Каченовский Михаил Трофимович - Новые басни

Новыя басни (*)
(*) Ивана Крылова. С. Петербургъ, въ типогр. Губернск. Правл. 1814 въ 8 д. на 41 стр.

Басня, сказываютъ, изобрѣтена какимъ-то невольникомъ, которой боялся: простою истиною раздражишь своего господина. Другіе думаютъ, что и свободной человѣкъ могъ быть изобрѣтателемъ басни: самолюбіе, утверждаютъ они, несравненно взыскательнѣе и вспыльчивѣе всякаго тирана; чтобы не оскорбить его, надобно предлагать истину неиначе какъ подъ покрываломъ аллегоріи. Вотъ что заставило баснописцовъ говорить людямъ о приключеніяхъ, будто бы случившихся съ медвѣдями и ослами. Я этому очень вѣрю, и желаю, чтобы какой-нибудь изобрѣтельной умъ выдумалъ безопаснѣйшій способъ писать баснями критическія замѣчанія на книги, и открылъ бы тайну, какъ можно, не расточая невѣжественныхъ похвалъ и не показывая ребяческаго удивленія, угождать сочинителямъ. На бѣломъ свѣтѣ искони такъ ведется, что въ комъ родилась охота напечатать и сдать книгопродавцамъ произведеніе своей Музы, тотъ иногда признаетъ неотъемлемымъ правомъ своимъ Папскую непогрѣшительность. Всякой тогда уже обязанъ, купивши книгу, непремѣнно восхищаться всѣмъ тѣмъ, что въ ней написано, подъ опасеніемъ въ противномъ случаѣ подвергнуть себя жестокимъ ругательствамъ, уликамъ въ невѣжествѣ, въ зависти, въ развратности, въ вольнодумствѣ и даже въ безбожіи. Irritabile genus vatum!

Будемъ ожидать съ терпѣніемъ сего спасительнаго изобрѣтенія, а между тѣмъ приступимъ къ дѣлу. Въ изданныхъ передъ симъ за два года Басняхъ господина Крылова замѣченъ одинъ главной недостатокъ, именно тотъ, что ихъ мало, не болѣе XXIII. Сочинитель къ удовольствію Критика своего и всей Публики теперь напечаталъ почти столько же басень новыхъ. Съ ними вмѣстѣ вышли въ свѣтъ и старыя, вновь исправленныя, Господинъ Крыловъ отмѣнилъ нѣкоторыя ошибки, справедливо замѣченныя г-мъ Ж. въ Вѣстникъ Европы (1809. No 9). Но, кажется, все еще остались немногія мѣста, которыя надлежало бы поправить; на примѣръ въ XXI баснѣ, подъ заглавіемъ: Муха и Дорожніе, прежде было напечатано:

Лакеи, гуторя, плетутся въ слѣдъ тишкомъ,

Учитель съ барыней болтаютъ вздоръ тишкомъ.

Въ новомъ изданій г. Сочинитель перемѣнилъ замѣченныя слова и поправилъ слѣдующимъ образомъ:

Гуторя слуги вздоръ, плетутся въ слѣдъ шажкомъ,

учитель съ барыней шушукаютъ тишкомъ.

Прежде въ словъ гуторя удареніе было надъ первымъ слогомъ; теперь оно уже перенесено надъ второй. Что правильнѣе? Не знаю; но думаю, что въ обоихъ случаяхъ сочинителю гуторить не прилично. Здѣсь онъ самъ отъ себя повѣствуетъ читателямъ о Мухѣ и Дорожныхъ, слѣдовательно долженъ бы говорить такимъ языкомъ, какой всегда употребляетъ, бесѣдуя въ хорошемъ обществѣ и съ своими приятелями. Ежели требуется, чтобы вводныя рѣчи соотвѣтствовали характеру и состоянію лица говорящаго; то не менѣе нужно, чтобы и въ словахъ, принадлежащихъ самому сочинителю, соблюдено было надлежащее приличіе. Еще дозволимъ себѣ замѣтить, что какъ въ прежнихъ такъ и въ новыхъ Басняхъ находимъ сочиненія, которыхъ при всемъ ихъ достоинствѣ ни какъ нельзя назвать баснями въ строгомъ смыслѣ. Таковы суть: Музыканты, Ларчкъ, Разборчивая невѣста, Старикъ и трое молодыхъ, Откупщикъ и Сапожникъ, Крестьянинъ въ бѣдѣ, Огородникъ и философъ. Геллертъ не безъ причины сочиненія свои назвалъ Баснями; и сказками (Fabeln und Erzaelungen); Хемницеръ свои также Баснями и сказками. Не нужно доказывать, что Басня есть аллегорія, а притча или сказка принадлежитъ къ примѣрамъ; въ первой повѣствуется дѣйствіе вымышленное и несбыточное, а во второмъ хотя и вымышленное же, но сбыточное; тамъ баснописецъ ведетъ читателя своего прямо къ нравоучительной цѣли, а здѣсь по большей части изображаются характеры, или описываются людскія странности, причуды и ошибки.

Намъ должно говорить о Новыхъ басняхъ. Остановимся надъ второй, переведенною изъ Лафонтена. Молодой воронъ, увидѣвши, какъ орелъ выхватилъ ягненка изъ стада, вздумалъ и самъ унести барана; но пастухи поймали его и отдали дѣтямъ на игрушку. Езопъ ету же басню разсказалъ, по обыкновенію своему, коротко и очень просто {*}. У Лафонтена и послѣдователей его звѣри любятъ болѣе говорить и дѣйствовать, нежели у Фригійскаіго невольника. Нашъ воронъ думаетъ себѣ:

{* Приятно думать, что нѣкоторымъ читателямъ Вѣстника басня Езопова, помѣщаемая здѣсь на Греческомъ языкѣ, не покажется излишнею.

Ужъ брать такъ брать;

А то что и когтей марать.

Бываютъ и орлы, какъ видно, плоховаты.

Ну только ль въ стадъ, что ягняты!

Онъ рѣшается схватить не ягненка, но большаго барана. Не можемъ не выписать прекраснѣйшаго разсказа, одного изъ тѣхъ очень многихъ мѣстъ, въ которыхъ г. Крыловъ никому неуступаетъ:

Тутъ воронъ поднялся, и сталъ кружить надъ стадомъ.

Окинулъ стадо жаднымъ взглядомъ,

Изъ множества ягнятъ, барановъ и овецъ,

Высматривалъ; сличалъ, и выбралъ наконецъ

  Барана -- да какова

Прежирнова прематерова (*),

Которой добремубъ и волку былъ въ подъемъ.

Изладясь на него спустился

И въ шерсть ему что силы есть вцѣпился --

Тутъ поздно онъ узналъ, что добычь не по немъ.

(*) Вездѣ правописаніе наблюдено грамматическое, для чего же здѣсь поставлены слова по выговору? Если ето правильно, то и далѣе надлежало бы уже писать: каторой, добрамубъ и проч. К.}

Не осмѣливаюсь рѣшительно утверждать, Лафонтенова ли истина изъ басни сей выводимая лучше, или Езопово нравоученье. Древній баснописецъ хотѣлъ показать, что кто тянется за другими не по своимъ силамъ, тотъ бываетъ осмѣянъ. И очень кстати; ибо ворону подстригли крылья и отдали его дѣтямъ для забавы. Дѣти спрашиваютъ у пастуха: какая ето птица? Я вижу, отвѣчалъ отецъ, и знаю что воронъ, а онъ хочетъ, чтобъ его почитали за орла. Напротивъ того у Лафонтенова переводчика басня оканчивается такимъ образомъ:

Не рѣдко у людей тожъ самое бываетъ,

Коль мѣлкой плутъ

Большому плуту подражаетъ.

Что сходитъ съ рукъ ворамъ, за то воришекъ бьютъ.

Подъ Орломъ здѣсь разумѣется воръ, а молодой воронъ означаетъ воришку. Кажется мнѣ, что въ области баснословія орелъ имѣетъ не такой характеръ, по которому прилично было бы примѣнять къ нему вора. Основаніемъ басни, говоритъ Батте, должна быть натура, или по крайней мѣръ всѣми принятое мнѣніе.

Басни г-на Крылова, старыя и новыя, хороши; ихъ читаютъ съ удовольствіемъ, и кажется, перестанутъ читать развѣ тогда, когда всѣ басни выдутъ изъ моды. Симъ надлежало бы окончить статью нашу о новой книжкѣ; но въ знакъ благодарности г-ну Сочинителю за доставленныя намъ отъ него приятныя минуты; объявимъ искренно мнѣніе свое еще о нѣкоторыхъ мѣстахъ, замѣченныхъ въ его басняхъ. Въ баснѣ Крестьянинъ и Смерть (стр. 7) о первомъ сказано, что онъ

Увидѣвши ея (m. е. Смерти) свярѣпую осанку и проч.

Свирѣпость обнаруживается въ лицѣ, а не въ осанкѣ --

Въ VII баснѣ волки говорятъ воеводѣ Слону:

Не тыль намъ къ зимѣ на тулупы

Позволилъ легонькой оброкъ собрать съ овецъ!

На что волкамъ тулупы, и развѣ надобны имъ овечьи кожи? Здѣсь, ежели не ошибаемся, несоблюдено стихотворческое правдоподобіе. Сверхъ того Слонъ представленъ глуповатымъ, хотя онъ въ басняхъ едва ли не вообще славится своею мудростію. Famam sequere.

Въ V баснѣ Сочинитель самъ отъ себя называетъ Лису кумою (у которой зубы разомлѣлись отъ желанія поѣсть винограду), а въ XVI опять Лиса въ кумовствѣ съ крестьяниномъ!

Собраніе сихъ Новыхъ Басень заключается престраннымъ сочиненіемъ, которое ниже всего того, что ни есть самаго отвратительнѣйшаго въ басняхъ Сумарокова. Піитъ есть художникъ; онъ долженъ искать образцовъ своихъ въ изящной природѣ, долженъ творить идеалы прекрасные и благородные, а не заражать своего воображенія смрадомъ запачканныхъ нелѣпостей. Вотъ чудовище, поставленное на ряду съ баснями:

Свинья на барской дворъ когда-то затесалась,

Вокругъ конюшенъ тамъ и кухонь наслонялась;

Въ сору, въ навозѣ извалялась

Въ помояхъ по уши, до сыта на купалась,

И изъ гостей, домой

Пришла свинья свиньей.

Ну чтожъ, Хавронья, тамъ ты видѣла такова?

Свинью спросилъ пастухъ:

Вѣдь идетъ слухъ

Что все у богачей лишь бисеръ да жемчугъ.

Достопамятный пастухъ сей, по видимому, не разумѣетъ, что бисеръ и жемчугъ точь въ точь одно и то же. Дѣло въ томъ, что Хавронья бывши на барскомъ дворъ видѣла

Все только лишь навозъ да соръ.

Да что же, спросятъ, изо всей этой кучи сору и навоза? А вотъ что; стихотворцу вздумалось Хавроньи уподобить критика,

Которой, что ни станетъ разбирать

Имѣетъ даръ одно худое видѣть.

Но чтожъ другое можетъ увидѣть критикъ въ нѣкоторыхъ сочиненіяхъ, и именно на примѣръ въ етой Хавроньиной исторіи? Иной подумаетъ, что стихотворецъ предпринялъ такой странной подвигъ, единственно для того чтобы испугать критиковъ; но, кажется, онъ не имѣлъ въ етомъ никакой нужды. К.

"Вѣстникъ Европы". Часть LXI, No 4, 1812