Фаррер Клод - Неслыханная крысоловка

Неслыханная крысоловка

Рассказ КЛОДА ФАРРЕРА.

Внезапно послышался шум и из люка выскочил канонир, размахивая за кончик хвоста пойманной крысой.

-- Ах ты, сволочь! Не будешь больше жрать моих фуфаек. Где боцман? Имею право на двойную.

Во все времена на кораблях всех морских сил охотники за крысами получают "двойную", -- двойную порцию вина: две четверти литра -- вместо одной. Почтенная традиция эта ведет свое начало с первого, всем известного адмирала Ноя.

И боцман подтвердил:

-- Ладно! если заслужил, -- то и получай. Ступай в баталер-камеру, сын мой, и скажи там, что надо...

Старый командир видел эту сцену.

-- В мое время, -- пробормотал он презрительно, -- для того, чтобы заслужить двойной рацион, одной крысы было мало...

Он расставил ноги, чтоб пропустить налетевший вал, и заговорил с нами с высоты тридцати лет, проведенных на море.

-- Господа, в 69-м году я был мичманом на борту "Цереры", парусного фрегата, обращенного в транспортник для каторжников. Мы ходили в Новую Каледонию, держа курс на Мыс Доброй Надежды туда, и через Магелланов пролив обратно... Вот это так были плавания, уже можете мне поверить!.. А надо вам сказать, что "Церера" была просто старой кадкой, разломанной до шпангоутов, а крысы так просто кишели на ней. Представьте себе только, что ни одна дверь складочной каюты не запиралась и что все переборки походили на шумовки. В один прекрасный день в ящике с хронометром оказалось вдруг целое гнездо крыс.

Тогда второй офицер немедленно пришел в ярость:

-- Завтра, -- приказал он, -- целый день, с утренней уборки до вечерней -- охота! И двойной рацион каждому, кто принесет шесть трупов боцману.

-- Шесть, эге! -- заметьте. -- А знаете ли, сколько штук было помечено на таблице в тот вечер? -- Шестьсот семьдесят две! -- Совершенно верно. Шестьсот семьдесят две крысы, убитые с восхода солнца до заката! Сто двенадцать полудюжин! Это стоило 28 литров вина правительству.

Второй офицер встревожился:

-- Двадцать восемь литров! -- повторял он, -- двадцать восемь литров!.. Да эти негодяи опустошат нам всю камбузу!.. И вероятно там осталось вдвое больше крыс, чем было убито... Но дайте срок! Я наведу порядок. Завтра опять охота, как и сегодня, но для того, чтобы иметь право на двойную, надо будет принести двенадцать крыс вместо шести...

Он думал перехитрить их. Да не тут то было! На следующий день вечером перед ним выложили на юте более тысячи крыс. На этот раз он ругался не хуже покойного Жана Барта.

-- Ах они, анафемы, да будь они трижды прокляты! да это же невозможно! Да они нарочно разводят своих крыс, у них, должно быть, их целые склады, парки, заводы! Нет, так это не пройдет... Во-первых все это пьянство надоело мне: я не желаю иметь экипаж, пьяный со дня нового года до дня св. Сильвестра [Празднуется 1 Января]. Поэтому, отныне надо будет выложить мне не шесть, не двенадцать, -- не восемнадцать и даже не двадцать четыре, -- а тридцать шесть крыс. -- Вот тогда мы и посмотрим!..

-- Тридцать шесть крыс! господа... не найдете в ящике с мукой!.. ни даже в нескольких усовершенствованных крысоловках! Впрочем, вы знаете, как охотятся наши матросы: ударами веревки или сапога... приемом крайне примитивным.

Тридцать шесть крыс... Двойную порцию за следующим ужином выпили только пять человек. А на следующий вечер только двое. Крысы становились недоверчивыми: три следующие одна за другой гекатомбы [жертвоприношение] вселили везде террор. -- Коротко говоря, на после-завтра явился только один победитель, чтобы получить приз: некто -- Шуф, -- трюмовщик. Он принес тридцать шесть крыс, аккуратно прикрепленных за хвосты вокруг старого обруча от бочки, выпил не без триумфа и вернулся обратно в трюм, чтобы появиться оттуда через двадцать четыре часа с тем же обручем в руках и таким же образом разукрашенным.

Но с этого времени приключение принимает эпический характер.

-- Господа, в течение шести недель Шуф-трюмовщик ежедневно ловил по три дюжины крыс и не пропустил ни одного дня. Сознаюсь, -- это факт неправдоподобный, но он верен: я сам был тому свидетелем, вероятно, еще более изумленным, чем вы...

Шуф-трюмовщик был самым обыкновенным парнем: невелик ростом, но и не мал, ни глуп -- ни хитер; впрочем, безусловно честный малый, пунктуальный, дисциплинированный, чистоплотный, но... в нем решительно ничего не было героического, напоминающего Эксмелина или Фенимора Купера. И все-таки этот парень, похожий на многих других, этот рыбак сардин, родом из Плугастеля и Конкарни [города во Франции -- прим. Гриня], совершал семь раз в неделю безостановочно и неизменно подвиг, которым мог бы гордиться "Кожаный Чулок". Это превосходило самое пылкое воображение.

Шуф -- трюмовщик был самым обыкновенным парнем...

Однажды утром "Церера" бросила якорь у острова св. Елены. Как раз в это время я был занят подсчетом, что если один литр вина давали на четыре двойные порции, и если одна двойная порция -- стоила 36 крыс, -- то Шуф, по истечении года, выпил бы почти гектолитр вина и убил-бы тысяча девяносто пятую дюжину крыс; математически выходило так... Но как раз в это время, когда стклянки на борту пробили три двойных удара одинадцати часов, на мое имя пришел приказ собирать вещи и, без дальнейших проволочек, перебираться до полудня на "Юнону", находившуюся случайно в гавани.

Все было скоро уложено. Я уже ступил одной ногой в шлюпку моего нового фрегата, как вдруг ударил себя по лбу, -- и быстро полез обратно по трапу "Цереры". Шуф и его крысы слишком заинтересовали меня, я не хотел покинуть Шуфа и его крыс без того, чтобы они не открыли мне своей тайны.

И так, я провалился в глубину трюма.

Шуф, сидя на бухте шкота, жевал табак.

-- Шуф, -- сказал я, -- я выгружаюсь. Ведь мы оба были друзьями, не правда-ли? Ну, так, Шуф, скажите мне, прежде чем я уйду с борта "Цереры", -- скажите мне, каким образом вы ловите ваших крыс?

Лицо Шуфа расплылось, как полная луна, и торжествующая улыбка раздвинула его щеки до ушей.

-- Это, лейтенант, -- произнес он, -- это уже моя тайна! Тайна Шуфа!

-- И вы мне не скажете ее, Шуф? Мне? Мне, вашему лейтенанту? Подумайте только, ведь я сейчас уношу ноги на эту грязнуху "Юнону", между тем как вы будете сладко поживать на борту нашей белоручки "Цереры".

Он умилился.

-- Чорта с два, да будь она проклята! А ведь это верно, что вы говорите, лейтенант... Ну, так слушайте-ка... нет... честное слово, не могу я вам сказать!.. ей-ей -- никак, то есть сегодняшний день, не могу... А вот, если попозже когда увидимся с вами опять, я да вы, лукавый его знает где... честное слово Шуфа, лейтенант, я вам тогда скажу.

И, торжественно подняв руку, он выплюнул черную слюну: ведь он жевал табак, Шуф.

Я говорил вам, господа, что все это происходило в 69-м году. Истории этой исполнилось теперь ровно 38 лет. Прошлой зимой, 25 декабря, мы пришли в Брест. Вечером, около пяти часов, когда мы отшвартовались, я поехал на берег и вдруг около Турвильских ворот встретил группу ветеранов, возвращавшихся подобно мне с работы.

И вот, один из этих ветеранов буквально бросается ко мне с раскрытыми объятиями:

-- Командир, командир... это вы, все-таки, значит вы! Ах ты мать, пресвятая дева... Это я -- Шуф.

Я сразу вспомнил его:

-- Ты, Шуф... Чорт возьми!.. Шуф с "Цереры"! -- (Вы знаете, как они любят, когда с ними говорят о прошлом) -- Шуф, с "Цереры"... Шуф, который ловил крыс...

Он расцвел.

-- Да, командир, а у вас чертовски хорошая память, однако... Вы даже помните и о крысах тоже... Ну, так послушайте-ка. командир, я вам скажу, как я их ловил-то, этих самых свинских крыс...

Меня охватило снова былое любопытство мичмана, точно старая "Церера" была еще на свете и стояла на якоре за молом с распущенными как флаги большими парусами.

-- Посмотрим, расскажи-ка Шуф!

-- Есть, командир. Можно сказать, что это была знатная выдумка. Никто ничего подобного еще не придумывал, уж поверьте. На "Церере", кок [повар] всегда клал в суп соленое сало... немного староватое, немного заплесневелое... но все-таки не скверное, вы помните это тоже?.. За ужином я, Шуф, не ел моего сала, а так что я прятал его в сундучок... Для крыс, вы меня понимаете?..

-- Значит, ты ставил ловушки?

-- Ловушки? Нет, никогда... Дайте сказать. Ночью, после уборки, я первый вешал свой гамак, и, когда все засыпали, удирал, с вашего позволения, совсем голый... в складочную каюту для сухарей... туда вела дверь, которая плохо запиралась.

-- Э, да, плотники ее еще постоянно чинили.

-- Совершенно верно, командир... А знаете ли, что я делал в этой каюте? Я затыкал себе сало промеж зубов, а потом растягивался плашмя на спину... не двигая ни рукой, ни ногой... Разумеется, крысы не заставляли себя долго ждать. Хорошее старое сало, да которое еще здорово воняло, было им очень по вкусу. Едва успевал я отсчитать: а, б, в, г, -- их было уже две, -- ...а, б, в, г, -- их было уже четыре. Я чувствовал, как целые полки грязных лап царапали мне руки, ноги, живот и все остальное... Потому что каюта, как и полагается, была совершенно темная, такая темная, что можно было подумать, что находишься на самом дне ада для неумытых чертей. И тотчас же крысы лезли мне на нос, на глаза... И они вцеплялись в сало... Я не двигался, я ждал пока их не набиралось по крайней мере штук шесть, этаких удобно рассевшихся прожор... И тогда -- крак! Я хватал по три каждой рукой... И случалось, пять или шесть раз, что эти гнусные гады кусали меня, да! отхватывали куски тела. Но это ничего не значило: я хватал по три штуки каждой рукой, -- итого шесть. Задушив эти шесть штук, я опять ложился на спину и ожидал следующих. Они обязательно являлись из-за сала... Никогда не случалось, чтобы я дал осечку с моими тремя дюжинами!..

... Крысы лезли мне на глаза, на нос... И они вцеплялись в сало.

Командир Фералед прервал вдруг свой рассказ, взял бинокль и внимательно стал всматриваться в туман.

Волны бушевали, сверкая на горизонте белыми точками, очень похожими на паруса.

Внизу трапа он вдруг повернулся к нам лицом.

-- Господа... представляете ли вы себе ясно этого Шуфа, голого, как червяк, и в темной каюте. Как он прикидывается мертвым, не шевелясь и даже не моргнув глазом, и чувствует на всем своем теле ужасное царапанье когтистых лап, жаркое дыханье липких морд и всю эту отвратительную массу голодных ртов, слюнявых и вонючих!..

---------------------------------------------------------------------

Текст издания: журнал "Мир приключений", 1926 г., No 7.