Кукольник Нестор Васильевич - Рассказ Н. В. Кукольника о кончине М. И. Глинки

Разсказъ Н. В. Кукольника о кончинѣ М. И. Глинки.

Вотъ что мы находимъ въ неизданныхъ запискахъ покойнаго Нeстора Васильевича Кукольника по поводу полученія въ Петербургѣ извѣстія о смерти Глинки... "Въ Петербургъ вѣсть о смерти Глинки прилетѣла чуть не на крыльяхъ. Я зналъ моихъ русскихъ патріотовъ, я помнилъ какъ равнодушно потеряли они Брюлова, такъ что, кромѣ газетъ, никто и не замѣтилъ, что умеръ Карлъ Великій въ живописи. Никакого публичнаго изъявленія, соболѣзнованія. Неужели и съ Глинкой будетъ тоже? Никакого сомнѣнія, если ихъ не заставить насильно исполнить долгъ свой. Я написалъ къ А. Ѳ. Львову довольно теплое письмо, въ которомъ требовалъ почтить память Глинки торжественною панихидою въ Казанскомъ соборѣ, давая разумѣть, что если онъ откажетъ, то пойду другимъ путемъ. Львовъ принялъ мой вызовъ и рапортъ министру былъ написанъ. Колебались дать разрѣшеніе, однако-жъ дали, но не въ Казанскомъ соборѣ, о чемъ Львовъ и не просилъ, а въ придворной Конюшенной церкви. Написали объявленіе, въ которомъ сказано, что "гг. придворные пѣвчіе, увѣдомясь о кончинѣ своего сослуживца, вознамѣрились отслужить панихиду", и пр. Я уничтожилъ это нелѣпое объявленіе, написалъ другое, тепленькое, и послалъ Львову, а тотъ въ подлинникѣ къ Владиміру Панаеву. Несчастный идилликъ двадцатыхъ годовъ, подъ гнетомъ звѣздъ, честей и лѣтъ, нашелъ невозможнымъ говорить о музыкантѣ съ увлеченіемъ и объявленіе напечатали въ примирительномъ тонѣ, т. е. тѣже пѣвчіе служили панихиду, но Глинку дозволено назвать "знаменитымъ композиторомъ", и 23-го февраля, въ 2 часа пополудни, Конюшенная церковь наполнилась почитателями таланта покойнаго. Изъ высшаго міра было нѣсколько дамъ, баронъ М. А. Корфъ и кн. П. А. Вяземскій...... Случайно въ Петербургъ пріѣхалъ изъ Берлина от. Полисадовъ, еще 10-го января бесѣдовавшій съ Глинкой; онъ сказалъ надгробную рѣчь, довольно приличную и занимательную, но крайней мѣрѣ кстати, хоръ придворныхъ пѣвчихъ прогремѣлъ: со святыми упокой, великолѣпно, и я, получивъ нѣкоторое удовлетвореніе, воротился домой успокоенный, что, волей-неволей, заставилъ отдать покойному публичную честь. Между тѣмъ младшее поколѣніе друзей Глинки, желая дѣйствовать и съ своей стороны независимо, устроили музыкальную панихиду. Филармоническое общество согласилось одинъ изъ своихъ концертовъ обратить въ память Глинки. Это со стороны нѣмцевъ было истинное пожертвованіе. На филармоническіе концерты перестали ходить, а тутъ такая вѣрная и выгодная приманка. Программу концерта разъ десять передѣлывали {Что не помѣшало, однако, концерту 15-го марта 1857 г. быть весьма интереснымъ и удачнымъ. Вотъ его программа: I отд. Увертюра и интродукція изъ "Руслана и Людмилы"; арія Руслана, молитва съ хоромъ, арія Людмилы, арія Фарлафа, хоръ дѣвъ, маршъ Черномора, Лезгинка. II отд. Хота; дуетъ: "Вы не придете вновь", Valse fantaisie, арія Гориславы, Камаринская, хоръ "Славься" изъ "Жизни за Царя". Въ поясненіе этой программы необходимо прибавить, что "Русланъ" не давался до того времени на сценѣ съ 1844 или, 1845 г., слѣдовательно, въ теченіе 12--13 лѣтъ. Хота же исполняласъ до того времени раза два или три, такъ что для значительной части публики эти произведенія Глинки были почти совершенною новостью. Сообщ. В. В. Никольскій.}... Публики собралось на концертъ много, но изъ высшихъ слоевъ общества тотъ же кн. Вяземскій былъ представителемъ аристократовъ... Бѣжать отъ нихъ! Бѣжать хоть на время, потому что обстоятельства приковали мои ноги къ этой землѣ, на которой есть жители, но нѣтъ еще гражданъ. Бѣдные люди! Бѣдная Россія!...."

"Я надѣялся собрать о Глинкѣ свѣдѣнія въ Берлинѣ, въ особенности отъ Дена. Но этотъ красный нѣмецъ неохотно говорилъ о Глинкѣ, и то, что говорилъ, не утѣшало меня. День, вмѣсто разсказовъ, ссылался на подробное письмо къ В. П. Энгельгардту, гдѣ онъ (см. выше) въ подробности.описалъ послѣдніе дни жизни Глинки. Только и узналъ я, что за двѣ недѣли до смерти Глинка взялъ слово съ Дена, если умретъ, непремѣнно его анатомировать, что Деномъ и исполнено. Нашли печень чрезъ мѣру отолщенную, а желудокъ крошечный. Глинка умеръ съ голоду: двѣ недѣли не могъ принимать пищи. При самомъ моментѣ смерти Дена не было. Не знаю, почему похоронили его далеко, больно далеко, на Троицкомъ кладбищѣ, въ рядахъ какъ рядоваго, и то осьмымъ. На похоронахъ былъ и Мейерберъ и какой-то знаменитый берлинскій музыкальный критикъ. И это выдавалъ мнѣ День, какъ за великую честь, оказанную Глинкѣ. Другой почетъ, -- что въ библіотекѣ у него хранится экземпляръ quasi-полныхъ сочиненій Глинки, въ грошевомъ переплетѣ, на который онъ не опустилъ обратить моего особеннаго вниманія. Я догадался, что этотъ переплетъ составилъ третью честь, оказанную Глинкѣ. Жаль Глинка! такой другъ не могъ спасти его, хотя смертельная необходимость его болѣзни подозрительна. Отолщеніе печени -- успѣшно лечитъ Карльсбадъ, что доктора и совѣтывали..."

Сообщ. И. А. Пузыревскій.

"Русская Старина", No 2, 1871