Книговод

Северный склон

Жуков Николай Васильевич


Николай Афанасьевич Жуков

Северный склон

   Командир отделения отдельного батальона автоматчиков, а затем порученца командира 96-й отдельной стрелковой бригады 7-35 гвардейского стрелкового корпуса 64-7 гвардейской армии Жуков Николай Афанасьевич.
   
   Все что я рассказываю в этом маленьком "конспекте", действительно имело место в моей жизни. Писать об этом я никогда не собирался, однако сделал это по настоятельной просьбе директора Музея Боевой Славы 64-й -- 7й Гвардейской армии в Волгограде тов. Филатова. Если написанное мною принесет хотя бы маленькую пользу людям, буду искренне рад этому.
   Откровенно говоря, все, что здесь рассказано, писал для своих родственников.
   Писал в "ускоренном" темпе, а отсюда и масса всяких погрешностей.
   Высылая все это нашему музею, полагаю, что его Совет не будет "придирчивым" и отнесется к ним с позиции "свои люди -- сочтемся".
   Все, что недосказано мною, полагаю, что будет восполнено музеем и следопытами, которые должны помочь найти героев подвигов, соединить их вместе и обнародовать.
   Этого от нас требуют сами герои и история.
   Родился в 1922 году на Белгородщине в крестьянской семье. Нас у родителей было четверо: брат Василий, сестры Наташа и Нина.
   
   Раннее мое детство ничем не отличалось от обычного детства мальчишки того времени. Жил с родителями. Учился в школе в начальных классах. Помогал им тем, что присматривал за младшими и вместе с мальчишками-односельчанами пас нашу корову на лугу, как и они своих.
   И вот однажды летом на пастбище пришла моя тетя, младшая сестра моей матери, забрала меня и привела домой. Войдя в дом, я увидел лежавшую на смертном одре мою мать, умершую от какой-то непродолжительной болезни. С этого дня мои брат, сестры и я стали считаться полусиротами. Это произошло летом 1931 года.
   Настала голодная весна 1933 года. Отцу было тяжело с нами четырьмя. В один из дней конца апреля того тяжелого года он мне сказал, чтобы я шел в город Харьков в поисках там спасения от голодной смерти, объяснив мне это тем, что ему трудно нас содержать, а мое отсутствие поможет ему создать экономию тех крох, которыми тогда питалась наша семья.
   Выполняя волю отца, сшив себе в дорогу из войлока тапочки, на следующий день я покинул отчий дом, а в нем -- залившихся слезами отца, брата и сестер.
   Удаляясь от дома, я оглядывался в сторону, откуда вышел. С того дня прошло много времени, но и сейчас я вижу, как из раскрытого окна нашего дома смотрят мне вслед полуголодные младшие брат и сестры, отец стоит у дома, плечи его вздрагивают, а по его рукам, закрывшим лицо, текут слезы...
   
   Идя в неведомую мне неизвестность, я не имел никакого представления о городе Харькове, о том, кому я там нужен, кто обо мне проявит заботу и кто мне заменит родной дом. Да это и не удивительно -- ведь мое развитие состояло в двухклассном образовании и восьмилетнем жизненном опыте.
   Свой впервые самостоятельно проделанный пятидесятикилометровый путь до гор. Харькова я преодолел пешком почти за двое суток. Проходя через деревни, я заходил в некоторые дома в надежде на то, что меня покормят... но лишь в одном из них мне дали две картошки в "мундирах", в другом -- кусочек какого-то подобия хлеба, в остальных домах я видел таких же истощенных людей, как и сам, нуждавшихся в той помощи, какую я рассчитывал получить от них.
   И вот я в незнакомом мне городе Харькове. Хожу по его улицам и площадям, сам не зная, куда и к кому иду. Из головы не выходит одна -- единственная мысль -- где взять что-либо поесть. Таких мальчишек, как я, встречал все чаще и чаще.
   На следующий день вспомнил отца, брата, сестер. Мне почему-то стало их жалко. Расплакался. Решил возвратиться домой, но как выйти из города и какой дорогой идти в свое село, не знаю. Спрашиваю у прохожих, мне отвечают одно и то же: не знаю. К концу дня заметил, что руки и ноги мои набрякли. Утором следующего дня затекли и глаза. Это результат недоедания. Меня подобрали как беспризорника и отправили в так называемые "Салтовские бараки".
   
   Там после соответствующей санобработки поместили в один из бараков, в котором уже находились беспризорники. На этих сборных пунктах дети-беспризорники были обеспечены сносным трехразовым питанием, медицинским обслуживанием. С ними работали воспитатели.
   
   Теперь я понимаю, что, несмотря на столь тяжелую обстановку и внутренние трудности в стране, нашей партией и советским правительством было уделено максимум заботы о детях-беспризорниках, как подрастающему будущему поколению нашей Социалистической Родины.
   От воспитателей и беспризорников узнал о том, что в бараках формируют ребят в группы и отправляют в детские дома в другие города.
   В период пребывания в этих бараках я немного окреп и в числе других часто уходил в город и находился там целыми днями. Месяца через два такого образа жизни из нас сформировали группу человек 50 и отправили поездом в детдом совхоза имени В. В. Куйбышева Лазорковского района Полтавской области. От этой группы к месту прибытия осталось немногим более половины -- остальные сделали "выводы" в пути.
   Как сейчас помню первый день нашего прибытия в этот совхоз. Проделав пешком двенадцатикилометровый путь от станции Лазорки до совхоза, мы все устали и кое-как добрались до него. Разместили нас на клуне на соломе. Сюда пришли от дирекции принимать нас у сопровождавшего эвакуатора и, естественно, пришли посмотреть на нас взрослые, в том числе и мальчишки. И вот один из них -- как потом мы узнали, Вова Сидоренко, сын директора этого совхоза, -- крикнул своему товарищу, назвав его по имени: "Иди сюда смотреть, уЄрок привезли"... Тот подбежал и начал нас рассматривать. А смотреть действительно было на кого. Все мы были полуистощенные, одеты кто во что и как попало...
   
   На следующий день к нам пришла женщина лет 35 и объявила, что ее назначили заведующей детским домом. Зовут ее Прасковья Демьяновна. Потом мы узнали, что она является матерью Вовы и женой директора совхоза. Начали устраиваться. На второй или на третий день после прибытия я обнаружил опухоль ног, рук и под глазами. Такое же явление было обнаружено и у других. После осмотра врач объяснил, что это результат недоедания.
   Дирекцией совхоза при активном участии Прасковьи Демьяновны нам, детдомовцам, по тем временам были со-зданы идеальные условия. Нам выделили одно крыло здания общежития. Для мальчиков и девочек выделили отдельные комнаты. Каждому поставили отдельную койку со всеми необходимыми постельными принадлежностями и тумбочкой на двоих. Каждый получил себе новую одежду и обувь.
   
   Начался учебный год. В школу пошли и мы. Учились наши ребята в 3, 4, 5..10 классах. Я стал учеником 3-го класса. Ребята учились хорошо, старательно, за исключением отдельных случаев. У нас создали комсомольскую и пионерскую организации. Заработала художественная самодеятельность. Мы выступали перед рабочими совхоза, в селах, школах. На районном смотре мы, детдомовцы, заняли ряд призовых мест.
   В период летних каникул мы работали в совхозе на полевых работах, в огороднических бригадах и даже на животноводческих фермах.
   Шло время. Мы присматривались и узнавали друг друга. Среди нас появилась присущая спайка коллективизма, все за одного, один за всех. С местными детьми и жителями построили правильные взаимоотношения. Завязалась дружба, главным образом по линии школы. Местные в нашем лице стали видеть своих друзей. Нас перестали называть "урками". А Вова Сидоренко днями "пропадал" у нас, учил с нами уроки, вместе шел в школу и был лучшим моим "противником" по шашкам. Тогда наш совхоз еще не был радиофицирован. В связи с этим вечером 5 декабря 1936 года нас повезли в соседнее село, в клубе которого мы слушали по радио выступление И. В. Сталина на Чрезвычайном VIII съезде Советов, по докладу которого съезд утвердил новую Конституцию Союза ССР. На следующий день наши воспитатели рассказали нам основные положения и значение новой Конституции.
   В то время в нашей стране не было принято по случаю встречи Нового года ставить елку, как это делается сейчас. По предложению любимца детей секретаря ЦК КП (б) у П. П. Постышева вводилось новшество -- при встрече Нового 1935 года впервые устанавливалась украшенная елка.
   В тот день в одной из комнат и нам поставили елку. Мы ее соответствующе нарядили и украсили. К нам пришел уже новый директор совхоза Грачев, который вместе с нами за чашкой чая встретил Новый год. По-отцовски рассказал нам, когда впервые в России стали встречать Новый год, почему возобновляется обычай встречи Нового года с елкой, и т.д. Затем каждому из нас преподнес и вручил новогодние подарки. Это он сделал очень просто и по-отечески. За такое теплое отношение мы ему пообещали учиться на "хорошо" и "отлично" и быть примерными в своем поведении.
   Не все у нас шло гладко и хорошо. Наряду с общеизвестными детскими шалостями имели место и недостойные поступки отдельных ребят, а то и целых групп. Вот один из них.
   В совхозе имелось четыре трактора ХТЗ, которые были отремонтированы и подготовлены к весенней посевной компании 1935 года.
   
   Стояли они недалеко от нашего общежития на открытой площадке. Кто-то из наших "старших" с одного из тракторов снял горючепровод, состоящий из медной трубки, идущей от керосинового бака к отстойнику карбюратора, и сделал из нее самопал. Этот самопал заряжал серой из спичек и стрелял из него. Такая "игра" понравилась и другим. В результате со всех тракторов были сняты трубки и превращены в самопалы.
   За несколько дней перед выходом в поле главный механик совхоза решил еще раз осмотреть тракторы и с ужасом обнаружил отсутствие на них горючепроводов. Что это: диверсия или очередной "трюк" детдомовцев? Собрали всех нас. Разговор шел начистоту. В результате выясняется, что это наша работа. Разоружаемся -- все, у кого были самопалы, положили на стол. С нами провели соответствующую беседу. Обещали исправиться. Свое слово сдержали. После этого подобных случаев не было.
   Дирекция совхоза в срочном порядке командировала механика в город Харьков, который на ХТЗ приобрел и привез соответствующее количество горючепроводки. Все они были поставлены на тракторы. Срыв весенней посевной был предотвращен.
   
   Летом 1936 года с меньшим сыном директора совхоза Грачева мы проникли в совхозный сад по яблоки. Я взял кусок кирпича и бросил в яблоню, чтобы сбить яблок. Падая обратно на землю, кирпич упал и рассек кожу на голове Грачева, отчего его голова и лицо залились кровью. Это увидела мать. От увиденного она потеряла сознание и упала в обморок. В испуге от случившегося, я спрятался в кукурузе и не появлялся в детдоме до утра следующего дня. А кода пришел домой, то узнал, что меня отправляют к родителям домой. Затем выяснилось, что такое решение было принято за несколько дней до этого случая в отношении тех детей, у которых нашлись родители.
   
   Итак, прощайте, детдом, ребята, воспитатели! Я уехал в сопровождении воспитателя домой.
   В родное село я приехал в сопровождении эвакуатора Задорожного, который сдал меня под расписку секретарю сельского совета, а сам поспешил на станцию. В сельсовет за мной пришла мачеха, которая и привела домой, где меня уже ожидали брат и сестра. Меньшая сестра Нина не пережила трудностей 1933 года. Позже с работы пришел и отец. Встретили меня тепло, хорошо, как родного. Через несколько дней пошел на работу; работал на таких работах, какие могут выполнять дети моего возраста.
   Начался новый учебный год. Я пошел в 5-й класс. Хожу, учусь. Замечаю, что мачеха чем-то недовольна. Однажды невольно услышал ссору между нею и отцом. Мачеха убеждала его в том, что я должен работать, а отец настаивал и доказывал ей, что я должен учиться. Они так и не при-шли к единому мнению. Но я продолжал ходить в школу. Отношение мачехи ко мне желало много лучшего.
   Однажды я пришел из школы, и мачеха заставила меня выполнять ряд домашних работ. Я их сделал. Настал уже вечер, а она так и не предложила обед. Я попросил обед, -- она промолчала. Я попытался это сделать сам, -- она этому воспрепятствовала. Между нами произошла ссора. Я в нее бросил тарелку -- тарелка разбилась. Вскоре с работы пришел отец. О случившемся она ему рассказала в выгодном ей свете. Отец поверил ей, сделал односторонний вывод и принял ко мне меры "воспитательного" характера, следы которых у меня имеются и сейчас.
   
   На следующий день, как всегда, иду в школу. После занятий пришел домой. Началось повторение вчерашнего. Прихожу к выводу, что я стал причиной ссор между отцом и мачехой. Принимаю решение "нормализовать" между ними обстановку -- ухожу из дому. Иду и плачу от жалости расставания с братом и сестрой. Ведь из дому ухожу, не попрощавшись с ними и никому не сказав о своем уходе. При мне нет ни копейки денег, а на улице конец ноября 1936 г.
   В конце улицы встречаюсь с отцом, на вопрос которого отвечаю, что иду к такому-то взять такой-то учебник. Это был тот день, когда говорят -- "видел последний раз в жизни". Так случилось и у меня.
   
   Но вместо "такого-то" я пошел на станцию Нежеголь, 12-километровое расстояние до которой преодолел часа за три-четыре. Как только зашел в вокзал, сразу же встретил трех беспризорников, которые ко мне отнеслись с должным пониманием и вниманием, покормив меня купленным в буфете. С этого момента у меня началась другая жизнь.
   
   В этот же вечер поездом поехали, а рано утром приехали в город Белгород. Денег у нас не оказалось. На мне было хорошее зимнее пальто, которое продали на базаре. Деньги разделили на четверых. Я остался в пиджаке, без пальто.
   Оказавшись на станции Белгород, мы под составами товарных поездов переходили на другую сторону станции. Я шел последним. И вот в тот момент, когда я подлез под вагон товарного состава, увидел, что стоявший состав начал трогаться. Быстро соображаю, что проскочить вперед между колесами вагона состава не успею. Вернуться обратно также не успею. Состав идет. Что делать? Ложусь лицом вниз поперек шпал параллельно рельсам головой, навстречу идущим вагонам...
   Лежу. Слышу стук колес вагонов набирающего скорость поезда...
   Жду трагического исхода...
   Вдруг стало тихо; поднимаю голову, открываю глаза -- передо мной ничего нет. Оглядываюсь назад и вижу, как от меня убегает красный огонек, прикрепленный к последнему вагону удаляющегося товарного состава. Быстро поднимаюсь и догоняю своих приятелей.
   
