Кузминская Татьяна Андреевна - Бешеный волк

БѢШЕНЫЙ ВОЛКЪ

Истинное происшествіе.

Въ т--ской губерніи, недалеко отъ станціи желѣзной дороги, живетъ вдова-однодворка Анна Ивановна и содержитъ постоялый дворъ; въ одной избѣ живутъ хозяева; въ другую избу, съ желѣзными рѣшетками, сажаютъ арестантовъ, когда ихъ приводятъ на желѣзную дорогу. У Анны Ивановны шестеро дѣтей. Старшему сыну, Василію, 17 лѣтъ, брату его, Михайлѣ, 15, сестра Наталья уже невѣста; остальные мальчики еще маленькіе,-- меньшому Илюшѣ всего 3 года. У хозяйки была землица; кормилась она землепашествомъ, а главное, постоялымъ дворомъ. Всѣ дѣти жили съ матерью дома, помогали ей въ работѣ. Жили они безъ нужды, потому что Анну Ивановну знаютъ и охотно заѣзжаютъ къ ней. Вокругъ нихъ никто почти не жилъ, ихъ мѣсто было глухое, на краю лѣса. За полъ-версты только деревня, а за деревней шахты, гдѣ копали каменный уголь, и тамъ мѣсто было людное. Жило много всякаго народа: и нѣмцы, и рабочіе, и служащіе на полустанкахъ желѣзной дороги.

Василій, старшій сынъ Анны Ивановны, былъ охотникъ. Онъ часто охотился съ нѣмцевымъ конторщикомъ на шахтахъ.

Конторщикъ Александръ Герасимовичъ подарилъ Василію охотничьяго щенка, котораго Вася вылаживалъ и берегъ, какъ малое дитя. Онъ и не чуялъ того, что придетъ время, когда щенокъ этотъ принесетъ ему много горя.

II.

Дѣло было вечеромъ въ февралѣ, за недѣлю до масляной. Анна Ивановна собиралась пить чай. Наталья ставила самоваръ въ сѣнцахъ; Анна Ивановна сидѣла у окна, поглядывала на улицу -- ждала деверя.

-- Вася,-- сказала она сыну,-- выдь во дворъ, посмотри, не ѣдутъ ли наши?

Анна Ивановна ждала деверя; онъ повезъ въ городъ двухъ ея мальчиковъ -- отдавать въ ученіе къ сапожнику.

Вася вышелъ на крыльцо. Ночь была свѣтлая, какъ день. "Какъ на дворѣ хорошо, а въ горницѣ душно", подумалъ онъ и глянулъ на дорогу, не ѣдутъ ли братья; но по дорогѣ ничего не было видно, а совсѣмъ близко ко двору по дорогѣ бѣжалъ не то волкъ, не то собака. "Волкъ,-- подумалъ Вася;-- позову матушку". Онъ вернулся въ избу.

-- Маменька,-- говоритъ,-- видали вы когда волка?

-- Нѣтъ, не видала.

-- Ну подите-жъ, посмотрите, у самаго двора бѣжитъ.-- Вышли они. Видятъ -- и правда, бѣжитъ волкъ съ большую собаку; хвостъ опустилъ, языкъ высунулъ, и какъ есть во двору бѣжитъ трусцой, нешибко. Прибѣжалъ во дворъ, остановился. Залаяла цѣпная собака. А онъ оскалилъ зубы и глядитъ.

-- Улю-лю, улю-лю!-- закричалъ Вася.-- Ахъ ты, Боже мой, въ самомъ дѣлѣ волкъ,-- проговорила Анна Ивановна.-- Улю-лю!-- опять кричалъ Вася. Волкъ повернулся и тихо затрусилъ назадъ.

-- Ишь здоровый какой,-- сказалъ Василій.

-- Вотъ диковина,-- разсуждала Анна Ивановна: -- откуда взялся? Сколько лѣтъ здѣсь живу,-- волковъ у дома своего не видала.

-- Знать, изъ засѣки забѣжалъ,-- сказалъ Вася;-- откуда бы имъ взяться?

-- А мы вотъ что, ребята,-- сказала Анна Ивановна:-- скотину приберемъ; волкъ голодный, иначе ко дворамъ бы не бѣгалъ; и ворота-то у насъ худыя, схорониться отъ него нельзя.

И стала мать съ сыновьями овецъ съ ягнятами въ избу загонять, телушку въ сѣнцы поставили. Убрали, заперли дверь я вошли въ избу. Самоваръ поспѣлъ и стали чай пить.

III.

Въ этотъ же самый вечеръ, шли со станціи желѣзной дороги въ деревню конторщикъ Александръ Герасимовичъ, тотъ самый, который подарилъ Василію щенка, и другой его товарищъ, служащій на станціи. Оба они шли шибко, добро идти легко было по морозцу, да и весело -- бѣло, свѣтло, какъ днемъ.

-- Ужъ и ночь сегодня,-- сказалъ товарищъ конторщику:-- какъ есть день; и тихо, и свѣтло.

-- А гляди-ка, Николай Ѳедоровичъ, что это бѣжитъ передъ нами,-- сказалъ конторщикъ:-- не то волкъ, не то собака?

-- Что ты, Александръ Герасимовичъ: волкъ такъ близко къ селу не подойдетъ

-- Да ужъ что-то великъ. У кого-жъ такія собаки? Развѣ Любановскихъ; у нихъ песъ здоровый.

Волкъ бѣжалъ имъ на-искосокъ. Они все ближе сходились съ нимъ. Когда сблизились -- оба признали, что это волкъ. Это былъ тотъ самый волкъ, который забѣжалъ на постоялый дворъ.

-- А вѣдь волкъ...-- сказалъ Николай Ѳедоровичъ и закричалъ на него. Закричалъ и Александръ Герасимовичъ. Но волкъ, какъ глухой, не перемѣнилъ хода и набѣжалъ прямо на нихъ. Не успѣли одуматься товарищи, какъ волкъ поднялся и вскинулъ переднія лапы на плечи Николая Ѳедоровича и укусилъ его за щеку.

Николай Ѳедоровичъ пошатнулся отъ тяжести волка, но удержался на ногахъ.

-- Улю-лю!-- закричалъ конторщикъ, замахалъ палкой и бросился къ товарищу; но волкъ повернулся прочь ни шибко, ни тихо.

Николай Ѳедоровичъ досталъ платокъ, приложилъ его въ лицу,-- кровь такъ и лила изъ раны.

-- Николай Ѳедоровичъ, снѣгомъ, снѣгомъ приложи! не останавливай кровь,-- хуже дѣлаешь!

-- Ничего,-- сказалъ Николай Ѳедоровичъ:-- испугался я немного; только лишь бы не бѣшеный, а то заживетъ, не бѣда!-- Онъ все стоялъ еще, не двигаясь съ мѣста. Испугъ его еще не прошелъ, и кровь капала съ лица на снѣгъ.

Конторщикъ сошелъ съ дороги, нагнулся, чтобъ набрать посвѣжѣе въ рукавицу снѣгу.

-- Опять бѣжитъ, опять!-- закричалъ вдругъ Николай Ѳедоровичъ. И въ самомъ дѣлѣ, волкъ опять бѣжалъ на нихъ. Конторщикъ не успѣлъ подняться, какъ волкъ вскочатъ ему на спину и подмялъ подъ себя. Александръ Герасимовичъ чувствовалъ, какъ волкъ грызъ ему шею. Онъ кричалъ, ворочался, но не могъ подняться. Николай Ѳедоровичъ подбѣжалъ къ нему, схватилъ палку, которую выронилъ конторщикъ, и ударилъ волка изо всѣхъ силъ. Волкъ соскочилъ и побѣжалъ прочь.

Александръ Герасимовичъ лежалъ ничкомъ къ землѣ и не вставалъ. Николай Ѳедоровичъ присѣлъ къ нему и подымалъ его за плечи.

-- Александръ Герасимовичъ,-- говорилъ онъ,-- подымись немножко! Что? какъ тебѣ?

Но конторщикъ стоналъ и не поднимался. Николай Ѳедоровичъ разстегнулъ воротъ полушубка, примочилъ товарищу голову снѣгомъ и приподнялъ его. Александръ Герасимовичъ всталъ; кровь сильно шла изъ раны и капала съ полушубка на землю; онъ съ трудомъ держалъ голову. Лицо было блѣдное и испуганное. Николай Ѳедоровичъ оглядѣлъ рану: вся шея была изгрызана. Николай Ѳедоровичъ обвязалъ ему шею платкомъ, и оба пошли къ дому конторщика. Всю дорогу Александръ Герасимовичъ стоналъ и плакалъ.-- Бѣшеный,-- говорилъ онъ,-- навѣрное бѣшеный!-- Подходя къ дому, услышали они возню въ сосѣднемъ дворѣ, гдѣ жилъ нѣмецъ, хозяинъ коней.

-- Собака, собака укусила! батюшки мои!-- кричала Матрена, кухарка нѣмца. На ея крикъ выбѣжалъ мужъ ея, Иванъ.-- Гдѣ? какая?

-- Да вотъ тутъ сейчасъ у дороги.-- Чья собака? какая?-- допрашивалъ мужъ; но Матрена не отвѣчала; она и кричала, и шакала.-- Да Любановская, большущая! Сейчасъ и убѣжала. Какъ взвалится на меня,-- разсказывала Матрена,-- шамкнула раза два... даже я испугалась, закричала -- поднялась, и глаза мои свѣта не видятъ...-- Господи, иль она взбѣсилась!-- говорилъ Иванъ.-- Опять бѣжитъ! гляди!-- Боже мой!-- кричала Матрена.-- Во дворъ вбѣжать опять тотъ же волкъ. Иванъ кинулся на волка съ палкой, которая была у него въ рукахъ. Волкъ накинулся на Ивана, свалилъ его съ ногъ. По счастью, подъ зубы волка попалъ полушубокъ мужика: онъ катнулъ его раза два по двору, прорвалъ зубами полушубокъ, слегка оцарапалъ его, бросилъ и убѣжалъ прочь.

IV.

Анна Ивановна, тѣмъ временемъ, убирала чайную посуду съ дочерью своею и, безпокоясь по-прежнему, что не пріѣзжаютъ изъ города, толковала съ Василіемъ.-- Чего бы задержаться имъ такъ долго въ городѣ?-- говорила она.

-- Да никакъ ѣдутъ, маменька: собаки брешутъ,-- сказалъ Вася.-- Пойду взгляну.-- И я выйду поглядѣть,-- сказала Анна Ивановна и пошла надѣвать полушубокъ.

Василій вышелъ на крыльцо. Саней по дорогѣ не видно было, а при мѣсячномъ свѣтѣ ясно видно было, что волкъ -- тотъ самый волкъ, что уже прибѣгалъ разъ во дворъ, каталъ по двору маленькаго любимаго щенка его. Щенокъ неистово визжалъ, а караульная собака рвалась и металась на цѣпи и лаяла на него. Какъ только увидалъ Василій, что волкъ грызетъ его щенка, онъ и думать забылъ о себѣ, и бросился выручать собаченку. Онъ подбѣжалъ къ волку, топнулъ ногой раза два и закричалъ:-- Улю-лю! улю-лю!-- Волкъ бросилъ щенка и кинулся на Василія. Сразу свалилъ онъ его съ ногъ,-- такъ что лицо Василія лежало кверху,-- волкъ облапилъ его за плечи и шею и сталъ кусать въ лицо.

Страшный крикъ и продолжавшійся лай собакъ испугали Анну Ивановну. Она не успѣла надѣть въ оба рукава шубу и выбѣжала на крыльцо.

-- Маменька, волкъ рѣжетъ! маменька, помогите!-- кричалъ Василій. А волкъ кусалъ и лицо, и руки, которыми Василій закрывался. Укуситъ за руку,-- Вася отдернетъ руку. Волкъ укуситъ въ лицо, тяпнетъ разъ, прокуситъ и броситъ. Искусалъ такъ ему волкъ и руки, и щеки, и носъ, и подбородокъ. Подбѣжала мать, увидала:-- Господи! Боже мой! Вася!-- закричала она, и съ голыми руками, безъ топора, безъ палки бросилась на волка, какъ на овцу. Всѣмъ тѣломъ повалилась она на волка и стала возиться съ нимъ.

-- Михайла! Миша!-- кричала она:-- топоръ! живѣе топоръ? Миша уже выбѣжалъ изъ избы и, не разслыша словъ матери, видѣлъ только одно, что и мать, и братъ возятся съ волкомъ. И онъ, также какъ и мать, съ пустыми руками бросился туда же. Вскочилъ на волка верхомъ и схватилъ его обѣими руками за глотку. Ухватилъ за шею и началъ давить. И сдавилъ такъ, что волкъ разинулъ пасть и отпустилъ Василія. Какъ только увидала Анна Ивановна, что волкъ разинулъ пасть, выдернула она свою руку изъ подъ волка и засунула ее въ разинутую пасть. Къ счастью, на той рукѣ былъ надѣтъ рукавъ полушубка, и Анна Ивановна всунула ее немного не по локоть, а пальцы доставали до глотки въ гортани въ пасти волка. Василій, тѣмъ временемъ, поднялся на ноги. Лица его не было видно за кровью. Онъ ничего не могъ помочь ни матери, ни брату,-- его трясла лихорадка; онъ пробовалъ кричать, звать на помощь, но голосъ его такъ дрожалъ и обрывался, что услышать его было невозможно.

-- Помогите, караулъ!-- кричала Анна Ивановна и все совала свою руку все глубже и глубже въ горячую пасть. Но мѣсто, гдѣ они жили, было глухое, и никто не слышалъ ихъ. А волкъ метался изъ стороны въ сторону и волочилъ за собой и мать, и Мишу. Мишѣ было всего 15 лѣтъ; ростомъ онъ былъ невеликъ и изъ себя тщедушенъ. Но тутъ откуда взялась у него сила,-- онъ вцѣпился въ шею волку, не выпуская, и туже, и туже сжимая ему глотку.-- Миша, крѣпче, крѣпче держи, голубчикъ, не пускай его!-- умоляла Анна Ивановна; но Мишѣ повторять этого не надо было; онъ зналъ, что если онъ отпуститъ волка, то волкъ загрызетъ руку матери.

Наталья оставалась въ избѣ съ маленькимъ братомъ. Она услышала крикъ матери и братьевъ и выбѣжала узнать, что у нихъ дѣлается. Она вышла, увидала и ошалѣла.

-- Маменька! Вася!... волкъ рѣжетъ!-- завыла она.

-- Наталья, топоръ!-- крикнулъ братъ. Она бросилась назадъ въ избу, но не находила двери: въ сѣнцахъ было темно. Руки ея тряслись, ноги дрожали. Она толкала стѣну, ощупывала дверь, но не находила.-- О, Господи, Господи,-- говорила она въ отчаяніи:-- да что же это такое?-- А тутъ еще меньшой Илюша услыхалъ, что всѣ плачутъ, и заревѣлъ во всю голову. Наталья, въ отчаяніи, выбѣжала назадъ, на улицу.

Волкъ уже хрипѣлъ и не съ прежней силой волочилъ за собой мать и брата ея. Мать продолжала звать на помощь; далеко слышался ея отчаянный зовъ. Ее услышали, вѣроятно, потому что Наталья увидала вдалекѣ нѣсколько человѣкъ, которые сбѣжались на крикъ, но никто не подходилъ близко: всякій боялся. Наталья съ минуту стояла въ нерѣшительности. "Какъ сказать, что не нашла топора? Опять побѣгу,-- думала она:-- непремѣнно найду".-- Топоръ давай, топоръ!-- кричалъ обезсилѣвшій Михайла. Онъ чувствовалъ большую усталость въ рукахъ, плечи ломило, пальцы какъ будто онѣмѣли, а отпустить волка, хоть бы на секунду, казалось бы ему такимъ отдыхомъ, такимъ блаженствомъ... Но онъ боялся думать объ этомъ; онъ сжималъ горло волка опять и опять съ новой силой.-- Топоръ, топоръ!-- кричали они оба.-- Но Наталья убѣжала въ избу,-- ей лишне было повторять, что нуженъ былъ топоръ. Михайлѣ эти минуты, пока возилась въ избѣ сестра, казались часами. Волкъ совсѣмъ почти не дышалъ, пересталъ хрипѣть, метаться и совсѣмъ затихъ.-- Миша,-- сказала Анна Ивановна, замѣтя усталость сына:-- не копошится волкъ,-- должно, издохъ; отпусти маленько.-- Миша пустилъ глотку и слѣзъ съ волка, а мать стала вытаскивать руку. Но волкъ не издохъ, какъ думала Анна Ивановна,-- и лишь только почуялъ онъ свободу и мясо подъ зубами, какъ -- стиснулъ руку Анны Ивановны. Она закричала отъ боли и неожиданности, хотѣла выдернуть руку, но не могла: волкъ кусалъ ее все больше и больше. Наконецъ, прибѣжала Наталья съ топоромъ. Михайла въ испугѣ опять вскочилъ на волка и жалъ ему горло.-- Мозжи ему голову!-- кричалъ онъ сестрѣ. Наталья замахнулась и ловко ударила волка по головѣ, но въ ту же минуту раздался ея крикъ:-- Маменька! я лицо обварила!-- Она выронила топоръ и ухватилась за лицо руками. Брызги горячей крови смочили ей все лицо; она не ожидала этого, и ей показалась, на холодномъ воздухѣ, эта теплая кровь горячей, какъ кипятокъ. Голова волка была разсѣчена, и трупъ его, надѣлавшій столько бѣдъ, теперь валялся на снѣгу, весь окровавленный.

VI.

Измученная Анна Ивановна вошла въ избу. На полу лежалъ маленькій Илюша. Судорожное всхлипываніе трясло все его тѣльце.-- Илюша, что ты? что ты? родной?-- говорила Анна Ивановна.-- Перестань! Ишь вѣдь какъ напугался, сердечный!-- Она съ трудомъ, лѣвой рукой, которая была только слегка поцарапана, подняла ребенка на руки и всячески успокаивала мальчика.-- Шутка ли, столько провозилась!-- говорила она, глядя на стѣнные часы, какіе всегда висятъ на постоялыхъ дворахъ:-- цѣлые полчаса провозилъ насъ окаянный. А Вася-то гдѣ?-- спросила она.-- На печкѣ лежитъ,-- отвѣчала Наталья, все еще плача; она не могла успокоиться; даже лицо ея до сихъ поръ было не умыто, и слѣды крови смѣшивались со слезами.

Казалось, одна только Анна Ивановна, несмотря на боль въ рукѣ, была спокойна; она утѣшала дѣтей своихъ, какъ умѣла, и дѣлала распоряженія.-- Миша,-- говорила она,-- поди къ фельдшерихѣ, что на селѣ живетъ, и попроси скорѣе къ намъ придтить. Аты, Вася, слѣзай: надо раны промыть, а то я путемъ и не разглядѣла боль твою.-- Василій, нехотя, слѣзъ съ печки, а Михайла, надѣвъ тулупъ и шапку, вышелъ вонъ.

Оглядѣла и перемыла раны Анна Ивановна. У Василія была прокусана ноздря, губа, подбородокъ и руки. У нея же самой вся правая рука изгрызана, но неглубоко; она обвернула свою руку въ мокрый платокъ и чувствовала, что и съ ней начинается ознобъ. Она прилегла, но боль не давала ей покоя, и стоны Василія, и плачъ дочери -- наводили на нее тоску и тревогу.

Вскорѣ пріѣхала докторша съ Михайлой. Анна Ивановна знавала ее и прежде. Елизавета Васильевна,-- такъ звали ее,-- была дѣвушка лѣтъ 30-ти, бѣлокурая, дурна собой, но очень пріятная. Ей вѣрили и любили ее въ околоткѣ.-- Что это съ вами, Анна Ивановна?-- говорила она, входя въ избу, и здороваясь съ ней.

-- Здравствуйте, матушка, Елизавета Васильевна! Вотъ каш бѣда приключилась съ нами: и меня, и сына волкъ изранилъ. Подивилась Елизавета Васильевна, оглядѣла раны и говоритъ: -- Вы, Анна Ивановна, не бойтесь, волкъ не бѣшеный, а такъ себѣ, вѣрно, шалый какой.

-- А нешто бываютъ бѣшеные волки?-- спросила съ безпокойствомъ Анна Ивановна.-- Бываютъ, но вѣдь это рѣдко очень.-- Аннѣ Ивановнѣ и въ голову не приходило прежде, что это могъ быть бѣшеный волкъ, и слова докторши смутили ее. "Да,-- думала она,-- бѣшеный былъ, навѣрное, а то зачѣмъ бы она меня успокаивала"? А Елизавета Васильевна послала, тѣмъ временемъ, Михайлу за примочкой къ себѣ домой, дала стаканчикъ водки Василію и матери его, чтобы унять ознобъ, и перемыла вторично ихъ раны.-- Я залечу ваши раны,-- говорки Елизавета Васильевна,-- не бойтесь ни за себя, ни за сына, а теперь лягьте отдохнуть.-- Михайла принесъ примочку. Докторша перебинтовала раны и ушла домой.

VII.

Вася легъ; сонъ такъ и одолѣвалъ его, но не суждено ему было отдохнуть.-- Маменька, глядите-ка,-- говорила Наташа, стоя у окна:-- кто-то ѣдетъ къ намъ парой въ розвальняхъ; одинъ-то староста, а другой,-- не знаю кто.-- Дверь отворилась я вошли двое людей. Одинъ изъ нихъ былъ одѣтъ въ щеголеватомъ короткомъ суконномъ кафтанѣ, круглая мѣховая шапка была на головѣ,-- это былъ главный приказчикъ съ завода. Другой былъ сельскій староста. Анна Ивановна съ удивленіемъ смотрѣла на нихъ. "Не къ добру пріѣхали", подумала она. Она встала и поклонилась имъ. Староста снялъ шапку, помолился на образа и поклонился хозяйкѣ. Служащій кивнулъ Аннѣ Ивановнѣ головой и спросилъ:-- Вы волка убили?-- Я-съ.-- Онъ васъ поранилъ?-- Дюже изранилъ,-- говорила Анна Ивановна,-- и меня, и сына.-- Она, бѣдная, не знала, къ чему клонятъ эти вопросы. Она надѣялась на помощь съ ихъ стороны.-- Вамъ нужно въ городъ ѣхать,-- отрѣзалъ неожиданно приказчикъ.-- Зачѣмъ въ городъ? Я насилу хожу теперь.-- Обязательно нужно,-- продолжалъ онъ.-- Да я завтра и сама съѣзжу въ лекаркѣ, а теперь мнѣ никакъ нельзя.-- Обязательно должны ѣхать,-- неумолимо проговорилъ приказчикъ.-- У меня маленькія дѣти, на кого ихъ оставлю?-- продолжала Анна Ивановна,-- да и ѣхать-то куда?-- Въ больницу васъ положатъ.-- Въ больницу? да у меня и денегъ нѣтъ; сколько для мужа пролечила, а теперь еще плати. Меня фельдшерица лечить взялась.-- Если денегъ нѣтъ, заявятъ объ этомъ, а ѣхать вы должны. Собирайтесь, скоро поѣздъ идетъ,-- говорилъ приказчикъ.-- У меня и на поѣздъ денегъ нѣтъ,-- говорила Анна Ивановна, желая найти какую-нибудь причину, чтобы не ѣхать въ больницу. Служащій вынулъ изъ кармана рубль и подалъ Аннѣ Ивановнѣ.-- Вотъ вамъ и деньги,-- сказалъ онъ: -- если добровольно не поѣдете, насильно возьмутъ.-- Ахъ, Анна Ивановна:-- сказалъ староста (онъ все молчалъ до тѣхъ поръ) -- надоть тебѣ ѣхать, не отвертишься. Вишь, сколько больныхъ ужъ на вокзалъ забрали, всѣхъ въ больницу предоставятъ.-- Неужто еще кого перекусалъ волкъ?-- спросила Анна Ивановна.-- Четырехъ аль пятерыхъ еще,-- отвѣчалъ староста.-- Да у меня дома и лошади нѣтъ,-- говорила Анна Ивановна,-- въ городъ домашніе уѣхали на ней.-- Вотъ тутъ наша пара стоить, довезутъ васъ,-- говорилъ приказчикъ.

Дѣлать было нечего. Стала Анна Ивановна одѣваться, надѣла полушубокъ, а въ рукавъ вдѣть правую руку не можетъ, такъ накинула, повязалась платкомъ, а пуще всего ей сына жаль было. Слѣзъ онъ съ печки, бьетъ его лихорадка, блѣдный, губы трясутся. Вышли во дворъ, видятъ,-- народу много собралось, на волка глядятъ, слышать -- говорятъ: -- Ишь, смѣлая какая, волка угодила! Легко-ль дѣло, здоровый какой!-- "Вотъ теперь народу-то что собралось,-- думала Анна Ивановна,-- а какъ нужно помочь было, никто не подошелъ". Сѣли они въ сани и поѣхали, а тутъ, у воротъ, недалеко, видятъ -- деверь съ мальчиками ѣдетъ. Остановиться имъ не дали -- на поѣздъ спѣшили. Смотрятъ тѣ -- не поймутъ, куда Анна Ивановна съ Василіемъ собрались. Пріѣхала Анна Ивановна на полустанокъ, тутъ вскорѣ и поѣздъ отходилъ. Повели ихъ въ вагонъ приказчикъ и староста; видятъ они -- въ вагонѣ уже сидятъ Александръ Герасимовичъ съ товарищемъ и кухарка съ мужемъ. Всѣхъ ихъ Анна Ивановна знала прежде. Поздоровались они, стали другъ другу разсказывать, какъ дѣло было.

Пріѣхали въ городъ часу въ первомъ ночи, посадили ихъ на извозчиковъ и повезли въ больницу. Съ часъ ѣхали они; наконецъ, подъѣхали они къ крыльцу больницы. Приказчикъ и староста звонили въ ворота, но отвѣта не было; они долго стучались, и, наконецъ, вышелъ дворникъ съ заспанными глазами.-- Вамъ кого?-- Больныхъ привезли.-- Онъ захлопнулъ ворота и ушелъ, ворча что-то. Съ четверть часа стояли они у воротъ. На подъѣздѣ показался дежурный фельдшеръ.-- Вамъ что?-- грубымъ голосомъ спросилъ онъ.-- Больныхъ привезли,-- повторилъ опять приказчикъ.-- Какіе больные? чѣмъ? кто по ночамъ возить?-- Волкъ перекусалъ, должно быть, бѣшеный,-- отвѣчалъ приказчикъ.-- Бѣшеныхъ не принимаемъ.-- Да куда же ихъ?-- спросилъ приказчикъ.-- Въ сумасшедшій домъ,-- отвѣчалъ онъ, зѣвая во весь ротъ. Онъ захлопнулъ дверь, и слышно было, какъ онъ шелъ наверхъ по лѣстницѣ.

"Опять ѣхать"!-- думалъ въ отчаяніи Александръ Герасимовичъ. Шея невыносимо болѣла, и дорога растрясла его. Ухабистая мостовая такъ и подкидывала пролетку, а всякій толчокъ больно рѣзалъ рану; ломило спину и плечи. У Василія стало пухнуть лицо; онъ почти не видѣлъ передъ собою, а въ виски такъ и стучало отъ усталости, боли и пережитаго испуга.-- До коихъ же поръ будутъ возить насъ?-- съ горечью спросила Анна Ивановна. Кухарка Матрена и Иванъ безропотно переносили все. Николай Ѳедоровичъ утѣшалъ товарища.

-- Куда-жъ теперь еще везти?-- спрашивали извозчики.-- Слышали -- куда!-- съ досадой сказалъ приказчикъ.

-- Рядились въ больницу, а теперь въ сумасшедшій домъ!... Легко-ль, даль какая,-- на томъ краю города.-- Заплатятъ вамъ, чего ворчите. Садитесь, что-ль,-- обратился приказчикъ къ больнымъ.

Всѣ размѣстились по пролеткамъ. На краю города стоялъ довольно большой двухъ-этажный домъ, очень старый на видъ; ночью онъ казался еще мрачнѣе. Туда подвезли ихъ извозчики. Приказчикъ съ старостой поднялись наверхъ, черезъ нѣсколько времени кликнули больныхъ, и дежурный изъ солдатъ ввелъ ихъ въ пріемную. Это была довольно большая комната, тускло освѣщенная грязной коптившейся лампой.-- Здѣсь подождите,-- сказалъ онъ и вышелъ. Приказчикъ пошелъ отпускать извозчиковъ. Больные, измученные дорогой, сѣли на лавки, которыя были придѣланы къ стѣнамъ. Боковая дверь комнаты отворилась, и вошелъ человѣкъ, весь бритый. Онъ былъ отставной солдатъ, высокій и здоровый на видъ. Онъ остановился посреди комнаты, поглядѣлъ на нихъ.-- Ахъ, вы, такіе-сякіе!-- закричалъ онъ: -- церковь обокрали, съ попа рясу сняли, да сюда пришли!

-- Сумасшедшій, должно быть,-- сказалъ староста Ивану, который сидѣлъ возлѣ него. И жутко имъ стало; уйти хотѣли сначала, да оглядѣли они, что ихъ-то много, а онъ одинъ,-- и остались сидѣть по мѣстамъ. А сумасшедшій пуще ругается, съ кулаками на нихъ лѣзетъ.-- Ну, ребята,-- говоритъ Иванъ,-- пуще волка достанется: ишь здоровый какой! всѣ ребра переломаетъ.-- И смѣшно имъ стало.-- Пѣвчихъ утопили!-- кричалъ сумасшедшій и совсѣмъ уже наступалъ на нихъ. Лицо его было безкровно, одутловато, выраженіе озабоченное; онъ плевался на нихъ и ругалъ всячески.

Вошелъ смотритель, позвалъ дежурнаго, сдѣлалъ ему строгій выговоръ, что выпустили больного, и сумасшедшаго увели. Смотритель переписалъ больныхъ, и дежурный размѣстилъ ихъ по разнымъ комнатамъ. Мужчинъ врозь отъ женщинъ.

VIII.

Вошла Анна Ивановна въ отведенную комнату, оглядѣла ее. Тамъ стояла одна кровать, стулъ и столъ. Матрена, какъ пришла, опустилась, утомленная, на стулъ и горько заплакала. Анна Ивановна легла; неловко ей было съ больной рукой, и мысли, одна другой чернѣе, лѣзли въ голову, и жаль ей было Матрену.

-- Что ты такъ убиваешься, Матрена?-- спросила она бабу.-- Ахъ, Анна Ивановна, и какъ мнѣ не плакать! Дочка-то и вовсе одна осталась, шести годовъ ребенокъ, что смыслитъ? ужъ и дюже она плавала, какъ насъ увозили. "Матушка,-- кричитъ,-- куда ѣдешь? меня возьми"!-- и рученками обхватила меня... Приказчикъ отъ нѣмцевъ торопитъ и распорядиться даже путемъ мнѣ не далъ...-- и Матрена пуще заплакала.

-- Богъ дастъ, опять вернешься,-- утѣшала Анна Ивановна.

-- Ахъ, голубушка моя, Анна Ивановна, сами знаете, легко ли изъ больницы выписаться... А отсюда-то и вовсе не выпустятъ? А Акулька-то съ кѣмъ останется, одна у насъ?-- Господь съ тобой,-- говорила Анна Ивановна: -- Богъ не безъ милости, защититъ насъ. Прилягъ со мной, отдохнемъ хоть чуточку.

Послушалась Матрена, легла. Утерла слезы фартукомъ и заснуть старалась, а всежъ ей не спалось. За стѣной всю ночь-то слышно, какъ кто кричитъ, кто приговариваетъ: "Родимая моя матушка, на кого ты меня оставила"... и голосъ этотъ жалобно всхлипывалъ. То слышался рѣзкій хохотъ, то молитвы: "Господи, Господи, ты еси Богъ нашъ". То вдругъ ругались,-- визги при этомъ, шумъ, гамъ. Жутко было двумъ, съ здоровымъ разсудкомъ, женщинамъ, измученнымъ дорогой, слушать все это. Послѣ деревенской тишины, имъ показался какимъ-то адомъ этотъ страшный домъ.

Мужчинъ помѣстили въ довольно большой комнатѣ, гдѣ стояло двѣ кровати. Александръ Герасимовичъ легъ на кровать. Лежать ему было почти невозможно. Кровь на шеѣ запеклась, тряпки присохли, и боль, и лихорадка мучили его.

-- Господи,-- говорилъ онъ,-- хоть бы воды достать: примочилъ бы рану; силъ терпѣть нѣтъ!

-- Принесъ бы тебѣ водицы,-- говорилъ Николай Ѳедоровичъ,-- да дверь на замокъ заперта, и впрямь, какъ бѣшеныхъ, на замокъ заперли.-- Николай Ѳедоровичъ не хотѣлъ стѣснять больного товарища, и спать пристроился на полу. Василій и Иванъ заняли другую кровать. Никто не разговаривалъ -- всѣ были утомлены и вскорѣ заснули, и посреди ночи только и слышались стоны конторщика и дикіе возгласы сумасшедшихъ, долетавшіе до нихъ.

Мучительная для всѣхъ ночь прошла, наконецъ. Отдохнуть -- никто не отдохнулъ. На утро принесли имъ по стакану чаю и по куску хлѣба. Измученные лихорадкой, больные съ жадностію глотали эту черноватую жидкость, напоминавшую чай. Въ горлѣ, во рту, пересохло, и мучительная жажда продолжалась всю ночь до утра.

IX.

Послѣ чаю ихъ вывели опять въ пріемную. Анна Ивановна поздоровалась со всѣми, стала Василія спрашивать, какъ ночь провелъ.

-- Спалъ, ничего,-- успокоилъ Василій мать свою.

-- А вы, Александръ Герасимовичъ, какъ себя чувствуете?-- Плохо, Анна Ивановна: всю шею стянуло, повернуться нельзя, кровь запеклась, и раны никто не промылъ.-- Какъ есть всю ночь стоналъ,-- говорилъ Николай Ѳедоровичъ про своего товарища,-- и пить намъ не дали, измучились: какъ собакъ, въ чуланъ заперли.

Пришелъ докторъ. Сталъ всѣхъ по-очереди оглядывать. Дошелъ и до конторщика. Ветошка у него къ ранѣ присохла, а онъ не размочилъ и не снялъ ея, такъ взглянулъ сверху.-- Рана глубокая,-- проговорилъ онъ; -- "все равно, взбѣсится",-- подумалъ онъ и отошелъ въ слѣдующей, тутъ стоявшей, Аннѣ Ивановнѣ.-- Ваше благородіе,-- заговорила Анна Ивановна,-- прикажите меня отпустить.-- Никакъ нельзя, на шесть недѣль записаны.-- Какъ?-- говорила Анна Ивановна, это тутъ-то бѣситься будемъ; да я и эту ночь здѣсь провела, такъ чуть не взбѣсилась: чего за стѣной-то наслушалась!-- Никакъ иначе нельзя,-- опять проговорилъ докторъ.-- Легко-ль шесть недѣль тутъ быть?-- говорила съ ужасомъ Анна Ивановна:-- да дѣти-то съ кѣмъ останутся? краюхи хлѣба въ домѣ отрѣзать некому.-- Это дѣло не наше,-- проговорить докторъ.-- Да вы бѣшенства отъ насъ не отымите,-- продолжала Анна Ивановна:-- на то заговорщики нужны.-- Заговорщиковъ пригласимъ,-- сказалъ докторъ. Онъ поспѣшно оглядѣлъ всѣхъ и скорымъ шагомъ вышелъ вонъ. Черезъ четверть часа приходитъ другой докторъ. Анна Ивановна и прочіе больные стали просить отпустить ихъ. Но встрѣтили опять то же равнодушіе, поспѣшность и невнимательность. Ушелъ докторъ. Заплакала Анна Ивановна; въ первый разъ упала она духомъ, и передъ сыномъ скрываться не стала. Василій молча стоялъ, потупивши глаза. Лицо его было воспаленное, распухшее, а самъ онъ, казалось, ничего не чувствовалъ, ни о чемъ не думалъ и стоялъ, какъ въ воду опущенный. Черезъ полчаса вошелъ въ пріемную старичокъ сѣдой, маленькаго роста. Это былъ главный докторъ.-- "Не покажу больной руки",-- думала Анна Ивановна и спрятала правую руку подъ полушубокъ, который надѣла съ утра, надѣясь не возвращаться больше въ эту ужасную комнату, гдѣ провела ночь. Старичокъ съ добродушными глазами подошелъ въ Аннѣ Ивановнѣ. Она показала лѣвую руку; онъ внимательно оглядѣлъ ее.-- Батюшка, ваше благородіе,-- говорила Анна Ивановна,-- отпустите меня домой! Дома шестеро дѣтей осталось малъ-мала меньше,-- сама говоритъ, сама плачетъ,-- кто съ ими дома будетъ.-- Вы издалека?-- спросилъ докторъ.-- Верстъ за 20 будетъ. Отпустите меня, заставьте за себя Богу молить!-- опять начала Анна Ивановна;-- у насъ бѣшенство заговоромъ лечать.-- Да, раны ваши неглубоки,-- сказалъ докторъ.-- Выписать эту женщину,-- обратился онъ къ фельдшеру, тутъ стоявшему. Оглядѣлъ докторъ всѣхъ и оставилъ на излеченіе только троихъ: Василія, Матрену и Александра Герасимовича. Стала Анна Ивановна съ сыномъ прощаться.-- Маменька,-- говоритъ Вася,-- что же это вы сами уѣзжаете, а меня здѣсь умирать оставляете?-- Молчи, Вася,-- говорила Анна Ивановна,-- не знаешь, что болтаешь. Разъ я на свободѣ, и тебя выручу; повремени.-- Матрена пуще еще убиваться стала, какъ прощалась съ мужемъ, и ей Иванъ похлопотать обѣщалъ, чтобы и ее освободить. А конторщикъ такъ себя плохо чувствовалъ, что и не просился выписаться.

Вышла Анна Ивановна и счастью не вѣритъ, что опять на свободѣ. Скоро такъ идетъ, почти бѣгомъ, оглядывается,-- все кажется, что догоняетъ кто, опять воротить ее хотятъ. Но никто объ этомъ и не думалъ; въ сумасшедшемъ домѣ забыли про нее, и одинъ только Вася сидѣлъ на постели и думалъ, когда мать выручитъ его.

Анна Ивановна отправилась къ старику-знахарю, который жилъ уже нѣсколько лѣтъ на одномъ мѣстѣ въ очень глухой части города. Всѣ знали его за хорошаго заговорщика. Анна Ивановна застала его дома. Это былъ очень свѣжій старикъ лѣтъ 60-ти. Жилъ онъ бѣдно, по-мѣщански, съ вдовой сестрой. Анна Ивановна знала его, какъ и всѣ деревенскіе.-- Здравствуй, батюшка Алексѣй Семеновичъ,-- говорила она, входя и кланяясь ему.-- А, Анна Ивановна, добро пожаловать! съ худымъ аль съ хорошимъ?-- говорилъ старикъ.-- Да не за хорошимъ дѣломъ къ вамъ, Алексѣй Семеновичъ, вовсе съ плохимъ, волкъ бѣшеный искусалъ.-- Бѣшеный? какъ такъ?-- спросилъ знахарь,-- когда? гдѣ?-- Анна Ивановна все ему разсказала и за сына просила.-- Ну что-жъ, Анна Ивановна, не робѣй, пособимъ горю и сына выручимъ; привезу самъ его.-- Поглядѣлъ старикъ раны и пошелъ въ себѣ за деревянную перегородку. Принесъ стаканъ воды, хлѣба. Нарѣзалъ куски, зажегъ лампаду и сталъ съ серьезнымъ лицомъ молитвы про себя шептать; воду, хлѣбъ крестить при этомъ и глубоко такъ вздыхаетъ. Черезъ 10 минуть далъ онъ Аннѣ Ивановнѣ этотъ хлѣбъ съѣсть и часть воды выпитъ, а остальной водой раны промылъ. Анна Ивановна черезъ полчаса простилась и уѣхала по поѣзду домой.

Николай Ѳедоровичъ и Иванъ прямо отправились домой, и дома, по совѣту домашнихъ, отправились въ бабкѣ-заговорщицѣ, которая и дала имъ всякихъ травъ. На другой день, къ радости Анны Ивановны, заговорщикъ-старикъ въ самомъ дѣлѣ привезъ домой Василія и взялся лечить и его; и отъ него она узнала, что остальныхъ выпустили и на поруку отдали.

XI.

Прошелъ мѣсяцъ; ничего не слышно было про укушенныхъ больныхъ. Казалось, всѣ забыли о нихъ; а они лечились, кто какъ могъ, и у бабокъ, и у заговорщиковъ, совѣтовались другъ съ другомъ и помогали, надѣясь на выздоровленіе; но не всѣмъ суждено было спастись.

Первая, послѣ трехъ недѣль, заболѣла Матрена. Стала она тосковать, плакать, ночи не спитъ, а то ужъ и вовсе стали припадки бѣшенства находить. Стала воды бояться, не своимъ голосомъ кричать. Запирали ее въ такія минуты и дочь отъ нея удаляли. И вотъ разъ, какъ начался съ ней припадокъ, заперли ее въ чуланъ холодный,-- больше некуда было,-- связали ее и оставили такъ. Черезъ нѣсколько часовъ стало тихо; отперли дверь, глядятъ, а она мертвая на полу лежитъ, да ужъ и застыла вся. Погорѣвалъ Иванъ, и жутко ему стало: ну, какъ и онъ тѣмъ-же кончитъ? Но Ивану суждено было выздоровѣть.

Прошло еще девять дней. Сталъ конторщикъ чувствовать приближеніе бѣшенства и сознавалъ это.-- Паша,-- говорилъ онъ разъ женѣ,-- отойди: искусаю!-- а самъ дико такъ на нее смотритъ. Испугалась жена,-- еще совсѣмъ молодая была,-- побѣжала она въ сосѣдямъ, привела двухъ мужиковъ и связали Александра Герасимовича. Не бился онъ, не защищался, смирно дался имъ въ руки. Прошелъ часъ. Плачетъ жена его въ сосѣдней комнатѣ.

-- Ну,-- говоритъ конторщикъ,-- прошло теперь, развязывайте.-- И стало съ нимъ такъ часто повторяться, дня три болѣлъ. И вотъ, на третій день, когда нашло опять на него бѣшенство, связали его. Полежалъ онъ и, какъ прежде, самъ велѣлъ себя развязать. Развязали его, остался онъ одинъ. И вскочилъ онъ вдругъ на окно, прошибъ его, да на улицу, повалился въ снѣгъ и кричитъ:-- Переломлю болѣзнь, переломлю! и воды не боюсь!-- а самъ снѣгъ горстями беретъ на грудь себѣ и на голову кладетъ, ко рту хочетъ поднести -- не можетъ, корчитъ всего, какъ все равно задыхается, посинѣлъ весь, и пѣна у рта показалась. Увидала его такъ въ окно его жена. Кричать стала, на помощь звать. Сбѣжался народъ. Связали больного и порѣшили въ городъ везти. Положили его въ розвальни, одѣли въ тулупъ и повезли въ сумасшедшій домъ. Жена его да два мужика сосѣда съ нимъ поѣхали. Хрипѣлъ, кричалъ онъ дорогой, метался, на сколько могъ, связанный. Проѣхали такъ съ полдороги. Затихать сталъ и вовсе ужъ въ сознаніе пришелъ.-- Паша,-- говоритъ онъ женѣ,-- умираю я, прости, коли въ чемъ виноватъ. Заплакала жена.-- Паша,-- говоритъ онъ,-- если будетъ тебѣ хорошій женихъ, замужъ выходи; молода ты, одна вѣкъ не проживешь.-- Зачѣмъ такъ говоришь, Александръ Герасимовичъ? Богъ дастъ, полечатъ тебя,-- вылечать,-- говоритъ ему жена и плачетъ сама. Но Александръ Герасимовичъ чувствовалъ конецъ, и, не доѣзжая трехъ верстъ до города, тихо скончался.

