Каченовский Михаил Трофимович - Ксения и Темир. Трагедия в пяти действиях

Ксенія и Темиръ. Трагедія въ пяти, дѣйствіяхъ (*).

(*) Въ С. Петербургѣ, въ Морской Типографіи 1810 года.

Очинивши перо свое, я сидѣлъ часа два надъ бѣлою бумагою и надъ Ксеніею и Teмиромъ, тщетно ожидая вдохновенія. Что дѣлать? Раскрываю одну книгу, другую, третью; все напрасно! На конецъ Муза смилосердилась надъ моимъ тупоуміемъ, и направила руку мою къ ближней полкѣ, на которой помѣщается Театръ Вольтеровъ. Снимаю шестой томикъ, нахожу приложенное къ Оресту разсужденіе, пробѣгаю двѣ послѣднія страницы, и рѣшаюсь перевести ихъ для своихъ читателей, вмѣсто вступленія къ критикѣ на Ксенію и Темира.

Очень справедливо, и въ етомъ должно признаться къ стыду нашей литературы, что въ большей части нашихъ трагическихъ стихотворцовъ рѣдко найдется сряду шесть стиховъ, кои неимѣли бы подобныхъ недостатковъ, и сіе происходитъ отъ того, что они по гордости своей ни съ кѣмъ не совѣтуются, или по упрямству не пользуются ни чьими совѣтами. По малому знанію ученыхъ языковъ, благородной простоты древнихъ и гармоніи Греческой Трагедіи, они все сіе презираютъ. Поспѣшность и лѣнь суть другіе недостатки, которые губятъ ихъ безвозвратно. Тщетно Ксенофонтъ вопіетъ къ нимъ, что работа есть пища мудраго οἱ πονοι ψοψν τοις ἀγαϑοις; упоены будучи минутнымъ успѣхомъ, они почитаютъ Себя превыше величайшихъ учителей, и древнихъ; которые извѣстны имъ почти только по имени. Хорошая трагедія и хорошая поема есть дѣло высокаго разума, magnae mentis opus, говоритъ Ювеналъ. успѣхи въ нихъ приобрѣтаются не умѣреннымъ трудомъ и не слабымъ усиліемъ.

"Знаменитый Расинъ съ безпредѣльнымъ трудомъ соединялъ глубокія свѣдѣнія въ Греческой трагедіи, безпрерывное изученіе красотъ ея и обоихъ языковъ, то есть Греческаго и нашего; онъ прашивалъ совѣтовъ у судей самыхъ строгихъ, самыхъ просвѣщенныхъ и искренно ему преданныхъ; охотно слушался ихъ, и равно какъ Депрео гордился получаемыми отъ древнихъ добычами; онъ усовершенствовалъ слогъ свой по образцамъ ихъ слога: вотъ какъ стяжалъ онъ себѣ имя безсмертное! Никогда, не достигнутъ сего тѣ, кои идутъ другою дорогою. Можно превзойти его въ составленіи развязокъ; можно возбудить болѣе ужаса, проникнуть глубже въ чувства, ускорить ходъ въ завязкахъ: но кто не образуетъ себя, какъ Расинъ, по древнимъ, а особливо кто не будетъ подражать имъ и Расину въ чистотѣ слога; тотъ никогда не будетъ славиться въ потомствѣ.

"Уже нѣсколько лѣтъ представляютъ у насъ варварскіе романы, подъ названіемъ трагедій; наконецъ глаза откроются; сколько бы ни были хвалимы сіи сочиненія, однакожъ кончится тѣмъ, что просвѣщенные люди станутъ почитать ихъ памятниками худаго вкуса.

....Vos exemplaria Graeca

Nocturna verfate manu, verfate diurna (*).

Horat."

(*) Т. е. читайте Греческіе образцы и днемъ и ночью.

Такъ заключилъ Вольтеръ сужденіе свое о Кребильоновой Електрѣ, которую надобно ему было унизить передъ своимъ Орестомъ, и на которую нападалъ онъ подъ именемъ какого-то Дюмолара. Намъ нужды нѣтъ въ соперничествъ между Вольтеромъ и Кребильономъ; но есть нужда въ мысляхъ опытнаго критика, когда онѣ основательны и справедливы. Литтература наша въ такомъ состояніи, что мы написанное Вольтеромъ смѣло можемъ принаровить къ своимъ трагедіямъ. Оставимъ неумѣстную скромность, и пересчитавши извѣстнѣйшія Русскія трагедіи, спросимъ у самихъ себя: многіе ли наши стихотворцы слѣдуютъ путемъ прославляемыхъ ими трагиковъ иностранныхъ, многіе ли учатся по образцамъ и правиламъ древнихъ? многіе ли даже почитаютъ за нужное разумѣть тѣ языки, посредствомъ которыхъ приіобрѣтаются съ первыхъ рукъ свѣдѣнія, необходимыя для писателя, и съ помощію коихъ Корнели, Расины и Вольтеры обработали Французскую Трагедію? Увы! число ихъ весьма не велико! Къ стыду нашему справедливо даже и то, что нѣкоторые умышленно остерегаются отъ піитики Аристотелевой, какъ отъ заразительной болѣзни, и почитать ее школою педантства! Чтожъ отъ того происходитъ? Въ каждой мѣсяцъ видимъ новыя трагедіи, только числомъ актовъ и раздѣленіемъ сценъ похожія на Расиновы.

Однимъ изъ самыхъ несчастнѣйшихъ почитаю нынѣ усиливающееся обыкновеніе украшать историческими лицами произшествія совсѣмъ неисторическія. Можно подумать, что сочинители трагедій предполагаютъ всѣхъ зрителей своихъ или невѣждами, или надмѣру уже чувствительными, которыхъ всякая небылица удобно заставитъ проливать слезы. Такой способъ сочинять трагедіи доказываетъ крайнее небреженіе о правилахъ искусства и о самыхъ источникахъ, откуда почерпаются трагическія басни. Первые стихотворцы, говоритъ Аристотель, пользовались безъ разбора всякою баснею, какая имъ попадалась: нынѣшнія же наилучшія трагедіи составлены изъ событій, относящихся къ немногимъ фамиліямъ, какъ-то Алкмеона, Едипа, Ореста, Мелеагра, Телефа, къ фамиліямъ, въ которыхъ случились ужасныя произшествія. Такова и должна быть наилучшая трагедія, сочиненная по правиламъ искусства {Піит. XII. 3.}. Въ комедіяхъ, говоритъ тотъ же писатель, стихотворецъ сперва изобрѣтаетъ вѣроятное произшествіе, а потомъ уже придумываетъ къ нему названія лицъ по своему произволу: но въ трагедіи употребляются лица историческія; ибо зритель охотнѣе вѣритъ тому, что дѣйствительно случилось {Тамъ же IX. 1. 2}. Были и у древнихъ трагедіи, въ которыхъ все отъ начала до конца состояло изъ вымысловъ; были и такія, въ которыхъ при историческихъ главныхъ лицахъ являлись вымышленныя: но ни въ одной хорошей трагедіи не переиначено главное историческое произшествіе, ни одинъ хорошій стихотворецъ не отваживался возставать противъ общей увѣренности и противъ преданій всѣмъ извѣстныхъ. Въ Електрѣ Софокловой и въ Електрѣ Еврипидовой ходъ дѣйствія не одинаковъ; не смотря на то, въ обѣихъ трагедіяхъ дѣйствіе направляется къ одной и той же цѣли. Расинъ не назвалъ своего Митридата Царемъ Сирскимъ или Египетскимъ. Дѣйствующія лица въ Британикѣ изобразилъ онъ такими, какими нашелъ ихъ у Тацита. Великодушной поступокъ Августа сохраненъ въ Корнелевомъ Циннѣ, какъ онъ описанъ Сенекою. Слѣдствіе сраженія Гораціевъ съ Куріаціами почти во всемъ сходно съ описаніемъ Тита Ливія въ Римской его исторіи. Что я говорю? Корнели и Расины; столько уважали событія историческія, что въ самыхъ необходимыхъ и едва замѣтныхъ несходствахъ старались оправдываться передъ своими читателями, и показывали причины, для которыхъ они были принуждены отступить отъ исторической точности. Заира и Альзира суть трагедіи вымышленныя; ни содержанія ихъ, ни лицъ не должно свѣрять съ исторіею.

Ищу главнаго дѣйствія въ Темирѣ и Ксеніи. Вотъ оно: Михаилъ Князь Переяславскій, находящійся въ плѣну у Taтаръ съ племянникомъ своимъ Всеславомъ, съ племянницею Ксеніею и съ воинами Россійскими, исполняетъ заговоръ, и освобождаетъ всѣхъ плѣнныхъ изъ неволи. Когда ето случилось? При нашествіи Батыя на Россію. Гдѣ происходитъ дѣйствіе? Въ станѣ брата Батыева Темира, при втеченіи Казанки въ Волгу. Казанка впадаетъ точно въ Волгу; чтожъ касается до главнаго дѣйствія и до лицъ, то вы напрасно стали бы искать ихъ въ Русской исторіи. Михаилъ Князь Переяславскій есть братъ Мстислава Галицскаго, убитаго будто бы Темиромъ! Kceнiя захвачена Татарами въ плѣнъ у вратъ Рязани и досталась Темиру, которой полюбилъ ее, и къ которому сама Княжна пылаетъ любовію! Баснословный Темиръ сей очарованъ Ксеніей до такой степени, что согласился освободить изъ подъ стражи всѣхъ Россіянъ, вопреки повелѣнію Батыя, которой отъ береговъ Клязьмы прислалъ плѣнниковъ своихъ въ станъ къ Темиру, для того, чтобъ здѣсь всѣхъ ихъ предать мучительной смерти. Русскіе плѣнники вооружаются, нападаютъ въ расплохъ на Таьаръ и побѣждаютъ ихъ. Самъ Темиръ содѣлался жертвою своего слабоумій. Повторяю, что ни главнаго дѣйствія, ни епизодическій любви Татарина и Россіянки, любви несбыточной, неправдоподобной и противной обычаямъ тогдашняго времени, совсѣмъ нѣтъ въ Русской Исторіи. Quodcunque ostendis mihi sic incredulus odi.

Выхваляя иностранныхъ писателей хорошихъ, а по несчастію иногда и худыхъ, мы рѣдко слѣдуемъ ученію первыхъ. Боало говоритъ трагическому писателю въ своей Піитикѣ:

Des siecles, des pays etudiez les, moeurs

(т. e. Обычаи вѣковъ и странъ узнать старайся.)

Господинъ сочинитель Ксеніи и Темира неисполнилъ сего важнаго правила. Дѣйствіе у него предполагается во время Батыева нашествія на Россію, слѣдственно не позже 1240 года. Прилично ли же влагать въ уста Темира такія слова, которыхъ ни онъ, ни Батый, ни сотрудники ихъ не могли произносить:

(Се, сквозь завѣсу звѣздну

Пророкъ таинственный, великій Магометъ

Со огненнымъ мечемъ, въ сіяніи планетъ

Ты мнѣ мечтаешься. . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Клянуся надъ луной, клянусь своимъ пророкомъ...

Пойду въ мечеть свершить раскаянья обѣтъ.

Батыевъ братъ магометанинъ!.... Здѣсь неболѣе правдоподобія какъ и въ Соренѣ, гдѣ господинъ трагикъ представилъ дѣйствія въ городъ Полоцкъ, а Полоцкъ, по его мнѣнію находится въ землѣ Половецкой!

Другое замѣчаніе. Въ пятомъ актѣ представляется Татарское кладбище. Театръ увѣдомленъ о невѣрности Ксеніи; онъ садится на камень и говоритъ:

Я здѣсь, среди богинь безмолвныхъ и священныхъ

Гдѣ прахъ моихъ отцевъ, въ гробахъ уединенныхъ

Лежитъ, скрываемый таинственною мглой.

и проч.

Песчаные курганы гробницъ Татарскихъ, дремучій лѣсъ, ночь -- все сіе подобрано для увеличенія ужаса. Мѣстоположеніе отвѣчаетъ состоянію Темирова сердца, раздираемаго ревностію и бѣшенствомъ. Но г. сочинитель забылъ, что Татары не давно и въ первой только разъ явилась на берегахъ Казанки; что войско Батыево тогда не имѣло постояннаго становища, и что прахъ отцовъ Темировыхъ долженъ бы лежать не въ Булгаріи, а близь предѣловъ Китайскихъ.

Разговоръ дѣйствующихъ лицъ необходимо долженъ происходитъ на одномъ языкѣ. Предположить надобно бы, что Русскіе и Татары говорятъ или по Русски или по Татарски; но сего предполагать нельзя, когда дѣло идетъ о двухъ народахъ, но которые до того времени совсѣмъ незнали одинъ другаго, сіе обстоятельство не могло быть выгодно для взаимной страстной любви Темира и Ксеніи. Особливо замѣтно оказывается вольность стихотворческая тамъ; гдѣ Темиръ читаетъ перехваченное письмо отъ Всеслава ко Ксеніи, писанное безъ сомнѣнія на природномъ Русскомъ языкѣ, непонятномъ для Татарина. Зритель самъ готовъ даваться въ обманъ, доставляющій ему удовольствіе, но ему ненравится, когда слишкомъ уже полагаются на его легковѣріе, простирая стихотворческую вольность далеко за предѣлы вѣроятности.

Посмотримъ на слогъ трагедіи. Первый актъ начинается словами Ксеніи;

О братъ родителя! почтенный Михаилъ!

Всещедрый рокъ меня съ тобой соединилъ;

Теперь внезапною отрадой оживленно.

Ксенія не назвала бы рока всещедрымъ, и даже не обратилась бы къ нему съ своимъ восклицаніемъ; рокъ и Богъ на языкѣ благоговѣйныхъ Россіянъ тринадцатаго вѣка не были словами однозначительными. О соединеніи сказано здѣсь не къ стати, вмѣсто свиданія; Михаилъ и Ксенія соединены были узами родства и находясь въ разлукѣ. Глаголъ оживлено (есть) не можетъ быть рифмою къ усѣченному причастію утомленно.

На стран. 10 Темиръ предлагаетъ дружбу свою Михаилу. Слѣдуетъ отвѣтъ Князя:

Чего Темиръ желаетъ?

Чье сердце у меня? чья въ жидахъ кровь течетъ,

Татаринъ ты -- я Россъ! межь нами дружбы нѣтъ,

Тем. Къ ордынцамъ месть всегда отъ Россовъ я внимаю

Ты знаешь, жизнію твоей я обладаю.

Тебѣ ли дружество Темира отвергать?

Михаилъ, ни на что невзирая, сулитъ Татарину злобу и презрѣніе, а упрямый Театръ продолжаетъ добиваться дружбы Русскаго Князя. Оба они другъ друга непонимаютъ. Темиръ оканчиваетъ рѣчь свою:

Вотъ правила мои ... ихъ свято сохраняю;

Безчеловѣчія въ душѣ я не вмѣщаю....

Онъ хотѣлъ сказать, что сердцу его чуждо безчеловѣчіе, и сказалъ совсѣмъ тому противное. Какъ бы то ни было, Князь Михаилъ услышавши, что привели отъ мѣстъ сопредѣльныхъ Россіи, то есть отъ береговъ Клязьмы, побѣжденныхъ Батыемъ Россовъ (которые чувствами, какъ бы окаменѣя, рѣшилися на смерть), для свиданія съ ними уходитъ со сцены, противъ воли своей осѣненный дружбою Темира.

Сократимъ наши замѣчанія и вообще скажемъ, что въ сей трагедіи маловажные грамматическія погрѣшности довольно часто попадаются: на стр. 18 усѣченное причастіе приведенны употреблено за рифму къ глаголу осужденны (суть); на стр. 21 й у имени достоинъ испорчено окончаніе для рифмы къ слову спокоенъ; на стр. 50 й omкpoеmъ ... успокоетъ; на стр. 47 й и 49 говорятъ, что Ксенія съ однимъ плѣнникомъ вмѣстѣ путь свершала; на стр. 50 й Ксенія признается, что она съ плѣнникомъ Россійскимъ вѣщала, т. е. разговаривала; на стр. 52 й Ксенія увѣряетъ Темира, что если голосъ ея ночь гробну пролетитъ, то онъ и тогда любовь къ нему провозгласитъ и т. д.

Нѣжные любовники превращаются въ лютыхъ тигровъ, узнавши, что ихъ обманываютъ. Темиръ увѣдомленъ объ измѣнѣ Ксеніи и о заговорѣ плѣнниковъ. Надобно вспомнить, что онъ на кладбищѣ:

Сгущайся ночи тьма.... бушуйте вѣтры злобны,

Скрыпите древеса.... мелькайте тѣни гробны!

О громы ярые!.... и вы должны спѣшить

Кровава торжества участниками быть,

Сверкайте молніи.... во грудь мою разите

И пламенемъ своимъ свой пламень потушите,

О смерть! злощастныхъ другъ!.... спѣши ко мнѣ.... предстань,

И хладною рукой въ горяще сердце грянь!...

Я слышу остовы отцевъ моихъ трясутся,

Унылы тѣни ихъ прострясь надъ мной несутся.....

Ужасно! ужасно! отъ страха я чуть было не забылъ замѣтить, что трагедія напечатана весьма неисправно, и что съ бѣднымъ правописаніемъ поступлено безъ всякаго милосердія. Г.

"Вѣстник Европы", т. LVI, 1811