзя было воротить, и что моя болѣзнь теперь уже недоступна ихъ искусству. Болѣе чѣмъ два года я страдала отъ болѣзни сердца, которая, не имѣя никакихъ симптомовъ, которые могли, бы напугать меня, мало-по-малу гибельно разрушала мое здоровье. Я могу прожить нѣсколько мѣсяцевъ или умереть прежде чѣмъ еще день пронесется надъ головой моей -- доктора не могутъ или не смѣютъ говоритъ положительнѣе. Было бы напрасно утверждать, моя милая, что я не имѣла несчастныхъ минутъ послѣ того, какъ мое настоящее положеніе сдѣлалось мнѣ извѣстно.
   Но теперь я безропотнѣе покорилась моей участи и употребляю все возможное, чтобъ привести въ порядокъ мои мірскія дѣла.
   Я безпокоюсь только о томъ, чтобъ Рэчель не узнала правду. Если она узнаетъ, она тотчасъ припишетъ разстройство моего здоровья безпокойству насчетъ алмаза и будетъ горько упрекать себя, бѣдняжка, за то, въ чемъ она не виновата съ одной стороны. Оба доктора согласны, что болѣзнь началась два, если не три года тому назадъ. Я увѣрена, что вы сохраните мою тайну, Друзилла -- я вижу искреннюю горесть и сочувствіе на вашемъ лицѣ.
   Горесть и сочувствіе! О, развѣ эти языческія чувства можно было ожидать отъ христіанки и англичанки, твердо прилѣпленной къ своей вѣрѣ!
   Не воображала тетушка, какой трепетъ набожной признательности пробѣжалъ но моимъ жиламъ, когда она приблизилась къ концу своей печальнаго разсказа. Какая полезная каррьера открывалась передо мною! Моя возлюбленная родственница и погибающая ближняя стояла на краю великой перемѣны совершенно не приготовившись и благость Провидѣніи заставила ее открыть свое положеніе мнѣ! Какъ могу я описать радость, съ какою я теперь припомнила, что драгоцѣнныхъ духовныхъ друзей, на которыхъ а могла теперь положиться, можно сосчитать не единицами, а десятками! Я взяла тетушку въ свои объятія -- моя переполненная нѣжность не могла теперь удовлетвориться ничѣмъ менѣе, какъ объятіемъ.
   -- О, сказала я ей набожно: -- какое невыразимое участіе внушаете вы мнѣ! О, какую пользу намѣрена я сдѣлать вамъ прежде чѣмъ мы разстанемся, душечка!
   Предупредивъ ее двумя-тремя словами, я предложила ей выборъ между драгоцѣнными духовными друзьями, которые всѣ занимались дѣдомъ милосердія съ утра до вечера въ этихъ окрестностяхъ и всѣ равно отличались неистощимымъ краснорѣчіемъ, всѣ были готовы пустить въ ходъ свои дарованія по одному моему слову. Увы! результатъ былъ вовсе не одобрителенъ. На лицѣ бѣдной лэди Вериндеръ выразились недоумѣніе и недугъ и она отвѣчала на все, что я могла сказать ей, чистыми мірскими возраженіями -- что она слишкомъ слаба силами для того, чтобъ встрѣчаться съ посторонними. И уступила -- разумѣется, на эту минуту. Моя огромная опытность (какъ чтицы и посѣтительницы не менѣе какъ подъ надзоромъ четырнадцати возлюбленныхъ духовныхъ друзей) сообщила мнѣ, что это быль еще такой случай, который требовалъ приготовленія черезъ книги. У меня была маленькая литературная библіотека, вся подходящая къ настоящему случаю, вся разсчитанная на то, чтобъ пробудить, убѣдить, приготовить, просвѣтить и подкрѣпить тетушку.
   -- Вы прочтете, милая моя, неправда ли? сказала я самымъ плѣнительнымъ образомъ: -- вы прочтете, когда я принесу вамъ мои драгоцѣнныя книги? Листы загнуты въ надлежащихъ мѣстахъ, тетушка. А карандашемъ сдѣланы отмѣтки тамъ, гдѣ вы должны остановиться и спросить себя: "Примѣняется ли это ко мнѣ?" Даже эта простая просьба -- такъ нечестиво дѣйствуетъ вліяніе свѣта -- какъ будто испугала тетушку. Она сказала, бросивъ на меня взглядъ удивленія, который вмѣстѣ и поучительно и страшно было видѣть;
   -- Я сдѣлаю что могу, Друзилла, чтобъ доставить вамъ удовольствіе.
   Нельзя было терять ни минуты. Часы на каминѣ показали мнѣ, что я только что успѣю поспѣшить домой, запастись первой серіей избранныхъ книгъ (только дюжиной) и воротиться во время, чтобы застать стряпчаго и подписаться свидѣтельницей на завѣщаніи лэди Вериндеръ. Обѣщая воротиться непремѣнно къ пяти часамъ, а ушла по моему благотворительному дѣлу.
   Когда дѣло идетъ о моихъ собственныхъ интересахъ, я смиренію довольствуюсь тѣмъ, что переѣзжаю изъ одного мѣста въ другое въ омнибусѣ. Позвольте мнѣ подать вамъ понятіе о моей преданности къ интересамъ моей тетки, упомянувъ, что въ этомъ случаѣ я разорилась, нанявъ кэбъ.
   Я поѣхала домой, выбрала и отмѣтила первую серію для чтенія и воротилась на сквэръ Монтэгю съ дюжиной сочиненій въ дорожномъ мѣшкѣ, подобныхъ которымъ нельзя найти въ литературѣ никакой европейской страды. Я заплатила извощику только то, что ему слѣдовало. Онъ принялъ деньги съ ругательствомъ, а я немедленно дала ему трактатъ. Еслибы я приставила ему ко лбу пистолетъ, этотъ негодяи не могъ бы обнаружить большаго испуга. Онъ вскочилъ на козлы и съ нечестивыми восклицаніями страха ускакалъ во весь опоръ. Совершенно безполезно, съ радостью могу сказать! Я посѣяла добрыя сѣмена вопреки его волѣ, бросивъ второй трактатъ въ окно его кэба.
   Къ моему великому облегченію, дверь отворила не служанка въ чепчикѣ съ лентами, а лакей, доложившій мнѣ, что пріѣхалъ докторъ и еще сидѣлъ заперевшись съ лэди Вериндеръ. Мистеръ Брёффъ, стряпчій, пріѣхалъ минуту назадъ и ждалъ въ библіотекѣ. Меня тоже провели въ библіотеку ждать. Брёффъ, казалось, былъ удивленъ, увидѣвъ меня. Онъ фамильный стряпчій и мы не разъ встрѣчались прежде въ домѣ лэди Вериндеръ. Я съ огорченіемъ должна сказать, что онъ постарѣлъ а посѣдѣлъ на службѣ свѣта. Этотъ человѣкъ въ дѣловые часы свои былъ избраннымъ пророкомъ закона и маммоны, а въ свои свободные часы былъ равномѣрно способенъ прочесть романъ и разорвать трактатъ.
   -- Вы пріѣхали остаться здѣсь, миссъ Клакъ? спросилъ онъ, взглянувъ на мои мѣшокъ.
   Обнаружить то, что лежало въ моемъ драгоцѣнномъ мѣшкѣ, такому человѣку, значило бы просто вызвать вспышку нечестивости. Я унизила себя до его уровня и упомянула, за какимъ дѣломъ я пріѣхала сюда.
   -- Тетушка сказала мнѣ, что она собирается подписывать свое завѣщаніе, отвѣчала я.-- Она была такъ добра, что просила меня быть одною изъ свидѣтельницъ.
   -- А! Ну, миссъ Клакъ, вы въ свидѣтельницы годитесь. Вы уже давно совершеннолѣтняя и не имѣете ни малѣйшаго денежнаго интереса въ завѣщаніи лэди Вериндеръ.
   Ни малѣйшаго денежнаго интереса въ завѣщаніи лэди Вериндеръ! О, съ какою признательностью услыхала я это! Еслибы тетушка, обладая тысячами, и вспомнила бѣдную меня, для которой и пять тысячъ много значатъ -- еслибы мое имя появилось въ завѣщанія съ маленькимъ наслѣдствомъ -- мои враги могли бы усомниться въ причинѣ, заставившей меня провезти съ собою избранныя сокровища моей библіотеки и истощить мои слабыя средства на разорительный наемъ кэба. Теперь въ этомъ не могъ сомнѣваться даже самый жестокій поноситель. Гораздо лучше, чтобъ было такъ! О, навѣрно, навѣрно гораздо лучше!
   Я была пробуждена отъ этихъ утѣшительныхъ размышленій голосомъ мистера Брёффа. Мое молчаніе, исполненное размышленій, повидимому отягчали душу этого суетнаго человѣка и принуждало его, такъ сказать, говорить со мною противъ его воли.
   -- Ну, миссъ Клавъ, какія послѣднія извѣстія въ нашихъ благотворительныхъ кружкахъ? Какъ поживаетъ вашъ пріятель мистеръ Годфри Эбльуайтъ послѣ таски, которую ему задали эти мошенники въ Нортунбердандской улицѣ? Въ моемъ клубѣ разсказываютъ славную исторію объ этомъ джентельмэнѣ.
   Пропускаю тонъ, которымъ этотъ человѣкъ замѣтилъ, что я совершеннолѣтняя и что я не имѣю никакого денежнаго интереса въ завѣщаніи тетушки. Но тонъ, которымъ онъ намекнулъ на милаго мистера Годфри, былъ выше моего терпѣнія. Будучи обязана послѣ того, что случилось къ моемъ присутствіи въ этотъ день, заступаться за невинность моего чуднаго друга, когда бы ни стали сомнѣваться въ ней -- признаюсь, а также чувствовала себя обязанной включить въ исполненіе этого правдиваго намѣренія язвительный укоръ мистеру Бреффу.
   -- Я не живу въ свѣтѣ, сказала я: и не пользуюсь преимуществомъ, сэръ, быть членомъ клуба. Но я случайно узнала исторію, о которой намекаете вы, и знаю также, что болѣе гнусной лжи, какъ эта исторія, не было выдумано никогда.
   -- Да, да, миссъ Клакъ -- вы вѣрите вашему другу. Это довольно естественно, Мистеру Годфри Эбльуайту не такъ легко будетъ убѣдить свѣтъ вообще, какъ комитетъ благотворительныхъ дамъ. Наружность противъ него, Онъ былъ въ домѣ, когда пропалъ алмазъ, а потомъ первый изъ этого дома уѣхалъ въ Лондонъ. Это очень некрасивыя обстоятельства, сударыня, если на нихъ взглянуть съ точки зрѣнія послѣднихъ событій.
   Я знаю, что мнѣ слѣдовало остановить его прежде, чѣмъ онъ сталъ продолжать. Мнѣ слѣдовало сказать ему, что онъ говорилъ, не зная объ удостовѣреніи въ невинности мистера Годфри, представленномъ единственнымъ лицемъ, которое неоспоримо способно говорить съ положительнымъ знаніемъ истины. Увы! искушеніе искусно довести юриста самому сознаться въ его неудачѣ было слишкомъ сильно для меня. Я спросила съ видомъ чрезвычайной невинности, что онъ подразумѣваетъ подъ "послѣдними событіями".
   -- Подъ послѣдними событіями я подразумѣваю, миссъ Клакъ, тѣ событія, въ которыхъ замѣшаны индійцы, продолжалъ мистеръ Брёффъ, все болѣе и болѣе первенствуя надъ бѣдною мною, чѣмъ дальше онъ продолжалъ.-- Что дѣлаютъ индійцы, какъ только ихъ выпустили изъ Фризинголлской тюрьмы? Они прямо отправляются въ Лондонъ и пристально начинаютъ наблюдать за мистеромъ Люкеромъ. Что говоритъ мистеръ Люкеръ, когда проситъ защиты полиціи? Онъ признается, что онъ подозрѣваетъ иностраннаго работника въ своемъ магазинѣ въ сообщничествѣ съ индійцами. Можетъ ли быть болѣе яснаго нравственнаго доказательства, что мошенники нашли сообщника между людьми служащими у мистера Люкера? Очень хорошо. Что слѣдуетъ за тѣмъ? Мистеръ Люкеръ пугается (и весьма основательно) за безопасность драгоцѣнной вещи, которую онъ взялъ въ залогъ. Онъ отдаетъ ее секретнымъ образомъ (подъ общимъ названіемъ, но не упомянувъ именно какую вещь) на сохраненіе банкиру. Это удивительно искусно съ его стороны, но индійцы точно Также искусны съ своей стороны. Они подозрѣвали, что алмазъ перенесенъ съ одного мѣста на другое, и выбрали странно-смѣлый и удачный способъ разъяснить эти подозрѣнія. Кого они схватываютъ и обыскиваютъ? Не только мистера Люкера -- что было бы довольно понятно -- но и мистера Годфри Эбльуайта также. Зачѣмъ? Мистеръ Эбльуайтъ объясняетъ, что они дѣйствовали по слѣпому подозрѣнію, послѣ того, какъ увидали его случайно разговоривавшимъ съ мистеромъ Люкеромъ. Это нелѣпость! Полдюжины другихъ людей говорили съ мистеромъ Люкеромъ въ это утро. Зачѣмъ же они не прослѣдили ихъ до ихъ дома и не заманили ихъ въ ловушку? Нѣтъ! нѣтъ! Простой выводъ, который можно сдѣлать изъ этого, состоитъ въ томъ, что мистеръ Эбльуайтъ имѣетъ секретный интересъ въ Лунномъ камнѣ, такъ же какъ и мистеръ Люкеръ, я что индійцы не знали навѣрно, у котораго изъ нихъ была эта драгоцѣнность, такъ что имъ ничего другого не оставалось, какъ обыскать ихъ обоихъ. Общественное мнѣніе говоритъ это, миссъ Клакъ, и въ этомъ случаѣ общественное мнѣніе опровергнуть не легко.
   Онъ сказалъ эти послѣднія слова съ такой самоувѣренностью, что (я должна сказать это къ моему стыду) я не могла устоять противъ желанія заставить его зайти нѣсколько дальше, прежде чѣмъ поразила его истиной.
   -- Я не отважусь спорить съ такимъ искуснымъ юристомъ, сказала я;-- но справедливо ли будетъ, сэръ, въ отношеніи мистера Эбльуайта пренебречь мнѣніемъ знаменитаго лондонскаго сыщика, который производилъ слѣдствіе? Въ умѣ пристава Кёффа не осталось ни малѣйшей тѣни подозрѣнія ни на комъ, кромѣ миссъ Вериндеръ.
   -- Вы хотите сказать мнѣ, миссъ Клакъ, что вы согласны съ приставомъ?
   -- Я не осуждаю никого, сэръ, и не выражаю никакого мнѣнія.
   -- А я дѣлаю оба эти проступка, сударыня. Я считаю, что приставъ былъ совершенно не правъ, и выражаю, мнѣніе, что еслибы онъ зналъ характеръ Рэчель такъ, какъ знаю его я, онъ подозрѣвалъ бы въ домѣ каждаго, прежде чѣмъ сталъ подозрѣвать ее. Я согласенъ, что она имѣетъ недостатки -- она скрытна, самовольна, странна, причудлива и совсѣмъ не похожа на другихъ дѣвушекъ ея лѣтъ. Но она тверда какъ сталь, великодушна и благородна даже черезчуръ. Еслибъ самыя ясныя улики на свѣтѣ указывали одно, и ничего кромѣ честнаго слова Рэчель не указывало на другое, я отдалъ бы предпочтеніе ея слову передъ уликами, несмотря на то, что я стряпчій! Это сильныя выраженія, миссъ Клакъ, но я думаю то, что я говорю.
   -- Не угодно ли вамъ пояснить значеніе вашихъ словъ, мистеръ Брёффъ, такъ чтобы я была увѣрена, что я понимаю васъ. Предположите, что вы найдете миссъ Вериндеръ совершенно непонятно заинтересованной тѣмъ, что случилось съ мистеромъ Эбльуайтомъ и мистеромъ Люкеромъ. Предположите, что она сдѣлала самые странные вопросы объ этой ужасной клеветѣ и обнаружила самое непреодолимое волненіе, когда узнала, какой оборотъ принимаетъ эта клевета.
   -- Предположите, что хотите, миссъ Клакъ, это не поколеблетъ моего довѣрія къ миссъ Вериндеръ ни на волосъ.
   -- На нее можно рѣшительно положиться?
   -- Рѣшительно.
   -- Такъ позвольте же мнѣ сообщить вамъ, мистеръ Брёффъ, что мистеръ Годфри Эбльуайтъ былъ въ этомъ домѣ два часа тому назадъ и что его совершенная невинность во всемъ относительно исчезновенія Луннаго камня была провозглашена самой миссъ Вериндеръ въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ, какія я когда-либо слышала отъ молодой дѣвушки.
   Я насладилась торжествомъ -- я должна сознаться, я боюсь, что это было торжество грѣшное -- видя, какъ мистеръ Брёффъ совершенно разбитъ и пораженъ моими простыми словами. Онъ вскочилъ и молча вытаращилъ на меня глаза. Я невозмутимо осталась на своемъ мѣстѣ и разсказала всю сцену именно такъ, какъ она случилась.
   -- Что же вы теперь скажете о мистерѣ Эбльуайтѣ? спросила я съ чрезвычайной кротостью, какъ только кончила.
   -- Если Рэчель засвидѣтельствовала его невинность, миссъ Клакъ, я не останавливаясь скажу, что я вѣрю его невинности такъ твердо, какъ вѣрите вы. Меня обманула наружность, какъ и всѣхъ другихъ, и я заглажу это какъ могу, публично опровергая клевету, которая преслѣдуетъ вашего друга повсюду, гдѣ я ее услышу. А пока позвольте мнѣ поздравить васъ съ тѣмъ мастерствомъ, съ какимъ вы открыли полный огонь вашей баттереи въ ту минуту, какъ я менѣе всего этого ожидалъ. Вы сдѣлали бы много замѣчательнаго въ моей профессіи, еслибъ родились мущиной.
   Съ этими словами онъ отвернулся отъ меня и раздражительно началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.
   Я могла видѣть ясно, что новый свѣтъ, наброшенный мною на этотъ предметъ, чрезвычайно удивилъ и растревожилъ его. Нѣкоторыя выраженія срывались съ его губъ по мѣрѣ того, какъ онъ все болѣе и болѣе погружался въ свои мысли, объяснившія мнѣ съ какой ужасной тонки зрѣнія смотрѣлъ онъ до-сихъ-поръ на тайну пропажи Луннаго камня. Онъ не совѣстился подозрѣвать милаго мистера Годфри въ гнусномъ воровствѣ алмаза и приписывать поведеніе Рэчель великодушному намѣренію скрыть его преступленіе. По собственному свидѣтельству миссъ Вериндеръ -- авторитета неопровержимаго, какъ вамъ извѣстно, цо мнѣнію мистера Брёффа -- это обвиснете обстоятельствъ теперь казалось совершенно ошибочно. Недоумѣніе, въ которое приведенъ этотъ высокій юридическій авторитетъ, былъ такъ сильно, что онъ былъ совершенно неспособенъ скрыть это отъ меня.
   -- Какой казусъ! я слышала, какъ онъ сказалъ про себя, остановившись у окна въ своей прогулкѣ и барабаня по стеклу своими пальцами.-- Это не только не подходитъ подъ объясненіе, а даже превосходитъ всякое предположеніе!
   Въ этихъ словахъ не было ничего такого, что дѣлало бы нужнымъ отвѣтъ съ моей стороны -- однако я отвѣчала. Почти невѣроятно, что я даже теперь не могла оставить въ покоѣ мистера Брёффа. Это кажется почти выше злости, къ которой способенъ человѣкъ, что я узнала къ томъ, что онъ сказалъ, новый случай сдѣлать ему непріятность. Но -- ахъ, друзья мои!-- все доступно для человѣческой злости и все можно допустить, когда наши падшія натуры одерживаютъ надъ нами верхъ!
   Простите мнѣ, что я прерываю ваши размышленія, сказала я ничего не подозрѣвавшему мистеру Брёффу.-- Но навѣрно можно сдѣлать предположеніе, которое до-сихъ-поръ еще не приходило намъ въ голову?
   Можетъ быть, миссъ Клакъ. Признаюсь, я не знаю, что это такое.
   -- Прежде чѣмъ я имѣла счастье, сэръ, убѣдить васъ въ невинности мистера Эбльуайта, вы упомянули, какъ одну изъ причинъ, подающихъ подозрѣніе на него, то, что онъ былъ въ домѣ въ то время, когда пропалъ алмазъ.
   Старый грѣшникъ отошелъ отъ окна, сѣлъ на стулъ какъ разъ напротивъ меня и пристально посмотрѣлъ на меня съ жестокой и злобной улыбкой.
   -- Изъ васъ вышелъ бы не такой хорошій стряпчій, миссъ Клакъ, какъ я предполагалъ, замѣтилъ онъ задумчиво:-- вы не умѣете, остановиться во время.
   -- Я боюсь, что я не понимаю вашей мысли, мистеръ Брёффъ, скромно сказала л.
   -- Такъ не годится поступать, миссъ Клакъ -- право не годятся во второй разъ. Фрэнклинъ Блэкъ мой фаворитъ, вамъ это извѣстно хорошо. Но это ничего не значитъ. Я взгляду съ нашей точки зрѣнія на этотъ разъ, прежде чѣмъ вы успѣете напуститься на меня. Вы совершенно нравы. Я подозрѣвалъ мистера Эбльуайта по причинамъ, которыя даютъ право подозрѣвать также и мистера Блэка. Очень хорошо -- будемъ подозрѣвать также и его. Скажемъ, что онъ по характеру способенъ украсть Лунный камень. Единственный подросъ состоитъ въ томъ, побуждали ли его къ тому его выгоды.
   -- Долги мистера Фрэнклина Блэка, замѣтила я:-- извѣстны всѣмъ въ семействѣ.
   -- А долги мистера Годфри Эбльуайта еще не дошли до этой отопри и развитія. Это совершенно справедливо. Но тутъ встрѣчаются два затрудненія, мѣшающія вашей теоріи, миссъ Клакъ. Я управляю дѣлами Фрэнклина Блока и прошу позволенія замѣтить вамъ, что большинство его кредиторовъ (зная, что отецъ его богатый человѣкъ) довольствуется набавленіемъ процентовъ на его долги и ждетъ своихъ денегъ. Это первое затрудненіе -- которое довольно сильно. Вы найдете второе еще сильнѣе. Я знаю отъ самой лэди Вериндеръ, чти ея дочь была готова выдти за Фрэнклина Блэка прежде чѣмъ этотъ противный индійскій алмазъ исчезъ изъ ихъ дома. Она завлекала его и отталкивала съ кокетствомъ молодой дѣвушки. Но она призналась своей матери, что любила кузена Фрэнклина, а мать увѣрила кузену Фрэнклину эту тайну. Вотъ въ какомъ положеніи находился онъ, миссъ Клакъ. Кредиторы его согласны были ждать, а онъ имѣлъ вѣрную надежду жениться на богатой наслѣдницѣ. Считайте его негодяемъ сколько вамъ угодно, но скажите мнѣ, сдѣлайте милость, зачѣмъ ему было брать Лунный камень?
   -- Человѣческое сердце неисповѣдимо, кротко сказала я:-- это можетъ извѣдать его глубины?
   -- Другими словами, сударыня -- хотя онъ не имѣлъ ни малѣйшей причины красть алмазъ, онъ все-таки его укралъ по своей развращенной натурѣ. Очень хорошо. Положимъ, онъ укралъ. За коимъ чортомъ...
   -- Извините, мистеръ Брёффъ. Если вы будете говорить о чортѣ такимъ образомъ, я должна выдти изъ комнаты.
   -- Прошу у васъ прощенія, миссъ Клакъ -- я буду впередъ осторожнѣе въ выборѣ моихъ выраженій. Я хотѣлъ только спросить, зачѣмъ -- предположивъ, что отъ укралъ алмазъ -- зачѣмъ Фрэнклинъ Блэкъ больше всѣхъ въ домѣ старался отыскать его? Вы можете сказать мнѣ, что онъ хитро старался отвлечь подозрѣнія отъ себя. Я отвѣчаю, что ему не нужно было отвлекать подозрѣній, потому что никто не подозрѣвалъ его. Онъ сначала укралъ Лунный камень (не имѣя на это ни малѣйшей причины) по природному развращенію своего характера, а въ томъ игралъ роль относительно пропажи алмаза, роль, которую онъ не имѣлъ ни малѣйшей необходимости играть и которая заставила его смертельно оскорбить молодую дѣвицу, которая, еслибы не это, вышла бы за него замужъ. Вотъ нелѣпое предположеніе, къ которому вы стремитесь, если будете покушаться приписать исчезновеніе Луннаго камня Фрэнклину Блэку. Нѣтъ, нѣтъ, миссъ Клакъ! Послѣ того, что случилось сегодня здѣсь между нами, рѣшительно можно стать въ тупикъ. Невинность Рэчель (какъ извѣстно ея матери и какъ извѣстно мнѣ) не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Невинность мистерѣ Эбльуайта также неопровержима -- или Рэчель никогда не засвидѣтельствовала бы ее. Невинность Фрэнклина Блэка, какъ вы сейчасъ видѣли, неопровержимо доказываетъ сама себя. Съ одной стороны мы всѣ нравственно увѣрены во всемъ этомъ. Съ другой стороны мы также увѣрены, что кто-то привезъ Лунный камень въ Лондонъ и что онъ тайно находится въ эту минуту или у мистера Люкера, или у его банкира. Какая польза въ моей опытности, какая польза въ опытности чьей бы то ни было къ подобномъ дѣлѣ? Оно сбиваетъ съ толку меня, оно сбиваетъ съ толку васъ, оно сбиваетъ съ толку всѣхъ.
   Нѣтъ не всѣхъ. Оно не сбило съ толку пристава Кёффа. Я хотѣла упомянуть объ этомъ со всевозможной кротостью и со всѣми необходимыми увѣреніями противъ предположенія, что я не желаю набросить пятно на Рэчель -- когда слуга вошелъ сказать, что доктора уѣхали и что тетушка ждетъ насъ.
   Это остановило споръ. Мистеръ Брёффъ собралъ свои бумаги -- онъ казался нѣсколько утомленъ нашимъ разговоромъ; я ваяла мой мѣшокъ, наполненный драгоцѣнными изданіями, я чувствовала, что могла бы говорить еще нѣсколько часовъ. Мы молча пошли въ комнату лэди Вериндеръ.
   Позвольте мнѣ прибавить здѣсь, прежде чѣмъ мой разсказъ перейдетъ къ другимъ событіямъ, что я описала разговоръ, происходившій между стряпчимъ и мною, имѣя въ виду опредѣленную цѣлъ. Мнѣ приказано включить въ мои разсказъ объ ужасной исторіи Тучнаго камня не только оборотъ, который приняло подозрѣніе, но даже имена тѣхъ лицъ, на которыхъ остановилось подозрѣніе въ то время, когда индійскій алмазъ находился въ Лондонѣ. Разсказъ о моемъ разговорѣ въ библіотекѣ съ мистеромъ Брёффомъ показался мнѣ совершенно отвѣчающимъ этой цѣли -- между тѣмъ какъ въ то же время въ немъ включалось великое нравственное преимущество сдѣлать пожертвованіе грѣшнымъ самоуваженіемъ, необходимымъ съ моей стороны. Я была принуждена сознаться, что моя падшая натура одержала надо мною верхъ. Сдѣлавъ это унизительное призваніе, я одержала верхъ надъ моей падшей натурой. Нравственное равновѣсіе возстановлено, духовная атмосфера прочистилась. Милые друзья, мы можемъ продолжать.
   

Глава IV.

   Подпись завѣщанія продолжалась гораздо меньше, нежели я ожидала. По моему мнѣнію, все сдѣлано было съ неприличной скоростью. Послали за Самюэлемъ, лакеемъ, который долженъ быть вторымъ свидѣтелемъ, и перо тотчасъ же подали тетушкѣ, Я чувствовала сильное побужденіе сказать нѣсколько приличныхъ словъ при этомъ торжественномъ случаѣ, по обращеніе мистера Брёффа убѣдило меня, что будетъ благоразумнѣе сдержать это побужденіе, пока онъ находится въ комнатѣ. Менѣе чѣмъ въ двѣ минуты все было кончено -- и Самюэль (не воспользовавшись тѣмъ, что я могла бы сказать) опять ушелъ внизъ.
   Мистеръ Брёффъ сложилъ завѣщаніе и потомъ посмотрѣлъ на меня, повидимому спрашивая себя, намѣрена я или нѣтъ оставить его одного съ тетушкой. Мнѣ надо было выполнитъ мою благодѣтельную цѣль, а мѣшокъ съ драгоцѣнными изданіями лежалъ на моихъ колѣнахъ. Онъ точно также могъ бы ожидать сдвинуть съ мѣста соборъ св. Павла, глядя на него, какъ сдвинуть съ мѣста меня. Въ немъ есть одно достоинство (которымъ онъ, безъ с ренная и освеженная, обратила я стопы мои назад, чтобы поспеть как раз к тому времени, когда ожидался гость. Я вошла в столовую, всегда в это время пустую, -- и очутилась лицом к лицу с мистером Годфри Эбльуайтом!
   Он не сделал никакой попытки убежать. Напротив, он подошел ко мне чрезвычайно поспешно.
   -- Дорогая мисс Клак, вас-то я и ждал! Я случайно освободился раньше, чем предполагал, от моих лондонских дел и приехал сюда до назначенного времени.
   В его объяснении не чувствовалось ни малейшего замешательства, хотя это была первая наша встреча после сцены на Монтегю-сквер.
   -- Видели вы Рэчель? -- спросила я.
   Он коротко вздохнул и взял меня за руку. Конечно, я вырвала бы свою руку, если бы тон его ответа не поразил меня.
   -- Я видел Рэчель, -- сказал он совершенно спокойно, -- вам известно, дорогой друг, что она была помолвлена со мной? Но она вдруг решилась взять назад свое слово. Размышления убедили ее, что для нашего обоюдного блага будет лучше, если она возьмет назад опрометчивое обещание и предоставит мне свободу сделать другой, более счастливый выбор. Это единственная причина, на которую она ссылается, и единственный ответ, который она мне дает.
   -- А что вы сделали с своей стороны? -- спросила я. -- Покорились?
   -- Да, -- ответил он с самым невозмутимым спокойствием, -- я покорился.
   Его поведение при подобных обстоятельствах было настолько непостижимо, что я стояла вне себя от изумления, в то время как рука моя лежала в его руке. Смотреть вытаращив глаза на кого бы то ни было -- грубо, а на джентльмена -- неделикатно. Я совершила оба эти неприличных поступка. И я произнесла, как во сне:
   -- Что это значит?
   -- Позвольте все рассказать вам, -- ответил он, -- и давайте лучше сядем.
   Он подвел меня к креслу. Я смутно припоминаю, что он был очень внимателен. Кажется, он обнял меня рукою, чтобы поддержать меня, -- хотя не знаю этого наверно. Я была совершенно беспомощна, а его обращение с дамами всегда такое сердечное. Во всяком случае, мы сели. За это я могу поручиться, если не могу поручиться ни за что другое.

Глава VII

   -- Я лишился прелестной невесты, превосходного общественного положения и богатого дохода, -- начал мистер Годфри, -- и покорился этому без борьбы. Что может быть причиною такого необыкновенного поведения? Мой драгоценный друг, причины нет.
   -- Причины нет? -- повторила я.
   -- Позвольте мне, дорогая мисс Клак, привести вам для сравнения в пример ребенка, -- продолжал он. -- Ребенок избирает какую-нибудь линию в своих поступках всегда непосредственно. Вы удивлены этим и пытаетесь узнать причину. Бедняжка неспособен объяснить вам эту причину. Вы можете точно так же спросить траву, почему она растет, и птиц, почему они поют. Так вот, в данном случае я похож на милого ребенка, на траву, на птиц. Я не знаю, почему я сделал предложение мисс Вериндер. Я не знаю, почему я постыдно пренебрег моими милыми дамами. Я по знаю, как мог я отречься от комитета материнского попечительства. Вы говорите ребенку: почему ты капризничаешь? А этот ангелочек засунет палец в рот и сам не знает. Совершенно так, как со мною, мисс Клак! Я не могу признаться в этом никому другому. Но я чувствую себя обязанным признаться вам.
   Я начала приходить в себя. Мне предлагалось разобраться в нравственной проблеме. Меня глубоко интересуют нравственные проблемы, и думаю, я довольно искусно их разрешаю.
   -- Лучший из друзей, изощрите ваш разум и помогите мне, -- продолжал он. -- Скажите мне, почему настало время, когда мои матримониальные планы кажутся мне чем-то вроде сна. Почему мне вдруг пришло в голову, что мое истинное счастье в том, чтобы помогать моим милым дамам в исполнении скромных, полезных дел и чтобы произносить немногие убедительные слова, когда меня вызывает председатель? На что мне общественное положение? Оно у меня и без того есть. На что мне доход? Я и так могу заплатить за свой насущный хлеб, за свою миленькую квартирку и за два фрака в год. На что мне мисс Вериндер? Она призналась мне собственными устами (это между нами, милая мисс Клак), что любит другого человека и выходит за меня замуж только для того, чтобы скорее выбросить этого человека из головы. Какой ужасный союз! О боже мой! Какой ужасный союз! Вот о чем я размышлял, мисс Клак, когда узнал, что и она также передумала и предложила мне взять свое слово обратно. Я почувствовал (в этом не может быть ни малейшего сомнения) чрезвычайное облегчение. Месяц назад я с восторгом прижимал ее к груди. Час тому назад радость, когда я узнал, что никогда более не прижму ее к груди, опьянила меня, как крепкий напиток. Это кажется невозможным, -- этого как будто не может быть. А между тем это факты, как я имел честь сообщить вам, когда мы с вами сели на эти два стула. Я лишился прелестной невесты, прекрасного дохода и покорился этому без борьбы. Как вы можете это объяснить, милый друг? Самому мне объяснение недоступно, оно выше моих сил.
   Его великолепная голова опустилась на грудь, и он с отчаянием отказался от разрешения нравственной проблемы.
   Я была глубоко тронута. Болезнь стала для меня ясна, как день. Все мы по опыту знаем, что люди с высокими способностями часто опускаются до уровня самых ограниченных людей, окружающих их. Без сомнения, цель мудрого провидения заключается в том, чтобы напомнить великим мира сего, что и они смертны и что власть, давшая им их величие, может также и отнять его. Теперь, как мне кажется, читателю легко различить в печальных поступках милого мистера Годфри, -- которых я была невидимой свидетельницей, -- одно из таких полезных унижений.
   Я изложила ему свой взгляд в немногих простых и сестринских словах. На его радость приятно было смотреть. Он прижимал к губам попеременно то ту, то другую мою руку. Взволнованная торжеством при мысли, что он вернется к нам, я позволила ему делать, что он хочет, с моими руками. Я зажмурила глаза. В экстазе духовного самозабвения я опустила голову на его плечо. Через минуту я, конечно, упала бы в обморок на его руки, если бы шум внешнего мира не заставил меня опомниться. Противное звяканье ножей и вилок послышалось за дверьми, -- лакей пришел накрывать стол для завтрака. Мистер Годфри вскочил и взглянул на часы, стоявшие на камине.
   -- Как летит время, когда я с вами! -- воскликнул он. -- Я опоздаю к поезду.
   Я осмелилась спросить у него, почему он так торопится вернуться в Лондон. Его ответ напомнил мне о семейных затруднениях, которым еще предстояло наступить.
   -- Я получил письмо от отца, -- сказал он. -- Дела принуждают его ехать из Фризинголла в Лондон сегодня, и он намерен приехать сюда или сегодня вечером или завтра утром. Необходимо поставить его в известность о том, что случилось между Рэчель и мною.
   С этими словами он поспешил уйти. Точно так же торопясь со своей стороны, я побежала наверх, успокоиться в своей комнате до того, как встречусь с тетушкой Эбльуайт и Рэчель за завтраком.
   Мне хорошо известно, что все оскверняющее мнение света обвинило мистера Годфри в том, что он по каким-то своим соображениям освободил Рэчель от данного ею слова при первом же удобном случае, который ему представился. До ушей моих дошло также, что его нетерпеливое желание восстановить себя в моих глазах было приписано некоторыми лицами корыстолюбивому намерению примириться (через меня) с одной почтенной дамой, членом комитета материнского попечительства, обильно одаренной благами мира сего и бывшей моим кротким и возлюбленным другом. Я упоминаю об этих гнусных сплетнях только для того, чтобы объявить, что они никогда не имели ни малейшего влияния на мою душу.
   Я сошла вниз к завтраку, с нетерпением желая видеть, как подействовал на Рэчель разрыв с женихом.
   Мне показалось (но признаюсь, я плохой судья в подобных вещах), что полученная ею свобода вернула ее к прежним мыслям о другом человеке, которого она любила, и что она злилась на себя за то, что не могла преодолеть чувства, которого в душе стыдилась. Кто был этот человек? Я догадывалась, -- но бесполезно было тратить время на пустые соображения. Если мне удастся обратить ее, она, разумеется, не будет иметь тайн от меня. Я услышу все об этом человеке, я услышу все и о Лунном камне. Если бы даже у меня не было высшей цели довести ее до высоты духовного сознания, -- одного только желания освободить ее душу от этих греховных тайн было бы достаточно, чтобы поощрить меня действовать дальше.
   Тетушка Эбльуайт делала вечером моцион в кресле для больных. Рэчель провожала ее.
   -- Хотелось бы мне самой тащить это кресло, -- беспокойно произнесла она, -- хотелось бы мне утомить себя до такой степени, чтобы свалиться!
   Ее состояние не изменилось и к вечеру. Я нашла в одном из драгоценных изданий моего друга -- "Житие, послания и труды мисс Джейн-Энн Стампер", сорок пятое издание -- места, чудесно подходившие к данному положению Рэчель. Но когда я предложила ей прочесть их, она отошла от меня к фортепиано. Как же мало она знала серьезных людей, если могла подумать, что мое терпение так быстро истощится. Я оставила при себе мисс Джейн Стампер и ожидала событий с неизменным упованием на будущее.
   Старик Эбльуайт совсем не приехал в этот вечер. Но я знала, какое значение этот алчный мирянин приписывает браку своего сына с мисс Вериндер, и была твердо уверена, что (как бы ни мешал этому мистер Годфри) мы увидим его на следующий день.
   И действительно, на следующий день, как я и предвидела, тетушке Эбльуайт, насколько позволила ей ее природа, пришлось выказать нечто вроде удивления при внезапном появлении ее мужа. Не успел он пробыть в доме и минуты, как вслед за ним явилось, к моему великому удивлению, неожиданное и запутанное обстоятельство в виде мистера Бреффа.
   Не помню, чтобы когда-нибудь присутствие стряпчего было мне более неприятно, нежели в эту минуту. Он, по-видимому, приготовился к военным действиям.
   -- Какой приятный сюрприз, сэр, -- сказал мистер Эбльуайт, обращаясь к мистеру Бреффу с обманчивой вежливостью. -- Когда я выходил вчера из вашей конторы, я не ожидал иметь честь видеть вас в Брайтоне сегодня.
   -- После вашего ухода я мысленно перебрал весь наш разговор, -- ответил мистер Брефф, -- и мне пришло в голову, что, может быть, я буду здесь полезен. Я едва успел к поезду и не видел, в каком вагоне вы ехали.
   Дав это объяснение, он сел возле Рэчель. Я скромно удалилась в угол, с мисс Джейн-Энн Стампер на коленях на всякий случай. Тетушка сидела у окна, спокойно обмахиваясь веером, по обыкновению. Мистер Эбльуайт стоял посреди комнаты; его плешивая голова была краснее обычного, когда он самым дружелюбным образом обратился к племяннице.
   -- Милая Рэчель, -- сказал он, -- я слышал от Годфри очень странные известия. Я приехал сюда узнать о них. В этом доме у тебя есть своя собственная гостиная. Проводи меня туда.
   Рэчель не пошевелилась. Решилась ли она довести дело до кризиса, или ее побудил какой-нибудь секретный знак мистера Бреффа, не могу сказать. Только она отказалась проводить старика Эбльуайта в свою гостиную.
   -- Все, что вы хотите сказать мне, -- ответила она, -- можно сказать здесь, в присутствии моих родственниц и (она посмотрела на мистера Бреффа) верного старого друга моей матери.
   -- Как хочешь, дружок, -- любезно ответил мистер Эбльуайт.
   Он сел и продолжал:
   -- Несколько недель назад сын уведомил меня, что мисс Вериндер дала ему слово выйти за него. Может ли быть, Рэчель, что он это не так понял или нафантазировал?
   -- Конечно, нет, -- ответила она. -- Я дала слово выйти за него.
   -- Очень откровенный ответ, -- сказал мистер Эбльуайт, -- и самый удовлетворительный! В том, что случилось несколько недель назад, Годфри, значит, не ошибся. По-видимому, он ошибся в том, что произошло вчера. Понимаю. Вы с ним просто поссорились, как ссорятся влюбленные, и мой сумасбродный сын принял это серьезно. Ах, в его лета я был сообразительней!
   Греховная природа нашей прабабушки Евы пробудилась в Рэчель, и она начала горячиться.
   -- Постараемся понять друг друга, мистер Эбльуайт, сказала она. -- Ничего похожего на ссору не произошло вчера между вашим сыном и мною. Если он вам сказал, что я предложила ему разрыв и что он на него согласился, -- он сказал вам правду.
   Подобно термометру, показывающему повышение температуры, цвет плешины мистера Эбльуайта доказал, что он начинает сердиться. Лицо его было любезнее прежнего, но и без того красная макушка стала еще краснее.
   -- Полно-полно, душа моя! -- произнес он самым успокоительным тоном, -- не сердись и не будь жестока к бедному Годфри. Он, верно, сказал что-нибудь некстати. Он с детства такой неловкий, -- но намерения у него хорошие, Рэчель, намерения хорошие!
   -- Мистер Эбльуайт, я или неясно выразилась, или вы нарочно не понимаете меня. Разрыв между вашим сыном и мною решен раз и навсегда, мы останемся на всю жизнь кузенами, и никем больше. Достаточно ли это ясно?
   Она произнесла это таким тоном, что не понять ее было невозможно даже старику Эбльуайту. Температура повысилась еще на градус, а голос, когда он опять заговорил, перестал быть голосом, подобающим человеку, известному своим добродушием.
   -- Стало быть, я должен понять, -- сказал он, -- что у вас с ним все кончено?
   -- Пожалуйста, поймите это, мистер Эбльуайт.
   -- И я также должен понять, что предложение разрыва исходило от тебя?
   -- Вначале от меня. Но, как я вам сказала, с согласия и одобрения вашего сына.
   Ртуть в термометре поднялась на самый верх, красная макушка побагровела.
   -- Сын мой малодушный трус! -- вскричал в ярости старый грешник. -- Я сам, как отец, -- а не ради него, -- хочу знать, мисс Вериндер, что смущает вас в поведении мистера Годфри Эбльуайта?
   Тут мистер Брефф вмешался в первый раз.
   -- Вы не обязаны отвечать на этот вопрос, -- сказал он Рэчель.
   Старик Эбльуайт тотчас напустился на пего.
   -- Не забывайте, сэр, -- сказал он, -- что вы здесь незваный гость. Ваше вмешательство было бы гораздо желательней, если бы вы подождали, когда вас попросят вмешаться.
   Мистер Брефф не обратил на это никакого внимания. Не дрогнул ни один мускул его морщинистого, старого лица. Рэчель поблагодарила его за совет, который он дал ей, а потом обернулась к старику Эбльуайту, сохраняя свое спокойствие, которое (принимая во внимание ее возраст и пол) было просто страшно видеть.
   -- Ваш сын задал мне точно такой же вопрос, -- сказала она, -- и у меня был для него только один ответ; только один ответ есть у меня и для вас. Я предложила, чтобы мы разошлись, потому что размышление убедило меня, что и для его и для моего блага будет лучше взять назад опрометчиво данное слово и предоставить ему свободу сделать другой выбор.
   -- Что же сделал мой сын? -- настаивал мистер Эбльуайт. -- Я имею право это знать. Что сделал мой сын?
   Она так же упорно стояла на своем.
   -- Вы получили единственное объяснение, которое я считаю необходимым дать ему или вам, -- сказала она.
   -- Говоря попросту, вам вздумалось и заблагорассудилось, мисс Вериндер, обмануть моего сына?
   Рэчель помолчала с минуту, сидя позади нее, я слышала, как она вздохнула. Мистер Брефф взял ее руку и пожал. Собравшись с силами, она ответила мистеру Эбльуайту так же смело, как прежде.
   -- Я подвергла себя еще худшим толкам, -- сказала она, -- и терпеливо перенесла их. Прошло то время, когда вы могли бы оскорбить меня, назвав меня обманщицей.
   Она говорила с такой горечью, что я подумала, не пришла ли ей в голову скандальная история Лунного камня.
   -- Мне больше нечего сказать, -- уныло прибавила она, не обращаясь ни к кому из нас в отдельности, отвернувшись от всех и глядя в ближайшее к ней окно.
   Мистер Эбльуайт вскочил и так сильно отодвинул свой стул, что тот опрокинулся и упал.
   -- А мне есть что сказать, -- объявил он, стукнув по столу ладонью. -- Я скажу, что если сын мой не чувствует этого оскорбления, то чувствую я.
   Рэчель вздрогнула и взглянула на него с внезапным удивлением.
   -- Оскорбление? -- повторила она. -- Что вы хотите этим сказать?
   -- Оскорбление! -- повторил Эбльуайт. -- Я знаю, по какой причине, мисс Вериндер, вы нарушили обещание, данное моему сыну. Я знаю это так же хорошо, как если бы вы сами признались в нем. Ваша проклятая фамильная гордость наносит оскорбление Годфри, как оскорбила она и меня, когда я женился на вашей тетке. Ее родные, ее нищие родные показали ей спину за то, что она вышла за честного человека, своими руками составившего себе состояние. Предков у меня не было. Я не происхожу от головорезов и мошенников, живущих воровством и убийством. Я не могу указать время, когда у Эбльуайтов не было рубашки на теле и когда они не умели подписать своего имени. Ага! Я не годился для Гернкастлей, когда я женился. А теперь сын мой не годится для вас. Я давно это подозревал. В вас заговорила кровь Гернкастлей, молодая особа! Я давно это подозревал.
   -- Весьма недостойное подозрение, -- заметил Брефф. -- Удивляюсь, как у вас хватило мужества высказать его.
   Прежде чем мистер Эбльуайт успел найти слова для ответа, Рэчель заговорила тоном самого оскорбительного презрения.
   -- Не стоит обращать на это внимания, -- сказала она стряпчему, -- если он думает так, предоставим ему думать, как он хочет.
   Из багрового мистер Эбльуайт сделался синим. Он задыхался и едва переводил дух; он глядел то на Рэчель, то на Бреффа с таким бешенством, словно не знал, на кого из них прежде напасть. Жена его, до сих пор бесстрастно обмахивавшаяся веером, испугалась и попыталась, совершенно безрезультатно, успокоить его. Во время всего этого прискорбного разговора меня неоднократно охватывал внутренний порыв вмешаться и сказать несколько серьезных слов, но я удерживалась из опасения возможных последствий, -- опасения, недостойного христианки и англичанки, стремящейся не к тому, чего требует малодушное благоразумие, а к тому, что нравственно справедливо. Видя, до чего дошло теперь дело, я встала, поставив себя выше всяких соображений о приличии. Если бы я собиралась возражать собственными, смиренно придуманными мною доводами, быть может, я еще поколебалась бы. Но печальное домашнее несогласие, которого я теперь была свидетельницей, было чудно и прекрасно предусмотрено в корреспонденции мисс Джейн-Энн Стампер, -- письмо тысяча первое на тему "Семейный мир". Я вышла из моего укромного уголка и раскрыла мою драгоценную книгу.
   -- Любезный мистер Эбльуайт, -- сказала я, -- одно только слово!
   Когда, вставши, я привлекла к себе внимание всего общества, я могла заметить, что мистер Эбльуайт собирается сказать мне что-то грубое. Мои дружеские слова, однако, остановили его. Он вытаращил на меня глаза с языческим удивлением.
   -- Позвольте мне, -- продолжала я, -- как искренней доброжелательнице и другу, как женщине, давно привыкшей пробуждать, убеждать, приготовлять, просвещать и укреплять других, -- позвольте мне взять на себя вполне простительную вольность успокоить вашу душу.
   Он начал приходить в себя; он готов был разразиться гневом, и разразился бы, будь на моем месте всякий другой. Но мой голос (обыкновенно кроткий) обладает высокою нотою в важных случаях жизни. В данном случае я испытывала неотступное призвание говорить самым высоким голосом. Я поднесла к нему мою драгоценную книгу и указала пальцем на открытую страницу.
   -- Не к моим словам! -- воскликнула я в порыве горячего усердия. -- О, не предполагайте, что я требую внимания к моим смиренным словам! Манна в пустыне, мистер Эбльуайт! Роса на засохшей земле! Слова утешения, слова благоразумия, слова любви -- блаженные, блаженные, блаженные слова мисс Джейн-Энн Стампер!
   Тут я остановилась, потому что у меня захватило дыхание. Прежде чем я успела опомниться, это чудовище в человеческом образе бешено закричало:
   -- К ... мисс Джейн-Энн Стампер!
   Я не могу написать ужасное слово, какое заменено здесь точками. Я вскрикнула, когда оно сорвалось с его губ; я бросилась к моему мешочку, лежавшему на столико у стены; я высыпала из него все мои трактаты; я схватила один трактат о нечестивых ругательствах, под названием "Умолкните во имя неба!" и подала ему с выражением томной мольбы. Он разорвал его и швырнул в меня через стол. Все вскочили в испуге, не зная, что произойдет дальше. Я тотчас села в свой угол. Однажды был такой случай, почти при подобных же обстоятельствах, когда мисс Джейн-Энн Стампер схватили за плечи и вытолкали из комнаты. Я ожидала, вдохновляемая ее мужеством, повторения ее мученичества.
   Но нет, этого не случилось. Прежде всего он обратился к своей жене:
   -- Кто, кто, кто, -- забормотал он в бешенстве, -- пригласил сюда эту дерзкую изуверку?
   Прежде чем тетушка Эбльуайт успела сказать слово, Рэчель ответила за нее:
   -- Мисс Клак в гостях у меня.
   Слова эти произвели странное действие на мистера Эбльуайта. Они вдруг превратили его из человека, пылавшего гневом, в человека, одержимого ледяным презрением. Всем сделалось ясно, что Рэчель сказала что-то такое, -- как ни кроток и ясен был ее ответ, -- что, наконец, дало ему преимущество над нею.
   -- Ого! -- сказал он. -- Мисс Клак здесь, у вас в гостях, в моем доме?
   В свою очередь, Рэчель вышла из терпения; лицо ее вспыхнуло, а глаза гневно засверкали. Она обернулась к стряпчему и, указав на мистера Эбльуайта, спросила надменно:
   -- Что он хочет этим сказать?
   Мистер Брефф вмешался в третий раз.
   -- Вы, кажется, забываете, -- обратился он к мистеру Эбльуайту, -- что вы наняли этот дом для мисс Вериндер, как ее опекун.
   -- Сделайте одолжение, не торопитесь, -- перебил мистер Эбльуайт, -- мне остается сказать одно последнее слово, которое я давно бы сказал, если бы эта... -- он посмотрел на меня, придумывая, какое гнусное название должен он дать мне, -- если бы эта буйная старая дева не перебила нас. Позвольте мне сказать вам, сэр, что если мой сын не годится в мужья мисс Вериндер, то я не думаю, чтобы и его отец годился ей в опекуны. Прошу вас понять, что я отказываюсь от опекунства, предложенного мне в завещании леди Вериндер. Говоря юридическим языком, я слагаю с себя звание опекуна. Этот дом был нанят на мое имя. Я беру всю ответственность за этот наем на себя. Это мой дом. Я могу его оставить или отдать внаймы, как хочу. Я не желаю торопить мисс Вериндер. Напротив, я прошу ее взять отсюда свою гостью и свои вещи только тогда, когда это будет для нее удобно.
   Он отвесил низкий поклон и вышел из комнаты. Вот каким образом мистер Эбльуайт отомстил за то, что Рэчель не захотела выйти за его сына!
   Как только дверь за ним затворилась, тетушка Эбльуайт выказала необыкновенный прилив энергии, заставившей умолкнуть всех нас. У нее достало сил перейти через комнату.
   -- Милая моя, -- сказала она, взяв Рэчель за руку, -- мне было бы стыдно за своего мужа, если бы я не знала, что с тобой говорил его гнев, а не он сам. Вы, вы, -- продолжала тетушка Эбльуайт, обратясь в мой угол с новым припадком энергии, -- это вы раздражили его. Надеюсь, я никогда больше не увижу ни вас, ни ваших трактатов!
   Она снова повернулась к Рэчель и поцеловала ее.
   -- Прошу у тебя прощения, душечка, от имени моего мужа. Что я могу сделать для тебя?
   Постоянно упрямая во всем, капризная и безрассудная во всех поступках своей жизни, Рэчель неожиданно залилась слезами при этих незначительных словах и молча поцеловала тетку.
   -- Если вы мне позволите ответить за мисс Вериндер, -- сказал мистер Брефф, -- я попрошу вас, миссис Эбльуайт, прислать сюда Пенелопу со шляпой и шалью ее барышни. Оставьте нас наедине на десять минут, -- прибавил он тихим голосом, -- и вы можете положиться на меня; я устрою все как следует, к обоюдному удовольствию, вашему и Рэчель.
   Доверие, какое это семейство питало к стряпчему, было просто удивительно. Не говоря более ни слова, тетушка Эбльуайт вышла из комнаты.
   -- Ах, -- сказал мистер Брефф. -- Кровь Гернкастлей имеет свои дурные стороны, я с этим согласен. Но все-таки в хорошем происхождении есть кое-что.
   Сделав это чисто мирское замечание, он пристально взглянул в мой угол, как будто ожидая, что я уйду. Мое участие к Рэчель, несравненно более высокое, нежели его участие, приковало меня к стулу. Мистер Брефф отказался от надежды выпроводить меня, совершенно так, как это было на Монтегю-сквер. Он подвел Рэчель к стулу возле окна и заговорил там с нею.
   -- Милая моя мисс Рэчель, -- сказал он, -- поведение мистера Эбльуайта, естественно, оскорбило и удивило вас. Если бы стоило спорить с таким человеком, мы быстро показали бы ему, что он не смеет поступать самовольно. Но не стоит. Вы были совершенно правы, когда сказали, что на него не следует обращать внимания.
   Он остановился и посмотрел в мой угол. Я сидела совершенно неподвижно, с трактатами под мышкой и с мисс Джейн-Энн Стампер на коленях.
   -- Вы знаете, -- повернулся он к Рэчель, -- что ваша матушка, по своей доброте, всегда видела в окружающих людях одни только лучшие стороны и не замечала худших. Она назначила вашим опекуном своего зятя потому, что доверяла ему и думала, что это понравится ее сестре. Сам я никогда не любил мистера Эбльуайта и уговорил вашу мать включить в завещание пункт, по которому ее душеприказчикам в некоторых случаях предоставляется право советоваться со мною о назначении нового опекуна. Один из таких случаев представился сегодня. И я сейчас именно в таком положении. Мне приятно покончить с этими сухими печальными подробностями передачей поручения от моей жены. Не окажете ли вы миссис Брефф честь стать ее гостьей? Согласны ли вы остаться в моем доме как член моей семьи, пока мы, умные люди, будем совещаться и решим, что нам делать?
   При этих словах я встала. Мистер Брефф сделал именно то, чего я опасалась, когда он просил миссис Эбльуайт прислать шляпку и шаль Рэчель.
   Прежде чем я успела сказать слово, Рэчель приняла его предложение в самых горячих выражениях.
   -- Остановитесь! -- вскрикнула я. -- Остановитесь! Вы должны выслушать меня, мистер Брефф. Не вы ей родня, а я. Я приглашаю ее, я умоляю душеприказчиков назначить опекуншей меня. Рэчель, милейшая Рэчель, я предлагаю вам мой скромный дом; поезжайте в Лондон со следующим поездом, душа моя, и разделите со мною мой приют!
   Мистер Брефф не сказал ничего. Рэчель посмотрела на меня с холодным удивлением, которое не постаралась даже скрыть.
   -- Вы очень добры, Друзилла, -- ответила она, -- я буду навещать вас, когда мне случится приехать в Лондон. Но я приняла приглашение мистера Бреффа и думаю, что будет гораздо лучше, если я теперь останусь под надзором мистера Бреффа.
   -- О, не говорите этого! -- умоляла я. -- Я не могу расстаться с вами, Рэчель, не могу расстаться с вами!
   Я попыталась заключить ее в свои объятия, но она отступила от меня. Моя горячность не сообщилась ей, а только отпугнула ее.
   -- Это бесполезное волнение, -- сказала она, -- я не понимаю его.
   -- И я также, -- произнес мистер Брефф.
   Их черствость, их отвратительная мирская черствость, возмутила меня.
   -- О Рэчель, Рэчель! -- вскричала я. -- Неужели вы еще не видите, что я всем сердцем стремлюсь сделать из вас христианку? Неужели внутренний голос не говорит вам, что я стараюсь сделать для вас то, что старалась сделать для вашей милой матери, покуда смерть не вырвала ее из моих рук?
   Рэчель приблизилась ко мне на шаг и очень странно посмотрела на меня.
   -- Я не понимаю вашего намека на мою мать, -- сказала она, -- будьте так добры, мисс Клак, объяснитесь.
   Прежде чем я успела ответить, подошел мистер Брефф и предложил руку Рэчель, стараясь увести ее из комнаты.
   -- Вам лучше не продолжать этого разговора, милая моя, -- сказал он, -- и мисс Клак лучше не объясняться.
   Будь я палкой или камнем, подобное вмешательство и тогда заставило бы меня сказать правду. Я с негодованием оттолкнула мистера Бреффа и торжественно, приличным случаю языком поведала ей воззрения христианского учения на то, каким страшным бедствием является смерть без покаяния. Рэчель отпрянула от меня, -- пишу об этом, краснея, -- с криком ужаса.
   -- Уйдем отсюда! -- сказала она мистеру Бреффу. -- Уйдем, ради бога, прежде чем эта женщина не скажет еще чего-нибудь! О, подумайте о невинной, полезной, прекрасной жизни бедной моей матери. Вы были на похоронах, мистер Брефф, вы видели, как все ее любили; вы видели, как бедняки плакали над ее могилой, лишившись своего лучшего друга. А эта негодная женщина старается возбудить во мне сомнение, будет ли моя мать, бывшая ангелом на земле, -- ангелом на небе! Перестанем говорить об этом! Пойдемте! Меня убивает мысль, что я дышу одним воздухом с нею! Для меня ужасно сознание, что мы находимся в одной комнате!
   Глухая ко всем увещаниям, она побежала к двери. В эту минуту ее горничная вошла со шляпкой и шалью. Рэчель напялила их на себя как попало.
   -- Уложите мои вещи, -- сказала она, -- и доставьте их к мистеру Бреффу.
   Я попыталась подойти к ней, я была огорчена, но -- бесполезно говорить -- я не была оскорблена. Я только хотела сказать ей: "Дай бог, чтобы ваше жестокое сердце смягчилось! Я охотно прощаю вам!" Но она опустила вуаль и, вырвав у меня из рук кончик своей шали, торопливо выбежала из комнаты и захлопнула дверь у меня под носом. Я перенесла это оскорбление со свойственной мне обычной твердостью. Я вспоминаю это теперь со своим обычным терпением, привыкнув ставить себя выше всякого оскорбления.
   Мистер Брефф на прощанье сказал мне насмешливое словцо.
   -- Лучше бы вам не объясняться, мисс Клак, -- сказал он, поклонился и вышел.
   Вслед за ним обратилась ко мне особа в чепчике с лентами.
   -- Легко догадаться, кто перессорил их всех, -- сказала она. -- Я только бедная служанка, но, право, мне стыдно за вас!
   Она тоже вышла и захлопнула за собою дверь.
   Я осталась в комнате одна. Поруганная и покинутая всеми, я осталась в комнате одна.
   С тех пор я никогда больше не встречалась с Рэчель Вериндер. Я прощала ее, когда она оскорбляла меня. Я молилась за нее в последующие дни. И когда я умру, то, -- как ответ мой ей добром на зло, -- она получит "Житие, послания и труды" мисс Джейн-Энн Стампер, оставленные ей в наследство по моему завещанию.

Второй рассказ, написанный Мэтью Бреффом,
стряпчим с Грейс-Инн-сквер

Глава I

   Мой прекрасный друг, мисс Клак, положила перо; я принимаюсь за него тотчас после нее по двум причинам.
   Во-первых, потому, что могу пролить необходимый свет на некоторые пункты, до сих пор остававшиеся во мраке. Мисс Вериндер имела свои тайные причины разойтись с женихом, и я был тому виною. Мистер Годфри Эбльуайт имел свои причины отказаться от всяких прав на руку своей очаровательной кузины, и я открыл их.
   Во-вторых, уж не знаю, к счастью или к несчастью, но в тот период, о котором я теперь пишу, я сам оказался замешанным в тайну индийского алмаза. Я имел честь увидеть у себя в конторе иностранца с необыкновенно изящными манерами, который, бесспорно, был не кем иным, как главарем трех индусов. Прибавьте к этому, что на следующий день я свиделся со знаменитым путешественником, мистером Мертуэтом и имел с ним разговор о Лунном камне, оказавший важное влияние на последующие события. Вот краткий перечень моих прав на то положение, которое я занимаю на этих страницах.
   Подлинная причина разрыва помолвки хронологически всему этому предшествовала и должна, следовательно, занять первое место и в настоящем рассказе. Озирая всю цепь событий с одного конца до другого, я нахожу необходимым начать свой рассказ со сцены, -- как ни странно это вам покажется, -- у постели моего превосходного клиента и друга, покойного сэра Джона Вериндера.
   Сэр Джон имел свою долю -- может быть, слишком большую долю -- самых безвредных и симпатичных слабостей, свойственных человечеству. Среди этих слабостей упомяну об одной, относящейся к настоящему делу: о непреодолимом нежелании, -- пока он находился в добром здоровье, -- написать завещание. Леди Вериндер употребила все свое влияние, чтоб побудить его выполнить свой долг; пустил и я в ход свое влияние. Он согласился со справедливостью нашего взгляда, но дальше этого не пошел, пока с ним не приключилась болезнь, которая впоследствии свела его в могилу. Тогда наконец за мною послали, чтобы выслушать решение моего клиента относительно завещания. Оно оказалось самым простым, какое я когда-либо выслушивал за всю свою юридическую карьеру.
   Сэр Джон дремал, когда я вошел в комнату. Он проснулся, увидя меня.
   -- Как вы поживаете, мистер Брефф? -- спросил он. -- Я буду очень краток, а потом опять засну.
   С большим интересом наблюдал он, как я вынимал перья, чернила и бумагу.
   -- Вы готовы? -- спросил он.
   Я поклонился, обмакнул перо и ждал указаний.
   -- Я оставляю все своей жене, -- сказал сэр Джон. -- Вот и все.
   Он повернулся на своей подушке и приготовился опять заснуть. Я вынужден был потревожить его.
   -- Так ли я понимаю? -- спросил я. -- Вы оставляете все свое имущество, которым владеете по сей день, в полную собственность леди Вериндер?
   -- Да, -- ответил сэр Джон, -- только я выразился гораздо короче. Почему вы не можете написать покороче и дать мне опять заснуть? Все -- моей жене. Вот мое завещание.
   Его имущество находилось в полном его распоряжении и было двух родов: земельное (я нарочно не употребляю юридических выражений) и денежное. В большинстве случаев подобного рода я счел бы своим долгом просить моего клиента обдумать свое завещание. Но в данном случае я знал, что леди Вериндер не только достойна безусловного доверия (все добрые жены этого достойны), но и оправдает это доверие надлежащим образом (на что, насколько я знаю прекрасный пол, способна одна из тысячи). В десять минут завещание сэра Джона было написано и засвидетельствовано, а сам сэр Джон повернулся и продолжал прерванный сон.
   Леди Вериндер вполне оправдала доверие, оказанное ей мужем. В первые же дни вдовства она послала за мною и сделала свое завещание. Ее понимание своего положения было настолько здраво и умно, что не было никакой надобности ей что-либо советовать. Ответственность моя началась и кончилась переложением ее указаний в юридическую форму. Не прошло и двух недель, как сэр Джон сошел в могилу, а будущность его дочери была обеспечена с любовью и умом.
   Завещание пролежало в моей конторе, в несгораемом шкафу, гораздо менее того времени, нежели мне хотелось бы. Уже летом тысяча восемьсот сорок восьмого года пришлось мне взглянуть на него опять, при весьма грустных обстоятельствах.
   В то время, о котором я говорю, доктора вынесли бедной леди Вериндер свой приговор, который в буквальном смысле можно назвать смертным приговором. Мне первому сообщила она о своем положении и пожелала пересмотреть свое завещание вместе со мною.
   Невозможно было лучше обеспечить положение своей дочери. Но с течением времени ее намерения наградить некоторых менее близких родственников несколько изменились, и стало необходимо прибавить три или четыре пункта к документу. Сделав это тотчас, во избежание непредвиденных случайностей, я получил разрешение леди Вериндер перенести эти последние инструкции во второе завещание.
   Засвидетельствование второго завещания было описано мисс Клак, которая подписалась на нем в качестве свидетельницы. Относительно денежных интересов Рэчель Вериндер второе завещание было слово в слово дубликатом первого. Единственное изменение коснулось назначения нового опекуна. После смерти леди Вериндер я отдал завещание моему поверенному, чтобы он зарегистрировал его, как это у нас принято.
   Спустя три недели, насколько помню, пришли первые сведения о том, что происходит нечто необыкновенное. Мне случилось зайти в контору моего поверенного и друга, и я заметил, что он принял меня с большим, чем всегда, интересом.
   -- У меня есть для вас новость, -- сказал он. -- Как вы думаете, что услышал я сегодня утром в Докторс-Коммонс? [Докторс-Коммонс -- присутственное место, куда отдают на хранение духовные завещания и где всякий, кто захочет, может за небольшую плату ознакомиться с любым из них.] Завещание леди Вериндер уже спрашивали и рассматривали!
   Это, действительно, была любопытная новость. В завещании не имелось решительно ничего, возбуждающего спор, и я не мог придумать, кому интересно его рассматривать.
   -- А вы узнали, кто спрашивал завещание? -- спросил я.
   -- Да, клерк сказал это мне без малейшей нерешительности. Завещание рассматривал мистер Смолли, из фирмы Скипп и Смолли. Оно еще не было внесено в список. Стало быть, ничего не оставалось делать, -- пришлось показать ему оригинальный документ. Он посмотрел его очень старательно и переписал к себе в записную книжку. Имеете вы какое-нибудь понятие о том, что ему было нужно?
   Я покачал головой.
   -- Нет, но узнаю, -- ответил я, -- и сегодня же! -- И тотчас вернулся в свою контору.
   Если бы этот непонятный интерес к завещанию моей покойной клиентки проявила другая фирма, мне, быть может, стоило бы труда сделать необходимые открытия. Но на Скиппа и Смолли я имел влияние, так что тут мне сравнительно легко было действовать. Мой собственный клерк (чрезвычайно способный и превосходный человек) был братом мистера Смолли, и по милости этой косвенной связи Скипп и Смолли уже несколько лет подбирали падавшие с моего стола крохи -- то есть те дела, которые попадали в мою контору и которые я по разным причинам не хотел вести лично. Мое профессиональное покровительство было в этом отношении довольно важно для фирмы. Я намеревался, если будет нужно, напомнить им об этом покровительстве в настоящем случае.
   Как только я вернулся в контору, я рассказал моему клерку о том, что случилось, и послал его к Скиппу и Смолли со следующим поручением: "Мистер Брефф приказал кланяться и сообщить вам, что он желал бы знать, почему господа Скипп и Смолли нашли необходимым рассматривать завещание леди Вериндер".
   Это заставило мистера Смолли тотчас же прийти в мою контору. Он признался, что действовал по инструкциям, полученным от клиента. А потом прибавил, что он не может сказать более, потому что нарушает данное им слово молчать.
   Мы порядком поспорили насчет этого. Конечно, был прав он, а не я. Сказать по правде, я был рассержен, у меня пробудилось подозрение, и я настойчиво стремился узнать больше. Кроме того, я отказался считать это тайной, вверенной мне, и требовал полной свободы действий для себя. Более того, я захотел извлечь неоспоримые выгоды из своего положения.
   -- Выбирайте, сэр, -- сказал я мистеру Смолли, -- между риском лишиться дел или вашего клиента, или моих.
   Согласен, что это совершенно не извинительно, -- деспотический нажим и ничего более. Подобно всем другим деспотам, я настоял на своем. Мистер Смолли сделал выбор без малейшей нерешительности. Он покорно улыбнулся и назвал имя своего клиента:
   -- Мистер Годфри Эбльуайт.
   Этого было довольно, мне не нужно было знать больше.
   Дойдя до этого пункта в моем рассказе, я должен посвятить читателя этих строк в содержание завещания леди Вериндер.
   Говоря коротко, по этому завещанию Рэчель Вериндер не могла пользоваться ничем, кроме пожизненного дохода. Превосходный здравый смысл ее матери и моя продолжительная опытность освободили ее от всякой ответственности и предохранили от всякой опасности сделаться жертвой алчного и бессовестного человека. Ни она, ни ее муж (если бы она вышла замуж) не могли взять и шести пенсов ни из дохода от земли, ни из капитала. Они могли жить в лондонском и йоркширском доме и иметь хороший доход -- вот и все.
   Когда я обдумал то, что узнал, я стал в тупик: что же мне делать? Еще и недели не прошло с того дня, когда я услышал (к моему удивлению и огорчению) о помолвке мисс Вериндер. Я искренно восхищался ею и любил ее, и мне было невыразимо грустно услышать, что она решилась выйти замуж за мистера Годфри Эбльуайта. И вот теперь этот человек, -- которого я всегда считал лжецом с хорошо подвешенным языком, -- оправдал мое самое худшее о нем мнение и прямо открыл, что он женится с корыстной целью. Что ж такое? -- можете вы сказать. -- Это делается каждый день. Согласен, любезный сэр. Но приняли бы вы это с тою же легкостью, если бы дело шло о вашей сестре?
   Первое соображение, которое должно было прийти мне в голову, состояло в следующем: не откажется ли мистер Годфри Эбльуайт от своей невесты после того, что узнал стряпчий по его поручению? Это целиком зависело от его денежных обстоятельств, о которых я ничего не знал. Если дела его были просто очень плохи, ему выгодно было жениться на мисс Рэчель ради одного только ее дохода. Если, с другой стороны, ему было необходимо срочно достать большую сумму к определенному сроку, тогда завещание леди Вериндер достигло своей цели и не допустит ее дочь попасть в руки мошенника.
   В последнем случае мне не было никакой необходимости огорчать мисс Рэчель в первые же дни ее траура по матери, немедленно обнаружив перед ней истину. Но в первом случае промолчать -- значило способствовать браку, который сделает ее несчастной на всю жизнь.
   Мои сомнения кончились в той самой лондонской гостинице, где остановились миссис Эбльуайт и мисс Вериндер. Они сообщили мне, что едут в Брайтон на следующий день и что какое-то неожиданное препятствие помешало мистеру Годфри Эбльуайту сопровождать их. Я тотчас предложил занять его место. Когда я лишь думал о Рэчель Вериндер, я еще мог колебаться. Когда я увидел ее, я тотчас решил, -- что бы ни вышло из этого, -- сказать ей правду. Случай представился, когда мы вместе отправились на прогулку на другой день после моего приезда в Брайтон.
   -- Могу я поговорить с вами, -- спросил я, -- о вашей помолвке?
   -- Да, -- ответила она равнодушно, -- если у вас нет ничего интереснее для разговора.
   -- Простите ли вы старому другу и слуге вашей семьи, мисс Рэчель, если я осмелюсь спросить, по любви ли выходите вы замуж?
   -- Я выхожу замуж с горя, мистер Брефф, надеясь на тихую пристань, которая сможет примирить меня с жизнью.
   Сильно сказано! И под этими словами, вероятно, таится нечто, намекающее на роман. Но у меня была своя тема для разговора, и я не стал отклоняться (как мы, юристы, выражаемся) от основного русла.
   -- Мистер Годфри Эбльуайт вряд ли думает так, как вы, -- сказал я. -- Он-то, по крайней мере, женится по любви?
   -- Он так говорит, и мне кажется, что я должна ему верить. Он не женился бы на мне после того, в чем я ему призналась, если бы не любил меня.
   Задача, которую я сам себе задал, начала казаться мне гораздо труднее, чем я ожидал.
   -- Для моих старых ушей, -- продолжал я, -- очень странно звучит...
   -- Что странно звучит? -- спросила она.
   -- Тон, каким вы говорите о вашем будущем муже, доказывает, что вы не совсем уверены в искренности его чувства. Есть у вас какие-нибудь основания сомневаться в нем?
   Удивительная быстрота соображения помогла ей сразу подметить перемену в моем голосе или в моем обращении при этом вопросе, -- перемену, показавшую ей, что я преследую какую-то свою цель в разговоре. Она остановилась, выдернула свою руку из моей руки и пристально посмотрела на меня.
   -- Мистер Брефф, -- сказала она, -- вы хотите что-то сказать о Годфри Эбльуайте. Говорите.
   Я знал ее настолько, что, не колеблясь, рассказал ей все.
   Она опять взяла меня под руку и медленно пошла со мною. Я чувствовал, как рука ее машинально все крепче и крепче сжимает мою руку, и видел, как, слушая меня, сама она становится все бледнее и бледнее. Когда я кончил, она долго хранила молчание. Слегка потупив голову, она шла возле меня, не сознавая моего присутствия, поглощенная своими мыслями. Я не пытался ее отвлекать от них. Мое знание ее натуры подсказывало мне, как в других таких же случаях, что ей надо дать время прийти в себя.
   Мы прошли около мили, прежде чем Рэчель очнулась от задумчивости. Она вдруг взглянула на меня со слабым проблеском прежней счастливой улыбки -- улыбки, самой неотразимой из всех, какие я видел на женском лице.
   -- Я уже многим обязана вашей доброте, -- сказала она, -- а теперь чувствую себя гораздо более обязанной вам, чем прежде. Если вы услышите, вернувшись в Лондон, разговоры о моем замужестве, тотчас же опровергайте их от моего имени.
   -- Вы решили разойтись с вашим женихом? -- спросил я.
   -- Можете ли вы сомневаться в этом, -- гордо возразила она, -- после того, что сказали мне?
   -- Милая мисс Рэчель, вы очень молоды и, может быть, встретите больше трудностей при выходе из этого положения, нежели ожидаете. Нет ли у вас кого-нибудь, -- я имею в виду даму, -- с кем вы могли бы посоветоваться?
   -- Нет.
   Я был огорчен, я действительно был огорчен, услышав это. Так молода и так одинока, и так стойко переносила это! Желание помочь ей победило во мне сознание неловкости, которую мог бы почувствовать при подобных обстоятельствах, и я высказал ей мысли, пришедшие мне в голову под влиянием минуты. В моей жизни мне приходилось давать советы бесчисленному множеству клиентов и справляться с чрезвычайно щекотливыми обстоятельствами. Но это был первый случай, когда я должен был советовать молодой девушке, как освободиться от слова, данного жениху. Совет, поданный мною, вкратце был таков: сказать мистеру Годфри Эбльуайту -- разумеется, наедине, -- что ей стала достоверно известной корыстолюбивая цель его сватовства к ней, что брак их после этого стал просто невозможен, и она предлагает ему на выбор: обеспечить себя ее молчанием, согласившись на разрыв помолвки, или иначе она будет вынуждена разгласить истинную причину разрыва. В случае же, если он вздумает защищаться или опровергать факты, она должна его направить ко мне.
   Мисс Вериндер внимательно выслушала меня. Потом очень мило поблагодарила за совет и ответила, что ей невозможно последовать ему.
   -- Могу я спросить, -- сказал я, -- какое препятствие имеется к этому?
   Она, видимо, колебалась, а потом с своей стороны задала мне вопрос:
   -- Что, если бы вас попросили высказать мнение о поведении мистера Годфри Эбльуайта? -- сказала она.
   -- Да?
   -- Как бы вы назвали его?
   -- Я назвал бы его поведением низкого обманщика.
   -- Мистер Брефф, я верила этому человеку. Я обещала быть женою этого человека. Как могу я сказать ему, что он низок, что он обманул меня, как могу я обесславить его в глазах света после этого? Я уронила себя в собственном своем мнении, думая о нем, как о будущем муже. Сказать ему сейчас то, что вы советуете, значит сознаться перед ним в собственном унижении. Я не могу этого сделать! Стыд не будет иметь никакого значения для него. Но этот стыд будет нестерпим для меня.
   Тут обнаружилась одна из замечательных особенностей ее характера. Крайнее отвращение ко всему низменному, уверенность в том, что она всем обязана самой себе, могут поставить ее в фальшивое положение и скомпрометировать во мнении всех друзей. До этого я немного сомневался, приличен ли данный мною совет, но после ее слов я уверился, что это самый лучший совет в ее положении, и без всяких колебаний стал опять уговаривать ее последовать ему. Она только покачала головой и опять повторила свои доводы.
   -- Но, дорогая мисс Рэчель, -- возразил я, -- невозможно объявить ему о разрыве, не приводя для этого никаких резонов!
   -- Я скажу, что передумала обо всем и нашла, что для нас обоих лучше расстаться.
   -- И ничего, кроме этого?
   -- Ничего.
   -- Подумали вы, что он может сказать со своей стороны?
   -- Он может сказать, что ему угодно.
   В душе моей толпились странные, противоречивые чувства к Рэчель, когда я оставил ее в этот день. Она была упряма, она была неправа. Она была интересна, она была удивительна, она была достойна глубокого сожаления. Я взял с нее обещание написать мне, как только у нее будет что сообщить, и вернулся в Лондон в чрезвычайно тревожном состоянии духа.
   В вечер моего возвращения, когда еще не могло прийти обещанное письмо, я был удивлен посещением мистера Эбльуайта-старшего, сообщившего мне, что мистер Годфри получил отказ и принял его -- в этот же самый день.
   С моей точки зрения, простой факт, заключавшийся в словах, подчеркнутых здесь мною, объяснял причину согласия мистера Годфри Эбльуайта так же ясно, как если б он признался в ней сам. Ему нужна была большая сумма денег, и нужна к известному сроку. Доход Рэчель мог помочь во всем другом, но не в этом, и вот почему Рэчель освободилась от него, не встретив ни малейшего сопротивления с его стороны. Если мне скажут, что это простое предположение, я спрошу в свою очередь: какое другое предположение объяснит, почему он отказался от брака, который доставил бы ему богатство на всю остальную жизнь?
   Радость, испытанная мною при столь счастливом обороте, омрачилась тем, что произошло во время моего свидания со стариком Эбльуайтом.
   Он приехал, разумеется, узнать, не могу ли я объяснить ему странный поступок мисс Вериндер. Бесполезно говорить, что я никак не мог доставить ему нужных сведений. Досада, которую я возбудил в нем, и раздражение, вызванное недавним свиданием с сыном, заставили мистера Эбльуайта потерять самообладание. И лицо его, и слова убедили меня, что мисс Вериндер найдет в нем безжалостного человека, когда он приедет к ней в Брайтон на следующий день.
   Я провел тревожную ночь, соображая, что мне теперь делать. Чем кончились эти размышления и как они оправдали мое недоверие к старшему мистеру Эбльуайту, уже рассказано (насколько мне известно) в надлежащем месте этой добродетельной особой, мисс Клак. Мне остается только добавить к ее рассказу, что мисс Вериндер нашла спокойствие и отдых, в которых она, бедняжка, сильно нуждалась, в моем доме в Хэмпстеде. Она сделала нам честь, остановившись у нас погостить продолжительное время. Жена моя и дочери были ею очарованы, а когда душеприказчики избрали нового опекуна, я почувствовал искреннюю гордость и удовольствие при мысли, что моя гостья и мое семейство расстались добрыми друзьями.

Глава II

   Теперь мне остается сообщить те дополнительные сведения, какие мне известны о Лунном камне или, говоря правильнее, о заговоре индусов. То немногое, что остается мне сказать (кажется, я уже говорил об этом), все-таки довольно важно из-за примечательного отношения к событиям, ожидающим нас впереди.
   Через неделю или дней через десять после того, как мисс Вериндер оставила нас, один из клерков вошел в мой частный кабинет с карточкой в руке и сообщил мне, что какой-то господин ждет внизу и желает со мною говорить.
   Я взглянул на карточку. Там стояла иностранная фамилия, уже ускользнувшая из моей памяти. Под фамилией были написаны по-английски слова, которые я запомнил очень хорошо: "Рекомендован мистером Септимусом Люкером".
   Дерзость такого человека, как мистер Люкер, осмелившегося рекомендовать кого-то мне, до того удивила меня, что я с минуту сидел молча, спрашивая себя, не обманули ли меня мои глаза. Клерк, заметив мое удивление, счел нужным поделиться со мной результатом своих собственных наблюдений над иностранцем, ожидавшим внизу:
   -- Это человек замечательной наружности, сэр; такой смуглый, что все мы в конторе приняли его за индуса или кого-нибудь в этом же роде.
   Мысленно связав мнение клерка с обидной для меня строчкой на карточке, которую я держал в руке, я тотчас подумал, что рекомендация мистера Люкера и посещение иностранца относятся к Лунному камню. К удивлению моего клерка, я решился немедленно принять господина, ждавшего внизу.
   В оправдание в высшей степени непрофессиональной жертвы, принесенной мною любопытству, позволяю себе напомнить каждому, кто будет читать эти строки, что ни один человек (в Англии, по крайней мере) не мог бы притязать на более тесную связь с историей Лунного камня, нежели я. Полковник Гернкастль доверил мне план, составленный им, чтобы избегнуть смерти от руки мстителей. Я получал письма полковника, периодически сообщавшие, что он жив. Я писал его завещание, в котором он отказывал Лунный камень мисс Вериндер. Я уговорил душеприказчика не отказываться от возложенной на него обязанности, поскольку этот алмаз может оказаться драгоценным приобретением для его семьи. Наконец, я преодолел нерешимость мистера Фрэнклина Блэка и уговорил его отвезти алмаз в дом леди Вериндер. Думаю, что никто не сможет опровергнуть мое право больше всех интересоваться Лунным камнем.
   В ту же минуту, как мой таинственный клиент был введен в комнату, я почувствовал внутреннее убеждение, что нахожусь в присутствии одного из трех индусов, -- вероятно, начальника. Он был тщательно одет в европейскую одежду. Но смуглого цвета лица, длинной, гибкой фигуры, серьезной и грациозной вежливости обращения было достаточно, чтобы обнаружить его восточное происхождение для всякого наблюдательного взгляда.
   Я указал ему на стул и попросил сообщить, что привело его ко мне.
   После первых извинений (в самых отборных английских выражениях) в том, что осмелился побеспокоить меня, индус вынул небольшой сверток, обернутый золотой парчой. Сняв эту и еще другую обертку, из какой-то шелковой ткани, он поставил на стол крошечный ящичек или шкатулочку, красиво и богато выложенную драгоценными камнями по эбеновому дереву.
   -- Я пришел просить вас, сэр, -- сказал он, -- дать мне взаймы денег. А это я оставлю вам в залог.
   Я указал на его карточку.
   -- Вы обратились ко мне по рекомендации мистера Люкера? -- спросил я.
   Индус поклонился.
   -- Могу я спросить, почему сам мистер Люкер не дал вам денег?
   -- Мистер Люкер сказал мне, сэр, что у него нет денег.
   -- И он посоветовал вам обратиться ко мне?
   Индус в свою очередь указал на карточку:
   -- Так здесь написано.
   Краткий и точный ответ! Будь Лунный камень у меня, я твердо уверен, этот восточный джентльмен убил бы меня без малейшего колебания. И в то же время, за исключением упомянутого неприятного маленького обстоятельства, должен сказать, то был поистине образцовый клиент. Может быть, он не пожалел бы моей жизни, но он сделал то, чего никто из моих соотечественников не делал никогда, -- он пожалел мое время.
   -- Мне жаль, -- сказал я, -- что вы побеспокоились явиться ко мне. Мистер Люкер ошибся, послав вас сюда. Мне поручают, как и другим людям моей профессии, давать деньги взаймы. Но я никогда не даю их людям, неизвестным мне, и под такой залог, как ваш.
   Совершенно не пытаясь, как это сделали бы другие, уговаривать меня поступить против моих правил, индус еще раз поклонился и завернул свою шкатулку в обе обертки, ни слова не говоря. Он встал, этот удивительный убийца, встал в ту самую минуту, как я ответил ему!
   -- Будете ли вы снисходительны к иностранцу, разрешив мне задать один вопрос, -- сказал он, -- прежде чем я уйду?
   Я поклонился с своей стороны. Только один вопрос на прощанье! А мне задают их обычно пятьдесят!
   -- Предположим, сэр, что вы дали бы мне денег взаймы, -- сказал он, -- в какой именно срок я должен был бы вернуть их вам?
   -- По обычаю нашей страны, -- ответил я, -- вы были бы обязаны вернуть долг (если бы захотели) через год, день в день.
   Индус отвесил мне последний поклон, ниже прежнего, и вдруг бесшумно вышел из комнаты.
   Это произошло в одно мгновенье, -- он выскользнул тихой, гибкой, кошачьей походкой, которая, признаюсь, немного испугала меня. Как только я пришел в себя настолько, чтобы начать думать, я вывел одно ясное заключение по поводу непонятного гостя, удостоившего меня своим посещением.
   Лицо, голос и обращение его во время нашей беседы были так сдержанны, что казались непроницаемыми. Но было одно мгновение, когда он все-таки дал мне заглянуть под эту маску. Он не выказывал ни малейшего признака интереса ни к чему из сказанного мною, пока я не упомянул, в какой срок должник обязан вернуть взятую им ссуду. Только тогда он взглянул мне впервые прямо в лицо. Из этого я заключил, что он задал мне этот последний вопрос с особой целью, у него был особый интерес услышать мой ответ. Чем дольше размышлял я о нашем разговоре, тем сильнее подозревал, что принесенная шкатулка и просьба о займе были простым предлогом, пущенным в ход для того, чтобы проложить путь к последнему вопросу, заданному мне.
   Уверовав в справедливость такого заключения, я постарался сделать дальнейший шаг и угадать причину прихода индуса. Тут мне как раз принесли письмо от самого Септимуса Люкера. Он просил у меня прощения в выражениях противно раболепных и уверял меня, что может все объяснить удовлетворительным для меня образом, если я удостою его личной встречи.
   Еще раз пожертвовав делами ради простого любопытства, я назначил ему свидание в моей конторе на следующий день.
   Мистер Люкер оказался во всех отношениях гораздо ниже индуса, -- он был такой пошлый, такой безобразный, такой раболепный, что его не стоит подробно описывать на этих страницах. Вот сущность того, что он мне сказал:
   Накануне своего визита ко мне этот изящный джентльмен удостоил своим посещением мистера Люкера. Несмотря на его европейский костюм, мистер Люкер тотчас узнал в своем госте начальника трех индусов, которые, как помнит читатель, надоедали ему, шатаясь около его дома, так что ему пришлось подать на них в суд. Сделав это изумительное открытие, он пришел к заключению, -- признаюсь, довольно естественному, -- что индус непременно принадлежит и к шайке тех трех людей, которые завязали ему глаза, заткнули рот и отняли у него расписку банкира. В результате он оцепенел от ужаса и твердо уверовал, что пришел его последний час. Индус, со своей стороны, сохранял вид совершенно незнакомого человека. Он вынул маленькую шкатулочку и обратился к мистеру Люкеру с точно такою же просьбой, с какой обратился ко мне. Желая поскорей избавиться от него, мистер Люкер тотчас ответил, что у него нет денег. Тогда индус попросил его назвать человека, к которому было бы лучше и целесообразнее обратиться за займом. Мистер Люкер ответил, что лучше и целесообразнее в подобных случаях обращаться к стряпчему, пользующемуся хорошей репутацией. Индус попросил его назвать человека с такой репутацией и такой профессии, и мистер Люкер назвал меня, -- по той простой причине, что, будучи крайне перепуган, он ухватился за первое припомнившееся ему имя.
   -- Пот лил с меня градом, сэр, -- заключил этот несчастный. -- Я сам не знал, что говорю. Надеюсь, вы не поставите мне этого в вину, сэр, принимая во внимание, что я был перепуган до смерти.
   Я довольно любезно извинил этого человека. То был кратчайший способ освободиться от него. Когда он собрался уходить, я задержал его, чтобы задать один вопрос: не спросил ли индус чего-нибудь примечательного в ту минуту, когда уходил из дома мистера Люкера?
   Да! Индус спросил мистера Люкера как раз о том, о чем, уходя, он спросил и меня.
   Что означало это? Объяснение мистера Люкера не помогло мне. Собственная моя сообразительность, к которой я прибег, не помогла мне. В тот вечер я был приглашен на обед и пошел к себе наверх переодеться отнюдь не в приятном расположении духа. Я не подозревал, что дорога к себе наверх окажется для меня в данном случае дорогой к открытию.

Глава III

   Главным лицом среди гостей, приглашенных к обеду, оказался мистер Мертуэт.
   Когда он вернулся в Англию после всех своих странствований, общество очень заинтересовалось этим путешественником, как человеком, прошедшим через множество опасных приключений и избавившимся от них как бы для того, чтобы рассказывать о них. Теперь он объявил, что намерен снова вернуться на арену этих подвигов и проникнуть в области, совершенно еще неизведанные. Такое великолепное равнодушие к опасностям, которым он готов был вторично подвергнуть свою жизнь, подняло ослабевший было интерес к культу этого героя. Теория вероятности была явно против возможности нового спасения для него. Не каждый день удается вам встречаться за обедом с замечательным человеком и чувствовать, что скоро вы услышите известие об его убийстве.
   Когда мужчины остались в столовой одни, я оказался поблизости от мистера Мертуэта. Стоит ли упоминать, что, будучи сплошь англичанами, все гости, как только присутствие дам перестало их стеснять, пустились в разговоры о политике.
   В отношении этого всепоглощающего национального фетиша, я один из самых нетипичных англичан, когда-либо живших на свете. Разговор о политике, как правило, кажется мне самым скучным и бесполезным из разговоров. Взглянув на мистера Мертуэта, когда бутылка обошла первый раз вокруг стола, я увидел, что и он, по-видимому, разделяет мой образ мыслей. Он делал это крайне осторожно, со всем уважением к чувствам своего хозяина, но тем не менее было заметно, что он собирается вздремнуть. Мне пришло в голову попытаться разогнать его сон разговором о Лунном камне и, если это удастся, посмотреть, что он думает о новом осложнении индусского заговора, происшедшем в прозаической обстановке моей конторы.
   -- Если я не ошибаюсь, мистер Мертуэт, -- начал я, -- вы были знакомы с покойной леди Вериндер и как будто заинтересовались странными событиями, кончившимися пропажею Лунного камня.
   Знаменитый путешественник сделал мне честь тотчас очнуться от своей дремоты и осведомиться, кто я таков. Я сообщил ему о моих отношениях с семьей Гернкастлей, не забыв упомянуть и о том странном положении, которое я занимал относительно полковника и его алмаза. Мистер Мертуэт повернулся на своем стуле так, чтобы оставить за своей спиной всю компанию (и консерваторов и либералов), и сосредоточил все свое внимание на мистере Бреффе, простом стряпчем, жительствующем на Грейс-Инн-сквер.
   -- Слышно ли было что-нибудь за последнее время об индусах? -- спросил он.
   -- У меня есть все основания полагать, что один из них имел вчера свидание со мной в моей конторе, -- ответил я.
   Мистера Мертуэта не так-то легко было удивить, но этот мой ответ совершенно поразил его. Я рассказал, что случилось с мистером Люкером и что случилось со мною, точь-в-точь, как описал выше.
   -- Ясно, что прощальный вопрос индуса имел какую-то цель, -- прибавил я. -- Почему ему так хотелось знать, в какой срок должник обязан заплатить свой долг?
   -- Возможно ли, что вы не понимаете причины, мистер Брефф?
   -- Стыжусь своей глупости, мистер Мертуэт, но не понимаю.
   Знаменитому путешественнику захотелось исследовать до самого дна глубину моей глупости.
   -- Позвольте мне задать вам один вопрос, -- сказал он. -- В каком положении находится сейчас заговор, имеющий целью похищение Лунного камня?
   -- Не могу этого сказать, -- ответил я. -- Заговор индусов для меня тайна.
   -- Заговор индусов, мистер Брефф, тайна для вас только потому, что вы никогда не смотрели на него серьезно. Давайте разберем его с вами вместе, с того времени, как вы составили завещание полковника Гернкастля, и до той минуты, когда индус пришел к вам в контору. В вашем положении семейного юриста может оказаться очень важным, чтобы вы могли, если это понадобится для интересов мисс Вериндер, иметь ясное понимание всего дела. С этой точки зрения, скажите, что вам интересней -- подойти ли постепенно к пониманию побудительных причин индусов, или вы хотите, чтобы я избавил вас от хлопот самостоятельного логического анализа и сразу сообщил вам, что сам думаю?
   Бесполезно говорить, что я вполне оценил практический смысл первого из двух предложений и выбрал именно его.
   -- Очень хорошо, -- сказал мистер Мертуэт. -- Коснемся прежде всего возраста трех индусов. Могу поручиться, что все они кажутся одних лет, -- решите сами, не показался ли вам посетивший вас индус в самой цветущей поре жизни? Вы думаете, ему нет и сорока лет? Я и сам так думаю. Скажем, что ему нет еще сорока лет. Теперь оглянитесь на то время, когда полковник Гернкастль приехал в Англию и когда вы были втянуты в план, придуманный им для сохранения своей жизни. Я не заставлю вас считать годы. Я только скажу: ясно, что эти индусы по своим годам должны быть преемниками тех трех индусов (заметьте, мистер Брефф, все - равить ее. Я пожертвовала собой, я имѣла право сдѣлать это, если хотѣла. Но смотрѣть равнодушно, какъ гибнетъ невинный человѣкъ; хранить тайну и тѣмъ самымъ позорить его доброе имя,-- о, Боже правый, это слишкомъ ужасно! это просто невыносимо!
   Тетушка приподнялась было наполовину съ своего кресла, но внезапно опять опустилась въ него и потихоньку подозвавъ меня къ себѣ, указала на маленькую сткляночку, лежавшую въ ея рабочей корзинкѣ.
   -- Скорѣе, прошептала они.-- Дайте мнѣ шесть капель въ водѣ, да постарайтесь, чтобы Рахиль этого не видала.
   При другихъ обстоятельствахъ я нашла бы это весьма страннымъ; но тогда не время было разсуждать, нужно было скорѣе давать лѣкарство. Дорогой мистеръ Годфрей безсознательно помогалъ мнѣ укрываться отъ взоровъ Рахили, утѣшая ее на другомъ концѣ комнаты.
   -- Увѣряю васъ, что вы преувеличиваете дѣло, говорилъ онъ. -- Моя репутація стоитъ такъ высоко, что подобныя глупыя, скоропреходящія сплетни не могутъ повредить ей. Все забудется чрезъ недѣлю. Не станемъ же и мы болѣе возвращаться къ этому предмету.
   Но даже подобное великодушіе не тронуло ея, и она продолжала свое, еще съ большимъ противъ прежняго остервененіемъ.
   -- Я хочу положить этому конецъ, сказала она. -- Мамаша! слушайте, что я скажу. Слушайте и вы, миссъ Клакъ! Я знаю чья рука похитила Лунный камень. Я знаю,-- она сдѣлала особенное удареніе на этихъ словахъ и въ бѣшенствѣ топнула ногой.-- Я знаю, что Годфрей Абльвайтъ невиненъ! Ведите меня къ судьѣ, Годфрей! Ведите меня къ судьѣ, и я поклянусь ему въ томъ!
   Тетушка схватила меня за руку и прошептала:
   -- Загородите меня на минутку отъ Рахили.
   Синеватый оттѣнокъ, появившійся на ея лицѣ, испугалъ меня.
   -- Капли возстановять меня чрезъ минуту или двѣ, сказала она, замѣтя мое смущеніе, и закрывъ глаза, стала ожидать дѣйствія лѣкарства.
   Между тѣмъ какъ это происходило на одномъ концѣ комнаты, на другомъ, въ то же самое время, дорогой мистеръ Годфрей продолжилъ свои кроткія увѣщанія.
   -- Вамъ не слѣдуетъ публично являться въ подобное мѣсто, сказалъ онъ. -- Ваша репутація, дорогая Рахиль, слишкомъ чиста и священна для того чтобы можно было шутить ею.
   -- Моя репутація! воскликнула она, разразившись смѣхомъ. -- Какъ, Годфрей, развѣ вы не знаете, что и меня обвиняютъ не менѣе васъ? Извѣстный въ цѣлой Англіи полицейскій чиновникъ утверждаетъ, что я украла свой собственный алмазъ. спросите его съ какою цѣлью я это сдѣлала, и онъ отвѣтитъ вамъ, что я заложила Лунный камень для того, чтобъ уплатить свои тайные долги! Она замолчала, кинулась на другой конецъ комнаты и упала на колѣни, у ногъ своей матери.-- О, мамаша! мамаша! мамаша! Не сумашедшая ли я, что даже и теперь отказываюсь открыть всю истину! Не правда ли?
   Слишкомъ взволнованная, чтобы замѣтить положеніе своей матери, она въ одну минуту опять вскочила на ноги и возвратилась къ мистеру Годфрею.
   -- Я не допущу, чтобы васъ, или другаго невиннаго человѣка, обвинили и безчестили чрезъ мою же вину. Если вы отказываетесь вести меня къ судьѣ, то напишите на бумагѣ заявленіе о своей невинности и я подпишу подъ нимъ свое имя. Сдѣлайте это, Годфрей, или же я опубликую это въ газетахъ, я прокричу объ этомъ на улицахъ!
   Не заговорилъ ли въ ней голосъ пробудившейся совѣсти? Нѣтъ, то былъ не болѣе какъ истерическій припадокъ. Чтобъ успокоить ее, снисходительный мистеръ Годфрей взялъ листъ бумаги и написалъ требуемое заявленіе. Она подписала подъ нимъ свое имя съ лихорадочною торопливостью.
   -- Показывайте это вездѣ, Годфрей, не смущаясь мыслію обо мнѣ, сказала она, отдавая ему бумагу. -- Мнѣ кажется, что я до сихъ поръ не умѣла цѣнитъ васъ какъ слѣдуетъ. Вы великодушнѣе и лучше нежели я думала. Приходите къ намъ, когда вы будете свободны, и я постараюсь исправить то зло, которое я вамъ сдѣлала.
   Она подала ему руку. Увы, вашей грѣховной природѣ! Увы, мистеру Годфрею! Онъ до того забылся, что не только поцѣловалъ ея руку, но даже и голосу своему придалъ необыкновенную мягкость и кротость, что въ данномъ случаѣ развилось общенію съ грѣхомъ.
   -- Я приду, моя дорогая, отвѣчалъ онъ,-- только съ тѣмъ условіемъ, чтобы не было и помину объ этомъ ненавистномъ предметѣ.
   Никогда еще нашъ христіанинъ-подвижникъ не представлялся мнѣ въ менѣе благопріятномъ свѣтѣ какъ на этотъ разъ.
   Всѣ еще безмолвствовали послѣ его отвѣта, какъ вдругъ сильный ударъ въ парадную дверь заставилъ насъ встрепенуться. Я взглянула въ окно: около дома вашего стоялъ воплощенный грѣхъ, суетность и соблазнъ, изображаемые каретой съ лошадьми, напудреннымъ лакеемъ и тремя дамами въ самыхъ шикарныхъ, ухарскихъ нарядахъ.
   Рахиль встала съ своего мѣста и старалась оправиться.
   -- За мной заѣхали, мамаша, чтобы везти меня на цвѣточную выставку, сказала она, подойдя къ своей матери.-- Одно словечко, мамаша, прежде чѣмъ я уѣду: не огорчила ли я васъ, окажите, нѣтъ?
   Сама не знаю, сожалѣть ли намъ или порицать такой отупѣніе нравственныхъ чувствъ и такой неумѣстный вопросъ послѣ всего происшедшаго? Я охотнѣе склоняюсь къ милосердію. Такъ пожалѣемъ же ее!
   Капли между тѣмъ произвели свое дѣйствіе, и прежній цвѣтъ лица моей бѣдной тетушки совершенно возстановился.
   -- Нѣтъ, нисколько, душа моя, отвѣчала она. -- Ступай съ нашими друзьями и веселись какъ можно больше.
   Рахиль остановилась и поцѣловала свою мать. Я же между тѣмъ отошла отъ окна и стала неподалеку отъ двери, къ которой она направлялась. Новая перемѣна произошла опять въ Рахили: она была вся въ слезахъ. Я съ участіемъ посмотрѣла на это минутное смягченіе ея ожесточеннаго сердца и почувствовала сильное желаніе сказать при этомъ случаѣ нѣсколько торжественныхъ поучительныхъ словъ. Увы! мое сердечное сочувствіе только оскорбило ее.
   -- Кто васъ проситъ сожалѣть обо мнѣ? язвительно прошептала она, подходя къ двери.-- Развѣ вы не видите какъ я счастлива, Клакъ? Я ѣду на цвѣточную выставку и у меня есть шляпка, лучшая въ цѣломъ Лондонѣ.
   Она дополнила свою глупую выходку, пославъ мнѣ поцѣлуй по воздуху, и вышла изъ комнаты.
   Очень желала бы я выразить словами то состраданіе, которое возбудила во мнѣ эта несчастная, и неблаговоспитанная дѣвушка. Но мой запасъ словъ такъ же бѣденъ, какъ и запасъ денегъ, а потому я скажу только одно, что сердце мое обливалось за нее кровью.
   "Подойдя снова къ креслу тетушки, я замѣтила, что дорогой мистеръ Годфрей втихомолку ищетъ чего-то во всѣхъ углахъ комнаты. Прежде нежели я могла предложить ему свою помощь, онъ нашелъ уже то, чего искалъ, и вернулся къ тетушкѣ и ко мнѣ, держа въ одной рукѣ удостовѣреніе въ своей невинности, в въ другой коробочку спичекъ.
   -- Маленькій заговоръ! дорогая тетушка, сказалъ онъ.-- Безгрѣшный обманъ, милая миссъ Клакъ,-- обманъ, которыя мы, конечно, извините, несмотря на всю вашу высокую нравственную прямоту. Оставьте Рахиль въ той увѣренности, будто я воспользовался благороднымъ самопожертвованіемъ, внушавшимъ ей мысль оправдать меня предъ лицомъ свѣта, и будьте свидѣтельницами того, что въ вашемъ присутствіи, не выходя изъ дому, я уничтожаю эту бумагу, -- онъ поджегъ ее спичкой и положилъ на подонникъ, стоявшій на столѣ.-- Всякая непріятность, которую, быть можетъ, мнѣ придется перенести на себѣ, замѣтилъ онъ, ничто въ сравненіи съ необходимостію предохранить ея непорочное имя отъ заразительнаго соприкосновенія съ свѣтомъ. Смотрите же сюда! Мы обратили эту бумагу въ маленькую безвредную кучку пепла, и наша дорогая, восторженная Рахиль никогда и не узнаетъ о томъ, что мы сдѣлали! Ну, какъ же вы чувствуете себя теперь, мои неоцѣненные друзья, какъ вы себя чувствуете? Что до меня касается, то у меня на сердцѣ такъ же легко и радостно, какъ и на сердцѣ младенца.
   Онъ озарилъ насъ своею прекрасною улыбкой и протянулъ одну руку тетушкѣ, а другую мнѣ. Я была до того растрогана его благороднымъ поступкомъ, что не могла говорить и закрыла глаза, и предавшись духовному самозабвенію, поднесла его руку къ своимъ губамъ. Онъ прошепталъ мнѣ тихій, нѣжный упрекъ. О, восторгъ! чистый, неземной восторгъ, объявшій мою душу! Сама не помню, гдѣ и на чемъ я сидѣла, углубившись въ свои собственныя возвышенныя чувства. Когда я открыла глаза, мнѣ показалось, что я снова спустилась съ неба на землю. Въ комнатѣ какого не было кромѣ тетушки; онъ уже ушелъ!
   
   На этомъ мѣстѣ я желала бы остановиться; я желала бы закончить свое существованіе разказомъ о благородномъ поступкѣ мистера Годфрея. Но, къ несчастію, непреклонный стимулъ, въ видѣ банковаго билета мистера Блека, осуждаетъ меня на долгое, долгое повѣствованіе. Печальныя открытія, которыя должны были обнаружиться въ понедѣльникъ, во время моего пребыванія въ Монтегю-Скверѣ, еще не пришли къ концу.
   Оставшись вдвоемъ съ леди Вериндеръ, я естественно завела разговоръ о ея здоровьѣ, осторожно намекая на необъяснимую заботливость, съ которою она старалась скрывать отъ своей дочери и нездоровье свое, а употребляемое противъ него лѣкарство.
   Отвѣтъ тетушки чрезвычайно удивилъ меня.
   -- Друзилла, оказала она (если я забыла упомянуть, что меня зовутъ Друзиллой, то позвольте же исправить эту ошибку),-- вы затрогиваете совершенно неумышленно, я увѣрена въ томъ, весьма грустный вопросъ.
   Я немедленно встала со стула. Деликатность внушила мнѣ одинъ исходъ изъ этого положенія: мнѣ оставалось извиниться предъ тетушкой и затѣмъ уйдти. Но леди Вериндеръ остановила меня, и настояла на томъ, чтобъ я опять заняла свое мѣсто.
   -- Вы подстерегли тайну, сказала она,-- которую я довѣрила своей сестрѣ, мистрисъ Абльвайтъ, адвокату своему, мистеру Броффу, и никому болѣе. Я могу вполнѣ довѣриться имъ двоимъ и знаю, что могу положиться, и на вашу скромность, разказавъ вамъ всѣ обстоятельства дѣла. Свободны ли вы, Друзилла, и можете ли посвятить мнѣ ваше дообѣденное время?
   Лишнее будетъ упоминать здѣсь, что я предоставила свое время въ полное распоряженіе тетушки.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала она,-- побесѣдуйте со мной еще часокъ. Я сообщу вамъ нѣчто весьма печальное для васъ, а потомъ, если только вы не откажетесь содѣйствовать мнѣ, попрошу васъ объ одномъ одолженія.
   Опять лишнее говорить, что я не только не отказалась, но, напротивъ, съ величайшею готовностію вызвалась служить тетушкѣ.
   -- Слѣдовательно, продолжила она,-- вы подождете мистера Броффа, которыя долженъ пріѣхать сюда къ пяти часамъ, и будете присутствовать въ качествѣ свидѣтеля, когда я стану подписывать свое духовное завѣщаніе?
   Ея духовное завѣщаніе! Тутъ вспомнила я про капли, лежавшія въ ея рабочей корзинкѣ; вспомнила и про синеватый оттѣнокъ, замѣченный мною въ лицѣ тетушки. Пророческій свѣтъ,-- свѣтъ, выходящій изъ глубины еще невырытой могилы, торжественно озарилъ мой умъ, и тайна моей тетки перестала быть тайной.
   

III.

   Почтительное участіе къ бѣдной леди Вериндеръ не дозволило мнѣ даже и намекнуть на то, что я угадала грустную истину, пока она сама не заговоритъ объ этомъ. Я молча выждала ея доброй воли и мысленно, подобравъ на всякій случай нѣсколько ободрительныхъ словъ, чувствовала себя готовою къ исполненію всякаго долга, которыя могъ призвать меня, какъ бы на былъ онъ тягостенъ.
   -- Вотъ уже нѣсколько времени, Друзилла, какъ я не на шутку больна, начала тетушка,-- и, странно сказать, сама этого не знала.
   Я подумала о томъ, сколько тысячъ погибающихъ ближнихъ въ настоящую минуту не на шутку больны духомъ, сами того не зная; и мнѣ сильно сдавалось, что бѣдная тетушка, пожалуй, въ томъ же числѣ.
   -- Такъ, милая тетушка, грустно проговорила я,-- такъ!
   -- Я привезла Рахиль въ Лондонъ, какъ вамъ извѣстно, съ тѣмъ, чтобы посовѣтоваться съ врачами, продолжала она;-- я сочла за лучшее пригласить двухъ докторовъ.
   Двухъ докторовъ! И, увы мнѣ! (въ положеніи Рахили) ни одного священника!
   -- Такъ, милая тетушка, повторила я,-- такъ!
   -- Одинъ изъ медиковъ, продолжила тетушка,-- мнѣ вовсе не былъ знакомъ. Другой, старый пріятель моего мужа, ради его памяти, всегда принималъ во мнѣ искреннее участіе. Прописавъ лѣкарство Рахили, онъ выразилъ желаніе поговорить по мной съ глазу на глазъ въ другой комнатѣ. Я, разумѣется, ожидала какихъ-нибудь особенныхъ предписаніи относительно ухода за болѣзнію дочери. Къ удивленію моему, онъ озабоченно взялъ меня за руку а сказалъ: "Я все смотрѣлъ на васъ, леди Вериндеръ, какъ по профессіи, такъ и съ личнымъ участіемъ. Вы сами, кажется, гораздо больше дочери нуждаетесь въ совѣтѣ медика." Онъ поразспросилъ меня, чему я сначала не придавала большой важности, пока не замѣтила, что отвѣты мои его встревожили. Кончилось тѣмъ, что онъ взялся посѣтить меня съ своимъ пріятелемъ, медикомъ, на другой день и въ такой часъ, когда Рахили не будетъ дома. Результатомъ этого визита, сообщеннымъ мнѣ съ величайшею деликатностью и осторожностью, было убѣжденіе обоихъ докторовъ въ ужасной, невознаградимой запущенности моей болѣзни, развившейся нынѣ за предѣлы ихъ искусства. Болѣе двухъ лѣтъ страдала я скрытою болѣзнью сердца, которая, безъ всякихъ тревожныхъ признаковъ, мало-по-малу, безнадежно уходила меня. Быть-можетъ, я проживу еще нѣсколько мѣсяцевъ, быть-можетъ, умру, не дождавшись слѣдующаго утра,-- положительнѣе этого доктора не могли и не рѣшались высказаться. Напрасно было бы увѣрять, мой другъ, что я обошлась безъ горькихъ минутъ съ тѣхъ поръ, какъ истинное мое положеніе стало мнѣ извѣстнымъ. Но теперь я легче прежняго покоряюсь моей судьбѣ и стараюсь по возможности привести въ порядокъ земныя дѣла. Пуще всего мнѣ хотѣлось бы, чтобы Рахиль оставалась въ невѣдѣніи истины. Узнавъ ее, она тотчасъ припишетъ разстройство моего здоровья этой передрягѣ съ алмазомъ и станетъ горько упрекать себя, бѣдняжка, въ томъ, что вовсе не ея вина. Оба медика согласны, что недугъ начался года два, если не три, тому назадъ. Я увѣрена въ томъ, что вы сохраните мою тайну, Друзилла, такъ же какъ и въ томъ, что вижу въ лицѣ вашемъ искреннюю печаль и участіе ко мнѣ.
   Печаль и участіе! Да можно ли ждать этихъ языческихъ чувствъ отъ англійской женщины-христіанки, укрѣпленной на якорѣ вѣры!
   Бѣдная тетушка и не воображала, какимъ ливнемъ ревностной благодарности переполнилось мое сердце по мѣрѣ того, какъ она досказывала свою грустную повѣсть. Вотъ, наконецъ, открывается предо мной то поприще, на которомъ я могу быть полезною! Вотъ возлюбленная родственница и погибающій ближній, наканунѣ великаго премѣненія вовсе къ нему неприготовленная, но наставленная,-- свыше наставленная,-- открыться въ своемъ положеніи предо мной! Какъ описать мнѣ ту радость, съ которою я вспомнила нынѣ, что безцѣнныхъ духовныхъ друзей моихъ, на которыхъ могу положиться, надо считать не единицами, не парами, а десятками и болѣе. Я заключала тетушку въ объятія: теперь моя нѣжность, выступавшая черезъ край, не могла удовлетвориться чѣмъ-либо менѣе объятія. "О, какимъ неописаннымъ счастіемъ вдохновляете вы меня!" ревностно проговорила я: "сколько добра я вамъ сдѣлаю, милая тетушка, прежде чѣмъ мы разстанемся!" Сказавъ нѣсколько серіозныхъ словъ въ видѣ вступительнаго предостереженія, я указала ей троихъ изъ моихъ друзей, равно упражнявшихся въ дѣлахъ милосердія съ утра до ночи по всему околотку, равно неутомимыхъ на увѣщаніе, равно готовыхъ съ любовью приложить къ дѣлу свои дарованія по одному моему слову. Увы! результатъ вышелъ далеко не ободрителенъ. Бѣдная леди Вериндеръ казалась озадаченною, испуганною, и на все, что я ни говорила ей, отвѣчала часто свѣтскимъ возраженіемъ, будто не въ силахъ еще видѣться съ чужими людьми. Я уступила, но только на время, разумѣется. Обширная моя опытность (въ качествѣ чтеца и посѣтительницы, подъ руководствомъ не менѣе четырнадцати духовныхъ друзей, считая съ перваго и до послѣдняго) подсказала мнѣ, что въ этомъ случаѣ требуется подготовка посредствомъ книгъ. У меня была библіотека, составленная изъ сочиненій какъ нельзя болѣе соотвѣтствующихъ неожиданно постигшей меня заботѣ и какъ бы разчитанныхъ на то, чтобы пробудить, убѣдитъ, приготовить, просвѣтитъ и укрѣпить мою тетушку. "Можетъ-бытъ, вы вздумаете почитать, милая тетушка?" сказала я какъ можно вкрадчивѣй. "Я бы вамъ принесла своихъ собственныхъ, безцѣнныхъ книжекъ? Съ загнутыми страницами въ надлежащемъ мѣстѣ, тетушка, и съ отмѣтками карандашомъ тамъ, гдѣ вамъ слѣдуетъ пріостановиться, и спросить себя: не относится ли это ко мнѣ?" Но даже эта простая просьба,-- такъ безусловно язычески вліяетъ свѣтъ,-- повидимому, пугала тетушку. "По возможности, Друзилла, я сдѣлаю все угодное вамъ", оказала она съ видомъ удивленія, который былъ и поучителенъ, и ужасенъ. Нельзя было терять на минуты. Часы на каминѣ показывали, что я какъ разъ только успѣю сбѣгать домой, запасшись первымъ отдѣленіемъ избранныхъ сочиненій (ну, хоть одною дюжинкой) и вернуться во-время, чтобы принять адвоката и засвидѣтельствовать завѣщаніе леди Вериндеръ. Обѣщавъ навѣрное возвратиться къ пяти часамъ, я вышла изъ дому и отправилась по дѣламъ милосердія.
   Когда дѣло идетъ о моихъ собственныхъ интересахъ, я при переѣздѣ съ мѣста на мѣсто смиренно довольствуюсь омнибусомъ. Позвольте дать вамъ понятіе о моей ревности къ интересамъ тетушки, упомянувъ, что въ настоящемъ случаѣ я провинилась въ расточительности и взяла кебъ.
   Я поѣхала домой, выбрала и перемѣтила первое отдѣленіе книгъ, и вернулась въ Монтегю-скверъ съ дорожнымъ мѣшкомъ, набитымъ дюжиною сочиненій, которому подобныхъ, по моему твердому убѣжденію, не найдется ни въ одной литературѣ изъ всѣхъ прочихъ странъ Европы. Извощику я заплатила по таксѣ, что слѣдовало; но онъ принялъ деньги съ побранкой, вслѣдствіе чего я тотчасъ подала ему печатную проповѣдь. Но этотъ отверженецъ такъ растерялся, точно я завела ему въ лицо пистолетное дуло. Онъ прыгнулъ на козлы и съ нечестивыми кликами ужаса яростно погналъ прочь. Къ счастію, это было уже безполезно! На зло ему, я посѣяла доброе сѣмя, бросивъ другую проповѣдь въ оконце кеба.
   Слуга, отворившій мнѣ дверь,-- къ величайшему облегченію моему, не та особа, что въ чепцѣ съ лентами, а просто лакей,-- увѣдомилъ меня, что докторъ пожаловалъ и все еще сидитъ взаперти съ леди Вериндеръ. Мистеръ Броффъ, адвокатъ, прибылъ съ минуту тому назадъ и дожидается въ библіотекѣ. Меня также провели въ библіотеку дожидаться. Мистеръ Броффъ, кажется, удивился, увидавъ меня. Онъ ведетъ дѣла всего семейства, и мы съ вамъ еще прежде встрѣчалась подъ кровомъ леди Вериндеръ. То былъ человѣкъ,-- прискорбно сказать,-- состарѣвшійся, и посѣдѣлый на службѣ свѣту, человѣкъ, бывшій въ часы занятій избраннымъ служителемъ Закона и Маммона, а въ досужное время равно способный читать романы и рвать серіозные трактаты.
   -- Погостить пріѣхали, миссъ Клакъ? спросилъ онъ, взглянувъ на мой дорожный мѣшокъ.
   Повѣдать содержимое безцѣннаго мѣшка подобной личности значило бы, просто-на-просто, вызвать нечестивый взрывъ. Я снизошла до его уровня, и упомянула о дѣлѣ, по которому пріѣхала.
   -- Тетушка извѣстила меня о своемъ намѣреніи подписать завѣщаніе, отвѣтила я,-- и была такъ добра, что просила меня присутствовать въ числѣ свидѣтелей.
   -- А! Вотъ какъ! Что жь, миссъ Клакъ, вы на это годитесь. Вамъ болѣе двадцати одного года, и въ завѣщаніи леди Вериндеръ вамъ нѣтъ на малѣйшей денежной выгоды.
   Ни малѣйшей денежной выгоды въ завѣщаніи леди Вериндеръ! О, какъ я была благодарна, услыхавъ это! еслибы тетушка, владѣя тысячами, вспомнила обо мнѣ бѣдной, для которой и пять фунтовъ сумма немаловажная, еслибъ имя мое появилось въ завѣщаніи при маленькомъ наслѣдствѣ, въ видѣ утѣшенія,-- враги мои заподозрили бы чистоту побужденій, которыя нагрузили меня избраннѣйшими сокровищами моей библіотеки, а изъ скудныхъ средствъ моихъ извлекли разорительный расходъ на кебъ. Теперь меня не заподозритъ и злѣйшій насмѣшникъ. Все къ лучшему! О, конечно, конечно, все къ лучшему!
   Голосъ мистера Броффа вызвалъ меня изъ этихъ утѣшительныхъ размышленій. Мое созерцательное молчаніе, кажется, угнетало духъ этого мірянина и какъ бы заставляло его противъ воли бесѣдовать со мной.
   -- Ну, миссъ Клакъ, что же новенькаго въ кружкахъ милосердія? Какъ поживаетъ пріятель вашъ мистеръ Абльвайтъ послѣ трепки, что задали ему эти мошенники въ Нортумберландъ-стритѣ? Признаюсь, славную исторію разказываютъ въ моемъ клубѣ объ этомъ милосердомъ джентльменѣ!
   Я пренебрегла ужимкой, съ которою эта личность замѣтила, что мнѣ болѣе двадцати одного года и что въ тетушкиномъ завѣщаніи не предстоитъ мнѣ денежной выгоды. Но тона, которымъ онъ говорилъ о дорогомъ мистерѣ Годфеѣ, я уже не могла вынести. Послѣ всего происшедшаго пополудни въ моемъ присутствіи, я чувствовала себя обязанною заявить невинность моего давняго друга, какъ только высказано сомнѣніе относительно ея,-- и, признаюсь, также чувствовала себя обязанною къ исполненію правдиваго намѣренія прибавить и язвительное наказаніе мистеру Броффу.
   -- Я живу вдали отъ свѣта, сэръ, сказала я,-- и не пользуюсь выгодами принадлежности къ какому-нибудь клубу. Но исторія, на которую вы намекаете, случайно извѣстна мнѣ, а также, и то, что еще не бывало клеветы болѣе подлой чѣмъ эта исторія.
   -- Да, конечно, миссъ Клакъ, вы увѣрены въ своемъ другѣ. Весьма естественно. Но мистеру Годфрею Абльвайту не такъ легко будетъ убѣдить весь свѣтъ, какъ онъ убѣждаетъ комитеты милосердыхъ леди. Всѣ вѣроятности безнадежно противъ него. Онъ былъ въ домѣ во время пропажи алмаза, и первый изъ всѣхъ домашнихъ выѣхалъ послѣ того въ Лондонъ. Гаденькія обстоятельства, сударыня, если еще поосвѣтить ихъ позднѣйшими событіями.
   Я знаю, что мнѣ слѣдовало бы поправить его на этомъ же мѣстѣ рѣчи. Мнѣ слѣдовало бы сказать ему, что онъ говоритъ, не зная о свидѣтельствѣ невинности мистера Годфрея, представленномъ единственною особой, которая безспорно могла говорить съ положительнымъ знаніемъ дѣла. Увы! Соблазнъ искусно довести адвоката до пораженія самого себя былъ слишкомъ силенъ. Съ видомъ крайней наивности, я спросила, что онъ разумѣетъ подъ "позднѣйшими событіями".
   -- Подъ позднѣйшими событіями, миссъ Клакъ, я разумѣю тѣ, въ которыхъ замѣшаны Индѣйцы, продолжалъ мистеръ Броффъ, съ каждымъ словомъ все болѣе и болѣе забирая верхъ надо мною бѣдняжкой:-- что дѣлаютъ Индѣйцы тотчасъ по выпускѣ ихъ изъ фризингальской тюрьмы? Они ѣдутъ прямо въ Лондонъ и останавливаются у мистера Локера. Что же говоритъ мистеръ Локеръ, впервые обращаясь къ судебной защитѣ? Онъ заявляетъ подозрѣніе на Индѣйцевъ въ подговорѣ проживающаго въ его заведеніи иностранца рабочаго. Возможно ли яснѣйшее нравственное доказательство, по крайней мѣрѣ, хоть того, что мошенника нашли себѣ сообщника въ числѣ наемниковъ мистера Локера и знали о мѣстонахожденіи Луннаго камня въ его домѣ? Очень хорошо. Что же дальше? Мистеръ Локеръ встревоженъ (и весьма основательно) насчетъ безопасности драгоцѣннаго камня, взятаго имъ въ залогъ. Онъ тайно помѣщаетъ его (описавъ его въ общихъ выраженіяхъ) въ кладовую своего банкира. Чрезвычайно умно съ его стороны, но Индѣйцы, съ своей стороны, не глупѣе. Она подозрѣваютъ, что алмазъ тайкомъ перевезенъ съ одного мѣста на другое, и нападаютъ на необыкновенно смѣлое, и удовлетворительнѣйшее средство выяснить свои подозрѣнія. За кого жь она хватаются? Кого обыскиваютъ? Не одного мистера Локера, что было бы еще понятно, а также и мистера Годфрея Абльвайта. Почему? Мистеръ Абльвайтъ объясняетъ, что они дѣйствовала по темному подозрѣнію, случайно заставъ его въ разговорѣ съ мистеромъ Локеромъ. Нелѣпость! Въ то утро съ мистеромъ Локеромъ говорило по крайней мѣрѣ полдюжины людей. Почему же за ними никто не слѣдилъ до дому и не заманилъ ихъ въ ловушку? Нѣтъ! Нѣтъ! Простѣйшій выводъ тотъ, что мистеръ Абльвайть лично былъ не менѣе мистера Локера заинтересованъ въ Лунномъ камнѣ, а Индѣйцы такъ мало знали, у кого онъ двухъ находится алмазъ, что имъ не оставалось ничего иного, какъ обыскать обоихъ. Таково общественное мнѣніе, миссъ Клакъ. И въ этомъ случаѣ общественное мнѣніе не такъ-то легко отвергнуть.
   Послѣднія слова онъ проговорилъ съ видомъ такой поражающей мудрости, такъ свѣтски-самоувѣренно, что, право, я (къ стыду моему будь сказано) не могла удержаться, чтобы не провести его еще крошечку подальше, прежде чѣмъ ошеломить истиной.
   -- Не смѣю спорить съ такимъ даровитымъ законникомъ, сказала я. -- Но вполнѣ ли честно, сэръ, въ отношеніи мистера Абльвайта, пренебрегать мнѣніемъ знаменитаго въ Лондонѣ полицейскаго чиновника, производившаго слѣдствіе по этому дѣлу? У пристава Коффа и въ мысляхъ не было подозрѣнія на кого-либо, кромѣ миссъ Вериндеръ.
   -- Ужь не хотите ли вы сказать, миссъ Клакъ, что согласны съ приставомъ?
   -- Я никого не виню, сэръ, и не заявляю никакого мнѣнія.
   -- А я грѣшенъ и въ томъ и въ другомъ, сударыня. Я виню пристава въ полнѣйшемъ заблужденіи и заявляю мнѣніе, что еслибъ онъ, подобно мнѣ, зналъ характеръ миссъ Рахили, то заподозрилъ бы сначала всѣхъ домашнихъ, прежде чѣмъ добраться до нея. Я допускаю въ ней недостатки: она скрытна, своевольна, причудлива, вспыльчива и не похода на другихъ своихъ сверстницъ; но чиста какъ сталь, благородна и великодушна до послѣдней степени. Еслибъ яснѣйшія въ свѣтѣ улика клонила дѣло въ одну сторону, а на другой сторонѣ не было бы ничего, кромѣ честнаго слова миссъ Рахили, я отдалъ бы преимущество слову ея передъ уликами, даромъ что я законникъ! Сильно сказано, миссъ Клакъ, но таково мое искреннее мнѣніе.
   -- Не найдете ли удобнымъ выразить ваше мнѣніе понагдяднѣе, мистеръ Броффъ, такъ чтобы во мнѣ ужь не оставалось сомнѣнія, что я поняла его? положимъ, вы нашли бы миссъ Вериндеръ неизвѣстно почему заинтересованною происшествіемъ съ мистеромъ Абльвайтомъ и мистеромъ Локеромъ. Предположимъ, она стала бы самымъ страннымъ образомъ разспрашивать объ этомъ ужасномъ скандалѣ и выказала бы неодолимое волненіе, увидавъ, какой оборотъ принимаетъ дѣло?
   -- Предполагайте все, что вамъ угодно, миссъ Клакъ, вы ни на волосъ не пошатнете моей вѣры въ Рахиль Вериндеръ.
   -- До такой степени безусловно можно положиться на все?
   -- До такой степени.
   -- Такъ позвольте же сообщать вамъ, мистеръ Броффъ, что мистеръ Абльвайтъ не болѣе двухъ часовъ тому назадъ былъ здѣсь въ домѣ, и полнѣйшая невинность его во всемъ касающемся пропажи Луннаго камня была провозглашена самою миссъ Вериндеръ въ сильнѣйшихъ выраженіяхъ, какихъ я и не слыхивала отъ молодыхъ леди.
   Я наслаждалась торжествомъ,-- кажется, надо сознаться, грѣшнымъ торжествомъ,-- видя мистера Броффа въ конецъ уничтоженнымъ и опрокинутымъ моими немногими простыми словами. Онъ вскочилъ на ноги и молча вытаращилъ на меня глаза. Я же, спокойно сидя на своемъ мѣстѣ, разказала ему всю сцену точь-въ-точь какъ она происходила.
   -- Что же теперь-то вы скажете о мистерѣ Абльвайтѣ? -- спросила я со всею возможною кротостью, какъ только договорила.
   -- Если миссъ Рахилъ засвидѣтельствовала его невинность, я не стыжусь сказать, что и я вѣрю въ его невинность не менѣе васъ, миссъ Клакъ. Я, подобно прочимъ, былъ обманутъ кажущимися обстоятельствами и сдѣлаю все возможное во искупленіе своей вины, публично опровергая, гдѣ бы я ни услышалъ ее, сплетню, которая вредитъ вашему другу. А между тѣмъ позвольте мнѣ привѣтствовать мастерскую ловкость, съ которою вы открыли по мнѣ огонь изъ всѣхъ вашихъ батарей въ ту самую минуту, когда я менѣе всего могъ этого ожидать. Вы далеко бы пошли въ моей профессіи, сударыня, еслибы вамъ посчастливилось быть мущиной.
   Съ этими словами онъ отвернулся отъ меня и началъ раздражительно ходить изъ угла въ уголъ.
   Я могла ясно видѣть, что новый свѣтъ, брошенный мною на это дѣло, сильно удивилъ и смутилъ его. По мѣрѣ того какъ онъ болѣе и болѣе погружался въ свои мысли, съ устъ его срывались нѣкоторыя выраженія, позволившія мнѣ угадать отвратительную точку зрѣнія, съ какой онъ до сихъ поръ смотрѣлъ на тайну пропажи Луннаго камня. Онъ, не стѣсняясь, подозрѣвалъ дорогаго мистера Годфрея въ позорномъ захватѣ алмаза и приписывалъ поведеніе Рахили великодушной рѣшимости скрыть преступленіе. Въ силу же утвержденія самой миссъ Вериндеръ, неопровержимаго, по мнѣнію мистера Броффа, это объясненіе обстоятельствъ оказывается теперь совершенно ложнымъ. Смущеніе, въ которое я погрузила высоко-знаменитаго юриста, до того ошеломило его, что онъ уже не въ силахъ былъ и скрыть его отъ моей наблюдательности.
   -- Каково дѣльце! слышалось мнѣ, какъ онъ ворчалъ про себя, остановясь у окна и барабаня пальцами по стеклу: -- Ужь не говоря про объясненія, даже и догадкамъ-то недоступно!
   Съ моей стороны вовсе не требовалось отвѣта на эти слова, но все-таки я отвѣтила! Трудно повѣрить, что я все еще не могла оставить въ покоѣ мистера Броффа. Пожалуй, покажется верхомъ человѣческой испорченности, что я нашла въ послѣднихъ словахъ его новый поводъ наговорить ему непріятностей. Но что жь дѣлать, друзья мои, развѣ есть мѣра людской испорченности! все возможно, когда падшая природа осиливаетъ насъ!
   -- Извините, что я помѣшаю вашимъ размышленіямъ, сказала я ничего не подозрѣвавшему мистеру Броффу:-- мнѣ кажется, можно сдѣлать еще предположеніе, до сихъ поръ никому изъ насъ не проходившее въ голову.
   -- Можетъ-быть, миссъ Клакъ. Признаюсь, даже не знаю какое.
   -- Предъ тѣмъ какъ мнѣ посчастливилось, сэръ, убѣдить васъ въ невинности мистера Абльвайта, вы упомянули въ числѣ поводовъ къ подозрѣнію самое присутствіе его въ домѣ во время пропажи алмаза. Позвольте напомнить вамъ, что мистеръ Франклинъ Блекъ въ то время также находился въ домѣ.
   Старый сребролюбецъ отошедъ отъ окна, сѣлъ въ кресло какъ разъ противъ меня, и пристально поглядѣлъ на меня съ тяжелою, лукавою усмѣшкой.
   -- Нѣтъ, вы не такъ ловки въ адвокатурѣ, какъ я полагалъ, миссъ Клакъ, задумчиво проговорилъ онъ: -- вы не умѣете въ пору кончить.
   -- Боюсь, что я не совсѣмъ понимаю васъ, мистеръ Броффъ, скромно сказала я.
   -- Неподходящее дѣло, миссъ Клакъ,-- на этотъ разъ, право, не подходящее. Франклинъ Блекъ, какъ вамъ хорошо извѣстно, первый любимецъ мой. Но не въ томъ дѣло. Извольте, я въ этомъ случаѣ согласенъ съ вашимъ взглядомъ. Вы совершенно правы, сударыня. Я подозрѣвалъ мистера Абльвайта въ силу тѣхъ обстоятельствъ, которыя, отвлеченно говоря, оправдываютъ подозрѣнія, и относительно мистера Блека. Очень хорошо, заподозримъ и его. Скажемъ, что это въ его характерѣ,-- онъ въ состояніи украсть Лунный камень. Я спрашиваю только, выгодно ли это было для него?
   -- Долги мистера Франклина Блека, замѣтила я,-- дѣло извѣстное всему семейству.
   -- А долги мистера Годфрея Абльвайта не достигли еще такой степени развитія. Совершенно справедливо. Но въ теоріи вашей, миссъ Клакъ, встрѣчаются два затрудненія. Я завѣдую дѣлами Франклина Блека и прошу позволенія сообщить вамъ, что огромное большинство его кредиторовъ (зная богатство его отца) очень охотно ждетъ уплаты, причисляя проценты къ суммѣ. Вотъ первое затрудненіе,-- и довольно тяжеловѣсное. А другое, увидите, еще тяжелѣе. Мнѣ извѣстно изъ устъ самой леди Вериндеръ, что предъ самымъ исчезновеніемъ этого адскаго индѣйскаго алмаза, дочь ея готовилась выйдти замужъ за Франклина Блека. Она завлекла его и оттолкнула потомъ по кокетству молодой дѣвушки. Но все-таки она успѣла признаться матери, что любитъ кузена Франклина, а мать посвятила кузена Франклина въ эту тайну. И вотъ онъ пребываетъ, миссъ Клакъ, въ увѣренности, что кредиторы терпѣливы, и въ надеждѣ жениться на богатой наслѣдницѣ. Считайте его мошенникомъ, сколько угодно, только скажите на милость, зачѣмъ же ему красть-то Лунный камень?
   -- Сердце человѣческое неисповѣдимо, сказала я съ кротостью:-- кто въ него проникнетъ?
   -- То-есть, другими словами, сударыня: хотя не было никакой надобности красть алмазъ, онъ тѣмъ не менѣе взялъ его по врожденной испорченности. Очень хорошо. Положимъ такъ. За коимъ же чортомъ....
   -- Извините меня, мистеръ Броффъ. Когда при мнѣ упоминаютъ о чортѣ въ такомъ смыслѣ, мнѣ слѣдуетъ уйдти.
   -- Меня извините, миссъ Клакъ, я постараюсь впередъ быть поразборчивѣй въ выраженіяхъ. Я только одно хотѣлъ спросить. Зачѣмъ бы Франклину Блеку,-- предположивъ даже, что онъ взялъ алмазъ,-- становиться во главѣ всѣхъ домашнихъ для розысковъ? Вы можете сказать, что онъ употребилъ хитрость для отвлеченія отъ себя подозрѣній. Но я отвѣчу, что ему не было нужды отвлекать подозрѣнія, такъ какъ никто его не подозрѣвалъ. Итакъ онъ сначала крадетъ Лунный камень (безъ малѣйшей надобности) по врожденной испорченности, а потомъ вслѣдствіе пропажи камня играетъ роль, вовсе не нужную и доводящую его до смертельнаго оскорбленія молодой особы, которая иначе вышла бы за него замужъ. Вотъ какой чудовищный тезисъ вы принуждены защищать, если попытаетесь связать пропажу Луннаго камня съ Франклиномъ Блекомь. Нѣтъ, нѣтъ, миссъ Клакъ! Послѣ всего оказаннаго сегодня между нами, узелокъ затянутъ наглухо. Невинность миссъ Рахили (какъ извѣстно ея матери и мнѣ) внѣ сомнѣній. Невинность мистера Абльвайта также безспорна,-- иначе миссъ Рахиль не свидѣтельствовала бы объ ней. А невинность Франклина Блека, какъ видите, неопровержимо говоритъ сама за себя. Съ одной стороны мы нравственно увѣрены во всемъ этомъ. А съ другой стороны, мы равно увѣрены въ томъ, что кто-нибудь да привезъ же Лунный камень въ Лондонъ, и что въ настоящее время онъ въ рукахъ мистера Локера или его банкира. Къ чему же ведетъ моя опытность, къ чему привела бы чья бы то ни было опытность, въ подобномъ дѣлѣ? Она сбиваетъ съ толку и меня, и васъ, и всѣхъ.
   "Нѣтъ, не всѣхъ. Оно не сбило съ толку пристава Коффа", только что я хотѣла сказать это,-- со всевозможною кротостью и съ необходимою оговоркой, чтобы не заподозрили меня въ желаніи запятнать Рахиль,-- какъ лакей пришелъ доложить, что докторъ уѣхалъ, а тетушка ожидаетъ насъ.
   Это прекратило пренія. Мистеръ Броффъ собралъ свои бумаги, видимо утомленный вопросами, которые задалъ ему вашъ разговоръ. Я подняла свой мѣшокъ, наполненный драгоцѣнными изданіями, чувствуя себя въ состояніи протолковать еще цѣлые часы. Мы молча отправились въ комнату леди Вериндеръ.
   Позвольте мнѣ, прежде чѣмъ разказъ мой перейдетъ къ другамъ событіямъ, прибавить, что я описала происходившее между мной и адвокатомъ, имѣя въ виду опредѣленную цѣль. Мнѣ поручено включить въ мою письменную дань прискорбной исторіи Луннаго камня полное изложеніе не только общаго направленія подозрѣній, но и имена тѣхъ особъ, которыхъ подозрѣніе касалось въ то время, когда стало извѣстно, что индѣйскій алмазъ находится въ Лондонѣ. Изложеніе моего разговора съ мистеромъ Броффомъ въ библіотекѣ показалось мнѣ какъ разъ соотвѣтствующимъ этому требованію; вмѣстѣ съ тѣмъ, оно обладаетъ и великимъ нравственнымъ преимуществомъ, принося грѣховное самолюбіе мое въ жертву, которая съ моей стороны была существенно необходима. Я должна была сознаться, что грѣховная природа пересилила меня. Сдѣлавъ же это указательное призваніе, я осилила свою грѣховную природу. Нравственное равновѣсіе возстановлено; духовная атмосфера снова прочищается. Мы можемъ продолжить, дорогіе друзья мои.
   

IV.

   Завѣщаніе было подписано гораздо скорѣе чѣмъ я ожидала. По моему мнѣнію, спѣшили до неприличія. Послали за лакеемъ Самуиломъ, который долженъ былъ присутствовать въ качествѣ втораго свидѣтеля,-- и тотчасъ подали тетушкѣ перо. Я чувствовала сильное побужденіе сказать нѣсколько словъ, приличныхъ этому торжественному случаю; но заблагоразсудила подавить порывъ, пока мистеръ Броффъ не уйдетъ изъ комнаты. Дѣло было кончено минуты въ двѣ, а Самуилъ (не воспользовавшись тѣмъ, что я могла бы сказать) вернулся внизъ.
   Мистеръ Броффъ свернулъ завѣщаніе, и поглядѣлъ въ мою сторону, какъ бы желая знать, намѣрена ли я или нѣтъ оставить его наединѣ съ тетушкой. Но я готовилась къ дѣламъ милосердія, а мѣшокъ съ драгоцѣнными изданіями лежалъ у меня на колѣняхъ. Своимъ взглядомъ онъ скорѣе сдвинулъ бы съ мѣста соборъ Св. Павла нежели меня. Впрочемъ, онъ имѣлъ одно неотрицаемое достоинство, которымъ, безъ сомнѣнія, обязанъ былъ своему свѣтскому воспитанію. Онъ понималъ съ одного взгляда. Я, кажется, произвела на него то же самое впечатлѣніе, какъ и на извощика. Онъ тоже разразился нечестивымъ выраженіемъ и въ сердцахъ поспѣшно вышелъ, уступивъ мнѣ поле.
   Какъ только мы осталась наединѣ съ тетушкой, она расположилась на диванѣ и съ видомъ нѣкотораго смущенія заговорила о завѣщаніи.
   -- Надѣюсь, вы не считаете себя забытою, Друзилла, сказала она:-- я намѣрена собственноручно подарить вамъ кое-что на память, моя милая.
   Вотъ онъ золотой случай! Я тотчасъ же за него ухватилась. Другими словами, я мигомъ открыла свой мѣшокъ и вынула верхнее сочиненіе. Оно оказалось старымъ изданіемъ, только еще двадцать пятымъ, знаменитаго анонимнаго труда (приписываемаго безподобной миссъ Беддонсъ) подъ заглавіемъ "Змій-искуситель въ домашнемъ быту." Цѣль этой книги,-- быть-можетъ, незнакомой свѣтскому читателю,-- показать, какъ врагъ подстерегаетъ насъ во всѣхъ, повидимому самыхъ невинныхъ, занятіяхъ обыденной жизни. Вотъ главы наиболѣе удобныя для женскаго чтенія: "Сатана за зеркаломъ," "Сатана подъ чайнымъ столомъ," "Сатана за окнами" и многія другія.
   -- Подарите меня, дорогая тетушка, вашимъ вниманіемъ къ этой безцѣнной книгѣ, -- и вы дадите мнѣ все, чего я прошу. Съ этими словами я подала ей книгу, развернутую на отмѣченномъ мѣстѣ,-- безконечномъ порывѣ пламеннаго краснорѣчія! Содержаніе: "Сатана въ диванныхъ подушкахъ." Бѣдная леди Вериндеръ (безпечно покоившаяся въ подушкахъ собственнаго дивана) заглянула въ книгу и возвратила ее мнѣ, смущаясь болѣе прежняго.
   -- Мнѣ кажется, Друзилла, сказала она:-- слѣдуетъ подождать, пока мнѣ будетъ немного полегче, чтобы читать это. Докторъ...
   Какъ только она упомянула объ докторѣ, я уже знала, что за тѣмъ послѣдуетъ. Многое множество разъ въ прошлой моей дѣятельности посреди гибнущихъ ближнихъ, члены отъявленно богопротивной врачебной профессіи заступали мнѣ дорогу въ дѣлахъ милосердія,-- подъ жалкимъ предлогомъ будто бы паціенту необходимъ покой, а изъ всѣхъ разстроивающихъ вліяній пуще всего надо бояться вліянія миссъ Клакъ съ ея книгами. Вотъ этотъ-то именно слѣпой матеріализмъ (коварно дѣйствующій изподтишка) и теперь старался лишать меня единственнаго права собственности, котораго я могла требовать при моей бѣдности,-- права духовной собственности въ лицѣ погибающей тетушки.
   -- Докторъ говоритъ, продолжила моя бѣдная, заблудшая родственница,-- что я не такъ здорова сегодня. Онъ запретилъ принимать постороннихъ и предписалъ мнѣ, ужь если читать, то читать легчайшія, и самыя забавныя книги. "Не занимайтесь, леди Вериндеръ, ничѣмъ утомляющимъ умъ или ускоряющимъ пульсъ",-- вотъ, Друзилла, его послѣднія слова нынче на прощаньи.
   Нечего дѣлать, надо было снова уступать -- лишь на время, разумѣется, какъ и прежде. Открытое заявленіе безконечно большей важности моей должности, въ сравненіи съ должностью врача, только заставило бы доктора повліять на человѣческую слабость паціентки и подорвать все дѣло. По счастію, на посѣвъ добраго сѣмени есть много способовъ и мало кто усвоилъ ихъ лучше меня.
   -- Можетъ-быть, вы часика черезъ два почувствуете себя крѣпче, милая тетушка, сказала я:-- или завтра поутру, можетъ-бытъ, проснетесь, почувствуете, что вамъ чего-то недостаетъ, и этотъ ничтожный томикъ, можетъ-быть, пригодится. Вы позволите мнѣ оставить у васъ книгу, тетушка? Едва ли докторъ запретитъ и это!
   Я сунула ее подъ подушку дивана, оставивъ нѣсколько на виду, какъ разъ подлѣ носоваго платка и флакончика съ солями. Какъ только ей понадобится тотъ или другой, рука ея тотчасъ и тронетъ книгу; а рано или поздно (кто знаетъ?), можетъ-быть, и книга тронетъ ее. Распорядясь такимъ образомъ, я почла благоразумнымъ удалиться. "Позвольте мнѣ дать вамъ успокоиться, милая тетушка; завтра я опять побываю." Говоря это, я случайно взглянула въ окно; оно было заставлено цвѣтами въ горшкахъ и ящикахъ. Леди Вериндеръ, до безумія любя эти бренныя сокровища, то и дѣло вставала и подходила къ нимъ полюбоваться или понюхать. Новая мысль блестнула въ моемъ умѣ. "Ахъ! позвольте мнѣ сорвать одинъ цвѣтокъ?" сказала я, и такимъ образомъ, отстранивъ всякое подозрѣніе, подошла къ окну. Но вмѣсто того чтобы взять одинъ изъ цвѣтковъ, я прибавила новый въ формѣ другой книги изъ моего мѣшка, которую запрятала, въ видѣ сюрприза тетушкѣ, между розъ и гераніумовъ. За тѣмъ послѣдовала счастливая мысль:-- почему бы не сдѣлать этого для нея, бѣдняжки, во всѣхъ комнатахъ, куда она заходитъ? Я тотчасъ простилась, и пройдя залой, проскользнула въ библіотеку. Самуилъ, взошедшій на верхъ чтобы проводить меня, полагая, что я ушла, вернулся внизъ. Въ библіотекѣ на столѣ я замѣтила двѣ "забавныя книги", рекомендованныя богопротивнымъ докторомъ. Я мигомъ скрыла ихъ изъ виду подъ двумя изданіями изъ моего мѣшка. Въ чайной комнатѣ пѣла въ клѣткѣ любимая тетушкина канарейка. Тетушка всегда сама кормила эту птицу. На столѣ, какъ разъ подъ клѣткой, насыпано было канареечное сѣмя. Я положила тутъ же и книгу. Въ гостиной представилось еще болѣе удобныхъ случаевъ опростать мѣшокъ. На фортепіано лежали любимыя тетушкины ноты. Я сунула еще двѣ книги и помѣстила еще одну во второй гостиной подъ неоконченнымъ вышиваньемъ, надъ которымъ, какъ мнѣ было извѣстно, трудилась леди Вериндеръ. Изъ второй гостиной былъ выходъ въ маленькую комнатку, отдѣленную отъ нея портьерой. Тамъ на каминѣ лежалъ тетушкинъ простенькій, старомодный вѣеръ. Я развернула девятую книгу на самомъ существенномъ отрывкѣ и заложила вѣеромъ мѣсто замѣтки. Теперь возникалъ вопросъ, идти ли на верхъ попробовать счастья въ спальняхъ, безъ сомнѣнія, рискуя на оскорбленіе, если особа въ чепцѣ съ лентами случатся на ту пору въ верхнемъ отдѣленіи дома и встрѣтитъ меня. Но что же до этого? Жалокъ тотъ христіанинъ, который боится оскорбленій. Я вошла на верхъ, готовая все вытерпѣть. Тамъ было тихо и пусто: прислуга, кажется, чайничала въ это время. Тетушкина комната была первою. На стѣнѣ противъ постели висѣлъ миніатюрный портретъ покойнаго милаго моего дядюшки, сэръ-Джона. Онъ, казалось, улыбался мнѣ; онъ, казалось, говорилъ: "Друзилла! положите книгу." По бокамъ тетушкиной постели стояли столики. Она плохо спала, и по ночамъ ей то и дѣло надобилась,-- а можетъ-быть, ей только казалось, что надобится,-- разныя разности. Съ одного боку я положила книгу возлѣ спичечницы, а съ другаго подъ коробку съ шоколатными лепешками. Понадобится ли ей свѣча, или лепешка, ей тотчасъ попадется на глаза или подъ руку драгоцѣнное изданіе и скажетъ ей съ безмолвнымъ краснорѣчіемъ: "коснись меня! коснись!" На двѣ моего мѣшка оставалась лишь одна книга, и только одна комната оставалась неосмотрѣнною,-- ванная, въ которую ходъ былъ изъ спальни. Я заглянула въ все, и святой, внутренній, никогда не обманывающій голосъ шепнулъ мнѣ:-- ты всюду приготовила ей встрѣчи, Друзилла; приготовь ей встрѣчу въ ваннѣ, и трудъ твой оконченъ. Я замѣтила блузу, брошенную на креслѣ. Она была съ карманомъ, и въ этотъ-то карманъ я положила послѣднюю книгу. Можно ли выразить словами отмѣнное чувство исполненнаго долга, съ которымъ я выскользнула изъ дому, никѣмъ незамѣченная, и очутилась на улицѣ съ пустымъ мѣшкомъ подъ мышкой? О вы, свѣтскіе друзья, гоняющіеся за призракомъ удовольствія въ грѣховномъ лабиринтѣ развлеченій, какъ легко и доступно счастье, если Вы только захотите быть добрыми! Въ этотъ вечеръ, укладывая свои вещи, и размышляя объ истинныхъ богатствахъ, разсыпанныхъ столь щедрою рукой по всему дому моей богатой тетушки, я чувствовала себя въ такой дали отъ всякихъ горестей, какъ будто я снова стала ребенкомъ. У меня было такъ легко на душѣ, что я запѣла стихъ Вечерняго Гимна. У меня было такъ легко на душѣ, что я заснула, не допѣвъ другаго стиха; точно дѣтство вернулось, полнѣйшее дѣтство!
   Такъ я провела благодатную ночь. Какою молодою чувствовала я себя, просыпаясь на слѣдующее утро! Я могла бы прибавить: какою молодою казалась я, еслибъ я была способна остановиться на чемъ-либо, касающемся моего бреннаго тѣла! Но я не способна къ этому,-- и ничего не прибавляю.
   Когда пришло время завтрака,-- не ради чревоугодія, но для того чтобы вѣрнѣе застать тетушку,-- я надѣла шляпу, собираясь на Монтегю-скверъ. Но въ ту минуту, какъ я была уже готова, служанка при занимаемыхъ мною нумерахъ заглянула въ дверь и доложила: "слуга леди Вериндеръ желаетъ видѣть миссъ Клакъ."
   Въ то время моего пребыванія въ Лондонѣ я занимала нижній этажъ. Входная зала была моею пріемной. Очень маленькая, очень низенькая, весьма бѣдно меблированная, но зато какая чистенькая! Я выглянула въ корридоръ, желая знать, который изъ лакеевъ леди Вериндеръ спрашивалъ меня. То былъ молодой Самуилъ, вѣжливый, румяный юноша, съ кроткою наружностью и весьма обязательнымъ обхожденіемъ. Я всегда чувствовала духовное влеченіе къ Самуилу и желаніе попытать надъ нимъ нѣсколько серіозныхъ словъ. Пользуясь этимъ случаемъ, я пригласила его въ пріемную.
   Онъ вошелъ съ огромнымъ сверткомъ подъ мышкой. Кладя его на полъ, онъ, кажется, испугался своей ноши. "Поклонъ отъ миледи, миссъ; и приказано сказать, что при этомъ есть письмо." Передавъ свое порученіе, румяный юноша удивилъ меня своимъ видомъ: какъ будто ему хотѣлось убѣжать.
   Я удержала его, предложивъ нѣсколько ласковыхъ вопросовъ. Можно ли будетъ повидать тетушку, зайдя на Монтегю-скверъ? Нѣтъ; она поѣхала кататься. Съ ней отправилась миссъ Рахиль; мистеръ Абльвайтъ также занялъ мѣсто въ экипажѣ. Зная въ какомъ прискорбномъ запущеніи у милаго мистера Годфрея дѣла по милосердію, я заходила весьма страннымъ, что онъ поѣдетъ кататься, подобно празднымъ людямъ. Я остановила Самуила у двери и сдѣлала еще нѣсколько ласковыхъ вопросовъ. Миссъ Рахиль собирается нынче вечеромъ на балъ, мистеръ Абльвайтъ располагаетъ пріѣхать къ кофе, а отправиться вмѣстѣ съ нею. На завтра объявленъ утренній концертъ, а Самуилу приказано взять мѣста для многочисленнаго общества, въ томъ числѣ и для мистера Абльвайта. "Того и гляди разберутъ всѣ билеты, миссъ, проговорилъ невинный юноша,-- если я не успѣю сбѣгать и захватить ихъ поскорѣе"! Съ этими словами онъ убѣжалъ, а я снова осталась одна, занятая нѣкоторыми тревожными мыслями.
   Сегодня вечеромъ назначено было чрезвычайное собраніе Материнскаго Общества Дѣтской Одежды, созванное нарочно въ видахъ полученія совѣта и помощи отъ мистера Годфрея. Но вмѣсто того чтобы поддержать наше братство при ошеломляющемъ притокѣ брюкъ, отъ котораго маленькая наша община упала духомъ, онъ собирался пить кофе на Монтегю-скверѣ и затѣмъ ѣхать на балъ! Слѣдующее утро было избрано для празднества въ Обществѣ Надзора за Воскресными Подругами прислуги Британскихъ Дамъ. Вмѣсто того чтобы своимъ присутствіемъ вдохнуть жизнь и душу этому ратующему учрежденію, онъ связался съ компаніей мірянъ, отправляющихся на утренній концертъ! Я спрашивала себя, что бы это значило? Увы! Это значило, что нашъ христіанскій герой являлся мнѣ въ новомъ свѣтѣ и становился въ умѣ моемъ однимъ изъ ужаснѣйшихъ отступниковъ новѣйшаго времени.
   Но возвратимся, однако, къ разказу о текущемъ днѣ. Оставшись одна въ своей комнатѣ, я весьма естественно обратила вниманіе на свертокъ, который такъ пугалъ румянаго молодаго лакея. Не прислала ли тетушка обѣщаннаго подарочка на память? И не облекся ли онъ въ форму заношенныхъ платьевъ, стертыхъ серебряныхъ ложекъ, или драгоцѣнныхъ камней въ старомодной оправѣ, словомъ, чего-либо подобнаго? Готовая все принять не оскорбляясь, я развернула свертокъ,-- и что же бросалось мнѣ въ глаза? Дюжина безцѣнныхъ изданій, раскиданныхъ мною наканунѣ по всему дому; всѣ они возвращались мнѣ по приказу доктора! Какъ же было не трепетать юному Самуилу, когда онъ принесъ этотъ свертокъ въ мою комнату! Какъ же было не бѣжать ему, исполнивъ это несчастное порученіе! Что касается письма тетушки, то она, бѣдняжка, просто увѣдомляла меня, что не смѣетъ ослушаться своего врача. Что теперь предстояло дѣлать? При моихъ свѣдѣніяхъ и правилахъ, я не колебалась ни минуты.
   Однажды укрѣпленный сознаніемъ, однажды ринувшись на поприще очевидной пользы, христіанинъ никогда не уступаетъ. Ни общественныя, ни домашнія вліянія не производятъ на насъ ни малѣйшаго впечатлѣнія, какъ скоро мы приступили къ исполненію того къ чему мы призваны. Пусть результатомъ нашей миссіи будутъ налоги, пусть результатомъ ея будетъ мятежъ, пусть результатомъ ея будетъ война; мы продолжаемъ свое дѣло, не обращая вниманія ни на какія человѣческія соображенія, которыя двигаютъ внѣшнимъ міромъ; мы выше разума; мы за предѣлами смѣшнаго; мы ничьими глазами не смотримъ, ничьими ушами не слушаемъ, ничьимъ сердцемъ не чувствуемъ, кромѣ собственныхъ. Дивное, славное преимущество! А какъ его добиться? О, друзья мои, вы могли бы избавить себя отъ безполезнаго вопроса! Мы одни только и можемъ добиться его, потому что одни мы всегда правы.
   Что же касается заблудшей моей тетушки, то форма, въ которой слѣдовало теперь проявиться моей благочестивой настойчивости, представилась мнѣ весьма ясно.
   Приготовленіе чрезъ посредство моихъ духовныхъ друзей не удалось, благодаря собственному нежеланію леди Вериндеръ. Приготовленіе посредствомъ книгъ не удалось, благодаря богопротивному упорству доктора. Быть по сему! Что же теперь попробовать? Теперь надлежало попробовать приготовленіе посредствомъ записочекъ. Другими словами, такъ какъ самыя книги были присланы назадъ, то слѣдовало сдѣлать выписки избранныхъ отрывковъ различнымъ почеркомъ, и адресовавъ ихъ тетушкѣ въ видѣ писемъ, однѣ отправить по почтѣ, а другія размѣститъ въ домѣ по плану, принятому мною наканунѣ. Письма не возбудятъ никакихъ подозрѣній; письма будутъ распечатаны, а однажды распечатанныя, быть-можетъ, и прочтутся. Нѣкоторыя изъ нихъ я сама написала: "Милая тетушка, смѣю ли проситъ вашего вниманія на нѣсколько строкъ?" и пр. "Милая тетушка, вчера вечеромъ я, читая, случайно напала на слѣдующій отрывокъ и пр." Другія письма были написаны моими доблестными сотрудницами, сестрами по Материнскому Обществу Дѣтской одежды и пр. "Милостивая государыня! Простите участію, принимаемому въ васъ вѣрнымъ, хотя и смиреннымъ другомъ...." "Милостивая государыня! позволите ли серіозной особѣ удивить васъ нѣсколькими шутливыми словами?" Употребляя такіе, и тому подобные образцы вѣжливыхъ просьбъ, мы воспроизвели всѣ безцѣнные отрывки въ такой формѣ, что ихъ не заподозрилъ бы даже зоркій матеріализмъ доктора. Еще не смерклись вокругъ насъ вечернія тѣни, какъ я уже запаслась для тетушки дюжиной пробуждающихъ писемъ, вмѣсто дюжины пробуждающихъ книгъ. Шесть изъ нихъ я тотчасъ распорядилась послать по почтѣ, а шесть оставила у себя въ карманѣ для собственноручнаго распредѣленія по всему дому на завтра.
   Вскорѣ послѣ двухъ часовъ я снова была уже на полѣ кроткой битвы, и стоя на крыльцѣ у леди Вериндеръ, предлагала нѣсколько ласковыхъ вопросовъ Самуилу.
   Тетушка дурно провела ночь. Теперь она снова въ той комнатѣ, гдѣ свидѣтельствовали ея завѣщаніе, отдыхаетъ на диванѣ и старается немного соснуть.
   Я сказала, что подожду въ библіотекѣ, пока можно будетъ ее видѣть. Въ ревностномъ желаніи поскорѣе размѣстить письма, мнѣ и въ голову не пришло освѣдомиться о Рахили. Въ домѣ было тихо; концертъ давно уже начался. Я была въ полной увѣренности, что она съ своею компаніей искателей удовольствія (и мистеромъ Годфреемъ, увы! въ томъ числѣ) была въ концертѣ, и ревностно посвятила себя доброму дѣлу, пока время, и обстановка была въ моемъ распоряженіи.
   Полученныя поутру письма къ тетушкѣ, въ томъ числѣ и шесть пробуждающихъ, отправленныхъ мною наканунѣ, лежали нераспечатанными на библіотечномъ столѣ. Очевидно, она чувствовала себя не въ силахъ заняться такою кучей писемъ. Я положила одно письмо изъ второй полдюжины отдѣльно на каминѣ, чтобъ оно возбудило ея любопытство своимъ положеніемъ въ сторонѣ отъ прочихъ. Второе письмо я съ умысломъ бросила на полу, въ чайной. Первый слуга, который войдетъ сюда послѣ меня, подумаетъ, что тетушка обронила его, и тщательно позаботатся возвратить ей. Засѣявъ такомъ образомъ поле нижняго этажа, я легко вбѣжала на верхъ, чтобы разсыпать свое милосердіе въ гостиныхъ. Только что я вошла въ первую комнату, какъ на крыльцѣ дважды стукнули въ дверь,-- тихо, спѣшно и осторожно. Прежде чѣмъ мнѣ пришло въ голову отступать къ библіотекѣ (въ которой я обѣщала дожидаться), проворный молодой лакей поспѣшилъ въ переднюю и отворилъ дверь. "Не важное дѣло", подумала я. При тетушкиномъ состояніи здоровья, посѣтителей обыкновенно не принимали. Но къ ужасу и удавленію моему, постучавшійся оказался исключеніемъ изъ общаго правила. Голосъ Самуила подо мною (повидимому, отвѣтивъ на кое-какіе вопросы, которыхъ я не разслыхала) несомнѣнно проговорилъ: "пожалуйте на верхъ, сэръ". Вслѣдъ затѣмъ я услыхала походку -- мужскую походку -- приближающуюся къ гостиной. Кто бы могъ быть этотъ привилегированный посѣтитель мужскаго пола? Почти вмѣстѣ съ этимъ вопросомъ мнѣ пришелъ въ голову и отвѣтъ: "Кому же быть, какъ не доктору?"
   Будь это иной посѣтитель, я позволила бы застать себя въ гостиной. Что же необыкновеннаго въ томъ, что я соскучилась въ библіотекѣ и взошла на верхъ ради перемѣны? Но самоуваженіе преграждало мнѣ встрѣчу съ лицемъ, оскорбившимъ меня отсылкой назадъ моихъ книгъ. Я скользнула въ третью комнату, сообщавшуюся, какъ я выше сказала, со второю гостиной, и опустила портьеру у входа. Переждать минутки двѣ -- и наступитъ обычный исходъ подобныхъ случаевъ, то-есть доктора проводятъ въ комнату больной.
   Я переждала минутки двѣ и болѣе двухъ минутокъ; мнѣ слышалась безпокойная ходьба посѣтителя изъ угла въ уголъ.
   Я слышала какъ онъ разговаривалъ про себя; мнѣ даже голосъ его показался знакомымъ. Не ошиблась ли я? Быть можетъ, это не докторъ, а кто-нибудь другой? Мистеръ Броффъ, напримѣръ? Нѣтъ! Неизмѣнный инстинктъ подсказалъ мнѣ, что это не мистеръ Броффъ. Кто бы онъ ни былъ, но все-таки онъ продолжилъ разговаривать съ самимъ собой. Я крошечку раздвинула портьеру и прислушалась.
   Я услыхала слова: "сегодня же сдѣлаю это!" А голосъ, произнесшій ихъ, принадлежалъ мистеру Годфрею Абльвайту.
   

V.

   Рука моя выпустила портьеру. Но не думайте,-- о нѣтъ, не думайте,-- чтобы страшно-затруднительное положеніе мое было главною мыслью въ моемъ умѣ! Братское участіе, принимаемое мною въ мистерѣ Годфреѣ, было такъ ревностно, что я даже не спросила себя: отчего бы онъ не въ концертѣ. Нѣтъ! Я думала лишь о словахъ,-- поразительныхъ словахъ,-- только что сорвавшихся у него съ устъ. Онъ сегодня же это сдѣлаетъ! Онъ сказалъ съ выраженіемъ грозной рѣшимости, что сдѣлаетъ это сегодня. Что же,-- о! что такое онъ сдѣлаетъ! Нѣчто болѣе недостойное его чѣмъ то, что онъ уже сдѣлалъ? Не отступится ли онъ отъ самой вѣры? Не покинетъ ли онъ наше Материнское Общество? Не въ послѣдній ли разъ мы видѣли ангельскую улыбку его въ комитетѣ? Не въ послѣдній ли разъ мы слышали его недоступное соперничеству краснорѣчіе въ Экстеръ-Галлѣ? Я была до того взволнована при одной мысли о столь ужасныхъ превратностяхъ въ судьбѣ такого человѣка, что, кажется, бросилась бы изъ своего тайника, именемъ всѣхъ дамскихъ комитетовъ въ Лондонѣ умоляя его объясниться, какъ вдругъ услыхала въ комнатѣ другой голосъ. Онъ проникъ за портьеру; онъ былъ громокъ, онъ былъ смѣлъ, онъ былъ лишенъ всякой женственной прелести. Голосъ Рахили Вериндеръ!
   -- Зачѣмъ вы сюда зашли, Годфрей? спросила она:-- отчего вы не пошли въ библіотеку?
   Онъ тихо засмѣялся и отвѣтилъ:
   -- Тамъ миссъ Клакъ.
   -- Клакъ въ библіотекѣ!
   Она тотчасъ же сѣла на оттоманку во второй гостиной и сказала:
   -- Вы совершенно правы, Годфрей. Лучше вамъ остаться здѣсь.
   Мигъ тому назадъ я была въ лихорадочномъ жару, не зная на что рѣшиться. Теперь я стала холодна какъ ледъ и не ощущала ни малѣйшей нерѣшимости. Послѣ того что я слышала, мнѣ было невозможно показаться. Объ отступленіи, кромѣ устья камина, и думать нечего. Впереди меня ожидало мученичество. Ради справедливости, не щадя себя, я безъ шороху расположила портьеру такъ, чтобы мнѣ все было видно и слышно. И затѣмъ встрѣтила мученія въ духѣ первобытныхъ христіанъ.
   -- Не садитесь на оттоманку, продолжала молодая леди,-- принесите себѣ кресло, Годфрей. Я люблю, чтобы сидѣли противъ меня во время разговора.
   Онъ взялъ ближайшее кресло, на низенькихъ ножкахъ. Оно было ему вовсе не по росту, довольно высокому. Я до сихъ поръ еще не видывала его ногъ въ такой невыгодной обстановкѣ.
   -- Ну? продолжила она.-- Что же вы имъ сказали?
   -- То самое, что вы мнѣ говорили, милая Рахиль.
   -- Что мама не совсѣмъ здорова сегодня? И что я не хочу ѣхать въ концертъ, оставивъ ее одну?
   -- Это самое. Всѣ жалѣли, что лишатся вашего присутствія въ концертѣ, но совершенно поняли васъ. Всѣ шлютъ вамъ поклонъ и выражаютъ утѣшительную надежду, что нездоровье леди Вериндеръ скоро пройдеть.
   -- А вы не думаете, что она опасна, Годфрей, нѣтъ?
   -- Далеко нѣтъ! Я вполнѣ увѣренъ, что она совсѣмъ поправится въ нѣсколько дней.
   -- И мнѣ то же думается. Сначала я немного боялась, но теперь и мнѣ то же думается. Вы оказали мнѣ большую любезность, извиняясь за меня предъ людьми, почти незнакомыми вамъ. Но что же вы сами-то не поѣхали съ ними? Мнѣ очень жаль, что и вы лишили себя удовольствія слушать музыку.
   -- Не говорите этого, Рахиль. Еслибы вы только знали, на сколько я счастливѣе -- здѣсь, съ вами!
   Онъ сложилъ руки и взглянулъ на нее. Онъ сидѣлъ въ такомъ положеніи, что ему для этого надо было повернуться въ мою сторону. Можно ли передать словами, какъ мнѣ стало больно, когда я увидѣла въ лицѣ его именно то самое страстное выраженіе, которое такъ очаровывало меня, когда онъ ораторствовалъ на платформѣ Экстеръ-Галла въ пользу легіона неимущихъ собратьевъ.
   -- Трудно отвыкать отъ дурныхъ привычекъ, Годфрей. Но постарайтесь отвыкнуть отъ привычки говорить комплименты: вы мнѣ доставите большое удовольствіе.
   -- Вамъ, Рахиль, я въ жизнь мою никогда не говорилъ комплиментовъ. Счастливая любовь еще можетъ иногда употреблять языкъ лести, я согласенъ. Но безнадежная любовь всегда правдива.
   Говоря "безнадежная любовь", онъ близехонько придвинулъ кресло и взялъ ея руку. Настало минутное молчаніе. Онъ, волновавшій всѣхъ, безъ сомнѣнія, взволновалъ и ее. Мнѣ показалось, что я теперь поняла слова, сорвавшіяся у него, когда онъ былъ одинъ въ гостиной: "сегодня же сдѣлаю это". Увы! чувство строжайшаго прилачія едва ли бы помѣшало понять, что онъ теперь именно это и дѣлаетъ.
   -- Вы развѣ забыли, Годфрей, нашъ уговоръ въ то время, когда мы была въ деревнѣ? Мы уговорилась быть двоюродными -- а только.
   -- Я нарушаю уговоръ всякій разъ, какъ съ вами вижусь, Рахиль.
   -- Такъ не видайтесь со мной.
   -- Что пользы! Я нарушаю уговоръ всякій разъ, какъ о васъ думаю. О, Рахиль! Съ какою добротой вы вчера еще говорила мнѣ, что цѣните меня гораздо выше прежняго? Ужели безумно основать надежду на этихъ дорогахъ словахъ? Ужели безумно грезить, что настанетъ нѣкогда день, въ который сердце ваше смягчатся ко мнѣ? Если я безумецъ, не разувѣряйте меня! Оставьте мнѣ это заблужденіе. Надо хоть это лелѣять, хоть этимьъутѣшаться, если ужь нѣтъ ничего болѣе.
   Голосъ его дрожалъ, и онъ закрылъ глаза бѣлымъ платкомъ. Опять Экстеръ-Галлъ! Для дополненія параллели не доставало только слушателей, рукоплесканій и стакана воды. Даже ея ожесточенное сердце было тронуто. Я видѣла, какъ она склонилась немного поближе къ нему. Въ слѣдующихъ словахъ ея послышался небывалый тонъ участія.
   -- Точно ли вы увѣрены, Годфрей, что до такой степени любите меня?
   -- Увѣренъ ли! Вы знаете чѣмъ я былъ, Рахиль. Позвольте мнѣ сказать вамъ что я теперь. Я потерялъ всякій интересъ въ жизни, кромѣ васъ. Со мной произошло превращеніе, въ которомъ не могу дать себѣ отчета. Повѣрите ли? Моя дѣятельность по милосердію опротивѣла мнѣ до невозможности; какъ только увижу дамскій комитетъ, радъ бѣжать на край свѣта! Если лѣтописи отступничества и представляютъ что-нибудь подобное этому заявленію, я замѣчу только, что въ огромномъ запасѣ моей начитанности не встрѣчается такого случая.
   Мнѣ подумалось о Материнскомъ Обществѣ! Подумалось о надзорѣ за воскресными подругами; подумалось и о другихъ обществахъ, слишкомъ многочисленныхъ для перечисленія, которыя всѣ до единаго держались этимъ человѣкомъ, какъ бы выстроенныя на крѣпкой битвѣ. Мнѣ подумалось о ратующихъ женскихъ комитетахъ, втягивавшихъ, такъ сказать, самое дыханіе жизненной дѣятельности сквозь ноздри мистера Годфрея,-- того самаго мистера Годфрея, который только что обозвалъ ихъ доброе дѣло "противнымъ" и объявилъ, что радъ бѣжать на край свѣта когда находится въ ихъ обществѣ! Да послужитъ ободреніемъ настойчивости моихъ юныхъ подругъ, если я скажу, что это было сильное испытаніе даже при моей выдержкѣ; но я смогла молча подавить свое правдивое негодованіе. Въ то же время, надо отдать себѣ справедливость, я не проронила на одного словечка изъ разговора. Первая вслѣдъ затѣмъ заговорила Рахиль.
   -- Вы кончили свою исповѣдь, сказала она:-- не знаю, вылѣчитъ ли васъ отъ этой несчастной привязанности моя исповѣдь, если я покаюсь!
   Онъ вздрогнулъ. Сознаюсь, я тоже вздрогнула. Онъ думалъ, и я тоже думала, что она собирается открыть ему тайну Луннаго камня.
   -- Думалось ли вамъ, глядя на меня, продолжала она,-- что я несчастнѣйшая дѣвушка въ свѣтѣ? Можетъ ли быть большее несчастіе чѣмъ жить униженною въ собственномъ мнѣніи? Вотъ какова моя теперешняя жизнь.
   -- Милая Рахиль! Вамъ нѣтъ никакого основанія высказываться такимъ образомъ.
   -- Почему вы знаете, что нѣтъ основанія?
   -- Можно ли это спрашивать! знаю,-- потому что знаю васъ. Ваше молчаніе на на-волосъ не понизило васъ во мнѣніи истинныхъ друзей. Пропажа драгоцѣннаго подарка въ день рожденія можетъ казаться странною; необъяснимая связь ваша съ этимъ проиошествіемъ можетъ казаться еще страннѣе....
   -- Да вы объ Лунномъ камнѣ говорите, Годфрей?
   -- Конечно, я думалъ, что вы заговорили....
   -- Вовсе я объ этомъ не заговаривала. Я могу слышать о пропажѣ Луннаго камня,-- говори, кто хочетъ,-- не чувствуя себя униженною въ собственномъ мнѣніи. Если тайна алмаза когда-нибудь выяснится, тогда станетъ извѣстно, что я приняла на себя страшную отвѣтственность; узнаютъ, что я обязалась сохранить несчастную тайну,-- но тогда же станетъ яснѣе солнца въ полдень, что я не сдѣлала никакой низости! Вы не поняли меня, Годфрей! Моя вина, что я не такъ ясно выразилась. Во что бы то ни стало, я буду яснѣе. Предположимъ, что вы не любите меня. положимъ, вы любите другую?
   -- Да?
   -- Положимъ, вы узнали бы, что эта женщина вовсе не достойна васъ. Вполнѣ убѣдились бы, что вамъ позорно и подумать о ней лишній разъ. Краснѣли бы отъ одной мысли жениться на такой особѣ.
   -- Да?
   -- И, положимъ, что наперекоръ всему, вы не могли бы вырвать ее изъ своего сердца. положимъ, что чувство, возбужденное ею (въ то время, когда вы еще вѣрили въ нее), неодолимо. Положимъ, любовь, которую эта несчастная внушила вамъ... О, да никакими словами не выразить всего этого! Какъ заставить понять мущину, что чувство, производящее во мнѣ омерзеніе къ самой себѣ, въ то же время чаруетъ меня? Это мое дыханіе жизни и вмѣстѣ ядъ, убивающій меня! Уйдите! Надо съ ума сойдти, чтобы говорить такъ какъ я съ вами. Нѣтъ! не уходите, зачѣмъ уносить ложное впечатлѣніе. Надо сказать, что слѣдуетъ, въ свою защиту. Замѣтьте это! Онъ не знаетъ -- онъ никогда не узнаетъ того, что я вамъ сказала. Я никогда съ нимъ не увижусь,-- будь что будетъ,-- никогда, никогда, никогда больше съ нимъ не увижусь! Не спрашивайте его имени! Не спрашивайте больше ничего! Перемѣнимъ разговоръ. Довольно ли вы сильны въ медицинѣ, Годфрей, чтобы сказать мнѣ, отчего это я точно задыхаюсь? Нѣтъ ли такого рода истерики, которая разражается словами вмѣсто слезъ? Ну, вотъ еще! Къ чему кто? Вамъ теперь легко справиться съ огорченіемъ, если только я причинила его вамъ. Неправда ли, вѣдь я теперь понизилась на свое настоящее мѣсто въ вашемъ мнѣніи? Не обращайте вниманія! Не жалѣйте меня! Уйдите, ради Бога!
   Она вдругъ отвернулась, порывисто упада руками на спинку оттоманки, головой въ подушку, и зарыдала. Еще не успѣла я скандализоваться этимъ, какъ неожиданный поступокъ по стороны мистера Годфрея поразилъ меня ужасомъ. Повѣрятъ ли, что онъ упалъ на колѣна къ ея ногамъ? Торжественно объявляю, на оба колѣна! Дозволитъ ли скромность упомянуть, что онъ обвилъ ея шею руками? И дозволительно ли невольному обожанію сознаться, что онъ наэлектризовалъ ее двумя словами:
   -- Благородная душа!
   Не болѣе того! Но онъ выговорилъ это однимъ изъ тѣхъ порывовъ, которые прославили его, какъ публичнаг омнѣнія, обязанъ своему мірскому воспитанію), которое я не имѣю желанія опровергать. Онъ очень зорко видитъ все. Я кажется произвела на него почти такое же впечатлѣніе, какое произвела на извощика. Онъ также произнесъ нечестивое выраженіе, поспѣшно ушелъ и оставилъ меня побѣдительницей.
   Какъ только мы остались однѣ, тетушка прилегла на диванъ, а потомъ намекнула съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ на свое завѣщаніе.
   -- Я надѣюсь, что вы не сочтете себя забытою, Друзилла, сказала она.-- Я намѣрена отдать вамъ ваше маленькое наслѣдство, милая моя, сама лично.
   Это былъ золотой случай! Я воспользовалась имъ тутъ же. Другими словами, я тотчасъ раскрыла мой мѣшокъ и вынула трактатъ, лежавшій на верху. Онъ оказался однимъ изъ первыхъ изданій -- только двадцать-пятымъ -- знаменитаго анонимнаго сочиненія (думаютъ, что его писала драгоцѣнная миссъ Беллоусъ), подъ заглавіемъ "Домашній Змѣй". Цѣлъ этой книги съ которой можетъ быть мірской читатель незнакомъ -- показать, какъ злой духъ подстерегаетъ насъ во всѣхъ по наружности невинныхъ поступкахъ нашей ежедневной жизни. Главы, наиболѣе приспособленныя къ женскому чтенію, называются: "Сатана въ головной щеткѣ", "Сатана за зеркаломъ", "Сатана подъ чайнымъ столомъ", "Сатана глядящій изъ окна" -- и многія другія.
   -- Обратите ваше вниманіе, милая тетушика, на эту драгоцѣнную книгу -- и вы дадите мнѣ все, чего я прошу.
   Съ этими словами я подала ей книгу, развернутую на замѣчательномъ мѣстѣ -- непрерывный порывъ пылкаго краснорѣчія! Содержаніе: "Сатана между подушками дивана".
   Бѣдная лэди Вериндеръ (легкомысленно прислонившаяся къ подушкамъ своего дивана) взглянула на книгу и подала ее мнѣ смутившись еще больше прежняго.
   -- Я боюсь, Друзилла, сказала она: -- что мнѣ надо подождать, пока мнѣ будетъ лучше, прежде чѣмъ я могу это прочесть. Докторъ...
   Какъ только она упомянула о докторѣ, я ужъ знала, что будетъ. Часто и часто, въ моей прошлой опытности между моимъ погибающими ближними, члены извѣстной нечестивой медицинской профессіи становились между мною и моимъ благотворительнымъ дѣломъ -- подъ тѣмъ жалкимъ предлогомъ, что больному нужно спокойствіе и что они болѣе всего опасались тревожнаго вліянія миссъ Клакъ и ея книгъ. Именно тотъ же самый ослѣпленный матеріализмъ (вѣроломно дѣйствующій у меня за спиною) теперь старался меня лишить единственнаго нрава собственности, на какое могла имѣть притязаніе моя бѣдность -- права духовной собственности въ моей погибающей теткѣ.
   -- Докторъ сказалъ мнѣ, продолжала моя бѣдная заблудившаяся родственница: -- что мнѣ сегодня совсѣмъ не такъ хорошо. Одъ запретилъ мнѣ видѣть постороннихъ и приказалъ, если я ужъ стану читать, только читать самыя легкія и интересныя книги. "Не дѣлайте ничего, лэди Вериндеръ, что могло бы утомить вашу голову или ускорить біеніе вашего пульса" -- это были его послѣднія слова, Друзилла, когда онъ оставилъ меня сегодня.
   Мнѣ ничего не оставалось болѣе, какъ уступить -- только на одну минуту. Всякое открытое увѣреніе въ томъ, что мое дѣло гораздо важнѣе дѣла доктора, заставало бы врача дѣйствовать на человѣческую слабость съ своей паціенткой и угрожать, что онъ броситъ ее лечить. Къ счастью, есть много способовъ сѣли добрыя сѣмяна, и немногіе понимаютъ эти способы лучше меня.
   -- Вы можетъ быть почувствуете себя крѣпче, душечка, часа черезъ два, сказала я:-- или вы можете проснуться завтра утромъ съ чувствомъ чего-то недостающаго вамъ, и даже эта простая книга можетъ замѣнить этотъ недостатокъ. Вы позволите мнѣ оставить эту книгу, тетушка? Конечно, докторъ не можетъ ничего сказать противъ этого.
   Я засунула книгу подъ подушку дивана возлѣ ея носоваго платка и скляночки съ нюхательнымъ спиртомъ. Каждый разъ, какъ рука ея станетъ отыскивать то или другое, она дотронется до книги, и рано или поздно (кто можетъ это знать?) книга, можетъ быть, тронетъ ее. Распорядившись такимъ образомъ, сочла благоразумнымъ уйти.
   -- Позвольте мнѣ оставить насъ отдохнуть, милая тетушка, я зайду опять завтра.
   Я случайно посмотрѣла на окно, когда говорила это. Оно было наполнено цвѣтами въ ящикахъ и горшкахъ. Лэди Вериндеръ сумасбродно любила эти тлѣнныя сокровища и имѣла привычку вставать время отъ времени смотрѣть на нихъ и нюхать. Новая мысль промелькнула въ головѣ моей.
   -- О! могу ли я сорвать цвѣтокъ? сказала я -- и такимъ образомъ, не возбуждая подозрѣнія, подошла къ окну.
   Вмѣсто того, чтобы сорвать цвѣтокъ, я прибавила еще цвѣтокъ въ видѣ другой книги изъ моего мѣшка, которую я оставила, въ сюрпризъ тетушкѣ, между гераніемъ и розами. Счастливая мысль послѣдовала за этимъ: "Почему не сдѣлать то же самое для нея, бѣдняжки, въ каждой другой комнатѣ, въ которую она войдетъ?" Я немедленно простилась съ нею и, проходя черезъ переднюю, прокралась въ библіотеку. Самюэль, подойдя къ двери, чтобы выпустить меня, и предположивъ, что я ушла, опять ушелъ внизъ. На столѣ и въ библіотекѣ я примѣтила днѣ "интересныя книги", рекомендованныя нечестивымъ докторомъ. Я немедленно скрыла ихъ отъ глазъ подъ моими двумя драгоцѣнными книгами. Въ столовой я нашла любимую канарейку тетушки, пѣвшую въ клѣткѣ. Она всегда имѣла привычку сама кормить эту птичку. На столѣ, стоявшемъ подъ клѣткою, было разсыпано сѣмя. Я положила книгу между сѣменемъ. Въ гостиной я нашла болѣе пріятные случаи опорожнить мой мѣшокъ. Любимыя музыкальныя піесы тетушки лежали на фортепіано. Я засунула еще двѣ книги между нотами. Еще книгу я положила въ задней гостиной подъ неоконченнымъ вышиваніемъ; я знала, что эта работа лэди Вериндеръ. Третья маленькая комнатка находилась возлѣ задней гостиной, отдѣляясь отъ нея портьерами, а не дверью. Простой, старинный вѣеръ тетушки лежалъ на каминѣ. Я раскрыла девятую книгу на одномъ особенномъ мѣстѣ, а вѣеръ положила вмѣсто замѣтки. Тугъ насталъ вопросъ, не пробраться ли мнѣ еще выше, въ спальную -- рискуя, безъ сомнѣнія, подвергнуться оскорбленію, если служанка въ чепчикѣ съ лептами будетъ въ это время въ верхнемъ этажѣ и увидитъ меня. Но что же изъ этого? Неужели бѣдная христіанка будетъ бояться оскорбленій? Я пошла на верхъ, приготовясь вынести все. Вездѣ было тихо и пусто -- я полагаю, въ это время слуги пили чай. Спальная тетушки была спереди. Миніатюрный портретъ покойнаго милаго дядюшки сэр-Джона висѣлъ на стѣнѣ напротивъ постели. Онъ какъ будто улыбался мнѣ, онъ какъ будто говорилъ: "Друзилла, положи книгу". Съ каждой стороны постели тетушки стоялъ столъ. Она страдала безсонницей и имѣла надобность, или по-крайней мѣрѣ она такъ думала, во многихъ вещахъ ночью. Я положила книгу возлѣ сѣрныхъ спичекъ съ одной стороны и книгу подъ коробочку съ шеколадными лепешками съ другой. Понадобится ли ей огонь или понадобится ей лепешечка, драгоцѣнная книга бросится ей въ глаза или попадется подъ руку и во всякомъ случаѣ будетъ говорить съ безмолвнымъ краснорѣчіемъ: "Попробуйте меня! попробуйте меня!" Только одна книга осталась теперь въ моемъ мѣшкѣ и только одна комната, въ которой я еще не была ванная, выходившая изъ спальной. Я заглянула туда и священный внутренній голосъ, никогда не обманывающій, шепнулъ мнѣ: "Ты положила твои книги вездѣ, Друзилла, вездѣ, положи же и въ ванной, и дѣло твое будетъ сдѣлано". Я примѣтила блузу, брошенную на стулъ. Въ этой блузѣ былъ карманъ, и въ этотъ карманъ я положила мою послѣднюю книгу. Могутъ ли слова выразить сладостное сознаніе исполненнаго долга, когда я вышла изъ дома, не подозрѣваемая никѣмъ, и очутилась на улицѣ съ пустымъ мѣшкомъ подъ рукой? О, мои свѣтскіе друзья, гоняющіеся за призракомъ, удовольствіемъ сквозь преступныя извилины разврата, какъ легко быть счастливыми, еслибъ вы только захотѣли быть добрыми!
   Когда я сложила мои вещи въ этотъ вечеръ, когда я размыслила объ истинныхъ богатствахъ, которыя я разсыпала такой щедрою рукою съ верху до низу въ домѣ моей богатой тетки -- я почувствовала себя совершенно свободною отъ всякаго безпокойства, какъ будто опять сдѣлалась ребенкомъ. У меня было такъ легко на сердцѣ, что я запѣла стихъ изъ "Вечерняго гимна". У меня такъ легко было на сердцѣ, что я заснула прежде чѣмъ могла запѣть другой. Я опять сдѣлалась ребенкомъ! Опять сдѣлалась ребенкомъ!
   Такимъ образомъ я провела эту блаженную ночь. Когда я проснулась на слѣдующее утро, какою молодою почувствовала я себя! Я могла бы прибавить: какого молодою казалась я, будь я способна распространяться о моемъ тлѣнномъ тѣлѣ. Но я неспособна -- и не прибавляю ничего.
   Когда приблизилось время завтрака -- не ради своихъ удобствъ, но для того, чтобы увидѣться съ милой тетушкой -- я надѣла шляпку и отправилась къ сквэру Монтегю. Только что я была готова, служанка той квартиры, гдѣ я тогда жила, заглянула въ двери и сказала:
   -- Къ миссъ Клакъ пришелъ слуга отъ леди Вериндеръ.
   Я занимала нижній этажъ во время моего пребыванія въ Лондонѣ. Гостиная моя была Очень мала, очень низка и очень бѣдно меблирована, но зато какъ опрятна! Я заглянула въ корридоръ, посмотрѣть кто изъ прислуги лэди Вериндеръ пришелъ за мной. Это былъ молодой лакей Самюэль -- вѣжливый, румяный мущина, съ понятливымъ выраженіемъ въ лицѣ и съ весьма обязательнымъ обращеніемъ. Я всегда чувствовала духовное участіе въ Самюэлю и желаніе поучить его нѣсколькими серьезными словами. При этомъ случаѣ я пригласила его въ мою гостиную. Онъ вошелъ съ большимъ сверткомъ подъ рукой. Когда онъ положилъ свертокъ на столъ, какъ будто онъ испугалъ его.
   -- Милэди приказала вамъ кланяться, миссъ, и сказать, что вы найдете тутъ письмо.
   Исполнивъ это порученіе, румяный молодой лакей удивилъ меня, имѣя такой видъ, какъ будто ему хотѣлось убѣжать.
   Я удержала его, чтобы сдѣлать нѣсколько ласковыхъ разспросовъ. Могу ли я видѣть тетушку, если зайду на сквэръ Монтэгю? Нѣтъ, она уѣхала кататься. Миссъ Рэчель поѣхала съ нею, и мистеръ Эбльуайтъ тоже сѣлъ съ и имя въ коляску. Зная, какъ милый мистеръ Годфри запустилъ свои благотворительныя занятія, я нашла страннымъ, что онъ отправляется кататься, какъ человѣкъ праздный. Я оставила Самюэля въ дверяхъ и сдѣлала еще нѣсколько ласковыхъ разспросовъ. Миссъ Рэчель ѣдетъ на балъ сегодня, а мистеръ Эбльуайтъ условился пріѣхать къ кофе и ѣхать съ нею. На завтра объявленъ концертъ и Самюэлю было приказано взять нѣсколько билетовъ, въ томъ числѣ и для мистера Эбльуайта.
   -- Можетъ быть, всѣ билеты будутъ взяты, миссъ, сказалъ этотъ невинный юноша:-- если я не побѣгу за ними сейчасъ.
   Онъ убѣжалъ, говоря эти слова -- и я опять очутилась одна, съ тревожными мыслями, занимавшими меня.
   У насъ въ этотъ вечеръ было особенное засѣданіе въ комитетѣ "Материнскаго попечительства о превращеніи отцовскихъ панталонъ въ дѣтскіе", созванный нарочно для того, чтобъ получить совѣтъ и помощь отъ мистера Годфри. Вмѣсто того, чтобъ поддерживать наше общество, подавленное цѣлой грудой панталонъ, которые совершенно разорили пашу маленькую общину, онъ условился пить кофе на сквэрѣ Монтэгю, а потомъ ѣхать на балъ! Слѣдующій день былъ избранъ для празднества общества "Надзора британскихъ дамъ надъ воскресными обожателями служанокъ". Вмѣсто того, чтобъ присутствовать и быть душой этого бѣднаго средствами общества, онъ далъ слово ѣхать вмѣстѣ съ обществомъ суетныхъ людей на утренній концертъ! Я спросила себя: "Что это апатитъ? Увы! это значило, что нашъ христіанскій герой долженъ былъ обнаружиться мнѣ совершенно въ новомъ видѣ и соединиться въ душѣ моей заодно съ самыми ужасными вѣроотступниками новѣйшихъ временъ.
   Воротимся, однако, къ исторіи настоящаго дня. Оставшись одна въ комнатѣ, я натурально обратила мое вниманіе на свертокъ, который, повидимому, такъ странно пугалъ румянаго молодого лакея. Не прислала ли мнѣ тетушка моего обѣщаннаго наслѣдства, и не явится ли оно въ видѣ изношеннаго платья, потертыхъ серебряныхъ ложекъ или вышедшихъ изъ моды вещицъ, или чего-нибудь въ этомъ родѣ? Приготовившись принять все и не сердиться ни на что, я раскрыла свертокъ -- и что же встрѣтилось моимъ глазамъ? Двѣнадцать драгоцѣнныхъ изданій, которыя я разбросала но дому наканунѣ, всѣ возвращены мнѣ по приказанію доктора! Какъ же было не дрожать юному Самюэлю, когда онъ приносилъ свертокъ ко мнѣ въ комнату! Какъ ему было не бѣжать, когда онъ исполнилъ свое жалкое порученіе! Письмо моей тетушки, бѣдняжки, просто ограничивалось тѣмъ, что она не смѣла ослушаться своего доктора. Что же дѣлать теперь? При моемъ воспитаніи и моихъ правилахъ, я не имѣла ни малѣйшаго сомнѣнія.
   Поддерживаемая совѣстью и подвизаясь на каррьерѣ очевидной пользы, истинная христіанка не поддастся никогда. Ни общественное, ни частное вліяніе не производятъ на насъ ни милѣйшаго дѣйствія, когда мы разъ взялись за исполненіе нашей миссіи. Налоги, мятежи, война могутъ быть слѣдствіемъ миссіи, а мы все продолжаемъ наше дѣло, не обращая вниманія на всевозможныя соображенія, которыя двигаютъ свѣтомъ помимо насъ. Мы стоимъ выше насмѣшекъ, мы не видимъ чужими глазами, не слышимъ чужими ушами, не чувствуемъ ничьимъ сердцемъ, кромѣ нашего. Великолѣпное, великолѣпное преимущество! А какъ оно пріобрѣтается? Ахъ, друзья мои! вы можете избавить себя отъ безполезныхъ разспросовъ. Мы единственные люди на свѣтѣ, которые могутъ его пріобрѣсть -- потому что мы всегда правы.
   Въ дѣлѣ моей заблуждающейся тетки, форма, которую должна была принять набожная настойчивость, была для меня довольно ясна.
   Приготовленія къ будущей жизни посредствомъ клерикальныхъ друзей не удались по милости собственнаго нежеланія лэди Вериндеръ. Приготовленія посредствомъ книгъ не удались по милости нечестиваго упорства доктора. Пусть такъ! Что же теперь осталось попробовать? Оставалось попробовать приготовленія посредствомъ записокъ. Другими словами, такъ какъ книги были отосланы, то выбранныя мѣста изъ книгъ, написанныхъ разнымъ почеркомъ и адресованныхъ какъ письма къ тетушкѣ, должны были посылаться по почтѣ, а нѣкоторыя разбрасываться по дому, по тому плану, который я приняла наканунѣ. Какъ письма, это не возбудитъ подозрѣнія, какъ письма, это будетъ распечатано и можеть быть прочтено. Нѣкоторыя я написала сама.
   "Милая тетушка, могу я просить васъ обратить вниманіе на нѣсколько строкъ?" и проч.
   "Милая тетушка, я читала вчера и случайно встрѣтила слѣдующее мѣсто..." и проч.
   Другія письма были написаны для меня моими неоцѣненными сотрудницами, членами общества "Материнскаго попечительства".
   "Милостивая государыня, простите участію, принимаемому въ васъ истиннымъ, хотя смиреннымъ другомъ."
   "Милостивая государыня, можетъ ли серьезная особа побезпокоить васъ нѣсколькими утѣшительными словами?"
   Употребляя эти и тому подобныя формы вѣжливыхъ просьбъ, мы ввернули всѣ мои драгоцѣнныя мѣста подъ такою формою, которую даже бдительный матеріализмъ докторовъ не могъ подозрѣвать. Прежде чѣмъ вечернія тѣни сомкнулись около насъ, и написала двѣнадцать поучительныхъ писемъ къ тетушкѣ вмѣсто двѣнадцати поучительныхъ книгъ. Я немедленно распорядилась, чтобъ шесть писемъ были посланы по почтѣ, а шесть и оставила въ карманѣ, для того, чтобъ самой разбросать ихъ по дому на слѣдующій день. Вскорѣ послѣ двухъ часовъ я опять вступила на поле благочестивой борьбы, обратившись къ Самюэлю съ ласковыми разспросами у дверей дома лэди Вериндеръ. Тетушка провела дурную ночь. Она опять была въ той комнатѣ, въ которой я подписалась свидѣтельницей на ея завѣщаніи, лежала на диванѣ и старалась заснуть. Я сказала, что подожду въ библіотекѣ, не увижу ли ее потомъ. Въ моемъ усердіи разбросать письма, мнѣ въ голову не пришло разузнать о Рэчель. Въ домѣ было тихо и прошелъ уже тотчасъ, какъ начинался концертъ. Я увѣрена, что она и ея общество искателей удовольствія (включая, увы! и мистера Годфри) все было въ концертѣ, и съ жаромъ посвятила себя моему доброму дѣлу, между тѣмъ какъ время и удобный случай находились еще въ моемъ распоряженіи.
   Утренняя корреспонденція тётушки -- включая шесть поучительныхъ писемъ, которыя я послала на почту -- лежала ещё нераспечатанною на столѣ въ библіотекѣ. Она очевидно чувствовала себя не въ состояніи заняться такимъ множествомъ писемъ -- и можетъ быть ее испугало бы такое множество, еслибъ она позднѣе вошла въ библіотеку. Я положила одно изъ вторыхъ шести писемъ, чтобы привлечь ея любопытство именно тѣмъ, что оно будетъ лежать особо отъ остальныхъ. Второе письмо я съ намѣреніемъ положила на полъ въ столовой. Первый, кто войдетъ послѣ меня изъ прислуги, подумаетъ, что его обронила тетушка, и особенно постарается возвратить его ей. Усыпавъ такимъ образомъ поле дѣйствія въ нижнемъ этажѣ, я легко побѣжала наверхъ, разбросать мои благодѣянія на полу въ бельэтажѣ.
   Когда я вошла въ гостиную, я услыхала двойной стукъ въ дверь съ улицы -- тихій, торопливый и внимательный стукъ. Прежде чѣмъ я успѣла пробраться обратно въ библіотеку (въ которой предполагали, что я жду), проворный молодой лакей бытъ уже въ передней и отворялъ дверь. Я думала, что это ничего не значитъ. При состояніи здоровья тетушки, гостей не принимали. Къ моему ужасу и изумленію, тотъ, кто постучался тихо и слабо, оказался исключеніемъ изъ общаго правила.
   Голосъ Самюэля (очевидно, отвѣчавшій на вопросы, которыхъ я не слыхала) сказалъ очень ясно:
   -- Пожалуйте наверхъ, сэръ.
   Черезъ минуту я услыхала шаги -- шаги мужскіе -- приближавшіеся къ бельэтажу. Кто могъ быть этотъ избранный гость? Какъ только я сдѣлала себѣ этотъ вопросъ, мнѣ пришелъ въ голову и отвѣтъ. Кто это могъ быть, если не докторъ?
   Еслибъ это былъ другой гость, я позволила бы застать меня въ гостиной. Не было бы ничего необыкновеннаго въ томъ, что мнѣ надоѣло ждать въ библіотекѣ я что и пошла наверхъ, для перемѣны. Но уваженіе къ самой себѣ мѣшало мнѣ встрѣтиться съ человѣкомъ, который оскорбилъ меня, отославъ мнѣ обратно мои книги. Я проскользнула въ третью маленькую комнатку, которая, какъ я упомянула, сообщилась съ задней гостиной, и опустила портьеры, закрывшія открытую дверь. Стоило мнѣ подождать тутъ минуты двѣ, и случилось бы то, что обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ. То-есть, доктора провели бы въ комнату его паціентки.
   Я подождала минуты двѣ и даже болѣе. Я слышала, какъ гость тревожно ходилъ взадъ и впередъ. Я слышала также, что онъ говоритъ самъ съ собой. Мнѣ даже показалось, что я узнала его голосъ. Не ошиблась ли я? Неужели это не докторъ, а кто-нибудь другой? Мистеръ Брёффъ, напримѣръ? Нѣтъ, безошибочный инстинктъ сказалъ мнѣ, что это не мистеръ Брёффъ. Кто бы это ни былъ, онъ все продолжалъ разговаривать съ собой. Я раздвинула тяжелыя портьеры на самую крошечную крошечку и прислушалась.
   Слова, которыя я услыхала, были: "Я сдѣлаю это сегодня!" А голосъ, который произнесъ ихъ, принадлежалъ мистеру Годфри Эбльуайту.
   

Глава V.

   Рука моя опустила портьеру. Но не предполагайте -- о! не предполагайте -- чтобъ въ душѣ моей преобладала мысль объ ужасномъ затрудненіи моего положенія. Такъ велико было мое сестринское участіе къ мистеру Годфри, что я не останавливалась спрашивать себя, почему онъ не въ концертѣ. Нѣтъ! я думала только о словахъ -- объ изумительныхъ словахъ -- только что сорвавшихся съ его губъ. Онъ сдѣлаетъ это сегодня! Онъ сказалъ тономъ страшной рѣшимости: онъ сдѣлаетъ это сегодня. Что, что онъ сдѣлаетъ? Что-нибудь еще недостойнѣе его, чѣмъ онъ уже сдѣлалъ? Не отречется ли онъ отъ вѣры? Не броситъ ли онъ нашъ Материнскій комитетъ? Неужели мы въ послѣдній разъ видѣли его ангельскую улыбку въ залѣ комитета? Неужели мы въ послѣдній разъ слышали его безподобное краснорѣчіе въ Эксетер-Голлѣ? Я была такъ взволнована одною мыслью о такой ужасной возможности, могущей случиться съ такимъ человѣкомъ, что мнѣ кажется, я готова была выбѣжать изъ своего убѣжища и умолять его именемъ всѣхъ дѣтскихъ комитетовъ въ Лондонѣ объясниться -- когда вдругъ услыхала другой голосъ въ комнатѣ. Онъ проходилъ сквозь портьеры онъ былъ громокъ, онъ былъ смѣлъ, въ немъ вовсе не было женскаго очарованія. Эти былъ голосъ Рэчель Вериндеръ!
   -- Зачѣмъ вы пришли сюда, Годфри? спросила она.-- За-чѣмъ вы не пошли въ библіотеку?
   Онъ тихо засмѣялся и отвѣчалъ:
   -- Миссъ Клакъ въ библіотекѣ.
   -- Клакъ въ библіотекѣ!
   Она тотчасъ сѣла на диванъ въ задней гостиной.
   -- Вы совершенно правы, Годфри. Намъ лучше остаться здѣсь.
   Я была какъ къ горячкѣ; минуту тому назадъ, я не знала, что мнѣ дѣлать. Теперь я вдругъ охладѣла и недоумѣніе мое прошло. Показаться послѣ того, что я слышала, было невозможно. Уйти кромѣ камина, рѣшительно было некуда. Мнѣ предстояла мука. Я такъ поправила портьеры, что могла и видѣть и слышать. А потомъ отдалась на мученичество въ духѣ первобытной христіанки.
   -- Не садитесь на диванъ, продолжала молодая дѣвушка.-- Возьмите стулъ, Годфри. Я люблю, чтобъ тѣ, съ кѣмъ я говорю, сидѣли напротивъ меня.
   Онъ сѣлъ на ближайшій стулъ, который былъ низенькій. Годфри очень высокаго роста и этотъ стулъ былъ слишкомъ для него малъ. Я никогда прежде не видала его ноги въ такомъ невыгодномъ положеніи.
   -- Ну что? продолжала она.-- Что вы сказали имъ?
   -- Именно то, что вы, милая Рэчель, сказали мнѣ.
   -- Что мама не совсѣмъ здорова сегодня и что мнѣ не хотѣлось оставить ее и уѣхать въ концертъ?
   -- Именно эти слова. Имъ было жалъ лишиться вашего общества въ концертѣ, но они совершенно поняли вашъ отказъ. Всѣ прислали нимъ поклонъ и всѣ выразили надежду, что нездоровье лэди Вериндеръ скоро пройдетъ.
   -- Вы не считаете его серьезнымъ, Годфри?
   -- На противъ! Я совершенно увѣренъ, что черезъ нѣсколько дней она понравится совсѣмъ.
   -- Я сама такъ думаю. Сначала я немножко испугалась, но теперь я сама такъ думаю. Вы были очень добры, что извинитесь за меня передъ людьми почти вамъ незнакомыми. Но зачѣмъ вы не поѣхали съ ними въ концертъ? Очень непріятно, что и вы также не будете слышать этой музыки.
   -- Не говорите этого, Рэчель! Еслибъ вы только знали, на сколько я счастливѣе здѣсь съ вами!
   Онъ сжалъ свои руки и взглянулъ на нее. Въ томъ положеніи. которое онъ занималъ на стулѣ, сдѣлавъ это, онъ долженъ былъ повернуться въ ту сторону, гдѣ находилась я. Могутъ ли описать слова, какъ мнѣ сдѣлалось противно, когда я примѣтила то же самое патетическое выраженіе на лицѣ его, которое очаровывало меня, когда онъ говорилъ за милліоны своихъ неимущихъ братій на платформѣ Эксетер-Голла!
   -- Отъ дурной привычки дурно отставать, Годфри. Но постарайтесь отстать отъ привычки говорить комплименты -- постарайтесь, чтобъ сдѣлать удовольствіе мнѣ.
   -- Я никогда въ жизни не говорилъ комплиментовъ вамъ, Рэчель. Успѣшная любовь можетъ иногда принимать языкъ лести, я съ этимъ согласенъ, но безнадежная любовь, моя дорогая, всегда говоритъ правду.
   Онъ придвинулъ поближе свой стулъ и взялъ ее за руку когда сказалъ "безнадежная любовь". Наступило минутное молчаніе. Онъ, волновавшій всѣхъ, безъ сомнѣнія, взволновалъ и ее. Мнѣ кажется, я теперь понимала слова, вырвавшіяся у него, когда онъ былъ одинъ въ гостиной: "Я сдѣлаю это сегодня". Увы! самое строгое приличіе не могло не догадаться, что онъ дѣлаетъ теперь.
   -- Развѣ вы забыли, Годфри, въ чемъ мы условились, когда вы говорили со мною въ деревнѣ? Мы условились, что мы будемъ кузенами и болѣе ничѣмъ.
   -- Я нарушаю это условіе, Рэчель, каждый разъ, какъ вижу васъ.
   -- Такъ не видайтесь со мною.
   -- Это было бы совершенно безполезно! Я нарушаю это условіе каждый разъ, какъ думаю о васъ. О, Рэчель! какъ ласково вы сказали мнѣ намедни, что я занялъ болѣе высокое мѣсто въ вашемъ уваженіи, чѣмъ занималъ до-сихъ-поръ! Неужели это безумство, что я основываю надежды ни этихъ дорогихъ словахъ. Неужели это безумство, что я мечтаю, не наступитъ ли когда-нибудь день, когда ваше сердце можетъ смягчиться ко мнѣ? Не говорите мнѣ, если я дѣйствительно безумствую! Оставьте мнѣ мою обманчивую мечту, моя дорогая! Я долженъ ее лелѣять для успокоенія моего, если у меня нѣтъ ничего другого!
   Голосъ его дрожалъ и онъ поднесъ къ глазамъ свой бѣлыя носовой платокъ. Опять Эксетер-Голлъ! Для пополненія сходства недоставало только зрителей, возгласовъ и стакана воды.
   Даже ея закоснѣлая натура была тронута. Я видѣла, какъ она ближе наклонилась къ нему. Я услыхала тонъ новаго интереса въ слѣдующихъ ея словахъ.
   -- Увѣрены ли вы, Годфри, что вы любите меня до такой степени?
   -- Увѣренъ ли! Вы знаете, каковъ я былъ, Рэчель. Дозвольте мнѣ сказать вамъ, каковъ я теперь. Я лишился всякаго интереса въ моей жизни, кромѣ моего интереса къ вамъ. Со мною сдѣлалось преобразованіе, которое я самъ объяснить не могу. Повѣрите ли вы? мои благотворительныя дѣла страшно мнѣ опротивѣли, и когда я теперь вижу дамскій комитетъ, я желаю провалиться сквозь землю.
   Если лѣтописи вѣроотступничества представляютъ что-нибудь равносильное этому увѣренію, я могу только сказать, что я этого не читала. Я подумала объ обществѣ "Материнскаго попечительства о превращеніи отцовскихъ панталонъ въ дѣтскіе" Я подумала объ обществѣ "Надзора надъ воскресными обожателями". Я подумала о другихъ обществахъ, слишкомъ многочисленныхъ для того, чтобъ упомянуть о ихъ всѣхъ, вторыя всѣ опирались на силу этого человѣка какъ на крѣпкій столбъ. Я подумала о скудныхъ дамскихъ комитетахъ, которые, такъ сказать, получали дыханіе своей дѣловой жизни сквозь ноздри мистера Годфри -- того самаго мистера Годфри, который обругалъ наши добрыя дѣла, назвавъ ихъ "противными", и прямо объявилъ, что онъ желаетъ провалиться сквозь землю, когда находится въ нашемъ обществѣ! Мои юные женскіе друзья почувствуютъ поощреніе настойчиво продолжатъ свое дѣло, когда я упомяну, что даже я, привыкшая управлять собою, едва могла молча проглотить мое справедливое негодованіе. Въ тоже время справедливость требуетъ прибавить, что я не пропустила ни слова изъ этого разговора. Рэчель заговорила первая.
   -- Вы сдѣлали ваше признаніе, сказала она.-- Я желала бы знать, вылечитесь ли вы отъ вашей несчастной привязанности ко мнѣ, если я тоже сдѣлаю вамъ признаніе?
   Онъ вздрогнулъ. Признаюсь, и я вздрогнула также. Онъ подумалъ, и я также подумала, что она хочетъ открыть тайну Луннаго камня.
   -- Подумаете ты вы, глядя на меня, продолжала она:-чти я самая несчастная дѣвушка на свѣтѣ? Это правда, Годфри. Какое большее несчастье можетъ быть, какъ жить въ сознаніи, что мы потеряли уваженіе къ себѣ? Вотъ теперь моя жизнь.
   -- Милая Рэчель, это невозможно, чтобъ вы могли имѣть какую-нибудь причину говорить о себѣ такимъ образомъ!
   -- Почему вы знаете, что я не имѣю причины?
   -- Можете ли вы дѣлать мнѣ этотъ вопросъ? Я это знаю, потому что знаю васъ. Ваше молчаніе, моя дорогая, нисколько не унизило васъ въ мнѣніи вашихъ истинныхъ друзей. Исчезновеніе драгоцѣннаго подарка, сдѣланнаго вамъ на день рожденія, можетъ показаться странно; ваша непонятная связь съ этимъ происшествіемъ можетъ показаться еще страннѣе...
   -- Вы говорите о Лунномъ камнѣ, Годфри...
   -- Я думалъ, что вы намекаете на это...
   -- Я вовсе не намекала на это. Я могу слышать о пропажѣ Луннаго камня, кто ни говорилъ бы о немъ, нисколько не теряя уваженія къ самой себѣ. Если исторія алмаза когда-нибудь обнаружится, то сдѣлается извѣстно, что я ваяла на себя ужасную отвѣтственность, сдѣлается извѣстно, что я взялась сохранять несчастную тайну -- но сдѣлается такъ ясно, какъ полуденное солнце, что я не виновата ни въ чемъ! Вы не такъ поняли меня, Годфри. Я сама виновата, зачѣмъ не высказалась яснѣе. Чего бы мнѣ это ни стоило, я выражусь теперь яснѣе. Положимъ, что вы не влюблены въ меня. Доложимъ, что ни влюблены въ какую-нибудь другую женщину...
   -- Да?
   -- Положимъ, вы узнали, что эта женщина совершенно недостойна васъ. Полошимъ, вы совершенно убѣдились, что для васъ будетъ унизительно думать о ней. Положимъ что отъ одной мысли о бракѣ съ подобной женщиной лицо ваше вспыхнетъ отъ стыда...
   -- Да?
   -- И положимъ, что, несмотря на все это -- вы не можете вырвать ее изъ вашего сердца. Положимъ, что чувство, которое она пробудила въ васъ (въ то время, когда вы вѣрили ей), нельзя было преодолѣть. Положимъ, что любовь, которую это презрѣнное существо внушило вамъ... О, какія могу я придумать слова, чтобъ сказать это? Какъ могу я заставить мущину понять, что чувство, которое приводитъ меня въ ужасъ, очаровываетъ меня въ то же время? Это душа моей жизни, Годфри, и ядъ, убивающій меня -- въ одно и то же время! Уйдите! Должно быть, я сошла съума, говора такомъ образомъ. Нѣтъ! вы не должны оставлять меня -- вы не должны уносить ошибочнаго впечатлѣнія. Я должна сказать что могу въ собственную защиту. Помните это! Онъ не знаетъ -- онъ никогда не узнаетъ то, что и сказала вамъ. Я никогда его не увижу -- мнѣ все-равно, что ни случилось бы -- и никогда, никогда, никогда не увижу его! Не спрашивайте у меня его имени. Не спрашивайте у меня больше ни о чемъ. Перемѣнимъ разговоръ. Знаете ли вы медицину на столько, Годфри, чтобъ сказать мнѣ, почему во мнѣ такое чувство, какъ будто я задыхаюсь отъ недостатка дыханія? Нѣтъ ли такой истерики, которая выражается словами, а не слезами? Навѣрно есть. Что за нужда! Вы легко преодолѣете всякое огорченіе, какое я когда-либо возбуждала въ васъ. Я заняла мое настоящее мѣсто въ вашемъ уваженіи, неправдали? Не обращайте вниманія на меня. Не жалѣйте обо мнѣ. Ради Бога, уйдите!
   Она вдругъ обернулась и дико хлопнула руками по спинкѣ оттомана. Голова ея опустилась и она зарыдала. Прежде тѣмъ я успѣла опомниться, меня поразилъ ужасомъ совершенно неожиданный поступокъ со стороны мистера Годфри. Возможно ли повѣрить, что онъ упалъ передъ ней на колѣна -- на оба колѣна, торжественно увѣряю! Можетъ ли скромность позволить мнѣ упомянуть, что онъ потомъ обнялъ ее рукой? Можетъ ли невольный восторгъ сознаться, что онъ воспламенилъ се двумя этими словами:
   -- Благородное созданіе!
   Онъ не сказалъ больше ничего. По онъ сказалъ это съ порывомъ, который доставилъ ему славу публичнаго оратора. Она сидѣла или пораженная, или очарованная -- не знаю право -- не дѣлая даже усилія оттолкнуть его рукъ туда, гдѣ имъ слѣдовало быть. А мое чувство приличія совершенно сбилось съ толку. Я была въ такой мучительной неизвѣстности, предписывалъ ли мнѣ долгъ зажмуриться, или заткнуть уши, что я не сдѣлала ни того, ни другого. Я приписываю то, что я была способна держать занавѣсь какъ слѣдовало для того, чтобъ можно было глядѣть и подслушивать, единственно душившей меня истерикѣ. Даже доктора соглашаются, что когда истерика душитъ, всегда надо держаться за что-нибудь.
   -- Да, сказалъ онъ со всѣмъ очарованіемъ своего небесная голоса и обращеніи:-- вы благороднѣйшее созданіе! женщина которая можетъ говорить правду ради самой правды -- женщина, которая пожертвуетъ своей гордостью скорѣе, чѣмъ честнымъ человѣкомъ, любящимъ ее -- это драгоцѣннѣйшее изъ всѣхъ сокровищъ. Когда такая женщина выходить замужъ, если ея мужъ, только пріобрѣтетъ ея уваженіе, онъ пріобрѣтетъ довольно для того, чтобъ облагородить всю его жизнь. Вы говорили, мои дорогая, о мѣстѣ, какое вы занимаете въ моемъ уваженіи. Судите о томъ, каково это мѣсто -- когда я умоляю васъ на колѣнахъ позволить мнѣ вылечить ваше бѣдное уязвленное сердце моими попеченіями. Рэчель, удостоите ли вы меня честью и блаженствомъ, сдѣлавшись моей женой?
   Тутъ ужъ я непремѣнно рѣшилась бы заткнуть себѣ уши, еслибъ Рэчель не поощрила меня раскрыть ихъ, отвѣтивъ ему первыми умными словами, какія мнѣ привелось слышать отъ нея.
   -- Годфри! сказала она:-- вы вѣрно сошли съ ума!
   -- Я никогда въ жизни не говорилъ разсудительнѣе, моя дорогая, для вашей пользы и для моей. Взгляните на будущее:. Неужели вы должны пожертвовать вашимъ счастьемъ человѣку, который никогда не зналъ вашихъ чувствъ къ нему и котораго вы рѣшились никогда не видать болѣе? Не обязаны ли вы собственно для себя забыть эту несчастную привязанность? А развѣ вы можете найти забвеніе въ жизни, которую ведете теперь? Вы испытали эту жизнь и уже она утомила васъ. Окружайте себя интересами благороднѣе жалкихъ интересовъ свѣта. Сердце любящее и уважающее васъ, домашній кровъ, спокойныя права котораго и счастливыя обязанности день за днемъ тихо будутъ васъ увлекать -- попробуйте утѣшенія, Рэчель, которое ложно получить здѣсь! Я не прошу у васъ вашей любви -- я буду доволенъ вашей дружбой и уваженіемъ. Предоставьте остальное, довѣрчиво предоставьте преданности вашего мужа и времени, которое излечиваетъ раны даже такія глубокія, какъ ваши.
   Она начинала уже поддаваться. О, какое воспитаніе получила она! О, на ея мѣстѣ я поступила бы совсѣмъ не такъ!
   -- Не искушайте меня, Годфри, сказала она: -- я и безъ того довольно растревожена и несчастна. Не искушайте меня сдѣлаться еще растревоженнѣе и несчастнѣе!
   -- Еще одинъ вопросъ, Рэчель. Имѣете вы отвращеніе собственно ко мнѣ?
   -- Я! Вы мнѣ нравились всегда. Послѣ того, что мы мнѣ стали, я была бы просто безчувственна, еслибъ не уважала васъ и не восхищалась вами.
   -- А много ли женъ, милая Рэчель, которыя уважаютъ своихъ мужей и восхищаются ими? А между тѣмъ, онѣ очень хорошо живутъ съ своими мужьями. Много ли невѣстъ идутъ къ вѣнцу съ такимъ сердцемъ, которое могло бы выдержать строгій осмотръ людей, которые ведутъ ихъ къ алтарю? А между тѣмъ, подобный бракъ не кончается несчастливо -- но идетъ-себѣ потихоньку. Дѣло въ томъ, что женщины ищутъ прибѣжища въ бракѣ гораздо чаще, нежели онѣ желаютъ сознаться; и мало того, онѣ еще находятъ, что бракъ оправдалъ ихъ довѣріе къ нему. Опять взгляните на себя. Въ ваши лѣта и съ вашими привлекательностями, возможно ли вамъ обречь себя на одинокую жизнь? Положитесь на мое знаніе свѣта -- ничего не можетъ быть невѣроятнѣе. Это только вопросъ времени. Вы можете выйти за кого-нибудь другого нѣсколько лѣтъ спустя. Или вы можете выйти, моя дорогая, за человѣка, который теперь у вашихъ ногъ и который цѣнитъ ваше уваженіе и восторгъ выше любви всякой другой женщины на свѣтѣ.
   -- Потише, Годфри! вы вбили мнѣ въ голову то, о чемъ я прежде не думала никогда. Вы искушаете меня новой надеждой, когда всѣ другія мои надежды закрыты передо мной. Я скажу вамъ опять, я такъ несчастна, я доведена до такого отчаяніе что если вы скажете еще одно слово, я пожалуй рѣшусь за васъ выйти на предлагаемыхъ вами условіяхъ. Воспользуйтесь этимъ предостереженіемъ и уйдите!
   -- Я не стану съ колѣнъ, пока вы не скажете да!
   -- Если я скажу да, вы раскаятесь и я раскаюсь, когда будетъ слишкомъ поздно.
   -- Мы оба будемъ благословлять тотъ день, дорогая, когда я настоялъ, а вы уступили.
   -- Чувствуете ли вы такую увѣренность, какъ говорите?
   -- Судите сами. Я говорю по тому, что я видѣлъ въ собственной своей семьѣ. Скажите мнѣ, что вы думаете о нашемъ Фризинголльскомъ семействѣ? Развѣ отецъ мой и мать живутъ несчастливо между собой?
   -- Напротивъ -- сколько я могу видѣть.
   -- Когда моя мать была дѣвицей, Рэчель (это не тайна въ нашемъ семействѣ), она любила, какъ любите вы -- она отдала свое сердце человѣку, который былъ недостоинъ ее. Она вышли за моего отца, уважая его, восхищаясь имъ, но не болѣе. Результатъ вы видѣли собственными глазами. Неужели въ этомъ нѣтъ поощренія для васъ и для меня? {См. разсказъ Беттереджа въ майской книжкѣ "Собранія", стран. 70.}
   -- Вы не станете торопить меня, Годфри?
   -- Вы сами назначите время.
   -- Вы не станете требовать отъ меня болѣе того, что могу дать?
   -- Ангелъ мой! я только прошу васъ отдать мнѣ себя,
   -- Возьмите меня!
   Этими двумя словами она приняла его предложеніе.
   Съ нимъ сдѣлался новый порывъ -- порывъ нечестиваго восторга на этотъ разъ. Онъ привлекалъ ее все ближе и ближе къ себѣ, такъ что лицо ея касалось его лица, и тогда -- нѣтъ! я права не могу рѣшиться дальше описывать такое неприличное обстоятельство. Позвольте мнѣ только сказать, кто я старалась закрыть глаза, прежде чѣмъ это случилось, и опоздала только одну минуту. Я разсчитывала, видите, что ока будетъ сопротивляться. Она покорилась. Для всякой благомыслящей особы моего пола цѣлые томы не могутъ сказать ничего болѣе.
   Даже моя невинность въ подобныхъ вещахъ начала видѣть, къ чему клонится настоящее свиданіе. Они до такой степени понимали теперь другъ друга, что я ожидала, что они тотчасъ же пройдутъ рука объ руку вѣнчаться. Однако, судя по слѣдующимъ словамъ мистера Годфри, слѣдовало исполнить еще одну пустую формальность. Онъ сѣлъ -- на этотъ разъ ему не запрещалось -- на оттоманъ возлѣ нея.
   -- Могу я поговорить съ вашей милой матушкой? спросилъ онъ.-- Или поговорите вы?
   Она отклонила и то и другое.
   -- Лучше пусть мама ничего не знаетъ объ этомъ до-тѣхъ-поръ, пока она поправится. Пока и желаю это сохранить втайнѣ, Годфри. Теперь ступайте и воротитесь вечеромъ. Мы ужъ и то слишкомъ долго сидѣли здѣсь вдвоемъ.
   Она встала и въ первый разъ взглянула на маленькую комнатку, въ которой происходило мое мученичество.
   -- Кто опустилъ эти портьеры? воскликнула она.-- Въ комнатѣ душно и безъ того, къ чему еще изгонять изъ нея воздухъ такимъ образомъ?
   Она подошла къ портьерамъ. Въ ту минуту, какъ она дотронулась до нихъ рукой -- въ ту минуту, когда открытіе сдѣлалось для меня совершенно неизбѣжно -- голосъ румянаго молодого лакея на лѣстницѣ вдругъ прекратилъ дальнѣйшія дѣйствія съ ея и съ моей стороны. Это безошибочно былъ голосъ человѣка, сильно испуганнаго.
   -- Миссъ Рэчель! кричалъ онъ: -- гдѣ вы, миссъ Рэчель?
   Она отскочила отъ портьеръ и побѣжала къ двери. Лакей только что вошелъ въ комнату. Весь румянецъ сбѣжалъ съ его лица. Онъ сказалъ:
   -- Пожалуйте внизъ! Съ милэди сдѣлался обморокъ и мы никакъ не можемъ привести ее въ чувство.
   Черезъ минуту я осталась одна и могла въ свою очередь совершенно незамѣтно сойти внизъ. Мистеръ Годфри прошелъ мимо меня въ передней. Онъ спѣшилъ за докторомъ.
   -- Ступайте и помогите имъ! сказалъ онъ, указывая мнѣ на дверь.
   Я нашла Рэчель на колѣняхъ у дивана. Голова матери лежала на ея груди. Одного взгляда на лицо тетушки (помня то, что я знала) было достаточно, чтобы открыть мнѣ страшную истину. Я оставила мои мысли при себѣ до пріѣзда доктора. Онъ пріѣхалъ скоро. Прежде всего онъ выслалъ Рэчель изъ комнаты, а потомъ сказалъ всѣмъ намъ, что лэди Вериндеръ скончалась. Серьезнымъ особамъ, отыскивающимъ доказательства закоренѣлаго скептицизма, можетъ быть, интересно будетъ услыхать, что онъ не выказывалъ никакихъ признаковъ угрызенія, когда посмотрѣлъ на меня.
   Нѣсколько позднѣе я заглянула въ столовую и библіотеку. Тетушка умерла, не распечатавъ ни одного изъ писемъ, которыя я адресовала ей. Меня такъ оскорбило это, что въ эту минуту мнѣ не пришло въ голову -- я объ этомъ вспомнила уже нѣсколько дней спустя -- что она умерла, не оставивъ мнѣ также и моего маленькаго наслѣдства.
   

Глава VI.

   1) "Миссъ Клакъ кланяется мистеру Фрэнклину Блэку, и посылаетъ ему пятую главу своего смиреннаго разсказа, увѣдомляетъ, что она совершено неспособна распространяться, такъ какъ она желала бы о такомъ ужасномъ событіи, какъ смерть лэди Вериндеръ. Вслѣдствіе этого я приложила къ своей рукописи подробныя выписки изъ драгоцѣнныхъ изданій, находящихся въ ея рукахъ -- выписки относящіяся къ этому предмету. Хорошо, еслибъ эти выписки (какъ миссъ Клакъ горячо надѣется) прозвучали какъ труба въ уши ея почтеннаго родственника мистера Фрэнклина Блэка."
   2) "Мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ кланяется миссъ Клакъ и благодаритъ ее за пятую главу ея разсказа. Возвращая выписки, присланныя съ этою главою, онъ удерживается отъ выраженія всякаго личнаго неодобренія, которое онъ имѣетъ къ литературѣ такого рода, и только скажетъ, что прилагаемыя прибавки къ рукописи не нужны для выполненія цѣли, которую онъ имѣетъ въ виду."
   3) "Миссъ Клакъ сообщаетъ о полученіи ею выписокъ. Она дружески напоминаетъ мистеру Фрэнклину Блэку, что она христіанка и что, слѣдовательно, ему совершенно невозможно оскорбить ее. Миссъ Клакъ настойчиво чувствуетъ глубокое участіе къ мистеру Блэку и даетъ ему слово, что въ первый разъ, когда болѣзнь положитъ его въ постель, она предложитъ ему эти выписки во второй разъ. А пока ей было бы пріятно узнать, прежде чѣмъ она начнетъ слѣдующую и послѣднюю главу своего разсказа, позволено ли ей будетъ дополнить свой смиренный разсказъ, воспользовавшись тѣмъ свѣтомъ, который послѣднія открытія набросили на тайну Луннаго камня."
   4) "Мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ съ сожалѣніемъ долженъ обмануть ожиданія миссъ Клакъ; онъ долженъ только повторить инструкціи, которыя онъ имѣетъ честь дать ей, когда она начала разсказъ. Ее просятъ ограничиться ея личной опытностью относительно лицъ и событій, разсказанныхъ въ ея дневникѣ. Она будетъ такъ добра, что предоставитъ послѣднее открытіе перу тѣхъ лицъ, которыя могутъ описать ихъ въ качествѣ очныхъ свидѣтелей."
   5) "Миссъ Клакъ съ чрезвычайнымъ сожалѣніемъ безпокоитъ мистера Фрэнклина Блэка еще письмомъ. Ея выписки были возвращены, а выраженіе ея опытныхъ соображеній по поводу Луннаго камня запрещено. Миссъ Клакъ съ огорченіемъ сознаетъ, что она должна (выражаясь по свѣтски) чувствовать себя униженной. Но нѣтъ -- миссъ Клакъ научилась настойчивости въ школѣ злополучія. Цѣль ея письма узнать, запретитъ ли мистеръ Блэкъ (запрещающія все другое) помѣстить настоящую корреспонденцію въ разсказъ миссъ Клакъ. Нѣкоторыя объясненія относительно положенія, въ которое поставило ее, какъ авторшу, вмѣшательство мистера Блэка, необходимо по правиламъ самой обыкновенной справедливости. А миссъ Клакъ съ своей стороны очень желаетъ, чтобы ея письма были представлены и говорили сами за себя."
   6) "Мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ соглашается на предложеніе миссъ Клакъ, съ условіемъ, чтобы его согласіе кончило всю переписку между ними."
   7) "Миссъ Клакъ считаетъ обязанностью христіанки (прежде чѣмъ переписка кончится) сообщить мастеру Блэку, что его послѣднее письмо -- очевидно, написанное съ намѣреніемъ оскорбить ее -- не достигло цѣли. Она дружески проситъ мистера Блэка удалиться въ свою комнату и сообразить наединѣ съ самимъ собою, не стоитъ ли большаго восторга воспитаніе, которое можетъ заставить бѣдную слабую женщину стать выше оскорбленія, чѣмъ онъ расположенъ теперь чувствовать. Получивъ увѣдомленіе на этотъ счетъ, миссъ Клакъ торжественно обязуется отослать обратно мистеру Фрэнклину Блэку полную серію ея выписокъ."
   (На это письмо не было получено отвѣта. Изъясненія безполезны).
   (Подписано:)

"ДРУЗИЛЛА КЛАКЪ".

   

Глава VII.

   Предыдущая корреспонденція достаточно объяснитъ, почему я должна ограничить описаніе смерти лэди Вериндеръ простымъ извѣстіемъ кончающимъ мою пятую главу.
   Придерживаясь строго границъ моей личной опытности, я должна разсказать теперь, что прошелъ мѣсяцъ послѣ смерти моей тетки, прежде чѣмъ я встрѣтилась съ Рэчель Вериндеръ. Я провела нѣсколько дней въ одномъ домѣ съ нею. Во время моего посѣщенія случилось нѣчто важное, относящееся къ ея помолвкѣ съ мистеромъ Годфри Эбльуайтомъ, требующее особеннаго упоминанія на этихъ страницахъ. Когда это послѣднее изъ многихъ непріятныхъ фамильныхъ обстоятельствъ будетъ разсказано, моя обязанность кончится, потому что я разскажу тогда все, что знаю, какъ очная (хотя весьма неохотно) свидѣтельница событій.
   Тѣло моей тетки было перевезено изъ Лондона и похоронено на маленькомъ кладбищѣ возлѣ церкви въ ея собственномъ паркѣ. Я была приглашена на похороны со всѣми другими родными. Но мнѣ было невозможно (съ моими религіозными воззрѣніями) оправиться иначе, какъ черезъ нѣсколько дней, отъ потрясенія, которое эта смерть причинила мнѣ. Сверхъ того, меня увѣдомили, что фризниголлскій ректоръ будетъ хоронить. Такъ какъ я видѣла этого клерикальнаго отверженника партнеромъ за карточнымъ столомъ лэди Вериндеръ, я сомнѣваюсь даже, еслибъ я была въ состояніи ѣхать, хорошо ли бы я поступила, присутствуя на похоронахъ.
   Смерть лэди Вериндеръ оставила ея дочь подъ надзоромъ ея зятя, мистера Эбльуайта старшаго. Онъ былъ назначенъ опекуномъ по завѣщанію до замужства или совершеннолѣтія его племянницы. Я полагаю, что мистеръ Годфри увѣдомилъ своего отца о новыхъ отношеніяхъ его къ Рэчель. Какъ бы то ни было, черезъ десять дней послѣ смерти моей тетки помолвка Рэчель не была уже тайною въ семейномъ кругу, и для мистера Эбльуайта старшаго -- тоже отверженника!-- было важнымъ вопросомъ сдѣлать его опекунскую власть какъ можно пріятнѣе для богатой молодой дѣвицы, которая выходила за его сына.
   Сначала Рэчель надѣлала ему хлопотъ относительно выбора мѣста, гдѣ ей слѣдовало жить. Домъ на сквэрѣ Монтэгю напоминалъ ей смерть матери. Домъ въ Йоркширѣ напоминалъ ей скандалезное дѣло пропавшаго Луннаго камня. Резиденція ея опекуна въ Фризинголлѣ не напоминала ни того, ни другого; но присутствіе Рэчели въ его домѣ послѣ ея недавней потери мѣшало удовольствіямъ ея кузинъ миссъ Эбльуайтъ -- и она сама просила, чтобы ея посѣщеніе было отложено до болѣе благопріятнаго случая. Это кончилось предложеніемъ старика Эбльуайта нанять меблированный домъ въ Брайтонѣ. Его жена, больная дочь и Рэчель должны были жить тамъ вмѣстѣ, а онъ долженъ былъ пріѣхать къ нимъ позже. Они не будутъ принимать ни какого общества, кромѣ немногихъ старыхъ друзей, а сынъ его Годфри, разъѣзжая взадъ и впередъ съ лондонскимъ поѣздомъ, всегда будетъ къ ихъ услугамъ.
   Я описываю этотъ безцѣльный переѣздъ изъ одного мѣста въ другое -- эту ненасытную тѣлесную тревогу и страшный застой души -- съ цѣлью дойти до результата. Событіе, которое (по опредѣленіямъ провидѣнія) свело меня съ Рэчель Верилдеръ, было ничто иное, какъ наемъ дома въ Брайтонѣ.
   Моя тетка Эбльуайтъ -- полная, молчаливая, бѣлокурая женщина, съ одной замѣчательной чертой въ характерѣ. Съ самаго своего рожденія она никогда ничего не дѣлала для самой себя.
   Она прожила всю жизнь, принимая помощь и мнѣніе всѣхъ и каждаго. Съ болѣе безпомощной особой, съ духовной точки зрѣнія, а не встрѣчалась никогда -- на такой затруднительный характеръ рѣшительно нельзя было дѣйствовать. Тетушка Эбльуайтъ будетъ слушать тибетскаго Далай-Ламу точно такъ же, какъ слушаетъ меня, и будетъ разсуждать объ его воззрѣніяхъ съ такою же готовностью, какъ разсуждаетъ о моихъ. Она нашла меблированный домъ въ Брайтонѣ, остановившись въ лондонской гостинницѣ, отдыхая на диванѣ и пославъ за своимъ сыномъ. Она наняла нужныхъ слугъ завтракая въ постели въ одно утро (все въ гостинницѣ) и отпустивъ свою горничную погулять съ условіемъ, что она "доставитъ себѣ удовольствіе, сходивъ за миссъ Клакъ". Я нашла ее спокойно обмахивавшуюся вѣеромъ, въ блузѣ, въ одиннадцать часовъ.
   -- Милая Друзилла, мнѣ нужны слуги. Вы такъ умны -- пожалуйста наймите ихъ для меня.
   Я осмотрѣлась вокругъ этой неопрятной комнаты. Церковные колокола благовѣстили въ обѣдни, они внушали мнѣ слово дружескаго увѣщанія.
   -- Ахъ, тетушка! сказала я грустно: -- развѣ это достойно христіанки и англичанки? Развѣ этотъ переходъ отъ времени къ вѣчности долженъ происходить такимъ образомъ?
   Тетушка отвѣчала:
   -- Я одѣнусь, Друзилла, если вы будете такъ добры и поможете мнѣ.
   Что можно было сказать послѣ этого? Я дѣлала чудеса съ убійцами -- я никогда не подвинулась ни на одинъ дюймъ съ тетушкой Эбльуайтъ.
   -- Гдѣ, спросила я: -- списокъ слугъ, которые вамъ нужны?
   Тетушка покачала головой; у ней недостало даже энергіи держать у себя списокъ.
   -- Онъ у Рэчель, душечка, сказала она: -- въ той комнатѣ,
   Я пошла въ ту комнату, и такимъ образомъ увидала опять
   Рэчель въ первый разъ послѣ того, какъ мы разстались на сквэрѣ Монтэгю.
   Она казалась жалко мала и худа въ глубокомъ траурѣ. Еслибы я приписывала какую-нибудь серьезную важность такимъ тлѣннымъ бездѣлицамъ, какъ лишая наружность, я могла бы прибавить, что цвѣтъ лица ея принадлежалъ къ тому несчастному разряду, который всегда страдаетъ, когда онъ не оттѣняется чѣмъ-нибудь бѣлымъ у шеи. Но что значитъ для насъ цвѣтъ лица и наружность? Помѣха и западня, милыя дѣвицы, мѣшающія нашему стремленію къ высшимъ предметамъ! Къ моему великому удивленію, Рэчель встала, когда я вошла въ комнату, и подошла встрѣтить меня съ протянутою рукою.
   -- Я рада видѣть васъ, сказала она: -- Друзилла, я имѣла привычку прежде говорить съ вами очень сумасбродно и очень грубо. Я прошу у насъ прощенія; надѣюсь, что вы простите меня.
   Должно быть, лицо мое обнаружило изумленіе, которое я почувствовала при этихъ словахъ. Рэчель покраснѣла, а потомъ продолжала въ объясненіе:
   -- При жизни моей бѣдной матери ея друзья не всегда были моими друзьями. Теперь, когда я лишилась ее, сердце мое обращается за утѣшеніемъ къ людямъ, которыхъ она любила. Они любила васъ. Постарайтесь быть моимъ другомъ, Друзилла, если можете.
   Для всякой здравомыслящей души эта причина была просто оскорбительна. Здѣсь, въ христіанской Англіи, находилась молодая дѣвушка, претерпѣвшая горестную потерю и имѣвшая такъ мало понятія о томъ, гдѣ искать истиннаго утѣшенія, что она надѣялась найти его у друзей ея матери! Моя родственница, пробудившаяся къ созданію своихъ погрѣшностей относительно другихъ, находилась подъ вліяніемъ не убѣжденія и обязанности, а чувства и впечатлѣнія! Весьма печальна была эта мысль -- но все-таки она подавала кое-какую надежду для такой опытной женщины, какъ я, для совершенія добраго дѣла. Я думала, что не можетъ быть вреда удостовѣриться, какую перемѣну потеря матери произвела въ характерѣ Рэчель. Я рѣшилась какъ на полезную пробу попытать ее относительно ея помолвки съ мистеромъ Годфри Эбльуайтомъ.
   Встрѣтивъ ея предупредительность со всевозможнымъ дружелюбіемъ, я сѣла возлѣ нея на диванѣ по ея просьбѣ. Мы разсуждали о семейныхъ дѣлахъ и будущихъ планахъ -- обо всемъ, исключая того одного будущаго плана, который долженъ былъ кончаться бракомъ. Какъ я ни старалась повернуть разговоръ въ ту сторону, она рѣшительно отказывалась понимать намекъ. Всякій открытый приступъ съ моей стороны къ этому вопросу былъ бы преждевременный въ этотъ ранній періодъ нашего примиренія. Притомъ я узнала все, что желала знать. Ода не была уже тѣмъ беззаботнымъ и смѣлымъ существомъ, которое я слышала и видѣла во время моего мученичества на сквэрѣ Моптэгю. Этого было само по себѣ достаточно, чтобы поощрить меня приняться за ея обращеніе -- начавъ нѣсколькими словами серьезнаго предостереженія, направленными противъ опрометчиваго вступленія въ брачный союзъ, а потомъ переходя къ высшимъ предметамъ. Смотря на нее теперь съ этимъ новымъ интересомъ -- и припоминая, съ какою опрометчивою скоростью приняла она предложеніе мистера Годфри -- я чувствовала торжественной обязанностью вмѣшаться съ такою горячностью, которая убѣждала меня, что я достигну необыкновенныхъ результатовъ. Быстрота дѣйствія была, какъ я полагала, чрезвычайно важна въ этомъ случаѣ. Я тотчасъ воротилась къ вопросу о прислугѣ, нужной въ меблированный долгъ.
   -- Гдѣ списокъ, душечка?
   Рэчель подала.
   -- Кухарка, судомойка, служанка и лакей, читала я.-- Милая Рэчель, эти слуги нужны только на срокъ, на тотъ срокъ, на который вашъ опекунъ нанялъ этотъ домъ. Намъ будетъ очень трудно найти честныхъ и способныхъ людей, которые согласились бы наняться на такой короткій срокъ, если мы будемъ искать въ Лондонѣ. Домъ въ Брайтонѣ найденъ?
   -- Да. Его нанялъ Годфри, и люди въ этомъ домѣ просили, чтобы онъ нанялъ ихъ для прислуги. Онъ думалъ, что они для насъ не годятся, и воротится не рѣшивъ ничего.
   -- А вы сами неопытны въ этихъ вещахъ, Рэчель?
   -- Рѣшительно нѣтъ.
   -- А тетушка Эбльуайтъ не хочетъ постараться?
   -- Нѣтъ. Не осуждайте ее, бѣдняжку, Друзилла. Я думаю, что это единственная счастливая женщина, съ какою я когда-либо встрѣчалась.
   Въ счастьи есть степени, дружокъ. Мы должны немножко поговорить когда-нибудь объ этомъ. А пока я возьму на себя затруднительный выборъ слугъ. Ваша тетушка напишетъ письмо къ людямъ въ томъ домѣ.
   -- Она подпишетъ письмо, если я напишу за нее, а это одно и то же.
   -- Совершенно одно и то же. Я возьму письмо и завтра поѣду въ Брайтонъ.
   -- Какъ вы добры! Мы пріѣдемъ къ вамъ какъ только все будетъ у васъ готово. Я надѣюсь, что вы останетесь погостить у меня. Брайтонъ такъ оживленъ, вамъ навѣрно будетъ пріятно тамъ.
   Такими словами было сдѣлано приглашеніе, и блестящая перспектива вмѣшательства открывалась для меня.
   Это происходило въ серединѣ недѣли. Въ субботу домъ былъ готовъ для нихъ. Въ этотъ краткій промежутокъ я испытала не только характеры, но и религіозныя воззрѣнія всѣхъ слугъ, обращавшихся ко мнѣ, и успѣла сдѣлать выборъ, одобряемый моею совѣстью. Я также нашла и навѣстила двухъ серьезныхъ моихъ друзей, жившихъ въ этомъ городѣ, которымъ я могла ввѣрить благочестивую цѣль, которая привела меня въ Брайтонъ. Одинъ изъ нихъ -- духовный другъ -- помогъ мнѣ занять мѣста для нашего маленькаго общества въ той церкви, въ которой онъ самъ служилъ. Другой другъ -- незамужняя женщина, такая же какъ и я -- предоставила въ мое полное распоряженіе свою библіотеку (всю составленную изъ драгоцѣнныхъ изданій). Я взяла у ней полдюжину сочиненій, всѣ старательно выбранныя для Рэчели. Когда я разложила ихъ въ разныхъ комнатахъ, которыя она вѣроятно будетъ занимать, я сочла, что мои приготовленія кончены. Основательная доктрина въ слугахъ, которые будутъ ей служить, основательная доктрина въ пасторѣ, который будетъ проповѣдовать ей, основательная доктрина въ книгахъ, лежавшихъ на ея столѣ -- такова была тройная встрѣча, которую мое усердіе приготовило для осиротѣлой дѣвушки! Небесное спокойствіе наполняло мою душу въ ту субботу, когда я сидѣла у окна, ожидая пріѣзда моихъ родственницъ. Головокружительная толпа проходила взадъ и впередъ передъ моими глазами. Ахъ! многіе ли изъ нихъ сознавали такъ какъ я, что они исполнили свою обязанность? Ужасный вопросъ! Не будемъ продолжать его.
   Въ седьмомъ часу пріѣхали путешественники. Къ моему великому изумленію, ихъ провожалъ не мистеръ Годфри (какъ я ожидала), а стряпчій мистеръ Брёффъ.
   -- Какъ вы поживаете, миссъ Клакъ? сказалъ онъ: -- на этотъ разъ, я намѣренъ остаться.
   Этотъ намекъ на тотъ случай, когда я принудила его отложить его дѣло для моего, когда мы оба были на сквэрѣ Монтагю, удостовѣрилъ меня, что старый грѣшникъ пріѣхалъ въ Брайтонъ для какой-то собственной своей цѣли. Я приготовила маленькій рай для моей возлюбленной Рэчель, и вотъ уже явился змѣй!
   -- Годфри было очень досадно, Друзилла, что онъ не могъ пріѣхать съ вами, сказала моя тетка Эбльуаіітъ -- Что-то удержало его въ Лондонѣ. Мистеръ Брёффъ вызвался занять его мѣсто и остаться у насъ до понедѣльника. Кстати, мистеръ Брёффъ, мнѣ велѣно дѣлать моціонъ, а мнѣ это не нравится. Вотъ, прибавила тетушка Эбльуайтъ, указывая изъ окна на больного, котораго везъ на креслѣ слуга: -- вотъ моя идея о моціонѣ. Если: вамъ нуженъ воздухъ, вы можете имъ пользоваться на креслѣ, а если вамъ нужна усталость, я увѣрена, что можно устать достаточно, смотра на этого слугу,
   Рэчель стояла молча у окна, устремивъ глаза на море.
   -- Вы устали, дружокъ? спросила я.
   -- Нѣтъ. Мнѣ только немножко грустно, отвѣчала она.-- Я часто видѣла море на нашемъ йоркширскомъ берегу съ этимъ освѣщеніемъ. И я думала, Друзилла, о тѣхъ дняхъ, которые никогда не воротятся.
   Мистеръ Брёффъ остался и къ обѣду и на цѣлый вечеръ. Чѣмъ болѣе я видѣла его, тѣмъ болѣе я удостовѣрялась, что онъ пріѣхалъ въ Брайтонъ для какой-то тайной цѣли. Я старательно наблюдала за нимъ. Онъ поддерживалъ самый непринужденный видъ и болталъ все время самые безбожные пустяки до-тѣхъ-поръ, пока настала пора проститься. Пожимая руку Рэчель, я уловила его суровый и хитрый взглядъ, остановившійся на ней на минуту съ особеннымъ интересомъ и вниманіемъ. Очевидно, цѣль, которую онъ имѣлъ въ виду, касалась ее. Онъ не сказалъ ничего особеннаго ни ей и никому другому при разставаньи. Онъ назвался завтракать на слѣдующія день, а потомъ ушелъ въ гостинницу.
   На слѣдующее утро не было никакой возможности заставить тетушку Эбльуайтъ снять блузу и поспѣть одѣться въ церковь. Ея больная дочь (но моему мнѣнію, не страдающая ничѣмъ, кромѣ неизлѣчимой лѣности, наслѣдованной отъ матери) объявила, что она намѣрена остаться въ постели на цѣлый день. Рэчель и я однѣ пошли въ церковь. Великолѣпную проповѣдь сказалъ мой даровитый другъ объ языческомъ равнодушіи свѣта къ виновности маленькихъ грѣховъ. Болѣе часа его краснорѣчіе (которому помогалъ его великолѣпный голосъ) гремѣло въ священномъ зданіи. Я сказала Рэчель, когда мы выходили изъ церкви:
   -- Нашло это дорогу къ вашему сердцу, дружокъ?
   Она отвѣчала:
   -- Нѣтъ; у меня только разболѣлась голова.
   Это могло обезкуражить многихъ. Но когда я вступаю на поприще очевидной пользы, ничто не обезкураживаетъ меня.
   Мы нашли тетушку Эбльуайтъ и мистера Брёффа за завтракомъ. Когда Рэчель отказалась отъ завтрака и сослалась на то, что она страдаетъ головной болью, хитрый стряпчій тотчасъ воспользовался случаемъ, который она подала ему.
   -- Для головной боли есть только одно лекарство, сказалъ этотъ противный старикъ.-- Прогулка, миссъ Рэчель, вылетитъ васъ. Я къ вашимъ услугамъ; вы удостоите принять мою руку?
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ; я сама очень желаю прогуляться.
   -- Уже третій часъ, кротко замѣтила я:-- а вечерня, Рэчель, начинается въ три.
   -- Какъ вы можете ожидать, чтобы я опять пошла въ церковь, оказала она вспыльчиво:-- съ такой головной болью!
   Мистеръ Брёффъ раболѣпно отворилъ для нея дверь. Черезъ минуту оба они вышли изъ дома. Не знаю, когда я чувствовала торжественную обязанность вмѣшаться такъ сильно, какъ въ эту минуту. Но что же было дѣлать? Ничего, какъ только вмѣшаться при первомъ удобномъ случаѣ позднѣе въ этотъ день.
   Когда я воротилась отъ вечерни и они только что вернулись, одинъ взглядъ на стряпчаго показалъ мнѣ, что онъ сказалъ все, что желалъ сказать. Я никогда не видала прежде Рэчель такой молчаливой и задумчивой. Я никогда не видала прежде, чтобы мистеръ Брёффъ оказывалъ ей такое преданное вниманіе и смотрѣлъ на нее съ такимъ замѣтнымъ уваженіемъ. Онъ сказалъ (можетъ быть, и несправедливо), что онъ приглашенъ къ обѣду въ этотъ день -- и рано простился съ нами, намѣреваясь воротиться въ Лондонъ съ первымъ поѣздомъ на слѣдующій день.
   -- Вы увѣрены въ вашей рѣшимости? сказалъ онъ Рэчель въ дверяхъ.
   -- Совершенно увѣрена, отвѣчала она -- такъ они и разстались.
   Какъ только онъ ушелъ, Рэчель ушла въ свою комнату; къ обѣду она не выходила. Ея горничная (которая носитъ чепчики съ лептами) пришла внизъ сказать, что у ней опять сдѣлалась головная боль. Я побѣжала къ ней я дѣлала ей разныя дружескія предложенія черезъ дверь. Она была заперта и Рэчель не отворяла ее. Сколько тутъ было препятствій, на которыя можно было дѣйствовать! Меня очень развеселила и подстрекнула ея запертая дверь.
   Когда на другое утро ей отнесли чашку чая, я пошла къ ней. Я сѣла возлѣ ея постели и сказала ей нѣсколько серьезныхъ словъ. Она слушала съ томной вѣжливостью. Я примѣтила драгоцѣнныя изданія моего серьезнаго друга, сваленныя въ кучу на столѣ. Не заглядывала ли она въ нихъ? спросила я. Да, но они ее не заинтересовали. Позволить ли она прочесть мнѣ нѣсколько мѣстъ, чрезвычайно интересныхъ, которыя, вѣроятно, ускользнули отъ ея глазъ? Нѣтъ, не теперь -- она должна думать о другомъ. Давая эти отвѣты, она внимательно складывала и раскладывала оборку своей кофты. Необходимо было пробудить ее какимъ-нибудь намекомъ на мірскіе интересы, которыми она дорожила.
   -- Знаете, дружокъ, сказала я:-- мнѣ пришла вчера странная фантазія насчетъ мистера Брёффа. Я подумала, когда увидала васъ послѣ вашей прогулки съ нимъ, что онъ сообщилъ ламъ какое-нибудь непріятное извѣстіе.
   Она выпустила оборку кофты и си свирѣпые черные глаза сверкнули на меня.
   -- Совершенно наоборотъ! сказала она.-- Эти извѣстія мнѣ интересно было выслушать, и я глубоко обязана мистеру Брёффу за то, что онъ сказалъ мнѣ.
   -- Да? сказала я тономъ кроткаго интереса.
   Она опять начала перебирать пальцами оборку и угрюмо отвернулась отъ меня. Разъ сто во время моихъ добрыхъ дѣлъ со мною обращались такимъ образомъ. Она только подстрекнула меня попытаться опять. Въ моемъ неустрашимомъ усердіи къ ея благосостоянію, я рѣшилась на огромный рискъ и открыто намекнула на ея помолвку.
   -- Извѣстія интересныя для васъ? повторила я.-- Я полагаю, милая Рэчель, что это должно быть извѣстіе о мистерѣ Годфри Эбльуайтѣ.
   Она вскочила на постели и смертельно поблѣднѣла. Очевидно, у нея вертѣлось на языкѣ возразить мнѣ съ прежней необузданной дерзостью. Она удержалась -- опять положила голову на подушки -- подумала съ минуту -- а потомъ отвѣтила эти замѣчательныя слова:
   -- Я никогда не выду за мистера Годфри Эбльуайта.
   Пришла моя очередь вскочить при этихъ словахъ.
   -- Что вы хотите сказать? воскликнула я.-- Этотъ бракъ считается всѣми вашими родными дѣломъ рѣшенымъ.
   -- Мистера Годфри Эбльуайта ожидаютъ сюда завтра, сказала она угрюмо.-- Подождите, пока онъ пріѣдетъ -- и вы увидите.
   -- Но, милая Рэчель...
   Она позвонила въ колокольчикъ, висѣвшій въ головахъ ея постели. Явилась горничная въ чепчикѣ съ лентами.
   -- Пенелопа, ванну.
   Отдадимъ ей должную справедливость. Въ томъ положеніи, въ какомъ находились мои чувства въ эту минуту, я искренно вѣрю, что она попала на единственный возможный способъ принудить меня уйти изъ комнаты. Я сознаюсь, что ея ванна была свыше моихъ силъ.
   Для свѣтскаго ума мое положеніе къ Рэчель должно было представлять необыкновенныя затрудненія. Я разсчитывала привести ее къ высшимъ предметамъ посредствомъ серьезныхъ увѣщаній относительно ея брака. А теперь, если ей вѣрятъ, ея брака совсѣмъ не будетъ. По, мои друзья, трудящаяся-христіанка съ моею опытностью (имѣя передъ собою евангелическую перспективу) принимаетъ болѣе широкія воззрѣнія. Положимъ, Рэчель дѣйствительно не согласится на бракъ, который Эбльуайты, отецъ и сынъ, считаютъ дѣломъ рѣшенымъ, каковъ будетъ результатъ? Онъ могъ только кончиться, если она будетъ стоять твердо на своемъ, размѣною жесткихъ словъ и горькихъ обвиненій съ обѣихъ сторонъ. И каково будетъ это дѣйствіе на Рэчель, когда бурное свиданіе кончится? Спасительное нравственное уныніе будетъ слѣдствіемъ. Ея гордость и упорство истощатся рѣшительнымъ сопротивленіемъ, которое характеръ ея выкажетъ при подобныхъ обстоятельствахъ. Она обратится за сочувствіемъ къ ближайшему лицу, которое будетъ въ состояніи предложить ей это сочувствіе. И я была это ближайшее лицо, переполненное приличными и живительными словами. Никогда евангелическая перспектива не казалась блестящѣе для моихъ глазъ какъ теперь.
   Она пришла къ завтраку, по не ѣла ничего и не говорила почти ни слова. Послѣ завтрака она нерадиво бродила изъ комнаты въ комнату -- потомъ вдругъ опомнилась и раскрыла фортепіано. Музыка, которую она выбрала для своей игры, была самаго скандалезнаго и нечестиваго сорта, напоминавшая тѣ представленія на сценѣ, о которыхъ нельзя подумать безъ того, чтобы кровь не застыла въ жилахъ. Я втайнѣ освѣдомилась, въ которомъ часу ожидаютъ мистера Годфри Эбльуайта, а потомъ ускользнула отъ этой музыки, оставивъ домъ.
   Выйдя изъ дома одна, я воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы зайти къ моимъ двумъ друзьямъ. Я чувствовала неописанное наслажденіе, занявшись серьезнымъ разговоромъ съ серьезными особами. Чрезвычайно поощренная и освѣженная воротилась я домой какъ-разъ во-время, къ пріѣзду нашего ожидаемаго гостя. Я вошла въ столовую, всегда пустую въ это время -- и очутилась лицомъ бъ лицу съ мистеромъ Годфри Эбльуайтомъ.
   Онъ не сдѣлалъ никакой попытки, чтобы убѣжать. Напротивъ, онъ подошелъ ко мнѣ чрезвычайно поспѣшно.
   -- Милая миссъ Клакъ, я только ждалъ васъ! Случайно освободился я сегодня отъ моихъ лондонскихъ дѣлъ гораздо раньше, чѣмъ ожидалъ, я -- пріѣхалъ сюда ранѣе назначеннаго времени.
   Ни малѣйшаго замѣшательства не виднѣлось въ его объясненіи, хотя это была его першія встрѣча со мною послѣ сцены на скверѣ Монтагю. Правда, онъ не зналъ, что а была свидѣтельницей этой сцены. Но онъ зналъ, съ другой стороны, что мои посѣщенія комитета Материнскаго Попечительства и мои сношенія съ друзьями, участвовавшими въ другихъ комитетахъ, должны были сообщить мнѣ о постыдномъ небреженіи, какое онъ теперь оказывалъ своимъ дамамъ и своимъ бѣднымъ. И вотъ онъ находился передо мною съ своимъ очаровательнымъ голосомъ и непреодолимой улыбкой.
   -- Вы еще не видали Рэчель? спросила я.
   Онъ кротко вздохнулъ и взялъ меня за руку. Конечно, я вырвала бы мою руку, еслибъ тонъ, которымъ онъ отвѣчалъ мнѣ. не поразилъ меня - брамины самой высокой касты!), которые последовали за полковником сюда. Очень хорошо. Эти наши индусы пришли на смену тем, что были здесь прежде них. Если бы речь шла только об этом, дело не представляло бы особого интереса. Но они сделали больше. Они сменили собою ту организацию, которую их предшественники установили в этой стране. Не пугайтесь. Я не сомневаюсь, что эта организация, по нашим понятиям, самое пустое дело. Она заключается в том, чтобы иметь в распоряжении деньги; пользоваться услугами англичан того подозрительного сорта, которые ведут в Лондоне загадочную жизнь; и, наконец, опираться на сочувствие тех немногих из своих соотечественников, которые ведут разнообразные дела в этом большом городе. Вы видите, что в этом нет ничего опасного. Но об этом стоит знать, потому что, может быть, мы найдем случай обратиться впоследствии к этой скромной маленькой индусской организации. После всех этих объяснений я задаю вопрос и жду, что ваша опытность поможет вам ответить на него. Как вы думаете, какое событие дало индусам первую возможность захватить алмаз?
   -- Первая возможность, -- ответил я, -- была дана им смертью полковника Гернкастля. Я полагаю, что они узнали о его смерти.
   -- Разумеется. Итак, вы говорите, эта смерть дала им первую возможность. До того времени Лунный камень хранился в кладовой банкира. Вы придали законную форму завещанию полковника, оставлявшего драгоценность своей племяннице. Завещание было предъявлено обычным порядком. Как юрист, вы без труда догадались, что именно индусы могли (по совету англичан) предпринять после этого?
   -- Взять копию с завещания из Докторс-Коммонс! -- сказал я.
   -- Именно. Тот или другой из подозрительных англичан, о которых я упомянул, достал для них копию. Из этой копии они узнали, что Лунный камень был завещан дочери леди Вериндер и что мистер Блэк-старший или человек, выбранный им, должен был отдать его в ее руки. Согласитесь, что все необходимые сведения о таких людях, как леди Вериндер и мистер Блэк, очень легко получить. Единственное затруднение для индусов состояло в том, чтобы решить, когда им сделать попытку похитить алмаз: во время ли изъятия его из банка, или позднее, когда его повезут в Йоркшир, в дом леди Вериндер. Второй способ, очевидно, был безопасней, и вот вам объяснение появления индусов, переодетых фокусниками, во Фризинголле. Бесполезно говорить, что лондонская организация держала их в курсе всех событий. Для этого достаточно было двух человек. Один должен был следить за тем, кто направился в банк из дома мистера Блэка. Другой, вероятно, угостил пивом слуг в доме мистера Блэка и узнал от них домашние новости. Таким простейшим способом они узнали, что мистер Фрэнклин Блэк был в банке и что он -- единственный человек, поехавший оттуда к леди Вериндер. Что потом произошло в результате этих сведений, вы сами, вероятно, помните так же хорошо, как и я.
   Я вспомнил, как Фрэнклин Блэк заметил чью-то слежку за собой на улице, как он вследствие этого ускорил время своего приезда в Йоркшир на несколько часов, и как (по милости превосходного совета старика Беттереджа) отдал алмаз во Фризинголлский банк, раньше чем индусы предполагали увидеть его в Йоркшире. До сих пор все было совершенно ясно. Но поскольку индусы не знали о принятых предосторожностях, как могло случиться, что они не сделали ни единого покушения на дом леди Вериндер (в котором должен был, по их мнению, находиться алмаз) за все то время, какое прошло со дня приезда Фрэнклина Блэка до дня рождения Рэчель?
   Предложив этот вопрос мистеру Мертуэту, я счел нужным добавить, что слышал о мальчике, о чернилах и обо всем остальном и что объяснение, основанное на теории ясновидения, неубедительно для меня.
   -- И для меня также, -- ответил мистер Мертуэт. -- Ясновидение в данном случае -- просто проявление романтической стороны индусского характера. Для этих людей окружить утомительное и опасное задание в чужой стране элементами чудесного и сверхъестественного -- значит освежить и успокоить душу. Согласен, что это совершенно непонятно для англичанина. Их мальчик, несомненно, -- субъект, чувствительный к гипнотическому влиянию, и под этим влиянием он, несомненно, откликался на то, что чувствовал человек, гипнотизировавший его. Я изучил теорию ясновидения, и мне не удалось установить, чтобы практические ее проявления заходили далее этого пункта. Индусы смотрят на этот вопрос иначе: индусы считают своего мальчика способным видеть предметы, невидимые для их собственных глаз, -- и, повторяю, в этом чуде они находят источник нового интереса для достижения цели, объединяющей их. Я упоминаю об этом, только как о любопытной черте человеческого характера, совершенно новой для нас. При розысках, которыми мы теперь занимаемся с вами, нам нет сейчас никакого дела до ясновидения, месмеризма и всего прочего, во что трудно поверить практическому человеку. Цель моя -- проследить индусский заговор шаг за шагом и вывести заключение рациональными способами из естественных причин. Удалось ли мне удовлетворить ваше любопытство?
   -- Без всякого сомнения, мистер Мертуэт! Но я с нетерпением жду рационального объяснения той трудности, о которой сейчас вас спросил.
   Мистер Мертуэт улыбнулся.
   -- Объяснить ее легче всего, -- сказал он. -- Позвольте мне для начала признать, что ваше объяснение дела было совершенно правильно. Индусы, без сомнения, не знали, что именно сделал мистер Фрэнклин Блэк с алмазом, потому что они совершили свою первую ошибку в первый же вечер приезда мистера Блэка в дом его тетки.
   -- Первую ошибку? -- повторил я.
   -- Конечно! Ошибка их состояла в том, что они допустили Габриэля Беттереджа застать их на террасе вечером. Однако они сами тут же увидели свою ошибку, -- потому что, как вы опять сказали, имея много времени в своем распоряжении, они не подходили к дому несколько недель после этого.
   -- Но почему, мистер Мертуэт? Вот что хотел бы я знать! Почему?
   -- Потому что ни один индус, мистер Брефф, не станет подвергать себя бесполезному риску. Пункт, написанный вами в завещании полковника Гернкастля, сообщил им (не правда ли?), что Лунный камень переходит в полную собственность мисс Вериндер в день ее рождения. Очень хорошо. Скажите мне, как разумнее поступить людям в их положении? Сделать ли попытку похитить алмаз, пока он находится у мистера Фрэнклина Блэка, когда стало ясно, что он что-то подозревает и умеет перехитрить их, или подождать, пока алмаз будет в руках молодой девушки, которая с невинной радостью будет надевать эту великолепную вещь при всяком возможном случае? Может быть, вам требуется доказательство справедливости моих слов? Пусть поведение индусов послужит вам этим доказательством. Они появились в доме, переждав все эти недели, в день рождения мисс Вериндер и были вознаграждены за свое терпение созерцанием Лунного камня на платье мисс Вериндер. Когда позднее в этот вечер я услышал историю полковника и алмаза, я был так уверен в исключительной опасности, какой подвергался мистер Фрэнклин (индусы непременно напали бы на него, если бы он вернулся в дом леди Вериндер один, а не в обществе других людей), и так сильно был убежден в еще худшей опасности, ожидающей мисс Вериндер, что посоветовал последовать плану полковника и уничтожить значение камня, разбив его на отдельные куски. Его необыкновенное исчезновение в ту ночь, сделавшее совет мой бесполезным и совершенно опровергнувшее индусский заговор, и дальнейшие действия индусов, приостановленные на следующий день заключением их в тюрьму, как мошенников и бродяг, -- известны вам так же хорошо, как и мне. Здесь кончается первое действие заговора. Прежде чем идти дальше, могу ли я спросить, насколько объяснение мое удовлетворительно для практического человека?
   Нельзя было отрицать, что он прекрасно разрешил для меня трудный вопрос, -- и по милости своего знания индусского характера, и потому еще, что ему не пришлось, как мне, думать о сотне других завещаний после смерти полковника Гернкастля!
   -- Итак, -- продолжал мистер Мертуэт, -- первая возможность, представившаяся индусам, захватить алмаз была для них потеряна в тот день, когда их посадили во фризинголлскую тюрьму. Когда же представилась им другая возможность? Другая возможность представилась, -- как я могу доказать, когда они еще сидели в тюрьме.
   Он вынул свою записную книжку и раскрыл ее, прежде чем продолжать свой рассказ.
   -- В те дни я гостил у моих друзей во Фризинголле, -- и за два дня до того, как индусов освободили (это было, кажется, в понедельник), тюремный смотритель пришел ко мне с письмом. Какая-то миссис Маканн, у которой они снимали квартиру, принесла это письмо в тюрьму для передачи одному из индусов, а самой миссис Маканн принес это письмо утром в дом почтальон. Тюремные власти заметили, что штемпель на письме был лэмбетский и что адрес, хотя и написанный на правильном английском языке, как-то странно не соответствовал принятому у нас обычаю адресовать письма. Распечатав письмо, они увидели, что оно написано на иностранном языке -- одном из языков Индии, как они предположили. Ко мне они пришли для того, чтобы я перевел им это письмо. Я скопировал в моей записной книжке и подлинник, и мой перевод, -- оба они к вашим услугам.
   Он подал мне развернутую книжку. Прежде всего был скопирован адрес письма. Он был написан сплошной фразой, без знаков препинания: "Трем индусам живущим у дамы называющейся Маканн во Фризинголле в Йоркшире". Затем следовал сам текст, а английский перевод стоял в конце и заключался в следующих таинственных словах:
   "Именем правителя Ночи, который восседает на Сайге, руки которого обнимают четыре угла земли!
   Братья, обернитесь лицом к югу, приходите ко мне на улицу многошумную, спускающуюся к грязной воде!
   Причина этому та:
   Мои собственные глаза видели это".
   На том письмо и кончилось, не было ни числа, ни подписи. Я подал его обратно мистеру Мертуэту и признался, что этот любопытный образчик индусской корреспонденции поставил меня в тупик.
   -- Я могу объяснить вам первую фразу, -- сказал он, -- а поведение индусов объяснит остальное. Бог луны представлен в индусской мифологии четвероруким божеством, сидящим на антилопе, а один из его титулов -- правитель Ночи. Здесь есть что-то подозрительно похожее на косвенный намек на Лунный камень. Теперь посмотрим, что сделали индусы, когда тюремные власти вручили им письмо. В тот самый день, как их освободили, они тотчас отправились на станцию железной дороги и заняли места в первом же поезде, отправлявшемся в Лондон. Мы все очень жалели во Фризинголле, что над дальнейшими поступками индусов не было установлено тайного наблюдения. Но после того как леди Вериндер отпустила сыщика и остановила дальнейшее следствие о пропаже алмаза, никто уже не мог ничего предпринять в этом деле. Индусам дана была воля ехать в Лондон, они в Лондон и поехали. Что потом мы узнали, мистер Брефф?
   -- Они стали надоедать мистеру Люкеру, -- ответил я, -- шатаясь около его дома в Лэмбете.
   -- Вы читали о том, как мистер Люкер обратился к судье?
   -- Да.
   -- Если вы припомните, он упомянул об иностранце, служившем у него, которого он только что уволил, заподозрив его в попытке воровства; он думал также, что этот иностранец действовал заодно с индусами, надоедавшими ему. Вывод, мистер Брефф, напрашивается сам собой: и относительно того, кто написал индусам письмо, поставившее вас сейчас в тупик; и о том, какую восточную драгоценность этот служащий покушался украсть у мистера Люкера.
   Вывод, -- как сам я поспешил сознаться, -- был достаточно ясен, чтобы его еще разъяснять. Я никогда не сомневался, что Лунный камень попал в руки мистера Люкера именно в тот промежуток времени, о котором упоминал мистер Мертуэт. Единственный вопрос для меня в том, как могли индусы узнать об этом. Сейчас и этот вопрос -- по-моему, самый трудный -- получил разрешение, как и все остальные. Хоть я и юрист, я почувствовал, что мистер Мертуэт проведет меня с завязанными глазами по самым последним извилинам лабиринта, которым он вел меня до сих пор. Я сделал ему этот комплимент, и он любезно его принял.
   -- Сообщите и вы, в свою очередь, мне одно сведение, -- попросил он. -- Кто-то отвез Лунный камень из Йоркшира в Лондон и кто-то получил за него деньги, а то бы он не был в руках мистера Люкера. Известно ли уже, кто это сделал?
   -- Сколько мне известно, еще нет.
   -- Была какая-то улика -- не так ли? -- указывавшая на мистера Годфри Эбльуайта. Мне сказали, что он знаменитый филантроп, -- это уж прямо говорит против него.
   Я искренне согласился с мистером Мертуэтом. В то же время я почувствовал себя обязанным сообщить ему (бесполезно писать здесь, что я не назвал имени мисс Вериндер), что мистер Годфри Эбльуайт оправдался от всякого подозрения на основании показаний такого лица, за правдивость которого я мог поручиться.
   -- Очень хорошо, -- спокойно произнес Мертуэт, -- предоставим времени разъяснить это дело. А пока, мистер Брефф, мы должны вернуться к индусам. Путешествие их в Лондоне кончилось тем, что они сделались жертвою другой неудачи. Потерю второй возможности похитить алмаз следует, по моему мнению, приписать хитрости и предусмотрительности мистера Люкера, недаром занимающегося прибыльным и старым ремеслом лихоимства! Поспешно отказав своему служащему, он лишил индусов помощи, которую их сообщник мог бы оказать им, впустив их в дом. Поспешно перенеся Лунный камень к своему банкиру, он озадачил заговорщиков прежде, чем они смогли составить новый план обокрасть его. Откуда догадались индусы о том, что было им сделано, и как они успели захватить расписку банкира -- события, слишком свежие для того, чтобы стоило о них распространяться. Достаточно сказать, что они узнали, что Лунный камень опять ускользнул от них и был отдан (под общим названием драгоценной вещи) в кладовую банкиру. Какую же третью возможность, мистер Брефф, предвидят они для захвата алмаза и когда наступит она?
   Когда этот вопрос сорвался с его губ, я догадался наконец, для чего индус приходил ко мне вчера.
   -- Вижу! -- воскликнул я. -- Индусы уверены, так же как и мы, что Лунный камень заложен, и им непременно нужно знать самый ранний срок выкупа залога, -- потому что именно тогда-то алмаз и будет взят от банкира!
   -- Я предупредил вас, что вы сами сообразите все, мистер Брефф, если только дать вам возможность догадаться. Через год после того, как Лунный камень был заложен, индусы будут подстерегать третью возможность похитить его. Мистер Люкер сам сказал им, сколько времени им придется ждать, и вы своим уважаемым авторитетом подтвердили истину слов мистера Люкера. Когда, по вашему предположению, алмаз попал в руки заимодавца?
   -- В конце июня, -- ответил я, -- сколько мне помнится.
   -- А теперь тысяча восемьсот сорок восьмой год. Очень хорошо. Если неизвестное лицо, заложившее Лунный камень, может выкупить его через год, алмаз будет в руках этого человека в конце июня тысяча восемьсот сорок девятого года. В те дни я буду на тысячи миль от Англии и английских новостей. Но, может быть, вам стоило бы записать число и постараться быть в Лондоне в это время?
   -- Вы думаете, что случится что-нибудь серьезное? -- спросил я.
   -- Я думаю, что я буду в большей безопасности, -- ответил он, -- среди свирепых фанатиков Центральной Азии, чем был бы, если бы переступил порог двери банка с Лунным камнем в кармане. Индусы два раза потерпели неудачу, мистер Брефф. Я твердо уверен, что они не потерпят неудачи в третий раз.
   То были его последние слова. Принесли кофе; гости встали и разошлись по комнате, а мы поднялись наверх, к дамам.
   Я записал число, и, быть может, не худо закончить рассказ, переписав сюда эту заметку:
   "Июнь тысяча восемьсот сорок девятого года. Ожидать известий об индусах в конце этого месяца."
   Сделав это, я передаю перо, на которое не имею более права, тому, кто должен писать после меня.

Третий рассказ, написанный Фрэнклином Блэком

Глава I

   Весною тысяча восемьсот сорок девятого года я странствовал по Востоку; я только что изменил свои дорожные планы, составленные несколько месяцев назад и сообщенные тогда моему стряпчему и моему банкиру в Лондоне.
   Это изменение вызвало необходимость послать моего слугу за письмами и векселями к английскому консулу в один из городов, который я уже раздумал посещать. Слуга мой должен был опять присоединиться ко мне в назначенное время и в назначенном месте. Непредвиденный случай, в котором он не был виноват, задержал его в пути. Целую неделю я и нанятые мною люди поджидали его у пределов пустыни. Наконец пропавший слуга появился перед входом в мою палатку, с деньгами и письмами.
   -- Боюсь, что привез вам дурные вести, сэр, -- сказал он, указывая на одно из писем с траурной каймой, адрес на котором был написан рукою мистера Бреффа.
   В подобных случаях нет ничего тяжелее неизвестности. Я распечатал письмо с траурной каймой раньше всех прочих. Оно уведомляло меня, что отец мой умер и что я стал наследником его огромного состояния. Богатство, переходившее в мои руки, приносило с собою ответственность; мистер Брефф упрашивал меня, не теряя времени, вернуться в Англию.
   На рассвете следующего утра я был уже на пути к моей родине.
   Портрет мой, нарисованный моим старым другом Беттереджем в то время, когда я уезжал из Англии, немного не точен, как мне кажется. Он по-своему серьезно перетолковал сатирические замечания своей барышни о моем заграничном воспитании и убедил себя, что действительно видел те французские, немецкие и итальянские стороны моего характера, над которыми и подшучивала моя веселая кузина и которым существовали разве только в воображении нашего доброго Беттереджа. Но, за исключением этого, должен признаться, что он написал истинную правду, я действительно был уязвлен в самое сердце обращением Рэчель и покинул Англию в первом порыве страдания, причиненного мне самым горьким разочарованием.
   Решив, что перемена места и продолжительное отсутствие помогут мне забыть ее, я уехал за границу. Убежден, что человек, отрицающий благотворное действие перемены места и разлуки в подобных случаях, -- неверно представляет себе человеческую природу. Перемена и разлука отвлекают внимание от всепоглощающего созерцания своего горя. Я не забывал Рэчель, но печаль воспоминания утрачивала мало-помалу свою горечь, по мере того как время, расстояние и новизна все больше и больше отделяли меня от Рэчель.
   Но, с другой стороны, при возвращении моем на родину действие этого лекарства, так хорошо мне помогавшего, начало ослабевать. Чем более я приближался к стране, где она жила, и к возможности снова увидеться с ней, тем непреодолимее становилась ее прежняя власть надо мной. При отъезде из Англии последнее, что сорвалось с моих губ, было ее имя. По возвращении в Англию я прежде всего спросил о ней, когда встретился с мистером Бреффом.
   Разумеется, мне рассказали все, что случилось в мое отсутствие, -- другими словами, все, что было написано здесь как продолжение рассказа Беттереджа, исключая одно только обстоятельство. В то время мистер Брефф не считал себя вправе сообщить мне о причинах, побудивших Рэчель и Годфри Эбльуайта разорвать свою помолвку. Я не беспокоил его затруднительными вопросами об этом щекотливом предмете.
   Для меня было достаточным облегчением узнать после ревнивого разочарования, возбужденного во мне известием об ее намерении сделаться женою Годфри, что размышление убедило ее в опрометчивости ее поступка и что она взяла назад свое слово.
   Когда я выслушал о прошлом, мои последующие расспросы (все о Рэчель!) перешли к настоящему. На чьем попечении находилась она, оставив дом мистера Бреффа, и где жила она теперь?
   Она жила у вдовствующей сестры покойного сэра Джона Вериндера, миссис Мерридью, которую душеприказчики ее матери просили быть опекуншей и которая согласилась принять это предложение. Мне сказали, что они отлично уживаются и что сейчас они устроились на весь сезон в доме миссис Мерридью на Портлэнд-плейс.
   Спустя полчаса после того, как я узнал об этом, я отправился на Портлэнд-плейс, -- не имея мужества признаться в этом мистеру Бреффу!
   Слуга, отворивший дверь, не был уверен, дома ли мисс Вериндер. Я послал его наверх с моей визитной карточкой, чтобы скорее разрешить этот вопрос; слуга вернулся с непроницаемым лицом и сообщил мне, что мисс Вериндер нет дома.
   Кого-нибудь другого я мог бы заподозрить в умышленном отказе увидеться со мной, но Рэчель подозревать было невозможно. Я сказал, что приду опять в шесть часов вечера. В шесть часов мне было сказано вторично, что мисс Вериндер нет дома. Не поручила ли она передать мне что-нибудь? Никакого поручения не было передано. Разве мисс Вериндер не получила моей карточки? Мисс Вериндер ее получила.
   Вывод был слишком ясен: Рэчель не хотела меня видеть.
   С своей стороны и я не хотел, чтобы со мною обращались подобным образом, не сделав попытки узнать хотя бы причину этого. Я послал свою карточку миссис Мерридью, с просьбой назначить мне свидание в любое, удобное для нее время.
   Миссис Мерридью приняла меня тотчас. Я был введен в красивую маленькую гостиную и очутился перед красивой маленькой пожилой дамой. Она была так добра, что выразила мне большое сочувствие и некоторое удивление. Но в то же время она не могла ни объяснить мне поведение Рэчель, ни попытаться уговорить ее, поскольку дело касалось, по-видимому, ее личных чувств. Она повторила все это несколько раз, с вежливым терпением, которого ничто не могло утомить. Вот все, что я выиграл, обратившись к миссис Мерридью.
   Моей последней попыткой было написать Рэчель. Слуга отнес к ней письмо, получив строгий приказ дождаться ответа.
   Ответ был принесен и заключался в одной фразе:
   -- Мисс Вериндер отказывается вступать в переписку с мистером Фрэнклином Блэком.
   Как ни любил я ее, оскорбление, нанесенное мне таким ответом, вызвало во мне бурю негодования. Зашедший поговорить со мною о делах мистер Брефф застал меня еще не опомнившимся от пережитого.
   Я тотчас отбросил все дела и откровенно рассказал ему обо всем. Мистер Брефф, подобно миссис Мерридью, по сумел дать мне удовлетворительного объяснения.
   Я спросил его, не оклеветал ли меня кто-нибудь перед Рэчель? Мистер Брефф не знал ни о какой клевете. Не говорила ли она чего-нибудь обо мне, когда жила в доме мистера Бреффа? Никогда. Не спрашивала ли она во время моего долгого отсутствия, жив я или умер? Такого вопроса она не задавала.
   Я вынул из бумажника письмо, написанное мне бедною леди Вериндер из Фризинголла в день моего отъезда из ее йоркширского поместья. Я обратил внимание мистера Бреффа на две фразы в этом письме:
   "Драгоценная помощь, которую вы оказали следствию в поисках пропавшего алмаза, до сих пор кажется непростительной обидой для Рэчель при настоящем страшном состоянии ее души. Поступая слепо в этом деле, вы увеличили ее беспокойство, невинно угрожая открытием ее тайны вашими стараниями".
   -- Возможно ли, -- спросил я, -- чтобы она и теперь была раздражена против меня так же, как прежде?
   На лице мистера Бреффа выразилось непритворное огорчение.
   -- Если вы непременно настаиваете на ответе, -- сказал он, -- признаюсь, я не могу иначе истолковать ее поведение.
   Я позвонил и велел слуге своему уложить вещи и послать за расписанием поездов. Мистер Брефф спросил с удивлением, что я намерен делать.
   -- Я еду в Йоркшир, -- ответил я, -- со следующим поездом.
   -- Могу я спросить, для чего?
   -- Мистер Брефф, помощь, которую я самым невинным образом оказал при поисках ее алмаза, была непростительным оскорблением для Рэчель год тому назад, и остается непростительным оскорблением до сих пор. Я не хочу подчиняться этому. Я решил узнать, почему она ничего не сказала матери и чем вызвана ее неприязнь ко мне. Если время, труды и деньги могут это сделать, я отыщу вора, укравшего Лунный камень!
   Достойный старик попытался возражать, уговаривал меня послушаться голоса рассудка -- словом, хотел исполнить свой долг передо мной. Но я остался глух ко всем его убеждениям. Никакие соображения на свете не поколебали бы в эту минуту моей решимости.
   -- Я буду продолжать следствие, -- заявил я, -- с того самого места, на котором остановился, и буду вести его шаг за шагом до тех пор, пока не дойду до решающего факта. В цепи улик недостает нескольких звеньев, после того как я оставил следствие, -- их может дополнить Габриэль Беттередж. Я еду к Габриэлю Беттереджу!
   В тот же вечер, на закате солнца, я опять очутился на хорошо знакомой мне террасе спокойного старого деревенского дома. Первым, кого я встретил в опустелом саду, был садовник. На мой вопрос, где Беттередж, он ответил, что видел его час назад греющимся в своем обычном уголке на заднем дворе. Я хорошо знал этот уголок и сказал, что сам пойду и отыщу его.
   Я пошел по знакомым дорожкам и заглянул в открытую калитку на двор.
   Вот он -- милый старый друг счастливых дней, которые никогда уже не вернутся; вот он -- в прежнем своем уголке, на том же соломенном стуле, с трубкою во рту, с "Робинзоном Крузо" на коленях и со своими двумя друзьями-собаками, дремлющими у его ног. Я стоял так, что последние косые лучи солнца удлинили мою тень. Увидели ли собаки эту тень, или тонкое их чутье уловило мое приближение, но они, заворчав, вскочили. В свою очередь вздрогнув, старик одним окриком заставил их замолчать, а потом, прикрыв свои слабые глаза рукою, вопросительно посмотрел на человека, стоявшего в калитке.
   Глаза мои наполнились слезами. Я принужден был переждать минуту, прежде чем решился с ним заговорить.

Глава II

   -- Беттередж, -- произнес я наконец, указывая на хорошо знакомую книгу, лежавшую у него на коленях, -- сообщил ли вам "Робинзон Крузо" в этот вечер о возможности увидеть Фрэнклина Блэка?
   -- Ей-богу, мистер Фрэнклин, -- вскричал старик, -- "Робинзон Крузо" именно так и сделал!
   Он поднялся на ноги с моей помощью и с минуту постоял, то глядя перед собой, то озираясь назад, переводя взгляд с меня на "Робинзона Крузо" и обратно, словно не был уверен, кто же из нас двух поразил его более. Книга, как всегда, одержала верх. Он смотрел на эту удивительную книгу с неописуемым выражением, будто надеясь, что сам Робинзон Крузо сойдет с этих страниц и удостоит нас личным свиданием.
   -- Вот место, которое я читал, мистер Фрэнклин, -- произнес он, едва лишь вернулась к нему способность говорить, -- и это так же верно, как то, что я вас вижу, сэр, -- вот то самое место, которое я читал за минуту до вашего прихода! Страница сто пятьдесят шестая: "Я стоял, как пораженный громом, или как будто увидел призрак". Если это не означает: "Ожидайте внезапного появления мистера Фрэнклина Блэка", то английский язык вообще лишен смысла! -- докончил Беттередж, шумно захлопнув книгу и освободив наконец руку, чтобы взять мою, которую я протягивал ему.
   Я ожидал -- это было бы очень естественно при настоящих обстоятельствах, -- что он закидает меня вопросами. Но нет, чувство гостеприимства заняло главное место в душе старого слуги, когда член семейства явился (все равно, каким образом) гостем в дом.
   -- Пожалуйте, мистер Фрэнклин, -- сказал он, отворяя дверь со своим характерным старомодным поклоном, -- я спрошу попозднее, что привело вас сюда, а сначала должен устроить вас поудобнее. После вашего отъезда было много грустных перемен. Дом заперт, слуги отосланы. Но это неважно! Я сам приготовлю вам обед, жена садовника сделает вам постель, а если в погребе сохранилась бутылочка нашего знаменитого латурского кларета, содержимое ее попадет в ваше горло, мистер Фрэнклин. Милости просим, сэр, милости просим! -- сказал бедный старик, мужественно отстаивая честь покинутого дома и принимая меня с гостеприимным и вежливым вниманием прошлых времен.
   Мне было больно обмануть его ожидания. Но этот дом принадлежал теперь Рэчель. Мог ли я есть или спать в нем после того, что случилось в Лондоне? Самое простое чувство уважения к самому себе запрещало мне -- решительно запрещало -- переступать через его порог.
   Я взял Беттереджа за руку и повел его в сад. Нечего делать, я принужден был сказать ему всю правду. Он был очень привязан к Рэчель и ко мне, и его очень огорчил и озадачил оборот, какой приняло это дело. Он выразил свое мнение с обычной прямотой и со свойственной ему самой положительной философией в мире, какая только мне известна, -- философией беттереджской школы.
   -- Мисс Рэчель имеет свои недостатки, я никогда этого не отрицал, -- начал он. -- И один из них -- взять иногда высокую ноту. Она постаралась взять эту высокую ноту и с вами, -- и вы это вынесли. Боже мой! Мистер Фрэнклин, неужели вы до сих пор мало знаете женщин? Слышали вы когда-нибудь от меня о покойной миссис Беттередж?
   Я очень часто слышал от него о покойной миссис Беттередж, -- он неизменно приводил ее как пример слабости и своеволия прекрасного пола. В таком виде выставил он ее и теперь.
   -- Очень хорошо, мистер Фрэнклин. Теперь выслушайте меня. У каждой женщины свои собственные прихоти. Покойная миссис Беттередж начинала горячиться всякий раз, как мне случалось отказывать ей в том, чего ей хотелось. Когда я в таких случаях приходил домой с работы, жена непременно кричала мне из кухни, что после моего грубого обращения с ней у нее не хватает сил приготовить мне обед. Я переносил это некоторое время так, как вы теперь переносите капризы мисс Рэчель. Но наконец терпение мое лопнуло. Я отправился в кухню, взял миссис Беттередж -- понимаете, дружески -- на руки и отнес ее в нашу лучшую комнату, где она принимала гостей.
   -- "Вот твое настоящее место, душечка", -- сказал я и сам пошел на кухню. Там я заперся, снял свой сюртук, за сучил рукава и состряпал обед. Когда он был готов, я сам себе подал его и пообедал с удовольствием. Потом я выкурил трубку, хлебнул грогу, а после прибрал со стола, вычистил кастрюли, ножи и вилки, убрал все это и подмел кухню. Когда было чисто и опрятно, я отворил дверь и пустил на кухню миссис Беттередж. "Я пообедал, душа моя, -- сказал я, -- надеюсь, ты найдешь кухню в самом лучшем виде, такою, как только можешь пожелать". Пока эта женщина была жива, мистер Фрэнклин, мне никогда уже не приходилось стряпать самому обед. Из этого мораль: вы переносили капризы мисс Рэчель в Лондоне, не переносите же их в Йоркшире. Пожалуйте в дом!
   Что было ответить на это? Я мог только уверить моего доброго друга, что даже его способности к убеждению пропали даром в данном случае.
   -- Вечер прекрасный, -- сказал я, -- и я пройдусь пешком во Фризинголл и остановлюсь в гостинице, а вас прошу завтра утром прийти ко мне позавтракать. Мне нужно сказать вам кое-что.
   Беттередж с серьезным видом покачал головой.
   -- Искренно сожалею об этом, -- сказал он, -- я надеялся услышать, мистер Фрэнклин, что все идет гладко и хорошо между вами и мисс Рэчель. Если вы должны поступить по-своему, сэр, -- продолжал он после минутного размышления, -- то вам нет никакой надобности идти ночевать в Фризинголл. Ночлег можно получить гораздо ближе. Готерстонская ферма только в двух милях отсюда. Против этого вы не можете ничего возразить, -- лукаво прибавил старик. -- Готерстон живет, мистер Фрэнклин, не на земле мисс Рэчель, а на своей собственной.
   Я вспомнил это место, как только Беттередж назвал его. Ферма стояла в тенистой долине, на берегу самого красивого ручейка в этой части Йоркшира: у фермера были отдельные спальни и гостиная, которые он имел обыкновение отдавать внаймы художникам, удильщикам рыбы и туристам. Я не мог бы найти более приятного жилища на время моего пребывания в этих окрестностях.
   -- Комнаты отдаются внаймы? -- спросил я.
   -- Сама миссис Готерстон, сэр, просила меня еще вчера рекомендовать ее комнаты.
   -- Я возьму их, Беттередж, с удовольствием.
   Мы снова вернулись во двор, где я оставил свой дорожный мешок. Продев палку в его ремешки и подняв мешок на плечо, Беттередж снова впал в то состояние, которое возбудил в нем мой неожиданный приезд в ту минуту, когда он дремал на своем соломенном стуле. Он недоуменно взглянул на дом, а потом повернулся ко мне и еще более недоуменно посмотрел на меня.
   -- Довольно долго прожил я на свете, -- сказал этот лучший и милейший из всех старых слуг, -- но не ожидал, что когда-нибудь придется мне увидеть что-либо подобное. Вот стоит дом, а здесь стоит мистер Фрэнклин Блэк -- и он повертывается спиной к дому и идет ночевать в наемной квартире!
   Он пошел вперед, качая головой и ворча.
   -- Остается произойти еще только одному чуду, -- сказал он мне через плечо, -- это, когда вы, мистер Фрэнклин, вздумаете заплатить мне семь шиллингов и шесть пенсов, которые вы заняли у меня в детстве.
   Этот сарказм привел его в лучшее расположение духа. Мы миновали домик привратника и вышли из калитки. Как только ступили мы на нейтральную почву, обязанности гостеприимства (по кодексу морали Беттереджа) прекратились и вступили в силу права любопытства.
   Он приостановился, чтобы я мог поравняться с ним.
   -- Прекрасный вечер для прогулки, мистер Фрэнклин, -- сказал он, будто мы только что случайно встретились с ним. -- Предположим, что вы идете во фризинголлскую гостиницу, сэр...
   -- Да?
   -- Тогда я имел бы честь завтракать у вас завтра утром.
   -- Приходите ко мне завтракать на Готерстонскую ферму.
   -- Очень обязан вам за вашу доброту, мистер Фрэнклин. Но стремлюсь-то я, собственно, не к завтраку. Мне кажется, вы упомянули о том, что имеете нечто сказать мне. Если это не секрет, сэр, -- сказал Беттередж, вдруг бросив окольные пути и вступив на прямую дорогу, -- я горю нетерпением узнать, что привело вас сюда так неожиданно?
   -- Что привело меня сюда в прошлый раз? -- спросили.
   -- Лунный камень, мистер Фрэнклин. Но что привело вас сюда сейчас, сэр?
   -- Опять Лунный камень, Беттередж.
   Старик вдруг остановился и посмотрел на меня, словно не веря своим ушам.
   -- Если это шутка, сэр, -- сказал он, -- боюсь, что я немного поглупел на старости лет. Я не понимаю ее.
   -- Это не шутка, -- ответил я, -- я приехал сюда снова начать следствие, прерванное при моем отъезде из Англии. Я приехал сюда сделать то, что никто еще не сделал, -- узнать, кто украл алмаз.
   -- Бросьте вы этот алмаз, мистер Фрэнклин! Послушайтесь моего совета, бросьте вы этот алмаз! Проклятая индийская штучка сбивала с пути всех, кто к ней приближался. Не тратьте ваших денег и сил в самое цветущее время вашей жизни, сэр, занимаясь Лунным камнем. Как можете вы надеяться на успех, когда сам сыщик Кафф запутался в этом деле? Сыщик Кафф, -- повторил Беттередж, сурово грозя мне пальцем, -- крупнейший сыщик в Англии!
   -- Решение мое твердо, старый друг. Даже сыщик Кафф не убедит меня. Кстати, рано или поздно мне придется с ним посоветоваться. Слышали вы что-нибудь о нем за последнее время?
   -- Кафф вам не поможет, мистер Фрэнклин.
   -- Почему?
   -- В полицейских кругах произошло, после вашего отъезда, событие, сэр. Знаменитый Кафф вышел в отставку. Он нанял маленький коттедж в Доркинге и по уши увяз в разведении роз. Он сам написал мне об этом, мистер Фрэнклин. Он вырастил белую махровую розу, не прививая ее к шиповнику. И мистер Бегби, наш садовник, собирается съездить в Доркинг, чтоб сознаться в своем окончательном поражении.
   -- Это ничего не значит, -- ответил я, -- обойдусь и без помощи сыщика Каффа. А для начала я должен во всем довериться вам.
   Возможно, что я сказал это несколько небрежно. Как бы то ни было, что-то в моем ответе обидело Беттереджа.
   -- Вы могли бы довериться кому-нибудь и похуже меня, мистер Фрэнклин, могу вам сказать, -- произнес он немного резко.
   Тон, каким он сделал это замечание, и некоторая растерянность в его манерах подсказали мне, что он располагает какими-то сведениями, которые не решается мне сообщить.
   -- Надеюсь, вы поможете мне, рассказав о разрозненных открытиях, которые оставил за собой сыщик Кафф. Знаю, что это вы в состоянии сделать. Ну, а могли бы вы сделать что-нибудь, кроме этого?
   -- Чего же еще вы ожидаете от меня, сэр? -- с видом крайнего смирения спросил Беттередж.
   -- Я ожидаю большего, судя по тому, что вы недавно сказали.
   -- Пустое хвастовство, мистер Фрэнклин, -- упрямо ответил старик, -- есть люди, родившиеся хвастунами на свет божий и до самой своей смерти остающиеся таковыми. Я -- один из этих людей.
   Оставался только один способ воздействия на него.
   Я решил воспользоваться его привязанностью к Рэчель и ко мне.
   -- Беттередж, обрадовались ли бы вы, если б услышали, что Рэчель и я стали опять добрыми друзьями?
   -- Я служил бы вашей семье совершенно без всякой пользы, сэр, если б вы усомнились в этом.
   -- Помните, как Рэчель обошлась со мною перед моим отъездом из Англии?
   -- Так отчетливо, словно это случилось вчера. Миледи сама написала вам об этом, а вы были так добры, что показали ее письмо мне. В нем было сказано, что мисс Рэчель считает себя смертельно оскорбленною вами за то участие, которое вы приняли в отыскании ее алмаза. И ни миледи, ни я, и никто не мог угадать, почему.
   -- Совершенно справедливо, Беттередж. Я вернулся из путешествия и нашел, что Рэчель все еще считает себя смертельно оскорбленной мною. Я знал в прошлом году, что причиною этого был алмаз. Знаю, что это так и теперь, Я пробовал говорить с нею, она не захотела меня видеть: Пробовал писать ей, она не захотела мне ответить. Скажите, ради бога, как это понять? Разузнать о пропаже Лунного камня -- вот единственная возможность, которую Рэчель мне оставляет!
   Мои слова, по-видимому, заставили его взглянуть на дело с новой стороны. Он задал мне вопрос, показавший, что я наконец-то поколебал его.
   -- У вас нет недоброго чувства к ней, мистер Фрэнклин?
   -- Был гнев, когда я уезжал из Лондона, -- ответил я, -- но сейчас он прошел. Я хочу заставить Рэчель объясниться со мною и ничего более.
   -- Предположим, вы сделаете какое-нибудь открытие, сэр, -- не боитесь ли вы, что благодаря этому открытию вам станет что-нибудь известно о мисс Рэчель?
   Я понял его безграничное доверие к своей барышне, продиктовавшее ему эти слова.
   -- Я верю в нее так же, как и вы, -- ответил я. -- Самое полное открытие ее тайны не может обнаружить ничего такого, что могло бы уменьшить ваше или мое уважение к ней.
   Последняя нерешительность Беттереджа исчезла после этих слов.
   -- Пусть я поступлю дурно, помогая вам, мистер Фрэнклин, -- воскликнул он, -- но я могу сказать только одно: я так же мало понимаю это, как новорожденный младенец! Я поставлю вас на путь открытий, а затем вы пойдете по нему сами. Помните вы нашу бедную служанку, Розанну Спирман?
   -- Разумеется.
   -- Вы всегда подозревали, что она хочет что-то открыть насчет Лунного камня?
   -- Я, конечно, не мог объяснить ее странное поведение чем-нибудь иным.
   -- Так я могу рассеять ваши сомнения на этот счет, мистер Фрэнклин, если вам угодно.
   Пришла моя очередь стать в тупик. Напрасно старался я разглядеть в наступившей темноте выражение его лица. Охваченный удивлением, я несколько нетерпеливо спросил, что хочет он этим сказать.
   -- Не торопитесь, сэр! -- остановил меня Беттередж. -- Я говорю то, что хочу сказать. Розанна Спирман оставила запечатанное письмо, адресованное вам.
   -- Где оно?
   -- У ее приятельницы в Коббс-Голле. Верно вы слышали, когда были здесь, сэр, о Хромоножке Люси -- девушке, которая ходит с костылем?
   -- Дочери рыбака?
   -- Точно так, мистер Фрэнклин.
   -- Почему же письмо не было отослано мне?
   -- Хромоножка Люси своенравная девушка, сэр. Она захотела отдать это письмо в ваши собственные руки. А вы уехали из Англии, прежде чем я успел написать вам об этом.
   -- Вернемся тотчас назад, Беттередж, и сейчас же заберем это письмо!
   -- Сейчас поздно, сэр. Рыбаки экономят свечи, и в Коббс-Голле рано ложатся спать.
   -- Вздор! Мы дойдем туда в полчаса.
   -- Можете, сэр. А дойдя, вы найдете дверь запертою.
   Он указал на огни, мелькавшие внизу, и в ту же минуту я услышал в ночной тишине журчанье ручейка.
   -- Вот ферма, мистер Фрэнклин. Проведите спокойно ночь и приходите ко мне завтра утром, если вы будете так добры.
   -- Вы пойдете со мною к рыбаку?
   -- Пойду, сэр.
   -- Рано утром?
   -- Так рано, как вам будет угодно.
   Мы спустились по тропинке, ведущей на ферму.

Глава III

   Я сохранил самое смутное воспоминание о том, что случилось на Готерстонской ферме.
   Помню гостеприимную встречу, обильный ужин, которым можно было накормить целую деревню на Востоке, восхитительно опрятную постель, с единственным недостатком -- ненавистным наследием наших предков -- пуховою периной; бессонную ночь, беспрестанное зажигание свечей и чувство огромного облегчения, когда наконец взошло солнце и можно было встать.
   Накануне я условился с Беттереджем, что зайду за ним по дороге в Коббс-Голл так рано, как мне будет угодно, -- что на языке моего нетерпеливого желанья овладеть письмом означало: "так рано, насколько возможно". Не дождавшись завтрака на ферме, я взял с собой ломоть хлеба и отправился, опасаясь, не застану ли еще доброго Беттереджа в постели. К великому моему облегчению, он был, так же как и я, взволнован предстоящим событием. Я нашел его уже одетым и ожидающим меня с палкой в руке.
   -- Как вы себя чувствуете сегодня, Беттередж?
   -- Очень нехорошо, сэр.
   -- С сожалением слышу это. На что вы жалуетесь?
   -- На новую болезнь, мистер Фрэнклин, моего собственного изобретения. Не хотелось бы вас пугать, но и вы, вероятно, заразитесь этой болезнью нынешним же утром.
   -- Черт возьми!
   -- Чувствуете ли вы неприятный жар в желудке, сэр, и прескверное колотье на вашей макушке? А! Нет еще! Ну, так это случится с вами в Коббс-Голле, мистер Фрэнклин. Я называю это сыскной лихорадкой, и заразился я ею впервые в обществе сыщика Каффа.
   -- Ну, ну! А вылечитесь вы, наверное, когда я распечатаю письмо Розанны Спирман. Пойдем же и получим его.
   Несмотря на раннее время, мы нашли жену рыбака на кухне. Когда Беттередж представил меня ей, добрая миссис Йолланд проделала церемониал, рассчитанный (как я позднее узнал) исключительно на знатных приезжих. Она поставила на стол бутылку голландского джипа, положила две трубки и начала разговор словами:
   -- Что нового в Лондоне, сэр?
   Прежде чем я мог придумать ответ на этот общий вопрос, странное видение возникло в темном углу кухни. Худощавая девушка, с расстроенным лицом, с удивительно красивыми волосами и с гневной проницательностью во взгляде, подошла, хромая и опираясь на костыль, к столу, у которого я сидел, и посмотрела на меня так, как будто я внушал и ужас и интерес, какими-то чарами приковывая ее внимание.
   -- Мистер Беттередж, -- сказала она, не спуская с меня глаз, -- пожалуйста, назовите его еще раз.
   -- Этого джентльмена зовут, -- ответил Беттередж (делая сильное ударение на слове "джентльмен"), -- мистер Фрэнклин Блэк.
   Девушка повернулась ко мне спиной и вдруг вышла из комнаты. Добрая миссис Йолланд, насколько помню, извинилась за странное поведение своей дочери, а Беттередж, должно быть, перевел ее слова на вежливый английский язык. Я говорю все это наугад. Внимание мое было всецело поглощено стуком удалявшегося костыля. Он прозвучал по деревянной лестнице, прозвучал в комнате над нашими головами, прозвучал опять вниз по лестнице, -- а потом в открытой двери снова возник призрак, на этот раз с письмом в руке, и поманил меня из комнаты.
   Я оставил миссис Йолланд, рассыпавшуюся в еще больших извинениях, и пошел за этим странным существом, которое ковыляло передо мной все скорее и скорее по направлению к берегу. Оно повело меня за рыбачьи лодки, где нас не могли ни увидеть, ни услышать жители деревни, и там остановилось и взглянуло мне в лицо в первый раз.
   -- Стойте здесь, -- сказала она, -- я хочу посмотреть на вас.
   Нельзя было обмануться в выражении ее лица. Я внушал ей сильную ненависть и отвращение. Не, примите это за тщеславие, если я скажу, что ни одна женщина еще не смотрела на меня так. Решаюсь на более скромное уверение: ни одна женщина еще не дала мне заметить этого. Такое бесцеремонное разглядывание мужчина может выдержать лишь до известного предела. Я пытался перевести внимание Хромоножки Люси на предмет, не столь ей ненавистный, как мое лицо.
   -- Вы, кажется, хотели передать мне письмо, -- начал я. -- Это то самое, что у вас в руках?
   -- Повторите свои слова, -- было ее единственным ответом.
   Я повторил свои слова, как послушный ребенок, затверживающий урок.
   -- Нет, -- сказала девушка, говоря сама с собой, но все не спуская с меня безжалостных глаз. -- Не могу понять, что нашла она в его лице. Не могу угадать, что услышала она в его голосе.
   Она вдруг отвернулась от меня и тяжело опустила голову на свой костыль.
   -- О бедняжка! -- произнесла она мягким тоном, который я впервые услышал от нее. -- О моя погибшая подружка! Что ты нашла в этом человеке!
   Она снова подняла голову и свирепо посмотрела на меня.
   -- В состоянии вы есть и пить? -- спросила она.
   Я употребил все силы, чтобы сохранить серьезный вид, и ответил:
   -- Да.
   -- В состоянии вы спать?
   -- Да.
   -- Когда вы видите какую-нибудь бедную служанку, вы не чувствуете угрызений совести?
   -- Конечно, нет. Почему должен я их чувствовать?
   Она вдруг швырнула письмо мне в лицо.
   -- Возьмите! -- с яростью воскликнула она. -- Я никогда не видела вас прежде. Не допусти меня всемогущий снова увидеть вас!
   С этими прощальными словами она заковыляла от меня так быстро, как только могла. Мне пришло в голову то, что подумал бы всякий на моем месте об ее поведении, а именно, что она помешана.
   Придя к этому неизбежному выводу, я обратился к более интересному предмету -- к письму Розанны Спирман. Адрес был следующий:
   "Фрэнклину Блэку, эсквайру. Должна отдать в собственные руки (не поручая никому другому) Люси Йолланд".
   Я сорвал печать. В конверте лежало письмо, а в этом письме бумажка. Прежде всего я прочел письмо:
   "Сэр, если вам любопытно узнать, что значило мое обращение с вами в то время, когда вы гостили в доме моей госпожи, леди Вериндер, сделайте то, что вам предписывается в памятной записке, вложенной в это письмо, -- сделайте это так, чтобы никто не присутствовал при этом. Ваша нижайшая слуга
   Розанна Спирман".
   Я взглянул на бумажку, вложенную в письмо. Вот ее копия слово в слово:
   "Памятная записка. -- Пойти к Зыбучим пескам, когда начнется отлив. Идти по Южному утесу до тех пор, пока маяк на Южном утесе и флагшток на таможенной станции, которая находится выше Коббс-Голла, не сольются в одну линию. Положить палку или какую-нибудь другую прямую вещь на скалы, чтоб отметить именно ту линию, которая должна быть наравне с утесом и флагштоком. Позаботиться, делая это, чтобы один конец палки находился на краю скал с той стороны, которая возвышается над Зыбучими песками. Ощупать землю между морскою травой, вдоль палки (начиная с того ее конца, который лежит ближе к маяку), чтобы найти цепь. Провести рукою вдоль цепи, когда она найдется, до того места, где она свешивается по краю скалы вниз к Зыбучим пескам. И тогда потянуть цепь". Не успел я прочесть последние слова, подчеркнутые в оригинале, как услышал позади себя голос Беттереджа. Изобретатель сыскной лихорадки был совершенно подавлен этой непреодолимой болезнью.
   -- Не могу больше выдержать, мистер Фрэнклин. О чем говорится в ее письме? Ради бога, сэр, скажите мне, о чем говорится в ее письме?
   Я подал ему письмо и памятную записку. Он прочел письмо без особенного интереса. Но памятная записка произвела на него сильное впечатление.
   -- Сыщик говорил это! -- вскрикнул Беттередж. -- С начала и до конца, сэр. Кафф утверждал, что у нее есть план тайника. Вот он! Господи, спаси нас и помилуй! Мистер Фрэнклин, вот тайна, сбившая с толку всех, начиная с самого знаменитого Каффа, вот она, готовая и ожидающая, так сказать, только того, чтобы открыться вам! Наступил прилив, сэр, это может увидеть каждый. Сколько еще времени остается до отлива?
   Он поднял голову и увидел в некотором расстоянии от нас молодого рыбака, чинившего сеть.
   -- Тамми Брайт! -- крикнул он во весь голос.
   -- Слышу! -- закричал Тамми в ответ.
   -- Когда начнется отлив?
   -- Через час.
   Мы оба взглянули на часы.
   -- Мы можем пойти по берегу, чтоб пробраться к Зыбучим пескам, мистер Фрэнклин, -- сказал Беттередж, -- у нас остается довольно времени для этого. Что вы скажете, сэр?
   -- Пойдемте.
   С помощью Беттереджа я скоро нашел прямую линию от утесов до флагштока. Руководствуясь памятной запиской, мы положили мою палку в указанном направлении так прямо, как только могли на неровной поверхности скалы, а потом опять взглянули на наши часы.
   Оставалось еще двадцать минут до отлива. Я предложил переждать это время на берегу, а не на мокрой и скользкой поверхности скалы. Дойдя до сухого песка, я приготовился уже сесть, как Беттередж, к великому моему удивлению, вдруг повернулся, чтоб уйти от меня.
   -- Почему вы уходите? -- спросил я.
   -- Загляните в письмо, сэр, и вы сами поймете.
   Взглянув на письмо, я вспомнил, что мне надлежало сделать это открытие одному.
   -- Тяжеленько мне оставлять вас одного в такую минуту, -- сказал Беттередж. -- По бедняжка умерла ужасной смертью, и я чувствую как бы долг перед ней, мистер Фрэнклин, исполнить ее последнюю просьбу. Притом, -- добавил он значительно, -- в письме ничего не говорится о том, чтобы вы держали свое открытие в тайне. Я пойду в сосновый лес и подожду вас там. Не медлите слишком долго, сэр. С такой болезнью, как сыскная лихорадка, не так-то легко совладать при подобных обстоятельствах.
   С этим прощальным предостережением он оставил меня.
   Как бы ни было коротко время ожидания, оно растягивается, когда находишься в неизвестности. Это был один из тех случаев, когда неоценимая привычка курить становится особенно драгоценной и утешительной. Я закурил сигару и сел на пологом берегу.
   Солнце придавало особую красоту всем окрестным предметам. Воздух был так свеж, что жить и дышать само по себе было наслаждением. Даже уединенная маленькая бухта весело приветствовала утро, и даже голая, влажная поверхность Зыбучих песков, сверкая золотистым блеском, скрывала весь таившийся в них ужас под мимолетной улыбкой. Это был самый лучший день со времени моего возвращения в Англию.
   Отлив наступил прежде, чем я докурил сигару. Я увидел, как начал подниматься песок, а потом, как страшно заколебалась его поверхность, -- как будто какой-то злой дух ожил, задвигался и задрожал в его бездонной глубине. Я бросил сигару и снова направился к скалам.
   Памятная записка давала мне указания ощупать землю вдоль палки, начиная с того конца, который был ближе к маяку.
   Я прошел таким образом более половины длины палки, не находя ничего, кроме выступов скал. Еще два дюйма, и мое терпение было вознаграждено. В узкой маленькой расселине, как раз в том месте, до которого мог дотянуться мой указательный палец, я нащупал цепь. Пытаясь проследить ее, я запутался в густой морской траве, выросшей здесь, без сомнения, за то время, которое протекло после того, как Розанной Спирман был выбран этот тайник.
   Не было решительно никакой возможности вырвать эту морскую траву или просунуть сквозь нее руку. Я заметил место концом палки, ближайшим к Зыбучим пескам, и решил по собственному плану отыскать цепь. План мой состоял в том, чтобы поискать внизу под самыми скалами, не найдется ли, потерянный след цепи в том месте, где она входила в песок. Я взял палку и стал на колени на северном краю Южного утеса.
   В таком положении лицо мое очутилось почти на уровне поверхности Зыбучих песков. Вид их, колебавшихся время от времени вблизи от меня, был так отвратителен, что на минуту расстроил мои нервы. Ужасная мысль, что умершая может явиться на место самоубийства, чтобы помочь моим поискам, невыразимый страх, что вот-вот она поднимется над колеблющимися песками и укажет мне нужное место, охватили мою душу и нагнали на меня озноб при теплом солнечном свете. Признаюсь, я зажмурил глаза в ту минуту, когда кончик палки вошел в зыбучий песок.
   Но через мгновенье, прежде чем палка углубилась в песок еще на несколько дюймов, я освободился от этого суеверного ужаса и весь задрожал от волнения. Воткнув палку наугад, я при первой же попытке попал в нужное место. Палка ударилась о цепь.
   Я выдернул цепь без малейшего труда. К концу ее был прикреплен оловянный ящичек.
   Цепь так заржавела от воды, что я никак не мог отцепить ее от кольца, которое прикрепляло ее к ящику. Поставив ящик между колен и напрягши все свои силы, я сорвал крышку ящика. Что-то белое находилось внутри него. Я на ощупь узнал, что это было полотно.
   Пробуя вынуть его, я вместе с ним вытащил и смятое письмо. Посмотрев на адрес и убедившись, что письмо адресовано мне, я сунул его в карман и достал наконец полотно. Оно было туго свернуто, чтобы уместилось в ящичке, и хотя долго пролежало в нем, но нисколько не пострадало от морской воды.
   Я положил полотно на сухой песок, развернул его и разгладил. Это была ночная мужская рубашка.
   Передняя ее сторона, когда я расправил рубашку, представляла глазам бесчисленные складки и сгибы, и ничего более. Но когда я повернул рубашку на другую сторону, я тотчас увидел пятно от краски, которою была выкрашена дверь будуара Рэчель!
   Глаза мои оставались прикованными к пятну, а мысли одним прыжком перенесли меня от настоящего к прошлому. Мне так ясно пришли на память слова сыщика Каффа, словно этот человек опять стоял возле меня, сообщая мне неопровержимый вывод, к которому он пришел, размышляя о пятне на двери:
   "Найдите в доме одежду, запачканную такою краской. Узнайте, кому эта одежда принадлежит. Узнайте, как объяснит эта особа свое пребывание в этой комнате, где она запачкала свою одежду, между полуночью и тремя часами утра. Если эта особа не сможет дать удовлетворительного объяснения, незачем далеко искать руку, похитившую алмаз".
   Одно за другим слова эти приходили мне в голову, повторяясь снова и снова с утомительным, механическим однообразием. Я очнулся от столбняка, продолжавшегося, как мне казалось, несколько часов, -- хотя на самом деле эти часы составили всего несколько минут, -- когда услышал звавший меня голос. Подняв глаза, я увидел, что терпение изменило наконец Беттереджу. Он пробирался между песчаными холмами, возвращаясь к берегу.
   Вид старика тотчас же вернул меня к настоящему и напомнил, что следствие, за которое я принялся, еще не кончено. Я нашел пятно на ночной рубашке. Но кому принадлежала эта рубашка?
   Первым моим побуждением было взглянуть на письмо, лежавшее у меня в кармане, письмо, найденное мною в ящичке.
   Но, сунув руки в карман, я вспомнил, что есть более быстрый способ узнать это. Сама рубашка откроет истину, потому что, по всей вероятности, на ней есть метка ее хозяина.
   Я поднял рубашку и стал искать метку.
   Я нашел эту метку и прочитал мое собственное имя!
   Знакомые буквы сказали мне, что эта ночная рубашка -- моя. Я отвел от них глаза. Я увидел солнце, увидел блестящие воды бухты, увидел старика Беттереджа, подходившего все ближе и ближе ко мне. Я опять взглянул на метку. Мое собственное имя. Прямо против меня -- мое собственное имя.
   "Если время, труды и деньги могут это сделать, я отыщу вора, укравшего Лунный камень", -- с этими словами я уехал из Лондона. Я проник в тайну, которую Зыбучие пески скрыли от всех живущих. И неопровержимая улика пятна, сделанного краской, открыла мне, что вором был я сам!

Глава IV

   Ничего не могу сказать о своих ощущениях.
   Удар, полученный мною, казалось, совершенно парализовал во мне способность думать и чувствовать. Без сомнения, я не сознавал, что со мною делается, потому что, по словам Беттереджа, я расхохотался, когда он подошел ко мне и спросил, в чем дело, и, сунув ему в руки ночную рубашку, сказал, чтобы он сам прочел разгадку.
   О том, что говорено было между нами на берегу, я не имею ни малейшего представления. Первое место, которое припоминаю сейчас, это сосновая аллея. Мы с Беттереджем шли обратно к дому, и Беттередж говорил мне, что и он, и я будем в состоянии прямо взглянуть на вещи только после доброго стакана грогу.
   Действие переходит из сосновой аллеи в маленькую гостиную Беттереджа. Мое намерение не входить в дом Рэчель -- забыто. Мне были отрадны тень и тишина этой комнаты. Я пил грог (совершенно необычное для меня наслаждение в это время дня), который мой добрый старый друг приготовил с холодной, как лед, водой из колодца. При всяких других обстоятельствах этот напиток просто привел бы меня в отупение. Теперь же он укрепил мои нервы. Я начинаю прямо глядеть на вощи, как предсказал Беттередж, и Беттередж, со своей стороны, также начинает прямо глядеть на вещи.
   Боюсь, что описание моего состояния, данное мною здесь, покажется читателю очень странным, чтобы не сказать больше. К чему я прибег прежде всего, попав в такое исключительное положение? Отдалился ли от всякого общества? Заставил ли себя проанализировать неопровержимый факт, стоявший передо мною? Поторопился ли в Лондон с первым же поездом, чтобы посоветоваться с компетентными людьми и немедленно произвести следствие? Нет. Я приютился в доме, куда решил не входить никогда, чтобы не унизить собственного достоинства, в сидел, прихлебывая крепкий напиток, в обществе старого слуги в десять часов утра. Такого ли поведения можно было ожидать от человека, поставленного в мое ужасное положение? Могу только ответить, что вид знакомого лица старого Беттереджа был для меня неоценимым утешением и что грог старого Беттереджа помог мне так, как, думаю, ничто другое не помогло бы мне в том телесном и душевном унынии, в которое я впал. Только это и могу я сказать в свое оправдание и готов искренно восхищаться, если мои читатели и читательницы неизменно сохраняют достоинство и строгую логичность поведения во всех обстоятельствах жизни.
   -- Вот одно-то уж верно, по крайней мере, мистер Фрэнклин, -- сказал Беттередж, бросая ночную рубашку на стол и указывая на нее, как на живое существо, которое может его услышать: -- Верно то, что она лжет.
   Этот взгляд на предмет не показался мне успокоительным.
   -- Я так же непричастен к краже алмаза, как и вы, -- сказал я, -- но рубашка свидетельствует против меня! Краска и метка на ночной рубашке -- это факты.
   Беттередж взял мой стакан со стола и сунул его мне в руку.
   -- Факты? -- повторил он. -- Выпейте-ка еще грогу, мистер Фрэнклин, и вы преодолеете слабость, заставляющую вас верить фактам. Нечистое дело, сэр! -- продолжал он, понизив голос. -- Вот как я отгадываю загадку. Дело нечистое, и мы с вами должны его расследовать. В оловянном ящике ничего больше не было, когда вы его раскрыли?
   Вопрос этот тотчас же напомнил мне о конверте в моем кармане. Я вынул его и распечатал. Там оказалось письмо на нескольких мелко исписанных страницах. Я с нетерпением взглянул на подпись внизу письма: "Розанна Спирман".
   Когда я прочитал это имя, внезапное воспоминание осенило меня, и я воскликнул, охваченный неожиданной догадкой:
   -- Постойте! Розанна Спирман поступила к моей тетке из исправительного дома? Розанна Спирман прежде была воровкой?
   -- Сущая правда, мистер Фрэнклин. Что ж из этого, позвольте спросить?
   -- Как "что же из этого"? Почем мы знаем, может быть, она с умыслом запачкала краской мою ночную рубашку?
   Беттередж положил свою руку на мою и остановил меня, прежде чем я успел сказать что-либо еще.
   -- Вы сумеете оправдаться, мистер Фрэнклин, в этом нет ни малейшего сомнения. Но, я надеюсь, -- не таким путем. Посмотрите сперва, что говорится в письме, сэр. Воздайте должное памяти этой девушки и посмотрите, что говорится в письме.
   Серьезность, с какою он произнес это, показалась мне почти упреком.
   -- Судите сами об ее письме, -- сказал я, -- я прочту его вслух.
   Я начал -- и прочитал следующие строки:
   -- "Сэр, я должна сделать вам признание. Иногда признание, в котором заключается много горя, можно сделать в немногих словах. Мое признание можно сделать в трех словах: я вас люблю".
   Письмо выпало из моих рук. Я взглянул на Беттереджа.
   -- Ради бога, -- воскликнул я, -- что это значит?
   Ему, по-видимому, неприятно было отвечать на этот вопрос.
   -- Сегодня утром вы были наедине с Хромоножкой Люси, -- сказал он, -- разве она вам ничего не говорила о Розанне Спирман?
   -- Она даже не упоминала имени Розанны Спирман.
   -- Пожалуйста, вернитесь к письму, мистер Фрэнклин. Говорю вам прямо, у меня недостает духа огорчать вас после того, что вы уже перенесли. Пусть она сама говорит за себя, сэр, и продолжайте пить ваш грог. Ради собственного спасения, продолжайте пить ваш грог!
   Я снова вернулся к письму:
   -- "Постыдно для меня было бы писать вам об этом, -- будь я жива, вы никогда бы не прочли этого. Но меня уже не будет на свете, сэр, когда вы найдете мое письмо. Вот это-то и придает мне смелости. Даже и могилы моей не останется, чтобы сказать вам обо мне. Я решаюсь написать всю правду, потому что Зыбучие пески ждут, чтобы скрыть меня, едва лишь слова эти будут написаны.
   Кроме того, вы найдете вашу ночную рубашку в моем тайнике, испачканную краской, и захотите узнать, каким образом я спрятала ее и почему ничего не сказала вам об этом, когда была жива. Могу привести только одну причину: я сделала эти странные вещи потому, что люблю вас.
   Не стану надоедать вам рассказом о себе самой и о своей жизни до того дня, как вы приехали в дом миледи. Леди Вериндер взяла меня из исправительного дома. Я поступила в исправительный дом из тюрьмы. Я была посажена в тюрьму потому, что была воровкой. Я была воровкой потому, что мать моя таскалась по улицам, когда я была девочкой. Мать моя таскалась по улицам потому, что господин, бывший моим отцом, бросил ее. Нет никакой необходимости рассказывать такую обыкновенную историю подробно. Они рассказываются довольно часто в газетах.
   Леди Вериндер и мистер Беттередж были очень добры ко мне. Эти двое и начальница исправительного дома были единственные добрые люди, с которыми мне случилось встретиться за всю мою жизнь. Я могла бы оставаться на своем месте, -- не была бы счастлива, но могла бы оставаться, если бы вы не приехали. Я не осуждаю вас, сэр. Это моя вина, целиком моя!
   Помните утро, когда вы спустились к нам с песчаных холмов, отыскивая мистера Беттереджа? Вы были похожи на принца из волшебной сказки. Вы похожи были на любовника, созданного мечтой. Вы были восхитительнейшим человеческим созданием, когда-либо виденным мною. Что-то похожее на счастливую жизнь, которой я никогда еще не знала, мелькнуло передо мною в ту минуту, когда увидела вас. Не смейтесь над этим, если можете. О, если бы я могла заставить вас почувствовать, насколько серьезно это для меня!
   Я вернулась домой и написала ваше и мое имя рядом -- на рабочем ящичке. Потом какой-то демон -- нет, мне следовало бы сказать добрый ангел -- шепнул мне: "Ступай и посмотрись в зеркало". Зеркало сказало мне... все равно, что оно сказало. Но я была слишком сумасбродна, чтобы воспользоваться этим предостережением. Я все больше и больше привязывалась к вам сердцем, словно была одного с вами звания и прекраснее всех существ, какие когда-либо случалось вам видеть. Как я старалась -- о боже, как я старалась! -- заставить вас взглянуть на меня. Если бы вы знали, как я плакала по ночам от горя и досады, что вы никогда не обращали на меня внимания! Может быть, вы пожалели бы меня тогда и время от времени удостаивали бы меня взглядом, для того, чтобы я находила силу продолжать жить.
   Но, может быть, взгляд ваш не был бы очень добрым, если б вы знали, как я ненавижу мисс Рэчель. Я, кажется, догадалась о том, что вы влюбле о оратора. Она сидѣла,-- или какъ громомъ пораженная, или совсѣмъ очарованная,-- ужь не знаю что именно,-- не дѣлая даже попытки отодвинуть его рукъ туда, гдѣ имъ слѣдовало быть. Что касается меня, то мое чувство приличія было ошеломлено въ конецъ. Я такъ прискорбно колебалась относительно выбора перваго долга,-- закрыть ли мнѣ глаза или зажать уши,-- что не сдѣлала вы того, ни другаго. Даже то обстоятельство, что я еще въ состояніи была поддерживать портьеру въ надлежащемъ положеніи, чтобы видѣть и слышать, я вполнѣ приписываю подавленной истерикѣ. Во время подавляемой истерики,-- даже доктора согласны въ этомъ,-- надо что-нибудь держать.
   -- Да, проговорилъ онъ, со всѣмъ очарованіемъ евангельскаго голоса и манеры:-- вы благородная душа! Женщина, говорящая правду ради самой правды, женщина, готовая скорѣй пожертвовать своею гордостью нежели любящимъ ее честнымъ человѣкомъ, есть безцѣннѣйшее изъ всѣхъ сокровищъ. Если мужъ такой женщины добьется только ея уваженія и внимательности, онъ добьется достаточнаго для облагороженія всей его жизни. Вы говорили о вашемъ мѣстѣ въ моемъ мнѣніи. Судите же каково это мѣсто,-- если я на колѣняхъ умоляю васъ позволить мнѣ взять на себя заботу объ излѣченіи вашего бѣднаго, истерзаннаго сердца. Рахиль! Почтите ли вы меня, осчастливите ли меня вашею рукой?
   Къ этому времени я конечно рѣшилась бы заткнуть уши, еслибы Рахиль не поощрила меня оставить ихъ отверстыми, въ первый разъ въ жизни отвѣтовъ ему разумными словами.
   -- Годфрей! сказала она:-- вы съ ума сходите!
   -- Нѣтъ, я никогда еще не говорилъ разумнѣе,-- въ вашихъ и своихъ интересахъ. Загляните на мигъ въ будущее. Слѣдуетъ ли жертвовать вашимъ счастіемъ человѣку, никогда не знавшему вашихъ чувствъ къ нему, съ которымъ вы рѣшились никогда не видаться? Не обязаны ли вы предъ самой собою забыть эту роковую привязанность? А развѣ можно найдти забвеніе въ той жизни, которую вы теперь ведете? Вы испытали эту жизнь и уже наскучили ею. Окружите себя интересами болѣе благородными чѣмъ свѣтскіе. Сердце, любящее, и чтящее васъ, домашній очагъ съ его мирными требованіями и веселыми обязанностями, кротко завладѣвающій вами изо дня въ день,-- вотъ въ чемъ надо поискать утѣшенія, Рахиль! Я не прошу любви,-- я довольствуюсь вашимъ уваженіемъ и вниманіемъ. Предоставьте прочее, съ довѣріемъ предоставьте, преданности вашего мужа и времени, исцѣляющему всѣ раны, не исключая и столь глубокихъ какъ ваши.
   Она уже начала уступать. Каково же долженствовало быть ея воспитаніе! О, какъ не похоже на это поступила бы я на ея мѣстѣ!
   -- Не соблазняйте меня, Годфрей, сказала она.-- Я и такъ довольно несчастна, и безъ того довольно легкомысленна. Не соблазняйте меня стать еще несчастнѣй, еще легкомысленнѣй!
   -- Одинъ вопросъ, Рахиль. Можетъ быть, я лично вамъ не нравлюсь?
   -- Мнѣ! Вы мнѣ всегда нравились, а послѣ того, что вы сейчасъ говорили мнѣ, я въ самомъ дѣлѣ была бы безчувственною, еслибы не уважала васъ и не любовалась вами.
   -- Многихъ ли вы знаете женъ, милая Рахиль, которыя уважаютъ своихъ мужей и любуются ими? А все-таки онѣ съ своими мужьями живутъ очень ладно. Много ли невѣстъ идетъ къ алтарю съ такимъ чистымъ сердцемъ, что его можно было бы вполнѣ раскрыть предъ тѣми, которые ведутъ ихъ? А все жь оно не дурно кончается -- такъ или иначе, брачная жизнь идетъ себѣ ни шатко, ни валко. Дѣло въ томъ, что женщинъ, ищущихъ въ бракѣ убѣжища, гораздо больше чѣмъ онѣ добровольно сознаются; а сверхъ того онѣ находятъ, что бракъ оправдалъ ихъ довѣріе къ нему. Посмотрите же еще разъ на свое положеніе. Въ вашемъ возрастѣ, съ вашими достоинствами, можно ли обречь себя на безбрачіе? Повѣрьте моему званію свѣта, нѣтъ ничего невозможнѣе. Все дѣло во времени. Вы выйдете за кого-нибудь чрезъ нѣсколько лѣтъ. Почему же не выйдти и за того, кто теперь у вашихъ ногъ и цѣнитъ ваше уваженіе, ваше одобреніе, выше любви всѣхъ женщинъ земнаго шара.
   -- Осторожнѣе, Годфрей! Вы возбуждаете во мнѣ мысли, которыя до сихъ поръ не приходили мнѣ въ голову. Вы заманиваете меня новою надеждой въ то время, когда предо мною нѣтъ болѣе надеждъ. Повторяю вамъ, я настолько несчастна, настолько безнадежна, что, скажите вы еще слово, я, пожалуй, приму ваши условія. Пользуйтесь предостереженіемъ и уходите!
   -- Я не встану съ колѣнъ, пока вы не скажете: да!
   -- Если я скажу: да, мы оба раскаемся, когда уже будетъ поздно.
   -- Оба мы благословимъ тотъ день, въ который я настоялъ на своемъ, а вы уступили.
   -- Чувствуете ли вы то довѣріе, которое высказываете?
   -- Судите сами. Я говорю основываясь на томъ, что видѣлъ въ своей семьѣ. Скажите, что вы думаете о нашемъ фризингальскомъ житьѣ? Развѣ отецъ и мать несчастливы?
   -- Далеко нѣтъ,-- по крайней мѣрѣ на сколько я вижу.
   -- Моя мать, будучи дѣвушкой, Рахиль (вся семья это знаетъ), любила такъ же, какъ и вы, отдала сердце человѣку, недостойному ея. Она вышла за отца, уважая его, удивляясь ему -- и только. Вы видѣла своими глазами послѣдствія. Не должно ли это ободрять и васъ, и меня? {См. разказъ Бетериджа. Глава VIII, стр. 63-64.}
   -- Вы не будете торопить меня, Годфрей?
   -- Мое время -- ваше время.
   -- Вы не будете требовать большаго нежели я могу дать вамъ?
   -- Ангелъ мой! Я прошу только, чтобы вы отдали мнѣ себя.
   -- Возьмите меня!
   Вотъ какъ она правила его предложеніе!
   Новый порывъ съ его стороны,-- на этотъ разъ порывъ грѣховнаго восторга. Онъ привлекъ ее къ себѣ, ближе, ближе, до того, что лицо ея коснулось его лица; и тутъ.... Нѣтъ! Я право не могу совладѣть съ собой, чтобы вести этотъ скандалезный разказъ далѣе. Позвольте мнѣ только оказать, что я старалась закрыть глаза прежде нежели это случилось, и ровно секунду опоздала. Я, видите ли, разчитывала на ея сопротивленіе. Она уступила. Всякой уважающей себя особѣ моего пола цѣлые томы не скажутъ болѣе.
   Даже моя неопытность въ подобныхъ дѣлахъ теперь начинала прозирать исходъ этого свиданія. Къ этому времени они такъ согласились между собой, что я вполнѣ надѣяласъ видѣть, какъ они возьмутся подъ руку и пойдутъ вѣнчаться. Однако, судя по слѣдующимъ словамъ мистера Годфрея, еще оказывалась одна пустая формальность, которую необходимо было соблюсти. Онъ сѣлъ -- на этотъ разъ невозбранно -- возлѣ нея на оттоманку.
   -- Не мнѣ ли поговорить съ вашею милою матушкой, спросилъ онъ: -- или вы сами?
   Она отклонила и то, а другое.
   -- Не будемъ говорить ничего матушкѣ, пока она не поправится. Я желаю, чтобъ это пока оставалось втайнѣ, Годфрей. Теперь идите, а возвращайтесь къ вечеру. Мы и такъ засидѣлась уже здѣсь вдвоемъ.
   Она встала и, вставая, въ первый разъ еще взглянула на маленькую комнатку, въ которой происходило мое мученичество.
   -- Кто это опустилъ портьеру? воскликнула она:-- комната и безъ того слишкомъ закупорена; къ чему же вовсе лишать ее воздуха!
   Она подошла къ портьерѣ. Въ тотъ мигъ какъ она бралась уже за нее рукой,-- когда открытіе моего присутствія казалось неизбѣжнымъ, голосъ румянаго молодаго лакея внезапно остановилъ дальнѣйшія дѣйствія съ ея или съ моей стороны. Въ этомъ голосѣ несомнѣнно звучалъ сильнѣйшій переполохъ.
   -- Миссъ Рахиль! кликалъ онъ:-- гдѣ вы, миссъ Рахиль?
   Она отскочила отъ портьеры и побѣжала къ дверямъ. Лакей вошелъ въ комнату. Румянца его какъ не бывало.
   -- Пожалуйте туда, миссъ, проговорилъ онъ.-- Миледи дурно, мы никакъ не приведемъ ея въ чувство.
   Минуту спустя я осталась одна и могла въ свою очередь сойдти внизъ, никѣмъ не замѣченною.
   Въ залѣ попался мнѣ мистеръ Годфрей, спѣшившій за докторомъ. "Идите туда, помогите имъ!" сказалъ онъ, указывая въ комнату. Я застала Рахиль на колѣняхъ у дивана; она грудью поддерживала голову матери. Одного взгляда въ лицо тетушка (при моихъ свѣдѣніяхъ) достаточно было, чтобъ убѣдиться въ страшной дѣйствительности. Но я сохранила свои мысли про себя до прибытія доктора. Онъ не долго замѣшкался, и началъ съ того, что выгналъ Рахиль изъ комнаты, а потомъ сказалъ намъ, что леди Вериндеръ болѣе не существуетъ. Серіознымъ людямъ, собирающимъ доказательства закоренѣлаго матеріализма, быть-можетъ, интересно будетъ узнать, что онъ не выказалъ ни малѣйшаго признака угрызенія совѣсти при взглядѣ на меня.
   Немного попозже я заглянула въ чайную и въ библіотеку. Тетушка умерла, не распечатавъ ни одного изъ моихъ писемъ. Я была такъ огорчена этимъ, что мнѣ лишь нѣсколько дней спустя пришло въ голову, что она такъ и не оставила мнѣ обѣщаннаго подарочка на намять.
   

VI.

   1. Миссъ Клакъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе мистеру Франклину Блеку и, посылая ему пятую главу своего скромнаго разказа, проситъ позволенія заявить, что чувствуетъ себя не въ силахъ распространиться, какъ было бы желательно, о такомъ ужасномъ происшествіи (при извѣстныхъ обстоятельствахъ) какова смерть леди Вериндеръ. Поэтому и присоединяетъ къ собственной рукописи обширныя выписки изъ принадлежащихъ ей безцѣнныхъ изданій, трактующихъ объ этомъ страшномъ предметѣ. Миссъ Клакъ желаетъ отъ всего сердца, да звучитъ эта выписка подобно трубному гласу въ ушахъ ея уважаемаго родственника, мистера Франклина! Блека.
   2. Мистеръ Франклинъ Блекъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе миссъ Клакъ и проситъ позволенія поблагодарить ее за пятую главу ея разказа. Возвращая вмѣстѣ съ тѣмъ посланныя ею выписки, онъ воздерживается отъ выраженій личнаго нерасположенія, которое онъ можетъ питать къ этому роду словесности, и просто заявляетъ, что предложенныя добавленія къ рукописи не нужны для выполненія цѣли, какую онъ имѣетъ въ воду.
   3. Миссъ Клакъ проситъ позволенія увѣдомить о полученіи ею обратно выписокъ. Она съ любовію напоминаетъ мистеру Франклину Блеку, что она христіанка, и вслѣдствіе этого ему никакъ невозможно оскорбить ее. Миссъ Клакъ упорно сохраняетъ чувство глубочайшаго участія къ мистеру Блеку и обязуется, при первомъ случаѣ, когда болѣзнь низложитъ его, предложитъ ему пользованіе ея выписками вторично. Между тѣмъ ей было бы пріятно узнать до начала слѣдующей и послѣдней главы ея разказа, не будетъ ли ей позволено дополнить свое скромное приношеніе, воспользовавшись свѣтомъ, который позднѣйшія открытія могла продать на тайну Луннаго камня.
   4. Мистеръ Франклинъ Блекъ сожалѣетъ, что не можетъ исполнить желаніе миссъ Клакъ. Онъ можетъ лишь повторить наставленія, которыя имѣлъ честь преподать ей при началѣ ея разказа. Ее просятъ ограничиться собственно личными свѣдѣніями о лицахъ и происшествіяхъ, изложенныхъ въ ея дневникѣ. Она будетъ имѣть доброту предоставить дальнѣйшія открытія перу тѣхъ лицъ, которыя могутъ писать въ качествѣ очевидцевъ.
   5. Миссъ Клакъ чрезвычайно прискорбно безпокоить мистера Франклина Блека вторичнымъ письмомъ. Выписки ея была возвращены ей, а выраженіе болѣе зрѣлаго взгляда на дѣло о Лунномъ камнѣ воспрещено. Миссъ Клакъ съ горечью сознаетъ, что должна (выражаясь по-свѣтски) чувствовать себя униженною. Но нѣтъ, миссъ Клакъ училась настойчивости въ школѣ неудачъ. Цѣль ея письма -- узнать, наложитъ ли запрещеніе мистеръ Франклинъ Блекъ (запрещающій все остальное) на появленіе текущей переписка въ разказѣ миссъ Клакъ? При томъ положеніи, въ которое вмѣшательство мистера Франклина поставило ее, какъ автора, ей должны дать право объясненія, на основаніи простой справедливости. А миссъ Клакъ, съ своей стороны, въ высшей степени озабочена появленіемъ ея писемъ, которыя говорятъ сами за себя.
   6. Мистеръ Франклинъ Блекъ соглашается на предложеніе миссъ Клакъ съ условіемъ, чтобъ она любезно сочла это заявленіе его согласія окончаніемъ ихъ переписки.
   7. Миссъ Клакъ считаетъ христіанскомъ долгомъ (до окончанія переписки) увѣдомить мистера Франклина Блека, что послѣднее письмо его,-- явно направленное къ оскорбленію ея,-- не имѣло успѣха въ исполненіи цѣли писавшаго. Она съ любовью проситъ мистера Блека удалиться въ уединеніе своей комнаты и обдумать про себя, не достойно ли ученіе,-- могущее поднять бѣдную, слабую женщину до высоты, недоступной оскорбленію,-- большаго уваженія, чѣмъ какое онъ расположенъ ощущать нынѣ. Если ее почтятъ извѣщеніемъ въ такомъ смыслѣ, миссъ Клакъ торжественно обязуется возвратить мистеру Франклину Блеку полное собраніе ея выписокъ.
   (На это письмо не получено никакого отвѣта. Комментаріи излишни. (Подписано) Друзилла Клакъ.)
   

VII.

   Вышеизложенная переписка достаточно объясняетъ, почему мнѣ не остается иного выбора, какъ только упомянуть о смерти леди Вериндеръ, чѣмъ и заканчивается пятая глава моего разказа.
   Далѣе, строго удерживаясь въ предѣлахъ личныхъ моихъ свѣдѣній, надо начать съ того, что по кончинѣ тетушки я болѣе мѣсяца не видала Рахили Вериндеръ. Свиданіе ваше произошло, когда мнѣ довелось провести нѣсколько дней подъ однимъ кровомъ съ нею. Въ продолженіе моихъ гостинъ случилось нѣчто, касающееся ея помолвки съ мистеромъ Годфреемъ и на столько важное, что требуетъ особаго отчета на этихъ страницахъ. Разъясненіемъ этого послѣдняго изъ множества прискорбныхъ домашнихъ обстоятельствъ я завершу свой трудъ; ибо тогда я передамъ все, что мнѣ извѣстно, въ качествѣ дѣйствительнаго (и весьма неохотнаго) свидѣтеля событій. Тетушкины останки были перевезены изъ Лондона и погребены на маленькомъ кладбищѣ, прилегающемъ къ церкви, въ собственномъ ея паркѣ. Въ числѣ прочихъ членовъ семейства и я получила приглашеніе на похороны; но не могла еще въ такое короткое время (при моихъ религіозныхъ понятіяхъ) очнуться отъ удара, нанесеннаго мнѣ этою кончиной. Сверхъ того, меня увѣдомили, что заупокойную службу будетъ совершать фризингальскій ректоръ. Видавъ нерѣдко въ прошлыя времена, какъ этотъ отверженецъ духовнаго званія составлялъ партію виста у леди Вериндеръ, я сомнѣваюсь, могло ли быть оправдано мое присутствіе на печальной церемоніи, еслибъ я даже была въ состояніи предпринять поѣздку.
   Леди Вериндеръ оставила дочь на попеченіе своего зятя, мистера Абльвайта старшаго. Онъ назначался въ завѣщаніи опекуномъ до тѣхъ поръ, пока племянница его выйдетъ замужъ или достигнетъ совершеннолѣтія. При такихъ обстоятельствахъ мистеръ Годфрей, вѣроятно, увѣдомилъ своего отца о новыхъ отношеніяхъ между намъ и Рахилью. Какъ бы то на было, дней десять спустя по смерти тетушки, помолвка уже не была тайной въ семейномъ кругу, а мистеръ Абльвайтъ старшій, еще одинъ изъ отъявленнѣйшихъ отверженцевъ, очень заботился, какъ бы ему сдѣлать и себя, и власть свою наиболѣе пріятными для молодой леди, которая собиралась замужъ за его сына.
   Рахаль заставала его порядочно похлопотать насчетъ выбора мѣста, гдѣ бы можно было уговорить ее поселиться. Домъ въ Монтегю-Скверѣ напоминалъ ей о горестной утратѣ матери. Йоркширскій домъ напоминалъ о скандальной пропажѣ Луннаго камня. Собственный домъ ея опекуна въ Фризингаллѣ не представлялъ этихъ затрудненій; но присутствіе въ немъ Рахили, послѣ недавней утраты, мѣшало бы веселиться ея двоюроднымъ сестрамъ, и она сама просила о томъ, чтобы посѣщеніе было отложено до болѣе удобнаго времени. Кончилось тѣмъ, что старикъ Абльвайтъ предложилъ попробовать нанять домъ въ Брайтонѣ. Жена его, больная дочь и Рахиль поселятся тамъ вмѣстѣ, поджидая прочихъ къ концу сезона. Онѣ не будутъ принимать никого, кромѣ нѣсколькихъ старыхъ друзей и Годфрея, который всегда будетъ у нихъ подъ рукой, разъѣзжая по желѣзной дорогѣ изъ Лондона къ нимъ и обратно.
   Я описываю эти безцѣльные перелеты съ мѣста на мѣсто, эту ненасытную суетню тѣла и ужасающій застой души, имѣя въ виду ихъ послѣдствія. Этотъ наемъ дома въ Брайтонѣ оказался именно тѣмъ случаемъ, которымъ Провидѣніе воспользовалось, чтобы снова свести меня съ Рахилью Вериндеръ.
   Тетушка Абльвайтъ, высокая, неговорливая, цвѣтущая на взглядъ женщина. Въ ея характерѣ одна только замѣчательная черта: она съ роду ничего не дѣлала сама и прожила жизнь, принимая всяческія услуги, усваивая всяческія мнѣнія. Я никогда не встрѣчала болѣе безнадежной личности съ духовной точки зрѣнія: этотъ субъектъ озадачиваетъ полнѣйшимъ отсутствіемъ элементовъ сопротивленія, надъ которыми стоило бы поработать. Тетушка Абльвайтъ внимала бы и тибетскому далай-ламѣ, точно такъ же какъ внимаетъ мнѣ, а подобно зеркалу отразила бы его воззрѣнія такъ же охотно, какъ отражаетъ мой. Она отыскала квартиру въ Брайтонѣ, оставаясь въ лондонскомъ отелѣ, покоясь на диванѣ и пославъ за себя сына. Она нашла необходимую прислугу, завтракая однажды утромъ въ постели и отпустивъ со двора свою горничную съ условіемъ, чтобы та "начала свои визиты, сходивъ за миссъ Клакъ". Я застала ее мирно обмахивающуюся вѣеромъ, въ блузѣ, въ одиннадцать часовъ.
   -- Милая Друзилла, мнѣ нужна кое-какая прислуга. Вы такая умница, пожалуста, найдите мнѣ.
   Я окинула взглядомъ неубранную комнату. Церковные колокола благовѣстили ко вседневной службѣ, подсказывая мнѣ слова кроткаго выговора съ моей стороны.
   -- О тетушка! сказала я съ грустью: -- достойно ли это англійской женщины и христіанки? Такъ ли совершается переходъ отъ временнаго къ вѣчному?
   А тетушка отвѣтила:
   -- Я надѣну платье, Друзилла, если вы будете такъ добры, поможете мнѣ.
   Что оставалось говорить послѣ этого? Я производила чудеса надъ женщинами-убійцами, но ни на шагъ не подвинулась въ дѣлѣ тетушки Абльвайтъ.
   -- Гдѣ же списокъ потребной намъ прислуги? спросила я.
   Тетушка кивнула головой. Въ ней не хватало энергіи даже составить спискокъ.
   -- У Рахили, душа моя, сказала она: -- въ той комнатѣ.
   Я пошла въ ту комнату и такимъ образомъ, въ первый разъ послѣ разлуки въ Монтегю-Скверѣ, увидала Рахиль. Она казалась такою жалкою, маленькою, худенькою, въ траурномъ платьѣ. Еслибъ я придавала сколько-нибудь серіозное значеніе такой преходящей мелочи, какъ внѣшній видъ, то, пожалуй, прибавила бы, что цвѣтъ ея лица былъ изъ тѣхъ, которые всегда теряютъ, если ихъ не выдѣлить полоской бѣлаго воротничка. Но что такое цвѣтъ вашего лица и ваша внѣшность? Это препятствія и западни, разставленныя вамъ съ вами, милыя подруги, на пути къ высшимъ цѣлямъ! Къ величайшему изумленію, при входѣ моемъ въ комнату, Рахиль встала и пошла навстрѣчу мнѣ съ протянутою рукой.
   -- Очень рада васъ видѣть, сказала она: -- Въ прежнее время, Друзилла, у меня была привычка очень глупо и очень рѣзко возражать вамъ. Я прошу прощенія. Надѣюсь, вы простите меня.
   Лицо мое, кажется, обличило удивленіе, почувствованное мною при этомъ. Она покраснѣла на магъ и продолжала свое объясненіе.
   -- При жизни моей бѣдной матушки, ея друзья не всегда бывали моими друзьями. Теперь, потерявъ ее, сердце мое ищетъ утѣшенія въ тѣхъ, кого она любила. Вы были ею любимы. Попробуйте сблизиться со мной, Друзилла, если можете.
   Всякаго человѣка, съ правильно-устроенною головой, высказанная такимъ образомъ побудительная причина просто поразила бы. Какъ! въ христіанской Англіи молодая женщина, потерпѣвшая утрату, до такой степени лишена понятія о томъ, гдѣ слѣдуетъ искать истиннаго утѣшенія, что надѣется найдти его въ друзьяхъ своей матери! Въ моей родственницѣ пробуждается сознаніе своихъ выходокъ противъ другихъ лицъ, но не вслѣдствіе убѣжденія и долга, а подъ вліяніемъ чувства и настроенія! Плачевныя думы, но все-таки подающія нѣкоторую надежду лицамъ, подобно мнѣ искусившимся въ совершеніи добрыхъ дѣлъ. Не худо бы, подумала я, изслѣдовать, въ какой мѣрѣ измѣнился характеръ Рахили вслѣдствіе утраты матери. Я рѣшилась, вмѣсто пробнаго камня, употребить ея помолвку съ мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ.
   Отвѣтивъ на первый шагъ со всевозможнымъ радушіемъ, я, по ея приглашенію, сѣла рядомъ съ нею на диванъ. Мы говорили о семейныхъ дѣлахъ и планахъ на будущее время, все еще обходя тотъ планъ, который завершался ея замужествомъ. Какъ я ни старалась направить разговоръ на этотъ пунктъ, она рѣшительно уклонялась отъ моихъ намековъ. Открытая постановка вопроса съ моей стороны была бы преждевременна на первыхъ порахъ нашего примиренія. Къ тому же, я разузнала все, что мнѣ хотѣлось знать. Она уже не была тою легкомысленною, дерзкою дѣвушкой, которую я слышала и видѣла во время моего мученичества въ Монтегю-Скверѣ. Одного этого достаточно было для поощренія меня взяться за ея обращеніе на путь истинный, начавъ съ нѣсколькихъ словъ серіознаго предостереженія, направленныхъ противъ поспѣшнаго заключенія брачныхъ узъ, а затѣмъ вереходя къ высшимъ цѣлямъ. Взирая на нее съ новымъ участіемъ, и вспоминая, какъ внезапно, очертя голову, приняла она супружескія воззрѣнія мистера Годфрея, я считала мое вмѣшательство священнымъ долгомъ и ощущала въ себѣ ревность, подававшую надежды на достиженіе необыкновенныхъ результатовъ. Въ такомъ дѣлѣ, думала я, главнѣйшее -- быстрота дѣйствія. Я тотчасъ вернулась къ вопросу о прислугѣ, необходимой для нанятаго дома.
   -- Гдѣ же списокъ, моя милая?
   Рахиль отыскала его.
   -- Поваръ, черная кухарка, горничная и лакей, читала я.-- Милая Рахиль, эта прислуга нужна только на время, на то время, пока домъ будетъ въ наймѣ у вашего опекуна. Намъ затруднительно будетъ найдти людей подходящаго характера и способностей на такой краткій срокъ, если искать ихъ въ Лондонѣ. Есть ли еще и домъ-то въ Брайтонѣ?
   -- Да. Годфрей нанялъ; и кое-кто изъ тамошнихъ просились въ услуженіе; но онъ не думалъ, чтобъ они годились намъ, и пріѣхалъ сюда, ничѣмъ не порѣшивъ съ нами.
   -- А сама вы опытны въ этихъ дѣлахъ, Рахиль?
   -- Нѣтъ, нисколько.
   -- А тетушка Абльвайтъ не хлопочетъ?
   -- Нѣтъ, бѣдняжка. Не судите ея, Друзилла. Мнѣ кажется, она единственная истинно счастливая женщина изъ всѣхъ кого я знаю.
   -- Счастье счастью рознь, дружокъ мой. Когда-нибудь надо вамъ поговорить объ этомъ предметѣ. А между тѣмъ я приму на себя хлопоты о прислугѣ. Тетушка напишетъ письмо къ тамошнимъ....
   -- То-есть подпишетъ, если я напишу за нее, что, впрочемъ, одно и то же.
   -- Совершенно то же самое. Я захвачу письмо и поѣду завтра въ Брайтонъ.
   -- Вы чрезвычайно любезны! Мы подоспѣемъ какъ разъ къ тому времени, когда все будетъ готово. И надѣюсь, вы останетесь моею гостьей. Въ Брайтонѣ такъ весело, вамъ вѣрно понравится.
   Такимъ образомъ я получила приглашеніе, и предо мной открывалась блистательная надежда на вмѣшательство.
   Тотъ день была середа. Въ субботу къ полудню домъ для нихъ приготовили. Въ этотъ краткій промежутокъ времени я изслѣдовала не только характеры, но и религіозныя воззрѣнія всей обращавшейся ко мнѣ прислуги безъ мѣста, и успѣла сдѣлать выборъ, одобренный моею совѣстью. Я узнала также, что въ городѣ проживаютъ двое серіозныхъ друзей моихъ, которымъ я вполнѣ могла повѣрить благочестивую цѣль, привлекавшую меня въ Брайтонъ, и посѣтила ихъ. Одинъ изъ нихъ,-- церковный другъ,-- любезно помогъ мнѣ достать нашему кружку мѣста для сидѣнья въ церкви, гдѣ онъ самъ проповѣдывалъ. Другая, подобно мнѣ, незамужняя леди всѣ богатства своей библіотеки (составленной исключительно изъ драгоцѣннѣйшихъ изданій) передала въ полное мое распоряженіе. Я заимствовала у нея полдюжины изданій, тщательно избранныхъ для Рахили. Обдуманно разложивъ ихъ по всѣмъ комнатамъ, гдѣ она могла, по всей вѣроятности, бывать, я нашла, что приготовленія мои кончены. Глубокая назидательность въ нанятой для нея прислугѣ; глубокая назидательность въ священникѣ, который будетъ ей проповѣдывать, и глубокая назидательность книгъ, лежащихъ у нея на столѣ,-- вотъ какова была тріединая встрѣча, приготовленная этой сироткѣ моимъ рвеніемъ! Умъ мой исполнился небеснаго успокоенія въ тотъ день субботній, когда я сидѣла у окна, поджидая пріѣзда моихъ родственницъ. Суетныя толпы проходили предъ моими глазами. Увы! многіе ли изъ нихъ, подобно мнѣ, ощущала въ себѣ несравненное сознаніе исполненнаго долга? Страшный вопросъ! Оставимъ это. Часамъ къ семи путешественницы пріѣхали. Къ неописанному изумленію моему, ихъ сопровождалъ не мистеръ Годфрей (какъ я ожидала), а законовѣдъ, мистеръ Броффъ.
   -- Какъ поживаете, миссъ Клакъ? сказалъ онъ:-- на этотъ разъ я останусь.
   Этотъ намекъ на тотъ случай, когда я заставала его отложить свое дѣло и уступать первенство моему, во время нашей встрѣчи въ Монтегю-Скверѣ, убѣдилъ меня, что старый болтунъ пріѣхалъ въ Брайтонъ, имѣя въ виду какую-то личную цѣль. Я было приготовила маленькій рай для возлюбленной Рахили,-- а змій-искусатель ужь тутъ какъ тутъ!
   -- Годфрей очень досадовалъ, Друзилла, что не могъ пріѣхать съ нами, сказала тетушка Абльвайтъ:-- ему что-то помѣшало и задержало его въ городѣ. Мистеръ Броффъ пожелалъ замѣнить его и дать себѣ отдыхъ у насъ до понедѣльника. Кстати, мистеръ Броффъ, мнѣ предписано движеніе на вольномъ воздухѣ, а я вѣдь этого не люблю. Вотъ, прибавила тетушка Абльвайтъ, показывая въ окно на какого-то больнаго, котораго человѣкъ каталъ въ креслѣ на колесахъ,-- вотъ какъ я думаю исполнить предписаніе. Если нуженъ воздухъ, такъ можно имъ пользоваться и въ креслѣ. Если же нужна усталость, такъ, право, и смотрѣть на этого человѣка довольно утомительно.
   Рахилъ молча стояла въ сторонѣ, у окна, устремивъ глаза на море.
   -- Устала, душка? спросила я.
   -- Нѣтъ. Немножко не въ духѣ, отвѣтила она,-- я часто видала море у насъ на Йоркширскомъ берегу, именно при такомъ освѣщеніи. Вотъ и раздумалась о тѣхъ дняхъ, Друзилла, которые никогда болѣе не возвратятся.
   Мистеръ Броффъ остался обѣдать и просидѣлъ весь вечеръ. Чѣмъ болѣе я въ него вглядывадась, тѣмъ болѣе удостовѣрялась въ томъ, что онъ пріѣхалъ въ Брайтонъ съ какою-то личною цѣлью. Я зорко слѣдила за вамъ. Онъ сохранялъ все тотъ же развязный видъ и также безбожно болталъ по цѣлымъ часамъ, пока пришла пора прощаться. Въ то время какъ онъ пожималъ руку Рахили, я подмѣтила, какъ его жесткій и хитрый взглядъ остановился на ней съ особеннымъ участіемъ и вниманіемъ. Она явно была въ связи съ тою цѣлью, которую онъ имѣлъ въ виду. Прощаясь, онъ не сказалъ ничего, выходящаго изъ ряду, ни ей, ни другимъ. Онъ назвался на завтрашній полдникъ и затѣмъ ушелъ въ свою гостиницу.
   Поутру не было никакой возможности вытащить тетушку Абльвайтъ изъ ея блузы, чтобы поспѣть въ церковь. Больная дочь ея (по моему мнѣнію, ничѣмъ не страдавшая, кромѣ неизлѣчимой лѣни, унаслѣдованной отъ матери) объявила, что намѣрена весь день пролежать въ постели. Мы съ Рахилью однѣ пошли въ церковь. Мой даровитый другъ произнесъ великолѣпную проповѣдь о языческомъ равнодушіи свѣта къ грѣховности малыхъ грѣховъ. Болѣе часу его краснорѣчіе (усиленное дивнымъ голосомъ) гремѣло подъ сводами священнаго зданія. Выходя изъ церкви, я спросила Рахиль:
   -- Отозвалась ли проповѣдь въ сердцѣ вашемъ, душа моя?
   А та отвѣтила:
   -- Нѣтъ, голова только разболѣлась.
   Нѣкоторыхъ это, пожалуй, заставило бы упасть духомъ. Но разъ выступивъ на путь очевидной пользы, и уже никогда не падаю духомъ.
   Мы застали тетушку Абдьваитъ и мистера Броффа за завтракомъ. Рахиль отказалась отъ завтрака, ссылаясь за головную боль. Хитрый адвокатъ тотчасъ смекнулъ и ухватился за этотъ поводъ, который она подала ему.
   -- Противъ головной боли одно лѣкарство, сказалъ этотъ ужасный старикъ:-- прогулка, миссъ Рахиль, вотъ что вамъ поможетъ. Я весь къ вашимъ услугамъ, если удостоите принять мою руку.
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ. Мнѣ именно прогуляться-то и хотѣлось.
   -- Третій часъ, кротко намекнула я,-- а поздняя обѣдня начинается ровно въ три, Рахиль.
   -- Неужели вы думаете, что я пойду опять въ церковь съ такою головною болью? досадливо проговорила она.
   Мистеръ Броффъ обязательно отворилъ ей дверь. Минуту спустя ихъ уже не было въ домѣ. Не помню, сознавала ли я когда священный долгъ вмѣшательства сильнѣе чѣмъ въ эту минуту? Но что жь оставалось дѣлать? Ничего болѣе, какъ отложить его до перваго удобнаго случая въ тотъ же день.
   Возвратясь отъ поздней обѣдни, я застала ихъ только-что пришедшими домой и съ одного взгляда поняла, что адвокатъ уже высказалъ все нужное. Я еще не видывала Рахили такою молчаливою и задумчивою, еще не видывала, чтобы мистеръ Броффъ оказывалъ ей такое вниманіе и глядѣлъ на нее съ такимъ явнымъ почтеніемъ. Онъ былъ отозванъ (или сказался отозваннымъ) сегодня на обѣдъ и скоро простился съ вами, намѣреваясь завтра съ первымъ поѣздомъ вернуться въ Лондонъ.
   -- Вы увѣрены въ своей рѣшимости? спросилъ онъ у Рахили въ дверяхъ.
   -- Совершенно, отвѣтила она, и такимъ образомъ они разстались.
   Какъ только онъ повернулся къ двери, Рахиль ушла въ свою комнату. Къ обѣду она не явилась. Горничная ея (особа въ чепцѣ съ лентами) пришла внизъ объявить, что головная боль возобновилась. Я взбѣжала къ ней и какъ сестра предлагала ей всяческія услуги черезъ дверь. Но дверь была заперта и осталась запертою. Вотъ наконецъ избытокъ элементовъ сопротивленія, надъ которымъ стоитъ поработать! Я очень обрадовалась и почувствовала себя ободренною тѣмъ, что она заперлась.
   Когда на слѣдующее утро ей понесла чашку чая, я зашла къ ней, сѣла у изголовья, и сказала нѣсколько серіозныхъ словъ. Она выслушала, вѣжливо скучая. Я замѣтила драгоцѣнныя изданія моего серіознаго друга, скученныя на угольномъ столакѣ.
   -- Что, вы заглядывали въ нихъ? спросилъ я.
   -- Да, что-то не интересно.
   -- Позволите ли прочесть нѣкоторые отрывка, исполненные глубочайшаго интереса, которые, вѣроятно, ускользнули отъ вашего вниманія?
   -- Нѣтъ, не теперь, теперь у меня не то въ головѣ.
   Она отвѣчала, обращая, повидимому, все вниманіе на кружево своей кофты, которое вертѣла и складывала въ рукахъ. очевидно, слѣдовало пробудить ее какимъ-нибудь намекомъ на тѣ мирскіе интересы, которые все еще занимали ее.
   -- Знаете, душа моя, сказала я,-- какая мнѣ вчера пришла странная мысль насчетъ мистера Броффа? Когда я увидала васъ послѣ прогулки съ нимъ, мнѣ показалось, что онъ сообщилъ вамъ какую-то недобрую вѣсть.
   Пальцы ея выпустила кружево кофты, а гнѣвные, черные глаза такъ и сверкнули на меня.
   -- Вовсе нѣтъ! сказала она:-- эта вѣсть меня интересовала, а я глубоко обязана мистеру Броффу за ея сообщеніе.
   -- Да? сказала я тономъ кроткаго любопытства.
   Она снова взялась за кружево и вдругъ отвернулась отъ меня. Сотни разъ встрѣчала я такое обращеніе во время служенія святому дѣду. Оно лишь подстрекнуло меня на новую попытку. Въ неудержимомъ желаніи ей добра, я рѣшилась на большой рискъ и прямо намекнула на ея помолвку.
   -- Васъ интересовала эта вѣсть, повторила я: -- вѣрно вѣсть о мистерѣ Годфреѣ Абльвайтѣ, милая Рахиль.
   Она вздрогнула и приподнялась съ подушекъ, поблѣднѣвъ какъ смерть. Очевидно, у ней на языкѣ вертѣлся отвѣтъ съ необузданною дерзостью прошлыхъ временъ. Она удержалась, легла годовой на подушку, подумала минутку, и потомъ отвѣтила слѣдующими замѣчательными словами:
   -- Я никогда не выйду замужъ за мистера Годфрея Абльвайта.
   Я вздрогнула въ свою очередь.
   -- Возможно ли! Что вы хотите сказать?! воскликнула я:-- вся семья считаетъ эту свадьбу дѣломъ рѣшенымъ.
   -- Нынѣ ждутъ сюда мистера Годфрея Абльвайта, угрюмо проговорила она:-- подождите его пріѣзда и увидите.
   -- Но, милая моя Рахиль....
   Она дернула сонетку въ изголовьи постели. Явилась особа въ чепцѣ съ лентами.
   -- Пенелопа! Ванну!
   Отдадимъ ей должное. Имѣя въ виду тогдашнее состояніе моихъ чувствъ, я искренно сознаюсь, что она напала на единственное средство выпроводить меня изъ комнаты. Ванна! признаюсь, это уже слишкомъ!
   Чисто свѣтскому уму мое положеніе относительно Рахили могло показаться представляющимъ необычайныя затрудненія. Я разчитывала привести ее къ высшимъ цѣлямъ посредствомъ легкаго увѣщанія касательно ея свадьбы. Теперь же, если вѣрить ей, ничего похожаго на свадьбу вовсе не будетъ. Но, ихъ, друзья мои! Трудящаяся христіанка съ моею опытностью (съ надеждой на евангельскую проповѣдь) владѣетъ болѣе широкимъ взглядомъ. Положимъ, Рахиль и въ самомъ дѣлѣ разстроитъ свадьбу, которую Абльвайты, отецъ и сынъ, считали дѣдомъ рѣшенымъ,-- что же изъ этого выйдетъ? При упорствѣ ея, это можетъ кончиться лишь обмѣномъ жесткихъ рѣчей и горькихъ обвиненіи съ обѣихъ сторонъ. А какъ это подѣйствуетъ на Рахиль, когда бурное свиданіе минетъ? Послѣдуетъ спасительный упадокъ нравственныхъ силъ. Ея гордость, ея упорство истощатся въ рѣшительномъ сопротивленіи, которое она непремѣнно окажетъ, по самому характеру своему, при такихъ обстоятельствахъ. Она станетъ искать участія въ первомъ ближнемъ, у кого оно найдется. Ближній же этотъ -- я, черезъ край переполненная утѣшеніемъ, готовая излить неудержимый потокъ своевременныхъ, оживляющихъ словъ. Ни разу еще надежда на евангельскую проповѣдь не представлялась глазамъ моимъ блистательнѣе нынѣшняго.
   Она сошла внизъ къ завтраку, но ничего не ѣла и почти слова не сказала.
   Послѣ завтрака она безпечно бродила по комнатамъ, потомъ вдругъ очнулась и открыла фортепіано. Выбранная ею піеса оказалась самаго скандалезно-нечестиваго свойства изъ тѣхъ, что даются на сценѣ; при одной мысли о ней кровь свертывается въ жилахъ. Въ такія минуты вмѣшаться было бы преждевременно. Я тишкомъ справилась, въ которомъ часу ожидаютъ мистера Годфрея Абльвайта, и затѣмъ избѣгла музыки, выйдя изъ дому.
   Я воспользовалась одинокою прогулкой, чтобы зайдти къ моимъ здѣшнимъ друзьямъ. Не могу описать наслажденія, съ какимъ я углубляюсь въ серіозные разговоры съ серіозными людьми. Безконечно ободренная, и освѣженная, я вернулась домой какъ разъ въ то самое время, когда слѣдовало ожидать вашего желаннаго гостя. Я вошла въ столовую, гдѣ никого не бывало въ эти часы, и очутилась лицомъ къ лицу съ мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ!
   Онъ не пытался избѣжать меня. Напротивъ. Онъ подошелъ ко мнѣ съ крайнею поспѣшностью.
   -- Милая миссъ Клакъ, васъ-то я, и поджидалъ! Я сегодня освободился отъ лондонскихъ дѣлъ скорѣе чѣмъ думалъ и вслѣдствіе того пріѣхалъ сюда раньше назначеннаго времени.
   Онъ объяснился безъ малѣйшаго смущенія, хотя это была наша первая встрѣча послѣ сцены въ Монтегю-скверѣ. Онъ, правда, не зналъ, что я была свидѣтельницей этой сцены. Но съ другой стороны онъ зналъ, что мои послуги Материнскому Обществу и дружескія отношенія къ другимъ обществамъ должны была поставить меня въ извѣстность относительно его безстыднаго пренебреженія къ своимъ дамамъ и къ неимущимъ. И все же онъ стоялъ предо мной, вполнѣ владѣя чарующимъ голосомъ и всепобѣдною улыбкой.
   -- Видѣла вы Рахиль? спросила я.
   Онъ тихо вздохнулъ и взялъ меня за руку. Я, конечно, вырвала бы свою руку, еслибы выраженіе, съ которымъ онъ мнѣ отвѣтилъ, не поразило меня изумленіемъ.
   -- Видѣлъ, отвѣтилъ онъ съ полнѣйшимъ спокойствіемъ:-- вы знаете, дорогой другъ, что она дала мнѣ слово? Но теперь она внезапно рѣшилась нарушать его. Размысливъ, она убѣдилась, что гораздо согласнѣе какъ съ ея, такъ и съ моимъ благомъ, отказаться отъ поспѣшнаго обѣта и предоставить мнѣ иной, болѣе счастливый выборъ. Вотъ единственная причина, которую она выставляетъ и единственный отвѣтъ на всѣ вопросы, какіе я предлагалъ ей.
   -- Что же вы съ своей стороны? спросила я:-- покорились?
   -- Да, отвѣтилъ онъ съ непоколебимымъ спокойствіемъ,-- покорился.
   Его поведеніе, при такихъ обстоятельствахъ, было такъ непонятно, что я, какъ ошеломленная, стояла предъ нимъ, оставивъ мою руку въ его рукѣ. Грубо останавливать взглядъ на комъ бы то вы было и въ особенности неделикатно останавливать его на джентльменѣ. Я провинилась и въ томъ, и въ другомъ, и какъ бы во снѣ проговорила:
   -- Что это значитъ?
   -- Позвольте мнѣ объяснить вамъ, отвѣтилъ онъ;-- не присѣсть ли намъ?
   Онъ подвелъ меня къ стулу. Мнѣ смутно помнится, что онъ былъ очень нѣженъ. Едва ли не обнялъ меня за талію, чтобы поддержать меня,-- впрочемъ, я не увѣрена въ этомъ. Я была беззащитна вполнѣ, а его обращеніе съ дамами такъ плѣнительно. Какъ бы то ни было, мы сѣли. За это по крайнѣй мѣрѣ я могу отвѣчать, если ужь ни за что болѣе.
   -- Я лишился прекрасной дѣвушки, превосходнаго положенія въ свѣтѣ и славнаго дохода, началъ мистеръ Годфрей:-- и покорился этому безъ борьбы: что могло быть побудительною причиной такого страннаго поступка? Безцѣнный другъ мой, причины нѣтъ никакой.
   -- Никакой причины? повторила я.
   -- Позвольте мнѣ обратиться, малая миссъ Клакъ, къ вашему знанію дѣтей, продолжалъ онъ: -- положимъ, ребенокъ ведетъ себя въ извѣстномъ направленіи. Вы крайне поражены этимъ и стараетесь добраться до причины. Малый крошка не въ состояніи объяснить вамъ причину. Это все равно, что спрашивать у травки, зачѣмъ она растетъ, у птичекъ, зачѣмъ онѣ поютъ. Ну, такъ въ этомъ дѣлѣ я уподобляюсь малому крошкѣ,-- травкѣ,-- птичкамъ. Не знаю, для чего я сдѣлалъ предложеніе миссъ Вериндеръ. Не знаю, зачѣмъ такъ постыдно пренебрегъ моими милыми дамами. Не знаю, зачѣмъ отступился отъ материнскаго общества. спросите ребенка, зачѣмъ онъ напроказилъ? Ангелочекъ положитъ палецъ въ ротъ и самъ не знаетъ что сказать. Точь-въ-точь какъ я, миссъ Клакъ! Я какому не признался бы въ этомъ. Вамъ же меня такъ и тянетъ признаться!
   Я стала приходить въ себя. Тутъ замѣтилась нравственная задача! Я глубоко интересуюсь нравственными задачами и, говорятъ, не лишена нѣкотораго умѣнья рѣшать ихъ.
   -- Лучшій другъ мой, напрягите умъ и помогите мнѣ, продолжалъ онъ: -- скажите мнѣ, почему это настаетъ время, когда всѣ брачныя хлопоты начинаютъ казаться мнѣ чѣмъ-то происходившимъ во снѣ? Почему это мнѣ внезапно приходитъ въ голову, что истинное мое счастіе заключается въ томъ, чтобы содѣйствовать моимъ малымъ дамамъ, свершать свой скромный круговоротъ полезнаго труда и высказывать нѣсколько серіозныхъ словъ по вызову моего предсѣдателя? Что мнѣ въ общественномъ положеніи? У меня есть положеніе. Что мнѣ въ доходѣ? Я въ состояніи платить за кусокъ хлѣба съ сыромъ, чистенькую квартирку и двѣ пары платья ежегодно. Что мнѣ въ миссъ Вериндеръ? Я слышалъ изъ собственныхъ устъ ея (но это между нами, дорогая леди), что она любитъ другаго и выходитъ за меня только на пробу, чтобы выкинуть изъ головы этого другаго. Что за страшный союзъ! О, Боже мой, что это за страшный союзъ! Вотъ о чемъ я размышлялъ, миссъ Клакъ, по дорогѣ въ Брайтонъ. Подхожу къ Рахили съ чувствомъ преступника, готоваго выслушать приговоръ. И вдругъ вижу, что она тоже измѣнила свои намѣренія, слышу ея предложеніе разстроить свадьбу, и мною овладѣваетъ несомнѣнное чувство величайшаго облегченія. Мѣсяцъ тому назадъ я съ восторгомъ прижималъ ее къ своей груди. Часъ тому назадъ радость, съ которою я узналъ, что никогда болѣе не прижму ея, опьянила меня подобно крѣпкому напитку. Это кажется невозможностью,-- да оно и въ самомъ дѣлѣ невозможно. И вотъ однако факты, какъ я имѣлъ честь изложить ихъ вамъ съ тѣхъ поръ, какъ мы сидимъ на этой парѣ стульевъ. Я лишился прекрасной дѣвушки, превосходнаго положенія въ свѣтѣ и славнаго дохода, и покорился этому безъ борьбы. Не можете ли хоть вы, милый другъ, объяснить это? Меня на это не хватаетъ.
   Чудная голова его склонилась на грудь, и онъ въ отчаяніи отступился отъ своей нравственной задачи.
   Я была глубоко тронута. Болѣзнь его (если мнѣ позволено будетъ выразиться такъ въ качествѣ духовнаго врача) теперь становилась мнѣ вполнѣ понятною. Каждому изъ насъ извѣстно по личному опыту, что весьма нерѣдко случается видѣть, какъ люди, обладающіе высшими способностями, случайно падаютъ въ уровень съ бездарнѣйшею толпой, ихъ окружающею. Цѣль, которую при этомъ имѣетъ въ виду мудрая распорядительность Провидѣнія, безъ сомнѣнія, состоитъ въ напоминовеніи величію, что оно смертно, и что власть дающая можетъ и отнять его. Теперь, по моему понятію, легко подмѣтить одно изъ этихъ спасительныхъ приниженій въ тѣхъ поступкахъ дорогаго мистера Годфрея, при которыхъ я присутствовала незримою свидѣтельницей. И также легко было признать желанное возстановленіе лучшихъ свойствъ его въ томъ ужасѣ, съ которымъ онъ отступилъ отъ мысли о бракѣ съ Рахилью, и въ чарующей ревности, съ которою онъ поспѣшилъ возвратиться къ дамамъ и къ неимущимъ.
   Я изложила ему этотъ взглядъ простыми словами, какъ сестра. Можно было залюбоваться его радостью. По мѣрѣ того какъ я продолжала, онъ сравнивалъ себя съ заблудившимся человѣкомъ, выходящимъ изъ мглы на свѣтъ. Когда я поручалась, что его съ любовію примутъ въ Материнскомъ Обществѣ, сердце героя христіанина переполнилось благодарностью. Онъ поперемѣнно прижималъ мои руки къ своимъ губамъ. Ошеломленная несравненнымъ торжествомъ возвращенія его къ намъ, я предоставила мои рука въ полное его распоряженіе. Закрыла глаза. Почувствовала, что голова моя, въ восхищеніи духовнаго самозабвенія, склонилась на его плечо. Еще минута и, конечно, я обмерла бы на его рукахъ, еслибы меня не привела въ себя помѣха со стороны внѣшняго міра. За дверью раздался ужасающій лязгъ ножей и вилокъ, и лакей вошелъ накрывать столъ къ полднику.
   Мистеръ Годфрей вздрогнулъ и взглянулъ на каминные часы.
   -- Какъ съ вами время-то летитъ! воскликнулъ онъ: -- я едва успѣю захватить поѣздъ.
   Я рѣшалась спросить, зачѣмъ онъ такъ спѣшить въ городъ. Отвѣтъ его напомнилъ мнѣ о семейныхъ затрудненіяхъ, которыя оставалось еще согласить между собой, и о предстоящихъ семейныхъ непріятностяхъ.
   -- Батюшка говорилъ мнѣ, сказалъ онъ,-- что дѣла прозываютъ его сегодня изъ Фризингалла въ Лондонъ, и онъ намѣренъ пріѣхать или сегодня вечеромъ, или завтра утромъ. Надо разказать ему, что произошло между мной и Рахилью. Онъ сильно желаетъ этой свадьбы; боюсь, что его трудненько будетъ помирить съ разстройствомъ дѣла. Надо задержать его, ради всѣхъ насъ, чтобъ онъ не пріѣзжалъ сюда, не помирившись. Лучшій и дражайшій другъ мой, мы еще увидимся!
   Съ этими словами онъ поспѣшно ушелъ. Съ своей стороны, я поспѣшно взбѣжала къ себѣ наверхъ, чтобъ успокоиться до встрѣчи за полдникомъ съ тетушкой Абльвайтъ и Рахилью.
   Остановимся еще нѣсколько на мистерѣ Годфреѣ; мнѣ очень хорошо извѣстно, что всеопошляющее мнѣніе свѣта обвинило его въ личныхъ разчетахъ, по которымъ онъ освободилъ Рахиль отъ даннаго ему слова при первомъ поводѣ съ ея стороны. До слуха моего дошло также, что стремленіе его возвратить себѣ прежнее мѣсто въ моемъ уваженіи нѣкоторые приписывали корыстному желанію помириться (черезъ мое посредство) съ одною почтенною членшей комитета въ Материнскомъ Обществѣ, благословленной въ изобиліи земными благами и состоящей со мною въ самой тѣсной дружбѣ. Я упоминаю объ этихъ отвратительныхъ клеветахъ ради одного заявленія, что на меня онѣ не имѣли ни малѣйшаго вліянія. Повинуясь даннымъ мнѣ наставленіямъ, я изложила колебанія моего мнѣнія о нашемъ героѣ христіанинѣ точь-въ-точь какъ они записаны въ моемъ дневникѣ. Позвольте мнѣ отдать себѣ справедливость, прибавивъ къ этому, что разъ возстановивъ себя въ моемъ уваженіи, даровитый другъ мой никогда болѣе не лишался его. Я пишу со слезами на глазахъ, сгорая желаніемъ сказать болѣе. Но нѣтъ, меня жестокосердо ограничили моими личными свѣдѣніями о лицахъ и событіяхъ. Не прошло и мѣсяца съ описываемаго мною времени, какъ перемѣны на денежномъ рывкѣ (уменьшившія даже мой жалкій доходецъ) заставили меня удалиться въ добровольное изгнаніе за границу и не оставили мнѣ ничего, кромѣ сердечнаго воспоминанія о мистерѣ Годфреѣ, осужденномъ свѣтскою клеветой и осужденномъ ею вотще. Позвольте мнѣ осушить слезы и возвратиться къ разказу.
   Я сошла внизъ къ полднику, естественно желая видѣть, какъ подѣйствовало на Рахиль освобожденіе отъ даннаго ею слова.
   Мнѣ казалось,-- впрочемъ, я, правду сказать, плохой знатокъ въ такихъ дѣлахъ,-- что возвращеніе свободы снова обратило ея помыслы къ тому другому, котораго она любила, и что она бѣсилась на себя, не въ силахъ будучи подавить возобновленіе чувства, котораго втайнѣ стыдилась. Кто бы могъ быть этотъ человѣкъ? Я имѣла нѣкоторыя подозрѣнія, но безполезно было тратить время на праздныя догадки. Когда я обращу ее на путь истинный, она, по самой силѣ вещей, перестанетъ скрываться отъ меня. Я узнаю все, и объ этомъ человѣкѣ, и о Лунномъ камнѣ. Даже не будь у меня высшей цѣли въ пробужденіи ея къ сознанію духовнаго міра, одного желанія облегчить ея душу отъ преступныхъ тайнъ было бы достаточно для поощренія меня къ дальнѣйшимъ дѣйствіямъ.
   Послѣ полудня тетушка Абльвайтъ для моціона каталась въ креслѣ на колесахъ. Ее сопровождала Рахиль.
   -- Какъ бы я желала повозить это кресло! легкомысленно вырвалось у нея.-- Какъ бы мнѣ хотѣлось устать до упаду.
   Расположеніе ея духа не измѣнилось и къ вечеру. Я нашла въ одной изъ драгоцѣнныхъ книгъ моего друга -- Жизнь, переписка и труды миссъ Дженъ Анны Стемперь, изданіе сорокъ пятое,-- отрывки, дивно подходящіе къ настоящему положенію Рахили. На мое предложеніе прочесть ихъ она отвѣтила тѣмъ, что сѣла за фортепіано. Поймите, какъ она мало знала серіозныхъ людей, если надѣялась этимъ путемъ истощить мое терпѣніе! Я оставила про себя миссъ Дженъ Анну Стемперъ и ожидала событій съ непоколебимою вѣрой въ грядущее.
   Старикъ Абльвайтъ въ этотъ вечеръ не явился. Но я знала, какую важность придаетъ этотъ свѣтскій скряга женитьбѣ его сына на миссъ Вериндеръ, и положительно была убѣждена (какъ бы мистеръ Годфрей на старался предотвратить это), что мы увидимъ его на другой день. При вмѣшательствѣ его въ это дѣло, конечно, разразится буря, на которую я разчитывала, а за тѣмъ, разумѣется, послѣдуетъ спасительное истощеніе упорства Рахили. Не безызвѣстно мнѣ, что старикъ Абльвайтъ вообще (а въ особенности между низшими) слыветъ замѣчательно добродушнымъ человѣкомъ. Но по моимъ наблюденіямъ, онъ заслуживаетъ эту славу лишь до тѣхъ поръ, пока все дѣлается по его. На другой день, какъ я предвидѣла, тетушка Абльвайтъ, на сколько позволялъ ея характеръ, была удивлена внезапнымъ появленіемъ своего мужа. Но не пробылъ онъ еще и минуты въ домѣ, какъ за нимъ послѣдовало, на этотъ разъ къ моему изумленію, неожиданное усложненіе обстоятельствъ въ лицѣ мистера Броффа.
   Я не запомню, чтобы присутствіе адвоката казалось мнѣ болѣе неумѣстнымъ чѣмъ въ это время. Онъ видимо готовъ былъ на всякаго рода помѣху!
   -- Какая пріятная неожиданность, сэръ, сказалъ мистеръ Абльвайтъ съ свойственнымъ ему обманчивымъ радушіемъ, обращаясь къ мистеру Броффу:-- разставаясь вчера съ вами, я не ожидалъ, что буду имѣть честь видѣть васъ нынче въ Брайтонѣ.
   -- Я обсудилъ про себя нашъ разговоръ, послѣ того какъ вы ушли, отвѣтилъ мистеръ Броффъ,-- и мнѣ пришло въ голову, что я могу пригодиться въ этомъ случаѣ. Я только что поспѣлъ къ отходу поѣзда и не могъ разсмотрѣть, въ которомъ вагонѣ вы ѣхали.
   Давъ это объясненіе, онъ сѣлъ возлѣ Рахили. Я скромно удалилась въ уголокъ, держа миссъ Дженъ Анну Стемперь на колѣняхъ, про всякій случай. Тетушка сидѣла у окна, по обыкновенію, мирно отмахиваясь вѣеромъ. Мистеръ Абльвайтъ сталъ посреди комнаты (я еще не видывала, чтобы лысина его была краснѣе теперешняго) и любезнѣйше обратился къ племянницѣ.
   -- Рахиль, дружочикъ мой, сказалъ онъ,-- мнѣ Годфрей передалъ необыкновенную новость. Я пріѣхалъ разспросить объ этомъ. У васъ тутъ есть своя комната. Не окажете ли мнѣ честь провести меня туда?
   Рахаль не шевельнулась. Не могу сказать, сама ли она рѣшилась вести дѣло на разрывъ, или мистеръ Броффъ подалъ ей какой-нибудь тайный знакъ. Она уклонилась отъ оказанія чести старику Абльвайту и не повела его въ свою комнату.
   -- Все, что вамъ угодно будетъ сказать мнѣ, отвѣтила она,-- можетъ быть сказано здѣсь, въ присутствіи моихъ родственницъ и (она взглянула на мистера Броффа) при вѣрномъ, старинномъ другѣ моей матери.
   -- Какъ хотите, душа моя, дружелюбно проговорилъ мистеръ Абльвайтъ и взялъ себѣ стулъ. Остальные смотрѣли ему въ лицо, точно надѣясь, послѣ его семидесятилѣтняго обращенія въ свѣтѣ, прочесть на немъ правду. Я же взглянула на маковку его лысины, ибо не разъ уже замѣчала, что истинное расположеніе его духа всегда отпечатывается тамъ какъ на термометрѣ.
   -- Нѣсколько недѣль тому назадъ, продолжалъ старый джентльменъ,-- сынъ увѣдомилъ меня, что миссъ Вериндеръ почтила его обѣщаніемъ выйдти за него замужъ. Возможно ли это, Рахиль, чтобъ онъ ошибочно перетолковалъ или преувеличилъ сказанное вами?
   -- Разумѣется, нѣтъ, отвѣтила она.-- Я обѣщала выйдти за него.
   -- Весьма искренно отвѣчено! проговорилъ Абльвайтъ:-- и вполнѣ удовлетворительно до сихъ поръ. Годфрей, значитъ, не ошибся относительно того, что произошло нѣсколько недѣль тому назадъ. Ошибка, очевидно, въ томъ, что онъ говорилъ мнѣ вчера. Теперь я начинаю догадываться. У васъ была съ вамъ любовная ссора, а дурачокъ принялъ ее не въ шутку. Ну! Я бы не попался такъ въ его года.
   Грѣховная природа Рахили,-- праматери Евы, такъ-сказать,-- начала кипятиться.
   -- Пожалуста, мистеръ Абльвайтъ, поймемте другъ друга, сказала она: -- ничего похожаго на ссору не было у меня вчера съ вашимъ сыномъ. Если онъ вамъ сказалъ, что я предложила отказаться отъ даннаго слова, а онъ съ своей стороны согласился, такъ онъ вамъ правду сказалъ.
   Термометръ на маковкѣ лысины мистера Абльвайта сталъ показывать возвышеніе температуры. Лицо его было дружелюбнѣе прежняго, но краснота его маковки стала однимъ градусомъ гуще.
   -- Полно, полно, дружочекъ! сказалъ онъ съ самымъ успокоительнымъ выраженіемъ: -- Не сердитесь, не будьте жестоки къ бѣдному Годфрею! Онъ, очевидно, сказалъ вамъ что-нибудь невпопадъ. Онъ всегда былъ неотесанъ, еще съ дѣтства; но у него доброе сердце, Рахилъ, доброе сердце!
   -- Или я дурно выразилась, мистеръ Абльвайтъ, или вы съ умысломъ не хотите понять меня. Разъ навсегда, между мною и сыномъ вашимъ рѣшено, что мы остаемся на всю жизнь двоюродными и только. Ясно ли это?
   Тонъ, которымъ она проговорила эта слова, недозволялъ болѣе сомнѣваться даже старику Абльвайту. Термометръ его поднялся еще на одинъ градусъ, а голосъ, когда онъ заговорилъ, не былъ уже голосомъ свойственнымъ завѣдомо добродушнымъ людямъ.
   -- Итакъ, я долженъ понять, сказалъ онъ,-- что ваше слово нарушено?
   -- Пожалуста, поймите это, мистеръ Абльвайтъ.
   -- Вы признаете и тотъ фактъ, что вы первая предложили отказаться отъ этого слова?
   -- Я первая предложила это. А сынъ вашъ, какъ я уже вамъ сказала, согласился и одобрилъ это.
   Термометръ поднялся до самаго верху; то-есть, краснота вдругъ стала пурпуромъ.
   -- Сынъ мой скотъ! въ бѣшенствѣ крикнулъ старый ворчунъ. -- Ради меня, отца его, не ради его самого, позвольте спросить, миссъ Вериндеръ, въ чемъ вы можете пожаловаться на мистера Годфрея Абльвайта?
   Тутъ въ первый разъ вмѣшался мистеръ Броффъ.
   -- Вы не обязаны отвѣчать на этотъ вопросъ, сказалъ онъ Рахили.
   Старикъ Абльвайтъ мигомъ накинулся на него.
   -- Не забывайте, сэръ, сказалъ онъ,-- что вы сами назвались сюда въ гости. Ваше вмѣшательство вышло бы гораздо деликатнѣе, еслибы вы обождали, пока его потребуютъ.
   Мистеръ Броффъ не обратилъ на это вниманія. Гладкая штукатурка его злаго старческаго лица нигдѣ не потрескалась. Рахилъ поблагодарила его за поданный совѣтъ и обратилась къ старику Абльвайту, сохраняя такое хладнокровіе, что (принимая во вниманіе ея лѣта и полъ) просто было страшно смотрѣть.
   -- Сынъ вашъ предлагалъ мнѣ тотъ же самый вопросъ, который вы только что предложили, сказала она: -- у меня одинъ отвѣтъ и ему, и вамъ. Я предложила ему возвратить другъ другу слово, такъ какъ, поразмысливъ, убѣдилась, что гораздо согласнѣе какъ съ его, такъ и съ моимъ благомъ, отказаться отъ поспѣшнаго обѣта и предоставить ему иной, болѣе счастливый выборъ.
   -- Что не такое сдѣлалъ мой сынъ? упорствовалъ мистеръ Абльвайтъ.-- Я имѣю право это знать. Что такое онъ сдѣлалъ?
   Она стояла на своемъ съ такимъ же упрямствомъ.
   -- Вы получили уже единственное объясненіе, которое я сочла нужнымъ дать ему и вамъ, отвѣтила она.
   -- Попросту, по-англійски: на то была ваша верховная власть и воля, миссъ Вериндеръ, чтобы кокетничать съ моимъ сыномъ?
   Рахиль съ минуту молчала. Садя за нею, я слышала, какъ она вздохнула. Мистеръ Броффъ взялъ ея руку и слегка подалъ ее. Она очнулась и, по обыкновенію, смѣло отвѣтила мистеру Абльвайту.
   -- Я подвергалась и худшимъ пересудамъ, сказала она,-- и выносила ихъ терпѣливо. Прошла та пора, когда вы могли оскорбить меня, назвавъ меня кокеткой.
   Она сказала это съ оттѣнкомъ горечи, который убѣдилъ меня, что въ головѣ у ней мелькнуло воспоминаніе о скандалѣ Луннаго камня.
   -- Мнѣ больше нечего сказать, устало прибавила она, ни къ кому въ особенности не обращаясь и глядя, мимо всѣхъ насъ, въ ближайшее къ ней окно.
   Мистеръ Абльвайтъ всталъ и такъ бѣшено двинулъ отъ себя стулъ, что тотъ опрокинулся и упалъ на полъ.
   -- А мнѣ такъ есть что сказать съ своей стороны, объявилъ онъ, хлопнувъ ладонью по столу;-- я скажу, что если сынъ не чувствуетъ этого оскорбленія, то я его чувствую!
   Рахиль вздрогнула и взглянула на него, пораженная удивленіемъ.
   -- Оскорбленіе? отозвалась она:-- что вы хотите сказать?
   -- Оскорбленіе! повторилъ мистеръ Абльвайтъ: -- я знаю, миссъ Вериндеръ, что заставило васъ отказаться отъ вашего обѣщанія сыну! Знаю такъ же вѣрно, какъ еслибы вы сами признались въ этомъ. Это проклятая ваша фамильная гордость оскорбляетъ Годфрея, какъ она оскорбила меня, когда я женился на вашей тетушкѣ. Ея семья,-- ея нищенская семья, повернулась къ ней спиной за ея бракъ съ честнымъ человѣкомъ, которыя самъ пробился въ люди и добылъ свое состояніе. У меня предковъ не было. Я не происхожу отъ мошеннической шайки головорѣзовъ, которые жили разбоемъ и убійствомъ. Я не могу сослаться на тѣ времена, когда Абльвайты рубашки своей не имѣли и не умѣли подписать свое имя. Ха! ха! ха! Я былъ недостоинъ Гернкаслей, когда женился! А теперь, надо ужь все договаривать,-- сынъ мой недостоинъ васъ. Я давно ужъ подозрѣвалъ это. Въ васъ вѣдь тоже Гернкасльская кровь-то! Я давно ужь подозрѣвалъ это!
   -- Крайне недостойное подозрѣніе, замѣтилъ мистеръ Броффъ:-- удивляюсь, какъ у васъ достало духу сознаться въ немъ.
   Мистеръ Абльвайтъ еще не находилъ словъ для возраженія, когда Рахиль заговорила съ оттѣнкомъ самаго раздражающаго презрѣнія.
   -- Не стоитъ обращать вниманія, оказала она адвокату:-- если онъ способенъ такъ думать, пусть думаетъ что угодно.
   Цвѣтъ лица мистера Абльвайта изъ пурпура переходилъ въ багровый, онъ задыхался, поглядывая то на Рахиль, то на мистера Броффа, въ такомъ изступленномъ бѣшенствѣ на обоихъ, что не зналъ на кого изъ нихъ прежде накинуться. Жена его, до сихъ поръ невозмутимо обмахивавшаяся вѣеромъ, сидя на мѣстѣ, начала тревожиться, и тщетно пыталась успокоить его. Я же въ продолженіи этого прискорбнаго свиданія, не разъ ощущала позывъ вмѣшаться нѣсколькими серіозными словами, но сдерживалась подъ страхомъ возможныхъ послѣдствій, вовсе недостойныхъ англійской женщины христіанки, которая заботится не о томъ, чего требуетъ пошлая осторожность, а о нравственной правотѣ.
   Теперь же, видя до чего дошло дѣло, я стала выше всякихъ соображеній относительно внѣшнихъ приличій. Имѣя въ виду предложить имъ смиренное увѣщаніе собственнаго своего изобрѣтенія, я могла бы еще колебаться. Но прискорбное домашнее столкновеніе, возникшее на моихъ глазахъ, чудеснымъ образомъ предугадано было въ перепискѣ миссъ Дженъ Анны Стемперъ,-- письмо тысяча первое "О мирѣ въ семьѣ". Я встала изъ своего скромнаго уголка и развернула книгу.
   -- Дорогой мистеръ Абльвайтъ! сказала я:-- одно слово!
   Какъ только я, вставъ, обратила на себя общее вниманіе, легко было видѣть, что онъ собирался отвѣтить мнѣ какою-то грубостью, но родственный тонъ моего обращенія удержалъ его. Онъ вытаращилъ глаза съ удивленіемъ язычника.
   -- Въ качествѣ любящей доброжелательницы, друга, продолжила я,-- и лица издавна пріобыкшаго пробуждать, убѣждать, приготовлять, просвѣщать и укрѣплять прочихъ, позвольте мнѣ взять простительнѣйшую смѣлость -- успокоить васъ.
   Онъ сталъ проходить въ себя; онъ готовъ былъ разразиться -- и непремѣнно бы разразился, имѣй дѣло съ кѣмъ-нибудь инымъ. Но мой голосъ (обыкновенно нѣжный) въ такихъ случаяхъ повышается ноты на двѣ. И теперь, повинуясь призванію свыше, мнѣ слѣдовало перекричать его.
   Держа предъ нимъ драгоцѣнную книгу, я внушительно ударила по страницѣ указательнымъ пальцемъ.
   -- Не мои слова! воскликнула я въ порывѣ ревности:-- О, не думайте, чтобъ я призывала ваше вниманіе на мои смиренныя слова! Манна въ пустынѣ, мистеръ Абльвайтъ! Роса на спаленную землю! Слова утѣшенія, слова мудрости, слова любви,-- благодатныя, благодатнѣйшія слова миссъ Дженъ Анны Стемперъ!
   Тутъ я пріостановилась перевести духъ. Но прежде чѣмъ я собралась съ силами, это чудовище въ образѣ человѣка неистово проревѣло:
   -- Будь она..... ваша миссъ Дженъ Анна Стемперъ!
   Я не въ силахъ написать ужаснаго слова, изображеннаго здѣсь многоточіемъ. Когда оно вырвалось изъ устъ его, я вскрикнула, кинулась къ угольному столику, на которомъ лежалъ мой мѣшокъ, вытрясла изъ него всѣ проповѣди, выбросила одну изъ нихъ "о нечестивыхъ клятвахъ" подъ заглавіемъ: "Молчите ради Бога!" и подала ему съ выраженіемъ скорбной мольбы. Онъ разорвалъ ее пополамъ и бросилъ въ меня черезъ столь. Прочіе поднялись въ испугѣ, видимо не зная чего ждать послѣ этого. Я тотчасъ же сѣла въ свой уголокъ. Однажды, почти при такой же обстановкѣ, миссъ Дженъ Анну Стемперь повернули за плеча и вытолкали изъ комнаты. Одушевленная ея духомь, я готовилась къ повторенію ея мученичества.
   Но нѣтъ,-- этому не было суждено свершиться. Вслѣдъ за тѣмъ онъ обратился къ женѣ.
   -- Кто это, кто, проговорилъ онъ, захлебываясь отъ бѣшенства:-- кто пригласилъ сюда эту безстыжую изувѣрку? Вы, что ли?
   Не успѣла тетушка Абльвайть слова сказать, какъ Рахиль уже отвѣтила за все:
   -- Миссъ Клакъ, оказала она,-- моя гостья.
   Эти слова странно подѣйствовали на мистера Абльвайта. Пламенный гнѣвъ его вдругъ перешелъ въ ледяное презрѣніе. Всѣмъ стало ясно, что Рахиль,-- какъ на былъ кротокъ и ясенъ отвѣтъ ея,-- сказала нѣчто, дававшее ему первенство надъ нею.
   -- А? сказалъ онъ: -- миссъ Клакъ ваша гостья въ моемъ домѣ?
   Рахиль въ свою очередь вышла изъ себя, вспыхнула, глаза ея гнѣвно заблистали. Она обратилась къ адвокату, и показывая на мистера Абльвайта, надменно спросила:
   -- Что онъ хочетъ этимъ сказать?
   Мистеръ Броффъ вступился въ третій разъ.
   -- Вы, повидимому, забываете, оказалъ онъ, обращаясь къ мистеру Абльвайту,-- что вы наняли этотъ домъ для миссъ Вериндеръ въ качествѣ ея опекуна.
   -- Не торопитесь, перебилъ мистеръ Абльвайтъ,-- мнѣ остается сказать послѣднее слово, которое давно было бы сказано, еслибъ эта... (Онъ посмотрѣлъ на меня, пріискивая, какимъ бы мерзкимъ словомъ назвать меня:) еслибъ эта дѣвствующая пролаза не перебила меня. Позвольте вамъ сказать, сэръ, что если сынъ мой не годится въ мужья миссъ Вериндеръ, я не смѣю считать себя достойнымъ быть опекуномъ миссъ Вериндеръ. Прошу понять, что я отказываюсь отъ положенія, предлагаемаго мнѣ въ завѣщаніи леди Вериндеръ. Я,-- какъ говорится у юристовъ,-- отстраняюсь отъ опеки. Домъ этотъ по необходимости нанятъ былъ на мое имя. Я принимаю всю отвѣтственность на свою шею. Это мой домъ. Я могу оставить его за собой или отдать внаймы, какъ мнѣ будетъ угодно. Я вовсе не желаю торопить миссъ Вериндеръ. Напротивъ, прошу ее вывезти свою гостью и поклажу когда ей заблагоразсудится.
   Онъ отдалъ низкій поклонъ и вышелъ изъ комнаты. Такова-то была месть мистера Абльвайта за то, что Рахиль отказалась выйдти за его сына!
   Какъ только дверь затворилась за нимъ, мы всѣ онѣмѣли при видѣ феномена, проявившагося въ тетушкѣ Абльвайтъ. У нея хватило энергіи перейдти комнату.
   -- Душа моя, оказала она, взявъ Рахиль за руку:-- я стыдилась бы за своего мужа, еслибы не знала, что виноватъ его характеръ, а не онъ самъ. Это вы,-- продолжала тетушка Абльвайтъ, обращаясь въ мой уголокъ, съ новымъ приливомъ энергіи, на этотъ разъ во взглядѣ, вмѣсто оконечностей тѣла: -- вы своими кознями раздражили его. Надѣюсь никогда болѣе не видать васъ и вашихъ проповѣдей. Она обернулась къ Рахили и поцѣловала ее.
   -- Прошу прощенія, душа моя, сказала она,-- отъ имени моего мужа. Что я могу для васъ сдѣлать?
   Извращенная въ самомъ существѣ своихъ понятій, капризная, и безразсудная во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ, Рахиль залилась слезами въ отвѣтъ на эти общія мѣста и молча отдала теткѣ поцѣлуи.
   -- Если мнѣ позволено будетъ отвѣтить за миссъ Вериндеръ, оказалъ мистеръ Броффъ: -- смѣю ли просить васъ, мистрисъ Абльвайтъ, послать сюда Пенелопу съ шалью и шляпкой ея госпожи. Оставьте насъ минутъ на десять, прибавилъ онъ, понизивъ голосъ,-- и положитесь на то, что я поправлю дѣло къ общему удовольствію, какъ вашему, такъ и Рахили.
   Удивительную вѣру питала вся семья въ этого человѣка. Не говоря болѣе ни слова, тетушка Абльвайтъ вышла изъ комнаты.
   -- Ага! оказалъ мистеръ Броффъ, глядя ей вслѣдъ:-- Гернкасльская кровь не безъ изъяна, согласенъ. А все-таки въ хорошемъ воспитаніи есть нѣчто!
   Отпустивъ эту чисто-свѣтскую фразу, онъ пристально поглядѣлъ въ мой уголъ, какъ бы надѣясь, что я уйду. Но мое участіе къ Рахили, безконечно высшее его участія, пригвоздило меня къ стулу. Мистеръ Броффъ отступился, точь-въ-точь какъ у тетушка Вериндеръ въ Монтегю-скверѣ. Онъ отвелъ Рахиль въ кресло у окна, и тамъ заговорилъ съ нею.
   -- Милая молодая леди, сказалъ онъ: -- поведеніе мистера Абльвайта естественно оскорбило васъ и захватило врасплохъ. Еслибы стоило терять время на обсужденіе этого вопроса съ такимъ человѣкомъ, мы бы скоренько доказали ему, что онъ не совсѣмъ-то въ правѣ распоряжаться по-своему. Но время терять не стоило. Въ совершенно справедливо сказали сейчасъ: "не стоитъ обращать на него вниманіе".
   Онъ пріостановился, и поглядѣлъ въ мой уголокъ. Я сидѣла неподвижно, держа проповѣди подъ рукой, а Миссъ Дженъ Анну Стемперъ на колѣнахъ.
   -- Вы знаете, продолжилъ онъ, снова обращаясь къ Рахили:-- что нѣжному сердцу вашей матушки свойственно было видѣть одну лучшую сторону окружающихъ ее, а вовсе не видѣть худшей. Она назначала своего зятя вашимъ опекуномъ, будучи въ немъ увѣрена и думая угодить сестрѣ. Самъ я никогда не любилъ мистера Абльвайта и убѣдилъ вашу матушку включить въ завѣщаніе статью, въ силу которой душеприкащики могли бы въ извѣстныхъ случаяхъ совѣтоваться со мной о назначеніи новаго опекуна. Одинъ изъ такихъ случаевъ именно и былъ сегодня, и я могу покончить всю эту дѣловую сушь и мелочь, надѣюсь, довольно пріятно,-- письмомъ отъ моей жены. Угодно ли вамъ почтить мистриссъ Броффъ принятіемъ ея приглашенія? Хотите остаться въ моемъ домѣ, какъ родная въ моей семьѣ, пока мы, умные люди, сговоримся наконецъ и порѣшамъ что тутъ слѣдуетъ предпринять?
   При этихъ словахъ я встала съ тѣмъ чтобы вмѣшаться. Мистеръ Броффъ именно то и сдѣлалъ, чего я боялась въ то время какъ онъ спросилъ у мистриссъ Абльвайтъ Рахилины шаль и шляпку. Не успѣла я слова сказать, какъ Рахиль съ горячею благодарностью приняла его приглашеніе. Если я потерплю, чтобы предположеніе ихъ осуществилось, если она разъ переступитъ порогъ въ домѣ мистера Броффа, прощай пламенная надежда моей жизни, надежда на возвращеніе къ стаду заблудшей овцы! Одна мысль о такомъ бѣдствіи совершенно меня ошеломила. Я пустила на вѣтеръ жалкія нити свѣтскихъ приличій и, переполненная ревностью, заговорила безъ всякаго выбора выраженій.
   -- Стойте! сказала я:-- стойте! Вы должны меня выслушать. Мистеръ Броффъ, вы не родня ей, а я -- родня! Я приглашаю ее,-- я требую у душеприкащиковъ назначенія опекуншей меня. Рахиль, милая Рахиль, я предлагаю вамъ мое скромное жилище, пріѣзжайте въ Лондонъ съ первымъ поѣздомъ, и раздѣлите его со мной!
   Мистеръ Броффъ ничего не сказалъ на это. Рахиль поглядѣла на меня съ обиднымъ удивленіемъ, даже не стараясь хоть сколько-нибудь скрыть его.
   -- Вы очень добры, Друзилла, сказала она:-- я надѣюсь посѣтить васъ, когда мнѣ случится быть въ Лондонѣ. Но я уже приняла приглашеніе мистера Броффа и считаю за лучшее остаться пока на его попеченіи.
   -- О, не говорите этого! умоляла я:-- не могу я разстаться съ вами, Рахиль,-- не могу!
   Я хотѣла заключить ее въ объятья. Но она увернулась. Ревность моя не сообщилась ей; она только испугала ее.
   -- Право же, оказала она:-- это вовсе лишняя тревога. Н не понимаю, къ чему это.
   -- И я также, сказалъ мистеръ Броффъ.
   Жестокость ихъ, отвратительная свѣтская жестокость, возмутила меня.
   -- О, Рахиль, Рахиль! вырвалось у меня:-- неужели вы до сихъ поръ не видите, что сердце мое жаждетъ сдѣлать изъ васъ христіанку? Неужели внутренній голосъ не говорить вамъ, что я стараюсь для васъ дѣлать то, что пробовала сдѣлать для вашей милой матушки, когда смерть вырвала ее изъ моихъ рукъ?
   Рахиль подв удивленіемъ.
   -- Я видѣлъ Рэчель, сказалъ онъ совершенно спокойно:-- вамъ извѣстно, дорогой другъ, что она была помолвлена со мной? Ну, она вдругъ рѣшилась взять назадъ свое слово. Размышленіе убѣдило ее, что она болѣе будетъ способствовать своему благосостоянію и моему, если возьметъ назадъ опрометчивое обѣщаніе и оставитъ меня свободнымъ сдѣлать другой болѣе счастливый выборъ. Она ссылается на эту единственную причину, и это единственный отвѣтъ, который она даетъ на каждый мой вопросъ.
   -- А вы что сдѣлали съ вашей стороны? спросила я: -- вы покорились?
   -- Да, сказалъ онъ съ самымъ невозмутимымъ спокойствіемъ:-- я покорился.
   Его поведеніе было такъ непостижимо, что я стояла внѣ себя отъ изумленія въ то время, какъ рука моя лежала въ его рукѣ. Смотрѣть вытаращивъ глаза да кого бы то ни было -- грубо, а на джентельмэна не деликатно. Я сдѣлала оба эти неприличные поступка и сказала какъ бы во снѣ:
   -- Что это значитъ?
   -- Позвольте разсказать вамъ, отвѣчалъ онъ: -- и не сѣсть ли намъ?
   Онъ подвелъ меня къ креслу. Я имѣю неясное воспоминаніе, что онъ былъ очень дружелюбенъ. Не думаю, чтобы онъ обнялъ меня рукою, чтобы поддержать меня -- но не знаю этого навѣрно. Я была совершенно безпомощна, а его обращеніе съ дамами такое милое. Во всякомъ случаѣ, мы сѣли. За это я могу поручиться, если не могу поручиться ни за что другое.
   -- Я лишился прелестной невѣсты, превосходнаго общественнаго положенія и богатаго дохода, началъ мистеръ Годфри:-- и покорился этому безъ борьбы. Какая же можетъ быть причина такого необыкновеннаго поведенія? Мой драгоцѣнный другъ, причини нѣтъ.
   -- Причины нѣтъ? повторила я.
   -- Позвольте мнѣ обратиться, любезная миссъ Клакъ, въ вашей опытности въ дѣтяхъ, продолжалъ онъ.-- Ребенокъ держится извѣстнаго порядка въ своемъ поведеніи. Васъ очень поражаетъ это и вы пытаетесь узнать причину. Бѣдняжка неспособенъ объяснить вамъ эту причину. Вы можете точно также спрашивать траву, зачѣмъ она растетъ, и птицъ, зачѣмъ онѣ поютъ. Ну, въ этомъ случаѣ я похожъ на малаго ребенка, на траву, на птицъ. Я не знаю, зачѣмъ я сдѣлалъ предложеніе миссъ Вериндеръ. Я не знаю, почему постыдно пренебрегалъ моими малыми дамами. Я не знаю, зачѣмъ отрекся отъ комитета Материнскаго Попечительства. Вы говорите ребенку: зачѣмъ ты капризничалъ? А этотъ ангельчикъ засунетъ палецъ въ ротъ и самъ не знаетъ. Совершенно такъ, какъ со мною, миссъ Клакъ! Я не могу сознаться въ этомъ никому другому. Я чувствую себя принужденнымъ сознаться вамъ.
   Я наняла оправляться. Тутъ представлялась мнѣ нравственная проблема. Меня глубоко интересуютъ нравственныя проблемы -- и думаю, что я довольно искусно разрѣшаю ихъ.
   -- Лучшій изъ друзей, изощрите вашъ разумъ и помогите мнѣ, продолжалъ онъ.-- Скажите мнѣ, почему настало время, когда мои супружескіе планы начинаютъ казаться мнѣ чѣмъ-то въ родѣ сна. Почему мнѣ вдругъ пришло въ голову, что мое истинное счастье состоитъ въ томъ, чтобы помогать моимъ милымъ дамамъ, въ исполненіи моихъ скромныхъ, полезныхъ дѣлъ, произнесеніи немногихъ убѣдительныхъ словъ, когда меня вызываетъ предсѣдатель? Зачѣмъ мнѣ нужно положеніе? Положеніе у меня есть. Зачѣмъ мнѣ нуженъ доходъ? Я могу платить за мой насущный хлѣбъ, за мою миленькую квартирку и за два фрака въ годъ. Зачѣмъ мнѣ нужна миссъ Вериндеръ? Она сказала мнѣ собственными губами (это между нами, милая миссъ Клакъ), что она любитъ другого человѣка и выходитъ за меня замужъ только для того, чтобъ постараться выкинуть этого человѣка изъ головы. Какой ужасный союзъ! О, Боже мой! какой ужасный союзъ! Таковы были мои размышленія, миссъ Клакъ, когда я ѣхалъ въ Брайтонъ. Я приблизился къ Рэчель съ чувствомъ преступника, готовящагося выслушать свой приговоръ. Когда я узналъ, что и она также передумала -- когда я услышалъ ея предложеніе взять назадъ слово -- я почувствовалъ (въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія) чрезвычайное облегченіе. Мѣсяцъ тому назадъ я съ восторгомъ прижималъ ее къ груди. Насъ тому назадъ радость, когда я узналъ, что никогда болѣе не буду прижимать ее. опьянила меня, какъ крѣпкій напитокъ. Это казалось невозможно -- этого быть не могло. А между тѣмъ это факты, какъ я имѣлъ честь сообщить вамъ, когда мы сѣли на эти два стула. Я лишился прелестной невѣсты, прекраснаго дохода и покорился этому безъ борьбы. Какъ вы можете это объяснить, милый другъ? Это совершенно выше моихъ понятій.
   Его великолѣпная голова опустилась на грудь и онъ съ отчаянія отказался отъ своей- нравственной проблемы.
   Я была глубоко тронута. Болѣзнь (если я могу выражаться какъ духовный докторъ) совершенно для меня ясна. Всѣ мы испытали, что люди съ высокими способностями унижаются до уровня самыхъ ограниченныхъ людей, окружающихъ ихъ. Безъ сомнѣнія, цѣль мудраго Привидѣнія заключается въ томъ, чтобы напомнить знатнымъ, великимъ людямъ, что они смертны я что власть, давшая имъ это величіе, можетъ также и отнять его. Теперь -- по моему мнѣнію -- легко было различить одно изъ этихъ полезныхъ униженіи г.ъ печальныхъ поступкахъ милаго мистера Годфри, которыхъ я была невидимой свидѣтельницей. И также легко было узнать пріятное появленіе его прекрасной натуры въ томъ ужасѣ, съ которымъ онъ отступалъ отъ мысли жениться на Уэчель, и въ очаровательной поспѣшности, которую онъ выказывалъ для того, чтобъ воротиться къ своимъ дамамъ и къ своимъ бѣднымъ.
   Я изложила этотъ взглядъ передъ нимъ въ нѣсколькихъ простыхъ и сестринскихъ словахъ. На его радость прекрасно было смотрѣть. Онъ сравнивалъ себя съ погибшимъ человѣкомъ, вышедшимъ изъ мрака въ свѣтъ. Когда я ручалась за то, что его примутъ съ любовью въ комитетѣ Материнскаго Попечительства, признательное сердце нашего христіанскаго героя переполнилось. Онъ прижималъ къ губамъ поперемѣнно обѣ мои руки. Взволнованная торжествомъ при мысли, что онъ воротится къ намъ, я позволила ему дѣлать что онъ хочетъ съ моими руками. Я зажмурила глаза. Въ экстазѣ духовнаго самозабвенія я опустила голову на его плечо. Черезъ минуту я конечно упала бы въ обморокъ на его руки, еслибъ шумъ внѣшняго міра не заставилъ меня опомниться. Противный звукъ ножей и вилокъ забрянчалъ за дверьми и лакей пришелъ накрывать столъ для завтрака. Мистеръ Годфри вскочилъ и взглянулъ на часы, стоявшіе на каминѣ.
   -- Какъ время летитъ съ вами! воскликнулъ онъ;-- я опоздаю къ поѣзду.
   Я осмѣлилась спроситъ, почему онъ такъ торопится воротиться въ Лондонъ. Его отвѣтъ напомнилъ мнѣ о семейныхъ затрудненіяхъ, которыя оставалось примирить, и о семейныхъ неудовольствіяхъ, которыя еще должны были наступить.
   -- Я получилъ письмо отъ моего отца, сказалъ онъ.-- Дѣла принуждаютъ его ѣхать изъ Фризинголла въ Лондонъ сегодня и онъ намѣрена, пріѣхать сюда или сегодня вечеромъ, или завтра утромъ. Я долженъ сказать ему, что случилось между Ричель и мной Онъ всѣмъ сердцемъ желаетъ нашего брака -- и я боюсь, что будетъ очень трудно примирить его съ мыслью о разрывѣ нашей помолвки. Я не долженъ допустить его ради всѣхъ насъ пріѣхать сюда, пока онъ не примирится съ этой мыслью. Лучшій и дражайшій другъ, мы встрѣтимся опять!
   Съ этими словами онъ поспѣшилъ уйти. Точно также торопясь съ своей стороны, я побѣжала наверхъ, успокоиться въ своей комнатѣ, прежде чѣмъ встрѣчу тетушку Эбльуайтъ и Рэчель за завтракомъ.
   Мнѣ извѣстно хорошо -- останавливаясь на минуту на мистерѣ Годфри -- что всеоскверняющее мнѣніе свѣта обвинило его въ томъ, что онъ по своимъ собственнымъ причинамъ освободилъ Рзчель отъ помолвки при первомъ удобномъ случаѣ, который она подала ему. До моихъ ушей также дошло, что его нетерпѣливое желаніе занять прежнее мѣсто въ моемъ уваженіи было приписано нѣкоторыми лицами корыстолюбивому желанію примириться (черезъ меня) съ одной почтенной дамой, членомъ комитета Материнскаго Попечительства, обильно одаренной благами міра сего, и моимъ короткимъ и возлюбленнымъ другомъ. Я только упоминаю объ этихъ гнусныхъ сплетняхъ для того, чтобъ объявить, что онѣ никогда не имѣли ни малѣйшаго вліянія на мою душу. Повинуясь даннымъ мнѣ инструкціямъ, я выразила перемѣнчивость моего мнѣнія о пашемъ христіанскомъ героѣ именно такъ, какъ оно записано въ моемъ дневникѣ. Чтобъ отдать справедливость самой себѣ, позвольте мнѣ прибавить, что занявъ опять прежнее мѣсто въ моемъ уваженіи, мой талантливый другъ уже никогда болѣе не лишался этого мѣста. Я пишу со слезами на глазахъ, горя нетерпѣніемъ сказать болѣе. Но нѣтъ -- меня жестоко ограничили моимъ очнымъ свидѣтельствомъ относительно лицъ и предметовъ. Менѣе чѣмъ черезъ мѣсяцъ съ того времени, какъ и теперь пишу, событія на биржѣ (уменьшившія даже мой жалкій доходъ) принудили меня удалиться въ изгнаніе за границу а не оставили мнѣ ничего, кромѣ любящаго воспоминанія о мистерѣ Годфри, который оклеветанъ свѣтомъ понапрасну.
   Вытираю себѣ глаза и возвращаюсь къ разсказу.
   Я сошла внизъ къ завтраку, натурально съ нетерпѣніемъ желая видѣть, какъ Рэчель припала разрывъ съ женихомъ.
   Мнѣ показалось -- но признаюсь, я авторитетъ ничтожный въ подобныхъ вещахъ -- что возвращеніе свободы заставило ее опять думать объ этомъ другомъ человѣкѣ, котораго она любила, и что она бѣсилась на себя, зачѣмъ не могла сдержать переворота чувства, котораго она вполнѣ стыдилась. Кто былъ этотъ человѣкъ? Я подозрѣвала -- но безполезно было терять время на пустыя соображенія. Когда я обращу ее, она разумѣется не будетъ имѣть тайнъ отъ меня. Я услышу все объ этомъ человѣкѣ; я услышу все и о Лунномъ камнѣ. Еслибы я не имѣла высшей цѣли довести се до сознанія духовныхъ предметовъ, побудительной причины освободить свою душу отъ ея виновныхъ тайнъ было бы достаточно, чтобъ поощрить меня продолжать.
   Тетушка Эбльуайтъ дѣлала моціонъ вечеромъ на креслѣ больныхъ. Рэчель провожала ее.
   -- Мнѣ хотѣлось бы тащить это кресло, тревожно сказала она:-- мнѣ хотѣлось бы утомить себя до такой степени, чтобъ упасть!
   Она была въ такомъ же расположеніи духа вечеромъ. Я нашла сводномъ изъ драгоцѣнныхъ изданій моего друга -- "жизнь, письма и труды миссъ Джинъ Стамперъ", сорокъ-пятое изданіе -- мѣста чудесно подходившія къ настоящему положенію Рэчель. Когда я предложила ихъ прочесть, она подошла къ фортепіано. Представьте себѣ, какъ мало она должна знать серьезныхъ людей, если предполагала, что мое терпѣніе должно истощиться такимъ образомъ! Я оставила при себѣ миссъ Джонъ Стамперъ и ожидала событій съ ненарушимымъ упованіемъ въ будущее.
   Старикъ Эбльуайтъ вовсе не пріѣзжалъ въ этотъ вечеръ. Но я знала, какую важность этотъ алчный мірянинъ приписываете браку своего сына съ миссъ Вериндеръ -- и чувствовала положительное убѣжденіе (какъ бы ни мѣшалъ этому мистеръ Годфри), что мы увидимъ его на слѣдующій день. При его вмѣшательствѣ, буря, которой я ожидала, конечно настанетъ и за всю навѣрно воспослѣдуетъ спасительное истощеніе настойчиваго сопротивленія Рэчель. Мнѣ извѣстно, что старикъ Эбльуайтъ имѣетъ вообще репутацію (особенно между его подчиненными) замѣчательно добродушнаго человѣка. По моимъ наблюденіямъ, онъ заслуживалъ свою репутацію только до-тѣхъ-поръ, пока могъ поступать по-своему, и ни минуты долѣе.
   На слѣдующій день, именно какъ я предвидѣла, тетушка Эбльуайтъ была такъ близка къ удивленію, какъ позволяла ея натура, при внезапномъ появленіи ея мужа. Не пробылъ онъ въ домѣ и минуты, какъ за нимъ явилось, къ великому моему удивленію, неожиданное и запутанное обстоятельство въ видѣ мистера Брёффа.
   Я не помню, чтобы когда-нибудь присутствіе стряпчаго было для меня непріятнѣе, какъ въ эту минуту. Онъ повидимому былъ готовъ препятствовать всему.
   -- Какой пріятный сюрпризъ, сэръ, сказалъ мистеръ Эбльуайтъ, обращаясь къ мистеру Брёффу съ обманчивой вѣжливостью.-- Когда я выходилъ вчера изъ вашей конторы, я не ожидалъ имѣть честь видѣть васъ въ Брайтонѣ сегодня.
   -- Я перебралъ въ умѣ нашъ разговоръ послѣ вашего ухода, отвѣчалъ мистеръ Брёффъ.-- И мнѣ пришло въ голову, что можетъ быть я могу быть нѣсколько полезенъ въ этомъ случаѣ. Я только что поспѣлъ съ поѣзду и не видалъ, въ какомъ вагонѣ вы ѣхали.
   Давъ это объясненіе, онъ сѣлъ возлѣ Рэчель. Я скромно удалилась въ уголъ -- съ миссъ Джэнъ-Аннъ Стамперъ на колѣняхъ на всякій случаи. Тетушка сидѣла у окна, спокойно обмахиваясь вѣеромъ, по обыкновенію. Мистеръ Эбльуайтъ стоялъ посреди комнаты; его плѣшивая голова была краснѣе обыкновеннаго, и самымъ дружелюбнымъ образомъ обратился онъ къ племянницѣ.
   -- Милая Рэчель, сказалъ онъ:-- я слышалъ отъ Годфри очень странныя извѣстія. Я пріѣхалъ сюда узнать о нихъ. Въ этомъ домѣ у тебя есть твоя собственная гостиная. Проводи меня туда.
   Рэчель не пошевелилась. Рѣшилась ли она довести дѣло до кризиса, или ее добудить какой-нибудь секретный знакъ мистера Брёффа, этого я не могу сказать. Она отказалась проводить старика Эбльуайта въ свою гостиную.
   -- Что ни желали бы вы сказать мнѣ, отвѣчала она:-- можно сказать здѣсь -- въ присутствіи моихъ родственницъ и (она посмотрѣла на мистера Брёффа) вѣрнаго стараго друга моей матери.
   -- Какъ хочешь, дружокъ, сказалъ любезный мистеръ Эбльуайтъ.
   Одъ сѣлъ. Всѣ посмотрѣли на его лицо -- какъ будто ожидали, что послѣ семидесятилѣтней свѣтской жизни онъ скажетъ правду. Я посмотрѣла на макушку его плѣшивой головы, такъ какъ я прежде примѣтила, что расположеніе его духа имѣло привычку оказываться тамъ.
   -- Нѣсколько недѣль тому назадъ, продолжалъ старикъ:-- сынъ увѣдомилъ меня, что миссъ Вериндеръ дала ему слово выйти за него. Можетъ ли быть, Рэчель, что онъ не такъ понялъ -- или выдумалъ -- то, что ты сказала ему?
   -- Конечно нѣтъ, отвѣчала она.-- Я дала слово выйти за него.
   -- Очень откровенный отвѣтъ! сказалъ мистеръ Эбльуайтъ: -- и самый удовлетворительный. Относительно того, что случилось нѣсколько недѣль тому назадъ, Годфри ошибки не сдѣлалъ. Очевидно, онъ ошибается относительно того, что онъ сказалъ мнѣ вчера. Я теперь вижу. Вы съ нимъ поссорились, какъ ссорятся влюбленные -- и мои сумасбродный сынъ серьезно это перетолковалъ. Ахъ, въ его лѣта я былъ смышленѣе!
   Падшая натура въ Рачели -- нашей прабабушки Еввы такъ сказать -- начала при этомъ горячиться.
   -- Пожалуйста поймемъ другъ друга, мистеръ Эбльуайтъ, сказала она.-- Ничего похожаго на ссору не произошло вчера между вашимъ сыномъ и мною. Если онъ сказалъ вамъ, что я предложили ему разрывъ и что одъ согласился -- онъ сказалъ вамъ правду.
   Термометръ на макушкѣ плѣшивой головы мистера Эбльуайта показывалъ, что одъ начинаетъ сердиться. Лицо его было любезнѣе прежняго, но красный цвѣтъ на макушкѣ сдѣлался еще краснѣе.
   -- Полно, полно, душа моя! сказалъ онъ самымъ успокоительнымъ образомъ:-- не сердись и не будь жестока къ бѣдному Годфри. Онъ вѣрно сказалъ что-нибудь некстати. Онъ съ дѣтства такой неловкій, но намѣренія у него хорошія, Рэчель, намѣренія хорошія!
   -- Мистеръ Эбльуайтъ, я или выразилась очень дурно, или вы нарочно не понимаете меня. Разъ навсегда, это дѣло рѣшеное между вашимъ сыномъ и мною, что мы остаемся на всю жизнь кузенами и больше никѣмъ. Довольно ли ясно это?
   Тонъ, которымъ она сказала эти слова, дѣлалъ невозможнымъ даже для старика Эбльуайта не понимать ее. Термометръ возвысился еще на градусъ, а голосъ, когда заговорилъ потомъ, пересталъ быть голосомъ приличнымъ для человѣка замѣчательнаго своимъ добродушіемъ.
   Стало быть, я долженъ понять, сказалъ онъ:-- что у васъ съ нимъ разрывъ?
   -- Пожалуйста поймите это, мистеръ Эбльуайтъ.
   -- И я также долженъ думать, что предложеніе разрыва было сдѣлано тобой?
   -- Сначала мной. и это заслужило, какъ я вамъ сказала, согласіе и одобреніе вашего сына.
   Термометръ поднялся на самый верхъ, то-есть красная макушка побагровѣла.
   -- Сынъ мой малодушный трусъ! закричалъ этотъ взбѣсившійся старый грѣшникъ.-- Собственно для себя, какъ отецъ -- а не для него -- я спрашиваю васъ, миссъ Вериндеръ, на что можете вы пожаловаться относительно мистера Годфри Эбльуайта?
   Тугъ мистеръ Брёффъ вмѣшался въ первый разъ.
   -- Вы не обязаны отвѣчать на этотъ вопросъ, сказалъ онъ Рэчель.
   Старикъ Эбльуайтъ тотчасъ напустился на него.
   -- Не забывайте, сэръ, сказалъ онъ:-- что вы здѣсь непрошеный гость. Ваше вмѣшательство было бы гораздо любезнѣе, еслибъ вы подождали., когда васъ попросять вмѣшаться.
   Мистеръ Брёффъ не обратилъ на это никакого вниманія. Гладкій лоскъ на его морщинистомъ, старомъ лицѣ ни капельки не сошелъ. Рэчель поблагодарила его за совѣтъ, который онъ далъ ей, а потомъ обернулась къ старику Эбльуайту -- сохраняя свое спокойствіе, которое (соображая ея лѣта и полъ) просто было ужасно видѣть.
   -- Вашъ сынъ сдѣлалъ мнѣ точно такой же вопросъ, сказала она:-- у меня былъ для него только одинъ отвѣтъ, также и для васъ у меня есть только одинъ отвѣть. Я предложила, чтобы мы разошлись, потому что размышленіе убѣдило меня, что я лучше устрою его благосостояніе и мое, взявъ назадъ опрометчивое обѣщаніе и предоставивъ ему свободу сдѣлать другой выборъ.
   -- Что сдѣлалъ мой сыпь? настаивалъ мистеръ Эбльуайтъ.-- Я имѣю право это знать. Что сдѣлалъ мои сынъ?
   Она настаивала также упорно съ своей стороны.
   -- Вы получили единственное объясненіе, которое а считаю необходимымъ дать ему или вамъ, сказала она.
   -- Сказать по просту, вы вздумали и заблагоразсудили, миссъ Вериндеръ, обмануть моего сына?
   Рэчель молчала съ минуту; сидя позади нея, я слышали, какъ она вздохнула. Мистеръ Брёффъ взялъ ея руку и пожалъ. Она оправилась и отвѣчала мистеру Эбльуайту такъ же смѣло, какъ прежде.
   -- Я подвергнула себя еще худшимъ толкамъ, сказала она:-- и терпѣливо перенесла. Прошло то время, когда вы могли оскорбить меня, назвавъ меня обманщицей.
   Она говорила съ такой горечью въ топѣ, которая заставила меня подумать, что скандалезная исторія Луннаго камня пришла ей на память.
   -- Мнѣ нечего больше говорить, уныло прибавила она, не обращаясь ни къ кому въ особенности, отвернувшись отъ всѣхъ насъ и глядя въ окно ближайшее къ ней.
   Мистеръ Эбльуайтъ вскочилъ и такъ сильно толкнулъ свой стулъ, что онъ опрокинулся и упалъ на полъ.
   -- А мнѣ есть что сказать, объявилъ онъ, стукнувъ по столу ладонью.-- Я скажу, что если сынъ мой не чувствуетъ этого оскорбленія, то чувствую я.
   Рэчель вздрогнула и взглянула на него съ внезапнымъ удивленіемъ.
   -- Оскорбленіе? повторила она:-- что вы хотите этимъ сказать?
   -- Оскорбленіе, повторилъ Эбльуайтъ.-- Я знаю, по какой причинѣ, миссъ Вериндеръ, вы нарушили обѣщаніе, данное моему сыну. Я знаю это такъ вѣрно, какъ еслибы вы сами признались въ этомъ. Ваша проклятая фамильная гордость оскорбляетъ Годфри, какъ оскорбила и меня, когда я женился на вашей теткѣ. Ея родные -- ея нищіе родные -- повернулись къ ней спиной за то, что она вышла за честнаго человѣка, который самъ составилъ себѣ состояніе. Предковъ у меня не было. Я не происхожу отъ головорѣзовъ и мошенниковъ, которые жили воровствомъ и убійствомъ. Я не могу указать то время, когда у Эбльуайтовъ не было рубашки на тѣлѣ и когда они не умѣли подписать своего имени. Ага! я не годился для Гернкастлей, когда я женился. А теперь сынъ мой не годится для васъ. Я давно это подозрѣвалъ. Въ вашихъ жилахъ течетъ кровь Гернкастлей, юная дѣвица! Я давно это подозрѣвалъ.
   -- Весьма недостойное подозрѣніе, замѣтилъ Брёффъ.-- Я удивляюсь, какъ вамъ достало мужества высказать его.
   Прежде чѣмъ мистеръ Эбльуайтъ успѣлъ придумать слова для отвѣта, Рэчель заговорила тономъ самаго раздражительнаго презрѣнія.
   -- На это не стоитъ обращать вниманія, сказала она стряпчему: -- если онъ думаетъ такимъ образомъ, предоставимъ ему думать что онъ хочетъ.
   Изъ багроваго мистеръ Эбльуайтъ сдѣлался синимъ. Онъ задыхался и едва переводилъ духъ; онъ глядѣлъ то на Рэчель, то на Брёффа съ такимъ бѣшенствомъ, что какъ будто не зналъ на кого прежде напасть. Его жена, безстрастно обмахивавшаяся вѣеромъ до-сихъ-поръ, испугалась и старалась совершенно безполезно успокоить его. Во время этого прискорбнаго разговора я нѣсколько разъ чувствовала внутреннее призваніе вмѣшаться и сказать нѣсколько серьезныхъ словъ, но меня удерживало опасеніе возможныхъ послѣдствій, опасеніе весьма недостойное христіанки и англичанки, которая смотритъ не на то, чего требуетъ малодушное благоразуміе, а на то, что нравственно справедливо. Видя, до чего дошло теперь дѣло, я встала, поставивъ себя выше всякихъ соображеній о приличіи. Еслибы я хотѣла представить возраженіе, смиренно придуманное мною, можетъ быть я еще колебалась бы. Но печальное домашнее несогласіе, котораго я теперь была свидѣтельницей, было чудно и прекрасно предусмотрѣно въ корреспонденціи миссъ Джэнъ-Аннъ Станнеръ -- письмо тысяча-первое на "Семейный миръ". Я встала изъ моего скромнаго уголка и раскрыла мою драгоцѣнную книгу.
   -- Любезный мистеръ Эбльуайтъ, сказала я:-- одно слово! Когда я вставъ привлекла на себя вниманіе всего общества, я могла видѣть, что мистеръ Эбльуайтъ собирался сказать мнѣ что-то грубое. Мои дружескія слова остановили его. Онъ вытаращилъ на меня глаза съ языческимъ удивленіемъ.
   -- Позвольте мнѣ, продолжала я, какъ искренней доброжелательницѣ и другу, какъ женщинѣ давно привыкшей пробуждать, убѣждать, приготовлять, просвѣщать и укрѣплять другихъ -- позвольте мнѣ воспользоваться самой простительной вольностью -- вольностью успокоить вашу душу.
   Онъ началъ оправляться; онъ готовъ былъ разразиться гнѣвомъ -- онъ разразился бы, будь на моемъ мѣстѣ всякій другой. По мой голосъ (обыкновенно кроткій) обладаетъ высокою нотою въ важныхъ случаяхъ. Въ этомъ случаѣ я почувствовала неотступное призваніе говорить самымъ высокимъ голосомъ. Я стала держать передъ нимъ мою драгоцѣнную книгу, я указала пальцемъ на открытую страницу.
   -- Не на мои слова! воскликнула я въ порывѣ горячаго усердія.-- О, не предполагайте, что я требую вниманія на мои смиренныя слова! Манна въ пустынѣ, мистеръ Эбльуайтъ! Роса на засохшей землѣ! Слова утѣшенія, слова благоразумія, слова любви -- блаженныя, блаженныя, блаженныя слова миссъ Джэнъ-Аннъ Стамперъ!
   Тутъ я остановилась, потому что у меня захватило духъ. Прежде чѣмъ я успѣла опомниться, это чудовище въ человѣческомъ образѣ бѣшено закричало:
   -- Къ миссъ Джонъ Аннъ Стамперъ!
   Я не могу написать ужасное слово, которое замѣнено здѣсь точками. Я вскрикнула, когда оно сорвалось съ его губъ; я бросилась къ моему мѣшочку, лежавшему на боковомъ столикѣ; я высыпала изъ него всѣ мои трактаты; я схватила одинъ трактатъ о нечестивыхъ ругательствахъ, подъ названіемъ "Умолкните именемъ неба!" и подала ему съ выраженіемъ томительной мольбы. Онъ разорвалъ его пополамъ я швырнулъ ко мнѣ черезъ столъ. Всѣ вскочила съ испугомъ, не зная, что можетъ случиться потомъ. Я тотчасъ опять сѣла въ мой уголъ. Разъ былъ такой случаи, почти при подобныхъ обстоятельствахъ, когда миссъ Дженъ-Аннъ Стамперъ схватили за оба плеча а вытолкали изъ комнаты. Я ожидала, вдохновляемая ея духомъ, повторенія ея мученичества.
   Но нѣтъ -- этого не случилось. Прежде всѣхъ онъ обратился къ своей женѣ.
   -- Кто -- кто -- кто, бормоталъ онъ съ бѣшенствомъ: -- пригласилъ эту дерзкую изувѣрку въ этотъ долгъ? Ты?
   Прежде чѣмъ тетушка Эбльуайтъ успѣла сказать слово, Рэчель отвѣчала за нея.
   -- Миссъ Клакъ въ гостяхъ у меня, сказала она.
   Эти слова имѣли странное дѣйствіе на мистера Эбльуайта. Они вдругъ превратили его изъ человѣка пылавшаго гнѣвомъ въ человѣка одержимаго ледянымъ презрѣніемъ. Всѣмъ сдѣлалось ясно, что Рэчель сказала что-то такое -- какъ ни коротокъ и ясенъ былъ ея отвѣтъ -- что наконецъ дало ему надъ нею первенство.
   -- О! сказалъ онъ:-- миссъ Клакъ здѣсь у васъ въ гостяхъ -- въ моемъ домѣ?
   Пришла очередь Рэчель выдти изъ терпѣнія; лицо ея вспыхнуло, а глаза свирѣпо засверкали. Она обернулась къ стряпчему, и указавъ на мистера Эбльуайта, сказала надменно:
   -- Что онъ хочетъ этимъ сказать?
   Мистеръ Брёффъ вмѣшался въ третій разъ,
   -- Вы кажется забываете, обратился онъ къ мистеру Эбльуайту:-- что вы наняли этотъ домъ для миссъ Вериндеръ, какъ ея опекунъ.
   -- Сдѣлайте одолженіе не торопитесь, перебилъ мистеръ Эбльуайтъ:-- мнѣ остается сказать одно послѣднее слово, которое я давно бы сказалъ, еслибы эта...-- онъ посмотрѣлъ на меня, придумывая, какое гнусное названіе долженъ онъ дать мнѣ:-- еслибы эта низкая старая дѣва, не перебила насъ. Позвольте мнѣ сказать вамъ, сэръ, что если мой сынъ не годится въ мужья миссъ Вериндеръ, то я не могу думать, что его отецъ годится въ ея опекуны. Прошу васъ понять, что я отказываюсь отъ опекунства, предложеннаго мнѣ въ завѣщаніи лэди Вериндеръ. Говоря юридическимъ языкомъ, я слагаю съ себя званіе опекуна. Этотъ домъ былъ нанятъ на мое имя. Я беру всю отвѣтственность за этотъ наемъ на себя. Это мой домъ. Я могу его оставить или отдать внаймы, какъ хочу. Я не желаю торопить миссъ Вериндеръ. Напротивъ, я прошу ее взять отсюда свою гостью и свои вещи только тогда, когда это для нея будетъ удобно.
   Онъ сдѣлалъ низкій поклонъ и вышелъ изъ комнаты. Вотъ какимъ образомъ мистеръ Эбльуайтъ отмстилъ Рэчель за то, что она не захотѣла выдти за его сына!
   Какъ только дверь за нимъ затворилась, тетушка Эбльуайтъ выказала такой феноменъ, который заставилъ умолкнуть всѣхъ насъ. У ней достало энергіи перейти черезъ комнату.
   -- Милая моя, сказала она, взявъ Рэчель за руку:-- мнѣ было бы стыдно за моего мужа, еслибъ я не знала, что съ тобою говорилъ его гнѣвъ, а не онъ самъ. Вы, вы, продолжала тетушка Эбльуайтъ, обратясь въ мой уголъ съ новымъ припадкомъ энергіи, на этотъ разъ въ лицѣ, а не въ членахъ:-- вы раздражили его. Надѣюсь, что я никогда не увижу больше ни васъ, ни вашихъ трактатовъ.
   Она воротилась къ Рэчель и поцѣловала ее.
   -- Я прошу у тебя прощенія, душечка, отъ имени моего мужа. Что я могу сдѣлать для тебя?
   Постоянно упрямая во всемъ -- капризная и безразсудная ни всѣхъ поступкахъ своей жизни -- Рэчель залилась слезами при этихъ пошлыхъ словахъ и молча поцѣловала тетку.
   -- Если вы мнѣ позволите отвѣчать за миссъ Вериндеръ, сказалъ мистеръ Бреффъ: -- могу я просить васъ, мистриссъ Эбльуайтъ, прислать сюда Пенелопу съ шляпкой и шалью ея барышни? Оставьте насъ наединѣ на десять минутъ, прибавилъ онъ съ тихимъ тономъ:-- вы можете положиться на меня; я устрою все какъ слѣдуетъ къ удовольствію вашему и Рэчель.
   Довѣріе, какое это семейство имѣло къ этому человѣку, было просто удивительно. Не говоря болѣе ни слова, тетушка Эбльуайтъ вышла изъ комнаты.
   -- Ахъ! сказалъ мистеръ Бреффъ.-- Кровь Гернкастлей имѣетъ свои дурныя стороны, я съ этимъ согласенъ. Но-все-таки въ хорошемъ происхожденіи заключается кое-что!
   Сдѣлавъ это чисто мірское замѣчаніе, онъ пристально взглянулъ въ мой уголъ, какъ будто ожидалъ, что я уйду. Мое участіе въ Рэчель -- несравненно выше его участія -- приковало меня къ моему стулу. Мистеръ Бреффъ отказался выпроводить меня, точно такъ, какъ это было на сквэрѣ Монтэгю. Онъ подвелъ Рэчель къ стулу у окна и заговорилъ тамъ съ нею.
   -- Моя милая миссъ Рэчель, сказалъ онъ:-- поведеніе мистера Эбльуайта натурально оскорбило васъ и удивило. Еслибъ стоило спорить съ такимъ человѣкомъ, мы скоро показали бы ему, что онъ не можетъ поступать по-своему. Но не стоить. Вы совершенно нравы относительно того, что вы сказали: на него не слѣдуетъ обращать вниманія.
   Онъ остановился и посмотрѣлъ въ мой уголъ. Я сидѣла совершенно неподвижно, трактаты лежали у меня подъ рукой, а миссъ Джэнъ-Аннъ Стамперъ у меня на колѣняхъ.
   -- Вы знаете, обернулся онъ къ Рэчель;-- что прекрасная натура вашей матери всегда видѣла въ людяхъ, окружающихъ ее, самое лучшее, а не худшее. Она назначила своего зятя вашимъ опекуномъ, потому что вѣрила ему и думала, что это понравится ея сердцу. Самъ я никогда не любилъ мистера Эбльуайта и уговорилъ вашу мать включить пунктъ въ ея завѣщаніе, дозволяющій ея душеприкащикамъ въ нѣкоторыхъ обстоятельствахъ совѣтоваться со мною о назначеніи новаго опекуна. Одно изъ этихъ обстоятельствъ случилось сегодня, и я нахожусь въ такомъ положеніи, что надѣюсь пріятно кончить эти печальныя, сухія подробности порученіемъ отъ моей жены. Удостоите ли вы чести мистриссъ Брёффъ, сдѣлавшись ея гостьей? И останетесь ли вы въ моемъ домѣ и будете ли принадлежать къ моей семьѣ, пока мы, умные люди, будемъ совѣщаться и рѣшимъ, что дѣлать?
   При этихъ словахъ и встала. Мистеръ Брёффъ сдѣлалъ именно то, чего я опасалась, какъ только онъ просилъ мистриссъ Эбльуайтъ прислать шляпку и шаль Рэчель,
   Прежде чѣмъ я успѣла сказать слово, Рэчель приняла его приглашеніе въ самыхъ горячихъ выраженіяхъ. Еслибы я позволила имъ принести въ исполненіе условіе, сдѣланное ими -- еслибы она перешла за порогъ конторы мистера Брёффа -- прощай нѣжнѣйшая надежда моей жизни, надежда возвратить въ стадо мою заблудшуюся овечку! Одна мысль о подобномъ бѣдствіи совершенно поразила меня. Я пренебрегла жалкими препятствіями свѣтской скромности и заговорила съ жаромъ, наполнявшимъ меня, словами, прежде всего пришедшими мнѣ на мысль.
   -- Остановитесь! сказала я: -- остановитесь! Вы должны выслушать меня, мистеръ Брёффъ. Не вы ей родня, а я. Я приглашаю ее -- я умоляю душеприкащиковъ назначить опекуншей меня. Рэчель, милѣйшая Рэчель, я предлагаю вамъ мой скромный домъ; поѣзжайте въ Лондонъ съ слѣдующимъ поѣздомъ, душа моя, и раздѣлите со мною мой пріютъ!
   Мистеръ Брёффъ не сказалъ ничего. Рэчель посмотрѣла на пеня съ жестокимъ удивленіемъ, которое не старалась скрывать.
   -- Вы очень добры, Друзилла, сказала она:-- я надѣюсь бывать у васъ, когда бы мнѣ ни случилось пріѣхать въ Лондонъ, во и приняла приглашеніе мистера Брёффа, и думаю, что будетъ гораздо лучше, я если теперь останусь подъ надзоромъ мистера Брбффа.
   -- О, не говорите этого! умоляла я:-- я не могу разстаться съ вами, Рэчель -- я не могу разстаться съ вами!
   Я старалась заключить ее въ моя объятія, по она отступила. Моя горячность не сообщалась ей, а только пугала ее.
   -- Это весьма безполезное волненіе, сказала она: -- я не понимаю его.
   -- И я также, сказалъ мистеръ Брёффъ.
   Ихъ жесткость -- ихъ отвратительная мірская жесткость -- возмущала меня.
   -- О, Рэчель! Рэчель! вскричала я.-- Неужели вы еще не видите, что мое сердце стремится сдѣлать изъ васъ христіанку? Неужели внутренній голосъ не говоритъ вамъ, что я стараюсь дѣлать для насъ то, что я старалась сдѣлать для вашей милой матери, когда смерть вырвала ее у меня изъ рукъ?
   Рэчель подошла ко мнѣ на одинъ шагъ и очень странно посмотрѣла на меня.
   -- Я не понимаю вашего намека на мою мать, сказала она:-- будьте такъ добры, миссъ Клакъ, объяснитесь.
   Прежде чѣмъ я успѣла отвѣчать, мистеръ Брёффъ подошелъ и, предложивъ руку Рэчель, старался увести ее изъ комнаты.
   -- Вамъ лучше не продолжать этого разговора, милая моя, сказалъ онъ: -- и миссъ Клакъ лучше сдѣлаетъ, если не объяснится.
   Будь я палкой или камнемъ, подобное вмѣшательство заставило бы меня и тогда сказать правду. Я съ негодованіемъ оттолкнула мистера Брёффа и торжественно-приличнымъ языкомъ передала то воззрѣніе, съ которымъ смотритъ здравая доктрина на страшное бѣдствіе неприготовленной смерти. Рэчель отскочила отъ меня -- пишу объ этомъ краснѣя -- съ крикомъ ужаса.
   -- Уйдемте отсюда! сказала она мистеру Брёффу:-- уйдемте ради Бога, прежде чѣмъ эта женщина можетъ сказать болѣе! О, подумайте о невинной, полезной, прекрасной жизни моей бѣдной матери! Вы были на похоронахъ, мистеръ Брёффъ; вы видѣли, какъ всѣ ее любили; вы видѣли, какъ бѣдняки плакали надъ ея могилой, лишившись своего лучшаго друга. А эта негодная женщина старается возбудить во мнѣ сомнѣніе, будетъ ли моя мать, бывшая ангеломъ на землѣ, ангеломъ на небѣ! Не будемъ говорить объ этомъ! Пойдемте! Меня душитъ мысль, что я дышу однимъ воздухомъ съ нею! Меня пугаетъ чувство, что мы находимся въ одной комнатѣ!
   Глухая ко всѣмъ увѣщаніямъ, она побѣжала къ двери. Въ эту самую минуту ея горничная пошла съ шляпкой и шалью. Рэчель какъ ни попало напялила ихъ на себя.
   -- Уложите мои вещи, сказала она:-- и достаньте ихъ къ мистеру Брёффу.
   Я питалась подойти къ ней -- я была огорчена, но -- безполезно говорить -- не оскорблена. Я только желала ей сказать: "Дай Богъ, чтобы ваше жесткое сердце смягчилось! Я охотно прощаю вамъ!" Она опустила свой воаль и, вырвавъ у меня изъ рукъ свою шаль, торопливо выбѣжала изъ комнаты и захлопнула дверь у меня подъ носомъ. Я перенесла это оскорбленіе съ моей обычной твердостью. Я вспоминаю это теперь съ моимъ обычнымъ терпѣніемъ становиться выше всякаго оскорбленія.
   Мистеръ Бреффъ на прощанье сказалъ мнѣ насмѣшливое словцо.
   -- Лучше бы вамъ не объясняться, миссъ Клакъ, сказалъ онъ, поклонился и вышелъ.
   Послѣ него обратилась ко мнѣ горничная въ чепчикѣ съ лентами.
   -- Легко видѣть, кто перессорилъ ихъ всѣхъ, сказала она.-- Я болѣе ничего, какъ бѣдная служанка -- но право мнѣ стыдно за васъ!
   Она тоже вышла и затворила за собою дверь.
   Я осталась въ комнатѣ одна обруганная и брошенная всѣми, я осталась въ комнатѣ одна.

-----

   Нужно ли еще что прибавлять къ этому простому описанію фактовъ -- къ этому трогательному изображенію христіанки, преслѣдуемой свѣтомъ? Нѣтъ! мой дневникъ напоминаетъ мнѣ, что еще одна изъ многихъ неудавшихся главъ въ моей жизни кончается здѣсь. Съ этого дня я никогда болѣе не видала Рэчель Вериндеръ. Я простила ей въ то время, когда она оскорбила меня. Съ-тѣхъ-поръ я постоянно молилась за нее. А когда я умру -- для дополненія моей платы добромъ за зло -- она получитъ "Жизнь, письма и труды миссъ Джэнъ-Аннъ Стампери, оставленные ей въ наслѣдство въ моемъ завѣщаніи.
   

РАЗСКАЗЪ ВТОРОЙ,

Написанный Мэтью Брёффомъ, стряпчимъ въ Грэй'с-Иннъ сквэрѣ.

Глава I.

   Мой прекрасный другъ миссъ Клакъ оставила перо; я принимаюсь за него тотчасъ послѣ нея по двумъ причинамъ.
   Во-первыхъ, я могу набросить необходимый свѣтъ на нѣкоторые пункты, до-сихъ-поръ остававшіеся во мракѣ. Миссъ Вериндеръ имѣла свои тайныя причины разойтись съ своимъ женихомъ -- и я былъ виною этого. Мистеръ Годфри Эбльуайтъ имѣя свои причины отказаться отъ всякихъ правъ на руку своей очаровательной кузины и я узналъ ихъ.
   Во-вторыхъ, къ счастью или къ несчастью, право не знаю, я самъ былъ замѣшанъ -- въ тотъ періодъ, о которомъ я теперь пишу -- въ тайну индійскаго алмаза. Я имѣлъ честь имѣть спаданіе въ моей конторѣ съ иностранцемъ, отличавшимся изящными манерами, который былъ неоспоримо никто другой, какъ начальникъ трехъ индійцевъ. Прибавьте къ этому, что я встрѣтился на другой день съ знаменитымъ путешественникомъ мистеровъ Мёртуэтомъ и имѣлъ съ нимъ разговоръ о Лунномъ Камнѣ, разговоръ имѣвшій важное вліяніе на послѣдующія событія. Вотъ изъясненіе моихъ правъ на то положеніе, которое я занимаю на этихъ страницахъ.
   Настоящая причина разрыва помолвки должна занимать первое мѣсто въ настоящемъ разсказѣ. Оглядываясь на цѣпь событій отъ одного конца до другого, я нахожу необходимымъ открыть сцену -- это должно вамъ показаться довольно странно -- у постели моего превосходнаго кліента и друга, покойнаго сэр-Джона Вериндера.
   Сэр Джонъ имѣлъ свою долю -- можетъ быть, слишкомъ большую -- самыхъ безвредныхъ и любезныхъ слабостей, свойственныхъ человѣчеству. Между этими слабостями я могу упомянуть объ одной примѣняющейся къ настоящему дѣлу: о непреодолимомъ нежеланіи -- пока онъ находился въ добромъ здоровья -- написать свое завѣщаніе. Лоди Вериндеръ употребила свое вліяніе для того, чтобы пробудить его къ чувству долга въ этомъ отношеніи, и я употребилъ вліяніе мое. Онъ соглашался съ справедливостью нашего взгляда -- но далѣе не заходилъ, пока съ нимъ не сдѣлалась болѣзнь, которая впослѣдствіи свела его въ могилу. Тогда наконецъ за мною послали, выслушать инструкціи моего кліента относительно его завѣщанія. Онѣ оказались санкціи простыми инструкціями, какія я когда-либо получалъ во лею мою адвокатскую каррьеру.
   Сэр-Джонъ дремалъ, когда я вошелъ въ комнату. Онъ проснулся, увидѣвъ меня.
   -- Какъ вы поживаете, мистеръ Брёффъ? сказалъ онъ.-- Я не стану распространяться, а потомъ опять лягу спать.
   Онъ съ большимъ интересомъ смотрѣлъ, какъ я приготовлялъ перья, чернила и бумагу.
   -- Вы готовы? спросилъ онъ.
   Я поклонился, обмакнулъ перо въ чернила и ждалъ инструкцій.
   -- Я оставляю все моей женѣ, сказалъ сэр-Джонъ.-- Богъ и все.
   Онъ повернулся на своемъ изголовьи и приготовился опять заснуть. Я былъ принужденъ потревожить сто.
   -- Такъ ли а понимаю? спросилъ и:-- вы оставляете все имущество, которымъ вы владѣете по день смерти, въ полное владѣніе лэди Вериндеръ?
   -- Да, сказалъ сэр-Джонъ: -- только я изъясняюсь гораздо короче. Почему вы не можете написать короче и дать мнѣ опять заснуть? Все моей женѣ. Вотъ мое завѣщаніе.
   Его имущество находилось совершенно въ его распоряженіи и состояло изъ двухъ родовъ. Имущество поземельное (я нарочно не употребляю техническихъ выраженій) и имущество денежное. Въ большинствѣ случаевъ подобнаго рода, боюсь, что я счелъ бы моимъ долгомъ просить моего кліента обдумать еще разъ его завѣщаніе. Но въ этомъ случаѣ я зналъ, что лэди Вериндеръ не только достойна безусловнаго довѣрія (всѣ добрыя жены этого достойны) -- но способна также толково оказать довѣріе (на что, на сколько я знаю прекрасный полъ, ни одна женщина неспособна). Въ десять минутъ завѣщаніе сэр-Джона было написано и засвидѣтельствовано, а самъ добрыя сэр-Джонъ кончалъ свой прерванный сонъ.
   Лэди Вериндеръ вполнѣ оправдала довѣріе, оказанное ей мужемъ. Въ первые дни вдовства она послала за мною и сдѣлала свое завѣщаніе. Взглядъ ея на свое положеніе былъ такъ здравомыслящъ и уменъ, что я быль освобожденъ отъ всякой необходимости совѣтовать ей. Моя отвѣтственность началась и кончилась переложеніемъ ея инструкцій въ юридическую форму. Не прошло еще и двухъ недѣль, какъ сэр-Джонъ легъ въ могилу, а будущность его дочери была обезпечена и съ любовью и съ умомъ.
   Завѣщаніе хранились въ моей конторѣ, въ несгараемомъ сундукѣ, гораздо менѣе времени, нежели мнѣ хотѣлось бы вспоминать. Только лѣтомъ въ тысячу-восемьсотъ-сорокъ-восьмомъ году нашелъ я случай взглянуть на него опять при весьма грустныхъ обстоятельствахъ.
   Въ то время, о которомъ я говорю, доктора произнесли приговоръ надъ бѣдной лэди Вериндеръ, который въ буквальномъ смыслѣ можно было назвать смертнымъ приговоромъ. Мнѣ первому сообщила она о своемъ положеніи и очень желала просмотрѣть свое завѣщаніе вмѣстѣ со мной.
   Было невозможно улучшить обезпеченное положеніе ея дочери. Но впродолженіе времени ея желанія относительно нѣкоторыхъ менѣе важныхъ отказовъ разнымъ родственниками нѣсколько измѣнились, и сдѣлалось необходимо прибавить три или четыре приписки къ оригинальному документу. Сдѣлавъ это тотчасъ изъ опасенія несчастнаго случая, я получилъ позволеніе ея сіятельства поставить ея послѣднія инструкціи по второе завѣщаніе. Цѣлью моей было избѣгнуть нѣкоторыхъ сбивчивыхъ повтореній, обезображивавшихъ оригинальный документъ и, сказать по правдѣ, оскорблявшихъ мое юридическое чувство.
   Засвидѣтельствованіе этого второго завѣщанія было описано миссъ Клакъ, которая подписалась на немъ свидѣтельницей. Касательно денежныхъ интересовъ Рэчель Вериндеръ, второе завѣщаніе были слово въ слово дупликатомъ перваго. Единственныя перемѣны относились къ назначенію опекуна и къ нѣкоторымъ мѣрамъ касательно этого завѣщанія, которыя были приняты по моему совѣту. Послѣ смерти лэди Вериндеръ завѣщаніе было отдано моему повѣренному, чтобъ "предьявить" его, какъ говорится.
   Спустя три недѣли -- какъ мнѣ помнится -- я въ первый разъ получилъ свѣдѣніе о томъ, что происходитъ нѣчто необыкновенное. Мнѣ случилось зайти въ контору моего повѣреннаго и друга и я замѣтилъ, что имъ принялъ меня съ большимъ интересомъ, чѣмъ обыкновенно.
   -- У меня есть для васъ извѣстіе, сказалъ онъ.-- Что вы думаете слышалъ и сегодня утромъ въ Доктор-Коммонсъ? {Присутственное мѣсто, въ которое отдаютъ на сохраненіе духовныя завѣщанія. Пр. Перев.} Завѣщаніе лэди Вериндеръ уже спрашивали и разсматривали!
   Это дѣйствительно были новости любопытный. Въ завѣщаніи рѣшительно не было ничего подлежащаго спору, и я не могъ придумать, кому было интересно разсматривать его. (Можетъ быть, я сдѣлаю хорошо, если здѣсь объясню, для тѣхъ немногихъ, которые еще не знаютъ этого, что законъ позволяетъ разсматривать всѣ завѣщанія въ Доктор-Коммонсъ всякому, кто заплатитъ за это шиллингъ).
   -- А вы слышали, кто спрашивалъ завѣщаніе? спросилъ я.
   -- Да; клэркъ сказалъ это мнѣ безъ малѣйшей нерѣшимости. Завѣщаніе разсматривалъ мистеръ Смолли, изъ фирмы Скиппонъ и Смолли. Завѣщаніе не было еще внесено въ списокъ. Стало быть, нечего было дѣлать и приходилось показать оригинальный документъ. Онъ пересмотрѣлъ его очень старательно и записалъ въ свою записную книжку. Имѣете вы какое-нибудь понятіе о томъ, что было ему нужно?
   Я покачалъ головой.
   -- Я узнаю, отвѣчалъ я:-- и сегодня же. За этимъ я тотчасъ норотвлея въ свою контору. Еслибы другая фирма была, замѣшана въ этотъ непонятный осмотръ завѣщанія моей покойной кліентки, мнѣ можетъ быть было бы довольно трудно сдѣлать необходимыя открытія. Но я имѣлъ вліяніе надъ Скиппомъ и Смолли такъ что мнѣ тутъ сравнительно дѣйствовать было легко. Мой собственный клэркъ (чрезвычайно способный и превосходный человѣкъ) былъ братъ мистера Смолли, и по милости этой косвенной связи Скипъ и Смолли уже нѣсколько лѣтъ подбирали крохи, падавшія съ моего стола, то-есть дѣла, приносимыя въ мою контору, которыя я по разнымъ причинамъ не хотѣлъ принимать. Мое адвокатское покровительство было въ этомъ отношеніи довольно важно для фирмы. Я намѣревался, если будетъ нужно, напомнить имъ объ этомъ покровительствѣ въ настоящемъ случаѣ.
   Какъ только воротился, я заговорилъ съ моимъ клеркомъ, и сказавъ ему что случилось, послалъ его въ контору его брата сказать, что "мастеръ Брёффъ приказалъ кланяться и сообщить, что онъ желалъ бы знать, почему господа Скиппъ и Смолли нашли необходимымъ разсмотрѣть завѣщаніе лэди Вериндеръ".
   Это порученіе заставило мистера Смолли тотчасъ же прійти въ мою контору. Онъ признался, что онъ дѣйствовалъ по наставленіямъ, полученнымъ отъ кліента. А потомъ прибавилъ,что онъ не можетъ сказать болѣе, потому что нарушитъ обѣщаніе молчать.
   Мы порядкомъ заспорили насчетъ этого. Конечно, былъ правъ онъ, а не я. Сказать по правдѣ, и былъ разсерженъ и возымѣлъ подозрѣнія -- и настойчиво захотѣлъ знать болѣе. Еще хуже, я отказался считать это тайной, ввѣренной мнѣ, а требовалъ совершенной свободы поступать по-своему. Еще хуже, я захотѣлъ извлечь неоспоримыя выгоды изъ моего положенія.
   -- Выбирайте, сэръ, сказалъ я мистеру Смолли: -- между рискомъ лишиться дѣлъ вашего кліента или моихъ,
   Я согласенъ, что это совершенно неизвинительно -- тиранскій поступокъ и больше ничего. Подобно всѣмъ другимъ тиранамъ, я поставилъ на-своемъ. Мистеръ Смолли рѣшился безъ малѣйшей нерѣшимости. Онъ улыбнулся съ покорностью и сказалъ имя своего кліента:
   -- Мистеръ Годфри Эбльуайтъ.
   Этого было для меня довольно -- мнѣ не нужно было знать больше.
   Дойдя до этого пункта въ моемъ разсказѣ, я нахожу нужнымъ поставить читателя этихъ строкъ -- относительно завѣщанія лэди Вериндеръ -- на ногу совершеннаго равенства со мною относительно свѣдѣній.
   Позвольте мнѣ сказать въ самыхъ краткихъ выраженіяхъ, что Рэчель Вериндеръ не могла пользоваться ничѣмъ, кромѣ пожизненнаго дохода. Превосходный здравый смыслъ ея матери и моя продолжительная опытность освободили ее отъ всякой отвѣтственности и предохранили отъ всякой опасности сдѣлаться жертвой нуждающагося и безсовѣстнаго человѣка. Ни она, ни ея мужъ (еслибъ она вышла замужъ) не могли взять и шести пенсовъ ни изъ земли, ни изъ капитала. Они могли жить въ лондонскомъ и йоркширскомъ домѣ и имѣть хорошій доходъ -- вотъ и все.
   Когда я обдумалъ то, что узналъ, я быль въ недоумѣніи, что мнѣ дѣлать.
   Не прошло и недѣли, какъ я услыхалъ (къ моему удивленію и огорченію) о помолвкѣ миссъ Вериндеръ. Я искренно восхищался ею и любилъ ее, и мнѣ было невыразимо грустно, когда я услыхалъ, что она рѣшилась выйти замужъ за мистера Годфри Эбльуайта. И теперь этотъ человѣкъ -- котораго я всегда считалъ лжецомъ съ гладкимъ языкомъ -- оправдалъ самое худшее о немъ мое мнѣніе и прямо открылъ, что онъ женится съ корыстолюбивой цѣлью! Ято-жъ такое!-- можете вы сказать -- это дѣлается каждый день. Согласенъ, любезный сэръ. Но приняли ли бы вы это такъ легко, какъ принимаете теперь, еслибъ такъ поступили, позвольте сказать, съ вашей родной сестрой?
   Первое соображеніе, которое должно было прійти мнѣ въ голову, состояло въ слѣдующемъ: не откажется ли мистеръ Годфри Эбльуайтъ отъ своей невѣсты послѣ того, что узналъ стряпчій по его порученію? Это зависѣло совершенно отъ его денежныхъ обстоятельствъ, о которыхъ я ничего не зналъ. Если его обстоятельства были очень плохи, ему стоило жениться на миссъ Рэчель только для одного ея дохода. Если, съ другой стороны, ему было необходимо достать большую сумму къ извѣстному сроку, тогда завѣщаніе лэди Вериндеръ достигло своея цѣли и не допуститъ ея дочь попасть въ руки мошенника.
   Въ послѣднемъ случаѣ, мнѣ не было никакой необходимости огорчать миссъ Рэчель въ первые дни ея траура по матери, немедленно обнаруживъ истину. Въ первомъ случаѣ, если я промолчу, я буду способствовать браку, который сдѣлаетъ ее несчастной на всю жизнь.
   Мои сомнѣнія кончились въ той лондонской гостинницѣ, въ которой остановились мистриссъ Эбльуайтъ и миссъ Вериндеръ. Онѣ сказали мнѣ, что ѣдутъ въ Брайтонъ на слѣдующій день и что какое-то неожиданное препятствіе мѣшало мистеру Годфри Эбльуайту проводить ихъ. Я тотчасъ предложилъ занять его мѣсто. Когда я только думалъ о Рэчель Вериндеръ, мнѣ возможно было колебаться. Когда я увидалъ ее, я тотчасъ рѣшился, что ни вышло бы изъ этого, сказать ей правду. Я нашелъ этотъ случай, когда пошелъ съ ней гулять на другой день моего пріѣзда въ Брайтонъ.
   -- Могу я говорить съ вами, спросилъ я:-- о вашей помолвкѣ?
   -- Да, сказала она равнодушно:-- если у васъ нѣтъ ничего интереснѣе для разговора.
   -- Простите ли бы старому другу и слугѣ вашей фамилія, миссъ Рэчель, если я осмѣлюсь спросить, по любви ли выходите вы замужъ?
   -- Я выхожу замужъ съ отчаянія, мистеръ Брёффъ -- въ надеждѣ пользоваться чѣмъ-то въ родѣ стоячаго счастья, которое можетъ примирить меня съ моей жизнью.
   Сильныя выраженія, показывающія, что подъ поверхностью крылось нѣчто въ родѣ романа. Но у меня въ виду была своя цѣль и я не хотѣлъ (какъ говорятъ юристы) преслѣдовать этотъ вопросъ во всѣхъ его боковыхъ исходахъ.
   -- Мистеръ Годфри Эбльуайтъ врядъ ли думаетъ такъ, какъ вы, сказалъ я.-- Онъ, по-крайней-мѣрѣ, женится по любви?
   -- Онъ такъ говоритъ, и мнѣ кажется, что я должна ему вѣрить. Онъ не женился бы на мнѣ послѣ того, въ чемъ я ему призналась, еслибъ не любилъ меня.
   Бѣдняжка! мысль о томъ, что мущина могъ жениться на ней изъ себялюбивыхъ и корыстолюбивыхъ цѣлей, никогда не приходила ей въ голову. Задача, которую я самъ себѣ задалъ, начала казаться мнѣ гораздо труднѣе, чѣмъ я ожидалъ.
   -- Для моихъ старыхъ ушей, продолжалъ я:-- очень странно слышать...
   -- Что странно слышать? спросила она.
   -- Какъ вы говорите о вашемъ будущемъ мужѣ, если вы не совершенно увѣрены въ искренности его привязанности. Имѣете вы какую-нибудь причину въ душѣ сомнѣваться въ немъ?
   Удивительная быстрота ея соображенія примѣтила перемѣну въ моемъ голосѣ или въ моемъ обращеніи, когда я сдѣлалъ этотъ вопросъ, которая показала ей, что я говорю съ какою-то цѣлью. Она остановилась, выдернула свою руку изъ руки моей и пристально посмотрѣла на меня.
   -- Мистеръ Брёффъ, сказала она:-- вы имѣете сказать мнѣ что нибудь о Годфри Эбльуайтѣ. Скажите.
   Я настолько зналъ ее, что не колеблясь разсказалъ все.
   Она опять взяла меня подъ руку и медленно пошла со мной. Я чувствовалъ, какъ рука ея все крѣпче и крѣпче машинально сжимала мою руку, и увидалъ, что она становится все блѣднѣе и блѣднѣе но мѣрѣ того, какъ я продолжалъ -- но ни слова не сорвалось съ моихъ губъ, пока я говорилъ. Когда я кончилъ, она все молчала. Она нѣсколько потупила голову, шла возлѣ меня, не сознавая моего присутствія и не сознавая ничего около себя, погрузившись -- похоронивъ себя, могъ бы я сказать -- въ своихъ собственныхъ мысляхъ.
   Я не пытался тревожить ее. Зная ея характеръ, я былъ убѣжденъ, что и въ этомъ случаѣ, какъ въ прежнихъ, я долженъ дать ей время.
   Первымъ побужденіемъ дѣвушекъ вообще, когда что-нибудь интересуетъ ихъ -- дѣлать множество вопросовъ, а потомъ убѣжать и переговорить обо всемъ съ какой-нибудь любимой пріятельницей. Первымъ побужденіемъ Рэчель Вериндеръ было при подобныхъ обстоятельствахъ заключиться въ самое себя и обдумать все самой. Такая самоувѣренность большая добродѣтель въ мущинѣ. Въ женщинѣ это серьезный недостатокъ, нравственно отдѣляющій ее отъ всей массы своего пола и подвергающій ее несправедливымъ толкамъ общественнаго мнѣнія. Я сильно подозрѣваю, что я самъ думалъ бы, какъ всѣ думаютъ объ этомъ -- исключая Рэчель Вериндеръ. Самоувѣренность къ ея характерѣ была одною изъ добродѣтелей по моему мнѣнію; отчасти, безъ сомнѣнія потому, что я искренно восхищался ею и любилъ ее; отчасти потому, что мой взглядъ на пропажу Луннаго камня былъ основанъ на моемъ знаніи ея характера. Хотя наружность была противъ Рэчель въ дѣлѣ Луннаго камня -- какъ ни непріятно было думать, что она знаетъ тайну -- я тѣмъ не менѣе былъ увѣренъ, что она не сдѣлала ничего недостойнаго ее, потому что былъ увѣренъ также, что она не сдѣлала шагу въ этомъ дѣлѣ, не заключившись въ самое себя и не обдумавъ всего сначала.
   Мы прошли около мили, прежде чѣмъ Рэчель вышла изъ задумчивости. Она вдругъ взглянула на меня съ слабымъ отраженіемъ ея прежней счастливой улыбки -- улыбки самой неопреодолимой, какую я когда-либо видалъ на женскомъ лицѣ.
   -- Я уже многимъ обязана вашей добротѣ, сказала она:-- а теперь я чувствую себя гораздо болѣе обязанной вамъ, чѣмъ прежде. Если вы услышите какіе-нибудь слухи о моемъ замужствѣ, когда воротитесь въ Лондонъ, сейчасъ опровергайте ихъ отъ моего имени.
   -- Вы развѣ рѣшились разойтись въ вашимъ женихомъ? спросилъ я.
   -- Можете ли вы сомнѣваться въ этомъ, гордо возразила она:-- послѣ того, что вы сказали мнѣ?
   -- Милая миссъ Рэчель, вы очень молоды и, можетъ быть, замъ но кажется труднѣе взять назадъ ваше слово, чѣмъ вы ожидаете. Вы не имѣете никого -- я, разумѣется, говорю о дамѣ -- съ кѣмъ вы могли бы посовѣтоваться?
   -- Никого, отвѣчала она.
   Это огорчило меня, это дѣйствительно меня огорчило. Она была такъ молода и такъ одинока -- и переносила это такъ хорошо! Побужденіе помочь ей преодолѣло сознаніе въ неловкости, которое я могъ бы почувствовать при подобныхъ обстоятельствахъ, и я выразилъ такія мысли, какія пришли ко мнѣ подъ вліяніемъ минуты. Я подавалъ совѣты безчисленному множеству кліентовъ и справлялся съ чрезвычайно неловкими обстоятельствами въ своей жизни. Но его былъ первый случай, что я долженъ быль совѣтовать молодой дѣвицѣ какъ освободиться отъ слова, даннаго жениху. Совѣтъ, поданныя мною вкратцѣ, вотъ какой: и совѣтовалъ ей сказать мистеру Годфри Эбльуайту -- разумѣется, наединѣ -- что, какъ ей достовѣрно извѣстно, онъ обнаружилъ свою корыстолюбивую цѣль. Потомъ она должна была прибавить, что ихъ бракъ послѣ того, что она узнала, былъ просто невозможенъ -- и она должна была предоставить ему, или обезпечить себя своимъ молчаніемъ, согласившись съ ея желаніемъ, или принудить ее своимъ сопротивленіемъ разгласить причину, заставляющую ее дѣйствовать. Еслибъ онъ вздумалъ защищаться или опровергать факты, она въ такомъ случаѣ должна была просить его обратиться ко мнѣ.
   Миссъ Вериндеръ внимательно выслушала меня. Потомъ очень мило поблагодарила меня за совѣтъ, но сообщила мнѣ въ то же время, что ей невозможно послѣдовать ему.
   -- Могу я спросить, сказалъ я: -- какое препятствіе видите вы къ этому?
   Она колебалась, а потомъ съ своей стороны сдѣлала мнѣ вопросъ.
   -- Еслибы васъ просили выразить ваше мнѣніе о поведеніи мистера Годфри Эбльуайта? сказала она.
   -- Да?
   -- Какъ вы назвали бы его?
   -- Я назвалъ бы его поведеніемъ низкаго обманщика.
   -- Мистеръ Брёффъ, я вѣрила этому человѣку. Я обѣщала; быть женою этого человѣка. Какъ я могу сказать ему, что онъ низокъ, какъ я могу сказать ему, что онъ обманулъ меня, какъ могу я обезславить его въ глазахъ свѣта послѣ этого? Я унизила себя, рѣшившись выйти за него. Если я скажу то, что вы велите мнѣ сказать ему -- я признаюсь, что я унизила себя передъ нимъ. Я не могу этого сдѣлать -- послѣ того, что произошло между нами -- я не могу этого сдѣлать! Стыдъ не будетъ ничего значить для него. Но этотъ стыдъ будетъ нестерпимъ для меня.
   Тутъ обнаружилась мнѣ одна изъ замѣчательныхъ особенностей ея характера. Тутъ обнаружилось ея отвращеніе къ соприкосновенію къ чему-либо низкому, ослѣпивъ ее ко всякимъ соображеніямъ о томъ, чѣмъ она была обязана самой себѣ, заставивъ ее стать въ фальшивое положеніе, которое могло компрометировать ее въ мнѣніи всѣхъ ея друзей. До этого времени я нѣсколько сомнѣвался, приличенъ ли совѣть, который я ему далъ. Но послѣ того, что она сказала, я насколько не сомнѣвался, что это лучшій совѣтъ, который только могъ быть предложенъ, и безъ всякой нерѣшимости сталъ опять уговаривать ее послѣдовать ему. Она только покачала головой и повторила свое возраженіе другими словами.
   -- Онъ былъ на столько коротокъ со мною, чтобы предложить мнѣ быть его женой. Онъ такъ высоко стоялъ въ моемъ уваженіи, что получилъ мое согласіе. Я не могу послѣ этого сказать ему въ лицо, что онъ самое презрѣнное существо на свѣтѣ!
   -- Но моя милая миссъ Рэчель, возразилъ я: -- вамъ также невозможно сказать ему, что вы берете назадъ ваше слово, не сказавъ причины.
   -- Я скажу, что обдумала и увѣрилась, что будетъ лучше для васъ обоихъ, если мы разстанемся.
   -- Только это?
   -- Только.
   -- А подумали вы, что онъ можетъ сказать съ своей стороны?
   -- Онъ можетъ говорить, что хочетъ.
   Невозможно было не восхищаться ея деликатностью и рѣшимостью, и также невозможно было не чувствовать, что она дѣйствуетъ себѣ во вредъ. Я умолялъ ее сообразить свое положеніе. Я напомнилъ ей, что она подвергаетъ себя самымъ гнуснымъ толкамъ относительно ея причинъ.
   -- Вы не можете пренебрегать общественнымъ мнѣніемъ, сказалъ я: -- для собственнаго чувства.
   -- Могу, отвѣчала она: -- я уже это сдѣлала.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Вы забыли о Лунномъ камнѣ, мистеръ Брёффъ. Развѣ я не пренебрегла общественнымъ мнѣніемъ тогда, имѣя на то свои личныя причины?
   Ея отвѣтъ заставилъ меня замолчать на минуту. Это заставило меня постараться объяснить ея поведеніе въ то время, какъ пропалъ Лунный камень, основываясь на странномъ признаніи, только что вырвавшемся у нея. Можетъ быть, мнѣ удалось бы это сдѣлать, еслибъ я былъ моложе. Теперь, конечно, я этого сдѣлать не могъ.
   Я попытался на послѣднее увѣщаніе, прежде чѣмъ мы вернулись домой. Она осталась такъ же непреклонна, какъ и прежде. Въ душѣ моей толпились странныя, противорѣчащія чувства относительно Рэчель, когда я оставилъ ее въ этотъ день. Она была упряма, она была неправа. Она была интересна, она была удивительна, она была достойна глубокаго сожалѣнія. Я заставалъ ее обѣщать написать ко мнѣ, какъ только она будетъ имѣть сообщить мнѣ что-нибудь, и воротился въ Лондонъ въ чрезвычайно тревожномъ расположеніи духа.
   Вечеромъ, когда я воротился и когда еще не могъ получить обѣщаннаго письма, я былъ удивленъ посѣщеніемъ мистера Эбльуайта старшаго, который сообщилъ мнѣ, что мистеръ Годфри получилъ отказъ -- и принялъ его -- въ этотъ самый день.
   При томъ взглядѣ, съ какимъ я смотрѣлъ на это дѣло, простой фактъ, заключавшійся въ словахъ, подчеркнутыхъ мною, объяснялъ причину согласія мистера Годфри Эбльуайта такъ ясно, какъ будто онъ признался въ ней самъ. Ему была нужна большая сумма денегъ, и нужна къ извѣстному сроку. Доходъ Рэчель могъ помочь во всемъ другомъ, но не въ этомъ, и вотъ почему Рэчель освободилась отъ него, не встрѣтивъ ни малѣйшаго сопротивленія съ его стороны. Если мнѣ скажутъ, чти это простое предположеніе, я спрошу въ свою очередь, какое другое предположеніе объяснитъ, почему онъ отказался отъ брака, который доставилъ бы ему богатство на всю остальную жизнь?
   Радость, которую я почувствовалъ бы при счастливомъ оборотѣ, принимаемомъ теперь дѣлами, помрачилась тѣмъ, что произошло во время моего свиданія съ старикомъ Эбльуайтомъ.
   Онъ пріѣхалъ, разумѣется, узнать, не могу ли я объяснить ему странный поступокъ миссъ Вериндеръ. Безполезно говорить, что я никакъ не могъ доставить ему нужныхъ свѣдѣній. Досада, которую я возбудилъ въ немъ послѣ раздраженія, уже произведеннаго въ немъ недавнимъ свиданіемъ съ его сыномъ, заставила мистера Эбльуайта забыть о самообладаніи. И лицо его и слова убѣдили меня, что миссъ Вериндеръ найдетъ въ немъ безжалостнаго человѣка, когда онъ пріѣдетъ къ ней въ Брайтонѣ на слѣдующій день.
   Я провелъ тревожную ночь, соображая, что мнѣ теперь слѣдуетъ дѣлать. Какъ размышленія мои кончились и какъ они оправдали мое недовѣріе къ старшему мистеру Эбльуайту, уже было сообщено (какъ мнѣ сказали) въ надлежащемъ мѣстѣ этою примѣрною особою, миссъ Клакъ. Мнѣ остается только прибавить -- въ дополненіе къ ей разсказу -- что миссъ Вериндеръ нашла спокойствіе и отдыхъ, въ которыхъ она очень нуждалась, бѣдняжка, въ моемъ домѣ въ Гэмпстидѣ. Она удостоила остаться у насъ довольно долго. Моя жена и дочери были очарованы ею, а когда душеприкащики рѣшили выборъ новаго опекуна, я почувствовалъ искреннюю гордость и удовольствіе, вспоминая, что моя гостья и мое семейство разстались какъ старые друзья.
   

Глава II.

   Теперь мнѣ остается сообщить тѣ прибавочныя свѣдѣнія, какія мнѣ извѣстны о Лунномъ камнѣ или, говоря правильнѣе, о заговорѣ индійцевъ украсть алмазъ. То немногое, что остается мнѣ сказать (кажется, я уже говорилъ объ этомъ), все-таки довольно важно по своему замѣчательному отношенію къ событіямъ, еще имѣющимся впереди.
   Черезъ недѣлю или дней черезъ десять послѣ того, какъ насъ оставила миссъ Вериндеръ, одинъ изъ кларковъ вошелъ въ мой конторскій кабинетъ съ карточкой въ рукѣ и сообщилъ мнѣ, что какой-то господинъ желаетъ говорить со иною.
   Я взглянулъ на карточку. На ней было написана иностранная фамилія, ускользнувшая изъ моей памяти. Подъ фамиліей были написаны по-англійски слова, которыя я помню очень хорошо: "Рекомендованъ мистеромъ Септимусомъ Люкеромъ".
   Дерзость такого человѣка, какъ мистеръ Люкеръ, осмѣлившагося рекомендовать кого-нибудь мнѣ, до того удивила меня, что я съ минуту сидѣлъ молча, спрашивая себя, не обманули ли меня мои глаза. Клэркъ, замѣтивъ мое удивленіе, соблаговолилъ сообщить мнѣ результатъ своихъ наблюденій надъ иностранцемъ, ждавшимъ внизу.
   -- Это человѣкъ замѣчательной наружности, сэръ; такой смуглый, что мы всѣ въ конторѣ приняли его за индійца или кого-нибудь въ этомъ родѣ.
   Соединивъ мнѣніе клэрка съ обидной для меня строчкой на карточкѣ, которую я держалъ въ рукѣ, я тотчасъ сталъ подозрѣвать, что рекомендація мистера Люкера и посѣщеніе иностранца относились къ Лунному камню. Къ удивленію моего клэрка, я тотчасъ рѣшился принятъ господина, ждавшаго внизу.
   Въ оправданіе того, что я принесъ такую жертву любопытству, позвольте мнѣ напомнить каждому, кто будетъ читать эти строки, что ни одинъ живой человѣкъ (въ Англіи по-крайней-мѣрѣ) не можетъ изъявить притязаніе на такую короткую связь съ исторіей Луннаго камня, какъ я. Полковникъ Гернкастль довѣрилъ мнѣ планъ, составленный имъ, чтобъ избѣгнуть смерти отъ руки убійцъ. Я получалъ письма полковника, періодически сообщавшія, что онъ живъ. Я писалъ его завѣщаніе, въ которомъ имъ отказывалъ Лунный камень миссъ Вериндеръ. Я уговорилъ душеприкащика не отказываться отъ возложенной за него обязанности, на тотъ случай, что можетъ быть этотъ алмазъ окажется драгоцѣннымъ пріобрѣтеніемъ для его фамилій. Наконецъ, я преодолѣлъ нерѣшимость мистера Фрэнклина Блэка и уговорилъ его отвезти алмазъ въ домъ лэди Вериндеръ. Я думаю, никто не можетъ опровергать, что я больше всѣхъ имѣю право интересоваться Луннымъ камнемъ.
   Въ ту минуту, какъ вошелъ мой таинственный кліентъ, почувствовалъ внутреннее убѣжденіе, что нахожусь въ присутствіи одного изъ трехъ индійцевъ -- вѣроятно, начальника. Онъ былъ въ европейскомъ костюмѣ. Но смуглый цвѣтъ сто лица, его долговязая, гибкая фигура, его серьезная и граціозная вѣжливость обращенія достаточно обнаруживали его восточное происхожденіе для всѣхъ разумныхъ глазъ, смотрѣвшихъ на него.
   Я указалъ на стулъ и просилъ сообщить, какое дѣло привело его ко мнѣ.
   Послѣ первыхъ извиненій -- въ самыхъ отборныхъ выраженіяхъ на англійскомъ языкѣ -- въ томъ, что онъ осмѣлился безпокоить меня, индіецъ вынулъ небольшой свертокъ, обернутый золотымъ сукномъ. Снявъ эту и другую обертку изъ какой-то шелковой ткани, онъ доставилъ на столъ крошечный ящичекъ или шкатулочку, красиво и богато выложенную драгоцѣнными каменьями по эбеновому дереву.
   -- Я пришелъ просить васъ, сэръ, сказалъ онъ:-- дать мнѣ взаймы денегъ. А это я оставлю вамъ въ залогъ.
   Я указалъ на его карточку.
   -- Вы обратились ко мнѣ по рекомендаціи мистера Люкера? спросилъ и.
   Индіецъ поклонился.
   -- Могу я спросить, почему самъ мистеръ Люкеръ не далъ вамъ денегъ?
   -- Мистеръ Люкеръ сказалъ мнѣ, сэръ, что у него денегъ нѣтъ.
   -- И онъ посовѣтовалъ вамъ обратиться ко мнѣ?
   Индіецъ въ свою очередь указалъ на карточку.
   -- Это здѣсь написано, сказалъ онъ.
   Короткій и точный отвѣть! Будь Лунный камень у меня, я знаю очень хорошо, что этотъ восточный господинъ убилъ бы меня безъ малѣйшей нерѣшимости. Въ то же время, исключая этого маленькаго непріятнаго обстоятельства, я обязанъ сказать, что это былъ кліентъ образцовый. Можетъ быть, онъ не уважилъ бы моей жизни, но онъ сдѣлалъ то, чего никто изъ коихъ соотечественниковъ не дѣлалъ никогда -- онъ уважилъ мое время.
   -- Мнѣ жаль, сказалъ я:-- что вы безпокоились пріѣзжать ко мнѣ. Мистеръ Люкеръ ошибся, пославъ васъ сюда. Мнѣ поручаютъ, какъ и другимъ людямъ моей профессіи, давать деньги взаймы. Но я никогда не даю ихъ людямъ неизвѣстнымъ мнѣ и подъ такой залогъ, какъ вашъ.
   Вовсе не пытаясь, какъ сдѣлали бы другіе, уговорить меня отступить отъ моихъ правилъ, индіецъ сдѣлалъ мнѣ еще циклонъ и завернулъ свою шкатулку въ обѣ обертки, ни слова не говоря. Онъ всталъ -- этотъ чудный убійца всталъ въ ту самую минуту, какъ я отвѣтилъ ему!
   -- Будете ли вы такъ снисходительны къ иностранцу, чтобъ извинить ему одинъ вопросъ, сказалъ онъ: -- прежде чѣмъ я уйду?
   Я поклонился ему съ своей стороны. Только одинъ вопросъ на разставанье! А я привыкъ, что мнѣ дѣлаютъ обыкновенію пятьдесятъ.
   -- Положимъ, сэръ, вы могли бы дать мнѣ денегъ взаймы, сказалъ онъ:-- въ какой срокъ я долженъ былъ бы заплатите ихъ вамъ?
   -- По обычаю здѣшней страны, отвѣчалъ я:-- вы были бы обязаны заплатить долгъ (еслибы вы хотѣли) черезъ годъ on того числа, въ которое деньги были отданы вамъ.
   Индіецъ сдѣлалъ мнѣ послѣдній поклонъ, ниже прежняго -- и вдругъ тихо вышелъ изъ комнаты.
   Это было сдѣлано въ одно мгновеніе, тихой, гибкой, кошачьей походкой, которая, признаюсь, нѣсколько испугала меня Какъ только я упокоился на столько, чтобы подумать, я дошелъ до одного яснаго заключенія относительно непонятнаго гостя, который удостоилъ меня посѣщеніемъ.
   Его лицо, голосъ и обращеніе -- пока я находился вмѣстѣ съ нимъ -- были такъ сдержаны, что не поддавались никакой проницательности. Но онъ все-таки далъ мнѣ одну возможность заглянуть подъ гладкую поверхность его наружности. Онъ же выказывалъ ни малѣйшаго признака, что желаетъ удержать въ памяти что-либо изъ сказаннаго мною, пока я не упомянулъ, въ какой срокъ обыкновенно должникъ обязанъ заплатить деньги, данныя ему взаймы. Когда я сообщилъ ему это свѣдѣніе, онъ пока я говорилъ, посмотрѣлъ мнѣ прямо въ лицо въ первый разъ. Я вывелъ изъ этого такое заключеніе -- что онъ имѣлъ особенную цѣль сдѣлать мнѣ этотъ послѣдній вопросъ, и особенный интересъ услышать мой отв ны в нее, прежде, чем вы это узнали сами. Она дарила вам розы, чтобы вы носили их в петлице. Ах, мистер Фрэнклин! Вы носили мои розы чаще, чем предполагали вы или она! Единственное утешение, которое я имела в то время, состояло в том, чтобы потихоньку поставить в ваш стакан с водой мою розу, вместо ее розы, -- а ее розу выбросить.
   Если бы она действительно была так хороша, какою казалась вам, я, может быть, легче переносила бы все это. Нет, пожалуй, я сильнее возненавидела бы ее. Что, если бы одеть мисс Рэчель служанкой и снять с нее все ее уборы?.. Не знаю, зачем я пишу все это. Нельзя ведь отрицать, что у нее дурная фигура: она слишком худощава. Но кто может сказать, что нравится мужчине? И молодым леди позволительно иметь такие манеры, за которые служанка лишилась бы места. Но это не мое дело. Я не могу надеяться, что вы прочтете мое письмо, если я стану писать таким образом. Только обидно слышать, как мисс Рэчель называют хорошенькой, когда знаешь, что все это происходит благодаря ее нарядам и от ее уверенности в самой себе.
   Постарайтесь быть терпеливым со мною, сэр. Я сейчас перейду к тому времени, когда пропал алмаз.
   Мистер Сигрэв начал, как вы, может быть, припомните, с того, что поставил караульных у спален служанок, и все женщины с бешенством бросились к нему наверх узнать, с какой стати он так их оскорбил. Я тоже пошла с ними, потому что, если бы я не сделала того, что делают другие, мистер Сигрэв тотчас же непременно заподозрил бы меня. Мы нашли его в комнате мисс Рэчель. Он сказал нам, что женщинам тут нечего делать, и, указав на пятно на раскрашенной двери, прибавил, что мы наделали это нашими юбками, и выслал всех нас вниз.
   Выйдя из комнаты мисс Рэчель, я остановилась на минуту на площадке посмотреть, не испачкала ли я краской свое платье. Проходившая мимо Пенелопа Беттередж (единственная женщина, с которою я находилась в дружеских отношениях) увидела, что я делаю.
   "Вам нечего беспокоиться, Розанна, -- сказала она, -- краска на двери мисс Рэчель высохла уже несколько часов назад. Если бы мистер Сигрэв не велел караулить наши спальни, я бы ему сказала об этом. Не знаю, как вы, но я никогда в жизни еще не была так оскорблена!"
   Пенелопа была горячего права. Я успокоила ее и переспросила о краске на двери, будто бы высохшей, по ее словам, уже несколько часов назад.
   -- Откуда вы это знаете? -- спросила я.
   -- Вчера я была все утро с мисс Рэчель и с мистером Фрэнклином, -- ответила Пенелопа, -- смешивала для них краски, покуда они заканчивали дверь. И я слышала, как мисс Рэчель спросила, высохнет ли дверь к вечеру, к приезду гостей. А мистер Фрэнклин покачал головой и сказал, что она высохнет не раньше, чем через двенадцать часов. Уже давно прошло время завтрака, -- было три часа дня, когда они кончили. Что говорят ваши подсчеты, Розанна? Они говорят мне, что дверь должна была высохнуть сегодня в три часа утра.
   -- Не ходили ли вчера вечером дамы смотреть на дверь? -- спросила я. -- Мне показалось, будто мисс Рэчель предостерегала их, чтобы они не выпачкались о дверь.
   -- Никто из дам не мог сделать этого пятна, -- ответила Пенелопа. -- Я оставила мисс Рэчель в постели в двенадцать часов прошлой ночью. Уходя, я посмотрела на дверь и тогда на ней не было никакого пятна.
   -- Не следует ли вам сказать об этом, чтоб помочь мистеру Сигрэву, Пенелопа?
   -- Я ни слова не скажу, чтобы помочь мистеру Сигрэву!
   Она пошла заниматься своими делами, а я -- своими. Мое дело, сэр, было постелить вам постель и убрать вашу комнату. Это был мой самый счастливый час за весь день. Я целовала обычно изголовье, на котором покоилась всю ночь ваша голова. Кто бы ни убирал вашу комнату после меня, никто так хорошо не сложит ваших вещей. Ни на одной безделушке в вашем несессере не было ни малейшего пятна. Вы не замечали этого, как не замечали и меня. Простите меня, я забываюсь. Потороплюсь и буду продолжать.
   Ну, я пошла в то утро заниматься своим делом в вашу комнату. На постели лежала ночная рубашка в том виде, как вы ее сбросили. Я стала ее складывать -- и увидела на ней пятно от раскрашенной двери мисс Рэчель!
   Я была так испугана этим открытием, что выбежала с ночной рубашкой в руках по задней лестнице и заперлась в своей комнате, чтобы рассмотреть эту рубашку в таком месте, где никто бы не мог мне помешать.
   Как только я пришла в себя, мне вспомнился мой разговор с Пенелопой, и я сказала себе: "Вот доказательство, что он был в гостиной мисс Рэчель между двенадцатью и тремя часами нынешней ночью!"
   Не скажу вам прямо, какое подозрение первым промелькнуло в голове моей, когда я сделала это открытие. Вы только рассердились бы, а если вы рассердитесь, вы, можете быть, разорвете письмо и не станете читать дальше.
   Достаточно, с вашего позволения, сказать только одно: обдумав все, я решила, что это невероятно, -- по причине, о которой я скажу вам. Если бы вы были в гостиной мисс Рэчель в такой час ночи и мисс Рэчель знала это (и если бы вы имели, сумасбродство забыть, что следует остерегаться невысохшей двери), она сама напомнила бы вам об этом, она не позволила бы вам унести с собою такую улику против нее, которая была сейчас перед моими глазами. В то же время, признаюсь, я не была совершенно уверена, что мои подозрения ошибочны. Не забудьте, что я призналась в своей ненависти к мисс Рэчель, и постарайтесь, если сможете, представить себе, что во всем была частица этой ненависти. Кончилось тем, что я решила оставить вашу ночную рубашку у себя, ждать, наблюдать и смотреть, какую выгоду смогу я из этого извлечь. В то время -- вспомните, пожалуйста, -- мне и в голову не приходило, что вы украли алмаз".
   Тут я снова прервал чтение письма.
   Места, где несчастная женщина делала мне свои признания, я читал с неприятным удивлением и, могу по совести сказать, с искренним огорчением. Я жалел, искренно жалел, что набросил тень на ее память, прежде чем прочитал хоть строчку из ее письма. Но когда я дошел до вышеприведенного места, признаюсь, я почувствовал, что все более и более раздражаюсь против Розанны Спирман.
   -- Дочитывайте остальное сами, -- сказал я, протягивая Беттереджу письмо через стол. -- Если есть там что-нибудь, о чем я должен узнать, вы сможете мне это сказать.
   -- Понимаю вас, мистер Фрэнклин, -- ответил он, -- и это вполне естественно с вашей стороны. Помоги боже нам всем, -- прибавил он, понизив голос, -- но ведь это также было естественно и с ее стороны.
   Продолжаю списывать с оригинала письма, находящегося сейчас в моих руках:
   "Решив оставить вашу ночную рубашку у себя и посмотреть, как поступят с ней моя любовь или моя ненависть (право, не знаю, что) в будущем, -- мне оставалось прежде всего придумать, как бы мне ее спрятать, не подвергаясь риску, что об этом узнают.
   Единственный выход -- сшить другую ночную рубашку, точно такую же, до субботы, когда в дом приходит прачка со своей записной книжкой.
   Я побоялась отложить дело до следующего дня (пятницы), из боязни, не случилось бы чего в этот промежуток, и решила сшить новую ночную рубашку в тот же день (четверг), когда я могла бы, если бы хорошенько сыграла свою роль, выкроить для этого свободное время. Но прежде всего было необходимо (заперев вашу ночную рубашку в комод) вернуться в вашу спальню -- не столько для того, чтобы закончить уборку (Пенелопа сделала бы это для меня, если бы я попросила), сколько для того, чтобы узнать, не запачкали ли вы краскою от ночной рубашки постель или какую-нибудь мебель в комнате.
   Я осмотрела все тщательно и наконец нашла крошечные полоски краски на внутренней стороне вашего халата -- не полотняного халата, который вы обыкновенно носите летом, а фланелевого, который вы тоже привезли с собой. Должно быть, вы озябли, бродя взад и вперед в одной только ночной рубашке, и надели первую попавшуюся теплую вещь. Как бы то ни было, на внутренней стороне вашего халата были видны пятнышки. Я легко уничтожила их, отскоблив краску с фланели. После этого единственной уликой против вас осталась только та улика, которая была заперта в моем комоде.
   Не успела я закончить уборку вашей комнаты, как меня вызвали вместе с другими слугами на допрос к мистеру Сигрэву. Потом стали осматривать все наши вещи. А потом случилось самое необыкновенное для меня происшествие за этот день, после того как я нашла пятно от краски на вашей ночной рубашке. Это произошло после второго допроса Пенелопы Беттередж инспектором Сигрэвом.
   Пенелопа вернулась к нам вне себя от бешенства, ее оскорбило обращение мистера Сигрэва. Он намекнул, да так, что нельзя было ошибиться в смысле его слов, что подозревает ее в воровстве. Мы все одинаково удивились, услышав это, и все спросили ее, почему?
   -- Потому что алмаз находился в гостиной мисс Рэчель, -- ответила Пенелопа, -- а я последняя ушла из гостиной вчера вечером.
   Прежде чем эти слова сорвались с ее губ, я вспомнила, что в гостиной побывало еще одно лицо, уже после Пенелопы. Это лицо были вы. Голова моя закружилась, и мысли мои страшно перепутались. И тотчас что-то шепнуло мне, что краска на вашей ночной рубашке могла иметь совершенно другое значение, нежели то, которое я придавала ей до сих пор. "Если надо подозревать того, кто был в этой комнате последним, подумала я, то вор не Пенелопа, а мистер Фрэнклин Блэк!"
   Если бы речь шла о другом джентльмене, я думаю, было бы стыдно подозревать его в воровстве.
   Но одна мысль, что вы стали со мною на одну доску и что я, имея в руках вашу ночную рубашку, получаю возможность избавить вас от позора, -- одна мысль об этом, говорю я, сэр, открывала передо мной такую возможность заслужить ваше расположение, что я перешла слепо, как говорится, от подозрения к убеждению. Я тотчас же решила, что вы хлопотали больше всех о том, чтобы послать за полицией, только для того, чтобы обмануть всех нас, и что рука, взявшая алмаз мисс Рэчель, никоим образом не могла принадлежать никому другому, кроме вас.
   Когда я вернулась в людскую, раздался звонок к нашему обеду. Был уже полдень. А материю для новой рубашки еще предстояло достать. Была только одна возможность достать ее. За обедом я притворилась больною и, таким образом, получила в свое распоряжение весь промежуток времени до чая.
   Чем я занималась, когда весь дом думал, что я лежу в постели в своей комнате, и как я провела ночь, опять притворившись больною за чаем, когда меня опять отправили в постель, -- нет надобности рассказывать. Сыщик Кафф узнал все это, если не узнал ничего более. А я могу догадаться, каким образом. Меня узнали (хотя я и не поднимала вуали) во фризинголлской лавке. Напротив меня висело зеркало у того прилавка, где я покупала полотно, и в этом зеркале, я увидела, как один из лавочников, указав на мое плечо, шепнул что-то другому. И вечером, когда я тайком сидела за работой, запершись в своей комнате, я слышала за дверью дыхание служанок, подозревавших меня.
   Мне это было безразлично тогда, безразлично это мне и теперь. Ведь в пятницу утром, за несколько часов до того, как сыщик Кафф вошел в дом, новая ночная рубашка, -- взамен той, которую я взяла у вас, -- была сшита, выстирана, высушена, выглажена, помечена, сложена так, как обычно прачки складывали все другие рубашки, и благополучно лежала в вашем комоде. Нечего было бояться (если бы белье в доме стали осматривать), что новизна ночной рубашки выдаст меня. Весь запас вашего белья был новый, оно было сшито, вероятно, в то время, когда вы вернулись из-за границы.
   Потом приехал сыщик Кафф и возбудил великое удивление во всех, объявив, что он думает о пятне на двери.
   Я подозревала вас (как я вам призналась) больше потому, что мне хотелось считать вас виновным, чем по каким-либо другим причинам. А сыщик дошел до такого же заключения совершенно другим путем. Но одежда, служившая единственною уликою против вас, находилась в моих руках! И ни одной живой душе не было это известно, включая и вас самого! Боюсь сказать вам, что я чувствовала, когда думала об этом, память обо мне станет вам ненавистна".
   В этом месте Беттередж поднял глаза от письма.
   -- Ни одного проблеска света до сих пор, мистер Фрэнклин, -- сказал старик, снимая свои тяжелые очки в черепаховой оправе и отталкивая исповедь Розанны Спирман. -- Пришли вы к какому-нибудь логическому заключению, сэр, пока я читал?
   -- Кончайте прежде письмо, Беттередж; может быть, конец его даст нам ключ в руки, а потом я вам скажу слова два.
   -- Очень хорошо, сэр. Пусть глаза мои отдохнут немножко, а потом я опять буду продолжать. А пока, мистер Фрэнклин, не желаю торопить вас, но не намекнете ли вы мне хоть словом, нашли ли выход из этой ужасной путаницы?
   -- Я поеду в Лондон, -- сказал я, -- посоветоваться с мистером Бреффом. Если он не сможет мне помочь...
   -- Да, сэр?
   -- И если сыщик не захочет оставить своего уединения в Доркинге...
   -- Не захочет, мистер Фрэнклин.
   -- Тогда, Беттередж, -- насколько я вижу теперь, -- все мои средства исчерпаны. Кроме мистера Бреффа и сыщика, я не знаю ни одной живой души, которая могла бы быть хоть сколько-нибудь полезна для меня.
   Едва эти слова сорвались с моих губ, как кто-то постучался в двери комнаты. На лице Беттереджа выразились и удивление и досада, что нам помешали.
   -- Войдите, -- крикнул он с раздражением, -- кто бы вы ни были.
   Дверь отворилась, и спокойно вошел человек самой замечательной наружности, какую я когда-либо видел. Судя по его фигуре и движениям, он был еще молод. Лицом же он казался старше Беттереджа. Цвет лица его был смуглый, как у цыгана, худые щеки глубоко впали, и скулы резко выдавались. Нос был тонкого очертания и формы, часто встречающейся у древних народов Востока и так редко попадающейся среди более молодых народов Запада. Лоб был высокий. Морщин и складок на лице было бесчисленное множество. И на этом странном лице -- глаза, еще более странные, нежнейшего карего цвета; задумчивые и печальные, глубоко запавшие, -- они смотрели на вас (по крайней мере, так было со мною) и приковывали ваше внимание силою собственной воли. Прибавьте к этому шапку густых, коротко остриженных волос, которые по какой-то прихоти природы лишились своего цвета самым удивительным и причудливым образом. Сверху, на макушке они еще сохранили свой природный густой черный цвет. С обеих же сторон головы, без малейшего постепенного перехода к середине, который уменьшил бы силу необыкновенного контраста, они были совершенно белы. Граница между этими двумя цветами не была ровной. В одном месте белые волосы переходили в черные, а в другом черные -- в белые. Я смотрел на этого человека с любопытством, которое -- стыдно сказать -- совершенно не мог обуздать. Его мягкие карие глаза кротко взглянули на меня, и он ответил на мою невольную грубость (я вытаращил на него глаза) извинением, которого, по моему убеждению, я совсем не заслужил.
   -- Извините, -- сказал он, -- я не знал, что мистер Беттередж занят.
   Он вынул из кармана бумажку и подал ее Беттереджу.
   -- Список на будущую неделю, -- произнес он.
   Глаза его опять устремились на меня, и он вышел из комнаты Так же тихо, как вошел.
   -- Кто это? -- спросил я.
   -- Помощник мистера Канди, -- ответил Беттередж. -- Кстати, мистер Фрэнклин, вы с огорчением узнаете, что маленький доктор не выздоровел еще от болезни, которую он схватил, возвращаясь домой с обеда в день рождения мисс Рэчель. Чувствует он себя довольно хорошо, но потерял память в горячке, и с тех пор она почти к нему не возвращалась. Весь труд падает на его помощника. Практика у него сильно сократилась, остались одни бедные. Они ведь не могут выбирать. Они должны примириться и с человеком пеговолосым и загорелым по-цыгански, иначе вовсе останутся без врача.
   -- Вы, кажется, не любите его, Беттередж?
   -- Никто его не любит, сэр.
   -- Почему же он так непопулярен?
   -- Сама его наружность против него. Потом, ходят слухи, что мистер Канди взял его с весьма сомнительной репутацией. Никому неизвестно, откуда он. Здесь нет у него ни одного приятеля. Как же можете вы ожидать, сэр, чтобы после всего этого его кто-нибудь любил?
   -- Разумеется, никак нельзя ожидать. Могу я спросить, что ему нужно было от вас, когда он отдавал вам эту бумажку?
   -- Он принес мне список больных, сэр, которым требуется вино. Миледи всегда раздавала хороший портвейн и херес бедным больным, и мисс Рэчель желает продолжать этот обычай. Времена переменились! Времена переменились! Помню, как мистер Канди сам приносил этот список моей госпоже. А теперь помощник мистера Канди приносит этот список -- мне. Я дочитаю письмо, если вы позволите, сэр, -- сказал Беттередж, опять придвигая к себе исповедь Розанны Спирман. -- Невесело читать, уверяю вас. Но все-таки это отвлекает меня от моих печальных мыслей о прошлом.
   Он надел очки и мрачно покачал головой:
   -- Есть здравый смысл, сэр, в нашем поведении, когда мы появляемся на свет божий. Каждый из нас более или менее сопротивляется этому появлению. И мы совершенно правы в этом, все до одного.
   Помощник мистера Канди произвел на меня такое сильное впечатление, что я не мог немедленно прогнать его из своих мыслей. Я пропустил мимо ушей последнее философское изречение Беттереджа и вернулся к вопросу о пегом человеке.
   -- Как его зовут? -- спросил я.
   -- У него пребезобразное имя, -- угрюмо ответил Беттередж: -- Эзра Дженнингс.

Глава V

   Сообщив мне имя помощника мистера Канди, Беттередж, по-видимому, решил, что он потратил достаточно времени на такой ничтожный предмет, и снова принялся за письмо Розанны Спирман.
   Я сидел у окна, ожидая, пока он кончит. Мало-помалу впечатление, произведенное Эзрой Дженнингсом на меня (хотя в том положении, в каком был я, казалось совершенно непонятным, чтобы какое-нибудь человеческое существо могло произвести на меня какое бы то ни было впечатление), изгладилось из души моей. Мысли мои вернулись в прежнюю колею. Я еще раз перебрал в голове тот план, который наконец составил для будущих своих действий.
   Вернуться в Лондон в этот же день, рассказать все мистеру Бреффу и наконец -- "то было всего важнее -- добиться (все равно какими способами и ценой каких жертв) личного свидания с Рэчель, -- вот каков был мой план, насколько я был способен составить его в то время. Оставался еще час до отправления поезда; оставалась слабая надежда, что Беттередж может найти в непрочитанной еще части письма Розаны Спирман что-нибудь, что полезно мне было бы знать, прежде чем я оставлю дом, в котором пропал алмаз. Этого я и дожидался теперь.
   Письмо заканчивалось в следующих выражениях:
   "Вам не надо сердиться на меня, мистер Фрэнклин, даже если я чуть-чуть поторжествовала, узнав, что держу в руках всю вашу будущность. Тревога и опасения скоро опять вернулись ко мне. Зная мнение сыщика Каффа о пропаже алмаза, можно было предположить, что он начнет с осмотра нашего белья и одежды. В комнате моей не было места, -- в целом доме не было места, -- которое, по моему мнению, укрылось бы от обыска. Как спрятать вашу ночную рубашку, чтобы сыщик Кафф не смог ее найти, и как сделать это, не теряя ни минуты драгоценного времени? Нелегко было ответить на такие вопросы. Моя нерешительность кончилась тем, что я придумала способ, который, может быть, заставит вас посмеяться. Я разделась и надела вашу ночную рубашку на себя. Вы носили ее -- и на минуту я почувствовала удовольствие, надев ее после вас.
   Новое известие, дошедшее до нас в людской, показало, что я не опоздала ни на минуту, надев на себя вашу ночную рубашку. Сыщик Кафф пожелал видеть книгу, в которой записывалось грязное белье.
   Я отнесла эту книгу в гостиную миледи. Мы с сыщиком встречались не раз в прежнее время. Я была уверена, что он узнает меня, -- и не была уверена в том, как он поступит, когда увидит, что я служу в доме, где пропала ценная вещь. Я почувствовала, что в таком состоянии для меня будет облегчением сразу встретиться с ним и узнать тотчас самое худшее.
   Когда я подала ему книгу, он посмотрел на меня, как будто был со мной совершенно незнаком, и особенно вежливо поблагодарил меня за то, что я принесла ее. Я подумала, что и то и другое -- дурной знак. Неизвестно, что он мог сказать обо мне за спиной; неизвестно, как скоро могла я быть обыскана и очутиться в тюрьме по подозрению. В это время пришла пора вашего возвращения с железной дороги, куда вы ездили провожать мистера Годфри Эбльуайта, и я пошла в нашу любимую аллею в кустарнике, дождаться нового случая поговорить с вами -- последнего случая, как я предполагала, который еще мог представиться мне.
   Вы не явились, и, что было еще хуже, мистер Беттередж и сыщик Кафф прошли мимо места, где я пряталась, -- и сыщик увидел меня.
   После этого мне ничего не оставалось, как вернуться на свое место, к своей работе, пока со мной не случились еще новые беды. В тот момент, когда я пересекала тропинку, вы возвращались с вокзала. Вы шли прямо к кустарнику. Когда вы увидели меня, -- я уверена, сэр, что вы меня увидели, -- вы вдруг повернули от меня в другую сторону, словно от зачумленной, и вошли в дом.
   Я пробралась домой по черной лестнице. В те часы прачечная была пустая, и я оставалась там одна. Я уже вам говорила, какие мысли Зыбучие пески вызвали во мне. Эти мысли вернулись ко мне опять. Я спрашивала себя, что будет труднее сделать, если дела пойдут таким образом: перенести равнодушие мистера Фрэнклина Блэка или прыгнуть в Зыбучие пески и положить этим конец всему?
   Бесполезно было бы требовать от меня объяснения моего поведения в то время. Я прилагаю все силы, и сама не могу понять его.
   Почему я не остановила вас, когда вы отвернулись от меня таким жестоким образом? Почему не закричала: "Мистер Фрэнклин, я должна сказать вам кое-что, касающееся вас самих, и вы должны выслушать и выслушаете меня. Вы в моих руках, я держу вас в своей власти, как говорится. Мало того, я имею средства (если бы я только могла заставить вас поверить мне) быть полезной вам в будущем. Разумеется, я никак не предполагала, что вы, джентльмен, украли алмаз только ради одного удовольствия украсть его. Нет, Пенелопа слышала, как мисс Рэчель, а я слышала, как мистер Беттередж говорили о вашей расточительности и о ваших долгах. Для меня было ясно, что вы взяли алмаз для того, чтобы продать его или заложить и, таким образом, достать деньги, которые были вам нужны. Ну, я могла бы назвать вам одного человека в Лондоне, который дал бы вам взаймы большую сумму под залог этой вещи и не задал бы вам нескромных вопросов.
   Почему я не заговорила с вами! Почему я не заговорила с вами!
   Первый, кто нашел меня в пустой прачечной, была Пенелопа. Она давно уже знала мою тайну и делала все возможное, чтобы образумить меня, -- и делала это ласково.
   -- Ах, -- сказала она, -- я знаю, почему вы сидите здесь одна-одинешенька и сокрушаетесь. Лучшее, что могло бы случиться для вас, Розанна, это если бы мистер Фрэнклин уехал отсюда... Я думаю, что он скоро должен будет оставить наш дом.
   Мысль о возможном вашем отъезде еще ни разу не приходила мне в голову. Я не в силах была говорить с Пенелопой. Я могла только смотреть на нее.
   -- Я только что ушла от мисс Рэчель, -- продолжала Пенелопа, -- и порядочно-таки помучилась из-за ее капризов. Она говорит, что дома ей невыносимо оставаться, пока тут полицейский; она решила сегодня же переговорить с миледи и завтра перебраться к тетушке Эбльуайт. Если она это сделает, мистер Фрэнклин тотчас найдет причину для отъезда, поверьте!
   Ко мне вернулась способность говорить, когда я услышала эти слова.
   -- Вы хотите сказать, что мистер Фрэнклин уедет с нею? -- спросила я.
   -- Очень охотно уехал бы, если бы она позволила ему, но она не позволит. Ему тоже досталось от ее капризов; он тоже у нее в немилости, между тем как он сделал все, чтобы помочь ей, бедняжка! Нет, нет! Если они не помирятся до завтрашнего дня, вы увидите, что мисс Рэчель уедет в одну сторону, а мистер Фрэнклин в другую. Куда он отправится, не могу сказать. Но он не останется здесь, Розанна, после отъезда мисс Рэчель.
   Мне удалось скрыть отчаяние, которое я почувствовала при мысли о вашем отъезде. Сказать правду, я увидела проблеск надежды для себя в том, что между вами и мисс Рэчель случилось серьезное недоразумение.
   -- Вы не знаете, -- спросила я, -- из-за чего они поссорились?
   -- Виною всему мисс Рэчель, -- сказала Пенелопа, -- и, сколько мне известно, это только капризы мисс Рэчель и больше ничего. Неприятно мне огорчать вас, Розанна, но не увлекайтесь мыслью, что мистер Фрэнклин поссорится с нею. Он слишком любит ее для этого!
   Едва она произнесла эти жестокие слова, как к нам вошел мистер Беттередж. Все слуги должны были сойти в нижнюю залу. А оттуда мы должны были по очереди, одна за другой, отправляться в комнату мистера Беттереджа, где нас будет допрашивать сыщик Кафф.
   Очередь моя наступила после допроса горничной миледи и первой служанки. Расспросы сыщика Каффа -- хотя он их очень искусно маскировал, -- вскоре показали мне, что эти две женщины (первые враги мои в доме) подсматривали у моих дверей в четверг после полудня и в тот же четверг ночью. Они достаточно наговорили сыщику, чтобы открыть ему часть истины. Он знал, что я тайно сшила ночную рубашку, но ошибочно думал, что рубашка, запачканная краской, принадлежит мне. Из того, что он мне сказал, явствовало еще одно, хотя я это и не совсем поняла. Он, разумеется, подозревал, что я замешана в пропаже алмаза. Но в то же время он показал мне -- но без умысла, как я полагаю, -- что не на мне лежит главная ответственность за пропажу алмаза. Он, кажется, думал, что я действовала по приказанию какого-то другого лица. Кто это другое лицо, я так и не могла догадаться тогда, не догадываюсь и теперь.
   Одно было несомненно, что сыщик Кафф вовсе не подозревает истины. Вы были в безопасности до тех пор, пока по будет найдена ваша ночная рубашка, -- но ни минуты больше.
   Я решила спрятать рубашку и выбрала место, известное мне лучше других, -- Зыбучие пески.
   Как только допросы закончились, я сослалась на первый же пришедший мне в голову предлог и выпросила позволение пойти подышать свежим воздухом. Я отправилась прямо в Коббс-Голл, в коттедж мистера Йолланда. Его жена и дочь были моими друзьями. Не подумайте, что я доверила им вашу тайну; я не доверила ее никому. Я только хотела написать вам это письмо и снять с себя в безопасном месте ночную рубашку. Так как меня подозревали, я не могла сделать ни того, ни другого в нашем доме.
   Теперь я почти дописала мое длинное письмо, одна, в спальне Люси Йолланд. Когда оно будет копчено, я сойду вниз, свернув рубашку и спрятав ее под плащ. Я найду между старыми вещами в кухне миссис Йолланд какой-нибудь ящичек, чтоб сохранить рубашку целой и сухой в моем тайнике. А потом пойду к Зыбучим пескам -- не бойтесь, следы моих шагов не выдадут меня -- и спрячу вашу ночную рубашку в песке, где ни одна живая душа не найдет ее, если я сама не открою этой тайны.
   А когда это будет сделано, что тогда?
   Тогда, мистер Фрэнклин, у меня будет двойное основание еще раз попытаться сказать вам слова, которых не смогла сказать до сих пор. Во-первых, мне необходимо поговорить с вами до вашего отъезда, а не то я навсегда потеряю эту возможность. Во-вторых, меня успокаивает сознание, что если слова мои и рассердят вас, то ночная рубашка будет смягчающим обстоятельством. Если же эти основания не дадут мне силы выдержать холодность, которая до сих пор угнетала меня (я говорю о вашей холодности со мною), то скоро придет конец и моим усилиям и моей жизни.
   Да. Если я не смогу воспользоваться первым представившимся мне случаем, если вы своей холодностью опять отпугнете меня, я прощусь со светом, отказавшим мне в счастье, которое он дает другим. Я прощусь с жизнью, которую ничто; кроме вашей доброты, не может сделать для меня приятною. Не осуждайте себя, сэр, если это кончится таким образом. Но постарайтесь хоть немного пожалеть меня! Я позабочусь, чтобы вы узнали о том, что я сделала для вас, когда уже не буду в состоянии сказать вам об этом сама. Скажете ли вы тогда что-нибудь ласковое обо мне тем же самым кротким тоном, каким вы говорите с мисс Рэчель? Если вы это сделаете и если существуют духи, я верю, что мой дух это услышит и обрадуется.
   Пора кончать письмо. Я довела себя до слез. Как же я найду дорогу к тайнику, если дам ненужным слезам ослеплять мне глаза?
   Кроме того, зачем смотреть мрачно на вещи? Почему не верить, что все еще может кончиться хорошо? Я могу найти вас в хорошем расположении духа сегодня, а если нет, мне, быть может, это удастся завтра утром. Мое бедное безобразное лицо не похорошеет от горя -- ведь нет? Почем знать, может быть, я писала все эти скучные, длинные страницы попусту? Я положу их для безопасности (не надо упоминать сейчас о другой причине) в тайник вместе с ночной рубашкой. Трудно мне было, очень трудно писать вам это письмо. О, если бы мы могли понять друг друга, с какою радостью разорвала бы я его!
   Остаюсь, сэр, преданно вас любящая и скромная слуга ваша, Розанна Спирман".
   Беттередж молча дочитал письмо. Старательно вложил его в конверт и задумался, опустив голову и потупив глаза в землю.
   -- Беттередж, -- сказал я, -- нет ли в конце письма какого-нибудь намека, который мог бы нам помочь?
   Он поднял глаза медленно и с тяжелым вздохом.
   -- Тут нет ничего, что могло бы помочь вам, мистер Фрэнклин, -- ответил он, -- послушайтесь моего совета и не вынимайте этого письма из конверта до тех пор, пока ваши теперешние заботы не прекратятся. Оно очень огорчит вас, когда бы вы ни прочитали его. Не читайте его теперь.

Глава VI

   Я отправился пешком на станцию. Излишне говорить, что меня сопровождал Габриэль Беттередж. Письмо находилось у меня в кармане, а ночная рубашка была спрятана в дорожную сумку, -- для того чтобы показать то и другое, прежде чем сомкнуть глаза в эту ночь, мистеру Бреффу.
   Мы молча вышли из дома. В первый раз, с тех пор как я его знаю, старик Беттередж не знал, о чем со мной говорить. Но так как с своей стороны я должен был сказать ему что-нибудь, я сам начал разговор, как только мы вышли из ворот парка.
   -- Прежде чем уехать в Лондон, -- начал я, -- хочу задать вам два вопроса. Они имеют отношение ко мне самому и, думаю, несколько удивят вас.
   -- Если только они выбьют из головы моей письмо этой бедной девушки, мистер Фрэнклин, пусть делают со мною все, что только хотят. Пожалуйста, удивите меня, сэр, как можно скорее.
   -- Первый вопрос, Беттередж, вот какой: не был ли я пьян вечером в день рождения Рэчель?
   -- Пьяны? Вы? -- воскликнул старик. -- Напротив, это как раз ваш большой недостаток, мистер Фрэнклин, что вы пьете только за обедом, а уж потом -- ни капельки!
   -- Но день рождения -- день особенный. Я мог изменить своим постоянным привычкам именно в этот вечер.
   Беттередж с минуту раздумывал.
   -- Вы изменили своим привычкам, сэр, и я скажу вам, каким образом. Вы казались ужасно нездоровым, и мы уговорили вас выпить несколько капель виски с водой, чтобы подбодрить вас немножко.
   -- Я не привык к виски с водою. Очень может быть...
   -- Погодите, мистер Фрэнклин. Я знал, что вы не привыкли, и налил вам полрюмки нашего пятидесятилетнего старого коньяку и -- стыд и срам мне! -- развел этот благородный напиток целым стаканом холодной воды. Ребенок не мог бы опьянеть от этого, а тем более взрослый человек!
   Я знал, что могу положиться на его память в делах такого рода. Следовательно, предположить, что я мог быть пьян, было решительно невозможно. Я перешел ко второму вопросу.
   -- До моей поездки за границу, Беттередж, вы наблюдали меня, когда я был ребенком. Скажите мне прямо, не было ли чего-нибудь странного во мне, после того, как я засыпал? Замечали вы когда-нибудь, чтобы я ходил во сне?
   Беттередж остановился, посмотрев на меня с минуту, покачал головой и пошел дальше.
   -- Вижу, куда вы метите, мистер Фрэнклин, -- сказал он. -- Вы стараетесь объяснить, каким образом краска могла очутиться на вашей ночной рубашке без вашего ведома. Но вы на тысячи миль от истины, сэр. Разгуливать во сне? Да никогда в жизни не делали вы ничего подобного!
   Опять я почувствовал, что Беттередж должен быть прав. Ни дома, ни за границей -- я никогда не вел уединенного образа жизни. Если б я был лунатиком, сотни людей должны были бы заметить эту мою особенность, и из участия ко мне предостеречь меня, чтобы я мог избавиться от этой болезни.
   И все-таки, допуская это, я ухватился -- с упорством, и естественным, и простительным при подобных обстоятельствах, -- за эти единственные два объяснения, которые могли осветить мне ужасное положение, в каком я тогда находился. Заметив, что я не удовлетворился его ответами, Беттередж искусно намекнул на последующие события в истории Лунного камня и разбил мои надежды в пух и прах, тотчас и навсегда.
   -- Допустим, ваше предположение правильно, но каким образом оно приведет нас к открытию истины? Если считать, что ночная рубашка является доказательством, -- а я этому не верю, -- вы не только перепачкались краскою от двери, сами того не зная, но также и взяли алмаз, сами не зная того. Правильно ли я говорю?
   -- Совершенно правильно. Продолжайте.
   -- Очень хорошо, сэр. Предположим, что вы были пьяны или, как лунатик, ходили во сне, когда взяли алмаз. Это объясняет то, что случилось в ночь после дня рождения. Но каким образом это объяснит то, что случилось после? Алмаз был отвезен в Лондон. Алмаз был заложен мистеру Люкеру. Разве вы сделали то и другое, сами не зная того? Разве вы были пьяны, когда я провожал вас в кабриолете в субботу вечером? И разве вы во сне пошли к мистеру Люкеру, после того как поезд довез вас до Лондона? Извините меня, если я скажу, мистер Фрэнклин, что это дело так расстроило вас, что вы еще не в состоянии рассуждать. Чем скорее вы посоветуетесь с мистером Бреффом, тем скорее выберетесь из безвыходного положения, в какое теперь попали.
   Мы дошли до станции минуты за две до отхода поезда.
   Я торопливо передал Беттереджу мой адрес в Лондоне, чтобы он мог написать мне, если это будет нужно, обещая со своей стороны сообщить ему, если и у меня будут новости. Сделав это и уже прощаясь с ним, я случайно взглянул в сторону лотка с книгами и газетами. Там опять стоял этот необыкновенный человек, помощник мистера Канди, разговаривая с хозяином лотка. В ту же минуту глаза наши встретились. Эзра Дженнингс снял шляпу. Я ответил на поклон и сел в вагон, когда поезд уже тронулся. Мне кажется, для меня было облегчением думать о совсем посторонних предметах. Как бы то ни было, я пустился в обратный путь, направляясь к мистеру Бреффу, и это имело для меня огромное значение; дорогой я раздумывал с удивлением, -- сознаюсь, довольно нелепым, -- что видел человека с пегими волосами дважды за один день!
   Я приехал в Лондон в такой час, что у меня не было никакой надежды застать мистера Бреффа в его конторе. Я поехал поэтому с вокзала прямо к нему домой в Хэмпстед и потревожил старого стряпчего, который один-одинешенек дремал у себя в столовой, с любимой моськой на коленях и с бутылкой вина под рукой.
   Действие, произведенное моим рассказом на мистера Бреффа, лучше всего передам, описав, что он стал после этого делать. Выслушав меня до конца, он приказал развести огонь, принести крепкого чаю в кабинет и велел передать своим дамам, чтоб они не тревожили нас ни под каким предлогом. Распорядившись таким образом, он сначала рассмотрел ночную рубашку, а потом стал читать письмо Розанны Спирман.
   Прочитав письмо, мистер Брефф заговорил со мною в первый раз с тех пор, как мы заперлись в его кабинете.
   -- Фрэнклин Блэк, -- сказал старый джентльмен, -- это очень серьезное дело во всех отношениях. По-моему, оно касается Рэчель так же близко, как и вас. Ее странное поведение теперь уже не тайна. Она уверена, что вы украли алмаз.
   Я долго боролся с собой, отталкивая этот возмутительный вывод. Но он все же неизбежно навязывался мне. Намерение добиться личного свидания с Рэчель основывалось, правду сказать, именно на том утверждении, которое теперь высказал мистер Брефф.
   -- Первый шаг, какой следует теперь сделать, -- продолжал стряпчий, -- это обратиться к Рэчель. Она молчала до сих пор по причинам, которые я, зная ее характер, легко могу понять, но после того, что случилось, невозможно более сносить это молчание. Ее надо убедить или принудить сказать нам, почему она уверена, что именно вы взяли Лунный камень. Есть надежда, что все это дело, которое кажется нам таким серьезным, обратится в ничто, если нам удастся переломить Рэчель и убедить ее высказаться.
   -- Это очень успокоительное мнение для меня, -- сказал я. -- Признаюсь, мне хотелось бы знать...
   -- Вам хотелось бы знать, чем я обосновываю свое мнение, -- перебил мистер Брефф. -- Я могу объяснить вам это в две минуты. Поймите, во-первых, что я смотрю на дело с юридической точки зрения. Для меня вопрос состоит в улике. Очень хорошо! Улика оказывается несостоятельной с самого начала в одном важном пункте.
   -- В каком?
   -- Вы сейчас услышите. Согласен, что метка на ночной рубашке доказывает, что эта рубашка ваша. Согласен, что пятно от краски доказывает, что эта ночная рубашка испачкана краской на двери Рэчель. Но где доказательства, что эта ночная рубашка была на вас?
   Это соображение наэлектризовало меня. До этой минуты оно не приходило мне в голову.
   -- Что до этого, -- продолжал стряпчий, взяв в руки признание Розанны Спирман, -- то я понимаю, письмо неприятно для вас. Понимаю, что вы не решаетесь анализировать его с чисто объективной точки зрения. Но я нахожусь не в таком положении, как вы. Основываясь на своем юридическом опыте, я могу рассматривать этот документ, как рассматривал бы всякий другой. Не упоминая о том, что эта женщина была воровкой, я только замечу, что ее письмо доказывает, по ее собственному признанию, насколько искусной обманщицей она была, -- поэтому я имею право подозревать, что она сказала вам не всю правду. Не стану сейчас рассуждать о том, могла или не могла она это сделать. Скажу только, что если Рэчель подозревает вас лишь из-за одной этой ночной рубашки, можно почти наверное сказать, что эту рубашку показала ей Розанна Спирман. Эта женщина признается в своем письме, что она ревновала к Рэчель, что она подменяла ее розы в вазе, что она видела проблеск надежды для себя в ссоре между Рэчель и вами. Не стану спрашивать, кто взял Лунный камень (чтобы достигнуть своей цели, Розанна Спирман взяла бы пятьдесят Лунных камней), -- скажу только, что исчезновение алмаза дало этой влюбленной воровке удобный случай поссорить вас с Рэчель на всю жизнь. Она не решилась лишить себя жизни тогда, вспомните это! И я решительно утверждаю, что по своему характеру и положению она была вполне способна воспользоваться случаем украсть камень. Что вы на это скажете?
   -- Нечто подобное мелькнуло в моих мыслях, как только я распечатал письмо, -- ответил я.
   -- Именно! А когда вы прочли письмо, вы пожалели эту бедную девушку, и у вас не хватило духу заподозрить ее. Это делает вам честь, любезный сэр, это делает вам честь!
   -- Но, положим, окажется, что эта ночная рубашка была на мне. Тогда что?
   -- Я не вижу, как это может быть доказано, -- сказал мистер Брефф. -- Но если допустить, что это предположение возможно, доказать вашу невиновность будет не легко. Не станем сейчас входить в это. Подождем и посмотрим, заподозрила ли вас Рэчель только на основании улики, какой является ночная рубашка.
   -- Боже! Как хладнокровно говорите вы о том, что Рэчель подозревает меня! -- вспылил я. -- Какое право имеет она подозревать в воровстве на основании какой бы то ни было улики?
   -- Весьма разумный вопрос, любезный сэр. Несколько горячо предложенный, но все-таки стоящий внимания. То, что приводит в недоумение вас, приводит в недоумение и меня. Поищите в своей памяти и скажите мне, не произошло ли чего-нибудь, когда вы гостили в доме леди Вериндер, такого, что заставило бы ее усомниться в вашей честности, или, скажем, хотя бы (пусть даже и неосновательно) в ваших нравственных принципах вообще?
   В непреодолимом волнении я вскочил с места. Вопрос стряпчего впервые после отъезда моего из Англии напомнил мне о том, что действительно произошло у леди Вериндер.
   Я имел неосторожность (нуждаясь, по обыкновению, в то время в деньгах) взять некоторую сумму взаймы у содержателя небольшого ресторана в Париже, которому я был хорошо известен, как его постоянный посетитель. Для уплаты назначен был срок, а когда он настал, я не смог сдержать своего слова, как это часто случается с тысячью других честных людей. Я послал этому человеку вексель. Подпись моя, к несчастью, была хорошо известна на подобных документах: ему не удалось перепродать его. Дела его пришли в беспорядок, и его родственник, французский стряпчий, приехал ко мне в Англию и стал настаивать, чтобы я заплатил ему свой долг. Это был человек весьма вспыльчивый, и он выбрал неверный тон для объяснений. С обеих сторон было сказано много резкостей; тетушка и Рэчель, к несчастью, находились в соседней комнате и слышали наш разговор. Леди Вериндер вошла к нам и захотела непременно узнать, что случилось. Француз показал данную ему доверенность и объявил, что я виноват в разорении бедного человека, который поверил в мою честность. Тетушка немедленно выплатила ему деньги и отослала его. Она, разумеется, настолько знала меня, что не разделяла мнения француза обо мне. Но она была оскорблена моей небрежностью и справедливо рассердилась на меня за то, что я поставил себя в положение, которое без ее вмешательства могло бы сделаться очень неприятным. Мать ли рассказала ей обо всем, или Рэчель сама услышала об этом из соседней комнаты, не могу сказать. Но только она по-своему, романтически и свысока, взглянула на этот случай. Я был "бездушен", я был "неблагороден", я "не имел правил", неизвестно, "что я мог сделать потом", -- словом, она наговорила мне таких жестоких вещей, каких я еще не слыхивал ни от одной молодой девушки. Разрыв между нами продолжался весь следующий день. На третий день мне удалось помириться с ней, и я перестал думать об этом. Не припомнила ли Рэчель этот несчастный случай в ту критическую минуту, когда мое право на ее уважение снова, и гораздо серьезнее, было поставлено под вопрос? Мистер Брефф, когда я рассказал ему все, тотчас ответил утвердительно.
   -- Он должен был повлиять на нее, -- ответил он серьезно, -- и я, ради вас самого, желал бы, чтобы этого не произошло. Однако мы с вами открыли, что это обстоятельство повредило вам, и, по крайней мере, выяснили хоть одну загадку. Не вижу, что могли бы мы сделать дальше. Следующий наш шаг в этом следствии должен привести нас к Рэчель.
   Он встал и начал в задумчивости ходить взад и вперед по комнате. Два раза я чуть было не сказал ему, что сам решил увидеться с Рэчель, и два раза, принимая во внимание его лета и характер, поостерегся обрушить на него новую неожиданность в такую неблагоприятную минуту.
   -- Главное затруднение состоит в том, -- продолжал он, -- чтобы заставить ее высказаться до конца. Что вы предлагаете?
   -- Я решил, мистер Брефф, сам поговорить с Рэчель.
   -- Вы?!
   Он вдруг остановился и посмотрел на меня так, как будто я был не в своем уме.
   -- Вы? Да разве это возможно для вас?
   Он резко тряхнул головой и опять прошелся по комнате.
   -- Стойте-ка, -- сказал он. -- В подобных необыкновенных случаях неосторожность может иногда оказаться лучшим способом.
   Он обдумывал вопрос в этом новом свете еще минуты две-три и вдруг смело решил в мою пользу.
   -- Не рискнешь -- не выиграешь, -- заключил старый джентльмен. -- У вас есть шансы, которых нет у меня, -- вы первый и сделаете опыт.
   -- У меня есть шансы? -- повторил я с величайшим удивлением.
   На лице мистера Бреффа впервые появилась улыбка.
   -- Вот в чем дело, -- произнес он, -- честно признаюсь, я не питаю надежды ни на вашу осторожность, ни на ваше хладнокровие. Но я питаю надежду на то, что в глубине своего сердца Рэчель еще сохранила к вам некоторую слабость. Коснитесь этой слабости, и, поверьте, за этим последует самое откровенное признание, на какое только способна женщина. Вопрос лишь в том, каким образом вам встретиться с нею.
   -- Она гостила у вас в этом доме, -- ответил я. -- Могу я просить вас пригласить ее сюда, не говоря о том, что она увидится здесь со мною?
   -- Здорово! -- сказал мистер Брефф.
   Произнеся только одно это слово в ответ на мое предложение, он снова прошелся по комнате.
   -- Проще говоря, -- продолжал он, -- мой дом должен превратиться в ловушку для Рэчель, с приманкою в виде приглашения от моей жены и дочерей. Если б вы были не Фрэнклин Блэк и если бы это дело было на волос менее серьезно, чем оно есть, я отказался бы наотрез. Но обстоятельства сейчас таковы, что я твердо уверен: сама Рэчель будет впоследствии благодарна за мое вероломство по отношению к ней, неожиданное для моих преклонных лет. Считайте меня своим сообщником. Рэчель будет приглашена провести у нас день и вам своевременно дано будет знать об этом.
   -- Когда? Завтра?
   -- Завтра мы еще не успеем получить от нее ответ. Пусть будет послезавтра.
   -- Как вы дадите мне знать?
   -- Сидите весь вечер дома, я сам заеду к вам.
   Я поблагодарил его за неоценимую помощь, которую он мне оказывал, с чувством горячей признательности и, отказавшись от гостеприимного приглашения переночевать в Хэмпстеде, вернулся на свою лондонскую квартиру.
   О следующем дне я могу только сказать, что это был самый длинный день в моей жизни. Хотя я знал о своей невиновности, хотя я был уверен, что гнусное обвинение, лежавшее на мне, должно разъясниться рано или поздно, все же в душе моей было чувство самоунижения, как-то инстинктивно державшее меня вдали от моих друзей. Мы часто слышим, -- чаще всего, впрочем, от поверхностных наблюдателей, -- что преступление может иметь вид невинности. Гораздо вернее мне кажется то, что невинность может походить на преступление. Я приказал никого не принимать целый день и осмелился выйти лишь под покровом ночной темноты.
   На следующее утро, когда я еще сидел за завтраком, неожиданно появился мистер Брефф. Он подал мне большой ключ и сказал, что ему стыдно за себя первый раз в жизни.
   -- Она придет?
   -- Придет сегодня завтракать и проведет целый день с моей женой и дочерьми.
   -- Миссис Брефф и ваши дочери посвящены в нашу тайну?
   -- Иначе было нельзя. Но женщины, как вы, может быть, сами заметили, не так строги в своих правилах. Мое семейство не испытывает угрызений совести. Так как цель состоит в том, чтобы свести вас с Рэчель, моя жена и дочери, подобно иезуитам, смотрят на средства для ее достижения со спокойной совестью.
   -- Я бесконечно обязан им. Что это за ключ?
   -- Ключ от калитки моего сада. Будьте там в три часа. Войдите в сад, а оттуда через оранжерею в дом. Пройдите маленькую гостиную и отворите дверь прямо перед собою, которая ведет в музыкальную комнату. Там вы найдете Рэчель -- и найдете ее одну.
   -- Как мне благодарить вас?
   -- Я вам скажу, как: не обвиняйте меня за то, что случится после этого!
   С такими словами он ушел от меня.
   Ждать приходилось еще долго. Чтобы как-нибудь провести время, я стал пересматривать письма, принесенные с почты. Между ними оказалось письмо от Беттереджа.
   Я поспешно распечатал это письмо. К моему удивлению и разочарованию, оно начиналось с извинения в том, что не содержит никаких особенных новостей. В следующей фразе необыкновенный Эзра Дженнингс появился опять! Он остановил Беттереджа, возвращавшегося со станции, и спросил его, кто я таков. Узнав мое имя, он сообщил о том, что видел меня, своему патрону, мистеру Канди. Доктор Канди, услышав об этом, сам приехал к Беттереджу выразить свое сожаление, что мы не увиделись. Он сказал, что имеет особую причину желать встречи со мною и просил, чтобы я дал ему знать, как только опять буду в окрестностях Фризинголла. Кроме нескольких фраз, характерных для философии Беттереджа, вот все содержание письма моего корреспондента. Добрый, преданный старик сознавался, что написал его "скорее из удовольствия писать ко мне".
   Я сунул это письмо в карман и через минуту забыл о нем, поглощенный мыслями о свидании с Рэчель.
   Когда на часах хэмпстедской церкви пробило три, я вложил ключ мистера Бреффа в замок двери, сделанной в стене сада. Признаюсь, что, входя в сад и запирая калитку с внутренней стороны, я чувствовал некоторый страх при мысли о том, что может произойти. Украдкой я осмотрелся по сторонам, опасаясь какого-нибудь неожиданного свидетеля в скрытом уголке сада. Но ничто не подтвердило моих опасений. Аллеи сада все до одной были пусты, и единственными моими свидетелями были птицы и пчелы.
   Я прошел через сад, вошел в оранжерею, миновал маленькую гостиную. Когда я взялся за ручку двери, которая вела в комнату, я услышал несколько донесшихся оттуда жалобных аккордов на фортепиано. Рэчель часто так же рассеянно перебирала клавиши, когда я гостил в доме ее матери. Я был принужден остановиться на несколько мгновений, чтобы собраться с духом. В ту минуту мое прошлое и настоящее всплыли передо мною, и контраст между ними поразил меня.
   Через несколько секунд я вооружился мужеством и отворил дверь.

Глава VII

   В то мгновение, когда я показался в дверях, Рэчель встала из-за фортепиано.
   Я закрыл за собою дверь. Мы молча смотрели друг на друга. Нас разделяла вся длина комнаты. Движение, которое Рэчель сделала, встав с места, было как будто единственным движением, на какое она была сейчас способна. В эту минуту все ее душевные силы сосредоточились во взгляде на меня.
   У меня промелькнуло опасение, что я появился слишком внезапно. Я сделал к ней несколько шагов. Я сказал мягко:
   -- Рэчель!
   Звук моего голоса вернул ее к жизни и вызвал краску на ее лице. Она молча двинулась мне навстречу. Медленно, как бы действуя под влиянием силы, не зависящей от ее воли, она подходила ко мне все ближе и ближе; теплая, густая краска залила ее щеки, блеск ее глаз усиливался с каждой минутой. Я забыл о цели, которая привела меня к ней; я забыл, что гнусное подозрение лежит на моем добром имени; я забыл всякие соображения, прошлое, настоящее и будущее, о которых обязан был помнить. Я не видел ничего, кроме женщины, которую я любил, подходящей ко мне все ближе и ближе. Она дрожала, она стояла в нерешительности. Я не мог больше сдерживаться, -- я схватил ее в объятия и покрыл поцелуями ее лицо.
   Была минута, когда я думал, что на мои поцелуи отвечают, минута, когда мне показалось, будто и она также забыла все на свете. Но не успела эта мысль мелькнуть у меня в голове, как ее первый же сознательный поступок заставил меня почувствовать, что она все помнит. С криком, похожим на крик ужаса, и с такою силою, что я сомневаюсь, мог ли бы устоять я против нее, если бы попытался, она оттолкнула меня от себя. Я увидел в глазах ее беспощадный гнев, я увидел на устах ее безжалостное презрение. Она окинула меня взглядом сверху вниз, как сделала бы это с человеком посторонним, оскорбившим ее.
   -- Трус! -- сказала она. -- Низкий вы, презренный, бездушный трус!
   Таковы были ее первые слова. Она выискала самый непереносимый укор, какой только женщина может сделать мужчине, и обратила его на меня.
   -- Я помню время, Рэчель, -- ответил я, -- когда вы могли более достойным образом сказать мне, что я оскорбил вас. Прошу вас простить меня.
   Быть может, горечь, которую я чувствовал, сообщилась и моему голосу. При первых моих словах глаза ее, отвернувшиеся от меня за минуту перед этим, снова нехотя обратились ко мне. Она ответила тихим голосом, с угрюмой покорностью в обращении, которая была для меня совершенно нова в ней.
   -- Может быть, я заслуживаю некоторого извинения, -- сказала она. -- После того, что вы сделали, мне кажется, -- это низкий поступок с вашей стороны пробраться ко мне таким образом, как пробрались сегодня вы. Мне кажется, малодушно с вашей стороны рассчитывать на мою слабость к вам. Мне кажется, это низко, пользуясь неожиданностью, добиться от меня поцелуя. Но это лишь женская точка зрения. Мне следовало бы помнить, что вы не можете ее разделять. Я поступила бы лучше, если бы овладела собой и не сказала вам ничего.
   Это извинение было тяжелее оскорбления. Самый ничтожный человек на свете почувствовал бы себя униженным.
   -- Если бы моя честь не была в ваших руках, -- сказал я, -- я оставил бы вас сию же минуту и никогда больше не увиделся бы с вами. Вы упомянули о том, что я сделал. Что же я сделал?
   -- Что вы сделали? Вы задаете этот вопрос мне?
   -- Да.
   -- Я сохранила в тайне вашу гнусность, -- ответила она, -- и перенесла последствия своего молчания. Неужели я не имею права на то, чтобы вы избавили меня от оскорбительного вопроса о том, что вы сделали? Неужели всякое чувство признательности умерло в вас? Вы были когда-то джентльменом. Вы были когда-то дороги моей матери, и еще дороже -- мне...
   Голос изменил ей. Она опустилась на стул, повернулась ко мне спиной и закрыла лицо руками.
   Я выждал немного, прежде чем нашел в себе силы говорить дальше. В эту минуту молчания сам не знаю, что я чувствовал больнее -- оскорбление ли, нанесенное мне ее презрением, или гордую решимость, которая не позволяла мне разделить ее горе.
   -- Если вы не заговорите первая, -- начал я, -- должен это сделать я. Я пришел сюда с намерением сказать вам нечто серьезное. Будете ли вы ко мне хотя бы справедливы и согласитесь ли выслушать меня?
   Она не шевелилась и не отвечала. Я не спрашивал ее более; я не подвинулся ни на шаг к ее стулу. Проявляя такую упорную гордость, как и она, я рассказал ей о своем открытии в Зыбучих песках и обо всем, что привело меня к нему. Рассказ, разумеется, занял немного времени. С начала до конца она не обернулась ко мне и не произнесла ни слова.
   Я был сдержан. Вся моя будущность, по всей вероятности, зависела от того, не потеряю ли я самообладания в эту минуту. Настало время проверить теорию мистера Бреффа. Охваченный острым желанием испытать ее, я обошел вокруг стула и стал так, чтоб оказаться лицом к лицу с Рэчель.
   -- Я должен задать вам один вопрос, -- сказал я. -- И это вынуждает меня вернуться к тяжелому предмету. Показала вам Розанна Спирман мою ночную рубашку? Да или нет?
   Она вскочила на ноги и прямо подошла ко мне. Глаза ее впились мне в лицо, словно желая прочесть там то, чего еще никогда не читали в нем.
   -- Вы сошли с ума! -- воскликнула она.
   Я все еще сдерживался. Я сказал спокойно:
   -- Рэчель, ответите ли вы на мой вопрос?
   Она продолжала, не обращая на меня внимания:
   -- Не кроется ли тут какая-нибудь неизвестная мне цель? Какой-нибудь малодушный страх за будущее, который затрагивает и меня? Говорят, после смерти вашего отца вы разбогатели. Может быть, вы пришли сюда затем, чтобы вернуть мне стоимость моего алмаза? И неужели вам не совестно приходить ко мне с такой целью? Не это ли тайна вашей мнимой невиновности и вашей истории о Розанне Спирман? Не кроется ли стыд в глубине всей этой лжи?
   Я перебил ее. Я не мог уже сдерживаться.
   -- Вы нанесли мне ужасную обиду, -- вскричал я. -- Вы все еще подозреваете, что я украл ваш алмаз. Я имею право и хочу знать, по какой причине?
   -- Подозреваю вас! -- воскликнула она, приходя в возбуждение, равное моему. -- Негодяй! Я видела собственными глазами, как вы взяли алмаз!
   Открытие, засверкавшее на меня из этих слов, уничтожение всего, на что надеялся мистер Брефф, привело меня в оцепенение. При всей моей невиновности, я стоял перед ней молча. В ее глазах, в глазах всякого я должен был казаться человеком, потрясенным открытием его преступленья.
   Ее смутило зрелище моего унижения и своего торжества. Внезапное мое молчание как будто испугало ее.
   -- Я пощадила вас в то время, -- сказала она, -- я пощадила бы вас и теперь, если б вы не вынудили меня заговорить.
   Она отошла, как бы для того, чтобы выйти из комнаты, и заколебалась, прежде чем дошла до двери.
   -- Почему вы пришли сюда унижать себя? -- спросила она. -- Почему вы пришли сюда унижать меня?
   Она сделала еще несколько шагов и опять остановилась.
   -- Ради бога, скажите что-нибудь! -- воскликнула она в волнении. -- Если осталась в вас хоть какая-нибудь жалость, не давайте мне унижать себя таким образом. Скажите, что-нибудь -- и выгоните меня из комнаты!
   Я подошел к ней, сам не зная, что делаю. Может быть, у меня была какая-нибудь смутная мысль удержать ее, пока она не сказала еще чего-нибудь. С той минуты, как я узнал, что свидетельство, на основании которого Рэчель обвинила меня, было свидетельством ее собственных глаз, ничто -- даже убеждение в собственной невиновности -- не было ясно для меня. Я взял ее за руку; я старался говорить с нею твердо и разумно, а мог только выговорить:
   -- Рэчель, вы когда-то любили меня!
   Она задрожала и отвернулась от меня. Рука ее, бессильная и дрожащая, оставалась в моей руке.
   -- Пустите мою руку, -- произнесла она слабым голосом.
   Мое прикосновение к руке ее произвело на нее такое же действие, как звук моего голоса, когда я вошел в комнату. После того, как она назвала меня трусом, после ее признания, поставившего на мне клеймо вора, я еще имел власть над нею, покуда рука ее лежала в моей руке!
   Я тихо отвел ее на середину комнаты. Я посадил ее возле себя.
   -- Рэчель, -- сказал я, -- не могу объяснить противоречия в том, что сейчас вам скажу. Могу только сказать вам правду, как сказали ее вы. Вы видели, как я взял алмаз. Перед богом, который слышит нас, объявляю, что только сейчас впервые узнал, что я взял его! Вы все еще сомневаетесь во мне?
   Она или не обратила внимания на мои слова, или не слыхала их.
   -- Оставьте мою руку, -- повторила она слабым голосом.
   Это было единственным ее ответом. Голова ее упала на мое плечо, а рука бессознательно сжала мою руку в ту минуту, когда она попросила меня выпустить ее.
   Я удержался от повторения вопроса. Но на этом и кончилось мое терпение. Я понял, что снова смогу смотреть в глаза честным людям, только если заставлю Рэчель рассказать все подробно. Единственная надежда, остававшаяся у меня, состояла в том, что, может быть, Рэчель не обратила внимания на какое-нибудь звено в цепи, -- на какую-нибудь безделицу, которая, быть может, при внимательном исследовании могла послужить средством для доказательства моей невиновности. Признаюсь, я не выпускал ее руки. Признаюсь, я заговорил с нею со всей теплотой и доверием прошлых времен.
   -- Я хочу спросить вас кое о чем, -- сказал я. -- Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что случилось с той самой минуты, когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, и до того момента, когда вы увидели, что я взял алмаз.
   Она подняла голову с моего плеча и сделала усилие, чтобы высвободить свою руку.
   -- О! Зачем возвращаться к этому? -- сказала она. -- Зачем возвращаться?
   -- Я скажу вам зачем, Рэчель. Вы и я жертвы какого-то страшного обмана, надевшего маску истины. Если мы взглянем вместе на то, что случилось в ночь после дня вашего рождения, мы, быть может, еще поймем друг Друга.
   Голова ее опять упала на мое плечо. Слезы выступили на ее глазах и медленно покатились по щекам.
   -- О! -- сказала она. -- Разве я не имела этой надежды? Разве я не старалась смотреть на это так, как смотрите вы теперь?
   -- Вы старались одна, -- ответил я, -- вы еще не старались с моей помощью.
   Эти слова как будто пробудили в ней ту надежду, которую я чувствовал сам, когда произнес их. Она отвечала на мои вопросы не только с покорностью, но и с усилием ума; она охотно раскрывала мне всю душу.
   -- Начнем, -- сказал я, -- с того, что случилось после того, как мы пожелали друг другу спокойной ночи. Легли вы в постель или нет?
   -- Я легла в постель.
   -- Заметили вы, который был час? Было поздно?
   -- Не очень. Я думаю, около двенадцати часов.
   -- Вы заснули?
   -- Нет. Я не могла спать в эту ночь.
   -- Вы были встревожены?
   -- Я думала о вас.
   Этот ответ почти отнял у меня все мужество. Что-то в тоне, даже более, чем в словах, прямо проникло мне в сердце. Только после некоторого молчания мог я продолжать.
   -- Был у вас в комнате свет? -- спросил я.
   -- Нет, -- пока я не встала и не зажгла свечу.
   -- Через сколько времени после того, как вы легли в постель.
   -- Кажется, через час.
   -- Вы вышли из спальни?
   -- Я собиралась выйти. Я накинула халат и пошла в гостиную за книгой...
   -- Вы отворили дверь вашей спальни?
   -- Отворила.
   -- Но еще не вошли в гостиную?
   -- Нет, я была остановлена...
   -- Что остановило вас?
   -- Я увидела свет в щели под дверью и услышала шаги.
   -- Вы испугались?
   -- Нет. Я знала, что моя бедная мама страдает бессонницей, и вспомнила, что она уговаривала меня отдать ей на сохранение алмаз. Мне казалось, что она безосновательно беспокоилась о нем, и я вообразила, что она пришла посмотреть, в постели ли я, и поговорить со мною об алмазе, если увидит, что я еще не сплю.
   -- Что же вы сделали?
   -- Я потушила свечу, чтобы она вообразила, что я сплю. Я была упряма, -- мне хотелось оставить алмаз там, куда я его положила.
   -- Задув свечу, вы опять легли в постель?
   -- Я не успела. В ту минуту, когда я задула свечу, дверь гостиной отворилась, и я увидела...
   -- Вы увидели?
   -- Вас.
   -- Одетого, как обычно?
   -- Нет. В ночной рубашке, со свечою в руке.
   -- Одного?
   -- Одного.
   -- Вы могли видеть мое лицо?
   -- Да.
   -- Ясно?
   -- Совершенно, Свеча в вашей руке осветила мне его.
   -- Глаза мои были открыты?
   -- Да.
   -- Вы заметили в них что-нибудь странное, что-нибудь похожее на пристальное или бессмысленное выражение?
   -- Совсем нет. Ваши глаза были блестящи, более блестящи, чем обыкновенно. Вы так осматривались в комнате, словно знали, что вы там, где вам не следует быть, и словно боялись, что вас увидят.
   -- Вы обратили внимание, какой у меня был вид, когда я входил в комнату?
   -- Вы шли, как ходите всегда. Вы дошли до середины комнаты, а потом остановились и осмотрелись вокруг.
   -- Что же вы сделали, когда увидели меня?
   -- Я не могла ничего сделать. Я стояла как окаменелая. Я не могла заговорить, я не могла закричать, я не могла даже пошевелиться, чтобы запереть дверь.
   -- Мог я вас видеть там, где вы стояли?
   -- Конечно, вы могли видеть меня. Но вы ни разу не взглянули на меня. Бесполезно задавать этот вопрос. Я уверена, что вы меня не видели.
   -- Почему же вы так уверены?
   -- Иначе разве вы взяли бы алмаз? Поступили бы так, как поступили впоследствии? Были бы вы здесь теперь, если б знали, что я тогда не спала и смотрела на вас? Не заставляйте меня говорить об этом! Я хочу отвечать вам спокойно. Помогите мне сохранить спокойствие. Перейдемте к чему-нибудь другому.
   Она была права, права во всех отношениях. Я перешел к другому.
   -- Что я сделал после того, как вышел на середину комнаты и остановился там?
   -- Вы повернулись и прямо пошли к углу возле окна, где стоит мой индийский шкапчик.
   -- Когда я стоял у шкапчика, я должен был стоять к вам спиной. Как же вы видели, что я делал?
   -- Когда вы двинулись с места, двинулась и я.
   -- Чтобы видеть, что я делаю?
   -- В моей гостиной три зеркала. Когда вы стояли там, я увидела все отраженным в одном из зеркал.
   -- Что же вы увидели?
   -- Вы поставили свечу на шкапчик. Вы выдвинули и задвинули один ящик за другим, пока не дошли до того, в который я положила алмаз. Вы с минуту смотрели на отворенный ящик, а потом сунули в него руку и вынули алмаз.
   -- Почему вы узнали, что я вынул алмаз?
   -- Я видела, как вы сунули руку в ящик. Я видела блеск камня между вашим указательным и большим пальцем, когда вы вынули руку из ящика.
   -- Не протянулась ли рука моя опять к шкапу, чтобы инулась ко мнѣ на шагъ и весьма странно посмотрѣла на меня.
   -- Не понимаю вашего намека на матушку, оказала она;-- будьте такъ добры, объяснитесь, миссъ Клакъ.
   Прежде чѣмъ я успѣла отвѣтить, (мистеръ Броффъ выступилъ впередъ, и подавъ Рахили руку, хотѣлъ увести ее.
   -- Лучше оставить это, мой другъ, сказалъ онъ,-- лучше бы, миссъ Клакъ, не объясняться.
   Будь я пень или камень, и тогда бы подобное вмѣшательство заставило высказать правду. Я съ негодованіемъ собственноручно оттолкнула мистера Броффа и въ прилично торжественныхъ выраженіяхъ изложила взглядъ, какимъ истинное благочестіе взираетъ на ужасное бѣдствіе смерти безъ напутствія. Рахиль отскочила отъ меня,-- совѣстно сказать,-- съ крикомъ ужаса.
   -- Уйдемте! сказала она мистеру Броффу:-- уйдемте, Бога ради, пока эта женщина не сказала болѣе! О, вспомните, какъ безобидна, какъ благодѣтельна и прекрасна была жизнь бѣдной матушки! Вы были на похоронахъ, мистеръ Броффъ; вы видѣли, какъ всѣ любили ее; вы видѣли, сколько сирыхъ и бѣдныхъ надъ могилой ея оплакивали потерю лучшаго друга. А эта несчастная хочетъ заставить меня усомниться въ томъ, что земной ангелъ сталъ нынѣ ангеломъ небеснымъ! Чего мы стоимъ, о чемъ толкуемъ? Уйдемте! Мнѣ душно при ней! Мнѣ страшно съ ней въ одной комнатѣ!
   Не слушая никакихъ увѣщаній, она кинулась къ двери. Въ то же время ея горничная принесла ей шаль и шляпку. Она кое-какъ накинула ихъ.
   -- Уложите мои вещи, сказала она:-- и привезите ихъ къ мистеру Броффу.
   Я хотѣла-было подойдти къ ней. Я была поражена и огорчена, но,-- нужно ли говорить это? -- вовсе не обижена. Мнѣ хотѣлось только сказать ей: "Да укротится жестокосердіе ваше! Я отъ души прощаю вамъ!" Она опустила вуаль, вырвала шаль у меня изъ рукъ, и быстро выбѣжавъ, захлопнула предо мною дверь. Я снесла оскорбленіе съ обычною твердостью. Я и теперь вспоминаю о немъ съ той же свойственной мнѣ высоты, недосягаемой обидамъ.
   У мистера Броффа еще нашлась прощальная насмѣшка на мой счетъ, прежде чѣмъ онъ спасовалъ въ свою очередь.
   -- Лучше бы вамъ не объясняться, миссъ Клакъ, сказалъ онъ, поклонился и вышедъ.
   Затѣмъ послѣдовала особа въ чепцѣ съ лентами.
   -- На что яснѣй, кто ихъ всѣхъ такъ взбудоражилъ, сказала она;-- я бѣдная служанка, но и мнѣ, скажу вамъ, стыдно за васъ.
   И эта ушла, хлопнувъ за собой дверью. Я осталась одна въ комнатѣ. Всѣми униженная, всѣми покинутая, я осталась одна-одинехонька.
   Нужно ли прибавлять что-нибудь къ этому простому изложенію фактовъ, къ этой трогательной картинѣ христіанки, гонимой свѣтомъ? Нѣтъ! Мой дневникъ напоминаетъ, что здѣсь оканчивается еще одна изъ разрозненныхъ страницъ моей жизни. Съ этого дня я уже не видала болѣе Рахили Вериндеръ. Я простила ей во время самой обиды. Съ тѣхъ поръ она пользовалась моими молитвенными желаніями ей всякаго блага. И въ довершеніе платы добромъ за зло,-- она получитъ въ наслѣдство, когда я умру, жизнеописаніе, переписку и труды миссъ Джонъ Анны Стемперъ.
   
   

Разказъ 2-й, доставленный Матвѣемъ Броффомъ, адвокатомъ изъ Грейзъ-Иннъ-Сквера.

I.

   Послѣ того какъ доблестный другъ мой, миссъ Клакъ, покинула перо, я беру его, въ свою очередь, во двумъ причинамъ.
   Вопервыхъ, я въ состояніи пролить необходимый свѣтъ на нѣкоторыя интересныя обстоятельства, до сихъ поръ остававшіяся въ тѣни. Миссъ Вериндеръ имѣла тайныя основанія нарушить данное слово, и я зналъ ихъ вполнѣ. Мистеръ Годфрей Абльвайтъ также имѣлъ тайныя основанія отказаться отъ всякихъ правъ на полученіе руки очаровательной кузины, и я развѣдалъ въ чемъ дѣло. Вовторыхъ, ужь не знаю къ счастію или къ несчастію, въ описываемое мною время я былъ лично замѣшавъ въ тайну индѣйскаго алмаза. Я имѣлъ честь принимать въ моей собственной конторѣ восточнаго иноземца, который отличался утонченностію своего обращенія и безспорно былъ никто иной, какъ самъ начальникъ трехъ Индѣйцевъ. Прибавьте къ этому, что на другой день, встрѣтивъ знаменитаго путешественника, мистера Мортвета, я имѣлъ съ нимъ разговоръ по предмету Луннаго камня, весьма важный относительно дальнѣйшихъ событій. Вотъ изложеніе моихъ правъ на то мѣсто, которое занято мною на этихъ страницахъ. Разъясненіе истиннаго значенія размолвки предшествовало остальному въ хронологическомъ порядкѣ, а потому и въ настоящемъ разказѣ должно появиться на первомъ мѣстѣ. Оглядываясь назадъ, вдоль по всей цѣпи событій изъ конца въ конецъ, я нахожу нужнымъ, какъ бы то ни казалось страннымъ, начать сценой у постели моего превосходнаго довѣрителя и друга, покойнаго сэръ-Джона Вериндеръ. Въ сэръ-Джонѣ была своя доля, и пожалуй довольно значительная доля, самыхъ невинныхъ и милыхъ слабостей, свойственныхъ человѣческому роду. Надо упомянуть объ одной изъ нихъ, относящейся къ предмету этого разказа, именно о непобѣдимомъ отвращеніи его отъ прямаго взгляда на свою обязанность составить завѣщаніе, пока еще пользовался обычнымъ, добрымъ здоровьемъ. Леди Вериндеръ употребляла все свое вліяніе, чтобы пробудить въ немъ сознаніе долга относительно этого дѣла; я пускалъ въ ходъ все свое вліяніе. Онъ признавалъ справедливость нашихъ взглядовъ, но не шелъ далѣе ни шагу, до тѣхъ поръ пока не овладѣла имъ болѣзнь, которая въ послѣдствіи свела его въ могилу. Тогда-то наконецъ послали за мной, чтобы довѣритель мой могъ передать мнѣ свои распоряженія относительно завѣщанія. Оказалось, что проще этихъ распоряженій мнѣ еще не приходилось выслушивать въ теченіи всего моего поприща. Войдя въ комнату, я засталъ сэръ-Джона дремлющимъ. Увидавъ меня, онъ окончательно пробудился.
   -- Какъ поживаете, мистеръ Броффъ? сказалъ онъ.-- Я не долго задержу васъ. А потомъ опять засну.
   Онъ смотрѣлъ съ большимъ любопытствомъ, пока я собиралъ перья, чернила и бумагу.
   -- Готовы? спросилъ онъ.
   Я поклонился, обмакнулъ перо и ждалъ распоряженій.
   -- Завѣщаю все моей женѣ, оказалъ сэръ-Джонь.-- Конецъ! онъ повернулся на другой бокъ о готовился заснуть сызнова. Я долженъ былъ обезпокоить его.
   -- Слѣдуетъ ли мнѣ понять это такъ, спросилъ я,-- что вы оставляете все, чѣмъ владѣете до кончины, всю свою собственность, всякаго рода, по всѣмъ описямъ, безусловно леди Вериндеръ?
   -- Да, оказалъ сэръ-Джонъ,-- только я кратче выражаюсь. Отчего бы вамъ не выразиться также кратко и не дать мнѣ уснуть? Все моей женѣ. Вотъ мое завѣщаніе.
   Собственность его находилась въ полномъ его распоряженіи и была двухъ родовъ. Собственность въ земляхъ (я намѣренно воздерживаюсь отъ употребленія юридическихъ выраженій) и собственность въ деньгахъ.
   Въ большинствѣ случаевъ я, вѣроятно, счелъ бы своимъ долгомъ потребовать отъ довѣрителя пересмотра завѣщанія. Въ дѣлѣ же сэрь-Джона, я звалъ, что леди Вериндеръ не только достойна неограниченнаго довѣрія, возлагаемаго на нее мужемъ (его достойна всякая добрая жена), но и способна какъ слѣдуетъ воспользоваться этимъ довѣріемъ (чего не въ силахъ сдѣлать и одна изъ тысячи, насколько я знаю прекрасный полъ). Десять минутъ спустя завѣщаніе сэръ-Джона было написано и скрѣплено его подписью, а самъ добрякъ сэръ-Джонъ принялся за прерванный отдыхъ.
   Леди Вериндеръ вполнѣ оправдала довѣріе, которымъ облекъ ее мужъ. На первыхъ же дняхъ своего вдовства послала за мной и составила свое завѣщаніе. Она такъ глубоко о разумно понимала свое положеніе, что въ моихъ совѣтахъ не оказывалось на малѣйшей надобности. Вся моя обязанность ограничивалась облеченіемъ ея распоряженій въ надлежащую законную форму.
   Не прошло двухъ недѣль съ тѣхъ поръ какъ сэръ-Джонъ сошелъ въ могилу, будущность его дочери была уже обезпечена съ величайшею мудростію и любовію.
   Завѣщаніе хранилось въ несгараемомъ шкапѣ моей конторы столько лѣтъ, что мнѣ лѣнь ихъ пересчитывать. Лишь лѣтомъ 1848 года представился случай взглянуть въ него, при обстоятельствахъ весьма печальныхъ.
   Около вышеупомянутаго времени доктора произнесли бѣдной леди Вериндеръ буквально смертный приговоръ. Мнѣ первому сообщила она о своемъ положеніи и нетерпѣливо желала пересмотрѣть вмѣстѣ со мной свое завѣщаніе.
   Что касалось ея дочери, то лучшихъ распоряженій невозможно было бы и придумать. Но ея намѣренія относительно нѣкоторыхъ мелкихъ наслѣдствъ, завѣщаемыхъ разнымъ родственникамъ, въ теченіе времени поизмѣнились, и возникла надобность прибавить къ подлинному документу три-четыре дополненія. Опасаясь внезапнаго случая, я тотчасъ же исполнилъ это и получилъ позволеніе миледи переписать ея послѣднія распоряженія въ новое завѣщаніе. Я имѣлъ въ виду обойдти нѣкоторыя неизбѣжныя неточности и повторенія, которыя теперь обезображивали подлинный документъ и, правду сказать, непріятно коробили свойственное моему званію чувство внѣшней форменности. Скрѣпу этого вторичнаго завѣщанія описала миссъ Клакъ, любезно согласившаяся засвидѣтельствовать его. Въ отношеніи денежныхъ интересовъ Рахили Вериндеръ, оно было слово въ слово точнымъ спискомъ съ перваго завѣщанія. Единственныя перемѣны въ немъ ограничивались назначеніемъ опекуна и нѣсколькими оговорками относительно этого назначенія, включенными по моему совѣту. По смерти леди Вериндеръ, завѣщаніе перешло въ рука моего проктора для обычнаго, какъ говорится, "заявленія". Недѣли три спустя, насколько могу припомнить, дошли до меня первые слуха о какой-то необычной подземной интригѣ. Я случайно зашелъ въ контору моего пріятеля проктора и замѣтилъ, что онъ принимаетъ меня съ видомъ большей внимательности, нежели обыкновенно.
   -- А я имѣю сообщить вамъ кое-что новенькое, сказалъ онъ:-- какъ бы вы думали, что я слышалъ сегодня утромъ въ Докторсъ-Коммонсѣ? Завѣщаніе леди Вериндеръ было уже затребовано на просмотръ и наведена справка!
   Въ самомъ дѣлѣ нѣчто новенькое! Въ завѣщаніи не было ровно ничего спорнаго, и я не могъ придумать, кому бы это пришла хоть малѣйшая нужда наводить справки. (Быть можетъ, я поступлю недурно, объяснивъ здѣсь,-- на пользу тѣхъ немногихъ, кто еще не знаеть этого,-- что законъ позволяетъ всѣмъ, кому угодно, наводить справки по всѣмъ завѣщаніямъ въ Докторсъ-Коммовсѣ, съ платой одного шиллинга.)
   -- Слышали вы, кто именно требовалъ завѣщаніе? спросилъ я.
   -- Да; писарь, не колеблясь, передалъ это мнѣ. Требовалъ его мистеръ Смоллей,-- фирмы Скаппъ и Смоллей. Завѣщаніе не успѣли еще переписать въ главный реестръ, поэтому не оставалось ничего болѣе, какъ отступать отъ обычныхъ правилъ и дать просителю на просмотръ подлинный документъ. Онъ просмотрѣлъ его весьма тщательно и сдѣлалъ изъ него выписку въ свой бумажникъ. Можете вы догадываться, зачѣмъ бы кто понадобилось ему?
   Я отрицательно покачалъ годовой.
   -- Развѣдаю, отвѣтилъ я,-- и дня не пройдетъ какъ развѣдаю.
   Затѣмъ я тотчасъ же вернулся къ себѣ въ контору.
   Еслибы въ этомъ необъяснимомъ просмотрѣ завѣщанія покойной довѣрительницы моей была замѣшана какая-нибудь иная адвокатская фирма, я, пожалуй, встрѣтилъ бы нѣкоторыя затрудненія относительно необходимыхъ развѣдокъ. Но у Скаппа и Смолдея я имѣлъ руку, значительно облегчавшую мнѣ ходы въ этомъ дѣлѣ. Мои письмоводитель (большой дѣлецъ и превосходный человѣкъ) былъ родной братъ мистера Смоллея, а благодаря такого рода косвенной связи со мной, Скаппъ и Смоллей въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ подбирали крохи, падавшія съ моего стола, въ видѣ различныхъ дѣлъ, поступавшихъ ко мнѣ въ контору, на которыя я, по разнымъ причинамъ, не считалъ нужнымъ тратить время. Такимъ образомъ мое покровительство имѣло нѣкоторое значеніе для этой фирмы. Теперь я намѣревался, въ случаѣ надобности, напомнить имъ объ этомъ покровительствѣ.
   Придя домой, я тотчасъ переговорилъ съ моимъ письмоводителемь, и разказавъ ему о случавшемся, послалъ его въ братнину контору "съ поклономъ отъ мистера Броффа", которому весьма пріятно было бы узнать, почему господа Скаппъ и Смоллей нашли нужнымъ просмотрѣть завѣщаніе леди Вериндеръ.
   Вслѣдствіе этого посольства, мистеръ Смоллей вернулся ко мнѣ въ контору въ сопровожденіи своего брата. Тотъ признался, что дѣйствовалъ по просьбѣ одного изъ своихъ довѣрителей, а затѣмъ поставилъ мнѣ на видъ, не будетъ ли съ его стороны нарушеніемъ повѣренной ему тайны, если онъ скажетъ болѣе.
   Мы поспорили объ этомъ довольно горячо. Безъ сомнѣнія, онъ былъ правъ, а я не правъ. Надо сознаться, я былъ разсерженъ и подозрителенъ и настойчано хотѣлъ развѣдать побольше. Мало того: предложенное мнѣ дополнительное свѣдѣніе я отказался считать тайной, ввѣренною мнѣ на храненіе; я требовалъ полной свободы въ распоряженіи своею скромностью. Что еще хуже, я непозволительно воспользовался выгодой своего положенія.
   -- Выбирайте же, сэръ, оказалъ я мистеру Смоллею:-- между рискомъ лишиться практики своего довѣрителя, или моей.
   Неизвинительно, согласенъ,-- чистѣйшая тираннія. Подобно всѣмъ тиранамъ, я былъ непреклоненъ. Мистеръ Смоллей рѣшился на выборъ, не колеблясь и минуты. Онъ покорно улыбнулся и выдалъ имя своего довѣрителя:
   -- Мистеръ Годфрей Абльвайтъ.
   Этого съ меня было довольно,-- я болѣе ничего и знать не желалъ.
   Достигнувъ этого пункта моего разказа, я считаю необходимымъ поставить читателя на равную ногу со мной относительно свѣдѣній о завѣщаніи леди Вериндеръ.
   Итакъ, позвольте мнѣ въ возможно-краткихъ словахъ изложить, что у Рахили Вериндеръ не было ничего, кромѣ пожизненныхъ процентовъ съ имущества. Необыкновенно здравый смыслъ ея матери, вмѣстѣ съ моею долговременною опытностью, освободили ее отъ всякой отвѣтственности и уберегли на будущее время отъ опасности стать жертвой какого-нибудь нуждающагося, и недобросовѣстнаго человѣка. Ни она, ни мужъ ея (въ случаѣ ея брака) не могли бы тронуть и шести пенсовъ, какъ изъ поземельной собственности, такъ и изъ капитала. Въ ихъ распоряженіи будутъ дома въ Лондонѣ и Іоркширѣ, порядочный доходъ,-- и только. Пораздумавъ о развѣданномъ, я прискорбно затруднился, какъ мнѣ поступить вслѣдъ затѣмъ.
   Не болѣе недѣли прошло съ тѣхъ поръ, какъ я услыхалъ (къ удивленію и прискорбію моему) о предполагаемомъ замужствѣ миссъ Вериндеръ. Я былъ самымъ искреннимъ ея поклонникомъ, питалъ къ ней искреннюю привязанность и невыразимо огорчался, услыхавъ, что она готова, очертя голову, избрать мистера Годфрея Абльвайта. И вотъ этотъ человѣкъ, котораго я всегда считалъ сладкорѣчивымъ плутомъ, оправдываетъ самое худшее изъ того, что я думалъ о немъ, а явно обличаетъ корыстную цѣлъ этого брака съ его стороны! "Такъ что же? пожалуй возразите вы:-- дѣло обыденное." Согласенъ, дорогой сэръ. Но такъ ли легко отнеслись бы вы къ этому, еслибы дѣло шло.... ну, хоть о вашей сестрѣ? Первое соображеніе, естественно пришедшее мнѣ въ голову, было слѣдующее. Сдержитъ ли свое слово мистеръ Годфрей Абльвайтъ послѣ того что онъ узналъ отъ адвоката?
   Это вполнѣ зависѣло отъ его денежныхъ обстоятельствъ, которыхъ я вовсе не зналъ. Если положеніе его еще не слишкомъ плохо, ему стоило бы жениться на миссъ Вериндеръ ради одного дохода. Если же, наоборотъ, ему крайняя нужда въ значительной суммѣ къ извѣстному сроку, то завѣщаніе леди Вериндеръ придется весьма кстати и спасетъ ея дочь изъ рукъ плута. Въ послѣднемъ случаѣ мнѣ вовсе не нужно будетъ огорчать миссъ Рахиль, въ первые дни траура по матери, немедленнымъ открытіемъ истины. Въ первомъ же, оставаясь безмолвнымъ, я какъ бы посодѣйствую браку, который сдѣлаетъ ее несчастною на всю жизнь.
   Колебанія мои разрѣшились посѣщеніемъ лондонской гостиницы, въ которой жили мистрисъ Абльвайтъ и миссъ Вериндеръ. Она сообщила мнѣ, что на другой день выѣзжаютъ въ Брайтонъ, а что непредвидѣнная помѣха препятствуетъ мистеру Годфрею Абльвайту отправиться съ ними. Я тотчасъ предложилъ замѣнить его. Пока я только думалъ о Рахили Вериндеръ, можно было еще колебаться. Увидавъ ее, я тотчасъ рѣшился высказать ей всю правду, будь что будетъ.
   Случай представался, когда мы гуляли съ ней вдвоемъ на другой день по пріѣздѣ.
   -- Позволите ли мнѣ поговорить съ вами о вашей помолвкѣ? спросилъ я.
   -- Да, равнодушно отвѣтила она:-- если не о чемъ поинтереснѣе.
   -- Простите ли вы старому другу и слугѣ вашего семейства, миссъ Рахиль, если я осмѣлюсь опросить, по сердцу ли вамъ этотъ бракъ?
   -- Я выхожу замужъ съ отчаянія, мистеръ Броффъ, пробуя наудачу, не нападу ли на что-нибудь въ родѣ счастія застоя, которое могло бы примирить меня съ жизнью.
   Сильныя выраженія, намекающія вы что-то затаенное, въ формѣ романа. Но я имѣлъ въ виду свою цѣль и уклонился (какъ говорится межъ нами, законниками) отъ изслѣдованія побочныхъ развѣтвленій вопроса.
   -- Едва ли мистеръ Годфрей Абльвайтъ раздѣляетъ вашъ образъ мыслей, оказалъ я: -- ему этотъ бракъ во всякомъ случаѣ по сердцу?
   -- По его словамъ, такъ, и, кажется, я должна ему вѣритъ. Послѣ тѣхъ признаній, которыя я сдѣлала ему, едва ли бы онъ захотѣлъ на мнѣ жениться, еслибы не любилъ меня.
   Бѣдняжка! Она не допускала и мысли о человѣкѣ, женящемся ради собственныхъ корыстныхъ видовъ. Задача, за которую я взялся, становилась труднѣе чѣмъ я разчитывалъ.
   -- Странно слышать, продолжилъ я:-- особенно для моихъ старосвѣтскихъ ушей....
   -- Что странно слышать? спросила она.
   -- Слышать, что вы говорите о будущемъ мужѣ такъ, словно вы не увѣрены въ искренности его привязанности. Не имѣете ли вы съ своей стороны какихъ-нибудь причинъ сомнѣваться въ немъ?
   Удивительная быстрота ея соображенія помогла ей замѣтить, не то въ голосѣ моемъ, не то въ обращеніи, перемѣну, которая тотчасъ дала ей понять, что я все это говорилъ, имѣя въ виду дальнѣйшую цѣль. Она пріостановилась, и освободивъ свою руку, вопросительно посмотрѣла мнѣ въ лицо.
   -- Мистеръ Броффъ, сказала она: -- вы хотите передать мнѣ что-то о мистерѣ Годфреѣ Абльвайтѣ, скажите.
   Я настолько зналъ ее, что поймалъ на словѣ и разказалъ все.
   Она снова взяла меня подъ руку и тихо пошла по мной. Я чувствовалъ, какъ рука ея машинально сжимала мою руку; видѣлъ, что сама она становилась блѣднѣе, и блѣднѣе, по мѣрѣ того какъ я распространялся,-- но изъ устъ ея не вырвалось ни одного слова, пока я говорилъ. И когда я кончилъ, она все еще оставалась безмолвною. Слегка склонивъ голову, она шла возлѣ меня, не сознавая моего присутствія, не сознавая ничего окружающаго; потерянная, можно сказать, погребенная въ своихъ мысляхъ.
   Я не хотѣлъ мѣшать ей. Зная ея характеръ, я въ этомъ случаѣ, какъ и въ прежнихъ, далъ ей время.
   Дѣвушки вообще, услыхавъ что-нибудь интересующее ихъ и повинуясь первому побужденію, сначала забрасываютъ разспросами, а потомъ бѣгутъ обсудить это съ какою-нибудь любимою подругой. Первымъ побужденіемъ Рахили Вериндеръ въ такихъ обстоятельствахъ было замкнуться въ своихъ мысляхъ и обсудить про себя. Въ мущинѣ эта безусловная независимость великое качество. Въ женщинѣ она имѣетъ ту невыгоду, что нравственно выдѣляетъ ее изъ общей массы прекраснаго пола и подвергаетъ ее пересудамъ общаго мнѣнія. Я сильно подозрѣваю себя по этому предмету въ единомысліи съ остальнымъ свѣтомъ, за исключеніемъ мнѣнія объ одной Рахили Вериндеръ. Независамость ея характера была однимъ изъ качествъ, уважаемыхъ мной; частію, конечно, потому, что я искренно удивлялся ей и любилъ ее; частію потому, что взглядъ мой на ея отношеніе къ пропажѣ Луннаго камня основывался на тщательномъ изученіи ея характера. Какъ бы плохо ни складывались внѣшнія обстоятельства въ дѣлѣ алмаза,-- какъ бы ни было прискорбно знать, что она сколько-нибудь замѣшана въ тайну нераскрытой кражи,-- я тѣмъ не менѣе былъ убѣжденъ, что она не сдѣлала ничего недостойнаго ея, ибо я равно убѣжденъ былъ и въ томъ, что она въ этомъ дѣлѣ шага не ступила, не замкнувшись въ своихъ мысляхъ и не обдумавъ его про себя.
   Мы прошла около мили, прежде чѣмъ Рахиль очнулась. Она вдругъ поглядѣла на меня съ чуть замѣтнымъ оттѣнкомъ улыбки прежняго, болѣе счастливаго времени, самой непреодолимой, какую когда-либо видалъ я на женскомъ лицѣ.
   -- Я уже многммъ обязана вашей добротѣ, сказала она,-- а теперь чувствую себя въ большемъ долгу нежели прежде. Если по возвращеніи въ Лондонъ до васъ дойдетъ молва о моемъ замужствѣ, опровергайте ее тотчасъ же отъ моего имени.
   -- Вы рѣшались нарушать свое слово? спросилъ я.
   -- Можно ли въ этомъ сомнѣваться, гордо возразила она,-- послѣ того, что вы мнѣ передали?
   -- Милая миссъ Рахиль, вы очень молоды, и вамъ будетъ гораздо труднѣе выйдти изъ настоящаго положенія нежели вы думаете. Нѣтъ ли у васъ кого-нибудь, само собой разумѣется, какой-нибудь леди, съ которою вы могли бы посовѣтоваться?
   -- Никого, отвѣтила она.
   Меня огорчили, искренно огорчили ея слова. Такъ молода, такъ одинока, и такъ твердо выносить свое положеніе! Желаніе помочь ей пересилило всякія соображенія о пристойности, которыя могли возникнуть во мнѣ при подобныхъ обстоятельствахъ; пустивъ въ ходъ все свое умѣнье, я изложилъ ей по этому предмету все, что могло придти мнѣ въ голову подъ вліяніемъ минуты. Я на своемъ вѣку передавалъ многое множество совѣтовъ моимъ довѣрителямъ и не разъ имѣлъ дѣло съ величайшими затрудненіями; но въ настоящемъ случаѣ мнѣ еще впервые доводилось поучать молодую особу какъ ей добиться освобожденія отъ помолвки! Предложенный мною планъ, въ короткихъ словахъ, былъ слѣдующій. Я совѣтовалъ ей сказать мистеру Годфрею Абльвайту,-- съ глазу на глазъ, разумѣется,-- что ей достовѣрно извѣстно, какъ онъ обличилъ корыстное свойство своихъ цѣлей. Потомъ ей слѣдовало прибавить, что свадьба ихъ, послѣ такого открытія, стала просто невозможною, спросить его, что онъ считаетъ болѣе благоразумнымъ: обезпечить ли себѣ ея молчаніе, согласясь съ ея намѣреніями, или, противясь имъ, заставить ее разоблачить его цѣли во всеобщее свѣдѣніе? Если же онъ станетъ защищаться или отвергать факты, въ такомъ случаѣ пусть она обратится ко мнѣ. Миссъ Вериндеръ со вниманіемъ выслушала меня до конца. Потомъ очень мило поблагодарила меня за совѣтъ, но въ то же время объявила мнѣ, что не можетъ ему послѣдовать.
   -- Смѣю ли спросить, сказалъ я,-- что вы имѣете противъ него?
   Она не рѣшалась сказать, потомъ вдругъ отвѣтила мнѣ встрѣчнымъ вопросомъ.
   -- Что еслибъ у васъ потребовали мнѣнія о поступкѣ мистера Годфрея Абльвайта? начала она.
   -- Я назвалъ бы его поступкомъ низкаго обманщика.
   -- Мистеръ Броффъ! я вѣрила въ этого человѣка. Могу ли я послѣ этого назвать его низкимъ, оказать, что онъ обманулъ меня, опозорить его въ глазахъ свѣта? Я унижалась, прочивъ его себѣ въ мужья; если я скажу ему то, что вы совѣтуете, значитъ, я признаюсь предъ нимъ въ своемъ униженіи. Я не могу сдѣлать это послѣ всего происшедшаго между нами, не могу! Стыдъ этотъ для него ничто. Для меня этотъ стыдъ невыносимъ.
   Вотъ еще одна изъ замѣчательнѣйшихъ особенностей ея характера открывалась предо мной: ея чуткій страхъ самого прикосновенія съ чѣмъ-нибудь низкимъ, затемнявшій въ ней всякую мысль о самой себѣ, толкавшій ее въ ложное положеніе, которое могло компрометтировать ее во мнѣніи всѣхъ ея друзей! До сихъ поръ я еще крошечку сомнѣвался въ пригодности даннаго мною совѣта. Но послѣ сказаннаго ею я несомнѣнно убѣдился, что это лучшій изъ всѣхъ возможныхъ совѣтовъ и не колебался еще разъ настоять на немъ.
   Она только покачала головой и повторила свой отказъ въ другихъ выраженіяхъ.
   -- Онъ былъ со мной въ такихъ короткихъ отношеніяхъ, что просилъ моей руки. Онъ такъ высоко стоялъ въ моемъ мнѣніи, что получилъ согласіе. Не могу же я, послѣ этого, сказать ему, что онъ презрѣннѣйшее существо въ мірѣ.
   -- Но, милая миссъ Рахиль, увѣщевалъ я,-- вамъ равно невозможно сказать ему, что вы отказываетесь отъ своего слова, не поставивъ ему на видъ никакой причины.
   -- Я скажу, что передумала и убѣдилась, что намъ обоимъ гораздо лучше будетъ, если мы разстанемся.
   -- И только?
   -- Только.
   -- Подумали ль вы о томъ, что онъ можетъ сказать съ своей стороны?
   -- Пусть говоритъ что угодно.
   Невозможно было не удивляться ея деликатности и рѣшимости, и также нельзя было не почувствовать, что она впадала въ просакъ. Я умолялъ ее поразмыслить о собственномъ положеніи. Я напоминалъ ей, что она отдаетъ себя въ жертву отвратательнѣйшимъ истолкованіямъ ея цѣли.
   -- Вы не можете бравировать общественнымъ мнѣніемъ изъ-за личнаго чувства, сказалъ я.
   -- Могу, отвѣтила она,-- не въ первый разъ это будетъ.
   -- Что вы хотите сказать?
   -- Вы забыли о Лунномъ камнѣ, мистеръ Броффъ. Развѣ я тогда не бравировала общественнымъ мнѣніемъ ради своихъ собственныхъ причинъ?
   Отвѣтъ ея заставалъ меня умолкнуть на минуту. Онъ подстрекнулъ меня къ попыткѣ объяснить себѣ ея поведеніе, во время пропажи Луннаго камня, изъ загадочнаго признанія, которое только что сорвалось у ней съ языка. Будь я помоложе, пожалуй, мнѣ и удалось бы это. Теперь оно было не подъ стаду.
   Я въ послѣдній разъ попробовалъ уговорить ее, прежде нежели мы вернулись домой. Она осталась непреклонною. Въ этотъ день, когда я простился съ ней, въ умѣ моемъ странно боролись возбужденныя ею чувства. Она упрямилась; она ошибалась. Она влекла къ себѣ, она возбуждала восторгъ, она была достойна глубокаго сожалѣнія. Я взялъ съ нея обѣщаніе писать ко мнѣ тотчасъ же, какъ только ей нужно будетъ сообщить что-нибудь новое, и вернулся въ Лондонъ въ самомъ тревожномъ расположеніи духа.
   Вечеромъ, въ день моего пріѣзда, прежде чѣмъ я могъ разчитывать на полученіе обѣщаннаго письма, я былъ удивленъ посѣщеніемъ мистера Абльвайта старшаго и узналъ, что мистеръ Годфрей въ тотъ же день получилъ отставку и принялъ ее.
   При усвоенномъ мною взглядѣ на это дѣло, уже одинъ фактъ, изложенный въ подчеркнутыхъ словахъ, обличалъ причину покорности мистера Годфрея Абльвайта такъ же ясно, какъ бы онъ самъ въ ней сознался. Онъ нуждался въ значительной суммѣ; она ему нужна была къ сроку. Рахилины доходы, которые могли быть ему подмогой въ чемъ-нибудь иномъ, тутъ ему были не въ помощь, и такимъ образомъ Рахиль возвратила себѣ свободу, не встрѣтивъ съ его стороны ни минутнаго сопротивленія. Если мнѣ скажутъ что это однѣ догадки, я спрошу въ свою очередь: какою иною теоріей можно объяснить, что онъ отступился отъ брака, который доставилъ бы ему роскошную жизнь до конца дней?
   Восхищенію, которое могло быть возбуждено во мнѣ счастливымъ оборотомъ дѣла, помѣшало то, что произошло во время этого свиданія по старикомъ Абльвайтомъ. Онъ, разумѣется, зашелъ узнать, не могу ли я разъяснить ему необычайное поведеніе миссъ Вериндеръ. Нѣтъ нужды упоминать о томъ, что я вовсе не могъ сообщить ему требуемое свѣдѣніе. Досада, которую онъ при этомъ почувствовалъ, въ связи съ раздраженіемъ, произведеннымъ въ немъ недавнимъ свиданіемъ съ сыномъ, заставила мистера Абльвайта потерять самообладаніе. И взгляды, и выраженія его убѣдили меня, что миссъ Вериндеръ будетъ имѣть дѣло съ безпощаднымъ врагомъ, когда онъ на другой день пріѣдетъ къ брайтонскимъ дамамъ. Я провелъ тревожную ночь, размышляя о томъ что мнѣ слѣдовало сдѣлать. Чѣмъ кончилась мои размышленія, и насколько мое недовѣріе къ старику Абльвайту оказалось основательнымъ,-- всѣ это (говорятъ) было уже весьма точно и въ надлежащемъ мѣстѣ изложено примѣрною личностью, миссъ Клакъ. Мнѣ остается прибавить, для полноты разказа, что миссъ Вериндеръ нашла наконецъ въ моемъ Гампстедскомъ домѣ покой и отдыхъ, въ которыхъ она, бѣдняжка, такъ сильно нуждалась. Она почтила васъ долгою побывкой. Жена и дочери мои была ею очарованы, а я съ искреннею гордостью и удовольствіемъ долженъ сказать, что когда душеприкащики назначали новаго опекуна, наша гостья, и семья моя разставалась какъ старые друзья.
   

II.

   Вслѣдъ за симъ слѣдуетъ изложить дополнительныя сведенія, которыми я располагаю относительно Луннаго камня или, говоря правильнѣе, относительно заговора Индѣйцевъ похитить алмазъ. Хотя мнѣ остается разказать весьма не многое, но это немногое тѣмъ не менѣе имѣетъ (какъ я упоминалъ уже) нѣкоторую важность по своей замѣчательной связи съ послѣдующими событіями.
   Спустя недѣлю и дней десять по отъѣздѣ миссъ Вериндеръ изъ нашего дома, одинъ изъ моихъ писцовъ, войдя въ пріемную моей конторы, подалъ мнѣ карточку и объявилъ, что какой-то джентльменъ дожидается внизу, желая поговорить со мной. Я посмотрѣлъ на карточку. На ней стояло иностранное имя, въ послѣдствіи изгладившееся изъ моей памяти. Затѣмъ на нижнемъ краю карточки слѣдовала строчка, написанная по-англійски, которую я хорошо помню: по рекомендаціи мистера Септима Локера. Дерзость человѣка съ такимъ положеніемъ, какъ мистеръ Локеръ, осмѣливающагося рекомендовать мнѣ кого бы то ни было, такъ внезапно озадачила меня, что я съ минуту молчалъ, не вѣря собственнымъ глазамъ. Писецъ, замѣтивъ какъ я ошеломленъ, соблаговолилъ передать мнѣ результатъ своихъ наблюденій надъ иностранцемъ, дожидавшимся внизу.
   -- Человѣкъ весьма замѣчательной наружности, сэръ, и такой смуглолицый, что всѣ конторскіе тотчасъ приняли его за Индѣйца или что-нибудь въ этомъ родѣ.
   Сопоставивъ мысль писца съ обидною строчкой въ карточкѣ, которую держалъ въ рукѣ, я мигомъ заподозрилъ, что подъ этою рекомендаціей мистера Локера и посѣщеніемъ иностранца кроется Лунный камень. Къ удивленію моего писца, я тотчасъ рѣшился принять джентльмена, дожидавшагося внизу.
   Въ оправданіе этой жертвы простому любопытству, крайне не свойственному моему званію, позвольте мнѣ напомнить читателю этихъ строкъ, что ни одно лицо (по крайней мѣрѣ въ Англіи) не было въ такой короткой связи съ романомъ индѣйскаго алмаза, какъ я. Полковникъ Гернкасль довѣрилъ мнѣ свой тайный планъ избѣжать руки убійцъ. Я получалъ его письма, періодически увѣдомлявшія меня, что онъ еще находится въ живыхъ. Я составилъ его завѣщаніе, по которому онъ дарилъ миссъ Вериндеръ Лунный камень. Я убѣдилъ его душеприкащика принять эту должность на тотъ случай, если камень окажется дѣйствительно цѣннымъ пріобрѣтеніемъ для семейства. Наконецъ я же боролся съ опасеніями мистера Франклина Блека и убѣдилъ его взяться за передачу алмаза въ домъ леди Вериндеръ. Если кто-нибудь можетъ заявить законныя права на участіе въ дѣлѣ Луннаго камня и всего сюда относящагося, мнѣ кажется, трудно отвергнуть, что это именно я.
   Лишь только ввели моего таинственнаго кліента, я ощутилъ въ себѣ увѣренность, что нахожусь въ присутствіи одного изъ трехъ Индѣйцевъ, вѣроятно, самого начальника ихъ. Онъ былъ изысканно одѣтъ въ европейское платье. Но смуглаго цвѣта лица, высокаго роста съ гибкимъ станомъ и сдержанно-граціозной вѣжливости обращенія было достаточно, чтобъ обличать опытному глазу его восточное происхожденіе.
   Я указалъ ему кресло и просилъ объяснить, какого рода, дѣло имѣетъ онъ до меня.
   Прежде всего извиняясь превосходно подобранными англійскими выраженіями въ смѣлости, съ которою онъ обезпокоилъ меня, Индѣецъ досталъ небольшой сверточекъ, въ парчевомъ футлярѣ. Снявъ его и еще вторую обертку изъ какой-то шелковой матеріи, онъ поставилъ на мой столъ маленькій ящичекъ или шкатулочку, чрезвычайно красиво и богато усыпанную драгоцѣнными каменьями по черному дереву.
   -- Я пришелъ, сэръ, проговорилъ онъ,-- просить васъ ссудить меня нѣкоторою суммой. А это я оставлю въ обезпеченіе того, что долгъ будетъ уплаченъ мною.
   Я указалъ ему на карточку.
   -- И вы обращаетесь ко мнѣ по рекомендаціи мистера Локера? сказалъ я.
   Индѣецъ поклонился.
   -- Смѣю ли спросить, почему же мистеръ Локеръ самъ не осудилъ васъ требуемою суммой.
   -- Мистеръ Локеръ сказалъ мнѣ, сэръ, что у него нѣтъ денегъ въ ссуду.
   -- И поэтому рекомендовалъ вамъ обратиться ко мнѣ?
   Индѣецъ въ свою очередь указалъ на карточку.
   -- Тутъ написано, сказалъ онъ.
   Отвѣтъ короткій и какъ нельзя болѣе идущій къ дѣлу! Будь Лунный камень въ моихъ рукахъ, я увѣренъ, что этотъ восточный джентльменъ убилъ бы меня, не задумываясь. Въ то же время, обходя этотъ легонькій изъянъ, я долженъ засвидѣтельствовать, что посѣтитель мой былъ истиннымъ образцомъ кліента. Онъ не пощадилъ бы моей жизни, но онъ сдѣлалъ то, чего никогда не дѣлала мои соотечественники, на сколько я знаю ихъ лично: онъ щадилъ мое время.
   -- Мнѣ весьма жаль, сказалъ я,-- что вы побезпокоились придти ко мнѣ. Мистеръ Локеръ очень ошибся, пославъ васъ сюда. Мнѣ, подобно всѣмъ людямъ моей профессіи, довѣряютъ деньги для раздачи въ ссуду. Но я никогда не ссужаю иностранцевъ и никогда не ссужаю подъ такіе залоги, какъ представленный вами.
   Даже не пытаясь убѣждать меня поослабить свои правила, что другіе непремѣнно сдѣлали бы на его мѣстѣ, Индѣецъ отвѣсилъ мнѣ новый поклонъ, и не возражая на слова, завернулъ свой ящичекъ въ оба футляра. Затѣмъ онъ всталъ. Этотъ безподобный убійца, и собираясь уйдти, спросилъ:
   -- Изъ снисхожденія къ чужеземцу, извините ли вы, если я на прощаньи предложу вамъ одинъ вопросъ?
   Я поклонился въ свою очередь. Одинъ только вопросъ на прощаньи! Въ былое время я насчитывалъ ихъ до пятидесяти.
   -- Положимъ, сэръ, что вы нашли бы возможнымъ (и въ порядкѣ вещей) ссудить меня этими деньгами, сказалъ онъ:-- въ какой срокъ было бы возможно мнѣ (обычнымъ порядкомъ) возвратить ихъ?
   -- Но обычаю нашей страны, отвѣтилъ я,-- вы могли бы (если угодно) заплатить деньги по истеченіи года отъ того числа, въ которое онѣ вамъ были выданы.
   Индѣецъ отвѣсилъ мнѣ послѣдній поклонъ, нижайшій изъ всѣхъ, и разомъ вышелъ изъ комнаты, въ одинъ мигъ, неслышною, гибкою, кошачьею поступью, отъ которой я, признаюсь, даже слегка вздрогнулъ. Успокоясь на столько, что могъ размышлять, я тотчасъ пришелъ къ опредѣленному и единственно-понятному заключенію о гостѣ, почтившемъ меня своимъ посѣщеніемъ.
   Находясь въ моемъ присутствій, онъ до такой степени владѣлъ своимъ лицомъ, голосомъ и манерами, что всякая пытливость была бы напрасна. Но тѣмъ не менѣе онъ далъ мнѣ возможность заглянуть разокъ подъ эту гладь внѣшней оболочки. Онъ не выказывалъ на малѣйшаго признака попытки удержать въ своей памяти что-либо изъ говореннаго мною, пока я не упомянулъ о времени, по истеченіи котораго обычай разрѣшилъ должнику самую раннюю уплату занятыхъ имъ денегъ. Когда я сообщалъ ему это свѣдѣніе, онъ въ первый разъ еще взглянулъ мнѣ прямо въ лицо. Изъ этого я заключилъ, что онъ предлагалъ мнѣ послѣдній вопросъ съ особенною цѣлью и особенно желалъ получить мой отвѣтъ. Чѣмъ осмотрительнѣе размышлялъ я о всемъ происшедшемъ между ними, тѣмъ упорнѣе подозрѣвалъ, что показъ этой шкатулочки и назначеніе ея въ залогъ были простыми формальностями съ цѣлью проложить дорожку къ прощальному вопросу, заданному мнѣ.
   Я уже убѣдился въ вѣрности моего заключенія и хотѣлъ шагнуть нѣсколько далѣе, проникнуть самыя намѣренія Индѣйца, когда мнѣ принесли письма, какъ оказалось, отъ мистера Локера. Онъ просилъ, въ рабскомъ до тошноты выраженіяхъ, извинитъ его и увѣрялъ, что удовлетворитъ меня полнымъ объясненіемъ дѣла, если я почту его согласіемъ на личное свиданіе.
   Я принесъ еще одну, несвойственною моему званію жертву простому любопытству. Я почтилъ мистера Локера назначеніемъ свиданія въ моей конторѣ на слѣдующій день
   Мистеръ Локеръ былъ на столько ниже Индѣйца во всѣхъ отношеніяхъ, такъ вульгаренъ, гадокъ, раболѣпенъ и сухъ, что о немъ вовсе не стоитъ распространяться на этихъ страницахъ. Сущность того, что онъ имѣлъ передать мнѣ, главнымъ образомъ состояла въ слѣдующемъ:
   Наканунѣ визита, сдѣланнаго мнѣ Индѣйцемъ, этотъ усовершенствованный джентльменъ почтилъ своимъ посѣщеніемъ самого мистера Локера. Несмотря на то что онъ былъ переодѣтъ по-европейски, мистеръ Локеръ тотчасъ призналъ въ своемъ гостѣ начальника трехъ Индѣйцевъ, который нѣкогда надоѣдалъ ему, бродя вокругъ его дома, и довелъ до обращенія въ судъ. Изъ этого внезапнаго открытія онъ поспѣшилъ заключить (и, признаться, весьма естественно), что находится въ присутствіи одного изъ трехъ человѣкъ, которые завязали ему глаза, обыскали его и отняли у него расписку банкира. Вслѣдствіе этого онъ окаменѣлъ отъ ужаса и былъ твердо увѣренъ, что часъ его пробилъ.
   Съ своей стороны, Индѣецъ не выходилъ изъ роли совершенно незнакомаго человѣка. Онъ показалъ свою шкатулочку и сдѣлалъ точь-въ-точь такое же предложеніе, какъ въ послѣдствіи мнѣ. Имѣя въ виду какъ можно скорѣе отдѣлаться отъ него, мистеръ Локеръ сразу объявилъ, что у него нѣтъ денегъ. Затѣмъ Индѣецъ просилъ указать ему наиболѣе подходящее и вѣрнѣйшее лицо, къ которому онъ могъ бы обратиться за нужною ему ссудой. Мистеръ Локеръ отвѣтилъ ему, что въ такихъ случаяхъ наиболѣе подходящимъ и вѣрнѣйшимъ обыкновенно бываетъ какой-нибудь почтенный адвокатъ. Когда же его просили назвать имя какой-нибудь личности изъ этого званія, мистеръ Локеръ упомянулъ обо мнѣ, по той простой причинѣ, что въ припадкѣ крайняго ужаса мое имя первое пришло ему въ голову. "Потъ съ меня катился градомъ, сэръ, заключалъ этотъ несчастный: Я самъ не зналъ, что такое говорю. Надѣюсь, вы взглянете на это сквозь пальцы, мистеръ Броффъ, принявъ во вниманіе, что я истинно обезумѣлъ отъ страха."
   Я довольно милостиво извинилъ собрата. То былъ удобнѣйшій способъ сбыть его съ глазъ долой. При выходѣ я задержалъ его еще однимъ вопросомъ. Не сказалъ ли Индѣецъ чего-нибудь особенно замѣтнаго, разставаясь съ мистеромъ Локеромъ? Да. На прощаньи Индѣенъ предложилъ мистеру Локеру тотъ же самый вопросъ, что, и мнѣ, а разумѣется, получилъ отвѣтъ, одинаковый съ даннымъ ему мною. Что же это значило? Объясненіе мистера Локера ничуть не помогло мнѣ разрѣшать задачу. Собственная моя ловкость, къ которой я обратился вслѣдъ затѣмъ, безъ посторонней помощи оказалась недостаточною, чтобы побороть это затрудненіе. Въ этотъ день я былъ отозванъ на обѣдъ и пошелъ къ себѣ на верхъ не совсѣмъ-то въ веселомъ расположеніи духа, вовсе не подозрѣвая, что путь въ гардеробную и путь къ открытію въ этомъ случаѣ лежали въ одномъ направленіи.
   

III.

   Между приглашенными на обѣдъ, самое видное мѣсто занималъ, какъ мнѣ кажется, мистеръ Мортветъ.
   По возвращеніи его въ Англію изъ дальнихъ странствій, общество сильно интересовалось путешественникомъ, который подвергался множеству опасностей и до сихъ поръ счастливо избѣгнулъ разказа о нихъ. Теперь же онъ объявилъ о своемъ намѣреніи вернуться на поприще своихъ подвиговъ и проникнуть въ мѣстности, еще не изслѣдованныя. Это дивное равнодушіе, съ которымъ онъ разчитывалъ на свое счастье, и вторично подвергалъ себя гибельнымъ случайностямъ, оживило флюгерный интересъ поклонниковъ героя. Теорія вѣроятности явно противорѣчила тому, чтобъ онъ и на этотъ разъ уцѣлѣлъ. Не всякій день приходится встрѣчать человѣка, выходящаго изъ ряда обыкновенныхъ смертныхъ, и ощущать при этомъ весьма основательную надежду, что ближайшею вѣстью о немъ будетъ извѣстіе о его насильственной смерти.
   Когда въ столовой остались одни джентльмены, я очутился ближайшимъ сосѣдомъ мистера Мортвета. Такъ какъ всѣ наличные гости была Англичане, то нѣтъ надобности упоминать, что по исчезновеніи благодѣтельнаго удержа въ лицѣ присутствовавшихъ дамъ, разговоръ неизбѣжно и тотчасъ же свернулъ на политику.
   Что касается этой всепоглащающей національной темы то я весьма не англійскій Англичанинъ въ этомъ отношеніи. Вообще всѣ политическіе толки я считаю самымъ сухимъ и безполезнѣйшимъ разговоромъ. Когда бутылки обошли въ первый разъ вокругъ стола, я взглянулъ на мистера Мортвета и нашелъ, что онъ, повидимому, раздѣляетъ мой образъ мыслей. Онъ держалъ себя весьма ловко, со всевозможнымъ уваженіемъ къ чувствамъ хозяина дома, но тѣмъ не менѣе явно собирался вздремнуть. Мнѣ вдругъ блеснула мысль, что стоило бы попробовать въ видѣ опыта: нельзя ли пробудить его умѣреннымъ намекомъ на Лунный камень, а если это удастся, то поразвѣдать, что онъ думаетъ о новыхъ осложненіяхъ индѣйскаго заговора, на сколько они извѣстны въ непоэтическомъ вѣдомствѣ моей конторы.
   -- Если я не ошибаюсь, мистеръ Мортветъ, началъ я,-- вы были знакомы съ покойною леди Вериндеръ и нѣсколько интересовались тою странною вереницей случайностей, которая кончилась пропажей Луннаго камня?
   Славный путешественникъ почтилъ меня мгновеннымъ пробужденіемъ и спросилъ кто я такой. Я разказалъ ему о моихъ дѣловыхъ отношеніяхъ къ семейству Гернкаслей, не забывъ упомянуть и о забавномъ положеніи, какое занималъ я въ прошлыя времени относительно полковника и его алмазы.
   Мистеръ Мортветъ повернулся въ своемъ креслѣ спиной къ остальному кружку (не разбирая консерваторовъ и либераловъ) а сосредоточилъ все свое вниманіе на нѣкоемъ мистерѣ Броффѣ изъ Грейзь-Иннъ-Сквера.
   -- Не слыхала ли вы чего-нибудь объ Индѣйцахъ въ послѣднее время? спросилъ онъ.
   -- Я имѣю нѣкоторое основаніе думать, что одинъ изъ нихъ надѣлся вчера со мной въ моей конторѣ, отвѣтилъ я.
   Не легко было уповать человѣка, подобнаго мистеру Мортвету; но отвѣтъ мои совершенно ошеломилъ его. Я разказалъ ему все случившееся съ мистеромъ Локеромъ и со мной, точь-въ-точь, какъ оно было описано мною на этихъ страницахъ.
   -- Ново, что Индѣецъ не безъ цѣли сдѣлалъ прощальный вопросъ, прибавилъ я: -- для чего бы ему такъ хотѣлось знать время, по истеченіи котораго обычай дозволяетъ занявшему деньги возвратить ихъ?
   -- Возможно ли, чтобы вы не постигали его цѣли, мистеръ Броффъ.
   -- Я краснѣю за свою тупость, мистеръ Мортветъ,-- но, право, не постигаю.
   Великій путешественникъ заинтересовался примѣромъ необъятной бездны моего тупоумія въ самую глубь.
   -- Позвольте вамъ предложить одинъ вопросъ, сказалъ онъ: -- въ какомъ положеніи теперь этотъ заговоръ овладѣть Луннымъ камнемъ.
   -- Не знаю, отвѣтилъ я: -- замыселъ Индѣйцевъ для меня загадка.
   -- Замыселъ ихъ, мистеръ Броффъ, можетъ быть загадкой лишь въ такомъ случаѣ, если вы никогда серіозно не вникали въ него. Не пробѣжать ли намъ его вмѣстѣ, съ тѣхъ поръ какъ вы составляли завѣщаніе полковника Гернкасля и до того времени, когда Индѣецъ навѣдался къ вамъ въ контору? Ради интересовъ миссъ Вериндеръ, въ вашемъ положеніи весьма важно составить себѣ ясное понятіе объ этомъ дѣлѣ на случай надобности. Имѣя это въ виду, скажите, угодно ли вамъ самому добраться до цѣли Индѣйца? Или вы желаете, чтобъ я избавилъ васъ отъ хлопотъ этого изслѣдованія?
   Излишне говорить, что я вполнѣ оцѣнилъ практичность его намѣренія, и выбралъ изъ двухъ предложеній первое.
   -- Очень хорошо, оказалъ мистеръ Мортветъ: -- прежде всего займемся возрастомъ трехъ Индѣйцевъ. Я могу засвидѣтельствовать, что всѣ они, повидимому, ровесники,-- и вы въ состояніи сама рѣшить, какихъ лѣтъ былъ видѣнный вами человѣкъ,-- въ цвѣтущей порѣ или нѣтъ. Вы полагаете, лѣтъ сорока? Я то же думаю. Скажемъ, около сорока лѣтъ. Теперь оглянитесь на то время, когда полковникъ Геракасль вернулся въ Англію и вы принимали участіе въ планѣ сохраненія его жизни. Не требую, чтобы вы пересчитывали года. Я хочу только сказать, что находящіеся здѣсь Индѣйцы, по возрасту ихъ, должны быть преемниками тѣхъ трехъ (всѣ она высшей касты браминовъ, мистеръ Броффъ, если покидаютъ отечество), которые послѣдовали за полковникомъ на берегъ Англіи. Очень хорошо. Наша молодцы наслѣдовали тѣмъ, которые были здѣсь до нихъ. Еслибъ они тѣмъ только и ограничилась, не стоило бы толковать объ этомъ дѣлѣ. Но они пошли дальше. Они стали преемниками организаціи, учрежденной въ этой странѣ ихъ предшественниками. Не дивитесь! организація, по вашимъ понятіямъ, конечно, дѣло вздорное. Я полагаю, что въ ихъ распоряженіи есть деньги, а слѣдовательно и услуги, когда понадобятся, тѣхъ темныхъ личностей, изъ Англичанъ, что существуютъ продѣлками насчетъ иностранцевъ, проживающихъ въ Лондонѣ; наконецъ, тайное сочувствіе немногихъ соотечественниковъ и (въ прежнее время, по крайней мѣрѣ) единовѣрцевъ, которымъ удалось найдти себѣ занятіе по многочисленнымъ потребностямъ этого громаднаго города. Какъ видите, все это не очень значительно! Все же не худо замѣтить это въ началѣ изслѣдованія, ибо въ послѣдствіи вамъ, пожалуй, придется сослаться на эту скромную индѣйскую организацію. Разчистивъ такимъ образомъ дорогу, я хочу предложить вамъ одинъ вопросъ, и ожидаю, что ваша опытность разрѣшитъ его. Что подало Индѣйцамъ первый удобный случай овладѣть алмазомъ?
   Я понялъ намекъ на мою опытность.
   -- Первый случай, отвѣтилъ я,-- былъ явно поданъ имъ смертью полковника Геракасля. Безъ сомнѣнія, они знали о его смерти?
   -- Безъ сомнѣнія. И смерть его, какъ вы сказали, подала имъ первый удобный случай. До этого времени Лунный камень не подвергался на малѣйшей опасности въ кладовой банка. Вы составили завѣщаніе полковника, по которому онъ оставлялъ драгоцѣнность племянницѣ, и завѣщаніе было заявлено обычнымъ порядкомъ. Будучи адвокатомъ, вамъ не трудно догадаться, что послѣ этого должны были предпринять Индѣйцы, пользуясь совѣтами Англичанъ.
   -- Имъ слѣдовало запастись копіей съ завѣщанія изъ Докторсъ-Коммонса.
   -- Именно такъ. Какая-нибудь темная личность изъ тѣхъ Англичанъ, о которыхъ я упоминалъ уже, добыла имъ названную вами копію. Изъ этой копіи они узнали, что Лунный камень завѣщанъ дочери леди Вериндеръ, и что мистеръ Блекъ старшій или кто-нибудь иной, по его порученію, долженъ вручить алмазъ по принадлежности. Вы согласитесь, что, при общественномъ положеніи леди Вериндеръ и мистера Блека, развѣдать объ этихъ лицахъ ничего не стоило. Индѣйцамъ предстояло разрѣшать лишь одинъ вопросъ: не попытаться ли овладѣть алмазомъ во время перевозки его изъ банка или дождаться, пока его доставятъ въ Йоркширскій домъ леди Вериндеръ. Второй путь былъ явно безопаснѣе,-- и вотъ вамъ разгадка появленія Индѣйцевъ въ Фризигаллѣ, переодѣтыхъ фокусниками и выжидающихъ удобнаго времечка. Излишне говорить, что въ Лондонѣ къ ихъ услугамъ была организація, увѣдомлявшая ихъ о событіяхъ. На это хватало двухъ человѣкъ. Одинъ слѣдилъ за всѣми лицами, ходившими изъ дома мистера Блека въ банкъ, а другой угощалъ дворню пивомъ и запасся вѣстями о томъ, что дѣлалось въ домѣ. Эти обыкновеннѣйшія мѣры помогли имъ узнать, что мистеръ Франклинъ Блекъ былъ въ банкѣ, и что онъ же единственное лицо въ домѣ, собирающееся посѣтитъ леди Вериндеръ. Вы, безъ сомнѣнія, не хуже меня помните все случившееся вслѣдъ за этою развѣдкой.
   Я вспомнилъ, что Франклинъ Блекъ заподозрилъ одного изъ шпіоновъ на улицѣ, что вслѣдствіе того онъ ускорилъ свой пріѣздъ въ Йоркширъ нѣсколькими часами, и благодаря превосходному совѣту старика Бетереджа, помѣстилъ алмазъ во фризингальскомъ банкѣ, прежде чѣмъ Индѣйцы могли ожидать его прибытія въ этотъ околотокъ. До сихъ поръ все ясно. Но если Индѣйцы не знали объ этой предосторожности, почему она не пыталась пробраться въ домъ леди Вериндеръ (гдѣ, по ихъ предположенію, долженъ былъ находиться алмазъ) въ теченіи всего времени до дня рожденія Рахили?
   Поставивъ это противорѣчіе на видъ мистеру Мортвету, я счелъ нелишнимъ прибавить все слышанное мной о маленькомъ мальчикѣ, о каплѣ чернилъ и прочемъ, оговорясь притомъ, что всякое объясненіе, основанное на теоріи ясновидѣнія, по моимъ понятіямъ, нисколько не удовлетворитъ меня.
   -- И меня тоже, оказалъ мистеръ Мортветъ. -- Ясновидѣніе въ этомъ случаѣ только раскрываетъ поэтическую сторону индѣйскаго характера. Эти люди возбуждали въ себѣ свѣжую силу и бодрость, вовсе непонятныя Англичанину, окруживъ утомительное и опасное предпріятіе нѣкоторымъ ореоломъ чудеснаго и сверхъестественнаго. Ихъ мальчикъ безспорно хорошій проводникъ месмерическаго вліянія, и подъ этимъ вліяніемъ, разумѣется, отразилъ въ себѣ то, что было на умѣ магнетизера. Я опытомъ провѣрялъ теорію ясновидѣнія, и убѣдился, что проявленія ея не идутъ дальше этого. Индѣйцы не такъ смотрятъ на этотъ вопросъ; Индѣйцы увѣрены, что ихъ мальчикъ водитъ вещи, незримыя ихъ очамъ,-- и, повторяю, въ этомъ чудѣ находятъ источникъ новаго рвенія къ цѣли, соединяющей ихъ. Я остановился на этомъ какъ на любопытной сторонѣ человѣческаго характера, имѣющей для насъ всю прелесть новизны. Въ нашемъ теперешнемъ изслѣдованіи вовсе не нужны ни ясновидѣніе, ни месмеризмъ и т. п. предметы, въ которые трудно вѣрится практическому человѣку. Развивая индѣйскій заговоръ шагъ за шагомъ, я имѣлъ въ виду разъяснить его послѣдствія раціональнымъ путемъ и естественными причинами. Удалось ли это мнѣ до сихъ поръ?
   -- Безъ сомнѣнія, мистеръ Мортветъ! Но я все-таки съ нетерпѣніемъ жду раціональнаго объясненія того противорѣчія, которое я только что имѣлъ честь представить вамъ.
   Мистеръ Мортветъ улыбнулся.
   -- Изъ всѣхъ противорѣчій съ этимъ легче всего справиться, проговорилъ онъ.-- Позвольте мнѣ прежде всего признаться, что вы совершенно безошибочно изложили это дѣло. Индѣйцы, безъ сомнѣнія, не знали о томъ, что сдѣлалъ съ алмазомъ мистеръ Франклинъ Блекъ,-- такъ какъ первая ошибка ихъ произошла въ первую же ночь по пріѣздѣ мистера Блека къ тетушкѣ.
   -- Первая ошибка ихъ? повторялъ я.
   -- Разумѣется! Ошибка въ томъ, что они позволили Габріелю Бетереджу подстеречь ихъ въ то время, какъ она ночью бродили у террасы. Однако, надо отдать онъ справедливость въ томъ, что они сами же сознали свой ложный шагъ, обо, по вашимъ словамъ, вполнѣ располагая временемъ, они послѣ того въ теченіи цѣлыхъ недѣль не показывались вблизи дома.
   -- Для чего бы кто, мистеръ Мортветъ? Вотъ что мнѣ хотѣлось бы знать! Для чего?
   -- Для того, мистеръ Броффъ, что ни одинъ Индѣецъ не станетъ подвергаться ненужному риску. Изъ включеннаго вами въ завѣщаніе полковника Гернкасля параграфа они знали (не правда ли?), что Лунный камень перейдетъ въ полное владѣніе миссъ Вериндеръ въ день ея рожденія. Очень хорошо. Скажите же, какой образъ дѣйствія былъ безопаснѣе въ ихъ положеніи? Попытаться овладѣть алмазомъ, пока онъ въ рукахъ мистера Франклина Блека, доказавшаго уже, что онъ въ состояніи заподозрить и перехитрить ихъ? Или подождать, пока алмазъ будетъ въ распоряженіи молодой дѣвушки, которая станетъ наивно радоваться всякому случаю надѣть великолѣпную драгоцѣнность? Можетъ-быть, вы потребуете доказательства, что теорія моя вѣрна? Доказательство въ самомъ поведеніи Индѣйцевъ. Прождавъ нѣсколько недѣль, они появились около дома въ день рожденія миссъ Вериндеръ и въ награду на терпѣливую точность ихъ разчетовъ увидали Лунный камень въ корсетѣ ея платья! Позднѣе въ тотъ же вечеръ, когда мнѣ разказывали исторію полковника и его алмаза, я до такой степени сознавалъ опасность, которой подвергался мистеръ Франклинъ Блекъ (на него непремѣнно бы напали, еслибъ ему не посчастливилось возвращаться къ леди Вериндеръ въ обществѣ нѣсколькихъ человѣкъ), и такъ твердо убѣжденъ былъ въ сильнѣйшей опасности, грозящей самой миссъ Вериндеръ, что совѣтовалъ послѣдовать плану полковника и уничтожить тождество драгоцѣннаго камня, расколовъ его на части. Затѣмъ, вамъ не менѣе меня извѣстно, какъ его странное исчезновеніе въ ту же ночь сдѣлало мой совѣтъ безполезнымъ, совершенно разстроивъ заговоръ, и какъ дальнѣйшія предпріятія Индѣйцевъ были парализованы на другой же день заключеніемъ ихъ въ тюрьму. Этимъ заканчивается первый актъ заговора. Прежде нежели мы перейдемъ ко второму, позвольте спросить, разъяснилъ ли я ваше противорѣчіе съ достаточною удовлетворительностью для практическаго ума?
   Нельзя отвергать, что онъ прекрасно разъяснилъ это противорѣчіе, благодаря превосходному знанію индѣйскаго характера и тому обстоятельству, что умъ его не былъ обремененъ сотнями другихъ завѣщаній со времени смерти полковника Гернкасля!
   -- До сихъ поръ, значитъ, все ладно, продолжалъ мистеръ Мортветъ. -- Первый удобный случай овладѣть алмазомъ былъ потерявъ Индѣйцами въ тотъ день какъ ихъ посадили во фризингальскую тюрьму. Когда же онъ представился онъ вторично? Вторично онъ имъ представился,-- на что я имѣю доказательства,-- во время самаго заключенія ихъ.
   Пріостановивъ разказъ, онъ вынулъ свою записную книжку и развернулъ ее на извѣстной страницѣ.
   -- Въ то время, продолжалъ онъ:-- я гостилъ у знакомыхъ во Фризингаллѣ. За день или за два до освобожденія Индѣйцевъ (кажется, въ понедѣльникъ) смотритель тюрьмы принесъ мнѣ письмо. Оно было доставлено на имя Индѣйцевъ какою-то мистрисъ Маканнъ, у которой она нанимала квартиру, и было получено ею наканунѣ по почтѣ. Тюремныя власти замѣтили, что на почтовомъ штемпелѣ значилось "Ламбетъ", а форма адреса на кувертѣ, хотя, и правильно написаннаго по-англійски, странно отличалась отъ обычныхъ надписей этого рода. Распечатавъ его, она увидѣла, что письмо писано на иностранномъ языкѣ, и не ошиблась, признавъ его индостанскимъ. Обращаясь ко мнѣ, они конечно желали, чтобъ я перевелъ имъ письмо. Я снялъ копію съ оригинала, вмѣстѣ съ переводомъ, въ свою записную книжку,-- и вотъ она къ вашимъ услугамъ.
   Онъ подалъ мнѣ развернутую книжку. Первою была копія съ адреса письма. Онъ былъ записанъ въ строку, безъ всякихъ знаковъ препинанія: "Тремъ индѣйцамъ живущимъ у леди по имени Маканнъ во Фризингаллѣ въ Йоркширѣ." Затѣмъ слѣдовала индѣйскія буквы; англійскій переводъ былъ въ концѣ и заключался въ слѣдующихъ загадочныхъ словахъ:
   
   "Во имя князя ночи, сѣдящаго на сайгѣ, объемлющаго руками четыре угла земли. Братія, станьте лицомъ на полдень и ступайте въ многошумную улицу, которая ведетъ на грязную рѣку. Потому что очи мои видѣли его."
   
   Тутъ письмо кончалось, безъ числа и подписи. Я возвратилъ его мистеру Мортвету и признался, что этотъ любопытный обращикъ индѣйской переписки нѣсколько озадачилъ меня.
   -- Я могу объяснить вамъ первую фразу, оказалъ онъ,-- а поведеніе Индѣйцевъ объяснитъ остальныя. Въ индѣйской миѳологіи богъ луны изображается въ видѣ четверорукаго божества, сидящаго на сайгѣ, а князь ночи -- это одинъ изъ его титуловъ. Вотъ уже въ самомъ началѣ нѣчто возбуждающее подозрѣніе своимъ сходствомъ съ косвеннымъ намекомъ на Лунный камень. Теперь посмотримъ, что же сдѣлали индѣйцы послѣ того, какъ тюремныя власти дозволили имъ прочесть письмо. Въ тотъ самый день какъ ихъ выпустили на свободу, они тотчасъ пошли на станцію желѣзной дороги и взяли мѣста въ первомъ поѣздѣ отправлявшемся въ Лондонъ. Мы всѣ во Фризингаллѣ чрезвычайно сожалѣли, что за ихъ дѣйствіями не было тайнаго присмотра. Но, послѣ того какъ леди Вериндеръ отпустила полицейскаго офицера и остановила дальнѣйшее слѣдствіе о пропажѣ Луннаго камня, никто не осмѣливался ворошить это дѣло. Индѣйцы вольны были ѣхать въ Лондонъ и поѣхали. Что же мы вслѣдъ за тѣмъ услыхали о нихъ, мистеръ Броффъ?
   -- Она безпокоили мистера Локера, отвѣтилъ я,-- бродя вокругъ его дома въ Ламбетѣ.
   -- Читали вы рапортъ о прошеніи мистера Локера въ судъ?
   -- Да.
   -- Излагая дѣло, онъ, между прочимъ, если вы не забыли, упоминаетъ объ иностранцѣ, нанявшемся къ нему въ работники, котораго онъ только что разчелъ по подозрѣнію въ попыткѣ на воровство и въ стачкѣ съ надоѣдавшими ему Индѣйцами. Изъ этого, мистеръ Броффъ, довольно просто выводится, кто именно писалъ вотъ это озадачившее васъ письмо, и которое изъ восточныхъ сокровищъ мистера Локера пытался украсть рабочій.
   Выводъ (какъ я поспѣшилъ сознаться) былъ такъ простъ, что подсказывать его нѣтъ надобности. Я никогда не сомнѣвался, что въ то время, о которомъ говорилъ мистеръ Мортветъ, Лунный камень попалъ въ руки мистера Локера. Меня занималъ одинъ вопросъ: какъ развѣдали объ этомъ обстоятельствѣ Индѣйцы? И этотъ вопросъ (котораго разрѣшеніе, казалось мнѣ, труднѣе всѣхъ) теперь, подобно прочимъ, не остался безъ отвѣта. Несмотря на свое адвокатство, я начиналъ сознавать, что мистеру Мортвету можно позволить вести себя съ завязанными глазами въ послѣдніе закоулки того лабиринта, въ которомъ онъ служилъ мнѣ проводникомъ до сихъ поръ. Я сдѣлалъ ему комплиментъ въ такомъ смыслѣ, а онъ весьма милостиво принялъ эту маленькую уступку.
   -- Прежде чѣмъ я отаву продолжить, вы въ свою очередь сообщите мнѣ нѣкоторое свѣдѣніе, сказалъ онъ:-- кто-нибудь долженъ же былъ перевезти Лунный камень изъ Йоркшира въ Лондонъ. И кто-нибудь получалъ деньги подъ залогъ его, иначе онъ никогда не попалъ бы къ мистеру Локеру. Нѣтъ ли какого-нибудь свѣдѣнія относительно этой личности?
   -- Никакого, сколько мнѣ извѣстно.
   -- Кажется, ходилъ слухъ про мистера Годфрея Абльвайта. Говорятъ, онъ извѣстный филантропъ: начать съ того, что ужь это прямо не въ его пользу....
   Я отъ всего сердца согласился съ мистеромъ Мортветомъ, но въ то же время считалъ своимъ долгомъ увѣдомить его (разумѣется, не упоминая имени миссъ Вериндеръ), что мистеръ Годфрей Абльвайтъ очистился отъ всякихъ подозрѣній, представивъ доказательства, за несомнѣнность которыхъ я могу поручиться.
   -- Очень хорошо, спокойно проговорилъ мистеръ Мортветъ:-- предоставимъ времени разъяснить это дѣло. А пока, мистеръ Броффъ, для вашей пользы, вернемтесь опять къ Индѣйцамъ. Поѣздка ихъ въ Лондонъ окончилась тѣмъ только, что они стали жертвой новаго пораженія. Потерю втораго случая овладѣть алмазомъ надо приписать, какъ мнѣ кажется, единственно хитрости и предусмотрительности мистера Локера, который не даромъ же стоитъ во главѣ прибыльнаго и древняго промысла ростовщиковъ! Поспѣшно отказавъ нанятому имъ человѣку, онъ лишилъ Индѣйцевъ помощи, которую сообщникъ непремѣнно оказалъ бы имъ, однажды попавъ въ домъ. Спѣшнымъ перемѣщеніемъ Луннаго камня къ своему банкиру,онъ захватилъ заговорщиковъ врасплохъ, пока у нихъ еще не было на-готовѣ новаго плана ограбить его. какимъ образомъ послѣ того Индѣйцы разузнали о его дѣйствіяхъ, и какъ они постарались овладѣть распиской его банкира, все это событія, слишкомъ свѣжія для того чтобы стоило на нихъ останавливаться. Довольно упомянуть, что Лунный камень, сданный (подъ общимъ названіемъ "драгоцѣнности") въ кладовую банкира, еще разъ выскользнулъ изъ ихъ рукъ. Теперь, мистеръ Броффъ, каковъ будетъ третій случай овладѣть алмазомъ? И когда онъ имъ представится?
   Какъ только вопросъ этотъ сорвался у него съ языка, я наконецъ постигъ цѣль посѣщенія Индѣйцемъ моей конторы!
   -- Вижу! воскликнулъ я:-- Индѣйцы не менѣе насъ увѣрены, что Лунный камень былъ заложенъ; онъ надлежало въ точности узнать самый ранній срокъ, чрезъ который можно выкупить залогъ,-- потому что это будетъ самымъ раннимъ срокомъ, по истеченіи котораго алмазъ возьмутъ изъ-подъ охраны въ банкѣ.
   -- Вѣдь я говорилъ, что вы сами доберетесь, мистеръ Броффъ, если только я дамъ вамъ хорошую заручку. Какъ только минетъ годъ со времени залога Луннаго камня, индѣйцы станутъ высматривать третьяго случая. Мистеръ Локеръ самъ онъ сказалъ сколько придется ждать, а вашъ почтенный авторитетъ убѣдилъ ихъ въ томъ, что мистеръ Локеръ сказалъ правду. Можемъ ли мы хоть приблизительно угадать время, около котораго алмазъ попалъ въ рука ростовщика?
   -- Около конца прошлаго іюня, отвѣтилъ я,-- насколько я могу сообразить.
   -- А годъ у васъ теперь сорокъ-восьмой. Очень хорошо. Если неизвѣстное лицо, заложившее Лунный камень, сможетъ выкупить его черезъ годъ, то драгоцѣнность вернется въ его рука къ концу іюня сорокъ-девятаго. Къ тому времени я буду за тысяча миль отъ Англіи и здѣшнихъ вѣстей. Но вамъ не худо бы запасать это на память и устроиться такъ, чтобъ на то время быть въ Лондонѣ.
   -- Вы думаете, что надо ждать чего-нибудь важнаго? спросилъ я.
   -- Я думаю, отвѣтилъ онъ,-- что мнѣ безопаснѣе будетъ находиться среди свирѣпѣйшихъ фанатиковъ Средней Азіи нежели переступить порогъ банка съ Луннымъ камнемъ въ карманѣ. Замыслы Индѣйцевъ была дважды разстроены, мистеръ Броффъ. Я твердо увѣренъ, что въ третій разъ они этого не допустятъ.
   То была послѣднія слова, сказанныя имъ по этому предмету. Подали кофе; гости встала изъ-за стола и разбрелась по комнатѣ; а мы пошли наверхъ, присоединиться къ бывшимъ на обѣдѣ дамамъ. Я записалъ число на память, и пожалуй не лишнимъ будетъ закончить мой разказъ воспроизведеніемъ этой отмѣтки.
   Іюнь, сорокъ-девятаго. Къ концу мѣсяца ждать вѣстей объ Индѣйцахъ.
   Сдѣлавъ это, я не имѣю болѣе никакихъ правъ пользоваться перомъ и передаю его непосредственно слѣдующему за мной разкищаку.
   

Разсказъ 3-й, доставленный Франклиномъ Блекомъ.

   Весною 1849 года я скитался на Востокѣ и только что измѣнилъ планъ путешествія, составленный мною за нѣсколько мѣсяцевъ предъ тѣмъ и сообщенный моимъ лондонскимъ представителямъ: адвокату и банкиру.
   Вслѣдствіе этой перемѣны мнѣ надо было послать одного изъ служителей за полученіемъ писемъ и денегъ отъ англійскаго консула въ нѣкій городокъ, который, по новому маршруту, не входилъ уже въ число моихъ стоянокъ. Слуга долженъ былъ нагнать меня въ назначенномъ мѣстѣ, въ извѣстное время. Непредвидѣнный случай замедлилъ его возвращеніе. Около недѣлт прождалъ я съ моими людьми, расположась лагеремъ на краю пустыни. Къ концу этого времени пропадавшій слуга явился въ мою палатку съ деньгами и письмами.
   -- Кажется, я привезъ вамъ дурныя вѣсти, сэръ, сказалъ онъ, указывая на одно изъ писемъ съ траурною каемочкой и почеркомъ мистера Броффа на адресѣ.
   По мнѣ въ подобныхъ случаяхъ отсрочка всего невыносимѣе. Я прежде всего распечаталъ письмо съ траурною каемочкой.
   Оно извѣщало меня, что отецъ мой померъ, а я сталъ наслѣдникомъ его значительнаго богатства. Состояніе, переходившее такомъ образомъ въ мои руки, влекло за собой и отвѣтственность, вслѣдствіе чего мистеръ Броффъ убѣждалъ меня возвратиться въ Англію, не теряя времени.
   На разсвѣтѣ слѣдующаго утра я двинулся въ обратный путь къ родинѣ.
   Портретъ мой, нарисованный старымъ дружищемъ Бетереджемъ около времени моего отъѣзда изъ Англіи, мнѣ кажется, нѣсколько утрированъ. Чудакъ, по-своему, пресеріозно передалъ одинъ изъ сатирическихъ намековъ молодой госпожи на мое заграничное воспитаніе, и дошелъ до убѣжденія, что дѣйствительно видитъ во мнѣ тѣ французскіе, нѣмецкія, и италіянскія стороны моего характера, которыя моя веселая кузина только въ шутку отыскивала и которыя дѣйствительно-то существовали лишь въ воображеніи нашего добраго Бетереджа. Но за исключеніемъ этой скидки, я долженъ сознаться, что онъ вполнѣ справедливо изобразилъ меня оскорбленнымъ обращеніемъ Рахили до глубины сердца и покидающимъ Англію въ припадкѣ нестерпимыхъ мукъ, причиненныхъ самымъ горькимъ разочарованіемъ въ жизни.
   Я уѣзжалъ за границу, рѣшась, при помощи перемѣны мѣстъ и разлуки,-- забыть ее. Я убѣжденъ въ неправильности взгляда на человѣческую природу, отрицающаго въ такихъ обстоятельствахъ дѣйствительную пользу перемѣны мѣстъ и отсутствія: она отвлекаютъ вниманіе человѣка отъ исключительнаго созерцанія собственной скорби. Я никогда не забывалъ ея; во мучительныя воспоминанія теряли свою горечь по мѣрѣ того, какъ вліяніе времени, разстоянія и новизны возрастало между мной и Рахилью.
   Съ другой стороны не менѣе вѣрно и то, что, какъ только я собрался домой,-- лѣкарство, имѣвшее несомнѣнный успѣхъ, стало теперь также несомнѣнно терять свою цѣлебность. Чѣмъ ближе становилась страна, въ которой она живетъ, и надежда снова увидать ее, тѣмъ неодолимѣе начинало заявлять свою власть надо мной ея вліяніе. По возвращеніи въ Англію, она была первою, о комъ я спросилъ, встрѣтясь съ мистеромъ Броффомъ.
   Я, конечно, узналъ о всемъ происходившемъ въ мое отсутствіе: другими словами, о всемъ изложенномъ здѣсь въ разказѣ Бетереджа,-- за исключеніемъ одного обстоятельства. Въ то время мистеръ Броффъ не считалъ себя въ правѣ сообщить мнѣ причины, втайнѣ обусловившія размолвку Рахили и Годфрея Абльвайта. Я не докучалъ ему затруднительными вопросами по этому щекотливому предмету. Послѣ ревнивой досады, возбужденной во мнѣ слухомъ, что она нѣкогда помышляла о замужествѣ съ Годфреемъ, я нашелъ достаточное облегченіе въ увѣренности, что, поразмысливъ, она убѣдилась въ поспѣшности своего поступка и сама взяла назадъ свое слово.
   Выслушавъ разказъ о прошломъ, я весьма естественно обратился къ текущимъ вопросамъ (и все объ Рахили!). На чье попеченіе перешла она изъ дома мистера Броффа? И гдѣ она живетъ?
   Она жила у вдовой сестры покойнаго сэръ-Джона Вериндера,-- нѣкоей мистрисъ Мерридью, которая была приглашена душеприкащиками леди Вериндеръ въ опекунши и приняла это предложеніе. По словамъ мистера Броффа, они отлично поладили между собой и въ настоящее время устроились въ домѣ мистрисъ Мерридью на Портлендъ-Плесѣ.
   Полчаса спустя по полученіи этого извѣстія я шелъ по дорогѣ къ Портлендъ-Плесу, не имѣвъ духу даже признаться въ этомъ мистеру Броффу! Человѣкъ, отворившій мнѣ дверь, не зналъ навѣрно, дома ли миссъ Вериндеръ. Я послалъ его на верхъ съ моею карточкой, въ видѣ скорѣйшаго способа разрѣшать вопросъ. Слуга вернулся ко мнѣ съ непроницаемымъ выраженіемъ въ лицѣ и объявилъ, что миссъ Вериндеръ нѣтъ дома.
   Другихъ я могъ бы заподозрить въ преднамѣренномъ отказѣ принять меня. Но подозрѣвать Рахиль не было возможности. Я сказалъ, что зайду вечеркомъ часамъ къ шести.
   Въ шесть часовъ мнѣ вторично объявили, что миссъ Вериндеръ нѣтъ дома. Не оставлено ли мнѣ ѣтъ. Чѣмъ старательнѣе размышлялъ я о томъ, что произошло между нами, тѣмъ сильнѣе я подозрѣвалъ, что выставленная шкатулка и просьба о займѣ были просто формальностями, пущенными въ ходъ только для того, чтобы приложить путь къ послѣднему вопросу, сдѣланному мнѣ.
   Я убѣдился въ справедливости этого заключенія -- и старался сдѣлать шагъ далѣе и угадать причины побудившія къ этому индійца -- когда мнѣ принесли письмо отъ самаго Септимуса Люкера. Онъ просилъ у меня прощенія въ выраженіяхъ противно раболѣпныхъ и увѣрялъ меня, что онъ можетъ объяснить все удовлетворительнымъ для меня образомъ, если я удостою согласиться лично съ немъ увидѣться.
   Я еще разъ пожертвовалъ дѣлами для простого любопытства. Я удостоилъ назначить ему свиданіе въ моей конторѣ на слѣдующій день.
   Мистеръ Люкеръ оказался во всѣхъ отношеніяхъ гораздо ниже индійца -- онъ былъ такой пошлый, такой безобразный, такой раболѣпный -- что его не стоитъ описывать подробно на этихъ страницахъ. Сущность того, что онъ мнѣ сказалъ, можно объяснить слѣдующимъ образомъ:
   Наканунѣ того дня, какъ у меня былъ индіецъ, этотъ изящный джентльмэнъ удостоилъ посѣтить мистера Люкера. Несмотря на его европейскій костюмъ, мистеръ Люкеръ тотчасъ узналъ въ своемъ гостѣ начальника трехъ индійцевъ, которые прежде надоѣли ему, шатаясь около его дома, такъ что ему ничего не оставалось болѣе, какъ обратиться къ судьѣ. Послѣ этого изумительнаго открытія, онъ дошелъ до заключенія (признаюсь, довольно естественнаго), что онъ непремѣнно долженъ принадлежать къ шайкѣ тѣхъ трехъ людей, которые завязали ему глаза, заткнули ротъ и отняли у него росписку банкира. Результатъ былъ тотъ, что онъ оцѣпенѣлъ отъ ужаса и твердо вѣрилъ, что насталъ его послѣдній часъ.
   Съ своей стороны, индіецъ сохранялъ роль совершенно незнакомаго человѣка. Онъ вынулъ маленькую шкатулочку и обратился къ мистеру Люкеру съ такою точно просьбой, съ какой обратился ко мнѣ. Чтобы поскорѣе избавиться отъ него, мистеръ Люкеръ тотчасъ объявилъ, что у него нѣтъ денегъ. Индіецъ потомъ просилъ его назвать человѣка, къ которому было бы лучше и безопаснѣе обратиться за займомъ. Мистеръ Люкеръ отвѣчалъ, что лучше и безопаснѣе въ подобныхъ случаяхъ обращаться къ стряпчему, пользующемуся хорошей репутаціей. Когда индіецъ просилъ его назвать человѣка такой репутаціи и такой профессіи, мистеръ Люкеръ назвалъ меня -- по той простой причинѣ, что будучи крайне испуганъ, онъ прежде всего случайно вспомнилъ обо мнѣ.
   -- Потъ лилъ съ меня какъ дождь, сэръ, заключилъ этотъ несчастный человѣкъ.-- Я не зналъ, о чемъ я говорилъ. И надѣюсь, что вы оставите это безъ вниманія, сэръ, въ уваженіе того, что я просто былъ перепуганъ до помѣшательства.
   Я довольно любезно извинилъ этого человѣка Это былъ кратчайшій способъ освободиться отъ него. Когда онъ уходилъ, я удержалъ его, чтобы сдѣлать одинъ вопросъ. Не сказалъ ли индіецъ чего-нибудь замѣчательнаго въ ту минуту, какъ уходилъ изъ дома мистера Люкера?
   Да! Индіецъ сдѣлалъ именно тотъ самый вопросъ мистеру Люкеру, когда уходилъ, какой сдѣлалъ мнѣ.
   Что это значило? Объясненіе мистера Люкера не помогло мнѣ разрѣшить проблему. Моя собственная находчивость, съ которой я посовѣтовался потомъ, оказалась также неспособна сладить съ этимъ затрудненіемъ. Въ этотъ вечеръ я обѣдалъ въ гостяхъ, и пошелъ наверхъ не въ весьма пріятномъ расположеніи духа, не подозрѣвая, что дорога въ мою уборную и дорога къ открытію значатъ въ этомъ случаѣ одно и то же.
   

Глава III.

   Главнымъ лицомъ между гостями за обѣдомъ я нашелъ мистера Миртуэта.
   Когда онъ появился въ Англіи послѣ своихъ странствованія), общество очень заинтересовалось этимъ путешественникомъ, какъ, человѣкомъ, который имѣлъ много опасныхъ приключеній, избавился и могъ разсказывать о нихъ. Теперь онъ объявилъ о своемъ намѣреніи воротиться на сцену своихъ подвиговъ и проникнуть въ области, еще неизвѣданныя. Это великолѣпное равнодушіе, увѣренность въ своемъ счастьи и намѣреніе подвергнуть опасности свою жизнь возбудили снова ослабѣвшій интересъ поклонниковъ героя. Теорія вѣроятностей была противъ возможности его спасенія въ этомъ случаѣ. Не каждый день можемъ мы встрѣчаться съ замѣчательнымъ человѣкомъ за обѣдомъ и чувствовать, что скоро услышимъ извѣстіе объ его убійствѣ.
   Когда мущины остались въ столовой одни, мнѣ пришлось сидѣть возлѣ мистера Мёртуэта. Всѣ гости были англичане и безполезно говорить, что какъ только присутствіе дамъ перестало сдерживать насъ, разговоръ обратился на политику.
   Относительно этого всепоглощающаго національнаго предмета я одинъ изъ самыхъ не англійскихъ англичанъ. Вообще разговоръ о политикѣ кажется мнѣ самымъ скучнымъ и самымъ безполезнымъ изъ всѣхъ разговоровъ. Взглянувъ на мистера Мёртуэта, когда бутылка первый разъ обходила вокругъ стола, я увидалъ, что онъ, повидимому, раздѣляетъ мой образъ мыслей. Онъ поступалъ очень осторожно со всевозможнымъ уваженіемъ къ чувствамъ своего гостя, но тѣмъ не менѣе было вѣрно то, что онъ собирался вздремнуть. Мнѣ пришло въ голову, что стоитъ попытаться, не разгонитъ ли его сонъ разговоръ о Лунномъ камнѣ, и если такъ, то посмотрѣть, что онъ думаетъ о послѣднемъ новомъ поворотѣ индійскаго заговора, обнаружившимся въ моей конторѣ.
   -- Если я не ошибаюсь, мистеръ Мёртуэтъ, началъ я: -- вы были знакомы съ покойной лэди Вериндеръ и нѣсколько интересовались странными событіями, кончившимися пропажею Луннаго камня?
   Знаменитый путешественникъ сдѣлалъ мнѣ честь тотчасъ очнуться отъ своей дремоты и спросить меня, кто я таковъ. Я сообщилъ ему о моихъ отношеніяхъ къ Гернкастльской фамиліи, не забывая того страннаго положенія, которое я занималъ относительно полковника и его алмаза. Мистеръ Мёртуэтъ повернулся на своемъ стулѣ такъ, чтобы оставить позади себя всю компанію (и консерваторовъ и либераловъ), и сосредоточилъ все свое вниманіе на простомъ мистерѣ Брёффѣ, стряпчемъ, жительствующемъ на сквэрѣ Грэйс-Иннъ.
   -- Слышали вы что-нибудь въ послѣднее время объ индійцахъ? спросилъ онъ.
   -- Имѣю всѣ причины такъ полагать, отвѣчаетъ я: -- что одинъ изъ нихъ имѣлъ свиданіе со много въ моей конторѣ вчера.
   Мистера Мёртуэта не легко было удивить, но этотъ послѣдній отвѣтъ мой совершенно поразилъ его. Я разсказалъ, что случилось съ мистеромъ Люкеромъ и что случилось со мной точь-въ-точь какъ описывалъ здѣсь.
   -- Это ясно, что прощальный вопросъ индійца имѣлъ цѣль, прибавилъ я.-- Зачѣмъ бы ему такъ хотѣлось знать, въ какой срокъ должникъ обязанъ заплатить свой долгъ?
   -- Возможно ли, что вы не понимаете его причини, мистеръ Брёффъ?
   -- Я стыжусь моей глупости, мистеръ Мёртуэтъ, но не понимаю.
   Знаменитому путешественнику показалось очень интересно извѣдать до самой низкой глубины всю обширность моей глупости,
   -- Позвольте мнѣ сдѣлать вамъ одинъ вопросъ, сказалъ онъ:-- въ какомъ положеніи находится теперь заговоръ, чтобы захватить Лунныи камень?
   -- Не могу сказать, отвѣчалъ я.-- Заговоръ индійцевъ тайна для меня.
   -- Заговоръ индійцевъ, мистеръ Брёффъ, можетъ быть тайною для васъ только, потому что вы никогда серьезно не разсматривали его. Не пересмотрѣть ли намъ ею вмѣстѣ съ того времени, когда вы написали завѣщаніе полковника Гернкастля, до того времени, когда индіецъ пришелъ въ вашу контору? Въ вашемъ положеніи и для интересовъ миссъ Вериндеръ должно быть очень важно, чтобы вы могли ясно понимать это дѣло на случаи надобности. Скажите мнѣ, помня это, сами ли вы хотите узнать побудительныя причины индійцевъ, или желаете, чтобы я избавилъ васъ отъ хлопотъ и сообщилъ вамъ то, что я думаю объ этомъ?
   Безполезно говорить, что я вполнѣ оцѣнилъ практическую цѣль, которую онъ имѣлъ въ виду, и выбралъ первый изъ двухъ предложенныхъ вопросовъ.
   -- Очень хорошо, сказалъ мистеръ Мёртуэтъ.-- Мы прежде всего коснемся вопроса о лѣтахъ трехъ индійцевъ. Я могу поручиться, что они всѣ кажутся однихъ лѣтъ -- вы можете сами рѣшить, въ цвѣтущей ли порѣ жизни находился человѣкъ, котораго вы видѣли. Вы думаете, что ему нѣтъ и сорока? Я самъ такъ думаю. Мы скажемъ, что ему нѣтъ еще сорока лѣтъ. Теперь оглянитесь на то время, когда полковникъ Гернкастль пріѣхалъ въ Англію и когда вы были замѣшаны въ тотъ планъ, который онъ принялъ для сохраненія своей жизни. Я не заставляю васъ считать годы. Я только скажу, это ясно, что эти индійцы по своимъ лѣтамъ должны быть преемниками трёхъ другихъ индійцевъ (это все брамины самой высокой касты, мистеръ Бреффъ!), которые послѣдовали за полковникомъ сюда. Очень хорошо. Эти наши люди смѣнили тѣхъ, которые были здѣсь прежде нихъ. Еслибъ они только сдѣлали это, то и не стоило бы разузнавать объ этомъ дѣлѣ. Но они сдѣлали болѣе. Они смѣнили ту организацію, которую ихъ предшественники установили въ этой странѣ. Не пугайтесь. Я не сомнѣваюсь, что эта организація по нашимъ понятіямъ самое пустое дѣло. Она заключается въ томъ, чтобы распоряжаться деньгами, услугами, когда онѣ понадобятся англичанъ того туманнаго сорта, которые ведутъ въ Лондонѣ загадочную жизнь, и наконецъ тайнымъ сочувствіемъ тѣхъ немногихъ ихъ соотечественниковъ, которые занимаются какими-нибудь разнообразными дѣлами въ этомъ большомъ городѣ. Вы видите, что въ этомъ нѣтъ ничего грознаго. Но это стоитъ замѣтить, потому что можетъ быть мы найдемъ случай обратиться впослѣдствіи къ этой скромной маленькой индійской организаціи. Разъяснивъ такимъ образомъ дѣло, я теперь сдѣлаю вамъ вопросъ и ожидаю, что ваша опытность отвѣтитъ мнѣ на него. Какое событіе подало индійцамъ первую возможность захватить алмазъ?
   Я понялъ этотъ намекъ на мою опытность.
   -- Первая возможность, отвѣчалъ я:-- была подана имъ смертью полковника Гернкастла. Я полагаю, что имъ сдѣлалась извѣстна его смерть.
   -- Разумѣется. Стало бить, вы видите, что эта смерть подала имъ первую возможность. До того времени Лунный камень хранился въ кладовой банкира. Вы написали завѣщаніе полковника, въ которомъ онъ отказывалъ эту драгоцѣнность своей племянницѣ. Завѣщаніе было предъявлено обыкновеннымъ порядкомъ. Какъ юристъ, вы безъ труда догадаетесь, какъ индійцы должны были поступить (по совѣту англичанъ) послѣ этого.
   -- Они взяли копію съ завѣщанія изъ Доктор-Коммонсъ, сказалъ я.
   -- Именно. Тотъ или другой изъ этихъ туманныхъ англичанъ, о которыхъ я упоминалъ, досталъ для нихъ копію. Изъ этой копіи они узнали, что Лунный камень былъ завѣщанъ дочери лэди Вериндеръ и что мистеръ Блэкъ старшій, или человѣкъ, выбранный имъ, долженъ былъ отдать его въ ея руки. Вы согласитесь со мною, что необходимыя свѣдѣнія о такимъ людяхъ, какъ лэди Вериндеръ и мистеръ Блэкъ, очень легко получить. Единственное затрудненіе для индійцевъ состояло въ томъ, чтобы рѣшить, когда сдѣлать имъ попытку похитить алмазъ: тогда ли, когда его вынимали изъ банка, или подождать, когда его увезутъ въ Йоркширъ въ домъ лэди Вериндеръ. Второй способъ очевидно былъ самый безопасный, и вотъ вамъ объясненіе появленія индійцевъ въ Фризинголлѣ, переодѣтыхъ фокусниками. Безполезно говорить, что въ Лондонѣ ихъ организація сообщала имъ свѣдѣнія о событіяхъ. Для этого достаточно было двухъ человѣкъ. Одинъ долженъ былъ слѣдить за тѣмъ, кто пошелъ въ банкъ изъ дома мистера Блэка. Другой, вѣроятно, угостилъ пивомъ слугъ въ домѣ мистера Блэка и узналъ отъ нихъ домашнія новости. Эти самыя обыкновенныя мѣры доставили имъ свѣдѣнія, что мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ былъ въ банкѣ и что онъ единственный человѣкъ изъ этого дома ѣхалъ къ лэди Вериндеръ. Что потомъ вышло изъ этого открытія, вы, безъ сомнѣнія, помните такъ же вѣрно, какъ и я.
   Я вспомнилъ, что Фрэнклинъ Блэкъ примѣтилъ одного изъ шпіоновъ на улицѣ -- что онъ вслѣдствіе этого ускорилъ время своего пріѣзда въ Йоркширъ на нѣсколько часовъ -- и что (по милости превосходнаго совѣта старика Беттереджа) отдалъ алмазъ въ фризинголлскій банкъ прежде чѣмъ индійцы надѣялись увидѣть его въ Йоркширѣ. До-сихъ-поръ все совершенно ясно. По такъ какъ индійцы не знали принятой предосторожности, то какимъ образомъ не сдѣлали они покушенія на домъ луди Вериндеръ (въ которомъ они предполагали алмазъ) во весь тотъ промежутокъ, который прошелъ до рожденія Рэчель?
   Представивъ это затрудненіе мистеру Мёртуэту, я счелъ нужнымъ прибавить, что я слышалъ о малышкѣ, о чернилахъ и о всемъ остальномъ, и что объясненіе, основанное на теоріи ясновидѣнія, не убѣждало меня.
   -- И меня также, сказалъ мистеръ Мёртуэтъ.-- Ясновидѣніе къ этомъ случаѣ просто показываетъ романическую сторону индійскаго характера. Для этихъ людей окружить ихъ утомительное и опасное порученіе въ этой странѣ чудеснымъ и сверхъестественнымъ было бы успокоительно и поощрительно -- я согласенъ, что это совершенно непонятно для англичанина. Мальчикъ ихъ неоспоримо субъектъ чувствительный для месмерическаго вліянія и подъ этимъ вліяніемъ онъ, безъ сомнѣнія, отражалъ то, что уже находилось къ душѣ человѣка магнитизирущаго его. Я испытывалъ теорію ясновидѣнія -- и никогда не находилъ, чтобы проявленія заходили далѣе этого пункта. Индійцы не такъ смотрятъ на этотъ вопросъ; индійцы смотрятъ на своего мальчика какъ на зрителя предметовъ невидимыхъ для ихъ глазъ -- и я повторяю, въ этомъ чудѣ они находятъ источникъ новаго интереса для цѣли, соединяющей ихъ. Я упоминаю объ этомъ только какъ о любопытномъ взглядѣ на человѣческій характеръ, который долженъ быть совершенно новъ для васъ. Намъ нѣтъ никакого дѣла до ясновидѣнія, месмеризма или чего-нибудь другого, чему трудно было бы повѣрить практическому человѣку въ тѣхъ розысканіяхъ, которыя мы теперь производимъ. Цѣль моя -- прослѣдить индійскій заговоръ шагъ за шагомъ и вывесть результатъ раціональными способами изъ естественныхъ причинъ. Успѣлъ ли я до-сихъ-поръ удовлетворить ваше любопытство?
   -- Конечно такъ, мистеръ Мёртуэтъ! Однако, я съ нетерпѣніемъ ожидаю услышать раціональное объясненіе въ томъ затрудненія, которое я сейчасъ имѣлъ честь представить вамъ.
   Мистеръ Мёртуэтъ улыбнулся.
   -- Это затрудненіе разрѣшить легче всего, сказалъ онъ.-- Позвольте мнѣ начать согласіемъ, что ваше Объясненіе дѣла было совершенно правильно. Индійцы, безъ сомнѣнія, не знали, чай мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ сдѣлалъ съ алмазомъ, потому что мы видимъ, какъ они сдѣлали свою первую ошибку въ первый вечеръ пріѣзда мистера Блэка въ домъ его тетки.
   -- Ихъ первую ошибку? повторилъ я.
   -- Конечно! Ошибка ихъ состояла въ томъ, что они допустили Габріэлля Беттереджа застать ихъ на террасѣ вечеромъ. Однако, они имѣютъ ту заслугу, что сами увидали свой фальшивый шагъ -- потому что, какъ вы опять сказали, имѣя мнопі времени въ своемъ распоряженіи, они не подходили къ дому нѣсколько недѣль послѣ того.
   -- Почему, мистеръ Мёртуэтъ? Вотъ что я желаю знать! Почему?
   -- Потому что ни одинъ индіецъ, мистеръ Брёффъ, не стянетъ подвергать себя безполезному риску. Пунктъ, написанный вами въ завѣщаніи полковника Гернкастля, сообщилъ имъ (неправдали?), что Лунный камень переходилъ въ полное владѣніе миссъ Вериндеръ въ день ея рожденія. Очень хорошо. Скажите мнѣ, какъ было безопаснѣе поступить людямъ въ ихъ положеніи? Сдѣлавъ попытку похитить алмазъ, пока онъ находился у мистера Фронклитта Блэка, который уже показалъ, что онъ можетъ подозрѣвать и перехитрить ихъ? Или подождать, пока алмазъ будетъ въ рукахъ молодой дѣвушки, которая съ невинной радостью будетъ надѣвать эту великолѣпную вещь при всякомъ возможномъ случаѣ? Можетъ быть, вамъ нужно доказательства, что моя теорія правильна? Пусть поведеніе индійцевъ служитъ вамъ этимъ доказательствомъ. Они появились въ домѣ, прождавъ всѣ эти недѣли, на день рожденія миссъ Вериндеръ и были вознаграждены за свой терпѣливый разсчетъ, увидѣвъ Лунный камень на платьѣ миссъ Вериндеръ. Когда я услыхалъ исторію полковника и алмаза позднѣе въ этотъ вечеръ, я такъ былъ увѣренъ, какой опасности подвергался мастеръ Фрэнклинъ (индійцы непремѣнно напали бы на него, еслибъ онъ не возвращался въ домъ лэди Вериндеръ вмѣстѣ съ другими людьми), и такъ сильно былъ убѣжденъ, что миссъ Вериндеръ предстоитъ еще худшая опасность, что я посовѣтовалъ послѣдовать плану полковника и уничтожить тождество камня, разбивъ его на отдѣльные куски. Какъ его необыкновенное исчезновеніе въ ту ночь сдѣлало совѣтъ мой безполезнымъ и совершенно опровергнуло индустанскій заговоръ и какъ дальнѣйшія дѣйствія индусовъ были пріостановлены на слѣдующій день заключеніемъ ихъ въ тюрьму, какъ мошенниковъ и бродягъ -- вамъ это такъ же хорошо извѣстно, какъ и мнѣ. Первое дѣйствіе заговора кончается тутъ. Прежде чѣмъ мы перейдемъ ко второму, могу я спросить, объяснилъ ли я затруднительный вопросъ удовлетворительнымъ образомъ для практическаго человѣка?
   Невозможно было опровергать, что онъ прекрасно разрѣшилъ для меня затрудненіе по милости его знанія индійскаго характера -- и по милости того, что ему не приходилось думать такъ какъ мнѣ о сотнѣ другихъ завѣщаній послѣ смерти полковника Гернкастля!
   -- До-сихъ-поръ все идетъ хорошо, продолжалъ мистеръ Мёртуэтъ.-- Первая возможность, представившаяся индусамъ захватить алмазъ, была потеряна въ тотъ день, когда ихъ посадили въ фризинголлскую тюрьму. Когда же имъ представилась другая возможность? Другая возможность представилась -- какъ я могу доказать -- пока они сидѣли еще въ тюрьмѣ.
   Онъ вынулъ свою записную книжку и раскрылъ ее прежде чѣмъ продолжалъ.
   -- Въ то время я гостилъ у моихъ друзей въ Фризинголлѣ, продолжалъ онъ: -- за два дня до того, какъ индійцевъ освободили (это было, кажется, въ понедѣльникъ), тюремный смотритель пришелъ ко мнѣ съ письмомъ. Какая-то мистриссъ Маканнъ, у которой они нанимали квартиру, принесла это письмо одному изъ индійцевъ; письмо это принесъ утромъ къ домъ съ мистриссъ Маканнъ почтальонъ. Тюремныя власти примѣтили, что штемпель былъ Ламбетскій и что адресъ, хотя написанный правильнымъ англійскимъ языкомъ, какъ-то странно несогласовался съ привитою методой адресовывать письма. Распечатавъ письма, они увидали, что оно написано на иностранномъ языкѣ, индустанскомъ, какъ справедливо предположили они. Пришли они ко мнѣ затѣмъ, чтобы я перевелъ имъ это письмо. Я скопировалъ въ моей записной книжкѣ и подлинникъ и мой переводъ -- и вотъ они къ вашимъ услугамъ.
   Онъ подалъ мнѣ развернутый бумажникъ. Прежде всего былъ скопированъ адресъ письма. Оно все было переписано въ одномъ параграфѣ, безъ знаковъ препинанія: "Тремъ индусамъ, живущими у дамы, называющейся Маканнъ, въ Фризинголлѣ, въ Йоркширѣ." Затѣмъ слѣдовалъ индійскій текстъ, а англійскій переводъ стоялъ въ концѣ и былъ выраженъ этими таинственными словами:
   "Именемъ правителя Ночи, который возсѣдаетъ на Сайгѣ, руки котораго обнимаютъ четыре угла земли!
   "Братья, повернитесь лицомъ къ югу и приходите ко мнѣ на улицу многошумную, которая спускается къ грязной водѣ.
   "Причина этому та:
   "Мои собственные глаза видѣли это."
   На этомъ письмо и кончалось, не было ни числа, ни подписи. Я подалъ его обратно мистеру Мёртуэту и признался, что этотъ любопытный обращикъ индустанской корреспонденціи поставилъ меня втупикъ.
   -- Я могу объяснить вамъ первую фразу, сказалъ онъ:-- а поведеніе индійцевъ объяснитъ остальное. Богъ луны представленъ въ индійской миѳологіи четверорукимъ божествомъ, сидящимъ на сайгѣ, а одинъ изъ его титуловъ -- Правитель ночи. Тутъ-то подозрительно похоже на косвенный намекъ на Лунный камень. Теперь посмотримъ, что сдѣлали индійцы, когда тюремныя власти позволили имъ получить письмо. Въ тотъ самый день, какъ ихъ освободили, они тотчасъ отправились на желѣзную дорогу и заняли мѣста въ первомъ поѣздѣ, отправлявшемся въ Лондонъ. Мы всѣ въ Фризинголлѣ думали, что очень жаль, зачѣмъ надъ ихъ поступками не наблюдали втайнѣ. Но послѣ того, калъ лэди Вериндеръ отпустила сыщика и остановила дальнѣйшее слѣдствіе о пропажѣ алмаза, никто другой не могъ сдѣлать ни шага въ этомъ дѣлѣ. Индійцамъ дана была воля ѣхать въ Лондонъ, они въ Лондонъ и поѣхали. Что потомъ мы узнали о нихъ, мистеръ Брёффъ?
   -- Они стали надоѣдать мистеру Люкеру, отвѣчалъ я:-- шатаясь около его дома въ Ламбетѣ.
   -- Вы читали описаніе того, какъ мистеръ Люкеръ обратился къ судьѣ?
   -- Да.
   -- Если вы припомните, онъ упоминалъ объ иностранномъ работникѣ, занимавшемся у него, которому онъ только что отказалъ по подозрѣнію покушенія на воровство; онъ думалъ также, что онъ дѣйствовалъ заодно съ индійцами, надоѣдавшими ему. Выводъ очень простъ, мистеръ Брёффъ, относительно того, кто написалъ письмо, сейчасъ поставившее васъ втупикъ, и какую восточную драгоцѣнность этотъ работникъ покушался украсть.
   Выводъ (какъ я поспѣшилъ сознаться) былъ такъ ясенъ, что на него указывать не было никакой надобности. Я некогда ее сомнѣвался, что Лунный камень попалъ въ руки мистера Люкера въ то время, о которомъ упоминалъ мистеръ Мёртуэтъ. Мой единственный вопросъ состоялъ въ томъ, какъ индійцы ушли объ этомъ обстоятельствѣ. Этотъ вопросъ (по моему, самый затруднительный) получилъ теперь отвѣтъ, какъ и всѣ остальные. Несмотря на то, что я юристъ, я началъ чувствовать, что мистеръ Мёртуэтъ проведетъ меня съ завязанными глазами по послѣднимъ извилинамъ лабиринта, но которому онъ велъ меня до-сихъ-поръ. Я сдѣлалъ ему этотъ комплиментъ и онъ любезно его принялъ.
   -- Вы въ свою очередь доставите мнѣ одно свѣдѣніе, сказалъ онъ.-- Кто-то отвезъ Лунный камень изъ Йоркшира въ Лондонъ и кто-то получилъ за него деньги, а то онъ не былъ бы въ рукахъ мистера Люкера. Неизвѣстно еще, кто это сдѣлалъ?
   -- Сколько мнѣ извѣстно, еще нѣтъ.
   -- Была какая-то улика (не такъ ли?) на мистера Годфри Эбльуайта. Мнѣ сказали, что онъ знаменитый филантропъ -- это ужъ прямо говоритъ противъ него.
   Я искренно согласился съ мистеромъ Мёртуэтонъ. Въ то не время я чувствовалъ себя обязаннымъ сообщить ему (безполезно говорить, что я не назвалъ миссъ Вериндеръ), что мистеръ Годфри Эбльуайтъ оправдался отъ всякаго подозрѣнія на основаніи показаній такого лица, за правдивость котораго я мои поручиться.
   -- Очень хорошо, спокойно сказалъ Мёртуэтъ:-- предоставимъ времени разъяснить это дѣло. А пока, мистеръ Брёффъ, мы должны воротиться къ индійцамъ. Путешествіе ихъ въ Лондонъ просто кончилось тѣмъ, что они сдѣлались жертвою другой неудачи. Потерю второй возможности похитить алмазъ слѣдуетъ, по моему мнѣнію, приписать хитрости и предусмотрительности мистера Люкера -- не даромъ занимающагося прибыльнымъ и старымъ ремесломъ лихоимства! Поспѣшно отказавъ своему работнику, онъ лишилъ индійцевъ помощи, которую ихъ сообщникъ оказалъ бы имъ, впустивъ ихъ въ домъ. Но поспѣшно перенеся Лунный камень къ своему банкиру, онъ озадачилъ заговорщиковъ, прежде чѣмъ они составили новый планъ обокрасть его. Какъ индійцы въ этомъ послѣднемъ случаѣ догадались, что было сдѣлано, и какъ успѣли захватить росписку банкира, событія слишкомъ недавнія для того, чтобы о нихъ распространяться. Довольно будетъ сказать, что они узнали, что Лунный камень опять ускользнулъ отъ нихъ и былъ отданъ (подъ общимъ названіемъ драгоцѣнной вещи) въ кладовую банкира. Какую же третью возможность, мистеръ Брёффъ, имѣютъ они захватить алмазъ, и когда наступитъ она?
   Когда этотъ вопросъ сорвался съ его губъ, я догадался наконецъ, для чего индіецъ приходилъ ко мнѣ вчера.
   -- Вижу! воскликнулъ я.-- Индійцы увѣрены, такъ же какъ и мы, что Лунный камень заложенъ, и имъ непремѣнно нужно знать самый ранній срокъ выкупа залога -- потому что въ то время алмазъ будетъ взятъ отъ банкира!
   -- Я сказалъ вамъ, что вы сами узнаете все, мистеръ Брёффъ, если только я дамъ вамъ возможность догадаться. Черезъ годъ послѣ того, какъ Лунный камень бытъ заложенъ, индійцы будутъ подстерегать третью возможность похитить его. Мистеръ Люкеръ самъ сказалъ имъ, сколько времени намъ придется ждать, и вы своимъ уважаемымъ авторитетомъ подтвердили истину словъ мистера Люкера. Когда по вашему предположенію алмазъ попалъ въ руки заимодавца?
   -- Въ концѣ іюня, отвѣчалъ я:-- сколько мнѣ помнится.
   -- А теперь тысяча-восемьсотъ сороковой годъ. Очень хорошо. Если неизвѣстное лицо, заложившее Лунный камень, можетъ выкупить его черезъ годъ, алмазъ будетъ въ рукахъ этого человѣка опять въ концѣ іюня тысячи-восемьсотъ-сорокъ-девятаго года. Тогда я буду на тысячи миль далеко отъ Англіи я англійскихъ новостей. Но можетъ быть вамъ стоило бы записать число и постараться быть въ Лондонѣ въ то время.
   -- Вы думаете, что случится что-нибудь серьезное? спросилъ я.
   Я думаю, что я буду въ большей безопасности, отвѣчалъ онъ:-- между свирѣпыми фанатиками Центральной Азіи, чѣмъ былъ бы, еслибъ переступилъ за порогъ двери банка съ Луннымъ камнемъ въ карманѣ. Индійцы два раза потерпѣли неудачу, мистеръ Брёффъ. Я твердо убѣжденъ, что они не поддадутся неудачѣ въ третій разъ.
   Это были его послѣднія слова. Принесли кофе; гости встали и разошлись по комнатѣ, а мы пошли къ дамамъ наверхъ.
   Я записалъ число, и можетъ быть не худо, если я кончу мой разсказъ, повторивъ здѣсь мою замѣтку:
   Іюнь тысяча-восемьсотъ-сорокъ девятаго. Ожидать извѣстій объ индійцахъ въ концѣ этого мѣсяца.
   Сдѣлавъ это, я передаю перо, на которое не имѣю болѣе права, тому, кто долженъ писать послѣ меня.
   

ТРЕТІЙ РАЗСКАЗЪ,

Написанный Фрэнклиномъ Блэкомъ.

Глава I.

   Весною въ тысяча-восемьсотъ-сорокъ-девятомъ году я странствовалъ по Бостону и только что перемѣнилъ дорожные длани, которые я составилъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ и которые сообщилъ моему стряпчему и моему банкиру въ Лондонѣ.
   Эта перемѣна сдѣлала для меня необходимымъ послать моего слугу взять мои письма и векселя отъ англійскаго консула изъ одного города, въ которомъ я уже не имѣлъ намѣренія останавливаться по моимъ новымъ планамъ. Слуга мой долженъ былъ опять присоединиться ко мнѣ въ назначенное время и въ назначенномъ мѣстѣ. Случай, въ которомъ онъ былъ невиноватъ, задержалъ его на дорогѣ. Я и нанятые мною люди цѣлую недѣлю ждали на Границахъ пустыни. Въ концѣ этого времени пропадавшій слуга явился у входа въ мою палатку съ деньгами и письмами.
   -- Я боюсь, что привезъ вамъ дурныя извѣстія, сэръ, сказалъ онъ, указывая на одно изъ писемъ съ траурной каймой, на которомъ адресъ былъ написанъ рукою мистера Брёффа.
   Въ такомъ случаѣ я ничего не знаю нестерпимѣе неизвѣстности. Письмо съ траурной каймой я распечаталъ прежде всѣхъ другихъ. Оно увѣдомляло меня, что отецъ мой умеръ и что я былъ наслѣдникомъ его огромнаго состоянія. Богатство, переходившее въ мои руки, приносило съ собою и отвѣтственность; мистеръ Брёффъ упрашивалъ меня не терпя времени воротиться въ Англію.
   На разсвѣтѣ слѣдующаго утра я былъ уже на дорогѣ къ моей родинѣ.
   Портретъ мой, нарисованный моимъ старымъ пріятелемъ Беттереджемъ въ то время, когда я уѣзжалъ изъ Англіи, немного преувеличенъ, какъ мнѣ кажется. Онъ по-своему серьезно перетолковалъ сатирическія замѣчанія своей барышни о моемъ заграничномъ воспитаніи и убѣдилъ себя, что будто-бы онъ дѣйствительно видѣлъ тѣ французскія, нѣмецкія и итальянскія стороны моего характера, надъ которымъ шутила моя веселая кузина и которыя существовали развѣ только въ собственной головѣ нашего добраго Беттереджа. Но, кромѣ итого, я обязанъ признаться, что онъ сказалъ истинную правду, представивъ, что я былъ уязвленъ въ сердце обращеніемъ Рэчель и оставилъ Англію въ первомъ порывѣ страданія, которое возбудило тмь самое горькое разочарованіе въ моей жизни.
   Я уѣхалъ заграницу, рѣшившись -- если перемѣна и отсутствіе могутъ помочь мнѣ -- забыть ее. Я убѣжденъ, что человѣкъ, опровергающій, что перемѣна и отсутствіе помогаютъ въ подобныхъ обстоятельствахъ, не вѣрно смотритъ на человѣческую натуру: перемѣна и отсутствіе отвлекаютъ его вниманіе отъ исключительнаго созерцанія его горести. Я не забывалъ Рэчель, но печаль воспоминанія утратила свою горечь мало-помалу, когда время, разстояніе и новизна становились между Рэчель и мною.
   Съ другой стороны, когда я возвращался на родину, лекарство, такъ вѣрно помогавшее мнѣ, начало теперь слабѣть. Чѣмъ ближе я подвигался къ странѣ, въ которой она жила, и къ возможности опять увидѣться съ нею, тѣмъ непреодолимѣе ея вліяніе начинало опять овладѣвать мною. Когда я уѣзжалъ изъ Англіи, ея пая было послѣднее, которое я позволилъ бы себѣ произнести. Воротившись въ Англію, я прежде всего спросилъ о нея, когда я встрѣтился съ мистеромъ Брёффомъ.
   Разумѣется, мнѣ разсказали все, что случилось въ мое отсутствіе -- другими словами, все что было разсказано здѣсь какъ продолженіе разсказа Беттереджа -- исключая одного обстоятельства. Въ то время мистеръ Брёффъ не считалъ себя въ правѣ сообщить мнѣ о причинахъ, побудившихъ Рэчель и Годфри Эбльуайта отказаться отъ помолвки. Я не безпокоилъ его затруднительными вопросами объ этомъ щекотливомъ предметѣ. Для меня было достаточнымъ облегченіемъ послѣ ревниваго разочарованія, возбужденнаго во мнѣ извѣстіемъ, что она имѣла намѣреніе сдѣлаться женою Годфри, когда я узналъ, что размышленіе убѣдило ее въ опрометчивости ея поступка и что она взяла назадъ свое слово.
   Когда я выслушалъ исторію прошедшаго, мои слѣдующіе разспросы (все о Рэчель!) относились къ настоящему. На попеченіи кого находилась она, оставивъ домъ мистера Брёффа, и гдѣ жила она теперь?
   Она жила у вдовствующей сестры покойнаго сэр-Джона Вериндера -- мистриссъ Мерридью -- которую душеприкащики ея матери просили быть опекуншей и которая приняла это предложеніе. Мнѣ сказали, что онѣ уживаются очень хорошо и теперь помѣстились на весь сезонъ въ домѣ мистриссъ Мерридью на Портлэндской площади.
   Черезъ полчаса послѣ того, какъ я узналъ объ этомъ, я отправился на Портлэндскую площадь -- не имѣя мужества признаться въ этомъ мистеру Брёффу!
   Слуга отворившій дверь, не зналъ, дома ли миссъ Вериндеръ Я послалъ его наверхъ съ моей карточкой, какъ самый скорѣйшій способъ разрѣшить вопросъ; слуга воротился съ непрошибаемымъ лицомъ и сообщилъ мнѣ, что миссъ Вериндеръ дома нѣтъ.
   Другихъ я могъ бы подозрѣвать въ умышленномъ отказѣ видѣться со мною. Но Рэчель подозрѣвать было невозможно. Я сказалъ, что приду опять въ шесть часовъ вечера. Въ шесть часовъ мнѣ сказали во второй разъ, что миссъ Вериндеръ нѣтъ дома. Не оставила ли она какого-нибудь порученія ко мнѣ? Никакого. Развѣ миссъ Вериндеръ не получила моей карточки? Слуга отвѣчалъ, что миссъ Вериндеръ получила.
   Выводъ былъ слишкомъ ясенъ: Рэчель не хотѣла видѣть меня.
   Я съ своей стороны не хотѣлъ, чтобы со мною обращались такимъ образомъ, не сдѣлавъ попытки узнать, по-крайней-мѣръ, причину. Я послалъ сказать мистриссъ Мерридью мое имя и просить ее удостоить меня свиданіемъ въ какое время ей будетъ удобнѣе.
   Мистриссъ Мерридью безъ всякаго затрудненія приняла меня тотчасъ. Меня провели въ красивую маленькую гостиную и я очутился въ присутствіи красивой, маленькой, пожилой дамы. Она была такъ добра, что чувствовала большое сожалѣніе и большое удавленіе ради меня. Но въ то же время она не могла дать мнѣ никакого объясненія или уговаривать Рэчель относительно того, что повидимому относилось только къ ея собственнымъ чувствамъ. Это было повторяемо нѣсколько разъ съ вѣжливымъ терпѣніемъ, котораго ничто не могло утомить -- и вотъ все, что я выигралъ, обратившись къ мистриссъ Мерридью.
   Послѣднимъ средствомъ было написать къ Рэчель. Мой слуга отнесъ къ ней письмо на слѣдующій день съ строгимъ приказаніемъ дождаться отвѣта.
   Отвѣтъ былъ принесенъ буквально въ одной фразѣ:
   -- Миссъ Вериндеръ отказывается вступать въ переписку съ мистеромъ Фрэнклиномъ Блэкомъ.
   Какъ я ни любилъ ее, я принялъ съ негодованіемъ оскорбленіе, нанесенное мнѣ этимъ отвѣтомъ. Мистеръ Брёффъ пришелъ заговорить со мною о дѣлахъ, прежде чѣмъ я совершенно опомнился. Я тотчасъ отстранилъ дѣла и объяснилъ ему все. Онъ оказался такъ же неспособенъ объяснить мнѣ это, какъ и мистриссъ Мерридью. Я спросилъ его, не оклеветалъ ли меня кто! передъ Рэчель. Мистеръ Брёффъ не зналъ обо мнѣ никакой клеветы. Не говорила ли она чего-нибудь обо мнѣ въ то время, какъ жила въ домѣ мистера Брёффа? Никогда. Не спросила ли она во время моего продолжительнаго отсутствія, живъ я или умеръ? Подобный вопросъ не сходилъ съ ея губъ.
   Я вынулъ изъ бумажника письмо, которое бѣдная лэди Вериндеръ написала мнѣ изъ Фризинголла въ тотъ день, когда я уѣхалъ изъ ея дома въ Йоркширѣ. Я обратилъ вниманіе мистера Брёффа на эти двѣ фразы:
   "Драгоцѣнная помощь, которую вы оказали слѣдствію послѣ пропавшаго алмаза, все еще кажется непростительной обидой для Рэчель въ настоящемъ страшномъ состояніи ея души. Поступая слѣпо въ этомъ дѣлѣ, вы увеличили ея безпокойство, невинно угрожая открытіемъ ея тайны вашими стараніями."
   -- Возможно ли, спросилъ я:-- чтобы она и теперь была раздражена противъ меня, какъ прежде?
   На лицѣ мистера Брёффа выказалось непритворное огорченіе,
   -- Если вы непремѣнно настаиваете получить отвѣть, ссь залъ онъ: -- признаюсь, я не могу иначе растолковать ея поведеніе.
   Я позвонилъ въ колокольчикъ и приказалъ моему слугѣ уложить. мои вещи въ чемоданъ и послать за указателемъ желѣзныхъ дорогъ. Мистеръ Брёффъ спросилъ съ удивленіемъ, что я намѣренъ дѣлать.
   -- Я ѣду въ Йоркширъ, отвѣчалъ я: -- съ слѣдующимъ поѣздомъ.
   -- Могу я спросить, для чего?
   -- Мистеръ Брёффъ, помощь, которую я невиннымъ образомъ оказалъ послѣ пропажи алмаза, была непростительнымъ оскорбленіемъ для Рэчель годъ тому назадъ, и остается теперь непростительнымъ оскорбленіемъ. Я не хочу подчиняться этому. Я рѣшился узнать тайну ея молчанія съ матерью и ея непріязненности ко мнѣ. Если время, труды и деньги могутъ это сдѣлать, я отыщу вора, укравшаго Лунный камень!
   Достойный старикъ покушался возражать -- уговаривалъ меня послушаться разсудка -- словомъ, исполнить свою обязанность ко мнѣ. Я былъ глухъ ко всѣмъ его убѣжденіямъ. Никакія соображенія на свѣтѣ не поколебали бы въ эту минуту моей рѣшимости.
   -- Я примусь опять за слѣдствіе, продолжалъ я: съ того самаго пункта, гдѣ я его оставилъ, я буду слѣдить за нимъ шагъ за шагомъ до-тѣхъ-поръ, пока дойду до настоящаго времени. Въ цѣпи уликъ недостаетъ нѣкоторыхъ звеньевъ, когда я оставилъ слѣдствіе, и ихъ можетъ дополнить Габріэль Беттереджъ. Я ѣду къ Габріэлю Беттереджу!
   На закатѣ солнца въ этотъ вечеръ я опять стоялъ на хорошо знакомой мнѣ террасѣ и смотрѣлъ на спокойный старый деревенскій домъ. Прежде всѣхъ я увидалъ садовника въ пустомъ саду. Онъ оставилъ Беттереджа часъ тому назадъ грѣющимся въ своемъ обычномъ уголку на заднемъ дворѣ. Я зналъ это хорошо и сказалъ, что я самъ пойду и отыщу его.
   Я обошелъ вокругъ знакомыхъ дорожекъ и заглянулъ въ открытую калитку на дворъ.
   Вотъ онъ -- милый старый другъ счастливыхъ дней, которые никогда уже не возвратятся -- вотъ онъ въ прежнемъ уголку, на прежнемъ соломенномъ стулѣ, съ трубкою во рту, съ "Робинзономъ Крузо" на колѣняхъ и съ своими двумя друзьями, собаками, дремавшими около него! Я стоялъ такъ, что тѣнь мою далеко отбрасывали послѣдніе косвенные лучи солнца. Или собаки увидали эту тѣнь, или ихъ тонкое чутье узнало о моемъ приближеніи, онѣ вскочили съ ворчаніемъ. Вздрогнувъ въ свою очередь, старикъ заставилъ ихъ молчать однимъ словомъ, а потомъ оттѣнилъ свои слабые глаза рукою и вопросительно посмотрѣлъ на фигуру, стоявшую въ калиткѣ.
   Глаза мои наполнились слезами. Я принужденъ былъ подождать, прежде чѣмъ могъ рѣшиться заговорить съ нимъ.
   

Глава II.

   -- Беттереджъ, сказалъ я, указывая на знакомую книгу, лежавшую у него на колѣняхъ: -- сообщилъ вамъ Робинзонъ Крузо въ этотъ вечеръ, что вы можете надѣяться увидать Фрэнклина Блэка?
   -- Ей-Богу, мистеръ Фрэнклинъ, вскричалъ старикъ: -- Робинзонъ Крузо именно это и сдѣлалъ!
   Онъ всталъ на ноги съ моей помощью и съ минуту стоялъ, смотря то назадъ, то впередъ, на "Робинзона Крузо" и на меня, повидимому не зная, кто изъ насъ болѣе удивилъ его. Приговоръ кончился въ пользу книги. Держа ее открытою передъ собой обѣими руками, онъ смотрѣлъ на удивительную книгу съ невыразимымъ ожиданіемъ -- какъ будто надѣялся увидать, что самъ Робинзонъ Крузо выдетъ изъ этихъ страницъ и удостоитъ насъ личнымъ свиданіемъ.
   -- Вотъ что я читалъ, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ онъ, какъ только возвратилъ способность говорить: -- вотъ то самое мѣсто, которое я читалъ за минуту до вашего прихода! Страница сто-пятьдесятъ-шестая: "Я стоялъ какъ пораженный громомъ, или какъ-будто увидалъ призракъ". Развѣ это не значитъ: "Ожидайте внезапнаго появленія мистера Фрэнклина Блэка?" -- Не можетъ быть другого значенія на англійскомъ языкѣ! сказалъ Беттереджъ, захлопнувъ книгу и высвободивъ наконецъ одну изъ своихъ рукъ, чтобы взять руку, которую я протягивалъ ему.
   Я ожидалъ -- это было бы очень естественно при настоящихъ обстоятельствахъ -- что онъ закидаетъ меня вопросами. Но нѣтъ -- гостепріимное побужденіе заняло главное мѣсто въ душѣ стараго слуги, когда членъ семейства явился (все-равно какимъ-бы то ни было образомъ) гостемъ въ домъ.
   -- Пожалуйте, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ онъ, отворяя дверь съ своимъ страннымъ и старомоднымъ поклономъ: -- я послѣ спрошу, что привело васъ сюда, а прежде долженъ помѣстить васъ поспокойнѣе. Послѣ вашего отъѣзда было много грустныхъ перемѣнъ. Домъ запертъ, слуги разошлись. Но это все равно! Я приготовлю вамъ обѣдъ, жена садовника сдѣлаетъ вамъ постель -- а если въ погребѣ сохранилась бутылка нашего знаменитаго латурскаго кдэрета, эта бутылка попадетъ вамъ въ горло, мистеръ Фрэнклинъ. Милости просимъ, сэръ, милости просимъ! сказалъ бѣдный старикъ, выдерживая мужественную борьбу съ мракомъ брошеннаго дома и принимая меня съ гостепріимнымъ и вѣжливымъ вниманіемъ прошлыхъ временъ.
   Мнѣ было досадно обмануть его ожиданія. Но этотъ домъ принадлежалъ теперь Рэчель. Могъ ли я ѣсть въ немъ или спать послѣ того, что случилось въ Лондонѣ? Самое простое сознаніе уваженія къ самому себѣ запрещало мнѣ -- рѣшительно запрещало -- переходить черезъ порогъ.
   Я взялъ Беттереджа за руку и вывелъ его въ садъ. Нечего было дѣлать, я былъ принужденъ сказать ему правду. Между то привязанностью къ Рэчедь и ко мнѣ, онъ былъ очень озадаченъ и огорченъ оборотомъ, который приняли обстоятельства. Онъ выразилъ свое мнѣніе съ своей обычной прямотой и отлилась самой положительной философіей, какая только могла бигь мнѣ извѣстна -- философіей беттереджской школы.
   -- Миссъ Рэчель имѣетъ свои недостатки -- я никогда этого не опровергалъ, началъ онъ.-- Она любитъ иногда покапризничать. Она старалась выказать на васъ свой капризъ -- и вы это перенесли. Боже мой! мистеръ Фрэнклинъ, неужели вы до-сихъ-поръ такъ мало знаете женщинъ? Вы слышали отъ меня о покойной мистриссъ Беттереджъ?
   Я очень часто слышалъ отъ него о покойной мистриссъ Беттереджъ -- онъ всегда приводилъ ее въ примѣръ слабости и злости другого пола. Въ такомъ видѣ выставилъ онъ ее и теперь.
   -- Очень хорошо, мистеръ Фрэнклинъ. Теперь выслушайте меня. Каждая женщина имѣетъ свои особенные капризы. Покойная мистриссъ Беттереджъ начинала капризничать всякій разъ, какъ мнѣ случалось отказывать ей въ чемъ-нибудь, чего ей хотѣлось. Когда я приходилъ домой съ работы въ такихъ случаяхъ, она непремѣнно кричала мнѣ изъ кухни, что послѣ моего грубаго обращенія у нея недостаетъ духа приготовить мнѣ обѣдъ. Я переносилъ это нѣсколько времени -- такъ какъ вы теперь переносите капризы миссъ Рэчель. Наконецъ мое терпѣніе лопнуло. Я пошелъ въ кухню, взялъ мистриссъ Беттереджъ -- понимаете, дружески -- на руки и отнесъ ее въ нашу лучшую комнату, гдѣ она принимала гостей. "-- Вотъ твое настоящее мѣсто, душечка", сказалъ я и самъ ушелъ въ кухню. Тамъ я заперся, снялъ мой сюртукъ, засучилъ рукава и состряпалъ себѣ обѣдъ.
   Когда онъ былъ готовъ, я подалъ его самъ себѣ и пообѣдалъ съ удовольствіемъ. Потомъ я выкурилъ трубку, прихлебнулъ грогу, а потомъ прибралъ со стола, вычистилъ кострюли, ножи и вилки, потомъ убралъ все и вымелъ кухню. Когда все было чисто и опрятно, я отворилъ дверь и пустилъ въ кухню мистриссь Беттереджъ." -- Я пообѣдалъ, душа моя, сказалъ я:-- и надѣюсь, ты найдешь, что я оставляю кухню въ такомъ видѣ, какъ только ты можешь пожелать." Пока эта женщина была жива, мистеръ Фрэнклинъ, мнѣ никогда уже не приходилось стряпать самому обѣдъ. Мораль: Вы переносили капризы миссъ Рэчель въ Лондонѣ, не переносите ихъ въ Йоркширѣ. Пожалуйте въ домъ.
   Безотвѣтное замѣчаніе! Я могъ только увѣрить моего добраго друга, что даже его способности къ убѣжденію пропадали даромъ въ этомъ случаѣ.
   -- Вечеръ прекрасный, сказалъ я: -- я пойду пѣшкомъ и Фризинголлъ и остановлюсь въ гостинницѣ, а вамъ надо завтра утромъ прійти ко мнѣ завтракать. Я имѣю сказать вамъ кое-что.
   Беттереджъ съ важнымъ видомъ покачалъ головой.
   -- Искренно сожалѣю объ этомъ, сказалъ онъ:-- я надѣялся услышать, мистеръ Фрэнклинъ, что все идетъ гладко и пріятно между вами и миссъ Рэчель. Если вы должны поступить по своему, сэръ, продолжалъ онъ послѣ минутнаго размышленія: то вамъ нѣтъ никакой надобности идти ночевать въ Фризинголлъ. Ночлегъ можно имѣть гораздо ближе. Готерстонская ферма только въ двухъ миляхъ отсюда. Противъ этого вы не можете ничего возразить, лукаво прибавилъ старикъ.-- Готерстонъ живетъ, мистеръ Фрэнклинъ, на землѣ не миссъ Рэчель, а своей.
   Я вспомнилъ это мѣсто, какъ только Беттереджъ назвалъ его. Ферма стояла въ тѣнистой долинѣ, на берегу самаго красиваго ручейка въ этой части Йоркшира; у фермера были отдѣльная спальная и гостиная, которыя онъ имѣлъ обыкновеніе отдавать взаймы художникамъ, удильщикамъ и туристамъ вообще. Я не могъ надѣяться найти болѣе пріятнаго жилища по время моего пребыванія въ этихъ окрестностяхъ.
   -- Комнаты отдаются въ наемъ? спросилъ я.
   -- Сама мистриссъ Готерстонъ, сэръ, просила меня вчера рекомендовать ея комнаты.
   -- Я возьму ихъ, Беттереджъ, съ величайшимъ удовольстіемъ. Мы воротились на дворъ, на которомъ я оставилъ мой дорожный мѣшокъ. Засунувъ палку въ ручку и перекинувъ мѣтокъ черезъ плечо, Беттереджъ, повидимому, опять воротился къ изумленію, которое возбудило въ немъ мое внезапное появленіе, когда я засталъ его на соломенномъ стулѣ. Онъ съ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на домъ, а потомъ повернулся и еще съ большимъ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на меня.
   -- Довольно долго прожилъ я на свѣтѣ, сказалъ этотъ лучшій и милѣйшій изъ всѣхъ старыхъ слугъ: -- но этого подобнаго никогда не надѣялся видѣть. Тамъ стоитъ домъ, а здѣсь стоитъ мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ -- и одинъ повертывается спиной къ другому и идетъ ночевать въ наемной квартирѣ!
   Онъ пошелъ впередъ, качая головой и ворча.
   -- Можетъ случиться еще только одно чудо, сказалъ онъ мнѣ черезъ плечо:-- это -- когда вы, мистеръ Фрэнклинъ, вздумаете заплатить мнѣ семь шилинговъ и шесть пенсовъ, которые вы заняли у меня въ дѣтствѣ.
   Этотъ сарказмъ привелъ его въ лучшее расположеніе духа. Когда мы вышли изъ калитки, обязанности гостепріимства (по нравственному своду законовъ Беттереджа) прекратились и началась привилегія любопытства.
   Онъ пріостановился такъ, чтобы я шелъ наравнѣ съ нимъ.
   -- Прекрасный вечеръ для прогулки, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ онъ, какъ будто мы только въ эту минуту встрѣтились случайно.-- Что еслибы вы шли въ фризинголлскую гостинницу, сэръ?
   -- Да?
   -- Я имѣлъ бы честь завтракать у васъ завтра утромъ.
   -- Приходите завтракать ко мнѣ на Готерстонскую ферму.
   -- Очень вамъ обязанъ за вашу доброту, мистеръ Фрэнклинъ. Но собственно-то я стремлюсь не къ завтраку. Мнѣ кажется, вы упомянули, что имѣете что-то сказать мнѣ. Если это не секретъ, сэръ, сказалъ Беттереджъ, вдругъ бросивъ окольную дорогу и выступая на прямой путь: -- я горю нетерпѣніемъ узнать, что привело васъ сюда такъ неожиданно.
   -- Что привело меня сюда прежде? спроситъ я.
   -- Лунный камень, мистеръ Фрэнклинъ. Но теперь что привело васъ сюда, сэръ?
   -- Опять Лунный камень, Беттереджъ.
   Старикъ вдругъ остановился и посмотрѣлъ на меня, какъ бы подозрѣвая, что его уши обманули его.
   -- Если это шутка, сэръ, сказалъ онъ: -- я боюсь, что немножко поглупѣлъ на старости лѣтъ. Я не понимаю ее.
   -- Это не шутка, отвѣчалъ я: -- я пріѣхалъ сюда поднять опять слѣдствіе, которое было прекращено, когда я уѣзжалъ изъ Англіи. Я пріѣхалъ сюда сдѣлать то, чего никто еще не сдѣлалъ -- узнать, кто укралъ алмазъ.!
   -- Бросьте вы этотъ алмазъ, мистеръ Фрэнклинъ! Послушайтесь моего совѣта, бросьте вы этотъ алмазъ! Эта проклятая индійская вещь сбила съ толку всякаго, кто только къ ней приближался. Не тратьте вашихъ денегъ, не портите вашего характера -- въ самое цвѣтущее время вашей жизни, сэръ -- занимаясь Луннымъ камнемъ. Какъ вы можете надѣяться успѣть, когда самъ приставъ Кёффъ наварилъ каши? Пристазъ Кёффъ, повторилъ Беттереджъ, сурово грозя мнѣ пальцемъ:-- знаменитѣйшій сыщикъ въ Англіи!
   -- Я твердо рѣшился, мой старый другъ. Даже приставъ Кёффъ не страшитъ меня. Кстати, можетъ быть мнѣ нужно будетъ поговорить съ нимъ. Вы слыхали что-нибудь о немъ послѣднее время?
   -- Приставъ вамъ не поможетъ, мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Почему?
   -- Въ полиціи случилось событіе послѣ вашего отъѣзда, сэръ. Знаменитый Кёффъ вышелъ въ отставку. Онъ нанялъ маленькій когтэджъ въ Доркингѣ и по уши завязъ въ разведеніи розъ. Онъ самъ написалъ мнѣ объ этомъ, мистеръ Фрэнклинъ. Онъ выростилъ бѣлую махровую розу, не прививая ее къ шиповнику. Садовникъ мистеръ Бегби поѣдетъ въ Доркингъ сознаться, что приставъ побѣдилъ его наконецъ.
   -- Это небольшая бѣда, сказалъ я:-- я долженъ обойтись безъ помощи пристава Кёффа. А сначала я долженъ довѣриться вамъ во всемъ.
   Можетъ быть я говорилъ довольно небрежно. Какъ бы то ни было, Беттереджъ какъ будто убѣдился въ мнемъ отвѣтѣ.
   -- Вы могли бы довѣриться кому-нибудь похуже меня, мистеръ Фрэнклинъ, могу вамъ сказать, сказалъ онъ довольно рѣзко.
   Тонъ, которымъ онъ сдѣлалъ это возраженіе, и нѣкоторая тревога въ его обращеніи сказали мнѣ, что онъ имѣлъ какія-то свѣдѣнія, которыя не рѣшался мнѣ сообщить.
   -- Я надѣюсь, что вы поможете мнѣ, сказалъ я: -- сообщивъ мнѣ улики, которыя приставъ Кёффъ оставилъ здѣсь. Я знаю, что вы можете это сдѣлать. Не можете ли вы сдѣлать еще чего-нибудь?
   -- Чего еще можете вы ожидать отъ меня, сэръ? спросилъ Беттереджъ съ видомъ чрезвычайнаго смиренія.
   -- Я ожидаю болѣе -- судя по тому, что вы сказали сейчасъ.
   -- Это было простое хвастовство, мистеръ Фрэнклинъ, упорно отвѣчалъ старикъ: -- нѣкоторые люди родились хвастунами и до самой смерти остаются таковы. Я принадлежу къ ихъ числу.
   Съ нимъ можно было дѣйствовать только однимъ способомъ. Я обратился къ его участію къ Рэчель и ко мнѣ
   -- Беттереджъ, были ли бы вы рады услыхать, что Рэчель и я опять сдѣлались добрыми друзьями?
   -- Я служилъ вашей фамиліи, сэръ, совершенно безъ пользы, если вы сомнѣваетесь въ этомъ.
   -- Вы помните, какъ Рэчель обходилась со мною передъ моимъ отъѣздомъ изъ Англіи?
   -- Такъ хорошо, какъ будто это случилось вчера. Милэди нависала вамъ объ этомъ письмо, а вы были такъ добры, что послали это письмо мнѣ. Въ немъ было сказано, что миссъ Рэчель считаетъ себя смертельно оскорбленною вами за то участіе, которое вы принимали въ отысканіи ея алмаза. И ни милэди, ни я, и никто не могли угадать почему.
   -- Совершенно справедливо, Беттереджъ. Я воротился изъ путешествія и нашелъ, что Рэчель все еще считаетъ себя смертельно оскорбленною мною. Я зналъ въ прошломъ году, что алмазъ бытъ тому причиною, знаю это и теперь. Я пробовалъ говорить съ нею, она не хочетъ видѣть меня. Я пробовалъ писать ей, она не хочетъ отвѣчать мнѣ. Скажите мнѣ ради Бога, какъ я могу это разъяснитъ? Разузнать о пропажѣ Луннаго камня единственная возможность, которую Рэчель оставляетъ мнѣ!
   Эти слова очевидно показали ему дѣло съ такой стороны, ей, какой онъ еще не видалъ его, Онъ сдѣлалъ вопросъ, который показалъ мнѣ, что я поколебалъ его.
   -- Съ вашей стороны тутъ нѣтъ никакого непріязненнаго чувства, мистеръ Фрэнклинъ?
   -- Былъ гнѣвъ, когда я уѣзжалъ изъ Лондона, отвѣчалъ я:-- но теперь онъ прошелъ. Я желаю заставить Рэчель объясниться со мною -- и больше не желаю ничего.
   -- Вы не боитесь, сэръ -- предполагая, что вы сдѣлаете какія нибудь открытія -- что вы узнаете что-нибудь о миссъ Рэчель?
   Я понялъ ревнивое довѣріе къ его барышнѣ, внушившее ему эти слова.
   -- Я такъ же увѣренъ въ ней, какъ и вы, отвѣчалъ я.-- Полнѣйшее открытіе ея тайны не обнаружитъ ничего такого, что могло бы уменьшить ваше или мое уваженіе къ ней.
   Послѣдняя нерѣшимость Беттереджа исчезла при этомъ.
   -- Если я поступаю дурно, помогая вамъ, мистеръ Фрэнклинъ, воскликнулъ онъ: -- я могу только сказать, что я такъ же мало понимаю это, какъ бы понялъ новорожденный младенецъ! Я поставлю васъ на путь открытій, если вы пойдете сами по этому пути. Помните вы нашу бѣдную служанку Розанну Спирманъ?
   -- Какъ не помнить!
   -- Вы всегда думали, что она желаетъ сдѣлать вамъ какія-то признанія относительно Луннаго камня?
   -- Я конечно не могу объяснить другимъ образомъ ея страннаго поведенія.
   -- Вы можете успокоиться насчетъ этого сомнѣнія, мистерь Фрэнклинъ, когда вамъ будетъ угодно.
   Пришла моя очередь стать втупикъ. Я напрасно старался при наступившей темнотѣ увидать его лицо. Побуждаемый удивленіемъ, я нѣсколько нетерпѣливо спросилъ, что онъ хочетъ сказать.
   -- Позвольте, сэръ! продолжалъ Беттереджъ.-- Я знаю, что хочу сказать. Розанна Спирманъ оставила запечатанное письмо письмо адресованое къ вамъ.
   -- Гдѣ оно?
   -- У ея пріятельницы въ Коббс-Голлѣ. Вы вѣрно слышали, когда были здѣсь, сэръ, о Хромоногой Люси -- дѣвушкѣ, которая ходитъ съ костылемъ?
   -- Дочери рыбака?
   -- Точно такъ, мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Почему же письмо не было отослано ко мнѣ?
   -- Хромоногая Люси имѣетъ свою собственную волю, сэръ. Она хочетъ отдать это письмо вамъ въ собственныя руки. А вы уѣхали изъ Англіи прежде, чѣмъ я успѣлъ написать къ вамъ.
   -- Воротимся назадъ, Беттереджъ, и возьмемъ тотчасъ это письмо.
   -- Сегодня ужъ слишкомъ поздно, сэръ. На нашемъ берегу экономно поступаютъ со свѣчами и въ Коббс-Голлѣ рано ложатся спать.
   -- Какіе пустяки! Мы можемъ дойти туда въ полчаса.
   -- Вы можете, сэръ. А когда дойдете, вы найдете дверь запертою.
   Онъ указалъ на огни, мелькавшіе внизу, и въ ту же минуту я услыхалъ въ тишинѣ ночной журчанье ручейка.
   -- Вотъ ферма, мистеръ Фрэнклинъ. Проведите спокойно ночь и приходите ко мнѣ завтра утромъ -- если вы будете такъ добры.
   -- Вы пойдете со мной къ рыбаку?
   -- Пойду, сэръ.
   -- Рано?
   -- Такъ рано, какъ вамъ угодно.
   Мы спустились по тропинкѣ, которая вела на ферму.
   

Глава III.

   Я имѣю самое неясное воспоминаніе о томъ, что случилось на Готерстонской фермѣ.
   Я помню гостепріимный пріемъ, обильный ужинъ, который накормилъ бы цѣлую деревню на Востокѣ, восхитительно опрятную постель, на которой достойно сожалѣнія только это противное произведеніе нашихъ предковъ -- перина, тревожную ночь, безпрестанное зажиганье спичками маленькую свѣчу и большое облегченіе, когда взошло солнце и можно было встать.
   Наканунѣ я условился съ Беттереджемъ, что я зайду къ нему по дорогѣ въ Коббс-Голлъ такъ рано, какъ захочу -- что, перетолкованное моимъ нетерпѣніемъ овладѣть письмомъ, значило такъ рано, какъ могу. Не дождавшись завтрака на фермѣ, я взялъ съ собой ломоть хлѣба и отправился съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ, не застану ли въ постели добраго Беттереджа. Къ моему великому облегченію, онъ былъ такъ же взволнованъ наступающимъ событіемъ, какъ и я. Я нашелъ его готовымъ и ожидающимъ меня съ пилкой въ рукѣ.
   -- Какъ вы чувствуете себя сегодня, Беттереджъ?
   -- Очень нехорошо, сэръ.
   -- Съ сожалѣніемъ слышу это. Чѣмъ вы страдаете?
   -- Я страдаю новой болѣзнью, мистеръ Фрэнклинъ, моего собственнаго изобрѣтенія. Мнѣ не хотѣлось бы васъ испугать, но кы навѣрно зараздтесь этой болѣзнью нынѣшнимъ же утромъ.
   -- Чортъ возьми!
   -- Вы чувствуете непріятный жарь въ желудкѣ, сэръ, и прескверное колотье на макушкѣ головы? А! нѣтъ еще? Ну, это сдѣлается съ вами къ Коббс-Голлѣ, мистеръ Фрэнклинъ. Я называю это розыскной лихорадкой, и въ первый разъ я заразился ею въ обществѣ пристава Кёффа.
   -- Да! да! а вылечитесь вы навѣрно, когда я распечатаю письмо Розанны Спирманъ. Пойдемъ и возьмемъ его.
   Несмотря на раннее время, мы нашли жену рыбака въ кухнѣ. Когда Беттереджъ представилъ меня, добрая мистриссъ Йолландъ совершила церемонію, строго сохраняемую (какъ я узналъ впослѣдствіи) для знатныхъ пріѣзжихъ. Она поставила на столь бутылку голландскаго джина, положила двѣ трубки и начала разговоръ словами:
   -- Что новаго въ Лондонѣ, сэръ?
   Прежде чѣмъ я могъ придумать отвѣть на этотъ всеобъемлющій вопросъ, изъ темнаго угла кухни подошло ко мнѣ привидѣніе. Худощавая дѣвушка, съ дикимъ, разстроеннымъ лицомъ, съ замѣчательно хорошими волосами и съ свирѣпой проницательностью въ глазахъ, подошла, хромая и опираясь на костыль, къ тому столу, у котораго я сидѣлъ, и посмотрѣла на меня такъ, какъ будто я былъ предметомъ и ужаса и интереса, который какими то чарами привлекалъ ея вниманіе.
   -- Мастеръ Беттереджъ, сказала она, не спуская съ меня глазъ:-- пожалуйста назовите его еще разъ.
   -- Этого джентльмена зовутъ, отвѣчалъ Беттереджъ (дѣлая сильное удареніе на словѣ "джентльмэнъ"):-- мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ.
   Дѣвушка повернулась ко мнѣ спиной и вдругъ вышла изъ комнаты. Добрая мистриссъ Йолландъ -- какъ я полагаю -- извинилась за странное поведеніе своей дочери, а Беттереджъ (вѣроятно) перевелъ ея слова вѣжливымъ англійскимъ языкомъ. Я говорю это наугадъ. Мое вниманіе было поглощено стукомъ удалявшагося костыля. Онъ стучалъ по деревянной лѣстницѣ, стучалъ въ комнатѣ надъ нашими головами, стучалъ опять спускаясь по лѣстницѣ -- а потомъ въ открытой двери опять явился призракъ съ письмомъ въ рукѣ и манилъ меня вонъ изъ комнаты!
   Я оставилъ мистриссъ Йолландъ разсыпаться еще въ большихъ извиненіяхъ и пошелъ за этимъ страннымъ существомъ -- которое ковыляло передо мной все скорѣе и скорѣе -- съ покатистаго берега. Оно повело меня за лодки, гдѣ насъ не могли ни видѣть, ни слышать жители деревни, и тамъ остановилось и посмотрѣло мнѣ въ лицо въ первый разъ.
   -- Стойте здѣсь, сказала она:-- я хочу посмотрѣть на васъ.
   Польза было обмануться въ выраженіи ея лица. Я внушалъ ей сильную ненависть и отвращеніе. Не примите за тщеславіе, если я скажу, что ни одна женщина еще не смотрѣла на меня такимъ образомъ. Я рѣшусь на болѣе скромное увѣреніе, что ни одна женщины еще не дала мнѣ примѣтить этого. Есть границы осмотра, который можетъ выдержать мущина при извѣстныхъ обстоятельствахъ. Я пытался обратить вниманіе Хромоногой Люси на предметъ не столь противный, какъ мое лицо.
   -- Кажется, вы должны отдать мнѣ письмо, началъ я.-- Это то письмо, которое вы держите въ рукахъ?
   -- Скажите это опять, было единственнымъ отвѣтомъ, полученнымъ мною.
   Я повторилъ мои слова какъ послушный ребенокъ, протверживающій урокъ.
   -- Нѣтъ, сказала дѣвушка, говоря сама съ собой, но все безжалостно не спуская съ меня глазъ.-- Не могу понять, что она видѣла въ его лицѣ. Не могу угадать, что она слышала въ его голосѣ.
   Она вдругъ отвернулась отъ меня и уныло опустила голову на свой костыль.
   -- О, бѣдняжечка! сказала она первымъ мягкимъ тономъ, который я слышалъ отъ нея.-- О, моя погибшая любимица! что ты нашла въ этомъ человѣкѣ?
   Она опять свирѣпо подняла голову и опять посмотрѣла на меня.
   -- Можете вы ѣсть и пить? спросила она.
   Я употребилъ всѣ силы, чтобъ сохранить серьезный видъ, и отвѣчалъ:
   -- Да.
   -- Можете вы спать?
   -- Да.
   -- Когда вы видите какую-нибудь бѣдную служанку, вы не чувствуете угрызеній?
   -- Конечно, нѣтъ. Почему долженъ я чувствовать?
   Она вдругъ швырнула письмо мнѣ въ лицо.
   -- Возьмите! съ яростью воскликнула она.-- Я прежде ни когда не видала васъ. Не допусти меня Всемогущій опять увидѣть васъ!
   Съ этими прощальными словами, она заковыляла отъ меня такъ скоро, какъ только могла. Единственный способъ, какимъ я могъ истолковать ея поведеніе, безъ сомнѣнія предвидѣлъ всякій. Я могъ только предположить, что она помѣшана.
   Дойдя до этого неизбѣжнаго заключенія, я обратился къ болѣе интересному предмету -- къ письму Розанны Спирманъ. Адресъ былъ слѣдующій:
   "Фрэнклину Блэку, эсквайру. Должна отдать въ собственныя руки (а не поручать никому другому) Люси Йолландъ."
   Я сорвалъ печать. Въ конвертѣ лежало письмо, а въ этомъ письмѣ еще бумажка. Прежде я прочелъ письмо:
   "Сэръ, -- если вамъ любопытно узнать, что значило мое обращеніе съ вами въ то время, когда вы гостили въ домѣ моей госпожи лэди Вериндеръ, сдѣлайте то, что вамъ предписывается въ памятной запискѣ, вложенной въ это письмо -- и сдѣлайте это такъ, чтобы никто не присутствовалъ при этомъ. Ваша нижайшая слуга

"Розанна Спирманъ."

   Я взглянулъ на бумажку, которая была вложена въ письмо. Вотъ копія слово-въ-слово:
   "Памятная записка.-- Пойти къ Зыбучимъ Пескамъ когда настанетъ отливъ. Идти по Южному Утесу до-тѣхъ-поръ, пока маякъ на Южномъ Утесѣ и флагштокъ на таможенной станціи, которая находится выше Коббс-Голла, будутъ на равной линіи. Положить на скалы палку или какую-нибудь другую прямую вещь, для указанія именно той линіи, которая должна быть наровнѣ съ утесомъ и флагштокомъ. Позаботиться, дѣлая это, чтобы одинъ конецъ палки находился на краю скалъ на той сторонѣ, которая возвышается надъ Зыбучими Песками. Ощупывать землю, чтобъ найти цѣпь вдоль палки между морской травой (начиная съ того конца палки, который лежитъ къ маяку). Провести рукою по цѣпи, когда она найдется, до-тѣхъ-поръ, пока я дойду до того мѣста, гдѣ она спускается черезъ край скалъ внизъ къ Зыбучимъ Пескамъ. И тогда потянуть цѣпъ". Только что я прочелъ послѣднія слова -- подчеркнутыя въ оригиналѣ, я услышалъ позади себя голосъ Беттереджа. Изобрѣтатель розыскной лихорадки совершенно поддался этой непреодолимой болѣзни.
   -- Не могу дольше выдержать, мистеръ Фрэнклинъ. Что говорится въ ея письмѣ? Ради Бога, сэръ, скажите мнѣ, что говорится въ ея письмѣ?
   Я подалъ ему письмо и памятную записку. Онъ прочелъ письмо безъ большого интереса. Но памятная записка произвела на. него сильное впечатлѣніе.
   -- Приставъ это говорилъ! вскричалъ Беттереджъ; съ начала до конца, сэръ, приставъ говорилъ, что у ней есть памятная записка тайника. Вотъ она! Господи, спаси насъ и помилуй! Мистеръ Фрэнклинъ, вотъ тайна, сбившая съ толку всѣхъ, начиная съ самаго знаменитаго Кёффа, готова и ожидаетъ, такъ сказать, открыться вамъ! Теперь приливъ, сэръ, это можетъ видѣть всякій. Сколько времени еще осталось до отлива?
   Онъ поднялъ голову и примѣтилъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ насъ молодого рыбака чинившаго сѣть.
   -- Тамми Брайтъ! закричалъ онъ во весь голосъ.
   -- Слышу! закричалъ Тамми въ отвѣтъ.
   -- Когда начнется отливъ?
   -- Черезъ часъ.
   Мы оба взглянули на часы.
   -- Мы можемъ обойти кругомъ берега къ Зыбучимъ Пескамъ, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ Беттереджъ: -- такъ какъ у насъ остается довольно времени. Что вы скажете, сэръ?
   -- Пойдемте.
   По дорогѣ къ Зыбучимъ Пескамъ я обратился къ Беттереджу, чтобъ оживить мою память относительно событій (касающихся Розанны Спирманъ), въ то время, какъ приставъ Кёффъ производилъ слѣдствіе. Съ помощью моего стараго друга я скоро и ясно припомнилъ всѣ обстоятельства. Путешествіе Розанны въ Фризинголлъ, когда весь домъ думалъ, что она больная лежитъ въ своей комнатѣ -- таинственное занятіе Розанны въ ночь, когда дверь ея была заперта, а свѣча горѣла до утра -- подозрительная покупка Розанны оловяннаго ящика и цѣпочекъ отъ мистриссъ Йолландь -- положительное убѣжденіе пристава, что Розанна спрятала что-то въ Зыбучихъ Пескахъ, и рѣшительное невѣдѣніе пристава, что это могло быть -- всѣ эти странные результаты неудавшагося слѣдствія о пропажѣ Луннаго камня ясно представилась мнѣ опять, когда мы дошли до Зыбучихъ Песковъ и пошли вмѣстѣ по низкому выступу скалъ, называемыхъ Южнымъ Утесомъ.
   Съ помощью Беттереджа я скоро нашелъ прямую линію отъ утесовъ до флагштока. Руководясь памятной запиской, мы положили мою палку въ указанномъ направленіи такъ прямо, какъ только могли на неровной поверхности скалъ, а потомъ опять взглянули на наши часы.
   Оставалось еще двадцать минутъ до отлива. Я посовѣтовалъ выждать этотъ промежутокъ на берегу, а не на мокрой и скользкой поверхности скалъ. Дойдя до сухого песку, я приготовился сѣсть, а къ великому моему удивленію Беттереджъ приготовился оставить меня.
   -- Зачѣмъ вы уходите? спросилъ я.
   -- Взгляните опять на письмо, сэръ, и вы увидите.
   Взглядъ на письмо напомнилъ мнѣ, что мнѣ было поручено сдѣлать это открытіе одному.
   -- Довольно тяжело оставлять васъ въ такое время, сказалъ Беттереджъ.-- Но бѣдняжка умерла ужасной смертью -- и я чувствую, что какъ бы долгъ предписываетъ мнѣ, мистеръ Фрэнклинъ, исполнить эту прихоть. Притомъ, прибавилъ онъ:-- въ письмѣ ничего не говорится противъ того, чтобы вы послѣ обнаружили эту тайну. Я пойду въ сосновый лѣсъ и подожду васъ тамъ. Не долго оставайтесь, сэръ. Съ такой болѣзнью, какъ розыскная лихорадка, справиться не легко при подобныхъ обстоятельствахъ.
   Съ этимъ прощальнымъ предостереженіемъ онъ оставилъ меня.
   Промежутокъ ожиданія, какъ ни былъ бы онъ коротокъ, когда его считаютъ мѣрой времени, принимаетъ огромные размѣры, когда его считаютъ мѣрой неизвѣстности. Это былъ одинъ изъ тѣхъ случаевъ, когда неоцѣненная привычка курить становится особенно драгоцѣнна и утѣшительна. Я закурилъ сигару и сѣть на покатистомъ берегу.
   Солнце изливало свою красоту на каждый предметъ, который я могъ видѣть. Чудная свѣжесть воздуха, дѣлала наслажденіемъ возможность жить и дышать. Даже уединенная маленькая бухта весело привѣтствовала утро, и даже голая, мокрая поверхность Зыбучихъ Песковъ, сверкая золотистымъ блескомъ, скрывала ужасъ своей обманчивой бурой наружности подъ мимолетной улыбкой. Это былъ самый лучшій день послѣ моего возвращенія въ Англію,
   Приливъ насталъ прежде, чѣмъ я кончилъ мою сигару. Я видѣлъ, какъ прежде всего поднялся песокъ, потомъ какъ страшно заколебалась его поверхность -- какъ будто какой-то духъ ужаса жилъ, двигался и дрожалъ въ бездонной глубинѣ. Я бросилъ мою сигару и опять воротился къ скаламъ.
   Указанія въ памятной запискѣ предписывали мнѣ ощупать землю вдоль палки, начиная съ того конца, который былъ ближе къ маяку.
   Такимъ образомъ я прошелъ болѣе половины дороги вдоль палки, не встрѣчая ничего кромѣ выступовъ скалъ. Дюйма на два далѣе, однако, мое терпѣніе было вознаграждено. Въ узкой, маленькой разсѣлинѣ, именно въ томъ мѣстѣ, до котораго могъ достать мой указательный палецъ, меня остановила густая морская трава -- которая, безъ сомнѣнія, выросла, въ этой разселинѣ въ то время, которое протекло послѣ того, какъ Розанна Спирманъ выбрала этотъ тайникъ.
   Рѣшительно не было никакой возможности выдернуть морскую траву или просунуть сквозь нея мою руку. Замѣтивъ мѣсто, указываемое концемъ палки, ближайшимъ къ Зыбучимъ Пескамъ, я рѣшился по собственному своему плану отыскать цѣпь. Планъ мой состоялъ въ томъ, чтобъ ощупать какъ-разъ подъ скалами, на случай, не найду ли я потерянный слѣдъ цѣпи съ томъ мѣстѣ, гдѣ она входила въ песокъ. Я взялъ палку и сталъ на колѣни на сѣверномъ краю Южнаго Утеса.
   Въ этомъ положеніи лице мое находилось на нѣсколько футъ отъ поверхности Зыбучихъ Песковъ. Видъ ихъ такъ близко отъ меня, еще время-отъ-времени отвратительно колебавшихся, разстроилъ мои нервы на одну минуту. Страшная фантазія, что умершая женщина можетъ явиться на сценѣ своего самоубійства, чтобъ помочь моимъ поискамъ -- невыразимый страхъ увидѣть ее поднимающуюся изъ тяжелой поверхности песковъ а указывающую на надлежащее мѣсто -- овладѣли моей душой о нагнали на меня ознобъ при тепломъ солнечномъ свѣтѣ. Признаюсь, я зажмурилъ глаза въ ту минуту, когда конецъ палки вошелъ въ зыбучій песокъ.
   Черезъ минуту, прежде чѣмъ палка вошла болѣе чѣмъ на нѣсколько дюймовъ, я освободился отъ моего суевѣрнаго ужаса я дрожалъ отъ волненія съ головы до ногъ. Воткнувъ палку слѣпо при моемъ первомъ покушеніи, я попалъ въ надлежащее мѣсто. Палка ударилась о цѣпь.
   Я выдернулъ ее безъ малѣйшаго затрудненія. Къ концу цѣпи , например, запереть его?
   -- Нет. Алмаз был у вас в правой руке, а свечку со шкапчика вы сняли левой рукой.
   -- После этого я опять осмотрелся вокруг?
   -- Нет.
   -- Я сейчас же вышел из комнаты?
   -- Нет. Вы стояли совершенно неподвижно, как мне показалось, и довольно долго. Я видела лицо ваше в зеркале. Вы походили на человека задумавшегося и недовольного своими мыслями.
   -- Что же случилось потом?
   -- Вы вдруг пробудились от задумчивости и сразу вышли из комнаты.
   -- Я запер за собою дверь?
   -- Нет. Вы быстро вышли в коридор и оставили дверь открытой.
   -- А потом?
   -- Потом огонь от вашей свечи исчез, и звук ваших шагов замер, а я осталась одна в комнате.
   -- И ничего не произошло больше до той минуты, когда весь дом узнал, что алмаз пропал?
   -- Ничего.
   -- Вы уверены в этом? Не заснули ли вы на короткое время?
   -- Я совсем не спала, я совсем не ложилась в постель. Ничего не случилось до тех пор, пока не вошла Пенелопа, в свое обычное время, утром.
   Я выпустил ее руку, встал и прошелся по комнате. На каждый мой вопрос был дан ответ. Каждая мелочь, какую я захотел узнать, была освещена передо мною. Я даже вернулся было к мысли о лунатизме и опьянении; и опять невозможность того и другого встали передо мной -- на этот раз в показании свидетеля, видевшего меня своими глазами. Что следовало теперь сказать? Что следовало теперь сделать? Только один ужасный факт воровства -- единственный видимый и осязаемый факт -- стоял передо мною среди непроницаемого мрака, окружавшего меня, в котором тонуло все? Не было ни малейшего проблеска света, когда я узнал тайну Розанны Спирман в Зыбучих песках. И ни малейшего проблеска света теперь, когда я обратился к самой Рэчель и услышал отвратительную историю ночи от нее самой.
   На этот раз она первая прервала молчание.
   -- Ну, -- сказала она, -- вы спрашивали, а я отвечала. Вы подали мне надежду, что из всего этого выйдет что-нибудь, потому что вы сами на что-то надеялись. Что вы теперь скажете?
   Тон, которым она говорила, показал мне, что мое влияние на нее прекратилось.
   -- Мы должны были вместе пересмотреть то, что случилось в ночь после дня моего рождения, -- продолжала она, -- и тогда мы должны были понять друг друга. Случилось ли это?
   Она безжалостно ждала моего ответа. Отвечая ей, я сделал гибельную ошибку, -- я позволил отчаянной беспомощности моего положения одержать верх над моим самообладанием. Опрометчиво и бессмысленно я стал упрекать ее за молчание, которое до сих пор оставляло меня в неведении.
   -- Если б вы высказались, когда вам следовало высказаться, -- начал я, -- если б вы поступили со мной справедливо и объяснились...
   С криком бешенства прервала она меня. Слова, сказанные мною, немедленно привели ее в неистовую ярость.
   -- Объясниться! -- повторила она. -- О, есть ли другой такой человек на свете? Я пощадила его, когда разрывалось мое сердце, я защитила его, когда дело шло о моей репутации, а он теперь упрекает меня и говорит, что мне следовало объясниться! После того, как я верила ему, после того, как я его любила, после того, как я думала о нем днем, видела его во сне ночью, -- он спрашивает, почему я не обвинила его в бесчестии в первый раз, как мы встретились. "Возлюбленный моего сердца, ты вор! Мой герой, которого я люблю и уважаю, ты пробрался в мою комнату под прикрытием ночной темноты и украл мой алмаз!" -- вот что следовало мне сказать. О негодяй, о низкий, низкий, низкий негодяй! Я лишилась бы пятидесяти алмазов скорее, чем увидеть ваше лицо, лгущее мне, как оно лжет теперь!
   Я взял шляпу. Из сострадания к ней -- да, честно говорю, -- из сострадания к ней я отвернулся, не говоря ни слова, и отворил дверь, через которую вошел в комнату.
   Она пошла за мною, оттолкнула меня от двери, захлопнула ее и указала на стул, с которого я поднялся.
   -- Нет, -- сказала она. -- Не сейчас! Оказывается, я еще обязана оправдать мое поведение перед вами. Так останьтесь и выслушайте меня, а если вы, против моей воли, уйдете отсюда, это будет самая большая низость.
   Тяжко было мне видеть ее, тяжко было мне слышать ее слова. Я ответил знаком -- вот все, что я мог сделать, -- что покоряюсь ее воле.
   Яркий румянец гнева начал сбегать с ее лица, когда я вернулся и молча сел на стул. Она переждала немного и собралась с силами. Когда она заговорила, ни единого признака чувства не было заметно в ней. Она говорила, не глядя на меня. Руки ее были крепко стиснуты на коленях, а глаза устремлены в землю.
   -- Я должна была поступить с вами справедливо и объясниться, -- повторила она мои слова. -- Вы увидите, старалась ли я быть с вами справедлива или нет. Я сказала вам сейчас, что совсем не спала и совсем не ложилась в постель после того, как вы вышли из моей гостиной. Бесполезно докучать вам рассказом о том, что я думала, -- вы меня не поймете; скажу только, что я сделала, когда через некоторое время пришла в себя. Я решила не поднимать тревоги в доме и не рассказывать о том, что случилось, как это мне следовало бы сделать. Несмотря на то, что я все видела своими глазами, я так любила вас, что готова была поверить чему угодно, только не тому, что вы вор. Я думала, думала -- и кончила тем, что написала вам.
   -- Я никогда не получал этого письма.
   -- Знаю, что вы никогда его не получали. Подождите немного, и вы услышите -- почему. Письмо мое ничего не сказало бы вам ясно. Оно не погубило бы вас на всю жизнь, если бы попало в руки кому-нибудь другому. В нем только говорилось (но так, что вы не могли ошибиться), что у меня есть основание думать, что вы в долгу и что мне и матери моей известно, до какой степени вы неразборчивы и нещепетильны в средствах, какими достаете деньги, когда они вам нужны. Вы при этом вспомнили бы визит французского стряпчего и догадались бы, на что я намекаю. Если б вы продолжали читать с интересом и после того, вы дошли бы до предложения, которое я хотела вам сделать, -- предложения тайного (с тем, чтобы ни слова не было сказано вслух об этом между нами): дать вам взаймы такую большую сумму денег, какую я только могу получить. И я достала бы ее! -- воскликнула Рэчель. Румянец на щеках ее опять сгустился, она взглянула на меня. -- Я сама заложила бы алмаз, если б не смогла достать денег другим путем. Вот о чем написала я вам. Подождите! Я сделала больше. Я условилась с Пенелопой, чтобы она отдала вам письмо с глазу на глаз. Я хотела запереться в своей спальне и оставить свою гостиную открытой и пустой все утро. И я надеялась -- надеялась всем сердцем и душой, -- что вы воспользуетесь этим случаем и тайно положите алмаз обратно в шкапчик.
   Я попытался заговорить. Она нетерпеливым жестом остановила меня. Ее настроение то и дело менялось, и гнев ее снова начал разгораться. Она встала со стула и подошла ко мне.
   -- Я знаю, что вы скажете, -- продолжала она. -- Вы хотите опять напомнить мне, что не получили письма. Я могу сказать вам, почему: я его порвала.
   -- По какой причине?
   -- По самой основательной. Я предпочла скорее порвать его, чем отдать такому человеку, как вы! Какие первые известия дошли до меня утром? Как только я составила свой план, о чем я услышала? Я услышала, что вы -- вы!!! -- прежде всех в доме пригласили полицию. Вы были деятельнее всех, вы были главным действующим лицом, вы трудились прилежнее всех, чтобы отыскать алмаз! Вы даже довели вашу смелость до того, что хотели говорить со мною о пропаже алмаза, который украли сами же, алмаза, который все время находился у вас в руках! После этого доказательства ужасной вашей лживости и хитрости я разорвала свое письмо. Но даже тогда, когда меня с ума сводили допытывания и расспросы полицейского, которого пригласили вы, -- даже тогда какое-то ослепление души моей не допустило меня совершенно отказаться от вас. Я говорила себе: "Он играет свой гнусный фарс перед всеми другими в доме. Попробуем, сможет ли он разыгрывать его передо мной". Кто-то сказал мне, что вы на террасе. Я принудила себя взглянуть на вас. Я принудила себя заговорить с вами. Вы забыли, что я сказала вам?
   Я мог бы ответить, что помню каждое ее слово. Но какую пользу в эту минуту принес бы мне мой ответ?
   Как я мог сказать ей, что сказанное ею тогда удивило и огорчило меня, заставило думать, что она находится в состоянии самого опасного нервного возбуждения, вызвало в душе моей даже сомнение, составляет ли для нее пропажа алмаза такую же тайну, как и для всех нас, -- но не показало мне и проблеска истины. Не имея ни малейшего доказательства в свое оправдание, как я мог убедить ее, что знал не более самого постороннего слушателя о том, что было в ее мыслях, когда она говорила со мною на террасе?
   -- Может быть, в ваших интересах забыть это, по в моих интересах это помнить, -- продолжала она. -- Я знаю, что я сказала, потому что обдумала свои слова, прежде чем произнести их. Я дала вам один за другим несколько случаев признаться в истине. Я высказала все, что могла, -- кроме того, что мне известно, что вы совершили воровство. А вы ответили только тем, что посмотрели на меня с притворным изумлением, и с ложным видом невинности, точь-в-точь как смотрите на меня теперь! Я ушла от вас в то утро, узнав наконец, каков вы есть -- самый низкий негодяй, когда-либо существовавший на свете!
   -- Если бы вы полностью высказались в то время, вы могли бы уйти от меня, Рэчель, с сознанием, что жестоко оскорбили человека невинного.
   -- Если бы я высказалась при других, -- возразила она с новой вспышкой негодования, -- вы были бы опозорены навсегда! Если б я высказалась только вам одному, вы отперлись бы, как отпираетесь теперь! Неужели вы думаете, я поверила бы вам? Остановится ли перед ложью человек, который сделал то, что, как я сама видела, сделали вы, и вел себя после этого так, как вели себя вы? Повторяю вам, я боюсь услышать от вас ложь, после того как видела вас во время кражи. Вы говорите об этом, словно это недоразумение, которое можно исправить несколькими словами. Так вот, недоразумение разъяснилось. Исправлено ли дело? Нет, оно осталось в прежнем положении. Я вам не верю сейчас! Я не верю, что вы нашли ночную рубашку; не верю, что Розанна Спирман написала вам письмо; не верю ни одному вашему слову. Вы украли алмаз, -- я видела сама! Вы притворялись, будто помогаете полиции, -- я видела сама! Вы заложили алмаз лондонскому ростовщику, -- я уверена в этом! Вы навлекли подозрение в бесчестии (из-за моего низкого молчания) на невинного человека! Вы бежали на континент со своей добычей! После всех этих гадостей вы смогли сделать только одно. Вы пришли сюда с этой последней ложью на устах, -- вы пришли сюда и сказали мне, что я оскорбила вас!
   Если бы я остался минуту долее, у меня могли вырваться слова, о которых я вспоминал бы потом с напрасным раскаянием и сожалением. Я прошел мимо Рэчель и снова отворил дверь. И снова, с неистовой женской злобой, она схватила меня за руку и загородила мне путь.
   -- Пустите меня, Рэчель, -- сказал я, -- это будет лучше для обоих нас. Пустите меня!
   Грудь ее поднималась от истерического гнева, ускоренное, судорожное дыхание почти касалось моего лица, когда она удерживала меня у двери.
   -- Зачем вы пришли сюда? -- настаивала она с отчаянием. -- Спрашиваю вас опять -- зачем вы пришли сюда? Вы боитесь, что я выдам вас? Теперь вы богаты, теперь вы заняли место в свете, теперь вы можете жениться на лучшей невесте во всей Англии, -- или вы боитесь, что я скажу другим слова, которых не говорила никому на свете, кроме вас? Я не могу сказать этих слов! Я не могу выдать вас! Я еще хуже, если только это возможно, чем вы.
   У нее вырвались рыдания. Она отчаянно боролась с ними; она все крепче и крепче держала меня.
   -- Я не могу вырвать чувство к вам из своего сердца, -- крикнула она, -- даже теперь! Вы можете положиться на постыдную, постыдную слабость, которая может бороться с вами только таким образом!
   Она вдруг отпустила меня, подняла кверху руки и неистово заломила их.
   -- Всякая другая женщина в мире считала бы позором дотронуться до него! -- воскликнула она. -- О боже! Я презираю себя еще сильнее, чем презираю его.
   Слезы против воли выступили на глазах моих, я не мог более вынести такой ужасной сцепы.
   -- Вы узнаете, что напрасно оскорбили меня, -- сказал я, -- или никогда не увидите меня больше!
   С этими словами я покинул ее. Она вскочила со стула, на который опустилась за минуту перед тем, -- она вскочила -- благородное создание! -- и проводила меня через всю соседнюю комнату с последним сострадательным словом на прощанье.
   -- Фрэнклин! -- сказала она. -- Я прощаю вас! О Фрэнклин, Фрэнклин! Мы больше никогда не встретимся. Скажите, что вы прощаете меня.
   Я повернулся, чтобы она прочла у меня на лице, что я не в силах был сказать, -- я повернулся, махнул рукой и увидел ее смутно, как видение, сквозь слезы, наконец одолевшие меня.
   Через минуту все кончилось. Я опять вышел в сад. Я не видел и не слышал ее более.

Глава VIII

   В этот вечер мистер Брефф неожиданно заехал ко мне.
   В обращении стряпчего появилась заметная перемена. Он лишился обычной своей самоуверенности и энергии. Он пожал мне руку -- первый раз в жизни -- молча.
   -- Вы возвращаетесь в Хэмпстед? -- спросил я, чтобы сказать что-нибудь.
   -- Я сейчас еду из Хэмпстеда, -- ответил он. -- Я знаю, мистер Фрэнклин, что вы наконец узнали все. Но, говорю вам прямо, если б я мог предвидеть, какой ценой придется заплатить за это, я предпочел бы оставить вас в неизвестности.
   -- Вы видели Рэчель?
   -- Я отвез ее на Портлэнд-плейс и приехал сюда; невозможно было отпустить ее одну. Я не могу винить вас, -- ведь вы увиделись с нею в моем доме и с моего позволения, -- в том страшном потрясении, какое это несчастное свидание причинило ей. Я могу только не допустить повторения подобного зла. Она молода, она решительна и энергична, -- она это перенесет; время и спокойная жизнь помогут ей. Хочу получить уверенность, что вы не сделаете ничего для того, чтобы помешать ее выздоровлению. Могу я положиться на вас в том, что вы не сделаете второй попытки увидеться с нею без моего согласия и одобрения?
   -- После того, что она выстрадала, и после того, что выстрадал я, -- ответил я, -- вы можете положиться на меня.
   -- Вы даете мне обещание?
   -- Даю вам обещание.
   На лице мистера Бреффа выразилось облегчение. Он положил шляпу и придвинул свой стул ближе к моему.
   -- Это решено, -- сказал он. -- Теперь поговорим о будущем, -- о вашем будущем. По моему мнению, вывод из необыкновенного оборота, который приняло это дело теперь, вкратце следующий. Во-первых, мы уверены, что Рэчель сказала вам всю правду, так ясно, как только можно ее высказать в словах. Во-вторых, хотя мы знаем, что тут кроется какая-то ужасная ошибка, -- мы не можем осуждать Рэчель за то, что она считает вас виновным, основываясь на показании собственных своих чувств, поскольку это показание подтвердили обстоятельства, говорящие прямо против вас.
   Тут я перебил его.
   -- Я не осуждаю Рэчель, -- сказал я, -- я только сожалею, что она не решилась поговорить со мной откровенно в то время.
   -- У вас столько же оснований сожалеть, что Рэчель -- Рэчель, а не кто-нибудь другой, -- возразил мистер Брефф. -- Да и тогда сомневаюсь, решилась ли бы деликатная девушка, всем сердцем желавшая сделаться вашей женой, обвинить вас в глаза в воровстве. Как бы то на было, сделать это было не в характере Рэчель. Кроме того, она сама сказала мне сегодня по дороге в город, что и тогда не поверила бы вам, как не верит сейчас. Что можете вы ответить на это? Решительно ничего. Полноте, полноте, мистер Фрэнклин. Моя теория оказалась совершенно ошибочной, согласен с этим, но при настоящем положении вещей неплохо все-таки послушаться моего совета. Говорю вам прямо: мы будем напрасно ломать голову и терять время, если попытаемся вернуться назад и распутывать эту страшную путаницу с самого начала. Забудем решительно все, что случилось в прошлом году в деревенском поместье леди Вериндер, и посмотрим, что мы можем открыть в будущем, вместо того, чего не можем открыть в прошлом.
   -- Вы, верно, забыли, -- сказал я, -- что все это дело, -- по крайней мере то, что касается меня, -- как раз в прошлом.
   -- Ответьте мне, -- возразил мистер Брефф, -- вы считаете, что именно Лунный камень причина всех этих неприятностей? Лунный камень или нет?
   -- Разумеется, Лунный камень.
   -- Очень хорошо. Что, по-вашему, было сделано с Лунным камнем, когда его отвезли в Лондон?
   -- Он был заложен у мистера Люкера.
   -- Мы знаем, что не вы его заложили. Знаем мы, кто это лицо?
   -- Нет.
   -- Где же, по-вашему, находится сейчас Лунный камень?
   -- Он отдан на сохранение банкирам мистера Люкера.
   -- Вот именно. Теперь заметьте. У нас уже июнь. В конце этого месяца (не могу точно установить день) исполнится год с того времени, когда, как мы предполагаем, был заложен алмаз. Налицо возможность, -- чтобы но сказать более, -- что человек, заложивший эту вещь, захочет выкупить ее по истечении года. Если он ее выкупит, мистер Люкер должен сам -- по собственному своему распоряжению -- взять алмаз от банкира. При данных обстоятельствах я считаю нужным поставить сыщика у банка в конце этого месяца и проследить, кому мистер Люкер возвратит Лунный камень. Теперь вы понимаете?
   Я согласился, что идея, по крайней мере, была нова.
   -- Это идея мистера Мертуэта столько же, сколько и моя, -- сказал мистер Брефф. -- Может быть, она никогда не пришла бы мне в голову, если бы не разговор с ним. Если мистер Мертуэт прав, индусы тоже будут стеречь возле банка в конце месяца, -- и что-нибудь серьезное, может быть, произойдет тогда... Что из этого выйдет, совершенно безразлично для вас и для меня, -- кроме того, что это поможет нам схватить таинственного "некто", заложившего алмаз. Человек этот, поверьте моему слову, причиною (не имею претензий знать в точности, каким образом) того положения, в котором вы очутились в эту минуту, и только один этот человек может возвратить вам уважение Рэчель.
   -- Не могу отрицать, -- сказал я, -- что план, предлагаемый вами, разрешит затруднение очень смелым, очень замысловатым и совершенно новым способом, но...
   -- Но у вас имеется возражение?
   -- Да. Мое возражение заключается в том, что ваше предложение заставляет нас ждать.
   -- Согласен. По моим расчетам, вам придется ждать приблизительно около двух недель. Неужели это так долго?
   -- Это целая вечность, мистер Брефф, в таком положении, как мое. Жизнь будет просто нестерпима для меня, если я не предприму чего-нибудь, чтобы тотчас восстановить свою репутацию.
   -- Ну, ну, я понимаю это. Вы уже придумали, что можно сделать?
   -- Я придумал посоветоваться с сыщиком Каффом.
   -- Он вышел в отставку. Бесполезно ожидать, чтобы Кафф мог вам помочь.
   -- Я знаю, где найти его, и могу попытаться.
   -- Попытайтесь, -- сказал мистер Брефф после минутного размышления. -- Дело это приняло такой необычайный оборот после окончания следствия сыщика Каффа, что, может быть, вы его заинтересуете. Попытайтесь и сообщите мне результат. А пока, -- продолжал он, -- если вы не сделаете никаких открытий до конца месяца, я со своей стороны добьюсь чего-нибудь, устроив слежку у банка.
   -- Конечно, -- ответил я, -- если только я не избавлю вас от необходимости сделать этот опыт.
   Мистер Брефф улыбнулся и взял шляпу.
   -- Передайте сыщику Каффу, -- ответил он, -- мои слова: разгадка тайны алмаза кроется в разгадке того, кто его заложил. И сообщите мне, какого мнения об этом опытный сыщик Кафф.
   Так мы расстались с ним в этот вечер.
   На следующее утро я отправился в маленький городок Доркинг -- в то самое место, куда удалился сыщик Кафф, как сообщил мне Беттередж.
   Расспросив в гостинице, я получил необходимые указания, как найти коттедж сыщика. К нему вела тихая проселочная дорожка в некотором расстоянии от города, и коттедж стоял уютно среди садика, окруженного позади и по бокам хорошей кирпичной стеной, а спереди высокой живой изгородью. Калитка со щегольской, выкрашенной сверху решеткой была заперта. Позвонив в колокольчик, я заглянул сквозь решетку и повсюду увидел любимые цветы знаменитого Каффа: они цвели в его саду гроздьями, они заслоняли его двери, они заглядывали ему в окна. Вдали от преступлений и тайн великого города знаменитый сыщик, гроза воров, спокойно доживал сибаритом последние годы своей жизни, с головой уйдя в свои розы.
   Почтенная пожилая женщина отворила мне калитку и тотчас разрушила мои надежды на помощь сыщика Каффа. Он только накануне уехал в Ирландию.
   -- Он уехал туда но делу? -- спросил я.
   Женщина улыбнулась.
   -- Теперь у пего только одно дело, сэр, -- сказала она, -- розы. Один знаменитый садовник в Ирландии изобрел какой-то новый способ разведения роз, и мистер Кафф поехал узнать о нем.
   -- Вы не знаете, когда он вернется?
   -- Совершенно не знаю, сэр. Мистер Кафф сказал, что он может вернуться и тотчас, и задержаться, смотря по тому, найдет ли он новый способ стоящим или нестоящим изучения. Если вам угодно передать ему что-нибудь, я позабочусь об этом, сэр.
   Я отдал ей мою карточку, написав на ней карандашом:
   "Имею сообщить вам кое-что о Лунном камне. Уведомите меня, как только вернетесь".
   После этого мне ничего более не оставалось, как покориться обстоятельствам и вернуться в Лондон.
   В том раздраженном состоянии, в каком я находился в то время, о котором пишу теперь, неудавшаяся поездка моя в коттедж только увеличила во мне тревожную потребность что-нибудь сделать.
   Так как события достопамятной ночи были все еще непонятны для меня, я оглянулся несколько назад и начал искать в моей памяти какое-нибудь происшествие в часы, предшествовавшие этой ночи, которое помогло бы мне отыскать ключ к загадке.
   Не случилось ли чего в то время, когда Рэчель и я кончали раскрашивать дверь? Или позднее, когда я ездил во Фризинголл? Или после, когда я вернулся с Годфри Эбльуайтом и его сестрами? Или еще позднее, когда я отдал Рэчель Лунный камень? Или еще позднее, когда приехали гости и мы все уселись за обеденный стол? Память моя очень легко отвечала на все вопросы, пока я не дошел до последнего. Оглядываясь на события, случившиеся за обедом в день рождения, я вдруг стал в тупик. Я не был способен даже точно припомнить число гостей, сидевших за одним столом со мною.
   Узнав имена тех лиц, которые присутствовали за обедом, я решился, -- чтобы восполнить несостоятельность своей собственной памяти, -- обратиться к памяти других гостей, записать все, что они могли припомнить о событиях, случившихся в день рождения, и результат, полученный таким образом, проверить по тем событиям, какие произошли после отъезда гостей.
   Мне нужен был только намек, который дал бы правильное направление моим мыслям с самого начала. Не прошло и дня, как этот намек был мне дан одним из тех гостей, которые присутствовали на пиршестве в день рождения.
   Составив этот план действия, я должен был прежде всего заручиться полным списком гостей. Его легко можно было получить от Габриэля Беттереджа. Я решил в тот же день вернуться в Йоркшир и начать мое исследование со следующего утра.
   Было уже поздно отправляться с тем поездом, который уходил из Лондона до полудня. Ничего более не оставалось, как ждать около трех часов следующего поезда. Не мог ли я в Лондоне с пользой употребить этот промежуток времени?
   Мысли мои опять упорно возвращались к обеду в день рождения.
   Хотя я забыл и число, и большую часть имен присутствующих гостей, я припомнил довольно скоро, что почти все они приехали из Фризинголла или его окрестностей. Но "почти все" еще не означало "все". Некоторые из них не были постоянными жителями этих мест. Я сам был одним из таких, мистер Мертуэт был другим, Годфри Эбльуайт -- третьим, мистер Брефф... нет, я вспомнил, что дела помешали мистеру Бреффу приехать. Не было ли кого-нибудь среди дам из постоянных жительниц Лондона? Я мог припомнить одну только мисс Клак, принадлежащую к этой последней категории. Однако вот, по крайней мере, уже трое гостей, с которыми мне полезно было бы повидаться, прежде чем я уеду из Лондона. Не зная адресов лиц, которых искал, я тотчас поехал в контору мистера Бреффа, в надежде, что, быть может, он мне поможет отыскать их. Мистер Брефф оказался так занят, что не мог уделить мне более минуты своего драгоценного времени. Но в эту одну минуту он успел, однако, решить -- самым неприятным образом -- все вопросы, которые я задал ему.
   Во-первых, он считал мой новоизобретенный метод отыскать ключ к тайне слишком фантастическим, для того чтобы о нем можно было рассуждать всерьез. Во-вторых, в-третьих и в-четвертых, мистер Мертуэт был сейчас на пути к месту своих прошлых приключений; мисс Клак понесла денежную потерю и переселилась, из соображений экономии, во Францию; мистера Годфри Эбльуайта, может быть, можно было найти где-нибудь в Лондоне. Не узнать ли мне его адрес в клубе? А может быть, я извиню мистера Бреффа, если он вернется к своему делу и пожелает мне всего доброго?
   Поле розысков в Лондоне теперь так ограничилось, что мае оставалось только узнать адрес Годфри. Я послушал совета стряпчего и поехал в клуб.
   В передней я встретил одного из членов клуба, бывшего старым приятелем моего кузена, а также и моим знакомым. Этот джентльмен, сообщив мне адрес Годфри, рассказал о двух недавних происшествиях, случившихся с ним и еще не дошедших до моих ушей, при всей их большой важности для меня.
   Оказалось, что, получив от Рэчель отказ, он, вместо того чтобы прийти в отчаяние, вскоре же после этого сделал предложение другой молодой девушке, слывшей богатой наследницей. Предложение его было принято, и брак считался делом решенным. Но вдруг помолвка опять внезапно и неожиданно расстроилась, и на этот раз по милости серьезного несогласия в мнениях между женихом и отцом невесты по поводу брачного контракта.
   Как бы в вознаграждение за эту вторую неудачу, Годфри вскоре после этого сделался предметом внимания в денежном отношении одной из многочисленных своих почитательниц. Богатая и пожилая дама, чрезвычайно уважаемая в комитете материнского попечительства и большая приятельница мисс Клак (которой она, кстати сказать, не отказала ничего, кроме траурного кольца), завещала чудному и достойному мистеру Годфри пять тысяч фунтов. Получив это приятное добавление к своим скромным денежным ресурсам, он, говорят, почувствовал необходимость немного отдохнуть от своих благотворительных трудов и, по предписанию доктора, должен был "отправиться на континент, поскольку это могло впоследствии принести пользу его здоровью". Если он мне нужен, следовало не теряя времени нанести ему визит.
   Я тотчас отправился к нему.
   Но та же роковая судьба, которая заставила меня опоздать на один день к сыщику Каффу, заставила меня и тут опоздать на один день к Годфри. Он уехал накануне утром в Дувр. Он отправлялся в Остендэ, и слуга его думал, что он поедет в Брюссель. Время его возвращения не было установлено, но я мог быть уверен, что он будет отсутствовать, по крайней мере, три месяца.
   Я вернулся к себе в угнетенном состоянии. Трое из гостей, бывших на обеде в день рождения (и все трое исключительно умные люди), были далеко от меня как раз в то время, когда мне так важно было иметь с ними связь. Я возлагал последние надежды теперь на Беттереджа и на друзей покойной леди Вериндер, которых я мог еще найти живущими по соседству от деревенского поместья Рэчель.
   На этот раз я прямо отправился во Фризинголл, так как этот город был теперь центральным пунктом моих розысков. Я приехал вечером, слишком уже поздно для того, чтобы увидеться с Беттереджем. На следующее утро я отправил к нему гонца с письмом, прося его приехать ко мне в гостиницу так скоро, как только возможно.
   Отчасти для того, чтобы сократить время, отчасти для того, чтобы было удобней Беттереджу, я предусмотрительно послал своего гонца в наемной карете и мог надеяться, если не случится никаких помех, увидеть старика менее чем через полчаса. А в этот промежуток я решил опросить тех из гостей, присутствовавших на ободе и день рождения, кто был мне лично знаком и находился поблизости. То были родственники мои Эбльуайты и мистер Канди. Доктор выразил особое желание видеть меня, жил он на соседней улице. Итак, я прежде всего отправился к мистеру Канди.
   После того, что рассказал мне Беттередж, я, естественно, ожидал увидеть на лице доктора следы серьезной болезни, которую он перенес. Но я не был готов к перемене, какую увидел в нем, когда он вошел в комнату и пожал мне руку. Глаза его потускнели, волосы совершенно поседели, лицо покрылось морщинами, тело съежилось. Я хорошо помнил этого подвижного, болтливого, веселого маленького доктора, помнил его невинную светскую болтовню и бесчисленные шуточки, но, к моему удивлению, ни в чем не проявлялась его прежняя личность, разве только в склонности к смешному щегольству. Человек этот был обломком былого, но одежда его и украшенья (словно в жестокую насмешку над переменой, совершившейся в нем) были так же пестры и ярки, как прежде.
   -- Я часто думал о вас, мистер Блэк, -- сказал он, -- и искренне рад наконец снова вас увидеть. Если я смогу сделать что-нибудь для вас, пожалуйста, распоряжайтесь мной, сэр, пожалуйста, распоряжайтесь мной!
   Он сказал эти простые, обыкновенные слова с ненужной откровенностью и жаром, проявляя любопытство узнать, что привело меня в Йоркшир, любопытство, которое он совершенно (я сказал бы, по-ребячески) неспособен был скрыть.
   -- Я недавно побывал в Йоркшире и теперь снова явился сюда по делу довольно романтическому, -- сказал я. -- В этом деле, мистер Канди, все друзья покойной леди Вериндер принимают участие. Вы помните таинственную пропажу индийского алмаза около года тому назад? Недавно произошли события, подающие надежду, что этот алмаз можно отыскать, и я, как член семьи, принимаю участие в розысках. В числе трудностей, встреченных мною, есть и необходимость снова собрать все показания, какие были собраны раньше, и как можно больше, если возможно. Некоторые особенности этого дела требуют воскрешения моих воспоминаний обо всем, что случилось в этом доме вечером в день рождения мисс Рэчель. И я осмеливаюсь обратиться к друзьям ее покойной матери, которые присутствовали при этом, чтобы просить их помочь мне своими воспоминаниями.
   Едва я дошел до этого места, как вдруг остановился, ясно увидев по лицу мистера Канди, что опыт мой совершенно не удался.
   Маленький доктор тревожно покусывал кончики своих пальцев все время, пока я говорил. Его тусклые водянистые глаза смотрели на меня с таким бессмысленным выражением, которое было очень мучительно видеть. Невозможно было угадать, о чем он думает. Ясно было только одно, что мне не удалось после двух-трех первых слов привлечь его внимание к вопросу. Единственная возможность заставить его прийти в себя заключалась в перемене предмета разговора. Я попытался немедленно заговорить о другом.
   -- Вот что привело меня во Фризинголл, -- сказал я весело. -- Теперь, мистер Канди, ваша очередь. Вы поручили Габриэлю Беттереджу сказать мне...
   Он перестал кусать пальцы и вдруг развеселился.
   -- Да, да, да! -- воскликнул он с жаром. -- Так! Я поручил сказать вам!
   -- И Беттередж сообщил мне об этом в письме, -- продолжал я. -- Вы хотели что-то сказать мне, как только я приеду в эти места. Ну, мистер Канди, вот я здесь!
   -- Вот вы и здесь! -- повторил доктор. -- И Беттередж был совершенно прав. Я хотел что-то вам сказать. Я дал ему это поручение. Беттередж человек удивительный. Какая память! В его годы -- какая память!
   Он опять замолчал и снова начал кусать пальцы. Вспомнив, что я слышал от Беттереджа о последствиях горячки, отразившейся на его памяти, я продолжал разговор, в надежде, что, быть может, помогу маленькому доктору.
   -- Как давно мы не встречались! -- сказал я. -- Мы виделись в последний раз на обеде в день рождения Рэчель, последнем званом обеде, который дала моя бедная тетушка.
   -- Так, так! -- вскричал мистер Канди. -- На обеде в день рождения!
   Он вскочил с места и посмотрел на меня. Густой румянец вдруг разлился по его поблекшему лицу, и он опять опустился на стул, как бы сознавая, что обнаружил слабость, которую ему хотелось бы скрыть. Больно было видеть, как сознает он недостаток своей памяти и желает скрыть его от внимания своих друзей.
   До сих пор он возбуждал во мне только сострадание. Но слова, сказанные им сейчас, -- хотя их было немного, -- тотчас возбудили до крайности мое любопытство. Обед в день рождения уже сделался событием прошлого, на которое я смотрел со странной смесью надежды и недоверия. И вдруг оказалось, что об этом обеде мистер Канди должен сообщить что-то важное!
   Я постарался снова помочь ему. Но на этот раз причиною моего участия были мои собственные интересы, и они заставили меня чересчур поспешить к той цели, которую я имел в виду.
   -- Скоро уже минет год, -- сказал я, -- как мы сидели за этим приятным столом. Не записано ли у вас -- в дневнике или где-нибудь в другом месте -- то, что вы хотели мне сказать?
   Мистер Канди понял мой намек и дал мне понять, что считает его оскорбительным.
   -- Мне вовсе не нужно записывать, мистер Блэк, -- сказал он довольно холодно. -- Я еще не так стар и на свою память, благодарение богу, еще могу положиться.
   Бесполезно говорить, что я сделал вид, будто не понял, что он обиделся на меня.
   -- Хотел бы я сказать то же самое о своей памяти, -- ответил я. -- Когда я стараюсь думать о вещах, случившихся год назад, я нахожу свои воспоминания далеко не совсем такими ясными, как мне бы хотелось. Например, обед у леди Вериндер...
   Мистер Канди опять развеселился, как только эти слова сорвались с моих губ.
   -- А! Обед, обед у леди Вериндер! -- воскликнул он с еще большим жаром. -- Я должен рассказать вам кое-что об этом обеде.
   Глаза его опять устремились на меня с вопросительным выражением, таким жалобным, таким пристальным, таким бессмысленным, что жалко было глядеть. Очевидно, он мучительно и напрасно силился что-то припомнить.
   -- Обед был очень приятный, -- вдруг заговорил он с таким видом, словно это именно и хотел сказать. -- Очень приятный обед, мистер Блэк, не правда ли?
   Он кивнул головой, улыбнулся и как будто уверовал, бедняжка, что ему удалось этой находчивостью скрыть полную потерю памяти.
   Это зрелище было столь прискорбно, что я тотчас же, -- хотя и был живо заинтересован в том, чтобы он припомнил обстоятельства обеда, -- переменил тему и заговорил о предметах местного интереса.
   Тут он начал болтать довольно бегло. Вздорные сплетни и ссоры в городе, случившиеся месяц тому назад, легко приходили ему на память. Он болтал с говорливостью почти прежних времен, но были минуты, когда даже среди полного полета его красноречия он вдруг колебался, смотрел на меня с минуту с бессмысленной вопросительностью в глазах, преодолевал себя и опять продолжал. Я терпеливо переносил эту муку (это, конечно, настоящая мука для космополита -- слушать молчаливо и безропотно новости провинциального городка), покуда часы на камине не показали мне, что визит мой продолжается более чем полчаса. Имея уже некоторое право считать свою жертву принесенной, я встал проститься. Когда мы пожимали друг другу руки, мистер Канди сам заговорил опять об обеде в день рождения.
   -- Я так рад, что мы снова встретились, -- сказал он. -- Я в самом деле собирался поговорить с вами, мистер Блэк. Относительно обеда у леди Вериндер, -- не так ли? Приятнейший обед, действительно приятный обед, вы согласны со мной?
   Я медленно спустился с лестницы, убедившись с горечью, что доктор действительно желал что-то сказать чрезвычайно важное для меня, но не в силах был сделать это. Усилие вспомнить, что он желал мне что-то сказать, было, очевидно, единственным усилием, на которое была способна его ослабевшая память.
   Когда я спустился с лестницы и повернул в переднюю, где-то в нижнем этаже дома тихо отворилась дверь и кроткий голос сказал позади меня:
   -- Боюсь, сэр, что вы нашли грустную перемену в мистере Канди.
   Я обернулся и очутился лицом к лицу с Эзрой Дженнингсом.

Глава IX

   Невозможно было оспаривать мнение Беттереджа о том, что наружность Эзры Дженнингса -- с общепринятой точки зрения -- говорила против него. Его цыганский вид, поджарые щеки с торчащими скулами, необычные разноцветные волосы, странное противоречие между его лицом и фигурой, заставлявшее его казаться и старым, и молодым одновременно, -- все это было более или менее рассчитано на то, чтоб создать неблагоприятное представление о нем у неискушенного человека. И все же, чувствуя все это, нельзя было отрицать того, что Эзра Дженнингс какими-то непостижимыми путями возбуждал во мне симпатию, которой я не мог противостоять.
   Хотя мой жизненный опыт советовал мне ответить ему насчет грустной перемены в мистере Канди, а потом продолжать идти своею дорогою, -- интерес к Эзре Дженнингсу словно приковал меня к месту и доставил ему случай, -- которого он, очевидно, искал, -- поговорить со мною наедине о своем хозяине.
   -- Не по дороге ли нам, мистер Дженнингс? -- спросил я, заметив у него в руке шляпу. -- Я иду навестить свою тетку, миссис Эбльуайт.
   Эзра Дженнингс ответил, что идет в ту же сторону, к больному.
   Начав разговор о болезни мистера Канди, Эзра Дженнингс, по-видимому, решил предоставить продолжать этот разговор мне. Его молчание говорило ясно: "Теперь очередь за вами". Я тоже имел свои причины вернуться к разговору о болезни доктора и охотно взял на себя ответственность заговорить первым.
   -- Судя по перемене, которую я в нем нахожу, -- начал я, -- болезнь мистера Канди была гораздо опаснее, чем я предполагал.
   -- Это почти чудо, что он перенес ее, -- ответил Эзра Дженнингс.
   -- Бывают ли улучшения в его памяти по сравнению с тем, что я застал сегодня? Он все заговаривал со мною о чем-то.
   -- Что случилось перед его болезнью? -- договорил он вопросительно, заметив, что я остановился.
   -- Именно.
   -- Его память о событиях того времени ослабела безнадежно, -- сказал Эзра Дженнингс. -- Даже досадно, что бедняга сохранил еще кое-какие жалкие ее остатки. Смутно припоминая намерения, которые он имел перед болезнью, вещи, которые собирался сделать или сказать, он решительно не в состоянии вспомнить, в чем эти намерения заключались и что он должен был сказать или сделать. Он мучительно сознает свой недостаток памяти и мучается, стараясь, как вы, вероятно, заметили, скрыть это от других. Если б он поправился, совершенно забыв о прошлом, он был бы счастливее. Мы все, может быть, чувствовали бы себя счастливее, -- прибавил он с грустною улыбкою, -- если б могли вполне забыть!
   -- В жизни каждого человека, -- возразил я, -- наверное, найдутся минуты, с воспоминанием о которых он не захочет расстаться.
   -- Надеюсь, что это можно сказать о большей части человечества, мистер Блэк. Опасаюсь, однако, что это не будет справедливо в применении ко всем. Есть ли у вас основание предполагать, что воспоминание, которое мистер Канди силился воскресить в своей памяти во время разговора с вами, имеет для вас серьезное значение?
   Говоря это, он по собственному почину коснулся именно того, о чем я хотел с ним посоветоваться. Интерес к этому странному человеку заставил меня под влиянием минутного впечатления дать ему случай разговориться со мною; умалчивая пока обо всем том, что я, со своей стороны, хотел сказать по поводу его патрона, я хотел прежде всего удостовериться, могу ли положиться на его скромность и деликатность. Но и того немногого, что он сказал, было достаточно, чтобы убедить меня, что я имею дело с джентльменом. В нем было то, что я попробую описать здесь как непринужденное самообладание, что не в одной только Англии, но во всех цивилизованных странах есть верный признак хорошего воспитания. Какую бы цель им преследовал он своим последним вопросом, я был уверен, что могу ответить ему до некоторой степени откровенно.
   -- Думаю, что для меня крайне важно восстановить обстоятельства, которые мистер Канди не в силах припомнить сам, -- сказал я. -- Не можете ли вы указать мне какой-нибудь способ, чтобы помочь его памяти?
   Эзра Дженнингс взглянул на меня с минутным проблеском участия в своих задумчивых карих глазах.
   -- Памяти мистера Канди уже ничем нельзя помочь, -- ответил он. -- Я столько раз пробовал ей помогать с тех пор, как он выздоровел, что могу это положительно утверждать.
   Слова его огорчили меня, и я не скрыл этого.
   -- Сознаюсь, вы мне подали надежду на более удовлетворительный ответ, -- сказал я.
   Он улыбнулся.
   -- Быть может, это ответ не окончательный, мистер Блэк. Быть может, найдется способ восстановить обстоятельства, забытые мистером Канди, не обращаясь к нему самому.
   -- В самом деле? Не будет ли с моей стороны нескромным, если я спрошу -- как?
   -- Ни в коем случае. Единственная трудность ответа на ваш вопрос заключается для меня в самом объяснении. Могу я рассчитывать на ваше терпение, если еще раз вернусь к болезни мистера Канди и, говоря о ней, на этот раз не избавлю вас от некоторых профессиональных подробностей?
   -- О, пожалуйста! Вы уже заинтересовали меня этими подробностями.
   Мое любопытство, казалось, было ему приятно. Он улыбнулся опять. Мы в это время уже оставили за собою последние дома Фризинголла.
   Эзра Дженнингс на минуту остановился, чтоб сорвать несколько придорожных полевых цветов.
   -- Как хороши они! -- проговорил он просто, показывая мне свой букетик, -- и как мало народу в Англии способно восхищаться ими так, как они того заслуживают!
   -- Вы не всегда жили в Англии? -- спросил я.
   -- Нет. Я родился и частично воспитан был в одной из наших колоний. Отец мой был англичанин, но мать моя... Мы отдалились от нашей темы, мистер Блэк, и это моя вина. По правде сказать, у меня много ассоциаций связано с этими скромными маленькими придорожными цветами. Но оставим это. Мы говорили о мистере Канди. Давайте вернемся к мистеру Канди.
   Сопоставив несколько слов, неохотно вырвавшихся у него о самом себе, с меланхолическим взглядом на жизнь, -- он считал условием счастья для человечества полное забвение прошлого, -- я понял, что история, которую я прочитал в его лице, совпадала (по крайней мере, в двух деталях) с его рассказом: он страдал, как мало кто из людей страдает; и в его английской крови была примесь чужеземной.
   -- Вы, вероятно, слышали о первоначальной причине болезни мистера Канди? -- заговорил он опять. -- В ночь званого обеда леди Вериндер шел проливной дождь. Мистер Канди ехал домой в открытом гиге и промок до костей. Дома его ждал посланный от больного с убедительной просьбой приехать немедленно. К несчастью, он отправился к своему пациенту, не дав себе труда переодеться. Я сам задержался в эту ночь у больного, в некотором расстоянии от Фризинголла. Когда я вернулся на следующее утро, меня уже поджидал у двери перепуганный грум мистера Канди и тотчас повел в комнату своего господина. За это время беда уже произошла, болезнь вступила в свои права.
   -- Мне сказали о ней только в самых общих словах, как о горячке, -- сказал я.
   -- И я не могу ничего прибавить, чтобы определить ее точнее, -- ответил Эзра Дженнингс. -- От начала и до конца болезнь не принимала какой-либо определенной формы. Не теряя времени, я послал за двумя медиками, приятелями мистера Канди, чтобы узнать их мнение о болезни. Они согласились со мною, что она серьезна, но относительно лечения наши взгляды резко разошлись. Основываясь на пульсе больного, мы делали совершенно разные заключения. Ускоренное биение пульса побуждало их настаивать на лечении жаропонижающим как единственном, которого следовало держаться. Я же, со своей стороны, признавая, что пульс ускоренный, указывал на страшную слабость больного как на признак истощенного состояния организма, а следовательно, и на необходимость прибегнуть к возбудительным средствам. Оба доктора были того мнения, что следует посадить больного на кашицу, лимонад, ячменный отвар и так далее. Я бы дал ему шампанского или виски, аммиаку и хинина. Важное расхождение во взглядах, как видите, и между кем же? Между двумя медиками, пользующимися общим уважением в городе, и пришельцем, всего лишь помощником доктора! В первые дни мне не оставалось ничего другого, как покориться воле людей, поставленных выше меня. Между тем силы больного все более и более слабели. Я решился на вторичную попытку указать на ясное, неоспоримо ясное свидетельство пульса. Быстрота его не уменьшилась нисколько, а слабость возросла. Докторов оскорбило мое упорство. Они сказали:
   -- Мистер Дженнингс, или мы лечим больного, или вы. Кто же из нас?
   -- Господа, -- ответил я, -- дайте мне пять минут на размышление, и вы на свой ясный вопрос получите не менее ясный ответ.
   По истечении назначенного срока решение мое было принято.
   -- Вы положительно отказываетесь испробовать лечение возбуждающими средствами? -- спросил я.
   Они отказались в немногих словах.
   -- Тогда я намерен немедленно приступить к нему, господа.
   -- Приступайте, мистер Дженнингс, и мы тотчас откажемся от дальнейшего лечения.
   Я послал в погреб за бутылкою шампанского и сам дал больному выпить добрых полстакана. Доктора молча взяли свои шляпы и удалились...
   -- Вы взяли на себя большую ответственность, -- заметил я. -- Будь я на вашем месте, я, наверное, уклонился бы от нее.
   -- Будь вы на моем месте, мистер Блэк, вы бы вспомнили, что мистер Канди взял вас к себе в дом при обстоятельствах, которые сделали вас его должником на всю жизнь. На моем месте вы, видя, что силы его угасают с каждым часом, решились бы скорее рискнуть всем, чем дать умереть на своих глазах единственному человеку на свете, оказавшему вам поддержку. Но думайте, чтобы я не сознавал ужасного положения, в которое себя поставил. Были минуты, когда я чувствовал всю горечь своего одиночества и страшную ответственность, лежащую на мне. Будь я человек счастливый, будь жизнь моя исполнена одного благополучия, кажется, я изнемог бы под бременем обязанности, которую на себя возложил. Но у меня не было счастливого прошлого, на которое я мог бы оглянуться, не было того душевного спокойствия, с которым я мог бы перенести настоящую мучительную неизвестность, -- и я мужественно боролся до конца. Для необходимого мне отдыха я выбирал часок среди дня, когда состояние больного несколько улучшалось. Все же остальное время дня я не отходил от его кровати, пока жизнь его находилась в опасности. К заходу солнца, как всегда бывает в подобных случаях, начинался обычный при горячке бред. Он продолжался с перерывами всю ночь и стихал в опасные часы раннего утра, от двух до пяти, когда жизненные силы даже самых здоровых ослабевают до последней степени. В те часы смерть пожинает наиболее обильную, человеческую жатву. Тогда я вступил со смертью в борьбу за лежащего на одре ее больного, отбивая его у нее. Я ни разу не уклонился от принятого мною метода лечения, ради которого рисковал всем. Когда не хватало вина, я прибегал к виски. Когда другие возбуждающие средства утрачивали свое действие, я стал удваивать дозу. После длительной неизвестности (которую молю бога не посылать мне никогда более в жизни) настал день, когда слишком частый пульс постепенно стал становиться реже и ритмичнее. Тогда я понял, что спас его, и сознаюсь, мне изменила моя твердость. Я опустил исхудалую руку бедного больного на постель и зарыдал. Истерический припадок, мистер Блэк, ничего более! Физиология говорит, и говорит справедливо, что некоторые мужчины наделены женской конституцией, -- я в их числе!
   Это беспощадно трезвое научное оправдание своих слез он высказал тем же спокойным и естественным тоном, каким говорил до сих пор. Голос и манера его от начала до конца изобличали особенное, почти болезненное опасение возбудить к себе участие.
   -- Вы меня спросите, зачем я докучаю вам этими подробностями, -- продолжал он. -- Я не вижу другого способа подготовить вас надлежащим образом к тому, что мне предстоит сказать. Теперь вы знаете в точности мое положение во время болезни мистера Канди, и вы тем легче поймете, как остро я нуждался в то время в чем-нибудь, способном доставить мне хотя бы некоторое душевное облегчение. Несколько лет назад я начал в свободные часы писать книгу, предназначенную для моих собратьев по профессии, -- книгу о сложных и затруднительных проблемах заболеваний мозга и нервной системы. Моя работа, вероятно, никогда не будет закончена и, уж конечно, не будет издана. Тем не менее она мне была другом в долгие одинокие часы; она же помогла мне скоротать время -- время мучительного ожидания и бездействия -- у кровати мистера Канди. Я, кажется, говорил вам, что у него был бред? Я даже определил время, когда он начинается, если не ошибаюсь?
   -- Да, вы говорили об этом.
   -- Ну, так я как раз дошел тогда в своей книге до отдела, посвященного именно бреду такого рода. Но стану утруждать вас подробным изложением своей теории по этому вопросу и ограничусь только тем, что для вас представляет интерес в настоящем случае. С тех пор, как я практикую, я не раз сомневался, можно ли сделать вывод, что при бреде потеря способности связной речи доказывает потерю способности последовательного мышления. Болезнь бедного мистера Канди давала мне возможность выяснить свои сомнения. Я владею стенографией и легко мог записывать отрывистые фразы больного точь-в-точь так, как он их произносил. Понимаете вы теперь, мистер Блэк, к чему я все это веду?
   Я понимал очень ясно и ожидал, что он скажет далее, едва переводя дух от напряженного внимания.
   -- В разное время и урывками, -- продолжал Эзра Дженнингс, -- я расшифровал мои стенографические заметки, оставив большие промежутки между отрывистыми фразами и даже отдельными словами, в том же порядке, как их бессвязно произносил мистер Канди. В результате я поступил со всем этим почти так, как поступают, разгадывая шарады. Сначала все представляется хаосом, по стоит только напасть на руководящую нить, чтобы все привести в порядок и придать всему надлежащий вид. Действуя сообразно с этим планом, я восполнял пробелы между двумя фразами, стараясь угадать мысль больного. Я переправлял и изменял, пока мои вставки не встали на место после слов, сказанных до них, и так же естественно не примкнули к словам, сказанным вслед за ними. Результат показал, что я не напрасно трудился в эти долгие мучительные часы и достиг того, что мне казалось подтверждением моей теории. Проще говоря, -- когда я связал отрывочные фразы, я убедился, что высшая способность -- связного мышления -- продолжала свою деятельность у пациента более или менее нормально, в то время как низшая способность -- словесного изложения мысли -- была почти совершенно расстроена.
   -- Одно слово! -- перебил я его с живостью. -- Упоминал ли он в бреду мое имя?
   -- Вы сейчас услышите, мистер Блэк. Среди моих письменных доказательств вышеприведенного положения -- или, вернее, в письменных опытах, сводящихся к тому, чтобы доказать мое положение, -- есть листок, где встречается ваше имя. Почти целую ночь мысли мистера Канди были заняты чем-то общим между вами и им. Я записал бессвязные его слова в том виде, в каком он говорил их, на одном листе бумаги, а на другом -- мои собственные соображения, которые придают им связь. Производным от этого, как выражаются в арифметике, оказался ясный отчет: во-первых, о чем-то, сделанном в прошедшем времени; во-вторых, о чем-то, что мистер Канди намеревался сделать в будущем, если бы ему не помешала болезнь. Вопрос теперь в том, представляет ли это или нет то утраченное воспоминание, которое он тщетно силился уловить, когда вы его навестили сегодня?
   -- Не может быть сомнения в этом! -- вскричал я. -- Пойдемте тотчас и посмотрим бумаги.
   -- Невозможно, мистер Блэк.
   -- Почему?
   -- Поставьте себя на мое место, -- сказал Эзра Дженнингс. -- Согласились бы вы открыть другому лицу, что высказал бессознательно во время болезни ваш пациент и беззащитный друг, не удостоверившись сперва, что подобный поступок ваш оправдывается необходимостью?
   Я понял, что возражать ему на это невозможно; я попытался подойти к вопросу с другой стороны.
   -- Мой образ действий в таком щекотливом деле зависел бы преимущественно от того, могу я или нет повредить моему другу своею откровенностью.
   -- Я давно уже отверг всякую необходимость обсуждать эту сторону вопроса, -- сказал Эзра Дженнингс. -- Если бы мои записки заключали в себе хоть что-нибудь, что мистер Канди желал бы сохранить в тайне, эти записки давным-давно были бы уничтожены. Рукописные опыты у постели моего друга не заключают в себе сейчас ничего, что он не решился бы сообщить другим, если бы к нему вернулась память. А по поводу вас я даже уверен, что в моих записках содержится именно то, что он вам так сильно хочет сейчас сказать.
   -- И вы все-таки колеблетесь?
   -- И я все-таки колеблюсь. Вспомните, при каких обстоятельствах я приобрел сведения, которые теперь имею. Как ни безобидны они, я не могу решиться сообщить вам их, пока вы не изложите мне причин, по которым это следует сделать. Он так страшно был болен, мистер Блэк, он находился в состоянии такой беспомощности и совершенно в моей власти! Разве это слишком много, если я попрошу вас только намекнуть мне, какого рода интерес связан для вас с утраченным воспоминанием, или в чем, полагаете вы, оно состоит?
   Отвечать ему с откровенностью, которую вызывала во мне его манера держать себя и говорить, значило бы открыто поставить себя в унизительное положение человека, которого подозревают в краже алмаза. Хотя Эзра Дженнингс и вызвал во мне безотчетную симпатию, я все-таки не мог превозмочь своего нежелания рассказать ему о позорном положении, в которое я попал. Я опять прибегнул к тем пояснительным фразам, какие имел наготове для удовлетворения любопытства посторонних.
   На этот раз я не имел повода жаловаться на недостаток внимания со стороны своего слушателя. Эзра Дженнингс слушал меня терпеливо, даже с тревогой, пока я не закончил рассказа.
   -- Мне очень жаль, мистер Блэк, что я возбудил в вас надежды только для того, чтобы обмануть их, -- сказал он. -- Во все время своей болезни, от начала и до конца ее, мистер Канди ни единым словом не упомянул об алмазе. Дело, с которым он связывал ваше имя, не имеет, уверяю вас, никакого возможного отношения к потере или возвращению драгоценного камня мисс Вериндер.
   Пока он это говорил, мы приблизились к месту, где большая дорога, по которой мы шли, разделялась на две ветви. Одна вела к дому мистера Эбльуайта, другая к деревне, лежавшей в низине, милях в двух или трех. Эзра Дженнингс остановился у поворота к деревне.
   -- Мне сюда, -- сказал он. -- Я, право, очень огорчен, мистер Блэк, что не могу быть вам полезен.
   Тон его убедил меня в его искренности. Кроткие карие глаза его остановились на мне с выражением грустного сочувствия. Он поклонился и пошел по дороге к деревне, не сказав более ни слова.
   С минуту я стоял неподвижно, следя за ним взглядом, пока он уходил от меня все далее и далее, унося с собою все далее и далее то, что я считал возможною разгадкою, которой я доискивался. Пройдя небольшое расстояние, он оглянулся. Увидя меня все на том же месте, где мы расстались, он остановился, как бы спрашивая себя, не желаю ли я заговорить с ним опять. У меня не было времени рассуждать о своем собственном положении и о том, что я упускаю случай, который может произвести важный поворот в моей жизни, -- и все только из-за того, что я не мигу поступиться своим самолюбием. Я успел лишь позвать его назад, а потом уже стал раздумывать. Сильно подозреваю, что нет на свете человека опрометчивее меня.
   "Теперь уже нечего больше делать, -- решил я мысленно. -- Мне надо сказать ему всю правду".
   Он тотчас повернул назад. Я пошел к нему навстречу.
   -- Я был с вами не совсем откровенен, мистер Дженнингс, -- начал я. -- Интерес к утраченному воспоминанию мистера Канди у меня не связан с розысками Лунного камня. Важный личный вопрос побудил меня приехать в Йоркшир. Чтобы оправдать недостаток откровенности с вами в этом деле, могу сказать только одно. Мне тяжело (тяжелее, чем я могу это выразить) объяснять кому бы то ни было настоящее свое положение.
   Эзра Дженнингс взглянул на меня со смущением, в первый раз с тех пор, как мы заговорили.
   -- Я не имею ни права, ни желания, мистер Блэк, -- возразил он, -- вмешиваться в ваши частные дела. Позвольте мне извиниться, со своей стороны, в том, что я, вовсе не подозревая этого, подверг вас неприятному испытанию.
   -- Вы имеете полное право ставить условия, на которых находите возможным сообщить мне то, что услышали у одра болезни мистера Канди. Я понимаю и ценю благородство, которое руководит вами. Как могу я ожидать от вас доверия, если сам буду отказывать вам в нем? Вы должны знать и узнаете, почему мне так важно установить, что именно хотел мне сообщить мистер Канди. Если окажется, что я ошибся в своих ожиданиях, и вы не вправе будете мне сообщить это, узнав настоящую причину моих розысков, я положусь на вашу честь, что вы сохраните мою тайну. И что-то говорит мне, что доверие мое не будет обмануто.
   -- Остановитесь, мистер Блэк! Мне еще надо сказать вам два слова, прежде чем я позволю вам продолжать.
   Я взглянул на него с изумлением. Жестокое душевное страдание, по-видимому, внезапно им овладело и потрясло его до глубины души. Его цыганский цвет лица сменился смертельною сероватою бледностью, глаза его вдруг засверкали диким блеском, голос понизился и зазвучал суровою решимостью, которую я услышал у него впервые. Скрытые силы этого человека (трудно было сказать в ту минуту, к чему они направлены -- к добру или ко злу) обнаружились передо мною внезапно, как блеск молнии.
   -- Прежде чем вы мне окажете какое-либо доверие, -- продолжал он, -- вам следует знать, и вы узнаете, при каких обстоятельствах я был принят в дом мистера Канди. Много времени это не займет. Я не намерен, сэр, рассказывать "историю своей жизни" (как это говорится) кому бы то ни было. Она умрет со мною. Я только прошу позволения сообщить вам то, что сообщил мистеру Канди. Если, выслушав меня, вы не измените своего решения насчет того, что хотели мне сказать, то я весь в вашем распоряжении. Не пройти ли нам дальше?
   Сдерживаемая скорбь на его лице заставила меня замолчать. Я жестом ответил на его вопрос, и мы пошли дальше.
   Пройдя несколько сот ярдов, Эзра Дженнингс остановился у отверстия в стене из серого камня, которая в этом месте отделяла болото от дороги.
   -- Не расположены ли вы немного отдохнуть, мистер Блэк? -- спросил он. -- Я уже не тот, что был прежде, а есть вещи, которые потрясают меня глубоко.
   Я, разумеется, согласился. Он прошел вперед к торфяному столбику на лужайке, поросшей вереском. Со стороны дороги лужайку обрамляли кусты и тщедушные деревья, с другой же стороны отсюда открывался величественный вид на все обширное пустынное пространство бурых пустошей. За последние полчаса небо заволоклось. Свет стал сумрачным, горизонт закутался туманом. Краски потухли, и чудесная природа встретила нас кротко, тихо, без малейшей улыбки.
   Мы сели молча. Эзра Дженнингс, положив возле себя шляпу, провел рукою по лбу с очевидным утомлением, провел и по необычайным волосам своим, черным и седым вперемежку. Он отбросил от себя свой маленький букет из полевых цветов таким движением, будто воспоминание, с ними связанное, сейчас причиняло ему страдание.
   -- Мистер Блэк, -- сказал он внезапно, -- вы в дурном обществе. Гнет ужасного обвинения лежал на мне много лет. Я сразу признаюсь вам в худшем. Перед вами человек, жизнь которого сломана, доброе имя погибло без возврата.
   Я хотел было его перебить, но он остановил меня.
   -- Нет, нет! -- вскричал он. -- Простите, не теперь еще. Не выражайте мне сочувствия, в котором впоследствии можете раскаяться, как в вещи для себя унизительной. Я упомянул о том обвинении, которое много лет тяготеет надо мной. Некоторые обстоятельства, связанные с ним, говорят против меня. Я не могу заставить себя признаться, в чем это обвинение заключается. И я не в состоянии, совершенно не в состоянии доказать мою невиновность. Я только могу утверждать, что я невиновен. Клянусь в том как христианин. Напрасно было бы клясться моей честью.
   Он опять остановился. Я взглянул на него, но он не поднимал глаз. Все существо его казалось поглощено мучительным воспоминанием и усилием говорить.
   -- Многое мог бы я сказать, -- продолжал он, -- о безбожном обращении со мною моих близких и беспощадной вражде, жертвою которой я пал. Но зло сделано и непоправимо. Я не хочу ни утомлять, ни расстраивать вас. В начале моей карьеры в этой стране низкая клевета, о которой я упомянул, убила меня разом и навсегда. Я отказался от всякого успеха в своей профессии, -- неизвестность осталась для меня теперь единственною надеждой на счастье. Я расстался с тою, которую любил, -- мог ли я осудить ее разделять мой позор? Место помощника доктора нашлось в одном из отдаленных уголков Англии. Я получил его. Оно мне обещало спокойствие, обещало неизвестность; так думалось мне. Я ошибся. Дурная молва идет своим медленным путем и, с помощью времени и случая, заходит далеко. Обвинение, от которого я бежал, последовало за мною. Меня предупредили вовремя. Мне удалось уйти с места добровольно, с аттестатом, мною заслуженным. Он доставил мне другое место, в другом отдаленном уголке. Прошло некоторое время, и клевета, убийственная для моей чести, опять отыскала мое убежище. На этот раз я не был предупрежден. Мой хозяин сказал мне:
   -- Я ничего не имею против вас, мистер Дженнингс, но вы должны оправдаться или оставить мой дом.
   Выбора мне не оставалось. Я должен был уйти. Не к чему распространяться о том, что я вынес после этого. Мне только сорок лет. Посмотрите на мое лицо, и пусть оно вам скажет за меня о пережитых мучительных годах. Судьба наконец привела меня в эти края: мистер Канди нуждался в помощнике. По вопросу о моих способностях я сослался на отзыв последнего моего хозяина. По вопросу о характере -- я рассказал ему то же, что сказал вам, и еще более. Я предупредил его о тех трудностях, какие возникнут даже в том случае, если он мне не поверит. Здесь, как и везде, -- сказал я ему, -- я пренебрегаю постыдною уверткой жить под чужим именем; во Фризинголле я огражден не более, чем в других местах, от тучи, которая преследует меня, куда бы я ни укрылся.
   -- Я ничего не делаю наполовину, -- ответил он мне. -- Я верю вам и жалею вас. Если вы готовы пойти на любой риск, какой бы ни случился, то и я готов рисковать с вами.
   -- Господь да благословит его! Он дал мне приют, он дал занятие, он доставил мне спокойствие души, и я имею полное убеждение, -- уже несколько месяцев, как я его имею, -- что теперь не случится ничего, что заставило бы его в том раскаиваться.
   -- Клевета утихла? -- спросил я.
   -- Она деятельнее прежнего. Но когда она доберется сюда, будет уже поздно.
   -- Вы уедете заранее?
   -- Нет, мистер Блэк, меня не будет более в живых. Десять лет я страдаю неизлечимого внутренней болезнью. Но скрою от вас, я давно дал бы ей убить себя, если б одна последняя связь с жизнью не придавала ей еще некоторую цепу в моих глазах. Я хочу обеспечить особу... очень мне дорогую... которую я никогда не увижу более. То немногое, что мне досталось от родителей, не может спасти ее от зависимости. Надежда прожить столько времени, чтобы довести эту сумму до известной цифры, побуждала меня бороться против болезни облегчающими средствами, какие только я мог придумать. Действовал на меня только один опиум. Этому всесильному лекарству для утоления всякой боли я обязан отсрочкою многих лет моего смертного приговора. Но и благодетельные свойства опиума имеют свои границы. Так как болезнь усиливалась, то я незаметно стал злоупотреблять опиумом. Теперь я за это расплачиваюсь. Вся моя нервная система потрясена; ночи мои исполнены жестоких мук. Конец уже недалек. Пусть он приходит записки? Никакой записки не оставлено. Развѣ миссъ Вериндеръ не получала моей карточки? Слуга просилъ извинить его: миссъ Вериндеръ получила карточку. Выводъ былъ слишкомъ простъ чтобы сомнѣваться въ немъ. Рахиль не хотѣла меня видѣть.
   Съ своей стороны, я не могъ допускать подобнаго обращенія со мной, не сдѣлавъ по крайней мѣрѣ попытки разъяснить его причины. Я велѣлъ доложить о себѣ мистрисъ Мерридью и просилъ ее почтить меня свиданіемъ, назначивъ для этого удобнѣйшее время по ея усмотрѣнію.
   Мистрисъ Мерридью безъ всякихъ затрудненій приняла меня тотчасъ же. Меня провели въ уютную гостиную, а я очутился въ присутствіи маленькой, весьма пріятной, пожилой леди. Она имѣла любезность весьма сожалѣть обо мнѣ и не мало удивляться. Впрочемъ, въ то же время, не могла вступить со мной въ какое-либо объясненіе или вліять на Рахиль въ дѣлѣ, касающемся, повидимому, только личныхъ ея чувствъ. Она не разъ повторяла это съ вѣжливымъ и неистощимымъ терпѣніемъ,-- и вотъ все, чего я добился, обратясь къ мистрисъ Мерридью.
   Оставалось писать къ Рахили. На другой день мой слуга понесъ ей письмо со строжайшимъ наказомъ дождаться отвѣта.
   Доставленный мнѣ отвѣтъ заключался буквально въ одной фразѣ:
   "Миссъ Вериндеръ проситъ позволенія уклониться отъ всякой переписка съ мистеромъ Франклиномъ Блекомъ."
   Какъ я ни любилъ ея, но вознегодовалъ на обиду, нанесенную мнѣ этимъ отвѣтомъ. Не успѣлъ я еще овладѣть собой, какъ мистеръ Броффъ пришелъ поговорить о моихъ дѣлахъ. Я не хотѣлъ ничего слышать о дѣлахъ и разказалъ ему все происшедшее. Оказалось, что онъ, подобно самой миссъ Мерридью, не въ состояніи ничего разъяснать мнѣ. Я спросилъ, не дошла ли до Рахили какая-нибудь клевета на меня. Мистеръ Броффъ не зналъ никакой клеветы на мой счетъ. Не упоминала ли она обо мнѣ въ какомъ-нибудь смыслѣ, гостя у мистера Броффа? На разу. Неужели въ теченіе моего долгаго отсутствія она даже не спросила: живъ ли я или умеръ? ничего подобнаго она никогда не спрашивала.
   Я досталъ изъ бумажника письмо, которое бѣдная леди Вериндеръ написала мнѣ изъ Фризингалла въ тотъ день какъ я выѣхалъ изъ ея Йоркширскаго дома, и обратилъ вниманіе мистера Броффа на слѣдующія двѣ фразы:
   "Въ теперешнемъ ужасномъ состояніи ея разсудка, Рахиль все еще не прощаетъ вамъ важной помощи, оказанной вами слѣдствію о пропажѣ драгоцѣннаго камня. Ваше слѣпое рвеніе въ этомъ дѣлѣ увеличило гнетъ ея волненій, такъ какъ усилія ваши неумышленно грозили открытіемъ ея тайны."
   -- Возможно ли, спросилъ я,-- чтобъ это враждебное чувство до сихъ поръ сохранило всю свою горечь?
   Мистеръ Броффъ высказалъ непритворное огорченіе,
   -- Если вы настаиваете на отвѣтѣ, замѣтилъ онъ,-- я долженъ сказать, что ничѣмъ инымъ не могу объяснить ея поведенія.
   Позвонивъ, я приказалъ слугѣ уложить мой чемоданъ и послать за указателемъ желѣзныхъ дорогъ. Мистеръ Броффъ съ удивленіемъ спросилъ что я хочу дѣлать.
   -- Я ѣду въ Йоркширъ, отвѣчалъ я,-- съ первымъ поѣздомъ.
   -- Смѣю спросить, съ какою цѣдію?
   -- Мистеръ Броффъ, помощь, неумышленно оказанная мной слѣдствію объ алмазѣ, около году осталась, во мнѣніи Рахило, непрощаемою обидой и все еще не прощена мнѣ. Я не помирюсь съ такимъ положеніемъ! Я рѣшился проникнуть въ тайну ея молчанія предъ матерью и враждебности ко мнѣ. Если время, трудъ и деньги могутъ это сдѣлать, похититель Луннаго камня будетъ у меня въ рукахъ!
   Достойный старый джентльменъ попробовалъ было возражать -- заставить меня внять разсудку, короче, исполнить свой долгъ въ отношеніи меня. Я былъ глухъ ко всѣмъ его доводамъ. Въ эту минуту никакія соображенія не могли поколебать мою рѣшимость.
   -- Я возобновлю слѣдствіе, продолжилъ я,-- съ того пункта, на которомъ оно было прервано, и прослѣжу его, шагъ за шагомъ, до настоящаго времени. Въ цѣпи уликъ, на сколько она была мнѣ извѣстна предъ моимъ отъѣздомъ, недостаетъ нѣсколькихъ звеньевъ, которыя могутъ быть пополнены Габріелемъ Бетереджемъ. Къ нему-то и поѣду!
   Вечеркомъ, незадолго до захода солнца, я уже снова стоялъ на незабвенной террасѣ и еще разъ увидалъ мирный, старый, сельскій домъ. На безлюдномъ дворѣ первымъ попался мнѣ садовникъ. Часъ тому назадъ онъ оставилъ Бетереджа, грѣвшагося на солнцѣ въ любимомъ уголочкѣ задняго двора. Я хорошо зналъ это мѣсто и сказалъ, что самъ отыщу его.
   Я обошелъ кругомъ по знакомымъ дорожкамъ и переходамъ и заглянулъ въ отворенную калитку на дворъ. Тамъ сидѣлъ онъ, добрый, старый товарищъ счастливыхъ, невозвратныхъ дней,-- тамъ, на старомъ мѣстѣ, въ старомъ креслѣ, съ трубкой во рту и Робинзономъ Крузо на колѣняхъ, съ двумя друзьями, псами, дремавшими по обѣимъ сторонамъ его кресла! Я стоялъ такъ, что послѣдніе, косые лучи солнца отбрасывали тѣнь мою далеко впередъ. Ее ли увидали собаки, тонкое ли чутье дало онъ знать о моемъ приближеніи, только обѣ вскочили съ ворчаньемъ. Вставъ, въ свою очередь, старикъ успокоилъ ихъ однимъ словомъ, и засловяя рукой слабѣвшіе глаза, вопросительно глядѣлъ на появившагося у калитки. А мои глаза переполнились слезами; я долженъ былъ переждать минутку, пока овладѣю собой, чтобы заговорить съ нимъ.
   

II.

   -- Бетереджъ! сказалъ я, указывая на незабвенную книгу, лежавшую у него на колѣнахъ: -- предвѣщалъ ли вамъ нынче Робинзонъ Крузо, что вы можете ожидать къ себѣ Франклина Блека?
   -- Вотъ хоть лордомъ Гарра поклясться сейчасъ, мистеръ Франклинъ! вскрикнулъ старикъ:-- это самое, а предсказывалъ Робинзонъ Крузо!
   Опираясь на меня, онъ съ усиліемъ всталъ на ноги и постоялъ съ минуту, поглядывая то на меня, то на Робинзона, повидимому, недоумѣвая, кто изъ насъ болѣе удивилъ его. Рѣшеніе послѣдовало въ пользу книги. Развернувъ ее предъ собой и держа въ обѣихъ рукахъ, онъ глядѣлъ на дивный томикъ съ непередаваемымъ выраженіемъ ожиданія въ глазахъ, словно надѣясь видѣть, что вотъ-вотъ самъ Робинзонъ-Крузо выступитъ изъ страницъ и почтитъ насъ личнымъ свиданіемъ.
   -- Вотъ онъ, отрывочекъ-то, мистеръ Франклинъ, сказалъ онъ тотчасъ же, какъ только вернулся къ нему даръ слова:-- чтобы мнѣ хлѣба не ѣсть, сэръ, если это не тотъ самый отрывочекъ, что я читалъ за минуту предъ вашимъ приходомъ! страница сто пятьдесятъ шестая, слушайте: "Я стоялъ, какъ громомъ пораженный, или словно увидавъ привидѣніе." Если это не все равно что сказать: "Ожидайте, сейчасъ явится мистеръ Франклинъ Блекъ", значитъ въ англійскомъ языкѣ смысли нѣтъ!
   Бетереджъ, шумно захлопнулъ книгу и освободя наконецъ одну руку, пожалъ поданную мною.
   Въ такихъ обстоятельствахъ, я весьма естественно ждалъ, что онъ закидаетъ меня вопросами. Но нѣтъ, гостепріимство становилось первымъ побужденіемъ стараго слуги, какъ только кто-нибудь изъ членовъ семейства (какимъ бы то вы было путемъ) являлся гостемъ въ этотъ домъ.
   -- Взойдите, мистеръ Франклинъ, сказалъ онъ, отворяя дверь позади себя и отвѣшивая своеобразно-милый, старосвѣтскій поклонъ:-- ужь я послѣ разспрошу, зачѣмъ пожаловали сюда, сначала надо васъ поудобнѣе устроить. Послѣ вашего отъѣзда тутъ все такія грустныя перемѣны. Домъ запертъ, прислуга вся разошлась. Ну, да что нужды! Я состряпаю вамъ обѣдъ, а садовница постель оправитъ,-- и если въ погребѣ осталась еще бутылочка вашего пресловутаго Латуронскаго бордо, найдется чѣмъ и горлышко промочить, мистеръ Франклинъ! Добро пожаловать, сэръ! Отъ всего сердца, добро пожаловать! проговорилъ старый бѣдняга, мужественно поборая мрачное уныніе пустыннаго дома и принимая меня со всею общительностью и предупредительнымъ вниманіемъ прошлыхъ дней.
   Мнѣ было прискорбно его разочаровывать. Но домъ этотъ принадлежалъ теперь Рахили. Могъ ли я въ немъ садиться за столъ или спать послѣ того, что произошло въ Лондонѣ? Простѣйшее чувство самоуваженія запрещало мнѣ,-- именно запрещало,-- переступить порогъ.
   Я взялъ Бетереджа за руку и вывелъ его въ садъ. Нечего дѣлать. Я долженъ былъ сказать ему всю правду. Равно привязанный къ Рахили и ко мнѣ, онъ былъ прискорбно озадаченъ и огорченъ оборотомъ дѣла. Собственное его мнѣніе, высказанное при этомъ, отличалось обычною прямотой и пріятнымъ букетомъ самой положительной философіи изъ всѣхъ извѣстныхъ мнѣ,-- философіи Бетереджевой школы.
   -- Я никогда не отрицалъ, что у миссъ Рахили есть недостатки, началъ онъ: -- конекъ у нея бѣдовый, вотъ вамъ одинъ изъ нихъ. Она хотѣла взять верхъ надъ вами -- а вы и поддались. Э, Господи Боже мой, мистеръ Франклинъ, неужто вы о сю пору не раскусили женщинъ? Говаривалъ я вамъ о покойной мистрисъ Бетереджъ?
   Онъ частенько говаривалъ мнѣ о покойной мистрисъ Бетереджъ, неизмѣнно ставя ее въ примѣрь врожденной слабости и испорченности прекраснаго пола. Онъ и теперь выставилъ ее съ этой стороны.
   -- Очень хорошо, мистеръ Франклинъ. Теперь выслушайте же меня. Что ни женщина, то и конекъ свой, особенный. Покойная мистрисъ Бетереджъ, случись мнѣ бывало отказать ей въ чемь-нибудь, что ей по-сердцу, сейчасъ осѣдлаетъ любимаго конька и поѣхала. Иду, бывало, домой, справивъ свою службу, и ужь знаю впередъ, что жена придетъ ко мнѣ наверхъ по кухонной лѣстницѣ и объявитъ: послѣ такихъ-де моихъ грубостей, у нея духу не хватило состряпать мнѣ обѣдъ. Сначала я поддавался,-- точь-въ-точь какъ вы теперь поддаетесь миссъ Рахили. Наконецъ терпѣніе мое истощилось. Я пошелъ внизъ, взялъ миссъ Беттереджъ -- нѣжно, разумѣется,-- на руки и отнесъ ее въ лучшую комнату, гдѣ она обыкновенно принимала своихъ гостей. "Вотъ, говорю, настоящее ваше мѣсто, мой другъ", а самъ вернулся въ кухню. Тамъ я заперся, снялъ сюртукъ, засучилъ рукава и состряпалъ себѣ обѣдъ. Когда онъ поспѣлъ, я накрылъ столъ, насколько хватило умѣнья, и покушалъ власть. Потомъ выкурилъ трубочку, хватилъ капельку грогу, а затѣмъ опросталъ столъ, перемылъ посуду, вычистилъ ножи и вилки, убралъ все на мѣсто и вымелъ комнату. Когда все было вымыто и вычищено какъ слѣдуетъ, я отворилъ дверь и впустилъ миссъ Бетереджъ. "Я ужь пообѣдалъ, дружокъ мои, говорю: и надѣюсь, что кухонный порядокъ удовлетворитъ самымъ пламеннымъ желаніямъ вашимъ." Пока эта женщина была въ живыхъ, мистеръ Франклинъ, я ужь ни разу больше не стряпалъ себѣ обѣда! Нравоученіе: въ Лондонѣ вы поддались миссъ Рахили; не поддавайтесь ей въ Йоркширѣ. Вернемтесь къ дому.
   Неопровержимо, что и говорить! Я могъ только увѣрить моего добраго друга, что даже его сила убѣжденія, въ этомъ случаѣ, не дѣйствуетъ на меня.
   -- Славный вечеръ! сказалъ я:-- пройдусь я себѣ до Фризингалла, остановлюсь въ гостиницѣ, а вы завтра поутру проходите ко мнѣ завтракать, мнѣ кое-что надо вамъ сказать.
   Бетереджъ задумчиво покачалъ годовой.
   -- Сердечно жаль! проговорилъ онъ:-- я надѣялся услыхать, мистеръ Франклинъ, что у васъ съ миссъ Рахилью все попрежнему гладко да ладно. Если ужь вы хотите поставить на своемъ, сэръ, продолжилъ онъ, съ минутку подумавъ,-- такъ изъ-за ночлега не стоитъ ходитъ сегодня въ Фризингаллъ. Можно и поближе найдти. Готтерстонова ферма всего въ двухъ миляхъ отсюда. Тутъ-то ужь миссъ Рахиль ни при чемъ, лукаво прибавилъ старикъ: Готтерстонъ проживаетъ на правахъ вольной аренды, мистеръ Франклинъ.
   Я вспомнилъ объ этой мѣстности тотчасъ, какъ только Бетереджъ назвалъ ее. Ферма была расположена въ закрытой лощинѣ, на берегу одной изъ красивѣйшихъ рѣчекъ въ этой части Йоркшира; а у фермера пустовала лишняя спальня съ пріемною, обыкновенно отдаваемыя онъ внаймы художникамъ, рыболовамъ и всякаго рода туристамъ. Пріятнѣйшаго жилища, на время моего пребыванія въ околоткѣ, я не могъ бы и желать.
   -- Отдаются ли комнаты-то? спросилъ я.
   -- Миссъ Готтерстонъ, сэръ, вчера еще сама просила меня порекомендовать кому-нибудь эти комнаты добрымъ словечкомъ.
   -- Я съ величайшимъ удовольствіемъ возьму ихъ, Бетереджъ.
   Мы вернулась на дворъ, гдѣ я оставилъ свой чемоданъ. Продѣвъ палку сквозь его ручку и закинувъ чемоданъ черезъ плечо, Бетереджъ, повидимому, снова впалъ въ столбнякъ, причиненный ему моимъ внезапнымъ появленіемъ давеча, когда я засталъ его въ креслѣ. Онъ недовѣрчиво поглядѣлъ на домъ, потомъ повернулся на каблукахъ и еще недовѣрчивѣе посмотрѣлъ на меня.
   -- Даннымъ давно живу я на свѣтѣ, проговорилъ этотъ лучшій и милѣйшій изъ всѣхъ старыхъ слугъ,-- но этакой штуки никакъ не думалъ дождаться. Вотъ онъ домъ стоитъ, а вотъ онъ мистеръ Франклинъ Блекъ, и что же, будь я проклятъ, если одинъ изъ нихъ не повернулся спиной къ другому и не идетъ спать на квартиру.
   Онъ пошелъ впередъ, покачивая годовой и зловѣще ворча.
   -- Теперь ужь только одного чуда не хватаетъ, сказалъ онъ мнѣ, оглядываясь черезъ плечо:-- вамъ остается, мистеръ Франклинъ, заплатить мнѣ семь шиллинговъ и шесть пенсовъ, которые заняли у меня мальчикомъ.
   Эта острота нѣсколько возстановила въ немъ хорошее расположеніе духа по отношенію къ себѣ самому и ко мнѣ. Пройдя дворъ, мы вышли за ворота. Какъ только мы очутились внѣ ограды, обязанности гостепріимства (по Бетереджеву уставу о нравахъ) прекращались, и любопытство заявило свои права.
   Онъ замедлилъ шаги, чтобы дать мнѣ поравняться съ нимъ.
   -- Славный вечеръ для прогулки, мистеръ Франклинъ, сказалъ онъ, какъ будто мы случайно и только что встрѣтились другъ съ другомъ: -- А вѣдь еслибы вы пошли во фризингалльскую гостиницу, сэръ....
   -- Ну, что же?
   -- Я имѣлъ бы честь поутру завтракать съ вами.
   -- Вмѣсто этого, приходите завтракать со мной въ Готтеротонскую ферму.
   -- Премного обязавъ вашей добротѣ, мистеръ Франклинъ. Но я собственно не къ завтраку подбирался-то. Кажется, вы упоминали, что хотите кое-что сказать мнѣ? Если это не тайна, сэръ, сказалъ Бетереджъ, внезапно мѣняя окольный путь на прямой: -- то я сгараю желаніемъ знать, что именно такъ внезапно привело васъ въ эту сторону?
   -- Что привело меня сюда въ прошлый разъ? спросилъ я.
   -- Лунный камень, мистеръ Франклинъ. Но что же теперьто праводатъ васъ?
   -- Опять Лунный же камень, Бетереджъ.
   Старикъ остановился какъ вкопанный и глядѣлъ на меня въ сѣроватомъ сумракѣ, словно подозрѣвая свои уши въ обманѣ.
   -- Если это шутка, сэръ, сказалъ онъ,-- такъ я, надо быть, глуповатъ становлюсь на старости лѣтъ. Никакъ не пойму.
   -- Вовсе не шутка, отвѣчалъ я:-- я пріѣхалъ сюда возобновить слѣдствіе, прерванное предъ моимъ отъѣздомъ изъ Англіи. Я пріѣхалъ сюда затѣмъ, чего никто еще не сдѣлалъ,-- я хочу разузнать кто взялъ алмазъ.
   -- Бросьте вы алмазъ, мистеръ Франклинъ! Вотъ вамъ мой совѣтъ, бросьте алмазъ! Эта проклятая индѣйская драгоцѣнность сбивала съ-толку всѣхъ, кто ни подходилъ къ ней. Не тратьте денегъ и здоровья,-- въ цвѣтѣ лѣтъ, сэръ,-- на возню съ Луннымъ камнемъ. Можете ли вы надѣяться на успѣхъ (безъ ущерба себѣ), когда самъ приставъ Коффъ промахнулся? Приставъ Коффъ! повторилъ Бетереджъ, погрозивъ мнѣ указательнымъ пальцемъ:-- первый полицейскій чиновникъ во всей Англіи!
   -- Я рѣшился, старый дружище. Не отступлю и предъ самимъ приставомъ Коффомъ. кстати, рано или поздно мнѣ, быть-можетъ, понадобится переговорить съ нимъ. Не слыхали-ль вы о немъ чего-нибудь въ послѣднее время?
   -- Приставъ не поможетъ вамъ, мистеръ Франклинъ.
   -- Почему же?
   -- Со времени вашего отъѣзда, сэръ, въ полицейскихъ кружкахъ произошло нѣкоторое событіе. Великій Коффъ удалился отъ дѣлъ, пріобрѣлъ себѣ маленькій коттеджъ въ Доркингѣ и сидитъ по горло въ своихъ розахъ. Онъ собственноручно извѣстилъ меня объ этомъ, мистеръ Франклинъ. Онъ выростилъ бѣлую махровую розу, не прививая ея къ шиповнику. И мистеръ Бегби, нашъ садовникъ, собирается въ Доркингъ признаваться, что приставъ наконецъ побѣдилъ его.
   -- Ну, не велика важность, сказалъ я:-- обойдемся и безъ помощи пристава. На первыхъ порахъ я довѣрюсь вамъ.
   Весьма вѣроятно, что я нѣсколько небрежно произнесъ это. Какъ бы то ни было, Бетереджа, повидимому, что-то задѣло за живое въ этомъ отвѣтѣ.
   -- Вы могли довѣриться кому-нибудь и похуже меня, мистеръ Франклинъ, вотъ что я вамъ скажу, проговорилъ онъ съ нѣкоторою рѣзкостью.
   Тонъ этого возраженія и нѣкоторое безпокойство, подмѣченное мной въ немъ послѣ этихъ словъ, подала мнѣ мысль, что онъ имѣетъ какія-то свѣдѣнія, которыхъ не рѣшается сообщать мнѣ.
   -- Я ожидаю, что вы поможете мнѣ, сказалъ я,-- собрать отрывочныя улики, оставшіяся послѣ пристава Коффа. Я знаю, что вы можете это сдѣлать. Не можете ли вы сдѣлать еще чего-нибудь?
   -- Чего же еще можете вы ожидать отъ меня, сэръ? спросилъ Бетереджъ съ видомъ крайняго смиренія.
   -- Я жду большаго, судя по тому что вы сейчасъ сказали.
   -- Это одно хвастовство мое, мистеръ Франклинъ, упрямо возразилъ старикъ: -- нѣкоторые такъ и родятся хвастунами; до самой смерти не могутъ отвыкнуть. Вотъ и я такой-же.
   Оставался еще одинъ способъ взяться за него. Я обратился къ его участію въ Рахили и ко мнѣ.
   -- Бетереджъ, порадуетесь ли вы, если мы съ Рахилью опять станемъ добрыми друзьями?
   -- Я служилъ вашему семейству, сэръ, и для болѣе скромныхъ цѣлей, если ужь вы сомнѣваетесь въ этомъ!
   -- Помните ли вы, какъ со мной обращалась Рахиль предъ моимъ отъѣздомъ изъ Англіи?
   -- Такъ хорошо помню, словно это вчера еще было! миледи написала вамъ собственноручное письмо насчетъ этого, а вы были такъ добры, что и мнѣ показали его. Оно извѣщало васъ, что миссъ Рахиль смертельно оскорбилась участіемъ, которое вы принимали въ стараніяхъ отыскать ея драгоцѣнный камень; и при этомъ на миледи, ни вы, никто не могъ угадать причины этого гнѣва.
   -- Совершенно справедливо, Бетереджъ! И вотъ я вернулся изъ своего путешествія и нахожу ее попрежнему смертельно оскорбленною. Я зналъ, что въ прошломъ году причиной этому былъ алмазъ; и знаю, что алмазъ же причиной этому и теперь. Я хотѣлъ переговорить съ ней, а она и видѣть меня не хочетъ. Я попробовалъ написать къ ней, она не отвѣчаетъ мнѣ. Скажите же, ради Бога, какъ мнѣ разъяснить это дѣло? Рахиль сама не оставляетъ мнѣ иного способа разыскать пропажу Луннаго камня, какъ путемъ слѣдствія!
   Эта слова явно выказали ему все дѣло съ совершенно новой точки зрѣнія. Онъ предложилъ мнѣ вопросъ, убѣдившій меня въ томъ, что я поколебалъ его.
   -- Нѣтъ ли тутъ какого-нибудь недоброжелательства съ вашей стороны, мистеръ Франклинъ,-- вѣдь нѣтъ?
   -- Я съ негодованіемъ выѣхалъ изъ Лондона, отвѣтилъ я,-- но теперь это все прошло. Я хочу добиться отъ Рахили объясненія, а больше мнѣ ничего не надо.
   -- А не боитесь вы, сэръ,-- случись вамъ что-нибудь открыть,-- не боитесь вы за тѣ открытія, которыя можете сдѣлать относительно миссъ Рахили?
   Я вполнѣ понималъ ревнивую увѣренность въ молодой госпожѣ, подсказавшую ему эти слова.
   -- Я не менѣе васъ увѣренъ въ ней, отвѣтилъ я:-- Если мы вполнѣ узнаемъ ея тайны, въ ней не окажется ничего такого, что могло бы поколебать ваше или мое уваженіе къ ней.
   Послѣдніе остатка Бетереджевой сдержанности при этомъ исчезли.
   -- Одно только могу сказать, воскликнулъ онъ:-- Если я дурно дѣлаю, помогая вамъ, мистеръ Франклинъ, то нѣтъ еще малаго ребенка, который бы меньше моего смыслилъ! Я точно могу навести васъ на путь къ открытіямъ, если только вы сумѣете пойдти дальше одна. Помните вы одну изъ нашихъ дѣвушекъ, бѣдняжку Розанну Сперманъ?
   -- Конечно!
   -- Вы все думали, что она хотѣла признаться вамъ въ чемъ-то касательно этого дѣла о Лунномъ камнѣ?
   -- Иначе я, право, никакъ не могъ объяснить себѣ ея странное поведеніе.
   -- Вы можете разрѣшить свои сомнѣнія, когда угодно, мистеръ Франклинъ.
   Я въ свою очередь остановился какъ вкопаный, напрасно пытаясь разглядѣть его лицо въ наступавшей темнотѣ. Въ первый мигъ изумленія я съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ спросилъ, что онъ хочетъ этимъ сказать.
   -- Больше твердости, сэръ! продолжалъ Бетереджъ: -- я именно то и хочу сказать что говорю. Розанна Сперманъ оставила по себѣ запечатанное письмо,-- письмо адресованное къ вамъ.
   -- Гдѣ оно?
   -- Въ рукахъ ея подруги, въ Коббсъ-Голѣ. Будучи здѣсь въ послѣдній разъ, сэръ, вы должны были слышать о хромой Люси,-- убогой дѣвушкѣ на костылѣ?
   -- Дочь рыбака?
   -- Она самая, мистеръ Франклинъ.
   -- Почему это письмо не переслала мнѣ?
   -- Хромая Люси очень упряма, сэръ. Она не хотѣла отдать его ни въ чьи рука, кромѣ вашихъ. А вы уѣхали изъ Англіи, прежде чѣмъ я успѣлъ написать вамъ.
   -- Вернемтесь, Бетереджъ, и выручимъ его тотчасъ-же.
   -- Сегодня поздно, сэръ. У насъ по всему берегу очень скупы на свѣчи; и въ Коббсъ-Голѣ рано ложатся.
   -- Вздоръ! Мы дойдемъ въ полчаса.
   -- Вы-то можете, сэръ. И то, добравшись, найдете всѣ двери на запорѣ.
   Онъ показалъ мнѣ огонекъ, мерцавшій у насъ подъ ногами; въ тотъ же мигъ я услыхалъ въ тиши вечера журчаніе рѣчки.
   -- Вотъ и ферма, мистеръ Франклинъ! Отдохните-ка сегодня, а завтра поутру приходите ко мнѣ, если будете такъ добры.
   -- Вы пойдете со мной къ рыбаку въ Коттеджъ?
   -- Да, сэръ.
   -- Какъ рано?
   -- Какъ вамъ будетъ угодно, мистеръ Франклинъ.
   Мы спустились по тропинкѣ, ведущей къ фермѣ.
   

III.

   У меня осталось весьма неясное воспоминаніе о происходившемъ на Готтерстонской фермѣ.
   Мнѣ помнится радушный пріемъ, непомѣрный ужинъ, котораго хватило бы накормить цѣлое селеніе на Востокѣ, очаровательно чистенькая спальня, гдѣ можно было сожалѣть лишь объ одномъ ненавистномъ произведеніи глупости нашихъ предковъ -- о перинѣ; безсонная ночь, множество перепорченныхъ спичекъ и нѣсколько разъ зажигаемая свѣча; наконецъ, ощущеніе безпредѣльной радости при восходѣ солнца, когда представилась возможность встать.
   Мы наканунѣ условились съ Бетереджемъ, что я зайду за нимъ по дорогѣ въ Коббсъ-Голь, когда мнѣ будетъ угодно, что, при моемъ нетерпѣніи выручать письмо, значило какъ можно раньше. Не дожидаясь завтрака на фермѣ, я взялъ корку хлѣба и отправился въ путь, слегка опасаясь, не застать бы мнѣ милаго Бетереджа въ постели. Къ величайшему облегченію моему, оказалось, что онъ былъ не менѣе меня взволнованъ предстоящимъ событіемъ. Я нашелъ его совершенно готовымъ въ путь, съ тростью въ рукѣ.
   -- Какъ вы себя чувствуете нынче, Бетереджъ?
   -- Плохо, сэръ.
   -- Прискорбно слышать. На что же вы жалуетесь?
   -- Небывалая болѣзнь, мистеръ Франклинъ, собственнаго изобрѣтенія. Не хочу васъ пугать, а только и утро не минетъ, какъ вы сами, навѣрно, заразитесь.
   -- Чортъ возьми!
   -- Чувствуете ли вы этакій непріятный жаръ въ желудкѣ, сэръ? И точно васъ что-то постукиваетъ въ темя? А! Нѣтъ еще? Ну, такъ васъ схватитъ въ Коббсъ-Голѣ, мистеръ Франклинъ. Я это называю слѣдственною лихорадкой и впервые заразился ею въ обществѣ пристава Коффа.
   -- Эге! А лѣкарство на этотъ разъ, вѣроятно, въ письмѣ Розанны Сперманъ? Идемъ же и добудемъ его.
   Несмотря на раннюю пору, мы застали жену рыбака за кухонною возней. Какъ только Бетереджъ представилъ меня, добрая миссъ Іолландъ исполнила нѣкій обрядъ общежитія, исключительно предназначенный (какъ я узналъ въ послѣдствіе) для почетныхъ посѣтителей. Она принесла на столъ бутылку голландскаго джину, пару чистыхъ трубокъ и начала разговоръ вступительною фразой: "Что новаго въ Лондонѣ, сэръ?"
   Не успѣлъ я подыскать отвѣта на этотъ безгранично-обширный вопросъ, какъ изъ темнаго угла кухни ко мнѣ приблизился призракъ. Блѣдная дѣвушка, съ дикимъ, растеряннымъ видомъ и замѣчательно роскошными волосами, съ гнѣвнымъ и рѣзкимъ взглядомъ, ковыляя на костылѣ, подошла къ столу, за которымъ я сидѣлъ, и стала смотрѣть на меня съ такимъ выраженіемъ, какъ будто я былъ какою-то вещью, возбуждавшею въ ней любопытство вмѣстѣ съ отвращеніемъ и волшебно притягивавшею ея взглядъ.
   -- Мистеръ Бетереджъ, сказала она, не спуская глазъ съ моего лица,-- пожалуста, скажите еще разъ какъ его зовутъ.
   -- Этого джентльмена, отвѣтилъ Беттереджъ (съ сильнымъ удареніемъ на словѣ джентльменъ) зовутъ мистеръ Франклинъ Блекъ.
   Дѣвушка повернулась ко мнѣ спиной и вдругъ вышла изъ комнаты. Добрая миссъ Іолландъ, кажется, извинялась относительно страннаго поведенія своей дочери, а Бетереджъ (по всей вѣроятности) переводилъ это на вѣжливо-англійское нарѣчіе. Я говорю объ этомъ въ полнѣйшей неувѣренности. Все мое вниманіе было обращено на стукотню костыля этой дѣвушки. Тукъ-тукъ,-- это вверхъ по деревянной лѣстницѣ; тукъ-тукъ,-- это въ комнатѣ у насъ надъ головой; тукъ-тукъ,-- это съ лѣстницы внизъ, и вотъ на порогѣ отворенной двери снова явился призракъ, съ письмомъ въ рукѣ, выманивая меня за дверь.
   Я ушелъ отъ нескончаемыхъ извиненій и послѣдовалъ за страннымъ существомъ, которое ковыляло впереди меня, все шибче, и шибче, внизъ по отлогому скату набережья. Она провела меня куда-то за лодки, гдѣ никто изъ немногихъ жителей рыбачьяго селенія не могъ уже ни видѣть, ни слышатъ насъ, остановилась и въ первый разъ еще поглядѣла мнѣ прямо въ глаза.
   -- Стойте такъ, сказала она:-- я хочу посмотрѣть на васъ. Нельзя было ошибиться въ выраженіи ея лица. Я внушалъ ей чувства сильнѣйшаго ужаса и отвращенія. Я не такъ тщеславенъ, чтобы сказать, что еще ни одна женщина не смотрѣла на меня такимъ образомъ. Я лишь осмѣлюсь гораздо скромнѣе заявить, что ни одна еще не выказывала этого такъ явно. Есть предѣлъ, за которымъ человѣкъ уже не въ состояніи выдерживать подобнаго смотра при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ. Я попробовалъ отвлечь вниманіе хромой Люои на что-нибудь менѣе возмутительное нежели моя физіономія.
   -- Кажется, у васъ есть письмо для передачи мнѣ? началъ я: -- не его ли это вы держите въ рукѣ?
   -- Повторите-ка, было мнѣ единственнымъ отвѣтомъ.
   Я повторилъ мои слова, какъ умное дитя свой урокъ. "Нѣтъ, сказала дѣвушка про себя, но все еще безпощадно уставивъ на меня глаза:-- понять не могу, что такое она видѣла въ его лицѣ. Не въ домекъ мнѣ, что такое она слышала въ его голосѣ." Она вдругъ отвернулась отъ меня и томно склонила голову на верхушку своего костыля "Охъ, бѣдняжка моя, милая!" проговорила она съ оттѣнкомъ, нѣжности, котораго я у нея еще не слыхивалъ. "Нѣтъ у меня моей любушки! Что ты могла видѣть въ этомъ человѣкѣ?" Она гнѣвно подняла голову и еще разъ поглядѣла на меня.
   -- Можете ли вы ѣсть и пить? спросила она.
   Я постарался сохранить всю серіозность и отвѣтилъ:
   -- Да.
   -- Можете ли вы спать?
   -- Да.
   -- И совѣсть не грызетъ васъ, когда вы видите бѣдную дѣвушку въ услуженіи?
   -- Разумѣется, нѣтъ. Съ чего бы это?
   Она разомъ бросила мнѣ письмо (какъ говорится) прямо въ лицо.
   -- Возьмите! бѣшено воскликнула она: -- до сихъ поръ я васъ въ глаза невидывала. Не попусти мнѣ Господи видѣть васъ еще когда-нибудь.
   Съ этими словами на прощанье, она захромала отъ меня во всю свою прыть. Всякій, безъ сомнѣнія, предугадалъ уже единственное объясненіе, которое я могъ дать ея поступкамъ. Я просто счелъ ее сумашедшею.
   Достигнувъ этого неизбѣжнаго вывода, я обратился къ болѣе интересному предмету изслѣдованія, заключавшемуся въ письмѣ Разанны Сперманъ; на немъ былъ слѣдующій адресъ:
   "Франклину Блеку, сквайру. Передать въ собственныя руки (не довѣряя никому другому) чрезъ посредство Люси Іолландъ."
   Я сломалъ печать. Въ кувертѣ оказалось письмо, а въ немъ, въ свою очередь, клочокъ бумаги. Сначала я прочелъ письмо:
   
   "Сэръ,-- Если вамъ любопытно знать причину моего обхожденія съ вами въ то время, какъ вы гостили въ домѣ моей госпожи, леди Вериндеръ, исполните, что сказано въ приложенной памятной запискѣ, и сдѣлайте это такъ, чтобы никто не могъ подсмотрѣть за вами. Ваша покорнѣйшая служанка,

"Розанна Сперманъ."

   
   вслѣдъ затѣмъ я взялся за клочокъ бумаги. Вотъ точная копія съ него слово въ слово:
   
   "Памятная записка:-- Пойдти на зыбучіе пески, въ началѣ пролива. Пройдти до Южной Иглы, пока вѣха Южной Иглы и флагштокъ на стоянкѣ береговой стража за Коббсъ-Големъ не сравняются по прямой линіи, положить на утесъ палку или что-нибудь прямое для направленія руки, какъ разъ по линіи вѣхи и флагштока. При этомъ соблюсти, чтобъ одинъ конецъ палки пришелся на ребрѣ утеса съ той стороны его, которая склоняется къ зыбучимъ пескамъ. Ощупью по палкѣ (начиная съ конца ея, обращеннаго къ вѣхѣ) искать въ морскомъ поростѣ цѣпь. Найдя ее, провести рукой вдоль цѣпи до той части, которая свѣшивается чрезъ ребро утеса въ зыбучій песокъ. И затѣмъ тащить цѣпь."
   
   Только-что я прочелъ послѣднія слова, подчеркнутыя въ оригиналѣ, какъ позади меня послышался голосъ Бетереджа. Изобрѣтатель слѣдственной лихорадки совершенно изнемогъ отъ этого тяжкаго недуга.
   -- Мнѣ ужь больше не въ терпежъ, мистеръ Франклинъ. Что она тамъ пишетъ, въ письмѣ-то? Помилосердуйте, сэръ, скажите намъ, что такое она пишетъ?
   Я подалъ ему письмо и записку. Онъ прочелъ первое, повидимому, безъ особеннаго любопытства. Но вторая, то-есть записка, произвела на него сильное впечатлѣніе.
   -- А что говорилъ приставъ! воскликнулъ Бетереджъ: -- съ перваго дня, и до послѣдняго, сэръ, приставъ говорилъ, что у нея должно быть записано для памяти мѣсто спрятаннаго. И вотъ эта записка! Господи помилуй, мистеръ Франклинъ, тайна, которая ставила въ тупикъ всѣхъ, начиная съ великаго Коффа и ниже, только того и ждетъ, можно сказать, чтобъ открыться вамъ! Всякій можетъ видѣть, что теперь отливъ, сэръ. Долго ли ждать начала прилива? -- онъ поднялъ голову и увидалъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ насъ рабочаго паренька, чинившаго сѣть.-- Темми Брайтъ! кликнулъ онъ во весь голосъ.
   -- Слы-ышу! откликнулся Темми.
   -- Скоро ли приливъ?
   -- Часъ повременить надо.
   Каждый изъ насъ посмотрѣлъ на часы.
   -- Мы можемъ обойдти берегомъ, мистеръ Франклинъ, сказалъ Бетереджъ:-- и добраться до зыбучихъ песковъ, на порядкахъ выгадавъ время. Что вы на это окажете, сэръ?
   -- Пойдемте.
   По дорогѣ къ зыбучимъ пескамъ, я просилъ Бетереджа пооживить мои воспоминанія о событіяхъ (касающихся Розанны Сперманъ) во время слѣдствія, произведеннаго приставомъ Коффомъ. Съ помощію стараго друга я скоро возобновилъ въ умѣ ясно и послѣдовательно всѣ обстоятельства. Уходъ Розанны въ Фризингаллъ, когда всѣ домашніе думали, что она больная лежитъ въ своей комнатѣ;-- таинственныя занятія по ночамъ, за дверью на замкѣ, при свѣчѣ, горящей до утра;-- подозрительная покупка лакированнаго жестянаго ящика и пары собачьихъ цѣпей у миссъ Іолландъ;-- положительная увѣренность пристава въ томъ, что Розанна спрятала что-то въ зыбучихъ пескахъ, и совершенное невѣдѣніе спрятаннаго,-- всѣ эти странные результаты недоношеннаго слѣдствія снова ясно представились мнѣ, когда мы достигли зыбучихъ песковъ и пошли по низменному хребту скалъ, называемыхъ Южною Иглой.
   Съ помощью Бетереджа я скоро занялъ ту позицію, съ которой вѣха и флагштокъ на стоянкѣ береговой стражи уравнивалась въ одну линію. Руководясь замѣткой, мы вслѣдъ за тѣмъ положили мою трость въ надлежащемъ направленіи, насколько это было возможно при неровной поверхности утесовъ. Потомъ еще разъ посмотрѣли на часы.
   Приливъ долженъ былъ начаться минутъ черезъ двадцать. Я предложилъ переждать лучше на берегу чѣмъ на сырой и скользкой поверхности утесовъ. Дойдя до сухаго песка, я собрался было сѣсть, но Бетереджъ, къ величайшему удивленію моему, собирался уйдти.
   -- За чѣмъ же вы уходите? спросилъ я.
   -- Загляните еще разикъ въ письмо, сэръ,-- и увидите.
   Съ одного взгляда на письмо я припомнилъ наказъ остаться одному, производя открытіе.
   -- Трудненько таки мнѣ теперь покидать васъ, сказалъ Бетереджъ,-- но бѣдняжка умерла такою страшною смертію, и меня что-то заставляетъ дать потачку этой ея причудѣ, мистеръ Франклинъ. Притомъ же, прибавилъ онъ съ увѣренностью,-- въ письмѣ не говорится, чтобы вы и въ послѣдствіи не выдавали тайны. Я поброжу въ ельникѣ и подожду, пока вы меня захватите по дорогѣ. Не мѣшкайте болѣе чѣмъ нужно, сэръ. Слѣдственная лихорадка вовсе не такая болѣзнь, чтобы съ ней легко было ладить при этихъ обстоятельствахъ.
   Заявивъ это на прощанье, онъ ушелъ.
   Интервалъ ожиданія, весьма короткій относительно времени, принималъ огромные размѣры по масштабу терпѣнія. Это былъ одинъ изъ тѣхъ случаевъ, въ которыхъ несравненная привычка курить становится особенно дороги и утѣшительна. Я закурилъ сигару и сѣдъ на склонѣ берега.
   Съ безоблачнаго неба солнце разливало свою красу на всѣ видимые предметы. Несравненная свѣжесть воздуха придавала характеръ роскоши самому процессу жизни и дыханія. Даже пустынный заливчикъ -- и тотъ привѣтствовалъ утро своимъ веселымъ видомъ, а сырая, обнаженная поверхность зыбучихъ песковъ скрывала ужасающее выраженіе своей коварной, темной физіономіи въ мимолетной улыбкѣ. Съ пріѣзда моего въ Англію еще не бывало такого чуднаго дня.
   Не успѣлъ я докурить сигару, какъ начался приливъ. Я увидалъ предшествующее ему вспучиванье песковъ, а потомъ грозную дрожь, пробѣгавшую по всей поверхности ихъ,-- точно какой-то духъ ужаса жилъ, двигался и трепеталъ подъ ними въ бездонной глубинѣ. Я бросалъ сигару и вернулся къ утесамъ.
   Замѣтка указывала мнѣ пробираться ощупью вдоль по линіи, обозначаемой тростью, начиная съ того конца ея, который былъ обращенъ къ вѣхѣ.
   Я прошелъ такимъ образомъ болѣе половины трости, не встрѣчая ничего, кромѣ реберъ утесовъ. за то вершка два подальше терпѣніе мое вознаградилось. Въ узкой впадинкѣ, куда едва входилъ указательный палецъ, я нащупалъ цѣпь. Пробуя вести по ней руку въ направленіи къ зыбучимъ пескамъ, я нашелъ преграду въ густотѣ морскаго пороста, сплоченнаго во впадинкѣ несомнѣнно въ теченіи времени, которое прошло съ тѣхъ поръ какъ Розанна Сперманъ выбрала это мѣстечко.
   Выдергать поростъ или просунуть сквозь него руку не было никакой возможности. Замѣтивъ мѣсто, указанное концомъ трости обращеннымъ къ Зыбучимъ Пескамъ, я рѣшился продолжить поиски за цѣпью по новому плану собственнаго изобрѣтенія. Мнѣ пришло на мысль "пошарить" на счастье тотчасъ за утесами, не найду ли я потерянный слѣдъ цѣпи въ томъ мѣстѣ, гдѣ она углубляется въ пески. Я взялъ трость и склонился надъ сѣвернымъ краемъ Южной Иглы.
   Въ этомъ положеніи лицо мое находилось въ нѣсколькихъ футахъ надъ поверхностью зыбучихъ песковъ. Въ такой близи видъ этихъ песковъ, охватываемыхъ повременамъ отвратительнымъ припадкомъ дрожи, потрясалъ мои нервы. Ужасныя грезы о томъ, что умершая явится, пожалуй, на мѣстѣ самоубіиства, чтобы помочь мнѣ въ поискахъ,-- невыразимая боязнь увидать, какъ она поднимется изъ пучившейся поверхности песковъ и укажетъ мѣсто,-- овладѣли мной до озноба на солнечномъ припекѣ. Признаюсь, что я зажмурился, опуская конецъ трости въ зыбучій песокъ.
   Мигъ спустя,-- не успѣлъ я погрузить палку на нѣсколько вершковъ,-- какъ уже освободился отъ суевѣрнаго страха и задрожалъ всѣмъ тѣломъ въ сильнѣйшемъ волненіи. При первой попыткѣ я опустилъ трость наугадъ, зажмурясь,-- и сразу попалъ вѣрно. Трость моя звякнула по цѣпи. Крѣпко ухватясь лѣвою рукой за корни порости, я свѣсился черезъ край утеса, а правою рукой искалъ подъ навѣсомъ его обрыва. Правая рука ощупала цѣпь.
   Я вытащилъ ее безъ малѣйшаго затрудненія. На концѣ ея былъ прикрѣпленъ лакированный ящикъ.
   Цѣпь до того заржавѣла въ водѣ, что я не могъ отстегнуть кольцо прикрѣплявшее ее къ ящику. Зажавъ ящикъ между колѣнъ и напрягая всѣ силы, я сорвалъ съ него крышку. Что-то бѣлое наполнило всю его внутренность. Я опустилъ руку и нашелъ, что это бѣлье.
   Вытаскивая бѣлье, я вытащилъ скомканное вмѣстѣ съ вамъ письмо. Взглянувъ на адресъ и увидавъ свое имя, я положилъ письмо въ карманъ и окончательно вытащилъ бѣлье. Оно вытащилось плотнымъ сверткомъ, разумѣется, принявшимъ форму ящика, въ которомъ такъ долго лежало, вполнѣ предохраненное отъ морской воды.
   Я перенесъ бѣлье на сухой песокъ берега, развернулъ и расправилъ его. Нельзя было ошибиться въ томъ, что это за одежда. То былъ спальный шлафрокъ.
   Когда я разостлалъ его на пескѣ, лицевая сторона не представляла ничего, кромѣ безчисленныхъ ошибокъ и складокъ. Потомъ я осмотрѣлъ изнанку и тотчасъ увидалъ, что она запачкана краской съ двери Рахилина будуара!
   Взглядъ мой остановился, словно прикованный къ пятну, а мысли разомъ перескочили изъ настоящаго въ прошлое. Мнѣ вспомнились самыя слова пристава Коффа, точно онъ снова стоялъ возлѣ меня, подтверждая неопровержимое заключеніе, выведенное онъ изъ пятна на двери.
   "Развѣдайте, нѣтъ ли въ домѣ какаго-нибудь платья съ пятномъ отъ этой краски. Развѣдайте, чье это платье. Развѣдайте, чѣмъ объяснить владѣлецъ его свое присутствіе въ той комнатѣ, гдѣ онъ запачкался, между полночью и тремя часами утра. Если это лицо не дастъ удовлетворительнаго отвѣта, нечего далеко ходить за похитителемъ алмаза."
   Одно за другомъ припоминались мнѣ эти слова, снова и сызнова повторяясь какъ-то утомительно-машинально. Я очнулся отъ столбняка, длившагося, какъ мнѣ казалось, нѣсколько часовъ,-- въ сущности, безъ сомнѣнія, нѣсколько минутъ,-- услыхавъ, что меня кличутъ. Я поднялъ голову и увидалъ Бетереджа, у котораго наконецъ лопнуло терпѣніе. Онъ только что показался въ песчаныхъ холмахъ на возвратномъ пути къ берегу.
   Появленіе старика, тотчасъ какъ я увидалъ его, возвратило меня къ сознанію окружающихъ предметовъ и напомнило, что изслѣдованіе, доведенное мною до сихъ поръ, все еще не кончено. Я нашелъ пятно на шлафрокѣ. Чей же это шлафрокъ?
   Сначала я хотѣлъ справиться по письму, которое было у меня въ карманѣ,-- по письму, найденному въ ящикѣ.
   Опустивъ за нимъ руку, я вспомнилъ, что есть легчайшій способъ узнать это. Самъ шлафрокъ обличитъ истину, такъ какъ, по всей вѣроятности, на немъ должна быть мѣтка владѣльца.
   Я подвидъ его съ песку и сталъ искать мѣтки.
   Нашелъ мѣтку и прочелъ -- "собственное свое имя".
   Знакомыя мнѣ буквы доказывали, что шлафрокъ мой. Я перевелъ взглядъ повыше: вонъ солнце, вонъ блестятъ воды залива, вонъ старикъ Бетереджъ все ближе да ближе подходитъ ко мнѣ. Я опять взглянулъ на буквы. Мое имя. Явная улика -- собственное мое имя.
   "Если время, трудъ и деньги могутъ сдѣлать, воръ, похитившій Лунный камень, будетъ у меня въ рукахъ", вотъ слова, съ которыми я выѣхалъ изъ Лондона: я проникъ въ тайну, которая скрывалась въ зыбучихъ пескахъ отъ всѣхъ живущихъ, а неопровержимое доказательство, пятно отъ краски, убѣдило меня, что я-то самъ и есть этотъ воръ.
   

IV.

   О собственныхъ ощущеніяхъ ничего не могу сказать.
   Мнѣ помнится, что нанесенный мнѣ ударъ совершенно лишилъ меня способности мыслить и чувствовать. Я, конечно, не сознавалъ что со мной дѣлается, когда ко мнѣ подошелъ Бетереджъ, такъ какъ, по свидѣтельству его, на вопросъ: въ чемъ дѣло, я засмѣялся, и передавъ ему шлафрокъ, сказалъ, чтобъ онъ самъ разобралъ загадку.
   У меня не осталось ни малѣйшаго воспоминанія о томъ, что было говорено между нами на берегу. Первая мѣстность, въ которой я снова ясно припоминаю себя,-- ельникъ. Я вмѣстѣ съ Бетереджемъ иду назадъ, къ дому; Бетереджъ сообщаетъ мнѣ, что взглядъ мой прояснится, и его взглядъ тоже прояснится, когда мы хватимъ по стаканчику грогу.
   Сцена перемѣняется, вмѣсто ельника -- маленькая комнатка у Бетереджа. Мое рѣшеніе не входить въ Рахилинъ домъ забыто. Я съ благодарностью ощущаю прохладу, тѣнь и тишину комнаты: пью грогъ (вовсе невѣдомая мнѣ роскошь въ такое время дня), а добрый старый другъ мой подливаетъ въ него студеной, какъ ледъ холодной воды. При другой обстановкѣ напитокъ этотъ просто ошеломилъ бы меня. На этотъ разъ онъ возбуждаетъ мои нервы. "Взглядъ мой начинаетъ проясняться", какъ предсказывалъ Бетереджъ; и у самого Бетереджа тоже "проясняется взглядъ".
   Картина, въ которой я изображаю себя, пожалуй, покажется весьма странною, чтобы не сказать больше. Къ чему прибѣгаю я на первыхъ порахъ въ такомъ положеніи, которое, полагаю, можно назвать безпримѣрнымъ? Удаляюсь ли я отъ всякаго общенія съ людьми? Напрягаю ли умъ свой къ изслѣдованію отвратительной несообразности, которая тѣмъ не менѣе изобличаетъ меня съ силою неопровержимаго факта? Спѣшу ли я съ первымъ поѣздомъ въ Лондонъ, чтобы посовѣтоваться съ высокосвѣдущими людьми и немедленно поднять на ноги сыскное слѣдствіе? Нѣтъ. Я принимаю предложенное мнѣ убѣжище въ томъ домѣ, куда войдти считалъ для себя униженіемъ, и сижу, прихлебывая водку съ водой, въ обществѣ стараго слуги, въ десять часовъ утра. Такого ли поступка слѣдовало ждать отъ человѣка, поставленнаго въ мое ужасное положеніе? Я могу дать лишь одинъ отвѣтъ: мнѣ было неазъяснимо отрадно видѣть предъ собой родное лицо старика Бетереджа, а приготовленный старикомъ Бетереджемъ грогъ такъ помогъ мнѣ, какъ едва ли помогло бы что-нибудь иное при полномъ упадкѣ силъ тѣлесныхъ и нравственныхъ, которому я подвергся. Вотъ единственное мое оправданіе, и затѣмъ мнѣ остается лишь удивляться неизмѣнному соблюденію собственнаго достоинства и строго-логичной послѣдовательности поведенія во всѣхъ случайностяхъ жизни отъ колыбели до могилы, которыми обладаетъ мой читатель или читательница.
   -- Ну, мистеръ Франклинъ, по крайней мѣрѣ въ одномъ нельзя сомнѣваться, оказалъ Бетереджъ, бросая шлафрокъ предъ нами на столъ и указывая на него пальцемъ, точно это было живое существо, которое могло его слышать:-- начать съ того, что онъ вретъ.
   Я вовсе не съ такой утѣшительной точки зрѣнія смотрѣлъ на это дѣло.
   -- Я не менѣе васъ обрѣтаюсь въ невѣдѣніи, точно ли я похитилъ алмазъ, сказалъ я:-- но вотъ что свидѣтельствуетъ противъ меня! Пятно на шлафрокѣ, имя на шлафрокѣ -- это факты.
   Бетереджъ подвидъ со стола мой стаканъ и убѣдительно сунулъ его мнѣ въ руку.
   -- Факты? повторилъ онъ: -- хватите еще капельку грогу, мистеръ Франклинъ, а вы отрѣшитесь отъ слабости вѣрить фактамъ! Подтасовка, сэръ! продолжилъ онъ, таинственно понизивъ голосъ:-- вотъ какъ я объясняю эту загадку. Гдѣ-нибудь да подтасовано,-- и вамъ съ вами слѣдуетъ разыскать это. Не было ли еще чего въ жестяномъ ящикѣ, когда вы опускали туда руку?
   Вопросъ этотъ мигомъ напомнилъ мнѣ о письмѣ, которое лежало у меня въ карманѣ. Я досталъ его и развернулъ. Оно было въ нѣсколько страницъ убористаго почерка. Я съ нетерпѣніемъ взглянулъ на подпись въ концѣ его: "Розанна Сперманъ".
   Какъ только я прочелъ это имя, внезапное воспоминаніе освѣтило мой умъ, а при свѣтѣ его возникло внезапное подозрѣніе.
   -- Постойте! воскликнулъ я:-- вѣдь Розанна Сперманъ поступала къ тетушкѣ изъ исправительнаго пріюта? Розанна Сперманъ была когда-то воровкой?
   -- Безспорно, мистеръ Франклинъ. Что же изъ этого, съ вашего позволенія?
   -- Что изъ этого? Почемъ же мы знаемъ, наконецъ, что кто не она украла алмазъ? Почемъ мы знаемъ, что она не могла умышленно выпачкать мой шлафрокъ въ краскѣ...?
   Бетереджъ прервалъ мою рѣчь, положивъ мнѣ руку на плечо:
   -- Вы оправдаетесь, мистеръ Франклинъ, это не подлежитъ сомнѣнію. Но я надѣюсь, что вы оправдаетесь не этимъ способомъ. Просмотрите ея письмо. Во имя справедливости къ памяти этой дѣвушки, просмотрите ея письмо.
   Искренность, съ которою онъ сказалъ это, подѣйствовала на меня, и подѣйствовала почти какъ выговоръ.
   -- Вы сами составите себѣ сужденіе о ея письмѣ, сказалъ я:-- я прочту его вслухъ.
   Я началъ и прочелъ слѣдующія отрока:
   "Сэръ, я хочу кое-въ-чемъ признаться вамъ. Иное признаніе, несмотря на то что въ немъ заключается бездна горя, можно сдѣлать въ очень немногихъ словахъ. Мое признаніе можетъ быть сдѣлано въ трехъ словахъ: я люблю васъ."
   Письмо выпало у меня изъ рукъ. Я взглянулъ на Бетереджа.
   -- Ради Бога, проговорилъ я:-- что это значитъ?
   Онъ, казалось, уклонялся отъ отвѣта на этотъ вопросъ.
   -- Сегодня утромъ, сэръ, вы были наединѣ съ хромою Люси, сказалъ онъ: -- не говорила ли она чего-нибудь о Розаннѣ Сперманъ?
   -- Они даже не упомянула имени Розанны Сперманъ.
   -- Возьмитесь опять за письмо, мистеръ Франклинъ.-- Я вамъ прямо скажу, что мнѣ вовсе не по-сердцу огорчить васъ послѣ того, что вамъ пришлось уже вынести. Пусть она сама за себя говоритъ, сэръ. Да не забывайте своего грогу. Для вашей же пользы, не забывайте грогу.
   Я продолжилъ чтеніе письма.
   "Мнѣ было бы очень позорно сознаться, еслибъ я оставалась въ живыхъ въ то время, когда вы будете читать это. Но когда вы найдете это письмо, я буду мертва, и покину землю. Вотъ что придаетъ мнѣ смѣлости. Даже могилы не останется, чтобы напомнить обо мнѣ. Мнѣ можно говорить правду, когда зыбучіе пески готовы схоронить меня, послѣ того какъ напишутся эти слова.
   "Кромѣ того, вы найдете въ моемъ тайникѣ вашъ шлафрокъ, запачканный краской, и пожелаете знать, какъ это случалось, что спрятала его именно я? И почему я ничего не говорила вамъ, пока жила на свѣтѣ? На это у меня только одно объясненіе. Всѣ эти странности происходили отъ того, что я насъ любила.
   "Я не стану докучать вамъ разказомь о себѣ или о о моей жизни до того времени какъ вы пріѣхали въ домъ моей госпожи. Леди Вериндеръ взяла меня въ исправительномъ пріютѣ. Въ пріютъ я перешла изъ тюрьмы. Посадили меня въ тюрьму за то, что я была воровка. Воровала я, потому что мать моя бродила во улицамъ безъ пристанища, когда я была еще маленькою дѣвочкой. Уличною же бродягой мать моя стала вслѣдствіе того, что джентльменъ, бывшій моимъ отцомъ, бросилъ ее. Нѣтъ надобности распространяться о такой обыкновенной исторіи. Она и безъ того слишкомъ часто разказывается въ газетахъ.
   "Леди Вериндеръ была очень добра ко мнѣ, и мистеръ Бетереджъ также былъ весьма добръ. Они двое, да еще надзирательница въ исправительномъ пріютѣ, вотъ единственные добрые люди, которыхъ я встрѣчала во всю свою жизнь.
   "Я могла бы прожить на своемъ мѣстѣ -- не счастливо,-- но все-таки прожить, не будь вашего посѣщенія. Васъ я не упрекаю, сэръ. Это моя вина, вся вина моя. Помните ли то утро какъ вы, отыскивая мистера Бетереджа, вышли къ намъ изъ-за песчаныхъ холмовъ? Вы показались мнѣ сказочнымъ принцемъ. Вы были похожи на суженаго, который является ко мнѣ. Я еще не видывала человѣка, столь достойнаго обожанія. Что-то похожее на вкушеніе земнаго счастія, котораго я никогда еще не знавала, взыграло во мнѣ въ тотъ же мигъ, какъ я увидѣла васъ. Не смѣйтесь надъ этимъ, если въ силахъ. О, еслибъ я могла дать вамъ почувствовать, какъ это нешуточно во мнѣ!
   "Я вернулась домой, написала въ своемъ рабочемъ ящичкѣ ваше имя вмѣстѣ съ моимъ и начертила подъ ними узелъ вѣрныхъ любовниковъ. Тутъ какой-то демонъ, нѣтъ, лучше сказать, какой-то добрый ангелъ, шепнулъ мнѣ: "поди, поглядись въ зеркало". Зеркало оказало мнѣ... все равно, что бы то ни было. Я была слишкомъ глупа, чтобы внять предостереженію. Я все больше и больше влюблялась въ васъ, точно леди равнаго съ вами званія, или первая изъ всѣхъ красавицъ, которыми вы любовались. Я старалась,-- Боже мой, какъ старалась! -- чтобъ вы взглянули на меня. Еслибы вы знали какъ я плакала по ночамъ съ горя и досады, что вы никогда не замѣчали меня, вы, быть-можетъ, пожалѣли бы обо мнѣ и хоть изрѣдка дарили бы меня взглядомъ, чтобъ я могла жить имъ.
   "Пожалуй, то былъ бы не совсѣмъ добрый взглядъ, еслибы вы знали какъ я ненавидѣла миссъ Рахиль. Я, кажется, прежде васъ самихъ догадалась, что вы влюблены въ нее. Она подарила вамъ розы въ петлицу. Ахъ, мистеръ Франклинъ, вы носили мои розы чаще нежели вамъ или ей приходило это въ голову! Въ то время единственное утѣшеніе мое состояло въ томъ, чтобы тайно замѣнить въ вашемъ стаканѣ съ водой ея розу моею и потомъ выбросить ея розу.
   "Будь она въ самомъ дѣлѣ такъ хороша, какъ вамъ казалось, я бы, пожалуй, спокойнѣе перенесла это. Нѣтъ, я, кажется, еще больше бы злилась на нее. Что, еслибъ одѣть миссъ Рахиль въ платье служанки, снявъ съ нея всѣ украшенія?... Не знаю что пользы въ томъ, что я вамъ пишу это. Нельзя отвергать, что она была дурно сложена; она была слишкомъ тонка. Но кто же знаетъ, что нравится инымъ людямъ? Вѣдь молодымъ леди позволительны такіе поступки, за которые служанка поплатилась бы своимъ мѣстомъ. Это не мое дѣло. Я знаю, что вы не станете читать мое письмо, если я буду продолжать такимъ образомъ. Но горько слышать, какъ миссъ Рахиль называютъ хорошенькою, когда знаешь, что вся суть въ ея нарядѣ и самоувѣренности.
   "Постарайтесь не выходить изъ терпѣнія, сэръ. Я перейду какъ можно скорѣе къ тому времени, которое вѣрно заинтересуетъ васъ, ко времени пропажи алмаза. Но прежде у меня на умѣ сказать вамъ еще одну вещь.
   "Жизнь моя не особенно тяготила меня въ то время какъ я была воровкой. И лишь послѣ того какъ въ исправительномъ пріютѣ научили меня сознавать свое паденіе и стараться исправиться, настали долгіе, томительные дни. Мной овладѣла мысль о будущности. Я почувствовала, какомъ страшнымъ упрекомъ были мнѣ эти честные люди, даже добрѣйшіе изъ честныхъ людей. Куда бы я на шла, что бы я ни дѣлала, съ какими бы лицами не встрѣчалась, чувство одиночества разрывало мнѣ сердце. Я знаю, что должна была поладить съ прочею прислугой на новомъ мѣстѣ. Но мнѣ почему-то не удалось подружиться съ ними. У нихъ былъ такой видъ (или это мнѣ казалось только), какъ будто она подозрѣвала чѣмъ я была прежде. Я не сожалѣю, далеко нѣтъ, что во мнѣ пробудили усилія исправиться, но право же, право, жизнь эта была томительна. Вы сначала промелькнули въ ней лучомъ солнца, но потомъ и вы измѣнили мнѣ. Я имѣла безуміе любить васъ и никогда не могла привлечь ваше вниманіе. Въ этомъ была бездна горя, истинно бездна горя.
   "Теперь я перехожу къ тому, что хотѣла сказать вамъ. Въ тѣ дни скорби, я раза два или три, когда наступала моя очередь идти со двора, ходила на свое любимое мѣстечко, къ виду надъ зыбучими песками, а говорила про себя: "Кажется, здѣсь будетъ всему конецъ. Когда станетъ невыносимо, здѣсь будетъ всему конецъ." Вы поймете, сэръ, что еще до вашего пріѣзда это мѣсто въ нѣкоторомъ родѣ околдовало меня. Мнѣ все казалось, что со мной что-то случится мы зыбучихъ пескахъ. Но я никогда не смотрѣла на нихъ какъ на средство раздѣлаться съ собой, пока не настало время, о которомъ я пишу теперь. Тутъ я подумала, что это мѣсто мигомъ положитъ конецъ всѣмъ моимъ огорченіямъ и скроетъ меня самое на вѣки.
   "Вотъ все, что я хотѣла разказать вамъ о себѣ съ того утра, какъ я впервые увидала васъ, и до того утра, когда поднялась тревога во всемъ домѣ по случаю пропажи алмаза.
   "Я была такъ раздражена глупою болтовней служанокъ, доискивавшихся на кого именно должно пасть первое подозрѣніе, и такъ сердита на васъ (ничего еще не зная въ то время) за ваши заботы о розыскѣ алмаза и за приглашеніе полицейскихъ, что держалась какъ можно дальше отъ всѣхъ до тѣхъ поръ, пока не пріѣхалъ къ вечеру чиновникъ изъ Фризингалла. Мистеръ Сигренъ, какъ вы можете припомнить, началъ съ того, что поставилъ караулъ у спалень служанокъ, и всѣ женщины въ бѣшенствѣ пошла за нимъ на верхъ, требуя, чтобъ онъ объяснилъ нанесенное имъ оскорбленіе. Я пошла вмѣстѣ со всѣми, потому что, еслибы поведеніе мое отличалось отъ прочихъ, такого сорта человѣкъ какъ мистеръ Сигревъ тотчасъ бы заподозрилъ меня. Мы нашли его въ комнатѣ миссъ Рахили. Онъ сказалъ намъ, что здѣсь не мѣсто кучѣ женщинъ, указалъ пятно на раскрашенной двери, говоря, что это дѣло нашихъ юбокъ, а отослалъ насъ обратно внизъ.
   "Выйдя изъ комнаты миссъ Рахили, я пріостановилась на одной изъ площадокъ лѣстницы, чтобы посмотрѣть, ужь не мое ли платье какъ-нибудь запачкалось этою краской. Пенелопа Бетереджъ (единственная служанка, съ которою я была на дружеской ногѣ) шла мимо и замѣтила что я дѣлаю.
   "-- Не безпокойтесь, Розанна, оказала она,-- краска на двери у миссъ Рахили высохла уже нѣсколько часовъ тому назадъ. Еслибы мистеръ Сигревъ не поставилъ караула у нашихъ спалень, я бы ему то же сказала. Не знаю, какъ вамъ кажется, а меня еще во всю жизнь мою такъ не оскорбляли!
   "Пенелопа была дѣвушка нрава горячаго. Я успокоила ее и обратилась къ сказанному ею насчетъ того, что краска ужъ нѣсколько часовъ какъ высохла.
   "-- Почемъ вы это знаете? спросила я.
   "-- Вѣдь я все вчерашнее утро пробыла съ мистеромъ Франклиномъ и миссъ Рахилью, сказала Пенелопа:-- готовила имъ краски, пока они доканчивали дверь. Я слышала какъ миссъ Рахиль спросила: высохнетъ ли дверь къ вечеру во-время, чтобы гости могли взглянуть на нее. А мистеръ Франклинъ покачалъ головой и сказалъ, что она высохнетъ часовъ черезъ двѣнадцать, не раньше. Дѣло было послѣ закуски, пробило три часа, а они еще не кончили. Какъ по вашей ариѳметикѣ выходитъ, Розанна? По-моему, дверь высохла сегодня въ три часа утра.
   "-- Кто-нибудь изъ дамъ не ходилъ ли вчера вечеромъ взглянуть на нее? спросила я. -- кажется, я слышала какъ миссъ Рахиль остерегала ихъ держаться подальше отъ двери.
   "-- Ни одна изъ дамъ не запачкалась, отвѣтила Пенелопа.-- Я вчера уложила миссъ Рахиль въ постель въ двѣнадцать часовъ, осмотрѣла дверь, и никакой порчи на ней еще не было.
   "-- Не слѣдуетъ ли вамъ оказать это мистеру Сигреву, Пенелопа?
   "-- Я на за что въ свѣтѣ и словомъ не помогу мистеру Сигреву!
   "Она взялась за свое дѣло, а я за свое. Мое дѣло, сэръ, состояло въ томъ, чтобъ оправить вашу постель и убрать комнату. То были мои счастливѣйшіе часы во весь день. Я всегда цѣловала подушку, на которой ночью покоилась ваша голова. Не знаю кто вамъ служилъ въ послѣдствіи, но платье ваше никогда не было такъ тщательно сложено, какъ я складывала его для васъ. Изъ всѣхъ мелочей вашего туалета ни на одной пятнышка не бывало. Вы никогда не замѣчали этого, такъ же какъ незамѣчали меня самое. Простите меня, я забываюсь. Поспѣшу продолжить.
   "Ну, такъ я пошла въ то утро убирать вашу комнату. На постели валялся вашъ шлафрокъ, какъ вы его сбросили. Я подняла его, хотѣла сложить и вдругъ увидѣла, что онъ запачканъ въ краскѣ съ двери миссъ Рахили!
   "Я такъ испугалась этого открытія, что выбѣжала вонъ со шлафрокомъ въ рукахъ, пробралась чрезъ заднюю лѣстницу и заперлась въ своей комнатѣ, чтобъ осмотрѣть его въ такомъ мѣстѣ, гдѣ никто не помѣшалъ бы мнѣ.
   "Какъ только я пришла въ себя, мнѣ тотчасъ вспомнился разговоръ съ Пенелопой, и я оказала себѣ: "вотъ доказательство, что онъ былъ въ комнатѣ миссъ Рахили между прошлою полночью и тремя часами нынѣшняго утра!"
   "Не стану разъяснять простыми словами, каково было первое подозрѣніе, промелькнувшее въ моемъ умѣ при этомъ открытіи. Вы только разсердились бы, а разсердясь, вы можете разорвать мое письмо и не дочитать его.
   "Позвольте мнѣ ограничиться лишь слѣдующимъ. Обсудивъ, на сколько у меня хватило умѣнья, я поняла, что это невѣроятно, а я вамъ скажу почему именно. Еслибы вы были въ комнатѣ миссъ Рахили, въ такое время ночи, съ ея вѣдома (и еслибы вы неблагоразумно забыли остеречься отъ сырой двери), она бы напомнила вамъ, она бы не дозволила вамъ унести съ собой такую улику противъ нея, какова улика, на которую я смотрю теперь! Въ то же время сознаюсь, что я не была вполнѣ увѣрена въ ошибочности своихъ подозрѣній. Не забудьте, что я созналась въ ненависти къ миссъ Рахили. Припишите все это, если можете, небольшой долѣ той ненависти. Кончилось тѣмъ, что я рѣшилась удержать у себя шлафрокъ, выжидать и высматривать не пригодится ли онъ на что-нибудь. Помните, пожалуста, въ это время мнѣ еще и на мысль не приходило, что это вы украли алмазъ."
   Тутъ я вторично прервалъ чтеніе письма.
   Лично меня касавшіеся отрывки признанія несчастной женщины я прочелъ съ неподдѣльнымъ изумленіемъ и, говоря по совѣсти, съ искреннею скорбію. Я сожалѣлъ, искренно сожалѣлъ, что такъ легкомысленно оскорбилъ ея память, не видавъ ни строчка ея письма. Но когда я дошелъ до вышеприведеннаго отрывка, сознаюсь, что въ умѣ моемъ все болѣе, и болѣе накоплялось горечи противъ Розанны Сперманъ, по мѣрѣ того какъ я продолжалъ чтеніе.
   -- Прочтите остальное про себя, сказалъ я, передавая письмо черезъ столъ Бетереджу. -- если тамъ есть что-нибудь такое, что мнѣ слѣдуетъ знать, вы можете передавать мнѣ по мѣрѣ чтенія.
   -- Понимаю васъ, мистеръ Франклинъ, отвѣтилъ онъ,-- съ вашей стороны это совершенно естественно, сэръ. Но, да проститъ вамъ Богъ! прибавилъ онъ, понизивъ голосъ:-- оно не менѣе естественно и съ ея стороны.
   Продолжаю списывать письмо съ оригинала, хранящагося у меня.
   "Рѣшась удержать у себя шлафрокъ и посмотрѣть, какую пользу могу я извлечь изъ него въ будущемъ для своей любви или мести (право, не знаю чего именно), я должна была придумать какъ бы мнѣ удержать его, не рискуя тѣмъ что объ этомъ дознаются.
   "Единственный способъ -- сшить другой точно такой же шлафрокъ, прежде чѣмъ наступитъ суббота, въ которую явятся прачка съ ея счетомъ бѣлья по всему дому.
   "Я не хотѣла откладывать до слѣдующаго дня (пятницы), боясь, чтобы не случалось чего-нибудь въ этотъ промежутокъ. Я рѣшилась сшить новый шлафрокъ въ тотъ же день (въ четвергъ), пока еще могла разчитывать на свободное время, если ловко распоряжусь своею игрой. Первымъ дѣломъ (послѣ того какъ я заперла шлафрокъ въ свой коммодъ) надо было вернуться къ вамъ въ спальню, не столько для уборки (это и Пенелопа сдѣлала бы за меня, еслибъ я попросила ее), сколько для того чтобы развѣдать, не запачкали ли вы своимъ шлафрокомъ постель или что-нибудь изъ комнатной меблировки.
   "Я внимательно осмотрѣла все и, наконецъ, нашла нѣсколько чуть замѣтныхъ пятнышекъ краски на изнанкѣ вашей блузы,-- не полотняной, которую вы обыкновенно носили въ лѣтнее время, но фланелевой блузы, также привезенной вами съ собою. Вы, должно-быть, озябли, расхаживая въ одномъ шлафрокѣ, и надѣли первое что нашли потеплѣе. Какъ бы то ни было, эти пятнышки чуть виднѣлись на изнанкѣ блузы. Я легко уничтожила ихъ, выщипавъ мякоть фланели. Послѣ этого единственною уликой противъ васъ оставалась та, которую я заперла къ себѣ въ коммодъ.
   "Только-что я кончила уборку вашей комнаты, меня позвали къ мистеру Сигреву на допросъ, вмѣстѣ съ остальною прислугой. Затѣмъ обыскали всѣ ваши ящики. А затѣмъ послѣдовало самое чрезвычайное событіе въ тотъ день,-- для меня, -- послѣ того, какъ я нашла пятно на вашемъ шлафрокѣ. Произошло оно по случаю вторичнаго допроса Пенелопы Бетереджъ мистеромъ Сигревомъ.
   "Пенелопа вернулась къ вамъ внѣ себя отъ бѣшенства на мистера Сигрева за его обращеніе съ ней. Онъ намекнулъ, какъ нельзя яснѣе, что подозрѣваетъ ее въ кражѣ. Всѣ мы равно удивились, услыхавъ это, и спрашивали: почему?
   "-- Потому что алмазъ былъ въ комнатѣ миссъ Рахили, отвѣтила Пенелопа,-- и потому что я послѣднею вышла изъ этой комнаты прошлую ночь.
   "Чуть ли не прежде чѣмъ слова эта вышла изъ устъ ея, я вспомнила, что другое лицо было въ этой комнатѣ позднѣе Пенелопы. Это лицо была вы. Голова у меня закружилась, а мысли страшно спутались. Между-тѣмъ, нѣчто шептало мнѣ, что пятно на вашемъ шлафрокѣ можетъ имѣть совершенно иное значеніе нежели то, какое я придавала ему до сихъ поръ. "Если подозрѣвать послѣдняго бывшаго въ комнатѣ", подумала я про себя: -- "то воръ не Пенелопа, а мистеръ Франклинъ Блекъ!" Будь это другой джентльменъ, мнѣ кажется, я устыдилась бы подозрѣвать его въ кражѣ, еслибы такое подозрѣніе промелькнуло у меня въ умѣ.
   "Но одна мысль, что вы унизились до одного уровня со мной, а что завладѣвъ вашимъ шлафрокомъ, я въ то же время завладѣла и средствами предохранить васъ отъ открытія, и позора на всю жизнь,-- я говорю, сэръ, одна эта мысль подавала мнѣ такой поводъ надѣяться на вашу благосклонность, что я, можно сказать, зажмурясь перешла отъ подозрѣнія къ увѣренности. Я тутъ же порѣшила въ умѣ, что вы болѣе всѣхъ выказывали свои хлопоты о полиціи для того, чтобъ отвести намъ глаза, и что похищеніе алмаза не могло совершаться помимо вашихъ рукъ.
   "Волненіе при этомъ новомъ открытіи, кажется, на время вскружило мнѣ голову; я почувствовала такое жгучее желаніе видѣть васъ,-- попытать васъ словечкомъ или двумя насчетъ алмаза и такимъ образомъ заставить васъ посмотрѣть на меня, поговорить со мной,-- что я убрала себѣ волосы, прихорошилась, какъ могла, и смѣло пошла въ библіотеку, гдѣ вы писали, какъ мнѣ было извѣстно.
   "Вы оставили на верху одинъ изъ своихъ перстней, который послужилъ мнѣ наилучшимъ предлогомъ зайти къ вамъ, но если вы когда-нибудь любили, сэръ, вы поймете, какъ вся моя храбрость остыла, когда я вошла въ комнату и очутилась въ вашемъ присутствіи. И тутъ вы такъ холодно взглянули на меня, такъ равнодушно поблагодарили меня за найденное кольцо, что у меня задрожали колѣни, и я боялась упасть на полъ къ вашимъ ногамъ. Поблагодаривъ меня, вы снова, если припомните, стали писать. Я была такъ раздосадована подобнымъ обращеніемъ, что собралась съ духомъ, чтобы заговорить. "Странное дѣло этотъ алмазъ, сэръ", сказала я. А вы опять подняли глаза и сказала: "да, странное!" Вы отвѣчали вѣжливо (я не отвергаю этого); но все-таки соблюдала разстояніе,-- жестокое разстояніе между нами. Такъ какъ я думала, что пропавшій алмазъ спрятавъ у насъ гдѣ-нибудь при себѣ, то холодность вашихъ отвѣтовъ до того раздражила меня, что я осмѣлилась, въ пылу минуты, намекнуть вамъ. Я сказала: "вѣдь имъ никогда не найдти алмаза, сэръ, не правда ли? Нѣтъ! Ни того кто его взялъ,-- ужь я за это поручусь." Я кивнула головой и улыбнулась вамъ, какъ бы говоря: знаю! На этотъ разъ вы взглянула на меня съ чѣмъ-то въ родѣ любопытства; а я почувствовала, что еще нѣсколько словъ съ вашей или съ моей стороны могутъ вызвать наружу всю истину. Но именно въ эту минуту все испортилъ мистеръ Бетереджъ, подойдя къ двери. Я узнала его походку и узнала также, что присутствіе мое въ библіотекѣ въ такое время дня противно его правиламъ,-- ужь не говоря о присутствіи моемъ наединѣ съ вами. Я успѣла выйдти сама, прежде чѣмъ онъ могъ войдти и сказать мнѣ, чтобъ я шла. Я была сердита и ошиблась въ разчетахъ; но, несмотря на все это, еще не теряла надежды. Ледъ-то, понимаете ли, ужь тронулся между нами, а на слѣдующій разъ я надѣялась позаботиться о томъ, чтобы мистеръ Бетереджъ не подвертывался.
   "Когда я вернулась въ людскую, колоколъ звалъ насъ къ обѣду. Полдень ужь прошелъ! А надо было еще доставить матеріалъ для новаго шлафрока! Достать его можно было лишь однимъ способомъ. За обѣдомъ я притворилась больною и такимъ образомъ обезпечила въ полное свое распоряженіе все время до вечерняго чаю.
   "Нѣтъ надобности говорить вамъ чѣмъ я занималась, пока домашніе думали что я лежу въ постели въ своей комнатѣ, и какъ я провела ночь, послѣ того какъ опять притворилась больною во время чаю и была отослана въ постель. Приставъ Коффъ открылъ по крайней мѣрѣ это, если не открылъ ничего болѣе. И я могу догадываться какомъ образомъ. Меня узнали (хотя, и съ опущеннымъ вуалемъ) въ холщевой лавкѣ въ Фризингаллѣ. Какъ разъ противъ меня, за прилавкомъ, у котораго я покупала полотно, стояло зеркало; а въ этомъ-то зеркалѣ я увидала, какъ одинъ изъ прикащиковъ показалъ другому на мое плечо и шепнулъ что-то. Ночью, тайно работая взаперти въ своей комнатѣ, я слышала за дверью шепотъ служанокъ, которыя подсматривали за мной.
   "Въ этомъ не было важности; нѣтъ ея, и теперь. Въ пятницу поутру, задолго до пріѣзда пристава Коффа, новый шлафрокъ,-- для пополненія вашего гардероба на мѣсто взятаго мною,-- былъ сшитъ, вымытъ, высушенъ, выглаженъ, перемѣченъ, сложенъ точь-въ-точь какъ прачка складывала бѣлье, а положенъ къ вамъ въ комодъ. Нечего было бояться (въ случаѣ осмотра бѣлья по всему дому), что новизна шлафрока обличитъ меня. Когда вы пріѣхали въ вашъ домъ, ваше бѣлье было только-что куплено,-- вѣроятно по случаю возвращенія домой изъ-за границы.
   "Вслѣдъ затѣмъ прибылъ приставъ Коффъ, и каково же было мое удивленіе, когда я услыхала то, что онъ думалъ о пятнѣ на двери.
   "Я считала васъ виновнымъ (какъ я призналась уже) скорѣе потому, что мнѣ хотѣлось этого. И вотъ приставъ совершенно инымъ путемъ пришелъ къ одинаковому со мной выводу! И платье, единственная улика противъ васъ, въ моихъ рукахъ! И ни одна живая душа, даже вы сами, не знаетъ этого! Я боюсь передавать вамъ, что я почувствовала, вспомнивъ эти обстоятельства,-- вы послѣ того возненавидѣла бы опять обо мнѣ."
   На этомъ мѣстѣ Бетереджъ взглянулъ на меня чрезъ письмо.
   -- До сихъ поръ ни малѣйшаго проблеска, мистеръ Франклинъ! проговорилъ старикъ, снимая тяжелыя очки въ черепаховомъ станкѣ и слегка отодвигая отъ себя признаніе Розанны Сперманъ; -- не пришли ли вы къ какому-нибудь заключенію, сэръ, пока я читалъ?
   -- Сперва докончите письмо, Бетереджъ, можетъ-быть, въ концѣ найдется нѣчто бросающее свѣтъ. Послѣ того я скажу вамъ словечка два.
   -- Очень хорошо, сэръ. Я только дамъ отдохнуть глазамъ и потомъ буду продолжить. А пока, мистеръ Франклинъ, я не былъ прикрѣпленъ оловянный ящичекъ.
   Отъ воды цѣпь такъ заржавѣла, что я никакъ не могъ отцѣпить ее отъ кольца, которое привязывало ее къ ящичку. Поставивъ ящичекъ между колѣнъ и напрягая всѣ мои силы, я успѣлъ сорвать крышку. Что-то бѣлое наполняло внутренность ящичка, когда я заглянулъ въ него. Я засунулъ туда руку и узналъ, что это было полотно.
   Вынувъ полотно, я также вынулъ смятое письмо. Посмотрѣвъ на адресъ и увидавъ, что письмо адресовано ко мнѣ, я положилъ его въ карманъ и вынулъ полотно. Оно было свернуто, разумѣется, такимъ образомъ, чтобъ помѣститься въ ящичкѣ, къ которомъ оно такъ долго лежало и нисколько не было испорчено морского водою.
   Я отнесъ полотно на сухой песокъ, потомъ развернулъ его и разгладилъ. Оно оказалось ночной мужской рубашкой.
   Верхняя сторона, когда я разложилъ рубашку, представляла глазамъ безчисленныя складки и сгибы -- и болѣе ничего. Я перевернулъ на другую сторону и тотчасъ увидалъ пятно отъ краски, которою была выкрашена дверь будоара Рэчель!
   Глаза мои оставались прикованы къ пятну, а мои мысли однимъ прыжкомъ перенесли меня отъ настоящаго къ прошлому. Мнѣ пришли на память собственныя слова пристава Кёффа, какъ будто этотъ человѣкъ опять стоялъ возлѣ меня и указывалъ на неопровержимый выводъ, который онъ сдѣлалъ изъ пятна на двери.
   -- Слѣдуетъ узнать, есть ли въ этомъ домѣ одежда, запачканная такою краской. Узнать, кому эта одежда принадлежитъ. Узнать, какъ объяснитъ эта особа, что она была въ этой комнатѣ и сдѣлала это пятно между полночью и тремя часами утра. Если эта особа не можетъ дать удовлетворительнаго объясненія, то намъ незачѣмъ далеко искать руки, похитившей алмазъ.
   Одно за однимъ слова эти приходили мнѣ на память, повторяясь безпрестанно утомительно и машинально. Я очнулся отъ столбняка, какъ бы продолжавшагося нѣсколько часовъ -- тогда какъ на самомъ дѣлѣ это составляло только нѣсколько минутъ -- услышавъ голосъ, звавшій меня. Я поднялъ глаза и увидалъ, что терпѣніе Беттереджа измѣнило ему наконецъ. Онъ виднѣлся между песчаными холмами, возвращаясь къ берегу.
   Появленіе старика воротило меня, какъ только я примѣтилъ его, къ чувству настоящаго и напомнило, что слѣдствіе, за которое я принялся, еще оставалось неконченнымъ. Я нашелъ пятно на ночной рубашкѣ. Кому принадлежала эта рубашка?
   Моимъ первымъ побужденіемъ было взглянуть на письмо, лежавшее у меня въ карманѣ -- письмо, найденное мною въ ящичкѣ.
   Когда я поднималъ руку, чтобы вынуть письмо изъ кармана, я вспомнилъ, что есть кратчайшій способъ узнать это. Сама рубашка откроетъ истину, потому что, по всей вѣроятности, на ней стоитъ имя того, кому она принадлежитъ.
   Я поднялъ ее и сталъ отыскивать мѣтку.
   Я нашелъ мѣтку я прочелъ:
   Мое собственное имя!
   Знакомыя буквы сказали мнѣ, что эта ночная рубашка моя. Я отвелъ отъ нихъ глаза. Я увидалъ солнце, увидалъ блестящія воды бухты, увидалъ старика Беттереджа, подходившаго все ближе и ближе ко мнѣ. Я опять взглянулъ на мѣтку. Мое собственное имя. Прямо противъ меня -- мое собственное имя.
   "Если время, труды и деньги могутъ это сдѣлать, я отыщу вора, укравшаго Лунный камень". Съ этими словами на губахъ моихъ уѣхалъ я изъ Лондона. Я проникнулъ тайну, которую зыбучіе пески скрыли отъ всякой живой души. И по неопровержимой уликѣ пятна, сдѣланнаго краской, я узналъ, что воръ былъ я!
   

Глава IV.

   Я не могу сказать ни одного слова о моихъ собственныхъ ощущеніяхъ.
   Моимъ первымъ впечатлѣніемъ было, что ударъ, полученный мною, совершенно остановилъ во мнѣ способность думать и чувствовать. Я самъ не понималъ, что дѣлается со мною, когда Беттереджъ подошелъ ко мнѣ -- но, по его словамъ, я засмѣялся, когда онъ спросилъ меня въ чемъ дѣло, и сунувъ ему въ руки ночную рубашку, сказалъ, чтобы онъ самъ прочелъ загадку.
   О томъ, что было сказано между нами на берегу, я не имѣю ни малѣйшаго воспоминанія. Первое мѣсто, въ которомъ я могу теперь представить себя ясно, была сосновая аллея. Мы съ Беттереджемъ шли назадъ къ дому и Беттереджъ говорилъ мнѣ, что и онъ и я будемъ къ состояніи прямо взглянуть на это, когда выпьемъ стаканъ грогу.
   Сцена переходитъ отъ сосновой аллеи въ маленькую гостиную Беттереджа. Мое намѣреніе не входить въ домъ Рэчель было забыто. Я съ признательностью почувствовалъ прохладу, тѣнь и тишину этой комнаты. Я пилъ грогъ (совершенно новое для меня наслажденіе въ это время дня), который мой добрый старый другъ приготовилъ съ холодной какъ ледъ водой изъ колодезя. При всякихъ другихъ обстоятельствахъ этотъ напитокъ просто привелъ бы меня къ отупленіе. Тогда же онъ укрѣпилъ мои нервы. Я начинаю прямо глядѣть на это, какъ предсказалъ Беттереджъ, и Беттереджъ съ своей стороны также начинаетъ прямо на это глядѣть.
   Я подозрѣваю, что описаніе, которое я теперь представлю о самомъ себѣ, покажется очень страннымъ, чтобы не сказать болѣе. Поставленный въ положеніе, которое можно, я полагаю, назвать совершенно безпримѣрнымъ, прежде всего къ чему прибѣгну? Отдѣлилъ ли я себя отъ всякаго общества? Заставилъ ли я себя анализировать ужасную невозможность, которая тѣмъ не менѣе стоитъ передо мною какъ неопровержимый фактъ? Поторопился ли я въ Лондонъ съ первымъ поѣздомъ, чтобы посовѣтоваться съ компетентными людьми и чтобы немедленно произвести слѣдствіе? Нѣтъ. Я пріютился въ домѣ, хотя рѣшился никогда не унижать себя, входя въ него и сидѣлъ, прихлебывая водку съ водою, въ обществѣ стараго слуги въ десять часовъ утра. Развѣ такого поведенія можно было ожидать отъ человѣка, поставленнаго въ мое ужасное положеніе? Я могу только отвѣчать, что видъ знакомаго лица стараго Беттереджа былъ для меня невыразимымъ утѣшеніемъ и что грогъ стараго Беттереджа помогъ мнѣ, такъ какъ я думаю ничто другое не могло мнѣ помочь въ томъ тѣлесномъ и нравственномъ уныніи, въ которое я впалъ. Только это извиненіе могу я представить за себя, и могу только восхищаться, если неизмѣнное сохраненіе достоинства и строгая логичность доведенія отличаютъ каждаго мущину и каждую женщину, которые могутъ читать эти строки во всѣхъ обстоятельствахъ ихъ жизни съ колыбели до могилы.
   -- Вотъ это ужъ вѣрно по-крайней-мѣрѣ, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ Беттереджъ, бросивъ ночную рубашку на столъ между нами и указывая на нее, какъ будто это было живое существо, которое могло его слышать:-- она лжетъ.
   Этотъ успокоительный взглядъ на предметъ не представлялся такимъ на мой взглядъ.
   -- Я такъ же невиненъ въ покражѣ алмаза какъ и вы, сказалъ я:-- но вотъ это свидѣтельствуетъ противъ меня! Краска и мѣтка на ночной рубашкѣ -- факты.
   Беттереджъ взялъ мой стаканъ и вложилъ его мнѣ въ руку.
   -- Факты? повторилъ онъ.-- Выпейте-ка еще грогу, мистеръ Фрэнклинъ, и вы преодолѣете слабость, заставляющую васъ вѣрить фактамъ. Нечистое дѣло, сэръ! продолжалъ онъ, понизивъ голосъ:-- вотъ какъ я отгадываю загадку. Нечистое дѣло -- и вы и я, мы должны его разузнать. Въ оловянномъ ящикѣ не было ничего больше, когда вы раскрыли его?
   Этотъ вопросъ тотчасъ напомнилъ мнѣ о письмѣ въ моемъ карманѣ. Я вынулъ его и распечаталъ. Это было письмо въ нѣсколько страницъ, мелко исписанныхъ. Я съ нетерпѣніемъ взглянулъ на подпись внизу письма: "Розанна Спирманъ".
   Когда я читалъ это имя, внезапное воспоминаніе промелькнуло въ моихъ мысляхъ и возбудило во мнѣ внезапное подозрѣніе
   -- Постойте! воскликнулъ я.-- Розанна Спирманъ поступила къ моей теткѣ изъ исправительнаго заведенія? Розанна Спирманъ была прежде воровкой?
   -- Этого опровергать нельзя, мистеръ Фрэнклинъ. Что-жъ изъ этого, позвольте спросить?
   -- Что-жъ изъ этого? Почему мы знаемъ, можетъ быть, она украла алмазъ? Почему мы знаемъ, можетъ быть, она нарочно запачкала краской мою ночную рубашку?...
   Беттереиджъ положилъ свою руку на мою руку и остановилъ меня, прежде чѣмъ я успѣлъ сказать болѣе.
   -- Вы оправдаетесь, мистеръ Фрэнклинъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Но я надѣюсь, что вы оправдаетесь не такимъ образомъ. Посмотрите, что говорится въ письмѣ, сэръ. Отдайте справедливость памяти этой дѣвушкѣ и посмотрите, что говорится въ письмѣ.
   Серьезность, съ какою онъ говорилъ, показалась мнѣ почти упрекомъ.
   -- Вы сами будете судить объ ея письмѣ, сказалъ я: -- я прочту его вслухъ.
   Я началъ -- и прочелъ эти строки:
   "Сэръ -- я должна сдѣлать вамъ признаніе. Иногда признаніе, въ которомъ заключается много горя, можно сдѣлать въ нѣсколькихъ словахъ. Это признаніе можно сдѣлать въ трехъ словахъ. Я васъ люблю".
   Письмо выпало изъ моихъ рукъ. Я взглянулъ на Беттереджа.
   -- Ради Бога, сказалъ я:-- что это значитъ?
   Ему, повидимому, было непріятно отвѣчать на этотъ вопросъ.
   -- Сегодня утромъ вы были наединѣ съ Хромоногою Люси, сказалъ онъ: -- развѣ она вамъ ничего не говорила о Розаннѣ Спирманъ?
   -- Она даже не упоминала имени Розанны Спирманъ.
   -- Пожалуйста воротитесь къ письму, мистеръ Фрэнклинъ. Говорю вамъ прямо, у меня недостаетъ духа огорчать васъ послѣ того, что вы уже перенесли. Пусть она говоритъ сама за себя, сэръ, и продолжайте кушать вашъ грогъ. Собственно для себя продолжайте кушать вашъ грогъ.
   Я продолжатъ читать письмо:
   "Было бы очень постыдно для меня говорить вамъ это, еслибы я была жива, когда вы станете это читать. Меня уже не будетъ на свѣтѣ, сэръ, когда вы найдете мое письмо. Вотъ эти то придаетъ мнѣ смѣлость. Даже и могилы моей не останется, чтобы сказать вамъ обо мнѣ. Я могу сказать всю правду -- когда зыбучіе пески ждутъ, чтобы скрыть меня, когда эти слова будутъ написаны.
   "При томъ, вы найдете вашу ночную, рубашку въ моемъ тайникѣ запачканную краской, и вы заботите узнать, какимъ образомъ я спрятала ее. И почему я ничего не сказала намъ объ этомъ, когда жива? Я могу сослаться только на одну причину: я сдѣлала эти странныя вещи потому, что люблю васъ.
   "Я не стану надоѣдать вамъ разсказомъ обо мнѣ самой или о моей жизни, прежде чѣмъ вы пріѣхали въ домъ милэди. Лэди Вериндеръ взяла меня изъ исправительнаго заведенія. Я поступила въ исправительное заведеніе изъ тюрьмы. Я была посажена въ тюрьму потому, что была воровкой. Я была воровкой потому, что моя мать таскалась по улицамъ когда я была дѣвочкой. Мать моя таскалась по улицамъ потому, что господинъ, бывшій моимъ отцомъ, бросилъ ее. Нѣтъ никакой необходимости разсказывать такую обыкновенную исторію подробно. Она разсказывается довольно часто въ газетахъ.
   "Лэди Вериндеръ и мистеръ Беттереджъ были очень добры ко мнѣ. Эти двое и начальница исправительнаго заведенія были единственные добрые люди, съ которыми мнѣ случалось встрѣчаться во всю мою жизнь. Я могла бы оставаться на моемъ мѣстѣ -- не очень счастливо -- но могла бы оставаться, если бы вы не пріѣхали. Я васъ не осуждаю, сэръ. Это моя вина -- совершенно моя вина.
   "Помните, когда вы пришли къ намъ съ песчаныхъ холмовъ въ то утро, отыскивая мистера Беттереджа? Вы походили на принца въ волшебной сказкѣ. Вы походили на любовника созданнаго мечтой. Вы были восхитительнѣйшимъ человѣческимъ созданіемъ, когда-либо виданнымъ мною. Что-то похожее на счастливую жизнь, которую я никогда еще не вела, мелькнуло передо мною въ ту минуту, какъ я увидала васъ. Не смѣйтесь надъ этимъ, если только можете. О, еслибы я могла заставить васъ почувствовать, какъ это серьезно для меня!
   "Я воротилась въ домъ и написала ваше имя и мое на моемъ рабочемъ ящичкѣ. Потомъ какой-то демонъ -- нѣтъ, мнѣ слѣдовало бы сказать добрый ангелъ -- шепнулъ мнѣ. "Ступай и посмотрись въ зеркало". Зеркало сказало мнѣ -- все-равно что бы то ни было. Я была слишкомъ сумасбродна, чтобы воспользоваться этимъ предостереженіемъ. Я все болѣе и болѣе привязывалась къ вамъ, какъ будто я была одного званія съ вами и самимъ красивымъ существомъ, какое когда-либо случалась вамъ видѣть. Какъ я старалась -- о Боже, какъ я старалась!-- заставить васъ взглянуть на меня. Еслибъ вы знали, какъ я плакала по ночамъ отъ горя и досады, что вы никогда не обращала на меня вниманія, вы можетъ быть пожалѣли бы обо мнѣ и время-отъ-времени удостоили бы меня взглядомъ, чтобы я могла продолжать жить.
   "Можетъ быть, вашъ взглядъ былъ бы не очень дологъ, еслибы ни знали, какъ я ненавидѣла миссъ Рэчель. Мнѣ кажется, я знала, что вы влюблены въ нее, прежде чѣмъ вы это знали сами. Она дарила вамъ розы, чтобы вы носили ихъ въ петлицѣ. Ахъ, мистеръ Фрэнклинъ! вы носили мои розы чаще, чѣмъ думали вы или она! Единственное утѣшеніе, которое я имѣла въ то время, состояло въ томъ, чтобы потихоньку ставить мою розу въ вашъ стаканъ съ водой на мѣсто ея розы -- а потомъ ея розу бросать.
   "Еслибъ она дѣйствительно была такъ хороша, какою она вамъ казалась, я могла бы лучше это перенести. Нѣтъ, мнѣ кажется, я еще болѣе ненавидѣла бы ее. Что еслибы одѣть миссъ Рэчель служанкой и снять съ нея всѣ ея уборы?... Я не знаю, почему я пишу все это. Нельзя опровергать, что у ней очень дурная фигура: она слишкомъ тонка. Но кто можетъ сказать, что нравится мущинѣ? А молодыя дѣвицы могутъ вести себя такимъ образомъ, который заставилъ бы служанку лишиться мѣста. Это не мое дѣло. Я не могу надѣяться, чтобы бы прочитали мое письмо, если я буду писать такимъ образомъ. Но вѣдь досадно слышать, что миссъ Рэчель называютъ хорошенькой, когда знаешь, что все это происходитъ отъ ея нарядовъ и отъ ея увѣренности въ самое себя.
   "Старайтесь не терять терпѣнія со мною, сэръ. Я постараюсь перейти такъ скоро, какъ могу, къ тому времени, которое навѣрно васъ интересуетъ -- къ тому времени, когда пропалъ алмазъ.
   "Но прежде всего я должна сказать вамъ одну вещь.
   "Мою жизнь было не трудно переносить, когда я была воровка, Только когда меня въ исправительномъ заведеніи научили чувствовать мое униженіе, дни сдѣлались для меня длинны и скучны. Мысля о будущемъ насильно навязывались мнѣ теперь. Я чувствовала страшный упрекъ, которымъ честные люди -- даже самые добрые изъ честныхъ людей -- были для меня сами по-себѣ. Раздирающее сердце чувство одиночества преслѣдовало меня повсюду, куда бы я ни пошла, что на дѣлала бы я и какихъ людей ни видала бы. Я знаю, что моей обязанностью было стараться уживаться съ моими товарищами на моемъ новомъ мѣстѣ. Но какъ-то я не могла дружиться съ ними. Они смотрѣли на меня такимъ образомъ (или по-крайней-мѣрѣ мнѣ это казалось), какъ будто подозрѣвали, чѣмъ я была. Я не сожалѣю, что меня принудили сдѣлать усиліе и исправиться -- но, право, право, жизнь была скучная. Вы явились сначала какъ солнечный лучъ -- а потомъ и вы мнѣ измѣнили. Я была такъ безумна, что полюбила васъ -- и даже не могла привлечь вашего вниманія. Это было большое горе -- въ этомъ дѣйствительно было большое горе.
   "Теперь я перехожу къ тому, что желала намъ сказать. Въ тѣ горькіе дни я выходила два или три раза, когда была моя очередь выйти, на мое любимое мѣсто -- на берегъ надъ Зыбучими песками, и я сказала себѣ: "Я думаю, что здѣсь будетъ этому конецъ. Когда я не буду къ состояніи долѣе переносить, я думаю, что это кончится здѣсь". Вы понимаете, сэръ, что это мѣсто какъ будто околдовало меня прежде вашего пріѣзда. Мнѣ всегда казалось, что со мною случится что-нибудь на Зыбучихъ пескахъ. Но я никогда не смотрѣла на нихъ съ той мыслью, что они послужатъ мнѣ способомъ покончить съ моей жизнью, пока не наступило то время, о которомъ я теперь пишу. Тогда я подумала, что это мѣсто прекратитъ все мое горе минуты въ двѣ -- и скроетъ меня навсегда.
   "Вотъ все, что я имѣю сказать о себѣ, начиная съ того утра, когда я въ первый разъ увидала васъ, до того утра, когда въ домѣ поднялась тревога, что пропалъ алмазъ.
   "Меня такъ огорчилъ глупый разговоръ служанокъ, не знавшихъ кого можно подозрѣвать, и я такъ на васъ разсердилась (ничего не зная въ то время) за трудъ, который вы взяли на себя, отыскивая алмазъ и посылая за полиціей, что я держала себя поодаль, пока изъ Фризинголла не пріѣхалъ полицейскій.
   "Мистеръ Сигрэвъ началъ, какъ вы можетъ быть припомните, тѣмъ, что поставилъ караульныхъ у спальныхъ служанокъ, и всѣ женщины съ бѣшенствомъ бросились къ нему наверхъ, узнать, съ какой стати онъ такъ ихъ оскорбить. Я пошла вмѣстѣ со всѣми, потому что еслибы я не сдѣлала того, что дѣлала другіе, мистеръ Сигрэвъ непремѣнно тотчасъ сталъ бы меня подозрѣвать. Мы нашли его въ комнатѣ миссъ Рэчель. Онъ сказалъ вамъ, что не хочетъ видѣть тамъ бабъ, и указавъ на пятно на раскрашенной двери, прибавилъ, что это сдѣлали наши юпки, и выслалъ всѣхъ насъ внизъ.
   "Выйдя изъ комнаты миссъ Рэчель, я оставалась на минуту на площадкѣ, посмотрѣть, не попало ли какъ-нибудь пятно на мое платье. Пенелопа Беттереджъ (единственная женщина, съ которою; я находилась въ дружескихъ отношеніяхъ) прошла мимо и примѣтила, что я дѣлаю.
   "-- Вамъ нечего безпокоиться, Розанна, сказала она:-- краска на двери миссъ Рэчель высохла уже нѣсколько часовъ. Еслибъ мистеръ Сигрэвъ не велѣлъ караулитъ наши спальни, я сказала бы ему это. Я не знаю, что думаете вы -- но я никогда въ жизни не была такъ оскорблена!
   "Пенелопа была дѣвушка горячаго характера. Я успокоила ее и опять заговорила съ ней о томъ, что она сказала о краскѣ, высохшей на двери уже нѣсколько часовъ.
   "-- Почему вы это знаете? спросила я.
   "-- Я была съ миссъ Рэчель я съ мистеромъ Фрэнклиномъ все утро вчера, сказала Пенелопа:-- я мѣшала краски, пока оно кончали дверь. Я слышала, какъ миссъ Рэчель спросила, высохнетъ ли дверь къ вечеру, къ пріѣзду гостей. А мистеръ Фронклинъ покачалъ головой и сказалъ, что она высохнетъ не прежде, какъ черезъ двѣнадцать часовъ. Давно уже прошла пора завтрака -- было три часа, прежде чѣмъ они кончили. Что говоритъ ваша ариѳметика, Розанна? Моя говоритъ, что дверь высохла въ три часа сегодня утромъ.
   "-- Не ходили ли вчера вечеромъ дамы смотрѣть на дверь? спросила я.-- Мнѣ показалось, будто миссъ Рэчель предостерегала ихъ, чтобъ онѣ не выпачкались о дверь.
   "-- Никто изъ дамъ не сдѣлалъ этого пятна, отвѣчала Пенелопа.-- Я оставила миссъ Рэчель въ постели въ двѣнадцать часовъ въ прошлую ночь. Я смотрѣла на дверь и тогда на ней не было никакого пятна.
   "-- Не должны ли были вы помочь мистеру Сигрэву, Пенелопа?
   "-- Я ни слова не скажу, чтобъ помочь мистеру Сигрэву!
   "Она пошла заняться своимъ дѣдомъ, а я своимъ. Мое дѣло состояло въ томъ, сэръ, чтобъ дѣлать вашу постель и убрать вашу комнату. Это былъ самый счастливый часъ во весь день. Я обыкновенно цѣловала изголовье, на которомъ наша голова покоилась всю ночь. Все-равно, кто ни сдѣлалъ бы это послѣ, никто такъ хорошо не складывалъ вашихъ вещей, какъ я. Изъ всѣхъ бездѣлушекъ въ вашемъ несессерѣ ни на одной не было ни малѣйшаго пятна. Вы этого не примѣчали, такъ какъ не примѣчали и меня. Простите меня, я забываюсь. Буду спѣшить и продолжать.
   "Ну, я пошла въ то утро заниматься моимъ дѣломъ въ вашу комнату. На постели лежала ночная рубашка, такъ какъ вы ее сбросили. Я взяла ее сложить -- и увидала на ней пятно отъ крашеной двери миссъ Рэчель!
   "Я была такъ испугана этимъ открытіемъ, что выбѣжала съ ночной рубашкой въ рукахъ по задней лѣстницѣ и заперлась въ свою комнату, разсмотрѣть эту рубашку въ такомъ мѣстѣ, гдѣ никто не могъ мнѣ помѣшать,
   "Какъ только успѣла опомниться, я припомнила мой разговоръ съ Пенелопой и сказала себѣ: "Вотъ доказательство, что онъ былъ въ гостиной миссъ Рэчель между двѣнадцатью часами и тремя въ нынѣшнюю ночь!"
   "Я не скажу вамъ прямо, какое первое подозрѣніе пробѣжало въ головѣ моей, когда я сдѣлала это открытіе. Вы только разсердились бы -- а если вы разсердитесь, вы можетъ быть разорвете письмо и не станете болѣе читать.
   "Довольно будетъ, съ вашего позволенія, сказать только это. Обдумавъ все, я рѣшила, что это невѣроятно по одной причинѣ, которую я вамъ скажу. Еслибъ вы были въ гостиной миссъ Рэчель въ такой часъ ночи и миссъ Рэчель знала это (и еслибы вы имѣли сумасбродство забыть, что слѣдуетъ остерегаться невысохшей двери), она напомнила бы вамъ, она не позволила бы намъ унести съ собою такую улику противъ нея, на какую я теперь смотрѣла. Въ то же время, признаюсь, я не была совершенно увѣрена, что мои подозрѣнія ошибочны. Не забывайте, что я призналась, какъ я ненавидѣла миссъ Рэчель. Постарайтесь думать, если можете, что во всемъ этомъ была частица этой ненависти. Кончилось тѣмъ, что я рѣшилась оставить у себя вашу ночную рубашку, ждать, наблюдать и посмотрѣть, какое употребленіе могу я изъ этого сдѣлать. Въ то время -- вспомните пожалуйста -- мнѣ и въ голову не приходило, что вы украли алмазъ."
   Тутъ я пересталъ читать письмо во второй разъ.
   Я прочелъ тѣ мѣста изъ признаній несчастной женщины, которыя относились ко мнѣ, съ непритворнымъ удивленіемъ и, могу по совѣсти прибавить, съ искреннимъ огорченіемъ. Я сожалѣлъ, искренно сожалѣлъ объ обвиненіи, наброшенномъ на ея память, прежде чѣмъ прочелъ хоть строчку изъ ея письма. Но когда дошелъ до мѣста вышеприведеннаго, признаюсь, я чувствовалъ, что все болѣе и болѣе раздражаюсь противъ Розанны Спирманъ.
   -- Читайте остальное сами, сказалъ я, подавая Беттереджу письмо черезъ столъ.-- Если тамъ есть что-нибудь, на что я долженъ посмотрѣть, вы можете мнѣ сказать.
   -- Я понимаю васъ, мистеръ Фрэнклинъ, отвѣчалъ онъ:-- это естественно съ вашей стороны. Помоги Боже всѣмъ намъ! прибавилъ онъ, понизивъ голосъ:-- но также естественно и съ ея стороны.
   Продолжаю списывать копію письма съ оригинала, находящагося въ моихъ рукахъ.
   "Рѣшившись оставить у себя ночную рубашку и посмотрѣть, какое употребленіе моя любовь или моя ненависть (право не знаю что) могли сдѣлать изъ этого въ будущемъ, мнѣ оставалось прежде всего придумать, какъ мнѣ оставить ее, не подвергаясь риску, что объ этомъ узнаютъ.
   "Былъ единственный способъ -- сдѣлать другую ночную рубашку, совершенно такую же, до субботы, когда въ домъ приходитъ прачка съ своей записной книжкой.
   "Я боялась отложить до слѣдующаго дня (пятницы), изъ опасенія, не стучится ли чего-нибудь въ этотъ промежутокъ. Я рѣшилась сшить новую ночную рубашку въ тотъ же день (четвергъ), когда могла, еслибъ распорядилась надлежащимъ образомъ, располагать моимъ временемъ. Прежде всего оставалось маѣ (заперевъ вашу ночную рубашку въ мой комодъ) воротиться въ вашу спальную -- не столько для того, чтобы привести въ порядокъ (Пенелопа сдѣлала бы это для меня, еслибъ я испросила), какъ для того, чтобы узнать, не запачкали ли вы краскою отъ вашей ночной рубашки постель или какую-нибудь мебель въ комнатѣ.
   "Я все подробно осмотрѣла и наконецъ нашла крошечныя полоски краски на внутренней сторонѣ вашего халата -- не полотнянаго халата, который вы обыкновенно носили лѣтомъ, а фланелеваго, который вы также привезли съ собой. Я полагаю, вы озябли, ходя взадъ и впередъ въ одной ночной рубашкѣ, и надѣли первую теплую вещь, какую нашли. Какъ бы то ни было, на внутренней сторонѣ вашего халата были видны пятнышки. Я легко уничтожила ихъ, отскобливъ краску съ фланели. Когда я сдѣлала это, то единственной уликой противъ васъ осталась та улика, которая была заперта въ моемъ комодѣ.
   "Только что я кончила убирать вашу комнату, какъ меня позвали, чтобы явиться на допросъ къ мистеру Сигрэву вмѣстѣ съ другими слугами. Потомъ стали осматривать всѣ наши вещи, а потомъ случилось самое необыкновенное происшествіе этого дня -- для меня -- послѣ того, какъ я нашла краску на вашей ночной рубашкѣ. Это случилось послѣ второго допроса Пенелопы Беттереджъ надзирателемъ Сигрэвомъ.
   "Пенелопа воротилась къ намъ внѣ себя отъ бѣшенства на то, какимъ образомъ мистеръ Сигрэвъ обращался съ нею. Онъ намекнулъ, такъ что не было никакой возможности ошибиться въ смыслѣ его словъ, что онъ подозрѣвалъ ее въ воровствѣ. Мы всѣ одинаково удивились, услышавъ это, и всѣ спросили: почему?
   "-- Потому что алмазъ находился въ гостиной миссъ Рэчель, отвѣчала Пенелопа:-- и оттого, что я оставалась послѣднею въ гостиной вчера вечеромъ.
   "Почти прежде, чѣмъ эти слова сорвались съ ея губъ, я вспомнила, что въ гостиной было еще одно лицо послѣ Пенелопы. Это лицо были вы. Голова моя закружилась и мысли мои страшно перепутались. Среди всего этого что-то шепнуло мнѣ, что краска на вашей ночной рубашкѣ могла имѣть совершенно другое значеніе, а не то, которое я придавала ей до-сихъ-поръ. "Если слѣдуетъ подозрѣвать послѣднее лицо, которое было въ этой комнатѣ, думала я: "то воръ не Пенелопа, а мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ!"
   "Еслибъ дѣло шло о другомъ джентльменѣ, я думаю, что мнѣ сдѣлалось бы стыдно подозрѣвать его въ воровствѣ, тотчасъ, какъ это подозрѣніе промелькнуло въ головѣ моей.
   "Но одна мысль, что вы стали со мною на одной ногѣ и что я, имѣя въ рукахъ вашу ночную рубашку, имѣла также въ рукахъ средство набавить васъ отъ безславія -- одна мысль объ этомъ, говорю я, сэръ, открывала мнѣ такую возможность заслужить наше расположеніе, что я перешла слѣпо, какъ говорится, отъ подозрѣнія къ убѣжденію. Я тотчасъ же рѣшила, что вы хлопотали больше всѣхъ о томъ, чтобы послать за полиціей, только для того, чтобы обмануть всѣхъ насъ, и что рука, взявшая алмазъ миссъ Рэчель, никакимъ образомъ не могла принадлежать никому другому, кромѣ васъ.
   "Волненіе отъ этого новаго открытія, должно быть, какъ я думаю, вскружило мнѣ голову до такой степени, мнѣ такъ захотѣлось увидѣть васъ -- попытать васъ двумя, тремя словами объ алмазѣ, заставить васъ взглянулъ на меня -- что я причесала моя волосы, принарядилась какъ могла и смѣло пошла въ библіотеку, гдѣ вы писали, какъ было мнѣ извѣстно.
   "Вы оставили одно изъ вашихъ колецъ на верху; это могло послужить мнѣ хорошимъ предлогомъ. Но, о сэръ! если бы любили когда-нибудь, вы поймете, какъ охладѣло все мое мужество, когда и вошла въ комнату и очутилась передъ вами. Вы посмотрѣли на меня такъ холодно, поблагодарили меня за то, что я нашла ваше кольцо, такимъ равнодушнымъ образомъ, что колѣни мои задрожали подо мною и мнѣ показалось, что я грохнусь на полъ къ вашимъ ногамъ. Когда вы поблагодарили меня, вы опять опустили глаза, если помните, на ваше письмо. Мнѣ было такъ прискорбно, что вы обращались со мною такимъ образомъ, что у меня не достало духа заговорить. Я сказала: "-- Странное дѣло насчетъ этого алмаза, сэръ". А вы опять подняли глаза и сказали: "Да!" Вы говорили вѣжливо (я не могу этого опровергать), но все-таки вы поставили разстояніе -- жестокое разстояніе между ними. Такъ какъ я думала, что пропавшій алмазъ былъ спрятанъ въ вашемъ карманѣ въ то время, какъ вы говорили со мною, ваше хладнокровіе такъ меня раздражило, что я осмѣлилась въ пылу этой минуты сдѣлать вамъ намекъ. Я сказала: "-- Алмазъ-то вѣдь не найдутъ, сэръ, не такъ ли? Нѣтъ; не найдутъ и того, кто его взялъ -- я поручусь за это." Я кивнула головой и улыбнулась, желая сказать вамъ, что я знаю. На этотъ разъ вы посмотрѣли на меня съ чѣмъ-то похожимъ на интересъ въ выраженіи вашихъ глазъ, и я почувствовала, что еще нѣсколько словъ съ вашей стороны и съ моей могутъ вызвать истину. Именно въ эту минуту мистеръ Беттереджъ испортилъ все, подойдя къ двери. Я знала его походку и знала также, что найти меня въ библіотекѣ въ такое время было противъ его правилъ -- не говоря уже о томъ, что я была тамъ съ вами. Я успѣла только выйти изъ библіотеки сама, прежде чѣмъ онъ вошелъ и приказалъ маѣ уйти. Я была разсержена и обманута въ ожиданіи, но несмотря на это, же-таки не теряла надежды. Видите, ледъ былъ разломанъ между нами -- и я хотѣла позаботиться при слѣдующемъ случаѣ, чтобы мистеръ Беттереджъ не помѣшалъ.
   "Когда я воротилась въ людскую, раздался звонокъ къ нашему обѣду. Уже былъ полдень. А матеріалы для новой рубашки еще предстояло достать. Была только одна возможность достать ихъ. Я притворилась больною за обѣдомъ и такимъ образомъ пріобрѣла для себя весь промежутокъ времени до чая.
   "Чѣмъ я занималась, когда весь домъ думалъ, что я лежу въ постели въ моей комнатѣ, и какъ я провела ночь, опять притворившись больною за чаемъ, и когда меня отправили опять въ постель, нѣтъ надобности разсказывать вамъ. Приставъ Кёффъ узналъ все это, если не узналъ ничего болѣе. А я могу догадаться, какимъ образомъ. Меня узнали (хотя я не поднимала вуаля) въ Фризинголлской лавкѣ. Напротивъ меня висѣло зеркало у того прилавка, гдѣ я покупала полотно, и въ этомъ зеркалѣ я увидала, какъ одинъ изъ лавочниковъ указалъ на мое плечо и шепнулъ другому. Опять вечеромъ, когда тайкомъ сидѣла за работой, заперевшись въ моей комнатѣ, я слышала за моей дверью дыханіе служанокъ, подозрѣвавшихъ меня.
   "Тогда это было все-равно, все-равно это и теперь. Въ пятницу утромъ, за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ, какъ приставъ Кёффъ вошелъ въ домъ, новая ночная рубашка -- чтобы замѣнить ту, которую я взяла къ себѣ -- была сшита, вымыта, высушена, выглажена, замѣчена и сложена, когда прачки брали всѣ другія, и лежала въ вашемъ комодѣ. Нечего было бояться (еслибъ бѣлье въ домѣ стали осматривать), что новизна ночной рубашки измѣнитъ мнѣ. Весь вашъ запасъ бѣлья былъ возобновленъ, когда вы пріѣхали въ нашъ домъ -- я полагаю, когда вы воротились изъ-заграницы.
   "Потомъ пріѣхалъ приставъ Кёффъ и возбудилъ великое удивленіе, объявивъ, что онъ думаетъ о пятнѣ на двери.
   "Я думала, что вы виновны (какъ я призналась), болѣе потому, что мнѣ хотѣлось считать васъ виновнымъ, чѣмъ по какимъ-нибудь другимъ причинамъ. А приставъ дошелъ до одного заключенія со мною совершенно другимъ путемъ. А одежда, служившая единственною уликою противъ васъ, находилась въ моихъ рукахъ! И ни одной живой душѣ не было это извѣстно -- включая и васъ самихъ! Я боюсь говорить вамъ, что я чувствовала, когда думала объ этомъ -- вы возненавидите мою память навсегда впослѣдствіи."
   Въ этомъ мѣстѣ Беттереджъ поднялъ глаза съ письма.
   -- Ни одного проблеска свѣта до-сихъ-поръ, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ старикъ, снимая своя тяжелыя черепаховыя очки и оттолкнувъ отъ себя признанія Розанны Спирманъ, -- Дошли вы до какого-нибудь заключенія, сэръ, въ вашихъ мысляхъ, пока я читалъ?
   -- Кончите прежде письмо, Беттереджъ; въ концѣ, можетъ быть, что-нибудь дастъ намъ ключъ, потомъ я вамъ скажу слова два.
   -- Очень хорошо, сэръ. Только глаза мои отдохнутъ немножко, а потомъ опять я буду продолжать. А пока, мистеръ Фрэнклинъ -- я не желаю торопить васъ -- но не скажете ли вы мнѣ хоть однимъ словомъ, нашли вы исходъ изъ этой ужасной путаницы?
   -- Я поѣду въ Лондонъ, сказалъ я: -- посовѣтоваться съ мистеромъ Брёффомъ. Если онъ не можетъ мнѣ помочь...
   -- Да, сэръ?
   -- И если приставъ не захочетъ оставить своего уединенія въ Доркингѣ...
   -- Не захочетъ, мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Тогда, Беттереджъ -- на сколько я вижу теперь -- всѣ мои рессурсы прекратились. Послѣ мистера Брёффа и пристава, я не знаю ни одной живой души, которая могла бы быть хоть сколько-нибудь полезна для меня.
   Когда слова сорвались съ моихъ губъ, кто то постучался въ дверь комнаты. На лицѣ Беттереджа выразились и удивленіе и досада, когда помѣшали намъ.
   -- Войдите, закричалъ онъ раздражительно: -- кто бы вы ни были!
   Дверь отворилась и къ намъ спокойно вошелъ человѣкъ самой замѣчательной наружности, какую я когда-либо видалъ. Судя по его фигурѣ и движеніямъ, онъ былъ еще молодъ. Если судить по его лицу и сравнить его съ Беттереджемъ, онъ казался старше его. Цвѣтъ лица его былъ смуглъ, какъ у цыгана, худая щеки глубоко впали и кости выдавались какъ навѣсъ. Носъ представлялъ тонкій очеркъ, такъ часто встрѣчающійся между древними народами Востока и такъ рѣдко находящійся у новыхъ породъ запада. Лобъ шелъ высоко и прямо отъ бороды. Линій и морщинъ было безчисленное множество. На этомъ странномъ лицѣ глаза, еще страннѣе, нѣжнѣйшаго каряго цвѣта -- глаза задумчивые и печальные, глубоко впавшіе въ своихъ впадинахъ -- смотрѣли на васъ и (по-крайней-мѣрѣ, такъ было со мною) приковывали ваше вниманіе по своей волѣ. Прибавьте къ этому множество густыхъ, плотно остриженныхъ волосъ, которые по какой-то прихоти природы лишились своего цвѣта самымъ удивительнымъ и причудливымъ образомъ. На макушкѣ головы они еще (охранили свои природный густой черный цвѣтъ. Около боковъ головы -- безъ малѣйшаго постепеннаго перехода къ сѣдинѣ, который уменьшилъ бы силу необыкновеннаго контраста -- они были совершенно бѣлы. Черта между этими обоими цвѣтами не сохраняла никакой правильности. Въ одномъ мѣстѣ бѣлые волосы попадали въ черные, а въ другомъ черные въ бѣлые. Я смотрѣлъ на этого человѣка съ любопытствомъ, которое, стыдно сказать, нашелъ невозможнымъ обуздать. Его мягкіе, каріе глаза кротко посмотрѣли на меня и онъ отвѣчалъ на мою невольную грубость -- я вытаращилъ на него глаза -- извиненіемъ, которое, но моему убѣжденію, я не заслужилъ.
   -- Извините, сказалъ онъ: -- я не зналъ, что мистеръ Беттереджъ занятъ.
   Онъ вынулъ изъ кармана бумажку и подалъ ее Беттереджу.
   -- Списокъ для будущей недѣли, сказалъ онъ.
   Глаза его опять устремились на меня -- и онъ вышелъ изъ комнаты такъ же тихо, какъ вошелъ.
   -- Кто это? спросилъ я.
   -- Помощникъ мистера Канди, сказалъ Беттереджъ.-- Кстати, мистеръ Фрэнклинъ, вы съ огорченіемъ услышите, что маленькій докторъ не выздоровѣлъ еще отъ той болѣзни, которую онъ схватилъ, возвращаясь домой съ обѣда въ день рожденія миссъ Рэчель. Здоровье его довольно хорошо, но онъ потерялъ память въ горячкѣ и съ-тѣхъ-поръ она почти къ нему не возвращалась. Весь трудъ падаетъ на его помощника. Теперь практики у него мало, остались только бѣдные. Они не могутъ выбирать. Они должны подчиняться человѣку съ пѣгими волосами и цыганскимъ цвѣтомъ лица -- или вовсе оставаться безъ леченія.
   -- Вы, кажется, не любите его, Беттереджъ?
   -- Его никто не любитъ, сэръ.
   -- Почему же онъ такъ непопуляренъ?
   -- Прежде всего, его наружность противъ него. Потомъ ходятъ слухи, что мистеръ Канди взялъ его съ весьма сомнительной репутаціей. Никому неизвѣстно, кто онъ, и здѣсь у него нѣтъ ни одного друга. Какъ же вы можете ожидать, чтобъ послѣ этого его побилъ кто-нибудь?
   -- Разумѣется, это совершенно невозможно! Могу я спросить, чего ему было нужно отъ васъ, когда онъ отдалъ вамъ эту бумажку?
   -- Онъ только принесъ мнѣ списокъ больныхъ, сэръ, которымъ нужно вино. Милэди всегда раздавала хорошій портвейнъ и хересъ бѣднымъ больнымъ, и миссъ Рэчель желаетъ продолжать этотъ обычай. Времена перемѣнились! времена перемѣнились! Я помню, когда мистеръ Канди самъ приносилъ списокъ моей госпожѣ. Теперь помощникъ мистера Канди приноситъ списокъ мнѣ. Я буду продолжать письмо, если вы позволите, сэръ, сказалъ Беттереджъ, придвигая къ себѣ признанія Роланы Спирманъ.-- Не весело читать, увѣряю васъ. Но все-таки это мѣшаетъ мнѣ сердиться, думая о прошломъ.
   Онъ надѣлъ свои очки и мрачно покачалъ головой.
   -- Въ томъ, какъ мы ведемъ себя съ нашими матерями, мистеръ Фрэнклинъ, когда онѣ пустятъ насъ на жизненный путь, кроется здравый смыслъ. Мы всѣ болѣе или менѣе не желаемъ явиться на свѣтъ. Мы всѣ правы.
   Помощникъ мистера Канди произвелъ на меня такое сильное впечатлѣніе, что я не могъ немедленно прочитать его изъ моихъ мыслей. Я пропустилъ безъ возраженія послѣднюю фразу Беттереджевой философіи и воротился къ человѣку съ пѣгими волосами.
   -- Какъ его зовутъ? спросилъ я.
   -- У него пребезобразное имя, угрюмо отвѣчалъ Беттереджъ:-- Эзра Дженнингсъ.
   

Глава V.

   Сказавъ мнѣ имя помощника мистера Кадди, Беттереджъ, повидимому, подумалъ, что онъ довольно потратилъ времени на такой ничтожный предметъ. Онъ продолжалъ читать письмо Розанны Спирманъ.
   Съ своей стороны, я сидѣлъ у окна, ожидая, пока онъ кончитъ. Мало-по-малу впечатлѣніе, произведенное Эзрой Дженнингсъ на меня -- въ такомъ положеніи, какъ мое, казалось совершенно непонятно, что какое-нибудь человѣческое существо могло произвести на меня какое бы то ни было впечатлѣніе -- изгладилось изъ души моей. Мои мысли воротились на прежнюю колею. Еще разъ я перебралъ въ головѣ тотъ планъ, которыя наконецъ я составилъ для будущихъ своихъ поступковъ.
   Воротиться въ Лондонъ въ этотъ же день, разсказать все мистеру Брёффу, и наконецъ, что было всего важнѣе, добиться (все равно какими способами и посредствомъ какихъ жертвъ) личнаго свиданія съ Рэчель -- вотъ каковъ былъ мои планъ, на сколько я былъ способенъ составить его въ то время. Оставался еще часъ до отправленія поѣзда, оставалась слабая надежда, что Беттереджъ можетъ найти что-нибудь въ непрочитанной еще часта письма Розанны Спирманъ, что можетъ быть мнѣ полезно было бы знать, прежде чѣмъ я оставлю домъ, въ которомъ пропалъ алмазъ. Этой надежды я теперь ждалъ.
   Письмо кончалось въ этихъ выраженіяхъ:
   "Вамъ не надо сердиться, мистеръ Фрэнклинъ, даже если я немножко торжествовала, узнавъ, что я держу въ рукахъ всю вашу будущность. Тревога и опасенія скоро воротились ко мнѣ. Мнѣніе, принятое приставомъ Кёффомъ о пропажѣ алмаза, заставитъ его непремѣнно разсмотрѣть наше бѣлье и наши наряды. Не было мѣста въ моей комнатѣ -- не было мѣста въ цѣломъ домѣ -- которое по моему мнѣнію спаслось бы отъ его обыска. Какъ спрятать ночную рубашку такъ, чтобы приставъ Кёффъ не могъ ее найти, и какъ сдѣлать это не теряя ни минуты драгоцѣннаго времени? На эти вопросы не легко было отвѣчать. Моя нерѣшимость кончилась тѣмъ, что я придумала такой способъ, который, можетъ быть, заставитъ васъ смѣяться. Я раздѣлась и надѣла вашу ночную рубашку на себя. Вы носили ее -- и я почувствовала еще минуточку удовольствія, надѣвъ ее послѣ васъ.
   "Слѣдующее извѣстіе, дошедшее до насъ въ людской, показало, что я не опоздала ни минуты, надѣвъ на себя ночную рубашку. Приставъ Кёффъ пожелалъ видѣть книгу, въ которой записывалось грязное бѣлье.
   "Я отнесла эту книгу въ гостиную милэди. Мы съ приставомъ встрѣчались не разъ въ прежнее время. Я была увѣрена, что онъ узнаетъ меня -- и не была увѣрена въ томъ, что онъ сдѣлаетъ, когда увидитъ меня служанкой въ домѣ, гдѣ пропала цѣнная вещь. Въ этомъ недоумѣніи и почувствовала, что для меня будетъ облегченіе покончить разомъ свиданіе между нами и узнать тотчасъ самое худшее.
   "Онъ посмотрѣлъ на меня, какъ-будто я была для него совершенно чужая, когда я подала ему книгу, и особенно вѣжливо поблагодарилъ меня за то, что я принесла ее. Я подумала, что и то и другое дурной знакъ. Неизвѣстно что онъ могъ сказать обо мнѣ за спиной; неизвѣстно, какъ скоро могла я очутиться въ тюрьмѣ по подозрѣнію и быть обысканной. Тогда настала пора возвратиться вамъ съ желѣзной дороги, куда вы ѣздили провожать мистера Годфри Эбльуайта, и я пошла на вашу любимую аллею въ кустарникѣ, выждать новаго случая поговорить съ вами -- послѣдняго случая, какъ я предполагала, который еще могъ представиться мнѣ.
   "Вы не являлись, а что было еще хуже, такъ это то, что мистеръ Беттереджъ и приставъ Кёффъ прошли мимо того мѣста, гдѣ я пряталась -- и приставъ увидалъ меня.
   "Послѣ этого мнѣ ничего не оставалось, какъ воротиться на свое мѣсто и къ своей работѣ, пока со мной не случатся еще большія несчастья. Когда я переходила черезъ тропинку, вы воротились съ желѣзной дороги. Вы шли прямо къ кустарнику. Когда вы увидали меня -- я увѣрена, сэръ, что вы меня увидали -- повернулись въ другую сторону, какъ-будто у меня была чума, и вошли въ домъ. {Примѣчаніе Фрэнклина Блэка.-- Бѣдняжка очень ошибается. Я совсѣмъ ее не примѣтилъ. Я точно имѣлъ намѣреніе прогуляться въ кустарникѣ. Но вспомнивъ въ ту же минуту, что тетушка, можетъ быть, пожелаетъ видѣть меня послѣ моего возвращенія съ желѣзной дороги, я передумалъ, и пошелъ въ домъ.}
   "Я пробралась домой по черной лѣстницѣ. Въ то время въ въ прачечной не было никого и я сѣла тамъ одна. Я уже вамъ говорила, какія мысли Зыбучіе Пески вложили мнѣ въ голову. Эти мысли воротились ко мнѣ теперь. Я спрашивала себя, что будетъ труднѣе сдѣлать, если дѣла пойдутъ такимъ образомъ -- перенести равнодушіе мистера Фрэнклина Блэка или прыгнуть въ Зыбучіе Пески и положить конецъ всему такимъ образомъ?
   "Безполезно было бы требовать отъ меня объясненія моего поведенія въ то время. Я стараюсь -- и не могу понять его сама.
   "Зачѣмъ я васъ не остановила, когда вы избѣгали меня такимъ жестокимъ образомъ? Зачѣмъ я не закричала: "Мистеръ Фрэнклинъ, я должна сказать вамъ ко-что, это касается васъ и вы должны выслушать и выслушаете меня. Вы въ моихъ рукахъ -- я держу васъ въ своей власти, какъ говорится. Мало того, я имѣю сродства (еслибы я только могла заставить васъ повѣрить мнѣ) быть полезной вамъ въ будущемъ. Разумѣется, я никакъ не предполагала, чтобы вы -- джентльменъ -- украли алмазъ только для одного удовольствія украсть его. Нѣтъ, Пенелопа слышала, какъ миссъ Рэчель, а я слышала, какъ мистеръ Беттереджъ говорили о вашей расточительности и о вашихъ долгахъ. Для меня было очень ясно, что вы взяли алмазъ для того, чтобы его продать или заложить и такимъ образомъ достать деньги, которыя были вамъ нужны. Ну, я могла бы назвать вамъ одного человѣка въ Лондонѣ, который далъ бы вамъ взаймы большую сумму подъ залогъ этой вещи и не сдѣлалъ бы вамъ неловкихъ вопросовъ.
   "Зачѣмъ я не говорила съ вами! Затѣмъ я не говорила съ вами!
   "Я спрашивала себя, съ умѣю ли я справиться съ рискомъ и затрудненіемъ спрятать вашу ночную рубашку, когда у меня и безъ того было много затрудненій на рукахъ? Это могли думать нѣкоторыя другія женщины, но могла ли это думать я? Въ то время, когда я была воровкой, я подвергалась въ пятьдесятъ разъ большему риску и выпутывалась изъ затрудненій, противъ которыхъ это затрудненіе было дѣтскою игрушкой. Меня выучили, какъ вы выразились бы, плутовству и обманамъ -- въ такомъ большомъ размѣрѣ и такъ хитро придуманнымъ, что они сдѣлались знамениты и о нихъ печатались въ газетахъ. Могла ли такая бездѣлица, какъ утайка ночной рубашки, отягощать мою душу и заставлять замирать мое сердце въ то время, когда я должна была говорить съ вами? Какъ глупо дѣлать подобный вопросъ! Этого быть не могло.
   "Какая польза распространяться такимъ образомъ о моемъ сумасбродствѣ? Простая истина, конечно довольно ясна? За глаза я любила васъ всѣмъ сердцемъ и душой. При васъ -- этого нельзя опровергать -- я васъ боялась, боялась разсердить, боялась того, что вы скажете мнѣ (хотя вы взяли алмазъ), еслибы я осмѣлилась сказать вамъ, что я это узнала. Я такъ близко намекнула на это, какъ только смѣла, когда заговорила съ вами въ библіотекѣ. Тогда вы не повертывались ко мнѣ спиной. Вы не отскакивали отъ меня, какъ будто у меня была чума. Я старалась заставить себя разсердиться на васъ и такимъ образомъ пробудить мое мужество. Нѣтъ! я ничего не могла чувствовать болѣе, кромѣ огорченія и досады. "Вы безобразны, у васъ кривое плечо, вы простая служанка -- какъ же вы смѣете говорить со мной?" Вы этого не говорили, мистеръ Фрэнклинъ, но вы тѣмъ не менѣе сказали мнѣ все это! Можно ли объяснить подобное сумасбродство? Нѣтъ. Ничего болѣе не остается, какъ признаться въ этомъ и замолчать.
   "Прошу у васъ прощенія еще разъ за то, что перо мое записалось такимъ образомъ. Нечего бояться, что это случится опять. Я теперь приближаюсь къ концу.
   "Первое лицо, потревожившее меня, войдя въ пустую комнату, была Пенелопа. Она давно узнала мою тайну и сдѣлала все возможное, чтобъ образумить меня -- и сдѣлала это ласково.
   "-- Ахъ! сказала она:-- я знаю зачѣмъ вы сидите здѣсь одна одинехонька и сокрушаетесь. Самое лучшее, что можетъ здѣсь случиться для васъ, Розанна, это, чтобъ мистеръ Фрэнклинъ уѣхалъ отсюда. Я думаю, что онъ скоро долженъ будетъ оставить нашъ домъ.
   "Во всѣхъ моихъ мысляхъ не было ни одной идеи о вашемъ отъѣздѣ. Я не могла говорить съ Пенелопой, я могла только смотрѣть на нее.
   "-- Я только что ушла, отъ миссъ Рэчель, продолжала Пенелопа:-- и трудно было мнѣ переносить ея капризы. Она говоритъ, что домъ невыносимъ для нея съ присутствіемъ полицейскихъ, рѣшилась говорить съ милэди сегодня и завтра уѣхать къ теткѣ Эбльуайтъ. Если она это сдѣлаетъ, мистеръ Фрэнклинъ тотчасъ найдетъ причину къ отъѣзду, повѣрьте!
   "Я возвратила употребленіе языка при этихъ словахъ.
   "-- Вы хотите сказать, что мистеръ Фрэнклинъ уѣдетъ съ нею? спросила я.
   "-- Очень охотно, уѣхалъ бы еслибы она позволила ему; но она не хочетъ. Ему тоже досталось отъ ея капризовъ; онъ тоже у нея не въ милости -- между тѣмъ какъ онъ сдѣлалъ все, чтобы помочь ей, бѣдняжка! Нѣтъ, нѣтъ! Если они не помирятся до завтрашняго дня, вы увидите, что миссъ Рэчель уѣдетъ въ одну сторону, а мистеръ Фрэнклинъ въ другую. Куда онъ отправится, сказать я не могу. Но онъ не останется здѣсь, Розанна, послѣ отъѣзда миссъ Рэчель.
   "Мнѣ удалось преодолѣть отчаяніе, которое я почувствовала при мысли о вашемъ отъѣздѣ. Сказать по правдѣ, и увидала проблескъ надежды для себя, если между вами и миссъ Рэчель случилось серьезное неудовольствіе.
   "-- Вы знаете, спросила я:-- изъ-за чего они поссорились?
   "-- Всему виною миссъ Рэчель, сказала Пенелопа:-- и сколько мнѣ извѣстно, это только капризы миссъ Рэчель и больше нечего. Мнѣ непріятно огорчать васъ, Розанна, но не увлекайтесь мыслью, что мистеръ Фрэнклинъ поссорится съ нею. Онъ слишкомъ любитъ ее для этого!
   "Только что она сказала эти жестокія слова, когда къ намъ пришелъ мистеръ Беттереджъ. Всѣ слуги должны были собраться въ нижней залѣ. А потомъ мы должны были входить одна по одной въ комнату мистера Беттереджа, гдѣ насъ будетъ допрашивать приставъ Кёффъ.
   Моя очередь пришла послѣ допроса горничной ея сіятельства и первой служанки. Разспросы пристава Кёффа -- хотя онъ маскировалъ ихъ очень искусно -- вскорѣ показали мнѣ, что эти двѣ женщины (первые враги мои въ домѣ) подсматривали у дверей моихъ въ четвергъ послѣ полудня и въ четвергъ же ночью. Онѣ насказали приставу достаточно для того, чтобъ открыть ему часть истины. Онъ зналъ, что я тайно сшила новую кофту, но ошибочно думалъ, что кофта, запачканная краской, моя. Я удостовѣрилась еще въ одномъ изъ того, что онъ сказалъ, но не совсѣмъ это поняла. Онъ, разумѣется, подозрѣвалъ меня въ томъ, что и замѣшана въ пропажѣ алмаза. Но въ то же время онъ показалъ мнѣ -- съ умысломъ, какъ я думала -- что не на мнѣ считаетъ главную отвѣтственность въ пропажѣ алмаза. Онъ кажется думалъ, что я дѣйствовала по приказанію какого-то другого лица. Кто это лицо могло быть, я не могла угадать тогда и не могу угадать теперь.
   "Въ этой неизвѣстности ясно было только одно, что приставъ Кёффъ вовсе не зналъ истины. Вы были въ безопасности, пока не будетъ найдена ваша ночная рубашка и ни одной минуты долѣе.
   "Я совершенно отчаяваюсь заставить васъ понять, какое огорченіе и какой ужасъ овладѣли мной тогда. Я не могла рисковать, оставивъ на себѣ вашу ночную рубашку. Меня могли схватить вдругъ и засадить въ Фризинголлскую тюрьму по подозрѣнію и обыскать. Пока приставъ Кёффъ оставилъ меня на свободѣ, мнѣ надо было выбрать одно изъ двухъ -- тотчасъ или уничтожить ночную рубашку, или спрятать се въ какое-нибудь безопасное мѣсто, подальше отъ дома.
   "Еслибъ я менѣе любила васъ, мнѣ кажется, я уничтожила бы ее. Но какъ я могла уничтожить единственную вещь, которая могла вамъ доказать, что я спасла васъ отъ открытія? Еслибъ мы дошли до объясненія и еслибъ вы подозрѣвали во мнѣ какую-нибудь дурную причину и не повѣрили ничему, какъ я могла заставить васъ вѣрить мнѣ, еслибъ не показала вамъ рубашки? Понапрасну ли думала я о васъ тогда и думаю теперь, что вы не рѣшились бы дозволить такой бѣдной дѣвушкѣ какъ я раздѣлить вашу тайну и быть вашей сообщницей въ воровствѣ, до котораго довели васъ ваши денежныя затрудненія? Подумайте о вашемъ холодномъ обращеніи со мною, сэръ, и вы врядъ ли станете удивляться, что я не желала уничтожить единственное право на ваше довѣріе и на вашу признательность, которымъ мнѣ посчастливилось завладѣть.
   "Я рѣшилась спрятать рубашку и выбрала мѣсто лучше другихъ извѣстное мнѣ -- Зыбучіе Пески.
   "Какъ только допросы кончились, я сослалась на первый предлогъ, пришедшій мнѣ въ голову, и выпросила позволеніе выйти подышать свѣжимъ воздухомъ. Я прямо отправилась въ Коббс-Голлъ, въ Коттэджъ мистриссъ Йолландъ. Его жена и дочь были моими лучшими друзьями. Не думайте, чтобъ я довѣрила имъ вашу тайну -- я не повѣряла ее никому. Я желала только написать къ вамъ это письмо и имѣть безопасный случай снять съ себя ночную рубашку. Такъ какъ меня подозрѣвали, то я не могла сдѣлать ни того, ни другого въ нашемъ домѣ.
   "Теперь я почти дописала мое длинное письмо одна въ спальной миссъ Йолландъ. Когда оно будетъ кончено, я сойду внизъ, свернувъ рубашку и спрятавъ ее подъ манто. Я найду между старыми вещами въ кухнѣ мистриссъ Йолландъ способъ сохранить рубашку въ цѣлости и сухости въ ея тайникѣ. А потомъ я пойду къ Зыбучимъ Пескамъ -- не бойтесь, слѣды отъ моихъ шаговъ не измѣнятъ мнѣ -- и спрячу вашу ночную рубашку въ пескѣ, гдѣ ни одна живая душа не можетъ ее найти, если я сама не открою этой тайны.
   "А когда это будетъ сдѣлано, что тогда?
   "Тогда, мистеръ Фрэнклинъ, я буду имѣть двѣ причины сдѣлать еще попытку сказать вамъ слона, которыхъ-еще вамъ не говорила. Если вы уѣдете, какъ думаетъ Пенелопа, и если мнѣ не удастся говорить съ вами до-тѣхъ-поръ, я навсегда потеряю къ тому случай. Это одна причина. Потомъ у меня есть успокоительное сознаніе -- если мои слова разсердятъ васъ -- что ночная рубашка заступится за меня, какъ не можетъ заступиться ничто другое. Это другая причина. Если обѣ эти причины вмѣстѣ не ожесточатъ моего сердца противъ той холодности, которая до-сихъ-поръ заморозила его (я говорю о холодности вашего обращенія со много), усилія мои кончатся -- кончится моя жизнь.
   "Да. Если я пропущу первый представившійся случай -- если вы будете холодны ко мнѣ по прежнему -- я прощусь со свѣтомъ, отказавшемъ мнѣ въ счастьи, которое онъ дастъ другимъ. Я прощусь съ жизнью, которую ничто кромѣ вашей доброты не можетъ сдѣлать для меня пріятною. Не осуждайте себя, сэръ, если это кончится такимъ образомъ. Но постарайтесь -- постарайтесь -- пожалѣть сколько-нибудь обо мнѣ! Я позабочусь, чтобъ вы узнали, что я сдѣлала для васъ, когда уже не буду въ состояніи сказать вамъ объ этомъ сама. Свалите ли вы тогда что-нибудь ласковое обо мнѣ -- тѣмъ жe самымъ кроткимъ годомъ, которымъ вы говорите съ миссъ Рэчель? Если вы это сдѣлаете и если призраки на свѣтѣ существуютъ, я вѣрю, что мой призракъ это услышитъ и задрожитъ отъ удовольствія.
   "Пора перестать писать. Я заставила себя расплакаться. Какъ же я найду дорогу къ тайнику, если позволю безполезнымъ слезамъ ослѣпить меня?
   "Кромѣ того, зачѣмъ мнѣ смотрѣть на мрачную сторону? Зачѣмъ не вѣрить, нова я могу, что это еще кончится хорошо? Я могу найти васъ въ хорошемъ расположеніи сегодня -- а если нѣтъ, мнѣ можетъ быть лучше удастся завтра утромъ. Мое бѣдное безобразное лицо не похорошѣетъ отъ горя -- вѣдь нѣтъ? Почему знать, можетъ быть, я исписала всѣ эти скучныя, длинныя страницы по пустому? Онѣ будутъ положены для безопасности (не будемъ говорить теперь о другой причинѣ) въ тайникъ вмѣстѣ съ ночной рубашкой. Трудно было, очень трудно написать мое письмо. О, еслибъ мы могли наконецъ понять другъ друга, съ какою радостью разорвала бы я это письмо!
   "Остаюсь, сэръ, ваша искренняя обожательница и нижайшая слуга

"РОЗАННА СПИРМАНЪ."

   Беттереджъ молча докончилъ читать это письмо. Старательно вложивъ его въ конвертъ, онъ сидѣлъ задумавшись, наклонивъ голову и потупивъ глаза въ землю.
   Беттереджъ, сказалъ я:-- въ концѣ этого письма нѣтъ никакого намека, который могъ бы насъ руководить?
   Онъ поднялъ глаза медленно и съ тяжелымъ вздохомъ.
   Тутъ нѣтъ ничего, что могло бы руководить васъ, мистеръ Фрэнклинъ, отвѣчалъ онъ: -- послушайтесь моего совѣта и не вынимайте этого письма изъ конверта до-тѣхъ-поръ, пока ваши теперешнія заботы прекратятся. Оно очень огорчитъ васъ, когда бы вы ни читали его. Не читайте его теперь.
   Я спряталъ письмо въ мой бумажникъ.
   Взглядъ на шестнадцатую и семнадцатую главы разсказа Беттереджа покажетъ, что дѣйствительно была причина щадить меня такимъ образомъ, когда моя твердость и безъ того уже подвергалась жестокимъ испытаніямъ. Два раза несчастная женщина дѣлала послѣднюю попытку говорить со мной. И два раза я, къ несчастью (Богу извѣстно, какимъ образомъ!), отталкивалъ шагъ, который она дѣлала ко мнѣ. Въ пятницу вечеромъ, какъ Беттереджъ справедливо описываетъ, она нашла меня одного въ билліардной. Ей обращеніе и слова подали мнѣ мысль -- какъ подали бы всякому другому человѣку при подобныхъ обстоятельствахъ что она хотѣла признаться въ пропажѣ алмаза. Для нея самой я съ умысломъ не показалъ никакого участія къ тому, что будетъ; для нея самой я нарочно глядѣлъ на билліардные шары, вмѣсто того, чтобы смотрѣть на нее -- и каковъ быль результатъ? Я заставилъ ее уйти отъ меня уязвленную въ сердце! Опить въ субботу" -- въ хоть день, когда она должна была предвидѣть, послѣ того, что Пенелопа сказала ей, что мои отъѣздъ близокъ -- даже самая гибельная судьба преслѣдовала насъ. Она еще пыталась встрѣтиться со мною въ кустарникѣ и нашла меня тамъ вмѣстѣ съ Беттереджемъ и приставомъ Кёффомъ. Она слышала, какъ приставъ, имѣя въ виду свою тайную цѣль, сослался на мое участіе къ Розаннѣ Спирманъ. Опять для этой же бѣдной дѣвушки я напрямки объявилъ полицейскому офицеру -- громко объявилъ, такъ что и она могла слышать -- что я не чувствовалъ никакого участія къ Розаннѣ Спирманъ". При этихъ словахъ, назначавшихся только для того, чтобы предостеречь ее отъ попытки говорить со мною наединѣ, она повернулась и ушла, остерегаясь своей опасности, какъ я тогда думалъ, рѣшившись на самоубійство, какъ я знаю теперь. Съ этого пункта я уже описалъ рядъ событій, которыя привели меня къ изумительному открытію на Зыбучихъ Пескахъ. Все, что случилось потомъ, теперь разсказано вполнѣ. Я могу оставить печальную исторію Розанны Спирманнъ -- о которой даже по прошествіи такого значительного времени не могу упоминать безъ горькаго огорченія -- сказать за себя все, что здѣсь нарочно оставлено недосказаннымъ. Я могу перейти отъ самоубійства на Зыбучихъ Пескахъ, съ его страннымъ и ужаснымъ вліяніемъ на мое настоящее положеніе и на мои будущія надежды, къ интересамъ, касающимся живыхъ людей въ этомъ разсказѣ и къ событіямъ, которыя уже прокладывали мнѣ дорогу къ медленному и утомительному пути отъ мрака къ свѣту.
   

Глава VI.

   Я пошелъ пѣшкомъ къ желѣзной дорогѣ. Безполезно говорить, что меня провожалъ Габріель Беттереджъ. Письмо было у меня бъ карманѣ, а ночная рубашка спрятана въ дорожномъ мѣшечкѣ -- для того, чтобы показать и то и другое, прежде чѣмъ я засну въ эту ночь, мистеру Брёффу.
   Мы молча вышли изъ дома. Въ первый разъ съ-тѣхъ-поръ, какъ я знаю его, старикъ Беттереджъ ни слова не говорилъ со мною. Но такъ какъ я съ своей стороны долженъ былъ сказать ему что-нибудь, я началъ разговоръ, какъ только мы вышли изъ воротъ парка.
   -- Прежде чѣмъ я уѣду въ Лондонъ, началъ я:-- я сдѣлаю вамъ два вопроса. Она относятся во мнѣ самому, надумаю, что они нѣсколько васъ удивятъ.
   -- Если они выбьютъ изъ моей головы письмо этой бѣдной дѣвушки, мистеръ Фрэнклинъ, то они могутъ дѣлать со мною все другое, что только хотятъ. Пожалуйста, удивите меня, сэръ, какъ можно скорѣе.
   Мой первый вопросъ, Беттереджъ, вотъ какой: былъ я пьянь вечеромъ въ день рожденія Рэчель?
   -- Пьяны вы! воскликнулъ старикъ.-- Напротивъ, въ вашемъ характерѣ есть тотъ большой недостатокъ, мистеръ Фрэнклинъ, что вы пьете только за обѣдомъ, а потомъ не выльете ни капельки вина!
   -- Но день рожденія случаи особенный. Я могъ оставить мои регулярныя привычки именно въ этотъ вечеръ,
   Беттереджъ соображалъ съ минуту.
   -- Вы отступили отъ вашихъ привычекъ, сэръ, и я скажу вамъ, какимъ образомъ. Вы казалась ужасно нездоровы -- и мы уговорили васъ выпить нѣсколько капель водки съ водой, чтобы вы развеселились немножко.
   -- Я не привыкъ къ водкѣ съ водою. Очень можетъ быть...
   -- Позвольте, мистеръ Фрэнклинъ. Я зналъ, что вы не привыкли, и налилъ вамъ полрюмки нашего пятидесятилѣтняго стараго коньяку и (стыдъ и срамъ мнѣ!) развелъ этотъ благородный напитокъ цѣлымъ стаканомъ холодной воды. Ребенокъ не могъ бы опьянѣть отъ этого -- тѣмъ болѣе взрослый человѣкъ!
   Я зналъ, что могъ доложиться на его память въ дѣлѣ такого рода. Слѣдовательно, было рѣшительно невозможно, чтобы я могъ быть пьянъ. Я перешелъ ко второму вопросу.
   -- Прежде чѣмъ меня послали за границу, Беттереджъ, вы часто видѣли меня, когда я былъ ребенкомъ. Теперь скажите мнѣ прямо, помните вы что-нибудь странное во мнѣ послѣ того, какъ я ложился спать? Примѣчали вы когда, чтобы я былъ лунатикъ и ходилъ во снѣ?
   Беттереджъ остановился, посмотрѣлъ на меня съ минуту, покачалъ головой и дошелъ дальше.
   -- Я теперь вижу, куда вы мѣтите, мистеръ Фрэнклинъ, сказалъ онъ: -- вы стараетесь объяснить, какимъ образомъ краска очутилась на вашей ночной рубашкѣ, такъ что вы не знали сами. Это не идетъ къ дѣлу, сэръ. Вы еще очень далеки отъ истины. Ходите ли вы во снѣ? Вы никогда въ жизни не дѣлали ничего подобнаго!
   Тутъ опять я чувствовалъ, что Беттереджъ долженъ быть правъ. Ни дома, ни за границей я никогда не велъ уединенной жизни. Еслибъ я былъ лунатикъ, сотни людей должны были бы примѣтить это, и изъ участія къ моей безопасности, предостерегли бы меня отъ этой привычки и приняли бы предосторожности обуздать ее.
   Все-таки, допуская все это, я уцѣпился -- съ упорствомъ, которое, конечно, было и естественно я извинительно при подобныхъ обстоятельствахъ -- къ тому или къ другому изъ единственныхъ двухъ объясненій, которыя могли разъяснить нестерпимое положеніе, въ которомъ находился я тогда. Замѣтивъ, что я еще недоволенъ, Беттереджъ искусно намекнулъ на послѣднія событія въ исторіи Луннаго камня и разбилъ въ прахъ моя теоріи тотчасъ и навсегда.
   -- Попытаемъ другой способъ, сэръ, сказалъ онъ.-- Держитесь вашего мнѣнія и посмотрите, далеко ли оно доведетъ васъ до открытія истины. Если намъ вѣрить ночной рубашкѣ -- а я ей не вѣрю -- вы не только запачкались краскою отъ двери, сами того не зная, но также взяли алмазъ, сами не зная того. Справедливо ли это до-сихъ-поръ?
   -- Совершенно справедливо. Продолжайте.
   -- Очень хорошо, сэръ. Мы скажемъ, что вы были пьяны или какъ лунатикъ ходили во снѣ, когда вы взяли алмазъ. Это объясняетъ то, что случилось ночью и утромъ послѣ дня рожденья. Но какимъ образомъ это объяснитъ то, что случилось послѣ того? Алмазъ былъ отвезенъ въ Лондонъ послѣ того. Алмазъ былъ заложенъ мистеру Люкеру послѣ того. Развѣ вы сдѣлали то и другое сами не зная того? Развѣ вы были пьяны, когда я провожалъ васъ до кабріолета въ субботу вечеромъ? И развѣ вы во снѣ пришли къ мистеру Люкеру, когда поѣздъ довезъ васъ до конца вашего пути? Извините меня, если я скажу, мистеръ Фрэнклинъ, что это дѣло такъ разстроило васъ, что вы еще не въ состояніи разсуждать. Чѣмъ скорѣе вы посовѣтуетесь съ мистеромъ Брёффомъ, тѣмъ скорѣе выберетесь изъ безвыходнаго положенія, въ которое попали вы теперь.
   Мы дошли до станціи только минуты за двѣ до отправленія поѣзда.
   Я торопливо отдалъ Беттереджу мой адресъ въ Лондонѣ, чтобъ онъ могъ написать мнѣ, если нужно, обѣщая съ моей стороны сообщить ему, какія у меня будутъ новости. Сдѣлавъ это и прощаясь съ нимъ, я случайно взглянулъ на лотокъ съ книгами и газетами. Тамъ стоялъ опять замѣчательной наружности помощникъ мистера Канди и говорилъ съ хозяиномъ лотка. Глаза наши встрѣтились въ эту минуту. Эзра Дженнингсъ снялъ мнѣ шляпу. Я отвѣчалъ на поклонъ и сѣлъ въ вагонъ именно въ ту минуту, какъ поѣздъ отправлялся. Мнѣ кажется, что для меня было облегченіемъ думать о какомъ бы то ни было предметѣ, не имѣвшемъ никакой важности для меня. Какъ бы то ни было, я пустился въ обратный путь, который имѣлъ для меня такое важное значеніе и долженъ былъ отвезти меня къ мистеру Брёффу, удивляясь -- сознаюсь, довольно нелѣпо -- что я видѣлъ человѣка съ пѣгими волосами два раза въ одинъ день!
   Часъ, въ который я пріѣхалъ въ Лондонъ, лишалъ меня всякой надежды застать мистера Брёффа въ его конторѣ. Я уѣхалъ съ желѣзной дороги въ его домъ въ Гомпстидѣ я потревожилъ стараго стряпчаго, который одинъ-одинехонекъ дремалъ въ своей столовой съ любимой моськой на колѣняхъ и съ бутылкой вина подъ рукой.
   Я лучше опишу, какое дѣйствіе мой разсказъ произвелъ на мистера Брёффа, разсказавъ, какъ онъ поступилъ, когда выслушалъ его до конца. Онъ приказалъ принести огня и крѣпкаго чая въ свой кабинетъ, и послалъ сказать своимъ дамамъ, чтобъ онѣ не тревожили насъ ни подъ какимъ предлогомъ. Распорядившись такимъ образомъ, онъ сначала разсмотрѣлъ ночную рубашку, а потомъ сталъ читать письмо Розанны Спирманъ.
   По окончаніи чтенія мистеръ Брёффъ заговорилъ со мною въ первый разъ съ-тѣхъ-поръ, какъ мы заперлись въ его кабинетѣ.
   -- Фрэнклинъ Блэкъ, сказалъ старый джентльменъ;-- это очень серьезное дѣло, и не въ одномъ отношеніи. По моему мнѣнію, оно касается Рэчель такъ же близко, какъ касается васъ. Ея странное поведеніе теперь уже не тайна. Она увѣрена, что вы украли алмазъ.
   Мнѣ было противно своимъ собственнымъ разсужденіемъ дойти до этого возмутительнаго заключенія. Но оно все-таки насильно навязалось на меня. Мое намѣреніе добиться личнаго свиданія съ Рэчель основывалось на томъ убѣжденіи, которое теперь выразилъ мистеръ Брёффъ.
   -- Первый шагъ, какой слѣдуетъ сдѣлать въ этомъ слѣдствіи, продолжалъ стряпчій:-- состоитъ въ томъ, чтобы обратиться къ Рэчель. Она молчала все это время по причинамъ, которыя и (зная ея характеръ) могу легко понять. Послѣ того, что случилось, невозможно болѣе покоряться этому молчанію. Ее надо убѣдить или принудить сказать намъ, на какихъ причинахъ основываетъ она свое убѣжденіе, что вы взяли Лунный камень. Есть надежда, что все это дѣло, какъ оно ни кажется серьезно теперь, разлетится въ пухъ и прахъ, если намъ удастся переломить скрытность Рэчель и убѣдить ее высказаться.
   -- Это очень успокоительное мнѣніе для меня, сказалъ я.-- Признаюсь, мнѣ хотѣлось бы знать...
   -- Вамъ хотѣлось бы знать, какъ я могу оправдать его, перебилъ мистеръ Брёффъ.-- Я могу сказать вамъ это въ двѣ минуты. Поймите, во-первыхъ, что я смотрю на это дѣло съ юридической точки зрѣнія. Для меня вопросъ состоитъ въ уликѣ. Очень хорошо! Улика оказывается несостоятельной съ самаго начала въ одномъ важномъ пунктѣ.
   -- Въ какомъ?
   -- Вы услышите. Я согласенъ, что метка на ночной рубашкѣ доказываетъ, что эта рубашка ваша. Я согласенъ, что пятно отъ краски доказываетъ, что эта ночная рубашка запачкала дверь Рэчель. Но что же доказываетъ вамъ или мнѣ, что эта ночная рубашка была на насъ?
   Это возраженіе электризовало меня. До этой минуты оно не приходило мнѣ въ голову.
   -- Что касается до этого, продолжалъ стряпчій, взявъ признаніе Розанны Спирманъ:-- я понимаю, что это письмо непріятно для васъ. Я понимаю, что вы колеблетесь анализировать его съ чисто-безпристрастной точки зрѣнія. Но я нахожусь не въ такомъ положеніи, какъ вы. Я могу съ моей обычной юридической опытностью разсматривать этотъ документъ, какъ разсматривалъ бы всякій другой. Не упоминая о томъ, что эта женщина была воровка, я только замѣчу, что ея письмо доказываетъ, по ея собственному показанію, что она была искусная обманщица, и вывожу изъ этого, что имѣю право подозрѣвать, что она сказала не всю правду. Я теперь не стану разсуждать о томъ, что она могла или не могла сдѣлать. Я скажу только, что если Рэчель подозрѣваетъ васъ только по уликѣ одной ночной рубашки, можно почти навѣрное сказать, что эту рубашку показала ей Розанна Спирманъ. Эта женщина признается въ своемъ письмѣ, что она ревновала къ Рэчель, что она перемѣняла розы, что она видѣла проблескъ надежды для себя въ ссорѣ между Рэчель и вами. Я не стану спрашивать, кто взялъ Лунный камень (чтобы достигнуть своей цѣли, Розанна Спирманъ взяла бы пятьдесятъ Лунныхъ камней) -- я только скажу, что исчезновеніе алмаза дало этой воровкѣ, влюбленной въ васъ, удобный случай поссорить васъ съ Рэчель на всю жизнь. Тогда она не рѣшалась лишить себя жизни, помните, и я положительно утверждаю, что по своему характеру и положенію она вполнѣ была способна воспользоваться этимъ случаемъ. Что вы скажете на это?
   -- Нѣчто въ родѣ подобнаго подозрѣнія промелькнуло въ головѣ моей, какъ только я распечаталъ письмо, отвѣчалъ я.
   -- Именно! А когда вы прочли письмо, вы пожалѣли объ этой бѣдной дѣвушкѣ и у васъ недостало духу подозрѣвать ее. Это дѣлаетъ вамъ честь, любезный, сэръ, это дѣлаетъ вамъ честь.
   -- Но положимъ, окажется, что эта ночная рубашка была на мнѣ. Тогда что?
   -- Я не вижу, какъ это можетъ быть доказано, сказалъ мис : я жил и трудился не напрасно. Небольшая сумма почти собрана, и я имею возможность ее пополнить, если последний запас жизненных сил не истощится ранее, чем я думаю. Не понимаю сам, как я договорился до этого. Я не думаю, чтобы я был так низок, чтобы стараться разбудить в вас жалость к себе. Быть может, вы скорее поверите мне, если узнаете, что, заговорив с вами, я твердо был уверен в моей скорой смерти. Что вы внушили мне сочувствие, мистер Блэк, скрывать не хочу. Потеря памяти моего бедного друга послужила мне средством для попытки сблизиться с вами. Я рассчитывал на любопытство, которое могло быть возбуждено в вас тем, что он хотел вам сказать, и на возможность, с моей стороны, удовлетворить его. Разве нет для меня извинения, что я навязался вам таким образом? Может быть, и есть. Человек, который жил подобно мне, имеет свои горькие минуты, когда размышляет о человеческой судьбе. У вас молодость, здоровье, богатство, положение в свете, надежды в будущем, -- вы и люди, подобные вам, показывают мне солнечную сторону жизни и мирят меня с этим светом, перед тем как я расстанусь с ним навсегда. Чем бы ни кончился наш разговор, я не забуду, что вы оказали мне снисхождение, согласившись на него. Теперь от вас зависит, сэр, сказать мне то, что вы намерены были сказать, или -- пожелать мне доброго утра.
   У меня был только один ответ на этот призыв. Не колеблясь ни минуты, я рассказал ему все так же откровенно, как высказал на этих страницах.
   Он вскочил на ноги и смотрел на меня, едва переводя дыхание от напряженного внимания, когда я дошел до главного места в моем рассказе.
   -- Положительно достоверно, что я вошел в комнату, -- говорил я, -- положительно достоверно, что я взял бриллиант. И на эти два неопровержимые факта я могу возразить только, что сделал я это -- если сделал! -- совершенно бессознательно.
   Эзра Дженнингс вдруг схватил меня за руку.
   -- Стойте! -- вскричал он. -- Вы мне сказали более, чем предполагаете. Случалось ли вам когда-нибудь принимать опиум?
   -- Никогда в жизни.
   -- Ваши нервы не были ли расстроены в прошлом году в это время? Не чувствовали ли вы особенного беспокойства и раздражительности?
   -- Действительно, чувствовал.
   -- Вы спали дурно?
   -- Очень дурно. Много ночей напролет я провел без сна.
   -- Не была ночь после рождения мисс Вериндер исключением? Постарайтесь припомнить, хорошо ли вы тогда спали.
   -- Помню очень хорошо. Я спал прекрепко.
   Он выпустил мою руку так же внезапно, как взял ее, и взглянул на меня с видом человека, у которого исчезло последнее тяготившее его сомнение.
   -- Это замечательный день в вашей жизни и в моей, -- сказал он серьезно. -- В одном я совершенно уверен, мистер Блэк: я теперь знаю, что мистер Канди хотел вам сказать сегодня; это есть в моих записках. Подождите, это еще не все. Я твердо уверен, что могу доказать, как бессознательно вы поступили, когда вошли в комнату и взяли бриллиант. Дайте мне только время подумать и расспросить вас. Кажется, доказательство вашей невиновности в моих руках!
   -- Объяснитесь, ради бога! Что вы хотите этим сказать?
   Захваченные нашим разговором, мы сделали несколько шагов, сами того не замечая, и оставили за собою группу тщедушных деревьев, за которыми нас не было видно. Прежде чем Эзра Дженнингс успел мне ответить, его окликнул с большой дороги человек, сильно взволнованный и, очевидно, его поджидавший.
   -- Я иду, -- крикнул он ему в ответ, -- иду сейчас! Очень серьезный больной, -- обратился он ко мне, -- ожидает меня в деревне; мне бы следовало там быть с полчаса тому назад; я должен туда идти немедленно. Дайте мне два часа времени и приходите опять к мистеру Канди; даю вам слово, что я буду тогда совершенно в вашем распоряжении.
   -- Как могу я ждать! -- воскликнул я нетерпеливо. -- Разве не можете вы успокоить меня одним словом перед тем, как мы разойдемся?
   -- Дело слишком важно, чтобы его можно было пояснить второпях, мистер Блэк. Я не по своей прихоти испытываю ваше терпение; напротив, я сделал бы ожидание только еще более тягостным для вас, если б попробовал облегчить его теперь. До свидания во Фризинголле, сэр, через два часа!
   Человек, стоявший на большой дороге, окликнул его опять. Он поспешно удалился и оставил меня одного.

Глава X

   Как томительная неизвестность, на которую я был осужден, подействовала бы на другого на моем месте, сказать не берусь. Двухчасовая пытка ожидания отразилась на мне следующим образом: я чувствовал себя физически неспособным оставаться на одном месте и нравственно неспособным говорить с кем бы то ни было, пока не узнаю все, что хотел мне сказать Эзра Дженнингс.
   В подобном настроении духа я не только отказался от посещения миссис Эбльуайт, но уклонился даже и от встречи с Габриэлем Беттереджем.
   Возвратившись во Фризинголл, я оставил ему записку, в которой сообщал, что неожиданно отозван, но вернусь непременно к трем часам пополудни. Я просил его потребовать себе обед в обычный свой час и чем-нибудь занять до тех пор свое время. В городе у него была пропасть приятелей, -- я это знал, -- стало быть, и трудности не представлялось заполнить чем-нибудь немногие часы до моего прихода.
   Исполнив это, я опять вышел из города и стал блуждать по бесплодной местности, окружающей Фризинголл, пока часы не сказали мне, что пришло наконец время вернуться в дом мистера Канди.
   Эзра Дженнингс уже ожидал меня. Он сидел один в маленькой комнатке, стеклянная дверь из которой вела в аптеку. На стенах, выкрашенных желтой краской, висели цветные рисунки, изображающие отвратительные опустошения, какие производят различные страшные болезни. Книжный шкап, наполненный медицинскими сочинениями в потемневших переплетах, под которыми красовался череп вместо обычной статуэтки; большой сосновый стол, весь в чернильных пятнах; деревянные стулья, какие встречаются в кухнях и коттеджах; истертый шерстяной коврик посередине пола, водопроводный кран, таз и раковина, грубо приделанная к стене, невольно возбуждающие мысль о страшных хирургических операциях, -- вот из чего состояла меблировка комнаты. Пчелы жужжали между горшками цветов, поставленными за окном, птицы пели в саду, и слабое бренчание расстроенного фортепиано в одном из соседних домов долетало по временам до слуха. Во всяком другом месте эти обыденные звуки приятно сообщали бы про обыденный мир за стенами; но сюда они вторгались как нарушители тишины, которую ничто, кроме человеческого страдания, не имело права нарушить. Я взглянул на ящик красного дерева с хирургическими инструментами и громадный сверток корпии, которые занимали отведенные им места на полке книжного шкапа, и содрогнулся при мысли о звуках, обычных для комнаты помощника мистера Канди.
   -- Я не прошу у вас извинения, мистер Блэк, что принимаю вас в этой комнате, -- сказал он. -- Она единственная во всем доме, где в это время дня мы можем быть уверены, что нас не потревожат. Вот лежат мои бумаги, приготовленные для вас; а тут две книги, к которым мы будем иметь случай обратиться, прежде чем кончим наш разговор. Придвиньтесь к столу и давайте посмотрим все это вместе.
   Я придвинул к нему свой стул, и он подал мне записки. Они состояли из двух цельных листов бумаги. На первом были написаны слова с большими промежутками. Второй был весь исписан сверху донизу черными и красными чернилами. В том тревожном состоянии любопытства, в каком я в эту минуту находился, я с отчаянием отложил в сторону второй лист.
   -- Сжальтесь надо мною! -- вскричал я. -- Скажите, чего мне ждать, прежде чем я примусь за чтение?
   -- Охотно, мистер Блэк! Позволите ли вы мне задать вам два-три вопроса?
   -- Спрашивайте, о чем хотите.
   Он взглянул на меня с грустною улыбкою на лице и с теплым участием в своих кротких карих глазах.
   -- Вы мне уже говорили, -- начал он, -- что, насколько это вам известно, никогда не брали в рот опиума.
   -- Насколько это мне известно? -- спросил я.
   -- Вы тотчас поймете, почему я сделал эту оговорку. Пойдем дальше. Вы не помните, чтобы когда-либо принимали опиум. Как раз в это время в прошлом году вы страдали нервным расстройством и дурно спали по ночам. В ночь после дня рождения мисс Вериндер, однако, вы, против обыкновения, спали крепко. Прав ли я до сих пор?
   -- Совершенно правы.
   -- Можете ли вы указать мне причину вашего нервного расстройства и бессонницы?
   -- Решительно не могу. Старик Беттередж подозревал причину, насколько я помню. Но едва ли об этом стоит упоминать.
   -- Извините меня. Нет вещи, о которой не стоило бы упоминать в деле, подобном этому. Беттередж, говорите вы, приписывал чему-то вашу бессонницу. Чему именно?
   -- Тому, что я бросил курить.
   -- А вы имели эту привычку?
   -- Имел.
   -- И вы бросили ее вдруг?
   -- Да, вдруг.
   -- Беттередж был совершенно прав, мистер Блэк. Когда курение входит в привычку, человек должен быть необыкновенно сильного сложения, чтобы не почувствовать некоторого расстройства нервной системы, внезапно бросая курить. По-моему, ваша бессонница этим и объясняется. Мой следующий вопрос относится к мистеру Канди. Не имели ли вы с ним в день рождения или в другое время чего-нибудь вроде спора по поводу его профессии?
   Вопрос этот тотчас пробудил во мне смутное воспоминание, связанное со званым обедом в день рождения. Мой нелепый спор с мистером Канди описан гораздо подробнее, чем он того заслуживает, в десятой главе рассказа Беттереджа. Подробности этого спора совершенно изгладились из моей памяти, настолько мало думал я о нем впоследствии. Припомнить и сообщить моему собеседнику я смог лишь то, что за обедом напал на медицину вообще до того резко и настойчиво, что вывел из терпения даже мистера Канди. Я вспомнил также, что леди Вериндер вмешалась, чтобы положить конец нашему спору, а мы с маленьким доктором помирились, как говорят дети, и были лучшими друзьями, когда пожимали друг другу руки на прощанье.
   -- Есть еще одна вещь, которую мне очень было бы важно узнать, -- сказал Эзра Дженнингс. -- Не имели ли вы повода беспокоиться насчет Лунного камня в это время в прошлом году?
   -- Имел сильнейший повод к беспокойству. Я знал, что он является предметом заговора, и меня предупредили, чтобы я принял меры к охране мисс Вериндер, которой он принадлежал.
   -- Безопасность алмаза не была ли предметом разговора между вами и кем-нибудь еще, перед тем как вы отправились в этот вечер спать?
   -- Леди Вериндер говорила о нем со своей дочерью...
   -- В вашем присутствии?
   -- В моем присутствии.
   Эзра Дженнингс взял со стола свои записки и подал их мне.
   -- Мистер Блэк, сказал он, -- если вы прочитаете сейчас мои записки в свете заданных мною вопросов и ваших ответов, вы сделаете два удивительных открытия относительно самого себя. Вы увидите, во-первых, что вошли в гостиную мисс Вериндер и взяли алмаз в состоянии бессознательном, произведенном опиумом; во-вторых, что опиум дан был вам мистером Канди -- без вашего ведома, -- для того, чтобы на опыте опровергнуть мысль, выраженную вами за званым обедом в день рождения мисс Рэчель.
   Я сидел с листами в руках, в совершенном остолбенении.
   -- Простите бедному мистеру Канди, -- кротко сказал Дженнингс. -- Он причинил страшный вред, я этого не отрицаю, по сделал он это невинно. Просмотрите мои записки, и вы увидите, что, не помешай ему болезнь, он приехал бы к леди Вериндер на следующее утро и сознался бы в сыгранной с вами шутке. Мисс Вериндер, конечно, услышала бы об этом; она его расспросила бы и, таким образом, истина, скрывавшаяся целый год, была бы открыта в один день.
   -- Мистер Канди вне пределов моего мщения, -- сказал я сердито. -- Но шутка, которую он со мною сыграл, тем не менее поступок вероломный. Я могу ее простить, но забыть -- никогда!
   -- Нет врача, мистер Блэк, который в течение своей медицинской практики не совершил бы подобного вероломства. Невежественное недоверие к опиуму в Англии вовсе не кончается пределами низших и малообразованных классов. Каждый врач со сколько-нибудь широкой практикою бывает вынужден время от времени обманывать своих пациентов, как мистер Канди обманул вас. Я не оправдываю злой шутки, сыгранной с вами при тех обстоятельствах, которые тогда сложились. Я только излагаю вам более точный и снисходительный взгляд на побудительные причины.
   -- Но как это было выполнено? -- спросил я. -- Кто дал мне его без моего ведома?
   -- Этого я сказать не могу. Об этом мистер Канди за всю свою болезнь не намекнул ни единым словом. Может быть, ваша собственная память подскажет вам, кого надо подозревать?
   -- Нет.
   -- Так бесполезно было бы теперь на этом останавливаться. Опиум вам дали украдкою тем или другим способом. Приняв это за основание, мы перейдем к обстоятельствам, более значительным в настоящем случае. Прочтите мои записки, если можете. Освойтесь с мыслями о том, что случилось в прошлом. Я намерен предложить вам нечто крайне смелое и поразительное в отношении будущего.
   Последние его слова пробудили во мне энергию. Я посмотрел на листы, сложенные в том порядке, в каком Эзра Дженнингс дал мне их в руки. Лист, менее исписанный, лежал наверху. На нем бессвязные слова и отрывки фраз, сорвавшиеся с губ мистера Канди во время бреда, читались следующим образом:
   "...Мистер Фрэнклин Блэк... и приятен... выбить из головы загвоздку... медицине... сознается... бессонницей... ему говорю... расстроены... лечиться... мне говорит... ощупью идти впотьмах... одно и то же... присутствие всех за обеденным столом... говорю... ищете сна ощупью впотьмах... говорит... слепец водит слепца... знает, что это значит... Остроумно... проспать одну ночь наперекор острому его языку... аптечка леди Вериндер... двадцать пять гран... без его ведома... следующее утро... Ну что, мистер Блэк... принять лекарства сегодня... никогда не избавитесь... Ошибаетесь, мистер Канди... отлично... без вашего... поразить... истины... спали отлично... приема лауданума, сэр... перед тем... легли... что... теперь... медицине".
   Вот все, что было написано на первом листе. Я его вернул Эзре Дженнингсу.
   -- Это то, что вы слышали у кровати больного? -- сказал я.
   -- Слово в слово то, что я слышал, -- ответил он, -- только я выпустил повторение одних и тех же слов, когда переписывал мои стенографические отметки. Некоторые фразы и слова он повторял десятки раз, иногда раз до пятидесяти, смотря по тому, какое значение приписывал мысли, ими выражаемой. Повторения в этом смысле служили мне некоторым пособием для восстановления связи между словами и отрывистыми фразами. Не думайте, -- прибавил он, указывая на второй лист, -- чтобы я выдал вставленные мною выражения за те самые, какие употребил бы мистер Канди сам, будь он в состоянии говорить связно. Я только утверждаю, что проник сквозь преграду бессвязного изложения к постоянной и последовательной основной мысли. Судите сами.
   Я обратился ко второму листу, который оказался ключом к первому. Бред мистера Канди был тут записан черными чернилами, а восстановленное его помощником -- красными чернилами. Я переписываю то и другое подряд, поскольку и бред, и его пояснение находятся на этих страницах довольно близко один от другого -- так, чтобы их легко можно было сличить и проверить.
   "...Мистер Фрэнклин Блэк умен и приятен, но ему бы следовало выбросить из головы дурь, прежде чем рассуждать о медицине. Он сознается, что страдает бессонницею. Я ему говорю, что его нервы расстроены и что ему надо лечиться. Он мне говорит, что лечиться и ощупью идти впотьмах -- одно и то же. И это он сказал в присутствии всех за обеденным столом. Я ему говорю: вы ищете сна ощупью впотьмах, и ничто, кроме лекарства, не сможет вам помочь найти его. На это он мне говорит, что слышал, как слепец водит слепца, а теперь знает, что это значит. Остроумно, -- но я могу заставить его проспать одну ночь наперекор острому его языку. Он действительно нуждается в сне, и аптечка леди Вериндер в моем распоряжении. Дать ему двадцать пять гран лауданума к ночи, без его ведома, и приехать на следующее утро. -- Ну что, мистер Блэк, не согласитесь ли вы принять лекарство сегодня? Без него вы никогда не избавитесь от бессонницы. -- Ошибаетесь, мистер Канди, я спал отлично ату ночь без вашего лекарства. -- Тогда поразить его объявлением истины: -- Вы спали отлично эту ночь благодаря приему лауданума, сэр, данного вам перед тем, как вы легли. Что вы теперь скажете о медицине?"
   Я удивился находчивости, с которой он сумел из страшной путаницы восстановить гладкую и связную речь, и это было, естественно, первым моим впечатлением, когда я возвратил листок его составителю. Со свойственной ему скромностью он прервал меня вопросом, согласен ли я с выводом, сделанным из его записок.
   -- Полагаете ли вы, как полагаю и я, -- сказал он, -- что вы действовали под влиянием лауданума, делая все, что сделали в доме леди Вериндер в ночь после дня рождения ее дочери?
   -- Я имею слишком мало понятия о действии лауданума, чтобы составить себе собственное мнение, -- ответил я. -- Могу только положиться на ваше мнение и почувствовать внутренним убеждением, что вы правы.
   -- Очень хорошо. Теперь возникает следующий вопрос: вы убеждены, и я убежден, но как нам передать это убеждение другим?
   Я указал на листы, лежавшие на столе перед нами. Эзра Дженнингс покачал головой.
   -- Бесполезны они, мистер Блэк, совершенно бесполезны, по трем неопровержимым причинам. Во-первых, эти записки составлены при обстоятельствах, совсем новых для большей части людей. Одно уже это говорит против них. Во-вторых, в этих записках изложена новая в медицине и еще не проверенная теория. И это тоже говорит против них! В-третьих, это записки -- мои; кроме моего уверения, нет никакого доказательства, что они не подделка. Припомните, что я вам говорил на пустоши, и спросите себя: какой вес могут иметь мои слова? Нет, записки мои ценны только в одном отношении -- с точки зрения людского приговора. Они указывают на способ, каким может быть доказана ваша невиновность, а она должна быть доказана. Мы обязаны обосновать наше убеждение фактами, и я считаю вас способным это выполнить.
   -- Каким образом? -- спросил я.
   Он наклонился ко мне через стол.
   -- Решитесь ли вы на смелый опыт?
   -- Я готов на все, чтобы снять лежащее на мне подозрение!
   -- Согласитесь ли вы подвергнуться некоторому временному неудобству?
   -- Какому бы то ни было, мне все равно!
   -- Будете ли вы безусловно следовать моему совету? Это может повести к насмешкам над вами глупцов; к увещаниям друзей, мнение которых вы обязаны уважать...
   -- Говорите, что надо делать, -- перебил я его нетерпеливо, -- и, будь что будет, я это выполню.
   -- Вот что вы должны сделать, мистер Блэк, -- ответил он. -- Вы должны украсть Лунный камень бессознательно во второй раз, в присутствии людей, свидетельство которых не может быть подвергнуто сомнению.
   Я вскочил. Я пытался заговорить. Я мог только смотреть на него.
   -- Думаю, что это можно сделать, -- продолжал он, -- и это будет сделано, если только вы захотите мне помочь. Постарайтесь успокоиться. Сядьте и выслушайте, что я вам скажу. Вы опять начали курить, я сам это видел. Как давно вы начали?
   -- Около года.
   -- Вы курите сейчас больше или меньше прежнего?
   -- Больше.
   -- Бросите ли вы опять эту привычку? Внезапно, заметьте, как вы бросили тогда?
   Я смутно начал понимать его цель.
   -- Брошу с этой же минуты, -- ответил я.
   -- Если последствия будут такие же, как в июне прошлого года, -- сказал Эзра Дженнингс, -- если вы опять будете страдать так, как страдали тогда от бессонницы, мы сделаем первый шаг. Мы опять доведем вас до того нервного состояния, в каком вы находились в ночь после дня рождения. Если мы сможем восстановить, хотя бы приблизительно, домашние обстоятельства, окружавшие вас тогда, если мы сможем опять занять ваши мысли различными вопросами по поводу алмаза, которые прежде волновали их, мы поставим вас физически и морально так близко, как только возможно, в то самое положение, в каком вы приняли опиум в прошлом году. И в этом случае мы можем надеяться, что повторение приема опиума поведет в большей или меньшей степени к повторению результата приема. Вот мое предложение, выраженное в нескольких словах. Вы теперь увидите, какие причины заставляют меня сделать его.
   Он повернулся к книге, лежавшей возле него, и раскрыл ее на том месте, которое было заложено бумажкой.
   -- Не думайте, что я намерен докучать вам лекцией о физиологии, -- сказал он. -- Я считаю своим долгом доказать, что прошу вас испробовать этот опыт не для того только, чтобы оправдать теорию моего собственного изобретения. Узаконенные принципы и призванные авторитеты оправдывают принятое мною воззрение. Удостойте меня своим вниманием минут на пять, и я берусь показать вам, что наука одобряет мое предложение, каким бы странным оно ни казалось. Вот, во-первых, физиологический принцип, по которому я действую, изложенный самим доктором Карпентером. Прочтите лично.
   Он подал мне бумажку, лежавшую как закладка в книге. На ней были написаны следующие строки:
   "Есть много оснований думать, что каждое чувственное впечатление, однажды воспринятое сознанием, записывается, так сказать, в нашем мозгу и может быть воспроизведено впоследствии, хотя бы мы не сознавали его в течение данного периода".
   -- Пока все ясно, не так ли? -- спросил Эзра Дженнингс.
   -- Совершенно ясно.
   Он придвинул ко мне через стол открытую книгу и указал на место, отмеченное карандашом.
   -- Прочтите это описание, -- сказал он, -- имеющее, как мне кажется, прямое отношение к вашему положению и к тому опыту, на который я уговариваю вас решиться. Заметьте, мистер Блэк, прежде чем начнете читать, что я ссылаюсь на одного из величайших английских физиологов. Книга в ваших руках, -- это "Физиология человека" доктора Эллиотсона, а случай, на который ссылается доктор, основан на известном авторитете мистера Комба.
   Место, на которое он указывал, было описано в следующих выражениях:
   "Доктор Абль сообщил мне, -- говорит мистер Комб, -- об одном ирландском носильщике, который в трезвом виде забывал, что он делал в пьяном, но, напившись, вспоминал о поступках, сделанных в пьяном виде. Однажды, будучи пьян, он потерял довольно ценный сверток и в трезвые минуты не мог дать никаких объяснений. В следующий раз, когда он напился, он вспомнил, что оставил сверток в одном доме, и так как на нем не было адреса, то он и оставался там в целости, и носильщик получил его, когда сходил за ним".
   -- Снова все ясно? -- спросил Эзра Дженнингс.
   -- Как нельзя более ясно.
   Он положил бумажку на прежнее место и закрыл книгу.
   -- Удостоверились вы теперь, что я говорил, опираясь на авторитеты? -- спросил он. -- Если нет, мне остается только обратиться к этим полкам, а вам прочесть места, на которые я вам укажу.
   -- Я вполне удовлетворен и не буду больше читать.
   -- В таком случае мы можем вернуться к вашим личным интересам в этом деле. Я обязан сказать вам, что против этого опыта можно кое-что возразить. Если бы мы могли в этом году воспроизвести точь-в-точь такие условия, какие существовали в прошлом, то, несомненно, мы достигли бы точно такого же результата. Но это просто невозможно. Мы можем лишь надеяться приблизиться к этим условиям, и если мы не сумеем вернуть вас как можно ближе к прошлому, опыт наш не удастся. Если сумеем, -- а я надеюсь на успех, -- мы сможем, по крайней мере, увидеть повторение всего сделанного вами в ночь после дня рождения мисс Рэчель, -- и это должно будет убедить всякого здравомыслящего человека в том, что вы невиновны в похищении алмаза. Я полагаю, мистер Блэк, что рассмотрел теперь вопрос со всех сторон так справедливо, как только мог, в границах, установленных мною самим. Если для вас что-нибудь неясно, скажите мне, и я постараюсь вам это разъяснить.
   -- Все, что вы объяснили мне, -- сказал я, -- я понял прекрасно. Но, признаюсь, я в недоумении относительно одного пункта, который мне еще неясен.
   -- Какой пункт?
   -- Я не понимаю, как действовал опиум на меня. Я не понимаю, как я шел с лестницы и по коридорам, отворял и затворял ящики в шкалу и опять вернулся в свою комнату. Все это поступки активные. Я думал, что действие опиума приводит сначала в отупение, а потом нагоняет сон!
   -- Всеобщее заблуждение относительно опиума, мистер Блэк! В эту минуту я изощряю свой ум под влиянием дозы лауданума, которая в десять раз больше, чем данная вам мистером Канди. Но не полагайтесь на мой авторитет даже в таком вопросе, который проверен моим личным опытом. Я предвидел возражение, высказанное вами, и опять заручился свидетельством, которое будет иметь вес и в ваших глазах и в глазах ваших друзей.
   Он подал мне вторую из двух книг, лежавших возле него на столе.
   -- Вот, -- сказал он, -- знаменитые "Признания англичанина, принимавшего опиум". Возьмите с собой эту книгу и прочтите ее. В месте, отмеченном мною, вы найдете, что когда де Квинси принимал огромную дозу опиума, он или отправлялся в оперу наслаждаться музыкой, или бродил по лондонским рынкам в субботу вечером и с интересом наблюдал старания бедняков добыть себе воскресный обед. Таким образом, этот человек активно действовал и переходил с места на место под влиянием опиума.
   -- Вы мне ответили, -- сказал я, -- но не совсем: вы еще не разъяснили мне действия, производимого опиумом на меня.
   -- Я постараюсь ответить вам в нескольких словах, -- сказал Эзра Дженнингс. -- Действие опиума бывает в большинстве случаев двояким: сначала возбуждающим, потом успокаивающим. При возбуждающем действии самые последние и наиболее яркие впечатления, оставленные в вашей душе, -- а именно впечатления, относившиеся к алмазу, -- наверное, при болезненно-чувствительном нервном состоянии вашем, оставили глубокий след у вас в мозгу и подчинили себе ваш рассудок и вашу волю подобно тому, как подчиняет себе ваш рассудок и вашу волю обыкновенный сои. Мало-помалу под этим влиянием все беспокойство об алмазе, которое вы могли испытывать днем, должно было перейти из состояния неизвестности в состояние уверенности, должно было побудить вас к практическому намерению уберечь алмаз, направить ваши шаги с этой целью в ту комнату, в которую вы вошли, и руководить вашей рукой до тех пор, пока вы не нашли в шкапчике тот ящик, в котором лежал камень. Вы сделали все в состоянии опьянения от опиума. Позднее, когда успокаивающее действие начало преодолевать действие возбуждающее, вы постепенно становились все более вялым и наконец впали в оцепенение. За этим последовал глубокий сон. Когда настало утро и действие опиума окончилось, вы проснулись в таком совершенном неведении относительно того, что делали ночью, как будто свалились с луны. Ясно ли вам все это?
   -- До такой степени ясно, -- ответил я, -- что я желаю, чтобы вы шли далее. Вы показали мне, как я вошел в комнату и как взял алмаз. Но мисс Вериндер видела, как я снова вышел из комнаты с алмазом в руке. Можете вы проследить за моими поступками с этой минуты? Можете вы угадать, что я сделал потом?
   -- Я перехожу именно к этому пункту, -- ответил он. -- Это для меня вопрос, не будет ли опыт, предлагаемый мною, не только способом доказать вашу невиновность, по также и способом найти пропавший алмаз. Когда вы вышли из гостиной мисс Вериндер с алмазом в руке, вы, по всей вероятности, вернулись в вашу комнату...
   -- Да! И что же тогда?
   -- Возможно, мистер Блэк, -- не смею выразиться определенней, -- что ваша мысль уберечь алмаз привела естественным образом к намерению спрятать алмаз и что вы спрятали его где-нибудь в своей спальне. В таком случае с вами могло произойти то же, что и с ирландским носильщиком. Вы, может быть, вспомните после второго приема опиума то место, куда вы спрятали алмаз под влиянием первой дозы.
   Тут пришла моя очередь дать разъяснение Эзре Дженнингсу. Я остановил его прежде, чем он успел сказать мне что-либо.
   -- Все ваши соображения ни к чему не приведут, алмаз находится в эту минуту в Лондоне.
   Он вздрогнул и посмотрел на меня с большим удивлением.
   -- В Лондоне? -- повторил он. -- Как он попал в Лондон из дома леди Вериндер?
   -- Этого не знает никто.
   -- Вы его вынесли своими собственными руками из комнаты мисс Вериндер. Как он был взят от вас?
   -- Не имею ни малейшего понятия об этом.
   -- Вы видели его, когда проснулись утром?
   -- Нет.
   -- Был он опять возвращен мисс Вериндер?
   -- Нет.
   -- Мистер Блэк! Тут есть кое-что, требующее разъяснения. Могу я спросить, каким образом вам известно, что алмаз находится в эту минуту в Лондоне?
   Я задал тот же вопрос мистеру Бреффу, когда расспрашивал его о Лунном камне по возвращении в Лондон. Отвечая Эзре Дженнингсу, я повторил то, что сам слышал от стряпчего и что уже известно читателям этих страниц. Он ясно показал, что недоволен моим ответом.
   -- При всем уважении к вам и вашему стряпчему, -- сказал он, -- я держусь выраженного мною мнения. Мне хорошо известно, что основывается оно только на предположении. Но простите, если я напомню вам, что и ваше мнение основано лишь на предположении.
   Взгляд его был совершенно нов для меня. Я ждал с беспокойством, как он будет защищать его.
   -- Я предполагаю, -- продолжал Эзра Дженнингс, -- что под влиянием опиума вы взяли алмаз, чтобы спрятать его в безопасном месте, под этим же влиянием вы могли спрятать его где-нибудь в вашей комнате. Вы предполагаете, что индусские заговорщики не могли ошибиться. Индусы отправились в дом Люкера за алмазом, -- следовательно, алмаз должен находиться у мистера Люкера. Имеете вы какие-нибудь доказательства, что Лунный камень был отвезен в Лондон? Вы ведь не в силах даже угадать, как и кто увез его из дома леди Вериндер? Имеете вы улики, что алмаз был заложен Люкеру? Он уверяет, что никогда не слыхал о Лунном камне, а в расписке его банкира упоминается только о ценной вещи. Индусы предполагают, что мистер Люкер лжет, -- и вы опять предполагаете, что индусы правы. Могу сказать в защиту своего мнения только то, что оно возможно. Что же вы, мистер Блэк, рассуждая логически или юридически, можете сказать в защиту вашего?
   Сказано было резко; но нельзя было отрицать, что сказано было справедливо.
   -- Признаюсь, вы поколебали меня, -- отвечал я. -- Вы не против того, чтоб я написал мистеру Бреффу о том, что вы сказали мне?
   -- Наоборот, буду рад, если вы напишете мистеру Бреффу. Посоветовавшись с его опытностью, мы, может быть, увидим это дело в новом свете. Пока же вернемся к нашему опыту с опиумом. Решено, что вы бросаете курить тотчас же?
   -- Тотчас же.
   -- Это первый шаг. Следующий шаг должен состоять в том, чтобы воспроизвести, насколько возможно точно, домашние обстоятельства, окружавшие вас в прошлом году.
   Как это можно было сделать? Леди Вериндер умерла. Рэчель и я, пока на мне лежало подозрение в воровстве, были разлучены безвозвратно. Годфри Эбльуайт был в отсутствии, путешествовал по континенту. Просто невозможно было собрать людей, находившихся в доме, когда я ночевал в нем в последний раз. Эти возражения не смутили Эзру Дженнингса. Он сказал, что придает весьма мало значения тому, чтобы собрать тех же самых людей, так как было бы напрасно ожидать, чтобы они заняли то же положение относительно меня, какое занимали тогда. С другой стороны, он считал необходимым для успеха опыта, чтобы я видел те же самые предметы около себя, которые окружали меня, когда я в последний раз был в доме.
   -- А важнее всего, -- прибавил он, -- чтобы вы спали в той комнате, в которой спали в ночь после дня рождения, и меблирована она должна быть точно таким же образом. Лестницы, коридоры и гостиная мисс Вериндер также должны быть восстановлены в том виде, в каком вы видели их в последний раз. Решительно необходимо, мистер Блэк, поставить мебель на те же места в этой части дома, откуда, может быть, теперь ее вынесли. Бесполезно жертвовать вашими сигарами, если мы не получим позволения мисс Вериндер сделать это.
   -- Кто обратится к ней за этим позволением? -- спросил я.
   -- Нельзя обратиться вам?
   -- Об этом не может быть и речи. После того, что произошло между нами из-за пропажи алмаза, я не могу ни видеться с нею, ни писать ей.
   Эзра Дженнингс умолк и соображал с минуту.
   -- Могу я задать вам деликатный вопрос? -- спросил он. Я сделал утвердительный знак. -- Правильно ли я сужу, мистер Блэк, по двум-трем фразам, вырвавшимся у вас, что вы испытывали не совсем обычный интерес к мисс Вериндер в прежнее время?
   -- Совершенно правильно.
   -- Платили вам за это чувство взаимностью?
   -- Платили.
   -- Как вы думаете, не заинтересуется ли мисс Вериндер опытом, могущим доказать вашу невиновность?
   -- Я в этом уверен.
   -- В таком случае я сам напишу мисс Вериндер, если вы дадите мне позволение.
   -- И расскажете ей о предложении, которое сделали мне?
   -- Расскажу ей все, что произошло между нами сегодня.
   Излишне говорить, что я с жаром принял услугу, которую он мне предлагал.
   -- Я еще успею написать с сегодняшней почтой, -- сказал он, взглянув на часы. -- Не забудьте запереть ваши сигары, когда вернетесь в гостиницу! Я зайду завтра утром и услышу, как вы провели ночь.
   Я встал, чтобы проститься с ним; я старался выразить признательность, которую действительно чувствовал за доброту его. Он тихо пожал мне руку.
   -- Помните, что я сказал вам на торфяном болоте, -- ответил он. -- Если я смогу оказать вам эту маленькую услугу, мистер Блэк, мне покажется это последним проблеском солнечного света, падающим на вечер длинного и сумрачного дня.
   Мы расстались. Это было пятнадцатого июня. События последующих десяти дней (каждое из них более или менее относится к опыту, в котором я был пассивным участником) записаны, слово в слово, как они случились, в дневнике помощника мистера Канди. На его страницах ничто не утаено и ничего не забыто. Пусть Эзра Дженнингс расскажет, как был сделан опыт с опиумом и чем он кончился.
   Четвертый рассказ, выписанный из дневника Эзры Дженнингса
   Июня 15. -- Хотя меня прерывали мои больные и моя боль, я кончил письмо мисс Вериндер вовремя, к сегодняшней почте. Мне не удалось написать так коротко, как я того желал бы. Но мне кажется, я написал ясно. Письмо предоставляет ей совершенную свободу решить так, как пожелает она сама. Если она согласится помочь опыту, она согласится добровольно, а не из милости к мистеру Фрэнклину Блэку или ко мне.
   Июня 16. -- Встал поздно после ужасной ночи; действие вчерашнего опиума преследовало меня страшными снами. То я кружился в пустом пространстве и с призраками умерших друзей и врагов, то любимое лицо, которое я никогда не увижу, вставало над моей постелью, фосфоресцируя в черноте ночи, гримасничая и усмехаясь мне. Легкое возвращение прежней боли в обычное время, рано утром, было даже приятно мне, как перемена. Оно разогнало видения -- и поэтому было терпимо.
   После дурно проведенной ночи я поздно встал и опоздал поэтому к мистеру Фрэнклину Блэку. Я нашел его лежащим на диване, он пил виски с водой и ел печенье.
   -- Я начинаю так хорошо, как только вы можете пожелать, -- сказал он, -- несчастная, беспокойная ночь; полное отсутствие аппетита сегодня утром. Точь-в-точь так, как случилось в прошлом году, когда я бросил курить. Чем скорее я буду готов для второго приема опиума, тем будет мне приятнее.
   -- Вы получите его так скоро, как только возможно, -- ответил я. -- А пока мы должны всеми силами беречь ваше здоровье.
   Я покинул мистера Блэка для своих больных, чувствуя себя лучше и счастливее после этого краткого свидания с ним.
   В чем тайна привлекательности для меня этого человека? Или это только значит, что я чувствую разницу между чистосердечным, ласковым обращением, с каким он допустил меня познакомиться с ним, и безжалостным отвращением и недоверием, с какими встречают меня другие люди? Или есть в нем действительно что-то, отвечающее стремлению моему к человеческому сочувствию, -- стремлению, пережившему одиночество и гонение многих лет и делающемуся все сильнее и сильнее по мере того, как приближается время, когда я перестану и чувствовать, и терпеть? Как бесполезно задавать эти вопросы?! Мистер Блэк воскресил во мне интерес к жизни. Пусть будет довольно этого; к чему стараться понять, в чем состоит этот новый интерес?
   Июня 17. -- Сегодня утром перед завтраком мистер Канди сообщил мне, что уезжает на две недели навестить своего друга на юге Англии. Он дал мне много специальных наставлений, бедняга, по поводу больных, как будто имел еще большую практику, бывшую у него до болезни.
   Почта принесла мне ответ мисс Вериндер после отъезда мистера Канди.
   Очаровательное письмо! Оно внушило мне самое высокое мнение о ней. Она не старается скрыть интереса, который чувствует к нашему предприятию, она говорит самым милым образом, что мое письмо убедило ее в невиновности мистера Блэка без малейшей надобности еще и доказывать это. Она даже упрекает себя -- весьма неосновательно, бедняжка! -- в том, что не разгадала в свое время тайны. Причина всех этих уверений кроется, очевидно, в великодушном желании поскорее загладить несправедливость, которую она невольно нанесла другому человеку. Ясно, что она не переставала его любить и во время их отчуждения. Во многих местах ее письма ее радость, что он заслуживает быть любимым, прорывается самым невинным образом сквозь принятые условности, вопреки сдержанности, какая требуется в письме к постороннему лицу. Возможно ли (спрашиваю я себя, читая это восхитительное письмо), что я единственный из всех людей на свете предназначен послужить средством к тому, чтобы опять соединить этих молодых людей? Мое личное счастье было растоптано, любовь моя была похищена. Неужели я доживу до того, чтобы видеть счастье других людей, устроенное моими руками, их возрожденную любовь?
   В письме заключались две просьбы. Первая из них -- не показывать это письмо мистеру Фрэнклину Блэку. Я имею право сказать ему, что мисс Вериндер охотно отдает свой дом в полное наше распоряжение; но не более этого.
   Эту просьбу исполнить легко. Однако вторая ее просьба причиняет мне серьезные затруднения.
   Мисс Вериндер, не довольствуясь указанием, данным мистеру Беттереджу о том, чтобы он исполнял все мои распоряжения, просит дозволения помочь мне личным своим наблюдением над тем, как будет приведена в прежний свой вид ее гостиная. Она ждет только ответа от меня, чтобы отправиться в Йоркшир и присутствовать в качестве одного из свидетелей в ночь, когда эксперимент с опиумом будет проделан во второй раз.
   Здесь опять кроется какая-то причина, и мне кажется, я могу ее угадать.
   То, что она запретила мне говорить мистеру Фрэнклину Блэку, она, -- так я объясняю себе это, -- с нетерпением желает сказать ему сама, прежде чем будет сделан опыт, который должен восстановить его репутацию в глазах других людей. Я понимаю и восхищаюсь великодушным желанием поскорее оправдать его, не ожидая, будет ли или не будет доказана его невиновность. Она хочет, бедняжка, загладить нанесенную ему обиду. Но этого сделать нельзя. У меня нет ни тени сомнения, что обоюдное волнение, возбужденное встречей, старые чувства, которые она пробудит, новые надежды, которые возродит, -- в своем действии на душу мистера Блэка будут гибельны для успеха нашего опыта. Уж и сейчас довольно трудно воспроизвести в нем те же настроения, какие владели им в прошлом году. Если же новые интересы и новые ощущения взволнуют его, попытка будет просто бесплодна.
   А между тем, хотя я и знаю это, у меня недостает духа обмануть ее ожидания. Я должен постараться придумать какой-нибудь выход, который позволил бы мне сказать "да" мисс Вериндер, не повредив услуге, которую я обязан оказать мистеру Фрэнклину Блэку.
   Два часа. -- Только что вернулся со своего медицинского осмотра, разумеется побывав прежде в гостинице.
   Сообщение мистера Блэка о проведенной ночи то же, что и вчера. Сон его был прерывистый, но сегодня он менее беспокоен, потому что спал вчера после обеда. Этот послеобеденный сон, без сомнения, был результатом прогулки верхом, которую я ему посоветовал. Боюсь, что должен прекратить этот живительный моцион на свежем воздухе. Ему не следует быть вполне здоровым, как не следует быть и совсем больным.
   Он еще не получил известий от мистера Бреффа. Он с нетерпением хотел узнать, не получил ли я ответа от мисс Вериндер.
   Я рассказал ему только то, что мне было разрешено, и не более того. Совершенно бесполезно придумывать предлоги, чтобы не показать ему это письмо. Он сказал мне с горечью -- бедняжка! -- что понимает деликатность, мешающую мне показать письмо.
   -- Она соглашается, разумеется, из вежливости и чувства справедливости, -- сказал он. -- Но она остается при своем мнении обо мне и ждет результата.
   Мне очень хотелось намекнуть ему, что он сейчас так же несправедлив к ней, как она была несправедлива к нему. Но, поразмыслив, я не захотел лишить ее двойного наслаждения -- удивить и простить его.
   Посещение мое было очень коротким. После вчерашней ночи я вынужден был отказаться от приема опиума. Неизбежные последствием было то, что болезнь, гнездящаяся во мне, опять одержала верх. Я почувствовал приближение припадка и поспешно ушел, чтобы не испугать и не огорчить мистера Блэка. Припадок продолжался на этот раз только четверть часа и оставил во мне довольно сил, чтобы продолжать мою работу.
   Пять часов. -- Я написал ответ мисс Вериндер.
   План, предложенный мною, если только она согласится на него, учитывает интересы обеих сторон. Сперва я привел все доводы против встречи ее с мистером Блэком до опыта, а потом посоветовал ей приехать тайно в тот вечер, когда мы будем производить самый опыт. Выехав из Лондона с послеобеденным поездом, она может приурочить свой приезд к девяти часам вечера. Я решил к этому времени проводить мистера Блэка в его спальню и, таким образом, дать возможность мисс Вериндер пройти в свои комнаты до того, как будет принят опиум. После того как это будет сделано, она сможет наблюдать за результатом вместе со всеми нами. На следующее утро она покажет мистеру Блэку (если захочет) свою переписку со мною и удостоверит его, таким образом, что он был оправдан в ее глазах прежде, чем была фактически доказана его невиновность.
   В этом роде я написал ей. Вот все, что я мог сделать сегодня. Завтра увижусь с мистером Беттереджем и дам указания, как устроить дом.
   Июня 18. -- Опять опоздал зайти к мистеру Фрэнклину Блэку. Ужасная боль усилилась рано утром, и вслед за нею мною овладела на несколько часов страшная слабость. Я предвижу, что, несмотря на разрушающее действие, оказываемое опиумом, мне придется вернуться к нему в сотый раз. Если бы я должен был думать только о самом себе, я предпочел бы острую боль страшным снам. Но физическое страдание истощает меня. Если я допущу себя до полного изнеможения, кончится тем, что я сделаюсь бесполезен мистеру Блэку в такое время, когда больше всего буду ему нужен.
   Было уже около часа, прежде чем я успел добраться сегодня в гостиницу. Это посещение, даже при моем болезненном состоянии, оказалось весьма забавным благодаря присутствию Габриэля Беттереджа.
   Он был уже в комнате, когда я вошел. Отойдя к окну, он стал смотреть в него, пока я задавал обычные вопросы своему пациенту. Мистер Блэк опять дурно спал и чувствовал бессонницу сегодня утром гораздо сильнее, чем чувствовал ее до сих пор. Я спросил его, не получал ли он известий от мистера Бреффа.
   Он получил письмо утром. Мистер Брефф высказывал сильное неодобрение плану, на который решился его друг и клиент по моему совету. Это было нехорошо с его точки зрения, потому что возбуждало надежды, которые могли не осуществиться. Кроме того, что это было совершенно непонятно для него, это казалось шарлатанством, вроде месмеризма, ясновидения и тому подобного. Это перевернет вверх дном дом мисс Вериндер и кончится тем, что расстроит самое мисс Вериндер.
   Он рассказал об этом (не называя имен) одному знаменитому врачу, и знаменитый врач улыбнулся, покачал головой и не сказал ничего. Основываясь на всех этих причинах, мистер Брефф протестовал против нашего плана.
   Мой следующий вопрос относился к алмазу. Представил ли стряпчий какое-нибудь доказательство того, что алмаз в Лондоне?
   Нет, стряпчий просто отказался рассуждать об этом. Он был уверен, что Лунный камень заложен мистеру Люкеру. Его знаменитый отсутствующий друг (никто не мог отрицать того, что он идеально знал характер индусов) был также уверен в этом. При данных обстоятельствах и при многочисленных запросах, уже сделанных ему, он должен отказаться вступать в какие бы то ни было споры относительно доказательств. Время само покажет, и мистер Брефф охотно выждет.
   Было совершенно ясно, если бы даже мистер Блэк не сделал это еще более ясным, заменив чтение письма простым пересказом его содержания, что под всем этим таилось недоверие лично ко мне. Подготовленный к этому, я не был ни раздосадован, ни удивлен. Я спросил мистера Блэка, какое впечатление произвел на него протест его друга. Он с жаром ответил, что ни малейшего. После этого я получил право выкинуть из головы мистера Бреффа, и сделал это.
   Наступила пауза, и Габриэль Беттередж отошел от окна.
   -- Можете ли вы удостоить меня вашим вниманием, сэр? -- обратился он ко мне.
   -- Я весь к вашим услугам, -- ответил я.
   Беттередж взял стул и сел у стола. Он вынул большую старинную записную книжку с карандашом такого же размера. Надев очки, он раскрыл записную книжку на пустой странице и опять обратился ко мне.
   -- Я прожил, -- сказал Беттередж, сурово глядя на меня, -- почти пятьдесят лет на службе у покойной миледи. До тех пор я был пажом на службе у старого лорда, ее отца. Мне теперь около восьмидесяти лет, -- все равно, сколько именно. Считают, что я имею знание и опыт не хуже многих. Чем же это кончается? Кончается, мистер Эзра Дженнингс, фокусами над мистером Фрэнклином Блэком, которые будет производить помощник доктора посредством склянки с лауданумом, а меня, в моих преклонных летах, заставляют быть помощником фокусника!
   Мистер Блэк захохотал. Я хотел заговорить, Беттередж поднял руку.
   -- Ни слова, мистер Дженнингс! -- сказал он. -- Я не желаю слышать от вас, сэр, ни единого слова. У меня есть свои правила, слава богу! Если я получу приказание сродни приказанию из Бедлама, это ничего не значит. Пока я получаю его от моего господина или госпожи, я повинуюсь. Но я могу иметь свое собственное мнение, которое, потрудитесь вспомнить, совпадает также и с мнением мистера Бреффа, знаменитого мистера Бреффа! -- сказал Беттередж, возвышая голос, торжественно качая головой и глядя на меня. -- Все равно, я все-таки беру назад свое мнение. Моя барышня говорит: "Сделайте это", и я говорю: "Мисс, будет сделано". Вот я здесь, с книжкой и с карандашом, -- он очинен не так хорошо, как я мог бы пожелать, по если христиане лишаются рассудка, кто может ожидать, чтобы карандаши оставались остры? Давайте мне ваши приказания, мистер Дженнингс. Я запишу их, сэр. Я решился не отступать от них ни на волос. Я слепой агент, вот я кто. Слепой агент! -- повторил Беттередж, находя необыкновенное наслаждение в этом определении, данном самому себе.
   -- Мне очень жаль, -- начал я, -- что мы с вами не соглашаемся...
   -- Не вмешивайте меня в это дело! -- перебил Беттередж. -- Речь идет не о согласии, а о повиновении. Давайте ваши приказания, сэр, давайте приказания!
   -- Я хочу, чтобы некоторые части дома были снова открыты, -- начал я, -- и меблированы точь-в-точь так, как они были в прошлом году.
   Беттередж лизнул языком плохо очиненный карандаш.
   -- Назовите эти части, мистер Дженнингс, -- сказал он надменно.
   -- Во-первых, холл у главной лестницы.
   -- Во-первых, холл, -- написал Беттередж. -- Невозможно меблировать его, сэр, как он был меблирован в прошлом году...
   -- Почему?
   -- Потому что в прошлом году, мистер Дженнингс, там стояло чучело кобуза. Когда господа уехали, кобуза унесли вместе с другими вещами. Когда кобуза уносили, он лопнул.
   -- Если так, исключим кобуза.
   Беттередж записал исключение.
   -- "Холл должен быть меблирован, как в прошлом году. Только исключить лопнувшего кобуза". Пожалуйста, продолжайте, мистер Дженнингс.
   -- Разостлать ковер на лестницах, как прежде.
   -- "Разостлать ковер на лестницах, как прежде". Очень жалею, что опять должен обмануть ваши ожидания, сэр. Но и этого сделать нельзя.
   -- Почему же?
   -- Потому что человек, расстилавший ковры, умер, мистер Дженнингс, а подобного ему в искусстве расстилать ковры, обойди хоть всю Англию, не найдешь!
   -- Очень хорошо. Мы должны постараться найти лучшего человека во всей Англии после него.
   Беттередж записал, а я продолжал делать распоряжения.
   -- Гостиная мисс Вериндер должна быть восстановлена совершенно в таком виде, в каком она была в прошлом году. Также и коридор, ведущий из гостиной на первую площадку. Также и второй коридор, ведущий со второй площадки в спальни хозяев. Также спальня, занимаемая в июне прошлого года мистером Фрэнклином Блэком.
   Тупой карандаш Беттереджа следовал добросовестно за каждым моим словом.
   -- Продолжайте, сэр, -- сказал он с сардонической важностью. -- Мой карандаш кое-что еще не дописал.
   Я ответил ему, что у меня больше нет никаких распоряжений.
   -- Сэр, -- сказал Беттередж, -- в таком случае разрешите, -- я сам от себя прибавлю пункт или два.
   Он раскрыл записную книжку на новой странице и еще раз лизнул неистощимый карандаш.
   -- Я желаю знать, -- начал он, -- могу я или нет умыть руки...
   -- Конечно, можете, -- сказал мистер Блэк. -- Я позвоню слуге.
   -- ...сложить с себя ответственность, -- продолжал Беттередж, с прежней невозмутимостью продолжая не замечать в комнате никого, кроме меня. -- Начнем с гостиной мисс Вериндер. Когда мы снимали ковер в прошлом году, мистер Дженнингс, мы нашли огромное количество булавок. Должен я снова положить булавки?
   -- Конечно, нет.
   Беттередж тут же записал эту уступку.
   -- Теперь о первом коридоре, -- продолжал он. -- Когда мы снимали украшения в этой части дома, мы унесли статую толстого ребенка нагишом, обозначенного в каталоге дома "Купидоном, богом любви". В прошлом году у пего было два крыла в мясистой части плеч. Я недоглядел, и он потерял одно крыло. Должен я отвечать за крыло купидона?
   Я опять сделал ему уступку, а Беттередж опять записал.
   -- Перейдем ко второму коридору, -- продолжал он. -- В прошлом году в нем не было ничего, кроме дверей, и я сознаюсь, что душа у меня спокойна только относительно этой части дома. Что касается спальни мистера Фрэнклина, то, если ей надо придать ее прежний вид, желал бы я знать, кто должен взять на себя ответственность за то, чтобы поддерживать в ней постоянный беспорядок, как бы часто ни восстанавливался порядок, -- здесь панталоны, тут полотенце, французские романы там и тут, -- я говорю, кто должен держать в неопрятности комнату мистера Фрэнклина, он или я?
   Мистер Блэк объявил, что он возьмет на себя всю ответственность за это с величайшим удовольствием. Беттередж упорно отказывался слушать разрешение затруднения с этой стороны, прежде чем он получил мое согласие и одобрение. Я принял предложение мистера Блэка, и Беттередж сделал последнюю запись в своей книжке.
   -- Заходите к нам, когда хотите, мистер Дженнингс, начиная с завтрашнего дня, -- сказал он, вставая. -- Вы найдете меня за работой с нужными помощниками. Я почтительно благодарю вас, сэр, за то, что вы оставили без внимания чучело кобуза и купидоново крыло, также и за то, что вы сняли с меня всякую ответственность относительно булавок на ковре и беспорядка в комнате мистера Фрэнклина. Как слуга, я глубоко обязан вам. Как человек, я считаю это вашей прихотью и восстаю против вашего опыта, который считаю обманом чувств и западней. Не бойтесь, чтобы мои чувства человека помешали моему долгу слуги. Ваши распоряжения будут исполнены, сэр, будут исполнены! Если это кончится пожаром в доме, я не пошлю за пожарными, пока вы не позвоните в колокольчик и не прикажете послать!
   С этим прощальным уверением он поклонился и вышел из комнаты.
   -- Как вы думаете, можем мы положиться на него? -- спросил я.
   -- Безусловно, -- ответил мистер Блэк. -- Когда мы войдем в дом, мы увидим, что он ничего не позабыл и ничем не пренебрег.
   Июня 19. -- Еще протест против нашего плана! На этот раз от дамы.
   С утренней почтой пришло два письма на мое имя. Одно от мисс Вериндер, самым любезным образом соглашавшейся на предложенный мною план. Другое от дамы, в доме которой она живет, миссис Мерридью.
   Миссис Мерридью кланяется и не претендует на понимание предмета, о котором я переписываюсь с мисс Вериндер, в его научном значении. С точки зрения общественного значения, однако, она чувствует себя вправе выразить свое мнение. Вероятно, мне неизвестно, так думает миссис Мерридью, что мисс Вериндер всего лишь девятнадцать лет. Позволить молодой девушке в такие годы присутствовать без компаньонки в доме, полном мужчин, которые будут производить медицинский опыт, есть нарушение приличия, которого миссис Мерридью допустить не может. Она чувствует, что ее долг пожертвовать своими личными удобствами и поехать с мисс Вериндер в Йоркшир. Она просит, чтоб я подумал об этом, так как мисс Вериндер не хочет руководствоваться ничьим мнением, кроме моего. Может быть, ее присутствие не так необходимо, и одно мое слово освободило бы миссис Мерридью и меня от весьма неприятной ответственности.
   В переводе на простой английский язык эти вежливые слова означают, как я понимаю, что миссис Мерридью смертельно боится мнения света. К несчастью, она обратилась с ними к такому человеку, который меньше всех на свете уважает это мнение. Я не обману ожиданий мисс Вериндер, я не стану откладывать попытку примирить молодых людей, которые любят друг друга и слишком долго были разлучены. Если перевести эти простые английские выражения на язык вежливых условностей, то смысл будет такой: мистер Дженнингс имеет честь кланяться миссис Мерридью и сожалеет, что не может ничего более сделать.
   Мистер Блэк чувствует себя сегодня утром по-прежнему. Мы решили не мешать Беттереджу и сегодня еще не заходить в дом. Успеем сделать наш первый осмотр и завтра.
   Июня 20. -- Мистер Блэк начинает чувствовать постоянную тревогу по ночам. Чем скорее комнаты будут приведены в прежний вид, тем лучше.
   Сегодня утром, когда мы шли с ним домой, он посоветовался со мною с некоторой нерешительностью и с нервным нетерпением по поводу письма (пересланного ему из Лондона), которое он получил от сыщика Каффа.
   Сыщик пишет из Ирландии. Он сообщает, что получил (от своей экономки) визитную карточку и записку, которую мистер Блэк оставил в его доме близ Доркинга, и уведомляет, что, по всей вероятности, вернется в Англию через неделю и даже раньше. А пока он просит, чтобы мистер Блэк объяснил ему, по какому поводу он желает говорить с ним о Лунном камне. Если мистер Блэк может убедить его, что он сделал серьезную ошибку в прошлогоднем следствии, он будет считать своею обязанностью (после щедрого вознаграждения, полученного от покойной леди Вериндер) отдать себя в распоряжение этого джентльмена. Если нет, он просит позволения остаться в своем уединении, среди мирных удовольствий деревенской жизни.
   Прочтя это письмо, я без малейшего колебания посоветовал мистеру Блэку сообщить сыщику Каффу обо всем, что произошло после прекращения следствия в прошлом году, и предоставить ему самому составить заключение на основании фактов.
   Подумав немного, я также посоветовал пригласить сыщика Каффа присутствовать при опыте, если он успеет вернуться в Англию к тому времени. Он, во всяком случае, был бы драгоценным свидетелем и, если бы мое мнение, что алмаз спрятан в комнате мистера Блэка, оказалось неверным, совет сыщика мог бы быть очень важным для дальнейших действий, в которых я уже не мог участвовать. Это последнее соображение, по-видимому, заставило решиться мистера Блэка. Он обещал последовать моему совету.
   Когда мы стали подъезжать к дому, стук молотка доказал нам, что дело подвигается.
   Беттередж, надевший по этому случаю красный рыбацкий колпак и зеленый передник из бязи, встретил нас в передней. Увидев меня, он вынул записную книжку и карандаш и непременно настаивал на том, чтобы записать все, что я ему буду говорить. Куда бы мы ни смотрели, мы находили, как и предсказывал мистер Блэк, что работа подвигается так быстро и так разумно, как только можно было пожелать. Но в нижнем зале и в комнате мисс Вериндер многое еще нужно было сделать; казалось сомнительным, будет ли дом готов к концу недели.
   Поздравив Беттереджа с достигнутыми успехами (он упорно записывал все каждый раз, как только я раскрывал рот, отказываясь в то же время обратить хотя бы малейшее внимание на слова мистера Блэка) и обещав прийти опять посмотреть дня через два, мы уже собирались выйти из дома через черный ход. Но прежде чем мы вышли из нижнего коридора, меня остановил Беттередж, когда я проходил мимо двери его комнаты.
   -- Могу ли я сказать вам слова два наедине? -- спросил он таинственным шепотом.
   Я, разумеется, согласился. Мистер Блэк вышел подождать меня в саду, пока я прошел с Беттереджем в его комнату. Я ожидал просьбы о каких-нибудь новых уступках вслед за чучелом кобуза и купидоновым крылом. Но к моему величайшему удивлению, Беттередж положил руку на стол и задал мне странный вопрос:
   -- Мистер Дженнингс, знакомы ли вы с Робинзоном Крузо?
   Я ответил, что читал "Робинзона Крузо" в детстве.
   -- И с того времени не читали? -- спросил Беттередж.
   -- С того времени не читал.
   Он отступил на несколько шагов и посмотрел на меня с выражением сострадательного любопытства и суеверного страха.
   -- Он не читал "Робинзона Крузо" с детства, -- сказал Беттередж, говоря сам с собой. -- Посмотрим, поразит ли его "Робинзон Крузо" теперь!
   Он открыл шкап, стоявший в углу, и вынул грязную, истрепанную книгу, от которой сильно запахло табаком, когда он стал перелистывать страницы. Найдя нужное место, он попросил меня подойти к нему в угол, бормоча про себя все тем же таинственным голосом.
   -- Что касается этого вашего фокус-покуса с лауданумом и мистером Фрэнклином Блэком, -- начал он, -- пока рабочие в доме, мои обязанности слуги одолевают во мне чувства человека. Когда рабочие уходят, чувства человека одолевают во мне долг слуги. Очень хорошо. Прошлой ночью, мистер Дженнингс, в голове у меня крепко засело, что это ваше новое медицинское предприятие кончится дурно. Если бы я поддался тайному внушению, я своими руками снова унес бы мебель из комнат и на следующее утро разогнал бы рабочих.
   -- С удовольствием узнаю из того, что я видел наверху, -- сказал я, -- что вы устояли против тайного внушения.
   -- "Устоял" -- не то слово, -- ответил Беттередж. -- Я боролся, сэр, с безмолвными побуждениями души моей, толкавшими меня в одну сторону, и писанными приказаниями в моей записной книжке, толкавшими в другую, пока, -- с позволения сказать, -- меня не бросило в холодный пот. В этом страшном душевном расстройстве и телесном расслаблении, к какому средству я обратился? К средству, сэр, которое ни разу еще мне не изменило за последние тридцать лет и даже больше -- к Этой Книге!
   Он ударил по книге ладонью, и при этом распространился еще более сильный запах табака.
   -- Что я нашел здесь, -- продолжал Беттередж, -- на первой же открытой мною странице? Страшное место, сэр, на странице сто семьдесят восьмой: "С этими и многими тому подобными Размышлениями, я впоследствии поставил себе за правило, что, когда бы ни нашел я эти тайные Намеки или Указания в Душе моей, внушающие мне делать или не делать какое-либо предстоящее мне Дело, идти или не идти предстоящим мне путем, я никогда не премину повиноваться тайному внушению". Не сойти мне с места, мистер Дженнингс, это были первые слова, бросившиеся мне в глаза именно в то самое время, когда я шел наперекор тайному внушению! Вы не видите в этом ничего необыкновенного, сэр?
   -- Я вижу случайное стечение обстоятельств -- и более ничего.
   -- Вы не чувствуете ни малейшего колебания, мистер Дженнингс, относительно этого вашего предприятия?
   -- Ни малейшего.
   Беттередж пристально и молча посмотрел на меня. Он захлопнул книгу, запер ее опять в шкап чрезвычайно старательно, повернулся и опять пристально посмотрел на меня. Потом заговорил.
   -- Сэр, -- сказал он серьезно, -- многое можно извинить человеку, который с детства не читал "Робинзона Крузо". Желаю вам всего доброго.
   Он отворил дверь с низким поклоном и дал мне возможность отправиться в сад. Я встретил мистера Блэка, возвращавшегося в дом.
   -- Можете не рассказывать мне, что с вами случилось, -- сказал он. -- Беттередж пустил в ход свой последний козырь, он сделал новое пророческое открытие в "Робинзоне Крузо". Уважили вы его любимую фантазию? Нет? Вы показали ему, что не верите в "Робинзона Крузо"? Мистер Дженнингс, вы упали во мнении Беттереджа настолько низко, насколько это возможно. Можете теперь говорить и делать, что вам угодно, -- вы увидите, что он не захочет терять с вами слов.
   Июня 21. -- Сегодня в моем дневнике достаточно будет короткой записи.
   Мистер Блэк никогда еще не проводил такой плохой ночи. Я был вынужден, против своей воли, прописать ему лекарство. На людей с такой чувствительной организацией, как у него, лекарства действуют, к счастью, очень быстро. Иначе я боялся бы, что он окажется совершенно без сил, когда наступит время для опыта.
   Что до меня самого, то после небольшого перерыва в болях за последние два дня у меня снова сделался сегодня утром припадок, о котором не скажу ничего, кроме того, что он заставил меня вернуться к опиуму. Закрываю эту тетрадь и отмериваю себе полный прием -- пятьсот капель.
   Июня 22. -- Наши надежды сегодня возросли. Нервное состояние мистера Блэка заметно уменьшилось. Он немного поспал прошлой ночью. Моя ночь по милости опиума была ночью человека оглушенного. Не могу сказать, что я проснулся нынешним утром; более подходящее выражение будет -- я пришел в себя.
   Мы подъехали к дому, посмотреть, все ли приведено в прежний вид. Завтра, в субботу, все будет закончено. Как предсказал мистер Блэк, Беттередж не выставил больше никаких новых препятствий. С начала до конца он сохранял зловещую вежливость и молчаливость.
   Мое медицинское предприятие (как его называет Беттередж) должно теперь неизбежно быть отложено до следующего понедельника. Завтра вечером работники задержатся в доме до ночи. На следующий день установленная тирания воскресного дня, одно из учреждений этой свободной страны, так распределила поезда, что невозможно пригласить кого-нибудь приехать к нам из Лондона. До понедельника нечего больше делать, как внимательно наблюдать за мистером Блэком и держать его, если возможно, в точно таком состоянии, в каком я нашел его сегодня.
   Я уговорил его написать мистеру Бреффу и настоять, чтобы тот присутствовал в качестве свидетеля. Я нарочно выбрал стряпчего, потому что он сильно предубежден против нас. Если нам удастся убедить его, мы сделаем нашу победу неоспоримой.
   Мистер Блэк написал также сыщику Каффу, а я послал несколько строк мисс Вериндер. С ними и со старым Беттереджем, -- который представляет собой очень важное лицо в семействе, -- у нас будет достаточно свидетелей, не считая миссис Мерридью, если миссис Мерридью настоит на том, чтобы принести себя в жертву мнению света.
   Июня 23. -- Месть опиума преследовала меня прошлую ночь. Выхода нет, я должен терпеть это, пока понедельник не наступит и не пройдет.
   Мистер Блэк опять не совсем здоров сегодня. Он признался мне, что в два часа утра открыл ящик, в который спрятал сигары. Ему стоило больших усилий запереть его снова. После этого он выбросил ключ из окна. Сторож принес его сегодня утром, найдя его на дне пуст тороплю васъ; но не потрудитесь ли сказать мнѣ хоть одномъ словечкомъ, видите ли вы, какъ вамъ выбраться изъ этой ужасной каши?
   -- Вижу только, что мнѣ надо выбраться отсюда опять въ Лондонъ, сказалъ я,-- и посовѣтоваться съ мистеромъ Броффомъ. Если онъ не поможетъ мнѣ...
   -- Да, сэръ?
   -- И если приставъ не выйдетъ изъ своего уединенія въ Доркингѣ....
   -- Не выйдетъ, мистеръ Франклинъ!
   -- Въ такомъ случаѣ, Бетереджъ,-- на сколько я понимаю теперь,-- я истощилъ всѣ свои средства. Послѣ мистера Броффа и пристава я не знаю никого, кто бы могъ провести мнѣ хоть малѣйшую пользу.
   Между тѣмъ какъ я говорилъ, кто-то постучался въ дверь. Бетереджъ, повидимому, былъ столько же удивленъ какъ и раздосадовавъ этою помѣхой.
   -- Войдите, раздражительно крикнулъ онъ,-- кто тамъ такой!
   Дверь отворилась, и къ намъ тихонько вошелъ человѣкъ такой замѣчательной наружности, какой мнѣ еще не случалось видать. Судя по его стану и тѣлодвиженіямъ, онъ былъ еще молодъ. Судя по его лицу, если сравнитъ его съ Бетереджемъ, онъ казался старѣе послѣдняго. Цвѣтъ его лица былъ цыгански смуглъ; исхудалыя щеки вдались глубокими впадинами, надъ которыми скулы выдавались навѣсомъ. Носъ у него былъ той изящной формы, что такъ часто встрѣчается у древнихъ народовъ Востока и которую такъ рѣдко приходится видѣть у новѣйшихъ племенъ Запада. Лобъ его поднимался высоко и прямо отъ бровей, съ безчисленнымъ множествомъ морщинъ и складочекъ. Въ этомъ странномъ лицѣ еще страннѣе были глаза: нѣжно-каріе, задумчивые и грустные, глубоко впалые глаза эти смотрѣли на васъ и (по крайней мѣрѣ такъ было со мной) произвольно завладѣвали вашимъ вниманіемъ. Прибавьте къ этому массу густыхъ, низко-курчавыхъ волосъ, которые по какой-то прихоти природы посѣдѣли удивительно причудливо и только мѣстами. На маковкѣ они еще сохраняли свой природный цвѣтъ воронова крыла. Отъ висковъ же вокругъ головы,-- безъ малѣйшаго перехода просѣди для умаленія противоположности,-- она совершенно побѣлѣла. Граница двухъ цвѣтовъ не представляла никакой правильности. Въ одномъ мѣстѣ бѣлые волосы взбѣгали въ чернь, въ другомъ черные ниспадали въ сѣдину. Я смотрѣлъ на этого человѣка съ любопытствомъ, котораго, стыдно сознаться, никакъ не могъ преодолѣть. Нѣжно-каріе глаза его кротко размѣнялись со мной взглядомъ, а онъ встрѣтилъ невольную грубость моего взгляда извиненіемъ, котораго я, по совѣсти, вовсе не заслуживалъ.
   -- Прошу прощенія, сказалъ онъ,-- я никакъ не думалъ, что мистеръ Бетереджъ занятъ.
   Онъ вынулъ изъ кармана ластъ бумага и подалъ его Бетереджу.
   -- Списокъ на будущую недѣлю, проговорилъ онъ. Глаза его лишь на одинъ мигъ остановилась на мнѣ, а затѣмъ онъ такъ же тихо вышедъ изъ комнаты, какъ и вошелъ.
   -- Кто это? спросилъ я.
   -- Помощникъ мистера Канди, сказалъ Бетереджъ; -- кстати, мистеръ Франклинъ, вамъ жаль будетъ слышать, что маленькій докторъ до сихъ поръ еще не оправился отъ болѣзни, которую охватилъ, возвращаясь домой съ обѣда въ день рожденія. Здоровье его такъ себѣ; но памяти онъ вовсе лишился во время горячки, и съ тѣхъ поръ отъ нея осталась одни обрывки. Вся практика пала на помощника. Да ея теперь и немного, кромѣ бѣдныхъ. Имъ-то ужь нечего дѣлать. Имъ надо ужь довольствоваться этимъ пѣгимъ цыганомъ, а то и вовсе некому будетъ лѣчить ихъ.
   -- Вы, кажется, не любите его, Бетереджъ?
   -- Его никто не любитъ, сэръ.
   -- Отчего жь онъ такъ непопуляренъ?
   -- Ну, начать съ того, мистеръ Франклинъ, что и наружность не въ пользу его. А потомъ разказываютъ, что мистеръ Канди принялъ къ себѣ весьма темную личность. Никто не знаетъ кто онъ такой и нѣтъ у него на одного пріятеля въ околоткѣ. Какъ же ожидать, чтобъ его полюбили послѣ этого?
   -- Конечно, это невозможно! Позвольте узнать, что ему нужно было, когда онъ передалъ вамъ этотъ лоскутокъ бумаги?
   -- Да вотъ принесъ мнѣ еженедѣльный списокъ больныхъ, которымъ нужно давать немножко вина. Миледи всегда аккуратно раздавала добрый крѣпкій портвейнъ и хересъ больнымъ бѣднякамъ, а миссъ Рахиль желала, чтобъ обычай этотъ соблюдался. Не тѣ ужь времена то! Не тѣ! Помню я, какъ мистеръ Канди самъ приносилъ списокъ моей госпожѣ. Теперь помощникъ мистера Канди приноситъ его мнѣ самому. Ужь я буду продолжать письмо, если позволите, сэръ, сказалъ Бетереджъ, потянувъ къ себѣ признаніе Розанны Сперманъ;-- не весело его читать, согласенъ. Да все же лучше: не раскисну, вспоминая о прошломъ. Онъ надѣлъ очки и уныдл покачалъ годовой.
   -- Сколько здраваго смысла, мистеръ Франклинъ, въ вашемъ поведеніи относительно матерей, когда онѣ впервые отправляютъ васъ въ жизненный путь. Всѣ мы болѣе или менѣе неохотно являемся на свѣтъ. И правы мы всѣ до единаго.
   Помощникъ мистера Канди произвелъ на меня слишкомъ сильное впечатлѣніе, чтобъ я могъ такъ скоро забыть о немъ. Я пропустилъ неопровержимое изреченіе Бетереджевой философіи и возвратился къ пѣгому человѣку.
   -- Какъ его имя? спросилъ я.
   -- Какъ нельзя быть хуже, проворчалъ Бетереджъ. --Ездра Дженнингсъ.
   

V.

   Сказавъ мнѣ имя помощника мистера Канди, Бетереджъ, повидимому, нашелъ, что уже довольно потрачено времени на пустяки. Онъ принялся за просмотръ письма Розанны Сперманъ. Съ своей стороны, я сидѣлъ у окна, поджидая пока онъ кончитъ. Мало-по-малу впечатлѣніе, произведенное на меня Ездрой Дженнингсомъ, изгладилось. Да и то ужь кажется совершенно необъяснимо, что въ моемъ положеніи кто-нибудь могъ произвесть на меня какое бы то ни было впечатлѣніе. Мысли мои приняли прежнее направленіе. Еще разъ поневолилъ я себя смѣло взглянуть на свое невѣроятное положеніе. Еще разъ пробѣжалъ я въ умѣ тотъ планъ дѣйствія, который начерталъ себѣ на будущее время, кое-какъ собравшись съ духомъ.
   Нынче же вернуться въ Лондонъ, изложить все дѣло мистеру Броффу, и наконецъ главное: добиться (какимъ бы то ни было средствомъ, цѣной какихъ бы то ни было жертвъ) личнаго свиданія съ Рахилью,-- вотъ каковъ былъ мой планъ дѣйствія, насколько я могъ обдумать его въ то время. До отхода поѣзда оставалось еще болѣе часа. Кромѣ того, Бетереджъ, пожалуй, могъ найдти въ непрочитанной еще части письма нѣчто такое, что мнѣ пригодилось бы къ свѣдѣнію, прежде чѣмъ я выйду изъ дому, въ которомъ пропалъ алмазъ. Письмо оканчивалось такъ:
   "Вамъ не изъ чего гнѣваться, мистеръ Франклинъ, еслибъ я даже почувствовала нѣкоторое торжество, узнавъ, что вся ваша будущность у меня въ рукахъ. Тревога и страхъ скорехонько вернулись ко мнѣ. Вслѣдствіе принятой имъ точки зрѣнія на пропажу алмаза, приставъ Коффъ навѣрно кончилъ бы пересмотромъ вашего бѣлья, и платья. Ни въ моей комнатѣ, ни во всемъ домѣ не было мѣста, которое я могла бы счесть безопаснымъ. Какъ же спрятать шлафрокъ такимъ образомъ, чтобы самъ приставъ не могъ найдти его? И какъ это сдѣлать, не теряя ни минуты драгоцѣннаго времени? Не легко было отвѣтить на эта вопросы. Нерѣшительность моя привела къ такому средству, которое можетъ заставать васъ разсмѣяться. Я раздѣлась и накинула шлафрокъ на себя. Вы носили его,-- а то ужь нѣкоторое удовольствіе, что я надѣла его послѣ васъ. Вслѣдъ за тѣмъ вѣсти въ людской показали мнѣ, что я какъ разъ во-время успѣла спрятать шлафрокъ. Приставъ Коффъ потребовалъ на просмотръ книжку, въ которой велся счетъ прачки.
   "Я нашла ее, и принесла ему въ гостиную миледи. Въ прошлыя времена мы не разъ встрѣчались съ приставомъ Коффомъ. Я была увѣрена, что онъ узнаетъ меня,-- но не знала что онъ предприметъ, увидавъ меня въ числѣ служанокъ дома, въ которомъ пропалъ драгоцѣнный камень. Въ такой неизвѣстности, я чувствовала, что мнѣ легче будетъ, если я встрѣчусь съ нимъ какъ можно скорѣе, а сразу выясню себѣ, чего я должна ожидать.
   "Когда я подала ему книжку по счетомъ бѣлья, онъ посмотрѣлъ на меня какъ на незнакомую и съ особенною вѣжливостью поблагодарилъ за то, что я принесла ее. Я сочла и то, а другое весьма плохимъ предзнаменованіемъ. Какъ знать, что онъ скажетъ обо мнѣ за-глаза; какъ знать, не возьмутъ ли меня подъ стражу, вслѣдствіе подозрѣнія, а не произведутъ ли обыска. Въ то время вы должны были вернуться съ проводовъ мистера Годфрея Абльвайта на желѣзную дорогу. Я пошла на любимую вашу дорожку въ кустарникахъ попытать еще разъ, не удастся ли заговорить съ вами,-- я вовсе не думала тогда, что это будетъ послѣднимъ разомъ, въ который попытка еще возможна.
   "Вы не являлись, и что всего хуже: мистеръ Бетереджъ, съ приставомъ Коффомъ, прошли мимо того мѣста гдѣ я пряталась,-- и приставъ замѣтилъ меня.
   "Послѣ этого мнѣ ничего болѣе не оставалось какъ вернуться, до новыхъ бѣдъ, на свое мѣсто, къ своему дѣлу. Въ ту самую минуту какъ я хотѣла перейдти тропинку, вы прибыли съ желѣзной дороги. Вы шли прямо на кустарникъ, да вдругъ увидали меня,-- я увѣрена, сэръ, что вы меня надѣла,-- свернула въ сторону, словно отъ зачумленной, и вошла въ домъ. {Примѣчаніе Франклина Блека. Бѣдняжка рѣшительно ошиблась. Я вовсе не видалъ ея. Я дѣйствительно хотѣлъ пройдтись по кустарнику. Но въ ту же минуту, вспомнивъ, что тетушка можетъ пожелать видѣть меня по возвращеніи съ желѣзной дороги, перемѣнилъ намѣреніе и вошелъ въ домъ.} Я кое-какъ вернулась домой чрезъ людской входъ. Въ это время въ прачешной никого не было, и я сѣда тамъ посидѣть. Я уже говорила вамъ, какія мысли приходила мнѣ въ голову на зыбучихъ пескахъ. Эти мысли вернулась ко мнѣ теперь. Я размышляла о томъ, что будетъ тяжелѣе,-- если дѣла пойдутъ все также,-- перевести ли равнодушіе мистера Франклина Блека, или кинуться въ песчаную зыбь и такимъ образомъ покончить на-вѣки вѣчные?
   "Напрасно было бы требовать отъ меня, чтобъ я объяснила свое тогдашнее поведеніе. Я стараюсь,-- но и сама не могу понять его.
   "Зачѣмъ я не остановила васъ, когда вы такъ жестоко избѣгала меня? Зачѣмъ я не крикнула: мистеръ Франклинъ, мнѣ нужно кое-что сказать вамъ; это касается васъ, вы непремѣнно должны выслушать? Вы были въ моей власти, вы, какъ говорится, попались мнѣ на веревочку. И что всего лучше (еслибы вы только довѣрились мнѣ), я имѣла средства быть вамъ полезною въ будущемъ. Разумѣется, я никакъ не думала, чтобы вы, джентльменъ, украли алмазъ изъ любви къ воровству. Нѣтъ. Пенелопа слышала отъ миссъ Рахили, а я -- отъ мистера Беттереджа, о вашемъ мотовствѣ и вашихъ долгахъ. Мнѣ было ясно, что вы взяли алмазъ, чтобы продать или заложить его и такимъ образомъ достать денегъ, въ которыхъ нуждались. Ну! Я могла бы указать вамъ въ Лондонѣ одного человѣка, который ссудилъ бы вамъ кругленькую сумму подъ залогъ драгоцѣнности, не затрудняя васъ лишними разспросами насчетъ ея происхожденія.
   "Зачѣмъ я не заговорила съ вами?
   "Зачѣмъ не заговорила!
   "Неужели страхъ и трудность сохраненія у себя шлафрока такъ поглотили всѣ мои способности, что ихъ не осталось для борьбы съ другими страхами и затрудненіями? Такъ могло быть съ иною женщиной, но не могло быть со мной. Въ прошлыя времена, будучи воровкой, я подвергалась во сто разъ худшимъ опасностямъ и выходила изъ такихъ затрудненій, предъ которыми это было просто ребяческою забавой. Я, можно сказать, обучалась плутнямъ и обманамъ; нѣкоторые изъ нихъ были ведены въ такихъ огромныхъ размѣрахъ и такъ ловко, что прославились и являлись въ газетахъ. Могла ли такая мелочь, какъ укрывательство шлафрока, подавить мой разсудокъ и стѣснить сердце въ то время, когда мнѣ слѣдовало говорить съ вами? Нелѣпый вопросъ! Этого не могло быть.
   "Что пользы останавливаться на своей глупости? Вѣдь правда проста? За глаза я любила васъ всѣмъ сердцемъ, всею душой. Встрѣчаясь лицомъ къ лицу,-- нечего запираться,-- я боялась васъ; боялась, что вы разгнѣваетесь на меня, боялась того, что вы скажете мнѣ (хотя вы дѣйствительно взяли алмазъ), если я осмѣлюсь намекнуть вамъ о своемъ открытіи. Я была близехонько отъ этого, насколько хватило смѣлости, въ то время, какъ разговаривала съ вами въ библіотекѣ. Тогда вы не отвернулись отъ меня. Тогда вы не кинулась прочь отъ меня, какъ отъ зачумленной. Я старалась раздражить себя до гнѣва на васъ и такимъ образомъ ободриться. Напрасно! Я ничего не ощущала кромѣ горя и отчаянія. "Ты простая дѣвушка; у тебя кривое плечо; ты просто горничная,-- какой же смыслъ въ твоихъ попыткахъ разговориться со мной?" Вы не произносили этихъ словъ, мистеръ Франклинъ, но тѣмъ не менѣе вы все это высказали мнѣ! Есть ли возможность объяснить подобное безуміе? Нѣтъ, можно только сознаться въ немъ и не касаться его болѣе. Еще разъ орошу простить меня за это отступленіе. Не бойтесь, это не повторится. Теперь я скоро кончу.
   "Пенелопа первая потревожила меня, войдя въ пустую комнату. Она давно провѣдала мою тайну, всѣми силами старалась возвратить меня къ разсудку и дѣлала это со всею добротой.
   "-- Ахъ, сказала она:-- знаю я, чего вы тутъ сидите, да горюете въ одиночку. Самое лучшее, и самое выгодное для васъ, Розанна, изо всего, что можетъ случаться, это отъѣздъ мистера Франклина. Я думаю, что теперь онъ ужь не долго загостится въ нашемъ домѣ.
   "Сколько я ни думала о васъ, мнѣ еще никогда не приходило въ голову, что вы уѣдете. Я не могла отвѣтить Пенелопѣ и только взглянула на нее.
   "-- Я сейчасъ отъ миссъ Рахили, продолжила Пенелопа.-- Трудненько таки ладить съ ея характеромъ. Она говорилъ, что ей невыносимо быть въ этомъ домѣ вмѣстѣ съ полиціей, и рѣшалась поговорить нынче вечеромъ съ миледи, и завтра уѣхать къ своей тетушкѣ Абльвайтъ. Если она это сдѣлаетъ, то велѣлъ за тѣмъ и у мистера Франклина найдется причина отъѣзда, будьте увѣрены!
   "При этихъ словахъ я овладѣла своимъ языкомъ:
   "-- Вы думаете, мистеръ Франклинъ поѣдетъ съ нею? спросила я.
   "-- Съ величайшею охотой, еслибъ она позволила; только нѣтъ. Ему ужь дали почувствовать характеръ-то; онъ у нея тоже въ штрафной книгѣ,-- и это послѣ всѣхъ его хлопотъ чтобы помочь ей, бѣдненькой! Нѣтъ, нѣтъ! Если они до завтра не поладятъ, вы увидите, что миссъ Рахиль поѣдетъ въ одну сторону, а мистеръ Франклинъ въ другую. Не знаю куда онъ направится, Розанна, только ужь не останется здѣсь по отъѣздѣ миссъ Рахили.
   "Я постаралась одолѣть отчаяніе, которое почувствовала въ виду вашего отъѣзда. Правду сказать, мнѣ виднѣлся легкій проблескъ надежды въ томъ случаѣ, если у васъ съ миссъ Рахилью дѣйствительно произошла серіозная размолвка.
   "-- Не знаете ли, спросила я,-- что у нихъ за ссора?
   "-- Все со стороны миссъ Рахили, оказала Пенелопа,-- и, что бы тамъ на говорили, все это ея характеръ и больше ничего. Мнѣ жаль огорчать васъ, Розанна; но не уходите отъ меня съ мыслію, чтобы мистеръ Франклинъ могъ когда-нибудь поссориться съ нею. Онъ слишкомъ сильно любитъ ее!
   "Только что она договорила эти жестокія слова, какъ насъ позвали къ мистеру Бетереджу. Вся домашняя прислуга должна была собраться въ залѣ. А затѣмъ всѣмъ вамъ слѣдовало идти поодиночкѣ въ комнату мистера Бетереджа, на допросъ приставу Коффу.
   "Послѣ допроса горничной миледи и служанка верхнихъ покоевъ настала моя очередь:
   "Вопросы пристава Коффа, хотя онъ весьма хитро замаскировалъ ихъ, скоро показала мнѣ, что эти двѣ женщины (злѣйшіе враги мои во всемъ домѣ) подсматривали за мной изъ-за двери въ четвергъ послѣ полудня, и въ ночь. Онѣ довольно поразказали приставу, чтобъ открыть ему глаза на нѣкоторую долю истины. Онъ справедливо полагалъ, что я тайно сшила новый шлафрокъ, но ошибался въ принадлежности мнѣ запачканнаго шлафрока. Изо всего сказаннаго имъ я убѣдилась еще въ одномъ обстоятельствѣ, котораго, впрочемъ, никакъ не могла понять. Онъ, разумѣется, подозрѣвалъ, что я замѣшана въ пропажѣ алмаза. Но въ то же время далъ мнѣ понять, съ умысломъ, какъ мнѣ казалось тогда, что не считаетъ меня главною виновницей пропажи драгоцѣннаго камня. Онъ, повидимому, думалъ, что я дѣйствовала по наущенію кого-нибудь другаго. Кто бы это могъ быть, я тогда не могла догадаться, не могу догадаться и теперь.
   "Въ этой неизвѣстности ново было только то, что приставъ Коффъ далеко не зналъ всей правды. Вы были безопасны до тѣхъ поръ, пока шлафрокъ не найденъ, и ни минуты долѣе.
   "Я теряю надежду объяснить вамъ горе и ужасъ, которыя угнетала меня. Я не могла долѣе расковать, нося вашъ шлафрокъ. Меня всякую минуту могли взять въ фризингальскую полицейскую управу, заподозрить и обыскать.
   "Пока приставъ Коффъ оставитъ меня на свободѣ, мнѣ предстояло рѣшиться, и тотчасъ же, или уничтожитъ шлафрокъ, или спрятать его въ какое-нибудь безопасное мѣсто въ безопасномъ разстояніи отъ дому.
   "Люби я васъ хоть немного поменьше, мнѣ кажется, я уничтожила бы его. Но, ахъ, могла ли я уничтожить единственную вещь бывшую въ моемъ распоряженіи, которая доказывала, что я спасла васъ? Еслибы мы дошли до объясненія другъ съ другомъ, и еслибы вы заподозрили меня въ какихъ-либо дурныхъ цѣляхъ и заперлись во всемъ,-- чѣмъ бы могла я выманить ваше довѣріе, когда шлафрока не будетъ у меня налицо? Развѣ я оказывала вамъ несправедливость, думая въ то время, какъ и теперь, что вы поколеблетесь принять такую простую дѣвушку въ участницы своей тайны и сообщницы въ кражѣ, на которую соблазнились вслѣдствіе денежныхъ затрудненій? Если вы вспомните ваше холодное обхожденіе со мной, сэръ, то едва ли удивитесь моей неохотѣ уничтожить единственное право на ваше довѣріе, и благодарность, которымъ и имѣла счастіе владѣть.
   "Я рѣшилась его спрятать и выбрала наиболѣе знакомое мнѣ мѣсто -- зыбучіе пески.
   "Только что кончился допросъ, я извинилась подъ первымъ предлогомъ, который мнѣ пришелъ въ голову, и отпросилась подышать частымъ воздухомъ. Я пошла прямо въ Кобсъ-Голь, въ коттеджъ мистера Іолланда. Жена и дочь его были мнѣ лучшими друзьями. Не думайте чтобъ я довѣрила имъ вашу тайну,-- я никому не довѣряла. Мнѣ хотѣлось только написать вамъ это письмо и воспользоваться удобнымъ случаемъ снять съ себя шлафрокъ. Находясь подъ подозрѣніемъ, я не могла безопасно сдѣлать ни того, ни другаго у себя дома.
   "И вотъ я подхожу почти къ концу своего длиннаго письма, которое пишу одна одинехонька въ спальнѣ Люси Іолландъ. Когда я кончу, то сойду внизъ и пронесу свернутый шлафрокъ подъ накидкой. Необходимыя средства для сохраненія его сухимъ и невредимымъ я найду въ кучѣ старья на кухнѣ миссъ Іолландъ. Потомъ пойду на зыбучіе пески,-- не бойтесь, я не оставлю слѣдовъ, которые могла бы измѣнить мнѣ,-- и спрячу шлафрокъ въ псокѣ, гдѣ его не отыщетъ ни одна живая душа, если я сама не открою тайны.
   "А когда это будетъ сдѣлано, что за тѣмъ?
   "Затѣмъ, мистеръ Франклинъ, я, по двумъ причинамъ, попытаюсь еще разъ сказать вамъ тѣ слова, которыхъ до сихъ поръ еще не сказала. Если вы уѣдете, какъ думаетъ Пенелопа, и если я вамъ не скажу ихъ до этого, то навѣки потеряю случай. Вотъ первая причина. И кромѣ того, въ случаѣ еслибы вы прогнѣвались на мои слова,-- меня утѣшаетъ сознаніе, что шлафрокъ у меня готовъ на защиту, лучше которой и быть не можетъ. Вотъ и вторая причина. Если обѣ онѣ вмѣстѣ вооружатъ мое сердце противъ холодности, которая до сихъ поръ леденила его (я разумѣю холодность вашего обращенія со мной), то настанетъ конецъ моимъ усиліямъ, и конецъ моей жизни.
   "Да. Если я пропущу ближайшій случай,-- если вы будете попрежнему жестоки ко мнѣ, и если я снова почувствую это, какъ чувствовала уже не разъ,-- тогда прости бѣлый свѣтъ, поскупившійся для меня на счастье, которое даетъ другимъ. Прости жизнь, въ которой мнѣ болѣе нѣтъ никакой отрады, кромѣ вашей ласки, хотя бы незначительной. Не упрекайте себя, сэръ, если это такъ покончится. Но попробуйте, попытайтесь,-- не можете ли вы простить и сколько-нибудь пожалѣть меня! Я позабочусь, чтобы вы узнали о томъ, что я для васъ сдѣлала, когда мнѣ самой уже невозможно будетъ сказать вамъ. Помянете ли вы меня добрымъ словомъ, съ тою нѣжностью, съ которою вы обращаетесь къ миссъ Рахили? Если вы это сдѣлаете, и если тѣни умершихъ не выдумка,-- мнѣ кажется, моя тѣнь услышитъ васъ въ трепетѣ восторга.
   "Пора кончить. Я готова заплакать. Какъ же я отыщу куда спрятать шлафрокъ, если позволю слезамъ ослѣпить меня?
   "Кромѣ того, зачѣмъ видѣть во всемъ одну мрачную сторону? Отчего не вѣрить, пока еще возможно, что все можетъ кончаться къ лучшему? Я могу застать васъ нынче въ добромъ расположеніи духа, а если нѣтъ, можетъ-быть, кто удастся завтра утромъ. Вѣдь я не скрашу печалью бѣдное простенькое лицо,-- не правда ли? Кто знаетъ, можетъ быть, я напрасно исписала длинныя страницы этого письма? Оно будетъ спрятано вмѣстѣ съ шлафрокомъ, ради безопасности (есть и другая причина, но не въ томъ дѣло теперь). Трудно мнѣ было писать это письмо. Ахъ, еслибы мы наконецъ поняли другъ друга, съ какомъ наслажденіемъ я разорвала бы его! Остаюсь, сэръ, истинно любящая и покорная служанка ваша.

"Розанна Сперманъ."

   Бетереджъ молча дочиталъ письмо, старательно вложилъ его обратно въ кувертъ и задумчиво опустилъ голову, потупивъ глаза въ землю.
   -- Бетереджъ, сказалъ я,-- нѣтъ ли въ концѣ письма какого-нибудь намёка, указанія?
   Онъ медленно поднялъ голову съ тяжелымъ вздохомъ.
   -- Тутъ нѣтъ никакихъ указаній, мистеръ Франклинъ, отвѣтилъ онъ:-- послушайтесь моего совѣта, не трогайте этого письма пока не кончатся теперешнія ваши заботы. Оно прискорбно опечалитъ васъ, когда бы вы ни прочли его. Не читайте его теперь.
   Я положилъ письмо въ свой бумажникъ.
   Пересмотръ шестнадцатой и семнадцатой главы Бетереджева разказа покажетъ, что я имѣлъ основаніе поберечь себя такимъ образомъ въ то время, когда силы мои подвергались жестокимъ испытаніямъ. Несчастная женщина послѣ того дважды рѣшалась на послѣднюю попытку заговоритъ со мной. И оба раза я имѣлъ несчастіе (видитъ Богъ, какъ неумышленно!) оттолкнуть ея начинанія. Въ пятницу вечеромъ, какъ это весьма вѣрно описываетъ Бетереджъ, она застала меня одного у билліарда. Обхожденіе, и слова ея внушали мнѣ мысль,-- а кому же она не внушила бы ея при такихъ обстоятельствахъ,-- что она хотѣла сознаться въ преступномъ участіи относительно пропажи алмаза. Ради ея самой, я нарочно не выказалъ особеннаго любопытства. Я нарочно смотрѣлъ на билліардные шары, вмѣсто того чтобы смотрѣть на нее,-- и что же было слѣдствіемъ этого? Она ушла отъ меня, оскорбленная до глубины сердца! Въ субботу,-- когда она, послѣ сказаннаго ей Пенелопой, должна была предвидѣть что отъѣздъ мой близокъ,-- насъ преслѣдовала та же роковая судьба. Она еще разъ попыталась встрѣтить меня на тропинкѣ у кустарниковъ и застала меня съ Бетереджемъ и приставомъ Коффомъ. Приставъ, имѣя въ виду тайную цѣль, сослался при ней на мое участіе въ Розаннѣ Сперманъ. А я снова, ради ея самой, бѣдняжки, отвѣтилъ полицейскому чиновнику наотрѣзъ и громкимъ голосомъ, чтобъ она тоже могла меня слышать, а объявилъ, что "не принимаю никакого участія въ Розаннѣ Сперманъ". При этихъ словахъ, которыя должны были предостеречь отъ попытки къ разговору со мной наединѣ, они повернулась и ушла, сознавъ опасность, какъ мнѣ показалось тогда: на самомъ же дѣлѣ, какъ мнѣ извѣстно теперь, осудивъ себя на самоубійство. Далѣе я уже изложилъ цѣпь событій, которыя привели меня къ поразительному открытію въ зыбучихъ пескахъ. Взглядъ на прошлое теперь дополненъ. Отъ самоубійства на зыбучихъ пескахъ, съ его страннымъ и страшнымъ вліяніемъ на теперешнее мое положеніе, и планы будущаго, я перехожу къ интересамъ живыхъ людей въ этомъ разказѣ и къ тѣмъ событіямъ, которыя начинали уже мостить дорогу къ медленному и трудному пути изъ мрака на свѣтъ.
   

VI.

   Само собой разумѣется, что я пошелъ на станцію желѣзной дороги въ сопровожденіи Бетереджа. Письмо я взялъ въ карманъ, а шлафрокъ бережно упаковалъ въ небольшой чемоданчикъ, съ цѣлью повергнуть то и другое на изслѣдованіе мистера Броффа въ тотъ же вечеръ.
   Мы молча вышли изъ дома. Въ первый разъ еще старикъ Бетереджъ, будучи со мной, не находилъ словъ. Имѣя кое-что оказать ему съ своей стороны, я вступилъ въ разговоръ тотчасъ, какъ только мы вышли за ворота.
   -- Прежде чѣмъ я уѣду въ Лондонъ, началъ я,-- надо предложить вамъ два вопроса. Они касаются меня и, вѣроятно, нѣсколько удивятъ васъ.
   -- Если только она могутъ выбить у меня изъ головы письмо этой бѣдняжка, мистеръ Франклинъ, то за остальнымъ я ужь не гонюсь. Пожалуста, сэръ, начинайте удивлять меня какъ можно скорѣе.
   -- Вотъ мой первый вопросъ, Бетереджъ. Не былъ ли я пьянъ вечеромъ въ день рожденія Рахили?
   -- Вы-то пьяны? воскликнулъ старикъ: -- да, величайшій недостатокъ вашего характера, мистеръ Франклинъ, именно въ томъ, что вы пьете лишь за обѣдомъ, а потомъ капли въ ротъ не берете!
   -- Но вѣдь это былъ особенный случай, день рожденія. Въ этотъ вечеръ, не въ примѣръ прочимъ, я могъ бросить свои привычки.
   Бетереджъ съ минуту подумалъ.
   -- Вы дѣйствительно вышла изъ нормы, сэръ, сказалъ онъ,-- и вотъ какимъ образомъ. Вамъ, повидимому, сильно нездоровилось, и мы убѣдили васъ выпить капельку водки съ водой, чтобы развеселить васъ хоть немного.
   -- Я не привыкъ пить водку съ водой. Очень можетъ быть....
   -- Погодите крошечку, мистеръ Франклинъ. Я вѣдь тоже зналъ, что вы не привыкли. Я налилъ вамъ полрюмки нашего стараго, пятидесятилѣтняго коньяку и (къ стыду своему) утопилъ этотъ благородный напитокъ почти въ цѣломъ стаканѣ холодной воды. Ребенку не съ чего опьянѣть,-- что же толковать о взросломъ!
   Я зналъ, что въ такомъ дѣлѣ можно положиться на его память. Ясно, что пьянымъ я не могъ быть. Я перешелъ ко второму вопросу.
   -- Когда меня еще не отправляли за границу, Бетереджъ, вы часто видали меня ребенкомъ. Скажите откровенно, не замѣчали ль вы во мнѣ какихъ-нибудь странностей послѣ того какъ я ложился спать? Не видали ли вы меня когда-нибудь ходящимъ во снѣ?
   Бетереджъ остановился, посмотрѣлъ на меня съ минуту, кивнулъ годовой я снова вошелъ.
   -- Вижу теперь, куда вы мѣтите, мистеръ Франклинъ! сказалъ онъ: -- вы стараетесь объяснить, какимъ образомъ запачкали шлафрокъ, сами того не зная. Не подходящее дѣло, сэръ. Вы за тридевять земель отъ истины. Какъ -- ходить во снѣ? Этого съ вами отъ роду не бывало!
   Тутъ я снова почувствовалъ, что Бетереджъ долженъ быть правъ. Ни дома, ни за границей я никогда не велъ уединенной жизни. Будь я лунатикомъ, сотни людей замѣтили бы это и, въ интересахъ моей безопасности, предупредили бы меня объ этой наклонности и принялъ бы мѣры къ ея пресѣченію.
   Но допуская это, я все-таки, съ весьма естественнымъ и при такихъ обстоятельствахъ весьма извинительнымъ упорствомъ, придерживался той или другой изъ двухъ теорій, которыя сколько-нибудь разъяснили мое невыносимое положеніе. Замѣтивъ, что я еще неудовлетворенъ, Бетереджъ лукаво навелъ меня на нѣкоторыя воздѣйствія событія въ исторіи Луннаго камня и разомъ навсегда пустилъ по вѣтру обѣ мои теоріи.
   -- Попытаемъ инымъ путемъ, сэръ, сказалъ онъ:-- держите про себя ваше мнѣніе и посмотримъ, какъ далеко поведетъ оно насъ къ открытію истины. Если вѣрятъ шлафроку,-- а я, начать съ того, вовсе не вѣрю ему,-- то вы не только запачкали его въ дверной краскѣ, но и взяли алмазъ, сами того не зная. Такъ ли, до сихъ поръ?
   -- Совершенно такъ. Продолжайте.
   -- Очень хорошо, сэръ. положимъ, вы были пьяны или бродили во снѣ, когда взяли драгоцѣнность. Этимъ объясняется ночь и утро послѣ дня рожденія. Но какъ объясните вы все случившееся съ тѣхъ паръ? Вѣдь съ тѣхъ поръ алмазъ перевезли въ Лондонъ, съ тѣхъ поръ его заложили мистеру Локеру. Неужели вы сдѣлали то и другое, опять-таки сами того не зная? Развѣ, уѣзжая при мнѣ въ субботу вечеромъ на парѣ пони, вы была пьяны? И неужто вы во снѣ пришли къ мистеру Локеру, когда поѣздъ доставилъ васъ къ цѣли путешествія? Извините меня, мистеръ Франклинъ, но хлопоты эта васъ такъ перевернуло, что вы сами не въ состояніи судить. Чѣмъ скорѣе вы столкуетесь съ мистеромъ Броффомъ, тѣмъ скорѣе увидите путь изъ трущобы, въ которую попала.
   Мы пришли на станцію минуты за двѣ до отхода поѣзда.
   Я наскоро далъ Бетереджу мои лондонскій адресъ, чтобъ онъ могъ написать ко мнѣ въ случаѣ надобности, обѣщавъ съ своей стороны извѣстить его о новостяхъ, которыя могутъ представиться. Сдѣлавъ это и прощаясь съ нимъ, я случайно взглянулъ на прилавокъ, за которымъ продавались книга и газеты. Тамъ опять стоялъ замѣчательный помощникъ мистера Канди, разговаривая съ продавцомъ. Наша взгляды магомъ встрѣтились. Ездра Дженнингсъ снялъ шляпу. Я отвѣтилъ ему поклономъ и вошелъ въ вагонъ въ ту минуту, какъ поѣздъ тронулся. Мнѣ, кажется, легче стало, когда мысли мои перенеслись на новое лицо, повидимому, не имѣвшее для меня никакого значенія. Во всякомъ случаѣ я началъ знаменательное путешествіе, долженствовавшее доставить меня къ мистеру Броффу, дивясь,-- а, правду сказать, довольно глупо дивясь,-- тому, что мнѣ пришлось видѣть пѣгаго человѣка дважды въ одинъ день!
   Время дня, въ которое я прибылъ въ Лондонъ, лишало меня всякой надежды застать мистера Броффа на мѣстѣ его дѣятельности. Я проѣхалъ съ желѣзной дороги на квартиру его въ Гампстедѣ и обезпокоилъ стараго законника, одиноко дремавшаго въ столовой, съ любимою собачкой на колѣняхъ и бутылкой вина возлѣ него.
   Я гораздо лучше передамъ впечатлѣніе, произведенное моимъ разказомъ на мистера Броффа, описавъ его поступки по выслушаніи меня до конца. Онъ приказалъ подать въ кабинетъ свѣчъ, крѣпкаго чаю, и послалъ сказать дамамъ своего семейства, чтобъ его не безпокоили ни подъ какимъ предлогомъ. Предварительно распорядясь такимъ образомъ, онъ сначала осмотрѣлъ шлафрокъ и затѣмъ посвятилъ себя чтенію письма Розанны Сперманъ.
   Прочтя его, мистеръ Броффъ обратился ко мнѣ въ первый разъ еще съ тѣхъ поръ, какъ мы заперлись съ нимъ въ его комнатѣ.
   -- Франклинъ Блекъ, проговорилъ старый джентльменъ,-- это весьма серіозвое дѣло, во многихъ отношеніяхъ. По моему мнѣнію, оно такъ же близко касается Рахили, какъ и васъ. Необычайное поведеніе ея болѣе не тайна. Она думаетъ, что вы украли алмазъ.
   Я не рѣшался путемъ собственнаго размышленіи дойти до этого возмутительнаго вывода. Но тѣмъ не менѣе онъ невольно овладѣвалъ мной. Моя рѣшимость добиться личнаго свиданія съ Рахилью основывалась именно на взглядѣ, только что высказанномъ мистеромъ Броффомъ.
   -- Первое, что надо предпринять въ вашемъ изслѣдованіи, продолжилъ адвокатъ,-- это обратиться къ Рахили. Она все это время молчала по причинамъ, которыя я (зная ея характеръ) легко могу понять. Послѣ всего происшедшаго, подчиниться этому молчанію болѣе невозможно. Ее надо убѣдить, или заставить, чтобъ она сказала вамъ, на какихъ основаніяхъ она полагаетъ, что вы взяли Лунный Камень. Весьма вѣроятно, что все это дѣло, какъ бы теперь на казалось оно серіознымъ, разлетится въ прахъ, если мы только сдѣлаемъ брешь въ закоснѣлой сдержанности Рахили и заставимъ ее высказаться.
   -- Для меня это мнѣніе весьма утѣшительно, сказалъ и:-- но признаюсь, я желалъ бы звать....
   -- Вы желали бы знать, чѣмъ я могу подтвердить его, вставилъ мистеръ Вроффъ: -- минутку,-- и я вамъ скажу. Вопервыхъ, примите во вниманіе, что я смотрю на это дѣло съ юридической точки зрѣніи. Для меня это вопросъ объ уликѣ. Очень хорошо. Прежде всего улика несостоятельна относительно весьма важнаго пункта.
   -- Какого пункта?
   -- А вотъ послушайте. Именная мѣтка доказываетъ, что шлафрокъ вашъ,-- согласенъ. Красильное пятно доказываетъ, что шлафрокъ запачканъ объ Рахилину дверь. Но,-- какъ въ вашихъ, такъ и въ моихъ глазахъ,-- гдѣ же улика, что вы именно то лицо, на комъ былъ надѣтъ этотъ шлафрокъ?
   Возраженіе подѣйствовало на меня электрическомъ толчкомъ. До сихъ поръ оно еще не приходило мнѣ въ голову.
   -- Что касается этого, продолжилъ адвокатъ, взявъ письмо Розанны Сперманъ,-- я понимаю, что письмо разстраиваетъ васъ. Понимаю, что вы не рѣшаетесь разобрать его съ совершенно безпристрастной точки зрѣнія. Но я вѣдь не въ вашемъ положеніи. Я могу приложить мой опытъ по профессіи къ этому документу точно такъ же, какъ и ко всякому другому. Не намекая даже на воровское поприще этой женщины, я замѣчу только, что письмо это показываетъ ее, по собственному признанію, искусною въ обманѣ. Изъ этого я вывожу, что позволительно подозрѣвать ее въ недомолвкѣ всей правды. Теперь пока я не стану строить предположенія о томъ, что она могла сдѣлать или не сдѣлать. Я хочу только сказать, что если Рахиль подозрѣваетъ васъ, основываясь лишь на уликѣ шлафрока, то можно держатъ девяносто девять противъ одного, что шлафрокъ былъ показанъ ей Розанною Сперманъ; оно подтверждается, и самымъ письмомъ этой женщины, сознающейся въ своей ревности къ Рахили, сознающейся въ подмѣнѣ розъ, сознающейся въ томъ, что видѣла проблескъ надежды по случаю предстоящей ссоры между Рахилью и вами. Я не останавливаюсь на вопросѣ о томъ, кто укралъ Лунный Камень (для достиженія своей цѣли, Розанна Сперманъ украла бы полсотни Лунныхъ Камней); я говорю только, что пропажа драгоцѣнности дала этой исправившейся, и влюбленной въ васъ воровкѣ возможность поссорить васъ на всю жизнь съ Рахилью. Помните, что въ то время вѣдь она еще не рѣшилась погубить себя; а я положительно заявляю, что имѣя возможность, она, и по характеру, и по своему положенію, должна была воспользоваться ею. Что вы на это скажете?
   -- Подобныя подозрѣнія, оказалъ я,-- приходила мнѣ въ голову тотчасъ по распечатаніи письма.
   -- Именно такъ! А потомъ, прочтя письмо, вы сжалились надъ бѣдняжкой, а у васъ не хватило духа подозрѣвать ее. Это вамъ дѣлаетъ честь, милый сэръ,-- дѣлаетъ вамъ честь!
   -- Ну, а положимъ, окажется, что шлафрокъ былъ на мнѣ? Что тогда?
   -- Я не вижу чѣмъ это доказать, сказалъ мистеръ Броффъ:-- но допуская возможность доказательства, не легко будетъ возстановить вашу невинность. Не будемъ теперь углубляться въ это. Подождемъ и посмотримъ, не подозрѣвала ли васъ Рахиль по одной уликѣ шлафрока.
   -- Боже мой, какъ вы хладнокровно говорите о томъ, что Рахиль подозрѣваетъ меня! вскликнулъ я:-- кто далъ ей право, по какимъ бы то ни было уликамъ, подозрѣвать меня въ воровствѣ?
   -- Весьма разумный вопросъ, милый сэръ. Горяченько поставленъ, а подумать о немъ все-таки не мѣшаетъ. Озабочивая васъ, онъ и меня озадачиваетъ. Припомните-ка и скажите мнѣ вотъ что. Въ то время, какъ вы гостили у нихъ въ домѣ, не случилось ли чего-нибудь, что могло бы поколебать Рахилину вѣру,-- не то чтобы въ честь вашу,-- но положимъ (нѣтъ нужды, какъ бы на былъ ничтоженъ поводъ), положимъ, ея вѣру вообще въ ваши правила?
   Я задрожалъ въ неодолимомъ волненіи. Вопросъ адвоката, впервые по времени моего отъѣзда изъ Англіи, напомнилъ мнѣ нѣчто дѣйствительно случившееся.
   Въ восьмой главѣ Бетереджева разказа есть описаніе прибытія въ тетушкинъ домъ незнакомаго иностранца, который пріѣхалъ повидаться со мной по дѣлу слѣдующаго свойства.
   Нѣкогда, будучи, по обыкновенію, въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, я имѣлъ неблагоразуміе принять ссуду отъ содержателя небогатаго ресторана въ Парижѣ, которому я былъ знакомъ какъ постоянный посѣтитель. Мы назначили срокъ уплаты денегъ, а когда срокъ насталъ, и (подобно тысячамъ другихъ честныхъ людей) не могъ исполнить свое обѣщаніе и послалъ этому человѣку вексель. Къ несчастію, мое имя на подобныхъ документахъ было слишкомъ хорошо извѣстно: ему не удалось продать вексель. Со времени моего займа дѣла его поразстроились; ему грозило банкротство, а одинъ изъ его родственниковъ, французскій адвокатъ, пріѣхалъ въ Англію съ тѣмъ, чтобъ отыскать меня и настоять на уплатѣ долга. Онъ былъ характера вспыльчиваго и дурно обошелся со мной. Послѣдовали съ обѣихъ сторонъ крупныя слова; а тетушка съ Рахилью, къ несчастію, были въ сосѣдней комнатѣ и слышали намъ. Леди Вериндеръ вошла и потребовала свѣдѣній въ чемъ дѣло. Французъ предъявилъ свою довѣренность и обвинивъ меня въ разореніи бѣднаго человѣка, который вѣрилъ моей чести. Тетушка тотчасъ же заплатила и отпустила его. Она, разумѣется, слишкомъ хорошо меня знала, чтобы раздѣлять взгляды Француза на это дѣло; но была поражена моею безпечностію и справедливо сердилась на меня за то, что я поставилъ себя въ такое положеніе, которое, безъ ея вмѣшательства, могло сдѣлаться весьма позорнымъ. Ужь не знаю, отъ матери ли узнала Рахиль или сама слышала всѣ происшедшее. Она взглянула на это дѣло по-своему, съ выспренне-романтической точки зрѣнія. У меня "сердца нѣтъ"; у меня "чести нѣтъ"; у меня "правилъ нѣтъ": нельзя "ручаться за будущіе моя поступки",-- короче, наговорила мнѣ такихъ строгостей, какихъ я сроду еще не слыхивалъ изъ устъ молодой леди. Размолвка наша длилась весь слѣдующій день. Черезъ день я успѣлъ помириться, и все забылъ. Неужели Рахиль вспомнила объ этомъ злосчастномъ случаѣ въ ту критическую минуту, когда ея уваженіе ко мнѣ подверглось новымъ и гораздо болѣе серіознымъ испытаніямъ? Мистеръ Броффъ отвѣтилъ утвердительно, тотчасъ какъ я разказалъ ему объ этомъ обстоятельствѣ.
   -- Оно должно было произвесть впечатлѣніе на ея умъ, серіозно проговорилъ онъ:-- я желалъ бы, ради вашей пользы, чтобъ этого вовсе не было. Во всякомъ случаѣ, вотъ мы нашли предрасполагающее вліяніе противъ васъ и отдѣлались по крайней мѣрѣ отъ одного изъ сомнѣній. Мнѣ кажется, пока намъ нечего дѣлать. Остается обратиться къ Рахили.
   Онъ всталъ и началъ задумчиво ходить изъ угла въ уголъ. Раза два я хотѣлъ сказать ему, что рѣшился лично повидать Рахиль; и оба раза, изъ уваженія къ его лѣтамъ и характеру, боялся застигнуть его врасплохъ въ неблагопріятную минуту..
   -- Главная трудность въ томъ, началъ онъ: -- какомъ образомъ заставить ее не стѣсняясь высказать все что у нея на умѣ. Не имѣете ли вы въ виду какого-нибудь средства?
   -- Мистеръ Броффъ, я рѣшилъ, что мнѣ слѣдуетъ лично переговорить съ Рахилью.
   -- Вамъ! -- онъ вдругъ остановился и посмотрѣлъ на меня, словно думая, что я съ ума сошелъ: -- Любому, кому угодно, только не вамъ! -- онъ вдругъ осѣкся, и прошелъ еще разъ по комнатѣ:-- Погодите-ка, сказалъ онъ:-- въ такихъ необыкновенныхъ случаяхъ кратчайшій путь иногда лучше коего.-- Онъ подумалъ минуты съ двѣ объ этомъ вопросѣ съ новой точки зрѣнія и храбро заключалъ рѣшеніемъ въ мою пользу. -- Ничѣмъ не рискнешь, ничего и не возьмешь, продолжилъ старый джентльменъ: -- въ вашу пользу есть вѣроятность, которой у меня нѣтъ: вамъ первому и слѣдуетъ попытаться.
   -- Вѣроятность въ мою пользу? повторилъ и съ величайшимъ удивленіемъ лицо мистера Броффа въ первый разъ еще смягчилось улыбкой.
   -- Вотъ какъ обстоитъ дѣло, сказалъ онъ:-- я вамъ откровенно скажу, что не полагаюсь на на вашу одержанность, на на вашъ характеръ. Но разчитываю на то, что Рахиль все еще хранитъ въ какомъ-то дальнемъ уголочкѣ своего сердца нѣкоторую безнравственную слабость къ вамъ. Сумѣйте ее затронуть, и повѣрьте, что слѣдствіемъ этого будетъ полнѣйшее объясненіе, на какое только способны уста женщины! Вопросъ вотъ въ чемъ, какъ вы съ ней увидитесь?
   -- Она гостила у васъ въ домѣ, отвѣтилъ а: -- смѣю ли я предложить.... еслибы не говорить ей обо мнѣ заранѣе... я могъ бы видѣть ее здѣсь?
   -- Холодновато! сказалъ мистеръ Броффъ. Съ этимъ словомъ, въ видѣ комментарія на мой отвѣтъ, онъ еще разъ прошелся изъ угла въ уголъ. -- По-просту, по-англійски, сказалъ онъ,-- надо обратить мой домъ въ западню, чтобъ изловить миссъ Рахиль, на приманку въ видѣ приглашенія отъ моей жены и дочерей. Будь вы кто иной, а не Франклинъ Блекъ, или будь это дѣло хоть крошечку помаловажнѣй, я бы отказалъ наотрѣзъ. Въ теперешнихъ обстоятельствахъ, я твердо увѣренъ, что Рахиль, если живы будемъ, поблагодаритъ меня за измѣну ей на старости лѣтъ. Считайте меня сообщникомъ. Рахиль будетъ приглашена сюда на цѣлый день, и вы получите надлежащее увѣдомленіе.
   -- Когда же? Завтра?
   -- Завтра еще не успѣемъ получить и отвѣта ея. Ну, послѣ завтра.
   -- Какъ вы дадите мнѣ знать?
   -- Будьте дома все утро и ждите,-- я зайду.
   Я поблагодарилъ его съ искреннею признательностью за оказываемую мнѣ неоцѣненную помощь, и отклонивъ гостепріимное приглашеніе переночевать въ Гампстедѣ, вернулся на свою квартиру въ Лондонъ.
   О слѣдующемъ днѣ я могу сказать лишь то, что продолжительнѣе его не видалъ во всю жизнь. Какъ на сознавалъ я свою невинность, какъ на былъ увѣренъ въ томъ, что подлый извѣтъ, тяготѣвшій надо мной, рано или поздно разсѣется, тѣмъ не менѣе меня угнетало какое-то чувство самоуниженія, инстинктивно не дозволявшее мнѣ видѣться съ кѣмъ-нибудь изъ моихъ друзей. Мы часто слышимъ (почти всегда, впрочемъ, отъ поверхностныхъ наблюдателей), что преступленіе можетъ имѣть видъ невинности. Я считаю безконечно болѣе справедливою аксіомой, что невинность можетъ казаться преступленіемъ. Я дошелъ до того, что приказалъ отказывать всѣмъ, кто бы ни зашелъ посѣтить меня, и осмѣлился выйдти лишь подъ кровомъ ночи. На слѣдующее утро мистеръ Броффъ засталъ меня за чаемъ. Онъ подалъ мнѣ большой ключъ и объявилъ, что въ первый разъ отъ роду стыдится самого себя.
   -- Пріѣдетъ?
   -- Пріѣдетъ сегодня полдничать и провести время съ моею женой и дочерьми.
   -- А мистрисъ Броффъ и ваши дочери тоже въ секретѣ?
   -- Неизбѣжно. Но у женщинъ, какъ вы могли замѣтить, нѣтъ никакихъ правилъ. Моя семья не чувствуетъ моихъ утрызеній совѣсти. Такъ какъ цѣль этого -- помирить васъ, то жена и дочери совершенно спокойно смотрятъ сквозь пальцы на употребляемыя средства, точно іезуиты.
   -- Безконечно обязавъ имъ. А что это за ключъ?
   -- Отъ калитки въ стѣнѣ моего садика. Будьте тамъ въ три часа пополудни. Проберитесь садомъ и войдите въ домъ черезъ теплицу. Минуйте маленькую гостиную и отворите дверь, которая ведетъ въ комнату съ фортепіано. Тамъ вы найдете Рахиль,-- и одну!
   -- Какъ мнѣ благодарить васъ!
    -- А вотъ какъ. Не вините меня въ томъ, что будетъ послѣ.
   Съ этими словами онъ ушелъ.
   Мнѣ еще слѣдовало ждать нѣсколько томительныхъ часовъ. Чтобъ убить время, я просмотрѣлъ письма ко мнѣ. Въ числѣ ихъ было одно отъ Бетереджа.
   Я торопливо распечаталъ его. Къ удивленію и разочарованію моему, оно начиналось извиненіемъ, увѣдомлявшимъ меня, чтобъ я не ждалъ важныхъ вѣстей. На слѣдующей строчкѣ появился вѣчный Ездра Дженнингсъ! Онъ остановилъ Бетереджа по дорогѣ по станціи и спросилъ кто я. Узнавъ мое имя, онъ разказалъ своему хозяину, мистеру Канди, о нашемъ свиданіи. Мистеръ Канди, услыхавъ это, самъ поѣхалъ къ Бетереджу выразить ему сожалѣніе о томъ, что мы съ вамъ не встрѣтились. Онъ, по нѣкоторымъ причинамъ, особенно желалъ бы переговорить со мной и просилъ, чтобъ я увѣдомилъ его, въ слѣдующій разъ, какъ буду по близости Фризингалла. Вотъ въ чемъ заключались вся суть письма моего корреспондента, если не считать кое-какихъ характеристичныхъ изреченій Бетереджевой философіи. Любящій, вѣрный старикъ сознавался, что написалъ письмо "просто изъ удовольствія писать ко мнѣ".
   Я скомкалъ письмо къ себѣ въ карманъ и минуту спустя забылъ о немъ при всепоглощающемъ интересѣ предстоящаго свиданія съ Рахилью. Какъ только на Гампстедской церкви пробило три, я вложилъ данный мнѣ мистеромъ Броффомъ ключъ въ замокъ калитки у садовой стѣны. Едва вступя въ садъ и снова запирая калитку извнутри, я, надо сознаться, ощутилъ какую-то робость преступника относительно грядущаго. Я осторожно оглядѣлся на всѣ стороны, подозрѣвая присутствіе какихъ-то неожиданныхъ свидѣтелей въ одномъ изъ невѣдомыхъ закоулковъ сада. Но страхъ мой ничѣмъ не оправдывался. Тропинки, всѣ до одной, пустынны; птицы и пчелы -- единственные свидѣтели.
   Я пробрался садомъ, вошелъ черезъ теплицу и миновалъ маленькую гостиную. Взявшись за ручку противоположной двери, я услышалъ нѣсколько жалобныхъ аккордовъ, взятыхъ на фортепіано въ той комнатѣ. Она часто коротала свой досугъ сидя за инструментомъ, въ то время какъ я гостилъ въ домѣ ея матери. Я долженъ былъ немного переждать и собраться съ духомъ. Въ этотъ торжественный мигъ прошлое и настоящее возникли предо мной рядомъ, и противоположность ихъ потрясала меня.
   Прошло нѣсколько минутъ; мужество мое пробудилось; я отворилъ дверь.
   

VII.

   Какъ только я показался на порогѣ, Рахиль встала изъ-за фортепіано. Я затворилъ за собой дверь. Мы молча глядѣли другъ на друга чрезъ всю комнату. Вставъ съ мѣста, она, казалось, уже не могла пошевельнуться. Всѣ прочія способности ея, какъ тѣлесныя, такъ и душевныя, повидимому, сосредоточились въ ея взглядѣ.
   Мнѣ пришло въ голову опасеніе, что я слишкомъ внезапно вошелъ. Я ступилъ нѣсколько шаговъ къ ней на встрѣчу. "Рахиль", тихо проговорилъ я.
   Звукъ моего голоса возвратилъ ей способность двигаться и краску на лицо. Она съ своей стороны, тоже приблизилась, все еще молча. Медленно, словно подчиняясь независящему отъ нея вліянію, ближе и ближе подходила она ко мнѣ, а живой, темный румянецъ разливался у нея по щекамъ, и въ глазахъ, съ каждымъ мигомъ все ярче просвѣчивая, возстановлялось разумное выраженіе. Я забылъ ту цѣль, которая привела меня къ ней; забылъ про низкое подозрѣніе, тяготѣвшее надъ моимъ добрымъ именемъ, утратилъ всякое сознаніе прошлаго, настоящаго и будущаго. Я ничего не видалъ, кромѣ приближенія любимой женщины. Она дрожала; остановилась въ нерѣшительности. Я не могъ болѣе сдерживать себя, принялъ ее въ объятія, и покрылъ поцѣлуями ея лицо. Была минута, когда мнѣ показалось, что поцѣлуи мои не остаются безъ отвѣта, словно и для нея также настала минута забвенія. Но не успѣла еще эта мысль образоваться въ умѣ моемъ, какъ первый сознательный поступокъ ея далъ мнѣ почувствовать, что она помнитъ. Съ крикомъ, похожимъ на крикъ ужаса, съ силой, которой едвали я могъ бы противиться, еслибъ и хотѣлъ, она толкнула меня прочь отъ себя. Я прочелъ въ глазахъ ея безпощадный гнѣвъ, безпощадное презрѣніе въ усмѣшкѣ. Она смѣрила меня взглядомъ съ головы до ногъ, какъ бы оскорбившаго ее незнакомаго человѣка.
   -- Трусъ! проговорила она:-- низкій, негодный, бездушный трусъ!
   То была первыя слова ея. Обращаясь ко мнѣ, она выбрала невыносимѣйшій укоръ, какой только можетъ услыхать мущина изъ устъ женщины.
   -- Мнѣ помнится время, Рахиль, сказалъ я,-- когда вы умѣли болѣе достойнымъ образомъ выразить мнѣ, что я оскорбилъ насъ. Прошу прощенія.
   Нѣкоторая доля ощущаемой мною горечи, повидимому, сообщалась моему голосу. При первыхъ словахъ моего отвѣта, глаза ея, мигъ тому назадъ отвращенные отъ меня, невольно снова остановились на мнѣ. Она отвѣчала, понизивъ голосъ и съ какою-то упрямою сдержанностью, до сихъ поръ мнѣ совершенно неизвѣстною въ ней.
   -- Мнѣ, быть-можетъ, извинительно, сказала она.-- Послѣ того что вы сдѣлали, мнѣ кажется, низко съ вашей стороны искать во мнѣ доступа по-сегодняшнему; только трусъ, кажется, рѣшился бы произвести опытъ надъ моею слабостью, только трусъ, кажется, и могъ воспользоваться нечаянностью, когда я допустила разцѣловать себя врасплохъ. Впрочемъ, это женскій взглядъ. Я должна была знать, что онъ не могъ быть вашимъ взглядомъ. Лучше бы мнѣ удержаться и ничего не говорить.
   Извиненіе было невыносимѣе обиды. Оно унизило бы падшаго изъ падшихъ.
   -- Еслибы честь моя не была въ вашихъ рукахъ, сказалъ я,-- то я сейчасъ-же ушелъ бы съ тѣмъ,чтобы никогда болѣе не видать васъ. Вы говорили о чемъ-то мною сдѣланномъ. Что же я сдѣлалъ?
   -- Что вы сдѣлали! Вы это спрашиваете у меня?
   -- Спрашиваю.
   -- Я сохранила втайнѣ вашъ позоръ, отвѣтила она,-- и претерпѣла всѣ послѣдствія утайки. Ужели я не въ правѣ требовать, чтобы меня избавила отъ оскорбленія подобнымъ вопросомъ? Развѣ въ васъ умерло всякое чувство благородства? Вы когда-то была джентльменомъ. Вы когда-то была дорога моей матери и еще дороже мнѣ...
   Голосъ измѣнилъ ей. Она упала въ кресло, отвернулась отъ меня, и закрыла лицо руками.
   Я переждалъ немного, пока могъ заговорить съ увѣренностью. Не знаю, что я сильнѣе ощущалъ въ этотъ, могъ безмолвія -- колкое ли ея презрѣніе или гордую рѣшимость, удерживавшую меня отъ всякаго сочувствія ея скорби.
   -- Если вы не заговорите первая, сказалъ я,-- и я долженъ это сдѣлать. Я пришелъ сюда поговорить съ вами объ одномъ важномъ дѣлѣ. Угодно ли вамъ оказать мнѣ простую справедливость, выслушавъ то, что я скажу?
   Она не шевельнулась, ничего не отвѣтила. Я не повторилъ своей просьбы, я ни шагу не приблизился къ ея креслу. Съ гордостью, не уступавшею въ упорствѣ ея гордости, я разказалъ ей о своемъ открытіи на зыбучихъ пескахъ и обо всемъ, что повело къ нему. Разказъ необходимо занялъ нѣсколько времени. Съ начала до конца, она ни разу не оглянулась на меня, и не произнесла ни слова.
   Я сдерживалъ свой гнѣвъ. Цѣлая будущность моя зависѣла, по всему вѣроятію, отъ того, чтобы не потерять самообладанія въ эту минуту. Настало время провѣрить опытомъ теорію мистера Броффа. Въ нетерпѣніи произвесть этотъ опытъ, я обошелъ кресло и сталъ прямо противъ нея.
   -- Я хочу предложить вамъ одинъ вопросъ, сказалъ я:-- это заставляетъ меня снова вернуться къ помянутому предмету. Показывала вамъ Розанна Сперманъ этотъ шлафрокъ? Да,-- или нѣтъ?
   Она задрожала всѣмъ тѣломъ и подошла близко ко мнѣ. Глаза ея пытливо глядѣла мнѣ въ лицо, словно стараясь прочесть въ немъ что-то доселѣ неизвѣстное.
   -- Не съ ума ли вы сошли? спросила она.
   Я все еще удерживался, и спокойно проговорилъ:
   -- Рахиль, отвѣтите ли вы на мой вопросъ?
   Она продолжала, не обращая вниманія.
   -- Или у васъ есть какая-нибудь цѣль, непонятная мнѣ? Какой-нибудь низкій страхъ за будущность, относительно меня? Говорятъ, вы стали богатымъ человѣкомъ по смерти отца. Не пришли ли вы вознаградить меня за утрату моего алмаза? Можетъ-быть, у васъ еще осталось на столько совѣсти, чтобы стыдиться этого? Не въ этомъ ли разгадка вашей претензіи на невинность и басни о Розаннѣ Сперманъ? Не стыдъ ли въ основѣ всей этой лжи, на этотъ разъ?
   Тутъ я прервалъ ее. Я болѣе не владѣлъ собой.
   -- Вы нанесли мнѣ позорное оскорбленіе! горячо вырвалось у меня.-- Вы подозрѣваете меня въ кражѣ вашего алмаза. Я имѣю право и хочу знать, по какой причинѣ?
   -- Подозрѣваю васъ! воскликнула она, не уступая мнѣ въ гнѣвѣ:-- безсовѣстный, я сама, своими глазами видѣла, какъ вы взяли алмазъ.
   Открытіе, блестнувшее мнѣ въ этихъ словахъ, мгновенно ниспровергнувъ точку зрѣнія, на которую такъ полагался мистеръ Броффъ, поразило меня въ конецъ. При всей моей невинности, я безмолвно стоялъ предъ нею. Въ ея глазахъ, въ глазахъ всякаго, я долженъ былъ казаться человѣкомъ, ошеломленнымъ изобличеніемъ его вины. Она отступила предъ зрѣлищемъ моего униженія, и ея торжества. Внезапное безмолвіе, овладѣвшее мной, повидимому, пугало ее.
   -- Я щадила васъ въ то время, сказала она,-- я пощадила бы васъ и теперь, еслибы вы не заставили меня говорить.
   Она пошла прочь, какъ бы собираясь выйдти изъ комнаты, и пріостановилась въ нерѣшимости, не дойдя до двери,
   -- Зачѣмъ вы пришли сюда унижаться? спросила она:-- зачѣмъ вы пришли унижать и меня?
   Она прошла еще нѣсколько шаговъ и опять остановилась.
   -- Бога ради, скажите что-нибудь! воскликнула она въ порывѣ волненія:-- если въ васъ осталось сколько-нибудь жалости, не дайте мнѣ такъ низко упасть въ своихъ глазахъ! Скажите что-нибудь и выгоните меня.
   Я подошелъ къ ней, почти не сознавая что дѣлаю. Вѣроятно, у меня была смутная мысль удержать ее, пока она выскажется. Съ той минуты какъ я узналъ, что уликой, обвинявшею меня въ понятіи Рахили, было свидѣтельство ея собственныхъ глазъ, все -- даже убѣжденіе въ своей невинности,-- все спуталось у меня въ головѣ. Я взялъ ее за руку; старался говорить съ твердостью и дѣльно, но только и могъ сказать:
   -- Рахиль, вы когда-то любили меня.
   Она затрепетала и отвернулась отъ меня. Рука ея безсильно дрожала въ моей рукѣ.
   -- Пустите, слабо проговорила она.
   Мое прикосновеніе, повидимому, оказало на нее то же дѣйствіе, какъ звукъ моего голоса при входѣ въ комнату. Послѣ того какъ она назвала меня трусомъ, послѣ ея признанія, заклеймавшаго меня воромъ, она все еще была въ моей власти, пока рука ея лежала въ моей рукѣ.
   Я тихо вернулъ ее на средину комнаты и усадилъ рядомъ съ собой.
   -- Рахиль, сказалъ я,-- я не могу объяснить вамъ противорѣчіе въ томъ, что хочу сказать. Я могу только высказать правду, какъ вы ее высказали. Вы видѣла, собственными глазами видѣли какъ я взялъ алмазъ. А я предъ Богомъ, который слышитъ васъ, объявляю вамъ, что теперь только убѣждаюсь въ томъ что взялъ его. Вы все еще сомнѣваетесь?
   Она не обратила вниманія на мои слова и не слыхала меня. "Пустите мою руку", слабо повторила она. То былъ единственный отвѣтъ. Голова ея склонилась ко мнѣ на плечо, а рука безсознательно сжала мою руку въ то самое время, какъ она просила пустить ее.
   Я удерживался отъ повторенія вопроса. Но тутъ моя сдержанность кончилась. Возможность когда-нибудь поднять голову среди честныхъ людей зависѣла отъ возможности заставить ее сдѣлать полное призваніе. Единственная остававшаяся мнѣ надежда заключалась въ томъ, что Рахиль могла пропустить что-нибудь въ цѣпи уликъ,-- бытъ-можетъ, какую-нибудь мелочь, которая тѣмъ не менѣе, при тщательномъ изслѣдованіи, могла стать средствомъ конечнаго возстановленія моей невинности. Сознаюсь, что я удержалъ ея руку. Сознаюсь, что заговорилъ съ нею, какъ въ былое время, со всѣмъ сочувствіемъ и довѣріемъ, насколько могъ ихъ въ себѣ вызвать.
   -- Я кое о чемъ попрошу васъ, оказалъ я,-- я попрошу васъ разказать мнѣ все случавшееся съ той минуты, какъ мы пожелали другъ другу покойной ночи, и до того времени, когда вы увидали, что я взялъ алмазъ.
   Она подняла голову съ моего плеча и попробовала высвободить руку.
   -- Ахъ, зачѣмъ возвращаться къ этому? проговорила она: зачѣмъ вспоминать?
   -- Вотъ зачѣмъ, Рахиль. И вы, и я, оба мы жертвы какого-то чудовищнаго заблужденія подъ маской истины. Если мы вмѣстѣ прослѣдимъ все происшедшее въ день вашего рожденія, мы можемъ разсѣять наши недоразумѣнія.
   Она снова склонила голову на мое плечо. Слезы переполняли ея глаза и тихо катались по щекамъ.
   -- Ахъ, сказала она,-- развѣ у меня-то не было этой надежды? Развѣ я не пробовала взглянуть на это такъ же, какъ вы теперь смотрите?
   -- Вы пробовала однѣ, отвѣтилъ я,-- вы не пробовали при моей помощи.
   Эти слова, казалось, пробудили въ ней нѣкоторую долю надежды, какую я ощущалъ, когда произносилъ ихъ. Она отвѣчала на мои вопросы болѣе нежели съ покорностью, напрягала свой умъ, охотно открывала мнѣ всю свою душу.
   -- Начнемъ съ происшедшаго послѣ того, какъ мы пожелали другъ другу покойвой ночи, сказалъ я.-- Вы легли въ постель? Или сидѣли еще?
   -- Легла въ постель.
   -- Замѣтили вы время? Поздно было?
   -- Не очень. Кажется, около двѣнадцати часовъ.
   -- Что же, вы заснули?
   -- Нѣтъ. Я не могла спать въ эту ночь.
   -- У васъ была безсонница?
   -- Я все думала о васъ.
   Этотъ отвѣтъ почти обезсилилъ меня. Въ голосѣ, болѣе чѣмъ въ самыхъ словахъ, было что-то хватавшее за сердце. Лишь помедливъ немного, могъ я продолжить:
   -- У васъ былъ какой-нибудь свѣтъ въ комнатѣ? спросилъ я.
   -- Никакого, пока я не встала и не зажгла свѣчи.
   -- Много ли спустя послѣ того, какъ вы легли спать?
   -- Кажется, съ часъ. Около часу ночи.
   -- Вы вышли изъ спальни?
   -- Собиралась. Надѣла блузу и шла къ себѣ въ гостиную за книгой...
   -- Вы отворила дверь изъ спальни?
   -- Только что отворила.
   -- Но не пошли въ гостиную?
   -- Нѣтъ, мнѣ помѣшали.
   -- Что же вамъ помѣшало?
   -- Я увидала свѣтъ за дверью и услыхала приблажающіеся шаги.
   -- Вы испугались?
   -- Не тотчасъ. Я знала, что бѣдной матушкѣ плохо спалось, и вспомнила, какъ она въ тотъ вечеръ старалась убѣдить меня, чтобъ я отдала ей алмазъ на сохраненіе. Мнѣ показалось тогда, что она безъ всякой причины безпокоится о немъ; и тутъ я вообразила, что это она идетъ посмотрѣтъ легли ли я, и еще разъ поговорить по мной объ алмазѣ, если я не сплю.
   -- Что же вы сдѣлали?
   -- Я задула свѣчу, чтобъ она подумала будто я сплю. Съ своей стороны, я была тоже безразсудна и рѣшилась хранить алмазъ въ избранномъ мною мѣстѣ.
   -- Задувъ свѣчу, вы вернулась въ постель?
   -- Не успѣла. Въ тотъ мигъ какъ я задула свѣчу, дверь изъ гостиной отворилась, и я увидала....
   -- Вы увидали?
   -- Васъ.
   -- Въ обыкновенномъ платьѣ?
   -- Нѣтъ.
   -- Въ шлафрокѣ?
   -- Въ шлафрокѣ, со свѣчой въ рукѣ.
   -- Одною?
   -- Одною.
   -- Могла ли вы разглядѣть лицо?
   -- Да.
   -- Ясно?
   -- Совершенно ясно. Оно было освѣщено свѣчой, которую вы держали въ рукѣ.
   -- А глаза у меня открыты были?
   -- Да.
   -- Не замѣтили ли вы въ нихъ чего-нибудь страннаго? Въ родѣ неподвижнаго, блуждающаго выраженія?
   -- Ничего подобнаго. Ваши глаза блистали даже больше обыкновеннаго. Вы осматривались въ комнатѣ, какъ бы сознавая, что находитесь тамъ, гдѣ вамъ не слѣдовало быть, и точно боялись, чтобы васъ не увидали.
   -- Не замѣтили ли вы еще одного обстоятельства при входѣ моемъ въ комнату,-- не замѣтили ли вы какъ я ступалъ?
   -- Какъ всегда. Вы дошла до средины комнаты, потомъ остановилась и осмотрѣлась.
   -- Что вы дѣлали, увидавъ меня?
   -- Ничего не могла сдѣлать. Я окаменѣла. Не могла ни говорить, ни крикнуть, ни даже двери своей притворить.
   -- Могъ ли я видѣть васъ тамъ, гдѣ вы стояли?
   -- Конечно, могла бы. Но вы ни разу не взглянули въ мою сторону. Напрасно вы это спрашиваете. Я увѣрена, что вы не видали меня.
   -- Почему же вы увѣрены?
   -- Иначе развѣ вы взяли бы алмазъ? Развѣ вы поступали бы такъ, какъ поступали послѣ того? пришли ли бы вы сегодня, еслибы видѣли, что я не спала и смотрѣла на васъ? Не заставляйте меня говорить объ этомъ! Я хочу отвѣчать вамъ спокойно. Помогите мнѣ сохранить возможное спокойствіе. Перейдите къ чему-нибудь иному.
   Она была права, во всѣхъ отношеніяхъ права. Я перешелъ къ другамъ обстоятельствамъ.
   -- Что же я дѣлалъ, дойдя до средины комнаты и остановясь тамъ?
   -- Вы повернули и пошли прямо въ уголъ къ окну, гдѣ стоялъ мой коммодъ съ индѣйскими рѣдкостями.
   -- Когда я сталъ у коммода, я долженъ былъ повернуться къ вамъ спиной. Какъ же вы могли видѣть, что я дѣлаю?
   -- Когда вы пошли, я также подвинулась.
   -- И могла видѣть, что у меня было въ рукахъ?
   -- У меня въ гостиной три зеркала. Пока вы стояли тамъ, въ одномъ изъ нихъ я видѣла все что вы дѣлали.
   -- Что же вы видѣли?
   -- Вы поставила свѣчу на коммодъ; отворяли я затворяли ящикъ за ящикомъ, пока не дошли до того, въ который я положила мой алмазъ. Вы съ минуту глядѣли въ открытый ящикъ. Потомъ опустили руку и вынули алмазъ.
   -- Почему вы знаете, что я вынулъ алмазъ?
   -- Я видѣла какъ рука ваша опустилась въ ящикъ, и замѣтила блескъ алмаза между большимъ и указательнымъ пальцемъ, когда вы опять вынули руку изъ ящика.
   -- Рука моя больше не касалась ящика, напримѣръ, хоть для того чтобы затворить его?
   -- Нѣтъ. Въ правой рукѣ у васъ былъ алмазъ, а лѣвой вы взяли съ коммода свѣчу.
   -- Оглядывался ли я послѣ этого?
   -- Нѣтъ.
   -- Тотчасъ ли я вышелъ изъ комнаты?
   -- Нѣтъ. Вы стояли на мѣстѣ и, какъ мнѣ казалось, довольно долго. Я видѣла ваше лицо сбоку въ зеркалѣ. Вы была похожи на человѣка, размышлявшаго и недовольнаго своими мыслями.
   -- Что же затѣмъ послѣдовало?
   -- Вы вдругъ очнулись и пошла прямо изъ комнаты.
   -- Затворилъ ли я за собой дверь?
   -- Нѣтъ. Вы проворно вышла въ корридоръ и оставили дверь отворенною.
   -- А потомъ?
   -- Потомъ свѣча изчезла вдали, звукъ шаговъ замолкъ, и я осталась одна въ потьмахъ.
   -- Не произошло ли чего-нибудь съ этого времени до того, когда всѣ домашніе узнали о пропажѣ алмаза?
   -- Ничего.
   -- Увѣрены ли вы въ этомъ? Развѣ вы не могли временно заснуть?
   -- Я вовсе не спала. Я вовсе не ложилась въ постель. Ничего не было до прихода Пенелопы въ обычный часъ по-утру.
   Я выпустилъ ея руку, всталъ и прошелся по комнатѣ. Всевозможные вопросы были разрѣшены. Всѣ подробности, какихъ только я могъ пожелать, была сообщены мнѣ. Я даже не возвращался къ мысли о лунатизмѣ и опьяненіи; безполезность того и другаго предположенія доказывалась на этотъ разъ свидѣтельствомъ очевидца. Что еще сказать? Что оставалось дѣлать? Предо мной возникалъ ужасный фактъ воровства,-- единственный видимый, осязаемый фактъ посреди непроницаемаго мрака, заволакивавшаго все остальное. Ни проблеска путеводнаго свѣта въ то время какъ я овладѣлъ тайной Розанны Сперманъ на зыбучихъ пескахъ, и ни проблеска этого свѣта теперь, когда, обратясь къ самой Рахили, я выслушалъ изъ устъ ея ненавистный разказъ о той ночи.
   На этотъ разъ она первая нарушила молчаніе.
   -- Ну? сказала она:-- вы спрашивали, я отвѣчала. Вы заставили меня надѣяться на что-то, потому что сами надѣялись. Что же сы окажете на это?
   Тонъ ея предупредилъ меня, что мое вліяніе надъ нею снова потеряно.
   -- Мы должны были вмѣстѣ прослѣдить все происшедшее въ день моего рожденія, продолжила она,-- и разсѣять ваши недоразумѣнія. Удалось ли намъ?
   Она безпощадно ждала отвѣта. Отвѣчая ей, я сдѣлалъ роковую ошибку: раздражающая безвыходность моего положенія пересилила во мнѣ самообладаніе. Я сталъ поспѣшно и совершенно безполезно укорять ее въ молчаніи, которое до сихъ поръ держало меня въ невѣдѣніи истины.
   -- Еслибы вы это высказали, когда слѣдовало, началъ я:-- еслибы вы оказали мнѣ простую справедливость, объяснясь....
   Она перебила меня гнѣвнымъ крикомъ. Немногія слова, сказанныя мной, повидимому, вызвала въ ней мгновенный порывъ бѣшенства.
   -- Объяснясь! повторила она:-- О, да есть ли на свѣтѣ еще хоть одинъ человѣкъ подобный этому? Я щажу его, когда у меня сердце разрывается; я заслоняю его, когда дѣло идетъ о моей собственной репутаціи; онъ же, именно онъ, идетъ противъ меня, и говоритъ, что я должна была объясниться! Послѣ моей вѣры въ него, послѣ моей любви къ нему, послѣ моихъ думъ о немъ въ теченіи цѣлаго дня, и грезъ по ночамъ, онъ дивится еще, зачѣмъ я не обвинила его въ позорѣ при первой встрѣчѣ: милый мой, вы воръ, я любила, и уважала въ васъ моего героя, а вы пробрались въ мою комнату подъ кровомъ ночи и украли мой алмазъ! Не это ли должна я была сказать вамъ? негодяй вы, низкій негодяй! Да я отдала бы полсотни алмазовъ, чтобы не видѣть такой лжи на вашемъ лицѣ, какую вижу сегодня!
   Я взялся за шляпу.
   Щадя ее,-- да! по чести могу оказать: щадя ее, я молча пошелъ и отворилъ дверь, чрезъ которую входилъ давеча въ комнату.
   Она послѣдовала за мной, вырвала у меня ручку двери, затворила ее, и указала мнѣ на оставленное мѣсто.
   -- Нѣтъ, проговорила она: -- погодите! Выходитъ, что я должна оправдать свое поведеніе предъ вами. Извольте же остаться, и выслушать. Или вы унизитесь до подлѣйшей низости и силой вырветесь отсюда?
   Сердце мое разрывалось при видѣ ея, сердце мое разрывалось отъ ея словъ; я только знакомъ и могъ отвѣтить ей, что подчиняюсь ея водѣ. Яркій румянецъ гнѣва сталъ отливать съ лица ея, когда я вернулся, и молча сѣлъ на стулъ. Она помедлила, собираясь съ силами. Когда же заговорила, въ ней замѣтенъ былъ дашь одинъ признакъ волненія: она говорила, не глядя на меня; руки ея была крѣпко сжаты на колѣняхъ, а глаза потуплены въ землю.
   -- Такъ я должна была оказать вамъ простую справедливость, объяснясь, сказала она, повторяя мои слова.-- Вы увидите, пробовала ли я оказать вамъ справедливость, или нѣтъ. Я вамъ сейчасъ говорила, что не спала, и не ложилась въ постель, послѣ того какъ вы вышли изъ гостиной. Нѣтъ надобности докучать вамъ, останавливаясь на томъ что я думала, вы не поймете моихъ мыслей,-- я только скажу, что я сдѣлала по прошествіи нѣкотораго времени, когда опомнилась. Я не хотѣла будить весь домѣ и разказывать всѣмъ о случившемся, какъ бы слѣдовало сдѣлать. несмотря на все видѣнное мной, я еще довольно любила васъ для того, чтобы скорѣе повѣрить -- чему бы то на было! любой небылицѣ,-- нежели допустить мысль, что вы были сознательнымъ воромъ. Думала я, думала и рѣшалась наконецъ писать къ вамъ.
   -- Я не получалъ письма.
   -- Знаю, что не получали. Погодите, я вамъ скажу почему именно. Мое письмо ничего не высказывало прямо. Оно погубило бы васъ на всю жизнь, попавъ въ чужія руки. Въ немъ говорилось только,-- хотя вы, вѣроятно, поняли бы меня, что я имѣю основаніе считать васъ несостоятельнымъ должникомъ, и знаю по собственному опыту и по опыту моей матери, какъ вы неосторожны и не слишкомъ разборчивы въ средствахъ доставать необходимыя деньги. Вы вспомнили бы о посѣщеніи васъ французскимъ адвокатомъ теръ Брёффъ.-- Но если допустятъ, что это предположеніе возможно, доказать вашу невинность будетъ не легко. Теперь мы не станемъ входить въ это. Подождемъ и посмотримъ, подозрѣвала ли васъ Рэчель только на основаніи улики ночной рубашки.
   -- Боже! какъ хладнокровно говорите вы о томъ, что Рэчель подозрѣваетъ меня! вспылилъ я.-- Какое право имѣетъ она подозрѣвать меня въ воровствѣ на основаніи какой бы то ни было улики?
   -- Весьма разумный вопросъ, любезный сэръ. Нѣсколько горячо предложенный -- но все-таки стоющій соображенія. То, что приводитъ въ недоумѣніе васъ, приводитъ въ недоумѣніе и меня. Поищите въ вашей памяти и скажите мнѣ это. Не случилось ли чего-нибудь, когда вы оставались въ домѣ лэди Вериндеръ -- разумѣется не то, чтобъ поколебать ея вѣру въ вашу честь -- но, скажемъ хоть, чтобъ поколебать ея вѣру (положимъ хоть и неосновательно) въ ваши правила вообще?
   Въ непреодолимомъ волненіи и вскочилъ съ своего мѣста. Вопросъ стряпчаго напомнилъ мнѣ въ первый разъ послѣ того, какъ я уѣхалъ изъ Англіи, что случилось кое-что.
   Въ восьмой главѣ разсказа Беттереджа упоминается о пріѣздѣ незнакомаго иностранца въ домъ моей тетки, пріѣхавшаго ко мнѣ по дѣлу. Сущность этого дѣла состояла въ слѣдующемъ:
   Я имѣлъ сумасбродство (будучи по обыкновенію не при деньгахъ въ то время) взять взаймы отъ содержателя небольшой рестораціи въ Парижѣ, которому я былъ хорошо извѣстенъ какъ его обычный посѣтитель. Срокъ былъ назначенъ для уплаты денегъ, а когда настало это время, мнѣ было невозможно сдержать мое обѣщаніе, какъ это случается часто съ тысячью другими честными людьми. Я послалъ этому честному человѣку вексель. Мое имя, къ несчастью, было хорошо извѣстно на подобныхъ документахъ: ему не удалось перепродать его. Дѣла его пришли въ безпорядокъ послѣ того, какъ я занялъ у него; ему угрожало банкротство, и его родственникъ, французскій стряпчій, пріѣхалъ ко мнѣ въ Англію и настоялъ, чтобъ я заплатилъ ему мой долгъ. Это былъ человѣкъ запальчиваго характера и обошелся со мною не такъ, какъ слѣдуетъ. Мы наговорили непріятностей другъ другу; тетушка и Рэчель, къ несчастью, были въ слѣдующей комнатѣ и слышали нашъ разговоръ. Лэди Вериндеръ вошла къ намъ и непремѣнно хотѣла узнать, что случилось. Французъ показалъ данную ему довѣренность и объявилъ, что я виноватъ въ разореніи бѣднаго человѣка, который довѣрился моей чести. Тетушка немедленно заплатила ему деньги и отослала его. Она, разумѣется, знала меня на столько, что не раздѣляла мнѣнія француза обо мнѣ. Но она оскорбилась моей небрежностью и справедливо разсердилась на меня за то, что я поставилъ себя въ положеніе, которое безъ ея вмѣшательства могло бы сдѣлаться очень непріятнымъ. Или мать сказала ей, или Рэчель услыхала, что случилось -- не могу сказать. Она по-своему, романически и свысока, взглянула на это обстоятельство, Я былъ "бездушенъ", я былъ "неблагороденъ", я "не имѣлъ правилъ", неизвѣстно, что я могъ сдѣлать потомъ словомъ, она наговорила мнѣ такихъ жестокихъ вещей, какихъ я еще не слыхивалъ ни отъ одной молодой дѣвицы. Разрывъ между нами продолжался цѣлый слѣдующій день. На третій день мнѣ удалось помириться и я пересталъ думать объ этомъ. Не вспомнила ли Рэчель объ этомъ несчастномъ случаѣ въ ту критическую минуту, когда мое право на ея уваженіе снова и гораздо серьезнѣе было поколеблено? Мистеръ Брёффъ, когда я упомянулъ ему объ этомъ обстоятельствѣ, тотчасъ отвѣчалъ утвердительно на этотъ вопросъ.
   -- Это имѣло на нее дѣйствіе, отвѣчалъ онъ серьезно:-- и я жалѣю собственно для васъ, что это случилось. Однако, мы узнали, что противъ васъ было враждебное вліяніе -- и по-крайней-мѣрѣ мы разъяснили одну неизвѣстность. Я не вижу ничего, что мы могли бы сдѣлать теперь. Слѣдующій нашъ шагъ долженъ приблизить насъ къ Рэчель.
   Онъ всталъ и началъ задумчиво ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Два раза чуть-было я не сказалъ ему, что рѣшился самъ видѣться съ Рэчель, и два раза, имѣя уваженіе къ его лѣтамъ и характеру, я колебался удивить его неожиданностью въ неблагопріятную минуту.
   -- Главное затрудненіе состоятъ въ томъ, продолжалъ онъ; -- чтобы заставить ее высказаться вполнѣ. Не можете ли вы предложить что-нибудь?
   -- Я рѣшился, мистеръ Брёффъ, самъ поговорить съ Рэчель.
   -- Вы?
   Онъ вдругъ остановился и посмотрѣлъ на меня, какъ будто думалъ, что я лишился здраваго разсудка.
   -- Вы? Вамъ можно менѣе чѣмъ всякому другому!
   Онъ вдругъ остановился и опять прошелся до комнатѣ.
   -- Подождите немножко, сказалъ онъ.-- Въ такихъ необыкновенныхъ случаяхъ опрометчивость иногда служитъ лучшимъ способомъ.
   Онъ соображалъ этотъ вопросъ минуты двѣ и смѣло рѣшилъ къ мою пользу.
   -- Ничѣмъ не рискнешь, ничего и не получишь, продолжалъ старикъ.-- Вы имѣете на своей сторонѣ перевѣсъ, котораго я не имѣю -- и вы первый сдѣлаете опытъ.
   -- Перевѣсъ на моей сторонѣ? повторилъ я съ величайшимъ удивленіемъ.
   Лицо мистера Брёффа смягчилось улыбкой въ первый разъ.
   -- Вотъ въ какомъ положеніи находится это дѣло, сказалъ онъ.-- Говорю вамъ прямо, я не полагаюсь ни на вашу осторожность, вы на ваше хладнокровіе. Но я полагаюсь на то, что въ отдаленномъ уголку своего сердечка Рэчель еще сохранила къ вамъ нѣкоторую слабость. Коснитесь этого и положитесь на то, что это повлечетъ за собою полнѣйшее открытіе, какое только можетъ сорваться съ женскихъ губъ. Вопросъ состоитъ въ томъ, какимъ образомъ вы увидитесь съ нею?
   -- Она гостила у васъ въ этомъ домѣ, отвѣчалъ я.-- Могу я осмѣлиться посовѣтовать -- если ничто не будетъ ей сказано заранѣе -- чтобъ я увидѣлся съ нею здѣсь?
   -- Отважно! сказалъ мастеръ Брёффъ.
   Сказавъ одно это слово въ отвѣтъ на мое предложеніе, онъ опять прошелся по комнатѣ.
   -- Сказать попросту, продолжалъ онъ: -- мои домъ долженъ превратиться въ ловушку для Рэчель, съ приманкою въ силѣ приглашенія отъ моей жены и дочери. Еслибъ вы были не Фрэнклинъ Блэкъ и еслибъ это дѣло было на волосъ менѣе серьезно, чѣмъ оно есть, я отказалъ бы наотрѣзъ. Въ такомъ положеніи, въ какомъ дѣло находится теперь, я твердо убѣжденъ., что Рэчель будетъ послѣ благодарить меня за то, что я вѣроломно поступилъ съ нею въ мои преклонныя лѣта. Считайте меня своимъ сообщникомъ. Рэчель будетъ приглашена провести здѣсь день и вамъ будетъ дано объ этомъ знать.
   -- Когда? завтра?
   -- Завтра мы не успѣемъ получить ея отвѣтъ. Назначимъ послѣзавтра,
   -- Какимъ образомъ вы дадите мнѣ знать?
   -- Останьтесь дома цѣлый вечеръ и ожидайте, что я заѣду къ вамъ.
   Я поблагодарилъ его за неоцѣненную помощь, которую онъ оказывалъ мнѣ, съ признательностью искренно ощущаемою мною, и отказавшись отъ гостепріемнаго приглашенія ночевать въ Гэмпстидѣ, воротился въ мою лондонскую квартиру.
   О слѣдующемъ днѣ я могу только сказать, что это былъ самый длинный день съ моей жизни. Хотя я зналъ свою невинность, хотя я былъ увѣренъ, что гнусное обвиненіе, лежавшее на мнѣ, должно разъясниться рано или поздно, все-таки въ душѣ моей было чувство самоуниженія, инстинктивно не допускавшее меня видѣться съ моими друзьями. Мы часто слышимъ (впрочемъ, почти всегда отъ поверхностныхъ наблюдателей), что преступленіе можетъ имѣть видъ невинности. Мнѣ кажется, справедливѣе то, что невинность можетъ походить на преступленіе. Я велѣлъ не принимать никого цѣлый день и осмѣлился выйти только подъ покровомъ ночной темноты.
   На слѣдующее утро мистеръ Брёффъ засталъ меня за чаемъ. Онъ подалъ мнѣ большой ключъ и сказалъ, что ему стыдно за себя первый разъ въ жизни.
   -- Будетъ она?
   -- Будетъ сегодня завтракать и проведетъ цѣлый день съ моей женой и дочерьми.
   -- Мистриссъ Брёффъ, и ваши дочери посвящены въ нашу тайну?
   -- Иначе нельзя. Но женщины, какъ вы можетъ быть замѣтили, правилъ не имѣютъ. Мое семейство не чувствуетъ угрызеній совѣсти. Такъ какъ цѣль состоитъ въ томъ, чтобы свести васъ съ Рэчель, моя жена и дочери не смотрятъ на средства для достиженія этой цѣли съ такой спокойной совѣстью, какъ будто были жиды.
   -- Я чрезвычайно обязанъ имъ. Это что за ключъ?
   -- Ключъ отъ калитки въ стѣнѣ моего задняго сада. Будьте тамъ въ три часа. Войдите въ садъ, а оттуда черезъ оранжерею въ домъ. Пройдите маленькую гостиную и отворите дверь прямо передъ вами, которая ведетъ въ музыкальную залу. Тамъ вы найдете Рэчель -- и найдете ее одну.
   -- Какъ мнѣ васъ благодарить?
   -- Я скажу вамъ какъ! Не обвиняйте меня за то, что случится впослѣдствіи.
   Съ этими словами онъ ушелъ.
   Мнѣ оставалось ждать еще много утомительныхъ часовъ. Чтобы какъ-нибудь провести время, я сталъ пересматривать письма, принесенныя съ почти. Между ними было письмо отъ Беттереджа.
   Я поспѣшно распечаталъ это письмо. Къ моему удивленію и разочарованію, оно начиналось извиненіемъ, которое заранѣе сказало мнѣ, чтобъ я не ожидалъ никакихъ важныхъ извѣстій. Въ слѣдующей фразѣ опять явился Эзра Дженнингсъ! Онъ остановилъ Беттереджа, возвращавшагося со станціи, я спросилъ его, кто я. Узнавъ это, онъ сказалъ, что видѣлъ меня, своему хозяину мистеру Канди. Докторъ, услышавъ это, самъ пріѣхалъ къ Беттереджу выразить свое сожалѣніе, что мы не видались. Онъ имѣетъ особенную причину желать говорить со мною и просилъ, чтобы я далъ ему знать, когда а буду опять въ окрестностяхъ Фризингодла. Кромѣ нѣсколькихъ характеристическихъ фразъ беттереджевой философіи, вотъ въ чемъ состояла сущность письма моего корреспондента. Добрый, вѣрный старикъ сознавался, что онъ писалъ "больше для удовольствія писать ко мнѣ".
   Я сунулъ письмо въ карманъ и забылъ о немъ черезъ минуту въ всепоглащающемъ интересѣ моего наступающаго свиданія съ Рэчель.
   Когда на часахъ Гэмпстидской церкви пробило три, я вложилъ ключъ мистера Брёффа въ замокъ двери, сдѣланной въ стѣнѣ. Когда я вошелъ въ садъ и пока запиралъ дверь съ внутренней стороны, признаюсь, я чувствовалъ нѣкоторое сомнѣніе относительно того, что можетъ случиться. Я посмотрѣлъ украдкой во всѣ стороны, подозрѣвая присутствіе какого-нибудь неожиданнаго свидѣтеля въ какомъ-нибудь неизвѣстномъ уголку въ саду. Ничего не явилось для оправданія моихъ опасеній. Всѣ аллеи до одной были пусты и единственными свидѣтелями были птицы и пчелы.
   Я пошелъ черезъ садъ, вошелъ въ оранжерею, прошелъ маленькую гостиную. Когда я положилъ руку на ручку противоположной двери, я услышалъ нѣсколько жалобныхъ аккордовъ на фортепіано въ смежной комнатѣ. Рэчель часто перебирала клавиши такъ разсѣянно, когда я гостилъ въ домѣ ея матери. Я былъ принужденъ подождать немного, чтобъ собраться съ твердостью. Прошлое и настоящее встало передо мною рядомъ въ настоящую минуту -- и контрастъ поразилъ меня.
   По прошествіи нѣсколькихъ минутъ я вооружился мужествомъ и отворилъ дверь.
   

Глава VII.

   Въ ту минуту, какъ я показался къ дверяхъ, Рэчель встала изъ за-фортепіано.
   Я затворилъ за собою дверь. Мы молча посмотрѣли другъ на друга. Насъ раздѣляла вся длина комната. Движеніе, которое Рэяель сдѣлала вставая, казалось единственнымъ движеніемъ, къ району она была способна. Всякое употребленіе всѣхъ другихъ способностой, тѣлесныхъ и умственныхъ, какъ будто слилось въ одну способность -- глядѣть на меня.
   Въ душѣ моей промелькнуло опасеніе, что и показался слишкомъ внезапно. Я сдѣлалъ къ ней нѣсколько шаговъ. Я сказалъ кротко:
   -- Рэчель!
   Звукъ моего голоса вызвать жизнь обратно въ ея члены и краску на ея лицо. Она подошла съ своей стороны, все не говоря ни слова. Медленно, какъ бы дѣйствуя подъ какимъ-нибудь вліяніемъ, независимымъ отъ ея воли, она подходила ко мнѣ все ближе и ближе; теплая, густая краска зарумянила ея щеки, блескъ глазъ увеличивался каждую минуту. Я забылъ, какая цѣль привела меня къ ней; я забылъ гнусное подозрѣніе, лежавшее на моемъ добромъ имени; я забылъ всякое соображеніе, прошлое, настоящее и будущее, которое обязанъ былъ помнить. Я не видѣлъ ничего, кромѣ женщины, которую я любилъ, подходящей ко мнѣ все ближе и ближе. Она дрожала, она стояла въ нерѣшимости. Я не могъ сопротивляться болѣе -- я схватилъ ее въ объятія и покрылъ лицо ея поцѣлуями.
   Была минута, когда я думалъ, что на мои поцѣлуи отвѣчаютъ, минута, когда мнѣ показалось, будто и она также забыла все.
   Почти прежде чѣмъ эта мысль успѣла образоваться въ головѣ моей, ея первый добровольный поступокъ заставилъ меня почувствовать, что она помнила. Съ крикомъ, похожимъ на крикъ ужаса -- съ такою силою, что я сомнѣваюсь, могъ ли бы устоять противъ нея, еслибъ попытался -- она оттолкнула меня отъ себя. Я увидалъ въ глазахъ ея безжалостный гнѣвъ, я увидалъ на губахъ ея безжалостное презрѣніе. Она окинула меня глазами съ ногъ до головы, какъ сдѣлала бы это съ человѣкомъ постороннимъ, оскорбившимъ ее.
   -- Трусъ! сказала она.-- Низкій, презрѣнный, бездушный трусъ!
   Это были ея первыя слова. Самымъ нестерпимымъ упрекомъ, какой женщина можетъ сдѣлать мущинѣ, встрѣтила она меня.
   -- Я помню время, Рэчель, сказалъ я:-- когда вы могли сказать мнѣ болѣе достойнымъ образомъ, что я оскорбилъ васъ. Прошу простить меня.
   Можетъ быть, горечь, которую я чувствовалъ, сообщилась и моему голосу. При первыхъ словахъ моего отвѣта глаза ея, которые отвернулись отъ меня за минуту передъ тѣмъ, неохотно посмотрѣли на меня. Она отвѣчала тихимъ тономъ, съ угрюмой покорностью въ обращеніи, которая для меня была совершенно нова въ ней.
   -- Можетъ быть, для меня есть нѣкоторое извиненіе, сказала она. Послѣ того, что вы сдѣлали, съ вашей стороны кажется низкимъ поступкомъ пробраться ко мнѣ такимъ образомъ, какъ вы сдѣлали это сегодня. Мнѣ кажется, малодушно съ вашей стороны пытаться сдѣлать опытъ надъ моею слабостью къ вамъ. Мнѣ кажется, малодушно съ вашей стороны заставить меня неожиданно позволить вамъ поцѣловать меня. Но это только женскій взглядъ. Мнѣ слѣдовало знать, что вы не можете имѣть такого взгляда. Я сдѣлала бы лучше, еслибъ преодолѣла себя и не сказала ничего.
   Извиненіе было нестерпимѣе оскорбленія. Самый низкій человѣкъ на свѣтѣ почувствовалъ бы себя униженнымъ.
   -- Еслибы моя честь не была въ вашихъ рукахъ, сказалъ я:-- а оставилъ бы насъ сію минуту и никогда не видался бы съ вами болѣе. Вы говорили о томъ, что я сдѣлалъ. Что же я сдѣлалъ?
   -- Что вы сдѣлали! Вы дѣлаете этотъ вопросъ мнѣ?
   -- Дѣлаю.
   -- Я сохранила въ тайнѣ вашу гнусность, отвѣчала она: -- и перенесла послѣдствія этой скрытности. Неужели я не имѣю права на то, чтобы вы избавили меня отъ оскорбительнаго вопроса: что сдѣлали вы? Неужели всякое чувство признательности умерло въ васъ? Вы были когда-то джентльменомъ. Вы были когда-то дороги моей матери и еще дороже мнѣ...
   Голосъ измѣнилъ ей. Она опустилась на стулъ, довернулась по мнѣ спиной и закрыла лицо руками.
   Я подождалъ нѣсколько, прежде чѣмъ рѣшился заговорить. Въ эту минуту молчанія самъ не знаю, что я больнѣе чувствовалъ -- оскорбленіе ли, которое ея презрѣніе нанесло мнѣ, или гордую рѣшимость, которая не допускала меня раздѣлить ея огорченіе.
   -- Если вы не будете говорить первая, сказалъ я:-- я долженъ. Я пришелъ сюда съ намѣреніемъ сказать вамъ нѣчто серьезное. Отдадите ли вы мнѣ самую обыкновенную справедливость и согласитесь ли выслушать меня?
   Она не шевелилась и не отвѣчала. Я не спрашивалъ ее болѣе: я не продвинулся ни на шагъ къ ея стулу. Съ такою же упорной гордостью, какъ и ея, я разсказалъ ей о моемъ открытіи на Зыбучихъ Пескахъ и обо всемъ, что привело меня къ этому. Разсказъ, разумѣется, занялъ нѣсколько времени. Съ начала до конца она и не обернулась ко мнѣ и не произнесла ни слова.
   Я сдерживалъ себя. Вся моя будущность, по всей вѣроятности, зависѣла отъ того, чтобъ я не потерялъ самообладанія въ эту минуту. Настало время испытать теорію мистера Брёффа. Въ сильномъ желаніи сдѣлать этотъ опытъ, я перешелъ на такое мѣсто, чтобъ стать противъ нея.
   -- Я долженъ сдѣлать вамъ одинъ вопросъ, сказалъ я.-- Это принуждаетъ меня опять обратиться къ непріятному предмету. Показывала вамъ Розанна Спирманъ мою ночную рубашку? Да или нѣтъ?
   Она вскочила и прямо подошла ко мнѣ. Глаза ея проницательно посмотрѣли мнѣ въ лицо, какъ будто для того, чтобы прочесть тамъ то, чего еще они тамъ не читали.
   -- Вы съ ума сошли? сказала она.
   Я еще воздерживался. Я сказалъ спокойно:
   -- Рэчель, отвѣтите ли вы на мой вопросъ?
   Она продолжала, не обращая вниманія на меня:
   -- Не имѣете ли вы въ виду какой-нибудь цѣли, которой я не понимаю? Это какой-нибудь малодушный страхъ насчетъ будущаго, который касается и меня. Говорятъ, что по смерти вашего отца вы разбогатѣли. Не пришли ли вы сюда для того, чтобы вознаградить меня за потерю моего алмаза? И неужели у васъ не осталось еще на столько совѣсти, чтобы стыдиться приходить ко мнѣ за этимъ? Не это ли тайна вашей мнимой невинности и вашей исторіи о Розаннѣ Спирманъ? не кроется ли стыдъ въ глубинѣ всей этой лжи?
   Я перебилъ ее. Я не могъ воздерживаться долѣе.
   -- Вы нанесли мнѣ ужасную обиду, горячо сказалъ я.-- Вы еще подозрѣваете, что я укралъ вашъ алмазъ. Я имѣю право и хочу узнать, по какой причинѣ?
   -- Подозрѣваю васъ! воскликнула, она, разсердившись такъ же, какъ и я.-- Негодяй! Я видѣла собственными глазами, какъ вы взяли алмазъ!
   Открытіе, поразившее меня въ этихъ словахъ, уничтоженіе всего, на что полагался мистеръ Брёффъ, привело меня въ отупленіе. Несмотря на мою невинность, я стоялъ передъ нею молча. Въ ея глазахъ, въ глазахъ всякаго я долженъ былъ казаться человѣкомъ пораженнымъ открытіемъ его вины.
   Она отступила отъ зрѣлища моего униженія и своего торжества. Внезапное мое молчаніе какъ будто испугало ее.
   -- Я пощадила васъ въ то время, сказала она:-- я пощадила бы васъ теперь, еслибъ вы не принудили меня говорить.
   Она отошла, какъ бы для того, чтобы выйти изъ комнаты -- и колебалась, прежде нѣмъ дошла до двери.
   -- Зачѣмъ вы пришли сюда унижать себя? спросила она.-- Зачѣмъ вы пришли сюда унижать меня?
   Она сдѣлала еще нѣсколько шаговъ и остановилась.
   -- Ради Бога, скажите что-нибудь! воскликнула она запальчиво.-- Если въ васъ осталась хоть какая-нибудь жалость, не допускайте меня унижать себя такимъ образомъ. Скажите что-нибудь -- и выгоните меня изъ комнаты!
   Я подошелъ къ ней, самъ не зная, что дѣлаю. Можетъ быть, у меня была какая-нибудь смутная мысль удержать ее, пока она не сказала мнѣ болѣе. Съ той минуты, когда я узналъ, что улика, которая обвинила меня въ глазахъ Рэчель, была улика ея собственныхъ глазъ, ничего -- даже убѣжденіе въ моей, собственной невинности -- не было ясно для моихъ мыслей. Я взялъ ее за руку; я старался говорить съ нею твердо и съ цѣлью, а могъ только сказать:
   -- Рэчель, вы когда-то любили меня!
   Она задрожала и отвернулась отъ меня. Рука ея лежала безсильно и дрожа въ моей рукѣ,
   -- Выпустите мою руку, сказала она слабымъ голосомъ.
   Мое прикосновеніе къ рукѣ ея, повидимому, произвело на нее такое же дѣйствіе, какое звукъ моего голоса произвелъ, когда а вошелъ въ комнату. Послѣ того, какъ она назвала меня трусомъ, послѣ того, какъ они сдѣлала признаніе, заклеймившее меня названіемъ вора -- пока ея рука лежала въ моей рукѣ, я еще имѣлъ надъ нею власть!
   Я тихо отвелъ ее на середину комнаты. Я посадилъ ее возлѣ меня.
   -- Рэчель, сказалъ я:-- я не могу объяснить противорѣчія въ томъ, что я теперь вамъ скажу. Я только могу сказать вамъ правду, какъ вы сказали ее. Вы видѣли меня -- видѣли собственными глазами, видѣли, какъ я взялъ алмазъ. Передъ Богомъ, который слышитъ насъ, объявляю, что теперь я узнаю въ первый разъ, что я взялъ его! Вы все еще сомнѣваетесь во мнѣ?
   Она или не обратила вниманія, или не слыхала моихъ словъ.
   -- Выпустите мою руку, повторила она слабымъ голосомъ.
   Это былъ ея единственный отвѣть. Голова ея упала на мое плечо, а рука безсознательно сжала мою руку въ ту минуту, когда она просила меня выпустить ее.
   Я удержался отъ повторенія вопроса. Но на этомъ и остановилось мое терпѣніе. Возможность опять поднять голову между честными людьми зависѣла отъ возможности заставить Рэчель разсказать все подробно. Единственная надежда, остававшаяся у меня, состояла въ томъ, что можетъ быть Рэчель не обратила вниманія на что-нибудь въ цѣпи уликъ -- на какую-нибудь бездѣлицу можетъ быть, которая тѣмъ не менѣе при старательномъ изслѣдованіи могла бы служить средствомъ доказать мою невинность. Признаюсь, я не выпускалъ ея руки. Признаюсь, я заговорилъ съ нею со всѣмъ сочувствіемъ и довѣріемъ прошлыхъ временъ.
   -- Я желаю спросить васъ кое о чемъ, сказалъ я.-- Я желаю, чтобы вы разсказали мнѣ все, что случилось съ самаго того времени, когда мы пожелали другъ другу спокойной ночи, до того времени, когда вы видѣли, что я взялъ алмазъ.
   Она подняла голову съ моего плеча и сдѣлала усиліе, чтобъ высвободить свою руку.
   -- О! зачѣмъ возвращаться къ этому? сказала она.-- Зачѣмъ возвращаться?
   -- Я скажу вамъ зачѣмъ, Рэчель. Вы и я жертвы какого-то страшнаго обмана, надѣвшаго маску истины. Если мы взглянемъ вмѣстѣ на то, что случилось въ ночь послѣ дня вашего рожденья, мы можетъ быть еще поймемъ другъ друга.
   Голова ея опять упала на мое плечо. Слезы выступили на ея глазахъ и медленно катились но ея щекамъ.
   -- О! сказала она: -- развѣ я не имѣла этой надежды? Развѣ я не старалась смотрѣть на это такъ, какъ смотрите вы теперь?
   -- Вы старались одна, отвѣчалъ я: -- вы еще не старались съ моей помощью.
   Эти слова какъ будто пробудили въ ней ту надежду, которую я чувствовалъ самъ, когда произнесъ ихъ. Она отвѣчала на мои допросы не только съ покорностью, а съ усиліемъ ума; она охотно раскрыла мнѣ всю душу.
   -- Начнемъ, сказалъ я: -- съ того, что случилось послѣ того, какъ мы пожелали другъ другу спокойной ночи. Легли вы въ постель или нѣтъ?
   -- Я легла въ постель.
   -- Примѣтили вы, который былъ часъ? Было поздно?
   -- Не очень. Я думаю, около двѣнадцати часовъ.
   -- Вы заснули?
   -- Нѣтъ. Я не могла спать въ эту ночь.
   -- Вы были растревожены?
   -- Я думала о васъ.
   Этотъ отвѣтъ почти отнялъ у меня все мужество. Что-то въ тонѣ, даже болѣе чѣмъ въ словахъ, прямо проникло мнѣ въ сердце. Только послѣ нѣкотораго молчанія могъ я продолжать,
   -- Былъ у васъ въ комнатѣ огонь? спросилъ я.
   -- Нѣтъ -- пока я не встала и не зажгла свѣчу.
   -- Черезъ сколько времени послѣ того, какъ вы легли въ постель?
   -- Кажется, черезъ часъ.
   -- Вы вышли изъ спальной?
   -- Я хотѣла выйти. Я надѣвала блузу и шла въ мою гостиную за книгой...
   -- Вы отворили дверь вашей спальной?
   -- Отворила.
   -- Но еще не вошли въ гостиную?
   -- Нѣтъ -- я была остановлена...
   -- Что остановило васъ?
   -- Я увидала свѣтъ подъ дверью и услыхала приближающіеся шаги.
   -- Вы испугались?
   -- Нѣтъ. Я знала, что моя бѣдная матушка страдала безсонницей, и вспомнила, что она уговаривала меня отдать ей на сохраненіе алмазъ. Мнѣ казалось, что она неосновательно безпокоилась о немъ, и вообразила, что она пришла посмотрѣть, въ постели ли я лежу, и опять поговорить со мною объ алмазѣ, если найдетъ, что я не сплю.
   -- Что же вы сдѣлали?
   -- Я задула свѣчу, такъ чтобы она могла подумать, что я сплю. Я была безрасудна съ своей стороны -- я рѣшилась оставить алмазъ тамъ, гдѣ мнѣ хотѣлось.
   -- Задувъ свѣчу, вы опять легли въ постель?
   -- Я не успѣла. Въ ту минуту, когда я задула свѣчу, дверь гостиной отворилась и я увидала...
   -- Вы увидали?
   -- Васъ.
   -- Одѣтаго какъ обыкновенно?
   -- Нѣтъ.
   -- Въ ночной рубашкѣ?
   -- Въ ночной рубашкѣ -- со свѣчей въ рукѣ.
   -- Одного?
   -- Одного.
   -- Вы могли видѣть мое лицо?
   -- Да.
   -- Ясно?
   -- Совершенно. Свѣча въ вашей рукѣ показала его мнѣ.
   -- Глаза мои были открыты?
   -- Да.
   -- Вы примѣтили въ нихъ что-нибудь странное, что-нибудь похожее на пристальное ітли безсмысленное выраженіе?
   -- Вовсе нѣтъ. Ваши глаза были блестящи -- блестящѣе обыкновеннаго. Вы осмотрѣлись вокругъ комнаты, какъ будто знали, что вы тамъ, гдѣ вамъ не слѣдуетъ быть, и какъ будто боялись, что васъ увидятъ.
   -- Примѣтили вы, когда я входилъ въ комнату, какъ я шелъ?
   -- Вы шли, какъ ходите всегда. Вы дошли до середины комнаты -- а потомъ остановились и осмотрѣлись вокругъ.
   -- Что вы сдѣлали, когда увидали меня?
   -- Я не могла сдѣлать ничего. Я стояла какъ окаменѣлая. Я не могла заговорить, я не могла закричать, я не могла даже пошевелиться, чтобъ запереть дверь.
   -- Могъ я васъ видѣть тамъ, гдѣ вы стояли?
   -- Конечно, вы могли видѣть меня. Но вы ни разу не взглянули на меня. Безполезно дѣлать этотъ вопросъ. Я увѣрена, что вы меня не видали.
   -- Почему же вы увѣрены?
   -- Взяли ли бы вы алмазъ? поступили ли бы вы такъ, какъ поступили въ послѣдствіи? были ли вы теперь здѣсь -- еслибъ ни знали, что я не сплю и смотрю на васъ? Не заставляйте пеня говорить объ этомъ! Я желаю отвѣчать вамъ спокойно. Помогите мнѣ сохранить спокойствіе. Перейдите къ чему-нибудь другому.
   Она была права -- права во всѣхъ отношеніяхъ. Я перешелъ къ другому.
   -- Что я сдѣлалъ послѣ того, какъ я вышелъ на середину комнаты и остановился тамъ?
   -- Вы повернулись и прямо пошли къ углу возлѣ окна -- гдѣ стоитъ мой индійскій шкапикъ.
   -- Когда я стоялъ у шкапика, я долженъ былъ стоять къ вамъ спиной. Какъ же вы видѣли, что я дѣлалъ?
   -- Когда вы тронулись съ мѣста, тронулась и я.
   -- Чтобъ видѣть, что я дѣлаю руками?
   -- Въ моей гостиной три зеркала. Когда вы стояли тамъ, я видѣла все, что вы дѣлали, въ отраженіи одного зеркала.
   -- Что же вы видѣли?
   -- Вы поставили свѣчу на шкапикъ. Вы отворяли и запирали одинъ ящикъ за другимъ, пока не дошли до того ящика, къ который вы положили алмазъ. Вы съ минуту смотрѣли на отворенный ящикъ, а потомъ сунули въ него руку и вынули алмазъ.
   -- Почему вы узнали, что я вынулъ алмазъ?
   -- Я видѣла, какъ вы сунули руку въ ящикъ. Я видѣла блескъ камня между вашимъ указательнымъ и большимъ пальцемъ, когда вы вынули руку изъ ящика.
   -- Рука моя протянулась опять къ шкапу -- чтобъ запереть его напримѣръ?
   -- Нѣтъ. Алмазъ былъ у васъ въ правой рукѣ, а свѣчку со шкапика вы сняли лѣвою рукой.
   -- Послѣ этого а опять осмотрѣлся вокругъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Я сейчасъ вышелъ изъ комнаты?
   -- Нѣтъ. Вы стояли совершенно неподвижно, какъ мнѣ показалось, и довольно долго. Я видѣла лицо ваше бокомъ въ зеркало. Вы походили на человѣка думающаго и недовольнаго своими мыслями.
   -- Что же случилось потомъ?
   -- Вы вдругъ пробудились изъ задумчивости и прямо вышла изъ комнаты.
   -- Я заперъ за собою дверь?
   -- Нѣтъ. Вы быстро вышли въ корридоръ и оставили дверь отворенною.
   -- А потомъ?
   -- Потомъ огонь отъ вашей свѣчи исчезъ и звукъ вашихъ шаговъ замеръ, а я осталась одна въ темнотѣ.
   -- Ничего не случилось съ того времени до того, когда весь домъ узналъ, что алмазъ пропалъ?
   -- Ничего.
   -- Вы въ этомъ увѣрены? Не заснули ли вы на нѣсколько времени?
   -- Я совсѣмъ не спала, я совсѣмъ не возвращалась къ моей постели. Ничего не случилось до-тѣхъ-поръ, пока не вошла Пенелопа въ обыкновенное время, утромъ.
   Я выпустилъ ея руку, всталъ и прошелся по комнатѣ. На каждый мои вопросъ быль данъ отвѣтъ. Каждая подробность, какую только пожелалъ я знать, была выставлена передо мною. Я даже возвратился къ мысли о лунатизмѣ и опьяненіи; опять невозможность той и другой теоріи была доказана -- на этотъ разъ по показаніямъ свидѣтеля видѣвшаго меня. Что слѣдовало сказать теперь? Что слѣдовало теперь дѣлать? Только одинъ ужасный фактъ воровства -- единственный видимый и осязаемый предметъ стоялъ передо мною среди непроницаемаго мрака, окружавшаго все кромѣ этого! Ни малѣйшаго проблеска свѣта не руководило меня, когда я узналъ тайну Розанны Спирманъ на Зыбучихъ Пескахъ. И ни малѣйшаго проблеска свѣта теперь, когда я обратился къ самой Рэчель и услышалъ отвратительную исторію ночи отъ нея самой.
   На этотъ разъ она первая прервала молчаніе.
   -- Ну, сказала она:-- вы спрашивали, а а отвѣчала. Вы заставили меня надѣяться, что изъ всего этого выдетъ что нибудь, потому что вы надѣялись чего-то. Что вы скажете теперь?
   Тонъ, которымъ она говорила, показалъ мнѣ, что мое вліяніе надъ него прекратилось.
   -- Мы должны были вмѣстѣ взглянуть на то, что случилось въ ночь послѣ дня моего рожденія, продолжала она: -- я тогда мы должны были понять другъ друга. Сдѣлали ли мы это?
   Она безжалостно ждала моего отвѣта. Отвѣчая ей. я сдѣлалъ гибельную ошибку -- я позволилъ отчаянной безпомощности моего положенія одержать верхъ надъ моимъ самообладаніемъ. Опрометчиво и безполезно сталъ я упрекать ее за молчаніе, которое до-сихъ-поръ оставляло меня въ невѣдѣніи.
   -- Еслибъ вы высказались, когда вамъ слѣдовало высказаться, началъ я:-- еслибъ вы оказали мнѣ самую обыкновенную справедливость и объяснились...
   Съ крикомъ бѣшенства прервала она меня. Слова, сказанныя мною, немедленно привели се въ неистовую ярость.
   -- Объясниться! повторила она.-- О, есть ли другой такой человѣкъ на свѣтѣ? Я пощадила его, когда разрывалось мое сердце, я выгородила его, когда дѣло шло о моей репутаціи -- а она упрекаетъ меня теперь и говоритъ, что мнѣ слѣдовало объясниться! Послѣ того, какъ я вѣрила ему, послѣ того какъ я его любила, послѣ того, какъ я думала о немъ днемъ, видѣла его ко снѣ ночью -- онъ спрашиваетъ, почему я не обвинила его въ безчестіи въ первый разъ, какъ мы встрѣтились: Возлюбленный коего сердца, ты воръ! Мой герои, котораго я люблю и уважаю, ты прокрался въ мою комнату подъ прикрытіемъ ночной темноты и укралъ мой алмазъ!" Вотъ что слѣдовало мнѣ сказать. Негодный, низкій человѣкъ! я лишилась бы пятидесяти алмазовъ скорѣе, чѣмъ видѣть, какъ лицо твое лжетъ мнѣ. Какъ оно лжетъ теперь!
   Я взялъ шляпу. Изъ состраданія къ ней -- да, по совѣсти могу сказать -- изъ состраданія къ ней я отвернулся, не говоря ни слова, и отворилъ дверь, въ которую я вошелъ въ комнату.
   Она пошла за мною, вырвала дверь изъ руки моей, заперла ее и указала на тотъ стулъ, съ котораго я всталъ.
   -- Нѣтъ, сказала она:-- еще не теперь! Я обязана оправдать мое поведеніе передъ вами. Вы останетесь и выслушаете меня или унизитесь до самой гнусной низости -- насильно выдяте отсюда.
   Тяжело было моему сердцу видѣть ее, тяжело было моему сердцу слышать ея слова. Я отвѣчалъ знакомъ -- вотъ все, что s могъ сдѣлать -- что я покоряюсь ея волѣ.
   Яркій румянецъ гнѣва начиналъ сбѣгать съ ея лица, когда я воротился и молча сѣлъ на мой стулъ. Она нѣсколько подождала и собиралась съ твердостью. Когда она продолжала, только одинъ признакъ чувства былъ замѣтенъ въ ней. Она говорила не смотря на меня. Руки ея были крѣпко стиснуты да колѣняхъ, а глаза устремлены въ землю.
   -- Я должна была оказать вамъ самую обыкновенную справедливость и объясниться, повторила она мои слова.-- Вы увидите, старалась ли я отдать вамъ справедливость, или нѣтъ. Я сказала вамъ сейчасъ, что совсѣмъ не сдала и совсѣмъ не возвращалась къ постели послѣ того, какъ вы вышли изъ моей гостиной. Безполезно докучать вамъ разсказомъ о томъ, что я думала -- вы моихъ мыслей не поймете -- я только скажу вамъ, что я сдѣлала, когда по прошествіи долгаго времени успѣла опомниться. Я не хотѣла поднять тревогу въ домѣ и разсказать всѣмъ, что случилось -- какъ мнѣ слѣдовало бы сдѣлать. Несмотря на то, что я видѣла, я такъ любила васъ, что вѣрила -- всеравно чему бы то ни было -- всякой невозможности, скорѣе чѣмъ допустить, что вы воръ. Я думала и думала -- и кончила тѣмъ, что написала къ вамъ.
   -- Я никогда не получалъ этого письма.
   -- Я знаю, что вы никогда его не получали. Подождите немножко и вы услышите почему. Письмо мое ничего не сказало бы вамъ открыто. Оно не погубило бы васъ на всю жизнь, еслибъ попало въ руки кого-нибудь другого. Въ немъ только говорилось -- такимъ образомъ, что вы не могли ошибиться -- что я имѣю причины знать, что вы въ долгу и что мнѣ и матери моей извѣстно, что вы не очень разборчивы и не очень совѣстливы относительно того, какимъ образомъ вы достаете деньги, которыя вамъ понадобятся. Вы вспомнили бы визитъ французскаго стряпчаго и знали бы, на что я намекаю. Еслибъ вы продолжали читать съ интересомъ послѣ этого, вы дошли бы до предложены!, которое я хотѣла вамъ сдѣлать -- предложенія тайнаго (съ тѣмъ, чтобы ни слова не было сказано объ этомъ между нами) дать вамъ взаймы такую большую сумму денегъ, какую я только могу получить. И я достала бы ее! воскликнула Рэчель -- румянецъ на щекахъ ея опять сгустился и глаза ея взглянули на меня.-- Я сама заложила бы алмазъ, еслибъ не могла достать денегъ другимъ образомъ. Такими словами идеала я вамъ. Подождите! Я сдѣлала болѣе. Я условилась съ Пенелопой, чтобы она отдала вамъ письмо, когда никого возлѣ васъ не будетъ. Я хотѣла запереться въ моей спальной и оставить мою гостиную открытою и пустою все утро. И я надѣялась -- надѣялась всѣмъ сердцемъ и душой -- что вы воспользуетесь этимъ случаемъ и тайно положите алмазъ обратно въ шкапикъ.
   Я пытался заговорить. Она съ нетерпѣніемъ подняла руку и остановила меня. Въ быстрыхъ перемѣнахъ расположенія ея духа, гнѣвъ ея опять началъ подниматься. Она встала со стула и подошла ко мнѣ.
   -- Я знаю, что вы скажете, продолжала она.-- Вы хотите опять напомнить мнѣ, что не получили моего письма. Я могу сказать вамъ почему: я его изорвала.
   -- По какой причинѣ, спросилъ я.
   -- По самой основательной. Я предпочла разорвать, чѣмъ отдать такому человѣку какъ вы! Какія первыя извѣстія дошли до меня утромъ? Какъ только я составила свой планъ, что я услыхала? Я услыхала, что вы -- вы!!!-- прежде всѣхъ въ домѣ приглашали полицію. Вы были дѣятельнѣе всѣхъ, вы были главнымъ дѣйствующимъ лицомъ, вы трудились прилежнѣе всѣхъ, чтобъ отыскать алмазъ! Вы даже довели вашу смѣлость до того, что хотѣли говорить со много о пропажѣ алмаза -- который украли сами же вы, алмаза, который все время находился въ вашихъ рукахъ! Послѣ этого доказательства вашей ужасной лживости и хитрости я разорвала мое письмо. Но даже тогда -- даже когда меня сводили съ ума пытливость и разспросы полисмэна, котораго пригласили вы -- даже тогда какое-то ослѣпленіе души моей не допускало меня отказаться отъ васъ. Я говорила себѣ: себѣ играетъ свой гнусный фарсъ передъ всѣми другими въ домѣ. Попробуемъ, не можетъ ли онъ разыгрывать его передо мнѣ. Кто-то сказалъ мнѣ, что вы на террасѣ. Я принудила себя глядѣть на васъ. Я принудила себя говорить съ вами. Вы забыли, что я сказала вамъ?
   Я могъ бы отвѣчать, что я помню каждое слово. Но какую пользу въ эту минуту принесъ бы мнѣ мой отвѣтъ?
   Какъ я могъ сказать ей, что сказанное его меня удивило и огорчило, заставило меня думать, что она находится въ состояніи самаго опаснаго нервнаго раздраженія, возбудило даже сомнѣніе въ душѣ моей, составляетъ ли для нея пропажа алмаза такую же тайну, какъ и для всѣхъ насъ -- но не показало мнѣ и проблеска истины? Не имѣя ни малѣйшаго доказательства въ свое оправданіе, какъ я могъ убѣдить ее, что я зналъ не болѣе самаго посторонняго слушателя о томъ, что было въ ея мысляхъ, когда она говорила со мною на террасѣ?
   Можетъ быть, для васъ удобно забыть; для меня же злобно помнить, продолжала она.-- Я знаю, что я сказала -- потому что сообразила мои слова прежде, чѣмъ произнесла ихъ. Я давала вамъ одинъ случай за другимъ признаться въ истинѣ. Я высказала все что могла -- только не сказала, что мнѣ извѣстно, что вы совершили воровство. А вы отвѣчали мнѣ только тѣмъ, что посмотрѣли на меня съ притворнымъ изумленіемъ и съ ложнымъ видомъ невинности -- точь-въ-точь какъ мы смотрѣли на меня сегодня, точь-въ-точь какъ вы смотрите на меня теперь! Я оставила васъ въ то утро, узнавъ наконецъ, каковъ вы -- самый низкій негодяй, когда-либо существовавшій на свѣтѣ!
   -- Еслибъ вы высказались въ то время, вы могли бы оставить меня, Рэчель, узнавъ, что вы жестоко оскорбили человѣка невиннаго.
   -- Еслибы я высказалась при другихъ, возразила она съ новой вспышкой негодованія:-- вы были бы обезславлены навсегда! Еслибъ я высказалась только вамъ одному, вы отперлись бы, какъ отпираетесь теперь! Неужели вы думаете, я повѣрила бы намъ? Будетъ ли колебаться солгать человѣкъ, который сдѣлалъ то, что, какъ я видѣла, сдѣлали вы, который велъ себя послѣ такъ, какъ вели вы? Говорю вамъ опять, я съ ужасомъ отступаю отъ возможности слушать отъ васъ ложь, послѣ ужаса видѣть васъ воромъ. Ты говорите объ этомъ такъ, какъ будто это было недоразумѣніе, которое могли поправить нѣсколько словъ. Ну, недоразуменіе кончилось. Поправилось ли дѣло? Нѣтъ, дѣло осталось въ прежнемъ положеніи. Я не вѣрю вамъ теперь! Я не вѣрю, что вы нашли ночную рубашку; я не вѣрю, что Розанна Спирманъ написала вамъ письмо; я не вѣрю ни одному вашему слову. Вы украли алмазъ -- я васъ видѣла! Вы притворялись, будто помогаете полиціи -- я видѣла! Вы заложили алмазъ лондонскому ростовщику -- я увѣрена въ этомъ! Вы набросили подозрѣніе своего безславія (благодаря моему низкому молчанію) на невиннаго человѣка! Вы бѣжали на континентъ съ вашей добычей! Послѣ всѣхъ этихъ гадостей вы могли сдѣлать только одно. Ты могли прійти сюда съ послѣдней ложью на губахъ -- вы могли прійти сюда и сказать мнѣ, что я оскорбила васъ!
   Еслибъ я остался минуту долѣе, я не знаю, какія слова могли бы вырваться у меня, о которыхъ я вспоминалъ бы потомъ съ напраснымъ раскаяніемъ и сожалѣніемъ. Я прошелъ мимо Рэчель и отворилъ дверь во второй разъ. Во второй разъ -- съ неистовой злостью разсерженной женщины она схватила меня за руку и загородила маѣ дорогу.
   -- Пустите меня, Рэчель, сказалъ я:-- это будетъ лучше для обоихъ насъ. Пустите меня!
   Грудь ея поднималась отъ истерическаго гнѣва -- ускоренное судорожное дыханіе почти касалось моего лица, когда она удерживала меня у двери.
   -- Зачѣмъ вы пришли сюда? настаивала она съ отчаяніемъ.-- Спрашиваю васъ опять -- зачѣмъ вы пришли сюда? Или вы боитесь, что я выдамъ васъ? Теперь вы богаты, теперь вы заняли мѣсто въ свѣтѣ, теперь вы можете жениться на лучшей невѣстѣ во всей Англіи -- или вы боитесь, что я скажу слова, которыя не говорила никому на свѣтѣ, кромѣ васъ? Я не могу сказать этихъ словъ! Я не могу выдать васъ! Я еще хуже, если только это возможно, чѣмъ вы.
   Рыданія и слезы вырывались у нея. Она свирѣпо боролась съ ними, она все крѣпче и крѣпче держала меня.
   -- Я не могу вырвать васъ изъ моего сердца, сказала она:-- даже теперь! Вы можете положиться на постыдную, постыдную слабость, которая можетъ бороться съ вами только такимъ образомъ!
   Она вдругъ выпустила меня -- подняла кверху руки и неистово стала ихъ ломать.
   -- Всякая другая женщина на свѣтѣ считала бы безславіемъ дотронуться до него! воскликнула она.-- О, Боже! я презираю себя еще сильнѣе, чѣмъ презираю его!
   Слезы противъ моей воли выступали на глазахъ моихъ -- я не могъ болѣе выдержать такой ужасной сцены.
   -- Вы еще узнаете, что оскорбили меня, сказалъ я:-- или никогда не увидите меня болѣе!
   Съ этими словами я оставилъ ее. Она вскочила со стула, на который опустилась за минуту передъ тѣмъ -- она вскочила, благородное созданіе!-- и проводила меня черезъ всю другую комнату съ послѣднимъ сострадательнымъ словомъ на прощанье.
   -- Фрэнклинъ! сказала она:-- я прощаю вамъ! О, Фрэнклинъ! Фрэнклинъ! мы никогда не встрѣтимся болѣе. Скажите, что вы прощаете меня.
   Я повернулся, чтобъ мое лицо показало ей, что я говорить не въ состояніи -- я повернулся, махнулъ рукой и увидалъ ее тускло, какъ видѣніе, сквозь слезы, наконецъ одолѣвшія меня.
   Черезъ минуту все кончилось. Я опять вышелъ въ садъ. Я не видалъ и не слыхалъ ее болѣе.
   

Глава VIII.

   Въ этотъ вечеръ мистеръ Брёффъ неожиданно пріѣхалъ во мнѣ.
   Въ обращеніи стряпчаго была замѣтная перемѣна. Оно лишилось своей обычной самоувѣренности и энергіи. Онъ пожалъ мнѣ руку первый разъ въ жизни молча.
   -- Вы возвращаетесь въ Гэмпстидъ? спросилъ я, чтобы сказать что-нибудь.
   -- Я сейчасъ изъ Гэмпстида, отвѣчалъ онъ.-- Я знаю, мистеръ Фрэнклинъ, что вы наконецъ узнали все. Но, говорю вамъ прямо, еслибъ я могъ предвидѣть, какую цѣну надо заплатить за это, я предпочелъ бы оставить васъ въ неизвѣстности.
   -- Вы видѣли Рэчель?
   -- Я отвезъ ее на Портлэндскую площадь и пріѣхалъ сюда; невозможно было отпустить се одну. Я не могу винить васъ -- соображая, что вы видѣли ее въ моемъ домѣ и съ моего позволенія -- въ потрясеніи, которое это несчастное свиданіе возбудило въ ней. Я могу только не допустить повторенія подобной непріятности. Она молода -- она рѣшительна и энергична -- она это перенесетъ; время и спокойствіе помогутъ ей. Я желаю удостовѣриться, что вы не сдѣлаете ничего для того, чтобы помѣшать ея выздоровленію. Могу я положиться на васъ въ томъ отношеніи, что вы не сдѣлаете второй попытки увидѣться съ нею -- безъ моего согласія и одобренія?
   -- Послѣ того, что она выстрадала, и послѣ того, что выстрадалъ я, отвѣчалъ я:-- вы можете положиться на меня.
   -- Вы даете мнѣ обѣщаніе?
   -- Я даю вамъ обѣщаніе.
   На лицѣ мистера Брёффа выказалось облегченіе. Онъ положилъ шляпу и придвинулъ свой стулъ ближе къ моему.
   -- Это рѣшено, сказалъ онъ.-- Теперь поговоримъ о будущемъ -- о вашемъ будущемъ. По моему мнѣнію, результатъ необыкновеннаго оборота, который дѣло приняло теперь, вкратцѣ слѣдующій. Во-первыхъ, мы увѣрены, что Рэчель сказала вамъ всю правду такъ ясно, такъ только слова могутъ ее сказать. Во-вторыхъ -- хотя мы знаемъ, что должна быть какая-нибудь ужасная ошибка -- мы не можемъ осуждать Рэчель за то, что она считаетъ васъ виновнымъ, основываясь на уликѣ собственныхъ своихъ чувствъ, такъ какъ эту улику подтвердили обстоятельства, говорящія прямо противъ насъ.
   Тутъ я перебилъ его.
   -- Я не осуждаю Рэчель, сказалъ я: -- я только сожалѣю, что она не могла рѣшиться говорить откровеннѣе со мною въ то время.
   -- Вы можете точно также сожалѣть, что Рэчель Рэчель, а не кто-нибудь другая, возразилъ мистеръ Брёффъ.-- И даже тогда я сомнѣваюсь, рѣшилась ли бы деликатная дѣвушка, всѣмъ сердцемъ желавшая сдѣлаться вашей женой, обвинять васъ въ глаза въ воровствѣ. Какъ бы то ни было, сдѣлать это было не въ натурѣ Рэчель. Въ дѣлѣ, совершенно непохожемъ на ваше -- которое поставило ее однако въ положеніе не совсѣмъ непохожее на ея положеніе относительно васъ -- мнѣ случилось узнать, что на нее имѣла вліяніе такая же причина, какая побудила ее дѣйствовать такимъ образомъ съ вами. Кромѣ того, какъ она сказала мнѣ сама по дорогѣ въ городъ сегодня вечеромъ, еслибъ она высказалась откровенно, она и тогда не повѣрила бы вашему опроверженію, какъ не вѣритъ ему теперь. Какой отвѣтъ можете вы дать на это? На это нельзя дать отвѣта. Полноте, полноте, мистеръ Фрэнклинъ! мой взглядъ на это дѣло оказался совершенно ошибочнымъ, я согласенъ съ этимъ -- но въ настоящемъ положеніи дѣла моего совѣта все-таки не дурно послушаться. Я говорю вамъ прямо: мы будемъ терять время и ломать голову безъ всякой пользы, если будемъ пытаться воротиться назадъ и распутывать эту страшную путаницу съ самаго начала. Забудемъ рѣшительно все, что случилось въ прошломъ году въ деревенскомъ домѣ дэди Вериндеръ, и взглянемъ на то, что мы можемъ открыть въ будущемъ, вмѣсто того чтобы глядѣть на то, чего не можемъ открыть въ прошломъ.
   -- Вы вѣрно забыли, сказалъ я: -- что все это дѣло относятся къ прошлому -- по-крайней-мѣрѣ, относительно меня.
   -- Отвѣчайте мнѣ, возразилъ мистеръ Брёффъ: -- Лунный ли камень причиною всѣхъ этихъ непріятностей, или нѣтъ?
   -- Разумѣется.
   -- Очень хорошо. Что же, мы думаемъ, было сдѣлано съ Луннымъ камнемъ, когда его отвезли въ Лондонъ?
   -- Онъ былъ заложенъ мистеромъ Люкеромъ.
   -- Мы знаемъ, что не вы заложили его. Знаемъ мы, кто это сдѣлалъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Гдѣ, мы думаемъ, теперь Лунный камень?
   -- Отданъ на сохраненіе банкирамъ мистера Люкера.
   -- Именно. Теперь замѣтьте. У насъ уже іюнь. Въ концѣ этого мѣсяца (я не могу именно назначить дня) пройдетъ годъ послѣ того времени, когда мы думаемъ, что заложенъ алмазъ. Есть возможность -- чтобы не сказать болѣе -- что человѣкъ, заложившій эту вещь, можетъ быть, выкупитъ ее по истеченіи года. Если онъ выкупитъ, мистеръ Лажеръ долженъ самъ -- по его собственному распоряженію -- взять алмазъ отъ банкира. При настоящихъ обстоятельствахъ, я предлагаю поставить караулъ у банка въ концѣ этого мѣсяца и узнать, кому мистеръ Люкеръ возвратитъ Лунный камень. Теперь вы видите?
   Я согласился (нѣсколько неохотно), что идея была нова по-крайней-мѣрѣ.
   -- Это идея мистера Мёртуэта столько же какъ и моя, сказалъ мистеръ Брёффъ.-- Можетъ быть, она никогда не пришла бы мнѣ въ голову, еслибъ не разговоръ съ нимъ. Если мистеръ Мёртуэтъ правъ, то индійцы будутъ подстерегать около банка также въ концѣ мѣсяца -- и что-нибудь серьезное, можетъ быть, выйдетъ изъ этого. То, что изъ этого выйдетъ, рѣшительно все равно для васъ и для меня -- кромѣ того, что это поможетъ намъ схватить таинственнаго нѣкто, который заложилъ алмазъ. Этотъ человѣкъ, повѣрьте моему слову, причиною (я не имѣю притязанія знать какимъ образомъ) того положенія, въ которомъ вы стоите въ эту минуту, и только одинъ этотъ человѣкъ можетъ возвратить вамъ уваженіе Рэчель.
   -- Не могу опровергать, сказалъ я:-- что планъ, предлагаемый вами, разрѣшитъ затрудненіе очень смѣлымъ, очень замысловатымъ и совершенно новымъ способомъ; но...
   -- Но у васъ имѣется возраженіе?
   -- Да. Мое возраженіе заключается въ тотъ, что ваше предложеніе заставляетъ насъ ждать.
   -- Согласенъ. По моему счету, вамъ придется ждать около двухъ недѣль -- болѣе или менѣе. Неужели это кажется вамъ такъ долго?
   Это цѣлая жизнь, мистеръ Брёффъ, въ такомъ положеніи какъ мое. Мое существованіе будетъ просто нестерпимо для меня, если я не сдѣлаю чего-нибудь, чтобы тотчасъ очистить мою репутацію.
   -- Ну, ну, я понимаю это. Вы уже придумали, что вы можете сдѣлать?
   -- Я придумалъ посовѣтоваться съ приставомъ Кёффомъ.
   -- Онъ вышелъ изъ полиціи. Безполезно ожидать, чтобы приставъ Кёффъ могъ вамъ помочь.
   -- Я знаю, гдѣ найти его, и могу попытаться.
   -- Попытайтесь, сказалъ мистеръ Брёффъ послѣ минутнаго соображенія.-- Это дѣло приняло такой необыкновенный видъ послѣ слѣдствія пристава Кёффа, что, можетъ быть, вы его заинтересуете. Попытайтесь и сообщите мнѣ результатъ. А пока, продолжалъ онъ, вставая:-- если вы не сдѣлаете никакихъ открытій до конца, мѣсяца, я съ своей стороны могу попытаться, что можно сдѣлать, устроивъ у банка надзоръ.
   -- Конечно, отвѣчалъ я: -- если только я не избавлю васъ отъ необходимости дѣлать этотъ опытъ.
   Мистеръ Брёффъ улыбнулся и взялъ шляпу.
   -- Скажите приставу Кёффу, отвѣчалъ онъ:-- что я говорю, что открытіе истины зависитъ отъ открытія того человѣка, который заложилъ алмазъ. И сообщите мнѣ, что опытность пристава скажетъ объ этомъ.
   Такимъ образомъ мы разстались въ этотъ вечеръ.
   Рано на слѣдующее утро я отправился въ маленькій городокъ Доркингъ -- въ то мѣсто, въ которое удалился приставъ Кёффъ, какъ сообщилъ мнѣ Беттереджъ.
   Разспросивъ въ гостинницѣ, я получилъ необходимыя указанія, какъ найти коттэджъ пристава. Къ нему вела тихая, проселочная дорожка въ нѣкоторомъ разстояніи отъ города и коттэджъ стоялъ уютно среди садика, окруженнаго хорошей кирпичной стѣной сзади и по бокамъ и высокой живой изгородью спереди. Калитка, украшенная наверху выкрашенной, щегольской рѣшеткой, была заперта. Позвонивъ въ колокольчикъ, я заглянулъ сквозь рѣшетку и увидалъ повсюду любимый цвѣтокъ знаменитаго Кёффа, расцвѣтавшій въ его саду гроздами, закрывавшій дверь, выглядывавшій изъ оконъ. Вдали отъ преступленій и таинственностей великаго города знаменитый поимщикъ воровъ спокойно доживалъ послѣдніе сибаритскіе годы своей жизни, по уши завязнувъ въ розахъ.
   Пожилая женщина приличной наружности отворила мнѣ калитку и тотчасъ уничтожила всѣ надежды, построенныя мною на возможности получить помощь пристава Кёффа. Онъ только наканунѣ уѣхалъ въ Ирландію.
   -- Онъ уѣхалъ туда по дѣлу? спросилъ я.
   Женщмеа улыбнулась.
   -- Теперь у него одно дѣло, сэръ, сказала она:-- розы. Какой-то знаменитый садовникъ въ Ирландіи изобрѣлъ какой-то новый способъ въ разведеніи розъ -- и мистеръ Кёффъ поѣхалъ узнать.
   -- Вы знаете, когда онъ воротится?
   -- Это рѣшительно неизвѣстно, сэръ. Мистеръ Кёффъ сказалъ, что онъ тотчасъ воротится или останется долго, смотря по тому, какъ онъ найдетъ новый способъ, стоющимъ или нестоющимъ разсмотрѣнія. Если вамъ угодно передать ему что-нибудь, я позабочусь, сэръ, препроводить къ нему.
   Я отдалъ ей мою карточку, написавъ на ней карандашемъ:
   "Я имѣю сказать вамъ кое-что о Лунномъ камнѣ. Увѣдомьте меня, какъ только вы воротитесь".
   Послѣ этого мнѣ ничего болѣе не оставалась, какъ покориться обстоятельствамъ и воротиться въ Лондонъ.
   Къ раздражительномъ состояніи души моей, въ то время, о которомъ я теперь питу, неудавшаяся поѣздка моя въ коттэджъ только увеличила тревожное побужденіе мое сдѣлать что-нибудь. Въ тотъ день, когда я воротился изъ Доркинга, я рѣшилъ, что на слѣдующее утро я сдѣлаю нопое усиліе проложить себѣ путь сквозь всѣ препятствія отъ мрака къ свѣту.
   Какую форму долженъ былъ принять мой новый опытъ?
   Будь тутъ добрѣйшій Беттереджъ, пока я соображалъ этотъ вопросъ, и еслибъ ему были извѣстны мои тайныя мысли, онъ, безъ сомнѣнія, объявилъ бы, что въ этомъ случаѣ во мнѣ одержала верхъ нѣмецкая сторона. Говоря серьезно, можетъ быть, мое нѣмецкое воспитаніе было виною въ нѣкоторой степени въ томъ, что я запутался въ лабиринтѣ безполезныхъ соображеніи. Большую часть ночи я сидѣлъ, курилъ и создавалъ теоріи, одну невѣроятнѣе другой. Когда я заснулъ, мои фантазіи преслѣдовали меня и по снѣ. Когда я всталъ на слѣдующее утро, объективно-субъективное перепуталось въ головѣ моей и я началъ день, въ который намѣревался сдѣлать новое усиліе къ практическому дѣйствію, какого-бы то ни было рода, сомнѣніемъ, имѣю ли я право (на чисто-философскомъ основаніи) считать всякую вещь (включая алмазъ) существующей на свѣтѣ.
   Какъ долго могъ я оставаться заблудившимся въ туманѣ моей собственной метафизики, еслибъ долженъ былъ выпутываться самъ, сказать я не могу, какъ доказали событія, случай понодоснѣлъ ко мнѣ на помощь и, но счастью, освободилъ меня. Мнѣ стучалось надѣть въ это утро тотъ самый сюртукъ, который былъ на мнѣ въ день моего свиданіи съ Рэчель. Отыскивая что-то въ карманѣ, я ощупалъ рукою скомканную бумажку, и вынувъ ее, увидалъ, что въ рукѣ моей забытое письмо Беттереджа.
   Оставить безъ отвѣта моего стараго друга показалось мнѣ жестоко. Я сѣлъ за мой письменный столъ и опять прочелъ его письмо.
   На письмо, въ которомъ нѣтъ ни малѣйшей важности, не всегда легко отвѣчать. Беттереджъ написалъ ко мнѣ только по тому, что помощникъ мистера Канди, Эзра Дженнингсъ, сказалъ своему господину, что онъ видѣлъ меня, а мистеръ Канди въ свою очередь пожелалъ видѣть меня и сказать мнѣ что-то, когда я буду въ окрестностяхъ Фризинголла. Что надо было отвѣчать на это, чтобы не понапрасну исписать бумагу? Я сидѣлъ, лѣниво набрасывая замѣчательную наружность помощника мистера Канди на той бумагѣ, которая предназначалось для письма Беттереджа -- какъ вдругъ мнѣ пришло въ голову, что этотъ Эзра Дженнингсъ опять мнѣ мѣшаетъ! Я бросилъ дюжину портретовъ, по-крайней-мѣрѣ, человѣка съ пѣгими волосами (волосы на каждомъ портретѣ были замѣчательно похожи) въ корзинку для бумагъ -- а потомъ написалъ отвѣтъ Беттереджу. Письмо было самое обыкновенное -- но оно имѣло на меня одно прекрасное дѣйствіе. Усиліе написать нѣсколько строкъ на простомъ англійскомъ языкѣ совершенно очистило мой умъ отъ туманныхъ пустяковъ, которые наполняли его со вчерашняго дня.
   Посвятивъ себя опять разъясненію непроницаемой загадки, которое мое положеніе представляло мнѣ, я теперь старался разрѣшить это затрудненіе съ чисто практической точки зрѣнія. Такъ какъ событія достопамятной ночи были еще непонятны для меня, я оглянулся нѣсколько назадъ и искалъ въ моемъ воспоминаніи о раннихъ часахъ въ день рожденья какого-нибудь происшествія, которое помогло бы мнѣ отыскать ключъ къ загадкѣ.
   Не случилось ли чего-нибудь въ то время, какъ Рэчель и я кончали раскрашивать дверь? ели позднѣе, когда я ѣздилъ въ Фризинголлъ? или послѣ, когда я воротился съ Годфри Эбльуайтомъ и его сестрами? или еще позднѣе, когда я отдалъ Рэчель Лунный камень? или еще позднѣе, когда пріѣхали гости и мы всѣ сѣли за обѣденный столъ? Моя память очень легко отвѣчала на всѣ эти вопросы, пока я не дошелъ до послѣдняго. Оглядываясь на событія, случившіяся за обѣдомъ въ день рожденія, и вдругъ всталъ въ туникъ. Я не оказался даже способенъ вѣрно припомнить число гостей, сидѣвшихъ за однимъ столомъ со мною.
   Увидѣть, что я оказываюсь тутъ совершенно несостоятельнымъ, и заключить вслѣдствіе этого, что событія, случившіяся за обѣдомъ, непремѣнно стоятъ того, чтобы изслѣдовать ихъ, составляло часть одного и того же умственнаго процеса для меня. Я думаю, что и другіе въ подобномъ положеніи разсуждали бы такъ же, какъ и я. Когда наши собственные интересы заставляютъ насъ изслѣдовать самихъ себя, мы натурально подозрѣваемъ то, что намъ неизвѣстно. Узнавъ имена тѣхъ которыя присутствовали за обѣдомъ, я рѣшился -- какъ способъ дополнить несостоятельность моей собственной памяти -- обратиться къ памяти другихъ гостей, записать все, что они могла припомнить о событіяхъ, случившихся въ день рожденія, и испробовать результатъ, полученный такимъ образомъ посредствомъ того, что случилось послѣ отъѣзда гостей.
   Послѣдняя и самая новая изъ моихъ многочисленныхъ попытокъ въ искусствѣ производить розыски -- что Беттереджъ, вѣроятно, приписалъ бы тому, что во мнѣ въ эту минуту одержало верхъ проницательная или французская сторона -- стоитъ того, чтобы о ней упомянуть. Какъ ни невѣроятно можетъ это показаться, но я теперь рѣшительно пробрался къ самому корню дѣла наконецъ. Мнѣ нуженъ былъ только намекъ, который руководилъ бы меня къ прямому направленію съ самаго начала. Не прошло еще другого дня, а намекъ былъ мнѣ данъ однимъ изъ тѣхъ гостей, которые присутствовали на пиршествѣ въ день рожденія.
   Имѣя въ виду этотъ планъ дѣйствія, я долженъ былъ прежде всего имѣть полный списокъ гостей. Это я легко могъ получить отъ Габріеля Беттереджа. Я рѣшился въ тотъ же день воротиться въ Йоркширъ и начать мое изслѣдованіе на слѣдующее утро.
   Было уже поздно отправляться съ тѣмъ поѣздомъ, который уѣзжалъ изъ Лондона до полудня. Ничего болѣе не оставалось, какъ ждать около трехъ часовъ отправленія слѣдующаго поѣзда. Не могъ ли я сдѣлать чего-нибудь въ Лондонѣ, что могло бы полезно занять этотъ промежутокъ времени?
   Мысли мои опять упорно воротились къ обѣду въ день рожденія.
   Хотя я забылъ число и но большей части имена гостей, я вспомнилъ довольно скоро, что большая часть изъ нихъ пріѣхали изъ Фризинголла или его окрестностей. Но большая часть не значила еще всѣ. Нѣкоторые изъ насъ были не всегдашними жителями въ этомъ графствѣ. Я самъ былъ одинъ изъ нихъ, мистеръ Мёртуэтъ другой, Годфри Эбльуайтъ третій. Мистеръ Брёффъ -- нѣтъ, я припомнилъ, что дѣла помѣшали мистеру Брёффу пріѣхать. Не было ли дамъ, которыя постоянно жили бы въ Лондонѣ? Я могъ только припомнить миссъ Клакъ, принадлежащую къ этой послѣдней категоріи. Однако, вотъ уже трое гостей по-крайней-мѣрѣ, съ которыми мнѣ полезно было бы повидаться прежде, чѣмъ я уѣду изъ Лондона.
   Я тотчасъ поѣхалъ въ контору мистера Брёффа, не зная адреса тѣхъ лицъ, которыхъ искалъ, и думая, что можетъ быть онъ по, можетъ мнѣ отыскать ихъ. Мистеръ Брёффъ оказался такъ занятъ, что не могъ удѣлить мнѣ болѣе минуты своего драгоцѣннаго времени. Въ эту минуту, однако, онъ успѣлъ рѣшить -- самымъ непріятнымъ образомъ -- всѣ вопросы, которые я сдѣлалъ ему.
   Во-первыхъ, онъ считалъ мою новоизобрѣтенную методу отыскивать ключъ къ тайнѣ слишкомъ фантастической для того, чтобы о ней можно было серьёзно разсуждать. Во-вторыхъ, въ-третьихъ и четвертыхъ, мистеръ Мёртуэтъ возвращался теперь назадъ на мѣсто своихъ прошлыхъ приключеній; миссъ Клакъ потерпѣла потерю и поселилась изъ экономіи во Франціи; мистера Годфри Эбльуайта, можетъ, бытъ, можно было найти гдѣ-нибудь въ Лондонѣ. Не узнать ли мнѣ въ его клубѣ? А можетъ быть я извиню мистера Брёффа, если онъ воротится къ своему дѣлу и пожелаетъ мнѣ добраго утра?
   Поле розысковъ въ Лондонѣ теперь такъ ограничилось, что пнѣ оставалось только узнать адресъ Годфри. Я послушался совѣта стряпчаго и поѣхалъ въ его клубъ.
   Въ передней я встрѣтилъ одного изъ членовъ, который былъ старый пріятель моего кузена, а также и мой знакомый. Этотъ джентльмэнъ, сказавъ мнѣ адресъ Годфри, разсказалъ мнѣ два недавнихъ происшествія изъ его жизни, которыя были важны сами по себѣ и еще не дошли до ушей моихъ.
   Оказалось, что вмѣсто того, чтобы придти въ отчаяніе, когда Рэчель взяла назадъ данное ему слово, онъ вскорѣ послѣ того сдѣлалъ предложеніе другой молодой дѣвицѣ, которая слыла богатой наслѣдницей. Предложеніе его было принято и бракъ считался дѣломъ рѣшеннымъ, Тутъ опять помолвка внезапно и неожиданно разошлась -- и на этотъ разъ по милости серьёзнаго несогласія въ мнѣніяхъ между женихомъ и отцомъ невѣсты по случаю брачнаго контракта.
   Какъ бы въ вознагражденіе за эту вторую брачную неудачу, Годфри вскорѣ послѣ того сдѣлался предметомъ вниманія въ денежномъ отношеніи одной изъ его многочисленныхъ почитательницъ. Богатая и пожилая дама -- чрезвычайно уважаемая въ обществѣ Материнскаго попечительства и большая пріятельница миссъ Клакъ (которой она не отказала ничего, кромѣ траурнаго кольца) -- завѣщала чудному и достойному Годфри пять тысячъ фунтовъ. Получивъ это прекрасное прибавленіе къ своимъ скромнымъ денежнымъ ресурсамъ, онъ, говорятъ, почувствовать необходимость нѣсколько отдохнуть отъ своихъ благотворительныхъ трудовъ и по предписанію доктора "отправился ни континентъ, такъ какъ это могло впослѣдствіи принести пользу его здоровью". Если мнѣ нужно видѣть его, то я долженъ не теряя времени сдѣлать ему визитъ.
   Я отправился сдѣлать ему мой визитъ.
   Та же самая роковая судьба, которая заставила меня опоздать однимъ днемъ къ приставу Кёффу, заставила меня также опоздать однимъ днемъ къ Годфри. Онъ уѣхалъ наканунѣ утромъ въ Дувръ. Онъ отправлялся въ Остендэ и слуга его думалъ, что онъ поѣдетъ въ Брюссель. Время его возвращенія было не рѣшено, но я могъ быть увѣренъ, что онъ будетъ въ отсутствія, по-крайней-мѣрѣ, три мѣсяца.
   Я воротился на мою квартиру нѣсколько пріунывъ. Троихъ гостей, бывшихъ на обѣдѣ въ день рожденія -- и всѣ трое исключительно умные люди -- были далеко отъ меня и именно въ то время, когда для меня было такъ важно имѣть съ ними сообщеніе. Мои послѣднія надежды теперь основывались на Беттереджѣ и на друзьяхъ покойной лэди Вериндеръ, которыхъ я могъ еще найти живущихъ въ сосѣдствѣ деревенскаго дома Рэчель.
   На этотъ разъ я прямо отправился въ Фризинголлъ, такъ какъ этотъ городъ теперь былъ центральнымъ пунктомъ моихъ розысковъ. Я пріѣхалъ вечеромъ слишкомъ поздно, для того, чтобы видѣться съ Беттереджемъ. На слѣдующее утро я отправилъ къ нему гонца съ письмомъ, прося его пріѣхать ко мнѣ въ гостинницу такъ скоро, какъ только ему будетъ возможно.
   Припавъ предосторожность -- отчасти для того, чтобы сократить время, отчасти для того, чтобы доставить удобства Беттереджу -- послать моего гонца въ наемной каретѣ, я могъ надѣяться, если не случится никакихъ замедленій, видѣть старика менѣе чѣмъ черезъ два часа послѣ того времени, какъ я послалъ за намъ. Въ этотъ промежутокъ я началъ мои розыски между гостями, присутствовавшими на обѣдѣ въ день рожденія, лично знакомыми мнѣ я находившимися у меня подъ рукою. Это были мои родственники Эбльуайты и мистеръ Канди. Докторъ выразилъ особое желаніе видѣть меня я жидъ въ смежной улицѣ. Итакъ, я прежде отправился къ мистеру Канди.
   Послѣ того, что сказалъ мнѣ Беттереджъ, я натурально ожидалъ найти на лицѣ доктора слѣды сильной болѣзни, отъ которой онъ пострадалъ. Но я вовсе не былъ приготовленъ къ такой перемѣнѣ, какую увидалъ въ немъ, когда онъ вошелъ въ комнату и пожалъ мнѣ руку. Глаза его были тусклы, волосы совершенно посѣдѣли, лицо сморщилось, фигура съежилась. Я смотрѣлъ на когда-то живого, болтливого, веселаго маленькаго доктора -- соединеннаго въ моемъ воспоминаніи съ неисправимыми маленькими нескромностями и безчисленными шуточками -- и не видалъ никакихъ остатковъ его прежней личности, кромѣ прежней наклонности къ пошлому щегольству въ одеждѣ. Человѣкъ этотъ былъ обломокъ прежняго, но одежда его и вещицы -- какъ жестокая насмѣшка перемѣны, совершившейся въ немъ -- были пестры и ярки какъ прежде.
   -- Я часто думалъ о васъ, мистеръ Блэкъ, сказалъ онъ: -- и искренно радъ увидѣть васъ опять наконецъ. Если я могу сдѣлать что-нибудь для васъ, пожалуйста распоряжайтесь моими услугами, сэръ -- пожалуйста распоряжайтесь моими услугами.
   Онъ сказалъ эти простыя и обыкновенныя слова съ ненужной откровенностью и жаромъ, и съ любопытствомъ узнать, что привело меня въ Йоркширъ, которое онъ совершенно -- я могъ бы сказать ребячески -- былъ неспособенъ скрыть.
   Съ цѣлью, которую я имѣлъ въ виду, я разумѣется предвидѣлъ, необходимость вступить въ личное объясненіе, прежде чѣмъ могъ надѣяться заинтересовать людей, по большей части постороннихъ для меня, употребить всѣ ихъ силы для того, чтобы помочь моимъ розыскамъ. По дорогѣ въ Фризинголлъ я придумалъ, каково должно быть мое объясненіе, и воспользовался случаемъ, теперь представившимся мнѣ, испытать дѣйствіе этого объясненія на мистерѣ Канди.
   -- Я недавно былъ въ Йоркширѣ и вотъ теперь опять явился въ Йоркширъ по дѣлу довольно романическому, сказалъ я.-- Въ этомъ дѣлѣ, мистеръ Канди, всѣ друзья покойной лэди Вериндеръ принимаютъ участіе. Вы помните таинственную пропажу индійскаго алмаза около года тому назадъ. Недавно случились обстоятельства, подающія надежду, что этотъ алмазъ можно отыскать, и я, какъ членъ фамиліи, принимаю участіе въ этихъ розыскахъ. Между препятствіями, встрѣчающимися мнѣ, необходимо собрать всѣ улики, которыя были собраны въ то время, и даже болѣе, если возможно. Въ этомъ дѣлѣ есть нѣкоторыя особенности, которыя дѣлаютъ необходимымъ оживить мои воспоминанія обо всемъ, что случилось въ этомъ домѣ вечеромъ въ день рожденія миссъ Рэчель. И я осмѣливаюсь обратиться къ друзьямъ ея покойной матери, которые присутствовали при этомъ, помочь мнѣ своими воспоминаніями...
   Я дошелъ до этого въ моемъ объясненіи -- когда вдругъ остановился, ясно увидѣвъ по лицу мистера Канди, что мои опытъ совершенно неудался.
   Маленькій докторъ тревожно щипалъ кончики своихъ пальцевъ все время, пока говорилъ. Его тусклые, водянистые глаза были устремлены на мое лицо съ такимъ безсмысленнымъ выраженіемъ, которое видѣть было очень мучительно. Невозможно было угадать о чемъ онъ думаетъ. Ясно было видно только одно, что мнѣ не удалось послѣ двухъ-трехъ первыхъ словъ привлечь его вниманіе. Единственная возможность заставить его прійти въ себя заключалась въ перемѣнѣ предмета разговора. Я немедленно попытался заговорить о другомъ.
   -- Вотъ что привело меня въ Фризинголлъ, сказалъ я весело.-- Теперь, мистеръ Канди, ваша очередь. Вы поручили Габріэлю Беттереджу сказать мнѣ...
   Онъ пересталъ щипать пальцы и вдругъ развеселился.
   -- Да! да! да! воскликнулъ онъ съ жаромъ.-- Такъ! я поручилъ сказать вамъ!
   -- И Беттереджъ сообщилъ мнѣ это въ письмѣ, продолжалъ я.-- Вы хотѣли что-то сказать мнѣ въ первый разъ, какъ я буду въ здѣшнихъ окрестностяхъ. Ну, мистеръ Канди, вотъ я здѣсь!
   -- Вотъ вы здѣсь! повторилъ докторъ.-- И Беттереджъ былъ совершенно правъ. Я хотѣлъ что-то вамъ сказать. Я далъ ему это порученіе. Беттереджъ человѣкъ удивительный. Какая память! Въ его лѣта какая память!
   Онъ опять замолчалъ и началъ снова щипать пальцы. Вспомяпвъ, что я слышалъ отъ Беттереджа о послѣдствіяхъ горячки на его память, я продолжалъ разговоръ въ надеждѣ, что, можетъ быть, помогу маленькому доктору.
   -- Какъ давно мы не встрѣчались! сказалъ я.-- Мы видѣли другъ друга въ послѣдній разъ на обѣдѣ въ день рожденья, послѣднемъ обѣдѣ, который давала моя бѣдная тетушка.
   -- Такъ! такъ! вскричалъ мистеръ Кан ди.-- На обѣдѣ въ день рожденья!
   Онъ вскочилъ съ своего мѣста и посмотрѣлъ на меня. Густой румянецъ вдругъ разлился по его поблекшему лицу, онъ опять вдругъ опустился на стулъ, какъ бы сознавая, что обнаружилъ слабость, которую ему хотѣлось бы скрыть. Жалко было видѣть, что онъ сознаетъ недостатокъ своей памяти и желаетъ скрыть это отъ вниманія своихъ друзей.
   До-сихъ-поръ онъ затронулъ только мое состраданіе. Но слова, сказанныя имъ сейчасъ -- хотя ихъ было не много -- тотчасъ возбудили мое любопытство до крайней степени. Обѣдъ въ день рожденья уже сдѣлался событіемъ прошлаго, на которое я смотрѣлъ съ странной смѣсью надежды и недовѣрія. И вдругъ оказывалось, что объ обѣдѣ въ день рожденья мистеръ Канди обязанъ сказать мнѣ нѣчто важное!
   Я старался опять помочь ему. Но на этотъ разъ причиною моего состраданія были мои собственныя выгоды, и онѣ заставили меня слишкомъ поторопиться къ достиженію цѣли, которую я имѣлъ въ виду.
   -- Теперь скоро минетъ годъ, сказалъ я: -- тому, какъ мы сидѣли за этимъ пріятнымъ столомъ. Не записано ли у васъ -- въ вашемъ дневникѣ или въ чемъ-нибудь другомъ -- то, что вы хотѣли мнѣ сказать?
   Мистеръ Канди понялъ мой намекъ и показалъ мнѣ, что онъ принялъ его за оскорбленіе.
   -- Мнѣ вовсе не нужно записывать, мистеръ Блэкъ, сказалъ онъ довольно холодно.-- Я еще не такъ старъ и на мою память (благодаря Бога!) еще можно положиться.
   Безполезно говорить, что я сдѣлалъ видъ, будто не понялъ, что онъ обидѣлся.
   -- Я желалъ бы сказать то же самое о моей памяти, отвѣчалъ я.-- Когда я стараюсь думать о вещахъ, случившихся годъ тому назадъ, я не нахожу мои воспоминанія такими ясными, какъ я желалъ бы. Напримѣръ, обѣдъ лэди Вериндеръ...
   Мистеръ Канди опять развеселился, какъ только эти слова сорвались съ моихъ губъ.
   -- А! Обѣдъ, обѣдъ лэди Вериндеръ! воскликнулъ онъ съ большимъ жаромъ, чѣмъ прежде.-- Я долженъ сказать вамъ кое-что объ этомъ обѣдѣ.
   Глаза его опять посмотрѣли на меня съ вопросительными, выраженіемъ, такимъ жалобнымъ, такимъ пристальнымъ, такимъ безсмысленнымъ, что жалко было видѣть. Очевидно, онъ сильна старался, и старался напрасно, возвратить потерянное воспоминаніе.
   -- Обѣдъ былъ очень пріятный, вдругъ заговорилъ онъ съ такимъ видомъ, какъ будто говорилъ именно то, что хотѣлъ сказать.-- Очень пріятный обѣдъ, мистеръ Блэкъ, не правдали?
   Онъ кивнулъ головой, улыбнулся и какъ будто думалъ, бѣдняжка, что ему удалось скрыть совершенную потерю его памяти посредствомъ присутствія духа.
   Это было такъ прискорбно, что я тотчасъ перемѣнилъ разговоръ -- какъ глубоко ни былъ я заинтересованъ тѣмъ, чтобы онъ возвратилъ свою потерянную намять -- и заговорилъ о предметахъ мѣстнаго интереса.
   Тутъ онъ болталъ довольно бѣгло. Вздорныя сплетни и ссоры въ городѣ, случившіяся мѣсяцъ тому назадъ, довольно скоро приходили къ нему на намять. Онъ болталъ съ говорливостью прежнихъ временъ, но были минуты, даже среди полнаго краснорѣчія его болтовни, когда онъ вдругъ колебался, смотрѣлъ на меня съ минуту опять съ безсмысленной вопросительностью въ глазахъ, преодолѣвалъ себя -- и опять продолжалъ. Я терпѣливо покорялся моему мученичеству (конечно, для человѣка съ космополитскими симпатіями и слушать съ молчаливой безропотностью новости провинціальнаго городка было мученичествомъ), когда часы на каминѣ показали мнѣ, что мой визитъ продолжался болѣе чѣмъ полчаса. Имѣя теперь нѣкоторое право считать жертву совершившеюся вполнѣ, я всталъ проститься. Когда мы пожимали другъ другу руку, мистеръ Канди самъ заговорилъ опять объ обѣдѣ въ день рожденія.
   -- Какъ я радъ, что мы опять увидѣлись, сказалъ онъ: -- у меня лежало на душѣ, мистеръ Блэкъ, поговорить съ вами. Объ обѣдѣ лэди Вериндеръ знаете? Пріятный былъ обѣдъ по истинѣ пріятный, неправдали?
   Повторивъ эту фразу, онъ какъ-будто почувствовалъ увѣренность, что не допустилъ меня подозрѣвать въ немъ недостатокъ памяти, какъ чувствовалъ эту увѣренность прежде. Пристальное выраженіе опять помрачило его лицо; сначала онъ какъ-будто хотѣлъ проводить меня до парадной двери, потомъ вдругъ передумалъ, позвонилъ слугу и остался въ гостиной.
   Я медленно спустился съ лѣстницы, чувствуя печальное убѣжденіе, что докторъ дѣйствительно желалъ сказать мнѣ что-то чрезвычайно важное для меня и что нравственно былъ неспособенъ сдѣлать это. Усиліе вспомнить о томъ, что онъ желалъ сказать мнѣ, было слишкомъ очевидно единственнымъ усиліемъ, котораго способна была достигнуть его ослабѣвшая память.
   Когда я сошелъ съ лѣстницы и повертывалъ въ переднюю, гдѣ-то въ нижнемъ этажѣ дома тихо отворилась дверь и кроткій голосъ сказалъ позади меня:
   -- Я боюсь, сэръ, что вы нашли грустную перемѣну въ мистерѣ Канди.
   Я обернулся и очутился лицомъ-къ-лицѣ съ Эзра Дженнингсъ.
   

Глава IX.

   Хорошенькая горничная доктора стояла у парадной двери, держа ее для меня растворенною. Дневной свѣтъ ярко освѣщалъ переднюю и падалъ прямо на лицо помощника мистера Канди, когда я обернулся и увидалъ его.
   Невозможно было оспаривать утвержденія Беттереджа, что наружность этого человѣка, съ обыкновенной точки зрѣнія, говорила противъ него. Цвѣтъ лица, смуглый какъ у цыгана, худыя, впалыя щеки, задумчивые глаза и странные, клочками посѣдѣвшіе волосы, поражающее противорѣчіе между лицомъ и фигурою, которое ему придавало видъ и старый и молодой въ одно и то же время -- все болѣе или менѣе производило невыгодное для него впечатлѣніе на человѣка чужого. Со всѣмъ тѣмъ, хотя я конечно испыталъ это впечатлѣніе, общее всѣмъ я не могу не сознаться, что Эзра Дженнингсъ возбуждалъ во Мнѣ безотчетное сочувствіе, противъ котораго я устоять не могъ. Званіе свѣтскихъ приличій предписывало мнѣ отвѣчать на его вопросъ тѣмъ, что я дѣйствительно нахожу грустную перемѣну въ мистерѣ Канди, а потомъ отправиться своею дорогою и выйти изъ дому; но сочувствіе къ помощнику доктора точно приковало меня на мѣстѣ и доставило ему случай, котораго онъ очевидно искалъ, поговорить со мною наединѣ о своемъ хозяинѣ.
   -- Въ въ одну ли сторону со мною вы идете, мистеръ Дженнингсъ? спросилъ я, замѣтивъ, что у него въ рукѣ шляпа.-- Я иду навѣстить мою тетку, мистриссъ Эбльуайтъ. Эзра Дженнингсъ сказалъ, что идетъ въ ту же сторону, къ больному.
   Мы вышли изъ дома вмѣстѣ. Я замѣтилъ, что хорошенькая служанка, я идо которой озарилось самою любезною улыбкою, когда я при выходѣ изъ дома пожелалъ ей добраго утра, выслушала скромное порученіе моего спутника, относительно времени, когда онъ воротится, надувъ губи и намѣренно перебѣгая глазами съ одного предмета на другой, лить бы не смотрѣть ему въ лицо. Очевидно, бѣднякъ въ домѣ любимъ не былъ. По словамъ Беттереджа, онъ и внѣ дома не пользовался популярностью.
   "Что за жизнь! подумалъ я, пока мы сходили съ парадной лѣстницы доктора.
   Разъ уже заговоривъ съ своей стороны о болѣзни мистера Канди, Эзра Дженннигсь повидимому рѣшился предоставить мнѣ возобновить этотъ разговоръ. Его молчаніе говорило ясно: "Теперь очередь за вами". Я имѣлъ свои причины возвратиться къ разговору о болѣзни мистера Канди и охотно взялъ на себя заговорить первыя.
   -- Судя по перемѣнѣ, которую я въ немъ нахожу, началъ я:-- болѣзнь мистера Канди была гораздо опаснѣе, чѣмъ я предполагалъ.
   -- Почти чудо, что онъ перенесъ ее, отвѣтилъ Эзра Дженнингсъ.
   -- Его память никогда не бываетъ лучше, чѣмъ я нашелъ ее сегодня? Онъ все заговаривалъ со мною о чемъ-то...
   -- Что случилось передъ его болѣзнью? договорилъ онъ вопросительно, замѣтивъ, что я колеблюсь.
   -- Именно.
   -- Его воспоминаніе о событіяхъ этого прошлаго ослабѣло безвозвратно, сказалъ Эзра Дженнингсъ.-- Почти надо жалѣть, что онъ сохранилъ еще жалкіе остатки. Смутно припоминая намѣренія, которыя имѣлъ передъ болѣзнью, вещи, которыя собирался сдѣлать или сказать, онъ рѣшительно не въ состояніи вспомнить, въ чемъ намѣренія эта заключались и что онъ долженъ былъ сказать или сдѣлать. Онъ мучительно сознаетъ спой недостатокъ памяти и мучается, стараясь, какъ вы вѣроятно замѣтили, скрыть это отъ вниманія другихъ. Еслибъ онъ поправился, совершенно забывъ о прошломъ, онъ былъ бы счастливѣе, Мы всѣ, быть можетъ, чувствовали бы себя счастливѣе, прибавилъ онъ съ грустною улыбкою: -- еслибъ могли вполнѣ забыть!
   -- Въ жизни каждаго человѣка, возразилъ я: -- навѣрное найдутся минуты, съ воспоминаніемъ о которыхъ онъ разстаться не захочетъ.
   -- Надо надѣяться, что это можно сказать о большей части людей, мистеръ Блэкъ. Я опасаюсь однако, что относительно всѣхъ это не будетъ справедливо. Имѣете ли вы поводъ предполагать, чтобы для васъ составляло важный вопросъ: успѣетъ мистеръ Канди или нѣтъ уловить то воспоминаніе, которое онъ тщетно силился воскресить въ своей памяти, говоря теперь съ вами?
   Онъ коснулся по собственному побужденію именно того, о чемъ я съ нимъ хотѣлъ посовѣтоваться. Мое сочувствіе къ этому странному человѣку заставило меня подъ вліяніемъ минутнаго впечатлѣнія дать ему случай говорить со мною, съ тѣмъ однако, что я съ своей стороны выскажусь относительно его хозяина не прежде, чѣмъ удостовѣрюсь, можно ли положиться на его скромность и деликатность. То немногое, что онъ уже сказалъ, было достаточно, чтобы убѣдить меня, что онъ не изъ простого класса. Въ немъ было то, что я назову естественнымъ достоинствомъ и что не въ одной Англіи, но во всѣхъ образованныхъ странахъ, вѣрный признакъ хорошаго воспитанія. Какую бы цѣль онъ ни имѣлъ въ виду своимъ послѣднимъ вопросомъ, я былъ увѣренъ, что могу ему отвѣтить въ нѣкоторой степени откровенно.
   -- Для меня, я полагаю, очень важно выслѣдить утраченное воспоминаніе, которое мистеръ Канди не въ силахъ припомнить самъ, сказалъ я.-- Не можете ли вы мнѣ указать какой-нибудь способъ помочь его памяти?
   Эзра Дженинитсъ взглянулъ на меня съ минутнымъ проблескомъ участія въ его задумчивыхъ, карихъ глазахъ.
   -- Памяти мистера Канди ничто помочь не можетъ, отвѣтилъ онъ.-- Я столько разъ пробовалъ ей помогать съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ выздоровѣлъ, что могу это утверждать положительно.
   Слова его огорчили меня и я не скрылъ этого.
   -- Сознаюсь, вы мнѣ подали надежду на отвѣтъ болѣе удовлетворительный, сказалъ я.
   Онъ улыбнулся.
   -- Быть можетъ, это отвѣтъ не окончательный, мистеръ Блэкъ. Быть можетъ, найдется способъ выслѣдить воспоминаніе, утраченное мистеромъ Канди, не прибѣгая къ нему самому.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ? Не будетъ ли съ моей стороны нескромно, если я спрошу... какъ?
   -- Ни въ какомъ случаѣ. Единственное, что меня затрудняетъ при отвѣтѣ, это затрудненіе объясниться. Могу ли я разсчитывать на ваше терпѣніе, если еще разъ вернусь къ болѣзни мистера Канди, и говоря о ней на этотъ разъ, я васъ не избавлю отъ нѣкоторыхъ подробностей, относящихся къ моей профессіи?
   -- Прошу васъ продолжайте! Вы меня уже заинтересовали въ высшей степени.
   Мое любопытство, казалось, забавляло его, и.ш, чтобы выразиться вѣрнѣе, оно ему было пріятно. Онъ улыбнулся опять. Мы въ это время оставили за собою послѣдніе дома Фризинголла. Эзра Дженнингсъ остановился нарвать цвѣтовъ съ живой изгороди у дороги.
   -- Какъ они красивы! сказалъ онъ просто, показывая мнѣ свои маленькій букетъ.-- А въ Англіи, повидимому, мало людей восхищается ими такъ, какъ они того заслуживаютъ.
   -- Вы не всегда жили въ Англіи? замѣтилъ я.
   -- Нѣтъ; я родился и отчасти выросъ въ одной изъ нашихъ колоніи. Мой отецъ былъ англичанинъ, а мать моя... Мы совсѣмъ удалились отъ нашего предмета, мистеръ Блэкъ, и вина моя. Говоря но правдѣ, съ этими скромными маленькими цвѣтками для меня связаны воспоминанія... не въ томъ дѣло; мы говорили о мистерѣ Канди, къ нему и вернемся.
   Когда онъ сказалъ немногія слова о себѣ самомъ, вырвавшіяся у него невольно, съ грустнымъ взглядомъ на жизнь, что-счастье человѣка состоитъ въ полномъ забвеніи прошлаго, я убѣдился, то выраженіе его лица меня не обмануло. Въ двухъ отношеніяхъ, по-крайней-мѣрѣ, оказывалась справедлива грустная исторія, которую я въ немъ прочелъ. Онъ выстрадалъ то, что выносятъ немногіе, и въ крови его была примѣсь породы чужестранной.
   -- Вы вѣрно слышали о первоначальной причинѣ болѣзни мистера Канди? заговорилъ онъ опять.-- Въ ночь послѣ обѣда у лэди Вериндеръ шелъ проливной дождь. Мистеръ Канди ѣхалъ подъ нимъ въ своемъ гигѣ и вернулся домой промокшій до костей. Его ждалъ посланный отъ больного съ убѣдительною просьбою пріѣхать не медля. Къ несчастью, онъ отправился къ своему паціенту не данъ себѣ время переодѣться. Я самъ былъ задержанъ въ эту ночь у больного въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Фризинголла. Когда я вернулся на слѣдующее утро, меня уже поджидалъ у двери перепуганный грумъ мистера Канди и тотчасъ повелъ въ комнату своего господина. Въ это время вредъ уже былъ нанесенъ, болѣзнь вступила въ свои права.
   -- Мнѣ ее назвали просто горячкою, сказалъ я.
   -- И я не могу ничего прибавить, что бы опредѣляло ее точнѣе, отвѣтилъ Эзра Дженнитггсъ.-- Отъ начала и до конца болѣзнь не принимала какого-либо опредѣленнаго вида. Не теряя времени я послалъ за двумя пріятелями мистера Канди, также медиками въ Фризинголлѣ, чтобы узнать ихъ мнѣніе о болѣзни. Они согласились со мною, что она серьезна, но относительно леченія наши взгляды было діаметрально противоположны. Основываясь на пульсѣ больного, мы выводили заключенія совершенно разныя. Ускоренное біеніе пульса побуждало ихъ настаивать на леченіи успокоительномъ, какъ единственномъ, котораго слѣдовало держаться. Я же съ своей стороны хотя не опровергать ускореннаго біенія пульса, тѣмъ не менѣе указывалъ на его страшную слабость, какъ на признакъ истощеннаго состоянія организма, а слѣдовательно и необходимости прибѣгнуть къ средствамъ возбудительнымъ. Оба доктора были того мнѣнія, чтобы посадить больного на кашицу, лимонадъ, ячменный отваръ и такъ далѣе. Я бы ему далъ шампанскаго или водки, амміаку и хинины. Важное различіе во взглядахъ, какъ видите, и между кѣмъ же? между двумя медиками, пользующимися общимъ уваженіемъ въ городѣ, и пришельцемъ, который только былъ помощникомъ доктора! Въ первые дни мнѣ не оставалось другого, какъ покориться волѣ людей, поставленныхъ выше меня. Больной между тѣмъ упадалъ силами все болѣе и болѣе. Я рѣшился на вторичную попытку указать на ясное, неоспоримо ясное свидѣтельство пульса. Быстрота его не уменьшилась нисколько, а слабость возрасла. Доктора оскорбились моимъ упорствомъ. Они сказали:
   "-- Мистеръ Дженнингсъ, или мы лечимъ больного, или вы. Кто же изъ насъ?
   -- Господа, отвѣтилъ я: -- дайте мнѣ пять минутъ на размышленіе и вы на ясный вашъ вопросъ получите ясный отвѣтъ.
   "По прошествіи назначеннаго срока рѣшеніе мое было принято.
   " -- Вы положительно отказываетесь пробовать леченіе возбудительными средствами? спросилъ я.
   "Они отказались въ двухъ словахъ.
   "-- А я намѣренъ приступить къ нему не медля, господа.
   "-- Пробуйте, мистеръ Дженнингсъ, и мы откажемся отъ леченія.
   -- Я послалъ въ погребъ за бутылкою шампанскаго и самъ далъ больному выпить добрыхъ полстакана. Доктора молча взялись за шляпы и удалились.
   -- Вы на себя взяли большую отвѣтственность, замѣтилъ я.-- Едвали бы я отъ нея не уклонился на вашемъ мѣстѣ.
   -- На моемъ мѣстѣ, мистеръ Блэкъ, вы бы вспомнили, что мистеръ Канди взялъ васъ къ себѣ въ домъ при обстоятельствахъ, которыя дѣлали васъ его должникомъ на всю жизнь. На моемъ мѣстѣ вы бы видѣли, что онъ упадаетъ силами съ каждымъ часомъ, и рѣшились бы рисковать всѣмъ скорѣе, чѣмъ дать умереть на своихъ глазахъ единственному человѣку на свѣтѣ, оказавшему вамъ пріязнь. Не думайте, чтобы я не сознавалъ ужаснаго положенія, въ которое себя поставилъ. Были минуты, когда я чувствовалъ всю горечь моего одиночества, всю опасность страшной отвѣтственности, лежащей на мнѣ. Будь я человѣкъ счастливый, будь жизнь моя исполнена одного благоденствія, кажется, я изнемогъ бы подъ бременемъ обязанности, которую на себя возложилъ. Но у меня не было счастливаго прошлаго, на которое бы я могъ оглянуться, не бывало душевнаго спокойствія, которое бы составляло рѣзкую противоположность съ настоящею мучительною неизвѣстностью -- и я твердо выдержалъ до конца. Для необходимаго мнѣ отдыха я выбиралъ часокъ посреди дня, когда состояніе больного било всего удовлетворительнѣе. Все остальное время сутокъ я не отходилъ отъ его кровати, нона жизнь его находилась въ опасности. Къ захожденію солнца, какъ бываетъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, открывался бредъ, обыкновенный въ горячкѣ. Онъ продолжался всю ночь, болѣе или менѣе, и стихалъ въ грозные часы ранняго утра -- отъ двухъ до идти -- когда жизненныя силы даже самыхъ здоровыхъ изъ насъ доходятъ до нижайшей своей степени. Тогда смерть пожинаетъ наиболѣе обильную человѣческую жатву. Тогда я вступалъ с.ъ нею въ борьбу у кровати, кому достанется лежащій на ней больной, мнѣ или ей. Я не уклонялся ни разу отъ леченія, для котораго жертвовалъ собою. Когда вина не было достаточно, я прибѣгалъ къ водкѣ. Когда другія возбудительныя средства утратили свое дѣйствіе, я удвоилъ пріемъ. Послѣ продолжительной неизвѣстности -- подобную которой я молю Бога не посылать мнѣ никогда болѣе -- насталъ день, когда ускоренное біеніе пульса немного, но замѣтно стало стихать и въ немъ мало-по-малу неоспоримо оказывалось болѣе равномѣрности и силы. Тогда я зналъ, что спасъ его, и сознаюсь, тогда мнѣ измѣнила моя твердость. Я опустилъ исхудалую руку бѣднаго больного на постель и зарыдалъ. Истерическій припадокъ, мистеръ Блэкъ, ничего болѣе! Физіологія говоритъ, и говоритъ справедливо, что нѣкоторые мущины надѣлены женскимъ сложеніемъ -- я въ числѣ ихъ!
   Это безпощадно научное оправданіе своихъ словъ онъ сказалъ спокойно и естественно, какъ говорилъ все остальное. Его тонъ и манера отъ начала до конца изобличали особенное, почти болѣзненное стараніе не выставлять себя предметомъ участія.
   -- Вы меня спросите, зачѣмъ я вамъ докучалъ этими подробностями, продолжалъ онъ.-- Я не видѣлъ другого способа подготовить васъ надлежащимъ образомъ къ тому, что мнѣ предстоитъ сказать. Теперь вы ознакомлены въ точности съ моимъ положеніемъ во время болѣзни мистера Канди и тѣмъ легче поймете, какъ жестоко я нуждался въ томъ, чтобы доставлять себѣ по временамъ нѣкотораго рода душевное облегченіе. Нѣсколько лѣтъ назадъ я вздумалъ въ свободные часы писать книгу, обращенью къ моемъ собратамъ по профессіи -- книгу о сложныхъ и затруднительныхъ вопросахъ, относящихся мозга и нервной системы. Моя работа, вѣроятно, никогда кончена не будетъ и конечно издана не будетъ никогда. Тѣмъ не менѣе, она мнѣ была товарищемъ многихъ одинокихъ часовъ; она же помогла мнѣ убивать какъ-нибудь время -- время мучительнаго ожиданія въ бездѣйствіи -- у кровати мистера Канди. Я вамъ кажется сказалъ, что у него былъ бредъ? Я даже опредѣлилъ время, когда онъ начинался, если не ошибаюсь?
   -- Да, вы говорили.
   -- Итакъ, я дошелъ тогда въ своей книгѣ до отдѣленія, гдѣ именно обсуждался бредъ этого рода. Я не стану васъ утруждать подробнымъ изложеніемъ моей теоріи по этому предмету и ограничусь только тѣмъ, что для васъ представляетъ интересъ въ настоящемъ случаѣ. Съ-тѣхъ-поръ какъ я практикую, мнѣ не разъ приходило сомнѣніе, слѣдуетъ ли заключать въ случаѣ бреда, что потеря способности выражаться послѣдовательно неминуемо влечетъ за собою утрату способности послѣдовательнаго мышленія? Болѣзнь бѣднаго мистера Канди давала мнѣ случаи уяснить мои сомнѣнія. Я знаю стенографію и легко могъ записывать отрывистыя фразы больного, точь-въ-точь какъ онѣ сходили съ его губъ. Понимаете ли вы теперь, мистеръ Блэкъ, къ чему я все это подвожу?
   Я понималъ очень ясно и ожидалъ, что онъ скажетъ далѣе, едва переводя духъ отъ напряженнаго вниманія.
   -- Въ разныя времена и урывками, продолжалъ Озри Дженнингсъ:-- я переписалъ мои стенографическія замѣтки письмомъ Обыкновеннымъ, оставивъ большіе промежутки между отрывистыми фразами и даже отдѣльными словами какъ они срывались безсвязно съ губъ мистера Канди. Съ полученнымъ мною въ результатѣ я поступилъ почти такъ, какъ составляютъ дѣтскую игру. Сначала все представляется хаосомъ, но стоитъ напасть на руководящую нить, чтобы все привести въ порядокъ и придать всему видъ надлежащій. Дѣйствуя сообразно этому плану, я наполнилъ пробѣлы тѣмъ, что слова или фразы по ту и по другую сторону заставляли меня предполагать мнѣніемъ говорящаго. Я переправлялъ и измѣнялъ, пока мои вставки не слѣдовали естественно послѣ словъ, сказанныхъ до нихъ, и естественно же не примыкали къ словамъ, слѣдующимъ за ними. Результатомъ оказалось, что я не только занялъ этимъ трудомъ много пустыхъ я мучительныхъ часовъ, но еще достигъ того, что мнѣ казалось подтвержденіемъ моей теоріи. Чтобы выразиться яснѣе, когда а связалъ отрывчатыя фразы, оказалось, что высшая способность мышленія продолжала свою дѣятельность къ умѣ паціента болѣе или менѣе связно, тогда какъ низшая способность изложенія мысли поражена была почти совершеннымъ безсиліемъ и разстройствомъ.
   -- Одно слово! перебилъ я его съ живостью.-- Упоминалъ ли онъ въ бреду мое имя?
   -- Вотъ вы услышите, мистеръ Блэкъ. Въ числѣ моихъ письменныхъ доказательствъ вышеприведеннаго положенія -- или вѣрнѣе слѣдовало бы сказать; въ числѣ письменныхъ опытовъ, клонящихся къ тому, чтобы доказать мое положеніе -- есть листокъ, гдѣ встрѣчается ваше имя. Почти цѣлую ночь мысли мистера Канди заняты были чѣмъ-то общимъ между вами и имъ. Я записалъ безсвязныя его слова, какъ онъ ихъ говорилъ, на одномъ листѣ бумаги, а на другомъ мои собственныя соображенія, которыя придаютъ имъ связь. Произведеніемъ, какъ выражаются въ ариѳметикѣ, оказался ясный отчетъ, во-первыхъ о чемъ то сдѣланномъ въ прошедшемъ времени; во-вторыхъ, о чемъ-то, что мистеръ Канди намѣревался сдѣлать въ будущемъ, еслибы ему не помѣшала болѣзнь. Вопросъ теперь въ томъ, представляетъ ли это или нѣтъ то утраченное воспоминаніе, которое онъ тщетно силился уловить, когда вы его навѣстили сегодня?
   -- Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія! вскричалъ я.-- Вернемтесь тотчасъ просмотрѣть бумаги.
   -- Невозможно, мистеръ Блэкъ.
   -- Почему?
   -- Поставьте себя на мое мѣсто, сказалъ Эзра Дженнингсъ.-- Согласились бы вы открыть другому лицу, что высказалъ безсознательно въ болѣзни вашъ паціентъ и беззащитный другъ, не удостовѣрившись сперва, что вашъ поступокъ оправдывается необходимостью?
   Я понималъ, что возражать ему не было возможности, однако попытался поставить вопросъ къ иномъ свѣтѣ.
   -- Мой образъ дѣйствія въ такомъ щекотливомъ дѣлѣ, какое представляете вы, отвѣтилъ а: -- зависѣлъ бы преимущественно отъ того, можетъ или нѣтъ, что я открою, повредить моему другу.
   -- Я давно уже отстранилъ всякую необходимость обсуждать эту сторону вопроса, сказалъ Эзра Дженнингсъ.-- Бембъ мои записки заключали въ себѣ что-нибудь, что бы мистеръ Капди могъ желать сохранять въ тайнѣ, записки эти давно были бы уничтожены. Mon рукописные опыты у постели моего друга теперь не заключаютъ въ себѣ ничего, что бы онъ не рѣшился сообщить другимъ, еслибъ къ нему вернулась память. Относительно васъ я даже имѣю поводъ предполагать, что въ моихъ запискахъ именно то, что онъ вамъ теперь сказать желаетъ.
   -- И вы все-таки колеблетесь?
   -- И я все-таки колеблюсь. Припомните, при какихъ обстоятельствахъ я пріобрѣлъ свѣдѣніе, которое теперь имѣю. Какъ оно ни безвредно, я не могу рѣшиться сообщить вамъ его, пока вы мнѣ не представите причины, почему мнѣ это сдѣлать слѣдуетъ. Онъ такъ страшно былъ боленъ, мистеръ Блэкъ, онъ находился въ состояніи такомъ безпомощномъ и совершенно въ моей власти! Развѣ это будетъ слишкомъ много, если я васъ и опрошу только намекнутъ мнѣ, какого рода интересъ для васъ связанъ съ утраченнымъ воспоминаніемъ, или въ чемъ вы полагаете оно состоитъ?
   Отвѣчать ему съ откровенностью, которую вызывала во мнѣ его манера держать себя и говорить, значило бы подвергнуться унизительному сознанію, что меня подозрѣваютъ въ покражѣ алмаза. На сколько Эзра Дженнингсъ во мнѣ ни утвердилъ мое первое безотчетное къ нему сочувствіе, онъ не превозмогъ моего непреодолимаго отвращенія раскрыть передъ нимъ позорное положеніе, въ которое я былъ поставленъ. Я прибѣгнулъ опять къ пояснительнымъ фразамъ, какія имѣлъ наготовѣ для удовлетворенія любопытства постороннихъ.
   На этотъ разъ я повода не имѣлъ жаловаться на недостатокъ вниманія со стороны моего слушателя. Эзра Дженнингсъ выслушалъ меня до конца не только терпѣливо, но даже съ тоскливымъ напряженіемъ.
   -- Мнѣ очень жаль, мистеръ Блэкъ, что я возбудилъ въ васъ надежды для того только, чтобы обмануть ихъ, сказалъ онъ.-- Во все время своей болѣзни, отъ начала до конца, мистеръ Канди не говорилъ ни одного слова объ алмазѣ. То дѣло, съ которымъ онъ связывалъ ваше имя, не имѣетъ, увѣряю васъ, никакого возможнаго отношенія къ потерѣ или возвращенію драгоцѣннаго камня миссъ Вериндеръ.
   Пока онъ это говорилъ, мы подходили къ мѣсту, гдѣ большая дорога, по которой мы шли, раздѣлялась на двѣ вѣтви. Одна вела къ дому мистера Эбльуайта, другая къ низменной деревнѣ миляхъ въ двухъ или трехъ. Эзра Дженнингсъ остановился у поворота къ деревнѣ.
   -- Мнѣ дорога сюда, сказалъ онъ.-- Я право очень огорченъ, мистеръ Блэкъ, что не могу быть вамъ полезенъ.
   Его голосъ удостовѣрялъ меня въ его искренности. Кроткіе каріе глаза его остановились на мнѣ съ выраженіемъ грустнаго сочувствія. Онъ поклонился и пошелъ но дорогѣ къ деревнѣ не сказавъ болѣе ни слова.
   Съ минуту я стоялъ неподвижно, слѣдя за намъ взоромъ, пока онъ уходилъ отъ меня все далѣе и далѣе, унося съ собою все далѣе и далѣе то, что я считалъ навѣрное разъясненіемъ, котораго доискивался. Пройдя небольшое разстояніе, онъ оглянулся. Увидѣвъ меня все на томъ же мѣстѣ, гдѣ мы разстались, онъ остановился, какъ бы спрашивая себя не желаю ли я съ нимъ заговорить опять. Мнѣ времени не оставалось обсуждать мое собственное положеніе, представить себѣ, что я упускаю случай, который можетъ произвести важный поворотъ въ моей жизни, единственно чтобы польстить вещи не болѣе значительной, какъ уваженіе мое къ самому себѣ. Я только имѣлъ время позвать его назадъ и потомъ уже подумать. Я сильно подозрѣваю, что въ свѣтѣ не найдется человѣка опрометчивѣе меня.
   "Теперь нечего больше дѣлать, рѣшилъ я мысленно. "Мнѣ ему надо сказать всю правду."
   Онъ тотчасъ повернулъ назадъ. Я пошелъ къ нему на встрѣчу.
   -- Я поступилъ съ вами не совсѣмъ откровенно, мистеръ Дженнингсъ, началъ я.-- Доискиваться, въ чемъ состоитъ утраченное воспоминаніе мистера Канди, меня побуждаютъ не розыски по поводу Луннаго камня. Важный личный вопросъ лежитъ въ основаніи моего пріѣзда въ Йоркширъ. У меня одно оправданіе за недостатокъ откровенности съ вами въ этомъ дѣлѣ. Мнѣ тяжелѣе, чѣмъ я могу это выразить, выказывать кому бы то ни было мое настоящее положеніе.
   Эзра Дженнингсъ взглянулъ на меня съ смущеніемъ въ первый разъ съ-тѣхъ-поръ, какъ мы говорили.
   -- Я не имѣю на права, ни желанія, мистеръ Блэкъ, возразилъ онъ:-- вмѣшиваться въ ваши частныя дѣла. Позвольте мнѣ извиниться съ своей стороны въ томъ, что я -- вовсе не подозрѣвая -- подвергъ васъ непріятному испытанію.
   -- Вы полное имѣете право полагать условія, на которыхъ находите возможнымъ сообщить мнѣ, что услышали у болѣзненнаго одра мистера Канди. Я понимаю и цѣню благородство, которое руководитъ вами. Какъ могу я ожидать отъ васъ довѣрія, если вамъ отказываю въ немъ самъ? Вы должны знать, и вы узнаете, почему мнѣ такъ важно розыскать, что мистеръ Канди хотѣлъ мнѣ сообщить. Если окажется, что я ошибаюсь въ своихъ ожиданіяхъ, и вы не въ состояніи будете мнѣ помочь, узнавъ настоящую причину моихъ розысковъ, я положусь на вашу честь, чтобы сохранить мою тайну, и что-то говоритъ мнѣ, что довѣріе мое обмануто не будетъ.
   -- Остановитесь, мистеръ Блэкъ. Мнѣ еще надо сказать два слова, прежде чѣмъ позволю вамъ продолжать.
   Я взглянулъ на него съ изумленіемъ. Жестокое душевное страданіе, ловігдимому, овладѣло имъ внезапно и потрясло его до глубины души. Его цыганскій цвѣтъ лица смѣнился смертельною сѣроватою блѣдностью, глаза его вдругъ засверкали дикимъ блескомъ, голосъ понизился и въ немъ зазвучала суровая рѣшимость. Скрытныя наклонности этого человѣка къ добру или ко злу -- въ эту минуту трудно было опредѣлить къ чему именно -- выступили наружу и выказались мнѣ съ внезапностью проблеска свѣта.
   -- Прежде чѣмъ вы мнѣ окажете какое-либо довѣріе, продолжалъ онъ:-- вамъ слѣдуетъ гнать и вы узнаете, при какихъ обстоятельствахъ я былъ принятъ въ домъ мистера Канди. Много времени это не возьметъ. Я не намѣренъ, сэръ, разсказывать исторію моей жизни (какъ это говорится) кому бы то ни было. Она умретъ со мною. Я только прошу позволенія сообщить вамъ то, что сказалъ мистеру Канди. Если выслушавъ меня, вы не измѣните своего рѣшенія насчетъ того, что хотѣли мнѣ сказать, то мое вниманіе и мои услуги въ вашемъ распоряженіи. Не пройти ли намъ дальше?
   Сдерживаемая скорбь въ выраженіи его лица поражала меня безмолвіемъ. На вопросъ его я отвѣтилъ однимъ знакомь, и мы дошли далѣе.
   Пройдя нѣсколько сотъ ярдовъ, Эзра Дженнингсъ остановился у отверзтія въ стѣнѣ изъ сѣраго камня, которая въ этомъ мѣстѣ отдѣляла пустошь отъ дороги.
   -- Не расположены ли вы немного отдохнуть, мистеръ Блэкъ? спросилъ онъ.-- Я уже не то, чѣмъ былъ прежде, а есть вещи, которыя потрясаютъ меня глубоко.
   Я конечно согласился. Онъ прошелъ впередъ черезъ отверзтіе къ клочку дерна на почвѣ, поросшей верескомъ. Со стороны ближайшей въ дорогѣ лужайку обрамляли кусты и щедушныя деревья, въ направленіи же противоположное съ нею открывался величественно-пустынный видъ на все обширное пространство бурой стели. Въ послѣдніе полчаса небо заволокло. Свѣтъ смотрѣлъ тускло, даль виднѣлась какъ бы въ туманѣ. Чудная природа привѣтствовала насъ видомъ кроткимъ, тихимъ и безцвѣтнымъ, безъ малѣйшей улыбки.
   Мы сѣли молча. Эзра Дженнингсъ, положивъ возлѣ себя шляпу, провелъ рукою по лбу съ очевиднымъ утомленіемъ, провелъ и по удивительнымъ волосамъ своимъ, чернымъ и сѣдымъ въ перемежку. Онъ отбросилъ отъ себя свой маленькій букетъ изъ полевыхъ цвѣтовъ съ такимъ движеніемъ, какъ будто воспоминаніе съ нимъ связанное теперь причиняло ему страданіе.
   -- Мистеръ Блэкъ! сказалъ онъ вдругъ: -- вы въ дурномъ обществѣ. Гнетъ ужаснаго обвиненія лежалъ на мнѣ много лѣтъ. Я скорѣе вамъ высказываю худшее. Передъ вами человѣкъ, жизнь котораго сломана, доброе ими погибло безъ возврата.
   Я было хотѣлъ его перебить, но онъ остановилъ меня.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! вскричалъ онъ: -- простите, не теперь еще. Не выражайте мнѣ сочувствія, въ которомъ впослѣдствіи можете раскаяваться какъ въ вещи для себя унизительной. Я упомянулъ о томъ обвиненіи, которое много лѣтъ тяготѣетъ на мнѣ. Нѣкоторыя обстоятельства, связанныя съ нимъ, говорятъ противъ меня. Я не могу себя вынудить къ сознанію, въ чемъ это обвиненіе заключается. Доказать мою невинность я также не имѣю рѣшительно никакихъ средствъ. Я только могу утверждать, что я невиненъ. Клянусь въ томъ какъ христіанинъ. Напрасно было бы для меня удостовѣрять моею честью.
   Онъ опять остановился. Я взглянулъ на него, но онъ не поднималъ глазъ. Все существо его казалось поглощено мучительнымъ воспоминаніемъ и усиліемъ говорить.
   -- Многое могъ бы я сказать, продолжалъ онъ:-- о безбожномъ обращеніи со мною моихъ близкихъ и безпощадной враждѣ, которой и палъ жертвою. Но зло сдѣлано и неисправимо. Я не хочу ни утомлять, ни наводить на васъ уныніе попустому. При началѣ моей каррьеры въ этомъ краю низкая клевета, о которой я упоминалъ, убила меня разомъ и навсегда. Я отказался отъ всякаго успѣха по моей профессіи -- неизвѣстность оставалась мнѣ теперь единственною надеждою на счастье. Я разстался съ тою, которую любилъ -- могъ ли я осудить ее раздѣлять мои позоръ? Мѣсто помощника доктора открылось въ одномъ изъ отдаленныхъ уголковъ Англіи. Я получилъ его. Оно мнѣ обѣщало спокойствіе, обѣщало неизвѣстность; такъ думалось мнѣ. Я ошибался. Дурная молва идетъ своимъ медленнымъ путемъ и, благодаря времени и случаю, доходитъ далеко. Обвиненіе, отъ котораго я бѣжалъ, послѣдовало за мною. Меня предупредили во время. Я могъ оставить свое мѣсто добровольно, съ аттестатомъ, мною заслуженнымъ. Онъ доставилъ мнѣ другое мѣсто, въ другомъ отдаленномъ уголку. Прошло нѣкоторое время и клевета, убійственная для моей чести, опять отыскала мое убѣжище. Теперь я предупрежденъ не былъ. Мой хозяинъ сказалъ мнѣ:
   "-- Я противъ васъ не имѣю ничего, мистеръ Дженнингсъ, но вы должны оправдаться или оставить мой домъ.
   -- Мнѣ выбора не оставалось. Я долженъ былъ отойти. Не къ чему распространяться о томъ, что я вынесъ послѣ этого. Мнѣ только сорокъ лѣтъ. Посмотрите на мое лицо и пусть оно вамъ скажетъ душевныя пытки многихъ лѣтъ. Наконецъ судьба привела меня въ эти края; мистеръ Канди нуждался въ помощникѣ. Относительно моихъ познаній я сослался на отзывъ послѣдняго моего хозяина. Оставался вопросъ о правилахъ. Я сказалъ ему то же, что сказалъ вамъ, и еще болѣе. Я предупредилъ его, что представлялись затрудненія даже, въ такомъ случаѣ, еслибъ онъ мнѣ повѣрилъ. "Здѣсь, какъ и вездѣ", говорилъ я ему: "я пренебрегаю постыдною уверткою жить подъ чужимъ именемъ; въ Фризинголлѣ я огражденъ не болѣе, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ отъ тучи, которая преслѣдуетъ меня, куда бы я ни укрывался,
   "-- Я ничего не дѣлаю наполовину, отвѣтилъ онъ мнѣ: -- я вѣрю вамъ и жалѣю васъ. Если вы готовы пойти на всякій рискъ, что бы ни случилось, я готовъ рисковать съ вами.
   -- Господь да благословитъ его! онъ мнѣ далъ пріютъ, онъ далъ занятіе, онъ доставилъ мнѣ спокойствіе души, и я имѣю полное убѣжденіе -- уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ я его имѣю -- что теперь не случится ничего, что заставило бы его въ томъ раскаяваться.
   -- Клевета стихла? спросилъ я.
   -- Дѣятельнѣе прежняго. Но когда она дойдетъ сюда, будетъ поздно.
   -- Вы уѣдете заранѣе?
   -- Нѣтъ, мистеръ Блэкъ, меня не будетъ болѣе въ живыхъ. Десять лѣтъ я страдаю неизлечимою внутреннею болѣзнью. Не скрою отъ васъ, я давно далъ бы ей себя убить, еслибъ одна послѣдняя связь съ жизнью не придавала ей еще нѣкоторую цѣну въ моихъ глазахъ. Я хочу обезпечить особу... очень мнѣ дорогую... которую я никогда не увижу болѣе. То немногое, что мнѣ досталось отъ родителей, не можетъ ограждать ее отъ зависимости. Надежда прожить довольно долго, чтобы довести эту сумму до извѣстной цифры, побуждала меня бороться противъ болѣзни облегчительными средствами, какія только я могъ придумать. Дѣйствительнымъ для меня оказался одинъ опіумъ. Этому всесильному лекарству для утоленія всякой боли я обязанъ отсрочкою многихъ лѣтъ моего смертнаго приговора. Но и благодѣтельныя свойства опіума имѣютъ свои границы. Усиленіе болѣзни повело меня постепенно отъ леченія опіумомъ къ его злоупотребленію. Теперь я за это доплачиваюсь. Моя нервная система вся потрясена; ночи мои исполнены жестокихъ мукъ. Конецъ уже недалекъ. Пусть онъ придетъ: я жилъ и трудился не напрасно. Небольшая сумма почти составлена и я имѣю возможность ее пополнить, еслибъ послѣдній запасъ жизненныхъ силъ истощился ранѣе, чѣмъ я жду. Не понимаю самъ, какъ я договорился до этого. Я не считаю себя до того низкимъ, чтобы стараться возбудить въ васъ сожалѣніе ко мнѣ. Быть можетъ, вы скорѣе мнѣ повѣрите, узнавъ, что говоря съ вами, я твердо былъ увѣренъ въ моей скорой смерти. Что вы мнѣ внушили сочувствіе, мистеръ Блэкъ, я скрывать не хочу. Потеря памяти моего бѣднаго друга послужила мнѣ средствомъ для попытки сблизиться съ вами. Я разсчитывалъ на любопытство, которое могло быть возбуждено въ васъ тѣмъ, что онъ хотѣлъ вамъ сказать, и на возможность съ моей стороны удовлетворить его. Развѣ нѣтъ для меня извиненія, что о намъ навязался такимъ образомъ? Можетъ быть, и есть. Человѣкъ, который жилъ подобно мнѣ, имѣетъ свои горькія минуты, когда размышляетъ о человѣческой судьбѣ. У васъ молодость, здоровье, богатство, положеніе въ свѣтѣ, надежды въ будущемъ -- вы, и люди подобные вамъ, показываютъ мнѣ солнечную сторону жизни и мирятъ меня съ этимъ свѣтомъ, передъ тѣмъ какъ я разстанусь съ нимъ навсегда. Чѣмъ бы на кончился нашъ разговоръ, а не забуду, что вы мнѣ оказали снисхожденіе, согласившись на него. Теперь зависитъ отъ васъ, сэръ, сказать мнѣ что были намѣрены или пожелать мнѣ добраго утра.
   У меня быль только одинъ отвѣтъ на этотъ призывъ. Не колеблясь ни минуты, я разсказалъ ему все такъ же откровенно, какъ высказывалъ на этихъ страницахъ.
   Онъ вскочилъ на ноги и смотрѣлъ на меня едва переводя духъ отъ напряженнаго вниманія, когда я дошелъ до главнаго обстоятельства въ моемъ разсказѣ.
   -- Положительно достовѣрно, что я вошелъ въ комнату, говорилъ я:-- положительно достовѣрно, что я взялъ брилліантъ. И на эти два неопровержимые факта я могу сказать только, что сдѣлалъ я это, если сдѣлалъ, совершенно безсознательно...
   Эзра Дженнингсъ вдругъ схватилъ меня за руку.
   Постойте! вскричалъ онъ.-- Вы мнѣ сказали болѣе, чѣмъ предполагаете. Случалось ли вамъ когда-нибудь принимать опіумъ?
   -- Никогда въ жизни.
   -- Ваши нервы не были разстроены въ прошломъ году въ это время? Вы не чувствовали особеннаго безпокойства и раздражительности?
   -- Дѣйствительно чувствовалъ.
   -- Вы спали дурно?
   -- Страшно дурно. Много ночей я провелъ безъ сна напролетъ.
   -- Не была ли исключеніемъ ночь послѣ рожденія миссъ Вериндеръ? Постарайтесь припомнить, хорошо ли вы тогда спали.
   -- Я помню очень хорошо. Я спалъ прекрѣпко.
   Онъ выпустилъ мою руку такъ же внезапно, какъ взялъ се, и взглянулъ на меня съ видомъ человѣка, отъ души котораго отлегло послѣднее тяготѣвшее на ней сомнѣніе.
   -- Это замѣчательный день въ вашей жизни и въ моей, сказалъ онъ серьезно.-- Въ одномъ я совершенно увѣренъ, мистеръ Блэкъ -- я теперь знаю, что мистеръ Канди хотѣлъ вамъ сказать сегодня; это находится въ моихъ запискахъ. Подождите, это еще не все. Я твердо увѣренъ, что могу доказать, какъ безсознательно вы поступали, когда вошли въ комнату и взяли брилліантъ. Дайте мнѣ только время подумать и разспросить васъ. Кажется, доказательство вашей невинности въ моихъ рукахъ!
   -- Объяснитесь, ради Бога! что вы этимъ хотите сказать?
   Увлеченные интересомъ нашего разговора, мы прошли нѣсколько шаговъ, сами того не замѣчая, и оставили за собою группу щедушныхъ деревьевъ, за которыми насъ не было видно. Прежде чѣмъ Эзра Дженнингсъ успѣлъ мнѣ отвѣтить, его окликнули съ большой дороги человѣкъ сильно взволнованный и очевидно его поджидавшій.
   -- Я иду, крикнулъ онъ ему въ отвѣтъ:-- иду сейчасъ! Очень серьезный больной, обратился онъ ко мнѣ:-- ожидаетъ меня въ деревнѣ; мнѣ бы слѣдовало тамъ быть съ полчаса назадъ; я долженъ туда идти немедля. Дайте мнѣ два часа времени я приходите опять къ мистеру Канди; даю вамъ слово, что я тогда буду совершенно въ вашемъ распоряженіи.
   -- Какъ же мнѣ ждать? воскликнулъ я нетерпѣливо.-- Развѣ вы не можете меня успокоить однимъ словомъ передъ тѣмъ, какъ мы разойдемся?
   -- Дѣло слишкомъ важно, чтобы его можно было пояснить второпяхъ, мистеръ Блэкъ. Я не по своей прихоти испытываю ваше терпѣніе; напротивъ, я только сдѣлалъ бы для васъ еще тягостнѣе время ожиданія, еслибъ попробовалъ облегчить его теперь. До свиданія въ Фризинголлѣ, сэръ, черезъ два часа!
   Человѣкъ, стоявшій на большой дорогѣ, окликнулъ его опять. Онъ поспѣшно удалился и оставилъ меня одного.
   

Глава X.

   Какъ томительная неизвѣстность, на которую я былъ осужденъ, подѣйствовала бы на другого на моемъ мѣстѣ, я опредѣлять не берусь. Вліяніе на меня двухчасовой пытки ожиданія выразилось просто слѣдующимъ: я себя чувствовалъ физически неспособнымъ оставаться на одномъ мѣстѣ и нравственно неспособнымъ говоритъ съ какимъ-либо человѣческимъ существомъ, пока не узнаю все, что мнѣ имѣлъ сказать Эзра Дженнингсъ.
   Въ подобномъ настроеніи духа а не только отказался отъ посѣщенія мистриссъ Эбльуайтъ, я даже уклонился отъ встрѣчи съ Габріэлемъ Бегтереджемъ.
   Возвратившись въ Фризинголлъ, я оставилъ ему записку, въ которой сообщалъ, что неожиданно отозванъ, но вернусь непремѣнно къ тремъ часамъ пополудни. Я просилъ его между тѣмъ потребовать себѣ обѣдъ въ обычный свой часъ и чѣмъ-нибудь занять время. Въ городѣ у него пропасть было пріятелей -- я это зналъ; стало быть, и трудности не представлялось наполнить чѣмъ-нибудь немногіе часы до моего прихода.
   Исполнивъ это, я опять тотчасъ вышелъ изъ города и блуждалъ по безплодной мѣстности, окружающей Фризинголлъ, пока мои часы не сказали мнѣ, что время наконецъ вернуться въ домъ мистера Канди.
   Эзра Дженнингсъ меня уже ждалъ. Онъ сидѣлъ одинъ въ маленькой комнаткѣ, изъ которой стеклянная дверь вела въ аптеку. Отвратительные расцвѣченные рисунки опустошеніи, производимыхъ разными страшными болѣзнями, висѣли на стѣнахъ, выкрашенныхъ желтою краскою. Книжный шкапъ, наполненный медицинскими сочиненіями въ потемнѣвшихъ переплетахъ, надъ которымъ красовался черепъ, вмѣсто обычной статуэтки, большой сосновый столъ весь въ чернильныхъ пятнахъ, деревянные стулья, какіе встрѣчаются въ кухняхъ и коттэджахъ, истертый шерстяной коврикъ по серединѣ пола, кранъ для воды съ тазомъ и водосточною трубою, грубо вдѣланною въ стѣну, невольно возбуждающій мысль о страттшхъ хирургическихъ операціяхъ -- вотъ все, въ чемъ состояла меблировка комнаты* Пчелы жужжали между горшками цвѣтовъ, поставленными за окномъ, птицы пѣли въ саду и слабое бренчанье на разстроенномъ фортепіано въ одномъ изъ сосѣднихъ домовъ долетало по временамъ до слуха. Во всякомъ другомъ мѣстѣ эти обыденные звуки внѣшняго міра въ его обыденномъ порядкѣ имѣли бы дѣйствіе пріятное. Врываясь сюда, они только нарушали тпишну, которую ничто, повидимому, кромѣ человѣческаго страданія, не имѣло права нарушать. Я взглянулъ на ящикъ краснаго дерева съ хирургическими инструментами и громадный свертокъ корпіи, которые занимали отведенныя имъ мѣста на полкѣ книжнаго шкапа, и содрогнулся въ душѣ при мысли о звукахъ, свойственныхъ обычному ходу вещей въ комнатѣ помощника мистера Канди.
   -- Я не извиняюсь, мистеръ Блэкъ, что принимаю васъ въ этой комнатѣ, сказалъ онъ.-- Ото единственная изо всего дома, гдѣ мы въ настоящее время дня вполнѣ можемъ быть увѣрены, что насъ не потревожатъ. Вотъ мои бумаги лежатъ приготовлена мы для васъ; а тутъ двѣ книги, къ которымъ мы будемъ имѣть случай обратиться прежде, чѣмъ покончимъ нашъ разговоръ. Придвиньтесь къ столу и мы все это просмотримъ вмѣстѣ.
   Я придвинулъ къ нему свой стулъ и онъ подалъ мнѣ записки. Онѣ заключались въ двухъ цѣльныхъ листахъ бумаги. На одномъ были написаны слова съ большими промежутками. Другой былъ весь исписанъ сверху до низу черными и красными чернилами. При моемъ напряженномъ состояніи любопытства, въ эту минуту я съ отчаяніемъ отложилъ въ сторону другой листъ.
   -- Сжальтесь надо мною! вскричалъ я.-- Скажите мнѣ, чего я долженъ ожидать, прежде чѣмъ примусь за чтеніе?
   -- Охотно, мистеръ Блокъ! Позволите вы мнѣ сдѣлать вамъ два-три вопроса?
   -- Спрашивайте, что хотите.
   Олъ взглянулъ на меня съ грустною улыбкою на лицѣ и теплымъ участьемъ въ его кроткихъ глазахъ.
   -- Вы мнѣ уже говорили, началъ онъ: -- что никогда въ ротъ не брали опіума, на сколько вамъ извѣстно.
   -- На сколько мнѣ извѣстно? повторилъ я.
   -- Вы тотчасъ поймете, почему я помѣстилъ эту оговорку. Приступимте къ дальнѣйшему. Вы не знаете, чтобы когда-либо принимали опіумъ. Въ это время въ прошедшемъ году вы страдали нервнымъ разстройствомъ и дурно спали по ночамъ. Въ ночь послѣ дня рожденія миссъ Вериндеръ однако вы противъ обыкновенія спали крѣпко. Правъ ли и до-сихъ-поръ?
   -- Совершенно правы.
   -- Можете ли вы указать на причину вашего разстройства нервъ и безсонницы?
   -- Рѣшительно не могу. Старикъ Беттереджъ подозрѣвалъ причину, на сколько я помню. Но едва-ли объ этомъ стоитъ упоминать.
   -- Извините меня. Нѣтъ вещи, которую бы упоминать не стоило въ дѣлѣ подобномъ этому. Беттереджъ, говорите вы, приписывалъ чему-то вашу безсонницу. Чему именно?
   -- Тому, что я бросилъ курить.
   -- А вы имѣли эту привычку?
   -- Имѣлъ.
   -- И вы бросили ее вдругъ?
   -- Да. вдругъ.
   -- Беттереджъ былъ совершенно правъ, мистеръ Блэкъ. Когда курить входитъ въ привичку, человѣкъ долженъ быть необыкновенно сильнаго сложенія, чтобы не почувствовать нѣкотораго разстройства нервной системы, если онъ перестаетъ курить внезапно. Но моему мнѣнію, ваша безсонница этимъ и пояснена. Мои слѣдующій вопросъ относится въ мистеру Канди. Не запомните ли вы, чтобы имѣли съ нимъ въ день рожденья или въ другое время, нѣчто въ родѣ спора по поводу его профессіи?
   Вопросъ этотъ тотчасъ пробудилъ во мнѣ смутное воспоминаніе, связанное съ обѣдомъ въ день рожденія, Мои нелѣпый споръ съ мистеромъ Канди описанъ гораздо подробнѣе, чѣмъ онъ того заслуживаетъ, въ десятой главѣ разсказа Беттереджа. Подробности этого спора совершенно изгладились изъ моей памяти, такъ мало я о немъ думалъ впослѣдствіи. Припомнить и сообщить моему собесѣднику я могъ только, что за обѣдомъ напалъ на медицину вообще до того рѣзко и настойчиво, что вывелъ изъ терпѣнія даже мистера Канди. Я также помнилъ, что лэди Вериндеръ вмѣшалась, чтобы положить конецъ нашему спору, а мы съ маленькимъ докторомъ помирились, какъ говорятъ дѣти, и были лучшими друзьями, когда пожимали другъ другу руку на прощанье.
   -- Есть еще вещь, которую бы мнѣ очень было важно узнать, сказалъ Эзра Дженнингсъ.-- Не имѣли ли вы поводъ безпокоиться на счетъ Луннаго камня въ это время въ прошломъ году?
   -- Имѣлъ сильнѣйшій поводъ къ безпокойству. Я зналъ, что онъ цѣль заговора, и меня предупредили, чтобы а принялъ мѣры для охраненія миссъ Вериндеръ, которой онъ принадлежалъ.
   -- Безопасность брилліанта не была ли предметомъ разговора между вами и кѣмъ-нибудь передъ самымъ тѣмъ временемъ, какъ вы пошли лечь?
   -- О немъ говорила лэди Вериндеръ съ своею дочерью...
   -- Въ вашемъ присутствіи?
   -- При мнѣ.
   Эзра Дженнингсъ взялъ со стола свои записки и вложилъ мнѣ ихъ въ руки.
   -- Мистеръ Блэкъ, сказалъ онъ:-- если вы прочтете мои записки теперь, при свѣтѣ, на нихъ наброшенномъ моими вопросами и вашими отвѣтами, вы сдѣлаете два удивительныхъ открытія относительно самого себя. Вы найдете, во-первыхъ, что вошли въ гостиную миссъ Вериндеръ и взяли брилліантъ въ состояніи безсознательномъ, произведенномъ опіумомъ; во-вторыхъ, что опіумъ вамъ былъ данъ мистеромъ Канди -- безъ вашего вѣдома -- въ видѣ опроверженія на опытѣ мысли, выраженной вами за обѣдомъ въ день рожденья.
   Я сидѣлъ съ листами въ рукахъ въ совершенномъ остолбенѣніи.
   -- Простите бѣдному мистеру Канди, кротко сказалъ Джекиггигсъ.-- Онъ надѣлалъ страшный вредъ, а этого не опровергаю, но сдѣлалъ онъ его невинно. Просмотрите мои записки я вы увидите, что не помѣшай ему болѣзнь, онъ пріѣхалъ бы къ лэди Вериндеръ на слѣдующее утро и сознался бы въ сыгранной съ вами шуткѣ. Миссъ Вериндеръ, конечно, услыхала бы объ этомъ; она его бы разспросила, и такимъ образомъ истина, скрывавшаяся цѣлый годъ, была бы открыта въ одинъ день.
   Я понемногу приходилъ въ себя.
   -- Мистеръ Канди внѣ предѣловъ моего мщенія, сказалъ я сердито.-- Но шутка, которую онъ со мною сыгралъ, тѣмъ не менѣе поступокъ вѣроломный. Я могу простить, но не забуду никогда.
   -- Нѣтъ врача, мистеръ Блэкъ, который въ-теченіе своей медицинской практики не совершилъ бы подобнаго вѣроломства. Невѣжественное недовѣріе къ опіуму (въ Англіи) вовсе не заключено въ границахъ однихъ низшихъ и яснѣе образованныхъ классовъ. Каждый докторъ съ нѣсколько обишрпою практикою находится вынужденнымъ отъ времени до времени обманывать своихъ паціентовъ, какъ мистеръ Канди обманулъ васъ. Я не оправдываю безумства сыграть съ вами шутку при тѣхъ обстоятельствахъ, которыми она была обставлена. Я только представляю вамъ болѣе точный и снисходительный взглядъ на побудительныя причины.
   -- Какъ это было исполнено? спросилъ я.-- Кто далъ мнѣ лавданъ безъ моего вѣдома?
   -- Этого я сказать не могу. Относительно этого вопроса мистеръ Канди въ-теченіе всей своей болѣзни не намекнулъ ни однимъ словомъ. Быть можетъ, собственная ваша намять вамъ укажетъ на того, кого слѣдуетъ подозрѣвать.
   -- Нисколько.
   -- Такъ безполезно было бы теперь на этомъ останавливаться. Лавданъ вамъ дали украдкою тѣмъ или другимъ способомъ. Принявъ это въ основаніе, мы перейдемъ къ обстоятельствамъ болѣе значительнымъ въ настоящемъ случаѣ. Прочтите мои записки, если можете. Постарайтесь освоиться мысленно съ тѣмъ, что случилось въ прошломъ. Я намѣренъ вамъ предложить нѣчто крайне смѣлое и поразительное въ отношеніи къ будущему.
   Послѣднія слова пробудили во мнѣ энергію. Я посмотрѣлъ на листы въ томъ порядкѣ, въ какомъ Эзра Дженнингсъ мнѣ ихъ далъ въ руки. Листъ съ меньшимъ количествомъ письма лежалъ наверху. На немъ безсвязныя слова и отрывки фразъ, сорвавшіеся съ губъ мистера Канди во время бреда, стояли слѣдующимъ образомъ:
   "...Мистеръ Фрэнклинъ Блэбъ... и пріятенъ... выбить изъ головы загвоздку... медицинѣ... сознается... безсонницею... ему говорю... разстроены... лечиться... мнѣ говоритъ... ощупью идти въ лотьмахъ... одно и то же... присутствіи всѣхъ на обѣденнымъ столомъ... говорю... ищете сна ощупью въ потьмахъ... говоритъ... слѣпецъ водитъ слѣпца... знаетъ, что это значитъ... Остроумно... проспать одну ночь наперекоръ острому его языку... аптечка леди Вериндеръ... двадцать-пять гранъ... безъ его вѣдома... слѣдующее утро... Ну что, мистеръ Блэкъ... принять лекарства сегодня... никогда не избавитесь... Ошибаетесь, мистеръ Канди... отлично... безъ вашего... поразить... истины... спали отлично... пріема лавдана, сэръ... передъ тѣмъ... легли... что... теперь... медицинѣ."
   Вотъ все, что было написано на первомъ листѣ. Я его отдалъ назадъ Эзра Дженнингсу.
   -- Это то, что вы слышали у кровати больного? сказалъ я.
   -- Слово въ слово, что я слышалъ, отвѣтилъ онъ: -- только повтореніе однихъ и тѣхъ же словъ я выпустилъ, переписывая мои стенографическія отмѣтки. Нѣкоторыя фразы и слова онъ повторялъ десятки разъ, иногда разъ до пятидесяти, смотря по тому, на сколько приписывалъ значенія мысли ими выражаемой. Повторенія въ этомъ смыслѣ служили мнѣ нѣкоторымъ пособіемъ для возстановленія связи между словами и отрывистыми фразами. Не думайте, прибавилъ онъ, указывая да второй листъ:-- чтобы я выдавалъ вставленныя мною выраженія за тѣ самыя, какія употребилъ бы мистеръ Канди самъ, будь онъ въ состояніи говорить связно. Я только утверждаю, что проникъ сквозь преграду безсвязнаго изложенія къ постоянно послѣдовательной основной мысли. Судите сами.
   Я обратился ко второму листу, который оказывался ключомъ къ первому. Бредъ мистера Канди опять тутъ былъ написанъ черными чернилами, а пробѣлы пополнены его помощникомъ чернилами красными. Я переписываю тутъ все вмѣстѣ безъ различія, такъ какъ основа и поясненіе довольно близко стоятъ одно отъ другого на этихъ страницахъ, чтобы ихъ легко можно было сличить и провѣрить.
   "... Мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ уменъ и пріятенъ, но ему бы слѣдовало выбить изъ головы загвоздку, чтобы разсуждать о медицинѣ. Онъ сознается, что страдаетъ безсонницею. Я ему говорю, что его нервы разстроены и что ему надо лечиться. Онъ мнѣ говоритъ, что лечиться и ощупью идти въ потьмахъ одно и то же. И это онъ сказалъ въ присутствіи всѣхъ за обѣденнымъ столомъ. Я ему говорю, вы ищете сна ощупью въ потьмахъ и ничего кромѣ лекарства не можетъ вамъ помочь найти его. На это онъ мнѣ говоритъ, что слыхалъ, какъ слѣпецъ водитъ слѣпца, а теперь знаетъ, что это значитъ. Остроумно -- но я могу заставить его проспать одну ночь наперекоръ острому его языку. Онъ дѣйствительно нуждается во снѣ и аптечка лэди Вериндеръ въ моемъ распоряженіи. Дать ему двадцать-пять гранъ лавдана къ ночи безъ его вѣдома и пріѣхать на слѣдующее утро.-- Ну что, мистеръ Блэкъ, не согласитесь ли вы принять лекарство сегодня? Безъ него вы никогда не избавитесь отъ безсонницы.-- Ошибаетесь, мистеръ Канди, я спалъ отлично эту ночь безъ вашего лекарства. Тогда поразить его объявленіемъ истины.-- Вы спали отлично эту ночь благодаря пріему лавдана, сэръ, даннаго вамъ передъ тѣмъ, какъ вы легли. Что вы теперь скажете о медицинѣ?"
   Удивленіе къ находчивости, благодаря которой изъ страшной путаницы вышла рѣчь гладкая и связная, естественно было первымъ моимъ впечатлѣніемъ, когда я возвратилъ листокъ его составителю. Онъ скромно перебилъ немногія слова, которыми я выразилъ мое изумленіе, вопросомъ, согласенъ ли я съ заключеніемъ, имъ выведеннымъ изъ его записокъ.
   -- Полагаете ли вы, какъ полагаю это я, говорилъ одъ: -- что вы дѣйствовали подъ вліяніемъ лавдана, дѣлая все, что сдѣлали въ домѣ лэди Вериндеръ въ ночь послѣ дня рожденья ея дочери?
   -- Я слишкомъ мало имѣю понятія о дѣйствіи лавдана, чтобы составить себѣ собственное мнѣніе, отвѣтилъ я.-- Я могу только полагаться на мнѣніе ваше и чувствовать убѣжденіе, что вы правы,
   -- Очень хорошо. Затѣмъ возникаетъ слѣдующій вопросъ: вы убѣждены и я убѣжденъ; какъ намъ вселить это убѣжденіе другимъ?
   Я указалъ на листы, лежавшіе на столѣ между нами. Эзра Дженнингсъ покачалъ головою.
   -- Безполезны они, мистеръ Блэкъ, совершенно безполезны по тремъ неопровержимымъ доводамъ. Во-первыхъ, эти записки составлены ігри обстоятельствахъ совсѣмъ новыхъ для большей части людей. Это ужъ противъ нихъ на первый разъ! Во-вторыхъ, записки эти представляютъ медицинскую и метафизическую теорію. И это противъ нихъ еще! Въ-третьихъ, это записки мои; кромѣ моего увѣренія, въ противномъ нѣтъ никакого доказательства, чтобы онѣ не были поддѣлкою. Припомните, что якамъ говорилъ на пустоши, и спросите себя, какой вѣсъ могутъ имѣть мои слова. Нѣтъ, мои записки цѣнны только въ одномъ отношеніи: для приговора свѣта. Ваша невинность должна быть доказана, а онѣ указываютъ на способъ этого достигнуть. Мы должны доказать наше убѣжденіе на фактѣ -- васъ же я считаю способнымъ это исполнить.
   -- Какимъ образомъ? спросилъ я.
   Онъ наклонился ко мнѣ черезъ столъ.
   -- Рѣшитесь ли вы на смѣлый опытъ?
   -- Я готовъ на все, чтобы снять съ себя подозрѣніе, которое на мнѣ лежитъ.
   -- Согласитесь ли вы подвергнуться нѣкоторому неудобству на время?
   -- Какому бы то ни было, все-равно.
   -- Будете ли вы согласны слѣдовать безусловно моему совѣту? Вы можете подвергнуться насмѣшкамъ людей глупыхъ, увѣщаніямъ друзей, мнѣніе которыхъ вы обязаны уважать...
   -- Говорите, что надо дѣлать, перебилъ я его нетерпѣливо:-- и что бы ни вышло, я это исполню.
   -- Вотъ что вы должны сдѣлать, мистеръ Блэкъ, отвѣтилъ онъ.-- Вы должны украсть брилліантъ безсознательно во второй разъ въ присутствіи людей, которыхъ свидѣтельство не можетъ быть подвергнуто сомнѣнію.
   Я вскочилъ. Я пытался заговорить. Я могъ только смотрѣть на него.
   -- Я думаю, что это можно сдѣлать, продолжалъ онъ: -- и это будетъ сдѣлано -- если вы только захотите мнѣ помочь. Постарайтесь успокоиться -- сядьте, и выслушайте, что я вамъ скажу. Вы опять начали курить, я самъ это видѣлъ. Какъ давно начали вы?
   -- Около года.
   -- Вы теперь курите больше или меньше прежняго?
   -- Больше.
   -- Бросите ли вы опять эту привычку? Вдругъ, замѣтьте, какъ бы бросили прежде!
   Я смутно началъ примѣчать его цѣль.
   -- Я брошу съ этой же минуты, отвѣчалъ я.
   -- Если послѣдствія будутъ такія же, какъ въ прошломъ іюнѣ, сказалъ Эзра Дженнингсъ: -- если вы опять будете страдать такъ, какъ страдали тогда отъ безсонницы, мы сдѣлаемъ первый шагъ. Мы опять доведемъ васъ до состоянія, похожаго на то нервное состояніе, въ какомъ вы находились къ ночь послѣ дня рожденія. Если мы будемъ въ состояніи возобновить, по-крайней-мѣрѣ приблизительно, домашнія обстоятельства, окружавшія васъ тогда, если мы можемъ опять занять ваши мысли различными вопросами относительно алмаза, которые прежде волновали ихъ, мы поставимъ васъ физически и морально такъ близко, какъ только возможно, въ то самое положеніе, въ какомъ засталъ васъ опіумъ въ прошломъ году. Въ такомъ случаѣ мы можемъ надѣяться, что повтореніе пріема опіума поведетъ въ большей или меньшей степени къ повторенію результата. Вотъ мое предложеніе, выраженное въ нѣсколькихъ словахъ. Вы теперь увидите, какія причины заставляютъ меня сдѣлать его.
   Онъ повернулся къ книгѣ, лежавшей возлѣ него, и раскрылъ ее на томъ мѣстѣ, которое было замѣчено бумажкой.
   -- Не предполагайте, чтобъ я намѣревался докучать вамъ лекціей О физіологіи, сказалъ онъ.-- Я считаю себя обязаннымъ доказать, что я прошу васъ испробовать этотъ опытъ не для того, чтобы оправдать теорію моего собственнаго изобрѣтенія. Принятые принципы и признанные авторитеты оправдываютъ принятое мною воззрѣніе. Удостойте меня вашимъ вниманіемъ минутъ на пять, и я берусь показать вамъ, что наука одобряетъ мое предложеніе, какъ ни кажется оно странно. Здѣсь, во-первыхъ, физіологическій принципъ, но которому я дѣйствую, изложенъ самимъ докторомъ Карпентеромъ. Прочтите семи.
   Онъ подалъ мнѣ бумажку, лежавшую какъ отмѣтка въ книгѣ. На ней были написаны слѣдующія строки:
   "Есть много основанія думать, что каждое впечатлѣніе чувствъ, разъ сознанное ощутительно, записывается (такъ сказать) въ мозгу и можетъ быть воспроизведено впослѣдствіи, хотя въ душѣ не Онло сознанія въ его существованіи во весь промежуточный періодъ."
   -- Ясно до-сихъ-поръ? спросилъ Эзра Дженнингсъ.
   -- Совершенно ясно.
   Онъ подвинулъ во мнѣ черезъ столъ открытую книгу и указалъ на мѣсто отмѣченное карандашемъ.
   -- Прочтите это описаніе, сказалъ онъ:-- которое, какъ мнѣ кажется, имѣетъ прямое отношеніе къ вашему положенію и къ тому опыту, на который я уговариваю васъ рѣшиться. Замѣтьте, мистеръ Блэкъ, прежде чѣмъ начнете, что я ссылаюсь на одного изъ величайшихъ англійскихъ физіологовъ. Книга въ вашихъ рукахъ: "Человѣческая физіологія" доктора Элдіотсона, а случай, на который ссылается докторъ, основанъ на извѣстномъ авторитетѣ мистера Комба.
   Мѣсто, на которое онъ указывалъ, заключалось въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
   "Докторъ Абель сообщилъ мнѣ -- говоритъ мистеръ Комбъ -- объ одномъ ирландскомъ носильщикѣ, который въ трезвомъ видѣ забывалъ, что онъ дѣлалъ въ пьяномъ, но опять сдѣлавшись пьянъ, вспоминалъ о поступкахъ, сдѣланныхъ въ пьяномъ видѣ. Однажды, будучи пьянъ, онъ потерялъ довольно цѣнный свертокъ, и въ трезвыя минуты не могъ дать никакихъ объясненіи объ этомъ. Въ слѣдующій разъ, когда онъ напился, онъ вспомнилъ, что оставилъ свертокъ въ одномъ домѣ, и такъ какъ на Немъ не было адреса, то онъ и оставался тамъ въ цѣлости и онъ получилъ его, когда сходилъ за нимъ."
   -- Опять ясно? спросилъ Эзра Дженнингсъ.
   -- Такъ ясно, какъ должно быть.
   Онъ положилъ бумажку на прежнее мѣсто и закрылъ книгу.
   -- Вы удостовѣрились, что я говорилъ опираясь на авторитетъ? спросилъ онъ.-- Если нѣтъ, мнѣ остается только обратиться къ этимъ полкамъ, а вамъ прочесть мѣста, которыя я вамъ укажу.
   -- Я вполнѣ удостовѣрился, сказалъ я:-- не читая ни слова болѣе.
   -- Въ такомъ случаѣ мы можемъ вернуться къ вашимъ личнымъ интересамъ въ этомъ дѣлѣ. Я обязанъ сказать вамъ, что противъ этого опыта можно сказать кое-что. Еслибы мы могли въ этомъ году воспроизвести точь-въ-точь условія, существовавшія въ прошломъ, то физіологически вѣрно, что мы достигнемъ точно такого же результата. Но это просто невозможно. Мы можемъ только надѣяться приблизиться къ этимъ условіямъ, и если намъ не удастся воротить васъ какъ можно ближе къ прошлому, нашъ опытъ не удастся. Если мы успѣемъ -- и я надѣюсь на успѣхъ -- мы можемъ по-крайней-мѣрѣ повторить ваши поступки въ ночь послѣ дня рожденія до такой степени, чтобъ увѣрить каждаго здравомыслящаго человѣка, что вы не виновны въ покражѣ алмаза. Я полагаю, мистеръ Блэкъ, что теперь поставилъ вопросъ съ обѣихъ сторонъ такъ справедливо, какъ только могъ въ границахъ, предписанныхъ самимъ мною. Если я неясно объяснялъ намъ что-нибудь, скажите мнѣ -- и если я могу разъяснить вамъ это, я разъясню.
   -- Все, что вы объяснили мнѣ, сказалъ я: -- я понимаю прекрасно. По признаюсь, я нахожусь въ недоумѣніи относительно одного пункта, который вы мнѣ еще не разъяснили.
   -- Какой это пунктъ?
   -- Я не понимаю дѣйствія опіума на меня. Я не понимаю, какъ я шелъ съ лѣстницы и по корридорамъ, отворялъ и затворялъ ящики въ шкапу и опять вернулся въ свою комнату. Все это поступки активные. Я думалъ, что дѣйствіе опіума сначала приведетъ въ отупленіе, а потомъ нагонитъ сонъ.
   -- Всеобщее заблужденіе относительно опіума, мистеръ Блэкъ! Я въ эту минуту изощряю мои умъ подъ вліяніемъ пріема лавдана въ десять разъ сильнѣе, чѣмъ пріемъ, который далъ вамъ мистеръ Канди. Но не полагайтесь на мой авторитетъ даже въ такомъ вопросѣ, который извѣданъ моимъ личнымъ опытомъ. Я предвидѣлъ возраженіе, сдѣланное вами и опять снабдилъ себя свидѣтельствомъ, которое будетъ имѣть вѣсъ въ глазахъ вашихъ и вашихъ друзей.
   Онъ подалъ мнѣ вторую изъ двухъ книгъ, лежавшихъ возлѣ него на столѣ.
   -- Вотъ, сказалъ онъ:-- знаменитыя "Признанія англичанина, принимавшаго опіумъ". Возьмите съ собой эту книгу и прочтите ее. На мѣстѣ, отмѣченномъ мною, вы найдете, что когда де-Кинчи принималъ огромный пріемъ опіума, онъ или отправлялся въ оперу наслаждаться музыкой, или бродилъ по лондонскимъ рынкамъ въ субботу вечеромъ и съ интересомъ примѣчалъ старанія бѣдныхъ добыть себѣ воскресный обѣдъ. Такимъ образомъ этотъ человѣкъ дѣятельно занимался и переходилъ съ мѣста на мѣсто подъ вліяніемъ опіума.
   -- Вы мнѣ отвѣтили, сказалъ я: -- но не совсѣмъ; вы еще мнѣ не разъясняли дѣйствіе, производимое опіумомъ на меня.
   -- Я постараюсь отвѣтить вамъ въ нѣсколькихъ словахъ, сказалъ Эзра Дженнингсъ.-- Дѣйствіе опіума ограничивается въ большинствѣ случаевъ двумя вліяніями -- сначала возбуждающимъ, а потомъ успокоивающимъ. При возбуждающемъ вліяніи самыя послѣднія и живыя впечатлѣнія, оставляемыя въ вашей душѣ -- то-есть впечатлѣнія относившіяся къ алмазу -- вѣроятно, при вашемъ болѣзненно-чувствительномъ нервномъ состояніи, сильно напечатлѣлись въ вашемъ мозгу и подчинили себѣ ваше сужденіе и вашу волю -- совершенно такъ, павъ обыкновенный сонъ подчиняетъ себѣ ваше сужденіе и нашу волю. Мало-по-малу, подъ этимъ вліяніемъ, всѣ опасенія объ алмазѣ, которыя вы могли чувствовать днемъ, должны были перейти изъ состоянія неизвѣстности въ состояніе увѣренности -- должны были побудить васъ къ практическому дѣйствію сохранить алмазъ -- направить ваши шаги, съ этой цѣлью въ виду, въ ту комнату, въ которую вы вошли -- и руководить вашей рукой къ ящикамъ птаттика до тѣхъ-поръ, пока вы нашли тотъ ящикъ, въ которомъ лежалъ камень Въ духовномъ опьянѣніи отъ опіума вы сдѣлали все это. Позднѣе, когда успокоивающее дѣйствіе начало преодолѣвать дѣйствіе возбуждающее, вы медленно становились бездѣйственны и отуплены. Еще позднѣе вы впали въ глубокій сонь. Когда настало утро и дѣйствіе опіума прошло во снѣ, вы проснулись въ такомъ совершенномъ невѣдѣніи относительно того, что вы дѣлали ночью, какъ будто жили съ антиподами. Достаточно ли разъяснилъ я вамъ до-сихъ-поръ?
   -- Вы разъяснили до такой степени, отвѣчалъ я:-- что я желаю, чтобы вы шли далѣе. Вы показали мнѣ, какъ я вошелъ въ комнату и какъ взялъ алмазъ. Но миссъ Вериндеръ видѣла, какъ я опять вышелъ изъ комнаты съ алмазомъ въ рукѣ. Можете вы слѣдить за моими поступками съ этой минуты? Можете вы угадать, что я сдѣлалъ потомъ?
   -- Я именно прихожу къ этому пункту, отвѣчалъ онъ.-- Это для меня вопросъ, не будетъ ли опытъ, предлагаемый мною, не только способомъ доказать вашу невинность, по также и способомъ найти пропавшій алмазъ. Когда вы вышли изъ гостиной миссъ Вериндеръ съ алмазомъ въ рукѣ, вы, по всей вѣроятности, воротились въ вашу комнату...
   -- Да? А тогда-то что-въ?
   -- Очень можетъ быть, мистеръ Блэкъ -- я не смѣю сказать болѣе -- что ваша мысль сохранить алмазъ привела естественнымъ послѣдствіемъ мысль спрятать алмазъ и что вы спрятали ею гдѣ-нибудь въ вашей спальной. Въ такомъ случаѣ съ вами могло быть то же, что съ ирландскимъ носильщикомъ. Вы можетъ быть вспомните подъ вліяніемъ второго пріема опіума то мѣсто, куда вы спрятали алмазъ подъ вліяніемъ перваго пріема.
   Теперь пришла моя очередь разъяснять Эзра Дженнингсу. Я остановилъ его прежде чѣмъ онъ успѣлъ сказать болѣе.
   -- Вы разсчитываете, сказалъ я:-- на результатъ, который не можетъ случиться. Алмазъ находится въ эту минуту въ Лондонѣ.
   Онъ вздрогнулъ и посмотрѣлъ на меня съ большимъ удивленіемъ.
   -- Въ Лондонѣ? повторилъ онъ. Какъ онъ попалъ въ Лондонъ изъ дома лэди Вериндеръ?
   -- Этого не ой цистерны. Я взял этот ключ себе до будущего вторника.
   Июня 24. -- Мистер Блэк и я сделали продолжительную прогулку в открытой коляске. Мы оба почувствовали благотворное влияние мягкого летнего воздуха. Я обедал с ним в гостинице. К великому моему облегчению, он, расстроенный и взволнованный сегодня утром, крепко проспал два часа на диване после обеда. Теперь, если он и проведет плохо еще одну ночь, я уже не боюсь последствий.
   Июня 25, понедельник. -- День опыта! Пять часов пополудни. Мы только что переехали в дом.
   Главный и самый важный вопрос -- это здоровье мистера Блэка.
   Насколько я могу судить, он обещает (в физическом отношении) быть столь же восприимчивым к действию опиума сегодня, как был год тому назад. Он находится сейчас в состоянии нервной чувствительности, граничащей с нервным расстройством. Цвет лица его меняется беспрестанно; руки у него дрожат. Он вздрагивает при внезапном шуме и при чьем-нибудь неожиданном появлении.
   Все это последствия бессонницы, которая, в свою очередь, происходит от нервного состояния, вызванного тем, что он внезапно бросил курить -- привычку, доведенную до крайних пределов. Те же причины действуют на него теперь, как действовали в прошлом году, и последствия, по-видимому, окажутся одни и те же. Продлится ли так до окончания опыта? События ночи должны решить этот вопрос.
   Пока я пишу эти строки, мистер Блэк забавляется в зале, упражняясь на бильярде в разного рода ударах, как делывал нередко, гостя здесь в июне прошлого года. Я взял с собою свой дневник, отчасти с целью заполнить чем-нибудь часы, которые, вероятно, останутся у меня незанятыми, отчасти в надежде, что может случиться что-нибудь, достойное быть отмеченным.
   Обо всем ли я упомянул до сих пор? Взглянув на вчерашние заметки, вижу, что забыл написать об утренней почте. Восполню сейчас этот пробел, прежде чем пойду к мистеру Блэку.
   Итак, я получил несколько строк от мисс Вериндер. Она собирается приехать с вечерним поездом, согласно моему совету. Миссис Мерридью настояла на том, чтобы ее сопровождать. В письме есть легкий намек на некоторое расстройство духа почтенной дамы, обычно находящейся в отличном настроении, почему она и нуждается во всяческом снисхождении, как того требуют ее годы и привычки. Я постараюсь в обращении с миссис Мерридью подражать выдержке Беттереджа в его обращении со мною. Он встретил нас сегодня торжественно, облаченный в свое лучшее черное платье, в накрахмаленном белом галстуке. Когда он взглядывает в мою сторону, он тотчас вспоминает, что я не перечитывал "Робинзона Крузо" с самого детства, и при всем своем почтении чувствует ко мне жалость.
   Мистер Блэк тоже получил вчера ответ от своего стряпчего. Мистер Брефф принимает приглашение, однако с оговоркою. Он видит настоятельную необходимость в том, чтобы при мисс Вериндер во время, как он выражается бесцеремонно, предполагаемого спектакля находился мужчина с известною долею здравого смысла. Этим мужчиною, за неимением никого другого, согласен быть мистер Брефф. Итак, бедная мисс Вериндер будет находиться под двойным надзором. Отрадно думать, что мнение света уж наверное удовлетворится этим вполне.
   О сыщике Каффе не слышно ничего. Он, без сомнения, еще в Ирландии. Мы не можем рассчитывать на него сегодня.
   Сейчас пришел Беттередж звать меня к мистеру Блэку. Я должен на время отложить перо.
   Семь часов. -- Мы опять обошли все вновь отделанные комнаты и лестницы. Мы сделали также приятную прогулку в кустарнике, который был любимым местом мистера Блэка, когда он гостил здесь в прошлом году. Таким образом я надеюсь оживить в его уме прежние впечатления от местности и обстановки, насколько это возможно.
   Сейчас садимся обедать именно в тот час, когда обедали в день рождения мисс Вериндер. Цель моя тут, разумеется, чисто медицинская: организм при приеме лауданума должен быть в том же состоянии, в каком был в прошлом году.
   Спустя некоторое время после обеда я собираюсь самым естественным тоном завести разговор об алмазе и о замыслах индусов украсть его. Когда же я наведу мысли мистера Блэка на этот предмет, с моей стороны будет сделано все, что от меня зависит, до того момента, когда надо будет дать ему опиум.
   Половина девятого. -- Только сейчас я нашел свободную минуту для одной из важнейших обязанностей, а именно -- обязанности отыскать в домашней аптечке лауданум, которым воспользовался мистер Канди.
   Минут десять назад я уловил время, когда Беттередж ничем не был занят, и сообщил ему об этом желании. Не возражая ни единого слова, даже без малейшего поползновения достать из кармана записную книжку, он повел меня, -- уступая мне все время дорогу, -- в кладовую, где хранилась домашняя аптечка.
   Я нашел склянку, тщательно закупоренную пробкою, которая была сверх того еще завязана куском лайковой кожи. В склянке, почти полной, оказался, как я и предполагал, обыкновенный лауданум. Я решил предпочесть его тем двум дозам приготовленного опиума, которыми позаботился запастись на всякий случай.
   Вопрос о количестве гран представлял некоторое затруднение. Я обдумал его и решил увеличить дозу.
   Записки мои говорят, что мистер Канди дал всего двадцать пять гран. Это доза небольшая для последствий, какие он повлек за собою, даже при восприимчивости мистера Блэка. Я считаю весьма вероятным, что мистер Канди дал больше, чем намеревался, зная, как он любит хорошо пообедать, и принимая в соображение, что лауданум он отмерял после званого обеда. Как бы то ни было, я рискну усилить прием до сорока гран. Мистер Блэк предупрежден сейчас, что примет лауданум, а это, с точки зрения медицины, равносильно известной силе противодействия в нем, хотя и бессознательно. Если я не ошибаюсь, потребность в большей дозе неоспорима, для того чтобы повторить последствия, вызванные в прошлом году меньшей дозой.
   Десять часов. -- Свидетели или гости, -- не знаю, как их лучше назвать, -- приехали час тому назад.
   В исходе девятого часа я уговорил мистера Блэка пойти со мною в его спальню, под тем предлогом, что я хотел бы, чтоб он осмотрел ее в последний раз и лично проверил, не забыто ли что-нибудь из прежней обстановки комнаты. Я заранее условился с Беттереджем о том, чтобы спальню мистеру Бреффу отвели рядом с комнатой мистера Блэка и чтобы о прибытии стряпчего я был уведомлен легким стуком в дверь. Через пять минут после того как на часах в передней пробило девять, я услышал этот стук, тотчас вышел в коридор и встретил мистера Бреффа.
   Наружность моя, как всегда, произвела невыгодное впечатление. Во взгляде мистера Бреффа явно выразилось недоверие. Я знал, какое впечатление произвожу на чужих, и без колебаний сказал ему то, что находил нужным сказать, прежде чем он вошел к мистеру Блэку.
   -- Вы прибыли сюда, я полагаю, в обществе миссис Мерридью и мисс Вериндер? -- спросил я.
   -- Да, -- ответил мистер Брефф чрезвычайно сухо.
   -- Мисс Вериндер, вероятно, сообщила вам о моем желании, чтобы ее присутствие в доме, -- конечно, и присутствие миссис Мерридью также, -- осталось тайною для мистера Блэка, пока опыт над ним не будет произведен?
   -- Я знаю, что должен придержать свой язык, сэр! -- вскричал мистер Брефф с нетерпением. -- Имея привычку молчать о безумстве человеческого рода вообще, я тем более расположен не раскрывать рта в настоящем случае. Удовлетворяет вас это?
   Я поклонился и предоставил Беттереджу провести его в назначенную ему комнату. Уходя, Беттередж бросил на меня взгляд, говоривший яснее слов: "Вы заполучили варвара, мистер Дженнингс, и имя этому варвару -- Брефф!"
   Теперь мне предстояло выдержать встречу с дамами. Я сошел с лестницы -- не скрою -- несколько взволнованный и направился к гостиной мисс Вериндер.
   Жена садовника (ей поручено было позаботиться об удобствах дам) попалась мне навстречу в коридоре первого этажа. Эта добрая женщина оказывает мне чрезмерное почтение, которое, очевидно, имеет прямым своим источником непреодолимый ужас. Она таращит на меня глаза, дрожит и приседает, как только я с нею заговариваю. На мой вопрос, где мисс Вериндер, она вытаращила на меня глаза, задрожала и, без сомнения, присела бы, если бы сама мисс Вериндер не прервала этой церемонии, внезапно отворив дверь своей гостиной.
   -- Это мистер Дженнингс? -- спросила она.
   Не дав мне времени ответить, в нетерпении увидеть меня, она вышла в коридор. Мы встретились у стоявшей на консоли лампы, свет которой падал на нас. При первом взгляде на меня мисс Вериндер остановилась в нерешимости. Однако она тотчас опять овладела собою, покраснела слегка и с пленительною прямотою протянула мне руку.
   -- Я не могу отнестись к вам, как к постороннему, мистер Дженнингс, -- сказала она. -- Если б вы только знали, какую радость доставили мне ваши письма!
   Она взглянула на мое некрасивое морщинистое лицо с искренней благодарностью, настолько новой для меня со стороны моих ближних, что я не нашелся, что ей ответить. Я совсем не был приготовлен к ее доброте и прелести. Страдания многих лет, благодарение богу, не ожесточили моего сердца. Я был с нею неловок и робок, как юноша лет пятнадцати.
   -- Где он сейчас? -- спросила она, высказывая откровенно преобладающее в ней чувство -- горячее участие к мистеру Блэку. -- Что он делает? Говорил ли обо мне? В хорошем ли он настроении? Как действует на него вид этого дома после того, что случилось в прошлом году? Когда вы ему дадите лауданум? Нельзя ли мне поглядеть, как вы его нальете? Я так заинтересована всем этим; я так взволнована; мне нужно сказать вам десять тысяч вещей, и все они разом толпятся у меня в голове, так что я не знаю, с чего начать. Вы не удивляетесь моему интересу к нему?
   -- Нисколько, -- ответил я. -- Мне кажется, я его вполне понимаю.
   Она была далека от игры в смущение. И ответила мне так, как могла бы ответить брату или отцу:
   -- Вы меня избавили от невыразимого страдания, вы дали мне новую жизнь. Как могу я быть неблагодарной и скрывать что-либо от вас? Я люблю его, -- сказала она просто, -- любила его от начала и до конца, даже тогда, когда была к нему несправедлива в своих мыслях, даже тогда, когда говорила ему слова самые жестокие, самые суровые. Может ли это послужить мне извинением? Надеюсь, что да, -- боюсь, что только это одно и является извинением для меня. Когда он завтра узнает, что я в доме, как вы думаете...
   Она не договорила и очень серьезно взглянула мне в лицо.
   -- Завтра вам остается только повторить ему то, что вы сказали сейчас мне, -- ответил я.
   Лицо ее просияло; она подошла ко мне на шаг ближе и с очевидным волнением стала перебирать лепестки цветка, который я сорвал в саду и вдел в петлицу своего сюртука.
   -- Вы часто с ним виделись в последнее время, -- спросила она, -- действительно ли вы увидели в нем это?
   -- Действительно увидел, -- ответил я. -- Для меня нет ни малейшего сомнения в том, что произойдет завтра; хотел бы я иметь такую же уверенность в событиях этой ночи.
   На этом месте разговор наш был прерван появлением Беттереджа с чайным прибором.
   Мы вошли в гостиную вслед за дворецким. Маленькая старая леди, со вкусом одетая, сидела в уголке, целиком поглощенная какою-то изящною вышивкой. Увидя мой цыганский цвет лица и пегие волосы, она выронила работу из рук и слегка вскрикнула.
   -- Миссис Мерридью, это мистер Дженнингс, -- сказала мисс Вериндер.
   -- Прошу прощения у мистера Дженнингса, -- сказала почтенная дама мне, глядя, однако, на мисс Вериндер. -- Поездка по железной дороге всегда расстраивает мои нервы. Я стараюсь привести их в порядок, занимаясь своей обычной работой. Не знаю, насколько эта работа уместна в настоящем, совершенно выходящем из ряда случае. Если она мешает вашим медицинским целям, то я, конечно, с удовольствием отложу ее в сторону.
   Я поспешил дать разрешение на вышивание, точь-в-точь, как дал его на отсутствие лопнувшего чучела кобуза и сломанного крыла купидона. Миссис Мерридью сделала над собою усилие и из благодарности взглянула было на меня. Но нет! Она не смогла задержать на мне свой взгляд и снова обратила его на мисс Вериндер.
   -- С позволения мистера Дженнингса, -- продолжала эта почтенная дама, -- я попросила бы об одном одолжении. Мистер Дженнингс намерен произвести свой ученый опыт сегодня ночью. Когда я еще училась в пансионе, я присутствовала при подобных опытах. Они всегда кончались взрывом. Не будет ли мистер Дженнингс настолько любезен, чтобы предупредить меня заблаговременно, когда следует ожидать взрыва в настоящем случае. Я хотела бы переждать этот момент, если возможно, до того, как пойду спать.
   Я попытался было уверить миссис Мерридью, что при настоящем опыте взрыва по программе не полагалось.
   -- Нет? -- повторила почтенная дама. -- Я очень благодарна мистеру Дженнингсу, -- вполне понимаю, что он обманывает меня для моего же успокоения. Но я предпочитаю откровенность. Я вполне примирилась с мыслью о взрыве, но очень желала бы перенести его, если возможно, до того, как лягу в постель.
   Тут отворилась дверь, и миссис Мерридью опять слегка вскрикнула. От страха перед взрывом? Нет, только от появления Беттереджа.
   -- Прошу извинения, мистер Дженнингс, -- сказал Беттередж тоном самой изысканной учтивости, -- мистер Фрэнклин желает знать, где вы. Скрывая от него по вашему приказанию присутствие в доме барышни, я сказал ему, что не знаю, где вы. Это, если вам угодно будет заметить, просто-напросто ложь. Так как я стою одною ногою в гробу, то чем менее вы будете требовать от меня подобной лжи, тем более я буду вам обязан, когда пробьет мой час и я почувствую укоры совести.
   Нельзя было терять ни минуты на размышления по поводу совести Беттереджа. Каждую секунду в комнату мог войти, отыскивая меня, мистер Блэк; поэтому я тотчас отправился к нему. Мисс Вериндер вышла со мной в коридор.
   -- Они, кажется, сговорились вас мучить, -- сказала она мне. -- Что это значит?
   -- Только протест со стороны общества, мисс Вериндер, хотя и в маленьком масштабе, против всего нового.
   -- Что же нам делать с миссис Мерридью?
   -- Скажите ей, что взрыв будет завтра в девять часов утра.
   -- Чтобы отправить ее спать?
   -- Да, чтобы отправить ее спать.
   Мисс Вериндер вернулась в гостиную, а я поднялся наверх к мистеру Блэку.
   К моему изумлению, я застал его одного. Он ходил в волнении из угла в угол, видимо раздраженный тем, что остался один.
   -- Где же мистер Брефф? -- спросил я.
   Он указал на затворенную дверь в смежную комнату, занимаемую стряпчим. Мистер Брефф входил к нему на минуту, пытался опять возражать против наших намерений и опять потерпел полную неудачу; он ничего не добился от мистера Блэка. После чего стряпчий занялся черной кожаной сумкой, до отказа набитой деловыми бумагами.
   -- Серьезные дела, -- заключил он, -- совершенно неуместны в настоящем случае; но тем не менее они должны идти своим чередом. Мистер Блэк, быть может, простит человеку деловому его старомодные привычки. Время -- деньги, а мистер Дженнингс может рассчитывать на его присутствие, как только оно ему понадобится.
   С этими словами стряпчий вернулся в свою комнату и вновь занялся своей черной сумкой.
   Я вспомнил миссис Мерридью с ее вышивкой и Беттереджа с его совестью. Удивительное единообразие лежит в основе английского характера, подобно тому, как оно сказывается и в выражении лица англичанина.
   -- Когда вы дадите мне лауданум? -- нетерпеливо спросил мистер Блэк.
   -- Вам надо немного подождать, -- сказал я. -- Я побуду до тех пор с вами.
   Еще не было и десяти часов. После расспросов Беттереджа и мистера Блэка я пришел к заключению, что лауданум, данный мистером Канди, был принят не раньше одиннадцати. Итак, я решился не устраивать вторичного приема ранее этого времени.
   Мы поговорили немного, но мысли наши были заняты предстоящим опытом. Разговор не клеился и скоро прекратился совсем. Мистер Блэк небрежно перелистывал книги, лежавшие на столе. Я предусмотрительно проглядел их все, когда мы вошли в комнату: "Опекун", "Сплетник"; "Памела" Ричардсона; "Чувствительный человек" Мэкензи; "Лоренцо Медичи" Роско и "Карл Пятый" Робертсона -- все вещи классические; все вещи, разумеется, неизмеримо превосходящие что бы то ни было, написанное в более поздние времена; и все вещи, с теперешней моей точки зрения, обладающие одним великим достоинством: не приковывать ничьего внимания и не волновать ничьего ума. Я предоставил мистера Блэка успокоительному влиянию классической словесности и занялся этими записями в своем дневнике.
   Часы говорят мне, что скоро одиннадцать. Я опять должен закрыть эту тетрадь.
   Два часа пополуночи. Опыт проделан. О результате даю сейчас подробный отчет.
   В одиннадцать я позвонил Беттереджу и сказал мистеру Блэку, что ему пора наконец ложиться.
   Я выглянул из окна. Ночь была теплая и дождливая, похожая на ночь двадцать первого июня прошлого года. Не веря приметам, я, однако, обрадовался отсутствию в атмосфере всякого прямого влияния на нервную систему, всякого чрезмерного накопления электричества или признаков приближающейся грозы. Беттередж подошел ко мне и таинственно сунул мне в руку бумажку. На ней было написано следующее:
   "Миссис Мерридью отправилась спать после твердого моего уверения, что взрыв произойдет завтра в девять часов утра и что я не выйду из этой части дома, пока она сама не придет и не возвратит мне свободу. Она не подозревает, что главное место действия -- моя собственная гостиная, иначе бы она осталась тут на всю ночь. Я одна и очень встревожена. Пожалуйста, дайте мне возможность видеть, как вы будете отмерять лауданум; мне непременно хочется как-то участвовать в этом, хотя бы в скромной роли зрительницы. Р.В."
   Я вышел из комнаты вслед за Беттереджем и приказал ему перенести ящик с аптечкою в гостиную мисс Вериндер.
   Приказание, по-видимому, застало его совершенно врасплох. Он посмотрел на меня, как бы подозревая с моей стороны тайный умысел в отношении мисс Вериндер.
   -- Осмелюсь ли спросить, что общего между моей молодой барышней и ящиком с лекарствами? -- спросил он наконец.
   -- Останьтесь в гостиной, и вы увидите, -- был мой ответ.
   Беттередж, кажется, усомнился в своей способности успешно наблюдать за мною без посторонней помощи, когда в дело вмешался ящик с лекарствами.
   -- Нельзя ли пригласить и мистера Бреффа присутствовать при том, что вы хотите делать? -- спросил он.
   -- Не только можно, но и должно. Я иду просить мистера Бреффа спуститься со мною вниз.
   Беттередж ушел за аптечкою, не сказав более ни слова. Я вернулся в комнату мистера Блэка и постучал в дверь к стряпчему Бреффу. Он тотчас ее открыл, держа бумаги в руке, весь поглощенный Законом и совершенно недоступный Медицине.
   -- Мне очень жаль, что я должен вас потревожить, -- сказал я, -- но я иду приготовлять дозу лауданума для мистера Блэка и вынужден просить вас присутствовать при этом и следить за тем, что я делаю.
   -- Ага! -- заметил мистер Брефф, нехотя уделяя мне одну десятую долю своего внимания и оставив девять десятых его сосредоточенным на бумагах. -- Более ничего?
   -- Я должен просить вас вернуться со мною сюда и присутствовать при приеме лекарства.
   -- Более ничего?
   -- Еще одно. Я вынужден обеспокоить вас просьбой перебраться в комнату мистера Блэка и выжидать в ней последствий приема.
   -- Очень хорошо! -- сказал мистер Брефф. -- Моя это комната или мистера Блэка, разница не велика; я могу сидеть над моими бумагами в любом месте. Разве только вы, мистер Дженнингс, сочтете нужным воспротивиться этой небольшой примеси здравого смысла в вашей процедуре?
   Прежде чем я успел ответить, мистер Блэк крикнул ему с постели:
   -- Неужели вы хотите сказать этим, что нисколько не заинтересованы нашим опытом? Мистер Брефф, у вас воображения не больше, чем у коровы!
   -- Корова -- очень полезное животное, мистер Блэк, -- ответил стряпчий. С этими словами он вышел вслед за мною из комнаты, все еще держа в руках свои бумаги.
   Мы нашли мисс Вериндер бледною и встревоженною; она взволнованно ходила из угла в угол в своей гостиной. Возле стола в углу стоял Беттередж на страже у ящика с аптечкою. Мистер Брефф опустился на первый попавшийся стул и, стараясь быть полезным, немедленно опять углубился в свои бумаги.
   Мисс Вериндер отвела меня в сторону и тотчас заговорила о том, что поглощало все ее мысли, -- о состоянии мистера Блэка.
   -- Каков он теперь? -- спросила она. -- Не нервничает ли? Не выходит ли из терпения? Как вы думаете, удастся ли опыт? Уверены ли вы, что это ему по повредит?
   -- Совершенно уверен. Идемте, я сейчас буду отмеривать лауданум.
   -- Еще минуту! Сейчас двенадцатый час. Сколько придется ждать, прежде чем будет результат?
   -- Трудно сказать. Около часа, пожалуй.
   -- Я думаю, в комнате должно быть темно, как было в прошлом году?
   -- Обязательно.
   -- Я буду ждать в моей спальне, точь-в-точь как это было тогда. Дверь я оставлю приоткрытой. В прошлом году она тоже была немного растворена. Я буду наблюдать из-за двери гостиной, и как только она откроется, погашу свечу. Все именно так и происходило в ночь после дня моего рождения. И сейчас ведь все должно повториться точно так же, не правда ли?
   -- Уверены ли вы, что сможете владеть собою, мисс Вериндер?
   -- Для него я готова на все! -- ответила она с горячностью.
   Взглянув на ее лицо, я убедился, что на нее можно положиться. Я опять обратился к мистеру Бреффу.
   -- Мне придется попросить вас отложить на минуту в сторону ваши бумаги, -- сказал я.
   -- О, конечно!
   Он вскочил, будто я прервал его занятия в самом интересном месте, и подошел со мною к аптечке. Тут же, лишенный своего профессионального интереса, он взглянул на Беттереджа и устало зевнул.
   Мисс Вериндер приблизилась ко мне с графином холодной воды, который она взяла со стола.
   -- Позвольте мне налить воды, -- шепнула она. -- Я должна приложить к этому руку!
   Я отмерил сорок гран из пузырька и вылил лауданум в стаканчик.
   -- Наполните его на три четверти водою, -- сказал я, подавая стаканчик мисс Вериндер.
   Потом я приказал Беттереджу запереть ящик с лекарствами, прибавив, что больше он не понадобится. Лицо старого слуги просияло от невыразимого облегчения. Он, очевидно, подозревал меня в замысле произвести медицинский опыт и над его молодой госпожою.
   Налив воду по моему указанию, мисс Вериндер уловила минуту, когда Беттередж запирал ящик, а мистер Брефф опять вернулся к своим бумагам, и украдкою поцеловала край стаканчика.
   -- Когда вы его подадите ему, -- шепнула прелестная девушка, -- подайте этой стороною!
   Я вынул из кармана стеклышко, которое должно было представлять алмаз, и подал его ей, говоря:
   -- И к этому вы должны приложить руку. Спрячьте это стеклышко в то самое место, куда в прошлом году спрятали Лунный камень.
   Она отправилась к индийскому шкапчику и положила стеклышко, игравшее роль алмаза, в ящик, в котором лежал в день ее рождения настоящий алмаз. Мистер Брефф глядел на все это так же, как и на все остальное, -- с явным неодобрением. Но драматизм этого момента нашего опыта одержал верх (к величайшему моему удовольствию) над самообладанием старика Беттереджа. Рука его дрожала, когда он светил мисс Рэчель, и он шепнул ей с озабоченным видом:
   -- Уверены ли вы, мисс, что это тот самый ящик?
   Я снова направился к двери с лауданумом и водою в руках. На пороге я остановился дать последнее наставление мисс Вериндер.
   -- Не забудьте вовремя потушить свечи, -- сказал я ей.
   -- Я потушу их тотчас, -- ответила она, -- буду ждать в своей спальне только с одной свечой.
   Она затворила за нами дверь гостиной. В сопровождении мистера Бреффа и Беттереджа я вернулся в комнату мистера Блэка.
   Мы застали его тревожно метавшимся на постели, он спрашивал себя с раздражением, дадут ли ему наконец лауданум в эту ночь. В присутствии двух свидетелей я дал ему дозу лауданума, поправил его подушки и посоветовал ему лежать тихо и ждать.
   Кровать его со светлыми занавесками поставлена была изголовьем к стене так, чтобы с обеих сторон был доступ свежему воздуху. Я опустил занавески с одной ее стороны и в той части комнаты, которую он не мог видеть, поместил мистера Бреффа и Беттереджа, которые должны были ожидать действия лауданума. В ногах кровати я опустил занавес наполовину и поставил стул для себя так, чтобы иметь возможность быть у него на глазах, или, если понадобится, скрыться от него, дать или не дать ему заговорить со мною, смотря по обстоятельствам. Узнав предварительно, что он всегда спал со светом, я поставил на столик у его изголовья свечу, но так, чтобы свет не ударял ему в глаза. Другую свечу я отдал мистеру Бреффу, свет ее смягчался опущенными у кровати занавесками. У окна были подняты фрамуги, чтобы освежать воздух. Шел тихий дождь. В доме царила тишина. На часах моих было двадцать минут двенадцатого, когда все приготовления были закопчены, и я занял свое место на стуле в ногах кровати.
   Мистер Брефф вернулся к своим бумагам и, казалось, углубился в них по-прежнему. Но, взглянув на него теперь, я увидел некоторые признаки того, что юриспруденция начинает утрачивать над ним свою власть. Захватывающий интерес положения, в котором мы находились, брал понемногу свое и оказывал влияние даже на его трезвый ум. Что касается твердых правил и достоинства в обращении Беттереджа, они в настоящем случае были им утрачены. Он забыл, что я производил "шарлатанский фокус" над мистером Фрэнклином Блэком; забыл, что я перевернул весь дом вверх дном; забыл, что я не читал "Робинзона Крузо" с тех самых пор, как был ребенком.
   -- Ради бога, сэр, -- шепнул он мне едва слышно, -- скажите, когда начнется действие?
   -- Не раньше полуночи, -- ответил, я также шепотом. -- Не разговаривайте и сидите тихо.
   Беттередж снизошел до последней степени фамильярности со мною без малейшей борьбы за свое достоинство. Он ответил мне одним кивком!
   Переведя глаза на мистера Блэка, я увидел, что он все так же мечется в постели, удивляясь, отчего лауданум все еще не производит никакого действия. Сказать ему, при таком его состоянии, что чем больше он будет проявлять беспокойства и нетерпения, тем дольше не наступит желанное действие лауданума, -- не повело бы ни к чему. Всего лучше было постараться отвести его мысли от опиума, незаметно направив их на что-нибудь другое.
   С этой целью я вовлек его в разговор, стараясь опять навести его на предмет, служивший нам темою в начале вечера, -- на алмаз. Я старался обратить его мысли на ту часть истории Лунного камня, которая относилась к доставке камня из Лондона в Йоркшир, на опасность, которой подвергался мистер Блэк, забрав его из банка во Фризинголле, и на внезапное появление индусов в доме леди Вериндер в день рождения ее дочери. Упоминая об этих событиях, я нарочно сделал вид, будто неверно понял многое из того, что мистер Блэк мне рассказывал несколько часов назад. Таким образом я заставил его заговорить как раз о том, чем нам нужно было занять его мысли, конечно, не дав ему заметить, что я делаю это с намерением. Мало-помалу он так увлекся исправлением моих неверных представлений, что перестал метаться по кровати. Он совершенно позабыл про опиум в тот важный момент, когда я по его глазам впервые увидел, что опиум начинает действовать на его мозг.
   Я взглянул на часы. Было без пяти минут двенадцать. Непривычный глаз еще не заметил бы в нем никакой перемены. Но с каждою минутою наступающего утра быстрые, хотя едва уловимые, успехи влияния лауданума начинали сказываться все яснее. Восторженное опьянение опиумом заблистало в его глазах, легкий пот выступил на его лице. Через пять минут он начал говорить бессвязно -- мы все еще продолжали наш разговор. Он упорно продолжал говорить об алмазе, но не заканчивал своих фраз. Потом настала минута молчания. Вдруг он сел на постели. Продолжая думать об алмазе, он заговорил опять, но не со мною, а с самим собой. Это изменение показало мне, что первый результат опыта достигнут. Возбудительное действие опиума овладело им.
   Было уже двадцать три минуты первого. Следующие полчаса были решающими для нас: встанет он с постели или нет, чтобы выйти из комнаты?
   Наблюдая за ним с напряженным вниманием, -- в невыразимой радости, что первый результат опыта совпал и по существу, и даже почти точно по времени с тем, как я это предвидел, -- я совершенно забыл двух товарищей по моему ночному бдению. Взглянув на них теперь, я увидел Закон, представленный бумагами мистера Бреффа, небрежно брошенным на пол. Сам же мистер Брефф жадно смотрел сквозь щель между неплотно задернутыми занавесями кровати. А Беттередж, забыв всякие сословные различия, заглядывал через плечо мистера Бреффа.
   Заметив, что я смотрю на них, они оба отскочили, как два мальчугана, пойманные школьным учителем на место преступления. Я знаком пригласил их следовать моему примеру и тихонько скинул ботинки. Если придется идти вслед за мистером Блэком, вам необходимо сделать это без шума.
   Прошло десять минут -- и ничего не случилось. Вдруг он сбросил с себя одеяло. Он спустил одну ногу с кровати. Он сидел в ожидании.
   -- Напрасно я забрал его из банка, -- пробормотал он про себя. -- Там он был в безопасности.
   Сердце мое сильно забилось, в висках застучало, как молотом. Сомнение насчет безопасности алмаза опять завладело его мыслями! На этом одном сосредоточивался весь успех опыта. Надежда, внезапно охватившая меня, оказалась слишком сильным потрясением для моих расстроенных нервов. Я вынужден был отвести от него глаза, иначе бы я не совладал с собою. Наступило молчание.
   Когда я позволил себе снова взглянуть на него, он уже стоял возле кровати. Зрачки его были теперь сужены; глаза блестели при свете горевшей на столике свечи в то время, когда он медленно покачивал головою из стороны в сторону. Он размышлял, он сомневался; он заговорил снова:
   -- Как знать? Индусы, может быть, прячутся где-нибудь в доме!
   Он замолк и медленно прошел на другой конец комнаты, остановился, постоял немного и вернулся назад к кровати, говоря с собой:
   -- Он даже не заперт. Он в ее индийском шкапчике. И ящик не запирается.
   Он присел на кровати.
   -- Кто угодно может его взять, -- продолжал он.
   И опять он встал и повторил свои первые слова:
   -- Как знать? Индусы, может быть, прячутся где-нибудь в доме!
   Он снова был в раздумье. Я спрятался за занавесками кровати. Он окинул комнату бессознательным, блестящим взглядом. Я притаил дыхание. Снова задержка, -- в действии ли лауданума, или в деятельности мозга -- кто мог определить это? Все зависело от того, что он сделает дальше.
   Он лег в постель.
   Ужасное сомнение мелькнуло у меня. Может быть, успокоительное действие опиума начинается уже теперь? Это противоречило всем моим расчетам; но что такое расчет, когда речь идет об опиуме? Едва ли найдутся два человека на свете, на которых он действовал бы одинаково. Не было ли в организме мистера Блэка какой-либо особенности, из-за которой и действие на него лауданума тоже должно быть особенным? Неужели нас постигнет неудача в минуту окончательного успеха?
   Нет, он внезапно опять встал.
   -- Как могу я спать с этим на душе?
   Он взглянул на свечу, горевшую на столике у изголовья кровати. Через мгновенье он взял в руку подсвечник.
   Я погасил вторую свечу, горевшую по другую сторону занавески, и вместе с мистером Бреффом и Беттереджем спрятался в самом дальнем углу за кроватью. Я знаком показал им, чтобы они молчали, как будто бы от этого зависела их жизнь.
   Мы ждали, не видя и не слыша ничего, скрытые занавесками.
   Свеча, которую он держал в руке, вдруг двинулась с места. Он прошел мимо нас быстрыми и неслышными шагами, не выпуская свечи.
   Он отворил дверь и вышел из спальни. Мы последовали за ним по коридору. Мы последовали за ним вниз по лестнице. Он ни разу не оглянулся, он ни разу не остановился.
   Он отворил дверь гостиной и вошел, не затворив ее. Подобно всем дверям в доме, она была повешена на больших старинных петлях. Между дверью и косяком оставалась большая щель. Я знаком подозвал моих спутников к этой щели, чтобы он не мог заметить нас. Сам же стал тоже за дверью, по по другую ее сторону. По левую руку от меня находилось углубление в стене. Туда я мог тотчас спрятаться, если бы он вздумал выглянуть в коридор.
   Он дошел до середины комнаты, все со свечою в руке, огляделся вокруг, по ни разу не оглянулся назад.
   Дверь в спальню мисс Вериндер была чуть приоткрыта. Она погасила у себя свечу. Она мужественно владела собою. Смутное очертание ее белого легкого платья -- вот все, что я мог разглядеть. Никто бы не заподозрил, что в комнате живое существо. Она стояла в тени, у нее не вырвалось ни слова, она не сделала ни одного движения.
   На часах было десять минут второго. В мертвом молчании я слышал тихий шум падающего дождя и шелест деревьев от легкого ночного ветерка.
   Постояв с минуту в нерешимости посредине комнаты, он прошел к углу, где находился индийский шкапчик.
   Он поставил свечу на шкап и стал выдвигать и задвигать один за другим ящики, пока не дошел до того, где лежало стеклышко, игравшее роль алмаза. С минуту он смотрел на ящик, потом вынул из него правой рукой стеклышко, а левой взял со шкапчика свечу. После этого он вернулся на середину комнаты и опять остановился.
   До сих пор он с точностью повторял все то, что проделал в ночь после дня рождения. Будут ли и последующие его действия точным повторением того, что он сделал в прошлом году? Выйдет ли он из комнаты? Вернется ли он, как поступил, по моему предположению, тогда, в свою спальню? Покажет ли нам, что он сделал с алмазом, когда возвратился в свою комнату?
   Первое его движение было не тем, какое он сделал после первого приема лауданума. Он поставил свечу на стол и сделал несколько шагов к дальнему концу гостиной. Там стоял диван. Он тяжело оперся на его спинку левой рукою, потом выпрямился и опять возвратился на середину комнаты. Теперь я увидел его глаза. Они становились тусклы, и веки отяжелели. Блеск зрачков быстро исчезал.
   Напряжение этой минуты сказалось на нервах мисс Вериндер. Она сделала несколько шагов и остановилась. Мистер Брефф и Беттередж взглянули на меня из-за двери в первый раз. Предчувствие, что ожидания будут обмануты, овладело ими так же, как и мною. Все же, пока он стоял на середине комнаты, надежда еще была. Мы ждали с огромным нетерпением, что будет дальше.
   То, что произошло дальше, -- решило все. Он выпустил стеклышко из рук. Оно упало на полу у двери и осталось лежать на виду. Он не сделал никакого усилия, чтобы его поднять: он смотрел на него мутным взглядом, и вдруг голова его опустилась на грудь. Он пошатнулся, пришел опять в себя на мгновение, нетвердыми шагами направился к дивану и сел на него. Он сделал над собой последнее усилие, попробовал встать, -- и снова опустился на диван. Голова его упала на подушки. Было двадцать пять минут второго. Я не успел еще спрятать часы назад в карман, как он уже спал.
   Все было кончено. Теперь он находился под снотворным влиянием лауданума; опыт пришел к концу.
   Я вошел в комнату и сказал мистеру Бреффу и Беттереджу, что они могут идти за мною. Теперь уже нечего было опасаться его потревожить. Мы могли свободно двигаться и говорить.
   -- Первое, что нужно решить, -- сказал я, -- это вопрос, что нам теперь с ним делать. Вероятно, он проспит часов семь или шесть по меньшей мере. Нести его назад в спальню чересчур далеко. Будь я помоложе, я справился бы с этим один, но сейчас здоровье и силы у меня не те, что прежде, и я боюсь, что придется мне просить вашей помощи.
   Они не успели ответить, как мисс Вериндер тихо позвала меня. Она стояла в дверях своей спальни с легкою шалью и стеганым одеялом в руках.
   -- Вы будете сидеть при нем, пока он спит? -- спросила она.
   -- Да, я не хочу оставлять его одного, так как не совсем уверен в действии на него опиума.
   Она подала мне шаль и одеяло.
   -- Зачем его тревожить? -- шепнула она. -- Постелите ему на софе. Я затворю дверь и останусь в своей комнате.
   Это бесспорно было и проще, и безопасней всего. Я передал это предложение мистеру Бреффу и Беттереджу; оба его одобрили. Не прошло и пяти минут, как он уже удобно лежал на софе, укрытый шалью и одеялом. Мисс Вериндер пожелала нам доброй ночи и затворила за собою дверь. Я предложил нам троим, стоявшим посреди комнаты, сесть вокруг стола, на котором горела свеча и лежали письменные принадлежности.
   -- Прежде чем разойтись, -- начал я, -- мне нужно сказать два слова о произведенном мною опыте. Имелись в виду две цели. Во-первых, надо было доказать, что в прошлом году мистер Блэк вошел в эту комнату и взял Лунный камень, действуя бессознательно и непроизвольно под влиянием опиума. После виденного вами, вы, вероятно, теперь в этом убеждены.
   Оба они без малейшего колебания ответили утвердительно.
   -- Вторая цель, -- продолжал я, -- заключалась в том, чтобы узнать, куда он дел Лунный камень, когда вышел с ним из гостиной на глазах мисс Вериндер в ночь после дня ее рождения. Достижение этой цели, конечно, зависело от того, насколько точно повторит он все свои прошлогодние действия. Этого он не сделал, и вторая цель опыта не достигнута. Не могу сказать, чтобы я не был огорчен этим, но честно скажу -- я нисколько этим не удивлен. Я с самого начала говорил мистеру Блэку, что наш полный успех в этом деле зависит от точного воспроизведения физических и нравственных условий, в какие он был поставлен в прошлом году, и предупредил его, что достигнуть этого почти невозможно. Мы воспроизвели эти условия только отчасти, и опыт удался, конечно, тоже только отчасти. Быть может, я дал ему слишком большую дозу лауданума. Но, по-моему, первая из указанных много причин и есть та настоящая причина, которой мы обязаны и нашим успехом, и нашей неудачей.
   Сказав это, я положил перед мистером Бреффом письменные принадлежности и спросил его, не согласится ли он изложить подробно все, чему был свидетелем, и скрепить это своею подписью. Он тотчас взялся за перо и составил отчет с привычной быстротой дельца.
   -- Этим я отчасти могу загладить, как некоторой компенсацией, то, что произошло между нами вечером, -- сказал он, подписывая бумагу. -- Прошу прощения у вас, мистер Дженнингс, за недоверие к вам. Вы оказали Фрэнклину Блэку неоценимую услугу. Говоря нашим юридическим языком, вы выиграли ваше дело.
   Извинение Беттереджа было характерным для него.
   -- Мистер Дженнингс, -- сказал он, -- когда вы вновь прочтете "Робинзона Крузо", -- что я вам настоятельно советую, -- вы увидите, что он никогда не отказывался признавать свои заблуждения. Прошу вас, сэр, считайте меня в настоящем случае идущим по стопам Робинзона Крузо.
   С этими словами он в свою очередь подписал бумагу.
   Мистер Брефф отвел меня в сторону, когда мы встали из-за стола.
   -- Одно слово об алмазе, -- сказал он. -- По-вашему, Фрэнклин Блэк спрятал Лунный камень в своей комнате. По-моему, Лунный камень находится у банкиров мистера Люкера в Лондоне. Не станем спорить, кто из нас прав. Ограничимся вопросом: кому из нас первому удастся проверить свою теорию на практике?
   -- Моя проверка сегодня ночью была уже сделана и не удалась, -- ответил я.
   -- А моя проверка, -- возразил мистер Брефф, -- еще только производится. Вот уже два дня, как я поставил у банка сыщиков для наблюдения за мистером Люкером, и я не сниму их до конца этого месяца. Я знаю, что он должен выкупить алмаз лично, и рассчитываю на то, что человек, заложивший его мистеру Люкеру, заставит его забрать алмаз из банка, выкупив его. В таком случае я мог бы наложить руку на этого человека. Тут представляется возможность раскрыть тайну именно с того места, где она стала для нас сегодня непроницаемой. Согласны ли вы с этим?
   Я, разумеется, согласился.
   -- Я возвращаюсь в Лондон с десятичасовым поездом, -- продолжал стряпчий. -- Может случиться, что я услышу по возвращении о каком-нибудь новом открытии, -- и чрезвычайно важно, чтобы Фрэнклин Блэк был поблизости от меня на случай какой-либо надобности. Я намерен сказать ему, как только он проснется, что ему надо ехать со мною в Лондон. После всего случившегося могу ли я рассчитывать на ваше влияние, чтобы поддержать меня в этом?
   -- Безусловно! -- ответил я.
   Мистер Брефф пожал мне руку и вышел из комнаты. Беттередж последовал за ним.
   Я подошел к софе, посмотреть на мистера Блэка. Он не шевельнулся с тех пор, как я его уложил, -- он лежал, погруженный в глубокий и спокойный сои.
   Пока я смотрел на него, дверь спальни тихо растворилась. На пороге опять показалась мисс Вериндер в своем нарядном летнем платье.
   -- Окажите мне последнюю услугу, -- сказала она шепотом, -- позвольте мне посидеть возле него вместе с вами.
   Некоторое время я колебался, имея в виду не соблюдение приличий, а ее ночной отдых. Она подошла совсем близко и взяла меня за руку.
   -- Я не могу спать, я даже не могу сидеть спокойно у себя в комнате, -- сказала она. -- О мистер Дженнингс! Если бы вы были на моем месте, подумайте только, как вам хотелось бы сидеть возле и смотреть на него. Согласитесь! Пожалуйста!
   Нужно ли говорить, что я не устоял? Конечно, нет!
   Она придвинула стул к дивану у его ног. Она глядела на него в безмолвном восторге, пока от избытка счастья на глаза ее не навернулись слезы. Она вытерла их и сказала, что пойдет за работой. Работу она принесла, по не сделала ни одного стежка. Работа лежала у нее на коленях, -- она же не в силах была отвести от него глаз даже на мгновенье, чтобы вдеть нитку в иголку. Я вспомнил свою молодость, вспомнил кроткие глаза, некогда обращенные с любовью на меня. Со стесненным сердцем я обратился за облегчением к своему дневнику и записал в нем то, что тут написано.
   Так сидели мы молча вместе: один погруженный в свой дневник, другая поглощенная своею любовью.
   Час проходил за часом, а он все лежал в глубоком сне. Наступал день и становилось все светлее и светлее, а он не выходил из своего оцепенения.
   Часам к шести я почувствовал приближение своих обычных болей. Я вынужден был оставить ее на время наедине с ним, под тем предлогом, что иду наверх взять для пего еще подушку в спальне. Припадок мой длился на этот раз недолго. Вскоре я был в состоянии вернуться и показаться ей опять.
   Я застал ее у его изголовья. Когда я входил, она как раз коснулась губами его лба. Я покачал головою с самым серьезным видом и указал ей на стул. Она взглянула на меня в ответ с ясною улыбкою и пленительным румянцем на лице.
   -- И вы сделали бы это на моем месте! -- сказала она мне шепотом.
   Ровно восемь часов. Он начинает шевелиться.
   Мисс Вериндер стоит на коленях возле дивана. Она выбрала такое место, чтобы взгляд его, как только он откроет глаза, упал прямо на ее лицо.
   Оставить их одних?
   Конечно!
   Одиннадцать часов. Они все уладили между собою; они все уехали в Лондон с десятичасовым поездом. Кончен мой короткий сон счастья. Я опять пробуждаюсь к действительности моей печальной и одинокой жизни.
   Не решусь записать тут ласковые слова, сказанные мне, -- особенно мисс Вериндер и мистером Блэком. К тому же это и бесполезно. Слова эти всегда будут вспоминаться мне в минуты одиночества и помогут перенести то, что еще предстоит мне перенести перед концом. Мистер Блэк обещал писать и сообщить, что произойдет в Лондоне. Мисс Вериндер вернется в Йоркшир осенью (к своей свадьбе, вероятно); и я должен взять отпуск и стать гостем в их доме. Боже мой! Как отрадно было сердцу, когда глаза ее, полные счастья и признательности, глядели на меня и теплое пожатие ее руки говорило мне: "Это сделали вы!"
   Пятый рассказ, написанный Фрэнклином Блэком
   Добавлю со своей стороны несколько слов, чтобы дополнить рассказ, содержащийся в дневнике Эзры Дженнингса.
   О себе я могу только сказать, что проснулся утром двадцать шестого, ничего не подозревая о том, что я говорил или делал под влиянием опиума, с минуты, когда действие его овладело мною, и до того времени, когда раскрыл глаза на диване в гостиной Рэчель.
   О том, что случилось, когда я проснулся, не считаю себя вправе давать подробный отчет. Скажу только, что Рэчель и я поняли друг друга прежде, чем хотя бы слово объяснения было сказано с той или другой стороны.
   Но я не прочь прибавить, что нас, наверное, застала бы миссис Мерридью, если бы не присутствие духа Рэчель. Она услышала шелест платья почтенной дамы в коридоре и тотчас выбежала ей навстречу. Я слышал, как миссис Мерридью сказала: "Что случилось?", и ответ Рэчель: "Взрыв!" Миссис Мерридью тотчас позволила взять себя за руку и увести в сад, подальше от предстоящего потрясения. Возвращаясь в дом, она встретила меня в передней и объявила, что прямо поражена огромными успехами науки с того времени, как она училась в школе.
   -- Взрывы, мистер Блэк, несравненно тише, чем они были прежде. Уверяю вас, я почти не слышала взрыва, произведенного мистером Дженнингсом, из сада. И запаха нет, по крайней мере сейчас, когда мы вернулись в дом! Я, право, должна извиниться перед вашим медицинским другом. Справедливость требует сказать, что он устроил это великолепно.
   Итак, победив Беттереджа и мистера Бреффа, Эзра Дженнингс покорил и миссис Мерридью.
   За завтраком мистер Брефф не скрыл, по какой причине он хочет, чтобы я поехал с ним в Лондон с утренним поездом. Слежка у банка и результат, который может последовать, возбудили такое непреодолимое любопытство в Рэчель, что она тотчас решила, -- если миссис Мерридью не будет возражать, -- ехать с нами в Лондон, чтобы получить самые свежие сведения о наших действиях.
   Миссис Мерридью оказалась сговорчивой и снисходительной после истинно деликатного способа, с каким был проделан взрыв, и Беттереджу сообщили, что мы все четверо возвращаемся назад с утренним поездом. Я ожидал, что он будет просить позволения ехать с нами. Но Рэчель благоразумно поручила верному старому слуге занятие, интересное для него. Ему было поручено докончить меблировку дома, и он был слишком поглощен своей служебной ответственностью, чтобы почувствовать "сыскную лихорадку", как он почувствовал бы ее при других обстоятельствах.
   Единственное, о чем жалели мы, уезжая в Лондон, -- это необходимость расстаться скорее, чем хотелось бы нам, с Эзрой Дженнингсом. Невозможно было уговорить его ехать с нами. Я мог только обещать ему писать, а Рэчель могла только настаивать, чтобы он погостил у нее, когда она вернется в Йоркшир. Мы твердо надеялись увидеться с ним через несколько месяцев, -- и все же было что-то глубоко грустное для нас в том, как наш лучший и дорогой друг остался одиноко стоять на платформе, когда поезд тронулся.
   Не успели мы приехать в Лондон, как к мистеру Бреффу подошел мальчик в курточке и штанах из поношенного черного сукна, привлекавший внимание необыкновенной величиною своих глаз. Они были выпуклые и так широко раскрыты, что вы испытывали беспокойство, удержатся ли они в своих орбитах. Выслушав мальчика, мистер Брефф попросил дам извинить нас, если мы не проводим их на Портлэнд-плейс. Я едва успел пообещать Рэчель вернуться и рассказать все, что случится, как мистер Брефф схватил меня за руку и торопливо потащил в кэб. Мальчик с огромными глазами сел на козлы возле извозчика, и кэб покатился по направлению к Ломбард-стрит.
   -- Известия из банка? -- спросил я, когда мы тронулись.
   -- Известия о мистере Люкере, -- ответил мистер Брефф. -- Час назад видели, как он выехал из своего дома в Лэмбете, в кэбе, вместе с двумя людьми, в которых мои люди узнали переодетых полицейских офицеров. Если страх перед индусами заставил мистера Люкера принять меры предосторожности, то вывод довольно ясен. Он едет забирать из банка алмаз.
   -- А мы едем в банк посмотреть, что выйдет из этого?
   -- Да, или услышать, что вышло, если уже все будет кончено к этому времени. Вы обратили внимание на мальчика -- того, что сидит на козлах?
   -- Я обратил внимание на его глаза.
   Мистер Брефф засмеялся.
   -- У меня в конторе зовут этого бедного мальчика Гусберри [крыжовник (англ.)]. Он служит у меня рассыльным, и желал бы я, чтобы на моих клерков, давших ему это прозвище, можно было положиться так же, как на пего. Гусберри один из самых хитрых мальчишек в Лондоне, мистер Блэк, несмотря на его глаза.
   Было без двадцати минут пять, когда мы подъехали к банку на Ломбард-стрит, Гусберри пытливо взглянул на своего хозяина, когда отворил дверцу кэба.
   -- Ты тоже хочешь войти? -- ласково спросил мистер Брефф. -- Ступай же и не отходи от меня до дальнейших распоряжений. Он проворен, как молния, -- шепнул мне мистер Брефф. -- Двух слов достаточно для Гусберри там, где для другого мальчика понадобилось бы двадцать.
   Мы вошли. Первая контора, с длинным прилавком, за которым сидели кассиры, была полна народа; все ожидали своей очереди получить или уплатить деньги, прежде чем банк закроется в пять часов.
   Два человека из толпы подошли к мистеру Бреффу, как только он вошел.
   -- Ну? -- спросил стряпчий. -- Видели его?
   -- Он прошел здесь мимо нас полчаса назад, сэр, во внутреннюю контору.
   -- Он еще не выходил оттуда?
   -- Нет еще, сэр.
   Мистер Брефф обернулся ко мне.
   -- Подождем, -- сказал он.
   Тщетно искал я глазами в толпе трех индусов. Их нигде не было видно. Единственный человек с на редкость смуглым лицом был высокий мужчина в лоцманской одежде и в круглой шляпе, похожий на моряка. Неужели это один из них, переодетый моряком? Не может быть! Мужчина этот был выше всех индусов, а лицо его, там, где оно не было закрыто косматой черной бородой, было вдвое шире лица любого из них.
   -- Должно быть, они имеют тут своего шпиона, -- сказал мистер Брефф, в свою очередь взглянув на смуглого моряка, -- и может быть, он -- этот самый и есть!
   Прежде чем он успел произнести еще что-нибудь, его почтительно потянул за фалду сюртука мальчик с огромными глазами. Мистер Брефф посмотрел туда, куда смотрел мальчик.
   -- Шш! -- сказал он. -- Вот мистер Люкер!
   Из внутренних отделений банка вышел ростовщик, а за ним два полицейских из его охраны, в штатской одежде.
   -- Не теряйте его из вида, -- шепнул Брефф. -- Если он передаст кому-нибудь алмаз, то передаст его здесь.
   Не замечая никого из нас, мистер Люкер медленно пробирался к двери то в густой, то в редеющей толпе. Я ясно видел, как рука его шевельнулась, когда он прошел мимо низенького плотного человека в приличном темно-сером костюме. Человек этот слегка вздрогнул и посмотрел ему вслед. Мистер Люкер медленно пробирался сквозь толпу. В дверях полицейские стали по обе стороны от него. За всеми тремя шел теперь один из двух людей мистера Бреффа, и я более уже не видел никого из них.
   Я оглянулся на стряпчего, а потом бросил многозначительный взгляд на человека в темно-сером костюме.
   -- Да, -- шепнул мне мистер Брефф, -- я тоже заметил это!
   Он обернулся, отыскивая другого своего человека. Но того нигде не было видно. Он оглянулся назад, отыскивая мальчика. Но Гусберри тоже исчез.
   -- Черт побери! Что это значит? -- сердито сказал мистер Брефф. -- Оба оставили нас в то время, когда более всего нужны нам.
   Пришла очередь человека в темно-сером костюме занять место у прилавка. Он оплатил чек, получил расписку и повернулся, чтобы уйти.
   -- Как теперь быть? -- спросил мистер Брефф. -- Мы не можем унизить себя до того, чтобы идти за ним следом.
   -- Я могу! -- ответил я. -- Я не потеряю этого человека из виду и за десять тысяч фунтов!
   -- В таком случае, -- ответил мистер Брефф, -- я не потеряю из виду вас и за вдвое большую сумму. Прекрасное занятие для человека в моем положении! -- пробормотал он про себя, когда мы оба вышли вслед за незнакомцем из банка. -- Ради бога не говорите об этом никому! Я погибну, если об этом станет известно.
   Человек в сером костюме сел в омнибус, ехавший в западную часть Лондона.
   Мы сели вслед за ним. Мистер Брефф сохранил еще следы юности. Я положительно утверждаю это: когда он сел в омнибус, он покраснел.
   Человек в сером костюме остановил омнибус и вышел на Оксфорд-стрит. Мы снова двинулись за ним. Он вошел в аптеку.
   Мистер Брефф вздрогнул.
   -- Мой аптекарь, -- сказал он. -- Боюсь, что мы сделали ошибку!
   Мы вошли в аптеку. Мистер Брефф обменялся с ее хозяином несколькими словами по секрету и с вытянутым лицом опять присоединился ко мне.
   -- Это делает нам большую честь, -- сказал он, взяв меня за руку и выводя из аптеки. -- Хоть это служит утешением!
   -- Что именно делает нам честь? -- спросил я.
   -- То, мистер Блэк, что мы оба самые плохие сыщики-любители, когда-либо подвизавшиеся на этом поприще. Человек в сером костюме служит у аптекаря тридцать лет. Он был послан в банк заплатить деньги по счету его хозяина, и он знает о Лунном камне не более новорожденного младенца.
   Я спросил, что теперь делать.
   -- Вернемся ко мне в контору, -- сказал мистер Брефф, -- Гусберри и другой мой человек, очевидно, преследовали кого-нибудь другого. Будем надеяться, что хоть у них-то, по крайней мере, зоркие глаза.
   Когда мы доехали до конторы мистера Бреффа, второй его человек был уже там. Он ждал нас более четверти часа.
   -- Ну, -- спросил мистер Брефф, -- какие у вас новости?
   -- С сожалением должен сказать, сэр, я сделал ошибку. Я готов был присягнуть, что увидел, как мистер Люкер передал что-то пожилому джентльмену в светлом пальто. Пожилой джентльмен оказался, сэр, весьма почтенным торговцем железными товарами в Истчипе.
   -- Где Гусберри? -- безропотно спросил мистер Брефф.
   Человек вытаращил глаза.
   -- Не знаю, сэр. Я не видел его с тех пор, как вышел из банка.
   Мистер Брефф отпустил его.
   -- Одно из двух, -- сказал он мне, -- или Гусберри убежал, или он следит за кем-нибудь по собственному почину. Что вы скажете о том, чтобы пообедать здесь, со мной, на случай, если мальчик вернется через час или два? У меня есть хорошее вино в погребе, и мы можем взять кусок баранины из кофейной.
   Мы пообедали в конторе мистера Бреффа. Прежде чем убрали скатерть, нам было доложено, что какой-то человек хочет поговорить со стряпчим. Был ли это Гусберри? Нет, это оказался человек, посланный следить за мистером Люкером, когда тот вышел из банка.
   Донесение и на этот раз не представляло ни малейшего интереса. Мистер Люкер вернулся домой и там отпустил свою охрану. Он больше не выходил. В сумерки ставни его дома были закрыты и дверь заперта на засов. Улицу перед домом и аллею позади дома тщательно охраняли. Никаких следов индусов нигде не было видно, никто не шатался около дома. Сообщив эти факты, человек пожелал узнать, не будет ли дальнейших приказаний. Мистер Брефф отпустил его на ночь.
   Мы прождали мальчика еще полчаса, и прождали напрасно. Мистеру Бреффу пора было ехать в Хэмпстед, а мне вернуться к Рэчель на Портлэнд-плейс. Я оставил свою карточку у конторского сторожа, написав на ней, что буду у себя на квартире в половине одиннадцатого вечером. Эту карточку я поручил передать Гусберри, если мальчик вернется.
   Есть люди, умеющие никогда не опаздывать к назначенному сроку, другие имеют свойство опаздывать. Я принадлежу к числу этих последних. Прибавьте к этому, что я провел вечер на Портлэнд-плейс, сидя на одном диване с Рэчель, в комнате длиною в сорок футов, на дальнем конце которой сидела миссис Мерридью. Удивит ли кого-нибудь, что я вернулся домой в половине первого вместо половины одиннадцатого? Если да, то у такого человека нет сердца! И как горячо надеюсь я, что мне никогда не придется встретиться с таким человеком!
   Слуга мой подал мне бумажку, когда отворил мне дверь. Я прочел слова, написанные четким почерком юриста:
   "С вашего позволения, сэр, мне ужасно хочется спать. Я приду опять завтра утром в десятом часу".
   Из расспросов выяснилось, что мальчик с необыкновенными глазами приходил, показал мою карточку, ждал около часа, то и дело засыпал и снова просыпался, потом написал мне несколько слов и ушел домой, с важным видом сообщив слуге, что "он никуда не годится, если не выспится ночью".
   На следующее утро в десять часов я был готов принять своего посетителя. В половине десятого я услышал шаги за дверью.
   -- Войдите, Гусберри! -- закричал я.
   -- Благодарю вас, сэр, -- ответил серьезный и меланхолический голос.
   Дверь отворилась. Я вскочил и очутился лицом к лицу -- с сыщиком Каффом.
   -- Я вздумал заглянуть сюда, мистер Блэк, на случай, если вы в Лондоне, прежде чем написать вам в Йоркшир, -- сказал сыщик.
   Я предложил ему позавтракать. Деревенский житель просто обиделся. Он завтракал в половине седьмого, а ложился спать с курами и петухами.
   -- Я только вчера вечером вернулся из Ирландии, -- сказал сыщик, приступая к деловой цели своего посещения с обычным своим невозмутимым видом. -- И прежде чем лечь спать, прочел ваше письмо, рассказавшее мне обо всем, что случилось после того, как мое следствие по поводу алмаза прекратилось в прошлом году. Мне остается сказать только одно. Я совершенно не понял дела. Не берусь утверждать, смог ли бы другой на моем месте увидеть вещи в их настоящем свете. Но это не изменяет фактов. Сознаюсь, что я напутал. Это была не первая путаница, мистер Блэк, в моей полицейской карьере! Только в книгах сыщики никогда не делают ошибок.
   -- Вы приехали как раз в такое время, когда сможете исправить свою репутацию, -- сказал я.
   -- Извините, мистер Блэк, -- возразил сыщик, -- теперь, когда я вышел в отставку, я ни на грош не забочусь о своей репутации. Я покончил со своей репутацией, слава богу! Я приехал сюда, сэр, из уважения к памяти леди Вериндер, которая была так щедра ко мне. Я вернусь к своей прежней профессии, если понадоблюсь вам и если вы полагаетесь на меня, именно по этой, а не по какой другой причине. Мне не нужно от вас ни единого фартинга. Это вопрос чести для меня. Теперь скажите, мистер Блэк, в каком положении находится дело сейчас, после того как вы писали мне.
   Я рассказал ему об опыте с опиумом и о том, что случилось в банке на Ломбард-стрит. Он был поражен опытом, -- в его практике это было нечто совершенно новое. Особенно заинтересовался он предположениями Эзры Дженнингса насчет того, что я сделал с алмазом после того, как вышел из гостиной Рэчель.
   -- Я не согласен с мистером Дженнингсом, что вы спрятали Лунный камень, -- сказал сыщик Кафф, -- но я согласен с ним, что вы должны были отнести его к себе в комнату.
   -- Хорошо! А что же случилось потом? -- спросил я.
   -- Вы лично не имеете никакого подозрения о том, что случилось, сэр?
   -- Решительно никакого.
   -- И мистер Брефф не подозревает?
   -- Не больше, чем я.
   Сыщик Кафф встал и подошел к письменному столу. Он вернулся с запечатанным письмом. На нем стояло "секретно", и оно было адресовано мне, а в углу была подпись сыщика.
   -- Я подозревал в прошлом году не то лицо, -- сказал он, -- может быть, и сейчас подозреваю не того. Подождите распечатывать конверт, мистер Блэк, пока не узнаете правды, а тогда сравните имя виновного с тем именем, которое я написал в этом запечатанном письме.
   Я положил письмо в карман, а потом спросил его мнение о мерах, которые мы приняли в банке.
   -- Отличные меры, сэр, -- ответил Кафф, -- это именно то, что следовало сделать. Но, кроме Люкера, следовало присматривать и за другим человеком.
   -- Названным в письме, которое вы отдали мне?
   -- Да, мистер Блэк, за человеком, названным в этом письме. Теперь уже нечего делать. Я кое-что предложу вам и мистеру Бреффу, сэр, когда наступит время. А сейчас подождем и посмотрим, не скажет ли нам чего-нибудь нового мальчик.
   Было около десяти часов, а Гусберри все еще не являлся. Кафф заговорил о других вещах. Он спросил о своем старом друге Беттередже и своем старом враге садовнике. Через минуту он перешел бы от них к своим любимым розам, если б слуга мой не прервал нас, доложив, что мальчик ждет внизу.
   Когда Гусберри ввели в комнату, он остановился на пороге и недоверчиво уставился на человека, находившегося со мною. Я подозвал мальчика к себе.
   -- Ты можешь говорить при этом господине, -- сказал я, -- он здесь как раз для того, чтобы помочь мне, и он знает все, что случилось. Сыщик Кафф, -- прибавил я, -- ото мальчик из конторы мистера Бреффа.
   В современном цивилизованном мире знаменитость, -- какого бы она ни была рода, -- это рычаг, двигающий всем. Слава знаменитого Каффа дошла даже до ушей маленького Гусберри. Бойкие глаза мальчика до того выкатились, когда я назвал прославленное имя, что я подумал: уж не выпадут ли они на ковер.
   -- Поди сюда, мой милый, -- сказал сыщик, -- и давай-ка послушаем, что ты нам расскажешь.
   Внимание великого человека, героя многочисленных нашумевших в каждой лондонской конторе историй, словно околдовало мальчика. Он вытянулся перед сыщиком Каффом и заложил руки за спину, как новобранец, сдающий экзамен.
   -- Твое имя? -- спросил сыщик, начиная допрос по всем правилам.
   -- Октавиус Гай, -- ответил мальчик. -- В конторе меня называют Гусберри из-за моих глаз.
   -- Октавиус Гай, иначе Гусберри, -- продолжал сыщик с чрезвычайной серьезностью. -- Тебя хватились вчера в банке. Где ты был?
   -- С вашего позволения, сэр, я следил за одним человеком.
   -- Кто это такой?
   -- Высокий мужчина, сэр, с большой черной бородой, одетый, как моряк.
   -- Я помню этого человека! -- перебил я. -- Мы с мистером Бреффом сочли его шпионом, подосланным индусами.
   На сыщика Каффа, по-видимому, не произвели большого впечатления наши предположения. Он продолжал допрашивать Гусберри.
   -- Почему ты следил за этим моряком? -- спросил он.
   -- С вашего позволения, сэр, мистер Брефф желал знать, не передаст ли чего-нибудь мистер Люкер кому-нибудь по выходе из банка. Я видел, как мистер Люкер передал что-то моряку с черной бородой.
   -- Почему ты не сказал мистеру Бреффу то, что ты увидел?
   -- Я не успел никому сказать об этом, сэр, моряк вышел очень быстро.
   -- А ты побежал за ним?
   -- Да, сэр.
   -- Гусберри, -- сказал сыщик, гладя его по голове, -- у тебя есть кое-что в голове -- и это не хлопчатая бумага. Я очень доволен тобой до сих пор.
   Мальчик покраснел от удовольствия. Сыщик Кафф продолжал:
   -- Ну, что же сделал моряк, когда он вышел на улицу?
   -- Взял кэб, сэр.
   -- А ты что сделал?
   -- Бежал сзади.
   Прежде чем сыщик успел задать еще вопрос, вошел новый посетитель -- главный клерк из конторы мистера Бреффа.
   Чувствуя, как важно не прерывать допрос мистера Каффа, я принял клерка в соседней комнате. Он пришел с дурными вестями от своего хозяина. Волнение и суета последних двух дней оказались не под силу мистеру Бреффу. Он проснулся в это утро с приступом подагры и не мог выйти из своей комнаты в Хэмпстеде, а при настоящем критическом положении наших дел очень тревожился, что оставил меня без совета и помощи опытного человека. Главный клерк получил приказание оставаться в моем распоряжении и готов был приложить все силы, чтобы заменить мистера Бреффа.
   Я тотчас, чтобы успокоить старика, написал ому о приезде сыщика Каффа, прибавив, что Гусберри расспрашивают в эту минуту, и обещая уведомить мистера Бреффа, лично или письменно, о том, что может случиться днем. Отправив клерка в Хэмпстед с моим письмом, я вернулся в комнату и увидел, что сыщик Кафф, стоя у камина, собирается позвонить в колокольчик.
   -- Извините меня, мистер Блэк, -- сказал сыщик, -- я только что хотел послать к вам слугу, сообщить, что хочу говорить с вами. У меня не осталось ни малейшего сомнения, что этот мальчик, -- славный мальчик, -- прибавил он, гладя Гусберри по голове, -- следил именно за тем, за кем нужно. Драгоценное время было потеряно, сэр, из-за того, что вы, к несчастью, не были дома в половине одиннадцатого вчера вечером. Теперь остается только немедленно послать за кэбом.
   Через пять минут сыщ и поняли бы, на что я намекаю. Далѣе, читая съ нѣкоторымъ вниманіемъ, вы дошли бы до предложенія, которое я хотѣла вамъ сдѣлать,-- тайнаго (на слова, замѣтьте, не было бы сказано въявь даже между нами!) предложенія займа такой значительной суммы, какую только можно достать. И я достала бы! воскликнула она, снова вспыхивая румянцемъ и снова взглянувъ на меня:-- я сама заложила бы алмазъ, еслибы не могла достать денегъ инымъ путемъ! Въ такихъ выраженіяхъ я, и написала къ вамъ. Погоиате, мало того. Я устроила такъ, чтобы Пенелопа отдала вамъ письмо, когда возлѣ васъ никого не будетъ. Я намѣревалась запереться въ своей спальнѣ и отворить гостиную на все утро. Я надѣялась, отъ всего сердце, отъ всей души надѣялась, что вы воспользуетесь случаемъ и тайно положите алмазъ обратно въ ящикъ.
   Я попробовалъ заговорить. Она остановила меня нетерпѣливымъ движеніемъ руки. Ощущенія ея такъ быстро мѣнялись, что гнѣвъ уже снова закипалъ въ ней. Она встала съ кресла и подошла ко мнѣ.
   -- Знаю, что вы хотите сказать, продолжала она;-- вы хотите опять напомнить мнѣ, что не получали моего письма. Это вотъ почему: я изорвала его.
   -- По какой причинѣ? спросилъ я.
   -- По самой уважительной. Я предпочла скорѣе разорвать его чѣмъ бросить такому человѣку какъ вы! Какова была первая вѣсть, дошедшая до меня поутру? Что я услыхала именно въ то самое время, когда мои замыселъ созрѣлъ? Я узнала, что вы -- вы!!! -- первый обратились къ полиціи. Вы были дѣятелемъ, начинателемъ; вы болѣе всѣхъ хлопотали о розыскѣ драгоцѣнности! Вы простирали свою смѣлость до того, что желали переговорить со мной о пропажѣ алмаза, того алмаза, который сами украли, того алмаза, что все это время былъ въ вашихъ рукахъ! Послѣ этого доказательства вашего отвратительнаго лукавства и хитрости, я разорвала письмо. Но и тогда,-- въ то время какъ меня до бѣшенства доводили пытливые разспросы полицейскаго, присланнаго вами, и тогда въ умѣ моемъ тяготѣло что-то роковое, не дозволявшее мнѣ выдать васъ. Я оказала себѣ: "онъ игралъ низкую комедію предъ всѣми домашними. Посмотримъ, сыграетъ ли онъ ее предо мной." Кто-то сказалъ мнѣ, что вы на террасѣ. Я заставила себя глядѣть на васъ и говорить съ вами. Вы забыли что я вамъ говорила тогда?
   Я могъ бы отвѣтить, что помню все до единаго слова. Но къ чему бы послужилъ этотъ отвѣтъ въ такую минуту? Могъ ли я сказать ей, что слова ея удивили меня, огорчили, выказали мнѣ ее въ состояніи опаснаго нервнаго раздраженія, и даже возбудили во мнѣ минутное сомнѣніе, точно ли пропажа алмаза составляетъ для нея такую же тайну какъ и для всѣхъ насъ, но что я не видалъ въ нихъ ни проблеска дѣйствительной правды? Не имѣя ни малѣйшаго доказательства для возстановленія своей невинности, могъ ли я увѣрить ее, что я менѣе всякаго посторонняго человѣка догадывался объ истинномъ смыслѣ ея словъ, сказанныхъ мнѣ на террасѣ?
   -- Можетъ-быть, вамъ удобнѣе забыть это; мнѣ -- приличнѣе вспомнить, продолжала она:-- я знаю что я говорила, потому что обдумала это про себя прежде чѣмъ сказать. Я давала вамъ возможность за возможностью сознаться въ правдѣ. Я ничего не пропустила изъ того, что могла сказать, и развѣ только прямо не сказала вамъ, что знаю какъ вы совершили кражу. А вы, вмѣсто всякаго отвѣта, поглядѣла на меня съ видомъ удивленія, и невинности въ лукавомъ лицѣ, точь-въ-точь какъ смотрѣли на меня сегодня, какъ и теперь смотрите! Въ то утро я разсталась съ вами, узнавъ наконецъ, что вы такое была и есть,-- самый низкій изъ всѣхъ негодяевъ.
   -- Еслибы вы въ то время высказалась, Рахиль, вы могли бы разстаться со мной, зная, что жестоко оскорбили невиннаго.
   -- Еслибъ я высказалась предъ другими, возразила она съ новымъ взрывомъ негодованія:-- вы были бы опозорены на всю жизнь! Еслибъ я высказалась наединѣ съ вами, вы бы отвергли это, какъ и теперь отвергаете! Не думаете ли вы, что я бы вамъ повѣрила? Развѣ задумается солгать человѣкъ, сдѣлавшій то, что вы сдѣлали на моихъ глазахъ, а потомъ поступившій такъ, какъ вы поступили при мнѣ? Повторяю вамъ, я ужаснулась вашей лжи послѣ ужаса при видѣ вашего воровства. Вы говорите объ этомъ какъ о недоразумѣніи, которое можно разсѣять нѣсколькими словами! Ну, вотъ конецъ недоразумѣнію. Что же, дѣло поправлено? Дѣло остается совершенно попрежнему. Теперь я вамъ не вѣрю! Не вѣрю тому что вы нашли шлафрокъ, не вѣрю въ письмо Розанны Сперманъ, не вѣрю ни слову изъ того что вы говорили. Вы украли его,-- я это видѣла! Вы притворялись, будто помогаете полиціи,-- я это видѣла! Вы заложили алмазъ лондонскому ростовщику,-- я въ этомъ увѣрена! Вы набросили подозрѣніе въ вашемъ позорномъ дѣлѣ (благодаря моему молчанію) на человѣка невиннаго! Вы на другое утро бѣжали съ своею покражей на континентъ! Послѣ всѣхъ этихъ низостей оставалось лишь одно что вы могли еще сдѣлать: это придти сюда съ послѣднею ложью на устахъ,-- придти сюда и сказать мнѣ, что я была несправедлива къ вамъ!
   Останься я еще хоть на минуту, какъ знать, не вырвались ли бы у меня такія слова, о которыхъ въ послѣдствіи я сталъ бы вспоминать съ тщетнымъ раскаяніемъ и сожалѣніемъ. Я прошелъ мимо нея и вторично отворилъ дверь. И она вторично, съ бѣшеною назойливостью раздраженной женщины, схватила меня за руку и преградила мнѣ дорогу.
   -- Пустите меня, Рахиль! сказалъ я:-- право лучше будетъ для насъ обоихъ. Пустите.
   Истерическое волненіе колыхало ея грудь; ускоренное, судорожное дыханіе почти касалось моего лица, въ то время какъ она удерживала меня возлѣ двери.
   -- Зачѣмъ вы пришли сюда? упорствовала она въ отчаяніи.-- Повторяю вамъ, зачѣмъ вы сюда пришли? Не боитесь ли вы что я васъ выдамъ? Теперь, когда вы стали богатымъ человѣкомъ, когда у васъ есть положеніе въ свѣтѣ, когда вы можете жениться на лучшей изъ всѣхъ здѣшнихъ женщинъ,-- не боитесь ли вы, что я скажу то, чего не говорила до сихъ поръ никому кромѣ васъ? . Я не могу это сказать! Не могу выдать васъ! Если можно быть хуже васъ, то я хуже васъ самихъ!
   Она разразилась рыданіемъ и слезами. Она гнѣвно старалась подавить ихъ и все крѣпче держала меня.
   -- Я не могу вырвать васъ изъ своего сердца, сказала она:-- даже теперь можете расчитыватъ на постыдную, безсильную слабость!
   Она внезапно выпустила меня, покинула рука и безумно заломила ихъ въ воздухѣ.
   -- Ни одна женщина въ мірѣ не рѣшилась бы позорить себя прикосновеніемъ къ нему! воскликнула она:-- Боже мой! я презираю себя болѣе чѣмъ его самого!
   Слезы невольно рвались у меня изъ глазъ, ужасъ этого положеніи становился невыносимымъ.
   -- Вы однако узнаете какъ несправедливо оскорбила меня, оказалъ я:-- или мы никогда болѣе не увидимся!
   Съ этими словами я оставилъ ее. Она вскочила съ кресла, на которое бросилась за минуту предъ тѣмъ; она встала, благородная душа, и послѣдовала за мной въ другую комнату, провожая словомъ милосердія на прощанье.
   -- Франклинъ! сказала она:-- я прощаю васъ! О, Франклинъ, Франклинъ! Мы никогда больше не увидимся. Скажите, что вы меня прощаете!
   Я обернулся, и она могла видѣть въ лицѣ моемъ это и уже не въ состояніи говорить, обернулся, махнулъ рукой и едва разглядѣлъ ее въ туманѣ, какъ призракъ, сквозь одолѣвшія меня слезы. Мигъ спустя невыносимая горечь миновала. Я опять очутился въ саду и уже не видѣлъ, не слыхалъ ея.
   

VIII.

   Поздно вечеромъ ко мнѣ на квартиру неожиданно зашелъ мистеръ Броффъ.
   Обращеніе адвоката замѣтно перемѣнилось. Оно утратило обычную развязность и живость. Онъ первый разъ въ жизни молча пожалъ мнѣ руку.
   -- Вы ѣдете обратно въ Гампстедъ? сказалъ я первое, что пришло въ голову.
   -- Я только что изъ Гампетеда, отвѣтилъ онъ: -- мнѣ извѣстно, мистеръ Франклинъ, что вы наконецъ добились правды. Но, говоря откровенно, еслибъ я могъ предвидѣть, чего это будетъ стоить, а предпочелъ бы оставить васъ въ невѣдѣніи.
   -- Вы видѣли Рахиль?
   -- Я зашелъ къ вамъ, проводивъ ее назадъ въ Портлендъ-Плесъ; отпустить ее одну въ экипажѣ не было возможности. Принимая во вниманіе, что вы видѣлись съ нею въ моемъ домѣ и съ моего позволенія, я почти не могу считать васъ виновнымъ въ томъ потрясеніи, которое произвело въ ней это несчастное свиданіе. Въ моей власти лишь позаботиться о томъ, чтобъ эта бѣда не повторялась. Она молода, въ ней много рѣшимости, время и покой помогутъ ей оправиться. Я хочу быть увѣреннымъ, что вы ничѣмъ не помѣшаете ей выздоровленію. Могу ли разчитывать на то, что вы не станете добиваться вторичнаго свиданія съ ней,-- по крайней мѣрѣ безъ моего согласія и одобренія?
   -- Послѣ того что она выстрадала, и послѣ того что я самъ выстрадалъ, сказалъ я,-- можете положиться на меня.
   -- Вы обѣщаете?
   -- Обѣщаю.
   Это, повидимому, облегчило мистера Броффа. Онъ отложилъ шляпу и придвинулъ свое кресло поближе къ моему.
   -- Ну, это рѣшено! сказалъ онъ:-- теперь о будущемъ,-- я разумѣю ваше будущее. По-моему, результатъ необычайнаго оборота, который приняло теперь это дѣло, въ краткихъ словахъ вотъ каковъ: прежде всего, мы увѣрены, что Рахиль сказала вамъ всю правду и какъ нельзя болѣе откровенно. Вовторыхъ,-- хотя мы и знаемъ, что тутъ должна быть какая-то ужасная ошибка,-- едва ли можно осуждать ее за то, что она считаетъ васъ виновнымъ, основываясь на свидѣтельствѣ собственныхъ глазъ, подкрѣпляемомъ обстоятельствами, которыя, повидимому, неопровержимо говорятъ противъ васъ.
   Тутъ я прервалъ его.
   -- Я не осуждаю Рахили, оказалъ я;-- я только сожалѣю, что она не могла заставить себя высказаться яснѣе въ то время.
   -- Это все равно что жалѣть, зачѣмъ она -- Рахиль, а не другая, возразилъ мистеръ Броффъ.-- Но даже, и въ такомъ случаѣ я сомнѣваюсь, чтобы дѣвушка, нѣсколько деликатная, и желавшая выйдти за васъ замужъ, смогла сказать вамъ въ лицо что вы воръ. Какъ бы то ни было, это не въ характерѣ Рахили. Въ дѣлѣ вовсе не похожемъ на ваше, которое, впрочемъ, поставило ее въ положеніе нѣсколько сходное съ теперешнимъ относительно васъ, она, какъ мнѣ извѣстно, руководствовалась тѣми же побужденіями, который обусловила ея поступокъ съ вами. Кромѣ того, какъ она говорила мнѣ сегодня по дорогѣ въ городъ, еслибъ она въ то время и ясно высказалась, то все-таки не повѣрили бы вашему отрицанію, точно такъ же какъ не вѣрить ему теперь. Что вы на это отвѣтите? Тутъ нечего отвѣчать. Ну! Полно! Мой взглядъ на это дѣло, мистеръ Франклинъ, оказался совершенно ложнымъ, согласенъ,-- но въ теперешнихъ обстоятельствахъ совѣтъ мой все-таки можетъ пригодиться. Я вамъ откровенно скажу, что мы будемъ напрасно тратить время и безъ всякой пользы ломать себѣ голову, если захотимъ возвращаться къ прошлому и разматывать эту страшную путаницу съ самаго начала. Закроемъ же глаза рѣшительно на все случившееся прошлый годъ въ деревенскомъ домѣ леди Вериндеръ; и отъ того, чего нельзя развѣдать въ прошломъ, обратимся къ тому, что можно открыть въ будущемъ.
   -- Вы вѣрно забываете, сказалъ я: -- что все дѣло существеннѣйшемъ образомъ заключается въ прошломъ, по крайней мѣрѣ насколько и въ немъ замѣшавъ?
   -- Вотъ что вы мнѣ скажите, возразилъ мистеръ Броффъ:-- въ чемъ всѣ бѣда-то, въ Лунномъ камнѣ или нѣтъ?
   -- Конечно, въ Лунномъ камнѣ.
   -- Очень хорошо. Что же, по вашему мнѣнію, сдѣлали съ Луннымъ камнемъ, провезя его въ Лондонъ?
   -- Заложили его мистеру Локеру.
   -- Мы знаемъ, что не вы его заложили. Знаемъ ли мы кто именно?
   -- Нѣтъ.
   -- А гдѣ теперь Лунный камень, по вашему мнѣнію?
   -- Сданъ подъ сохраненіе банкирамъ мистера Локера.
   -- Точно такъ. Ну, слушайте же. У насъ теперь іюнь мѣсяцъ. Къ концу его (я не могу въ точности опредѣлить дня), будетъ годъ съ тѣхъ поръ какъ, по нашему мнѣнію, алмазъ заложенъ. По меньшей мѣрѣ вѣроятно, что заложившее это лицо можетъ приготовиться къ выкупу его по прошествіи года. Если оно выкупитъ его, то мистеръ Локеръ, по условію, долженъ будетъ лично принять его изъ рукъ банкира. Въ такомъ случаѣ я предлагаю въ концѣ настоящаго мѣсяца поставить у банка вѣстовыхъ и развѣдать, кому именно мистеръ Локеръ передастъ Лунный камень. Понимаете ли теперь?
   Я согласился (нѣсколько неохотно), что мысль эта во всякомъ случаѣ нова.
   -- Мысль эта на половину принадлежитъ мистеру Мортвету, оказалъ мистеръ Броффъ:-- она, пожалуй, никогда бы не пришла мнѣ въ голову, не будь у насъ въ то время извѣстнаго разговора. Если мистеръ Мортветъ не ошибается, Индѣйцы, вѣроятно, тоже будутъ высматривать у банка къ концу мѣсяца,-- и очень можетъ быть, что изъ этого выйдетъ кое-что серіозное. Что именно выйдетъ, до этого намъ съ вами дѣла нѣтъ,-- если только оно не поможетъ намъ захватить таинственнаго незнакомца, заложившаго алмазъ. Это лицо, повѣрьте мнѣ, виновно (хотя я не беру на себя рѣшать какъ именно) въ теперешнемъ нашемъ положеніи; и только это лицо можетъ возстановить васъ въ Рахилиномъ уваженіи.
   -- Не смѣю отвергать, сказалъ я,-- что предлагаемый вами планъ разрѣшаетъ затрудненіе весьма смѣлымъ, остроумнымъ и новымъ способомъ. Но....
   -- Но вы хотите что-то возразить?
   -- Да. Мое возраженіе состоитъ въ томъ, что онъ заставляетъ васъ ждать.
   -- Согласенъ. По моему разчету, вамъ слѣдуетъ подождать недѣли двѣ или около того. Развѣ это такъ долго?
   -- Это цѣлый вѣкъ, мистеръ Броффъ, въ моемъ положеніи. Мнѣ просто невыносимо станетъ самое существованіе, если я тотчасъ не предприму чего-нибудь для оправданія своей личности.
   -- Ладно, ладно, я понимаю это. А вы ужь обдумали что можете сдѣлать?
   -- Я хотѣлъ посовѣтоваться съ приставомъ Коффомъ.
   -- Онъ вышелъ изъ полиціи. Вы напрасно надѣетесь на его помощь.
   -- Я знаю гдѣ онъ живетъ; отчего не попытаться?
   -- Попробуйте, сказалъ мистеръ Броффъ, съ минуту подумавъ:-- дѣло приняло такой необычайный надъ послѣ пристава Коффа, что вы можете оживить въ немъ интересъ къ слѣдствію. Попробуйте, и увѣдомьте меня о результатѣ. А между тѣмъ, продолжалъ онъ, вставая,-- если вы ничего не развѣдаете къ концу мѣсяца, могу ли я попробовать, съ своей стороны, нельзя ли чего сдѣлать, поставивъ вѣстовыхъ у банки?
   -- Разумѣется, отвѣтилъ я: -- если только я до того времени не освобожу васъ отъ необходимости производитъ опытъ?
   Мистеръ Броффъ улыбнулся, и взялъ свою шляпу.
   -- Скажите приставу Коффу, возразилъ онъ:-- что, по-моему, открытіе истины зависитъ отъ открытія того лица, которое заложило алмазъ; и сообщите мнѣ что на это скажетъ опытность пристава.
   Такъ мы разсталась въ тотъ вечеръ. На другой день, рано поутру, я отправился въ миленькій городокъ Доркингъ, мѣсто отдохновенія пристава Коффа, указанное мнѣ Бетереджемъ.
   Разспросивъ въ гостиницѣ, я получалъ надлежащія свѣдѣнія о томъ какъ найдти коттеджъ пристава. Онъ стоялъ на проселочной дорогѣ, невдалекѣ отъ города, пріютясь посреди облегающаго его садика, защищеннаго сзади и сбоковъ арочною, кирпичною стѣной, и спереди высокою живою изгородью. Ярко-раскрашенныя рѣшетчатыя ворота была заперты. Позвонивъ въ колокольчикъ, я заглянулъ сквозь рѣшетку и увидалъ повсюду любимый цвѣтокъ великаго Коффа, въ саду, на крыльцѣ, подъ окнами. Вдали отъ преступленій и тайнъ большаго города, знаменитый ловецъ воровъ доживалъ сибаратомъ послѣдніе годы жизни, покоясь вы розахъ!
   Прилично одѣтая пожилая женщина отворила мнѣ ворота и сразу разрушила всѣ надежды, какія я питалъ на помощь пристава Коффа. Онъ только вчера выѣхалъ въ Ирландію.
   -- Что же, онъ по дѣлу туда поѣхалъ? спросилъ я.
   Женщина улыбнулась.
   -- У него теперь одно дѣло, сэръ, сказала она -- это розы. Садовникъ какого-то ирландскаго вельможи нашелъ новый способъ выращивать розы,-- вотъ мистеръ Коффъ и поѣхалъ разузнать.
   -- Извѣстно вамъ когда онъ вернется?
   -- Навѣрно нельзя ожидать, сэръ. Мистеръ Коффъ говорилъ, что можетъ вернуться тотчасъ же, или пробыть нѣсколько времени, смотря по тому, покажется ли ему новое открытіе стоящимъ того чтобы имъ позаняться. Если вамъ угодно оставить ему записку, я поберегу ее до его пріѣзда.
   Я подалъ ей свою карточку, предварительно написавъ на ней карандашомъ. "Имѣю кое-что сообщить о Лунномъ камнѣ. Увѣдомьте меня тотчасъ по пріѣздѣ." Послѣ этого ничего не оставалось болѣе, какъ покориться силѣ обстоятельствъ и вернуться въ Лондонъ.
   При раздраженномъ состояніи моего ума въ описываемое время, неудачная поѣздка въ коттеджъ пристава только усилила во мнѣ тревожное побужденіе дѣйствовать какъ бы то ни было. Въ день моего возвращенія изъ Доркинга я рѣшился на слѣдующее утро снова попытаться проложить себѣ дорогу, сквозь всѣ препятствія, изъ мрака на свѣтъ.
   Въ какой формѣ должна была проявиться слѣдующая попытка? Будь со мной безцѣнный Бетереджъ, въ то время какъ я обсуждалъ этотъ вопросъ, и знай онъ мои тайныя мысли, онъ объявилъ бы, что на этотъ разъ во мнѣ преобладаетъ нѣмецкая сторона моего характера. Безъ шутокъ, очень можетъ быть, что нѣмецкое воспитаніе обусловило тотъ лабиринтъ безполезныхъ размышленій, въ которомъ я плуталъ. Почти всю ночь просидѣлъ я, куря, и создавая теоріи, одна другой невѣроятнѣе. Когда же заснулъ, то мечты, въ которыя погружался на яву, преслѣдовала меня, и въ грезахъ. Къ утру я проснулся, ощущая въ мозгу нераздѣльную путаницу объективной субъективности съ субъективною объективностью. Этотъ день,-- долженствовавшій быть свидѣтелемъ новой попытки моей къ практическимъ предпріятіямъ,-- я началъ тѣмъ, что усомнился, имѣю ли право (на основаніи частой философіи) считать какой бы то ни было предметъ (въ томъ числѣ и алмазъ) дѣйствительно существующимъ.
   Не могу сказать, долго ли провиталъ бы я въ туманѣ своей метафизики, еслибы мнѣ пришлось выбираться оттуда одному. Но оказалось, что на помощь мнѣ явился случай и благополучно выручилъ меня. Въ это утро я случайно видѣлъ тотъ самый сюртукъ, который былъ на мнѣ въ день моего свиданія съ Рахилью. Отыскивая что-то въ карманахъ, я нашелъ какую-то скомканную бумагу, и вытащивъ ее, увидѣлъ забытое мной письмо Бетереджа.
   Было бы грубо оставить безъ отвѣта письмо добраго стараго друга. Я сѣлъ къ письменному столу и перечелъ письмо.
   Не всегда легко отвѣчать на письма, не заключающія въ себѣ ничего важнаго. Настоящая попытка Бетереджа вступить въ переписку принадлежала именно къ этой категоріи. Помощникъ мистера Канди, онъ же Ездра Дженнингсъ, сказалъ своему хозяину что видѣлъ меня; а мистеръ Канди въ свою очередь желалъ меня видѣть и кое-что передать мнѣ въ слѣдующій разъ, какъ я буду во фризингальскомъ околоткѣ. Въ отвѣтъ на это не стоило тратить бумага. Я сидѣлъ, отъ нечего дѣлать рисуя на память портреты замѣчательнаго помощника мистера Канди на листкѣ бумаги, который хотѣлъ посвятить Бетереджу, какъ вдругъ мнѣ пришло въ голову, что неизбѣжный Ездра Дженнингсъ опять подвертывается мнѣ на пути! Я перебросилъ въ корзину съ ненужными бумагами по крайней мѣрѣ дюжину портретовъ пѣгаго человѣка (во всякомъ случаѣ, волосы выходили замѣчательно похожи), и время отъ времени дописывалъ отвѣть Бетереджу. Письмо цѣликомъ состояло изъ однихъ общихъ мѣстъ, но имѣло на меня превосходное вліяніе. Трудъ изложенія нѣсколькихъ мыслей простымъ англійскимъ языкомъ совершенно разчистилъ мой умъ отъ туманной чепухи, наполнявшей его со вчерашняго дня.
   Посвятивъ себя снова разбору непроницаемой безвыходности моего положенія, я старался разрѣшать всю трудность, изслѣдовавъ ее съ часто-практической точка зрѣнія. Такъ какъ событія незабвенной ночи оставались все еще непонятными, то я старался оглянуться подальше назадъ, припоминая первые часы дня рожденія, отыскивалъ тамъ какого-нибудь обстоятельства, которое помогло бы мнѣ найдти ключъ къ разрѣшенію загадки.
   Не было ли чего-нибудь въ то время, какъ мы съ Рахилью докрашивали дверь? Или позже, когда я поѣхалъ верхомъ во Фризингаллъ, или послѣ того, когда я возвращался съ Годфреемъ Абльвайтомъ и его сестрами? Или еще позднѣе, когда я вручилъ Рахили Лунный камень? Или еще позже, когда гости уже собрались, и мы сѣда за столъ? Память моя; довольно свободно располагала отвѣтами на эту вереницу вопросовъ, пока я не дошелъ до послѣдняго. Оглядываясь на обѣденныя происшествія въ день рождены, я сталъ въ тупикъ при самомъ началѣ. Я не могъ даже въ точности припомнить число гостей, съ которыми сидѣлъ за однимъ и тѣмъ же столомъ.
   Почувствовать свою несостоятельность относительно этого пункта и тотчасъ заключить, что событія за обѣдомъ могутъ щедро вознаградить за трудъ изслѣдованія ихъ -- было дѣломъ одного и того же умственнаго процесса. Мнѣ кажется и другіе, находясь въ подобномъ положеніи, разсудили бы точно такъ же, какъ я. Когда преслѣдованіе нашихъ цѣлей заставляетъ насъ разбирать самихъ себя, мы естественно подозрительны относительно того, что намъ неизвѣстно. Я рѣшился, какъ только мнѣ удастся припомнить имена всѣхъ присутствовавшихъ на обѣдѣ,-- для пополненія дефицита въ собственной памяти,-- прибѣгнуть къ воспоминаніямъ прочихъ гостей: записать все, что они припомнятъ изъ происшествій во время обѣда, и полученный такимъ образомъ результатъ провѣрить при помощи случившагося послѣ того какъ гости разъѣхались по домамъ.
   Это послѣдній и новѣйшій изъ замышляемыхъ мною опытовъ въ искусствѣ изслѣдованія,-- который Бетереджъ, вѣроятно, приписалъ бы преобладанію во мнѣ на этотъ разъ свѣтлаго взгляда или французской стороны моего характера,-- въ правѣ занять мѣсто на этихъ страницахъ въ силу своихъ качествъ. Какъ бы вы казалось это неправдоподобнымъ, но я дѣйствительно дорылся наконецъ до самаго корня этого дѣла. Я нуждался лишь въ намекѣ, который указалъ бы мнѣ въ какомъ направленіи сдѣлать первый шагъ. И не прошло дня, какъ этотъ намекъ былъ подавъ мнѣ однимъ изъ гостей, присутствовавшихъ на обѣдѣ въ день рожденія. Имѣя въ виду этотъ планъ дѣйствія, мнѣ прежде всего необходимо было достать полный списокъ гостей. Я легко могъ добыть его у Габріеля Бетереджа. Я рѣшился въ тотъ же день вернуться въ Йоркширъ и на другое утро начать предполагаемыя изслѣдованія.
   Поѣздъ, отходящій изъ Лондона въ полдень, только что отправился. Ничего не оставалось какъ переждать часа три до отхода слѣдующаго поѣзда. Не было ли возможности заняться пока въ самомъ Лондонѣ чѣмъ-нибудь полезнымъ?
   Мысли мои упорно возвращались къ обѣду въ день рожденія.
   Хотя я забылъ число и многія имени гостей, а все же довольно ясно помнилъ, что большая часть ихъ пріѣзжала изъ Фризингалла и окрестностей. Но большая часть еще не всѣ. Нѣкоторые изъ насъ не были постоянными жителями графства. Я самъ былъ одинъ изъ этихъ нѣкоторыхъ. Другимъ былъ мистеръ Мортветъ. Годфрей Абльвайтъ -- третьимъ Мистеръ Броффъ. Нѣтъ: я вспомнилъ, что дѣла не позволяли мистеру Броффу пріѣхать. Не было ли между ними постоянныхъ жительницъ Лондона? Изъ этой категоріи я могъ припомнить одну миссъ Клакъ. Во всякомъ случаѣ, здѣсь были трое онъ числа гостей, которыхъ мнѣ явно слѣдовало повидать до отъѣзда изъ города. Я тотчасъ поѣхалъ въ контору къ мистеру Броффу, такъ какъ не зналъ адреса разыскиваемыхъ мною лицъ и думалъ, что онъ можетъ навести меня на слѣдъ ихъ.
   Мистеръ Броффъ оказался слишкомъ занятымъ для того, чтобъ удѣлить мнѣ болѣе минуты своего драгоцѣннаго времени. Впрочемъ, въ эту минуту онъ успѣлъ разрѣшить всѣ мои вопросы самымъ обезнадеживающимъ образомъ.
   Вопервыхъ, онъ считалъ новоизобрѣтенный мною способъ наидти ключъ къ разгадкѣ слишкомъ фантастичнымъ, чтобы серіозно обсуждать его. Вовторыхъ, втретьихъ и вчетвертыхъ, мистеръ Мортветъ возвращался въ это время на поприще своихъ прошлыхъ приключеній. Миссъ Клакъ понесла убытки и поселилась, изъ экономическихъ разчетовъ, во Франціи; мистера Годфрей Абльвайта еще можно найдти гдѣ-нибудь въ Лондонѣ, а пожалуй и нельзя; не справлюсь ли я въ клубѣ? И не извиню ли я мистера Броффа, если онъ вернется къ своему дѣлу, пожелавъ мнѣ добраго утра?
   Такъ какъ поле изслѣдованій въ Лондонѣ сузилось до того, что ограничилось одною потребностью достать адресъ Годфрей, то и воспользовался совѣтомъ адвоката и пооѣхалъ въ клубъ.
   Въ залѣ я встрѣтилъ одного изъ членовъ, стараго пріятеля моего кузена и вмѣстѣ моего знакомаго. Этотъ джентльменъ, давъ мнѣ адресъ Годфрея, сообщилъ о двухъ послѣднихъ событіяхъ въ его жизни, имѣвшихъ нѣкоторое значеніе и до сихъ поръ еще не дошедшихъ до моего слуха.
   Оказалось, что Годфрей, далеко не падая духомъ вслѣдствіе отказа Рахили отъ своего слова, вскорѣ послѣ того сталъ ухаживать съ брачными цѣлями за другою молодою леди, славившеюся богатою наслѣдницей. Онъ имѣлъ успѣхъ, и женитьба его считалась уже дѣломъ рѣшеннымъ и вѣрнымъ. Но и здѣсь внезапно и неожиданно произошла размолвка,-- на этотъ разъ, какъ разказывали, благодаря серіозной разницѣ во мнѣніяхъ жениха и отца невѣсты по вопросу о приданомъ.
   Вскорѣ послѣ того нѣкоторымъ утѣшеніемъ въ этомъ вторичномъ крушеніи брачныхъ надеждъ Годфрея послужило нѣжное и выгодное въ денежномъ отношеніи воспоминаніе, какое обнаружила относительно его одна изъ многочисленныхъ его поклонницъ. Богатая старушка,-- пользовавшаяся большимъ почетомъ въ материнскомъ обществѣ обращенія на путь истинный и большая пріятельница миссъ Клакъ,-- завѣщала достойному удивленія по заслугамъ Годфрею пять тысячъ фунтовъ. Получивъ эту кругленькую прибавку къ своимъ скромнымъ денежнымъ средствамъ, онъ во всеуслышаніе объявилъ, что ощущаетъ потребность въ небольшомъ отдыхѣ послѣ подвиговъ милосердія, и что докторъ предписалъ ему "пошляться на континентѣ, что, по всей вѣроятности, принесетъ въ будущемъ большую пользу его здоровью". Если мнѣ надо его видѣть, то не слѣдуетъ терять времени, откладывая посѣщеніе его.
   Я тотчасъ же поѣхалъ къ нему. Что-то роковое, заставившее меня опоздать однимъ днемъ при посѣщеніи пристава Коффа, и теперь преслѣдовало меня въ поѣздкѣ къ Годфрею. Утромъ наканунѣ онъ выѣхалъ изъ Лондона съ пароходомъ въ Дувръ. Далѣе онъ долженъ былъ слѣдовать на Остенде; слуга его полагалъ, что онъ отправился въ Брюссель. Время возвращенія его навѣрно не извѣстно; но по всей вѣроятности, отсутствіе его продлится не менѣе трехъ мѣсяцевъ.
   Я вернулся къ себѣ на квартиру, нѣсколько упавъ духомъ. Трехъ приглашенныхъ на обѣдѣ въ день рожденія,-- и трехъ умнѣйшихъ,-- недоставало въ то самое время, когда мнѣ всего нужнѣе было бы войдти съ ними въ сношенія. Оставалась послѣдняя надежда на Бетереджа и на друзей покойной леди Вериндеръ, которыхъ я могъ еще найдти въ живыхъ по сосѣдству съ деревенскимъ домомъ Рахили.
   На этотъ разъ я отправился прямо въ Фризингаллъ,-- такъ какъ городъ этотъ былъ центральнымъ пунктомъ моихъ изслѣдованій. Я пріѣхалъ слишкомъ поздно вечеромъ чтобъ извѣстить Бетереджа. На слѣдующее утро я отправилъ къ ему разсыльнаго съ запиской, въ которой просолъ его прибыть ко мнѣ въ гостиницу при первой возможности. Частію для сбереженія времени, частію рада удобства стараго слуга позаботясь отправить разсыльнаго въ одноколкѣ, я могъ благоразумно разчитывать, если не будетъ задержки, увидать старика часа черезъ два послѣ того какъ послалъ за намъ. Въ теченіе этого времени я располагалъ начать задуманныя изслѣдованія съ тѣхъ изъ присутствовавшихъ на обѣдѣ въ день рожденія, которые были мнѣ знакомы и находилась у меня подъ рукой. Таковы были родственники мои Абльвайты и мистеръ Канди. Докторъ особенно желалъ видѣть меня и жилъ въ сосѣдней улицѣ. Я и пошелъ прежде всего къ мистеру Канди.
   Послѣ оказаннаго мнѣ Бетереджемъ, я весьма естественно думалъ найдти въ лицѣ доктора слѣды вынесенной нмъ тяжелой болѣзни. Но я вовсе не былъ приготовленъ къ той перемѣнѣ, которую замѣтилъ въ немъ, когда онъ вошелъ въ комнату и пожалъ мнѣ руку. Глаза у него потускли; волосы совсѣмъ посѣдѣли; весь онъ опустился. Я глядѣлъ на маленькаго доктора, нѣкогда живаго, вѣтренаго, веселаго,-- неразлучнаго въ моей памяти съ безчисленными проступками по часта неизлѣчимой нескромности и ребяческихъ шалостей,-- и ничего не надѣлъ въ немъ изъ прежняго, кромѣ старой склонноста къ мѣщанской пестротѣ одежды. Самъ онъ сталъ развалиной; но платье и дорогія бездѣлушка,-- какъ бы въ жестокую насмѣшку надъ происшедшею въ немъ перемѣной,-- была пестры и роскошны по-прежнему.
   -- Я часто вспоминалъ о васъ,-- мистеръ Блекъ,-- сказалъ онъ:-- и сердечно радъ видѣть васъ наконецъ. Если у васъ есть ко мнѣ какая-нибудь надобность, располагайте, пожалуста, моими услугами, сэръ, пожалуста располагайте моими услугами!
   Онъ проговорилъ эти обычныя фразы съ излишнею поспѣшностью, съ жаромъ и съ видимымъ желаніемъ знать, что привело меня въ Йоркширъ,-- желаніемъ, котораго онъ, можно сказать, совершенно по-дѣтски не умѣлъ скрыть.
   Задавшись моею цѣлью, я, конечно, предвидѣлъ, что долженъ войдти въ нѣкоторыя объясненія, прежде чѣмъ успѣю заинтересовать въ моемъ дѣлѣ людей, большею частію постороннихъ. По дорогѣ въ Фразингаллъ я подготовилъ эти объясненія,-- и воспользовался представлявшимся теперь случаемъ испытать ихъ дѣйствіе на мистерѣ Канди.
   -- Я на дняхъ былъ въ Йоркширѣ, и вотъ сегодня опять пріѣхалъ съ цѣлью нѣсколько романическаго свойства, сказалъ я. -- Это дѣло, мистеръ Канди, въ которомъ всѣ друзья покойной леди Вериндеръ принимали нѣкоторое участіе. Вы помните таинственную пропажу индѣйскаго алмаза около года тому назадъ? Въ послѣднее время возникли нѣкоторыя обстоятельства, подающія надежду отыскать его,-- и я самъ, какъ членъ семейства, заинтересованъ въ этихъ розыскахъ. Въ числѣ прочихъ затрудненій является надобность снова собрать всѣ показанія, добытыя въ то время и, если можно, болѣе того. Въ этомъ дѣлѣ есть нѣкоторыя особенности, вслѣдствіе которыхъ мнѣ было бы желательно возобновить въ своей памяти все происходившее въ домѣ въ день рожденія миссъ Вериндеръ. И я рѣшаюсь обратиться къ друзьямъ ея покойной матери, бывшимъ на этомъ праздникѣ, чтобъ они помогли мнѣ своими воспоминаніями...
   Прорепетировавъ свое объясненіе до этихъ словъ, я вдругъ остановился, явно читая въ лицѣ мистера Канди, что мой опытъ надъ нимъ совершенно не удался.
   Все время пока я говорилъ, маленькій докторъ сидѣлъ, тревожно пощипывая кончики пальцевъ. Мутные, влажные глаза его были устремлены прямо въ лицо мнѣ, съ выраженіемъ какого-то безпредметнаго, разсѣяннаго любопытства, на которое больно было смотрѣть. Кто его знаетъ, о чемъ онъ думалъ. Одно было ясно -- то, что съ первыхъ же словъ мнѣ вовсе не удалось сосредоточить его вниманіе. Единственная возможность привести его въ себя, повидимому, заключалась въ перемѣнѣ разговора. Я тотчасъ попробовалъ дать ему другое направленіе.
   -- Такъ вотъ зачѣмъ я пріѣхалъ въ Фризингаллъ! весело проговорилъ я: -- теперь ваша очередь, мистеръ Канди. Вы прислали мнѣ вѣсточку чрезъ Габріеля Бетереджа....
   Онъ пересталъ щипать пальцы и вдругъ просіялъ.
   -- Да! да! да! съ жаромъ воскликнулъ онъ: -- это такъ! Я послалъ вамъ вѣсточку!
   -- А Бетереджъ не преминулъ сообщатъ мнѣ ее въ письмѣ, продолжалъ я:-- вы хотѣли что-то передать въ слѣдующій разъ, какъ я буду въ вашемъ околоткѣ. Ну, мистеръ Канди, вотъ я здѣсь налицо!
   -- Здѣсь налицо! повторилъ докторъ: -- а Бетереджъ-то вѣдь правъ былъ. Я хотѣлъ кое-что сказать вамъ. Вотъ въ этомъ и вѣсточка заключалась. Удивительный человѣкъ этотъ Бетереджъ. Какая память! Въ его лѣта и какая память!
   Онъ опять замолкъ и снова сталъ пощипывать пальцы. Вспомнивъ слышанное мною отъ Бетереджа о вліяніи горячки на его память, я продолжилъ разговоръ въ надеждѣ на то, что могу навести его на точку отправленія.
   -- Давненько мы съ вами не видались, оказалъ я:-- послѣдній разъ это было на обѣдѣ въ день рожденія, который бѣдная тетушка давала въ послѣдній разъ въ жизни.
   -- Вотъ, вотъ! воскликнулъ мистеръ Канди:-- именно обѣдъ въ день рожденія!
   Онъ нервно задрожалъ всѣмъ тѣломъ и поглядѣлъ на меня. Яркій румянецъ внезапно разлился у него на блѣдномъ лицѣ; онъ проворно сѣлъ на свое мѣсто, словно сознавая, что обличилъ свою слабость, которую ему хотѣлось скрыть. Ясно,-- къ величайшему прискорбію,-- ясно было, что онъ чувствовалъ недостатокъ памяти и стремился утаить его отъ наблюденія своихъ друзей.
   До сихъ поръ онъ возбуждалъ во мнѣ лишь одно состраданіе. Но слова, произнесенныя имъ теперь,-- при всей ихъ немногочисленности,-- въ высшей степени затронули мое любопытство. Обѣдъ въ день рожденія уже и прежде былъ для меня единственнымъ событіемъ прошлыхъ дней, на которое я взиралъ, ощущая въ себѣ странную смѣсь чувства надежы и вмѣстѣ недовѣрія. И вотъ теперь этотъ обѣдъ несомнѣнно являлся тѣмъ самымъ, по поводу чего мистеръ Канди хотѣлъ мнѣ сообщить нѣчто важное!
   Я попробовалъ снова помочь ему. Но на этотъ разъ основнымъ побужденіемъ къ состраданію были мои собственные интересы, и они-то заставили меня слишкомъ круто и поспѣшно повернуть къ цѣли, которую я имѣлъ въ виду.
   -- Вѣдь ужь скоро годъ, сказалъ я,-- какъ мы съ вами такъ весело пировали. Не написали ли вы на память,-- въ своемъ дневникѣ, или какъ-нибудь иначе,-- то, что хотѣли сообщить мнѣ?
   Мистеръ Кандт понялъ намекъ и далъ мнѣ почувствовать, что принялъ его за обиду.
   -- Я не нуждаюсь въ запискахъ для памяти, мистеръ Блекъ, проговорилъ онъ довольно гордо:-- я еще не такъ старъ, и слава Богу, могу еще вполнѣ полагаться на свою память!
   Нѣтъ надобности упоминать о томъ, что я сдѣлалъ видъ, будто не замѣтилъ его обидчивости.
   -- Хорошо, еслибъ я могъ сказать то же о своей памяти, отвѣтилъ я: -- когда я стараюсь припомнить прошлогоднія дѣла, мои воспомананія рѣдко бываютъ такъ живы, какъ бы мнѣ хотѣлось. Возьмемъ, напримѣръ, обѣдъ у леди Вериндеръ....
   Мистеръ Канди опять просіялъ, какъ только этотъ намекъ вышедъ изъ устъ моихъ.
   -- Ихъ, да! Обѣдъ, обѣдъ у леди Вериндеръ! воскликнулъ онъ горячѣе прежняго. -- Я хотѣлъ вамъ кое-что сказать о немъ.
   Глаза его снова остановилась на мнѣ съ выраженіемъ разсѣяннаго, безпредметнаго любопытства, безпомощно жалкаго на надъ. Онъ, очевидно, изо всѣхъ силъ и все-таки напрасно старался припомнить забытое.
   -- Весело попаровили, вдругъ вырвалось у него, словно онъ это самое и хотѣлъ сообщить мнѣ,-- вѣдь очень весело попировали, мистеръ Блекъ, неправда ли?
   Онъ кивнулъ годовой, улыбнулся и, кажется, думалъ, бѣдняга, что ему удалось-таки скрыть полнѣйшую несостоятельность памяти, своевременно пустивъ въ ходъ свою находчивость. Это подѣйствовало на меня такъ тяжело, что я тотчасъ,-- какъ ни былъ глубоко заинтересовавъ въ томъ чтобъ онъ припомнилъ забытое,-- перевелъ разговоръ на мѣстные интересы. Тутъ у него пошло какъ по маслу. Сплетни о городскихъ скандальчикахъ и ссорахъ, случившихся даже за мѣсяцъ тому назадъ, приходили ему на память. Онъ защебеталъ съ нѣкоторою долей гладкой, свободно текучей болтовни прежняго времени. Но и тутъ бывали минуты, когда онъ въ самомъ разгарѣ своей говорливости вдругъ запинался,-- опять взглядывалъ на меня съ выраженіемъ безпредметнаго любопытства,-- потомъ овладѣвалъ собою и продолжалъ. Я терпѣливо сносилъ свое мученіе (развѣ не мука, сочувствуя лишь всемірнымъ интересамъ, погружаться съ молчаливою покорностью въ новости провинціальнаго городка?), пока не увидалъ на каминныхъ часахъ, что визитъ мой продолжился уже болѣе получаса. Имѣя нѣкоторое право считать жертву принесенною, я сталъ прощаться. Пожимая мнѣ руку, мистеръ Канди еще разъ добровольно возвратился къ торжеству дня рожденія.
   -- Я такъ радъ, что мы съ вами встрѣтилась, сказалъ онъ,-- у меня все на умѣ было, право, мистеръ Блекъ, у меня было на умѣ поговорить съ вами. Насчетъ обѣда-то у леди Вериндеръ, знаете? Весело попировали, очень весело попировали, не правда ли?
   Повторяя эту фразу, онъ, кажется, менѣе чѣмъ въ первый разъ былъ увѣренъ въ томъ, что предотвратилъ мои подозрѣнія относительно утраты его памяти. Облако задумчивости омрачило его лицо; намѣреваясь, повидимому, проводить меня до крыльца, онъ вдругъ перемѣнилъ намѣреніе, позвонилъ слугу и остался въ гостиной.
   Я тихо сошелъ съ лѣстницы, обезсиленный сознаніемъ, что онъ точно хотѣлъ сообщить мнѣ нѣчто существенно важное для меня, и оказался нравственно несостоятельнымъ. Ослабѣвшая память его, очевидно, была способна лишь на усиліе, съ которымъ онъ припоминалъ что хотѣлъ поговоритъ со мной. Только что я сошелъ съ лѣстницы и поворачивалъ за уголъ въ переднюю, гдѣ-то въ нижнемъ этажѣ отворилась дверь и тихій голосъ проговорилъ за мной:
   -- Вѣроятно, сэръ, вы нашли прискорбную перемѣну въ мистерѣ Канди?
   Я обернулся, и сталъ лицомъ къ лицу съ Ездрой Дженнингсомъ.
   

IX.

   Хорошенькая служанка доктора поджидала меня, держа наготовѣ отворенную дверь на крыльцо. Утренній свѣтъ, ослѣпательно врываясь въ переднюю, озарилъ все лицо помощника мистера Канди въ тотъ мигъ, какъ я обернулся и поглядѣлъ на него. Не было возможности оспаривать заявленіе Бетереджа, что наружность Ездры Дженнингса вообще говорила не въ его пользу. Смуглый цвѣтъ лица, впалыя щеки, выдающіяся скулы, задумчивый взглядъ, выходящіе изъ ряду пѣгіе волосы, загадочное противорѣчіе между его лицомъ и станомъ, придававшее ему какъ-то разомъ видъ старика и молодаго человѣка,-- все было въ немъ разчитано на произведеніе болѣе или менѣе неблагопріятнаго впечатлѣнія на постороннихъ. И однакоже, сознавая все это, я долженъ сказать, что Ездра Дженнингсъ возбуждалъ во мнѣ какое-то непонятное сочувствіе, котораго я никакъ не могъ подавить. Въ то время какъ свѣтскость заставляла меня отвѣтить на его вопросъ, что я дѣйствительно нашелъ прискорбную перемѣну въ мистерѣ Канди, и затѣмъ выйдти изъ дому, участіе къ Ездрѣ Дженнингсу приковало меня къ мѣсту и дало ему возможность поговорить по мной о своемъ хозяинѣ, котораго онъ очевидно поджидалъ.
   -- Не по дорогѣ ли намъ, мистеръ Дженннигсъ? оказалъ я, видя, что онъ держатъ въ рукѣ шляпу,-- я хочу зайдти къ моей тетушкѣ, мистрисъ Абльвайтъ.
   Ездра Дженнингсъ отвѣчалъ, что ему надо повидать больнаго, и это будетъ по дорогѣ.
   Мы вмѣстѣ вышли изъ дому. Я замѣтилъ, что хорошенькая служанка,-- олицетворенная улыбка и любезность въ то время какъ я на прощаньи пожелалъ ей добраго утра,-- выслушивая скромное заявленіе Ездры Дженннигса о томъ, когда онъ вернется домой, поджимала губки и явно старалась избѣгать его взгляда. Очевидно, бѣдняга не былъ домашнимъ любимцемъ. А внѣ дома, по увѣренію Бетереджа, его нигдѣ не любили. "Какова жизнь!" подумалъ я, сходя съ докторскаго крыльца.
   Упомянувъ о болѣзни мистера Канди, Ездра Дженннигсъ, повидимому, рѣшился предоставить мнѣ возобновленіе разговора. Молчаніе его какъ бы говорило: "теперь ваша очередь". Я также имѣлъ причину коснуться болѣзни доктора и охотно принялъ на себя обязанность заговорить первымъ.
   -- Судя по той перемѣнѣ, которую я замѣчаю въ немъ, началъ я,-- болѣзнь мистера Канди была гораздо серіознѣе нежели я думалъ.
   -- Ужь и то чудо, что онъ ее пережилъ, сказалъ Ездра Дженннигсъ.
   -- Что, у него всегда такая память какъ сегодня? Онъ все старался заговорить со мной....
   -- О чемъ-нибудь случавшемся до его болѣзни? спросилъ помощникъ, видя, что я не рѣшался договорить.
   -- Да.
   -- Что касается происшествій того времени, память его безнадежно плоха, оказалъ Ездра Дженннигсъ: -- чуть ли не приходится сожалѣть и о томъ, что у него, бѣдняги, сохранились еще кое-какіе остатки ея. Когда онъ смутно припоминаетъ задуманные планы,-- то или другое, что собирался сказать или сдѣлать до болѣзни,-- онъ вовсе не въ состояніи вспомнить, въ чемъ заключалась эти планы и что именно хотѣлъ онъ сказать или сдѣлать. Онъ съ грустью сознаетъ свой недостатокъ и старается скрыть его, какъ вы могли замѣтить, отъ постороннихъ. Еслибъ онъ только могъ выздоровѣть, совершенно забывъ прошлое, онъ былъ бы счастливѣе. Мы всѣ, пожалуй, были бы счастливѣе, прибавилъ онъ съ грустною улыбкой,-- еслибы могли вполнѣ забывать!
   -- Но вѣдь у всѣхъ людей есть и такія событія въ жизни, которыя весьма неохотно забываются? возразилъ я.
   -- Это, надѣюсь, можно сказать о большей часта людей, мистеръ Блекъ. Но едвали это справедливо относительно всѣхъ. Имѣете вы нѣкоторое основаніе думать, что утраченное воспоминаніе, которое мистеръ Канди, говоря съ вами, старался возобновить въ себѣ, было бы важно для васъ?
   Сказавъ эта слова, онъ самъ первый затронулъ именно тотъ пунктъ, о которомъ я хотѣлъ разспросить его. Участіе, питаемое мной къ этому странному человѣку, побудило меня прежде всего дать ему возможность высказаться; при этомъ я откладывалъ то, что могъ съ своей стороны сказать объ его хозяинѣ, пока не увѣрюсь, что имѣю дѣло съ человѣкомъ, на деликатность и скромность котораго можно вполнѣ положиться. Немногое оказанное имъ до сихъ поръ достаточно убѣдило меня, что я говорю съ джентльменомъ. Въ немъ было, такъ-сказать, непринужденное самообладаніе составляющее вѣрнѣйшій признакъ хорошаго воспитанія не только въ Англіи, но и всюду въ цивилизованномъ мірѣ. Съ какою бы цѣлью онъ ни предложилъ мнѣ послѣдній вопросъ, я не сомнѣвался въ томъ, что могу,-- до сихъ поръ по крайней мѣрѣ,-- отвѣчать ему не стѣсняясь.
   -- Мнѣ сдается, что я долженъ быть сильно заинтересованъ въ утраченномъ воспоминаніи, котораго мистеръ Канди не могъ припомнить, оказалъ я.-- Смѣю ли я спросить, не можете ли вы указать мнѣ какое-нибудь средство помочь его памяти?
   Ездра Дженнингсъ взглянулъ на меня со внезапнымъ проблескомъ участія въ задумчивыхъ темныхъ глазахъ.
   -- Память мистера Канди недоступна помощи, сказалъ онъ. -- Со времени его выздоровленія я такъ часто пытался помочь ему, что въ этомъ отношеніи могу высказаться положительно.
   Я спѣшилъ и откровенно сознался въ этомъ. Ездра Дженнингсъ улыбнулся.
   -- Можетъ-быть, это и не окончательный отвѣтъ, мистеръ Блекъ. Можно, пожалуй, возстановить утраченное воспоминаніе мистера Канди, вовсе не прибѣгая къ самому мистеру Канди.
   -- Право? Можетъ-бытъ, это нескромно съ моей стороны, если я спрошу: какъ именно?
   -- Вовсе нѣтъ. Единственное затрудненіе для меня въ отвѣтѣ на вашъ вопросъ заключается въ томъ, чтобы вы поняли меня. Могу ли я разчитывать на ваше терпѣніе, если вновь коснусь болѣзни мистера Канди, и на этотъ разъ не обходя нѣкоторыхъ научныхъ подробностей?
   -- Пожалуста, продолжайте! Вы уже заинтересовала меня въ этихъ подробностяхъ.
   Горячность моя, кажется, забавляла его или, вѣрнѣе, нравилась ему. Онъ опять улыбнулся. Тѣмъ временемъ послѣдніе городскіе дома остались позади насъ. Ездра Дженнингсъ пріостановился на минуту и сорвалъ нѣсколько дикихъ цвѣтовъ на придорожной изгороди.
   -- Что это за прелесть! проговорилъ онъ, показывая мнѣ маленькій букетъ: -- и какъ мало ихъ цѣнятъ въ Англіи!
   -- Вы не постоянно жили въ Англіи? сказалъ я.
   -- Нѣтъ. Я родился и частію воспитанъ въ одной изъ нашихъ колоній. Отецъ мой былъ Англичанинъ, а мать.... Но мы удалились отъ нашего предмета, мистеръ Блекъ, и это моя вина. Дѣло въ томъ, что эти скромные придорожные цвѣточки напоминаютъ мнѣ.... Впрочемъ, это все равно; мы говорили о мистерѣ Канди, возвратимся же къ мистеру Канди.
   Связавъ нѣсколько словъ, неохотно вырвавшихся у него о самомъ себѣ, съ тѣмъ грустнымъ взглядомъ на жизнь, который привелъ его къ тому чтобы полагать условіе человѣческаго счастія въ полномъ забвеніи прошлаго, я убѣдился, что лицо его не обмануло меня, по крайней мѣрѣ въ двухъ отношеніяхъ: онъ страдалъ, какъ немногіе страдаютъ, и въ англійской крови его была примѣсь чужеземной расы.
   -- Вы слышали, если я не ошибаюсь, о настоящей причинѣ болѣзни мистера Канди? началъ онъ. -- Въ тотъ вечеръ какъ леди Вериндеръ давала обѣдъ, шелъ проливной дождь. Хозяинъ мой возвращался назадъ въ одноколкѣ и пріѣхалъ домой насквозь мокрый. Тамъ онъ нашелъ записку отъ больнаго, дожидавшагося его и, къ несчастію, тотчасъ отправился навѣстить заболѣвшаго, даже не перемѣнивъ платья. Меня въ тотъ вечеръ тоже задержалъ одинъ больной въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Фризингалла. Вернувшись на слѣдующее утро, я засталъ грума мистера Канди, ожидавшаго меня въ большой тревогѣ; онъ тотчасъ провелъ меня въ комнату своего господина. Къ этому времени бѣда уже разыгралась: болѣзнь засѣла въ немъ.
   -- Мнѣ эту болѣзнь описывали подъ общимъ названіемъ горячки, сказалъ я.
   -- Да и я не могу описать ее точнѣе, отвѣтилъ Ездра Дженнингсъ:-- съ самаго начала и до конца горячка эта не опредѣлялась специфически. Я тотчасъ послалъ за двумя городскими медиками, пріятелями мистера Канди, чтобъ они навѣстили его и сказала мнѣ свое мнѣніе о болѣзни. Они соглашались со мной, что это дѣло серіозное; но оба сильно противилась моему взгляду на способъ лѣченія. Мы совершенно расходилась въ заключеніяхъ, выведенныхъ нами по пульсу больнаго. Оба доктора, имѣя въ виду быстроту біенія, объявила единственно возможнымъ ослабляющій путь лѣченія. Съ своей стороны, я признавалъ быстроту пульсаціи, но кромѣ того обратилъ ихъ вниманіе на ея опасную слабость,-- признакъ истощенія организма, явно требовавшаго возбудительныхъ лѣкарствъ. Оба доктора стояли за отваръ изъ гречневой муки, лимонадъ, ячменную воду и тому подобное. Я хотѣлъ давать ему шампанскаго или водки, амміаку и хинину. Какъ видите, серіозное разногласіе во мнѣніяхъ! Разногласіе между двумя докторами, пользовавшимися упроченною мѣстною репутаціей, и какимъ-то иностранцемъ, принятымъ въ помощники. Въ первые два мнѣ ничего не оставалось болѣе, какъ уступить старшимъ и мудрѣйшимъ, а между тѣмъ больному становилось хуже да хуже. Я вторично попробовалъ обратиться къ ясному, неопровержимо ясному доказательству пульсаціи. Быстрота ея не угомонилась, а слабость возросла. Оба доктора обидѣлись моихъ упрямствомъ. "Вотъ что, мистеръ Дженнингсъ", говорятъ:-- "что-нибудь одно: или мы будемъ лѣчить его, или ужь вы лѣчите." Я говорю: "господа, позвольте мнѣ подумать минутъ пять, а я вамъ отвѣчу такъ же просто, какъ вы спрашиваете." Прошло пять минутъ, а отвѣтъ мой былъ готовъ. Спрашиваю ихъ: "Вы положительно отказываетесь испытать возбудительныя средства?" Они отказались. "А я, господа, намѣренъ тотчасъ же испытать ихъ." -- "Попробуйте, мистеръ Дженнингсъ,-- и мы тотчасъ отказываемся лѣчить." Я послалъ въ погребъ за бутылкой шампанскаго, и собственноручно поднесъ больному полстакана. Оба доктора взялись за шляпы и вышли вонъ.
   -- Вы приняли на себя большую отвѣтственность, оказалъ я:-- на вашемъ мѣстѣ я, кажется, побоялся бы.
   -- На моемъ мѣстѣ, мистеръ Блекъ, вы вспомнили бы, что мистеръ Канди взялъ васъ къ себѣ помощникомъ въ такихъ обстоятельствахъ, вслѣдствіе которыхъ вы стали должникомъ его на всю жизнь. На моемъ мѣстѣ, вы видѣли бы, что ему становится часъ отъ часу хуже, и скорѣе рискнули бы всѣмъ на свѣтѣ, чѣмъ допустили, чтобъ единственный на землѣ другъ умеръ на вашихъ глазахъ. Не думайте, что я вовсе не сознавалъ своего страшнаго положенія! Бывали минуты, когда я чувствовалъ все горе моего одиночества, всю опасность ужасной отвѣтственности. Будь я счастливый, зажиточный человѣкъ, мнѣ кажется, я палъ бы подъ бременемъ взятой на себя обязанности. Но у меня никогда не бывало счастливой поры, на которую я могъ бы оглянуться; никогда у меня не было спокойствія духа, которое я могъ бы поставить въ противоположность тогдашней тревогѣ ожиданія,-- и я остался непоколебимо вѣренъ своей рѣшимости до конца. Въ то время дня, когда моему паціенту становилось лучше, я пользовался необходимымъ отдыхомъ. Въ остальныя же сутки, пока жизнь его была въ опасности, я не отходилъ отъ его постели. На закатѣ солнца, какъ всегда бываетъ, начинался свойственный горячкѣ бредъ. Онъ болѣе или менѣе длился всю ночь и вдругъ прекращался въ то страшное время ранняго утра,-- отъ двухъ до пяти часовъ,-- когда жизненныя силы самыхъ здоровыхъ людей наиболѣе ослаблены. Тогда-то смерть коситъ обильнѣйшую жатву жизни. Тогда-то я вступалъ въ бой со смертью у постели, споря за то, кому изъ насъ достанется лежащій на ней. Я ни разу не поколебался продолжить лѣченіе, на которое поставилъ все, какъ на карту. Когда вино оказалось недѣйствительнымъ, я испыталъ водку. Когда прочія возбудительныя утрачивали свое вліяніе, я удваивалъ пріемъ. Послѣ долгаго ожиданія,-- подобнаго, надѣюсь, Богъ не допуститъ мнѣ пережить еще разъ,-- насталъ день, когда быстрота пульсаціи слегка, но все-таки замѣтно, уменьшилась; и что еще лучше, въ самомъ біеніи пульса произошла перемена: оно стало несомнѣнно тверже и сильнѣе. Тогда я понялъ, что спасъ его; и тутъ, признаюсь, я не выдержалъ. Я положилъ исхудалую руку бѣдняги обратно на постель и всплакнулъ навзрыдъ. Истерическое облегченіе, мистеръ Блекъ, больше ничего! Физіологія учатъ,-- и весьма справедливо,-- что нѣкоторые мущины родятся съ женскимъ темпераментомъ,-- и я одинъ изъ нихъ!
   Онъ изложилъ это сухое, научное оправданіе своихъ слезъ совершенно спокойно и безыскусственно, какъ и все что говорилъ до сихъ поръ. Тонъ и манера его съ начала и до конца обличала въ немъ особенное, почти болѣзненное желаніе не навязываться на мое участіе.
   -- Вы, можетъ-быть, спросите, зачѣмъ я докучалъ вамъ этими подробностями? продолжилъ онъ:-- по-моему, это было единственное средство, мистеръ Блекъ, подготовить васъ какъ слѣдуетъ къ тому, что я хочу вамъ сказать. Теперь, когда вамъ извѣстно въ точности, каково было мое положеніе во время болѣзни мистера Канди, вы легко поймете, какъ сильно я нуждался по временамъ въ противодѣйствіи нравственному гнету какимъ-нибудь развлеченіемъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ я возымѣлъ претензію написать, въ часы досуга, книгу, посвященную собратьямъ по профессіи,-- книгу по чрезвычайно запутанному и мудреному вопросу о мозгѣ и нервной системѣ. Трудъ мой, по всей вѣроятности, никогда не будетъ конченъ, а конечно, ужь никогда не напечатается. Тѣмъ не менѣе я часто короталъ за нимъ часы одиночества, и онъ-то помогалъ мнѣ проводить тревожное время, исполненное ожиданій, у постели мистера Канди. Я, кажется, говорилъ вамъ, что онъ бредилъ? и указалъ время, въ которое бредъ начинался?
   -- Да.
   -- Я довелъ тогда мое сочиненіе до того отдѣла, который касался именно вопроса о бредѣ. Я не стану болѣе докучать вамъ моею теоріей по этому предмету; ограничусь лишь тѣмъ, что вамъ теперь интересно будетъ узнать. Въ теченіи моей медицинской практики, мнѣ часто приходило въ голову сомнѣніе, имѣемъ ли мы право,-- въ случаяхъ болѣзни съ бредомъ,-- заключать, что утрата способности связно говорить необходимо влечетъ за собой утрату способности связно мыслить. болѣзнь бѣднаго мистера Канди подала мнѣ возможность провѣрить это сомнѣніе на опытѣ. Я владѣю искусствомъ скорописанія и могъ записывать всѣ "бредни" больнаго, по мѣрѣ того какъ онѣ вырывалась изъ устъ его. Понимаете ли, мистеръ Блекъ, къ чему я привелъ васъ наконецъ?
   Я понималъ это весьма ясно и съ нетерпѣніемъ ждалъ продолженія.
   -- Въ разное время, продолжилъ Ездра Дженнингсъ:-- я воспроизводилъ скорописныя замѣтки обыкновеннымъ почеркомъ,-- оставляя большіе пробѣлы между прерванными фразами и даже отдѣльными словами въ томъ порядкѣ, какъ ихъ произносилъ мистеръ Канди. Полученный результатъ я обработалъ на томъ же основаніи, какое прилагается къ складыванію дѣтскихъ "разрѣзныхъ картинокъ". Сначала все перемѣшано; но потомъ можно привести въ порядокъ и надлежащую форму, если только вы возьметесь какъ слѣдуетъ. Поступая по этому плану, я заполнялъ пробѣлы на бумагѣ тѣмъ, что, судя по смыслу словъ и фразъ съ обѣихъ сторонъ пробѣла, желалъ сказать больной; перемѣнялъ снова и сызнова до тѣхъ поръ, пока мои прибавленія начинали естественно вытекать изъ предыдущихъ словъ и свободно примыкать къ послѣдующимъ. Вслѣдствіе этого я не только заполнилъ долгіе часы досуга и тревоги, но и достигъ (какъ мнѣ казалось) нѣкотораго подтвержденіи своей теоріи. Говоря проще, когда я сложилъ прерванныя фразы, то нашелъ, что высшая способность мышленія продолжала дѣйствовать въ умѣ больнаго болѣе или менѣе послѣдовательно, между тѣмъ какъ низшая способность выраженія оказывалась крайне несостоятельною и разстроенною.
   -- Одно слово! горячо перебилъ я: -- встрѣчается ли мое имя въ этихъ бредняхъ?
   -- А вотъ послушайте, мистеръ Блекъ. Въ числѣ письменныхъ доказательствъ поставленнаго мной тезиса,-- или, лучше оказать, въ числѣ письменныхъ опытовъ, направленныхъ къ подтвержденію моего тезиса,-- вотъ одно, въ которомъ встрѣчается ваше имя. Однажды голова мистера Канди цѣлую ночь была занята чѣмъ-то происшедшимъ между имъ и вами. Я записалъ на одномъ листкѣ бумаги его слова, по мѣрѣ того какъ онъ произносилъ ихъ, а на другомъ листочкѣ связалъ ихъ промежуточными фразами собственнаго изобрѣтенія. Въ результатѣ (какъ говорятъ математики, получилось совершенно понятное изложеніе,-- вопервыхъ нѣкоего дѣйствительнаго происшествія въ прошломъ, а вовторыхъ, нѣкоего намѣренія мистера Канди въ будущемъ которое онъ исполнилъ бы, еслибы не подвернулась болѣзнь и не помѣшала ему. Теперь вопросъ, то ли это, или не то воспоминаніе, которое онъ напрасно пытался возобновить въ себѣ, когда вы посѣтили его нынче утромъ.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія! отвѣтилъ я: -- Вернемтесь поскорѣе а просмотримъ эти бумаги.
   -- Невозможно, мистеръ Блекъ.
   -- Почему?
   -- Поставьте себя на минуту въ мое положеніе, сказалъ Ездра Дженнингсъ: -- открыли ль бы вы постороннему то, что безсознательно вырывалось изъ устъ больнаго страдальца и друга, не узнавъ сначала, точно ли въ этомъ есть необходимость, которая могла бы оправдать васъ?
   Я сознавалъ, что онъ безспорно правъ въ этомъ отношеніи, но тѣмъ не менѣе попробовалъ обсудить вопросъ.
   -- Въ дѣлѣ столь щекотливомъ, какъ вы его описываете, возразилъ я:-- мое поведеніе главнѣйшимъ образомъ зависѣло бы отъ самаго свойства этого открытія, смотря по тому, компрометтируетъ ли оно моего друга или нѣтъ.
   -- Я давно устранилъ всякую необходимость обсуждать вопросъ съ этой стороны, оказалъ Ездра Дженнингсъ: -- и тѣхъ случаяхъ, когда мои замѣтки заключали въ себѣ нѣчто такое, что мистеръ Канди желалъ бы сохранить втайнѣ, я уничтожалъ самыя замѣтки. Теперь мои письменные опыты у постели друга не заключаютъ въ себѣ ничего такого, что онъ поколебался бы сообщать другомъ, еслибы память его возвратилась. Въ настоящемъ же случаѣ, какъ я не безъ основанія полагаю, замѣтки мои содержатъ въ себѣ именно то, что онъ хотѣлъ оказать вамъ....
   -- И все-таки не рѣшаетесь?
   -- И все-таки не рѣшаюсь. Вспомните, какимъ путемъ я добылъ эта свѣдѣнія! Какъ ни безвредны они, я все-таки не могу превозмочь себя и выдать ихъ вамъ, если вы сначала не убѣдите меня, что въ этомъ есть настоятельная надобность. Вѣдь онъ былъ такъ отчаянно боленъ, мистеръ Блекъ, такъ безсильно зависѣлъ отъ меня! Неужели я слишкомъ требователенъ, прося васъ только намекнуть мнѣ, чѣмъ вы заинтересованы въ утраченномъ воспоминаніи, или въ чемъ оно заключается, по вашему мнѣнію?
   Отвѣтить ему по всею откровенностью, на которую вызывала его рѣчь и самое обращеніе со мной, значило бы открыто сознаться, что меня подозрѣваютъ въ покражѣ алмаза. Но хотя Ездра Дженннигсъ и значительно усилилъ во мнѣ участіе, которое я почувствовалъ къ нему съ самаго начала, все жь онъ еще не одолѣлъ во мнѣ непобѣдимаго отвращенія отъ признанія въ своемъ позорномъ положеніи. Я снова прибѣгнулъ къ тѣмъ объяснительнымъ фразамъ, которыя подготовилъ въ отвѣтъ на любопытные разспросы постороннихъ.
   На этотъ разъ я не могъ пожаловаться на недостатокъ вниманія со стороны того лица, къ которому я обращался. Ездра Дженнингсъ слушалъ меня терпѣливо и даже охотно до самаго конца.
   -- Мнѣ весьма прискорбно, мистеръ Блекъ, что я возбудилъ ваши ожиданія для того только чтобъ обмануть ихъ, сказалъ онъ:-- въ теченіе всей болѣзни мистера Канди, отъ начала и до конца, у него не проскользнуло ни одного слова объ алмазѣ. Дѣло, въ связи съ которымъ онъ произносилъ ваше имя, увѣряю васъ, не имѣетъ никакого явнаго отношенія къ пропажѣ или розыску драгоцѣнности миссъ Вериндеръ.
   Пока онъ договаривалъ, мы достигли того мѣста, гдѣ большая дорога, по которой мы шли, развѣтвляется на двѣ. Одна вела къ дому мистера Абльвайта; другая пролегала въ болотистой мѣстности и направлялась къ селенію миляхъ въ двухъ или трехъ. Ездра Дженнингсъ остановился у дороги, ведшей къ селенію.
   -- Мнѣ въ ту сторону, сказалъ онъ: -- искренно сожалѣю, мистеръ Блекъ, что не могу быть вамъ полезнымъ.
   Въ голосѣ его слышалась искренность. Кроткіе, темные глаза его остановилась на мнѣ съ выраженіемъ грустнаго участія. Онъ поклонился и не говоря болѣе ни слова, пошелъ по дорогѣ къ селенію. Минуты двѣ я стоялъ, глядя, какъ онъ все дальше и дальше уходилъ отъ меня, все дальше и дальше унося съ собой то, что, по твердому убѣжденію моему, составляло отыскиваемый мною ключъ къ разрѣшенію загадки. Пройдя еще немного, онъ оглянулся. Видя меня все на томъ же мѣстѣ гдѣ мы разстались, онъ остановился, какъ бы раздумывая, не хочу ли я еще поговорить съ нимъ. Некогда было мнѣ обсуждать свое положеніе,-- я терялъ удобный случай, быть-можетъ на самой точкѣ перелома въ моей жизни, и все это изъ потворства пустому самолюбію! Я позвалъ мистера Дженнингса сказавъ самому себѣ: "теперь нечего дѣлать. Надо открыть ему всю правду."
   Онъ тотчасъ вернулся. Я пошелъ по дорогѣ навстрѣчу къ нему.
   -- Мистеръ Дженнингсъ, сказалъ я:-- я не совсѣмъ искренно отнесся къ вамъ. Я заинтересованъ въ утраченномъ воспоминаніи мистера Канди вовсе не Луннымъ камнемъ. Я пріѣхалъ въ Йоркширъ по серіозному личному дѣлу. У меня лишь одно извиненіе въ томъ, что я не велъ дѣло на чистую. Мнѣ невыразимо тяжело передавать кому бы то ни было каково мое настоящее положеніе.
   Ездра Дженнингсъ поглядѣлъ на меня съ видомъ замѣшательства, которое я замѣчалъ въ немъ и прежде.
   -- Я не имѣю ни права, ни желанія вмѣшиваться въ ваши личныя дѣла, мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: -- позвольте мнѣ съ своей стороны извиниться въ томъ, что я (совершенно нечаянно) подвергнулъ васъ тягостному испытанію.
   -- Вы имѣете полное право, возразилъ я,-- назначать условія, на которыхъ почтете возможнымъ передать мнѣ слышанное вами у постели мистера Канди. Я понимаю и цѣню деликатность, руководящую васъ въ этомъ дѣлѣ. Какъ же я могу разчитывать на ваше довѣріе, если откажу вамъ въ своемъ? Вы должны знать и узнаете, почему я заинтересованъ тѣмъ, что мистеръ Канди желалъ сказать мнѣ. Если я ошибусь въ своихъ ожиданіяхъ, и если окажется, что вы не будете въ состояніи помочь мнѣ, узнавъ въ чемъ я дѣйствительно нуждаюсь,-- то я ввѣряю свою тайну вашей чести,-- и что-то говоритъ мнѣ, что я не напрасно ввѣряю ее.
   -- Постойте, мистеръ Блекъ. Прежде того, мнѣ надо вамъ оказать пару словъ.
   Я взглянулъ на него съ удивленіемъ. Имъ, казалось, овладѣло какое-то ужасное волненіе, а потрясло его до глубины душа. Смуглый цвѣтъ его лица перешелъ въ зеленоватую, смертную блѣдность; глаза внезапно и дико заискрились; голосъ вдругъ упалъ и сталъ глуше, строже, смѣлѣе нежели до сихъ поръ. Тайныя свойства этого человѣка, добрыя или злыя,-- трудно было рѣшать въ эту минуту,-- выступили наружу и промелькнула предо мной внезапно, какъ вспышка молніи.
   -- Прежде нежели вы что-нибудь ввѣрите мнѣ, продолжилъ онъ:-- вамъ слѣдуетъ знать и вы узнаете, при какихъ обстоятельствахъ я былъ принятъ въ домъ мистера Канди. Я не утомлю васъ длиннотами. Я не имѣю обыкновенія, сэръ, (какъ говорится) разказывать свою исторію кому бы то на было. Моя исторія умретъ по мной. Я прошу позволенія оказать вамъ только то, что я говорилъ мистеру Канди. Если, выслушавъ меня, вы все-таки рѣшитесь передать мнѣ то, что хотѣли, тогда располагайте моимъ вниманіемъ и услугами. Не пройдтись-ли вамъ?
   Подчинившись вліянію подавленной скорби въ его лицѣ, я молча, знакомъ, отвѣтилъ на вопросъ. Мы пошли.
   Пройдя нѣсколько сотъ шаговъ, Ездра Дженнингсъ остановился у пролома въ грубо-сложенной каменной стѣнѣ, которая разгораживала здѣсь болото отъ дороги.
   -- Не хотите ли отдохнуть, мистеръ Блекъ? спросилъ онъ:-- теперь я не то что прежде, и нѣкоторыя вещи волнуютъ меня.
   Я, конечно, согласился. Онъ вывелъ меня сквозь проломъ къ торфяной кучѣ въ кустарникѣ, защищенной по стороны дороги низенькими деревцами, а по ту сторону ея открывался унылый видъ на обширную, темную пустыню болота. Въ послѣдніе полчаса собралась туча. Дневной свѣтъ померкъ; даль скрывалась въ туманѣ; природа глядѣла кротко, тихо, безцвѣтно,-- безъ улыбки.
   Мы сѣли молча. Ездра Дженнингсъ поставилъ возлѣ себя шляпу, устало провелъ рукой по лбу, устало поправилъ свои диковинные волосы. Онъ бросилъ прочь маленькій букетецъ дикихъ цвѣтовъ, словно возбуждаемыя имъ воспоминанія теперь язвили его.
   -- Мистеръ Блекъ! вдругъ заговорилъ онъ:-- вы попали въ дурное общество. На мнѣ тяготѣло въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ ужасное обвиненіе. Жизнь моя разбита, доброе имя утрачено.
   Я хотѣлъ заговорить. Онъ остановилъ меня.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ:-- извините меня; еще не время. Не спѣшите выражать участіе, о которомъ въ послѣдствіи можете пожалѣть. Я упомянулъ о тяготѣвшемъ надо мной обвиненіи. Въ связи съ нимъ есть обстоятельства, которыя говорятъ противъ меня. Я не въ силахъ сознаться, въ чемъ заключается обвиненіе, и не въ состояніи, совершенно не въ состояніи, доказать свою невинность. Я могу лишь заявить ее. И я заявляю вамъ ее, сэръ, подтверждая клятвой, какъ христіанинъ. Я могъ бы дать вамъ честное слово, но мое честное слово теперь не имѣетъ значенія.
   Онъ опять замолчалъ. Я оглянулся на него; но онъ не отвѣтилъ мнѣ своимъ взглядомъ. Все бытіе его, повидимому, было поглощено мукою воспоминаній и усиліями высказаться.
   -- Я могъ бы многое поразказать вамъ, продолжалъ онъ:-- о безпощадномъ обращеніи со мною собственной моей семьи, и безпощадной враждѣ, которой я достался въ жертву. Но зло сдѣлано, и теперь его не поправишь. Я по возможности не желаю докучать вамъ, сэръ, и огорчать васъ. При началѣ моего поприща въ этой странѣ, подлая клевета, о которой я упоминалъ, поразила меня разъ и навсегда. Я отказался отъ видовъ на свою профессію, темная неизвѣстность осталась мнѣ единственною надеждой. Я разстался съ любимою женщиной: могъ ли я осудить ее на дѣлежъ моего позора? Въ одномъ онъ дальнихъ уголковъ Англіи открылось мѣсто помощника врача. Я взялъ это мѣсто. Оно сулило мнѣ спокойствіе; оно, повидимому, обѣщало мнѣ и неизвѣстность. Я ошибся. Злые толки, пользуясь временемъ и удобнымъ случаемъ, пробираются не спѣша и далеко доходятъ. Обвиненіе, отъ котораго я бѣжалъ, преслѣдовало меня. Я былъ предупрежденъ о его приближеніи и могъ добровольно покинуть свое мѣсто съ выслуженнымъ аттестатомъ, который доставилъ мнѣ другое въ другомъ отдаленномъ округѣ. Снова прошло нѣсколько времени, и снова клевета, губившая мое доброе имя, отыскала меня. Ни этотъ разъ я не получилъ предувѣдомленія. Хозяинъ сказалъ мнѣ: "мистеръ Дженнингсъ, я ни въ чемъ не могу на васъ пожаловаться; но вы должны оправдаться или оставить меня". Мнѣ предстоялъ только одинъ выборъ,-- я оставилъ его. Безполезно останавливаться на томъ, что я вытерпѣлъ послѣ этого. Мнѣ всего сорокъ. Взгляните мнѣ въ лицо, и пусть оно разкажетъ вамъ исторію нѣсколькихъ бѣдственныхъ лѣтъ. Кончилось тѣмъ, что я забрелъ сюда и встрѣтилъ мистера Канди. Ему нуженъ былъ помощникъ. Относительно моей способности я сослался на прежняго хозяина. Оставался вопросъ о моемъ добромъ имени. Я сказалъ ему то же, что и вамъ теперь, и нѣсколько болѣе. Я предупредилъ его, что встрѣтятся затрудненія, хотя бы онъ и повѣрилъ мнѣ. "Здѣсь какъ и всюду, говорилъ я,-- я презираю преступное укрывательство подъ вымышленнымъ именемъ: во Фризингаллѣ я не безопаснѣе чѣмъ въ иныхъ мѣстахъ отъ грозной тучи, которая несется за мной, куда бы я ни пошелъ." Онъ отвѣчалъ: "я ничего не дѣлаю вполовину, вѣрю вамъ и жалѣю васъ. Если вы рискнете на то что можетъ случаться, и также рискну." Благослови его Всемогущій Богъ! Онъ далъ мнѣ убѣжище, далъ занятія, далъ спокойствіе духа, а теперь вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ какъ я твердо увѣренъ въ невозможности ничего такого, что заставило бы его пожалѣть объ этомъ. -- Клевета заглохла? спросилъ я.
   -- Нѣтъ. Клевета дѣлаетъ свое дѣло попрежнему. Но когда она выслѣдитъ меня здѣсь, будетъ поздно.
   -- Вы оставите это мѣсто?
   -- Нѣтъ, мистеръ Блекъ, я умру. Ботъ уже десять лѣтъ какъ я страдаю неизлѣчимымъ, затаеннымъ недугомъ. Я не скрываю отъ васъ, что давно бы позволилъ этимъ страданіямъ убить меня, не будь у меня единственнаго и послѣдняго интереса въ жизни, который все еще придаетъ нѣкоторое значеніе моему существованію. Мнѣ надо обезпечить одну весьма дорогую особу, которой я никогда не увижу. Маленькаго моего наслѣдства едва достаточно для ея независимаго положенія на свѣтѣ. Надежда увеличить его нѣкоторою суммой, если только я проживу достаточное время, побуждала меня противиться болѣзни тѣми палліативными средствами, какія только я могъ придумать. Одинъ изъ дѣйствительнѣйшихъ палліативовъ въ моей болѣзни -- опіумъ. Этому-то всемогущему и всеоблегчающему лѣкарству я одолженъ нѣсколькими годами отсрочки моего смертнаго знаетъ никто.
   -- Вы вынесли его въ вашей собственной рукѣ изъ комнаты миссъ Вериндеръ. Какъ онъ былъ взятъ отъ васъ?
   -- Я не имѣю ни малѣйшаго понятія объ Итонъ.
   -- Вы видѣли его, когда проснулись утромъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Онъ опять былъ возвращенъ миссъ Вериндеръ?
   -- Нѣтъ.
   -- Мистеръ Блокъ! тутъ есть кое-что, требующее разъясненія. Могу я спросить, какимъ образомъ вамъ извѣстно, что алмазъ находится въ эту минуту въ Лондонѣ?
   Я дѣлалъ именно этотъ же вопросъ мистеру Брёффу, когда разспрашивалъ его о Лунномъ камнѣ по возвращеніи въ Лондонъ. Отвѣчая Эзра Дженнингсу, я повторилъ то, что самъ слышалъ отъ стряпчаго и что уже извѣстно читателямъ этихъ страницъ. Онъ ясно показалъ, что недоволенъ моимъ отвѣтомъ.
   -- При всемъ уваженіи къ вамъ и къ вашему стряпчему, сказалъ онъ:-- л дераіусь выраженнаго мною млѣнія. Мнѣ хорошо извѣстно, что оно основывается на простомъ предположеніи. Простите, если я напомню вамъ, что и ваше мнѣніе основано также на предположеніи.
   Взглядъ его былъ совершенно для меня новъ. Я. тревожно ожидалъ услышать, какъ онъ будетъ его защищать.
   -- Я предполагаю, продолжалъ Эзра Дженнингсъ: -- что вліяніе опіума -- побудивъ васъ овладѣть алмазомъ съ цѣлью спрятать его въ безопасное мѣсто -- могло также побудить васъ, дѣйствуя подъ тѣмъ же вліяніемъ и съ тою же цѣлью, спрятать его гдѣ-нибудь въ вашей комнатѣ. Вы предполагаете, что индустанскіе заговорщики не могли сдѣлать ошибки. Индусы отправились въ домъ Ливера за алмазомъ -- и слѣдовательно алмазъ долженъ находиться у мистера Люкера. Имѣете вы какія-нибудь улики для доказательства, что Лунный камень былъ отвезенъ въ Лондонъ? Вы не можете даже угадать какъ и кто увезъ его изъ дома лэди Вериндеръ? Имѣете вы улики, что алмазъ былъ заложенъ Люкеру? Онъ увѣряетъ, что никогда не слыхалъ о Лунномъ камнѣ, а въ роспискѣ его банкира упоминается только о цѣнной вещи. Индусы предполагаютъ, что мистеръ Люкеръ лжетъ -- и вы опять предполагаете, что индусы правы. Я могу только сказать въ защиту моего мнѣнія -- что это возможно. Что вы, мистеръ Блэкъ, логически или юридически можете сказать въ защиту вашего?
   Возраженіе было рѣзкое, но нельзя было отвергать, что оно было справедливое.
   -- Признаюсь, вы поколебали меня, отвѣчалъ я.-- Вы не противъ того, чтобъ а написалъ мистеру Брёффу о томъ, что сказали вы?
   Напротивъ, я буду радъ, если вы напишите мистеру Брёффу. Если мы посовѣтуемся съ его опытностью, мы можетъ быть увидимъ это дѣло въ новомъ свѣтѣ. Пока воротимся къ нашему опыту съ опіумомъ. Мы рѣшили, что вы бросите, курить съ этой минуты?
   -- Съ этой минуты.
   -- Это первый шагъ. Слѣдующій шагъ долженъ состоять въ томъ, чтобъ воспроизвести, такъ близко, какъ только мы можемъ, домашнія обстоятельства, окружавшія васъ въ прошломъ году.
   Какъ это можно было сдѣлать? Лэди Вериндеръ умерла. Рэчель и я, пока на мнѣ лежало подозрѣніе въ воровствѣ, были разлучены безвозвратно. Годфри Эбльуайтъ былъ въ отсутствіи, путешествовалъ по континенту. Просто было невозможно собрать людей находившихся въ домѣ, когда я ночевалъ въ немъ въ послѣдній разъ. Эти возраженія не смутили Эзра Дженнингса. Онъ сказалъ, что приписываетъ весьма мало важности тому, чтобы собрать тѣхъ же самыхъ людей, такъ какъ было бы напрасно ожидать, чтобы они заняли тѣ различныя положенія, которыя занимали относительно меня въ то время. Съ другой стороны онъ считалъ необходимымъ для успѣха опыта, чтобы я видѣлъ тѣ же самые предметы около себя, которые окружали меня, когда я въ послѣдній разъ былъ въ домѣ.
   -- А важнѣе всего, прибавилъ онъ:-- чтобы вы спали въ той комнатѣ, въ которой спали въ ночь послѣ дня рожденія, и меблирована она должна быть точно такимъ же образомъ. Лѣстницы, корридоры и гостиная миссъ Вериндеръ также должны быть возстановлены въ томъ видѣ, въ какомъ вы видѣли ихъ въ послѣдній разъ. Рѣшительно необходимо, мистеръ Блокъ, поставить мебель на тѣ самыя мѣста въ той части дома, откуда, можетъ быть, теперь ее вынесли. Пожертвованіе вашими сигарами будетъ безполезно, если мы не получимъ позволенія миссъ Вериндеръ сдѣлать это.
   -- Кто обратится къ ней за позволеніемъ? спросилъ я.
   -- Нельзя ли обратиться вамъ?
   -- Объ этомъ нечего и говорить. Послѣ того, что произошло между нами по случаю пропажи алмаза, я не могу ни видѣться съ нею, ни писать къ ней.
   Эзра Дженнингсъ помолчалъ и соображалъ съ минуту.
   -- Могу я сдѣлать вамъ деликатный вопросъ? спросилъ онъ.
   Я сдѣлалъ ему знакъ продолжать.
   -- Справедливо ли я воображаю, мистеръ Блэкъ (по двумъ, тремъ фразамъ, вырвавшимся у васъ), что вы интересовались болѣе обыкновеннаго въ прежнее время миссъ Вериндеръ?
   -- Совершенно справедливо.
   -- За это чувство вамъ платили взаимностью?
   -- Платили.
   -- Какъ вы думаете, не заинтересуется ли миссъ Веряндсръ опытомъ доказать вату невинность?
   -- Я въ этомъ увѣренъ.
   -- Въ такомъ случаѣ я напишу къ миссъ Вериндеръ -- если вы дадите мнѣ позволеніе.
   -- И разскажете ей о предложеніи, которое вы сдѣлали мнѣ?
   -- Разскажу ей все, что произошло между нами сегодня.
   Безполезно говорить, что я съ жаромъ принялъ услугу, которую онъ предлагалъ мнѣ.
   -- Я буду имѣть время написать сегодня же, сказалъ онъ, взглянувъ на часы.-- Не забудьте запереть ваши сигары, когда воротитесь въ гостинницу! Я зайду завтра утромъ и услышу, какъ вы провели ночь.
   Я всталъ, чтобы проститься съ нимъ, и старался выразить признательность, которую я дѣйствительно чувствовалъ за доброту его. Онъ тихо пожалъ мою руку.
   -- Помните, что я сказалъ вамъ въ пустоши, отвѣчалъ онъ.-- Если я могу оказать вамъ эту маленькую услугу, мистеръ Блэкъ, мнѣ покажется это послѣднимъ проблескомъ солнечнаго свѣта, падающимъ на вечеръ длиннаго и сумрачнаго дня.
   Мы разстались. Это было пятнадцатаго іюня. Событія слѣдующихъ десяти дней -- каждое изъ нихъ болѣе или менѣе относилось къ опыту, котораго я былъ пассивнымъ предметомъ -- всѣ записаны, точь-въ-точь какъ они случились, въ дневникѣ, который имѣлъ привычку вести помощникъ мистера Канди. На страницахъ Эзра Дженнингса ничего не утаено и ничего не забыто. Пусть Эзра Дженнингсъ разскажетъ, какъ былъ сдѣланъ опытъ съ опіумомъ и какъ онъ кончился.
   

ЧЕТВЕРТЫЙ РАЗСКАЗЪ,

Выписанный изъ дневника Эзра Дженнингса.

   1849. Іюня 15.-- Хотя меня прерывали мои больные и моя боль, я кончалъ письмо къ миссъ Вериндеръ во время къ сегодняшней почтѣ. Мнѣ не удалось написать такое короткое письмо, какъ я желалъ бы. Но мнѣ кажется, я написалъ его ясно. Оно оставляетъ ее совершенно свободною рѣшиться какъ пожелаетъ она сама. Если она согласится помочь опыту, она согласится добровольно, а не изъ милости къ мистеру Фрэнклину Блэку и я и ко мнѣ.
   Іюня 16.-- Всталъ поздно послѣ ужасной ночи; дѣйствіе вчерашняго опіума преслѣдовало меня сквонь цѣлый рядъ страшныхъ сновъ. То я кружился въ пустомъ пространствѣ съ призраками умершихъ друзей и враговъ, всѣхъ вмѣстѣ. То одно возлюбленное лицо, которое я никогда не увижу болѣе, поднималось возлѣ моей постели, сіяя отвратительнымъ фосфорнымъ блескомъ въ темнотѣ, сверкаю и гримасничало на меня. Легкое возвращеніе прежней боли въ обыкновенное время рано утромъ было даже пріятно мнѣ для перемѣны. Оно разгоняло видѣнія -- и было сносно, потому что сдѣлало это.
   Моя дурная ночь заставила меня встать поздно, такъ что я опоздалъ къ мистеру Фрэнклину Блэку. Я нашелъ его лежащимъ на диванѣ и завтракающимъ водкой съ водой и бисквитомъ.
   -- Я начинаю такъ хорошо, какъ только вы можете пожелать, сказалъ онъ:-- я провелъ непріятную, тревожную ночь, а сегодня утромъ у меня совершенное отсутствіе аппетита. Совершенно такъ, какъ было въ прошломъ году, когда я бросилъ курить. Чѣмъ скорѣе я буду готовъ для второго пріема опіума, тѣмъ будетъ мнѣ пріятнѣе.
   -- Вы получите его такъ скоро, какъ только возможно, отвѣчалъ я.-- А пока мы должны всѣми силами беречь ваше здоровье. Если допустимъ васъ до истощенія, мы потерпимъ неудачу. Вамъ надо пріобрѣсти аппетитъ для обѣда. Другими словами, вы должны прогуляться или верхомъ, или пѣшкомъ сегодня утромъ на свѣжемъ воздухѣ.
   -- Я поѣду, если мнѣ найдутъ здѣсь лошадь. Кстати, я писалъ мистеру Брёффу вчера. А вы писали миссъ Вериндеръ?
   -- Да -- съ вечерней почтой.
   -- Очень хорошо. Завтра мл будемъ сообщать другъ другу интересный извѣстія. Не уходите! Я имѣю сказать вамъ кое-что. Вы, кажется, думали вчера, что на нашъ опытъ съ опіумомъ не весьма благопріятно взглянутъ нѣкоторые изъ моихъ друзей. Вы были совершенно правы. Я называю старика Габріэля Беттереджа однимъ изъ моихъ друзей, и вамъ смѣшно будетъ слышать, что онъ сильно протестовалъ противъ этого, когда я видѣлъ его вчера. Вы сдѣлали удивительное множество сумасбродствъ въ вашей жизни, мистеръ Фрэнклинъ, но это довершаетъ все!" Вотъ мнѣніе Беттереджа! Вы примете во вниманіе его предразсудки, когда встрѣтитесь съ немъ.
   Я оставилъ мистера Блэка, чтобъ обойти моихъ больныхъ, чувствуя себя лучше и счастливѣе послѣ этого краткаго свиданія съ нимъ.
   Какая тайная привлекательность заключается для меня въ этомъ человѣкѣ? Или это только значитъ, что я чувствую контрастъ между чистосердечнымъ, ласковымъ обращеніемъ, которымъ онъ допустилъ меня познакомиться съ нимъ, и безжалостнымъ отвращеніемъ и недовѣріемъ, съ какими меня встрѣчаютъ другіе люди? Или въ немъ дѣйствительно есть что-то отвѣчающее стремленію моему къ человѣческому сочувствію -- стремленію пережившему одиночество и гоненіе многихъ лѣтъ и дѣлающемуся все сильнѣе и сильнѣе по мѣрѣ того, какъ приближается время, когда я не буду болѣе чувствовать я терпѣть? Какъ безполезно дѣлать эти вопросы! Мистеръ Блэкъ придалъ маѣ новый интересъ въ жизни. Пусть этого будетъ довольно; къ чему стараться узнавать, въ чемъ состоитъ этотъ новый интересъ?
   Іюня 17.-- Передъ завтракомъ сегодня утромъ мистеръ Канди сообщилъ мнѣ, что онъ уѣзжаетъ на двѣ недѣли навѣстить друга на югѣ Англіи. Онъ далъ мнѣ много особенныхъ наставленіи, бѣдняжка! о паціентахъ, какъ будто имѣлъ еще большую практику, которая была у него до его болѣзни. Практика теперь довольно ничтожна. Другіе доктора вытѣснили его, а ко мнѣ никто не хочетъ обращаться безъ крайней необходимости.
   Можетъ быть хорошо, что онъ будетъ въ отсутствіи именно въ это время. Ему было бы досадно, еслибъ я не сообщила ему объ опытѣ, который я намѣренъ произвести съ мистеромъ Блэкомъ. А я право не знаю, какіе непріятные результаты могли бы воспослѣдовать, еслибъ я сообщи.тѣ ему объ этомъ. Лучше такъ, какъ оно теперь. Безспорно лучше.
   Почта принесла мнѣ отвѣтъ миссъ Вериндеръ послѣ отъѣзда мистера Канди.
   Очаровательное письмо! Оно внушило мнѣ самое высокое мнѣніе о ней. Она не старается скрывать интереса, который чувствуетъ къ нашему предпріятію, она говоритъ мнѣ самымъ милымъ образомъ, что мое письмо удостовѣрило ее въ невинности мистера Блэка безъ малѣйшей надобности доказывать мое увѣреніе. Она даже упрекаетъ себя -- весьма неосновательно, бѣдняжка!-- въ томъ, что не угадала въ то время, какова могла быть настоящая разгадка тайны. Причина происходитъ очевидно отъ кое-чего поболѣе -- великодушнаго нетерпѣнія загладить несправедливость, которую она невиннымъ образомъ нанесла другому человѣку. Ясно, что она любила его во все время ихъ отчужденія. Во многихъ мѣстахъ восторгъ, что онъ заслуживалъ быть любимымъ, прорывается ношеннымъ образомъ сквозь формальности чернилъ и пера, и даже пренебрегаетъ сдержанностью, требуемой письмомъ къ постороннему. Возможно ли (спрашиваю я себя, читая это восхитительное письмо), что я изъ всѣхъ людей да свѣтѣ выбранъ служить способомъ къ тому, чтобы опять соединить этихъ молодыхъ людей? Мое счастье было растоптано подъ ногами, моя любовь была вырвана отъ меня. Неужели я доживу до того, чтобъ видѣть счастье другихъ, устроенное мною -- возобновленную любовь, возвращенную мною? О, благодѣтельная Смерть! дай мнѣ увидѣть это прежде, чѣмъ твои руки обовьютъ меня, прежде чѣмъ твой голосъ шепнетъ мнѣ: Успокойся наконецъ!
   Въ письмѣ заключались двѣ просьбы. Одна не допускаетъ меня показать это письмо мистеру Фрэнклину Блэку. Мнѣ дано позволеніе сказать ему, что миссъ Вериндеръ охотно соглашается отдать свой домъ въ наше распоряженіе; болѣе мнѣ не велѣно говорить ничего.
   Пока легко исполнить ея желаніе. Но вторая просьба серьезно меня затрудняетъ.
   Не довольствуясь тѣмъ, что написала мистеру Беттереджу, чтобы онъ исполнилъ всѣ распоряженія, какія я дамъ ему, миссъ Вериндеръ проситъ позволенія помочь мнѣ личнымъ надзоромъ надъ приведеніемъ въ прежній порядокъ ея гостиной. Она ждетъ только отвѣта отъ меня, чтобы отправиться въ Йоркиширъ и присутствовать въ качествѣ одного изъ свидѣтелей въ ту ночь, когда попытка съ опіумомъ будетъ сдѣлана во второй разъ.
   Тутъ опять кроется подъ поверхностью причина, я мнѣ кажется, что я могу ее узнать.
   То, что она запретила мнѣ говорить мистеру Фрэнклину Блэку, она (какъ я растолковываю это) съ нетерпѣніемъ желаетъ сказать ему сама прежде чѣмъ будетъ сдѣланъ опытъ, который долженъ оправдать его репутацію въ глазахъ другихъ людей. Я понимаю и восхищаюсь великодушнымъ нетерпѣніемъ оправдать его, не ожидая пока будетъ или не будетъ доказана его невинность. Она желаетъ загладить, бѣдняжка, обиду, которую она нанесла ему невиннымъ и неизбѣжнымъ образомъ. Но этого сдѣлать нельзя. Я нисколько не сомнѣваюсь, что волненіе, которое возбудитъ съ обѣихъ сторонъ встрѣча между ними -- старыя чувства, которыя она возобновитъ, новыя надежды, которыя пробудитъ -- въ своемъ дѣйствіи на душу мистера Блэка будутъ гибельны дни успѣха нашего опыта. И теперь довольно трудно воспроизвести въ немъ такія условія, какія существовали въ прошломъ году. Если же новые интересы и новыя ощущенія взволнуютъ его, попытка будетъ просто безполезна.
   А между тѣмъ, хотя я знаю это, у меня не достаетъ духа обмануть ея ожиданія. Я долженъ стараться, не могу ли придумать какой-нибудь новый планъ, который позволилъ бы мнѣ сказать да миссъ Вериндеръ, не повредивъ услугѣ, которую я обязанъ оказать мистеру Фрэнклину Блэку.
   Два часа.-- Я только что воротился съ моихъ медицинскихъ посѣщеній, разумѣется прежде побывавъ въ гостинницѣ.
   Извѣстіе, сообщенное мистеромъ Блэкомъ о ночи, такое же, какъ прежде. Онъ имѣлъ нѣсколько промежутковъ прерывистаго сна, не болѣе, но онъ растревоженъ менѣе сегодня, потому что спалъ послѣ вчерашняго обѣда. Этотъ послѣобѣденный сонъ, безъ сомнѣнія, былъ результатомъ прогулки верхомъ, которую я посовѣтовалъ ему. Я боюсь, что долженъ прекратить этотъ живительный моціонъ на свѣжемъ воздухѣ. Онъ не долженъ быть совсѣмъ здоровъ и не долженъ быть совсѣмъ боленъ.
   Онъ не получилъ еще извѣстія отъ мистера Брёффа. Онъ съ нетерпѣніемъ желалъ узнать, не получилъ ли я отвѣта отъ миссъ Вериндеръ.
   Я разсказалъ ему именно то, что мнѣ позволено было сказать, не болѣе. Совершенно безполезно придумывать предлоги, чтобы не показать ему это письмо. Онъ сказалъ мнѣ съ горечью -- бѣдняжка!-- что онъ понимаетъ деликатность, которая не допускаетъ меня показать письмо.
   -- Она соглашается разумѣется изъ вѣжливости и справедливости, сказалъ онъ.-- Но она сохраняетъ свое мнѣніе обо мнѣ и ждетъ результата.
   Мнѣ ужасно хотѣлось намекнуть ему. что онъ несправедливъ къ ней, какъ она была несправедлива къ нему. Но размысливъ объ этомъ, я не захотѣлъ лишить ее двойного наслажденія удивить и простить его.
   Мое посѣщеніе было очень короткое. Послѣ опыта прошлой ночи я былъ принужденъ отказаться отъ пріема опіума. Необходимымъ результатомъ было то, что болѣзнь, существующая во мнѣ, опять одержала верхъ. Я почувствовалъ приближеніе припадка и поспѣшно ушелъ, чтобы не испугать и не огорчить мистера Блока. Припадокъ продолжался на этотъ разъ только четверть часа и оставилъ во мнѣ довольно силъ, чтобы продолжать мою работу.
   Пять часовъ.-- Я написалъ отвѣтъ миссъ Вериндеръ.
   Планъ, предложенный мною, примиряетъ интересы обѣихъ сторонъ, если она только согласится. Прежде представивъ возраженія противъ встрѣчи мистера Блэка съ нею до опыта, я посовѣтовалъ ей пріѣхать тайно въ тотъ вечеръ, когда мы будемъ производить опытъ. Выѣхавъ изъ Лондона съ послѣполуденнымъ поѣздомъ, она должна замедлить свои пріѣздъ до девяти часовъ. Въ этотъ часъ я взялся проводить мистера Блэка въ его спальную и такимъ образомъ предоставить миссъ Вериндеръ свободу занять ея комнаты до того времени, когда будетъ данъ опіумъ. Когда это будетъ сдѣлано, она можетъ наблюдать за результатомъ вмѣстѣ со всѣми памтъ На слѣдующее утро она покажетъ мистеру Блэку (если хочетъ) ея переписку со мною и удостовѣритъ его такимъ образомъ, что онъ былъ оправданъ въ ея мнѣніи прежде, чѣмъ была фактически доказана его невинность.
   Въ этомъ смыслѣ написалъ я ей. Вотъ все, что я могу сдѣлать сегодня. Завтра я увижусь съ мистеромъ Беттереджемъ и дамъ необходимыя указанія какъ устроить домъ.
   Іюня 18.-- Опять опоздалъ зайти къ мистеру Фрэнклину Б.зэку. Эта ужасная боль увеличилась рано утромъ и за нею послѣдовала на этотъ разъ совершеннѣйшая слабость на нѣсколько часовъ. Я предвижу, не смотря на страданія, возбуждаемыя имъ во мнѣ, что я долженъ воротиться въ опіуму въ сотый разъ. Еслибы я долженъ былъ думать о самомъ себѣ, я предпочелъ бы острую боль страшнымъ снамъ. Но физическое страданіе истощаетъ меня. Если я позволю себѣ изнемочь, это кончится тѣмъ, что я сдѣлаюсь безполезенъ мистеру Блэку въ такое время, когда я болѣе всего буду ему нуженъ.
   Было около часа, прежде чѣмъ и успѣлъ прійти въ гостинницу сегодня. Это посѣщеніе, даже въ моемъ потрясенномъ состояніи, оказалось весьма забавнымъ -- единственно по милости присутствія на сценѣ Габріэля Беттереджа.
   Я нашелъ его въ комнатѣ, когда вошелъ. Онъ отошелъ къ окну и сталъ смотрѣть изъ него, когда я дѣлалъ первые обычные вопросы моему паціенту. Мистеръ Блэкъ опять дурно спалъ и чувствовалъ потерю сна сегодня утромъ гораздо болѣе, чѣмъ чувствовалъ до-сихъ-поръ. Я спросилъ его, не получалъ ли онъ извѣстій отъ мистера Брёффа.
   Онъ получилъ письмо въ это утро. Мистеръ Брёффъ выражалъ сильное неодобреніе плану, на который рѣшался его другъ и кліентъ по моему совѣту. Это было нехорошо -- потому что возбуждало надежды, которыя могли не осуществиться. Это было совершенно непонятно для него, кромѣ того, что это казалось шарлатанствомъ, схожимъ съ месмеризмомъ, съ ясновидѣніемъ и тому подобнымъ. Это перевернетъ вверхъ дномъ домъ миссъ Вериндеръ и кончится тѣмъ, что разстроитъ миссъ Вериндеръ самое. Онъ разсказалъ объ этомъ (не называя именъ) одному знаменитому врачу и знаменитый врачъ улыбнулся, покачалъ головой -- и не сказалъ ничего. На этихъ причинахъ мистеръ Брёффъ основывалъ свой протестъ.
   Мой слѣдующій вопросъ относился къ алмазу. Представилъ ли стряпчій какую-нибудь улику въ доказательство того, что алмазъ въ Лондонѣ?
   Нѣтъ, стряпчій, просто отказался разсуждать объ этомъ вопросѣ. Онъ былъ увѣренъ, что Лунный камень заложенъ мистеру Люкеру. Его знаменитый отсутствующій другъ (никто не могъ опровергать, что онъ вполнѣ зналъ характеръ индійцевъ) былъ также увѣренъ въ этомъ. При этихъ обстоятельствахъ и при многочисленныхъ требованіяхъ, уже сдѣланныхъ ему, онъ долженъ отказаться вступать въ какіе бы то ни было споры относительно уликъ. Время покажетъ, и мистеръ Брёффъ охотно будетъ выжидать время.
   Было совершенно ясно -- даже еслибъ мистеръ Блэкъ не сдѣлалъ этого еще яснѣе, пересказавъ содержаніе письма, вмѣсто того, чтобъ читать какъ оно дѣйствительно было написано -- что недовѣріе ко мнѣ таилось подъ всѣмъ этимъ. Предвидѣвъ этотъ результатъ, я не былъ ни раздосадованъ, ни удивленъ. Я спросилъ мистера Блэка, поколебалъ ли его протестъ его друга. Онъ отвѣчалъ съ жаромъ, что онъ не произвелъ на него ни малѣйшаго дѣйствія. Послѣ этого я имѣлъ право выкинуть изъ головы мистера Брёффа -- и выкинулъ.
   Настала пауза въ разговорѣ -- и Габріэль Беттереджъ отошелъ отъ окна.
   -- Можете вы удостоить меня вашимъ вниманіемъ, сэръ? обратился онъ ко мнѣ.
   -- Я совершенно къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ я.
   Беттереджъ взялъ стулъ и сѣлъ у стола. Онъ вынулъ большую старинную записную книжку съ карандашомъ такого же размѣра. Надѣвъ очки, онъ раскрылъ записную книжку на пустой страницѣ и опять обратился ко мнѣ.
   -- Я прожилъ, сказалъ Беттереджъ, сурово смотря на меня: -- почти пятьдесятъ лѣтъ въ службѣ покойной милэди. До-тѣхъ-поръ я былъ пажемъ въ службѣ стараго лорда, ея отца. Мнѣ теперь около восьмидесяти лѣтъ -- все-равно сколько именно. Считаютъ, что я имѣю знаніе и опытность не хуже многихъ. Чѣмъ же это кончается? Кончается, мистеръ Эзра Дженингсъ, фокусами надъ мистеромъ Фрэнклиномъ Блэкомъ, которые будетъ производить помощникъ доктора посредствомъ склянки съ лавданомъ -- а меня, въ моихъ преклонныхъ лѣтахъ, заставляютъ быть помощникомъ фокусника!
   Мистеръ Блэкъ захохоталъ. Я хотѣлъ заговорить. Беттереджъ протянулъ руку въ знакъ того, что онъ еще не кончилъ.
   -- Ни слова, мистеръ Дженнингсъ! сказалъ онъ.-- Я не желаю слышать отъ васъ, сэръ, ни одного слова. У меня есть свои правила, слава Богу! Если я получу приказаніе сродни приказанію изъ Бедлама, это не значитъ ничего. Пока я получаю его отъ моего господина Ніи госпожи, я повинуюсь. Я могу имѣть свое собственное мнѣніе, которое, потрудитесь вспомнить, есть также мнѣніе мистера Бреффа -- знаменитаго мистера Брёффа! сказалъ Беттереджъ, возвышая голосъ и торжественно качая головой, глядя на меня.-- Все-равно, я все-таки беру назадъ мое мнѣніе. Моя барышня говоритъ: "Сдѣлай это." А я говорю: "Миссъ, это будетъ сдѣлано." Вотъ я здѣсь съ книжкой и съ карандашомъ -- послѣдній очиненъ не такъ хорошо, какъ а могъ бы пожелать, но если христіане лишаются разсудка, кто можетъ ожидать, чтобъ карандаши оставались остры? Давайте мнѣ приказанія, мистеръ Дженнингсъ. Я запишу ихъ, сэръ. Я рѣшился не отступать отъ нихъ ни на волосъ. Я слѣпой агентъ -- вотъ я что. Слѣпой агентъ! повторилъ Беттереджъ, находя необыкновенное наслажденіе въ этомъ описаніи самого себя.
   -- Мнѣ очень жаль, началъ я.-- что мы съ вами не соглашаемся...
   -- Не мѣшайте меня въ это! перебилъ Беттереджъ.-- Дѣло идетъ не о согласіи, а о повиновеніи. Давайте приказанія, сэръ -- давайте приказанія.
   -- Я желаю, чтобы нѣкоторыя части дома были открыты, сказалъ я:-- и меблированы точь-въ-точь какъ въ прошломъ году.
   Беттереджъ лизнулъ языкомъ тупо очищенный карандашъ.
   -- Назовите эти части, мистеръ Дженнингсъ, сказалъ онъ надменно.
   -- Во-первыхъ, переднюю ведущую къ главной лѣстницѣ.
   -- Во-первыхъ, переднюю, писалъ Беттереджъ.-- Невозможно меблировать ее, сэръ, какъ она была меблирована въ прошломъ году -- начать съ того.
   -- Почему?
   -- Потому что въ прошломъ году, мастеръ Дженнингсъ, тамъ стояла чучела кобуза. Когда господа уѣхали, кобуза унесли вмѣстѣ съ другими вещами. Когда кобуза уносили, онъ лопнулъ.
   -- Когда такъ, мы исключимъ кобуза.
   Беттереджъ записалъ исключеніе.
   -- "Передняя должна быть меблирована какъ въ прошломъ году. Только исключить лопнувшаго кобуза." Пожалуйста продолжайте, мистеръ Дженнингсъ.
   -- Положить коверъ на лѣстницахъ, какъ прежде.
   -- "Положить коверъ на лѣстницахъ, какъ прежде." Очень жалѣю, что опять долженъ обмануть ваши ожиданія, сэръ. Но и этого сдѣлать нельзя.
   -- Почему же?
   -- Потому что человѣкъ, клавшій ковры, умеръ, мистеръ Джентитгсъ -- а подобнаго ему въ томъ отношеніи, чтобы положить коверъ какъ слѣдуетъ, не найдете во всей Англіи, ищите гдѣ хотите.
   -- Очень хорошо. Мы должны постараться найти лучшаго человѣка во всей Англіи послѣ него.
   Беттереджъ записалъ, а я продолжалъ дѣлать распоряженія.
   -- Гостиная миссъ Вериндеръ должна быть возстановлена совершенно въ такомъ видѣ, въ какомъ она была въ прошломъ году. Также и корридоръ, ведущій изъ гостиной на первую площадку. Также и второй корридоръ, ведущій съ второй площадки въ лучшія спальныя. Также спальная, занимаемая въ прошломъ іюнѣ мистеромъ Фрэнклиномъ Блэкомъ.
   Тупой карандашъ Беттереджа слѣдовалъ добросовѣстно за каждымъ моимъ словомъ.
   -- Продолжайте, сэръ, сказалъ онъ съ сардонической важностью.-- На кончикѣ этого карандаша еще осталось не дописано кое-что.
   Я сказалъ ему, что у меня нѣтъ болѣе никакихъ распоряженій.
   -- Сэръ, сказалъ Беттереджъ:-- въ такомъ случаѣ я самъ отъ себя прибавлю пунктъ или два.
   Онъ раскрылъ записную книжку на новой страницѣ и еще разъ лизнулъ неистощимый карандашъ.
   -- Я желаю знать, началъ онъ:-- могу я или нѣтъ вымыть мои руки...
   -- Рѣшительно можете, сказалъ мистеръ Блэкъ.-- Я позвоню слугу.
   --... Отъ нѣкоторой отвѣтственности, продолжалъ Беттереджъ, невозмутимо отказываясь видѣть въ комнатѣ кого-нибудь другого кромѣ его и меня.-- Начнемъ съ гостиной миссъ Вериндеръ. Когда мы снимали коверъ въ прошломъ году, мистеръ Дженнингсъ, мы нашли изумительное количество булавокъ. Долженъ я опять положить булавки?
   -- Конечно, нѣтъ.
   Беттереджъ тутъ же записалъ эту уступку.
   -- Теперь о первомъ корридорѣ, продолжалъ онъ.-- Когда мы снимали украшенія въ этой части дома, мы унесли статую толстаго ребенка нагишомъ,-- обозначеннаго въ каталогѣ дома "Купидономъ, богомъ любви". въ прошломъ году у него было два крыла къ мясистой части плечъ. Я не доглядѣлъ и онъ потерялъ одно крыло. Долженъ я отвѣчать за крыло купидона?
   Я опять сдѣлалъ уступку, а Беттереджъ опять записалъ.
   -- Перейдемъ ко второму корридору, продолжалъ онъ.-- Въ прошломъ году въ немъ не было ничего, кромѣ дверей, и я сознаюсь, что у меня душа спокойна только относительно этой части дома. Что касается до спальной мистера Фрэнклина (если ее надо сдѣлать въ прежнемъ видѣ), я желаю знать, кто долженъ взять на себя отвѣтственность за то, чтобъ поддерживать ее въ постоянномъ безпорядкѣ, какъ бы часто ни возстановлялся порядокъ -- здѣсь панталоны, тутъ полотенце, а французскіе романы вездѣ -- я говорю, кто долженъ держать въ неопрятности комнату мастера Фрэнклина, онъ или я?
   Мистеръ Блэкъ объявилъ, что онъ возьметъ на себя всю отвѣтственность съ величайшимъ удовольствіемъ. Беттереджъ упорно отказывался слушать разрѣшеніе этого затрудненія прежде чѣмъ получалъ мое согласіе и одобреніе. Я принялъ предложеніе мистера Блэка, и Беттереджъ сдѣлалъ послѣднюю запись въ своей книжкѣ.
   -- Заходите когда хотите, мистеръ Дженнингсъ, начиная съ завтрашняго дня, сказалъ онъ, вставая: -- вы найдете меня за работой съ нужными помощниками. Я почтительно благодарю васъ, сэръ, за то, что вы оставили безъ вниманія чучелу кобуза и купидоново крыло -- также и за то, что вы позволили мнѣ вымыть мои руки отъ всякой отвѣтственности относительно булавокъ на коврѣ и безпорядка въ комнатѣ мистера Фрэнклина. Какъ слуга я глубоко обязанъ вамъ. Какъ человѣкъ я считаю васъ исполненнымъ причудъ и возстаю противъ вашего опыта какъ обмана чувствъ и западни. Не бойтесь, чтобъ мои чувства какъ человѣка помѣшали моей обязанности какъ слуги. Ваши распоряженія будутъ исполнены, сэръ, будутъ. Если это кончится пожаромъ въ домѣ, я ужъ не пошлю за пожарными, если вы не позвоните въ колокольчикъ и не прикажете послать!
   Съ этимъ прощальнымъ увѣреніемъ онъ поклонился и вышелъ изъ комнаты.
   -- Какъ вы думаете, можемъ мы положиться на него? спросилъ я.
   -- Безусловно, отвѣчалъ мистеръ Блэкъ.-- Когда войдемъ въ домъ, мы найдемъ, что ничего не было пренебрежно и ничего не было забыто.
   Іюня 19.-- Еще протестъ противъ нашего плана! На этотъ разъ отъ дамы.
   Утренняя почта принесла мнѣ два письма. Одно отъ миссъ Вериндеръ, соглашавшейся самымъ любезнымъ образомъ на предложенный много планъ. Другое отъ дамы, въ домѣ которой она живетъ -- мистриссъ Мерридью.
   Мистриссъ Мерридью имѣетъ честь кланяться и не изъявляетъ притязанія понять предметъ, о которомъ я переписываюсь съ миссъ Вериндеръ, въ его ученомъ значеніи. Съ точки зрѣнія общественнаго значенія, однако, она чувствуетъ себя въ правѣ выразить мнѣніе. Вѣроятно, мнѣ неизвѣстно, такъ думаетъ мистриссъ Мерридью, что миссъ Вериндеръ только, девятнадцать лѣтъ. Позволить молодой дѣвушкѣ въ ея лѣта присутствовать безъ надзирательницы въ домѣ наполненномъ мущинами, которые будутъ производить медицинскій опытъ, есть нарушеніе приличія, котораго миссъ Мерридью позволить не можетъ. Она чувствуетъ своей обязанностью принести серьезную жертву своими личными удобствами и поѣхать съ миссъ Вериндеръ въ Йоркширъ. Она проситъ, чтобъ я подумалъ объ этомъ, такъ какъ миссъ Вериндеръ не хочетъ руководиться ничьимъ мнѣніемъ кромѣ моего. Можетъ быть, ея присутствіе не необходимо, и одно мое слово въ этомъ отношеніи освободитъ и мистриссъ Мерридью и меня отъ весьма непріятной отвѣтственности.
   Если перевести эти вѣжливыя пошлости на простой англійскій языкъ, то это значитъ, какъ я понимаю, что миссъ Мерридью смертельно боится мнѣнія свѣта. Она, къ несчастью, обратилась къ самому послѣднему человѣку на свѣтѣ, который имѣлъ бы причину смотрѣть съ уваженіемъ на это мнѣніе. Я не обману ожиданій миссъ Верриндеръ, я не стану откладывать примиренія между молодыми людьми, которые любятъ другъ друга и уже слишкомъ долго были разлучены. Если перевести простыя англійскія выраженія на вѣжливыя пошлости, это значитъ, что мистеръ Дженнингсъ имѣетъ честь кланяться миссъ Мерридкю и сожалѣетъ, что не можетъ ничего болѣе сдѣлать въ этомъ дѣлѣ.
   Мистеръ Блокъ чувствуетъ себя сегодня утромъ по прежнему. Мы рѣшились не мѣшать Беттереджу и не входить въ домъ сегодня. Успѣемъ и завтра сдѣлать нашъ первый осмотръ.
   Іюня 20.-- Мистеръ Блэкъ начинаетъ чувствовать постоянную тревогу по ночамъ. Чѣмъ скорѣе будутъ приведены комнаты въ прежній видъ, тѣмъ лучше.
   По дорогѣ въ домъ сегодня утромъ онъ совѣтовался со мною съ нервнымъ нетерпѣніемъ и нерѣшимостью о письмѣ (препровожденномъ къ нему изъ Лондона), которое онъ получилъ отъ пристава Кёффа.
   Приставъ пишетъ изъ Ирландіи. Онъ сообщаетъ о полученіи (отъ его домоправительницы) карточки и словъ, написанныхъ на ней, которыя мистеръ Блэкъ оставилъ въ его домѣ близъ Доркинга, я увѣдомляетъ, что по всей вѣроятности воротится въ Англію черезъ недѣлю и даже скорѣе. А пока онъ проситъ, чтобы мистеръ Блэкъ объяснилъ ему, по какимъ причинамъ онъ желаетъ говорить съ ногъ о Лунномъ камнѣ. Если мистеръ Блэкъ можетъ убѣдить его, что онъ сдѣлалъ серьезную ошибку въ прошлогоднемъ слѣдствіи, онъ будетъ считать своею обязанностью (послѣ щедраго вознагражденія покойной лэди Вериндеръ) отдать себя въ распоряженіе этого джентльмена. Если нѣтъ, онъ проситъ позволенія остаться въ своемъ уединеніи, окруженномъ мирными привлекательностями деревенской жизни.
   Прочтя это письмо, я безъ малѣйшей нерѣшимости посовѣтовалъ мистеру Блэку сообщить приставу Кёффу все, что случилось послѣ того, какъ слѣдствіе было остановлено въ прошломъ году, и предоставить ему самому составить заключеніе изъ простыхъ фактовъ.
   Подумавъ нѣсколько, я также посовѣтовалъ пригласить пристава присутствовать при опытѣ, если онъ успѣетъ воротиться въ Англію къ тому времени. Онъ былъ бы драгоцѣннымъ свидѣтелемъ во всякомъ случаѣ, и еслибъ мое мнѣніе, что алмазъ спряталъ къ комнатѣ мистера Блэка, оказалось несправедливо, совѣтъ пристава могъ быть очень важенъ въ дальнѣйшемъ образѣ дѣйствія, въ которомъ я не могъ уже участвовать. Это послѣднее соображеніе, повидимому, заставило рѣшиться мистера Блэка. Онъ обѣщалъ послѣдовать моему совѣту.
   Стукъ молотка показалъ намъ, что дѣло подвигается, когда мы въѣхали на дорожку ведущую къ дому.
   Беттереджъ, нарядившійся ни этому случаю въ красную рыбачью шапку и въ зеленый байковый передникъ, встрѣтилъ насъ въ передней. Въ ту минуту, какъ онъ увидалъ меня, онъ вынулъ записную книжку и карандашъ и непремѣнно настаивалъ на томъ, чтобы записывать все, что я говорю ему. Куда бы мы ни смотрѣли, мы находили, какъ предсказывалъ мистеръ Блэкъ, что работа подвигается такъ бистро и такъ разумно, какъ только было возможно пожелать. Но въ нижней залѣ и въ комнатѣ миссъ Вериндеръ многое еще нужно было сдѣлать; казалось сомнительно, будетъ ли домъ готовъ въ концѣ недѣли.
   Поздравивъ Беттереджа съ сдѣланнымъ имъ успѣхомъ (онъ упорно записывать все каждый разъ какъ я раскрывалъ ротъ, отказываясь въ тоже время обращать малѣйшее вниманіе на слова мистера Блэка) и обѣщавъ прійти опять посмотрѣть дня черезъ два, мы хотѣли выйти изъ дома заднимъ ходомъ. Прежде чѣмъ мы вышли изъ нижнихъ корридоровъ, меня остановилъ Беттереджъ, когда я проходилъ мимо двери, которая вела въ его комнату.
   -- Могу ли я сказать вамъ слова два наединѣ? спросилъ онъ таинственнымъ шепотомъ.
   Я разумѣется согласился. Мистеръ Блэкъ вышелъ ждать меня въ садъ, нова я пошелъ съ Беттереджемъ въ его комнату. Я ожидалъ просьбы о какихъ-нибудь новыхъ уступкахъ вслѣдъ за чучелой кобуза и купидонова крыла. Къ моему величайшему удивленію, Беттереджъ положилъ свою руку на столъ и сдѣлалъ мнѣ этотъ странный вопросъ:
   -- Мистеръ Дженнингсъ, вамъ знакомъ Робинзонъ Крузо?
   Я отвѣчалъ, что читалъ Робинзона Крузо въ дѣтствѣ.
   -- А послѣ того? спросилъ Беттереджъ.
   -- Нѣтъ.
   Онъ отступилъ назадъ на нѣсколько шаговъ и посмотрѣлъ на меня съ выраженіемъ сострадательнаго любопытства, умѣряемаго суевѣрнымъ страхомъ.
   -- Онъ не читалъ Робинзона Крузо съ дѣтства, сказалъ Беттереджъ, говоря самъ съ собой -- а не со мной.-- Попробуемъ, какъ Робинзонъ Крузо поразитъ его теперь!
   Одъ отперъ шкапъ, стоявшій въ углу, и вынулъ грязную и изорванную книгу, изъ которой выходилъ сильный задахъ табаку, когда онъ сталъ перевертывать листы. Найдя мѣсто, которое онъ очевидно искалъ, онъ допросилъ меня подойти къ нему въ уголъ и все таинственнымъ голосомъ началъ:
   -- Относительно этого вашего фокус-покуса съ лавданомъ и мистеромъ Фрэнклиномъ Блэкомъ, пока работники въ домѣ, обязанность слуги преодолѣваетъ во мнѣ чувства человѣка. Когда работники уходятъ, чувства человѣка преодолѣваютъ во мнѣ обязанность слуги. Очень хорошо. Прошлый вечеръ, мистеръ Дженннгсъ, у меня на душѣ сильно засѣло, что это ваше новое медицинское предпріятіе кончится дурно. Еслибы я поддался этому тайному внушенію, я опять унесъ бы мебель своими собственными руками и прогналъ бы рабочихъ, когда бы они пришли на слѣдующее утро.
   -- Съ удовольствіемъ узнаю изъ того, что я видѣлъ наверху, сказалъ я: -- что вы устояли противъ тайнаго внушенія.
   -- Устоялъ не настоящее выраженіе, отвѣчалъ Беттереджъ.-- Я боролся, сэръ, съ безмолвными приказаніями души моей, толкавшими меня въ одну сторону, и писанными приказаніями въ моей записной книжкѣ, толкавшими меня въ другую, пока (съ позволенія вашего сказать) меня обдавалъ холодный потъ. Въ этомъ страшномъ душевномъ разстройствѣ и тѣлесномъ разслабленіи, къ какому средству обратился я? Къ средству я сэръ, которое ни разу не измѣнило мнѣ еще въ послѣдніе тридцать лѣтъ и болѣе -- къ этой книгѣ!
   Онъ сильно ударилъ по книгѣ открытой рукою и выбилъ этимъ еще сильнѣйшій запахъ табаку.
   -- Что я здѣсь нашелъ, продолжалъ Беттереджъ: -- на первой открытой мною страницѣ? Это ужасное мѣсто, сэръ, на страницѣ сто-семьдесятъ-восьмой: "Съ этими и многими тому подобными размышленіями, я впослѣдствіи поставилъ себѣ за правило, что когда эти тайные намеки или побужденія души, внушающіе мнѣ дѣлать или не дѣлать какое-либо представляющееся дѣло, или идти туда или сюда, я никогда не преминулъ повиноваться этому тайному предписанію." Не сойти мнѣ съ мѣста, мистеръ Дженнингсъ, это били первыя слова, бросившіяся мнѣ въ глаза именно въ то самое время, когда я шелъ наперекоръ тайному внушенію! Вы не видите въ ртомъ ничего необыкновеннаго, сэръ?
   -- Я вижу случайное стеченіе обстоятельствъ -- и болѣе ничего.
   -- Вы не чувствуете ни малѣйшаго колебанія, мистеръ Дженнингсъ, относительно этого вашего медицинскаго предпріятія?
   -- Ни крошечки.
   Беттереджъ пристально и молча посмотрѣлъ на меня. Онъ закрылъ книгу, заперъ ее опять въ шкапъ чрезвычайно старательно, повернулся и опять пристально посмотрѣлъ на меня. Потомъ заговорилъ.
   -- Сэръ, сказалъ онъ серьезно: -- многое можно извинить человѣку, который съ дѣтства не читалъ Робинзона Крузо. Желаю вамъ добраго утра.
   Онъ отворилъ дверь съ низкимъ поклономъ и оставилъ меня на свободѣ отправиться въ садъ. Я встрѣтилъ мистера Блэка, возвращающагося въ домъ.
   -- Вамъ не нужно говорить мнѣ, что случилось, сказалъ онъ.-- Беттереджъ сыгралъ свою послѣднюю карту, онъ сдѣлалъ новое пророческое открытіе въ Робизонѣ Крузо. Вы потакали его любимой фантазіи? Нѣтъ? Вы показали ему, что не вѣрите Робинзону Крузо? Мистеръ Дженнингсъ, вы упали такъ низко, какъ только возможно, въ мнѣніи Беттереджа. Говорите и дѣлайте что хотите впередъ. Вы увидите, что онъ теперь не захочетъ терять съ вами словъ.
   Іюня 21.-- Короткой записи будетъ достаточно въ моемъ дневникѣ сегодня
   Мистеръ Блэкъ никогда еще не проводилъ такой дурной ночи. Я былъ принужденъ, совершенно противъ воли, прописать ему лекарство. Люди съ его чувствительной организаціей, къ счастью, быстро чувствуютъ дѣйствіе лекарственныхъ мѣръ. Иначе я готовъ бы былъ бояться, что онъ будетъ совершенно неспособенъ для опыта, когда наступить время предпринять его.
   Что касается меня, послѣ небольшой остановки въ страданіи въ послѣдніе два дня, у меня былъ припадокъ сегодня утромъ, о которомъ я не скажу ничего, кромѣ того, что онъ заставалъ меня вернуться къ опіуму. Я закрою эту тетрадъ и возьму полный пріемъ пятьсотъ капель.
   Іюня 22.-- Наши надежды лучше сегодня. Нервное страданіе мистера Блэка очень уменьшилось. Онъ немного спалъ прошлую ночь. Моя ночь по милости опіума была ночью человѣка оглушеннаго. Я не могу сказать, что я проснулся нынѣшнимъ утромъ; болѣе приличное выраженіе будетъ, что я пришелъ въ себя.
   Мы подъѣхали къ дому посмотрѣть, все ли приведено въ прежній видъ. Будетъ кончено завтра -- въ субботу. Какъ предсказывалъ мистеръ Блэкъ, Беттереджъ не выставлялъ новыхъ препятствій. Съ начала до конца онъ былъ зловѣщимъ образомъ вѣжливъ и зловѣщимъ образомъ молчаливъ.
   Мое медицинское предпріятіе (какъ его называетъ Беттереджъ) должно теперь неизбѣжно быть отложено до слѣдующаго понедѣльника. Завтра вечеромъ работники поздно останутся въ домѣ. На слѣдующій день установленное воскресное тиранство -- одно изъ учрежденій этой свободной страны -- такъ распредѣлило поѣзди, что невозможно просить кого-нибудь пріѣхать къ намъ изъ Лондона. Пока не наступитъ понедѣльникъ, нечего больше дѣлать, какъ наблюдать внимательно за мистеромъ Блэкомъ и держать его, если возможно, въ такомъ точно состояніи, въ какомъ я нашелъ его сегодня.
   Я уговорилъ его написать къ мистеру Брёффу и настоятъ, чтобы онъ присутствовалъ къ качествѣ свидѣтеля. Я нарочно выбралъ стряпчаго, потому что онъ сильно предубѣжденъ противъ насъ. Если мы убѣдимъ его, мы сдѣлаемъ нашу побѣду неоспоримой. Мистеръ Блокъ также написалъ приставу Кёффу, и я послалъ нѣсколько строкъ къ миссъ Вериндеръ. Съ ними и съ старымъ Беттереджемъ (который очень важное лицо въ семействѣ) у насъ будетъ довольно свидѣтелей -- не включая мистриссъ Мерридью, если мистриссъ Мерридью настойчиво захочетъ пожертвовать собою мнѣнію свѣта.
   Іюня 23.-- Дѣйствіе опіума опять преслѣдовало меня прошлую ночь. Нужды нѣтъ, я долженъ это перенести, пока понедѣльникъ де наступитъ и не пройдетъ.
   Мистеръ Блэкъ опять не совсѣмъ здоровъ сегодня. Онъ признается, что въ два часа утра отдирать ящикъ, въ который спряталъ сигары. Онъ успѣлъ запереть его опять только посредствомъ большого усилія. Потомъ онъ выкинулъ ключъ изъ окна. Слуга принесъ его утромъ найдя его на днѣ пустой цистерны -- вотъ какова судьба! Я взялъ къ себѣ ключъ до будущаго вторника.
   Іюня 24.-- Мистеръ Блэкъ и я сдѣлали продолжительную прогулку въ коляскѣ. Мы оба благотворно почувствовали вліяніе нѣжнаго лѣтняго воздуха. Я обѣдалъ съ нимъ въ гостинницѣ. Къ моему великому облегченію, я нашелъ его въ разстроенномъ и взволнованномъ состояніи сегодня утромъ -- онъ крѣпко спалъ два часа на диванѣ послѣ обѣда. Теперь, если онъ проведетъ еще одну дурную ночь -- я не боюсь послѣдствій.
   Іюня 25, понедѣльникъ.-- День опыта! Пять часовъ пополудни. Мы сейчасъ пріѣхали въ домъ.
   Первый и главный вопросъ -- это здоровье мистера Блэка.
   На сколько я могу судить, онъ обѣщаетъ (въ отношеніи физическомъ) быть одинаково воспріимчивъ къ дѣйствію опіума сегодня, какъ быль годъ тому назадъ. Онъ теперь находится въ состоянія нервной чувствительности, граничащей съ нервнымъ раздраженіемъ. Цвѣтъ лица его мѣняется безпрестанно; рука не совсѣмъ тверда. Онъ вздрагиваетъ при внезапномъ шумѣ и при неожиданномъ появленіи лицъ дли предметовъ.
   Все это послѣдствіи безсонницы, которая въ свою очередь происходитъ отъ нервнаго разстройства, причиненнаго внезапнымъ прекращеніемъ привычки курить -- привычки доведенной до крайнихъ предѣловъ. Тѣ же причины дѣйствуютъ теперь, какія дѣйствовали въ прошломъ году, и послѣдствія, повидимому, оказываются одни и тѣ же. Выдержитъ ли параллель окончательный опытъ? Событія ночи должны рѣшить этотъ вопросъ.
   Пока я пишу эти строки, мистеръ Блэкъ забавляется въ залѣ, упражняясь на билліардѣ въ разнаго рода ударахъ, какъ дѣлывалъ нерѣдко, гостя здѣсь въ прошломъ іюнѣ. Я взялъ съ собою мой дневникъ, отчасти съ цѣлью заполнить чѣмъ-нибудь часы, которые вѣроятно у меня останутся незанятыми, отчасти въ надеждѣ, что можетъ случиться что-нибудь достойное быть отмѣченнымъ.
   Обо всемъ ли я упоминалъ до-сихъ-поръ? Взглянувъ на отмѣтки вчерашняго дня, я вижу, что забылъ упомянуть объ утренней почтѣ. Этотъ пробѣлъ я пополню тотчасъ, прежде чѣмъ пойду къ мистеру Блэку.
   Итакъ, я получилъ нѣсколько строкъ отъ миссъ Вериндеръ. Она намѣрена пріѣхать съ вечернимъ поѣздомъ, согласно моему совѣту. Мистриссъ Мерридью настояла на томъ, чтобы ее сопровождать. Въ запискѣ легкій намекъ на нѣкоторое разстройство въ обыкновенно отличномъ расположенія духа почтенной дамы, почему она и нуждается но всякомъ снисхожденіи, какъ того требуютъ ея годы и привычка. Я постараюсь въ отношеніи къ мистриссъ Мерридью подражать воздержности Беттереджа въ обращеніи со мною. Онъ встрѣтилъ насъ сегодня торжественно, облеченный въ свое лучшее черное платье, въ накрахмаленномъ бѣломъ галстухѣ. Когда онъ взглядываетъ въ мою сторону, онъ тотчасъ вспоминаетъ, что я не читалъ Робинзона Крузо съ своего дѣтства, и почтительно чувствуетъ ко мнѣ жалость.
   Мистеръ Блэкъ получилъ отвѣтъ отъ стряпчаго также вчера.
   Мистеръ Брёффъ принимаетъ приглашеніе -- однако съ оговоркою. Онъ видитъ настоятельную потребность въ томъ, чтобы мущина съ извѣстною долею здраваго смысла былъ при миссъ Вериндеръ на мѣстѣ -- какъ онъ выражается не стѣсняясь -- намѣреваемаго представленія. Этимъ мущиною мистеръ Брёффъ согласенъ быть за неимѣніемъ другого. Итакъ, бѣдная миссъ Вериндеръ будетъ находиться подъ двойнымъ надзоромъ. Отрадно подумать, что мнѣніе свѣта навѣрное этимъ удовлетворится вполнѣ!
   О приставѣ Кёффѣ не слыхать ничего. Онъ безъ сомнѣнія еще въ Ирландіи. Мы не можемъ на него разсчитывать сегодня.
   Беттереджъ сейчасъ приходилъ звать меня къ мистеру Блэку. Я долженъ отложить перо на время.
   Семъ часовъ. Мы опять обошли всѣ вновь отдѣланныя комнаты и лѣстницы. Мы также сдѣлали пріятную прогулку въ кустарникѣ, который былъ любимымъ мѣстомъ прогулки мистера Блэка, когда онъ гостилъ здѣсь въ прошломъ году. Такимъ образомъ я надѣюсь оживить въ его умѣ прежнія впечатлѣнія мѣстъ я обстановки, на сколько это возможно.
   Мы теперь собираемся обѣдать ровно въ тотъ часъ, когда обѣдали въ день рожденія. Моя цѣль, конечно, чисто-медицинская въ этомъ случаѣ. Лавданъ долженъ застать пищевареніе такъ близко, какъ возможно, къ тому моменту, когда онъ его засталъ въ прошломъ году.
   Спустя нѣкоторое время послѣ обѣда я намѣренъ навести разговоръ -- какъ только съумѣю естественнѣе -- на алмазъ и на заговоръ индійцевъ украсть его. Когда же я наведу мысли мистера Блэка на этотъ предметъ, съ моей стороны сдѣлано будетъ все, что отъ меня зависитъ, до того, когда настанетъ время дать ему опіумъ.
   Половина девятаго. Только теперь я нашелъ минуточку для одной изъ важнѣйшихъ обязанностей, а именно обязанности отыскать въ домашней аптечкѣ лавданъ, который послужилъ мистеру Канди.
   Минутъ десять назадъ я уловилъ время, когда Беттереджъ ничѣмъ не былъ занятъ, и сообщилъ ему свое желаніе. Не возразивъ ни одного слова, даже безъ малѣйшаго поползновенія достать изъ кармана записную книжку, онъ повелъ меня (уступая мнѣ дорогу на каждомъ шагу) въ кладовую, гдѣ хранилась домашняя аптечка.
   Я нашелъ стклянку, тщательно закупоренную пробкою, которая еще была завязана кускомъ лайки. Въ стклянкѣ, почти полной, оказался, какъ я и предполагалъ, обыкновенный лавданъ. Его я намѣренъ предпочесть тѣмъ двумъ приготовленіямъ опія, которыми я позаботился запастись на всякій случай.
   Вопросъ о количествѣ гранъ представляетъ нѣкоторое затрудненіе. Я обдумалъ его и рѣшилъ усилить пріемъ.
   Мои записки говорятъ, что мистеръ Канди далъ всего двадцать-пять грань. Это пріемъ небольшой для послѣдствій, какія онъ повлекъ за собою даже при воспріимчивости мистера Блэка. Я считаю очень правдоподобнымъ, что мистеръ Канди далъ болѣе, чѣмъ полагалъ, зная, какъ онъ любитъ хорошо пообѣдать, и принимая въ соображеніе, что лавданъ онъ отмѣрялъ послѣ обѣда въ день рожденія. Какъ бы то ни было, я рискну усилить пріемъ до сорока гранъ. Теперь мистеръ Блэкъ предупрежденъ, что приметъ лавданъ, а это, говоря физіологически, равносильно извѣстной въ немъ силѣ противодѣйствія, хотя и безсознательнаго. Если я не ошибаюсь въ этомъ моемъ взглядѣ, потребность въ большемъ пріемѣ неоспорима для того, чтобы повторить послѣдствія, вызванныя въ прошломъ году пріемомъ меньшимъ.
   Десять часовъ. Свидѣтели или гости (не знаю, какъ ихъ назвать вѣрнѣе) пріѣхали съ часъ тому назадъ.
   Въ исходѣ девятаго часа я уговорилъ мистера Блэка пойти со мною въ его спальную, подъ предлогомъ, будто я желаю, чтобы онъ осмотрѣлъ ее въ послѣдній разъ и удостовѣрился, не забыто ли чего-нибудь изъ прежней обстановки комнаты. Я заранѣе сговорился съ Бегтереджемъ на счетъ того, чтобы спальную мистеру Брёффу отвели возлѣ комнаты мистера Блэка и чтобы о прибытіи стряпчаго я былъ увѣдомленъ легкимъ стукомъ въ дверь. Пятъ минутъ послѣ того, какъ на часахъ въ передней пробило девять, я услыхалъ этотъ стука., тотчасъ вышелъ въ корридоръ и встрѣтилъ мистера Брёффа.
   Моя наружность, какъ обыкновенно, произвела впечатлѣніе невыгодное. Недовѣрчивость выразилась ясно во взорѣ мистера Брёффа. Привыкшій къ подобному вліянію на чужихъ, я не колеблясь ли минуты сказалъ ему, что находилъ нужнымъ сказать прежде чѣмъ онъ войдетъ къ мистеру Блэку.-- Вы ѣхали сюда, я полагаю, въ обществѣ мистриссъ Мерридью и миссъ Вериндеръ? спросилъ я.
   -- Такъ точно, отвѣчалъ мистеръ Брёффъ сухо до крайности.
   -- Миссъ Вериндеръ вѣроятно сообщила вамъ мое желаніе, чтобы ея присутствіе въ домѣ (конечно и мистриссъ Мерридью тоже) оставалось тайною для мистера Блэка, пока мой опытъ надъ нимъ не будетъ произведенъ?
   -- Я знаю, что долженъ молчать, сэръ! вскричалъ мистеръ Брёффъ съ нетерпѣніемъ.-- Имѣя обыкновеніе умалчивать о безумствѣ человѣческаго рода вообще, я болѣе чѣмъ когда либо расположенъ не разѣвать рта въ настоящемъ случаѣ. Довольно ли вамъ этого?
   Я поклонился и предоставилъ Беттереджу провести его въ назначенную ему комнату. Уходя Беттереджъ бросилъ на меня взглядъ, который говорилъ яснѣе словъ:
   "Вы напали на татарина, мистеръ Дженнингсъ, и э тому татарину имя -- мистеръ Брёффъ."
   Теперь мнѣ слѣдовало вынести встрѣчу съ дамами. Я сошелъ съ лѣстницы -- не скрою, нѣсколько взволнованный и направился къ гостиной миссъ Вериндеръ.
   Жена садовника (ей поручено было позаботиться объ удобствахъ для дамъ) попалась мнѣ на встрѣчу въ корридорѣ перваго этажа. Эта добрая женщина оказываетъ мнѣ чрезмѣрную учтивость, которая очевидно имѣетъ прямымъ источникомъ непреодолимый ужасъ. Она таращитъ на меня глаза дрожитъ и присѣдаетъ, какъ скоро я съ нею заговариваю. На мой вопросъ, гдѣ миссъ Вериндеръ, она вытаращила на меня глаза, задрожала и, безъ сомнѣнія, присѣла бы вслѣдъ за чѣмъ, еслибы миссъ Вериндеръ не помѣшала этой учтивости внезапно отворилъ сама дверь своей гостиной.
   -- Это не мистеръ Дженнингсъ-ли? спросила она.
   Не давъ мнѣ время отвѣтить, она съ живостью вышла въ корридоръ. Мы сошлись у лампы на подставкѣ, которой свѣтъ падалъ на насъ. При первомъ взглядѣ на меня миссъ Вериндеръ остановилась въ нерѣшимости. Однако она тотчасъ опять овладѣла собою, немного покраснѣла и съ плѣнительною прямотою протянула мнѣ руку.
   -- Я не могу считать васъ чужимъ, мистеръ Дженнингсъ, сказала она.-- Еслибъ вы знали, какое счастье мнѣ принесли ваши письма!
   Она взглянула на мое некрасивое морщинистое лицо съ искренною признательностью, до того для меня новою отъ моихъ ближнихъ, что я не нашелся ей отвѣчать. Я вовсе не былъ приготовленъ къ ея снисходительности и ея красотѣ. Страданія многихъ лѣтъ, благодаря Бога, не ожесточили моего сердца. Я былъ съ него неловокъ и робокъ, какъ юноша лѣтъ пятнадцати.
   -- Гдѣ онъ теперь? спросила она, высказывая откровенно единственное преобладающее въ ней чувство -- горячее участіе къ мистеру Блэку: -- что онъ дѣлаетъ? Говорилъ ли обо мнѣ? Въ хорошемъ ли онъ расположеніи духа? Какъ дѣйствуетъ на него видъ этого дома послѣ того, что случилось въ прошедшемъ году? Когда вы ему дадите лавданъ? Нельзя ли мнѣ видѣть, какъ вы его нальете? Меня это все интересуетъ такъ живо; я очень взволнована; мнѣ бы вамъ нужно сказать десятки тысячъ вещей, и всѣ онѣ разомъ толпятся у меня въ головѣ, такъ что я не знаю, съ чего начать. Вы не удивляетесь моему участію къ нему?
   -- Нисколько, отвѣтилъ я.-- Кажется, я его вполнѣ себѣ уясняю.
   Она была далека отъ мелочности придавать себѣ видъ смущенный. Отвѣтила она мнѣ такъ, какъ бы отвѣтила брату или отцу.
   -- Вы меня избавили отъ невыразимаго страданія, вы дали мнѣ новую жизнь. Какъ могу я быть до того неблагодарна, чтобы скрывать что-либо отъ васъ? Я люблю его, сказала она просто: -- я любила его отъ начала и до конца, даже тогда, какъ была къ нему несправедлива въ своихъ собственныхъ мысляхъ, даже тогда, какъ говорила ему слова самыя жестокія, самыя суровыя. Можетъ ли это служить мнѣ извиненіемъ? Надѣюсь, что можетъ -- я опасаюсь, что это одно меня можетъ извинить. Когда онъ завтра узнаетъ, что я въ домѣ, думаете ли вы...
   Она не договорила и пристально взглянула мнѣ въ лицо.
   -- Завтра вамъ останется только повторить то, что вы мнѣ сказали сейчасъ.
   Лицо ея просіяло; она подошла ко мнѣ на шагъ ближе и съ очевиднымъ волненіемъ стала перебирать лепестки цвѣтка, который я сорвалъ въ саду и вдѣлъ въ петлицу моего сюртука.
   -- Вы съ нимъ видѣлось часто въ послѣднее время, сказала она: -- дѣйствительно ли вы увидали въ немъ это?
   -- Дѣйствительно видѣлъ, отвѣтилъ я.-- Для меня не представляется ни малѣйшаго сомнѣнія на счетъ того, что случится завтра; желалъ бы я имѣть такую же увѣренность относительно событій этой ночи.
   Разговоръ нашъ прерванъ былъ на этомъ мѣстѣ появленіемъ Беттереджа съ чайнымъ приборомъ. Проходя въ гостиную, онъ бросилъ на меня второй выразительный взглядъ, означавшій;
   "Татаринъ наверху, мистеръ Дженнингсъ, татаринъ вѣдь наверху!"
   Мы вошли въ гостиную вслѣдъ за дворецкимъ. Пожилая дама небольшого роста, очень красиво одѣтая, сидѣла въ уголкѣ, вся поглощенная какою-то хорошенькою вышивкою. Увидавъ мой цыганскій цвѣтъ лица и пѣгіе волосы, она выронила работу изъ рукъ и слегка вскрикнула.
   -- Мистриссъ Мерридью, это мистеръ Дженнингсъ, сказала миссъ Вериндеръ.
   -- Я прошу у васъ извиненія, мистеръ Дженнингсъ, сказала почтенная дама мнѣ, смотря однако на миссъ Вериндеръ.-- Поѣздка по желѣзной дорогѣ всегда разстраиваетъ мои нервы. Я стараюсь нѣсколько успокоиться, занимаясь по обыкновенію. Не знаю, на сколько моя работа неумѣстна при настоящемъ случаѣ, совершенно выходящемъ изъ ряда вещей. Если она мѣшаетъ вашимъ медицинскимъ цѣлямъ, то я конечно съ удовольствіемъ отложу ее въ сторону.
   Я поспѣшилъ дать полное разрѣшеніе на присутствіе вышивки, точь-въ-точь какъ далъ его на отсутствіе лопнувшаго кобуза и крыла купидона. Мистриссъ Мерридью сдѣлала надъ собою усиліе -- изъ благодарности -- чтобы взглянуть на мои волосы. Однако усиліе не увѣнчалось успѣхомъ и она опять обратила взоръ на миссъ Вериндеръ.
   -- Съ позволенія мистера Дженнингса, продолжала эта почтенная дама: я допросила бы объ одномъ. Онъ намѣренъ произвести сегодня ночью ученый опытъ. Когда я была еще въ пансіонѣ, я присутствовала при подобныхъ опытахъ. Они всегда кончались взрывомъ. Не будетъ ли мистеръ Дженнингсъ на столько обязателенъ, чтобы предупредить меня заблаговременно, когда слѣдуетъ ожидать взрыва въ настоящемъ случаѣ. Я имѣю въ виду перенести этотъ моментъ, если возможно, прежде чѣмъ пойду спать.
   Я было попытался увѣрить мистриссъ Мерридью, что взрыва по программѣ не полагалось при настоящемъ опытѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, повторяла почтенная старушка: -- я очень благодарна мистеру Дженнингсу за намѣреніе, но вполнѣ понимаю, что онъ меня только обманываетъ для моего успокоенія. Однако я предпочитаю откровенность. Я совсѣмъ помирилась съ мыслью о взрывѣ, но очень желала бы перенести его до того, какъ лягу бъ постель.
   Тутъ отворилась дверь и мистриссъ Мерридью опять слегка вскрикнула -- отъ взрыва? Нѣтъ, только отъ появленія Беттереджа.
   -- Прошу извиненія, мистеръ Дженнингсъ, сказалъ Беттереджъ тономъ самой изысканной учтивости: -- мистеръ Фрэнклинъ желаетъ знать, гдѣ вы. Находясь въ вашемъ распоряженіи, чтобы обманывать его относительно присутствія въ домѣ барышни, я сказалъ ему, что не знаю гдѣ вы. Это, если вамъ угодно будетъ замѣтить, просто-на-просто ложь. Такъ какъ я стою одною ногою въ гробу, то чѣмъ менѣе вы отъ меня потребуете подобной лжи, тѣмъ я болѣе вамъ буду обязанъ, когда настанетъ мои часъ и я почувствую укоры совѣсти.
   Нельзя было терять ни минуты на размышленіе по поводу совѣсти Беттереджа. Мистеръ Блэкъ могъ войти неожиданно, отыскивая меня, если я тотчасъ не отправлюсь въ его комнату. Миссъ Вериндеръ вышла со мною въ корридоръ.
   -- Они кажется сговорились васъ мучить, сказала она мнѣ.-- Что это значитъ?
   -- Значитъ это протестъ свѣта, миссъ Вериндеръ -- въ самомъ маленькомъ видѣ -- противъ всего новаго.
   -- Что намъ дѣлать съ мистриссъ Мерридью?
   -- Скажите ей, что взрывъ будетъ завтра въ девять часовъ утра.
   -- Чтобы отправить ее спать?
   -- Именно, чтобы отправить се спать.
   Миссъ Вериндеръ вернулась въ гостиную, а я пошелъ наверхъ къ мистеру Блэку.
   Къ изумленію моему, я засталъ его одного. Онъ ходилъ въ волненіи изъ угла въ уголъ и немного былъ раздраженъ тѣмъ, что оставался одинъ
   -- Гдѣ мистеръ Брёффъ? спросилъ я.
   Онъ указалъ на затворенную дверь въ смежную комнату, занимаемую стряпчимъ. Мистеръ Брёффъ входилъ къ нему на минуту, попытался опять протестовать противъ нашихъ распоряженій и опять потерпѣлъ полную неудачу; онъ не произвелъ ни малѣйшаго дѣйствія на мистера Блэка. Затѣмъ стряпчій прибѣгнулъ къ черной кожаной сумкѣ, набитой донельзя дѣловыми бумагами.
   -- Серьезныя дѣла, сознавался онъ:-- вовсе неумѣстны въ настоящемъ случаѣ; но тѣмъ не менѣе они должны идти своимъ чередомъ. Мистеръ Блэкъ, быть можетъ, проститъ человѣку дѣловому его старомодныя привычки. Время -- деньги, а мистеръ Дженнингсъ можетъ разсчитывать на его присутствіе, какъ скоро онъ его позоветъ.
   Съ этимъ извиненіемъ стряпчій вернулся въ свою комнату и упорно углубился въ свою черную сумку.
   Я вспомнилъ мистриссъ Мерридью съ ея выпивкою и Беттереджа съ его совѣстью. Удивительное тождество лежитъ въ основѣ англійскаго характера, точно такъ какъ оно оказывается и въ основномъ выраженіи англійскаго лица.
   -- Когда вы мнѣ дадите лавданъ? нетерпѣливо спросилъ мистеръ Блэкъ.
   -- Вамъ надо немного подождать, сказалъ я.-- До того времени я останусь съ вами.
   Тогда еще не было и десяти часовъ. По словамъ и Беттереджа и мистера Блэка на мои разспросы въ разныя времена, я пришедъ къ заключенію, что пріемъ лавдана, данный мистеромъ Канди, не могъ быть принятъ прежде одиннадцати. Итакъ я рѣшился не давать вторичнаго пріема ранѣе этого времени.
   Мы поговорили немного, но мысля наши заняты были предстоящимъ опытомъ. Разговоръ не вязался и скоро прекратился совсѣмъ. Мистеръ Блэкъ небрежно перелистывалъ книги, лежавшія на его столѣ. Я имѣлъ предосторожность осмотрѣть ихъ всѣхъ, когда ни вошли въ комнату. Тутъ были одни классическія произведенія: "Опекунъ-Сплетникъ", Ричардсона "Памела", "Человѣкъ съ чувствомъ" Макензи, "Жизнь Лаврентія Медичи" Роско и Робертсона "Карлъ Пятый" -- все вещи (несомнѣнно) гораздо выше чего-либо написаннаго позднѣе и (съ моей точки зрѣнія) надѣленныя великимъ достоинствомъ не приковывать ничьего вниманія и не волновать ничего ума. Я предоставилъ мистера Блэка успокоительному вліянію образцовой словесности и занялся этою отмѣткою въ моемъ дневникѣ.
   Часы говорятъ мнѣ. что скоро одиннадцать. Я опять долженъ закрыть эту тетрадь.
   Два часа пополуночи. Опытъ сдѣланъ. О результатѣ же я сейчасъ дамъ подробный отчетъ.
   Въ одиннадцать я позвонилъ Беттереджа и сказалъ мистеру Блэку, что ему пора наконецъ ложиться.
   Я выглянулъ изъ окна. Ночь была теплая и дождливая, походящая въ этомъ отношеніи на ночь двадцать-перваго іюня въ прошломъ году. Не питая вѣры къ примѣтамъ, я однако порадовался отсутствію въ атмосферѣ всякаго прямого вліянія на нервную систему, всякаго чрезмѣрнаго накопленія электричества или признаковъ приближающейся грози. Беттереджъ подошелъ ко мнѣ у окна и таинственно всунулъ мнѣ въ руку бумажку. На ней было написано слѣдующее:
   "Мистриссъ Мерридью пошла лечь вслѣдствіе положительнаго объявленія, что порывъ долженъ произойти завтра въ девять часовъ утра и что я не выйду изъ этой части дома, пока она не придетъ возвратить мнѣ свободу. Она не подозрѣваетъ, что главное мѣсто дѣйствія и есть моя гостиная, иначе она осталась бы тутъ на всю ночь. Я одна и очень встревожена. Пожалуйста дайте мнѣ возможность видѣть, какъ вы будете отмѣрять лавданъ; мнѣ непремѣнно хочется быть тутъ при чемъ-нибудь, хотя бы въ качествѣ простой зрительницы. P. В."
   Я вышелъ изъ комнаты вслѣдъ за Беттереджемъ и приказалъ ему принести ящикъ съ аптечкою въ гостиную миссъ Вериндеръ.
   Приказаніе, повидимому, захватило его совершенно врасплохъ. Онъ посмотрѣлъ на меня, какъ бы подозрѣвая съ моей стороны тайный умыселъ противъ миссъ Вериндеръ.
   -- Осмѣлюсь ли спросить, что общаго между моей молодой барышнею и ящикомъ съ лекарствами? спросилъ онъ наконецъ.
   -- Останьтесь въ гостиной и ни уводите, былъ мой отвѣтъ.
   Беттереджъ, кажется, усомнился въ своей собственной способности успѣшно наблюдать за мною безъ посторонней помощи, когда въ дѣлѣ игралъ роль ящикъ съ лекарствомъ.
   -- Нельзя ли пригласить и мистера Брёффа присутствовать при томъ, что вы хотите дѣвать? спросилъ онъ.
   -- Не только можно, но и должно. Я иду просить мистера Брёффа сойти со мною внизъ.
   Беттереджъ ушелъ за аптечкою, не сказавъ болѣе ни слова. Я вернулся въ комнату мистера Блэка и постучалъ въ дверь къ стряпчему Брёффу. Онъ тотчасъ се отперъ, держа бумаги въ рукѣ, весь поглощенный юридическими вопросами и совершенно недоступный для вопросовъ медицинскихъ.
   -- Мнѣ очень жаль, что я васъ долженъ потревожить, сказалъ я:-- но я иду готовить пріемъ лавдана для мистера Блэка и вынужденъ просить васъ присутствовать при этомъ и слѣдить за тѣмъ, что я дѣлаю.
   -- Ага! замѣтилъ мистеръ Брёффъ, неохотно удѣляя мнѣ десятую долю своего вниманія, сосредоточеннаго на бумагахъ.-- Болѣе ничего?
   -- Я долженъ просить васъ вернуться сюда со мною, чтобы видѣть, какъ я дамъ этотъ пріемъ.
   -- Болѣе ничего?
   -- Еще одно. Я нахожусь вынужденнымъ причинить вамъ безпокойство пересѣсть въ комнату мистера Блэка и выжидать послѣдствій пріема.
   -- Очепт, хорошо! сказалъ мистеръ Брёффъ.-- Все-равно чья бы комната ни была, моя или мистера Блэка, я могу заниматься вездѣ. Развѣ только вы, мистеръ Дженнингсъ, сочтете нужнымъ воспротивиться этой небольшой примѣси здраваго смысла къ процедурѣ?
   Прежде чѣмъ я успѣлъ отвѣтить, мистеръ Блэкъ сказалъ ему съ постели:
   -- Да неужели же вы въ-самомъ-дѣлѣ не заинтересованы нисколько тѣмъ, что мы намѣрены испытать? Въ такомъ случаѣ, мистеръ Брёффъ, у васъ воображенія не болѣе чѣмъ у коровы!
   -- Корова животное полезное, мистеръ Блэкъ, отвѣтилъ стряпчій и вышелъ вслѣдъ за мною изъ комнаты, все держа въ рукѣ свои бумаги.
   Мы нашли миссъ Вериндеръ блѣдною и взволнованною; она въ тревогѣ ходила изъ угла въ уголъ по своей гостиной. У стола въ углу стоялъ Беттереджъ, карауля ящикъ съ аптечкою. Мистеръ Брёффъ опустился ни первый попавшійся ему стулъ и (стараясь быть полезенъ не менѣе коровы) тотчасъ углубился опять въ свои бумаги.
   Массъ Вериндеръ отвела меня въ сторону и немедля заговорила о томъ, что поглощало всѣ ея мысля -- о состояніи мистера Блэка.
   -- Каковъ онъ теперь? спросила она.-- Въ какомъ состояніи его нервы? Онъ не выходитъ изъ терпѣнія? Удастся ли опытъ, капъ вы думаете? Увѣрены ли вы, что пріемъ не сдѣлаетъ ему вреда?
   -- Совершенно увѣренъ. Вотъ вы увидите, какъ я его буду отмѣривать.
   -- Минуточку еще! Теперь двѣнадцатый часъ. Сколько должно пройти времени, прежде чѣмъ что-либо случится?
   -- Опредѣлить трудно. Около часа пожалуй.
   -- Комната должна быть темпа, я полагаю, какъ она была въ прошломъ году?
   -- Конечно.
   Я буду ждать въ моей спальной, точь-въ-точь-какъ это было тогда. Дверь я оставлю немного растворенною. Прошлаго года она также была немного растворена. Я буду наблюдать за дверью гостиной, и какъ только она шевельнется, я погашу свѣчу. Все произошло точь-въ-точь такимъ же образомъ въ ночь послѣ моего рожденія. И теперь вѣдь все должно повториться точно также, неправдали?
   -- Увѣрены ли вы, что можете владѣть собою, миссъ Вериндеръ?
   -- Для наго я способна на все! отвѣтила она съ чувствомъ.
   Одинъ взглядъ на ея лицо убѣдилъ меня, что на нее положиться можно. Я опять обратился къ мистеру Брёффу.
   -- Мнѣ приходится попросить васъ отложить на минуту въ сторону ваши бумаги, сказалъ я.
   -- О, конечно!
   Онъ вскочилъ -- какъ будто я оторвалъ его отъ занятій въ самомъ интересномъ мѣстѣ -- и подошелъ со мною къ аптечкѣ. Тутъ же, лишенный возбуждающаго интереса, присущаго его профессіи, онъ взглянулъ на Беттереджа и продолжительно зѣвнулъ.
   Миссъ Вериндеръ приблизилась ко мнѣ, держа въ рукѣ стеклянную кружку съ холодною водою, которую она взяла со стола.
   -- Дайте мнѣ влить воду, шепнула она.-- Я должна приложить къ этому руку!
   Я отмѣрилъ сорокъ гранъ изъ стклянки и вылилъ лавданъ въ стаканчикъ для лекарства.
   -- Наполните его три четверти водою, сказалъ я, подавая стаканчикъ миссъ Вериндеръ.
   Потомъ я приказалъ Беттереджу замкнуть ящикъ съ лекарствами, прибавивъ, что не нуждаюсь въ немъ болѣе. Невыразимое облегченіе выказалось на лицѣ стараго слуги. Онъ очевидно подозрѣвалъ меня въ замыслѣ произвести медицинскій опытъ и надъ его молодой госпожею!
   Наливъ воду по моему указанію, миссъ Вериндеръ уловила минуту, пока Беттереджъ замыкалъ ящикъ, а мистеръ Брёффъ опять вернулся къ своимъ бумагамъ, и украдкою поцѣловала край стаканчика.
   -- Когда вы его подадите ему, шепнула прелестная дѣвушка:-- подайте этою стороною!
   Я вынулъ изъ кармана стеклушко, которое должно было представлять алмазъ, и подалъ его ей, говоря:
   -- И къ этому вы должны приложить руку. Положите это стеклышко на то мѣсто, куда прошлаго года положили Лунный камень.
   Ода отправилась къ индійскому шкапику и положила стеклышко, игравшее роль алмаза, въ ящикъ, который заключалъ въ себѣ въ день ея рожденія алмазъ настоящій. Мистеръ Брёффъ былъ свидѣтелемъ и этого съ очевиднымъ протестомъ, какъ присутствовалъ при всемъ остальномъ. Но сильный драматическій интересъ, Принимаемый теперь опытомъ, одержалъ верхъ (къ величайшей моей забавѣ) надъ самообладаніемъ старика Беттереджа. Рука его дрожала, когда онъ свѣтилъ, и онъ шепнулъ съ видомъ озабоченнымъ:
   -- Увѣрены ли вы, миссъ, что не ошиблись ящикомъ?
   Я опять направился къ двери первый съ лавданомъ и водою въ рукахъ. На порогѣ я остановился для послѣдняго наставленія миссъ Вериндеръ.
   -- Не слишкомъ медлите гасить ик Кафф и я (Гусберри сел на козлы, показывать кучеру дорогу) ехали в Сити.
   -- Когда-нибудь, -- сказал сыщик, указывая на переднее окно кэба, -- этот мальчик добьется замечательных успехов в моей бывшей профессии. Давно я не встречал такого бойкого и умного малого. Передам вам сущность того, мистер Блэк, о чем он рассказал мне, когда вас не было в комнате. Кажется, еще при вас он упомянул, что побежал вслед за кэбом?
   -- Да.
   -- Ну, сэр, кэб поехал с Ломбард-стрит к Тауэрской пристани. Моряк с черной бородой вышел из кэба и заговорил с баталером роттердамского парохода, который должен был отправиться на следующее утро. Он спросил, может ли уже сейчас переночевать на пароходе в каюте. Баталер сказал: нет. Каюты и койки будут чистить в этот вечер, и пассажирам не позволялось занимать места до утра на пароходе.
   Моряк повернулся и ушел с пристани. Идя по улице, мальчик в первый раз заметил на противоположной стороне человека, одетого ремесленником, по-видимому не терявшего из виду моряка. Моряк остановился около ресторана и вошел в него. Мальчик не знал, что ему делать, и вместе с другими мальчуганами стоял и смотрел на закуски, выставленные в окне ресторана. Он подметил, что ремесленник ждет, как ждал и он сам, по вес еще на другой стороне улицы. Через минуту медленно подъехал кэб и остановился там, где стоял ремесленник. Мальчик мог ясно разглядеть в кэбе только одного человека, высунувшегося из окна, чтобы поговорить с ремесленником. Он сообщил мне, мистер Блэк, без всяких наводящих вопросов с моей стороны, что этот человек был очень, очень смугл и похож на индуса.
   Было ясно, что и на этот раз мы с мистером Бреффом ошиблись. Моряк с черной бородой явно не был шпионом индусов. Неужели алмаз находился у него?
   -- Через некоторое время, -- продолжал сыщик, -- кэб отъехал. Ремесленник перешел через улицу и вошел в ресторан. Мальчик ждал, пока его не одолели голод и усталость, а потом, в свою очередь, вошел в ресторан. У него в кармане был шиллинг; он великолепно пообедал, уверяет он, черным пудингом, пирогом с угрем и бутылкой имбирного пива. Чего только не переварит желудок мальчугана? Все, что только можно съесть!
   -- Что же он увидел в ресторане? -- спросил я.
   -- Он увидел моряка, читавшего газету за одним столом, и ремесленника, читавшего газету за другим. Стемнело, прежде чем моряк встал и вышел. На улице он подозрительно осмотрелся вокруг. Мальчик (ведь это был только мальчик) был им оставлен без внимания. Ремесленник еще не выходил. Моряк шел, оглядываясь по сторонам и, видимо, еще не зная, куда ему пойти. Ремесленник опять появился на противоположной стороне улицы. Моряк все шел, пока не дошел до Берегового переулка, ведущего в улицу Нижней Темзы. Там он остановился перед таверной под вывеской "Колесо Фортуны" и, осмотревшись, вошел. Гусберри тоже вошел. У буфета было много народу, по большей части вполне приличного. "Колесо Фортуны" -- таверна очень порядочная, мистер Блэк, знаменитая своим портером и пирогами со свининой.
   Отступления сыщика раздражали меня. Он это заметил и стал строго придерживаться показаний Гусберри в дальнейшем своем рассказе:
   -- Моряк спросил, может ли он получить койку. Трактирщик ответил: "Нет, все заняты". Буфетчица возразила ему, что десятый номер пуст. Послали за слугою, чтобы проводить моряка в десятый номер. Как раз перед этим Гусберри приметил ремесленника между людьми, стоявшими у буфета. Он исчез прежде, чем слуга появился на зов. Не зная, что ему делать дальше, Гусберри решил выждать и посмотреть, не случится ли еще чего-нибудь. И кое-что случилось. Хозяина позвали. Сердитые голоса послышались сверху. Трактирщик вдруг появился, таща за шиворот ремесленника, который, к величайшему удивлению Гусберри, выказывал все признаки опьянения. Трактирщик вытолкал его за дверь, грозя послать за полицией, если он вернется. Пока они спорили, выяснилось, что человек этот был найден в номере десятом и с упорством пьяного объявил, что он занял эту комнату. Гусберри был так поражен внезапным опьянением еще недавно трезвого человека, что не выдержал и побежал за ним на улицу. Пока ремесленник был на виду у посетителей таверны, он шатался самым неприличным образом. Но как только он завернул за угол, к нему тотчас вернулось равновесие, и он стал таким трезвым членом общества, что лучше и желать было нечего. Гусберри вернулся в "Колесо Фортуны" в сильном недоумении. Он опять ждал, не случится ли чего-нибудь. Ничего больше не случилось и ничего больше не было слышно о моряке.
   Гусберри решил вернуться в контору. Но как только он пришел к этому заключению, на противоположной стороне улицы опять появился тот же ремесленник! Он смотрел на одно из окон гостиницы, единственное, в котором был виден свет. Свет этот как будто успокоил его. Он тотчас ушел. Мальчик вернулся в контору, получил вашу карточку, но не застал вас. Вот в таком положении теперь дело, мистер Блэк.
   -- Какого вы мнения об этом?
   -- Думаю, что дело серьезное, сэр. Судя по тому, что видел мальчик, тут действуют индусы.
   -- Да. А моряк -- это, очевидно, тот, кому мистер Люкер передал алмаз. Не странно ли, что мистер Брефф, я и человек, нанятый мистером Бреффом, -- все мы ошиблись насчет того, кто этот моряк.
   -- Вовсе не странно, мистер Блэк. Принимая во внимание тот риск, которому подвергается этот человек, мистер Люкер, вероятно, с умыслом, сговорившись с ним, направил ваше внимание в другую сторону.
   -- Как понять то, что происходило в таверне? -- спросил я. -- Человек, одетый ремесленником, был, разумеется, нанят индусами. Но я, так же как и Гусберри, не могу объяснить его внезапного опьянения.
   -- Думаю, что могу угадать, что это значит, сэр, -- ответил сыщик. -- Если вы хорошенько подумаете, вы поймете, что этот человек получил, должно быть, очень строгие инструкции от индусов. Они сами слишком заметны для того, чтобы лично показаться в банке или в таверне, -- и они принуждены были поручить все это своему поверенному. Очень хорошо! Поверенный услышал у буфета громко названный номер той комнаты, которую моряк должен занять на ночь; в этой комнате, -- если мы не ошибаемся, -- должен находиться в эту ночь и алмаз. Вы можете быть уверены в том, что индусам очень важно иметь точное описание этой комнаты, знать, в какой части дома она находится, -- возможно ли проникнуть в нее снаружи и тому подобное. Что должен был сделать человек, получив такое задание? Именно то, что он сделал! Он побежал наверх взглянуть на комнату, прежде чем туда приведут моряка. Его застали за осмотром, и он притворился пьяным, -- простейший способ выбраться из затруднения. Вот как я разрешаю загадку. После того как он вышел из таверны, он, вероятно, отправился со своим донесением к тому месту, где его ждали индусы. А те, без сомнения, послали его назад: удостовериться, действительно ли моряк устроился в таверне на ночь. А что случилось в "Колесе Фортуны" после ухода мальчика, нам следовало бы знать еще вчера вечером. Сейчас одиннадцать часов утра. Постараемся узнать все, что только возможно.
   Через четверть часа кэб остановился в Береговом переулке, и Гусберри отворил перед нами дверцу.
   -- Все ли в порядке? -- спросил сыщик.
   -- Все в порядке, -- ответил мальчик.
   Но в ту минуту, когда мы входили в "Колесо Фортуны", даже для моих неопытных глаз стало ясно, что в доме далеко не все в порядке.
   Единственное лицо за прилавком, где стояли напитки, была растерянная служанка, которая совершенно не понимала, в чем дело. Двое посетителей, ожидавшие утренней выпивки, нетерпеливо стучали монетами по прилавку. Буфетчица появилась из внутренних комнат, взволнованная и озабоченная. Она резко ответила на вопрос сыщика Каффа о хозяине, что тот наверху и что ему никто не смеет сейчас надоедать.
   -- Пойдемте-ка со мною, сэр, -- сказал мне сыщик Кафф, хладнокровно поднимаясь на лестницу и делая мальчику знак следовать за нами.
   Буфетчица громко крикнула хозяину, что какие-то незнакомые люди врываются в дом. На площадке нижнего этажа нам встретился трактирщик, в сильном раздражении спешивший узнать, что случилось.
   -- Что вы за черти? Что вам здесь надо? -- спросил он.
   -- Придержите-ка свой язык, -- спокойно сказал сыщик. -- Я вам скажу, кто я: я -- сыщик Кафф.
   Знаменитое имя тотчас произвело свое действие. Сердитый трактирщик раскрыл дверь в гостиную и попросил у сыщика извинения.
   -- Дело в том, что я раздражен и расстроен, сэр, -- сказал он. -- Сегодня утром у нас в доме случилась неприятность. Человека моей профессии многое может вывести из себя, мистер Кафф.
   -- В этом нет никакого сомнения, -- сказал сыщик. -- Я тотчас изложу, если вы позволите, то, что привело нас сюда. Мы с этим джентльменом хотим побеспокоить вас кое-какими расспросами о дело, интересующем нас обоих.
   -- О каком деле, сэр? -- спросил трактирщик.
   -- По поводу одного смуглого человека, одетого моряком, который ночевал у вас нынешней ночью.
   -- Боже мой! Да это именно тот человек, который перевернул вверх дном весь дом сегодня! -- воскликнул трактирщик. -- Знаете ли вы или этот господин что-нибудь о нем?
   -- Не можем сказать наверное, пока не увидим его, -- ответил сыщик.
   -- Пока не увидите его? -- повторил трактирщик. -- Никому не удается увидеть его с семи часов утра. Вчера он велел разбудить его в это время. К нему пришли и нельзя было добиться ответа, нельзя отворить дверь и посмотреть, что случилось. В восемь часов попробовали опять, в девять опять. Бесполезно! Дверь по-прежнему заперта, и в комнате не слышно ни звука! Меня не было сегодня дома; я вернулся только четверть часа назад. Я сам стучался в дверь, и все было напрасно. Послали сейчас за плотником. Если вы подождете несколько минут, мы откроем дверь и посмотрим.
   -- Не был ли этот человек пьян вчера? -- спросил сыщик.
   -- Он был совершенно трезв, сэр, иначе я не позволил бы ему ночевать в моем доме.
   -- Он заплатил за свою комнату вперед?
   -- Нет.
   -- Не мог ли он выйти из своей комнаты, минуя дверь?
   -- Комната эта -- чердак, -- сказал трактирщик, -- в потолке есть люк, ведущий на крышу, а немного подальше на улице есть пустой дом, который сейчас ремонтируют. Вы думаете, сыщик, что негодяй ускользнул, не заплатив?
   -- Моряк, -- ответил сыщик Кафф, -- легко мог это сделать рано утром, прежде чем на улице появился народ. Он привык лазить, и голова у него не закружится на крыше дома.
   Пока он говорил, доложили о приходе плотника. Мы все тотчас поднялись на верхний этаж. Я заметил, что сыщик был необыкновенно серьезен, серьезнее, чем обычно. Мне показалось также странным, что он велел мальчику (которому разрешил следовать за нами) ждать внизу, пока мы не вернемся.
   Молоток и резец плотника справились с дверью в несколько минут. Но изнутри приставлена была мебель, как баррикада. Толкнув дверь, мы опрокинули это препятствие и вошли в комнату. Трактирщик вошел первым, сыщик -- вторым, я -- третьим. Остальные присутствовавшие при этом лица последовали за нами.
   Все мы взглянули на постель и вздрогнули.
   Моряк не выходил из комнаты: он лежал одетый на постели, лицо его было закрыто подушкой.
   -- Что это значит? -- шепнул трактирщик, указывая на подушку.
   Сыщик Кафф подошел к постели, не отвечая ничего, и сбросил подушку.
   Смуглое лицо моряка было бесстрастным и неподвижным. Черные волосы и борода слегка растрепаны. Широко раскрытые тусклые глаза устремлены в потолок. Безжизненный взгляд и неподвижное выражение привели меня в ужас. Я отвернулся и отошел к открытому окну. Все остальные вместе с сыщиком Каффом стояли у постели.
   -- Он в обмороке, -- сказал трактирщик.
   -- Он умер, -- возразил Кафф. -- Пошлите за ближайшим доктором и за полицией.
   Так и было сделано. Какие-то странные чары как будто удерживали сыщика Каффа у постели. Какое-то странное любопытство как будто заставляло всех ждать и смотреть, что будет делать сыщик.
   Я опять отвернулся к окну. Через минуту я почувствовал, как меня тихо дернули за фалду, и тоненький голос прошептал:
   -- Посмотрите, сэр!
   Гусберри вошел в комнату. Его выпуклые глаза необычайно выкатились -- не от страха, а от восторга. Он тоже сделал открытие.
   -- Посмотрите, сэр, -- повторил он, -- и повел меня к столу, находившемуся в углу комнаты.
   На столе стоял маленький деревянный ящичек, открытый и пустой. По одну сторону ящика лежала тонкая хлопчатая бумага, употребляемая для завертывания драгоценных вещиц. По другую сторону -- разорванный лист белой бумаги с печатью на нем, частично разломанной, и надписью, которую легко можно было прочесть. Подпись была такова:
   "Отдан на сохранение господам Бешу, Лайсоту и Бешу Септимусом Люкером, жительствующим на Мидлсекс-плейс, Лэмбет, маленькая деревянная коробочка, запечатанная в этом конверте и заключающая в себе вещь очень высокой стоимости. Коробочка эта должна быть возвращена господами Бешом и Кь только в собственные руки мистера Люкера".
   Эти строки уничтожали всякое сомнение, по крайней мере, в одном отношении: Лунный камень находился у моряка, когда он накануне вышел из банка.
   Я почувствовал, что меня опять дернули за фалду. Гусберри все не отставал от меня.
   -- Воровство! -- шепнул мальчик с восторгом, указывая на пустой ящичек.
   -- Вам было велено ждать внизу, -- сказал я, -- ступайте вниз!
   -- И убийство! -- прибавил Гусберри, указывая с еще большим наслаждением на человека, лежавшего на постели.
   В удовольствии, какое доставляла мальчику эта ужасная сцена, было что-то столь отвратительное, что я схватил его за плечи и вытолкал из комнаты.
   В ту минуту, когда я переступил порог, я услышал, как сыщик Кафф спрашивал обо мне. Он встретил меня, когда я вернулся в комнату и принудил подойти с ним к постели.
   -- Мистер Блэк, -- сказал он, -- посмотрите на лицо этого человека. Это лицо загримированное, и вот вам доказательство.
   Он указал пальцем на тонкую синевато-белую полосу над смуглым лбом покойника у корней растрепанных черных волос.
   -- Посмотрите, что будет под этим, -- сказал сыщик, вдруг крепко ухватившись рукою за черные волосы.
   Мои нервы не могли вынести этого, я опять отвернулся от постели.
   Первое, что я увидел на другом конце комнаты, был неугомонный Гусберри, который взобрался на стул и следил, задыхаясь от любопытства, через головы взрослых за всеми действиями сыщика.
   -- Он стаскивает с него парик, -- шептал Гусберри, жалея, что я единственный человек в комнате, который не мог ничего видеть.
   Наступило молчание, а потом крик удивления вырвался у людей, собравшихся около постели.
   -- Он сорвал с него бороду! -- закричал Гусберри.
   Снова наступило молчание. Сыщик Кафф попросил что-то. Трактирщик пошел к умывальнику и вернулся к постели с тазом, наполненным водою, и с полотенцем.
   Гусберри заплясал от восторга на стуле.
   -- Идите сюда ко мне, сэр! Он смывает теперь краску с его лица!
   Сыщик вдруг растолкал толпу, окружавшую его, и с ужасом на лице приблизился ко мне.
   -- Подойдите к постели, сэр! -- начал он. -- Или нет...
   Он пристально посмотрел на меня и продолжал:
   -- Распечатайте раньше письмо, которое я вам дал утром.
   Я распечатал письмо.
   -- Прочтите имя, мистер Блэк, которое там написано.
   Я прочел имя, которое он написал: Годфри Эбльуайт.
   -- Теперь, -- сказал сыщик, -- пойдемте со мною и посмотрите на человека, лежащего на постели.
   Я пошел с ним и посмотрел на человека, лежащего на постели, -- это был Годфри Эбльуайт.

Шестой рассказ, написанный сыщиком Каффом

I

   Доркинг, Серрей, июля 30, 1849. Фрэнклину Блэку, эсквайру. Сэр, я должен извиниться перед вами, что задержал донесение, которое обязался вам доставить. Я хотел сделать его более полным и, однако, встречал там и сям препятствия, которые можно было преодолеть только с некоторой затратой терпения и времени.
   Цель, которую я поставил себе, теперь, я надеюсь, достигнута. Вы найдете на этих страницах ответы на большую часть, если не на все вопросы, относящиеся к покойному мистеру Годфри Эбльуайту, приходившие вам в голову, когда я имел честь видеть вас в последний раз.

II

   Итак, прежде всего о смерти вашего кузена.
   Мне кажется неоспоримо доказанным, что он был задушен (пока спал или тотчас после своего пробуждения) подушкою с его же постели; что лица, виновные в умерщвлении его, -- три индуса; и что цель данного преступления состояла в том, чтобы овладеть алмазом, называемым Лунным камнем.
   Факты, на основании которых выведено это заключение, установлены отчасти при осмотре комнаты в таверне, отчасти из показаний на следствии коронера.
   Когда выломали дверь комнаты, нашли джентльмена мертвым, с подушкою на лице. Доктор, осматривавший его, установил смерть от удушения -- то есть убийство, -- оно было совершено каким-нибудь лицом или лицами, при помощи подушки, которую держали на лице жертвы, пока не наступила смерть от прилива крови к легким.
   Теперь перейдем к причине преступления.
   Небольшой ящичек был найден открытым и пустым на столе в этой комнате. Мистер Люкер опознал ящик, печать и надпись. Он объявил, что в этом ящике действительно находился алмаз, называемый Лунным камнем, и что он отдал этот ящик, запечатанный таким образом, мистеру Годфри Эбльуайту (в то время переодетому) двадцать шестого июля. Вывод из всего этого тот, что причиною преступления была кража Лунного камня.
   Теперь рассмотрим, каким образом было совершено преступление.
   В комнате (всего лишь семи футов вышиною) был найден открытым люк в потолке, ведущий на чердак. Короткая лестница, по которой поднимались на чердак (обычно лежавшая под кроватью), была найдена приставленной к люку, так что любой человек или люди легко могли выйти из этой комнаты. В самой дверце люка обнаружено квадратное отверстие, возле болта, запиравшего люк с внутренней стороны, вырезанное, очевидно, каким-то необыкновенно острым инструментом. Таким образом, всякое лицо снаружи могло отодвинуть болт, отпереть люк и спуститься (может быть, с помощью какого-нибудь сообщника) в комнату, вышина которой, как было уже указано, только семь футов. Что какое-нибудь лицо или лица должны были войти именно таким образом, очевидно из наличия самого люка. Что касается того способа, каким оно или они получили доступ к крыше таверны, надо заметить, что соседний дом стоял пустой и ремонтировался, к его стене была приставлена длинная лестница, которую накануне оставили рабочие; вернувшись на работу утром двадцать седьмого, они нашли доску, которую привязали к лестнице, чтобы никто не пользовался ею во время их отсутствия, снятою и брошенной на песок. Из показаний ночного полисмена (который проходит по Береговому переулку только два раза в час) явствует, что было вполне возможно подняться по этой лестнице, пройти по крышам домов и опять незаметно спуститься. Показания жителей также подтверждают, что Береговой переулок после полуночи самая тихая и уединенная из лондонских улиц. Следовательно, тут опять можно с полным правом заключить, что любой человек или люди могли подняться по лестнице и опять спуститься незамеченными, проявляя необходимую осторожность и присутствие духа.
   Перейдем, наконец, к лицу или к лицам, которыми преступление было совершено.
   Известно: 1) что индусы были заинтересованы в том, чтобы завладеть алмазом, во всяком случае человек, похожий на индуса, которого Октавиус Гай видел в окне кэба беседующим с ремесленником, был одним из трех индусских заговорщиков; 2) несомненно, что человек, одетый ремесленником, следил за мистером Годфри Эбльуайтом весь вечер 26-го и был обнаружен в его спальне (прежде чем мистера Эбльуайта проводили туда) при обстоятельствах, заставляющих подозревать, что он пробрался для осмотра комнаты; 3) кусочек золотой нитки был найден в спальне, и эксперты утверждают, что это индийская мануфактура и что золотая нить такого рода неизвестна в Англии; 4) утром 27-го три человека, наружность которых согласовалась с приметами трех индусов, были замечены на улице Нижней Темзы и прослежены до Тауэрской пристани; позднее их видели, когда они уезжали из Лондона на пароходе, отправлявшемся в Роттердам.
   Такова фактическая, если не юридическая, улика, что убийство было совершено индусами.
   Был или нет человек, одетый ремесленником, сообщником этого преступления, сказать трудно.
   Следствием коронера было установлено умышленное убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами. Семейство мистера Эбльуайта предложило награду, и были употреблены все усилия для того, чтобы найти виновных. Человек, одетый ремесленником, бесследно скрылся. Следы индусов нашли. Относительно надежды захватить этих последних мне остается сказать несколько слов в конце этого донесения.
   А пока, написав все необходимое о смерти мистера Годфри Эбльуайта, я могу перейти к рассказу о его поступках до встречи с вами, во время встречи и после того, как вы виделись с ним в доме покойной леди Вериндер.

III

   Жизнь мистера Годфри Эбльуайта имела две стороны.
   С одной стороны -- показной -- это был джентльмен, пользовавшийся заслуженной репутацией оратора на благотворительных митингах и одаренный административными способностями, которые он отдавал в распоряжение различных благотворительных обществ, большей частью дамских. С другой стороны, -- скрытой от общества, -- этот джентльмен представал в совершенно другом виде: а именно, как человек, предававшийся удовольствиям, имевший виллу за городом, купленную не на свое имя, а на имя дамы, жившей на этой вилле.
   При обыске на этой вилле я увидел прекрасные картины и статуи, мебель, выбранную со вкусом и чудной работы, оранжерею с редкими цветами, подобных которым нелегко найти во всем Лондоне. В результате расследований, произведенных в доме, были обнаружены бриллианты, не уступающие по своей редкости цветам; экипажи и лошади, которые (заслуженно) производили впечатление в парке среди людей, способных судить и о том, и о другом.
   Все это было пока довольно обыкновенно. Загородная вилла и дама -- предметы настолько обычные в лондонской жизни, что мне следовало бы просить извинения в том, что я упоминаю о них. Но не совсем обыкновенно, -- насколько мне известно, -- то обстоятельство, что все эти вещи не только заказывались, но и оплачивались. Следствие доказало, к моему неописуемому изумлению, что за картины, статуи, цветы, бриллианты, экипажи и лошадей не числилось долгу и шести пенсов. А вилла была куплена на имя дамы.
   Я мог бы долго искать разгадку этой тайны, и искать напрасно, если бы смерть мистера Годфри Эбльуайта не заставила произвести следствие.
   Следствие обнаружило следующие факты.
   Мистеру Годфри Эбльуайту была поручена сумма в двадцать тысяч фунтов, как одному из опекунов некоего молодого джентльмена, который был еще несовершеннолетним в тысяча восемьсот сорок восьмом году. Опекунство кончалось, и молодой джентльмен должен был получить двадцать тысяч фунтов в день своего совершеннолетия, в феврале тысяча восемьсот пятидесятого года. А до этого дня шестьсот фунтов должны были выплачиваться ему его обеими попечителями по полугодиям -- на рождество и на Иванов день. Этот доход регулярно выплачивался главным опекуном мистером Годфри Эбльуайтом. Двадцать тысяч фунтов (с которых якобы получался этот доход), заключавшиеся в фондах, были все растрачены, до последнего фартинга, в разные периоды, еще до тысяча восемьсот сорок седьмого года. Полномочие поверенного, дававшее право банкирам продавать цепные бумаги, и различные письменные приказания, сообщавшие, на какую именно сумму продавать, были формально подписаны обоими попечителями. Но подпись второго попечителя, отставного армейского офицера, жившего в деревне, всегда подделывалась главным попечителем, -- иначе сказать, мистером Годфри Эбльуайтом.
   Вот чем объяснялось благородное поведение мистера Годфри относительно уплаты долгов, сделанных для дамы и для виллы, -- и, как вы сейчас увидите, для многого другого.
   Мы можем теперь перейти ко дню рождения мисс Вериндер в тысяча восемьсот сорок восьмом году -- к двадцать первому июня.
   Накануне мистер Годфри Эбльуайт приехал к отцу и попросил у пего, -- как это я знаю от самого мистера Эбльуайта-старшего, -- взаймы триста фунтов. Заметьте сумму и помните в то же время, что полугодовая выплата молодому джентльмену производилась двадцать четвертого числа этого месяца, а также, что весь капитал молодого джентльмена был истрачен его попечителем еще в конце сорок седьмого года.
   Мистер Эбльуайт-старший отказался дать сыну взаймы даже фартинг.
   На следующий день мистер Годфри Эбльуайт поехал вместе с вами к леди Вериндер. Через несколько часов мистер Годфри, -- как вы сами сказали мне, -- сделал предложение мисс Вериндер. В этом, без сомнения, он видел, -- если его предложение будет принято, -- конец всем своим денежным затруднениям, настоящим и будущим. Но мисс Вериндер отказала ему.
   Вечером в день рождения Рэчель финансовое положение мистера Годфри Эбльуайта было следующее: он должен был достать триста фунтов к двадцать четвертому числу и двадцать тысяч к февралю восемьсот пятидесятого года. Если б он не успел достать этих сумм, он был бы погибшим человеком.
   При подобных обстоятельствах что же случилось?
   Вы раздражили мистера Канди, доктора, затронув его болезненную струнку -- профессию врача, и он отплатил вам шуткою, дав вам дозу лауданума. Он поручил мистеру Годфри Эбльуайту дать вам эту дозу, приготовленную в маленькой склянке, -- и мистер Годфри сам признался в этом при обстоятельствах, которые сейчас будут изложены вам. Мистер Годфри тем охотнее иступил в заговор, что он сам пострадал от вашего острого языка в этот вечер. Он присоединился к Беттереджу, который уговаривал вас выпить немного виски с водой, прежде чем вы ляжете спать. Он тайком палил лауданум в холодный грог. И вы выпили его.
   Теперь перенесем сцену, с вашего позволения, в дом мистера Люкера в Лэмбет. И позвольте мне заметить, в виде предисловия, что мистер Брефф и я нашли способ принудить ростовщика высказаться. Мы старательно обдумали показание, которое он дал нам, и вот -- оно к вашим услугам.

IV

   Поздно вечером, в пятницу двадцать третьего июня сорок восьмого года, мистер Люкер был удивлен посещением мистера Годфри Эбльуайта. Он был более чем удивлен, когда мистер Годфри показал ему Лунный камень. Подобного алмаза, насколько было известно мистеру Люкеру, не было ни у одного частного лица в Европе.
   Мистер Годфри Эбльуайт сделал два скромных предложения по поводу этой великолепной вещи. Во-первых, не купит ли ее мистер Люкер? Во-вторых, не согласится ли мистер Люкер, -- если сам не сможет купить, -- взять ее на комиссию и заплатить деньги вперед?
   Мистер Люкер долго осматривал алмаз, взвешивал его и оценивал, прежде чем ответить. Его опенка, принимая во внимание пятно на камне, была тридцать тысяч фунтов.
   Придя к этому выводу, мистер Люкер снова задал вопрос:
   -- Как вам досталось это?
   Всего четыре слова, а сколько в них значения!
   Мистер Годфри Эбльуайт начал какую-то историю. Мистер Люкер снова заговорил и на этот раз произнес только два слова:
   -- Не годится!
   Мистер Годфри начал другую историю. Мистер Люкер не терял с ним более слов. Он встал и позвонил слуге, чтобы тот отворил джентльмену дверь.
   Тогда мистер Годфри вынужден был сделать усилие над собой и представить дело в новом и более верном свете, -- а именно:
   Влив лауданум в ваш грог, он пожелал вам спокойной ночи и пошел в свою комнату. Спальня его находилась подле вашей, и обе комнаты были смежные и сообщались дверью. Войдя к себе, мистер Годфри, как ему казалось, запер за собой эту дверь. Денежные затруднения долго не давали ему заснуть. Он сидел в халате и туфлях около часа, думая о своем положении. Когда же приготовился лечь в постель, он вдруг услышал, как вы разговариваете сами с собой у себя в комнате и, подойдя к двери, заметил, что не успел запереть ее, как полагал.
   Он заглянул в вашу комнату, чтобы узнать, что такое с вами. Он увидел вас со свечой в руке выходящим из спальни; услышал, как вы сказали себе голосом, совершенно не похожим на ваш обычный голос:
   -- Почем я знаю? Может быть, индусы спрятались в доме.
   До этого часа он просто думал, что, дав вам лауданум, участвует в невинной шутке над вами. Теперь ему вдруг пришло в голову, что лауданум произвел на вас действие, которого ни доктор, ни тем более он сам не предвидели. Опасаясь, как бы не случилось чего-нибудь, он тихонько пошел за вами -- посмотреть, что вы будете делать.
   Он следовал за вами до самой гостиной мисс Вериндер и видел, как вы вошли в нее; вы оставили дверь за собою открытою. Он поглядел в щель между косяком и дверью, прежде чем отважиться самому войти в комнату.
   Таким образом, он не только видел, как вы вынули алмаз из шкапчика, но видел также мисс Вериндер, молча наблюдавшую за вами в открытую дверь. Он видел, что и она также заметила, что вы взяли алмаз.
   Перед выходом вашим из гостиной вы несколько помедлили. Мистер Годфри воспользовался этой нерешительностью, чтобы вернуться в свою спальню, прежде чем вы выйдете в коридор и увидите его. Едва он успел вернуться, как и вы тоже вернулись. Должно быть, вы заметили его именно в то время, когда он проходил мимо смежной двери. Во всяком случае, вы позвали его странным сонным голосом.
   Он подошел к вам. Вы посмотрели на него тупым и сонным взглядом. Вы сунули алмаз ему в руку. Вы сказали ему:
   -- Отвезите его назад, Годфри, в банк вашего отца. Там он в безопасности, а здесь нет.
   Вы нетвердыми шагами отошли от него и надели халат. Вы опустились в большое кресло, стоявшее в вашей комнате. Вы сказали:
   -- Я не могу отвезти его в банк. Голова моя тяжела, как свинец, я не чувствую под собою ног.
   Голова ваша упала на спинку кресла, вы испустили тяжелый вздох -- и заснули.
   Мистер Годфри Эбльуайт вернулся с алмазом в свою комнату. Он уверял, что в то время еще не пришел ни к какому решению, кроме того, что будет ждать и посмотрит, что случится утром.
   Когда настало утро, ваши слова и поступки показали, что вы решительно ничего не помните из того, что говорили и делали ночью. В то же время слова и поведение мисс Вериндер показали, что она, со своей стороны, решила ничего не говорить (из сострадания к вам). Если бы мистеру Годфри Эбльуайту заблагорассудилось оставить у себя алмаз, он мог бы сделать это безнаказанно. Лунный камень спасал его от разорения. Он положил Лунный камень себе в карман.

V

   Вот история, рассказанная вашим кузеном под давлением необходимости мистеру Люкеру.
   Мистер Люкер поверил рассказу потому, что мистер Годфри Эбльуайт был слишком глуп для того, чтобы выдумать его. Мистер Брефф и я согласились с мистером Люкером относительно того, что на справедливость этого рассказа положиться можно вполне.
   Следующий вопрос заключался в том, что делать мистеру Люкеру с Лунным камнем. Он предложил следующие условия, единственные, на которых соглашался вмешаться в это -- даже с его профессиональной точки зрения -- сомнительное и опасное дело.
   Мистер Люкер готов был дать мистеру Годфри Эбльуайту взаймы две тысячи фунтов, с тем, чтобы Лунный камень дан был ему в залог. Если по истечении года мистер Годфри Эбльуайт уплатит три тысячи фунтов мистеру Люкеру, он получит обратно алмаз, как выкупленный залог. Если он не заплатит денег по истечении года, залог -- иначе Лунный камень -- перейдет в собственность мистера Люкера, который в этом последнем случае великодушно подарит мистеру Годфри все его векселя, выданные им прежде и находившиеся теперь в руках ростовщика.
   Бесполезно говорить, что мистер Годфри с негодованием отверг эти чудовищные условия. Мистер Люкер вернул ему тогда алмаз и пожелал всего хорошего.
   Кузен ваш направился к выходу и -- вернулся обратно. Как мог он быть уверен, что разговор, происходивший между ними, останется в строгой тайне?
   Мистера Люкера он не знал. Если бы мистер Годфри согласился на его условия, он сделался бы его сообщником и мог бы положиться на его молчание. Теперь же мистер Люкер будет руководствоваться только своими собственными выгодами. Если ему будут заданы нескромные вопросы, станет ли он компрометировать себя молчанием ради человека, отказавшегося иметь с ним дело?
   Поняв это, мистер Годфри Эбльуайт сделал то, что делают все животные (и двуногие и прочие), когда они попадаются в ловушку. Он осмотрелся вокруг в отчаянии. Число этого дня на календаре, который стоял над камином ростовщика, бросилось ему в глаза. Было двадцать третье июня. Двадцать четвертого он должен был заплатить триста фунтов молодому джентльмену, опекуном которого он был, и никакой возможности достать эти деньги, кроме той, что мистер Люкер предлагал ему, не было. Не будь такого ничтожного препятствия, он мог бы отвезти алмаз в Амстердам и выгодно продать его, разбив на отдельные камни. Теперь же ему ничего не оставалось, как согласиться на условия мистера Люкера. Впереди у него все же был еще год, чтобы достать три тысячи фунтов, а год -- время очень продолжительное.
   Мистер Люкер тут же составил необходимые документы. Когда они были подписаны, он дал мистеру Годфри Эбльуайту два чека. Один от 23 июня -- на триста фунтов, другой неделей позже -- на остальные тысячу семьсот фунтов.
   Каким образом Лунный камень отдан был на сохранение в банк, вы уже знаете.
   Последующие события в жизни вашего кузена относятся опять к мисс Вериндер. Он сделал ей вторичное предложение и, после того как оно было принято, согласился, по ее просьбе, разорвать помолвку. Одну из причин, побудивших его к этому, угадал мистер Брефф. Мисс Вериндер имела право только на определенный процент с капитала матери, и, таким образом, он не мог достать необходимых ему к концу года двадцати тысяч фунтов.
   Вы скажете, что он мог бы накопить три тысячи фунтов, чтобы выкупить алмаз, если б женился. Он мог бы это сделать, конечно, если б ни его жена, ни ее опекуны в попечители не противились тому, чтобы он взял вперед более половины дохода, неизвестно для чего, в первый же год женитьбы. Но даже если б он преодолел это препятствие, его ожидало другое. Дама в загородной вилле услышала бы о его женитьбе. Это была женщина гордая, мистер Блэк, из тех, с которыми шутить нельзя, -- из породы женщин с нежным цветом лица и с римским носом. Она чувствовала чрезвычайное презрение к мистеру Годфри Эбльуайту. Это презрение было бы безмолвным, если бы он успел порядочно обеспечить ее. В противном случае у этого презрения нашелся бы язык. Ограниченный процент мисс Вериндер так же мало давал ему надежды скопить это "обеспечение", как и собрать двадцать тысяч фунтов. Он не мог жениться, -- он никак не мог жениться при подобных обстоятельствах.
   О том, что он искал счастья с другою девицей и что эта свадьба тоже расстроилась из-за денег, вам уже известно. Вам также известно, что он получил наследство в пять тысяч фунтов, оставленное ему вскоре одною из его многочисленных поклонниц, расположение которых этот очаровательный мужчина умел приобрести. Это наследство (как доказывали события) и было причиною его смерти.
   Я узнал, что, получив свои пять тысяч фунтов, он поехал в Амстердам. Там он сделал все необходимые распоряжения, чтобы разбить алмаз на отдельные камни. Он вернулся (переодетым) и выкупил Лунный камень в назначенный день. Переждали несколько дней (на эту предосторожность согласились обе стороны), прежде чем алмаз был взят из банка. Если б он благополучно попал с ним в Амстердам, времени у него было бы достаточно между июлем сорок девятого и февралем пятидесятого года (когда молодой джентльмен становился совершеннолетним), для того чтобы успеть разбить алмаз на куски и продать его повыгоднее отдельными камнями. Судите поэтому, какие причины имел он подвергаться риску. Или пан, или пропал, -- это выражение как нельзя более подходило к нему.
   Мне остается только напомнить вам, прежде чем кончу свое донесение, -- что еще не потеряна возможность захватить индусов и найти Лунный камень. Они теперь (имеются все основания предполагать) находятся на пути в Бомбей, на одном из пароходов, идущих в Восточную Индию. Пароход, если не случится аварии, не остановится ни в какой другой гавани, и бомбейские власти, уже предуведомленные письмом, посланным сухопутно, приготовятся вступить на пароход, как только он войдет в гавань.
   Имею честь быть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою.

Ричард Кафф (бывший агент сыскной полиции). Скотланд-Ярд, Лондон.

Седьмой рассказ, в форме письма от мистера Канди

Фризинголл, среда, сентябрь, 26, 1849.

   Любезный мистер Фрэнклин, вы догадаетесь о печальных известиях, которые я вам сообщу, увидев ваше письмо к Эзре Дженнингсу, возвращенное вам нераспечатанным в этом моем письме. Он скончался на моих руках, при восходе солнца, в прошлую среду.
   Я не виноват, что не предуведомил вас о приближении его кончины. Он решительно запретил мне писать вам.
   -- Я обязан мистеру Фрэнклину Блэку, -- сказал он, -- несколькими счастливыми днями. Не расстраивайте его, мистер Канди, -- не расстраивайте его.
   Страдания его, вплоть до последних шести часов его жизни, страшно было видеть.
   За день до смерти он попросил меня принести ему все его бумаги. Я принес их ему в постель. Там была связка чьих-то пожелтевших писем. Там была его незаконченная книга. Там было несколько тетрадей его дневника. Он открыл тетрадь, относившуюся к нынешнему году, и одну за другой вырвал из нее страницы, посвященные времени, когда вы были вместе. "Передайте это мистеру Фрэнклину Блэку, -- сказал он, -- может быть, со временем ему будет интересно заглянуть в них". Все остальное, по его просьбе, я завернул в один пакет и запечатал моей собственной печатью. "Обещайте мне, -- сказал он, -- что вы положите это мне в гроб своею рукой, и чтоб ничья другая рука не коснулась этого". Я обещал. И обещание свое я выполнил. Он попросил меня еще об одном: чтобы могила его была забыта. Я попытался с ним спорить, по он -- в первый и в последний раз -- пришел в страшное возбуждение. Я не мог вынести этого и уступил. Лишь зеленый дерн отмечает место его упокоения. Со временем могильные плиты окружат его со всех сторон. И народ, который будет жить после нас, удивится безыменной могиле. Так он ушел от нас. Это был, я думаю, большой человек, хотя человечество никогда о нем не узнает. Он мужественно нес тяжелую долю. У него была нежнейшая душа, какую я когда-либо знал. Утратив его, я почувствовал себя очень одиноким. Возможно, что после моей болезни я уже не таков, каким был раньше. Подумываю уже отказаться от практики, уехать отсюда, испытать на себе действие заграничных ванн и вод.
   Здесь говорят, что вы женитесь на мисс Вериндер в следующем месяце. Прошу вас принять мои искреннейшие поздравления.
   Листки из дневника моего бедного друга ожидают вас в моем доме, запечатанные и с вашим именем на конверте. Я боюсь доверить их почте.
   Примите мое искреннее уважение и добрые пожелания мисс Вериндер. Остаюсь, дорогой мистер Фрэнклин Блэк, искренно ваш Томас Канди.
   Восьмой рассказ, приложен Габриэлем Беттереджем
   Я -- то лицо (как вы, без сомнения, помните), которое открыло эти страницы, начав рассказывать историю. Я же буду и тем лицом, кто закроет их, досказав ее напоследок.
   Не подумайте, что я собираюсь сообщить вам нечто об индийском алмазе. Я возненавидел этот злосчастный камень, и пусть уж кто-нибудь другой расскажет о нем все, что вы захотите узнать. Мое же намерение сообщить вам здесь о факте, о котором до сих пор никем не было упомянуто и к которому я не позволю вам отнестись неуважительно. Факт, на который я намекаю, -- свадьба мисс Рэчель и мистера Фрэнклина Блэка. Это интересное событие имело место в нашем доме в Йоркшире, во вторник, октября девятого, тысяча восемьсот сорок девятого года. Я получил по этому случаю новую пару. А молодая парочка отправилась провести медовый месяц в Шотландию.
   Поскольку со дня смерти моей бедной госпожи семейные торжества в нашем доме стали редкостью, я в день бракосочетания (должен признаться) хлебнул капельку лишнего.
   Если вы когда-нибудь делали нечто подобное, вы меня поймете. Если не делали, вы, возможно, скажете: "Препротивный старик! С какой стати он говорит об этом?"
   Итак, пропустив капельку (бог с вами! будто у вас самих нет слабости! только ваша слабость -- не моя, а моя -- не ваша), я прибег вслед за нею к неизменному лекарству, а мое лекарство, как вы знаете, "Робинзон Крузо". На каком месте открыл я эту не знающую себе соперниц книгу, в точности не скажу; но строки, под конец побежавшие перед моими глазами, я знаю в точности, -- они на странице сто восемнадцатой, место, касающееся домашних дел Робинзона Крузо и его женитьбы. Вот они: "С такими мыслями я обозрел свое новое положение: я имел жену (Обратите внимание! Мистер Фрэнклин Блэк -- тоже!) и новорожденного младенца. (Обратите опять внимание! Это может быть и в случае с мистером Фрэнклином!) -- И тогда моя жена..." Что сделала или не сделала жена Робинзона Крузо "тогда", я уже не чувствовал никакой охоты знать. Я подчеркнул место насчет младенца и заложил его закладкой: "Побудь-ка ты тут, -- обратился я к ней, -- покуда брак мистера Фрэнклина и мисс Рэчель не станет чуть старше, а там посмотрим!"
   Прошли месяцы (больше, чем я рассчитывал), а случая обратиться к закладке все не представлялось. Наступил ноябрь 1850, когда наконец мистер Фрэнклин вошел ко мне в комнату в повышенном расположении духа и сказал:
   -- Беттередж! У меня есть для вас новость! Что-то случится в этом доме, когда мы с вами станем на несколько месяцев старше.
   -- Касается ли это семейства, сэр? -- спросил я.
   -- Это определенно касается семейства, -- говорит мистер Фрэнклин.
   -- Имеет ли ваша добрая женушка какое-либо отношение к этому, будьте добры ответить, сэр?
   -- Она имеет очень большое отношение к этому, -- говорит мистер Фрэнклин, начиная выказывать некоторые признаки изумления.
   -- Ни слова более, сэр. Да благословит вас обоих бог, счастлив слышать об этом! -- отвечаю я.
   Мистер Фрэнклин остановился, словно пораженный громом.
   -- Позвольте узнать, откуда эти сведения? -- спросил он. -- Я сам узнал об этом лишь пять минут назад.
   Настала минута извлечь "Робинзона Крузо"! Это был случай прочесть ему семейный кусочек про младенца, отмеченный мною в день свадьбы мистера Фрэнклина! Я прочитал диковинные слова с выражением, соответствующим их значению, а потом сурово взглянул ему в лицо.
   -- Ну, сэр, верите вы теперь в "Робинзона Крузо"? -- спросил я с торжественностью, подобающей случаю.
   -- Беттередж, -- произнес мистер Фрэнклин столь же торжественно, -- я уверовал наконец!
   Мы пожали друг другу руки, и я почувствовал, что обратил его.
   Сообщив об этом необыкновенном событии, я ухожу со страниц книги. Леди и джентльмены, кланяюсь и заканчиваю!

Эпилог. Как был найден алмаз

I. Показание подчиненного сыщика Каффа (1849)

   Двадцать седьмого июня я получил инструкции от сыщика Каффа следить за тремя людьми, подозреваемыми в убийстве, судя по описанию, индусами. Их видели на Тауэрской пристани в это утро, отправляющимися на пароход, идущий в Роттердам.
   Я выехал из Лондона на пароходе, принадлежащем другой компании, который отправлялся утром в четверг, двадцать восьмого.
   Прибыв в Роттердам, я успел отыскать капитана парохода, ушедшего в среду. Он сообщил мне, что индусы действительно были пассажирами на его корабле, но только до Грэйвзенда. Доехав до этого места, один из троих спросил, когда они прибудут в Кале. Узнав, что пароход идет в Роттердам, говоривший от имени всех трех выразил величайшее удивление и огорчение; оказывается, он и его друзья сделали ошибку. Они были готовы, говорил он, пожертвовать деньгами, заплаченными за проезд, если капитан парохода согласится высадить их на берег. Войдя в положение иностранцев и не имея причины удерживать их, капитан дал сигнал береговой лодке, и все трое покинули пароход.
   Индусы заранее решились на этот поступок, чтобы запутать следы, и я, не теряя времени, вернулся в Англию. Я сошел с парохода в Грэйвзенде и узнал, что индусы уехали в Лондон. Оттуда я проследил, что они уехали в Плимут. Розыски в Плимуте показали, что они отплыли сорок часов назад на индийском пароходе "Бьюли Кэстль", направлявшемся прямо в Бомбей.
   Получив это известие, сыщик Кафф дал знать бомбейским властям сухопутной почтой, чтобы полиция появилась на пароходе немедленно по прибытии его в гавань. После этого шага я уже более не имел отношения к этому делу. Я ничего не слышал об этом более с того времени.

II. Показание капитана

   Сыщик Кафф просит меня изложить письменно некоторые обстоятельства, относящиеся к трем лицам (предполагаемым индусам), которые были пассажирами прошлым летом на пароходе "Бьюли Кэстль", направлявшемся в Бомбей под моей командой.
   Индусы присоединились к нам в Плимуте. Дорогою я не слышал никаких жалоб на их поведение. Они помещались в передней части корабля. Я мало имел случаев лично наблюдать их.
   В конце путешествия мы имели несчастье выдержать штиль в течение трех суток у индийского берега. У меня нет корабельного журнала, и я не могу теперь припомнить широту и долготу. Вообще о нашем положении я могу только сказать следующее: течением нас прибило к суше, а когда опять поднялся ветер, мы достигли гавани через двадцать четыре часа.
   Дисциплина на корабле, как известно всем мореплавателям, ослабевает во время продолжительного штиля. Так было и на моем корабле. Некоторые пассажиры просили спускать лодки и забавлялись греблей и купаньем, когда вечерняя прохлада позволяла им это делать. Лодки после этого следовало опять ставить на место. Однако их оставляли на воде возле корабля, -- из-за жары и досады на погоду ни офицеры, ни матросы не чувствовали охоты исполнять свои обязанности, пока продолжался штиль.
   На третью ночь вахтенный на палубе ничего необыкновенного по слышал и не видел. Когда настало утро, хватились самой маленькой лодки, -- хватились и трех индусов.
   Если эти люди украли лодку вскоре после сумерек, -- в чем я не сомневаюсь, -- мы были так близко к земле, что напрасно было посылать за ними в погоню, когда узнали об этом. Я не сомневаюсь, что они подплыли к берегу в эту тихую погоду (несмотря на усталость и неумение грести) еще до рассвета.
   Доехав до нашей гавани, я узнал впервые, какая причина заставила моих трех пассажиров воспользоваться случаем убежать с корабля. Я дал такие же показания властям, какие дал здесь. Они сочли меня виновным в допущении ослабления дисциплины на корабле. Я выразил сожаление и им, и моим хозяевам. С того времени ничего не было слышно, сколько мне известно, о трех индусах. Мне не остается прибавить ничего более к тому, что здесь написано.

III. Показание мистера Мертуэта (1850)

(в письме к мистеру Бреффу)

   Помните ли вы, любезный сэр, полудикаря, с которым вы встретились на обеде в Лондоне осенью сорок восьмого года? Позвольте мне напомнить вам, что этого человека звали Мертуэт и что вы имели с ним продолжительный разговор после обеда. Разговор шел об индийском алмазе, называемом Лунным камнем, и о существовавшем тайном заговоре, с целью овладеть этой драгоценностью.
   С тех пор я много странствовал по Центральной Азии. Оттуда я вернулся на место своих прежних приключений, в Северо-Западную Индию. Через две недели после этого я очутился в одном округе, или провинции, мало известной европейцам, называемой Каттивар.
   Тут случилось со мною происшествие, которое, -- каким бы невероятным это ни казалось, -- имеет для вас личный интерес.
   В диких областях Каттивара (а как дики они, вы поймете, когда я скажу вам, что здесь даже крестьяне пашут землю вооруженные с ног до головы) население фанатически предано старой индусской религии -- древнему поклонению Браме и Вишну. Магометане, кое-где разбросанные по деревням внутри страны, боятся есть мясо каких бы то ни было животных. Магометанин, только подозреваемый в убийстве священного животного, -- например, коровы, -- всякий раз беспощадно умерщвляется в этих местах своими благочестивыми соседями -- индусами.
   В пределах Каттивара находятся два самых прославленных места паломничества индусских богомольцев, где разжигается религиозный фанатизм народа. Одно из них Дварка, место рождения бога Кришны. Другое -- священный город Сомнаут, ограбленный и уничтоженный в одиннадцатом столетии магометанским завоевателем Махмудом Газни.
   Очутившись во второй раз в этих романтических областях, я решился не покидать Каттивара, не заглянув еще раз в великолепную Сомнаутскую пустыню. Место, где я принял это решение, находилось, по моим расчетам, на расстоянии трех дней пешего пути от пустыни.
   Не успел я пуститься в дорогу, как заприметил, что многие, собравшись по двое и по трое, путешествуют в одном направлении со мной.
   Тем, кто заговаривал со мною, я выдавал себя за индуса-буддиста из отдаленной провинции, идущего на богомолье. Бесполезно говорить, что одежда моя соответствовала этому. Прибавьте, что я знаю язык так же хорошо, как свой родной, и что я довольно худощав и смугл и не так-то легко обнаружить мое европейское происхождение, -- поэтому я быстро прослыл между этими людьми хотя и земляком их, но пришельцем из отдаленной части их родины.
   На второй день число индусов, шедших в одном направлении со мною, достигло нескольких сот. На третий день шли уже тысячи. Все медленно направлялись к одному пункту -- городу Сомнауту.
   Ничтожная услуга, которую мне удалось оказать одному из моих товарищей-пилигримов на третий день пути, доставила мне знакомство с индусами высшей касты. От этих людей я узнал, что толпа стремится на большую религиозную церемонию, которая должна происходить на горе недалеко от Сомнаута. Церемония эта посвящалась богу Луны и должна была происходить ночью.
   Толпа задержала нас, когда мы приблизились к месту празднества. Когда мы дошли до горы, луна уже высоко сияла на небе. Мои друзья-индусы пользовались какими-то особыми преимуществами, открывавшими им доступ к кумиру. Они милостиво позволили мне сопровождать их; дойдя до места, мы увидели, что кумир скрыт от наших глаз занавесом, протянутым между двумя великолепными деревьями. Внизу под этими деревьями выдавалась плоская скала в виде плато. Под этим плато и стал я вместе с моими друзьями-индусами.
   Внизу под горою открывалось такое величавое зрелище, какого мне еще не приходилось видеть; человек дополнял собою красоту природы. Нижние склоны горы неприметно переходили в долину, где сливались три реки. С одной стороны грациозные извилины рек расстилались, то видимые, то скрытые деревьями, так далеко, как только мог видеть глаз. С другой стороны гладкий океан покоился в тишине ночи. Наполните эту прелестную сцену десятками тысяч людей в белых одеждах, расположившихся по склонам гор, в долине и по берегам извилистых рек. Осветите этих пилигримов буйным пламенем факелов, струящих свой свет на несметные толпы, вообразите на востоке полную луну, озаряющую своим кротким сиянием эту величественную картину, -- и вы составите себе отдаленное понятие о зрелище, открывавшемся мне с вершины горы.
   Грустная музыка каких-то струнных инструментов и флейт вернула мое внимание к закрытому занавесом кумиру.
   Я повернулся и увидел на скалистом плато три человеческие фигуры. В одной из них я тотчас узнал человека, с которым говорил в Англии, когда индусы появились на террасе дома леди Вериндер. Другие два, бывшие его товарищами тогда, без сомнения, были его товарищами и здесь.
   Один из индусов, возле которого я стоял, увидел, как я вздрогнул. Шепотом он объяснил мне появление трех фигур на скале.
   Это были брамины, говорил он, преступившие законы касты ради службы богу. Бог повелел, чтобы они очистились паломничеством. В эту ночь эти три человека должны были расстаться. В трех разных направлениях пойдут они пилигримами в священные места Индии. Никогда более не должны они видеть друг друга в лицо. Никогда более не должны они отдыхать от своих странствований, с самого дня разлуки и до дня смерти.
   Пока он говорил мне это, грустная музыка прекратилась. Три человека распростерлись на скале перед занавесом, скрывавшим кумир. Они встали, они взглянули друг на друга, они обнялись. Потом они поодиночке спустились в толпу. Народ уступал им дорогу в мертвом молчании. Я видел, как толпа расступилась в трех разных направлениях в одну и ту же минуту. Медленно, медленно огромная масса одетых в белое людей опять сомкнулась. След вошедших в ряды их, приговоренных к скитанью, изгладился. Мы не видели их более.
   Новая музыка, громкая и веселая, раздалась из-за скрытого кумира. По толпе пронесся трепет.
   Занавес между деревьями был отдернут и кумир открыт.
   Возвышаясь на троне, сидя на неизменной своей антилопе, с четырьмя распростертыми к четырем сторонам света руками, воспарил над вами мрачный и страшный в мистическом небесном свете бог Луны. А на лбу божества сиял желтый алмаз, который сверкнул на меня своим блеском в Англии с женского платья.
   Да! По истечении восьми столетий Лунный камень снова сияет в стенах священного города, где началась его история. Как он вернулся на свою дикую родину, какими подвигами или преступлениями индусы опять овладели своей священной драгоценностью, известно скорее вам, чем мне. Вы лишились его в Англии и, -- если я хоть сколько-нибудь знаю характер индусского народа, -- вы лишились его навсегда.
   Так годы проходят один за другим; одни и те же события обращаются в кругах Времени. Какими окажутся следующие приключения Лунного камня? Кто может сказать?
   
   
   
   
приговора. Но даже его цѣлительная сила имѣетъ предѣлъ. Усиленіе болѣзни постепенно заставило меня перейдти отъ употребленія опіума къ злоупотребленію имъ. Я наконецъ ощущаю послѣдствія. Моя нервная система потрясена; мои ночи ужасны. Конецъ не далеко. Пусть его приходитъ, я не даромъ жилъ и трудился. Маленькая сумма почти сколочена, и у меня есть средства пополнить ее, въ случаѣ если послѣдніе остатки жизни измѣнятъ мнѣ скорѣе нежели я надѣюсь. Ужь право не знаю, какъ это я увлекся до того, что разказалъ вамъ все это. Я не считаю себя столь низкимъ, чтобы возбуждать ваше сожалѣніе. Но, быть-можетъ, вы охотнѣе повѣрите мнѣ, узнавъ, что я сказалъ вамъ это при полной увѣренности въ близкой смерти. Нечего скрывать, мистеръ Блекъ, что вы меня интересуете. Я хотѣлъ воспользоваться утратой памяти моего друга для того, чтобы поближе познакомиться съ вами. Я разчитывалъ на мимолетное любопытство съ вашей стороны относительно того, что онъ хотѣлъ вамъ сказать и на возможность удовлетворить это любопытство съ моей стороны. Извинительна ли сколько-нибудь моя навязчивость? Пожалуй, отчасти. У человѣка, жившаго моею жизнью, бываютъ горькія минуты когда онъ размышляетъ о человѣческой судьбѣ. Вы пользуетесь молодостью, здоровьемъ, богатствомъ, положеніемъ и свѣтѣ, надеждами впереди, вы и подобные вамъ показываютъ мнѣ свѣтлую сторону человѣческой жизни и предъ кончиной примиряютъ меня съ міромъ, который я покидаю. Чѣмъ бы на кончился этотъ разговоръ между нами, я не забуду какое добро вы мнѣ сдѣлали этимъ. Теперь отъ васъ зависитъ, сэръ, сказать мнѣ то что вы предполагали, или пожелать мнѣ добраго утра.
   На это у меня былъ лишь одинъ отвѣтъ. Ни минуты не колеблясь, я разказалъ ему всю правду также откровенно, какъ она разказана мной на этихъ страницахъ. Онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ и глядѣлъ на меня, затая дыханіе, когда я дошелъ до главнаго событія въ моихъ приключеніяхъ.
   -- Несомнѣнно, что я входилъ въ комнату, сказалъ я,-- несомнѣнно, что я взялъ алмазъ. На эта два факта я могу заявить лишь одно: что бы я ни дѣлалъ, но это было сдѣлано мною безсознательно....
   Ездра Дженнингсъ въ волненіи схватилъ меня за руку.
   -- Стойте! сказалъ онъ: -- вы навели меня на большее чѣмъ вы думаете. Вы никогда не имѣли привычки употреблять опіумъ?
   -- Съ роду не пробовалъ.
   -- Не были ли ваши нервы разстроены въ то время прошлаго года? Не были ли вы сами безпокойны и раздражительны противъ обыкновенія?
   -- Да.
   -- И плохо спали?
   -- Ужасно. Многія ночи я вовсе не засыпалъ.
   -- Не былъ ли день рожденія исключеніемъ? Постарайтесь припомнить. Хорошо ли вы спали въ тотъ день?
   -- Помню! Я спалъ крѣпко.
   Онъ выпустилъ мою руку такъ же внезапно какъ и взялъ ее, и поглядѣлъ на меня подобно человѣку, освободившемуся отъ послѣдняго сомнѣнія.
   -- Это замѣчательный день и въ вашей, и въ моей жизни, важно проговорилъ онъ: -- я совершенно увѣренъ, мистеръ Блекъ, вопервыхъ, что въ моихъ замѣткахъ, собранныхъ у постели больнаго, находится то, что мистеръ Канди хотѣлъ сказать вамъ сегодня поутру. Погодите! Это еще не все. Я твердо убѣжденъ въ возможности представать доказательство, что вы безсознательно вошли въ комнату и взяли алмазъ. Дайте мнѣ время подумать и поразспросать васъ. Я думаю, что возстановленіе вашей невиновности въ моихъ рукахъ!
   -- Объяснитесь, ради Бога! Что вы хотите сказать?
   Въ жару вашего разговора, мы прошли нѣсколько шаговъ за купу молодой поросли, до сихъ поръ скрывавшую насъ изъ виду. Не успѣлъ Ездра Дженнингсъ отвѣтить мнѣ, какъ его окликнулъ съ большой дороги какой-то человѣкъ, сильно встревоженный и очевидно искавшій его.
   -- Иду! крикнулъ онъ въ ту сторону: -- скореховько иду! -- Онъ обернулся ко мнѣ: -- Вонъ въ томъ селеніи ждетъ меня трудно-больной; я долженъ былъ быть у него полчаса тому назадъ, надо сейчасъ же отправиться. Дайте мнѣ два часа сроку и заходите опять къ мистеру Канди; я обязуюсь быть къ вашимъ услугамъ.
   -- Могу ли я ждать? воскликнулъ я съ нетерпѣніемъ. -- Нельзя ли вамъ успокоить меня хоть однимъ словомъ, прежде чѣмъ мы разстанемся?
   -- Это слишкомъ серіозное дѣло чтобы такъ поспѣшно объяснить его, мистеръ Блекъ. Я не по своей волѣ испытываю ваше терпѣніе, я только продлилъ бы ожиданіе, еслибы захотѣлъ облегчить его теперь же. Чрезъ два часа во Фризингаллѣ, сэръ!
   Человѣкъ на большой дорогѣ опять окликнулъ его. Онъ поспѣшилъ къ нему и оставилъ меня.
   

X.

   Не берусь рѣшать, какъ подѣйствовала бы на другихъ людей та отсрочка, на которую былъ осужденъ я. Двухчасовая проба моего терпѣнія такъ повліяла на меня, что физически я мѣста себѣ не находилъ, а въ нравственномъ отношеніи ни съ кѣмъ и говорить не могъ, до тѣхъ поръ пока не узнаю всего, что хотѣлъ мнѣ сообщить Ездра Дженнингсъ. Въ такомъ настроеніи я не только отказался отъ посѣщенія мистрисъ Абльвайтъ, но даже уклонился отъ встрѣчи съ самимъ Габріелемъ Бетереджемъ.
   Возвратясь во Фризингаллъ, я оставилъ Бетереджу записку, извѣщавшую его, что дѣла внезапно отозвала меня на нѣкоторое время, но что онъ навѣрно можетъ ожидать моего возвращенія къ тремъ часамъ пополудни. Я просилъ, чтобъ онъ, въ ожиданіи меня, потребовалъ себѣ обѣдъ въ обычный часъ и затѣмъ развлекся бы чѣмъ угодно. Я зналъ, что у него во Фризингаллѣ куча пріятелей, а безъ всякаго сомнѣнія, найдется чѣмъ наполнить время до моего возвращенія въ гостиницу.
   Сдѣлавъ это, я какъ можно скорѣе выбрался изъ города и прослонялся въ пустынныхъ, болотистыхъ окрестностяхъ Фризингалла, пока не настала пора вернуться къ мистеру Канди.
   Ездра Дженнингсъ уже освободился, и ждалъ меня.
   Онъ одиноко сидѣлъ въ бѣдненькой комнаткѣ, отдѣленной стеклянною дверью отъ операціонной. Раскрашенные рисунки, изображавшіе отвратительныя послѣдствія отвратительныхъ болѣзней украшали ея голыя, темныя стѣны. Полка, уставленная пыльными, медицинскими книгами, увѣнчанная черепомъ, вмѣсто обычнаго бюста; огромный столъ сосноваго дерева, весь залитый чернилами; деревянныя стулья того сорта, что попадаются въ кухняхъ и коттеджахъ; протертый шерстяной половикъ посреди комнаты; тазъ со стокомъ воды и краномъ, грубо вдѣланнымъ въ стѣну, непріятно намекавшій на свою связь съ хирургическими операціями,-- таково было все убранство комнаты. Пчелы жужжали по цвѣтамъ, выставленнымъ въ горшкахъ за окномъ; птицы пѣли въ саду; гдѣ-то въ сосѣднемъ домѣ чуть слышно, съ перерывами, бренчало разстроенное фортепіано, то затихая, то снова звуча. Во всякомъ другомъ мѣстѣ эта будничные звуки сладко напоминала бы о повседневной жизни окружающаго мірка. Сюда же она врывалась какъ бы помѣхой тишинѣ, которую имѣли право нарушать только людскія страданія. Я поглядѣлъ на ящикъ краснаго дерева съ инструментами, на большой свертокъ корпіи, помѣщавшіеся отдѣльно на каминныхъ полкахъ, и внутренно содрогнулся, подумавъ о звукахъ, свойственныхъ повседневному быту Ездры Дженнингса.
   -- Я не извиняюсь въ томъ, что принимаю васъ въ этой комнатѣ, мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: -- она единственная во всемъ домѣ, гдѣ въ эти часы мы можемъ быть увѣрены, что намъ не помѣшаютъ. Вотъ я приготовилъ для васъ мои бумаги; а вотъ это двѣ книги, на которыя намъ, вѣроятно, придется ссылаться во время занятій. Подвигайтесь къ столу, тогда вамъ ловчѣе будетъ вмѣстѣ просматривать.
   Я подвинулся къ столу, а Ездра Дженнингсъ подалъ мнѣ рукописныя замѣтки. Онѣ заключалась въ двухъ большихъ листахъ бумаги. Поверхность одного изъ нихъ была покрыта четкимъ письмомъ съ пробѣлами. Другой же сверху до визу былъ исписанъ красными и черными чернилами. Въ эту минуту любопытство мое было такъ раздражено, что я, взглянувъ на второй листъ бумаги, въ отчаяніи сунулъ его прочь отъ себя.
   -- Сжальтесь надо мной хоть немного, сказалъ я,-- прежде нежели я стану читать это, скажите, на что я могу надѣяться?
   -- Охотно, мистеръ Блекъ! позволите ли вы предложить вамъ вопроса два?
   -- Сколько угодно.
   Онъ поглядѣлъ на меня съ грустною улыбкой и добрымъ, полнымъ участія выраженіемъ въ кроткихъ, темныхъ глазахъ.
   -- Вы уже говорили мнѣ, сказалъ онъ,-- что съ роду, завѣдомо вамъ, не пробовала опіума.
   -- Завѣдомо мнѣ? повторилъ я.
   -- Вы сейчасъ увидите, зачѣмъ я дѣлаю эту оговорку. Будемъ продолжать. Вы не вспомните, чтобы когда-нибудь принимали опіумъ. Прошлаго года въ это самое время вы страдали нервнымъ раздраженіемъ и плохо спали по ночамъ.
   Однакоже ночь въ день рожденія оказалась исключеніемъ изъ общаго правила: вы спали крѣпко. Такъ ли я говорю до сихъ поръ?
   -- Совершенно такъ.
   -- Не извѣстно ли вамъ какой-нибудь причины, которой вы могли бы приписать это нервное страданіе и безсонницу.
   -- Нѣтъ, никакой. Старикъ Бетереджъ, помнится, угадывалъ причину. Но объ этомъ едва ли стоитъ упоминать.
   -- Извините. Въ подобномъ дѣлѣ все стоитъ упомнить. Бетереджъ объяснялъ же чѣмъ-нибудь вашу безсонницу. Чѣмъ же?
   -- Тѣмъ, что я бросилъ курить.
   -- А у васъ была постоянная привычка?
   -- Да.
   -- И вы ее оставили разомъ?
   -- Да.
   -- Бетереджъ былъ совершенно правъ, мистеръ Блекъ. Когда куреніе обратилось въ привычку, надо обладать необыкновеннымъ здоровьемъ, чтобы разомъ бросить ее безъ нѣкотораго, временнаго вреда для нервной системы. Теперь мнѣ понятна ваша безсонница. Слѣдующій вопросъ касается мистера Канди. Припомните-ка, не вступали ли вы съ нимъ въ какой-нибудь споръ,-- за обѣдомъ или послѣ,-- по предмету его профессіи?
   Вопросъ этотъ мигомъ пробудилъ во мнѣ одно изъ дремлющихъ воспоминаній въ связи съ празднествомъ дня рожденія. Глупое состязаніе, происшедшее при этомъ случаѣ между мной и мистеромъ Канди, читатель найдетъ въ X главѣ Бетереджева разказа, гдѣ оно изложено гораздо пространнѣе чѣмъ заслуживаетъ. Я такъ мало думалъ о немъ въ послѣдствіи, что подробности этого спора совершенно изгладились въ моей памяти. Я могъ только вспомнить и передать Ездрѣ Дженнингсу, какъ я нападалъ за обѣдомъ на искусство врачеванія съ такою рѣзкостью и упорствомъ, что даже мистера Канди на минуту вывелъ изъ терпѣнія. Я вспомнилъ также, что сама леди Вериндеръ прекратила споръ своимъ вмѣшательствомъ, а мы съ маленькимъ докторомъ, какъ говорятъ дѣти "опять помирились" и разсталась къ ночи, попрежнему, добрыми пріятелями.
   -- Еще одно, сказалъ Ездра Дженнингсъ,-- что мнѣ весьма важно знать, не было ли у васъ въ то время какой-нибудь особенной причины безпокоиться объ алмазѣ?
   -- У меня были самыя уважительныя причины безпокоиться о немъ; я зналъ, что насчетъ его составленъ заговоръ, а меня предупредила, чтобъ я правилъ мѣры относительно безопасности миссъ Вериндеръ, какъ владѣлицы камня.
   -- Вечеромъ въ день рожденія, предъ тѣмъ какъ ложиться спать, не говорили ли вы съ кѣмъ-нибудь объ обезпеченіи сохранности алмаза.
   -- Леди Вериндеръ говорила объ этомъ съ дочерью...
   -- При васъ?
   -- Да.
   Ездра Дженнингсъ взялъ со стола замѣтки и подалъ ихъ мнѣ.
   -- Мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: -- если вы прочтете эти замѣтки теперь, когда мои вопросы и ваши отвѣты пролила новый свѣтъ на нихъ, то вы сдѣлаете два удивительныя открытія касательно васъ самихъ. Вы увидите: вопервыхъ, что вы вошли въ гостиную миссъ Вериндеръ и взяли алмазъ, находясь въ возбужденномъ состояніи, происшедшемъ отъ пріема опіума; вовторыхъ, что опіумъ былъ данъ вамъ мистеромъ Канди,-- безъ вашего вѣдома,-- въ видѣ практическаго опроверженія мнѣніи, высказанныхъ вами за обѣдомъ.
   Я остался съ бумагами въ рукѣ, совершенно ошеломленный.
   -- Читайте и простите бѣднаго мистера Канди, кротко проговорилъ помощникъ; -- согласенъ, что онъ страшныхъ бѣдъ надѣлалъ, но вѣдь это было неумышленно. Просмотрѣвъ эта замѣтки, вы увидите, что онъ, еслибы не заболѣлъ, на другой же день вернулся бы къ леди Вериндеръ и сознался бы въ сыгранной надъ вами шуткѣ. миссъ Вериндеръ услыхала бы объ этомъ, разспросила бы его, и правда, скрывавшаяся въ теченіи цѣлаго года, вышла бы наружу въ тотъ же день.
   Я сталъ приходить въ себя.
   -- Мистеръ Канди внѣ всякаго гнѣва съ моей стороны, сердито проговорилъ я. -- Но сыгранная надо мной шутка тѣмъ не менѣе коварный поступокъ. Я могу простить, но никогда не забуду его.
   -- Всякій врачъ совершаетъ подобныя коварства, мистеръ Блекъ, въ теченіи своей практики. Невѣжественная боязнь опіума (у насъ въ Англіи) не ограничивается низшими и менѣе образованными классами. Всякій докторъ при большой практикѣ по временамъ бываетъ вынужденъ обманывать своихъ паціентовъ, какъ мистеръ Канди обманулъ васъ. Я не защищаю его шутки, безразсудно сыгранной надъ вами. Я только прошу васъ точнѣе и снисходительнѣе взглянутъ на ея цѣль.
   -- Какъ это сдѣлано? спросилъ я: -- кто же далъ мнѣ опіуму безъ моего вѣдома.
   -- Ужь этого я не знаю. Мистеръ Канди словечка не проронилъ объ этомъ во всю свою болѣзнь. Можетъ бытъ, собственная ваша память укажетъ вамъ, кого слѣдуетъ подозрѣвать?
   -- Нѣтъ.
   -- Да оно и безполезно въ настоящемъ случаѣ. Опіумъ вамъ дали какъ-нибудь тайно. Оставимъ это и перейдемъ къ тому, что для насъ именно теперь важно. Прочтите мои замѣтки, если разберете. Освойтесь со всѣми прошлыми событіями. Я хочу предложить вамъ, касательно будущаго, нѣчто весьма смѣлое и поразительное.
   Эта слова заставили меня очнуться.
   Я просмотрѣлъ бумаги въ томъ самомъ порядкѣ, какъ мнѣ ихъ передалъ Ездра Дженнингсъ. Менѣе исписанный листъ лежалъ сверху. Въ немъ заключались слѣдующіе разрозненныя слова и отрывки фразъ, вырвавшіяся у мистера Канди въ бреду:
   
   "Мистеръ Франклинъ Блекъ.... и любезенъ... заткнуть ротъ....... медицинѣ..... признался..... по ночамъ безсонница... говорю ему..... разстроены.... лѣкарство.... онъ говоритъ мнѣ.... и отыскивать дорогу въ потьмахъ одно и то же.... всею компаніей за столомъ.... я говорю... ищете сна... зачѣмъ, кромѣ лѣкарства.... Онъ говоритъ.... велъ слѣпаго... понимаю, что это значитъ.... Остроумно... проспать всю ночь, несмотря на то.... надо уснуть... аптечка леди Вериндеръ..... двадцать пять капель... безъ его вѣдома.... завтра поутру.... Ну, мистеръ Блекъ... лѣкарства сегодня.... никогда.... безъ того.... Напротивъ, мистеръ Канди.... Отлично... безъ того.... прихлопнуть его... правдой.... Кромѣ того.... отлично.... дозу опіуму, сэръ.... въ постель..... Что же теперь.... медицинѣ-то....
   
   Этимъ оканчивался первый изъ двухъ листовъ бумаги. Я возвратилъ его Ездрѣ Дженнингсу.
   -- Это не то ли, что вы слышали у постели его? спросилъ я.
   -- Буквально то самое, что я слышалъ, отвѣтилъ онъ,-- за исключеніемъ повтореній, которыхъ я не воспроизводилъ изъ моихъ скорописныхъ замѣтокъ. Онъ повторялъ нѣкоторыя слова и фразы разъ двѣнадцать кряду, даже разъ по пятидесяти, смотря по большей или меньшей важности, которую придавалъ выражаемой ими мысли. Такимъ образомъ эти повторенія нѣсколько помогли мнѣ связать отрывочныя фразы. Не думайте, прибавилъ онъ, показывая на второй листъ бумаги,-- чтобъ я претендовалъ на воспроизведеніе тѣхъ самыхъ выраженій, которыя употребилъ бы самъ мистеръ Канди, еслибы могъ связно говорить. Я говорю только, что проникъ сквозь всѣ препятствія безсвязнаго выраженія до мысли, которая въ это время таилась въ немъ со всею своею послѣдовательностью. Судите сами.
   Я взялся за второй листъ, служившій ключомъ къ первому, какъ мнѣ теперь стало извѣстно.
   Бредни мистера Канди были вновь переписаны черными чернилами; а пробѣлы между фразами Ездра Дженнингсъ дополнилъ красными чернилами. Я воспроизвожу ихъ одинаковымъ почеркомъ, такъ какъ подлинникъ и дополненіе его на этихъ страницахъ довольно близко слѣдуютъ одно за другимъ, чтобъ ихъ легко можно было сравнить между собой.
   
   ".....Мистеръ Франклинъ Блекъ уменъ и любезенъ, но ему надо заткнуть ротъ, когда онъ говоритъ о медицинѣ. Онъ признался, что у него по ночамъ безсонница. Я говорю ему, что нервы его разстроены и надо принять лѣкарство. А онъ говоритъ мнѣ, что лѣчиться, и отыскивать дорогу въ потьмахъ -- одно и то же. И это предъ всею компаніей, за столомъ. Я говорю: "это вы ищете сна и ничѣмъ кромѣ лѣкарства не добудете его." А онъ говорятъ мнѣ: "слыхалъ я, какъ слѣпой ведъ слѣпаго, и теперь понимаю, что это значитъ". Остроумно, а все-таки онъ у меня проспитъ цѣлую ночь, несмотря на то. Ему непремѣнно надо уснуть; у меня подъ рукой аптечка леди Вериндеръ. Дать ему двадцать пять капель опіума на ночь, безъ его вѣдома, и зайдти завтра поутру. "Ну, мистеръ Блекъ, не принять ли вамъ немножко лѣкарства сегодня? Вы никакъ не уснете безъ того." -- "А вотъ, напротивъ, мистеръ Канди, я отлично спалъ эту ночь и безъ того." Тутъ и прихлопнуть его всею правдой! Кромѣ того, что вы отлично спали, вы еще приняли дозу опіуму, сэръ, предъ тѣмъ какъ лечь въ постель. Что же теперь вы скажете о медицинѣ-то?"
   
   Возвративъ рукопись Ездрѣ Дженнингсу, я прежде всего весьма естественно пришедъ въ восторгъ отъ той ловкости, съ которою онъ выработалъ эту гладкую и законченную ткань изъ перепутанной пасьмы. Я хотѣлъ-было выразить свое удивленіе въ нѣсколькихъ словахъ, но онъ скромно перебилъ ихъ, спросивъ, согласенъ ли его выводъ изъ этихъ записокъ съ моимъ.
   -- Увѣрены ли вы подобно мнѣ, оказалъ онъ,-- что во всѣхъ вашихъ поступкахъ вечеромъ, въ день рожденія миссъ Вериндеръ, вы дѣйствовали подъ вліяніемъ опіума?
   -- Я слишкомъ мало знаю о вліяніи опіума, чтобъ имѣть свое мнѣніе, отвѣтилъ я.-- Я могу только слѣдить за вашимъ и убѣждаюсь, что вы правы.
   -- Очень хорошо. Слѣдующій вопросъ вотъ въ чемъ. Вы теперь убѣждены, я также убѣжденъ, но какъ вамъ убѣдитъ другихъ?
   Я показалъ ему на двѣ рукописи, лежавшіе предъ нами на столѣ. Ездра Дженнингсъ покачалъ головой.
   -- Безполезно, мистеръ Блекъ! Совершенно безполезно въ силу трехъ неопровержимыхъ доводовъ. Вопервыхъ, эти замѣтки была сдѣланы при условіяхъ, совершенно чуждыхъ большинству людей. Вотъ вамъ одно уже не въ пользу ихъ! Вовторыхъ, эти замѣтки представляютъ собой медицинскую метафизическую теорію. Опять не въ пользу ихъ! Втретьихъ, эти замѣтки сдѣланы мною, ничто, кромѣ моего заявленія, не удостовѣряетъ, что это не поддѣлка. Припомните что я вамъ говорилъ на болотѣ и подумайте, много ли стоитъ мое заявленіе. Нѣтъ! относительно свѣтскаго приговора замѣтки мои имѣютъ лишь слѣдующую цѣну. Надо возстановить вашу невинность, ну, вотъ онѣ и показываютъ какъ это сдѣлать. Мы должны подтвердить ваше убѣжденіе опытомъ, и подтвердите его вы.
   -- Какимъ образомъ? спросилъ я.
   Онъ быстро наклонился ко мнѣ черезъ столъ, раздѣлявшій васъ.
   -- Рѣшитесь ли вы на смѣлый опытъ?
   -- Я готовъ на все чтобы разсѣять подозрѣніе, которое тяготѣетъ надо мной.
   -- Готовы ли вы подвергнуться на время нѣкоторому разстройству?
   -- Какому угодно, безъ разбора.
   -- Послѣдуете ли вы неуклонно моему совѣту? Онъ можетъ выставить васъ на посмѣшище глупцамъ; онъ можетъ вызвать увѣщанія по стороны друзей, которыхъ мнѣнія вы обязаны уважать....
   -- Скажите что дѣлать? нетерпѣливо воскликнулъ я.-- Я сдѣлаю это, будь что будетъ.
   -- Вотъ что вы сдѣлаете, мистеръ Блекъ, отвѣтилъ онъ,-- вы украдете алмазъ вторично, безсознательно, въ присутствіи свидѣтелей, которыхъ показанія будутъ неоспоримы.
   Я задрожалъ всѣмъ тѣломъ. Пробовалъ заговорить и только глядѣлъ на него.
   -- Я думаю, что это можно сдѣлать, продолжилъ онъ,-- и это будетъ сдѣлано, если только вы поможете мнѣ. Постарайтесь успокоиться, сядьте, и выслушайте, что я вамъ скажу. Вы опять начали курить, я это видѣлъ самъ. Давно ли вы начали?
   -- Скоро годъ.
   -- Какъ же вы курите, больше или меньше прежняго?
   -- Больше.
   -- Можете ли вы снова бросить эту привычку? только разомъ, какъ прежде бросили.
   Я начиналъ смутно догадываться куда онъ мѣтитъ.
   -- Брошу съ этой же минуты, отвѣтилъ я.
   -- Если послѣдствія будутъ тѣ же, что въ іюнѣ прошлаго года, сказалъ Ездра Дженнингсъ,-- если вы опять станете страдать безсонницей, какъ страдали тогда, мы выиграемъ первый шагъ. Состояніе вашихъ нервовъ будетъ нѣсколько сходно съ тѣмъ, въ которомъ они находилась въ день рожденія миссъ Вериндеръ. Если намъ удастся хоть приблизительно возобновить домашнюю обстановку, окружавшую васъ въ то время, и если вамъ удастся занять вашъ умъ различными вопросами относительно алмаза, волновавшими васъ въ прежнее время, то вы придете приблизительно въ то же самое тѣлесное и душевное состояніе, въ которомъ опіумъ захватилъ васъ прошлаго года. Въ такомъ случаѣ мы можемъ питать весьма основательную надежду на то, что вторичный пріемъ его повлечетъ за собой въ большей или меньшей степени повтореніе тѣхъ же самыхъ послѣдствій. Вотъ мое предложеніе въ нѣсколькихъ словахъ, на скорую руку. Теперь вы увидите чѣмъ оно оправдывается.
   Онъ взялъ одну изъ лежавшихъ возлѣ него книгъ и развернулъ ее на страницѣ, заложенной полоской бумаги.
   -- Не думайте, что я стану докучать вамъ лекціей физіологіи, оказалъ онъ:-- я считаю своею обязанностью ради насъ обоихъ доказать, что прошу васъ подвергнуться этому опыту не въ силу какой-нибудь теоріи собственнаго изобрѣтенія. Взглядъ мой оправдывается общепринятыми основаніями и признанными авторитетами. Подарите мнѣ пять минутъ вниманія, а я покажу вамъ, что мое предложеніе, при всей кажущейся фантастичности его, освящается наукой. Вотъ, вопервыхъ, физіологическій принципъ, на основаніи котораго я дѣйствую, изложенный самимъ докторомъ Карпентеромъ. Прочтите про себя.
   Онъ подалъ мнѣ полоску бумаги, заложенную въ книгу. На ней была написаны слѣдующія строки:
   
   "По многомъ основаніямъ можно думать, что всякое чувственное впечатлѣніе, однажды воспринятое познавательною способностью, отмѣчается, такъ сказать, въ мозгу, и можетъ воспроизводиться въ послѣдствіи, хотя бы умъ и не сознавалъ его присутствія въ теченіи всего промежуточнаго времени.
   -- Ясно ли до сихъ поръ? спросилъ Ездра Дженнингсъ.
   -- Совершенно ясно.
   Онъ подвинулъ ко мнѣ развернутую книгу и указалъ параграфъ, подчеркнутый карандашомъ.
   -- Теперь, сказалъ онъ,-- прочтите вотъ этотъ отчетъ объ одномъ случаѣ, по-моему, прямо относящемся къ нашему положенію и къ опыту, на который я васъ подбиваю. Прежде всего замѣтьте, мистеръ Блекъ, что я ссылаюсь на величайшаго изъ англійскихъ физіологовъ. У васъ въ рукахъ физіологія человѣка, сочиненіе доктора Элліотсона; а случай, приводимый докторомъ, подтверждается извѣстнымъ авторитетомъ мистера Комба.
   Указанный мнѣ параграфъ содержалъ въ себѣ слѣдующее:
   
   "Докторъ Абель сообщалъ мнѣ", пишетъ мистеръ Комбъ,-- "объ одномъ Ирландцѣ, который состоялъ носильщикомъ при магазинѣ и въ трезвомъ состояніи забывалъ что онъ дѣлалъ пьяный; но выпивъ снова, припоминалъ поступки совершенные имъ во время прежняго опьяненія. Однажды, будучи пьянъ, онъ потерялъ довольно цѣнный свертокъ, а протрезвясь, не могъ дать о немъ никакого отчета. Въ слѣдующій же разъ, какъ только напился, тотчасъ вспомнилъ, что оставилъ свертокъ въ одномъ домѣ, гдѣ тотъ, на неимѣніемъ на немъ адреса, и хранился въ цѣлости, пока за нимъ не зашли."
   
   -- И это ясно? спросилъ Ездра Дженнингсъ.
   -- Какъ нельзя болѣе.
   Онъ заложилъ полоску бумаги обратно и закрылъ книгу.
   -- Теперь вы убѣждены, что я говорилъ не безъ авторитета для своей поддержки? спросилъ онъ:-- если же нѣтъ еще, то мнѣ стоитъ только пойдти къ этимъ полкамъ, а вамъ останется лишь прочесть параграфы, какія я вамъ указку.
   -- Я совершенно увѣренъ, сказалъ я:-- безъ всякаго дальнѣйшаго чтенія.
   -- Въ такомъ случаѣ, мы можемъ вернуться къ тому, что васъ лично интересуетъ въ этомъ дѣлѣ. Я считаю своимъ долгомъ заявить вамъ все, что можно сказать противъ вашего опыта, равно какъ и въ пользу его. Еслибы въ нынѣшнемъ году мы могли воспроизвести условія вашей болѣзни точь-въ-точь, какъ они были прошлаго года, то физіологія порукой, что мы достигли бы того же самаго результата. Но это, надо сознаться, просто невозможно. Мы можемъ надѣяться лишь на приблизительное воспроизведеніе условій, и если намъ не удастся возвратить васъ въ прежнее состояніе, то попытка наша пропала. Если же вамъ это удастся,-- а я надѣюсь на успѣхъ,-- тогда вы повторите свои поступки въ ночь послѣ дня рожденія по крайней мѣрѣ на столько, что убѣдите всѣхъ разсудительныхъ людей въ своей невинности, нравственной разумѣется, относительно покражи алмаза. Кажется, теперь, мистеръ Блекъ, я поставилъ вопросъ по всѣхъ сторонъ его возможно ясно. Если же осталось еще нѣчто неразъясненное, укажите мнѣ, и я разъясню вамъ, если это возможно.
   -- Я совершенно понимаю все, что вы объяснили мнѣ, сказалъ я:-- но, признаюсь, меня озадачиваетъ одинъ пунктъ, котораго вы мнѣ еще не разъяснили.
   -- Какой же это?
   -- Я не понимаю самого дѣйствія опіума. Я не понимаю, какъ я могъ ходить внизъ по лѣстницѣ и вдоль по корридорамъ, отворять и задвигать ящики коммода и снова вернуться въ свою комнату. Все это проявленіе дѣятельныхъ силъ. Я думалъ, что опіумъ сначала одуряетъ, а потомъ клонитъ ко сну.
   -- Это общее заблужденіе насчетъ опіума, мистеръ Блекъ! Въ настоящую минуту я служу вамъ своимъ умомъ (какой есть) подъ вліяніемъ дозы опіума вдесятеро сильнѣйшей нежели данная вамъ мистеромъ Канди. Но не полагайтесь на мой авторитетъ даже въ личномъ моемъ опытѣ. Я предвидѣлъ ваше возраженіе, а опять таки запасся безпристрастнымъ свидѣтельствомъ, которое будетъ имѣть надлежащій вѣсъ въ вашихъ глазахъ и въ глазахъ вашихъ друзей.
   Онъ подалъ мнѣ вторую изъ двухъ лежавшихъ на столѣ книгъ.
   -- Вотъ, сказалъ онъ:-- пресловутыя Признанія англійскаго изтребителя опіума! Возьмите книгу съ собой и прочтите. На отмѣченной мною страницѣ вы увидите, что де-Квинсей, когда ему случалось, какъ онъ выражается, "не въ мѣру хватать опіуму", или шелъ въ раекъ опернаго театра наслаждаться музыкой, или въ субботніе вечера шлялся по лондонскимъ рынкамъ и съ любопытствомъ сдѣлалъ за всѣми плутнями и продѣлками бѣдняковъ, промышлявшихъ себѣ воскресный обѣдъ. Этого довольно для доказательства способности къ дѣятельнымъ занятіямъ и передвиженію съ мѣста на мѣсто подъ вліяніемъ опіума.
   -- Въ этомъ отношеніи я удовлетворенъ вашимъ отвѣтомъ, сказалъ я,-- но я не вижу въ немъ, какъ именно дѣйствовалъ опіумъ на меня самого.
   -- Постараюсь отвѣтить на это въ нѣсколькихъ словахъ, сказалъ Ездра Дженнингсъ;-- дѣйствіе опіума, въ большинствѣ случаевъ, заключается въ двухъ вліяніяхъ: сначала возбудительномъ, а потомъ усыпляющемъ. Подъ вліяніемъ возбужденія, послѣдніе и самыя живыя впечатлѣнія, оставшіяся въ умѣ вашемъ,-- именно впечатлѣнія, касавшіяся алмаза,-- при болѣзненно раздраженномъ состояніи вашихъ нервовъ, весьма вѣроятно, должны были преобладать въ мозгу и подчинить себѣ вашъ разсудокъ вмѣстѣ съ волей, точь-въ-точь какъ ихъ подчиняетъ себѣ обыкновенное сновидѣніе. Мало-по-малу, подъ этимъ вліяніемъ, опасенія за цѣлость алмаза, ощущаемыя вами въ теченіе дня, стали весьма способны развиться изъ сомнѣній въ положительную увѣренность, побудить васъ къ дѣятельной попыткѣ предохранить драгоцѣнность, направить васъ съ этою цѣлью въ ту комнату, куда вы входили, и руководить васъ по ящикамъ коммода, пока вы не нашли того, въ которомъ лежалъ камень. Въ опьяненіи опіумомъ вы все это могли сдѣлать. Позже, когда усыпляющее вліяніе его стало брать верхъ надъ возбудительнымъ, вы понемногу начали приходить въ оцѣпѣненіе и столбнякъ. Еще позднѣе вы впали въ глубокій сонъ. Когда же настало утро, и вы проспались отъ опіума, то проснулись въ совершенномъ невѣдѣніи своихъ поступковъ за-ночь, словно вы прожили это время у антиподовъ. Достаточно ли я разъяснилъ вамъ, до сихъ поръ?
   -- Вы настолько разъяснили мнѣ, сказалъ я,-- что я попрошу васъ продолжать. Вы показали мнѣ, какъ я вошелъ въ комнату и взялъ алмазъ. Но миссъ Вериндеръ видѣла, какъ я вышедъ изъ комнаты съ алмазомъ въ рукѣ. Можете ли вы прослѣдить мои дѣйствія съ этой минуты? Можете ли вы угадать, что я сдѣлалъ вслѣдъ затѣмъ?
   -- Вотъ къ этому-то я, и веду теперь, возразилъ онъ:-- это еще вопросъ, не пригодится ли опытъ,-- предлагаемый мной въ видѣ средства возстановить вашу невинность,-- въ то же время какъ средство для розыска пропавшаго алмаза. Выйдя изъ гостиной миссъ Вериндеръ, съ алмазомъ въ рукѣ, вы, по всей вѣроятности, вернулась въ свою комнату....
   -- Да? И что же затѣмъ?
   -- Очень возможно, мистеръ Блекъ,-- я не смѣю высказаться утвердительнѣе,-- что мысль о сохраненіи алмаза весьма естественно и послѣдовательно привела васъ къ мысли спрятать алмазъ, и вы спрятали его гдѣ-нибудь въ вашей спальнѣ. Въ такомъ случаѣ происшествіе съ ирландскимъ носильщикомъ можетъ повториться и съ вами. Подъ вліяніемъ вторичнаго пріема опіума, вы, пожалуй, вспомните мѣсто, въ которомъ спрятали алмазъ подъ вліяніемъ перваго пріема.
   Теперь настала моя очередь просвѣщать Ездру Дженнингса. Я прервалъ его на этихъ словахъ.
   -- Вы разчитываете, сказалъ я,-- на результатъ, котораго быть не можетъ. Алмазъ въ настоящее время находится въ Лондонѣ.
   Онъ вздрогнулъ и поглядѣлъ на меня съ величайшимъ удивленіемъ.
   -- Въ Лондонѣ? повторилъ онъ:-- какъ же онъ попалъ въ Лондонъ изъ дома леди Вериндеръ?
   -- Этого никто не знаетъ.
   -- Вы собственноручно вынесли его изъ комнаты миссъ Вериндеръ. Какъ же его взяли у васъ?
   -- Я понятія не имѣю, какъ его у меня взяли.
   -- Видѣли вы его, проснувшись поутру?
   -- Нѣтъ.
   -- Мистеръ Блекъ! Тутъ, кажется, надо кое-что разъяснить. Смѣю ли я спросить, почему вы знаете, что алмазъ въ настоящее время находится въ Лондонѣ?
   Этотъ самый вопросъ я предлагалъ мистеру Броффу, производя первыя изслѣдованія о Лунномъ камнѣ, по возвращеніи моемъ въ Англію. Поэтому, отвѣчая Ездрѣ Дженнингсу, я повторилъ только слышанное мною изъ собственныхъ устъ адвоката и уже извѣстное читателю.
   Онъ явно высказалъ, что не удовлетворенъ моимъ отвѣтомъ.
   -- Со всѣмъ должнымъ уваженіемъ къ вамъ, оказанъ онъ,-- и къ мистеру Боффу, я все-таки держусь того мнѣнія, которое сейчасъ выразилъ. Я очень хорошо знаю, что оно основывается на одномъ предположеніи. Простите, если я напомню вамъ, что и ваше мнѣніе также на одномъ предположеніи основано.
   Этотъ взглядъ на дѣло былъ для меня совершенно вонъ. Я съ нетерпѣніемъ ждалъ чѣмъ онъ оправдаетъ его.
   -- Я предполагаю, продолжилъ Ездра Дженнингсъ,-- что вліяніе опіума, побудивъ васъ овладѣть алмазомъ съ цѣлію обезпеченія его цѣлости, могло точно также побудить насъ спрятать его, съ тою же цѣлью, гдѣ-нибудь въ своей комнатѣ. А вы предполагаете, что индѣйскіе заговорщики никоимъ образомъ не могла ошибаться. Индѣйцы пошли за алмазомъ въ домъ мистера Локера, а поэтому алмазъ непремѣнно долженъ быть у мистера Локера въ рукахъ! Есть ли у васъ какое-нибудь доказательство хоть бы того, что алмазъ дѣйствительно увезли въ Лондонъ? Вы даже не можете догадаться какъ или кѣмъ онъ былъ взятъ имъ дома леди Вериндеръ! А чѣмъ вы докажете, что онъ точно заложенъ мистеру Локеру? Онъ заявляетъ, что никогда и не слыхивалъ о Лунномъ камнѣ, и въ распискѣ его банкира ничего не видно, кромѣ пріема драгоцѣнности высокой стоимости. Индѣйцы полагаютъ, что мистеръ Локеръ лжетъ,-- и вы опять таки полагаете, что Индѣйцы правы. Въ защиту своего взгляда я говорю только, что онъ возможенъ. Можете ли вы, основываясь на логикѣ или на законѣ, оказать нѣчто большее въ защиту вашего взгляда, мистеръ Блекъ?
   Вопросъ былъ поставленъ твердо и,-- нечего спорить -- вполнѣ справедливо.
   -- Сознаюсь, что вы озадачили меня, отвѣтилъ я.-- Вы ничего не имѣете противъ того, чтобъ я написалъ къ мистеру Броффу и сообщалъ ему сказанное вами?
   -- Напротивъ, я буду весьма радъ, если вы напишете мистеру Броффу. Посовѣтовавшись съ его опытностью, мы, пожалуй, увидимъ все дѣло въ иномъ свѣтѣ. Теперь же возвратимся къ нашему опыту съ опіумомъ. Итакъ, рѣшено, что вы съ этой минуты бросаете привычку курить?
   -- Бросаю съ этой минуты.
   -- Это первый шагъ. Второе -- надо воспроизвести, какъ можно приблизительнѣе, домашнюю обстановку, окружавшую васъ въ прошломъ году.
   Какъ же это сдѣлать? Леди Вериндеръ умерла. Мы съ Рахилью безвозвратно разошлись до тѣхъ поръ, пока на мнѣ будетъ лежать подозрѣніе въ кражѣ. Годфрей Абдьвайтъ находился въ отсутствіи, путешествуя на континентѣ. Просто невозможно было собрать бывшихъ въ домѣ въ то время, когда я провелъ въ немъ послѣднюю ночь. Заявленіе этого препятствія, повидимому, не смутило Ездру Дженнингса. Онъ оказалъ, что придаетъ весьма мало значенія сбору этихъ людей, имѣя въ виду всю тщету надежды сызнова поставить ихъ въ разнообразныя положенія, какія занимали они относительно меня въ прошлое время. Но съ другой стороны, онъ считалъ существеннымъ залогомъ успѣха опыта, чтобъ я былъ окруженъ тѣми же самыми предметами, которые окружали меня въ послѣднюю мою побывку въ томъ домѣ.
   -- Важнѣе всего, сказалъ онъ,-- чтобы вы спали въ той же комнатѣ, гдѣ ночевали въ день рожденія, и чтобъ она была точно такъ же меблирована. Лѣстница, корридоры и гостиная миссъ Вериндеръ должны быть возобновлены въ томъ же видѣ, какъ были при васъ. Въ этомъ отдѣленіи дома безусловно необходимо, мистеръ Блекъ, поставить на прежнее мѣсто всю мебель, которую теперь когда оттуда вынесли. Вы напрасно пожертвуете своими сигарами, если мы не получимъ на это позволенія миссъ Вериндеръ.
   -- Кто же долженъ обратиться къ ней за позволеніемъ спросилъ я.
   -- А вамъ развѣ нельзя?
   -- И думать нечего. Послѣ того что произошло между ними относительно пропажи алмаза, я не могу ни видѣть ее, ни писать къ ней, пока дѣла обстоятъ попрежнему.
   Ездра Дженнингсъ помолчалъ и подумалъ съ минуту.
   -- Смѣю ли я предложить вамъ одинъ щекотливый вопросъ? проговорилъ онъ.
   Я сдѣлалъ ему знакъ продолжать.
   -- Справедливо ли я предполагаю, мистеръ Блекъ (судя по двумъ-тремъ словамъ, которыя вы проронили), что вы питали не совсѣмъ обыкновенное участіе къ миссъ Вериндеръ въ прежнее время?
   -- Совершенно справедливо.
   -- Отвѣчали ль вамъ на это чувство?
   -- Отвѣчали.
   -- Какъ вы думаете, не будетъ ли миссъ Вериндеръ сильно заинтересована въ попыткѣ возстановить вашу невинность?
   -- Я въ этомъ увѣренъ.
   -- Въ такомъ случаѣ и напишу къ миссъ Вериндеръ, если вы мнѣ позволите.
   -- Сообщивъ ей о предложеніи, которое вы мнѣ сдѣлали?
   -- Сообщивъ ей о всемъ происшедшемъ сегодня между нами.
   Нѣтъ нужды говорить, что я съ жаромъ принялъ предложенную мнѣ услугу.
   -- Я еще успѣю написать съ нынѣшнею почтой, сказалъ онъ, взглянувъ на часы:-- не забудьте запереть сигары, когда вернетесь въ свою гостинницу! Завтра поутру я зайду освѣдомиться, каково проведете вы ночь.
   Я сталъ прощаться съ нимъ и попробовалъ выразиться искреннюю благодарность за его доброту. Онъ тихо пожалъ мнѣ руку.
   -- Припомните что я говорилъ вамъ на болотѣ, сказалъ онъ: -- если мнѣ удастся оказать вамъ услугу, мистеръ Блекъ, для меня это будетъ какъ бы послѣдній проблескъ солнца на вечерней зарѣ долгаго и пасмурнаго дня.
   Мы разстались. То было пятнадцатое іюня. Событія слѣдующихъ десяти дней,-- всѣ до одного болѣе или менѣе касающіяся опыта, пассивнымъ предметомъ котораго былъ я,-- записаны, по мѣрѣ того какъ происходили, въ дневникѣ помощника мистера Канди. На страницахъ, писанныхъ Ездрою Джениннгсомъ, ничто не утаено, ничто не забыто. Пусть же Ездра Дженнингсъ и разкажетъ теперь, какъ произведенъ былъ опытъ съ опіумомъ и чѣмъ онъ кончился.
   

Разказъ 4-ый. Извлечево изъ дневника Ездры Дженнингса.

   1849 го, іюня 15-го..... Несмотря на то что меня отвлекали и больные, и собственное страданіе, я все-таки во-время кончилъ письмо къ миссъ Вериндеръ, чтобы сегодня же отправить его на почту. Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ оно было кратко, но это не удалось; за то, кажется, вышло ясно. Оно предоставляетъ ей полную свободу выбора. Если она согласится присутствовать при опытѣ, то это будетъ по собственной ея волѣ, а не изъ милости къ мистеру Блеку, или ко мнѣ.
   Іюня 16-го. Поздно всталъ, проведя ужасную ночь; вчерашній пріемъ опіума далъ себя знать, наказавъ меня цѣлою вереницей страшныхъ сновидѣній. То кружился я вихремъ въ пустомъ пространствѣ, съ призраками умершихъ,-- друзей и враговъ. То милое лицо, котораго я никогда болѣе не увижу, возникало у моего изголовья, фосфорично и непріятно свѣтясь въ червой мглѣ, уставлялось на меня страшнымъ взглядомъ и смѣялось, оскаливъ зубы. Легкій припадокъ давнишней боли, въ обычное время ранняго утра, порадовалъ меня какъ перемѣна. Онъ разогналъ видѣнія, и вслѣдствіе того былъ сносенъ.
   По случаю дурно проведенной ночи, и нѣсколько опоздалъ поутру къ мистеру Франклину Блеку; я засталъ его лежащимъ въ растяжку на диванѣ за завтракомъ, который состоялъ изъ водки съ содовою водой и сухаго бисквита.
   -- Я такъ славно началъ, что вамъ и желать ничего не остается, сказалъ онъ:-- ночью несносная безсонница; поутру полнѣйшее отсутствіе аппетита. Точь-въ-точь что было въ прошломъ году, когда я отказался отъ сигаръ. Чѣмъ скорѣе я подготовлюсь ко вторичному пріему опіума, тѣмъ это для меня будетъ пріятнѣе.
   -- Вы примете его въ тотъ же день, какъ только это станетъ возможно, отвѣтилъ я:-- а между тѣмъ надо какъ можно болѣе позаботиться о вашемъ здоровьи. Если допустить васъ до истощенія, то легко потерпѣть неудачу. Какъ надо промыслить себѣ аппетитъ къ обѣду. Иначе сказать, вы должны предпринять поѣздку верхомъ, или прогулку на чистомъ воздухѣ.
   -- Я поѣду верхомъ, если мнѣ достанутъ здѣсь лошадь. Кстати, я вчера писалъ къ мистеру Броффу. А вы написали мистрисъ Вериндеръ?
   -- Да, со вчерашнею почтой.
   -- Очень хорошо. Значить, завтра мы сообщимъ другъ другу кой-какія интересныя вѣсти. Постойте, не уходите еще! Я хочу вамъ сказать одно словечко. Вы, кажется, полагали вчера, что нѣкоторые изъ моихъ друзей не совсѣмъ благосклонно отнесутся къ нашему опыту съ опіумомъ. Вы были совершенно правы. Я считаю старика Бетереджа въ числѣ своихъ друзей; и васъ позабавитъ, если я вамъ скажу, какъ сильно протестовалъ онъ при вчерашнемъ свиданіи со мной. "Въ теченіи вашей жизни, мистеръ Франклинъ, вы надѣлали столько глупостей, что удивляться надо; но ужъ эта -- верхъ всего!" Вотъ какого мнѣнія Бетереджъ. Но я увѣренъ, что вы извините его предразсудки, если встрѣтитесь съ нимъ.
   Я разстался съ мистеромъ Блекомъ и пошелъ въ обходъ по больнымъ, чувствуя себя здоровѣе, и счастливѣе послѣ свиданія съ нимъ, хотя, и короткаго. Въ чемъ же заключается тайна моего влеченія къ этому человѣку? Неужели на одномъ чувствѣ противоположности между его чистосердечною добротой, съ которою онъ допустилъ меня въ число своихъ знакомыхъ, и жестокосердымъ отвращеніемъ и недовѣріемъ, встрѣчаемыми мной въ другахъ людяхъ? Или въ немъ дѣйствительно есть нѣчто, удовлетворяющее ту жажду хоть капли людскаго участія, которая пережила во мнѣ одиночество и преслѣдованія въ теченіи многихъ лѣтъ и становится все томительнѣй, по мѣрѣ того какъ подходитъ время, когда я перестану страдать и чувствовать? Что пользы задавать себѣ эти вопросы? Мистеръ Блекь доставалъ мнѣ новый интересъ въ жизни. Удовольствуемся же тѣмъ, не доискиваясь въ чемъ состоитъ этотъ новый интересъ.
   Іюня 17-го. Поутру, предъ завтракомъ, мистеръ Канди сообщилъ мнѣ, что уѣзжаетъ недѣли на двѣ погостить къ одному пріятелю, на югъ Англіи. Бѣдняга надавалъ мнѣ такое множество разныхъ порученій относительно больныхъ, какъ будто у него все та же обширная практика, что была до болѣзни. Практика наша теперь почти что ничего не стоитъ! Его замѣнили другіе доктора; меня же всѣ, по возможности, обходятъ. Оно, пожалуй, и лучше, что онъ именно теперь уѣзжаетъ. Онъ былъ бы огорченъ, еслибъ я не сообщилъ ему объ опытѣ, который собираюсь произвесть надъ мистеромъ Блекомъ. А если сообщить ему тайну, то нельзя ручаться, чтобъ изъ того не вышло какихъ-либо весьма нежелательныхъ послѣдствій. Такъ оно и лучше. Безспорно лучше.
   По отъѣздѣ мистера Канди мнѣ доставали съ почты отвѣтъ мистрисъ Вериндеръ.
   Очаровательное письмо! Я сталъ весьма высокаго мнѣнія о ней. Ни малѣйшей попытки скрыть, насколько она заинтересована въ нашемъ предпріятіи. Она, въ самыхъ прелестныхъ выраженіяхъ, сообщаетъ мнѣ, что письмо мое убѣдило ее въ невинности мистера Блека и (по крайней мѣрѣ въ ея глазахъ) вовсе не нуждается въ подтвержденіи опытомъ. Она даже укоряетъ себя,-- вовсе незаслуженно, бѣдняжка,-- что не догадалась тогда же объ истинномъ смыслѣ загадки. Скрытая цѣль всего этого очевидно состоитъ кое-въ-чемъ посильнѣе великодушнаго желанія вознаградить за зло, невинно причиненное ею другому. Ясно, что она любила его, несмотря на все отчужденіе ихъ другъ отъ друга. Во многихъ мѣстахъ восторгъ отъ сознанія, что онъ достоинъ любви, наивно проглядываетъ въ строжайшихъ формальностяхъ выраженій и даже преодолѣваетъ еще болѣе строгую сдержанность письма къ незнакомому человѣку. Возможно ли (спрашиваю я себя, читая это очаровательное письмо), чтобъ изъ всѣхъ людей на свѣтѣ именно я былъ выбравъ средствомъ примиренія этой молодой парочки? Собственное мое счастье попирали ногами; любовь мою отняли у меня. Доживу ли я до того, чтобъ увидѣть хоть чужое счастіе, мною созданное возобновленіе любви, мною возвращенной? О, милосердая смерть, дай мнѣ увидать это прежде чѣмъ примешь меня въ объятья, и голосъ твой шепнетъ мнѣ: вотъ наконецъ успокоеніе!
   Письмо заключаетъ въ себѣ двѣ просьбы. Первая: не показывать его мистеру Франклину Блеку. Мнѣ разрѣшается сказать ему, что мистрисъ Вериндеръ охотно предоставляетъ свой домъ въ его распоряженіе; за тѣмъ просятъ ни чего не прибавлять.
   До сихъ поръ ея желанія легко исполнимы. Но вторая просьба серіозно затрудняетъ меня.
   Не довольствуясь письменнымъ порученіемъ мистеру Бетереджу выполнять всѣ распоряженія, какія бы я ни сдѣлалъ, мистрисъ Вериндеръ проситъ позволенія помочь мнѣ личнымъ своимъ надзоромъ за работами въ собственной ея гостиной. Мнѣ стоитъ только черкнуть ей словечко въ отвѣтъ, для того чтобъ она пріѣхала въ Йоркширъ и присутствовала въ числѣ свидѣтелей вторичнаго пріема опіума.
   Въ этомъ опять кроется тайная цѣль; и мнѣ снова сдается, что я могу разгадать ее.
   То, что запрещено мнѣ говорить мистеру Франклину Блеку, она (какъ мнѣ кажется) страстно желаетъ сказать ему сама, прежде чѣмъ онъ подвергнется опыту, долженствующему возстановить его добрую славу въ глазахъ другихъ. Я понимаю и цѣню великодушное нетерпѣніе, съ которымъ она спѣшитъ оправдать его, не дожидаясь, будетъ ли или не будетъ доказана его невинность. Этимъ самымъ она, бѣдняжка, жаждетъ вознаградить его за неумышленную и неизбѣжную ея несправедливость къ нему. Но это невозможно. Я положительно увѣренъ, что обоюдное волненіе при этой встрѣчѣ,-- прежнія чувства и новыя надежды, которыя она пробудитъ,-- почти навѣрное подѣйствуютъ на мистера Блека самымъ гибельнымъ образомъ въ отношеніи успѣха нашего опыта. И безъ того трудно воспроизвести условія, хоть приблизительно сходныя съ прошлогодними. При новыхъ интересахъ, при новыхъ волненіяхъ, попытка была бы просто безполезна.
   И однакоже, несмотря на полное сознаніе этого, у меня не хватаетъ духу отказать ей. Надо попытаться до отхода почты, нельзя ли какъ-нибудь иначе уладить это, чтобы можно было дать утвердительный отвѣтъ миссъ Вериндеръ не вредя той услугѣ, которую я обязался оказать мистеру Франклину Блеку.
   Два часа пополудни. Я только что вернулся съ обхода своихъ больныхъ, начавъ, разумѣется, съ гостиницы.
   Отчетъ мистера Блека объ этой ночи тотъ же, что въ прошлый разъ. Повременамъ ему удавалось задремать не надолго, и только. Но сегодня онъ меньше тяготится этимъ, выспавшись вчера послѣ обѣда. Этотъ послѣобѣденный сонъ, безъ сомнѣнія, слѣдствіе прогулки верхомъ, которую я ему посовѣтовалъ. Боюсь, не пришлось бы мнѣ прекратить эта цѣлебныя упражненія на чистомъ воздухѣ. Надо чтобъ онъ былъ не слишкомъ здоровъ и не очень боленъ. Тутъ слѣдуетъ весьма ловко держать руль, какъ говорятъ матросы.
   Онъ еще не имѣетъ вѣстей отъ мистера Броффа и съ нетерпѣніемъ освѣдомлялся, получалъ ли я отвѣтъ миссъ Вериндеръ. Я сказалъ ему только то, что мнѣ было разрѣшено; излишне было бы придумывать извиненія въ томъ, что я не показываю ему самого письма ея. Онъ, бѣдняга, не безъ горечи сказалъ мнѣ, что вполнѣ понимаетъ деликатность, не дозволяющую мнѣ представить письмо: "Она, конечно, соглашается изъ простой вѣжливости и справедливости, сказалъ онъ:-- но остается при своемъ мнѣніи обо мнѣ и ждетъ результата." Мнѣ до страсти хотѣлось намекнуть ему, что въ этомъ отношеніи онъ такъ же несправедливъ къ ней, какъ она была несправедлива къ нему. Но поразсудивъ, я не захотѣлъ предвосхищать у нея двойнаго наслажденія: сначала удивить, а потомъ простить его.
   Посѣщеніе мое не долго длилось. Послѣ вчерашней ночи я долженъ былъ вновь отказаться отъ обычнаго пріема опіума. Неизбѣжнымъ слѣдствіемъ того было что болѣзнь моя опять стала превозмогать. Я почувствовалъ приближеніе припадка и на-скоро простился, чтобы не тревожить и не огорчать мистера Блека. На этотъ разъ припадокъ продолжился не болѣе четверти часа, такъ что я былъ еще въ силахъ продолжать свое дѣло.
   Пять часовъ. Я написалъ отвѣтъ миссъ Вериндеръ.
   Я предлагаю такъ уладить это дѣло, что если она будетъ согласна, то интересы обѣихъ сторонъ вполнѣ примирятся. Изложивъ ей сначала всѣ невыгоды встрѣча ея съ мистеромъ Блекомъ до произведенія опыта, я совѣтовалъ ей такъ распорядиться своею поѣздкой, чтобы тайно прибыть въ домъ къ ночи предъ самымъ опытомъ. Выѣхавъ изъ Лондона съ полуденнымъ поѣздомъ, она поспѣетъ не ранѣе девяти часовъ. А въ это время я беру на себя задержать мистера Блека въ его спальнѣ, и такимъ образомъ миссъ Вериндеръ безпрепятственно займетъ свои комнаты, до тѣхъ поръ пока не настанетъ время принимать опіумъ. Когда же, и это будетъ сдѣлано, ничто не помѣшаетъ ей наблюдать послѣдствіи вмѣстѣ съ нами. На другое же утро, если ей будетъ угодно, она можетъ показать мистеру Блеку переписку со мной и убѣдить его въ томъ, что онъ былъ оправданъ въ ее мнѣніи еще до подтвержденіи его невинности опытомъ.
   Въ такомъ смыслѣ я и написалъ ей. Вотъ все, что я могъ сдѣлать сегодня. Завтра надо повидать мистера Бетереджа и сообщитъ ему необходимыя распоряженія по уборкѣ дома.
   Іюня 18-го. Опять опоздалъ къ мистеру Блеку. Предъ разсвѣтомъ у меня была ужаснѣйшая боль, сопровождавшаяся на этотъ разъ полнѣйшимъ изнеможеніемъ въ теченіи нѣсколькихъ часовъ. Я предвижу, что мнѣ придется въ сотый разъ прибѣгнуть къ опіуму, хотя въ послѣдствіи я опять стану раскаиваться въ этомъ. Еслибъ и заботился лишь объ одномъ себѣ, то предпочелъ бы жестокую боль страшнымъ грезамъ. Но тѣлесное страданіе истощаетъ меня. Если я допущу себя до изнеможенія, пожалуй, кончатся тѣмъ, что я стану безполезенъ мистеру Блеку въ то время, когда онъ будетъ наиболѣе нуждаться во мнѣ.
   Я не могъ ранѣе часа пополудни отправиться въ гостиницу. Это посѣщеніе, даже при всемъ нездоровьи, чрезвычайно позабавило меня, единственно благодаря присутствію Габріеля Бетереджа.
   Я засталъ его въ комнатѣ мистера Блека. Онъ отошедъ къ окну и сталъ смотрѣть на улицу, пока я, по обыкновенію, разспрашивалъ своего паціента. Мистеръ Блекъ опятъ весьма дурно спалъ и сегодня сильнѣе прежняго чувствовалъ потерю сна.
   Затѣмъ я спросилъ, не получилъ ли онъ вѣстей отъ мистера Броффа. Письмо пришло сегодня поутру. Мистеръ Броффъ выражалъ сильнѣйшее неодобреніе образу дѣйствіи, принятому его довѣрителемъ и другомъ по моему совѣту. Этотъ образъ дѣйствій обманчивъ,-- потому что возбуждаетъ надежды, которыя могутъ вовсе не осуществиться,-- и вовсе непонятенъ ему, за исключеніемъ нѣкотораго сходства съ шарлатанствомъ, подобнымъ месмеризму, ясновидѣнію и пр. Разстроивъ все въ домѣ миссъ Вериндеръ, онъ кончится тѣмъ, что разстроитъ самое миссъ Вериндеръ. Мистеръ Броффъ излагалъ это дѣло (не зазывая именъ) извѣстному доктору; знаменитый врачъ улыбнулся, покачалъ головой и ничего не отвѣтилъ. Въ силу этого мистеръ Броффъ оканчивалъ свое письмо протестомъ. Слѣдующій вопросъ мой касался Луннаго камня. Представалъ ли адвокатъ какое-нибудь доказательство, что алмазъ точно въ Лондонѣ? Нѣтъ, адвокатъ просто отказался обсуждать этотъ вопросъ. Онъ былъ убѣжденъ, что Лунный камень заложенъ мистеру Локеру. Отсутствующій другъ его, знаменитый мистеръ Мортветъ (а его глубокія познанія о характерѣ Индѣйцевъ не подлежатъ никакому сомнѣнію), также убѣжденъ въ этомъ. Въ силу этихъ доводовъ и при множествѣ дѣлъ, съ которыми къ нему обращаются, онъ долженъ отказаться отъ преній по предмету, очевидно доказанному. Современемъ виднѣе будетъ, а мистеръ Броффъ не прочь подождать.
   Ясно было,-- еслибы даже мистеръ Блекъ не разъяснилъ этого еще болѣе, рѣшившись передать мнѣ только содержаніе письма, вмѣсто того чтобы прочесть его цѣликомъ,-- что въ основѣ всего этого лежало недовѣріе ко мнѣ. Давно предвидѣвъ это, я ничуть не обидѣлся, и даже не удивился. Только спросилъ мистера Блека, не поколебалъ ли его дружескій протестъ. Онъ съ жаромъ отвѣчалъ, что это не произвело на него за малѣйшаго впечатлѣнія. Послѣ этого я въ правѣ былъ выключить мистера Броффа изъ своихъ соображеній, и выключилъ. Разговоръ нашъ прекратился на этомъ, а Габріель Бетереджъ выступилъ изъ своего убѣжища подъ окномъ.
   -- Не удостоите ли выслушать меня, сэръ? спросилъ онъ обращаясь ко мнѣ.
   -- Я весь къ вашимъ услугамъ, отвѣтилъ я. Бетереджъ взялъ кресло, сѣлъ къ столу, а досталъ огромный, старомодный кожаный бумажникъ съ карандашомъ такихъ же размѣровъ какъ очки; надѣвъ очки, онъ развернулъ бумажникъ на бѣлой страницѣ и еще разъ обратился ко ивѣ.
   -- Я прожилъ, сказалъ Бетереджъ, строго поглядывая за меня,-- лѣтъ пятьдесятъ на службѣ у покойной госпожи. До этого служилъ въ пажахъ у стараго лорда, отца ея. Отъ роду мнѣ теперь что-то промежь семидесяти и восьмидесяти,-- нужды нѣтъ сколько именно! Говорятъ, что я не хуже другахъ узналъ свѣтъ -- а вдоль, а поперекъ. И чѣмъ же все это кончается? Кончается это, мистеръ Ездра Дженнингсъ, тѣмъ, что помощникъ доктора выкидываетъ надъ мистеромъ Франклиномъ Блекомъ колдовскую штуку съ бутылкой опіуму, а меня, прости Господи, приставили на старости лѣтъ къ колдуну въ мальчишка!
   Мистеръ Блекъ разразился взрывомъ хохота. Я хотѣлъ заговорить, но Бетереджъ поднялъ руку въ знакъ того, что еще не кончилъ.
   -- На слова, мистеръ Дженнингсъ! сказалъ онъ:-- мнѣ больше ни слова не нужно, сэръ. Я, слава Богу, не без правилъ. Если мнѣ даютъ приказъ, который доводится роднымъ братцемъ приказамъ изъ Бедлама,-- нужды нѣтъ! Пока я получаю его отъ своего господина или отъ своей, госпожи,-- повинуюсь. У меня можетъ быть собственное мнѣніе, которое, буде вамъ угодно припомнить, раздѣляетъ и мистеръ Броффъ -- великій мистеръ Броффъ! сказалъ Бетереджъ, возвышая голосъ и торжественно какая мнѣ головой:-- нужды нѣтъ; я беру назадъ свое мнѣніе. Молодая госпожа говоритъ: "исполнить". И я тотчасъ отвѣчаю: "миссъ, будетъ исполнено". Вотъ я здѣсь на лицо съ бумажникомъ и карандашомъ,-- послѣдній не такъ остеръ, какъ бы мнѣ хотѣлось,-- но когда сами христіане сходятъ съ ума, гдѣ жь тутъ надѣяться, чтобы карандаши не притуплялись? Давайте ваши приказанія, мистеръ Дженнингсъ. Я ихъ запишу, сэръ. Я ужь такъ положилъ себѣ, чтобы ни на волосъ не отставать отъ нихъ и не превышать ихъ. Я слѣпое орудіе, вотъ что я такое. Слѣпое орудіе! повторилъ Бетереджъ, безконечно-довольный собственнымъ опредѣленіемъ.
   -- Мнѣ очень жаль, началъ я,-- что вы несогласны со мной....
   -- Не путайте вы меня-то сюда! перебилъ Бетереджъ:-- тутъ вовсе не въ согласіи дѣло, дѣло въ повиновеніи. Извольте распоряжаться, сэръ, распоряжаться извольте!
   Мистеръ Блекъ подалъ мнѣ знакъ чтобъ я поймалъ его на словѣ. Я "изволилъ распорядиться" какъ можно яснѣй и серіознѣй.
   -- Надо отпереть нѣкоторыя отдѣленія дома, сказалъ я, -- и обставить ихъ точь-въ-точь, какъ они были обставлены въ прошломъ году.
   Бетереджъ предварительно лизнулъ кончикъ не совсѣмъ хорошо очиненнаго карандаша:
   -- Укажите какія именно отдѣленія, мистеръ Дженнингсъ! величественно проговорилъ онъ.
   -- Вопервыхъ, внутреннія сѣни, ведущія на главную лѣстницу.
   -- "Вопервыхъ, внутреннія сѣни", записалъ Бетереджъ,-- начать съ того, что ихъ невозможно обставить такъ, какъ они была обставлены въ прошломъ году.
   -- Почему?
   -- Потому что въ прошломъ году въ сѣняхъ стояла ястребиная чучела, мистеръ Дженнингсъ. Когда семейство выѣхало, чучелу вынесли вмѣстѣ съ прочими вещами. Когда ее выносили, она разлетѣлась въ прахъ.
   -- Ну, такъ выключимъ чучелу.
   Бетереджъ записалъ это исключеніе.
   -- "Внутреннія сѣни обставить какъ въ прошломъ году. За исключеніемъ въ прахъ разлетѣвшагося ястреба." Извольте продолжать, мистеръ Дженнингсъ.
   -- На лѣстницѣ попрежнему послать коверъ.
   -- "На лѣстницѣ попрежнему послать коверъ." Жаль огорчать васъ, сэръ. Но и этого нельзя сдѣлать.
   -- Почему же?
   -- Потому что человѣкъ, настилавшій коверъ, умеръ, мистеръ Дженнингсъ, а подобнаго ему относительно пригонки ковра къ поворотамъ не найдешь во всей Англіи, ищите гдѣ угодно.
   -- Очень хорошо. Попробуемъ, не найдется ли въ Англіи другаго мистера.
   Бетереджъ сдѣлалъ другую замѣтку, и я продолжилъ "распоряжаться".
   -- Гостиную миссъ Вериндеръ возобновить въ томъ же видѣ, какъ она была въ прошломъ году. Также корридоръ ведущій изъ гостиной въ первый этажъ. Также второй корридоръ, ведущій изъ втораго этажа въ лучшія спальни. Также спальню, занятую въ іюнѣ прошлаго года мистеромъ Франклиномъ Блекомъ.
   Тупой карандашъ Бетереджа добросовѣстно поспѣвалъ за мной слово-въ-слово.
   -- Продолжайте, сэръ, проговорилъ Бетереджъ съ саркастическою важностію,-- карандаша еще хватитъ на цѣлую кучу письма.
   Я сказалъ ему, что у меня больше нѣтъ никакихъ распоряженій.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, оказалъ Бетереджъ, я коснусь одного или двухъ пунктовъ относительно самого себя. Онъ развернулъ бумажникъ на другой страницѣ и снова предварительно лизнулъ неистощимый карандашъ.
   -- Я желаю знать, началъ онъ,-- могу ли я, или нѣтъ, умыть себѣ руки....
   -- Положительно можете, оказалъ мистеръ Блекъ,-- я сейчасъ позвоню слугу.
   -- .....относительно нѣкоторой отвѣтственности, продолжалъ Бетереджъ, упорно отказываясь признать чье-либо присутствіе въ комнатѣ, кромѣ его собственнаго и моего: начать съ гостиной миссъ Вериндеръ. Когда мы въ прошломъ году снимали коверъ, мистеръ Дженнингсъ, то нашли ни съ чѣмъ несообразное количество булавокъ. Обязанъ ли я раскидать булавки попрежнему?
   -- Разумѣется, нѣтъ.
   Беттереджъ тотчасъ же запасалъ уступку.
   -- Затѣмъ, касательно перваго корридора, продолжилъ онъ,-- когда мы выносили оттуда разные орнаменты, то вынесли вмѣстѣ съ нами статую жирнаго, голаго ребенка, кощунственно названнаго въ домашнемъ каталогѣ Купидономъ, богомъ любви. Прошлаго года на мясистыхъ частяхъ плечъ у него было два крыла. Я какъ-то не досмотрѣлъ, одного крыла какъ не бывало. Отвѣтственъ ли я за Купидоново крыло?
   Я сдѣлалъ другую уступку, а Бетереджъ вторую замѣтку -- Что касается до втораго корридора, продолжилъ онъ, -- то въ немъ прошлаго года ничего не было, кромѣ дверей (въ цѣлости ихъ я готовъ принять присягу, если понадобится), и я долженъ сознаться, что совершенно покоенъ относительно этого отдѣленія дома. Но вотъ насчетъ спальни мистера Франклина (если ее тоже возстановлять попрежнему) я желалъ бы знать, кто возьмется постоянно обращать ее въ хлѣвъ, какъ бы часто ее ни убирали: тамъ панталоны, тутъ полотенце, а французскіе романы повсюду... такъ я говорю, кто изъ насъ обязанъ разбрасывать все послѣ уборки, онъ или я?
   Мистеръ Блекъ объявилъ, что съ величайшимъ удовольствіемъ приметъ на себя полную отвѣтственность. Бетереджъ упорно отказывался принять какое-либо рѣшеніе, вопроса безъ моего согласія, и одобренія. Я принялъ предложеніе мистера Блека, а Бетереджъ внесъ эту послѣднюю уступку въ свой бумажникъ.
   -- Заходите, когда угодно, мистеръ Дженнингсъ, начиная съ завтрашняго дня, сказалъ онъ, вставая: -- вы застанете меня за работой, съ необходимыми помощниками. Почтительнѣйше прошу позволенія поблагодарить васъ за то, что посмотрѣли сквозь пальцы на ястребиную чучелу и Купидоново крыло, а также, и за разрѣшеніе мнѣ умыть себѣ руки относительно булавокъ на коврѣ и хлѣва въ комнатѣ мистера Франклина. Какъ слуга, я глубоко обязанъ вамъ. Какъ человѣкъ, я думаю, что ваша голова биткомъ набата чортиками, и свидѣтельствую противъ вашего опыта, ибо это обманъ и ловушка. Но не бойтесь насчетъ того, чтобы человѣческія чувства помѣшали мнѣ исполнить долгъ слуги! Я буду повиноваться вамъ, несмотря на чортиковъ, сэръ, буду повиноваться, хоть бы вы наконецъ подожгли домъ,-- будь я проклятъ, если пошлю за пожарными трубами, прежде чѣмъ вы позвоните, и прикажете это сдѣлать!
   Съ этомъ заключительнымъ увѣреніемъ онъ поклонился мнѣ и вышедъ изъ комнаты.
   -- Какъ вы думаете, можно ли на него положиться? спросилъ я.
   -- Безусловно, отвѣтилъ мистеръ Блекъ.-- Вотъ посмотрите, когда мы зайдемъ туда, вы увидите, что онъ ничѣмъ не пренебрегъ и ничего не забылъ.
   Іюня 19-го. Новый протестъ противъ замышляемыхъ нами предпріятій! На этотъ разъ отъ дамы.
   Утренняя почта доставала мнѣ два письма. Одно отъ миссъ Вериндеръ, въ которомъ она самымъ любезнымъ образомъ соглашается на мое предложеніе. Другое -- отъ опекунши ея, нѣкоей мистрисъ Мерридью.
   Мистрисъ Мерридью свидѣтельствуетъ мнѣ свое почтеніе и заявляетъ, что она не беретъ на себя входить въ научное значеніе предмета, по которому я вступилъ въ переписку съ миссъ Вериндеръ. Но съ общественной точки зрѣнія она въ правѣ высказать свое мнѣніе. Мнѣ, вѣроятно, неизвѣстно, полагаетъ мистрисъ Мерридью,-- что миссъ Вериндеръ всего 19 лѣтъ отъ роду. Позволить молодой леди, въ такомъ возрастѣ, присутствовать (безъ "дуэньи") въ домѣ, наполненномъ мущинами производящими медицинскіи опытъ, было бы оскорбленіемъ приличій, котораго мистрисъ Мерридью никакъ не можетъ допустить. Если дѣло это непремѣнно должно состояться, она сочтетъ своимъ долгомъ, жертвуя своимъ личнымъ спокойствіемъ, сопровождать миссъ Вериндеръ въ Йоркширъ. Въ такихъ обстоятельствахъ она осмѣливается просить меня о пересмотрѣ дѣла, имѣя въ виду, что миссъ Вериндеръ не желаетъ руководствоваться ничьимъ мнѣніемъ кромѣ моего. Едва ли присутствіе ея такъ необходимо; одного слова съ моей стороны въ такомъ смыслѣ было бы достаточно для избавленія и мистрисъ Мерридью и меня самого отъ весьма непріятной отвѣтственности.
   Въ переводѣ на простую англійскую рѣчь, эти вѣжливо-общія мѣста значили, по моему разумѣнію, что мистриссъ Мерридью смертельно боится мнѣнія свѣта. По несчастію, она обратилась къ послѣднему изъ людей, имѣющихъ какое-нибудь основаніе уважать это мнѣніе. Я не хочу отказать миссъ Вериндеръ и не стану откладывать примиренія двухъ молодыхъ людей, которые любятъ другъ друга и ужь давненько разлучены. Въ переводѣ съ простой англійской рѣчи на вѣжливый языкъ общихъ мѣстъ, это значило, что мистеръ Дженнингсъ свидѣтельствуетъ свое почтеніе миссъ Мерридью и сожалѣетъ, что не можетъ счесть себя въ правѣ на дальнѣйшее вмѣшательство въ это дѣло.
   Отчетъ о здоровьѣ мистера Блека въ это утро тотъ же, что и прежде. Мы рѣшили не безпокоитъ и сегодня Бетереджа своимъ наблюденіемъ за работами въ домѣ. Завтра еще будетъ время для перваго сооѣщенія, и осмотра.
   Іюня 20-го. Мистеръ Блекъ начинаетъ тяготиться постоянною безсонницей по ночамъ. Теперь чѣмъ скорѣе приготовятъ комнаты, тѣмъ лучше.
   Сегодня утромъ, когда мы шли къ дому, онъ съ нервной нетерпѣливостью и нерѣшительностью спрашивалъ моего мнѣнія о письмѣ пристава Коффа, пересланномъ ему изъ Лондона. Приставъ пишетъ изъ Ирландіи. Увѣдомляетъ что онъ получилъ (отъ своей служанки) записку на карточкѣ, оставленную мистеромъ Блекомъ въ его домѣ, близь Доркинга, и объявляетъ, что возвращеніе его въ Англію послѣдуетъ, вѣроятно, чрезъ недѣльку. А между тѣмъ проситъ почтить его сообщеніемъ повода, по которому мистеръ Блекъ желаетъ переговорить съ нимъ (какъ изложено въ запискѣ) насчетъ Луннаго камня. Если мистеръ Блекъ въ состояніи доказать ему, что онъ сдѣлалъ важную ошибку въ производствѣ прошлогодняго слѣдствія объ алмазѣ, то онъ (послѣ всѣхъ щедротъ покойной леди Вериндеръ) сочтетъ своимъ долгомъ отдать себя въ распоряженіе этого джентльмена. Если же нѣтъ, то проситъ позволенія остаться въ своемъ уединеніи, гдѣ его окружаютъ мирныя прелести цвѣтоводства и сельской жизни.
   Прочтя это письмо, я, не колеблясь, посовѣтовалъ мистеру Блеку извѣстить пристава Коффа о всемъ происшедшемъ съ того времени, какъ слѣдствіе было пріостановлено въ прошломъ году, и предоставить ему выводъ собственнаго заключенія, на основаніи голыхъ фактовъ.
   Подумавъ еще разъ, я также подалъ ему мысль пригласить пристава къ опыту, въ случаѣ если онъ во-время вернется въ Англію. Такимъ свидѣтелемъ во всякомъ случаѣ слѣдуетъ дорожить; а если окажется что я ошибаюсь, считая алмазъ спрятаннымъ въ комнатѣ мистера Блека, то совѣтъ его весьма можетъ пригодиться въ дальнѣйшихъ предпріятіяхъ, которыя будутъ уже не въ моей власти. Это послѣднее соображеніе, повидимому, преодолѣло нерѣшительность мистера Блека. Онъ обѣщалъ послѣдовать моему совѣту.
   Когда мы вступили на подъѣздъ, стукъ молотка увѣдомилъ васъ, что работа по возобновленію дома кипитъ въ самомъ разгарѣ. Въ сѣняхъ насъ встрѣтилъ Бетереджъ, принаряженный по этому случаю въ красную рабочую шапочку и фартукъ изъ зеленой саржи. Чуть завидѣвъ меня, онъ тотчасъ досталъ свой бумажникъ съ карандашомъ и упорно записывалъ все, что я ни говорилъ ему. Куда мы ни заглядывали, работа, по предсказанію мистера Блека, всюду велась какъ нельзя болѣе умно и проворно. Но ея еще на порядкахъ оставалось во внутреннихъ сѣняхъ и въ комнатѣ миссъ Вериндеръ. Сомнительно, будетъ ли домъ готовъ ранѣе конца недѣли.
   Поздравивъ Бетереджа съ успѣхомъ (онъ упорно дѣлалъ свои замѣтки всякій разъ, какъ я разѣвалъ ротъ, и въ то же время пропускалъ безъ малѣйшаго вниманія все говоренное мистеромъ Блекомъ) и обѣщавъ чрезъ день или два снова посѣтить его,-- мы собиралась выйдти изъ дому и отправиться въ обратный путь; но не успѣли еще выбраться изъ корридора подъ лѣстницей, какъ Бетереджъ остановилъ меня въ то время, когда я проходилъ мимо двери, ведущей въ его комнату.
   -- Нельзя ли мнѣ сказать вамъ словечка два наединѣ? спросилъ онъ таинственнымъ шепотомъ.
   Я, конечно, согласился. Мистеръ Блекъ пошелъ подождать меня въ саду, а я послѣдовалъ за Бетереджемъ въ его комнату. Я такъ и ждалъ, что онъ потребуетъ какихъ-нибудь новыхъ уступокъ, въ родѣ предшествовавшихъ и улаженныхъ уже насчетъ ястребиной чучелы и Купидонова крыла. Къ величайшему изумленію моему, Бетереджъ дружески положилъ мнѣ руку на плечо и предложилъ слѣдующій странный вопросъ:
   -- Мистеръ Дженнингсъ, знакомы ли вы съ Робинзономъ Крузо!
   Я отвѣтилъ, что въ дѣтствѣ читалъ Робинзона Крузо.
   -- А съ тѣхъ поръ не перечитывали?
   -- Нѣтъ, не перечитывалъ.
   Онъ отступилъ на нѣсколько шаговъ и поглядѣлъ на меня съ выраженіемъ сострадательнаго любопытства, сдержаннаго суевѣрнымъ страхомъ.
   -- Съ дѣтства не читалъ Робинзона Крузо, проговорилъ Бетереджъ болѣе про себя чѣмъ обращаясь ко мнѣ:-- попробовать, каково-то теперь подѣйствуетъ на него Робинзонъ Крузо!
   Онъ отперъ въ углу шкафъ и досталъ испачканную, истрепанную книгу, распространявшую запахъ махорки, когда онъ перевертывалъ страницы. Найдя одинъ отрывокъ, который, повидимому, отыскивалъ, онъ, все также таинственно и шепотомъ, попросилъ меня отойдти съ нимъ къ сторонкѣ.
   -- Что касается вашего фокусъ-покуса съ опіумомъ и мистеромъ Франклиномь Блекомъ, сэръ, началъ онъ, -- то пока рабочіе въ домѣ, долгъ слуги одолѣваетъ во мнѣ человѣческія чувства. Какъ только рабочіе расходятся, человѣческія чувства одолѣваютъ во мнѣ долгъ слуги. Очень хорошо. Въ прошедшую ночь, мистеръ Дженнингсъ, мнѣ безотвязно лѣзло въ голову, что ваше новое медицинское предпріятіе дурно кончится. Еслибъ я уступилъ этому тайному внушенію, то собственноручно вынесъ бы сызнова всю мебель и на утро выгналъ бы изъ дому всѣхъ работниковъ.
   -- Судя по видѣнному мною на верху, сказалъ я,-- и радуюсь, что вы противилась тайному внушенію.
   -- Какое ужь тутъ противился, отвѣтилъ Бетереджъ: -- просто состязался, вотъ какъ надо сказать. Я состязался, и съ тѣмъ, что безмолвно приказывало сердце, толкая меня въ одну сторону, и съ письменнымъ приказомъ въ бумажникѣ, толкавшемъ совершенно въ свѣчи, сказалъ я ей.
   -- Я потушу ихъ тотчасъ, отвѣтила она:-- и буду ждать въ своей спальной всего только съ одной свѣчой.
   Она затворила за нами дверь гостиной. Въ сопровожденіи мистера Брёффа и Беттереджа я вернулся въ комнату мистера Блэка.
   Мы застали его тревожно метавшагося на постели, спрашивающаго себя съ раздраженіемъ, дадутъ ли ему наконецъ лавданъ въ эту нотъ. Въ присутствіи двухъ свидѣтелей я далъ ему пріемъ лавдана, поправилъ его подушки и посовѣтовалъ ему лежать тихо и ждать.
   Кровать его съ свѣтлыми ситцевыми занавѣсками поставлена была изголовьемъ къ стѣнѣ, такъ чтобы съ обѣихъ сторожъ оставалось свободное мѣсто. Съ одной стороны я совсѣмъ опустилъ занавѣси и въ части комнаты, огражденный такимъ образомъ отъ его взора, помѣстилъ мистера Брёффа и Беттереджа выжидать послѣдствій лавдана. Въ ногахъ кровати я опустилъ занавѣсь на половину и поставилъ себѣ стулъ въ небольшомъ разстояніи, чтобы имѣть возможность показаться ему или скрыться, дать ему заговорить со мною или не дать, смотря ко обстоятельствамъ. Узнавъ предварительно, что онъ всегда сшить съ зажженною свѣчою въ комнатѣ, я поставилъ одну на столикъ у его изголовья, такъ чтобы свѣтъ не ударялъ ему въ глаза. Другую свѣчу я отдалъ мистеру Брёффу, и свѣтъ ея смягчался опущенными у кровати ситцевыми занавѣсками. Окно было открыто сверху, чтобы воздухъ не становился спертымъ. Шелъ тихій дождь. Въ домѣ царствовала тишина. На моихъ часахъ было двадцать минутъ двѣнадцатаго, когда всѣ приготовленія были кончены и я занялъ свое мѣсто на стулѣ у ногъ кровати.
   Мистеръ Брёффъ вернулся къ своимъ бумагамъ и но наружному виду углубился въ нихъ попрежнему. Но взглянувъ на него теперь, я увидалъ но извѣстнымъ признакамъ, что законы начинаютъ утрачивать надъ нимъ свое вліяніе. Возбужденный интересъ положенія, въ которомъ мы находились, понемногу бралъ свое и производилъ дѣйствіе даже на его положительный умъ. Что касается до твердости правилъ и достоинства въ обращеніи Беттереджа, они въ настоящемъ случаѣ превратились въ пустыя слова. Онъ забылъ, что я производилъ шарлатанскій фокусъ надъ мистеромъ Фрэнклиномъ Блэкомъ; онъ забылъ, что я перевернулъ весь домъ вверхъ дномъ; онъ забылъ, что я не читалъ Робинзона Крузо съ-тѣхъ-поръ какъ былъ ребенкомъ.
   -- Ради Бога, сэръ, шепнулъ онъ мнѣ едва слышно:-- скажите, когда начнется дѣйствіе.
   -- Не прежде полуночи, отвѣтилъ я также шепотомъ.-- Не говорите и сидите тихо.
   Беттереджъ снизошелъ до послѣдней степени фамильярности со мною безъ малѣйшей борьбы для своего спасенія. Онъ отвѣтилъ мнѣ однимъ знакомъ.
   Взглянувъ потомъ на мистера Блэка, я его нашелъ все такимъ же безпокойнымъ; онъ тоскливо метался на своей постели, удивляясь, отчего лавданъ еще не производилъ никакого дѣйствія. Сказать ему при настоящемъ его настроеніи духа, что чѣмъ болѣе онъ будетъ безпокоенъ и нетерпѣливъ, тѣмъ болѣе отдаляетъ желаемыя послѣдствія, не повело бы ни къ чему. Всего лучше было постараться отвести его мысли отъ опіума, направивъ ихъ незамѣтно къ чему-нибудь другому.
   Съ этою цѣлью я заманилъ его въ разговоръ со мною, стараясь съ своей стороны навести его опять на предметъ, служившій намъ темою въ началѣ вечера -- на алмазъ. Я старался обратить его мысли на ту часть исторіи Луннаго камня, которая относилась къ его доставленію изъ Лондона въ Йоркширъ, на опасность, которой подвергался мистеръ Блэкъ, вынувъ его изъ банка въ Фризинголлѣ, и на внезапное появленіе индійцевъ въ домѣ леди Вериндеръ въ день рожденія ея дочери. Упоминая объ этихъ событіяхъ, я нарочно придалъ себѣ видъ, будто невѣрно понялъ многое изъ того, что мистеръ Блэкъ мнѣ разсказывалъ нѣсколько часовъ назадъ. Такимъ образомъ я заставилъ его говорить о томъ, чѣмъ занять его мысли составляло вопросъ существенной важности, конечно не давъ ему замѣтить, что я съ намѣреніемъ заставляю его говорить. Мало-помалу онъ такъ занялся тѣмъ, чтобы наводить меня на путь истины, что пересталъ метаться на кровати. Мысли его были далеки отъ дѣйствія опіума въ тотъ важный моментъ, когда глаза его впервые сказали мнѣ, что лавданъ начинаетъ дѣйствовать на его мозгъ.
   Я взглянулъ на часы. Было безъ пяти минутъ двѣнадцать. Въ это время непривычный глазъ еще не подмѣтилъ бы въ немъ никакой перемѣны. По съ каждою минутою новаго утра быстрые, хотя едва замѣтные, успѣхи вліянія лавдана стали сказываться ясно. Восторженное онъ мнѣніе о шума заблистало въ его глазахъ, легкій потъ выступилъ на его лицѣ. Черезъ пять минутъ онъ сталъ говорить безсвязно-мы все время не переставали разговаривать. Онъ упорно держался вопроса объ алмазѣ, но не договаривалъ своихъ фразъ. Вскорѣ вся фраза насказывалась однимъ словомъ. Потомъ настала минута молчанія. Вдругъ онъ сѣлъ на постели. Продолжая думать объ алмазѣ, онъ заговорилъ опять, не со мною, а съ собою самимъ. Это измѣненіе доказало мнѣ, что первая степень опыта достигнута. Возбудительное дѣйствіе опіума овладѣло имъ.
   Теперь было двадцать-три минуты перваго. Слѣдующіе полчаса, до большей мѣрѣ, должны были рѣшить вопросъ, встанетъ онъ изъ постели или лѣтъ, чтобы выйти изъ комнаты.
   Наблюдая за нимъ съ напряженнымъ, всепоглощающимъ вниманіемъ -- въ невыразимомъ торжествѣ, что первый результатъ опыта оказывается такимъ образомъ и приблизительно въ то гремя, какъ я этого ожидалъ -- я совершенно забылъ двухъ товарищей моего ночного бдѣнія. Взгляду въ да нихъ теперь, я увидалъ Законъ (представляемый бумагами мистера Брёффа) лежащимъ въ небреженіи на полу. Самъ же мистеръ Брёффъ жадно смотрѣлъ сквозь щель, образовавшуюся между неплотно задернутыми занавѣсями кровати. А Бетгереджъ, забывъ всякое уваженіе къ общественнымъ различьямъ, заглядывалъ черезъ плечо мистера Брёффа.
   Они оба отскочили, замѣтивъ, что я на нихъ смотрю, точно два мальчугана, пойманные на мѣстѣ преступленія своимъ школьнымъ учителемъ. Я пригласилъ ихъ знаками слѣдовать моему примѣру и снять тихонько сапоги. Еслибы мистеръ Блэкъ далъ намъ случай слѣдить за нимъ, необходимо было дѣлать это безъ шума.
   Прошло десять минуть -- и ничего не случилось. Потомъ онъ вдругъ сбросилъ съ себя одѣяло. Онъ спустилъ одну ногу съ кровати и ждалъ.
   -- Напрасно я его вынулъ изъ банка, сказалъ онъ про себя.-- Тамъ онъ былъ въ безопасности.
   Сердце мое забилось сильно, въ вискахъ застучало какъ молотками. Сомнѣніе насчетъ безопасности алмаза опять было преобладающимъ впечатлѣніемъ въ его умѣ! На этомъ одномъ сосредоточивался весь успѣхъ опыта. Надежда, внезапно мнѣ открывшаяся, оказалась слишкомъ сальнымъ потрясеніемъ для моихъ разстроенныхъ нервъ. Я былъ вынужденъ отвести отъ него глаза, иначе я бы, кажется, не совладалъ съ собою.
   Насталъ промежутокъ молчанія.
   Когда я могъ себѣ позволить взглянуть на него опять, онъ уже стоялъ возлѣ кровати. Зрачки его глазъ теперь были сжаты, а оболочки вокругъ зрачковъ блестѣли при свѣтѣ горѣвшей на столикѣ свѣчи, въ то время, какъ онъ медленно покачивалъ головою изъ стороны въ сторону. Онъ размышлялъ, онъ недоумѣвалъ и заговорилъ снова:
   -- Какъ знать? Индійцы могутъ скрываться гдѣ-нибудь въ домѣ!
   Онъ замолкъ и медленно прошелъ на другую сторону комнаты, потомъ, повернулъ назадъ, постоялъ немного и возвратился съ кровати, говоря:
   -- Онъ даже не подъ замкомъ. Онъ въ ея индійскомъ шкапикѣ. И ящикъ не замыкается.
   Онъ присѣлъ на кровать.
   -- Всякій можетъ его взять, продолжалъ онъ.
   Опять онъ всталъ тоскливо И повторилъ свои первыя слова:
   -- Какъ знать? Индійцы могутъ скрываться гдѣ-нибудь въ домѣ!
   Опять онъ постоялъ въ раздумьи. Я спрятался за занавѣски кровати. Онъ окинулъ комнату своимъ безсознательнымъ, блестящимъ взоромъ. Я притаилъ дыханіе. Опять оказалась какая-то остановка, въ дѣйствіи ли лавдана, или въ дѣятельности мозга, кто это могъ опредѣлить? Все зависѣло отъ того, что онъ сдѣлаетъ теперь.
   Онъ легъ въ постель!
   Жестокое сомнѣніе мелькнуло у меня въ умѣ. Могло ли быть, чтобы успокоительное дѣйствіе опіума уже начиналось теперь? Согласно моей опытности я этого допускать не могъ; но что значитъ опытность, гдѣ рѣчь идетъ объ опіумѣ? Едва-ли найдутся на свѣтѣ два человѣка, на которыхъ бы онъ дѣйствовалъ одинаково. Не было ли въ его организмѣ какой-либо особенности, вслѣдствіе которой лавданъ имѣлъ на него дѣйствіе своеобразное? Неужели насъ ожидаетъ неудача въ минуту окончательнаго успѣха?
   Нѣтъ, онъ внезапно всталъ опять.
   -- Какъ могу я спать, вскричалъ онъ вдругъ:-- съ этимъ на душѣ?
   Онъ взглянулъ на свѣчу, горѣвшую на столикѣ возлѣ кровати. Спустя минуту онъ взялъ въ руку подсвѣчникъ.
   Я погасилъ свѣчу, которая горѣла но другую сторону занавѣсокъ, и вмѣстѣ съ мистеромъ Брёффозъ и Беттереджемъ притаился въ самый дальній уголокъ за кроватью. Товарищамъ моимъ я показывалъ знаками, чтобы они молчали, какъ будто жизнь ихъ отъ того зависѣла.
   Мы ждали не видя и не слыша ничего, скрытые занавѣсками.
   Свѣча, которую онъ держалъ по другую сторону кровати, вдругъ двинулась съ мѣста. Тотчасъ вслѣдъ за тѣмъ онъ прошелъ мимо насъ быстрыми и неслышными шагами, все съ свѣчою въ рукѣ.
   Онъ отворилъ дверь и вышелъ изъ спальной. Мы послѣдовали за нимъ внизъ по лѣстницѣ и вдоль корридора перваго этажа. Онъ ни разу не оглянулся, ни разу не останавливался.
   Онъ отворилъ дверь гостиной и вошелъ, оставивъ ее за собою растворенною. Она была повѣшена (надобно всѣмъ дверямъ въ домѣ) на большихъ, старинныхъ петляхъ. Между дверью и косякомъ оставалась большая щель. Я знаками пригласилъ моихъ двухъ товарищей смотрѣть въ эту щель, чтобы ему не показываться. Самъ же я сталъ -- также за дверью, но по другую сторону. По лѣвую руку отъ меня находилось углубленіе въ стѣнѣ. Туда я могъ спрятаться мгновенно при малѣйшемъ признакѣ съ его стороны выглянуть опять въ корридоръ.
   Онъ дошелъ до середины комнаты все со свѣчою въ рукѣ, осматривался, но не оглянулся ни разу.
   Дверь въ спальную миссъ Вериндеръ была немного растворена. Она погасила у себя свѣчу. Она мужественно владѣла собою. Смутное очертаніе ея бѣлаго легкаго платья было все, что я могъ разглядѣть. Не бывъ предупрежденъ, никто бы не подозрѣвалъ, что въ комнатѣ живое существо. Она стояла въ тѣша, у нея не вырвалось ни одного слова, ни одного движенія.
   На часахъ было десять минутъ второго. При мертвомъ молчаніи я слышалъ тихій шумъ падающаго дождя и шелестъ листьевъ отъ легкаго ночного вѣтра.
   Простоявъ въ недоумѣнія съ минуту или двѣ по серединѣ комнаты, онъ прошелъ къ углу у окна, гдѣ стоялъ индійскій шкапикъ.
   Онъ поставилъ свѣчу на шкапъ и сталъ выдвигать и задвигать одинъ ящикъ за другимъ, пока не дошелъ до того, гдѣ лежало стеклышко, игравшее роль алмаза. Съ минуту онъ смотрѣлъ пайщикъ, потомъ вынулъ изъ него стеклышко правою рукою; другою онъ взялъ со шкапика свѣчу. Тутъ онъ вернулся на середину комнаты и опять постоялъ неподвижно.
   До-сихъ-поръ онъ повторялъ точь-въ-точь что сдѣлалъ въ ночь послѣ дня рожденія. Будетъ ли его слѣдующее дѣйствіе точнымъ повтореніемъ того, что онъ сдѣлалъ за тѣмъ въ прошломъ году? Выйдетъ ли онъ изъ комнаты? Вернется ли онъ, какъ я полагалъ, что онъ это сдѣлалъ тогда, въ свою спальную? Покажетъ ли онъ намъ, что онъ сдѣлалъ съ алмазомъ, когда возвратился въ свою комнату?
   Его первое движеніе оказалось очевидно дѣйствіемъ имъ не совершеннымъ послѣ перваго пріема лавдана. Онъ поставилъ свѣчу на столъ и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ дальнему концу гостиной. Тамъ стоялъ диванъ. Онъ тяжело оперся на его спинку лѣвою рукою, потомъ приподнялся опять и возвратился на середину комнаты. Теперь я увидалъ его глаза. Они становились тусклы я вѣки отяжелѣли. Блескъ зрачковъ быстро исчезалъ.
   Напряженное состояніе этой минуты побороло самообладаніе миссъ Вериндеръ. Она сдѣлала нѣсколько шаговъ и остановилась. Мистеръ Брёффъ и Беттереджъ взглянули на меня изъ за двери въ первый разъ. Предчувствіе обманутаго ожиданія овладѣло ими такъ, какъ и мною. Тѣмъ не менѣе, пока онъ стоялъ на серединѣ комнаты, еще была надежда. Мы ожидали съ невыразимимъ нетерпѣніемъ, что будетъ далѣе.
   Слѣдующее за тѣмъ событіе рѣшило все. Онъ выпустилъ стеклышко изъ руки. Оно упало на полъ у двери и лежало на виду. Онъ не сдѣлалъ никакого усилія, чтобы его поднять; онъ смотрѣлъ на него мутнымъ взоромъ и вдругъ голова его опустилась на грудь. Онъ пошатнулся -- пришелъ опять въ себя на мгновеніе -- направился нетвердыми шагами къ дивану -- и сѣлъ на него. Онъ сдѣлалъ послѣднее надъ собою усиліе, попробовалъ встать, но опять опустился на диванъ. Голова его упала на подушки дивана. Тогда было двадцать-пять минутъ второго. Я не успѣлъ еще положить часовъ назадъ въ карманъ, какъ онъ уже спалъ.
   Все было кончено. Теперь онъ находился подъ снотворнымъ вліяніемъ лавдана и опыту насталъ конецъ.
   Я вошелъ въ комнату, сказавъ мистеру Брёффу и Беттереджу, что они могутъ идти за мною. Теперь нечего было опасаться его потревожить. Мы были свободны двигаться и говорить.
   Первый вопросъ, подлежащій рѣшенію, сказалъ я: -- это вопросъ, что намъ теперь съ нимъ дѣлать. Онъ вѣроятно проспитъ часовъ семь или шесть по-крайней-мѣрѣ. Нести его назадъ въ спальную немного далеко. Когда я былъ моложе, я справился бы съ этимъ одинъ, но теперь мое здоровье и мои силы не тѣ, что прежде и я опасаюсь, что долженъ просить васъ мнѣ помочь.
   Они еще не успѣли мнѣ отвѣчать, когда миссъ Вериндеръ тихо позвала меня. Она стояла у двери своей комнаты съ легкою шалью и съ своимъ стеганнымъ одѣяломъ на рукахъ.
   -- Вы намѣрены сидѣть при немъ, пока онъ спитъ? спросила она.
   -- Да, я не хочу его оставить одного, такъ какъ не совсѣмъ увѣренъ въ дѣйствіи на него опіума.
   Она подала мнѣ шаль и одѣяло.
   -- Зачѣмъ его тревожить? сказала она шепотомъ.-- Положите его на софу. Я затворю дверь и останусь въ своей комнатѣ.
   Это безспорно было всего проще и всего безопаснѣе. Я передалъ это предложеніе мистеру Брёффу и Беттереджу; оба его одобрили. Не прошло и пяти минутъ, какъ онъ уже лежалъ удобно на софѣ, прикрытый слегка шалью и одѣяломъ. Миссъ Вериндеръ пожелала намъ доброй ночи и затворила за собою дверь. По моему приглашенію мы трое подошли къ столу посреди комнаты, на которомъ все еще горѣла свѣча и лежали письменныя принадлежности.
   -- Передъ тѣмъ, чтобы разойтись, началъ я:-- мнѣ надо сказать два слова о произведенномъ мпото опытѣ. Въ виду имѣлось двѣ цѣли; во-первыхъ, доказать, что мистеръ Блэкъ вошелъ въ эту комнату и взялъ Лунный камень въ прошломъ году, дѣйствуя безсознательно и непроизвольно подъ вліяніемъ опіума. Послѣ видѣннаго вами, вы вѣроятно въ этомъ теперь убѣждены?
   Они отвѣтили утвердительно не колеблясь ни минуты.
   -- Вторая цѣль, продолжалъ я:-- заключалась въ томъ, чтобы открыть, куда онъ дѣвалъ Лунный камень, когда вышелъ съ нимъ изъ гостиной въ глазахъ миссъ Вериндеръ въ день ея рожденія. Достиженіе этой цѣли, конечно, зависѣло отъ точнаго повторенія съ его стороны всѣхъ его дѣйствій въ прошломъ году. Онъ этого не сдѣлалъ, и цѣль опыта не достигнута. Я скрывать не хочу, что этимъ огорченъ, по по чести могу утверждать, что не удивленъ нисколько. Я съ самаго начала говорилъ мистеру Блэку, что нашъ полный успѣхъ въ этомъ дѣлѣ зависитъ отъ точнаго воспроизведенія въ немъ физическихъ и нравственныхъ условій, въ какія онъ былъ поставленъ въ прошломъ году, и предупредилъ его, что достигнуть этого почти невозможно. Мы воспроизвели эти условія только отчасти, и опытъ удался, конечно, только отчасти же. Быть можетъ, я далъ ему слишкомъ сильный пріемъ лавдана, но по моему убѣжденію первая указанная мною причина и есть настоящая, которой мы обязаны и нашимъ успѣхомъ и неудачею.
   Сказавъ это, я положилъ передъ мистеромъ Брёффомъ письменныя принадлежности и спросилъ его, не согласится ли онъ изложить подробно все, чего былъ свидѣтелемъ, и скрѣпить это своею подписью. Онъ тотчасъ взялся за перо и составилъ отчетъ съ быстротою привычнаго дѣльца.
   -- Я вамъ обязанъ этимъ вознагражденіемъ за то, что произошло между нами вечеромъ, сказалъ онъ. подписывая бумагу.-- Прошу васъ, мистеръ Дженнингсъ, извинить мое къ вамъ недовѣріе. Вы оказали неоцѣненную услугу Фрэнклину Блэку. Говоря нашимъ юридическимъ языкомъ, вы выиграли ваше дѣло.
   Извиненіе Беттереджа характеризовало его вполнѣ.
   -- Мистеръ Дженнингсъ, сказалъ онъ:-- когда вы вновь прочтете Робинзона Крузо (что я вамъ очень совѣтую), вы увидите, что онъ всегда готовъ признавать, если оказывается, что былъ неправъ. Прошу васъ, сэръ, считать меня въ настоящемъ случаѣ исполняющимъ то, что дѣлалъ Робинзонъ Крузо.
   Съ этими словами онъ подписалъ бумагу въ свою очередь.
   Мистеръ Брёффъ отвелъ меня въ сторону, когда мы встали отъ стола.
   -- Одно слово объ алмазѣ, сказалъ онъ.-- Но вашему Фрэнклинъ Блэкъ спряталъ Лунный камень въ своей комнатѣ. Но моему Лунный камень находится у банкировъ мистера Люкера въ Лондонѣ. Мы спорить не станемъ, кто изъ насъ правъ. Мы ограничимся вопросомъ, кто изъ насъ первый въ состояніи попытаться доказать свое мнѣніе на дѣлѣ.
   -- Относительно меня попытка уже сдѣлана сегодня ночью и не удалась, отвѣтилъ я.
   -- А моя попытка, возразилъ мистеръ Брёффъ;-- еще производится. Вотъ уже два дня, какъ я поставилъ у банка караулъ для наблюденія за мистеромъ Люкеромъ, и я не сниму караула до послѣдняго дня этого мѣсяца. Я знаю, что онъ долженъ выкупить алмазъ самъ -- я разсчитываю на тотъ случай, еслибы человѣкъ, заложившій его мистеру Люкеру, заставилъ его вынуть алмазъ изъ банка, выкупивъ его. Въ такомъ случаѣ я могъ бы овладѣть этимъ человѣкомъ. Тутъ, представляется возможность разъяснить тайну именно съ того мѣста, гдѣ она для насъ становится непроницаема. Согласны ли вы съ этимъ?
   Я конечно согласился.
   -- Я возвращаюсь въ Лондонъ съ десятичасовымъ поѣздомъ, продолжалъ стряпчій.-- Не удивительно, если я услышу по возвращеніи, что уже открыто что-нибудь -- и чрезвычайно важно, чтобы Фрэнклинъ Блэкъ былъ у меня подъ рукою въ случаѣ какой-либо надобности. Я намѣренъ ему сказать, какъ скоро онъ проснется, что ему надо "о мною ѣхать въ Лондонъ. Послѣ всего заучившагося могу ли я разсчитывать на ваше вліяніе, чтобы поддержать меня?
   -- Безъ сомнѣнія! сказалъ я.
   Мистеръ Брёффъ пожалъ мнѣ руку и вышелъ изъ комнаты. Беттереджъ послѣдовалъ за нимъ.

-----

   Я подошелъ къ софѣ, посмотрѣть на мистера Блэка. Онъ не шевельнулся съ-тѣхъ-поръ, какъ я его уложилъ -- онъ лежалъ погруженный въ глубокій и спокойный сонъ.
   Пока я еще смотрѣлъ на него, я услыхалъ, что дверь спальной тихо растворяется. На порогѣ опять показалась миссъ Вериндеръ въ ея хорошенькомъ легкомъ платьѣ.
   -- Окажите мнѣ послѣднюю услугу, сказала она шепотомъ: дайте мнѣ сидѣть при немъ вмѣстѣ съ вами.
   Я колебался въ видахъ -- не приличія, а только ночного ея отдыха. Она подошла ко мнѣ совсѣмъ близко и взяла мою руку.
   -- Я не могу спать; я даже не могу сидѣть спокойно въ моей комнатѣ, говорила она.-- О, мистеръ Дженнингсъ! еслибы вы были на моемъ мѣстѣ, подумайте только, какъ вамъ хотѣлось бы сидѣть возлѣ и смотрѣть на него. Согласитесь! Пожалуйста!
   Нужно ли прибавлять, что я не устоялъ? Конечно, нѣтъ!
   Она придвинула стулъ къ дивану у его ногъ. Она глядѣла на него къ безмолвномъ восторгѣ, пока отъ избытка счастья на глазахъ ея не навернулись слезы. Она отерла ихъ и сказала, что пойдетъ за работою. Работу она принесла, но не сдѣлала ни одной стежки- Работа лежала у нея на колѣняхъ -- она же не въ силахъ была отвести отъ него глазъ даже на столько, чтобы вдѣть нитку въ иголку. Я вспомнилъ свою молодость, вспомнилъ кроткіе глаза, нѣкогда обращенные съ любовью на меня. Съ стѣсненнымъ сердцемъ я искалъ отрады въ моемъ дневникѣ и написалъ въ немъ настоящія строки.
   Такимъ образомъ мы молча сидѣли вмѣстѣ, одинъ погруженный въ свой дневникъ, другая поглощенная своею любовью.
   Часъ проходилъ за часомъ, а онъ все лежалъ въ глубокомъ свѣ. Денъ занялся и свѣтъ постепенно прибывалъ, а онъ не выходилъ изъ своей неподвижности.
   Часамъ къ шести я почувствовалъ приближеніе моихъ обычныхъ страданій. Я былъ вынужденъ оставить ее на время съ нимъ одну, подъ предлогомъ, что иду наверхъ взять для него еще подушку въ спальной. Припадокъ на этотъ разъ длился не долго. Вскорѣ я былъ въ состояніи вернуться и показаться ей опять.
   Засталъ я ее уже у его изголовья. Она именно касалась губами его лба, когда я входилъ. Я покачалъ головою какъ могъ серьезнѣе и указалъ ей на стулъ. Она взглянула на меня въ отвѣть съ ясною улыбкою и плѣнительнымъ румянцемъ на лицѣ.
   -- И вы сдѣлали бы это на моемъ мѣстѣ! сказала она мнѣ шепотомъ.

-----

   Ровно восемь часовъ. Онъ начинаетъ шевелиться.
   Миссъ Вериндеръ стоитъ на колѣняхъ возлѣ дивана. Она выбрала такое мѣсто, чтобы глаза его, какъ скоро онъ ихъ откроетъ, упали прямо на ея лицо.
   Оставить ихъ однихъ?
   Конечно!

-----

   Одиннадцать часовъ. Они устроились между собою; всѣ уѣхали въ Лондона, съ десятичасовымъ поѣздомъ. Конченъ мой короткій сонъ счастья. Я пробуждаюсь къ дѣйствительности моей печальной и одинокой жизни.
   Я не рѣшаюсь написать ласковыя слова, сказанныя мнѣ -- особенно мистеромъ Блэкомъ и миссъ Вериндеръ. Къ тому же это я безполезно. Эти слова мнѣ будутъ приходить на память въ минуты одиночества и помогать перенести, что мнѣ еще предстоитъ передъ концемъ. Мистеръ Блэкъ обѣщалъ писать и сообщить, что произойдетъ въ Лондонѣ. Миссъ Кериндеръ вернется въ Йоркширъ осенью (для своей свадьбы вѣроятно); я же долженъ дать себѣ отдыхъ и быть гостемъ въ ея домѣ. Боже мой! какъ отрадно было сердцу, когда глаза ея, полные счастья и признательности, глядѣли на меня и теплое пожатіе ея руки мнѣ говорило: "Это сдѣлали вы!"
   Мои бѣдные паціенты ждутъ меня. Теперь назадъ на обычную колею, а ночью къ страшному выбору между опіумомъ и страданіемъ!
   Я благодарю Бога за Его милосердіе! На меня глянулъ лучъ солнца -- мнѣ выпала минута счастья!
   

ПЯТЫЙ РАЗСКАЗЪ,

Продолжаемый Фрэнклиномъ Блэкомъ.

Глава I.

   Только нѣсколько словъ необходимы съ моей стороны для дополненія разсказа, описаннаго въ дневникѣ Эзра Дженнингса.
   О себѣ я могу только сказать, что я проснулся утромъ двадцать-шестого, ничего не зная изъ всего, что я говорилъ или дѣлалъ подъ вліяніемъ опіума -- съ того времени, когда сонъ овладѣлъ мною, до того времени, когда я раскрылъ глаза на диванѣ въ гостиной Рэчель.
   О томъ, что случилось, когда я проснулся, я не считаю себя въ нравѣ отдавать отчетъ подробно. Ограничиваясь только результатами, я долженъ сказать, что Рэчель и я вполнѣ поняли другъ друга прежде чѣмъ хоть одно слово объясненія было сказано съ той или съ другой стороны. Я отказываюсь объяснить и Рэчель отказывается объяснить необыкновенную скорость нашего примиренія. Милостивые государи и милостивыя государыни, оглянитесь на то время, когда вы были страстно привязаны другъ къ другу -- и вы узнаете, что случилось послѣ того, какъ Эзра Дженнингсъ заперъ дверь гостиной, такъ же хорошо, какъ я знаю это самъ.
   Однако, я не прочь прибавить, что насъ навѣрно застала бы мистриссъ Мерридью, еслибы не присутствіе духа Рэчель. Она услыхала шелестъ платья старушки въ корридорѣ и тотчасъ выбѣжала на встрѣчу. Я слышалъ, какъ мистриссъ Мерридью сказала: "Что случалось?" и слышалъ отвѣтъ Рэчель: "Взрывъ!" Мистриссъ Мерридью тотчасъ позволила взять себя за руку и увести въ садъ, подальше отъ предстоящаго потрясенія. Возвращаясь въ домъ, она встрѣтила, меня въ передней и объявила, какъ сильно поражена обширнымъ улучшеніемъ въ наукѣ съ того времени, какъ она была дѣвочкой въ школѣ.
   -- Взрывы, мистеръ Блэкъ, несравненно тише, чѣмъ они были прежде. Увѣряю васъ, я почти не слыхала взрыва мистера Дженнингса изъ сада. И запаха нѣтъ потомъ, по-крайней-мѣрѣ теперь, когда мы воротились въ домъ! Я должна право извиниться передъ вашимъ другомъ докторомъ. Справедливость требуетъ сказать, что онъ устроилъ это великолѣпно.
   Итакъ, побѣдивъ Беттереджа и мистера Брёффа, Эзра Дженнингсъ побѣдилъ самое мистриссъ Мерридью. Все-таки въ свѣтѣ есть много неразвитаго либеральнаго чувства!
   За завтракомъ мистеръ Брёффъ не скрывалъ, по какимъ причинамъ онъ желалъ, чтобы я поѣхалъ съ нимъ въ Лондонъ съ утреннимъ поѣздомъ. Надзоръ у банка и результатъ, который можетъ выдти изъ этого, такъ непреодолимо возбудили любопытство Рэчели, что она тотчасъ рѣшила (если мистриссъ Мерридью не будетъ сопротивляться) ѣхать съ нами въ Лондонъ -- чтобы какъ можно ранѣе узнать извѣстія о нашихъ поступкахъ.
   Мистриссъ Мерридью оказалась сговорчивой и снисходительной послѣ истинно-внимательного способа, съ какимъ былъ сдѣланъ взрывъ, и Беттереджу сообщили, что мы всѣ четверо возвращаемся назадъ съ утреннимъ поѣздомъ. Я ожидалъ, что онъ будетъ просить позволенія ѣхать съ нами. Но Рэчель благоразумно доставила вѣрному старому слугѣ занятіе интересное для него. Ему было поручено докончить меблировку дома, и онъ слишкомъ былъ занятъ своей служебной отвѣтственностью для того, чтобы чувствовать "розыскную лихорадку", какъ онъ могъ бы чувствовать ее при другихъ обстоятельствахъ.
   Единственный предметъ нашего сожалѣнія, уѣзжая въ Лондонъ, была необходимость разстаться скорѣе, чѣмъ мы бы желали, съ Эзра Дженнингсомъ. Невозможно было уговорить его ѣхать съ нами. Я могъ только обѣщать писать къ нему -- а Рэчель могла только настаивать, чтобы онъ навѣстилъ ее, когда она воротится въ Йоркширъ. Мы можемъ вполнѣ надѣяться встрѣтиться съ нимъ опять черезъ нѣсколько мѣсяцевъ -- а между тѣмъ было что-то очень грустное видѣть нашего лучшаго и дорогого друга стоящаго одиноко на платформѣ, когда поѣздъ двинулся.
   По пріѣздѣ нашемъ въ Лондонъ къ мистеру Брёффу подошелъ мальчикъ, одѣтый въ жакетку и панталоны изъ поношеннаго чернаго сукна, и замѣчательнаго необыкновенною величиною глазъ. Они выдавались такъ далеко и раскрывались такъ широко, что вы тревожно удивлялись, какъ это они оставались въ своихъ впадинахъ. Выслушавъ мальчика, мистеръ Брёффъ спросилъ дамъ, извинятъ ли они расъ, если мы не проводимъ ихъ на Портлэндскую площадь. Я едва успѣлъ обѣщать Рэчель, что я вернусь и разскажу ей все, что случилось, какъ мистеръ Брёффъ схватилъ меня за руку и торопливо потащилъ въ кэбъ. Мальчикъ съ огромными глазами сѣлъ на козлахъ возлѣ извощика и кэбъ поѣхалъ въ Ломбардскую улицу.
   -- Извѣстія изъ банка? спросилъ я, когда мы поѣхало.
   -- Извѣстія о мистерѣ Люкерѣ, отвѣчалъ мистеръ Брёффъ.-- Часъ тому назадъ его видѣли выѣзжающимъ изъ своего дома въ Лэмбетѣ въ кэбѣ вмѣстѣ съ двумя людьми, въ которыхъ мои люди узнали полицейскихъ офицеровъ въ партикулярномъ платьѣ. Если опасеніе индійцевъ заставило мистера Люкера принять эту предосторожность, то выводъ довольно ясенъ. Онъ ѣдетъ вынимать алмазъ изъ банка.
   -- Я мы ѣдемъ въ банкъ смотрѣть, что выйдетъ изъ этого?
   -- Да -- или слышать, что вышло, если уже все будетъ кончено въ это время. Вы примѣтили моего мальчика -- вотъ что сидитъ на козлахъ?
   -- Я примѣтила его глаза.
   Мистеръ Брёффъ засмѣялся.
   -- У меня въ конторѣ называютъ этого бѣднаго мальчишку "Гусберри". {Крыжовникъ. Пер. пер.} Онъ служитъ у меня на посылкахъ и я только желалъ бы, чтобы на моихъ клэрковъ, давшихъ ему это прозвище, можно было такъ же положиться, какъ на него. Гусберри одинъ изъ самыхъ хитрыхъ мальчиковъ въ Лондонѣ, мистеръ Блэкъ, несмотря да его глаза.
   Было безъ двадцати минутъ пять, когда мы подъѣхали къ банку въ Ломбардской улицѣ. Гусберри тоскливо посмотрѣлъ на своего хозяина., когда отворилъ дверцу кэба.
   -- Ты тоже хочешь? ласково спросилъ мистеръ Брёффъ.-- Ступай же и не отходи отъ меня до дальнѣйшихъ распоряженій. Онъ проворенъ какъ молнія, шепнулъ мнѣ мистеръ Брёффъ.-- Двухъ словъ достаточно для Гуеберри тамъ, гдѣ съ другимъ мальчикомъ понадобилось бы двадцать.
   Мы вошли. Наружная контора -- съ длиннымъ прилавкомъ, за которымъ сидѣли кассиры -- была наполнена народомъ; всѣ ожидали очереди получить или заплатить деньги прежде чѣмъ банкъ закроется въ пять часовъ.
   Два человѣка изъ толпы подошли къ мистеру Брёффу, какъ только онъ вошелъ.
   -- Ну, спросилъ стряпчій: -- вы видѣли его?
   -- Онъ прошелъ здѣсь мимо насъ полчаса тому назадъ, сэръ, въ внутреннюю контору.
   -- Онъ еще не выходилъ?
   -- Нѣтъ еще, сэръ.
   Мистеръ Брёффъ обернулся но мнѣ.
   -- Подождемъ, сказалъ онъ.
   Я отыскивалъ въ толпѣ около меня трехъ индійцевъ. Ихъ нигдѣ не было видно. Единственный человѣкъ съ замѣчательно смуглымъ лицомъ былъ высокій мущина въ лоцманской одеждѣ и въ круглой шляпѣ, походившій на моряка.-- Неужели это одинъ изъ нихъ переодѣтый? Не можетъ быть! Мущина этотъ былъ выше всѣхъ индійцевъ, а лицо его, тамъ гдѣ оно не было закрыто косматой черной бородой, было вдвое шире лица котораго-либо изъ нихъ.
   -- У нихъ долженъ быть гдѣ-нибудь шпіонъ, сказалъ мистеръ Брёффъ, въ свою очередь взглянувъ на смуглаго моряка:-- и можетъ быть вотъ этотъ.
   Прежде чѣмъ онъ успѣлъ сказать еще что-нибудь, какъ за фалду сюртука почтительно дернулъ его мальчикъ съ огромными глазами. Мистеръ Брёффъ посмотрѣлъ туда, куда смотрѣлъ мальчикъ.
   -- Шш! сказалъ онъ: -- вотъ мистеръ Люкеръ!
   Ростовщикъ вышелъ изъ внутреннихъ областей банка, а за нимъ два его караульныхъ полисмена въ партикулярномъ платьѣ.
   -- Не теряйте его изъ вида, шепнулъ Брёффъ.-- Если онъ передастъ кому-нибудь алмазъ, то передастъ его здѣсь.
   Не примѣчая никого изъ насъ, мистеръ Люкеръ медленно пробирался къ двери -- то въ густой, то въ рѣдкой части толпы. Я ясно видѣлъ, какъ рука его шевелилась, когда онъ прошелъ мимо низенькаго, плотнаго человѣка, прилично одѣтаго въ темносѣрое платье. Человѣкъ этотъ слегка вздрогнулъ и посмотрѣлъ ему въ слѣдъ. Мистеръ Люкеръ медленно пробирался сквозь толпу. Въ дверяхъ его караульные стали по бокамъ ого. За всѣми троими шелъ одинъ изъ двухъ человѣкъ мистера Брёффа -- и я болѣе ихъ не видалъ.
   Я оглянулся на стряпчаго, а потомъ значительно посмотрѣлъ на человѣка въ темносѣромъ платьѣ.
   -- Да, шепнулъ мистеръ Брёффъ: -- я тоже видѣлъ!
   Онъ обернулся, отыскивая своего другого человѣка. Другого человѣка нигдѣ не было видно. Онъ оглянулся назадъ, отыскивая мальчика. Гусберри исчезъ.
   -- Чортъ побери! что это значитъ? сердито сказалъ мистеръ Брёффъ.-- Оба оставили насъ въ то самое время, когда болѣе всего нужны намъ.
   Пришла очередь человѣка въ темносѣромъ платьѣ занять мѣсто у прилавка. Онъ выплатилъ чекъ -- получалъ росписку -- и повернулся, чтобы выдти.
   -- Что теперь дѣлать? спросилъ мистеръ Брёффъ.-- Мы не можемъ унизить себя до того, чтобы идти за нимъ слѣдомъ.
   -- Я могу! сказалъ я: -- я не потеряю изъ вида этого человѣка за десять тысячъ фунтовъ!
   -- Въ такомъ случаѣ, отвѣчалъ мистеръ Брёффъ: -- я не потеряю изъ вида васъ за вдвое большую сумму. Прекрасное занятіе для человѣка въ моемъ положеніи! пробормоталъ онъ про себя, когда мы шли за незнакомцемъ изъ банка.-- Ради Бога не говорите объ этомъ никому! Я пропаду, если это сдѣлается извѣстно.
   Человѣкъ въ сѣромъ платьѣ сѣлъ въ омнибусъ, ѣхавшій къ западу. Мы сѣли вслѣдъ за нимъ. Въ мистерѣ Брёффѣ остались еще слѣды юности. Я утверждаю это положительно -- когда онъ сѣлъ въ омнибусъ, онъ покраснѣлъ!
   Человѣкъ въ сѣромъ платьѣ остановилъ омнибусъ и вышелъ въ Оксфордской улицѣ. Мы опять пошли за нимъ. Онъ вошелъ въ аптекарскую лавку.
   Мистеръ Брёффъ вздрогнулъ.
   -- Это мой аптекарь, сказалъ онъ: -- я боюсь, что мы сдѣлали ошибку.
   Мы вошли въ аптеку. Мистеръ Брёффъ и хозяинъ размѣнялись нѣсколькими словами по секрету. Стряпчій опять присоединился ко мнѣ съ вытянутымъ лицомъ.
   -- Это дѣлаетъ намъ большую честь, сказалъ онъ, взявъ меня за руку и выводя изъ аптеки: -- хотъ это утѣшительно!
   -- Что дѣлаетъ намъ честь? спросилъ я.
   -- Мистеръ Блэкъ! вы и я дна самыхъ худшихъ любителей-сыщиковъ, когда-либо подвизавшихся въ этомъ ремеслѣ. Человѣкъ въ сѣромъ платьѣ тридцать лѣтъ служитъ у аптекаря. Онъ былъ посланъ въ банкъ заплатить деньги по счету его хозяина -- и онъ знаетъ о Лунномъ камнѣ не болѣе новорожденнаго младенца.
   Я спросилъ, что теперь надо дѣлать.
   -- Воротимтесь ко мнѣ въ контору, сказалъ мистеръ Брёффъ:-- Гусберри и мой другой человѣкъ, очевидно, преслѣдовали кого-нибудь другого. Будемъ надѣяться, что у нихъ по-крайней-мѣрѣ зоркіе глаза.
   Когда ни доѣхали до конторы мистера Брёффа, второй его человѣкъ былъ уже тамъ прежде насъ. Онъ ждалъ болѣе четверти часа.
   -- Ну, спросилъ мистеръ Брёффъ: -- какія у васъ извѣстія?
   -- Съ сожалѣніемъ долженъ сказать, сэръ, отвѣчалъ этотъ человѣкъ; -- что я сдѣлалъ ошибку. Я готовъ былъ присягнуть, что видѣлъ, какъ мистеръ Люкеръ передалъ что-то молодому джентльмену въ свѣтломъ пальто. Пожилой джентльмэнъ оказался, сэръ, весьма почтеннымъ торговцемъ желѣзными товарами въ Истчинѣ.
   -- Гдѣ Гусберри? безропотно спросилъ мистеръ Брёффъ.
   Человѣкъ вытаращилъ глаза.
   -- Не знаю, сэръ. Я не видалъ его съ тѣхъ-поръ, какъ вышелъ изъ банка.
   Мистеръ Брёффъ отпустилъ его.
   -- Одно изъ двухъ, сказалъ онъ мнѣ: -- или Гусберри убѣжалъ, или онъ отыскиваетъ самъ отъ себя. Что вы скажете о томъ, чтобы отобѣдать здѣсь, на случай, если мальчикъ воротится черезъ часъ или два? У меня есть хорошее вино въ погребѣ и мы можемъ взять кусокъ баранины изъ кофейной.
   Мы отобѣдали въ конторѣ мистера Брёффа. Прежде чѣмъ сняли скатерть, доложили, что какой-то человѣкъ желаетъ говорить съ стряпчимъ. Былъ ли это Гусберри? Нѣтъ, а тотъ человѣкъ, который былъ послалъ слѣдить за мистеромъ Люкеромъ, когда онъ вышелъ изъ банка.
   Донесеніе въ этомъ случаѣ не представляло ни малѣйшаго интереса. Мистеръ Люкеръ воротился домой я тамъ отпустилъ своихъ караульныхъ. Онъ болѣе не выходилъ. Къ сумеркамъ ставни были закрыты и дверь заперта на запоръ. Улицы передъ домомъ и аллею позади дома старательно караулили. Никакихъ слѣдовъ индійцевъ не было видно, никто не шатался около дома. Сообщивъ эти факты, караульный пожелалъ узнать, не будетъ ли дальнѣйшихъ приказаній. Мистеръ Брёффъ отпустилъ его на ночь.
   -- Вы думаете, что мистеръ Люкеръ взялъ домой Лунный камень? спросилъ я.
   -- Не таковскій! сказалъ мистеръ Брёффъ: -- онъ не отпустилъ бы своихъ полисмэновъ, еслибъ подвергался риску опять держать алмазъ въ своемъ домѣ.
   Мы прождали мальчика еще полчаса, и прождали напрасно. Мистеру Брёффу было пора ѣхать въ Гэмпстадъ, а мнѣ воротиться къ Рэчель на Портлэндскую площадь. Я оставилъ мою карточку привратнику въ конторѣ, написавъ на этой карточкѣ, что я буду у себя въ квартирѣ въ половинѣ одиннадцатаго въ отитъ вечеръ. Эту карточку должны были отдать мальчику, если мальчикъ воротится.
   Нѣкоторые люди имѣютъ сноровку не опаздывать на назначенное свиданіе, а другіе имѣютъ сноровку опаздывать. Я принадлежу къ числу этихъ другихъ. Прибавьте къ этому, что я провелъ вечеръ на Портлэндской илощади на одномъ диванѣ съ Рэчель, въ комнатѣ длиною въ сорокъ футъ, на дальнемъ концѣ которой сидѣла мистриссъ Мерридью. Удивится ли кто-нибудь, что я воротился домой въ половинѣ перваго вмѣсто половины одиннадцатаго? Если такъ, то этотъ человѣкъ долженъ быть безъ сердца! И какъ горячо надѣюсь я, что мнѣ никогда не придется знакомиться съ этимъ человѣкомъ!
   Слуга мой подалъ мнѣ бумажку, когда отворилъ мнѣ дверь.
   Я прочелъ эти слова, написанныя четкимъ юридическимъ почеркомъ:
   "Съ вашего позволенія, сэръ, мнѣ ужасно хочется спать. Я приду опять завтра утромъ въ десятомъ часу."
   Изъ разспросовъ оказалось, что мальчикъ съ необыкновенными глазами приходилъ, подалъ мою карточку, подождалъ съ часъ, ничего больше де дѣлалъ, какъ засыпалъ и опять просыпался, написалъ ко мнѣ нѣсколько словъ и ушелъ домой -- съ важнымъ видомъ сообщивъ слугѣ, что "онъ не годится ни къ чему, если не выспится ночью".
   Въ девять часовъ на слѣдующее утро я былъ готовъ принять моего посѣтителя. Въ половинѣ десятаго я услыхалъ шаги за моею дверью.
   -- Войдите, Гусберри! закричалъ я.
   -- Благодарю васъ, сэръ, отвѣчалъ серьезный и меланхолическій голосъ.
   Дверь отворилась. Я вскочилъ и очутился лицомъ къ лицу -- съ приставомъ Кёффомъ!
   -- Я вздумалъ заглянуть сюда, мистеръ Блэкъ, на случай, не въ Лондонѣ ли вы, прежде чѣмъ напишу въ Йоркширъ, сказалъ сержантъ.
   Онъ былъ печаленъ и худощавъ по прежнему, глаза его не лишились своего прежняго выраженія (такъ тонко подмѣченнаго въ разсказѣ Беттереджа), "они смотрѣли такъ, какъ будто ожидали отъ васъ болѣе того, что было извѣстно вамъ самимъ". Но, на сколько одежда можетъ измѣнить человѣка, знаменитый Кёффъ измѣнился такъ, что его узнать было нельзя, На немъ была плана ст. широкими полями, свѣтлая охотничья жакетка, бѣлые панталоны и суконные каштановаго цвѣта штиблеты. Въ рукахъ у него была толстая падка; вся его цѣль, казалось, состояла въ томъ, чтобы имѣть такой видъ, какъ будто онъ всю жизнь жилъ въ деревнѣ. Когда я поздравлялъ его съ превращеніемъ, онъ не хотѣлъ принять это за шутку. Онъ жаловался очень серьезно на лондонскій шумъ и запахъ. Объявляю, я вовсе не увѣренъ, что онъ не говорилъ съ легкимъ деревенскимъ акцентомъ. Я предложилъ ему позавтракать. Невинный деревенскій житель просто обидѣлся. Онъ завтракалъ въ половинѣ седьмаго -- а ложился спать съ курами и пѣтухами.
   -- Я только вчера вечеромъ воротился изъ Ирландіи, сказалъ приставъ, приступая къ цѣли своего практическаго посѣщенія съ своимъ невозмутимымъ обращеніемъ: -- прежде чѣмъ легъ спать, я прочелъ ваше письмо, сообщавшее мнѣ, что случилось послѣ того, какъ мое слѣдствіе по поводу алмаза прекратилось въ прошломъ году. Съ моей стороны остается сказать только одно. Я совершенно не понялъ дѣла. Какъ могъ бы какой бы то ни было человѣкъ на свѣтѣ видѣть предметы въ ихъ настоящемъ свѣтѣ въ такомъ положеніи, въ какомъ находился я въ то время, я знать не могу. Но это не измѣняетъ фактовъ. Я сознаюсь, что надѣлалъ путаницы. Это была не первая путаница, мистеръ Блэкъ, отличившая мою полицейскую карьеру! Только въ книгахъ сыщики никогда не дѣлаютъ ошибокъ.
   -- Вы пріѣхали именно въ такое время, когда вы можете поправить вашу репутацію, сказалъ я.
   -- Извините, мистеръ Блэкъ, возразилъ приставъ: -- теперь когда я вышелъ въ отставку, я ни крошечки не забочусь о моей репутаціи. Я покончилъ съ моей репутаціей, слава Богу! Я пріѣхалъ сюда, сэръ, изъ признательнаго воспоминанія о щедрости покойной лэди Вериндеръ во мнѣ. Я ворочусь къ моему прежнему дѣлу -- если я вамъ нуженъ и если вы положитесь на меня -- только по этому поводу, а ни въ какомъ другомъ. Ни одного фартинга не должно перейти отъ васъ ко мнѣ. Это основано на чести. Теперь скажите мнѣ, мистеръ Блэкъ, въ какомъ положеніи находится дѣло послѣ того, какъ вы писали ко мнѣ?
   Я разсказалъ ему объ опытѣ съ опіумомъ и о томъ, что случилось дотомъ въ банкѣ въ Ломбардской улицѣ. Онъ былъ очень пораженъ опытомъ -- это было нѣчто совершенно новое въ его опытности. Онъ особенно заинтересовался теоріей Эзра Дженнингса относительно того, что я сдѣлалъ съ алмазомъ послѣ того, какъ я вышелъ изъ гостиной Рэчель въ ночь, послѣдовавшую за днемъ рожденія.
   -- Я не согласенъ съ мистеромъ Дженнингсомъ, что вы спрятали Лунный камень, сказалъ приставъ Кёффъ:-- но я согласенъ съ нимъ, что вы непремѣнно отнесли его въ вашу комнату.
   -- Хорошо! Я что же случилось потомъ? спросилъ я.
   -- Вы сами не имѣете никакого подозрѣнія о томъ, что случилось, сэръ?
   -- Рѣшительно никакого.
   -- А мистеръ Брёффъ не подозрѣваетъ?
   -- Не болѣе моего.
   Мистеръ Кёффъ всталъ и подошелъ къ моему письменному столу. Онъ воротился съ запечатаннымъ конвертомъ. На немъ было написано "Секретное" и оно было адресовано ко мнѣ, а въ углу была подпись пристава.
   -- Я подозрѣвалъ въ прошломъ году не то лицо, сказалъ онъ:-- можетъ быть, и теперь я подозрѣваю не того. Подождите распечатывать конвертъ, мистеръ Блэкъ, пока мы не узнаете правды, а потомъ сравните имя виновнаго съ тѣмъ именемъ, которое я написалъ въ этомъ запечатанномъ письмѣ.
   Я положилъ письмо въ карманъ -- а потомъ спросилъ мнѣнія пристава на счетъ тѣхъ мѣръ, которыя мы приняли въ банкѣ.
   -- Очень хорошій планъ, сэръ, отвѣчалъ онъ: -- и именно то, что слѣдовало сдѣлать. Но кромѣ Люкера слѣдовало присматривать и за другимъ человѣкомъ
   -- Названнымъ въ письмѣ, которое вы отдали мнѣ?
   -- Да, мистеръ Блэкъ, за человѣкомъ названнымъ въ этомъ письмѣ. Теперь ужъ дѣлать нечего. Я кое-что предложу вамъ и мистеру Брёффу, сэръ, когда наступитъ время. Подождемъ прежде и посмотримъ, не скажетъ ли намъ мальчикъ чего-нибудь, что стоитъ выслушать.
   Было около десяти часовъ, а мальчикъ еще не являлся. Приставъ Кёффъ заговорилъ о другихъ предметахъ. Онъ спросилъ о своемъ старомъ другѣ Беттереджѣ и своемъ старомъ врагѣ садовникѣ. Черезъ минуту онъ перешелъ бы отъ этого къ своимъ любимымъ розамъ, еслибъ мой слуга не прервалъ насъ, доложивъ, что мальчикъ ждетъ внизу.
   Когда Гусберри привели въ комнату, онъ остановился на порогѣ двери и недовѣрчиво посмотрѣлъ на человѣка, находившагося со мною. Я подозвалъ мальчика къ себѣ.
   Вы можете говорить передъ этимъ господиномъ, сказалъ я:-- онъ здѣсь для того, чтобы помогать мнѣ, и онъ знаетъ все, что случилось. Приставъ Кёффъ, прибавилъ я:-- этотъ мальчикъ изъ конторы мистера Брёффа.
   Въ нашей современной системѣ цивилизаціи знаменитость (все-равно какого бы то ни было рода) -- рычагъ двигающій всѣмъ. Слава знаменитаго Кёффа дошла даже до ушей маленькаго Гусберри. Бойкіе глаза мальчика выкатались еще сильнѣе, когда я назвалъ знаменитое ими, до тиной степени, что я думалъ, что они выпадутъ на коверъ.
   -- Подите сюда, мой милый, сказалъ приставъ: -- и дайте намъ послушать, что вы намъ разскажете.
   Вниманіе великаго человѣка -- героя многихъ знаменитыхъ исторіи въ каждой юридической конторѣ въ Лондонѣ -- какъ будто околдовало мальчика. Онъ всталъ прямо передъ приставомъ Кёффомъ и заложилъ руки за спину, по обычаю новобранца, выдерживающаго экзаменъ.
   -- Какъ ваше имя? спросилъ приставъ, начиная съ перваго вопроса.
   -- Октавіусъ Гай, отвѣчалъ мальчикъ.-- Въ конторѣ меня называетъ Гусберри изъ-за моихъ глазъ.
   -- Октавіусъ Гай, иначе Гусберри, продолжалъ приставъ съ чрезвычайной серьезностью.-- Васъ хватились вчера въ банкѣ. Гдѣ вы были?
   -- Съ вашего позволенія, соръ, я слѣдилъ за однимъ человѣкомъ.
   -- Кто это такой?
   -- Высокій мущина, сэръ, съ большой черной бородой, одѣтый какъ морякъ.
   -- Я помню этого человѣка! перебилъ я.-- Мастеръ Брёффъ и я сочли его шпіономъ, подосланнымъ индійцами.
   На пристава Кёффа, повидимому, не произвело большаго впечатлѣнія то, что думали мистеръ Брёффъ и я. Онъ продолжалъ допрашивать Гусберри.
   -- Зачѣмъ же вы слѣдили за этимъ морякомъ? спросилъ онъ.
   -- Съ вашего позволенія, сэръ, мистеръ Брёффъ желалъ знать, не передастъ ли чего-нибудь мистеръ Люкеръ кому-нибудь по выходѣ изъ банка. Я видѣлъ, что мистеръ Люкеръ передалъ что-то моряку съ черной бородой.
   -- Зачѣмъ вы по сказали мистеру Брёффу то, что вы видѣли?
   -- Я не имѣлъ времени говорить кому бы то ни было, сэръ; морякъ вышелъ такъ скоро.
   -- А вы побѣжали за нимъ?
   -- Да, сэръ.
   -- Гусберри, сказалъ приставъ гладя его по головѣ:-- у васъ есть кое-что въ этомъ маленькомъ черепѣ -- и это не хлопчатая бумага. Я очень доволенъ вами до-сихъ-поръ.
   Мальчикъ покраснѣлъ отъ удовольствія. Приставъ Кёффъ продолжалъ:
   -- Ну, что же сдѣлалъ морякъ, когда вышелъ на улицу?
   -- Онъ взялъ кэбъ, сэръ.
   -- А вы что сдѣлали?
   -- Бѣжалъ сзади.
   Прежде чѣмъ приставъ успѣлъ сдѣлать еще вопросъ, пришелъ другой посѣтители.-- главный клеркъ изъ конторы мистера Брёффа.
   Чувствуя, какъ важно не прерывать вопроса мистера Кёффа, я принялъ клэрка въ другой комнатѣ. Онъ пришелъ съ дурными извѣстіями отъ своего хозяина. Волненіе и суета послѣднихъ двухъ дней оказались не подъ силу мистеру Брёффу. Онъ проснулся въ это утро съ припадкомъ подагры и не могъ выходить изъ своей комнаты въ Гэмпстидѣ, а въ настоящемъ критическомъ положеніи нашихъ дѣлъ онъ очень тревожился, что принужденъ оставить меня безъ совѣта и помощи опытнаго человѣка. Главный клэркъ получилъ приказаніе оставаться въ моемъ распоряженіи и готовъ былъ употребить всѣ силы, чтобы замѣнить мистера Брёффа.
   Я тотчасъ написалъ, чтобы успокоить старика, сообщивъ ему о пріѣздѣ пристава Кёффа, прибавивъ, что Гусберри допрашиваютъ въ эту минуту, и обѣщая увѣдомить мистера Брёффа, или лично, или письменно, о томъ, что можетъ случиться въ этотъ день. Отправивъ клэрка въ Гэмпстидъ съ моимъ письмомъ, я воротился въ ту комнату, изъ которой вышелъ, и нашелъ пристава Кёффа у камина, собирающагося позвонить въ колокольчикъ.
   -- Извините меня, мистеръ Блэкъ, сказалъ приставь: -- я только что хотѣлъ послать къ вамъ слугу сказать, что желаю говорить съ вами. Въ моихъ мысляхъ не осталось ни малѣйшаго сомнѣнія, что этотъ мальчикъ -- этотъ славный мальчикъ, прибавилъ приставь, гладя Гусберри по головѣ:-- слѣдилъ именно за кѣмъ нужно. Драгоцѣнное время было потеряно, сэръ, оттого что вы, къ несчастью, не были дома въ половинѣ одиннадцатаго вчера вечеромъ. Теперь остается только немедленно послать за кэбомъ.
   Черезъ пять минутъ приставъ Кёффъ и я (Гусберри сѣлъ на козла показывать кучеру дорогу) ѣхали къ Сити.
   -- Когда-нибудь, сказалъ приставъ, указывая въ переднее окно кэба:-- этотъ мальчикъ сдѣлаетъ замѣчательныя вещи въ моей бывшей профессіи. Давно не встрѣчался я съ такимъ бойкимъ и умнымъ мальчикомъ. Вы услышите сущность того, мистеръ Блэкъ, что онъ сказалъ мнѣ, когда васъ не было въ комнатѣ. При васъ еще, кажется, онъ упомянулъ, что онъ побѣжалъ вслѣдъ за кэбомъ?
   -- Да.
   -- Ну, сэръ, кэбъ поѣхалъ изъ Ломбардской улицы къ Тоуэрской пристани. Морякъ съ черной бородой вышелъ изъ кэба и поговорилъ съ баталеромъ ротердамскаго парохода, который отправлялся на слѣдующее утро. Онъ спросилъ, можетъ ли онъ тотчасъ перейти на пароходъ и переночевать въ каютѣ. Баталеръ сказалъ: нѣтъ. Каюты, копки будутъ чиститься въ этотъ вечеръ и никакому пассажиру не позволялось до утра переходить на пароходъ. Морякъ повернулся и сошелъ съ пристани. Когда онъ повернулъ въ улицу, мальчикъ примѣтилъ въ первый разъ человѣка, одѣтаго ремесленникомъ, на противоположной сторонѣ улицы и, повидимому, не терявшаго моряка изъ вида. Морякъ остановился у рестораціи поблизости и вошелъ туда. Мальчикъ не рѣшился еще, что ему дѣлать, и вмѣстѣ съ нѣсколькими другими мальчиками стоялъ и смотрѣлъ на закуски, выставленныя въ окнѣ рестораціи. Онъ примѣтилъ, что ремесленникъ ждетъ, какъ самъ онъ ждалъ -- во все на противоположной сторонѣ улицы. Черезъ минуту медленно подъѣхалъ кэбъ и остановился тамъ, гдѣ стоялъ ремесленникъ Мальчикъ могъ видѣть ясно только одного человѣка въ кэбѣ, высунувшагося изъ окна поговорить съ ремесленникомъ. Онъ описалъ этого человѣка, мистеръ Блэкъ, безъ всякихъ намековъ съ моей стороны, имѣющимъ смуглое лицо, похожее на лицо индійца.
   Было ясно на этотъ разъ, что мы съ мистеромъ Брёффомъ сдѣлали еще ошибку. Морякъ съ черной бородой, очевидно, былъ не шпіонъ индійцевъ. Неужели алмазъ былъ у него?
   -- Черезъ нѣсколько времени, продолжалъ приставъ: -- кэбъ поѣхалъ по улицѣ. Ремесленникъ перешелъ черезъ дорогу и вошелъ въ ресторацію. Мальчикъ ждалъ, пока его не одолѣли голодъ и усталость -- а потомъ въ свою очередь вошелъ въ ресторацію. У него быль въ карманѣ шиллингъ; онъ пообѣдалъ великолѣпно, говоритъ онъ, чернымъ пуддингомъ, пирогомъ съ угремъ и бутылкой инбирнаго пива. Чего не переваритъ желудокъ мальчика? Такого съѣдомаго вещества еще не было отыскано.
   -- Что же онъ увидалъ въ рестораціи? спросилъ я.
   -- Онъ увидалъ моряка, читавшаго газету у одного стола, и ремесленника, читавшаго газету у другого стола. Смерклось прежде чѣмъ морякъ всталъ и вышелъ. Онъ осмотрѣлся вокругъ подозрительно, когда вышелъ на улицу. Мальчикъ -- такъ какъ онъ былъ только мальчикъ -- былъ оставленъ безъ сниманія. Ремесленникъ еще не выходитъ. Морякъ шелъ, осматриваясь вокругъ и, повидимому, еще не рѣшившись, куда онъ пойдетъ. Ремесленникъ опять полнился на противоположной сторонѣ дороги. Морякъ все шелъ, пока не дошелъ до Береговаго переулка, ведущаго въ Нижнюю Темзовскую улицу. Тамъ онъ остановился передъ таверной подъ вывѣской "Колесо Фортуны", и осмотрѣвшись, вошелъ. Гусберри тоже вошелъ. У буфета было много людей, но большей части очень приличныхъ. "Колесо Фортуны" таверна очень порядочная, мистеръ Блэкъ, знаменита своимъ портеромъ и пирогами со свининой.
   Отступленія пристава раздражали меня. Онъ это видѣлъ и строго ограничивался показаніемъ Гусберри, когда продолжала:
   -- Морякъ спросилъ, можетъ ли онъ имѣть постель. Трактирщикъ отвѣчалъ: "Нѣтъ, всѣ заняты". Буфетчица возразила ему, что десятый нумеръ пустъ. Послали заслугою, чтобы проводить моряка въ десятый нумеръ. Какъ-разъ передъ этимъ Гусберри примѣтилъ ремесленника между людьми, стоявшими у буфета. Прежде чѣмъ слуга явился на зонъ, ремесленникъ исчезъ. Моряка проводила въ его комнату. Не зная, что ему дѣлать, Гусберри быль такъ уменъ, что остался ждать и смотрѣть, не случится ли чего-нибудь. Случилось кое-что. Хозяина позвала. Сердитые голоса слышались наверху. Трактирщикъ вдругъ явился, таща за воротъ ремесленника, который, въ величайшему удивленію Гусберри, выказывалъ всѣ признаки опьянѣнія. Трактирщикъ вытолкалъ его за дверь и угрожалъ послать на полиціей, если онъ воротится. Изъ спора между ними, пока это продолжалось, оказалось, что этотъ человѣкъ былъ найденъ въ нумерѣ десятомъ и объявлялъ съ упорствомъ пьянаго, что онъ взялъ эту комнату. Гусберри былъ такъ пораженъ внезапнымъ опьянѣніемъ недавно трезваго человѣка, что не могъ устоять противъ желанія выбѣжать за ремесленникомъ на улицу. Пока онъ былъ въ виду таверны, этотъ человѣкъ шатался самымъ неприличнымъ образомъ. Какъ только онъ повернулъ за уголъ улицы, къ нему тотчасъ воротилось равновѣсіе и онъ сдѣлался такимъ трезвымъ членомъ общества, какого можно было только пожелать. Гусберри воротился въ "Колесо Фортуны" въ сильномъ недоумѣніи. Онъ опять ждалъ, не случится ли чего-нибудь. Ничего не случилось и ничего болѣе не было слышно о морякѣ. Гусберри рѣшился воротиться въ контору. Какъ только онъ дошелъ до этого заключенія, кто появился на противоположной сторонѣ улицы, по обыкновенію, какъ не ремесленникъ опять! Онъ посмотрѣлъ на одно окно въ гостинницѣ, единственное, въ которомъ видѣлся свѣтъ. Этотъ свѣтъ какъ будто облегчилъ его. Онъ тотчасъ ушелъ. Мальчикъ воротился въ контору -- получилъ нашу карточку -- и не нашелъ васъ. Ботъ въ какомъ положеніи въ настоящее время находится дѣло, мастеръ Блэкъ.
   -- Какое ваше мнѣніе, приставъ?
   -- Я думаю, что дѣло серьезное, сэръ. Судя по тому, что видѣлъ мальчикъ, тутъ дѣйствуютъ индійцы.
   -- Да. А морякъ очевидно тотъ, кому мистеръ Люкеръ передалъ алмазъ. Кажется страннымъ, что мистеръ Брёффъ, я и человѣкъ, нанятый мистеромъ Брёффомъ, всѣ ошиблись на счетъ того, кто этотъ человѣкъ.
   -- Вовсе не страннымъ, мистеръ Блокъ. Соображая опасность, какой подвергался этотъ человѣкъ, вѣроятно, мистеръ Люкеръ съ умысломъ обманулъ васъ до предварительному соглашенію между ними.
   -- Вы понимаете то, что происходило въ тавернѣ? спросилъ я.-- Человѣкъ одѣтый ремесленникомъ, разумѣется, былъ нанятъ индійцами. Но я также, какъ Гусберри, не могу объяснить его внезапное опьянѣніе.
   -- Я думаю, что могу угадать, что это значитъ, сэръ, сказалъ приставъ.-- Если вы подумаете, вы увидите, что этотъ человѣкъ получилъ какія-нибудь строгія инструкція отъ индійцевъ. Они сани слишкомъ примѣтны для того, чтобы показаться въ банкѣ или тавернѣ -- они были принуждены поручить все своему повѣренному. Очень хорошо! Повѣренный ихъ услыхалъ, какъ въ тавернѣ назвали нумеръ той комнаты, которую морякъ долженъ занять на ночь -- въ этой также комнатѣ (если мы не ошибаемся) долженъ лежать и алмазъ въ эту ночь. Вы можете положиться на то, что индійцы захотѣли имѣть описаніе этой комнаты -- ея положенія въ домѣ и возможности приблизиться снаружи, и тому подобное. Что долженъ былъ дѣлать этотъ человѣкъ, получивъ такія приказанія? Именно то, что онъ сдѣлалъ! Онъ побѣжалъ наверхъ взглянуть на комнату, прежде чѣмъ моряка привели туда. Его нашли тамъ дѣлающимъ наблюдѣнія-и онъ притворился пьянымъ -- легчайшій способъ выбраться изъ затрудненія. Вотъ какъ я отгадываю загадку. Послѣ того, какъ онъ вышелъ изъ таверны, онъ вѣроятно отправился съ своимъ донесеніемъ къ тому мѣсту, гдѣ индійцы его ждали. А индійцы, безъ сомнѣнія, послали его назадъ, удостовѣриться, дѣйствительно ли морякъ помѣстился въ тавернѣ до слѣдующаго утра. А что случилось въ "Колесѣ Фортуны" послѣ ухода мальчика -- намъ слѣдовало узнать это вчера вечеромъ. Теперь одиннадцать часовъ утра. Мы должны надѣяться разузнать, что можемъ.
   Черезъ четверть часа кэбъ остановился въ Береговомъ переулкѣ и Гусберри отворилъ намъ дверцу.
   -- Все какъ слѣдуетъ? спросилъ приставъ.
   -- Все какъ слѣдуетъ, отвѣчалъ мальчикъ.
   Въ ту минуту, какъ мы вошли въ "Колесо Фортуны", даже для моихъ неопытныхъ глазъ сдѣлалось ясно, что въ домѣ что-то неладно.
   Единственное лицо за прилавкомъ, на которомъ продавались напитки, была растерявшаяся служанка, совершенно непонимавшая своего дѣла. Двое посѣтителей, ожидавшіе утренняго питья, нетерпѣливо стучали но прилавку своими деньгами. Буфетчица явилась изъ внутреннихъ комнатъ взволнованная, озабоченная. Она рѣзко отвѣчала на вопросъ пристава Кёффа о хозяинѣ, что онъ наверху и что ему никто не можетъ надоѣдать.
   -- Пойдемте со мною, сэръ, сказалъ преставъ Кёффъ, хладнокровно поднимаясь на лѣстницу и дѣлая мальчику знакъ слѣдовать за нимъ.
   Буфетчица позвала хозяина и закричала ему, что какіе-то незнакомые люди насильно входятъ въ домъ. На площадкѣ нижняго этажа намъ встрѣтился трактирщикъ въ сильномъ раздраженіи, спѣшившій узнать, что случилось.
   -- Что вы за черти? и что вамъ здѣсь нужно? спросилъ онъ.
   -- Воздержитесь, спокойно сказалъ приставъ:-- я вамъ скажу, кто я -- а приставъ Кёффъ.
   Знаменитое имя тотчасъ произвело свое дѣйствіе. Сердитый трактирщикъ растворилъ дверь въ гостиную и просилъ прощенія у пристава.
   -- Я разсерженъ и разстроенъ, сэръ -- вотъ въ чемъ дѣло, сказалъ онъ,-- Сегодня утромъ у насъ въ домѣ случилась непріятность. Человѣка ст. моимъ ремесломъ многое можетъ разсердить, приставъ Кёффъ.
   -- Въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, сказалъ приставъ.-- Я тотчасъ приступлю, если вы позволите, къ тому, что привело насъ сюда. Этотъ джентльмэнъ и я хотимъ побезпокоить васъ нѣсколькими разспросами о дѣлѣ, интересующемъ насъ обоихъ.
   -- Относительно чего, сэръ? спросилъ трактирщикъ.
   -- Относительно одного смуглаго человѣка, одѣтаго морякомъ, который ночевалъ здѣсь нынѣшнюю ночь.
   -- Боже мой! это именно тотъ человѣкъ, который перевернулъ вверхъ дномъ весь домъ сегодня! воскликнулъ трактирщикъ.-- Вы или этотъ господинъ знаете что-нибудь о немъ?
   -- Мы не можемъ знать навѣрно, пока не увидимъ его, отвѣчалъ приставъ.
   -- Пока не увидите его? повторилъ трактирщикъ.-- Его никто не можетъ видѣть съ семи часовъ утра. Вчера онъ велѣлъ придти къ нему въ это время. Къ нему пришли -- нельзя было добиться отвѣта, нельзя отворить дверь и посмотрѣть, что случилось. Пробовали опять въ восемь часовъ, опять въ девять. Безполезно! Дверь все была заперта -- ни малѣйшаго звука не слышно въ комнатѣ! Меня не было дома сегодня; я только воротился четверть часа тому назадъ. Я самъ стучался въ дверь -- и все напрасно. Послали за плотникомъ. Если вы подождете нѣсколько минутъ, мы отворимъ дверь и посмотримъ.
   -- Не былъ ли этотъ человѣкъ пьянъ вчера? спросилъ приставъ.
   -- Онъ былъ совершенно трезвъ, сэръ -- или я не позволилъ бы ему ночевать въ моемъ домѣ.
   -- Онъ заплатилъ заранѣе за свою комнату?
   -- Нѣтъ.
   -- Онъ могъ выдти изъ евоеи комнаты, не выходя въ эту дверь?
   -- Комната эта -- чердакъ, сказалъ трактирщикъ:-- но въ потолкѣ есть опускная дверь, ведущая на крышу -- а нѣсколько дальше на улицѣ есть пустой, поправляющійся домъ. Вы думаете, приставъ, что негодяй ушелъ такимъ образомъ, не заплативъ?
   -- Морякъ, отвѣчалъ приставъ Кёффъ: -- могъ это сдѣлать рано утромъ, прежде чѣмъ на улицѣ зашевелился народъ. Онъ привыкъ лазить и голова у него не закружится на крышѣ домовъ.
   Пока онъ говорилъ, доложили о приходѣ плотника. Мы тотчасъ всѣ пошли наверхъ въ верхній этажъ. Я примѣтилъ, что приставь былъ необыкновенно серьезенъ даже для него. Мнѣ также показалось странно, что онъ велѣлъ мальчику (прежде позволивъ ему слѣдовать за нами) ждать внизу, пока мы воротимся.
   Молотокъ и рѣзецъ плотника справились съ дверью въ нѣсколько мы путь. Но изнутри поставлена была мебель, какъ баррикада. Толкнувъ дверь, мы опрокинули это препятствіе и вошли въ комнату. Трактирщикъ вошелъ первый, приставъ второй, я третій. Другія присутствовавшія лица послѣдовали за нами.
   Мы всѣ взглянули на постель и всѣ вздрогнули.
   Морякъ не выходилъ изъ комнаты: онъ лежалъ одѣтый на постели -- съ бѣлой подушкой на лицѣ, совершенно скрывавшей его отъ глазъ.
   -- Что это значитъ? сказалъ трактирщикъ, указывая на подушку.
   Приставъ Кёффъ подошелъ къ постели, не отвѣтивъ ничего, и снялъ подушку.
   Смуглое лицо моряка было безстрастно и неподвижно, черные волосы и борода слегка, очень слегка, растрепаны. Глаза его были раскрыты широко, тусклы и устремлены въ потолокъ. Тусклый взглядъ и неподвижное выраженіе привели меня въ ужасъ. Я отвернулся и отошелъ къ открытому окну. Всѣ остальные оставались, гдѣ оставался приставъ Кёффъ -- у постели.
   -- Онъ къ обморокѣ, сказалъ трактирщикъ.
   -- Онъ умеръ, отвѣчалъ приставъ.-- Пошлите за ближайшимъ докторомъ и за полиціей.
   Слугу послали за обоими. Какія-то странныя чары какъ будто удерживали пристава Кеффа у постели. Какое-то странное любопытство какъ будто заставляло всѣхъ ждать и смотрѣть, что будетъ дѣлать приставъ.
   Я опять повернулся къ окну. Черезъ минуту я почувствовалъ, какъ меня тихо дернули за фалду, и тоненькій голосокъ прошепталъ:
   -- Посмотрите, сэръ!
   Гусберри вошелъ за нами въ комнату. Его широкіе глаза страшно выкатывались -- не отъ страха, а отъ восторга. Онъ сдѣлалъ открытіе съ своей стороны.
   -- Посмотрите, сэръ, повторилъ онъ -- и повелъ меня къ столу, находившемуся въ углу комнаты.
   На столѣ стоялъ маленькій деревянный ящичекъ, открытый и пустой. Съ одной стороны ящика лежала хлопчатая бумага, употребляемая для завертыванія драгоцѣнныхъ вещицъ. Съ другой стороны разорванный листъ бѣлой бумаги съ печатью на немъ, отчасти разломанной, и надписью, которую очень хорошо можно было прочесть. Надпись состояла въ слѣдующихъ словахъ:
   "Отданъ на сохраненіе господамъ Бёшу, Лайсоту и Бёшу Сэптимусомъ Люкеромъ, жительствующимъ на Миддльсекской площади въ Лэмбетѣ, маленькій деревянный ящикъ, запечатанный въ этомъ конвертѣ и заключающій въ себѣ вещь очень дорогой цѣны. Ящикъ этотъ долженъ быть отданъ господами Бёшомъ и К. только по личной просьбѣ мистера Люкера."
   Эти строки уничтожили всякое сомнѣніе, по-крайней-мѣрѣ въ одномъ отношеніи. Яунпый камень быль у моряка, когда онъ вышелъ изъ банка наканунѣ.
   Я почувствовалъ, что меня опять дернули за фалду. Гусберри еще не покончилъ со мною.
   -- Воровство! шепнулъ мальчикъ съ восторгомъ, указывая на пустой ящичекъ.
   -- Вамъ было велѣно ждать внизу, сказалъ я: -- ступайте прочь!
   И убійство! прибавилъ Гусберри, указывая еще съ большимъ наслажденіемъ на человѣка, лежавшаго на постели.
   Въ удовольствіи, которое доставляла мальчику эта ужасная сцена, было что-то столь отвратительное, что я схватилъ его за плечи и вытолкалъ изъ комнаты.
   Въ ту минуту, когда я переступилъ за порогъ двери, я услыхалъ голосъ пристава Кёффа, спрашивавшій, гдѣ я. Онъ встрѣтилъ меня, когда я воротился въ комнату, и принудилъ подойти съ нимъ къ постели.
   -- Мистеръ Блокъ, сказалъ онъ: -- посмотрите на лицо этого человѣка. Это лицо измѣненное -- вотъ вамъ доказательство.
   Онъ провелъ пальцемъ топкую черту синевато-бѣлую на лбу покойника между смуглымъ цвѣтомъ лица и слегка растрепанными черными волосами.
   -- Посмотрите, что будетъ подъ этимъ, сказалъ приставъ, вдругъ крѣпко ухватившись рукою за черные волосы.
   Мои нервы были не такъ крѣпки, чтобы вынести это; я опять отвернулся отъ постели.
   Первое зрѣлище, встрѣтившееся глазамъ моимъ на другомъ концѣ комнаты, быль неугомонный Гусберри, вскарабкавшійся на стулъ и смотрѣвшій задыхаясь отъ любопытства черезъ голову взрослыхъ на дѣйствія пристава.
   -- Онъ стаскиваетъ съ него парикъ, шепталъ Гусберри съ состраданіемъ къ моему положенію, какъ единственному человѣку въ комнатѣ, который не могъ видѣть ничего.
   Наступило молчаніе -- а потомъ крикъ удивленія вырвался у людей, собравшихся около постели.
   -- Онъ сорвалъ съ него бороду! закричалъ Гусберри.
   Наступило новое молчаніе. Приставъ Кёффъ спросилъ что-то. Трактирщикъ пошелъ къ умывальнику и воротился къ постели съ тазомъ наполненнымъ водою и съ полотенцемъ. Гусберри заплясалъ на стулѣ отъ восторга.
   -- Подите сюда вмѣстѣ со мною, сэръ! Онъ смываетъ теперь краску съ его лица!
   Приставъ вдругъ растолкалъ толпу, окружавшую его, и съ ужасомъ на лицѣ подошелъ къ тому мѣсту, у котораго я стоялъ.
   -- Подойдите къ постели, сэръ! началъ онъ.
   Онъ посмотрѣлъ на меня пристальнѣе и замолчалъ.
   -- Нѣтъ! продолжалъ онъ.-- Распечатайте прежде письмо -- письмо, которое я далъ вамъ утромъ.
   Я распечаталъ письмо.
   -- Прочтите имя, мистеръ Блэкъ, которое я написалъ внутри. Я прочелъ имя, которое онъ написалъ. Оно было -- Годфри Эбльуайтъ.
   -- Теперь сказалъ сержантъ: -- пойдемте со мною и посмотрите на человѣка, лежащаго на постели.
   Я пошелъ съ нимъ и посмотрѣлъ на человѣка, лежащаго на постели. Годфри Эбльуайтъ.
   

ШЕСТОЙ РАЗСКАЗЪ,

Написанный приставомъ Кёффомъ.

I.

   Доркингъ, Серрей, іюля 30, 1849. Фрэнклину Блэку, эсквайру. Сэръ, я долженъ извиниться въ замедленіи, случившемся въ присылкѣ донесенія, которое и обязался валъ доставить. Я ждалъ, чтобы сдѣлать его полнымъ донесеніемъ, и встрѣчалъ тамъ и сямъ препятствія, которыя можно было преодолѣть только посредствомъ маленькой траты терпѣнія и времени.
   Цѣль, которую я предположилъ себѣ, теперь, я надѣюсь, была достигнута. Вы найдете на этихъ страницахъ отвѣты на большую часть -- если не на всѣ -- вопросы, относящіеся до покойнаго мистера Годфри Эбльуайта, приходившіе вамъ въ голову, когда я имѣлъ честь видѣть васъ въ послѣдній разъ.
   Я намѣренъ разсказать вамъ -- во-первыхъ, что извѣстно о причинѣ смерти вашего кузена, соображаясь съ тѣми выводами и заключеніями, какіе мы можемъ (по моему мнѣнію) извлечь изъ фактовъ.
   Потомъ я постараюсь -- во-вторыхъ, сообщить вамъ такія открытія, какія я сдѣлалъ относительнопоступковъ мистера Годфри Эбльуайта передъ чѣмъ, впродолженіе и послѣ того времени, когда вы встрѣтились съ нимъ какъ гости въ деревенскомъ домѣ покойной лэди Вериндеръ.
   

II.

   Итакъ, прежде всего о смерти вашего кузена.
   Для меня кажется доказано безъ малѣйшаго сомнѣнія, что онъ былъ задушенъ (пока спалъ или тотчасъ послѣ того, какъ онъ проснулся) подушкою съ его постели -- что лица, виновные въ умерщвленіи его, три индійца -- и что цѣль, отыскиваемая (и достигнутая) преступленія состояла въ томъ, чтобы овладѣть алмазомъ, называемымъ Луннымъ камнемъ.
   Факты, изъ которыхъ выведено это заключеніе, выведены отчасти изъ осмотра комнаты въ тавернѣ и отчасти изъ показаній на слѣдствіи коронера.
   Выбивъ дверь комнаты, нашли покойнаго джентльмэна мертвымъ съ подушкою на лицѣ. Докторъ, осматривавшій его, будучи увѣдомленъ объ этомъ обстоятельствѣ, нашелъ признаки смерти совершенно согласными съ умерщвленіемъ посредствомъ удушенія -- то-есть съ убійствомъ, совершеннымъ какимъ-нибудь лицомъ или лицами, наложившими подушку на носъ и ротъ покойнаго до-тѣхъ-поръ, пока смерть произошла отъ прилива крови къ легкимъ.
   Теперь перейдемъ къ причинѣ преступленія.
   Небольшой ящичекъ, запечатанный бумагою, сорванной съ него (на бумагѣ была надпись), былъ найденъ открытымъ и пустымъ на столѣ въ этой комнатѣ. Самъ мистеръ Люкеръ лично узналъ
другую сторону, пока меня (съ позволенія сказать) холодный потъ прошибъ. Къ какому же средству прибѣгъ я въ такомъ ужасномъ коловоротѣ ума и безсиліи тѣла? Къ средству, которое никогда не измѣняло мнѣ въ теченіи послѣднихъ тридцати лѣтъ и даже раньше, сэръ,-- вотъ къ этой книгѣ!
   И звучно хлопнувъ ладонью по книгѣ, онъ вышибъ изъ нея сильнѣйшій запахъ махорки, крѣпче прежняго.
   -- Что же я нашелъ здѣсь, продолжалъ Бетереджъ,-- на первой же страницѣ, которую развернулъ? Вотъ это страшное мѣсто, сэръ, страница сто семьдесятъ восьмая:
   
   "Послѣ этихъ и многихъ подобныхъ размышленій, я поставилъ себѣ за правило: когда бы я на ощутилъ въ себѣ тайные намеки или побужденія сдѣлать то-то или не дѣлать того-то, пойдти въ ту сторону или въ другую,-- всегда неуклонно повиноваться тайному внушенію."
   
   -- Чтобы мнѣ хлѣба не ѣсть, мистеръ Дженнингсъ, если не эта самыя слова попали мнѣ на глаза именно въ то время, когда я боролся съ тайнымъ внушеніемъ! Неужели вы не видите вовсе ничего сверхъестественнаго въ этомъ, сэръ?
   -- Вижу случайное совпаденіе,-- и только.
   -- Васъ это ничуть не смущаетъ, мистеръ Дженнингсъ, относительно медицинскаго-то предпріятія?
   -- На крошечки.
   Бетереджъ вытаращилъ на меня глаза посреди мертвой тишины; въ глубокомъ раздумьи закрылъ книгу; необыкновенно заботливо заперъ ее снова въ шкафъ; повернулся на каблукахъ и еще разъ вытаращилъ на меня глаза. Потомъ заговорилъ.
   -- Сэръ, сказалъ онъ съ важностью,-- многое можно простить тому, кто съ дѣтства не перечитывалъ Робинзона Крузо. Желаю вамъ добраго утра.
   Онъ отворилъ мнѣ дверь съ низкимъ поклономъ и предоставилъ мнѣ свободу, какъ знаю, выбираться жъ садъ. Я встрѣтилъ мистера Блека, возвращавшагося къ дому.
   -- Не разказывайте мнѣ что тамъ у васъ произошло, сказалъ онъ; -- Бетереджъ вышелъ съ послѣдней карты: откопалъ новое пророчество въ Робинзонѣ Крузо. Поддакнули ли вы его любимому заблужденію? Нѣтъ? Вы дали ему замѣтить, что не вѣрите въ Робинзона Крузо? Ну, мистеръ Дженнингсъ! Вы до послѣдней степени упали во мнѣніи Бетереджа. Что бы вы ни говорила теперь, что бы вы на дѣлали впредь, вы увидите, что онъ васъ и словечкомъ больше не подаритъ.
   Іюня 21-го. Сегодня мнѣ придется ввести въ свои дневникъ весьма немногое.
   Мистеръ Блекъ провелъ ночь хуже всѣхъ предшествовавшихъ. Я долженъ былъ, весьма неохотно, прописать ему рецептъ. Къ счастію, люди съ такою чуткою организаціей очень воспріимчивы къ дѣйствію лѣкарственныхъ средствъ. Иначе я сталъ бы бояться, что онъ будетъ вовсе не годенъ къ опыту, когда настанетъ время произвести его. Что касается меня самого, то послѣ нѣкотораго облегченія моихъ страданій въ послѣдніе два дня, нынче утромъ опять былъ припадокъ, о которомъ я скажу лишь одно, что онъ побудилъ меня возвратиться къ опіуму. Закрывъ эту тетрадь, я приму полную свою дозу -- пятьсотъ капель.
   Іюня 22-го. Сегодня надежда намъ улыбается. Нервное страданіе мистера Блека значительно легче. Онъ немного уснулъ въ прошлую ночь. Я, благодаря опіуму, спалъ эту ночь какъ убитый. Нельзя даже сказать, что я проснулся поутру; вѣрнѣе, что я ожилъ.
   Мы поѣхали въ домъ посмотрѣть, не окончена ли обстановка. Ее завершаютъ завтра, въ субботу. Какъ предсказывалъ мистеръ Блекъ, Бетереджъ уже не возбуждалъ дальнѣйшихъ препятствій. Съ начала и до конца онъ былъ зловѣще вѣжливъ и зловѣще молчаливъ.
   Теперь мое медицинское предпріятіе (какъ его называетъ Бетереджъ) неизбѣжно должно быть отложено до понедѣльника. Завтра вечеромъ рабочіе опозднятся въ домѣ. На слѣдующій день обычная тираннія воскресенья,-- одного изъ учрежденій этой свободной страны,-- такъ распредѣляетъ поѣзды, что нѣтъ возможности приглашать кого-нибудь пріѣхать къ вамъ изъ Лондона. До понедѣльника остается только тщательно слѣдить за мистеромъ Блекомъ и, по возможности, поддерживать его въ-томъ-же положеніи, въ которомъ я нашелъ его сегодня. Между тѣмъ я убѣдилъ его написать къ мистеру Броффу и попросить его присутствія въ числѣ свидѣтелей. Я въ особенности выбралъ адвоката, потому что онъ сильно предубѣжденъ противъ насъ. Если мы убѣдимъ его, то побѣда наша -- безспорна.
   Мистеръ Блекъ писалъ также къ приставу Коффу, а я послалъ строчки двѣ миссъ Вериндеръ. Ихъ да старика Бетереджа (который не шутя играетъ важную роль въ семействѣ) довольно будетъ въ свидѣтели,-- не считая миссъ Мерридью, если она упорно пожелаетъ принести себя въ жертву мнѣнію свѣта.
   Іюня 23-го. Послѣдствія опіума опять сказались во мнѣ прошлою ночью. Нужды нѣтъ; надо продолжать его до понедѣльника включительно.
   Мистеру Блеку сегодня опять нездороватся. Онъ признался, что нынче въ два часа пополуночи открылъ было ящикъ, въ которомъ спрятаны его сигары, а ему стоило величайшихъ усилій снова запереть ихъ. Вслѣдъ за тѣмъ онъ на всякій случай выбросилъ ключъ за окно. Слуга принесъ его сегодня поутру, найдя на двѣ пустаго колодца,-- такова судьба! Я завладѣлъ ключомъ до вторника.
   Іюня 24-го. Мы съ мистеромъ Блекомъ долго катались въ коляскѣ. Оба мы наслаждались благодатнымъ вѣяніемъ теплаго лѣтняго воздуха. Я обѣдалъ съ нимъ въ гостиницѣ. Къ величайшему облегченію моему, ибо поутру я нашелъ его не въ мѣру истомленнымъ и раздраженнымъ, онъ послѣ обѣда крѣпко уснулъ на диванѣ часика два. Теперь, хотя бы онъ и дурно провелъ эту ночь, я не боюсь послѣдствій.
   Іюня 25-го. Понедѣльникъ. Сегодня опытъ! Теперь пять часовъ пополудни. Мы только что прибыли въ домъ.
   Первый и главнѣйшій вопросъ: каково состояніе здоровья мистера Блека.
   Насколько я могу судить, есть надежда, что онъ (по крайней мѣрѣ физически) будетъ столь же воспріимчивъ къ дѣйствію опіума сегодня, какъ и въ прошломъ году. Нынче съ самаго полудня нервы его такъ чувствительны, что имъ недалеко до полнаго раздраженія. Цвѣтъ лица его то и дѣло мѣняется; рука не совсѣмъ тверда; самъ онъ вздрагиваетъ при малѣйшемъ шумѣ и внезапномъ появленіи новыхъ лицъ или предметовъ.
   Это все результатъ безсонницы, которая, въ свою очередь, зависитъ отъ привычки курить, внезапно прерванной въ то время, какъ она доведена была до крайности. Прошлогоднія причины вступаютъ въ дѣйствіе и, кажется, производятъ тѣ же самыя послѣдствія. Поддержится ли эта параллель во время послѣдняго опыта? Нынѣшняя ночь рѣшитъ это на дѣлѣ.
   Пока я пишу эти строка, мистеръ Блекъ забавляется въ залѣ на билліардѣ, упражняясь въ различныхъ ударахъ, какъ онъ имѣлъ обыкновеніе упражняться, гостя здѣсь въ іюнѣ прошлаго года; я захватилъ съ собой дневникъ, частію для того чтобы наполнить праздное время,-- котораго у меня, вѣроятно, вдоволь будетъ отнынѣ и до завтрашняго утра,-- частію въ надеждѣ на возможность такого случая, который нелишне будетъ тутъ же и записать.
   Не пропустилъ я чего-нибудь о сю пору? Просмотрѣвши вчерашнія замѣтки, я вижу, что забылъ внести въ дневникъ приходъ утренней почты. Исправимъ эту оплошность прежде чѣмъ закрыть тетрадь и пойдти къ мистеру Блеку.
   Итакъ я получилъ вчера нѣсколько строкъ отъ миссъ Вериндеръ. Она располагаетъ отправиться съ полуденнымъ поѣздомъ, какъ я совѣтовалъ. Миссъ Мерридью настояла на томъ, чтобы сопутствовать ей. Въ письмѣ есть намеки, что старушка, противъ обыкновенія, немножко не въ духѣ и требуетъ всевозможной снисходительности изъ уваженія къ ея лѣтамъ и привычкамъ. Я постараюсь, въ своихъ отношеніяхъ къ миссъ Мерридью, подражать умѣренности, которую Бетереджъ выказываетъ въ сношеніяхъ со мной. Сегодня онъ принялъ насъ, зловѣще облачась въ лучшую черную пару и высочайшій бѣлый галстухъ. Когда ему случается взглянуть въ мою сторону, онъ тотчасъ вспоминаетъ, что я съ дѣтства не перечитывалъ Робинзона и почтительно сожалѣетъ о мнѣ.
   Кромѣ того, вчера мистеръ Блекъ получалъ отвѣтъ адвоката. Мистеръ Броффъ принимаетъ приглашеніе, но съ оговоркой. Онъ считаетъ очевидно необходимымъ, чтобы какой нибудь джентльменъ, обладающій извѣстною долей здраваго смысла, сопровождалъ миссъ Вериндеръ на предстоящую сцену, которую онъ назвалъ бы выставкой. За неимѣніемъ лучшаго, этимъ спутникомъ будетъ самъ мистеръ Броффъ. Такимъ образомъ у бѣдной миссъ Вериндеръ теперь въ запасѣ двѣ "дуэньи". По крайней мѣрѣ утѣшительно думать, что мнѣніе свѣта навѣрно удовлетворится этимъ!
   О приставѣ Коффѣ ничего не слышно; безъ сомнѣнія, онъ все еще въ Ирландіи. Сегодня его нечего ждать.
   Бетереджъ пришелъ сказать, что меня ожидаетъ мистеръ Блекъ.
   Надо пока отложить перо.
   Семъ часовъ. Мы опять осмотрѣли всѣ комнаты, всѣ лѣстницы и весьма пріятно прогулялись въ кустарникахъ, любимомъ мѣстѣ прогулокъ мистера Блека въ то время, когда онъ гостилъ здѣсь въ послѣдній разъ. Такомъ образомъ я надѣюсь возможно живѣе воскресить въ умѣ его прежнія впечатлѣнія мѣстъ и окружающихъ предметовъ.
   Теперь мы собираемся обѣдать, въ тотъ самый часъ, когда прошлаго года давался обѣдъ въ день рожденія. Въ этомъ случаѣ у меня, разумѣется, часто медицинскія соображенія. Опіумъ долженъ захватить процессъ пищеваренія по возможности черезъ столько же часовъ, какъ и въ прошломъ году.
   Спустя приличное время послѣ обѣда, я намѣреваюсь, какъ можно безыскусственнѣе, навести разговоръ на алмазъ и заговоръ Индѣйцевъ насчетъ его похищенія. Занявъ умъ его этими темами, я исполню все, что отъ меня зависитъ, до тѣхъ поръ пока настанетъ время дать ему вторичный пріемъ.
   Половина девятаго. Я только теперь нашелъ возможность сдѣлать самое главное: отыскать въ семейной аптечкѣ опіумъ, который употреблялъ мистеръ Канди въ прошломъ году.
   Десять минутъ тому назадъ я поймалъ Бетереджа въ мигъ досуга и сказалъ ему что мнѣ надо. Не возразивъ ни слова, даже не хватаясь за бумажникъ, онъ повелъ меня (уступая дорогу на каждомъ шагу) въ кладовую, гдѣ хранилась аптечка.
   Я нашелъ бутылку, тщательно закупоренную стеклянною пробкой, обтянутою сверху кожей. Содержимый въ ней препаратъ опіума, какъ я предугадывалъ, оказался простымъ настоемъ. Видя что бутылка полна, я рѣшался употребитъ этотъ опіумъ, предпочтя его двумъ препаратамъ, которыми запасся на всякій случай.
   Меня нѣсколько затруднялъ вопросъ о количествѣ, которое надлежало дать. Я подумалъ и рѣшался увеличить пріемъ.
   Изъ моихъ замѣтокъ видно, что мистеръ Канди давалъ только двадцать пять капель. Этого пріема было бы слишкомъ мало для произведенія тогдашнихъ послѣдствій, даже при всей воспріимчивости мистера Блека. Я считаю въ высшей степени вѣроятнымъ, что мистеръ Канди далъ гораздо болѣе нежели думалъ,-- такъ какъ я знаю, что онъ весьма любитъ попировать и отмѣривалъ опіумъ послѣ обѣда. Во всякомъ случаѣ, я рискну увеличить пріемъ капель до сорока. На этотъ разъ мистеръ Блекъ заранѣе знаетъ что онъ будетъ принимать опіумъ,-- а кто, по физіологіи, равняется нѣкоторой (безсознательной) способности противостоять его дѣйствію. Если я не ошибаюсь, то теперь требуется гораздо большее количество для произведенія тѣхъ послѣдствій, которыя въ прошломъ году была достигнуты меньшимъ количествомъ.
   Десять часовъ. Свидѣтели или гости (какъ ихъ назвать?) прибыли сюда часъ тому назадъ.
   Около девяти часовъ я заставилъ мистера Блека пойдти со мной въ его спальню, подъ тѣмъ предлогомъ, чтобъ онъ осмотрѣлъ ее въ послѣдній разъ и увѣрился, не забыто ли чего-нибудь въ обстановкѣ комнаты. Я еще прежде условился съ Бетереджемъ, чтобы рядомъ съ комнатой мистера Блека помѣстить мистера Броффа и дать мнѣ знать о пріѣздѣ адвоката,-- постучавъ въ дверь. Минутъ пять спустя послѣ того какъ зальные часы пробили девять, я услыхалъ стукъ, и тотчасъ же выйдя въ корридоръ, встрѣтилъ мистера Броффа.
   Моя наружность (по обыкновенію) оказалась не въ мою пользу. Недовѣріе ко мнѣ явно проглядывало въ глазахъ мистера Броффа. Давно привыкнувъ къ производимому мной впечатлѣнію на незнакомыхъ, я ни минуты не задумался сказать ему то что хотѣлъ, прежде чѣмъ онъ войдетъ въ комнату мистера Блека.
   -- Я полагаю, что вы пріѣхали сюда вмѣстѣ съ миссъ Мерридью и миссъ Вериндеръ? спросилъ я.
   -- Да, отвѣтилъ мистеръ Броффъ какъ нельзя суше.
   -- Миссъ Вериндеръ, вѣроятно, сообщала вамъ о моемъ желаніи, чтобы присутствіе ея здѣсь (а также, а миссъ Мерридью, разумѣется) было сохранено втайнѣ отъ мистера Блека, пока мой опытъ не кончится?
   -- Знаю, что надо держать языкъ на привязи, сэръ! нетерпѣливо проговорилъ мистеръ Броффъ.-- Не имѣя обыкновенія разбалтывать людскія глупости, я тѣмъ охотнѣе зажму ротъ въ этомъ случаѣ. Довольны ли вы?
   Я поклонился, и предоставилъ Бетереджу проводить его въ назначенную ему комнату.
   Послѣ этого надо было представиться двумъ дамамъ. Я спустился по лѣстницѣ,-- сознаюсь, не безъ нервнаго волненія,-- направляясь въ гостиную миссъ Вериндеръ.
   Въ корридорѣ перваго этажа меня встрѣтила жена садовника (которой было поручено прислуживать дамамъ). Добрая женщина относится ко мнѣ съ чрезвычайною вѣжливостью, явно происходящею отъ подавленнаго ужаса. Она таращитъ глаза, дрожитъ и присѣдаетъ, какъ только я заговорю съ ней. На вопросъ мой о миссъ Вериндеръ, она вытаращила глаза, задрожала и, безъ сомнѣнія, присѣла бы, еслибы сама миссъ Вериндеръ не прервала этой церемоніи, внезапно отворивъ дверь гостиной.
   -- Это мистеръ Дженнингсъ? спросила она.
   Не успѣлъ я отвѣтить, какъ она уже торопливо вышла ко мнѣ въ корридоръ. Мы встрѣтились при свѣтѣ стѣнной дампы. Съ перваго взгляда на меня, миссъ Вериндеръ остановилась въ нерѣшительности; но тотчасъ пришла въ себя, вспыхнула на мигъ и затѣмъ съ очаровательною смѣлостью протянула мнѣ руку.
   -- Я не могу обращаться съ вами какъ съ незнакомымъ мистеръ Дженнингсъ, сказала она:-- о, еслибы вы знали, какъ осчастливили меня ваши письма!
   Она поглядѣла на мое невзрачное, морщинистое лицо съ выраженіемъ благодарности, до того новой для меня со стороны моихъ ближнихъ, что я не нашелся какъ ей отвѣтить. Я вовсе не былъ приготовленъ къ ея любезности и красотѣ. Горе многихъ лѣтъ, благодаря Бога, не ожесточало моего сердца. Я былъ неловокъ и застѣнчивъ при ней, какъ мальчишка.
   -- Гдѣ онъ теперь? спросила она, уступая преобладающему въ ней интересу,-- интересу относительно мистера Блека:-- Что онъ дѣлаетъ? Говорилъ онъ обо мнѣ? Въ хорошемъ расположеніи духа? Какъ ему показался домъ послѣ всего случившагося прошлаго года? Когда вы хотите давать ему опіумъ? Можно мнѣ посмотрѣть, какъ вы станете наливать? Я такъ интересуюсь; я въ такомъ волненіи -- мнѣ надо сказать вамъ тысячу разныхъ разностей, и все это разомъ вертится у меня въ головѣ, такъ что я, и не знаю съ чего начать. Васъ удивляетъ, что я такъ интересуюсь этимъ?
   -- Нѣтъ, сказалъ я:-- я осмѣливаюсь думать, что вполнѣ понимаю васъ.
   Она была выше жалкаго притворства въ смущеніи. Она отвѣтила мнѣ какъ бы отцу или брату.
   -- Вы какъ рукой сняли съ меня невыразимое горе; вы мнѣ жизнь возвратили. Буду ли я такъ неблагодарна, чтобы скрывать что-нибудь отъ васъ? Я люблю его, просто проговорила она:-- я любила его съ начала и до конца, даже въ то время, когда была такъ несправедлива къ нему въ помыслахъ, такъ безпощадно жестоки на словахъ. Найдется ли мнѣ извиненіе? Надѣюсь, найдется и, кажется, одно только и есть. Завтра, когда онъ узнаетъ что я здѣсь, какъ вы думаете....?
   Она снова замолчала и жадно глядѣла на меня.
   -- Завтра, сказалъ я:-- мнѣ кажется, вамъ стоить только сказать ему то, что вы мнѣ сейчасъ сказали.
   Лицо ея просіяло; она подвинулась ко мнѣ; рука ея нервно перебирала цвѣтокъ, сорванный мной въ саду и заложенный въ петличку сюртука.
   -- Вы часто видали его въ послѣднее время, сказала она,-- скажите по сущей правдѣ, точно ли вы въ этомъ увѣрены?
   -- По сущей правдѣ, отвѣчалъ я:-- я совершенно увѣренъ въ томъ, что произойдетъ завтра. Желалъ бы я такой увѣренности въ томъ, что произойдеть нынче.
   На этихъ словахъ разговоръ нашъ былъ прерванъ появленіемъ Бетереджа съ чайнымъ приборомъ на подносѣ. Мы пошли за нимъ въ гостиную. Маленькая старушка, очень мило одѣтая, сидѣвшая въ уголкѣ и углубившаяся въ вышиванье какого-то пестраго узора, уронила работу на колѣна, слабо вскрикнувъ при первомъ взглядѣ на мою цыганскую наружность и пѣгіе волосы.
   -- Миссъ Мерридью,-- сказала миссъ Вериндеръ:-- вотъ мистеръ Дженнингсъ.
   -- Прошу мистера Дженнпигса извинить меня, сказала старушка, говоря со мной, а глядя на миссъ Вериндеръ:-- поѣздки по желѣзной дорогѣ всегда разстраиваютъ мои нервы. Я стараюсь успокоиться, занимаясь всегдашнею работой. Но, можетъ-быть, мое вышиванье неумѣстно при такомъ необыкновенномъ случаѣ. Если оно несогласно съ медицинскими воззрѣніями мистера Дженнингса, я, разумѣется, съ удовольствіемъ отложу его.
   Я поспѣшилъ разрѣшать присутствіе вышиванья, точь-въ-точь какъ разрѣшилъ отсутствіе впрахъ разлетѣвшагося ястреба и Купидонова крыла. Миссъ Мерридью попробовала, изъ благодарности, взглянуть на мои волосы. Нѣтъ! Этому не суждено было свершиться. Миссъ Мерридью опять перевела взглядъ на миссъ Вериндеръ.
   -- Если мистеръ Дженнигсъ позволитъ мнѣ, продолжила старушка: -- я попрошу у него одной милости. Мистеръ Дженингсъ собирается производить сегодня научный опытъ. Когда я была въ школѣ маленькою дѣвочкой, то постоянно присутствовала при научныхъ опытахъ. Они всѣ безъ изъятія оканчивались взрывомъ. Если мистеръ Дженнингсъ будетъ такъ добръ, я желала бы, чтобы меня предупредили на этотъ разъ, когда произойдетъ взрывъ. Я намѣрена, если можно, до тѣхъ поръ не ложиться въ постель, пока не переживу его.
   Я попробовалъ было увѣрить миссъ Мерридью, что на этотъ разъ въ мою программу вовсе не входитъ взрыва.
   -- Нѣтъ, оказала старушка:-- я весьма благодарна мистеру Дженнингсу, я знаю, что онъ для моей же пользы меня обманываетъ. Но, по-моему, лучше вести дѣло на чистоту. Я совершенно мирюсь со взрывомъ, только хочу, если можно, до тѣхъ поръ не ложиться въ постель, пока не переживу его.
   При этихъ словахъ дверь отворилась, и миссъ Мерридью опять слабо вскрикнула. Что это -- явленіе взрыва? Нѣтъ: пока только явленіе Бетереджа.
   -- Извините, мистеръ Дженнингсъ, оказалъ Бетереджъ съ самою изысканною таинственностью:-- мистеръ Франклинъ освѣдомляется о васъ. Вы приказали мнѣ обманывать его насчетъ присутствія моей молодой госпожи въ этомъ домѣ, я, и сказалъ ему, что не знаю. Не угодно ли вамъ замѣтить, что это ложь. Такъ какъ я уже стою одною ногой въ могилѣ, сэръ, то чѣмъ меньше вы потребуете отъ меня лжи, тѣмъ болѣе я вамъ буду признателенъ, когда пробьетъ мой часъ, а совѣсть заговоритъ во мнѣ.
   На минуты нельзя было терять на-чисто философскій вопросъ о Бетереджевой совѣсти. Мистеръ Блекъ, отыскивая меня, могъ явиться сюда, если я тотчасъ же не приду въ его комнату. Миссъ Вериндеръ послѣдовала за мной въ корридоръ.
   -- Они, кажется, въ заговорѣ не давать вамъ покою, сказала она:-- что бы это значило?
   -- Единственно протестъ общества, миссъ Вериндеръ, въ самыхъ маленькихъ размѣрахъ, противъ всякой новизны.
   -- Что намъ дѣлать съ миссъ Мерридью?
   -- Скажите ей, что взрывъ послѣдуетъ завтра въ девять часовъ утра.
   -- Чтобъ она улеглась?
   -- Да,-- чтобъ она улеглась.
   Миссъ Вериндеръ вернулась въ гостиную, а я пошелъ наверхъ къ мистеру Блеку.
   Къ удивленію моему, я засталъ его одного, тревожно расхаживающаго по комнатѣ и нѣсколько раздраженнаго тѣмъ, что его всѣ оставили.
   -- Гдѣ же мистеръ Броффъ? спросилъ я.
   Онъ указалъ на запертую дверь между двумя комнатами. Мистеръ Броффъ заходилъ къ нему на минутку; попробовалъ было возобновить свой протестъ противъ нашего предпріятія; но ему снова не удалось произвести на малѣйшаго впечатлѣнія на мистера Блека. Послѣ этого законникъ нашелъ себѣ прибѣжище въ черномъ кожаномъ портфелѣ, который только что не ломился отъ набитыхъ въ него дѣловыхъ бумагъ. "Серіозныя житейскія заботы, съ прискорбіемъ соглашался онъ,-- весьма не умѣстны въ подобномъ случаѣ; но тѣмъ не менѣе серіозныя житейскія заботы должны идти своимъ чередомъ. Быть можетъ, мистеръ Блекъ любезно проститъ старосвѣтскимъ привычкамъ занятаго человѣка. Время -- деньги.... А что касается мистера Дженнингса, то онъ положительно можетъ разчитывать на появленіе мистера Броффа, когда его вызовутъ." Съ этимъ извиненіемъ адвокатъ вернулся въ свою комнату и упрямо погрузился въ свой черный портфель.
   Я подумалъ о миссъ Мерридью съ ея вышиваньемъ и о Бетереджѣ съ его совѣстью. Удивительно тождество солидныхъ сторонъ англійскаго характера, точно такъ же, какъ удивительно тождество солидныхъ выраженій въ англійскихъ лицахъ.
   -- Когда же вы думаете дать мнѣ опіуму? нетерпѣливо спросилъ мистеръ Блекъ.
   -- Надо еще немножко подождать, сказалъ я;-- я посижу съ вами, пока настанетъ время.
   Не было еще и десяти часовъ. А разспросы, которые я въ разное время предлагалъ Бетереджу и мистеру Блеку привели меня къ заключенію, что мистеръ Канди никакъ не могъ дать мистеру Блеку опіумъ ранѣе одиннадцати. Поэтому я рѣшился не испытывать вторичнаго пріема до этого времени.
   Мы немного поговорили; но оба мы была слишкомъ озабочены предстоящимъ испытаніемъ. Разговоръ не клеился, потомъ и вовсе заглохъ. Мистеръ Блекъ разсѣянно перелистывалъ книги на столѣ. Я имѣлъ предосторожность просмотрѣть ихъ еще въ первый приходъ нашъ. То были: Стражъ, Собсѣдникъ, Ричардсонова Памела, Маккензіевъ Чувствительный, Росціевъ Лоренцо де-Медичи и Робертсоновъ Карлъ V,-- все классическія сочиненія; всѣ они были (разумѣется) безконечно выше какихъ бы то на было произведеніи позднѣйшаго времени; и всѣ до единаго (на мой взглядъ) имѣли то великое достоинство, что никого не могли заинтересовать и никому не вскружили бы головы. Я предоставилъ мистера Блека успокоительному вліянію литературы и занялся внесеніемъ этихъ строкъ въ свой дневникъ.
   На моихъ часахъ скорехонько одиннадцать. Снова закрываю эти страницы.

* * *

   Два часа пополуночи. Опытъ произведенъ. Я сейчасъ разкажу, каковъ былъ его результатъ.
   Въ одиннадцать часовъ я позвонилъ Бетереджа и сказалъ мистеру Блеку, что онъ можетъ, наконецъ, ложиться въ постель.
   Я посмотрѣлъ въ окно какова ночь. Она была тиха, дождлива и весьма похожа въ этомъ отношеніи на ту, что наступила послѣ дня рожденія,-- 21-го іюня прошлаго года.
   Хотя я вовсе не вѣрю въ предзнаменованія, но все-таки меня ободряло отсутствіе въ атмосферѣ явленій, прямо вліяющихъ на нервы,-- какова буря или скопленіе электричества. Подошелъ Бетереджъ и таинственно сунулъ мнѣ въ руку небольшой клочокъ бумаги. На немъ было написано:
   
   "Миссъ Мерридью легла въ постель съ уговоромъ, чтобы взрывъ послѣдовалъ завтра въ девять часовъ утра, и чтобы я не ступала ни шагу изъ этого отдѣленія дома, пока она не придетъ сама и не выпуститъ меня. Ей и въ голову не приходитъ, чтобы моя гостиная была главнымъ мѣстомъ дѣйствія при произведеніи опыта,-- иначе она осталась бы въ ней на всю ночь! Я одна и въ большой тревогѣ. Пожалуста, позвольте мнѣ посмотрѣть, какъ вы будете отмѣривать опіумъ; мнѣ хотѣлось бы присутствовать при этомъ хотя въ незначащей роли зрительницы. Р. В."
   
   Я вышелъ изъ комнаты за Бетереджемъ и велѣлъ ему перевести аптечку въ гостиную миссъ Вериндеръ. Это приказаніе, повидимому, захватило его совершенно врасплохъ. Онъ, кажется, заподозрилъ меня въ какихъ-то тайныхъ медицинскихъ умыслахъ противъ миссъ Вериндеръ!
   -- Осмѣлюсь ли спросить, сказалъ онъ,-- что за дѣло моей молодой госпожѣ до аптечки?
   -- Оставайтесь въ гостиной и увидите.
   Бетереджъ, повидимому, усомнился въ собственной способности усмотрѣть за мной безъ посторонней помощи съ тѣхъ поръ, какъ въ число операцій вошла аптечка.
   -- Можетъ-быть, вы не желаете, сэръ, принять въ долю мистера Броффа? спросилъ онъ.
   -- Напротивъ! Я иду пригласить мистера Броффа слѣдовать за нами внизъ.
   Не говоря болѣе на слова, Бетереджъ ушелъ за аптечкой. Я вернулся въ комнату мистера Блека и постучавъ въ дверь, которая сообщала ее съ другою.
   Мистеръ Броффъ отворилъ ее, держа въ рукахъ свои бумаги,-- весь погруженный въ законъ и недоступный медицинѣ.
   -- Мнѣ весьма прискорбно безпокоить васъ, сказалъ я,-- но я собираюсь приготовлять опіумъ для мистера Блека и долженъ просить вашего присутствія, чтобы вы видѣли что я дѣлаю.
   -- Да? сказалъ мистеръ Броффъ, неохотно удѣляя мнѣ одну десятую своего вниманія, между тѣмъ какъ девять десятыхъ была пригвождены къ его бумагамъ,-- а еще что?
   -- Я долженъ побезпокоить васъ, чтобы вы вернулась со мной сюда и посмотрѣли, какъ я дамъ ему пріемъ.
   -- А еще что?
   -- Еще одно только. Я долженъ подвергнуть васъ неудобству остаться въ комнатѣ мистера Блека и ожидать послѣдствій.
   -- Ахъ, очень хорошо! сказалъ мистеръ Броффъ:-- что моя комната, что мистера Блека,-- мнѣ все равно; я вездѣ могу заняться своими бумагами, если только вы не противъ того, чтобъ я внесъ вотъ это количество здраваго смысла въ ваши дѣйствія, мистеръ Дженнингсъ?
   Не успѣлъ я отвѣтить, какъ мистеръ Блекъ обратился къ адвокату, лежа въ постели.
   -- Неужто вы въ правду хотите сказать, что насколько не заинтересованы въ нашихъ дѣйствіяхъ? спросилъ онъ.-- Мистеръ Броффъ, у васъ просто коровье воображеніе!
   -- Корова полезное животное, мистеръ Блекъ, сказалъ адвокатъ. Съ этими словами онъ пошелъ за мной, все еще не разставаясь съ своими бумагами.
   Когда мы вошли въ гостиную, миссъ Вериндеръ, блѣдная, и взволнованная, тревожно ходила изъ угла въ уголъ. Бетереджъ стоялъ на караулѣ у аптечки, возлѣ угольнаго столика. Мистеръ Броффъ сѣлъ въ первое попавшееся кресло и (соревнуя въ полезности коровѣ) тотчасъ погрузился въ свои бумаги. Миссъ Вериндеръ отвела меня къ сторонкѣ и мигомъ обратилась къ единственному, всепоглощающему интересу ея,-- насчетъ мистера Блека.
   -- Каковъ онъ теперь? спросила она: -- что его нервы? Не выходитъ ли онъ изъ терпѣнія? Какъ вы думаете, удастся это? Вы увѣрены, что это безвредно?
   -- Совершенно увѣренъ. Пожалуйте сюда, посмотрите какъ я отмѣряю.
   -- Минуточку! теперь слишкомъ одиннадцать часовъ. Долго ли придется ждать какихъ-нибудь послѣдствій?
   -- Трудно сказать. Пожалуй, часъ.
   -- Я думаю въ комнатѣ должны быть потемки, какъ прошлаго года?
   -- Конечно.
   -- Я подожду въ своей спальнѣ,-- точь-въ-точь какъ тогда. Дверь я крошечку притворю. Въ прошломъ году она была крошечку отворена. Я стану смотрѣть на дверь гостиной; какъ только она двинется, я задую свѣчу. Все это было такъ въ день моего рожденія. Такъ вѣдь оно и теперь должно быть, не правда ли?
   -- Увѣрены ли вы, что можете владѣть собой, миссъ Вериндеръ?
   -- Въ его интересахъ я все могу! страстно воскликнула она. Съ одного взгляда въ ея лицо, я убѣдился, что ей можно вѣрить, и снова обратился къ мистеру Броффу:
   -- Я долженъ просить васъ, чтобы вы отложили на минуту свои занятія, сказалъ я.
   -- О, извольте!
   Онъ вскочилъ съ мѣста, вздрогнувъ, какъ будто я помѣшалъ ему на самомъ интересномъ мѣстѣ, и послѣдовалъ за мной къ аптечкѣ. Тутъ, лишенный этого несравненнаго интереса, сопряженнаго съ отправленіемъ его должности, онъ взглянулъ на Бетереджа и устало зѣвнулъ.
   Миссъ Вериндеръ подошла ко мнѣ со стекляннымъ кувшиномъ холодной воды, который взяли со стола.
   -- Позвольте мнѣ влить воду, шепнула она; -- я должна раздѣлать вашъ трудъ!
   Я отмѣрилъ сорокъ капель изъ бутылки и вылилъ опіумъ въ лѣкарственную рюмку. "Наполните ее до трехъ четвертей", сказалъ я, подавая рюмку миссъ Вериндеръ. Потомъ приказалъ Бетереджу запереть аптечку, сообщивъ ему, что ея больше не надо. Въ лицѣ стараго слуги проступило невыразимое облегченіе. Онъ явно подозрѣвалъ меня въ медицинскихъ умыслахъ противъ молодой госпожа!
   Поддавая воду по моему указанію, миссъ Вериндеръ воспользовалась минутой, пока Бетереджъ запиралъ аптечку, а мистеръ Броффъ снова взялся за бумаги,-- и украдкой поцѣловала край лѣкарственной рюмки.
   -- Когда станете подавать ему, шепнула очаровательница,-- подайте ему съ этой стороны!
   Я вынулъ изъ кармана кусокъ хрусталю, который долженъ былъ изображать алмазъ, и вручилъ ей.
   -- Вотъ вамъ еще доля въ этомъ дѣлѣ, оказалъ я:-- положите его туда, куда клали въ прошломъ году Лунный камень.
   Она привела насъ къ индѣйскому коммоду и положила поддѣльный алмазъ въ тотъ ящикъ, гдѣ въ день рожденія лежалъ настоящій. Мистеръ Броффъ присутствовалъ при этомъ, протестуя, какъ и при всемъ прочемъ. Но Бетереджъ (къ немалой забавѣ моей) оказался не въ силахъ противодѣйствовать способностью самообладанія драматическому интересу, который начиналъ принимать нашъ опытъ. Когда онъ свѣтилъ вамъ, рука его задрожала, и онъ тревожно прошепталъ: "тотъ ли это ящикъ-то, миссъ?"
   Я пошелъ впередъ, неся разбавленный опіумъ, и пріостановился въ дверяхъ, чтобы сказать послѣднее слово миссъ Вериндеръ.
   -- Тушите свѣчи, не мѣшкая, проговорилъ я.
   -- Потушу сейчасъ же, отвѣтила она,-- и стану ждать въ своей спальнѣ съ одною свѣчой.
   Она затворила за нами дверь гостиной. Я же, въ сопровожденіи мистера Броффа и Бетереджа, вернулся въ комнату мистера Блека. Онъ безпокойно ворочался въ постели съ боку на бокъ и раздражительно спрашивалъ, дадутъ ли ему сегодня опіуму. Въ присутствіи двухъ свидѣтелей я далъ ему пріемъ, взбилъ подушки и сказалъ, чтобъ онъ снова легъ и терпѣливо ожидалъ послѣдствій. Кровать его, снабженная легкими ситцевыми занавѣсками, стояла изголовьемъ къ стѣнѣ, оставляя большіе свободные проходы по обоимъ бокамъ. Съ одной стороны я совершенно задернулъ занавѣски, и такимъ образомъ скрывъ отъ него часть комнаты, помѣстилъ въ ней мистера Броффа и Бетереджа, чтобъ они могла видѣть результатъ. Въ ногахъ у постели я задернулъ занавѣски вполовину и поставилъ свой стулъ въ нѣкоторомъ отдаленіи, такъ чтобы можно было показываться ему или не показываться, говорить съ нимъ или не говорить, смотря по обстоятельствамъ. Зная уже, по разказамъ, что во время сна у него въ комнатѣ всегда горитъ свѣча, я поставилъ одну изъ двухъ свѣчей на маленькомъ столикѣ у изголовья постели, такъ чтобы свѣтъ ея не рѣзалъ ему глаза. Другую же свѣчу я отдалъ мистеру Броффу; свѣтъ съ той стороны умѣрялся ситцевыми занавѣсками. Окно было открыто вверху, для освѣженія комнаты. Тихо кропилъ дождь, и въ домѣ все было тихо. Когда я кончилъ эти приготовленія и занялъ свое мѣсто у постели, по моимъ часамъ было двадцать минутъ двѣнадцатаго.
   Мистеръ Броффъ принялся за свои бумаги съ видомъ всегдашняго, глубокаго интереса. Но теперь, глядя въ его сторону, я замѣчалъ по нѣкоторымъ признакамъ, что законъ уже начиналъ терять свою власть надъ нимъ. Предстоящій интересъ положенія, въ которомъ мы находились, мало-по-малу оказывалъ свое вліяніе даже на его бѣдный воображеніемъ складъ ума. Что касается Бетереджа, то его твердость правилъ и достоинство поведенія стали пустыми словами. Онъ забылъ, что я выкидываю колдовскую штуку надъ мистеромъ Блекомъ; забылъ, что я перевернулъ весь домъ вверхъ дномъ; забылъ, что я съ дѣтства не перечитывалъ Робинзона Крузо.
   -- Ради Господа Бога, сэръ, шепнулъ онъ мнѣ:-- скажите, когда же это начнется.
   -- Не раньше полуночи, шепнулъ я въ отвѣтъ:-- молчите и сидите смирно.
   Бетереджъ снизошелъ въ самую глубь фамиліарности со мной, даже не стараясь оградитъ себя. Онъ отвѣтилъ мнѣ просто кивкомъ! Затѣмъ, взглянувъ на мистера Блека, я нашелъ его въ прежнемъ безпокойномъ состояніи; онъ съ досадой спрашивалъ, почему опіумъ не начинаетъ дѣйствовать на него. Безполезно было говорить ему, въ теперешнемъ расположеніи его духа, что чѣмъ болѣе будетъ онъ досадовать и волноваться, тѣмъ болѣе оторочитъ ожидаемый результатъ. Гораздо умнѣе было бы выгнать изъ его головы мысль объ опіумѣ, незамѣтно занявъ его какимъ-нибудь инымъ предметомъ.
   Съ этою цѣлью, я сталъ вызывать его на разговоръ, стараясь съ своей стороны направить его такъ, чтобы снова вернуться къ предмету, занимавшему насъ въ началѣ вечера, то-есть къ алмазу. Я старался возвратиться къ той части исторіи Луннаго камня, что касалась перевоза его изъ Лондона въ Йоркширъ, опасности, которой подвергался мистеръ Блекъ, взявъ его изъ фризингальскаго банка, и неожиданнаго появленія индѣйцевъ возлѣ дома вечеромъ въ день рожденія. Упоминая объ этихъ событіяхъ, я умышленно притворялся, будто не понялъ многаго изъ того, что разсказывалъ мнѣ мистеръ Блекъ за нѣсколько часовъ предъ тѣмъ. Такимъ образомъ я заставилъ его разговориться о томъ предметѣ, которымъ существенно необходимо было наполнить умъ его, не давая ему подозрѣвать, что я съ намѣреніемъ заставляю его разговориться. Мало-по-малу онъ такъ заинтересовался поправкой моихъ упущеній, что пересталъ ворочаться въ постели. Мысли его совершенно удалились отъ вопроса объ опіумѣ въ тотъ важнѣйшій мигъ, когда я прочелъ у него въ глазахъ, что опіумъ начинаетъ овладѣвать имъ.
   Я поглядѣлъ на часы. Было безъ пяти минутъ двѣнадцать, когда показалась первые признаки дѣйствія опіума.
   Въ это время неопытный глазъ еще не примѣтилъ бы въ немъ никакой перемѣны. Но по мѣрѣ того какъ минуты новаго дня шли одна за другой, все яснѣе обозначалось вкрадчиво-быстрое развитіе этого вліянія. Дивное опьяненіе опіумомъ засверкало въ глазахъ его; легкая испарина росой залоснилась на лицѣ его. Минутъ пять спустя, разговоръ, который онъ все еще велъ со мной, сталъ безсвязенъ. Онъ крѣпко держался алмаза, но уже не доканчивалъ своихъ фразъ. Еще немного, и фразы перешли въ отрывочныя слова. Затѣмъ наступила минута молчанія; потомъ онъ сѣлъ въ постели, и все еще занятый алмазомъ, снова заговорилъ, но уже не со мной, а про себя. Изъ этой перемѣны я увидѣлъ, что настала первая фаза опыта. Возбудительное вліяніе опіума овладѣло имъ.
   Въ то время было двадцать три минуты перваго. Самое большее чрезъ полчаса долженъ былъ рѣшаться вопросъ: встанетъ ли онъ съ постели и выйдетъ ли изъ комнаты, или нѣтъ.
   Увлеченный наблюденіями за нимъ, видя съ невыразимымъ торжествомъ, что первое послѣдствіе опыта проявляется точно такъ и почти въ то самое время какъ я предсказывалъ,-- я совершенно забылъ о двухъ товарищахъ, бодрствовавшихъ со мной въ эту ночь. Теперь же, оглянувшись на нихъ, я увидалъ, что законъ (представляемый бумагами мистера Броффа) въ небреженіи валялся на полу. Самъ же мистеръ Броффъ жадно смотрѣлъ въ отверстіе, оставленное немъ неплотно задернутыхъ занавѣсокъ постели. А Бетереджъ, забывая всякое уваженіе къ общественному неравенству, заглядывалъ чрезъ плечо мистера Броффа.
   Видя что я гляжу на нихъ, она оба отскочили, какъ школьники, пойманные учителемъ въ шалости. Я сдѣлалъ имъ знакъ потихоньку снять сапоги, какъ я свои. Еслибы мистеръ Блекъ подалъ намъ случай слѣдить за намъ, надо было идти безо всякаго шума.
   Прошло десять минутъ,-- и ничего еще не было. Потомъ онъ внезапно сбросилъ съ себя одѣяло. Спустилъ одну ногу съ кровати. Помедлилъ.
   -- Лучше бы мнѣ вовсе не брать его изъ банка, тихо проговорилъ онъ:-- въ банкѣ онъ былъ сохраннѣе.
   Сердце во мнѣ часто затрепетало; височныя артеріи бѣшено забились. Сомнѣніе относительно цѣлости алмаза опять преобладало въ мозгу его! На этой шпилькѣ вертѣлся весь успѣхъ опыта. Нервы мои не вынесли внезапно улыбнувшейся надежды. Я долженъ былъ отвернуться отъ него,-- иначе потерялъ бы самообладаніе.
   Наступилъ снова мигъ тишины.
   Когда я укрѣпился настолько, чтобъ опять взглянуть на него, онъ уже всталъ съ постели и держался на ногахъ возлѣ нея. Зрачка его сузились; глаза искрились отблесками свѣчи, когда онъ медленно поворачивалъ голову по сторонамъ. Онъ видимо думалъ о чемъ-то, недоумѣвалъ и снова заговорилъ.
   -- Почемъ знать? сказалъ онъ:-- Индѣйцы могли спрятаться въ домѣ!
   Онъ замолчалъ и медленно прошелъ на тотъ конецъ комнаты. Оборотился, состоялъ,-- и вернулся къ постели.
   -- Даже не запертъ, продолжалъ онъ,-- тамъ въ ящикѣ ея комода. А ящикъ-то не запирается.
   Онъ сѣдъ на край постели.
   -- Всякій можетъ взять, проговорилъ онъ.
   Онъ снова тревожно всталъ и повторилъ свои первыя слова.
   -- Почемъ знать? Индѣйцы могли спрятаться въ домѣ.
   И снова медлилъ. Я скрылся за половинку занавѣсокъ у постели. Онъ осматривалъ комнату, странно сверкая глазами. То былъ мигъ невыразимаго ожиданія. Насталъ какой-то перерывъ. Прекращалось ли это дѣйствіе опіума? или дѣятельность мозга? Кто могъ сказать? Все зависѣло теперь отъ того, что онъ сдѣлаетъ вслѣдъ за этимъ.
   Онъ опять улегся въ постель!
   Ужасное сомнѣніе мелькнуло у меня въ головѣ. Возможно ли, чтобъ усыпительное вліяніе опіума дало уже себя почувствовать? До сихъ поръ этого не встрѣчалось въ моей практикѣ. Но къ чему служитъ практика, когда дѣло идетъ объ опіумѣ? По всему вѣроятію, не найдется и двухъ людей, на которыхъ бы это питье дѣйствовало совершенно одинаковымъ образомъ. Не было ли въ его организмѣ какой-нибудь особенности, на которой это вліяніе отразилось еще неизвѣстнымъ путемъ? Неужели намъ предстояла неудача на самой границѣ успѣха?
   Нѣтъ! Онъ снова порывисто поднялся.
   -- Куда же къ чорту заснуть, когда это нейдетъ изъ головы, проговорилъ онъ.
   Онъ посмотрѣлъ на свѣчу, горѣвшую на столѣ у изголовья постели. Минуту спустя, онъ держалъ свѣчу въ рукѣ. Я задулъ другую свѣчу, горѣвшую позади задернутыхъ занавѣсокъ. Я отошелъ съ мистеромъ Броффомъ и Бетереджемъ въ самый уголъ за кроватью и подалъ имъ знакъ притаиться такъ, будто самая жизнь ихъ отъ этого зависѣла. Мы ждали,-- ничего не видя, и не слыша. Мы ждали, спрятавшись отъ него за занавѣсками.
   Свѣча, которую онъ держалъ по ту сторону отъ насъ вдругъ задвигалась. Мигъ спустя, онъ быстро и беззвучно прошелъ мимо насъ со свѣчой въ рукѣ. Онъ отворилъ дверь спальни и вышелъ. Мы пошли за нимъ по корридору, внизъ по лѣстницѣ и вдоль втораго корридора. Онъ ни разу не оглянулся, на разу не пріостанавливался.
   Онъ отворилъ дверь гостиной и вошелъ, оставивъ ее настежь. Дверь эта была навѣшена (подобно всѣмъ прочимъ въ домѣ) на большихъ, старинныхъ петляхъ. Когда она отворилась, между половинкой и притолкой образовалась щель. Я сдѣлалъ знакъ моимъ спутникамъ, чтобъ они смотрѣли въ нее, не показываясь. Самъ я сталъ тоже по ею сторону двери, но съ другаго бока. Влѣвѣ отъ меня была ниша въ стѣнѣ, въ которую я мигомъ бы спрятался, еслибъ онъ выказалъ намѣреніе вернуться въ корридоръ.
   Онъ дошелъ до средины комнаты, держа свѣчу въ рукѣ: онъ осматривался,-- но ни разу не оглянулся.
   Я видѣлъ, что дверь спальни миссъ Вериндеръ полуотворена. Она погасила свою свѣчу. Она доблестно владѣла собой. Я ничего не могъ разглядѣть, кромѣ туманно-бѣлаго очерка лѣтняго платья. Не зная заранѣе, никто бы не догадался, что въ комнатѣ есть живое существо. Она держалась вдали, въ потемкахъ, не измѣняя себѣ ни однимъ словомъ, ни однимъ движеніемъ.
   Было десять минутъ втораго. Въ мертвой тишинѣ мнѣ слышалось тихое накрапыванье дождя, и трепетный шумъ вѣтра, пролетавшаго въ деревьяхъ.
   Переждавъ минутку или болѣе посреди комнаты, какъ бы въ нерѣшительности, онъ пошелъ въ уголъ къ окну, гдѣ стоялъ индѣйскій коммодъ. Поставилъ свѣчу на коммодъ. Сталъ отворять и задвигать ящики, пока не дошелъ до того, въ которомъ лежалъ фальшивый алмазъ. Съ минуту глядѣлъ въ ящикъ. Потомъ правою рукой взялъ фальшивый алмазъ, а другою снялъ съ коммода свѣчу.
   Повернулся, прошелъ нѣсколько шаговъ на средину комнаты и вновь остановился.
   До сихъ поръ онъ повторялъ точь-въ-точь то, что дѣлалъ въ день рожденія. Я ждалъ, не окажутся ли слѣдующія поступка его тѣми же, какъ и въ прошломъ году. Я ждалъ, не выйдетъ ли онъ изъ комнаты, не вернется ли въ свою спальню, какъ долженъ былъ, по моему предположенію, вернуться въ то время, не покажетъ ли намъ куда онъ дѣвалъ алмазъ, вернувшись въ свою комнату.
   Оказалось, что перваго онъ не сдѣлалъ; онъ поставилъ свѣчу на столъ и прошелъ немного на дальній конецъ комнаты. Тамъ стоялъ диванъ, онъ тяжело оперся дѣвою рукой на спинку его,-- потомъ очнулся, и возвратился на средину комнаты. Теперь я могъ разсмотрѣть его глаза. Они тускли, смыкались; блескъ ихъ быстро исчезалъ.
   Массъ Вериндеръ не вынесла мучительнаго ожиданія. Она подалась нѣсколько шаговъ впередъ,-- потомъ остановилась. Мистеръ Броффъ и Бетереджъ появились на порогѣ и въ первый разъ взглянули на меня. Они, подобно мнѣ, предвидѣли наступающую неудачу. Но пока онъ стоялъ тамъ, все еще оставалась надежда. Мы ждали, въ невыразимомъ нетерпѣніи, что будетъ дальше.
   Слѣдующее мгновенье рѣшило все: онъ выронилъ изъ рука фальшивый алмазъ.
   Бездѣлушка упала какъ разъ у порога, на самомъ виду и для него, и для каждаго изъ насъ. Онъ не старался поднять ее. Только посмотрѣлъ на нее мутнымъ взглядомъ, и голова его склонилась на грудь. Онъ вздрогнулъ, очнулся на минуту, нетвердою походкой вернулся къ дивану и сѣлъ. Тутъ онъ сдѣлалъ послѣднее усиліе,-- попробовалъ приподняться и упалъ назадъ. Голова его опустилась на диванныя подушки. Было двадцать пять минуть втораго. Не успѣлъ я положить часы обратно въ карманъ, онъ уже заснулъ.
   Теперь все миновало. Усыпительное вліяніе опіума овладѣло имъ. Опытъ кончился.
   Я вошелъ въ комнату, сказавъ мистеру Броффу и Бетереджу, что они могутъ слѣдовать за мной. Нечего было опасаться разбудить его. Мы могли свободно ходить и говорить.
   -- Прежде всего, сказалъ я,-- надо рѣшать вопросъ, что намъ дѣлать съ нимъ. Теперь онъ, по коей вѣроятности, проспитъ часовъ шесть или семь, вести его въ его комнату далеко. Будь я помоложе, я сдѣлалъ бы это одинъ. Но теперь у меня ужь не то здоровье, не та и сила,-- я долженъ просить васъ помочь мнѣ.
   Не успѣли они отвѣтить, какъ меня тихонько кликнула миссъ Вериндеръ. Она встрѣтила меня въ дверяхъ своей комнаты, неся легкую шаль и одѣяло съ своей постели.
   -- Вы намѣрены сидѣть около него, пока онъ спитъ? спросила она.
   -- Да. Я не совсѣмъ увѣренъ въ томъ какъ подѣйствуетъ на него опіумъ и неохотно оставилъ бы его одного.
   Она подала мнѣ шаль и одѣяло.
   -- Зачѣмъ его безпокоить? шепнула она:-- приготовьте ему постель на диванѣ. Я могу затвориться и побыть въ своей комнатѣ.
   Этотъ способъ устроить его на ночь былъ безконечно проще и безопаснѣе. Я передалъ это предложеніе мистеру Броффу и Бетереджу, оба его одобрили. Въ пять минуть я уложилъ его на диванѣ, слегка прикрывъ одѣяломъ и шалью. Миссъ Вериндеръ пожелала намъ покойной ночи и затворила свою дверь. По моей просьбѣ, мы всѣ трое собрались вокругъ стола, на которомъ остались свѣчи и были разложены письменныя принадлежности.
   -- Прежде чѣмъ разойдемся, началъ я,-- надо вамъ сказать кое-что насчетъ нынѣшняго опыта. Я хотѣлъ достигнуть имъ двухъ различныхъ цѣлей. Первою было доказательство, что мистеръ Блекъ въ прошломъ году входилъ сюда и взялъ алмазъ совершенно безсознательно и безотвѣтственно, подъ вліяніемъ опіума. Убѣждены ли вы въ этомъ послѣ всего видѣннаго вами?
   Они, не колеблясь, дали мнѣ утвердительный отвѣтъ.
   -- Второю цѣлью, продолжилъ я, было развѣдать, куда онъ дѣвалъ алмазъ послѣ того, какъ миссъ Вериндеръ видѣла, что онъ вынесъ его изъ гостиной ночью, послѣ дня рожденія. Достиженіе этой цѣди, конечно, зависѣло отъ точнаго повторенія его прошлогоднихъ дѣйствій. Это не удалось и, слѣдовательно, цѣль не достигнута. Не скажу, чтобъ это вовсе не было досадно мнѣ, но по чести могу сказать, что это насколько не удивляетъ меня. Я съ самаго начала говорилъ мистеру Блеку, что полный успѣхъ зависитъ отъ полнѣйшаго воспроизведенія въ немъ прошлогоднихъ условій, какъ физическихъ такъ и нравственныхъ, и предупредилъ его, что это почти невозможно. Мы лишь отчасти воспроизвели условія, и вслѣдствіе того опытъ удался только частію. Весьма возможно также, что я далъ ему слишкомъ сильный пріемъ опіума. Но лично я считаю первую причину истинною виновницей того, что намъ пришлось пожаловаться на неудачу и въ то же время торжествовать успѣхъ
   Сказавъ это, я подвинулъ мистеру Броффу письменный приборъ и спросилъ, не угодно ли ему, прежде нежели мы разойдемся на ночь, составить и подписать полное изложеніе всего видѣннаго онъ. Онъ тотчасъ взялъ перо и составилъ изложеніе съ безостановочнымъ проворствомъ опытной руки.
   -- Я обязанъ сдѣлать это для васъ, проговорилъ онъ, подписывая документъ,-- въ видѣ нѣкотораго вознагражденія за то, что произошло между нами давеча. Прошу извинить меня, мистеръ Дженнингсъ, что я не довѣрялъ вамъ. Вы оказали Франклину Блеку безцѣнную услугу. Вы, что говорится у насъ, у законниковъ, защитили дѣло.
   Извиненіе Бетереджа было весьма характеристично.
   -- Мистеръ Дженнингсъ, проговорилъ онъ:-- когда вы станете перечитывать Робинзона Крузо (а я непремѣнно совѣтую вамъ заняться этимъ), вы увидите, что онъ никогда не стыдится признанія, если ему случается быть неправымъ. Пожалуста, сэръ, считайте, что я въ этомъ случаѣ исполняю тоже, что и Робинзонъ Крузо.
   Съ этими словами, онъ въ свою очередь подписалъ документъ. Когда мы встали изъ-за стола, мистеръ Броффъ отвелъ меня въ сторону.
   -- Одно слово насчетъ алмаза. По вашему предположенію, Франклинъ Блекъ спряталъ Лунный камень въ своей комнатѣ. По моему предположенію, Лунный камень въ Лондонѣ, у банкира мистера Локера. Не будемъ спорить кто изъ насъ правъ. Спрашивается только, кто изъ насъ въ состояніи подтвердить свое предположеніе опытомъ.
   -- Мой опытъ производился нынче, отвѣтилъ я:-- и не удался.
   -- А мой опытъ, возразилъ мистеръ Броффъ,-- и теперь еще производится. Дня два тому назадъ я приказалъ сторожить мистера Локера у банка и не распущу этого караула до послѣдняго дня нынѣшняго мѣсяца. Я знаю, что онъ долженъ лично принять алмазъ изъ рукъ банкира, и поступаю такъ на случай, если лицо, заложившее алмазъ, заставитъ его сдѣлать это, выкупивъ залогъ. Въ такомъ случаѣ я могу захватить въ свои руки это лицо. И въ этомъ есть надежда разъяснить загадку, какъ разъ съ того пункта, который теперь затрудняетъ васъ! Согласны ли вы съ этимъ?
   Я охотно согласился.
   -- Я вернусь въ столицу съ десяти-часовымъ поѣздомъ, продолжалъ адвокатъ:-- вернувшись, я могу узнать о какихъ-нибудь открытіяхъ, и мнѣ, пожалуй, весьма важно будетъ имѣть подъ рукой Франклина Блека, чтобъ обратиться къ нему, буде понадобится. Послѣ всего происшедшаго, могу ли я разчитывать, что вы поддержите меня своимъ вліяніемъ?
   -- Конечно! сказалъ я.
   Мистеръ Броффъ пожалъ мнѣ руку и вышелъ. За нимъ послѣдовалъ и Бетереджъ.
   Я пошелъ къ дивану взглянуть на мистера Блека. Онъ не шевельнулся съ тѣхъ поръ, какъ я положилъ его и приготовилъ ему постель, онъ спитъ глубокимъ и спокойнымъ сномъ.
   Я все еще смотрѣлъ на него, когда дверь спальни тихонько отворилась. На порогѣ снова показалась миссъ Вериндеръ, въ своемъ прелестномъ лѣтнемъ платьѣ.
   -- Окажите мнѣ послѣднюю милость, шепнула она:-- позвольте мнѣ остаться съ вами возлѣ него.
   Я колебался, не въ интересахъ приличія, а только въ интересахъ ея отдыха. Она подошла ко мнѣ и взяла меня за руку.
   -- Я не могу спать; не могу даже сидѣть въ своей комнатѣ, сказала она:-- О! мистеръ Дженнингсъ, еслибы вы были на моемъ мѣстѣ, какъ бы вамъ хотѣлось остаться здѣсь и смотрѣть на него. Ну, скажите: да! Пожалуста!
   Надо ли говорить, что я уступилъ? Разумѣется, не надо.
   Она подвинула кресло къ ногамъ его. Она смотрѣла на него въ безмолвномъ восторгѣ блаженства, пока слезы не проступили на глазахъ ее. Осушивъ ихъ, она сказала, что принесетъ свою работу. Принесла и ни разу не тронула ее иглой. Работа лежала у нея на колѣнахъ, она глазъ не могла отвести отъ него, чтобы вдѣть нитку въ иглу. Я вспомнилъ свою молодость; я вспомнилъ кроткіе глаза, нѣкогда мнѣ свѣтившіе любовью. Сердце мое стѣснилось, я взялся за свой дневникъ и внесъ въ него то, что здѣсь написано.
   Итакъ мы оба молча сидѣли около него. Одинъ, погрузясь въ свой дневникъ; другая -- въ свою любовь. Шелъ часъ за часомъ, а онъ покоился глубокимъ сномъ. Лучи новой денницы разливалась по комнатѣ, а онъ на разу не шевельнулся.
   Часамъ къ шести я ощутилъ въ себѣ признаки вновь наступающихъ страданій. Я долженъ былъ на время оставить ее съ нимъ одну. Я сказалъ, что пойду наверхъ и принесу ему другую подушку изъ его спальни. На этотъ разъ припадокъ мой не долго длился. Немного погодя, я могъ вернуться, и показаться ей.
   Вернувшись, я засталъ ее у изголовья дивана. Она только что коснулась губами его чела. Я покачалъ годовой, какъ могъ серіознѣе, и указалъ ей на кресло. Она отвѣтила мнѣ свѣтлою улыбкой и очаровательно покраснѣла.
   -- Вы сами сдѣлали бы то же на моемъ мѣстѣ, прошептала она.
   Только что пробило восемь часовъ. Онъ впервые начинаетъ шевелиться.
   Миссъ Вериндеръ склонилась на колѣна у дивана. Она помѣстилась такъ, что пробуждаясь, онъ откроетъ глаза прямо въ лицо ей.
   Оставить ихъ вдвоемъ?
   Да!
   Одиннадцать часовъ. Они уладили все между собой и всѣ уѣхали въ Лондонъ съ десяти-часовымъ поѣздомъ. Прошла моя греза кратковременнаго счастія. Снова пробуждаетъ меня дѣйствительность всѣми забытой, одинокой жизни.
   Не берусь передать тѣ добрыя слова, которыми осыпали меня, особенно миссъ Вериндеръ и мистеръ Блекъ. Эта слова будутъ припоминаться мнѣ въ часы одиночества и облегчатъ остатокъ жизненнаго пути. Мистеръ Блекъ напишетъ мнѣ и разкажетъ, что произойдетъ въ Лондонѣ. Миссъ Вериндеръ осенью вернется въ Йоркширъ (безъ сомнѣнія, къ своей свадьбѣ), а я возьму отпускъ и буду гостемъ въ ея домѣ. О, что я чувствовалъ, когда глаза ея сіяли благодарнымъ счастіемъ, а теплое пожатіе руки словно говорило: "Это вашихъ рукъ дѣло!"
   Бѣдные больные ждутъ меня. Опять надо возвращаться по утрамъ къ старой рутинѣ, вечерокъ -- къ ужасному выбору между опіумомъ и страданіями!
   Но благословенъ Богъ за его милосердіе! И мнѣ крошечку посвѣтило солнце, и у меня была минута счастія.
   

Разказъ 5-ый, снова излагаемый Франклиномъ Блекомъ.

I.

   Съ моей стороны довольно будетъ нѣсколькихъ словъ для дополненія разказа, взятаго изъ дневника Ездры Дженнингса.
   О самомъ себѣ я могу лишь одно сказать: проснулся я утромъ двадцать шестаго числа, вовсе не помня того, что я говорилъ и дѣлалъ подъ вліяніемъ опіума,-- съ той минуты, какъ питье впервые подѣйствовало на меня, и до того времени, когда я открылъ глаза, лежа на диванѣ въ Рахилиной гостиной. Я не чувствую себя призваннымъ отдавать подробный отчетъ въ томъ, что произошло послѣ моего пробужденія. Ограничиваясь одними послѣдствіями, могу сказать, что мы съ Рахилью совершенно поладили между собой, прежде нежели съ той или съ другой стороны послѣдовало хоть одно слово въ объясненіе. И я, и Рахиль, оба мы отказываемся разъяснять необычайное проворство нашего примиренія. Милостивый государь и милостивая государыня, оглянитесь на то время, когда вы были страстно привязаны другъ къ другу, и вамъ не менѣе меня самого станетъ извѣстно все происшедшее послѣ того, какъ Ездра Дженнингсъ затворилъ дверь гостиной.
   Впрочемъ, я могу прибавить, что миссъ Мерридью непремѣнно застала бы насъ, не будь Рахилиной находчивости. Она услыхала шелестъ платья старушки въ корридорѣ и тотчасъ выбѣжала къ ней навстрѣчу. Я слышалъ, какъ миссъ Мерридью спросила: "что такое?" и какъ Рахиль отвѣтила: "взрывъ!" миссъ Мерридью тотчасъ позволила взять себя подъ руку и увести въ садъ, подальше отъ грозившаго потрясенія. Возвратясь же въ домъ, она встрѣтила меня въ залѣ и заявила, что сильно поражена огромныя успѣхами въ наукѣ съ тѣхъ поръ, какъ она была дѣвочкой въ школѣ. "Взрывы, мистеръ Блекъ, стали гораздо легче прежнихъ. Увѣряю васъ, что я едва разслышала въ саду взрывъ мистера Дженнингса. И вотъ мы теперь вошли въ домъ, а я не чувствую никакого запаху! Я непремѣнно должна извиниться предъ нашимъ ученымъ пріятелемъ. Надо отдать ому справедливость, онъ прекрасно распорядился!"
   Такимъ образомъ, побѣдивъ Бетереджа и мистера Броффа, Ездра Дженнингсъ побѣдилъ и миссъ Мерридью. Въ свѣтѣ все-таки много таится великодушія!
   Во время завтрака мистеръ Броффъ не скрывалъ причинъ, по которымъ ему хотѣлось, чтобъ я отправился съ нимъ въ Лондонъ съ утреннимъ поѣздомъ. Караулъ, поставленный у банка, и возможныя послѣдствія его такъ затронули любопытство Рахили, что она тотчасъ рѣшилась (если миссъ Мерридью не противъ этого) вернуться съ нами въ столицу, чтобы какъ можно скорѣе получать извѣстія о нашихъ предпріятіяхъ.
   Послѣ примѣрно-почтительнаго поведенія взрыва, миссъ Мерридью оказалась исполненною уступокъ и снисходительности; вслѣдствіе чего Бетереджу сообщено было, что мы всѣ четверо отправимся съ утреннимъ поѣздомъ. Я такъ и ждалъ, что онъ попросится съ нами. Но Рахиль весьма умно припасла вѣрному, старому слугѣ интересное для него занятіе. Ему поручали окончательно возобновить весь домъ, и онъ былъ слишкомъ поглощенъ домашними обязанностями, чтобы страдать "слѣдственною лихорадкой", какъ это могло съ нимъ случиться при другихъ обстоятельствахъ.
   Итакъ, уѣзжая въ Лондонъ, мы жалѣли только о необходимости разстаться съ Ездрой Дженнингсомъ гораздо скорѣе нежели мы желала. Не было возможности уговорить его поѣхать съ нами. Я обѣщалъ писать ему, а Рахиль настояла на томъ, чтобъ онъ посѣтилъ ее, когда она вернется въ Йоркширъ. По всей вѣроятности, мы должны были встрѣтиться чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, но все же очень грустно было смотрѣть на лучшаго и дражайшаго нашего друга, когда поѣздъ тронулся со станціи, оставивъ его одиноко стоящаго на платформѣ.
   По прибытіи нашемъ въ Лондонъ, къ мистеру Броффу еще на станціи подошелъ маленькій мальчикъ, одѣтый въ курточку и штаны ветхаго чернаго сукна и особенно замѣтный по необыкновенной выпуклости глазъ. Она у него такъ выкатывались и разбѣгались до такой степени безъ удержу, что становилось неловко при мысли, какъ бы они не выскочили изъ впадинъ. Выслушавъ мальчика, мистеръ Броффъ просилъ дамъ извинить насъ въ томъ, что мы не проводимъ ихъ до Портлендъ-Плеса. Едва успѣлъ я обѣщать Рахили вернуться, и разказать обо всемъ, какъ мистеръ Броффъ схватилъ меня за руку и потащилъ въ кебъ.
   Мальчикъ, у котораго такъ плохо держались глаза, взобрался на козлы съ кучеромъ, а кучеру приказано было ѣхать въ Ломбардъ-Стритъ.
   -- Вѣсть изъ банка? спросилъ я, когда мы тронулись.
   -- Вѣсть о мистерѣ Локерѣ, сказалъ мистеръ Броффъ:-- часъ тому назадъ его видѣли въ Ламбетѣ, какъ онъ выѣхалъ изъ дому въ кебѣ съ двумя людьми, которыхъ мои люда признали за переодѣтыхъ полицейскихъ чиновниковъ. Если въ основѣ этой предосторожности мистера Локера лежитъ боязнь Индѣйцевъ, то выводъ отсюда весьма простъ. Онъ ѣдетъ въ банкъ за алмазомъ.
   -- А мы ѣдемъ въ банкъ поглядѣть что изъ этого выйдетъ?
   -- Да,-- или узнать что изъ этого вышло, если къ тому времени все кончится. Замѣтили ль вы моего мальчишку -- на козлахъ-то?
   -- Я глаза его замѣтилъ.
   Мистеръ Броффъ засмѣялся.
   -- У меня въ конторѣ прозвали плутишку "Крыжовникомъ", оказалъ онъ:-- онъ у меня на посылкахъ,-- и желалъ бы я, чтобы на моихъ писцовъ, которые дали ему это прозвище, можно было такъ смѣло полагаться какъ на него. Крыжовникъ одинъ изъ самыхъ острыхъ мальчугановъ во всемъ Лондонѣ, мистеръ Блекъ, даромъ что у него такіе глаза.
   Мы подъѣхали къ Ломбардъ-Стритскому банку безъ двадцати минутъ въ пять часовъ. Крыжовникъ жалобно посмотрѣлъ на своего хозяина, когда тотъ вылѣзъ изъ кэба.
   -- Что, тебѣ тоже хочется взойдти? ласково спросилъ мистеръ Броффъ:-- ну, войдемъ и слѣдуй за мной во пятамъ до перваго приказа. Онъ проворенъ какъ молнія, шепнулъ мнѣ мистеръ Броффъ:-- Крыжовнику довольно двухъ словъ, гдѣ иному и двадцати мало.
   Мы вошли въ банкъ. Пріемная контора съ длиннымъ прилавкомъ, за которымъ сидѣли кассиры, была полна народу; всѣ ждали своей очереди получить или внести деньги до пяти часовъ, когда банкъ закроется. Какъ только мистеръ Броффъ показался, къ нему тотчасъ подошли двое изъ толпы.
   -- Ну, спросилъ адвокатъ:-- видѣли вы его?
   -- Онъ прошелъ мимо насъ полчаса тому назадъ вонъ въ ту контору, подальше-то.
   -- Онъ еще не выходилъ оттуда?
   -- Нѣтъ, сэръ.
   Мистеръ Броффъ повернулся ко мнѣ.
   -- Подождемте, сказалъ онъ.
   Я сталъ осматривать окружавшую меня толпу, отыскивая въ ней трехъ индѣйцевъ. Нигдѣ нѣтъ на малѣйшаго признака ихъ. Единственною личностью замѣтно-смуглаго цвѣта былъ человѣкъ высокаго роста, одѣтый лоцманомъ, въ круглой шляпѣ, съ виду морякъ. Не переодѣлся ли это кто-нибудь изъ нихъ? Невозможно! Человѣкъ этотъ былъ выше каждаго изъ Индѣйцевъ, и лицо его, гдѣ его не скрывала густая, черная борода, было по крайней мѣрѣ вдвое шире ихъ лицъ.
   -- У нихъ долженъ быть гдѣ-нибудь тутъ свой шпіонъ, оказалъ мистеръ Броффъ, глядя въ свою очередь на смуглаго моряка.-- Пожалуй, это онъ самый и есть.
   Не успѣлъ онъ договорить, какъ его почтительно дернулъ за фалду служащій ему бѣсенокъ съ кружовнико-образными глазами.
   Мистеръ Броффъ взглянулъ въ ту сторону, куда глядѣлъ мальчикъ.
   -- Тише! сказалъ онъ:-- вотъ мистеръ Локеръ!
   Мистеръ Локеръ вышелъ изъ внутреннихъ покоевъ банка въ сопровожденіи двухъ переодѣтыхъ полицейскихъ, которые оберегали его.
   -- Не спускайте съ него глазъ, шепнулъ мистеръ Броффъ:-- если онъ передастъ алмазъ кому-нибудь, то передастъ его не выходя отсюда.
   Не замѣчая никого изъ насъ, мистеръ Локеръ медленно пробиралия къ двери, то въ самой тѣснотѣ, то въ болѣе рѣдкой толпѣ. Я весьма ясно замѣтилъ движеніе его руки въ то время, какъ онъ проходилъ мимо низенькаго, плотнаго человѣка, прилично одѣтаго въ скромное сѣрое платье. Человѣчекъ слегка вздрогнулъ и поглядѣлъ ему вслѣдъ. Мистеръ Локеръ медленно подвигался въ толпѣ. У двери полицейскіе примкнули къ нему. За всѣми тремя послѣдовалъ одинъ изъ людей мистера Броффа, и я болѣе не видалъ ихъ.
   Я оглянулся на адвоката и значительно показалъ ему глазами на человѣка въ скромномъ сѣромъ платьѣ.-- "Да! шепнулъ мистеръ Броффъ: -- я самъ видѣлъ!" Онъ посмотрѣлъ кругомъ, отыскивая втораго изъ своихъ людей. Его нигдѣ не было видно. Онъ обернулся назадъ къ служившему ему бѣсенку. Крыжовникъ исчезъ.
   -- Что за чертовщина! сердито проговорилъ мистеръ Броффъ:-- оба пропали въ самое горячее время.
   Человѣку въ сѣромъ, настала очередь покончить свое дѣло у прилавка; онъ внесъ чекъ, получилъ расписку и пошелъ къ выходу.
   -- Что намъ дѣлать? спросилъ мистеръ Броффъ: -- Намъ нельзя срамиться, слѣдя за нимъ.
   -- Мнѣ можно! сказалъ я: -- давайте мнѣ десять тысячъ фунтовъ, я все-таки не выпущу изъ виду этого человѣка!
   -- Въ такомъ случаѣ, возразилъ мистеръ Броффъ:-- я ужь васъ не выпущу изъ виду, хотя бы мнѣ давали вдвое больше. Славное занятіе при моемъ положеніи, ворчалъ онъ про себя во дорогѣ за незнакомцемъ изъ банка.-- Ради Бога, не разказывайте этого! Я погибъ, если это разнесется.
   Человѣкъ въ сѣромъ сѣлъ въ омнибусъ, отходившій въ западную часть города. Мы вошли за нимъ.
   Въ мистерѣ Броффѣ сохранились еще остатки юности. Положительно заявляю: усаживаясь въ омнибусѣ, онъ покраснѣлъ!
   Въ Оксфордъ-Стритѣ человѣкъ въ сѣромъ остановилъ омнибусъ и вышелъ. Мы снова послѣдовали за нимъ. Онъ вошелъ въ москательную лавку.
   Мистеръ Броффъ вздрогнулъ.
   -- Я всегда покупаю въ этой давкѣ! воскликнулъ онъ.кажется, мы ошиблись.
   Мы вошли въ лавку. Мистеръ Броффъ обмѣнялся съ хозяиномъ нѣсколькими словами по секрету. Потомъ адвокатъ съ унылымъ лицомъ подошелъ ко мнѣ.
   -- Большую честь намъ дѣлаетъ, проговорилъ онъ, взявъ меня подъ руку и выходя изъ лавки:-- нечего сказать, утѣшительно!
   -- Что же дѣлаетъ намъ честь? спросилъ я.
   -- Мистеръ Блекъ! Изъ всѣхъ сыщиковъ-любителей, когда-либо набивавшахъ руку въ этомъ ремеслѣ, хуже насъ съ вами не найдти. Человѣкъ въ сѣромъ тридцать лѣтъ прослужилъ у москательщика. Онъ ходилъ въ банкъ заплатить деньги по порученію хозяина; ребенокъ во чревѣ матери, и тотъ больше его знаетъ о Лунномъ камнѣ.
   Я спросилъ, что намъ предстояло дѣлать.
   -- Вернемтесь въ мою контору, сказалъ мистеръ Броффъ. --Крыжовникъ и еще одинъ изъ моихъ людей очевидно за кѣмъ-то слѣдили. Будемъ надѣяться, что они по крайней мѣрѣ не потеряли глазъ.
   Придя въ Грейзъ-Иннъ-Скверъ, мы застали тамъ втораго изъ людей мистера Брсффа. Онъ ожидалъ насъ болѣе четверти часа.
   -- Ну, спросилъ мистеръ Броффъ:-- что скажете?
   -- Прискорбно сказать, сэръ, отвѣтилъ тотъ: -- ошибся! Я готовъ былъ присягнуть, что видѣлъ, какъ мистеръ Локеръ передалъ что-то пожилому джентльмену въ свѣтленькомъ пальто. Оказывается, сэръ, что этотъ пожилой джентльменъ весьма почтенный торговецъ желѣзомъ въ Остчипѣ.
   -- Гдѣ Крыжовникъ? спросилъ мистеръ Броффъ, покоряясь неудачѣ.
   Тотъ вытаращилъ глаза.
   -- Я не знаю, сэръ. Я его не видалъ съ тѣхъ поръ какъ ушелъ изъ банка.
   Мистеръ Броффъ отпустилъ этого человѣка.
   -- Одно изъ двухъ, сказалъ онъ мнѣ: -- или Крыжовникъ совсѣмъ убѣжалъ, или онъ охотится самъ по себѣ. Какъ вы думаете, не пообѣдать ли намъ здѣсь, на случай если малый вернется часика черезъ два? У меня тутъ въ погребѣ порядочное вино, а закусить -- пошлемъ въ трактиръ.
   Мы отобѣдали въ конторѣ мистера Броффа. Не успѣли собрать со стола, какъ адвокату было доложено, что "нѣкто" желаетъ переговорить съ нимъ. Не Крыжовникъ ли? Нѣтъ: это былъ тотъ, что слѣдилъ за мистеромъ Локеромъ по выходѣ его изъ банка.
   Ни этотъ разъ отчетъ не представлялъ на малѣйшаго интереса. Мистеръ Локеръ вернулся къ себѣ домой и отпустилъ свою стражу. Послѣ этого онъ не выходилъ изъ дому. Въ сумерки въ домѣ закрыли ставни и заперлись на-глухо. На улицѣ предъ домомъ и въ проходѣ позади зорко сторожили. Ни малѣйшаго признака Индѣйцевъ не оказалось. На одна душа не бродила вокругъ дома. Сообщивъ эти факты, посланный ожидалъ дальнѣйшихъ приказаній. Мистеръ Броффъ отпустилъ его на сегодня.
   -- Вы думаете, что мистеръ Локеръ взялъ домой Лунный камень? спросилъ я.
   -- Онъ-то? сказалъ мистеръ Броффъ:-- онъ на за что бы не отпустилъ двухъ полицейскихъ, еслибы снова подвергся риску хранить алмазъ у себя въ домѣ.
   Мы еще прождали мальчика съ полчаса и прождали напрасно. Мистеру Броффу пора было ѣхать въ Гампстедъ, а мнѣ въ Портлендъ-Плесъ. Я оставилъ конторскому дворнику свою карточку, на которой написалъ, что буду сегодня у себя дома въ половинѣ одиннадцатаго. Карточку эту приказано было отдать мальчику, еслибъ онъ вернулся
   Нѣкоторые имѣютъ способность аккуратно являться въ назначенное время; другіе имѣютъ способность пропускать его. Я изъ числа послѣднихъ. Прибавьте къ этому, что я провелъ вечеръ въ Портлендъ-Плесѣ, сидя рядомъ съ Рахилью, а миссъ Мерридью была съ нами на томъ концѣ комнаты, имѣвшей сорокъ футовъ длины. Неужели кого-нибудь удивитъ, что я, вмѣсто половины одиннадцатаго, вернулся домой въ половинѣ перваго? Какъ безсердечна должна быть эта особа! И какъ я искренно надѣюсь, что никогда не буду знакомъ съ нею!
   Впуская меня, слуга подалъ мнѣ лоскутокъ бумаги.
   Я прочелъ слѣдующія слова, написанныя красивымъ судейскимъ почеркомъ: "Не во гнѣвъ вамъ, сэръ, мнѣ спать хочется. Я зайду завтра поутру отъ девяти до десяти." По разспросамъ оказалось, что заходилъ мальчикъ, необыкновенно глазастый, показалъ мою карточку съ запиской, ждалъ около часу, только и дѣлалъ что дремалъ да снова просыпался, написалъ мнѣ строчки двѣ и ушелъ домой, преважно заявивъ слугѣ, будто бы онъ "ни на что не годенъ, если не выспится за ночь".
   Мы слѣдующее утро я съ девяти часовъ поджидалъ своего гостя. Въ половинѣ десятаго я услыхалъ шаги за дверью и крикнулъ: -- "Войдите, Крыжовникъ!" -- "Покорно благодарю, сэръ," отвѣтилъ сдержанный и грустный голосъ. Дверь отворилась. Я вскочилъ съ мѣста и встрѣтилъ лицомъ къ лицу пристава Коффа.
   -- Прежде чѣмъ писать въ Йоркширъ, мистеръ Блекъ, я подумалъ: дай-ка зайду сюда, не въ городѣ ли вы?
   Онъ былъ все также страшенъ и худъ. Глаза его не утратили прежняго выраженія (весьма ловко подмѣченнаго въ разказѣ Бетереджа), "какъ будто хотѣла прочесть въ васъ больше того, что вамъ самимъ извѣстно". Насколько же платье можетъ измѣнить человѣка, великій Коффъ былъ неузнаваемъ. Онъ носилъ бѣдую шляпу съ широкими полями, легкую охотничью жакетку, бѣлые штаны и драповые штиблеты. Съ нимъ были толстая дубовая палка. Вся цѣль его, повидимому, состояла въ томъ, чтобы показаться человѣкомъ, всю жизнь свою прожившимъ въ деревнѣ. Когда я поздравилъ его съ метаморфозой, онъ отказался принять это въ шутку. Онъ совершенно серіозно жаловался на шумъ и вонь Лондона. Право, я не вполнѣ увѣренъ, чуть ли онъ даже не говорилъ съ легкимъ оттѣнкомъ деревенскаго говора! Я предложилъ ему ящикъ, печать и надпись. Онъ объявилъ, что въ этомъ ящикѣ дѣйствительно заключался алмазъ, называемый Луннымъ камнемъ, и что онъ отдалъ этотъ ящикъ, запечатанный такимъ образомъ, мистеру Годфри Эбльуайту (тогда переодѣтому) двадцать-шестого іюня. Выводъ изъ всего этого тотъ, что покража Луннаго камня была причиною преступленія.
   Теперь приступимъ къ тому, какимъ образомъ преступленіе было совершено.
   Осмотрѣвъ комнату (которая только семи футъ вышины), была найдена открытою опускная дверь въ потолкѣ, ведущая на крышу дома. Короткая лѣстница, служившая для этой опускной двери (и лежавшая подъ кроватью), была найдена у отверзтія, такъ что всякое лицо или лица могли легко выдти изъ этой комнаты. Въ самой опускной двери было найдено квадратное отверстіе, вырѣзанное въ самомъ деревѣ, очевидно, какимъ-нибудь необыкновенно острымъ инструментомъ, именно за болтомъ, прикрѣплявшимъ дверь съ внутренней стороны. Такимъ образомъ, всякое лицо снаружи могло отодвинуть болтъ, отпереть дверь и спуститься (можетъ быть, съ помощью какого-нибудь сообщника) въ комнату -- вышина которой, какъ было уже замѣчено, была только семи футъ. Что какое-нибудь лицо, или лица, должны были войти такимъ образомъ, оказывается очевидно азъ того самаго обстоятельства, что отверзтіе находилось тутъ. Что касается того способа, какимъ онъ (или они) получили доступъ къ крышѣ таверны, надо замѣтить, что третій домъ былъ пустъ и поправлялся -- что длинная лѣстница была оставлена работами съ мостовой до крыши дома -- и что воротившись на работу утромъ двадцать-седьмого, рабочіе нашли доску, которую они привязали къ лѣстницѣ, чтобы никто не употреблялъ ее во время ихъ отсутствія, снятою и лежащею на пескѣ. Относительно возможности подняться по этой лѣстницѣ, пройти по крышамъ домовъ и опять спуститься непримѣтно, было узнано изъ показаніи ночнаго полисмэна, что онъ проходитъ по Береговому переулку только два раза въ часъ. Показаніе жителей также утверждаетъ, что Береговой переулокъ послѣ полуночи самая тихая и уединенная изъ лондонскихъ улицъ. Слѣдовательно, тутъ опять можно справедливо заключить, что съ обыкновенными предосторожностями и присутствіемъ духа -- всякій человѣкъ или люди, могли подняться по лѣстницѣ и опять спуститься непримѣтно. Было доказано опытомъ, что попавъ на крышу таверны, человѣкъ могъ пройти въ опускную дверь, лежа на ней, и что въ такомъ положеніи парапетъ передъ домомъ скроетъ его отъ глазъ всякаго прохожаго по улицѣ.
   Наконецъ перейдемъ къ лицу или къ лицамъ, которыми преступленіе было совершено.
   Извѣстно 1) что индійцы имѣли выгоды овладѣть алмазомъ. 2) По-крайней-мѣрѣ вѣроятно, что человѣкъ, похожій на индійца, котораго Октавіусъ Гай видѣлъ въ окно кэба говорящимъ съ человѣкомъ, одѣтымъ ремесленникомъ, былъ одинъ изъ трехъ индустанскихъ заговорщиковъ. 3) Достовѣрно, что этотъ же самый человѣкъ, одѣтый ремесленникомъ, не упускалъ изъ вида мистера Годфри Эбльуайта по весь вечеръ 26, и былъ найденъ въ спальной (прежде чѣмъ мистера Эбльуайта проводили туда), при обстоятельствахъ, которыя ведутъ къ подозрѣнію, что отъ разсматривалъ комнату. 4) Кусокъ оторванной золотой ткани былъ поднятъ въ спальной, и эксперты утверждаютъ, что онъ индійской мануфактуры и что золотая ткань такого рода неизвѣстна въ Англіи. 5) Утромъ 27 три человѣка, наружность которыхъ согласовалась съ примѣтами трехъ индійцевъ, были замѣчены въ Нижней Темзовской улицѣ, прослѣжены до Тоуэрской пристани, я видѣли, какъ они уѣхали изъ Лондона на пароходѣ, отправлявшемся въ Ротердамъ.
   Это нравственная, если не юридическая, улика, что убійство было совершено индійцами.
   Былъ или нѣтъ человѣкъ, одѣтый ремесленникомъ, сообщникомъ этого преступленія, этого сказать невозможно. Чтобъ онъ могъ совершить убійство одинъ, кажется невѣроятно. Дѣйствуя одинъ, онъ едва могъ бы удушить мистера Эбльуайта, который былъ выше и сильнѣе его -- безъ того, чтобы не произошла борьба или чтобы не былъ услышанъ крикъ. Служанка, спавшая въ смежной комнатѣ, не слыхала ничего; трактирщикъ, спавшій внизу подъ этой комнатой, не слыхалъ ничего. Всѣ улики указываютъ на тотъ выводъ, что не одинъ человѣкъ участвовалъ въ этомъ преступленіи -- и обстоятельства, повторяю, нравственно даютъ право на заключеніе, что его совершили индійцы.
   Мнѣ остается только прибавитъ, что приговоромъ на слѣдствіи коронера было: умышленное убійство, совершенное какимъ-то неизвѣстнымъ лицомъ, или лицами. Семейство мистера Эбльуайта предложило награду и были употреблены всѣ усилія для того, чтобы найти виновныхъ. Человѣкъ одѣтый ремесленникомъ укрылся отъ всѣхъ розысковъ. Слѣды индійцевъ нашли. Относительно надежды захватить этихъ послѣднихъ мнѣ остается сказать вамъ слово по этому поводу, когда я дойду до конца этого донесенія.
   А пока, написавъ теперь все необходимое о смерти мистера Годфри Эбльуайта, я могу перейти къ разсказу о его поступкахъ передъ тѣмъ, впродолженіе и послѣ того, какъ вы встрѣтились съ нимъ въ домѣ покойной лэди Вериндеръ.
   

III.

   Относительно предмета, о которомъ идетъ теперь рѣчь, я могу сказать прежде всего, что жизнь мистера Годфри Эбльуайта имѣла двѣ стороны.
   Сторона, видная для глазъ публики, представляла джентльмэна, пользовавшагося значительной репутаціей оратора на благотворительныхъ митингахъ и одареннаго административными способностями, которыя онъ отдавалъ въ распоряженіе различныхъ благотворительныхъ обществъ, но большей части женскихъ. Сторона, скрытая отъ общаго вниманія, показывала этого самаго джентльмэна въ совершенно другомъ видѣ, а именно какъ человѣка преданнаго удовольствіямъ, имѣвшаго виллу въ предмѣстья, нанятую не на его имя, и съ дамой въ этой виллѣ, также взятою не отъ его имени.
   Мои изслѣдованія въ виллѣ показали мнѣ разныя прекрасныя картины и статуи, мебель, выбранную со вкусомъ и чудной работы, оранжерею съ рѣдкими цвѣтами, подобныхъ которымъ не легко было найти во всемъ Лондонѣ. Мои изслѣдованія о домѣ повели къ открытію такихъ брилліантовъ, которые были достойны занять мѣсто наравнѣ съ цвѣтами, и экипажей и лошадей, которые (по справедливости) произвели эфектъ въ Паркѣ между людьми, способными судить о томъ и о другомъ.
   Все это пока было довольно обыкновенно. Вилла и дама предметы такіе знакомые въ лондонской жизни, что мнѣ слѣдовало бы извиниться, что я упоминаю о нихъ. Но то, что не совсѣмъ обыкновенно и не совсѣмъ знакомо (сколько мнѣ извѣстно), это то, что всѣ эти вещи не только заказывались, но и уплачивались. Слѣдствіе доказало къ моему неописанному изумленію, что за картины, статуи, цвѣты, брилліанты, экипажи и лошадей не оставалось въ долгу и шести пенсовъ. А вилла была куплена на имя дамы.
   Я могъ бы стараться отыскать настоящую разгадку этой тайны, и стараться напрасно -- еслибъ смерть мистера Годфри Эбльуайта не заставила произвести слѣдствіе обо всѣхъ этихъ вещахъ.
   Слѣдствіе обнаружило слѣдующіе факты:
   Мистеру Годфри Эбльуайту была поручена сумма въ двадцать тысячъ фунтовъ, какъ одному изъ попечителей одного молодого джентльмэна, который былъ еще несовершеннолѣтнимъ въ тысяча-восемьсотъ-сорокъ-восьмомъ году. Попечительство кончалось и молодой джентльмэнъ долженъ былъ поучить двадцать тысячъ фунтовъ въ день своего совершеннолѣтія въ февралѣ тысяча-восемьсотъ-пятидесятаго года. А до этого періода шестьсотъ фунтовъ должны были выплачиваться ему его обоими попечителями по полугодіямъ -- на Рождество и на Ивановъ день. Этотъ доходъ регулярно выплачивался славнымъ попечителемъ мистеромъ Годфри Эбльуайтомъ. Двадцать тысячъ фунтовъ (съ которыхъ предполагалось получать этотъ доходъ), заключавшіяся въ фондахъ, были проданы до послѣдняго фартинга въ разные періоды, кончившіеся въ тысяча-восемьсотъ-сорокъ-седьмомъ году. Уполномочіе повѣреннаго, дававшее право банкирамъ продать капиталъ, и разныя письменныя приказанія, сообщавшія, какую именно сумму продать, были формально подписаны обоими попечителями. Подпись второго попечителя (отставного армейскаго офицера, жившаго въ деревнѣ) была всегда поддѣлана главнымъ попечителемъ -- иначе, мистеромъ Годфри Эбльуайтомъ.
   Въ этихъ фактахъ заключается объясненіе благороднаго поведенія мистера Годфри относительно уплаты долговъ, сдѣланныхъ для дамы и для виллы -- и (какъ вы сейчасъ увидите) многаго другого.
   Мы можемъ теперь перейти ко дню рожденія миссъ Вериндеръ (въ тысяча-восемѣсотъ-сорокъ-восьмомъ году) -- въ двадцать-первому іюня.
   Наканунѣ мистеръ Годфри Эбдьуайтъ пріѣхалъ къ отцу и просилъ (какъ я знаю отъ самого мистера Эбльуайта старшаго) взаймы триста фунтовъ. Замѣтьте сумму и помните въ то же время, что полугодовая уплата молодому джентльмэну производилась двадцать-четвертаго числа этого мѣсяца, также, что весь капиталъ молодого джентьмэна былъ истраченъ его попечителемъ въ концѣ сорокъ-восьмого года.
   Мистеръ Эбльуайтъ старшій отказалъ дать сыну взаймы даже фартингъ.
   На слѣдующій день мистеръ Годфри Эбльуайтъ поѣхалъ вмѣстѣ съ вами къ лэди Вериндеръ. Черезъ нѣсколько часовъ мистеръ Годфри (какъ вы сами сказали мнѣ) сдѣлалъ предложеніе миссъ Вериндеръ. Въ этомъ, безъ сомнѣнія, онъ видѣлъ -- если его предложеніе будетъ принято -- конецъ всѣмъ своимъ денежнымъ тревогамъ, настоящимъ и будущимъ. Но что случилось? Миссъ Вериндеръ отказала ему.
   Вечеромъ въ день рожденія денежное положеніе мистера Годфри Эбльуайта было слѣдующее. Онъ долженъ былъ найти триста фунтовъ къ двадцать-четвертому числу и двадцать тысячъ къ февралю восемьсотъ-пятидесятаго. Еслибъ онъ не успѣлъ достать этихъ суммъ, онъ былъ бы погибшимъ человѣкомъ.
   При подобныхъ обстоятельствахъ что же случилось?
   Вы раздражили мистера Канди, доктора, затронувъ его болѣзненную струну -- профессію, и онъ отплатилъ вамъ шуткою, давъ вамъ пріемъ лавдана. Онъ поручилъ мистеру Годфри Эбльуайту дать этотъ пріемъ (приготовленный въ маленькой склянкѣ), и мистеръ Годфри самъ признался въ этомъ при обстоятельствахъ, которыя тотчасъ будутъ разсказаны вамъ. Мистеръ Годфри тѣмъ охотнѣе вступилъ въ заговоръ, что онъ самъ пострадалъ отъ вашего колкаго языка въ этотъ вечеръ. Онъ присоединился къ Беттереджу, чтобы уговорить васъ выпить немножко водки съ водой, прежде чѣмъ вы ляжете спать. Онъ секретно налилъ лавданъ съ вашъ холодный грогъ. И вы выпили это.
   Теперь перенесемъ сцену, съ вашего позволенія, въ домъ мистера Люкера въ Лэмбетъ. И позвольте мнѣ замѣтить въ видѣ предисловія, что мистеръ Брёффъ и я нашли способъ принудить ростовщика высказаться. Мы старательно обдумали показаніе, которое онъ даль намъ, и вотъ оно къ вашимъ услугамъ.
   

IV.

   Позднѣе вечеромъ въ пятницу двадцать-третьяго іюня (сорокъ-восьмого года) мистеръ Люкеръ былъ удивленъ посѣщеніемъ мистера Годфри Эбльуайта. Онъ былъ болѣе чѣмъ удивленъ, когда мистеръ Годфри показалъ Лунный камень. Подобнаго алмаза (сколько было извѣстно мистеру Люкеру) не было ни у одного частнаго человѣка въ Европѣ.
   Мистеръ Годфри Эбльуайтъ сдѣлалъ два скромныя предложенія относительно этой великолѣпной вещи. Во-первыхъ, не купитъ ли ее мистеръ Люкеръ? Во-вторыхъ, не возьмется ли мистеръ Люкеръ (если не можетъ купить) продать по коммисіи и заплатить впередъ?
   Мистеръ Люкеръ осматривалъ алмазъ, взвѣшивалъ его и оцѣнивалъ, прежде чѣмъ отвѣтилъ. Его оцѣнка (соображая пятно въ камнѣ) была тридцать тысячъ фунтовъ.
   Дойдя до этого результата, мистеръ Люкеръ опять раскрылъ губы и сдѣлалъ вопросъ:
   -- Какъ вамъ досталось это?
   Только четыре слова, а какъ много въ нихъ значенія!
   Мистеръ Годфри Эбльуайтъ началъ какую-то исторію. Мистеръ Люкеръ опять раскрылъ губы и на этотъ разъ сказалъ только два слова:
   -- Не годится!
   Мистеръ Годфри началъ другую исторію. Мистеръ Люкеръ не терялъ болѣе съ нимъ словъ. Онъ всталъ и позвонилъ слугу, чтобы онъ отворилъ дверь для джентльмена.
   Подъ этимъ принужденіемъ мистеръ Годфри сдѣлалъ усиліе и представилъ дѣло въ новомъ и исправленномъ видѣ.
   Секретно вливъ лавданъ въ вашъ грогъ, онъ пожелалъ вамъ спокойной ночи и пошелъ въ свою комнату. Его комната была возлѣ вашей и обѣ комнаты сообщались дверью. Войдя въ свою комнату, мистеръ Годфри (какъ онъ предполагалъ) заперъ эту дверь. Его денежныя затрудненія не давали ему спать. Онъ сидѣлъ въ халатѣ и туфляхъ почти съ часъ, думая о своемъ положеніи. Когда приготовлялся лечь въ постель, онъ услыхалъ, какъ вы разговаривали сами съ собою въ своей комнатѣ, и подойдя къ двери, служившей сообщеніемъ, увидалъ, что онъ не заперъ ее, какъ предполагалъ.
   Онъ заглянулъ въ вашу комнату, посмотрѣть, что такое съ вами. Онъ увидалъ васъ со свѣчою въ рукѣ выходящимъ изъ вашей спальной; онъ слышалъ, какъ вы сказали себѣ голосомъ совершенно-похожимъ на вашъ обыкновенный голосъ:
   -- Почему я знаю? Можетъ быть, индійцы спрятались въ домѣ.
   До этого времени онъ просто предполагалъ, что помогаетъ (давъ вамъ лавданъ) сдѣлать васъ жертвою невинной шутки. Теперь ему пришло въ голову, что лавданъ производитъ на васъ такое дѣйствіе, какого докторъ не предвидѣлъ такъ же, какъ онъ. Опасаясь, чтобы не случилось какого-нибудь несчастья, я тихо пошелъ за вами, посмотрѣть, что вы будете дѣлать. Онъ послѣдовалъ за вами въ гостиную миссъ Вериндеръ и видѣлъ, какъ вы вошли туда; вы оставили дверь открытою. Онъ осмотрѣлъ въ отверзтіе, сдѣлавшееся такимъ образомъ между дверью и косякомъ, прежде чѣмъ отважился самъ войти въ комнату.
   Въ этомъ положеніи онъ не только видѣлъ, какъ вы вынули алмазъ изъ шкапика -- онъ видѣлъ также миссъ Вериндеръ, молча наблюдавшую за вами въ открытую дверь. Онъ видѣлъ, что и она также видѣла, какъ вы взяли алмазъ.
   Прежде чѣмъ вышли изъ гостиной, вы колебались нѣсколько. Мистеръ Годфри воспользовался этой нерѣшимостью, чтобъ воротиться въ свою спальную, прежде чѣмъ вы выйдете и увидите его. Онъ только-что успѣлъ воротиться, какъ и вы тоже воротились. Вы увидали его (какъ онъ полагаетъ) именно въ то время, когда онъ проходилъ мимо двери, служившей сообщеніемъ. Во всякомъ случаѣ онъ позвалъ васъ страннымъ, соннымъ голосомъ.
   Онъ подошелъ къ вамъ. Вы взглянули на него туманными и сонными глазами. Вы сунули алмазъ ему въ руку. Вы сказали ему:
   -- Отвезите его назадъ, Годфри, въ банкъ вашего отца. Тамъ онъ въ безопасности, а здѣсь нѣтъ.
   Вы повернулись нетвердыми шагами и надѣли халатъ. Вы сѣли въ большое кресло въ вашей комнатѣ. Вы сказали:
   -- Я не могу отвезти его къ банкъ. Моя голова тяжела какъ свинецъ и я не чувствую подъ собою ногъ.
   Голова ваша упала на спинку стула -- вы испустили тяжелый вздохъ -- и заснули.
   Мистеръ Годфри Эбльуайтъ воротился съ алмазомъ въ свою комнату. Онъ увѣрялъ, что не дошелъ ни до какого заключенія въ то время -- кромѣ того, что онъ будетъ ждать и посмотритъ, что случится утромъ.
   Когда настало утро, ваши слова и поступки показали, что вы рѣшительно не знаете того, что говорили и дѣлали ночью. Въ тоже время слова и поведеніе миссъ Вериндеръ показали, что она рѣшилась не говорить ничего (изъ состраданія къ вамъ) съ своей стороны. Еслибъ мистеръ Годфри Эбльуайтъ за благо разсудилъ оставить у себя алмазъ, онъ могъ бы сдѣлать это безнаказанно. Лунный камень стоялъ между нимъ и разореніемъ. Онъ положилъ Лунный камень себѣ въ карманъ.
   

V.

   Вотъ исторія, разсказанная вашимъ кузеномъ (принужденнымъ необходимостью) мистеру Люкеру.
   Мистеръ Люкеръ повѣрилъ разсказу на томъ основаніи, что мистеръ Годфри Эбльуайтъ былъ слишкомъ глупъ для того, чтобъ выдумать его. Мистеръ Брёффъ и я согласились съ мистеромъ Люкеромъ относительно того, что на справедливость этого разсказа положиться можно вполнѣ.
   Слѣдующій вопросъ состоялъ въ томъ, что дѣлать мистеру Люкеру относительно Луннаго камня. Онъ предложилъ слѣдующія условія, какъ единственныя, на которыхъ онъ согласится вмѣшаться въ то, что было (даже въ его профессіи) сомнительнымъ и опаснымъ дѣломъ.
   Мистеръ Люкеръ соглашался дать мистеру Годфри Эбльуайту взаймы двѣ тысячи фунтовъ, съ условіемъ, что Лунный камень онъ отдастъ ему въ залогъ. Если по истеченіи года мистеръ Годфри Эбльуайтъ заплатитъ три тысячи фунтовъ мистеру Люкеру, онъ получитъ обратно алмазъ, какъ выкупленный залогъ. Если онъ не заплатитъ денегъ по истеченіи года, залогъ (иначе Лунный камень) перейдетъ въ собственность мистера Люкера -- который, въ этомъ послѣднемъ случаѣ, великодушно подаритъ мистеру Годфри его письменныя обязательства (данныя прежде) и находившіяся теперь въ рукахъ ростовщика.
   Безполезно говорить, что мистеръ Годфри съ негодованіемъ казался согласиться на такія чудовищныя условія. Мистеръ Люкеръ подалъ ему назадъ алмазъ и пожелалъ спокойной ночи.
   Вашъ кузенъ пошелъ къ дверямъ и опять воротился. Какъ онъ могъ быть увѣренъ, что разговоръ, происходившій въ этотъ вечеръ, останется въ строгой тайнѣ между его другомъ и имъ? Мистеръ Люкеръ не зналъ. Еслибы мистеръ Годфри согласился на его условія, онъ сдѣлалъ бы его своимъ сообщникомъ и могъ бы положиться на его молчаніе. Теперь же мистеръ Люкеръ будетъ руководиться своими собственными выгодами. Если неловкіе вопросы будутъ сдѣланы, какъ онъ можетъ компрометировать себя для человѣка, отказавшагося имѣть съ нимъ дѣло?
   Получивъ этотъ отвѣтъ, мистеръ Годфри Эбльуайтъ сдѣлалъ то, что дѣлаютъ всѣ животныя (и люди и другіе), когда они попадутся въ ловушку. Онъ осмотрѣлся вокругъ въ отчаяніи. Число этого дня было выставлено на картѣ надъ каминомъ ростовщика и бросилось ему въ глаза. Было двадцать-третье іюня. Двадцать-четвертаго онъ долженъ былъ заплатить триста фунтовъ молодому джентльмэну, котораго онъ былъ попечителемъ, и не имѣлъ никакой возможности достать эти деньги, кромѣ того что мистеръ Люкеръ предлагалъ ему. Еслибъ не это ничтожное препятствіе, онъ могъ бы отвезти алмазъ въ Амстердамъ и заключить выгодную продажу, разбивъ его на отдѣльные камни. Теперь же ему ничего не оставалось, какъ согласиться на условія мистера Люкера. Все-таки у него оставался еще годъ, чтобы достать три тысячи фунтовъ, а годъ -- время очень продолжительное.
   Мистеръ Люкеръ тутъ же написалъ необходимые документы. Когда они были подписаны, онъ далъ мистеру Годфри Эбльуайту два чека. Одинъ отъ 23 іюня на триста фунтовъ, другой недѣлею позже на остальную сумму, тысячу-семьсотъ фунтовъ.
   Какимъ образомъ Лунный камень быль отданъ на сохраненіе банкиромъ мистера Люкера и мистера Годфри и какъ индійцы обошлись съ мистеромъ Люкеромъ и мистеромъ Годфри (послѣ того какъ это было сдѣлано), вамъ уже извѣстно.
   Слѣдующее событіе въ жизни вашего кузена относится опять къ миссъ Вериндеръ. Онъ сдѣлалъ ей предложеніе во второй разъ и (послѣ того, какъ оно было принято) онъ согласился по ея просьбѣ разойтись съ нею. Одну изъ причинъ, побудившихъ, его къ этому, уже угадалъ мистеръ Брёффъ. Миссъ Вериндеръ имѣла только пожизненное право на имѣніе матери -- и такими, образомъ онъ не могъ достать двадцати тысячъ фунтовъ.
   Но вы скажете, что онъ могъ бы накопить три тысячи фунтовъ, чтобы выкупить алмазъ, еслибъ онъ могъ жениться. Онъ могъ бы сдѣлать это, конечно, еслибъ ни его жена, ни ея опекуны и попечители не противились тому, чтобы онъ взялъ впередъ болѣе половины дохода неизвѣстно для чего въ первый же годъ женитьбы. Но даже еслибы онъ преодолѣлъ это препятствіе, его ожидало другое. Дама въ виллѣ услыхала о его женитьбѣ. Это была женщина гордая, мистеръ Блэкъ, изъ такого сорта, съ которымъ шутить нельзя -- изъ сорта женщинъ съ нѣжнымъ цвѣтомъ лица и съ римскимъ носомъ. Она чувствовала чрезвычайное презрѣніе къ мистеру Годфри Эбльуайту. Это презрѣніе было бы безмолвное, еслибы онъ порядочно обезпечилъ ее. Иначе у этого презрѣнія нашелся бы языкъ. Пожизненное право миссъ Вериндеръ такъ же мало давало ему надежды скопить это "обезпеченіе", какъ и собрать двадцать тысячъ фунтовъ. Онъ не могъ жениться -- онъ никакъ не могъ жениться при этихъ обстоятельствахъ.
   Какъ онъ пробовалъ счастья съ другою дѣвицею и какъ эта свадьба также разошлась изъ-за денегъ, вамъ уже извѣстно. Вамъ также извѣстно, какъ онъ получилъ наслѣдство въ пять тысячъ фунтовъ, оставленное ему вскорѣ послѣ этого одною изъ его многочисленныхъ почитательницъ, расположеніе которыхъ этотъ очаровательный мущина умѣлъ пріобрѣсти Это наслѣдство (какъ событія доказали) было причиною его смерти.
   Я удостовѣрился, что когда онъ поѣхалъ за границу, получивъ свои пять тысячъ фунтовъ, онъ поѣхалъ въ Амстердамъ. Тамъ онъ сдѣлалъ всѣ необходимыя распоряженія, чтобы разбить алмазъ на отдѣльные камни. Онъ воротился (переодѣтый) и выкупилъ Лунный камень въ назначенный день. Пропустили нѣсколько дней (на эту предосторожность согласились обѣ стороны) прежде чѣмъ алмазъ былъ вынутъ изъ банка. Еслибъ онъ благополучно пріѣхалъ съ нимъ въ Амстердамъ, времени было бы довольно между іюлемъ сорокъ-девятаго и февралемъ пятидесятаго года (когда молодой джентльменъ дѣлался совершеннолѣтнимъ) разбить на куски алмазъ и продать повыгоднѣе (полированные или нѣтъ) отдѣльные камни. Судите по этому, какія причины имѣлъ онъ подвергаться риску. Или панъ или пропалъ -- это выраженіе какъ-разъ относилось къ нему.
   Мнѣ остается только напомнить вамъ, прежде чѣмъ кончу это донесеніе, что есть еще возможность захватить индійцевъ и найти Лунный камень. Они теперь (это предположеніе основано на всѣхъ возможныхъ причинахъ) находятся на пути въ Бомбей, на одномъ изъ пароходовъ, идущихъ въ Восточную Индію. Пароходъ (если не случится несчастья) не остановится ни въ какой другой гавани и бомбейскія власти (уже предувѣдомленныя письмомъ, посланнымъ сухопутно) приготовятся вступить на пароходъ, какъ только онъ войдетъ въ пристань.
   Имѣю честь быть, милостивый государь, вашимъ покорнѣйшимъ слугою.
   Ричардъ Кёффъ (бывшій приставъ сыскной полиціи, въ Скотланд-Ярдѣ, въ Лондонѣ). {Тамъ гдѣ донесеніе касается событій дня рожденья или трехъ дней, послѣдовавшихъ за нимъ, сравните съ Разсказомъ Беттереджа, глава VII до XIII.}
   

СЕДЬМОЙ РАЗСКАЗЪ,

Въ письмѣ отъ мистера Канди.

   Фризинголлъ, середа, сентября 26, 1849.-- Любезный мистеръ Фрэнклинъ Блэкъ, вы догадаетесь о печальныхъ извѣстіяхъ, которыя я вамъ сообщу, увидѣвъ ваше письмо къ Эзра Дженнингсу, возвращенное вамъ нераспечатаннымъ въ этомъ письмѣ. Онъ умеръ на моихъ рукахъ, на восходѣ солнца въ прошлую среду.
   Я не виноватъ, что не предувѣдомилъ васъ о приближеніи его кончины. Онъ рѣшительно запретилъ мнѣ писать къ намъ.
   -- Я обязанъ мистеру Фрэнклину Блэку, сказалъ онъ: -- нѣсколькими счастливыми днями. Не огорчайте его, мистеръ Канди -- не огорчайте его.
   Его страданія до послѣднихъ шести часовъ его жизни страшно было видѣть. Въ промежутки боли, когда мысли его были ясны, я умолялъ его сказать мнѣ, къ какимъ родственникамъ его я могу написать. Онъ просилъ прощенія, что отказываетъ въ чемъ-нибудь мнѣ. А потомъ онъ сталъ -- не съ горечью -- что онъ хочетъ умереть какъ жилъ, забытый и неизвѣстный. Онъ сохранялъ эту рѣшимость до конца. Теперь нѣтъ никакой надежды узнать что-нибудь о немъ. Его исторія -- пробѣлъ.
   Наканунѣ его смерти онъ сказалъ мнѣ, гдѣ найти всѣ его бумаги. Я принесъ ихъ ему на постель. Тутъ была небольшая пачка старыхъ писемъ, которую онъ отложилъ въ сторону. Тутъ была его неоконченная книга. Тутъ былъ его дневникъ -- въ нѣсколькихъ томахъ. Онъ развернулъ томъ за нынѣшній годъ и вырвалъ одну за одной страницы, относящіяся къ тому времени, когда вы были вмѣстѣ съ нимъ.
   -- Отдайте это, сказалъ онъ: -- мистеру Фрэнклину Блэку. Черезъ нѣсколько лѣтъ, можетъ быть, ему будетъ интересно взглянуть на то, что тутъ написано.
   Потомъ онъ сложилъ руки и сталъ горячо молить Бога, чтобы онъ благословилъ васъ и всѣхъ, кто дорогъ вамъ. Онъ сказалъ, что ему хотѣлось бы еще увидѣться съ вами. Но черезъ минуту онъ передумалъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, когда я предложилъ написать къ вамъ.-- Я не хочу огорчать его!
   По его просьбѣ, я потомъ собралъ другія бумаги -- то-есть, пачку писемъ, неоконченную книгу и томы дневника -- и завернулъ все въ одну обертку, запечатанную моей собственной печатью.
   -- Обѣщайте, сказалъ онъ: -- что вы положите это въ мой гробъ вашей собственной рукою и позаботитесь, чтобы ничья другая рука не коснулась до этого впослѣдствіи.
   Я далъ ему обѣщаніе. И это обѣщаніе было исполнено
   Онъ просилъ меня сдѣлать для него еще одно -- и исполнить это мнѣ стоило тяжелой борьбы. Онъ сказалъ:
   -- Пусть могила моя будетъ забыта. Дайте мнѣ честное слово, что никакой памятникъ -- даже самый простой могильный камень -- не будетъ обозначать мою могилу. Пусть я буду покоиться безыменный. Пусть я буду лежать неизвѣстный.
   Когда я старался уговорить его перемѣнить это намѣреніе, онъ въ первый и единственный разъ пришелъ въ сильное волненіе. Я не могъ этого видѣть и уступилъ. Ничего кромѣ небольшаго травянистаго возвышенія не обозначаетъ мѣста его успокоенія. Современемъ вокругъ него будутъ возвышаться надгробные памятники и люди будутъ смотрѣть и удивляться безыменной могилѣ.
   Какъ я вамъ сказалъ, да шесть часовъ до смерти страданія его прекратились. Онъ нѣсколько задремалъ. Я думаю, что ему видѣлся сонъ. Раза два онъ улыбнулся. Женское имя, какъ мнѣ показалось -- Элла -- часто было на губахъ его въ то время. За нѣсколько минутъ до кончины онъ попросилъ меня приподнять его на постели, чтобы посмотрѣть въ окно на восходящее солнце. Онъ былъ очень слабъ. Его голова упала на мое плечо. Онъ прошепталъ:
   -- Наступаетъ!
   Потомъ онъ сказалъ:
   -- Поцѣлуйте меня!
   Я поцѣловалъ его въ лобъ. Вдругъ онъ подпалъ голову. Солнце играло на его лицѣ. Чудное, ангельское выраженіе показалось на немъ. Онъ закричалъ три раза:
   -- Покой! покой! покой!
   Голова его опять упала на мое плечо и продолжительная тревога его жизни кончилась.
   Итакъ, онъ оставилъ насъ. Это былъ, какъ мнѣ кажется, великій человѣкъ -- хотя свѣтъ не зналъ его. Онъ мужественно переносилъ трудную жизнь. Онъ имѣлъ самый кроткій характеръ, съ какимъ когда-либо случалось мнѣ встрѣчаться. Потеря его заставляетъ меня сильно чувствовать мое одиночество. Можетъ быть, я никогда не приходилъ совершенно въ себя послѣ моей болѣзни. Иногда я думаю оставить практику и уѣхать, чтобы посмотрѣть, что сдѣлали бы для меня заграничныя ванны и воды.
   Здѣсь носятся слухи, что вы женитесь на миссъ Вериндеръ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ. Прошу васъ принять мои искреннѣйшія поздравленія.
   Листки изъ дневника моего бѣднаго друга ожидаютъ васъ въ моемъ домѣ -- запечатанные и съ вашимъ именемъ на оберткѣ. Я боюсь послать ихъ по почтѣ.
   Искреннѣйшее уваженіе и добрыя желанія посылаю я миссъ Вериндеръ. Я остаюсь, любезный мистеръ Фрэнклинъ Блокъ, искренно вамъ преданный ТОМАСЪ КАНДИ.
   

ВОСЬМОЙ РАЗСКАЗЪ,

Написанный Габріэлемъ Беттереджемъ.

   Я первый (какъ вы безъ сомнѣнія помните) началъ разсказъ. Мнѣ же поручено и закончить разсказъ.
   Пусть никто не предполагаетъ, что я скажу здѣсь что-нибудь объ индійскомъ алмазѣ. Я возненавидѣлъ эту противную вещь -- и отсылаю васъ къ другимъ за такими извѣстіями о Лунномъ камнѣ, какія въ настоящее время вы можете получить. Моя цѣль -- предъявить обстоятельство въ семейной исторіи, которое было пропущено всѣми, и которое я не позволю пропустить такимъ образомъ. Обстоятельство, о которомъ я говорю -- свадьба миссъ Рэчель и мистера Фрэнклина Блока. Это интересное событіе произошло въ нашемъ домѣ въ Йоркширѣ во вторникъ, девятаго октября восемьсотъ-сорокъ-девятаго года. Я получилъ новую пару платья, а новобрачные отправились провести медовой мѣсяцъ въ Шотландіи.
   Семейныя празднества сдѣлались довольно рѣдки въ нашемъ домѣ послѣ смерти моей бѣдной госпожи, и я сознаюсь, что -- по случаю свадьбы -- я хватилъ немножко черезчуръ (къ вечеру).
   Если вы дѣлали когда-нибудь то же самое, вы поймете мои чувства. Если нѣтъ, вы, весьма вѣроятно, скажете: "Противный старикъ! зачѣмъ онъ говоритъ намъ объ этомъ?" Причина сейчасъ послѣдуетъ.
   Подкуликнувъ такимъ образомъ (и у васъ тоже есть вашъ любимый порокъ, только у васъ не такой порокъ, какъ мой, а мой порокъ не такой, какъ вашъ), я обратился къ одному непогрѣшимому лекарству -- вамъ извѣстно, что это лекарство Робинзонъ Крузо. Гдѣ я раскрылъ эту несомнѣнную книгу, я сказать не могу. Однако мнѣ очень хорошо извѣстно, гдѣ строчки перестали наконецъ сливаться. Это было на страницѣ триста-восемнадцатой -- семейный отрывокъ, касавшійся женитьбы Робинзона Крузо и состоявшій въ слѣдующемъ:
   "Съ этими мыслями я соображалъ о моемъ новомъ обязательствѣ, что у меня была жена" -- (Замѣтьте! и у мистера Фрэнклина то-есть!) -- "одинъ ребенокъ родился" (Опять замѣтьте! и это можетъ еще случиться съ мистеромъ Фрэнклиномъ!) -- "и тогда моя жена..." Что сдѣлала или не сдѣлала "тогда" жена Робинзона Крузо, я не чувствовалъ желанія узнать. Я подчеркнулъ мѣсто о ребенкѣ карандашемъ и вложилъ бумажку, чтобы замѣтить это мѣсто.
   -- Лежи тутъ, сказалъ я: -- до-тѣхъ-поръ, пока пройдетъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ свадьбы мистера Фрэнклина и миссъ Рэчель -- и тогда мы увидимъ.
   Прошли мѣсяцы (болѣе чѣмъ я ожидалъ) и не представлялось случая вынуть мѣтку изъ книжки. Только въ ноябрѣ мѣсяцѣ восемьсотъ-пятидесятаго мистеръ Фрэнклинъ вошелъ въ мою комнату очень веселый и сказалъ:
   -- Беттереджъ! у меня есть извѣстіе для васъ? Кое-что случится въ домѣ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ.
   -- Это дѣло семейное, сэръ? спросилъ я.
   -- Рѣшительно семейное, отвѣчалъ мистеръ Фрэнклинъ.
   -- Позвольте спросить, сэръ, имѣетъ какое-нибудь отношеніе къ этому ваша супруга?
   -- Она имѣетъ къ этому большое отношеніе, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ, принимая изумленный видъ.
   -- Вамъ не нужно говорить мнѣ ни слова болѣе, сэръ, отвѣчалъ я: -- Господь да благословитъ васъ обоихъ! Искренно радуюсь слышать это.
   Мистеръ Фрэнклинъ вытаращилъ на меня глаза, какъ человѣкъ пораженный громомъ,
   -- Могу я осмѣлиться спросить, откуда вы узнали эти свѣдѣнія? спросилъ онъ.-- Я самъ узналъ объ этомъ (и мнѣ было сообщено въ строжайшей тайнѣ) только пять минутъ тому назадъ.
   Тутъ представился случай предъявить Робинзона Крузо. Тутъ явилась возможность прочесть тотъ семейный отрывокъ о ребенкѣ, который я отмѣтилъ въ день свадьбы мистера Фрэнклина. Я прочелъ эти чудныя слова съ выраженіемъ, которое выставило ихъ -- а потомъ строго взглянулъ ему въ лицо.
   -- Теперь, сэръ, вы вѣрите въ Робинзона Крузо? спросилъ я съ торжественностью, приличной случаю.
   -- Беттереджъ, сказалъ мистеръ Фрэнклинъ съ такою же торжественностью: -- я убѣдился наконецъ.
   Онъ дожалъ мнѣ руку -- и я чувствовалъ, что я обратилъ его.
   Съ разсказомъ объ этомъ необыкновенномъ обстоятельствѣ -- мое вторичное появленіе на этихъ страницахъ кончается. Пусть никто не смѣется надъ единственнымъ анекдотомъ, здѣсь разсказаннымъ. Вы можете забавляться сколько вамъ угодно надъ всѣмъ другимъ, написанномъ мною. Но когда я пишу о Робинзонѣ Крузо, ей-Богу это серьезно -- и я прошу васъ точно такъ же это принять!
   Когда это сказано, сказано все. Милостивые государыни и государи, я кланяюсь и кончаю разсказъ.
   

ЭПИЛОГЪ.

Отысканіе алмаза.

I.
ПОКАЗАНІЯ ПОДЧИНЕННАГО ПРИСТАВА КЁФФА (1849).

   Двадцать-седьмого іюня я получилъ инструкціи отъ пристава Кёффа слѣдить за тремя людьми, подозрѣваемыми въ убійствѣ и по описанію индійцами. Ихъ видѣли на Тоуэрской пристани въ это утро отправляющимися на пароходъ, идущій въ Ротердамъ.
   Я выѣхалъ изъ Лондона на пароходѣ, принадлежащемъ другой компаніи, который отправлялся утромъ въ четвергъ двадцать-восьмого.
   Прибывъ въ Роттердамъ, я успѣлъ отыскать капитана парохода, ушедшаго въ середу. Онъ сообщилъ мнѣ, что индійцы дѣйствительно были пассажирами на его кораблѣ, но только до Грэвзенда. Доѣхавъ до этого мѣста, одинъ изъ троихъ спросилъ, въ какое время доѣдутъ они до Кале. Узнавъ, что пароходъ идетъ въ Роттердамъ, тотъ, который говорилъ отъ имени всѣхъ троихъ, выразилъ величайшее удивленіе и огорченіе, узнавъ объ ошибкѣ, которую сдѣлалъ онъ и его два друга. Они были готовы (говорилъ онъ) пожертвовать деньгами, заплаченными за проѣздъ, если капитанъ парохода захочетъ только высадить ихъ на берегъ. Изъ состраданія къ ихъ положенію какъ иностранцевъ въ чужой землѣ и не имѣя никакой причины, чтобы удерживать ихъ. капитанъ далъ сигналъ береговой лодкѣ и всѣ трое уѣхали съ парохода.
   Этотъ поступокъ индійцевъ ясно показывалъ, что они рѣшились на него заранѣе, какъ средство помѣшать отыскать ихъ слѣды, я я не теряя времени воротился въ Англію. Я оставилъ пароходъ въ Грэвзендѣ и узналъ, что индійцы уѣхали оттуда въ Лондонъ. Оттуда и прослѣдилъ, что они уѣхали въ Плимутъ. Розыски въ Плимутѣ показали, что они отправилось сорокъ часовъ тому назадъ на индійскомъ пароходѣ Бьюли Кэстль, отправлявшемся прямо въ Бомбей.
   Получивъ это извѣстіе, приставъ Кёффъ далъ знать бомбейскимъ властямъ сухопутно -- что полиція должна прибыть на пароходъ немедленно по прибытіи его въ гавань. Когда былъ сдѣланъ этотъ шагъ, мои отношенія къ этому дѣлу кончились. Я ничего не слыхалъ объ этомъ болѣе съ того времени.
   

II.
ПОКАЗАНІЯ КАПИТАНА (1849).

   Приставъ Кёффъ меня проситъ изложить письменно нѣкоторыя обстоятельства, относящіяся въ тремъ лицамъ (предполагаемымъ индусамъ), которые были пассажирами прошлымъ лѣтомъ на пароходѣ Бьюли Кэстль, отправлявшемся прямо въ Бомбей подъ моей командой.
   Индусы присоединились къ намъ въ Плимутѣ. Дорогою я не слыхалъ никакихъ жалобъ на ихъ поведеніе. Они помѣщались въ передней части корабля. Я мало имѣлъ случая самъ лично примѣчать ихъ.
   Въ послѣдней части путешествія мы имѣли несчастье выдержать штиль три дня и три ночи у индійскаго берега. У меня нѣтъ корабельнаго журнала и я не могу теперь припомнить широту и долготу. Слѣдовательно, о нашемъ положеніи и могу только сказать вообще, что теченіе прибивало насъ къ землѣ, и что когда опять поднялся вѣтеръ, мы доѣхали до гавани черезъ двадцать-четыре часа.
   Дисциплина корабля (какъ извѣстно всѣмъ мореходцамъ) ослабляется въ продолжительную тишь. Дисциплина моего корабля ослабла. Нѣкоторые пассажиры просили спускать лодки и забавлялись, гребя веслами и купаясь, когда солнце въ вечернее время было довольно прохладно, чтобы позволить имъ забавляться такимъ образомъ. Лодки послѣ этого слѣдовало опять ставить на мѣста. Вмѣсто того ихъ оставляли на водѣ возлѣ корабля, и отъ жара и досады на погоду ни офицеры, ни матросы по чувствовали охоты исполнять св(и обязанности, пока продолжалась тишь.
   На третью ночь ничего необыкновеннаго не слыхалъ и не видалъ вахтенный на палубѣ. Когда настало утро, хватились самой маленькой лодки -- хватились и трехъ индусовъ.
   Если эти люди украли лодку вскорѣ послѣ сумерекъ (въ чемъ я не сомнѣваюсь), мы были такъ близко къ землѣ, что напрасно было посылать за ними въ погоню, когда узнали объ этомъ утромъ. Я не сомнѣваюсь, что они подъѣхали къ берегу въ эту тихую погоду (несмотря на усталость и неумѣнье грести) до разсвѣта.
   Доѣхавъ до нашей гавани, я узналъ въ первый разъ, какую причину имѣли мои три пассажира воспользоваться случаемъ убѣжать съ корабля. Я могъ только сдѣлать такое же показаніе властямъ, какое сдѣлалъ здѣсь. Онѣ сочли меня виновнымъ въ допущеніи ослабленія въ дисциплинѣ корабля. Я выразилъ мое сожалѣніе и имъ и моимъ хозяевамъ. Съ того времени ничего не было слышно, сколько мнѣ извѣстно, о трехъ индусахъ. Мнѣ не остается прибавлять ничего болѣе къ тому, что здѣсь написано.
   

III.
ПОКАЗАНІЕ МИСТЕРА МЁРТУЭТА (1850).

(Въ письмѣ къ мистеру Брёффу.)

   Помните ли вы, любезный сэръ, полудикаря, съ которымъ вы встрѣтились на обѣдѣ въ Лондонѣ осенью въ сорокъ-восьмомъ году? Позвольте мнѣ напомнить вамъ, что этого человѣка звали Мёртуэтъ и что вы имѣли съ и имъ продолжительны и разговоръ послѣ обѣда. Разговоръ относился къ индійскому алмазу, называемому Лунный камень, и къ заговору, тогда существовавшему, овладѣть этой драгоцѣнностью.
   Съ того времени я странствовалъ по Центральной Азіи. Оттуда я воротился на мѣсто моихъ прежнихъ приключеніи въ сѣверозападной Индіи. Черезъ двѣ недѣли послѣ того я очутился въ одномъ округѣ или провинціи (мало извѣстной европейцамъ), называемой Каттиваръ.
   Тутъ со мною случилось приключеніе, которое (какъ ни невѣроятно можетъ это показаться) лично интересуетъ васъ.
   Въ дикихъ областяхъ Каттивара (а какъ дики онѣ, вы поймете, когда я скажу вамъ, что даже землепашцы пашутъ землю вооруженные съ ногъ до головы) народонаселеніе фанатически предано старой индустанской религіи -- древнему поклоненію Брамѣ и Вишну. Немногія магометанскія семейства, изрѣдка разбросанныя по деревнямъ внутри страны, боятся ѣсть мясо какого бы то ни было рода. Магометанинъ, только подозрѣваемый въ убійствѣ священнаго животнаго -- коровы, непремѣнно бываетъ умерщвленъ безпощадно въ этихъ странахъ благочестивыми индустанскими сосѣдями, окружающими его. Для подкрѣпленія религіознаго энтузіазма народа, два самыхъ знаменитыхъ мѣста для индустанскихъ богомольцевъ находятся въ границахъ Каттивара. Одно изъ нихъ Дварка, мѣсторожденіе бога Кришна. Другое -- священный городъ Сомнаутъ, ограбленный и уничтоженный въ одиннадцатомъ столѣтіи магометанскимъ завоевателемъ Махмудомъ Гизни.
   Очутившись во второй разъ въ этихъ романическихъ областяхъ, я рѣшился не оставлять Каттивара, не заглянувъ еще разъ въ великолѣпную Сомнаутскую пустыню. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ я вздумалъ сдѣлать это, я былъ (на сколько я могъ разсчитать) на разстояніи трехъ дней, путешествуя пѣшкомъ, отъ спящей наго города.
   Я не долго билъ въ дорогѣ, какъ примѣтилъ, что и другіе -- по-двое и по-трое -- путешествовали до одному направленію со мной.
   Тѣмъ, кто заговаривалъ со мною, я выдавалъ себя за индуса-буддиста изъ отдаленной провинціи, отправляющагося на богомолье. Безполезно говорить, что моя одежда согласовалась съ этимъ. Прибавьте бъ этому, что я знаю языкъ такъ хорошо, какъ свой родной, и что я довольно худощавъ и смуглъ для того, чтобы не легко было узнать мое европейское происхожденіе -- и вы поймете, что я легко прослылъ между этими людьми не землякомъ ихъ, а путешественникомъ изъ отдаленной части ихъ родины.
   На второй день число индусовъ, отправлявшихся по одному направленію со мной, увеличилось до полусотенъ и сотенъ. На третій день толпа дошла до тысячъ. Всѣ медленно стремились къ одному пункту -- городу Сомнауту.
   Ничтожная услуга, которую мнѣ удалось оказать одному изъ моихъ товарищей-пилигримовъ на третій день пути, доставила мнѣ знакомство съ индусами высшей касты. Отъ этихъ людей я узналъ, что толпа стремится къ большой религіозной церемоніи, которая должна происходить на горѣ недалеко отъ Сомнаута. Церемонія эта давалась въ честь бога Луны и должна была происходить ночью.
   Толпа задержала насъ, когда мы приблизились къ мѣсту празднества. Въ то время, когда мкг дошли до горы, лупа высоко сіяла на небѣ. Мои друзья-индусы пользовались какими-то особенными преимуществами, дозволявшими имъ имѣть доступъ къ кумиру. Они милостиво позволили мнѣ сопровождать ихъ; когда дошли до того мѣста, мы увидали, что кумиръ скрытъ отъ нашихъ глазъ занавѣсью, повѣшенной между двумя великолѣпными деревьями. Внизу этихъ деревьевъ выдавалась плоская скала и образовывала родъ платформы. Подъ этою платформою стоялъ я вмѣстѣ съ моими друзьями-индусами.
   Подъ горою видъ представлялъ величайшее зрѣлище Природы и Человѣка въ соединеніи, когда-либо виданномъ мною. Нижнія покатости горы непримѣтно переходили въ долину, въ которой сливались три рѣки. Съ одной стороны граціозныя извилины воды разстилались, то видимо, то закрытыя деревьями, такъ далеко, какъ только могъ видѣть взоръ. Съ другой стороны гладкій океанъ покоился въ тишинѣ ночной. Наполните эту прелестную сцену десятками тысячъ человѣческихъ существъ, всѣхъ въ бѣлой одеждѣ, покрывающихъ бока горы, переполняющихъ долину и окаймляющихъ ближайшіе берега извилистыхъ рѣкъ. Освѣтите этихъ пилигримовъ дикимъ пламенемъ факеловъ, струившагося въ промежуткахъ каждой части этой безчисленной толпы. Вообразите лунное сіяніе востока, проливающее на все безоблачный блескъ -и вы составите себѣ какое-нибудь понятіе о зрѣлищѣ, представившемся мнѣ, когда я смотрѣлъ съ вершины горы.
   Звуки жалобной музыки на какихъ-то струнныхъ инструментахъ и флейтахъ воротили мое вниманіе къ закрытому кумиру.
   Я повернулся и увидалъ на скалистой платформѣ фигуры трехъ человѣкъ. Въ центральной фигурѣ я узналъ человѣка, съ которымъ я говорилъ въ Англіи, когда индійцы появились за террасѣ дома лэди Вериндеръ. Другіе два, бывшіе его товарищами тогда, безъ сомнѣнія, были его товарищами и здѣсь.
   Одинъ изъ индусовъ, возлѣ котораго и стоялъ, увидалъ, какъ я вздрогнулъ. Шепотомъ объяснилъ онъ мнѣ появленіе трехъ фигуръ на платформѣ скалы.
   Это были брамины (говорилъ онъ), преступившіе свою касту для службы богу. Богъ повелѣлъ, чтобы они очистились богомольнымъ странствованіемъ. Въ эту ночь эти три человѣка должны были разстаться. Въ трехъ различныхъ направленіяхъ должны они были отправиться пилигримами къ кумирамъ въ Индіи. Никогда болѣе не должны они были видѣть другъ друга въ лицо. Никогда болѣе не должны они были отдыхать отъ своихъ странствованій съ того дня, который былъ свидѣтелемъ ихъ разлуки, до того дня, который будетъ свидѣтелемъ ихъ смерти.
   Когда эти слова были сказаны мнѣ шепотомъ, жалобная музыка прекратилась. Три человѣка распростерлись на скалѣ передъ занавѣсью, скрывавшей кумиръ. Они встали -- они взглянули другъ на друга -- они обнялись. Потомъ они отдѣльно спустились между народомъ. Народъ давалъ имъ дорогу въ мертвомъ безмолвіи. Я видѣлъ, какъ толпа раздалась въ трехъ различныхъ направленіяхъ въ одну и ту же минуту. Медленно огромная бѣлая масса народа опять сомкнулась. Слѣдъ приговоренныхъ людей сквозь ряды ихъ ближнихъ изгладился. Мы не видали ихъ болѣе.
   Новая музыка, громкая и веселая, раздалась изъ-за скрытаго кумира. Толпа вокругъ меня задрожала и сдвинулась.
   Занавѣсь между деревьями была отдернута и кумиръ открытъ.
   Возвышаясь на тронѣ, сидя на своей типической антилопѣ, съ четырьмя руками распростертыми къ четыремъ угламъ свѣта -- парилъ надъ нами мрачный и страшный въ мистическомъ небесномъ свѣтѣ богъ Луны. А на лбу божества сіялъ желтый алмазъ, блескъ котораго сіялъ на меня въ Англіи съ женскаго платья.
   Да! По истеченіи восьми столѣтій Лунный камень опять смотритъ черезъ стѣны священнаго города, въ которомъ началась его исторія. Какъ онъ воротился въ свою дикую родную сторону -- по какому приключенію или по какому преступленію индійцы опять овладѣли своей священной драгоцѣнностью, можетъ быть извѣстно вамъ, но не мнѣ. Вы лишились его въ Англіи и (если мнѣ хоть сколько-нибудь извѣстенъ этотъ народъ) вы лишились его навсегда.
   Такимъ образомъ годы проходятъ другъ за другомъ; такимъ образомъ одни и тѣ же событія обращаются въ кругахъ Времени. Какія будутъ слѣдующія приключенія Луннаго камня? Кто можетъ сказать?

КОНЕЦЪ.

   
   
   
   
позавтракать. Невинный поселянинъ даже оскорбился. Онъ завтракаетъ въ половинѣ седьмаго, а спать ложится вмѣстѣ съ курами.
   -- Я вчера вечеромъ только что пріѣхалъ изъ Ирландіи,-- сказалъ приставъ, съ обычною недоступностью переходя къ прямой цѣли своего посѣщенія.-- Ложась въ постель, я прочелъ ваше письмо, въ которомъ вы сообщаете мнѣ о всемъ происшедшемъ съ того времени, какъ мое слѣдствіе о пропажѣ алмаза было пріостановлено въ прошломъ году. Съ своей стороны, я только одно замѣчу объ этомъ дѣлѣ. Я чисто промахнулся. Не знаю, могъ ли бы иной кто видѣть вещи въ настоящемъ свѣтѣ, будучи на моемъ мѣстѣ. Но это не измѣняетъ фактовъ. Сознаюсь, что я далъ промахъ. Не первый промахъ, мистеръ Блекъ, въ теченіи моего поприща! Вѣдь сыщики только въ романахъ стоятъ выше всякой возможности сдѣлать ошибку.
   -- Вы подоспѣли какъ разъ кстати, чтобы возстановить свою репутацію, сказалъ я.
   -- Извините меня, мистеръ Блекъ, возразилъ приставъ,-- теперь, какъ я удалился отъ дѣлъ, я ни крошечки не забочусь о своей репутаціи. Я покончилъ съ нею, благодаря Бога! Я пріѣхалъ сюда, сэръ, изъ признательности и въ память щедрости ко мнѣ покойной леди Вериндеръ. Я возьмусь за прежнее дѣло,-- если я вамъ нуженъ и вы довѣряете мнѣ,-- единственно по этой причинѣ, а не по какой иной. Я не приму отъ васъ на одного фартинга. Это дѣло чести. Теперь же, мистеръ Блекъ, сообщите мнѣ, какъ обстоитъ дѣло съ тѣхъ поръ, какъ вы мнѣ писали.
   Я разказалъ ему опытъ съ опіумомъ и то, что въ послѣдствіи произошло въ Ломбардъ-Стритскомъ банкѣ. Онъ былъ сильно пораженъ опытомъ -- для него это было нѣчто новое. Онъ въ особенности заинтересовался предположеніемъ Ездры Дженнивгса о томъ, куда я дѣвалъ алмазъ, выйдя изъ гостиной Рахили въ день рожденія.
   -- Я не раздѣляю мнѣнія мистера Дженнингса, будто вы спрятали Лунный камень, сказалъ приставъ Коффъ: -- но согласенъ съ нимъ въ томъ, что вы, безъ сомнѣнія, принесли его къ себѣ въ комнату.
   -- Ну? спросилъ я:-- что же было послѣ?
   -- А сами-то вы не подозрѣваете, что было послѣ, сэръ?
   -- Нѣтъ, нисколько.
   -- Мистеръ Броффъ тоже не подозрѣваетъ.
   -- Не болѣе меня.
   Приставъ Коффъ всталъ и подошелъ къ моему письменному столу.
   Онъ вернулся съ запечатаннымъ пакетомъ; на немъ было написано: "по секрету"; онъ былъ адресованъ ко мнѣ, а на уголкѣ стояла подпись пристава.
   -- Въ прошломъ году я ошибся, подозрѣвая одну особу, сказалъ онъ:-- могу ошибиться и теперь. Погодите распечатывать этотъ пакетъ, мистеръ Блекъ, пока не узнаете всей правды. Тогда сравните имя виновной особы съ именемъ, которое я написалъ въ этомъ запечатанномъ письмѣ.
   Я положилъ письмо въ карманъ и затѣмъ спросилъ пристава, какого онъ мнѣнія о мѣрахъ, которыя мы принимали въ банкѣ.
   -- Очень хорошо задумано, сэръ, отвѣтилъ онъ: -- самое настоящее дѣло. Только надо было слѣдить еще на одной особой, кромѣ мистера Локера.
   -- За тою особой, что поименована въ письмѣ, которое вы мнѣ сейчасъ дали?
   -- Да, мистеръ Блекъ, за тою особой, что поименована въ письмѣ. Теперь этому не поможешь. Когда настанетъ время, сэръ, я кое-что предложу вамъ и мистеру Броффу. Сначала подождемъ и посмотримъ, не скажетъ ли намъ мальчикъ чего-нибудь, стоящаго вниманія.
   Было уже около десяти часовъ, а мальчикъ еще не являлся. Приставъ Коффъ заговорилъ о другомъ. Онъ освѣдомлялся о своемъ старомъ пріятелѣ Бетереджѣ и о бывшемъ враги-садовникѣ. Минуту спустя, онъ, безъ сомнѣніи, перешелъ бы отъ этого предмета къ любимымъ розамъ, еслибы мой слуга не прервалъ васъ, доложивъ что мальчикъ вживу.
   Войдя въ комнату, Крыжовникъ остановился на порогѣ и недовѣрчиво поглядѣлъ на сидѣвшаго по мной незнакомца. Я позвалъ мальчика къ себѣ.
   -- Можете говорить при этомъ джентльменѣ, сказалъ я:-- онъ пріѣхалъ помогать мнѣ и знаетъ уже обо всемъ. Приставъ Коффъ, прибавилъ я,-- вотъ мальчикъ изъ конторы мистера Броффа.
   Въ современной системѣ цивилизаціи знаменитость (какого бы то ни было рода) есть рычагъ, который можетъ поколебать что угодно. Слава великаго Коффа уже дошла до слуха маленькаго Крыжовника. Плохо державшіеся глаза мальчугана до того выкатились, когда я произнесъ кто знаменитое имя, что я не шутя побоялся, какъ бы они не выпали на коверъ.
   -- Подите сюда, парень, сказалъ приставъ:-- послушаемъ, что вы вамъ скажете.
   Видъ великаго человѣка,-- героя многихъ пресловутыхъ разказовъ по всѣмъ адвокатскимъ конторамъ Лондона,-- повидимому, околдовалъ мальчика. Онъ сталъ противъ пристава Коффа, заложивъ руки назадъ, подобно новичку, котораго спрашиваютъ изъ катехизиса.
   -- Какъ ваше имя? спросилъ приставъ, начиная экзаменъ.
   -- Октавій Гай, отвѣтилъ мальчикъ:-- въ конторѣ-то меня зовутъ Крыжовникомъ, оттого что у меня такіе глаза.
   -- Октавій Гай, Крыжовникъ тожь, продолжилъ приставъ съ крайнею важностью:-- вчера васъ хватились въ банкѣ. Куда вы дѣвались?
   -- Не во гнѣвъ вамъ, сэръ, я слѣдилъ за однимъ человѣкомъ.
   -- За какимъ?
   -- Высокій такой, съ черною бородищей, одѣтъ морякомъ.
   -- Я помню этого человѣка! вступился я:-- мы съ мистеромъ Броффомъ думали, что это шпіонъ Индѣйцевъ.
   Пристава Коффа, повидимому, не слишкомъ поразило то, что мы думали съ мистеромъ Броффомъ. Онъ продолжалъ экзаменовать Крыжовника.
   -- Ну? сказалъ онъ:-- для чего же вы слѣдила за морякомъ?
   -- Не во гнѣвъ вамъ, сэръ, мистеръ Броффъ желалъ узнать, не передалъ ли мистеръ Локеръ чего-нибудь кому-нибудь, выходя изъ банка. Я видѣлъ, какъ мистеръ Локеръ передалъ что-то чернобородому моряку.
   -- Почему жь вы не сказали этого мистеру Броффу?
   -- Не хватило времени, сэръ, потому что морякъ поспѣшно вышедъ вонъ.
   -- А вы и выбѣжала за нимъ,-- а?
   -- Да, сэръ.
   -- Крыжовникъ, оказалъ приставъ, гладя его по головѣ:-- у васъ головенка таки набита кое-чѣмъ, да и не хлопкомъ. Я, пока, весьма доволенъ вами.
   Мальчикъ покраснѣлъ отъ удовольствія. Приставъ продолжалъ.
   -- Ну? Что же сдѣлалъ морякъ, выйдя на улицу?
   -- Онъ кликнулъ кэбъ, сэръ.
   -- А вы?
   -- Не отставая, побѣжалъ за нимъ.
   Не успѣлъ приставъ предложить слѣдующаго вопроса, какъ доложили о другомъ посѣтителѣ,-- то былъ главный письмоводитель конторы мистера Броффа.
   Сознавая, какъ важно было не мѣшать приставу Коффу разспросить мальчика, я принялъ письмоводителя въ другой комнатѣ. Онъ принесъ дурную вѣсть о своемъ хозяинѣ. Волненія и тревоги за послѣдніе два дня одолѣли мистера Броффа. Сегодня поутру онъ проснулся, чувствуя припадокъ подагры, и не могъ выйдти изъ своей комнаты въ Гампотедѣ; въ настоящемъ критическомъ положеніи нашихъ дѣлъ, онъ сильно безпокоился о томъ, что долженъ оставить меня одного, безъ совѣтовъ и помощи опытнаго человѣка. Письмоводитель получилъ приказъ отдать себя въ мое распоряженіе и охотно готовъ былъ замѣнить мистера Броффа. Я тотчасъ написалъ письмо, чтобъ успокоить стараго джентльмена, сообщивъ ему о пріѣздѣ пристава Коффа, прибавивъ, что Крыжовникъ въ настоящую минуту на экзаменѣ, и обѣщая лично или письменно извѣстить мистера Броффа обо всемъ, что произойдетъ въ теченіе дня. Отправивъ письмоводителя съ запиской въ Гампстедъ, я вернулся въ первую комнату и засталъ пристава Коффа у камина въ ту самую минуту, какъ онъ звонилъ въ колокольчикъ.
   -- Извините, мистеръ Блекъ, сказалъ приставъ:-- я уже хотѣлъ послать сказать, что мнѣ нужно поговорить съ вами. Я ничуть не сомнѣваюсь, что этотъ мальчикъ предостойный малый, прибавилъ приставъ, гладя Крыжовника по головѣ:-- слѣдилъ именно за кѣмъ надлежало. Гибель времени потеряно, сэръ, оттого что вы, къ несчастью, не поспѣли вчера домой къ половинѣ одиннадцатаго. Все что намъ остается дѣлать -- это немедленно послать за кэбомъ.
   Пять минутъ спустя приставъ Коффъ и я (съ Крыжовникомъ на козлахъ, для того чтобъ указывать дорогу кучеру) ѣхали на восточную часть города, къ Сити.
   -- Недалеко время, сказалъ приставъ, указывая въ переднее окошечко кэба:-- когда этотъ мальчикъ будетъ ворочать большими дѣлами въ бывшей моей профессіи. Я еще не видывалъ такого смышленаго и даровитаго плутишки. Я вамъ сообщу, мистеръ Блекъ, всю сутъ того, что онъ разказывалъ мнѣ, пока васъ не было. Вѣдь это еще при васъ, кажется, онъ говорилъ, что не отставая побѣжалъ за кэбомъ.
   -- Да.
   -- Ну вотъ, сэръ, кэбъ отправился изъ Ломбардъ-Стритъ къ Товерской пристани. Чернобородый морякъ вышелъ изъ кэба и переговорилъ съ капитаномъ парохода отправляющагося на слѣдующее утро въ Роттердамъ. Онъ спросилъ, нельзя ли ему тотчасъ же взойдти на бортъ и переночевать на койкѣ. Капитанъ отвѣтилъ что нельзя. Въ этотъ вечеръ происходила чистка и уборка каютъ, коекъ, палубы, и вы одинъ пассажиръ не могъ быть допущенъ на бортъ ранѣе утра. Морякъ повернулся и ушелъ съ пристани. Когда онъ опять вышелъ на улицу, мальчикъ въ первый разъ еще замѣтилъ человѣка, степенно-одѣтаго рабочимъ, шедшаго по другой сторонѣ улицы, явно не теряя изъ воду моряка. Морякъ остановился у ближней харчевни и зашелъ въ нее. Мальчикъ примкнулъ къ другамъ мальчишкамъ, глазѣвшимъ на выставленныя въ окнѣ харчевни лакомства. Онъ замѣтилъ, что рабочій, подобно ему, остановился, и ждетъ,-- но все еще на противоположной сторонѣ улицы. Минуту спустя, медленно подъѣхалъ кэбъ и остановился возлѣ рабочаго. Мальчикъ могъ ясно разглядѣть только одного изъ сидѣвшихъ въ кэбѣ, который высунулся изъ окна, разговаривая съ рабочимъ. Онъ, безъ всякаго поощренія съ моей стороны, описалъ эту особу очень смуглою и похожею на Индѣйца.
   Теперь ясно было, что мы съ мистеромъ Броффомъ сдѣлали еще одну ошибку. Чернобородый морякъ, очевидно, вовсе не былъ шпіономъ Индѣйцевъ. Возможно да, чтобъ онъ былъ тѣмъ, кто завладѣлъ алмазомъ?
   -- Немного погодя, продолжалъ приставъ,-- кэбъ медленно поѣхалъ вдоль по улицѣ. Рабочій перешелъ чрезъ дорогу и вошелъ въ харчевню. Мальчикъ ждалъ на улицѣ, пока не почувствовалъ голода и усталости,-- а тогда онъ въ свою очередь вошелъ въ харчевню. У него былъ въ карманѣ одинъ шиллингъ, и онъ, какъ самъ разказываетъ, роскошно пообѣдалъ колбасой и пирогомъ съ угрями, съ бутылкой имбирнаго пива. Чего не переваритъ мальчуганъ? До сихъ поръ такого вещества еще не найдено.
   -- Что же онъ видѣлъ въ харчевнѣ? спросилъ я.
   -- Въ харчевнѣ, мистеръ Блекъ, онъ увидалъ моряка, читавшаго газету за одномъ столомъ, и рабочаго, читавшаго газету за другимъ столомъ. Уже смерклось, когда морякъ всталъ и ушелъ изъ харчевни. Выйдя на улицу, онъ подозрительно осматривался по сторонамъ. На мальчика,-- что же такое мальчикъ? -- онъ не обратилъ вниманія. Рабочій не выходилъ еще. Морякъ пошелъ, оглядываясь, и, повидимому, не совсѣмъ-то зналъ куда идти. Рабочій опять появился на противоположной сторонѣ улицы. Морякъ все шелъ до самаго Шоръ-Лева, ведущаго въ Ловеръ-Темзъ-Стритъ. Тутъ онъ остановился предъ гостиницей подъ вывѣской: Колесо Фортуны, и осмотрѣвъ домъ снаружи, вошелъ въ него. Крыжовникъ вошелъ за нимъ. У стойки толпилось много народу, большею частію чистаго народу. Колесо Фортуны -- самое почтенное заведеніе, мистеръ Блекъ; славится портеромъ и пирогами со свининой.
   Отступленія пристава раздражили меня. Онъ замѣтилъ это и, продолжая, сталъ построже придерживаться показаній Крыжовника.
   -- Морякъ спросилъ, можетъ ли онъ получить ночлегъ, продолжалъ приставъ:-- хозяинъ отвѣчалъ: нѣтъ; все занято. Буфетчица поправила его, сказавъ, что "десятый номеръ свободенъ". Послали за слугой чтобы проводить моряка въ десятый номеръ. Какъ разъ передъ тѣмъ Крыжовникъ замѣтилъ рабочаго въ толпѣ у стойки. Не успѣлъ слуга явиться на зовъ, рабочій исчезъ. Моряка поведя въ номеръ. Не зная, что дѣлать, Крыжовникъ мудро порѣшилъ выжидать что будетъ. И дѣйствительно, что-то случилось. Позвали хозяина. На верху послышался гнѣвный говоръ. Вдругъ снова появился хозяинъ, таща за воротъ рабочаго, казавшагося пьянымъ, къ величайшему удивленію Крыжовника. Хозяинъ вытолкнулъ его за дверь и погрозилъ полиціей, если онъ вернется. Пока это происходило, изъ пререканій между ними оказалось, что этого человѣка застали въ десятомъ номерѣ, гдѣ онъ, съ упрямствомъ пьянаго, объявилъ, что комната занята ихъ. Крыжовникъ былъ такъ пораженъ этимъ внезапнымъ опьянѣніемъ недавно еще трезваго человѣка, что не могъ удержаться и не выбѣжать за рабочимъ на улицу. Тотъ шатался позорнѣйшимъ образомъ, пока былъ въ виду гостиницы. Но какъ только повернулъ за уголъ улицы, равновѣсіе его внезапно возстановилось, и онъ сталъ какъ нельзя болѣе трезвымъ членомъ общества. Крайне озадаченный Крыжовникъ вернулся въ Колесо Фортуны. Онъ еще подождалъ, не будетъ ли чего. Ничего не было; морякъ не показывался; о немъ ничего не говорили. Крыжовникъ рѣшился вернуться въ контору. Только что онъ пришелъ къ этому заключенію, откуда ни возьмись, вновь появился рабочій, по обыкновенію, на противоположной сторонѣ улицы. Онъ глядѣлъ наверхъ въ одно изъ оконъ на крышѣ дома, единственное, въ которомъ еще свѣтился огонь. Этотъ огонь, повидимому, успокоилъ его. Онъ тотчасъ ушелъ. Мальчикъ вернулся въ Грейзъ-Иннъ, получилъ карточку съ запиской, пошелъ къ вамъ и не засталъ васъ. Вотъ вамъ изложеніе дѣла, мистеръ Блекъ, какъ оно обстоитъ въ настоящее время.
   -- Что вы думаете объ этихъ, приставъ?
   -- Я думаю, что это дѣло серіозное, сэръ. Вопервыхъ, судя по тому, что видѣлъ мальчикъ, въ этомъ замѣшаны индѣйны.
   -- Да. И морякъ очевидно тотъ самый, кому мистеръ Локеръ передалъ алмазъ. Странно однакожь, что и мистеръ Броффъ, и я, и подчиненный мистера Броффа, всѣ мы ошиблись.
   -- Новое не странно, мистеръ Блекъ. Принимая во вниманіе опасность, которой подвергалось это лицо, весьма вѣроятно, что мистеръ Локеръ умышленно провелъ васъ, предварительно уговорясь съ нимъ.
   -- Понятны ли вамъ поступки въ гостиницѣ? Тотъ, что разыгрывалъ рабочаго, конечно былъ подкупленъ Индѣйцами. Но я не менѣе самого Крыжовника становлюсь въ тупикъ предъ объясненіемъ, зачѣмъ онъ внезапно прикинулся пьянымъ.
   -- Кажется, я догадываюсь, что это значитъ, сэръ, сказалъ приставъ:-- подумавъ нѣсколько, вы поймете, что этотъ человѣкъ имѣлъ строжайшій наказъ отъ Индѣйцевъ. Сами они были слишкомъ замѣтны, чтобы рисковать показаться въ банкѣ или въ гостиницѣ, и должны были многое повѣрить своему посланцу. Очень хорошо. При этомъ посланцѣ вдругъ называютъ номеръ гостиницы, въ которомъ морякъ долженъ провести ночь, въ томъ же номерѣ (если мы не ошибаемся) будетъ лежать и алмазъ. Въ такомъ случаѣ можете быть увѣрены, что Индѣйцы непремѣнно потребовали бы описанія этой комнаты, ея мѣстоположенія въ домѣ, возможности проникнуть въ все извнѣ, и такъ далѣе. Что же оставалось дѣлать тому человѣку съ такимъ приказомъ? Именно то, что онъ сдѣлалъ! Онъ побѣжалъ наверхъ заглянуть въ эту комнату, прежде чѣмъ введутъ моряка. Его застали тамъ во время осмотра, и онъ притворился пьянымъ, чтобы легчайшимъ способомъ выйдти изъ затруднительнаго положенія. Вотъ какъ я объясняю эту загадку. Когда его вытолкали изъ гостиницы, онъ, вѣроятно, пошелъ съ отчетомъ туда, гдѣ его поджидали хозяева. А хозяева, безъ сомнѣнія, послали его опять назадъ убѣдиться въ томъ, что морякъ точно остается въ гостиницѣ до утра. Что же касается происходившаго въ Колесѣ Фортуны послѣ того какъ мальчикъ ушелъ оттуда,-- мы должны были развѣдать это вчера. Теперь одиннадцать часовъ утра. Намъ остается надѣяться на самое лучшее и развѣдать что можемъ.
   Черезъ четверть часа кэбъ остановился въ Шоръ-Ленѣ, и Крыжовникъ отворилъ намъ дверцу.
   -- Тутъ? спросилъ приставъ.
   -- Тутъ, отвѣтилъ мальчикъ.
   Какъ только мы вошли въ Колесо Фортуны, даже моему неопытному глазу стало примѣтно, что въ домѣ что-то не ладно.
   За стойкой, гдѣ продавались напитки, стояла одна-одинехонька растерянная служанка, совершенно непривычная къ этому занятію. Человѣка два обычныхъ посѣтителей дожидались утренняго глоточка, нетерпѣливо стуча деньгами по стойкѣ. Буфетчица показалась изъ внутреннихъ залъ, взволнованная, и озабоченная. На вопросъ пристава Коффа къ хозяйкѣ, она рѣзко отвѣтила, что хозяинъ пошелъ наверхъ и теперь ему не до помѣхъ.
   -- Идите за мной, сэръ, сказалъ приставъ Коффъ, хладнокровно отправляясь наверхъ и кивнувъ мальчику идти за нами.
   Буфетчица крикнула хозяину и предупредила его, что чужіе ломятся въ домъ. Во второмъ этажѣ насъ встрѣтилъ раздраженный хозяинъ, бѣжавшій внизъ чтобъ узнать въ чемъ дѣло.
   -- Кто вы такой, чортъ побери? И что вамъ тутъ надо? спросилъ онъ.
   -- Потише, спокойно сказалъ приставъ:-- начать съ того, кто я такой. Я приставъ Коффъ.
   Славное имя мигомъ подѣйствовало. Разгнѣванный хозяинъ распахнулъ дверь одной изъ пріемныхъ и попросилъ у пристава извиненія.
   -- Я раздосадованъ и не въ духѣ, сэръ, вотъ въ чѣмъ дѣло, сказалъ онъ:-- сегодня поутру у насъ въ домѣ непріятность. Въ нашемъ дѣлѣ безпрестанно выходишь изъ себя, приставъ Коффъ.
   -- Вѣрю, сказалъ приставъ: -- если позволите, я тотчасъ перейду къ тому, что привело насъ. Этотъ джентльменъ и я хотимъ побезпокоить васъ нѣсколькими вопросами объ одномъ дѣлѣ, интересующемъ насъ обоихъ.
   -- Насчетъ чего, сэръ? спросилъ хозяинъ.
   -- Насчетъ черноватаго господина, одѣтаго морякомъ, который вчера заночевалъ у васъ.
   -- Боже милоставый! Вѣдь этотъ самый человѣкъ теперь и взбудоражилъ весь домъ! воскликнулъ хозяинъ:-- можетъ быть, вы, или этотъ джентльменъ, знаете его?
   -- Мы не можемъ сказать навѣрное, пока не увидимъ его, отвѣтилъ приставъ.
   -- Пока не увидите? отозвался хозяинъ:-- вотъ этого-то никто и не могъ добиться нынче съ семи часовъ утра. Онъ вчера велѣлъ разбудить себя въ это самое время. Его будили -- но отвѣта не было, и дверь не отпиралась, и никто не зналъ что тамъ дѣлается. Попытались еще въ восемь часовъ, и еще разъ -- въ девять. Напрасно! дверь оставалась на заперти,-- въ комнатѣ ни звука! Я поутру выходилъ со двора и вернулся лишь четверть часъ тому назадъ. Я самъ колотилъ въ дверь -- и безъ воякой пользы. Послано на столяромъ. Если вамъ можно подождать нѣсколько минутъ, джентльмены, мы отворимъ дверь и посмотримъ что это значитъ.
   -- Не былъ ли онъ пьянъ вчера? спросилъ приставъ Коффъ.
   -- Совершенно трезвъ, сэръ, иначе я ни за что не пустилъ бы его ночевать.
   -- Онъ впередъ заплатилъ за ночлегъ?
   -- Нѣтъ.
   -- А не могъ ли онъ какъ-нибудь выбраться изъ комнаты, помимо двери?
   -- Эта комната на чердачкѣ, оказалъ хозяинъ;-- но въ потолкѣ точно есть опускная дверь, которая ведетъ на крышу, а рядомъ на улицѣ перестраивается пустой домъ. Какъ вы думаете, приставъ, не удралъ ли мошенникъ этихъ путемъ, чтобы не платить?
   -- Морякъ, сказалъ приставъ Коффъ:-- пожалуй, могъ бы это сдѣлать рано поутру, когда на улицѣ не было еще народу. Онъ привыкъ лазить, у него голова не закружится на крышѣ.
   При этихъ словахъ доложили о приходѣ столяра. Мы всѣ тотчасъ пошли въ самый верхній этажъ. Я замѣтилъ, что приставъ былъ необыкновенно серіозенъ, даже для него. Меня поразило также, что онъ велѣлъ мальчику остаться внизу до нашего возвращенія, тогда какъ прежде самъ поощрялъ его слѣдовать за нами.
   Столяръ въ нѣсколько минутъ молотомъ и долотомъ преодолѣлъ сопротивленіе двери. Но изнутри она была заставлена мебелью, въ видѣ баррикады. Налегая на дверь, мы отодвинули эту преграду и получили доступъ въ комнату. Хозяинъ вошелъ первый; за нимъ приставъ; за нимъ я; остальные послѣдовали за нами.
   Мы всѣ поглядѣли на кровать и всѣ вздрогнули. Морякъ былъ тутъ. Онъ лежалъ, одѣтый, въ постели,-- съ бѣлою подушкой на лицѣ, совершенно его закрывавшею.
   -- Что это значитъ? сказалъ хозяинъ, показывая на подушку.
   Приставъ Коффъ, не отвѣчая, подошелъ къ постели и поднялъ подушку.
   Смуглое лицо лежавшаго было кротко и спокойно; черные волосы и борода слегка, чуть-чуть, растрепаны; широко раскрытые глаза, какъ бы стеклянные, безсмысленно уставились въ потолокъ, мутный взглядъ и неподвижное выраженіе ихъ ужаснули меня. Я отвернулся, и отошелъ къ открытому окну. Прочіе оставались съ приставомъ Коффомъ у постели.
   -- Онъ въ обморокѣ! сказалъ хозяинъ.
   -- Онъ мертвъ, отвѣтилъ приставъ.-- Пошлите за ближайшимъ докторомъ и за полиціей.
   Послали слугу за тѣмъ и за другамъ.
   Что-то странно-чарующее, повидимому, удерживало пристава у постели. Какое-то странное любопытство удерживало прочихъ, желавшихъ видѣть что предприметъ приставъ.
   Я опятъ отвернулся къ окну. Минуту спустя, я почувствовалъ, что меня слегка дергаютъ за фалды, и дѣтскій голосъ шепнулъ:
   -- Посмотрите-ка, сэръ!
   Крыжовникъ послѣдовалъ за нами. Глаза его страшно выкатывались,-- не отъ ужаса, но отъ восторга. Онъ самъ по себѣ сдѣлалъ находку.
   -- Посмотрите-ка, сэръ, повторилъ онъ, подводя меня къ столу въ углу комнаты.
   На столѣ лежала деревянная коробочка, раскрытая и пустая. Возлѣ нея валялся клочокъ ваты, употребляемой ювелирами. Съ другаго боку лежалъ оторванный лоскутокъ бумаги съ полуиспорченною печатью и вполнѣ уцѣлѣвшею надписью. Она заключалась въ слѣдующихъ словахъ: "Гг. Ботъ, Лайзафтъ и Бошъ приняли на сохраненіе отъ мистера Септима Локера изъ Мидльесксъ-Плеса деревянную коробочку, запечатанную въ этомъ пакетѣ и содержащую драгоцѣнность высокой стоимости. Коробочку эту гг. Бошъ и Ко должны отдать, по востребованію, лично въ рука мистера Локера.
   Эти строки разсѣяли всякое сомнѣніе по крайней мѣрѣ касательно одного пункта. Морякъ, выходя вчера изъ банка, имѣлъ при себѣ Лунный камень.
   Я снова почувствовалъ, что меня дергаютъ за фалды. Крыжовникъ еще не покончилъ со мной.
   -- Грабежъ! прошепталъ мальчикъ, съ высокомъ наслажденіемъ показывая на пустую коробочку.
   -- Вамъ велѣно ждать внизу, сказалъ я:-- подите отсюда.
   -- И убійство! прибавилъ Крыжовникъ, еще съ большимъ наслажденіемъ указывая на лежавшаго въ постели.
   Это наслажденіе ребенка ужаснымъ зрѣлищемъ было такъ отвратительно, что я взялъ его за плечи и вывелъ вонъ.
   Переступая порогъ, я услыхалъ голосъ пристава Коффа, который звалъ меня. Когда я вернулся, приставъ пошелъ ко мнѣ навстрѣчу и заставилъ меня вернуться къ постели.
   -- Мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: -- взгляните-ка въ лицо этому человѣку. Это поддѣльное лицо,-- а вотъ вамъ доказательство!
   Онъ провелъ пальцемъ по тонкой чертѣ смертно-блѣднаго цвѣта на лбу мертвеца, отдѣлявшей смуглый цвѣтъ его кожи отъ слегка растрепанныхъ черныхъ волосъ.
   -- Посмотримъ что подъ этимъ, сказалъ приставъ, внезапно хватая черные волосы твердою рукой.
   Мой нервы не выносили этого. Я снова отошелъ отъ постели.
   Первымъ попавшимся мнѣ на глаза въ той сторонѣ комнаты былъ неукротимый Крыжовникъ, который взмостился на стулъ и глядѣлъ, затаивъ дыханіе, черезъ головы старшихъ на дѣйствія пристава.
   -- Вонъ онъ парикъ съ него тащатъ, шепталъ Крыжовникъ, сочувствуя моему положенію, откуда я,-- одинъ изъ всѣхъ присутствовавшихъ,-- ничего не видалъ.
   Настала тишина, потомъ крикъ удивленія въ средѣ стоявшихъ у постели.
   -- Бороду тащатъ! вскрикнулъ Крыжовникъ.
   Опять настала тишина. Приставъ Коффъ чего-то потребовалъ. Хозяинъ пошелъ къ умывальнику и возвратился съ тазомъ воды и полотенцемъ.
   Крыжовникъ въ восторгѣ заплясалъ на стулѣ.
   -- Пожалуйте сюда ко мнѣ, сэръ! Цвѣтъ лица ему омываютъ! Вдругъ приставъ проложилъ себѣ дорогу въ тѣснившемся вокругъ него народѣ и съ ужасомъ въ лицѣ пошелъ прямо на меня.
   -- Пожалуйте къ постели, сэръ! началъ было онъ, да поглядѣлъ на меня попристальнѣй и остановился:-- Нѣтъ, продолжилъ онъ,-- сначала вскройте запечатннвое письмо, то, что я далъ вамъ сегодня утромъ.
   Я распечаталъ письмо.
   -- Прочтите имя, которое я написалъ тамъ, мистеръ Блекъ.
   Я прочелъ имя. То было: Годфрей Абльвайтъ.
   -- Теперь, сказалъ приставъ:-- пойдемте со мной, взгляните, кто лежитъ на постели.
   Я пошелъ за нимъ, взглянулъ....

ГОДФРЕЙ АБЛЬВАЙТЬ

   
   

Разказъ 6-ой, доставленный приставомъ Коффомъ.

I.

   Доркингъ, Соррей, іюля 30-го 1849 г. Франклину Блэку, сквайру:-- Сэръ! Позвольте мнѣ оправдаться относительно задержки, происшедшей въ составленіи рапорта, которымъ я обязался снабдить васъ. Я хотѣлъ сообщить ему возможную полноту, но встрѣчалъ тамъ-и-сямъ затрудненія, которыя могли быть устранены только съ извѣстною тратой терпѣнія и времени.
   Цѣль моя теперь, надѣюсь, достигнута. Вы найдете на этихъ страницахъ отвѣты на многіе (если не за всѣ) вопросы касательно покойнаго мистера Годфрея Абльвайта, которые приходили вамъ въ голову, когда я имѣлъ честь въ послѣдній разъ видѣться съ вами.
   Я хочу передать вамъ, вопервыхъ, то, что извѣстно о родѣ смерти вашего кузена, съ присовокупленіемъ тѣхъ выводовъ и заключеній, которые мы (по моему мнѣнію) имѣемъ право сдѣлать изъ фактовъ. Вовторыхъ, я съ вами подѣлюсь тѣмъ, что мнѣ удалось развѣдать о поступкахъ мистера Годфрея Абльвайта до тѣхъ поръ, во время и послѣ того, какъ вы встрѣтились съ нимъ, гостя въ деревенскомъ домѣ покоийой леди Вериндеръ.
   

II.

   Итакъ, вопервыхъ, о смерти вашего кузена.
   Мнѣ кажется, нѣтъ повода сомнѣваться въ томъ, что его убили (соннаго или тотчасъ по пробужденіи), задушивъ подушкой въ постели, что лица, виновныя въ убійствѣ, суть три Индѣйца, а предполагаемою (и достигнутою) цѣлью этого преступленія было завладѣніе алмазомъ, называемымъ Луннымъ камнемъ.
   Фактами изъ которыхъ выводится это заключеніе, добыты частію осмотромъ комнаты въ гостиницѣ, частію изъ показаній при слѣдствіи коронера.
   По взломѣ двери въ комнату, покойный джентльменъ былъ найденъ мертвымъ, съ подушкой на лицѣ. Врачъ, производившій осмотръ тѣла, будучи увѣдомленъ объ этомъ обстоятельствѣ, находилъ посмертные признака вполнѣ совмѣстимыя съ убійствомъ посредствомъ задушенія, то-есть съ убійствомъ, совершеннымъ однимъ или нѣсколькими лицами, которые зажимали подушкой носъ и ротъ покойнаго до тѣхъ поръ, пока отъ прилива крова къ легкимъ послѣдовала смерть. Затѣмъ о цѣли преступленія.
   Въ комнатѣ на столѣ найдена была открытая, и пустая коробочка съ оторваннымъ отъ нея, припечатаннымъ лоскуткомъ бумаги, на которомъ была надпись. Мистеръ Покеръ самолично призналъ коробочку, печать и надпись. Онъ объявилъ, что въ коробочкѣ дѣйствительно заключался алмазъ, называемый Луннымъ камнемъ, а сознался въ томъ, что двадцать шестаго іюня, послѣ полудня, онъ передалъ эту коробочку (запечатанную такимъ образомъ) мистеру Годфрею Абльвайту (въ то время переодѣтому). Отсюда весьма справедливо заключать, что цѣлью преступленія было похищеніе Луннаго камня.
   Затѣмъ о способѣ совершенія преступленія.
   По осмотрѣ комнаты (имѣющей только семь футовъ вышины) опускная дверь въ потолкѣ, ведущая на крышу, найдена открытою. Коротенькая лѣсенка, употреблявшаяся для входа въ эту дверь (и хранившаяся подъ кроватью) найдена приставленною къ отверстію, такъ чтобы лицо или лица, находившіяся въ комнатѣ, имѣли возможность легко изъ нея выбраться. На поверхности опускной двери найдено четвероугольное отверстіе, прорѣзанное въ деревѣ необыкновенно острымъ инструментомъ, какъ разъ позади задвижки, запиравшей дверь изнутри. Такимъ образомъ всякій могъ снаружи отпереть задвижку, поднять дверь и спрыгнуть (или быть спущеннымъ безъ шума сообщникомъ) въ комнату, высота которой, какъ уже замѣчено, не превышала семи футовъ. Что это лицо, или эта лица вошли именно такимъ образомъ, подтверждается найденнымъ отверстіемъ. Относительно способа, которымъ они (или оно) пробрались на крышу гостиницы, надо замѣтить, что третій домъ отъ ней внизъ по улицѣ былъ пустъ и перестраивался; что рабочіе оставили на немъ длинную лѣстницу съ мостовой и крышу,-- и что утромъ 27-го числа, возвратясь на работу, они нашли доску, которую они привязали поперекъ лѣстницы, чтобъ никто ею не пользовался въ отсутствіе ихъ,-- отвязанною и лежащею на землѣ. Что же касается возможности не будучи замѣченнымъ, лазать по этой лѣстницѣ на верхъ переходить по крышѣ, возвращаться, и слѣзать внизъ,-- то изъ показаній ночнаго сторожа оказывается, что онъ только дважды въ часъ проходитъ Шоръ-Левъ дозоромъ. Свидѣтельство обывателей также подтверждаетъ, что Шоръ-Левъ за-полночь одна изъ самыхъ тихихъ и безлюдныхъ улицъ Лондона. Отсюда опять можно вывести, что,-- при самой простой осторожности и присутствіи духа,-- одинъ или нѣсколько человѣкъ могли влѣзть на лѣстницу и спуститься съ нея незамѣченными. Затѣмъ было доказано опытомъ, что человѣкъ, однажды взобравшись на крышу, могъ, лежа на ней, прорѣзать отверстіе въ опускной двери, а парапетъ съ лицеваго фасада скрывалъ бы его отъ глазъ проходящихъ по улицѣ.
   Наконецъ о лицѣ, или о лицахъ, которыми совершено преступленіе.
   Извѣстно, 1) что Индѣйцы была заинтересованы въ завладѣніи алмазомъ; 2) по крайней мѣрѣ вѣроятно, что человѣкъ похожій съ виду на Индѣйца, котораго Октавій Гай видѣлъ въ оконцѣ кэба разговаривающимъ съ человѣкомъ одѣтымъ рабочимъ, былъ одинъ изъ трехъ индѣйскихъ заговорщиковъ; 3) несомнѣнно, что человѣка, одѣтаго рабочимъ, видѣли слѣдящимъ за мистеромъ Годфреемъ Абдьвайтомъ въ теченіе всего вечери 26-го числа и застали его спальнѣ (прежде чѣмъ провели въ нее мистера Абльвайта) при обстоятельствахъ, которыя повели къ подозрѣнію, что онъ осматривалъ комнату; 4) въ спальнѣ былъ поднятъ обрывокъ золотой парчи, который свѣдущими въ этомъ людьми признавъ за индѣйское издѣліе, неизвѣстное въ Англіи; 5) утромъ 27-го трехъ человѣкъ, по описанію сходныхъ съ тремя Индѣйцами, надѣли въ Ловеръ-Темзъ-Стритѣ и выслѣдили до Товерской пристани, откуда они выѣхали на пароходѣ изъ Лондона въ Роттердамъ.
   Вотъ вамъ нравственное, если не юридическое, доказательство того, что убійство совершено Индѣйцами.
   Невозможно рѣшить, былъ или не былъ сообщникомъ въ преступленіи человѣкъ, разыгрывавшій рабочаго. Чтобъ онъ могъ совершить убійство одинъ,-- это выходитъ изъ границъ всякаго вѣроятія. Дѣйствуя одинъ, едва ли онъ могъ задушить мистера Абльвайта,-- который былъ выше и сильнѣе его,-- безъ борьбы и такъ, чтобы не было слышно крику. Служанка, спавшая въ сосѣдней комнатѣ, ничего не слыхала. Хозяинъ, спавшій подъ этою комнатой, тоже ничего не слыхалъ. Всѣ показанія ведутъ къ тому заключенію, что въ преступленіи замѣшано болѣе одного человѣка, а обстоятельства, повторяю, нравственно подкрѣпляютъ выводъ, что оно совершено Индѣйцами.
   Мнѣ остается прибавить, что при слѣдствіи коронера постановленъ приговоръ о преднамѣренномъ убійствѣ одномъ или нѣсколькими неизвѣстными лицами. Семейство мистера Абльвайта предложило награду за открытіе виновныхъ и не щадило усилій. Человѣкъ, одѣтый рабочимъ, избѣгнулъ розысковъ. Но слѣдъ Индѣйцевъ найденъ. Что касается надежды захватить ихъ въ послѣдствіи, то я скажу о ней нѣсколько словъ въ концѣ этого рапорта.
   А теперь, изложивъ все существенное о смерти мистера Годфрея Абльвайта, я могу перейдти къ разказу о его дѣйствіяхъ до той поры, во время, и послѣ того, какъ вы встрѣтились съ нимъ въ домѣ покойной леди Вериндеръ.
   

III.

   Касательно этого предмета я прежде всего долженъ замѣтить, что въ жизни мистера Годфрея Абльвайта были двѣ стороны.
   Сторона, обращенная публикѣ на видъ, представляла зрѣлище джентльмена, пользовавшагося значительною репутаціей оратора въ человѣколюбивыхъ сборищахъ и надѣленнаго административными способностями, которыя онъ отдалъ въ распоряженіе разнообразныхъ обществъ милосердія, большею частію составленныхъ женщинами. Сторона же, скрываемая отъ глазъ общества, выставляла того джентльмена въ совершенно противоположномъ свѣтѣ,-- какъ человѣка, живущаго въ свое удовольствіе, имѣющаго въ предмѣстье виллу, не на свое имя, и въ этой виллѣ даму, также не на свое имя. По моимъ справкамъ, въ виллѣ оказалось нѣсколько превосходныхъ картавъ и статуй; мебель изящнаго выбора и дивной работы; теплица съ рѣдкими цвѣтами, которымъ подобныхъ нелегко найдти во всемъ Лондонѣ. По моимъ же справкамъ, у дамы оказались брилліанты, достойные цвѣтовъ, экипажа и лошади, которые (по достоинству) производили впечатлѣніе въ паркѣ на лицъ, весьма способныхъ судить о работѣ первыхъ и породѣ послѣднихъ.
   Все это пока довольно обыкновенно. Вилла и дама до того въ порядкѣ лондонской жизни, что я долженъ извиниться по поводу отмѣтки ихъ здѣсь. Но вотъ что не совсѣмъ обыкновенно (говорю по опыту): всѣ эта цѣнныя вещи не только заказывалась, но и оплачивались. Слѣдствіе, къ неописанному изумленію моему, показало, что за всѣ эти картины, статуи, цвѣты, брилліанты, экипажи и лошади -- не было ни сикспенса долгу. Что же касается виллы, она также куплена была на чистыя деньги и переведена на имя дамы. Я, можетъ-быть, напрасно пытался бы разъяснить себѣ смыслъ этой загадки, еслибы не смерть мистера Годфрея Абльвайта, повлекшая за собой повѣрку его дѣлъ.
   Повѣрка обнаружила тотъ фактъ, что мистеру Годфрею Абльвайту была поручена опека на сумму двадцати тысячъ фунтовъ, въ качествѣ одного изъ опекуновъ молодаго джентльмена, который въ 1848 году былъ еще несовершеннолѣтнимъ; что опека прекращалась, а молодой джентльменъ долженъ былъ получить эти двадцать тысячъ фунтовъ по достиженіи имъ совершеннолѣтія, то-есть въ февралѣ 1850 года; что до наступленія этого срока оба опекуна должны были выплачивать ему 600 фунтовъ ежегоднаго дохода по полугодіямъ, предъ Рождествомъ и въ Ивановъ день; что доходъ этотъ былъ аккуратно выплачиваемъ ему дѣйствительнымъ опекуномъ, мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомь; что капиталъ двадцать тысячъ фунтовъ (съ которыхъ, по мнѣнію всѣхъ, получался этотъ доходъ) до послѣдняго фартинга былъ спущенъ въ разное время до 1848 года; что довѣренности атторнея, уполномочивавшіе банкировъ продавать капиталъ, и различныя письменныя требованія, указывавшіе какую именно сумму продать, была подписаны обоими опекунами; что подпись втораго опекуна (отставнаго армейскаго офицера, живущаго въ деревнѣ) была непремѣнно поддѣлана дѣйствительнымъ опекуномъ,-- иначе мистеромъ Годфреемъ Абльвайтомъ.
   Вотъ чѣмъ объясняется благородное поведеніе мистера Годфрея при уплатѣ долговъ за виллу съ дамой и, какъ вы увидите, еще многое другое.
   Теперь можемъ перейдти къ 21-му іюня, то-есть ко дню рожденія миссъ Вериндеръ (въ 1848 году). Наканунѣ мистеръ Годфрей Абльвайтъ пріѣхалъ къ отцу и (какъ я слышалъ отъ самого мистера Абльвайта старшаго) просилъ у него взаймы триста фунтовъ. Замѣтьте сумму и вспомните, что срокъ полугодичной уплаты молодому джентльмену наступалъ 24-го числа того же мѣсяца. Вспомните также что все состояніе молодаго джентльмена было промотано опекуномъ къ концу 48 года: Мистеръ Абльвайтъ старшій не далъ сыну и фартинга. На другой день мистеръ Годфрей Абльвайтъ пріѣхалъ съ нами верхомъ къ леди Вериндеръ. Нѣсколько часовъ спустя (какъ вы сама разказывали мнѣ) мистерѣ Годфрей сдѣлалъ предложеніе миссъ Вериндеръ. Въ этомъ предложеніи, еслибъ оно было принято, онъ, разумѣется, видѣлъ конецъ всѣмъ своимъ денежнымъ затрудненіямъ, настоящимъ и будущимъ. Но что же изъ этого вышло въ дѣйствительности? Миссъ Вериндеръ отказала ему. Поэтому вечеромъ въ день рожденія денежныя обстоятельства мистера Годфрея Абльвайта были таковы: ему предстояло достать триста фунтовъ къ двадцать четвертому числу этого мѣсяца и двадцать тысячъ фунтовъ -- къ февралю тысяча восемьсотъ пятидесятаго года. Если же ему не удастся добыть эти суммы въ означенное время,-- онъ погибъ. Что же оказывается?
   Вы раздражаете доктора, мистера Канди, задѣвъ его за живое по предмету его профессіи; а онъ, въ отместку, разыгрываетъ надъ вами медицинскую шутку, при помощи дозы опіума. Онъ поручаетъ поднести вамъ эту дозу (приготовленную въ маленькой стклянчикѣ) мистеру Годфрею Абльвайту, который самъ признался въ своемъ участіи, а по какому случаю онъ признался, это намъ вскорѣ будетъ разказано. Мистеръ Годфрей вступаетъ въ заговоръ тѣмъ охотнѣе, что и самъ, въ теченіи вечера, потерпѣлъ отъ вашего язычка; присоединяется къ Бетереджу, убѣждая васъ выпить на сонъ грядущій немного водки съ водой, и тайно вливаетъ въ холодный грогъ дозу опіума, а вы ее выпиваете.
   Теперь перенесемте мѣсто дѣйствія въ Ламбетъ, къ мистеру Локерку. И позвольте мнѣ замѣтить, въ видѣ предисловія, что мы съ мистеромъ Броффомъ нашли средство заставить ростовщика высказать всю правду. Мы тщательно просѣяли данное вамъ показаніе, и вотъ оно къ вашимъ услугамъ.
   

IV.

   Въ пятницу, двадцать третьяго іюня (сорокъ восьмаго года), поздно вечеромъ, мистеръ Локеръ былъ удивленъ посѣщеніемъ мистера Годфрея Абльвайта и болѣе чѣмъ удивленъ, когда мистеръ Годфрей предъявилъ ему Лунный камень. Такимъ алмазомъ (по мнѣнію мистера Локера) не владѣло ни одно частное лицо въ Европѣ.
   У мистера Годфрея Абльвайта были два скромные предложенія относительно этой великолѣпной драгоцѣнности. Вопервыхъ, не будетъ ли мистеръ Локеръ такъ добръ, чтобъ купить ее? Вовторыхъ, не пожелаетъ ли мистеръ Локеръ (въ случаѣ невозможности купить ее) принять ее на комиссію для продажи и заплатить нѣкоторую сумму впередъ?
   Мистеръ Локеръ испробовалъ алмазъ, взвѣсилъ и оцѣнилъ его, не отвѣчая еще на слова. По его оцѣнкѣ (принимая въ разчетъ плеву на камнѣ), алмазъ стоилъ тридцать тысячъ фунтовъ.
   Убѣдясь въ этомъ, мистеръ Локерь отверзъ уста и приложилъ вопросъ: "какимъ же образомъ это вамъ досталось?" Всего шесть словъ! Но въ нихъ цѣлые томы значеній!
   Мистеръ Годфрей началъ что-то разказывать. Мистеръ Локеръ снова отверзъ уста, и на этотъ разъ произнесъ только три слова: "Никуда не годится!"
   Мистеръ Годфрей Абльвайть началъ еще что-то разказывать. Мистеръ Локерь не сталъ и словъ тратить. Онъ всталъ и позвонилъ слугу проводить этого джентльмена.
   При такомъ поощреніи, мистеръ Годфрей сдѣлалъ надъ собой усиліе, и сызнова изложилъ все дѣло по правдѣ, какъ далѣе слѣдуетъ.
   Украдкой подливъ опіуму въ холодный грогъ, онъ пожелалъ вамъ покойной ночи и пошелъ въ свою комнату. Она была рядомъ съ вашею и сообщалась дверью. Войдя къ себѣ въ комнату, мистеръ Годфрей (какъ ему показалось тогда) затворилъ дверь. Денежныя затрудненія не давали ему спать. Онъ около часу просидѣлъ въ шлафрокѣ и въ туфляхъ, обдумывая свое положеніе. Только что онъ хотѣлъ лечь въ постель, какъ услыхалъ, что вы разговариваете сами съ собой въ своей комнатѣ, и подойдя къ двери, увидѣлъ, что вовсе не затворилъ ее, какъ ему показалось давеча. Онъ заглянулъ въ вашу комнату, желая знать въ чемъ дѣло; увидалъ васъ выходящимъ изъ спальни по свѣчой въ рукѣ, и слышалъ, какъ вы проговорили не своимъ голосомъ: "Почемъ знать? Индѣйцы могли спрятаться въ домѣ."
   До сихъ поръ онъ полагалъ, что давая вамъ опіумъ, дѣлаетъ васъ жертвой безвредной шутки. Теперь ему пришло въ голову, что опіумъ оказалъ на васъ какое-то вліяніе, котораго они съ докторомъ не предвидѣли. Опасаясь бѣды, онъ тихо пошелъ за вами посмотрѣть, что вы станете дѣлать.
   Онъ послѣдовалъ за вами до гостиной миссъ Вериндеръ и видѣлъ, какъ вы вошли въ нее. Вы оставили дверь незатворенною. Онъ посмотрѣлъ въ щель, образовавшуюся между половинкой и притолкой, не рѣшаясь еще войдти въ комнату. Оттуда онъ не только видѣлъ, какъ вы взяли алмазъ изъ ящика, но разглядѣлъ и миссъ Вериндеръ, молча слѣдившую за вами изъ спальни въ отворенную дверь. Онъ видѣлъ, что она тоже видѣла какъ вы взяли алмазъ.
   Выходя изъ гостиной, вы немного пріостановились. Мистерь Годфрей воспользовался этою медленностью, чтобы вернуться въ свою спальню прежде чѣмъ вы выйдете и найдете его. Онъ опередилъ васъ однимъ мигомъ и полагалъ, что вы видѣли его въ то время, какъ онъ переступалъ чрезъ порогъ двери между вашими комнатами. Какъ бы то ни было, но вы кликнули его страннымъ, соннымъ голосомъ.
   Онъ вернулся къ вамъ. Вы поглядѣли на него мутнымъ, соннымъ взглядомъ; подали ему алмазъ, и сказали: "отвезите его назадъ, Годфрей, къ банкиру вашего батюшки. Тамъ онъ сохраннѣе, а здѣсь ему не уцѣлѣть." Вы отошли нетвердою поступью и надѣли блузу; сѣли въ длинное кресло, стоявшее у васъ въ комнатѣ, и проговорили: "самъ-то я не могу отвезти его въ банкъ. Голова точно свинецъ,-- ногъ подъ собой не слышу." Голова у васъ откинулась на спинку кресла, вы вздохнули тяжко, тяжко такъ, и заснули.
   Мистеръ Годфрей Абльвайтъ вернулся съ алмазомъ въ свою комнату. Онъ утверждалъ, что въ то время еще ни на что не рѣшился и хотѣлъ выждать что будетъ поутру.
   Когда же настало утро, изъ вашихъ словъ и поступковъ оказалось, что вы вовсе не помните того, что говорили и дѣлали ночью. Въ то же время слова и поступки миссъ Вериндеръ показывали, что она рѣшилась, щадя васъ, ничего не говорить съ своей стороны. Если бы мистеру Годфрею Абльвайту угодно было удержать у себя алмазъ, онъ могъ бы это сдѣлать совершенно безнаказанно. Лунный камень спасалъ его отъ гибели. Онъ спряталъ Лунный камень въ карманъ.
   

V.

   Вотъ что вашъ кузенъ (по необходимости) разказалъ мистеру Локеру. Мистеръ Локеръ счелъ эту исторію правдивою во всѣхъ главныхъ статьяхъ,-- на томъ основаніи мистеръ Годфрей Абльвайтъ былъ слишкомъ глупъ для такой выдумки. Мистеръ Вроффъ и я оба согласны съ мистеромъ Локеромъ и считаемъ это подтвержденіе правдивости разсказа вполнѣ достовѣрнымъ.
   Затѣмъ мистеру Локеру предстоялъ вопросъ какъ поступить въ дѣлѣ Луннаго камня. Онъ предложилъ слѣдующіе и единственныя условія, на которыхъ онъ соглашался впутаться въ сомнительное и опасное дѣло (даже при его родѣ занятій).
   Мистеръ Локеръ соглашался датъ мистеру Годфрею Абльвайту взаймы двѣ тысячи фунтовъ съ тѣмъ,чтобы Лунный камень былъ оставленъ ему въ залогъ. Если по истеченіи года съ этого числа мистеръ Годфрей Абльвайтъ заплатитъ мистеру Локеру три тысячи фунтовъ, то можетъ получить алмазъ обратно, какъ выкупленный залогъ. Если же онъ не внесетъ этихъ денегъ по прошествіи года, залогъ (иначе Лунный камень) перейдетъ въ собственность мистера Локера, который въ такомъ случаѣ великодушно подаритъ мистеру Годфрею нѣкоторыя заемныя обязательства (по прежнимъ ихъ сдѣлкамъ), находящихся въ рукахъ у ростовщика.
   Нѣтъ надобности говорить, что мистеръ Годфрей съ негодованіемъ отвергъ эти чудовищныя условія. А мистеръ Локеръ возвратилъ ему алмазъ и пожелалъ покойной ночи.
   Вашъ кузенъ пошелъ было къ двери, но вернулся, и спросилъ: кто ему поручатся, что нынѣшній разговоръ останется въ строжайшей тайнѣ между нимъ и его пріятелемъ?
   Мистеръ Локеръ оказался немогузнайкой. Еслибы мистеръ Голфрей согласился на его условія, то сдѣлалъ бы его своимъ сообщникомъ и навѣрное могъ бы разчитывать на его скромность. Но при настоящемъ положеніи дѣлъ, мистеръ Локеръ долженъ руководиться собственными выгодами. Въ случаѣ непріятнаго допроса, можно ли ожидать, что онъ скомпрометируетъ себя ради того, кто отказался имѣть съ нимъ дѣло?
   Получивъ этотъ отвѣтъ, мистеръ Годфрей Абльвайтъ поступилъ такъ, какъ поступаютъ всѣ животныя (человѣкъ и прочія), видя себя пойманными въ западню. Онъ сталъ оглядываться въ безнадежномъ отчаяніи. Взглядъ его случайно упалъ на число мѣсяца, выставленное на чистенькой карточкѣ въ картоннажѣ на каминѣ ростовщика. То было двадцать третье іюня. Двадцать четвертаго онъ долженъ былъ уплатить триста фунтовъ молодому джентльмену, при которомъ состоялъ опекуномъ,-- и ни малѣйшей надежды добыть эти деньги, кромѣ возможности, предлагаемой мистеромъ Локеромъ. Не будь этого несчастнаго затрудненія, онъ могъ бы отвезти алмазъ въ Амстердамъ, сдѣлать его удобнымъ для продажа, расколовъ на отдѣльные камни. Въ настоящемъ положеніи дѣлъ ему только и оставалось принять условія мистера Локера. Наконецъ, онъ имѣлъ въ своемъ распоряженіи цѣлый годъ, въ теченіи котораго онъ могъ добыть эти три тысячи фунтовъ; -- а въ году времени много.
   Мистеръ Локеръ тотчасъ же составилъ потребные документы. Когда же они были подписаны, далъ мистеру Годфрею Абльвайту два чека. Одинъ, помѣченный 23-мъ іюня, на триста фунтовъ. Другой, помѣченный недѣлей позже, на остальную сумму,-- тысячу семьсотъ фунтовъ. Вы уже знаете какъ Лунный камень былъ отданъ на сохраненіе банкирамъ мистера Локера и какъ (полѣ того) поступили Индѣйцы съ мистеромъ Локеромъ и мистеромъ Годфреемъ.
   Слѣдующее событіе въ жизни вашего кузена снова касается миссъ Вериндеръ. Онъ вторично сдѣлалъ ей предложеніе, а (послѣ того какъ оно было принято) согласился считать свадьбу несостоявшеюся. Мистеръ Броффъ проникъ въ одну изъ причинъ этой уступчивости; миссъ Вериндеръ пользовалась только пожизненными процентами съ имѣнія ея матери,-- тутъ нельзя было добыть недостающихъ двадцати тысячъ фунтовъ.
   Но вы скажете, что женясь, онъ могъ бы накопить три тысячи фунтовъ для выкупа заложеннаго алмаза. Конечно, онъ могъ бы это сдѣлать, если предположить, что ни жена его, ни опекуны ея, не препятствовали бы ему въ первый же день послѣ свадьбы взять впередъ болѣе половины дохода въ свое распоряженіе для неизвѣстной цѣли. Но еслибъ онъ и перешагнулъ эту преграду, его ждала другая съ тылу. Дама проживавшая въ виллѣ, слышала о томъ, что онъ замышляетъ жениться. Дивная женщина, мистеръ Блекъ, того сорта, съ которымъ не шутятъ: свѣтлокожая съ римскимъ носомъ. Она питала величайшее презрѣніе къ мистеру Годфри Абльвайту. Презрѣніе это было бы безмолвно, еслибъ онъ хорошо обезпечилъ ее. Иначе у этого презрѣнія развязался бы языкъ. Пожизненные проценты миссъ Вериндеръ не подали ему надежды на это "обезпеченіе", такъ же какъ и двадцать тысячъ фунтовъ. Онъ не могъ жениться,-- никоимъ образомъ не могъ жениться въ такихъ обстоятельствахъ
   Вы уже знаете, какъ онъ попыталъ счастья съ другою особой, и какъ та свадьба тоже разстроилась изъ-за денегъ. Вамъ извѣстно также о наслѣдствѣ въ пять тысячъ фунтовъ, завѣщанномъ ему вскорѣ послѣ того одною изъ многихъ его поклонницъ, которыхъ милости умѣлъ заслужить этотъ очарователь. Наслѣдство-то (какъ оказалось) и привело его къ погибели.
   По моимъ оправкамъ оказалось, что отправясь за границу по полученіи пяти тысячъ фунтовъ, онъ ѣздилъ въ Амстердамъ. Тамъ онъ уладилъ всѣ необходимыя подготовленія, чтобы расколоть алмазъ на отдѣльные камни. Онъ вернулся (переодѣтый) и выкупилъ Лунный камень въ назначенный срокъ. Затѣмъ пропустили нѣсколько дней (въ видѣ предосторожности, условленной между обѣими сторонами) прежде чѣмъ взять алмазъ изъ банка. Еслибъ онъ благополучно прибылъ съ нимъ въ Амстердамъ, то съ іюля сорокъ девятаго года во февраль пятидесятаго (когда молодой джентльменъ становился совершеннолѣтнимъ) какъ разъ только что успѣли бы расколоть алмазъ и сдѣлать отдѣльные камни (граненые или нѣтъ) удобными для продажа. Судите поэтому, что побуждало его подвергаться опасности, которой онъ дѣйствительно подвергся. Если кому-нибудь приходилось рисковать "годовой или всѣмъ", то именно ему.
   Мнѣ остается напомнить вамъ, предъ заключеніемъ этого рапорта, что есть надежда захватить Индѣйцевь и выручить Лунный камень. Она теперь (по всей вѣроятности) плыветъ въ Бомбей на ость-индскомъ купеческомъ суднѣ. Корабль (за исключеніемъ непредвидѣнныхъ случаевъ) нигдѣ по дорогѣ не останавливается; а бомбейскія власти (которымъ сообщено письменно съ сухопутною почтой) будутъ готовы оцѣпить судно, какъ только оно войдетъ въ гавань.
   Имѣю честь остаться вашимъ, дорогой сэръ, покорнымъ слугой, Ричардъ Коффъ (бывшій приставъ сыскной полиціи). Скотлендъ Ярдъ, Лондонъ." {Примѣчаніе. Въ тѣхъ частяхъ, гдѣ этотъ рапортъ касается происшествій въ день рожденія или послѣдующихъ трехъ дней, сравните его съ Бетереджевымъ разказомъ, главы VIII--XIII.}
   

Разказъ 7-ой. Въ письмѣ мистера Канди.

   Фризингалль, среда, 26-го сентября 1849 г.-- Дорогой мистеръ Франклинъ Блекъ, вы угадаете грустную вѣсть, сообщаемую мною, найдя ваше письмо къ Ездрѣ Дженнингсу возвращеннымъ въ этомъ пакетѣ и нераспечатаннымъ. Онъ умеръ на моихъ рукахъ при восходѣ солнца въ прошлую среду.
   Не упрекайте меня въ томъ, что я не извѣстилъ васъ о близости его кончины. Онъ нарочито запретилъ мнѣ писать къ вамъ. "Я обязанъ мистеру Франклину Блеку нѣсколькими днями счастія, говорилъ онъ:-- не огорчайте же его, мистеръ Канди,-- не огорчайте его."
   Страшно было смотрѣть на его страданія до послѣднихъ шести часовъ его жизни. Въ промежуткахъ между припадками, когда онъ приходилъ въ память, я умолялъ его назвать мнѣ своихъ родственниковъ, которымъ я могъ бы написать. Онъ просилъ простить его за отказъ мнѣ въ чемъ бы то на было. И затѣмъ сказалъ,-- безъ горечи,-- что умретъ, какъ жилъ, забытый и неизвѣстный. Онъ до конца остался вѣренъ этому рѣшенію. Теперь нѣтъ надежды что-нибудь развѣдать о немъ. Его исторія -- бѣлая страница.
   За день до смерти онъ оказалъ мнѣ гдѣ лежатъ его бумаги. Я принесъ ихъ къ нему на постель. Въ числѣ ихъ была небольшая связка старыхъ писемъ, которую онъ отложилъ. Тутъ же находилось его неоконченное сочиненіе и Дневникъ во многихъ томахъ съ застежками на замочкѣ. Онъ развернулъ томъ за нынѣшній годъ и вырвалъ одну за другою страницы, относящіяся къ той порѣ, когда вы встрѣчалась съ намъ. "Эти отдайте мистеру Франклину Блеку, сказалъ онъ:-- пройдутъ года, онъ, можетъ-быть, пожелаетъ оглянуться на то, что здѣсь написано." Тутъ онъ сложилъ руки, усердно моля Бога благословить и васъ, и тѣхъ, кто вамъ дорогъ. Онъ говорилъ, что ему хотѣлось бы еще разъ повидаться съ вами. Но минуту спустя перемѣнилъ намѣреніе. "Нѣтъ, сказалъ онъ въ отвѣтъ на мое предложеніе написать къ вамъ:-- не хочу огорчать его! Не хочу его огорчать."
   Затѣмъ, по просьбѣ его, я собралъ остальные бумаги, то есть связку писемъ, неоконченное сочиненіе и томъ Дневника,-- и завернувъ ихъ въ одну обертку, запечаталъ своею печатью. "Обѣщайте мнѣ, сказалъ онъ:-- положить это своими руками со мною въ гробъ и позаботиться о томъ, чтобы ничья рука уже не касались этого."
   Я далъ ему обѣщаніе. Оно исполнено.
   Онъ просилъ меня еще объ одномъ, и мнѣ стоило тяжелой борьбы согласиться. Онъ сказалъ: "пусть могила моя будетъ забыта. Дайте мнѣ честное слово, что вы не допустите ни малѣйшаго памятника,-- даже самаго простаго камня,-- для указанія мѣста моего погребенія. Пусть я почію безъ имени; пусть я упокоюсь въ неизвѣстности." Когда я сталъ убѣждать его перемѣнить свое рѣшеніе, онъ въ первый и единственный разъ пришелъ въ сильный гнѣвъ. Я не могъ этого выносить и уступилъ. На мѣстѣ его успокоенія нѣтъ ничего кромѣ дерновой насыпи. Со временемъ вокругъ нея возникнутъ памятники; слѣдующее за нами поколѣніе будетъ глядѣть и дивиться на безыменную могилу,
   Какъ я уже сообщилъ вамъ, часовъ за шесть до кончины страданія его прекратились. Онъ немного задремалъ. Мнѣ казалось, что онъ грезитъ. Разъ или два онъ улыбнулся. Уста его часто повторяли одно имя, вѣроятно женское,-- имя "Эллы". За нѣсколько мгновеній до смерти онъ просилъ меня приподнять его на подушкахъ, чтобъ онъ могъ видѣть въ окно восходъ солнца. Онъ былъ очень слабъ. Голова его склонилась на мое плечо. Онъ шепнулъ: "настаетъ!" Потомъ сказалъ: "поцѣлуйте меня!" Я поцѣловалъ его въ лобъ. Вдругъ онъ поднялъ голову. Солнечный свѣтъ озарилъ его лицо. Чудное выраженіе, ангельское выраженіе проступило въ немъ. Онъ трижды воскликнулъ: "миръ! миръ! миръ!" Голова его снова упала ко мнѣ на плечо, и горе многихъ лѣтъ его жизни миновало.
   Онъ покинулъ насъ. Это былъ, сдается мнѣ, великій человѣкъ,-- хотя міръ его не позналъ. Онъ мужественно вынесъ тяжкую жизнь. Я еще не встрѣчалъ такого кроткаго характера. Утративъ его, я сильнѣе чувствую свое одиночество. Я, пожалуй, ни разу вполнѣ-то не приходилъ въ себя съ самой моей болѣзни. Иногда мнѣ думается бросить практику, уѣхать и попытать, не помогутъ ли мнѣ какія-нибудь заграничныя воды и купанья.
   Здѣсь говорятъ, что въ будущемъ мѣсяцѣ вы женитесь на миссъ Вериндеръ. Удостойте принять моя сердечныя поздравленія.
   Страницы изъ дневника моего бѣднаго друга ожидаютъ васъ у меня въ домѣ, запечатанныя въ пакетѣ на ваше имя. Я боялся довѣрить ихъ почтѣ.
   Свидѣтельствую свое почтеніе съ пожеланіемъ всего лучшаго миссъ Вериндеръ! Остаюсь, дорогой мистеръ Франклинъ Блекъ, преданный вамъ Томасъ Канди.
   

Разказъ 8-ой, доставленный Габріелемъ Бетереджемъ.

   Я (какъ вы, безъ сомнѣнія, помните) первый началъ разказъ и ввелъ васъ въ эти страницы. Я же какъ бы остался позади, чтобы замкнуть его.
   Да не подумаетъ кто-нибудь, что я хочу сказать послѣднее слово объ индѣйскомъ алмазѣ. Я питаю отвращеніе къ этой злополучной драгоцѣнности и отсылаю васъ къ инымъ авторитетамъ за тѣми вѣстями о Лунномъ камнѣ, которыхъ вы можете ожидать въ настоящее время. Я намѣренъ изложить здѣсь одинъ фактъ изъ семейной хроники, всѣми пропущенный, но который я не позволю такъ непочтительно сгладить. Фактъ, на который я намекаю,-- свадьба миссъ Рахили и мистера Франклина Блека. Это интересное событіе свершилось въ нашемъ Йоркширскомъ домѣ во вторникъ, 9-го октября 1849 года. На тотъ случай я сшилъ себѣ новую пару платья. А брачная чета отправилась проводить медовый мѣсяцъ въ Шотландію.
   Такъ какъ семейныя празднества была довольно рѣдки въ нашемъ домѣ со времени смерти бѣдной госпожи моей, то признаюсь, что, по случаю свадьбы, я къ вечеру-то хваталъ для куражу капельку лишняго.
   Если вы дѣлывали то же самое, то поймете меня, и посочувствуете, если же нѣтъ, вы, вѣроятно, скажете: "противный старикъ! Къ чему онъ это разказываетъ намъ?" причина тому слѣдующая.
   Хвативъ стало-быть капельку (Богъ съ вами! Вѣдь меня тоже есть любимый грѣшокъ; только у васъ свой, а у меня свой), и прибѣгнувъ къ неизмѣнному лѣкарству, а это лекарство, какъ вамъ извѣстно, Робинзонъ Крузо. Ужь не помню, право, на чемъ я раскрылъ эту несравненную книгу, на чемъ же у меня печатныя строки перепутались подъ конецъ, это и отлично помню, то была триста восемнадцатая страница, слѣдующій отрывочекъ домашняго характера, относящійся до женитьбы Робинзона Крузо:
   "Съ такими-то мыслями я вникалъ въ свои новыя обязанности, имѣя жену (замѣтьте! точь-въ-точь какъ мистеръ Франклинъ!), новорожденнаго ребенка. (Замѣтьте опять. Вѣдь это можетъ быть и съ мистеромъ Франклиномъ!) При этомъ жена моя," -- что ужь "при этомъ" сдѣлала или чего не дѣлала жена Робнизона Крузо -- и не желалъ знать. Я подчеркнулъ карандашомъ насчетъ ребенка-то и заложилъ полоску бумаги, чтобъ отмѣтить этотъ отрывокъ. "Лежи себѣ тутъ, сказалъ я,-- пока свадьбѣ мистера Франклина и миссъ Рахили исполнится нѣсколько мѣсяцевъ, тогда и увидимъ."
   Мѣсяцы шли (превышая числомъ мои разчеты), но все еще не представлялось случая потревожить замѣтку въ книгѣ, только въ текущемъ ноябрѣ 1850 года вошелъ однажды ко мнѣ въ комнату мистеръ Франклинъ превеселый-веселый, и сказалъ:
   -- Бетереджъ! Я принесъ вамъ славную вѣсточку! не пройдетъ нѣсколькихъ мѣсяцевъ, у насъ въ домѣ кое-что случится.
   -- А что, оно касается до семейства, сэръ? спросилъ я.
   -- Рѣшительно касается, отвѣтилъ мистеръ Франклинъ.
   -- А вашей женушкѣ есть до этого какое-нибудь дѣло, сэръ?
   -- Ей тутъ пропасть дѣла, сказалъ мистеръ Франклинъ, начиная нѣсколько удивляться.
   -- Не говорите мнѣ больше ни слова, сэръ! отвѣтилъ: -- Богъ въ помочь вамъ обоимъ! Сердечно радъ слышатъ.
   Мистеръ Франклинъ вытаращилъ глаза, какъ громомъ пораженный.
   -- Смѣю ли спросить, откуда вы получили это извѣстіе? спросилъ онъ:-- я самъ получилъ его (подъ строжайшимъ секретомъ) всего пять минутъ тому назадъ.
   Вотъ когда насталъ случай предъявить Робинзона Крузо. Вотъ онъ случай прочесть тотъ отрывочекъ домашняго содержанія насчетъ ребенка-то, что я отмѣтилъ въ день свадьбы мистера Франклина! Я прочелъ эти дивныя слова съ должинымъ удареніемъ и потомъ строго посмотрѣлъ ему въ лицо.
   -- Ну, теперь, сэръ, вѣрите ли вы Робинзону Крузо? спросилъ я съ приличною этому случаю торжественностію.
   -- Бетереджь! оказалъ мистеръ Франклинъ съ такою же торжественностію:-- наконецъ и я убѣжденъ.
   Онъ пожалъ мнѣ руку, и я понялъ, что обратилъ его.
   Вмѣстѣ съ разказомъ объ этомъ необычайномъ обстоятельствѣ приходитъ конецъ и моему появленію на этихъ страницахъ. Не смѣйтесь надъ этомъ единственнымъ анекдотомъ. Забавляйтесь сколько угодно надъ всѣмъ прочимъ что я писалъ. Но когда я пишу о Робинзонѣ Крузо, клянусь Богомъ,-- это не шутка, прошу васъ такъ и понимать это!
   Когда это сказано,-- значитъ все сказано. Леди и джентльмены, кланяюсь вамъ и замыкаю разказъ.
   

ЭПИЛОГЪ. НАХОДКА АЛМАЗА.

I. Показаніе посланнаго приставомъ Коффомъ. (1849.)

   Двадцать седьмаго іюня я получилъ отъ пристава Коффа приказаніе слѣдить за тремя людьми, подозрѣваемыми въ убійствѣ, Индѣйцами по описанію. Въ то утро ихъ видѣли въ Товерской пристани, гдѣ они сѣли на пароходъ въ Роттердамъ.
   Я выѣхалъ изъ Лондона на принадлежащемъ другой Компаніи пароходѣ, который отправился утромъ въ четвергъ, двадцать восьмаго числа. По прибытіи въ Роттердамъ, мнѣ удалось найдти капитана парохода, ушедшаго въ среду. Онъ сообщиль мнѣ, что Индѣйцы дѣйствительно были въ числѣ пассажировъ его судна, но только до Гравезенда. На этой станціи одинъ изъ трехъ спросилъ, въ которомъ часу они пріѣдутъ въ Кале. Когда ему сказали, что пароходъ идетъ въ Роттердамъ, говорившій отъ лица всѣхъ высказалъ величайшее удивленіе, и досадовалъ на сдѣланную имъ съ пріятелями ошибку. Они всѣ (говорилъ онъ) охотно пожертвуютъ платой за проѣздъ, если только капитанъ парохода высадитъ ихъ на беретъ. Соболѣзнуя положенію иностранцевъ въ чужой землѣ и не имѣя причинъ задерживать ихъ, капитанъ подалъ сигналъ береговому судну и всѣ трое покинули пароходъ.
   Такъ какъ этотъ поступокъ Индѣйцевъ явно былъ заранѣе разчитанъ, въ видахъ предохраненія ихъ отъ погони, то я, не теряя времени, вернулся въ Англію. Я сошелъ съ парохода въ Гравезендѣ и узналъ, что Индѣйцы оттуда поѣхали въ Лондонъ; отсюда я снова прослѣдилъ ихъ до Плимута. По справкамъ въ Плимутѣ оказалось, что они двое сутокъ тому назадъ отплыли на остъ-индскомъ купеческомъ суднѣ Бьюлей-Касль, шедшемъ прямо въ Бомбей.
   Получивъ объ этомъ свѣдѣніе, приставъ Коффъ сообщилъ о томъ сухопутною почтой бомбейскимъ властямъ, чтобъ оцѣпитъ судно полиціей тотчасъ по приходѣ въ гавань. По принятіи этой мѣры мое участіе въ этомъ дѣлѣ кончено. Съ тѣхъ поръ я больше не слыхалъ о немъ.
   

II. Показаніе капитана (1849).

   По требованію пристава Коффа, излагаю письменно нѣкоторые факты, касающіеся трехъ человѣкъ (слывущихъ Индѣйцами), которые были пассажирами на кораблѣ Бьюлей-Касль, отправлявшимся прошлымъ лѣтомъ въ Бомбей подъ моимъ начальствомъ.
   Индѣйцы присоединились къ намъ въ Плимутѣ. Во время плаванія, я не слыхалъ жалобъ на ихъ поведеніе. Они спали въ койкахъ на передней части корабли. Мнѣ весьма рѣдко случалось видѣть ихъ.
   Подъ конецъ путешествія мы имѣли несчастіе попасть на трое сутокъ въ штиль близь береговъ Индіи. У меня нѣтъ подъ руками корабельнаго журнала для справокъ, и потому я не припомню теперь широты и долготы. Итакъ, относительно нашего положенія, я могу лишь вообще сказать, что теченіе влекло насъ къ берегу, а когда вѣтеръ снова захватилъ насъ, то: мы чрезъ двадцать четыре часа вошли въ гавань.
   Корабельная дисциплина (какъ извѣстно всѣмъ мореплавателямъ) ослабляется во время продолжительнаго штиля. Нѣкоторые джентльмены изъ числа пассажировъ спустили мелкія суда и забавлялись катаньемъ и плаваньемъ по вечерамъ, когда солнечный жаръ, утихая, позволялъ имъ развлекаться такомъ образомъ. По окончаніи забавы слѣдовало бы втаскивать суда обратно. Вмѣсто того ихъ оставляли на буксирѣ у корабли. Отъ жары ли, отъ досады ли на погоду, только ни у офицеровъ, ни у матросовъ, повидимому, не лежало сердце къ исполненію долга, пока длился штиль.
   На третью ночь сторожъ на палубѣ не видалъ и не слыхалъ ничего выходящаго изъ порядка вещей. Но когда настало утро, самой маленькой лодки не доставало, а вслѣдъ затѣмъ донесли, что не хватаетъ и трехъ Индѣйцевъ.
   Если эти люди украли лодку вскорѣ послѣ сумерекъ (въ чемъ я и не сомнѣваюсь), то, судя по близости нашей къ землѣ, безполезно было бы посылать за ними погоню, когда объ этомъ узнали только поутру. Я не сомнѣваюсь, что въ такую тихую погоду (принимая въ разчетъ усталость и неумѣнье грести, они все-таки пристали къ берегу до разсвѣта. Войдя въ гавань я впервые узналъ причину, по которой трое моихъ пассажировъ воспользовались возможностью бѣжать съ корабля. Я могъ лишь сообщить властямъ тотъ же отчетъ, который излагаю здѣсь. Она упрекали меня въ томъ, что я допустилъ на кораблѣ ослабленіе дисциплины!
   Я выразилъ на этотъ счетъ мое сожалѣніе имъ и своимъ хозяевамъ. Съ тѣхъ поръ я ничего не слыхалъ о трехъ Индѣйцахъ. Больше мнѣ прибавлять нечего.
   

III. Показаніе мистера Мортвета (1850 года).
(въ письмѣ къ мистеру Броффу.)

   Осталось ли у васъ, дорогой сэръ, какое-нибудь воспоминаніе наше о полудикой личности, которую вы встрѣтили, на обѣдѣ въ Лондонѣ осенью сорокъ седьмаго года? Дозвольте мнѣ напомнить вамъ, что личность эту зовутъ Мортветомъ, и что мы съ вами имѣли продолжительный, разговоръ послѣ обѣда. Разговоръ этотъ касался индѣйскаго алмаза, называемаго Луннымъ камнемъ, и существовавшаго въ то время, заговора овладѣть имъ.
   Съ той поры я все шатался до Средней Азіи. Оттуда попалъ на мѣсто прежнихъ своихъ приключеніи, на сѣверъ и сѣверо-западъ Индіи. Недѣли двѣ тому назадъ я очутился въ нѣкоемъ округѣ или провинціи (мало извѣстной Европейцамъ) называемой, Каттіаваръ.
   Тутъ со мной случилось приключеніе, въ которомъ вы (какъ бы это ни казалось невѣроятно) лично заинтересованы.
   Въ дикихъ мѣстностяхъ Каттіавара (насколько онѣ дики, можете судить изъ того, что даже земледѣльцы на пахотѣ вооружены съ головы до ногъ) населеніе фанатически предано прежней индѣйской религіи,-- древнему обожанію Брамы и Вишну. Немногіе магометанскія семейства, изрѣдка разсѣянныя по внутреннимъ селеніямъ, боятся вкушать мясо какого бы то ни было рода. Магометанина, при малѣйшемъ подозрѣніи въ убійствѣ священнаго животнаго, то-есть коровы, неизбѣжно и безъ пощады предаютъ смерти окружающіе его благочестивые сосѣда. Какъ бы въ поддержку религіозной восторженности народа, двѣ знаменитѣйшія святыни индѣйскаго странничества лежатъ въ границахъ Каттіавара. Одно изъ нихъ есть Дварка, мѣсто рожденія бога Кришны. Другое -- священный городъ Сомнаутъ, осажденный и разрушенный въ одиннадцатомъ вѣкѣ магометанскомъ завоевателемъ Махкудомъ Гизни. Очутясь вторично въ этой поэтической мѣстности, я рѣшался не выѣзжать изъ Каттіавара, не повидавъ еще разъ великолѣпныхъ развалинъ Сомнаута. Оттуда, гдѣ я замыслилъ это, мнѣ предстояло (по приблизительному разчету) три дня ходьбы до священнаго города.
   Не успѣлъ я немного пройдти по дорогѣ, какъ замѣтилъ, что и другіе,-- по двое, по трое,-- идутъ, повидимому, въ одномъ со мной направленіи.
   Тѣмъ изъ нихъ, которые со мной заговаривали, я выдавалъ себя за Индѣйца-буддиста, странствующаго по обѣту изъ дальняго округа. Нѣтъ нужды упоминать, что костюмъ мой вполнѣ соотвѣтствовалъ этой роли. Прибавьте къ тому, что я знаю языкъ не хуже роднаго, и что я достаточно худъ и смуглъ для того, чтобы во мнѣ было не такъ-то легко признать Европейца, и вы поймете, что я не робѣлъ на смотру предъ этими людьми, представляясь чужакомъ изъ отдаленнаго округа ихъ же страны.
   На слѣдующій день число Индѣйцевъ, шедшихъ въ одномъ со мной направленіи, разрослось въ полсотни и цѣлыя сотни. На третій день въ толпѣ волновалась тысяча, стекаясь къ одному пункту,-- городу Сомнаутъ.
   Небольшая услуга, которую мнѣ удалось оказать одному изъ товарищей по странствію на третій день путешествія, дала мнѣ средство представиться нѣсколькимъ Индѣйцамъ высшей касты. Отъ этихъ людей я узналъ, что толпа идетъ на большое религіозное торжество, которое должно происходить на холмѣ, неподалеку отъ Сомнаута. Торжество это праздновалось въ честь бога Луны и должно было совершиться въ эту ночь.
   Толпа задерживала насъ по мѣрѣ того, какъ мы приближались къ мѣсту празднества. Въ то время какъ мы достигли холма, луна стояла уже высоко въ небѣ. Мои пріятели Индѣйцы пользовались нѣкоторыми особыми преимуществами, открывавшими имъ доступъ къ самой святынѣ. Они любезно позволили мнѣ сопровождать ихъ. Придя на мѣсто, мы нашли святыню скрытою отъ глазъ занавѣсомъ, помѣщеннымъ межъ двухъ велико лѣпныхъ деревьевъ. Подъ деревьями выдавалась плоская отлогость утеса и образовала родъ естественнаго помоста. Внизу около него и помѣстился я съ моими пріятелями Индѣйцами.
   При взглядѣ съ холма внизъ представлялось величественнѣйшее зрѣлище природы и человѣка, какое когда-либо было видано мною. Послѣдніе склоны возвышенности непримѣтно таяли въ травянистой равнинѣ, урочищѣ сліянія трехъ рѣкъ. По сю сторону тянулась вдаль красивыя извилины ихъ водъ, то скрываясь въ древесныхъ купахъ, то снова появляясь, на сколько хваталъ глазъ. По ту сторону опочилъ въ тиши ночи успокоенный Океанъ. Оживите этотъ восхитительный видъ десятками тысячъ людей, одѣтыхъ въ бѣломъ, растянутыхъ нитью по склонамъ холма, переполняющихъ равнину и каймящихъ ближайшіе берега извилистыхъ рѣкъ. Освѣтите эту стоянку богомольцевъ ярко-краснымъ пламенемъ огней и факеловъ, прорывающимся то тамъ, то сямъ по всей безчисленной толпѣ. Вообразите себѣ восточный лунный свѣтъ, разлитый въ безоблачномъ сіяніи надъ всѣмъ этимъ,-- и вы составите себѣ понятіе о видѣ, который представился мнѣ, когда я взглянулъ съ вершины холма.
   Жалобные звуки струнныхъ инструментовъ и флейтъ обратили мое вниманіе на скрытую святыню.
   Я обернулся и увидалъ на утесистомъ помостѣ фигуры трехъ людей. Въ средней фигурѣ изъ трехъ я узналъ того человѣка, съ которымъ говорилъ въ Англіи, когда Индѣйцы появилась на террасѣ въ домѣ леди Вериндеръ. Остальные двое, сопровождавшіе его теперь были, безъ сомнѣнія, его тогдашніе товарищи.
   Одинъ изъ стоявшихъ возлѣ меня Индѣйцевъ видѣлъ какъ я вздрогнулъ. Онъ шепотомъ объяснилъ мнѣ появленіе этихъ трехъ фигуръ на утесистомъ помостѣ.
   По его словамъ, то были брамины, утратившіе достоинство своей касты на служеніи богу. Богъ повелѣлъ имъ очиститься странствіемъ. Въ эту ночь они всѣ трое должны была разстаться и отправиться на богомолье къ святынямъ Индіи въ три разные стороны. Никогда болѣе не видать ихъ другъ друга въ лицо; никогда не отдыхать отъ отъ своихъ странствій со дня разлуки до дня смерти.
   Пока онъ шепталъ мнѣ эти слова, жалобная музыка смолкла. Всѣ трое поверглись на помостъ предъ завѣсой, скрывавшею святыню, встали, поглядѣли другъ на друга, обнялись. Потомъ сошли врознь къ народу. Толпа разступилась въ мертвомъ безмолвіи. Въ одинъ и тотъ же мигъ я видѣлъ, какъ толпа раздалась въ трехъ различныхъ направленіяхъ. Огромная бѣлая масса народа медленно сомкнулась. Самъ слѣдъ этихъ трехъ осужденныхъ изгладился въ рядахъ ихъ смертныхъ собратьевъ. Мы ихъ болѣе не видали.
   Въ скрытомъ святилищѣ снова раздались звуки музыки -- громкіе, ликующіе. Толпа вокругъ меня дрогнула и стѣснилась.
   Завѣса межъ деревьевъ распахнулась, и святилище предстало предъ нами.
   Тамъ, на высокомъ тронѣ, сидя на своей типичной сайгѣ, простирая всѣ четыре длани ко всѣмъ четыремъ угламъ земли, мрачно и грозно возвышался надъ вами въ мистическомъ свѣтѣ небесъ богъ Луны. А въ челѣ божества искрился желтый алмазъ, котораго лучи въ послѣдній разъ сіяли мнѣ въ Англіи съ корсажа женскаго платья!
   Да! По истеченіи восьми вѣковъ, Лунный камень снова глядитъ чрезъ стѣны священнаго города, въ которомъ началась его исторія. Какимъ образомъ попалъ онъ въ свою дикую родину,-- какимъ случаемъ или какомъ преступленіемъ возвратили себѣ Индѣйцы священный клейнодъ свой,-- вамъ, бытъ-можетъ, это извѣстно; мнѣ же -- нѣтъ. Вы потеряли его изъ виду въ Англіи и (если я смыслю что-нибудь въ этомъ народѣ) потеряли его на вѣка.
   Такъ идутъ года и повторяются одинъ въ другомъ; такъ одни и тѣ же событія круговращаются во времени. Каковы-то будутъ слѣдующіе приключенія Луннаго камня? Почемъ знать!

КОНЕЦЪ.

   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов