Кудринский Федот Андреевич - Белоруссы

Федот Кудринский.

Белоруссы

(Общий очерк).

Физическая природа Белоруссии и ее историческое прошлое Белоруссия поражает наблюдателя то унылыми картинами неуютнаго, меланхолическаго севера, то разнообразием холмистой южной природы.

Смесь элементов дикаго севера с мягкими, ласкающими взор контурами юга составляет типичную особенность белорусскаго ландшафта. Природа капризно распределила свои дары в Белоруссии: срединную часть страны и отчасти северную она сделала холмистой, разнообразной и жизнерадостной (напр. живописный Новогрудский уезд, красивые берега Немана и его притоков; в Минском уезде есть высокия и живописныя горы), а южную наделила всеми типичными свойствами севернаго ландшафта: равнинами, болотами, топями, лесами (напр. берега Березины, Припети). На сереньком унылом ландшафте раскинулись убогия белорусския селения, поражающие путешественников своей неуютностью и бедностью. К белорусскому ландшафту, более чем к какому-либо другому, подходят слова поэта Ф. Тютчева, посвятившаго северо-западному краю несколько чудных стихотворений:

Эти бедныя селенья,

Эта скудная природа

Край родной долготерпенья...

Край ты русскаго народа.

Не поймет и не оценит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твои смиренной.

Граница белорусскаго племени идет на востоке и на севере по водоразделам рек, составляющих, с одной стороны, бассейн Днепра (Дисна с притоком Болвой, Сож, Днепр) и Зап. Двины (Обша, Лучесса, Межа, Двина, Дрисса), а с другой -- бассейн Волги (Оки, Жиздры, Угры, Вязузы) Ловати и Великой.

Белоруссия перерезывается идущими в разных направлениях отрогами средне-русской возвышенности, известной под названием Алаунской или Валдайских гор. Западные отроги средне-русской возвышенности идут сначала по Псковской, Витебской и Могилевской, а затем Минской и Гродненской губерниям. Здесь они часто имеют вид ряда параллельных водоразделов, расположенных с востока на запад между бассейнами Ловати, Великой, Зап. Двины, Немана, Припяти и Днепра. Наибольшей высоты эти холмы достигают в губ. Виленской (158 саж. возле д. Тупишки Ошмянскаго уезда) и Минской (Лысая гора в Борисовском уезде, 161 саж., выше, нежели самыя Валдайския горы). В Минской губернии целый ряд холмов отделяет бассейны Березины, Щары, Немана и Припяти. Постепенно понижаясь, эти холмы теряются на юге в болотистых равнинах Полесья, а на западе, перейдя в Гродненскую губ. сливаются с низменностями реки Вислы.

Водоразделы Белоруссии, представляя собою котловины, изобилуют озерами, болотами, покрывающими большия пространства. Долина Припети была некогда вся залита водою ("море Геродота"). Дарий Гистасп в своем походе на Скифию называет место Белоруссии страною вод и туманов. -- По древнейшим сказаниям, сохранившимся и до настоящаго времени, некоторыя озера (напр. Гричин) соединяются подземными ходами с Черным морем. В этих сказаниях можно видеть географические намеки на обильныя водныя пространства, некогда покрывавшия страну. Топографическими особенностями страны объясняется то обстоятельство, что водоразделы на севере, востоке и отчасти на юге стали естественными границами Белорусскаго племени. Достигнув верховьев рек, т. е. водораздела, кочевавшия племена останавливались перед непроходимыми лесами и болотами. Историческая жизнь Белоруссии вследствие этого долго шла обособленно, совершенно независимо от других племен. Белоруссия позже других славянских племен выступает на историческое поприще. Со временем, с улучшением путей сообщения, уничтожением лесов, эти естественныя границы становятся более или менее доступными. -- Стало возможным общение разных племен и взаимное влияние их на белорусский язык, воспринявший много элементов от соседних племен и народов.

Так как горные Белоруссии кряжи не высоки, то течение рек, вытекающих из этих кряжей, не быстрое, часто едва заметное (таково напр. течение Припяти и ее притоков). Леса и болота, иногда моховыя, являются причиной обилия атмосферических осадков, вследствие чего реки здесь до сих пор отличаются значительным полноводием, которое особенно велико бывает весной, при таяньи снега.

Главнейшие белорусския реки следующие: 1) верхний Днепр и его притоки: Сож, Беседо, Ипутем, Десна, Судость, Дубно, Рог, Болва, Сновь, Березина, Свислочь и Друть. Самый многоводный из правых притоков -- Припять -- вытекает из болот, расположенных между отрогами Карпатских гор. До м. Шклова Днепр течет в тесных, крутых берегах. От г. Орши правый берег Днепра становится возвышенным, а левый отлогим. 2) Неман и его притоки: Уса, Уша, Сервечь, Щара (берет начало в Новогрудском уезде Минской губернии) Зельвянка, Росса, Свислочь, Лососна, Сула, Быстрая, Ислочь с Березиной, Жижма, Дитва, Лебеда, Котра, Вилия с Вилейкой (Вилия берет начало в Борисовском уезде Минской губернии) -- 3) Западной частью Белоруссия примыкает к бассейну Вислы: приток Западнаго Буга -- Нарев с Супраслыо и Бобром берут начало в Гродненской губернии 4) Западная Двина берет свое начало в южной части валдайской возвышенности. Берега Западной Двины высоки и круты, один берег постоянно господствует над другим. Течение реки неравномерно. На реке есть пороги (ряды камней), которые особенно опасны за местечком Крейцбургом (пороги Перекориш). Дно реки изменчиво. К бассейну Двины принадлежит Торопа, Усвят, Полота, Ница, Сария; левые ее притоки -- Межа с Березиной, Лучесой и Обшей, Каспля, Улла, Дисна -- вытекают из других ветвей западной части той же среднерусской возвышенности. После Днепра Западная Двина является самой важной рекой в Белоруссии. Таким образом область белорусскаго племени является источником, откуда берут начало четыре главных реки Европейской России (Волга, Днепр, Неман и Западная Двина) с их притоками в верхнем течении. Отсюда же начинаются и некоторые притоки Вислы.

В Белоруссии имеются каналы, соединяющие балтийский бассейн с черноморским: а) Огинский канал Минской губернии (44 1/2 версты), сооруженный гетманом Огинским во второй половине XVIII века и соединяющий реку Щару (приток Немана) с рекою Ясельдою (приток Припети). Канал питается двумя озерами: Вульком и Выгоновским. в) Березинский канал (около 4 верст), прорытый в 1804 года для обхода неудобной для судоходства нижней части реки Сергуча. Канал исправлен в 1879 -- 1881 г. г. с) Веребский канал (около 3 верст, соединяющий реку Верешту с рекою Эссою, вырыт в 1802 году д), Лепельский, Чешинковский, Плавийский и другие мелкие каналы.

