Лондон Джек - Польза сомнения

Джек Лондон.
Польза сомнения

Картер Уотсон, зажав под мышкой номер журнала, медленно шел по городу, с любопытством озираясь вокруг. Двадцать лет он не был здесь и теперь замечал везде большие, просто поразительные перемены. В ту пору, когда он, еще мальчуганом, шатался по улицам этого западного городка, здесь было тридцать тысяч жителей, а теперь их насчитывалось триста тысяч. Когда-то улица, по которой он шагал, представляла собой тихий рабочий квартал, а сейчас она кишела китайскими и японскими лавчонками вперемежку с притонами и кабаками самого низкого пошиба. Мирная уличка его юношеских лет превратилась в самый бандитский квартал города.

Он посмотрел на часы. Половина шестого. В это время дня в таких местах бывает затишье; Уотсон хорошо это знал, но его разбирало любопытство. В течение двух десятков лет, которые он провел в скитаниях, изучая социальные условия во всех странах земного шара, он хранил память о своем родном городе как о мирном и отрадном уголке. Метаморфоза, происшедшая здесь, его ошеломляла. Он решил продолжать прогулку и увидеть своими глазами, до какой степени позора дошел его город.

Картер Уотсон был наделен чуткой гражданской совестью. Человек состоятельный и независимый, он не любил растрачивать энергию на изысканные званые обеды и чаепития в светском обществе; он был равнодушен к актрисам, скаковым лошадям и тому подобным развлечениям. Его коньком были вопросы морали, и он мнил себя реформатором, хотя деятельность его заключалась преимущественно в том, что он сотрудничал в толстых и тонких журналах и выпускал блестящие умные книги о рабочем классе и обитателях трущоб.

Некоторые из двадцати семи прославивших его трудов носили такие заглавия: "Если бы Христос явился в Новый Орлеан", "Истощенный рабочий", "Жилищная реформа в Берлине", "Сельские трущобы Англии", "Население Ист-Сайда", "Реформа в противовес революции", "Университетский городок -- обитель радикализма" и "Пещерные люди цивилизации".

Однако Картер Уотсон не был ни одержимым, ни фанатиком. Натыкаясь на ужасы, он не терялся -- он их изучал и разоблачал. Не склонен он был и к наивному энтузиазму. Его выручал природный юмор, накопленный годами опыт, философский ум и вялый темперамент; он не верил в молниеносные преобразования, полагая, что общество может совершенствоваться только путем долгой и трудной эволюции. Он не признавал ни коротких путей, ни внезапных перерождений: человечество придет к совершенству лишь путем жертв и страданий, только таким путем осуществлялись до сих пор все социальные реформы.

В этот летний вечер Картер Уотсон испытывал живейшее любопытство исследователя. Он остановился перед баром, на вывеске которого красовалась надпись "Вендом". У этого заведения было два входа. Одна дверь, видимо, вела прямо к буфетной стойке. Этот вход Картер не стал исследовать. За другой дверью тянулся узкий коридор. Пройдя его. Картер очутился в большой комнате, заставленной столиками и стульями. Здесь не было ни души. В дальнем углу он заметил пианино. Сказав себе мысленно, что сюда еще надо будет вернуться и присмотреться к людям, которые выпивают за этими столиками, он продолжал свой обход.

Из комнаты небольшой коридорчик вел в кухню, и здесь за столом в одиночестве ужинал Пэтси Хоран, хозяин "Вендома", торопившийся поесть до вечернего наплыва посетителей. Пэтси Хоран был зол на весь мир. Он сегодня встал с левой ноги, и целый день у него ничего не ладилось. Его подчиненные знали, что он нынче не в духе. Но Картеру Уотсону это было неизвестно. Когда он вошел, угрюмый взгляд Пэтси Хорана случайно остановился на пестрой обложке журнала, который Картер держал под мышкой. Пэтси не знал Картера Уотсона, не знал и того, что под мышкой у него попросту иллюстрированный журнал. В своем раздражении Пэтси решил, что незнакомец принадлежит к разряду тех назойливых субъектов, которые портят и уродуют стены его трактира, наклеивая на них или прикалывая кнопками всякие рекламные объявления. С этого и началась вся история. Пэтси, держа в руках нож и вилку, подскочил к Картеру Уотсону.

-- Вон отсюда! -- взревел он. -- Знаю я ваши штуки!

Картер Уотсон опешил. Человек вырос перед ним, как чертик из табакерки.

-- Стены пачкать? -- кричал Пэтси, изрыгая поток сочных и довольно-таки отвратительных эпитетов.

-- Если я вас чем-нибудь неумышленно обидел... Ничего больше посетителю выговорить не удалось.

