Кульман Елизавета Борисовна - Кульман Е. Б.: биографическая справка

КУЛЬМАН Елизавета Борисовна [5(17).7.1808, Петербург -- 19.11(1.12).1825, там же; похоронена на Смоленском кладб.; в 1931 прах перенесен в Александро-Нев. лавру], поэтесса и переводчица. Род. в семье чиновника, коллеж, советника, отставного капитана, участника походов П. А. Румянцева-Задунайского и А. В. Суворова. Отец умер еще молодым, оставив восьмерых детей (семь сыновей и двухлетнюю дочь). Вдова с детьми переселилась в бедный домик на Васильевском острове. Нужда, голод, холод были спутниками большой семьи и детства К. "...Нежное, эфирное существо", она, по свидетельству ее дом. учителя, "быстро и сильно" развила "прекрасный ум свой в борьбе с бедствиями нищеты". Оружием ее были пылкое воображение, великое остроумие и чудо памяти" (ИРЛИ, ф. 583, No 49, л. 221). С очень раннего возраста К. обнаружила исключит, способности к языкам. Родными ее языками были русский и немецкий. С девяти лет она свободно говорила по-французски, с одиннадцати -- по-итальянски. Русский, немецкий и итальянский "называла... впоследствии... своими Поэтическими языками" ("Пиитические опыты", с. V). Позднее изучила лат., церк.-слав., греч., англ., исп., португ. и ново греч. языки. Тягой к языкам К. была обязана не только необыкнов. способностям, но и своему учителю Карлу Гроссгейнриху (1783--1860), другу семьи, знатоку древних и новых языков, воспитателю детей гр. Апраксина. Заметив в девочке редкие дарования, Гроссгейнрих занялся ее обучением (с 6 лет) и при этом постоянно поддерживал семью покойного друга материально. Стремясь угодить учителю, к-рого она боготворила, называя его "добрым гением" и "литературным провидением" ("Переписка ученицы с наставником", с. 14, 128 и др.), К. в два-три месяца осваивала новый для себя язык настолько, что могла на нем не только говорить и читать, но и писать стихи. Стихи К. сочиняла с 11 лет, первые -- на нем. яз. ("Утренняя молитва ворона", "Как ветерок / Теперь легок!..", опубл. в переводе в кн.: Гроссгейнрих, с. 36, 37). "Коль скоро, -- говорила она, -- к мысли поэтической присоединится мысль моральная, сочинение готово, и если бы не рифма, -- это случалось бы у меня раз двадцать на день" (ИРЛИ, ф. 583, No 49, л. 221 об.). Рифму К. считала ненужным придатком поэтич. произведения. По ее словам, "рифма препятствует быстрому и смелому ходу фантазии, приходится обрезывать самые прекрасные образы..." (там же).

Лит. вкусы К. во многом, если не целиком определялись ее наставником, к-рый был приверженцем классицизма и классич. образования и опирался на нем. просветителей Ф. Г. Клопштока, К. Ф. Геллерта и др. (Гроссгейнрих, с. 47--48). Прививая своей ученице самоотверж. любовь к иск-ву (с одиннадцати лет К. занималась по 12--14 часов в сутки), Гроссгейнрих в силу своих представлений ограничивал диапазон ее лит. интересов, так что позднейшие критики упрекали его в "нравственной и умственной опеке" над К., в результате к-рой К., "обладая несомненным поэтическим даром, сдавила его тяжестью специальной учености, а свободное вдохновение превратила в усидчивый, размеренный труд" (Некрасова, с. 558, 553 и др.).

Нек-рый поворот в жизни К. произошел в 1819, в 11 лет, когда она с матерью переехала в дом священника Горного корпуса П. А. Абрамова, поддержавшего бедствовавшую семью. Здесь она попала в общество дир. Горного корпуса П. И. Meдера и его дочерей, к-рые стали ее подругами; вместе с ними К. слушала его лекции по естеств. наукам, много читала, рисовала и музицировала.

В эти годы К. осуществила перевод песен Анакреона (на рус, нем. и итал. языки белыми стихами, а на пять др. языков -- прозой). Верные духу греч. образца, отличавшиеся точностью поэтич. словоупотребления и лаконизмом, "Оды Анакреона" ("Пиитические опыты", ч. 1) оказались лучшими в достаточно обширном наследии К. "Анакреонтич." белый стих стал осн. размером и ее антич. стилизаций: "Венок" (подражание "Метаморфозам" Овидия -- там же), "Стихотворения Коринны" (от имени др.-греч. поэтессы, чьи стихи до нас не дошли; там же, ч. 2), "Памятник Беренике" (егип. царице, "покровительнице страждущих", от лица десяти александрийских поэтов; там же, ч. 3). Содержание этих стилизаций -- пересказ традиц. мифол. и ист. сюжетов, с редким вниманием к науч. точности; К. даже сверяла по карте "места действия" своих стихов, и "Описание Эллады" Павсания было ее настольной книгой. (Нек-рые находили, что и сама К. похожа на гречанку.)

К. много переводила и с новых языков, в частности с испанского, перевела на нем. яз. В. Альфьери, Дж. Мильтона, В. А. Озерова. А в последние годы жизни занялась по совету Гроссгейнриха переложением в стихах рус. и иностр. сказок. Источниками для нее служили сб-ки бр. Гримм, Ш. Перро, рус. фольклора. Однако сказки К. ("Сказки", ч. 1--3, СПб., 1839; вошли в "Поли, собрание... стих.") лишены нац. колорита, простоты сказочной речи. Лучшие из них: "Князь Василий Богуслаич" и "Добрыня Никитич" (русские) и "Волшебная Лампада" ("заморская", из "Тысячи и одной ночи"). По-видимому, К. собиралась освоить и вост. лит-ру, о чем свидетельствует ее стихотв. обращение "К теням Фердуси, Сади и Гафиса" ("Сказки", ч. 3).

По поводу переложения сказок, уже после смерти К., у Гроссгейнриха произошел разговор с А. С. Пушкиным. "Я... нахожу только один недостаток в этих сказках, -- заметил Пушкин, -- и то не я, а наша публика: что они писаны не в рифмах. Мы живем в такое время, когда рифма кажется еще необходимою в повествовательной поэзии" (Гроссгейнрих, с. 124). К. оказалась предшественницей Пушкина в переложении сюжета, известного по "Сказке о рыбаке и рыбке" (1835): 1-я часть ее "заморских" сказок включает сказку "Рыбак и его Жена".

Знавших К. поражала не только ее эрудиция, но и душевное благородство, стойкость и доброта. Несмотря на поэтич. склад натуры, она обладала необыкнов. волей. Биограф. К. А. В. Никитенко (давши ей неск. уроков) наряду с редкими дарованиями выделял в ней это "постоянство усилий в достижении предположенной цели" (изд. К. 1839, с. XXII).

При жизни К. не было опубл. ни одного ее стих. Но когда К. было 13 лет, Гроссгейнрих составил сб-к ее стих, на немецком, а также на итал. и французском и отправил своему приятелю в Веймар с просьбой показать И. В. Гёте. Вскоре пришел ответ. "Объявите молодой писательнице от моего имени, от имени Гёте, что я пророчу ей со временем почетное место в литературе, на каком бы из известных ей языков она ни вздумала писать" (Гроссгейнрих, с. 58).

Одобрительно отозвался о К. и переводчик Гомера И. Г. Фосс. А незадолго до смерти она узнала мнение Жан Поля, к-рый сказал, что "эта северная звездочка рано или поздно принудит нас обратить на нее взоры" (там же, с. 107).

Но всем надеждам не суждено было сбыться. В нояб. 1824 на свадьбе брата, пришедшейся на знаменитое наводнение, К. простудилась, долго болела и умерла от чахотки. Но и в последний год жизни она много писала, переводила. Когда уже не могла записывать сама, она диктовала стихи матери. Опубл. в 1849 ее лирич. стих. (БдЧ, т. 95, 96; Гроссгейнрих, с. 130, 139--45 и др.) свидетельствуют о том, что она пыталась вырваться из переводной стихии, к-рую всячески поощрял ее наставник. Ее последние стихи были окрашены предчувствием близкой смерти ("Прощание с жизнью", "К смерти", "Прощание цветов").

На средства императрицы Елизаветы Алексеевны, от к-рой К. еще при жизни получила бриллиантовое ожерелье "в знак отличия ее развивающегося таланта" (там же, с. 79), и вел. кн. Елены Павловны на ее могиле был установлен памятник с надписями на тех языках, к-рыми она владела. Лат. надпись гласила: "Первая русская, учившаяся по-гречески, знавшая одиннадцать языков, говорившая на восьми..." (там же, с. 146).

Посмертно по инициативе Гроссгейнриха и по предложению А. С. Шишкова Рос. академия постановила издать "Пиитические опыты" К. (ч. 1--3, СПб., 1833), с. обращением средств в пользу семьи К. (еще жива была мать). А в 1839 по представлению Гроссгейнриха академия издала сказки и в расширенном виде собр. стихотворений поэтессы. Ее соч. издавались в Германии (8-е изд., Франкфурт, 1857) и в Италии (3-е изд., Милан, 1847), и она считается классич. поэтессой этих стран.

Оценки созданного К. в лит-ре, однако, расходятся. "Это была одна из тех душ, в к-рые Природа бросает горстью семена сильных стремлений и богатых надежд... -- писал Никитенко. -- Это была душа гениальная" (Никитенко, предисл. к изд. К. 1839, с. II). "Бесспорно, Елисавета Кульман была чудным и прекрасным явлением жизни, но нисколько не была поэтом", -- писал В. Г. Белинский, к-рый признавал лишь ее лингвистич. дар (IV, 570). А Н. И. Греч говорил: "Кончив жизнь свою в том возрасте, когда другие едва начинают учиться, она показала изумленному свету что могла бы сделать, если б судьба даровала ей еще несколько лет существования на земли, для полного развития редкого поэтического дарования" (Греч, с. 203). Споры о таланте К. не утихали и в 20 в.

В 1851 Р. Шуман сочинил на стихи К. два вокальных цикла: "Девичьи песни" и "Семь песен" (Ганзбург, с. 148--49). В 1896 в Петербурге вышло 1-е полное собр. соч. Анакреона в переводах рус. поэтов, в к-рое был включен и перевод К.

В истории рус. лит-ры к имени К. периодически возвращаются как к исключит, природному, лингвистич. феномену. На памятнике ее начертано по-немецки: "Бог послал ее на землю не для того, чтобы оставить здесь, но чтобы показать людям свое творение".

Изд.: Полное собр. рус, нем. и итал. стихотворений, 2-е изд., ч. 1--3, СПб., 1839 (с предисл. "Жизнеописание девицы Елисаветы Кульман" А. Никитенко; отклики: С. Н. Глинка?) -- PB, 1841, No 8; "Маяк", 1842, т. 1, кн. 2; М. Сорокин -- СПбВед, 1841, 31 мая). Переписка ученицы с наставником [К. с Гросс-гейнрихом; изд., а также пер. с франц., нем. и итал. яз. Е. П. Бурнашевой], СПб., 1861.

Лит.: H<икитен>ко А., Пиитич. опыты Е. Кульман, СП, 1833, 21 окт.; Никитенко А., Елисавета Кульман. -- БдЧ. 1835, т. 8, с. 39--85 (то же в изд. К. 1839); Греч Н. И., Обозр. рус. лит-ры в 1833 г.-- Соч., ч. 5, СПб., 1838, с. 202--03; Белинский (ук.); Кюхельбекер (ук.); Гроссгейнрих К., Елисавета Кульман и ее стихотворения, пер. с нем. М. и Е. Бурнашевых, СПб., 1849 (отклики: ОЗ, 1850, No 1; "Москв.", 1850, No 16; до рус. -- 5 изд. на нем. яз.); его же, Письмо А. X. Востокову (20 авг. 1837). -- Сб. ОРЯС, 1873, т. 5, в. 2, с. 334--36; Киреевский (ук.); Дружинин А. В., Собр. соч., т. 6, СПб., 1865, с. 131--37; Бурнашева Е., Стихотворения К. -- "Лучи", 1853, No 3, 5, 6; Добролюбов. VIII, 595; Мордовцев Д., Е. Б. Кульман. -- В его кн.: Русские женщины..., (т. 3), СПб., 1874, с. 238--56; Цебрикова М., Рус. женщины-писательницы. -- "Неделя", 1876, No 13--14, стб. 433--34; Некрасова Е., Е. Кульман. -- ИВ, 1886, No 12; Валуева-Мунт А. П., "Не от мира сего". (Из жизни Е. К.), 2-е изд., М., 1898; Ашукин Н., Чудесный ребенок. (Е. Кульман). -- "Мир женщины", 1914, No 10; Лёве Е., Первая в России неофилологичка.-- "Зап. Неофилол. об-ва при имп. Петрогр. ун-те", в. 8, П., 1915, с. 211--57; Парчевский К., Петерб. Коринна. -- "Илл. Россия", Париж, 1936, No 26; Дурылин С, Рус. писатели у Гете в Веймаре. -- ЛН. т. 4--6, с. 281--86; его же, Пушкин и К. -- "Тридцать дней", 1937, No 2; Рябухин Б., Одно лишь утро... -- "Лит. Россия", 1981, No 34; Кабанов В., Жизнь, легендой не ставшая.-- АБ, в. 17, М., 1985; Афанасьев В. В., Сказка о Золушке. -- В его кн.: Свободной музы приношенье, М., 1988; Файнштейн М. Ш., "Ее поэзия любила..." (Е. Б. Кульман). -- В его кн.: Писательницы пушкинской поры, Л., 1989; Ганзбург Г., К истории изд. и восприятия соч. К. -- РЛ, 1990, No 1; Thomson Е., Elisabeth Kulmann, [St. Pb., 1910]. * Хмыров M. Д., Рус. писательницы прошлого времени... -- "Рассвет", 1861, т. 12, с. 264--74; Толль; Геннади; Голицын; РБС; Брокгауз; Венгеров. Источ.; ПНекр.; КЛЭ; Смирнов-Сокольский Н., Моя б-ка, т. 1, М., 1969, с. 335--36; Муратова (1); "Нева", 1979, No 8, с. 217 (портрет К. из Гос. Эрмитажа; атрибуция Г. А. Черейского).

Архивы: ЦГАЛИ, ф. 245; ИРЛИ, ф. 583, 93 (биогр. мат-лы); ГПБ, ф. 608 (автограф К.).

Владимир Глоцер.

Русские писатели. 1800--1917. Биографический словарь. Том 3. М., "Большая Российская энциклопедия", 1994