   Примерно через дней десять кончились деньги. Что делать? Решаю ехать в город Харьков. Оставляю своих приятелей. Вечером сажусь на подножку с обратной стороны вагона пассажирского поезда, идущего в сторону Харькова. Время года -- конец ноября-начало декабря. Я в пиджаке, но в шапке-ушанке. Сел на подножку, обхватив перила, закрыв руки на "замок". Поезд набирает скорость. Мне становится все холоднее и холоднее. Ветер пронизывает насквозь, нет терпения. Решил броситься с подножки в невидимую снежную пелену, поднимающуюся из-под колес поезда и встречного ветра. Но не могу расцепить окоченевшие руки. Затылком стучу в дверь вагона. Оказавшийся в тамбуре проводник открывает дверь, расцепляет мне руки и помогает зайти в вагон. В вагоне я занимаю третью багажную полку, обхватив теплую трубу, согреваюсь и так засыпаю...
   В Харькове попал в детский приемник-распределитель, откуда был направлен воспитанником на кожевенный завод в город Шебекино Белгородской области. Здесь я работаю учеником слесаря, хожу в школу, учусь играть в духовом оркестре. Вынашиваю намерение стать музыкантом...
   В связи с этим мне советуют старшие "коллеги" начать эту подготовку в военном оркестре. С помощью депутата Верховного Совета СССР тов. Серикова добиваюсь зачисления меня воспитанником военного оркестра 163-го стрелкового полка в городе Белгороде. В оркестре нас три воспитанника: Вова Бочаров, Вася Губарев и я...
   Нас взяли на полное материальное обеспечение. Изучали с нами дисциплинарный устав, устав внутренней и караульной службы. Кроме игры в оркестре все мы по очереди дежурим сигналистами по части, на стрельбищах, участвуем в учениях и походах полка. Учимся в вечерней школе рабочей молодежи. Здесь меня принимают в комсомол.
   
   Наша тройственная фантазия приводит к тому, что решаем вместе податься в моряки. С этой целью в 1938 году увольняемся из полка и втроем едем в город Севастополь. Но там нам не везет. Нас не берут на военные корабли. Не хватает по 1-2 года возраста. Они возвращаются в Белгород, а я еду в свое село и прямо со станции прихожу в сельсовет, секретарем которого оказался мой соученик по школе, но старших классов. Объясняю ему, в чем дело, он меня понимает и в течение 20-30 минут оформляет и выдает мне свидетельство о рождении на один год старше. Вместо 1923-го я теперь стал 1922 года рождения. Взяв свидетельство о рождении, прямо из сельсовета возвращаюсь на станцию, а оттуда еду в город Севастополь, где меня принимают и зачисляют в музкоманду линкора "Парижская Коммуна" эскадры кораблей Черноморского флота.
   
   (В конце Великой Отечественной войны линкор был переименован и назывался "Севастополь").
   
   В связи с тем, что корабль часто выходил в открытое море на учения, в походы, я не имел возможности учиться в школе. А от комиссара корабля политуправление флота требовало, чтобы я, как воспитанник, учился. По этой причине я уволился и 10 мая 1940 года списался с корабля, уехал в город Москву...
   
   В Москве меня приняли воспитанником -- музыкантом духового оркестра Московского Дважды Краснознаменного Военного политического училища им. В. И. Ленина. Оркестр этого училища на 50-60% был укомплектован воспитанниками -- выпускниками Ростовской н/Д и московских музыкальных школ. В декабре 1940 года приказом начальника училища меня зачисляют красноармейцем срочной службы.
   В период прохождения службы воспитанником, а затем и солдатом устанавливаю и поддерживаю близкие, дружеские отношения с Николаем Левшиным, Борисом Титовским, Николаем Баландиным, Анатолием Евполовым, Олегом Буданковым. В целом личный состав оркестра -- это была спаянная дружбой и товариществом единая семья, в которой жили по принципу "все за одного, один за всех".
   
   Нужно прямо сказать, что служба воспитанником в 163-м СП, на линкоре "Парижская Коммуна" и в Московском военно-политическом училище им. В. И. Ленина, общение с людьми, умудренными жизненным опытом, не только спасли и дали путевку в жизнь, но уже в этом возрасте научили глубже понимать жизнь, привили любовь к Социалистической Родине.
   В подтверждение этого вкратце могу сослаться на то, что наряду с оркестровой службой с нами занимались и политической подготовкой. С нами проводили политзанятия, в том числе и по краткому курсу ВКП (б). Такие занятия проводили опытные политработники и комиссары. Мы слушали лекции о международном положении и на другие темы, которые читали люди, получившие известность и признание в этих кругах.
   
   Наше училище готовило политических работников и комиссаров для Советской Армии. В нем учились курсанты и проходили переподготовку политруки и комиссары, многие из которых уже участвовали в боях за Социалистическое Отечество на Хасане, Халхин-Голе, участвовали в финской кампании, в задержании шпионов и разгроме банд на границах Союза ССР. О подвигах многих из них мы знали по их личным рассказам, из газет, журналов и других материалов. Это имело благотворное влияние на наше воспитание.
   Многое давало нам в воспитании патриотических чувств участие на военных парадах на Красной площади войск Московского гарнизона по случаю празднования годовщины Октябрьской социалистической революции, первомайских торжеств и Дня физкультурника.
   Находясь на Красной Площади у Мавзолея В. И. Ленина в составе тысячетрубного сводного военного оркестра в течение всего военного парада войск Московского гарнизона, воочию видели на трибунах Мавзолея всех руководителей партии и советского правительства, во главе которого тогда находились И. В. Сталин, В. М. Молотов, М. И. Калинин, прославленные маршалы К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный и др. партийно-государственные деятели и военачальники Советской Армии.
   Сам факт нахождения на главной площади страны у стен Мавзолея бессмертного В. И. Ленина, в составе сводного оркестра по случаю великого торжества и обеспечивая это торжество, с трибун которого принимают парад руководители партии и правительства первого в мире социалистического государства, говорит сам за себя и ко многому обязывает.
   В наше время это торжество смотрят миллионы советских людей в нашей стране и за рубежом по телевидению. Тогда же такой великой чести удостаивались немногие. На участника парада на Красной площади тогда смотрели как на человека, видевшего так много! У него об этом расспрашивая, а он рассказывал обо всем виденном торжественно, как о весьма важном событии.
   В конце ноября 1940 года в Москве умер один из секретарей коммунистической партии Чехословакии. Наш оркестр обеспечивал его похороны. В похоронах принимали участие и деятели Коминтерна. В момент прощания с усопшим и совершения ритуала последних почестей выстроились представители Коминтерна.
   
   В их числе находились Генеральный секретарь Исполнительного комитета Коминтерна, руководитель заграничного бюро ЦК БРП Георгий Димитров, Генеральный секретарь коммунистической партии Испании Долорес Ибаррури и др., которых тогда довелось увидеть впервые.
   Пламенную Долорес Ибаррури мне приходилось видеть и слушать ее выступление перед рабочими Московского станкостроительного завода "Красный пролетарий" и после этого случая.
   
   В наши дни, когда приходится читать об этих великих людях, я с благодарностью вспоминаю тот случай.
   Для нас, музыкантов нашего подразделения, всегда составляло большую радость и честь играть оркестром в порядке шефской помощи на сцене прославленного в нашей стране и за рубежом театра МХАТ им. А. М. Горького, в постановках "Три сестры", "Дни Турбиных" и др., в которых требовалось исполнение маршей духовым оркестром. Бывая за кулисами сцены театра и на его репетициях, каждый из нас имел возможность видеть "в жизни", а не только на сцене, стоять рядом и быть свидетелем какого-либо делового или обыденного разговора с такими великими титанами в искусстве, как В. И. Немирович-Данченко, О. Л. Книппер-Чехова, М. И. Тарханов, И. М. Москвин, А. Н. Тарасова, И. П. Хмелев, Б. Г. Добронравов.
   Зная о том, что мы воспитанники училища и "шефст-вуем" над ними, некоторые из них подходили к нам и в непринужденной, сердечной форме беседовали с нами. При этом они интересовались нашими делами, планами на будущее, давали отцовские напутствия. Так беседовали со мной И. М. Москвин и А. К. Тарасова перед выходом на сцену во время постановки "Три сестры".
   
   Осенью 1940 года прославленный коллектив МХАТа отмечал 42-летие со дня основания своего театра. На это торжество были приглашены шефы -- отличники боевой и политической подготовки нашего училища, в числе которых был и наш духовой оркестр, исполнивший ряд музыкальных произведений в одном из фойе театра.
   Состоялась торжественная часть. С докладом выступил В. И. Немирович-Данченко, который и сообщил о награждении орденами и медалями Союза ССР ведущих артистов театра.
   
   В тот вечер мне впервые удалось увидеть прославленного советского летчика, дважды Героя Советского Союза генерала Г. П. Кравченко, обращавшего на себя внимание не только высокими правительственными наградами, двумя золотыми Звездами Героя, но и подтянутой внешностью и стройной выправкой.
   Однажды весной 1941 года мой сослуживец Николай Мирошниченко предложил мне поехать с ним на киностудию "Мосфильм" -- сняться в кино. Такое его предложение меня удивило. Поняв это, Николай успокоил меня тем, что снимать нас будут не в главных ролях, а в так называемых массовых сценах, и объяснил, что нас туда приглашает режиссер-постановщик фильма "Сердца четырех" Юдин. Я согласился. Директор оркестра Б. Л. Бондарев нам разрешил поехать на киностудию с условием, что к 12 часам мы возвратимся в часть.
   Приехав на киностудию, мы узнали, что будем сниматься в кинофильме "Сердца четырех", многие сцены которого уже отсняты в летних лагерях нашего училища на станции Кубинка, в 70 км от Москвы по Можайскому шоссе.
   Мы переоделись в форму рядовых танкистов и совместно со старшим лейтенантом Колчиным (артист Самойлов) командиром танкового полка подполковником Антоновым, (артист ф.и.о. не помню) и другими находились для отснятия кадра в ожидании актрисы Серовой, игравшей в этом фильме роль молодого ученого-математика.
   
   В этот день планировалось отснять кадр встречи командира полка подполковника Антонова с Галиной Мурашовой вечером в клубе полка, где она ему рассказывает в фойе об успешно проведенных накануне занятиях с командным составом полка, что она осталась довольна и согласна в таком составе и впредь проводить занятия.
   
   В действительности же на эти занятия явился только старший лейтенант Колчин. Между Колчиным и Мурашовой на занятиях произошел инцидент, из которого они поняли, что неравнодушны один к другому.
   Во время этой беседы Антонова с Мурашовой нужно было создать в фойе обстановку, типичную для клуба воинской части, в которой отдыхают солдаты и командиры части. Вот эту-то сцену в числе других мы и "играли".
   Отработка и съемка этого кадра фильма были назначены на 10 часов утра. В указанное время Серова позвонила и сказала, что она задерживается на репетиции в театре и на студию приедет к 11 часам 30 мин. -- 12 часам. Решили ждать. Однако она снова позвонила,... короче говоря, приехала она к 17 часам, и эта сцена была отснята.
   Оставшись довольными тем, что мы оба "попали в кино", уехали в училище, а когда возвратились, то узнали, что оркестр по наряду коменданта Москвы уехал на игру. Беды не миновать! После возвращения оркестра с игры капельмейстер Б. Л. Бондарев перед строем объявил нам по 15 суток неувольнения в город.
   В наши дни, когда демонстрируется этот фильм, я иногда хожу на его просмотр, кроме описанного эпизода вижу еще и себя стоящим перед строем оркестра, и мне объявляется дисциплинарное взыскание. Что сделаешь, -- так было...
   Это был 1941 год. Пламя Второй мировой войны уже бушевало на Европейском и Азиатском континентах. В Европе фашистской Германией порабощены Польша, Чехо-словакия, повержена Франция, оккупированы Бельгия, Голландия, Дания и Норвегия. Возникла угроза вторжения немецких фашистов в Англию. Фашистская Германия подчинила себе Венгрию, Румынию и Болгарию.
   
   Итальянские фашисты хозяйничали в Албании и Северной Африке. Япония -- в Юго-Восточной Азии.
   На политзанятиях и лекциях лекторы и пропагандисты все чаще и чаще говорят об агрессивных устремлениях фашистских режимов Германии, Италии и милитаристской Японии. О напряженной обстановке в мире, подозрительной возне у государственных границ Союза ССР, строительстве новой линии Маннергейма и восстановлении разрушенных ДОТах и ДЗОТах.
   По некоторым предпринимаемым мерам догадываемся об усилиях Верховного Командования Красной Армии, направленных на укрепление обороноспособности наших войск. Так, в нашем училище в апреле и мае 1941 года на год раньше состоялись ускоренные выпуски курсантов и слушателей. Оставшиеся стали заниматься по сокращенной программе. Выпускников училища в абсолютном большинстве направляют в войска, дислоцирующиеся у западных границ страны и Прибалтики. Нас чаще предупреждают о бдительности.
   22 июня 1941 года -- воскресный день, обычный выходной день. Однако увольнение в город курсантам и даже слушателям почему-то отменено. Нам выходить из училища запрещено. Командный состав училища ведет себя как-то не так, как всегда. У всех выражение лиц озабоченное, серьезное. Видно по всему, что произошло что-то серьезное и важное, но что именно, мы, музыканты, пока не знаем.
   Где-то часов в 11 к нам в подразделение пришел бывший воспитанник оркестра, а теперь курсант училища Женя Петров, который нам "по секрету" и рассказал о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину. В 12 часов того же дня состоялось выступление по радио Наркома Иностранных дел СССР В. М. Молотова. Из сделанного им заявления Советского правительства стало известно о навязанной советскому народу Великой Отечественной войне. В училище сразу же состоялся митинг. Все участники митинга заклеймили вероломство врага и поклялись защищать Советскую Родину до последней капли крови.
   Наш оркестр играл сезон на детской площадке, а вечером -- на эстраде Парка культуры и отдыха им. А. М. Горького. В связи с войной в парке не играем. Теперь наш оркестр целиком и полностью выполняет возложенные на него функции по училищу. В основном находимся в летних лагерях на станции Кубинка, но некоторая часть личного состава оркестра несет службу на зимних квартирах в училище. После войны в этом здании размещалась академия Генерального штаба Министерства обороны СССР им. К. Е. Ворошилова, а в наши дни -- Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы.
   
   3 июля 1941 года вскоре после подъема было объявлено о том, что по радио будет передано важное правительственное сообщение. Ровно в 8 утра по радио выступил с известным обращением к народу Председатель Государственного Комитета Союза ССР И. В. Сталин.
   По поручению ЦК партии и правительства И. В. Сталин рассказал народу о смертельной опасности, нависшей над Родиной, потребовал покончить с благодушием, беспечностью, о перестройке на военный лад и мобилизации всех сил на разгром врага. Это выступление нельзя было слушать равнодушно. Сразу же после окончания выступления председателя ГКО по радио в подразделениях и у нас были проведены беседы.
   Где-то часов в 9-10 утра в июле (даты точно не помню) 1941 года откуда-то с высоты раздался сильный пронзительный шум со свистом, и тут же, снижаясь, пронесся падающий неизвестный самолет и упал в 2-3 км от лагеря нашего училища в сторону г. Можайска. В том же направлении пролетело несколько наших истребителей. Через 20-30 минут мы узнали, что нашими истребителями был сбит фашистский стервятник. В 12 часов этого же дня в последних известиях на всю страну было передано о том, что на большой высоте над Москвой был обнаружен и сбит фашистский самолет-разведчик.
   Через несколько дней этот самолет был выставлен в городе Москве на пл. Свердлова для всеобщего обозрения.
   Ровно через месяц, 22 июля 1941 года, фашистская авиация пыталась совершить первый массированный налет и бомбить Москву. Эта попытка врага нашей истребительной авиацией ПВО была сорвана. Но враг не отказался от своих планов и продолжал совершать такие попытки. Незначительной части вражеских самолетов все же удавалось прорваться к Москве, сбросить фугасные и зажигательные бомбы. Научившись бороться с зажигательными бомбами во время налетов, мы собирали сброшенные "зажигалки", а упавшие на территорию училища -- уничтожали.
   В конце 1941 года Борис Титовский, Анатолий Евполов и я написали патриотические рапорта и были переведены курсантами в общевойсковое училище им. Верховного Совета РСФСР, готовившее командные кадры, командиров-общевойсковиков. Летние лагеря училища находились под Москвой в районе г. Солнечногорска, где мы проходили учебу.
   По соседству с лагерем этого училища размещался лагерь народного ополчения. С ополченцами мы часто встречались на занятиях по тактике и во время "перекуров" передавали им свои познания по боевой подготовке.
   
