ГРАФИНЯ РОСЛАВЛЕВА
ИЛИ
СУПРУГА-ГЕРОИНЯ,
ОТЛИЧИВШАЯСЯ
ВЪ ЗНАМЕНИТУЮ ВОИНУ 1812 ГОДА.
ИСТОРИКО ОПИСАТЕЛЬНАЯ ПОВѢСТЬ XIX СТОЛѢТІЯ.
МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ С. СЕЛИВАНОВСКАГО.
1832.
съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва 1831 года Декабря 14 дня. Ценсоръ Сергѣй Аксаковъ.
"Помилуй другъ мой, можно ли такъ Спать долго! вообрази, вѣдь одинадцать часовъ, а ты не думалъ еще вставать съ постели. Не хорошо, не хорошо; нынче лѣто, надобно вставать раньше, и Такъ привѣтствовалъ Валентинъ Ивановичъ Люблинъ друга своего Лярскаго, войдя въ спальню къ нему.
Лярскій полусонными глазами глядѣлъ на вошедшаго Люблина, и, протянувъ къ нему руку свою, улыбаясь сказалъ: а вчера былъ на балу.
"Все такъ, пускай вчера ты былъ на балу, да нынче надобно было встану раньше.
Лярскій кликнулъ слугу и велѣлъ ему подать одѣться себѣ. Чрезъ полчаса подали чай, а Люблинъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ, спросилъ Лярскаго и у кого былъ онъ на балу."
-- Отгадай самъ, отвѣчалъ Лярскій, смѣяся.
"Да помилуй братецъ, это было бы довольно странно, еслибъ я сказалъ тебѣ, что ты вчерашній день дѣлалъ, и когда бы я зналъ, то вѣрно не сталъ бы спрашивать у тебя."
-- Это такъ, я согласенъ съ тобою, да. Это-то можешь угадать ты, Кто хотѣлъ скоро балъ дѣлать и кто звалъ меня? вспомни.
"Я, вспомнилъ. Ты вѣрно былъ у Княгини Этикетовой?"
Лярскій засмѣялся, какая-то самодовольность видна была на лицѣ его и все доказывало, что онъ очень доволенъ былъ баломъ этимъ.
-- Да, да, любезный Валентинъ, я былъ у Княгини Этикетовой и признаюсь тебѣ, что балъ былъ великолѣпный, почти вся столичная знать была на немъ и вѣрно недовольнымъ не остался никто. Пышность, вкусъ, разнообразіе, мода, -- это все было соединено вмѣстѣ, а ласковость Княгини, ея ловкость и пріятность обращенія еще болѣе доставляли каждому удовольствія.
"Ну, а въ обращеніи Княгини съ тобою, спросилъ Люблинъ друга своего, что могъ замѣтить ты?"
-- Въ обращеніи со мною! сказалъ Лярскій съ примѣтнымъ восторгомъ, она была довольно ласкова, и даже при встрѣчѣ, сказала мнѣ: я думала, Александръ Ивановичь, что вы не будете на балъ ко мнѣ. Слова эти произнесены были такимъ тономъ, что, кажется, должно понимать ея расположеніе ко мнѣ.
"И ты, я думаю, сказалъ строгой въ правилахъ своихъ Люблинъ, былъ на верху блаженства, забылъ все прочее, что окружало тебя, забылъ даже и Графиню Лелеву? Жаль, жаль, любезный другъ, что ты самолюбивъ такъ!"
-- Помилуй Валентинъ, въ чемъ ты замѣчаешь тутъ самолюбіе? Если я сказалъ тебѣ, что Этикетова ласковѣе обошлась со мною, нежели съ другими молодыми людьми, то это можно видѣть было и я никакъ не смотрѣлъ въ увеличительное стекло, а видѣлъ ясно все и безъ онаго, да къ тому жъ, если бы не ты, то я даже не былъ бы и на балѣ у нея; ты принудилъ меня ѣхать туда.
"Этого я хотѣлъ для разсѣянности твоей и очень радъ, что вижу тебя въ совершенно другомъ расположеніи духа, и, какъ кажется, ты сдержалъ слово свое мысли о добродѣтельной Графинѣ Лелевой болѣе не тревожатъ тебя, и если это случилось собственно Отъ свиданія твоего съ Княгинею Этикетовою, то совѣтую тебѣ чаще бывать тамъ. Ты даже можешь питать любовь къ ней: она вдова, свободна располагать рукой своего и со стороны обоихъ васъ не можетъ быть ни малѣйшаго препятствія."
-- Если бы ты, Валентинъ, не доказалъ мнѣ прежде дружбы своей, то клянусь тебѣ, что я счелъ бы тебя колкимъ насмѣшникомъ, или низкимъ лицемѣромъ.
"Скажи пожалуста, что заставило бы тебя думать такъ обо мнѣ? Это удивительно!"
-- Ни мало!... Говорить рѣшительно о любви Этикетовой, о ея свободѣ располагать собою, кто бы на моемъ мѣстѣ не счелъ это за насмѣшку или лесть?
"Помилуй, что за странный образъ мыслей! Питать любовь къ Этикетовой, если только она достойна того, очень возможно; а располагать ей рукой своею кто также препятствовать можетъ? слѣдовательно тутъ нѣтъ ни на: смѣшки, ни лести; а я съ своей стороны, какъ другъ твой, говорю истину тебѣ и про случаи слишкомъ возможныя въ жизни нашей.
-- Все такъ, милый Валентинъ, все возможно въ жизни нашей, и мы свободны каждый по своему думать обо всемъ; но чтобъ Княгиня Этикетова могла любить меня, могла когда нибудь принадлежать мнѣ -- этой пріятной мечтой я не долженъ питать душу свою, не долженъ вѣрить обольстительной надеждѣ
"Ты Александръ день ото дня кажешься мнѣ страннѣе: давно ли говорилъ ты, что Княгиня благосклонна къ тебѣ, что она съ особой ласковостію приняла тебя, и вмѣстѣ съ этимъ боишься думать о сердечномъ расположеніи ея! Не ужели Этикетова не можетъ любить никого? Не ужели сердце ея разочаровано? Ты слышалъ, что она была выдана замужъ за человѣка, къ которому не имѣла ни малѣйшаго расположенія, къ томужъ за старика, котораго только знатность и богатство прельстили отца ея и онъ изъ, одной страсти къ онымъ жертвовалъ спокойствіемъ дочери своей. Теперь престарѣлый Этикетовъ и обольщенный знатностью отецъ ея умерли, она осталась одна владѣтельницею богатаго имѣнія, а къ тому жъ въ цвѣтѣ лѣтъ, ни отъ кого независима: то что можетъ препятствовать ей вступить во вторичный бракъ, повинуясь выбору сердца своего?"
-- Повинуясь выбору сердца! говоришь ты, милый Валентинъ, сказать Лярскій тономъ человѣка, которой бы потерялъ надежду на все. Быть можетъ, сердце, Этикетовой избрало кого нибудь, И тотъ счастливецъ скоро назоветъ ее своею, и...
"Этотъ счастливецъ, скоро прервалъ его Люблинъ, я думаю -- есть ты."
-- Ахъ! Валентинъ, перестань смѣяться надо мною, перестань душу мою очаровывать надеждою; я не вѣрю ей.
"Ты знаешь, Александръ, что я не люблю смѣяться надъ слабостію другаго когда, быть можетъ, имѣю собственныя; но если такъ рѣшительно думаю объ расположеніи къ тебѣ Этикетовой, то это заключаю я по разсказамъ твоимъ."
-- Мои разсказы слиткомъ неясны, чтобъ можно было заключить по онымъ о любви Этикетовой.
"Это правда твоя, но думаю, что врядъ-ли я ошибаюсь въ этомъ, Время откроетъ все."
-- Да, время откроетъ все, объ этомъ не спорю я, и ты, другъ мой, увидишь, что заключенія твои на щетъ душевнаго расположенія ко мнѣ Княгини слишкомъ несправедливы.
"Ну, если и такъ, то ты чрезъ это ничего не теряешь."
-- Кромѣ спокойствія, сказалъ Лярскій, тяжело вздохнувъ.
"Какъ! не ужели ты точно влюбленъ въ нее? помилуй Александръ, ты крайне удивляешь меня:, давно ли ты тосковалъ объ Лелевой, давно ли душа твоя страдала отъ нея, и наконецъ -- что-жъ? ты любишь Княгиню, думаешь объ ней, теряешь спокойствіе и безнадежностью наполняешь мысли свои!"
-- Ахъ! Валентинъ, моя любовь къ добродѣтельной Ольгѣ была одно заблужденіе и, какъ видишь ты, минутное мгновеніе; разсудокъ и совѣты друга, взяли верхъ надъ ней и она прошла: но любовь къ Княгинѣ -- есть страсть, которая совершенно овладѣла душой моею, отъ которой ничто не излѣчитъ меня, кромѣ взаимной любви Этикетовой; быть можетъ, ты удивляешься этому, не вѣришь, считаешь все за минутный порывъ страстей,-- нѣтъ, другъ мой, не думай такъ рѣшительно: эти порывы долговременны, ничто не сильно въ мірѣ истребишь ихъ, они все:любовь, печаль, отчаяніе, страданіе.
"Жаль, Александръ, жаль, что ты не имѣешь твердости характера, что Ты такъ слабъ и легкомысленъ, и если бы я не былъ расположенъ къ тебѣ, какъ другъ, то, быть можетъ, не сожалѣніе, но однѣ насмѣшки видѣлъ бы ты отъ Валентинъ"
-- Ты воленъ и теперь сдѣлать тоже.
"Нѣтъ, одно сожалѣніе и участіе дружбы должны руководить мною. Теперь скажи мнѣ, что если бы Княгиня Этикетова точно была расположена къ тебѣ какъ къ человѣку, которой можетъ нравиться женщинамъ, и вмѣстѣ съ онымъ сама желала бы нравиться другому, то тогда одинаково ли бы ты любилъ ее, и рѣшился ли бы навсегда потерять спокойствіе свое?"
-- Нѣтъ, добрый Валентинъ, ты но думай такъ объ Этикетовой. Если иногда въ собраніяхъ толпы мущинъ и окружаютъ ее, если она на комплементы каждаго готова отвѣчать, то это не можетъ еще служишь доказательствомъ качества ея: каждая женщина, одаренная отъ природы милою прелестью лица, одинаково обращаетъ на себя вниманіе, и также заставляетъ многихъ увиваться около себя, но она еще не кокетка?
"Я согласенъ съ тобой и въ этомъ, и если Этикетова не рождена съ характеромъ плѣнять умышленно мущинъ, то ея расположеніе къ тебѣ, какъ могъ замѣтишь ты, есть не что иное, какъ одна любовь."
-- Опять очарованіе, опять надеждою хочешь обольщать меня; -- оставь это, я сказалъ тебѣ, что не вѣрю ей.
Долго еще двое друзей говорили а о предметѣ этомъ. Лярскій, разочарованный Княгинею, не вѣрилъ увѣреніямъ друга своего, что Этикетова любитъ его; строгой и постоянный во всемъ Люблинъ старался увѣрять его, наконецъ положили они, чтобъ Лярскій началъ чаще ѣздить къ Этикетовой и замѣчать поступки ея.
Было около двухъ часовъ, время приближалось къ обѣду и Лярскій, расположенный до вечера быть дома, просилъ друга своего остаться у него обѣдать. На столомъ продолжался между двумя друзьями тотъ-же разговоръ о Княгинѣ. Лярскій одинаково противорѣчилъ Валентину и хотя очарованный Этикетовою, однако не вѣрилъ надеждѣ, не вѣрилъ тому, чтобъ Княгиня могла взаимно любить его.
Какъ бываетъ робка и недовѣрчива любовь въ сердцѣ юноши! Сколько потребно времени и доказательствъ, чтобъ вполнѣ увѣрить его въ истинѣ! Дѣвы, дѣвы! ваше непостоянство сдѣлало мущинъ таковыми!... А въ вѣкъ нашъ вѣрно не сыщутся подражатели мечтательнымъ рыцарямъ среднихъ вѣковъ, и каждый захочетъ лучше остаться безъ награды отъ милой дамы, нежели пуcтиться странствовать за тридевять земель. Время идеально-романтическихъ мечтаній прошло, женщины стали жалостливы и благосклонны, умы очистились отъ предразсудковъ, и существенность стала быть цѣлью каждаго" Такъ проходитъ все, такъ перемѣняется панорама свѣта, такъ изчезаютъ цѣлыя поколѣнія людей и на мѣсто оныхъ являются новыя....
Люблинъ весь этотъ день провелъ у Лярскаго и въ вечеру двое друзей вмѣстѣ отправились гулять. Наконецъ послѣ довольно долгой прогулки они разстались, обѣщавъ другъ другу скоро видѣться опять.
Кто изъ смертныхъ не говорилъ въ жизнь свою: я любилъ, я люблю! Но только рѣдко слышимъ, чтобъ кто нибудь любилъ счастливо. Измѣна -- спутница каждаго; и каждый, не смотря на это, любитъ или ищетъ такое существо, которое бы. могъ любить онъ. Любовь -- удѣлъ всѣхъ людей, или по крайней мѣрѣ большей части оныхъ, и кто изъ влюбленныхъ не мечталъ о предметѣ любви своей! Кого не услаждали мечты сіи! Чьи чувства не были подчинены имъ! Чье сердце не было во власти ихъ!...
Молодая, прелестная Княгиня Этикетова, вышедшая за мужъ по волѣ и желанію стараго отца своего, которой въ жизнь свою любилъ одно золото, хотя и уважала человѣка, съ которымъ соединила участь свою, однако не любила его. Ея сердце было свободно, но она во все время двухлѣтняго замужства своего старалась, сколько можно, оказывать почтеніе и даже ласки старому супругу своему, дѣлила съ нимъ время, отказалась отъ всѣхъ баловъ и ни мало не скучала жизнію этой. Выдержанный ею терпѣливо двухъ-годичный курсъ скуки кончился. Старый Князь Этикетовъ умеръ и она осталась на своей свободѣ располагать сердцемъ и рукой своею. Прошло полтора года, какъ Княгиня вдовѣла, но сердце ея было одинаково спокойно. Она иногда въ собраніяхъ, хотя заставляла толпы молодыхъ людей собираться вокругъ себя, но строгое приличіе, соблюдаемое ею въ обращеніи, заставляло каждаго быть скромнымъ. Иногда случалось, что невыгодные толки разносились на щетъ молодой Княгини, но она не старалась вникать въ нихъ и продолжала одинаково вести себя. Клевѣта, пристыженная молчаніемъ и равнодушіемъ ея, умолкала, и имя Княгини одинаково уважали. Сердце ея ждало предмета, которой бы могъ вполнѣ очаровать его и наконецъ она дождалась. Первое свиданіе Этикетовой съ Лярскимъ въ домѣ Графини Лелевой рѣшило все. Она, увидавъ Лярскаго, видѣла въ немъ человѣка, котораго долго искало сердце ея, и хотя сама еще не понимала этого, но предатель -- взоръ невольно обращался на Лярскаго, и когда она пріѣхала домой, то Лярскій ни на минуту не оставлялъ мечты ея. Все, что она ни дѣлала, все, что ни говорила, Лярскій, какъ сновидѣніе, не выходилъ изъ мыслей ея, и Этикетова не знала, какъ дождаться скорѣе имянинъ своихъ; ибо она думала, что Лярскій, какъ человѣкъ живущій въ большомъ свѣтѣ, вѣрно непремѣнно пріѣдетъ на балъ къ ней. Такъ думала Княгиня о другѣ Люблина; таково было слѣдствіе перваго свиданія съ нимъ. Вотъ какъ скоро страсть любви можетъ овладѣть сердцемъ человѣка! Вотъ какъ неожиданно встрѣчаемъ мы иногда предметъ, которому посвящаемъ всю жизнь нашу! Любовь, любовь! ты опасная чародѣйка для смертныхъ!
Когда Этикетова встрѣтила Лярскаго на балу у себя, когда онъ подходилъ къ рукѣ къ ней, то она была внѣ себя, и съ пріѣзда его сдѣлалась веселѣе; во все время бала взоръ поминутно обращался на Лярскаго, этотъ счастливецъ хотя и замѣтилъ это, но въ эту миру ту мысль, что Княгиня была точно расположена къ нему душевно, не приходила въ голову ему и онъ уже по пріѣздѣ домой началъ мечтать о прелестной Княгинѣ.
Этикетова, также какъ и Лярскій, не вѣрила тому, чтобъ могла быть любима взаимно. Неизвѣстность и безнадежность терзала сердце ея, и къ томужъ она думала, что Лярскій рѣшится скорѣе взять за себя молодую дѣвицу, нежели вдову. Перемѣна характера Княгини была замѣчена нѣкоторыми знакомыми ея, но она не рѣшилась никому изъ нихъ повѣришь тайны своей.-- Лярскій въ этомъ случаѣ былъ счастливѣе; онъ имѣлъ друга, которому могъ открыть всю душу свою; Этикетова, хотя также имѣла милую подругу, которой повѣряла чувства души своей, но та была отъ нея далеко.
Лярскій и Этикетова одинаково любили другъ друга и одинаково таили чувства свои, одинаково страдали. Спустя недѣлю послѣ бала, влюбленный Александръ по совѣту друга своего Люблина рѣшился заѣхать къ Этикетовой.
Когда доложили ей, что пріѣхалъ Александръ Васильевичъ Лярскій, то она была очень образована пріѣздомъ его. При встрѣчѣ Лярскій молча подошелъ къ рукѣ. Этикетова что-то невнятно проговорила ему, наконецъ просила садиться и скучное молчаніе продолжалось между ими болѣе десяти минутъ. Какъ иногда бываетъ смѣшно положеніе двухъ влюбленныхъ! робость, смущеніе, застѣнчивость окружаютъ ихъ, и они кажутся существами совершенно безмолвными и это все творитъ любовь!...
Александръ Васильевичъ, стараясь выдти изъ таковаго положенія, первый прервалъ молчаніе и началъ съ Княгинею разговоръ. Этикетова, выведенная онымъ изъ-замѣшательства, быть можетъ, въ душѣ своей благодарила за это Лярскаго; она чувствовала, что сама была бы не въ состояніи сдѣлать этого. Послѣ разговоровъ о различныхъ предметахъ влюбленный Лярскій при всей врожденной нерѣшимости какъ то невольно началъ говоришь о чувствахъ своихъ, не относясь впрочемъ къ лицу Княгини. Этикетова съ примѣтнымъ удовольствіемъ слушала его и наконецъ рѣшилась спросить объ особѣ, къ которой Лярскій питалъ нѣжныя чувства. Положеніе Лярскаго было неизъяснимо: онъ не зналъ что отвѣчать на вопросъ этотъ, а молчаніе его въ такое привело смущеніе Этикетову, что она въ душѣ своей начинала обвинять себя за любопытство, предполагая, что Лярскій обидѣлся вопросомъ ея.
"Ахъ! Княгиня, началъ наконецъ Лярскій, послѣ продолжительнаго молчанія, еслибъ я осмѣлился только произнести предъ вами имя той особы, которая владѣетъ сердцемъ моимъ, то эту минуту счелъ бы блаженнѣйшею въ жизни моей."
-- Если только, Александръ Васильевичь, сказала Княгиня, хотите вы удостоить меня довѣренностію своею, то ето для меня будетъ слишкомъ лестно, я будьте увѣрены, что все сказанное вами останется для всѣхъ тайною.
Лярскій тяжело вздохнулъ, робость и нерѣшимость выражались на лицѣ его и онъ не зналъ совершенію, на что рѣшишься ему: сказать ли Княгинѣ пряма о чувствахъ своихъ, Или сдѣлаться невольнымъ Лжецомъ. Наконецъ онъ рѣшился спросить ее:
"Княгиня! если та особа, которою полны чувства мои, знакома вамъ., то останется ли также тайною все сказанное мною?"
-- Будьте увѣрены, что никто въ мірѣ не узнаетъ этого, а къ тому жъ развѣ запрещено питать благородныя чувства любви къ кому нибудь изъ знакомыхъ моихъ, сказала Этикетова, улыбнувшись.
Положеніе Лярскаго было одинаково, онъ видѣлъ, что вопросъ сдѣланный имъ не могъ освободить его отъ того чтобъ не сказывать требуемаго имени и онъ уже проклиналъ самъ себя, что рѣшился начать таковой разговоръ. Да и кто на мѣстѣ Лярскаго рѣшился бы скоро открыть совершенно чувства свои тому предмету, которой любитъ? истинная страсть любви робка, -- но Лярскій теперь невольно находился принужденнымъ или открыть все, что таилъ онъ на душѣ своей, или сказали" неправду. Ложь была незнакома ему, онъ рѣшился лучше слышать рѣшительный отказъ въ любви, чѣмъ сказать обманъ; честь и благородство взяли верхъ и присуждали его сказать то, что чувствовалъ онъ, а рѣшительность побѣдила робость -- и Лярскій въ эту минуту, упоенный надеждою, со всемъ жаромъ страстнаго любовника произнесъ предъ Этикетовою признаніе.
Удивленная и вмѣстѣ образованная Княгиня не звала, что отвѣчать. Она даже не вѣрила еще тому, что произходило вокругъ нея, считая это за одинъ, пріятный сонъ. Лярскій, ободренный молчаніемъ, или, быть можетъ, считая его за знакъ согласія, повторилъ ей признаніе свое, подтверждая оное новыми клятвами и осмѣлился даже взять руку ея и напечатлѣть на ней горячій поцѣлуй. Это для Княгини было электричествомъ: сердце ея забилось сильнѣе, и она не старалась освободить руки своей изъ рукъ Лярскаго; ея душа была въ восторгѣ. Ахъ! Какъ очаровательно первое упоеніе любви! Какъ сладостна душѣ минута эта! Въ это мгновеніе жизни все прочее забыто, презрѣно и какъ будто бы не существуетъ!....
Этикетова послѣ долгаго молчанія, хранимаго ею отъ избытка чувствъ, рѣшилась наконецъ сдѣлать Лярскому вопросъ, которой однакожъ вынудило не любопытство, но страсть любви.
"Не ужели, Александръ Васильевичъ, нее то, что теперь отъ васъ слышала, я должна считать истиною? Не ужели точно вы любите меня? Скажите правду, не обманывайте меня; сердце женщины довѣрчиво къ увѣреніямъ мущинъ, оно слабо, оно вѣритъ клятвамъ ихъ, но слѣдствія довѣрчивости бываютъ ужасны...."
-- Ахъ, Княгиня! Могу ли я обманывать васъ? нѣтъ, я не рожденъ для низкой лжи и увѣряю, что никогда не былъ знакомъ съ нею. Одна любовь заставила меня быть столько дерзкимъ, чтобъ сказать вамъ это. Довершите счастіе мое,-- скажите мнѣ чувства ваши, быть можетъ, сердце ваше чувствуетъ противное, и тогда пусть все это, что произходило между ними, останется тайною и я, несчастный, удалюсь навсегда отъ мѣстъ этихъ и съ тоскою въ сердцѣ, въ тиши буду проводить дни свои.
Лярскій послѣднія слова произнесъ такимъ тономъ, что если бы Княгиня и точно не была душею разсположена къ нему, то и тогда бы онъ заставилъ ее сожалѣть о себѣ. Но Этикетова любила взаимно и любила въ первые, сердце ея не было знакомо съ кокетствомъ, а душа съ презрѣннымъ обманомъ, она, слыша отъ Лярскаго о намѣреніи его, если онъ не любимъ ею, рѣшилась шутъ же сказать ему чувства свои, и признаться во взаимной любви къ нему.
"Ахъ, Александръ Васильевичъ, сказала Этикетова, лице которой пылало какъ пламень, я не могу уже теперь скрывать предъ вами чувства души своей, я должна сказать истину. Первое свиданіе мое съ вами въ домѣ Графини Лелевои рѣшило все, вы невольно обратили вниманіе мое и я не знаю что-то таинственное шепнуло душѣ моей -- "это тотъ, кого ты любить должна!" Я не вѣрила этому, считала за одно мгновеніе въ жизни моей, но слѣды этого мгновенія остались на душѣ, и я видѣла ясно, что сердце мое любило васъ. Неизвѣстность -- могу ли я быть любима взаимно, мучила меня. Положеніе мое было ужасно: тоска, отчаяніе, любовь терзали душу мою; я даже перемѣнила образъ жизни; полюбила уединеніе, но душа моя не находила покою себѣ и въ ономъ однѣ мечты: могу ли я быть любима вами или, быть можетъ, вы уже любите, ежеминутно наполняли мысли мои, ежеминутно не давали покоя мнѣ. Наконецъ я вижу васъ вторично въ домѣ у себя, и что жъ?... Я счастлива, я любима вами; воображеніе -- дитя любви, невольно заставило васъ забыться и вы сказали чувства свои. Ахъ, Александръ, въ первые въ жизни моей я рѣшилась перваго изъ мущинъ назвать такъ, и въ первые въ жизни моей душа моя упоена сладкою любовію!...."
Лярскій, услышавъ взаимное признаніе въ любви, былъ восхищенъ этимъ, чувства души его въ эту минуту были неизъяснимы и онъ, упоенный, обрадованный, вторично поцѣловалъ руку Княгини и, наконецъ напечатлѣлъ горячій поцѣлуй на розовыхъ устахъ очаровательнаго предмета любви своей. Пусть воображеніе читателя представитъ себѣ эту минуту, когда двое влюбленныхъ открыли взаимно чувства свои; перо слабо изъяснить это, одна душа въ состояніи чувствовать и оцѣнить это сладостное упоеніе въ жизни нашей; иногда однѣ мечты поэта постигаютъ то, что чувствуетъ сердце и живо оное представляютъ намъ.
Лярскій и Этикетова самодвольные судьбой своею наконецъ разстались. Обрадованный и влюбленный Александръ спѣшилъ пересказать все другу своему, отъ котораго ничего не таилъ онъ, а Княгиня въ избыткѣ чувствъ любви и въ восторгахъ радости осталась одна, предаваясь сладостнымъ мечтаніямъ.
Прошло двѣ недѣли, какъ уѣхалъ Графъ Лелевъ, но Ольга не переставала грустить; печаль, какъ вѣрный спутникъ, почти ни на минуту не оставляла сердца ея и она ни въ чемъ не находила удовольствія себѣ. Бесѣды священника и жены его, разговоры Радугиной, гости пріѣзжающіе навѣщать ее, все это совершенно не могло развлекать скучную Ольгу и заставить ее быть спокойною. Графиня если иногда и казалась веселою, то это была одна принужденность, которую замѣчали всѣ. Она и сама никакъ не могла долго принимать видъ этотъ таже прежняя скука являлась на лицѣ, таже печаль терзала сердце ея.
Письмо отъ Графа Лелева полученное Ольгою возвратило ей на нѣсколько времени прежнее спокойствіе. Онъ писалъ, что благополучно прибылъ въ мѣстечко Кейданы, въ Н. Гусарской полкъ, гдѣ дружелюбное общество Офицеровъ ласково встрѣтило его, какъ новаго товарища и самъ Полковникъ отрекомендовалъ его. Графъ хвалилъ новую жизнь свою и, какъ Русской, восхищался уже, что онъ, быть можетъ, скоро будетъ стоять въ рядахъ противъ дерзкаго непріятеля.
Корпусъ Графа Витгенштейна въ это время былъ занятъ дѣлами арріергардными и потому Графъ Лелевъ ни о чемъ болѣе не моръ увѣдомишь супругу свою, которая впрочемъ нетерпѣливо ждала отъ него увѣдомленія на щетъ дѣйствія корпуса, въ которомъ служилъ онъ.
Графиня Лелева, чрезмѣрно обрадованная полученнымъ письмомъ, каждому изъ знакомыхъ показывала оное, читала его и подобно дитяти, котораго долго занимаетъ купленная игрушка, ему радовалась она, а если только оставалась одна, то по нѣскольку разъ старалась перечитывать его. Такъ Графиню занимало письмо это, таковую любовь питала она въ душѣ своей къ обожаемому ею супругу!
Вскорѣ за первымъ письмомъ Графиня получила еще извѣстіе отъ мужа своего, чрезъ которое узнала, что корпусъ Графа Витгенштейна изъ Кейданъ выступилъ и остановился въ деревнѣ Катериновѣ, перейдя Двину въ мѣстахъ самыхъ болотныхъ и лѣсистыхъ. Графъ писалъ: "мы узнали здѣсь, что Французы прошли Полоцкъ и шли къ Смоленску, а Маршалъ Удино остался въ Полоцкѣ съ 40,000 войска и вступилъ на Петербургъ по дорогѣ Себежской. Рвеніе, которымъ исполнена душа моя, безъ границъ, и я, подобно храбрымъ товарищамъ моимъ, жду съ нетерпѣніемъ того дня, въ которой буду сражаться съ врагомъ отечества. Молись милая Ольга, молись о супругѣ твоемъ, быть можетъ, онъ скоро защищать будетъ любезное отечество свое и дорого отдавать каждый шагъ родной земли своей!"
При чтеніи письма этого слезы ручьями лились изъ глазъ прелестной Ольги, но слезы эти были слезы радости; она въ душѣ своей, какъ ревностная Россіянка, радовалась тому, что супругъ ея нетерпѣливо жаждетъ въ крови непріятеля обагрить мечь свой. Радугина и другіе короткіе знакомые Графини удивлялись характеру ея и тому энтузіазму, въ каковомъ всегда находилась она. При чтеніи письма Графа Ольга часто говорила; какъ жаль, что я не могу съ мужемъ моимъ раздѣлять всѣ опасности и труды которые онъ теперь несетъ одинъ. Я бы терпѣливо сносила все, презирала бы суровость самой жизни и близь Графа была бы покойна. Я могла бы видѣть, какъ храбрые Русскіе воины, воспламеняемые одною любовію къ отечеству, ревностно и мужественно поражаютъ дерзкихъ враговъ; какъ сіи Леониды и Минины временъ нашихъ оправдываютъ надежду предковъ, и какъ они стараются подражать имъ.-- Такъ думала Графиня Лелева, таковыя чувства питала она въ душѣ своей. Добрый отецъ Василій также радовался мужеству Графа и въ душѣ своей молилъ Всевышняго о сохраненіи добраго помѣщика своего и о успѣхахъ Русскаго оружія.
Рѣдкой въ то время не думалъ одинаково съ Графинею и мало было таковыхъ, которые бы пеклись болѣе о выгодахъ своихъ, нежели о выгодахъ общихъ; 1812 годъ представлялъ изъ цѣлой обширной Россіи какъ будто бы одно семейство: пособія другъ другу, старанія какъ о себѣ, такъ и о другомъ, всѣ классы гражданъ, всѣ состоянія, возрасты, полы, безъ различія лѣтъ, званій спѣшили наперерывъ служить другъ другу, помогать, раздѣлять пищу, одежду, жилища и за все это не требовать ни малѣйшаго возмездія: таковы Россіяне въ минуту общаго бѣдствія, таковъ характеръ имѣли и предки наши. "Заложимъ женъ и дѣтей и выкупимъ отечество!" Эти слова Минина всегда останутся краснорѣчивыми, всегда будутъ вѣрными и великолѣпными памятниками, какъ для насъ соотечественниковъ его, такъ и для всѣхъ, кто имѣетъ отечество.
Графиня Лелева мало занималась новостями изъ столицы и даже иногда не обращала ни малѣйшаго вниманія на оныя; она была болѣе устремлена на кругъ дѣйствій арміи, на положеніе и на ожиданіе отъ оной лучшихъ успѣховъ. Препровожденія времени Графини состояло въ чтеніи разныхъ военныхъ анекдотовъ, которые, какъ живые и вѣрные снимки съ произшествій, чрезвычайно занимали ее. Дѣла Задунайскаго, Потемкина, воинскаго исполина генія Суворова восхищали, душу прекрасной Ольги, возвышали духъ ея и радовали сердце, которое билось въ груди ея любовію къ своему отечеству и къ супругу.
Сколько Графиня Лелева думала о мужѣ своемъ, сколько она любила его, столько теперь Этикетова обожала Лярскаго. Минуты, часы, дни были посвящены ему, всѣ мечты были о немъ, и прекрасная Княгиня рѣшилась наконецъ написать письмо къ подругѣ дѣтства своего, въ которомъ открывала ей всѣ чувства души своей.
Письмо Княгини Этикетовой къ Маріѣ Обриной, подругѣ дѣтства ея.
Москва 1812 года, Іюня дня.
"Я теперь только, милая Марья, вполнѣ наслаждаюсь жизнію; я теперь только поняла ее, оцѣнила и дорожу ею. Все прошедшее мое въ сравненіи теперь съ настоящимъ было ничто. Моя жизнь съ родителемъ, мое замужество по волѣ его не по желанію собственнаго сердца были, такъ сказать, предзнаменованіемъ лучшаго будущаго..... Ты, какъ подруга юности моей, какъ другъ, которому открыта вся душа моя, должна знать все, что теперь всего болѣе въ мірѣ занимаетъ меня, что теперь дорого мнѣ и что могло привлечь все вниманіе мое. Ахъ, Марія, сердце мое въ избыткѣ чувствъ, душа если такъ могу выразиться, плаваетъ въ восторгахъ и я вся не своя. Предчувствую, что ты удивляешься нѣкоторымъ выраженіямъ въ письмѣ моемъ, считаешь ихъ странными, непонятными и, быть можетъ", начинаешь смѣяться. Смѣйся, другъ мой, смѣйся; дружбѣ позволительно все, я не буду сердиться за это, но прежде нежели произнесешь мнѣ рѣшительный приговоръ, должна прочесть до конца письмо это и тогда уже властна ты осуждать, обвинять меня, или быть снисходительною. И такъ, слушай: я люблю и люблю страстно, ничто въ мірѣ не властно принудить сердце мое забыть тотъ предметъ, для котораго теперь бьется оно, и человѣкъ избранный онымъ достоинъ того: онъ одинаково любитъ меня, одинаково душа упоена страстію этою; бракъ, который есть цѣль любви нашей, долженъ связать сердца наши вѣчно, и священный союзъ этотъ будетъ для насъ ненарушимымъ символомъ вѣрности, любви и согласія" Марія, другъ мои, пожелай счастія подругѣ твоей, она и при миломъ ей Александрѣ никогда не забудетъ тебя. Я давно уже сказала ему, что ты единственный другъ мой, что одной тебѣ открыты всѣ тайны мои, что одна ты принимала участіе въ судьбѣ моей во время замужества и онъ благодаритъ тебя.
Прости меня, милая Марія, что я до сихъ поръ ничего подробно не сказала тебѣ о человѣкѣ, котораго люблю я, не сказала даже и самой фамиліи его. Это есть Александръ Васильевичъ Лярскій; быть можетъ, ты слыхала фамилію эту, она довольно извѣстна, отецъ его служилъ при Дворѣ, а самъ онъ служитъ теперь въ Н.... Коллегіи. Впрочемъ я не буду, другъ мой, описывать тебѣ подробной исторіи любви нашей, боюсь, чтобъ не нанесть чрезъ это скуки тебѣ. Ты писала, что намѣрена бытъ скоро въ Москву -- тѣмъ лучше; при первомъ свиданіи, котораго нетерпѣливо желаю я, услышишь ты все, что только должна знать истинная дружба.
Прощай добрая Марія, прощай другъ мой. Твоя и проч...
"PS. Когда ты будешь въ Москвѣ, то увидишь моего Александра.
Влюбленный Лярскій также съ своей стороны открылъ другу своему Валентину какъ о признаніи своемъ Княгинѣ) такъ и о взаимной любви ея. Люблинъ съ особеннымъ вниманіемъ слушалъ разсказъ друга своего, и съ примѣтнымъ удовольствіемъ ободрялъ любовь ихъ, говоря, не правду ли, Александръ, я говорилъ тебѣ? Не угадалъ ли, что Княгиня точно любитъ тебя?... Ну, теперь, вѣрно совсѣмъ не будешь думать о Графинѣ Лелевой и даже неопасно для тебя самое свиданіе съ нею.
Будь увѣренъ, Валентинъ, говорилъ Лярскій, что Лелева ни мало теперь не опасна для сердца моего и что кромѣ однѣхъ чувствъ уваженія и признательности никакихъ болѣе не могу питать къ ней, и стыжусь самаго себя, что могъ прежде быть столько дерзкимъ и позволилъ страсти овладѣть сердцемъ моимъ.
"Собственное раскаяніе-избавитъ отъ мученія-совѣсти, сказалъ Люблинъ, взявъ руку Лярскаго и крѣпко сжалъ ее. Ты самъ видишь теперь, что любовь твоя къ Лелевой была какое-то заблужденіе, но это заблужденіе было минутное, ты призвалъ на помощь разсудокъ, онъ ясно показалъ тебѣ оное и ты опомнился. Любовь же къ Этикетовой, какъ къ женщинѣ, которая хотя и дала обѣтъ быть вѣрною, но смерть мужа разрѣшила ее отъ онаго и сдѣлала свободною, позволительна. Она снова можетъ избрать предметъ, которому произнесетъ предъ престоломъ Всевышняго новыя клятвы въ вѣрности, и любовь ея будетъ увѣнчана брачнымъ союзомъ. Ты, любезный другъ мой, тотъ предметъ, которой тронулъ чувства Этикетовой, ты также, какъ и она, свободенъ въ выборѣ подруги сердца и вы взаимно уже любите другъ друга, взаимно открыли любовь свою, теперь остается одно, при посредникѣ Всевышнаго подтвердить любовь свою."
-- Ахъ, Валентинъ, какъ я тогда былъ бы счастливъ, и кто въ мірѣ могъ бы сравниться въ благополучіи со мной!... Кто?
"Александръ, добрый Александръ! скоро перебилъ его Валентинъ, я другъ твой, я могу говорить тебѣ все, не суди такъ рѣшительно, ты долженъ испытать себя, долженъ повѣрить чувства сердца своего,-- увѣриться, точно ли можетъ быть постояннымъ оно и тогда уже можешь назвать себя счастливымъ. Быть можетъ, новый предметъ съ большими прелестями природы взволнуетъ душу твою, тогда ты будешь несчастнѣе, тогда священныя узы брака будутъ казаться тебѣ тягостными, самая жизнь несносною и нигдѣ въ мірѣ не обрѣтешь спокойствія."
-- Валентинъ, другъ мой, будь увѣренъ, что никакая краса не въ состояніи поколебать сердца моего, оно вѣчно останется вѣрнымъ постояннымъ въ любви къ прелестной Княгинѣ. Я чувствую всю силу страсти этой, я люблю въ первые, и первая любовь не знакома съ измѣною; она сильна, нѣтъ власти, которая бы могла заставить перемѣниться.-- Но ты, другъ мой, скоро ѣдешь, безъ тебя кому буду открывать чувства души моей, кто будетъ принимать такое участіе во мнѣ, какое принимаешь ты?... Ахъ, Валентинъ, прошу тебя объ одномъ: пріѣзжай скорѣе.
Строгой и дальновидный Люблинъ еще долго совѣтовалъ другу своему испытывать себя и влюбленный Лярскій съ удивленіемъ слушалъ совѣты его. Онъ находилъ ихъ полезными и никакъ не противорѣчилъ имъ, отъ души благодарилъ Валентина за его участіе и за дружбу, и былъ чрезмѣрно радъ, что имѣлъ такого друга. Лярскій даже гордился дружбою его, потому что находилъ въ немъ человѣка достойнаго носить наименованіе истиннаго друга. Ахъ, какъ счастливъ тотъ, кто въ жизнь свою нашелъ человѣка, котораго онъ можетъ назвать истиннымъ другомъ! Пиллады и Оресты извѣстны намъ по одной исторіи, а вѣкъ нашъ и прошедшій едва ли могутъ похвалиться и однимъ Орестомъ! "Они богаты Лукуллами!....."
Пріятный лѣтній вечеръ, вызывалъ къ прогулкѣ, тишина царствующая въ природѣ могла услаждать чувства встревоженной души, ни малѣйшее дуновеніе зефира не колыхало листочковъ деревъ, лазоревое безоблачное небо очаровывало милою прелестью своею, величественное захожденіе солнца плѣняло собой грустнаго мечтателя, бальзамическій воздухъ нѣжилъ чувства, но вся эта прелесть разнообразной въ видахъ своихъ природы не могла развлекать печальной Графини Лелевой; ея душа, ея мечты были наполнены думами о супругѣ. Она сидѣла въ бесѣдкѣ сада, гдѣ портретъ Графа висѣлъ противъ нея на стѣнѣ. Грустная Ольга пристально смотрѣла на него и, вспоминая прошедшее, вспоминала то время, когда ней портретъ, но тотъ, кто изображенъ на немъ, былъ неразлучно съ нею. Ольга была одна. Маленькая Лиза, любимица ея, бѣгала по саду и беззаботно занималась игрою. Мечты Графини были наполнены предпріятіемъ, которое она желала привести въ исполненіе; она думала, какъ бы ей быть вмѣстѣ съ Графомъ, и непремѣнно хотѣла исполнить желаніе это. Г-жа Радугина, священникъ и жена его хотя дѣлили съ Графинею печаль ея, и она была во всемъ откровенна съ ними, однако этого намѣренія Ольга не открывала никому, предполагая, что они будутъ отговаривать ей и даже препятствовать. Но какъ могла она безъ помощи сторонней, одна предпринять намѣреніе это и исполнить его? Тутъ необходимо долженъ былъ, находиться человѣкъ, которой бы стараніями своими привелъ все это въ дѣйствіе. Иногда неожиданные, совершенно нечаянные случаи благопріятствуютъ намѣреніямъ нашимъ. Такъ случилось и съ Графинею Лелевой.
Въ селѣ Зимогорьѣ въ домѣ отца Василія кто-то остановился проѣздомъ; жена священника, почти каждый день бывавшая у Графини, объ этомъ увѣдомила ее. Ольга по какому-то любопытству захотѣла узнать подробно о пріѣхавшемъ, и на другой день ее увѣдомили, что не знакомецъ, остановившійся въ домѣ священника, былъ богатый помѣщикъ Люблинъ. Ольга часто слыхала фамилію эту отъ Лярскаго, и даже знала, что какой-то Люблинъ былъ другомъ ему, почему и велѣла узнать объ имени. Когда объ ономъ доложили ей, то Графиня, въ умѣ которой родились тотчасъ планы къ исполненію намѣреній своихъ, не медля послала къ Люблину (это былъ Валентинъ Ивановичъ, читатель давно знакомъ Съ нимъ) просить его въ домъ къ себѣ. Люблинъ крайне былъ удивленъ этимъ, онъ не постигалъ, что могло за ставить Графиню сдѣлать ему приглашеніе, и, разсуждая объ этомъ, ни мало не медля явился къ ней. Графиня весьма ласково приняла его, и много разспрашивала о Москвѣ, о столичныхъ новостяхъ и проч. и проч. Послѣ таковаго разговора она рѣшилась спросить, куда былъ намѣренъ ѣхать Люблинъ, и когда узнала, что ему надобно было ѣхать въ помѣстья свои, находящіяся въ Смоленской губерніи, то лице Графини вдругъ примѣтно перемѣнилось, что даже могъ замѣтишь и скромный Валентинъ; Лелева же съ своей стороны не могла долго таить того, что въ эту минуту было на душѣ у ней, она рѣшилась откровенно разсказать все удивленному Люблину.
"Ахъ, Валентинъ Ивановичъ, начала Ольга, вы, быть можетъ, крайне удивитесь тому, о чемъ при первомъ случайномъ знакомствѣ нашемъ намѣрена я просить васъ и я чувствую сама, что слишкомъ неучтиво дѣлаю это, но то, что побуждаетъ меня, извинитъ въ глазахъ вашихъ. Сдѣлайте одолженіе, не откажите въ просьбѣ моей, вы крайне обяжете меня и даже мужъ мой будетъ благодаренъ вамъ."
-- Съ большимъ удовольствіемъ, ваше Сіятельство, отвѣчалъ Люблинъ, радъ служить вамъ, если только могу хотя что нибудь сдѣлать для васъ, и никакъ не осмѣлюсь считать это за трудъ себѣ.
"Прежде нежели я рѣшусь вамъ открыть то, о чемъ намѣрена просить васъ, позвольте мнѣ быть увѣренной что прозба моя останется отъ всѣхъ тайною."
-- Если только вы требуете это, то я готовъ исполнить.
"Это необходимо. Но скажите мнѣ, Валентинъ Ивановичъ, долго ли вы намѣрены прожить въ Зимогорьѣ?"
-- Я думаю, что обстоятельства должны задержать меня въ селѣ вашемъ еще около трехъ или четырехъ дней, потому что я по дѣламъ своимъ послалъ въ уѣздъ повѣреннаго, гдѣ, я думаю, онъ долженъ пробыть сутокъ двое, и эта самая причина заставитъ меня остаться въ Зимогорьѣ. Чтожь касается до вашего требованія на щетъ сохраненія тайны, то будьте увѣрены, что ваши приказанія будутъ для меня закономъ.
"Благодарю васъ за комплементъ. Теперь, Валентинъ Ивановичь, позвольте мнѣ открыть то, что заставило меня обратиться къ вамъ съ просьбою моею: я намѣрена оставить Зимогорье и ѣхать къ мужу моему въ армію. Онъ служитъ въ отдѣльномъ корпусѣ Графа Витгенштейна въ Н. Гусарскомъ полку, а теперь стоятъ они въ Бѣлоруссіи, въ деревнѣ Катериновѣ на рѣкѣ Двинѣ: то не откажитесь принять на себя трудъ и помочь мнѣ въ этомъ предпріятіи. Желаніе видѣть моего Александра, раздѣлять съ нимъ всѣ труды, всѣ опасности военной жизни побуждаетъ меня предпринять это; но одной, вы знаете, не возможно сдѣлать этого, мнѣ нужна помощь сторонняя, вы пріѣхали въ Зимогорье, я узнала, что вы тотъ Г-нъ Люблинъ, о которомъ нѣсколько разъ слышала отъ Александра Васильевича Лярскаго и, предполагая, что вы вѣрно не откажетесь хотя что нибудь малѣйшее сдѣлать для меня, это самое заставило меня рѣшиться открыть вамъ намѣреніе мое и вмѣстѣ съ этимъ неотступно просить о содѣйствіи вашемъ къ приведенію въ исполненіе предпріятія моего."
-- Очень радъ, ваше Сіятельство, отвѣчалъ Люблинъ, служить вамъ, и для меня очень лестно, что вы удостоили меня довѣренностію своею, и въ чемъ только будете имѣть нужду, то можете безъ всякихъ просьбъ сказать мнѣ, и я готовъ безъ малѣйшихъ отговорокъ служить особѣ вашего Сіятельства.
"Чувствительно благодарю за вашу готовность и въ полной мѣрѣ цѣню оную" Мнѣ только, Валентинъ Ивановичъ, нужно, чтобъ были готовы лошади, а тамъ уже я могу сама распорядишься на каждой станціи."
-- Помилуйте, Графиня, возможно ли будетъ вамъ ѣхать однимъ въ такую дальную дорогу?...
"Чтожъ дѣлать! я уже рѣшилась и, презирая всѣ труды и непріятности, которые бы могли случиться въ дорогѣ, хочу только непремѣнно достичь цѣли своей."
-- Если только! ваше Сіятельство, я могу льстимь себя надеждою, что услуги мои могутъ быть приняты вами, то я готовъ сопровождать васъ до того самаго мѣста, которое будетъ цѣлью вашего путешествія.
"Благодарю покорнѣйше за желаніе ваше; но могу ли я, Г-нъ Люблинъ, этого требовать отъ васъ? и безъ того уже не нахожусь чѣмъ быть благодарной вамъ."
-- Позвольте также и мнѣ отблагодаришь васъ за этотъ лестной комплементъ; но впрочемъ все то, что рѣшаюсь сдѣлать я для вашего Сіятельства, вѣрно также былъ бы готовъ сдѣлать всякой.
Услужливый Люблинъ и Графиня Лелева долго продолжали разговоръ о приведеніи въ дѣйствіе тайныхъ намѣреній своихъ, положивъ между собою до тѣхъ поръ никому не объявлять объ этомъ, пока будетъ все готово къ отъѣзду ихъ. Таковую Ольга имѣла привязанность къ супругу своему. Она была готова жертвовать всемъ, чтобъ только находиться съ нимъ вмѣстѣ и Люблинъ ясно видѣлъ теперь справедливость словъ друга своего, которой такъ часто говорилъ ему о любви Ольги къ Графу, и хотя Валентинъ и безъ опыта вѣрилъ этому, но самый опытъ, которому сдѣлался онъ нечаяннымъ свидѣтелемъ, еще болѣе увѣрилъ его въ слышанномъ и еще болѣе въ глазахъ его облагороживалъ характеръ Графини Лелевой.
Въ продолженіи двухъ дней стараніями Люблина было все приготовлено къ отъѣзду Графини и, Валентину оставалось только дождаться изъ уѣзда повѣреннаго своего. Ольга объ этомъ была увѣдомлена. Нельзя вообразить себѣ, въ какомъ она находилась восхищеніи; ей уже представлялось, что она близь своего обожаемаго Александра, раздѣляетъ съ нимъ опасности, переноситъ съ удовольствіемъ труды, слышишь стоны раненыхъ, крики побѣжденныхъ и восхищенія побѣждающихъ. Мечты Ольги живо писали ей картину военныхъ дѣйствій, она восхищалась побѣдами соотечественниковъ, видѣла супруга своего въ рядахъ побѣждающихъ, и молила Творца о поданіи успѣховъ Русскимъ на пораженіе дерзкаго Галла.
Повѣренный Валентина возвратился. Люблинъ не имѣлъ причинъ оставаться долѣе въ Зимогорьѣ; Графиня была чрезмѣрно рада этому и въ слѣдующій же день рѣшилась она отправиться въ путешествіе свое. Ольга наканунѣ этого дня послала нарочно за отцемъ Василіемъ и женой его, дабы увѣдомить ихъ о предпринятомъ намѣреніи. Люблинъ написалъ письмо къ другу своему, въ которомъ обо всемъ подробно увѣдомлялъ его и на долго прощался съ нимъ по случаю отъѣзда съ Графинею. Валентинъ писалъ еще, что Ольга есть совершенный образецъ чистой нравственности; доброта души ея, откровенность и простота характера, привязанность къ супругу и ласковость превосходятъ всякое описаніе. Она невольно заставляетъ имѣть уваженіе къ себѣ и, бывая съ ней, забываешь, что это простая смертная, думаешь, что это сама оживотворенная добродѣтель. Валентинъ былъ правъ. Ольга точно была такова; а если рѣшилась она ѣхать съ молодымъ человѣкомъ, то этотъ поступокъ доказываетъ, что она страстно любила мужа своего, и въ глазахъ другихъ никакъ не могъ марать ее.
По приглашеніи Графини отецъ Василій и жена его пришли къ ней; Г-жа Радугина находилась также тутъ. Послѣ нѣкоторыхъ разговоровъ въ какое были они приведены удивленіе, когда Ольга объявила имъ, что она завтра оставитъ Зимогорье. Добрая старушка, жена священника, съ крайнимъ прискорбіемъ спросила ее, куда намѣрена была отправишься она, и когда услышала, что въ армію къ Графу, то слезы градомъ полились изъ глазъ у ней, а набожный отецъ Василіи и Г-жа Радугина были приведены въ такое удивленіе, что даже не вѣрили этому. Графиня долго принуждена была увѣрять ихъ и наконецъ объявила имъ, что она ѣдетъ съ Валентиномъ Ивановичемъ Люблинымъ, который рѣшился принять на себя трудъ изготовить все къ отъѣзду и проводить до того мѣста, гдѣ находился Н. Гусарской полкъ, въ которомъ служилъ Графъ Лелевъ.
Приходъ Люблина къ Графинѣ) совершенно увѣрилъ Радугину и священника о намѣреніи ѣхать съ нимъ и увѣренный отецъ Василій хотя и совѣтовалъ ей оставить предпріятіе это, но непремѣнное желаніе Ольги принудило его. оставить совѣты и пожелать отправляющимся счастливаго пути. Ольга просила Г-жу Радугину принять на себя управленіе домомъ ея, а смотрѣніе за милой Лизой препоручила доброй бабушкѣ. Объ отъѣздѣ Ольги къ Графу вскорѣ узнало все село, и новость эта была предметомъ разговоровъ между крестьянъ, которые были душевно преданы добрымъ помѣщикамъ своимъ.
Наступилъ наконецъ день отъѣзда Графини Лелевой и Люблина. Ольга радушно прощалась со всѣми и какая-то радость примѣтна была на лицѣ ея. Люблинъ просилъ священника, чтобъ онъ отправилъ на почту письмо, которое онъ оставлялъ ему. Набожный отецъ Василій благословилъ отъѣзжающихъ и они, принявъ благословеніе, простились со всѣми провожавшими ихъ, желая имъ счастія.
Ольга съ замѣтнымъ спокойствіемъ выѣхала изъ Зимогорья на лицѣ ея были примѣты слѣды какого-то нетерпѣнія, и она, забывая все прошедшее, жила теперь однимъ будущимъ.
Лелева, начиная съ первой станціи, перемѣнила фамилію свою, она назвалась Графинею Рославлевою. Такимъ образомъ Героиня Ольга подъ чужею фамиліею начала путешествіе свое къ обожаемому супругу своему.
Письмо Маріи Обриной къ Княгинѣ Этикетовой.
"Чувствительно благодарю тебя, милая Евгенія, за письмо твое. Оно много принесло мнѣ радости и я цѣню вполнѣ дружбу твою и твою довѣренность. Ты вступаешь въ новые узы брака съ человѣкомъ, котораго любишь ты и которой одинаково привязанъ къ тебѣ. Для подруги дѣтству твоего слишкомъ пріятно слышать новость эту, и я упросила маминьку отпустить меня въ Москву, объявивъ ей о намѣреніи твоемъ. Она очень рада этому и желаетъ тебѣ того же счастія, какого могла бы. Желать мнѣ, и я съ нетерпѣніемъ, другъ мой, жду того дня, когда увижусь съ тобою. Прости меня добрая Евгенія за то, что я такъ мало пишу къ тебѣ. Я внѣ себя отъ радости, ибо скоро буду въ Москвѣ и увижу мою неоцѣненную Евгенію". Твоя
Письмо это много обрадовало Этмкегаову и она при первомъ же свиданіи показала его Дареному, восхищаясь, что подруга ея пріѣдетъ скоро въ Москву. Лярскій, любя Княгиню, одинаково былъ радъ письму этому, потому болѣе, что оно было пріятно для его Евгеніи. Частыя свиданія Лярскаго и Этикетовой подали поводъ стоустой молвѣ къ разнымъ толкамъ объ этомъ: но когда Княгиня объявила нѣкоторымъ изъ короткихъ знакомыхъ своихъ о намѣреніи своемъ втіупить въ бракъ съ Лярскимъ, и новость эта мало по малу стала разноситься, то всѣ непріятные толки прекратились и Лярскаго начали уже считать женихомъ Этикетовой.
Такъ все бываетъ въ свѣтѣ этомъ. Молва, разносимая вѣстовщиками бываетъ часто несправедлива, а любители ея и новостей судятъ обо всемъ по однимъ толкамъ, не стараясь узнавать, справедливы ли оные, и какъ жаль, что люди вѣрятъ болѣе слухамъ, отъ чего многіе бываютъ очерняемы, и хотя время и случаи оправдываютъ, но клевета и несправедливые толки долго заставляютъ ихъ сносить, отъ многихъ презрѣніе. Если сего послѣдняго и не было съ Княгинею и Лярскимъ, однако нѣкоторые много говорили уже не выгоднаго на щетъ обоихъ ихъ, что оскорбляло молодую Княгиню. Это заставило Лярскаго, просить нареченную невѣсту свою формально объявить роднѣ и знакомымъ о намѣреніи ея -- что Этикетова скоро и сдѣлала. Любительницы разносить по домамъ подобныя вѣсти скоро, заговорили объ этимъ съ своими прибавленіями и переходили изъ дома въ домъ сообщать новость эту. Не прошло двухъ недѣль, какъ Княгиня сказала роднѣ своей о желаніи вступишь въ замужство съ Лярскимъ, и рѣдкіе изъ жителей Замоскворѣчья, (гдѣ жилъ Лярскій и Этикетова) не знали о скорой свадьбѣ ихъ. Такъ въ Столицахъ, какъ и въ малыхъ городахъ, произшествіе дѣлается скоро извѣстнымъ? а любители новостей благодарны за это словохотливымъ старухамъ, которыя у насъ подобны живымъ биллютенямъ и ихъ отыскать можно въ каждомъ классѣ гражданъ.
Въ одно утро, когда Лярскій сбирался ѣхать къ невѣстѣ своей, Петръ камердинеръ его подалъ ему запечатанное письмо. По почерку на адресѣ Лярскій тотчасъ узналъ, что оно было отъ друга его Люблина. Александръ съ нетерпѣнінемъ разпечаталъ его и когда прочелъ, то какъ удивленъ былъ увѣдомленіемъ Валентина о знакомствѣ его съ Графинею Лелевою, и его отъѣздѣ съ нею. Онъ вторично прочелъ письмо и крайне жалѣлъ, что долго не увидится съ другомъ своимъ, жалѣлъ о томъ, что любезный для него Валентинъ, быть можетъ, не будетъ и на свадьбѣ, которая должна была скоро назначиться. Когда Лярскій отправился къ Княгинѣ, то взялъ съ собою и полученное имъ письмо, гдѣ читалъ его съ большею радостію.-- Этикетовой очень пріятно было слышать о знакомыхъ, своихъ и она душевно радовалась привязанности Ольги къ мужу своему и даже хвалила поступокъ Лелевой въ разсужденіи отъѣзда ея къ Графу. Евгенія говорила, что знакомство Лелевой приносило ей столько удовольствія, что она того не въ состояніи выразить. Такъ Этикетова цѣнила Ольгу. Она ясно видѣла въ ней примѣры истинной добродѣтели -- и восхищалась; Евгенія желала даже подражать ей. Вотъ какъ нравственные примѣры могутъ дѣйствовать на другихъ, и какъ добродѣтельная женщина можетъ играть большую ролю въ обществахъ! Ея скромность, благородство поступковъ, обращеніе соединенное съ самымъ строгимъ приличіемъ, -- все это можетъ разительно дѣйствовать на другихъ, пренебрегающихъ нравственностію, и если не совершенно исправлять ихъ, то по крайней мѣрѣ налагать на нихъ невольную скромность, заставлять стыдиться другихъ и не давать воли языку, глазамъ, и проч. и проч. Tempora mutantur, mutauiur et nos quoque in ipsis -- (времена перемѣняются, и мы перемѣняемся) -- Говоритъ Овидій, быть можетъ, и мы дождемся того, что нравственные примѣры немногихъ, заставятъ каждаго изъ насъ слѣдовать имъ, тогда (чего съ радостію всякой ожидать долженъ) не будемъ опасаться заразы иностранныхъ привычекъ.
Когда Лярскій, обрадованный полученнымъ письмомъ отъ друга своего, говорилъ съ Княгинею объ Валентинѣ, хвалилъ его достоинства, характеръ, поведеніе, шовъ эту минуту вошелъ слуга и доложилъ Евгеніѣ, что пріѣхала Марія Дмитріевна Обрина. и Не ужели! и съ восторгомъ сказала Этикетова, потомъ, обратясь къ жениху своему, просила его выдти съ нею вмѣстѣ встрѣтить подругу дѣтства, о которой она давно говорила ему. Для Лярскаго, также не меньше было пріятно видѣть и познакомиться съ Обриной, и потому болѣе, что она любила душевно его Евгенію. Встрѣча двухъ друзей, которые давно не видались, бываетъ разительна. Между ими забыто все прочее, они только видятъ и слышатъ однихъ себя, предаются чувствамъ своимъ, и ни на что другое не стараются обращать вниманія своего. Быть можетъ, это было бы и между Обриной и Эгаикетового, но какъ послѣдняя, бывъ вмѣстѣ съ Александромъ помнила и его, а Обрина, занятая будущимъ счастіемъ подруги своей, также съ своей стороны обратила вниманіе свое на этого человѣка, которому ввѣряла себя и судьбу свою милая подруга дѣтства ея, добрая Евгенія, которую страстно любила она, то при свиданіи семъ и на глазахъ Маріи блистали слезы, какъ утренняя роса не распустившейся лилеѣ. Въ душѣ Княгини чувства дружбы спорили съ чувствами любви, сіи послѣднія старались взять верхъ надъ ними -- и она, если не старалась побѣдить сего, то по крайней мѣрѣ была непринужденно привѣтлива къ Обриной.-- Этикетова послѣ первыхъ дружескихъ привѣтствіи наконецъ отрекомендовала подругѣ своей Лярскаго, говоря: и я писала къ тебѣ, другъ мой, о намѣреніи моемъ, тебѣ первой открыла тайну души моей, и такъ вотъ тотъ Александръ, которому вѣчно ввѣряю себя, и Лярскій со всею учтивостію свойственною человѣку большихъ обществъ, привѣтствовалъ Обрину, и благодарилъ ее за разположеніе къ Евгеніѣ. Обрина равно съ своей стороны обошлась съ нимъ -- и не прошло часа, Лярскій и Марія разговаривали уже между собою, какъ старые знакомые. Евгенія была очень рада, видя между ими какое-то дружество, она даже старалась еще болѣе увеличить, оное, -- что, быть можетъ, для мучительной ревности покажется страннымъ; но душа моей Евгеніи была чужда страсти этой, слѣдствіе которой бываютъ слишкомъ пагубны, и Княгиня всегда жалѣла тѣхъ женщинъ-женъ, которыя дозволили низкой ревности овладѣть душей своею. Она говорила: "ревность -- врагъ супружескаго согласія; должно стараться преодолѣвать страсть эту, питать сердце свое возвышенными чувствами дружбы и никакъ не думать, чтобъ человѣкъ, которой истинно любитъ, могъ когда нибудь сдѣлаться вѣроломнымъ клятвопреступникомъ, потому что истинная любовь чужда всякой измѣны." Всякой будетъ согласенъ съ мнѣніемъ Княгини, она права: ибо пламенная и чистая любовь не можетъ быть знакома съ обманомъ, а если мы часто и видимъ противное истинѣ, то это случается отъ того, что въ нашъ вѣкъ любятъ болѣе по расчетамъ. Оставимъ теперь княгиню, восхищенную пріѣздомъ молодой Обриной, влюбленнаго Лярскаго и самую Обрину дѣлишь между собою въ пріятно-дружескихъ разговорахъ и разскажемъ читателю хотя что нибудь о Марьѣ Дмитріевнѣ.
Обрина была дочь одного дворянина. Покойной отецъ ея былъ коротко значкомъ съ старымъ Талинымъ отцемъ Княгини Этикетовой, и Марія почти съ самаго малолѣтства воспитывалась съ его дочерью. Одинакія лѣта, привычки, сходство характеровъ сдѣлали ихъ друзьями. По смерти Обрина мать Маріи оставила столицу и переселилась съ нею въ одну изъ Пензенскихъ деревень. Марія была принуждена проститься съ Евгеніею, давъ обѣщаніе писать къ ней почти каждую почту. Вскорѣ по отъѣздѣ Обриныхъ, отецъ Евгеній; обольщенный знатностію и богатствомъ стараго Князя Этикетова, принудилъ дочь свою выдти за него замужъ, и Евгенія, считая повелѣнія родителя священными, безпрекословно повиновалась ему. Одна, безъ подруги, которой открыта была вся душа ея, предавалась она печали и оплакивала жребій свой. Она если и находила утѣшеніе въ чемъ, то находила его въ письмахъ Маріи и въ своихъ отвѣтахъ къ ней, гдѣ изливала всѣ чувства души своей. Ксрткая Марія жалѣла подругу свою, но чѣмъ инымъ могла она пособишь ей, какъ только одними совѣтами: безъ роптанія переносить жребій свой и повиноваться престарѣлому родителю.
Евгенія Талина, вскорѣ послѣ увѣдомленія подруги своей о желаніи родителя на щетъ ея замужства, вышла за Князя Этикетова. Читатель уже знаетъ, какъ Евгенія терпѣливо сносила судьбу свою, и какъ-обходилась съ престарѣлымъ супругомъ своимъ. Она если не страстно любила его, то по крайнѣй мѣрѣ уважала, дѣлила съ нимъ безропотно время и даже отказалась отъ всѣхъ веселостей большаго свѣта. Обрина, зная все, хвалила поступки Евгеніи, старалась еще болѣе принуждать ее одинаково вести себя и всегда стараться уважать супруга своего. Теперь Марія, увѣдомленная Этикетовою о выборѣ собственнаго сердца ея, находилась съ ней, дѣлила радости ея и въ Лярскомъ видѣла человѣка достойнаго того, чтобы Евгенія ему ввѣрила себя.
Чрезъ недѣлю по, пріѣздѣ Обриной было обрученіе Евгеніи съ Лярскимъ. Двое счастливцевъ, упоенные любовію и надеждами, были внѣ себя. Добрая Марія, душевно расположенная къ Евгеніи, радовалась счастію ея и, мечтая сама съ собой, удивлялась тому мгновенному взору, которой могъ, связать сердца Евгеніи и Александра. Не уже ли, говорила она, есть взгляды, которыя рѣшаютъ судьбу цѣлой жизни нашей?... Неопытное сердце удивляется этому и даже не вѣритъ, чтобъ такъ сильна была страсть любви, то и не удивительно, что Марія судила такъ; ибо она не любила еще, и потому для нея страсть истинной любви, мгновенно раждающая, была тайною.
Обрина писала къ матери, что другъ ея, Евгенія, была счастлива, что она познакомилась съ Лярскимъ и нашла въ немъ человѣка со всѣми отличными достоинствами, и что я,-- такъ еще писала она, имѣю большое уваженіе къ этому молодому человѣку, цѣня благородство характера его и даже, маминька, признаюсь вамъ, я завидую Евгеніѣ..... Она описала всю пышность обрученія и не позабыла сказать, что Княгиня одинаково, какъ и прежде, расположена къ ней. Старая Обрина, довольная письмомъ дочери, не замедлила къ ней отвѣтомъ своимъ, въ которомъ однако между прочимъ дѣлала ей совѣтъ, чтобы она безъ зависти смотрѣла на счастіе подруги своей, а еще менѣе бы старалась узнавать характеръ молодаго Лярскаго и ни въ какомъ бы случаѣ не скрывала чувствъ своихъ, какъ отъ нея, такъ даже отъ Евгеніи. Мать Маріи была во всѣхъ отношеніяхъ женщина съ большой проницательностію, а потому и писала она въ таковомъ тонѣ къ дочери своей на щетъ Лярскаго. Обрина по дальновидности своей предполагала, что если неопытной, молодой дѣвицѣ съ какой нибудь стороны нравится мущина и она часто съ нимъ бываетъ, то рѣшительно сказать можно, что страсть любви мгновенно можетъ возродиться въ сердцѣ ея и неопытность нечувствительно сдѣлается ревностною поклонницей ея. Старая Обрина судила справедливо, а къ томужъ, зная совершенно сердце дочери своей, она могла предположишь, что Марія, еще никого не любя въ жизни, могла легко плѣняться ловкимъ и стройнымъ Ларскимъ.
Марія, получа письмо матери своей, внимательно читала его, и, не скрывая ничего отъ Евгеніи, оное показала ей. Княгиня видѣла въ письмѣ этомъ совершенно отличный тонъ отъ другихъ писемъ старой Обриной, что заставило ее внимательнѣе прочесть его.-- Предположенія Обриной были понятны для Евгеніи, но она не опасалась подруги своей. Она думала, что дальновидная мать Маріи писала такъ изъ одной предосторожности и что доброта сердца Маріи и ихъ дружба вѣрно не допустятъ власть любви надъ собою первенствоватъ. Счастлива та женщина, которая въ любви лишена всѣхъ сомнѣній!
"Евгенія думала справедливо. Откровенность Маріи къ ней не имѣла предѣловъ, а это самое заставляло ее ни мало не бояться совмѣстничества въ любви къ Лярскому, къ томужъ сама Марія, понявъ совершенный смыслъ послѣдняго письма матери своей, иногда говорила Евгеніѣ, что предположенія маминьки моей напрасны, но я, какъ дочь уважающая совѣты ея, весьма благодарна ей. Я вижу, что ея попеченія обо мнѣ неизъяснимы. Марія думала, какъ покорная дочь, и Евгенія оставалась спокойною.
Лярскій въ короткое знакомство съ подругою Евгеніи былъ душевно расположенъ къ ней и если бы Этикетова уже не владѣла сердцемъ его, то, быть можетъ, эту власть надъ нимъ взяла бы Марія. Александръ даже думалъ самъ, что молодая Обрина по кротости и скромности характера своего можетъ составить хорошую партію, и тотъ, кто рѣшится взять ее, будетъ очень счастливъ. Онъ даже однажды, улыбаясь, сказалъ Евгеніѣ: "Ахъ! милая Евгенія, если бы вы прожили для меня въ жизни сей, или я не зналъ бы васъ, то, чистосердечно говорю, что кроткая Марія, достойная подруга юности вашей, была бы избрана сердцемъ моимъ". Для Этикетовой было пріятно слышать это, ибо она гордилась тѣмъ, что имѣла такую подругу, которую ея Александръ уважалъ столько.
"Я желала бы, говорила она Лярскому, чтобъ добрая Марія была бы столько жъ счастлива въ выборѣ супруга своего, какъ и я. и Довольный Александръ поцѣловалъ руку Евгеніи за комплементъ этотъ, которой ею былъ сказанъ единственно отъ души. Евгенія! говорилъ Александръ, еслибъ только еще исполнилось одно желаніе мое, то, клянусь вамъ, ничего бы болѣе не сталъ желать въ жизни сей съ такимъ нетерпѣніемъ, какъ одного этого, что теперь на душѣ у меня."
"Вѣрно это желаніе ваше, Александръ, не можетъ быть особенною тайною, которую бы не могла знать я."
-- Что вы говорите, прелестная Евгенія? Могу ли я хотя что нибудь скрыть отъ васъ? Какое намѣреніе или желаніе сердца моего можешь бытъ тайною для той, которой открыта вся душа моя?.... И если бы даже вы не спрашивали меня, то и тогдабъ я открывалъ вамъ мои намѣренія.
"Александръ! за вашу откровенность, я буду одинаково платить вамъ и вполнѣ оцѣнятъ оную."
Лярскій напечатлѣлъ страстный поцѣлуи на рукѣ очаровательной Евгеніи, которая съ своей стороны съ свойственною ей скромностію поцѣловала своего Александра.
-- Я желаю, милая Евгенія, опять началъ Лярскій прерванный разговоръ, чтобъ скромная Марія понравилась моему другу Валентину и чтобъ она рѣшилась отдать ему свою руку и сердце.
"Желаніе ваше, Александръ, столько пріятно для меня, что даже не могу изъяснить того и хотя я не знаю лично Г. Люблина, но слыша о немъ отъ васъ, и зная, что онъ другъ вашъ, должна думать, что Валентинъ Ивановичъ можетъ быть достойнымъ супругомъ прекрасной Маріи."
Александръ и Евгенія, довольные намѣреніемъ своимъ, долго разговаривали о Люблинѣ. Лярскій съ своей стороны старался, какъ истинный другъ его, хвалить отъ души характеръ и поведеніе Валентина и Этикетова видѣла привязанность Лярскаго къ другу его. Истинные друзья должны быть таковыми и во время разлуки! Прямая дружба должна быть безсрочна, для нея нѣтъ причинъ, которыя бы могли уменьшишь ее. Какъ лестно для всякаго имѣть истиннаго друга, и какъ счастливъ тотъ, кто имѣетъ онаго съ самаго малолѣтства! Впрочемъ теперь, оставимъ самодовольныхъ Евгенію и Лярскаго предположеніямъ своимъ и вспомнимъ забытаго нами друга его Валентина и Графиню Лелеву, нетерпѣливо спѣшившую къ возлюбленному супругу своему въ лагерь Русскихъ, подобно старому храброму воину на поле кровопролитной битвы.
Ниша за ель вѣрно проститъ меня, если я не буду описывать ему съ статистическою точностію путешествія Ольги Лелевой подъ именемъ Графини Рославлевой и Люблина въ лагерь Русскихъ воиновъ, находящійся въ деревнѣ Катериновѣ, и не буду описывать всѣхъ трудностей ѣзды ихъ, за что если любопытство инаго изъ читателей и не проститъ автора, то авторъ какъ не географъ, а романистъ, предполагаетъ, что читатели не должны требовать отъ него описанія путешествія географическаго, даже не должны строго взыскивать за самую мѣстность чего Нибудь, если оная имъ извѣстна лучше; потому что авторъ романистъ описываетъ оную большею частію по разсказамъ другихъ но не по обозрѣнію собственному: такъ и я, описывая произшествія сіи, не могъ бы ручаться застойную вѣрность мѣстностей и вѣрнаго описанія путешествія; почему и рѣшился пропустить оное, и это не можетъ портить планъ романа и читатели ни за что строго обвинятъ автора да и въ законахъ Русскихъ сказано: "Собственное признаніе лучше доказательствъ всего свѣта."
Начало этой главы для немногихъ? Графиня Лелева, рѣшась презирать опасностями, какія только могли бы встрѣтиться ей во время дороги и не взирая на трудности путешествія, она достигла цѣли своей. Читатель уже знаетъ, что Ольга отправилась въ сопровожденіи Люблина, она благополучно и безъ особенныхъ романическихъ произшествій достигла той части Бѣлоруссіи, въ которой находилась деревня Катериново, и остановилась на полдня ѣзды отъ оной въ мѣстечкѣ, принадлежавшемъ Г-жъ Эржинской; здѣсь узнала она, что пребываніе въ арміи женщины невозможно. По этому случаю Графиня Лелева рѣшилась перемѣнить платье пола своего. Старательный Люблинъ досталъ ей мужское платье деньщика, и Ольга, изъ любви къ супругу своему, согласилась одѣться въ оное, дабы только быть съ нимъ вмѣстѣ. Этотъ поступокъ крайне удивлялъ Валентина и въ глазахъ его дѣлалъ Ольгу совершенной героиней, а разительный примѣръ, привязанности къ ея супругу поставлялъ онъ образуемъ для каждой женщины.
Лелева пріѣхала въ мѣстечко Г-жи, Эржинской въ началѣ Іюля мѣсяца, и, пробывъ въ ономъ около четыремъ дней, она отправилась въ деревню Катериново, въ стоящій тамъ корпусъ Графа Витгенштейна, отблагодари услуживаго Люблина за всѣ старанія его и безпокойства понесенныя имъ во время дороги. Она при прощаніи просила его увѣдомить священника села. Зимогорья о благополучномъ пріѣздѣ ихъ въ Бѣлоруссію и отправленіи ея въ лагерь къ супругу. Люблинъ далъ слово исполнить всѣ порученія ея и, простясь съ Графинею, отъ души желалъ ей и супругу ея благополучія, питая въ сердцѣ своемъ неизъяснимое уваженіе къ отважнымъ поступкамь Ольги.
Люблинъ на другой же день отправился изъ помѣстья Эржинскои. Онъ былъ печаленъ, присутствіе Графини Лелевой приносило ему какое то удовольствіе; замѣчательные ея разговоры, радушіе, простота и откровенность невольно заставляли вспоминать о ней, невольно каждаго разпологали къ добродѣтельной Ольгѣ. Валентинъ ѣхалъ обратно тою же дорогою и останавливался на тѣхъ же станціяхъ, на которыхъ и съ Графинею Лелевою. Это самое еще болѣе заставляло его думать о спутницѣ своей и онъ съ самимъ собою восхищался свиданіямъ Ольги съ супругомъ. Валентинъ живо представлялъ себѣ его радость и восхищеніе Графини, видя желанія свои исполненными. Читатель также вѣрно думаетъ теперь о героинѣ моей и желаетъ лучше слѣдовать за нею, чѣмъ за Люблинымъ. И такъ послѣдуемъ за Ольгою. Ольга, переодѣтая въ платье деньщика, прибыла благополучно въ лагерь. При свиданіи съ нею радость, восхищеніе и удивленіе супруга были неизъяснимы; онъ долго не вѣрилъ глазамъ своимъ, считалъ это одной мечтою, вымысломъ, и только ласки Графини, ея голосъ, могли привести его въ себя и увѣрить въ истинѣ. Сама Ольга не помнила себя отъ радости, видя своего Александра вмѣстѣ съ собою душа ея была въ упоеньи восторга и это Мгновеніе въ жизни считала она блаженнѣйшимъ. Александръ ласкаемый супругою своею даже забылъ въ эту минуту всѣ ужасныя войны, забылъ самую смерть; сердце его, самыя мечты были наполнены одной прелестною Ольгою, этимъ свиданіемъ съ нею и будущимъ, ибо Ольга останется съ нимъ. Долго супруги упоенные восторгами радости предавались ей, давая волю своему воображенію; долго они, самодовольные, расточали другъ другу поцѣлуи, пересказывая одинъ другому даже самое малѣйшее во время разлуки ихъ.
ГРАФИНЯ РОСЛАВЛЕВА
ИЛИ
СУПРУГА-ГЕРОИНЯ,
ОТЛИЧИВШАЯСЯ
ВЪ ЗНАМЕНИТУЮ ВОИНУ 1812 ГОДА.
ИСТОРИКО ОПИСАТЕЛЬНАЯ ПОВѢСТЬ XIX СТОЛѢТІЯ.
МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ С. СЕЛИВАНОВСКАГО.
1832.
съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва 1831 года Декабря 16 дня. Ценсоръ Сергѣй Аксаковъ.
День клонился къ вечеру, златобагряное солнце закатывалось за лѣса отдаленныя, мертвая тишина царствовала на окрестныхъ поляхъ и ничто не нарушало спокойствія жителей села Зимогорья. Престарѣлый отецъ Василій, священникъ села этаго, совершалъ всчернюю трапезу, добрая старушка жена его и милая внучка десятилѣтняя Лиза щедро раздѣляла съ нимъ простую деревенскую пищу. Старушка служанка приготовляла уже постели добрымъ хозяевамъ своимъ, какъ вдругъ тройка лихихъ лошадей остановилась у воротъ дома ихъ. Удивленіе отца Василія и жены его было чрезвычайно и они не успѣли еще послать освѣдомишься кто пріѣхалъ, какъ мужчина въ гусарской курткѣ и покрытый пылью скоро вбѣжалъ въ комнату къ нимъ.
"Ахъ!" и громко вскрикнула жена священника, который съ бодростію воздержнаго старца приподнялся съ креселъ и благословилъ подошедшаго къ нему пріѣхавшаго гостя. Въ это время встревоженная жена священника пришла въ себя, встала со стула своего, а пріѣхавшій съ какимъ~пю небеснымъ радушіемъ подошелъ къ ней, учтиво отпривѣтствовалъ ее, разцѣловалъ маленькую Лизу и потомъ сѣлъ возлѣ священника.
-- Какими судьбами, Ваше Сіятельство, изволили вы посѣтить насъ, началъ отецъ Василій, утирая на глазахъ слезы; и въ такой одеждѣ, что я даже по сю пору не постигну причины,-- что заставило васъ такъ принарядишься? Да объ этомъ послѣ, простите любопытству моему, скажите поскорѣе ради Бога, здорова ли матушка Графиня Ольга Николаевна.
"Слава Богу, слава Богу! почтеннѣйшій старецъ, она кланяется вамъ и скоро пріѣдетъ на житье въ зело Зимогорье."
Обрадованные извѣстіемъ этимъ священникъ и жена его перекрестились, повторяя: слава Богу! матушка Графиня скоро пріѣдетъ къ намъ.--
-- Какъ мы будемъ счастливы, началъ опять священникъ прерванный разговоръ свой; вы Графъ и Графиня будете жить опять съ нами,-- съ чѣмъ сравняются тогда радость наша и всѣхъ жителей Зимогорья, когда они узнаютъ объ этомъ!
"Такъ, почтеннѣйшій отецъ Василій, Графиня будетъ жить здѣсь, а я, я буду далеко; вы утѣшайте ее, дѣлите съ ней скуки и радости, а вы -- служитель олтаря Всевышняго, назидайте ее молитвами своими и молитесь за меня и за всѣхъ ревностныхъ сыновъ Отечества нашего, проливающихъ кровь за Него и за Царя, милосерднаго Александра, пекущагося о благѣ подданныхъ своихъ"
-- Мы васъ не понимаемъ, Графъ, сказали священникъ и жена его, разскажите намъ обо всемъ подробно.
Графъ, зная, что не изъ одного простаго любопытства они спрашивали его, но собственно изъ сердечнаго участія, которое всегда принимали они въ дѣлахъ семейства его, то и желалъ немедленно удовлетворить оное.
"Слушайте, друзья мои, сказалъ Графъ. Наполеонъ, сей воинскій исполинъ временъ нашихъ, сей счастливый баловень судьбы, которому все благопріятствуетъ, все покорствуетъ въ мірѣ семъ, въ гордости своей мнитъ теперь наложишь ярмо на Россію; клевреты и наперстники сего великаго человѣка, льстя съ низостію вельможъ Франціи самолюбію его, хвалятъ намѣренія, одобряютъ съ энтузіазмомъ всѣ планы, всѣ предпріятія его и, унижая духъ и храбрость Русскихъ, въ мысляхъ своихъ обрекаютъ уже рабство Россіи и паденіе добродѣтельнаго и страстно-обожаемаго подданными своими Императора Александра. Кто теперь изъ Русскихъ не прольетъ послѣдней капли крови сво. ей? Кто теперь изъ Русскихъ не рѣшится пожертвовать жизни за обожаемаго Царя и любезное Отечество свое? Кто теперь изъ Русскихъ не горитъ желаніемъ сразиться въ рядахъ съ дерзновеннымъ непріятелемъ и силою оспорить у него каждый шагъ родной земли своей? -- Дворяне, Духовенство, всѣ сословія гражданъ спѣшатъ приносишь пожертвованія; бѣдный и богатый, вдовица и сирота жертвуютъ по возможности, и всѣ, всѣ стремятся къ одному благу, къ одной цѣли -- видѣть Отечество свое свободнымъ, а презрѣннаго врага, поруганнымъ, попраннымъ. Сей похититель престола Франціи, сей новый Тамерланъ уже въ предѣлахъ Россіи и, дерзновенный, мнитъ состязаться въ величіи съ нашимъ милосерднымъ Александромъ, съ нашимъ отцемъ, попеченія котораго о благѣ подданныхъ своихъ есть первая мысль., есть врожденное чувство, которымъ отличаются Цари наши. Дворянство одушевляемое патріотическимъ рвеніемъ къ славѣ Отечества спѣшитъ на поле брани къ рядамъ храбрыхъ Русскихъ воиновъ, гдѣ искусные и воинственные начальники одушевляютъ подчиненныхъ примѣрами своими; -- слава и честь для Русскаго дороже богатства Креза, Царь и Отечество -- девизъ чувствъ Русскаго народа; всѣ сердца горятъ рвеніемъ къ защитѣ Монарха и свободѣ Отечества.-- Вы, добродѣтельный старецъ, молите Всевышняго о успѣхахъ Русскаго орудія, которое поднято за дѣло правое, молите о сподвижникахъ на полѣ брани, молите обо мнѣ и утѣшайте супругу мою. Рвеніе къ защитѣ свободы Отечества отъ враговъ горитъ въ душѣ моей, гласъ чести зоветъ меня къ оружію и я съ радостію повинуюсь ему, съ радостію жду часа битвы, въ который въ крови врага обагрю мечь свой и, быть можетъ, дождусь дня славы Россіи, дня униженія Наполеона!.."
Во все время, покуда Говорилъ Графъ, священникъ и жена его поминутно крестились и слезы видны были на глазахъ ихъ,
-- Такъ вы, Ваше Сіятельство, насъ оставляете, сказалъ съ примѣтною горестію отецъ Василій, удерживая тяжкій вздохъ, которой хотѣлъ вырваться изъ глубины души его.
"Да, почтенный старецъ, долгъ чести и Отечество призываютъ меня, и я безропотно повинуюсь ему. Надежда на Всевышняго и любовь къ Царю подкрѣпляютъ меня."
-- Перенесетъ ли тяжкую разлуку съ вами Ея Сіятельство Графиня? сказала жена священника; -- она такъ страстно любитъ васъ.
"Она сама, сказалъ Графъ съ примѣтною радостію на лицѣ, одобряетъ намѣренія мои, забывая все изъ любви къ Отечеству".
-- Боже милосердный, подкрѣпи ее! сказалъ священникъ перекрестившись, потомъ обратясь къ Графу, продолжалъ разговоръ: слѣдовательно, Ваше Сіятельство, вы ѣдете скоро?
"Я думаю, что чрезъ недѣлю, ибо непріятель въ предѣлахъ Россіи."
-- Какъ, Ваше Сіятельство, скоро перебилъ его священникъ, эти босурманы уже въ Россіи, въ родномъ Отечествѣ нашемъ, въ его священныхъ предѣлахъ? Боже Праведный! отврати Твой гнѣвъ на ны и яви спасеніе.
"Да, отецъ Василій, Наполеонъ въ предѣлахъ Россіи, но еще неизвѣстно, чѣмъ все кончится это; быть можетъ, вся армія его падетъ, и гордый врагъ разбитъ будетъ."
-- Дай Богъ, дай Богъ, Ваше Сіятельство, чтобы гордый врагъ нашъ погребъ кости свои въ предѣлахъ благословенной Россіи.
Долго еще продолжался разговоръ священника съ Графомъ, Лиза въ продолженіи онаго молчала; хотя нѣсколько разъ бабушка говорила ей, чтобъ она легла спать.: но внимательная малютка сидѣла и никакъ не соглашалась на слова ея. Наконецъ сонъ взялъ верхъ надъ бодрствованіемъ Лизы и она заснула, облокотясь на ручку креселъ. Графъ и дѣдушка, увидѣвъ это, засмѣялись, а старая нянька отвела ее на приготовленную постелю. Графъ также хотѣлъ ѣхать въ домъ свой, но усердныя просьбы священника и жены его заставили его остаться у нихъ до утра. Усталость Графа скоро также заставила удалиться въ отведенную для него особо комнату, гдѣ расторопный слуга тщательно исправилъ должность камердинера и Графъ предался упоительному Морфею.
Пріѣхавшій Графъ къ престарѣлому отцу Василію и такъ радушно обласкавши его и семейство былъ владѣтель села Зимогорья, супругъ Ольги Милославской -- героини повисши этной, жизнь которой занимательна произшествіями и разительна добродѣтелями. Читатели первыя лѣта молодости ея увидятъ въ первомъ романѣ, которой извѣстенъ подъ именемъ -- Ольги Милославской; ея воспитаніе у старой Графини Лелевой до замужства есть, такъ сказать, первый періодъ жизни, отличный семейными добродѣтелями; теперь перо Автора начертитъ кругъ жизни ея для семейства своего и покажетъ свѣту, какъ Русскую героиню супружеской вѣрности въ знаменитой войнѣ 1812 года, и въ романѣ извѣстную подъ именемъ Графини Рославлевой.
Первые лучи восходящаго солнца отражались на златыхъ главахъ церкви села Зимогорья; тихій, вешній вѣтерокъ колыхалъ деревья въ полѣ и игралъ скошенною муравою; птицы -- жители лѣсовъ и предвѣстницы восхода солнечнаго разливали свои звонкія трели и чириканья и еще одинъ только рожекъ сельскаго пастуха уныло раздавался по селу и выкликивалъ стада на долины покрытыя плѣнительной зеленью;-- все прочее предавалось покою и сладкому утреннему сну. Вмѣстѣ съ восходомъ солнца всталъ Графъ Александръ, и большими мѣрными шагами ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Въ умѣ его различный думы и планы смѣнялись поперемѣнно, а на душѣ была скорбь, которую тщетно онъ старался разсѣять. Принужденно Графъ принималъ видъ спокойный, напрасно старался забыть тяготившую печаль его, напрасно старался разсѣяться, глядя на прелесть утренней природы; самый нестройный звукъ рожка пастушечьяго казался ему печальною гармоніею -- отъ чего болѣе и болѣе скорбѣла душа его, наполненная воспоминаніемъ о близкой разлукѣ съ супругою. Быть можетъ, думалъ онъ, это будетъ послѣднее свиданіе, въ которое она меня назоветъ своимъ и сладостно сожметъ въ объятіяхъ своихъ; быть можетъ, роковая пуля непріятеля прекратитъ дни мои; быть можетъ..... но нѣтъ, если я и паду въ бою противъ ненавистнаго непріятеля, то Ольга должна будетъ гордиться тогда смертію супруга своего: ибо онъ умеръ за Царя и Отечество. Одна эта мысль могла только. услаждать Графа и облегчать печаль его; все прочее наводило скуку и не могло разсѣять печальнаго Александра"
Часовъ въ шесть или въ семь утра уже всѣ встали въ домѣ священника;, ходьба, разговоры и приходъ слуги въ комнату полурастревоженнаго Графа заставили его нѣсколько придти въ себя. Свѣжая рѣчная вода принесенная слугою освѣжила лице Графа и онъ, какъ истинно Русскій воинъ, принеся утреннюю молитву Вседержителю, явился наконецъ къ ожидавшимъ его пить чай. Добродѣтельная жена священника и самъ онъ встрѣтили его съ утренними привѣтствіями, на которыя и Графъ отвѣчалъ въ одинаковомъ тонѣ и съ одинакимъ радушіемъ.
Утренній весенній воздухъ, пѣніе малиновки, вѣяніе прохладнаго Зефира, плѣнительная зелень луговъ и отдаленныхъ лѣсовъ -- все, все нѣжитъ и услаждаетъ чувства наши: такъ теперь дѣйствовало и на разстроеннаго Графа Александра. Чай былъ приготовленъ въ маленькомъ садикѣ. Густые сливки и ласка хозяина приправляли оный еще болѣе; набожные разговоры его и бѣлыя, какъ первый снѣгъ полей, волосы внушали къ нему особенное уваженіе въ каждомъ. Графъ развлеченный разговорами набожнаго старца становился часъ отъ часу веселѣе, а наконецъ и совершенно разсѣялъ печаль свою, чрезъ что бесѣда сія сдѣлалось болѣе пріятною. Было много говорено о походахъ и счастливомъ геніи Наполеона, объ Аустерлицкомъ боѣ, о намѣреніяхъ Наполеона на щетъ Россіи и проч. и проч.-- Наконецъ священникъ обратилъ разговоръ свой на намѣренія Графа.
"Позвольте спросить васъ, Графъ, долго ли мы, жители села Зимогорья, обрадованные пріѣздомъ къ намъ Вашего Сіятельства будемъ имѣть счастіе видѣть васъ у себя.
Графъ вздохнулъ, и какъ будто бы съ принужденною улыбкою отвѣчалъ любопытному отцу Василію:
-- Не долго, почтенный старецъ, я буду съ вами, не долго набожныя бесѣды ваши будутъ развлекать меня въ печали) скоро" очень скоро я прощусь съ любящими меня добродушными жителями Зимогорья, и, быть можетъ, судьба не позволитъ мнѣ болѣе увидѣться съ друзьями моими.
У Графа на глазахъ навернулись слезы, жена Священника плакала и самъ отецъ Василій не могъ удержаться отъ онаго, его душа скорбѣла, а сердце -- сердце было полно печали. Наконецъ онъ первый прервалъ грустное молчаніе.
"Возверзи печаль твою на Господа и той препинаетъ тебя, сказалъ отецъ Василій, обратясь къ разстроенному Графу, которой старался скрыть навернувшіеся на глазахъ его слезы. Что вы, Ваше Сіятельство, не стыдно ли вамъ? Ну еслибы видѣла это Графиня, то она, матушка, взрыдъ наплакалась бы, глядя на васъ, а Александръ, приведенный въ себя словами Священника, отеръ слезы и выпилъ налитую давно чашку чаю.
"Скажите лучше, Ваше Сіятельство, куда вы теперь намѣрены отправиться отсюда?"
-- Я, отвѣчалъ Графъ Лелевъ, пробывъ здѣсь въ Зимогорьѣ еще нѣсколько дней, дождусь Графини, а потомъ, простясь съ ней и съ вами, друзья мои, отправлюсь въ Бѣлоруссію, въ мѣстечко Кейданы, гдѣ сбирается теперь отдѣльный корпусъ Графа Витгенштейна.
"Да развѣ Ея Сіятельство, Графиня, скоро изволитъ прибыть къ намъ, спросила съ замѣтною радостію жена священника, хранящая молчаніе во все время продолженія разговора Графа и мужа ея."
-- Да, она будетъ сюда очень скоро, отвѣчалъ Графъ, я думаю, что завтра или послѣ завтра"
"И Графиня долго пробудетъ здѣсь, продолжала жена Священника съ большею радостію."
-- До моего возвращенія изъ арміи, если только Провидѣнію угодно будетъ сохранить жизнь мою.
Жена священника перекрестилась, а онъ продолжалъ съ Графомъ прерванный разговоръ.
"Вы, Ваше Сіятельство, слѣдовательно отправитесь подъ команду Графа Витгенштейна, въ его корпусъ?"
-- Точно такъ, почтенный старецъ, и вступилъ я въ N... гусарской полкъ.
"Помоги Богъ Вашему Сіятельству въ благихъ намѣреніяхъ вашихъ; сердце радуется, когда слышишь таковую ревность къ Царю и Отечеству и ненависть къ дерзостному врагу. А долго ли вы, Графъ, пробудите въ Кейданахъ?"
-- Это неизвѣстно; выступленіе зависитъ отъ воли высшаго начальства.
Разговоръ о приготовленіяхъ Россійской арміи и о походѣ Наполеона въ Россію долго продолжался между Графомъ и Священникомъ. Жена его хранила молчаніе и съ любопытствомъ слушала разсказы Графа о предпріятіяхъ и воинскихъ дѣйствіяхъ Наполеона, счастію котораго все покорствовало.
Къ концу чаю пришла Лиза. Она поцѣловала руку дѣдушки и страстно любившей ее бабушки, учтиво присѣла передъ Графомъ, который ласково взялъ ее за руку, поцѣловалъ и посадилъ возлѣ себя на стулъ. Милая Лиза съ дѣтской простотою разсказывала Графу е своихъ обновахъ, о гуляньѣ въ ближней рощѣ и о бѣленькой собачкѣ, которую подарилъ ей Графъ Владиміръ короче о всемъ, что только можетъ приходить въ голову дитяти, когда видитъ онъ, что охотно слушаютъ его. Графъ не прерывалъ Лизы, показывая видъ, что онъ слушаетъ ее съ удовольствіемъ.
Какъ пріятно глядѣть на забавы дѣтей, на ихъ беззаботливость, слушать ихъ невинные разговоры, ихъ удивленія, видѣть ко всему довѣренность ихъ и мысленно переноситься къ дѣтскому возрасту, въ которомъ ни нужды, ни потребности жизни, ни печали, ничто не огорчало насъ,-- когда страсти, сіи жизненные ураганы, не волновали въ груди нашей, не возмущали спокойствія лѣтъ дѣтскихъ, беззаботныхъ! О, время жизни золотое! Ты невозвратимо для смертнаго!
Чай былъ конченъ. Графъ, поцѣловавъ Лизу за разсказы ея, отправился съ священникомъ въ покои, гдѣ узналъ, что передъ домомъ священника ожидали его собравшіеся съ старостою крестьяне, дабы поднести ему хлѣбъ и соль и поздравить съ пріѣздомъ"
Какъ усладительна для сердца Русскаго простота крестьянина, когда онъ съ свойственнымъ ему доброжелательствомъ встрѣчаетъ господина своего, умѣвшаго добротою поступковъ своихъ расположить къ себѣ сей классъ людей, довольно у насъ грубыхъ. Какъ плѣнительна картина, когда Русской крестьянинъ въ праздничномъ платьѣ, съ милой простотою въ разговорахъ и съ веселымъ видомъ на лицѣ подноситъ хлѣбъ и соль господину своему, котораго видитъ онъ въ первый разъ, или котораго не видалъ давно! Соотечественники! Кто изъ васъ не видалъ этаго и кто не въ состояніи чувствовать и постигать характеръ простаго народа!-- онъ нашъ родной, онъ намъ понятенъ...
Когда Графъ Лелевъ пріѣхалъ вечеромъ въ село свое Зимогорье и остановился въ домѣ священника, то въ ту-жъ минуту вѣсть о пріѣздѣ его начала разноситься по всему селу. Старики и женщины, молодые крестьяне и дѣти ихъ, всѣ твердили о пріѣздѣ барина и молва сія переходила постепенно отъ, одного; къ Другому, -- такъ что менѣе нежели въ полчаса узнало все село о семъ. Наступленіе скорой ночи воспрепятствовало обрадованнымъ крестьянамъ явиться съ поклономъ къ господину своему, и они рѣшились до утра отложишь намѣреніе свое. Теперь видимъ мы ихъ пришедшихъ къ Графу съ поднесеніемъ хлѣба и соли, воображаемъ радость ихъ, когда Графъ вышелъ къ нимъ на крыльцо, чувствуемъ ту пріятность, которою было наполнено сердце господина ихъ, -- и восхищаемся!... Привязанность и врожденное повиновеніе къ властямъ -- отличительныя черты въ характерѣ Русскаго народа ~ какъ онѣ ярко отсвѣчиваются въ каждомъ классѣ, въ каждомъ званіи!... Дворянинъ любитъ Царя и Отечество крестьянинъ своего господина, Чиновникъ почтительно исполняетъ повелѣнія Начальника, слуга повелѣнія господина, а вмѣстѣ чтутъ одну власть, исполняютъ ея законы и въ сердцѣ Русскаго любовь къ Монарху и Отечеству, превышаетъ всѣ желанія, всѣ страсти его...
Графъ Лелевъ, принявъ поздравленіе крестьянъ и поднесенные отъ нихъ хлѣбъ и соль, отпустилъ ихъ, щедро награди за это; наконецъ, простившись съ набожнымъ отцемъ Василіемъ, добродушною женою его и милой Лизою, которую подарилъ богатымъ подаркомъ, отправился въ домъ свой, прося ихъ навѣщать его.
Былъ полдень. Пыль столбомъ поднималась на границахъ пространной Москвы бѣлокамённой. Множество экипажей и дрожекъ стояло на Ильинской улицѣ противъ рядовъ, которые были наполнены покупающимъ и проходящимъ народомъ. У Лобнаго мѣста близь Спасскихъ воротъ къ правой сторонѣ противъ Кремлевской стѣны стояла голубая карета напряженная четверкою вороныхъ лошадей. Статный кучеръ съ длинною черной бородою, щегольски, одѣтый, сидѣлъ на высокихъ козлахъ и распѣвалъ пѣсни; маленькой форейторъ съ заткнутыми за кушакъ полами армяка и съ кнутомъ въ правой рукѣ ходилъ взадъ и впередъ во кругъ лошадей, насвистывая нескладно какую-то Русскую пѣсню.
"Здорово, Сидорка, сказалъ человѣкъ одѣтый въ лакейскую ливрею, подойдя къ ходящему форейтору."
-- А, братъ, Петруша, здорово, каково поживаешь?
"Слава Богу, могу покуда, да и какъ не жить весело: -- баринъ добрякъ, любитъ меня, такъ объ чемъ же печалиться? и
-- Это хорошо, братъ, все равно, какъ и наши господа добры и хороши до насъ.
"Да что, спросилъ Петръ, съ кѣмъ ты пріѣхалъ сюда, съ Барынею что ли?"
-- Да, съ барынею, она пошла въ ряды что-то покупать на дорогу, и велѣла, намъ стать здѣсь, близь Спаскихъ воротъ. Она тутъ будетъ служить молебенъ.
"Да развѣ барыня твоя ѣдетъ куда нибудь, спросилъ Петръ съ особеннымъ любопытствомъ."
-- Въ Нижегородское помѣстье -- въ село Зимогорье.
"А скоро ли поѣдетъ она? Спросилъ Петръ съ таковымъ же любопытствомъ."
-- Я думаю, что дня черезъ два, отвѣчалъ Сидоръ, помахивая кнутомъ.
"Дня черезъ два, повторилъ про себя Петръ. А баринъ-то уѣхалъ въ полкъ совсѣмъ?"
-- Нѣтъ еще, онъ теперь тоже въ Зимогорьѣ ждетъ Графиню къ себѣ, а ужъ тамъ, говорятъ, уѣдетъ совсѣмъ.
Петръ еще кой-что поговорилъ съ Сидоромъ, наконецъ простился и пошелъ по дорогѣ жъ Москворѣцкому мосту.
"Эй, Сидорка! послушай-ка, закричало*" Кучеръ съ высокихъ козелъ своихъ, чей это такой говорилъ съ тобою?"
-- Это лакей Царскаго; ну, знаешь, того высокаго господина, которой такъ часто ѣздитъ въ гости къ господамъ нашимъ.
"А, знаю; онъ, кажется, былъ у насъ когда отправлялся Графъ въ деревню."
-- Ну, да, помнишь, такой высокой, черноватый. Онъ еще велъ барыню къ каретѣ, когда она ѣхала провожать къ заставѣ Его Сіятельство.
"А почему знаешь ты этаго Петруху?"
-- Да баринъ какъ-то со мною раза три или четыре ѣздилъ къ этому Лярскому, такъ мы съ Петрухою игрывали въ три листика"
Кучеръ погладилъ бороду, снялъ съ головы шляпу, вынулъ платокъ изъ нея и обтеръ лобъ и лице сильно спотѣвшіе отъ жара.
"Ну, а что, Сидорка;-- началъ было опять кучеръ, но увидалъ, что отъ Лобнаго мѣста черезъ площадь переходила барыня, велѣлъ форейтору сѣсть на лошадей, а самъ, оправясь на козлахъ, стройно сѣлъ, держа въ рукахъ вожди.
Прелестное, очаровальное лице, которое какъ отъ взоровъ другихъ, такъ и отъ жара было закрыто большими полями соломенной шляпки; преходило медленно черезъ дорогу отъ рядовъ къ Спаскимъ воротамъ. Высокой лакей въ богатой ливреѣ несъ узлы покупокъ, и дама, которая шла впереди его, велѣла все положить въ карету, а сама пошла къ самымъ Спаскимъ воротамъ, гдѣ и просила отслужить молебенъ.... Слезы градомъ катились по прелестному лицу дамы, когда пришедшій священникъ началъ служить молебенъ; частые земные поклоны и кротость, которая изображалась во взорахъ молящейся, внушали невольное къ ней почтеніе не смотря на молодость лѣтъ, которые имѣла она.
Графиня Лелева! это была она! молила Творца о счастіи супруга своего, о сохраненіи жизни ему и въ глубинѣ души своей таила какую-то ненависть къ дерзновенному врагу Россіи. Т5о все время служенія молебна глаза плѣнительной Оіьги были наполнены слезами и она, печальная, не обращала ни малѣйшаго вниманія ни на проходящихъ, ни на проѣзжающихъ, изъ которыхъ другія пристально смотрѣли на нее.--
По отслуженіи молебна Графиня раздала милостыню стоящимъ близь кареты ея нищимъ, потомъ сѣла въ оную и велѣла ѣхать домой.
На Поварской, противъ трехъ-этажнаго во вкусѣ выстроеннаго дома остановилась четверка вороныхъ лошадей. Швейцаръ отворилъ двери подъѣзднаго крыльца, и Графиня въ минуту очутилася на верху лѣстницы верхняго этажа, слуги и служанки встрѣчали пріѣхавшую госпожу свою, покупки были внесены во внутренія комнаты и Графиня уставшая, растревоженная, сѣла на мягкое конопе въ малой боскетной и съ замѣтною печалью на лицѣ хранила молчаніе.--
Пара Вятскихъ маленькихъ лошадей "запряженная въ легкіе дрожки борзо мчалась по Поварской улицѣ; стройной, высокой, черноватой мущина, одѣтый по послѣдней модѣ сидѣлъ въ дрожкахъ и быстрымъ взоромъ окидывалъ проходящихъ. Дрожки остановились у подъѣзда дома, занимаемаго Графомъ Лелевымъ; въ одно мгновеніе сидящій соскочилъ съ нихъ и очутился въ пространныхъ сѣняхъ, такъ что даже Швейцаръ не успѣлъ отворить стеклянныхъ дверей.
-- У себя ли Ея Сіятельство, Графиня? скоро спросилъ Г-нъ Лярскій (это былъ онъ) у вытянувшагося передъ нимъ Швейцара. Сей часъ-съ только изволила пріѣхать изъ города, отвѣчалъ Швейцаръ съ поклономъ.
Лярскій скоро вбѣжалъ по лѣстницѣ въ переднюю, гдѣ двое лакеевъ съ какимъ-то особеннымъ уваженіемъ сняли съ него шинель и отворили двери въ залу. Одинъ изъ нихъ побѣжалъ доложить Графинѣ о пріѣздѣ Лярскаго.
Александръ Васильевичъ (такъ звали Лярскаго) ходилъ взадъ и впередъ по паркетной залѣ, поправляя воротнички свои и приглаживая шляпу.
Изъ боковыхъ дверей въ бѣлой Турецкой шали, въ бѣломъ линобатистовомъ платьѣ явилась Графиня. Она съ врожденною ласковостію встрѣтила Лярскаго, который осыпавъ ее привѣтственными комплементами. Ольга просила его въ гостинную. Лярскій со всею ловкостію этикетнаго щеголя принялъ приглашеніе ея и съ наклоненіемъ головы слѣдовалъ за нею. Графиня при входѣ въ гостинную сѣла на диванъ, Лярскій на креслахъ, стоящихъ противъ онаго, и первый началъ разговоръ.
"Графъ долго пробудетъ въ Зимогорьѣ? спросилъ онъ Графиню."
-- До моего пріѣзда туда, отвѣчала Ольга, тихо вздохнувъ.
"А вы, Ваше Сіятельство, скоро намѣрены отправишься въ Нижегородское помѣстье свое?"
-- Да, я думаю, что дня черезъ два Или черезъ три непремѣнно поѣду.
Лярскій вздохнулъ, Ольга потупила глаза, не говорила ни слова. Лярскій первый прервалъ минутное молчаніе.
"Вы, Ольга Николаевна, долго намѣрены пробыть въ скучномъ Зимогоръѣ?"
-- Все время, сказала Графиня, тяжко вздохнувъ, покуда возвратится изъ арміи Графъ, и Зимогорье никогда не можетъ быть для меня скучнымъ, потому что я проводила тамъ первыя лѣта юности моей, тамъ, обласканная покойною Графинею, матерью мужа моего, была я призрѣна отъ угрожающей мнѣ бѣдности, короче сказать, въ прелестномъ Зимогорьѣ нахожу я всѣ пріятности, всѣ наслажденія, которыя могутъ разсѣять скуку мою.
"Помилуйте, Графиня, можно ли сравнять столичное препровожденіе времени съ скучною сельскою жизнію? Здѣсь балы, театры, вечера, гулянья: тамъ прогулка по рощамъ, по садамъ; здѣсь ежедневные пріѣзды, развлеченія, новости: тамъ тишина, уединеніе, скука и только два раза въ недѣлю полученіе газетъ; здѣсь; все можетъ развлечь разсѣять: тамъ болѣе прибавить скуки, увеличить огорченія!"
-- Согласна съ вами, Александръ Васильевичъ, что столичная жизнь болѣе можетъ доставить разсѣянности, болѣе имѣетъ пріятностей: но всѣ веселости могутъ только быть пріятны для того, кто не имѣетъ душевныхъ безпокойствъ, а я такъ разстроена, что право для меня веселыя общества наводятъ болѣе скуки, нежели уединенная жизнь въ Зимогорьѣ.
"По крайней мѣрѣ, Ваше Сіятельство, вы можете быть украшеніемъ большихъ обществъ столицъ, и ... и многимъ доставлять ту пріятность, которой они быть могутъ лишены безъ вашего присутствія. и
-- Вы, Г-нъ Лярскій, привыкли кстати и не кстати разсыпать комплементы передъ дамами, такъ это неудивительно, что я, по словамъ вашимъ, служу украшеніемъ обществъ.
"Увѣряю васъ честію, Ваше Сіятельство, что я не привыкъ расточать тамъ мадригалы, гдѣ и безъ нихъ всякой невольно выскажетъ истину."
Графиня улыбнулась. Лярскій, въ лицѣ котораго была видна какая-то нерѣшимость, поправилъ оба виска волосъ своихъ, вынулъ бѣлый напрысканный духами платокъ и какъ бы невольно обтерся онымъ, дабы рѣшиться высказать то, что таилъ онъ на душѣ своей. Проницательность Графини ясно дала замѣтить ей положеніе Лярскаго, но она не могла совершенно постигнуть причины, заставившей его такъ перемѣниться. Ольга хранила молчаніе. Лярскій, примѣтно измѣнившійся въ лицѣ, искалъ въ умѣ своемъ предмета, дабы начать прерванный разговоръ; наконецъ мысль о знакомыхъ вывела его изъ смущенія и подала ему предметъ для разговора. Онъ переспросилъ о всѣхъ, кто только былъ знакомъ съ нимъ по дому Графа Лелева и даже чуть чуть не коснулся было до умершихъ, которыхъ души давно покоились на лонѣ Авраама, дабы только продлить разговоръ. Отъ проницательности Ольги не скрылось ни смущеніе Лярскаго, ни его частыя перемѣны въ лицѣ, ни взгляды, которые онъ украдкою бросалъ на нее, а она какъ женщина съ строгой нравственностію, (каковыхъ въ вѣкѣ нашемъ очень, очень мало) не хотѣла принимать и считать ихъ за взгляды, относимыя собственно къ ней, и не думала, чтобъ какая нибудь особая причина заставляли этаго молодаго человѣка дѣлать оныя,-- что еще болѣе принуждало Лярскаго скрывать въ глубинѣ души своей тайну, которую онъ давно хотѣлъ высказать прелестной Графинѣ.
Какое уваженіе къ себѣ поселить должна та женщина, которая налагаетъ скромность даже на дерзкаго мущину! Какъ пріятно видѣть въ женщинѣ нѣжное обращеніе, соединенное съ строгимъ почтеніемъ къ себѣ. Но жаль, что мы въ вѣкъ нашъ въ женщинахъ мало видимъ существъ нравственныхъ... Но Ольга воспитанная въ правилахъ добродѣтели, и видя съ самыхъ пылкихъ лѣтъ опасной юности одни нравственные примѣры, была женщина со всѣми правилами скромности, добродѣтели и истины. Для нея не былъ опасенъ ни влюбленный юноша, ни краснорѣчивый волокита, ни плаксивый вздыхатель; она умѣла заставить каждаго оказывать себѣ уваженіе и почтеніе. Самолюбіе, сродное болѣе женщинамъ, было чуждо для Ольги, она не восхищалась тѣмъ, что на балу, въ: собраніи, толпы мущинъ окружали ее, и другъ передъ другомъ старались наперерывъ осыпать ее комплементами, предлагать услуги свои; она не заставляла ихъ, подобно многимъ женщинамъ блестящихъ обществъ, восхищаться будущимъ, очаровываться надеждою что прелестная Графиня Лелева подарила взглядомъ, отпривѣтствовала улыбкою.--
Пробило два часа, Лярскій начиналъ уже прощаться, въ это время вошелъ человѣкъ и доложилъ, что пріѣхала Княгиня Этикетова, Ольга съ свойственнымъ ей радушіемъ поспѣшила въ залу встрѣтить гостью, прося Лярскаго слѣдовать за собою.
Этикетова во всѣхъ отношеніяхъ была дама нынѣшняго свѣта: ловка, не дурна собой, охотница до комплементовъ, которыя ей въ обществахъ расточали мущины, всегдашняя посѣтительница баловъ, гдѣ своею привѣтливостію и пышностію нарядовъ обращала на себя особенное вниманіе молодыхъ людей, которые толпами вились около прекрасной Этикетовой. Графиня Лелева, хотя и не принадлежала къ классу свѣтскихъ дамъ нынѣшняго тона, однако знакомство съ Этикетовою и съ другими подобными ей Прелестями пышныхъ обществъ не наводило ей скуки, и характеръ ея, всегда ласковый, былъ одинаковъ для каждаго; она умѣла пріятностію разговоровъ своихъ плѣнять всякаго и внушать къ себѣ невольное уваженіе. Не была кокеткой, но умѣла и самую кокетку заставить хотя съ притворною скромностію обходиться съ собою, -- такъ вела себя Ольга, таковы слѣдствія нравственности.
Этикетова со всею учтивостію и ласкою была встрѣчена въ залѣ Ледовою, за которой слѣдовалъ Лярскій и потомъ всѣ трое отправились въ гостиную. Время приближалось къ обѣду. Лярскій, какъ хорошій знакомецъ Графа, былъ Ольгой оставленъ обѣдать. Этикетова видѣла въ Лярскомъ человѣка нынѣшняго тона, почему въ душѣ своей благодарила Лелеву за приглашеніе Лярскаго остаться обѣдать, и во все время, покуда накрывали столъ, Этикетова не преставала относиться съ вопросами своими о разныхъ предметахъ къ Лярскому, а какъ ловкая и тонкая дама, то умѣла нечувствительно завлечь Лярскаго въ разговоръ съ собою и заставить его болѣе говорить съ нею, нежели съ Графинею.
Человѣкъ доложилъ, что было уже подано кушанье и Ольга съ двумя гостями пошла къ столу. Лярскій сидѣлъ противъ Княгини Этикетовой, Лелева между ихъ. Въ продолженіи обѣда Этикетова кидала иногда на Лярскаго привѣтливые взгляды, что однако для Лярскаго не приносило особеннаго удовольствія. Мысли его были заняты другимъ. Онъ думалъ объ Ольгѣ, а присутствіе Этикетовой еще болѣе дѣлало его робкимъ. Онъ даже не смѣлъ взглянуть на очаровательницу души своей, и всѣ отвѣты его Графинѣ Лелевой въ разговорѣ были довольно несвязны. Ольга въ таковыхъ случаяхъ была незамѣчательна, но отъ Этикетовой это не могло укрыться;; впрочемъ она смущеніе Лярскаго приписывала своему присутствію и гордилась уже, что могла его (по мнѣнію свойственному самолюбивой женщинѣ) сдѣлать поклонникомъ своимъ.
Обѣдъ кончился. Графиня и гости опять отправились въ гостиную. Этикетова не преставала взглядами своими слѣдить Лярскаго, отъ чего смущеніе его болѣе и болѣе увеличивалось. Онъ негодовалъ даже на Этикетову, но приличіе заставляло скрывать то, что происходило въ душѣ его. Былъ поданъ кофей, вскорѣ послѣ котораго уѣхалъ разтревоженный Лярскій. Этикетова при прощаніи звала Лярскаго на балъ, который дѣлала она по случаю имянинъ своихъ и даже наградила его столь пріятною улыбкою, что другой, бывши на мѣстѣ Лярскаго, отъ подобной улыбки былъ бы безъ ума;-- но Лярскій, сердце котораго было заражено прелестною Графинею Лелевой былъ нечувствителенъ къ нѣжностямъ Этикетовой, былъ холоденъ къ ней.--
По отъѣздѣ Лярскаго Этикетова была въ восхищеніи. Она думала, что Лярскій былъ очарованъ ею, его смущеніе приписывала порывамъ любви, и только негодовала на Лярскаго за то, что онъ скоро уѣхалъ, однако все это скрывала отъ Ольги.
Этикетова уѣхала. Ольга удалилась въ кабинетъ свой, гдѣ наединѣ предалась мыслямъ о любезномъ супругѣ своемъ, о скорой разлукѣ съ нимъ, забывая все окружающее ее.--
Пробило 7 часовъ утра. Черныя, густыя тучи покрывали небосклонъ Москвы, отдаленные раскаты грома и ежеминутная молнія предвѣщали скорое приближеніе бури; ни одна птица, изключая хищнаго коршуна, не вилась въ воздухѣ, вѣтеръ поднималъ страшную пыль съ улицъ и ревомъ своимъ ужасалъ многихъ. Мало народа видно было на пространныхъ улицахъ Московской столицы, и то развѣ только какой нибудь бѣднякъ, или невольно посланный, бодрствовали и противились усиліямъ природы. Наконецъ сильный дождь ливмя полилъ изъ густыхъ тучь и заставилъ укрываться ходящихъ по улицамъ. Менѣе нежели въ четверть часа никого не было видно на оныхъ.
Лярскій растревоженный и опечаленный давно проснулся уже и, подойдя къ окну, смотрѣлъ на мрачную погоду, гармонировавшую чувствомъ души его. Тоска, какъ вѣрный другъ, не покидала его ни на минуту. Мрачное и печальное лице Лярскаго ясно показывало внутреннія чувства встревоженной души его, и онъ, какъ путникъ заблудившійся въ пространной пустынѣ и томимый жаждою искалъ, средствъ, дабы утушить оную: такъ въ душѣ его печаль и надежда, сладкое воспоминаніе прошедшаго спокойствія и ужасъ будущаго поперемѣнно волновали ее и еще болѣе увеличивали горесть его, которая ни на минуту не давала покоя ему.--
Вѣтеръ утихалъ, дождь становился меньше, раскаты грома стали быть слышимы только въ отдаленіи, яркая молнія блистала рѣже, тучи покрывавшія небосклонъ проходили къ западу и небо становилось яснѣе, толпы пѣшеходцевъ потянулись по улицамъ, экипажи и дрожки стали мелькать мимо окопъ домовъ и, казалось, все приходило въ движеніе. Дворянинъ и служащій чиновникъ, купецъ и крестьянинъ спѣшили каждый къ должности своей. Звонъ позднихъ обѣденъ призывалъ богомольныхъ Христіанъ въ храмы Господни, и тихая, ясная погода слѣдовала за страшною утреннею бурею.-- Пріятность погоды. и свѣжесть воздуха, очищеннаго прохладнымъ дождемъ, не вызывали Лярскаго изъ душныхъ стѣнъ комнаты; какая то невнимательность и равнодушіе ко всему овладѣли характеромъ его и онъ, въ мечтахъ съ самимъ собою не находилъ, предмета, который могъ бы развлечь задумчивость, и уменьшить тоску его. Книги, знакомые, театры, однимъ словомъ: все, что только можетъ развлекать насъ, на Лярскаго не дѣлало ни малѣйшаго вліянія; одинъ предметъ, одна мысль -- мечта о Графинѣ Лелевой, занимала и ежеминутно мучила душу, тревожила сердце. Холодность Графини, ея вѣрность къ мужу, и строгія правила отнимали у Лярскаго всю смѣлость и заставляли его не рѣшаться открыться ей въ любви своей. Отъѣздъ Графа рѣшительно увѣрилъ его, что Ольга считаетъ единымъ счастіемъ въ жизни питать любовь къ нему и быть вѣрною; всѣ исканія влюбленнаго Лярскаго должны были оставаться тщетными и онъ, въ послѣдній разъ, когда быіъ въ домѣ Графа Лелева, видѣлъ ясно, что Графиня была одинакова въ обращеніи съ нимъ, и что отъѣздъ Графа болѣе увеличилъ ея привязанность къ нему. Намѣреніе Графини остаться въ Зимогорьѣ до возвращенія супруга изъ арміи показывало сильную ея любовь къ нему и лишало Лярскаго всей надежды въ полученіи взаимной любви. Онъ хотя и хотѣлъ было въ послѣднее свиданіе открыть Графинѣ тайну, которую скрывалъ на душѣ своей: но холодная учтивость обращенія ея отняла всю смѣлость и разрушила всѣ предпріятія его. Съ сильною тоскою на душѣ простился онъ съ Ольгою и еще печальнѣе возвратился домой, гдѣ наединѣ сильнѣе чувствовалъ печаль свою, а любовь, какъ злой духъ, ни на минуту не давало покоя ему.