Книговод

Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)

Шулятиков Владимир Михайлович


   В. Шулятиков
  

Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)

   Источник: 'Московское книгоиздательство'. Москва, 1908 г. Стр. 150, Цена 1 руб. Москва. Типо-литография 'Русского товарищества' печатного и издательского дела. Чистые пруды, Мыльников пер., собств. д. телефоны 53.95 и 18.25.
  

Посвящается А. М.

   (Анне Михайловне Распутиной, девичья Шулятикова. Сестра В.М.Шулятикова. Примечание В.И.Ш.)
  
   В интеллигентских кругах установилось традиционное отношение к философии: на последнюю смотрят, как на своего рода Privatsache, как на нечто такое, что составляет область индивидуального благоусмотрения, индивидуальных оценок, индивидуального творчества. Утверждают, что расхождение, даже самое коренное, в философских вопросах, отнюдь не должно свидетельствовать о наличности социальных разногласий. Философские идеи представляются слишком мало и слишком слабо связанными с какой бы то ни было классовой подпочвой. И защита определенной классовой позиции не обуславливает поэтому, согласно общераспространенному взгляду, симпатий к определенной философской школе. Напротив, в данном случае, допускается широкая свобода выбора.
   Того же взгляда придерживаются весьма и весьма многие марксисты. Они убеждены, что в рядах пролетарского авангарда допустимо пестрое разнообразие философских воззрений, что не имеет большого значения, исповедуют ли идеологи пролетариата материализм или энергетику, неокантианство или махизм. Предполагается, что философия - вещь очень невинная. Пусть та или иная философская система сложилась в лоне буржуазии: из этого не следует, что надо относиться к ней отрицательно, видеть в ней оружие, выкованное против рабочего класса. Нет! поднимаясь на высоты отвлеченной мысли, представители буржуазии становятся очень далеки от всего материального, почти, а зачастую совсем, забывают о своих классовых интересах. Если же это верно, то, говорят нам, можно и должно использовать означенные плоды буржуазного творчества, использовать наиболее полно и широко; само собою, разумеется, при этом нужно выполнить некоторую критическую работу, очистить систему от буржуазного налета: задача, не требующая много времени и усилий, ибо элементы, которые приходится удалять, имеются в незначительных дозах.
   Придерживаться изложенного взгляда значит впадать в наивную, прискорбнейшую ошибку. Философия не составляет счастливого исключения: на умозрительных "высотах" буржуазия остается, верна себе. Она говорит не о чем ином, как о своих ближайших, классовых выгодах и стремлениях, но говорит очень своеобразным, трудно понимаемым языком. Все без остатка философские термины, с которыми она оперирует, все эти "понятия", "идеи", "воззрения", "представления", "чувства", все эти "абсолюты", "вещи в себе", "ноумены", "феномены", "субстанции", "модусы", "атрибуты", "субъекты", "объекты", все эти "духи", "материальные элементы", "силы", "энергии" служат ей для обозначения общественных классов, групп, ячеек и их взаимоотношений. Имея дело с философской системой того или другого буржуазного мыслителя, мы имеем дело с картиной классового строения общества, нарисованной с помощью условных знаков и воспроизводящей социальное profession de foi известной группы.
   Вопрос поэтому должен быть поставлен решительно.
   Не к переделке деталей на подобного рода картинах должна свестись задача философии марксизма. Нельзя принимать эти картины за нечто такое, что можно было бы утилизировать и согласовать с пролетарским мировоззрением. Это значило бы впадать в оппортунизм, пытаться сочетать несочетаемое. Задача философа марксизма, на наш взгляд, совершенно иная. Требуется, прежде чем заняться философскими построениями, произвести переоценку философских понятий и систем, отправляясь от выше намеченной нами точки зрения.
   К сожалению, приходится признать, что в данном отношении сделано очень мало. Между тем, первый, блестящий опыт подобной переоценки имеет место еще несколько лет тому назад. Статья тов. А. Богданова [1] "Авторитарное мышление" [2] открывает, несомненно, новую эру в истории философии: после появления этой статьи, спекулятивная философия потеряла право оперировать со своими двумя основными понятиями "духа" и "тела"; было установлено, что последние сложились на фоне авторитарных отношений, и антитеза между ними отразила социальную антитезу - антитезу организующих верхов и исполнительских низов. С изумительной последовательностью буржуазная критика замалчивала работу русского марксиста...
  
   [1] - БОГДАНОВ, АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ (1873-1928), русский философ, ученый, политический деятель. Настоящая фамилия -- Малиновский. Родился 10 (22) августа 1873 в г.Соколка Гродненской губернии в семье учителя. В 1892 поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. В 1894 принимал участие в студенческих волнениях, был арестован и отправлен в ссылку. Свою политическую деятельность начинал как народник, впоследствии перешел на социал-демократические позиции. В 1899 окончил медицинский факультет Харьковского университета (по специальности психиатрия). Тогда же увидел свет его первый философский труд Основные элементы исторического взгляда на природу (1899). В 1904 вышел философский сборник Очерки реалистического мировоззрения под редакцией Богданова. К большевистскому крылу российской социал-демократии он примкнул в 1903. Входил в состав ЦК, был членом социал-демократической фракции II Государственной Думы. Увлечение Богданова энергетизмом Оствальда и эмпириокритицизмом Э.Маха вызвало резкую критику Ленина в работе Материализм и эмпириокритицизм. В 1909 Богданов был исключен из партии. В 1914-1917 Богданов -- военный врач на фронте. После октябрьской революции -- один из руководителей Пролеткульта, активно занимался научно-исследовательской работой. С 1926 -- директор Института переливания крови. Богданов (наст. фам. Малиновский) Александр Александрович (10 август 1873, г. Соколка Гродненской губернии,- 7 апр. 1928, Москва). Из семьи учителя. В 1892 поступил на естественный отделение физико-математического факультета Московского университета. В декабре 1894 за участие в Союзном совете землячества арестован и выслан в Тулу. В 1899 окончил медицинский факультет Харьковского университета, был вновь арестован, сослан в Калугу, затем в Вологду. С 1903 большевик. На 3-м съезде РСДРП (1905) избран в ЦК; представитель ЦК в Петрогр. Совете РД. Выпустил философский труд "Эмпириомонизм" (кн. 1-3, М., 1904-06). Входил в редакции газет "Новая Жизнь" и "Пролетарий". Избирался в ЦК на 4-м (1906) и 5-м (1907) съездах РСДРП. В 1907 возглавил группу "ультиматистов", протестовавших против участия большевиков в легальных организациях. В декабре 1907 эмигрировал. В 1909 главный идеолог и организатор "левых большевиков" группы "Вперёд", из которой вышел и отошёл от политики. Богданов, А. (псевдоним) - философ и экономист. Главнейшие его труды: 1) "Основные элементы исторического взгляда на природу" (СПб., 1898); 2) "Познание с исторической точки зрения" (СПб., 1901); 3) "Из психологии общества". Статьи 1901 - 1904 годов (СПб., 1904); 4) "Новый мир" (СПб., 1905); 5) "Эмпириомонизм". Статьи по философии (кн. I - III, М., 1905 - 1906). В этой работе, как и в предыдущих, Богданов излагает основы эмпириомонизма, представляющего своеобразную переработку идей Авенариуса и Маха.
  
   [2] - Авторитарное мышление Общей особенностью авторитарного мышления является убеждение, что жизнь определяется силами, лежащими вне человека, вне его интересов и желаний".
  
   Сейчас мы переживаем период реакции, как всегда и как везде, усиленным тяготением к умозрительным высотам. Правда, наша буржуазия уже с давних пор одержима такого рода тяготением. Не в пример английской буржуазии XVII в. или французской - XVIII в., выступавших в эпохи революции под знаменем материализма, российское "третье сословие", в дни, когда развертывалось революционное движение, увлекалось "проблемами идеализма" и идеалистической "культуры". Но теперь, вместе с ним, увлечению философией отдаются самые широкие слои интеллигенции, не исключая и таких, которые выделяли и продолжают еще выделять из своей среды защитников пролетарских интересов. Этим "философское развитие нации" не ограничивается: в самом пролетариате начинают раздаваться отдельные голоса, выражающие симпатии философским веяниям. Буржуазия спешит прийти на помощь новым "духовным запросам" и наводняет книжный рынок "руководствами", долженствующими облегчить процесс познания "общечеловеческих", "абсолютных", "вечных" "истин".
   При таких условиях социально-генетический анализ философских понятий и систем является не только желательным, но прямо-таки необходимым. Задача из весьма и весьма нелегких и сложных. Тем более, что начинать исследование приходится с первых страниц летописи новой философии. Современные модные системы, например неокантианство или махизм, исходят из предпосылок, выдвинутых еще классиками умозрительного мышления [3]. И социальная оценка воззрений этих классиков поможет лучше и отчетливее выяснит социальный облик новейших представителей философский литературы. Последние выражают взгляды буржуазии, воспитанной в обстановке, которую создала высоко развитая в техническом отношении новая фабрика. "Классики" истолковывали мировоззрение буржуазии мануфактурного периода. Между организацией новой фабрики и организацией мануфактуры существуют некоторые черты сходства. Отсюда, как мы увидим впоследствии, - воскрешение некоторых принципов, провозглашенных мануфактурной философией, - воскрешение, происходящее на наших глазах.
  
   [3] - Так, Мах устанавливает связь своей системы с воззрениями Беркли, Юма и Канта: "Анализ ощущений", пер. Г.Котляра, стр. 288 и 1.
  
   Довольно почтенная старина представляет, таким образом, большой непосредственный интерес для современности. И работа, посвященная критике понятий и систем буржуазной философии, необходимо получает форму исторического исследования.
   Такой именно формой воспользовались мы, задавшись целью выяснить некоторые звенья, связующие умозрительные "высоты" с материальными "низами". При этом мы должны заметить следующее.
   Наш очерк предназначается не для ограниченного круга специалистов. Изучение философии перестало, как мы указали выше, быть монополией немногих. К философии обнаруживает интерес демос, споры о ней ведутся далеко за порогом кабинетов присяжных ученых, буржуазных салонов и академических аудиторий. Мы имеем в виду более широкие круги читающей и мыслящей публики. И в соответствии с этим наше изложение носит несколько элементарный характер. Мы берем лишь основные моменты истории философии, лишь наиболее яркие примеры, а при рассмотрении отдельных систем останавливаемся на их общих предпосылках, избегая деталей, которые, несомненно, очень интересны, но в очерках, подобных нашему, играют роль излишнего балласта. К тому же, защищаемая нами точка зрения для многих может показаться не совсем обычной и, нам кажется, она может быть легче усвоена, если будет иллюстрирована не громоздкими, а экономно подобранным материалом, дающей, хотя и общее, но зато более отчетливое представление о ней.
  
  

I.

Организующие и организуемые "начала".

  
   Вождь-организатор и рядовой общинник-исполнитель его приказаний - такова первая социальная антитеза, которую знает история. В начале она сводилась к простой противоположности ролей. С течением времени она стала знаменовать нечто большее. Явилось экономическое неравенство: организаторы постепенно превратились в собственников орудия производства [4], принадлежавших некогда обществу. И параллельно с этим, как отзвук совершающегося общественного расслоения, складывалось понятие о духовном и телесном началах, противостоящих друг другу.
  
   [4] - В данном случае мы несколько отступаем от объяснения, предложенного тов. А.Богдановым: тов. Богданов не придает последнему обстоятельству значения, которое оно, несомненно, имело, даже не выдвигает его. О данном вопросе мы имели случай говорить в другом месте: "Из истории и практики командующих классов" (в главах, посвященных генезису командующих классов). Изд. С. Дарватского и А.Черушникова.
  
   Производственные отношения "авторитарного" общества продиктовали "определенный способ представления фактов, определенный тип их соединения в психике, такой, какой выражается в непрерывной связи идеи акта организаторского с идеей акта исполнительского" [5]. Этот способ представления становится всеобщим. Первобытный дикарь всюду начинает усматривать проявление организаторской воли. Он видит ее во внешних предметах: вещам приписывается "душа". Точно также "одухотворяется" и тело. "В силу стремления представить все в одних и тех же формах, происходит медленное разложение человека на организатора и исполнителя, на активное и пассивное начало; исполнитель доступен внешним чувствам - это физиологический организм, тело; организатор им недоступен, он предполагается внутри тела; это - духовная личность" (ibid).
  
   [5] - "Авторитарное мышление", стр. 115.
  
   Выяснить шаг за шагом развитие понятия о "духе" - тема интересная, но мы не можем здесь ею заняться. Ограничимся немногими указаниями общего характера [6]. Процесс развития названного понятия был процессом его последовательного абстрагирования. Первоначально каждый отдельный предмет, каждое отдельное животное, каждая отдельная часть тела имели своих особых духов. Постепенно число духов сокращается. Видовые понятия уступают место родовым. Если раньше существовали, напр., духи отдельных пород деревьев, то теперь возникает понятие о духе дерева вообще. Это объясняется поступательным развитием техники и связанным с ним дальнейшим обособлением организаторов от организуемых. Первобытные орудия производства, в силу своего несовершенства, требовали специальных приемов и специальной ловкости при обработке с их помощью различных материалов, при добывании различных плодов, при охоте за различными животными. Усовершенствование орудий влечет за собой нивелировку трудовых процессов. Прежде сбор плодов с одного дерева и сбор плодов с другого дерева, охота за одним животным и охота за другим животным представлялись операциями, не допускавшими сравнения друг с другом. Соответственно с этим чем-то глубоко отличным считались функции организаторов при выполнении названных предприятий. И эти функции поручались различным лицам. Вот почему порода дерева или животного, к которым имел отношение организатор, индивидуализировалась, получала индивидуальный "дух". Усовершенствование орудий, нивелируя трудовые операции, вместе с тем упрощало задачи руководства производственной деятельностью общества. Организаторские функции постепенно централизовались. Отсюда - появление родовых понятий. Понятие о духе приобретает все более и более отвлеченный характер.
  
   [6] - Более подробные указания мы сделали в названном выше очерке.
  
   При дальнейшем увеличении расстояния между организаторами и организуемыми мы встречаемся с еще более решительным противопоставлением "духа" и "тела".
   Централизация организаторских функций не знаменует собой замены многих организаторов одним. Нет, она говорит лишь о торжестве одного или немногих над многими. Часть организаторов попадает в подчиненное положение. Образуется пирамида, число ярусов которой последовательно растет. Главные организаторы стоят на недосягаемой высоте. Старые "индивидуальные" духи, как никак, входили в близкое соприкосновение с "телесным" миром, постоянно и всюду проявляя себя. Теперь непосредственно сносится с названным миром лишь категория "низших" духов, лишенных почти всякой самостоятельности. Главные же организаторы, дирижирующие теперь производственной деятельностью общества не иначе, как через длинный ряд посредствующих звеньев, слишком далеки от всего "низменного", "материального". Они теперь - чистая духовная субстанция.
   Когда в истории греческой философии был поставлен знаменитый вопрос: как возможно, чтобы из чистой, неизменной, нематериальной субстанции вытекало многообразие преходящих явлений материального мира? в каком отношении "бытие" находится к "становлению"?" - это не было, вопреки уверениям всевозможных историографов философии, высшим полетом благородной человеческой мысли, наибескорыстнейшим усилием, направленным к тому, чтобы разгадать величайшую тайну мироздания, и тем на вечные времена осчастливить род человеческий. Дело обстояло куда проще! Подобная постановка вопроса говорила ни о чем ином, как о том, что в греческих городах процесс общественного расслоения зашел далеко, что пропасть между социальными "верхами" и "низами" сделалась более глубокой и старая идеология организаторов, отвечавшая менее дифференцированным общественным отношением, потеряла свое право на существование. Прежде, при всем различии субстанции и мира явления, непосредственная связь между ними не возбуждала сомнений. Теперь наличность этой связи отрицается. Субстанция и мир явлений объявляются несоизмеримыми величинами, сношение между ними возможно лишь через ряд промежуточных звеньев. Или, выражаясь более философским языком, их взаимоотношения мы не можем установить ни с помощью чувств, ни с помощью обычного мышления: для этого требуется содействие какой-нибудь осой "идеи", особой интуиции.
  
  
  

II.

Организующие и организуемые "начала" в период мануфактурного производства.

  
   Этот же вопрос - вопрос о несоизмеримости духовного и материального "начал", об отсутствии между ними непосредственной связи был, выдвинут, и решался первоучителями новой философии. Различные решения его и обусловили собой различие между картезианством [7], спинозизмом [8], окказионализмом [9], воззрениями Мальбранша [10] и Лейбница [11].
  
   [7] - КАРТЕЗИАНСТВО (от Картезий, Cartesius -- латинизиров. имени Декарта) -- термин, используемый для обозначения учения самого Декарта и учений его последователей -- как в области философии, так и в области естествознания 17--18 вв. "Тремя великими картезианцами" традиционно именуют Лейбница, Спинозу и Мальбранша. Метафизика Декарта с ее предельными предпосылками и основаниями, с ее строгим различением двух типов субстанций -- мыслящей и протяженной, с ее методологическим требованием безусловной чистоты применяемых к ним объяснительных принципов послужила исходным пунктом концепции окказионализма (Мальбранш, И. Клауберг, А. Гейлинкс и др.), провозгласившего принципиальную невозможность взаимодействия души и тела, ибо истинной "действующей" причиной может быть только Бог.
  
   [8] - Спинозизм - философское мировоззрение Л. представляло собой соединение философии Лейбница со взглядами Спинозы. Л. считал, что "предопределенная" гармония Лейбница есть не что иное, как искаженное учение Спинозы о единстве души и тела, которые суть одно и то же, но представляющееся то в качестве мышления, то в качестве протяженности. В найденном после его смерти фрагменте под названием "О действительности вещей вне Бога" Л. говорит, что между Богом и вещами нет и не может быть никакого разрыва. Бог существует не вне мира, а в нем самом. Хотя Л. и иронизировал над лейбницевской гармонией, он принял из его системы принцип развития, подчеркивая действенное начало и непрерывное движение в природе. Все в мире, по Л., находится в движении, в движении к совершенству. Л. стал основателем пантеизма в Германии. Он говорил о единстве окружающего мира, о том, что природа и дух -- проявления одной и той же субстанции; закономерности мира вытекают из него самого; мир несотворим и неуничтожим. Однако известен этот спинозизм Л. стал лишь после его смерти благодаря Якоби, опубликовавшему в 1785 в "Письмах Мендельсону об учении Спинозы" свою беседу с Л., в которой последний признает себя спинозистом и говорит, что для него нет лучше философии, нежели философия Спинозы.
  
   [9] - ОККАЗИОНАЛИЗМ (лат. occasio -- случай, occasio-nalis -- случайный) -- направление в западно-европейской философии 17 в., центрирующееся вокруг поставленной дуализмом Декарта проблемы соотношения души и тела и ориентированное на их трактовку как абсолютно разнородных, а потому не способных к взаимодействию. Классические представители -- И. Клауберг (1622--1665), А. Гейлинкс (1625-- 1669) и др. Согласно О., взаимодействие между телом и духом может иметь место лишь в том случае, если вызвано внешней (как по отношению к телу, так и по отношению к духу) причиной -- Богом. Наиболее последовательное выражение позиция О. нашла в философии Мальбранша, доведшего основоположения О. до их логического завершения и сформулировавшего тезис о невозможности не только влияния тела на душу (источником ее движений выступает лишь Бог как высшая духовная инстанция), но и тела на другое тело. Влияние идей О. может быть обнаружено в философии Лейбница (концепция предустановленной гармонии) и Юма (критика естественной причинности). Т.Г. Румянцева
  
   [10] - МАЛЬБРАНШ (Malebranche) Никола (1638--1715) -- французский философ, главный представитель окказионализма. Основные произведения: "О разыскании истины" (1675), "Христианские размышления" (1683), "Беседы о метафизике" (1688) и др. Отправным пунктом учения М. стала неспособность картезианского дуализма объяснить проблему взаимодействия души и тела. Многие понятия Декарта, такие как субстанциальный дуализм, интеллектуальная интуиция и др., связанные с окказионалистской проблемой, приобретают в трактовке М. христианско-августинианское звучание. Утверждая принципиальную невозможность взаимодействия души и тела в силу их абсолютного разграничения, М. считал, что эти две субстанции имеют принципиально различную природу и потому под так называемой телесной причиной, или причиной волевого акта, следует понимать не что иное, как лишь "повод" для истинно "действующей" причины, т.е. Бога, с помощью которого только и возможно такое взаимодействие. Таким образом, взаимосвязь тела и духа может быть, по М., объяснена как результат непрерывного непосредственного вмешательства божественной воли, понятого как чудо. В своей идеалистической интерпретации основных идей Декарта М. дошел до утверждения о невозможности естественного влияния не только тела на душу, но и тела на тело. В гносеологии М. различает четыре вида или пути познания объектов: познание бытия Бога через посредство самих вещей; познание материальных тел через идеи вещей; познание своей собственной души через так называемое внутреннее чувство и познание душ других людей и чистых духов через познание по аналогии. Согласно М., знания людей о своей душе и душах других людей, а также о Боге являются все же областью веры, а не разума, поэтому к ним не могут быть применены критерии ясности и отчетливости, как это возможно в знании о материальных вещах. В толковании идей М. был близок к Платону, считая, что, созерцая последние, человек видит их в Боге; не Бог существует в мире, а мир в Боге. "Все существует в Боге", "Бог есть место духов" -- эти и подобные им высказывания М. были близки к спиритуализму, в то время как признание им "материальных творений" придавало его учению пантеистическую окраску ("Бог находится повсюду в мире"). М. оказал большое влияние на Беркли, который довел до логического завершения ряд идей М., направив их на отрицание материальности как таковой. В 18 в. идеи М. были подвергнуты резкой критике со стороны английских материалистов-сенсуалистов, особенно Локка, и французских просветителей. Т.Г. Румянцева
  
   [11] - ЛЕЙБНИЦ (Leibniz) Готфрид Вильгельм (1646--1716) -- немецкий философ, математик, физик, юрист, историк, языковед. Основные философские сочинения: "Рассуждения о метафизике" (1685), "Новая система природы" (1695), "Новые опыты о человеческом разумении" (1704), "Теодицея" (1710), "Монадология" (1714). Л. завершает развитие рационалистически ориентированной философии 17 в. Отстаивая собственную позицию в споре об источниках познания (полемика рационалистов и эмпиристов), о категории субстанции (монизм Спинозы или дуализм Декарта), Л. предлагает оригинальную, синтетическую философскую систему. Утверждая суверенитет метафизики по отношению к теологии и математике (их различают метод и предмет), Л., тем не менее, требует от суждений философов строгости и обоснованности научных выводов естествознания. Принято выделять две составляющие программы Л.: рационалистический метод и учение о Боге и субстанции. Если Декарт формулирует основное положение рационалистического метода -- возможность установить ясные, несомненные, интуитивные утверждения, то Л. исследует их логическую природу. Первичные истины выражают аналитические суждения, в которых предикат раскрывает признаки, уже заключенные в понятии субъекта. Иначе, они отвечают требованиям законов логики: закон тождества, закон противоречия, закон исключенного третьего. В качестве априорных принципов метода Л. выдвигает положения о непротиворечивости всякого возможного бытия и о возможности бесчисленного множества непротиворечивых миров. М.В. Подручный.
  
   В большинстве случаев историки философии, обращаются к читателям с просьбой не придавать серьезного значения всем рассуждениям о духе, духовной субстанции, Божестве, содержащимся в названных системах. Эти рассуждения, видите ли, не более, как простая дань, которую "отцы" философии заплатили средневековью, элементы, навеянные извне, чуждые сущности их миросозерцания. Почтенные комментаторы вводят своих читателей в заблуждение.
   Спиритуалистические мотивы являются органической принадлежностью "отцов". Средневековье тут решительно ни при чем.
   Вообще, когда при объяснении какого-либо факта апеллируют к иррациональному веянию прошлого, этим самым отказываются объяснить данный факт. Так и в этом случае. Если средние века много говорили о духовных субстанциях, отсюда еще не следует, чтобы Ренессанс [12] и последующие эпохи не имели оснований распространяться на ту же тему. О спиритуалистических симпатиях Ренессанса и последующих эпох обыкновенно упоминают вскользь, но они очень характерны [13].
  
   [12] - Ренессанс или Возрождение, (фр. Renaissance, итал. Rinascimento) -- эпоха в истории культуры Европы, пришедшая на смену культуре Средних веков и предшествующая культуре нового времени. Примерные хронологические рамки эпохи -- XIV--XVI века. Отличительная черта эпохи возрождения -- светский характер культуры и её антропоцентризм (то есть интерес, в первую очередь, к человеку и его деятельности). Появляется интерес к античной культуре, происходит как бы её "возрождение" -- так и появился термин.
  
   [13] - Напомним, что Маркс в 1 т. "Капитала" и К.Каутский отмечают зависимость между абстрактными религиозными воззрениями и развитием товарного производства.
  
   Те же вышеупомянутые комментаторы обстоятельно доказывают, насколько разнятся представления Декарта [14], Спинозы [15], Лейбница [16] о божестве и духе от соответствующих средневековых представлений. Чистая духовная субстанция в средние века была неизвестна: в средние века различие между духовным и материальным началом определялось, как различие скорее количественное, а не качественное. В средние века Бог стоял ближе к миру, а дух был, связан с телом более непосредственными узами.
  
   [14] - ДЕКАРТ (Descartes) Рене (латинизиров. имя -- Картезий; Renatus Cartesius) (1596--1650) -- французский философ, математик, физик, физиолог. Автор многих открытий в математике и естествознании. После окончания одного из лучших учебных заведений тогдашней Франции -- основанной иезуитами коллегии Ла Флеш, служил вольнонаемным офицером, в 1629--1649 жил в Голландии, где написал свои основные сочинения: "Рассуждение о методе" (1637), "Метафизические размышления" ("Размышления о первой философии...") (1641), "Начала философии" (1644), "Страсти души" (1649). Д. -- один из основоположников "новой философии" и новой науки, "архитектор" интеллектуальной революции 17 в., расшатавшей традиционные доктрины схоластики и заложившей философские основы мировоззрения, приведшего к прогрессирующему развитию научного познания. Не только конкретные положения декартовской метафизики и научные открытия Д. оказали влияние на развитие философии и науки: сам освобождающий дух декартовской философии с ее опорой на собственный разум, требованием очевидности и достоверности, стремлением к истине и призывом брать за нее ответственность на себя (вместо того чтобы некритически полагаться на обычай, традицию, авторитет) был воспринят философами и учеными разных стран и поколений. Е.А. Алексеева, Т.М. Тузова
  
   [15] - СПИНОЗА (Spinoza, Espinosa) Бенедикт (Барух) (1632--1677) -- нидерландский философ. Родился в Амстердаме в семье купца, принадлежавшего к еврейской общине. Первое образование получил в духовном училище, готовившем раввинов. За увлечение светскими науками и современной ему философией в 1656 на С. руководителями общины был наложен "херем" (великое отлучение и проклятие). С. вынужден был покинуть Амстердам. Основные сочинения: "Основы философии Декарта" (1663), "Богословско-политический трактат" (1670), "Этика, доказанная в геометрическом порядке" (1677) и "Трактат об усовершенствовании разума" (1677). В своей онтологии, следуя традиции пантеизма, С. провозглашает единство Бога и природы, что было им выражено в идее единой, вечной и бесконечной субстанции. А.Н. Шуман
  
   [16] - ЛЕЙБНИЦ (Leibniz) Готфрид Вильгельм (1646--1716) -- немецкий философ, математик, физик, юрист, историк, языковед. Основные философские сочинения: "Рассуждения о метафизике" (1685), "Новая система природы" (1695), "Новые опыты о человеческом разуме" (1704), "Теодицея" (1710), "Монадология" (1714). Л. завершает развитие рационалистически ориентированной философии 17 в. Отстаивая собственную позицию в споре об источниках познания (полемика рационалистов и эмпиристов), о категории субстанции (монизм Спинозы или дуализм Декарта), Л. предлагает оригинальную, синтетическую философскую систему. Утверждая суверенитет метафизики по отношению к теологии и математике (их различают метод и предмет), Л. тем не менее требует от суждений философов строгости и обоснованности научных выводов естествознания. Принято выделять две составляющие программы Л.: рационалистический метод и учение о Боге и субстанции. Если Декарт формулирует основное положение рационалистического метода -- возможность установить ясные, несомненные, интуитивные утверждения, то Л. исследует их логическую природу. М.В. Подручный
  
   Декарт первый решительно противопоставил духовное начало материальному, как величины, не имеющие между собой ничего общего, первый заявил, что о прямом взаимоотношении их не может быть и речи. Таков был пролог новой философии. Этот пролог указывал, что на историческую сцену выступала новая организаторская группа, новый класс, разделенный от "организуемой" им массы, на почве производства, более глубокой пропастью, чем пропасть, существовавшая между средневековыми организаторами и организуемыми. Не трудно догадаться, что это был за класс.
   Это была буржуазия, буржуазия эпохи мануфактурного капитала.
   Она "организовала" пролетариат и от последнего, действительно, отстояла в производственном отношении дальше, чем средневековый ремесленник от своих подмастерьев.
   Средневековый ремесленник, будучи организатором, в то же время выполнял и исполнительские функции - работал вместе со своими подмастерьями. Мануфактурист-буржуа знает функции только одного типа: он - организатор чистой воды. В первой случае, почва для того дуалистического "способа представления фактов", который выяснил тов. Богданов, правда дана, но все же антитеза организатора и исполнителя несколько завуалирована и потому соответствующая ей, в области идеологии, антитеза духовного и телесного, активного и пассивного начала не могла вылиться в резкую форму. Во втором случае, напротив, противопоставление должно было получиться решительное.
   Присмотримся ближе к внутреннему строению мануфактуры. Мануфактура, как известно, дифференцировала рабочие силы и установила целую иерархию их. В мастерской средневекового ремесленника не было места для представителей так назыв. необученного, неквалифицированного труда. В мануфактурной мастерской работа им находится. Они составляют "нижний пласт". Над ними располагаются другие пласты, другие рабочие группы, различающиеся между собой по степени квалификации. Уже в их среде образуются некоторые организаторские наслоения. Идя далее по восходящей лестнице звеньев, мы видим группы, заведующие технической постановкой предприятия и администраторов. Владелец предприятия "освобожден", таким образом, не только от всякого физического труда, но и от многих чисто организаторских обязанностей. Старый ремесленник был связан с известной профессией; этой связи мануфактурист не знает. Употребляя термин В. Зомбарта [17], он - "безличный руководитель". Для него, лично не принимающего участия в технической деятельности, самый характер этой деятельности, способы производства получают относительное значение. Он "относится индифферентно к способу изготовления продуктов и даже до известной степени к тому, какие вообще продукты изготовляются в его предприятии... Капиталист соединяет именно те производительные силы, комбинации которых обещают наибольший успех в данный момент". К рабочим он относится "только как к объектам" [18].
  