   В сентябре 1941 года меня отозвали из этого училища в Военно-политическое училище им. В. И. Ленина, в котором я снова стал нести службу в том же оркестре. А мои сослуживцы Борис Титовский и Анатолий Евпилов остались в общевойсковом училище РСФСР.
   К осени 1941 года враг все ближе и ближе подходил к Москве. На защиту столицы направлялись все новые и новые части. В сентябре 1941 года из курсантов училища им. Верховного Совета РСФСР был сформирован курсантский полк под командованием полковника С. И. Младенцева. Этот полк в составе легендарной 316-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор И. В. Панфилов, в грозные дни октября 1941 года сражался под Волоколамском.
   В одном из боев за столицу нашей Родины на Волоколамском направлении способный кларнетист, бывший воспитанник оркестра Московского дважды Краснознаменного военно-политического училища им В. И. Ленина Борис Титовский из Бутурлиновки Воронежской области, мечтавший играть в оркестре Государственного Большого театра Союза СССР, отдал свою жизнь за честь и независимость Социалистической Родины.
   Анатолий Евполов -- москвич, с Преображенки, что в Сокольниках, был тяжело ранен. После войны сбылась его мечта: он стал играть в оркестре одного из ведущих театров его родного города.
   
   Нельзя не сказать о том, что командир курсантского полка полковник С. И. Младенцев стал заслуженным военачальником Советской Армии. Именно он, впервые в истории войн, во время финской кампании применил тактику ночного боя и вышел из него победителем. За этот подвиг он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. В училище занимал должность начальника цикла тактики. В отставку ушел после войны с должности начальника этого училища в звании генерал-лейтенанта.
   Мне хотелось бы несколько слов сказать об одном фотоснимке, встречающемся в нашей исторической литературе,  -- это выступление старейшего деятеля Коммунистической партии Е. М. Ярославского перед воинами, отправляющимися на фронт. Глядя на этот снимок, мне вспоминается сразу несколько событий.
   Во-первых, этот снимок фотокорреспондентом сделан в последних числах сентября 1941 года в летнем клубе в лагере нашего училища га ст. Кубинка в момент, когда Е. М. Ярославский произносил речь перед курсантами 2-го батальона нашего училища, отправлявшегося на фронт.
   После яркого выступления Е. М. Ярославского и клятвы, данной курсантами защищать Советскую Родину до последнего дыхания, мы оркестром сопровождали их на станцию Кубинка, откуда они отправились на фронт в сторону Можайска.
   Во-вторых, по случаю встречи Нового 1942 года в клубе училища состоялся новогодний бал, на котором замначальника училища полковник С. М. Смирнов произнес здравицу в честь курсантов этого фронтового батальона.
   Курсантам этого батальона были оказаны высокое доверие и честь -- они защищали и вели бои с врагом на историческом Бородинском поле.
   Батальон с честью сдержал свою клятву и возвратился оттуда в январе 1942 года в город Шадринск победителем над немецко-фашистскими захватчиками под Москвой.
   
   В составе этого батальона на Бородинском поле сражался и воспитанник нашего оркестра, а затем курсант училища Женя Петров.
   На Бородинском поле навсегда остался курсант Шкурин, обладавший хорошим голосом (тенор) и так чудесно исполнявший песню "Ах ты Вася, Василек", пользовавшийся всеобщим уважением курсантов училища.
   И, в-третьих, то, что полковник С. М. Смирнов ушел добровольцем на фронт, был командиром 29-й Гвардейской Унечской мотострелковой бригады, входившей в состав добровольческого Уральского танкового корпусов. Эта бригада под его командованием отличилась при штурме города Каменец-Подольска в марте 1944 года, но там же оборвалась и его жизнь, отданная за честь и независимость Социалистической Отчизны.
   
   Наступили тяжелые дни обороны Москвы. Враг рвался к городу. Москва объявлена на осадном положении. 26 октября 1941 года наше училище эвакуируется в город Шадринск, куда наш эшелон прибыл и разгрузился 5 ноября. В первых числах декабря 1941 года со всем советским народом радовались и мы победе наших войск над немецкими фашистами, одержанной в битве за Москву.
   Фронт требовал все новых и новых резервов. В связи с этим производились сокращения штатов в нестроевых подразделениях, которое коснулось и нашего оркестра.
   В марте 1942 года Клычева Василия, Левшина Николая и меня отчислили из оркестра училища и откомандировали в 163-й Запасной стрелковый полк, дислоцировавшийся в д. Кашкарово, что в 7 км от г. Камышлова, Свердловской области, в который мы и прибыли для пополнения.
   Но в день прибытия в полк нас узнал комиссар полка  -- ст. политрук тов. Поворознюк. Комиссар нас пригласил к себе и в задушевной беседе рассказал нам, что он был слушателем нашего училища, о тяжелой обстановке на фронте и трудностях в полку. Попросил без стеснения заходить к нему. По его указанию нас зачислили в оркестр полка.
   В последних числах марта 1942 года в так называемых Еланских лагерях, в гарнизон которого входил и 163-й ЗСП, прибыл член ГКО страны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов с известными, определенными целями и задачами.
   Тогда в одном из подразделений произошел любопытный случай, свидетельствующий об ответных мерах находчивости на находчивость, которая в те годы широко практиковалась в рядах Красной Армии, заключающаяся в следующем.
   
   В связи с пребыванием в гарнизоне столь высокого военачальника, каким был К. Е. Ворошилов, в частях и подразделениях кроме усиления боевой подготовки было уделено большое внимание наведению и внешнего порядка.
   В таких заботах командир одного из батальонов забыл побриться. Проверявший его подразделения и давший положительную оценку состоянию дел маршал заметил, что командир не побрит. Командир этого подразделения, проявив находчивость, ответил, что он не не побрит, а отпускает бороду. Маршал тут же дал распоряжение своему адъютанту записать фамилию и другие данные этого командира, а последнему через 6 месяцев сфотографироваться и выслать ему фотокарточку...
   Чем закончился этот случай находчивости, мне неизвестно.
   В первых числах апреля 1942 года нашу "тройку" пригласил к себе комиссар полка и сказал, что в полку имеется разнарядка для направления в Камышловское общевойсковое училище, и предложил нам поступить в него.
   
   Я дал на это согласие и написал рапорт. Оформил соответствующие документы. Николай Левшин меня тепло, по-братски проводил, а при расставании мы оба даже растрогались. Через 2 часа я уже был в Камышлове в училище. Так я стал курсантом Камышыловского пехотного училища. Меня назначили командиром отделения. Наступили напряженные будни курсантской жизни. Мое отделение в числе передовых по роте и батальону.
   Помощником командира взвода назначен Паппель, по национальности эстонец, человек с добрым, мягким характером, за что он пользовался уважением у своих подчиненных. С ним у меня сложились добрые отношения.
   В отделении, командиром которого мне довелось быть, проходил службу Федя Анхимов. С ним у меня складываются товарищеские отношения, мы друзья. Он мне рассказывает, что служил на крейсере "Киров" Краснознаменного Балтийского флота матросом. Мне же довелось быть воспитанником на линкоре "Парижская Коммуна" Черноморского флота. Это нас еще больше сблизило. Он участвовал в морском переходе с Таллинна в Крондштат летом 1941 года. Участник боев на море. Был ранен. Все, что он рассказывает о пиратстве авиации и флота врага на море, безжалостном истреблении эвакуированных женщин и детей, находившихся на верхних палубах незащищенных и безоружных судов, вызывает гнев и ярость к врагу.
   Враг у стен Ленинграда, обстреливает его с артиллерии. Федя тяжело переживает эти события. Еще бы -- ведь он ленинградец, там по улице Пушкина, кажется в доме 40, живет его жена Валя, по специальности строитель-маляр. Они переписываются. Одно из писем особенно расстроило. В этом письме Валя ему писала, что она уже не строитель, а защитник города. Клялась в ненависти к врагу, преданности Родине и верности Феде. Письмо она написала своей кровью. Это-то и вызвало у Феди слезы и тяжкие переживания. Почему Валя написала это письмо кровью, видимо, комментировать не следует. Успокаиваю и поддерживаю Федю, как только могу.
   Писать о курсантских буднях, видимо, нет необходимости, так как об этом достаточно рассказано в нашей мемуарной литературе. Однако хотелось бы упомянуть, что кроме нескольких экземпляров учебных винтовок, автоматов и ручных пулеметов, в роте на вооружении каждого курсанта находился макет винтовки, то есть грубо выструганная из дерева палка, по форме напоминающая винтовку-трехлинейку. По тактике ведения боя большое внимание было уделено ведению боя в населенном пункте. Последнее по тому времени было новинкой в боевом уставе Красной Армии.
   Как всегда, так и в этот день, 1 сентября 1941 года, наш батальон был выстроен к 9 часам для развода на занятия. Командир батальона принял доклады рот о готовности к занятиям. Сделал замечания, дал некоторые указания. Затем командовал: "батальон смирно!.. На занятия по ротно..." в этот момент все увидели бегущего из штаба помощника дежурного по училищу к командиру батальона, который увидев бегущего к нему, остановился на полуслове "...шаг..." и дал команду "отставить". За помощником дежурного к нему подошел замначальника училища, по команде которого батальон возвратился в казарму. Там нам было объявлено об отправке на фронт и дано полтора суток на сдачу имущества и различные расчеты.
   Абсолютное большинство этому были рады. Затем батальон погрузили в эшелон, и через двое суток нас выгрузили на каком-то глухом разъезде у с. Теплая Гора Пермской области.
   
   Там нам объяснили, что мы прибыли во вновь комплектуемую 96-ю отдельную стрелковую бригаду, которую формировал полковник Г. Н. Артемьев, его замом по политчасти был подполковник Поликарпов, начальником штаба -- полковник В. В. Минеев.
   С большинством курсантов своего взвода я попал в отдельный батальон автоматчиков. Его командиром был лейтенант Гловин. Меня назначают и.о. командира взвода. Взвод, как и вся 96-я ОСБР, почти наполовину укомплектован моряками-тихоокеанцами. Абсолютное большинство моряков не имеют никакой общевойсковой подготовки. По решению командования бригады в спешном порядке, по весьма сокращенной программе проходим подготовку за одиночного бойца, отделение, взвод, роту и батальон. Моряки охотно воспринимают и выполняют все команды, за исключением "по-пластунски", всячески увиливают от ее выполнения. А ведь в боевой обстановке "по-пластунски" надо уметь "ходить", ибо от этого во многом зависит успех в достижении цели, сохранить свою жизнь и не быть раненым.
   Немало стоило труда убедить и научить их этому искусству.
   На занятиях по боевой подготовке и тактике ведения боя особое внимание уделяется ведению боя в населенном пункте, умению успешно владеть штыком, кинжалом и ведению огня из автомата в ближнем и рукопашном бою. Нужно сказать, что по тем временам такое формирование, как батальон автоматчиков, было создано впервые. Это был вновь созданный вид оружия, который придавался общевойсковым частям для усиления. Бойцов-автоматчиков воспитывали в духе беспредельной преданности Родине, умению одиночного ведения боя. Внезапно появляться в тылу врага и там, где он тебя не ждет. Выдержке и выносливости, находчивости и упорству.
   Такие требования к нам, автоматчикам, наводили на размышление, что нас готовят к серьезным схваткам и на нас возлагаются большие надежды.
   
   Дней через 20 на должность командира взвода назначен младший лейтенант (фамилии сейчас уже не помню), окончивший краткосрочные курсы командиров взводов и прибывший в батальон. Меня назначают командиром отделения управления этого же батальона. С вновь созданным отделением усиленно работаем над освоением и усвоением всего того, что необходимо в бою. Ребята в отделении подобрались удачно. Отделение сдружилось. Живем в землянках и шалашах. Вместо матрацев и простыней используем ветки хвои, имеем одеяла. Все понимаем, что в любой момент будут поданы вагоны -- погрузка и на фронт.
   Наконец-то такой день настал, -- в самых последних числах сентября. Погрузились. Едем, но на какой фронт, не знаем. Проезжаем станции Пермь, Киров, Горький... От командира батальона "по секрету" узнаю, что едем до ст. Петушки под Москвой, а там наш эшелон переадресуют. Прибываем на эту станцию и с нее едем и проезжаем Орехово-Зуево, Тамбов, Ртищево, Саратов, Энгельс. Теперь стало проясняться, что один из двух фронтов: Сталинградский или Воронежский.
   На одной из небольших станций вдруг сделана остановка и дана команда выгрузиться без материальной части. Командир батальона л-т Головин собрал командный состав батальона и сообщил, что на жел. станцию впереди был совершен налет вражеской авиации и разрушено железнодорожное полотно. Там идут восстановительные работы, поэтому нас не принимают. Возможен налет вражеской авиации и на станцию, на которой стоит наш эшелон. Чтобы избежать опасности быть подвергнутым бомбежке и потери людей, решено было провести "маленькую игру" на местности, но дальше 1-2 км от станции не удаляться.
   
   Каждой роте были даны вводные и поставлены задачи. Мне, как командиру отделения Управления, было поручено осуществить скрытный маневр батальона (этот батальон эмитировала 1-я рота), незамеченными для противника совершить обход и вывести его в тыл противника к роще "Н". Разыграв эти "баталии", через 2-2,5 часа погрузились в вагоны.
   В пути следования был сделан разбор "боевых действий", который показал хорошую боевую выучку автоматчиков и командиров подразделений. Мои действия были оценены удовлетворительно и сделан ряд замечаний.
   По мере приближения к фронту чувствовалась его близость. Об этом наглядно свидетельствовали разрушенные бомбежкой вражеской авиации вокзалы, железнодорожные полотна, станционные постройки.
   Днем проезжаем станции Петропавловск, Владимировку. Сомнений быть не может: едем на Сталинградский фронт. С наступлением темноты прибываем на ст. Капустин Яр. Разгрузка из вагонов происходит молниеносно, т.к. в любую минуту возможен налет вражеской авиации.
   Со своим отделением и штабом батальона сразу же после выхода из вагона броском удаляемся подальше от станции. Не успели мы отдышаться, как услышали свист, а затем взрыв бомб. Впоследствии выяснилось, что при разгрузке кто-то пренебрег светомаскировкой -- и пролетавший над станцией вражеский самолет, воспользовавшись этим, сбросил несколько бомб -- в результате у нас появились первые жертвы.
   Отдохнув до утра в специально заранее приготовленных шалашах, пешком по ротно идем к переправе через Волгу. Эту русскую реку мне довелось увидеть близко впервые.
   
   Переправились. Достигли с. Слободы, в котором в течение светового дня находились в укрытиях: в сараях, клунях, крестьянских домах. Такая предосторожность понадобилась для маскировки от вражеской авиации, которая тогда еще имела превосходство в воздухе.
   По расписке председателя местного колхоза отпустили на наш батальон два мешка муки. Наши повара наварили и накормили нас мамалыгой (затиркой). После ужина перед нами поставлена задача -- до рассвета достичь г Красноармейска, и в путь. В эту ночь тяжело нам достался этот более чем сорокакилометровый путь.
   Много было отстающих, особенно из числа моряков, -сказывалось отсутствие натренированности дальних переходов. Преодолевая это расстояние, мы впервые увидели зарево Сталинградского фронта.
   
   В г. Красноармейске, так же как и в с. Слобода, днем находились в укрытиях, а вечером, с наступлением темноты, совершаем марш к линии фронта. Впереди Бекетовка. На окраине этого поселка нас встречает начальник оперативного отделения 960-й СБР капитан М. П. Аглицкий, который на ходу знакомит командный состав с обстановкой на фронте и отведенном для бригады участке.
   От него мы узнаем, что наша бригада меняет 422-ю и 157-ю строевые дивизии, так как в изнурительных боях с врагом они понесли тяжелые потери и отводятся на отдых и доукомплектование. Сменив эти дивизии, наша бригада заняла боевые порядки и рассредоточилась на заданном участке. Это произошло 19-20 октября 1942 года.
   Цитата из личного дневника начальника генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии генерал-полковника Ф. Гальдера:
   "...14 января 1942 года. 207-й день войны.
   Потери с 22.06.1941 по 10.01.1942: Ранено -- 19 564 офицера, 628 325 унтер-офицеров и рядовых; убито -- 7 337 офицеров, 173 455 унтер-офицеров и рядовых; пропало без вести -- 674 офицера, 38 611 унтер-офицеров и рядовых.
   Итого потеряно 27 575 офицеров и 840 391 унтер-офицер и рядовых.
   Общие потери сухопутных войск, не считая больных, составили 867 966 человек, т.е 27,12 процента средней численности всех войск Восточного фронта (3,2 млн).
   4 сентября 1942 года. 440-й день войны.
   Потери с 22.06.1941 по 31.08.1942: Ранено -- 1 189 928 человек, из них 33 596 офицеров; убит -- 326 791 человек, из них 1033 офицера. Всего 1 589 082 человека, из них 46 701 офицер..."
   49,65% средней численности всех войск Восточного фронта (3,2 млн).
   
   На следующий день после смены бригада уже вступила в боевые действия с врагом. Первое боевое крещение наши роты и взводы автоматчиков, приданные стрелковым батальонам и ротам, получили в боях за Купоросное, в числе которых на участке 1-го стрелкового батальона довелось быть "обстрелянным" и мне.
   На второй день после первого боевого крещения меня вызвал к себе командир батальона автоматчиков Головин и приказал немедленно сдать отделение и отправиться в распоряжение командира 96-й ОСБР полковника Артемьева Георгия Николаевича, что я сразу же и сделал.
   КП командира бригады находился примерно в 300-400 метрах от переднего края в блиндаже, вырытом в склоне балки Ягодной, что у Лапшина сада. На КП командира бригады я добрался в разгар боя, который вела бригада. Боем руководил ее командир с блиндажа, подвергавшегося беглому артналету немцев из шестиствольных минометов. Короткими перебежками мне удалось приблизиться, а затем вскочить в блиндаж, но в этот момент от прямого попадания в блиндаж с перекрытия посыпался песок, земля, погас свет, был порван телефонный кабель. Несмотря на это в блиндаже был наведен относительный порядок, восстановлена телефонная связь, и командир продолжал руководить боем.
   В минуту "затишья", выбрав удобный момент, я доложил командиру о своем прибытии. Не вдаваясь в подробности, полковник Г. Н. Артемьев на ходу сказал: "Будете при мне". Ответив "есть", я остался на КП.
   Находясь в распоряжении командира 96-й ОСБР полковника Г. Н. Артемьева, мне довелось выполнять отдельные его приказы и распоряжения, то есть выполнять обязанности порученца. Жить мне довелось с ним в одной землянке, питаться "с одного" котелка.
   
   Если он был занят или у него появлялась возможность и он отдыхал, мне приходилось принимать сообщения, поступавшие из подразделений на КП, наносить на карту "вчерне" изменения обстановки и т.д., а затем командир 96-й ОСБР изучал их, уточнял, принимал решения, отдавал лично приказы или распоряжения, а некоторые поручались передать мне. По поручению полковника Г. Н. Артемьева мне часто приходилось бывать на переднем крае всех подразделений 96-й ОБСР и в родном батальоне автоматчиков.
   Из событий битвы за Сталинград известно, что в двадцатых числах октября 1942 года немецким фашистам удалось раздробить на части передний край 62-й армии, оборонявшей собственно город, прижать ее к Волге, а местами достичь ее берега. Вследствие этого 62-я армия оказалась в крайне критическом положении.
   Чтобы спасти Сталинград от захвата врагом, облегчить столь тяжелое положение 62-й армии и оттянуть на себя часть фашистских войск Паулюса, командованием 64-й армии в бой с ходу был введен 7-й стрелковый корпус под командованием генерала С. Г. Горячева в состав которого входила и наша 96-я ОСБР.
   Тогда же партия обратилась к сталинградцам с призывом преподнести матери-Родине подарок -- разгромить фашистские орды у стен Сталинграда к 25-й годовщине Великого Октября, которая отмечалась 7 ноября 1942 года.
   Этот призыв партии армейскими политорганами был доведен до каждого бойца и воспринят воинами как святое дело каждого защитника твердыни на Волге.
   Тогда же полковник Г. Н. Артемьев в штабе 7-го СК получил боевую задачу -- в случае общего успеха 96-й ОСБР ворваться в город и вести бои по очищению от врагов его улиц.
   
   В целях оказания соответствующей помощи партийными органами Сталинграда в 96-ю ОСБР было направлено несколько человек проводников из числа местных жителей, хорошо знающих город и расположение улиц, за которые бригада должна была вести бои.
   Боевую задачу перед проводниками и командирами подразделений поставили командир 96-й ОСБР полковник Г. Н. Артемьев, его заместитель по политчасти подполковник М. П. Поляков и начальник штаба бригады полковник В. В. Минеев.
   Как развивались боевые действия 7 СК и его бригад в целом на участке фронта 64-й армии в период с 25 октября по 3 ноября 1942 года и как была выполнена задача нашим СК, достаточно хорошо изложено в воспоминаниях командующего 64-й армией Героя Советского Союза генерала С. М. Шумилова и комкора 7-го, а затем 35 Гвардейского стрелкового корпуса, генерала С. Г. Горячева.
   Однако нелишне будет упомянуть о том, что бои на участке нашей 96-й ОСБР за Купоросное, Зеленую Поляну и др. носили тяжелый и ожесточенный характер. Враг не хотел отступать, но и нам некуда было отходить, так как за Волгой земли для нас не было.
   Идя в бой, ребята нашей бригады сбрасывали с себя гимнастерки, надевали бескозырки и в тельняшках, с криком "За родину", "Ура" и "Полундра" шли в атаку. Враг не выдерживал таких матросских "привычек" и отступал.
   Бывший мой командир по взводу в Камышловском общевойсковом училище ст. сержант Паппель в бригаде занимает такую же должность, как и я, но только в разведроте.
   
   Мы с ним часто видимся, радуемся успехам наших однополчан, тяжело переживаем наши неудачи и гибель сослуживцев.
   В канун общего наступления Сталинградского и Донского фронтов по окружению вражеской группировки Паппель, выполняя разведзадание, возвратился раненым в голову, помогаю ему чем могу. Его отправляют в госпиталь, прощаемся, желаем друг другу победы над врагом. Оба прослезились от досады за его неудачу.
   В связи с подвигом, совершенным А. Матросовым, мне хотелось бы рассказать и о случае, имевшем место в нашей 96-й ОСБР. В те дни боев за Сталинград с 25 октября по 3 ноября 1942 года автоматчик (если я не ошибаюсь) 3-го взвода, но 1-й роты отдельного батальона автоматчиков рядовой Ивченко (его имени, отчества и откуда он не помню), как мне представляется, совершил ратный подвиг, аналогичный подвигу А. Матросова и несколько ранее его, а именно:
   Подразделение, в котором находился Ивченко, вело наступление. Продвижению автоматчиков вперед мешал вражеский пулемет, который своим огнем прижал их к земле. Неоднократные попытки подавить эту огневую точку врага успеха не имели.
   Тогда Ивченко по своей инициативе встал во весь рост и с криком "За Родину", "За Сталина", ведя на ходу огонь из своего автомата, побежал на амбразуру ДЗОТа, в котором засел вражеский пулеметчик. Добежал до нее, но тут же был сражен пулеметным огнем врага. Ивченко упал у амбразуры. Своим телом он закрыл сектор обзора и обстрела. Вследствие этого враг был лишен возможности вести огонь по наступавшим. Автоматчики поднялись, пошли в наступление и имели успех.
   Мне представляется, что Ивченко совершил героический подвиг, но это требует уточнения и проверки. И кто знает: возможно, это будет первым или 207-м подвигом, подобном подвигу А. Матросова.
   Нельзя не сказать несколько слов о командире 96-й ОСБР полковнике Артемьеве. Запомнился он мне свыше пятидесятилетнего возраста. Внешне несколько полный, даже грузный, но эта полнота не мешала ему всегда быть подтянутым, собранным и бодрым. По характеру спокойный, выдержанный, немногословный, тактичный, расчетливый и решительный командир. Мне не довелось услышать, чтобы он повысил свой голос на кого-либо из подчиненных, даже в самые тяжелые минуты боя или обстановки для бригады. За казавшейся застенчивостью скрывались его высокая требовательность и культура военачальника и человека.
   В середине ноября 1942 года полковник Г. Н. Артемьев был назначен на должность начальника оперативного отдела 51-й или 57-й армии, куда и убыл. После этого мне не довелось с ним встретиться.
   В командование 96-й отдельной стрелковой бригадой вступил майор Петр Дмитриевич Четвертухин, занимавший до этого должность командира 29-го стрелкового полка 38-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в состав 64-й, впоследствии 7-й гвардейской армии. С ним на должность адъютанта прибыл младший лейтенант Михаил Федосеевич Климчук, ныне полковник, проходит службу в должности заместителя военного комиссара Ворошиловградской области.
   Распрощавшись с полковником Г. Н. Артемьевым, пожелав друг другу успехов на новом месте, майор П. Д. Четвертухин спросил о выполняемых мною обязанностях. Я доложил, что "при полковнике" выполнял... Выслушав меня, он ответил: "А теперь эти обязанности будете выполнять "при майоре"". Я ответил "Есть". С этого дня я включился в новую "семью", и так втроем жили в одном из "казематов" знаменитой водосточной "трубы" под полотном железной дороги, в которой размещались КП и штаб нашей бригады, а затем в землянке, вырытой под тем железнодорожным полотном в нескольких метрах от "трубы". Питались, делили радости боевых успехов горести неудач втроем.
   

Новогодняя ночь

   Хотелось бы сказать несколько слов о знаменитой "трубе", о которой вспоминает в своей "Незабываемой фронтовой ночи", помещенной в газете "Правда" за 1973 год, бывший фронтовой корреспондент армейской газеты "За Родину" Гриневский Вячеслав Викторович. И вот почему. Свидетелем событий, о которых Гриневский В. В. рассказывает в упомянутом очерке, довелось быть и мне.
   После того, как Всесоюзный староста М. И. Калинин выступил по радио с новогодней речью и поздравил советский народ и воинов Советской Армии с Новым 1943 годом, в честь этого было осушено содержимое солдатских кружек, майор Четветухин П. Д. приказал мне пойти вместе с Гриневским В. В. на передний край.
   Учитывая, что в ту новогоднюю ночь действительно дул злой, колючий и пронизывающий насквозь морозный ветер, командир бригады распорядился на передовую с корреспондентом идти кратчайшим путем, с тем чтобы меньше находиться на таком "воздухе".
   Я доложил командиру, что на передний край всегда хожу через минное поле у Лапшина сада, другого кратчайшего пути туда не знаю. Майор Четвертухин П. Д. приказал назначить для этого другого товарища, с которым Гриневский В. В. и ушел. Мне же майор Четвертухин П. Д. сделал такое доходчивое разъяснение, что я стал знать и другие "обходные" пути к подразделениям нашей бригады.
   

Солдатская смекалка

   Смена командира 96-й ОСБР произошла где-то числа 15-17 ноября 1942 года, а наступление Сталинградского фронта по окружению вражеской группировки под Сталинградом началось 19 ноября.
   С указанного дня перед частями 7-го СК, в том числе и перед 96-й ОСБР, была поставлена боевая задача -- сдержать кольцо окружения войск врага на своем участке фронта и не дать ему возможности прорвать его и уйти от возмездия.
   В связи с тем, что войска 7-го СК в наступлении не участвовали, пополнение к нам не поступало. Майор Четвертухин П. Д. неоднократно просил генерала Горячева С. Г. пополнить бригаду людьми, но командир всякий раз отвечал, что резервов у него нет. А людского состава в бригаде оставалось так мало, что "гармошка", как выражался майор Четвертухин П. Д., была растянута до предела и создавалась реальная угроза возможного прорыва противником.
   Если враг знал, что занимаемый нами теперь рубеж, по сути, был оголен, он непременно воспользовался бы этим. Дело дошло до того, что на одном участке нашей бригады один боец обеспечивал две огневые точки станковых пулеметов, а именно: постреляв из пулемета на одной огневой точке, он переходил к другому такому же пулемету и вел огонь по врагу. В результате у врага складывалось впечатление, что эти огневые точки станковых пулеметов "полноправные".
   И об этой солдатской смекалке и находчивости майор Четвертухин П. Д. доложил генералу Горячеву С. Г. Комкор приказал смекалистого бойца представить к награде, но в выделении резерва отказал. К сожалению, фамилию храбреца не помню.
   

Особая забота командира 96-й ОСБР

   Особую "заботу" у командира 96-й ОСБР майора Четвертухина П. Д. вызывала так называемая Роща Квадратная, так как, тот кто владел ею, занимал господствующее положение на этом участке фронта. Бои за овладением Рощей Квадратной носили упорный и ожесточенный характер. Достаточно сказать, что указанная Роща в течение дня по нескольку раз переходила из рук в руки. Затем длительное время была "ничейной". Впоследствии перешла в наши руки.
   Небезынтересным является случай с подбитым танком, оставшимся на нейтральной полосе участка 96-й ОСБР. Дело в том, что тот, кто владел этим танком, контролировал огнем данный участок линии фронта.
   Первоначально происходило молчаливое чередование между нашим снайпером и снайпером врага "в пользовании" этим танком. Танк обычно снайпер занимал до наступления рассвета и в течение светового дня господствовал на этом участке, а с наступлением темноты оставлял танк и возвращался к "себе" на отдых.
   Майор Четвертухин П. Д., изучив такое поведение снайперов, приказал нашему снайперу (фамилии, к сожалению, не помню) занять танк, не сдавая "смены" фашисту, и оставаться в нем. Кроме этого, им же был отдан приказ об обеспечении снайпера горячей пищей и боеприпасами. Это распоряжение командира 96-й ОСБР выполнялось с наступлением темноты.
   Фашистский снайпер, не зная о заступлении нашего снайпера в танк на "бессменную" вахту, пытался его занять, но наш снайпер, воспользовавшись этим, обеспечил его постоянным местом у танка навсегда. Фашисты негодовали по поводу такого "несправедливого" поведения русских и неоднократно обстреливали его из минометов. Но танк оставался "нашенским", и теперь менялись между собою только наши снайперы.
   

Коварство врага

   В двадцатых числах декабря 1942 года с первого батальона по телефону доложили командиру 96-й ОСБР майору Четвертухину П,Д. о том, что на их участке линию фронта перешла группа из 6-7 человек, бежавших из немецко-фашистского плена. По распоряжению майора Четвертухина П. Д. все перебежчики были доставлены в его землянку.
   Пока перебежчиков вели в командирскую землянку, майор Четвертухин П. Д. пригласил к себе начальника особого отдела 96-й ОСБР младшего лейтенанта госбезопасности Савченко, рассказал ему о случившемся и здесь же спросил его мнение. Савченко ему ответил, что, по его предположению, это не переход линии фронта бежавших из фашистского плена, а один из методов заброски фашистской разведкой своих агентов в тыл Советской Армии.
   Тем временем группа перебежчиков была доставлена в землянку командира 96-й ОСБР. В ней майор Четвертухин побеседовал с перебежчиками, выясняя при этом интересовавшие его вопросы как командира. Находившийся здесь же мл. лейтенант госбезопасности Савченко как бы между прочим задал чуть ли не каждому из них по нескольку вопросов.
   В числе бежавших из плена оказался моряк-тихоокеанец, фамилии не помню. По его словам, в одном из боев за Сталинград он был контужен и попал к фашистам в плен. Содержался в лагере военнопленных в Гумраке, что в предместье Сталинграда. Подвергался там и пережил все ужасы, которые творили фашисты над советскими военнопленными. По его изможденности, ветхости одежды, темпераменту рассказа было видно, что чашу мучений и страданий фашистского плена он испил сполна. Внешность и рассказ некоторых других бежавших из плена свидетельствовали об этом же.
   В процессе беседы майором Четвертухиным П. Д. было установлено, что в числе этой группы перебежчиков три человека в лагере военнопленных оказались за несколько дней до побега из лагеря. По внешнему виду, одежде, упитанности и манере рассказа они несколько отличались от остальных.
   После непродолжительного допроса, который носил характер беседы, майор Четвертухин П. Д. передал их в распоряжение начальника особого отдела мл. лейтенанта гос-безопасности Савченко, доложив об этом комкору 7-го СК генералу Горячеву С. Г. По распоряжению последнего все перебежчики были направлены в его штаб.
   Через несколько дней после этого мл. лейтенант гос-безопасности Савченко доложил майору Четвертухину П. Д. о том, что в числе перебежчиков действительно были военнопленные, содержавшиеся в фашистском лагере в Гумраке, но среди них находилось несколько человек и фашистских агентов.
   По докладу мл. лейтенанта Госбезопасности Савченко "моряк", находясь в плену, организовал группу из 2-3 человек и вынашивал намерение совершить побег из фашистского плена. О его намерениях и группе стало известно фашистскому начальнику лагеря. Используя эти обстоятельства, фашисты водворили в этот лагерь группу ненадежных гражданских лиц, в том числе и несколько человек своих агентов. Они в лагере установили контакт с группой "моряка" и поддержали его идею о побеге, а затем совместно "подготовили" и осуществили его.
   Анализом обстоятельств побега было установлено, что фашистское начальство лагеря, зная о подготовке "моряком" такого побега, внедрило в его группу своих людей, создало соответствующие условия и инсценировало этот побег для переброски через линию фронта своих агентов с заданием шпионской и другой подрывной деятельности в тылу Советской Армии.
   Известно о том, что к концу декабря 1942 года войска Сталинградского и Донского фронтов вели ожесточенные бои по уничтожению вражеской группировки, оказавшейся у излучины Волги.
   
   На участке 7-го СК 96-й ОСБР в тот период основная задача войск состояла в том, чтобы не допустить прорыва линии фронта вражескими войсками и быть готовыми к наступлению по его уничтожению.
   И вот в один из этих дней с "НП" 96-й ОСБР по телефону доложили о том, что в течение ночи враг поставил проволочное заграждение. Что это значило и кто от этого выигрывает? В данной ситуации от этого получал выигрыш враг. Состоял он в том, что враг перешел к длительной обороне и не собирался в ближайшее время наступать, а если появится такая необходимость, он мог быстро сделать коридоры для прохода своих войск. Для нас это было невыгодно тем, что проволочное заграждение создавало лишние затруднения в преодолении первых траншей врага в случае наступления и приводило к лишним потерям людей.
   Об этих данных наблюдателей майор Четвертухин П.Д сразу же доложил комкору генералу Горячеву С. Г. Выслушав доклад, генерал Горячев С. Г. задал ему несколько вопросов, высказал озабоченность тем, что вокруг придется наступать, это может затруднить продвижение войск корпуса, и приказал незамедлительно лично выйти на "НП", проверить эти данные и оттуда же доложить ему.
   Находясь на "НП", командир 96-й ОСБР майор Четвертухин П. Д. лично провел наблюдение и убедился, что враг перед своими траншеями построил проволочное заграждение. Об этом он прямо с "НП" еще раз доложил комкору.
   Генерал Горячев, выслушав его доклад, сказал, что об этом он уже доложил командующему 64-й армией, который приказал усилить наблюдение за поведением противника на данном участке фронта и продумать средства для устранения этого препятствия.
   
   Данные об этом штабам армии и флота впервые поступили от нас.
   Там же на "НП" произошел такой "казус". Ведя наблюдение за противником, майор Четвертухин П.Д увидел, что на окраине поселка у одного полуразрушенного дома стояла с ведром в руках особа женского пола и кокетничала с двумя фашистскими солдатами, а затем ведро поставила и продолжила оставаться возле них. Это зрелище просматривалось минут 15.
   Майор Четвертухин П. Д. отпустил в адрес этого "трио" несколько весьма нелестных выражений. Позвонил артиллеристам, позиции которых находились возле кожзавода, что в районе Лапшина сада, и спросил, прострелян ли такой-то квадрат. Артиллеристы ответили утвердительно. Тогда командир приказал произвести выстрел по этому квадрату одним осколочным снарядом. Приказ был выполнен. В бинокль и оптическую трубу было видно, как снаряд точно угодил в середину "трио" и от него ничего не осталось.
   Майор Четвертухин, подытоживая результат этого артвыстрела, сказал, что он был метким: на двух вражеских солдат и одну "блондинку" стало меньше -- и объявил благодарность артиллеристам за меткое ведение огня.
   
   Не успел командир 96-й ОСБР майор Четвертухин вернуться в свою землянку и доложить комкору о результатах своих наблюдений на "НП", как к нему пришел начальник артиллерии и доложил, что один из артрасчетов артбатареи у Кожзавода при чистке орудия произвел случайный выстрел, и спросил, как следует наказать недисциплинированных! Майор Четвертухин П. Д. объяснил ему действительные обстоятельства выстрела. На этом и была поставлена точка. Если не ошибаюсь, кажется, в первых числах декабря 1942 года комкор генерал Горяев С. Г. поставил перед командиром 96-й ОСБР майором Четвертухиным П. Д. задачу: добыть "языка", и желательно офицера.
   
   Последний, в свою очередь, эту задачу поставил перед начальником разведроты майором Смирновым, который организацию по проведению этой операции возложил на своего заместителя -- тогда лейтенанта Николаева Ивана Николаевича, ныне проживающего в городе Ленинграде на проспекте Славы.
   Несколько ночей разведчики провели под открытым холодным и морозным небом в тылу врага, но каждое утро возвращались и докладывали о безрезультатном поиске. Естественно, все желали выполнить этот боевой приказ комкора, но неудача есть неудача.
   На шестой или седьмой раз разведка увенчалась успехом. В землянку майора Четвертухина разведчикам (фамилий их не помню) наконец-то был доставлен "язык", однако не офицер, а унтер-офицер, танкист.
   Майор Четвертухин П. Д. стал допрашивать фашиста, но тот стал себя вести так, как будто не он в плену, а его собеседники попали к нему в плен. После разъяснений майора Четвертухина -- какие могут быть последствия от такого наглого поведения -- гитлеровец стал словоохотливее.
   При этом он рассказал, что танковая дивизия, в которой он служил, участвовала в походах в Бельгию, Голландию, в Сахаре в составе экспедиционного корпуса генерал-фельдмаршала Роммеля. За несколько дней до окружения 6-й армии Паулюса в спешном порядке дивизия была переброшена с Парижа на выручку войскам 6-й немецкой армии, но сама оказалась в числе окруженной группировки врага.
   Майор Четвертухин П.Д доложил комкору генералу Горячеву С. Г. о взятом "языке" и первых его данных.
   
   Генерал Горячев С. Г. приказал пленного немедленно доставить лично к нему. Этот его приказ был выполнен. Оказалось, что от этого унтер-офицера были получены данные о танковой дивизии, о которой нашему командованию не было известно как о танковом соединении, прибывшем из Франции и входившем в состав войск Паулюса.
   Кроме этого, командованием 64-й армией и Сталинградским фронтом был сделан вывод о том, что гитлеровское командование вынуждено снимать свои войска с Западного фронта, ослабить фронт против англо-американцев и бросить их на Восточный фронт.
   Таким образом "язык" -- унтер-офицер оказался не менее ценным, чем "язык" -- офицер, которого тогда взять не удалось.
   За этот подвиг наш разведчик (фамилию его не помню) в тот же день был награжден и получил из рук командира 96-й ОСБР майора Четвертухина П. Д. орден Красной Звезды и обмыл его со своими друзьями-разведчиками в землянке разведроты, вырытой на Северном склоне у знаменитой "трубы".
   Эпизод, о котором мне хочется рассказать, связан с по-двигом этого же разведчика и относиться где-то к последним числам декабря 1942 года. Дело в том, что этот разведчик доставил командованию один четырех пленных румын. Эти пленные рассказали майору Четвертухину о том, что среди солдат и офицеров сателлитов Гитлера идет грызня. Немцы не доверяют итальянцам и румынам. В обеспечении продуктами резко ограничили, а чаще всего вообще не дают. На посты выставляют румын и итальянцев обязательно вместе с немцами, последние следят за ними. От холода и голода румын и итальянцев гибнет больше, чем немцев.
   Характерным в этом эпизоде является то, что все четыре румына являются односельчанами. Жили по соседству, вместе росли и ходили в школу.
   
   В один день были призваны в армию И. Антонеску. Тогда же договорились держаться один другого. Их отцы в Империалистическую войну воевали против царской России, находились в русском плену. А когда они провожали их в армию И. Антонеску, тогда дали им отцовский наказ: при первой же возможности сдаться в плен русским, что они и сделали.
   Об этом один из них рассказал так: он стоял на посту в траншее и заметил, что со стороны русских окопов кто-то ползет прямо на него. Он подпустил поближе к себе и увидел, что это русский солдат-разведчик. Сблизившись вплотную у окопа и увидев его, русский солдат показал ему пальцем на губы -- мол, молчи, -- что тот и сделал.
   Затем румын с шеи снял полотенце, которым он ее обмотал, чтобы было теплее, подал один конец полотенца разведчику и, держась за второй его конец, вылез из окопа к разведчику. Лежа у бруствера, они между собой нашли общий язык.
   Румын объяснил разведчику, что он и его три сослуживца -- односельчане, давно ищут случай, чтобы перейти к русским, но для этого не было подходящего момента, а сейчас представилась такая возможность. Он готов это сделать не только сам, но и привести с собою своих односельчан.
   По словам румына, в соседней ячейке окопа с ним на посту стоит немец, который, по договоренности между ними, греется в землянке и вот-вот выйдет оттуда. После выхода немца очередь идти греться в землянку его -- румына.
   Выслушав его, разведчик предложил румыну спуститься в окоп, занять свое место, а когда выйдет немец и встанет на свой пост, уйти в землянку, в которой находятся его сослуживцы-односельчане, переговорить с ними, привести их к нему, и тогда они вместе пойдут с ним. Румын согласился с таким предложением и ушел в окоп.
   Через несколько минут появился немец и занял свое место в окопе, а румын отправился в землянку. Затем, когда кончилось время обогреваться в землянке, румын вышел из нее, подошел к ничего не подозревавшему "дорогому союзнику" и тут же прикончил его штыком, и встал на свой пост. Наблюдавшие за этой операцией его три земляка поодиночке ушли из землянки и в том месте, где стоял их земляк, с оружием в руках перешли к советскому солдату-разведчику, который доставил их в распоряжение 96-й ОСБР. По тому, как они, перебивая друг друга и рассказывая о тяжелом положении окруженных, они были довольны своим новым положением, а когда им дали по куску намазанного маслом хлеба и по солдатской кружке сладкого чая, тот же румын торжественно произнес своим землякам: "Мой отец и я вам же говорили, что русских не надо бояться, они хорошие люди".
   Майор Четвертухин П. Д. доложил генералу Горячеву С. Г. об этой группе румын. Комкор приказал отправить их в штаб корпуса. Позже, позвонив майору Четвертухину П. Д., генерал Горячев попросил объявить благодарность разведчику и поздравил комбрига с заслуживающими внимания данными, полученными от пленных румын, свидетельствующих о том, что в стане окруженного врага начались разложение и грызня.
   Однако война есть война -- она никого не щадит. Однажды наш разведчик пошел в разведку с группой товарищей, но выход оказался неудачным. При переходе линии фронта в бою с фашистами он погиб. Его тело друзья-разведчики вынесли из вражеского тыла, доставили к землянке раз-ведроты, что была вырыта на Северном склоне у знаменитой "трубы", и в 50-100 метрах от нее похоронили героя, отдав ему возможные во фронтовых условиях боевые почести.
   В январе 1973 года, находясь в Волгограде по случаю 30-летия Сталинградской битвы, вместе с (теперь подполковником) Николаевым И. Н. я побывал на этом склоне, вспомнили многое из жизни дней тридцатилетней давности и боевого разведчика. Нашли примерное место его захоронения, почтили его память минутой молчания, склонив обнаженные головы перед его могилой.
   Однако ушли мы с этого склона с весьма неприятным осадком и в обиде сами на себя. События и подвиг разведчика помним, а его фамилию -- нет. Видимо, теперь слово за музеем и следопытами.
   После того, как войска Сталинградского и Донского фронтов сомкнули кольцо окружения гитлеровских войск, фашистское командование снабжение этих войск наладило по воздуху самолетами.
   Трасса, по которой шли вражеские транспортные самолеты, проходила над участком передовой линии 96-й ОСБР. Происходило все это следующим образом.
   
   С наступлением темноты откуда-то из-за Волги, как бы с нашего тыла, появлялся внезапный гул вражеского самолета; самолет пролетал над знаменитой "трубой", землянкой штаба и командования 96-й ОСБР. Затем на приглушенных двигателях пролетал над Лапшиным садом, Купоросным и как только перелетал передний край линии фронта, над "своей" территорией снова включал двигатели, достигал аэродрома и совершал посадку. Такое наглое поведение фашистской транспортной авиации нам не нравилось. По пролетавшим самолетам врага открывали огонь даже из винтовок и автоматов.
   Огнем зенитной артиллерии и стрелкового оружия был сбит вражеский транспортный самолет, который упал на нейтральной полосе, но ближе к переднему краю нашей бригады. Самолет сгорел, экипаж погиб.
   
   Однако нашим бойцам удалось побывать на месте падения самолета, где они кое-что захватили из "трофеев", в том числе и обгоревший планшет летчика с картой, на которой значилась трасса полетов вражеских самолетов, доставляющих грузы окруженным. Все это было доставлено командиру 96-й ОСРБ.
   Майор Четвертухин П. Д. о сбитом самолете и доставленной ему карте вражеского летчика доложил генералу Горячеву. Комкор приказал немедленно карту доставить ему, что и было сделано. Затем эта карта была передана нашим авиаторам, которые, зная, какой трассой пользуется транспортная авиация противника, встречали вражеские самолеты на дальних подступах к линии фронта и сбивали их.
   Участники Сталинградской битвы, и особенно выполнявшие обязанности по снабжению войск продовольствием и боеприпасами хорошо помнят период, когда по Волге шел ледоход -- "шелуга". Переправа через Волгу в этот период была почти невозможной, а если и удавалось где что переправить, так в первую очередь переправлялись боеприпасы, а затем продовольствие.
   В связи с трудностями переправы в нашей 96-й ОСБР кончились продукты. По приказу майора Четвертухина П. Д. людям, находившимся в окопах, выдавали лишь по нескольку штук сухарей, весьма редкий суп или пшенную кашу. Второй эшелон в течение четырех суток жил за счет кипятка.
   В этот период на плечи политработников легла тяжесть разъяснительной работы о временных причинах неудовле-творительного снабжения продовольствием.
   
   Сталинградцы пережили и эти трудности, так как все верили в то, что Родина и тыл дают фронту все необходимое для победы над врагом.... Но находились отдельные, буквально единицы, которые допускали, что снабжение фронта продовольствием сорвано вредителями. Каково же было их удивление, когда после того, как Волга замерзла, началась переправа через нее, продовольствие было доставлено и выдано за все четыре дня.
   Хочется раскаяться в одной из своих "проказ", которая заключалась в следующем.
   В нашей землянке откуда-то появился патефон, и к нему имелось две пластинки. На одной из них была записана музыка из грузинской оперы "Даиси". В часы спада дневной напряженности, особенно когда мне доводилось в землянке быть одному, я заводил патефон, ставил эту пластинку и слушал музыку.
   Как-то оставшись один в землянке ночью, я завел патефон и поставил эту пластинку. В этот момент кто-то позвонил по полевому телефону, на линии которого держали связь с командирами и подразделениями дежурные телефонисты. Не выключая патефона, я ответил. Звонивший сразу же положил трубку, но в это же мгновение кто-то из телефонистов попросил: "Браток, не выключайся, дай послушать музыку и вспомнить мирную жизнь". В трубку я услышал и другие голоса, просившие об этом же и восторгавшиеся музыкой.
   Желая поднять настроение и выполнить просьбу, так же, как и сам, я поднес трубку к мембране патефона и прокрутил пластинку раза два. Затем такой "концерт" повторился раза два-три в течение недели.
   
   Благодарностям слушателей не было конца. Спрашивали, кто и откуда "дает" музыку. Я молчал, не признавался. Во время одного их таких "концертов" вдруг кто-то настоятельным командирским голосом потребовал прекратить чинить помехи в работе полевой связи. Я сразу же убрал трубку и выключил патефон. Дня через два после этого случая майор Четвертухин П. Д. спросил у меня, "не транслировал ли" я концерт из нашей землянки по полевой связи. Я промолчал. Поняв, что это моя работа, он сказал, что злоумышленника разыскивают, "смотри, чтобы им не оказался ты". С того дня я прекратил свою "деятельность" по развлечению "братцев" и молчал о своей причастности к этому.
   Об этом случае, т.е. "трансляции" музыки по полевой связи неизвестным, кто-то вспоминает в своих мемуарах как о случае положительном, вносившем разрядку в напряженность и ободрявшем. Но чем это грозило неизвестному, он не знает...
   Сейчас, через 32 года, сознаюсь и "каюсь" в содеянном.
   7 января 1943 года я выполнял какое-то распоряжение командира 96-й ОСБР и в землянку возвратился поздно. После моего доклада майор Четвертухин П. Д. спросил, не желаю ли я поехать учиться в танковое училище, которое находится в городе Горьком. Я ответил, что этого у меня и в мыслях не было, тем более что не сегодня-завтра здесь будет одержана победа. На это командир 96-й ОСБР в полуприказной форме распорядился отправиться к старшему писарю штаба бригады Замятину Алексею Ивановичу оформить необходимые документы и о выполнении распоряжения доложить ему.
   Примерно через час это его распоряжение было выполнено.
   
   В тот же вечер в нашей землянке мы втроем сели за стол, майор Четвертухин П. Д. налил мне и мл. лейтенанту Климчуку М. Ф. по положенной норме, выпили за все совместно сделанное и пройденное и за мое будущее. Командир 96-й ОСБР знал о моем нелегком детстве, поэтому по-отцовски дал мне напутствие, за которое я ему буду благодарен все жизнь.
   
   На следующий день, 8 января 1943 года, распрощавшись с майором Четвертухиным П. Д., мл. л-том Климчуком М. Ф., Замяькиным А. И. и другими, в составе команды 7 человек от командирской землянки и знаменитой "трубы" я отправился на сборный пункт, снова в Капустин Яр.
   Майор Четвертухин П. Д. в моей памяти остался как волевой, способный и хитрый военачальник. В обращении со своими подчиненными он был требователен, но мягок. В военном отношении был грамотный человек, знал и понимал солдата глубоко, так как сам прошел путь от рядового до полковника Советской Армии. Войну он закончил заместителем командира 94-й Гвардейской Краснознаменной ордена Суворова, Звенигородской Берлинской стрелковой дивизии.
   Эта дивизия в марте 1943 года была сформирована в Сталинграде из 96-й и 143-й ОСБР. Прошла она путь от Сталинграда до Берлина.
   В книгах "Сталинградская битва", стр. 238; "Сталинградская эпопея" стр. 285; "Битва за Сталинград" стр. 214, 223-230, авторы последней -- генералы Шумилов М. С., Горячев С. Г. и полковник Сибирзяков; "Полки сражались по-гвардейски" стр. 69 генерала Морозова; "Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 годов", том 2, стр. 198; "История УралВО" стр. 198, авторами этих книг указано, что командиром 96-й Отдельной стрелковой бригады был полковник Бережной Ф. П. Это неправильно.
   Мои однополчане по 96-й ОСБР -- ныне генерал-майор Аглицкий П. М., проживающий в городе Москве, полковник Клиичук М. Ф. проживающий в городе Свердловске, и я  -- утверждаем, что с августа по 15-20 ноября 1942 года командиром 96-й ОСБР был полковник Артемьев Георгий Николаевич, а с ноября 1942 г. по апрель 1943 года -- майор Четвертухин Петр Дмитриевич.
   Надеюсь, что досадная неточность будет исправлена.
   
   В Горьковском танковом училище в составе команды 100-120 человек я прибыл в феврале 1943 года в так называемые Гороховские лагеря. В карантине этого училища я познакомился с прибывшим с Северо-Западного фронта москвичом Смирновым Виктором Ивановичем, который сразу же добился откомандирования его и меня в училище им. Верховного Совета РСФСР в город Москву.
   Прибыв в это уже знакомое мне училище, я был зачислен в 3-й взвод II роты и назначен помощником командира взвода. Какие возлагаются обязанности на помкомандира курсантского взвода и то, что этот помкомвзвода такой же курсант, как и все остальные, известно, но разница между ними имеется, и состоит она в том, что последний несет двойную, если не тройную нагрузку.
   Сразу же после первомайских праздников, в мае 1943 года, меня вызвали в отдел контрразведки "СМЕРШ" училища. Ломаю голову: зачем? Не могу понять. Прихожу на прием, там находятся в в ожидании человек 8-9 курсантов, в том числе и Виктор Смирнов. Спрашиваем друг друга зачем вызвали, но никто толком не знает. После беседы немного прояснилось -- всех, кого вызывали, хотят послать в какую то школу. Посоветовавшись с Виктором Смирновым, решил дать согласие.
   В середине мая училище выехало в летние лагеря в район г. Солнечногорска. На второй или третий день после прибытия в лагерь наш батальон был выстроен и объявлено, что в связи с еще существующей угрозой наступления фашистских войск на столицу нашей Родины Москву Комитетом ГКО Союза ССР решено построить вокруг столицы так называемый оборонительный обвод, на строительство которого и направляется наш батальон, где теоретические занятия будут сочетаться с практическими.
   Затем был оглашен список курсантов, которым предлагалось сдать материальную часть, явиться в строевой отдел, получить документы и отправиться в распоряжение Управления контрразведки "СМЕРШ" Московского военного округа НКО.
   В этом списке фамилия Смирнова Виктора была названа, а моя нет. Ломаю голову почему. В этот же день батальон пешим порядком отправляется в сторону Москвы и прибыл на отведенный рубеж, где приступил к выполнению поставленной задачи.
   
   На третий день прямо с сооружаемой траншеи меня вызвал командир батальона подполковник Быковский и сразу же спросил, желаю ли я быть строевым командиром или уйти в контрразведку. После недолгого раздумья я ему ответил, что избрал последнее. Подполковник Быковский сказал: "Ну что ж, а мы вас хотели оставить в училище после его окончания. Я вас хотел отстоять".
   
   Итак, отец будущего космонавта -- полковника Валерия Быковского -- подполковник Быковский пожелал мне успехов на новом поприще, приказал сдать все, что за мной числилось, и отправиться по назначению. Что я и сделал. Так вот, оказывается, почему не была названа моя фамилия в тот день!
   Прибыв в распоряжение нового начальства и пройдя все положенное в таких случаях, я был зачислен слушателем школы. А пока шло комплектование, меня направили в одну из вновь комплектуемых бригад самоходных артиллерийских установок (САУ), предназначенных для прорыва сильно укрепленных объектов противника, дислоцированной в районе г. Пушкино Московской области.
   После окончания формирования этих частей в их расположение прибыл маршал Советского Союза С. М. Буденный. Здороваясь с собравшимися командным составом, каждому подал руку. Такой высокой чести был удостоен и я.
   
   После докладов командиров бригад о готовности частей маршал Советского Союза С. М. Буденный отдал приказ, и бригада САУ своим ходом отправилась в район Курского выступа. Меня отозвали в тот же день в школу.
   Будучи слушателем школы, в числе других я овладевал всем тем, что следовало мне знать как будущему контрразведчику. Лекции нам читали весьма опытные товарищи, а приводимые ими примеры были интересными и увлекательными.
   Один из руководящих работников Центрального аппарата в своей лекции в пример нам привел тот факт, что советской разведкой получены точные сведения о том, что фашистская Германия ведет усиленное приготовление и в летнюю кампанию 1943 года будет наступать на Москву из района Курского выступа. Разведке известно также количество сосредоточенных там дивизий, танков, самолетов и пушек и т.д.
   И действительно, через несколько недель началась гигантская битва на Курской дуге. Победили в этой битве советский солдат, советское оружие, военное искусство советских военачальников и советская разведка, руководимые Коммунистической партией Советского Союза.
   
   Как были добыты эти сведения советской разведкой, теперь известно.
   В честь победы советского народа на Курской дуге, освобождения городов Орла, Курска и родного Белгорода столица нашей Родины Москва салютовала 5 августа 1943 года. Салют вообще и такой, какой был дан 5 августа 1943 года, был дан впервые. Мне посчастливилось его видеть в тот памятный августовский вечер.
   В числе группы слушателей из школы я был направлен работать на Украину. Первоначально прибыл в освобожденный Харьков, в котором когда-то был беспризорником.
   В г. Днепропетровск прибыл с передовыми частями, освобождавшими город, в день его освобождения -- 25 октября 1943 года.
   2 февраля 1944 года я получил назначение в город Кривой Рог, в котором еще пока находились фашисты. 4 февраля прибыл на рудник 1 мая (ныне поселок Терны).
   

Абвер действует

   Операция по освобождению города от фашистских захватчиков началась 17 февраля, а 22 февраля 1944 года войска 3-го Украинского фронта в честь юбилея Советской Армии порадовали Родину освобождением одного из крупнейших железнорудных бассейнов страны -- г. Кривого Рога. В тот же день с передовыми частями в город удалось попасть и мне.
   В г. Кривой Рог был подтянут и размещен в разных частях города танковый корпус под командованием генерала Пушкина. На месте скопления танков был совершен целевой налет фашистской авиации. Танки передислоцировали на другое место. Налет фашистов повторился. Стало ясно -- в городе действует вражеская разведка.
   Перед контрразведчиками была поставлена боевая задача -- ликвидировать деятельность вражеской разведки в тылу наших войск. 24 февраля 1944 года у здания, в котором временно размещался ГК КПУ, и недалеко от него находились штабы воинских частей, прохаживался неизвестный гражданин, который показался подозрительным, он был задержан и доставлен мне для выяснения личности.
   
   Сразу же ему был сделан личный обыск. При этом у неизвестного было обнаружено и изъято оружие, советских денег свыше 11 тыс. рублей, различные удостоверения на разные фамилии, бланки удостоверений, бланки красноармейских книжек, советские ордена и медали.
   
   Под тяжестью улик задержанный сознается, что является агентом фашистской разведки. После его задержания целевые налеты фашистских стервятников на город прекратились.
   В результате допросов фашистский шпион сознался, что до войны жил и работал учителем на Урале. В начале войны был призван в Советскую Армию. В одном из боев под Сталинградом попал в фашистский плен.
   
   Не выдержав мучений в плену, согласился и стал агентом Абвера. Первоначально учился в Варшавской, а затем в Берлинской разведшколах. После окончания последней, во главе группы из трех человек, самолетом из Берлина был доставлен и оставлен в городе Кривом Роге с заданием шпионажа в расположении войск Советской Армии и по мере продвижения следовать за ними, выполняя ту же задачу.
   Кроме того, шпион нам назвал еще 12 таких групп, оставленных в тылу Советской Армии по линии Николаев  -- Новый Буг -- Кривой Рог -- Кировоград -- Балта -- Одесса. Все они имели одно и то же задание.
   По указанию начальника Управления контрразведки "СМЕРШ" 3-го Украинского фронта, ныне генерала армии Ивашутина была создана оперативная группа, которая с разоблаченным абверовцем и задержанными его подчиненными ездила по тылам наших наступавших войск и вылавливала шпионов.
   Таким образом, все фашистские лазутчики были схвачены с поличным и подрывная деятельность фашистского Абвера на этом участке фронта была парализована.
   За успешное проведение этой операции ее участники были награждены орденами и медалями Союза ССР.
   9 мая 1945 года советский народ победоносно закончил навязанную ему Отечественную войну над Германским фашизмом. Советские люди обрели долгожданный мир, приступили к восстановлению народного хозяйства, разрушенного фашистскими оккупантами.
   
   Победу советского оружия над германским фашизмом радостно встретили и отметили вместе с советскими людьми и органы безопасности, внесшие в дело разгрома врага определенный вклад.
   
   Начались мирные, тихие будни. Но для людей невидимого фронта мирные дни еще не наступили. После окончания Великой Отечественной войны на органы контрразведки были возложены задачи по обезвреживанию оставленной и осевшей вражеской агентуры, притаившейся в ожидании указаний и заданий своих новых хозяев.
   Подтверждением этому может быть один из многих примеров.
   В 1951 году было обращено внимание на весьма осторожное поведение одного из жителей г. Кривого Рога. В результате изучения и проверки было установлено, что он является агентом Абвера. Но, как это часто случается у контрразведчиков, официальных доказательств никаких. И вот тогда начались поиски среди официальных сотрудников и разоблаченных агентов Абвера лиц, знающих его по совместной службе в фашистской разведке. Длительное время поиски положительных результатов не давали.
   Но однажды был положительный ответ: опознал его один из руководящих сотрудников фашистского разведоргана "Виддер", действовавшего в районе города Орла в составе 9-й армии фашистских захватчиков.
   Как показало дальнейшее, руководящий фашистский сотрудник и опознанный им агент имели прямое отношение к "Виддеру" и "Осиному гнезду" (есть такая книга, ее автор  -- контрразведчик Брянцев), в котором фашисты готовили своих агентов и забрасывали в наш тыл.
   Будучи обезвреженным, фашистский наймит сознался, что в одном из боев в районе города Орла попал в плен к немецким захватчикам и был водворен в тюрьму.
   
   Там его и завербовали. В тюрьме он прошел курс подготовки. После прошел длительную проверку в самом "Виддере", а затем был заслан в тыл Советской Армии и до 1952 года оставался неразоблаченным, проживая в г. Кривом Роге.
   
   В 1946 году в числе других мне довелось быть в командировке в одном из районов Тернопольской области по оказанию помощи по ликвидации банд бандеровцев. Приехал я в райотдел рано утром. Встретил там своего сокурсника по учебе Блендяева. Он меня ознакомил с обстановкой и рассказал, что в районе действует несколько банд, в том числе самая дерзкая, руководимая референтом "СБ" Березой. Днем состоялось совещание, на котором был отработан план захвата пособников этой банды. Вечером выехали в намеченный населенный пункт в с. Озерное, с тем чтобы рано утром быть на месте.
   По прибытии в село минут через 20 был получен сигнал о том, что в селе была банда, но с появлением нашей группы бандиты ушли в лес. Каждый из нас стал заниматься тем, что ему предписывалось планом. Мне, как еще незнакомому с местными условиями, было поручено находиться в здании сельского совета, расположенного на окраине села у протекавшей речки и простилавшегося за нею леса. Начиналось утро. Я вышел из здания. Из-за леса стали пробиваться косые лучи поднимавшегося солнца. В лесу просыпались птицы, отчего лес наполнился их щебетанием. С речки поднималось испарение.
   Стоя в накинутой плащ-палатке, под которой на правом плече у меня висел скрытый автомат, а за поясом торчал пистолет, я с папиросой в зубах любовался видным пейзажем утренней зари.
   
   А мою голову не покидала мысль, почему люди не хотят понять, что другие люди принесли им лучшую жизнь и свободу, и вместо благодарности они их убивают.
   Над этими размышлениями я не заметил, как откуда-то появившийся парень лет 28, заложив руки в карманы брюк, прошел мимо и посмотрел на меня какими-то злыми глазами. Не придав этому парню "важного" значения, я оставался с теми же своими мыслями, пока меня не пригласили к телефону в здании сельского совета.
   После выполнения поставленной перед нами задачи все возвратились в отдел. Через день-два был определен участок работы, на котором действовала банда, руководимая референтом "СБ" Березой.
   
   Находясь на участке работы, возложенные на меня обязанности я выполнял в тесном контакте с пограничниками. Долгое время нам не удавалось напасть, на какие-либо следы этой банды. И как назло, она ничем и нигде себя не проявляла. Создавалось такое впечатление, что банда провалилась сквозь землю.
   И вот однажды все же поступил сигнал о том, что банда, вероятно, находится в районе сел Цецева и Цецивка. Совместно с пограничниками был намечен день проведения операции по уничтожению этой банды. И как назло, во второй половине дня, намеченного для проведения операции, мне было приказано прибыть в отдел. Всяческие мои просьбы отсрочить мой вызов не помогли.
   Уезжая в отдел, я договорился с командиром пограничников, что операцию они будут проводить без моего участия, рассказав ему еще раз о предполагаемом месте укрытия банды. Прибыв в отдел, тогдашний мой начальник Блендяев приказал в течение 1-2 дней собрать все имеющиеся материалы по этой банде и сосредоточить в единое. На эти 1-2 дня выпали суббота и воскресенье, тогда ведь работали без выходных дней.
   Собрав все материалы, относящиеся к этой банде, я их привел в должный порядок, наметил по ним мероприятия, утвердил их у начальства, вернулся к себе в кабинет, положил на стол, сам сел и закурил, как бы в знак вознаграждения за труд. Вдруг ко мне в кабинет вбегает Блендяев и на ходу кричит: "Николай, бросай возиться с бумагами, иди во двор к "своим" бандитам...". Не осознав как следует то, что сказал Блендяев, мы вместе вышли во двор, где я увидел знакомых мне пограничников и их начальника, с которым разлучился 2 дня тому назад, и доставленных ими бандитов. Два бандита были ранеными. Там же начальник пограничников мне рассказал, что, находясь в заданном районе, пограничники обнаружили банду, укрывшуюся в зеленом массиве растущего ячменя, вступили с нею в бой и вышли из него победителями. Но ее главарь Береза снова ушел, и в какой раз уже это ему удается...
   В перерыве между допросами один из членов этой банды по кличке Ясень спросил, кто из участвовавших контрразведчиков в операции в с. Озерное (тогда-то) рано утром стоял возле сельского совета с накинутой на плечи плащ-палаткой и покуривал. Не ответив на его вопрос, я задал контрвопрос: "А что?" И он рассказал.
   В ту ночь Береза привел их в село Озерное. В этом селе главарь "СБ" должен был провести одну из акций, но перед рассветом услышал стук колес въезжавших в село фир (повозок). Он немедленно снял свою банду и увел ее в лес. В тот момент, когда наша группа подъезжала к сельсовету, а затем все разошлись по саду, они частично все это наблюдали из леса, а когда возле сельского совета остался один человек, Береза оставил их в лесу, а сам пошел в село, с тем чтобы убить стоящего возле сельсовета. Проходя мимо него, Береза в карманах брюк в одной руке держал пистолет, а в другой -- гранату, но не совершил убийства потому, что у того плечи были закрыты плащ-палаткой и не было видно, был ли стоявший офицер или рядовой. Из-за рядового он не стал рисковать собой, поэтому и не применил оружие.
   Улыбаясь (может быть, мне показалось, что я улыбнулся в этот момент), но Ясеню я дал папироску и прикурить. Закурил и сам ответив ему, что возле сельсовета стоял кто-то из наших (клички Береза и Ясень изменены).
   Из этого случая можно сделать много выводов и по-разному его комментировать, Мне кажется, что одним из основных выводов является, что тому, кто "трудится" на незримом фронте, всегда и хорошо надо знать приметы и словесный портрет своего противника. Ведь хорошо все то, что хорошо кончается...
   
   В период оккупации немецко-фашистскими захватчиками города Кривого Рога в той части города, в которой были Первая, Вторая и т.д. улицы Больничные (теперь Балхашская), был расквартирован так называемый калмыцкий корпус, сформированный из предателей и изменников из числа калмыков.
   В 1947 году мне было поручено выполнить одно мероприятие по указанному корпусу. Для этого мне нужен был человек, проживавший на одной из указанных улиц в период оккупации и имевший контакт с его наемниками.
   В поисках такого человека я обратился за помощью к своим коллегам, в том числе и к одному из сотрудников милиции старшему лейтенанту Гаврилюку Леониду Алексеевичу. Последний мне назвал жителя ул. Больничной гр-на Степанова и сказал его адрес. Не откладывая в долгий ящик, я сразу же написал Степанову приглашение и отправил почтой. В указанные в приглашении часы и день Степанов не явился. Я снова занялся поисками такого человека.
   Однако примерно через неделю после срока, указанного в приглашении, ко мне все же пришел Степанов. Беседуя с ним, я заметил, что на улице конец сентября, а он одет в бушлат. Сидит в кресле, а правую руку не вынимает из кармана своего бушлата, ведет себя настороженно. Его настороженность я расценил как само собой разумеющееся. Что касается его одеяния, руки и несвоевременного прихода по приглашению, то над этим глубоко не подумал. После окончания беседы он ушел.
   Месяца через два-три после беседы со Степановым группой Криворожского горотдела была проведена операция по задержанию бандита. Этот бандит оказал вооруженное сопротивление, в результате чего против него были предприняты ответные меры и он был взят, но раненным в обе ноги. Естественно, его положили, и он находился на излечении в больнице.
   Примерно через неделю после этого случая ко мне зашел руководивший этой операцией капитан Беренштам и сказал, что находящийся на излечении бандит просит меня навестить его. На мой удивленный вопрос -- зачем я понадобился, -- Беренштам сказал, -- что он ответит сам. Мы пошли вместе.
   
   Когда мы зашли в комнату, то поздоровались с больным, поинтересовались его самочувствием и т.д. Разговор начал первым хозяин комнаты и спросил, узнаю ли я его. Внимательно посмотрев на него, я вспомнил, что приглашал к себе и беседовал с ним. Но ему ответил, что твердо не помню. Тогда он назвался Степановым и напомнил мне обстоятельства приглашения и беседы с ним.
   Здесь же он спросил у меня, знаю ли я, почему он тогда пришел ко мне на неделю позже времени, указанного в приглашении, не по сезону был одет в бушлат и весь период беседы правую руку держал в кармане бушлата. Я ответил: "нет, и не догадываюсь". После этого он рассказал следующее.
   Получив приглашениие и зная, кто он, он долго раздумывал над тем, что ему делать: идти или не идти на беседу, так как полагал, что путем приглашения его хотят заманить в ловушку и арестовать. Но, с другой стороны, он видел, что приглашают его в учреждение, которое по роду своей деятельности не занимается лицами, совершающими такие преступления, как он. Взвесив все "за" и "против", он решил пойти, но на неделю позже. Надев бушлат, взяв пистолет ТТ, спрятав его в карман бушлата, он пришел, и все время беседы пистолет держал в правой руке, и достаточно было его собеседнику, хозяину кабинета, сделать какое-либо "подозрительное" движение или зайти в кабинет кому-либо из сотрудников, он готов был немедленно применить оружие, полагая, что его хотят арестовать. Но этого не случилось.
   
   А как только закончился визит и он вышел из здания, облегченно вздохнул, не веря тому, что свободно идет оттуда, где давно должен был быть в известной роли.
   На мой вопрос -- зачем он мне об этом рассказывает  -- собеседник ответил, что решил убедить задержавших его в том, что перед органами Советского государства и в преддверии своего пятидесятилетия он решил рассказать обо всем содеянном и раскаяться в этом. Свое это заявление впоследствии он подтвердил на деле.
   Какой вывод из этого следует сделать? Простой. Надо знать, что из себя представляет тот, кто приглашается на беседу.
   В августе 1946 года сбылась моя мечта: меня приняли в ряды Коммунистической партии Советского Союза.
   Выступавшие на партсобрании товарищи, наряду с положительными отзывами, говорили и о том, что мне надо учиться, так как мое 7-классное образование станет явно недостаточным для дальнейшего выполнения столь ответственных обязанностей. Мною было дано обещание выполнить этот наказ единомышленников по убеждению и организации.
   Поступив в 8-й класс вечерней школы рабочей молодежи и сочетая учебу с работой, в 1953 году я получил среднее образование.
   Учеба в сочетании с работой мне давалась нелегко. Об этом можно судить по следующим обстоятельствам. В период учебы в школе мне довелось дважды побывать в длительных, шестимесячных командировках. Вследствие этого я дважды отставал от своих одноклассников и дважды снова начинал учебу в 9-м классе.
   Рабочий день тогда в нашем учреждении начинался в 10 часов утра и заканчивался в 24 часа с перерывами на обед с 17 до 20 часов.
   
   В связи со спецификой такого распорядка рабочего дня школой был создан класс, в котором "вечерние" занятия начинались в 5 часов 30 мин и заканчивались в 10 часов утра. После занятий в школе сразу же начинался рабочий день. Но, несмотря на такие изнурительные трудности, среднее образование было получено в 1953 году, и в том же году я поступил, а затем и окончил заочно Харьковский юридический институт, получив квалификацию "юрист-правовед".
   Итак, данное слово при вступлении в парию -- учиться -- сдержал. Полученное высшее образование принесло пользу не только делу, но и лично мне, и моей семье.
   Кстати, о необходимости учиться тогда на собрании настоятельнее всех говорила рекомендовавшая меня в КПСС, Анна Ивановна, вставшая затем рядом и шагающая по жизни вместе со мною.
   В период работы в указанном учреждении мне несколько раз оказывалось высокое доверие по выполнению определенных служебных обязанностей в период посещения Кривбасса Леонидом Ильичом Брежневым, работавшим тогда Первым секретарем Днепропетровского Обкома КП Украины.
   Такой же высокой чести я неоднократно удостаивался во время пребывания в городе горняков и металлургов члена Политбюро ЦК КПСС, Первого секретаря ЦК КП Украины Владимира Васильевича Щербицкого.
   
   В конце октября 1966 года наш железнорудный бассейн посетил член Политбюро ЦК КПСС, Председатель Совета Министров Союза ССР Алексей Николаевич Косыгин. В связи с чем на меня были возложены определенные ответственные обязанности. За надлежащее их исполнение я был награжден почетной грамотой, подписанной высшим моим начальником.
   Хочу вспомнить и сказать несколько слов о том, что в 1956 году в течение двух дней я находился и знакомился с Криворожским железнорудным бассейном известный деятель Коммунистической партии и Советского государства, соратник В. И. Ленина по революционной борьбе Вячеслав Михайлович Молотов. Мне также довелось тогда быть в числе тех, на кого возлагались соответствующие обязанности, и находиться рядом с ним.
   28 июня 1970 года мне исполнилось 47 лет. В этот же день мои коллеги проводили меня на заслуженный отдых по выслуге лет в звании майора. Тогда же они вручили мне удостоверение, в котором сказано о тех льготах, принятых Постановлением ГКО Союза ССР за 1944 год, которыми мне предоставлено право пользоваться, в том числе и правом ношения военной формы одежды.
   Сейчас, оглядываясь на пройденный путь, я нисколько не сожалею, что он был таким. Мне хочется вспомнить тех, с кем мне довелось расти, учиться и работать, у кого многому научиться.
   Так, бывший воспитанник музвзвода Московского Дважды Краснознаменного военно-политического училища им В. И. Ленина Николай Васильевич Левшин работает в органах контрразведки, возглавляет отдел, полковник. Николай Дмитриевич Баландин является начальником учебной части факультета по подготовке военных дирижеров Министерства Обороны Союза ССР -- подполковник.
   Олег Артемович Буданков и Михаил Турсин работают и являются артистами Государственного Академического Большого театра Союза ССР;
   Мозелев является преподавателем одной из военных академий Вооруженных Сил СССР;
   Попов работает секретарем одного из Дальневосточных обкомов КПСС.
   Многое мне дал и многому научил мой первый начальник, всесторонне эрудированный и грамотный руководитель  -- подполковник Леонид Денисович Ященко, ныне проживающий в городе Днепропетровске. О нем у меня сохранились самые теплые воспоминания.
   Теплые и добрые воспоминания о себе оставил подполковник Казанцев Михаил Федорович, возглавлявший один из контрразведывательных отделов, в подчинении которого мне довелось работать на Сахалине.
   Особого уважения заслуживает коллега по работе -- опытный и дальновидный контрразведчик подполковник Кабанов Роман Романович, участник Сталинградской битвы, немало сделавший в плане обеспечения Государственной безопасности Социалистической Отчизны.
   Нельзя пройти мимо и не сказать несколько слов о предпоследнем моем начальнике.
   Это тип человека, который всех окружающих считает ограниченными и глупцами, и только он один мыслил здраво. Все его подчиненные были плохими -- на "хороших" подчиненных ему "не везло". Всю работу они выполняли нерадиво. Все, что делал он, было безупречно и безукоризненно. Он мог бросить вслед уходящему подчиненному дело с материалами, предоставленными ему на доклад, а затем поднять их с пола и положить к себе на стол, унижая человеческое достоинство своими изречениями. Одним из стимулов прилежного и настойчивого отношения к порученному делу подчиненного считал злость, к которой систематически прибегал сам во взаимоотношениях с подчиненными.
   Одному из сотрудников предложили повышение по службе, но с переходом к нему в подчинение. Тот отказался от сделанного ему предложения. Свой отказ он мотивировал тем, что работать в его подчинении надо, чтобы выслуга лет шла 1 к 3.
   Узнав о такой причине отказа от повышения, начальник "от души" смеялся, не подозревая, как он зло смеялся над собой. За его долголетнюю бытность никто из его подчиненных по службе не продвинулся. А если такая инициатива исходила свыше, он делал все, чтобы опорочить этого человека. Называть его фамилию не считаю нужным из-за уважения к людям, находившимся в его подчинении.
   Находясь на заслуженном отдыхе, я почувствовал, что заслуженный отдых ко мне пришел слишком рано и мне нужно еще поработать.
   Один из моих давних знакомых -- Александр Логвинов  -- предложил пойти работать в юридическую консультацию, в которой работает и он. После некоторых колебаний поступил -- и теперь работаю адвокатом.
   
   Некоторые мои знакомые спрашивают: как так -- отдать 30 лет службе, связанной с обеспечением безопасности, и затем вдруг пойти на работу и защищать правонарушителей? Мне представляется, что тот, кто так думает, глубоко заблуждается.
   Дело в том, что никто из адвокатов не защищает правонарушителей и лиц, совершивших преступления. Адвокат оказывает таким лицам и посетителям адвокатуры, советским гражданам юридическую помощь в уяснении его права, основанного на законе, то есть в охране прав и законных интересов граждан и организаций, соблюдению и укреплению социалистической законности, осуществлению правосудия.
   Особенно возросли роль и значение адвокатуры в жизни советского общества в свете исторических решений XXIV съезда КПСС и Постановления ЦК КПСС и Советского правительства об улучшении правовой службы в нашем государстве.
   О значении и роли адвокатов в оказании помощи гражданам можно судить уже и по примерам из моей практики. Вот один из них.
   Жители города Кривого Рога Демчинские Екатерина Михайловна и Алексей Степанович находились на иждивении своего сына Николая Алексеевича, работавшего на заводе "Криворожсталь". В 1937 году сын был призван в ряды Советской Армии, но родители продолжали оставаться на его иждивении. В июне 1941 года началась Великая Отечественная война. Николай Демчинский с первого дня начала войны находился в первых рядах сражавшихся на фронте, но в октябре того же года погиб за честь и независимость Социалистической Родины.
   
   После окончания войны супругам Демчинским Екатерине Михайловне и Алексею Степановичу -- была назначена пенсия за погибшего сына Николая как за рядового. Но в 1952 году выяснилось, что Демчинский Николай был и погиб офицером, в связи с чем его родным в выплате пенсии как за рядового было отказано. Для того чтобы им была назначена пенсия за погибшего сына как за офицера, в райвоенкомат нужно было представить справку местного совета депутатов трудящихся о том, что они находились на его иждивении. В выдаче такой справки секретарь исполнительного Комитета им отказала.
   В поисках установления своего права супруги Демчинские обращались во многие инстанции, но требуемую справку им никто выдать не мог, а секретарь Исполкома оставалась неумолимой.
   В 1972 году Демчинская Екатерина Михайловна, 1893 года рождения, обратилась в нашу консультацию с просьбой помочь ей доказать местным органам власти, что она находилась на иждивении погибшего на фронте своего сына и получить справку для оформления пенсии.
   
   Такая миссия выпала на мою долю. После долгих и настойчивых поисков материалов и доказательств таковые были представлены суду и в судебном порядке было установлено, что Демчинская Е. М. была иждивенкой Николая Алексеевича. На основании соответствующего решения суда Демчинская Е. М. после двадцатилетнего перерыва стала получать установленную законом пенсию. Причем задолженность ей была выплачена за последние 3 года.
   Характерным является и то, что по окончании судебного заседания к адвокату подошел ответчик -- председатель Центрального Городского РВК г. Кривого Рога начальник хозфинчасти Голубец Виктор Михайлович и первым пожал руку за положительный исход дела в пользу погибшего воина.
   В конце 1972 года, в ряды Советской Армии был призван некто Карпов Леонид и службу проходил в Криворожском гарнизоне (фамилия изменена). Однажды в расположение воинской части пришла группа девиц легкого поведения с определенной целью. В числе тех, к кому проникли девицы, оказался и Леонид. В результате такого времяпрепровождения одна из девиц другом Леонида -- Волчковым Александром -- была изнасилована. Последний предложил и Леониду сделать то же, что и он. Леонид пытался это совершить, но оказался бессильным.
   За содеянное столь тяжкое уголовное преступление оба они предстали перед судом военного трибунала Краснознаменного Киевского Военного округа и в мае 1974 года были осуждены. Санкция статьи за такой состав преступления предусматривает лишение свободы от 8 до 15 лет или высшую меру наказания.
   С учетом содеянного Карповым, отсутствием каких-либо последствий для потерпевшей и положительной характеристики до и за период службы в Советской Армии суд Военного трибунала счел возможным и применил к нему статью, предусматривающую меру наказания ниже низшего предела, и определил ему 6 лет лишения свободы.
   Обдумывая и взвешивая еще раз все обстоятельства дела и степень участия Карпова Леонида в содеянном, мне представлялось, что, хотя ВТ ККВО и избрал ему меру наказания ниже нижнего предела, все же наказание осталось весьма суровым.
   
   Пользуясь правом на защиту, я написал и направил в Военную Коллегию Верховного Суда Союза ССР кассационную жалобу, в которой ставился вопрос о смягчении Карпову Леониду меры наказания.
   Военная Коллегия Верховного Суда СССР, найдя доводы кассационной жалобы обоснованными, приговор ВТ ККВО частично изменила и с применением того же закона о ниже низшем пределе избрала ему меру наказания в 4 года лишения свободы.
   В октябре 1974 года мне довелось принимать участие в судебной Коллегии по уголовным делам Николаевской области в рассмотрении уголовного дела группы несовершеннолетних, совершивших тяжкое преступление. В их числе находился и Иванов Виктор. К нему судом был применен закон о ниже низшем приделе и избрана мера наказания 5 лет лишения свободы.
   
   Несмотря на то что все однодельцы Иванова были осуждены к более длительным срокам, чем он, зная материалы дела, с учетом степени участия в содеянном и личности последнего мною была составлена кассационная жалоба и направлена в Верховный Суд Украинской ССР на смягчение ему меры наказания.
   Верховный Суд УССР, найдя доводы кассационной жалобы обоснованными, приговор областного суда Николаевской области частично изменил и определил Иванову меру наказания 2 года воспитательно-трудовой колонии.
   Вышеназванные примеры являются наглядным подтверждением той роли адвоката, которую он играет в оказании правовой помощи.
   
   Следует сказать и том, что значительная работа проводится по пропаганде советского права и правовому воспитанию трудящихся в форме чтения лекций, бесед, проведения вечеров вопросов и ответов на юридические темы, особенно среди молодежи.
   
   На мой взгляд, весьма важное значение имеют периодические встречи ветеранов-однополчан, и вот почему:
   Во-первых, они способствуют поддержанию дружбы, порожденной и скрепленной боевыми делами на полях сражений и в схватках с врагом.
   Во-вторых, в процессе личного общения и бесед во время встреч ветераны имеют хорошую возможность вспомнить и восстановить те боевые дела и эпизоды, участниками и творцами которых они были сами, а затем написать или рассказать о них.
   В-третьих, они помогают находить однополчан, узнать их ратные подвиги и послевоенные дела.
   В-четвертых, такие встречи являются наглядным примером для нашей молодежи того, как надо поддерживать и дорожить дружбой, насколько она крепка и живуча и какой должна быть.
   В обоснование сказанного позволю сослаться на несколько примеров, имевших место в моей практике.
   Теперь всему миру известно о том, что плененный воинами 64-7 гв. армии командующий 6-й фашистской армией генерал-фельдмаршал фон Паулюс впервые был допрошен командиром 64-7 гв. Армии Героем Советского Союза генерал-полковником М. С. Шумиловым и членом Военного Совета этой армии генералом З. Т. Сердюком в домике в Бекетовке, куда он был доставлен из подвала центрального универмага в Сталинграде. Но немногие, в том числе и воины 96-й ОСБР знают о том, что в этом домике размещалась операционная санитарной роты 96-й отдельной стрелковой бригады.
   Более того, когда мне довелось в последних числах января 1973 года быть участником встречи ветеранов 64-7 гв. армии по случаю 30-летия разгрома немецко-фашистских войск в Сталинградской битве, все мы 27 января посетили боевые места, в том числе и этот домик.
   А вечером того же дня вместе с заместителем начальника разведки 96-й ОСБР -- теперь подполковником в запасе  -- Николаевым Иваном Николаевичем встретились с хирургом 96-й ОСБР Тамарой Адольфовной Бертамак, сделавшей в том домике сотни операций. В беседе она нам рассказала о том, как сама, будучи раненой, стояла свыше полутора суток у операционного стола, пока не потеряла сознание и не упала возле него.
   Она также рассказала и о том, как были доставлены в домик на допрос генерал-фельдмаршал Паулюс, его начальник штаба генерал Шмидт и адъютант полковник Адам, очевидцем чего была и она. Тамара Адольфовна при этом поделилась своим желанием побывать в этом домике-операционной, но выразила сожаление, что не может его найти, несмотря на то что давно уже живет в Сталинграде. Как она была рада и благодарна тому, что мы дали адрес этого домика и рассказали ей о его посещении в тот же день!
   
   Мне почему-то представляется, что об этом эпизоде должны знать и им гордиться не только воины 96-й ОСБР, но и солдаты 7-го, а затем 35-го гвардейского стрелкового корпусов. Ведь именно 7-35 гв. стрелковый корпус в самые тяжелые дни для 62-й армии и битвы за Сталинград в период с 25 октября по 3 ноября 1942 года своими боевыми действиями оттянул на себя значительные силы 6-й фашистской армии Паулюса. И после этого периода 7-35 гв. СК постоянно наступал, создавая видимость для врага, что именно на этом участке фронта будет наноситься основной удар по врагу, чем в определенной степени были введены в заблуждение и обмануты Паулюс и фашистское командование, и выиграно драгоценное время, и, как теперь уже известно, западня для фашистов готовилась совершенно в другом месте.
   В некоторых своих корреспонденциях военных лет и воспоминаниях о Сталинградской битве известный корреспондент Вячеслав Викторович Граневский совершенно справедливо говорит о знаменитой "трубе". Он рассказывает и о том, что такой чести заслужила не сама "труба", а те боевые дела, которые творили и совершали в "трубе" и вокруг нее люди в те суровые дни Сталинградской битвы.
   К уже написанному и известному о "трубе" хочу добавить, что на Северном склоне от нее захоронены останки нескольких воинов 96-й ОСБР, в том числе и упоминавшегося разведчика, отдавших жизнь в борьбе за Родину.
   На их могиле защитники Сталинграда из 96-й ОБСР клялись защищать родное Отечество так, как за него сражались погибшие, не щадить ни крови, ни жизни своей.
   Какое же было наше удивление, когда мы с И. Н. Николаевым посетили 27 января 1973 года эти места и не обнаружили никаких следов увековечивания ратных подвигов солдат и офицеров, совершенных в те дни тяжелой борьбы с врагом! Более того, на том Северном склоне от "трубы" находится братская могила отдавших свою жизнь в боях с врагом, но каких-либо следов об этой могиле на склоне нет. А они должны быть.
   Нелишне было бы установить мемориальную доску на "трубе" с надписью о том, что в годы Сталинградской битвы в ней размещались "КП" 64-7 гв. армии, а затем 7-35 гв. стрелкового корпуса, 422-й и 36-й гв. стрелковых дивизий и 96-й отдельной стрелковой бригады.
   Находясь на встрече по случаю 30-летия освобождения города Белгорода от фашистских захватчиков, мне довелось встретиться с человеком, который в 1938 году проходил службу в 163-м стрелковом полку -- в том полку, в котором довелось мне быть воспитанником. Это был Василий Геворкович Шагинян, первоначально он был рядовым, а затем командиром взвода станковых пулеметов, участник боев на "Огненной дуге" под Белгородом. Теперь он член ЦК Компартии Армении, депутат Верховного Совета республики, знатный человек в своем крае.
   В те дни мы посетили электростанцию, над которой тридцать лет тому назад первым водрузил Красное знамя боец 288-го СП Егор Мощенков. И вот в честь этого события 3 августа 1973 года он же открыл и мемориальную доску.
   Первым из частей 94-й дивизии в город Белгород ворвался 288-й гвардейский стрелковый полк гвардии майора Аглицкого. Он также приехал на эту встречу и с нами находился на ТЭЦ, но уже будучи генерал-майором в запасе.
   Первым в гор. Белгород из частей 94-й дивизии вошел 288 гв. СП, но ведь этот полк был преобразован в 96-й ОСБР, основное ядро личного состава в полку составляли солдаты и офицеры указанной бригады. По этим основаниям я и считаю, что "мой" областной центр освобождала бригада, в которой мне довелось служить, но под другим номером и воинским наименованием.
   Как в Сталинграде, так и в Белгороде мне довелось побывать спустя 30 лет после разгрома фашистских орд у стен этих древнерусских городов. Оба они были разрушены до неузнаваемости. Теперь трудно поверить в это. Оба города возрождены из пепла и камня трудовыми руками советских людей, стали красивее и могущественнее.
   Это наглядный пример неустанной заботы Коммунистической партии Советского Союза и Советского правительства о советском народе, частица которого проживает и в этих городах-тружениках, вписавших определенную часть в летопись побед советского военного искусства и ныне занимающих известное место в экономике страны.
   Хочу пожелать будущим поколениям советских людей, чтобы они никогда не знали, что такое война, но были всегда готовы встать на защиту Социалистической Отчизны.
   Пусть всегда над нами будет чистое небо, ярко светит и греет солнце!
   
   28 марта 1975 года.
   гор. Кривой Рог.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов