Фонвизин Денис Иванович - К г. Сочинителю "Былей и небылиц" от Сочинителя вопросов

К г. СОЧИНИТЕЛЮ
"БЫЛЕЙ И НЕБЫЛИЦ"
ОТ СОЧИНИТЕЛЯ ВОПРОСОВ

По ответам вашим вижу, что я некоторые вопросы не умел написать внятно, и для того покорно вас прошу принять здесь мое объяснение.

В рассуждении вопроса о нечувственности к достоинству благородного звания позвольте мне сказать вам, государь мои, что разум оного совсем другой, нежели в каком, по-видимому, вы его принимаете. Если вы мой согражданин, то, кто бы вы ни были, можете быть уверены, что я ни вам и никому из моих сограждан не уступлю в душевном чувствовании всех неисчетных благ, которые в течение с лишком двадцати лет изливаются на благородное общество. Надобно быть извергу, чтоб не признавать, какое ободрение душам подается. Мой вопрос точно от того и произошел, что я поражен был тою нечувственностью, которую к сему самому ободрению изъявляют многие злонравные и невоспитанные члены сего почтенного общества. Мне случилось по своей земле поездить. Я видел, в чем большая часть носящих имя дворянина полагает свое любочестие. Я видел множество таких, которые служат, или, паче, занимают места в службе для того только, что ездят на паре. Я видел множество других, которые пошли тотчас в отставку, как скоро добились права впрягать четверню. Я видел от почтеннейших предков презрительных потомков. Словом, я видел дворян раболепствующих. Я дворянин, и вот что растерзало мое сердце. Вот что подвигло меня сделать сей вопрос. Легко станется, что я не умел положить его на бумагу, как думал, но я думал честно и имею сердце, пронзенное благодарностию и благоговением к великим деяниям всеобщий нашея благотворительницы. Ласкаюсь, что все те честные люди, от коих имею счастие быть знаем, отдадут мне справедливость, что перо мое никогда не было и не будет омочено ни ядом лести, ни желчью злобы.

Вседушевно благодарю вас за ответ на мой вопрос: "Отчего тяжущиеся не печатают тяжеб своих и решений правительства?" Ответ ваш подает надежду, что размножение типографий послужит не только к распространению знаний человеческих, но и к подкреплению правосудия. Да облобызаем мысленно с душевною благодарностию десницу правосуднейшия и премудрыя монархини. Она, отверзая новые врата просвещению, в то же время и тем же самым полагает новую преграду ябеде и коварству. Она и в сем случае следует своему всегдашнему обычаю: ибо рассечь одним разом камень претыкания и вдруг источить из него два целебные потока есть образ чудодействия, Екатерине II песьма обычайный. Способом печатания тяжеб и решений глас обиженного достигнет во все концы отечества. Многие постыдятся делать то, чего делать не страшатся. Всякое дело, содержащее в себе судьбу имения, чести и жизни гражданина, купно с решением судивших, может быть известно всей беспристрастной публике; воздается достойная хвала праведным судьям; возгнушаются честные сердца неправдою судей бессовестных и алчных. О, если б я имел талант ваш, г. сочинитель "Былей и небылиц"! С радостию начертал бы я портрет судьи, который, считая все свои бездельства погребенными в архиве своего места, берет в руки печатную тетрадь и вдруг видит в ней свои скрытые плутни, объявленные во всенародное известие. Если б я имел перо ваше, с какою бы живостию изобразил я, как, пораженный сим нечаянным ударом, бессовестный судья бледнеет, как трясутся его руки, как при чтении каждой строки язык его немеет и по всем чертам его лица разливается стыд, проникнувший в мрачную его душу, может быть, в первый раз от рождения! Вот, г. сочинитель "Былей и небылиц", вот портрет, достойный забавной, но сильной кисти вашей!

Чрез вопрос: "Отчего у нас не стыдно не делать ничего?" разумел я, отчего праздным людям не стыдно быть праздными?

Статъею о шпынях и балагурах хотел я показать только несообразность балагурства с большим чином. Вы, может быть, спросите меня: для чего же вопроса моего не умел я так написать, как теперь говорю? На сие буду вам отвечать вашим же ответом на мой вопрос, хотя совсем другого рода: "Для того, что везде, во всякой земле и во всякое время, род человеческий совершенным не родится".

Признаюсь, что благоразумные ваши ответы убедили меня внутренне, что я самого доброго намерения исполнить не умел и что не мог я дать моим вопросам приличного оборота. Сие внутреннее мое убеждение решило меня заготовленные еще вопросы отменить, не столько для того, чтоб невинным образом не быть обвиняему в свободоязычии, ибо у меня совесть спокойна, сколько для того, чтоб не подать повода другим к дерзкому свободоязычию, которого всей душою ненавижу.

Видя, что вы, государь мой, в числе издателей "Собеседника", покорно прошу поместить в него сие письмо. Напечатание оного будет для меня весьма лестным знаком, что вы моим объяснением довольны. Доброе мнение творца, вмещающего, как вы, в творении свои пользу и забаву в степени возможного совершенства, должно быть для меня неоцененно; напротив же того, всякое ваше неудовольствие, мною в совести моей ничем не заслуженное, если каким-нибудь образом буду иметь несчастие приметить, приму я с огорчением за твердое основание непреложного себе правила: во всю жизнь мою за перо не приниматься.

КОММЕНТАРИИ

Впервые напечатано в пятой части журнала "Собеседник любителей российского слова" за 1783 год. Свое письмо сочинителю "Былей и небылиц" после "отповеди" за "Вопросы" Фонвизин назвал "объяснением". Задача "Объяснения" -- использовать новую возможность для обличительных целей. Поэтому письмо Фонвизина -- не покаяние, а сатира. Сочинитель "Былей и небылиц" не выдержал тона, сорвал свою игру, когда стал грозить. Угрозы одного сочинителя другому не имеют смысла. Тон же сочинителя "Былей и небылиц" явно выдавал его как власть имущего, с чьими угрозами действительно надо считаться, чем Фонвизин и поспешил воспользоваться.

Ясно было, что остальные заготовленные вопросы больше не напечатают, что от этой полемики придется отказаться, о чем и следовало оповестить читателей. Такова первая цель письма. (Вспомним, что в сопроводительном письме к "Нескольким вопросам" было сказано: "Буде оные напечатаются, то продолжение последует впредь и немедленно".) Нужно было сказать и о том, что причина прекращения посылки вопросов -- неудовольствие сочинителя "Былей и небылиц". Надлежало намекнуть читателю, кто скрывается под именем автора "Былей и небылиц". Сорвать маску с Екатерины, раскрыть ее псевдоним -- вторая цель письма. Фонвизин оповещал, что широковещательные объявления издателей, будто бы они не боятся "отверзать двери истине",-- ложные, что на самом деле они боятся "истины", что за попытку прикоснуться к "истине" начинают грозить и преследовать.

Чтобы напечатать задуманное письмо в журнале Екатерины, нужно было найти слабое место у противника, и Фонвизин нашел его -- тщеславие. Следовало польстить Екатерине, и эта лесть притупит бдительность. Так и произошло, -- письмо напечатали.

Задумав раскрыть имя подлинного автора "Былей и небылиц", отвечавшего на присланные вопросы, Фонвизин избрал исключительно подчеркнуто почтительный тон письма: "По ответам нашим вижу, что и некоторые вопросы не умел написать внятно, и для того покорно вас прошу принять здесь мое объяснение"; "вседушевно благодарю вас за ответ на мой вопрос"; "видя, что вы, государь мой, в числе издателей "Собеседника", покорно прошу поместить в него сие письмо. Напечатание оного будет для меня весьма лестным знаком, что вы моим объяснением довольны", и т. д. Уже это довольно красноречиво свидетельствовало, что сочинитель "Былей и небылиц" -- лицо чрезвычайно важное, что гнев и милость его далеко не безразличны для автора "Вопросов". Но кто же это важное лицо, состоящее одним из издателей "Собеседника"? Один издатель был объявлен: княгиня Е. Р. Дашкова. Кто же второй, да еще занимающийся литературой, да еще более важный, чем Дашкова? Уже все это довольно прозрачно намекало на автора. Но чтобы не было никаких сомнений, Фонвизин точно указал на императрицу.

Придравшись к одному из ответов, он написал: "Вседушевно благодарю вас за ответ на мой вопрос: "Отчего тяжущиеся не печатают тяжеб своих и решений правительства?" Ответ ваш подает надежду, что размножение типографий послужит не только к распространению знаний человеческих, но и к подкреплению правосудия". В России никто, кроме императрицы, не мог дать разрешение на печатание тяжеб, никто, кроме нее, не мог "подкрепить правосудие".

Фонвизин Д.И. Собрание сочинений в двух томах. М.; Л.: Гос. Изд-во Художественной Литературы, 1959. Т. 2, с. 276--278.