   [17] - Вернер Зомбарт (нем. Werner Sombart; 19 января 1863, Эрмслебен -- 18 мая 1941, Берлин) -- немецкий экономист, социолог и историк, философ культуры. Ученик Г. Шмоллера. С 1890 -- профессор Бреславского (Вроцлавского) университета. С 1906 -- в Берлине. Зомбарт -- знаток итальянского народного хозяйства, автор социально-экономического этюда: "Die RЖmische Campagna" (Лпп., 1888), очерка итальянской торговой политики времён объединения Италии (в сборнике: "Die Handelspolitik der wichtigeren Kulturstaaten", I, Лпц., 1892) и многих других ценных монографий в различных изданиях. Основные работы Зомбарта посвящены экономической истории Западной Европы, в особенности возникновению капитализма (Зомбарт собрал при этом огромный фактический материал), проблемам социализма и социальных движений. Испытав в молодости влияние работ Карла Маркса, Зомбарт выделялся среди немецких экономистов-профессоров того времени своими радикальными взглядами на социально-политические вопросы. Он предложил деление ментальностей на "естественные" и "экономические". Суть деления примерно та же, что и у В.Шубарта ("иоанновский" и "прометеевский" типы), но рассматривается оно под социально-экономическим углом. Материал из Википедии.
  
   [18] - Вернер Зомбарт, "Современный капитализм", пер. под ред. В.Базарва и И.Степанова, т.II, стр. 363. т. 1-2, М., 1903-05;
  
   По образу и подобию этого, действительно, "освободившегося" от всякой близости к "общественным низам" и от "мелочных забот", верховного организатора мануфактурного предприятия и строится пресловутое представление об абсолютно свободной чистой духовной субстанции, о божестве, совершенно независимом от мира и противостоящем ему. Одновременно с этим "пафосом расстояния", образовавшегося между участниками хозяйственной организации, диктует новый взгляд на "материю". Последняя, в свою очередь, "очищается". К понятию о теле, учит Декарт, не должно примешиваться ничего из свойств духовной субстанции; ошибочно на актив материи заносить разные качества, ей не принадлежащие; тело может быть только телом, голой материальностью и ничем больше.
   Столь решительное разграничение понятий о духовном и материальном началах, отнюдь, однако не обуславливает исключительного интереса к "потустороннему миру" и отказа считаться сколько-нибудь серьезно с миром "преходящих явлений". Как раз, наоборот: в противоположность средневековым мыслителям, "отцы" новой философии уделяют в своих системах миру преходящих явлений очень много внимания, подробно изучают его строение, развитие, [Author ID1: at Tue Jan 13 14:02:00 2004 ]законы соотношения его частей, создают натурфилософию. Та же самая "возвышенная" позиция руководителей мануфактурных предприятий, которая внушила отцам новой философии "чистую" идею организаторской воли, подсказала им, равным образом, механическое объяснение процессов материальной действительности, т.е. процессов, имеющих место в среде организуемой массы.
   Дело в том, что руководитель мануфактурного предприятия - лишь конечное звено в довольно длинной цепи организаторских звеньев. По отношению к нему остальные организаторы являются подчиненными и, в свою очередь, противостоят ему, как организуемые. Их функции, их деятельность не могут, поэтому, быть отнесены на счет высшего начала - чистой духовной субстанции. Правда, приравнять их без остатка к низшим пластам мануфактурной мастерской нельзя: по сравнению с последними они все же остаются организаторами. Они - выражаясь языком метафизики - индивидуальные духи. Но поскольку их роль отлична от роли главного руководителя, поскольку она сводится к участию технической работе, от каковой главный руководитель, "освободился", постольку их "духовный" характер стушевывается, постольку их деятельность оценивается, как деятельность "материи".
   Предприятие, взятое как та или иная техническая организация, стоит, так сказать, отдельно от предпринимателя [19]. Предприниматель вкладывает капитал в известное производство, организует сбыт продуктов, и этим задача его исчерпана. Часы заведены, стрелки двигаются, но нельзя сказать, что их передвигает собственник часов: ход их определяется работой внутреннего механизма (любимое сравнение метафизиков мануфактурного периода). Точно также предприятие имеет свой внутренний механизм, работу которого нельзя игнорировать.
  
   [19] - В. Зомбарт отмечает самый факт "отделения" предприятия (по его терминологии, вещественного имущества) от предпринимателя: "Капитал персонифицируется, сам он становится как бы личным существом. Он ведет по отношению к предпринимателю как бы самостоятельное существование, - обстоятельство, остановившись на котором, Лоренц фон Штейн пришел к выводу, что предприниматель в предпринимателе может быть обманут предпринимателем" ("Совр.капит", т. I, стр. 362). Но Зомбарт делает неверное объяснение: он считает изобретение и распространение двойной бухгалтерии причиной "персонификации" капитала.
  
   Подобно собственнику часов, декартов Бог "заводит" мир. Он, поясняет французский мыслитель, есть причина движения материи; без его воздействия материя инертна. Но раз она приведена в движение, последнее совершается согласно строго определенным законам, вытекающим из свойства материи. Бог не действует по произволу: понятие о произволе исключается понятием, о совершенстве Бога.
   В человеческом теле пребывает душа. Но связь души с телом нельзя, поясняет Декарт, представлять себе так, как будто первая дает жизнь второму. Необходимо отказаться от подобного, общераспространенного, но крайне наивного воззрения. Душа жизни не создает и не разрушает. Жизнь следует понимать как механизм тела. Войти в тело душа может только при наличии этого механизма. И воздействие души на тело, подобно воздействию Бога на мир, отнюдь не носит характер чего-то произвольного. Движения тела определяются его внутренним строением.
   Так слагается новое дуалистическое миропонимание. Так спиритуалистические мотивы дополняются механистическими. И те, и другие одинаково являются необходимыми, существенными частями философской системы.
   Буржуазная система вообще двуликий Янус [20]. В рамках капиталистического общества антитеза организаторов-собственников и руководителей предприятий и организуемых пролетариев неустранима. Неустранима, следовательно, и необходимость для буржуазии полагать в основу своего мировоззрения противоположность двух начал. Правда, решительную формулировку дуализма мы находим лишь в картезианстве, - системе, созданной как раз на заре новой хозяйственной эры; правда, последующие философские системы, начиная со спинозовской, объявляют картезианское противоположение Бога и мира, духа и тела противоречивым. Но преодолеть дуализма они не могут: дуализм лишь проводится в них так или иначе замаскированным образом. Не о торжестве над дуалистической точкой зрения свидетельствуют, в свою очередь, материалистические и позитивные системы буржуазной философии. Разница между буржуазной метафизикой и буржуазным "положительным мировоззрением" не так велика, как это с первого взгляда может показаться. Мы имеем разницу скорее "количественную", чем "качественную". Спор, ведущийся в рядах буржуазии между сторонниками чисто умозрительного и эмпирического методов, между сторонниками старой метафизики и новой "научной философии" - это спор, так сказать семейный. Атака со стороны материализма направлена не против основной предпосылки, выдвинутой метафизикой: понятие об организующей воле материализмом не зачеркивается. Оно фигурирует лишь под другими наименованиями: "дух" заменяется, напр. "силой".
  
   [20] - Двуликий Янус в римской мифологии и такой бог. Правда, сначала он числился древним царем Лациума, страны латинян, от всесильного Сатурна получившим дар ясно видеть все в прошлом и в будущем. Именно за эту двойную способность Януса стали изображать с двумя лицами: молодым, обращенным в будущее, и старым, смотрящим назад, в глубь времен. Потом, как и многие другие герои легенд, он постепенно превратился сам в двуликого бога начала и конца. Возьмите наш месяц январь; он назван, как первый месяц года, именем Януса: по-римски "януариус". Покровитель воинских начинаний.Давно забыты достоинства бога Януса. Когда мы называем кого-нибудь "двуликим Янусом", мы хотим сказать: неискренний, двуличный человек.
  
   В эпохи, когда известная форма капиталистических предприятий, являющихся в техническом отношении шагом вперед, ведет энергичную борьбу за существование, готовится к решительной схватке с отсталым противником, "механистические мотивы" подчеркиваются особенно рельефно, "спиритуалистические" стушевываются.
   В XVII в., в дни своих "бурных стремлений", английская буржуазия проповедовала учение, согласно которому все в мире должно объясняться как движение материальных частиц, совершающееся с механической необходимостью. Английская буржуазия закладывала тогда фундамент крупнокапиталистического хозяйства. Мануфактура расчищала себе путь, завоевывала себе право на жизнь. Ей требовались рабочие руки, в которых отказывала ей организация мелкобуржуазной цеховой промышленности. Непременное условие существования мануфактуры - соединение под кровлей одного предприятия рабочих разной квалификации и разных профессий. Цехи не допускали подобного соединения. Они держались именно благодаря "закрытым дверям", заставам, разделявшим отдельные области, ячейки, подъячейки разных производств и препятствовавшим передвижению рабочих сил. Противоположность интересов цеха и мануфактуры оказывалась, таким образом, непримиримой. Вопрос шел о жизни или смерти для обеих борющихся сторон. Соединение рабочих было боевым лозунгом мануфактуристов. И философы их разъясняли, на своем языке, этот лозунг, возводили его на степень универсального обобщения. Весь мир изображался ими в виде организации материальных частиц, соединяющихся согласно имманентным законам. Видимого исключения не составлял и "дух": его характеризовали как тело,[Author ID1: at Tue Jan 13 14:06:00 2004 ]... само собой разумеется, тело... особенное, "тонкое" (Гоббс [21]), обладающее качествами и способностями, резко выделяющими его из среды остальных организмов, - тело высшего ранга.
  
   [21] - Томас Гоббс (англ. Thomas Hobbes) (5 апреля 1588, Малмсбери -- 4 декабря 1679, Хардуик) -- английский философ-материалист. Родился в графстве Глостершир в семье не отличавшегося глубокой образованностью вспыльчивого приходского священника, из-за ссоры с соседним викарием у дверей храма потерявшего работу[1]. Воспитывался состоятельным дядей. Хорошо знал античную литературу и классические языки. В пятнадцать лет он поступил в Оксфордский университет, который окончил в 1608 году. На формирование воззрений Гоббса значительное влияние оказали Ф. Бэкон, Г. Галилей, П. Гассенди, Р. Декарт и И. Кеплер. Гоббс создал первую законченную систему механистического материализма, соответствовавшего характеру и требованиям естествознания того времени. В полемике с Декартом отверг существование особой мыслящей субстанции, доказывая, что мыслящая вещь есть нечто материальное. Геометрия и механика для Гоббса -- идеальные образцы научного мышления вообще. Природа представляется Гоббсу совокупностью протяжённых тел, различающихся между собой величиной, фигурой, положением и движением. Движение понимается как механистическое -- как перемещение. Чувственные качества рассматриваются Гоббсом не как свойства самих вещей, а как формы их восприятия. Гоббс разграничивал протяжённость, реально присущую телам, и пространство как образ, создаваемый разумом ("фантазма"); объективно-реальное движение тел и время как субъективный образ движения. Гоббс различал два метода познания: логическую дедукцию рационалистической "механики" и индукцию эмпирической "физики". Этика Гоббса исходит из неизменной чувственной "природы человека". Основой нравственности Гоббс считал "естественный закон" -- стремление к самосохранению и удовлетворению потребностей. Добродетели обусловлены разумным пониманием того, что способствует и что препятствует достижению блага. Учение Гоббса оказало большое влияние на последующее развитие философской и социальной мысли. Основные труды: Философская трилогия "Основы философии" -- "О теле" (1655), "О человеке" (1658), "О гражданине" (1642) и др.
  
   Очередной темой была тема о внутреннем строении предприятия. Ее и разрабатывали подробно. Писались трактаты о персонифицированном капитале.
   Подобными же трактатами наводняла книжный рынок французская буржуазия во вторую половину XVIII ст. Тогда она сводила решительные счеты со старым режимом, который своей системой промышленной регламентации ставил преграды дальнейшему развитию капитализма. Опять мануфактуристам приходилось доказывать, что необходимой предпосылкой успеха капиталистических предприятий является возможность свободно комбинировать составные элементы капитала, вести производство, не руководствуясь указаниями свыше, не вырабатывая товары по установленным центральной властью образцам. Долой регламентацию! никакого вмешательства в область технико-производственной деятельности! Пусть развитие предприятий отвечает их внутреннему строению, совершается "естественным" путем. А что такое внутреннее строение предприятий, мы знаем: это царство материи и механических процессов. Отсюда обобщение: человек - это машина, природа - это машина.
   Существует лишь единая великая природа и единый великий закон вечного изменения всех вещей. Нельзя деятельность природы объяснять какими-либо потусторонними причинами. Движение материи обуславливается ею самой, точнее, ее собственной силой (Гольбах [22]). Организаторская воля опять, как видите, весьма [Author ID1: at Tue Jan 13 14:07:00 2004 ]преобразилась, но наличность ее констатируется и признается, безусловно, необходимой.
  
   [22] - ГОЛЬБАХ (Holbach) Поль Анри (1723--1789) -- французский философ, один из основателей школы французского материализма и атеизма, выдающийся представитель французского Просвещения, идеолог революционной французской буржуазии 18 в. По происхождению немецкий барон. Основные сочинения: "Система природы, или О законах мира физического и мира духовного" (1770), "Разоблаченное христианство" (1761), "Карманное богословие" (1768), "Здравый смысл" (1772) и др. Г. разработал философскую картину Вселенной как единого целого, где все находится во взаимосвязи друг с другом. Утверждал первичность, несотворимость и неуничтожимость материи, природы, существующей независимо от человеческого сознания, бесконечной во времени и пространстве. Г. предпринял попытку соединить естественнонаучные представления о свойствах и структурной организации материи с гносеологическим подходом к ее определению. Так, по Г., материя есть все то, что воздействует каким-нибудь образом на наши чувства ("Система природы"). Движение Г. определял как способ существования материи, необходимо вытекающий из ее сущности. Концепция всеобщей взаимосвязи и причинной обусловленности тел в бесконечной Вселенной, разработанная Г., была одним из философских источников лапласовского детерминизма и космогонической гипотезы Лапласа об эволюции туманности и становлении Солнечной системы. В понимании человека Г. стоял на позициях эволюционизма, считал, что человек -- продукт самодеятельности природы, ступень в ее развитии, полностью подчиняющаяся объективным законам природы. Сущность человека, по Г., проявляется в его стремлении к самосохранению, к личному благу и удовлетворению своих жизненных потребностей. Г., как и Гельвеций, попытался перенести принцип материалистически понятого сенсуализма на объяснение общественной жизни. Отстаивал учение о ведущей роли потребностей и интересов в социальном развитии, о формирующей роли среды по отношению к личности с ее потребностями. Г. был сторонником договорной теории происхождения общественных институтов, в том числе государства. Мерилом свободы членов общества Г. считал благо общества в целом. Выступал с резкой критикой феодальных устоев. В теории познания Г. придерживался принципа материалистического сенсуализма, был непримиримым противником агностицизма и учения о врожденных идеях. Е. В. Петушкова.
  
   Иное положение вещей было в эпоху, когда сложилось и развивалось картезианское миропонимание. Мануфактура, ведя борьбу с ремеслом, находила себе поддержку в лице французской монархии. Об этом свидетельствует так назыв. "системы концессий", так назыв. "кольбертизм", уничтожение промышленной автономии цехов и передача права регламентации производства в руки государства. Борьба мануфактуры с цехом, правда, напряженная и безостановочная, не переходила в борьбу со старым режимом, с организацией отсталых форм хозяйства, взятых как социально-политическое целое. Мануфактуристы не выступали в качестве революционных "штурм-унд-дренгеров". Наблюдалось равновесие основных мотивов буржуазного мировоззрения: чаша весов не склонялась на сторону механистических толкований.
  
  
  

III.

Картезианство.

  
   Мы охарактеризовали двойной дуализм картезианского учения - противоположение Бога и мира, души и тела. Остов системы, ее основные элементы даны. Выясним ближе их взаимную связь.
   Бог, душа, тело, по терминологии Декарта, - три субстанции. Но понятие субстанции, как его определял Декарт (res, quae ita[Author ID1: at Tue Jan 13 14:09:00 2004 ] [Author ID1: at Tue Jan 13 14:09:00 2004 ]existit, ut nulla alia re ad existendum ind[Author ID1: at Tue Jan 13 14:10:00 2004 ]geat, - нечто, для своего существования не нуждающееся ни в какой другой вещи) без всяких оговорок может быть приложено только к Богу. Бог - бесконечная субстанция, души и тела - субстанции конечные, подчиненные. Они противополагаются Богу, но существовать без него не могут. Проводя резкую разграничительную черту между "организаторским" и "организуемым" началами, идеолог буржуазии спешит подчеркнуть, что дуализм его нельзя понимать превратно, в смысле полного обособления названных начал, отрицания всякой зависимости между ними. Организуемые нуждаются в организаторе, подчиненные организаторы - в организаторе верховном. Без верховного организатора не [Author ID1: at Tue Jan 13 14:10:00 2004 ]мыслимо предприятие. Вне мануфактурной мастерской, помимо руководительства мануфактуристов пролетариат работать не может, средств к существованию не имеет.
   Но, завися от Бога, души и тела друг от друга не зависят. Это две субстанции, исключающие и ограничивающие одна другую. Мы уже изложили взгляд Декарта на жизнь тела, как на нечто, не тождественное душевной деятельности. Это очень важная и интересная подробность его системы, послужившая предметом особенно внимательного анализа и особенно ожесточенных споров для последующих философов. Сделанная Декартом постановка вопроса, сколь странной она не представляется в наши дни, находит себе вполне естественное объяснение, если мы станем обсуждать ее не абстрактно, не "чисто логически", а приведем связь с соотношением социальных групп, собранных под кровлею мануфактуры.
   Раз тело существует как совершенно обособленная от души субстанция, раз между ними лежит непроходимая пропасть, то спрашивается: каким же образом душа может влиять на тело и познавать последнее? Декарт отвечал: только через Бога. Только через Бога мы можем воздействовать на наше тело, только через идею Бога мы можем иметь представление о нашем теле. Связь двух подчиненных субстанция устанавливается единственно третьей, подчиняющей субстанцией.
   Промежуточные организаторские звенья - "индивидуальные души" могут выполнять свою организаторскую роль лишь при наличности верховного организаторского центра. Лишь последний приводит их в соприкосновение с пролетариатом - "материей" - в рамках организованного целого мануфактурной мастерской, лишь последний обуславливает возможность совместного существования и совместной производительной деятельности их и пролетариата.
   Соединение души и тела называется человеком. Принимая во внимание все вышесказанное, мы получаем, таким образом, вывод: декартово понятие о человеке есть не что иное, как дальнейшее распространение определенной формы мышления, "определенного способа представления фактов, определенного типа их соединения в психике". Мы видели, что мир в системе Декарта, организован по типу мануфактурного предприятия. Декартово понятие о человеке, в свою очередь, воспроизводит организацию мануфактурной мастерской.
   Но организатор, хотя бы подчиненный, все же организатор. И если первый предпосылкой всякого познания вещей является, по мнению Декарта, связь с высшей субстанцией, обладание идеей божества, то при детальной разработке своих гносеологических взглядов Декарт рассматривает душу, как чисто организующее начало, непосредственное противопоставленное "материи".
   Это - substantia cogitans sive mens, мыслящая субстанция. Именно в мышлении - и только в нем одном - сущность души или духа. Выражаясь языком метафизики, мышление - атрибут духа. Подобное определение говорит о тех функциях, которые организаторы считали исключительно им принадлежащими. Мы имеем дело с культом умственного труда, точнее, с культом способности вести сложное хозяйство, учитывать его наличные силы, планомерно комбинировать их. Как известно, в глазах общества мануфактурного п ериода высшей наукой являлась математика. Ею усиленно занимались, ибо она отвечала потребностям мануфактуры, организация которой сводилась именно к сложному сочетанию и распределению факторов производства. Сложность организации служила ей источником успеха в борьбе со старым цехом, отличавшимся примитивностью своего внутреннего строения. И искусство точного анализа, точного расчета, точного контроля, было ее военным искусством. Отсюда "экономический рационализм". Отсюда рационализм вообще. "Мыслит - это считать", гласила знаменитая формула Гоббса.
   "Я (т.е. мой дух, моя душа) мыслю, - следовательно, существую". Мое бытие, бытие моего духа вытекает единственно из моего мышления, а не из какого-нибудь действия. Я - организатор и, как таковой, могу существовать, только выполняя организаторские функции, а не исполнительские: вот что означает декартово утверждение, если его перевести на язык классовых отношений.
   Нельзя делать такого умозаключения: "я гуляю, следовательно, я существую"; можно лишь сказать: "я мыслю, что я гуляю, следовательно, я существую". Акт передвижения моего тела не есть мой акт, так как тело - не "я", а лишь материальная машина, мне принадлежащая. Лишь когда я учитываю, контролирую данный акт, тогда я могу говорить о наличности моего "я", лишь тогда на сцену выступает организаторская субстанция.
   Истинно то, что "я" постигаю ясно и отчетливо. Помощью чувств нашего тела ясно и отчетливо постигать предмет нельзя. Истинное познание приобретается лишь путем мышления. Только мышление дает предметы в чистом виде, отметая все, не составляющее их сущности. Только оно охватывает бесконечное разнообразие форм, которые принимают тела, бесконечные процессы изменений. Обычное, наивное воззрение представляет внешний мир таким, каким оно[Author ID1: at Tue Jan 13 14:13:00 2004 ] рисуется сквозь призму чувств: оно учитывает форму, как сущность тела, приписывает телам качества, которые следует отнести на счет нашего чувственного восприятия.
   Между тем, эти качества могут быть отняты у тела, и все же тело не перестает существовать. Разве воск, который мы осязаем как твердое тело, будучи расплавленным, обращается в ничто? Только без одного свойства существование тела невозможно, это атрибут материальной субстанции - протяжение. Качественного различия тел не существует.
   О каких реальных фактах говорят эти силлогизмы?
   Средневековый строй знал категории рабочих (подмастерьев), закрепленных за строго определенным цехом, смотря по их профессии, знал, напр., шорника, обойщика, красильщика, каретника, работавших в разных мастерских и у разных хозяев. Хозяин мог брать в свою мастерскую только рабочих данной профессии и квалификации, но цеховые уставы не позволяли ему извлекать выгоды из труда рабочих других, хотя бы и родственных профессий. Мануфактура объединила в одном предприятии и шорника, и обойщика, и красильщика, и каретника. Профессия потеряла свое прежнее значение. Представители разных профессий оказались участниками одной общей трудовой операции, звеньями одной общей цепи. Для организатора нет теперь многообразия тел, которых не могла бы "охватить" организующая воля. Понятие о рабочем только как о шорнике или только как об обойщике уступает место понятию о рабочем вообще. Профессия "сущности" рабочей силы более не составляет. Мануфактурист по своему усмотрению определяет состав профессий [Author ID1: at Tue Jan 13 14:14:00 2004 ]в своей мастерской [Author ID1: at Tue Jan 13 14:14:00 2004 ], комбинируя их, одни вводит, другие изгоняет. При этом двери его предприятия открыты - что было особенно крупной новостью, - для рабочих, необученных, т.е. не обладающих никакими специальными знаниями, не связанных прочными узами, ни с какой профессией.
   Предприниматель имеет перед собой несоизмеримые величины, не отдельные рабочие группы, а массу, которую следует считать однородной. Отнимите у понятия о рабочем признак профессии - понятие остается. Оно становится "чистым" понятие, получается понятие о рабочей силе. И образование этого понятия предприниматель-мануфактурист квалифицирует как акт своей организаторской воли. Лишь мышление, лишь критическая обработка материала, представляемого внешним миром, делает для нас этот мир таким, каким он существует в реальности, а не в фикции.
   Средневековому ремесленнику цеховой устав давал, так сказать, рабочих как нечто готовое, как нечто заранее раз и навсегда обусловленное в своих качествах и проявлениях. Для мануфактуристов рабочие - масса, которую он преобразует, которой он придает желательные ему формы.
   Когда создавались мануфактурные организации, между прочим, одно обстоятельство, кажущееся нам теперь столь обычным и естественным, останавливало на себе особенное внимание современников. Описывая устроенное в XVI в. типографское предприятие Кобергеров [23], некто Нейдерфер [24] считает нужным подчеркнуть следующую подробность: "В известный час они (подмастерья) должны были приходить на работу и уходить с работы; ни одного из них не пускали без других в дом,... но они должны были поджидать один другого перед воротами дома" [25]. Это - сенсационное нововведение: именно как о таковом, говорит о нем цитированный автор. Предприниматель, собирая под одной кровлей рабочих разных профессий, устанавливает для всех одно и то же строго определенное начало и один и тот строго определенный конец работы. Того требует совместное выполнение целого ряда рабочих операций, имеющих место в мастерской: оно должно быть соразмерено во времени. Каждая категория рабочих в известную единицу времени вырабатывает известное количество детальных частей продукта, производством которого занято предприятие, и это количество должно точно отвечать количествам других частей, вырабатываемых другими категориями рабочих. Малейшая несоразмеренность во времени имеет своим результатом некоторую дезорганизацию производства. Все исполнительные ячейки должны действовать одновременно и в течение одинакового числа часов. Руководители озабочены урегулированием рабочего дня.
  
   [23] - Антон Кобергер, Koberger, Koburger, Coberger, Coburger (1445 - 3 октября 1513) -- нюрнбергский гуманист, типограф и издатель А. В 70-х годах XV века основал типографию в Нюрнберге, где напечатал около 250 книг. Изданные им книги иллюстрировали А. Дюрер, М. Вольгемут и другие немецкие художники. Им напечатана "Всемирная хроника" Гартмана Шеделя.
  
   [24] - Иоганн Нейдёрфер (1497--1563) - известный нюрнбергский каллиграф, учитель математики и чистописания, сосед и друг Дюрера. В 1547 году, по просьбе нюрнбергского патриция Георга Рёмера, он набросал по памяти в течение нескольких дней заметки о нюрнбергских ремесленниках и художниках. Сочинение это, названное им "Известия о художниках и мастерах", не предназначалось для публикации, и содержащиеся в нем данные не всегда точны; тем не менее работа Нейдёрфера представляет значительный интерес. Написанная им биография Дюрера - первая известная биография художника. Ценность ее, несмотря на неточность некоторых данных, состоит в том, что она написана человеком, близко знавшим Дюрера и в течение ряда лет постоянно соприкасавшимся с ним. Оригинал рукописи утерян, но сохранилось несколько копий.
  
   [25] - Цитир. у Зомбарта ("Совр. капитал", т. I, стр. 371); курсив наш.
  
   Сделанное мануфактурой нововведение вызывает разработку философского понятия о времени. Время, объясняет Декарт, нельзя считать свойством материи: оно "модус мышления", родовое понятие, создаваемое последним. Другими словами, оно указывает на организаторскую волю. Мы имеем дело с одним их проявлений последней, - с одним из средств, с помощью которых "дух", мыслящий субъект, ориентируется в данных материального мира.
   Так обосновывается позиция критического реализма. До "прекрасных аранжуесских дней" этого реализма - до Канта еще далеко, но отправные предпосылки уже намечены.
   Старая мелкобуржуазная, ремесленная организация хозяйства рушится. Наступает царство мануфактуры. Образуется класс собственников рабочей силы, широкие массы, свободно привлекаемые и отталкиваемые крупными предприятиями. Китайские стены, разделявшие профессии, уничтожаются. От "материи" отвлекаются свойства и качества, прежде за нею утверждавшиеся. Выясняется, что она - простое протяжение и единственная ее способность - способность двигаться, изменяться, формироваться, точнее способность быть приводимой в движение, изменяемой, формируемой.
   Мануфактуристы выполняют "творческую" миссию. Без них - рабочая масса - ничто! Они организуют ее во всех сферах ее производительной деятельности, определяют детально все технические процессы, которая она совершает.
   Вещи не даются нашему "духу" без всяких условий. Ошибочно думать, будто достаточно раскрыть наши чувства - и мы получим вещи готовыми, такими, какими они в действительности являются. С подобным материалом оперировать мы не можем. Необходимо его перерабатывать с помощью нашей организаторской способности - мышления. Без мышления, без субъекта нет объекта. Мы можем рассматривать тела только как объекты, только как несамодеятельную, инертную субстанцию.
   Философия отныне - верная служанка капитала. Знаменитый путь сомнения, которым шел Декарт, создавая свою систему, его протест против ходячих воззрений на характер и сущность нашего познания, являлся идеологическим отражением пути, по которому развивались новые хозяйственные формы, отражением атаки, которую мануфактура повела против цеха. Переоценка философских ценностей определялась передвижениями в организаторских верхах и организуемых низах. Новые организаторы, новые организуемые - новые понятия о Боге и душе, новые понятия о материи. Цеховой способ присвоения продуктов сменяется капиталистическим: выдвигается проблема познания. Познавать, организовывать, эксплуатировать - это три разных термина, покрывающие, в представлении буржуазных идеологов, друг друга, имеющие тождественное содержание.
   Присвоение достигается мануфактурой не теми путями, при помощи не тех производителей, какие были в распоряжении цеха. Старые гносеологические предпосылки, заявляет Декарт, изжили свой век. Нельзя при помощи средств, рекомендованных старой, школьной философией, получать истинные понятия о вещах. Познавательный механизм должен быть во всех своих частях пересмотрен.
   В подобном пересмотре Декарт, как известно, и видел главную задачу своей философской деятельности, видел "новое откровение", сообщенное им миру.
  

IV.

Спиноза.