Пэтси перебил его.

-- Заткни глотку и убирайся прочь! -- изрек он, для большей убедительности размахивая ножом и вилкой.

Картер Уотсон мгновенно представил себе, как вилка вонзается ему в бок, и, поняв, что благоразумнее будет "заткнуть глотку", быстро пошел к двери. Но его покорное отступление, видимо, еще больше разъярило Пэтси Хорана, ибо сей достойный джентльмен, выронив из рук и вилку и нож, кинулся на него.

Пэтси Хоран весил сто восемьдесят фунтов. Столько же весил и Уотсон. В этом отношении шансы были равны. Но Пэтси был просто напористый и грубый трактирный забияка, тогда как Уотсон был искусный боксер. В этом заключалось его преимущество. Сильно размахнувшись, Пэтси промазал, попав кулаком в пустоту. Уотсону следовало ударить его наотмашь и бежать. Но Уотсон обладал и другим преимуществом: опыт, приобретенный при исследовании трущоб и гетто, воспитал в нем выдержку. Круто обернувшись, он, вместо того чтобы нанести удар, быстро нагнулся, избегнув удара противника. У Пэтси, который ринулся вперед, как бык, была сила разбега, тогда как у Уотсона в момент, когда он повернулся, ее не было. В результате оба всей тяжестью своих трехсот шестидесяти фунтов с грохотом рухнули на пол, причем Уотсон очутился под противником. Он лежал у задней стены, -- и до двери на улицу было сто пятьдесят футов, -- необходимо было быстро что-нибудь придумать. Прежде всего -- избежать скандала! Ему вовсе не хотелось, чтобы его имя попало в газеты города, где он вырос и где у него еще много родственников и старых друзей.

Он обхватил тело лежавшего на нем человека, крепко стиснул его и стал ждать помощи, которая должна была явиться в ответ на шум, вызванный их падением. И помощь явилась: шестеро мужчин вбежали из зала и полукругом обступили лежавших.

-- Снимите его, ребята! -- сказал Уотсон. -- Я его не трогал и не желаю с ним драться.

Но зрители хранили молчание. Уотсон держал своего противника и ждал. После ряда неудачных попыток ударить Уотсона Пэтси начал переговоры:

-- Уберите руки, тогда я слезу. Уотсон отпустил его, но Пэтси, вскочив и наклонившись над лежащим противником, замахнулся на него.

-- Вставай! -- скомандовал он.

Голос его звучал грозно и неумолимо, подобно гласу Божию в день Страшного суда, и Уотсон понял, что пощады ждать нечего.

-- Отойдите прочь, и я встану, -- возразил он.

-- Вставай, если ты порядочный человек! -- крикнул Пэтси; его бледно-голубые глаза пылали яростью, и кулак сжался для сокрушительного удара.

В тот же миг он отвел ногу назад, чтобы пнуть противника в лицо. Скрестив руки, Уотсон загородил ими лицо и вскочил на ноги так проворно, что успел схватить противника прежде, чем тот изловчился для удара. Не выпуская его, он обратился к свидетелям:

-- Уберите его от меня, ребята! Вы видите, я его не бью. Я не лезу в драку. Я хочу уйти отсюда.

Круг оставался недвижим и безмолвен. Молчание это принимало зловещий характер, и у Уотсона захолонуло сердце. Пэтси сделал попытку свалить его с ног, но Уотсон опрокинул его на спину и устремился к выходу. Однако зрители толпою загородили ему дорогу. Он обратил внимание на их лица -- бледные, одутловатые лица людей, никогда не видящих солнца, -- и понял, что это ночные хищники городских трущоб. Его оттеснили назад к Пэтси, и тот опять кинулся на него. Уотсон обхватил его и, пользуясь минутой передышки, снова воззвал к шайке. Но обращение его осталось гласом вопиющего в пустыне. Ему стало жутко. Он знал немало случаев, когда в таких притонах посетителям-одиночкам ломали ребра, увечили, забивали их до смерти. Он понял также, что, если хочет спастись, не должен наносить ударов ни нападающему, ни его пособникам.

Но в нем заговорило справедливое возмущение. Семеро против одного -- это никак нельзя назвать честной игрой! Он злился, в нем просыпался дремлющий в человеке зверь, жаждущий боя. Но он вспомнил о жене и детях, о неоконченной книге, о своем обширном -- в десять тысяч акров -- ранчо в горах, которое он так любил. Мимолетным видением сверкнуло перед ним голубое небо, залитые солнцем, усеянные цветами луга, скот, лениво бредущий по колено в воде, форели в ручьях. Жизнь была хороша, слишком хороша, чтобы рисковать ею из-за минутной вспышки животной ярости! Словом, Картер Уотсон быстро остыл и ощутил страх.