XII.

Узнала Анна Ивановна, что укушенные люди отъ бѣшенства мрутъ; смутилась она. "Надо лечиться еще больше",-- говорила она себѣ, и собралась въ другому еще заговорщику, что за восемь верстъ отъ ихъ села жилъ. Заѣхала она къ Николаю Ѳедоровичу узнать, какъ онъ поживаетъ, и не нужно-ль ему какихъ средствъ привезти.-- Привезите, Анна Ивановна, большое спасибо вамъ скажу,-- говорилъ Николай Ѳедоровичъ.-- Эхъ, бѣда моя,-- сказалъ онъ вдругъ:-- жить нечѣмъ да и негдѣ.-- А что?-- спросила Анна Ивановна.-- Да узналъ хозяинъ, что народъ отъ бѣшенства мретъ, убоялся меня у себя держать. Гонитъ со службы. Куда пойду? Жена, трое дѣтей малыхъ.-- Призадумалась Анна Ивановна, видитъ -- человѣкъ совсѣмъ погибаетъ; жаль ей стало.-- Вотъ что,-- сказала она: -- и вы кусанный, и я кусанная: намъ промежъ себя бояться нечего. Переѣзжайте ко мнѣ, и жену, и дѣтей перевозите; мѣсто про всѣхъ найдется.-- Сталъ Николай Ѳедоровичъ Анну Ивановну благодарить, чуть ли не въ ноги ей кланяется. -- Самъ Богъ,-- говоритъ, послалъ васъ ко мнѣ.-- Распростилась Анна Ивановна, поѣхала дальше, а Николай Ѳедоровичъ сталъ свои пожитки собирать, да что-то не клеилось у него дѣло: что ни возьметъ, все изъ рукъ валится, ломитъ всего; тревога на него напала, и вовсе обезсилился. Жена все и перенесла, и устроила. А Николай Ѳедоровичъ, какъ пришелъ, легъ у Анны Ивановны.

Въ сосѣдней комнатѣ всѣ домашніе сидятъ, слышатъ вдругъ -- за стѣной крикъ, шумъ, стоны. Входятъ, испуганные, и видятъ: Николай Ѳедоровичъ -- въ припадкѣ бѣшенства. Испугались всѣ дѣти; крикъ, плачъ безъ матери подняли. Захлопнулъ Василій дверь, на замокъ заперъ, сестру за мужиками послалъ, а самъ запрягать лошадь сталъ. Связали больного, вынесли въ сани и повезли въ городъ, въ сумасшедшій домъ. Пріѣзжаетъ Анна Ивановна и застаетъ жену и дѣтей въ сильномъ горѣ. Черезъ трое сутокъ узнали они, что Николай Ѳедоровичъ умеръ совсѣмъ одинъ въ сумасшедшемъ домѣ; безъ памяти передъ смертью былъ.

XIII.

Все больше и больше тревожилась Анна Ивановна за себя и за сына. Прошли пять недѣль, и шестая началась уже. Чувствуетъ Анна Ивановна однажды тяжесть въ головѣ, и какъ будто горло кто сжимаетъ. Смутилась она:

-- Господи, помоги мнѣ, спаси меня!-- шепчетъ она, а сама взяла ковшъ и ко рту подносить. И боязно ей стало, даже руку съ ковшемъ корчитъ: "нѣтъ,-- думаетъ,-- выпью, непремѣнно выпью"... Поднесла къ губамъ, проглотила глотокъ, упалъ ковшъ изъ рукъ, разлилась вода... Отскочила Анна Ивановна въ испугѣ, чувствуетъ,-- голову ломитъ, въ виски стучитъ, а глотку такъ и щемитъ. Дошла она до лежанки, повалилась на нее и крѣпкимъ сномъ заснула. Часовъ шесть спала она. Проснулась -- и сразу не вспомнитъ, ни что было, ни гдѣ находится; глаза протираетъ, а головѣ легко такъ стало.

Встала она, подошла къ столу, а на столѣ чашка съ холоднымъ чаемъ стоитъ; взяла она въ руки чашку и съ жадностью всю до капли выпила, и вспомнилось ей, что до сна было.

-- Господи, благодарю Тебя, что спасъ меня!-- говорила Анна Ивановна, крестясь.-- Знать, это переломъ моей болѣзни былъ; вотъ, и заговорщикъ говорилъ, что ожидать того надо было. А теперь больше и я бояться не стану: шестая недѣля пошла,-- думала счастливая Анна Ивановна. У Василія же болѣзнь сномъ прошла; спитъ, бывало, цѣлыя сутки и поднять его не могутъ; и работы съ него не взыскивали, только бы выздоровѣлъ. Поправился и Василій.

-----

Прошло три года. Постоялый дворъ стоитъ все на томъ же мѣстѣ, но прежняго оживленія тамъ нѣтъ. Анна Ивановна лишилась многихъ постояльцевъ.-- Куда ѣдешь?-- говорилъ народъ другъ другу -- аль помереть хочешь: вѣдь хозяйка-то, вотъ-вотъ, взбѣсится. И никто не ѣхалъ къ ней. Одни только арестанты, съ усталыми, безкровными лицами, по-прежнему стадомъ загоняются въ низкую, грязную комнату съ желѣзными рѣшетками на окнахъ... Тамъ отдыхаютъ они и ѣдятъ гороховый кисель или пустыя щи, сваренныя Натальей, и за это получаетъ Анна Ивановна 150 рублей въ годъ. Да изъ сосѣдняго имѣнія заѣзжаютъ изрѣдка господа пить чай въ лѣсу; неизвѣстно почему избирали они этотъ жалкій лѣсокъ мѣстомъ для своей прогулки; вѣроятно, изъ любопытства хотѣлось посмотрѣть, какая такая женщина убила бѣшенаго волка. Вовсе разорилась Анна Ивановна. Священникъ сельскій посовѣтовалъ ей подать прошеніе губернатору о томъ, что женщина убила бѣшенаго волка и избавила тѣмъ многихъ людей отъ ужасной смерти; сама же вдова съ шестерыми дѣтьми лишилась при томъ заработка, т.-е. постояльцевъ. До сихъ поръ не получила Анна Ивановна ни гроша денегъ; обращалась она всюду,-- вездѣ отказали. А просила-то она всего 75 цѣлковыхъ...

Т. Кузминская.

"Вѣстникъ Европы", No 6, 1886

OCR Бычков М. Н.