   Картезианская система, по традиционному объяснению историков философии, изобилует противоречиями, которые и предопределили фатальным образом ее дальнейшее развитие. Требовалось преодолеть лежавший в основе учения дуализм - дуализм Бога и мира, дуализм духа и тела, каковую задачу и выполняли последующие философы.
   На первых порах, впрочем, дуализм Бога и мира не удостаивается внимания со стороны философов. Так называемые окказионалисты заняты исключительно пересмотром вопроса о взаимоотношении духа и тела. Почему так произошло, почему начали именно с этого пункта, новейшие комментаторы истории философии не выясняют. И выяснить, оперируя на почве чисто логических рассуждений, нельзя не только данный вопрос, но и вообще вопрос об эволюции картезианских предпосылок.
   Декарт первый дал общую схему мануфактурной метафизики. И эта схема отвечала тому внутреннему строению капиталистических предприятий, которое имелось в данный момент на лицо. Но мануфактура развивалась, - и развивалась в направлении все большей и большей централизации своих составных элементов и факторов. И на этом пути первым знаменательным явлением было установление более прочной зависимости промежуточных организаторских звеньев от верховного руководителя. В раннем периоде образования крупных капиталистических организаций (напр. Verlagssystem и домашняя промышленность) эти промежуточные звенья фигурировали в качестве "посредников". Мануфактура постепенно лишала их известной доли самостоятельности, которой они обладали, постепенно превращала их в простые колесики сложного исполнительского организма, механические действующие. Они становятся уже не посредниками, а выполнителями воли главы предприятия. Правда, в рамках их профессии им предоставлены известные полномочия, и они все же выступают как организаторы. Но каждый их организаторский акт мыслим только, как акт, санкционированный свыше. Они действуют именем предпринимателя. Непосредственного - т.е. вполне самостоятельно воздействия на организуемую ими рабочую массу они не оказывают.
   Декарт уже отметил зависимость, в которую они попали, но отметил в общих чертах и несколько неясно. "Души" все-таки[Author ID1: at Tue Jan 13 14:19:00 2004 ] у него могут влиять на тело, тень известной самостоятельность как никак сохраняют. Дальнейшее усиление зависимости промежуточных организаторов от верховного руководителя сделало подобную постановку вопроса уже неудовлетворительной. БСльшая определенность реальных отношений требовала большей определенности и в области идеологии. Окказионалисты во главе с Гейлинксом вносят в картезианство соответствующую поправку.
   Движения тела вызываются не волевыми актами души. Точно также тело не может порождать в нас представление. Если нашим желаниям отвечают известные движения тела, то это объясняется волею высшего духовного существа - Бога. Каждый раз по поводу нашего хотения Бог заставляет тело двигаться, каждый раз по поводу известного телесного движения он вызывает в нас соответствующее представление. "Ты скажешь: мы двигаем, мы ломаем твердые и большие тела и испытываем в себе бесконечную силу. Детское это утверждение. Мы не двигаем, не ломаем; но при наличности нашего хотения движение, которое произвел создатель мира и неизменно производит, определяется так, что ломает, делает, двигает тела[Author ID1: at Tue Jan 13 14:20:00 2004 ]" (Dices: nos movemus, nos frangimus multa corpora... et infinitam vim in noblis nos experimur. Resp. [Author ID1: at Tue Jan 13 14:21:00 2004 ]Zam satis expunximus; pnerilem illum oersuasionem; nos non frangimus ad arbitrium nostrum motus, quem mundi conditor effecit et conservando coutinuo efficit, itu determinatur , ut frungat, ut dividat, ut moveat quaedam corpora" [26]. Наше хотение - лишь повод, "случайная причина", causa occasionalis для проявления божественной воли.
  
   [26] - Arnoldi Geulinex Antverpiensis opera philosophica, Pucognovit j. P.N. Land. v. II, Metaphysica vera, стр. 191.
  
   Аналогичная поправка вносится и в картезианскую теорию познания. Декарт связал возможность познания вещей с идеей Бога. Но опять-таки в данном случае он сделал указание лишь самого общего характера: существование Бога является условием познания вещей. Дальнейшую разработку его тезис получил в произведениях Ник. Мальбранша. Душа, ничего общего не имеющая с телом, может познавать вещи лишь с помощью идей. Тела не дают нам идей. Равным образом, идеи не создаются душой. Они, эти первообразы вещей, содержатся в Боге. И, созерцая Бога, души могут получать, таким образом, сведения о мире телесном, познавать его.
   Всякое сношение души и тела только через Бога. Всякое сношение промежуточных организаторских звеньев с организуемой массой только с санкции верховного организатора!
   Но этого мало.[Author ID1: at Tue Jan 13 14:21:00 2004 ]![Author ID1: at Tue Jan 13 14:21:00 2004 ] Процесс централизации элементов и факторов мануфактуры подвигается вперед. Делается второй шаг в области устранения противоречий и недомолвок картезианской философии. Гейлинкс и Мальбранш, категорически отказывая индивидуальным душам в самостоятельности, тем не менее, не ставили их окончательно на одну доску с телами. Система Спинозы, сложившаяся в стране наиболее передового для той эпохи капитализма, в Голландии, достигшей промышленного расцвета, провозглашает полное равенство "душ" и "тел" перед лицом всемогущего божества. Дух и тело отныне не субстанции (вопреки утверждению Декарта), не разные классы, противостоящие и враждебные друг другу; мышление и протяжение теперь не более, как два атрибута единой, всеохватывающей, всецентрализующей субстанции. Движение материи и деятельность души лишь две стороны одного и того же процесса. Ни о каком взаимодействии между душой и материей не может быть и речи.
   Все, что совершается одновременно в форме мышления и в форме протяжения: вот единственно, что мы можем утверждать. Если рассматривать явления под одной формой, мы получим опять ряд причин, если рассматривать те же явления под другой формой, получим другой ряд причин. Оба ряда, так сказать, равноценны, с одинаковой необходимостью обуславливаются волей производящего их Бога. Точка над i поставлена.
   Душа - идея тела. Тело - "идея" (объект) души. Всякая вещь - и дух и тело.
   Причинами материального ряда нельзя приписывать способности производить действия и изменения в духовном ряду. То же самое верно и относительно причин духовного ряда: какой-либо акт душевной деятельности может вызвать только новые душевные движения. Мы в праве говорить лишь о строгом соответствии в смене действий обоих рядов.
   Конечные вещи, следовательно, не только тела, но и индивидуальные души, - преходящие изменения (модусы) божественной субстанции. Они существуют лишь в последней, сами по себе немыслимы, сами по себе - ничто. Более того, душу следует понимать, не как нечто цельное и неделимое. Неделима и цельна одна субстанция; а душа - механическое соединение отдельных представлений и идей. Homo sum et nihil humanum mihi alienum est: я - организуемый и ничто из свойств и признаков организуемой массы мне не чуждо! Как организуемая масса, бывшие "посредники" существовать без верховного руководителя, п[Author ID1: at Tue Jan 13 14:23:00 2004 ]редпринимателя - капиталиста не могут. [Author ID1: at Tue Jan 13 14:24:00 2004 ]Как организуемая масса, бывшие "посредники"[Author ID1: at Tue Jan 13 14:26:00 2004 ] [Author ID1: at Tue Jan 13 14:26:00 2004 ]находят себе работу в мануфактурном предприятии в качестве специалистов по части выполнения какой-нибудь одной из многочисленных подчиненно-организаторских функций. Наряду с дифференциацией физического труда, в мануфактуре совершается процесс дифференциации и представителей труда интеллектуального. Соответственно этому происходит "раздробление" индивидуальной души. Что касается материи, то последняя, еще со времен Декарта, фигурирует у философов в "раздробленном" виде, фигурирует как до бесконечности делимое нечто. Теперь же организаторские "низы", очутившиеся в весьма непривилегированном положении, буржуазная философия наделяет свойством, в котором им раньше упорно отказывала.
   Учение о бесконечном многообразии преходящих материальных явлений дополняется учением о многообразии несубстанциональных душ. Таким образом, наличность душ в мире, не вносит дисгармонии в стройный механизм последнего. И тем с большим правом Спиноза мог заявлять:ex necessitate divinae naturae infinita infinitis modis sequi debent, из необходимости божественной природы должны вытекать (или, как поясняет один новейший комментатор спинозовской системы [27], производиться) бесконечными способами бесконечные явления.
  
   [27] - A.Wenzel: "Die Weltauschaunug Spinozas", I, стр. 293.
  
   "Из Бога вытекающий, т.е. Богом осуществляемый и в Боге содержащийся мир сущностей, есть мир бесконечных индивидуальностей; этот мир представляет единство или связь сил, которые, если рассматривать их по отношению друг к другу, качественно различны; эта связь эмпирически проявляется во временной последовательности и пространственном существовании явлений, раскрывающих переданную в количественных отношения картину качественного единства сил" [28].
  
   [28] - ibid., стр. 294.
  
   Итак, никаких качественных различий в мире становления нет, т.е. нет никаких качественных различий для верховных руководителей между всеми элементами и факторами мануфактурной мастерской. Предприниматели имеют перед собой однородную массу. Но однородность этой массы не исключает пестрого разнообразия ее внешних форм, ее изменений, - напротив, требует такого разнообразия. Говоря, что последнее вытекает "из необходимости божественной природы", Спиноза не занимался чисто схоластическою игрою терминов, лишенного реального содержания. Нет, на своем специальном языке, он характеризовал внутреннее строение капиталистических предприятий и называл иерархию рабочих и иерархию промежуточных организаторских звеньев необходимой предпосылкой, жизненным нервом мануфактурного производства. Так это и было в действительности.
   Целое немыслимо без существования частей; неизменная, сама себе всегда равная, вечная субстанция немыслима без непрестанной модификации, без непрестанной смены конечных вещей, количественно разных. "Facile concipiemus totam naturam unum esse individuum, cujus partes, hoc est omnia corpora, infinitis modis variant, absque ulla totius individui mutatione". Вся природа - индивидуум, части которого бесконечно разнообразны, но это разнообразие не обуславливает ни малейшего изменения целого.
   Из сущности божественной природы вытекает ее самоограничение.
   Но часть, в свою очередь немыслима без целого; будучи взята отдельно от него, она, повторяем, ничто. И познание вещей возможно только тогда, когда отдельные вещи рассматриваются в связи с целым, - в связи с Богом. Вещи разум может постигать только как необходимые проявления единой субстанции, - sub specie aeternitatis, под формой вечности.
   Правда, в своей теории познания Спиноза отводит известную роль чувственному восприятию и опыту. Поскольку тела и души признаются равноценными явлениями, качественно однородными, постольку внешний мир у Спинозы не обращается в фикцию, постольку голландский философ находит нужным считаться и с опытом и с чувственным восприятием. Опыт, чувственное восприятие для него непременное условие познания вещей, но условие предварительное и истинных, "адекватных" понятий о вещах не дающее. Требуется известный организаторский акт. Тела - материал, заключающий в себе больше, чем заключающий в себе больше, чем заключается в чувственном восприятии. Чтобы извлечь из них это нечто "большее", необходимо брать их во взаимной связи, сравнивать и сопоставлять их друг с другом. Мануфактурный рабочий - детальный рабочий, и использовать его услуги можно лишь при условии соединения в одном предприятии других "тел", рабочих других профессий. Но и взаимной связи тела для истинного познания мало. С помощью ее мы познаем лишь "пребывание" вещей, преходящие явления. Мыслящий субъект, индивидуальная душа - то же тело. Он во всем подчинен высшей организаторской воле. Организуя и контролируя известную область трудовых операций, выполняемых в мастерской, бывший "посредник" не может считать эту область самодовлеющим целым. Его "познание" не полно, если не будет установлена связь высшего порядка, - зависимость всех тел и вещей от главной организующей основы, от единой субстанции.
   И эта зависимость конечных вещей, тел и душ от единой субстанции есть, вместе с тем полное поглощение их последней. Спиритуализм превращается в пантеизм. Ничего не существует кроме Бога, все в нем и все - Он.
   Величественная, очаровательная система! такова почти всеобщая оценка спинозовского миропонимания. Наиболее далекий от всяких "мирских помыслов" человек, идеальнейший тип мыслителя, исключительно преданного чистому умозрению - такова всеобщая оценка личноcти Спинозы. Но... когда Спиноза умер, то, как известно, погребальную колесницу, везшую его останки, с большой помпой провожать fien fleur голландской буржуазии. А если мы познакомимся поближе с кругом его знакомых и корреспондентов, то опять встретимся с fien fleur'ом - и не только голландской, но и всемирной - буржуазии. Объяснять внимание, которым последняя, в лице своих передовых представителей, удостаивала отшельника-философа, простым очарованием его системы, глубиной и последовательностью его мышления не приходится. Буржуазия чтила в Спинозе своего барда.
   Спинозовское миропонимание - песнь торжествующего капитала - капитала, все поглощающего, все централизующего. Вне единой субстанции нет бытия, нет вещей: вне крупного мануфактурного предприятия производители существовать не могут. Первый член капиталистического "символа веры", переведенный некогда на философский язык Декартом, получает теперь ясную и решительную формулировку.
  
  
  

V.

Лейбниц.

  
   "Читая все эти утверждения, можно подумать, что мы имеем перед собой не протестантского философа конца XVI и начала XVII вв., а кого-либо из прежних католических писателей". Речь идет о Лейбнице, мечтавшем о том, "чтобы весь человеческий род составил как бы одну общину под управлением Бога", чтобы все государства слились "в одну организацию, которую всего скорее следует назвать церковью". Историк философии права, слова которого мы цитируем [29], положительно изумлен подобными анахронистическими воззрениями. Но он все-таки пытается дать некоторое объяснение и связывает их с неразвитостью политического строя тогдашней Германии. Там "мысль была обречена или на абстрактные построения, лишенные практической силы, или на воспроизведение идеалов, уже отживших свой век". Бесспорно, в описываемую эпоху Германия по сравнению с Англией, Францией или Голландией, являлась страной отсталой в экономическом, а, следовательно, и политическом отношениях. Но это обстоятельство еще не позволят характеризовать взгляды Лейбница, как идеологию общества, стоявшего на грани средневековья. Не о средних, феодальных веках говорили его взгляды. Идея божества, которую он выдвигал, была идеей, принадлежавшей как раз одной из новых групп, боровшихся с умиравшим строем. Это опять божественная субстанция, опять представление о "верховной воле" капиталистической буржуазии... Впрочем, Бог Лейбница ввел в заблуждение не одного только московского профессора. По очень распространенному среди историков философии мнению, божество не играет никакой существенной роли в лейбницевой системе и автор "Монадологии" и "Начала природы и благодати" мог бы свободно обойтись без этого добавочного понятия, оставленного в наследие от средних веков.
  
   [29] - П.И.Новгородцев: "Из лекций по истории философии права. Учения нового времени", стр. 147-148.
  
   Напротив, у Лейбница Бог такой же необходимый центр мировой жизни, как и у других "великих метафизиков". Ошибочная оценка его роли объясняется, несомненно, той далью расстояния, которая разделяет его и мир. Перед нами "безличный руководитель", притом настолько подчинивший себе "материю" и "промежуточные организаторские звенья", что ни о каком, не только прямом, но и опосредованном воздействии названных элементов друг на друга не может быть и речи. В данном отношении Лейбниц идет дальше окказионалистов. Те учили, что при наличности известного хотения в нашей душе Бог производит каждый раз соответствующее движение в теле и, наоборот, при наличности известного телесного движения вызывает соответствующее представление в душе. По мнению Лейбница, подобная постановка вопроса предполагает все-таки большую близость организуемых начал к божественной субстанции, противоречит понятию о совершенстве Бога. Он сравнивает душу и тело с двумя часами, которые одновременно заведены. Движение стрелок на одних часах в каждый данный момент строго соответствует движению стрелок соседних часов, прием ни те, ни другие не регулируют друг друга, и вмешательства со стороны их владельца не требуется. Аналогичным образом Бог, при акте творения, определяет раз навсегда душу и тело к строгой согласованности их параллельных действий. Такова предустановленная гармония между означенными началами.
   Бог Лейбница - собственник образцово поставленного предприятия и сам превосходный организатор. "При творении мира он избрал план возможно наилучший, соединяющий в себе величайшее разнообразие вместе с величайшим порядком. Наиболее экономическим образом распорядился он местом, пространством, временем: при помощи наипростейших средств он произвел наибольшие действия" [30].
  
   [30] - Г.И.Лейбниц. Избранные философские сочинения. Перев. членов психолог. общ. под ред. В.П.Преображенского, стр. 332.
  
   Если философия Спинозы есть апофеоз поглощения производителей мануфактурным капиталом, то философия Лейбница - апофеоз организационного строительства мануфактуристов. Лейбницев мир - это грандиозная мастерская с сложнейшей иерархией рабочих подчиненных организаторов. Каждый из них на своем месте, действия каждого строго предопределены, труд каждого "утилизируется" с наибольшей выгодой. Согласованность исполнительских процессов различных групп наблюдается полнейшая. Каждая группа ведает лишь область своих детальных функций, которые и выполняет с точностью, обуславливаемой сложностью общего хода работ.
   Организуемые "низы" в подобном предприятии не имеют ни малейшей тени самостоятельности: "материи" отказывается в ее прежней субстанциональности. Организуемые низы отданы под контроль организаторских низов: "материя", потерявшая свою прежнюю субстанциональность, может мыслиться лишь в известной связи с организаторским началом, лишь как опекаемая непрестанно последним, причем это начало - низшего ранга. Реформируется понятие о духе. Сущность духа в мышлении, учил Декарт. Лейбниц мышление считает достоянием только высших организаторских звеньев. Низы последних ведь так сблизились с низами организуемой массой! Души могут существовать, пребывая в бессознательном состоянии. Так возникает своеобразное понятие о простейшем организуемом звене, о низшей нематериальной субстанции, монаде [31] тела. Историки философии сообщают нам, что, создавая подобное понятие, Лейбниц окончательно устранил картезианский дуализм духа и тела, который даже в спинозовской системе оставил некоторый след - в виде противопоставлении мышления и протяжения.
  
   [31] - Монады - существа, лежащие в основе мира, неделимые и простые, духовные в себе, но своими отношениями создающие видимость материальности, Лейбниц, примыкая к Джордано Бруно, с 1697 г. стал называть монадами (философское миросозерцание Лейбница вообще развивалось постепенно и окончательно сложилось в главных своих чертах только к 1685 г.). Монады -- это живые, духообразные единицы, из которых все состоит и кроме которых ничего в мире нет. Их можно сопоставить с непротяженными точками; однако это не те точки, о которых учит геометрия. Геометрические точки не имеют никаких измерений, но они все-таки представляются в пространстве, то есть предполагают пространство как нечто данное; монады, напротив, совсем не в пространстве, потому что сами образуют пространство своим взаимодействием. Их можно также сравнить с атомами -- но это не атомы Демокрита и других материалистов. Монады Л. не имеют определений внешних -- протяженности, фигуры, внешнего движения; их определения исключительно внутренние и жизнь только внутренняя. Сам Л. называет их формальными атомами, имея в виду аристотелевское понятие о форме как о деятельной сущности вещей, а также субстанциальными формами. При этом он их сопоставляет с первыми энтелехиями Аристотеля.
  
   В мире множество монад. Соединение их образует организмы. И в организмах монады располагаются в иерархическом порядке. Одна монада, монада души, оказалась доминирующей; другие окружают ее в виде тела: это монады подчиненные. Но качественной разницы между ними нет. Как и Спиноза, Лейбниц отрицает наличность качественных различий между организуемой массой и промежуточными организаторскими звеньями перед лицом верховного "руководителя".
   Монады отличаются друг от друга только степенью своего совершенства, самодеятельности, отчетливости своих представлений. Монады тела - монады, как бы пребывающие в состоянии дремоты или полусна. Монады души энергичнее их, лучше организованы, яснее все себе представляют.
   Как и организмы, весь мир не что иное, как иерархия монад, монад, бесконечно разнообразных в своем внутреннем строении. Нет двух совершенно одинаковых монад. Образцовое мануфактурное предприятие зиждется на образцово разнообразном составе исполнительного персонала. Детализация профессии, повторяем, - вернейший козырь в руках мануфактуристов, завоевывающих себе территорию национального хозяйства. В Германии мануфактуре приходилось иметь дело с очень сильным противником - старым ремесленным строем: поэтому вопросы об организационном строительстве стояли перед идеологами нарождавшейся капиталистической буржуазии на первом плане. Потому Лейбниц подробно разрабатывал его. Потому, между прочим, он доказывал, что многоразличие явлений есть непременное условие совершенства того целого, в рамках которого она имеет место.
   Другой необходимый признак образцового предприятия - строжайшая согласованность трудовых процессов, выполняемых отдельными исполнительскими группами.
   Об этой именно согласованности говорит учение о предустановленной гармонии. В таком же соотношении, как душа и тело, находятся между собою все монады. Деятельность каждой из них точно отвечает деятельности всех других. При этом каждая из них представляет собою настоящий замкнутый мир, куда нет доступа никаким посторонним элементам. "Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти". Здесь, несомненно, подчеркивается изолированная роль отдельных категорий рабочих и отдельных категорий исполнителей-организаторов по отношению друг к другу. Детальные исполнители ограничены кругозором своих трудовых операций и производят последние, не считаясь с тем, что делают другие группы в данный момент. Знакомство с общим ходом работ в предприятии от них не требуется, и они им не обладают. Непосредственного взаимодействия на технической почве между отдельными группами нет. Отдельные группы напоминают части сложной машины, имеющая каждая особую конструкцию, но действующая в строгой согласованности друг с другом.
  
  
  

VI.

Беркли [32].

  
   [32] - БЕРКЛИ, ДЖОРДЖ (Berkeley, George) (1685-1753), англо-ирландский философ. Родился близ Томастауна (графство Килкенни, Ирландия) 12 марта 1685. Учился в колледже в Килкенни, затем в Тринити-колледже в Дублине, где впоследствии преподавал. В 1713 перебрался в Лондон и благодаря первым философским трудам - Опыт новой теории зрения (An Essay Towards a New Theory of Vision, 1709), Трактат о принципах человеческого знания (Treatise Concerning the Principles of Human Knowledge, 1710) и Три разговора между Гиласом и Филонусом (Three Dialogues between Hylas and Philonous, 1713).Стал священником в 1710. Путешествовал по Европе в 1713-1721; в 1724 был назначен деканом в Дерри. Приблизительно в 1723 Беркли загорелся идеей основать колледж для индейцев на Бермудских островах. Написал работы Алсифрон, или Мелкий философ (Alciphron; or, The Minute Philosopher, 1732). Сейрис, или Цепь философских размышлений и исследований (Siris: A Chain of Philosophical Reflexions and Inquiries, 1744). Умер Беркли в Оксфорде 14 января 1753. Философия Беркли, имевшая сильную религиозную подоплеку, явилась в то же время выражением нового, быстро вытеснявшего схоластику духа, рожденного трудами Декарта, Спинозы, Мальбранша, Локка и Ньютона. Беркли пытался преодолеть модный скептицизм и атеизм и создать учение, в котором бы гармонично сочетались новая философия и спиритуализм. Убежденный в способности человека к познанию, Беркли, подобно Локку, подчеркивал значение чувственного опыта как источника знания. Однако, в противовес Локку и материализму, он доказывал, что все качества - не только вторичные (например, цвет), но и первичные (например, протяжение), которые Локк причислял к независимой от сознания материальной субстанции, - суть лишь продукт чувственности; он также доказывал, что идея материи как "реальности", существующей помимо и сверх первичных и вторичных качеств, не может быть выведена из опыта. Главная ошибка всякой философии, согласно Беркли, заключается в неверной абстракции. Например, ложной идеей является "материальная субстанция" Локка. Существовать (т.е. быть реальным), заключал он, - значит быть воспринятым или воспринимать. Чувственные объекты, или, как называл их Беркли, "идеи", не могут производиться инертной бесчувственной материей, они суть следствие бестелесной деятельной субстанции духа; идеи не могут существовать и в "не воспринимающей субстанции". Отсюда: материя вне опыта непредставима и противоречива. Однако "материю как термин можно оставить для обозначения частного случая организации идей". Природа есть упорядоченная последовательность таких идей, порожденных Мировым Духом, а законы природы суть "установленные правила или методы, по которым этот Дух порождает в нас идеи ощущения". В действительности существуют только "духи", которые бывают двух родов: это конечные умы и Мировой Ум (Бог). О духах мы не имеем никакой идеи, ибо идеи пассивны и бездеятельны, и в них не может быть схвачено то, что действует. Дух познаваем не непосредственно в чувственном опыте, но только через свои проявления. О духе мы имеем только "понятие", но такое понятие, в отличие от понятия материи, не является противоречивым. В работах позднего периода Беркли уже не акцентирует значение чувственного опыта. В третьем Диалоге он расширяет понятие восприятия до понятия постижения, а в Сейрисе уже утверждает, что знание есть понимание. Наконец, оставляя и понимание, Беркли пишет о нашей полной зависимости от духовного мира, в котором мы существуем как конечные существа.
  
   "Прежде думали, что цвет, фигура, движение и прочие ощущаемые качества или акциденции действительно существуют вне духа; и на этом основании казалось необходимым предполагать некоторый немыслящий субстрат или субстанцию, в котором они существуют, так как они не могут быть мыслимы существующими сами по себе. Впоследствии, убедившись с течением времени, что цвета, звуки, и прочие ощущаемые вторичные качества не существуют вне духа, лишили субстрат или материальную субстанцию этих качеств, оставив при нем лишь первичные качества - фигуру, движение и т.п., которые еще продолжали мыслить существующими вне духа и потому нуждающимися в поддержке материального носителя" [33].
  
   [33] - Д. Беркли: "Трактат о началах человеческого знания", пер. под ред. Н.Г.Дебольского, стр. 115.
  
   Теперь с этим "материальным носителем" сводятся последние счеты. Его лишают последнего достояния - "первичных качеств" и обращают в ничто. Правда "обращением" его в ничто были заняты и Спиноза и Лейбниц. Но пантеизм Спинозы, выдвигая антитезу протяжения и мышления, лишь уравнивал в правах дух и материю перед лицом верховной субстанции. Монадология Лейбница, со своей стороны, несмотря на свой спиритуализм, все-таки сделала некоторую уступку изгнанному "материальному носителю": низшая из лейбницевых монад - все-таки содержит в себе отзвуки своего материального происхождения. "Являющийся телесный мир имеет в монадах свой твердый фундамент". Таким образом, Лейбниц хотя и идеалист, но не разорвал совершенно связь с реализмом. Крайним последствием чистого идеализма было бы признать телесные вещи чистыми феноменами, чисто субъективными представлениями, без всякой реальности, которая лежала бы в их основании и совершенно отвергнуть объективность реального, чувственного мира (Швеглер [34]). Подобную задачу выполнила философская система, созданная в обстановке, которая, по распространенному воззрению, отнюдь не могла способствовать никаким полетам мыли в область "запредельного". Англичане - народ практический, их мышление "трезвое"; материализм и эмпиризм - их "национальная философия - и вдруг... решительное слово метафизики было произнесено в их среде и притом философом, который как раз исходил из предпосылок, заимствованных у корифеев "национальной" философской литературы. В обзорах истории философии этому обстоятельству придается особое значение. Им пользуются для доказательства тезиса о банкротстве, необходимом постигающем "опытное" мировоззрение, когда последнее разовьет свои выводы до логического конца.
  
   [34] - Швеглер (Альберт Schwegler) -- немецкий историк. Род. в 1819 г. в семье сельского пастора в Вюртемберге. Поступив в тюбингенский университет, попал как раз в волну подъема, произведенного Штраусовской "Жизнью Иисуса", и примкнул к "тюбингенской школе". Первым его трудом была книга: "Der Montanismus und die christliche Kirche im II Jahrh." (1841). Хотя заботы о насущном хлебе отрывали его от любимого дела (он был корректором, редактором, написал диссертацию о "Пире" Платона для получения права читать лекции), но уже в 1846 г. он выпустил двухтомный труд по истории церкви со времен апостолов до конца II в. ("Das nachapostolische Zeitalter"). Через год (1848) он выпустил руководство по истории философии, долго считавшееся образцовым по ясности и сжатости и переведенное и на русский язык ("Geschichte der Philosophie im Umriss"). В 1846 г. Ш. побывал в Италии и Риме, и тут у него сложился план написать научную историю Рима. Последние годы его жизни были отданы этой задаче. В 1853 г. вышел первый том "RЖmische Geschichte", в 1854 г. -- второй. В 1858 г. Ш. умер, разбитый тяжелым непосильным трудом. После его смерти друзья, главным образом Баур, издали 1-ю часть III тома, в котором изложение доведено до Лициниевых законов, а 16 лет спустя даровитый ученик Ш., Клазон, взялся продолжать его дело, но умер, успев издать только 2 тома (1873 и 1876). Римская история Ш. имеет огромное значение. Она служит непосредственным продолжением и дополнением труда Нибура, устраняя ненаучные, проистекавшие от поэтического увлечения предметом стороны нибуровой критики. Ш. решительно отверг гипотезу об эпической основе первоначальной римской традиции, но во взглядах на писаную традицию он во многом согласен с Нибуром, хотя гораздо осторожнее его. Жреческие анналы Ш. отрицает, но допускает частные хроники, существование некоторых грамот и вещественных памятников. Настоящим триумфом швеглеровой критики является анализ преданий; здесь лучше всего сказалась изощренная на церковной истории критическая жилка истинного тюбингенца. Предания он разбивает на две категории: саги, с исторической основой, и мифы -- с идейной. Последние по своему характеру большей частью принадлежат к этиологическим (причинным) мифам, т. е. вымышлены для того, чтобы объяснить причину сделавшегося непонятным явления. Разновидностью этиологического мифа является миф этимологический, выдуманный для объяснения сделавшегося непонятным названия. Таким образом гипотезу бессознательного эпического творчества, создававшего римскую традицию, Ш. заменил более правдоподобной гипотезой сознательной логической работы. А. Дживилегов.
  