Его противник, крепко взятый в тиски, силился вырваться. Уотсон снова положил его на пол, бросился к двери, но был оттеснен компанией мучнистолицых сообщников Пэтси. Опять пришлось ему увернуться от кулаков Пэтси и взять его в тиски. Это повторялось много раз. Уотсон становился все спокойнее и увереннее, а озадаченный Пэтси, спасовав перед противником, все больше распалялся дикой яростью. Зажатый Уотсоном в тиски, он стал колотиться о него головой. Сначала ударился лбом о нос Уотсона. В последовавших за этим схватках Уотсон прижимался лицом к груди Пэтси. Разъяренный Пэтси стал колотиться головой об его темя и таким манером подбил себе собственный глаз, нос и щеку. И чем больше Пэтси причинял себе увечий, тем ожесточеннее колотился он головой о голову противника.

Это одностороннее побоище продолжалось минут двенадцать -- пятнадцать. Уотсон не нанес ни единого удара и лишь старался увертываться. Когда он в минуты передышки, кружась между столами, делал попытки продвинуться к выходу, люди с меловыми лицами хватали его за полы и отбрасывали назад к Пэтси. По временам -- это повторялось множество раз -- Картер, повертев Пэтси, клал его на обе лопатки, стараясь в то же время приблизиться к двери.

В конце концов, без шапки, растрепанный, с окровавленным носом и подбитым глазом, Уотсон выскочил на улицу и попал в объятия полисмена.

-- Арестуйте этого человека! -- задыхаясь, выговорил Уотсон.

-- Привет, Пэтси, -- сказал полисмен. -- Из-за чего перепалка?

-- Здорово, Чарли, -- был ответ. -- Этот тип входит...

-- Арестуйте этого человека, полисмен! -- повторил Уотсон.

-- Пошел! Пошел! Проваливай! -- сказал Пэтси.

-- Проваливай! -- поддержал его полисмен. -- А не уйдешь, так я тебя засажу куда следует.

-- Не уйду, пока вы не арестуете этого человека. Он ни с того ни с сего напал на меня.

-- Верно это, Пэтси? -- спросил полисмен.

-- Нет. Я все расскажу тебе, Чарли, и, клянусь Богом, у меня есть свидетели. Сижу я у себя в кухне за миской супа, как вдруг входит этот парень и начинает приставать ко мне. Я его сроду не видел! Он был пьян...

-- Посмотрите на меня, полисмен, -- запротестовал возмущенный социолог. -- Разве я пьян?

Полицейский окинул его угрюмым, враждебным взглядом и кивнул Пэтси в знак того, что он может продолжать.

-- Понимаешь, входит он и начинает хулиганить. "Я Тим Мак-Грэт, говорит, я могу сделать с тобой все, что хочу. Руки вверх". Я засмеялся, а он двинул меня раз, другой, разлил мой суп. Посмотри на мой глаз. Я чуть живой!

-- Ну, что вы намерены сделать, полисмен? -- спросил Уотсон.

-- Ступай, ступай, не то арестую! Тут в душе Картера Уотсона вспыхнуло благородное негодование свободного гражданина.

-- Я протестую...

Но полицейский в тот же миг схватил его за плечо и тряхнул так свирепо, что Картер чуть не упал.

-- Пойдем, ты арестован!

-- Арестуйте же и его! -- потребовал Уотсон.

-- И не подумаю! -- был ответ. -- Зачем ты напал на него, когда он мирно ел свой суп?

Картер Уотсон был не на шутку взбешен. Мало того, что на него напали, сильно избили и его же потом арестовали, -- все утренние газеты вышли с сенсационными заметками о его якобы пьяной ссоре с хозяином знаменитого "Вендома". В заметках не было ни слова правды. Пэтси Хоран и его приятели описали драку со всеми подробностями. Они утверждали, что Картер Уотсон был пьян. Его будто бы трижды выбрасывали в канаву, а он трижды возвращался в трактир, вопя, как бешеный, что разнесет все заведение. "Выдающийся социолог арестован в пьяном виде!" -- прочел Уотсон на первой странице одной из газет, поместившей его увеличенный портрет. Другие заголовки гласили:

"Картер Уотсон домогается звания чемпиона!" "Картер Уотсон получил по заслугам!" "Известный социолог пытался разгромить кабак!" "Картер Уотсон нокаутирован Пэтси Хораном в три раунда!"

Выпущенный на поруки, Картер Уотсон на следующее же утро явился в полицейский суд в качестве ответчика "по иску народа к Картеру Уотсону, обвиняемому в нападении на некоего Пэтси Хорана и избиении оного". Но прежде, чем приступить к делу, прокурор, которому платят жалованье за обвинение всех обидчиков "народа", отвел Уотсона в сторону и завел с ним неофициальный разговор.

-- Не лучше ли замять это дело? -- сказал прокурор. -- Мой вам совет, мистер Уотсон: помиритесь с мистером Хораном, пожмите друг другу руки, и все! Одно мое слово судье -- и дело будет прекращено.

-- Но я вовсе не желаю замять его, -- возразил Уотсон. -- Ваша обязанность меня обвинять, а не предлагать мне помириться с этим... этим субъектом!

-- О, я буду вас обвинять, не беспокойтесь! -- резко сказал прокурор.

-- Вам придется выступать и против этого Пэтси Хорана, -- предупредил Уотсон, -- потому что я подам на него в суд за нападение и побои.

-- Лучше бы вам пожать друг другу руки и прекратить дело, -- повторил прокурор, и на этот раз в его голосе слышалось что-то похожее на угрозу.

Оба дела были назначены к слушанию через неделю у полицейского судьи Уитберга.

-- У тебя нет шансов выиграть дело, -- сказал Уотсону его друг детства, бывший издатель самой крупной газеты в городе. -- Конечно, все понимают, что этот субъект избил тебя. Про него идет самая дурная слава. Но это тебе нисколько не поможет. Оба дела будут прекращены. И только потому, что ты -- это ты. Человек менее известный был бы осужден.

-- Ничего не понимаю! -- воскликнул озадаченный социолог. -- На меня ни с того ни с сего напали, жестоко избили, а я не нанес ни одного удара. И я же...

-- Это неважно, -- прервал Картера его собеседник.

-- А что же, скажи?

-- Сейчас тебе объясню. Ты восстал против местной полиции и всей политической машины. Кто ты такой? Ты даже не житель нашего города. Здесь у тебя нет избирательного права, ты не можешь иметь никакого влияния на избирателей. А владелец этого кабака командует множеством избирателей в своем районе -- он может обеспечить голоса на выборах!

-- Не хочешь ли ты сказать, что судья Уитберг способен изменить своему долгу и присяге и оправдать этого скота?

-- Увидишь сам, -- мрачно ответил приятель. -- О, он это сделает очень ловко! Он вынесет архизаконное, архиюридическое решение, изобилующее всеми имеющимися в наших словарях словами о праве и справедливости.

-- Но у нас есть газеты! -- воскликнул Уотсон.

-- Газеты не воюют с властями. Они разделают тебя под орех. Смотри, как они уже успели навредить тебе!

-- Стало быть, эти молодчики не напишут правды в протоколе?

-- Они напишут что-нибудь настолько правдоподобное, что публика поверит им. Разве ты не знаешь, что они пишут протоколы по инструкциям свыше? Им прикажут исказить истину -- и тебе не поздоровится, когда они это сделают. Лучше теперь же покончить с этим. Ты влип в скверную историю!

-- Но дело ведь назначено к слушанию!

-- Только захоти -- и они его прекратят. Человек не может бороться с машиной, если только его не поддерживает другая машина.

III

Картер Уотсон был упрямый человек. Он понимал, что машина раздавит его, но он всю жизнь стремился обогатить свой социальный опыт, а данный случай представлял собой несомненно нечто новое.

В утро суда прокурор сделал еще одну попытку уладить дело.

-- Если вы так настроены, то я хотел бы пригласить адвоката, -- заявил Уотсон.

-- Это ни к чему, -- сказал прокурор. -- Народ платит мне за то, чтобы я вел дело, и я буду его вести. Имейте в виду -- у вас нет никаких шансов его выиграть. Мы соединим оба дела в одно -- и держите ухо востро!

Судья Уитберг произвел на Уотсона приятное впечатление. Довольно молодой, невысокий и плотный, гладко выбритый, он казался очень милым человеком. Лицо его выражало ум, губы всегда улыбались, в уголках черных глаз залегли веселые морщинки. Глядя на этого судью, Уотсон решил, что предсказания его старого друга не оправдаются.

Но очень скоро его в этом разубедили. Пэтси Хоран и двое его приспешников нагромоздили целую гору ложных обвинений. Уотсон не поверил бы этому, если бы не слышал их собственными ушами. Они отрицали даже присутствие при драке остальных четырех свидетелей! Из тех двоих, которые давали показания, один утверждал, что находился в кухне и видел ничем не вызванное нападение Уотсона на Пэтси, а другой -- будто он из другой комнаты видел, как потом Уотсон два раза врывался в кабак с целью добить ни в чем не повинного Пэтси. Ругань, которую они приписывали Уотсону, была так замысловата и невыразимо гнусна, что этим они себя выдавали с головой. Кто же мог поверить, что Картер Уотсон произносил такие слова! Когда они стали описывать, какие жестокие удары он будто бы обрушил на физиономию бедного Пэтси, Уотсону даже стало смешно, но вместе с тем ему тяжело было видеть, как суд превращался в комедию. Он думал: "До какого же падения дошли люди и какой длинный путь должно еще проделать человечество к вершинам прогресса!"

Уотсон не узнавал себя, да и злейший враг не признал бы его в том забияке и скандалисте, каким его изобразили! Как всегда бывает с запутанными лжесвидетельствами, в отдельных версиях рассказа были пробелы и противоречия. Но судья почему-то совсем не замечал их, а прокурор ловко обходил. Уотсон не позаботился пригласить защитника и теперь рад был, что не сделал этого.

Все же он питал еще некоторое доверие к судье Уитбергу, когда подошел к судейскому столу и стал излагать дело.

-- Я прогуливался и забрел случайно... -- начал он, но судья перебил его.

-- Нас не интересуют ваши прежние действия, -- сказал он грубо. -- Кто первый нанес удар?

-- Ваша честь, -- продолжал Уотсон, -- у меня нет свидетелей, и удостовериться в правдивости моего рассказа вы можете, лишь выслушав меня до конца.

Его опять перебили.

-- Мы здесь не журналы издаем! -- прорычал судья Уитберг, свирепо глядя на него.

Уотсон с трудом мог поверить, что он тот самый человек, лицо которого ему понравилось несколько минут назад.

-- Кто первый нанес удар? -- спросил адвокат Пэтси.

Тут вмешался прокурор, потребовав, чтобы ему объяснили, какое же из двух дел сейчас рассматривается и по какому праву адвокат Пэтси допрашивает подсудимого. Адвокат отразил выпад. Судья Уитберг заявил, что ему ничего не известно о втором деле, которое соединили с первым. Все это требовало выяснений. Началось генеральное сражение, закончившееся тем, что оба юриста извинились перед судьей и друг перед другом. Уотсону казалось, что он видит перед собою шайку карманных воров, шныряющих вокруг честного человека и заговаривающих ему зубы, пока другие вытаскивают у него кошелек.

Да, машина пущена в ход -- только и всего!

-- Зачем вы зашли в это заведение, пользующееся дурной репутацией? -- спросили Уотсона.

-- Вот уже много лет я изучаю экономику и социологию и стараюсь знакомиться...

Только это и успел выговорить Уотсон.

-- Нам не интересны ваши "ологии", -- перебил судья Уитберг. -- Вопрос ясен. Дайте на него ясный ответ. Были вы пьяны или не были? В этом вся суть.

Когда Уотсон сделал попытку рассказать, как Пэтси расшиб себе лицо, колотясь о его голову, его подняли на смех, и судья Уитберг снова остановил его.

-- Сознаете ли вы святость присяги, которую вы дали, обещав свидетельствовать только правду? -- спросил судья. -- Ведь вы рассказываете нам какие-то сказки! Возможно ли, чтобы человек добровольно увечил себя и наносил себе вред, колотясь мягкими, чувствительными частями своего лица о вашу голову? Ведь вы же разумный человек! То, что вы говорите, ни с чем не сообразно.

-- В ярости люди бывают безрассудны, -- мягко ответил Уотсон.

Тут судья Уитберг глубоко оскорбился и воспылал праведным гневом.

-- Какое право вы имеете говорить это? -- закричал он. -- Это не имеет никакого отношения к делу. Вы обязаны только давать показания. Суду нет никакого дела до ваших мнений о чем бы то ни было.

-- Я лишь ответил на вопрос, ваша честь, -- смиренно возразил Уотсон.

-- Ничего подобного! -- снова заорал на него судья. -- Предупреждаю вас, сэр, что своим дерзким поведением вы восстановите против себя всех. И знайте, что мы умеем соблюдать законы и правила вежливости. Мне стыдно за вас!

Пока шел начавшийся затем казуистический спор между адвокатом и прокурором, прервавший показания подсудимого о событиях в "Вендоме", Картер без всякой горечи, с любопытством и одновременно с грустью наблюдал, как действует эта огромная, могущественная и вместе с тем жалкая машина, управлявшая страною. Он думал о безнаказанном и бесстыдном взяточничестве в тысячах городов, узаконенном паукообразными гадами, состоящими при этой машине. Вот она -- на его глазах в этой судебной камере, где судья угодливо склоняется перед кабатчиком, в руках которого множество марионеток-избирателей. Ничтожное судебное дело о побоях было лишь одним из многочисленных примеров работы той сложной и многоликой машины, которая действовала во всех городах и штатах, бросая тень на всю страну.

В мозгу Картера звучала знакомая фраза: "Да ведь это просто смешно!" В самый разгар спора он не сдержался и захихикал, вызвав этим сердитый взгляд судьи. Уотсон решил, что эти юристы и этот грубиян судья в тысячу раз хуже драчливых штурманов на торговых кораблях: те умели не только нападать, но и защищаться, а эти мелкие негодяи укрывались за спиной закона. Сами они нападали, но не давали возможности отражать их удары, прячась за тюремные камеры и дубинки тупых полисменов, этих профессиональных истязателей на жалованье. Но злобы Уотсон не испытывал. Грубость и неприличие всей процедуры заслонялись ее невероятной комичностью. Уотсона спасало природное чувство юмора.

Несмотря на запугивание и придирки, ему удалось в конце концов дать точное и правдивое описание схватки, и, вопреки явно пристрастному характеру перекрестного допроса, ни одна мелочь в его показаниях не была опровергнута. Совсем другой характер носили крикливые показания Пэтси и его двух свидетелей, лживые от начала до конца.

Как адвокат Пэтси, так и прокурор поддерживали обвинение, не оспаривая ничего по существу. Уотсон протестовал, но прокурор зажал ему рот, объявив, что он общественный обвинитель и знает свое дело.

"Патрик Хоран доказал, что жизни его грозила опасность и он вынужден был обороняться, -- гласил приговор, вынесенный судьей. -- Аналогичное заявление сделано и мистером Уотсоном. Каждый из них под присягой удостоверяет, что первый удар был нанесен противной стороною. Каждый клянется, что подвергся ничем не вызванному нападению со стороны противника. Закон гласит, что сомнение толкуется в пользу ответчика. В данном случае налицо весьма основательные сомнения. Поэтому в деле "Народ против Картера Уотсона" сомнение толкуется в пользу вышеозначенного Картера Уотсона, который тем самым освобождается от ареста. То же имеет место в деле "Народ против Патрика Хорана". Сомнение толкуется в его пользу, и он освобождается от ареста. Я рекомендую обоим обвиняемым обменяться рукопожатием и помириться".

На странице вечерней газеты Уотсон прочел заголовок:

"Картер Уотсон оправдан! "Вторая газета объявляла: "Картер Уотсон избежал штрафа! "Но лучше всего была заметка начинавшаяся словами: "Картер Уотсон -- славный малый!" В ней говорилось, что судья Уитберг посоветовал обоим драчунам пожать друг другу руки, что они и поспешили сделать. Далее он прочел следующее:

"-- Что ж, по этому случаю выпьем по маленькой? -- промолвил Пэтси Хоран.

-- Идет! -- сказал Картер Уотсон. И они направились в ближайший бар".

В общем это приключение не оставило горечи в душе Картера Уотсона. Это был еще один новый "социальный опыт", и в результате Уотсоном была написана еще одна книга, озаглавленная: "Полицейское судопроизводство".

Год спустя, приехав в одно летнее утро на свое ранчо, Картер Уотсон слез с лошади и стал пробираться через небольшое ущелье, желая посмотреть группу горных папоротников, посаженных им прошлой зимой. Выйдя из ущелья, он очутился на усеянной цветами поляне. Это был очаровательный уединенный уголок, отгороженный от остального мира холмиками и купами деревьев. И здесь Картер увидел человека, который, по-видимому, вышел на прогулку из летней гостиницы, расположенной в миле отсюда. Они столкнулись лицом к лицу и узнали друг друга: приезжий был не кто иной, как судья Уитберг. Он явно нарушил границы чужого владения, ибо Уотсон, хотя и не придавал этому значения, выставил на рубеже своих владений межевые знаки.

Судья протянул руку, но Уотсон сделал вид, что не заметил этого.

-- Политика -- грязное дело, не правда ли, судья? -- сказал он. -- О, я вижу вашу руку, но не хочу ее пожать! Газеты писали, будто я после суда подал руку Пэтси Хорану. Вы знаете, что это ложь, но скажу прямо -- я в тысячу раз охотнее пожал бы руку ему и его подлым приспешникам, нежели вам!

Судья Уитберг испытывал сильное замешательство. Покуда он, откашливаясь и запинаясь, силился заговорить, Уотсона, наблюдавшего за ним, внезапно осенила одна мысль, и он решился на веселую, хотя и злую проделку.

-- Не думал я, что встречу злопамятство в человеке столь просвещенном и знающем жизнь... -- начал судья.

-- Злопамятство? Вот уж нет! -- возразил Уотсон. -- Мне оно несвойственно. В доказательство разрешите показать вам одну любопытную штуку, какой вы, наверное, никогда не видали!

Уотсон поднял с земли камень величиной с кулак.

-- Видите это? Теперь смотрите на меня!

Сказав это, Картер Уотсон нанес себе сильный удар камнем по щеке. Он рассек щеку до кости, и кровь брызнула струей.

-- Камень попался чересчур острый, -- пояснил он изумленному судье, решившему, что Уотсон сошел с ума. -- Переборщил малость. А в таких делах самое главное -- правдоподобие.

Отыскав другой, гладкий камень, Картер Уотсон несколько раз подряд ударил им себя по щеке.

-- Ага, -- сказал он спокойно, -- через час-другой щека приобретет великолепную черно-зеленую окраску. Это будет убедительно!

-- Да вы спятили! -- дрожащим голосом пролепетал судья Уитберг.

-- Не грубите! -- сказал Уотсон. -- Разве вы не видите моей окровавленной физиономии? Вы дважды ударили меня правой рукой! Какое зверское, ничем не вызванное нападение! Моя жизнь в опасности! Я вынужден обороняться.

Судья Уитберг в страхе отступил, увидев под самым носом кулаки Уотсона.

-- Только ударьте меня, и я прикажу вас арестовать! -- пригрозил он.

-- Это самое я говорил Пэтси, -- последовал ответ. -- И знаете, что он сделал?

-- Нет.

-- Вот что!

В то же мгновение правый кулак Уотсона обрушился на нос судьи Уитберга, и сей джентльмен упал навзничь.

-- Встаньте! -- скомандовал Уотсон. -- Встаньте, если вы порядочный человек! Так сказал мне Пэтси. Да вы ведь это знаете...

Судья Уитберг не желал вставать, но Уотсон поднял его за шиворот и поставил на ноги -- лишь для того, чтобы подбить ему глаз и снова опрокинуть на спину. После этого началось истязание по методу краснокожих индейцев. Судью Уитберга избивали по всем правилам искусства, били по щекам, по ушам, возили лицом по траве. Все время Уотсон показывал, "как проделывал это Пэтси Хоран". По временам расшалившийся социолог с большой ловкостью наносил себе удар, оставляющий настоящий кровоподтек, и раз, поставив бедного судью стоймя, он умышленно расшиб себе нос о голову этого джентльмена. Из носа пошла кровь.

-- Видите? -- воскликнул Уотсон, отступая на шаг и размазывая кровь по всей манишке. -- Вот что вы сделали! Треснули меня кулаком! Это ужасно. Я едва жив! Я вынужден защищаться.

И снова судья Уитберг получил удар кулаком в лицо и свалился.

-- Я велю вас арестовать, -- сказал он, всхлипывая.

-- Вот это самое говорил Пэтси!

-- Это зверское, ничем не вызванное нападение...

-- Эти самые слова я слышал от Пэтси.

-- Я вас арестую, не сомневайтесь!

-- Вряд ли, если мне удастся опередить вас.

Картер Уотсон сошел в ущелье, сел на свою лошадь и уехал.

Часом позже, когда судья Уитберг, прихрамывая, добрался до своей гостиницы, он был арестован деревенским констеблем за нападение и побои по жалобе Картера Уотсона.

-- Ваша честь, -- говорил на другой день Уотсон деревенскому судье, зажиточному фермеру, окончившему лет тридцать тому назад сельское училище. -- Ввиду того, что вслед за учиненным надо мной насилием этому Солу Уитбергу пришла фантазия обвинить меня в нанесении ему побоев, я предложил бы, чтобы оба дела слушались вместе. Свидетельские показания и факты в обоих случаях одинаковы.

Судья согласился, и оба дела разбирались одновременно. Как свидетель обвинения, Уотсон выступил первым и так изложил происшествие.

-- Я рвал цветы, -- показывал он, -- мои цветы на моей собственной земле, не предвидя никакой опасности. Вдруг этот человек кинулся на меня из-за деревьев. "Я -- Додо, -- говорит он, -- и могу исколошматить тебя так, что от тебя останется мокрое место. Руки вверх!" Я улыбнулся, но тут он -- бац! -- сбил меня с ног и разбросал цветы. И ругался при этом отвратительно! Это ничем не вызванное зверское нападение. Смотрите на мою щеку, смотрите, во что он превратил мой нос! Должно быть, он был пьян. Не успел я опомниться, как он начал избивать меня. Жизни моей грозила опасность, и я был вынужден защищаться. Вот и все, ваша честь, и, должен сказать, я так ничего и не понял. Почему он назвал себя "Додо"? Почему без всякого повода напал на меня?