Белоруссия имеет, особенно в северной части, многочисленныя озера, иногда довольно большия. В Витебской более 2500 речек, а в Минской их трудно сосчитать. В Минской губернии известны озера: Выгоновичи, обращающее внимание своим возвышенным положением, озеро Князь или Жид (Мозырскаго уезда), с которым соединено много разных легенд; "Свитезь", Полоцкаго уезда, воспетое Мицкевичем. В Витебской губернии известны озера Лепельское и Чертвины, -- каждое по одиннадцати верст и др. Только Могилевская губерния имеет сравнительно мало озер. Между озерами -- много болот. Последния особенно в изобилии попадаются в бассейне реки Припеть. Непроходимыя болота тянутся здесь в 500 квадр. верст (напр. болото Гричин на границе Слуцкаго и Пинскаго уездов). Убогия села среди них встречаются только на наносных песчаных холмах и то в малом количестве. В настоящее время болотныя площади понемногу осушаются. Пройдут еще однако столетия пока они исчезнут окончательно и местность примет более культурный вид. В настоящее время в Белоруссии не редкость на 5980 десятин не встретить ни одного человеческаго жилья (напр. возле местечка Турова). Болотами особенно покрыты места, составляющия верховье рек. В одной Витебской губернии считается более 430,000 десятин болотнаго пространства. В двинском уезде есть болото в 335 кв. верст, в полоцком болото Локница равняется 77 верстам (на нем 7 озер). От болотной почвы значительнаго пространства Белоруссии ее дороги очень грязны и местами непроходимы. Характер белорусских дорог засвидетельствован древним былинным изречением "черны грязи Смоленския". Белоруссия поразила Наполеона I своей болотистостью и, он, как говорят, назвал грязь пятой стихией Белоруссии. В числе народных сказаний Белоруссии есть одно которым бълорусс объясняет характер своей страны. Разсказывают, что когда диавол предлагал Иисусу Христу все царства земли, то отдал ему все губернии, а минскую прикрыл хвостом. Оттого то она так грязна и неустроена.

Почва Белоруссии в общем малоплодородна. Чернозем составляет редкое явление. Небольшия части чернозема эксплоатируются другими племенами, не белоруссами (напр. литовцами в виленской губернии). По болотам встречаются богатыя залежи торфа (в бельском, смоленском, духовщинском, поречском уездах смоленской губернии, рогачевском, быховском и оршанском -- могилевской губернии, в северной части пинскаго и речицкаго уездов -- минской губернии, в сокольском уезде гродненской губернии). Количество пахатных земель в Белоруссии равняется 30 -- 35 %%.

В белорусской области еще до сих пор встречается много всякаго леса: сосноваго, еловаго, можевеловаго и лиственнаго (из лесных пород преимущественно встречаются -- береза, осина, ольха, ива, верба, клен, дуб, граб, липа и др.). В некоторых местах, как в гродненской губернии, есть еще целыя пущи (Беловежская). Изобилие болотистых мест является причиной множества пастбищ и лугов, часто, впрочем, малодоступных не только для человека, но и для животнаго, так как они покрывают трясины (дрыгва).

Климат Белоруссии в общем суровее климата соседней Литвы, находящейся с ней под одним градусом широты. Средняя температура м. июля в Белоруссии приблизительно та же, что и для Литвы: колеблется между -- 17 и -- 19 °; но зимние месяцы дают ощутительную разницу. -- Средняя температура м. января в Белоруссии колеблется между -- 4 ° и -- 6 °, тогда как в Литве -- 6 ° и 8 °. Средняя температура года равняется -- 5 ° и 7 °, таже температура в Литве -- 6 ° и 8 °.

Что касается населения Белоруссии, то полагают, что "все время, начиная от глубокой древности, до которой достигают ныне летописные свидетельства, вся эта местность была заселена русскими славянами, лишь на западе ее были гуще островки литовцев, а на севере и отчасти на востоке были ближе финны" (Карский). Впрочем, точные исторические сведения по этому вопросу касаются довольно поздняго времени и отличаются некоторой сбивчивостью.

Но кто жил в Белоруссии до IX века? -- Не была же страна до этого времени пустыней? Есть историко-археологические данные, по которым можно судить, что местность Белоруссии была обитаема уже в неолитическую эпоху (за 1000 лет до Рождества Христова). Об этом говорят раскопки белорусских городищ, в которых найдены некоторые неолитические находки, а также подтверждающиеся данными археологии известия о свайных постройках в припетских болотах у истоков Березины, в Новогрудском уезде и других местах. Попадаются в Белоруссии орудия каменного века. За обитаемость этой страны в неолитическую эпоху свидетельствует и особое устройство могил, в которых археологи находят типичные признаки глубокой древности. Но кому именно принадлежат эти могилы, кто были обитатели древней, до исторической Белоруссии? -- этого до сих пор историкам и археологам пока еще не удалось разгадать. Белоруссия представляет собою край вообще очень интересный в археологическом отношении. Нет в Белоруссии более или менее выдающегося местечка, городка, около которого не находилось бы могил, замковищ, городищ, городков или курганов, с которыми древнее предание не соединяло бы какой-либо легенды о кладах, сокровищах или воспоминания о том или другом историческом факте. Исторические урочища Белоруссии носят в разных местах разныя названия. Особенно их много по берегам больших белорусских рек (Немана, Западной Двины, Днепра). Очевидно, по речным путям жизнь шла оживленнее. Пространство между рекою Сожью и Могилевом представляет цепь исторических курганов. По статистическим данным 1864 года, в витебской губернии, в одном себежском уезде, насчитывается 540 курганов, в полоцком -- 111, в лепельском -- 300, в городокском -- 100. В настоящее время число исторических курганов значительно увеличено позднейшими открытиями. Предпринимавшийся в разное время (начиная с 50-х годов XIX века) археологические экскурсии и раскопки открыли очень много данных для суждения о культуре далекаго прошлого края. Виленский музей хранит много археологических предметов, относящихся к истории Белоруссии. Многое еще, однако, не исследовано. Систематических раскопок в Белоруссии не было. Археологическими изысканиями большею частью занимались частныя лица (гр. Тышкевичи, Нарбут, Кустинский, Киркор, Стецевич, Покровский, Романов и др.). Что хранят в себе таинственные курганы Белоруссии, об этом скажет будущее. Когда заговорят эти таинственные сокровища седой старины, тогда только можно будет с уверенностью говорить о древней культуре Белоруссии.1)

Что касается литературных известий о древней Белоруссии, то известия этого рода, идущия от иностранных писателей, отличаются неясностью, сбивчивостью. Русския древнейшия сведения о Белоруссии относятся к сравнительно позднему времени и очень скудны. В летописи Нестора есть слабые намеки на Белоруссии, из которых определенно ничего нельзя вывести о стране и ее обитателях. Творец "Слова о полку Игореве" знал белорусскую Немигу, белорусский Полоцк и некоторыя другия места. "В Полоцке рано ему позвонили к заутрене в Софии", говорится в "Слове о полку Игореве". Автору "Слова" известна Городня ("Поникло веселье, замолки песни и трубы в Городне"...). Впрочем, пока еще не выяснено -- какая именно Городня, здесь разумеется.

Географическое положение Белоруссии некоторыя особенности ее природы имели влияние на исторические судьбы края.

Занимая верховья обширного и многоарочного Двинского бассейна, Белоруссия пришлась как раз в средине важного в русской древней истории пути из варяг в греки. Провидению угодно было расположить ее на полпути между Великим-Новгородом и Киевом, -- двумя главными культурными центрами начальной истории русского славянства и в близком соседстве с Литвой и Польшей. Эта географически-этнографическая сдавленность, если можно так выразиться, определяла будущее историческое развитие страны. Вся история Белоруссии, в своей сущности, представляет ряд культурно-исторических зависимостей то от России, то от Литвы и Польши.

Сделаем самую общую экскурсию в область исторического прошлого Белоруссии.

Славянские племена, населявшая издревле белорусскую территорию, носили различные названия. В южной части, на границе Волынского полесья они назывались древлянами, в области Припяти -- дреговичами, на реке Западной Двине и в верховьях Днепра -- полочанами и кривичами.

Племена жили общеславянскими родовыми началами. Несколько родов составляли волость, -- федераций нескольких семейных союзов. Есть известие, что в недолгие периоды киевскаго самодержавия некоторые волости управлялись особыми правителями, назначаемыми великими князьями. Но коснулся ли этот порядок Белоруссии, и кто был правителем белорусских волостей, неизвестно.

Племенной период в жизни славян (IX -- X века) уступил в следующих веках областному. Главным политическим обстоятельством, вызвавшим такую перемену, были частыя войны славян с южными кочевниками. Столкновения с последними вызвали передвижение южных славянских племен на север. Дреговичи, жившие сначала к югу от Припяти, перешли на левую ее сторону. Это движение южно-русских племен в область дреговичей содействовало удержанию в белорусской речи тех особенностей, которыя общи ей с малорусским наречием. В область радимичей и отчасти в страну смоленских кривичей двинулась часть населения из черниговских пределов. Полагают, что передвижение южных славян на север совершалось постепенно в XI, XII веке. В это же время утверждалось в стране и христианство. Появилась необходимость в письменности. Книжным и богослужебным языком Белоруссии постепенно становился язык церковно-славянский, общий всем славянским племенам. С постепенным пробуждением начал гражданственности, у славянских племен, населявших Белорусскую область, явилось сознание необходимости более тесной государственной федерации. Волость, как административная единица с неясными общественными функциями и мелкие княжества должны были уступить место княжеству в собственном смысле, областной административной единице с более определенным устройством. Областные княжества на белорусской территории образовались очень рано.

В X в. уже известно было на Двине княжество полоцкое, а несколько позже -- в верховьях Днепра, -- княжество смоленское.

Впоследствии возникли еще новые удельные княжества: минское, Новогрудское, Туровское, Пинское и Витебское.

В северных пределах области, на волоках, ведущих с Двины к Ловати, возникло княжество Торопецкое.

Пока Новгород и Киев были главными культурными центрами русских славян и пока водный путь из варяг в греки сохранял свое экономическое значение, -- Белоруссия имела значение центральной области Русского государства. С передвижением центра политической жизни России в область Верхне-Волжского бассейна и с падением Киева при татарских нашествиях, великий водный путь из варяг в греки потерял свое значение, а вместе с ним исчезло для Белоруссии значение и Киева.

Как бы взамен влияния Киева, усилилось влияние на Белоруссию соседней Литвы и Польши. Белорусская область очутилась на длинном гужевом пути между Вильною, Варшавою и отдаленными Владимиром, Муромом. Связи с последними стали слабее. Белоруссия естественно стала более тяготеть к литовской, чем к русской столице. Два главных обстоятельства содействовали этнографически национальному объединению белоруссов: выступление на историческое поприще воинственной Литвы и татарский погром, совершенно ослабивший восточную Русь, и без того уже истерзанную неурядицами удельно вечевого периода.

Власть литовских князей прежде всех испытали кривичские области. Литовский кн. Мингайло упоминается уже в 1181 г, в Полоцке, хотя в этом городе обыкновенно бывали русские князья. Общение с литовцами особенно усилилось с конца XII в., когда на западе явился общий враг белоруссов и литовцев в лице Ливонского ордена. При Рингольде (1226 -- 1210) под власть Литвы отошли, кроме Полоцка, еще Витебск, Орша и даже часть Смоленской области. (Впрочем, окончательно эти области подпали под зависимость Литвы несколько позже). С половины XIII века и дреговичския области одна за другой уже подпадают под власть Литвы, особенно после того, как Киев, утратив свою гегемонию среди русских княжеств, ослабленный татарскими погромами, окончательно пал. Миндовг (1235 -- 1263) завоевал дреговический Новгородок (нынешний Новогрудок), Слоним, Волковыск, Гродну. Гедимин (1315 -- 1340) особенно усилил литовское государство приобретением значительных русских владений. При нем вся Белоруссия, кроме самой северовосточной части, была под властью Литвы. При Ольгерде (1340 -- 1377) литовския владения уже достигают Волги и заключают в себе многия смоленския земли. Движение Литвы и подвластных ей русских племен с этого времени направляется к югу и востоку: литовские князья являются в Новгород-Северске, Путивле и даже Курске. Таким образом, к половине XIV века князья литовские завершили собирание русской земли под свое владычество почти во всей верхнеднепровской области так же, как в верхне-волжской области собирали ее московские князья. Центром новой государственной западно-русской и совместно литовской жизни в XIV в. стала Вильна, а основой прочнаго лптовскаго государства явились главным образом западно-русския племена, Вильна стягивает вокруг себя постепенно все русския области, неподпавшия под власть усилившейся к этому времени Москвы. Культурное влияние новой литовско-русской народности налагает на них свои явные следы. Впрочем, новое государство только в незначительной своей северо-западной части было литовским, во всех же остальных областях оно стало чисто русским. При Ольгерде литовское правительство находит необходимым признать русский язык официальным. -- За правительством следует и высшее литовское общество. С XIV в. кладется прочное начало той русской народности, которая известна, до сих пор под именем белорусской, сохранившей все коренныя филологическия особенности русскаго (древне-славянскаго) языка.

К тому времени следует отнести происхождение термина "Белая Русь". Хотя окончательнаго суждения об этом термине историческая наука еще не дала, но насколько однако можно судить об этом вопросе по имеющимся историческим данным, название "Белая Русь" едва ли не ранее всего впервые встречается у соседних с белоруссами немецких племен и у поляков. Термин "Белая Русь" встречается у Петра Сухенвирта, немецкаго поэта, жившаго в второй половине 14 в. Профессор Ламанский считает, что оно древнее века Ольгердова и даже Гедимина и существовало уже в половине XIII века. Сближая этот термин с древними актовыми выражениями ("на белом месте, не тяглом"), одни (как, напр., Драгоманов) думают, что этот термин означает вольность, независимость ("белый свет", "белый царь"), другие полагают, что это название взято от белых свиток, белых кожухов и белых шапок, в кокорых преимущественно ходили да и теперь еще ходят белоруссы, или от светлых волос жителей Белоруссии, которые преимущественно были блондинами.

С передвижением русскаго политическаго центра из Владимира в Москву, русская столица приблизилась к Белоруссии, но это обстоятельство не улучшило положения страны в смысле ее этнографическаго объединения. Этнографическая раздвоенность Белоруссии продолжалась. Восточная часть страны тяготела к Москве, а западная к Литве. -- Замечательно, что тесную связь с русским государством сохраняли те княжества, которыя стояли непосредственно на великом водном пути, как напр. смоленское, торопецкое. Столы этих княжеств были занимаемы ближайшими родственниками великих князей. Удельные князья смоленские и торопецкие нередко переходили на престолы киевский и новгородский и имели несравненно большую роль в исторических судьбах русскаго государства, чем князья окраинных уделов Белоруссии, полоцкое, минское, новогрудское княжества находились в более тесной связи с Литвой.

В конце XIV в. (1386 г., со времени известнаго брака литовскаго князя Ягайлы с польской королевой Ядвигою, Литва искуственно соединилась с Польшею. Белоруссия входит в более близкое культурное единение с Польшею и становится яблоком раздора между Россией и Польшей. К этому времени Россия и Польша, как бы забыв свой общий славянский родоисточник, становятся как бы разноплеменными государствами Культурная своеобразность того и другого государства, разница в вере и национальных привычках не допускала между ними добровольнаго слияния. Белоруссия очутилась как бы между двух огней. Политическое ее положение стало еще более двусмысленным и непрочным в смысле национальной самостоятельности. Отстояв, впрочем, свою племенную цельность, как этнографическое единство, Белоруссия навсегда должна была отказаться от политической самостоятельности.

Влияние Польши на Литву особенно возрасло после разных польских законодательных мер, напр. акта городельскаго (1413 года), грамоты Владислава (1443 года) и др., направленных к уравнению в правах подданных литовскаго государства с поляками, и после известной Люблинской унии (1569 года), когда Литва приняла в себя обильный приток польской шляхты, говорившей по-польски и особенно иезуитов, которые сейчас же после своего прибытия в Литву стали заводить польския школы. Польское влияние уже не ограничивалось одною литовской знатью и городским сословием, а распространилось и на простой народ. Это влияние особенно усилилось, когда к интересам сеймов и городского управления присоединились еще религиозные, пропаганда церковной унии, введенной в 1596 году на соборе в Бресте.

Объединившись с Литвой в XIV веке, Белоруссия хотя и не разрывала внутреннего духовного общения с московской Русью, тем не менее должна была стать во враждебное отношение к России. Общение Великороссии с Белоруссией и Литвой поддерживалось, между прочим, беглецами и переселенцами. Побеги из Москвы в Литву и обратно особенно усилились во времена Ивана Грозного, Бориса Годунова и в последовавшую затем эпоху самозванцев. Бежали в Литву лица, недовольные московской властью, а также разные рационалисты -- еретики, жидовствующие, раскольники (преимущественно при Никоне). Выселение последних в Литву было особенно значительно. Селились они главным образом в губернии могилевской (Ветка), витебской, и кое-где в других местах. Так как раскольники были хорошими плательщиками податей, то польские власти не преследовали их. -- Лишь после воссоединения Белоруссии, с империей начали приниматься против них разные меры. Несмотря однако на все меры, направленные против них, число великоруссов -- раскольников в Белоруссии оказалось значительно.

В пределах Белоруссии происходили частые войны между Польшей и Русью, сопровождавшаяся большими бедствиями для бедной страны. Смоленск был боевым пунктом исторических кровавых войн. История Смоленска XV - XVII века представляет непрерывную боевую хронику. В XV веке Смоленск достается Польше. Россия не могла мириться с такой утратой и предприняла ряд войн с Польшей в 1507, 1512 - 1514 годах. Результатом этих войн было возвращение Смоленска России. Но особенно разорительные войны с Польшей велись в 1534, 1580 годах. В XVII веке, в периоды смуты 1611 -- 1618 годов, Смоленск опять достается Польше. Но в 1632 -- 34 годах и в 1654 году смоленская область окончательно была возвращена России. Смоленский край входит в состав России и крепнет культурно в совместной исторической жизни. Начиная с конца XVII века, западно-русские области постепенно воссоединяются с восточной Россией. По Андрусовскому договору 1667 года, подтвержденному актом вечного мира 1686 года, к Москве переходит смоленское воеводство с городами Невелем, Себежем и Велижем, а также черниговское воеводство.

Остальные области еще более ста лет были под властью Польши и соединились с обще-русской жизнью лишь после известных разделов Польши. В 1772 году к России отошли воеводства мстиславское, могилевское, часть полоцкаго и часть минскаго, -- область, лежащая к северо-востоку от Западной Двины и к востоку от Витебска, р. Березины и Днепра (первый раздел Польши). По второму разделу 1793 года Россия получила среднюю часть северо-западнаго края по г. Двинск, Минск, Несвиж и до Пинска. Третий и последний раздел 1795 г. воссоединил с Россией остальную часть Белоруссии, лежащую в губерниях гродненской, виленской и ковенской. Лишь небольшая часть белоруссов, жившая около Белостока и к западу от Немана, в сувалкской губ., около 40.000 человек, некоторое время оставалась за Пруссией, но и она затем в XIX веке соединилась с своей общей родиной. -- Воссоединение белоруссов с общерусской жизнью, а после церковного акта 1839 г. и с церковью было причиной усиления великорусского элемента в западных областях. Особенно сильный прилив русских начал в край сделался после польского восстания 1863 года, когда разыгравшиеся на арене Белоруссии политические события заставили русских вспомнить о своем забытом детище. Устройство освобожденных крестьян, насаждение просвещения при посредстве народной школы, общая воинская повинность требовали новых приливов разных деятелей из внутренней России. Край окончательно приобщается к культурной русской жизни и становится русским.

Прошлое Белоруссии имеет ту типичную особенность, что исторические события не захватывали здесь широко народных масс. За исключением разве одной лишь унии, слишком затронувшей живое религиозное чувство белорусса, все остальные факты проходили незаметно для народной жизни. Народ стал в стороне от политических волнений края и жил своею тихою, несколько подавленною жизнью. Он свято хранил коренные начала своей родной веры, более или менее исправно платил подати и желал одного, чтобы его оставили в покое. Относительно Белоруссии можно сказать, что здесь историю страны создавали высшие сословия края. Это обстоятельство -- непричастность народа к бурным политическим переворотам страны, в связи с наклонностью к тихой, семейственной, строго консервативной жизни, благоприятствовало сохранение в Белоруссии мифологических преданий, сказаний, легенд и пр. Быть может, на всей площади центральной, южной и юго-западной России нет страны, где бы эти сказания носили такой отпечаток глубокой старины, как в Белоруссии. Мифологическим элементом проникнуты почти все сказания белоруссов. Этот же элемент вошел в праздники, народные обычаи и обряды белоруссов.

Чаровницы, водяные, ведьмы, лесовики, домовые, русалки наполняют природу белорусса и придают ей особый оттенок вместилища таинственных пантеистических сил. Природа, в миросозерцании народа, не только арена его земной жизни, но спутница его духа. С ней он живет заодно. Она наложила печать уныния на облик белорусса, -- создала его меланхолический тип.

Времена года у белоруссов имеют свои типичныя названия: Ляля, Цёця, Жиценя, Зюзя. В этих оригинальных именах народ символизировал всю совокупность своих отношений к временам года. Это не простыя названия, а живыя, типичныя, умопредставляемыя существа. Каждое из них имеет свою особенную физиономию. Успех времени года зависит от благоволения этих существ, посылающих на белорусса несчастье или благословение. Отсюда -- необходимость умилостивления их жертвами, указания на которыя сохранились во многих белорусских народных песнях и обрядах.

Весь хозяйственный год в сознании белорусса до сих пор еще освещается сильным мифическим снегом. Белорусс не просто обрабатывает землю, но почти священнодействует в каждом своем земледельческом акте. Весенняя обработка земли, очищение почвы от наносных элементов, начало севбы, посадка овощей в огородах, уборка хлеба с полей, травы с лугов, фруктов с садов, зимний обмолот зерна и пр. все сопровождается соответствующими обрядами, песнями, присловиями, в которых на ряду с христианскими началами странным образом все еще звучат древнеязыческия предания. Христианство и язычество органически сплелось в сознании белорусса в оригинальное, очень своеобразное по своему характеру миросозерцание.

На космогонических сказаниях белорусса лежит сильный отпечаток дуализма. Противоположение добраго начала злому, света тьме, доведено здесь до сильных образов, напоминающих иранския космогоническия легенды Сативрат, Карачун, Зюзя занимают видное место в этих легендах. Вся жизнь мира и существ его населяющих представляет борьбу двух противоположных начал. Этой же борьбой освещены и сказания о конце мира. Сказания о козе, волке, свинье, медведе, пчеле тоже проникнуты мифическим элементом.

Христианские праздники стали в Белоруссии как бы центрами, около которых группируются языческия поверья и предразсудки. Коляда с ее приподнятым жизнерадостным настроением, Новый год, Пасха, дни Юрия, Ивана Купалы, Илии, Андрея и др. освящены традиционными торжествами, свято чтимыми в народе. Иван Купало до сих пор окружен в Белоруссии большим ореолом мифологии и древних сказаний. Одна из наиболее распространенных народных песен, сложенных на Ивановскую ночь, гласит:

Звала Купала Илью на игрища.

"Ходи Ильища ко мне на игрища".

-- Не маю часу Купаличка;

В эту ночку мне не спатн,

Надо жита всего пильновати;

Каб змия заломов не ломала,

В жите коренья не копала,

У коров молока не отбирала.

Одбери Боже тому ручки, ножки,

Выдзери сова со лба очки, --

Каб не видел, не чаровал,

Каб не ходил, а пропал".

Почитание умерших в Белоруссии возведено в особенный культ. Об этом свидетельствует сохранившийся до сих пор оригинальный обычай угощать дедов. В Белоруссии существует вообще убеждение, что в так называемыя родительския субботы необходимо накормить и угостить вином умерших родственников. Это -- один из ярких белорусских обычаев.

Самые бедные мужики закладывают необходимыя вещи, чтобы в субботу иметь на столе для умерших родственников не менее двенадцати перемен. -- Садясь ужинать, глава семьи отворяет окно и приглашает умерших к ужину, говоря при этом: "Дзеды, гей дзеды -- дзедоньки, просимо на вечеру". Затем, положив крестное знамение на себя и на каждое из кушаньев, хозяин наливает рюмку водки и выливает ее на стол; потом он выливает на стол по ложке от каждого блюда, бросает небольшими кусками хлеб, сало, мясо и упрашивает "дзедов" кушать. Наш крестьянин верит, что души умерших родичей невидимым образом непременно присутствуют у стола и вместе с живыми ужинают. В продолжение ужина вся семья, после каждого приема пищи, кладет на стол ложку, как бы предоставляя ее, таким образом, в распоряжение "дзедов".

При этом члены семьи наедаются "до отвалу" в честь дорогих гостей, а перед окончанием ужина глава семьи еще раз упрашивает "дедов" кушать: "ешьце, дороженькие дзедоньки, ешьце на здравьечко, ешьце, а на рэшту (напоследок) выбачайце (извините)".

Ведьмаки, чаровники очень популярны в народе. Их практика очень разнообразна. Они и до сих пор еще умеют "уречь" глазами и словами; отнять молоко у коров; заколдовать след; пустить в глаза туман; ворожить о пропаже, или о судьбе; сделать какие-угодно навороты, например, или чтобы разлюбили до ненависти, или полюбили до неотвязчивости, или же приставали с преследованиями, надарить бедою, т. е. голодом, мором и пожаром; испортить физически и морально и в свою очередь -- одробить чары, т. е. обходить скотину, или больных; отвести глаза начальствующих, или глаза зависти, ревности, призор и т. п.

Примечания

1) Характерную особенность белорусских могил представляет собою отсутствие в них каменных предметов, встречающихся обыкновенно очень часто в славянских могилах. Чаще всего встречаются железные предметы, потом бронзовые.

Ф. Кудринский.

Ф. Кудринский. Белоруссы (Общий очерк) // Виленский календарь на 1905 простой год. Вильна: Типография "Русский Почин", 1904. С. 93 - 108. Подготовка электронного текста Лариса Лавринец, Сетевая публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2012. http://www.russianresources.lt/projects.html

II.
Характеристика белорусса

Положительныя черты белорусса, составляющия фундаментальную основу его этнографическаго типа, общи всем племенам славянской расы. Такими чертами являются: сильная религиозность (с большой наклонностью к обрядности), любовь к родине (патриотизм), семейственность, природное добродушие, сердечность. Говорить об этих сторонах типа белорусса значит характеризовать одновременно и великорусса и малоросса. Не касаясь этих сторон, скажем о том, что исключительно характеризует белорусса со стороны его племеннаго типа, как этнографическую разновидность славянской рассы.

В этнографическом типе белорусса много расплывчатости, неопределенности. Эта неопределенность объясняется не молодостью белорусскаго племени, как думают некоторые изследователи (тысячелетие историческаго существования не есть молодость), а отсутствием интенсивной духовной жизни, недостатком средств проявления внутренних сторон духа народа. Неясность духовных сторон духа народа, неясность духовных запросов белорусса до сих еще пор поддерживает в его душе род сумерек, которые кладут на весь его нравственный облик отпечаток психической неопределенности.

Разница природных географических и исторических условий Белоруссии (севера и юга) создала разницу в этнографическом типе белорусса и в характере всего его хозяйства. Белорусс смоленской и отчасти витебской губернии несколько определеннее в своих чертах. Он более предприимчив, находчив, жизнерадостен. На этнографический склад белорусса-северянина сильно влияли великоруссы, более подвижные и жизнерадостные по своему характеру. Белорусс-северянин больше надеется на свои силы. Южанин более фаталист и равнодушен к грядущим обстоятельствам жизни. -- Полешук, живущий весь свой век в лесах и почти не выходящий из них, по природе своей благодушен и сердечен. Но тяжелыя условия жизни, вечная борьба за существование с неуютною, дикою природою сделали его угрюмым, молчаливым, неразговорчивым. Он трудится не тратя лишних слов: безмолвно обрабатывает свою неблагодарную почву, гонит смолу, деготь, приготовляет клепку и изредка облегчает тяжесть своего душевнаго настроения в песне. Песня белорусса-северянина веселье. В ней больше мажорных тонов. В песне белорусса-южанина много грусти и печали. Даже веселое настроение души полешук привык выражать меланхолическими мотивами.

От рождения и до смерти белорусс несет на себе тяжелый крест существования. Он не живет, а, можно сказать, отбывает жизнь, как поденщину, как нечто неизбежное. Рок жизни, фатализм обстоятельств сквозит в его безыскусственном творчестве и, в частности, в монотонных унылых песнях, в которых он жалуется на свою судьбу и на мачеху природу. Нет, кажется, в России более заунывных песен, как в Белоруссии. Все обстоятельства своей жизни, не исключая и жизнерадостных, даже свадьбы, белорусс привык провожать воплем наболевшаго горя. Белорусская народная свадьба и в настоящее время сопровождается причитаниями и жалобными песнями. Только водка ("запоины", "пропоины", "пошлюбины" и пр.) искусственно подогревает настроение белорусса и вводит в него жизнерадостные моменты.

Свадебные обряды и обычаи белорусса не имеют той яркости и эффекта, как в Малороссии. Посещение сватов и предварительные переговоры с шуточками и выпивкой, печенье каравая с песнями, испрошение благословения у родителей, поезд в церковь (во время котораго жених и невеста кланяются всем встречным), церковное благословение брака и выпивка после возвращенья из церкви вот общая программа брачнаго ритуала. Танцы, песни, угощение вином длится иногда три -- четыре дня. Приветствия молодых (свадебные спичи) большею частью общи по содержанию и однообразны по форме ("Дай, Боже, счастья" ... "Чаво себе мыслю, таво и табе" и т. п.). Для напоминания тяжелой хозяйственной доли женщины ей кладут на голову после венца пряди льна. От хозяйственных тягостей не освобождают женщину никакия обстоятельства. Только роды отнимают у нея пять -- шесть дней, после которых она опять принимается за работу.

Рождение ребенка мальчика или девочки не создает особенной радости в крестьянской семье. Появление на свет себе подобнаго существа белорусс скорее встречает воплем скорби, чем радостью. На ребенка не надевают рубашки в течение перваго года и часто оставляют на произвол судьбы. Процент смертности детей в Белоруссии очень значителен. В особенно нездоровых в климатическом отношении местах вымирает от невозможных гигиенических условий и болезней почти половина детей до 5 летняго возраста. Церковнаго крещения ребенка недостаточно, и его еще "святят через порог".

Равнодушно встречая появление человека на свет, белорусс не особенно горюет при последнем разставании с ним. Кончина пожилых людей не вызывает особаго сожаления и горести среди родных. Белоруссы оплакивают смерть скорее по обычаю, для вида, чем по требованию настроения. "Голошение" по покойнике, как остаток язычества, упорно до сих пор сохраняется в народе. Если в семье некому голосить, то нанимают голосильщиков. Смерть женщины (особенно пожилой) встречается совсем равнодушно. В некоторых местах Белоруссии кресты ставят только над мужчинами. Над женщиной насыпают лишь курган и кладут доску.

Но что бы белорусс ни делал в важные моменты своей жизни, как бы он ни праздновал то или другое событие в своей жизни, празднество будет не полным, если оно не сопровождается выпивкой. Белорусс прямо, не стесняясь заявляет на торжествах, чтобы подали выпивку. Первый плач ребенка, крестины, венец и последний стук молотка по гробу -- постановка креста, могильной плиты ("прикладины") сопровождаются в Белоруссии выпивкой, которая, смотря по обстоятельствам и щедрости виновника торжества, принимает различные размеры. Вино, как символ и источник веселия, белорусс опоэтизировал во многих своих песнях, прибаутках, застольных присловьях.

Пляски и танцы белоруссов неграциозны. Они состоят большею частью из кривляний, вывертываний плечами, руками и приседаний. Женский танец совсем лишен грациозности и похож на торопливую походку с поворотами головы, рук. Но за то они очень суетливы и шумны. Белорусс не любит глядеть, как один танцует, и все принимают участие в танцах. Из популярных в Белоруссии игр особеннаго внимания заслуживают: "Женитьба Цярешки" и "Мяцелица".

Белоруссы более индивидуальны по своей природе, чем соседние с ними великоруссы, живущие общественною жизнью. Отсюда и гостеприимство хотя и развито в Белоруссии, но не носит тех сердечных форм общительности и радушия, как в Малороссии или Великороссии. Белорусс интереснее как особь. Общество белоруссов -- самое скучное общество. Они не умеют найтись, занять друг друга. Их угощение не имеет той шири, которая составляет типичную особенность великорусса. Белорусс минской губ. не приглашает даже гостя садиться и пришедший стоит у него у порога. Бедные дары природы, не позволяют ему разойтись. Маслянница напр., являющаяся завершением святочных празднеств, празднуется в Белоруссии очень скромно.

Одной из общих психических черт белорусса должно признать его недоверие к окружающим людям, кто бы они ни были. Эта слишком заметная черта в белоруссе, можно сказать, лежит в основе всех его житейских отношений и составляет естественную форму его личнаго настроения. Недоверие не позволяет белоруссу проявиться всесторонне, с разных сторон, как в сфере общественной, так и личной жизни. Оно сковывает свободу его духа. В окружающих людях белорусс издавна привык видеть скорее недоброжелателей, врагов, чем друзей. Степень недоверия, конечно, бывает различна, смотря по тому, к кому она относится. По отношению к людям, занимающим напр., высшее начальственное положение, она выражается в сильной степени. В своих отношениях к панам белорусс до сих пор сохраняет черты недружелюбия, воспитаннаго в нем условиями крепостного быта. Он охотно уступает пану "розум", а себе оставляет "хитрость", "каб не панский розум, та не наша хитрость -- пропало б усе"... "Пана слухай, а свой разум май", говорит он, ограждая себя от всякаго влияния пана на свой быт. Взаимное недоверие "панскаго" и "мужицкаго" сословия создало в Белоруссии полную разобщенность между этими сословиями.

Историческия обстоятельства, двусмысленное положение белорусса между Польшей и Россией воспитали в белоруссе привычку постоянно оглядываться, вечно подозревать даже и в том случае, когда повидимому нет никаких оснований для подозрения.

Недоверяя другим людям, белорусс перенес эту привычку недоверия и к своим силам. Он не верит самому себе не потому, чтобы у него не хватило энергии на то или другое предприятие, а потому что это недоверие, воспиталось в нем стихийной атмосферой его племени, привилось к нему с молоком матери, которая, качая колыбель, напевала ему о недоверии к пану, к еврею, своим ворогам соседям и ко всем, с кем ни приходится сталкиваться белоруссу. Замечательно, что в белорусской народной поэзии почти совершенно отсутствуют мотивы доброжелательства к чужим людям, гостям, посетителям, (эти мотивы более заметны в малорусской наприм., поэзии).

Недоверие к себе и другим людям сковало в белоруссе проявление чувства. Он не привык ни говорить много о своих чувствах, ни выражать -- их в сильной, выразительной форме. Он словно боится сильно чувствовать. А когда обстоятельства заставляют его проявиться со стороны своих чувств (напр. на свадьбе), -- ему словно совестно своей эмоции. Ему неловко от обнаружения лучших сторон своего характера. Он стесняется своих добрых порывов. Но зато в открытом проявлении своих непривлекательных сторон белорусс свободен... Это ему привычнее. Скандалы, брань, перебранки в селах и деревнях происходят открыто, при всех. И это нисколько не компрометирует белорусса. Это считается самой естественной атмосферой житейских отношений.

Из того же недоверия к своим силам и лучшим качествам вытекает непредприимчивость белорусса. Для предприимчивости нужна вера в себя. Белорусс не воспитал в себе этой веры. Предприимчивый минчук или могилевец явление редкое, возможное скорее как исключение из этнографическаго типа, чем как признак народнаго характера. Слишком оборотливаго белорусса засмеют соседи. О нем говорят, что он отбился от роду, захотел чужого хлеба. Только крайняя нужда заставляет белорусса предпринять поиски за работой на стороне. О предприимчивом белоруссе юмористически замечают "ён прыткий (швыткий) -- як свиня в хату влизе, вин перш подумае, а посля почне кия шукаць".

Будучи мягким, податливым от природы, белорусс умеет приспособиться к самым разнообразным условиям жизни. Белоруссы очень уживчивы. История не знает белорусских бунтов. А если и были в Белоруссии бунты, они никогда не принимали здесь широких размеров. Белоруссы умеют угождать людям самых разнообразных положений. Батюшку, пана и еврея они уважают каждаго соответственно его положению и до сих пор воздают каждому должное. Одна из очень популярных пословиц в Белоруссии гласит: -- "треба Бога любиць и дябла не гневиць, бо може и дябел пригодицца". В этой пословице белорусс типично выразил одну из основных сторон своего духа -- умение нейтрализовать крайности, считаться в своих интересах с самыми противоположными явлениями. Замечено, что еврей северо-западнаго края, именно вследствие податливости белорусса, ведет себя с большим достоинством, чем где-либо. В Белоруссии еврей -- пан. Масса белорусских пословиц и песен обрисовывает его именно с этой стороны. Такой тип еврея мог выработаться в стране только на почве пассивности коренного класса населения. В Малороссии еврей не "дере головы" так, как в Белоруссии.

Привычка вечно считаться с однообразием своей душевной жизни, жить одним настроением, сделала белорусса скучным, как ландшафт его унылой, серенькой природы, и малотребовательными кажется, трудно найти на свете человека менее требовательнаго, чем белорусс. Он не только нетребователен, но как бы на зло всем стремлениям к лучшему, любит самыя неудобныя положения, свыкается с ними и можно сказать, влюбляется в них. Даже наружный вид многих белорусских сел подчеркивает эту типичную черту белорусса. Если около многих белорусских сел есть места возвышенныя, красивыя, удобныя, то белорусс ни за что не пожелает их сделать местом своего жилиша. Он войдет в трущобу, трясину, в болото, в сырое место... и там обживется. Он словно боится удобств. Красота места, удобства созданы как будто не для него. Трясина, болото -- сроднее его подавленному духу. Односелки среди дремучих лес и топких болот, застенки, усадьбы поражают своим неудобством для существования, и однако белорусс, как бы наперекор стихиям, основался здесь. Живет и немец в болотистых местах минской и особенно волынской губернии, но он поселился здесь с твердой верой в силу своих рук, которыми постепенно преобразовывает свой неуютный угол, осушает болота, "выкорчовывает" леса, устраивает луга. И чрез 10 -- 15 лет местность в руках предприимчиваго немца становится неузнаваемой. Белорусс совершенно чужд каких либо реформаторских замыслов по отношению к окружающим его условиям. Последния он считает неизбежными и в природе видит не материал для своего культурнаго устройства, который нужно брать усилиями и трудом, а владычицу, грозную, неумолимую, которой нужно повиноваться. Какой-то особенный оттенок фаталистическаго подчинения природе лежит на внешнем виде белорусских сел и деревень, желания как бы уединиться, скрыться из глаз... "Оставьте нас в покое", как бы говорят это ряды черных, съежившихся, приплюснутых избушек, вытянутых в неровную линию, называемых белорусскими селами. Больших, размашистых сел, как в Великороссии, в Белоруссии нет.

Кругом белорусса -- масса леса, дерева. Однако посмотрите, как экономно составлен его воз, телега. Она так маловместительна, что в ней едва могут вместиться два-три человека. Белорусс словно жалеет лишняго куска дерева, чтобы устроить свою телегу пошире, поудобнее... Попробуйте доказывать ему, что телега, сбитая прочнее и несколько пошире, принесет ему больше пользы. И вы встретите улыбку недоверия.... Пожалуй, он не будет спорить против удобства и согласится с вами, но он озадачит вас вопросом: зачем ему поудобнее? Разве для него недостаточна и маленькая телега, чтобы ездить по кочкам и ухабам лесных дорог? Разве ему не все равно? Вот возражение, о которое разбиваются все лучшия прогрессивныя течения в белорусской деревне. Разсказывают, что когда около глухого белорусскаго села проложат шоссе, то крестьяне некоторое время совершенно не ездят по нему, называют его "панской дорогой" и предпочитают передвигаться по самым неудобным глубоко колейным дорогам, к которым привыкли и на которых знают всякую кочку, всякий ухаб. Последнее хотя неудобное (он это знает), но сроднее его духу. Вообще, белорусс это -- человек minimum'а комфорта. Даже имея койкакой материальный достаток, белорусс примет все меры, чтобы скрыть его, показаться нищим, разыграть Лазаря. В такой обстановке ему удобнее, сподручнее отстаивать свои интересы от претензии волостного писаря, батюшки, становаго, податного инспектора.

Постоянное "себе не уме", обдумывание своего положения, вечные счеты с обстоятельствами данной минуты сделали его чувствительным ко всяким неожиданностям. Белорусс сильно принимает к сердцу неприятности, которыя ставят его втупик. Выход из затруднительнаго положения требует у него большого напряжения. Он не знает русскаго "авось", которое составляет исходный пункт практической философии великорусса, а если и знает, то не может отдаться этой философии с той жизнерадостностью, с какой отдается великорусс, незагадывающий обыкновенно далеко вперед. Белорусс не способен переходить от одной крайности к другой, как великорусс, он не настолько "эластичен", чтобы падать, легко вскакивать, снова становиться на ноги, работать вовсю, без устали.

При увеличенной чувствительности и большой экспансивности, воля белорусса слаба, плохо управляет поступками. Усилие великорусса может быть огромным, но очень недолгим, неравномерным. Великорусс может оставаться целыя недели без дела, а потом станет работать по 24 часа в сутки. Белорусс не знает такой напряженности в работе. Его энергия тратится более или менее равномерно. Он заботлив, вечно поет о завтрашнем дне, но мало делает для того, чтобы ввести в свои заботы правильный распорядок, чтобы скрасить свою будничную обстановку каким-либо жизнерадостным элементом. У белорусса не хватает смелости итти наперекор обстоятельствам. Он смел только тогда, когда выпьет... "Як пьян -- так и капитан, а проспыця -- то и свиньи боиця". Его активность опирается не на потребности духа, а на опыте предшествующих поколений, на правилах отцов и дедов. Самой естественной атмосферой белорусса является его пассивная подчиненность. Отсюда -- полное незнание той цены, которое имеет время. -- Белорусс всю свою жизнь повторяет: "а-зараз" (т. е. сейчас) и никогда не торопится. Он более всего любит покой и обожает праздники, которые называет по-своему и которым ведет верный счет, боясь дотронуться до какой либо работы в праздник, чтобы этим не прогневать небо. Несчастным днем он считает понедельник, в который совершенно не работает.

Белорусс необыкновенно терпелив. Но его терпение является не добродетелью, а естественным результатом его пассивности. Деспотизм, во власти котораго он находился в течении нескольких веков историческаго существования, приучил его выносить разныя патологическия состояния. Одна из типичных белорусских пословиц, созданных под гнетом крепостного права, гласит: "коли бьюць не просися", (как дополнение к ней: "коли неверишь, -- не божися").

Преклоняясь пред ударами судьбы, он принимает смерть пассивно, твердо веруя, что она "написана на его роду" и приходит в неизвестное, но заранее предопределенное время. Впрочем, белорус -- бывает и активен. Но активность его имеет неблагодарныя формы. Чаще всего она выражается в противодействии, упрямстве, желании поставить на своем. На сопротивление у него иногда уходит больше силы, чем на предприятия. Он чаще бывает упрям, чем действительно силен.

Как человек, для котораго пассивность сделалась законом психики, он более уважает властную силу, чем душевныя добродетели. Становой, исправник, а в настоящее время земский начальник окружаются в сознании белорусса ореолом сильной власти, пред которой почти безсильно сопротивление. Привыкнув почитать власть вообще, белорусс и в настоящее время гнет спину пред всякой форменной фуражкой (питая в тоже время к ней самое глубокое недоверие). Говорят, что даже крестьянская лошади в Белоруссии, заслышав колокольчик, по привычке, без принуждения сходят с пути и покорно дают дорогу начальству. Неумение или, лучше сказать, нежелание устроить свою жизнь на определенных устойчивых началах равномернаго распределения труда нередко бывает причиною совершения геройских поступков. Но эти поступки являются результатом возбуждения, вызваннаго крайними обстоятельствами. В таких случаях белорусс выходит из себя, идет напролом, как медведь его глухих лесов, и в запальчивости способен на всякия преступления. Криминальная хроника белорусской жизни хранит на своих страницах факты ужасных преступлений, поражающих своим зверством, совершенных, к общему удивлению, людьми повидимому совершенно тихими и корректными.

Ум белорусса все еще -- загадочный ум. Несмотря на давнишнее свое существование, он не успел еще проявиться и не дал результатов, которые говорили бы о его гении. Характерной чертой ума белорусса следует признать его уменье сосредоточиться, подолгу останавливаться на наблюдаемом явлении. Порою это ум очень широкий по захватам и шири мысли. Далекий горизонт белорусской равнины, усеянной то болотами, то лесами, то небольшими холмиками, приглашает этот ум развернуться, безостановочно идти дальше, хотя бы и в область нелепостей... Но природная боязнь ко всему широкому заставляет ум белорусса съежиться, объузить самого себя. В уме белорусса на ряду с широкими обобщениями, фантастическими гипотезами и самыми неестественными предположениями укладываются самыя узкия ограниченныя представления и понятия. Апокрифическия, космогоническия, напр., сказания белорусса поражают вначале широтой захвата мысли и воображения .... и нередко оканчиваются эпизодом совершенно мелкаго, частнаго характера. Будучи чисто славянским по своему характеру, ум белорусса склонен к метафизике и абсолютизму. Белорусс задумывается над вопросами бытия и требует яснаго и окончательнаго их решения. Не умея однако здраво решить их, белорусс предпочитает остановиться на разных предразсудках и несообразностях, которые обильно сохранились издавна в его памяти.

Нежная сердечность, готовность отдать все свое существо чередуются в нем с черствостью и ненавистью. Он более сочувствует, чем сорадуется и более злорадствует, чем принимает -- участие. Обидеть пана, обсчитать, нанести ему незаметный, но верный вред -- до сих пор считается среди белоруссов самым естественным явлением, чуть ли не добродетелью. Правдивость -- монета, очень невысокая в обиходе белорусса. "Правда для пана, а кривда для хама", говорят в Белоруссии.

Контраст, соединение крайностей, противоположностей, вот закон, который приходится констатировать, говоря о характере белорусса: в нем соединяются и сила, и слабость, упрямство и мягкость, жесткость и кротость, бесчувственность и доброта, жестокость и великодушие... Все эти противоречивые свойства уживаются в его типе и проявляются, смотря по обстоятельствам -- предъявляемым борьбой за существование.

Судьба поставила белорусса в ближайшее общение с западом, географическое положение страны благоприятствовало приобщению белоруссов к благам западной культуры; но белорусс, верный предчувствию славянской крови, как-то инстинктивно отворачивался от западных благ и предпочитал особенности своего беднаго быта благам европейской цивилизации. В этом отношении он остался верен основному типу славянской расы, медленно, недоверчиво усвоявшей блага запада. Жизнь много ушла вперед... Многое изгладилось в типе белорусса. Но устои консервативнаго основнаго настроения сильны в белоруссе и в настоящее время. И теперь внимательный наблюдатель проявлений умственнаго склада белорусса отметит в его умственном облике это коренное противоречие между "очень современными" идеями и "очень древними" инстинктами

Ни в одной области предразсудки и суеверия не пустили так глубоко корней, как в области народной медицины. Белоруссия, где докторов все еще приходится очень немного на деревенское население, является типичным царством знахарей, колдунов, ведьмаков. От всяких болезней здесь имеются самые разнообразные заговоры, в которых на помощь больному призываются языческие боги, христианские святые и таинственныя силы природы. Знахарь лечит все болезни, но особенно кровотечения, останавливая их посредством затычек из земли, хлебнаго жеваннаго мякиша, гнилушками от деревьев или порошком грибов. Раны, образовавшаяся от порезов и ушибов, заливаются лаком, канифолью, березовкой из настоя водки и березовых почек, квасцами; прикладывают к больным местам листья многих трав. К нарывам и воспаленным частям прикладывают печеный лук, помет животных, творог, сметану, сырое мясо и т. п. При рожистом воспалении обсыпают больное место мелом и глиной. Обжоги мажут кислым молоком, постным маслом, чернилами, прикладывают тертый картофель, присыпают золой; лишаи и сыпи мажут соком из курительной трубки. В случаях выпадения прямой кишки больных сажают в жаркую печь. Опухоли и нарывы раздавливают пальцами. Глазныя болезни лечатся грязью, в которой валялись свиньи; глаза смачиваются водкой. Обыкновенным средством считается вылизывание больного глаза языком. При зубных болях кладут ладан и другие специи, а также "заговаривают зубы", давая носить на шее различные симпатические средства. Все желудочные болезни лечат цитварным семенем с прибавлением мяты, чая и даже водки; то же самое практикуют и во время кровавых поносов. При хронических болезнях дыхательных органов дают перец, нашатырь с водкой или царскую водку. Ревматизм и сифилис лечат "декохтом" из сулемы и ревеня. Знахари не лечат только острых сыпных болезней -- кори, оспы, тифа, говоря: "оны сами проходят". При вывихах, ушибах и растяжениях сухожилий костоправ -- знахарь имеет обыкновение тянуть, напр., руку, перебросив ее через перекладину, -- операция, нередко кончающаяся переломом или вывихом в других суставах и разрывом связок.

Сломать самый упорный консерватизм, адамантовую скалу вековых преданий и привычек значит вывести белорусса на путь прогресса. Понятно, почему этот прогресс пока так незначителен, хотя нельзя отрицать, что некоторыя прогрессивныя явления уже явственно замечаются и в Белоруссии. С освобождением крестьян от крепостной зависимости, с изменившимся гражданским положением крестьян, а в связи с этим с некоторым улучшением их экономического быта, в последнее время в жизни белорусса произошли перемены к лучшему. Замечено, что в некоторых местах крестьянин стал строить избы просторнее и светлее. На наружных сторонах изб появляются разныя украшения: на окнах делаются разные и раскрашенные наличники, навешиваются цветныя ставни, на крышах иногда ставятся коньки, ворота тоже украшаются примитивной резьбой, ограда около дома имеет форму затейливых "штахет". Давнишний "комин" (светец) отходит в область преданий. Выводятся также курные избы, устраиваются трубы. Традиционная форма одежды (сермяга, жупан) тоже постепенно подверглась культурной эволюции. Белорусс носит теперь свитку покороче и на голову надевает картуз. В больших местечках и городах крестьяне по форме одежды совершенно сближаются с мещанами.

Несломлена еще окончательно скала предрассудков, но есть признаки, что некоторые устои прежнего миросозерцания белорусса нарушены. И нарушены они главным образом постепенно все более и более просачивающейся сквозь тину невежества струей народного образования. Школа завоевала уже в Белоруссии доверие населения и заняла прочное место. По статистическим данным, демонстрированным на Нижегородской выставке в 1896 году, на 1,633,000 сельского населения минской губернии приходилось 296 начальных министерских училищ, в которых обучалось 18075 человек (в том числе 16137 мальчиков и 1938 девочек). В витебской губернии на 1,164,000 чел. сельского населения приходилась двести одна школа, 10001 учащийся (9223 мальчиков, 778 девочек). В могилевской губернии на 1,483,000 чел. сельского населения -- 205 училищ, 12177 учащихся (10874 мальчика, 1303 девочки). Образование народа ввело в его понятия много здравых представлений и идей. Нередкость уже встретить в белорусской крестьянской избе книжку. Правда эта книжка, которую он большею частью покупает на базаре, не отвечает пока еще духовным запросам, грамотный белорусс все еще читает лишь то, что попадается ему под руку, и то, что главным образом подешевле. Но важно, что в нем понемногу уже пробуждается потребность к чтению, что книга его интересует. Под влиянием школы смягчаются нравы, в жизнь народа постепенно вводятся новые идеалы. Пьянство в последнее время значительно уменьшилось в Белоруссии. На уменьшение этого очень распространенного в народе порока много повлияло введение в крае казенной монополии и попечительств народной трезвости. Устраиваемый последними чайные, библиотеки, залы для чтения, народные хоры, представления, чтения с туманными картинами содействуют облагораживанию народного вкуса и привитию склонности к лучшим развлечениям. Отчеты попечительств о народной трезвости свидетельствуют, как успешно прививается деятельность этого рода учреждений в Белоруссии. Некоторые шероховатости, которые встречаются при организации этих учреждений на практике, имеют случайный характер и существа дела не касаются. Но попечительствам и школе много придется еще работать прежде чем белорусс освободится от все еще тяготеющего над ним ига невежества и выйдет на дорогу правильного, всестороннего, культурного развития.

Ф. Кудринский

Источник текста: Ф. Кудринский. Белоруссы (Общий очерк) // Виленский календарь на 1905 простой год. Вильна: Типография "Русский Почин", 1904. С. 93 - 108.

Подготовка электронного текста Лариса Лавринец, Сетевая публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2012. http://www.russianresources.lt/projects.html