   На самом деле, появление системы клойнского епископа Джорджа Беркли не должно нас удивлять. Разница между "опытной" и спекулятивной философией для буржуазии не так велика, как это с первого взгляда может показаться. Мы отметили уже в общих чертах ту экономическую атмосферу, в которой капиталистическая буржуазия проникается симпатиями к "положительным" воззрениям. Но, сегодня эмпирически настроенная, завтра она заявляет себя на стороне идеализма. Характер ее идеологии определяется характером борьбы за существование в данный момент. Периоду Sturm und Drang'а английской капиталистической буржуазии отвечал материализм Гоббса. Почва для мануфактуры расчищена, для мануфактуристов наступают более спокойные времена: материализм Гоббса сменяется половинчатой системой Локка [35]. Дальнейшее укрепление позиции мануфактуры обуславливает возможность антиматериалистических выступлений.
  
   [35] - Локк Джон (1632--1704) -- английский философ, представитель эмпиризма, либерализма; общественный и государственный деятель. Критиковал религиозную нетерпимость, идею бога и понятие субстанции, отвергал теорию врожденных идей, а также божественное право королей. Сформировал собственную теорию идей, государственного устройства и теорию познания. В педагогике исходил из решающего влияния среды на воспитание. Основоположник ассоциативной психологии. В.В. Кумарин.
  
   При этом необходимо принять во внимание, что английская мануфактура в начале XVIII ст., как известно, опередила в техническом отношении континентальные капиталистические предприятия. Ее большей организованности, более резко подчеркнутым взаимоотношениям групп и классов, сосуществующих под ее кровлей, должна, естественно, отвечать и большая решительность в формулировке идеологической системы, которая "оправдывала" бы ее.
   Из рамок действительности, данной в нашем сознании, мы выступать не можем. Даже то, что до сих пор считалось наиболее объективным, принадлежит е объекты, а субъекту.
   Еще картезианство выяснило субъективную ценность чувственных качеств (цвета, вкуса и т.д.). Беркли исходит из этого положения, как уже неоспоримо утвержденного, и главное внимание его сосредоточено на анализе качеств "первичных".
   Ошибочно мнение, будто наш ум наделен способностью создавать отвлеченные идеи о вещах. В действительности качеств и состояний вещи, взятых отдельно друг от друга не существует. И только в том случае, если опыт говорит нам, что известная часть вещи может быть отделена от целого, мы можем расчленить соответствующую сложную идею (представить, например, руку отдельно от туловища, глаз или нос отдельно от головы). При отсутствии этого расчленения идеи произойти не может. Нельзя говорить, напр., о человеке вообще. Замечая известные черты сходства телосложения и качеств Петра, Якова и Ивана, наш ум старается отвлечь от частных идей о каждом из названных лиц то, что составляет их особенности, что обуславливает их индивидуальное существование, и подбирает лишь общие признаки: получается идея человека, человеческой природы, в которой содержится цвет, но цвет вообще, рост, но рост вообще. Но это был бы - фокус нашего ума. Идея человека может быть только идея человека белокожего, чернокожего или краснокожего, человека прямого ил сгорбленного, человека высокого, среднего или низкого роста. Возьмем некоторые другие, носящие еще более отвлеченны характер, идеи.
   Число - совокупность единиц. Отвлеченной единицы не существует.
   Арифметические теории, если их мыслить вне связи с названиями и фигурами. С частными считаемыми вещами, лишены всякого предметного содержания. Арифметика всецело подчинена практике. И, будучи оторвана от практики, она "становится узкой и пустой". Цифры - лишь знаки, созданные для облегчения памяти и счета, а отнюдь не вещи. Благодаря связи, установленной между этими знаками и определенным количеством вещей, мы получили возможность устанавливать, сколько в каждом случае пропорциональность последних. Цифры дают нам указание относительно того, как правильно распоряжаться вещами. Одни и те же вещи могут обозначаться различными числами, в зависимости от отношений, в которых мы рассматриваем их. Мы имеем обозначения 1, 3, 36 для одного и того же протяжения; разница получается от того, сравниваем ли мы это протяжение с ярдом, футом или дюймом. "Число так очевидно относительно и зависимо от человеческого познания, что странно было бы подумать, что кто-нибудь мог приписать ему абсолютное существование вне духа". "Мы говорим: одна книга, одна страница, одна строчка и т.п., все они равно единичны, хотя одна из них заключает в себе несколько других. Во всех случаях ясно, что единица означает особую комбинацию идей, произвольно составляемую духом".
   Равным образом, не существует ни абсолютного движения, ни абсолютного пространства. Чтобы представить движение, требуется представить minimum два тела, относительное положение которых изменяется. Если бы существовало только одно тело, то ни о каком движении мы не могли бы говорить. Человек, находящийся на борту корабля, одновременно движется и не движется: по отношению к бортам корабля он пребывает в состоянии покоя; по отношению к земле называть его пребывающим в состоянии покоя нельзя. По отношению к востоку он совершает движение одного порядка, по отношению к западу - другого порядка. Взятое вне всякого внешнего отношения движение немыслимо.
   Оно может определяться лишь как одна из составных частей того или иного комплекса наших конкретных восприятий. Такую же роль играет пространство. Нельзя составить себе идеи чистого пространства, отрешенного от какого-либо тела. Если, вызывая движение в той или другой части нашего тела, мы видим, что данное движение совершается без сопротивления, мы утверждаем: здесь пространство; встреча препятствия, мы заключаем о наличности тел. Чем оказываемое сопротивление слабее, тем более чистым представляется нам пространство. Таким образом, говоря о чистом или пустом пространстве, мы не обозначаем идеи, "отличной от тела или движения, или мыслимой без них, хотя, конечно, мы склонны думать, что каждое имя существительное выражает определенную идею, которую можно отделить от всех прочих". Если бы весь мир, кроме моего тела, уничтожился, я бы сказал, что чистое пространство осталось: я мог бы утверждать, что части моего тела имеют возможность двигаться по всем направлениям, не встречая никаких препятствий; но если бы со всем миром уничтожилось и мое тело, то не было бы движения, не было бы и пространства.
   Первичные качества наблюдаются в многообразных сочетаниях с качествами вторичными. Эти сочетания и называются предметами. Так, даны вместе известный вкус, цвет, запах, известная фигура и консистенция: мы имеем яблоко. Другие сочетания качеств составляют дерево, камень, книгу и т.д. Но мы знаем, что вторичные качества вне воспринимающего субъекта не существуют. Несомненно, и первичные качества мы должны приписать тому же субъекту. - Иначе цельного предмета мы никак не получи: все части должны, так сказать, находится в одном месте. "Различные ощущения или идеи, запечатленные в чувственности, как бы смешаны или соединены они ни были между собой (т.е. какие бы предметы они ни образовывали) не могут иначе существовать как в духе, который их воспринимает". Нет ни малейших оснований заключать о безусловном существовании немыслящих вещей без какого бы то ни было отношения к их воспринимаемости. Быть для веши - это быть воспринимаемой: esse - это percipi.
   Но, - может быть сделано возражение, - заключать подобным образом значит заключать, что мир каждую минуту уничтожается и что он - пустая видимость. Если "я", воспринимающий субъект, перестал в данный момент, по тем или иным причинам, воспринимать вещи, последние, следовательно, перестают существовать? Вовсе нет. Они перестают существовать лишь во мне, конечном духе. Но я - не единственная имеющаяся в мире духовная субстанция. "Так, когда я закрываю глаза, то вещи, которые я видел, могут продолжать существовать, но только в другом духе".
   Высший дух, Бог, содержит в себе прообразы вещей. Это он вызывает в нас идеи.
   Все наши идеи, ощущения, понятия, вещи, нам воспринимаемые - не активны. Они "косные, мимолетные, преходящие состояния". Идея не может воздействовать ни другую идею, изменять последнюю, явиться причиною чего-нибудь. С природой нашего духа, деятельной, неделимой, неуничтожаемой субстанции, ничего общего они не имеют. Дух не творит их изнутри себя. Они привносятся в него волею всемогущего Бога.
   Такова иерархия основных понятий системы Беркли. Социально-экономическое истолкование ее сводится к следующему.
   При изложении картезианской доктрины мы уже говорили, какое классовое содержание имеет формула: вне субъекта нет объектов. Теперь зависимость рабочих от капиталиста-организатора существует лишь как воспринимаема; если бы существовали вещи вне субъекта, это значило бы, что "Бог, без всякого основания, создал бесчисленное множество вещей, бесполезных и не служащих никакой цели". Рабочие руки вне мануфактурного предприятия - масса, не могущая ничего производить, никакими средствами к существованию не располагающая.
   Субъекты принадлежит все в вещах, даже то, что до тех пор считалось наиболее объективным. Другими словами, руководитель предприятия определяет теперь решительно все детали труда рабочего, не говоря уж о том, что спрос на ту или иную квалификацию всецело относится к области его организаторских функций.
   Субъект воспринимает Ивана, Петра, Якова только как известные комплексы: рабочий персонал каждого данного предприятия в каждый данный момент представляет из себя величину, отличную от рабочего персонала, имеющегося в каждый другой момент. "Притяжение и отталкивание рабочих должно производиться без всяких препятствий": в воспринимаемых комплексах никаких решительно абсолютных элементов нет. Все - относительно.
   Вещи не уничтожаются, если даже тот или иной субъект их в данную минуту не воспринимает: известная группа рабочих не перестает служить капиталу, если даже под началом известного организатора, в известной мастерской, в известном предприятии перестает находить себе работу. Рабочие передвигаются из одной мастерской в другую, из одного предприятия в другое. Иваны, Петры, Яковы, исчезнув с поля "моего" зрения, продолжают существовать как воспринимаемые комплексы, но только комплексы других "духов".
   Наконец, вопрос о взаимоотношении между индивидуальными "духами", "вещами" и Богом. Это отношение, в свою очередь, свидетельствует, что мы имеем дело с идеологией развитой мануфактуры. Правда, говоря о "субъекте", об индивидуальных "духах", Беркли почти все время распространяется по поводу их "организаторских" функций. Но, тем не менее, он не забывает, что - "промежуточные" организаторские звенья и, как таковые, должны быть отмечены чертами исполнительной психологии. И он отказывает индивидуальным" духам" в самостоятельности, в непосредственном воздействии на организуемую массу. Его духи "изнутри себя" идей не творят. Последние даются им свыше. С другой стороны, организуемая масса никакого воздействия на "духов" оказать не может. Отношение между названными элементами всецело определяется волей верховной субстанции. Нося воспринимаемые вещи в себе, духи связаны с ними чисто внешним образом, чисто механически.
  
  
  

VII.

Юм [36].

  
   [36] - Дэвид Юм (Давид Юм, Дейвид Юм, англ. David Hume; 26 апреля 1711, Эдинбург, Шотландия -- 25 августа 1776, там же) -- шотландский философ, представитель эмпиризма и агностицизма, один из крупнейших деятелей шотландского Просвещения. Родился в 1711 году в Эдинбурге (Шотландия) в семье юриста, владельца небольшого поместья. Юм получил хорошее образование в университете Эдинбурга. Работал в дипломатических миссиях Англии в Европе. Начал философскую деятельность в 1739 году, опубликовав первые две части "Трактата о человеческой природе". Через год вышла вторая часть трактата. Первая часть была посвящена человеческому познанию. Потом он доработал эти идеи и опубликовал в отдельной книге -- "Очерке о человеческом познании" . Написал массу работ на разные темы, в том числе историю Англии в восьми томах. Историки философии в основном сходятся на том, что философия Юма носит характер радикального скептицизма, однако многие исследователи считают, что крайне важную роль в учении Юма играют и идеи натурализма [источник?]. Большое влияние на Юма оказали идеи эмпиристов Джона Локка и Джорджа Беркли, а также Пьера Бэйля, Исаака Ньютона, Сэмюэла Кларка, Фрэнсиса Хатчесона и Джозефа Батлера. Юм считал, что наше познание начинается c опыта и ограничивается им, нет никакого врождённого знания. Поэтому мы не можем знать источник нашего опыта и не можем выйти за его пределы (знания будущего и бесконечности). Опыт всегда ограничен прошлым. Опыт состоит из восприятий, восприятия делятся на впечатления (ощущения и эмоции) и идеи (воспоминания и воображения). После восприятия материала познающий начинает обрабатывать эти представления. Разложение по сходству и различию, далеко друг от друга или рядом (пространство), и по причинно-следственной связи. Всё состоит из впечатлений. А каков источник ощущения восприятия? Юм отвечает, что существует, по меньшей мере, три гипотезы:
      -- Существуют образы объективных предметов (теория отражения, 7%D0%BC">материализм).
      -- Мир -- это комплекс ощущений восприятия (субъективный идеализм).
      -- Ощущение восприятия вызывается в нашем уме Богом, высшим духом (объективный идеализм).
   Юм ставит вопрос, какая же из этих гипотез верна. Для этого надо сравнить эти типы восприятий. Но мы закованы в черте нашего восприятия и никогда не узнаем, что за ним. Значит вопрос о том, каков источник ощущения -- принципиально не разрешимый вопрос. Всё может быть, но мы никогда не сможем это проверить. Никаких доказательств существования мира не существует. Нельзя ни доказать, ни опровергнуть.В 19 столетии такую позицию стали называть агностицизмом. Иногда создаётся ложное впечатление, что Юм утверждает абсолютную невозможность познания, но это не совсем так. Содержание сознания мы знаем, значит мир в сознании известен. То есть мы знаем мир, который является в нашем сознании, но мы никогда не узнаем сущности мира, мы можем узнать только явления. Такое направление носит название феноменализма. На этой основе построено большинство теорий современной западной философии, утверждающих неразрешимость основного вопроса философии. Причинно-следственные связи в теории Юма -- это результат нашей привычки. А человек -- это пучок восприятий. Основу нравственности Юм видел в нравственном чувстве, однако он отрицал свободу воли, считая, что все наши поступки обусловлены аффектами.
  
  
   Цитаты из произведений общепризнанного, яркого защитника экономической политики мануфактуристов:
   "Ни одно государство не должно бояться того, что его соседи настолько усовершенствуются во всех искусствах и мануфактурах, что ничего не станут покупать у него... Что происходит в том случае, когда нация обладает каким-нибудь специальным производством, каким является, например, производство сукон в Англии? Не повредит ли нам вмешательство соседей в эту область промышленности? Я отвечу, что если какой-нибудь продукт считается специальностью страны, то последняя, несомненно, обладает какими-нибудь особенными специальными преимуществами для производства этого товара; и если она, несмотря на эти преимущества, теряет свою мануфактуру, то должна обвинять в этом свою собственную лень, или недостатки своего государственного устройства, но не промышленность своих соседей. Не следует также упускать из виду, что развитие промышленной деятельности в соседних странах усиливает потребление каждого отдельного вида товаров и что, следовательно, спрос на специальный продукт может постоянно держаться на одном и том же уровне или даже усиливаться, несмотря на конкуренцию иностранной промышленности. Но если бы он уменьшился, следует ли считать это событие столь пагубным? Если трудолюбие сохранилось, то его легко перенести из одной отрасли промышленности в другую; например, суконщики будут вырабатывать полотно, шелк, железо или какой-нибудь другой товар, на который будет существовать спрос. Нечего опасаться, что все отрасли человеческой деятельности будут исчерпаны, и что нашим мануфактуристам, пока они останутся на одном уровне с мануфактуристами соседних стран, будет грозиться опасность остаться без работы... Конкуренция между соперничающими нациям скорее служит к поддержке их промышленной деятельности. Для народа выгоднее производить различные продукты, чем иметь одну большую мануфактуру, которая занимает все руки".
   Намечается, таким образом, теория постоянного изменения мануфактуры. Доказывается взгляд, согласно которому капитал ни с какою специальной областью производства не связан. Выражаясь современным модным термином, он эластичен - и эластичен при этом настолько, что не знает даже территориальных рамок и большая или меньшая степень бедности страны не служит непреодолимым препятствием для его развития. Нельзя утверждать, что "если исключить дурную политику и случайности, более богатые страны всегда будут стоять выше тех, которые бедны. Богатая страна привлечет к себе и сохранит все мануфактуры, требующие больших капиталов или большой ловкости; но бедная отнимет у нее все те производства, которые попроще... Мануфактурные продукты Лондона - сталь, кружева, шелк, книги, кареты, часы, мебель, наряды, но производства полотна и шерсти сосредотачивается в провинции".
   Если какая-нибудь нация перегнала другую в области торгово-промышленной деятельности, то побежденной нации бывает трудно вернуть потерянное "вследствие большего трудолюбия и большей ловкости первой, а также вследствие того, что ее купцы обладают большими капиталами и, следовательно, могут довольствоваться сравнительно меньшим барышом. Но эти преимущества до известной степени уравновешиваются дешевизной труда у всякой нации, не обладающей ни обширной торговлей, ни большим количеством золота и серебра. Вследствие этого, мануфактуры мало-помалу меняют свое местопребывание; они покидают страны и области, уже обогащенные ими, и переселяются туда, куда их привлекает дешевизна жизненных припасов и труда; обогатив и эти места, они по тем же причинам снова переселяются".
   Процесс изменения, о котором говорила первая из приведенных цитат, является частным эпизодом процесса постоянного междунационального передвижения мануфактуры. Таков "естественный, обычный ход дел". Стоя на почве подобного воззрения, наш автор ведет борьбу против "меркантилизма", разрушает веру в то, будто богатство страны определяется исключительно обилием обращающихся в ней денег, отрицает за последними "истинную", "абсолютную ценность", объявляет их простыми условными знаками. Стоя на почве подобного воззрения, он анализирует рост и падение процента, выставляет желательным лозунгом внутренний и внешний политики: " не мешать естественному ходу дел". Стоя на почве подобного воззрения, он наконец создает философскую систему.
   Экономические произведения Давида Юма [37] весьма поучительный комментарий к этой системе, более того, вообще к философским системам мануфактурного периодах. Юм дает важное свидетельское показание, какого мы не имеем от других, в той или иной степени родственных ему философов. Родство же его со всеми фигурировавшими в предыдущих главах мыслителями, несомненно. Но классовые симпатии последних можно вскрыть, лишь установивши соответствие между сочетаниями понятий, с которыми они оперируют, и организацией известных производственных фактов. Юм прямо указывает на классовый родник своего философского творчества.
  
   [37] - Мы привели отрывок из них по переводу М.О.Гершензона ("Библ. эконом."), стр. 83, 77, XX.
  
   В основе экономического миросозерцания Юма лежит, как мы отметили, динамическая оценка мануфактурного предприятия. Мануфактурное предприятие есть нечто, слагающееся из вечно изменчивых элементов, нечто, постоянно преобразующееся и переходящее с места на место. "Безличный характер верховного руководителя обозначается необыкновенно ярко: этому руководителю безразлично не только, что производить (сукно, бумагу или шелковые ткани), но и как производить, с каким рабочим персоналом. Сегодня труд лондонского квалифицированного рабочего, завтра китайца, "довольствующегося поденной платой в три полупенса"[38] одинаково может быть использован в интересах успеха мануфактурного производства.
  
   [38] - Ibid., стр. 78.
  
   Позиция философского скептицизма, занятая Юмом, отвечает именно подобному представлению о капиталистическом организме.
   Все относительно. Мы не можем говорить ни о каких строго постоянных явлениях и величинах. Нет никакой субстанции, не только материальной - как доказал еще Беркли, - но и духовной. Правда, существует божество, но божество это - высшая абстракция "безличного руководителя", освобожденного от своих "мелочных забот". Оно слишком далеко от мира. Бог Юма - понятие деистическое. Мир, так сказать, предоставлен самому себе. Правда, безусловно не отрицается и существование внешнего мира вне воспринимающей и мыслящей личности. Но что можно сказать о независимо от нас существующей "материи"? только одно: в основе внешнего мира лежат какие-нибудь неведомые силы", какое-то таинственное ничто.
   "Между Беркли и Юмом нельзя не заметить огромного сходства. Для Беркли внешнее существование является чем-то совершенно непонятным, даже бессмысленным (так как мы ведь не имеем ничего, кроме представлений, и представления могут существовать только в уме и могут быть только созданием ума). Юм, если и признает такое существование, то считает его совершенно непостижимым и скорее даже не действительным бытием, а какою-то т[39], мнение которого мы привели [40], цитирует слова Юма: "нет ни одного представления и ни одного восприятия их тех, которые имеются в нашем сознании и в нашем воспоминании, которое не было бы представляемо, как существующее. Но ясно, что представление о существовании не может быть получено ни из какого особого восприятия, которое сознавалось бы нами отчетливо на ряду с другими объектами. Оно является не чем иным, как самим сознанием восприятия и представления объекта. Просто думать о чем-нибудь и думать о чем-нибудь, как существующем, - это одно и то же. Все, что мы представляем, мы представляем как существующее. Всякое образующееся у нас представление есть представление о существующем".
  
   [39] - Иодль (Jodl), Фридрих (1849--1914) -- профессор философии университетов в Праге (с 1885) и Вено (с 1896), последователь Л. Фейербаха. Занимался этикой, стремился освободить ее от влияния религии и вместе с тем пытался обосновать новую "религию человечества". Вместе с А. Болином подготовил вто-рое издание Сочинений Л. Фейербаха.
Основные работы: "Geschichte der Ethik in der neueren Philosophie", 1882--1889 ("История этики в но-вой философии"); "Volkswirtschaftslehre und Ethik", 1886 ("Этика и политическая экономия"); "Ludwig Feuerbach", 1904 ("Людвиг Фейербах") и другие. -- 82.
  
   [40] - Фридрих Иодль: "Давид Юм", пер. А.А.Мейера, стр. 71.
  
   Лондонский квалифицированный рабочий может быть завтра, при известной ситуации, с успехом заменен китайцем, довольствующимся поденною платою в шесть полпенсов. Квалификация, определенные профессиональные качества получают, в глазах мануфактуристов, относительное значение. Они, так сказать, отвлекаются от личности рабочего.
   Капитал относит их на счет своей организаторской воли, - наряду с различными условиями, определяющими и "регулирующими" процесс работ в мастерских. Соответственно этому, опять мы - как и в философской системе Беркли - встречаемся с комплексами явлений, не характеризующих материю (по терминологии Юма, таинственного "нечто"), как таковой.
   В силу известного инстинкта, мы верим в наши чувства и заключаем о существовании внешнего мира, который от нашего восприятия не зависит, и в случае гибели всех обладающих чувственностью существ отнюдь не уничтожился бы. "Люди, следуя этому могучему и слепому природному инстинкту, всегда считают, что образы, добавляемые нами чувствами, и есть внешние объекты, но не подозревают, что первые не что иное, как представление вторых" [41]. Мы убеждены, что белый стол, находящийся в данную минуту перед нами, является чем-то внешним по отношению к нашей душе. Но современные философы, заявляет Юм, не оспаривают того, что все чувственные качества - белизна, твердость, и пр. качества вторичные и существуют не в объектах: "они - наши представления, не имеющие соответствующего внешнего архетипа или модели". То же самое следует сказать и о так называемых первичных качествах. Идею протяжения, напр., мы получаем исключительно из ощущений осязания и зрения. Путем отвлечения, абстрагирования, подобной первичной идеи создать мы не можем. "Протяжение, не доступное ни зрению, ни осязанию, не может быть представлено; точно также недоступно человеческому представлению такое протяжение, которое было бы и осязаемо и видимо, но не было бы ни твердым, ни мягким, ни черным, ни белым. Пусть кто-нибудь попробует представлять себе треугольник, который не будет ни равно-, ни разносторонним и стороны которого не будут иметь предельной длины, и также не будут стоять друг к другу в отдельном отношении; это лицо вскоре убедится в нелепости всех схоластических понятий об абстракции и общих идеях". Юм идет по пути, намеченному Беркли, выдвигает понятие об индивидуализированных "комплексах". Не существует человека вообще: существует или Петр, или Иван, или Яков. Не существует для мануфактуры раз навсегда определенного типа рабочего, "рабочего вообще", а существует или лондонский квалифицированный рабочий или китаец, довольствующийся поденной платой в шесть полупенсов.
  
   [41] - Давид Юм: "Из наследия человеческого разума", пер. С.И.Церетели, стр. 176.
  
   "Лишите материю всех ее представимых качеств, и вы до некоторой степени уничтожите ее, оставив только какое-то неизвестное нечто"... Против подобного понятия "не один скептик не сочтет нужным возражать".
   Об этом приемлемом для скептика "нечто", об этой преображенной материи, преображенном мире мы ничего более подробного не знаем. Единственно отношение причинности позволяет нам приподнять несколько завесу тайны, скрывающую названный мир, приобрести некоторую уверенность в его существовании.
   Мануфактура совершает свое безостановочное путешествие по национальным мировым территориям. Иван сменяется Петром, Петр - Яковом. Ни относительно Петра, ни относительно Ивана, ни относительно Якова мануфактуристы не могут сказать, что труд того или другого решительно ни при каких условиях не может быть ими утилизирован. Возможны всеобщие комбинации разных рабочих сил. Возможно, что китаец, довольствующийся поденной платой в шесть полупенсов, или какой-нибудь другой малоквалифицированный рабочий окажутся более верным источником капиталистической прибыли, чем представители высококвалифицированного труда. Все дело в конъюнктуре данного момента.
   Между факторами, на первый взгляд, исключающими всякую мысль о возможности их сочетания, может быть установлена тесная связь, тесное взаимодействие. Самые незначительные данные производства могут привести к самым крупным результатам. Гора может родить мышь и мышь - гору. Вот общая социально-экономическая подоплека знаменитых рассуждений Юма о причинности.
   Ход последних таков.
   Знания отношения причинности нельзя достичь путем априорного мышления. Человек, обладающий какими угодно гениальными умственными дарованиями, не в состоянии открыть причин или действий наблюдаемого им единичного объекта. Пусть сила разума Адама была совершенна: отсюда не следует, чтобы Адам мог заключать от прозрачности и текучести воды о возможности в ней захлебнуться. "Ни один объект не проявляет в своих доступных чувствам качествах ни причин, его породивших, ни действий, которые он произведет. Если бы нам показали какой-нибудь объект и предложили высказать свое мнение относительно действия, которое он произведет, - каким образом, скажут нам, должны были бы мы действовать в таком случае? Наше заключение было бы вполне произвольным". Да, вполне произвольным, с точки зрения последовательного мануфактуриста, на основании профессиональных качеств какого-нибудь определенного быта рабочих строить вывод о том "действии", которое неминуемо должно получиться для мануфактуры, если последняя вздумает ввести означенных рабочих в свои мастерские. И китаец может принести мануфактуре золотые горы. Принимая во внимание только его профессиональные качества, принципиально отвергать всякую возможность применения его труда - это "схоластика, это абстракция"! Ведь действие совершенно отлично от причины и в силу этого никогда не может быть открыто в ней.
   Бильярдный шар катится по прямой линии к другому шару. Я размышляю о действии, которое первый должен оказать на другого. Разве я не могу представить себе в данном случае сотни различных комбинаций, одинаково возможных? Оба шара могут, столкнувшись, остаться в состоянии абсолютного покоя. Первый шар может отскочить от второго в обратном или каком угодно направлении. Все мои предположения, поскольку я исхожу из наличности воспринимаемых мною качеств объекта, имеют свой reason d'etre. И, a priori рассуждая, я не могу сделать сколько-нибудь обоснованного выбора между различными моими предположениями. Самые смелые из них, в данном случае, являются одинаково основательными.
   Схоластике и абстракции должен быть противопоставлен опыт. Наблюдая впервые передачу движения посредством толчка (напр., случай с бильярдными шарами), единственное, что мы можем сказать - это то, что нам дается известное соединение явлений. Но о связи явлений мы можем говорить лишь тогда, когда из неоднократного опыта убедимся в постоянном чередовании, постоянной последовательности их.
   Однако и опыт не дает нам познания отношения причинности, не вскрывает сущности связь между явлениями, подмеченными нами. Разве тогда, когда мы путем ряда наблюдений, констатировали эту связь, в высшем мире произошло какое-нибудь изменение, подсказавшее нам идею связи? Ровно никакого. Мы лишь чувствуем эту связь в нашем воображении, мы лишь можем при наличности известного явления предсказывать следствия, обычно сопровождающие его. "Итак, когда мы говорим, что один объект связан с другим, мы только подразумеваем под этим, что они приобрели связь в наших мыслях и что они дают повод к заключению, в силу которого каждое из них является доказательством существования другого - заключения, несколько необычному, но, по-видимому, достаточно обоснованному". "По-видимому", ибо опять-таки абсолютной уверенности в постоянстве подмеченной нами связи мы иметь не можем. Если каждые сутки солнце заходит, сменяется тьмой, нельзя утверждать, что такой порядок явлений вечный и незыблемый. Может случиться, что в один прекрасный день закат солнца не воспоследует или закат солнца не обусловит собой наступление тьмы... Пусть длинным рядом опытов будет доказано, что труд рабочих известной квалификации даст для мануфактуристов одни и те же строго определенные результаты, все же никакого вечного, абсолютно закона тут нет. Известная степень произвольности или непроизвольности, прибыльности или убыточности, получающаяся при применении труда рабочих определенной квалификации, может быть строго установлена для данной конъюнктуры не только национального, но и мирового рынка. Но мануфактура - вечный "путешественник" и вечно изменяющаяся величина. Правда, принимая во внимание и все ее наличные, совершающиеся в данный момент изменения, и все изменения, возможные в более или менее ближайшем или отдаленном будущем, означенная оценка квалификации может считаться имеющей обязательную ценность; но "эластичности" промышленного капитала, как доказывает Юм, в сущности, нет границ. И нет ничего невозможного в том, что существующий порядок следования явлений - зависимость известной прибыльности предприятий от утилизации труда рабочих определенной выучки и ловкости будут нарушены.
   Связь между объектами имеет лишь субъективное значение, дается лишь в воспринимающем и мыслящем субъекте.
   При этом Bestimmungsgrund'ом, "определяющим основанием", является привычка. "Предположим, что человек ... прожил на свете достаточно долго, чтобы заметить, что сходные объекты или явления постоянно связываются друг с другом: каков же результат этого опыта? Человек начинает тотчас же заключать о существовании одного объекта при появлении второго; однако, весь его опыт не дал ему идеи или знания той скрытой силы, с помощью которой один объект производит другой, и он не принуждается к выводу этого заключения каким-либо процессом рассуждений.... Существует какой-то принцип, заставляющий его приходить к данному заключению. Принцип этот есть привычка или навык". Привычка наблюдать связанными два каких-либо явления принуждает нас ожидать наступления одного, когда второе уже имеется налицо. Она - организующее начало, "привычка есть великий руководитель человеческой жизни" (ibid., стр. 48); она - "столь необходима для существования нашего рода и регулирования нашего поведения при всяких обстоятельствах и случайностях человеческой жизни" (стр.60).
   За него утверждается примат над другим организующим началом - над умом. Ум человеческий слаб, ограничен, подвержен возможным ошибкам и заблуждениям. И "мудрая природа" вверила заботу о сохранении человеческого существования не ему, а "инстинкту, или механическому стремлению, непогрешимому в своих действиях, могущему обнаруживаться при первом же появлении жизни и мысли и независимому от всех вымученных дедукций разумения".
   Намечается, таким образом, вопрос о соотношении организаторских звеньев.
   Мануфактура, апологетом которой выступает Юм, есть предприятие, достигшее высокой централизации своих составных элементов и факторов. И если автор "Трактата о человеческой природе" и "Исследования человеческого разумения" своим учением о субъективной ценности материала, доставляемого нам восприятиями внешнего мира, подчеркнул степень зависимости "низших пластов" мастерской от капитала, то, равным образом, он не мог обойти молчанием и вопроса о степени подчиненности и промежуточных организаторских звеньев. И, действительно, он высказывается по данному вопросу с большой определенностью. Подобно теоретику развитых форм голландского капитализма, защитник английских мануфактуристов отрицает за бывшими "посредниками" последнюю тень самостоятельности. Как нет материальной субстанции, так нет и субстанции духовной. Душа - не что иное, как комплекс известных явлений, лишенных какого бы то ни было "носителя". Помимо простой суммы впечатлений и идей ничего нельзя найти в "личности", в том, что принято называть "я". Промежуточные организаторы организованы иерархически. Их функции дифференцированы. Мало того, капитал производит в их рядах постоянные изменения. И Юм учит: ни один элемент психической жизни ни на одну минуту не остается в статическом положении. Общее между различными элементами - одно: все они элементы "организующие".
   Что касается их отношения к организуемой материи, к телу, то Юм определяет это отношение, как связь глубоко таинственную: "есть ли в природе принцип более таинственный, нежели связь души и тела, принцип, благодаря которому предполагаемая духовная субстанция приобретает над материальной такое влияние, что самая утонченная мысль может действовать на самую грубую материю?" "Движение нашего тела следует за поведением нашей воли - это мы сознаем ежеминутно, но средства, с помощью которых это происходит, энергия, благодаря которой воля производит столь необычное действие - мы не только не сознаем непосредственно, но они и всегда будут ускользать от самого тщательного исследования". Это - частный случай причинности.
   Таинственный характер носит, как мы выяснили выше, и соответствие между явлениями природы и течением процессов нашего мышления. Опять выдвигается на сцену параллелизм двух родов явлений - постоянная злободневная тема "мануфактурной" философии. Обсуждая эту тему, Юм высказывается не в духе окказионалистского решения. Как и Лейбниц, он находит, что предположить вмешательство божественной воли "по каждому отдельному поводу значить противоречить идее о совершенстве Бога", - идее, которую он защищает (ibid., стр. 77-78). И он определяет означенное соответствие, означенный параллелизм, как своего рода предустановленную гармонию: "существует нечто вроде предустановленной гармонии между порядком природы и следованием наших идей, и хотя силы, управляющие первым, нам совершенно неизвестны, тем не менее, наши мысли и представления, как мы видим, следуют одному порядку с другими созданиями природы". Согласно мнению Лейбница, подобное соответствие имеет своим источником Бога. Юм, повторяем, как истинный идеолог капиталистического класса, идеи верховного руководителя и организатора всего существующего не отрицает. Но его верховный руководитель и организатор "безличен" еще в большой степени, чем верховный руководитель и организатор, фигурирующий в системе Лейбница (не забудьте, что капитал, интересы которого оправдывает Юм, куда эластичнее, чем германская мануфактура XVIII.). Правда, мир создан и устроен Богом Юма слишком далеко от мира с его "грубой" и "неразумной" материей и несубстанциональными душами. В своем распоряжении "верховный руководитель" имеет слишком много посредствующих организаторских сил. И первая из них, настоящий наместник Бога на земле - всемогущая хранительница рода человеческого - привычка.
  
  
  

VIII.

Кант [44].

  
   [44] - Кант (Kant), Иммануил (1724--1804) -- основоположник классической немецкой философии, с 1770 года -- профессор Кёнигсбергского университета. В первый период деятельности (примерно до 1770 года) уделял много внимания естествознанию, выдвинул известную космогоническую гипотезу, пробившую, по выражению Энгельса, первую брешь в метафизическом мировоззрении. В дальнейшем разрабатывал преимущест-венно теорию познания, считая задачей философии исследование возможностей и определение границ человеческого познания. По Канту, эмпирическим материалом познания являются ощущения; их источ-ник -- находящиеся вне субъекта и непознаваемые "вещи в себе". Будучи идеологом либеральной, непо-следовательной в своей борьбе против феодализма немецкой буржуазии, Кант не мог отказаться от поня-тий бога, свободы воли и бессмертия души, являющихся основой религиозной морали; он считал, что человек должен верить в них и руководствоваться ими в своей практической жизни. "Основная черта философии Канта, -- писал В. И. Ленин, -- есть примирение материализма с идеализмом, компромисс между тем и другим, сочетание в одной системе разнородных, противоположных философских направ-лений" (настоящий том, стр. 206). Кантианство сыграло огромную роль в истории философии, под его влиянием сформировались более поздние представители классического немецкого идеализма (Фихте, Шеллинг, Гегель), возникли такие направления буржуазной философской мысли, как неокантианство, позитивизм и другие.
   Главные произведения: "Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels...", 1755 ("Всеобщая ес-тественная история и теория неба..."); "Kritik der reinen Vernunft", 1781 ("Критика чистого разума"); "Kritik der praktischen Vernunft", 1788 ("Критика практического разума"); "Kritik der Urteilskraft", 1790 ("Критика способности суждения") и другие.
  
   Если стать на "чисто логическую" точку зрению, то дальнейшим шагом по пути развития взглядов, высказанных Беркли и Юмом, должна была явится система, которая принцип "????? ???, все течет, все изменяется, все относительно" обосновывала бы в более категорической, более безусловной форме, - другими словами, которая бы устранила из списка своих философских понятий понятие о потустороннем субстрате мира и сверхчувственной "сущности" явлений (о таинственном "нечто"). История философии, действительно, знает подобную систему, точнее, даже несколько вариаций последней, но... "чистая логика" не отвечает "объективной логике фактов". Исправление и реставрация взглядов Беркли и Юма имели место в новейшее время. И решительным словом "мануфактурной" философии следует считать доктрину, не только не сделавшую вышеозначенного шага, а, напротив, несколько вернувшую философию назад.
   Организация мануфактур, продиктовавшая Юму его миросозерцание, было типом предприятия, уже стоявших на рубеже новой технико-хозяйственной эры. В своих экономических опытах Юм противопоставляет ручную технику технике крупного производства, применявшего более или менее усовершенствованные орудия. Такое противопоставление не являлось типичным для противопоставления мелкого, цехового, ремесленного производства и мануфактуры.
   Классическая мануфактурная организация знает методы преимущественно ручной техники. В рамках этой организации усовершенствованные оружия, машины лишь медленно завоевывают себе право гражданства. XVIII век - век постепенного накопления изобретений в области промышленной техники, накопления, завершившегося настоящей революцией, - открытием парового двигателя.
   Хотя в ту минуту, когда Юм создавал свою философскую систему, промышленность еще не была революционизирована, однако роль орудий крупного производства начала уже настолько обозначаться, что наиболее проницательные наблюдатели (в том числе и Юм) не могли ее игнорировать. А усовершенствование орудий, как известно, имело своим следствием постепенно развивающийся процесс уравнения технических приемов. Детализация профессии мало-помалу теряла почву под ногами; капитал становился все эластичнее и эластичнее. Вместе с этим должны были изживать себя те формы идеологии, которые обуславливались внутренним строением хозяйственных организаций, опиравшихся на базис детализированного труда. Мировоззрение Юма указывает на то, что названный базис был уже несколько расшатан. Так именно обстояло дело в Англии.
   Иное дело Германия, где произнесено было "решительное слово" мануфактурной философии. Та преобладала еще мануфактура классического типа.
   "Несчастная страсть к схематическим построениям", которой страдал кенигсбергский мыслитель и которую ныне единодушно осуждают его поклонники и комментаторы, вытекает именно из названного обстоятельства. Каждая из философских систем, рассмотренных нами, содержит в себе описание ряда организуемых и организаторских звеньев и функций, но столь подробного описания этих звеньев и функций, как сделал Кант, ни в одной из систем мы не находим. Собственно нового в оценке той или другой функции, в определении месте, которое то или другое звено занимает в общей цепи, Кант дал сравнительно немного. Его предшественники частями наметили предложенную им постановку вопроса.
   Так, о субъективном (т.е. организаторском) характере чувственных качеств учил еще Декарт. Тот же Декарт доказывал, что организаторской функцией следует считать время. На счет организаторских функций отнесено было, как известно, и пространство - Клойнским епископом [45]. Но Кант ставит точку над i. Он ясными и отчетливыми штрихами обрисовывает лестницу исполнительских и руководительских постов, начиная с ее верхов и кончая низами, стараясь не упустить из виду ни одной ступени, - шаг за шагом от низших проявлений внутренней жизни субъекта, от чувственной интуиции "восходит" к наиболее "чистым", наиболее "свободным" актам нашего "я".
  
   [45] - епископ клойнский - Беркли (Berkeley) Джордж, англ. философ. 1684--1753, родом из Ирландии, с 1733 епископ клойнский, Б. защитник субъективного идеализма или феноменализма; Б. отрицает существование материи и внешний мир считает продуктом духовной деятельности. Действительное бытие принадлежит идеям бесконечного духа, которые не постигаются человеческим интеллектом. Важнейшие соч.: "Theory of vision" "Treatise on the principles of human knowledge". Собрание сочинений изд. Fraser'ом (1871). На русск. яз. имеются "Философия Б." Смирнова (Варш. 1873), "Религиозная философия Б." Истомина (Харьк., 1887).
  
   Время и пространство - формы чувственного воззрения, категории - формы нашего рассудка, идеи - формы чистого разума: вся речь идет об одном и том же - о формирующих, т.е. организующих началах. И вся "Критика чистого разума" есть не что иное, как учение о том, с помощью сколь многоразличных, расположенных в последовательном, иерархическом порядке, организаторских инстанций субъект превращает хаос внешнего мира в нечто цельное и стройное. Картина сложной организации мануфактурных мастерских воспроизводится в деталях.
   Но мы не будем на этих деталях останавливаться, не будем к каждому из организующих звеньев подыскивать соответствовавший ему фактор производства. Это могло бы послужить предметом весьма интересного, но специального следования. Здесь же мы ограничимся указаниями самого общего характера.
   Задача, которую мы все время преследовали, - вскрывать, как взаимоотношение трех главных групп, участвующих в производстве, отражается в порядке и связи понятий, составляющих достояние той или иной философской системы. И в данном случае нас интересует вопрос: как автор философской системы, на своем своеобразном языке, передал противоположность позиций рабочих, исполнительски-организаторского персонала и главных руководителей капиталистических предприятий.
   И так, прежде всего, какую роль в кантовской системе играет "материя", "внешний мир". Она существует и, по уверению Канта, существует не только в субъекте, но и вне его. Опыт признается необходимой предпосылкой нашего познания. "Всякое познание начинается с опыта". Но и только: дальше простого констатирования самого факта существования внешнего мира за пределами нашего "я", самого факта наличности опыта Кант не идет. "Материя" привлекает к себе внимание Канта лишь постольку, поскольку она является организуемой массой. При этом оказывается, что, помимо способности быть организуемой, никакими способностями и качествами она, в сущности, не обладает. Даже понятие причинной связи никак из опыта нельзя вывести. Чтобы какой-либо опыт был возможен, требуется, в качестве предварительного данного, известная психическая организация, известное организующее начало. Таков общий тезис. А, в частности, отношение причинности - одно из проявлений этого начала, одна из его функций.
   Утверждается (берем общий тезис) ясная и простая истина: чтоб предприятие могло существовать, должен существовать предприниматель - организатор, который бы его вызвал к жизни. Тогда как реальный смысл первого упомянутого нами "необходимого" условия познания таковы: чтобы предприятие могло существовать, должны существовать и рабочие. Но какие рабочие? какого-нибудь определенного типа квалификации? Отнюдь нет. Они должны существовать, как индивидуальные явления. Сегодня для выполнения трудовых процессов требуются Иваны, завтра Петры, послезавтра Яковы. Квалификация и профессия рабочего персонала для капитала безразличны. Кант, в данном случае, становится временами на почву безусловного релятивизма. Здесь он выступает уже как истолкователь новых веяний, наметившихся в промышленно мире, и договаривается до формулы: "явления суть простые представления, помимо существования в нас нигде несуществующие". Предметы, вещи обращаются, таким образом, как и у Беркли и Юма, в комплекс известных восприятий. Субстанциональность материи решительно отвергается. Но, в противоположность комплексам, с которыми мы встречались в системах Беркли и Юма, кантовые комплексы носят более статический, более устойчивый характер. Моменты их изменений подчеркиваются Кантом менее ярок. Это вполне понятно: изменение внутренней организации мануфактурных предприятий в Германии совершались более медленным темпом, чем в Англии.
   И, в общем, взгляд Канта на мир феноменов, как известно, не отличается прямолинейностью и выдержанностью. Кое-что от "наивного реализма" противопоставленный последнему "критицизм" сохранил. Кант отказывается дать какое-либо определение реальности, но наличность последней все-таки устанавливается. За порогом нашей чувственности все-таки имеется нечто умопостигаемое, нечто интеллигибельное - мир "вещей в себе". "Вещи в себе" играют в системе Канта роль известного предела, ограничивающего субъективизм нашего познания.
   Теперь вопрос об организаторских звеньях.
   Каково понятие Канта о душе? о субъекте? Существует ли душа или субъект как носитель известных способностей и качеств, как субстанция? Решение предлагается опять в феноменалистическом духе, т.е. Кант заявляет, что никакому определению понятие души не подлежит; мы можем говорить с определенностью лишь о комплексе психических сил. Но этим понятие души, по кантовской терминологии, идея души не упраздняется. Мы не можем ее познать, но можем и должны установить идею ее, как известное формальное начало. Она позволяет нам ставить те или иные проблемы, дает нам известные правила. Она есть сверхъестественный, интеллигибельный центр нашей внутренней деятельности и нашего внутреннего творчества. Подобно тому, как для мануфактурного производства рабочий персонал не может представлять из себя никакой постоянной, раз навсегда определенной величины, точно также и организаторские коллеги составляются из элементов переменных. Капитал эластичен. Но поскольку эластичность немецкого мануфактурного капитала в XVIII ст. не велика и, поскольку подчиненные звенья рассматриваются именно как звенья организаторские, а не исполнительские, постольку идеолог немецкой буржуазии находит возможным защищать статическое представление о душе.
   А заключительное звено организаторской цепи? И его существование косвенным путем констатируется. Правда, опять-таки мы имеем "форму", имеем идею чистого разума. Но эта идя необходима: она сообщает всему мирозданию высшее единство. И если определить, что такое Бог, доказать с помощью находящихся в нашем распоряжении познавательных средств его существование мы лишены возможности, то, с другой стороны, нельзя доказать факта его небытия... Позиция получается таким образом, двойственная.
   И такова именно общая позиция, занятая Кантом. Но двойственность эта не мешала и не мешает идеологам определенных групп буржуазии считать его философскую систему наиболее совершенной и наиболее грандиозной из всех систем, созданных на протяжении истории философии. Действительно, главнейшие проблемы мануфактурного мышления в ней подчеркнуты ярко: это - проблемы о строгой соразмерности, согласованности, иерархии частей организованного целого, о "внутренней форме" - силе, заложенной в основе организма и дирижирующей им.
  
  
  

IX.

Фихте, Шеллинг, Гегель.

  
   На сцену выдвигаются опять "внутренние противоречия", решающие, согласно традиционному взгляду, судьбу философских систем. Учение Канта признается неудовлетворительным - не достаточно последовательным и прямолинейным.
   "В системе его не находили целостного понятия замкнутого единства; полагали, что своим анализом и расчленением он нарушил живую связь духа, и поэтому искали теперь таких идей, которые бы способны были обнять собою сполна - и притом по возможности сразу - все содержание духовной жизни...Уже с чисто научной точки зрения критическую философию считали неудовлетворительной, раз не все принципы ее могут быть выведены из одного абсолютного принципа. Обстоятельство, воспрепятствовавшее Канту придать такую формальную законченность его философской системе, усматривали в сделанном им допущении, что познание всегда постулирует известное нечто, лежащее за пределами его самого, такое нечто, к которому мы никак не можем подойти ближе, но которое, напротив того, от нас ускользает - это вещь в себе. А такое допущение и привело к самопротиворечию в философии Канта и находилось, кроме того, в связи ни с чем не обоснованным различием, которое он полагал между содержанием формой познания" [46].
  
   [46] - "История новейшей философии" Г.Геффдинга (изд. редакц. "Образование"), стр. 115.
  
   Возникают системы так назыв. объективного идеализма. Дуализм духа и "вещи в себе", формы и содержания познания "преодолевается": вводится понятие абсолюта, который обуславливает собою все противоречия и всё многообразие духовной и мировой жизни.
   Правда, при объяснении генезиса названных систем, цитированный нами автор, не довольствуется простым указанием на "внутренние противоречии" кантовской доктрины, как на фактор, определяющий развитие послекантовской философии. Он в данном случае идет несколько дальше цеховых специалистов по части "обзоров" философских движений и пытается связать учение новой школы мыслителей с исторической средой, с теми "мотивами, которые вообще присущи были духу, потребностям и направлению целой эпохи". Он находит, что широкий размах, "смелость" обобщений, характеризующие объективных идеалистов или, как он предпочитает их называть, "романтиков", вытекают из революционных течений конца XVIII ст. "Конец XVIII столетия был временем могучего движения. Французская революция возбудила умы. Она ниспровергла все, что держалось прочно до тех пор, и захотела перестроить на новой почве все человеческое общество. Даже там, где ее практические идеалы и выводы не получили признания, они все-таки внушили свое стремление к абсолютным точкам зрения, к проведению без оглядки раз выставленных принципов. Столь часто применявшееся сравнение спекулятивного движения в Германии с современным ему революционным движением во Франции - более чем простая аналогия" [47].
  
   [47] - Ibid., стр. 116 (курсив наш).
  
   Бесспорно, объективные идеалисты проявили немало смелости в среде спекулятивных построений. Бесспорно, нечто общее между французским революционным движением конца XVIII ст. и немецким философским движением начала XIX ст. имеется. Но только это "общее" отнюдь не позволяет проводить никаких рискованных параллелей. Оно сводится к тому, что оба означенных движения - симптомы развития промышленной, капиталистической буржуазии: далее идут различия. Стремление объективных идеалистов к абсолютным точкам зрения как раз ничего общего с революционным темпераментом и революционными начинаниями французской буржуазии не имеет. Французская буржуазия ставила своей задачей решительную борьбу против опеки государства над промышленностью, против промышленной регламентации, установленной старым режимом. Если раньше, при своих первых дебютах, французская мануфактура мирно уживалась с автократической монархией, не только не протестовала против попечительных мероприятий ос стороны последней, но даже находила их весьма желательными для себя, то теперь французский капитал достиг значительной степени устойчивости и эластичности, и вмешательство со стороны правительства в его дела он считал уже слишком тяжелым бременем. Еще физиократы, как известно, провозгласили принцип: "руки прочь!", "lassez faire!". Немецкий каптал, идеологами которого выступают объективные идеалисты, напротив, исповедовал веру в спасительное действие правительственной опеки.
   О реакционном, а вовсе не революционном характере экономических идеалов "романтиков" свидетельствует политико-экономический трактат одного из них. В своем "Закрытом торговом государстве" Фихте старший доказывает необходимость самой строгой, чисто цеховой регламентации промышленности.
   Правительство образцового, по терминологии Фихте [48], "разумного" государства (Vernunftstaat) не должно допускать, чтобы кто-нибудь из его "подданных" занимался тем или иным производством, не выдержавши предварительного испытания, не удостоверивши правительственных агентов в своем профессиональном умении и ловкости. Подобного рода требование является в наши дни типичным для Mittelstund'а, мелкой буржуазии, буржуазии ремесленников, надеющейся путем создания искусственных преград остановить победоносное шествие крупного капитала и спасти себя, таким образом, от неминуемой гибели. То же требование предъявляла к государству, как явствует из трактата Фихте, немецкая "фабрика" ( Fabrike), точнее, мануфактура начала XIX века.
  
   [48] - Фихте Иоганн Готлиб Фихте (нем. Johann Gottlieb Fichte, 19 мая 1762, Бишофсверда -- 27 января 1814, Берлин) -- немецкий философ. Фихте родился 19 мая 1762 г. в Рамменау . С 1774 по 1780 год он учился в Пфорте. слушал лекции богословия в Йенском и Лейпцигском университетах. С 1788 года он делается домашним учителем в Цюрихе, где знакомится с Лафатером и Песталоцци, а также с Иоганной Рейн (племянницей Клопштока), на которой впоследствии женился. В 1790 году Фихте впервые изучает критическую философию: до этих пор он увлекался Спинозой и отвергал свободу воли. В 1791 году Фихте приехал в Кёнигсберг; здесь он познакомился с Кантом, которому прислал рукопись "Опыт критики всякого откровения". С 1794 по 1799 годы Фихте читал лекции в Иенском университете. В 1798 году он подвергся вместе с Форбергом обвинению в атеизме (по анонимному доносу) за статью "Об основании нашей веры в божественное мироправление", представлявшую введение к статье Форберга "Развитие понятия религии". Фихте заявил, что не признаёт себя виновным и, в случае получения публичного выговора, выйдет в отставку, что и было им сделано, когда он не нашёл поддержки со стороны своих университетских товарищей; даже Гёте находил, что о предметах, которых коснулся Фихте, "было бы лучше хранить глубокое молчание". В Берлине (1799), куда отправился Фихте, к нему сочувственно отнеслись и король, и общество. Он близко сошёлся с Шлегелями, с Шлейермахером, и вскоре стал читать публичные лекции, привлекавшие многочисленную аудиторию. В 1805 году он начал читать лекции в Эрлангене. Наступление французов вынудило его перебраться в Кёнигсберг, где он недолго читал лекции и подготовлял свои "Речи к немецкому народу", произнесённые им в Берлинской академии зимой 1807--8 годов. В условиях французской оккупации Германии Фихте обратился со своими речами "К германской нации" (1808), в которых призывал к моральному возрождению немцев и впадал во многие националистические преувеличения. -- З. Я. Белецкий В 1809 году был основан Берлинский университет, где Фихте занял кафедру философии. Он умер 29 января 1814 в Берлине, Теоретическая философия имела в глазах Фихте служебное назначение по отношению к практической. Вот почему Фихте, как и Сократ, не углубляется в исследование натурфилософских проблем.
  
   Обыкновенно, при описании промышленной "эволюции", упускается из виду или не оттеняется должным образом один важный момент, который, между тем, дает ключ к уяснению вопроса о причинах общественной и политической реакции, наступившей в Западной Европе после периода Великой Французской революции. Это момент упорной борьбы мануфактуры с нарождающимся машинным производством, с фабрикой, в точном смысле последнего термина. История экономики не знает таких случаев, когда какая-либо форма производства уступила бы место другой без предварительного, более или менее длительного и ожесточенного поединка. Мануфактура исключения из общего правила не составила. Последовательное введение машинного инвентаря в обиход капиталистических предприятий, совершавшееся, начиная с конца XVIII в., сопровождалось постепенно усиливавшимся противодействием сто стороны вытесняемых производственных форм. Мануфактура, игравшая до тех пор, роль прогрессивного экономического фактора, мало-помалу становится носительницей реакционных тенденций. И она именно создает почву для "поворота назад", наблюдавшегося в социальной и политической жизни Европы.
   Истолкователи мануфактурного мировоззрения требуют проведения принципа "закрытых дверей" в области как внутренней, так и внешней экономической политики. Машина нивелирует трудовые процессы, постепенно уничтожает систему детальной дифференциации исполнительских постов, заменяя квалифицированный труд всюду трудом малоквалифицированным иди неквалифицированным. "Полная свобода труда! полная свобода рабочего договора!" раздастся вскоре лозунг новослагающейся капиталистической организации. Ограничение свободы заниматься любым производством, регламентация производственной деятельности - вот "первые основания", first principles платформы мануфактуристов, пытающихся продлить дни своей промышленной диктатуры.
   Число рабочих каждой профессии должно быть ограничено! "Оно (государство) должно не только определять численность вообще всего сословия обрабатывающих, но и численность тех, кто посвящает себя какой-нибудь особой отрасли искусства (профессии)" [49]. Границы каждого государства должны быть закрыты для торговцев - иностранцев. "Aller Verkehr mit dem AuslДnder muss den Unterhanen verboten sein und unmЖglich gemacht werden" (всякое сношение с иностранцем требуется запретить и сделать невозможным для подданных" [50].
  
   [49] - I.G.Fichte: "Der geschlossene Handelstaht" (изд. Reklam' а стр. 24)
  
   [50] - Ibid., стр. 35.
  
   Итак, полное устранение конкуренции, царящей в промышленном мире! Современный автору цитируемого трактата мир превратился в единое, громадное торговое государство: в этом обстоятельстве - источник общественных бедствий. Границ отдельных государств как бы не существует; никакая регулярная производительная деятельность немыслима. Стоит кому-нибудь заняться известным делом - сейчас отовсюду являются конкуренты, рынок переполняется товарами, цены на последние падают, производители разоряются. "Возникает бесконечная война всех против всех... И эта война становится все ожесточеннее, несправедливее, опаснее по своим последствиям, чем больше растет население мира, чем больше приобретений делает торговое государство, чем больше развивается производство и искусство (промышленность) и, вместе с тем, увеличивается количество обращающихся товаров, а с ними потребности становятся все более и более разнообразными. Что, при простом образе жизни наций совершалось раньше без великих несправедливостей и притеснений, обращается, благодаря повышенным потребностям в вопиющую несправедливость, в источник великих зол. Покупатель старается отнять товары у продавца; поэтому требует он свободы торговли, т.е. свободы для продавца скитаться по рынкам, свободы не находить сбыта товарам и продавать их значительно ниже их стоимости. Поэтому требует он сильной конкуренции между производителями (Fabrikanten) и купцами"... [51]
  
   [51] - Ibid., стр. 72.
  
   Единственное средство, которое бы могло спасти современный мир, которое бы уничтожило зло в корне, - это, по мнению Фихте, расколоть мировое государство на отдельные самодовлеющие тела. Каждое такое тело, каждое "закрытое торговое государство" получит возможность урегулировать свои внутренние экономические отношения. Оно сумеет и добывать и обрабатывать все, что нужно для удовлетворения потребностей его граждан. Оно осуществит идеальную организацию производства.
   Эта идеальная организация основывается на строгом разграничении профессий и на "использовании" детального труда.
   Успех производства зависит от искусства и сноровки, сообщающих "при целесообразном применении малейшей силы силу, в тысячи раз большую". "Искусство и сноровка получаются через непрестанное упражнение, получаются благодаря тому, что каждый всю свою жизнь посвящает одному определенному делу и направляет как все свои силы, так и все свои помыслы на это дело. Необходимые для существования человечества отрасли труда должны быть, таким образом, разделены. Только при этом условии сила действует наиболее плодотворно" (ibid., стр. 39).
   Граждане "разумного" государства заключают между собой договор относительно права заниматься той или иной профессиональной деятельностью. "Сословие производителей ("художников") распадается на несколько подсословий, и исключительное право на известную область производства ("искусства") основывается на договоре между производителями, "откажитесь от использования данной области; мы, со своей стороны, отказываемся от использования другой области..." (ibid., стр. 23).
   "Лишь путем ограничения известная отрасль становится собственностью класса, которые ею занимается" (ibid., стр. 61).
   И сама собственность ест не что иное, как исключительное право на известного рода действия, имеющие отношения к тому или другому предмету или группе предметов. Собственность - это "идеальное и непосредственное реальное обладание вещью". Права собственности не существует без права удерживать всех остальных людей от использования вещи, которую пользуется тот или иной индивидуум. "Лишь благодаря отрицанию или наличности чужой деятельности утверждается мое право собственности".
   Итак, всюду ограничение, регламентация и дифференцирование профессий и занятий.
   Вместо всемирной путешественницы, о которой повествовал в своей время Юм, мы видим перед собою противницу малейших передвижений, мизантропку - домоседку, пытающуюся спасти свое хозяйство, огородившись от всяких сношений с внешним миром системой искусственных застав... И, приглядываясь ближе к ее хозяйству, мы можем сделать надлежащую оценку "смелости", проявленной ее адвокатами - "объективными идеалистами". Сравнительно простому строению новых капиталистических предприятий противополагается сложный, громоздкий, в мельчайших деталях строго соразмеренный механизм: это именно обстоятельство и подчеркивают объективные идеалисты, выдвигая свою "абсолютную" точку зрения, свой принцип безусловного единства. Сходящая с исторической сцены мануфактура заставляет своих идеологов повторить то, что было сказано в дни ее дебютов, в дни ее поединка с цеховым ремеслом и побед, одержанных над последним.
   Как известно, в истории объективного идеализма сыграла большую роль спинозовская система. В пробуждении интереса к этой системе обыкновенно усматривают один из мотивов, обусловивших развитие новой философской школы. Но дело в том, что пробуждение названных интересов - факт, требующий сам по себе объяснений. О забытой системе вспомнили и начали ее усиленно штудировать потому, что в ней как раз заключался материал, на которой был в данный момент спрос со сторон идеологов мануфактурного производства, - готовые формулы, отвечавшие господствовавшим в их лагере настроениям. Всеобъединяющая, всепоглощающая субстанция Спинозы могла служить прекрасной моделью при выработке новых "абсолютных" понятий, подсказанных критическим положением мануфактуры, - но только моделью и ничем больше.
   Так возникают учения абсолютного монизма. Доказывается, что нет ничего вне единого, всеобъемлющего начала, что все из него вытекает, что все бесконечное разнообразие явления - акт, и вместе с тем необходимый акт, его творчества: лишь дифференцируясь, лишь ограничивая себя, это начало может себя проявить. Таково абсолютное "я" Фихте Старшего, единственный субстрат индивидуального "я" и "не-я". Таково абсолютное тождество Шеллинга, порождающее из себя антитезу субъекта и объекта, антитезу количественного характера. Такова абсолютная "идея" "Логос" Гегеля, развертывающаяся в непрерывной цепи логических ограничений.
   "Я полагает самого себя", "Я полагает не-я", "я полагает ограниченное я, как противоположность ограниченному не-я" - учил Фихте. Верховное организующее начало является источником собственного существования.
   Материальный мир ("не-я) существует лишь, как продукт творческой деятельности верховного организующего начала. Последнее начало ограничивает себя, "делится"; равным образом, "ограничивается" материальный мир.
   Обратите внимание на терминологию Фихте и сопоставьте ее с тем, что говорится об "ограничениях" в "закрытом торговом государстве". Фихте-экономист комментирует Фихте-философа. Речь идет о дифференциации, как о необходимой предпосылке процессов производства. Без этой дифференциации нет производства. "Абсолют" без "ограничений" - ничто.
   Только путем ограничения и "деления" получается единство всего. Только ограничение и деление дает жизнь всему миру. Общая картина мира, как умопостигаемого, так и материального, сводится, таким образом, к непрерывному ряду процессов ограничения и деления.
   Приведем несколько силлогизмов, обрисовывающих означенную точку зрения Фихте.
   "Я полагает себя ограниченным через не-я".
   В этом положении заключается две соподчиненных и противоположных друг другу положения: а) "не-я" как нечто деятельное, определяет я и последнее начало, будучи ограничено, "страдает"; но всякая деятельность м ожет вытекать лишь из я, потому мы имеем положение: я определяет себя посредством абсолютной деятельности. Другими словами, я является одновременно и деятельным и страдающим. Подобное противоречие грозит разрушить единство сознания: необходимо примирение противоположностей. Синтезом выставленных положений ("я есть определяющее", "я есть определяемое") является новое положение: я определяет себя частью, определяется частью. Или: сколько частей реальности я утверждает в себе, столько именно частей отрицания я утверждает не-я" сколько частей реальности я утверждает в не-я, столько частей отрицания оно утверждает в самом себе. Так определяется взаимодействие.
   "Я определяет себя".
   Поскольку я определяет себя само, постольку оно является началом деятельным. Поскольку я определяет себя самого, постольку оно является началом страдательным. Т.е. за ним одновременно утверждается реальность и отрицание: получается явное противоречие, которое необходимо устранить.
   А устранить его возможно путем следующего положения: я ограничивает свою деятельность посредством страдания, а свое страдание - посредством своей деятельности. На сцену выступает понятие количества: в я утверждается вся реальность, как абсолютное количество; некоторое данное количество деятельности, будучи реальностью, сравнительно с цельной реальностью, является отрицанием последней или страданием. Противоречие устраняется в понятии "субстанциональности".
   "Я ограничивается посредством не-я". "Я заключает в своей деятельности реальность".
   Требуется преодолеть новое противоречие. Простая деятельность я не составляет основания для реальности не-я. Простая деятельность не-я не составляет основания для страдания я. Я развивает двоякого рода деятельность. Деятельность одного рода направлена "наружу". На эту деятельность производит толчок в обратном направлении, другого рода деятельность стремится, так сказать, вогнать я в него самого.
   Она достигает своей цели, ограничивает первую деятельность. Но затем немедленно происходит реакция. Снова я устремляется вдаль, за пределы себя самого, - за пределы своей субъективности. Снова следует "толчок" со стороны противоположного рода деятельности. Так я непрерывно ограничивает себя. И в этом процессе самоограничение каждый раз создается особый вид представления.
   Первое ограничение неограниченной субъективности дает в итоге ощущение. При этом я ограничивает себя бессознательно, благодаря чему ощущение учитывается, как результат какой-то посторонней силы - результат внешнего возбуждения. Далее, когда я мысленно реагирует на ощущение, получается интуиция. "Отражая" процесс интуиции, я создает "образы", отличные от действительных вещей, соответствующих им. В восходящем порядке актов ограничения следуют рассудок, сила суждения, разум.
   Без ограничения неограниченной самой по себе деятельности я, нет представления, и нет мира объектов.
   Таковы примеры из так назыв. теоретической части Наукословия. Если заглянем в так назыв. практическую часть последнего, и там мы найдем не менее любопытные рассуждения о роли "ограничений".
   "Я должно быть полагаемо через самого себя", "Я как разум является полагаемым через не-я". Абсолютное я и мыслящее я - противоположности. И устранить означенное противоречие можно только следующим образом: практическое я (сущность которого сводится к деятельности) должно преодолеть предел, которое теоретическое я поставило себе, ограничив себя посредством не-я. Подобное ограничение квалифицируется как необходимое условие для проявления абсолютного я. Я создает представляемы мир, я мыслит для того, чтобы иметь возможность действовать, быть "волей". Без ограничения нет действия. Нет действия без не-я, без мира, абсолютное я полагает массы индивидуальных, конечных я. Лишь расплывшись на индивидуумы, оно может развивать свою деятельность.
   Приведенные примеры дают наглядное представление об общей схеме, которой Фихте пользуется при своих умозрительных построениях. А последний пример уже ясно указывает, где "зарыта собака", - какова реальная подоплека абстрактных силлогизмов нашего философа.
   Его силлогизмы - бесконечные перепевы одного мотива, выдвинутого мануфактурной идеологией. Это - славословие в честь всеспасющей специализации. Дифференцируйте профессии и функции и строго соразмерьте их! В этом ваша сила, в этом залог нашего успеха! Учили идеологи мануфактуры в классический период ее развития. Идеологи мануфактуры, сходящей с мировой сцены, повторяют слова своих предшественников с той, впрочем, разницей, что ими подчеркиваются преимущественно первая часть выставленного положения: дифференцируйте профессии и функции без конца!
   Подобная, несколько измененная постановка вопроса находит себе естественное объяснение, Главный вопрос, подтачивающий благосостояние мануфактуры - усовершенствованные, крупные орудия производства. Последний нивелирует трудовые процессы, практикуемые в предприятиях, и, следовательно, состав исполнительских сил. Идеологи отмирающей организации промышленности учли означенное обстоятельство. И протест их против новых веяний в промышленности облекается, по преимуществу, в форму протеста против нивелировки профессий и функций или, что в данном случае одно и то же, - в форму апологии возможно большего разнообразия элементов и техники производства.
   Если внимательно присмотреться к спекулятивным построениям Фихте, мы убедимся, что он постоянно прибегает к одному и тому же приему: именно, он занят все время подыскиванием и установлением ряда промежуточных звеньев, которые бы связывали понятие о тех или иных высших "началах" с теми или иными понятиями "низшего ранга". В этом и заключается его метод примирения "противоречий". Возьмем противоречие наиболее общего характера - противоречие я и не-я. Это - не что иное, как несколько переряженная, несколько завуалированная антитеза духовного и материального начала. Но мы знаем, что во всех системах буржуазного миропонимания, "материя" считается началом подчиненным (даже у материалистов, повторяем, отмечают его подчиненное положение, вводя понятие "силы"). Таким образом, мы имеем дело - не с примирением простых противоположностей, а с выяснением факта подчиненности.
   Даны две неравноценные величины: требуется найти третью, которая бы соединяла их: такова обычная задача, решаемая Фихте. В переводе на язык групповых соотношений, установившихся в мануфактурных мастерских, это означает вот что. Существует организатор, существует известная организуемая группа. Но техника производства такова, что данный организатор непосредственно данную группу не организует; между ним и ею стоит третье лицо или особая группа, которая и является непосредственно связывающим, т.е. организующим элементом. Одним словом, решается вопрос о "промежуточных организаторских звеньях". Абсолютное я - верховный, безличный руководитель мануфактурного предприятия. Абсолютное я должно себя непременно "ограничить", чтобы получить возможность действовать, должно распасться на массу индивидуальных я: этим утверждается та истина, что "безличный руководитель" ведет техническую сторону производства не сам. Он должен иметь штаты подчиненных ему организаторов. И по отношению к нему названные организаторы играют исполнительскую роль. Таким образом, они одновременно и организаторы и организуемые. В этом и заключается их миссия "примиряющих начал": они принадлежат зараз и к "верхам" и к "низам" мануфактурной организации и потому могут являться соединяющим мостком между теми и другими.
   Комментаторы фихтевской философии удивляются, что, необыкновенно высоко ставя индивидуальность, обожествляя ее в лице абсолютного я, Фихте, тем не менее, приписал той же индивидуальности, в лице конечных я, "преходящее значение", значение жалкого оружия, жалкой жертвы верховного начала. "В своих позднейших сочинениях Фихте с еще большой строгостью высказывается по поводу преходящего значения абсолютной личности - в странном противоречии (курсив наш - В.Ш.) с тем весом, который он в других случаях полагает на индивидуальность. В конце концов, индивидуальностью оказывается у него то, что не должно существовать, ограничение, которое подлежит устранению, отрицание, которое уничтожается... Фихте постигает Немезида [54]" (Гоффдинг). Немезида постигла скорее самого автора цитированных слов, стоящего на чисто рационалистической точке зрения. Оперируя с абстрактным понятиям о человеке, об индивидуальности, он усмотрел странное противоречие там, где этого противоречия нет. Индивидуальность индивидуальности рознь. Фихте противополагает индивидуальность, характеризующую "верховного руководителя", индивидуальности, характеризующей подчиненного организатора, а не просто индивидуальность себя самой. И в подобном противопоставлении, как для Фихте, так и для его комментаторов, никого противоречия быть не может.
  
   [54] - Немезида
  
   Как последовательный апологет мануфактуры, Фихте. Действительно, должен был индивидуальности промежуточных организаторских звеньев придать весьма и весьма условное значение. И его взгляд на эти звенья отличается не меньшей прямолинейностью, чем, напр., взгляд Спинозы. Автор "Наукословия [55]", подобно голландскому мыслителю, отрицает за конечным я, за индивидуальными душами великую субстанциональность. Перед лицом верховного организатора, абсолютного я, принципиальной, качественной разницы между субъектом и объектом, согласно воззрению, Фихте, не существует.
  
   [55] - Наукословия С точки зрения познающего субъекта философия есть наука о науке (наукословие), или о познании, о его возможности в бытии и о всеобщих его законах. С этих двух точек зрения философия является в виде не отделимых друг от друга сторон: метафизики и теории познания, и может быть названа то одним, то другим именем, смотря по моменту своего развития. Терминология получила развитие в классической немецкой философии XVIII -XIX веков. Немецкие философы были далеки от мысли создать науку о науке в понимании Ф. Бэкона. Стремясь изучить науку, подвести под нее основание, они строили онтологию и/или гносеологию. Бесспорное первенство в разработке и использовании подобной терминологии принадлежит Фихте, который отдавал предпочтение терминам "наукоучение" и "наукословие". Они фигурируют и в названиях его работ, таких как "Общие принципы наукоучения", "Наукословие, изложенное в общих чертах", "Первое введение в наукословие" и т.д. Фихте использовал и термин "наука о науке". Он ставит вопрос: "Как возникла сама наука?". Далее продолжает: "Нечто, в чем будет дан ответ на этот вопрос, будет само наукой, и именно наукой о науке вообще" /169, с. 15 - 16/. Фихте вкладывал в эти термины специфическое содержание, и его терминология носит, скорее, псевдонауковедческий характер.
  
   Равным образом невысокую цену индивидуальности промежуточных организаторских звеньев придает и система "абсолютного тождества". В период своего наиболее "абсолютного идеализма" Шеллинг заявлял: абсолютное - это тождество идеального и реального, безусловное безразличие субъективного и безразличного. Разум есть абсолютный разум, поскольку он мыслится как означенное безразличие. Необходимо отрешиться от мыслящего субъекта. Необходимо также отрешиться от мысли о нем, как о чем-то объективном, так как объективное может быть только противоположностью мыслящего субъекта. Мы должны приучиться познавать вещи через абсолют, отличая все различия, являющиеся плодом нашего воображения. Все в абсолюте, ничего вне его. Абсолют - простое единство. Всякое бытие определяется законом тождества. То, что мы называем различием вещей и явлений - различия степени количественного различия.
   Чистого объекта и чистого субъекта не существует. Существует лишь смешение того и другого, смешение идеального и реального. В одном случае преобладание на стороне идеального: мы имеем то. Что называется "духом. В другом случае - преобладание реального: мы имеем "материальное" явления.
   Развитие природы совершается "по трем потенциям". Первая потенция - материя и сила тяготения: преобладание объекта. Вторая потенция - свет, внутренне созерцание природы: здесь доминирует субъективное начало. Третья потенция - организм, который является производным и света и силы тяготения. В сфере идеального намечаются также три потенции. Первая потенция - знание. Вторая потенция - действие. Третья потенция - разум, в котором осуществляется единство знания и действия.
   Мы не будем более подробно останавливаться на характеристике и анализе системы Шеллинга. Поскольку она воспроизводит воззрения Спинозы и, отчасти, Лейбница (учение о смешениях идеального и реального), постольку относительно нее имеет силу то, что мы говорили о соотношениях организаторских и организуемых начал в системах названных философов. И там и здесь мы встречаемся с ярко оттененным культом централистических тенденций мануфактурного производства. Что же касается новых элементов, выдвинутых философией абсолютного тождества, то самым интересным для нас является учение Шеллинга о развитии "по трем потенциям". Но эта учение не более как вариация так назыв. антитетического метода Фихте, - метода, нами проанализированного выше. Опять даются два положения, два начала, противоположные друг другу (а эта противоположность есть, как мы указали, в сущности, противоположность высшего и низшего, подчиняющего и подчиненного начал), и устанавливается наличность промежуточного, связывающего их начала.
   От антитетического метода Фихте и учения Шеллинга о потенцировании один шаг до гегелевской диалектики. И по поводу нее, после всего сказанного в настоящее главе об антитетическом методе, нам остается сделать несколько дополнительных замечаний. "Реальная подоплека" диалектики нами уже выяснена.
   Гегель лишь полнее обосновал теорию развития путем "противоположностей", намеченную двумя другими объективными идеалистами. Он лишь сильнее оттенил "внутреннюю необходимость" названного процесса развития, лишь установил еще более тесную зависимость между отдельными моментами процесса, т.е. между отдельным звеньями иерархии исполнительских и руководительских сил. Его главное нововведение состоит в том, что он утверждал за переходом от одного начала к началу противоположному безусловно имманентный характер.
   У Фихте первое и второе начало даются лишь как отрицающие друг друга, лишь как отдельные величины, служащие материалом для синтеза, осуществляемого третьим элементом. У Гегеля процесс отрицания с логической неизбежностью подготовляется внутри, в рамках данного тезиса. Всякое понятие ограничено; будучи продумано или развито до конца, оно необходимо приводит к своей противоположности.
   Нововведение, сделанное Гегелем, подчеркивает следующий факт из области "реальных" отношений. Дифференциация функций и ролей в мануфактуре достигает своего maximum'а. Идет расслоение каждой отдельной организаторской группы. Функции, принадлежавшие какой-либо одной определенной группе, распределяются между различными, вновь образующимися группами. Каждая группа дробится, выделяет из себя новые. И идеолог мануфактуристов учитывает этот процесс дробления, как процесс внутреннего развития того или иного "начала".
   Система Гегеля есть именно система подобного "дробления". Ограниченные понятия до бесконечности ограничивают каждое само себя. Тезисы создают бесконечные переходы к антитезисам и бесконечную возможность "примирения" в синтезах. Совершается чисто логическая эволюция мира.
   Но в реальной действительности намечалось нечто иное.
   Не бесконечную дифференциацию функций и исполнительских постов выдвигала теперь эта действительность. Подобная дифференциация отрицалась новой силой, утверждавшей свое господство в промышленном мире. Мануфактурная идеология теряла почву под ногами.
   Новые времена - новые песни! И философия бесконечно самоопределяющего себя Логоса была как раз лебединой песнью отживающего миропонимания.
  

X.

Возрождение "мануфактурной" философии.

  
   Фабрика сменила мануфактуру. Во внутренней структуре капиталистических предприятий, в распределении факторов и элементов производства произошел радикальный переворот. Машина уничтожила ту сложную иерархию рабочих сил, которая характеризовала мануфактурные мастерские. Наметился процесс "деспециализации". Старый детальный труд сходит со сцены. Двери капиталистических предприятий широко открываются перед неквалифицированными рабочими, в том числе перед женщинами и детьми.
   Соответственно этому выдвигаются новые формы идеологии.
   Умозрительная философия теряет кредит в буржуазном обществе. Правда, это происходит не сразу. Но не сразу и машина завоевала территорию промышленности. Число метафизических систем продолжает некоторое время расти. Это идеологи мануфактурной буржуазии выставляют свои последние боевые силы. Мануфактура отстаивает свои права на жизнь и свою идеологию с большим мужеством, - прибегая, в области последней, к "героическим" средствам (вроде панлогизма и абсолюта Гегеля), но... безуспешно. Новая техника, а с нею новое буржуазное миропонимание празднуют победу.
   Спекулятивное мышление уступает место естественноисторическому; учению о "внутренних факторах о силах, заложенных в организмах и дирижирующих ими, противополагается учение об определяющей роли окружающей среды; похороненный критицизмом "наивный реализм" воскресает.
   Чем объясняется положительный характер идеологических систем? Простым законом контрастов, простым стремлением "сделать обратное" тому, что составляло "символ веры" вчерашнего дня? Нет, реальная подпочва новых идейных веяний несколько иная. Если иерархическое, необыкновенно сложное разделение труда, строгая соразмеренность и согласованность частей играли для мануфактуры роль боевых средств, являлись главными условиями возможности ее успеха, то новая капиталистическая организация опиралась на самые простые комбинации рабочих сил. Различие в боевых средствах и определяло собою означенную противоположность идеологических построений. Профессии, в рамках фабрики, так сказать, уравниваются, трудовые процессы начинают последовательно сводиться к общему типу.
   Индивидуализированные "комплексы" - Иван, Петр, Яков исчезают. Вместо них появляется в мастерских рабочий вообще. "Материи" возвращаются экспроприированные у нее "качества".
   Наличность самой широкой однородной рабочей массы, которую можно свободно притягивать и отталкивать, - вот что служит основной предпосылкой поступательных шагов нового промышленного капитала. И, естественно, идеологи последнего, вырабатывая отвечающее ему миропонимание, должны подчеркнуть значение материи, как фактора, определяющего существование и развитие "живых организмов" (производственных организаций). Материя реабилитируется. Буржуазное общество вводит культ нового кумира - "среды"... Правда, при этом не упускается из виду, что как никак материя остается материей, т.е. организуемой массой, и, как таковая, существовать без "руководителя" не может. И к материи прикомандировывается, в качестве специалиста по части организаторских обязанностей, "сила". Пишутся трактаты о Staff und Kraft (о "материи и силе").
   Спекулятивная философия отмирает, но... на время.
   Происходит новая смена капиталистических организаций. Утвердившейся на костях мануфактуры фабрике пришлось вступить в поединок с новым соперником. Этот соперник - фабрики усовершенствованного типа, фабрика "вполне автоматическая".
   "Малоквалифицированный труд, труд стариков, женщин и детей в ее рамках применения не находит. Женский и детский труд, правда, был первым словом капиталистической утилизации машин, но не ее последним словом" [56].
  
   [56] - Hanns Deutsch: "Qualifizierte Arbeit und Kapitalismus", стр. 92.
  
   Современная, быстрыми шагами прогрессирующая техника потребовала высокой квалификации от представителей труда. "Для того, что пускать в ход или останавливать систему машин или аппаратов, необходимо общее знакомство с механикой, т.е. требуется высокообученный труд. Далее, начиная и оканчивая каждый производственный процесс, приходится считать с технологическими свойствами вырабатываемого продукта, и, следовательно, нужны специальные технологические познания и опытность". Кроме того, опять начинает развиваться дифференциация рабочих функций. Одновременно увеличивается число промежуточных организаторских звеньев. Об этом обстоятельстве дает наглядное представление нижеследующих таблиц [57]:
   На сталелитейных заводах приходится на каждых 30-26 раб. одно долж. лицо.
   В прядильнях...........18-15
   На ткацких фабрик. ...12-10
   На верфях................16-8
   На машин. фабр. ......12-4
   На газовых завод. ......9-4
   На химич. фабр. .......7-6
  
   [57] - Dr.ing.W.v.OechelhДuser "Technische Arbeit einst und jetzt", стр. 28.
  
   Опять оказывается на лицо сложный, дифференцированный исполнительский механизм в предприятиях. Опять строгая согласованность и соразмерность частей становится вопросом жизни и смерти для предприятия. Вместе с тем капитал развивает необыкновенную эластичность. Совершается процесс концентрации отдельных видов производства под эгидой гигантских "смешанных" предприятий. Предприятия "чистые", специализировавшиеся на выработке какого-нибудь одного определенного продукта ведут упорную "войну за независимость" [58], но дело их проиграно. Концентрированные промышленные хозяйства, или, употребляя модный американский термин промышленные "комбинации" (combinations) последовательно поглощают их.
  
   [58] - Ср., напр., описание борьбы между "чистыми вальцовкам" и "смешанными предприятиями" (gemischte Werke), сделанное в книге H.Mannstaedt'a: "Die Konzentration in der Eisenindustrie und die lage der reine Walzwerke".
  
   Как должны отразится отмеченные нами явления промышленного мира на "высотах" идеологии?
   Сравнение новейшей организации фабрики с внутренним строением мануфактуры уже a priori диктует ответ: новая разновидность буржуазного миропонимания должна воспроизводить существенные черты миропонимания мануфактурной эпохи. И, действительно, обращаясь к фактам, мы можем подтвердить вполне основательность подобного заключения. Заглянем ли мы в область права, или искусства, или истории, или естественноисторических наук, или философии, всюду мы находим одно и то же: поворот в сторону субъективизма и идеализма [59].
  
   [59] - В области естественных наук об этом красноречиво свидетельствует, напр., неоламаркизм, с его культом "внутреннего фактора". Неоламаркизм противостоит дарвинизму - учению, сосредоточившему внимание на понятии "окружающей среды", учению, сложившемуся в эпоху "старой", "полуавтоматической" фабрики.
  
   Как и в классические дни мануфактурного производства, на первый план философия выдвигает проблемы об организме, "внутреннем факторе", "организующих началах", "гармоническом сочетании вещей".
   "Наивному реализма" опять приходится отправляться в могилу, а у "материи" снова конфискуется все то, что ей было возвращено совсем недавно. Таковы философские последствия поражения старой фабрики.
   Создается почва для возрождения старых философских авторитетов. Главнейшие системы мануфактурной философии усиленно комментируются, исправляются и в исправленных редакциях обслуживают задачи оправдания новейшего капитализма. "Назад к Канту!", "Конец девятнадцатого века стоит под знаком Канта!". Возникает широкое неокантианское движение, проникшее даже, как известно, в ряды социалистических партий. Приглядываются и к спинозизму: и в нем находят нечто, могущее оказаться весьма и весьма полезным для современности. Стараются использовать и Юма, и даже Беркли: не останавливаются перед почти полной реставрацией субъективного идеализма последнего.
   При этом необходимо различать два главных момента процесса воскрешения "старых богов".
   Первый из этих моментов отвечает периоду, когда новая фабрика конституировалась, совершала свои первые завоевательные шаги. Этот момент характеризуется преобладанием "кантианских" мотивов. Идеологи новой буржуазной группы сосредотачивают свое внимание преимущественно на выяснении внутренней структуры производственных организаций, на описании связей, устанавливающихся между отдельным факторами и элементами капиталистического производства. "Динамизм" последнего подчеркивается ими, но подчеркивается сравнительно весьма слабо. Усилившаяся "подвижность" капитала, лихорадочно быстрый рост новейшей техники обусловили собою симпатии означенных идеологов к тем из старых философов, в системах которых предпосылки динамизма получили большое развитие, чем у кенигсбергского профессора. Наступает второй момент в истории возрождения философии.
   "В ранние годы юности наивно-реалистическое мировоззрение автора было расшатано "Пролегоменами[60]" Канта. С этого момента началось все его критическое мышление. Последнее привело к тому, что автор очень скоро признал непостижимую "вещь в себе" иллюзией. Этим он вернулся к вдохновителям Канта - Беркли и Юму" [61]. Так исповедуется один из основателей наиболее модной в наши дни философской школы.
  
   [60] - Пролегомена, греч., введение в сочинении.
  
   [61] - Э. Мах: "Анализ и отношение физического к психическому", пер. Г.Котляра, стр.1.
  
   Неокантианство сменяется "поворотом" к системам "докантовского" мышления.
  
  
  

XI.

В.Вундт.

  
   Мы не будем излагать последовательно истории современной философии. Ограничимся тем, что отметим несколько эпизодов означенной истории, но эпизодов достаточно ярких и дающих надлежащее представление о курсе, принятом в последнее время идеологией авангарда промышленной, капиталистической буржуазии.
   В качестве первого примера мы возьмем философскую систему Вильгельма Вундта [62].
  
   [62] - ВУНДТ, ВИЛЬГЕЛЬМ МАКС (Wundt, Wilhelm Max) (1832-1920), немецкий физиолог, психолог, философ и языковед. Родился в Неккарау близ Мангейма 16 августа 1832. Изучал медицину в университетах Тюбингена, Гейдельберга и Берлина. В 1857 стал преподавателем, а с 1864 -- профессором Гейдельбергского университета, в 1874 -- профессор философии Цюрихского университета; в 1875-1917 -- ординарный профессор Лейпцигского университета (в 1889-1890 -- его ректор). Умер Вундт в Гросботене близ Лейпцига 31 августа 1920.
  
   При анализе ее, прежде всего, коснемся учения о "представлениях-объектах".
   Начальный этап всякого познания, учит Вундт, познание наивное. Для последнего не существует различия между представлением и объектом. Затем наивное познание уступает место познанию "рефлектирующему", размышляющему, которое противополагает объект представлению. Но при этом совершается крупная ошибка. Точка зрения рефлексии принимается за первоначальную, и с помощью ее думают достичь единства "мышления и бытия", - единства, якобы, раньше - до торжества рефлектирующего познания - никогда не существовавшего. Объект и представление квалифицируются рефлектирующим познанием, как два совершенно отличные друг от друга явления, объекты. Допускается возможность существования объекта вне нашего представления и, вместе с тем, возможность наличности представления, не зависящего от объекта. Но необходимо иметь в виду, что разделение объекта и представление мы получаем мысленно, разлагая первоначально цельное "представление-объект" на различные признаки. "Ведь само собой ясно, что, хотя рефлексия и способна производить отвлеченные разложения, но эти разложения лишь тогда доказывают раздельность самих объектов, когда действительно возможно доказать, когда продукты соответствующего рефлексии различения существуют в воззрении как раздельные, или хотя бы только как допускающие разделение. А этого нет именно в настоящем случае: объекта никогда нельзя отделить от представления, и представления - от объекта" [63]. Конечно, мы можем допускать существование предметов, в данный момент нами и даже вообще никем не представляемых: но этим предметам мы должны приписывать непременно свойства "представлений-объектов". То же самое следует сказать и относительно представлений: данное представление может не относиться непосредственно к имеющемуся на лицо предмету, ил "ко всякому представлению может присоединяться мысль, что содержащийся в нем объект не находится на лицо. Но в этом именно и состоит различие между фактическим отношением и точкой зрения рефлексии, что последняя основывает существование объекта лишь на мысли, присоединяющейся к представлению, тогда как на самом деле, представление всегда содержит в себе объект (курсив наш - В.Ш.), так что для устранения его непосредственного присутствия, очевидно нужно сперва абстрагирующее мышление" (ibid., ibid.).
  
   [63] - "Система философии", пер. А.М.Водена, стр. 58 (курсив наш - В.Ш.).
  