Так Солу Уитбергу было преподано искусство лжесвидетельства. С высоты своего кресла ему часто случалось снисходительно выслушивать ложь под присягой в инсценированных полицией "делах"; но тут впервые лжесвидетельство было направлено против него самого, причем на этот раз он не восседал на судейском кресле под охраной пристава и полицейских дубинок.

-- Ваша честь! -- возопил он. -- Никогда еще мне не доводилось слышать такой бесстыдной лжи!

Уотсон вскочил.

-- Ваша честь, я протестую! Дело ваше решать, где правда и где ложь. Свидетель в суде должен только излагать факты. Его личное мнение не имеет отношения к делу!

Судья почесал затылок и довольно вяло выразил негодование.

-- Совершенно верно, -- сказал он. -- Мистер Уитберг, вы утверждаете, будто вы судья. Следовательно, вы должны знать все тонкости судопроизводства. Между тем вы совершаете такие противозаконные деяния! Ваши повадки, сэр, и ваш образ действий характеризуют вас как кляузника! Нам надо установить, кто первый нанес удар, и нам нет никакого дела до вашей оценки личных качеств мистера Уотсона. Продолжайте давать показания!

Судья Уитберг с досады прикусил бы свою распухшую губу, если бы она не болела так сильно. Он взял себя в руки и изложил дело ясно и верно.

-- Ваша честь, -- сказал Уотсон. -- Спросите же его, что он делал в моих владениях.

-- Вопрос резонный. Что вы делали, сэр, во владениях мистера Уотсона?

-- Я не знал, что это его владения.

-- Это нарушение чужих границ, ваша честь! -- сказал Уотсон. -- Знаки выставлены на видном месте!

-- Я не видел никаких знаков, -- сказал Сол Уитберг.

-- Я сам видел их! -- резко возразил судья. -- Они бросаются в глаза! Должен предупредить вас, сэр, что если вы даже и в таких мелочах будете уклоняться от истины, то вызовете недоверие к более важным пунктам ваших показаний! За что вы ударили мистера Уотсона?

-- Ваша честь, я уже докладывал, что не нанес ему ни одного удара.

Судья посмотрел на распухшее лицо Картера Уотсона, затем устремил грозный взгляд на Сола Уитберга.

-- Взгляните на щеку этого человека! -- загремел он. -- Если вы не нанесли ему ни одного удара, почему же он так избит и изувечен?

-- Как я уже объяснял...

-- Будьте осторожны! -- предостерег его судья.

-- Я буду осторожен, сэр, я буду говорить только правду. Он сам ударил себя камнем. Он ударил себя двумя камнями.

-- Возможно ли, чтобы человек, если только он не помешан, сам себя увечил, нанося себе камнем удары по лицу? -- спросил Картер Уотсон.

-- Да, это сильно смахивает на сказку, -- заметил судья. -- Мистер Уитберг, вы были пьяны?

-- Нет, сэр.

-- Вы никогда не пьете?

-- Только иногда, при случае.

Некоторое время судья размышлял, сделав глубокомысленную мину.

Уотсон воспользовался этим и подмигнул Солу Уитбергу; но сей джентльмен, претерпев столько невзгод, не видел в создавшемся положении ничего смешного.

-- Странный, очень странный случай! -- объявил судья, приступая к чтению приговора. -- Показания обеих сторон явно противоречивы, а свидетелей нет. Каждый утверждает, что нападение совершил другой, и суд не имеет возможности установить истину. Но у меня создалось свое мнение, мастер Уитберг, и я советовал бы вам держаться подальше от владений мистера Уотсона и уехать отсюда.

-- Возмутительно! -- буркнул Сол Уитберг.

-- Сядьте на место, сэр! -- приказал громовым голосом судья. -- Если вы еще раз перебьете меня, я оштрафую вас за неуважение к суду. И предупреждаю -- штраф будет большой. Вы сами судья и должны блюсти достоинство суда! Сейчас я прочту приговор.

Закон гласит, что сомнение всегда толкуется в пользу подсудимого. Ввиду невозможности установить, кто нанес первый удар, я, к моему великому сожалению, -- тут он сделал паузу и грозно посмотрел на Сола Уитберга, -- по каждому из этих дел вынужден оправдать ответчика... Джентльмены, вы оба свободны...

-- Что ж, выпьем по этому случаю? -- обратился Уотсон к Уитбергу, когда они вышли из суда. Но возмущенный Уитберг отказался пойти с ним под руку в ближайший кабак.

-----------------------------------------------------------------------

Первое издание перевода: Джек Лондон. Избранное. -- Москва: Гослитиздат, 1951 г.