   Далее, раз мы, стоя на точке зрения рефлектирующего познания, допускаем первоначальную разделенность представления и объекта и объединение их уже в области мышления, то мы должны указать такие признаки, которые бы красноречиво свидетельствовали о действительном соответствии представления и объекта, об их "адекватности". Но этого сделать, категорически заявляет Вундт, никакая теория познания не может. В стремлении найти означенные признаки философия терпела всегда фиаско. "Перехода" от представления к объекту и от объекта к представлению (если принимать их за первоначально раздельные величины) установить решительно нельзя. И в изобретении понятия "вещи в себе" Вундт видит "окончательное признание этой неспособности найти соотношение между обоими фактами, между вполне знакомым фактом представления и вполне незнакомым фактом существования некоторого объекта наших представлений".
   Понятие непредставляемого объекта противополагается понятию безобъектного представления. И при этом между ними устанавливается известная связь: совершенно отличное от предмета представление, те не менее, указывает на предмет. "Вещь в себе" выставляется, как причина наших представлений. Но - возражает Вундт - отношение причины и следствия возможно лишь как отношение между однородными членами целого, данного нам в опыте: говорить же об отношении причинности между несоизмеримыми величинами, из которых одна находится по ту сторону опыта, не приходится. Более последовательности обнаруживают, по мнению Вундта, философы, придерживающиеся чисто идеалистических взглядов. Но и они впадают в ошибку: именно, они принимают форму "размышляющего" познания, от которой отправляются в своих построениях, за предпосылку самого познания. Для них субъект - первоначально данная величина, а предметы - его продукты или действия. Но субъект не "предшествует" объекту. Как тот, так и другой "выделяются из нераздельного представления-объекта лишь в тот момент, когда возникает рефлексия абстрагирующего мышления по поводу различных признаков упомянутого объекта".
   Однако возврат к "наивному" познанию немыслим. Единственное, что можно и должно сделать, это - предъявить к рефлексии два требования. Во-первых, следует остерегаться смешения понятий, характеризующих рефлексию, с первоначальным воззрением. Во-вторых, следует всегда давать себя ясный отчет в мотивах, определяющих рефлексию к различениям признаков представления - объекта, и производить оценку реального значения названных различений только исходя из означенных мотивов.
   Мотивы эти, поясняет Вундт, - психологического характера.
   Разложение представления-объекта на представление и объект обуславливается тем обстоятельством, что наши "внутренние", психические переживания - двоякого рода. Мы относим к представлениям то, что дается нам непосредственным опытом, и чего мы не можем произвольно ни создавать, ни изменять. Наоборот, элементы, говорящие о произвольной деятельности или воздействиях их на нас, относятся нами к хотению или чувствованию. "С одной стороны, мы подчинены связи, которая нам дана, а с другой - мы активно вмешиваемся в эту связь". На этой почве возникает взгляд, согласно которому хотение и представление решительно противополагаются друг другу, причем, представление определяется, как пассивное начало, как "способность" претерпевать, и воля - как начло активное, как способность оказывать воздействие на развитие "внешнего мира". Подобное разграничение психических элементов Вундт считает неосновательным: воля, в известных случаях, может играть пассивную роль, а представления - активную (иногда представления принуждают вою действовать в определяемом ими направлении).
   Двойственность нашей психической природы надо понимать не как антитезу двух независимых друг от друга, несоизмеримых начала - пассивного и активного, но как двойственность всего нашего внутреннего бытия, проявляющуюся в двойственности функций воли и представления. Мы можем рассматривать волю то как определяющую, то как определяемую, а представление то как данное нам, то как создаваемое нами. "Не только каждое из этих пониманий законно, но и там, где получает признание исключительно одно понимание, оно должно быть дополняемым другим: не существует ни хотения, ни представления, которые не были бы в то же время и пассивными и активными, не обуславливались бы иными элементами сознания, которые, в конце концов, вступают в общую связь духовной причинности, и, в свою очередь, не оказывались бы обуславливающими содержание нашего мышления, исходными пунктами новых духовных действий".
   Таким образом, моменты пассивности и активности сами по себе еще не могут определять разграничение субъекта и объекта, будучи связаны с целым содержанием сознания и со всеми составными элементами последнего. В качестве разграничивающего фактора Вундт выдвигает "постоянство, с которым в сознании всегда присутствуют чувственные основы волевой функции". Речь идет об ощущениях напряжения, сопутствующих внешним и внутренним актам воли; эти ощущения образуют качественно однородный и в то же время устойчивый комплекс, подобного которому не могут дать никакие другие элементы сознания. Они почти всегда на лицо; и градация их интенсивности служит показателем энергии воли. "лишь благодаря этой градации интенсивности, с связанных волевой деятельностью ощущений, сопровождающих движение и напряжение, тот признак самодеятельности, который свойственен всякому хотению, приобретает могущее быть представляемым содержание, непосредственно соединяющееся с чувствованиями, из которых слагается волевой процесс". Следовательно, мотивы, обуславливающие разграничение субъекта и представлений, как объектов, относятся, в значительной степени, к области представлений. Другими словами, названное разграничение мы можем получить лишь путем насильственного акта, совершаемого нашими абстрагирующим мышлением.
   На самом деле субъект и объекты нераздельно связаны друг с другом. Мыслящее и мыслимое составляет единое цельное содержание сознания; их отличия носят относительный характер. При каждом отдельном акте познания мы имеем нечто переменное и нечто постоянное - меняющееся содержание представлений и постоянное восприятие нашей собственной деятельности. Каждый отдельный акт познания является, таким образом, одновременно "данным" и "произведенным".
   Приведенные рассуждения уже достаточно ярко обрисовывают Вундта как философа, ставящего своей задачей борьбу с материализмом или, выражаясь модным термином, "Ueberwindung des Materialismus", "преодоление материализма", - и при этом не заявляющего себя на стороне той школы, которая считается традиционной противницей последнего. Более того, на первый взгляд можно заключить, что мы имеем перед собой в лице автора "Системы философии", наряду с решительным борцом против материализма, и не менее решительного борца против идеализма. Но подобное заключение было бы слишком поспешным.
   Чтобы выяснить истинную ценность его антиидеалистических выступлений, необходимо принять во внимание следующие предпосылки социально-экономического порядка.
   Как мы уже отмечали выше, строение новейшей фабрики характеризуется, между прочим, увеличением кадров "подчиненных организаторов". Если и раньше, еще во времена мануфактурного производства, "подчиненные организаторы" по отношению к "верховному организатору" очутились в положении "организуемой массы", в положении простых наемников, "творящих волю" нанимающего их, то теперь, когда промышленные предприятия собирают под своей кровлей особенно большие отряды их, когда в некоторых производствах они составляют десятую-пятнадцатую часть всего "исполнительского" персонала, когда иерархическая цепь их значительно удлинилась, - степень зависимости их от капитала еще более повысилась, гнет эксплуатации со стороны последнего сделался для них еще более ощутительным. Образовалась организаторская масса, готовая приравнивать себя, почти без всяких оговорок, к пролетариату. В свою очередь, на аналогичную точку зрения, естественно, становятся идеологи организаторских "верхов": и они спешат подчеркнуть факт дальнейшего "поражения в борьбе за существование", постигшего "промежуточные организаторские звенья", "бывших посредников", подчеркнуть его возможно более резко и, безусловно.
   В области философии о подобном уравнивании промежуточных организаторских звеньев и представителей "физического" труда, "низших" исполнителей, говорит именно стремление охарактеризовать "субъект" и "объект", "психическое" и "физическое" как нечто, составляющее "нераздельное" целое, стремление свести антитезу между названным явлениями к познавательной фикции. Учение Авенариуса о принципиальной координации, учение Эрнста Маха об отношении психического к физическому, учение Вундта о представлениях-объектах - все эти учения одного порядка, все это примеры разрешения одной и той же проблемы, поставленной перед идеологами авангарда капиталистической буржуазии, примеры попыток передать с помощью философских символов отношение означенной буржуазии к факту роста и, вместе с тем, "поражения" кадров исполнителей-организаторов.
   Создаются систем самого последовательного, по мнению их авторов, монизма. Все известные до сих пор в истории философии антидуалистические построения объявляются неудовлетворительными. Новейшее мировоззрение во всех явлениях видит одновременно наличность и "субъективного" и "объективного" начал. Различие между тем и другим понимается как различие не "субстанций" и даже не "феноменов", а лишь точек зрения: все зависит от того, с какой стороны, под каким углом зрения мы рассматриваем данное явление или факт.
   Низший исполнительский персонал современной фабрики энергично опекается многочисленными штатами "руководителей". Деятельность каждой рабочей группы неразрывно связана с проявлениями "воли" специальных организаторов. И поскольку последние для "верховного руководителя" играют роль эксплуатируемой, организуемой массы, постольку, в глазах идеологов капиталистической буржуазии, действия рабочей группы и действия ее организаторов учитываются как нечто нераздельное, нечто тождественное, и рабочая группа сливается с группой ее организаторов в единое целое, разлагать которое не самодовлеющие элементы можно лишь искусственным, "насильственным" путем, путем "заблуждающегося" мышления.
   Отправляясь от представления об этих двух группах, слитых в единое целое, идеологи буржуазии, естественно, будут говорить не о двух различных объектах "опыта", а о "целостном содержании" последнего, не о двух противоположных "началах", а об одном. Так именно поступает Вундт, развивая свою теорию познания и выдвигая понятие "представления-объекта". Так поступает он и тогда, когда от теории познания переходит к рассмотрению проблемы более общего характера, - проблемы о "духе" и "природе".
   "Противоположность между духом и природой принципиально устраняется уже теорией познания" [64] . Точнее, для Вундта, дух и природа (материя) - не субстанции и не атрибуты субстанций, и различие между ними сводится, опять-таки, к различию точек зрения, под углом которых можно рассматривать то или иное явление, то или иной факт.
  
   [64] - "Система философии" (VI, 1, 2), стр. 353.
  
   До сих пор монистическим взглядам Вундта нельзя было отказать в известной выдержанности. Нельзя, равным образом, заподозрить его в идеалистических симпатиях. Но и его монизм, и его отрицательное отношение к идеализму исчерпываются формулировкой высказанных тезисов. Буржуазная идеология остается всегда верна самой себе. Радикальным образом уничтожить всякую грань между "субъектом" и "объектом", "духом" и "материей", вполне отождествить их она не в состоянии, ибо это было бы для нее равносильно акут самоуничтожения. Подобное отождествление допустили для нее лишь постольку, поскольку речь идет о "промежуточных организаторских звеньях". Но, наряду с последними, ведь существуют "верховные руководители" капиталистических предприятий, и от понятия об этих руководителях буржуазное мировоззрение отстраниться не может. Оно должно неминуемо вводить означенное понятие всегда в круг идей, составляющих остов тех или иных философских построений и систем, которые создаются в буржуазной среде. Антитеза "организующего и организуемого начал" для буржуазного мировоззрения неизбежна. Пусть "организаторская" воля, как воля подчиненного организатора, может быть приравнена почти без остатка к "материальным" явлениям, к организуемой массе, - но как воля верховного организатора она вновь становится организаторским началом и как таковая, противополагается началу организуемому. Преодоление дуализма этих начал может, следовательно, носить в системах буржуазных мыслителей лишь условный, лишь частичный характер.
   Более того, выясняется крайне важное для понимания буржуазных философских систем обстоятельство: дуалистическая точка зрения, как видно из предыдущего, распространяется на само представление об организаторской воле. Последняя может быть и организующее и организуемой, и активной и пассивной. И "душой" и "телом", может фигурировать то как "я", то как "не-я", то как в большей или меньшей степени автономные "личность", индивидуум, то как нечто обезличенное, как простая составная часть известного коллектива, или известного организма.
   Нам уже приходилось раньше отмечать двойственный характер "организующего начала". Но в системах старой мануфактурной философии, он далеко не обозначался столь рельефно, как в построениях новейших мыслителей. Это понятно: "пафос расстояния", хотя и отдалял в период мануфактуры организаторские "низы" от организаторских "верхов", но все-таки, по сравнению с тем, что наблюдается теперь, не был особенно велик. Лишь новая фабрика, повторяем, знает решительное "поражение", быструю и бесповоротную "пролетаризацию" подчиненных организаторов. И, в соответствии с этим, идеологи новой фабрики особенно широко пользуются противоположением организующего и организуемого, активного и пассивного "организаторского начала". Нельзя анализировать их системы, не принимая во внимание последнего обстоятельства: их системы в своих существенных частях, как раз представляют собой не что иное, как более или менее сложные сочетания силлогизмов, основывающихся на двойственном понимании "организаторской воли", не что иное, как непрерывные ряды подстановок одного понимания этой "воли" другим. В подобных постановках - секрет иногда поистине весьма изумительных скачков из области монистических воззрений в область воззрений ярко дуалистических, из области последовательно материалистических воззрений в область воззрений недвусмысленно идеалистических, - скачков, которые с немалым искусством и столь часто практикуются новейшими философами.
   Именно такого рода скачок совершает Вундт, выдвигающий, вслед за учением о "представления-объекта" свои рассуждения о "психофизическом параллелизме". Судя по отправным тезисам его философии, изложенным нами выше, мы, естественно, были бы должны ожидать от Вундта выдержанной в антиидеалистическом духе доктрины. Рассуждения о психофизическом параллелизме доказывают полную неосновательность подобных ожиданий.
   В тех случаях, учит Лейпцигский метафизик, когда, анализируя содержание сознания, мы наблюдаем в нем известные перерывы, чисто психологическое толкование уступает место психофизическому, т.е. психологическое стараются выяснить с помощью физического. Но последовательность требует, чтобы к помощи физического обращались не только в виде исключения, не только при означенных особых условиях. И там, где связь элементов нашего сознания мы не можем понять, оставаясь на почве чисто психологического рассмотрения, мы должны также допускать психофизический анализ. Это называется принципом "психофизического параллелизма": мы предполагаем, что для всякого психического процесса имеются какие-либо соответствующие физические процессы. "Подобно тому, как две параллельные линии до бесконечности в своем протяжении соответствуют друг другу, но никогда не пересекаются, так и душевные процессы не выводимы непосредственно из сопутствующих им физиологических, или последние из первых, но всегда можно только констатировать, что известные изменения в одной области соответствуют известным изменениям в другой области. Однако эти соотносительные изменения никогда не приводимы в подобную же связь друг с другом, как та связь, которая, сообразно свойственным им законам соединения и течения, устанавливается для физических процессов, благодаря имеющим для них силу принципам природной причинности, или и для психических процессов во всех тех случаях, где они образуют непрерывный комплекс".
   Одним словом, психофизический параллелизм нельзя толковать как понятие психофизической причинности. Отрицание последнего понятия естественно вытекает из соотношения, существующего между психологией и физиологией, которые рассматривают цельное содержание опыта с двух единственно возможных точек зрения и устанавливают исчерпывающее понятие о причинностях. Третьей точкой зрения, решительно заявляет Вундт, существовать не может. Приняв ее, мы должны бы были вернуться к картезианской метафизике души, должны были бы признать наличность двух совершенно отличных друг от друга "опытов". Цельность содержания опыта была бы, таким образом, разрушена.
   Получается любопытный ход доказательства: обосновывая дуализм психического и физического начал, или, по его терминологии, психического и физического "рядов", Лейпцигский профессор апеллируют, как в высшей инстанции, долженствующей своим безусловным авторитетом оправдать его дуалистические взгляды, к принципу строго последовательного монизма. Противоположение названных начал или "рядов" объясняется как необходимое следствие фактического единства этих начал или рядов, единства "субъекта-объекта", единства "духа-материи". Мы имеем дело с вариацией старого, хорошего знакомого нам мотива: целое требует непременно расчленения, дифференцирования его на части; без этого условия существование целого немыслимо. Нова только формулировка выдвинутого мотива. "Если стать на почву цельности всего опыта, "принцип параллелизма" представляется простым выражением именно того факта, что оба рода рассмотрения, естественнонаучный и психологический, соответствуют дополняющим друг друга точкам зрения. С таких различных точек зрения какое-нибудь данное содержание опыта может, конечно, смотря по обстоятельствам, подходит под кругозор обеих, но в пределах каждого из этих кругозоров оно должно принимать форму свойственной ему причинности". При этом целое понимается не как "вещь в себе" или субстанция с двумя атрибутами ("Система философии", стр. 374, курсив наш).
   Другими словами, нововведение, предлагаемое Вундтом, сводится к следующему: берется старое понятие о субстанции и ее атрибутах, существование самой субстанции отрицается, отрицается также "относимость" атрибутов к субстанции, но сохраняется то соотношение между атрибутами, которое обуславливалось наличностью их общего первоисточника. "Атрибуты" превращаются в "ряды", но это - реформа, в сущности, больше словесного характера. И читая рассуждения Вундта на тему о том, что явления и элементы одного "ряда" могут определяться исключительно явлениями и элементами только данного ряда, подлежат исключительному принципу причинности, характеризующими данный "ряд", и никакого воздействия явлений и элементов одного ряда на явления и элементы другого ряда происходить не может, мы как бы заглядываем в фолианты старика Спинозы. "Из молекулярных мировых процессов мы можем выводить другие молекулярные процессы, с которыми они связаны по общим принципам природной причинности. А из психических элементарных процессов мы можем выводить сложные психические образования, с которыми они стоят в связи по психологическим законам, подлежащим рассмотрению сообразно принципам психической причинности. Объяснить же вразумительным образом одну из этих областей опыта другою невозможно"...Подобного рода тирады не что иное, как повторение соответствующих рассуждений автора "Этики" и "Трактата об улучшении разума", но рассуждений, изложенных на несколько обновленном философском языке.
   Таким образом, утверждается "несоизмеримость" организующего и организуемого начал. На место понятия об организующем начале, как о начале организуемом, которое выдвигалось учением о "представлениях-объектах", подставляется понятие об организующем начале как таковом, т.е. организующем. Организаторов ("промежуточные организаторские звенья") можно рассматривать или как простых исполнителей: в этом случае они сливаются почти без остатка с прочей организуемой массой, и мы можем говорить о "цельном содержании опыта" и о "физиологии". Но, в то же время, мы можем сосредоточить свое внимание на признаках, роднящих их с верховными организаторами: подчиненные организаторы обладают функциями, которые приравнять к функциям исполнительского персонала капиталистических предприятий никоим образом нельзя, так как эти функции составляют, вместе с тем, достояние собственников названных предприятий. Вот две "единственно возможные точки зрения", вот социально-экономическая предпосылка догмата о двух "параллельных рядах". Одни и те же лица, одни и те же участники производства одновременно являются и исполнителями и руководителями; т.е. одновременно они играют две социальные роли, выполняют две различные функции, принадлежат к двум различным социальным категориям.
   Вундт идет дальше, старается поставить вопрос о психофизическом параллелизме возможно шире. Собственно, эмпирический анализ психической жизни приводит нас лишь к провозглашению тезиса: каждый психический процесс сопровождается соответствующим физическим процессом. Но обратного тезиса: "каждому физическому процессу соответствует психический процесс", мы при этом не делаем: некоторые физиологические акты не связаны с проявлением сознания, ни с "вспомогательными" процессами, имеющими место в центральной нервной системе. Но мы можем стать на почву метафизики. И тогда физические процессы получат для нас значение "объективаций процесса, подлинное бытие которого аналогично нашей собственной духовной жизни", а все живое тело представится "однородным психофизическим субстратом" этой жизни. Малейшая часть означенного субстрата должна "обладать какой-либо психической ценностью". И Вундт выступает на защиту аристотелевского определения души: душа - это "энтелехия" живого тела, "она есть вся целевая связь духовного становления и бывания, которая во внешнем наблюдении дана нам как объективно-целесообразное целое, представляемое живым телом".
   До сих мы могли констатировать лишь крушение монистического взгляд, выдвинутого Вундтом в качестве отправной предпосылки его миросозерцания.
   Но, обосновывая антитезу двух "начал", автор "Системы философии" еще формально не высказывал исключительных симпатий к одному из них: они до сих пор формально признавались равноценными. Теперь же Вундт явно нарушает данное им обещание быть "объективным" - на одинаково почтительном расстоянии держаться далеко и от материализма и от идеализма. За духовным началом утверждается примат.
   Впрочем, это обстоятельство не должно явиться неожиданностью. О своих "организаторских" симпатиях Вундт заявил, на самом деле, уже с того момента, как только коснулся вопроса о психофизическом параллелизме. Теперь он лишь поставил точку над i.
   Все телесное имеет обязательно свой психический коррелят. Ни один рабочий, какую бы простую функцию он не выполнял, не может производить никаких продуктов, не может найти применения для своей рабочей силы, не может существовать, не состоя под непосредственным детальным "руководством" известного организатора. "Подлинное бытие" его мыслимо лишь в связи с "бытием" последнего. Вся производительная деятельность рабочего персонала есть лишь "объективация", "отражение" руководительской "воли". "Тело" имеет единственное назначение - служить внешней оболочкой "духа". Помимо этого назначения оно - ничто.
   Учение о психофизическом параллелизме оказывается, таким образом, весьма и весьма искусно построенной апологией "организаторского начала". С первого взгляда, это - примиренческая, сравнительно безобидная теория, не отводящая, правда, доминирующей роли организуемой "массе", но и не обосновывающая верховенства организаторов. Но примиренческие попытки являются замаскированным (а потому особенно опасным) нападением. Так и в данном случае.
   Сделанное Вундтом дополнительное разъяснение прекрасно освещает позицию сторонников теории психофизического параллелизма. В формуле: "психический и физический ряды нигде не встречаются" подчеркивается, в данном случае, слово "нигде": психический ряд характеризируется как продолженный настолько, что без сопутствия его ни одно звено физического ряда немыслимо. Но психический ряд - это "организаторы", а "сопутствие" последних означает для "физического ряда" - для рабочих не что иное, как зависимость.
   Одновременно с этим, теория психофизического параллелизма есть отрицание всякого непосредственного взаимодействия "рядов", всякой непосредственной зависимости их друг от друга. Припомним то, что мы говорили по поводу соотношения атрибутов спинозовской субстанции. Спинозовский "дух" одинаково подчинен субстанции, как и спинозовская материя "тело". Промежуточные организаторские звенья могут выполнять свои организаторские функции только как исполнители воли верховного организатора. Все, что они делают и приказывают, они делают и приказывают по его распоряжению и его именем. "Дух" может оказать воздействие на "тело" не иначе как опосредованным путем - через субстанцию, точнее, в субстанции. Теперь от параллелизма спинозовских атрибутов вернемся к параллелизму вундтовских "рядов".
   Несомненно, помимо признания несоизмеримости двух "начал", теория психофизического параллелизма заключает в себе также признание подчиненное воли организаторских промежуточных звеньев. Опять мы имеем дело с игрою двумя понятиями - об организаторах как таковых, и организаторах как организуемых. Последнее представляется на место первого, и вопрос о "рядах" получает такое истолкование: психический ряд нигде не встречается с физическим рядом, т.е. между ними не существует никакого непосредственного взаимодействия. Они обращаются в соподчиненные величины.
   Но где же в таком случае, величина их подчиняющая? Имеется ли в философской системе Вундта понятие, которое бы отвечало понятию верховного "руководителя" капиталистического предприятия?
   Имеется; и для ознакомления с ним мы должны заглянуть в отдел вундтовской философии, трактующий об "онтологических идеях".
   Отправным пунктом "онтологической" проблемы, рассуждает Вундт, является разложение "представления-объекта" на объект и представление. Но первоначально они составляют нечто единое. Таковым считает их практическое житейское миросозерцание. Таковым, в свою очередь, хочет их видеть теоретическая рефлексия. Она лишь по необходимости, в интересах эмпирического анализа, произвела означенное разложение, но, преследуя задачи анализа более широкого, - метафизического, стремится восстановить разрушенное единство. При этом она попадает - откровенно заявляет Лейпцигский профессор [65] - в довольно затруднительное положение. Когда ставится проблема "природы", то мы имеем дело с членами одного ряда и нм дана общая "форма": споры могут возникнуть только по поводу того или иного "содержания", вкладываемого в эту форму. "Можно сомневаться в том, начинается ли современное мировое развитие с газообразно-хаотического начального состояния; но всегда необходимо будет мыслить себе как относительное начало какую-либо форму распределения материи". Точно также дело обстоит и с проблемой "духа". И здесь возможны споры о том или ином содержании: напр., мы доказываем примат хотения в комплексе психических явлений, а противоположная школа выдвигает на первый план представления; но опять-таки некоторое общее начало, общая канва для споров дана. "Остается неоспоримым одно, а именно, что надлежит предположить как первоначальное какое-либо духовное содержание, т.е. такое, которое следует себе мыслить по образцу явлений нашего сознания". Этого нельзя сказать относительно общей основы всего опыта. В данном случае, неизвестной величиной, которую мы должны найти и определить, является не только содержание, но и сама форма. Нам даются два ряда, два совершенно разнородные опыта и указание на некоторое единство их. Отсюда возможность самых разнообразных решений в материалистическом или идеалистическом, монистическом или дуалистическом духе. Но недостаточность имеющихся в наличности данных, тем не менее, не смущает Вундта, не удерживает его от экскурсий в область "запредельного" par excellence. Капитализм не мыслим без капиталистов! Требуется, во что бы то ни стало отметить их дирижирующую роль. И идеолог капиталистической буржуазии, заявивший себя ранее ревностным поборником экспериментальных знаний, обращается в свою противоположность - в не менее ревностного поборника метафизики.
  
   [65] - Лейпцигский профессор - В. Вундт
  
   Оказывается, что отсутствие достаточных данных вовсе еще не позволяет нам квалифицировать область запредельного, как "царство пустых возможностей, в котором разуму приходится вполне уступить господство фантазий". От отказа заниматься вообще антологической проблемой, аргументирует Вундт, мы мало выиграли. Подобный отказ не уменьшил бы, а, напротив, увеличил бы трудность решения вопроса о соотношении духа и тела. Этим мы создали бы почву для торжества наиболее неудовлетворительной и поверхностной из антологических точек зрения - точки зрения "вульгарного дуализма". Да, действительно, если говорить о двух независимых друг от друга рядах, характеризуя эти ряды как подчиненные какому-то общему началу и, в то же время, отрицать названное начало, подобная позиция равносильна позиции "вульгарного дуализма" чистейшей воды. И Вундт спешит преодолеть его. Он ссылается при этом на пример... картезианства и философии Вольфа. Выдвинув понятие о двух независимых, не допускающих взаимного воздействия субстанциях духовной и материальной, обе философские системы принуждены были установить связь между этими субстанциями через посредством третьей, высшей субстанции. "Этот исторический пример явственно показывает, что мы имеем дело с проблемой, от которой нельзя без дальних рассуждений отделаться ссылкой на ее неразрешимость".
   Итак, философия должна, по мнению Вундта, перешагнуть границы опыта, "дополнить" последний. Требуется продолжать философский анализ до тех пор, пока мы не получим идеи единства, охватывающей оба независящие друг от друга ряда. Высказавши подобный взгляд, Вундт спешит сейчас же сделать важную для него оговорку: он заявляет, что единство мира может мыслить нами или как единство материальное или как единство духовного, третьего решения проблемы не существует. Судя по предварительным замечаниям, следовало б ожидать иной постановки вопроса. Вундт раньше доказывал категорически, что для построения идеи мирового единства мы не располагаем никакими положительными данными - никаким "содержанием" и "никакою" формулою". Другими словами, он обещал предложить нам идею всеобщего единства, созданную не по образу и подобию психического или материального единства, единства какого-либо из двух "рядов". Теперь делается замечание противоположного характера: читатели "Системы философии" оповещаются, что автор ее намерен наделить новое понятие чертами, свойственными одному из противостоящих, соподчиненных "начал"; которому именно, отгадать не трудно, раз нам известны симпатии Вундта. Приравняв организаторскую волю организуемой массе, Вундт снова восстанавливает первую в ее "господских" правах. Отличная, согласно его первоначальному заявлению, от психического ряда третья, Всеобъединяющая величина оказывается на самом деле не чем иным, как заключительным членом этого ряда. Верховный "руководитель" капиталистического предприятия противостоит промежуточным организаторским звеньям, как организатор организуемым, и, одновременно, стоит с ними рядом, как организатор с организаторами.
   Свою идею всеобщего единства Вундт отказывается называть субстанцией. Он определяет ее, как идею чистого разума, т.е. в кантовском духе. Как кантовский Бог есть идея высшего "формирующего", несубстанционального начала, так и вундтово всеединство есть идея несубстанционального целого, благодаря которому все явления получают жизненный смысл, непреложную ценность. В свете этой идеи исчезает "пустое и безотрадное" мировоззрение, видящее во внешнем распорядке явлений, в их механической связи, истинную сущность последних. Вместо него мы усваиваем взгляд в космический механизм, как на внешнюю оболочку духовной деятельности и творчества. А человеческий дух из безжизненного отражения противостоящего ему начала - отражения, каким знает его упомянутое "пустое и безотрадное" мировоззрение - превращается в активную силу, в "один из бесчисленных узловых пунктов в мировом процессе, - пунктов, в которых становление и действование духовного мира собирается в непрерывную и целеобильную связь процессов", превращается в "микрокосм", отражающий развитие целого, "микрокосма". "Само это целое недоступно восприятию и непостижимо, но его в качестве необходимого постулата должно, тем не менее, иметь в виду, мысля себе всякое отдельное содержание мировых процессов, так как только в идее такого целого получают непреложную ценность преходящие частичные цели, к осуществлению которых стремится единичное". Сам по себе человеческий дух, как и всякое отдельное явление, представляет собой величину отрицательную. Лишь "всеобщее единство", лишь "мирооснова" сообщает ему положительное содержание и вместе с тем делает его истинной индивидуальностью. Сами по себе промежуточные организаторские звенья, т.е. будучи взяты вне общего плана предприятия, плана, определяемого "верховными организаторами", никакой роли в производстве играть не могут, точно так же, как и вся организуемая "масса". Лишь, будучи определяемы во всех своих функциях и актах волею верховного организатора, они вводятся в цепь производственных факторов, получают возможность выступать качестве "руководителей", оказывать воздействие на организуемую массу.
   При этом Вундт усиленно подчеркивает элемент актуальности. Идея всеобщего единства, "мироосновы" сводится у него к идее всеобщей воли. Человеческий дух характеризуется им как комплекс известных внутренних процессов и как активный участник мировых процессов. Актуальности противополагается понятие о субстанциональном начале, против которого Вундт с немалым упорством и последовательностью ведет борьбу.
   Он стоит, в данном случае, на почве тех воззрений, которые были усвоены еще классиками позднего периода мануфактурной философии - Юмом и Кантом, дает новейшую формулировку этих воззрений. Мы позволим себе не вдаваться в разбор предложенной им формулировки, не будем выяснять его теории "волюнтаризма". Ограничимся простым констатированием симпатий Вундта к "динамизму" и, вместе с тем, указанием на социально-экономические предпосылки подобного рода философских симпатий.
   В главе о Юме мы уже давали социально-экономическое объяснение философского динамизма. Напомним, что, по нашему мнению, названный динамизм отвечает высоко развитой "подвижности" капитала, его "эластичности", отвечает той быстроте, с которой капиталистические предприятия меняют свой внешний облик, отвечает тому безразличию, с которым "верховные руководители" относятся к той или иной области производства, к тому или иному составу своего "исполнительского" персонала.
   Строго определенного общего типа исполнителей, как рабочих, так и "подчиненных организаторов", для собственников "эластичных" предприятий не существует. Правда, "новая фабрика" открывает свои двери квалифицированному и высококвалифицированному, выбрасывая, таким образом, за борт производства массы "необученных" рабочих. Но и в рамках квалифицированного труда возможно бесконечное разнообразие типов "исполнителей". Следовательно, идеологи современного авангарда капиталистической буржуазии не могут говорить ни о каких "постоянных" организуемых началах, а, напротив, должны характеризовать последние, как нечто в высшей степени изменчивое, нечто, вечно находящееся в состоянии движения.
   Отсюда - картина "субстанциональных" понятий. Отсюда - апофеоз "актуальности".
  
  
  
  

XII.

Эмпириокритицизм [66].

  
   [66] -Эмпириокритицизм (Бр. и Эфр.)   -    Эмпириокритицизм - философское направление, которому положил начало Рихард Авенариус (1843 - 1896). Оно представляет попытку дать общую теорию опыта, без каких-либо гносеологических предпосылок. Э. не принимает за отправной пункт ни мышление или субъект, ни материю или объект, но опыт, в том виде, в каком он непосредственно познается людьми; от этой данной отправляются мыслители всех возможных направлений; к каким бы отрицательным выводам ни приходил в конце исследования идеалист или скептик по вопросу, например, о реальности внешнего мира, он во всяком случае исходит в своих размышлениях от тех же непосредственных данных опыта, как и материалист и даже не философ - например, простолюдин.
  
   Принятая Вундтом доктрина "психофизического параллелизма" не является строго последовательной. Правда, "ряды" решительно противопоставлены друг другу, правда, категорически отрицается возможность всякого воздействия между ними. Но отношение их соответствия друг другу обрисовано не с достаточной полнотой. Для психического фактора, признанного доминирующим, для "воли" сделано некоторое исключение: Вундт характеризирует ее, как не имеющую оно определенной физической "параллели".
   Дальнейшее развитие философии должно было устранить и эту небольшую уступку в пользу старого "вульгарного" понимания антитезы организуемого и организующего "начал", так как развитие современного капитализма, в своих дальнейших поступательных шагах, обуславливало еще более усиленный рост "промежуточных организаторский звеньев" и еще более серьезное "поражение" их. Система эмпириокритицизма выполнила подобную миссию, сделала требуемое "дополнение" к взглядам первоучителей "параллелистического" мировоззрения. Была дана картина действительно полного и точного соответствия психического и физического "рядов".
   При этом дело не обошлось без некоторого, весьма любопытного и поучительного недоразумения. Сторонники "психофизического параллелизма" забили тревогу. Вундт выступил с пространными рассуждениями на тему "О наивном и критическом реализме" ("Ueber naiven und kritischen Reaslismus", в "Philisophische Studien", 1897г.), долженствовавшими уничтожить нарождавшуюся философскую школу. Из этих рассуждений явствовало, что "дополнение" было учтено, как попытка создать нечто совершенно отличное от старого, нечто противоположное последнему. Доказательство полного и старого соответствия "психического" и "физического" приравнивалось стремлению свести психическое физическому, объяснить первое из второго. Критика Вундта не имела сокрушающей силы, била в воображаемую цель. Выступление Вундта и последовавший затем ответ из лагеря учеников Авенариуса [67] не знаменовали собой столкновения миропониманий, принадлежащих двум различным классам или двум крупным группам одного и того же класса. Социально-экономической подоплекой означенного философского состязания являлась, в данном случае, сравнительно незначительная разница между наиболее передовыми и несколько менее передовыми типами новейших капиталистических организаций. Но всякие, даже малейшие трения, имеющие место в недрах буржуазного класса, квалифицируются идеологами последнего, как имеющие "всеобщее", "общечеловеческое" значение, как борьба диаметрально противоположных, исключающих друг друга начал. Так обстояло дело и во время поединка Вундта с эмпириокритиками.
  
   [67] - Первым ответил Карстаньен.
  
   Участники поединка полагали, что расхождение их взглядов - коренное, носит "качественный" характер, тогда как спор шел не о чем ином, как лишь о степени последовательности, с которою обосновывалась платформа "параллелизма". Впрочем, одна из сторон, защищаясь от направленных против нее ударов, принуждена была косвенно признать родство своих воззрений с воззрениями противника. Вундт - возражал эмпириокритики на центральный из выдвинутых им аргументов - напрасно приписывает Авенариусу [68] то, чего последний и не думал утверждать: Авенариус отнюдь не сводит психических явлений на явления физического ряда; он связывает первые со вторыми лишь логически. Такой именно характер имеет "функциональная" зависимость между ними. Другими словами, последователи эмпириокритической философии выясняли, что никаких отступлений от идеи "параллелизма" они не делают.
  
   [68] - Авенариус (Avenarius) Рихард (19.11.1843--18.8.1896), швейцарский философ-идеалист, один из основоположников эмпириокритицизма. Профессор Цюрихского университета. Центральное понятие философии А. -- опыт, в котором он стремился растворить противоположность материи и духа, физического и психического ("Критика чистого опыта", 1888--90, русский перевод 1905, 1907--08). Однако понимание физического и психического лишь как содержания опыта (внешнего и внутреннего) и есть признание первичности сознания, ибо опыт без субъекта, без сознания невозможен. Учение А. о "принципиальной координации" ("без субъекта нет объекта и без объекта нет субъекта") есть субъективный идеализм, исключающий объективную реальность, существующую независимо от сознания. Объективной истине А. противопоставлял биологическую ценность познания и мышления по "принципу наименьшей траты сил". Философия А. и его учеников -- Р. Вилли, Й. Петцольдта, Ф. Карстаньена подвергалась критике В. И. Лениным в работе "Материализм и эмпириокритицизм" (1908, изд. 1909).
  
   Мы должны сказать больше: эмпириокритическую философию следует понимать, прежде всего, как апологию названной идеи. Понятие функциональной зависимости есть отрицание зависимости причинной. Если Авенариус и называл психический ряд зависимым, а физический ряд независимым жизненным рядом, то его терминология не должна вводить нас в заблуждение. "Признание объективного ряда независимых, комментирует точку зрения эмпириокритицизма Геффдинг [69], основано лишь на мотивах целесообразности. Отношение между двумя жизненными рядами можно сделать и обратным, и окончательная точка зрения Авенариуса выражена им была как-то в разговоре в следующих словах: Ich kenne weder Physisches noch Psychisches, sondern nur ein drittes ("Я не знаю ни физического, ни психического, а нечто третье"). При ближайшем рассмотрении его изложения оказывается, что с его стороны было иллюзией предполагать, будто в основу своей системы он кладет объективный жизненный ряд". Вывод Геффдинга следует, в общем, признать правильным. Неудачна лишь ссылка на "мотивы целесообразности": мотивы эти туманны и неопределенны.
  
   [69] - Геффдинг: "Современные философы", перев. под редакц. професс. А.Л.Погодина, стр. 122 (курсив - наш В.Ш.).
  
   Авенариус, в данном случае, делал лишь уступку материалистической фразеологии, уступку, обусловленную его социальной позицией. Чтобы понять суть этой уступки, нам необходимо припомнить сказанное в предыдущей главе по поводу экономической подпочвы учения "психофизического параллелизма". Названное учение, как выяснили мы, является идеологическим отражением того обстоятельства, что степень "зависимости" промежуточных организаторских звеньев от капитала, с завоевательными шагами "новой фабрики" значительно повысилась. Идеологи передовой группы капиталистической буржуазии, отмечая названной обстоятельство с помощью имеющихся в их распоряжении философских символов стали развивать взгляд на "духовное" начало, как на начало "подчиненное", занимающее в иерархии понятий место, аналогичное месту, занимаемому "материей", стоящее с последней, так сказать, на одной доске. Правда, подобная оценка "духовного" носила условный характер: "дух" приравнивался "материи" в известных случаях, а в других случаях он опять-таки, как и прежде, противополагался материи в качестве "высшего" дирижирующего начала. Но, как ни как, такая оценка делалась. И если ее отнюдь нельзя отождествлялся с точкой зрения материализма, то все же, по сравнению с вульгарным спиритуализмом, воззрения "параллелистов" могли многим показаться материалистическими. То же самое и относительно воззрений эмпириокритицизма. Возможность сближения их с материализмом особенно велика. Эмпириокритицизм - доктрина, констатирующая окончательное "фиаско", постигшее промежуточные организаторские звенья. Ни одна из предыдущих философских систем не имела оснований столь яркими штрихами подчеркивать их "подчиненное" положение, столь решительно сопоставлять их с "организуемой массой". И среди широких слоев читающей публики об эмпириокритицизме сложилось мнение, как о материалистической школе. Более того, даже специалисты-философы ошибочно судят о нем: сам патриарх новейшей философии: Вильгельм Вундт назвал его "материализмом". Наконец, что всего интереснее, и эмпириокритики, отмежевываясь от материализма, в то же время пользуются иногда его терминологией, а иногда даже начинают как бы колебаться в своих антиматериалистических взглядах. Характерно, что свою "окончательную" точку зрения с безусловной ясностью и определенностью Авенариус формулировал лишь в частном разговоре, а не на страницах своих произведений, формулировал, так сказать, полуофициально. Правда, суть дела не в официальном признании, не в "формуле". Но отсутствие последней все же является, до известной степени, поучительным. В качестве "подчиненных" промежуточные организаторские звенья приравниваются организуемой "массе", "психическое " рассматривается как "физическое", "материальное". И подобное "приравнивание" Авенариус обозначает термином, который, действительно, можно истолковать в "материалистическом" духе. Определить психический ряд зависимым, в сущности, значит "свести" его к другому ряду. А, между тем, здесь подчеркивается лишь взгляд на организаторское начало, как на "организуемое", взгляд на психическое и физическое как на нечто такое, что, с точки зрения "третьего" начала, можно считать равноценным.
   "Зависимость", в данном случае - синоним "соподчиненности".
   А, будучи определяема как "логическая" связь, эта "зависимость" является концепцией точного соответствия двух организуемых "начал". Каждое психическое явление находит себе физический коррелят. Оба ряда продолжаются, так сказать, на одинаковое расстояние. Понять психическое можно лишь как организуемое в связи с "низшими" организуемыми элементами величину. Деятельность каждого из промежуточных организаторских звеньев развивается в рамках известной организуемой группы, известной "материи". Изменения, имеющие место в цепи промежуточных организаторских звеньев, совершаются при наличности изменений, наблюдаемых в "теле", в "материи". Такова реальная подоплека, подсказавшая эмпириокритицизму мысль о классификации человеческого познания, основывающейся на принципе классификации "биологической". Но с материализмом подобная "биология", повторяем, ничего общего не имеет. Означенный принцип усваивается эмпириокритической школой, как дает понять глава последней, собственно "для легкости".
   Нас не должно вводить в заблуждение и выдвигаемое эмпириокритицизмом понятие "полноты нашего опыта", отрицание дуализма "внешнего" и "внутреннего" миров, дуализма "вещи" и "мысли".
   Этот дуализм - учит Авенариус - есть плод известного процесса нашего абстрагирующего мышления - "интроекции". Я вижу, напр., человека и дерево. При этом возможны две точки зрения: я могу смотреть на человека и на дерево просто как на две вещи, противопоставленные друг другу ("абсолютная" точка зрения), но могу также брать и в известной связи, определять дерево как условие опыта человека. Я утверждаю: дерево существует внутри человека " в качестве чего-то отличного от окружающей человека среды: я "вношу" дерево в человека и называю внесенный предмет "впечатлением", "представлением". Так расширяю я область опыта данного человека, но расширяю, разумеется, лишь мысленно. На самом же деле, данный человек имеет в своем опыте лишь известную вещь. Процесс "внесения" "интроецирования" я могу продолжить и далее - могу представить себя на месте наблюдаемого мною человека и приписать себе воображаемый, дополнительный опыт. Получится, таким образом, картина мира, разделенного на две части, противостоящие друг другу. Но антитеза "внешнего" и "внутреннего" мира - чистейшая фикция.
   Анализ этой антитезы чрезвычайно важен, он должен привести в обоснованию монистического мировоззрения. Комментаторы философской системы Авенариуса усиленно подчеркивают данное обстоятельство. "Раскрытием недопустимости интроекции - заявляет один из них [70], достигаются две цели. Во-первых, вносится известный свет в область теории познания. Оказываются мнимыми проблемами все те проблемы, которые ставят вопрос об отношении наших "ощущений", "представлений", "содержания сознания" к "материальным вещам", образами, знаками и т.д., которых вышеупомянутые продукты интроекции должны быть. Мнимыми проблемами оказываются проблемы проекции в теориях пространства, вынесение наружу пространственных ощущений и т.д. Во-вторых, исключение интроекции означает, что другой психологии, кроме физиологической, быть не может. Раз стало ясным, что "содержание сознания", "психические процессы", происходящие вместе с изменениями нервной системы, представляют собой не что иное, как элементы окружающей среды, которую я вношу в другого человека, а, в конце концов, и в самого себя, то в нервной системе я не могу искать ничего, кроме физиологических процессов. Тогда отпадает всякая специальная психическая причинность, отпадают все вопросы о том, совместимо ли с принципом сохранении энергии вторжение психических сил в физиологические процессы, происходящие в мозгу".
  
   [70] - Рудольф Влассак; цитир. у Маха в "Анализе ощущений", стр. 52.
  
   Столь многообещающая критика "Интроекции" находит себе следующее социально-экономическое объяснение. Даны три элемента: "я", другое "я", в качестве объекта и известное материальное явление, т.е. даны три обычные "начала", взаимоотношениями которых занимается умозрительная философия: верховная "организаторская" воля, "подчиненное" организаторское звено и материальное "тело". Верховная организаторская воля устанавливает зависимость между двумя последними. Подчиненное организаторское звено, будучи взят, как объект ее воздействия, может рассматриваться или как организуемое или как организующее. В первом случае верховный организатор имеет перед собой только "вещь", только "тело". В свою очередь, подчиненный организатор, если стать на его "абсолютную" точку зрения, т.е. если смотреть на него как на организатора, не зависящего от управляющей им "воли", в лице рабочих имеет перед собой также только "вещь" или "тело". Но возьмем второй случай: подчиненный организатор является для верховной "воли" не только организуемым, но и организующим.
   При этом его организаторская деятельность характеризуется как деятельность, обусловленная и санкционированная названною "волею"; последняя определяет связь между двумя имеющимися в ее распоряжении "объектами" (человеком и деревом), проводит между ними резкую демаркационную линию, приписывает одному из них (человеку) свойства "субъекта". Бывший "объект", превращенный теперь в "субъект", "организует" материю: человек вмещает в себя дерево, но дерево преобразованное, "представление" о дереве. Однако следует твердо помнить, что организаторские полномочия даны ему свыше, а не составляют лично ему принадлежащего достояния, его "прирожденных прав": в подчеркивании этого факта и заключается главная суть учения Авенариуса об интроекции. Авенариус доказывает, что подчиненное организаторское "начало". Само по себе, есть начало организуемое, находящееся по отношению к верховной организующей воле в положении такой же зависимости, как и обыкновенная "материя".
   Подчиненные организаторы, повторяем еще раз, потерпели решительное фиаско в борьбе за существование и согласно воззрениям идеологов новейшей капиталистической буржуазии, как бы слились с организуемой массой. На почве подобного фиаско сложилось, как мы отмечали, учение Вундта о представлениях-объектах". На той же почве сложилось и родственное учение цюрихского профессора об интроекции.
   Равным образом, "полнота человеческого опыта" доказывается учением Авенариуса о "принципиальной координации", точнее, тем тезисом названного учения, который гласит, что в качестве взаимно-противопоставленных членов координации могут быть не только "тела" и "вещи", но и "центральные системы" других людей, взятые вместе со всеми их "объектами". "Субъект" превращается в "объект" и, как объект, всецело приравнивается "материи". Организатор, будучи организуем, "является таким же представителем организуемой массы, как и рабочий персонал".
   Но, упраздняя дуализм вещи и мысли, субъекта и объекта, эмпириокритицизм, как и философия Вундта, упраздняют его "на час". У Авенариуса, как и у Вундта, "ряды" оказывается, в сущности, "несоизмеряемы". И вместо материалистического миропонимания, которого следовало бы ожидать, считаясь с категорическими заявлениями о "полноте опыта", на сцену выдвигаются воззрения, свидетельствующие об идеалистические симпатии эмпириокритицизма. Организаторское начало все-таки, в конечном итоге, есть начало дирижирующее. От подобного представления о нем не могут отрешиться идеологи буржуазии. В том числе ни Вундт, ни Авенариус.
   Но на пути идеалистических построений Вундт и Авенариус расходятся. Автор "Системы философии" обнаруживает пристрастие к "кантианским" мотивам. Автор "Человеческого понятия о мире" высказывает взгляды, приближающие его к позиции, которую некогда занимал Беркли.
   Спешим оговориться. Мы не намерены вовсе утверждать, что произведения клойнского епископа определили точку зрения Авенариуса, что они оказали непосредственное влияние на последнего. Но сходство идеалистических позиций обоих философов, несомненно. Об этом сходстве говорит уж упомянутое нами учение о принципиальной координации, взятое в целом.
   С такою же прямолинейностью, как и Беркли, Авенариус выставляет тезис: вне субъекта нет объекта. Каждая "вещь" должна непременно "относиться" к центральной нервной системе, играющей роль функционального центра. При этом может быть сделано возражение: следовательно, Авенариус допускает, что мир не существует, ибо к данной центральной системе может относиться лишь небольшое число вещей: остальные вещи - вне поля зрения этой системы: таким образом, говорить об их существовании мы не имеем ни малейшего права. На подобное возражение отвечал еще Беркли: мир, действительно, не существовал бы, если бы во всем мире был один только "субъект", одна только "душа". Но субъект не один, а очень много. И та или иная вещь, не будучи воспринимаема данным субъектом, воспринимается каким-нибудь другим. Значит, она существует: значит, существуют все вещи, значит, существует мир. В свою очередь Авенариус также признает наличность не одного "субъекта", не одной центральной нервной системы, а бесконечного множества их. И для него, следовательно, как и для Беркли, материальный мир, хотя и понимаемы как "отражение" субъекта или, выражаясь эмпириокритической терминологией, как "относимый" к центральной нервной системе, является не фикцией, а некоторою реальностью.
   Сходство между воззрениями Авенариуса и Беркли идет дальше. У Беркли субъект не "творит" объектов. Он воспринимает их лишь как нечто данное извне. Так же вопрос поставлен и у Авенариуса. Он говорит лишь об "относимости" объектов к субъекту. Центральная нервная система берет то, что ей дается; никакого творческого акта она, в этом случае, не совершает.
   Здесь сходство кончается. Беркли выдвигает понятие верховной субстанции, божества. Волею которого объекты, представляющие собой нечто отличное от субъекта, воспринимаются последним. В числе понятий, с которыми оперирует Авенариус, вы ни верховной субстанции, ни божества не найдете. И, если, разбирая теорию интроекции, мы говорили о верховной воле, то отсюда еще не следует, что для Авенариуса верховное организующее начало и центральная нервная система - синонимы. Правда, когда он трактует о проявлениях высшей организаторской воли, он иллюстрирует эти проявления на примере названной системы. Но, в то же время он заявляет, что любая центральная нервная система может быть членом другой центральной нервной системы, фигурирующей в качестве центра, т.е. играть роль подчиненного "организуемого" начало. А обращаться в "организуемое" начало "верховный руководитель" ни в коем случае не может. Это - привилегия, твердо установленная за ним историей философии.
   Итак, наличность "верховной" организаторской воли официально, т.е. при помощи освященных философской традицией понятий, не утверждается. Верховный "руководитель" не фигурирует даже ни в виде кантианской идеи разума, кантианской "формы", ни в виде вундтовского "всеобщего единства". Однако, он все же имеется, все же является главным элементом философской системы. Все явления рассматриваются именно с его точки зрения. Его "незримое" присутствие постулируется необычайно высокой оценкой организаторского начала, выдвигаемой наряду с представлением об организуемых организаторах. И в той общей картине мира, которую дают философские рассуждения Авенариуса, на первый план выступает как раз организаторский характер организующих факторов. Подобной картины мира не получилось бы, если бы идеолог буржуазии имел в виду исключительно промежуточные организаторские звенья.
   Мир представляет у Авенариуса агломерат центральных нервных систем. "Материя" абсолютно лишена всяких "качеств", как "первичных", так и "вторичных", некогда считавшихся ее неотъемлемой принадлежностью. Решительно все в материи определяется "духом", или, по терминологии автора "Критики чистого опыта", центральной нервной системой. Современный капитал чрезвычайно "эластичен": для него не существует рабочих раз навсегда определенного типа, и существует сегодня рабочие известной профессии и известной квалификации, завтра - рабочие другой профессии и другой квалификации, сегодня Иваны, завтра Павлы или Яковы. Правда, переходить к эксплуатации труда квалифицированного "лондонского рабочего", к эксплуатации труда "китайского рабочего, довольствующегося поденной платой в шесть полупенсов" новая фабрика не может, но, повторяем, разновидности квалификации бесконечны. И эмпириокритицизм понимает "материальные" явления лишь как "связи", сочетания, комплексы, принадлежащие организующему началу и при этом постоянно меняющиеся. Те ли иные "предметы" перестают существовать в опыте известного субъекта, не переставая, однако, быть "предметами", т.е. продолжая существовать в качестве объектов других организаторских единиц. Если данное капиталистическое предприятие "отталкивает" от себя известные категории рабочих, рабочих определенной квалификации или профессии, это отнюдь еще не значит, что означенные рабочие перестают эксплуатироваться капиталом, принуждены совершенно исчезнуть из области производства; они "притягиваются" другими предприятиями.
   Точка зрения идеализма в стиле Беркли проводится автором "Критики чистого опыта" с большею последовательностью и даже с большею, чем в трактатах самого клойнского епископа. Новой по сравнению с идеалистической концепцией последнего, несомненно, является характеристика промежуточных организаторских звеньев, в свою очередь, как явлений и "комплексов", определяемых верховной организаторской волей.
   Впрочем, динамический взгляд на эти звенья в системе Авенариуса, собственно, только намечен, но не развит. Более яркую и детальную постановку вопроса мы находим у другого, не менее видного, представителя эмпириокритического мировоззрения - у Эрнста Маха. Таково учение Маха о "я", как логическом символе.
   Здесь нам следовало бы заняться разбором и оценкой философии названного мыслителя. Но сказанное выше о философских взглядах Авенариуса делает подобную задачу излишней. Воззрения обоих философов почти тождественны. Сам Мах, выясняя различие между своей системой и системой цюрихского профессора, указывает лишь на несущественные подробности (различие в характере пути, приведшем к выработке эмпириокритического понимания мира, различие в оценке роли интроекции). Еще менее существенное значение имеет разница в терминологии, употребляемой апостолами эмпириокритицизма.
   Подобно Авенариусу, Мах знает два "ряда" - психический и физический (два вида сочетаний элементов). Как и у Авенариуса, эти ряды несоизмеримы и в то же время представляют собой не что иное, как фикцию нашего мышления. Попеременно выдвигается то монистическая, то дуалистическая точка зрения: попеременно промежуточные организаторские звенья характеризуются то как организуемое, то как организующее начало. И, как у Авенариуса, в конечном итоге, провозглашается диктатура "организаторской воли". Рисуется идеалистическая картина мира: мир - это комплекс "ощущений".
   Правда, сам Мах идеалистом себя признать отказывается. Устанавливая идейное родство с Беркли, он, тем не менее, протестует против отождествления своих воззрений с воззрениями английского философа. Но какова его аргументация в данном случае? Он ссылается на то, что Беркли ставит элементы в зависимость от чего-то, находящегося вне их, в зависимость от неизвестной величины (божества). В свою же систему понятия подобной зависимости он не вводит: в ней говорится лишь о зависимости элементов друг от друга. Возражение Маха нельзя назвать удачным. Центральное понятие его философской системы, знаменитое "ощущение" вовсе не является отрицанием не только организаторского, но и верховного организаторского начала. Пусть даже подвергается уничтожающей критике представление о "я", о "субъекте", о "носителе" психических качеств, пусть это "я" сводится к простому комплексу ощущений, комплексу высшей степени подвижному и устойчивому, суть дела от этого не меняется. Критика представления об "я" продиктована Маху взглядом на подчиненных организаторов, как на организуемую "массу". Но, параллельно с таким взглядом, венский философ высказывает воззрения иного рода: он знает организаторскую волю не только как организуемую, но и как организующую. Все его учение о комплексах ощущений есть не что иное, как апофеоз организующей воли. Вне нее ничего нет, все существует в ней и через нее!
   Понятие о "безличном руководителе", как о субстанции, уступило место понятию о нем, как о проявлениях его "воли". Опять, как и у Авенариуса, официально не признанный, он инкогнито присутствует и распоряжается миром.
  
   Мы кончили.
   Напоминаем, что мы не намеревались предложить вниманию читателей историю новой философии. Задача наша была иная. Исторический анализ играл для нас лишь роль вспомогательного средства. Мы прибегали к нему, руководимые интересами теоретического характера. И нам достаточно было выяснить общий ход "философской эволюции" за известный период, иллюстрируя нашу точку зрения рядом примеров. Несомненно, можно было бы взять большее число примеров, можно было бы заняться рассмотрением большего числа деталей при оценке каждого из выбранных нами философских систем. Наряду с умозрительными построениями Вундта, Авенариуса, Маха, мы могли бы, напр., подвергнуть анализы взгляды таких представителей новейшей западноевропейской философии, как Ренувье [71], Брэдли [72] или Бергсон [73]. Разбирая систему Канта, мы могли бы остановиться, напр., на учении о "схемах"; или, говоря о Вундте, мы могли бы разобрать его теорию "апперцепции" [74]. Но и без увеличения количества примеров и без оценки различных деталей, оставшихся вне поля нашего рассмотрения, задачу, которую мы себе поставили, мы считаем выполненной.
  
   [71] - Ренувье, (Renouvier), Шарль, франц. философ, 1818-1903, основатель франц. неокритицизма, представляющего собой переработку кантовской философии в сторону феноменализма. Гл. труды "Essais de critique generale: 1. Logique (2-е издание 1873), 2. Psychologie rationelle (2-е издание 1875), 3. Principes de la nature (2 изд. 1892), 4. Introduction a la philosophie analytique de l'histoire" (2-ое изд. 1896); "La science de la morale" (1869); "Histoire et solution des problemes metaphysiques" (1901); "Le Personalisme" (1902). См. Bridel (1905).
  
   [72] - Брэдли (Bradley) Фрэнсис Герберт (30.1.1846, Клапем, -- 18.9.1924, Оксфорд), английский философ-идеалист, глава английского неогегельянства. Окончил Оксфордский университет. "Абсолютный идеализм" Б. -- попытка соединить скептицизм Д. Юма с идеализмом Г. Гегеля и некоторыми идеями трансцендентального идеализма И. Канта. Устраняя из гегелевского диалектического метода понятие развития и исходя из формально-логических принципов, Б. в сочинении "Явление и реальность" (1893, 2 издание 1969) выразил взгляд на диалектику как на доказательство противоречивости научного постижения мира и рассматривал диалектический метод как средство разложения чувственной данности для достижения истинной "сверхэмпирической" реальности, имеющей божественный характер.
  
   [73] - БЕРГСОН, АНРИ (Bergson, Henri) (1859-1941), выдающийся французский философ 20 в., родился в Париже 18 октября 1859 в еврейской семье. Образование получил в Лицее Кондорсе в Париже, затем в 1878-1881 в Высшем педагогическом институте. Преподавал в различных лицеях в Арье и Клермон-Ферране. Известность и репутацию Бергсон приобретал постепенно, ведя скромную жизнь преподавателя в Лицее Генриха IV и занимаясь сочинением философских трактатов. В 1897 стал профессором философии Высшей педагогической школы, в 1900 -- в Коллеж де Франс. Ушел в отставку в 1914. Его лекции о "творческой эволюции" в Коллеж де Франс перед Первой мировой войной пользовались большим успехом у студентов.
  
   [74] - Апперцепция -- философский термин, особенно употреблявшийся в XVIII в. В то время как перцепция обозначает простое, еще не дошедшее до сознания впечатление, которое известное явление производит на органы наших чувств, апперцепция означает ощущение, уже воспринятое сознанием.
  
   Область философии - настоящая "Бастилия" буржуазной идеологии. До сих пор для штурма ее сравнительно мало сделано. И момент решительного штурма еще не наступил. Но, во всяком случае, он приближается. И от нас, марксистов, зависит его наступление. Требуется усиленная подготовительная деятельность. Необходимо иметь в виду, что, со своей стороны, буржуазные идеологи не дремлют и укрепляют свою позицию. Они даже проникаются в настоящее время уверенностью в том, что позиция их, совершенно неприступна. "Идеалистические" симпатии некоторых литераторов, стоящих под знаменем марксизма, в свою очередь, создают особенно благоприятную почву для подобной уверенности.
   Настоящий очерк и должен ответить потребностям текущего момента. Штурму крепости предшествуют осадные работы и борьба с передовыми формами. Принять некоторое участие в операциях такого типа, - в установлении предпосылок для дальнейшей критике буржуазной философии - вот желание, дальше которого мы не шли, выступая перед читателями с нашими критико-философскими исследованием. И участие это, в общем, сводится к следующему.
   Мы старались выяснить, что новая "спекулятивная" философия есть детище капиталистической буржуазии. Обычно, когда делаются попытки определить классовую подоплеку тех или иных философских систем, замечается тенденция характеризовать их как идеологию мелкой буржуазии: такое объяснение давалось, как известно, напр., учениям Канта или Лейбница. Но придерживаться подобного взгляда - значит обманываться насчет "боевых сил" "Бастилии", представлять их себе меньшими, чем он на самом деле являются, значит доказывать, что перед нами - не особенно опасный антагонист. Мы имели в виду устранить возможность столь прискорбных недоразумений.
   Затем, мы задавались целью дать пример критической работы, последовательно проводящей тезис марксизма: всякая идеология как вообще всякое явление из жизни человеческого общества, должна объясняться из условий производства (а не распределения или обмена). Мы все время рассматривали развитие философских идей именно как результат соответствующих изменений в группировке факторов производства, изменений во внутренней структуре капиталистических предприятий. Воззрения буржуазии определяются, в конечном счете, соотношениями, существующими между тремя категориями лиц, собранных под кровлею мануфактуры или фабрики. Все представления буржуазии о мире и человеке строятся "по образу и подобию" ее промышленных организаций. Философия - это наука об организаторах и организуемых, о дирижирующих "центрах" и дирижируемой "массе".
   Если последнее определение верно, если нам удалось с помощью приведенных нами примеров, обосновать его, то мы получаем в наше распоряжение оружие, которое позволит особенно решительно действовать против философской "Бастилии". Марксизм, в таком случае, необходимо раз и навсегда должен отказаться от всех "умозрительных" систем. Для него "наука" об "организаторах" и организуемой "массе" существовать не может. И потому он, без малейших оговорок, должен отвергнуть ее.
  

Конец.

  
  
  
   Источник: В.Шулятиков. Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха). "Московское книгоиздательство". Москва, 1908 г. Стр. 150, Цена 1 руб.
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов