Книговод

Черная стрела

Стивенсон Роберт Льюис


  

ЧЕРНАЯ СТРѢЛА

Историческая повѣсть, соч. Роберта Стивенсона.

Съ англійскаго.

ПРОЛОГЪ.

Джонъ Мститель.

   Въ одинъ прекрасный день, поздней весной, въ деревнѣ Тэнстоль раздался колокольный звонъ совсѣмъ въ необычное время. Поселяне, работавшіе въ лѣсахъ и на поляхъ вдоль рѣки, побросали свои работы и поспѣшили къ мѣсту тревоги; въ самой деревнѣ жители ея также высыпали на улицу и удивлялись, что бы такое означалъ этотъ набатъ.
   Въ смутное время, въ царствованіе уже престарѣлаго тогда короля Генриха VI, во второй половинѣ XV-го вѣка, въ самый разгаръ войны Алой и Бѣлой розы, деревня Тэнстоль была совсѣмъ такая же съ виду, какъ и нынѣ. Десятка два домовъ, грубо сколоченныхъ изъ дубовыхъ бревенъ, стояли въ безпорядкѣ, разбросанные по зеленой долинѣ, спускавшейся къ рѣкѣ. Въ концѣ деревни дорога упиралась въ мостъ, затѣмъ, поднявшись на противоположный берегъ, терялась въ лѣсу, по направленію къ Моотгаузу, и дальше -- къ аббатству Голивудъ. Посреди деревни высилась церковь, окруженная тиссовыми деревьями. По обѣ стороны рѣки покатости ея заросли зелеными вязами и дубами.
   У самаго моста на холмикѣ высился каменный крестъ; здѣсь собралось нѣсколько женщинъ, и вмѣстѣ съ ними здоровый малый въ крестьянской блузѣ; всѣ они разсуждали о причинахъ необычайнаго звона.
   За полчаса передъ тѣмъ черезъ деревню проѣхалъ гонецъ; онъ такъ торопился, что выпилъ поданную ему кружку пива, не слѣзая съ сѣдла; но самъ онъ ничего не зналъ о своемъ порученіи, такъ какъ везъ запечатанное письмо отъ сэра Даніеля Брэкли къ сэру Оливеру Отсу, патеру, управлявшему Моотгаузомъ въ отсутствіе владѣльца.
   Но вотъ послышался снова топотъ лошади; на опушкѣ лѣса показался всадникъ и проскакалъ черезъ мостъ; то былъ молодой мистеръ Ричардъ Шельтонъ, находившійся подъ опекой сэра Даніеля. Толпа привѣтствовала его криками и просила разсказать, въ чемъ дѣло. Онъ остановилъ коня довольно охотно; это былъ молодой человѣкъ, не достигшій еще восемнадцати лѣтъ, загорѣлый, съ сѣрыми глазами, въ курткѣ изъ оленьей кожи съ чернымъ бархатнымъ воротникомъ, въ зеленой шапочкѣ и съ стальнымъ самострѣломъ за спиной. Гонецъ, какъ оказалось, привезъ важныя новости. Предстояла битва. Сэръ Даніэль требовалъ, чтобы каждый, кто могъ натянуть лукъ или владѣть топоромъ, какъ можно скорѣе явился къ Кэттли, подъ страхомъ жестокой опалы, въ случаѣ ослушанія; но гдѣ и съ кѣмъ ожидалась битва, объ этомъ Дикъ ничего не зналъ. Сэръ Оливеръ хотѣлъ вскорѣ самъ отправиться, а Беннетъ Гатчъ уже вооружался, такъ какъ долженъ былъ вести отрядъ.
   -- Это чистое разоренье для страны,-- сказала какая-то женщина.-- Пока наши бароны воюютъ, мы, крестьяне, должны жевать коренья.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Дикъ,-- всякій, кто пойдетъ, будетъ получать шесть пенсовъ въ сутки, а стрѣлки по двѣнадцати.
   -- Да, хорошо, если они останутся живы,-- возразила женщина,-- а если ихъ убьютъ!
   -- Нѣтъ смерти лучше, какъ пасть за своего прирожденнаго лорда,-- сказалъ Дикъ.
   -- А у меня такъ нѣтъ прирожденнаго лорда,-- замѣтилъ малый въ блузѣ.-- Сначала я шелъ за Уольсингомами; мы всѣ изъ нашего околотка стояли за нихъ въ ту пору. А теперь я долженъ стоять за Брэкли. Такъ оно выходитъ по закону; какъ вамъ это нравится? А теперь, вотъ сэръ Даніэль и сэръ Оливеръ,-- этому больше знакомы законы, чѣмъ честь,-- мнѣ они все равно; у меня нѣтъ лорда, кромѣ бѣднаго короля Гарри Шестого; да благословитъ его Богъ: онъ, бѣдняга, такъ простъ, что не съумѣетъ отличить правую руку отъ лѣвой.
   -- У васъ злой языкъ, мой другъ,-- отвѣчалъ Дикъ:-- вы напрасно смѣетесь надъ своимъ добрымъ господиномъ и милордомъ королемъ. Король Гарри -- слава святымъ!-- теперь оправился и уладитъ всѣ безпорядки. Вотъ сэръ Даніэль,-- такъ вѣдь вы храбритесь у него за спиной. Впрочемъ, я не доносчикъ,-- и довольно объ этомъ.
   -- О васъ, мистеръ Ричардъ, я не говорю ничего худого,-- возразилъ крестьянинъ.-- Вы еще молоды, а вотъ подростете, такъ и окажетесь съ пустымъ карманомъ. Больше ничего не скажу. Да помогутъ святые сосѣдямъ сэра Даніэля и да защитить Пресвятая Дѣва сиротъ, которые находятся подъ его опекой!
   -- Клипсби,-- сказалъ Ричардъ,-- вы говорите такія рѣчи, которыя я не долженъ слушать. Сэръ Даніэль мой господинъ и патронъ.
   -- Ну, хорошо; разрѣшите-ка мнѣ загадку,-- возразилъ Клипсби:-- на чьей сторонѣ теперь самъ сэръ Даніэль?
   -- Не знаю,-- отвѣчалъ Дикъ, слегка покраснѣвъ, такъ какъ его опекунъ то-и-дѣло переходилъ отъ одной партіи въ другой въ это смутное время, и каждый такой переходъ увеличивалъ его состояніе.
   -- Ага!-- замѣтилъ Клипсби:-- не знаете; да и никто не знаетъ. Онъ вѣдь служитъ разомъ и нашимъ, и вашимъ, и Ланкастерамъ, и Іоркамъ, и Алой, и Бѣлой розѣ.
   Въ эту минуту на мосту опять послышался стукъ копытъ скачущей лошади: всѣ обернулись и увидѣли самого Беннета Гатча. Это былъ смуглый, здоровый дѣтина, съ пробивающеюся уже сѣдиной, съ тяжелымъ кулакомъ и свирѣпымъ взглядомъ, вооруженный копьемъ и мечомъ, въ кожаной курткѣ и стальномъ шлемѣ. Онъ былъ важною особой въ этой мѣстности,-- правая рука сэра Даніэля въ мирѣ и на войнѣ, и въ то же время сотникъ.
   -- Клипсби!-- крикнулъ онъ:-- ступай къ Моотгаузу и пошли туда всѣхъ остальныхъ. Тамъ получишь шлемъ и кольчугу. Мы должны отправиться прежде, чѣмъ начнутъ тушить огни. Собраться у церковной ограды; кто запоздаетъ, тому достанется! Смотри же! Я знаю, ты человѣкъ ненадежный! Нэнси,-- прибавилъ онъ, обращаясь къ одной изъ женщинъ:-- что старый Апплейярдъ дома?
   -- Кажется, дома,-- отвѣчала женщина.-- Должно быть на огородѣ.
   Послѣ этого толпа разошлась; Клипсби лѣниво побрёлъ черезъ мостъ, а Беннетъ и молодой Шельтонъ поѣхали рядомъ черезъ деревню.
   -- Нужно повидаться съ этимъ старымъ болтуномъ,-- сказалъ Беннетъ.-- Онъ будетъ брюзжать и ворчать о Гарри Пятомъ такъ долго, что другой въ это время успѣетъ подковать лошадь. А все потому, что участвовалъ въ французскихъ войнахъ.
   Домъ, къ которому они теперь подъѣхали, стоялъ на самомъ краю деревни, среди сиреней, поодаль отъ другихъ домовъ; съ трехъ сторонъ онъ былъ окруженъ обширнымъ лугомъ, простиравшимся до лѣса.
   Гатчъ слѣзъ съ лошади, привязалъ поводъ въ забору и, придерживая Дика за локоть, пошелъ въ огородъ, гдѣ старый солдатъ копался въ грядахъ капусты, напѣвая сиплымъ голосомъ какую-то пѣсню. Онъ былъ одѣтъ въ кожаное платье, только шапка и воротникъ были изъ черной байки съ краснымъ шитьемъ; лицо его напоминало скорлупу грецкаго орѣха какъ цвѣтомъ, такъ и обиліемъ морщинъ; но сѣрые глаза до сихъ поръ сохранили блескъ и смотрѣли бойко. Можетъ быть онъ былъ глухъ, можетъ быть считалъ недостойнымъ для стараго бойца при Азинкурѣ обращать вниманіе на такіе пустяки; только ни звуки набата, ни приближеніе Гатча и молодого человѣка, повидимому, не произвели на него никакого впечатлѣнія; онъ продолжалъ рыться въ своихъ грядахъ, напѣвая пѣсенку.
   -- Никъ Апплэйярдъ!-- сказалъ Гатчъ:-- сэръ Оливеръ приказываетъ вамъ немедленно отправиться въ Моотгаузъ и принять тамъ команду.
   Старикъ посмотрѣлъ на него.
   -- Шутите, господа!-- сказалъ онъ, оскаливъ зубы.-- Куда отправляется мистеръ Гатчъ?
   -- Мистеръ Гатчъ отправляется въ Кэтли со всѣми всадниками,-- отвѣчалъ Беннетъ.-- Тамъ готовится битва, и лордъ требуетъ подкрѣпленія.
   -- Да, вотъ что!-- отвѣчалъ Апплэйярдъ.-- Какой же гарнизонъ вы мнѣ оставите?
   -- Шесть человѣкъ, и кромѣ того сэръ Оливеръ остается.
   -- Этого мало,-- сказалъ Апплэйярдъ.-- Мнѣ нужно два десятка.
   -- Ну вотъ еще! мы не для того пришли сюда, чтобы спорить съ вами, старый болтунъ!-- воскликнулъ Гатчъ.-- На что вамъ такой гарнизонъ въ такомъ маленькомъ укрѣпленіи?
   -- А что я буду дѣлать съ этою дрянью?-- возразилъ Никъ.-- Ни одинъ изъ этихъ людей не умѣетъ справиться съ лошадью или владѣть топоромъ, а что касается до стрѣльбы... св. Михаилъ! еслибы старый Гарри Пятый воскресъ, онъ позволилъ бы вашимъ стрѣлкамъ стрѣлять въ себя по фартингу за выстрѣлъ.
   -- Нѣтъ, Никъ, есть и теперь люди, которые съумѣютъ натянуть лукъ,-- сказалъ Беннетъ.
   -- Натянуть лукъ!-- воскликнулъ Апплэйярдъ.-- Да! Но сдѣлать хорошій выстрѣлъ! Ну вотъ, напримѣръ, что вы назовете хорошимъ выстрѣломъ, Беннетъ Гатчъ?
   -- Да вотъ,-- сказалъ Беннетъ,-- отсюда до лѣса.
   -- Да, это будетъ порядочный выстрѣлъ,-- сказалъ старикъ, взглянувъ по указанному направленію. Затѣмъ онъ прикрылъ глаза рукою и принялся разсматривать что-то.
   -- Ну, что вы тамъ увидѣли?-- насмѣшливо спросилъ Беннетъ.-- Ужъ не Гарри ли Пятаго?
   Ветеранъ продолжалъ молча смотрѣть въ томъ же направленіи. Солнце яркимъ свѣтомъ озаряло луга; нѣсколько барановъ щипали траву; безмятежная тишина нарушалась только отдаленнымъ звономъ колокола.
   -- Что тамъ такое, Апплэйярдъ?-- спросилъ Дикъ.
   -- Птицы,-- сказалъ Апплэйярдъ.
   И дѣйствительно надъ лѣсомъ, тамъ, гдѣ онъ мысомъ вдавался въ луга, заканчиваясь парой прекрасныхъ зеленыхъ вязовъ, приблизительно на полетъ стрѣлы отъ того мѣста, гдѣ они стояли, виднѣлась стая птицъ, летавшихъ въ разныя стороны въ очевидномъ безпорядкѣ.
   -- Ну, птицы -- такъ птицы,-- что-жъ изъ этого?-- сказалъ Беннетъ.
   -- Да!-- возразилъ Апплэйярдъ:-- вы умно сдѣлали, что отправляетесь на войну, мастэръ Беннетъ. Птицы -- хорошая стража; въ лѣсистыхъ мѣстахъ онѣ сейчасъ укажутъ на войско. Вотъ смотрите, еслибы мы тутъ стояли лагеремъ, и тамъ въ лѣсу спрятались стрѣлки, намъ бы пришлось плохо.
   -- Что за вздоръ, старая сорока!-- воскликнулъ Гатчъ: -- ближе къ намъ нѣтъ людей, какъ воины сэра Даніэля, у Кэттли; здѣсь вы такъ же безопасны, какъ въ тоуэрской башнѣ, и подымаете пустую тревогу изъ-за какихъ-то зябликовъ и воробьевъ.
   -- Толкуйте!-- проворчалъ Апплэйярдъ.-- Сколько мошенниковъ были бы рады застрѣлить кого-нибудь изъ насъ! Святой Михаилъ! да насъ ненавидятъ, какъ двухъ волковъ.
   -- Ненавидятъ сэра Даніэля,-- замѣтилъ Гатчъ, слегка задумавшись.
   -- Ну, да, сэра Даніэля, а за одно и всѣхъ, кто ему служить,-- возразилъ Апплэйярдъ:-- и прежде всего Беннета Гатча и стараго Николая. Посмотрите сюда: еслибы тамъ на опушкѣ стоялъ какой-нибудь молодецъ, и вы и я стояли бы здѣсь, какъ мы теперь стоимъ -- кого бы изъ насъ онъ выбралъ.
   -- Васъ, готовъ биться объ закладъ!-- отвѣчалъ Гатчъ.
   -- Ставлю свою куртку противъ кожанаго пояса, что васъ!-- воскликнулъ старый стрѣлокъ.-- Вы сожгли Гримстонъ, Беннетъ,-- этого вамъ никогда не забудутъ. Что до меня, то я, слава Богу, скоро отправлюсь въ покойное мѣсто, гдѣ буду далеко отъ выстрѣла и отъ людской злобы. Я старикъ и стою на краю могилы. Но вы, Беннетъ, останетесь здѣсь, и если доживете до моихъ лѣтъ, то, значить, духъ старой Англіи пропалъ.
   -- Вы самый несносный старый болтунъ въ Тэнстоллѣ!-- возразилъ Гатчъ, видимо смущенный этимъ предостереженіемъ.-- Ступайте за оружіемъ, пока не пришелъ сэръ Оливеръ, и оставьте хоть на время болтовню. Если вы столько же толковали съ Гарри Пятымъ, то въ его ушахъ звенѣло больше, чѣмъ въ карманѣ.
   Въ эту минуту стрѣла просвистѣла въ воздухѣ и вонзилась между лопатокъ стараго Апплэйярда, пробивъ его насквозь. Онъ упалъ ничкомъ среди грядъ съ капустой; Гатчъ вскрикнулъ, бросился къ дому и спрятался подъ его защитой. Въ ту же минуту Дикъ Шельтонъ схватилъ свой самострѣлъ и, припавъ на землю за кустомъ сирени, натянулъ его, высматривая врага.
   Все было тихо. Бараны мирно щипали траву, птицы успокоились. А между тѣмъ старикъ лежалъ, пронзенный стрѣлой, торчавшей изъ его спины; Гатчъ прятался за домомъ, и Дикъ, укрываясь за кустомъ сирени, держалъ на-готовѣ самострѣлъ.
   -- Никого не видно?-- спросилъ Гатчъ.
   -- Никого,-- отвѣчалъ Дивъ.
   -- Стыдно оставить его такъ,-- сказалъ Беннетъ, нерѣшительно приближаясь въ старику.-- Наблюдайте хорошенько за лѣсомъ, мастеръ Шельтонъ, не спускайте съ него глазъ. Да сохранятъ насъ святые! вотъ мѣткій выстрѣлъ!
   Беннетъ приподнялъ стараго стрѣлка на свои колѣни. Онъ былъ еще живъ; по лицу пробѣгала судорога, глаза открывались и закрывались какъ бы механически; помутившійся взглядъ выражалъ жестокое страданіе.
   -- Слышишь ли ты меня, старый Никъ?-- спросилъ Гатчъ.-- Выскажи свою послѣднюю волю передъ смертью!
   -- Вытащи стрѣлу и дай мнѣ умереть, во имя Пресвятой Дѣвы!-- прошепталъ Апплэйярдъ.
   -- Мастэръ Дикъ,-- сказалъ Беннетъ,-- подите сюда и выдерните стрѣлу. Бѣднягѣ пришелъ конецъ.
   Дивъ подошелъ и, дернувъ за стрѣлу, вытащилъ ее изъ раны. Кровь брызнула струей, старикъ опрокинулся и, упомянувъ еще разъ имя Бога, умеръ. Гатчъ, стоя да колѣняхъ среди кочней капусты, усердно молился за душу усопшаго. Но и во время молитвы онъ посматривалъ на опушку лѣса, откуда былъ сдѣланъ выстрѣлъ. Окончивъ молитву, онъ всталъ, снялъ съ руки желѣзную перчатку и отеръ свое блѣдное лицо, на которомъ выступилъ потъ отъ ужаса.
   -- Ну,-- сказалъ онъ,-- теперь, должно быть, моя очередь.
   -- Кто бы могъ это сдѣлать, Беннетъ?-- спросилъ Ричардъ, еще державшій въ рукѣ стрѣлу.
   -- Богъ его знаетъ,-- сказалъ Гатчъ. Мало ли христіанскихъ душъ мы выгнали изъ дома и лишили имущества! Бѣдный болтунъ поплатился жизнью; теперь чередъ за мной. Сэръ Даніэль слишкомъ ужъ строгъ.
   -- Странное древко!-- сказалъ юноша, разсматривая стрѣлу.
   -- Именно!-- воскликнулъ Беннетъ.--Черное и съ чернымъ опереніемъ. Это скверно; говорятъ, черный цвѣтъ предвѣщаетъ похороны. Да тутъ какія-то слова! Отрите кровь! Что тутъ написано.
   -- "Апплэйярду отъ Джона Мстителя",-- прочелъ Шельтонъ. Что это значитъ?
   -- Не знаю, но это мнѣ не нравится,-- отвѣчалъ Гатчъ, покачивая головой.-- Джонъ Мститель! Это, очевидно, условное имя! Однако, что же мы стоимъ здѣсь. Возьмите его за ноги, мастеръ Шельтонъ, а я за плечи, и перенесемъ въ домъ. Воображаю, какъ ужаснется бѣдный сэръ Оливеръ!
   Они подняли старика и внесли его въ домъ, гдѣ онъ жилъ одинъ. Тутъ они положили его на полъ, стараясь по возможности придать ему приличную позу.
   Домъ Апплэйярда отличался простотою убранства. Въ немъ была кровать съ голубымъ одѣяломъ, шкафъ для посуды, большой сундукъ, пара табуретовъ, столъ въ уголку передъ каминомъ, и развѣшенное по стѣнамъ оружіе стараго стрѣлка. Гатчъ съ любопытствомъ осмотрѣлся.
   -- У Ника были деньги,-- сказалъ онъ.-- Навѣрно, тутъ спрятано гдѣ-нибудь фунтовъ шестьдесятъ. Не дурно бы отыскать ихъ. Когда теряешь стараго друга, мастеръ Ричардъ, лучшее утѣшеніе -- сдѣлаться его наслѣдникомъ. Посмотрите-ка на этотъ сундукъ. Я готовъ биться объ закладъ на что угодно, что въ немъ лежитъ куча золота. Старый Апплэйярдъ умѣлъ добывать деньги, а тратить былъ не охотникъ. Упокой, Господи, его душу. Почти восемьдесятъ лѣтъ онъ добывалъ деньги, но теперь ему ничего не нужно, и если его имущество достанется его другу, то навѣрное его душа порадуется въ небесахъ.
   -- Полно, Гатчъ!-- сказалъ Дикъ.-- Имѣйте уваженіе къ покойнику. Неужели вы въ состояніи обокрасть старика передъ его тѣломъ? Нѣтъ, его духъ не далъ бы вамъ покоя.
   Гатчъ нѣсколько разъ перекрестился, но обычное настроеніе уже вернулось къ нему, и онъ не хотѣлъ отказаться отъ своего намѣренія. Онъ бы взломалъ сундукъ, но въ это время ворота заскрипѣли, а вскорѣ затѣмъ дверь отворилась и вошелъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти, высокій, полный, румяный, съ черными глазами, въ стихарѣ и черной рясѣ.
   -- Апплэйярдъ!-- сказалъ вошедшій, но, увидѣвъ трупъ, остановился въ оцѣпенѣніи:-- Ave Maria! Да сохранятъ насъ святые! Что тутъ случилось?
   -- Случилась бѣда съ Апплэйярдомъ, сэръ пасторъ,-- отвѣчалъ Гатчъ совершенно равнодушно.-- Застрѣленъ у порога своего дома и теперь находится у вратъ чистилища.
   Сэръ Оливеръ добрался до табурета и опустился на него блѣдный и разстроенный.
   -- Это ужасно!-- простоналъ онъ и началъ читать молитвы.
   Гатчъ почтительно снялъ шлемъ и сталъ на колѣни.
   -- Послушай, Беннетъ!-- сказалъ патеръ, немного оправившись:-- кто бы могъ это сдѣлать? Какой врагъ убилъ его?
   -- Вотъ стрѣла, сэръ Оливеръ. Посмотрите, здѣсь надпись,-- сказалъ Дикъ.
   -- Нѣтъ,-- воскликнулъ священникъ:-- тутъ что-то не чисто. Джонъ мститель! Это похоже на пароль лоллардовъ. И окрашена въ черный цвѣтъ -- точно предзнаменованіе. Господа, эта проклятая стрѣла мнѣ не нравится. Надо хорошенько обсудить это дѣло. Кто бы могъ его убить? Подумайте, Беннетъ. У насъ много враговъ; но кто изъ нихъ рѣшился такъ нагло выступить противъ насъ? Симнель? Сомнѣваюсь. Уольсингамы? Нѣтъ, они еще не дошли до этого; они еще надѣятся, что законъ будетъ на ихъ сторонѣ, когда времена перемѣнятся. Можетъ быть Симонъ Мальмсбери? Какъ вы думаете, Беннетъ?
   -- А что вы думаете, сэръ,-- сказалъ Беннетъ,-- насчетъ Эллиса Дэнворта?
   -- Нѣтъ, Беннетъ, никогда. Нѣтъ, не онъ... Возстаніе никогда не начинается снизу, Беннетъ -- въ этомъ согласны всѣ здравомыслящіе люди: -- оно идетъ сверху внизъ; и если Дикъ, Томъ и Гарри берутся за топоры,-- всегда ищите лорда, который тутъ дѣйствуетъ. Сэръ Даніэль не разъ присоединялся къ партіи воролевы, и этимъ раздражилъ іоркскихъ лордовъ. Оттуда-то и нанесенъ ударъ, Беннетъ; не знаю кѣмъ, но увѣренъ, что это такъ.
   -- Какъ вамъ угодно, сэръ Даніэль,-- сказалъ Беннетъ,-- а по моему огонь ужъ давно разгорается въ этой странѣ. Я давно уже чуялъ это, да и бѣдняга Апплэйярдъ тоже. Съ вашего позволенія,-- всѣ до того настроены противъ насъ, что не къ чему искать причины въ Іоркахъ или Ланкастерахъ. Вотъ что я думаю: вы, патеръ и сэръ Даніэль, который всегда держитъ носъ по вѣтру, многихъ лишили имущества, многихъ избили или повѣсили. Вотъ теперь и пришло время разсчета; люди, у которыхъ вы отняли имущество, обозлились на васъ и взялись за лукъ.
   -- Нѣтъ, Беннетъ, вы ошибаетесь,-- сказалъ сэръ Оливеръ.-- Вы болтунъ, Беннетъ, вы пустомеля, у васъ злой языкъ. Нужно держать его за зубами, Беннетъ.
   -- Ну, хорошо, я замолчу. Думайте что хотите,-- сказалъ Беннетъ.
   Патеръ всталъ, вынулъ изъ ящичка, висѣвшаго у него на шеѣ воскъ, свѣчу, кремень и огниво, и наложилъ печати съ гербомъ сэра Даніэля на ящикъ и шкафъ. Гатчъ смотрѣлъ на все это съ очевиднымъ неудовольствіемъ. Затѣмъ они вышли изъ дому и направились къ лошадямъ.
   -- Мы бы теперь ужъ были въ дорогѣ, сэръ Оливеръ,-- сказалъ Гатчъ, поддерживая стремя патеру.
   -- Да, Беннетъ, но обстоятельства перемѣнились,-- возразилъ Оливеръ.-- Апплэйярда уже нѣтъ -- да будетъ миръ его душѣ!-- и некому принять команду надъ гарнизономъ. Я оставлю васъ, Беннетъ. Я долженъ имѣть при себѣ надежнаго человѣка въ такое время. "Стрѣла, пущенная во дню",-- говоритъ писаніе, не помню хорошенько текста... рѣшительно, я слишкомъ пренебрегаю молитвами, слишкомъ погрузился въ мірскія дѣла. Ну, ѣдемте, мастэръ Гатчъ. Всадники теперь должны быть у церкви.
   Они поѣхали обратно, къ церкви. Между тѣмъ поднялся вѣтеръ и тучи стали застилать дискъ заходящаго солнца. Миновавъ нѣсколько домовъ, они увидѣли передъ собою церковь. Около дюжины домовъ лѣпились подлѣ нея, но позади церковнаго двора начинались уже луга. Возлѣ ограды стояло человѣкъ двадцать всадниковъ; нѣкоторые спѣшились и держали лошадей подъ устцы. Вооруженіе и лошади ихъ отличались разнообразіемъ: у однихъ были копья, у другихъ топоры или луки; иные сидѣли на лошадяхъ, взятыхъ прямо отъ сохи. Это были поддонки населенія: лучшіе люди и оружіе находились уже при сэрѣ Даніэлѣ.
   -- Мы сдѣлали что могли, клянусь голивудскимъ крестомъ!-- воскликнулъ патеръ, мысленно пересчитывая воиновъ.-- Сэръ Даніэль долженъ остаться доволенъ.
   -- Кто идетъ? стой!-- крикнулъ Беннетъ. Какой-то человѣкъ видимо старался проскользнуть незамѣченнымъ по двору, среди тиссовъ, но, услышавъ окрикъ Беннета, пустился бѣжать по направленію въ лѣсу. Поднялась суматоха; всадники бросились въ погоню, но имъ пришлось дѣлать объѣздъ вокругъ двора, и было ясно, что добыча ускользнетъ отъ нихъ. Гатчъ хотѣлъ перескочить черезъ изгородь, но лошадь заупрямилась, встала на дыбы и сбросила всадника на землю. Хотя онъ тотчасъ же вскочилъ на ноги и поймалъ узду, но время было уже упущено и бѣглецъ приближался въ лѣсу.
   Благоразумнѣе всѣхъ оказался Дикъ Шельтонъ. Вмѣсто того, чтобы терять время на безполезное преслѣдованіе, онъ схватилъ самострѣлъ, прицѣлился и спросилъ у Беннета, стрѣлять ли ему.
   -- Стрѣляйте! стрѣляйте!-- крикнулъ патеръ.
   -- Валяйте, мастэръ Дивъ!-- сказалъ Беннетъ.-- Хорошенько его!
   Бѣглецъ уже находился въ нѣсколькихъ шагахъ отъ лѣса, но лугъ въ этомъ мѣстѣ круто поднимался, и онъ бѣжалъ медленнѣе. Сумерки и неровныя движенія бѣглеца затрудняли выстрѣлъ; притомъ Дикъ невольно почувствовалъ что-то въ родѣ угрызенія совѣсти и почти желалъ промахнуться. Стрѣла полетѣла.
   Бѣглецъ остановился и упалъ; радостный крикъ вырвался изъ груди Гатча и всадниковъ. Но они слишкомъ поторопились радоваться. Упавшій снова вскочилъ на ноги и, насмѣшливо махнувъ платкомъ, черезъ нѣсколько мгновеній скрылся въ лѣсу.
   -- Чортъ бы тебя побралъ!-- воскликнулъ Беннетъ.-- Вотъ воровскія ноги! умѣетъ бѣгать, нечего сказать. Но вы его ранили, мастэръ Шельтонъ, навѣрно!
   -- Что бы онъ могъ дѣлать на церковномъ дворѣ?-- замѣтилъ сэръ Оливеръ. Сдается мнѣ, что тутъ былъ какой-нибудь злой умыселъ. Клипсби, сдѣлай одолженіе, слѣзь съ коня и пошарь тамъ, между деревьями.
   Клипсби повиновался и черезъ нѣсколько времени вернулся, неся въ рукахъ листокъ бумаги.
   -- Вотъ какая-то записка; она была прилѣплена къ церковнымъ дверямъ,-- сказалъ онъ.
   -- Это просто кощунство!-- воскликнулъ сэръ Оливеръ.-- Добро бы еще принцъ или лордъ, а то какой-нибудь бродяга осмѣливается прилѣплять записки къ церковнымъ дверямъ -- нѣтъ, это положительно пахнетъ кощунствомъ! Но что тутъ можетъ быть написано? Я не могу разобрать въ сумеркахъ. Добрый мастэръ Шельтонъ, у васъ молодые глаза; пожалуйста, прочтите мнѣ эту богомерзкую записку.
   Дикъ Шельтонъ взялъ бумагу и прочелъ ее вслухъ. Это были нѣсколько плохо риѳмованныхъ строчекъ, написанныхъ крупнымъ, неуклюжимъ почеркомъ и гласившихъ слѣдующее:
  
   "Въ моемъ колчанѣ четыре черныя стрѣлы,
   Четыре стрѣлы за тѣ притѣсненія, которыя я испыталъ,
   Четыре стрѣлы для тѣхъ злыхъ людей,
   Которые гнали меня прежде и теперь.
   Первая пущена; она мѣтко попала:
   Старый Апплэйярдъ убитъ.
   Вторая -- для мистера Беннета Гатча,
   Который сжегъ Гримстонъ со всѣми домами и лачужками.
   Третья -- для сэра Оливера Отса,
   Который перерѣзалъ горло Гарри Шельтону.
   Сэръ Даніэль, вамъ предназначена четвертая;
   Каждому свой чередъ.
   Каждый изъ васъ получитъ на свою долю
   По стрѣлѣ въ черное сердце!
   Станьте на колѣни и молитесь --
   Пришелъ вашъ послѣдній часъ!
  
   Стихи подписаны: "Джонъ Мститель, изъ Зеленаго лѣса, и его веселые товарищи".
  
   Внизу бумаги прибавлено: "У насъ найдется довольно стрѣлъ и хорошихъ пеньковыхъ веревокъ и для остальной вашей братіи".
   -- Вотъ бѣда!-- жалобно воскликнулъ сэръ Оливеръ.-- Сэры, это письмо содержитъ гнусную клевету. Я готовъ поклясться крестомъ голивудскаго аббатства, что неповиненъ въ смерти того рыцаря, ни словомъ, ни дѣломъ, такъ же неповиненъ, какъ новорожденный младенецъ. Никто не перерѣзалъ ему горла, это вздоръ; есть достовѣрные свидѣтели, которые могутъ подтвердить мои слова.
   -- Не стоитъ говорить объ этомъ, сэръ,-- сказалъ Беннетъ.-- Теперь не время для такихъ разговоровъ.
   -- Нѣтъ, постойте, мастэръ Беннетъ!.-- возразилъ патеръ.
   -- Не мѣшайтесь не въ свое дѣло, добрый Беннетъ. Я хочу доказать свою невинность. Я прошу всѣхъ засвидѣтельствовать, что мои руки остались чистыми въ этомъ дѣлѣ. Я даже не былъ тогда въ Моотгаузѣ. Меня послали съ порученіемъ...
   -- Сэръ Оливеръ,-- перебилъ Гатчъ,-- если вамъ не угодно прервать эту проповѣдь, я прибѣгну въ другимъ средствамъ. Гостиръ, труби къ выступленію!
   И въ то время, какъ звучала труба, онъ подъѣхалъ въ разстроенному патеру и что-то прошепталъ ему на ухо.
   Дикъ Шельтонъ замѣтилъ, что глаза патера на мгновеніе остановились на немъ. Ему было надъ чѣмъ задуматься, потому что этотъ Гарри Шельтонъ былъ его отецъ. Но онъ ничего не сказалъ и скрылъ свое волненіе.
   Гатчъ и сэръ Оливеръ поговорили еще нѣсколько времени, обсуждая, какъ имъ поступить въ виду измѣнившихся обстоятельствъ. Рѣшено было оставить десять человѣкъ не только для охраны Моотгауза, но и для того, чтобы сопровождать патера при переѣздѣ черезъ лѣсъ. Такъ какъ Гатчъ оставался, то начальство надъ вспомогательнымъ отрядомъ было поручено Шельтону. Другого выбора не было; всѣ эти люди были народъ неотесанный, безтолковый, непривычный въ войнѣ, тогда какъ Дикъ не только пользовался популярностью, но и былъ рѣшителенъ и серьезенъ не по лѣтамъ. Хотя его молодость протекла въ этомъ захолустьѣ, но сэръ Оливеръ передалъ ему всѣ свои книжныя познанія, а Гатчъ самъ обучалъ его воинскому искусству. Беннетъ всегда относился къ нему ласково; онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые суровы и жестоки съ врагами, но готовы помочь и сдѣлать добро друзьямъ. И теперь, между тѣмъ какъ сэръ Оливеръ вошелъ въ ближайшую избу, чтобы написать о случившемся сэру Даніэлю Брэкли, Беннетъ подошелъ къ молодому человѣку пожелать ему успѣха и помощи Божіей въ его дѣлѣ.
   -- Вамъ предстоитъ долгій путь, мастэръ Шельтонъ,-- сказалъ онъ.-- Вышлите развѣдчика, пусть онъ ѣдетъ шаговъ на пятьдесятъ впереди. Будьте осторожны въ лѣсу. Если мошенники нападутъ на васъ, бросайтесь на нихъ; останавливаться хуже... И пробивайтесь впередъ, мастэръ Шельтонъ, не вздумайте отступить, если дорожите жизнью; въ Тэнстолѣ вы не найдете подмоги -- подумайте объ этомъ! А теперь, такъ какъ вы отправляетесь на великую войну за короля, а я останусь здѣсь съ величайшей опасностью для жизни, и Богъ знаетъ, встрѣтимся ли мы когда-нибудь,-- то я хочу вамъ дать послѣдній совѣтъ. Не довѣряйтесь сэру Даніэлю; онъ человѣкъ ненадежный. Да и патеру не вѣрьте: самъ-то онъ не замыслитъ чего-нибудь худого, но онъ исполняетъ волю другихъ: онъ дѣлаетъ все, что захочетъ сэръ Даніэль. Постарайтесь найти себѣ хорошихъ друзей. И не поминайте лихомъ Беннета Гатча; право, есть мошенники похуже его. Ну, благослови васъ Богъ!
   -- И надъ вами да будетъ милость Божія, Беннетъ!-- отвѣчалъ Дикъ.-- Вы были мнѣ хорошимъ другомъ, я всегда это скажу.
   -- И вотъ что еще, мастэръ,-- прибавилъ Гатчъ съ нѣкоторымъ волненіемъ:-- если этотъ Мститель уложитъ меня стрѣлой, не пожалѣйте золотой марки или фунта на поминъ моей бѣдной души; мнѣ вѣдь плохо придется въ чистилищѣ.
   -- Разумѣется, я исполню ваше желаніе, Беннетъ!-- возразилъ Дикъ.-- Но Богъ съ вами, зачѣмъ вы такъ говорите? мы еще встрѣтимся, и тогда понадобится скорѣй пиво, чѣмъ панихиды.
   -- Дай-то Богъ, мастэръ Дикъ!-- отвѣчалъ Беннетъ.-- Но вотъ и сэръ Оливеръ... И онъ владѣлъ лукомъ не хуже, чѣмъ перомъ; изъ него могъ бы выйти славный воинъ.
   Сэръ Оливеръ отдалъ Дику запечатанный пакетъ съ слѣдующею надписью: "Моему достопочтенному господину, сэру Даніэлю Брэкли, рыцарю; передать какъ можно скорѣе".
   Дикъ положилъ этотъ пакетъ въ карманъ куртки и, отдавъ приказъ, поѣхалъ на западъ черезъ деревню.
  

КНИГА ПЕРВАЯ.

Юноши.

I.
Въ гостинницѣ "Солнца" въ Кэттли.

   Въ эту ночь сэръ Даніэль расположился съ своимъ войскомъ въ Кэттли и его окрестностяхъ. Воины его были хорошо помѣщены, но сэръ Даніэль принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые ни на минуту не могутъ оставить мысль о пріобрѣтеніи денегъ; и даже теперь, наканунѣ важнаго и опаснаго предпріятія, онъ всталъ во второмъ часу ночи, чтобы притѣснять бѣдныхъ сосѣдей. Онъ наживался въ дѣлахъ о спорныхъ наслѣдствахъ; покупалъ право у самаго сомнительнаго претендента и потомъ, при помощи вліянія, которымъ онъ и другіе важные лорды пользовались у короля, выхлопатывалъ неправое рѣшеніе суда въ свою пользу, или если это грозило слишкомъ долгими проволочками, овладѣвалъ спорнымъ замкомъ силой оружія, въ надеждѣ, что его вліяніе и знаніе законовъ сэра Оливера удержатъ то, что ему удалось захватить. Кэттли было однимъ изъ такихъ мѣстечекъ; оно не сразу попало въ его лапы; до сихъ поръ онъ встрѣчалъ сопротивленіе со стороны жителей, и неудовольствіе еще усилилось тѣмъ, что онъ расположилъ здѣсь войско.
   Въ два часа утра сэръ Даніэль сидѣлъ въ гостинницѣ у камина, такъ какъ среди болотъ въ Кэттли было въ это время холодно. Возлѣ него стояла кружка пива, приправленнаго пряностями. Онъ снялъ шлемъ, обнаживъ свою лысую голову и, подперѣвъ угрюмое лицо рукой, былъ весь закутанъ въ теплый красный плащъ. На противоположномъ концѣ комнаты нѣсколько человѣкъ изъ его свиты стояло на стражѣ. Другіе спали, растянувшись на лавкахъ. Нѣсколько ближе къ полу лежалъ, завернувшись въ плащъ, мальчикъ лѣтъ двѣнадцати или тринадцати. Передъ сэромъ Даніэлемъ стоялъ хозяинъ "Солнца".
   -- Замѣтьте мои слова, любезный,-- говорилъ сэръ Даніэль:-- исполняйте только мои приказанія, и я буду для васъ добрымъ лордомъ. Мнѣ нужно, чтобы старшины были надежные люди; и я хочу, чтобы Адамъ-а-Моръ былъ главнымъ констэблемъ; смотрите же!.. Если будутъ выбраны другіе люди,-- это вамъ не поможетъ; напротивъ, вамъ же будетъ хуже. Относительно тѣхъ, кто заплатилъ ренту Уольсингаму, я приму свои мѣры... вы тоже изъ ихъ числа, любезнѣйшій!
   -- Великодушный рыцарь,-- сказалъ трактирщикъ,-- я готовъ по клясться крестомъ голивудскаго аббатства, что заплатилъ только по принужденію. Нѣтъ, храбрый рыцарь, я не люблю мошенниковъ Уольсингамовъ; они нищіе и плуты, храбрый рыцарь. Я радъ служить такому лорду, какъ вы. Нѣтъ; спросите всѣхъ сосѣдей, я стоялъ за Брэкли.
   -- Можетъ быть,-- сказалъ сэръ Даніэль сухо.-- Въ такомъ случаѣ заплатите вторично.
   Трактирщикъ скорчилъ страшную гримасу. Но это былъ еще лучшій исходъ, какого могъ ожидать фермеръ въ эти смутныя времена, и онъ пожалуй былъ радъ, что отдѣлался такъ дешево.
   -- Введи этого человѣка, Сельденъ!-- крикнулъ рыцарь.
   Одинъ изъ солдатъ втолкнулъ въ комнату жалкаго старика, блѣднаго какъ полотно и дрожавшаго всѣми членами отъ болотной лихорадки.
   -- Бездѣльникъ!-- сказалъ сэръ Даніэль:-- какъ тебя зовутъ?
   -- Съ позволенія вашей милости,-- отвѣчалъ старикъ,-- мое имя Кендаллъ -- Кендалль Шорби -- къ услугамъ вашей милости.
   -- Я слыхалъ о тебѣ много дурного,-- отвѣчалъ рыцарь.-- Замышляешь измѣну, мошенникъ; бродишь по странѣ и сѣешь смуту; тебя сильно подозрѣваютъ въ смерти многихъ.. Какъ ты осмѣлился на такую дерзость? Но я съ тобой расправлюсь.
   -- Благородный, достопочтенный лордъ!-- закричалъ старикъ: -- это какая-нибудь ошибка... Я бѣдный человѣкъ и никому не сдѣлалъ зла.
   -- Шерифъ донесъ мнѣ о тебѣ много дурного,-- сказалъ рыцарь.-- Арестовать этого Тиндаля Шорби!
   -- Кондалля, добрый лордъ! Кондалль мое бѣдное имя,-- поправилъ несчастный.
   -- Кондалль или Тиндаль, это все равно,-- холодно возразилъ сэръ Даніэль.-- Клянусь моей душой, я сильно подозрѣваю тебя. Если хочешь спасти свою шею, напиши мнѣ сейчасъ же вексель на двадцать фунтовъ.
   -- Двадцать фунтовъ, мой добрый лордъ!-- воскликнулъ Кондалль.-- Это безуміе. Все мое имущество не стоитъ семидесяти шиллинговъ.
   -- Кондалль или Тиндаль,-- возразилъ сэръ Даніэль, скрипнувъ зубами:-- напиши мнѣ вексель на двадцать фунтовъ, и я буду для тебя добрымъ лордомъ и прощу всѣ твои вины.
   -- Увы, великодушный лордъ,-- сказалъ Кондалль:-- это невозможно; я не умѣю писать.
   -- Ну, нечего дѣлать,-- возразилъ рыцарь.-- Сельденъ, отведи этого стараго враля въ ближайшему вязу и повѣсь его осторожнѣе за шею, чтобы я могъ видѣть его, когда поѣду. Счастливаго пути, добрый мастэръ Кондалль, дорогой мастэръ Тиндаль! Вы отправитесь на почтовыхъ въ царство небесное -- скатертью дорога!
   -- Нѣтъ, мой дорогой лордъ,-- отвѣчалъ Кондалль, заставляя себе улыбнуться:-- если ужъ вамъ угодно такъ шутить, что очень пристало вашей милости, то я постараюсь, какъ умѣю, написать вамъ вексель.
   -- А, другъ,-- сказалъ сэръ Даніэль,-- теперь ты согласенъ на двадцать фунтовъ. То-то! ты слишкомъ хитеръ, чтобы имѣть состояніе не больше семидесяти шиллинговъ. Сельденъ, посмотри, чтобъ онъ написалъ по всей формѣ, и чтобы расписались свидѣтели.
   Съ этими словами сэръ Даніэль, который былъ, впрочемъ, весельчакъ, одинъ изъ самыхъ веселыхъ людей въ Англіи, хлебнулъ глотокъ пива и откинулся на спинку стула, улыбаясь.
   Между тѣмъ мальчикъ, лежавшій на полу, пошевелился и всталъ, оглядываясь съ испугомъ.
   -- Сюда!-- сказалъ сэръ Даніэль; и когда мальчикъ всталъ и медленно подошелъ къ нему,-- онъ расхохотался во все гордо.-- Клянусь распятіемъ, славный мальчуганъ!-- воскликнулъ онъ.
   Мальчикъ покраснѣлъ какъ піонъ и съ ненавистью взглянулъ на рыцаря большими черными глазами. Теперь, когда онъ всталъ, было гораздо труднѣе разобрать, сколько ему лѣтъ. Лицо его казалось нѣсколько старше, но было нѣжно, какъ лицо ребенка. Станъ его былъ слишкомъ полнъ для мальчика; въ походкѣ замѣчалось что-то неловкое.
   -- Вы звали меня, сэръ Даніэль?-- сказалъ онъ.-- Какъ можете вы смѣяться надо мной!
   -- Нѣтъ, позвольте мнѣ смѣяться,-- сказалъ рыцарь.-- Добрый мальчикъ, позвольте мнѣ смѣяться, прошу васъ. Еслибы вы могли видѣть себя самого, вы бы первый разсмѣялись.
   -- Хорошо!-- воскликнулъ мальчикъ:-- вы отвѣтите за это, когда будете отвѣчать и за все другое. Смѣйтесь, пока можете.
   -- Нѣтъ, дорогой кузенъ,-- возразилъ сэръ Даніэль нѣсколько болѣе серьезнымъ тономъ:-- не думайте, что я смѣюсь надъ вами. Посмѣяться отъ души съ родственниками или лучшими друзьями -- это другое дѣло. Я хочу васъ выдать за человѣка съ тысячью фунтовъ. Правда, я довольно грубо овладѣлъ вами, потому что этого требовали обстоятельства; но съ этихъ поръ я буду заботиться о васъ и служить вамъ самымъ усерднымъ образомъ. Полноте! Не сердитесь на честный смѣхъ; онъ разгоняетъ грусть. Кто смѣется, тотъ честенъ, дорогой кузенъ. Любезный хозяинъ, дайте поѣсть моему кузену, мастеру Джону. Садитесь, милый мой, и ѣшьте.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ мастеръ Джонъ,-- я не дотронусь до пищи. Разъ вы меня принуждаете къ такому грѣху, я буду поститься ради спасенія своей души. Любезный хозяинъ, будьте такъ добры,-- дайте мнѣ стаканъ чистой воды, вы меня очень этимъ обяжете.
   -- Полноте, вы должны дать себѣ разрѣшеніе поѣсть!-- воскликнулъ рыцарь. Позднѣе покаетесь во грѣхахъ, право! Удовольствуйтесь пока этимъ и ѣшьте.
   Но юноша упорно стоялъ на своемъ, выпилъ стаканъ воды и, завернувшись въ плащъ, сѣлъ въ уголку комнаты.
   Черезъ часъ или два въ деревнѣ послышались оклики часовыхъ, звонъ оружія и топотъ коней; къ гостинницѣ подъѣхала толпа всадниковъ, и черезъ нѣсколько мгновеній Ричардъ Шельтонъ, весь забрызганный грязью, вошелъ въ комнату.
   -- Здравствуйте, сэръ Даніэль,-- сказалъ онъ.
   -- Какъ! Дикъ Шельтонъ!-- воскликнулъ рыцарь, и при этомъ имени мальчикъ, сидѣвшій въ углу, съ любопытствомъ посмотрѣлъ на вошедшаго.-- А что же Беннетъ Гатчъ?
   -- Потрудитесь прочитать это письмо, сэръ рыцарь,-- сказалъ Ричардъ:-- изъ него вы узнаете обо всемъ случившемся. Не угодно ли вамъ также будетъ поспѣшить въ Райзингаму; по дорогѣ мы встрѣтили гонца съ письмами, и онъ сообщилъ намъ, что милордъ Райзингамъ въ крайне затруднительномъ положеніи и нуждается въ вашей помощи.
   -- Какъ ты сказалъ? Въ затруднительномъ положеніи?-- повторилъ рыцарь.-- Нѣтъ, если такъ, то мы будемъ торопиться, сидя здѣсь, любезный Ричардъ. По нынѣшнимъ временамъ -- тише ѣдешь, дальше будешь! Говорятъ, будто замедленіе опасно; это вздоръ; напротивъ, излишняя торопливость губитъ людей -- замѣть это, Дикъ. Но я хочу сначала посмотрѣть, что за народъ вы привели. Посвѣти-ка, Сельденъ.
   Сэръ Даніэль вышелъ на улицу и при красномъ свѣтѣ факела осмотрѣлъ новый отрядъ. Онъ не пользовался популярностью, какъ сосѣдъ и господинъ; но какъ военачальникъ былъ любимъ тѣми, кто служилъ подъ его знаменемъ. Его энергія, испытанное мужество, заботливость объ удобствахъ солдатъ, даже его грубыя остроты нравились храбрецамъ въ шлемахъ и кольчугахъ.
   -- Чортъ побери!-- воскликнулъ онъ: -- что это за сбродъ! Иной согнулся крючкомъ, иной тощъ какъ копье. Я выставлю васъ авангардомъ, пріятели, потому что такихъ воиновъ мнѣ не жаль. Что это за пентюхъ на пѣгой лошади? Двухлѣтній баранъ верхомъ на свиньѣ глядѣлъ бы воинственнѣе! А! Клипсби! и ты здѣсь, старая крыса! Безъ тебя я охотно бы обошелся; ты пойдешь впереди всѣхъ и будешь служить мишенью для непріятельскихъ выстрѣловъ, бездѣльникъ; ты будешь показывать мнѣ дорогу.
   -- Я готовъ указывать вамъ всякую дорогу, сэръ Даніэль, кромѣ дороги перебѣжчика,-- дерзко отвѣчалъ Клипсби.
   Сэръ Даніэль расхохотался.
   -- Хорошо сказано!-- воскликнулъ онъ.-- Ты, я вижу, за словомъ въ карманъ не полѣзешь! Прощаю твои вины за эту шутку. Сельденъ, позаботься о томъ, чтобы ихъ накормили: людей и коней.
   Рыцарь вернулся въ гостинницу.
   -- Ну, любезный Дикъ, садись,-- сказалъ онъ. -- Вотъ добрый эль и окорокъ. Ѣшь, а я пока прочту письмо.
   Сэръ Даніэль распечаталъ конвертъ, и когда прочелъ письмо, брови его нахмурились. Нѣсколько времени онъ сидѣлъ въ задумчивости, потомъ бросилъ быстрый взглядъ на Шельтона.
   -- Дикъ,-- сказалъ онъ,-- читалъ ты эти вирши?
   Молодой человѣкъ кивнулъ головой.
   -- Въ нихъ упомянуто имя твоего отца,-- продолжалъ рыцарь:-- и нашъ бѣдный сэръ Оливеръ обвиняется какимъ-то негодяемъ въ его убійствѣ.
   -- Онъ съ величайшимъ негодованіемъ отрицалъ это,-- замѣтилъ Дикъ.
   -- Онъ говорилъ объ этомъ!-- воскликнулъ рыцарь.-- Не придавай значенія его словамъ. Это такой болтунъ! вотъ ужъ языкъ безъ костей! Когда-нибудь, въ свободное время, я самъ разскажу тебѣ, Дикъ, объ этомъ дѣлѣ. Былъ тутъ нѣкій Дэквортъ, котораго сильно обвиняли въ этомъ убійствѣ, но времена были смутныя, и нельзя было добиться правосудія.
   -- Это случилось въ Моотгаузѣ?-- спросилъ Дикъ, подавляя волненіе.
   -- Это случилось между Моотгаузомъ и Голивудомъ,-- холодно возразилъ сэръ Даніэль, бросая искоса подозрительный взглядъ на молодого человѣка.-- А теперь,-- прибавилъ онъ,-- поторопись съ ѣдой; ты долженъ вернуться въ Тэнстолль съ запиской отъ меня.
   На лицѣ Дика выразилось разочарованіе.
   -- Пожалуйста, сэръ Даніэль,-- воскликнулъ онъ,-- пошлите кого-нибудь изъ солдатъ! Прошу васъ, позвольте мнѣ участвовать въ сраженіи. Вы увидите, что я умѣю наносить удары.
   -- Не сомнѣваюсь въ этомъ,-- возразилъ сэръ Даніэль.-- Но оставаться здѣсь мало чести. Я буду стоять въ Кэттли, пока не получу рѣшительныхъ извѣстій о ходѣ войны, а тогда присоединюсь къ побѣдителю. Не считай этого трусостью,-- это только благоразуміе, Дикъ. Наша бѣдная страна такъ потрясена возстаніемъ, королевская власть такъ часто переходитъ изъ рукъ въ руки, что никто не можетъ быть увѣренъ въ завтрашнемъ днѣ. Суетливые и безразсудные люди торопятся, но милордъ-разсудокъ сидитъ спокойно и выжидаетъ.
   Съ этими словами сэръ Даніэль сѣлъ на другомъ концѣ длиннаго стола и весь погрузился въ письмо, такъ какъ приключеніе съ черной стрѣлой было ему очень не понутру.
   Тѣмъ временемъ молодой Шельтонъ усердно принялся за ѣду, но вдругъ почувствовалъ чье-то прикосновеніе и услышалъ чей-то голосъ, шептавшій ему на ухо:
   -- Не показывайте вида, что со мной разговариваете! Укажите мнѣ прямую дорогу въ голивудскому аббатству. Прошу васъ, помогите человѣку въ крайней нуждѣ и опасности!
   -- Ступайте по тропинкѣ къ вѣтряной мельницѣ!-- шопотомъ отвѣчалъ Дикъ:-- она приведетъ васъ въ перевозу; тамъ спросите.
   Онъ снова принялся за ѣду, не поворачивая головы, но, взглянувъ искоса, увидѣлъ, какъ мастеръ Джонъ потихоньку выходилъ изъ комнаты.
   Черезъ полчаса сэръ Даніель вручилъ Дику письмо и отправилъ его обратно въ Моотгаузъ. А еще черезъ полчаса явился посланный отъ милорда Райзингама.
   -- Сэръ Даніэль,-- сказалъ онъ,-- вы упускаете случай отличиться. Битва началась передъ разсвѣтомъ, мы разбили ихъ авангардъ и смяли правое врыло. Только центръ еще держится. У васъ есть свѣжіе воины; съ такими силами мы опрокинемъ ихъ въ рѣку. Что же, сэръ рыцарь? Неужели вы будете послѣднимъ?-- это не вяжется съ вашей славой.
   -- Нѣтъ!-- воскликнулъ рыцарь:-- я только-что собирался отправиться. Сельденъ, труби къ выступленію. Сэръ, я сейчасъ буду готовъ. Мои главныя силы прибыли сюда не больше часа тому назадъ. Чего же вы хотите? Шпоры -- хорошая вещь, но ими можно и загнать коня. Живѣе, ребята.
   На звуки трубы со всѣхъ сторонъ появились люди сэра Даніэля и выстроились передъ гостинницей. Они спали, не снимая оружія, подлѣ осѣдланныхъ коней, и въ какія-нибудь десять минутъ сотня хорошо вооруженныхъ и дисциплинированныхъ людей стояла въ порядкѣ, готовая къ выступленію. Большая часть носили цвѣта сэра Даніэля -- темно-красный и голубой, что придавало отряду красивый видъ. Лучшіе воины стояли впереди; позади всѣхъ помѣстились вновь прибывшіе. Сэръ Даніэль съ удовольствіемъ оглянулъ отрядъ.
   -- Эти молодцы помогутъ вамъ въ бѣдѣ,-- сказалъ онъ.
   -- Народъ надежный, что и говорить,-- отвѣчалъ посланный.-- Жаль только, что вы не выступили раньше.
   -- Что дѣлать,-- сказалъ рыцарь, и съ этими словами онъ вскочилъ на лошадь.-- Эй, Джонъ! Джонъ! Что за дьявольщина! куда она запропастилась? Хозяинъ, гдѣ дѣвушка?
   -- Дѣвушка, сэръ Даніэль?-- воскликнулъ трактирщикъ.-- Сэръ, я не видалъ никакой дѣвушки.
   -- Ну, мальчикъ, болванъ!-- крикнулъ рыцарь.-- Неужели вы не догадались, что это дѣвчонка? Въ красномъ плащѣ -- выпила стаканъ воды и отказалась отъ пищи -- гдѣ она, бездѣльникъ?
   -- Мастеръ Джонъ... такъ вы его называли, сэръ,-- отвѣчалъ хозяинъ.-- Онъ ушелъ. Я его видѣлъ -- часъ тому назадъ -- видѣлъ его въ конюшнѣ; онъ сѣдлалъ сѣрую лошадь.
   -- Чортъ побери!-- воскликнулъ сэръ Даніэль: -- дѣвчонка стоитъ мнѣ пятьсотъ фунтовъ.
   -- Сэръ,-- замѣтилъ вѣстникъ съ горечью:-- пока вы хлопочете о пятистахъ фунтахъ, рѣшается участь англійскаго королевства.
   -- Хорошо сказано,-- отвѣчалъ сэръ Даніэль.-- Сельденъ, оставайся съ шестью стрѣлками и разыщи мнѣ ее! Чтобъ была здѣсь, когда я вернусь! Смотри же, головой отвѣчаешь. А теперь, сэръ, ѣдемъ.
   Отрядъ двинулся крупною рысью, между тѣмъ какъ Сельденъ съ шестью солдатами остался на улицѣ, среди толпы зѣвакъ.
  

II.
Въ болотѣ.

   Было около шести часовъ утра, когда Дикъ выѣхалъ на гать, проложенную черезъ болото. Небо было ясно; дулъ довольно свѣжій вѣтеръ; крылья мельницы вертѣлись; ивы, росшія по болоту, колыхались, и по нимъ пробѣгала рябь, какъ по нивѣ. Дикъ всю ночь провелъ на конѣ, но сердце его было чисто, тѣло здорово, и онъ ѣхалъ весело.
   Дорога все болѣе и болѣе углублялась въ болото; деревня уже исчезла изъ вида, и только крылья вѣтряной мельницы виднѣлись позади, тогда какъ впереди рисовались верхушки тэнсголльскаго лѣса. По обѣ стороны отъ дороги тянулись заросли изъ и камыша; предательскія трясины привлекали путника изумрудною зеленью. Гать, по которой шла дорога, была древняго происхожденія: ее устроили еще римляне; съ теченіемъ времени она мѣстами погрузилась въ болото и тамъ и сямъ была затоплена его мутными водами.
   Проѣхавъ около мили, Дикъ наткнулся на такое затопленное мѣсто. Тростникъ и ивы, разбросанные въ видѣ островковъ, сбивали съ толку путника. Незнакомый съ мѣстностью легко могъ сбиться съ дороги, и Дикъ невольно почувствовалъ безпокойство, вспомнивъ о мальчикѣ, которому онъ указалъ дорогу. Самому ему достаточно было бросить взглядъ на мельничныя крылья, рѣзко выдѣлявшіяся на голубомъ небѣ, и на виднѣвшійся вдали тэнсголльскій лѣсъ, чтобы тотчасъ же оріентироваться и направиться по затопленной дорогѣ, гдѣ вода достигала колѣнъ лошади, также увѣренно, какъ по сухому пути.
   На полдорогѣ, когда уже показался противоположный конецъ гати, снова выходившій на сушу, онъ услышалъ сильный плескъ направо отъ себя и увидѣлъ сѣрую лошадь, погрузившуюся по брюхо въ болото. Бѣдное животное, какъ будто почуявъ близкую помощь, страшно забилось при его приближеніи. Выкатившіеся, налитые кровью глаза смотрѣли съ выраженіемъ ужаса, и когда оно судорожно забилось въ трясинѣ, тучи насѣкомыхъ поднялись и зажужжали вокругъ него.
   "Увы!-- подумалъ Дикъ: -- неужели бѣдный мальчикъ погибъ?-- Это его лошадь, навѣрное. Ну, бѣдняжка, если ты такъ просишь меня о помощи, я сдѣлаю что могу. Сокращу твои мученія".
   Онъ натянулъ самострѣлъ, и стрѣла пробила голову животнаго.
   Послѣ этого акта суроваго милосердія Дивъ поѣхалъ дальше не безъ тревоги и высматривая хоть какіе-нибудь слѣды своего менѣе счастливаго предшественника.
   "Боюсь, что бѣдный малый утонулъ въ трясинѣ", подумалъ онъ.
   Но въ эту минуту кто-то назвалъ его по имени, и, оглянувшись, онъ увидѣлъ лицо мальчика, выглядывавшаго изъ густыхъ камышей.
   -- Вы здѣсь?-- крикнулъ Шельтонъ.-- Да вы такъ спрятались, что я проѣхалъ-было мимо, не замѣтивъ васъ. Я видѣлъ вашу лошадь въ болотѣ и избавилъ ее отъ страданій; вамъ бы слѣдовало сдѣлать это самому. Ну, вылѣзайте изъ своего убѣжища. Тугъ никто не тронетъ васъ.
   -- У меня нѣтъ оружія, да еслибы я было, такъ я не умѣю владѣть имъ,-- отвѣтилъ мальчикъ, вылѣзая на гать.-- Но пожалуйста, добрый мастеръ Ричардъ, помогите мнѣ вашимъ совѣтомъ. Если я не попаду въ голивудское аббатство, я погибъ.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Дикъ, слѣзая съ лошади.-- Я помогу вамъ больше чѣмъ совѣтомъ. Садитесь на моего коня, а я пойду пѣшкомъ, а когда устану, мы помѣняемся мѣстами; такъ мы скорѣй доберемся.
   Мальчикъ сѣлъ верхомъ, и они отправились какъ могли скоро по неровной гати, причемъ Дикъ шелъ рядомъ съ лошадью, положивъ руку на колѣно своего спутника.
   -- Какъ васъ зовутъ?-- спросилъ Дивъ.
   -- Джэкъ Матчамъ,-- отвѣчалъ мальчикъ.
   -- А зачѣмъ вамъ въ голивудское аббатство?
   -- Я ищу убѣжища отъ человѣка, который притѣсняетъ меня. Добрый аббатъ Голивуда -- вѣрная опора для слабыхъ.
   -- А какъ вы попали въ сэру Даніэлю, мастеръ Матчамъ?
   -- Онъ овладѣлъ мною насильно,-- воскликнулъ Матчамъ:-- заставилъ меня надѣть это платье, смѣялся надо мной, когда я плакалъ, заставлялъ меня ѣхать верхомъ такъ долго, что я совсѣмъ выбился изъ силъ; а когда нѣкоторые изъ моихъ друзей гнались за нами, чтобы освободить меня, помѣщалъ меня въ аррьергардѣ подъ ихъ выстрѣлами. Одна стрѣла даже задѣла мою правую ногу, и мнѣ теперь трудно ходить. Нѣтъ, мы еще разсчитаемся, онъ заплатитъ за все!
   -- Что-жъ вы съ нимъ сдѣлаете,-- сказалъ Дикъ.-- Онъ храбрый рыцарь, съ желѣзной рукой! Если онъ узнаетъ, что я помогалъ вашему бѣгству, мнѣ придется плохо.
   -- Ахъ, бѣдный юноша!-- сказалъ Матчамъ.-- Я знаю, онъ вашъ опекунъ...
   -- Юноша!-- возразилъ Дикъ.
   -- Не называть же мнѣ васъ дѣвицей, добрый Ричардъ?-- замѣтилъ Матчамъ.
   -- Разумѣется, нѣтъ,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Терпѣть не могу дѣвицъ. Никогда я о нихъ не думаю. Чортъ бы ихъ побралъ! Охота, война, пирушки, вотъ что мнѣ по вкусу. Я никогда не слыхалъ ничего путнаго о дѣвицахъ, кромѣ одной, да и ту, бѣдняжку, сожгли за колдовство, и за то, что она вопреки природѣ вздумала носить панталоны.
   Мастэръ Матчамъ перекрестился и повидимому мысленно сталъ читать молитву.
   -- Что это вы дѣлаете?-- спросилъ Дикъ.
   -- Молюсь за ея душу,-- отвѣчалъ юноша слегка дрожащимъ голосомъ.
   -- За душу колдуньи!-- воскликнулъ Дикъ.-- Впрочемъ, молитесь, если вамъ угодно! она была лучшая дѣвушка въ Европѣ, эта Жанна д'Аркъ. Старый Апплэйярдъ, стрѣлокъ, бѣжалъ передъ ней, по его словамъ, какъ передъ великаномъ. Да, храбрая была дѣвица!
   -- Только слушайте, мастэръ Ричардъ,-- замѣтилъ Матчамъ: -- если вы такъ не любите дѣвушекъ, то вы не настоящій мужчина...
   -- Вздоръ!-- сказалъ Дикъ.-- Вы разсуждаете какъ молокососъ. А если вы думаете, что я не настоящій мужчина,-- слѣзайте съ коня, и я вамъ докажу свое мужество на кулакахъ, или на шпагахъ, или изъ лука...
   -- Нѣтъ, я не умѣю биться,-- боязливо сказалъ Матчамъ.-- Я и не думалъ васъ обидѣть. Я только пошутилъ. А если я говорю о женщинахъ, то только потому, что слышалъ, будто вы скоро женитесь.
   -- Я женюсь!-- воскликнулъ Дикъ.-- Вы первый, отъ кого я слышу объ этомъ. На комъ же?
   -- На Дженни Садли,-- отвѣчалъ Матчамъ, краснѣя.-- Это дѣло сэра Даніэля, онъ при этомъ получитъ свою выгоду; и, право, я слышалъ, что бѣдная дѣвушка оплакиваетъ свою участь. Должно быть, она держится такихъ же взглядовъ, какъ вы, или почему-либо не любитъ жениха.
   -- Что дѣлать! отъ брака, какъ я отъ смерти, никто не убѣжитъ,-- сказалъ Дикъ тономъ покорности судьбѣ.-- Такъ она оплакиваетъ свою участь? Ну вотъ, скажите, развѣ не чепуха въ головахъ у этихъ дѣвушекъ: плакать, когда она еще и не видѣла меня! Что-жь, и мнѣ оплакивать свою участь? Нѣтъ. Коли ужъ нужно жениться, я женюсь съ сухими глазами. Но если вы ее знаете, скажите, пожалуйста, какова она собой? красива или нѣтъ? И потомъ, сердита или любезна?
   -- Ну вотъ, какое вамъ дѣло до этого?-- сказалъ Матчамъ.-- Вамъ нужно жениться, и вы женитесь. Красивая, некрасивая, не все ли равно? Вѣдь это все пустяки. Вѣдь вы не мальчишка, мастеръ Ричардъ, и пойдете въ вѣнцу съ сухими глазами, не правда ли?
   -- Совершенно вѣрно,-- сказалъ Ричардъ:-- стану я думать о такомъ вздорѣ!
   -- Хорошаго себѣ лорда получитъ въ супруги ваша лэди-жена, нечего сказать!
   -- Такого, какого пошлетъ ей небо,-- возразилъ Ричардъ.
   -- Ахъ, бѣдная дѣвушка!
   -- Почему бѣдная?
   -- Выйти за обитателя лѣсовъ!-- отвѣчалъ Матчамъ.
   -- Я-то, положимъ, обитатель лѣсовъ,-- сказалъ Дикъ,-- а вотъ я бѣгу пѣшкомъ, тогда какъ вы ѣдете на моей лошади; должно быть лѣсные жители не такъ ужъ злы.
   -- Дикъ, простите меня!-- воскликнулъ его спутникъ.-- Нѣтъ, вы лучшій человѣкъ въ Англіи! я вѣдь только пошутилъ. Простите меня, милый Дикъ!
   -- Ну вотъ, къ чему столько словъ!-- возразилъ Дикъ, нѣсколько смущенный горячностью своего спутника:-- что за важность! я вовсе не усталъ.
   Въ эту минуту вѣтеръ донесъ до нихъ звуки трубы сэра Даніэля.
   -- Слышите!-- сказалъ Дикъ:-- трубятъ!
   -- Ахъ, Боже мой!-- воскликнулъ Матчамъ:-- они узнаютъ, что я убѣжалъ, а у меня нѣтъ лошади.-- И онъ поблѣднѣлъ какъ смерть.
   -- Полноте, что вы боитесь!-- сказалъ Дикъ.-- Мы уже недалеко отъ перевоза. А нѣтъ лошади быстрѣе моей.
   -- О, меня схватятъ!-- продолжалъ его спутникъ.-- Дикъ, милый Дикъ, не бросайте меня!
   -- Да полно, чего вы боитесь!-- сказалъ Дикъ.-- Конечно, я помогу вамъ. Досадно видѣть такого малодушнаго юношу! Ну, да все равно, слушайте Джэкъ Матчамъ -- если это ваше имя, я, Ричардъ Шельтонъ, во что бы то ни стало хочу, чтобъ вы добрались невредимымъ до голивудскаго аббатства. Клянусь всѣми святыми! Накажи меня Богъ, если я вамъ измѣню. Ну, ободритесь! дорога стала лучше, пришпорьте коня. Живѣй! живѣй! Не думайте обо мнѣ, я могу бѣжать, какъ лань.
   Такимъ образомъ, между тѣмъ какъ лошадь пустилась рысью, а Дикъ бѣжалъ рядомъ съ ней, они оставили за собой болото и достигли берега рѣки около хижины перевощика.
  

III.
На перевозѣ.

   Рѣка Тилль, широкая, тихая, мутноводная, вытекала изъ болота и въ этомъ мѣстѣ дробилась на нѣсколько рукавовъ между заросшими ивнякомъ островами.
   Рѣка была не особенно красива, но въ это ясное, свѣтлое утро все казалось прекраснымъ. Вѣтерокъ рябилъ поверхность водъ, и яркое небо отражалось въ нихъ милліонами искръ.
   На самомъ берегу стояла хижина перевощика, сдѣланная изъ вѣтвей и обмазанная глиной; на крышѣ ея росла зеленая трава.
   Дикъ отворилъ дверь и вошелъ въ лачужку. Тамъ лежалъ, подостлавъ подъ себя грубый, старый деревенскій плащъ, перевозчикъ, дрожа отъ лихорадки. То былъ сильный мужчина, но лихорадка, свирѣпствовавшая въ этой мѣстности, истощила его..
   -- А, мастэръ Шельтонъ,-- сказалъ онъ,-- вы хотите переѣхать? Плохія времена, плохія. Переѣздъ не свободенъ. Разбойники прервали сообщеніе. Ступайте-ка лучше къ мосту.
   -- Никогда,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Время дорого, Гугь. Я очень тороплюсь.
   -- Экій упрямый!-- сказалъ перевощикъ, вставая.-- Если вы доберетесь цѣлымъ до Моотгауза -- счастье ваше! Ну, да какъ хотите.-- И, взглянувъ на Матчама, прибавилъ:-- А это кто?-- и остановился на порогѣ хижины, прищуривъ глаза.
   -- Это мой родственникъ, мастеръ Матчамъ,-- отвѣчалъ Дикъ.
   -- Здравствуй, перевощикъ,-- сказалъ Матчамъ, который тѣмъ временемъ слѣзъ съ коня и подвелъ его въ хижинѣ.-- Пожалуйста, перевези насъ; мы очень торопимся.
   Перевощикъ продолжалъ стоять, разсматривая юношу.
   -- Право!-- крикнулъ онъ и засмѣялся.
   Матчамъ покраснѣлъ до ушей и нахмурился; Дикъ сердито взялъ перевощика за плечо.
   -- Полно шутить!-- крикнулъ онъ.-- Дѣлай свое дѣло!
   Гугъ ворча отвязалъ ладью; Дикъ ввелъ въ нее коня, Матчамъ послѣдовалъ за нимъ.
   -- Не сердитесь, мастеръ Шельтонъ. Я не хотѣлъ васъ обидѣть,-- сказалъ перевощикъ, берясь за весла.
   -- Довольно болтать!-- возразилъ Дикъ.-- Оставь меня въ покоѣ.
   Между тѣмъ они спустились по теченію, и передъ ними открылся видъ внизъ и вверхъ по рѣкѣ. Рѣка была усѣяна островами; виднѣлись песчаныя отмели, ивы колыхались, камыши шумѣли, птицы щебетали и пѣли; нигдѣ не замѣчалось слѣдовъ человѣка.
   -- Мастэръ,-- сказалъ перевощикъ, равномѣрно гребя однимъ весломъ,-- я увѣренъ, что Джонъ Феннъ на островѣ. Онъ ненавидитъ сэра Даніэля и всѣхъ, кто съ нимъ друженъ. А если я поверну вверхъ по рѣкѣ и высажу васъ на полетъ стрѣлы отъ гати? Лучше бы намъ не встрѣчаться съ Джономъ Фенномъ. И мастеръ Матчамъ будетъ цѣлѣе!-- и онъ опять засмѣялся.
   -- Ну, хорошо, Гугъ,-- отвѣчалъ Дикъ.
   -- Слушайте же,-- продолжалъ перевощикъ.-- Прицѣльтесь въ меня изъ вашего самострѣла -- вотъ такъ; наложите стрѣлу -- хорошо! Держите его такъ и смотрите на меня свирѣпо.
   -- Что это значитъ?-- спросилъ Дикъ.
   -- Видите, мастэръ, если я перевезу васъ, то долженъ сдѣлать это какъ будто подъ страхомъ смерти; иначе мнѣ придется плохо отъ Джона Фенна.
   -- Неужели эти бездѣльники такъ нахальны?-- спросилъ Дикъ.-- Неужели они командуютъ надъ перевозомъ сэра Даніэля?
   -- А вы какъ думали? Попомните мое слово: сэру Даніэлю не сдобровать.
   Они поднялись по рѣкѣ, завернули за островъ и медленно подплыли къ противоположному берегу.
   -- Я высажу васъ здѣсь въ ивнякѣ,-- сказалъ Гугъ.
   -- Да тутъ нѣтъ дороги; тутъ только болото да трясина,-- отвѣчалъ Дикъ.
   -- Мастаръ Шельтонъ,-- возразилъ Гугъ,-- я не могу причалить ниже ради вашего же спасенія. Онъ стережетъ перевозъ съ своимъ лукомъ и убиваетъ всѣхъ, кто служитъ сэру Даніэлю, какъ кроликовъ. Я слышалъ, что онъ поклялся распятіемъ. Если бы я не зналъ васъ съ давнихъ поръ, я бы не сталъ и беречь васъ, но ради нашего стараго знакомства и ради этого птенца, который, кажется, не привыкъ въ ранамъ и выстрѣламъ, я рискую головой, чтобы только доставить васъ въ цѣлости и сохранности. Довольно съ васъ этого; больше я не могу ничего сдѣлать, ей Богу, не могу.
   Гугъ еще говорилъ, налегая на весла, когда послышался сильный трескъ въ ивнякѣ на островѣ, какъ будто бы кто-нибудь поспѣшно пробирался среди кустарниковъ.
   -- Ахъ, мошенникъ!-- воскликнулъ Гугъ.-- Онъ былъ на верхнемъ островѣ! Онъ поплылъ прямо къ берегу. Прицѣльтесь въ меня, добрый Дикъ, прицѣльтесь прямо въ меня! Я пытался спасти васъ -- спасите и вы меня!
   Ладья съ трескомъ врѣзалась въ ивнякъ. Матчамъ, блѣдный, но проворный и гибкій, выскочилъ на берегъ; Дикъ схватилъ подъ устцы лошадь и хотѣлъ послѣдовать за нимъ, но это оказалось не такъ-то легко: лошадь заупрямилась, а густыя вѣтви еще болѣе затрудняли вылазку. Лошадь упиралась и билась; лодка страшно раскачивалась.
   -- Тутъ невозможно вылѣзть, Гугъ!-- крикнулъ Дикъ, стараясь, впрочемъ, увлечь за собою лошадь и отстраняя кусты свободной рукой.
   Въ это время на берегу острова показался человѣкъ высокаго роста, съ раскраснѣвшимся отъ быстраго бѣга лицомъ; въ рукахъ у него былъ длинный лукъ {Long-bow -- лукъ въ вышину роста стрѣлка.}, который онъ тотчасъ натянулъ съ большимъ усиліемъ.
   -- Кто плыветъ?-- крикнулъ онъ.-- Гугъ, кто плыветъ?
   -- Это мастэръ Шельтонъ, Джонъ,-- отвѣчалъ перевощикъ.
   -- Стойте, Дикъ Шельтонъ!-- крикнулъ Джонъ: -- клянусь крестомъ, я не сдѣлаю вамъ вреда. Стойте! Назадъ, Гугъ!
   Дикъ отвѣчалъ ругательствомъ.
   -- Коди такъ, ступайте пѣшкомъ!-- отвѣчалъ незнакомецъ и пустилъ стрѣлу.
   Лошадь, раненая стрѣлой, отъ боли и ужаса рванулась изъ лодки; лодка перевернулась, и всѣ моментально погрузились въ воду.
   Когда Дикъ выплылъ на поверхность, онъ былъ на разстояніи ярда отъ берега, и, не успѣвъ еще смигнуть воду съ глазъ, схватился рукою за какой-то твердый предметъ, который тотчасъ двинулся въ берегу. Это былъ хлыстъ, который Матчамъ, взобравшійся на нависшую надъ рѣкой иву, протянулъ ему.
   -- Клянусь мессой!-- воскликнулъ Дикъ, когда товарищъ помогъ ему выбраться на берегъ:-- я обязанъ вамъ жизнью. Я плаваю какъ топоръ.-- И въ ту же минуту онъ повернулся въ острову.
   Гугъ перевощикъ плылъ туда рядомъ съ перевернутой лодкой, а взбѣшенный Джонъ Феннъ кричалъ, чтобы онъ торопился.
   -- Бѣжимъ, Джэкъ,-- сказалъ Шельтонъ,-- бѣжимъ. Пока Гугъ доберется до острова и пока они переплывутъ рѣку, мы будемъ далеко.
   И, подкрѣпляя свои слова примѣромъ, онъ бросился бѣжать, углубляясь въ ивовую чащу и прыгая съ кочки на кочку въ топкихъ мѣстахъ. Ему некогда было разсматривать мѣстность; оставалось только повернуться спиной въ берегу и бѣжать изо всѣхъ силъ.
   Наконецъ, однако, почва стала повышаться, и это показало ему, что онъ не ошибся въ направленіи; вскорѣ они выбрались на сухое мѣсто, гдѣ къ ивамъ стали примѣшиваться вязы.
   Но тутъ Матчамъ, который значительно отсталъ отъ товарища, въ изнеможеніи повалился на землю.
   -- Бросьте меня, Дикъ!-- крикнулъ онъ жалобно.-- Я не могу больше идти!
   Дикъ повернулся и подбѣжалъ къ своему спутнику.
   -- Нѣтъ, Джэкъ, я не брошу васъ!-- воскликнулъ онъ.-- Это было бы низко послѣ того, какъ вы рисковали быть застрѣленнымъ или упасть въ воду и утонуть, спасая меня. Я и то удивляюсь, что не утащилъ васъ за собой въ воду.
   -- Нѣтъ, Дикъ,-- сказалъ Матчамъ,-- я умѣю плавать и спасъ бы насъ обоихъ.
   -- Вы умѣете плавать?-- воскликнулъ Дикъ съ изумленіемъ. Это было единственное мужское искусство, которое было ему чуждо. Въ числѣ подвиговъ, которыми онъ особенно восхищался, послѣ искусства въ единоборствѣ, стояло умѣнье плавать.-- Вотъ,-- сказалъ онъ,-- это мнѣ урокъ, чтобы не смѣяться надъ людьми. Я обѣщалъ заботиться о васъ, пока мы не дойдемъ до Голивуда, но, клянусь крестомъ, Джэкъ, вы, кажется, скорѣе можете заботиться обо мнѣ.
   -- Итакъ, Дикъ, мы теперь друзья?-- сказалъ Матчамъ.
   -- Да мы и не были никогда врагами,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Вы храбрый малый по-своему, хотя немножко молокососъ. Я еще никогда не встрѣчалъ такого, какъ вы. Но, пожалуйста, отдохните скорѣй и пойдемъ дальше. Здѣсь не мѣсто для разговоровъ.
   -- У меня нога жестоко болитъ,-- сказалъ Матчамъ.
   -- Да, вѣдь я и забылъ объ этомъ,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Ну, мы пойдемъ потише. Хотѣлъ бы я знать, гдѣ мы находимся. Я потерялъ изъ виду дорогу, да оно, можетъ, и къ лучшему. Если они стерегутъ перевозъ, то навѣрно стерегутъ и дорогу. Хорошо бы, еслибы сэръ Даніэль вернулся съ двумя десятками солдатъ,-- они бы разогнали этихъ бездѣльниковъ, какъ вѣтеръ разгоняетъ листья. Ну, Джэкъ, бѣдняга, обопритесь на мое плечо. Нѣтъ, вы еще не доросли. Сколько вамъ лѣтъ? двѣнадцать?
   -- Нѣтъ, шестнадцать,-- сказалъ Матчамъ.
   -- Ну, такъ вы малы не по лѣтамъ. Но возьмите мою руку. Мы пойдемъ потихоньку. Я обязанъ вамъ жизнью, Джэкъ, а я умѣю расплачиваться и за добро, и за зло.
   Они стали подниматься по склону.
   -- Намъ нужно выбраться на дорогу, рано или поздно,-- продолжалъ Дикъ.-- Боже, какая у васъ слабая рука, Джэкъ; мнѣ было бы стыдно имѣть такую. А знаете,-- прибавилъ онъ, внезапно расхохотавшись,-- я готовъ побожиться, что Гутъ перевощикъ принялъ васъ за дѣвочку
   -- Ну, вотъ!-- воскликнулъ Матчамъ, сильно покраснѣвъ.
   -- Право! Да что-жъ! вы и въ самомъ дѣлѣ больше похожи на дѣвушку, чѣмъ на мужчину, и знаете, для мальчика вы не совсѣмъ-то годитесь, но для дѣвочки -- очень недурны. Право, изъ васъ бы вышла премилая дѣвчонка.
   -- Полноте!-- сказалъ Матчамъ:-- вы вѣдь знаете, что я не дѣвочка.
   -- Конечно, знаю; я только шучу,-- сказалъ Дикъ.-- Что за важность! Изъ васъ выйдетъ славный рубака. Хотѣлъ бы я знать, кто изъ насъ первый будетъ посвященъ въ рыцари; а я буду рыцаремъ, или погибну, добиваясь того. "Сэръ Ричардъ Шельтонъ рыцарь" -- это звучитъ недурно, а? Но и "сэръ Джэкъ Матчамъ" -- тоже хорошо.
   -- Пожалуйста, Дикъ, подождите, пока я напьюсь,-- сказалъ Матчамъ, останавливаясь у ручейка, выбѣгавшаго въ одномъ мѣстѣ склона.-- И вотъ что еще, Дикъ: не найдется ли у васъ чего-нибудь поѣсть: я страшно голоденъ.
   -- Какъ, неужели вы ничего не ѣли въ Кэттли?-- спросилъ Дікъ.
   -- Я далъ обѣтъ... и не могъ его нарушить,-- пробормоталъ Матчамъ,-- но теперь я былъ бы радъ и черствому хлѣбу.
   -- Ну, такъ садитесь и ѣшьте,-- сказалъ Дикъ,-- а я пока пройду впередъ, поищу дорогу.-- Съ этими словами онъ отвязалъ отъ пояса сумку, въ которой были хлѣбъ и ветчина, и пока Матчамъ утолялъ голодъ, онъ углубился дальше въ лѣсъ.
   Немного далѣе находилась рытвина, въ которой ручей исчезалъ среди гнилыхъ листьевъ, усыпавшихъ землю; а за нею деревья опять разростадись сильнѣе и выше, и вязы смѣнялись буками и дубами. Вѣтеръ, шумѣвшій въ вѣтвяхъ, и шелестъ листьевъ заглушали шаги Дика; тѣмъ не менѣе, онъ шелъ осторожно, осматриваясь кругомъ и прячась за стволами деревьевъ. Вдругъ передъ нимъ изъ кустарника выскочила лань и, подобно тѣни, исчезла въ лѣсу. Дикъ остановился. Эта часть лѣса была очевидно пустынна; вмѣсто того, чтобы идти дальше, онъ подошелъ къ ближайшему дереву и полѣзъ на него.
   Дубъ, на который онъ карабкался, оказался самымъ высокимъ дерезомъ въ этой части лѣса и возвышался надъ сосѣдними деревьями футовъ на десять. Добравшись до самой высокой развилины, Дикъ остановился и осмотрѣлъ окрестности. Онъ видѣлъ всю болотистую равнину вплоть до Кэттли, и Тилль, извивавшійся среди лѣсистыхъ острововъ; а впереди виднѣлась бѣлая линія дороги, шедшей черезъ лѣсъ. Лодка, приведенная въ нормальное положеніе, стояла у перевоза. Никакихъ другихъ слѣдовъ человѣческаго присутствія не было замѣтно. Дикъ уже хотѣлъ слѣзать, когда, бросивъ послѣдній взглядъ на окрестности, замѣтилъ почти въ срединѣ болота рядъ движущихся черныхъ точекъ. Очевидно, небольшой отрядъ пробирался по плотинѣ. Озабоченный этимъ обстоятельствомъ, Дикъ спустился съ дерева и вернулся къ своему товарищу.
  

IV.
Лѣсная компанія.

   Между тѣмъ Матчамъ отдохнулъ и подкрѣпился, и оба юноши, обезпокоенные тѣмъ, что видѣлъ Дикъ, поспѣшно выбрались на дорогу, пересѣкли ее и стали подниматься на холмъ, по которому росъ тэнстолльскій лѣсъ. Деревья здѣсь были разбросаны группами; часто попадались песчаныя, сухія прогалины, заросшія верескомъ и старыми тиссами. Почва становилась все болѣе и болѣе неровней, усѣянной рытвинами и кочками. Вѣтеръ съ каждой минутой крѣпчалъ, и деревья гнулись подъ его напоромъ.
   Они только-что вышли на одну изъ прогалинъ, какъ вдругъ Дикъ припалъ въ землѣ и сталъ осторожно ползти назадъ подъ защиту лѣса. Матчамъ, изумленный этимъ отступленіемъ, для котораго онъ не видѣлъ причины, молча послѣдовалъ примѣру своего товарища, и только когда они укрылись въ чащѣ, спросилъ, что это значитъ.
   Вмѣсто отвѣта Дикъ указалъ ему пальцемъ на противоположный конецъ прогалины. Тамъ стояла высокая ель, далеко переросшая сосѣднія деревья и рѣзко выдѣлявшаяся на голубомъ небѣ своей темной зеленью. Футовъ на пятьдесятъ отъ земли стволъ ея поднимался прямой и стройный, какъ колонна, но на этой высотѣ раздѣлялся на два огромныхъ сука. Въ развилинѣ между ними стоялъ человѣкъ, одѣтый въ зеленое платье, и, точно матросъ, съ вершины мачты осматривалъ окрестности. Солнце отражалось на его волосахъ; одною рукою онъ прикрывалъ глаза и медленно поворачивалъ голову изъ стороны въ сторону, съ правильностью машины.
   Молод

Р. Стивенсон

Черная стрела

The Black Arrow: A Tale of the Two Roses, 1888

Пер. с англ. А. П. Репиной

   Стивенсон Р. Черная стрела: Роман / Пер. с англ. А. П. Репиной. Сент-Ив: Роман / Пер. с англ. Е. М. Чистяковой-Вэр.
   СПб.: Издательство "Logos". 1994.-- (Б-ка П. П. Сойкина)
   OCR Бычков М. Н.
  


  

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ПЕРЕВОДУ

   Роман "Черная Стрела" переносит нас в обстановку той эпохи, когда после неудавшейся попытки англичан приобрести первенство на континенте началась жестокая междоусобная распря, носящая в истории поэтическое название "войны Алой и Белой розы". Еще в XIV веке династия Плантагенетов разделилась на две ветви -- йоркскую (избравшую своей эмблемой белую розу) и ланкастерскую (красная роза). Постепенно обострявшееся соперничество этих линий перешло наконец в борьбу за престол; Ричард, герцог Йоркский, пользуясь государственными неурядицами и, с другой стороны, надеясь, что при слабоумии короля Генриха VI (Ланкастера) ему нетрудно будет захватить власть в свои руки, решил, что настало время действовать. Собрав вокруг себя приверженцев белой розы, он сразился с королевскими войсками при Нортгэмптоне и выиграл битву. После этого ему ничего не стоило добиться, чтобы король признал его протектором королевства и наследником престола. Однако через несколько месяцев решительная королева Маргарита разбила наголову войска герцога Йоркского при Векфильде (1460). Герцог был взят в плен и казнен. Но вскоре после этого старший его сын Эдуард собрал войско при помощи графа Варвика и вступил в Лондон при радостных восклицаниях народа. Он тотчас провозгласил себя королем; однако он вступил на шаткий престол: ланкастерская партия была сильна и многочисленна, и необходимо было как можно скорее дать ей отпор. При Тоутоне произошло кровопролитнейшее сражение, окончившееся победой Эдуарда IV. Низложенный Генрих VI бежал в Шотландию, но был вскоре взят в плен и заточен в Тауэре. Попытки королевы Маргариты сохранить престол за своим малолетним сыном были отбиты Варвиком, несмотря на то, что она получила поддержку из Шотландии и Нормандии. Граф Варвик за свое влияние и за содействие при возведении Эдуарда IV на престол получил прозвище "делателя королей". Заслуги Варвика не помешали, впрочем, Эдуарду IV поссориться с ним и нажить в нем опасного врага, который пытался впоследствии возвести снова на престол Генриха VI, но погиб в сражении при Тюксбери. Взятый в плен сын Генриха VI был без долгих разговоров пронзен мечами нескольких услужливых лордов, а развенчанный король через некоторое время "внезапно умер" в Тауэре.
   После смерти Эдуарда IV (1483) корона перешла к его тринадцатилетнему сыну, Эдуарду V, который, однако, продержался на престоле всего лишь несколько недель. Его дядя, Ричард, герцог Глочестерский, заключил юного короля и младшего его брата в Тауэр, а сам провозгласил себя королем; вскоре после этого оба принца были задушены во время сна. Жестокое и кровожадное правление Ричарда III создало ему множество врагов в народе и помогло ланкастерскому претенденту, Генриху Тюдору, получить корону, упавшую с головы Ричарда, когда он был убит в сражении при Босворте. Эта битва (1485) положила конец войне Алой и Белой розы.
   Роман "Черная Стрела" является лишь частным эпизодом событий, потрясавших Англию в начале тридцатилетней внутренней распри. Неестественность этой войны между гражданами одного и того же королевства мастерски подчеркнута тем, что герой романа Ричард Шельтон сам долгое время не знает, на чьей стороне он сражается, и только впоследствии, почти наугад, решается примкнуть к защитникам белой розы. В конце концов, читатель рад за Шельтона, видя, что он, окруженный бесконечной сетью интриг и преступлений, отказывается от столь опасной благосклонности коварного и жестокого, хоть и отважного, герцога Глочестерского. Многие страницы романа вызывают тот необъяснимый ужас, тайной которого так хорошо владел Стивенсон. Например, встреча в лесу с прокаженным, или ночь, проведенная Ричардом в комнате над часовней.
   В посвящении, обращенном к одному из литературных друзей (скрывавшемуся под псевдонимом "Критик за очагом"), Стивенсон говорит об "определенном круге читателей", осудившем "Остров Сокровищ", но восторгавшемся "Черной Стрелой". "Остров Сокровищ" был напечатан в журнале для юношества "Young Folks Paper", за подписью капитана Джорджа Нортса (псевдоним этот должен был внушить читателям, что повесть написана настоящим "морским волком"). Однако огромный успех этого романа начался лишь после того, как он был выпущен отдельным изданием; в журнале для юношества, как это ни странно, он прошел почти незамеченным. Но когда, по предложению редактора, Стивенсон написал "нечто в стиле исторических повестей излюбленного юношеством Альфреда Филлипса", то есть "Черную Стрелу", то роман этот, печатавшийся в том же журнале с июня по октябрь 1883 г. (опять за подписью капитана Нортса), произвел среди молодых читателей сенсацию и сразу привлек новых подписчиков.
  

"КРИТИК ЗА ОЧАГОМ"

   Одному мне известно, что я выстрадал, и насколько выиграли мои книги благодаря вашему неусыпному вниманию и поразительной настойчивости. Но вот перед вами книга, которая вышла в свет, не имея вашего imprimatur; странная вещь в истории нашей дружбы, еще более необычна -- причина этого. Я с любопытством, с досадой и, наконец, с улыбкой следил за вашими тщетными стараниями прочитать "Черную Стрелу"; и, мне думается, я действительно заслужил бы упрек в отсутствии юмора, если бы упустил случай и не поставил вашего имени впереди единственной моей книги, которой вы не читали... и никогда не прочтете.
   Но я все-таки надеюсь на большее постоянство со стороны других. Повесть была написана несколько лет назад для определенного круга читателей и, могу добавить, в соревновании с известным автором; мне кажется, я поступлю правильно, назвав его: это мистер Альфред Р. Филлипс. В свое время она не осталась без награды. Разумеется, не мне было оспаривать у мистера Филлипса его заслуженное первенство; но в глазах тех самых читателей, которые ни во что не ставили "Остров Сокровищ", "Черная Стрела" явилась значительным шагом вперед. Читатели отдельно изданных книг и читатели журнальных романов принадлежат к двум различным мирам. В другом суде "Острову Сокровищ" был вынесен противоположный приговор. Хотел бы я знать, будет ли то же самое и с его преемником?

Р. Л. С.

   Озеро Саранак, 8 апреля 1888 г.
  

ПРОЛОГ
ДЖОН МСТИТЕЛЬ

   Однажды поздней весной после полудня колокол на башне Моот-Хауса, в Тонсталле прозвучал в необычное время. Люди, работавшие вблизи и вдали, в лесу и на полях вдоль реки, побросали свою работу и бросились по направлению звука колокола. В деревушке Тонсталль собралась группа бедных жителей, удивлявшихся этому призыву.
   В те времена -- в царствование старого короля Генриха VI -- деревушка Тонсталль имела такой же вид, какой сохранила и до сих пор. Десятка два неуклюжих домов, выстроенных из толстого дуба, было разбросано по длинной зеленой долине, подымавшейся от реки. Внизу дорога пересекала мост и, подымаясь на другую сторону реки, исчезала на опушке леса, по пути к Моот-Хаусу и дальше, к Холивудскому аббатству. На полдороге к деревушке среди тисовых деревьев стояла церковь. Повсюду -- вблизи на склонах и вдали на горизонте -- виднелись леса зеленых вязов и зеленеющих дубов.
   На холме у самого моста, где стоял каменный крест, собралась группа людей -- с полдюжины женщин и высокий малый в деревенской одежде,-- обсуждавших вопрос о том, что мог означать неожиданно раздавшийся звук колокола. Полчаса тому назад по деревушке проскакал гонец. Он выпил кружку эля, не решившись сойти с лошади, так как очень торопился. Он сам не знал вестей, которые вез, так как у него были только запечатанные письма от сэра Даниэля Брэклея к сэру Оливеру Отсу, священнику, заведовавшему домом во время отсутствия хозяина.
   Раздался конский топот, и вскоре молодой мастер Ричард Шельтон, сирота, живший у сэра Даниэля Брэклея, показался из-за края леса и проехал по мосту, по которому звонко застучали копыта его коня. Он-то уже наверно знает в чем дело,-- и разговаривавшие окликнули его, прося объяснений. Он охотно остановился. То был молодой человек, еще не достигший восемнадцати лет, загорелый, с серыми глазами, в куртке из оленьей кожи с черным бархатным воротником, в зеленом берете на голове и со стальным арбалетом за спиной. Оказалось, что гонец привез важные известия. Предстояла битва.
   Сэр Даниэль прислал сзывать всех, кто мог стрелять из лука или управляться с алебардой, приказывая немедленно отправиться в Кеттлей, грозя в противном случае сильным гневом; но Дик не знал, за кого они будут сражаться и где ожидается битва. Скоро придет сам сэр Оливер, а Беннет Хэтч вооружается, так как он поведет отряд.
   -- Это разорение для страны,-- сказала одна из женщин,-- когда бароны ведут войну, крестьянам приходится питаться кореньями.
   -- Нет,-- сказал Дик,-- всякий, кто пойдет, будет получать по шесть пенсов в день, а стрелки по двенадцать.
   -- Если останутся живы,-- возразили женщины,-- то хорошо; ну, а если умрут, тогда, что, мастер?
   -- Нет лучше смерти, как за своего законного господина,-- сказал Дик.
   -- Он вовсе не мой законный господин,-- сказал молодой парень.-- Я был приверженцем Уэльсингэмов, как и все, что живут по Брайерлейской дороге, вот уж два года. А теперь должен быть на стороне Брэклея! Так повелел закон! Неужели же это естественно? Тут у меня и сэр Даниэль, и сэр Оливер, который более знаком с законом, чем с честностью,-- а я считаю, что у меня нет другого законного господина, кроме бедного короля Гарри Шестого, да благословит его Господь, бедного простака, не умеющего отличать своей правой руки от левой!
   -- Ты злоязычен, друг,-- заметил Дик,-- и сразу говоришь плохо и о своем добром хозяине, и о его милости короле! Но король Гарри -- хвала всем святым! -- пришел в себя и желает, чтобы все устроилось мирно. Что же касается сэра Даниэля, то ты очень храбр за его спиной! Но я не буду сплетником... и довольно.
   -- Я не говорю ничего дурного о вас, мастер Ричард,-- возразил крестьянин.-- Вы еще мальчик, а вот когда вырастете, то и очутитесь с пустым кошельком. Больше ничего не скажу; святые да помогут соседям сэра Даниэля, а Пресвятая Дева тем, кого он опекает.
   -- Клипсби,-- сказал Ричард,-- я по чести не должен слушать того, что вы говорите. Сэр Даниэль -- мой добрый господин и мой опекун.
   -- Ну, отгадайте мне одну загадку,-- возразил Клипсби.-- На чьей стороне сэр Даниэль?
   -- Не знаю,-- проговорил Дик, слегка краснея, потому что его опекун постоянно в это смутное время переходил с одной стороны на другую, и каждая перемена сопровождалась увеличением его состояния.
   -- Ага! -- возразил Клипсби.-- Этого не знаете ни вы, ни один человек на свете. Потому что он из тех, что ложится спать приверженцем Ланкастерского дома, а встает защитником Йорка.
   Как раз в это время на мосту раздались звуки железных подков; все обернулись и увидели Беннета Хэтча, который галопом приближался к ним. То был смуглый человек с сединой в волосах, с тяжелой рукой и суровым лицом, вооруженный копьем и мечом, в стальном шлеме и кожаной куртке. Он был великий человек в своей местности, правая рука сэра Даниэля в мирное и военное время; теперь, благодаря стараниям своего господина, он был назначен начальником отряда из ста человек.
   -- Клипсби,-- крикнул он,-- отправляйся к Моот-Хаусу и пошли туда же и остальных лодырей. Боуер даст вам шлемы и кольчуги. Мы должны отправиться до захода солнца. Смотри же: сэр Даниэль расправится с тем, кто опоздает к сбору. Смотри хорошенько! Я знаю, что ты негодный человек! Нанс,-- прибавил он, обращаясь к одной из женщин,-- что, старик Аппльярд в городе?
   -- Ручаюсь, что нет,-- ответила женщина,-- наверное, в поле.
   Группа рассеялась: Клипсби лениво побрел по мосту, Беннет и Шельтон поехали вместе по дороге через селение и мимо церкви.
   -- Увидите старого ворчуна,-- сказал Беннет.-- Он употребит на воркотню и восхваление Гарри Пятого более времени, чем нужно человеку для того, чтобы подковать лошадь. И все потому только, что принимал участие во французских войнах!
   Дом, к которому они направлялись, стоял в конце селения, среди кустов сирени; за ним с трех сторон шли поля, доходившие до опушки леса.
   Хэтч сошел с лошади, бросил повод на изгородь и пошел по полю вместе с Диком к старому солдату, который, стоя по колена в капусте, рыл землю, напевая по временам надтреснутым голосом отрывки песен. Вся одежда его была кожаная; только капюшон и пелерина были из черной байки и завязывались чем-то красным; его лицо походило на скорлупу грецкого ореха как по цвету, так и по бороздам. Но старые серые глаза были еще ясны, и зрение не ослабло. Может быть, он был глух, может быть, считал недостойным старого стрелка, участвовавшего в битве при Азинкуре, обращать внимание на такую помеху, но ни тревожные звуки колокола, ни приближение Беннета и юноши, по-видимому, не произвели на него никакого впечатления. Он продолжал упорно рыть землю и напевать слабым, дрожащим голосом:
  
   "И если, о, леди, твоя будет милость,
   Молю, пожалей обо мне"...
  
   -- Ник Аппльярд,-- сказал Хэтч,-- сэр Оливер кланяется вам и просит вас сейчас же прийти в Моот-Хаус, чтобы принять командование над гарнизоном.
   Старик взглянул на пришедших.
   -- Здорово, господа! -- усмехаясь проговорил он.-- А куда же отправляется мастер Хэтч?
   -- Мастер Хэтч отправляется в Кеттлей со всеми, кого мы только можем посадить на коня,-- ответил Беннет,-- по-видимому, там ожидается битва, и милорд нуждается в подкреплении.
   -- В самом деле? -- сказал Аппльярд.-- Ну, а сколько же человек оставляете вы мне?
   -- Я оставляю вам шесть добрых молодцев и сэра Оливера в придачу,-- ответил Хэтч.
   -- Так не удержать нам позиции,-- сказал Аппльярд, -- недостаточно людей. Нужно человек сорок.
   -- За этим-то мы и пришли к тебе, старый ворчун,-- ответил Беннет.-- Кто другой, кроме тебя, мог бы сделать что-нибудь в таком доме и с таким гарнизоном?
   -- Ага! Когда жмет где-нибудь, то вспоминают и о старом сапоге,-- заметил Ник.-- Никто из вас не умеет сидеть на лошади или управляться с алебардой; а что касается стрельбы из лука -- Святой Михаил! Если бы ожил старик Гарри Пятый, он встал бы перед вами и спокойно позволил бы вам стрелять в него по фартингу за выстрел.
   -- Ну, Ник, найдутся еще и теперь люди, умеющие хорошо натянуть тетиву,-- сказал Беннет.
   -- Хорошо натянуть тетиву! -- вскрикнул Аппльярд.-- Да! Но кто же умеет хорошо стрелять? Тут нужен и глаз, и голова на плечах. Ну, что ты назовешь хорошим выстрелом, Беннет Хэтч?
   -- Да вот тот, который попадет отсюда в лес,-- ответил Беннет, оглядываясь вокруг.
   -- Да, это довольно хороший выстрел,-- сказал старик, оборачиваясь, чтобы взглянуть через плечо. Вдруг он прикрыл глаза рукой и уставился вдаль.
   -- На что это вы смотрите? -- спросил, хихикая, Беннет.-- Уж не видите ли Гарри Пятого?
   Ветеран молча продолжал смотреть на холм. Лучи солнца ярко освещали луга на его склоне; несколько белых овец щипали траву; все было тихо, только издали доносился звук колокола.
   -- Что такое, Аппльярд? -- спросил Дик.
   -- Да вот птицы,-- ответил Аппльярд.
   И действительно, над деревьями леса, там, где он врезался в луга и заканчивался двумя чудесными зелеными вязами, на расстоянии полета стрелы от поля, где стояли разговаривавшие, стая птиц металась взад и вперед в очевидном беспокойстве.
   -- Что же с птицами? -- спросил Беннет.
   -- Ах! -- возразил Аппльярд.-- Вот вы, словно умный, собираетесь на войну, мастер Беннет. Птицы -- хорошие часовые; там, где леса, они являются в первых рядах сражения. Видите, если бы мы были не здесь, а в лагере, то можно было бы подумать, что нас выслеживают стрелки... а вы бы так ничего и не знали!
   -- Ну, старый ворчун,-- сказал Хэтч,-- самые близкие к нам воины в Кеттлее, под командой сэра Даниэля; мы здесь в безопасности, словно в лондонском Тауэре, а вы пугаете людей из-за нескольких зябликов и воробьев.
   -- Послушать только его! -- со смехом сказал Annльярд.-- Да сколько мошенников дали бы себе обрезать уши, чтобы только выстрелить в кого-нибудь из нас! Святой Михаил! Они ненавидят нас, словно хорьков, мой милый!
   -- Ну, по правде сказать, они ненавидят сэра Даниэля,-- заметил Хэтч довольно сдержанно.
   -- Да, они ненавидят сэра Даниэля, но ненавидят и всякого, кто служит у него,-- сказал Аппльярд,-- и первым делом они ненавидят Беннета Хэтча и стрелка Николаса. Послушайте, если бы там, на опушке леса, появился здоровый малый, и мы стояли бы так, что ему было бы удобно целиться в нас,-- вот как мы стоим теперь, спиною к лесу,-- то как вы думаете, кого из нас выбрал бы он?
   -- Бьюсь об заклад, что вас,-- ответил Хэтч.
   -- А я ставлю мой кафтан против кожаного пояса -- он выбрал вы вас! -- вскрикнул старый стрелок.-- Вы сожгли Гримстон, Беннет; этого вам никогда не простят, мастер. Что касается меня, то, Бог даст, я скоро буду в мирном месте, вдали от всякого выстрела -- как из лука, так и из пушки. Я старый человек и быстро приближаюсь к дому, где уготовано ложе. Но вы, Беннет, останетесь после меня на свою погибель и, если доживете до моих лет неповешенным, то, значит, угас истинный английский дух.
   -- Ты самый злой дурак во всем Тонсталле,-- сказал Хэтч, очевидно раздраженный этими угрозами.-- Собирайся-ка, прежде чем явится сэр Оливер, и перестань болтать хоть ненадолго. Если ты так же много разговаривал с Гарри Пятым, то уши. его были шире его карманов.
   Стрела прожужжала в воздухе, словно большой шершень; она попала между лопатками старого Аппльярда, пронзила его насквозь, и он упал лицом в капусту. Хэтч подпрыгнул в воздухе с отрывистым криком, потом согнулся вдвое и побежал к дому. Дик Шельтон встал за кусты сирени и держал арбалет наготове, целясь в опушку леса.
   Ни один лист не шевелился. Овцы спокойно щипали траву; птицы уселись на свои места. Но старик лежал со стрелой в спине; Хэтч ухватился за косяк двери, а Дик притаился за кустами сирени.
   -- Вы видите что-нибудь? -- крикнул Хэтч.
   -- Ни одна ветвь не шелохнется.
   -- По-моему, стыдно оставлять его лежать так,-- сказал Беннет, подходя нерешительными шагами и с очень бледным лицом.-- Смотрите за лесом, мастер Шельтон, присматривайте хорошенько. Да помогут нам святые! Но каков выстрел!
   Беннет положил старого стрелка к себе на колени. Старик еще не умер; лицо его исказилось от боли; глаза то открывались, то закрывались. По-видимому, он страдал ужасно.
   -- Ты меня слышишь, старый Ник? -- спросил Хэтч.-- Нет ли у тебя какого-нибудь последнего желания, прежде чем отправиться, старый брат?
   -- Выньте стрелу и дайте мне умереть, во имя Богоматери,-- задыхаясь, проговорил Аппльярд,-- я покончил со старой Англией. Вытащите стрелу.
   -- Мастер Дик,-- сказал Беннет,-- подойдите сюда и выдерните стрелу. Он скоро отойдет, бедный грешник.
   Дик отложил арбалет и, сильно дернув, вытащил стрелу. Хлынул поток крови; старик приподнялся на коленях, призвал имя Божие и упал мертвым. Хэтч на коленях среди кочнов капусты горячо молился о спасении отлетавшей души. Но видно было, что и во время молитвы мысли его заняты другим -- он не сводил глаз с того уголка леса, откуда был сделан выстрел. Окончив молитву, он встал, снял одну из своих железных рукавиц и вытер свое бледное, мокрое от страха лицо.
   -- Следующая очередь -- моя,-- сказал он.
   -- Кто сделал это, Беннет? -- спросил Ричард, продолжая держать стрелу в руке.
   -- Только святые знают это,-- сказал Хэтч.-- Мы с ним выгнали из домов и имений добрых сорок человек. Он поплатился за это, бедняга; может быть, скоро поплачусь и я. Сэр Даниэль слишком притесняет людей.
   -- Странная стрела,-- сказал юноша, рассматривая стрелу.
   -- Да, правда! -- вскричал Беннет.-- Черная с черным оперением. Вот так зловещая стрела! Говорят, черный цвет предвещает похороны. А тут написаны и слова. Сотрите кровь. Прочтите, что там написано.
   -- "Аппльярду от Джона Мстителя"... Что это значит?..
   -- Ну, это мне не нравится,-- сказал Беннет, покачивая головой.-- "Джон Мститель"... как раз подходящее имя для негодяев. Но чего ради мы стоим здесь, словно мишени! Возьмите его под колена, добрый мастер Шельтон, а я подыму его за плечи, и мы снесем его в дом. Это будет страшный удар для бедного сэра Оливера; он побелеет как бумага и будет бормотать молитвы, словно ветряная мельница.
   Они подняли старого стрелка и отнесли в дом, где он жил один. Тут они положили его на пол, жалея тюфяка, и приложили все усилия, чтобы придать трупу должное положение. Домик Аппльярда был чистенький, но довольно пустой. Тут была кровать с синим одеялом, буфет, большой сундук, два складных стула, стол на петлях в углу у камина; на стенах висели луки и другое оружие старого воина. Хэтч с любопытством оглянулся вокруг.
   -- У Ника были деньги,-- сказал он.-- У него, может быть, отложено фунтов шестьдесят. Хотелось бы мне найти их. Когда теряешь старого друга, мастер Ричард, то самое лучшее утешение -- получить наследство после него. Вот, взгляните, бьюсь об заклад, там лежит груда золота. Стрелок Аппльярд приобретал легко, а отдавал с трудом. Да упокоит Господь его душу! Около восьмидесяти лет он расхаживал по земле и все добывал что-нибудь; а теперь он лежит на спине, бедный ворчун, и ничего ему больше не надо; если его пожитки достанутся доброму другу, то, я думаю, ему будет веселее на небесах.
   -- Ну, Хэтч,-- сказал Дик.-- Уважай его незрячие глаза. Неужели ты решишься на воровство перед его трупом? Да он, пожалуй, встанет тогда!
   Хэтч перекрестился несколько раз, но вскоре румянец вернулся на его побледневшее лицо; его не так легко было отговорить от принятого решения. Сундуку не поздоровилось бы, если бы как раз в ту минуту не раздался стук распахиваемой калитки; в дом вошел высокий, толстый, краснощекий, черноглазый человек, лет около пятидесяти, в черной рясе.
   -- Аппльярд,-- проговорил вошедший и вдруг словно замер на месте.-- Ave Maria! -- вскрикнул он.-- Да защитят нас святые угодники! Что это такое?
   -- Да, плохо дело с Аппльярдом, господин священник,-- ответил совсем весело Хэтч.-- Убит у порога своего дома и теперь входит во врата чистилища. Там, если верить рассказам, он не будет нуждаться ни в углях, ни в свечах.
   Сэр Оливер с трудом добрался до складного стула и, весь бледный и дрожащий, опустился на него.
   -- Это Божий суд! О, какой удар! -- прорыдал он и забормотал молитвы.
   Хэтч между тем снял свой шлем и набожно опустился на колени.
   -- А, Беннет,-- сказал священник, немного оправившись,-- что это может быть? Какой враг сделал это?
   -- Вот стрела, сэр Оливер. Взгляните, на ней написаны слова, -- сказал Дик.
   -- Ну! скверные вести! -- вскрикнул священник.-- "Джон Мститель!" Вполне подходящее название для Лолларда! {Слово Лоллард (Lollard), обозначавшее "пустой болтун", было презрительным прозвищем, которое давали духовным лицам, восставшим в XIV столетии против господствующей церкви (прим. перевод.).} И вдобавок черная, как дурное предзнаменование! Господа, эта стрела не нравится мне. Но нам необходимо посоветоваться. Кто бы это мог быть? Подумай-ка хорошенько, Беннет. Кто из многих злоумышленников решается так смело выступить против нас? Симнель? Я сильно сомневаюсь в этом. Уэльсингэмы? Нет, они еще не дошли до этого; они еще надеются победить нас законным образом, когда настанет иное время. Вот еще Симон Мельмсбери. А ты как думаешь, Беннет?
   -- А что вы думаете, сэр, об Эллисе Декуорсе?
   -- Ну, это уж нет, Беннет. Только не он,-- сказал священник.-- Смута никогда не подымается снизу, Беннет; все разумные хроникеры сходятся в этом мнении; возмущение всегда идет сверху вниз; когда Дик, Том и Гарри берутся за свои луки, нужно пристально вглядеться, кому из лордов может быть полезно это движение. Так как сэр Даниэль снова присоединился к партии королевы, то он теперь в немилости у лордов партии Йорка. Оттуда и идет этот удар, Беннет. Я постараюсь узнать, кто подготовил его, но здесь главная причина этого несчастного случая.
   -- Извините, сэр Оливер,-- сказал Беннет,-- они здесь так нагрелись, что я давно уже чую пожар. Чуял его и бедный грешник Аппльярд. И, извините, умы всех здесь так скверно настроены против нас, что для бунта не нужно им ни Ланкастера, ни Йорка. Выслушайте мои слова. Вы, служитель церкви, и сэр Даниэль, вечно поворачивающийся, куда дует ветер, вы отняли добро у многих людей и немало их погубили и перевешали. Вас призывали к суду, но уж не знаю каким образом, вы всегда оказывались правы. Вы думаете, что на том и делу конец? Ну, нет, извините, сэр Оливер: человек, у которого отняли добро и которого побили, приходит в ярость и когда-нибудь, когда попутает нечистый, он возьмет свой лук да и всадит вам стрелу на целый ярд.
   -- Нет, Беннет, ты ошибаешься. Беннет, ты должен был бы радоваться, что есть кому наставлять тебя,-- сказал сэр Оливер.-- Ты пустой болтун, враль, глотка у тебя больше твоих обоих ушей вместе взятых. Обрати на это внимание, Беннет, обрати.
   -- Ну, я не буду больше ничего говорить. Как вам угодно,-- сказал Беннет.
   Священник встал со стула, вынул из висевшего у него на шее ящичка с письменными принадлежностями сургуч, печать и кремень. Он приложил печать сэра Даниэля к буфету и к сундуку, причем Хэтч с недовольством смотрел на это. Потом все несколько боязливо вышли из дома и сели на лошадей.
   -- Нам пора уже быть в пути, сэр Оливер,-- сказал Хэтч, держа стремя для священника, пока тот садился.
   -- Да, но времена изменились, Беннет,-- возразил священник.-- Аппльярда уже нет, упокой, Господи, его душу! Я задержу тебя в гарнизоне, Беннет. У меня должен быть верный человек, на которого я мог бы положиться в эти дни. "Стрела во дне летящая", говорится в евангелии; не помню дальше текста, я ленивый священник, я слишком погружен в мирские дела. Ну, едем, мастер Хэтч. Всадники должны уже быть у церкви.
   Они поехали вниз по дороге; ветер развевал полы плаща священника. На небе, за ними, подымались тучи, закрывая солнце. Они проехали мимо трех разбросанных домиков деревушки Тонсталль и, доехав до поворота, увидели перед собой церковь. Десять-двенадцать домов скучились впереди нее; сзади кладбище подходило к лугам. У арки кладбищенских ворот собралось около двадцати человек, некоторые из них сидели в седлах, другие стояли около своих лошадей. И вооружение, и лошади их отличались большим разнообразием: у одних были копья, у других алебарды, у третьих мечи. Некоторые сидели на лошадях, еще покрытых грязью от только что проведенной борозды. Все это был всякий сброд этой местности, так как лучшие люди и лошади были уже на войне с сэром Даниэлем.
   -- Недурно! Да будет благословен крест Холивуда! Сэр Даниэль будет очень доволен,-- заметил священник, мысленно пересчитывая отряд.
   -- Кто готов в путь? Выезжайте все, кто верен нам! -- крикнул Беннет.
   Какой-то человек пробирался между вязами; услышав этот призыв, он отбросил всякое стеснение и бросился прямо к лесу. Люди, стоявшие у кладбищенских ворот, не замечавшие до сих пор присутствия незнакомца, встрепенулись и рассыпались во все стороны. Сошедшие с лошадей вновь вскочили в седла, остальные бросились преследовать незнакомца, но им приходилось огибать церковь и кладбище и потому ясно было, что добыча ускользнет от них. Хэтч с громким ругательством хотел перескочить через ограду, но лошадь отказалась сделать прыжок, и всадник очутился в пыли на земле. Хотя он сейчас же вскочил на ноги и схватил повод, время все же было упущено, и беглец был слишком далеко, чтобы можно было догнать его.
   Дик Шельтон оказался умнее всех. Вместо того, чтобы заняться бесполезным преследованием, он снял со спины арбалет и приготовил стрелу. Когда все остальные отказались от своих намерений, он повернулся к Беннету и спросил, нужно ли стрелять.
   -- Стреляй! Стреляй! -- крикнул священник с кровожадной яростью.
   -- Стреляйте в него, мастер Дик,-- сказал Беннет.-- Попадите в него так, чтобы он упал, словно созревшее яблоко.
   Беглецу оставалось сделать только несколько прыжков, чтобы очутиться в безопасности, но на окраине луг круто подымался к холму, и потому ему приходилось бежать медленнее. Целиться было нелегко, из-за сумрака и порывистых движений беглеца. Дик прицелился и почувствовал нечто вроде сожаления; он почти желал не попасть в цель. Стрела полетела.
   Беглец споткнулся и упал, Хэтч и остальные преследователи разразились громкими, радостными криками. Однако они делили шкуру медведя, еще не поймав его. Беглец упал, не причинив себе никакого вреда; он сейчас же вскочил на ноги, повернулся, взмахнул с вызывающим видом шляпой и в следующее мгновение исчез за опушкой леса.
   -- Чума его возьми! -- крикнул Беннет.-- У него ноги вора, он умеет бегать. Но вы попали в него, мастер Шельтон; он унес с собой вашу стрелу; я не очень-то завидую этому подарку.
   -- Но что он делал у церкви? -- спросил сэр Оливер.-- Опасаюсь, что что-нибудь очень дурное. Клипсби, добрый малый, сойди-ка с коня да поищи хорошенько среди вязов.
   Клипсби скоро вернулся с какой-то бумагой в руках,
   -- Эта бумага была прибита к двери церкви,-- сказал ов, подавая ее сэру Оливеру.-- Больше я ничего не нашел.
   -- Ну, клянусь могуществом нашей Матери-церкви, это уже приближается к святотатству! -- вскричал сэр Оливер. -- Если это делается по приказанию короля или владельца замка, то уж нечего делать! Но чтобы всякий бродяга в зеленой куртке мог прибивать бумаги к дверям святилища -- это уж очень близко к святотатству, и люди сжигались за дела меньшей важности! Но что это такое? Темнеет быстро. Добрый мастер Ричард, у вас молодые глаза. Прочтите мне, пожалуйста, этот пасквиль.
   Дик Шельтон взял бумагу в руки и прочел ее вслух. Это были очень грубые вирши, почти без рифм, написанные большими буквами и с невероятными ошибками.
  
   "За пояс заткнул я четыре стрелы;
   Все черные стрелы в отплату за зло,
   Четыре по счету негодных людей,
   Насилье которых меня доняло.
   Одной уже нет; она метко попала:
   Старик Аппельярд ей сражен.
   Для мастера Беннета Хэтча другая,
   Кем Гримстон с стенами сожжен.
   А вот и для сэра Оливера Отса --
   Им Гарри, сэр Шельтон, убит.
   Четвертой, сэр Даниэль, вскоре вы ждите,
   Увидите, как она в вас полетит.
   Так каждый получит на долю стрелу,
   И черная -- черное сердце пронзит.
   Скорее читайте молитву свою,
   И ныне, и присно вас смерть поразит.

Джон Мститель за всех
Из Зеленого леса
И его веселые товарищи

   Нет, у нас есть еще стрелы а хорошие пеньковые веревки и для других из ваших приверженцев".
   -- Увы! Где милосердие и другие христианские добродетели? -- печально проговорил сэр Оливер.-- Дурен здешний мир, господа, и с каждым днем становится все хуже и хуже. Я готов поклясться на Холивудском кресте, что я так же невиновен в нанесении какого-либо зла, умышленно или неумышленно, тому доброму рыцарю, как некрещеный ребенок. Да никто и не думал его убивать, они заблуждаются и в этом, есть еще живые свидетели.
   -- Вы это напрасно, господин священник,-- сказал Беннет.-- Эти разговоры совсем неуместны.
   -- Нет, мастер Беннет, нет. Знайте свое место, добрый Беннет,-- ответил сэр Оливер.-- Я докажу свою невиновность. Я не хочу погибнуть по ошибке. Я беру всех в свидетели, что я чист в этом деле. Я даже не был в Моот-Хаусе. Меня послали по делу раньше девяти часов.
   -- Сэр Оливер,-- перебил его Хэтч,-- так как вам не угодно прервать эту проповедь, то я приму другие меры. Гофф, труби, чтобы садились на лошадей.
   Раздался звук трубы. Беннет подошел близко к пораженному священнику и яростно шепнул ему что-то на ухо. Дик Шельтон увидел, как сэр Оливер испуганно взглянул на него. Дику было о чем подумать, потому что сэр Гарри Шельтон был его родной отец. Но он не сказал ни слова, и лицо его осталось неподвижным.
   Хэтч и сэр Оливер некоторое время обсуждали изменившееся положение дела, они решили оставить десять человек не только для защиты Моот-Хауса, но и для сопровождения священника через лес. Так как Беннет должен был остаться, то командование отрядом, посланным для подкрепления, было передано мастеру Шельтону. Действительно, другого выбора не оставалось; остальные были глупые, неуклюжие люди, неопытные в военном деле, а Дик был не только популярен, но решителен и серьезен не по годам. Хотя он провел свою юность в этом глухом местечке, но сэр Оливер хорошо обучил его чтению и письму, а обращению с оружием и первым основам военного искусства научил его сам Хэтч. Беннет всегда был добр к Дику и готов помочь ему во всем. Он был из таких людей, которые жестоки к тем, кого считают своими врагами, но по-своему верны и преданы своим друзьям. И теперь, пока сэр Оливер вошел в ближайший дом, чтобы написать своим красивым почерком отчет о последних событиях своему господину, сэру Даниэлю Брэклею, Беннет подошел к своему ученику, чтобы пожелать ему успеха в его предприятии.
   -- Вы должны ехать дальним путем, в обход, мастер Шельтон,-- сказал он,-- объехать мост, чтобы сохранить жизнь! Пустите верного человека в пятидесяти шагах перед собой, пусть он стреляет, а вы поезжайте потихоньку, пока не выедете из лесу. Если негодяи нападут на вас, скачите изо всех сил, вы ничего не сможете сделать, если остановитесь. И поезжайте все вперед, мастер Шельтон, не возвращайтесь сюда, если вам дорога жизнь; помните, что в Тонсталле вам не найти помощи. Так как вы едете на великую войну за короля, а я остаюсь здесь, где моей жизни грозит величайшая опасность, и только святые знают, встретимся ли мы еще с вами здесь, на земле, то я дам вам последние советы при вашем отъезде. Остерегайтесь сэра Даниэля, ему нельзя доверять. Не верьте и плуту-священнику; у него нет дурных намерений, но он исполняет волю других, это -- орудие сэра Даниэля! Приобретите влияние там, куда отправляетесь, заведите себе сильных друзей. И поминайте добром Беннета Хэтча. На свете есть негодяи похуже Беннета. Ну, желаю вам удачи!
   -- Господь да будет с вами. Беннет! -- ответил Дик.-- Вы были всегда добрым другом мне, сироте, и я всегда скажу это.
   -- И вот что еще, мастер,-- прибавил Хэтч несколько смущенно,-- если этот "Мститель" пустит в меня стрелу, вы, может быть, не откажетесь дать золотую монету, а то и фунт за спасение моей бедной души, потому что плохо мне придется в чистилище.
   -- Ваше желание будет исполнено, Беннет,-- ответил Дик.-- Но бодритесь! Мы встретимся там, где вы будете более нуждаться в эле, чем в мессах.
   -- Дай-то Бог, мастер Дик,-- сказал Хэтч.-- Но вот идет сэр Оливер. Если бы он так же ловко управлялся с луком, как с пером, он был бы чудесным воином.
   Сэр Оливер дал Дику запечатанный пакет с надписью:
   "Моему достоуважаемому господину, сэру Даниэлю Брэклею, рыцарю. Передать немедленно".
   Дик положил пакет за пазуху, отдал приказание и поехал вдоль деревушки к западу.
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДВА МАЛЬЧИКА

ГЛАВА I
Гостиница "Солнце" в Кеттлее

   Сэр Даниэль и его люди разместились в этот вечер в Кеттлее и его окрестностях, в теплых помещениях и расставили патрули. Но рыцарь из Тонсталля был из людей, вечно гнавшихся за денежной добычей. И теперь, накануне авантюры, из которой он должен был или выйти победителем, или погибнуть, он встал в час ночи, чтобы выжать сок из своих бедных соседей. Он вел большие дела по спорным наследствам: обыкновенно он покупал право наследства у какого-нибудь самого безнадежного претендента и потом, благодаря покровительству важных лордов, приближенных короля, добивался неправильных решений в свою пользу. Если же для этого требовалось много хлопот, он захватывал спорный замок силой оружия и полагался на свое влияние и на крючкотворство сэра Оливера, чтобы удержать захваченное. Кеттлей был одним из таких спорных мест, недавно попавшим в его когти. Сэр Даниэль встречал еще отпор со стороны жителей и, чтобы подавить недовольство, привел сюда свои войска.
   В два часа утра сэр Даниэль сидел в комнате гостиницы у очага, так как в этот час бывало холодно среди болот Кеттлея. Рядом с ним стояла кружка эля, приготовленного с пряностями. Он снял свой головной убор с забралом и сидел, плотно укутавшись в ярко-красный плащ и опустив на руку свою лысую голову и худое, смуглое лицо. В дальнем конце комнаты около дюжины солдат стояли на часах у двери или спали на скамьях. Несколько ближе к нему мальчик лет двенадцати-тринадцати растянулся на плаще на полу. Хозяин "Солнца" стоял перед великим человеком.
   -- Ну, заметь, хозяин,-- говорил сэр Даниэль,-- только слушайся моих приказаний, и я буду всегда добрым господином. Мне нужны хорошие люди в старшины, а главным констеблем я желаю иметь Адама-а-Мора; позаботься хорошенько об этом. Если будут выбраны другие, то это не принесет вам никакой пользы, как вы знаете по горькому опыту. Я приму хорошие меры относительно тех, кто платил Уэльсингэму... между ними был и ты, мой любезный хозяин.
   -- Добрый рыцарь,-- сказал хозяин,-- я поклянусь на Холивудском кресте, что я платил Уэльсингэму только по принуждению. Нет, достойный рыцарь, я не люблю бездельников Уэльсингэмов; они были бедны как воры, храбрый рыцарь. Дайте мне настоящего лорда вроде вас. Спросите соседей, все скажут, что я стойко держусь Брэклея.
   -- Может быть,-- сухо проговорил сэр Даниэль.-- Тогда ты заплатишь вдвое.
   Хозяин гостиницы сделал страшную гримасу, но подобного рода несчастье часто случалось с арендаторами в те беспокойные времена, и хозяин, может быть, был рад отделаться так легко.
   -- Приведи того малого, Сельден! -- крикнул рыцарь.
   Один из слуг ввел бедного, забитого старика, бледного как полотно и дрожавшего от болотной лихорадки.
   -- Твое имя, бездельник? -- спросил сэр Даниэль.
   -- Конделль. Конделль из Шорби, с позволения вашей милости.
   -- До меня дошли дурные слухи о тебе,-- сказал рыцарь.-- Ты заподозрен в измене, затягиваешь взнос арендной платы, на тебя падает тяжелое обвинение в убийстве многих людей. Как? Ты еще так дерзок! Ну, я смирю тебя.
   -- Глубокоуважаемый и достопочтенный господин,-- проговорил старик,-- тут вышла какая-то чепуха, не будет сказано в вашем присутствии. Я бедный, честный человек и никому не сделал зла.
   -- Младший офицер дал мне о тебе самые скверные сведения,-- сказал рыцарь.-- "Схватите этого Тиндела из Шорби",-- сказал он.
   -- Кондедль, мой добрый господия, Конделль,-- таж зовут меня, несчастного.
   -- Конделль или Тиндель -- все равно, -- хладнокровно ответил сэр Даниэль.-- Ты здесь, и я, по правде, сильно сомневаюсь в твоей честности. Если хочешь спасти свою шею, напиши-ка мне поскорее обязательство на двадцать фунтов.
   -- На двадцать фунтов, мой добрый господин! -- вскрикнул Конделль.-- Да это чистое безумие! Все мое имение не стоят семидесяти шиллингов.
   -- Конделль или Тиндель,-- со смехом сказал сэр Даниэль,-- я пойду на риск. Напиши двадцать фунтов, а когда я получу все, что будет возможно, я буду тебе добрым господином и прощу остальное.
   -- Увы! Это невозможно, мой добрый господин, я не искусен в письме,-- сказал Конделль.
   -- Увы! -- проговорил рыцарь.-- Значит, нет другого средства. А мне бы очень хотелось пощадить тебя, Тиндель, да совесть не позволяет. Сельден, возьми-ка осторожно этого старого ворчуна, доведи его до ближайшего вяза и повесь нежно за шею там, где я могу увидеть его, когда поеду. Прощайте, добрый мастер Конделль, дорогой мастер Тиндель, вы отправляетесь в рай на почтовых; итак, прощайте!
   -- Ну, мой остроумный лорд,-- ответил Конделль с принужденной, льстивой улыбкой,-- раз вы требуете, как и подобает вам, я исполню ваше приказание, несмотря на все мое неуменье.
   -- Друг,-- сказал сэр Даниэль,-- теперь ты напишешь сорок. Полно! Ты слишком хитер, чтобы иметь состояние только в семьдесят шиллингов. Сельден, посмотри, чтобы он написал как следует, и чтобы было засвидетельствовано по форме.
   И сэр Даниэль, веселый рыцарь,-- веселее его не было в целой Англии,-- сделал глоток эля и с улыбкой откинулся на спинку кресла.
   Между тем лежавший на полу мальчик зашевелился, потом поднялся и испуганно оглянулся вокруг.
   -- Сюда,-- сказал сэр Даниэль, и когда мальчик, повинуясь его приказанию, встал и медленно подошел к нему, он снова откинулся назад и громко расхохотался.-- Клянусь Распятием! -- крикнул он.-- Что за сильный, здоровый мальчик!
   Мальчик вспыхнул от гнева, и молния ненависти мелькнула в его темных глазах. Теперь, когда он стоял на ногах, было бы трудно определить его возраст. По выражению лица, хотя гладкого и чистого, как у ребенка, он казался старше, фигура его была необыкновенно тонка, походка несколько неловкая.
   -- Вы звали меня, сэр Даниэль,-- сказал он,-- для того, чтобы посмеяться над моим печальным состоянием?
   -- Ну, дайте мне посмеяться,-- сказал рыцарь.-- Прошу вас, милочка, дайте мне посмеяться. Если бы вы могли видеть себя, то, уверяю, сами бы расхохотались.
   -- Ну! -- вскрикнул, вспыхивая, мальчик.-- Вы ответите за это, как за все остальное. Смейтесь, пока можете.
   -- Ну,-- несколько серьезнее проговорил сэр Даниэль,-- я вовсе не насмехаюсь над вами, это только шутка, дозволенная между родными и близкими друзьями. Я устрою ваш брак, получу тысячу фунтов и буду чрезвычайно любить вас. Правда, я захватил вас несколько грубо, но так уж пришлось, зато с настоящей минуты я буду от всего сердца заботиться о вас и с радостью служить вам. Вы станете миссис Шельтон -- леди Шельтон, клянусь! Потому что мальчик обещает многое. Гм! Не следует пугаться честного хохота, он прогоняет печаль. Кто смеется, тот не негодяй. Эй, хозяин, дай поесть моему кузену, мастеру Джону. Садитесь, милочка, и кушайте.
   -- Нет,-- сказал мастер Джон,-- я не преломлю хлеба с вами. Раз вы принуждаете меня к такому греху, я буду поститься ради спасения души. Добрый хозяин, пожалуйста, будьте так добры, дайте мне кружку чистой воды; вы очень обяжете меня своей любезностью.
   -- Кушайте, вы получите разрешение от этого греха! -- крикнул рыцарь.-- Исповедуетесь как следует, а пока удовольствуйтесь ожиданием и кушайте.
   Но мальчик был упрям, он выпил кружку воды, снова плотно завернулся в свой плащ и уселся в дальнем уголке, погрузившись в мрачное раздумье.
   Через час или два в селении поднялась суматоха, послышались оклики часовых, звон оружия и стук лошадиных копыт; потом к гостинице подъехал отряд всадников, и Ричард Шельтон, весь забрызганный грязью, появился на пороге комнаты.
   -- Да хранит вас Бог, сэр Даниэль,-- сказал он.
   -- Как! Дикки Шельтон! -- вскрикнул рыцарь. При имени Дика сидевший в углу мальчик с любопытством взглянул на него.-- А что же Беннет Хэтч?
   -- Пожалуйста, сэр, ознакомьтесь с содержанием этого пакета, присланного вам сэром Оливером, тут все подробно описано,-- ответил Ричард, подавая письмо священника.-- А затем вам следовало бы как можно скорее отправиться в Райзингэм, потому что на пути нам встретился гонец, бешено мчавшийся с письмами. Он сообщил нам, что лорд Райзингэм находится в отчаянном положении и чрезвычайно нуждается в вашем присутствии.
   -- Что ты говоришь? В отчаянном положении? -- переспросил рыцарь.-- Ну, так мы поторопимся не спеша, мой добрый Ричард. В бедном английском государстве кто едет тише, тот едет увереннее. Отсрочка, говорят, порождает гибель, а, по-моему, скорее поспешность губит людей. Заметь это, Дик. Но прежде дай мне посмотреть, что за скотину ты пригнал сюда. Сельден, запри дверь на цепь.
   Сэр Даниэль вышел на улицу и при красном свете факелов произвел инспекторский смотр своих войск. Он был непопулярен как сосед и как господин, но очень любим как вождь всеми теми, кто следовал за его знаменем. Его отвага, испытанное мужество, заботливость об удобствах солдат, даже грубые шутки -- все это приходилось по вкусу смелым храбрецам его отряда.
   -- Ну, клянусь Распятием! -- крикнул он.-- Что это за жалкий сброд! Одни искривлены как лук, другие тонки как копье. Друзья, не послать ли вас в передние ряды во время сражения? Я не буду экономить вас, друзья. Покажите-ка мне этого старого негодяя на пегой лошади! Двухлетняя овца, едущая на свинье, имела бы более воинственный вид. А, Клипсби, ты здесь, старая крыса? Вот человек, которого я охотно потерял бы; ты пойдешь впереди всех, а на кафтане у тебя будет нарисована мишень, чтобы стрелки могли лучше целиться; ты будешь указывать мне путь.
   -- Я укажу вам какой угодно путь, сэр Даниэль, кроме того, который ведет от одной партии к другой,-- смело ответил Клиисби.
   Сэр Даниэль разразился громким смехом.
   -- Хорошо сказано! -- крикнул он.-- Язык у тебя во рту бойкий. Ну, я прощу тебя за удачное словечко. Сельден, посмотри, чтобы накормили его и его скотину.
   Рыцарь вернулся в гостиницу.
   -- Ну, друг Дик, приступай, -- сказал он. -- Вот добрый эль и свиная грудинка. Кушай, пока я буду читать.
   Сэр Даниэль вскрыл пакет и нахмурил брови. Прочитав письмо, он сел и задумался; потом проницательно посмотрел на своего воспитанника.
   -- Дик,-- сказал он после короткого раздумья.-- Ты читал эти скверные стишки?
   Юноша ответил утвердительно.
   -- В них упоминается имя твоего отца,-- продолжал рыцарь,-- какой-то сумасшедший обвиняет нашего бедного сэра Оливера в его убийстве.
   -- Он горячо отрицал это,-- заметил Дик.
   -- В самом деле? -- очень резко сказал рыцарь.-- Язык у него без костей; болтает, словно сорока. Со временем, когда я буду посвободнее, я сам расскажу тебе об этом подробнее, Дик. В то время сильно подозревали некоего Декуорна, но время было смутное, и нельзя было добиться правосудия.
   -- Это случилось в Моот-Хаусе? -- спросил Дик с сильно бьющимся сердцем.
   -- Эта случилось между Моот-Хаусом и Холивудом,-- спокойно ответил сэр Даниэль; при этом, однако, он метнул искоса мрачный, подозрительный взгляд на Дика.-- А теперь поторопись с едой, ты отвезешь в Тонсталль несколько строчек от меня.
   Выражение сильного огорчения появилось на лице Джка.
   -- Пожалуйста, сэр Даниэль, пошлите кого-нибудь из крестьян! -- вскрикнул он,-- Умоляю вас, пустите меня в битву. Обещаю вам, что сумею наносить удары.
   -- Я не сомневаюсь в этом,-- ответил сэр Даниэль, садясь к принимаясь за письмо.-- Но тут, Дик, нельзя приобрести почестей. Я останусь в Кеттлее, пока не получу верных сведений о ходе войны н тогда поеду, чтобы присоединиться к победителю. Не кричи, что это трусость -- это только мудрость, Дик; бедное государстсо изнурено бунтами; владычество короля и его заточение так часто сменяются одно другим, что никто не может быть уверен в завтрашнем дне. Переметные сумы и ветрогоны попадаются на это, а господин здравый разум сидит, поджидая, в сторонке.
   С этими словами сэр Даниэль отвернулся от Дика и стал писать письмо на другом конце длинного стола, скривив рот, так как история с Черной Стрелой крепко застряла у него в голове.
   Молодой Шельтон между тем усердно поглощал свой завтрак, как вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до его руки, и чей-то очень нежный голос прошептал ему на ухо:
   -- Не подавайте виду, умоляю вас,-- говорил этот голос,-- но будьте милосердны, укажите мне прямой путь в Холивуд. Умоляю вас, добрый мальчик, утешьте бедную душу, находящуюся в опасности и полном отчаянии, и укажите мне путь к покою.
   -- Идите по дорожке у ветряной мельницы,-- так же тихо ответил Дик,-- она доведет вас до перевоза через Тилль; там спросите снова.
   И, не поворачивая головы, он снова принялся за еду. Но, бросив искоса взгляд, он увидел, что юноша, которого называли мастером Джоном, украдкой вышел из комнаты.
   "Да он так же молод, как я,-- подумал Дик,-- а назвал меня "добрым мальчиком". Знай я, что он так молод, я допустил бы скорее, чтобы его повесили прежде, чем указал бы ему дорогу. Ну, если он пойдет по болоту, я могу догнать его и надрать ему уши".
   Через полчаса сэр Даниэль дал Дику письмо и велел ему отправиться в Моот-Хаус как можно скорее. Через полчаса после отъезда Дика прискакал сломя голову посланный от лорда Райзингэма.
   -- Сэр Даниэль,-- сказал посланный,-- вы теряете возможность приобрести большие почести, уверяю вас! Битва началась сегодня утром до восхода солнца, и мы побили их авангард и рассеяли правое крыло. Предстоит уже решительное сражение. У вас свежие силы, и вы можете загнать всех неприятелей в реку. Как, сэр рыцарь? Неужели вы будете последним? Это не послужит вашей чести.
   -- Нет, я только что собирался выступить! -- крикнул рыцарь.-- Сельден, труби поход. Сэр, через минуту я буду с вами. Большая часть моего отряда приехала не более двух часов тому назад, господин гонец. Что прикажете делать? Пришпоривать -- дело хорошее, но иногда это убивает коня. Поскорее, ребята!
   К этому времени звук трубы весело раздавался в утреннем воздухе; люди сэра Даниэля стекались со всех сторон на главную улицу селения и выстраивались перед гостиницей. Они спали с оружием в руках, с оседланными лошадьми, и через десять минут сто человек солдат и стрелков из лука, чисто одетых и хорошо дисциплинированных, стояли наготове в рядах. Большинство было в ливреях сэра Даниэля, темно-красного и синего цвета, что придавало им нарядный вид. Впереди ехали лучше вооруженные, а вдали, в хвосте колонны, находилось жалкое подкрепление, явившееся накануне. Сэр Даниэль с гордостью оглядел ряды своего отряда.
   -- Вот молодцы, которые пригодятся в затруднении,-- сказал он.
   -- Действительно, славные люди,-- ответил посланный. -- Тем печальнее, что вы не выпустили их раньше.
   -- Как же иначе? -- сказал рыцарь.-- Все лучшее приберегается к началу праздника и к концу стычки.-- Он сел в седло.-- Это что! -- вдруг крикнул он.-- Джон! Джоанна! Клянусь святым Распятием! Хозяин, где же девушка?
   -- Девушка, сэр Даниэль? -- закричал в свою очередь хозяин.-- Нет, сэр, я не видел никакой девушки.
   -- Ну, мальчик, дурак! -- закричал рыцарь.-- Неужели ты не видел, что это девушка? Ну, та, что была в темно-красном плаще, что нарушила пост, выпив воды, негодяй, где же она?
   -- Да помилуют нас все святые! Вы звали ее мастером Джоном,-- сказал хозяин.-- Ну, а мне в голову ничего не пришло... Он уехал, я видел его... то есть ее, я видел ее в конюшне, добрый час тому назад; он оседлал серую лошадь.
   -- Клянусь Распятием! -- вскрикнул сэр Даниэль.-- Девушка стоила мне пятьсот фунтов, если не больше!
   -- Сэр рыцарь,-- с горечью заметил гонец,-- пока вы здесь кричите о пятистах фунтах, английское королевство может быть приобретено или потеряно в другом месте.
   -- Хорошо сказано,-- заметил сэр Даниэль.-- Сельден, возьми с собой шесть стрелков из лука; отыщите мне ее. Все равно, чего бы это ни стоило, но чтобы я нашел ее после возвращения в Моот-Хаус. Ты отвечаешь мне за это головой. А теперь выступаем, господин гонец.
  

ГЛАВА II
На болоте

   Было около шести часов майского утра, когда Дик подъехал к болоту на обратном пути домой. Небо было совершенно синее; веселый ветер дул громко и ровно; колеса ветряных мельниц вертелись, а ивы над болотом колыхались и белели, словно нива. Дик провел целую ночь в седле, но у него было хорошее сердце и здоровое тело, поэтому он продолжал ехать очень весело.
   Дорожка спускалась все ниже и ниже к болоту, пока он не потерял из виду все отличительные приметы, кроме ветряной мельницы в Кеттлее на холме позади и верхушек тонсталльского леса далеко впереди.
   С обеих сторон тянулись большие поля, покрытые колеблемым ветром тростником и ивами, лужи, волновавшиеся от ветра, и изменнические, зеленые как изумруд топи, завлекавшие путешественника и обманывавшие его. Дорожка шла почти прямо через болото. Она была очень древняя; ее проложили еще римские солдаты; с течением времени она опустилась во многих местах и лежала там и сям под стоячими водами болота.
   Приблизительно в миле от Кеттлея Дик подъехал к такому месту дорожки, где разбросанные в виде островков тростники и ивы сбивали с толку путешественника. К тому же глубокая топь в этом месте была глубже, чем в других; всякий незнакомый с этим местом легко мог попасть в беду, и Дик с некоторым угрызением совести вспомнил о юноше, которому он дал такие неясные указания. Что касается его самого, то одного взгляда назад, туда, где вертевшиеся крылья ветряной мельницы чернели на синем небе, другого вперед на верхушки тонсталльского леса было совершенно достаточно для того, чтобы ехать прямо и спокойно, словно по большой дороге, хотя вода омывала ноги его лошади по колени.
   На полдороге, когда он уже увидел сухую дорожку, подымавшуюся высоко на другой стороне, он вдруг услышал сильный всплеск воды направо от себя и заметил серую лошадь, провалившуюся по брюхо в тину и отчаянно бившуюся. Как будто почувствовав приближение помощи, бедное животное бешено заржало. Конь поводил налившимися кровью, обезумевшими от ужаса глазами; он барахтался в трясине, и тучи насекомых подымались в воздухе и жужжали над ним.
   -- Увы! -- подумал Дик.-- Неужели бедный юноша погиб? Это, наверно, его славный серый конь. Ну, товарищ, ты зовешь меня так жалостно, что я сделаю все возможное человеку, чтобы помочь тебе. Не оставлю тебя тонуть дюйм за дюймом!
   Он натянул арбалет и пустил стрелу в голову животного.
   Дик поехал дальше уже не с прежней веселостью после такого грубого акта милосердия. Он пристально вглядывался во все окружающее, ища следы своего менее счастливого предшественника.
   -- Если бы я смог как следует указать ему дорогу...-- подумал он.-- А теперь он, пожалуй, погиб в болоте.
   Только он подумал это, как чей-то голос окликнул его со стороны плотины, и, обернувшись, он увидел лицо мальчика, выглядывавшее из-за тростника.
   -- Вы здесь? -- сказал он, останавливая лошадь.-- Вы лежали среди тростника так, что я заметил вас, когда проехал мимо. Я видел вашу лошадь -- ее затянуло в трясину -- и я избавил ее от мучений. Право, вы должны были бы сами сделать это, если бы были милосердным всадником. Но выходите из своего убежища. Тут никто не потревожит вас.
   -- Добрый мальчик, у меня нет оружия, да если бы и было, то я не умею управляться с ним,-- ответил юноша, выходя на дорожку.
   -- Зачем вы называете меня "мальчиком"? -- крикнул Дик.-- Я не думаю, чтобы вы были старшим из нас двоих.
   -- Добрый мастер Шельтон,-- сказал незнакомец,-- пожалуйста, простите меня. У меня не было ни малейшего желания обидеть вас. Скорее я буду молить вас о доброте и милости, потому что мне приходится теперь хуже, чем когда-нибудь, так как я потерял дорогу, плащ и мою бедную лошадь. У меня есть хлыст и шпоры, а нет лошади, на которой можно было бы сидеть! А главное,-- прибавил он, грустно оглядывая свою одежду,-- главное, неприятно быть так страшно выпачканным!
   -- Вздор! -- крикнул Дик.-- Неужели обращать внимание на то, что выкупался? Кровь из раны или пыль от путешествия -- все это только украшает мужчину.
   -- Ну, тогда он нравится мне больше некрасивым,-- заметил юноша.-- Но, пожалуйста, скажите, что мне делать? Помогите мне советом, добрый мастер Ричард. Если я не доберусь благополучно до Холивуда, то я погиб.
   -- Ну,-- сказал Дик, сходя с лошади,-- Я дам тебе кое-что получше совета. Возьми-ка мою лошадь, а я побегу рядом; когда я устану, мы поменяемся; таким образом, бегом и пешком мы скоро доберемся до нашей цели.
   Дик остановил свою лошадь. Мальчик сел на нее, и они отправились вперед настолько скоро, насколько позволяла неровная плотина. Дик шел рядом с лошадью, положа руку на колено всадника.
   -- Как тебя зовут? -- спросил Дик.
   -- Зови меня Джоном Мэтчем,-- ответил юноша.
   -- А что ты делаешь в Холивуде? -- продолжал Дик.
   -- Ищу убежища от притесняющего меня человека,-- был ответ.-- Добрый аббат Холивудский -- сильная опора слабых.
   -- А как же ты очутился с сэром Даниэлем, мастер Мэтчем? -- продолжал расспрашивать Дик.
   -- Благодаря насилию! -- сказал юноша.-- Он взял меня силой из моего дома; одел в эту одежду; заставил ехать, пока мне не сделалось дурно; насмехался так, что я чуть не заплакал; а когда некоторые из моих друзей погнались, чтобы отнять меня, он поставил меня в задний ряд так, чтобы их выстрелы могли попасть в меня! Я даже был ранен в ногу и хромаю. Ну, да настанет день суда над ним, поплатится он за все!
   -- Неужели ты думаешь, что из маленького ружья можно выстрелить в луну? -- сказал Дик. -- Он храбрый рыцарь, и рука у него железная. Если он узнает, что я устроил твой побег или принял участие в нем, мне плохо придется.
   -- Ах, бедный мальчик,-- возразил юноша,-- я знаю, что он твой опекун. И мой также, по его словам, или он купил право на устройство моего брака -- не знаю хорошенько, но только у него есть какой-то повод иметь власть надо мной.
   -- Опять "мальчик"! -- сказал Дик.
   -- Ну, так звать мне тебя девочкой, добрый Ричард? -- спросил Мэтчем.
   -- Только не девочкой,-- возразил Дик.-- Я ненавижу всех их.
   -- Ты говоришь как мальчик,-- заметил его спутник.-- А думаешь о них больше, чем сознаешься.
   -- Ну, уж нет,-- решительно проговорил Дик.-- Они и в голову не приходят мне. Черт их побери! Дайте мне охотиться, сражаться, пировать и жить с веселыми жителями лесов! Я никогда не слыхал, чтобы девушка могла быть годна на что-либо, впрочем... кроме одной; да и ее, бедняжку, сожгли, как ведьму, за то, что она, вопреки природе, носила мужское платье.
   Мастер Мэтчем набожно перекрестился и, по-видимому, прочел молитву.
   -- Что ты делаешь? -- спросил Дик.
   -- Я молюсь за ее душу,-- ответил Мэтчем.
   -- За душу ведьмы? -- воскликнул Дик.-- Впрочем, помолись за нее, если угодно; она была лучшая девушка в Европе, эта Жанна д'Арк. Старый стрелок Аппльярд рассказывал, что он бежал от нее, как от нечистой силы. Да, она была храбрая девушка.
   -- Ну, добрый мастер Ричард,-- вернулся Мэтчем к прежнему разговору,-- ты не настоящий мужчина, если так сильно не любишь девушек, потому что Бог нарочно создал всех попарно и послал в мир истинную любовь для ободрения мужчин и утешения женщин.
   -- Фу! -- сказал Дик.-- Ты -- ребенок, молокосос, что обращаешь такое внимание на женщин. А если ты считаешь, что я не настоящий мужчина, то сойди на дорогу, и я докажу, что я мужчина, чем угодно: кулаками, мечом или стрелой.
   -- Я вовсе не боец,-- поспешно проговорил Мэтчем.-- Я не хотел обидеть тебя. Я просто пошутил. Если же я заговорил о женщинах, то потому, что слышал, будто ты женишься.
   -- Я женюсь! -- вскрикнул Дик.-- В первый раз слышу это! А на ком же я женюсь?
   -- На некоей Джоанне Седлей,-- краснея проговорил Мэтчем.-- Это дело рук сэра Даниэля; за устройство этой свадьбы он рассчитывает получить с обеих сторон. А я слышал, что бедная девушка страшно огорчена мыслью об этом браке. Она, кажется, разделяет твое мнение, а может быть, жених неприятен ей.
   -- Ну, брак что смерть, от него не уйдешь,-- покорно проговорил Дик.-- А она огорчается? Ну, посуди сам, что за ветреницы эти девушки -- огорчается раньше, чем увидела меня? Отчего же я не огорчаюсь? Если я буду жениться, то уже с сухими глазами! Но если ты знаешь ее, то скажи, какова она? Красива или некрасива? Дурного характера или хорошего?
   -- А зачем тебе это? -- сказал Мэтчем.-- Если тебе надо жениться, то и женись. Не все ли равно, красива она или некрасива? Ведь это пустяки. Ты не молокосос, мастер Ричард; ведь ты женишься, не проронив ни слезинки.
   -- Хорошо сказано,-- заметил Шельтон.-- Мне это решительно все равно.
   -- Приятный муж будет у твоей жены,-- сказал Мэтчем.
   -- У нее будет такой муж, какого пошлет ей Господь,-- возразил Дик.-- Я думаю, бывают и худшие, и лучшие.
   -- Ах, бедная девушка! -- вскрикнул Джон.
   -- Почему уж такая бедная? -- спросил Дик.
   -- Да потому, что ей придется выходить за человека, сделанного из дерева,-- ответил его товарищ.-- О, Боже мой, такой деревянный муж!
   -- А ведь я и в самом деле человек из дерева,-- сказал Дик,-- потому что плетусь пешком, а ты едешь на моей лошади; но я думаю, что, если я из дерева, то из хорошего.
   -- Прости меня, добрый Дик,-- живо проговорил юноша. -- Нет, ты добрейший человек в Англии. Я только пошутил. Прости меня, милый Дик.
   -- Ну, без глупостей,-- возразил Дик, несколько смущенный горячностью своего товарища.-- Ничего дурного не вышло. Я не обидчив, хвала святым.
   В эту минуту ветер, дувший им в спину, донес до них резкие звуки трубы сэра Даниэля.
   -- Слушай! -- сказал Дик.-- Это звучит труба.
   -- Ах! -- сказал Мэтчем.-- Мое бегство открыто, а у меня нет лошади! -- и он побледнел как смерть.
   -- Ну, смелее! -- сказал Дик.-- Ты сильно обогнал их, а мы уже близко к перевозу. А вот у меня так действительно нет лошади.
   -- Увы, меня поймают! -- кричал беглец.-- Дик, добрый Дик, умоляю тебя, помоги мне!
   -- Ну, что такое с тобой? -- сказал Дик.-- Мне кажется, я помогаю тебе очень усердно. Но мне жаль такого трусливого малого! Ну, так слушай же, Джон Мэтчем,-- если твое имя действительно Джон Мэтчем,-- я, Ричард Шельтон, будь что будет, во что бы то ни стало доставлю тебя невредимым в Холивуд. Пусть святые накажут меня, если я покину тебя. Ну, ободрись-ка, бледнолицый сэр. Дорога здесь лучше; пришпорь лошадь. Быстрее! Быстрее! Не обращай внимания на меня; я могу бежать как олень.
   Лошадь бежала крупной рысью; Дик легко поспевал за ней. Таким образом они проехали остальную часть болота и добрались до хижины перевозчика на берегу реки.


  

ГЛАВА III
Перевоз у болота

   Широкая, медленно струившаяся река Тилль, с глинистым руслом, вытекала из болот и в этой части своего течения вилась среди двух десятков болотистых островков, поросших ивами.
   Река была мутная, но в это светлое, чудное утро все казалось прекрасным. На поверхности ее виднелась сильная рябь, а небо отражалось улыбающимися, разорванными кусками голубого цвета.
   У самой дорожки была маленькая бухта; хижина перевозчика приютилась под самым берегом. Она была построена из ветвей и глины; зеленая трава росла на крыше.
   Дик подошел к двери и отпер ее. Внутри хижины на старом, рваном, коричневом плаще растянулся перевозчик, человек большого роста, но худой и изнуренный местной лихорадкой.
   -- Э, мастер Шельтон,-- сказал он,-- вы собираетесь переехать на ту сторону? Плохие времена, плохие времена! Берегитесь. Тут разгуливают молодцы из одной шайки. Поверните лучше пятки и попробуйте пробраться по мосту.
   -- Нет, в седле скорее,-- ответил Дик.-- Время не терпит, Гуг. Я очень тороплюсь.
   -- Своенравный малый! -- сказал, вставая, перевозчик.-- Счастливы вы, если вам удастся добраться до Моот-Хауса, больше я ничего не скажу. Кто это? -- прибавил он, заметив Мэтчема, и прищурив глаза, остановился на пороге своей хижины.
   -- Это мой ые люди взглянули другъ на друга.
   -- Попробуемъ обойти влѣво,-- сказалъ Дикъ.-- Мы чуть-было не попались.
   Десять минутъ спустя они вышли на тропинку.
   -- Эта часть лѣса мнѣ совершенно незнакома,-- сказалъ Дикъ.-- Куда ведетъ эта тропинка?
   -- Посмотримъ,-- сказалъ Матчамъ.
   Немного далѣе тропинка привела ихъ на вершину холма, откуда круто спускалась въ котловину. Внизу, среди густой заросли цвѣтущаго боярышника, виднѣлись остатки стѣнъ, почернѣвшіе какъ бы отъ дѣйствія огня, и высокая печная труба, указывавшая на бывшія здѣсь когда-то постройки.
   -- Что бы это могло быть?-- прошепталъ Матчамъ.
   -- Клянусь мессой, не знаю,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Меня одолѣваетъ безпокойство. Пойдемъ осторожно.
   Съ бьющимся сердцемъ спустились они въ котловину. Тамъ, и сямъ виднѣлись слѣды недавней культуры; плодовыя деревья и огородныя растенія росли диво въ чащѣ; солнечные часы валялись въ травѣ; казалось, что они проходили черезъ заглохшій садъ. Пройдя еще немного, они очутились около развалинъ.
   Когда-то здѣсь очевидно было небольшое укрѣпленіе, окруженное глубокимъ рвомъ, который теперь высохъ и былъ заваленъ камнями и балками. Двѣ полуразвалившихся стѣны еще стояли, и солнечные лучи проникали сквозь окошки съ выбитыми рамами, но остальная часть постройки представляла груду обуглившихся обломковъ. Внутри дома уже пробивались изъ щелей зеленыя растенія.
   -- Теперь я вспомнилъ!-- прошепталъ Дикъ: -- это, должно быть, Гримстонъ. Онъ принадлежалъ нѣкоему Симону Мальмсбери, врачу сэра Даніэля. Лѣтъ пять тому назадъ его сжегъ Беннетъ Гатчъ. Жаль, право: это былъ славный домъ.
   Въ котловинѣ, защищенной отъ вѣтра, было тихо, и Матчамъ, тронувъ Дика за плечо, приложилъ палецъ къ губамъ
   -- Тссс...-- шепнулъ онъ.
   Послышались странные звуки, которые они не сразу могли разобрать. Казалось, кто-то откашливался, потомъ хриплый и невѣрный голосъ запѣлъ:
  
   Then up and speake tbe master, tbe king of the outlaws:
   What make you here, my merry men, among the greenwood shaws?
   And Gamelyn made answer -- he looked never adown:
   O they must need to walk in wood, tbat may not walk in town! 1)
   1) Тогда всталъ предводитель, король вольныхъ людей, и сказалъ:
   Что вы здѣсь дѣлаете, мои веселые люди, здѣсь, въ зеленомъ лѣсу?
   И Ганелинъ, который никогда не опускалъ глазъ, отвѣтилъ:
   Тому приходится жить въ лѣсу, кто не можетъ жить въ городѣ!
  
   Пѣвецъ остановился; послышался слабый звонъ желѣза, затѣмъ наступило молчаніе.
   Молодые люди молча смотрѣли другъ на друга. Кто бы онъ ни былъ, но невидимый сосѣдъ находился тотчасъ за постройкой. Внезапно Матчамъ оживился, перешагнулъ черезъ балки и осторожно полѣзъ по кучѣ обломковъ, загромождавшихъ внутренность дома. Дикъ хотѣлъ-было удержать его, но не успѣлъ и тоже отправился за нимъ.
   Въ уголку зданія оставалось свободное мѣсто, защищенное двумя балками, упавшими крестъ-на-крестъ отъ обломковъ. Сюда осторожно пробрались юноши. Тутъ они были совершенно скрыты чуть постороннихъ взоровъ и могли наблюдать за окрестностью черезъ трещину въ стѣнѣ.
   Взглянувъ въ нее, они на мгновеніе оцѣпенѣли отъ ужаса. Отступленіе было невозможно; они едва смѣли дышать. На краю рва, не далѣе сорока шаговъ отъ нихъ, кипѣлъ и пѣнился котелъ, привѣшенный надъ костромъ; а подлѣ него стоялъ высокій, загорѣлый плотный человѣкъ; въ рукѣ у него была желѣзная ложка, на поясѣ висѣли рогъ и огромный кинжалъ. Казалось, онъ прислушивался къ какому-то подозрительному шуму. Очевидно, это и былъ пѣвецъ; очевидно, онъ мѣшалъ ложкой въ котлѣ, когда шумъ, произведенный нашими путниками въ развалинахъ, привлекъ его вниманіе. Недалеко отъ него другой человѣкъ лежалъ на травѣ и дремалъ, завернувшись въ плащъ.
   Наконецъ, человѣкъ, стоявшій у костра, пересталъ прислушиваться, поднесъ ложку во рту, попробовалъ, покачалъ головой, и снова сталъ мѣшать и напѣвать пѣсню:
  
   Oh, they must need to walk in wood, that may not walk in town!
  
   -- повторилъ онъ послѣдній стихъ.
  
   О, sir, we walk not here at all an eril thing to do,
   But if we meet with the good king's deer to shoot а shaft into 1).
   1) О, сэръ, мы живемъ здѣсь не для того, чтобы дѣлать что-нибудь дурное,
   Но если намъ попадется лань добраго короля, мы пустимъ въ нее стрѣлу.
  
   Напѣвая пѣсню, онъ время отъ времени подносилъ ложку во рту, дулъ на нее и пробовалъ кушанье, какъ завзятый поваръ. Наконецъ, онъ, повидимому, рѣшилъ, что обѣдъ готовъ, и, снявъ съ пояса рогъ, протрубилъ въ него три раза.
   Товарищъ его проснулся, приподнялся и посмотрѣлъ на него.
   -- Ну, какъ дѣла, братъ?-- спросилъ онъ.-- Обѣдъ?
   -- Да, обѣдъ,-- отвѣчалъ тотъ:-- и сухой обѣдъ, безъ пива и безъ хлѣба. Теперь мало утѣхи жить въ лѣсу; прошло время, когда добрый молодецъ могъ жить здѣсь не хуже любого аббата, не обращая вниманія на дождь и морозъ, потому что и пива, и вина было у него вдоволь. Плохи ныньче стали люди; и этотъ Джонъ Мститель...
   -- Ты ужъ слишкомъ любишь ѣсть и пить, Лаулессь. Потерпи, придутъ и хорошія времена.
   -- Какже!-- возразилъ другой:-- я всю жизнь дожидался этихъ хорошихъ временъ! Былъ я и францисканцемъ, и королевскимъ стрѣлкомъ, и матросомъ, живалъ и въ лѣсу, стрѣлялъ королевскихъ ланей, а чего добился? Ничего. Лучше бы было мнѣ сидѣть въ монастырѣ. Джону Аббату живется лучше, чѣмъ Джону Мстителю... Никакъ идутъ наши...
   На поляну одинъ за другимъ выходили рослые молодцы. Каждый изъ нихъ доставалъ ножъ и роговую чашку, зачерпывалъ изъ котла и, усѣвшись на траву, принимался за ѣду. Вооруженіе и одежда ихъ отличались разнообразіемъ: иные были въ простыхъ блузахъ, и все ихъ оружіе состояло изъ ножа и стараго лука; другіе щеголяли въ полной лѣсной формѣ: въ зеленыхъ плащахъ и камзолахъ, съ пучкомъ красивыхъ стрѣлъ за поясомъ, съ рогомъ, висѣвшимъ на перевязи, съ кинжаломъ и мечомъ на боку. Всѣ подходили молча и, едва поздоровавшись, набрасывались на ѣду.
   Ихъ набралось уже человѣкъ двадцать, когда въ сосѣднихъ кустарникахъ послышались веселые голоса, и на поляну вышли человѣкъ пять или шесть, несшихъ носилки. Впереди всѣхъ шелъ, съ начальственнымъ видомъ, высокій, здоровый мужчина, загорѣвшій отъ солнца, какъ сапогъ, съ лукомъ за плечами и рогатиной въ рукѣ.
   -- Ребята!-- крикнулъ онъ:-- добрые молодцы и мои веселые товарищи, до сихъ поръ вамъ приходилось туго. Но потерпите, фортуна быстро поворачивается. И вотъ ея первый подарокъ -- доброе пиво!
   Шопотъ одобренія привѣтствовалъ носильщиковъ, когда они сняли съ носилокъ и откупорили боченокъ.
   -- А теперь торопитесь, ребята!-- продолжалъ предводитель.-- Есть дѣло впереди. Отрядъ стрѣлковъ только-что подошелъ въ перевозу -- это наша добыча; всѣ попробуютъ нашихъ стрѣлъ -- ни одинъ не перейдетъ черезъ этотъ лѣсъ. Всѣ мы, сколько насъ есть, жестоко обижены: иные потеряли землю, иные друзей, многіе изгнаны -- всѣ угнетены. А кто причинилъ намъ это зло? Сэръ Даніэль, клянусь распятіемъ! Неужели онъ воспользуется этимъ? неужели онъ будетъ спокойно жить въ нашихъ домахъ? обрабатывать наши поля? ѣсть хлѣбъ, отнятый у насъ? Никогда. Онъ гнетъ законы на свою сторону, выигрываетъ дѣла, но этого дѣла не выиграетъ; я поклялся отомстить ему.
   Между тѣмъ Лаулессь принимался уже за второй рогъ съ пивомъ. Онъ всталъ и какъ будто хотѣлъ предложить тостъ за оратора.
   -- Мистеръ Эллиссъ,-- сказалъ онъ,-- вы хотите мстить -- желаю вамъ успѣха; но нашъ братъ, лѣсной житель, у котораго не было ни земель, ни друзей, думаетъ больше о выгодѣ дѣла. Его больше интересуетъ золотой нобль или кружка Канарскаго, чѣмъ всѣ мести въ мірѣ.
   -- Лаулессъ,-- отвѣчалъ предводитель,-- чтобы добраться до Моотгауза, сэръ Даніэль долженъ пройти черезъ лѣсъ. Благодаря намъ, этотъ переходъ обойдется ему дороже, чѣмъ битва. А если онъ ускользнетъ отъ насъ съ горстью солдатъ, его важные друзья отвернутся отъ него; мы осадимъ тогда старую лисицу и уничтожимъ его въ конецъ. Это жирный олень -- хватить всѣмъ намъ на обѣдъ.
   -- Э,-- возразилъ Лаулессъ,-- я уже ѣдалъ такіе обѣды, только варить-то ихъ трудно, добрый мастеръ Эллисъ. А пока что мы дѣлаемъ? Мастеримъ черныя стрѣлы, сочиннемъ стихи и пьемъ чистую воду -- неважный напитокъ!
   -- Ты ненадежный человѣкъ, Билль Лаулессъ. Изъ тебя не вышелъ еще капуцинскій духъ, обжорство тебя погубитъ,-- отвѣчалъ Эллисъ.-- Мы добыли двадцать фунтовъ отъ Апплэйярда. Добыли семь марокъ отъ вѣстника сегодня ночью! А наканунѣ -- пятьдесятъ отъ купца.
   -- А сегодня,-- сказалъ одинъ изъ разбойниковъ,-- я остановилъ продавца индульгенцій, ѣхавшаго въ Голивудъ. Вотъ его кошелекъ.
   Эллисъ пересчиталъ деньги.
   -- Сто шиллинговъ!-- проворчалъ онъ.-- Дуралей! у него было больше спрятано въ сандаліи или зашито въ плащъ. Ты ребенокъ, Томъ Букоу, ты упустилъ добычу.
   Тѣмъ не менѣе, Эллисъ небрежно опустилъ кошелекъ въ карманъ. Онъ стоялъ, опершись на рогатину, и смотрѣлъ на окружающихъ. Всѣ, въ различныхъ позахъ, были заняты ѣдой или запивали ее пивомъ. Сегодня былъ счастливый день; имъ повезло, но приходилось торопиться. Раньше пришедшіе уже успѣли насытиться. Нѣкоторые лежали въ травѣ и дремали, подобно боа; другіе разговаривали или пересматривали оружіе; иные, болѣе веселаго характера, пѣли, потягивая пиво:
  
   Here is no law in goodgreen show,
             Here is по lack of meat;
   'Tis merry and quiet, with deer for our diet,
             In Summer when ail is sweet.
   Come winter agаin, witb wind and rain--
             Comome winter, with snow and sleet,
   Get borne to your places, with boods on your faces,
             And sit by the fire and eat 1).
   1) Здѣсь нѣтъ законовъ -- въ тѣни зеленаго лѣса --
             Здѣсь нѣтъ недостатка въ пищѣ.
   Лѣтомъ, когда все благоухаетъ,
             Здѣсь живется весело и спокойно, лань служитъ обѣдомъ.
   Придетъ зима съ дождемъ и вѣтромъ,
             Придетъ зима съ снѣгомъ и морозомъ,
   Тогда возвращайтесь домой, закинувъ на голову капюшоны,
             Садитесь у огня и ѣшьте.
  
   Все это время молодые люди сидѣли, не шевелясь, въ своемъ убѣжищѣ, только Ричардъ натянулъ самострѣлъ и держалъ на готовѣ тетиву, при помощи которой спускалъ стрѣлу. Вся эта сцена лѣсной жизни происходила передъ ними точно на театрѣ. Неожиданное обстоятельство положило ей конецъ. Какъ разъ надъ убѣжищемъ нашихъ героевъ возвышалась печная труба. Внезапно въ воздухѣ послышался свистъ, затѣмъ звукъ удара, и осколки стрѣлы посыпались на головы юношамъ. Кто-нибудь, находившійся въ другой части лѣса, можетъ быть, часовой, котораго они видѣли, пустилъ стрѣлу въ верхушку трубы.
   Матчамъ съ трудомъ подавилъ восклицаніе, и даже Дикъ отъ удивленія выронилъ изъ рукъ тетиву. Но для лѣсныхъ обитателей этотъ выстрѣлъ былъ, повидимому, давно ожидаемымъ сигналомъ. Они тотчасъ встали, начали подтягивать пояса, пробовать тетиву луковъ и приготовляться въ отправкѣ. Эллисъ поднялъ вверхъ руку; лицо его приняло выраженіе дикой энергіи; глаза блестѣли на загорѣломъ лицѣ.
   -- Ребята,-- сказалъ онъ,-- вы знаете ваши мѣста. Ни одинъ человѣкъ не долженъ ускользнуть отъ насъ. Апплейярдъ былъ только закуской; теперь начнется настоящій обѣдъ. Есть трое людей, за которыхъ я поклялся отомстить: Гарри Шельтонъ, Симонъ Мальмсбери и -- онъ ударилъ кулакомъ въ широкую грудь -- и Эллисъ Дэквортъ, клянусь мессой!
   Въ эту минуту на полянѣ явился человѣкъ, задыхаясь отъ быстраго бѣга.
   -- Это не сэръ Даніэль,-- сказалъ онъ.-- Ихъ всего семеро. Видѣли стрѣлу?
   -- Да, сейчасъ,-- отвѣчалъ Эллисъ.
   -- То-то,-- замѣтилъ вѣстникъ.-- Я постарался, а въ награду мнѣ приходится идти безъ обѣда.
   Минуту спустя, товарищи червой стрѣлы разошлись кто бѣгомъ, кто потихоньку, смотря по тому, какое мѣсто кто долженъ былъ занять, и только котелъ, оставшійся надъ еще тлѣвшимъ костромъ, и остатки убитой лани въ кустахъ свидѣтельствовали о ихъ пребываніи здѣсь.
  

V.

   Молодые люди сидѣли смирно, пока не затихъ послѣдній звукъ шаговъ. Тогда они встали, перелѣзли черезъ развалины к выбрались на поляну. Матчамъ поднялъ тетиву и пошелъ впереди. Дикъ слѣдовалъ за нимъ съ самострѣломъ въ рукахъ.
   -- Теперь,-- сказалъ Матчамъ,-- въ Голивудъ!
   -- Въ Голивудъ!-- воскликнулъ Дикъ:-- когда мои товарищи подвергнутся нападенію! Ну, нѣтъ...
   -- Неужели вы хотите оставить меня?-- сдавалъ Матчамъ.
   -- Конечно!-- отвѣчалъ Дикъ.-- Если я не успѣю ихъ предупредить, то умру вмѣстѣ съ ними. Какъ, вы хотите, чтобы я бросилъ товарищей? Никогда!
   Но Матчамъ вовсе не былъ съ нимъ согласенъ.
   -- Дикъ,-- сказалъ онъ,-- вы поклялись, что доведете меня до Голивуда. Неужели вы хотите нарушить клятву! Неужели вы оставите меня!
   -- Нѣтъ, я не хотѣлъ нарушать клятву,-- возразилъ Дикъ.-- Я рѣшился исполнить ее; но теперь... Слушайте, Джэкъ, пойдемте со мною. Я предостерегу этихъ людей; а если не удастся, сражусь вмѣстѣ съ ними; тогда все выяснится и я проведу васъ въ Голивудъ.
   -- Вы смѣетесь надо мной!-- отвѣтилъ Матчамъ.-- Эти люди, которымъ вы хотите помочь, гонятся за мной.
   Дикъ задумался.
   -- Я не могу помочь вамъ, Джэкъ,-- сказалъ онъ.-- Тутъ ничего не подѣлаешь. Что вы хотите! Вамъ не угрожаетъ большая опасность, а эти люди всѣ на дорогѣ къ смерти! подумайте объ этомъ! Не хорошо съ вашей стороны удерживать меня. Святой Георгій! Неужели они всѣ погибнутъ!
   -- Ричардъ Шельтонъ,-- сказалъ Матчамъ, взглянувъ ему прямо въ глаза,-- неужели вы будете за-одно съ сэромъ Даніелемъ? Развѣ у васъ нѣтъ ушей? Развѣ вы не слышали, что говорилъ этотъ Эллисъ? или вы ставите ни во что кровь вашего отца? "Гарри Шельтонъ",-- сказалъ онъ,-- а вѣдь сэръ Гарри Шельтонъ былъ вашъ отецъ.
   -- Что вы хотите отъ меня?-- воскликнулъ Дикъ.-- Вы хотите, чтобъ я повѣрилъ ворамъ?
   -- Нѣтъ, я слышалъ объ этомъ еще раньше,-- возразилъ Матчамъ.-- Это всѣмъ извѣстно: сэръ Даніэль убилъ его. Убилъ измѣннически, пролилъ невинную кровь въ его собственномъ домѣ. Небо посылаетъ мстителей за нее, а вы -- сынъ убитаго -- спѣшите помогать и защищать убійцу.
   -- Джэкъ!-- воскликнулъ Ричардъ:-- я ничего не знаю. Можетъ быть, такъ и было -- почемъ я знаю! Но слушайте, что я скажу: этотъ человѣкъ вскормилъ и воспиталъ меня, съ его людьми я охотился и веселился, и бросить ихъ въ минуту опасности -- о, Джэкъ, если я сдѣлаю это, я буду всегда считать себя безчестнымъ! Нѣтъ, вы не должны требовать этого, вы не захотите, чтобы я сдѣлалъ подлость.
   -- Но вашъ отецъ, Дикъ?-- сказалъ Матчамъ, нѣсколько смущенный.-- Вашъ отецъ? и клятва, которую вы мнѣ дали? Вы призывали святыхъ въ свидѣтели вашего обѣщанія.
   -- Мой отецъ!-- возразилъ Шельтонъ.-- Если сэръ Даніэль убилъ его,-- эта рука убьетъ сэра Даніэля; но ни его самого, ни его людей, я не покину въ опасности. А что касается до моей клятвы, добрый Джэкъ, то вы должны освободить меня отъ нея. Ради спасенія столькихъ людей, ради моей чести вы должны меня освободить.
   -- Я, Дикъ? Никогда!-- возразилъ Матчамъ.-- Если вы меня бросите -- вы клятвопреступникъ; я всегда скажу это.
   -- Вы меня бѣсите,-- сказалъ Дикъ.-- Отдайте мою тетиву!
   -- Не дамъ,-- сказалъ Матчамъ.-- Я хочу спасти васъ, хотя бы наперекоръ вашему желанію.
   -- Нѣтъ?-- закричалъ Дикъ.-- Такъ я васъ заставлю!
   -- Попробуйте,-- сказалъ Матчамъ.
   Они стояли, глядя въ глаза другъ другу, каждый на-готовѣ. Дикъ сдѣлалъ движеніе -- Матчамъ повернулся и бросился бѣжать но въ одно мгновеніе былъ настигнутъ, брошенъ на землю, тетива была вырвана у него изъ рукъ, а Дикъ стоялъ надъ нимъ съ занесеннымъ кулакомъ, ругаясь и угрожая. Матчамъ лежалъ уткнувшись лицомъ въ траву, не думая о сопротивленіи.
   Дикъ опустилъ кулакъ.
   -- Ну васъ совсѣмъ!-- сказалъ онъ.-- Клялся я или нѣтъ, все равно убирайтесь отъ меня.
   Онъ повернулся и побѣжалъ. Матчамъ вскочилъ и бросился за нимъ.
   -- Что вамъ нужно?-- крикнулъ Дикъ, останавливаясь.-- Зачѣмъ вы гонитесь за мной? Убирайтесь!
   -- Почему мнѣ не слѣдовать за вами, если я хочу?-- отвѣтилъ Матчамъ.-- Всякій можетъ ходить по этому лѣсу.
   -- Отстаньте отъ меня, чортъ возьми!-- сказалъ Дикъ, натягивая самострѣлъ.
   -- О, какой вы храбрый!-- возразилъ Матчамъ.-- Стрѣляйте.
   Дикъ слегка смутился и опустилъ оружіе.
   -- Слушайте,-- сказалъ онъ.-- Вы мнѣ надоѣли. Ступайте куда хотите, или я долженъ буду заставить васъ уйти.
   -- Хорошо,-- упрямо свивалъ Матчамъ,-- вы сильнѣе меня. Дѣлайте, что хотите. Я буду слѣдовать за тобой, Дикъ, пока ты не убьешь меня.
   Дикъ выходилъ изъ себя. Бить такое безпомощное созданіе ему было стыдно, а между тѣмъ онъ не видѣлъ другого способа отдѣлаться отъ назойливаго и, можетъ быть, ненадежнаго спутника.
   -- Вы просто съ ума сошли!-- закричалъ онъ.-- Глупый! вѣдь я спѣшу къ вашимъ врагамъ...
   -- Все равно, Дикъ,-- возразилъ мальчикъ.-- Если вы будете убиты, я тоже умру. Я лучше пойду вмѣстѣ съ вами въ плѣнъ, чѣмъ останусь одинъ на свободѣ.
   -- Ну, хорошо,-- отвѣчалъ Дикъ,-- мнѣ некогда разговаривать съ вами. Ступайте за мной, если хотите, но не вздумайте измѣнить мнѣ, а то я съ вами раздѣлаюсь. Смотрите!
   Съ этими словами онъ продолжалъ свой путь вдоль прогалины, прячась въ кустарникахъ, окаймлявшихъ опушку. Вскорѣ онъ вышелъ изъ долины и замѣтилъ неподалеку небольшой холмъ, заросшій золотистымъ дрокомъ и увѣнчанный темною группой елей.
   -- Я посмотрю оттуда,-- подумалъ онъ, и побѣжалъ въ холму сквозь заросли вереска.
   Не успѣлъ онъ взобраться на холмъ, какъ Матчамъ тронулъ его за плечо и молча указалъ рукой. На востокъ отъ холма тянулась глубокая лощина, и тамъ Дикъ увидѣлъ человѣкъ десять людей въ зеленыхъ камзолахъ, и во главѣ ихъ самого Эллиса Дэворта, котораго онъ узналъ по рогатинѣ. Одинъ за другимъ поднимались они изъ лощины и исчезали въ чащѣ.
   Дикъ взглянулъ на Матчама нѣсколько ласковѣе.
   -- Такъ вы не хотите измѣнять мнѣ, Джэкъ?-- сказалъ онъ.-- Я думалъ, вы на ихъ сторонѣ.
   Матчамъ заплакалъ.
   -- Вотъ тебѣ разъ!-- воскликнулъ Дикъ.-- Этого еще недоставало! вздумали хныкать изъ-за пустяковъ.
   -- Вы обидѣли меня,-- плавалъ Матчамъ.-- Вы обидѣли меня, тогда свалили на землю. Это подло -- пользоваться своей силой.
   -- Что за вздоръ!-- сердито отвѣчалъ Дикъ.-- Вы не имѣли права завладѣть коей тетивой, мастэръ Джэкъ. Мнѣ бы слѣдовало поколотить васъ. Если вы идете со мною, то должны мнѣ повиноваться; въ такомъ случаѣ пойдемте!
   Матчамъ хотѣлъ-было остаться, но, увидѣвъ, что Дикъ продолжаетъ взбираться на вершину и даже не оглядывается, счелъ за лучшее послѣдовать его примѣру. Но подъемъ былъ очень труденъ. Дикъ уже значительно опередилъ его, да и ноги у него были сильнѣе, такъ что онъ уже давно взобрался на вершину, пробрался между елей и спрятался въ заросли дрока, когда Матчамъ, задыхаясь отъ усталости, догналъ его и молча опустился на землю рядомъ съ нимъ.
   Внизу, по дну обширной долины, вилась дорога изъ деревни Тэнстолль къ перевозу. Съ того мѣста, гдѣ они спрятались, имъ она была видна на большое разстояніе. Мѣстами она шла по широкой прогалинѣ, мѣстами лѣсъ подходилъ въ ней вплотную. Далеко внизу, по направленію въ перевозу, мелькали семь стальныхъ шлемовъ, и время отъ времени, тамъ, гдѣ деревья рѣдѣли, передъ зрителями являлись Сельденъ и его товарищи, все еще спѣшившіе исполнять порученіе сэра Даніэля. Вѣтеръ нѣсколько спалъ, но все еще продолжалъ шелеститъ верхушками деревьевъ, и еслибы Апплэйярдъ присутствовалъ здѣсь, то, можетъ быть, замѣтилъ бы что-нибудь подозрительное въ поведеніи птицъ, летавшихъ надъ лѣсомъ.
   -- Замѣтьте,-- прошепталъ Дикъ,-- они уже такъ далеко зашли въ лѣсъ, что должны двигаться впередъ для собственнаго спасенія. Видите вы эту группу деревьевъ, на широкой полянѣ, передъ нами? Тамъ ихъ спасеніе. Еслибы имъ удалось добраться туда невредимыми, я бы нашелъ способъ увѣдомить ихъ. Но мое сердце трепещетъ; ихъ всего семеро, а враговъ такъ много; притомъ у нихъ самострѣлы. Длинный лукъ, Джокъ, всегда будетъ имѣть перевѣсъ надъ самострѣломъ.
   Между тѣмъ Сельденъ и его спутники спокойно ѣхали по дорогѣ, не подозрѣвая объ опасности. Разъ, впрочемъ, они остановились и повидимому прислушивались къ чему-то. Но ихъ вниманіе привлекало нѣчто совершенно другое -- отдаленный гулъ выстрѣловъ, доносившійся вѣтромъ. Надъ этимъ стоило задуматься, потому что если выстрѣлы стали слышны въ тэнстолльскомъ лѣсу, то значитъ сраженіе передвинулось къ востоку, а изъ этого слѣдовало, что день начался неблагопріятно для сэра Даніэля и приверженцевъ Алой розы.
   Послѣ минутной остановки отрядъ двинулся дальше и выѣхалъ на открытое мѣсто дороги, гдѣ лѣсъ подходилъ къ ней только въ одномъ мѣстѣ, въ видѣ мыса. Едва они поравнялись съ нимъ, какъ изъ кустовъ вылетѣла стрѣла. Одинъ изъ всадниковъ взмахнулъ руками, лошадь его поднялась на дыбы, и оба повалились на землю. Даже съ того мѣста, гдѣ сидѣли юноши, слышенъ былъ крикъ людей, видно было, какъ испуганныя лошади стали подыматься на дыбы и одинъ изъ всадниковъ началъ слѣзать съ коня. Вторая стрѣла мелькнула въ воздухѣ; второй всадникъ свалился. Тотъ, который слѣзалъ, выпустилъ изъ рукъ поводья; лошадь рванулась, опрокинула его на землю и помчалась увлекая его за собой, такъ какъ нога его завязла въ стремени; видно было, какъ голова его колотилась о камни, и лошадь, стараясь освободиться отъ тяжести, била его копытами. Четверо оставшихся въ сѣдлѣ, обратились въ бѣгство; одинъ повернулъ коня и помчался въ перевозу, остальные понеслись къ Тэнстоллю. Изъ каждой группы деревьевъ летѣли въ нихъ стрѣлы. Скоро еще одна лошадь упала, но всадникъ успѣлъ вскочить на ноги и пустился бѣжать, когда вторая стрѣла свалила и его. Потомъ упалъ еще человѣкъ, потомъ еще лошадь; изъ всего отряда остался только одинъ, да и тотъ пѣшій; только съ разныхъ сторонъ доносился топотъ убѣгавшихъ лошадей.
   До сихъ поръ никто изъ нападающихъ не показывался изъ лѣса. На дорогѣ въ разныхъ мѣстахъ валялись раненые воины и лошади, но никто изъ враговъ не обнаруживалъ желанія покончить ихъ страданія.
   Оставшійся въ живыхъ стоялъ въ оцѣпенѣніи подлѣ убитаго коня. Онъ находился уже на полянѣ съ группой деревьевъ, на которую указывалъ Дикъ, на разстояніи не болѣе пятисотъ ярдовъ отъ того мѣста, гдѣ находились юноши, и они могли ясно видѣть его. Онъ стоялъ и оглядывался, не зная, что дѣлать. Но все было тихо; наконецъ, онъ, повидимому, опомнился и вдругъ поднялъ и натянулъ самострѣлъ. Въ ту же минуту Дикъ узналъ Сельдена.
   При этомъ въ лѣсу раздался хохотъ. Кавалось, не менѣе двадцати человѣкъ сидѣли въ засадѣ и потѣшались надъ несчастнымъ. Затѣмъ стрѣла задѣла плечо Сельдена -- онъ отскочилъ назадъ. Другая стрѣла ударила его въ ногу. Онъ кинулся къ лѣсу. Третья стрѣла полетѣла ему на-встрѣчу и ударила въ забрало шлемо. При этомъ хохотъ возобновился, раскатываясь и отдаваясь въ чащѣ.
   Очевидно, нападающіе только дразнили его, какъ въ тѣ времена дразнили быковъ, или какъ кошка играетъ съ мышью. Схватка собственно уже кончилась, и побѣдители доставляли себѣ даровое зрѣлище.
   Сельденъ началъ понимать, въ чемъ дѣло; онъ испустилъ крикъ бѣшенства и отчаянія, приложилъ къ плечу самострѣлъ и пустилъ стрѣлу на-удачу. Счастье благопріятствовало ему, такъ какъ въ отвѣтъ на его выстрѣлъ послышался крикъ. Тогда, бросивъ оружіе, Сельденъ побѣжалъ почти прямо по направленію къ Дику я Матчаму.
   Теперь товарищи черной стрѣлы начали стрѣлять не на шутку. Но они упустили благопріятный моментъ; большинству приходилось стрѣлять противъ солнца, а Сельденъ на-бѣгу видался изъ стороны въ сторону, чтобы затруднить прицѣлъ. Повернувъ на холмъ, онъ обманулъ ихъ ожиданіе: впереди не было никого, кромѣ того человѣка, котораго онъ убилъ или ранилъ, и скоро суматоха среди преслѣдователей сдѣлалась очевидной. Послышался рѣзкій свистокъ, который повторился трижды и потомъ еще дважды. Въ отвѣтъ раздался такой же свистокъ изъ другой части лѣса. По обѣ стороны холма слышенъ былъ трескъ ручьевъ и вѣтвей, ломавшихся подъ ногами бѣжавшихъ людей.
   Сельденъ бѣжалъ, преслѣдуемый стрѣлами, которыя, однако, до сихъ поръ не попадали въ него. Казалось, онъ можетъ еще спастись. Дикъ, натянулъ самострѣлъ, готовясь помочь ему, и даже Матчамъ, забывая о собственной опасности, дрожалъ за несчастнаго.
   Сельденъ былъ уже шагахъ въ пятидесяти отъ нихъ, когда стрѣла ударила въ него, и онъ упалъ, но въ ту же минуту вскочилъ на ноги. Однако теперь онъ спотыкался и точно слѣпой повернулъ въ другую сторону.
   -- Сюда, сюда!-- крикнулъ Дикъ, вскакивая и бросаясь къ мему. Сюда! здѣсь помощь! Бѣги, бѣги, не останавливайся!
   Но въ эту минуту другая стрѣла вонзилась въ спину Сельдена, между пластинокъ его панцыря, и онъ упалъ какъ камень.
   -- О, бѣдняга!-- воскликнулъ Матчамъ, всплеснувъ руками.
   Дикъ стоялъ какъ окаменѣлый, представляя изъ себя цѣль для стрѣлковъ.
   Вѣроятно онъ и былъ бы убитъ, но въ туже минуту неподалеку отъ юношей раздался громовой голосъ, голосъ Эллиса Дэкворта.
   -- Стойте!-- крякнулъ онъ.-- Не стрѣлять! Взятъ его живьемъ! Это -- молодой Шельтонъ, сынъ Гарри.
   Вслѣдъ за этими словами послышался свистокъ и повторился въ другихъ частяхъ лѣса. Повидимому, это былъ сигналъ, посредствомъ котораго Джонъ Мститель раздавалъ свои распоряженія.
   -- О, несчастье!-- воскликнулъ Дикъ.-- Мы пропали. Живѣй, Джэкъ, живѣй!
   И они пустились бѣжать черезъ лѣсъ, покрывавшій вершину холма.
  

VI.
Къ концу дня.

   Въ самомъ дѣлѣ, пора было обратиться въ бѣгство. Товарищи черной стрѣлы съ двухъ сторонъ взбирались на холмъ. Нѣкоторые, опередившіе остальныхъ, уже взошли на вершину, другіе огибали холмъ съ обѣихъ сторонъ.
   Дикъ углубился въ ближайшую рощу. Это была дубовая роща, спускавшаяся внизъ по холму. За ней лежала поляна, избѣгая которой, Дикъ взялъ влѣво. Немного спустя они опять наткнулись на прогалину и повернули еще лѣвѣй. Такъ, подвигаясь все лѣвѣй и лѣвѣй, они приближались къ большой дорогѣ и къ рѣкѣ, черезъ которую переплыли часъ или два тому назадъ; напротивъ, большая часть ихъ преслѣдователей направилась въ другую сторону къ Тэнстоллю.
   Молодые люди остановились перевести духъ. Дикъ приложилъ ухо въ землѣ, но вѣтеръ, шумѣвшій въ вершинахъ деревьевъ, не позволялъ что-нибудь слышать.
   -- Ну, идемъ!-- сказалъ Дикъ, и они продолжали свой путь, несмотря на усталость.
   -- Стой!-- крикнулъ чей-то голосъ.
   Передъ ними, на разстояніи не болѣе 50 футовъ, стоялъ человѣкъ въ зеленомъ камзолѣ, прицѣливаясь въ нихъ изъ лука. Матчамъ вскрикнулъ. Дикъ на минуту остановился, но тотчасъ опомнился и бросился на незнакомца, выхвативъ кинжалъ. Былъ ли тотъ пораженъ смѣлымъ нападеніемъ, или повиновался чьимъ-либо приказаніямъ, но онъ не выстрѣлялъ. Дикъ схватилъ его за горло и повалилъ на землю; стрѣла полетѣла въ одну сторону, лукъ въ другую; обезоруженный лѣсной житель увлекъ за собой Дива, но кинжалъ поднялся и опустился дважды; раздался стонъ, и вслѣдъ затѣмъ Дикъ вскочилъ на ноги, а незнакомецъ лежалъ безъ движенія, пораженный въ сердце.
   -- Идемъ!-- сказалъ Дикъ, и они пустились дальше, несмотря на то, что едва дышали отъ усталости. Матчамъ спотыкался, голова его кружилась. Дикъ чувствовалъ, что колѣни его подгибаются. Тѣмъ не менѣе они не останавливались.
   Наконецъ, лѣсъ кончился. Передъ ними оказалась большая дорога изъ Рейзингама въ Шорби.
   При видѣ дороги Дикъ остановился и услышалъ какой-то странный шумъ вдали. Сначала онъ походилъ на завываніе вѣтра, котомъ звуки стали яснѣе, и шумъ превратился въ явственный топотъ копытъ; черезъ нѣсколько секундъ появился отрядъ воиновъ, промелькнулъ передъ ними и исчезъ вдали. Всадники мчались во весь опоръ, въ полномъ безпорядкѣ; многіе изъ нихъ были ранены; тутъ же были и лошади безъ всадниковъ, съ окровавленными сѣдлами. Очевидно, это были бѣглецы съ поля битвы.
   Не успѣлъ еще затихнуть шумъ, какъ снова послышался топотъ копытъ, и показался всадникъ, на этотъ разъ одинокій и, судя по вооруженію, какое-то важное лицо. За нимъ явился цѣлый обозъ: погонщики гнали лошадей, какъ будто спасались отъ пожара. Должно быть, они рано обратились въ бѣгство, но ихъ трусость не принесла имъ пользы. Едва они поравнялись съ мѣстомъ, гдѣ стояли юноши, какъ ихъ нагналъ человѣкъ въ изрубленныхъ латахъ и видимо выходившій изъ себя отъ бѣшенства. Онъ бросился на погонщиковъ съ мечомъ, осыпая ихъ упреками и ругательствами; нѣкоторые соскочили съ возовъ и бѣжали въ лѣсъ; другіе были изрублены.
   Между тѣмъ суматоха увеличивалась; слышался скрипъ теіѣѣ, топотъ лошадей, крики людей -- все это сливалось въ общій гулъ; очевидно, остатки цѣлой арміи спасались бѣгствомъ.
   Дикъ стоялъ мрачный. Онъ хотѣлъ-было идти по большой дорогѣ до поворота въ Голивудъ, но измѣнилъ свой планъ. Онъ узналъ цвѣта графа Рейзингама и понялъ, что исходъ битвы былъ совершенно неблагопріятенъ для Ланкастерской розы. Присоединился ли къ нимъ сэръ Даніэль, и теперь былъ разбитъ и разоренъ? или перешелъ на сторону Іорковъ и оказался на дорогѣ къ почестямъ? Во всякомъ случаѣ дѣло было некрасиво.
   -- Пойдемъ,-- сказалъ онъ сердито, и пошелъ черезъ рощу, сопровождаемый Матчамомъ.
   Нѣсколько времени они шли молча. Солнце уже опускалось къ закату; верхушки деревьевъ ярко сіяли въ его лучахъ, но тѣни уже удлиннились, предвѣщая вечеръ.
   -- Хоть бы было что-нибудь поѣсть,-- внезапно сказалъ Дикъ, останавливаясь.
   Матчамъ сѣлъ на землю и заплакалъ.
   -- Ну да, вы можете плакать оттого, что вамъ хочется ѣсть,-- сказалъ Дикъ презрительно,-- а когда дѣло шло о спасеніи жизни людей, ваше сердце не оказалось такимъ чувствительнымъ. На вашей совѣсти смерть семи человѣкъ, мастеръ Джонъ, я вамъ никогда не прощу этого.
   -- На моей совѣсти!-- воскликнулъ Матчамъ, гордо взглянувъ на него.-- На моей! А на вашемъ кинжалѣ кровь человѣка. За что вы убили его? Онъ прицѣлился, но не выстрѣлилъ; вы были въ его рукахъ и онъ пощадилъ васъ! Убить человѣка, который не защищается, нечего сказать, хороша храбрость! Это все равно, что убить котенка.
   Дикъ оцѣпенѣлъ отъ изумленія.
   -- Я честно бился съ нимъ,-- закричалъ онъ.-- Я бросился на его лукъ.
   -- Это было коварное нападеніе,-- возразилъ Матчамъ.-- Вы просто хвастунъ, мастеръ Дикъ; вы пользуетесь выгоднымъ положеніемъ; еслибы вы наткнулись на болѣе сильнаго, то стали бы просить у него пощады. Вы не хотите мстить за смерть вашего отца, за его бѣдный духъ, который вопіетъ о правосудіи. Но! если вы встрѣчаете бѣдное созданіе, лишенное силы и ловкости, вы готовы расправиться съ нимъ!
   -- Кто-нибудь изъ двухъ всегда окажется сильнѣе. Лучшій человѣкъ убиваетъ худшаго и подѣломъ. Вы заслуживаете трепки, мистеръ Матчамъ, за вашу неблагодарность относительно меня; и вы получите то, что заслуживаете.
   И Дикъ, который до сихъ поръ сдерживалъ себя даже въ минуты крайняго раздраженія, сталъ разстегивать и снимать съ себя поясъ.
   -- Вотъ вамъ будетъ на ужинъ,-- сказалъ онъ свирѣпо.
   Матчамъ побѣлѣлъ какъ полотно, но сидѣлъ неподвижно, не сводя глазъ съ Дика. Дикъ сдѣлалъ шагъ впередъ, размахивая поясомъ, но остановился смущенный выраженіемъ лица и блѣдностью своего спутника. Рѣшимость его остыла.
   -- Сознайтесь, что вы неправы,-- сказалъ онъ.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Матчамъ, я правъ.-- Ну что же! Я слабъ, я безсиленъ, я не сопротивляюсь, бей меня!
   При этомъ словѣ Дикъ взмахнулъ поясомъ, но Матчамъ откинулся назадъ съ такимъ выраженіемъ ужаса, что онъ опять не рѣшился ударить. Поясъ выдалъ у него изъ рукъ и онъ остановился въ нерѣшимости.
   -- Пусть чума поразитъ тебя, бездѣльникъ!-- сказалъ онъ наконецъ.-- Если у васъ такія слабыя руки, то вы должны и языкъ держать за зубами. Я лучше дамъ себя повѣсить, чѣмъ стану васъ бить!-- И онъ опять надѣлъ поясъ.-- Не стану васъ бить,-- повторилъ онъ,-- но никогда не прощу вамъ.-- Я васъ не знаю, вы врагъ моего покровителя; я уступилъ вамъ лошадь; вы съѣли мой ужинъ; назвали меня хвастуномъ. Нѣтъ, чортъ возьми, мѣра переполнилась. Хорошая штука быть слабымъ, какъ подумаешь: вы можете дѣлать, что вамъ угодно и никто не долженъ наказывать васъ; вы украдете у человѣка оружіе, и онъ не можетъ отнять его у васъ -- все потому, что вы слабы! Этакъ кто-нибудь направитъ въ тебя копье и крикнетъ, что онъ слабъ, и ты долженъ предоставить ему проткнуть тебя. Экій вздоръ!
   -- Однако жъ вы меня не бьете!-- сказалъ Матчамъ.
   -- Пусть такъ,-- сказалъ Дикъ: -- пусть такъ. Вы получили плохое воспитаніе, притомъ вы спасли мнѣ жизнь; я и забылъ объ этомъ. Я не хочу быть такимъ же неблагодарнымъ, какъ вы. Ну, пойдемте. Если мы хотимъ попасть въ Голивудъ сегодня вечеромъ или завтра утромъ, намъ нужно торопиться.
   Но хотя Дикъ успокоился, Матчамъ ничего не простилъ ему. Его грубость, воспоминаніе о человѣкѣ, котораго онъ закололъ, наконецъ поясъ, которымъ онъ собирался его бить -- такія вещи не легко забываются.
   -- Благодарю васъ,-- сказалъ онъ.-- Но, мастеръ Шелътонъ, я лучше пойду одинъ. Здѣсь большая дорога; пойдемте каждый своимъ путемъ; спасибо вамъ за обѣдъ и за урокъ. Счастливаго пути.
   -- Отлично!-- закричалъ Дикъ.-- Если такъ, ступайте, и чортъ васъ побери!
   И они отвернулись другъ отъ друга и пошли, занятые не направленіемъ дороги, а только своей ссорой. Но Дикъ не отошелъ и десяти шаговъ, какъ услышалъ, что его окликнули; Матчамъ подбѣжалъ къ нему.
   -- Дикъ,-- сказалъ онъ,-- неприлично намъ разставаться такъ холодно.-- Вотъ моя рука, а съ нею и мое сердце. Благодарю васъ за все, что вы для меня сдѣлали, не для формы только, а отъ всей души. Будьте здоровы и счастливаго вамъ пути.
   -- И вамъ также,-- отвѣчалъ Дикъ, беря протянутую ему руку:-- желаю и вамъ счастливаго пути, но только сомнѣваюсь, чтобы это было возможно. Вы слишкомъ сварливы.
   И такимъ образомъ они вторично разстались. Но вотъ уже самъ Дикъ побѣжалъ за Матчамомъ.
   -- Вотъ,-- сказалъ онъ,-- возьми мой лукъ; я не хочу, чтобы ты былъ безоруженъ.
   -- Взять твой лукъ!-- повторилъ Матчамъ.-- Нѣтъ, голубчикъ, у меня не хватитъ силы натянуть тетиву и не хватить умѣнья выстрѣлить. Мнѣ ваше оружіе ни къ чему не послужитъ. Но тѣмъ не менѣе благодарю за предложеніе.
   Ночь тѣмъ временемъ совсѣмъ сгустилась и подъ деревьями уже нельзя было разглядѣть лица.
   -- Я пройду нѣсколько шаговъ съ вами,-- сказалъ Дикъ.-- Ночь темна. Я выведу васъ по крайней мѣрѣ на дорогу. Я боюсь, какъ бы вы не заблудились.
   Не говоря больше ни слова, онъ пошелъ впередъ, а тотъ послѣдовалъ за нимъ. Становилось все темнѣе и темнѣе; только тамъ и сямъ, на открытыхъ мѣстахъ, они видѣли небо, усѣянное звѣздами. Въ нѣкоторомъ отдаленіи все еще слабо слышался шумъ разбитой и ударившейся въ бѣгство ланкастерской арміи; но съ каждымъ шагомъ они отдалялись отъ него.
   Послѣ получасовой молчаливой ходьбы, они вышли на большую прогалину. Здѣсь они остановились и поглядѣли другъ на друга.
   -- Вы устали?-- спросилъ Дикъ.
   -- Охъ, такъ усталъ,-- отвѣчалъ Матчамъ,-- что, кажется, лягу тутъ и умру.
   -- Я слышу плескъ воды,-- сказалъ Дикъ:-- пройдемъ немного ближе къ рѣкѣ; я умираю отъ жажды.
   Почва была слегка поката въ этомъ мѣстѣ, и, спустившись внизъ, они нашли тихо журчавшую рѣчку, протекавшую подъ ивами. Тутъ они опустились на землю и, припавъ въ водѣ ртомъ, утолили жажду.
   -- Дикъ,-- сказалъ Матчамъ,-- я дальше идти не въ силахъ.
   -- Я видѣлъ пещеру, какъ мы шли сюда,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Заберемся въ нее и выспимся.
   -- Согласенъ отъ всего сердца!-- закричалъ Матчамъ.
   Пещера была сухая и песчанистая. Надъ нею росли кустарники и образовали нѣкотораго рода покрышку.
   Юноши забрались въ нее и, чтобы было теплѣе, улеглись рядкомъ, забывъ про свою ссору. Вскорѣ сонъ овладѣлъ ими, они мирно заснули подъ росой и звѣздами.
  

VII.
Человѣкъ въ капюшонѣ.

   Они проснулись на зарѣ; птицы еще не распѣлись во весь голосъ, но тамъ и сямъ уже слышалось ихъ щебетанье въ лѣсу; солнце еще не взошло, но восточная сторона неба уже загоралась. Голодные и измученные юноши лежали неподвижно, будучи не въ шахъ стряхнуть сладкую дремоту. Но вдругъ имъ послышался звонъ колокола.
   -- Колоколъ!-- сказалъ Дикъ, приподнимаясь.-- Неужели мы такъ близко отъ Голивуда?
   Немного спустя опять послышался звонъ колокола, и на. этотъ разъ гораздо ближе. И съ этихъ поръ постоянно раздавался, все приближаясь.
   -- Нѣтъ, что же это, однако, значитъ?-- спросилъ Дикъ, совсѣмъ уже проснувшись.
   -- Это кто-то ходитъ,-- отвѣчалъ Матчамъ,-- а колоколъ звонить при каждомъ его движеніи.
   -- Понимаю; но къ чему это? что онъ дѣлаетъ въ танстолльскомъ лѣсу? Джэкъ,-- прибавилъ Дикъ,-- смѣйся надо мною, если хочешь, а мнѣ не нравится этотъ звонъ.
   -- Да и мнѣ также,-- отвѣтилъ Матчамъ съ дрожью.-- У него какой-то жалобный звукъ...
   Но тутъ колоколъ зазвенѣлъ быстрѣе, точно человѣкъ, къ которому онъ былъ привѣшенъ, забѣгалъ торопливо взадъ и впередъ. Затѣмъ, звякнувъ очень громко, вдругъ затихъ на нѣкоторое время.
   -- Что бы это значило?-- продолжалъ догадываться Дикъ.-- То идетъ, то останавливается. Похоже на то, какъ бы кто спасался бѣгствомъ. Вотъ опять зазвонилъ.
   -- И теперь ужъ совсѣмъ близко,-- замѣтилъ Матчамъ.
   Они придвинулись на край пещеры; и такъ какъ она сама, по себѣ уже находилась на нѣкоторой возвышенности, то они господствовали надъ прогалиной и могли видѣть все, что на ней происходитъ вплоть до самаго лѣса.
   При свѣтѣ дня, который уже занялся, они видѣли тропинку, извивавшуюся бѣлой лентой по вереску. Она проходила всего въ какихъ-нибудь нѣсколькихъ стахъ ярдахъ отъ пещеры и тянулась по всей прогалинѣ на востокъ и на западъ. Судя по ея направленію, Дикъ считалъ, что она должна вести болѣе или менѣе прямо въ Моотъ-Гаузъ.
   На этой тропинкѣ показалась бѣлая фигура, выступившая изъ лѣсу. Она остановилась и стала озираться; а затѣмъ, сгорбившись, пошла по тропинкѣ, приближаясь въ пещерѣ. На каждомъ шагу колокольчикъ звякалъ. Лица не было видно. Бѣлый капюшонъ, въ которомъ не было даже отверстій для глазъ, закрывалъ голову, и въ то время какъ фигура двигалась, она, повидимому, ощупывала дорогу палкой. Страхъ оледенилъ юношей смертнымъ холодомъ.
   -- Прокаженный!-- проговорилъ Дикъ хрипло.
   -- Его прикосновеніе смертельно!-- сказалъ Матчамъ,-- Убѣжимъ!
   -- Незачѣмъ. Развѣ вы не видите, что онъ слѣпъ. Онъ бредетъ при помощи палки. Притаимся; вѣтеръ дуетъ отъ насъ; онъ пройдетъ мимо и не тронетъ насъ. Увы! бѣдняга! его стоитъ пожалѣть.
   -- Я пожалѣю его, когда онъ пройдетъ дальше,-- отвѣтилъ Матчамъ.
   Слѣпой прокаженный находился какъ разъ на полпути отъ нихъ, и въ эту минуту взошло солнце и освѣтило его закутанное лицо. То былъ высокій человѣкъ, прежде нежели отвратительный недугъ скрючилъ его, и даже и теперь онъ шелъ твердымъ шагомъ.
   Зловѣщее звяканье колокольчика, стукъ палки, закутанное лицо и мысль, что онъ не только осужденъ на страданіе и смерть, но и навѣки отлученъ отъ сообщества людей, наполняли юношей ужасомъ, и съ каждымъ шагомъ прокаженнаго этотъ ужасъ все усиливался.
   Когда онъ поравнялся съ пещерой, то остановился и поворотилъ голову въ ихъ сторону.
   -- Св. Марія, защити насъ! онъ насъ видитъ!-- слабо промолвилъ Матчамъ.
   -- Тс!-- шепнулъ Дикъ.-- Онъ прислушивается. Онъ вѣдь слѣпъ.
   Прокаженный слушалъ или глядѣлъ, Богъ его знаетъ, въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ. Затѣмъ снова задвигался, но вдругъ опять остановился и снова, повернувшись головой къ юношамъ, повидимому, наблюдалъ за ними. Даже Дикъ поблѣднѣлъ какъ смерть и закрылъ глаза, точно боялся заразиться черезъ зрѣніе. Но вскорѣ колокольчикъ опять зазвенѣлъ, и на этотъ разъ прокаженный, не медля долѣе, пошелъ впередъ и исчезъ въ лѣсу.
   -- Онъ видѣлъ васъ,-- сказалъ Матчамъ,-- я готовъ въ томъ побожиться.
   -- Пустое!-- храбрился Дикъ.-- Онъ слышалъ насъ. Онъ самъ труситъ, бѣдный человѣкъ! Еслибы вы были слѣпы и двигались среди вѣчнаго мрака, то вздрагивали бы отъ того, что вѣтка хрустнула иди птичка чирикнула.
   -- Дикъ, Дикъ,-- повторилъ Матчамъ,-- онъ видѣлъ насъ! Когда человѣкъ слѣпъ, у него другая походка, Дикъ. Онъ видѣлъ, насъ, а не слышалъ. Онъ замышляетъ худое. Да вотъ, слушайте, колоколъ больше совсѣмъ не звякаетъ.
   И дѣйствительно, колоколъ умолкъ.
   -- Да,-- сказалъ Дикъ, это мнѣ не нравится.-- Нѣтъ, это мнѣ совсѣмъ не нравится. Что бы это значило? бѣжимъ скорѣе.
   -- Онъ пошелъ на востокъ. Дикъ, направимся на западъ. Я не успокоюсь, пока мы не убѣжимъ отъ этого прокаженнаго.
   -- Джэкъ, вы слишкомъ трусливы,-- отвѣтилъ Дикъ.-- Мы отправимся прямехонько въ Голивудъ, слѣдовательно на сѣверъ, если только я правильно разсуждаю.
   Они пустились въ путь, перешли черезъ рѣчку по камушкамъ, и стали взбираться на другой берегъ, который былъ круче, направляясь къ опушкѣ лѣса. Почва стала очень неровна, вся въ кочкахъ и въ ямахъ, деревья росли безпорядочно, и трудно было оріентироваться въ нихъ. Юноши очевидно блуждали. Кромѣ того, они были утомлены вчерашними похожденіями и голодны, а потому еле-еле волочили ноги.
   Но вотъ, взобравшись на пригорокъ, они увидѣли прокаженнаго шагахъ въ ста отъ себя. Колокольчикъ не звякалъ, потому что онъ придерживалъ его рукой, палка не стучала больше о землю, и онъ шелъ быстрыми и твердыми шагами, какъ человѣкъ зрячій. Черезъ секунду онъ исчезъ въ чащѣ.
   Юноши при первомъ взглядѣ на него притаились за кустами въ смертельномъ ужасѣ.
   -- Разумѣется, онъ преслѣдуетъ насъ,-- замѣтилъ Дикъ,-- разумѣется. Онъ придерживалъ колоколъ одной рукой,-- замѣтили вы это?-- чтобы онъ не звенѣлъ. Ну, да помогутъ намъ всѣ святые угодники, потому что я не въ силахъ бороться съ проказой.
   -- Что онъ затѣваетъ?-- вскричалъ Матчамъ.-- Что ему нужно? слыханное ли дѣло, чтобы прокаженный чисто изъ злости преслѣдовалъ людей? Развѣ колоколъ привѣшенъ къ нему не затѣмъ, чтобы люди могли избѣгать его? Дикъ, тутъ что-то кроется другое.
   -- Ну, мнѣ все равно,-- простоналъ Дикъ:-- сила меня совсѣмъ покинула; ноги у меня совсѣмъ подкосились. Святые да спасутъ насъ!
   -- Неужто вы будете тутъ лежать безъ толку?-- закричать Матчамъ.-- Вернемся на открытое мѣсто. Тамъ по крайней мѣрѣ онъ не можетъ къ намъ подкрасться.
   -- Нѣтъ, я не пойду,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Мой конецъ пришелъ... А можетъ быть онъ насъ не замѣтилъ?
   -- Къ чему же, когда такъ, вашъ лукъ?-- закричалъ Матчамъ.
   Дикъ перекрестился.
   -- Какъ? вы хотѣли бы, чтобы я выстрѣлилъ въ прокаженнаго? Да у меня рука не поднимется. Нѣтъ, нѣтъ, полноте. Я могу драться съ здоровыми людьми, но не съ привидѣніями и не съ прокаженными. Съ этими я не могу драться. Пусть небо защититъ насъ отъ тѣхъ и отъ другихъ.
   -- Ну,-- сказалъ Матчамъ,-- если вы ужъ не хотите драться, то будемъ лежать смирно.
   Вдругъ звякнулъ колокольчикъ и умолкъ.
   -- Онъ выпустилъ его изъ рукъ,-- прошепталъ Матчамъ.-- Господи! какъ онъ близко отъ насъ!
   Но Дикъ ни слова не отвѣтилъ; у него зубы стучали отъ страха.
   Вскорѣ они увидѣли, какъ мелькнуло въ кустахъ бѣлое платье прокаженнаго; затѣмъ голова его показалась изъ-за куста, и онъ, казалось, вглядывался во всѣ предметы, прежде нежели уйти изъ этого мѣста. Юноши слышали, какъ билось сердце у каждаго изъ нихъ
   Вдругъ съ крикомъ прокаженный бросился бѣжать прямо къ нимъ. Они съ громкимъ воплемъ разбѣжались въ разныя стороны. Но ихъ ужасный врагъ погнался за Матчамомъ, нагналъ его почти немедленно и схватилъ. Юноша съ громкимъ крикомъ, который разнесся далеко по лѣсу, побился съ минуту въ его рукахъ и затѣмъ лишился чувствъ и какъ пластъ повалился на руки своего побѣдителя.
   Дикъ услышалъ крикъ и обернулся. Онъ увидѣлъ, какъ упалъ Матчамъ, и въ одно мгновеніе въ немъ проснулся гнѣвъ и сила вернулась къ нему. Съ кривомъ состраданія и ярости онъ схватилъ лукъ и натянулъ тетиву. Но прежде, нежели онъ успѣлъ выстрѣлить, прокаженный поднялъ руку:
   -- Стой, Дикъ!-- закричалъ знакомый голосъ.-- Не стрѣляй, безумецъ! Развѣ ты не узнаешь друга?
   И, положивъ Матчама на траву, онъ сбросилъ капюшонъ съ головы; Дикъ узналъ черты лица сэра Даніэля Брэкли.
   -- Сэръ Даніэль!-- закричалъ Дикъ.
   -- Клянусь мессой, это онъ!-- отвѣчалъ рыцарь.-- Неужто ты собираешься застрѣлить своего опекуна? Но вотъ теперь возись...
   Но онъ не, договорилъ и, указывая на Матчама, спросилъ:
   -- Какъ ты его зовешь, Дикъ?
   -- Я зову его мастеръ Матчамъ. Развѣ вы его не знаете? Онъ говорилъ, что знаетъ васъ!
   -- Да, я знаю этого мальчика.
   И сэръ Даніэль улыбнулся.
   -- Но онъ въ обморокѣ отъ страха. Что, Дикъ, я очень напугалъ васъ обоихъ?
   -- Очень напугали, сэръ Даніэль,-- сказалъ Дикъ и даже вздохнулъ при воспоминаніи.-- Съ вашего позволенія, сэръ, я бы охотнѣе встрѣтился съ чортомъ и, говоря по правдѣ, до сихъ поръ еще не опомнился отъ страха. Но скажите, сэръ, зачѣмъ вы такъ перерядились?
   Лицо сэра Даніэля вдругъ потемнѣло отъ гнѣва.
   -- Зачѣмъ я переодѣлся?-- сказалъ онъ.-- Ты хорошо сдѣлалъ, что напомнилъ мнѣ объ этомъ. Зачѣмъ? Я спасалъ собственную шкуру въ своемъ собственномъ лѣсу, Дикъ. Мы совсѣмъ не вовремя попали на поле битвы; мы пришли туда только затѣмъ, чтобы смѣшаться съ толпой бѣглецовъ. Куда подѣвались всѣ мои воины? Дикъ, клянусь мессой, я этого не знаю! Насъ смели долой; стрѣлы такъ и летали кругомъ насъ. Я не видѣлъ больше ни одного человѣка съ моими цвѣтами, послѣ того какъ трое пали на моихъ глазахъ. Что касается меня, то я прибылъ въ Шорди цѣлъ и невредимъ, но, помня про черную стрѣлу, досталъ себѣ это платье и колокольчикъ и тихохонько добрался до тропинки, которая ведетъ въ Моотъ-Гаузъ. Нѣтъ личины лучше этой; звяканье колокольчика отгонитъ злѣйшаго разбойника въ лѣсу. Они трясутся и блѣднѣютъ, когда только услышатъ его. Наконецъ я набрелъ на тебя съ Матчамомъ. Я плохо видѣть сквозь капюшонъ и сначала не былъ увѣренъ, что это вы, главнымъ образомъ потому, что по многимъ и основательнымъ причинамъ удивился, увидя васъ вмѣстѣ. Кромѣ того, на открытомъ мѣстѣ, гдѣ мнѣ приходилось идти медленно и щупая палкой дорогу, я боялся сбросить капюшонъ. Но погляди, этотъ глупый птенецъ начинаетъ приходить въ чувство,-- прибавилъ онъ:-- капля Канарскаго вина совсѣмъ оживитъ его.
   Рыцарь вытащилъ изъ-подъ длиннаго платья большую флягу и сталъ тереть виски и смачивать губы паціента, который мало-по-малу опомнился и переводилъ глаза съ одного на другого.
   -- Ну, успокойся, Джэкъ,-- говорилъ Дикъ.-- Ты видишь, что это вовсе не прокаженный, а сэръ Даніэль!
   -- Выпей-ка вина,-- сказалъ рыцарь.-- Это вдохнетъ въ тебя мужество. А потомъ я обоихъ васъ накормлю, и мы втроемъ отправимся въ Тэнстолль. Откровенно скажу тебѣ, Дикъ, мнѣ не терпится сидѣть тутъ за толстыми стѣнами,-- прибавилъ сэръ Даніель, выкладывая на траву хлѣбъ и мясо.-- Съ самыхъ тѣхъ поръ, какъ я впервые сѣлъ на коня, мнѣ еще не доводилось быть въ такихъ тискахъ: жизнь въ опасности, имущество и помѣстье поставлены на карту, и къ довершенію всего лѣсные воры охотятся на меня, какъ на звѣря. Но я еще не совсѣмъ пропалъ. Кое-кто изъ моихъ молодцовъ вернется же домой. Съ Гатчемъ десять человѣкъ; да у Сельдена шестеро. Скоро мы опять укрѣпимся, и если мнѣ удастся помириться съ лордомъ Iоркомъ, которому вдругъ повезло, то мы съ тобой, Дикъ, опять будемъ воинами и опять сядемъ на коней.
   И, говоря это, рыцарь налилъ рогъ Канарскимъ виномъ и поднесъ къ губамъ.
   -- Сельденъ,-- пробормоталъ Дикъ,-- Сельденъ!
   И умолкъ.
   Сэръ Даніэль отнялъ рогъ отъ губъ, не отхлебнувъ вина.
   -- Ну!-- закричалъ онъ измѣнившимся голосомъ: -- въ чемъ дѣло? Сельденъ? что случилось съ Сельдевомъ?
   Дикъ передалъ повѣсть про засаду и избіеніе людей сэра Даніэля.
   Рыцарь слушалъ молча, но лицо его исказилось бѣшенствомъ и горемъ.
   -- Ну, вотъ тебѣ моя правая рука,-- закричалъ онъ,-- что я отомщу! Если я не сдѣлаю этого, если я не загублю десять душъ за каждаго своего воина, то пусть буду я проклятъ! Я загналъ этого Декворта, какъ оленя; я пустилъ его по міру; я отнялъ у него имѣніе и домъ; я выжилъ его изъ страны; а онъ опять вернулся, чтобы вредить мнѣ! Хорошо же! онъ не уйдетъ отъ меня цѣлымъ!
   Онъ помолчалъ нѣкоторое время, причемъ на лицѣ его боролись самыя злыя страсти.
   -- Ѣшьте!-- вдругъ закричалъ онъ.-- Ну, а ты,-- обратился онъ въ Матчаму,-- поклянись мнѣ, что послѣдуешь за мной въ Моотъ-Гаузъ!
   -- Клянусь честью,-- отвѣчалъ Матчамъ.
   -- Ну, очень важна мнѣ твоя честь!-- закричалъ рыцарь.-- Клянись спасеніемъ души твоей матери!
   Матчамъ далъ требуемую клятву, и сэръ Даніэль опять накинулъ капюшонъ на голову и приготовилъ колоколъ и палку. Увидѣть его подъ этой страшной личиной вновь показалось ужаснымъ для его спутниковъ. Но рыцарь скоро снарядился въ путь.
   -- Ѣшьте скорѣй,-- сказалъ онъ,-- и слѣдуйте за мной въ мой домъ.
   И съ этими словами онъ снова углубился въ лѣсъ, а колокольчикъ опять зазвякалъ на каждомъ шагу; юноши сидѣли за ѣдой, не притрогиваясь къ ней и прислушивались къ тому, какъ звонъ колокола медленно замиралъ вдали.
   -- И такъ вы отправляетесь въ Тэнстолль?-- спросилъ Дикъ.
   -- Какъ видите,-- отвѣчалъ Матчамъ.-- Что жъ дѣлать! Я храбрѣе за спиной сэра Даніэля, нежели при немъ.
   Они поспѣшно поѣли и пошли по тропинкѣ, пролегавшей черезъ лѣсъ, гдѣ высокія березы расли группами, чередуясь съ зелеными лужайками, а птицы и бѣлки весело прыгали по вѣтвямъ. Два часа спустя они уже очутились на противоположной сторонѣ лѣса и изъ-за деревьевъ имъ видны были красныя стѣны и кровли Тэнстолль-Гауза.
   -- Здѣсь,-- сказалъ Матчамъ, останавливаясь,-- мы простимся.
   -- Зачѣмъ это?-- спросилъ Дикъ.-- Вѣдь мы идемъ вмѣстѣ въ Тэнстолль, и я буду тамъ видѣться съ вами, и чѣмъ чаще, тѣмъ лучше.
   -- А знаете что, Дикъ,-- продолжалъ Матчамъ,-- у меня худыя предчувствія. Вы теперь увидите другого сэра Даніэля: до сихъ поръ ему везло и все удавалось; а теперь, когда его осаждаютъ неудачи, онъ окажется плохимъ лордомъ и для васъ, и для меня. Онъ можетъ быть и храбръ на полѣ битвы, но онъ лжецъ; и въ глазахъ его я прочелъ страхъ, Дикъ, а страхъ такъ же жестокъ, какъ и волкъ! Мы идемъ въ пасть волка. Дикъ, и да спасетъ насъ св. Марія!
   Затѣмъ они молча продолжали путь и дошли, наконецъ, до укрѣпленнаго жилища сэра Даніэля, съ его круглыми башнями, поросшими мхомъ и широкимъ рвомъ съ водяными лиліями. Какъ только они подошли, ворота растворились, подъемный мостъ былъ спущенъ, и самъ сэръ Даніэль вмѣстѣ съ Гатчемъ и патеромъ встрѣтилъ ихъ.
  

КНИГА ВТОРАЯ.

Моотъ-Гаузъ.

  

I.
Дикъ задаетъ вопросы.

   Моотъ-Гаузъ стоялъ неподалеку отъ крутой лѣсной тропы. По наружному виду то былъ массивный прямоугольникъ изъ краснаго камня, обнесенный стѣной съ крутой башней, съ бойницами но угламъ. Внутри находился тѣсный дворъ. Ровъ былъ футовъ въ двѣнадцать ширины, и черезъ него перекинутъ подъемный мостъ. Ровъ наполнялся водой изъ канавы, которая вела въ лѣсному озерку, и огибалъ весь четыреугольникъ отъ одной башни до другой. Только одно или два высокихъ и толстыхъ дерева, росшихъ въ разстояніи полета стрѣлы отъ стѣнъ, не были срублены,-- вообще же замокъ занималъ очень выгодную для обороны позицію.
   Во дворѣ Дикъ нашелъ часть гарнизона занятою приготовленіемъ въ оборонѣ и мрачно обсуждавшею шансы осады. Иные дѣлали стрѣлы; другіе оттачивали сабли, долго не бывшія въ употребленіи; но и за работой воины покачивали головою.
   Двѣнадцать человѣкъ изъ отряда сэра Даніэля спаслись отъ смерти, пробрались сквозь лѣсъ и вернулись живые въ Моотъ-Гаузъ. Но изъ этихъ двѣнадцати человѣкъ трое были тяжело ранены: двое въ Ройзингемѣ во время безпорядочнаго бѣгства, а одинъ -- стрѣлкомъ Джона Мстителя -- въ то время, какъ перебѣгалъ черезъ лѣсъ. Такимъ образомъ, гарнизонъ, включая Гатча, сэра Даніэля и юнаго Шельтона, насчитывалъ двадцать-два человѣка годныхъ къ бою. Ожидали прибытія новыхъ силъ, а потому опасность заключалась не въ недостаткѣ воиновъ.
   Боязнь черной стрѣлы удручала духъ гарнизона. Открытые же враги изъ партіи Іорка, въ тѣ неустойчивыя времена, не особенно озабочивали. "Міръ можетъ снова перемѣниться", какъ выражались въ ту эпоху, прежде нежели придетъ бѣда. Но передъ лѣсными сосѣдями всѣ трепетали. Не одинъ только сэръ Даніэль возбуждалъ ненависть. Его люди, въ сознаніи безнаказанности, жестоко вели себя во всемъ краю. Свирѣпые приказы выполнялись со свирѣпостью; и изъ числа небольшой банды, которая теперь бесѣдовала во дворѣ, не было ни одного, который бы не провинился въ какомъ-нибудь угнетеніи или варварскомъ поступкѣ.
   И вотъ теперь, въ силу измѣнчиваго военнаго счастія, сэръ Даніэль былъ безсиленъ защищать своихъ клевретовъ. Благодаря исходу битвы, въ которой не всѣ присутствующіе участвовали, всѣ они стали, однако, государственными преступниками, людьми внѣ закона, изгоями, укрывшимися въ жалкой крѣпости, на которую нельзя было положиться какъ на неприступную твердыню, и имъ со всѣхъ сторонъ грозила справедливая месть обиженныхъ ими людей. Не было также недостатка и въ зловѣщихъ предостереженіяхъ насчетъ того, чего имъ слѣдуетъ ожидать.
   Въ теченіе вечера и ночью не менѣе семи коней безъ всадниковъ прискакали съ испуганнымъ ржаніемъ къ воротамъ. Два коня были изъ отряда Сельдена; пять принадлежали людямъ, выѣхавшимъ въ поле вмѣстѣ съ сэромъ Даніэлемъ. Наконецъ, незадолго до разсвѣта прибрелъ копьеносецъ, пронзенный тремя стрѣлами, и пока его переносили въ крѣпость, онъ отдалъ душу Богу; но изъ его предсмертныхъ словъ можно было заключить, что онъ -- послѣдній оставшійся въ живыхъ изъ значительнаго отряда людей.
   Самъ Гатчъ выражалъ тревогу на загорѣломъ, но поблѣднѣвшемъ лицѣ, и когда онъ отвелъ Дика въ сторону и узналъ отъ него о судьбѣ Сельдена, то упалъ на каменную скамью и горько зарыдалъ. Другіе, сидѣвшіе на скамьяхъ или-же на каменныхъ ступенькахъ въ томъ уголку двора, который озарялся солнцемъ, глядѣли на него съ удивленіемъ и тревогой, но никто не осмѣлился спросить о причинѣ такого волненія.
   -- Ну что, мастеръ Шельтонъ,-- сказалъ Гатчъ, наконецъ:-- ну что я вамъ говорилъ? Мы всѣ поочередно будемъ перебиты. Седьденъ былъ мнѣ точно родной братъ. Ну, вотъ теперь и его не стало; а затѣмъ и насъ всѣхъ перебьютъ по очереди! Вѣдь что сказано въ ихъ разбойнической пѣснѣ? "Пустилъ черную стрѣлу въ каждое черное сердце"! Ну, такъ вотъ и выходитъ. Сначала Апплэйярдъ, затѣмъ Сельденъ, Смитъ, старикъ Гумфри, а вонъ тамъ лежитъ бѣдный Джонъ Картеръ и молитъ, бѣдный грѣшникъ, чтобы призвали къ нему патера.
   Дикъ прислушался. Изъ низкаго окна, рядомъ съ тѣмъ мѣстомъ, на которомъ они говорили, до ихъ слуха доносились стоны.
   -- Онъ тутъ, лежитъ?-- спросилъ Дикъ.
   -- Да, въ передней горницѣ,-- отвѣчалъ Гатчъ.-- Мы не могли унести его подальше, онъ такъ былъ плохъ; съ каждымъ шагомъ мы думали -- онъ отдастъ Богу душу. Но теперь, думаю, у него главнымъ образомъ душа болитъ. Онъ безпрерывно зоветъ патера, а сэръ Оливеръ, не знаю почему, не приходитъ. Будетъ и съ нимъ должно быть то же, что и съ бѣднымъ Апплэйярдомъ и Сельденомъ; умретъ безъ покаянія.
   Дикъ наклонился въ окну и заглянулъ въ горницу. Покой былъ низокъ и темень, но онъ могъ различить раненаго воина, стонавшаго на своемъ одрѣ.
   -- Картеръ, бѣдняга, что съ тобой?-- спросилъ Дикъ.
   -- Мастэръ Шельтонъ,-- отвѣчалъ человѣкъ взволнованнымъ голосомъ,-- ради самого Неба, приведите патера! Увы! я пропалъ! меня ранили смертельно; вы меня не спасете, но вы можете спасти мою душу, и я умоляю васъ о томъ, какъ добраго христіанина: у меня на душѣ грѣхъ, который мнѣ нельзя унести съ собой въ могилу.
   Онъ застоналъ, и Дикъ слышалъ, какъ онъ заскрипѣлъ зубами отъ боли или отъ страха.
   Какъ разъ въ эту минуту сэръ Даніэль показался на порогѣ сѣней. Онъ держалъ письмо въ рукѣ.
   -- Друзья,-- сказалъ онъ,-- насъ расколотили, отрицать этого нельзя. Генриху Пятому не повезло. А потому отряхнемъ и мы его прахъ отъ ногъ. У меня есть пріятель, который на сторонѣ герцога, лордъ Уэнслейдель. Ну, вотъ я и написалъ письмо моему пріятелю, прося его лордство о защитѣ и предлагая широкое удовлетвореніе за прошлое и разумную гарантію за будущее. Не сомнѣваюсь, что онъ склонитъ благосклонный слухъ. Но просьба безъ дара -- все равно что пѣсня безъ музыки: я осыпалъ его обѣщаніями, не поскупился на обѣщанія... Но зачѣмъ же, однако, остановка? Остановка за великимъ дѣломъ -- и не скрою отъ васъ -- труднымъ дѣломъ: за гонцемъ, который бы доставилъ письмо. Лѣсъ, какъ вамъ не безъизвѣстно, кишитъ нашими недругами. Спѣшить необходимо, но безъ хитрости и осмотрительности все пропало. Кто изъ васъ свезетъ это письмо лорду Уэнслейделю и привезетъ мнѣ отвѣтъ?
   Одинъ изъ присутствовавшихъ тотчасъ же поднялся на ноги.
   -- Я свезу, если вамъ угодно,-- сказалъ онъ.-- Я готовъ жертвовать для васъ шкурой.
   -- Нѣтъ, Дикки Бауэръ, я не согласенъ,-- отвѣтилъ рыцарь.-- Ты не годишься для этого дѣла. Ты, пожалуй, и хитеръ, да непроворенъ, ты всегда былъ мямля.
   -- А если такъ, сэръ Даніэль, то возьмите меня!-- закричалъ другой.
   -- Упаси Боже!-- сказалъ рыцарь.-- Ты проворенъ, да нехитеръ. Ты прямехонько угодишь въ лагерь Джона Мстителя. Благодарю васъ обоихъ за храбрость, но вы мнѣ не годитесь.
   Тутъ Гатчъ предложилъ свои услуги, но онѣ также были отвергнуты.
   -- Ты мнѣ и здѣсь нуженъ, добрый Беннетъ,-- отвѣчалъ рыцарь:-- ты моя правая рука!-- И такъ какъ нѣсколько человѣкъ подошло къ рыцарю, то сэръ Даніэль выбралъ, наконецъ, изъ нихъ одного и далъ ему письмо.
   -- А теперь,-- сказалъ онъ,-- мы всѣ въ зависимости отъ твоего проворства и ловкости. Привези мнѣ хорошій отвѣть, и не пройдетъ трехъ недѣль, какъ я очищу мой лѣсъ отъ всѣхъ этихъ бродягъ, которые дерзаютъ смѣяться намъ въ глаза. Но замѣть, Трогмортонъ, дѣло не легкое. Ты долженъ ѣхать крадучись подъ покровомъ ночи и умѣть хорониться какъ лисица, а ужъ какъ ты переберешься черезъ Тиль, я и не знаю, потому что тебѣ нельзя ѣхать ни черезъ мостъ, ни на паромѣ.
   -- Я переберусь вплавь,-- отвѣтилъ Трогмортонъ.-- Останусь дѣлъ, будьте спокойны.
   -- Ну хорошо, другъ, а теперь пойдемъ въ столовую, и тамъ ты прежде всего будешь плавать въ черномъ пивѣ.
   Съ этими словами сэръ Даніэль пошелъ обратно въ сѣни.
   -- У сэра Даніэля мудрый языкъ,-- сказалъ Гатчъ, отводя Дика къ сторонѣ. Вотъ хоть бы взять теперь: менѣе умный человѣкъ сталъ бы хвалиться, а онъ всю правду выложилъ своимъ подчиненнымъ. И все это съ шуткой да съ прибауткой. Нѣтъ, клянусь святой Варварой, онъ прирожденный военачальникъ! И какъ онъ пріободрилъ людей! Поглядите, какъ они ретиво принялись за дѣло!
   Эта похвала сэру Даніэлю возбудила одну мысль въ головѣ юноши.
   -- Беннетъ,-- сказалъ онъ:-- какъ приключилась смерть моему отцу?
   -- Не спрашивайте меня объ этомъ; я тутъ не при чемъ к ничего не знаю; да и знать не хочу. Видите ли, мастэръ Дикъ: по моему, человѣкъ можетъ говорить только о томъ, чему самъ былъ свидѣтелемъ, а не повторять слухи или сплетни. Спросите лучше сэра Оливера или Картера, но не меня.
   И Гатчъ пошелъ разставлять часовыхъ, оставивъ Дика въ задумчивости.
   "Почему онъ не хочетъ мнѣ сказать?-- думалъ юноша.-- И почему онъ назвалъ Картера? Можетъ быть. Картеръ былъ при этомъ?"
   Онъ вошелъ въ домъ и, пройдя по сводчатому корридору, подошелъ къ двери покоя, гдѣ лежалъ раненый и стоналъ. При видѣ его Картеръ оживился.
   -- Вы привели патера?
   -- Нѣтъ еще пока. Мнѣ надо сначала поговорить съ тобой. Какимъ образомъ приключилась смерть моему отцу, Гарри Шельтону?
   Лицо раненаго измѣнилось.
   -- Не знаю,-- угрюмо отвѣтилъ онъ.
   -- Нѣтъ, ты хорошо знаешь; не пытайся обмануть меня.
   -- Говорю вамъ, что не знаю.
   -- Если такъ, то умирай безъ покаянія. Я отсюда не уйду и патера къ тебѣ не пущу. Какой толкъ въ исповѣди, если ты не хочешь покаяться во грѣхахъ! Безъ покаянія исповѣдь будетъ одно кощунство.
   -- Вы сами не знаете, что говорите, мастэръ Дикъ,-- сдержанно проговорилъ Картеръ.-- Грозить умирающему дурно и вамъ совсѣмъ не пристало, сказать по правдѣ. Не къ чести вамъ тугъ стоять, да и толку не будетъ никакого, даю вамъ слово. Хоть и сгубите мою душу, а все же ничего не узнаете. Вотъ вамъ мое послѣднее слово.
   И раненый перевернулся на другой бокъ.
   Дикъ пригрозилъ ему, говоря правду, необдуманно, и теперь стыдился этого. Однако, попробовалъ настоять на своемъ.
   -- Картеръ,-- сказалъ онъ,-- пойми меня: я знаю, что ты былъ только орудіемъ въ чужихъ рукахъ; оруженосецъ долженъ повиноваться рыцарю; я бы и не сталъ съ него строго взыскивать. Но до меня со всѣхъ сторонъ доходятъ слухи, что на мнѣ лежитъ долгъ отомстить за отца. Прошу тебя, добрый Картеръ, забудь о моихъ угрозахъ и помоги мнѣ по доброй волѣ и для облегченія души.
   Раненый лежалъ молча; и Дикъ не могъ больше добиться отъ него ни единаго слова.
   -- Хорошо,-- сказалъ онъ:-- я пойду и позову патера, какъ ты просилъ.
   Но и тутъ старый солдатъ не проронилъ ни звука; даже стонать пересталъ. И Дикъ, выходя изъ покоя, подивился ему и не могъ внутренно не похвалить такой преданности лорду.
   "И однако,-- думалъ онъ,-- какой толкъ въ мужествѣ, когда нѣтъ ума! Будь его руки чисты, онъ бы заговорилъ; его молчаніе громче выдаетъ его тайну, чѣмъ слова. Да, со всѣхъ сторонъ тѣснятся доказательства, что сэръ Даніэль, самъ или его люди, сдѣлали злое дѣло".
   Дикъ остановился въ каменномъ корридорѣ съ тяжелымъ сердцемъ. Въ этотъ часъ, когда счастіе измѣнило сэру Даніэлю, когда онъ былъ осажденъ стрѣльцами черной стрѣлы и находился подъ опалой побѣдителей іоркистовъ, неужели же и Дикъ возстанетъ на человѣка, воспитавшаго его и хотя строго наказывавшаго, но и неизмѣнно охранявшаго его ребенкомъ? необходимость обратиться противъ него -- если такая окажется -- будетъ жестокой.
   -- Дай Богъ, чтобы онъ былъ невиновенъ!-- сказалъ онъ.
   Но тутъ послышались шаги, и сэръ Оливеръ съ озабоченнымъ лицомъ подошелъ въ юношѣ.
   -- Есть тутъ одинъ человѣкъ, который страстно желаетъ васъ видѣть,-- сказалъ Дикъ.
   -- Я иду къ нему, добрый Ричардъ,-- отвѣчалъ патеръ.-- Это бѣдный Картеръ. Увы! онъ не жилецъ на бѣломъ свѣтѣ.
   -- Но душа его еще больнѣе, чѣмъ тѣло,-- проговорилъ Дикъ.
   -- Ты видѣлъ его?-- вздрогнулъ сэръ Оливеръ.
   -- Я сейчасъ отъ него.
   -- Что онъ сказалъ... что онъ сказалъ?-- съ необыкновенной поспѣшностью спросилъ патеръ.
   -- Онъ только жалобно зоветъ васъ, сэръ Оливеръ. Если хотите поспѣть въ-время, торопитесь; онъ раненъ на смерть.
   -- Иду, иду!-- былъ отвѣтъ.-- Что жъ дѣлать, всѣ мы грѣшники, и всѣмъ намъ придется умереть, добрый Ричардъ.
   -- Да, сэръ; и добро тѣмъ, у кого нѣтъ преступленія на душѣ.
   Патеръ опустилъ глаза и съ невнятнымъ благословеніемъ пошелъ дальше.
   "И онъ также!-- подумалъ Дикъ: -- онъ, который училъ меня набожности! Нѣтъ, чтожъ это, однако, за свѣтъ, гдѣ всѣ мои воспитатели повинны въ смерти моего отца! Мщеніе! Увы, какая горькая моя судьба, если я долженъ мстить своимъ друзьямъ!"
   Эта мысль привела ему на память Матчама. Онъ улыбнулся при воспоминаніи о своемъ странномъ дорожномъ спутникѣ и затѣмъ подивился, гдѣ бы онъ могъ быть. Съ самой той минуты, какъ они переступили за порогъ замка, младшій подростокъ исчезъ и больше не показывался; Дику уже становилось по немъ скучно.
   Часъ спустя послѣ того какъ месса была нѣсколько торопливо отслужена сэромъ Оливеромъ, компанія собралась въ столовой обѣдать. То былъ длинный, низкій покой, полъ въ немъ былъ устланъ зеленымъ тростникомъ, а стѣны увѣшены вышитыми коврами съ изображеніемъ кровавыхъ сценъ войны и охоты; тамъ и сямъ висѣли самострѣлы, длинныя копья и щиты; огонь горѣлъ въ громадномъ каминѣ; вдоль стѣнъ стояли лавки, покрытыя вышитыми коврами, а по срединѣ накрытый столъ, дожидавшійся гостей. Но ни сэръ Даніэль, ни его лэди не появлялись. Самъ сэръ Оливеръ отсутствовалъ, а о Матчамѣ не было ни слуху, ни духу. Дика начинала разбирать тревога, и ему припоминались печальныя предчувствія его спутника; онъ сталъ уже думать, не случилось ли съ нимъ бѣды въ этомъ домѣ.
   Послѣ обѣда онъ отыскалъ Гуди Гатчъ, которая спѣшила въ лэди Брэкли.
   -- Гуди,-- сказалъ онъ:-- гдѣ мастэръ Матчамъ, скажи пожалуйста? Я видѣлъ, какъ родственник, мастер Мэтчем,-- ответил Дик.
   -- Здравствуй, добрейший перевозчик,-- сказал Мэтчем, который сошел с лошади и подошел к разговаривавшим, ведя лошадь за повод,-- пожалуйста, спусти лодку, мы очень торопимся.
   Худой перевозчик продолжал пристально смотреть на него.
   -- Клянусь мессой! -- наконец крикнул он и расхохотался во все горло.
   Мэтчем вспыхнул до ушей и нахмурился. Дик с разгневанным лицом положил руку на шею невежи.
   -- Это что такое, грубиян! -- крикнул он.-- Займись своим делом и перестань насмехаться над людьми познатнее тебя!
   Гуг ворча отвязал свою лодку и спустил ее в глубокую воду, недалеко от берега. Дик ввел лошадь в бухту, Мэтчем последовал за ним.
   -- Вы очень уж малы, мастер,-- сказал Гуг, осклабив зубы,-- вероятно, для вас была сделана отдельная мерка. Ну, мастер Шельтон, я готов,-- прибавил он, берясь за весла.-- И кошка может смотреть на короля. Я только мельком взглянул на мастера Мэтчема.
   -- Ни слова более, негодяй! -- сказал Дик.-- Принимайся за дело.
   К этому времени они были у выхода из бухты, откуда открывался вид вверх и вниз по реке, на которой повсюду были разбросаны островки. Глинистые берега вдавались в реку; ивы кивали своими верхушками, тростник качался по ветру. На всем водном лабиринте не было видно признака присутствия человека.
   -- Мастер,-- сказал Гуг, правя лодкой одним веслом.-- Я сильно подозреваю, что на острове находится Джон-а-Фенн. Он питает злобу ко всем, кто имеет отношение к сэру Даниэлю. Что, если бы подняться по реке? Я высадил бы вас на расстоянии полета стрелы над дорожкой. Вам лучше не иметь дела с Джоном Фенном.
   -- Почему? Разве он принадлежит к этой шайке?
   -- Ну, я молчу,-- сказал Гуг,-- но я поднялся бы вверх по воде, Дик. Что, если какая-нибудь стрела да попадет в мастера Мэтчема? -- и он снова расхохотался.
   -- Пусть будет по-твоему, Гуг,-- ответил Дик.
   -- Ну, так смотрите,-- сказал Гуг,-- когда так, снимите-ка свой арбалет, вот так: теперь натяните тетиву хорошо, положите стрелу. Ну, держите и смотрите на меня посуровее.
   -- Что это значит? -- спросил Дик.
   -- Ну, мой мастер, если я перевезу вас, то должен сделать это только насильно или со страху,-- ответил перевозчик,-- потому что, если Джон Фенн узнает об этом, то соседство его будет крайне неприятно мне.
   -- Разве эти негодяи имеют такую силу? -- спросил Дик.-- Разве они распоряжаются и паромом, и лодкой сэра Даниэля?
   -- Ну,-- шепнул, подмигивая, Гуг,-- запомни мои слова! Сэр Даниэль падет. Его время прошло. Он падет. Молчание.-- И он нагнулся над веслами.
   Они долго плыли по реке, обогнули мыс одного из островов и тихо спустились по узкому каналу вблизи противоположного берега. Тут Гуг направил лодку на середину реки.
   -- Я должен спустить вас здесь, между ив,-- сказал он.
   -- Тут нет тропинки, тут только болота, покрытые ивами, да трясины,-- заметил Дик.
   -- Мастер Шельтон,-- ответил Гуг,-- я не смею везти вас дальше, ради вас самих. Он караулит у перевоза с луком наготове. Он подстреливает как кроликов всех, кто идет мимо, если они расположены к сэру Даниэлю. Я слышал, как он клялся Распятием. Не знай я вас давно, когда вы были вот таким, я не повез бы вас, но ради прежних дней и потому, что с вами игрушка, не годная ни для ран, ни для войны, я рискнул обоими моими ушами, чтобы перевезти вас. Удовольствуйтесь этим, больше я ничего не могу сделать, клянусь спасением моей души!
   Гуг еще говорил, налегая на весла, когда среди ив на острове раздался громкий крик, и послышался шум, как будто сильный человек пробирался сквозь чащу леса.
   -- Чтоб тебе сдохнуть! -- крикнул Гуг.-- Он был все это время на верхнем острове.-- Он направил лодку прямо к берегу.-- Грози мне луком, добрый Дик, грози так, чтобы это было видно, -- прибавил он. -- Я старался спасти ваши шкуры, спаси теперь мою.
   Лодка с треском влетела в чащу ив. Мэтчем, бледный, но решительный и проворный, пробежал, по знаку Дика, по камням и выскочил на берег. Дик взял лошадь за повод и хотел последовать его примеру, но застрял в чаще благодаря величине животного и густоте деревьев. Лошадь ржала и била ногами, а лодка, колыхавшаяся от прибоя, закачалась еще сильнее.
   -- Нельзя, Гуг, нельзя пристать тут! -- крикнул он, продолжая, однако, отважно бороться с упрямой чащей и испуганным животным.
   На берегу острова показался высокий человек с луком в руке. Дик искоса взглянул на него и увидел, что он с трудом натягивал тетиву. Лицо его раскраснелось от волнения.
   -- Кто идет? -- громко закричал он.-- Гуг, кто идет?
   -- Это мастер Шельтон, Джон,-- ответил перевозчик.
   -- Стой, Дик Шельтон! -- крикнул человек на острове.-- Я не сделаю тебе вреда, клянусь Распятием! Стой! Отъезжай, Гуг!
   Дик ответил насмешкой.
   -- Ну, тогда ты пойдешь пешком,-- ответил незнакомец и пустил стрелу.
   Пораженная стрелой, лошадь забилась от боли и ужаса; лодка опрокинулась, и в одно мгновение сидевшие в ней очутились в реке, борясь с течением.
   Когда Дик выплыл на поверхность воды, он был на расстоянии ярда от берега; прежде чем он мог ясно разглядеть что-нибудь, он ухватился за какой-то твердый предмет, который сейчас же потащил его за собою. Это был хлыст, ловко брошенный ему Мэтчемом, повисшим на спустившейся над водой ивой.
   -- Клянусь мессой! -- сказал Дик, когда Мэтчем помог ему выбраться на берег.-- Я обязан тебе жизнью. Я плаваю, как ядро.-- И он сейчас же направился к острову.
   Гуг плыл рядом со своей опрокинутой лодкой и был уже на середине реки; Джон-а-Фенн в гневе на неудачу выстрела кричал, чтобы он поторопился.
   -- Ну, Джек, побежим,-- сказал Шельтон.-- Прежде чем Гугу удастся вытащить свою лодку и обоим им привести ее в порядок, мы можем убежать от них.
   И, подтверждая слова примером, он побежал, пробираясь между ив, а в болотистых местах перескакивая с кочки на кочку. Ему некогда было рассматривать, куда он бежит; он думал только о том, как убежать подальше от реки, и вложил в бег все силы своей души.
   Наконец местность стала выше, что убедило Дика в верности принятого им направления; вскоре товарищи добрались до покрытого травой склона; тут ивы стали перемешиваться с вязами.
   Вдруг Мэтчем, который все время тащился вдали, бросился на землю.
   -- Оставь меня, Дик! -- задыхаясь, крикнул он.-- Я не могу больше.
   Дик обернулся и подошел к лежавшему товарищу.
   -- Как, Джек... оставить тебя! -- сказал он.-- Это было бы подло с моей стороны после того, как ты рисковал попасть под выстрел, выкупаться в реке и даже утонуть, чтобы спасти мою жизнь. Да, утонуть, потому что только святым известно, почему я не утащил тебя за собой.
   -- Ну,-- сказал Мэтчем,-- я спас бы обоих, потому что умею плавать.
   -- В самом деле? -- спросил Дик, широко раскрывая глаза. Это был единственный из мужских талантов, к которому он был совершенно не способен. В ряду талантов, которыми он восхищался, умение плавать стояло на втором месте после умения убить противника в поединке. -- Вот, -- сказал он, -- хороший урок: не следует презирать ни одного человека. Я обещался охранять тебя до самого Холивуда, а клянусь Распятием, Джек, ты скорее можешь охранять меня.
   -- Ну, Дик, мы теперь друзья с тобой,-- сказал Мэтчем.
   -- Да мы никогда и не были недругами,-- ответил Дик.-- Ты в своем роде хороший мальчик, хотя несколько похож на бабу. Я никогда не встречал никого, кто походил бы на тебя. Но, пожалуйста, переведи дух и пойдем дальше. Тут не место для болтовни.
   -- У меня очень болит нога,-- сказал Мэтчем.
   -- Да, я забыл о твоей ноге,-- ответил Дик.-- Ну, значит, нам надо идти осторожнее. Хотелось бы мне знать, где мы. Я совершенно потерял тропинку; впрочем, может быть, это и лучше. Если стерегут у перевоза, то, может быть, стерегут и тропинку. Хотелось бы мне, чтобы сэр Даниэль вернулся сюда с сорока людьми; он разметал бы этих негодяев, как ветер рассеивает листья. Ну, Джек, обопрись о мое плечо, бедняга. Нет, ты недостаточно высок для этого. Сколько тебе лет? Готов побиться о заклад, двенадцать?
   -- Нет, мне шестнадцать,-- сказал Мэтчем.
   -- Ну, ты мал для своих лет,-- ответил Дик.-- Возьми мою руку. Мы пойдем тихо, не бойся. Я обязан тебе жизнью, Джек, а я умею одинаково хорошо отплачивать за добро, как и за зло.
   Они стали подыматься по откосу.
   -- Рано или поздно мы должны выйти на дорогу,-- продолжал Дик,-- и тогда двинемся вперед. Клянусь мессой! Какая у тебя слабая рука, Джек! Я бы стыдился, если бы у меня была такая рука. Знаешь, что я скажу тебе? -- с внезапным смехом проговорил он.-- Клянусь мессой, мне кажется, что Гуг, перевозчик, принял тебя за девушку!
   -- Нет, не может быть! -- вскрикнул Мэтчем, сильно краснея.
   -- А я готов побиться об заклад, что это так! -- настаивал Дик.-- Да и нельзя винить его. Ты больше похож на девушку, чем на мужчину. Больше скажу тебе: для мальчика у тебя странный вид, а для девушки, Джек, ты был бы совсем красив, право. Ты был бы хорошенькой девушкой.
   -- Ну,-- сказал Мэтчем,-- ведь ты отлично знаешь, что я не девушка.
   -- Да, знаю, я шучу,-- сказал Дик.-- Ты будешь настоящим мужчиной, мой храбрый. Смотри, еще какие совершишь подвиги. А знаешь что? Мне было бы ужасно любопытно узнать, кто из нас, Джек, будет первым посвящен в рыцари? "Сэр Ричард Шельтон, рыцарь" -- это красиво звучит. Но и "сэр Джон Мэтчем" звучит недурно.
   -- Пожалуйста, Дик, остановись, дай мне напиться,-- сказал его приятель, останавливаясь у светлого ручейка, вытекавшего из холма прямо в песчаное углубление, величиной не более кармана.-- И... о, Дик, если бы я мог поесть чего-нибудь! У меня даже сердце болит от голода.
   -- Да что, ты не поел, что ли, в Кеттлее, дурачок? -- спросил Дик.
   -- Я дал обет. Я был введен в грех,-- пробормотал Мэтчем,-- но теперь я с радостью поел бы сухого хлеба.
   -- Так садись и ешь,-- сказал Дик,-- покуда я пойду разыскивать дорогу.
   Он вынул из-за пояса сумку, в которой был хлеб и куски копченой свиной грудинки. Мэтчем с жадностью набросился на еду, а Дик пошел в чащу деревьев.
   Немного дальше была лощинка, где ручеек пробивался среди сухих листьев; еще дальше деревья становились выше и стояли на большем расстоянии друг от друга; ива и вяз стали заменяться дубом и буком. Беспрерывный шелест листьев деревьев, колеблемых ветром, заглушал звуки его шагов; эти звуки представляли для слуха то же, что безлунная ночь для глаза, но Дик все же шел чрезвычайно осторожно, прокрадываясь от одного толстого дерева к другому и зорко оглядываясь по сторонам. Внезапно в зарослях перед ним промелькнула лань, словно тень. Он остановился в гневе на несчастную случайность. Эта часть леса была, наверно, пустынна, но теперь, когда бедная лань побежала, она являлась как бы вестником, посланным им, чтобы предупредить об опасности, и вместо того, чтобы идти дальше, Дик вернулся к ближайшему высокому дереву и стал быстро взбираться на него.
   Счастье улыбнулось ему. Дуб, на который он влез, был одним из самых высоких в этой части леса и возвышался над своими соседями на шесть футов с половиной.
   Когда Дик добрался до самого высокого разветвления и повис там, раскачиваясь с головокружительной быстротой на сильном ветру, он увидел за собой всю болотистую равнину вплоть до Кеттлея, и Тилль, извивавшийся среди лесистых островков, а впереди белую линию большой дороги, проходившую по лесу. Лодка была поднята -- теперь она была на половине пути к перевозу. Но за этим исключением не было ни признака присутствия человека, не слышно ничего, кроме шума ветра. Он только собрался спуститься с дерева, как, бросив взгляд, увидел ряд точек посреди болота. Очевидно, какой-то маленький отряд переходил плотину быстрым шагом; это несколько встревожило Дика; он быстро спустился и вернулся к своему товарищу.
  

ГЛАВА IV
Лесные удальцы

   Между тем Мэтчем отдохнул и ожил. Приятели, встревоженные тем, что видел Дик, поспешно прошли остальную часть леса, беспрепятственно перешли через дорогу и начали подыматься на возвышенность, на которой был расположен Тонсталльский лес. Везде попадались рощи, между которыми виднелись места, поросшие вереском, дроком, песчаные и покрытые старыми тисами. Почва становилась все более неровной; постоянно встречались углубления и кочки. И с каждым шагом выше ветер дул все более резко, а деревья гнулись под его порывами, словно лесы удочек.
   Беглецы только что вышли на одну из полянок, как Дик внезапно бросился на землю, уткнув лицо в терновник, и медленно пополз назад в тень чащи. Мэтчем, хотя и сильно удивленный, так как не видел причины бегства, последовал примеру товарища. Только тогда, когда оба добрались до гостеприимной чащи, он повернулся и попросил объяснения.
   Вместо ответа Дик показал пальцем.
   В дальнем конце лужайки, высоко возвышаясь над всем соседним лесом, старая ель отчетливо выделялась на светлом небе своей мрачной зеленью. Футов на пятьдесят от земли ствол рос прямо, напоминая массивную колонну. На этой вышине он разветвлялся на два огромных сука: в их разветвлении, словно мачта на корабле, стоял человек в зеленой одежде, зорко вглядывавшийся во все стороны. Солнце ярко освещало его волосы; одной рукой он прикрывал глаза и в то же время медленно покачивал головой то в одну сторону, то в другую с правильностью машины. Мальчики переглянулись.
   -- Попробуем идти налево,-- сказал Дик,-- мы чуть было не попались, Джек.
   Через десять минут они вышли на проторенную дорожку.
   -- Я не знаю этой части леса,-- заметил Дик.-- Куда ведет эта дорожка?
   -- Попробуем все-таки пойти по ней,-- сказал Мэтчем.
   Через несколько ярдов дорожка дошла до вершины хребта и стала круто спускаться к впадине, напоминавшей своей формой чашу. У подножия холма, среди густой чащи цветущего боярышника, две или три крыши с обозначившимися стропилами, как бы почерневшими от огня, и высокая труба указывали развалины дома.
   -- Что бы это могло быть? -- шепнул Мэтчем.
   -- Клянусь мессой, не знаю,-- ответил Дик.-- Я совершенно потерялся. Но все же идем смело вперед.
   С бьющимися сердцами они спустились среди кустов боярышника. По пути им попадались следы недавней жизни: фруктовые деревья и огородные овощи росли в диком виде в роще; солнечные часы валялись на траве; приятелям казалось, что тут был прежде сад. Пройдя еще немного, они очутились перед развалинами какого-то дома.
   Должно быть, дом был некогда красивый и крепко выстроенный. Он был обнесен сухим рвом, заполненным обломками камней; вместо моста перекинуто упавшее бревно. Две стены дома еще стояли, и лучи солнца пробивались сквозь пустые окна; но остальная часть здания рухнула и лежала в груде развалин, почерневших от огня. Несколько кустиков растений уже зеленели внутри, между щелями.
   -- Я вспомнил,-- прошептал Дик,-- это, должно быть, Гримстон. Он принадлежал некоему Симону Мельмсбери; сэр Даниэль был причиной его гибели! Беннет Хэтч сжег дом пять лет тому назад. По правде сказать, мне было очень жалко, так как дом был очень красив.
   Внизу, во впадине, куда не достигал ветер, было тихо и тепло; Мэтчем положил руку на плечо Дика и поднял палец в знак предостережения.
   -- Тс! -- сказал он.
   Какой-то странный звук нарушил тишину. Он повторился два раза, прежде чем слушатели уяснили себе его происхождение. То прочищал горло какой-то человек. Немедленно за этим хриплый, нескладный голос запел:
  
   "И встал тогда хозяин, король всех сорванцов,
   И молвил: "Что вам надо среди этих лесов?"
   А Гамелин ответил -- он не бывал смущен: --
   "Тот, кому город тесен, в лесу гуляет он..."
  
   Певец остановился; раздался легкий лязг железа, и затем наступило молчание.
   Мальчики стояли, глядя друг на друга. Кто бы ни был их невидимый сосед, он находился как раз по ту сторону развалин. Внезапно краска залила лицо Мэтчема; в следующее мгновение он перешел по упавшему бревну и стал осторожно влезать на огромную кучу мусора, наполнявшую внутренность разрушенного дома. Дик удержал бы его, если бы поспел вовремя; теперь же ему оставалось только следовать за товарищем.
   В углу развалины два бревна упали накрест, образовав пустое пространство. Через него и спустились в безмолвии мальчики. Они спрятались так, что их совершенно не было видно, и через дырочку, проделанную стрелой, могли видеть все, что происходило на другой стороне.
   Заглянув в дырочку, товарищи онемели от ужаса при мысли о положении, в которое они попали. Возвратиться назад было невозможно; они едва смели дышать. На самом краю рва, футах в тридцати от места, где они скрывались, железный котел кипел и дымился над ярко горевшим костром; а совсем рядом с ним, прислушиваясь, словно до него донесся шум, произведенный ими при спуске, стоял высокий, краснолицый, очень тощий человек с железной ложкой в правой руке, с рогом и страшным кинжалом за поясом. Очевидно это и был певец; ясно было, что он мешал в котле, когда чьи-то неосторожные шаги по мусору донеслись до его слуха. Немного дальше другой человек дремал, завернувшись в коричневый плащ; над лицом его порхала бабочка. Вся эта сцена происходила на поляне, белой от маргариток; в самой отдаленной части ее, на цветущем боярышнике, висел лук, колчан со стрелами и остаток туши оленя.
   Незнакомец перестал прислушиваться, поднял ложку ко рту, попробовал ее содержимое и снова начал мешать в котле и петь.
  
   -- "Тот, кому город тесен, в лесу гуляет он"...
  
   -- прокаркал он, возвращаясь к тем словам, на которых остановился.
  
   "О, сэр, мы здесь в лесу зла делать не хотим,
   Лань королевскую лишь разве подстрелим".
  
   Продолжая петь, он брал время от времени ложку похлебки, дул на нее и пробовал с видом опытного повара. Наконец он, должно быть, решил, что похлебка готова, вынул из-за пояса рог и протрубил в него три раза.
   Спавший проснулся, повернулся на другой бок, отогнал бабочку и огляделся вокруг.
   -- Что такое, брат? -- сказал он.-- Обед?
   -- Да, болван, -- ответил повар, -- обед, обед всухомятку, без эля и хлеба. Теперь мало удовольствий в зеленом лесу; было время, когда хороший малый мог жить здесь, словно аббат в митре, вдали от дождей и белых холодов; у него бывало вдоволь эля и вина. Но теперь отважный дух угас в людях; этот Джон Мститель, Боже спаси и сохрани нас, не что иное, как пугало для ворон.
   -- Ну, Лаулесс,-- возразил собеседник,-- ты слишком много обращаешь внимания на еду и питье. Погоди немного, придет хорошее время.
   -- Видишь, я жду этого хорошего времени с тех пор, как был вот таким,-- ответил повар.-- Я был францисканским монахом; был королевским стрелком; был матросом и плавал по соленым морям; бывал, черт возьми, и лесным бродягой, и стрелял королевских оленей. И что же вышло из всего этого? Ничего! Лучше бы я остался в монастыре. Аббат Джон значит более, чем Джон Мститель. Клянусь Пречистой Девой! Вот и они.
   На поляне один за другим показались высокие, пригожие молодцы. Каждый из них, вынув нож и роговую чашку, брал себе похлебки из котла и усаживался на траву. Одежда и вооружение их отличались большим разнообразием: некоторые были в грубых рубахах, и все оружие их состояло из ножа и старого лука; другие были одеты по самой лесной моде -- в шапках и куртках из темно-зеленого сукна, с нарядными стрелами, украшенными перьями, за поясом, рогом на перевязи, мечом и кинжалом сбоку. Они приходили безмолвные от голода и, еле буркнув какое-то приветствие, сейчас же набрасывались на еду.
   Их собралось уже человек около двадцати, когда звуки сдержанных радостных восклицаний раздались вблизи, среди кустов боярышника, и немедленно вслед за этим на поляну вышли пять-шесть человек, несших носилки. Высокий, крепкий человек с легкой сединой в волосах, с цветом лица, напоминавшим прокопченный окорок, шел впереди с авторитетным видом; за спиной у него был лук, в руке -- рогатина.
   -- Ну, добрые молодцы! -- крикнул он.-- Мои веселые друзья, вы тут свистели на сухой дудке и жили скудно. Но что я всегда говорил? Имейте терпение, судьба всегда может обернуться к лучшему. И вот ее первенец -- славный эль!
   Послышался гул одобрительных возгласов, когда носильщики опустили носилки, на которых оказался бочонок больших размеров.
   -- А теперь поторопитесь, братцы,-- продолжал пришедший.-- Нам предстоит работа. К перевозу только что подошла группа стрелков; они в одеждах темно-красного и синего цвета; все они -- мишень для нас; все должны попробовать наших стрел; ни один из них не должен пробиться через этот лес. Братцы, здесь нас около пятидесяти сильных человек, и каждому из нас нанесена тяжелая обида: кто потерял свои земли, кто -- друзей; некоторые лишены прав и изгнаны, все угнетены! Кто же сделал это зло? Сэр Даниэль, клянусь Распятием! Неужели же он воспользуется плодами своих преступлений? Неужели будет уютно сидеть в наших домах? Вспахивать наши поля? Будет сосать украденную у нас кость? Полагаю, нет. Он пользуется силой закона; выигрывает процессы, но есть один процесс, которого он не выиграет,-- у меня тут за поясом такая бумага, которая, если будет угодно святым, победит его.
   Повар к этому времени пил уже второй рог эля. Он поднял его как бы в знак приветствия оратору.
   -- Мастер Эллис,-- сказал он,-- вы стоите за месть, как и следует вам; но ваш бедный брат по зеленому лесу, которому незачем ни жалеть о потерянных землях, ни думать о друзьях, со своей жалкой точки зрения, помышляет о прибыли, которую можно получить от этого. Он предпочитает благородное золото и четырехпинтовый сосуд с вином Канарских островов всякой мести в мире.
   -- Лаулесс,-- ответил оратор,-- чтобы достигнуть Моот-Хауса, сэр Даниэль должен проехать через лес. Черт возьми! Этот путь обойдется ему дороже всякой битвы. Потом, когда он останется с жалкой горстью людей, которой удастся спастись от нас, когда все его знатные друзья падут или обратятся в бегство, и некому будет помочь ему, мы окружим со всех сторону эту старую лисицу, и велико будет его падение. Это жирная добыча; ее хватит на обед всем нам.
   -- Эх,-- сказал Лаулесс,-- много я едал таких обедов, но приготовить их трудная работа, добрый мастер Эллис. А пока, что мы делаем? Изготовляем черные стрелы, пишем стихи и пьем свежую холодную воду -- пренеприятный напиток.
   -- Ты ненадежен, Уилль Лаулесс. От тебя все еще отдает запахом кладовой францисканцев; жадность погубит тебя,-- заметил Эллис.-- Мы взяли двадцать фунтов от Аппльярда. Мы взяли семь марок вчера у гонца. День тому назад мы получили пятьдесят от купца.
   -- А сегодня, -- сказал один из присутствующих, -- я остановил толстого продавца индульгенций, скакавшего в Холивуд. Вот его кошелек.
   Эллис сосчитал содержимое кошелька.
   -- Сто шиллингов! -- проворчал он.-- Дурак, у него, наверное, было больше запрятано в сандалиях или зашито в капюшоне. Ты еще ребенок, Том Кьюкоу; ты упустил рыбку.
   Но несмотря на все, Эллис небрежно опустил кошелек в карман. Он стоял, опираясь на рогатину и оглядывал остальных. Сидя в различных позах, они жадно ели суп из дичи и обильно запивали его элем. День удался хороший; счастье улыбалось им; но надо было спешить, и они быстро справлялись с едой. Те, что пришли раньше, уже покончили с обедом. Некоторые легли на траву и сейчас же заснули, словно удавы; другие болтали между собой и осматривали оружие. Один из собеседников, в особенно веселом настроении, запел, держа в руках рог с элем:
  
   "Не знаем закона средь наших лесов,
   И голод нам здесь незнаком:
   Всегда здесь олень нам на пищу готов.
   Здесь летом все весело, тихо кругом.
  
   Когда же настанут здесь бури, дожди,
   Зима с собой снег принесет --
   Тихонько, спустив капюшон, уходи
   Домой, где очаг тебя ждет".
  
   В это время мальчики лежали и слушали; только Ричард снял свой арбалет и приготовил крюк, чтобы натянуть тетиву. Они не смели двинуться, и эта сцена из лесной жизни происходила на их глазах, словно в театре. Но вдруг в этом пиршестве наступил перерыв. Высокая дымовая труба, возвышавшаяся над остатками развалин, находилась как раз над их головами. Вдруг в воздухе раздался свист, затем кромкий удар, и куски сломанной стрелы пролетели мимо ушей мальчиков. Кто-то, может быть, часовой на ели, пустил стрелу в трубу.
   Мэтчем не мог удержаться от легкого крика, который он заглушил сейчас же; даже Дик вздрогнул и выпустил крюк. Очевидно, это был сигнал для собравшихся на поляне людей. В одно мгновение все они были на ногах, начали стягивать пояса, пробовали тетивы, вынимали из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; лицо его внезапно приняло выражение дикой энергии; белки глаз блестели на загорелом лице.
   -- Молодцы,-- сказал он,-- вы знаете ваши места. Не дайте ускользнуть ни одной человеческой душе. Аппльярд -- выпивка перед едой; теперь мы подходим к самому столу. Я хочу хорошенько отомстить за трех людей: за Гарри Шельтона, Симона Мельмсбери и,-- ударяя себя по широкой груди,-- за Эллиса Декуорса, клянусь мессой!
   Какой-то человек, весь красный от волнения, прибежал через кусты терновника.
   -- Это не сэр Даниэль,-- задыхаясь, проговорил он.-- Их только семеро. Стрела долетела до вас?
   -- Только что прилетела,-- ответил Эллис.
   -- Черт побери! -- крикнул гонец.-- Мне послышался ее свист. А я-то должен отправиться без обеда.
   В течение одной минуты члены "Черной Стрелы", кто бегом, кто быстрыми шагами, смотря по тому, кто где находился, покинули стоянку у разрушенного дома; и только котел, потухавший костер и остов мертвого оленя на кусте боярышника указывали, что они были тут.
  

ГЛАВА V
Кровожаден, как охотничий пес

   Мальчики лежали смирно, пока последние шаги не заглушил шум ветра. Тогда они встали и с большим трудом, так как очень устали от неудобного положения, в котором им пришлось лежать, проползли по развалинам и перешли снова через ров по бревну. Мэтчем поднял крюк и прошел первым; Дик следовал за ним с арбалетом в руке.
   -- А теперь вперед, в Холивуд, -- сказал Мэтчем.
   -- В Холивуд! -- вскрикнул Дик.-- В то время, когда будут избивать хороших людей? Только не я! Я лучше согласен видеть тебя повешенным, Джек!
   -- Так ты бросишь меня, бросишь? -- спросил Мэтчем.
   -- Что делать! Приходится,-- ответил Дик.-- Если я не поспею предупредить их, я умру вместе с ними. Как! Неужели ты хотел бы, чтобы я бросил людей, среди которых жил? Полагаю, нет. Дай мне мой крюк!
   Но Мэтчем вовсе не собирался исполнить это приказание.
   -- Дик,-- сказал он,-- ты поклялся перед святыми, что доставишь меня здоровым и невредимым в Холивуд. Неужели ты откажешься от своих слов? Неужели покинешь меня как клятвопреступник?
   -- Нет, я клялся от души,-- ответил Дик.-- И хотел выполнить свою клятву. Знаешь что, Джек, иди со мной; дай мне только предупредить этих людей и, если будет нужно, пострелять с ними, потом, когда все прояснится, я пойду в Холивуд н сдержу свою клятву.
   -- Ты насмехаешься надо мной, -- сказал Мэтчем.-- Те люди, которым ты хочешь помогать, ищут моей погибели.
   Дик почесал голову.
   -- Я не могу поступить иначе, Джек,-- сказал он.-- Тут нет другого средства. Тебе не грозит большая опасность, мой милый, а они стоят на пути к смерти. Смерть! -- повторил он.-- Подумай об этом! Черт побери, зачем ты задерживаешь меня здесь? Дай мне крюк. Клянусь святым Георгием, неужели все они должны умереть?
   -- Ричард Шельтон,-- сказал Мэтчем, пристально смотря ему в лицо,-- неужели ты присоединишься к партии сэра Даниэля? Разве у тебя нет ушей? Разве ты не слышал, что говорил этот Эллис? Или у тебя нет сердца для твоих кровных и для твоего отца, убитого этими людьми? "Гарри Шельтон", сказал он, а что Гарри Шельтон был твоим отцом -- это так же верно, как то, что солнце светит на небе.
   -- Чего ты от меня хочешь? -- крикнул Дик.-- Неужели ты хочешь, чтобы я поверил ворам?
   -- Я слышал это и раньше,-- сказал Мзтчем.-- Молва о том, что его убил сэр Даниэль, сильно распространена здесь. Он убил его, преступив клятву; он пролил невинную кровь у него же в доме. Небо жаждет отмщения за это убийство, а ты -- сын этого человека -- идешь утешать и защищать его убийцу!
   -- Джек! -- вскрикнул мальчик.-- Я не знаю. Может быть, это и было так, почем я знаю! Но видишь, этот человек воспитал меня, кормил; с его людьми я охотился, играл с ними, и вдруг оставить их в час опасности. О, милый, если бы я сделал это, то был бы совершенно лишен чести! Джек, не проси меня, ты не захотел бы видеть что я поступаю низко.
   -- Но твой отец, Дик? -- несколько колеблясь, проговорил Мэтчем.-- Твой отец? И твоя клятва мне? Ты взял в свидетели святых.
   -- Мой отец? -- сказал Шельтон.-- Он был бы за то, чтобы я пошел туда! Если сэр Даниэль убил его, то эта рука убьет сэра Даниэля, когда настанет час, но в опасности я не покину ни его, ни его людей. А что касается моей клятвы, то ты, добрый Джек, избавишь меня от нее. Ради спасения жизни многих людей, не сделавших тебе никакого зла, и ради моей чести ты освободишь меня.
   -- Я освобожу тебя, Дик? Никогда! -- ответил Мэтчем.-- Если ты бросишь меня, ты нарушишь клятву, и я объявлю это всем.
   -- Кровь моя кипит! -- сказал Дик,-- Отдай мне крюк! Отдай его мне!
   -- Не отдам,-- сказал Мэтчем,-- я спасу тебя помимо твоей воли.
   -- Не отдашь? -- крикнул Дик.-- Я заставлю тебя отдать!
   -- Попробуй! -- сказал Мэтчем.
   Они стояли, смотря в глаза друг другу, готовые броситься. Дик сделал прыжок, Мэтчем сейчас же повернулся и побежал, но Дик нагнал его двумя прыжками, вырвал у него из рук крюк, грубо бросил мальчика на землю и встал над ним разгоряченный, грозно занеся кулак. Мэтчем лежал там, где упал, лицом в траву, не думая сопротивляться.
   Дик натянул тетиву.
   -- Я покажу тебе! -- бешено кричал он.-- Без клятвы или с клятвой, мне все равно, будь ты повешен!
   Он повернулся и побежал. Мэтчем сразу вскочил на ноги и бросился за ним.
   -- Что тебе нужно? -- крикнул Дик, остановившись.-- Чего ты бежишь за мной? Убирайся прочь!
   -- Я могу идти за тобой, если мне угодно,-- сказал Мэтчем.-- Лес открыт для меня.
   -- Отойди, клянусь Пречистой Девой! -- сказал Дик, подымая арбалет.
   -- Ах, какой ты храбрый мальчик! -- возразил Мэтчем.-- Стреляй.
   Дик опустил в смущении арбалет.
   -- Смотри,-- сказал он.-- Ты сделал мне достаточно зла, иди подобру-поздорову своей дорогой, а то мне невольно придется прогнать тебя.
   -- Хорошо,-- упрямо проговорил Мэтчем.-- Ты сильнее из нас двух. Сделай самое худшее. Я все равно не перестану идти за тобой, Дик, разве что тебе удастся силой заставить меня уйти.
   Дик был почти вне себя от бешенства. Ему было совестно побить такое беззащитное существо, а между тем он, хоть убей, не знал другого способа отделаться от нежеланного и, как ему начало казаться, неверного товарища.
   -- Мне кажется, ты с ума сошел! -- крикнул он.-- Дурачок, ведь я спешу к твоим врагам, я пойду к ним так скоро, как только могут меня нести ноги.
   -- Мне все равно, Дик,-- ответил мальчик,-- если тебе суждено умереть, Дик, я также умру. Я предпочитаю идти с тобой в тюрьму, чем быть свободным без тебя.
   -- Ну,-- сказал Дик,-- мне некогда стоять тут и болтать. Иди за мной, если уже тебе так нужно, но если изменишь мне, то плохо тебе придется, запомни это. Я пристрелю тебя.
   Сказав это, Дик снова пустился бежать, придерживаясь опушки чащи и зорко оглядываясь по сторонам. Он выскочил из лощины в более открытую часть леса. Налево показалась небольшая возвышенность, покрытая золотистым дроком и увенчанная группой черных елей.
   -- Отсюда я могу увидеть что-нибудь,-- подумал Дик, направляясь по покрытой вереском поляне.
   Он прошел только несколько ярдов, как вдруг Мэтчем дотронулся до его плеча и указал ему вдаль. К востоку от возвышенности почва опускалась и переходила в долину; вереск еще не отцвел, и вся поверхность походила на заржавленный, невычищенный щит, на котором редкие вязы казались пятнами. Там Дик увидел человек пять в зеленых куртках, подымавшихся на холм; во главе их, заметный по рогатине в руках, шел сам Эллис Декуорс. Один за другим они достигали вершины, взглядывали на небо и потом исчезали на противоположной стороне.
   Дик посмотрел на Мэтчема более ласковым взглядом.
   -- Так ты будешь верен мне, Джек? -- спросил он. -- Я думал, что ты принадлежишь к другой партии.
   Мэтчем зарыдал.
   -- Это еще что! -- крикнул Дик.-- Святые угодники! Что ты хнычешь из-за одного слова.
   -- Ты сделал мне больно,-- проговорил, рыдая, Мэтчем.-- Ты сделал мне больно, когда бросил на землю. Ты трус, потому что злоупотребляешь своей силой.
   -- Ну, это дурацкая болтовня,-- грубо сказал Дик.-- Ты не имеешь никаких прав на мой крюк, мастер Джон. Я хорошо бы сделал, если бы отколотил тебя как следует. Если пойдешь со мной, то должен меня слушаться. Тогда идем.
   Мэтчем раздумывал, не остаться ли ему, но видя, что Дик шагает к возвышенности и ни разу не оглянулся в его сторону, передумал и побежал вслед. Но поверхность была чрезвычайно неровная и крутая; Дик далеко обогнал его, к тому же он бежал гораздо скорее и давно уже взобрался на вершину, прополз между елей и спрятался в заросли дрока, когда Мэтчем, задыхаясь, словно загнанный олень, добрался до него и молча улегся рядом с ним.
   Внизу, в конце большой долины, короткая дорога от деревушки Тонсталль спускалась к перевозу. Она была хорошо проторена, и глазам легко было следить за ней по всему протяжению. Она окаймлялась то просеками, то лесом; через каждые сто ярдов в ней могла встретиться засада. Далеко внизу дорожки солнце ярко отсвечивало от семи стальных шлемов, а по временам, когда деревья редели, можно было видеть Сельдена и его людей, которые быстро скакали, исполняя приказание сэра Даниэля.
   Ветер немного утих, но продолжал весело играть деревьями; может быть, если бы с отрядом находился Аппльярд, он увидел бы предостережение в беспокойстве птиц.
   -- Теперь заметь,-- шепнул Дик.-- Они уже достаточно далеко заехали в лес; спасение их зависит от того, продвинутся ли они вперед. Видишь вон то место, где широкая просека сбегает вниз, а в середине ее десятка два деревьев образуют как бы остров? Там они были бы в безопасности. Только бы им добраться туда здоровыми и невредимыми; я постараюсь предупредить их. Но я предчувствую несчастье: их только семеро против многочисленных врагов, и вооружены они луками. А арбалет, Джек, всегда одержит победу над луком.
   Между тем Сельден и его спутники продолжали пробираться по дорожке, не подозревая о грозившей им опасности, и постепенно приближались к месту, где скрывались мальчики.
   Один раз они остановились, собрались в кучку и, казалось, прислушивались, указывая на какую-то точку. Но внимание их, очевидно, было привлечено тем, что происходило очень далеко, на равнине -- глухим ревом пушки, доносившимся по временам ветром и говорившим о большом сражении. Конечно, было о чем подумать: если голос больших пушек стал слышен в Тонсталльском лесу, то битва, должно быть, отодвигалась восточнее, и, очевидно, счастье обернулось против сэра Даниэля и лордов алой розы.
   Но вот маленький отряд снова двинулся и дошел до очень открытой части дороги, покрытой вереском, куда вдавалась только узкая полоса леса. Они только что поравнялись с ней, как в воздухе мелькнула стрела. Один из людей всплеснул руками, лошадь его попятилась, оба упали и катались вместе по земле. Даже оттуда, где лежали мальчики, слышен был гул человеческих голосов; они увидели, как испуганные лошади становились на дыбы. Наконец отряд несколько оправился от изумления, и один из всадников стал сходить с коня. Вторая стрела, пущенная издали, сверкнула, описав пологую дугу,-- второй всадник упал на землю. Сходивший с лошади человек упустил повод, лошадь его понеслась галопом, таща его за ногу вдоль дороги, причем он ударялся о каждый камень и попадал под копыта. Четверо оставшихся в седле немедленно рассыпались в разные стороны; один повернулся и с криком поскакал к перевозу; остальные трое, бросив поводья, с развевающимися одеждами помчались вверх по дороге, шедшей из Тонсталля. Из-за каждой группы деревьев, мимо которой они скакали, в них летела стрела. Скоро упала одна из лошадей, но всадник вскочил на ноги и продолжал следовать за товарищами, пока второй выстрел не уложил его. Упал еще человек; потом его лошадь; из всего отряда остался только один человек, и тот без лошади; шум галопировавших в разные стороны лошадей без всадников быстро замирал в пространстве.
   За все это время не показался ни один из нападающих. Местами на дороге валялись люди и лошади в смертельной агонии, но ни один милосердный враг не вышел из своего убежища, чтобы избавить их от страданий.
   Оставшийся в живых человек стоял, пораженный, рядом со своим павшим конем. Он прошел вдоль широкой полянки с островком из леса, на который указывал Дик. Он был на расстоянии приблизительно пятисот ярдов от того места, где спрятались мальчики, и они могли видеть, как он оглядывался вокруг в ожидании смерти. Но ничего не произошло, и к несчастному вернулось его мужество. Вдруг он снял свой арбалет и натянул тетиву. В ту же минуту он сделал движение, по которому Дик узнал Сельдена.
   При этой попытке к сопротивлению в чаще леса вокруг Сельдена раздался хохот. По крайней мере, человек двадцать -- в засаде сидело наибольшее количество людей -- приняли участие в этом жестоком и несвоевременном веселье. Потом стрела пролетела мимо плеча Сельдена, он прыгнул и отскочил немного назад. Другая стрела, дрожа, упала у его ног. Он бросился под прикрытие деревьев. Третья стрела полетела прямо в лицо ему и упала недалеко от него. И хохот повторился снова, раздаваясь эхом в различных местах чащи.
   Ясно было, что нападающие только дразнили несчастного, как люди в те времена дразнили бедного быка, или как кошка и теперь играет с мышкой. Стычка уже окончилась; дальше по дороге человек в одежде зеленого цвета спокойно собирал стрелы, а остальные доставляли себе жестокое удовольствие смотреть на муки грешника, своего ближнего.
   Сельден понял, в чем дело; с гневным криком он положил на плечо свой арбалет и послал наудачу стрелу в лес. Случай помог ему: в чаще раздался легкий крик. Сельден бросил свое оружие и побежал вперед вдоль просеки, почти прямо к тому месту, где скрывались Дик и Мзтчем.
   Члены шайки "Черной Стрелы" начали стрелять не на шутку. Но они получили по заслугам: счастье отвернулось от них; большинству пришлось стрелять против солнца, а Сельден на бегу перепрыгивал с одной стороны на другую, чтобы обмануть их и не дать им верно прицелиться. Более того, повернув вдоль просеки, он расстроил все планы врагов; там не было расставлено стрелков, кроме того, которого он только что убил или ранил. Очевидно, между нападавшими произошло смятение. Раздался свисток, повторенный сначала три, потом два раза. В ответ на них раздались свистки с другой стороны. Лес с обеих сторон наполнился звуками шагов людей, которые пробирались сквозь заросли. Перепуганная лань выбежала на полянку, постояла одно мгновение на трех ногах и потом снова исчезла в чаще.
   Сельден продолжал бежать, перебегая с одной стороны на другую; временами его преследовали стрелы, но все они не попадали в цель. Казалось, что ему удастся остаться невредимым. Дик держал наготове свой арбалет, чтобы помочь ему; даже Мэтчем забыл о своих интересах и в душе сочувствовал бедному беглецу. Оба мальчика дрожали и горели от глубокого волнения.
   Сельден был ярдах в пятидесяти от них, когда в него попала стрела и он упал. В то же мгновение он поднялся на ноги, побежал шатаясь, словно слепой, в другую сторону.
   Дик вскочил на ноги.
   -- Сюда! -- крикнул он, махая рукой.-- В эту сторону! Тут есть помощь! Беги, малый... Беги.
   Но как раз в эту минуту вторая стрела попала в плечо Сельдену между пластинками его лат и прошла сквозь кафтан. Он упал на землю.
   -- Бедняга! -- вскрикнул Мэтчем, сжимая руки.
   Дик словно окаменел; стоя на холме, он представлял собою удобную мишень для стрельбы.
   Он наверно был бы немедленно убит, потому что преследователи были вне себя от ярости на свою неудачу и от негодования на неожиданное появление Дика в тылу их позиции, но вдруг из лесу -- в поразительно близком расстоянии от мальчиков -- раздался громовой голос -- голос Эллиса Декуорса.
   -- Остановитесь! -- кричал он.-- Не стреляйте! Возьмите его живым! Это молодой Шельтон, сын Гарри.
   Сейчас же раздался пронзительный свист, повторенный несколько раз и передававшийся все дальше и дальше. Свист, по-видимому, исполнял у Джона Мстителя роль боевой трубы, посредством которой он отдавал свои приказания.
   -- Ах, беда! -- крикнул Дик.-- Мы пропали. Скорее, Джек, скорее!
   Мальчики повернулись и побежали назад через группу сосновых деревьев, покрывавших вершину холма.
  

ГЛАВА VI
До конца дня

   Действительно, мальчикам пора было бежать. Члены шайки "Черной Стрелы" устремлялись на холм со всех сторон. Те, кто умели лучше бегать или которым приходилось бежать по ровной местности, далеко опередили остальных и были уже близки к цели; бежавшие по долинам рассеялись направо и налево, окружая мальчиков с обеих сторон.
   Дик бросился в первое попавшееся место. То была роща высоких дубов, с твердой почвой, без зарослей. Так как она спускалась вниз по холму, то мальчики могли бежать очень быстро. Затем шла открытая лужайка. Дик избегнул ее, повернув налево. Через две минуты им встретилось такое же препятствие, и мальчики избегли его таким же способом. В конце концов вышло, что мальчики, держась постоянно влево, все более и более приближались к большой дороге и реке, через которую они переплыли час или два тому назад, а большинство их преследователей уклонилось в другую сторону и бежало к Тонсталлю.
   Мальчики остановились, чтобы передохнуть. Шум преследования прекратился. Дик приложил ухо к земле, и все же ничего не было слышно. Однако ветер по-прежнему шумел в деревьях, и потому трудно было убедиться, действительно ли настала тишина.
   -- Вперед! -- сказал Дик, несмотря на усталость и на то, что Мэтчем продолжал хромать на больную ногу; они собрали все свое мужество и снова бросились вниз по холму.
   Три минуты спустя они бежали через чащу плотно сомкнутого вершинами леса. Над их головами высокие деревья образовали густой покров листвы. Как бы поддерживаемая колоннами чаща леса, высокая, как кафедральный собор, была открыта и удобна для бегства, за исключением кустов остролиста, через которые приходилось пробираться мальчикам.
   Пробравшись на другую сторону через последние кусты остролиста, они очутились опять на открытом месте.
   -- Стой! -- крикнул чей-то голос.
   И среди толстых стволов, менее чем в пятидесяти футах перед собой, они увидели толстого малого в зеленой одежде, который сейчас же вложил стрелу в лук и прицелился. Мэтчем с криком остановился. Дик, не останавливаясь, бросился прямо к нему, выхватывая на ходу кинжал. Был ли незнакомец поражен смелостью нападения или связан какими-нибудь приказаниями, неизвестно как бы то ни было, он не выстрелил и стоял, очевидно, колеблясь. Прежде чем он успел опомниться, Дик бросился на него, схватил его за горло и опрокинул навзничь на землю. Стрела отлетела в одну сторону, лук с громким звоном в другую. Обезоруженный лесной житель схватил напавшего на него мальчика; но в воздухе два раза сверкнул и опустился кинжал. Послышались стоны, и Дик поднялся на ноги. Незнакомец лежал неподвижно, пораженный в сердце.
   -- Вперед! -- сказал Дик. Он бросился вперед; Мэтчем еле тащился за ним. Сказать правду, они бежали не очень быстро, так как это было очень трудно для них; они ловили ртом воздух, словно рыбы. Мэтчем чувствовал сильные боли в боку; голова у него кружилась. Колени Дика были как будто налиты свинцом. Но мальчики старались бежать с не уменьшавшимся мужеством.
   Наконец, они добрались до конца чащи. Она кончалась внезапно, и в нескольких ярдах перед ними лежала большая дорога из Райзингэма в Шорби, шедшая между двумя ровными стенами леса.
   При виде дороги Дик остановился и лишь только перестав бежать, услышал какой-то неясный шум, постепенно усиливавшийся. Сначала этот шум походил на порыв очень сильного ветра, но вскоре стал более определенным: послышался топот галопирующих лошадей, и в одно мгновение целый отряд воинов обогнул угол, промчался мимо мальчиков и исчез мгновенно. Всадники ехали в полном беспорядке, очевидно, спасаясь; некоторые из них были ранены; лошади без всадников скакали рядом, с окровавленными седлами. Очевидно, то были беглецы с поля большого сражения.
   Топот лошадей только что начал замирать в стороне Шорби, как снова послышался стук копыт, и по дороге проскакал еще беглец -- на этот раз одинокий всадник и -- судя по его великолепным латам -- человек высокого положения. Сейчас же за ним следовали фуры обоза; лошади, понукаемые возницами, как будто дело шло о спасении жизни, бежали неуклюжей рысью. Очевидно, эти люди бежали заблаговременно с поля сражения; но трусость не спасла их. Только что они поравнялись с местом, где стояли удивленные мальчики, какой-то человек в изрубленных латах, по-видимому, вне себя от бешенства, нагнал фуры и начал избивать погонщиков рукояткой меча. Некоторые из них вскочили с мест и убежали в лес; он продолжал избивать сидевших, проклиная их все время как трусов, почти нечеловеческим голосом.
   Все это время шум в отдалении усиливался; ветер доносил скрип телег, топот лошадей, крики людей, какой-то смутный, постепенно усиливавшийся шум. Ясно было, что целая армия хлынула, словно наводнение, на дорогу.
   Дик стоял, мрачно задумавшись. Он намеревался идти по большой дороге, до поворота к Холивуду, а теперь ему приходилось изменять план. Но главное -- он узнал цвета графа Райзингэма и понял, что приверженцы Ланкастерской розы потерпели полное поражение. Был ли сэр Даниэль с ними? И если да, бежал ли он, разбит ли он? Или он покинул сторону Йорка и изменил чести? И то, и другое было плохо.
   -- Пойдем,-- сурово проговорил он и, повернувшись, пошел вперед по роще; Мэтчем заковылял вслед за ним.
   Некоторое время они молча шли по лесу. Становилось поздно; солнце опускалось в долину Кеттлея; верхушки деревьев горели золотым светом; но тени уже становились темнее, и начинал чувствоваться ночной холод.
   -- Если бы было что поесть! -- вдруг проговорил, останавливаясь, Дик.
   Мэтчем сел и заплакал.
   -- Ты можешь плакать из-за ужина, а когда нужно было спасать жизнь людям, так сердце у тебя было довольно равнодушное,-- презрительно проговорил Дик,-- у тебя на совести семь смертей, мастер Джон; я никогда не прощу тебя за это.
   -- Совесть! -- вскрикнул Мэтчем, смотря на Дика с яростью в глазах.-- Моя совесть! А у тебя на кинжале красная человеческая кровь! И за что ты убил его, бедного? Он вытащил стрелу, но не пустил ее, он держал тебя в своих руках и пощадил! Нужно столько же храбрости, чтобы убить котенка, сколько для убийства беззащитного человека.
   Дик онемел от изумления.
   -- Я убил его в честном бою. Я бросился после того, как он поднял лук,-- закричал он.
   -- Это был удар труса,-- возразил Мэтчем.-- Ты просто грубый хвастун, мастер Дик; ты только пользуешься удобным случаем; покажись кто-нибудь посильнее, ты будешь валяться у него в ногах! Ты не думаешь и о мести, потому что смерть твоего отца остается неотмщенной, и его бедный дух требует справедливого возмездия. Но если в твои руки попадет бедное существо, у которого нет ни искусства, ни силы, она должна погибнуть.
   Дик был слишком взбешен, чтобы обратить внимание на слово "она".
   -- Черт побери, вот так новости! -- крикнул он.-- Из каждых двух человек один бывает сильнее другого. Сильный побеждает слабейшего, и поделом ему. Ты заслуживаешь, чтобы я побил тебя, мастер Мэтчем за твою необузданность и неблагодарность ко мне; и ты получишь то, что заслужил.
   И Дик, умевший в самом сильном гневе сохранять наружное спокойствие, стал расстегивать пояс.
   Мэтчем удержал слезы; он был бледен как полотно, но смело смотрел в лицо Дику и не двигался с места. Дик сделал шаг вперед, размахивая поясом, и остановился, смущенный взглядом больших глаз и худым усталым лицом товарища. Мужество начало изменять ему.
   -- Скажи, что ты был не прав,-- запинаясь, проговорил он.
   -- Нет, я был прав,-- сказал Мэтчем.-- Ну, иди, жестокий! Я хромаю; я устал; я не сопротивляюсь; я не сделал тебе никакого вреда; так побей меня, трус!
   При этих последних вызывающих словах Дик поднял пояс; но Мэтчем вздрогнул и скорчился в таком ужасе, что у Дика снова не хватило смелости. Рука с поясом упала, и он стоял в нерешительности, чувствуя себя глупцом.
   -- Черт тебя побери, проклятый! -- сказал он.-- Если ты так слаб телом, то тем более должен сдерживать свой язык. Пусть меня повесят, если я побью тебя! -- надевая пояс, продолжал он.-- Побить я тебя не побью, но простить -- никогда не прощу. Я не знал тебя; ты был врагом моего господина; я одолжил тебе моего коня; ты съел мой обед; ты назвал меня человеком из дерева, трусом и хвастуном. Ну, клянусь мессой, чаша терпения переполнилась. Признаюсь, великая вещь быть слабым: можно совершить самый дурной поступок, и никто не накажет тебя; можно украсть у человека оружие в минуту нужды, а человек, у которого оно украдено, не может взять его обратно -- ведь ты слаб, черт возьми! Значит, если кто-нибудь направит на тебя копье и крикнет тебе, что у него силы мало, так ты и дашь ему пронзить тебя! Экая дичь!
   -- А все же ты не бьешь меня,-- возразил Мэтчем.
   -- Пусть будет так,-- сказал Дик,-- пусть будет. Я научу тебя кое-чему. Мне кажется, тебя плохо воспитывали, но в тебе есть хорошие задатки. К тому же, ты, несомненно, спас меня... Впрочем, нет, я забыл это; я так же неблагодарен, как ты. Однако идем вперед. Если ты хочешь попасть в Холивуд сегодня вечером, или рано утром завтра, то нам лучше поторопиться.
   Дик совершенно пришел в себя и говорил с обычным добродушием. Но Мэтчем не простил ему ничего. Жестокость Дика, воспоминание об убитом им человеке, самое главное -- эпизод с поясом -- все это было нелегко забыть.
   -- Благодарю вас,-- из вежливости сказал Мэтчем,-- но, право, добрый мастер Шельтон, я предпочитаю найти дорогу один. Лес велик; пусть каждый из нас выберет себе путь; я обязан вам за обед и урок. Прощайте!
   -- Ну,-- крикнул Дик,-- если такова твоя песня -- пусть так и будет, и чума тебя возьми!
   Они разошлись и пошли в разные стороны, не думая о направлении, каждый погруженный в мысли о ссоре. Но не сделал Дик и десяти шагов, как услышал свое имя; Мэтчем подбежал к нему.
   -- Дик,-- сказал он,-- было бы невежливо расстаться так холодно. Вот моя рука и вместе с ней мое сердце. За все, что ты сделал для меня, за то, что так помог мне, благодарю тебя не из вежливости только, а от всего сердца. Всего хорошего.
   -- Ну, малый,-- сказал Дик, беря протянутую руку,-- желаю тебе успеха, но сильно сомневаюсь в нем. Ты слишком любишь спорить.
   Они расстались во второй раз, и на этот раз Дик побежал за Мэтчемом.
   -- Вот,-- сказал он,-- возьми мой арбалет, нельзя идти невооруженным.
   -- Арбалет! -- сказал Мэтчем.-- Нет, мальчик, у меня нет ни силы натянуть его, ни уменья прицелиться. Это не помогло бы мне, добрый мальчик. Но все же я благодарю тебя.
   Наступила ночь, и под деревьями они не могли разглядеть лиц друг друга.
   -- Я пройду немного с тобой,-- сказал Дик.-- Ночь темна. Мне бы не хотелось оставлять тебя на этой тропинке. Мне кажется, ты можешь заблудиться.
   Не разговаривая больше, он пошел вперед, и Мэтчем снова последовал за ним. Тьма становилась все гуще и гуще; иногда только на открытых местах мальчики видели небо, усеянное мелкими звездами. Издали продолжал доноситься слабый шум бегства ланкастерской армии, но с каждым шагом они удалялись от него.
   После получаса молчаливой ходьбы они вышли на большое открытое место, поросшее вереском. Полянка, покрытая папоротниками, с островками из групп тисовых деревьев, слабо освещалась звездами. Тут мальчики остановились и взглянули друг на друга.
   -- Ты устал? -- спросил Дик.
   -- Да, я так устал,-- ответил Мэтчем,-- что кажется, готов лечь и умереть.
   -- Я слышу журчанье реки,-- сказал Дик,-- дойдем до нее; мне страшно хочется пить.
   Местность медленно понижалась. Действительно, внизу мальчики нашли журчащую речку, бежавшую между ивами. Оба бросились на берег и, вытянув губы на уровень блестевшей от звезд поверхности воды, напились всласть.
   -- Дик,-- сказал Мэтчем,-- я не могу больше.
   -- Я видел, когда мы спускались, какую-то яму,-- сказал Дик. -- Ляжем там и заснем.
   -- О, с большим удовольствием! -- вскрякнул Мэтчем.
   Яма была песчаная и сухая; с одной стороны ее прикрывала группа терновых кустов, росшая над ней; мальчики легли, крепко прижавшись друг к другу для тепла и совершенно забыв о своей ссоре. Скоро сон сошел на них, словно облако, и они мирно заснули на росе под звездами.


  

ГЛАВА VII
Закрытое лицо

   Они проснулись на рассвете; птицы еще не пели, а только чирикали в лесу; солнце еще не взошло, но на востоке небо было покрыто красивыми разноцветными полосами. Полуголодные, измученные от усталости, они лежали неподвижно, испытывая чувство восхитительной истомы. Внезапно до слуха их донесся звук колокольчика.
   -- Колокольчик! -- сказал, вставая, Дик.-- Неужели мы так близко от Холивуда?
   Спустя немного времени раздался звук колокольчика, но на этот раз несколько ближе; и с этих пор он продолжал звучать отрывисто в утреннем молчании, приближаясь все ближе и ближе.
   -- Что бы это могло значить? -- сказал Дик, который проснулся совсем.
   -- Это идет кто-то,-- ответил Мэтчем,-- колокольчик звенит при каждом его движении.
   -- Я сам понимаю это, -- сказал Дик. -- Но для чего? Что делает он в Тонсталльских лесах? Джек,-- прибавил он,-- смейся надо мной, если хочешь, но мне не нравится этот глухой звук.
   -- Да,-- сказал Мэтчем, и дрожь пробежала по его телу,-- в нем есть что-то печальное. Если бы не наступил день...
   Но как раз в это мгновение колокольчик зазвучал быстрее и отчетливее, потом издал громкий, нестройный звук и замолк на некоторое время.
   -- Тот, кто идет с колокольчиком, как будто бежал некоторое время и потом бросился в воду,-- заметил Дик.
   -- А теперь он снова пошел тише,-- прибавил Мэтчем.
   -- Нет,-- возразил Дик,-- не так уж тихо, Джек. Этот человек идет очень скоро. Он или боится за свою жизнь, или спешит по какому-нибудь делу. Разве ты не замечаешь, как быстро приближаются шаги?
   -- Они совсем близко,-- сказал Мэтчем.
   Мальчики стояли на краю ямы, а так как она находилась на возвышении, то перед ними открывался вид на большую часть прогалины вплоть до окружавших ее густых лесов.
   При дневном свете, очень ясном, хотя небо было серо, мальчики увидели тропинку, извивавшуюся белой лентой среди дроков. Судя по ее направлению, Дик решил, что она должна более или менее прямо вести к Моот-Хаусу.
   На тропинке показалась белая фигура, вышедшая с опушки леса. Она остановилась немного, видимо, оглядываясь по сторонам; потом медленно, согнувшись почти вдвое, пошла через вереск, приближаясь к месту, где находились мальчики. Колокольчик звенел при каждом ее шаге. Лица у фигуры не было; белый капюшон, в котором не были даже прорезаны дырочки для глаз, закрывал голову; неведомое существо, по-видимому, ощупывало дорогу палкой.
   Смертельный ужас охватил мальчиков.
   -- Прокаженный! -- проговорил Дик слабым голосом.
   -- Его прикосновение -- смерть,-- сказал Мэтчем,-- бежим.
   -- Нет,-- возразил Дик,-- разве ты не видишь, что он совсем слепой? Он ощупывает дорогу палкой. Будем лежать смирно; ветер дует в сторону тропинки; он пройдет мимо, не сделав нам вреда. Увы, бедняк, нам следует пожалеть его!
   -- Я пожалею его, когда он пройдет мимо,-- ответил Мэтчем.
   Слепой прокаженный прошел уже полпути до них. Взошло солнце и осветило его закрытое лицо. До своей отвратительной болезни он был, видимо, высокого роста и даже теперь шел уверенной походкой сильного человека. Печальный звон колокольчика, стук палки, покрывало без дырочек для глаз на лице, сознание, что он не только приговорен к смерти и страданиям, но навсегда осужден не прикасаться к ближним,-- все это наполнило ужасом сердца мальчиков, и с каждым шагом, приближавшим его к ним, мужество и силы покидали их.
   Незнакомец поравнялся с ямой, остановился и повернул лицо прямо в сторону мальчиков.
   -- Святая Дева, защити меня! Он видит нас! -- слабым голосом сказал Мэтчем.
   -- Тс! -- шепнул Дик.-- Он только прислушивается. Ведь он слеп, дурачок!
   Прокаженный смотрел или слушал; как бы то ни било, он простоял несколько секунд на одном месте. Потом он пошел дальше, но снова остановился, повернулся и как будто взглянул на мальчиков. Даже Дик смертельно побледнел и закрыл глаза, точно мог заразиться от одного взгляда прокаженного. Но вскоре зазвучал колокольчик, и на этот раз прокаженный без малейшего колебания прошел остальную часть маленькой прогалины и исчез под сенью леса.
   -- Он видел нас,-- сказал Мэтчем,-- я готов поклясться в этом!
   -- Вздор! -- возразил Дик, который несколько оправился от страха.-- Он только слышал нас. Он сам боялся, бедняк! Будь ты слеп и ходи постоянно во мраке, ты сам испугался бы, если бы хрустнула ветвь, или зачирикала птица.
   -- Дик, добрый Дик, он видел нас,-- повторил Мэтчем.-- Когда человек прислушивается, он поступает не так, как этот, а совсем иначе. Он видел, а не слышал. У него злые намерения. Вот послушай, ведь колокольчик не звонит больше.
   Действительно, то была правда. Колокольчик не звонил больше.
   -- Да, мне не нравится это,-- сказал Дик. -- Да, -- крикнул он, -- мне очень не нравится это. Что бы это могло значить? Идем скорее!
   -- Он пошел к востоку,-- прибавил Мэтчем.-- Добрый Дик, пойдем прямо на запад. Я вздохну свободно только тогда, когда повернусь спиной к этому прокаженному.
   -- Ты слишком труслив, Джек,-- возразил Дик.-- Мы пойдем прямо в Холивуд, т. е. по крайней мере настолько, насколько я могу вести тебя, и, значит, на север.
   Они поднялись, прошли по камням через реку и начали взбираться на противоположный берег, который подымался более круто к опушке леса. Местность стала очень неровной: поминутно встречались то бугорки, то впадины; деревья стояли то отдельно, то группами. Становилось трудно выбирать дорогу, и мальчики шли несколько наугад. К тому же они устали от вчерашних усилий и недостатка пищи и тяжело тащили ноги по песку.
   Взойдя на холмик, они вдруг увидели прокаженного, который переходил дорогу по впадине в нескольких стах футов впереди них. Колокольчик безмолвствовал, палка более не стучала по земле; он шел быстрой, уверенной походкой зрячего человека. В следующее мгновение он исчез в маленькой роще.
   При первом взгляде на прокаженного мальчики спрятались за кустиком дрока и продолжали лежать там, пораженные ужасом.
   -- Наверно, он преследует нас,-- сказал Дик,-- наверно. Ты видел, он придерживал рукой язычок у колокольчика, чтобы он не звонил? Ну, да помогут нам все святые и да научат нас! У меня нет сил бороться с заразой!
   -- Что он делает? -- проговорил Мэтчем.-- Что нужно ему? Кто слышал, чтобы прокаженный стал преследовать несчастных лишь по злобе? Ведь колокольчик у него именно для того, чтобы люди могли избегать его? Дик, тут скрывается что-то более серьезное.
   -- Мне все равно,-- со стоном сказал Дик,-- сила моя пропала; ноги -- словно вода. Да помогут мне святые!
   -- Неужели ты будешь лежать тут? -- крикнул Мэтчем.-- Пойдем назад на открытое место. Там нам удобнее; он не может подкрасться неожиданно.
   -- Я не могу,-- сказал Дик,-- мое время пришло; он может случайно пройти мимо.
   -- Ну, так натяни мне твой арбалет! -- вскрикнул Мэтчем. -- Будь же мужчиной!
   Дик перекрестился.
   -- Неужели ты хочешь, чтобы я стрелял в прокаженного? -- сказал он.-- У меня рука не подымется на это...-- Нет,-- прибавил он,-- будь что будет! Я буду драться с людьми, но не с призраками и прокаженными. Я не знаю, кто это! Но небо защитит нас от того или другого.
   -- Ну,-- заметил Мэтчем,-- если таково мужество мужчины, то что он за жалкое создание! Однако, если ты ничего не хочешь делать, то будем лежать смирно.
   Колокольчик отрывисто звякнул.
   -- Он не удержал язычка,-- шепнул Мэтчем.-- Святые угодники! Как он близко от нас.
   Дик ничего не ответил; от страха у него чуть не стучали зубы.
   Скоро они увидели между кустиками кусок белой одежды; затем из-за пня высунулась голова прокаженного; казалось, он пристально оглядел окрестность, прежде чем удалиться. Для напряженных чувств мальчиков весь куст как бы ожил от шороха листьев и треска ветвей; оба они ясно слышали биение сердца друг друга.
   Внезапно прокаженный с криком выскочил на ближайшую прогалину и побежал прямо на мальчиков. Громко крича, они бросились в разные стороны. Но их страшный враг живо догнал Мэтчема и схватил его так крепко, что он не имел возможности сопротивляться. Мальчик испустил отчаянный крик, раздавшийся далеко в лесу, и судорожно забился; потом члены его ослабли, и он упал без чувств на руки человека, который его схватил.
   Дик услышал крик и обернулся. Он увидел, как упал Мэтчем, и бодрость духа и сила вернулись к нему. С криком сожаления и гнева он снял свой арбалет и натянул его. Но прежде, чем он успел выстрелить, прокаженный остановил его, подняв руку.
   -- Погоди стрелять, Дикон! -- крикнул знакомый голос.-- Погоди стрелять, безумный смельчак! Неужели ты не узнаешь друга?
   Прокаженный положил Мэтчема на землю, снял с лица капюшон, и перед Диком явились знакомые черты сэра Даниэля Брэклея.
   -- Сэр Даниэль! -- вскрикнул Дик.
   -- Да, клянусь мессой, сэр Даниэль! -- сказал рыцарь.-- Ты что же это вздумал стрелять в своего опекуна, плут? Но вот этот...-- Тут он прервал себя и спросил, указывая на Мэтчема: -- Как имя его, Дик?
   -- Я зову его мастер Мэтчем,-- сказал Дик.-- Разве вы его не знаете? Он говорил, что вы его знаете.
   -- Да,-- ответил сэр Даниэль,-- я знаю этого мальчика,-- и усмехнулся.-- Но он потерял сознание, и, правду сказать, было из-за чего. Да, Дик? Ведь я напугал вас до смерти, не правда ли?
   -- Да, сэр Даниэль, напугали,-- сказал Дик, вздыхая при одном воспоминании.-- Ну, сэр, извините, я, право, охотнее встретился бы с самим дьяволом и, по правде сказать, дрожу еще до сих пор. Но что заставило вас одеться так, сэр?
   Чело сэра Даниэля внезапно омрачилось от гнева.
   -- Что заставило? -- сказал он.-- Хорошо, что ты напомнил мне об этом. Что? Я прятался в своем собственном Тонсталльском лесу ради спасения жизни, Дик. Мы поспели не вовремя к сражению -- как раз, чтобы принять участие в бегстве. Где все мои славные воины? Клянусь мессой, не знаю, Дик. Мы были смяты, выстрелы градом падали на нас; я не видел ни одного человека в одежде моих цветов с тех пор, как трое упали у меня на глазах. Что касается меня, я добрался невредимым до Шорби и, помня о "Черной Стреле", достал себе эту одежду и колокольчик и тихо пошел по дороге к Моот-Хаусу. Никакое переодевание не может сравниться с этим; звон этого колокольчика напугает самого храброго молодца в лесу; все они бледнеют, когда слышат его. Наконец я дошел до тебя и Мэтчема. Я плохо видел через капюшон и не был уверен, что это вы; главное, по многим причинам я был удивлен, встретив вас вместе. Кроме того, я боялся открыться на полянке, где должен был идти медленно, постукивая палкой. Но взгляни, бедняга начинает оживать немного. Глоток хорошего вина с Канарских островов подбодрит его.
   Рыцарь вынул из-под своей длинной одежды большую бутылку и начал растирать виски и смачивать губы мальчика, который постепенно начал приходить в сознание, переводя тусклый взгляд с одного на другого из стоявших пере ты вошла въ домъ вмѣстѣ съ нимъ, когда мы пришли.
   Старуха громко засмѣялась.
   -- Ахъ, мастэръ Дикъ!-- сказала она:-- у васъ очень зоркіе глаза, нечего сказать.
   И опять засмѣялась.
   -- Да гдѣ же онъ?-- настаивалъ Дикъ.
   -- Вы его больше никогда не увидите,-- отвѣчала она:-- никогда! въ этомъ вы можете быть увѣрены.
   -- А я думаю наоборотъ, и докажу это. Онъ пришелъ сюда не по доброй волѣ; я его единственный защитникъ, и не хочу, чтобы его обижали. Да и слишкомъ много секретовъ въ этомъ домѣ. Это мнѣ, наконецъ, надоѣло!
   Но въ то время, какъ Дикъ говорилъ это, чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо. То былъ Беннетъ Гатчъ, незамѣтно подошедшій къ нему. Движеніемъ пальца онъ указалъ женѣ на дверь. Когда та ушла, онъ сказалъ:
   -- Дикъ, дружище, что ты съ ума сошелъ, что ли? Если ты станешь докапываться до всего, то лучше бы тебѣ лежать на двѣ морскомъ, нежели находиться здѣсь, въ Моотъ-Гаузѣ. Ты разспрашивалъ меня, приставалъ къ Картеру, напугалъ намеками патера. Веди себя умнѣе, глупый человѣкъ; и даже въ эту минуту, когда тебя зоветъ сэръ Даніэль, смотри веселѣе, если жизнь тебѣ дорога. Тебя подвергнутъ крѣпкому допросу,-- отвѣчай какъ можно осмотрительнѣе.
   -- Гатчъ,-- сказалъ Дикъ:-- все это отзывается нечистою совѣстью.
   -- А если ты не станешь умнѣе, то скоро отзовется кровью,-- отвѣчалъ Беннетъ.-- Ну, я тебя предостерегъ. А вотъ идутъ за тобой.
   И дѣйствительно, въ эту минуту черезъ дворъ перебѣжалъ посланецъ, пригласившій Дика явиться въ сэру Даніэлю.
  

II.
Двѣ клятвы.

   Сэръ Даніэль находился въ столовой; онъ сердито расхаживалъ въ ожиданіи Дика. Никого, кромѣ сэра Оливера, тамъ не было, и тотъ скромно стоялъ въ сторонкѣ, уткнувъ носъ въ молитвенникъ.
   -- Вы посылали за мной, сэръ Даніэль?-- спросилъ молодой Шельтонъ.
   -- Да, посылалъ,-- отвѣчалъ рыцарь.-- Что это такое дошло до моихъ ушей? развѣ я былъ такимъ дурнымъ опекуномъ, что вы съ такой охотой слушаете всякія злыя росказни на мой счетъ? или можетъ бытъ, видя, что счастіе мнѣ измѣнило, вы хотите броситъ меня? Клянусь мессой, вашъ отецъ былъ не таковъ! Кому онъ былъ близокъ, за того стоялъ и въ счастіи, и въ несчастій. Но ты, Дикъ, другъ только въ счастіи, а въ несчастій поворачиваешься спиной.
   -- Извините, сэръ Даніэль, это вовсе не такъ,-- твердо проговорилъ Дикъ.-- Я благодаренъ и преданъ, когда слѣдуетъ бытъ благодарнымъ и преданнымъ. И прежде чѣмъ объясняться дальше, благодарю васъ и благодарю сэра Оливера; вы имѣете право на мою благодарность, и я былъ бы псомъ, еслибы забылъ это.
   -- Все это прекрасно,-- сказалъ сэръ Даніэль и гнѣвно прибавилъ:-- но все это одни слова, а мнѣ надо дѣло. Въ часъ, когда мнѣ грозитъ погибель, когда мое имя поругано, а земли отобраны, когда мой собственный лѣсъ полонъ людей, алчущихъ я жаждущихъ моей крови, что мнѣ въ твоей благодарности? что мнѣ въ твоей преданности? У меня осталась горсть людей; благодарно ли и правильно ли отравлять ихъ сердца ядовитыми нашептываніями? Увольте меня отъ такой благодарности! А теперь извольте высказать, чего вы отъ меня хотите! Говорите! мы здѣсь, чтобы отвѣчать вамъ. Если вы имѣете что-либо противъ меня, то выскажите это.
   -- Сэръ,-- отвѣчалъ Дикъ:-- мой отецъ палъ, когда я былъ ребенкомъ. До моихъ ушей дошло, что онъ былъ измѣннически убитъ... и что вы -- не хочу умолчать объ этомъ... виновны въ его смерти. И, говоря по чистой совѣсти, я не успокоюсь и не буду вамъ вѣрнымъ помощникомъ до тѣхъ поръ, пока эти сомнѣнія не разсѣятся.
   Сэръ Даніэль сидѣлъ мрачно насупившись. Онъ взялъ подбородокъ въ руку и пристально поглядѣлъ на Дика.
   -- И вы думаете, что я способенъ быть опекуномъ сына человѣка, котораго умертвилъ?-- спросилъ онъ.
   -- Извините, если отвѣтъ мой покажется грубымъ, но вѣдь вы сами знаете, что опека -- вещь выгодная. Развѣ вы не пользовались всѣ эти годы моими доходами и моими людьми? Простите меня, повторяю, но еслибы вы были такъ низки, чтобы убить предательски человѣка, то для второй низости причины оказались бы достаточно высокія.
   -- Когда я былъ мальчикомъ вашихъ лѣтъ,-- мрачно отвѣчалъ сэръ Даніэль,-- мой умъ не такъ легко заражался подозрѣніями. Вотъ здѣсь стоитъ сэръ Оливеръ,-- прибавилъ онъ:-- какъ могъ онъ, патеръ, потворствовать такому дѣлу?
   -- Что хозяинъ прикажетъ, то слуга исполняетъ. Извѣстно, что этотъ патеръ -- вашь покорный слуга. Я говорю очень откровенно, потому что теперь не время для комплиментовъ. И какъ я говорю, такъ пусть и мнѣ отвѣтятъ. А отвѣта мнѣ никакого не даютъ. Я слышу только вопросы. Берегитесь, сэръ Даніэль. Такимъ образомъ вы только питаете, а не разсѣеваете мои сомнѣнія.
   -- Я отвѣчу вамъ откровенно, мастэръ Ричардъ,-- сказалъ рыцарь.-- Еслибы я скрылъ отъ васъ, что вы возбудили мою ярость, то былъ бы нечестнымъ человѣкомъ. Но я буду справедливъ даже и во гнѣвѣ. Приходите ко мнѣ съ этими рѣчами, когда вы станете мужемъ и рыцаремъ, а я не буду больше вашимъ опекуномъ, и слѣдовательно не обязанъ буду терпѣливо сносить ихъ. Приходите ко мнѣ тогда, и я отвѣчу вамъ, какъ вы того заслуживаете -- кулакомъ зажму вамъ ротъ. А до тѣхъ поръ передъ вами два пути: или проглотить свои оскорбленія, прикусить языкъ и сражаться за человѣка, который кормилъ и берегъ васъ, когда вы были ребенкомъ; или же... ворота настежь, лѣсъ полонъ моихъ враговъ... ступайте къ нимъ!
   Воодушевленіе, съ какимъ были произнесены эти слова, взглядъ, сопровождавшій ихъ, сразили Дика; и все-таки онъ не могъ не замѣтить, что отвѣта онъ не получилъ.
   -- Я ничего такъ серьезно не желаю, какъ повѣрить вамъ, сэръ Даніэль,-- сказалъ онъ.-- Скажите мнѣ, что вы неповинны въ этомъ
   -- Довольно съ васъ моего честнаго слова, Дикъ?-- спросилъ рыцарь.
   -- О, да!
   -- Я даю вамъ честное слово. Клянусь честью и вѣчнымъ спасеніемъ души, что я неповиненъ въ смерти вашего отца!
   Онъ протянулъ руку, и Дикъ съ жаромъ схватилъ ее. Ни тотъ, ни другой не обращалъ вниманія на патера, который, услыхавъ эту торжественную и лживую клятву, привсталъ съ мѣста въ ужасѣ и раскаяніи.
   -- Ахъ!-- вскричалъ Дикъ:-- вы должны великодушно простить меня! Я въ самомъ дѣлѣ песъ, если осмѣлился сомнѣваться въ васъ. Но вы подали мнѣ руку, и я больше не сомнѣваюсь.
   -- Ничего, Дикъ, я тебѣ прощаю. Ты еще не знаешь людей и ихъ готовности клеветать.
   -- Я тѣмъ болѣе заслуживаю порицанія,-- прибавилъ Дикъ,-- что негодяи указывали не прямо на васъ, а на сэра Оливера...
   Говоря это, онъ повернулся къ патеру и не договорилъ. Этотъ высокій, плотный, краснощекій человѣкъ совсѣмъ, если можно такъ выразиться, опустился: лицо его помертвѣло, сильные члены ослабѣли, губы бормотали молитву, и вдругъ, увидя, что Дикъ смотритъ на него, онъ громко закричалъ, точно дикій звѣрь, и закрылъ лицо руками.
   Сэръ Даніэль въ одну секунду очутился около него и бѣшено потрясъ его за плечо. И въ тотъ же моментъ подозрѣнія Дика проснулись.
   -- Пусть сэръ Оливеръ тоже поклянется,-- сказалъ онъ.-- Его-то вѣдь и обвиняли.
   -- Онъ поклянется,-- сказалъ рыцарь.
   Сэръ Оливеръ безпомощно замахалъ руками.
   -- Да, клянусь мессой, вы дадите клятву!-- закричалъ сэръ Даніэль, внѣ себя отъ бѣшенства.-- Вотъ на этомъ требникѣ, клянитесь!-- продолжалъ онъ, поднимая съ полу упавшій требникъ.-- Ну! скорѣе! Клянитесь, говорю вамъ, клянитесь!
   Но патеръ не могъ произнести ни слова. Страхъ, который внушалъ ему сэръ Даніэль, и страхъ передъ клятвопреступленіемъ отняли у него языкъ.
   И вотъ какъ разъ въ эту самую минуту сквозь высокое окно съ разноцвѣтными стеклами влетѣла, разбивъ стекло, стрѣла и, дрожа, воткнулась въ середину длиннаго стола.
   Сэръ Оливеръ съ громкимъ воплемъ упалъ безъ чувствъ ни полъ, между тѣмъ какъ рыцарь, въ сопровожденіи Дика, выбѣжалъ на дворъ и поднялся вверхъ по ближайшей приставной лѣстницѣ на стѣну. Часовые всѣ взбудоражились; солнце спокойно озаряло зеленыя лужайки, ростущія на нихъ деревья и холмы, поросшіе лѣсомъ, замывавшіе горизонтъ. Осаждающихъ не было видно.
   -- Откуда прилетѣла стрѣла?-- спросилъ рыцарь.
   -- Вонъ изъ той рощи, сэръ Даніэль,-- отвѣчалъ часовой.
   Рыцарь постоялъ немного, задумавшись, затѣмъ повернулся къ Дику.
   -- Дикъ, сторожи здѣсь этихъ людей; я тебѣ поручаю это. Что касается патера, то онъ долженъ будетъ дать клятву, или же я съ него взыщу. Я начинаю почти раздѣлять твои подозрѣнія. Онъ поклянется, вѣрь мнѣ, или мы докажемъ его вину.
   Дикъ отвѣчалъ почти холодно, и рыцарь, проницательно взглянувъ на него, поспѣшилъ вернуться въ столовую. Прежде всего онъ оглядѣлъ стрѣлу. Такую онъ видѣлъ еще въ первый разъ. Она была черная, и этотъ цвѣтъ немного смутилъ его. Поворачивая ее, онъ увидѣлъ надпись, всего одно слово: "Владѣльцу".
   -- Ага!-- проговорилъ онъ:-- они знаютъ, что я въ замкѣ. Владѣльцу! какъ бы да не такъ! еще не нашлась собака, которая дерзнетъ занести на меня руку!
   Сэръ Оливеръ пришелъ въ чувство и съ трудомъ поднялся на ноги.
   -- Увы! сэръ Даніэль!-- простоналъ онъ: -- вы поклялись страшной клятвой, и теперь погубили свою душу на вѣки вѣковъ.
   -- Да, дуракъ, я поклялся, и ты тоже долженъ будешь поклясться, трусъ. И поклянешься святымъ крестомъ Голивуда. Смотри, будь готовъ. Клятва должна быть произнесена сегодня ночью.
   -- Боже, просвѣти васъ! Да отклонитъ Создатель ваше сердце отъ этого нечестія!
   -- Слушай, добрый отецъ: если ты весь предался набожности, то я больше ничего не скажу; замѣчу одно только, что ты немножко поздно спохватился. Но если ты способенъ къ благоразумію, то выслушай меня. Этотъ мальчишка начинаетъ жалить меня, какъ оса. Онъ мнѣ нуженъ, потому что я продамъ его право на женитьбу. Но говорю тебѣ безъ обиняковъ: если онъ будетъ надоѣдать мнѣ, то отправится къ отцу. Я прикажу теперь перевести его въ комнату надъ капеллой. Если ты сможешь поклясться въ своей невинности доброй и солидной клятвой и съ увѣреннымъ видомъ, то я пощажу его. Если же ты будешь мямлить, ломаться или дрожать при клятвѣ, то онъ тебѣ не повѣритъ -- и клянусь мессой!-- тогда онъ умретъ. Вотъ пораздумай объ этомъ.
   -- Въ комнату надъ капеллой!-- произнесъ патеръ съ ужасомъ.
   -- Именно. Если хочешь спасти его -- спасай; а если не хочешь, то пошелъ вонъ и оставь меня въ покоѣ! Будь я человѣкъ нетерпѣливый, то уже давно всадилъ бы тебѣ саблю въ грудь за твою нестерпимую трусость и глупость. Ну, выбралъ? говори!
   -- Выбралъ,-- отвѣчалъ патеръ:-- Боже прости меня, но я поступлю худо ради добра. Я поклянусь для спасенія мальчика.
   -- Такъ-то лучше!-- отвѣчалъ сэръ Даніэль.-- Ну, такъ призови его, да поскорѣе. Ты увидишься съ нимъ наединѣ. Однако, я буду слѣдить за вами обоими. Я буду находиться рядомъ, въ ковровой комнатѣ.
   Рыцарь приподнялъ коверъ и скрылся за нимъ. Послышался трескъ пружины и затѣмъ скрипъ шаговъ по лѣсенкѣ.
   Сэръ Оливеръ, оставшись одинъ, бросилъ боязливый взглядъ на покрытую ковромъ стѣну и перекрестился съ видомъ ужаса и отчаянія.
   -- Нѣтъ, если его переводятъ въ комнату надъ капеллой,-- пробормоталъ онъ,-- то цѣной собственнаго спасенія я долженъ спасти его.
   Три минуты спустя, Дикъ, призванный другимъ посланцемъ, нашелъ сэра Оливера стоящимъ у стола,-- рѣшительнымъ, хотя и блѣднымъ.
   -- Ричардъ Шельтонъ,-- сказалъ онъ,-- ты требовалъ отъ меня клятвы. Я бы могъ обидѣться, могъ бы отказать тебѣ! но сердце мое привыкло любить тебя, и я исполню твою просьбу. Клянусь святымъ и животворящимъ крестомъ Голивуда, я не убивалъ твоего отца!
   -- Сэръ Оливеръ,-- отвѣчалъ Дикъ,-- когда мы впервые прочитали записку Джона Мстителя, я былъ въ этомъ увѣренъ. Но позвольте мнѣ задать вамъ два вопроса. Вы не убивали его, допустимъ. Но и не принимали участія въ этомъ дѣлѣ?
   -- Никакого,-- отвѣтилъ сэръ Оливеръ. И въ ту же минуту сталъ дѣлать лицомъ гримасы, подмигивать глазами, передергивать ртомъ и бровями, какъ человѣкъ, желающій предостеречь другого, но не смѣющій издать звука.
   Дикъ съ удивленіемъ глядѣлъ на него; затѣмъ оглянулся и обвелъ глазами пустую столовую.
   -- Что съ вами?-- спросилъ онъ.
   -- Ничего, ничего,-- отвѣчалъ патеръ, поспѣшно разглаживая лицо.-- Я только боленъ, очень боленъ, и... и... долженъ уйти. Клянусь святымъ крестомъ Голивуда, я вполнѣ невиненъ какъ въ насиліи, такъ и въ измѣнѣ. Будь доволенъ этимъ, добрый юноша. Прощай!
   И онъ поспѣшно вышелъ изъ покоя.
   Дикъ остался словно пригвожденный къ мѣсту; глаза его блуждали по комнатѣ, лицо представляло измѣнчивую картину самыхъ разнообразныхъ чувствъ -- удивленія, сомнѣнія, подозрѣнія и насмѣшки. Мало-по-малу, по мѣрѣ того, какъ умъ его прояснялся, подозрѣніе взяло верхъ и смѣнилось увѣренностью въ худшемъ. Онъ поднялъ голову и... вздрогнулъ. Высоко на стѣнѣ виднѣлась фигура дикаря-охотника, вышитая на коврѣ. Одной рукой онъ держалъ рогъ у своихъ губъ, другою махалъ короткимъ копьемъ. Лицо его было черное, потому что онъ изображалъ негра.
   Но собственно вотъ отъ чего вздрогнулъ Ричардъ Шельтонъ: солнце удалилось отъ высокихъ оконъ, и въ ту же самую минуту пламя въ громадномъ каминѣ вспыхнуло высоко и бросило отблескъ на потолокъ и ковры, покрывавшіе стѣны. И при этомъ свѣтѣ лицо чернаго охотника какъ бы мигнуло бѣлымъ вѣкомъ.
   Онъ не отрывалъ взгляда отъ глаза охотника. Пламя играло въ немъ точно въ драгоцѣнномъ камнѣ; глазъ былъ живой. Еще секунда, и глазъ исчезъ.
   Не было никакого въ томъ сомнѣнія. Живой глазъ, наблюдавшій за нимъ въ отверстіе въ коврѣ, скрылся.
   И тутъ Дикъ внезапно понялъ весь ужасъ своего положенія. Предостереженіе Гатча, молчаливые знаки патера, глазъ, наблюдавшій за нимъ черезъ стѣну -- все это сразу представилось его уму.
   Онъ понялъ, что его подвергали испытанію, что онъ вновь обнаружилъ свои подозрѣнія, и что теперь только чудо могло спасти его.
   "Если мнѣ не удастся выбраться изъ замка,-- подумалъ юнъ,-- я пропалъ! И этотъ бѣдный Матчамъ! въ какую западню я привелъ его!"
   Онъ все еще размышлялъ, когда пришелъ одинъ изъ оруженосцевъ и попросилъ его помочь ему перенести его оружіе, платье и двѣ-три книги въ новую комнату.
   -- Въ новую комнату?-- повторилъ онъ.-- Зачѣмъ? Какую комнату?
   -- Въ комнату надъ капеллой,-- отвѣчалъ посланецъ.
   -- Она долго стояла пустой,-- сказалъ Дикъ задумчиво.-- Что это за комната?
   -- Ничего, хорошая комната,-- отвѣчалъ посланецъ:-- только,-- прибавилъ онъ, понижая голосъ,-- говорятъ, что въ ней нечисто.
   -- Нечисто?-- содрогнулся Дикъ.-- Какъ такъ? я ничего объ этомъ не слыхалъ.
   Посланецъ оглядѣлся кругомъ и прибавилъ шопотомъ:
   -- Разъ отвели туда на ночлегъ клерка отъ св. Джона, и на другое утро... его тамъ не оказалось. Чортъ унесъ его, говорили люди; онъ же, къ тому, былъ мертвецки пьянъ.
   Дикъ пошелъ за человѣкомъ съ мрачнымъ предчувствіемъ въ сердцѣ.
  

III.
Комната надъ капеллой.

   Со стѣны замка въ тотъ день больше ничего подозрительнаго не видали. Солнце спустилось на западъ и наконецъ зашло, но глаза усердныхъ часовыхъ не открыли ни одного живого существа по сосѣдству съ Тэнстолль-Голлемъ.
   Когда ночь совсѣмъ сгустилась, Трогмортонъ отведенъ былъ въ покой, выходившій угломъ надъ рвомъ. Оттуда онъ былъ спущенъ въ ровъ со всевозможными предосторожностями, и нѣкоторое время доносился плескъ воды, которую онъ переплывалъ, а затѣмъ видно было, какъ темная фигура ухватилась за вѣтви плавучей ивы и выбралась на берегъ. Съ полчаса сэръ Даніэль и Гатчъ стояли и внимательно прислушивались, но все оставалось спокойно. Гонецъ счастливо отправился въ путь.
   Лицо сэра Даніэля прояснѣло. Онъ обернулся въ Гатчу.
   -- Беннетъ,-- сказалъ онъ,-- этотъ Джонъ Мститель все же простой человѣкъ, какъ видишь. Онъ спитъ. Мы справимся съ нимъ, помяни мое слово.
   Весь день и весь вечеръ Дика разсылали то туда, то сюда; приказъ слѣдовалъ за приказомъ, такъ что онъ усталъ и одурѣлъ отъ такого множества порученій. Все это время онъ не видѣлъ ни Матчама, ни сэра Оливера, и однако оба, патеръ и юноша, не выходили у него изъ ума. Главной его цѣлью теперь было, убѣжать изъ Тэнстолль-Моотъ-Гауза какъ можно скорѣе, а пока онъ хотѣлъ бы перекинуться словомъ съ вышеназванными лицами, прежде чѣмъ уйти.
   Наконецъ, съ лампой въ рукѣ, онъ прошелъ въ свой новый покой. Онъ былъ великъ, низовъ и нѣсколько мраченъ. Окна выходили на ровъ и хотя высоко надъ поверхностью его, однако были снабжены рѣшетками. Постель была роскошная, съ пуховымъ изголовьемъ и краснымъ одѣяломъ съ вышитыми по немъ розами. Вдоль стѣнъ шли шкафы, запертые на замокъ и скрытые отъ глазъ темными коврами. Дикъ обошелъ комнату, приподнимая ковры, ступая по панелямъ и тщетно стараясь отпереть шкафы. Онъ удостовѣрился, что дверь крѣпкая съ прочнымъ засовомъ, послѣ того повѣсилъ лампу на крюкъ и снова оглядѣлся.
   По какой причинѣ отвели ему эту комнату? Она была больше и красивѣе его прежней. Не западня ли это? нѣтъ ли сюда потайного хода? Или, въ самомъ дѣлѣ, въ ней водится нечистый? Кровь застыла въ его жилахъ.
   Непосредственно надъ его головой раздавались тяжелые шаги часового. Подъ нимъ -- онъ зналъ -- находится сводчатый потолокъ капеллы, а около нея -- столовая. Несомнѣнно, что оттуда былъ потайной ходъ: глазъ, наблюдавшій за нимъ изъ-за ковра, служилъ ему въ томъ доказательствомъ. Весьма вѣроятно, что ходъ шелъ до самой капеллы, и въ такомъ случаѣ была дверь и въ его комнату.
   Заснуть въ такомъ мѣстѣ -- онъ сознавалъ -- было бы безуміемъ. Онъ приготовилъ оружіе на всякій случай и занялъ позицію въ углу комнаты, за дверью. Если противъ него замышляютъ зло, то онъ дорого продастъ свою жизнь.
   Стукъ нѣсколькихъ ногъ, окрикъ часовыхъ, смѣна ихъ и передача пароля раздались на стѣнѣ.
   И какъ разъ въ эту самую минуту послышалось царапанье у двери его комнаты; оно стало громче, и затѣмъ Дикъ услышалъ шопотъ:
   -- Дикъ, Дикъ, это я!
   Дикъ подбѣжалъ къ двери, отнялъ засовъ и впустилъ Матчама. Онъ былъ очень блѣденъ и держалъ въ одной рукѣ лампу, въ другой шпагу.
   -- Запри за мной дверь!-- прошепталъ онъ:-- скорѣе, Дикъ! Домъ полонъ шпіоновъ; я слышу, какъ они бѣгаютъ за мной по корридорамъ, чувствую, какъ они дышутъ за коврами.
   -- Успокойся, дверь заперта. Мы безопасны на нѣкоторое время, если только въ этихъ стѣнахъ можетъ быть для насъ какая-нибудь безопасность. Но мое сердце радуется, что я вижу тебя. Клянусь мессой, я думалъ, что тебя нѣтъ больше въ живыхъ. Гдѣ они тебя схоронили?
   -- Не все ли равно,-- отвѣчалъ Матчамъ,-- теперь, когда мы вмѣстѣ! Ну, Дикъ, раскрылись, наконецъ, и твои глаза? Они сказали тебѣ, что они затѣваютъ на завтра?
   -- Нѣтъ, не говорили. Что же они затѣваютъ на завтра?
   -- Завтра или сегодня ночью, не знаю, но они намѣреваются, Дикъ, лишить тебя жизни. Я имѣю тому доказательство: я слышалъ, какъ они объ этомъ шептались; да, они почти признались мнѣ въ этомъ.
   -- А! вотъ что! я такъ и думалъ, впрочемъ.
   И онъ подробно разсказалъ о событіяхъ дня.
   Когда онъ кончилъ, Матчамъ всталъ и, въ свою очередь, осмотрѣлъ покой.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ онъ,-- никакого входа не видно. Но можно быть увѣреннымъ, что онъ есть. Дикъ, я останусь съ тобой. Если ты умрешь, и я умру съ тобой. И я могу помочь тебѣ: видишь, я укралъ шпагу, и постою за себя! А пока нѣтъ ли намъ способовъ выбраться какъ-нибудь отсюда,-- въ окно, что-ли? я съ радостью убѣгу съ тобой.
   -- Джэкъ! клянусь мессой, Джэкъ, ты добрѣйшая, прекраснѣйшая, храбрѣйшая душа во всей Англіи. Дай мнѣ свою руку, Джэкъ.-- И онъ молча пожалъ ему руку.-- Знаешь что,-- продолжалъ онъ,-- тамъ есть окно, черезъ которое вылѣзъ гонецъ, веревка должна быть еще въ комнатѣ. Значитъ, есть надежда.
   -- Тс!-- проговорилъ Матчамъ.
   Оба прислушались. Внизу подъ поломъ послышался шорохъ, затѣмъ затихъ и опять начался.
   -- Кто-то ходитъ въ комнатѣ внизу,-- шепнулъ Матчамъ.
   -- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Дикъ:-- внизу нѣтъ никакой комнаты, мы надъ капеллой. Это мой убійца въ потайномъ ходѣ. Ну, что жъ, пусть идетъ: я его хорошо встрѣчу!
   И онъ заскрежеталъ зубами.
   -- Потуши лампу!-- шепнулъ Матчамъ.-- Можетъ быть, онъ выдастъ себя.
   Они потушили обѣ лампы и притихли. Шаги внизу были очень осторожные, но явственно слышны. Нѣсколько разъ они приближались и затѣмъ снова удалялись, и, наконецъ, послышался громкій скрипъ ключа, повернутаго въ замкѣ, послѣ чего опять стало тихо на довольно долгое время
   Затѣмъ снова послышались шаги и внезапно появилась полоска свѣта между половицами комнаты въ отдаленномъ углу. Полоска свѣта все разросталась, открылся трапъ и пропустилъ цѣлый снопъ свѣта. Они могли видѣть сильную руку, оттолкнувшую траппъ, и Дикъ поднялъ свою саблю, дожидаясь появленія головы.
   Но вдругъ изъ дальняго угла Моотъ-Гауза донеслись крики, какой-то призывъ сначала одного голоса, потомъ нѣсколькихъ. Называли чье-то имя. Этотъ шумъ, очевидно, смутилъ убійцу, потому что траппъ былъ молча опущенъ, и шаги поспѣшно удалились, послышались снова подъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ стояли юноши, и, наконецъ, замерли вдали.
   Несчастные перевели духъ, и Дикъ прислушался къ тому, чтопроисходило. Шумъ, помѣшавшій нападенію, все усиливался. По всему Моотъ-Гаузу бѣгали люди, хлопали дверями и кричали. Голосъ сэра Даніэля покрывалъ остальные, вопя:
   -- Джоанна!
   -- Джоанна!-- повторилъ Дикъ:-- кто бы это такая? Здѣсь нѣтъ никакой Джоанны и никогда не было. Кого они зовутъ?
   Матчамъ молчалъ. Онъ немножко отодвинулся отъ Дика. Но въ комнату входилъ лишь слабый свѣтъ звѣздъ изъ окна, и чета пребывала въ полномъ мракѣ.
   -- Джэкъ,-- сказалъ Дикъ,-- я не знаю, гдѣ ты пробылъ весь день. Ты не видѣлъ этой Джоанны?
   -- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Матчамъ,-- я ее не видѣлъ.
   -- И ничего про нее не слышалъ?
   Шаги приближались. Сэръ Даніэль ревѣлъ имя Джоанны на дворѣ.
   -- Слышалъ ты про нее?-- повторилъ Дикъ.
   -- Да, слышалъ,-- отвѣчалъ Матчамъ
   -- Какъ твой голосъ дрожитъ! Что съ тобой?-- сказалъ Дикъ.-- Для васъ очень выгодна вся эта возня съ Джоанной. Она отвлечетъ ихъ вниманіе отъ насъ.
   -- Дикъ!-- закричалъ Матчамъ:-- я погибъ, мы оба погибли. Бѣжимъ, пока есть время. Они не успокоятся, пока не найдутъ меня. Или знаешь что, пусти меня; когда они меня найдутъ, тебѣ можно будетъ бѣжать. Пусти меня, Дикъ, добрый Дикъ, пусти меня!
   Онъ схватился за засовъ, когда, наконецъ, Дикъ понялъ, въ чемъ дѣло.
   -- Клянусь мессой! ты не Джэкъ, ты Джоанна Сэдли, ты -- та дѣвушка, которая не хотѣла идти за меня замужъ!
   Дѣвушка не двигалась съ мѣста и молчала. Дикъ тоже нѣкоторое время молчалъ, затѣмъ сказалъ:
   -- Джоанна, ты спасла мою жизнь, а я спасъ твою, и мы видѣли пролитую кровь, были друзьями и недругами... ахъ! и я чуть было не побилъ тебя ремнемъ и все время думалъ, что ты юноша. Но теперь смерть грозитъ мнѣ, и прежде чѣмъ умереть, я долженъ высказаться: ты -- лучшая дѣвушка въ мірѣ, и если только я останусь живъ,-- я женюсь на тебѣ, и живой или мертвый, но я люблю тебя.
   Она ничего не отвѣчала.
   -- Говори, Джэкъ!.. Скажи, что любишь меня!
   -- Еслибъ не любила, Дикъ, зачѣмъ бы я сюда пришла!
   -- Если мы убѣжимъ отсюда, то соединимся, а если умремъ, то умремъ вмѣстѣ. Но скажи мнѣ, какъ ты нашла меня здѣсь?
   -- Я спросила у госпожи Гатчъ.
   -- Да! эта дама умѣетъ держать языкъ за зубами; она мнѣ ничего про тебя не сказала. Но намъ надо подумать о своемъ положеніи.
   Какъ бы въ отвѣтъ на эти слова послышались шаги по корридору и тяжелый кулакъ застучалъ въ дверь.
   -- Здѣсь!-- закричалъ голосъ.-- Отоприте, мистеръ Дикъ, отоприте!
   Дикъ не отвѣчалъ и не шевелился.
   -- Все погибло,-- сказала дѣвушка и обвила руками шею Дика.
   Одинъ за другимъ подбѣгали люди въ двери. Наконецъ, явился самъ сэръ Даніэль, и тутъ шумъ вдругъ затихъ.
   -- Дикъ!-- закричалъ рыцарь:-- не будь глупъ. Такой шумъ разбудилъ бы мертваго. Мы знаемъ, что онъ у тебя. Отопри дверь.
   Дикъ молчалъ.
   -- Ломайте дверь!-- приказалъ сэръ Даеіэль.
   И немедленно его люди стали ломиться въ дверь кулаками и пинками. Какъ ни была крѣпка дверь и какъ ни проченъ засовъ, но они не выдержали бы такого натиска, еслибы судьба снова не вмѣшалась. На стѣнѣ раздался крикъ часового, за нимъ другой, третій, послышались выстрѣлы со стѣны и отвѣтные -- изъ лѣса. Въ первый моментъ тревоги показалось, что лѣсные разбойники пошли приступомъ на замокъ. И сэръ Даніэль, вмѣстѣ со всѣми людьми, бросилъ немедленно аттаку двери Дика и поспѣшилъ оборонять стѣны.
   -- Теперь мы спасены!-- закричалъ Дикъ.
   Онъ схватилъ большую старую кровать обѣими руками и пытался сдвинуть съ мѣста, но она не поддавалась его усиліямъ.
   -- Помоги мнѣ, Джэкъ!
   Соединенными усиліями они сдвинули массивную дубовую кровать съ мѣста и заслонили ею дверь.
   -- Это ни къ чему не поведетъ,-- печально сказала Джоанна.-- Они войдутъ черезъ траппъ.
   -- Мы сами убѣжимъ черезъ траппъ. Тсс! аттака отбита! да, кажется, это была пустая тревога!
   Дѣйствительно, никакой аттаки не было, а просто лишь прибыла новая партія отсталыхъ воиновъ послѣ битвы при Рейзингемѣ. Они примчались подъ покровомъ ночи и были впущены черезъ большія ворота, и теперь, при стукѣ копытъ и звонѣ оружія, спѣшивались во дворѣ.
   -- Они сейчасъ вернутся,-- сказалъ Дикъ.-- Скорѣе къ трапу!-- Онъ засвѣтилъ лампу, и они оба пошли въ уголъ комнаты. Тонкая доска, сквозь которую все еще слабо проникалъ свѣтъ, легко была найдена, и, взявъ здоровую саблю, Дикъ просунулъ ее въ щель и сильно налегъ. Траппъ повернулся, заколыхался и, наконецъ, открылся. Схвативъ его обѣими руками, молодые люди отбросили его назадъ, и увидѣли нѣсколько ступенекъ, ведшихъ внизъ, а у подножія ихъ -- зажженную лампу, оставленную убійцей.
   -- Ну, теперь сходи скорѣй и возьми лампу,-- сказалъ Дикъ,-- а я спущусь за тобой и закрою трапъ.
   Такимъ образомъ, они сошли со ступенекъ и Дикъ захлопнулъ трапъ.
  

IV.
Проходъ.

   Проходъ, въ которомъ очутились Дикъ и Джоанна, былъ узокъ, грязенъ и коротокъ. Въ концѣ его стояла полуоткрытою дверь, та самая, безъ сомнѣнія, которую -- они слышали -- отпиралъ кто-то. Толстая паутина спускалась съ потолка, а мощеный полъ гулко звенѣлъ отъ самыхъ легкихъ шаговъ.
   За дверью шли два развѣтвленія подъ прямыми углами. Дикъ выбралъ на удачу одинъ изъ корридоровъ, и они побѣжали по крышѣ капеллы, пробитой тамъ и сямъ слуховыми окошечками, замаскированными рѣзьбой въ карнизѣ. Дикъ заглянулъ въ одно изъ нихъ и увидѣлъ мощеный полъ капеллы, алтарь, съ горящими на немъ свѣчами, и распростертую фигуру сэра Оливера, молившагося съ приподнятыми руками.
   На другомъ концѣ корридора они спустились съ нѣсколькихъ ступенекъ. Корридоръ становился тѣснѣе; стѣны оказывались теперь уже деревянныя; слышался шумъ разговоровъ и въ щели проникалъ свѣтъ; они дошли до круглой дыры, величиной съ человѣческій глазъ, и Дикъ, поглядѣвъ въ нее, увидѣлъ столовую и въ ней съ полдюжины людей вокругъ стола; они пили пиво и ѣли пирогъ изъ дичи. То были только-что прибывшіе воины.
   -- Тутъ не пройдешь; пойдемъ назадъ.
   -- Нѣтъ, можетъ быть, проходъ тянется дальше.
   И они прошли еще впередъ. Но нѣсколько ярдовъ дальше проходъ оканчивался лѣсенкой съ нѣсколькими ступенями, и было очевидно, что пока солдаты занимаютъ столовую, бѣгство съ этой стороны невозможно.
   Они поспѣшно вернулись назадъ и пустились изслѣдовать второй корридоръ. Онъ былъ очень узокъ, въ немъ съ трудомъ могъ пролѣзть одинъ человѣкъ; онъ велъ внизъ по какимъ-то головоломнымъ винтовымъ лѣстницамъ, пока Дикъ потерялъ всякое сознаніе того, гдѣ они находились.
   Они спускались все ниже и ниже; стѣны стали влажны и скользки на ощупь, и крысы шмыгали мимо нихъ.
   -- Мы, должно быть, находимся въ подземельяхъ,-- замѣтилъ Дикъ.
   -- И неужели нѣтъ никакого выхода?-- спросила Джоанна.
   -- Нѣтъ, выходъ долженъ быть,-- отвѣтилъ Дикъ.
   И вотъ, дѣйствительно они дошли до остраго угла, гдѣ корридоръ кончался лѣсенкой съ нѣсколькими ступеньками. Внизу была большая глыба камня въ видѣ траппа. Они налегли на него изо всей силы. Онъ не поддавался никакимъ усиліямъ.
   -- Кто-нибудь его держитъ?-- предположила Джоанна.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Дикъ:-- какъ бы ни былъ силенъ человѣкъ, онъ все же бы подался хоть немного. Эта же глыба такъ неподвижна, какъ скала, вросшая въ землю. Траппъ заваленъ. Здѣсь нѣтъ выхода, и мы теперь, мой добрый Джэкъ, совсѣмъ какъ въ ловушкѣ. Можетъ быть, намъ и удастся вернуться назадъ, еси бдительность ихъ нѣсколько ослабѣетъ, и -- кто знаетъ?-- можетъ быть, мы и убѣжимъ изъ замка. Но, по моему крайнему разумѣнію, мы тутъ все равно, что въ западнѣ.
   -- Дикъ!-- закричала она:-- въ несчастный день ты увидѣлъ меня!
   -- Вздоръ!-- отвѣчалъ Дикъ:-- все это предопредѣлено свыше; а чему быть, того не миновать. Разскажи лучше мнѣ, какимъ образомъ ты попала въ руки сэра Даніэля; это будетъ лучше, чѣмъ плакаться на судьбу.
   -- Я сирота, какъ и ты, и величайшая моя бѣда та же, что и твоя, Дикъ: я -- богатая невѣста. Милордъ Фоксгемъ былъ моимъ опекуномъ; однако, какъ оказывается, сэръ Даніэль купилъ у короля право выдать меня замужъ и дорого, говорятъ, заплатилъ за него. И вотъ я, бѣдная, очутилась съ двумя знатными и богатыми опекунами, изъ которыхъ каждый хотѣлъ выдать меня замужъ по своему усмотрѣнію, а я была тогда еще груднымъ младенцемъ. Но свѣтъ перемѣнился, сталъ новый канцлеръ, и сэръ Даніэль перекупилъ право опеки надо мной. А затѣмъ опять свѣтъ перемѣнился, и лордъ Фоксгемъ перекупилъ право опеки -- и такъ съ тѣхъ поръ между ними и ведется эта распря. Но все же лордъ Фоксгемъ удерживалъ меня въ своихъ рукахъ и былъ мнѣ добрымъ лордомъ. И, наконецъ, я должна была быть выдана замужъ или быть продана -- какъ знаешь. Пять сотъ фунтовъ стерлинговъ долженъ былъ получить за меня лордъ Фоксгемъ. Гемли -- фамилія жениха, и завтра, Дикъ, какъ Богъ святъ, должна была бы я быть обвѣнчана. Еслибы не сэръ Даніэль, я была бы обвѣнчана, и навѣрное-навѣрное не увидѣла бы тебя, Дикъ...
   Она взяла его руку и поцѣловала съ необыкновенной граціей, а Дикъ притянулъ ея руку къ себѣ и тоже поцѣловалъ.
   -- Итакъ,-- продолжала она,-- сэръ Даніэль похитилъ меня неожиданно въ саду, заставилъ переодѣться въ мужское платье -- что смертельный грѣхъ для женщины и къ тому же совсѣмъ мнѣ не въ лицу. Онъ увезъ меня съ собой въ Кетли, какъ тебѣ извѣстно, говоря мнѣ, что я должна выйти замужъ за тебя; но я въ сердцѣ своемъ поклялась, что на зло ему выйду замужъ за Гемли.
   -- О!-- вскричалъ Дикъ:-- ты полюбила Гемли!
   -- Нисколько. Но я ненавидѣла сэра Даніэля. А затѣмъ, Дикъ, ты помогъ мнѣ и былъ такъ добръ со мной и такъ смѣлъ, что сердце мое помимо воли обратилось въ тебѣ. И теперь, если только мы выберемся отсюда, я выйду за тебя замужъ уже по доброй волѣ. А если жестокая судьба этого не допуститъ, ты все же останешься мнѣ дорогъ. Пока сердце мое бьется оно твое...
   -- Постой! кто-то идетъ.
   И дѣйствительно, тяжелые шаги гулко раздались въ корридорѣ, и крысы снова забѣгали.
   Дикъ оглядѣлся. Крутой поворотъ въ корридорѣ былъ для него выгоденъ. Онъ могъ стрѣлять, такъ сказать, изъ-за угла. Но ясно, что свѣтъ былъ слишкомъ отъ него близко, а потому онъ отставилъ лампу на нѣсколько шаговъ дальше и вернулся на прежнюю позицію.
   Въ концѣ корридора показался Беннетъ. Онъ былъ, повидимому, одинъ и держалъ въ рукѣ горящій факелъ, что дѣлало изъ него отличную мишень для выстрѣловъ.
   -- Стой, Беннетъ!-- закричалъ Дикъ.-- Еще шагъ, и ты мертвъ.
   -- Итакъ, вы здѣсь!-- отвѣчалъ Гатчъ, вглядываясь въ темноту.-- Я васъ не вижу. Ага! вы умно поступили, Дикъ, что поставили лампу позади себя. Право, умно; и хотя все это сдѣлано, чтобы убить меня, грѣшнаго, я радъ, что мои уроки пошли вамъ впрокъ! А что вы тутъ дѣлаете? зачѣмъ хотите застрѣлить стараго добраго пріятеля? А молодая дѣвица -- тутъ съ вами?
   -- Нѣтъ, Беннетъ,-- я буду задавать отвѣты, а ты отвѣчай. Зачѣмъ замышляютъ на мою жизнь? Зачѣмъ приходятъ люди тайкомъ убивать меня въ постели? Зачѣмъ долженъ я искать спасенія въ бѣгствѣ въ домѣ своего опекуна и отъ пріятелей, съ которыми выросъ и которымъ ничего худого не сдѣлалъ?
   -- Мастэръ Дикъ, мастэръ Дикъ, что я вамъ говорилъ? вы храбрый, но самый неблагоразумный юноша, какого я только знаю.
   -- Хорошо; я вижу, что ты все знаешь и что я дѣйствительно погибъ. Прекрасно. Но гдѣ я нахожусь, тутъ я и останусь. Пусть сэръ Даніэль возьметъ меня отсюда, если сможетъ..
   Гатчъ помолчалъ съ минуту.
   -- Послушайте-ка, я вернусь къ сэру Даніэлю и скажу ему, гдѣ васъ нашелъ, потому что онъ затѣмъ меня и посылалъ -- это вѣрно. Но вы, если не глупы, то убѣжите, не дожидаясь моего возвращенія.
   -- Я бы давно убѣжалъ, кабы зналъ, какъ это сдѣлать. Я не могу сдвинуть траппа.
   -- Запустите руку въ уголъ и возьмите то, что тамъ найдете,-- отвѣчалъ Беннетъ.-- А веревка Трогмортона все еще на прежнемъ мѣстѣ. Желаю вамъ успѣха.
   И Гатчъ, повернувшись налѣво кругомъ, исчезъ въ извилистомъ проходѣ.
   Дикъ немедленно пошелъ за лампой и сдѣлалъ, какъ ему было сказано. Въ одномъ углу около траппа находилась глубокая впадина въ стѣнѣ. Засунувъ руку въ это отверстіе, Дикъ нашелъ желѣзную рукоятку, которую съ силою повернулъ въ сторону. Послѣдовалъ шипящій звукъ, и камень медленно повернулся на своей оси.
   Передъ ними открылся проходъ. Имъ уже не трудно было приподнять траппъ, и они вышли въ сводчатый покой, выходившій одной стороной во дворъ, гдѣ двое или трое людей чистили лошадей только-что прибывшихъ воиновъ. Одинъ или два факела, воткнутыхъ въ желѣзныя кольца около стѣны, освѣщали невѣрнымъ свѣтомъ эту сцену.
  

V.
Какъ Дикъ спасается.

   Дикъ, задувъ лампу, чтобы она не привлекала ничьего вниманія, поднялся на верхъ и прошелъ по корридору. Въ комнатѣ, гдѣ Трогмортонъ спустился изъ окна, веревка все еще висѣла на томъ же мѣстѣ, и Дикъ, пользуясь темнотой ночи, осторожно и тихо стоя, втягивалъ ее на верхъ. Джоанна стояла рядомъ; но по мѣрѣ того, какъ Дикъ тащилъ веревку и она оказывалась такою длинной, что ей какъ будто и конца не было,-- рѣшимость покидала ее.
   -- Дикъ,-- сказала она,-- неужели мы такъ высоко надъ водой? Я не съумѣю выбраться отсюда, я непремѣнно упаду въ воду, добрый Дикъ!..
   Но она заговорила ему какъ разъ подъ-руку и въ самую опасную минуту. Онъ только-что было-вытянулъ послѣднюю петлю изъ воды, но при ея словахъ вздрогнулъ, выронилъ петлю изъ рукъ, и она съ громкимъ шлепкомъ упала обратно въ воду. Немедленно на стѣнѣ вверху раздался кривъ часового:-- кто идетъ?
   -- Ну!-- сказалъ Дикъ: -- мы пропали. Скорѣе берись за веревку.
   -- Не могу,-- отбивалась она.
   -- Если ты не можешь, то и я не могу,-- сказалъ Шелътонъ.-- Какъ могу я переплыть ровъ безъ тебя? Ты, значитъ, меня бросаешь?
   -- Дикъ, я, право, не могу. Вся сила меня оставила.
   -- Клянусь мессой, мы погибли!-- закричалъ онъ, и, услышавъ шаги, побѣжалъ въ двери, чтобы запереть ее.
   Но прежде нежели онъ успѣлъ засунуть засовъ, сильныя руки отпихнули дверь. Онъ боролся нѣкоторое время, но, видя, что ему не осилить, бросился обратно въ окну. Дѣвушка упала у стѣны, въ амбразурѣ окна; она была почти безъ чувствъ, и когда онъ попытался ее приподнять, она не оказывала никакого сопротивленія.
   Въ ту минуту люди, отворившіе дверь, схватили его. Перваго онъ закололъ кинжаломъ, другіе на секунду отскочили назадъ, а онъ воспользовался ихъ смятеніемъ, вылѣзъ въ окно, схватилъ веревку обѣими руками и повисъ въ пространствѣ.
   Веревка была съ узлами, и это облегчало спускъ; но Дикъ дѣйствовалъ съ такой поспѣшностью и такъ мало привыкъ къ такого рода гимнастикѣ, что вертѣлся въ воздухѣ, ударяясь о стѣны то головой, то руками. Воздухъ шумѣлъ въ его ушахъ; надъ головой онъ видѣлъ звѣзды, отражавшіяся подъ нимъ въ водѣ. Вдругъ онъ выпустилъ веревку изъ рукъ и окунулся въ ледяную воду съ головой.
   Когда онъ выплылъ на поверхность, то рука его наткнулась на веревку. Наверху онъ видѣлъ красное пламя: то люди съ факелами въ рукахъ перевѣшивались черезъ стѣны, ища его глазами. Но онъ слишкомъ далеко отъ нихъ отплылъ, свѣтъ не достигалъ до него, и они его не могли видѣть.
   И теперь онъ замѣтилъ, что веревка была гораздо длиннѣе, нежели онъ думалъ, и, держась за нее, онъ пытался переплыть черезъ ровъ и достигнуть противоположнаго берега. Онъ уже былъ недалеко отъ него, когда веревка собственной тяжестью стала тянуть его назадъ. Тогда, собравшись съ духомъ, онъ выпустилъ ее и попробовалъ ухватиться за ивовыя вѣтви, спускавшіяся въ воду и помогшія гонцу сэра Даніэля выбраться на берегъ.
   Тутъ онъ оборвался, окунулся въ воду, вторично выплылъ, и на этотъ разъ рука его поймала вѣтку; онъ ухватился за нее и вылѣзъ на берегъ, съ трудомъ переводя духъ и все еще не увѣренный въ своемъ спасеніи.
   Но все это не могло совершиться безъ плеска, который и далъ знать о его положеніи людямъ на стѣнѣ. Стрѣлы и дротики падали во множествѣ около него въ темнотѣ, и вдругъ въ воздухѣ пронесся зажженный факелъ, попалъ на край берега, освѣтивъ на минуту все окружающее, и, затѣмъ, на счастіе Дика свалился въ воду, гдѣ немедленно потухъ.
   Но цѣль была достигнута: стрѣлки успѣли увидѣть иву и Дика, запутавшагося въ ея вѣтвяхъ; хотя юноша тотчасъ же выбрался выше на берегъ и побѣжалъ со всѣхъ ногъ, но не успѣлъ укрыться отъ выстрѣловъ. Одна стрѣла задѣла его въ плечо, другая оцарапала голову.
   Но боль отъ ранъ придавала ему крылья; онъ летѣлъ, какъ вихрь, въ потьмахъ, не разбирая дороги.
   Еще нѣсколько стрѣлъ послано было за нимъ въ догонку, но вскорѣ стрѣльба прекратилась, и когда онъ остановился, наконецъ, и оглянулся назадъ, то увидѣлъ, что отбѣжалъ уже на довольно далекое разстояніе отъ Моотъ-Гауза, хотя все еще видѣлъ факелы, двигавшіеся взадъ и впередъ по стѣнѣ.
   Онъ прислонился къ дереву; съ него текли кровь и вода; онъ былъ избитъ, раненъ и одинокъ. Но все же успѣлъ спасти свою жизнь; и хотя Джоанна осталась во власти сэра Даніэля, онъ не упрекалъ себя за такое обстоятельство, котораго не могъ предвидѣть, и не ожидалъ отъ того какихъ-нибудь роковыхъ послѣдствій для самой дѣвушки. Сэръ Даніэль былъ жестокъ, но врядъ ли рѣшится умертвить молодую дѣвушку, у которой есть другіе покровители, они могутъ призвать его въ отвѣту. Гораздо вѣроятнѣе, что онъ поспѣшитъ выдать ее замужъ за кого-нибудь изъ своихъ пріятелей.
   "Пусть!-- думалъ Дикъ: -- до тѣхъ поръ я расправлюсь съ измѣнникомъ. Клянусь мессой, теперь я свободенъ отъ какихъ бы то ни было обязательствъ или благодарности, а при открыто! войнѣ шансы на успѣхъ одинаковы для всѣхъ".
   Между тѣмъ онъ находился въ жестокомъ положеніи. Съ трудомъ прошелся онъ еще дальше по лѣсу, но боль отъ ранъ, темнота ночи и крайнее изнеможеніе, отъ котораго у него кружилась голова и путались мысли, скоро принудили его остановиться и сѣсть подъ деревомъ, прислонившись въ стволу спиной.
   Когда онъ очнулся не то отъ сна, не то отъ обморока, уже разсвѣтало. Свѣжій вѣтерокъ дулъ между деревьями, и, глядя передъ собой, не вполнѣ еще опомнившись, онъ замѣтилъ нѣчто качавшееся на вѣткахъ въ ста ярдахъ разстоянія отъ него. Наступившій день и полное пробужденіе позволили ему, наконецъ, узнать этотъ предметъ. То былъ человѣкъ, висѣвшій на сукѣ высокаго дуба. Голова его склонялась на грудь, но при малѣйшемъ дуновеніи вѣтра тѣло его кружилось, а ноги и руки раскачивались, точно зловѣщая игрушка.
   Дикъ поднялся на ноги и, шатаясь и цѣпляясь за деревья, подошелъ ближе къ ужасному предмету.
   Сукъ приходился футовъ на двадцать надъ землею, и бѣднягу вздернули его палачи такъ высоко, что Диву не достать было до его сапогъ; а такъ какъ капюшонъ былъ накинутъ ему на голову, то невозможно было узнать, кто былъ этотъ человѣкъ.
   Дикъ заходилъ и справа, и слѣва, и, наконецъ, увидѣлъ, что другой конецъ веревки былъ привязанъ въ стволу небольшого терновника, покрытаго цвѣтомъ и росшаго подъ высокой зеленой аркой дуба. Шпагой, которая одна только и осталась у него изъ всего оружія, юный Шельтонъ перерѣзалъ веревку, и трупъ упалъ на землю.
   Дикъ приподнялъ капюшонъ: то былъ Трогмортонъ, гонецъ сэра Даніэля. Онъ не далеко уѣхалъ со своимъ порученіемъ. Бумага, очевидно, ускользнувшая отъ вниманія людей черной стрѣлы, торчала изъ-за его нагрудника, и Дикъ, вытащивъ ее, увидѣлъ, что это письмо сэра Даніэля къ лорду Уэнслейделю.
   "Если свѣтъ опять перемѣнится,-- подумалъ Дикъ,-- то этой бумагой можно пристыдить сэра Даніеля, да, пожалуй, и загубить".
   И онъ сунулъ письмо въ себѣ за пазуху, помолился надъ мертвымъ тѣломъ и побрелъ дальше по лѣсу.
   Усталость и слабость его все увеличивались; въ ушахъ у него звенѣло, въ умѣ мѣшалось -- отъ потери крови. Онъ, конечно, не разъ сбившись съ пути, подошелъ, наконецъ, къ горной тропинкѣ, которая вилась неподалеку отъ деревушки Тэнстолль.
   Грубый голосъ закричалъ ему:-- Стой!
   -- Стой!-- повторилъ Дикъ:-- клянусь мессой, я, кажется, упаду.
   И какъ бы въ подтвержденіе своихъ словъ растянулся на дорогѣ.
   Двое людей выбѣжало изъ рощи; оба были одѣты въ зеленые камзолы, съ длинными самострѣлами за спиной и короткими саблями сбоку.
   -- Лоулесъ,-- сказалъ младшій изъ двоихъ:-- вѣдь это юный Шельтонъ.
   -- Вотъ-то обрадуется Джонъ Мститель!-- отвѣчалъ другой.-- Однако онъ, должно быть, былъ въ дѣлѣ. Вотъ тутъ на головѣ у него рана, изъ которой порядочно вытекло крови.
   -- А вотъ еще рана въ плечѣ, отъ которой ему тоже непоздоровится. Кто бы это сдѣлалъ? Если кто-нибудь изъ нашихъ, то плохо ему будетъ; Эллисъ безъ дальнихъ околичностей вздернетъ его на веревку.
   -- Довольно болтать!-- закричалъ Лоулесъ.-- Взвали его во мнѣ на спину.
   И послѣ того, какъ Дика взмостили къ нему на плечи и онъ охватилъ свою шею его руками, эксъ-капуцинъ прибавилъ:
   -- А ты, братъ Гриншевъ, стой на своемъ посту. Я и одинъ донесу его.
   Итакъ, Гриншевъ вернулся въ засаду, а Лоулесъ пошелъ внизъ съ холма, посвистывая и неся Дика, впавшаго въ глубокій обморокъ, на плечахъ.
   Солнце поднялось уже, когда онъ дошелъ до опушки лѣса и увидѣлъ деревню Тэнстолль, раскинувшуюся на противоположномъ холмѣ. Все было спокойно вокругъ; сильный отрядъ стрѣльцовъ сторожилъ мостъ съ каждой стороны дороги, и какъ скоро они увидѣли Лоулеса съ его ношей, то подняли тревогу, какъ и подобаетъ зоркимъ часовымъ.
   -- Это идетъ?-- закричалъ начальникъ отряда.
   -- Видишь: Лоулесъ,-- былъ презрительный отвѣтъ.-- Вѣдь ты знаешь меня точно такъ же хорошо, какъ знаешь хорошо свои пять пальцевъ.
   -- Скажи пароль.
   -- А если я его позабылъ?
   -- Если позабылъ, чему я не вѣрю, то, клянусь мессой, я всажу стрѣлу въ твое грузное туловище.
   -- На, подавись своимъ паролемъ: "Дэквортъ и Шельтонъ" -- вотъ пароль, а въ подтвержденіе Шельтонъ у меня на плечахъ, и я несу его къ Дэкворту.
   -- Проходи!-- отвѣчалъ часовой.
   -- А гдѣ Джонъ?-- спросилъ капуцинъ.
   -- Онъ чинитъ судъ и сбираетъ подати, какъ настоящій баронъ, ей-Богу!-- закричалъ другой изъ стрѣльцовъ.
   Такъ оно и было. Когда Лоулесъ дошелъ до деревни и остановился въ небольшой харчевнѣ, то нашелъ Эллиса Дэкворта, окруженнаго арендаторами сэра Даніэля; онъ хладнокровно собиралъ ренту и давалъ въ томъ расписки. По лицамъ арендаторовъ можно было видѣть, какъ не нравилась имъ эта процедура, потому что они весьма правильно соображали, что имъ придется платить вторично.
   Узнавъ, кого принесъ Лоулесъ, Эллисъ отпустилъ остальныхъ арендаторовъ и со всевозможною осторожностью и заботливостью уложилъ Дика въ задней комнатѣ харчевни. Послѣ того его раны были перевязаны и разными простыми средствами его вывели изъ обморока.
   -- Милый юноша,-- сказалъ Эллисъ, пожимая ему руку,-- вы въ рукахъ друга, который любилъ вашего отца и васъ любитъ ради него. Отдыхайте и поправляйтесь. А потомъ вы разскажете мнѣ свою исторію и вдвоемъ мы придумаемъ какъ вамъ помочь.
   Немного позже Дикъ, проснувшись послѣ нѣсколькихъ часовъ спокойнаго сна, почувствовалъ себя гораздо крѣпче тѣломъ и духомъ. и Эллисъ, вернувшись въ его постели, попросилъ, ради покойнаго отца, разсказать о томъ, какъ онъ бѣжалъ изъ Тэнстолль-Моотъ-Гауза. Во всей сильной фигурѣ Эллиса и въ его честномъ, смугломъ лицѣ, въ ясныхъ и смышленыхъ глазахъ было нѣчто такое, что заставило Дика повиноваться, и юноша пересказалъ всѣ свои двухдневныя приключенія съ начала до конца.
   -- Это святые заступники, Дикъ Шельтонъ, спасли тебя отъ такихъ многочисленныхъ и смертельныхъ опасностей и привели ко мнѣ, когда у меня нѣтъ болѣе задушевнаго желанія, какъ помочь сыну твоего отца. Будь вѣренъ мнѣ -- я вижу, что на тебя можно положиться -- и вдвоемъ мы справимся съ измѣнникомъ.
   -- Ты возьмешь приступомъ его домъ?
   -- Я былъ бы безумцемъ, еслибы попытался сдѣлать это. Онъ слишкомъ неприступенъ и людей у него еще очень много. Нѣтъ, Дикъ, напротивъ того, мы съ тобой должны какъ можно скорѣе убираться изъ лѣса сэра Даніэля и предоставить ему вольный проходъ.
   -- Душа у меня болитъ по Джэкѣ,-- сказалъ юноша.
   -- По Джекѣ?-- повторилъ Дэквортъ.-- А! понимаю, это та дѣвушка. Нѣтъ, Дикъ, я обѣщаю тебѣ, если дѣло зайдетъ о свадьбѣ, то мы немедленно вступимъ въ дѣло; а до тѣхъ поръ намъ лучше исчезнуть, разсѣяться, какъ утреннему туману. Сэръ Даніэль поглядитъ на востокъ, поглядитъ на западъ -- и нигдѣ не увидитъ недруговъ; онъ подумаетъ, клянусь мессой, что ему приснились всѣ опасности. Но мы, Дикъ, будемъ зорко слѣдить за нимъ, и -- да помогутъ намъ всѣ святые угодники!-- проучимъ измѣнника.
   Два дня спустя, гарнизонъ сэра Даніэля сталъ такъ силенъ, что онъ рѣшился сдѣлать вылазку, и во главѣ шестидесяти всадниковъ безпрепятственно доѣхалъ до Тэнстолльской деревни. Ни одной стрѣлы не просвистѣло въ воздухѣ; никто не зашевелился въ кустахъ; постъ больше не охранялся непріятелемъ, но былъ открыть для всѣхъ проѣзжихъ, и, переѣзжая черезъ него, сэръ Даніаль видѣлъ, какъ поселяне робко выглядывали изъ-за дверей.
   Но вотъ одинъ изъ нихъ осмѣлился выступить впередъ и съ низкими поклонами подалъ рыцарю письмо.
   Лицо его омрачилось при чтеніи письма. Оно гласило:
   "Самому невѣрному и злому джентльмену, сэру Даніэлю Брэкли, рыцарю, посланіе".
   "Я нашелъ, что вы были невѣрны и недобры ко мнѣ съ самаго начала. У васъ руки обагрены кровью моего отца; и вамъ ее не смыть. Когда-нибудь вы погибнете отъ руки моей -- вотъ что я считаю нужнымъ сказать вамъ, а еще, что если вы вздумаете выдавать замужъ миссъ Джоанну Седли, на которой я самъ хочу жениться, то ударъ постигнетъ васъ еще скорѣе. Первый шагъ твой на этомъ пути будетъ шагомъ въ твоей могилѣ. Ричардъ Шельтонъ".
  

КНИГА ТРЕТЬЯ.

Милордъ Фоксгемъ.

  

I.
Домикъ на морскомъ бѣрегу.

   Мѣсяцы прошли съ тѣхъ поръ какъ Ричардъ Шельтонъ вырвался изъ рукъ своего опекуна. Эти мѣсяцы были знаменательны для Англіи. Ланкастерская партія, находившаяся при послѣднемъ издыханіи, снова ожила. Іоркисты были разбиты и разсѣяны, ихъ вожакъ убитъ на полѣ битвы, и нѣкоторое время зимой, послѣдовавшей за вышеизложенными событіями, казалось, что ланкастерскій домъ окончательно восторжествовалъ надъ врагами.
   Городовъ Шорби-на-Тиллѣ былъ полонъ ланкастерскими вельможами изъ окрестностей. Графъ Рейзингемъ находился тамъ съ отрядомъ трехсотъ человѣкъ солдатъ; лордъ Шорби -- съ двумя стами; самъ сэръ Даніэль, снова въ милости, снова разбогатѣвшій путемъ конфискаціи чужихъ имѣній, занималъ собственный домъ на главной улицѣ съ полутораста воинами. Свѣтъ дѣйствительно перемѣнился.
   Былъ темный, холодный вечеръ въ первыхъ числахъ января мѣсяца; морозило, дулъ рѣзкій вѣтеръ, и по всѣмъ признакамъ слѣдовало ждать снѣга.
   Въ глухой харчевнѣ въ переулкѣ около гавани трое или четверо людей сидѣли, пили эль и ѣли яичницу. То были по всей видимости бывалые молодцы, смѣлые на руку, зоркіе на глазъ, и хотя они были одѣты въ простыя блузы, какъ крестьяне-пахари, но даже подпившій солдатъ два раза подумалъ бы, прежде нежели затѣять ссору съ такой компаніей.
   Немного поодаль около большого очага съ пылавшими дровами сидѣлъ молодой человѣкъ, почти мальчикъ, одѣтый такимъ же точно образомъ, хотя по его лицу видно было, что онъ благороднаго происхожденія и, можетъ быть, носилъ бы саблю при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ.
   -- Нѣтъ,-- говорилъ одинъ изъ сидѣвшихъ за столомъ людей,-- это мнѣ не нравится, это не кончится добромъ. Здѣсь не мѣсто для добрыхъ молодцовъ. Добрый молодецъ любить чистое поле, просторный лѣсъ да рѣдкихъ враговъ; а здѣсь мы заперты въ городѣ и окружены стѣной непріятелей, и къ пущей бѣдѣ поглядите если завтра не повалить снѣгъ.
   -- Мы здѣсь по дѣлу мастера Шельтона,-- сказалъ другой, кивнувъ головой на юношу, сидѣвшаго у огня.
   -- Я готовъ служить мастеру Шельтону,-- отвѣчалъ первый,-- но на висѣлицу лѣзть ни для кого не желаю; нѣтъ, братцы, этого я не хочу!
   Дверь отворилась -- вошелъ поспѣшно новый человѣкъ и подошелъ къ юношѣ у огня.
   -- Мастеръ Шельтонъ,-- сказалъ онъ:-- сэръ Даніэль выступаетъ изъ города съ парой факельщиковъ и четырьмя стрѣльцами.
   Дикъ немедленно всталъ съ мѣста.
   -- Лоулесъ,-- сказалъ онъ:-- вы станете на стражѣ вмѣсто Джона Каппера. Гриншевъ, слѣдуй за мной. Капперъ, веди насъ. На этотъ разъ мы его выслѣдимъ, хотя бы онъ шелъ въ Іоркамъ.
   Черезъ минуту они уже были въ темной улицѣ, и Капперъ, только-что пришедшій, указалъ въ ту сторону, гдѣ въ недалекомъ разстояніи горѣло два факела.
   Городъ уже спалъ; никого не было на улицахъ, и ничего не было легче, какъ слѣдить за отрядомъ, не привлекая ничьего вниманія. Впереди шли двое факельщиковъ; за ними слѣдовалъ человѣкъ, длинный плащъ котораго раздувался вѣтромъ, а за нимъ шествовали четверо стрѣльцовъ, каждый съ самострѣломъ подъ мышкой. Они шли по извилистымъ улицамъ, направляясь въ берегу.
   -- Онъ каждую ночь ходитъ въ этомъ направленіи?-- шопотомъ спросилъ Дикъ.
   -- Сегодня въ третій разъ онъ идетъ туда, мастеръ Шельтонъ,-- отвѣчалъ Капперъ,-- и всегда въ одинъ и тотъ же часъ и съ той же малой свитой, какъ бы секретно.
   Сэръ Даніэль и его шестеро шутниковъ вышли уже на окраину города. Шорби былъ открытый городъ, и хотя ланкастерскіе лорды держали сильную стражу на главныхъ путяхъ, но все же возможно было войти въ городъ и выйти изъ него въ открытое поле по переулкамъ.
   Переулокъ, по которому шелъ сэръ Даніэль, вдругъ оборвался. Передъ нимъ лежалъ пустырь, и съ одной стороны явственно доносился шумъ моря. Въ этой части города не было ни стражи, ни огней.
   Дикъ и его два товарища-разбойника немного ближе подошли къ предмету своей погони и увидѣли, что къ нему приближается съ другой стороны еще факелъ.
   -- Э!-- сказалъ Дикъ:-- дѣло нехорошее.
   Тѣмъ временемъ сэръ Даніэль остановился. Факелы воткнули въ песокъ, и люди улеглись, какъ бы поджидая встрѣчный отрядъ.
   Тотъ приблизился. Онъ состоялъ всего лишь изъ четверыхъ людей, пары стрѣльцовъ, служителя съ факеломъ и господина, завернутаго въ плащъ.
   -- Вы ли это, милордъ?-- закричалъ Даніэль.
   -- Я самый и, какъ видите, вѣрный своему слову рыцарь; легче было бы, кажется, идти на встрѣчу великанамъ, колдунамъ или невѣрнымъ, нежели этому лютому холоду.
   -- Милордъ, красавица будетъ этимъ тронута, будьте увѣрены. Но не поспѣшить ли намъ къ ней? чѣмъ скорѣе вы увидите мой товаръ, тѣмъ скорѣе вернемся мы оба домой.
   -- Но почему вы держите ее здѣсь, рыцарь? если она такъ молода, прекрасна и богата, почему вы не показываете ее людямъ? Вы бы скорѣе нашли ей хорошую партію, и вамъ не приходилось бы рисковать отморозить себѣ пальцы или угодить подъ выстрѣлы, выходя въ такое непоказанное время и въ такой холодъ?
   -- Я уже говорилъ вамъ, милордъ, что причина касается меня одного. Я не намѣренъ объяснять ее подробнѣе. Достаточно, если я вамъ скажу, что въ случаѣ вамъ надоѣлъ вашъ старый собесѣдникъ, Даніэль Брэкли, то объявите во всеуслышаніе, что собираетесь жениться на Джоаннѣ Сэдли, и даю вамъ честное слово, что скоро отъ него избавитесь. Вы найдете его прострѣленнымъ стрѣлой.
   Говоря такъ, оба джентльмена быстро прохаживались взадъ и впередъ. Трое факеловъ двигались передъ ними, раздуваемые вѣтромъ и испуская облака дыму и языки пламени, а въ аррьергардѣ шествовали шестеро стрѣльцовъ.
   За ними по пятамъ слѣдовалъ Дикъ.
   Онъ, конечно, не слышалъ ни единаго слова изъ этой бесѣды, но узналъ во второмъ собесѣдникѣ старика лорда Шорби, человѣка съ отчаянной репутаціей, котораго даже сэръ Даніэль притворно избѣгалъ въ обществѣ.
   Но вотъ они подошли въ самому берегу. Воздухъ былъ напитанъ соляными испареніями; шумъ волнъ былъ явственнѣе слышенъ и здѣсь въ большомъ, обнесенномъ стѣной саду, стоялъ небольшой двухъ-этажный домикъ съ конюшнями и другими службами.
   Передній изъ факельщиковъ отперъ дверь въ стѣнѣ, и пропустивъ всю партію въ садъ, снова затворилъ ее и заперъ изнутри.
   Дикъ и его люди такимъ образомъ остались по сю сторону стѣны и не могли больше выслѣживать сэра Даніэля, если бы не рѣшились перелѣзть черезъ стѣну и попасть въ западню.
   Они усѣлись у стѣны на землю и ждали. Красное пламя факеловъ двигалось взадъ и впередъ за стѣною; факельщики караулили садъ. Прошло минутъ двадцать, и затѣмъ вся компанія снова вышла изъ сада. Сэръ Даніэль и баронъ разстались послѣ церемонныхъ поклоновъ, и каждый пошелъ въ свою сторону съ своими факельщиками и воинами.
   Какъ только замеръ шумъ ихъ шаговъ, Дикъ вскочилъ на ноги такъ проворно, какъ только позволяли застывшіе и окоченѣвшіе отъ стужи члены.
   -- Капперъ,-- сказалъ онъ:-- помоги мнѣ перелѣзть черезъ стѣну.
   Всѣ трое подошли въ стѣнѣ; Капперъ согнулся, и Дикъ влѣзъ сначала ему на спину, а затѣмъ на стѣну.
   -- Теперь, Гриншевъ, ступай сюда за мной; прилягъ потомъ, чтобы тебя не увидали, и будь готовъ пособить мнѣ, если я неловко упаду на землю.
   Говоря это, онъ спрыгнулъ въ садъ.
   Кругомъ былъ непроглядный мракъ; въ домѣ не видно было свѣта. Вѣтеръ свистѣлъ въ жидкихъ деревьяхъ и прибой билъ о берегъ: другихъ звуковъ не было слышно. Дикъ осторожно пошелъ впередъ, продираясь въ кустахъ и раздвигая вѣтви руками. Наконецъ скрипъ песка подъ ногами показалъ ему, что онъ попалъ въ аллею.
   Тутъ онъ остановился и, вынувъ самострѣлъ изъ-подъ блузы, гдѣ держалъ его до сихъ поръ прикрытымъ, я приготовивъ его на всякій случай, пошелъ дальше съ большею увѣренностью рѣшимостью. Аллея привела его прямо къ группѣ зданій.
   Все казалось въ запустѣніи; окна въ домѣ были снабжены сломанными ставнями; конюшни стояли пустыя и раскрытыя настежъ; на сѣновалѣ не было сѣна и не было овса въ закромахъ. Всякій другой счелъ бы это мѣсто совершенно безлюднымъ, но у Дика были причины думать противное. Онъ продолжалъ свой дозоръ, обходя всѣ службы, пытая -- заперты ли окна.
   Наконецъ онъ зашелъ съ той стороны дома, которая была обращена въ морю, и тамъ увидѣлъ слабый свѣтъ въ одномъ изъ оконъ верхняго этажа.
   Онъ отошелъ немного, и ему показалось, что онъ видитъ движущуюся тѣнь на стѣнѣ покоя. Тутъ онъ припомнилъ, что въ конюшнѣ нащупалъ рукой лѣстницу, вернулся туда за нею и принесъ ее. Лѣстница была коротка, но, стоя на послѣдней ступенькѣ, онъ могъ ухватиться руками за желѣзную рѣшетку окна и, приподнявшись на ней, заглянуть въ комнату.
   Двѣ особы находились въ ней: дама Гатчъ, а вторая -- высокая, красивая и серьезная молодая лэди въ длинномъ вышитомъ платьѣ... неужели то была Джоанна Сэдли? его лѣсной спутникъ, Джэкъ, котораго онъ собирался наказать ремнемъ?!..
   Онъ опустился на лѣстницу въ изумленіи. Онъ никогда не представлялъ себѣ свою возлюбленную такой удивительной и величественной красавицей, и даже смутился. Но ему некогда было раздумываться надъ этимъ. Тихій свистъ послышался возлѣ, и онъ поспѣшилъ спуститься съ лѣстницы.
   -- Кто идетъ?-- шопотомъ спросилъ онъ.
   -- Гриншевъ!-- былъ такой же осторожный отвѣтъ.
   -- Что нужно?
   -- Домъ стережется, мастеръ Шельтонъ,-- отвѣчалъ разбойникъ.-- Мы не одни сторожимъ его; въ то время какъ я лежалъ у стѣны, я видѣлъ людей, бродившихъ въ потемкахъ и свистомъ окликавшихъ другъ друга.
   -- Это не люди сэра Даніэля?
   -- Нѣтъ, сэръ; я и въ потемкахъ разглядѣлъ, что у каждаго на шапкѣ бѣлая нашивка съ чѣмъ-то чернимъ.
   -- Бѣлая съ чернымъ?-- повторилъ Дикъ.-- Право, не знаю, чей бы это цвѣтъ. Во всякомъ случаѣ, не туземнаго лорда. Но какъ бы то ни было, а намъ надо какъ можно скорѣе выбраться изъ сада, потому что въ домѣ навѣрно есть люди и сэра Даніэля; если мы попадемъ между двухъ воюющихъ сторонъ, то дѣло плохо. Возьми эту лѣстницу; ее надо снести туда, откуда я ее взялъ.
   Они перенесли лѣстницу въ конюшню, затѣмъ осторожно добрались до стѣны и перелѣзли черезъ нее. Но пока они не дошли до своей засады на пустырѣ,-- не рѣшались заговорятъ другъ съ другомъ.
   -- Ну, а теперь, Джонъ Капперъ,-- сказалъ Дикъ,-- бѣги опрометью въ Шорби. Собери мнѣ немедленно столько людей, сколько можно. Здѣсь будетъ мѣсто сборища. Гриншевъ и я станемъ тутъ поджидать. Торопись, Джонъ Капперъ, и да помогутъ тебѣ святые угодники! А теперь, Гриншевъ,-- прибавилъ онъ, когда Капперъ ушелъ,-- обойдемъ садъ издалека. Мнѣ хочется собственными глазами видѣть, не ошибся ли ты.
   Держась поодаль отъ стѣны и пользуясь каждою неровностью почвы, они обошли садъ со всѣхъ сторонъ -- и ничего не увидѣли. Съ третьей стороны садъ совсѣмъ примыкалъ къ морскому берегу, и чтобы держаться поодаль отъ стѣны, имъ пришлось сойти внизъ на прибрежный песокъ. Хотя было время отлива, но песокъ былъ такъ мокръ, что съ каждымъ шагомъ ихъ обдавало ледяной водой.
   Вдругъ на бѣлой -- сравнительно съ окружающимъ мракомъ -- стѣнѣ сада выдѣлилась фигура человѣка, который, подобно китайской тѣни, сильно размахивалъ обѣими руками. Когда онъ присѣлъ на землю, другой поднялся и повторилъ его жестикуляцію, и такъ далѣе. Эти тихіе сигналы передавались вокругъ всего обложеннаго сада.
   -- Они зорко сторожатъ,-- шепнулъ Дикъ.
   -- Вернемся назадъ на твердую землю, мастеръ,-- отвѣчалъ Гриншевъ.-- Мы здѣсь совсѣмъ въ открытомъ мѣстѣ, и когда море прихлынетъ, они увидятъ насъ ясно на бѣлой пѣнѣ.
   -- Ты говоришь дѣло,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Скорѣе выберемся на берегъ.
  

II.
Схватка въ ночной темнотѣ.

   Промокнувъ до костей и совсѣмъ оледенѣвъ, вернулись искатели приключеній на прежнюю позицію.
   -- Если бы Капперъ поторопился!-- сказалъ Дикъ.-- Обѣщаюсь поставить свѣчку св. Маріи въ Шорби, если онъ вернется раньше нежели черезъ часъ!
   -- Если Джонъ скоро вернется, намъ не трудно будетъ справиться съ ними. Ихъ не болѣе двухъ десятковъ; я сужу по большому разстоянію, на какомъ разставлены ихъ часовые. Одному десятку людей легко перестрѣлять ихъ какъ воробьевъ...
   Послѣдній свѣтъ погасъ въ домикѣ, когда они бродили по отмели, и невозможно было предсказать, въ какой моментъ люди, сторожившіе домъ, предпримутъ нападеніе. Изъ двухъ золъ Дикъ предпочиталъ меньшее, а именно: чтобы Джоанна лучше оставалась въ рукахъ сэра Даніэля, чѣмъ попала въ руки лорда Шорби; и потому рѣшилъ, если на домъ будетъ сдѣлано нападеніе, придти на помощь осажденнымъ.
   Но время проходило, а никакого движенія не было замѣтно. Черезъ каждую четверть часа одинъ и тотъ же сигналъ передавался по садовой стѣнѣ, какъ будто бы предводитель желалъ удостовѣриться въ томъ, что его часовые не дремлютъ. Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ домикъ не тревожили.
   Но вотъ стали подходить люди Дика. Ночь еще не очень надвинулась, какъ уже съ десятокъ людей явилось къ нему на пустырь.
   Раздѣливъ ихъ на два отряда, онъ принялъ на себя командованіе меньшимъ, а большій довѣрилъ Гриншеву.
   -- Ну, Кипъ,-- сказалъ онъ послѣднему,-- отведи своихъ людей къ ближайшему углу садовой стѣны, которая выходитъ на морской берегъ. Поставь ихъ на стражу, и ждите, пока не услышите моей аттаки съ другой стороны. Только тѣхъ, которые разставлены съ моря, я опасаюсь, потому что между ними навѣрное ихъ вожакъ. Остальные навѣрное обратятся въ бѣгство. А теперь, помните, не пускайте въ ходъ стрѣлъ; вы можете ранить другъ друга. Придерживайтесь сабли и кинжала; если ми одолѣемъ, то каждому изъ васъ обѣщаю по золотому нобелю, когда получу свое помѣстье.
   Изъ разнокалиберной компаніи, составленной изъ разоренныхъ крестьянъ, ограбленныхъ мѣщанъ, воровъ и убійцъ, собранныхъ Даквортомъ, чтобы служить его мстительнымъ цѣлямъ, нѣкоторые храбрѣйшіе и привычные къ войнѣ люди согласились послѣдовать за Ричардомъ Шельтономъ. Надзоръ за всѣми движеніями сэра Даніэля въ городѣ показался имъ скучнымъ, и они уже начинали роптать и грозиться, что уйдутъ. Перспектива драки и грабежа вернула имъ хорошее расположеніе духа, и они весело приготовлялись къ дѣлу.
   Сбросивъ длинныя блузы, одни изъ нихъ оказались въ зеленыхъ камзолахъ, другіе -- въ кожаныхъ курткахъ, а подъ капюшонами были надѣты шлемы съ мѣдными бляхами. Оружіе же состояло изъ кинжаловъ, сабель и шпагъ, не говоря уже про самострѣлы, и все это давало имъ возможность помѣриться силами съ любымъ феодальнымъ войскомъ.
   Войдя съ другой стороны дома, Дикъ выстроилъ своихъ шестерыхъ человѣкъ въ линію на разстояніи двадцати ярдовъ отъ садовой стѣны, и самъ занялъ позицію передъ фронтомъ. Послѣ того, съ громкимъ крикомъ, они бросились на непріятеля.
   Этотъ послѣдній, разбросанный на большомъ разстояніи, застигнутый врасплохъ, вскочилъ на ноги и въ нерѣшительности ничего не предпринималъ. Прежде нежели они успѣли опомниться или даже составить себѣ понятіе о числѣ нападающихъ, подобная же бранная тревога раздалась и на отдаленныхъ концахъ садовой ограды. Послѣ того они совсѣмъ потеряли голову и пустились бѣжать.
   Такимъ образомъ оба маленькихъ отряда направили свои силы на стражу у морского берега. Но битва еще далеко не была рѣшена. Хотя на сторонѣ разбойниковъ Дика было преимущество неожиданности нападенія, но все же число противниковъ значительно превышало ихъ собственное. Тѣмъ временемъ наступилъ приливъ; берегъ морской превратился въ узенькую полоску земли, и на этомъ мокромъ пространствѣ, между прибоемъ и садовой стѣной, начался въ темнотѣ сомнительный, ожесточенный и смертный бой.
   Неизвѣстные были хорошо вооружены; они молча нападали на атакующихъ, и бой превратился въ цѣлый рядъ поединковъ. Дику, первому кинувшемуся въ битву, пришлось сражаться одному противъ троихъ; перваго онъ свалилъ съ ногъ тотчасъ же; но двое другихъ такъ рьяно набросились на него, что ему пришлось отступить. Одинъ изъ его противниковъ былъ громаднаго роста человѣкъ, почти великанъ, и вооруженъ саблей съ двумя лезвеями. Другой человѣкъ, меньшаго роста и не такой проворный, пріостановился на минуту, вглядываясь въ темноту и прислушиваясь къ шуму битвы.
   Великанъ же преслѣдовалъ отступавшаго передъ нимъ Дика, выжидавшаго удобнаго момента для нападенія. Громадная сабля размахивалась направо и налѣво, а Дикъ ловко уклонялся то въ ту, то въ другую сторону, и, улучивъ удобную минуту, всадить свое копье въ бокъ противнику. Крикъ агоніи былъ ему отвѣтомъ, и прежде чѣмъ раненый человѣкъ успѣлъ поднять свое страшное оружіе, Дикъ, дважды повторивъ свой ударъ, повалилъ его на землю.
   Въ слѣдующій моментъ ему пришлось имѣть дѣло съ болѣе равномѣрнымъ противникомъ. Они были одинаковаго роста я одинаковой силы: Дикъ, напирая на своего противника, загналъ его почти въ воду, и тотъ, поскользнувшись на мокромъ пескѣ, упалъ.
   Дикъ приставилъ шпагу въ его горлу.
   -- Сдавайтесь!-- сказалъ онъ.-- Я вамъ дарю жизнь.
   -- Сдаюсь,-- отвѣчалъ тотъ, поднимаясь на колѣни.-- Вы сражаетесь, какъ юноша неопытный, но храбрый. Ведите меня къ вашему капитану; необходимо прекратить эту рѣзню.
   -- Сэръ,-- отвѣчалъ Дикъ,-- если только у этихъ храбрецовъ есть капитанъ, то капитанъ этотъ -- я самъ.
   -- Ну, такъ отзовите своихъ собакъ, а я прикажу своимъ вилланамъ угомониться.
   Въ голосѣ говорившаго было такъ много благородства, что Дикъ отогналъ всѣ мысли объ измѣнѣ.
   -- Кладите оружіе, люди!-- закричалъ неизвѣстный рыцарь: -- я сдался съ обѣщаніемъ пощады жизни!
   Тонъ рыцаря былъ необыкновенно повелительный, и битва почти тотчасъ прекратилась.
   -- Лоулесъ!-- закричалъ Дикъ:-- ты цѣлъ?
   -- Цѣлъ и невредимъ,-- отвѣчалъ Лоулесъ.
   -- Засвѣти фонарь!-- закричалъ Дикъ.
   -- Сэръ Даніэль здѣс д ним людей.
   -- Ободрись, Джек! -- сказал Дик.-- Это был вовсе не прокаженный, а сэр Даниэль! Посмотри сам!
   -- Проглоти-ка хорошенькую порцию вот этого напитка,-- сказал рыцарь.-- Это придаст тебе мужества. Потом я дам поесть вам обоим, и мы отправимся все трое в Тонсталль. Должен признаться по совести, Дик,-- продолжал он, раскладывая на траве хлеб и мясо,-- я не могу дождаться времени, когда буду в безопасности, в четырех стенах. С тех пор, как я в первый раз сел на коня, мне никогда не приходилось так плохо; в опасности моя жизнь, и имение, и средства существования, и в довершение всего меня преследуют эти лесные бродяги. Но я еще не сдаюсь. Некоторые из моих молодцов сумеют пробраться домой. У Хэтча десять человек; у Сельдена -- шесть. Да, мы скоро снова станем сильными; и если мне удастся купить мир у счастливого и недостойного лорда Йорка, мы с тобой, Дик, будем снова людьми и станем опять разъезжать верхом.
   Сказав это, рыцарь наполнил рог вином с Канарских островов и молча ответил на тост своего воспитанника.
   -- Сельден,-- запинаясь пробормотал Дик,-- Сельден...-- Он снова остановился.
   Сэр Даниэль опустил рог с вином, не попробовав его.
   -- Что такое? -- крикнул он изменившимся голосом.-- Сельден? Говори! Что с Сельденом?
   Дик запинаясь рассказал о засаде и избиении приверженцев сэра Даниэля.
   Рыцарь слушал молча; но лицо его судорожно подергивалось от гнева и печали.
   -- Клянусь моей правой рукой, я отомщу за это! -- вскричал он.-- Если мне не удастся, если я не пролью крови десяти человек за каждого из моих слуг, пусть отсохнет эта рука! Я сломал этого Декуорса как тростинку, разорил его; я сжег кров над его головой; я выгнал его из этой местности. Неужели же он снова вернется, чтобы оскорблять меня? Ну, Декуорс, на этот раз плохо придется тебе!
   Он помолчал некоторое время; лицо его продолжало подергиваться.
   -- Ешьте! -- вдруг вскрикнул он.-- А ты,-- прибавил он, обращаясь к Мэтчему,-- поклянись мне, что последуешь за мной в Моот-Хаус.
   -- Клянусь моей честью! -- ответил Мэтчем.
   -- Что мне делать с твоей честью! -- крикнул рыцарь.-- Поклянись мне счастием твоей матери.
   Мэтчем дал требуемую клятву; сэр Даниэль спустил капюшон на лицо и приготовил колокольчик и палку. Это ужасное переодевание возбудило до известной степени чувство ужаса, пережитого его спутниками. Вскоре рыцарь поднялся на ноги.
   -- Ешьте скорее,-- сказал он,-- и быстро следуйте за мной в мой дом.
   С этими словами он пошел к лесу, и вскоре звук колокольчика стал отсчитывать его шаги. Мальчики сидели, не дотрагиваясь до еды, и слушали, пока колокольчик не замер медленно вдали, на вершине холма.
   -- Итак, ты идешь в Тонсталль? -- спросил Дик.
   -- Да, что сделать! -- сказал Мэтчем.-- Я храбрее за спиной сэра Даниэля, чем когда бываю лицом к лицу с ним.
   Они спешно поеди и отправились по тропинке, которая шла по возвышенности, среди леса, где большие буки стояли в одиночку среди зеленых полянок, а птицы и белки резвились в их ветвях. Два часа спустя они спускались уже по другую сторону и среди верхушек деревьев увидели перед собой красные стены и крыши Тонсталльского дома.
   -- Здесь,-- сказал, останавливаясь, Мэтчем,-- ты простишься со своим другом Джеком, которого никогда уже больше не увидишь. Ну, Дик, прости ему все, что он сделал дурного, как он со своей стороны, радостно, с любовью прощает тебя.
   -- Почему? -- спросил Дик.-- Ведь мы оба идем в Тонсталль; я думаю, что буду видеть тебя там, и даже очень часто.
   -- Ты никогда больше не увидишь бедного Джека Мэтчема,-- ответил мальчик,-- он был так труслив и надоедлив, а все же вытащил тебя из реки; ты не увидишь его больше, Дик, клянусь честью! -- Он открыл объятия; мальчики обнялись и поцеловались.-- Знаешь, Дик, у меня дурное предчувствие,-- продолжал Мэтчем.-- Ты увидишь теперь нового сэра Даниэля: до сих пор все удавалось ему, и счастье сопутствовало ему; но, я думаю, теперь, когда его постиг злой рок и жизни его могут грозить всякие случайности, он окажется плохим господином для нас обоих. Он может быть храбр в сражении, но у него лживые глаза, у него в глазах страх, Дик, а страх жесток как волк! Мы идем в его дом. Святая Мария да выведет нас оттуда!
   Они молча продолжали спускаться и наконец вышли к стоявшей в лесу твердыне сэра Даниэля -- низкому, мрачному зданию с круглыми башнями по бокам, покрытому мхом, со рвом, поросшим лилиями.
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МООТ-ХАУС

  

ГЛАВА I
Дик задает вопросы

   Моот-Хаус стоял недалеко от дороги, проложенной в лесу. Снаружи он представлял собою прямоугольник из красного камня, на каждом углу которого возвышалось по круглой башне с бойницами для стрельбы из лука и зубцами наверху. В середине был узкий двор. Через ров, приблизительно в двенадцать футов ширины, был перекинут подъемный мост. Ров наполнялся водой, проведенной посредством канавы из лесного пруда; защищать его было можно с зубцов двух южных башен. Вообще дом стоял удобно для защиты. На расстоянии, до которого может долететь стрела, пущенная из лука, виднелось несколько больших деревьев.
   Во дворе Дик нашел часть гарнизона, деятельно готовившегося к защите и угрюмо обсуждавшего шансы ее. Кто делал стрелы, кто оттачивал давно не употреблявшиеся мечи, но работая, все покачивали головами.
   Двенадцать человек из отряда сэра Даниэля спаслись с поля битвы, пробрались через лес и явились в Моот-Хаус. Но из этой дюжины трое были тяжело ранены: двое при Райзингэме, во время беспорядочного бегства, один -- часовыми Джона Мстителя в то время, как пересекал лес. Таким образом, гарнизон, считая Хэтча, сэра Даниэля и молодого Шельтона, состоял из двадцати двух человек. Можно было ожидать, что постоянно будут прибавляться новые силы. Поэтому опасность грозила не со стороны недостатка людей.
   Страх перед "Черной Стрелой" -- вот что угнетало дух гарнизона. В те времена постоянных перемен люди очень мало заботились о своих явных врагах -- приверженцах партии Йорка. Как говорили тогда: "Мир перевернется прежде, чем придет беда". Но они дрожали перед своими соседями в лесу. Не один сэр Даниэль был отмечен их ненавистью. Его слуги, в сознании своей безнаказанности, жестоко обращались с жителями этой местности. Жесткие приказания и исполнялись жестко, и из маленькой группы людей, разговаривавших во дворе, не было ни одного не виновного в притеснении соседей или в варварском поступке. А теперь, благодаря случайностям войны, сэр Даниэль оказался неспособным защитить своих слуг, теперь, благодаря нескольким часам битвы, в которой не принимали участия многие из собеседников, все они стали достойными наказания, государственными изменниками, находящимися вне закона, небольшим отрядом в жалкой крепости, которую едва-ли удастся отстоять людям, подвергающимся справедливой мести своих жертв. Не было недостатка и в мрачных указаниях на то, что ожидало их.
   В различное время, вечером и ночью, к воротам с громким ржанием прискакало не менее семи испуганных лошадей без всадников. Две из них принадлежали воинам из отряда Сельдена; пять -- тем, кто выехал на поле сражения с сэром Даниэлем. Наконец, незадолго до рассвета, ко рву, шатаясь, подошел копьеносец, пронзенный тремя стрелами; он испустил дух, пока его внесли, но судя по словам, которые он говорил в агонии, он должен был быть последним, оставшимся в живых из значительного отряда.
   Даже Хэтч, несмотря на загар, побледнел от тревоги. Он отвел Дика в сторону и, узнав от него судьбу Сельдена, упал на каменную скамью и заплакал. Остальные смотрели на него с удивлением и тревогой, сидя на стульях и приступочках в солнечном уголке двора, но никто не решился спросить о причине его волнения.
   -- Ну, мастер Шельтон,-- наконец, проговорил Хэтч,-- ну, что я говорил? Мы все уйдем один за другим. Сельден был мне словно брат родной. Он ушел вторым; ну, мы все пойдем за ним! Как это было в их негодных стихах: "Черную стрелу в черное сердце". Кажется, так? Аппльярд, Сельден, Смит, старый Гемфрей -- все ушли, а там лежит бедный Джон Картер; бедный грешник все призывает священника.
   Дик прислушался. Из низкого окна, у которого они разговаривали, долетали до его слуха стоны и шепот.
   -- Он лежит тут? -- спросил он.
   -- Да, в комнате второго привратника,-- ответил Хэтч.-- Мы не могли нести его дальше, он так страдал душой и телом. С каждым толчком, когда мы поднимали его, он думал, что кончается. Но теперь, мне думается, он страдает больше душой. Он все время зовет священника, не понимая, почему не идет сэр Оливер. Исповедь будет длинная; бедному Аппльярду и бедному Сельдену не пришлось исповедаться.
   Дик подошел к окну и заглянул в него. Маленькая келья была низка и темна, но он мог разглядеть раненого солдата, лежавшего на койке и стонавшего.
   -- Ну, как дела, бедный Картер? -- спросил он.
   -- Мастер Шельтон,-- взволнованным шепотом проговорил раненый,-- ради Бога, приведите священника. Увы! Мне пришел конец, мне очень плохо, рана моя смертельна. Вы не можете оказать мне никакой другой услуги, это будет последняя. Ради спасения моей души, как настоящий джентльмен, поторопитесь; у меня на совести такое дело, которое может ввергнуть меня в пучину ада.
   Он застонал, и Дик услышал, как он заскрежетал зубами от боли или ужаса.
   Как раз в эту минуту сэр Даниэль показался на пороге залы. В руке у него было письмо.
   -- Ребята,-- сказал он,-- мы потерпели поражение; к чему отрицать это? Напротив, это заставляет нас еще скорее сесть на коней. Старый Гарри Шестой проиграл битву. Ну, так умоем руки. У меня есть близкий к герцогу человек -- лорд Уэнслейдель, мой добрый друг. Ну, я написал письмо этому другу, прося его милости и обещая большое удовлетворение за прошлое и достаточно верное обеспечение в будущем. Не сомневайтесь, что он благосклонно выслушает нас. Мольба без даров все равно, что песня без музыки; я осыплю его обещаниями, ребята, я не скуплюсь на обещания. Чего же недостает? Очень важного! К чему мне обманывать вас? Важного и трудного: гонца, чтобы доставить это письмо. Леса, как вам известно, полны людей, желающих нам зла. Быстрота очень нужна, но без хитрости и осторожности ничего не выйдет. Кто же из вашего отряда возьмет это письмо, доставить его лорду Уэнслейделю и принесет мне ответ?
   Немедленно поднялся один из присутствовавших.
   -- Я сделаю это, если вы желаете,-- сказал он,-- я готов даже рисковать шкурой.
   -- Нет, Дикки Боуер,-- возразил рыцарь.-- Это не нравится мне. Ты, правда, хитер, но недостаточно проворен. Ты всегда отстаешь от других.
   -- Ну, тогда я, сэр Даниэль! -- крикнул другой.
   -- Боже упаси! -- сказал рыцарь.-- Ты проворен, но не хитер. Ты сразу попадешь в лагерь Джона Мстителя. Благодарю вас обоих за желание и смелость. Но вы не годитесь.
   Хзтч предложил себя, но также получил отказ.
   -- Ты нужен мне здесь, добрый Беннет; ты ведь моя правая рука,-- возразил рыцарь.
   Наконец, из группы подошедших к нему людей сэр Даниэль выбрал одного и дал ему письмо.
   -- Ну,-- сказал он,-- мы все зависим от твоего проворства и осторожности. Принеси мне хороший ответ, и раньше чем через три недели я очищу мой лес от бродяг, которые смеют смеяться нам в лицо. Но заметь хорошенько, Трогмортон, дело нелегкое. Ты должен выбраться ночью и пробираться как лисица; а как ты переберешься через Тилль, уж и не знаю: нельзя ни перейти через мост, ни переправиться в лодке.
   -- Я умею плавать,-- сказал Трогмортон.-- Не беспокойтесь, я вернусь благополучно.
   -- Ну, друг, ступай в кладовую,-- ответил сэр Даниэль, -- и поплавай прежде всего в темном эле. -- С этими словами он повернулся и вышел из сеней.
   -- У сэра Даниэля мудрый язык,-- заметил Хэтч Дику.-- Право, многие из менее великих людей постарались бы замять дело, а он говорит правду своему отряду. Вот, говорит он, опасность, а вот и затруднение, и шутит, говоря это. Клянусь Распятием, он прирожденный вождь! Нет ни одного человека, которого он не подбодрил бы! Посмотрите, как все принялись за дело.
   Это восхваление сэра Даниэля навело Дика на одну мысль.
   -- Беннет, -- сказал он,-- как умер мой отец?
   -- Не спрашивайте меня,-- ответил Хэтч.-- Я не был повинен в его смерти и ничего не знаю; да и больше того, я буду молчать, мастер Дик. Видите, человек может говорить о своих делах, но не о том, какие разговоры он слышит. Спрашивайте, если хотите, сэра Оливера... или Картера, а не меня.
   Хэтч отправился в обход, оставив Дика в раздумье.
   -- Почему он не захотел сказать мне? -- думал юноша.-- И почему он назвал Картера? Картер... может быть, он принимал тут какое-нибудь участие.
   Он вошел в дом и, пройдя немного по коридору с нависшими сводами, подошел к двери кельи, откуда доносились стоны раненого. Картер сильно вздрогнул, увидев его.
   -- Привели вы священника? -- крикнул он.
   -- Нет еще,-- ответил Дик.-- Прежде вы должны сказать мне кое-что. Как умер мой отец, Гарри Шельтон?
   Выражение лица раненого мгновенно изменилось.
   -- Не знаю,-- угрюмо ответил он.
   -- Нет, вы хорошо знаете это,-- возразил Дик.-- Не старайтесь отделаться от меня.
   -- Говорю вам, не знаю, -- повторил Картер.
   -- Ну, так вы умрете без исповеди,-- сказал Дик.-- Я здесь и останусь. Будьте уверены, к вам не придет никакой священник. Какая польза в раскаянии, если не думаешь загладить сделанное зло, а без раскаяния -- исповедь только насмешка.
   -- Вы говорите то, чего не думаете, мистер Дик,-- спокойно сказал Картер.-- Дурно угрожать умирающему и (говоря по правде) не годится это делать вам. И кроме того, что это поведение непохвально, оно не принесет вам никакой пользы. Оставайтесь, если желаете. Вы можете погубить мою душу, вы ничего не узнаете! Это мое последнее слово вам.-- И раненый повернулся на другой бок.
   Честно говоря, Дик сказал эти слова необдуманно и ему самому стало стыдно своих угроз. Но он сделал последнее усилие.
   -- Картер,-- сказал он,-- поймите меня. Я знаю, что вы были только орудием в руках других; слуга должен повиноваться своему господину; я не могу покарать его. Но, с другой стороны, я узнаю, что на мне -- юном и ничего не знающем -- лежит великий долг, я должен отомстить за отца. Прошу вас, забудьте мои угрозы, добрый Картер, и добровольно, с искренним раскаянием, помогите мне вашим признанием.
   Раненый лежал молча, Дик никак не мог добиться от него ни слова.
   -- Хорошо,-- сказал Дик,-- я позову священника, как вы желаете; если вы виновны против меня и моих родных, то я не хочу быть виновным против кого бы то ни было, тем более против человека, находящегося при последнем издыхании.
   Старый солдат выслушал его все также безмолвно и неподвижно. Он даже сдержал стоны, и Дик, выходя из комнаты, преисполнился восхищением перед этим суровым мужеством.
   -- А между тем,-- думал он,-- что значит мужество без ума? Будь у него чисты руки, он заговорил бы; его молчание выдало тайну лучше всяких слов. Ну, улики стекаются ко мне со всех сторон. Сэр Даниэль или его люди принимали участие в смерти моего отца.
   Дик с тяжестью на сердце остановился в каменном коридоре. Неужели в этот час, когда счастье изменило сэру Даниэлю, когда он осужден членами шайки "Черная Стрела", когда он осажден победоносными приверженцами Йоркского дома, неужели и он, Дик, обратится против человека, выкормившего и воспитавшего его, человека, который, правда, часто сурово наказывал его, но вместе с тем неутомимо охранял его юность? Если это действительно окажется необходимым, как жестоко это будет!
   -- Дай Бог, чтобы он был не виновен! -- сказал он. В это время чьи-то шаги раздались по плитам коридора, и сэр Оливер степенно подошел к юноше.
   -- Тут вас ждут с нетерпением,-- сказал Дик.
   -- Я иду туда, добрый Ричард,-- сказал священник.-- Это бедный Картер. Увы, его невозможно исцелить.
   -- А душа у него страдает еще сильнее тела,-- заметил Дик.
   -- Вы видели его? -- спросил, заметно вздрогнув, сэр Оливер.
   -- Я только что от него,-- ответил Дик.
   -- Что сказал он... что сказал он? -- поспешно, отрывистым тоном проговорил священник.
   -- Он только жалобно призывал вас, сэр Оливер... Вы хорошо сделаете, если поскорее пойдете к нему, потому что рана причиняет ему сильную боль!
   -- Я сейчас пойду к нему,-- ответил священник.-- Ну, все мы грешны. Для всех нас настанет последний час, добрый Ричард.
   -- Да, сэр, и хорошо, если все мы встретим его спокойно, -- ответил Дик.
   Священник опустил глаза и, пробормотав благословение, поспешно ушел.
   -- И он также! -- подумал Дик.-- Он, который учил меня благочестию. Что это за свет, если все, кто заботились обо мне, виновны в смерти моего отца! Мщение! Увы! Как горька моя участь: я должен мстить моим друзьям!
   При этой мысли ои вспомнил Мэтчема.
   При воспоминании о своем странном товарище он сначала улыбнулся, а затем задумался над тем, где бы он мог быть. С тех самых пор, как они дошли вместе до дверей Моот-Хауса, младший мальчик исчез, и Дик стосковался по нему; ему так хотелось перекинуться с ним словечком, другим.
   Приблизительно через час после обедни, довольно быстро совершенной сэром Оливером, все общество собралось в большой зале для обеда. Это была длинная, низкая комната с полом, усыпанным зеленым тростником, со стенами, украшенными коврами с изображениями охотников и гончих собак. Там и сям на стенах были развешены копья, луки и щиты; в громадном камине ярко горел огонь; вокруг стен шли скамьи, покрытые коврами, а посредине комнаты хорошо накрытый стол ожидал обедающих. Ни сэр Даниэль, ни его жена не явились к обеду. Не было даже и сэра Оливера, а о Мэтчеме не говорили ни слова. Дик начал беспокоиться; ему припомнились грустные предчувствия приятеля; он стал раздумывать, не случилось ли чего дурного с Мэтчемом в этом доме. После ужина он отыскал Гуди Хэтч, которая спешила к леди Брэклей.
   -- Гуди,-- сказал он,-- скажите, пожалуйста, где мастер Мэтчем? Я видел, как вы пошли с ним, когда мы пришли сюда.
   Старуха громко расхохоталась.
   -- Ах, мастер Дик,-- сказала она,-- какие у вас, право, зоркие глаза! -- И снова засмеялась.
   -- Нет, где же он, в самом деле? -- настаивал Дик.
   -- Вы никогда больше не увидите его,-- сказала старуха.-- Никогда. Это уж наверно.
   -- Я добьюсь причины этого, если не увижу его,-- возразил Дик.-- Он пришел сюда не вполне по своей воле; как бы то ни было, я его лучший защитник и присмотрю, чтобы с ним хорошо обращались. Тут слишком много тайн; это начинает надоедать мне!
   Дик еще не договорил, как чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. То был Беннет Хэтч, незаметно подошедший сзади. Он знаком отослал жену.
   -- Друг Дик,-- сказал он, когда они остались наедине,-- да что вы, в самом деле, сошли с ума, что ли? Если вы не оставите в покое некоторых вещей, то лучше бы вам быть в соленом море, чем здесь, в Тонсталльском доме. Вы расспрашивали меня; вы закидывали удочку Картеру; вы напугали своими намеками священника. Ведите же себя умнее, безумец; и сейчас, когда вас позовет сэр Даниэль, придите к нему с ласковым лицом; будьте благоразумны. Вас будут подробно расспрашивать. Обдумайте свои ответы.
   -- Хэтч,-- возразил Дик,-- во всем этом мне чудится нечестная игра.
   -- Если вы не будете умнее, то скоро почуете кровь, -- ответил Беннет. -- Я только предупреждаю вас. А вот идут за вами.
   И действительно, в эту минуту по двору шел посланный, чтобы позвать Дика к сэру Даниэлю.
  

ГЛАВА II
Две клятвы

   Сэр Даниэль был в зале. Он в гневе расхаживал перед камином в ожидании Дика. В комнате, кроме него, не было никого, за исключением сэра Оливера, который скромно сидел вдали, перелистывая требник и бормоча молитвы.
   -- Вы посылали за мной, сэр Даниэль? -- сказал молодой Шельтон.
   -- Да, я посылал за тобой! -- ответил рыцарь.-- Что это дошло до моих ушей? Неужели я был для тебя таким жестоким опекуном, что ты поспешил поверить всему дурному, что тебе наговорили обо мне? Или, может быть, ты хочешь перейти на сторону моих врагов, потому что в настоящее время я потерпел неудачу? Клянусь мессой, отец твой был не таков! А ты, Дик, по-видимому, друг только в счастливые дни, и теперь хочешь отделаться от нас.
   -- Извините, это не так, сэр Даниэль,-- твердо проговорил Дик.-- Я благодарен и верен тем, кто меня воспитывал. И прежде чем говорить о другом, я благодарю вас и благодарю сэра Оливера; никто больше вас обоих не имеет прав на меня; я был бы настоящей собакой, если бы забыл об этом.
   -- Это хорошо,-- сказал сэр Даниэль и потом продолжал с возрастающим гневом: -- Твоя благодарность и верность -- одни слова, Дик Шельтон, а я обращаю внимание на поступки. В час опасности, когда мое имя запятнано, мои земли конфискованы, когда этот лес полон людьми, жаждущими моей гибели, что значит благодарность? Что значит верность? У меня остался только маленький отряд. И что же, в знак благодарности или верности ты отравляешь сердца моих людей своими коварными нашептываниями? Избавь меня от подобного рода благодарности. Ну, чего ты желаешь? Говори, мы здесь для того, чтобы отвечать. Если ты имеешь что-нибудь против меня -- выступи и скажи прямо.
   -- Сэр,-- отвечал Дик,-- отец мой умер, когда я был еще ребенком. До моего слуха дошло, что с ним поступили низко. До моего слуха дошло, я не хочу ничего скрывать, что вы принимали участие в его гибели. И, говоря правду, я не могу ни успокоиться, ни честно помогать вам, пока не получу разрешения этих сомнений.
   Сэр Даниэль опустился на скамью. Он подпер рукой подбородок и пристально взглянул на Дика.
   -- И ты думаешь, что я мог быть опекуном сына убитого мной человека? -- спросил он.
   -- Простите, если я отвечу вам невежливо, -- сказал Дик,-- но ведь вы отлично знаете, что быть опекуном чрезвычайно выгодно. Разве все эти годы вы не пользовались моими доходами и не управляли моими людьми? Разве у вас в будущем нет расчета на мою женитьбу? Не знаю, что она может принести вам, но чего-нибудь да стоит. Простите меня еще раз, но если вы были настолько низки, что убили доверявшего вам человека, то, может быть, у вас было достаточно поводов для менее низких поступков.
   -- Когда я был юношей твоих лет,-- сурово проговорил сэр Даниэль,-- мой ум не был так склонен к подозрениям. А сэр Оливер,-- прибавил он,-- как мог он, священник, оказаться виновным в этом деле?
   -- Ну, сэр Даниэль,-- сказал Дик,-- собака идет, куда ей приказывает ее господин. Всем известно, что этот священник только орудие ваших замыслов. Я говорю совершенно откровенно, теперь не до вежливости. Я хочу, чтобы мне ответили так же искренно, как я говорю вам. А ответа я не получаю. Вы только предлагаете мне еще больше вопросов. Советую вам остеречься, сэр Даниэль, таким образом вы только увеличиваете мои подозрения, а не удовлетворяете их.
   -- Я отвечу тебе откровенно, мастер Ричард,-- сказал рыцарь.-- Я не был бы честным человеком, если бы сказал, что ты не возбудил гнева во мне. Но я буду справедлив даже в гневе. Приди ко мне с этими словами, когда вырастешь и станешь мужчиной, а я не буду уже опекуном, который не может отплатить за них. Приди ко мне тогда, и я отвечу тебе, как ты этого заслуживаешь -- ударом в зубы. А до тех пор у тебя два выхода: или проглоти эти оскорбления, держи язык за зубами и старайся за человека, который кормит тебя и сражался за тебя в детстве, или -- дверь открыта, леса полны моими врагами -- ступай.
   Решимость, с которой были произнесены эти слова, взгляды, которыми они сопровождались -- все это поколебало Дика; однако он не мог не заметить, что не получил ответа на свой вопрос.
   -- Я ничего так не желаю, как поверить вам, сэр Даниэль,-- сказал он.-- Убедите меня, что на вас нет этой вины.
   -- Ты примешь мое честное слово, Дик? -- спросил рыцарь.
   -- Приму,-- ответил юноша.
   -- Даю тебе это слово,-- сказал сэр Даниэль.-- Подтверждаю моим честным словом, клянусь вечным спасением моей души и будущим ответом на суде Божием -- я не принимал никакого участия в смерти твоего отца.
   Он протянул руку, и Дик с горячностью взял ее. Никто из них не заметил священника, который в ужасе и с мучительным раскаянием приподнялся со своего места при этой торжественной ложной клятве.
   -- Ах,-- сказал Дик,-- пусть ваше великодушие поможет вам простить меня! Я был действительно негодяем, что не поверил вам. Но вот вам моя рука, я не буду больше сомневаться.
   -- Ты прощен, Дик,-- ответил сэр Даниэль.-- Ты незнаком со светом и его наклонностью к клевете.
   -- Я тем более виноват,-- прибавил Дик,-- что негодяи указывали не прямо на вас, а на сэра Оливера.
   Говоря это, он повернулся к священнику и остановился на полуслове. Этот высокий, румяный, дородный, важный человек вдруг как бы развалился на куски: румянец исчез, все его тело ослабло; губы бормотали молитву. А когда Дик внезапно взглянул на него, он громко вскрикнул, словно дикое животное, и закрыл лицо руками.
   Сэр Даниэль в два шага очутился рядом со священником и яростно потряс его за плечо. Подозрения Дика проснулись с новой силой.
   -- Пусть сэр Оливер также поклянется,-- сказал он.-- Обвиняли и его.
   -- Он поклянется,-- сказал рыцарь.
   Сэр Оливер безмолвно замахал руками.
   -- А, клянусь мессой, вы поклянетесь! -- кричал сэр Даниэль вне себя от бешенства.-- Поклянитесь здесь, на этой книге,-- продолжал он, подымая упавший на пол требник.-- Как! Вы заставляете меня сомневаться в вас! Клянитесь, говорю вам, клянитесь!
   Но священник был не в состоянии произнести ни слова. Страх перед сэром Даниэлем, ужас при мысли о клятвопреступлении, охватившие его с одинаковой силой, душили его.
   В это мгновение в высокое, расписное окно залы с треском влетела черная стрела и, дрожа, впилась в середину большого стола.
   Сэр Оливер громко, пронзительно вскрикнул и упал в обморок на тростник, разбросанный по полу. Рыцарь в сопровождении Дика бросился во двор, а оттуда по ближайшей винтовой лестнице на зубцы стены. Часовые все были настороже. Солнце спокойно освещало зеленые поляны с разбросанными на них деревьями и лесистые холмы, окаймлявшие горизонт. Нигде не было видно следов нападающих.
   -- Откуда вылетела эта стрела? -- спросил рыцарь.
   -- Из-за той группы деревьев, сэр Даниэль,-- ответил часовой.
   Рыцарь стоял некоторое время в раздумье. Потом он обернулся к Дику.
   -- Дик,-- сказал он,-- пригляди за этими людьми; я поручаю их тебе. Что касается священника, то он должен оправдаться, или я узнаю, в чем дело. Я начинаю почти разделять твои подозрения. Поверь мне, он поклянется, не то мы докажем его виновность.
   Дик ответил довольно холодно, и рыцарь, бросив на него проницательный взгляд, поспешно вернулся в залу. Прежде всего он оглядел стрелу. Он в первый раз видел такой метательный снаряд; поворачивая стрелу то в одну, то в другую сторону, он почувствовал некоторого рода страх при виде ее мрачного цвета. Кроме того, на стреле было написано одно лишь слово: "Зарытый".
   -- А,-- проговорил он,-- значит, они знают, что я дома. "Зарытый"! Да, но между ними не найдется ни одной собаки, годной на то, чтобы откопать меня.
   Сэр Оливер пришел в себя и с трудом поднялся на ноги.
   -- Увы, сэр Даниэль! -- простонал он.-- Вы поклялись страшной клятвой; вы осуждены навеки!
   -- Да,-- возразил рыцарь,-- я дал клятву, глупая башка; а ты дашь еще более важную. Ты поклянешься на святом Холивудском кресте. Смотри же, приготовь слова. Клятва должна быть дана сегодня ночью.
   -- Да просветит вас небо,-- ответил священник, -- да отклонит небо ваше сердце от такого беззакония!
   -- Вот что, мой добрый отец,-- сказал сэр Даниэль,-- если разговор зашел о благочестии, я больше ничего не скажу; только вы поздно принимаетесь за это. Но если у вас есть хоть сколько-нибудь разума, выслушайте меня. Этот мальчик начинает раздражать меня, словно оса. Он нужен мне, потому что я хочу с выгодой для себя женить его. Но, говорю вам прямо, если он будет надоедать мне, он отправится к своему отцу. Я отдам приказание перевести его в комнату над капеллой. Если вы сможете подтвердить свою невиновность хорошей, солидной клятвой и со спокойным, уверенным выражением лица, -- все будет хорошо: мальчик несколько успокоится, и я пощажу его. Если же вы запнетесь, или побледнеете, или затруднитесь во время произнесения клятвы так, что он не поверит вам, то, клянусь мессой, он умрет. Обдумайте все хорошенько.
   -- В комнату над капеллой! -- задыхаясь, проговорил священник.
   -- Именно туда,-- ответил рыцарь.-- Итак, если вы желаете спасти его, спасайте; если же нет, пожалуйста, уходите и оставьте меня в покое. Будь я человек вспыльчивый, я давно бы проколол вас мечом из-за вашей невыносимой трусости и безрассудства. Что же вы выбрали? Отвечайте.
   -- Я выбрал,-- сказал сэр Оливер.-- Да простит меня небо,-- я выбираю зло ради добра. Я поклянусь ради спасения юноши.
   -- Так-то будет лучше! -- сказал сэр Даниэль.-- Ну, так посылайте скорее за ним. Вы увидитесь с ним наедине. Но я буду следить за вами. Я останусь тут, рядом в комнате.
   Рыцарь поднял драпировку из ковра и опустил ее за собой. Послышался звук щелкнувшей пружины, затем скрип шагов по лестнице.
   Сэр Оливер, оставшись один, бросил боязливый взгляд на завешенную ковром стену и перекрестился с выражением ужаса и сокрушения.
   -- Если иначе ему придется быть в комнате над капеллой,-- пробормотал он,-- то я должен спасти его хотя бы ценой моей души.
   Три минуты спустя Ричард Шельтон, за которым был отправлен другой посланный, нашел сэра Оливера, бледного, с решительным выражением лица стоящим у стола в зале.
   -- Ричард Шельтон,-- сказал он,-- вы потребовали от меня клятвы. Я мог бы обидеться и отказать вам в этом требовании, но сердце мое тронуто при воспоминании о прошлом, и я удовлетворю ваше желание. Клянусь вам святым Холивудским крестом в том, что я не убивал вашего отца.
   -- Сэр Оливер,-- ответил Дик,-- когда мы в первый раз прочли записку Джона Мстителя, я был уверен в этом. Но позвольте мне предложить вам два вопроса. Положим, вы не убивали его. Но не принимали ли вы участия в этом убийстве?
   -- Ни малейшего,-- ответил сэр Оливер. И в то же время лицо его как-то странно передернулось, как будто он хотел выразить этой мимикой предостережение, но не смел сделать этого.
   Дик с изумлением посмотрел на него, потом обернулся и оглядел пустую залу.
   -- Что вы делаете? -- спросил он.
   -- Да ничего,-- поспешно ответил священник, меняя выражение лица.-- Я ничего не делаю, я страдаю, я чувствую себя нехорошо. Я... я... извините, Дик, мне нужно уйти. Клянусь святым Холивудским крестом, я не виновен ни в насилии, ни в измене. Успокойтесь, добрый юноша. Прощайте.
   И он вышел из залы с непривычной для него быстротой.
   Дик остался на месте, словно прикованный; взгляд его блуждал по комнате, на лице сменялись выражения различных чувств: удивления, сомнения, подозрения и удовлетворения. Постепенно, по мере того, как ум его прояснялся, подозрения одержали верх; за ними последовала уверенность в самом худшем. Он поднял голову и сильно вздрогнул. Высоко на стене на тканом ковре была изображена фигура дикаря-охотника. Одной рукой он подносил ко рту рог, другой размахивал большим копьем. У него было темное лицо, так как он должен был изображать африканца.
   Случилось нечто, сильно напугавшее Дика. Солнце зашло за окно залы, а огонь в большом очаге сильно разгорелся и бросал изменчивый свет на потолок и на обои. При этом свете черный охотник подмигнул Дику белым веком.
   Он продолжал смотреть на глаз охотника. При свете огня глаз казался драгоценным камнем; он был прозрачен, он жил. Белое веко опять закрылось над ним на одно мгновение и исчезло в следующее.
   Не оставалось никакого сомнения. Это исчез живой глаз, наблюдавший за ним через дырочку в обоях.
   Дик мгновенно понял весь ужас своего положения. Предостережения Хэтча, мимика священника, глаз, наблюдавший за ним из-за стены, все это мелькнуло в его уме. Он понял, что подвергался испытанию, выдал себя и погиб, если его не спасет какое-нибудь чудо.
   -- Если мне не удастся выбраться из этого дома, я погиб,-- думал он.-- А бедный Мэтчем -- в какое гнездо завел я его!
   Он еще раздумывал, когда в комнату поспешно вошел какой-то человек, чтобы помочь ему перенести оружие, одежду и две-три книги в новую комнату.
   -- В новую комнату? -- повторил Дик.-- Зачем? В какую комнату?
   -- В комнату над капеллой,-- ответил посланный.
   -- Она долго оставалась пустой, -- задумчиво проговорил Дик. -- Что это за комната?
   -- Хорошая комната,-- ответил слуга.-- Но только -- прибавил он, понизив голос,-- говорят, в ней появляется призрак.
   -- Призрак? -- дрожа повторял Дик. -- Я не слыхал об этом. Чей же призрак?
   Слуга оглянулся вокруг и проговорил шепотом: "Ризничего церкви св. Иоанна. Его оставили раз ночевать в этой комнате, а на утро -- фью! -- его не оказалось там. Говорили, что его взял дьявол; с вечера он очень много пил".
   Дик с мрачным предчувствием пошел за слугой.
  

ГЛАВА III
Комната над капеллой

   С зубцов башни ничего больше не было заметно. Солнце склонялось к западу и наконец зашло: но, несмотря на бдительность часовых, ни одно живое существо не показывалось вблизи Тонсталльского дома.
   Когда наступила ночь, Трогмортона ввели в угловую комнату, выходившую на ров. Оттуда его спустили в ров со всевозможными предосторожностями. В продолжение короткого времени были слышны всплески воды, потом черная фигура сошла на берег у ветвей ивы и стала красться по траве. Сэр Даниэль и Хэтч внимательно прислушивались еще около получаса, но все было тихо. Гонец отправился благополучно.
   Нахмуренное чело сэра Даниэля разгладилось. Он обернулся к Хэтчу.
   -- Беннет,-- сказал он,-- этот Джон Мститель такой же человек, как ты сам. Он спит. Смелее! Мы покончим с ним.
   Все время после полудня и вечером Дика посылали в разные стороны; одно приказание следовало за другим, так что Дик был поражен количеством поручений и поспешностью, с которой приходилось исполнять их. Все это время он не видел ни сэра Оливера, ни Мэтчема, но мысли о священнике и о юноше постоянно проносились в его голове. Главной целью его было как можно скорее выбраться из Тонсталльского дома, а между тем ему хотелось до ухода переговорить с ними обоими.
   Наконец, с лампой в руках, он поднялся в свое новое помещение. Это была большая, низкая и довольно темная комната. Окно с железной решеткой выходило на ров и было очень высоко от земли. Постель была роскошная, с пуховой подушкой и с другой, набитой лавандой, с красным одеялом, с вышитым узором из роз. Кругом всех стен стояли буфеты, запертые на замок и спрятанные от взглядов под ткаными коврами темного цвета. Дик обошел всю комнату, приподымая драпировки, постукивая по стенам, напрасно стараясь открыть шкафы. Он убедился, что дверь крепка и засов основателен, потом поставил лампу на подставку и снова огляделся вокруг.
   С какой целью ему отвели эту комнату? Она была больше и красивее его прежней комнаты. Скрывалась тут какая-нибудь ловушка? Нет ли тайного выхода? Действительно ли тут появляется призрак? Кровь похолодела у него в жилах,
   Как раз над ним на плоской кровле раздались тяжелые шаги часового. Под ним, как он знал, были своды капеллы, а рядом с часовней -- столовая. Наверно, из залы шел какой-нибудь потайной ход; доказательством этого служил глаз, смотревший сквозь дыру ковра. Более чем вероятно было, что ход тянулся до часовни; если это было так, то он вел и в его комнату.
   Спать в этой комнате -- он хорошо чувствовал это -- было бы безрассудной смелостью. Держа оружие наготове, он сел в углу комнаты, за дверью. Если против него что-то замышляют, он дорого продаст свою жизнь.
   Наверху, вдоль зубцов крыши, послышался топот ног нескольких людей, оклики часовых и отзыв -- караул сменился.
   Как раз в это время Дик услышал какое-то царапанье в дверь; звук этот стал громче, и наконец раздался шепот:
   -- Дик, Дик, это я!
   Дик подбежал к двери, отворил засов и впустил в комнату Мэтчема. Мальчик был очень бледен; в одной руке он держал лампу, в другой -- обнаженный кинжал.
   -- Закрой дверь,-- шепнул он.-- Скорее, Дик! Этот дом полон шпионов; я слышу, как они идут за мной по коридору; я слышу, как они дышат за стеной.
   -- Ну, успокойся,-- сказал Дик,-- дверь заперта. Мы в безопасности на некоторое время, если можно быть безопасным в этих стенах. Но я от всего сердца рад видеть тебя. Клянусь мессой, я думал, что тебя уже нет в живых. Где ты скрывался?
   -- Это все равно,-- ответил Мэтчем.-- Раз мы встретились, то какое дело до этого! Но, Дик, открыты ли у тебя глаза? Говорили тебе о том, что будет завтра?
   -- Не говорили,-- ответил Дик.-- Что же будет завтра?
   -- Завтра, или сегодня ночью, не знаю, -- сказал Мэтчем,-- но, во всяком случае, они замышляют покушение на твою жизнь, Дик. У меня есть доказательства: я слышал, как они шептались; они почти сказали мне это.
   -- Вот как! -- сказал Дик. -- Я и сам думал это.
   И он подробно рассказал все, что случилось за этот день.
   Когда он покончил с рассказом, Мэтчем встал и, в свою очередь, начал рассматривать комнату.
   -- Нет,-- сказал он,-- не видно никакого входа. Но, наверно, он есть. Дик, я останусь с тобой. Если ты должен умереть -- я умру с тобой. И я могу помочь тебе -- взгляни! Я украл кинжал, я сделаю все что могу! А между тем, если ты нашел какой-нибудь выход, какую-либо лазейку, через которую мы могли бы выйти, или окно, через которое можно спуститься, я с радостью встречу всякую опасность и убегу с тобой.
   -- Джек,-- сказал Дик,-- клянусь мессой, Джек, ты самая хорошая, самая верная и храбрая душа во всей Англии! Дай мне твою руку, Джек.
   И он молча схватил руку друга.
   -- Вот что я скажу тебе,-- начал он.-- Тут есть окно, через которое спустился посланный; веревка, должно быть, еще в комнате. Это все-таки надежда.
   -- Тс! -- сказал Мэтчем.
   Оба прислушались. Внизу под полом послышался какой-то звук, прекратился было и возобновился опять.
   -- Кто-то ходит по комнате, внизу,-- шепнул Мэтчем.
   -- Нет, внизу нет комнаты,-- возразил Дик,-- мы над часовней. Это ходит по тайному коридору мой убийца. Ну, пусть идет: плохо ему придется! -- И он заскрежетал зубами.
   -- Потуши лампы,-- сказал Мэтчем.-- Может быть, он чем-нибудь выдаст себя.
   Они потушили обе лампы и притаились не дыша, словно мертвые. Шаги внизу, хотя очень тихие, были ясно слышны. Они то приближались, то удалялись, наконец послышался громкий скрип поворачиваемого в замке ключа и наступило продолжительное молчание.
   Шаги послышались вновь, и вдруг через щель в стене в отдаленном углу комнаты показался свет. Он становился все ярче; отворилась подъемная дверь, впустив поток света. Видна была сильная рука, подымавшая дверь; Дик поднял свой арбалет в ожидании, что покажется и голова человека, которому принадлежала рука.
   Но тут произошла заминка. Из далекого угла дома послышались крики; сначала один голос, потом два, а затем и много голосов повторяли одно и то же имя. Этот шум, очевидно, встревожил убийцу; подъемная дверь тихо была опущена на свое место, шаги еще раз раздались внизу, как раз под тем местом, где находились мальчики, и затем замерли вдали.
   Наступила минутная передышка. Дик глубоко вздохнул и тут только прислушался к суматохе, помешавшей нападению, которая все увеличивалась вместо того, чтобы уменьшаться. По всему дому раздавалась беготня; двери с шумом распахивались и закрывались, и над всем этим гамом возвышался голос сэра Даниэля, звавшего Джоанну.
   -- Джоанна! -- повторил Дик.-- Кто бы это мог быть, черт возьми! Здесь нет никакой Джоанны и никогда не было. Что это значит?
   Мэтчем молчал. Он, по-видимому, отошел в сторону. В комнату проникал лишь слабый свет звезд, и в далеком конце комнаты, где были мальчики, царила полная тьма.
   -- Джек,-- сказал Дик,-- я не знаю, где ты был весь день. Видел ты эту Джоанну?
   -- Нет,-- ответил Мэтчем,-- я не видел ее.
   -- И не слышал, чтобы говорили о ней? -- продолжал он.
   Шаги приближались. Сэр Даниэль продолжал звать на дворе громовым голосом.
   -- Слышал ты о ней? -- повторил Дик.
   -- Я слышал о ней,-- сказал Мэтчем.
   -- Как у тебя дрожит голос! Что с тобой? -- сказал Дик.-- Это большое счастье для нас, эта Джоанна, она отвлечет их мысли от нас.
   -- Дик,-- вскрикнул Мэтчем,-- я погиб, мы оба погибли! Бежим отсюда, пока еще есть время. Они не успокоятся, пока не найдут меня. Или вот что -- пусти меня вперед; когда найдут меня, ты можешь бежать. Пусти меня, Дик... добрый Дик, выпусти меня!
   Она отыскивала в темноте засов. Дик наконец понял все.
   -- Клянусь мессой! -- крикнул он.-- Ты вовсе не Джек! Ты Джоанна Седлей! Ты та девушка, которая не хотела выйти за меня!
   Девушка остановилась и стояла молча и неподвижно. Дик также молчал некоторое время, потом снова заговорил.
   -- Джоанна,-- сказал он,-- ты спасла мою жизнь, а я спас твою; мы видели, как текла кровь, были и друзьями и недругами -- я даже хватался за пояс, чтобы отколотить тебя; и все это время я считал тебя мальчиком. Но теперь смерть близка, время прошло, а прежде чем я умру, я должен сказать тебе вот что: ты лучшая и самая храбрая девушка на свете, и если бы я остался в живых, я с радостью женился бы на тебе, но, буду ли я жив или умру, я люблю тебя.
   Она ничего не ответила.
   -- Ну, скажи же что-нибудь, Джек, -- сказал он. -- Будь доброй девушкой, скажи, что любишь меня!
   -- Зачем же я была бы здесь, Дик! -- воскликнула она.
   -- Ну, так значит, если нам удастся благополучно выбраться отсюда, мы поженимся,-- продолжал Дик,-- а если нам суждено умереть -- умрем, и делу конец. Но как ты нашла мою комнату?
   -- Я спросила у госпожи Хэтч,-- ответила она.
   -- Ну, она человек верный,-- заметил он.-- Она не выдаст тебя. У нас есть время.
   В это мгновение, как бы в опровержение его слов, по коридору раздались шаги и кто-то громко ударил в дверь кулаком.
   -- Эй! -- крикнул чей-то голос-- Откройте, мастер Дик, откройте!
   Дик не тронулся с места и ничего не ответил.
   -- Все кончено, -- сказала девушка и обвила руками шею Дика.
   Люди один за другим собирались у двери. Наконец явился сам сэр Даниэль, и шум внезапно прекратился.
   -- Дик,-- кричал рыцарь,-- не представляйся ослом. И семь спящих дев проснулись бы от такого шума. Отворяй, брат, отворяй.
   Дик продолжал молчать.
   -- Сломайте дверь, -- сказал сэр Даниэль.
   И слуги его тотчас же яростно стали ударять в дверь ногами и кулаками. Несмотря на то, что она была очень прочна и заперта тяжелым засовом, она подалась бы, если б снова не вмешалась судьба. Среди грома ударов раздался крик часового, за ним последовал другой; с зубцов башен раздались тоже крики, в ответ на которые послышались крики из леса. В первое мгновение тревоги казалось, что обитатели лесов берут приступом Моот-Хаус. Сэр Даниэль и его люди отказались от атаки комнаты Дика в данную минуту и бросились защищать стены.
   -- Теперь мы спасены! -- вскрикнул Дик.
   Он схватил обеими руками старинную кровать и безуспешно старался сдвинуть ее с места.
   -- Помоги мне, Джек. Ради спасения твоей жизни, напряги все твои силы! -- сказал он.
   Громадными усилиями они оттащили большую дубовую кровать и приставили ее одним концом к двери комнаты.
   -- Ты только ухудшаешь положение вещей,-- печально проговорила Джоанна.-- Он войдет через подъемную дверь.
   -- Ну нет,-- ответил Дик,-- он не посмеет открыть эту тайну многим людям. Мы сами убежим через эту дверь. Слушай! Нападение закончилось. Да его и вовсе не было.
   Действительно, никакого нападения не было, а просто явилась другая часть оставшихся воинов, принимавших участие в сражении; они-то и помешали сэру Даниэлю. Они спаслись бегством под покровом темноты; их впустили в большие ворота, а теперь они сходили с коней во дворе при громком стуке копыт и звоне доспехов и оружия.
   -- Он сейчас вернется,-- сказал Дик,-- скорее в подъемную дверь!
   Он зажег лампу, и оба прошли в один из углов комнаты. Щель было легко отыскать, так как через нее еще мерцал слабый свет; Дик взял из своего небольшого запаса оружия прочный меч, запустил его глубоко в щель и навалился изо всех сил на рукоятку. Трап подался и приоткрылся немного. Молодые люди ухватились руками за него и откинули. Они увидели несколько ступенек, внизу которых предполагаемый убийца оставил горящую лампу.
   -- Ну,-- сказал Дик,-- иди вперед и возьми лампу. Я пойду за тобой и закрою дверь.
   Они сошли один за другим; когда Дик захлопнул за собой отверстие, раздались снова громовые удары в дверь его комнаты.
  

ГЛАВА IV
Подземный ход

   Проход, в котором очутились Дик и Джоанна, был узок, грязен и короток. На другом конце его была полуоткрытая дверь, без сомнения та, которую открывал предполагаемый убийца. С потолка спускалась густая паутина; на каменном полу глухо отдавались самые легкие шаги.
   За дверью проход разветвлялся под прямыми углами. Дик выбрал наудачу один из ходов, и оба пошли быстрыми шагами вдоль выемки кровли капеллы. Сводчатый потолок подымался при слабом мерцании лампы, словно спина кита. Там и сям попадались отверстия, приспособленные для наблюдений, скрытые с другой стороны резьбой карнизов. Взглянув в одно из этих отверстий, Дик увидел устланный плитами пол часовни, алтарь с его горящими восковыми свечами и распростертую перед ним на ступенях фигуру сэра Оливера, молившегося, подняв руки кверху.
   Дойдя до конца коридора, они спустились по нескольким ступеням. Проход становился уже; стена с одной стороны была из дерева; через щели слышен был шум разговора и видно мерцание огней. Беглецы дошли до круглого отверстия в стене величиной с человеческий глаз. Дик заглянул в него и увидел внутренность столовой. С полдюжины людей в латах сидели вокруг стола, уничтожая паштет из дичи и жадно запивая его вином. Наверно, это были недавно прибывшие воины.
   -- Тут нам не найти помощи,-- сказал Дик,-- попробуем вернуться назад.
   -- Нет,-- сказала Джоанна,-- может быть, есть проход дальше.
   Они пошли вперед, но через несколько ярдов проход заканчивался маленькой лестницей. Ясно было, что бегство невозможно с этой стороны, пока солдаты занимают столовую.
   Они возвратились назад с возможной быстротой и принялись исследовать другой проход. Проход был чрезвычайно узок, так что можно было еле пройти одному человеку; идти приходилось по постоянно спускавшимся и подымавшимся головоломным лестницам; Дик потерял всякое понятие о том, где он находится.
   Наконец проход стал еще уже и ниже; лестницы продолжали спускаться все глубже; стены с обеих сторон были сыры и липки на ощупь. Вдали слышались писк и беготня крыс.
   -- Должно быть, мы в подземной темнице,-- сказал Дик.
   -- А выхода все нет,-- прибавила Джоанна.
   -- Но должен же быть выход! -- ответил Дик.
   И действительно, вскоре они дошли до крутого поворота; тут проход заканчивался лестницей. Она была завалена тяжелой каменной плитой. Беглецы употребляли все усилия, чтобы сдвинуть ее. Она оставалась неподвижной.
   -- Кто-нибудь держит ее,-- заметила Джоанна.
   -- Ну нет,-- сказал Дик,-- будь то человек, обладающий силой десяти людей, он все же подался бы немного. А она не поддается, точно упирается в неподвижную скалу. Там лежит какая-нибудь тяжесть. Тут нет выхода, и, говоря по правде, добрый Джек, мы здесь такие же пленники, как если бы у нас были кандалы на ногах. Сядем здесь и поговорим. Через некоторое время мы вернемся назад; может быть, тогда они будут менее осторожны; кто знает, может быть, нам и удастся вырваться. Но, по моему скромному мнению, мы пропали.
   -- Дик! -- сказала молодая девушка.-- Печален тот день, когда ты встретил меня! Потому что я, несчастная, неблагодарная девушка, завела тебя сюда.
   -- Что за глупости! -- возразил Дик.-- Так уж было суждено, а что суждено, исполняется помимо нашей воли. Расскажи-ка мне, что ты за девушка, и как попала в руки сэра Даниэля -- это будет лучше, чем оплакивать меня или себя.
   -- Я -- сирота, как и ты, без отца и матери, -- сказала Джоанна,-- и на великое мое, а следовательно, и твое, Дик, несчастье, богатая невеста. Опекуном у меня был лорд Фоксгем, но оказывается, что сэр Даниэль купил у короля право на выдачу меня замуж... и заплатил очень дорогую цену. И вот я, бедный ребенок, еще у кормилицы, стала предметом борьбы между двумя знатными и богатыми людьми, желавшими каждый для своей пользы выдать меня замуж! Ну, свет перевернулся, появился новый канцлер, и сэр Даниэль купил опекунство надо мной через голову лорда Фоксгэма. Новая перемена,-- и лорд Фоксгэм купил право на выдачу меня замуж помимо сэра Даниэля; и с тех пор между ними продолжается вражда. Но все это время я была в руках лорда Фоксгэма, и он был для меня добрым господином. Наконец, я должна была быть выдана замуж или, если хочешь, продана. Лорд Фоксгэм должен был получить пятьсот фунтов. Гэмлей -- так зовут моего жениха, и как раз завтра, Дик, я должна быть помолвлена с ним. Если бы сэр Даниэль не узнал этого, я была бы, наверное, обвенчана, и никогда бы не увидела тебя, Дик... дорогой Дик.
   Она взяла его руку и поцеловала ее с нежной грацией; Дик притянул к себе ее руку и сделал то же самое.
   -- Ну,-- продолжала она,-- сэр Даниэль неожиданно схватил меня в саду и заставил переодеться в мужское платье, что для женщины смертельный грех, и к тому же это платье не идет мне. Он поехал со мной, как ты сам видел, в Кеттлей, сказав мне, что я должна выйти за тебя, но я в душе решила, что назло ему выйду за Гэмлея.
   -- А! -- вскрикнул Дик.-- Значит, ты любила этого Гэмлея.
   -- Нет,-- ответила Джоанна,-- не любила. Я только ненавидела сэра Даниэля. А потом, Дик, ты помог мне, и был добр ко мне, и очень смел, и помимо моей воли мое сердце обратилось к тебе и теперь, если бы мы могли устроить это, я очень охотно выйду за тебя. А если жестокая судьба не допустит этого, ты все же будешь дорог мне. Пока бьется мое сердце, я буду верна тебе.
   -- А я,-- сказал Дик,-- никогда и не думал о женщинах до сих пор, я полюбил тебя, когда считал тебя мальчиком. Мне было жаль тебя, я сам не знал почему. Когда я хотел отколотить тебя, у меня не поднялась рука. Но когда ты созналась, что ты девушка, Джек,-- я все-таки буду звать тебя Джеком -- я убедился, что ты именно та девушка, которая мне нужна. Слушай! -- перебил он себя.-- Кто-то идет.
   Действительно, тяжелые шаги отдавались эхом в проходе, и целая армия крыс снова разбежалась во все стороны.
   Дик оглядел позицию. Неожиданный поворот в проходе был выгоден для него. Таким образом он мог безопасно стрелять под прикрытием стены. Но свет был слишком близко от него; он выбежал несколько вперед, поставил лампу посреди прохода и потом вернулся на свое место.
   В отдаленном конце прохода показался Беннет. Он, казалось, шел один; в руке он нес горящий факел, благодаря которому в него легче было целиться.
   -- Стой, Беннет! -- крикнул Дик.-- Еще один шаг, и ты мертв.
   -- Так вы здесь,-- произнес Беннет, вглядываясь в темноту.-- Я не вижу. Ага! Умно вы поступили, Дик, что поставили вашу лампу перед собой. Право, хотя это и было сделано для того, чтобы прострелить мое сердце, я все же радуюсь, видя, как вы воспользовались моими уроками! Но скажите, что вы делаете, чего ищете здесь? Зачем вы хотите стрелять в старого, доброго друга? А молодая барышня еще здесь?
   -- Ну, Беннет, спрашивать-то нужно мне, а тебе отвечать,-- ответил Дик.-- Почему моя жизнь подвергается опасности здесь? Почему являются какие-то люди, чтобы убить меня в постели? Почему я должен бежать из безопасного дома моего собственного опекуна и от друзей, среди которых я жил и которых ничем не обидел?
   -- Мастер Дик, мастер Дик,-- сказал Беннет,-- что я говорил вам? Вы храбрый, но самый бесхитростный юноша из всех, кого я помню!
   -- Ну,-- сказал Дик,-- я вижу, что ты знаешь все, и что я осужден в самом деле. Хорошо. Я останусь здесь. Пусть сэр Даниэль добывает меня отсюда, если сумеет.
   Хэтч помолчал немного.
   -- Слушайте,-- наконец проговорил он,-- я возвращусь к сэру Даниэлю, чтобы сказать ему, где вы находитесь и в каком именно месте; ведь он затем и послал меня. Но если вы не глупы, то вам лучше уйти до тех пор, пока я вернусь.
   -- Уйти! -- повторил Дик.-- Я ушел бы давно, если бы знал, как это сделать. Я не могу сдвинуть плиту.
   -- Суньте руку в угол и посмотрите, что найдете там,-- ответил Беннет,-- веревка Трогмортона еще в той комнате. Прощайте.
   Хэтч повернулся и исчез в изгибах прохода.
   Дик сейчас же вернулся за лампой и последовал совету. В одном углу прохода в стене была глубокая впадина. Дик всунул руку в отверстие, нашел железный болт и сильно дернул его кверху. Послышался громкий треск, и каменная плита сейчас же отодвинулась.
   Беглецам открылся выход. С небольшим усилием им удалось поднять дверь, и они вошли в комнату со сводами, выходившую одной стороной во двор, где два-три человека с голыми руками чистили лошадей недавно приехавших солдат. Несколько факелов, воткнутых в железные кольца на стене, освещали эту стену своим колеблющимся светом.


  

ГЛАВА V
Как Дик перешел на другую сторону

   Дик затушил лампу, чтобы не привлекать внимания, поднялся наверх и прошел вдоль коридора. В темной комнате он отыскал веревку, привязанную к чрезвычайно тяжелой старинной кровати. Дик взял клубок веревки, подошел к окну и начал медленно и осторожно спускать ее в ночную темноту. Джоанна стояла рядом с ним; по мере того, как веревка удлинялась, а Дик все еще продолжал разматывать ее, сильный страх поколебал решимость молодой девушки.
   -- Дик,-- сказала она,-- неужели это так высоко? Я не решусь спуститься. Я непременно упаду, добрый Дик.
   Она заговорила как раз в самую критическую минуту. Дик вздрогнул, остаток клубка выскользнул из его рук, и конец веревки с плеском упал в ров. В то же мгновение раздался голос часового с башни:
   -- Кто идет?
   -- Черт возьми! -- вскрикнул Дик.-- Мы пропали! Скорее спускайся по веревке.
   -- Я не могу,-- сказала, отшатываясь, молодая девушка.
   -- Если ты не можешь, то не могу и я,-- сказал Шельтон,-- как же я переплыву ров без тебя? Значит, ты бросаешь меня?
   -- Дик,-- задыхаясь проговорила она,-- я не могу. Силы покинули меня.
   -- Клянусь мессой, тогда мы оба погибли! -- крикнул он, топнув ногой, потом, услышав шаги, он бросился к двери комнаты и хотел захлопнуть ее.
   Прежде чем он успел затворить засов, чьи-то сильные руки налегли на дверь с другой стороны. Одно мгновение он боролся, потом, чувствуя себя побежденным, побежал назад к окну. Девушка прислонилась к стене у окна; она была почти без чувств. Когда Дик попробовал взять ее на руки, тело ее безжизненно повисло.
   В то же мгновение люди, которые помешали ему затворить дверь на засов, бросились на него. Одного из них он заколол кинжалом, остальные отступили в беспорядке. Дик воспользовался этим случаем, подбежал к подоконнику, схватил обеими руками веревку и спустился по ней.
   Веревка была узловатая, отчего спускаться было легче, но Дик так спешил и так мало привык к гимнастике подобного рода, что качался в воздухе, словно преступник на виселице, и то ударялся головой, то разбивал себе руки о грубую каменную стену. Воздух свистел у него в ушах; он видел звезды над головой и отражения этих звезд во рву; они кружились, словно опавшие листья перед бурей. Наконец он выпустил веревку, упал и опустился с головой в ледяную воду.
   Когда он выплыл на поверхность воды, его рука наткнулась на веревку; освободясь от тяжести, она сильно раскачивалась в разные стороны. Над головой у него виднелся красный огонь; взглянув наверх, он увидел при свете факелов и треножника, наполненного горячими углями, что зубцы стен башен усеяны людьми. Он видел, как головы этих людей поворачивались во все стороны, ища его, но он был слишком низко, свет не достигал его, и все поиски были напрасны.
   Тут он заметил, что веревка была слишком длинна, и начал пробиваться, насколько мог, к другой стороне рва, продолжая держать голову над водой. Таким образом ему удалось сделать более половины пути; берег был уже вблизи, как вдруг веревка напряглась и начала тянуть его назад. Дик собрал все свое мужество и сделал прыжок в сторону спускавшихся к воде побегов ивы, которые в тот же вечер помогли посланному сэра Даниэля выбраться на берег. Он опустился в воду, снова поднялся, опустился во второй раз, потом схватился рукой за ветку и с быстротой молнии поднялся в гущу дерева и прижался к стволу. Вода текла с его одежды, он задыхался, не вполне уверенный, что ему удалось спастись от преследования.
   Но все это произошло не без всплесков воды, указавших следившим за ним с башни место, где он находился. Стрелы летели вокруг него во тьме словно град. Вдруг с башни бросили факел, он блеснул в воздухе при своем быстром полете, остановился на мгновение на краю берега, где сильно вспыхнул и осветил всю окрестность, словно костер,-- но, на счастье Дика, соскользнул, упал в ров и мгновенно погас.
   Он достиг, однако, своей цели. Искусные стрелки успели разглядеть иву и Дика, спрятавшегося между ее ветвями; и хотя юноша сейчас же спрыгнул и побежал изо всех сил выше на берег, однако ему не удалось избегнуть выстрела. Одна стрела попала ему в плечо, другая задела голову.
   Боль от ран словно дала ему крылья; он взобрался на ровное место и побежал быстро и прямо в темноте, не думая о направлении, куда бежать.
   Стрелы продолжали преследовать его на расстоянии нескольких шагов, но вскоре это прекратилось. Когда он наконец остановился и обернулся назад, он был уже далеко от Моот-Хауса, хотя еще видел, как факелы двигались взад и вперед вдоль зубцов башни.
   Он прислонился к дереву, истекающий кровью, разбитый, раненый, одинокий. Но все же он спас себе жизнь, хотя Джоанна осталась во власти сэра Даниэля; он не упрекал себя за случайность, которой он не был в силах предотвратить, и не ожидал каких-либо роковых последствий для молодой девушки. Сэр Даниэль жесток, но вряд ли он будет жесток к молодой благородной девице, у которой есть другие покровители, могущие легко призвать его к ответу. Вероятнее всего, он постарается поскорее выдать ее за кого-нибудь из своих друзей.
   -- Ну,-- думал Дик,-- до тех пор я еще успею найти средства укротить этого изменника. Клянусь мессой, я считаю себя теперь освобожденным от всякой благодарности или обязанности, а в военное время всем открывается удобный случай изменить свое положение.
   Но пока положение его было очень печальное и затруднительное.
   Некоторое время он продолжал еще пробираться сквозь чащу леса. Но боль от ран, темнота ночи, тревога и смятение мыслей мешали ему отыскивать направление и продолжать пробиваться сквозь густые заросли. Наконец он вынужден был сесть и прислониться к дереву.
   Когда он очнулся от состояния между сном и обмороком, серый рассвет уже начал сменять ночную тьму. Легкий прохладный ветерок шелестел листвой деревьев. Дик еще не вполне проснулся, когда, пристально смотря перед собой, заметил какой-то темный предмет, раскачивавшийся на ветвях дерева ярдах в ста от того, под которым он сидел. Становилось постепенно светлее, Дик пришел в себя и был в состоянии рассмотреть этот предмет. То был человек, висевший на суку большого дуба.
   Голова его была опущена на грудь, при каждом более сильном порыве ветра тело его раскачивалось, а руки и ноги вертелись, словно какая-то странная игрушка.
   Дик с трудом поднялся на ноги; шатаясь и придерживаясь за стволы деревьев, он подошел ближе к ужасному предмету.
   Сук был на высоте приблизительно двадцати футов от земли, и бедный малый был поднят палачами так высоко, что Дик не мог достать рукой даже до его сапог; так как лицо повешенного было закрыто капюшоном, то невозможно было узнать, кто он.
   Дик оглянулся направо и налево; наконец он заметил, что другой конец веревки был привязан к стволу небольшого куста боярышника, обильно покрытого цветами, росшего под могучей сенью дуба. Кинжалом -- единственным оставшимся у него оружием -- молодой Шельтон перерезал веревку, и труп с глухим шумом упал на землю.
   Дик приподнял капюшон -- то был Трогмортон, посланный сэра Даниэля. Он недалеко ушел со своим поручением. Из-за пазухи его куртки торчала какая-то бумага, очевидно, ускользнувшая от внимания членов общества "Черной Стрелы". Дик вытащил ее и увидел письмо сэра Даниэля к лорду Уэнслейделю.
   -- Ну,-- подумал он,-- если опять будет какая-нибудь перемена, вот этим я могу пристыдить сэра Даниэля и, может быть, привести его к плахе.
   Он положил бумагу себе за пазуху, прочел молитву над мертвецом и снова побрел по лесу.
   Усталость и слабость все увеличивались; в ушах у него звенело, он спотыкался, терял временами сознание -- так сильно он ослабел от потери крови. Без сомнения он много раз сбивался с пути, но наконец вышел на большую дорогу, не очень далеко от деревни Тонсталль.
   Чей-то грубый голос крикнул, чтобы он остановился.
   -- Остановиться? -- повторил Дик.-- Клянусь мессой, я скорее могу упасть.
   И в подтверждение своих слов он упал на дорогу во весь рост.
   Из чащи вышло двое людей, оба в зеленых куртках, с длинными луками, колчанами и короткими мечами.
   -- Лаулесс,-- сказал младший из них,-- да ведь это молодой Шельтон.
   -- Вот радость для Джона Мстителя! -- ответил его товарищ.-- А ведь он побывал в бою. Тут на голове у него рана, которая стоила ему немало унции крови.
   -- А здесь,-- прибавил Гриншив,-- в плече у него дыра, должно быть, здорово ему попало.
   -- Кто бы мог это сделать, как ты думаешь? Если кто-нибудь из нас, то пусть принимается за молитвы; Эллис предложит ему длинную исповедь и короткую веревку.
   -- Подыми щенка,-- сказал Лаулесс,-- вали его мне на спину.
   Когда Дик был поднят ему на плечи, он, обвив себе шею его руками, крепко захватил их и прибавил:
   -- Оставайся на посту, брат Гриншив. Я пойду один с ним.
   Гриншив вернулся в засаду у дороги, а Лаулесс стал медленно спускаться с холма, неся на плечах Дика, по-прежнему находившегося в глубоком обмороке.
   Солнце уже взошло, когда он вышел на окраину леса и увидел деревушку Тонсталль, разбросанную на противоположном холме. Все, казалось, было спокойно, только у моста, по обе стороны дороги, лежало человек десять стрелков. Как только они заметили Лаулесса с его ношей, они зашевелились и стали натягивать луки, как приличествовало бдительным часовым.
   -- Кто идет? -- окликнул начальник отряда.
   -- Уилли Лаулесс, клянусь распятием, вы знаете меня так же хорошо, как свои пять пальцев,-- с презрением ответил Лаулесс.
   -- Скажите пароль, Лаулесс, -- сказал начальник.
   -- Да просветит тебя небо, большой ты дурак,-- ответил Лаулесс,-- разве я не сказал тебе своего имени. Но все вы сошли с ума от игры в солдаты. Когда я в лесу, то и хочу жить жизнью лесов, а мой пароль: наплевать на всю шутовскую солдатчину!
   -- Лаулесс, ты подаешь дурной пример, скажи пароль, глупый шутник,-- сказал начальник поста.
   -- А если я позабыл его?
   -- А если позабыл, то, клянусь мессой, я всажу стрелу в твое толстое тело,-- ответил начальник.
   -- Ну, если ты так плохо понимаешь шутки,-- сказал Лаулесс,-- то я, пожалуй, скажу мой пароль. Декуорс и Шельтон -- вот мой пароль, а вот и иллюстрация: Шельтон у меня на плечах, и я его несу к Декуорсу.
   -- Проходи, Лаулесс,-- сказал часовой.
   -- Но где Джон? -- спросил бывший францисканец,
   -- Он творит суд и расправу, собирает пошлины, словно вельможа, -- крикнул один из часовых.
   Так и оказалось. Когда Лаулесс дошел до маленькой гостиницы деревушки, он увидел Эллиса Декуорса, окруженного арендаторами сэра Даниэля. Опираясь на силу своего отряда, он хладнокровно собирал с них арендную плату и выдавал расписки в приеме сумм. По лицам арендаторов ясно было видно, как мало им нравится эта процедура,-- они очень ясно понимали, что им придется платить вдвойне.
   Как только Эллис узнал, что привело к нему повара, он отпустил остальных арендаторов, и, с явными признаками интереса и тревоги, сопроводил Дика в одну из комнат гостиницы. Тут осмотрели раны юноши и привели его в чувство простыми средствами.
   -- Милый мальчик,-- сказал Эллис,-- ты в руках друга, который любил твоего отца и ради него любит и тебя. Отдохни немного, потому что ты еще не совсем пришел в себя. Потом ты расскажешь мне свою историю и мы вместе обсудим, как помочь тебе.
   Позже, в течение дня, когда Дик проснулся после спокойного сна, чувствуя себя все еще очень слабым, но с более ясным сознанием и менее страдая от ран, Эллис пришел к нему, сел у его постели и, именем его отца, попросил его рассказать все обстоятельства его бегства из Моот- Хауса. Во всей сильной, крепкой фигуре Декуорса, в честном выражении его смуглого лица, в ясном, проницательном взгляде его глаз, было что-то, заставившее Дика повиноваться ему, и он рассказал со всеми подробностями все приключения последних двух дней.
   -- Ну,-- сказал Эллис, когда Дик закончил свой рассказ,-- смотри, Дик Шельтон, что сделали для тебя милосердные святые; они не только спасли твое тело от многочисленных смертельных опасностей, но привели тебя в мои руки -- руки человека, у которого нет более задушевного желания, как желание помочь сыну твоего отца. Будь только верен мне, а я вижу, что ты можешь быть верен,-- и мы с тобой накажем смертью этого вероломного человека.
   -- Вы нападете на его дом? -- спросил Дик.
   -- С моей стороны было бы безумием и думать об этом,-- возразил Эллис.-- Он слишком силен, его люди собираются вокруг него; те, которые улизнули от меня вчера вечером и явились так кстати для тебя, охраняют его. Напротив, Дик, и ты, и я, и мои храбрые стрелки -- мы все должны убраться из этого леса как можно скорее и оставить сэра Даниэля в покое.
   -- Меня тревожит мысль о Джеке,-- сказал Дик.
   -- О Джеке? -- повторил Декуорс.-- А, понимаю, об этой девушке. Ну, обещаю тебе, Дик, что если пойдет разговор о свадьбе, мы сейчас же начнем действовать, а до тех пор, или пока не наступит время, мы все исчезнем, как тени в ночи с наступлением утра; сэр Даниэль будет смотреть и на восток, и на запад и нигде не увидит врагов; клянусь мессой, он подумает, что видел все это во сне, а теперь просыпается на своей постели. Но наши четыре глаза. Дик, будут пристально следить за ним, и наши четыре руки -- да поможет нам небесное воинство! -- одолеют изменника.
   Два дня спустя гарнизон сэра Даниэля настолько усилился, что он решился на вылазку и во главе сорока всадников проехал без сопротивления до деревушки Тонсталль. Не пролетело ни одной стрелы, ни один человек не пошевелился в роще; мост более не охранялся и был открыт для прохода. Переезжая через него, он увидел крестьян, боязливо выглядывавших из дверей своих домов.
   Наконец один из них собрался с духом, вышел вперед и с нижайшими поклонами передал рыцарю какое-то письмо.
   Лицо сэра Даниэля потемнело, когда он прочел его содержание. Вот что было написано там:
  

"Невернейшему и жестокому джентльмену
сэру Даниэлю Брэклею, рыцарю, посылаю эти строки.

   Я узнал, что вы были неверны и недобры с самого начала. У вас на руках кровь моего отца; пусть будет так -- она не смоется. В один прекрасный день вы погибнете от моей руки, обратите внимание на это. Еще предупреждаю вас, что если вы попробуете выдать замуж благородную даму, мисс Джоанну Седлей, на которой я обещал жениться, то удар разразится скоро. Первый шаг в этом деле будет твоим первым шагом к могиле.

Рич. Шельтон".

  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МИЛОРД ФОКСГЭМ

  

ГЛАВА I
Дом на берегу

   Со времени бегства Ричарда Шельтона от опекуна прошло несколько месяцев. В эти месяцы произошло несколько важных для Англии событий. Ланкастерская партия, казалось, бывшая при последнем издыхании, снова подняла голову. Потерпевшие поражение приверженцы Йоркского дома были рассеяны, их предводитель варварски убит на поле сражения. Когда наступила зима вскоре после описанных событий, казалось, что Ланкастерский дом одержал окончательную победу над своими врагами.
   Город Шорби на Тилле был наполнен ланкастерскими вельможами из окрестностей. Тут был граф Райзингэм с тремястами воинами; лорд Шорби с двумястами; сэр Даниэль, в сильном фаворе и снова разбогатевший от конфискаций, жил в собственном доме на главной улице с шестьюдесятью воинами. Мир действительно перевернулся.
   Был темный, очень холодный вечер первой недели января. Стоял большой мороз, дул сильный ветер; можно было ожидать, что до утра пойдет снег.
   В плохой харчевне, находившейся на улице, прилегавшей к гавани, трое или четверо людей сидели, распивая эль и закусывая яичницей. Это были люди красивые, сильные, загорелые, с грубыми руками, со смелым выражением глаз. Хотя они были одеты бедно, как простые пахари, даже пьяный солдат поостерегся бы начать ссору с такой компанией.
   Несколько поодаль от них, перед ярким огнем, сидел молодой человек, почти мальчик; хотя он был одет так же, как и другие, но по его виду ясно было, что он по происхождению выше своих товарищей и мог бы в другое время носить меч.
   -- Ну,-- сказал один из сидевших за столом,-- мне это не нравится. Дело окончится плохо. Здесь не место для веселых малых. Веселый малый любит открытое место, хорошее прикрытие и небольшое количество врагов, а здесь мы заперты в городе, окружены неприятелем, и в довершение несчастья, увидите, еще пойдет снег.
   -- Все это из-за мастера Шельтона,-- сказал второй, кивая головой на сидевшего перед огнем юношу.
   -- Я многое готов сделать для мастера Шельтона,-- возразил первый,-- но попадать на виселицу ради кого бы то ни было -- нет, только не это, братцы!
   Дверь гостиницы отворилась, какой-то человек поспешно вошел в комнату и подошел к сидевшему перед огнем юноше.
   -- Мастер Шельтон,-- сказал он,-- сэр Даниэль выходит с двумя факелоносцами и четырьмя стрелками.
   Дик (так как это был наш юный друг) тотчас же поднялся,
   -- Лаулесс,-- сказал он,-- ты займешь место Джона Хеппера. Гриншив, следуй за мной. Кеппер, иди впереди. Но этот раз мы пойдем за ним, хотя бы он отправлялся в Йорк.
   В следующее мгновение все уже были на темной улице. Келлер,-- так звали только что пришедшего человека,-- показал в сторону, где два факела, раздуваемые ветром, пылали на небольшом расстоянии.
   В городе все уже крепко спало; на улицах не было никакого движения, и идти за маленьким отрядом можно было, не возбуждая подозрений. Впереди шли два факелоносца, за ними следовал человек, длинный плащ которого развевался по ветру; в арьергарде шли четыре стрелка с луками в руках. Они двигались быстрым шагом, проходя по запутанным переулкам и приближаясь к берегу.
   -- Он ходит каждую ночь в этом направлении? -- шепотом спросил Дик.
   -- Вот уже третью ночь, мастер Шельтон,-- ответил Кеплер,-- и всегда в одно и то же время и с такой же маленькой свитой, как будто с какой-то тайной целью.
   Сэр Даниэль со своими шестью спутниками вышли на окраину. Шорби был неукрепленный город, и хотя засевшие в нем лорды-ланкастерцы держали сильные караулы на главных дорогах, из него все же можно было выйти -- или войти в него -- незамеченным по небольшим улицам или по открытому полю.
   Переулок, которым шел сэр Даниэль, внезапно окончился. Перед ним расстилалась небольшая дюна; с одной стороны доносился шум морского прибоя. Поблизости не было караула, никакого света не виднелось в этой части города.
   Дик и его два спутника подошли несколько ближе к тому, кого преследовали; когда они вышли из ряда домов и могли взглянуть немного дальше в обе стороны, они заметили факел, приближавшийся по противоположному направлению.
   -- Эге,-- сказал Дик,-- я чую измену.
   Между тем сэр Даниэль остановился. Факелы воткнули в землю, а люди легли, как будто в ожидании появления другого отряда.
   Отряд этот приближался быстрым ходом. Он состоял только из четырех человек -- двух стрелков, слуги с факелом и джентльмена в плаще, шедшего посередине.
   -- Это вы, милорд? -- крикнул сэр Даниэль.
   -- Да, это я, и если кто-либо доказал, что он истинный рыцарь -- это я,-- ответил предводитель второго отряда, -- потому что всякий охотнее встретится с великанами, колдунами и язычниками, чем вынесет такой пронизывающий холод.
   -- Милорд,-- ответил сэр Даниэль,-- красавица будет тем более признательна вам, не сомневайтесь в этом. Но не отправиться ли нам в путь? Чем скорее вы увидите мой товар, тем скорее мы оба вернемся по домам.
   -- Но зачем вы держите ее здесь, добрый рыцарь? -- спросил незнакомец.-- Если она так молода, так хороша и богата, почему вы не даете ей возможности бывать среди своих подруг? Вы скорее устроили бы для нее выгодный брак без необходимости морозить себе пальцы и рисковать получить рану, расхаживая в такую неподходящую погоду в темноте.
   -- Я говорил вам, милорд, -- ответил сэр Даниэль, -- что это касается только меня. И я не намерен объяснять вам. Достаточно сказать, что если вам надоел ваш старый приятель, Даниэль Брэклей, то объявите во всеуслышание, что вы собираетесь жениться на Джоанне Седлей, и даю вам слово -- вы скоро избавитесь от него. Вы найдете его со стрелой в спине.
   Между тем джентльмены быстро продвигались по дюнам; перед ними несли три факела, которые колебались от ветра и распространяли вокруг себя облака дыма и искры огня; шесть стрелков заключали шествие.
   Сейчас за ними шел Дик. Он, конечно, не слышал ни слова из их разговора, но во втором из разговаривавших он узнал старого лорда Шорби, пользовавшегося очень дурной репутацией, которого даже сэр Даниэль считал нужным порицать в обществе.
   Наконец они дошли до самого берега. Воздух был пропитан солью, шум прибоя стал сильнее. Тут, в большом саду, обнесенном стенами, стоял маленький двухэтажный дом с конюшнями и другими службами.
   Шедший впереди факелоносец отпер калитку в стене и после того, как все вошли в сад, снова запер ее на замок с другой стороны.
   Дик и его товарищи были, таким образом, лишены возможности следовать за ними; конечно, они могли бы перелезть через стену, но при этом могли и попасться в ловушку.
   Они присели в вереске и стали ждать. Красное пламя факелов двигалось взад и вперед, вниз и вверх за оградой, как будто факелоносцы усердно сторожили сад.
   Прошло двадцать минут, и все общество снова вышло на дюну. После утонченных прощальных приветствий сэр Даниэль и барон расстались и пошли по домам, каждый со своей свитой из людей и факелов.
   Как только ветер заглушил шум их шагов, Дик встал на ноги насколько мог быстро, он закоченел от холода.
   -- Кеппер, помоги мне взобраться,-- сказал он.
   Все трое подошли к стене; Кеппер нагнулся, а Дик встал ему на плечи и взобрался на стену.
   -- Ну, Гриншив,-- шепнул Дик,-- следуй за мной сюда; ляг навзничь, чтобы тебя было меньше видно, и будь готов помочь мне, если на меня нападут.
   Сказав это, он соскочил в сад.
   Там не было видно ни зги; дом был не освещен. Ветер резко свистел среди жалких кустов; волны бились о берег; других звуков не было слышно. Дик осторожно пошел вперед, спотыкаясь среди кустов и ощупывая предметы руками. Вдруг резкий скрип песка под ногами показал ему, что он попал на аллею.
   Тут он остановился и, вынув арбалет из-под своего длинного плаща, приготовил его к немедленному действию и пошел дальше с большой решимостью и уверенностью. Дорожка привела его к группе зданий.
   Все они казались разрушенными; окна дома закрывались ветхими ставнями, пустые конюшни были распахнуты настежь, на сеновале не было сена, в стойлах -- зерна. Всякий принял бы этот дом за необитаемый, но у Дика были основательные причины предполагать иное. Он продолжал обход, заходил в службы, пробовал все окна. Наконец, обойдя дом со стороиы моря, он увидел, как и ожидал, слабый свет в одном из окон верхнего этажа.
   Он отошел немного в сторону так, чтобы видеть движение тени на стене комнаты, из которой виднелся свет. Тут он вспомнил, что когда он ощупывал стены конюшни, ему попалась под руку какая-то лестница, и он поспешно пошел за ней. Лестница была очень коротка, но все же, стоя на ее верхней ступени, он мог протянуть руки так, чтобы достать до железных перекладин окна; ухватясь за них, он напряг все силы и поднялся настолько, что мог видеть все происходившее в комнате.
   В ней были две женщины: в первой он сейчас же узнал Гуди Хэтч, вторая -- высокая, красивая, важная молодая леди в длинном вышитом платье -- неужели это Джоанна Седлей? Его лесной товарищ Джек, которого он собирался отколотить поясом?
   Он в изумлении опустился на перекладину лестницы. Он никогда не представлял себе своей возлюбленной существом настолько высшим, и чувство сомнения в себе охватило его. Но ему некогда было раздумывать. Вблизи него раздалось тихое восклицание: "Тс!" -- и он поспешно сошел с лестницы.
   -- Кто идет? -- шепотом проговорил он.
   -- Гриншив,-- послышался ответ, сказанный таким же тоном.
   -- Что тебе нужно? -- спросил Дик.
   -- За домом следят, мастер Шельтон,-- ответил Гриншив.-- Не мы одни караулим здесь; лежа на животе на стене, я заметил людей, бродящих в темноте, в слышал, как они тихо пересвистывались.
   -- Правда, это очень странно,-- сказал Дик.-- Это не люди сэра Даниэля?
   -- Нет, сэр,-- ответил Гриншив,-- если у меня есть глаза, то у каждого из них на шапке белый значок с какими-то темными клетками.
   -- Белый, с темными клетками? -- повторил Дик.-- Право, я не знаю такого значка. Это не из здешних. Ну, если так, то выберемся потихоньку из этого сада, потому что здесь мы не в состоянии защищаться. В доме, без сомнения, есть люди сэра Даниэля, и попасть между двух огней -- положение не из приятных. Возьми эту лестницу, я должен оставить ее там, где нашел.
   Они отнесли лестницу в конюшню и ощупью добрались до места, откуда вошли в сад.
   Кеппер между тем занял позицию Гриншива на стене; он подал руку и втащил сначала одного, потом другого на стену.
   Осторожно и безмолвно все трое спустились на другую сторону; они заговорили только тогда, когда вернулись в свою старую засаду в заросли.
   -- Ну, Джон Кеппер,-- сказал Дик,-- отправляйся назад в Шорби так быстро, как будто дело идет о твоей жизни. Приведи мне сейчас же всех, кого можешь собрать. Здесь будет сборное место, если же люди разбросаны далеко друг от друга и соберутся только к рассвету, назначь место сбора где-нибудь подальше, у входа в город. Гриншив и я остаемся здесь караулить. Поторопись, Джон Кеппер, и да помогут тебе все святые! А мы с тобой, Гриншив,-- продолжал он, когда Кеппер отправился в путь,-- обойдем вокруг сада на большом расстоянии. Мне хочется посмотреть, не обманули ли тебя твои глаза.
   Держась вдали от стены и пользуясь каждым возвышением, каждой впадиной, они обошли сад с двух сторон, ничего не заметив. С третьей стороны садовая стена была выстроена прямо на берегу; чтобы сохранить необходимое расстояние от нее, им пришлось несколько спуститься на песок. Хотя до прилива было еще далеко, прибой был настолько силен, а песчаный берег так плосок, что каждый вал обливал пеной и водой большое пространство. Дику и Гриншиву пришлось сделать эту часть обхода по лодыжку -- а местами и по колено -- в соленой, ледяной воде моря.
   Внезапно на относительной белизне садовой стены показалась, словно в китайском театре теней, неясная фигура человека, подававшего какие-то знаки руками. Когда он спустился на землю, несколько подальше появилась другая такая же фигура и проделала то же самое. И эти знаки, словно безмолвный пароль, повторились вокруг осажденного сада.
   -- Они хорошо караулят,-- шепнул Дик.
   -- Вернемся скорее на берег, мастер,-- ответил Гриншив.-- Мы стоим здесь на слишком открытом месте: когда морские волны, тяжелые и белые, разобьются сзади нас, наши фигуры будут ясно вырисовываться среди пены.
   -- Ты говоришь правду,-- сказал Дик.-- Скорее на берег!
  

ГЛАВА II
Схватка в темноте

   Дик с товарищами вернулись на свою позицию в вереске совершенно вымокшие и озябшие.
   -- Дай Бог, чтобы Кеппер поторопился! -- сказал Дик.-- Я обещаю свечу Святой Марии в Шорби, если он скоро вернется.
   -- Вы спешите, мастер Дик? -- спросил Гриншив.
   -- Да, добрый малый,-- ответил Дик,-- потому что в этом доме находится моя дама, которую я люблю, а кто эти люди, стерегущие ее тайно ночью? Конечно, недруги.
   -- Ну,-- сказал Гриншив,-- если Джон скоро вернется, мы славно расправимся с ними. С наружной стороны их не более сорока человек -- я сужу по тому, как расставлены их часовые, и если напасть на них, когда они так далеко друг от друга, то двадцати человек достаточно, чтобы разогнать их, как воробьев. Но, мастер Дик, если она теперь во власти сэра Даниэля, то ей не очень повредит, если она попадет во власть другого. А кто могут быть эти люди?
   -- Я подозреваю лорда Шорби,-- ответил Дик.-- Когда пришли они?
   -- Они начали подходить в то время, как вы перелезли через стену, мастер Дик,-- сказал Гриншив.-- Я не пролежал и минуты, как уже заметил первого негодяя, подкрадывавшегося из-за угла.
   Последний свет уже был погашен в домике, когда Дик и его спутник брели среди всплесков волн; теперь невозможно было предсказать, когда люди, скрывавшиеся у стены сада, решатся произвести нападение на дом.
   Из двух зол Дик предпочитал меньшее.
   Он предпочитал, чтобы Джоанна осталась под охраной сэра Даниэля, чем попала бы в когти лорда Шорби. Он твердо решился в случае нападения на дом явиться немедленно на помощь осажденным.
   Но время проходило, а никакого движения все же не было заметно. Каждую четверть часа те же сигналы передавались по стене сада, как будто предводитель хотел убедиться, бодрствуют ли его расставленные по стене слуги, но во всех других отношениях в окрестности маленького дома царствовала невозмутимая тишина.
   Мало-помалу к Дику стало подходить его подкрепление. Ночь только что наступила, когда около двадцати человек уже притаились в вереске рядом с ним.
   Он разделил их на два отряда, взял на себя команду над меньшим, а предводительство большим предоставил Гриншиву.
   -- Ну, Кит,-- сказал он последнему,-- возьми своих людей к ближайшему углу садовой стены на берегу. Поставь там сильный караул и жди, пока не услышишь, что я начал нападение с другой стороны. Я хотел бы овладеть теми, которые стоят фронтом к морю, потому что там, наверно, находится предводитель. Остальные побегут; пожалуй, отпустите их. И вот еще что, ребята, не стреляйте, вы можете попасть в друзей. Беритесь за кинжалы и действуйте ими. А если мы одержим верх, то обещаю каждому из вас по золотому, когда я получу свое имение.
   Сопровождать Ричарда Шельтона вызвались самые храбрые и наиболее искусные в военном ремесле люди из странного сборища изломанных жизнью людей, воров, убийц и крестьян из разоренных поселений, которых призвал к себе Декуорс для своих планов мщения. Служба, состоявшая в наблюдении за сэром Даниэлем в городе Шорби, была им не по вкусу; в последнее время они начали громко роптать и угрожали уйти. Перспектива горячей схватки, а может быть, и добычи возвратила им хорошее расположение духа, и они радостно стали готовиться к битве.
   Откинув свои длинные плащи, они появились в простых зеленых кафтанах, а некоторые в толстых кожаных куртках; под капюшонами на многих были надеты шапки с железными бляхами; что касается оружия, то мечи, кинжалы, несколько толстых рогатин и дюжина блестящих алебард давали им возможность противостоять даже регулярным феодальным войскам. Луки, колчаны и плащи были спрятаны в вереске, и оба отряда решительно двинулись вперед.
   Дик, дойдя до другой стороны дома, расставил в ряд своих шестерых воинов, ярдах в двадцати от садовой стены, и стал в нескольких шагах впереди. Потом все разом крикнули и бросились на неприятеля.
   Враги, лежавшие на больших расстояниях друг от друга, окоченевшие от холода, застигнутые врасплох, вскочили на ноги и остановились в нерешительности. Прежде чем они могли собраться с мужеством, или даже сообразить количество нападающих и их силы, такой же крик, предвестник нападения, достиг их ушей с отдаленной стороны ограды. Они сочли себя погибшими и побежали.
   Таким образом, два маленьких отряда членов шайки "Черной Стрелы" соединились перед стеной сада, выходившей на море; часть незнакомцев очутилась как бы жду двух огней, а остальные разбежались во все стороны и скоро исчезли в темноте.
   Но битва еще только начиналась. Хотя на стороне лесных бродяг Дика было то преимущество, что нападение их было неожиданным, но те, на кого они напали, превосходили их численностью. Между тем наступил прилив; берег сузился до небольшой полосы; на пространстве между морем и садовой стеной, в темноте, началсь яростная, смертельная борьба, исход которой был сомнительным.
   Незнакомцы были хорошо вооружены; они молча бросились на нападающих; схватка превратилась в ряд отдельных состязаний. Дик, первым бросившийся в битву, схватился с тремя воинами; одного из них он уложил с первого удара, но остальные двое напали на него с такой горячностью, что он чуть было не отступил перед их натиском. Один из нападающих был громадный малый, почти великан, вооруженный огромным мечом, которым он размахивал, как тросточкой. Против такого противника с сильным размахом руки и с длинным, тяжелым оружием Дик со своей алебардой оказывался совершенно беззащитным. Если бы и другой противник решил принимать горячее участие в нападении, гибель юноши была бы неизбежна. Но этот человек, менее высокий и более медлительный в движениях, остановился на мгновение, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к звукам битвы.
   Великан продолжал пользоваться своим выгодным положением, а Дик все отступал перед ним, поджидая удобного случая. Вдруг в воздухе сверкнуло и опустилось громадное лезвие, Дик сделал ловкий прыжок и стал наудачу рубить своей алебардой направо и налево. Послышался громкий отчаянный крик; прежде чем раненый успел поднять свое страшное оружие, Дик дважды повторил свой удар, и противник упал на землю.
   В следующее мгновение Дик вступил на более равных условиях в борьбу с другим своим преследователем. Тут не было большой разницы в росте, и хотя противник Дика выступил против алебарды с мечом и кинжалом, хотя он был осторожен, умел хорошо отражать удары и имел лучшее оружие, Дик возмещал все это своею ловкостью и проворством. Никто из них сначала не имел видимого преимущества над другим, но старший из противников незаметно воспользовался горячностью младшего, чтобы завести того, куда ему хотелось. Вдруг Дик заметил, что они прошли берег во всю его ширину и дерутся теперь по колено в воде, среди пены и шума волн. Тут его ловкость и подвижность становились бесполезными; он увидел себя, более или менее, в руках врага; еще немного, и он очутился вдали от своих людей и убедился, что ловкий и искусный противник решил завести его как можно дальше.
   Дик заскрежетал зубами. Он решил немедленно окончить борьбу. Когда волна прибоя отхлынула, оставив песок сухим, он бросился вперед, выбил оружие из рук противника и вцепился ему прямо в горло. Тот упал вместе с Диком, который очутился на нем; следующая волна покрыла его водой.
   Пока он лежал еще под водой, Дик выхватил у него из рук кинжал и встал на ноги с победоносным видом.
   -- Сдавайтесь! -- сказал он.-- Даю вам жизнь.
   -- Сдаюсь,-- ответил его противник, подымаясь на колени.-- Вы бьетесь, как молодой человек, то есть неумело и очертя голову, но, клянусь всеми святыми, вы сражаетесь отважно.
   Дик обернулся к берегу. В темноте еще продолжался с сомнительным успехом яростный бой. Покрывая глухой шум волн, слышались удары стали о сталь, раздавались крики боли и боевые возгласы.
   -- Отведите меня к вашему предводителю, юноша,-- сказал побежденный рыцарь.-- Пора окончить эту бойню.
   -- Сэр,-- ответил Дик,-- если у этих храбрых малых есть какой-нибудь предводитель, то он -- тот бедный джентльмен, что стоит перед вами.
   -- Ну, так отзовите своих псов, а я велю своим слугам остановиться,-- сказал незнакомец.
   В голосе и манерах противника было столько благородства, что Дик перестал бояться измены.
   -- Складывайте оружие, молодцы! -- крикнул незнакомый рыцарь.-- Я сдался под условием, что останусь жив.
   Тон незнакомца был чрезвычайно властный, и шум и смятение схватки прекратились почти немедленно.
   -- Лаулесс,-- крикнул Дик,-- ты жив?
   -- Да,-- крикнул в ответ бывший повар,-- жив и невредим.
   -- Зажги фонарь,-- сказал Дик.
   -- Сэра Даниэля нет здесь? -- спросил рыцарь.
   -- Сэра Даниэля? -- повторил Дик.-- Молю Бога, чтобы его не было здесь. Клянусь распятием, плохо бы мне пришлось, если бы он был здесь.
   -- Плохо пришлось бы вам, прекрасный сэр? -- спросил рыцарь.-- Ну, признаюсь, если вы не принадлежите к партии сэра Даниэля, то я ничего более не понимаю. Зачем же вы напали на мою засаду? Какой тут спор, мой юный и чрезвычайно пылкий друг? Какое у вас было намерение? И чтобы покончить с расспросами -- какому благородному джентльмену я сдался?
   Но прежде чем Дик успел ответить, в темноте раздался чей-то голос. Дик разглядел белый с черным значок на шапке говорившего и почтительный поклон, которым он приветствовал своего начальника.
   -- Милорд,-- сказал он,-- если эти джентльмены -- недруги сэра Даниэля, то, право, очень жаль, что мы бились с ними, но было бы в десять раз больше жаль, если бы они или мы остались здесь дольше. Часовые в доме, если они не мертвы и не глухи, услышали нашу схватку с четверть часа тому назад; сейчас они дадут сигналы в город, и если мы не поторопимся уйти, то все будем схвачены новым врагом.
   -- Хокслей прав,-- сказал лорд.-- Чего вы желаете, сэр? Куда мы должны идти?
   -- Ну, милорд, что касается меня, идите куда хотите. Я начинаю думать, что у нас есть основание для дружбы, и если я начал знакомство с вами несколько грубо, то не хочу продолжать его таким же образом. Поэтому, милорд, вы дадите мне вашу правую руку, и мы расстанемся. А в назначенный вами час мы встретимся в назначенном вами месте и сговоримся.
   -- Вы слишком доверчивы, мой мальчик,-- сказал рыцарь,-- но на этот раз ваше доверие не будет обмануто. Я встречу вас на рассвете у Креста святой Невесты. Ну, молодцы, за мною!
   Незнакомцы исчезли с несколько подозрительной быстротой. Пока обитатели зеленого леса занялись привычным делом -- грабежом покойников, Дик еще раз обошел садовую стену, чтобы рассмотреть переднюю часть дома. В маленьком окошечке наверху крыши он увидел какой-то свет; так как этот свет был наверное виден из задних окон городского дома сэра Даниэля, то он не сомневался, что это и был сигнал, которого боялся Хокслей, и что на сцене скоро появятся солдаты Тонсталльского рыцаря.
   Он приложил ухо к земле, и ему послышался нестройный глухой звук со стороны города. Он бросился поспешно к берегу. Но работа была уже окончена, последний труп был обезоружен и обобран догола, и четверо молодцов уже несли его к морю, чтобы кинуть в воду.
   Через несколько минут, когда из ближайших переулков Шорби показалось до сорока всадников, поспешно снарядившихся и мчавшихся галопом, все было безмолвно и пустынно вокруг маленького дома на морском берегу.
   Между тем Дик со своими воинами вернулся в питейный дом "Коза и Волынка", чтобы урвать несколько часов сна до утреннего свидания.
  

ГЛАВА III
Крест святой Невесты

   Крест святой Невесты стоял недалеко от Шорби, у опушки Тонсталльского леса. Тут перекрещивались две дороги: одна шла из Холивуда, через лес, другая -- дорога из Райзингэма, по которой, как мы видели, бежали остатки Ланкастерской армии. В этом месте дороги сходились и спускались вместе по холму к Шорби. Несколько дальше от места их соединения вершину небольшого холма венчал старинный крест, сильно пострадавший от непогоды.
   Сюда и явился Дик около семи часов утра. Было холодно по-прежнему; земля вся посерела и отливала серебром от инея; день занялся на востоке зарей пурпурного и оранжевого цвета.
   Дик сел на нижнюю ступеньку у креста, хорошенько закутался в свой длинный плащ и внимательно огляделся по сторонам. Ему пришлось недолго ждать. По дороге из Холивуда показался джентльмен в богатых, блестящих латах, на которые была наброшена верхняя одежда из драгоценнейших мехов, верхом на великолепном ратном коне. В двадцати ярдах за ним следовала группа всадников, вооруженных копьями; они остановились недалеко от места назначенного свидания, джентльмен в меховой одежде поехал дальше один.
   Из-под поднятого забрала видно было лицо с властным, величественным выражением, соответствовавшим богатству одежды и вооружения незнакомца. Дик встал своего места с некоторым смущением и спустился по холму навстречу своему пленнику.
   -- Благодарю вас, милорд, за аккуратность,-- сказал он с низким неловким поклоном.-- Не угодно ли вашей милости сойти на землю?
   -- Вы здесь одни, молодой человек? -- спросил лорд.
   -- Я не так прост,-- ответил Дик,-- и должен сказать откровенно, ваша милость, что леса по обе стороны этого креста полны моими честными молодцами с оружием наготове.
   -- Умно вы поступили,-- сказал лорд.-- Это мне нравится тем более, что в прошлую ночь вы дрались очертя голову, скорее как дикий безумец-сарацин, чем христианский рыцарь. Но мне не пристало жаловаться, так как я был побежден.
   -- Вы были побеждены, потому что упали, милорд,-- возразил Дик,-- если бы не помогли волны, то мне пришлось бы плохо. Вам угодно было отметить меня знаками кинжала, которые и теперь на моем теле. В конце концов, милорд, мне думается, что все опасности, так же, как и все выгоды этой маленькой стычки на берегу, выпали на мою долю.
   -- Я вижу, вы достаточно проницательны, чтобы этим воспользоваться,-- заметил незнакомец.
   -- Нет, милорд,-- ответил Дик,-- я не думаю извлекать из этого выгод. Но когда при свете дня я вижу, какой храбрый рыцарь сдался -- не мне, а судьбе, темноте и приливу, как легко бой мог принять совсем другой оборот для такого неопытного и неотесанного воина, как я,-- то вы, милорд, не должны находить странным, что я смущен выпавшей на мою долю победой.
   -- Вы хорошо говорите,-- сказал незнакомец.-- Ваше имя?
   -- Мое имя, если вам угодно знать его,-- Шельтон,-- ответил Дик.
   -- Меня зовут лорд Фоксгэм, -- сказал незнакомец.
   -- Значит, милорд, вы, с вашего позволения, опекун самой милой девушки в Англии,-- ответил Дик,-- и не может быть никакого разговора об условиях выкупа -- как вашего, так и тех, кто был с вами на берегу. Прошу вас, милорд, окажите мне вашу милость и благосклонность, отдайте мне руку моей возлюбленной, Джоанны Седлей, и примите со своей стороны свободу свою, свободу своих слуг и (если желаете) мою благодарность и службу до смерти.
   -- Но разве сэр Даниэль -- не ваш опекун? Мне казалось, что так говорили о сыне Гарри Шельтона,-- сказал лорд Фоксгэм.
   -- Не угодно ли вам сойти с лошади, милорд? Я рассказал бы вам откровенно, кто я, каково мое положение, и отчего я решаюсь на такую смелую просьбу. Умоляю вас, милорд, присядьте на эти ступеньки, выслушайте меня до конца и судите меня милостиво.
   Говоря это, Дик протянул лорду Фоксгэму руку, чтобы помочь ему сойти с лошади, привел его к кресту, усадил на то место, где прежде сидел сам, и, стоя почтительно перед своим благородным пленником, рассказал ему всю свою историю до событий вчерашнего вечера включительно.
   Лорд Фоксгэм внимательно слушал его.
   -- Мастер Шельтон,-- сказал он, когда Дик окончил свой рассказ,-- вы самый счастливый и в то же время несчастный молодой джентльмен на свете; но счастье, которое у вас было, вы вполне заслужили, а несчастье не заслужено вами ни в коем случае. Ободритесь, потому что вы приобрели друга, который может оказать вам услугу и имеет власть на это. Что касается вас, то хотя человеку вашего происхождения и не годится водиться с шайкой лесных бродяг, я должен признать, что вы и храбры и честны, очень опасны в бою, очень любезны в мирное время; юноша с превосходными наклонностями и отважного вида. Что касается ваших поместий, вы не увидите их, пока мир снова не перевернется; пока Ланкастер одерживает верх, сэр Даниэль будет владеть ими. Относительно благородной девицы, которую я опекаю, дело иное; я еще раньше обещал ее руку одному джентльмену, родственнику нашего дома, некоему Гэмлею; обещание дано давно...
   -- Да, милорд, а теперь сэр Даниэль обещал ее руку милорду Шорби,-- перебил Дик.-- И это обещание, хотя данное позже, вероятно, окажется более действительным.
   -- Это истинная правда,-- сказал лорд Фоксгэм.-- Принимая во внимание, что я ваш пленник, которому вы, по соглашению, оставили только жизнь, а самое главное -- что девушка находится, к несчастью, в других руках, я условно даю свое согласие. Помогите мне с вашими добрыми молодцами...
   -- Милорд,-- вскрикнул Дик,-- ведь это те же самые лесные бродяги, за которых вы порицали меня, что я вожусь с ними!
   -- Пусть они будут кем хотят, если только они умеют сражаться,-- возразил лорд Фоксгэм.-- Ну, так помогите мне, и если нам двоим удастся отбить девушку, клянусь моей рыцарской честью, она выйдет за вас!
   Дик преклонил колено перед своим пленником, но тот легко соскочил с подножья креста, поднял юношу и поцеловал его как сына.
   -- Ну,-- сказал он,-- если вы женитесь на Джоанне, то мы должны заранее стать друзьями.
  

ГЛАВА IV
"Добрая Надежда"

   Час спустя Дик был снова в гостинице "Коза и Волынка", сидел за завтраком и выслушивал донесения своих гонцов и часовых. Декуорса все еще не было в Шорби. Это случалось часто, так как он играл много ролей и принимал участие в многочисленных и разнообразных делах. Он основал общество "Черной Стрелы", когда разорился и жаждал мести и денег, но среди людей, особенно хорошо знавших его, он считался агентом и эмиссаром великого делателя королей в Англии -- Ричарда, графа Варвика.
   Как бы то ни было, во время его отсутствия ведение дел в Шорби выпадало на долю Ричарда. Он сидел за завтраком с душой, полной тревоги, и с задумчивым выражением лица. Между ним и лордом Фоксгэмом было решено нанести решительный удар в этот вечер и освободить Джоанну силой. Однако препятствий оказывалось много. По мере того, как к Дику являлись разведчики, он узнавал все более и более неприятные новости.
   Ночной бой встревожил сэра Даниэля. Он увеличил гарнизон дома в саду; не довольствуясь этим, он расставил всадников по всем соседним тропинкам так, чтобы они могли ему дать немедленно знать о всяком движении. В то же время во дворе его собственного дома стояли оседланные лошади, и всадники, вооруженные с головы до ног, ждали только сигнала к отправлению.
   Ночное предприятие казалось все более и более неосуществимым, но вдруг лицо Дика прояснилось.
   -- Лаулесс! -- крикнул он.-- Ведь ты был моряком. Можешь ли ты украсть для меня судно?
   -- Мастер Дик,-- ответил бывший моряк,-- если вы поддержите меня, я готов украсть кафедральный собор в Йорке.
   Вскоре они вышли из гостиницы и отправились вниз к гавани. Это была довольно большая бухта, окруженная песчаными холмами и размытыми дюнами. Берега были засыпаны обломками и всяким хламом; к гавани вели глухие, заброшенные улицы города. Много палубных судов и лодок стояло там на якоре или было вытащено на берег. Продолжительная дурная погода загнала их из открытого моря в прибежище порта, а большие черные тучи и холодные шквалы, следовавшие один за другим и приносившие иногда сухой снег, не предвещали улучшения, а скорее угрожали еще более сильным штормом в недалеком будущем.
   Большинство моряков, чтобы укрыться от холода и ветра, отправились на берег и шумели и пели в прибрежных харчевнях. Многие из судов раскачивались на якорях без присмотра. По мере того, как становилось поздно и погода не показывала никаких признаков улучшения, число таких судов возрастало. На эти-то суда, в особенности на те, которые стояли подальше, Лаулесс и обратил свое внимание. Дик, сидя на якоре, наполовину ушедшем в песок, прислушивался то к грубым могучим голосам урагана, то к хриплому пению матросов в ближайшей таверне; но вскоре он забыл и о том, что окружало его, забыл и все заботы в приятных воспоминаниях об обещании лорда Фоксгэма.
   Мечтания его были прерваны прикосновением чьей-то руки к его плечу. То был Лаулесс, который указывал маленькое судно невдалеке от устья гавани, плавно окачивавшееся на волнах. Как раз в эту минуту луч бледного зимнего солнца упал на палубу, вырисовывавшуюся на фоне мрачных туч. При этом мгновенном освещении Дик увидел двух людей, тащивших шлюпку вдоль борта судна.
   -- Вот, сэр,-- сказал Лаулесс,-- заметьте хорошенько. Вот вам судно на эту ночь.
   Шлюпка отделилась от судна, и двое людей, повернув ее по ветру, весело поплыли к берегу. Лаулесс обернулся к какому-то праздношатающемуся.
   -- Как звать его? -- спросил он, указывая на маленькое судно.
   -- Его зовут "Добрая Надежда", оно из Дортмута,-- ответил незнакомец.-- Имя капитана Арбластер. Он гребет на носу вон той шлюпки.
   Этого-то и нужно было ему. Поспешно поблагодарив незнакомца, он пошел по берегу к песчаной бухточке, к которой направлялась шлюпка. Тут он занял позицию, и лишь только сидевшие приблизились настолько, что могли слышать его, он открыл огонь по морякам.
   -- Эй, кум Арбластер! -- закричал он.-- Вот так хорошая встреча, нет, право, чудесная встреча, клянусь распятием! А это "Добрая Надежда"? Ах, я узнал бы ее среди десяти тысяч! Славное судно! Подплывай-ка, кум! Хочешь выпить? Я получил поместье, о котором ты, без сомнения, слышал. Я богат теперь, я перестал плавать по морю, плаваю больше по элю, приправленному пряностями. Ну, молодец, давай-ка руку! Выпей со старым товарищем!
   Шкипер Арбластер, длиннолицый, пожалуй, много видавший на своем веку человек, с ножом на шее, на тесьме, по походке и манерам похожий на любого из моряков того времени, отступил назад в очевидном изумлении и с недоверчивостью. Но упоминание о поместье, вид полупьяного простодушия и дружелюбия, очень искусно принятый Лаулессом, помогли победить его подозрительность; выражение лица его смягчилось, он сразу протянул руку и пожал руку лесного бродяги.
   -- Нет,-- сказал он,-- я не помню тебя. Но что же из этого? Я готов выпить со всяким, кум, так же, как и мой Том. Любезный Том,-- прибавил он, обращаясь к своему спутнику,-- вот мой кум; фамилии его я не помню, но, без сомнения, он очень хороший моряк. Пойдем выпить с ним и с его другом на берегу.
   Лаулесс пошел впереди, и вскоре все сидели в питейном доме. Так как дом этот был новый и стоял в уединенном месте, он был не так набит посетителями, как другие, находившиеся ближе к центру порта. Это был простой деревянный сарай, очень похожий на блокгаузы, встречающиеся в девственных лесах Америки в настоящее время. Вся обстановка его состояла из одного-двух шкафов, нескольких голых скамей и положенных на бочонки досок, изображавших столы. Посреди сарая, раздуваемый сильными сквозными ветрами, пылал огонь из корабельных обломков, изрыгая густой дым.
   -- Эх,-- сказал бывший францисканец,-- вот она, радость моряка,-- хороший огонь, добрая чарочка вина на берегу, когда на дворе скверная погода и морская буря разгуливает по крыше! За "Добрую Надежду"! Добрый путь ей!
   -- Да,-- сказал шкипер Арбластер,-- правда, хорошо быть на берегу в такую погоду. Что ты скажешь на это, Том? Кум, ты хорошо говоришь, хотя я никак не могу припомнить твоего имени, но ты говоришь очень хорошо. Доброго пути "Доброй Надежде"! Аминь!
   -- Друг Дикон,-- продолжал Лаулесс, обращаясь к своему начальнику,-- у вас, если не ошибаюсь, есть неотложные дела? Пожалуйста, отправляйтесь тотчас же. Я же останусь в самом отборном обществе с двумя старыми моряками, а до тех пор, пока вы вернетесь, я готов побиться об заклад, что эти славные малые останутся и будут пить чарку за чаркой. Мы ведь не похожи на людей на берегу, мы крепкие морские волки!
   -- Хорошо придумано! -- сказал шкипер.-- Можете идти, мой мальчик, я останусь в обществе вашего доброго друга и моего доброго кума, пока не потушат огней -- и даже, клянусь Святой Марией, до восхода солнца. Видите, когда человек долго бывает в море, от соли его внутренности превращаются в глиняные, и дайте ему выпить целый колодец, он все еще не утолит своей жажды.
   Ободряемый таким образом со всех сторон, Дик встал, раскланялся с приятелями и, выйдя на воздух, где свирепствовала буря, отправился как можно скорее в готиницу "Коза и Волынка". Оттуда он послал сказать лорду Фоксгэму, что, как только наступит вечер, у них будет крепкое судно для поездки по морю. Потом, взяв собой двух спутников, имевших некоторое понятие море, он вернулся в гавань к маленькой песчаной бухте.
   Шлюпка "Доброй Надежды" стояла среди многих других, отличаясь от них своими чрезвычайно малыми размерами и хрупким видом. Действительно, когда Дик со своими двумя спутниками заняли места в лодке и стали выплывать из бухты в открытую гавань, маленькая скорлупка погружалась в волны и дрожала при каждом порыве ветра, как будто готовая опуститься на дно.
   Как мы уже говорили, "Добрая Надежда" стояла на якоре далеко от берега, где было сильное волнение. На расстоянии нескольких кабельтов не было других судов; те же, которые стояли ближе, были пусты. Когда шлюпка приблизилась к судну, пошел густой снег; внезапно наступившая темнота скрывала движения гребцов от какого бы то ни было наблюдения за ними. В один миг Дик и его люди вскочили на вздымавшуюся палубу, и шлюпка уже танцевала у кормы. "Добрая Надежда" была взята в плен.
   Это было хорошее, крепкое судно, закрытое на носу и в середине, но с открытой кормой. У него была одна мачта, а оснастка его представляла собой нечто среднее между оснасткой фелуки и люгера. По-видимому, торговое предприятие шкипера Арбластера оказалось превосходным, так как трюм был полон бочонками французского вина, а в маленькой каюте капитана, кроме образа Девы Марии,-- что доказывало его набожность -- находились запертые на замок сундуки и шкафы, говорившие о его богатстве и заботливости.
   Собака, единственная обитательница судна, яростно лаяла и кусала похитителей за пятки, но ее скоро прогнали в каюту; запертая дверь заглушила ее справедливый гнев. На ванты был поднят зажженный фонарь, чтобы с берега можно было ясно разглядеть судно; один из бочонков в трюме был открыт, и чаша превосходного гасконского вина осушена в память события этого вечера. Потом один из похитителей начал приготовлять лук и стрелы на случай нападения, а другой спустил шлюпку за борт и ожидал в ней Дика.
   -- Ну, Джек, карауль хорошенько,-- сказал юный командир, собираясь последовать примеру своего подчиненного,-- ты, наверно, хорошо сделаешь это.
   -- Ну, конечно, все пойдет превосходно, пока мы будем стоять здесь, но как только мы повернем нос этого бедного корабля из гавани... Вот, взгляните, как он дрожит! Бедняга слышал мои слова, и сердце у него забилось в дубовых ребрах! Посмотрите, мастер Дик! Как становится темно!
   Действительно, тьма вокруг была поразительная. Громадные валы один за другим подымались из темноты, с шумом устремлялись на палубу "Доброй Надежды" и с головокружительной быстротой погружались в море с другой стороны. Редкие хлопья снега и брызги пены налетали на палубу, осыпая ее; снасти печально поскрипывали от ветра.
   -- Правда, вид неважный,-- сказал Дик,-- но ничего! Это шквал, он быстро пройдет!
   Но, несмотря на эти слова, мрачный холодный вид неба, шум и завывание ветра действовали на него угнетающим образом. Когда он сошел с борта судна и снова направился к пристани бухты со всей быстротой весел, он набожно перекрестился и вручил небесам жизнь всех, кто решился выехать в море.
   На пристани бухты собралось уже около дюжины лесных разбойников. Лодку оставили на их попечении, и им было велено немедленно садиться.
   Несколько дальше на берегу Дик увидел лорда Фоксгэма, торопившегося навстречу ему. Лицо его было закрыто темным капюшоном; простой, длинный, жалкого вида плащ покрывал его блестящие латы.
   -- Молодой Шельтон,-- сказал он,-- так вы действительно отправляетесь в море?
   -- Милорд,-- ответил Ричард,-- дом окружен всадниками, со стороны суши в него нельзя попасть, не подняв тревоги; если сэр Даниэль узнает о нашем предприятии, то мы точно так же не будем в состоянии выполнить его, как если бы захотели ехать на ветре. Объехав кругом по морю, мы подвергаемся некоторой опасности от стихий, но самое главное -- у нас есть шанс достигнуть цели и увезти девушку.
   -- Ну, ведите меня,-- сказал лорд Фоксгэм,-- я пойду за вами, чтобы не было стыдно, но, признаюсь, я желал бы лучше быть в постели.
   -- Сюда,-- сказал Дик,-- мы идем за нашим кормчим.
   И он повел лорда к простому питейному дому, где он означил свидание части своих подчиненных. Он нашел некоторых из них у наружной двери; более смелые вошли в комнату и, заняв места как можно ближе к товарищу, окружили Лаулесса и сидевших с ним моряков. Эти последние, судя по их расстроенным лицам и мутным глазам, давно перешли границы умеренности. Когда Ричард в сопровождении лорда Фоксгэма вошел в комнату, все трое пели старинную, печальную морскую песенку под аккомпанемент завывания ветра.
   Молодой предводитель обвел быстрым взглядом сарай. В огонь только что подбросили дров, и клубы черного дыма заволакивали комнату так, что трудно было видеть что-нибудь в отдаленных углах. Но ясно было, что люди Дика превосходили количеством число остальных посетителей. Удостоверившись в этом на случай неудачи выполнения своего плана, Дик подошел к столу и занял свое прежнее место на скамье.
   -- Эй,-- крикнул шкипер пьяным голосом,-- эй, кто вы такой?
   -- Мне нужно поговорить с вами вне дома, мастер Арбластер,-- сказал Дик,-- а здесь мы вот о чем поговорим.
   И он показал при свете огня золотую монету. Глаза моряка загорелись, но он все еще не узнавал нашего героя.
   -- Да, мальчик,-- сказал он,-- я пойду с вами. Кум, я сейчас вернусь. Пей хорошенько, кум.
   И, взяв Дика под руку, чтобы удержаться на ногах, он пошел к двери питейного дома.
   Как только он перешагнул порог, десять сильных рук схватили его и связали; а две минуты спустя он был брошен в соседнем сеновале по горло в сено со связанными руками и ногами и с кляпом во рту. Затем рядом с ним бросили его слугу Тома, также связанного, и предоставили им возможность предаваться печальным размышлениям целую ночь.
   Так как скрываться больше было нечего, то воины лорда Фоксгэма были вызваны условленным сигналом. Отряд смело овладел необходимым количеством лодок, и целая флотилия их отправилась на свет фонаря, повешенного на снастях корабля. Задолго до того, как последний человек из отряда взобрался на палубу "Доброй Надежды", яростные крики с берега показали, что по крайней мере часть моряков заметила пропажу своих лодок.
   Но было уже поздно возвращать лодки и мстить за них. Из сорока воинов, собравшихся на украденном судне, восемь бывали на море и могли играть роли матросов. С помощью их натянули парус. Подняли якорь. Лаулесс, продолжая пошатываться и напевать одну из морских баллад, взял в руки длинный руль, и "Добрая Надежда" поплыла во тьме ночи навстречу громадным волнам за пределами гавани.
   Ричард занял место у мачты. За исключением света от фонаря на судне и нескольких огоньков в городе Шорби, которые уже стали исчезать с подветренной стороны, кругом не было видно ни зги. Только временами, когда "Добрая Надежда" с головокружительной быстротой опускалась во впадину меж валов, гребень волны разбивался, и на одно мгновение взлетал водопад белой пены, но в следующее мгновение он устремлялся в кильватер судна и исчезал там.
   Многие из экипажа громко молились, другие страдали морской болезнью и пробрались в трюм, где растянулись среди клади. Слишком быстрый ход, пьяное хвастовство Лаулесса, продолжавшего кричать и распевать на ходу, заставили бы самого храброго человека на борту "Доброй Надежды" усомниться в удачном результате плавания.
   Но Лаулесс, как бы по инстинкту, провел судно среди громадных волн, навалился с подветренной стороны на покрытый зеленью песчаный берег, где они плыли несколько времени в затишье, и, наконец, провел его вдоль набережной из грубых камней; тут судно быстро привязали и оставили качаться и скрипеть в темноте.
  

ГЛАВА V
"Добрая Надежда" (продолжение)

   Набережная была не очень далеко от дома, в котором находилась Джоанна. Оставалось только спустить людей на берег, окружить дом сильным отрядом, выломать дверь и похитить пленницу. Тогда задача "Доброй Надежды" была бы выполнена: она доставила их в тыл врага, a отступление, во всяком случае, удастся ли предприятие или нет, могло быть успешнее произведено по дороге в лес и к резерву милорда Фоксгэма.
   Но высадить людей на берег оказалось нелегкой задачей; многие из них чувствовали себя нехорошо, все закоченели от холода; теснота и беспорядок на судне нарушили дисциплину; быстрота хода, ночная тьма удручающе подействовали на них. Они кинулись на набережную; милорду с обнаженной шпагой пришлось удерживать своих собственных людей; движение беспокойной толпы было остановлено не без шума, не желательного в данном случае.
   Когда порядок отчасти восстановили, Дик с несколькими отборными людьми двинулся вперед. Темнота на берегу по сравнению со светлой пеной прибоя, казалось, сгустилась, точно воздух обратился в плотное вещество; свист и завывание бури заглушали все остальные звуки.
   Он только что дошел до конца набережной, как ветер внезапно стих. В наступившей тишине послышался глухой стук копыт лошадей и лязг оружия. Дик остановил шедших за ним людей и, сделав несколько шагов, вступил на дюну. Тут он убедился, что это двигаются люди и лошади. Сильное отчаяние овладело им. Если их действительно подстерегают враги, если они заняли набережную с той стороны, где те высаживаются на берег, ему и лорду Фоксгэму будет очень трудно защищаться, так как позади них будет море, и людям придется толпиться в темноте на узкой плотине. Он дал условный сигнал -- свистнул осторожно.
   Сигнал оказал нежелательное действие. В ночной тьме посыпался град наудачу посланных стрел. Люди на набережной стояли так плотно друг к другу, что стрелы попали в некоторых из них; раздались крики испуга и боли. Лорд Фоксгэм был сражен при первом залпе. Хокслей сейчас же велел отнести его на судно; в продолжение недолгой схватки люди его сражались без всякого руководства. Это, по всей вероятности, и было причиной последовавшего затем бедствия.
   В конце набережной Дик с горстью своих людей удерживал минуту свою позицию; с обеих сторон было несколько раненых; сталь скрещивалась со сталью, ни один из отрядов не мог похвастаться преимуществом. Но в мгновение ока счастье изменило отряду с корабля. Кто-то крикнул, что все потеряно; люди были настроены так, что охотно поверили неприятному известию, переходившему от одного к другому.
   -- Назад, братцы, если дорожите жизнью! -- раздался новый крик.
   Еще один из отряда, с истинным инстинктом труса, распространил весть, неизменно появляющуюся при всех отступлениях: "Нам изменили!" И в одно мгновение вся толпа, волнуясь и толкаясь, ринулась назад, вниз по набережной, обращая к преследователям свой беззащитный тыл и оглашая ночной воздух трусливыми восклицаниями.
   Один трус отталкивал корму, тогда как другой держал судно за нос. Беглецы с пронзительными криками вскакивали на борт или обрывались и падали в море. Некоторые из них были убиты преследователями на набережной. Многие пострадали на палубе судна: в слепом ужасе они поспешно вскакивали на борт, падая и давя друг друга. Наконец, нарочно или случайно, нос "Доброй Надежды" освободился от цепи, и всюду поспевавший Лаулесс, который все время оставался на руле, благодаря своей силе и храброму отпору, немедленно направил судно на надлежащий путь. "Добрая Надежда" снова пошла вперед, в бурное море; потоки крови текли с палубы, заваленной трупами и ранеными. В темноте судно двинулось вперед, борясь с волнами.
   Лаулесс вложил кинжал в ножны и обернулся к ближайшему соседу.
   -- Я здорово отметил их, кум,-- сказал он,-- этих крикливых трусливых псов.
   В то время, как беглецы вскакивали на судно, спасая себе жизнь, они, по-видимому, не замечали грубых пинков и сильных ударов кинжалом, благодаря которым Лаулессу удалось удержать свое место во время всеобщего смятения. Но теперь они начали яснее понимать положение дела, а может быть, кто-нибудь кроме собеседника рулевого услышал его слова.
   Пораженные паникой войска медленно приходят в себя, а люди, только что обесчестившие себя трусостью, как бы для того, чтобы стереть воспоминание о их поступке, часто переходят к совершенно противоположному настроению -- к бунту. Так случилось и теперь. Те самые люди, которые побросали свое оружие, которых втащили за ноги на палубу "Доброй Надежды", начали роптать на своих вождей и требовать наказания это. Все возрастающее неприязненное чувство обратилось на Лаулесса.
   Чтобы удобнее выйти из гавани, старый лесной бродяга направил нос "Доброй Надежды" прямо в сторону открытого моря.
   -- Это что такое! -- заорал один из недовольных.-- Он ведет нас в море.
   -- В самом деле! -- кричал другой.-- Ну, это явная измена!
   Все хором принялись кричать об измене и пронзительными голосами, с ужасными ругательствами, требовали, чтобы Лаулесс поскорее привел их к берегу. Стиснув зубы, Лаулесс молча продолжал вести "Добрую Надежду" по тому же курсу, среди огромных волн. Частью под влиянием хмеля, частью из чувства собственного достоинства, он не отвечал ни на бессмысленные выражения ужаса, ни на позорные угрозы. Недовольные собрались позади мачты. Ясно было, что они, как петухи во дворе, "кричат, чтобы придать себе храбрости". Очевидно, они были готовы ко всякому несправедливому, неблагодарному поступку. Дик начал подыматься по лестнице, чтобы остановить проявления недовольства, но один из лесных бродяг, смысливший кое-что в морском деле, предупредил его.
   -- Ребята,-- начал он,-- право, у вас деревянные головы. Чтобы вернуться назад, нам надо выйти в открытое море, не правда ли? Ну вот, старый Лаулесс...
   Кто-то ударил оратора в зубы и по лицу, и в следующее мгновение с быстротой огня, распространяющегося в сухой соломе, его повалили на пол; трусливые товарищи топтали его ногами и кинжалами отправили на тот свет. Гнев Лаулесса прорвался наружу.
   -- Правьте рулем сами,-- с проклятием прогремел он и покинул руль, не думая о результатах.
   В это мгновение "Добрая Надежда" дрожала на гребне огромной волны. С ужасающей быстротой она опустилась по другую сторону гребня. Волна, похожая на большой черный бастион, вдруг поднялась перед нею; дрожа от сильного удара, "Добрая Надежда" ринулась своей носовой частью в прозрачную гору. Зеленая вода окатила судно с кормы до носа. Высота воды доходила до колен, брызги летели выше мачты. "Добрая Надежда" поднялась с другой стороны с жалобным скрипом и дрожью, словно раненое животное.
   Шестерых или семерых недовольных волны снесли за борт; когда остальные несколько опомнились и к ним вернулась способность говорить, они стали громко взывать к святым и призывать Лаулесса, прося его вернуться снова к рулю.
   Лаулесс не заставил упрашивать себя. Весь хмель вылетел у него из головы при виде ужасного результата его справедливого гнева. Лучше всех он знал, какой опасности опуститься на дно подвергалась "Добрая Надежда"; эта опасность не вполне прошла и теперь, судя по тому, как неустойчиво она шла по морю.
   Дик, сброшенный на палубу толчком и чуть было не утонувший, встал и пошел по колено в воде по залитой палубе. Шатаясь, добрался он до старого рулевого.
   -- Лаулесс,-- сказал он,-- наши жизни зависят от тебя, ты храбрый, стойкий человек и, действительно, искусный в управлении судном. Я поставлю около тебя трех людей, чтобы они оберегали тебя.
   -- Напрасно, мой мастер,-- ответил рулевой, пристально вглядываясь в темноту.-- С каждой минутой мы удаляемся от отмелей; море с каждой минутой будет все сильнее напирать на нас. Что же касается этих плакс, то скоро все они будут лежать на спинах, потому что, мой мастер, это странная тайна, но сущая правда, что дурной человек никогда не бывает хорошим моряком. Только честные и смелые люди могут выносить такую качку.
   -- Ну, Лаулесс,-- со смехом проговорил Дик,-- это просто поговорка настоящих моряков; смысла в ней не больше, чем в свисте ветра. Но скажи, пожалуйста, как мы идем? Каково наше положение? Хорошо ли?
   -- Мастер Шельтон,-- ответил Лаулесс,-- я был францисканцем и, благодарю судьбу за это, стрелком, вором и моряком. Из всех платьев, которые я носил, как вы легко можете представить себе, я более всего хотел бы умереть в одежде францисканца и менее всего -- в пропитанной дегтем куртке матроса. И на это есть две превосходные причины: во-первых, тут смерть может внезапно похитить человека, а во-вторых, из-за ужаса перед этой громадной соленой лужей, что у меня под ногами, -- и Лаулесс топнул ногой. -- Как бы то ни было, -- продолжал он,-- если сегодня ночью я не умру смертью матроса, то должен буду поставить большую свечу Богородице.
   -- Неужели это так? -- спросил Дик.
   -- Именно так,-- ответил лесной бродяга,-- разве вы не чувствуете, как медленно и тяжело движется "Добрая Надежда" по волнам? Разве вы не слышите, как вода заливает трюм? Погодите, пока судно осядет немного ниже, и тогда оно или пойдет ко дну, словно камень, или выкинется на берег с подветренной стороны и распадется на куски, словно рассучившаяся веревка.
   -- Ты говоришь мужественно и неустрашимо,-- заметил Дик.-- Ты, значит, не боишься?
   -- Ну, мастер,-- ответил Лаулесс,-- уж если у какого человека плохой груз при входе в гавань, так это у меня: ренегат-францисканец, вор и так далее. Ну, вы можете удивляться, а у меня все же есть надежда, и если я утону, то утону с ясным взором, мастер Шельтон, и с рукой, которая не дрогнет.
   Дик ничего не ответил, но решительность старого бродяги очень удивила его; боясь какого-нибудь нового насилия или измены со стороны остальных, он отправился разыскивать троих, на которых можно было положиться. Большинство экипажа удалилось с палубы, постоянно обдаваемой взлетавшими брызгами волн, где они подвергались резким порывам ветра. Они собрались среди бочонков с вином в трюме с товарами, освещаемом двумя раскачивающимися фонарями.
   Тут начался настоящий веселый пир, произносились тосты, обильно запиваемые гасконским вином Арбластера. Но так как "Добрая Надежда" продолжала лететь по пенящимся волнам, опускаясь попеременно то носом, то кормой глубоко в белую пену и подымаясь высоко в воздух, то число веселых товарищей уменьшалось с каждой минутой и с каждым креном. Некоторые сидели в стороне, перевязывая раны, но большинство уже лежало от морской болезни и стонало в трюме.
   Гриншив, Кукоу и молодой малый из отряда лорда Фоксгэма, замеченный уже Диком благодаря его уму и храбрости, оказались еще способными понимать приказания и готовыми исполнять их. Дик назначил их телохранителями рулевого; затем он в последний раз взглянул на черное небо и черное море, повернулся и пошел вниз в каюту, куда слуги отнесли лорда Фоксгэма.
  

ГЛАВА VI
"Добрая Надежда" (окончание)

   Стоны раненого барона смешивались с воем судовой собаки. Грустило ли бедное животное от разлуки со своими друзьями или чуяло опасность при качке судна, но крики его раздавались словно ежеминутные выстрелы пушки над шумом волн и ветра. Более суеверным людям в этих звуках слышался погребальный звон по "Доброй Надежде".
   Лорд Фоксгэм лежал на койке, на меховом плаще. Маленькая лампада слабо горела перед изображением Святой Девы на переборке. При ее мерцании Дик разглядел бледное лицо и впалые глаза раненого.
   -- Я сильно ранен,-- сказал Фоксгэм.-- Подойдите ближе, молодой Шельтон; пусть будет при мне хоть один человек благородного происхождения. Грустно после того, как всю жизнь прожил благородно и богато, быть раненым в жалкой схватке и умереть здесь на грязном, холодном судне в море, среди погибших людей и мужиков.
   -- Ну, милорд,-- сказал Дик,-- молю святых, чтобы вы поправились и благополучно добрались до берега здоровым и невредимым.
   -- Это каким образом? -- спросил Фоксгэм.-- Добраться до берега здравым и невредимым? Разве это еще возможно?
   -- Судно качает, море бурно и опасно,-- ответил юноша,-- и, судя по тому, что мне удалось узнать от человека, который ведет нас, мы должны быть благодарны, если доберемся до берега, не замочив ног.
   -- Ага! -- мрачно сказал барон.-- Итак, расставание моей души с телом должно сопровождаться всякими ужасами! Сэр, помолитесь лучше, чтобы ваша жизнь была тяжелее, чтобы легче было умереть, а то всю жизнь судьба тебя ублажает, балует, а в последний час гибнешь в мучениях! Однако у меня на душе есть нечто, чего нельзя откладывать. У нас на судне нет священника?
   -- Нет,-- ответил Дик.
   -- Ну, так вот, что я передам вам о моих светских делах,-- продолжал лорд Фоксгэм,-- вы должны быть таким же добрым другом мне, когда я умру, каким благородным врагом оказались при моей жизни. Я умираю в дурной час для меня, для Англии и для тех, кто доверял мне. Гэмлей, ваш бывший соперник, поведет моих людей; им назначено собраться в Холивуде, в большой зале. Вот это кольцо с моей руки будет служить доказательством того, что вы передаете мои приказания. Кроме того, я напишу на бумажке несколько слов Гэмлею, чтобы он уступил вам Джоанну. Но послушаетесь ли вы меня? Не знаю!
   -- Но какие ваши приказания, милорд? -- спросил Дик.
   -- А,-- сказал барон,-- да, приказания.-- Он, колеблясь, взглянул на Дика.-- Вы приверженец Ланкастерского дома или Йоркского? -- наконец спросил он.
   -- К стыду моему, должен сказать,-- ответил Дик,-- что не могу дать положительного ответа. Одно, я думаю, верно: так как я заодно с Эллисом Декуорсом, то, значит, служу Йоркскому дому. Если это так, то я стою за Йоркский дом.
   -- Хорошо,-- сказал Фоксгэм,-- превосходно. Если бы вы высказались за Ланкастерский, я, право, не знал бы, что делать. Но так как вы стоите за Йоркский, то слушайте меня. Я прибыл в Шорби для того, чтобы наблюдать за здешними лордами, пока мой благородный молодой господин, Ричард Глочестерский {Во время этого рассказа Ричард Горбатый не мог еще быть герцогом Глочестерским, но, с позволения читателя, мы будем называть его так для большей ясности.}, собирает достаточно сил, чтобы напасть на них и рассеять их. Я сделал заметки о их силах, местах, где у них расставлены караулы, о расположении их войск и должен был передать эти заметки моему молодому господину в воскресенье, за час до полудня у креста святой Невесты, около леса. Я не могу выполнить своего обещания, но прошу вас, будьте так любезны, выполните его вместо меня. Смотрите, чтобы ни удовольствия, ни боль, ни буря, ни рана, ни чума не удержали вас; будьте на месте в назначенный час, потому что от этого зависит благо Англии.
   -- Я серьезно беру это на себя,-- сказал Дик,-- ваши распоряжения будут выполнены, насколько это доступно мне.
   -- Это хорошо,-- сказал раненый.-- Милорд герцог даст вам дальнейшие распоряжения, и, если вы будете разумно и охотно повиноваться ему, то можете не беспокоиться за свою судьбу. Поставьте лампаду поближе к моим глазам, так, чтобы я мог писать.
   Он написал записку "моему достоуважаемому родственнику, сэру Дж ь?-- спросилъ рыцарь.
   -- Сэръ Даніэль?-- повторилъ Дикъ.-- Нѣтъ, клянусь мессой, его тутъ нѣтъ. Плохо бы ему пришлось, еслибы онъ былъ здѣсь.
   -- Плохо? но кто же вы въ такомъ случаѣ, если вы не изъ приверженцевъ сэра Даніэля? Я ничего больше не понимаю и прошу объяснить, кому же я сдался?
   Но прежде, нежели Дикъ успѣлъ отвѣтить, чей-то голосъ въ темнотѣ проговорилъ съ почтительнымъ поклономъ:
   -- Милордъ, если эти джентльмены -- недруги сэра Даніэля, то, право, жаль, что мы дрались съ ними; но еще хуже будетъ, если они и мы замѣшкаемся здѣсь. Сторожа въ домѣ -- если только они всѣ не умерли со страха и не глухи -- должны были слышать поднятый нами шумъ и дали знать въ городъ. Если мы не поторопимся, то должны будемъ биться съ новымъ врагомъ.
   -- Гоуксли правъ,-- сказалъ лордъ.-- Что скажете, сэръ? куда прикажете намъ идти?
   -- Милордъ, куда вамъ угодно,-- отвѣчалъ Дикъ: -- я подозрѣваю, что мы должны быть друзьями, и если я началъ знакомство съ грубости, то не намѣренъ такъ продолжать. А потому разстанемся, милордъ, пожавъ другъ другу руки, и въ тотъ часъ и въ томъ мѣстѣ, какіе вамъ угодно будетъ назначитъ, сойдемся и сговоримся другъ съ другомъ.
   -- Вы довѣрчивы, юноша, но на этотъ разъ ваше довѣріе не будетъ обмануто. Я сойдусь съ вами на разсвѣтѣ у Креста Св. Невѣсты. За мной, команда!
   Незнакомцы исчезли съ подозрительной быстротой. А Дикъ снова обошелъ домъ и въ слуховомъ окнѣ верхняго этажа увидѣлъ свѣтъ. То былъ, конечно, сигналъ, который можно было видѣть изъ городского дома сэра Даніэля, и Дикъ не сомнѣвался больше, что предположеніе Гоуксли справедливо: воины тэнстолльскаго рыцаря вскорѣ появятся на мѣстѣ дѣйствія.
   Онъ приложилъ ухо въ землѣ, и ему показалось, что онъ слышитъ стукъ лошадиныхъ копытъ въ направленіи отъ города. Онъ поспѣшилъ къ своимъ разбойникамъ, и нѣсколько минутъ позже, когда изъ ближайшихъ проулковъ Шорби показалось десятка два-три всадниковъ, скакавшихъ во весь опоръ, въ окрестностяхъ прибрежнаго домика все было тихо и спокойно.
   А Дикъ и его люди тѣмъ временемъ вернулись въ харчевню "Козла", чтобы успѣть вздремнуть до разсвѣта.
  

III.
У Креста св. Невѣсты.

   Крестъ св. Невѣсты находился немного позади Шорби, на опушкѣ тэнстолльскаго лѣса. Двѣ дороги перекрещивались тамъ: одна вела изъ Рейзингема, и по ней, какъ мы видѣли, бѣжала въ безпорядкѣ разбитая ланкастерская армія. Здѣсь обѣ дороги соединялись и вели внизъ съ горы въ Шорби, а немного позади перекрестка, на вершинѣ небольшого горбыля стоялъ древній и потемнѣвшій отъ непогоды крестъ.
   Сюда въ семь часовъ утра явился Дикъ. Было по прежнему очень холодно, земля побѣлѣла отъ мороза, и небо на востокѣ окрашено было въ пурпуровый и оранжевый цвѣта.
   Дикъ усѣлся на низшей ступенькѣ креста, плотнѣе завернулся въ плащъ и зорко поглядывалъ во всѣ стороны. Ему не пришлось долго ждать. По дорогѣ изъ Голивуда показался джентльменъ на благородномъ конѣ, въ богатомъ и блестящемъ вооруженіи, поверхъ котораго наброшенъ былъ плащъ изъ рѣдчайшаго мѣха.
   За двадцать ярдовъ разстоянія отъ него слѣдовалъ отрядъ всадниковъ, но они остановились въ виду Креста, и джентльменъ въ мѣновомъ плащѣ одинъ направился въ Диву.
   Забрало было поднято; и лицо рыцаря, повелительное и важное, соотвѣтствовало богатству его одѣянія и оружія. Не безъ смущенія поднялся Дикъ со ступеньки и пошелъ на-встрѣчу своему плѣннику.
   -- Благодарю васъ, милордъ, за аккуратность,-- сказалъ онъ.-- Угодно вашему лордству сойти съ коня?
   -- И вы тутъ одинъ, молодой человѣкъ?-- спросилъ рыцарь.
   -- Нѣтъ, я не такъ простъ,-- отвѣчалъ Дикъ:-- говоря откровенно, лѣсъ полонъ моими молодцами, вооруженными съ ногъ до головы.
   -- Вы поступили благоразумно. Мнѣ это нравится, тѣмъ болѣе, что прошлою ночью вы дрались какъ полоумный, и скорѣе какъ дикій сарацинъ, нежели христіанскій воинъ. Но мнѣ не пристало порицать, когда я все-таки былъ побѣжденъ.
   -- Вы были побѣждены, милордъ, не мною, но воинами, которые свалили васъ съ ногъ.
   -- Вы скромны. Какъ васъ зовутъ?
   -- Меня зовутъ Шельтонъ.
   -- А меня люди величаютъ лордомъ Фоксгемомъ.
   -- Значитъ это вы, милордъ, опекунъ прелестнѣйшей дѣвушки въ Англіи, и я попрошу у васъ какъ милости, но не какъ выкупа, даровать мнѣ руку моей дамы, Джоанны Сэдли, и принять взамѣнъ того мою благодарность и услуги, до послѣдняго издыханія?
   -- Но развѣ вы не питомецъ сэра Даніэля? мнѣ кажется,-- если только вы сынъ Гарри Шельтона,-- что я когда-то слышалъ объ этомъ.
   -- Не угодно ли будетъ вашему лордству сойти съ коня? Я разскажу подробно, кто я, какое мое званіе и почему я такъ смѣлъ въ своихъ требованіяхъ. Прошу васъ, милордъ, присядьте на эту ступеньку, выслушайте меня до конца и судите снисходительно.
   Говоря это, Дикъ протянулъ лорду, Фоксгему руку, чтобы помочь сойти съ лошади, довелъ его до горбыля съ Крестомъ, усадилъ на то мѣсто, съ котораго самъ только-что всталъ, и, почтительно стоя передъ своимъ благороднымъ плѣнникомъ, передалъ всю свою исторію вплоть до событій послѣдняго вечера.
   Лордъ Фоксгемъ слушалъ внимательно, и, когда Дикъ кончилъ, сказалъ:
   -- Мастеръ Шельтонъ, вы самый счастливый и вмѣстѣ съ тѣмъ самый несчастный молодой джентльменъ; но счастіе свое вы заслужили, а въ несчастіяхъ неповинны. Успокойтесь духомъ, потому что вы пріобрѣли друга, который не лишенъ ни власти, ни милости. Что касается васъ самихъ, то хотя особѣ вашего, происхожденія неприлично водиться съ разбойниками, я долженъ сознаться, что лично вы и благородны, и смѣлы, и очень опасны какъ врагъ, но вѣжливы какъ мирный гражданинъ. Что касается вашихъ помѣстій, то если свѣтъ не перемѣнится,-- вы никогда ихъ не получите; до тѣхъ поръ, пока сильна ланкастерская партія, до тѣхъ поръ сэръ Даніэль будетъ владѣть ими какъ своими собственными. Что касается моей питомицы, то это другое дѣло; я обѣщалъ сначала ея руку одному джентльмену моего дома, родственнику, нѣкоему Гемли; обѣщаніе это давнишнее...
   -- О, милордъ, а теперь сэръ Даніэль обѣщалъ ее лорду Шорби!-- перебилъ Дикъ.-- И хотя его обѣщаніе недавно дано, но будетъ приведено въ исполненіе.
   -- Святая истина,-- отвѣчалъ милордъ.-- И принимая, кромѣ того, во вниманіе, что я вашъ плѣнникъ, сдавшійся при одномъ лишь условіи, что дана будетъ пощада жизни, и кромѣ того дѣвушка была бы несчастна, еслибы вышла за другого, въ виду всего этого, я согласенъ отдать ее вамъ. Помогите мнѣ съ своими добрыми товарищами похитить ее.
   -- Милордъ!-- вскричалъ Дикъ:-- вѣдь это тѣ самые разбойники, за знакомство съ которыми вы меня упрекали.
   -- Нужды нѣтъ; они умѣютъ драться,-- отвѣчалъ лордъ Фоксгемъ.-- Помогите мнѣ, и если мы успѣемъ увезти дѣвушку, даю вамъ мое рыцарское слово, что она выйдетъ за васъ замужъ!
   Дикъ опустился-было на одно колѣно передъ своимъ плѣнникомъ, но тотъ, вставъ съ мѣста, поднялъ юношу и обнялъ его какъ сына.
  

IV.

   Часомъ позже Дикъ вернулся въ трактиръ "Козла" и выслушать доклады своихъ гонцовъ и часовыхъ. Дэквортъ все еще отсутствовалъ изъ Шорби; но это очень часто случалось, такъ какъ онъ игралъ самыя разнообразныя роли, участвовалъ въ самыхъ разнообразныхъ интересахъ и велъ много различныхъ дѣлъ. Онъ основалъ товарищество "Черной Стрѣлы" какъ разорившійся человѣкъ, жаждущій мести и денегъ. Но при этомъ тѣ, которые его хорошо знали, считали его эмиссаромъ и агентомъ великаго поставщика королей для Англіи, Ричарда графа Варвика.
   Въ его отсутствіе, во всякомъ случаѣ, команда переходила въ руки Ричарда Шельтона, и въ то время, какъ онъ сидѣлъ за завтракомъ, умъ его былъ полонъ заботъ, а лицо выражало глубокую задумчивость. Между нимъ и лордомъ Фоксгемомъ было условлено попытаться силой освободить Джоанну Седли. Препятствія были, однако, значительныя, и одинъ за другимъ его развѣдчики приносили ему самыя неутѣшительныя вѣсти.
   Сэръ Даніэль встревожился схваткой прошедшей ночи и усилилъ гарнизонъ въ домикѣ; но, не довольствуясь этимъ, разставилъ конныхъ часовыхъ въ сосѣднихъ переулкахъ, такъ что могъ немедленно узнать обо всемъ, что тамъ происходило. А на дворѣ его городского дома кони стояли осѣдланные, и всадники, вооруженные съ головы до ногъ, ждали только сигнала, чтобы скакать на подмогу.
   Предпріятіе оказывалось болѣе труднымъ, нежели думали сначала. Вдругъ лицо Дика просвѣтлѣло.
   -- Лоулесъ!-- закричалъ онъ:-- ты былъ матросомъ; не можешь ли украсть для меня корабль?
   -- Мастеръ Дикъ,-- отвѣчалъ Лоулесъ:-- съ вашей помощью я готовъ украсть Іоркъ-Минстерскій соборъ.
   Они пошли въ гавань.
   Они уже раньше замѣтили небольшой бригъ, капитанъ котораго пьянствовалъ въ той самой харчевнѣ, гдѣ они постоянно пребывали.
   Подъ покровомъ ночи они надѣялись увести судно, съ котораго весь экипажъ безпечно сходилъ на берегъ, не находя нужнымъ сторожить свой корабль.
   Сказано -- сдѣлано. Ночью, какъ нарочно, разыгралась буря, и подъ прикрытіемъ ночного мрака и пользуясь тѣмъ, что буря загнала всѣхъ моряковъ въ сосѣдніе кабачки, смѣльчаки увели бригъ и отправились на подвигъ. Въ экспедиціи участвовалъ и самъ лордъ Фоксгемъ; тѣмъ не менѣе, она окончилась неудачно: буря разбила корабль. Искатели приключеній чуть не потонули, а выбравшись на берегъ, едва не были всѣ перебиты стражей сэра Даніэля. Лордъ Фоксгемъ былъ при этомъ тяжело раненъ, и такимъ образомъ Дикъ лишился на время цѣннаго союзника.
  

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

Переодѣтый монахъ.

  

I.
Въ берлогѣ звѣря.

   Дикъ отослалъ свой разбитый отрядъ съ нѣсколькими ранеными укрыться въ харчевню "Козла", а самъ отправился съ Лаулессомъ въ его убѣжище, о которомъ никто не зналъ, кромѣ самого Лаулесса. Въ лѣсу вырыта была съ незапамятныхъ временъ обширная пещера, входъ которой былъ заваленъ хворостомъ, такъ что непосвященный человѣкъ не могъ и подозрѣвать о ея существованіи. Сюда привелъ Лаулессъ Дика, объяснивъ, что это и есть его настоящій домъ, что здѣсь укрывался онъ еще четырнадцатилѣтнимъ мальчикомъ, послѣ того какъ убѣжалъ изъ голивудскаго аббатства, стащивъ золотую цѣпь у причетника и требникъ, проданные имъ за четыре марки.
   Здѣсь у него были запасы всякаго рода и сюда укрывался онъ отъ всякихъ невзгодъ.
   -- Мастеръ Шельтонъ,-- сказалъ онъ,-- позвольте вамъ дать совѣтъ: если не хотите лишиться дѣвушки, то займитесь сами ея похищеніемъ; вы до сихъ поръ полагались на другихъ, то на Эллиса, то на лорда Фоксгема. Полагайтесь только на себя, и дѣло пойдетъ успѣшнѣе.
   -- Легко сказать!-- отвѣчалъ Дикъ: -- но какъ доберусь я до нея, когда сэръ Даніэль перевезъ ее теперь въ свой собственный домъ въ Шорби и сторожитъ ее за семью замками?
   -- Напротивъ того, въ городской домъ сэра Даніэля попасть гораздо легче, а вотъ и платье, въ которомъ насъ туда пропустятъ безъ опасеній.
   И Лаулессъ вынулъ двѣ монашескихъ рясы и четки изъ сундука.
   -- Въ рясѣ нищенствующихъ монаховъ мы смѣло можемъ идти въ домъ любого христіанина, и самъ сэръ Даніэль не прогонитъ насъ изъ почтенія къ католической церкви.
   -- Дорогой Лаулессъ, какъ мнѣ отблагодарить тебя за это!-- вскричалъ тронутый Дикъ.
   -- Не безпокойтесь; я это дѣлаю для собственнаго удовольствія,-- отвѣчалъ тотъ съ юмористической гримасой.

-----

   Резиденція сэра Даніэля въ Шорби была высокимъ, просторнымъ оштукатуреннымъ внутри зданіемъ, снаружи обшитымъ дубовымъ тесомъ, и съ высокой соломенной кровлей. Задній фасадъ выходилъ въ садъ, полный фруктовыхъ деревьевъ, съ аллеями, бесѣдками; на другомъ концѣ этого сада высилась колокольня церкви аббатства.
   Домъ былъ помѣстительный, но и онъ оказывался биткомъ набитъ народомъ. На дворѣ шныряли вооруженные люди; въ кухнѣ гудѣло точно въ ульѣ: менестрели, гудочники, странствующіе скоморохи безпрестанно заходили въ домъ. Сэръ Даніэль соперничалъ въ гостепріимствѣ съ лордомъ Шорби и затмѣвалъ лорда Рейзингама.
   Двое монаховъ -- одинъ молодой, другой старый -- пришли позднѣе другихъ, уже подъ вечеръ, когда стемнѣло, и грѣлись у очага. Смѣшанная толпа менестрелей, музыкантовъ, солдатъ окружала ихъ; старшій изъ монаховъ вскорѣ вступилъ въ оживленную съ ними бесѣду и своими шутками да прибаутками собиралъ вокругъ себя все больше и больше народа.
   Младшій монахъ, Дикъ Шельтонъ, сидѣлъ немного поодаль и незамѣтно вышелъ изъ кухни.
   Опустивъ глаза и принявъ набожный видъ, приличный монаху, Дикъ, держась стѣнки, шелъ по корридору вслѣдъ за двумя дамами, вошедшими въ домъ со двора, какъ разъ въ ту минуту, какъ онъ выходилъ изъ кухни.
   Не оборачиваясь и не замѣчая его, онѣ шли своей дорогой.
   "Прекрасно,-- думалъ Дикъ: -- высокая изъ этихъ двухъ закутанныхъ особъ, это навѣрное лэди Брэкли, а значитъ недалеко и сама Джоанна".-- Дамы скрылись за угломъ, и отставшій Дикъ собирался нагнать ихъ, но въ эту минуту чья-то рука легла ему на плечо, и онъ, не оборачиваясь, схватилъ эту руку и сильно сжалъ ее въ своихъ.
   Къ великому смущенію своему, онъ тутъ же увидѣлъ, обернувшись, что противникъ, съ которымъ онъ собирался вступить въ борьбу, оказался молодой дѣвушкой, закутанной въ мѣховой плащъ. Она, съ своей стороны, была испугана его грубымъ жестомъ до того, что онѣмѣла.
   -- Милэди,-- сказалъ Дикъ, выпуская ея руку,-- простите меня, но у меня нѣтъ глазъ въ затылкѣ, и я не ожидалъ, что имѣю дѣло съ женщиной.
   Дѣвушка продолжала молча глядѣть на него, и испугъ на ея лицѣ смѣнился удивленіемъ, а удивленіе подозрѣніемъ. Дикъ, читавшій эти перемѣны, испугался за собственную безопасность въ этомъ враждебномъ ему домѣ.
   -- Вы странный монахъ, сэръ!-- отвѣчала дѣвушка, смѣло заглядывая ему подъ капюшонъ.-- Что вы тутъ дѣлаете? зачѣмъ, какъ шпіонъ, крались вы за лэди Брэкли?
   -- Милэди, я не шпіонъ! я довѣрюсь вамъ вполнѣ...
   Но тутъ молодая лэди вдругъ зажала рукой ротъ Дику и, видя, что никого нѣтъ, повела его за собой по лѣстницѣ.
   -- Тсс! ни слова!-- сказала она:-- и идите за мной. Послѣ поговорите.
   Удивленный Дикъ покорно слѣдовалъ за нею; она втолкнула его въ комнату, и въ ней онъ узналъ Джоанну Седли. Она была одѣта въ теплое, по зимнему сезону, платье и съ удивленіемъ подняла глаза на монаха.
   -- Что вамъ здѣсь нужно?-- спросила она.-- Вы вѣрно не туда зашли?
   -- Джоанна!-- сказалъ Дикъ, отбрасывая капюшонъ съ головы, скрывавшій его черты.
   -- Дикъ!-- вскричала она и бросилась ему на шею.
   Когда пробилъ колоколъ, призывавшій домочадцевъ сэра Даніэля къ ужину, Джоанна уговорила Дика спрятаться за драпировкой въ ея комнатѣ и подождать ея возвращенія.
   Онъ согласился; но едва Джоанна и ея подруга, та самая, которая привела къ ней Дика, успѣли уйти, какъ растворилась дверь, и въ комнату осторожно заглянулъ безобразный карликъ, одѣтый въ цвѣтъ лорда Шорби, и сталъ шнырять по комнатѣ, заглядывая во всѣ углы и какъ будто что-то высматривая. Вдругъ онъ нагнулся и что-то поднялъ съ пола. Дикъ съ ужасомъ увидѣлъ, что то была кисть отъ его пояса.
   Притаившись за драпировкой, онъ ждалъ съ минуты на минуту, что его убѣжище и онъ самъ будутъ открыты, какъ вдругъ вниманіе карлика и его собственное было привлечено шумомъ въ корридорѣ. Пьяный Лаулессъ, наугощавшись въ кухнѣ, брелъ по корридору, распѣвая во все горло пѣсню. Карликъ взбѣжалъ въ корридоръ, а вслѣдъ за нимъ и Дикъ.
   Лаулессъ узналъ своего капитана и, несмотря на повелительные жесты Дика, громко назвалъ его по имени.
   Дикъ бросился къ нему и съ яростью схватилъ пьянаго.
   -- Животное!-- зашипѣлъ онъ:-- животное, а не человѣкъ! Невоздержанность хуже измѣны. Ты губишь себя и меня!
   Но Лоулесъ только смѣялся и, шатаясь, пытался потрепать юнаго Шельтона по спинѣ.
   Въ эту минуту къ нимъ подбѣжалъ карликъ, любопытно заглядывая Дику въ лицо. Дикъ схватилъ его за горло, и между ними завязалась борьба; но Дикъ былъ гораздо сильнѣе, и скоро шпіонъ былъ приколотъ его кинжаломъ.
  

III.
Убитый шпіонъ.

   Лаулессъ былъ совершенно ошеломленъ этимъ происшествіемъ, и даже когда все было кончено, и Дикъ, уже вставшій на ноги, съ величайшимъ вниманіемъ прислушивался къ шуму въ нижнемъ этажѣ, старый бродяга пошатывался какъ дерево подъ напоромъ вѣтра и безсмысленно смотрѣлъ въ лицо убитаго.
   -- Ну,-- сказалъ наконецъ Дикъ,-- они не слышали насъ, слава Богу! Но что мнѣ дѣлать съ этимъ шпіономъ? Возьму мою кисть изъ его сумки.
   Съ этими словами Дикъ раскрылъ сумку, въ которой нашелъ немного денегъ, кисть и письмо, адресованное въ лорду Уэксдейдэлю и запечатанное печатью милорда Шорби. Имя это возбудило вниманіе Дика; онъ немедленно разломалъ печать и прочелъ письмо. Оно было коротко, но къ удовольствію Дика заключало очевидныя доказательства того, что лордъ Шорби измѣннически сносился съ Іоркскимъ домомъ.
   Молодой человѣкъ имѣлъ привычку носить съ собой чернильницу и другія письменныя принадлежности; ставъ на колѣно подлѣ трупа, онъ досталъ ихъ и написалъ на уголкѣ письма слѣдующія слова:
   "Милордъ Шорби, хотите ли знать, почему умеръ вашъ человѣкъ? Но позвольте мнѣ посовѣтовать вамъ не жениться.

"Джонъ Мститель".

   Онъ положилъ бумагу на грудь убитому, а Лаулессъ, смотрѣвшій на всю эту сцену уже съ нѣкоторымъ проблескомъ сознанія, досталъ изъ-подъ платья черную стрѣлу и прикололъ ею записку къ тѣлу. Такое неуваженіе, жестокость по отношенію къ мертвому поразила ужасомъ молодого Шельтона, но старый бродяга только засмѣялся.
   -- Нужно удостовѣреніе,-- сказалъ онъ, и вдругъ, закрывъ глаза и разинувъ ротъ, затянулъ громовымъ голосомъ:-- If уе schould drink the elary wine...
   -- Молчи!-- крикнулъ Дикъ, схвативъ его и сильно встряхнувъ.-- Слушай,-- если только человѣкъ, въ которомъ больше вина, чѣмъ разсудка, можетъ что-нибудь слышать: убирайся изъ этого дома; иначе кончится тѣмъ, что не только тебя, но и меня повѣсятъ! Живѣй отправляйся, или, клянусь мессой, я забуду, что нѣкоторымъ образомъ я твой начальникъ и отчасти должникъ! Ступай!
   Псевдо-монахъ теперь, повидимому, совершенно опомнился; выслушавъ слова Дика и заглянувъ ему въ лицо, онъ подумалъ нѣсколько мгновеній.
   -- И я клянусь мессой,-- сказалъ онъ,-- если я ненуженъ, я могу идти!-- и онъ вышелъ изъ комнаты и потащился внизъ, опираясь на стѣну корридора.
   Какъ только онъ скрылся, Дикъ вернулся въ свое убѣжище, рѣшившись посмотрѣть, что будетъ дальше. Правда, благоразуміе заставляло его уйти, но любопытство и любовь оказались сильнѣе.
   Время тянулось медленно. Огонь въ каминѣ мало-по-малу уменьшался, лампа начинала угасать и чадить. Однако никто не являлся въ верхній этажъ; гулъ и топотъ по прежнему слышался далеко внизу, и городокъ Шорби молчаливо и спокойно лежалъ подъ снѣжнымъ покровомъ.
   Наконецъ, однако, голоса и шаги послышались ближе, и нѣсколько гостей сэра Даніеля вошли въ сѣни; пройдя по корридору, они увидѣли трупъ шпіона.
   Одни подбѣжали къ нему, другіе бросились вонъ и всѣ подняли крикъ.
   На звукъ ихъ голосовъ сбѣжались гости, солдата, женщины, слуги -- словомъ, все населеніе огромнаго дома.
   Наконецъ явился и сэръ Даніэль въ сопровожденіи завтрашняго жениха, милорда Шорби.
   -- Милордъ,-- сказалъ сэръ Даніэль,-- я говорилъ вамъ объ этомъ мошенникѣ, черной стрѣлѣ. Смотрите сами. Вотъ стрѣла и притомъ, чортъ побери, въ тѣлѣ одного изъ вашихъ слугъ; по крайней мѣрѣ онъ носитъ ваши цвѣта.
   -- Да, это мой человѣкъ,-- отвѣчалъ лордъ Шорби, отшатнувшись.-- Я бы хотѣлъ имѣть побольше такихъ. Онъ былъ храбръ какъ бульдогъ и молчаливъ какъ кротъ.
   -- Право?-- насмѣшливо сказалъ сэръ Даніэль.-- А зачѣмъ онъ забрался подслушивать въ мой домъ? Ну, теперь ему не придется больше подслушивать.
   -- Съ вашего дозволенія, сэръ Даніэль,-- сказалъ одинъ изъ окружающихъ:-- здѣсь какая-то записка приколота къ его груди.
   -- Дай мнѣ ее и стрѣлу,-- сказалъ рыцарь. И, взявъ въ руки стрѣлу, онъ въ теченіе нѣкотораго времени угрюмо смотрѣлъ на нее.-- Да,-- сказалъ онъ потомъ, обращаясь къ лорду Шорби:-- ненависть преслѣдуетъ меня по пятамъ. Эта черная стрѣла, или такая же, какъ эта, свалить, наконецъ, и меня. И вотъ что, другъ, позвольте честному рыцарю дать вамъ совѣтъ: если эти собаки станутъ гнаться за вами, бѣгите! Но посмотримъ, что тутъ написано... Такъ и есть, милордъ: васъ отмѣтили, какъ дерево, которое хотятъ срубить. Но что такое у васъ было въ письмѣ?
   Лордъ Шорби снялъ бумагу со стрѣлы, прочелъ ее, смялъ и, преодолѣвая отвращеніе, мѣшавшее ему приблизиться, опустился на колѣни подлѣ трупа и сталъ шарить въ сумкѣ.
   Онъ всталъ съ очевиднымъ волненіемъ.
   -- Другъ,-- сказалъ онъ,-- я потерялъ очень важное письмо, и еслибы мошенникъ, который укралъ его, попался въ мои руки, не миновать бы ему петли. Но прежде всего позаботимся о безопасности дома. И такъ ужъ случилось не мало бѣдъ, клянусь св. Георгомъ!
   Вокругъ дома и сада были поставлены часовые; на каждой площадкѣ лѣстницы тоже помѣстили по часовому; цѣлая толпа воиновъ размѣстилась въ передней; другая -- у огня подъ навѣсомъ. Люди сэра Даніэля были усилены воинами лорда Шорби; такимъ образомъ не было недостатка ни въ людяхъ, ни въ оружіи, чтобы охранить зданіе или схватить спрятавшагося врага, еслибы такой оказался.
   Между тѣмъ тѣло шпіона было вынесено изъ замка и положено въ церкви аббатства.
   Только когда всѣ эти распоряженія были приведены въ исполненіе и водворилась тишина, обѣ дѣвушки отыскали Ричарда Шельтона въ его убѣжищѣ и разсказали ему обо всемъ, что произошло. Онъ въ свою очередь разсказалъ имъ о посѣщеніи шпіона, его опасной находкѣ и смерти.
   Джоанна прислонилась къ стѣнѣ въ состояніи близкомъ къ обмороку.

-----

   Выбравшись благополучно изъ комнаты Джоанны, Дикъ наткнулся въ корридорѣ на пикетъ солдатъ, которые по его просьбѣ отвели его въ церковь, гдѣ служилъ сэръ Оливеръ панихиду по убитомъ шпіонѣ. Церковь была слабо освѣщена восковыми свѣчами. Посреди клироса лежалъ убитый шпіонъ подъ катафалкомъ.
   Глухой ропотъ молящихся раздавался подъ сводами церкви; нѣсколько фигуръ, одѣтыхъ въ капюшоны, стояли на колѣняхъ на амвонѣ, а на ступенькахъ алтаря духовное лицо въ епископскомъ облаченіи служило мессу.
   Одинъ изъ стоявшихъ на колѣняхъ всталъ и, подойдя къ вошедшимъ, спросилъ, зачѣмъ они пришли. Изъ уваженія къ церкви и покойнику, они говорили, понизивъ голосъ, но эхо подхватило ихъ слова, раэнося ихъ глухими отголосками подъ высокими сводами.
   -- Монахъ?-- сказалъ сэръ Оливеръ (это былъ онъ), когда стрѣлокъ объяснилъ ему, въ чемъ дѣло.-- Братъ мой, я не ожидалъ васъ,-- прибавилъ онъ, обращаясь въ Дику.-- Скажите пожалуйста, кто вы? и по чьей просьбѣ приходите присоединить ваши молитвы къ нашимъ?
   Дикъ, лицо котораго было закрыто капюшономъ, сдѣлалъ сэру Оливеру знакъ отойти на нѣсколько шаговъ отъ стражи, и когда тотъ послѣдовалъ его приглашенію, сказалъ: -- Мнѣ нечего надѣяться обмануть васъ, сэръ. Моя жизнь въ вашихъ рукахъ.
   Сэръ Оливеръ сильно вздрогнулъ; полныя щеки его поблѣднѣли, и нѣсколько времени онъ ничего не отвѣчалъ.
   -- Ричардъ,-- сказалъ онъ наконецъ,-- я не знаю, что привело васъ сюда, но сильно подозрѣваю недобрый умыселъ. Тѣмъ не менѣе, ради прежней дружбы, я не хочу вамъ зла. Вы проведете всю ночь здѣсь, рядомъ со мною; вы будете здѣсь, пока не кончится бракосочетаніе милорда Шорби; и если все сойдетъ благополучно и вы не замыслили ничего дурного, то послѣ этого вы уйдете невредимымъ. Но если у васъ кровавые замыслы, они падутъ на вашу голову. Amen!
   И патеръ набожно перекрестился и поклонился алтарю.
   Послѣ этого онъ сказалъ нѣсколько словъ солдатамъ; взявши Дика за руку, онъ ввелъ его на клиросъ и помѣстилъ рядомъ съ собой; тутъ юноша сталъ на колѣни и принялъ видъ молящагося.
   Однако глаза и умъ его постоянно были на-сторожѣ. Онъ замѣтилъ, что трое солдатъ, вмѣсто того, чтобы уйти, отошли въ дальній придѣлъ церкви и тамъ остались, очевидно, получивъ соотвѣтственное приказаніе отъ сэра Оливера. Итакъ, онъ находился въ плѣну. Здѣсь, въ таинственномъ полумракѣ церкви, рядомъ съ блѣднымъ трупомъ человѣка, котораго онъ убилъ, приходилось ему провести ночь, а утромъ видѣть, какъ возлюбленная на его глазахъ будетъ обвѣнчана съ другимъ.
   Тѣмъ не менѣе онъ съ умѣлъ подавить свое волненіе и рѣшился спокойно ждать конца.
  

IV.
Въ церкви аббатства.

   Молящіеся бодрствовали всю ночь.
   Наконецъ разсвѣло, и розовые лучи восходящаго солнца ворвались въ церковь и заиграли на стѣнахъ. Буря кончилась; тучи, одѣвавшія снѣжнымъ покровомъ окрестности, пронеслись далѣе, и взошедшее солнце освѣтило картину веселаго зимняго утра.
   Къ церкви засуетились, вынесли катафалкъ, вытерли пятна крови, чтобы печальное зрѣлище не омрачило брачную церемонію лорда Шорби. Въ то же время духовенство, послѣ печально проведенной ночи, приготовлялось для веселаго торжества, которое должно было послѣдовать. Вскорѣ затѣмъ въ церковь стали являться благочестивые прихожане, занимая мѣста передъ любимыми святыми или дожидаясь своей очереди въ исповѣдальняхъ.
   Въ наступившей суматохѣ не трудно было пробраться въ церковь и постороннему лицу, и Дикъ, внимательно оглядывая церковь, внезапно встрѣтился глазами ни болѣе ни менѣе какъ съ самимъ Виллемъ Лаулессомъ, все еще бывшимъ въ одеждѣ монаха.
   Разбойникъ въ ту же минуту узналъ своего предводителя и украдкой сдѣлалъ ему знакъ глазами и рукой.
   Хотя Дикъ и не забылъ о несвоевременномъ пьянствѣ стараго плута, однако вовсе не хотѣлъ, чтобы онъ раздѣлилъ его участь, а потому сдѣлалъ ему знакъ уходить.
   Лаулессь, повидимому, понялъ, въ ту же минуту исчезъ за колонной, и Дикъ вздохнулъ свободнѣе.
   Каково же было его изумленіе, когда онъ почувствовалъ, что то-то дергаетъ его за рукавъ и, оглянувшись, увидѣлъ рядомъ съ собою стараго бродягу, повидимому, погруженнаго въ молитву.
   Къ ту же минуту сэръ Оливеръ всталъ и пошелъ къ солдатамъ, находившимся въ притворѣ. Если подозрѣнія патера были возбуждены до такой степени, то, очевидно, дѣло было кончено, и Лаулессь попался въ плѣнъ.
   -- Сиди смирно!-- прошепталъ Дикъ.-- Мы въ самомъ скверномъ положеніи, прежде всего благодаря твоему глупому поведенію вчера. Вѣдь ты видѣлъ, что я сижу здѣсь, хотя ни права, ни охоты на то не имѣю; неужели не могъ догадаться, что дѣло плохо и нужно убираться поскорѣе?
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Лаулессъ,-- я думалъ, что вы условились съ Эллисомъ и сидите здѣсь нарочно.
   -- Эллисъ?-- повторилъ Дикъ.-- Развѣ Эллисъ вернулся?
   -- Конечно,-- отвѣчалъ разбойникъ.-- Онъ прибылъ ночью и задалъ же мнѣ гонку за пьянство! Вы отомщены, мастэръ. Бѣшеный человѣкъ этотъ Эллисъ! Онъ велѣлъ мнѣ во что бы то ни стало разстроить этотъ бракъ, и намъ нужно постараться сдѣлать это, мастэръ Дикъ.
   -- Нѣтъ, братъ,-- сказалъ Дикъ,-- мы съ тобой погибшіе люди; вѣдь я здѣсь сижу плѣнникомъ, и отвѣчаю головой за благополучное окончаніе этого брака, который Эллисъ собирается разстроить. Клянусь распятіемъ, мнѣ предоставленъ славный выборъ: потерять возлюбленную или потерять мою жизнь. Ну, да жребій брошенъ -- я предпочитаю потерять жизнь.
   Послѣ этого онъ замолчалъ, и вскорѣ они услышали отдаленные и слабые звуки веселой музыки, которые постепенно приближались и становились громче и веселѣе. На колокольнѣ стали трезвонить съ удвоеннымъ стараніемъ, толпа въ церкви постоянно увеличивалась; то-и-дѣло приходили новые люди, обивая снѣгъ съ обуви и похлопывая окоченѣвшими руками. Западная дверь была отворена настежь, позволяя видѣть снѣжную дорогу, освѣщенную яркими лучами солнца и пропуская въ церковь токъ свѣжаго утренняго воздуха. Вскорѣ всѣмъ стало ясно, что лордъ Шорби намѣренъ обвѣнчаться рано утромъ, такъ какъ свадебный поѣздъ уже приближался къ церкви.
   Нѣкоторые изъ людей лорда Шорби расчистили дорогу въ серединѣ церкви, отстранивъ народъ древками копій, и по ту сторону портала показались музыканты: флейтисты и трубачи, багровые отъ усердія, съ которымъ они дули въ свои инструменты, барабанщики и цимбалисты, бившіе во всю мочь.
   Приблизившись къ дверямъ священнаго зданія, они выстроились въ два ряда по сторонамъ дороги, прекративъ на время игру. Въ образовавшійся такимъ образомъ просвѣтъ можно было видѣть приближающійся свадебный поѣздъ; разнообразіе и пестрота костюмовъ, бархатъ и шелкъ, атласъ и кружева дѣлали его похожимъ на цвѣтникъ посреди дороги или окно изъ разноцвѣтныхъ стеколъ въ стѣнѣ.
   Впереди всѣхъ показалась невѣста, блѣдная какъ полотно, съ печальнымъ лицомъ; она шла, опираясь на руку сэра Даніеля; въ качествѣ подружки ее сопровождала молодая лэди, которая такъ подружилась съ Дикомъ наканунѣ. За ними слѣдовалъ женихъ, въ щегольскомъ костюмѣ, прихрамывая вслѣдствіе подагры; когда онъ, переступая черезъ порогъ церкви, снялъ шляпу, его лысина оказалась красной отъ волненія.
   Теперь наступилъ часъ Эллиса Дакворта.
   Дикъ, волнуемый различными чувствами, замѣтилъ движеніе въ толпѣ, наполнявшей церковь: народъ бросился въ дверямъ, указывая руками и глазами вверхъ. Слѣдуя этимъ указаніямъ, онъ увидѣлъ трехъ или четырехъ человѣкъ, наклонившихся съ галереи съ натянутыми луками въ рукахъ. Въ ту же минуту они выстрѣлили -- и среди суматохи и криковъ испуганнаго народа скрылись съ галереи.
   Церковь наполнилась смятеніемъ и крикомъ; духовенство въ ужасѣ сбѣжало съ своихъ мѣстъ; музыка превратилась, и только колокола нѣкоторое время продолжали трезвонить, но и тѣ скоро замолкли, какъ будто какой-нибудь вѣтеръ донесъ до звонарей вѣсть о несчастій.
   Посреди церкви лежалъ женихъ, убитый двумя черными стрѣлами, пронзившими его насквозь. Невѣста лишилась чувствъ. Сэръ Даніэль стоялъ, возвышаясь надъ толпой, внѣ себя отъ бѣшенства и боли; стрѣла торчала въ его лѣвой рукѣ, повыше кисти; другая, задѣла ему лобъ, и кровь текла по его лицу.
   Прежде чѣмъ присутствующіе успѣли опомниться, виновники происшествія уже спустились съ хоръ и скрылись въ заднюю дверь.
   Но Дикъ и Лаулессъ все еще оставались въ плѣну; правда, они вскочили при первой тревогѣ и попытались пробиться къ дверямъ, но протискаться въ узкихъ проходахъ среди толпы патеровъ и пѣвчихъ оказалось невозможно, и они вернулись на свои мѣста.
   Тогда сэръ Оливеръ, блѣдный отъ ужаса, вскочилъ на ноги и крикнулъ сэру Даніэлю, указывай на Дика.
   -- Здѣсь Ричардъ Шельтонъ! виновникъ убійства!.. Схватите его!.. пусть его схватятъ! Ради спасенія всѣхъ насъ, возьмите его и свяжите покрѣпче! Онъ поклялся погубить всѣхъ насъ.
   Сэръ Даніэль ничего не видѣлъ отъ бѣшенства и крови, заливавшей ему лицо.
   -- Гдѣ?-- заревѣлъ онъ.-- Тащите его сюда! Клянусь крестомъ Голивуда, онъ вспомнить этотъ часъ!
   Часть стрѣлковъ бросилась въ Дику и вытащила его на средину церкви. Лаулессъ продолжалъ сидѣть смирно какъ мышь.
   Сэръ Даніэль, отеревъ кровь, мѣшавшую ему видѣть, взглянулъ на Дика.
   -- А!-- сказалъ онъ:-- измѣнникъ, злодѣй! попался! клянусь всѣми клятвами, что за каждую каплю крови, которая течетъ по по ему лицу, я выдавлю стонъ изъ твоей глотки! Уведите его!-- прибавилъ онъ.-- Здѣсь не мѣсто. Тащите его въ мой домъ. Я пересчитаю пытками каждый суставъ его тѣла.
   Но Дикъ, оттолкнувъ стражу, возвысилъ голосъ.
   -- Святилище!-- крикнулъ онъ.-- Святилище! Сюда, сюда, отцы! Меня хотятъ силою вытащить изъ церкви!
   -- Изъ церкви, которую ты осквернилъ убійствомъ,-- прибавилъ какой-то высокій, богато одѣтый человѣкъ.
   -- А какія доказательства?-- воскликнулъ Дикъ.-- Правда, меня обвиняютъ въ соучастіи, но никто не доказалъ этого. Дѣйствительно, я искалъ руки этой дѣвушки, и она -- могу смѣло сказать это -- благосклонно отнеслась къ моему предложенію. Но что же изъ этого? Любить дѣвушку -- не преступленіе, возбудить въ ней любовь -- тоже. А больше за мной нѣтъ вины.
   Ропотъ одобренія раздался среди присутствующихъ при этомъ смѣломъ оправданіи; но въ то же время толпа обвинителей возвысила голосъ, разсказывая, какъ Дикъ былъ найденъ въ домѣ сэра Даніеля, переодѣтый въ монашеское платье; въ то же время сэръ Оливеръ жестами и голосомъ указывалъ на Лаулесса, какъ соучастника въ преступленіи. Его въ свою очередь схватили поставили рядомъ съ Дикомъ. Чувства толпы раздѣлились и достигли высшаго напряженія: одни дергали и тащили Дика въ разныя стороны, стараясь дать ему возможность убѣжать; другіе удерживали и толкали его съ угрозами. Въ ушахъ его звенѣло, голова кружилась; онъ чувствовалъ то же, что пловецъ, борющійся съ бурнымъ потокомъ.
   Но высокій человѣкъ, уже обращавшійся къ Дику, громовымъ голосомъ возстановилъ тишину и усмирилъ толпу.
   -- Поищите,-- сказалъ онъ,-- нѣтъ ли у нихъ оружія, тогда ихъ намѣренія станутъ для насъ яснѣе.
   На Дикѣ не оказалось никакого оружія, кромѣ кинжала; это говорило въ его пользу. Но когда кто-то вытащилъ кинжалъ изъ ноженъ, на немъ оказались слѣды крови, что вызвало страшный шумъ среди сторонниковъ сэра Даніэля. Однако высокій человѣкъ прекратилъ его повелительнымъ жестомъ. Но когда очередь дошла до Лаулесса, то подъ его мантіей нашли пучокъ стрѣлъ, совершенно такихъ же, какъ тѣ, которыми только-что стрѣляли.
   -- Что вы теперь скажете?-- спросилъ высокій человѣкъ у Дика, нахмуривъ брови.
   -- Сэръ,-- отвѣчалъ Дикъ,-- я пользуюсь здѣсь правомъ убѣжища, не правда ли? Хорошо, сэръ: по вашему виду я заключаю, что вы лицо высокаго званія, и въ вашихъ чертахъ я читаю признаки милосердія и справедливости. Я отдаюсь вамъ плѣнникомъ, отказываясь отъ права, которое даетъ мнѣ это святое мѣсто. Но я прошу васъ лучше казнить меня, чѣмъ отдать этому человѣку, котораго я громко обвиняю здѣсь въ убійствѣ моего отца и въ беззаконномъ захватѣ моихъ земель и доходовъ. Вы сами слышали, что онъ грозилъ мнѣ пытками, прежде чѣмъ была доказана моя вина. Ваша честь требуетъ не отдавать меня моему заклятому врагу и старому притѣснителю, а повести дѣло законнымъ путемъ, и если я дѣйствительно окажусь виновенъ -- казнить меня законною казнью.
   -- Милордъ!-- воскликнулъ сэръ Даніэль:-- не слушайте этого волка! Его окровавленный кинжалъ обличаетъ его ложь!
   -- Пусть такъ, но позвольте вамъ замѣтить, рыцарь,-- сказалъ незнакомецъ:-- ваша запальчивость свидѣтельствуетъ также противъ васъ.
   Въ эту минуту невѣста, которая тѣмъ временемъ пришла въ себя и дико смотрѣла на происходившую передъ нею сцену, вырвалась изъ рукъ поддерживавшихъ ее людей и бросилась на колѣни передъ лордомъ.
   -- Милордъ!-- воскликнула она:-- послушайте меня! Этотъ человѣкъ захватилъ меня силой, похитилъ меня у моихъ друзей! Съ тѣхъ поръ, если кто-нибудь относился ко мнѣ хорошо, по-человѣчески, то только Ричардъ Шельтонъ, котораго вамъ обвиняютъ и хотятъ погубить. Если онъ былъ вчера въ домѣ сэра Даніэля, то это я его пригласила; онъ пришелъ по моей просьбѣ, не замышляя ничего дурного. Пока сэръ Даніэль былъ для него добрымъ лордомъ, онъ честно бился за него съ людьми черной стрѣлы; но когда безчестный опекунъ рѣшился погубить его и обнаружилъ свой замыселъ на дѣлѣ, и онъ бѣжалъ ночью, ради спасенія своей жизни, изъ этого кроваваго дома,-- куда онъ могъ обратиться, безъ всякой поддержки, безъ всякихъ средствъ? И если онъ попалъ въ дурное общество, кого порицать за это,-- юношу ли, съ которымъ такъ несправедливо поступили, или опекуна, который обманулъ его довѣріе?!
   Лишь только она высказала эти слова, какъ молодая лэди упала на колѣни рядомъ съ нею.
   -- А я, мой добрый лордъ и дядя,-- сказала она,-- я могу передъ всѣми засвидѣтельствовать истину ея словъ. Это я, несчастная, провела этого молодого человѣка въ домъ.
   Графъ Рейзингамъ молча выслушалъ ихъ и нѣкоторое время стоялъ въ задумчивости. Потомъ онъ помогъ Джоаннѣ подняться, не оказавъ, однако, той же любезности той, которая называла себя его племянницей.
   -- Сэръ Даніэль,-- сказалъ онъ,-- я вижу, что это очень запутанное дѣло, и, съ вашего позволенія, самъ займусь имъ. Итакъ, на можете быть спокойны: ваше дѣло въ надежныхъ рукахъ, правосудіе будетъ вамъ оказано; а пока ступайте домой и полечите свои раны. Теперь холодно, и я бы желалъ, чтобы холодъ не повредилъ вамъ.
   Онъ сдѣлалъ знакъ рукой; слуги, слѣдившіе за каждымъ его движеніемъ, тотчасъ же передали приказаніе наружу; за дверьми церкви раздался рѣзкій звукъ трубы, и въ церковь вошли стрѣлки и солдаты, носившіе цвѣтъ и гербъ лорда Рейзингама; они окружили Дика и Лаулесса и увели ихъ изъ церкви.
  

V.
Графъ Рейзингамъ.

   Графъ Рейзингамъ, самое могущественное лицо въ Шорби, помѣщался, однако, очень скромно въ домѣ частнаго джентльмена на окраинѣ города. Только вооруженные люди у дверей и вѣстники, безпрестанно подъѣзжавшіе или отъѣзжавшіе, указывали на временное пребываніе здѣсь важнаго лорда.
   День уже склонялся къ вечеру, когда дверь отворилась, и Дика повели наверхъ, въ теплый кабинетъ, гдѣ графъ Рейзингамъ въ задумчивости сидѣлъ передъ каминомъ.
   При входѣ плѣнника онъ поднялъ на него глаза.
   -- Сэръ,-- сказалъ онъ,-- я зналъ вашего отца; онъ былъ благородный человѣкъ, и это склоняетъ меня въ снисходительности. Но не могу скрытъ отъ васъ, что на васъ тяготѣютъ тяжкія обвиненія. Вы соединились съ разбойниками и ворами; доказано, что вы нарушили королевскій миръ; вы заподозрѣны въ похищеніи корабля; васъ нашли переодѣтымъ въ домѣ вашего врага; въ тотъ же вечеръ убитъ человѣкъ...
   -- Съ вашего дозволенія, милордъ,-- перебилъ Дикъ,-- я разомъ признаюсь въ своей винѣ. Я убилъ этого Роттера; въ доказательство вотъ письмо, которое я нашелъ въ его сумкѣ.
   Лордъ Рейзингамъ взялъ письмо и прочелъ его дважды.
   -- Вы прочли его?-- спросилъ онъ.
   -- Прочелъ,-- отвѣтилъ Дикъ.
   -- Вы за Іорка или Ланкастера?-- спросилъ графъ.
   -- Милордъ, недавно меня спрашивали объ этомъ, и я не зналъ, что отвѣтить,-- сказалъ Дикъ,-- но, разъ отвѣтивъ, не хочу измѣнять. Милордъ, я за Іорка.
   Графъ одобрительно кивнулъ годовой.
   -- Честный отвѣтъ,-- сказалъ онъ.-- Но зачѣмъ же въ такомъ случаѣ вы передали мнѣ это письмо?
   -- Развѣ измѣнникъ можетъ принадлежать къ какой-нибудь партіи?-- воскликнулъ Дикъ.
   -- Пожалуй, вы правы, молодой джентльменъ,-- отвѣчалъ графъ.-- Я вижу, что въ васъ больше молодости, чѣмъ хитрости; и если бы сэръ Даніэль не быль значительное лицо въ нашей партіи, я принялъ бы васъ подъ свое покровительство. Я разузнавалъ объ этомъ дѣлѣ, и, повидимому, вы дѣйствительно обижены, что, конечно, извиняетъ васъ. Но видите ли, сэръ, я прежде всего предводитель партіи, защищающей дѣло королевы; и хотя по натурѣ я, какъ мнѣ кажется, справедливый человѣкъ и склоненъ въ излишнему милосердію, однако я долженъ согласовать свои поступки съ интересами моей партіи, а потерять сэра Даніэля ужъ вовсе не въ ея интересахъ.
   -- Милордъ,-- возразилъ Дикъ,-- можетъ быть, я слишкомъ смѣлъ... можете ли вы разсчитывать на вѣрность сэра Даніэля? Вѣдь онъ то-и-дѣло переходилъ отъ одной партіи въ другой.
   -- Да, но это общее явленіе въ Англіи. Что вы съ этимъ сдѣлаете?-- отвѣчалъ графъ.-- А вы все-таки несправедливы къ этому рыцарю; въ концѣ концовъ онъ остается вѣренъ Ланкастерамъ. Даже въ нашихъ послѣднихъ бѣдствіяхъ онъ стоялъ твердо.
   -- Не угодно ли вамъ, въ такомъ случаѣ,-- сказалъ Дикъ,-- взглянуть на это письмо; можетъ быть оно измѣнитъ ваше мнѣніе о немъ,-- и онъ подалъ графу письмо сэра Даніеля къ лорду Уэнслейделю.
   Письмо произвело сильное дѣйствіе; графъ сразу сталъ мраченъ, и рука его машинально схватилась за кинжалъ.
   -- Вы читали и это письмо?-- спросилъ онъ.
   -- И это,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Онъ предлагаетъ лорду Уэнслейделю ваше собственное имѣніе.
   -- Да, мое имѣніе!-- отвѣтилъ графъ.-- Я вамъ очень обязавъ за это письмо. Оно раскрыло мнѣ глаза. Вашъ слуга, мастеръ Шельтонъ; я не буду неблагодаренъ, и для начала, виновны вы или нѣтъ, честный человѣкъ или плутъ, я возвращаю вамъ свободу. Ступайте съ Богомъ! Но я думаю, съ моей стороны будетъ справедливо задержать и повѣсить вашего человѣка, Лаулесса. Преступленіе слишкомъ громко и требуетъ какого-нибудь возмездія.
   -- Милордъ, я прежде всего прошу васъ пощадить и его,-- сказалъ Дикъ.
   -- Онъ старый, уже осужденный мошенникъ, воръ и бродяга, мастеръ Шельтонъ,-- сказалъ графъ.-- Висѣлица дожидается это уже двадцать лѣтъ. За то или за другое, днемъ раньше, днемъ позже -- не все ли равно?
   -- Милордъ, онъ забрался въ церковь изъ любви ко мнѣ, и покинуть его было бы жестоко и неблагодарно съ моей стороны.
   -- Мастеръ Шельтонъ, вы слишкомъ требовательны,-- сурово сталъ графъ.-- Ну, да чтобы совсѣмъ раздѣлаться съ вами, я исполню вашу просьбу. Ступайте; но будьте осторожны и поскорѣе выбирайтесь изъ Шорби. Потому что этотъ сэръ Даніель -- чортъ бы его побралъ!-- сильно жаждетъ вашей крови.
   -- Благодарю васъ, милордъ, и надѣюсь отслужить вамъ на дѣлѣ,-- сказалъ Дикъ выходя изъ комнаты.
  

VI.
Опять Арбластеръ.

   Вечеръ почти уже наступилъ, когда Дикъ и Лаулессь прокрались черезъ заднюю дверь изъ дома лорда Рейзингама.
   Около садовой стѣны они остановились и, спрятавшись подъ ея прикрытіемъ, стали совѣтоваться насчетъ дороги. Положеніе было крайне опасное. Еслибы кто-нибудь изъ людей сэра Даніэля замѣтилъ ихъ и поднялъ тревогу, ихъ неминуемо зарѣзали бы. И кромѣ опасности, которую представлялъ самый городъ, они рисковали наткнуться на патрули, выбравшись за его черту.
   Недалеко отъ того мѣста, гдѣ они сидѣли, виднѣлась вѣтряная мельница, а рядомъ съ нею -- большая рига съ открытыми дверями.
   -- Что если мы спрячемся тамъ, пока стемнѣетъ?-- предложилъ Дикъ.
   Такъ какъ Лаулессь не могъ посовѣтовать ничего лучшаго, то это предложеніе было немедленно приведено въ исполненіе; они быстро добѣжали до риги и спрятались въ соломѣ. Ночь приближалась, и, наконецъ, луна посеребрила снѣгъ. Теперь, или никогда, предстояло имъ добраться незамѣченными до безопаснаго мѣста и перемѣнить монашескіе костюмы. Идти было лучше по окраинамъ, чѣмъ рисковать выйти на людную площадь, гдѣ имъ неминуемо грозила опасность быть замѣченными и убитыми.
   Путь былъ длиненъ. Они пробрались по набережной, теперь опустѣвшей и темной, и стали огибать гавань. При лунномъ свѣтѣ замѣтили они, что многія суда снялись съ якоря и, пользуясь хорошей погодой, отходили подальше; вслѣдствіе этого пивныя лавки на набережной были свободны отъ посѣтителей (хотя и освѣщены вопреки закону о нарушеніи огня).
   Торопливо, почти бѣгомъ, пробирались они среди лабиринта морскихъ принадлежностей, разбросанныхъ въ гавани, и уже сдѣлали болѣе полдороги, когда дверь одной изъ пивныхъ, мимо которой они проходили, отворилась, и снопъ свѣта упалъ на бѣглецовъ.
   Они тотчасъ остановились и сдѣлали видъ, что заняты какимъ-то разговоромъ.
   Трое людей, одинъ за другимъ, вышли изъ пивной, затворивъ за собою дверь. Всѣ трое нетвердо держались на ногахъ, какъ будто провели день въ пьянствѣ и теперь стояли въ нерѣшительности, не зная, что дѣлать дальше. Самый высокій изъ нихъ говорилъ громкимъ, плачевнымъ голосомъ:
   -- Семь бочекъ лучшаго гасконскаго, какое когда-нибудь откупоривалъ кабатчикъ,-- говорилъ онъ,-- лучшая лодка во всемъ Дартмутѣ, позолоченная Дѣва Марія, четырнадцать фунтовъ золотой монетой...
   -- Я тоже много потерялъ,-- перебилъ другой.-- Я потерялъ мое добро, другъ Арбластеръ. У меня украли пять шиллинговъ и кожаную сумку...
   Сердце Дика сжалось при этихъ словахъ. До сихъ поръ онъ вовсе не думалъ о бѣдномъ шкиперѣ, разорившемся вслѣдствіе потери "Доброй Надежды": такъ беззаботны были въ тѣ времена люди, которымъ случалось ограбить низшихъ. Но этотъ неожиданный разсказъ напомнилъ ему о предпріятіи, такъ самоувѣренно начатомъ и такъ печально окончившемся. Оба, онъ и Лаулессъ, отвернулись, чтобы не быть узнанными.
   Собака шкипера спаслась отъ кораблекрушенія и нашла дорогу въ Шорби. Теперь она была у ногъ Арбластера, и внезапно, настороживъ уши и обнюхивая воздухъ, съ страшнымъ лаемъ бросилась на псевдо-монаховъ.
   Ея хозяинъ, пошатываясь, побрелъ за нею.
   -- Эй, товарищи!-- крикнулъ онъ.-- Не найдется ли у васъ пенни для бѣднаго стараго шкипера, начисто разореннаго пиратами? Передъ вами человѣкъ, который могъ бы напоить васъ обоихъ въ четвергъ утромъ, а теперь въ субботу вечеромъ долженъ выпрашивать кружку пива. Спросите моего матроса Тома, если мнѣ не вѣрите. Семь бочекъ славнаго гасконскаго вина, ялбетъ, который принадлежалъ мнѣ, а раньше моему отцу, Богородица изъ явора, позолоченная, и четырнадцать фунтовъ золотомъ и серебромъ! А! что вы скажете? Что скажете человѣку, который бивалъ французовъ?-- да! я перерѣзалъ на морѣ больше французовъ, чѣмъ любой морякъ изъ Дартмута. Ну, что-жъ! дадите пенни?
   Ни Дикъ, ни Лаулессъ ничего не отвѣчали, опасаясь быть узнанными по голосу, и стояли такъ же безпомощно, какъ корабль на мели, не зная, что предпринять.
   -- Нѣмые вы, что-ли, ребята?-- спросилъ шкиперъ.-- Братцы, прибавилъ онъ, икая:-- это нѣмые. Я ихъ не люблю.
   Въ это время матросъ Томъ, обладавшій большой физической силой, казалось, возъимѣлъ какія-то подозрѣнія насчетъ этихъ двухъ безмолвныхъ фигуръ и, будучи трезвѣе, чѣмъ его капитанъ, внезапно подошелъ къ нимъ, схватилъ Лаулесса за плечо и спросилъ его съ ругательствомъ, почему онъ ничего не отвѣчаетъ. Думая, что все пропало, бродяга отвѣтилъ ему ударомъ, отъ котораго тотъ растянулся на снѣгу, и бросился бѣжать, приглашая Дика слѣдовать за собою.
   Но прежде чѣмъ Дикъ успѣлъ тронуться съ мѣста, Арбластеръ схватилъ его, а Томъ поймалъ его ногу, тогда какъ третій человѣкъ поднялъ ножъ надъ его головою.
   Не столько опасность и угроза смущали молодого Шельтона, сколько унизительное сознаніе, что, увернувшись отъ сэра Даніэля, добившись свободы отъ лорда Рейзингама, онъ попался теперь въ руки старыхъ пьяницъ матросовъ; къ тому же совѣсть громко говорила ему теперь, когда это уже было поздно, что онъ дѣйствительно виновенъ, дѣйствительно неоплатный должникъ человѣка, судно котораго онъ укралъ и погубилъ.
   -- Стащимъ его въ пивную,-- сказалъ Арбластеру -- а тамъ посмотримъ, кто это такой.
   -- Да, да,-- подтвердилъ Томъ,-- но сначала пошаримъ въ его карманахъ.
   Но хотя они обыскали его съ ногъ до головы, на немъ не нашлось ни одного пенни, ничего, кромѣ кольца съ печатью лорда Фоксгема, которое они стащили съ его пальца.
   -- Повернемъ его на свѣтъ,-- сказалъ шкиперъ и схватилъ Дика за подбородокъ, грубо повернувъ его голову.-- Пресвятая Дѣва!-- воскликнулъ онъ:-- это пиратъ!
   -- О!-- крикнулъ Дикъ.
   -- Клянусь бордосской Богоматерью, онъ самый!-- отвѣчалъ Арбластеръ.-- А, морской воръ, попался! Гдѣ мой корабль? Гдѣ мое вино? Что! теперь ты въ моихъ рукахъ! Томъ, дай-ка мнѣ веревку, я свяжу этого мошенника по рукамъ и по ногамъ,-- да, чортъ побери! свяжу и задамъ ему трепку!
   Говоря это, онъ съ ловкостью моряка связалъ Дика, опутавъ его руки и ноги веревкой.
   Послѣ этого молодой человѣкъ оказался безпомощнымъ, какъ мертвый. Шкиперъ приподнялъ его и громко засмѣялся. Потомъ закатилъ ему оглушительную затрещину, повернулъ его спиной къ себѣ и принялся колотить изъ всѣхъ силъ. Бѣшенство кипѣло въ груди Дика; онъ думалъ, что задохнется отъ злобы; но когда морякъ, утомленный своимъ жестокимъ занятіемъ, оставилъ его и сталъ совѣтоваться съ товарищами, онъ тотчасъ овладѣлъ собой и началъ придумывать способъ выйти изъ этого унизительнаго и рокового положенія.
   Пока матросы разсуждали, что съ нимъ дѣлать, онъ успѣлъ смирить свою злобу и обратился къ нимъ почти спокойнымъ голосомъ.
   -- Ребята, развѣ вы окончательно сошли съ ума? Небо посылаетъ вамъ случай сдѣлаться богаче любого моряка, нажить такія деньги, которыхъ не доставятъ вамъ двадцать поѣздокъ по морю -- а вы? что вы дѣлаете? бьете меня! Это достойно разозлившагося ребенка. Но для стараго моряка, который не боится ни огня, ни воды, и хочетъ нажить денегъ, это глупо.
   -- Хорошо, хорошо,-- сказалъ Томъ.-- Теперь, когда тебя связали, ты хочешь обморочить насъ.
   -- Обморочить васъ!-- повторилъ Дикъ.-- Да! если вы дураки, это легко сдѣлать. Но если вы ловкіе ребята, а вы мнѣ кажетесь такими, то легко можете сами понять, въ чемъ ваша выгода. Когда я захватилъ вашъ корабль, насъ было много, и ни были хорошо одѣты и вооружены. Подумайте сами, кто могъ собрать такой отрядъ? Разумѣется, тотъ, кто добылъ много денегъ. И если онъ, уже разбогатѣвъ, продолжаетъ гоняться за добычей, несмотря ни на какія бури,-- подумайте -- не значитъ ли это, что гдѣ-нибудь спрятано сокровище?
   -- Что онъ болтаетъ?-- сказалъ одинъ изъ слушателей.
   -- Вотъ что,-- продолжалъ Дикъ:-- если вы потеряли старую лодку и нѣсколько бочекъ прокисшаго вина, забудьте объ этихъ пустякахъ, а лучше возьмитесь за предпріятіе, которое въ одинъ день можетъ обогатить васъ. Но сначала подымите меня, потому что мнѣ холодно и больно и ротъ мой полонъ снѣгу, а потомъ пойдемте куда-нибудь потолковать за кружкой пива.
   -- Онъ хочетъ надутъ насъ,-- недовѣрчиво сказалъ Томъ.
   -- Надуть! надуть!-- воскликнулъ третій.-- Желалъ бы я видѣть человѣка, который бы меня надулъ. Это былъ бы дѣйствительно надуватель! Нѣтъ, я не вчера родился. Я съумѣю поймать быка за рога, а по моему, другъ Арбластеръ, въ словахъ этого молодца есть смыслъ. Право, намъ лучше выслушать его. Скажите сами, не лучше ли будетъ, если мы его выслушаемъ?
   -- Я бы не прочь потолковать за кружкой добраго вина, мастеръ Пирретъ,-- возразилъ Арбластеръ.-- Что скажешь, Томъ? Но его карманы пусты.
   -- Я заплачу,-- сказалъ Пирретъ,-- я заплачу. Мнѣ хочется разузнать, въ чемъ дѣло, и сдается, что тутъ пахнетъ наживой.
   -- Ну, если вы опять начнете пить, все пропало!-- воскликнулъ Томъ.
   -- Другъ Арбластеръ, вы слишкомъ много позволяете вашему матросу,-- сказалъ мастеръ Пирретъ.-- Неужели вами будетъ командовать матросъ? Фи! фи!
   -- Смирно!-- крикнулъ Арбластеръ, обращаясь къ Тому.-- Слушать команду! Недоставало только, чтобы матросъ вздумалъ, поправлять шкипера!
   -- Ну, такъ пойдемте!-- отвѣчалъ Томъ:-- я умываю руки.
   -- Поставьте же его на ноги!-- приказалъ мастеръ Пирретъ.-- Я знаю мѣстечко, гдѣ намъ будетъ удобно пить и разговаривать.
   -- Если я самъ долженъ идти, друзья мои,-- сказалъ Дикъ, когда его поставили на ноги,-- вы должны развязать мнѣ ноги.
   -- Это правда,-- засмѣялся Пирретъ.-- Конечно, онъ не можетъ идти связаннымъ. Разрѣжьте веревку, пріятель.
   Даже Арбластеръ задумался при этомъ предложеніи; но такъ какъ его товарищъ продолжалъ настаивать, а Дикъ съумѣлъ сохранить выраженіе полнѣйшаго равнодушія и только пожималъ плечами, видя ихъ нерѣшительность,-- шкиперъ кончилъ тѣмъ, что согласился и перерѣзалъ веревки, спутывавшія ноги Дика. Благодаря этому, Дикъ не только могъ ходить, но и остальныя путы его ослабли, а одна рука настолько освободилась, что онъ могъ двигать ею и надѣялся, съ теченіемъ времени, освободить ее совершенно. Всѣмъ этимъ онъ былъ обязанъ добродушію и простотѣ мастера Пиррета.
   Этотъ достойный человѣкъ двинулся теперь во главѣ компаніи и привелъ ихъ въ ту же самую пивную, гдѣ Лаулессь засталъ Арбластера въ день шторма. Теперь она была пуста; въ каминѣ оставалась только куча тлѣющей золы, распространявшей сильный жаръ, и когда они усѣлись и хозяинъ поставилъ передъ ними стопу пива, приправленнаго пряностями, Пирретъ и Арбластеръ вытянули ноги и облокотились, какъ люди, собирающіеся пріятно провести время.
   Столъ, за которымъ они сидѣли, состоялъ изъ тяжелой четырехъ-угольной доски, подпертой двумя брусьями, и каждый изъ странныхъ собесѣдниковъ занялъ одну сторону: Пирретъ усѣлся, противъ Арбластера, Дикъ насупротивъ матроса.
   -- Теперь, молодой человѣкъ,-- сказалъ Пирретъ,-- приступайте въ вашему разсказу. Повидимому, вы дѣйствительно обидѣли нашего пріятеля Арбластера, но что изъ этого? Вознаградите его, дайте ему случай разбогатѣть, и я ручаюсь, что онъ забудетъ обиду.
   До сихъ поръ Дикъ говорилъ на-удачу, но теперь предстояло выдумать какую-нибудь удивительную исторію, подъ надзоромъ шести глазъ, и если, возможно, опять завладѣть всемогущимъ перстнемъ. Необходимо было какъ можно долѣе протянуть время. Чѣмъ дольше они останутся за столомъ, тѣмъ сильнѣе напьются его сторожа и тѣмъ легче будетъ вырваться изъ плѣна.
   Дикъ былъ не мастеръ сочинять и по-просту разсказалъ исторію Али-Баба, замѣнивъ Востокъ тэнстолльскимъ лѣсомъ и Шорби, и скорѣе преувеличивъ, чѣмъ уменьшивъ количество сокровищъ, спрятанныхъ въ пещерѣ. Исторія эта очень недурна и имѣетъ лишь одинъ недостатокъ -- тотъ, что она выдумана; но три грубые моряка слышали ее въ первый разъ, и потому выпучили глаза на разсказчика и разинули рты, какъ рыба на удочкѣ.
   Скоро вторая стопа пива послѣдовала за первой, а за ней третья.
   Послѣ этого состояніе собесѣдниковъ было почти печально:
   Арбластеръ, на три четверти пьяный и на половину заснувшій, полулежалъ на своемъ стулѣ. Даже Томъ былъ восхищенъ разсказомъ, и его недовѣрчивость уменьшилась соотвѣтственно этому. Между тѣмъ Дикъ мало-по-малу освободилъ свою правую руку отъ путъ и теперь былъ готовъ на все.
   -- Итакъ,-- сказалъ Пирретъ,-- вы одинъ изъ нихъ?
   -- Это сдѣлалось помимо моей воли,-- отвѣтилъ Дикъ:-- но еслибы я могъ добыть одинъ два мѣшка золота, я былъ бы сумасшедшимъ, оставаясь дольше жить въ грязной пещерѣ и подвергаясь выстрѣламъ и ударамъ, какъ солдатъ. Насъ здѣсь четверо -- хорошо! Пойдемте же въ лѣсъ завтра утромъ, прежде чѣмъ встанетъ солнце. Еслибы мы могли захватить съ собой осла, тѣмъ лучше; если же нѣтъ, у насъ есть четыре крѣпкихъ спины, и я ручаюсь, что мы вернемся домой съ большимъ грузомъ.
   Пирретъ облизнулся.
   -- А это магическое слово,-- сказалъ онъ,-- которое откроетъ намъ пещеру? скажите-ка его, другъ.
   -- Оно извѣстно только тремъ начальникамъ,-- отвѣчалъ Дикъ,-- но на наше счастье мнѣ именно сегодня вечеромъ удалось открыть волшебство, посредствомъ котораго можно узнать его.
   -- Волшебство!-- сказалъ Арбластеръ, полу просыпаясь и взглянувъ на Дика однимъ глазомъ.-- Убирайся! не нужно волшебства. Я хорошій христіанинъ. Спроси Тома, кого хочешь.
   -- Нѣтъ, это только бѣлая магія,-- сказалъ Дикъ.-- Тутъ не нужно имѣть дѣло съ дьяволомъ; все основано на силѣ чиселъ, травъ и планетъ.
   -- Да, да,-- подхватилъ Пирретъ,-- это только бѣлая магія, другъ. Тутъ нѣтъ грѣха, могу васъ увѣрить. Но продолжайте... Въ чемъ состоятъ это волшебство?
   -- Я сейчасъ покажу вамъ,-- отвѣтилъ Дикъ.--При васъ кольцо, которое вы сняли съ моего пальца? Хорошо. Теперь положите его на столъ и подвиньте концами пальцевъ на длину руки. Такъ, такъ! Вотъ въ чемъ волшебство.
   Бросивъ искоса взглядъ, Дикъ убѣдился, что дорога въ двери свободна. Онъ прочелъ про себя молитву, затѣмъ разомъ высвободилъ руку, схватилъ кольцо и опрокинулъ столъ на матроса Тома. Тотъ покатился на полъ, увлекаемый тяжестью, и прежде чѣмъ Арбластеръ успѣлъ понять что-нибудь, а Пирретъ собрался съ мыслями, Дикъ исчезъ за дверьми.
   Луна поднялась уже высоко; благодаря яркой бѣлизнѣ снѣга, было свѣтло почти какъ днемъ. Фигура Шельтона, бѣгущаго въ монашескомъ платьѣ, могла быть замѣчена издали.
   Томъ и Пирретъ съ крикомъ бросились за нимъ, изъ каждой пивной присоединялись къ нимъ другіе, и скоро цѣлая толпа матросовъ преслѣдовала бѣгущаго. Но моряки и въ пятнадцатомъ столѣтіи были плохими бѣгунами; при томъ же Дикъ успѣлъ опередить своихъ преслѣдователей и воспользовался этой выгодой. Наконецъ, добѣжавъ до узкаго переулка, онъ спрятался въ немъ и осмотрѣлся.
   Почти всѣ матросы Шорби бѣжали, выдѣляясь черными группами на бѣломъ коврѣ снѣга; каждый кричалъ и вопилъ, каждый жестикулировалъ обѣими руками; случалось, что иной падалъ, и затѣмъ десятокъ другихъ летѣли споткнувшись о него.
   Гвалтъ, который они подняли, былъ частью забавенъ, часто страшенъ для Дика. Догнать его они не могли: ни одинъ матросъ, конечно, не могъ поспорить съ нимъ въ быстротѣ бѣга. Но этотъ шумъ могъ разбудить все населеніе Шорби, привлечь вниманіе стражи, и такимъ образомъ впереди грозила опасность. Въ виду этого онъ предпочелъ спрятаться въ воротахъ, въ темпомъ уголку, и пропуститъ мимо преслѣдователей, которые бѣжали, крича и махая руками, красные отъ напряженія и осыпанные снѣгомъ.
   Когда черезъ часъ послѣдній матросъ вернулся, спотыкаясь, въ гавань, въ свою любимую таверну, врядъ ли кто-нибудь изъ преслѣдовавшихъ зналъ, за кѣмъ онъ гнался. На слѣдующее утро по этому поводу распространилось много удивительныхъ исторій, и немного спустя легенда о ночномъ визитѣ дьявола повторялась всѣми мальчишками Шорби.
   Но возвращеніе послѣдняго матроса еще не освободило Шельтона изъ его убѣжища.
   Много времени спустя патрули еще разъѣзжали по городу, и появлялись нарочные отъ того или другого изъ важныхъ лордовъ, сонъ которыхъ былъ такъ неожиданно нарушенъ.
   Поздно ночью Дикъ выбрался изъ своего убѣжища и добрался цѣлый и невредимый, но изнемогая отъ холода и побоевъ, до одной деревни. Тутъ, согласно закону, огонь и свѣчи были потушены, но Дикъ пробрался въ темнотѣ въ холодную залу, нашелъ одѣяло и, закутавшись въ него, растянулся рядомъ съ однимъ изъ спавшихъ и скоро заснулъ.
  

КНИГА ПЯТАЯ.

Горбунъ.

  

I.
Звонкая труба.

   Рано утромъ, еще до разсвѣта, Дикъ проснулся, перемѣнилъ одежду, вооружился, какъ прилично джентльмену и отправился въ лѣсъ въ пещерѣ Лаулесса. Тамъ онъ оставилъ бумаги лорда Фоксгема, и для того, чтобы достать ихъ во-время и вернуться для встрѣчи съ молодымъ герцогомъ Глостеромъ, къ которому онъ рѣшилъ присоединиться, нужно было встать очень рано и идти какъ можно скорѣе.
   Морозъ былъ очень силенъ; сухой и рѣзкій воздухъ сильно пощипывалъ уши. Луна уже зашла, но много звѣздъ свѣтило, и снѣгъ блестѣлъ. Не нужно было фонаря, чтобы идти, а холодъ отбивать охоту отдохнуть.
   Дикъ прошелъ большую часть равнины между Шорби и лѣсомъ и достигъ подошвы небольшого холма въ нѣсколькихъ сотняхъ ярдовъ ниже креста Св. Невѣсты, когда въ тишинѣ наступавшаго утра услышалъ звукъ трубы, такой рѣзкій, сильный и пронзительный, какого ему никогда еще не приходилось слышать. Труба прозвучала разъ, другой; затѣмъ послышался звонъ оружія.
   Молодой Шельтонъ навострилъ уши и, вынувъ мечъ, побѣжалъ за холмъ.
   На дорогѣ около креста происходила отчаянная свалка. Семь или восемь человѣкъ нападали на одного, но этотъ одинъ былъ такъ ловокъ и проворенъ, такъ искусно увертывался отъ своихъ противниковъ, такъ быстро бѣгалъ и прыгалъ по снѣгу, что прежде чѣмъ Дикъ успѣлъ добѣжать до нихъ, онъ уже убилъ одного и ранилъ другого.
   Тѣмъ не менѣе онъ только чудомъ могъ защищаться; малѣйшая неосторожность, ошибка или неловкій шагъ грозили ему неминуемою гибелью.
   -- Держитесь, сэръ! Вотъ помощь!--крикнулъ Дикъ, и, забывая, что былъ одинъ, бросился на нападавшихъ.
   То были тоже стойкіе молодцы и нисколько не смутились неожиданнымъ нападеніемъ, но яростно бросились на Дика. Четверо оказались противъ одного; мечи засверкали въ утреннемъ свѣтѣ; посыпались искры; одинъ изъ нападавшихъ упалъ,-- въ пылу сраженія Дикъ не замѣтилъ, почему; но и самъ онъ получилъ ударъ въ голову, и хотя желѣзный шлемъ спасъ его отъ гибели, однако онъ упалъ на колѣни почти оглушенный.
   Между тѣмъ тотъ, кого онъ хотѣлъ выручить изъ бѣды, отбѣжалъ въ сторону и вторично протрубилъ, еще громче и рѣзче, чѣмъ раньше, въ ту же трубу, которую слышалъ Дикъ. Послѣ этого онъ тотчасъ очутился подлѣ Дика и снова кинулся въ бой, бѣгая, прыгая, увертываясь, припадая на колѣно, защищаясь разомъ мечомъ и кинжаломъ, съ тѣмъ же неукротимымъ мужествомъ и безумной энергіей и ловкостью.
   Пронзительные звуки трубы были, наконецъ, услышаны. Послышалось хрустѣнье снѣга, и -- въ добрую минуту для Дика, который уже видѣлъ лезвее меча, направленнаго ему въ горло,-- съ обѣихъ сторонъ изъ лѣсу появилась толпа всадниковъ, одѣтыхъ въ латы, съ опущенными наличниками, съ обнаженными мечами или копьями на-перевѣсъ; за каждымъ сидѣло по стрѣлку или пажу, которые тотчасъ соскочили съ лошадей и, такимъ образомъ, удвоили силу отряда.
   Нападающіе, видя себя окруженными, побросали мечи, не говоря ни слова.
   -- Схватите этихъ молодцовъ!-- сказалъ боецъ, и когда его приказаніе было исполнено, онъ повернулся къ Дику и взглянулъ ему въ лицо.
   Дикъ отвѣчалъ ему тѣмъ же и былъ удивленъ, увидѣвъ въ томъ, кто проявилъ такую силу, ловкость и энергію, юношу не старше чѣмъ онъ самъ -- горбатаго, съ однимъ плечомъ выше другого, съ блѣднымъ истомленнымъ и безобразнымъ лицомъ. Впрочемъ глаза глядѣли ясно и смѣло.
   -- Сэръ,-- сказалъ этотъ юноша,-- вы явились во-время для меня.
   -- Милордъ,-- отвѣчалъ Дикъ, смутно угадывая, что имѣетъ дѣло съ важной особой,-- вы такой удивительный боецъ, что, вѣроятно, справились бы съ ними и безъ моей помощи. Во всякомъ случаѣ для меня большое счастье, что ваши люди подоспѣли во-время.
   -- Какъ вы узнали, это я такой?-- спросилъ незнакомецъ.
   -- Даже и теперь, милордъ,-- отвѣчалъ Дикъ,-- я не знаю, съ кѣмъ я говорю.
   -- Да?-- спросилъ тотъ.-- Однако же вы бросились въ неравный бой ради меня.
   -- Я видѣлъ, что одинъ человѣкъ бьется противъ многихъ,-- возразилъ Дикъ,-- и считалъ себя безчестнымъ, еслибы не помогъ ему.
   Странная улыбка мелькнула на губахъ молодого нобльмена.
   -- Смѣлыя слова! Но перейдемъ къ болѣе существенному: вы за Іорка или Ланкастера?
   -- Милордъ, не стану скрывать: я за Іорка,-- отвѣтилъ Дикъ.
   -- Клянусь мессой,-- сказалъ его собесѣдникъ,-- тѣмъ лучше для васъ!-- и обратился къ своимъ людямъ.
   -- Пора покончить,-- продолжалъ онъ тѣмъ же насмѣшливымъ и жесткимъ тономъ,-- пора покончить съ этими храбрыми джентльменами. Повѣсить ихъ!
   Изъ нападавшихъ осталось въ живыхъ только пятеро. Стрѣлки схватили ихъ за руки и потащили въ опушкѣ лѣса; каждый былъ поставленъ подъ деревомъ; затѣмъ каждому надѣли петлю, стрѣлокъ взялъ другой конецъ веревки, взобрался на дерево, и черезъ минуту всѣ пятеро уже висѣли, причемъ ни одного слова не было произнесено ни съ той, ни съ другой стороны.
   -- Теперь,-- крикнулъ горбатый предводитель,-- возвращайтесь на мѣста, и когда я еще буду трубить, слушайте внимательнѣе.
   -- Милордъ герцогъ,-- сказалъ одинъ изъ воиновъ,-- прошу васъ, не рискуйте больше, оставаясь одинъ. Возьмите съ собой хоть горсть солдатъ.
   -- Любезный,-- сказалъ герцогъ,-- я не бранилъ васъ за медленность, такъ не лѣзьте и вы ко мнѣ съ совѣтами. Я надѣюсь на силу своей руки, хотя я горбатъ. Вы опоздали, когда звучала труба, а теперь слишкомъ торопитесь съ совѣтами. Но это всегда такъ: плохой воинъ -- бойкій болтунъ. Постарайтесь, чтобъ было наоборотъ.
   И жестомъ, не лишеннымъ грознаго величія, онъ отпустилъ отрядъ.
   Пѣхотинцы опять взобрались на коней позади всадниковъ, и весь отрадъ медленно тронулся и исчезъ въ различныхъ направленіяхъ въ глубинѣ лѣса.
   День между тѣмъ наступалъ и звѣзды стали гаснуть. Блѣдный утренній свѣтъ заигралъ на лицахъ молодыхъ людей, которые теперь снова обратились другъ къ другу.
   -- Вы видѣли, какъ я мщу,-- сказалъ герцогъ.
   -- Милордъ,-- возразилъ Дикъ,-- вѣрно ли я угадываю? Вы герцогъ Глостеръ?
   -- Я Ричардъ Глостеръ,-- отвѣчалъ юноша.-- А ваше имя?
   Дикъ назвалъ себя и представилъ печать лорда Фоксгема, которую герцогъ тотчасъ же узналъ.
   -- Вы рано явились,-- сказалъ онъ,-- но это хорошо. Вы похожи на меня; я былъ уже здѣсь на стражѣ за два часа до разсвѣта. Но это мое первое вооруженное предпріятіе; отъ него зависитъ моя судьба и моя слава, мастеръ Шельтонъ. Тамъ расположились мои враги, подъ начальствомъ двухъ старыхъ, опытныхъ капитановъ -- Рейзингама и Брэкли. Силы у нихъ достаточны, я думаю, но отступленіе закрыто для нихъ съ двухъ сторонъ, такъ какъ они стоятъ между моремъ, гаванью и рѣкой. Не правда ли, Шельтонъ, мы можемъ захватить ихъ въ расплохъ?
   -- Увѣренъ въ этомъ,-- воскликнулъ Дикъ.
   -- У васъ ли письма милорда Фоксгема?-- спросилъ герцогъ. Дикъ объяснилъ, почему ихъ не было при немъ, и затѣмъ взялъ на себя смѣлость изложить все, что зналъ о положеніи враговъ.
   -- По моему мнѣнію, милордъ,-- прибавилъ онъ,-- если у васъ довольно людей, то слѣдуетъ нападать немедленно. Видите ли, съ наступленіемъ дня ночная стража снимается, а днемъ нѣтъ ни стражи, ни часовых ону Гэмлею"; потом вторую, без всякой надписи.
   -- Это герцогу,-- сказал он.-- Пароль -- "Англия и Эдуард", а отзыв -- "Англия и Йорк".
   -- А Джоанна, милорд? -- спросил Дик.
   -- Ну, вы сами должны добыть Джоанну, как умеете,-- ответил барон.-- В обоих этих письмах я упомянул, что выбираю вас ее женихом, но вы должны добыть ее сами, мой мальчик. Вы видели, что я пробовал сделать это и поплатился жизнью. Большего не мог бы сделать ни один человек.
   Раненый, очевидно, сильно устал. Дик положил драгоценные бумаги за пазуху, пожелал ему бодрости духа и вышел из каюты.
   Наступал день, холодный и пасмурный, с налетавшими снежными вьюгами. Берег с подветренной стороны состоял из каменистых кос, сменявшихся песчаными буграми; дальше, в глубине, на небе выделялись лесистые верхушки Тонсталльских холмов. И ветер, и волнение на море улеглись, но судно медленно продвигалось, еле подымаясь над волнами.
   Лаулесс продолжал стоять у руля. К этому времени почти все выбрались на палубу и с растерянными лицами смотрели на негостеприимный берег.
   -- Мы идем к берегу? -- спросил Дик.
   -- Да, если не очутимся раньше на дне,-- ответил Лаулесс.
   Как раз в это мгновение "Добрая Надежда" так беспомощно поднялась навстречу волнам, а вода в ее грюме клокотала так громко, что Дик невольно схватил руку рулевого.
   -- Клянусь мессой! -- вскрикнул Дик, когда нос "Доброй Надежды" показался над пеной.-- Я думал, что мы уже пошли на дно, сердце у меня так и замерло.
   На шкафуте Гриншив, Хокслей и лучшие люди двух отрядов деятельно разрушали палубу, чтобы построить плот. Дик присоединился к ним и прилежно работал, чтобы забыть о своем положении. Но и во время работы всякая волна, ударявшая в бедное судно, всякий его крен, когда оно медленно продвигалось среди валов, напоминали ему о непосредственной близости смерти и возбуждали мучительный ужас.
   Оторвавшись от работы, он увидел, что "Добрая Надежда" приближается к какому-то мысу; часть разрушающегося утеса, об основание которого разбивались тяжелые, белые волны, почти нависала над палубой; наверху песчаного холма, как бы увенчивая его, виднелся дом.
   В бухте волны катились весело; они подхватили "Добрую Надежду" на свои покрытые пеной гребни, понесли ее так, что рулевой не мог справиться с ней, и через мгновение выбросили ее сильным напором на песок; потом залили ее до половины мачты и стали швырять из стороны в сторону. Налетел другой большой вал, снова поднял судно и унес еще дальше; за ним последовал третий, который унес его далеко от опасных валов, посадив его на мель.
   -- Ну, молодцы,-- крикнул Лаулесс,-- святые действительно хранили нас! Прилив спадает, присядем да выпьем чарку вина, а раньше чем через полчаса мы можем пройти к берегу так же спокойно, как по мосту.
   Пробуравили бочонок, и потерпевшие крушение воины, усевшись насколько возможно так, чтобы защититься от хлопьев снега и от брызг волн, стали пить, передавая друг другу чарку, стараясь согреться и вернуть себе бодрость духа.
   Дик между тем вернулся к лорду Фоксгэму, который лежал в страшном смущении и страхе. Вода на полу его каюты доходила до колен, лампада, его единственный светоч, разбилась и потухла от сильного толчка.
   -- Милорд,-- сказал молодой Шельтон,-- не бойтесь, святые очевидно за нас; волны выбросили нас высоко на отмель, и как только прилив немного спадет, мы можем пешком дойти до берега.
   Прошел почти час до тех пор, пока прилив оставил в покое "Добрую Надежду" и находившиеся на ней люди могли отправиться к берегу, смутно видневшемуся сквозь дымку несшегося им в лицо снега.
   С одной стороны маленького холма они заметили кучку людей, подозрительно следивших за движениями сошедших на берег незнакомцев.
   -- Они могли бы подойти к нам и помочь чем-нибудь,-- заметил Дик.
   -- Ну, а так как они не подходят, то мы сами пойдем к ним,-- сказал Хокслей.-- Чем скорее мы доберемся до хорошего огня и сухой постели, тем лучше для моего бедного господина.
   Но они не успели еще приблизиться к холму, как лежавшие там люди сразу встали на ноги, и град стрел полетел на потерпевших крушение.
   -- Назад! Назад! -- крикнул лорд Фоксгэм.-- Остерегитесь, ради Бога, не отвечайте!
   -- Ну! -- крикнул Гриншив, вытаскивая стрелу, вонзившуюся в его кожаную куртку.-- Мы, конечно, не в таком положении, что можем сражаться, так как промокли, устали как собаки и на три четверти замерзли. Но ради любви к старой Англии, что могло побудить их стрелять так жестоко в бедных земляков в несчастии?
   -- Они принимают нас за французских пиратов,-- ответил лорд Фоксгэм.-- В наше беспокойное, подлое время мы не можем удержать наших собственных берегов; наши старые враги, которых некогда мы гнали на море и на суше, теперь шляются здесь как им угодно, грабят, убивают, жгут. Это горе и упрек нашей бедной стране.
   Люди на холме продолжали лежать, внимательно следя за пришельцами, пока они с трудом подымались на берег и углубились внутрь страны, между пустынными песчаными холмами; они следили даже за отставшими на протяжении около мили, готовые дать другой залп по усталым, измученным беглецам. Только тогда, когда они попали, наконец, на твердую большую дорогу, и Дик водворил нечто вроде военного порядка среди своих подчиненных, ревнивые хранители берегов Англии безмолвно исчезли среди снега. Они исполнили то, чего желали, они защитили свои дома и фермы, свои семьи и свой скот. Раз они сохранили свои собственные интересы, всем им было решительно безразлично, что французы разнесут огонь и кровь по всем другим общинам английского государства.
  

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПЕРЕРЯЖЕННЫЕ

  

ГЛАВА I
Логовище

   То место, где Дик вышел на большую дорогу, было недалеко от Холивуда, милях в девяти-десяти от Шорби на Тилле. Тут отряды разделились после того, как убедились, что их больше не преследуют. Слуги лорда Фоксгэма понесли своего раненого господина в большое аббатство, где он мог найти покой и безопасность. Дик смотрел им вслед, пока они не повернули и не исчезли за густой завесой падающего снега. Он остался один приблизительно с дюжиной бродяг -- остатком его отряда волонтеров.
   Некоторые из них были ранены; все взбешены неудачей и долгим пребыванием на холоде. Они были слишком голодны, слишком перезябли, чтобы выразить свое недовольство чем-либо более серьезным, и только ворчали, кидая угрюмые взгляды на своих вождей. Дик опорожнил для них свой кошелек, не оставив себе ничего, поблагодарил их за храбрость, хотя в душе желал хорошенько отделать их за трусость. Смягчив таким образом теперешнее их положение, он отправил их по несколько человек или парами в Шорби, в "Козу и Волынку".
   Под влиянием всего виденного им на "Доброй Надежде" он выбрал себе в спутники Лаулесса. Снег падал безостановочно и неизменно ровным ослепляющим облаком; ветер улегся и затих совсем. Весь мир казался как бы обернутым в саван этим безмолвным снежным наводнением. Идти было опасно, так как на каждом шагу можно было сбиться с дороги и погибнуть в сугробах снега. Лаулесс шел на полшага впереди своего спутника, вытянув голову как охотничья собака, идущая по следу. Он отыскивал дорогу, исследуя каждое дерево, и изучал тропинку, как будто бы вел корабль среди опасностей.
   Пройдя около мили по лесу, они пришли к роще из могучих, искривленных дубов, куда сходилось несколько дорожек. Даже при сильно падавшем снеге нельзя было бы не узнать этого места, и Лаулесс, очевидно, узнал его с особенным восторгом.
   -- Ну, мастер Ричард,-- сказал он,-- если вы не слишком горды для того, чтобы быть гостем человека, не джентльмена по рождению и даже не хорошего христианина, то я могу предложить вам кружку вина и хороший огонь, чтобы согреть мозг в ваших мыслях.
   -- Веди, Уилль,-- сказал Дик.-- Кружка вина и хороший огонь! Да я пошел бы Бог знает как далеко, чтобы увидеть их.
   Лаулесс раздвинул сухие ветви чащи и смело пошел вперед. Через некоторое время он дошел до довольно глубокой впадины или пещеры, в настоящее время на четверть засыпанной снегом. У края пещеры на подгнивших корнях стоял, наклонившись, большой бук. Старый бродяга раздвинул густые заросли и исчез в земле.
   Бук был наполовину вырван с корнями во время какой-нибудь сильной бури и увлек за собой значительное количество дерна; старый Лаулесс вырыл себе тут тайное убежище. Корни служили ему стропилами, дерн -- кровлей, мать-земля -- стенами и полом. Несмотря на всю первобытность этого жилища, почерневший от огня очаг в одной стороне и присутствие большого дубового ящика, окованного железом, в другом, сразу указывали, что это логовище человека, а не нора какого-нибудь животного.
   Хотя снег засыпал отверстие этой земляной пещеры усеял пол, все же воздух в ней был гораздо теплее,
   чем наверху, а когда Лаулесс высек искру и сухой хворост засверкал и затрещал на очаге, все вокруг приняло удобный и домашний вид.
   Со вздохом полного удовольствия Лаулесс протянул к огню свои широкие руки и, казалось, вдыхал дым.
   -- Вот где кроличья нора старика Лаулесса,-- сказал он.-- Дай Бог, чтобы сюда не забралась никакая собака. Я разгуливал в разных местах с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет, и я впервые убежал из моего аббатства с золотой цепочкой ризничего и с требником, который я продал за четыре марки. Я был в Англии и во Франции, в Бургундии, а также и Испании паломником, ради спасения моей бедной души; был и на море, которое ни для кого не родина. Но мое место здесь, мастер Шельтон. Это моя родная страна -- это нора в земле. Льет ли дождь, бушует ли ветер, апрель ли на дворе, и цветы падают вокруг моей постели, или зима, и я сижу один с добрым кумом -- огнем, а реполов чирикает в лесу,-- здесь моя церковь и рынок, моя жена и ребенок... Сюда я возвращаюсь и здесь, если будет угодно святым, хотел бы умереть.
   -- Действительно, это теплый уголок,-- заметил Дик,-- приятный и хорошо скрытый.
   -- Это-то и главное,-- ответил Лаулесс,-- если бы его нашли, мастер Шельтон, то сердце у меня разбилось бы. А вот здесь,-- прибавил он, роясь толстыми пальцами в песчаном полу,-- мой винный погреб, и вы получите бутылочку превосходного старого вина.
   Порывшись немного, он действительно достал большую кожаную бутылку мерой приблизительно в галлон, на три четверти наполненную очень крепким, сладким вином. Они по-дружески выпили за здоровье друг друга, подбросили сучьев в огонь, и, когда он запылал, оба растянулись во весь рост, отогревались и сушились, испытывая чувство блаженнейшей теплоты.
   -- Мастер Шельтон,-- сказал бродяга,-- за последнее время у вас были две неудачи и, по-видимому, вы потеряете и девушку. Правильно ли я говорю?
   -- Правильно! -- сказал Дик, покачивая головой.
   -- Ну,-- сказал Лаулесс,-- выслушайте старого дурака, который побывал чуть ли не на всем свете и видел почти все! Вы слишком много исполняете чужих поручений, мастер Шельтон. Исполняете поручения Эллиса, который только и желает смерти сэра Даниэля. Отправляетесь исполнять поручения лорда Фоксгэма; ну, у него -- да сохранят его все святые -- намерения хорошие. Но только вы, Дик, отправляйтесь-ка лучше по своим делам. Идите прямо к молодой девушке. Ухаживайте за нею, чтобы она не забыла вас. Будьте готовы и при удобном случае отправляйтесь, посадив ее к себе в седло.
   -- Да, Лаулесс, но теперь она, без сомнения, в доме сэра Даниэля,-- ответил Дик.
   -- Ну так мы и пойдем туда,-- сказал бродяга.
   Дик с изумлением уставился на него.
   -- Да, я говорю, что думаю,-- кивнув головой, проговорил Лаулесс.-- А если вы так недоверчивы и запинаетесь при одном слове, то взгляните сюда!
   Бродяга снял с шеи ключ, открыл дубовый ящик и, порывшись глубоко в его содержимом, вынул сначала монашеское одеяние, затем веревку для пояса и, наконец, громадные четки из дерева, такие тяжелые, что их можно было принять за оружие.
   -- Вот вам,-- сказал он.-- Надевайте все это.
   Когда Дик оделся в платье монаха, Лаулесс достал краски и карандаш и чрезвычайно умело гримировал ему лицо. Он сделал брови более густыми и резкими, то же он проделал и с усами, еле видными; несколькими линиями, проведенными вокруг глаз, он изменил их выражение и сделал старше лицо слишком молодого монаха.
   -- Ну,-- сказал он,-- когда я сделаю то же с собой, из нас выйдет такая славная пара монахов, какую только можно пожелать. Мы смело пойдем к сэру Даниэлю, там нас примут гостеприимно из любви к церкви, матери нашей.
   -- А чем я могу отплатить тебе, дорогой Лаулесс? -- сказал Дик.
   -- Эх братец,-- ответил Лаулесс.-- Я делаю это только для моего удовольствия. Вы думайте о себе. Я из тех, кто сам о себе думает. Если у меня чего не хватает, у меня длинный язык и голос, словно монастырский колокол. Я прошу, мой сын, ну, а если просьба не помогает, то обыкновенно беру то, что мне нужно.
   Старый плут сделал смешную гримасу. Хотя Дику было неприятно сознавать себя так сильно обязанным этой двусмысленной личности, он не мог сдержать смеха.
   После этого Лаулесс вернулся к большому ящику и вскоре явился в новом виде. Дик с удивлением заметил, что он спрятал под одеждой пук стрел.
   -- Зачем ты делаешь это? -- спросил юноша.-- К чему стрелы, когда ты не берешь лука?
   -- Ну,-- весело проговорил Лаулесс,-- по всей вероятности, будут разбитые головы, не говоря уже о спинах, прежде чем мы выберемся живыми и невредимыми оттуда, куда идем, и если что случится, то я хотел бы, чтобы наше общество вышло с честью из дела. Черная стрела, мастер Дик, печать нашего аббатства, она показывает, кто написал записку.
   -- Если ты готовишься так тщательно,-- сказал Дик,-- то вот тут у меня бумаги, которые нужно оставить где-нибудь в надежном месте как ради меня самого, так и ради интересов тех, кто доверился мне. Плохо будет, если их найдут на мне после смерти. Где мне спрятать их, Уилль?
   -- Вот что,-- сказал Лаулесс,-- я пойду в лес и стану насвистывать песенки, а пока вы спрячьте их, где желаете, а потом сравняете песок.
   -- Ни за что! -- крикнул Ричард.-- Я верю тебе. Я был бы низким человеком, если бы не доверял тебе.
   -- Брат, ты настоящий ребенок,-- ответил старый бродяга, останавливаясь на пороге пещеры и оборачиваясь к Дику.-- Я старый, добрый христианин, не ищущий крови других и не жалеющий своей для друга в опасности. Но, безумец, дитя, я -- вор по ремеслу, по рождению и по привычкам. Если бы у меня опустела бутылка и пересохло во рту, я обокрал бы вас, дорогое дитя; это так же верно, как то, что я люблю и уважаю вас, восхищаюсь вами и вашими достоинствами! Возможно ли сказать яснее? Нет!
   И, щелкнув толстыми пальцами, он, спотыкаясь, исчез в густом кустарнике.
   Дик остался. После короткого раздумья о непоследовательном характере своего спутника, он поспешно вынул бумаги, перечитал их и спрятал в земле. Одну он решил взять с собой, так как эта бумага не могла никаким образом повредить кому-нибудь из его друзей, а могла бы, в случае крайности, служить свидетельством против сэра Даниэля. Это было собственноручное письмо рыцаря к лорду Уэнслейделю, посланное с Трогмортоном в утро поражения при Райзингэме и найденное на следующий день Диком на трупе посланца.
   Потом Дик затушил костер и затоптал угли, вышел из пещеры и присоединился к старому бродяге, ожидавшему его под безлиственными дубами и уже засыпаемому снегом. Они посмотрели друг на друга и расхохотались -- так смешны и неузнаваемы были они в своем переряженном виде.
   -- Хотел бы я, чтобы было лето и ясный день,-- проворчал Лаулесс,-- тогда я мог бы поглядеться в лужу на себя. Многие из людей сэра Даниэля знают меня; если случится, что нас узнают, то о вас, брат, еще пошел бы разговор, ну, а что касается меня, то не успели бы вы прочитать "Отче Наш", как я уже висел бы на веревке.
   Они отправились в Шорби. Дорога в этой местности шла вдоль края леса; временами она переходила в открытую поляну и шла мимо домов бедняков и маленьких ферм.
   -- Брат Мартин,-- сказал Лаулесс голосом совершенно измененным и подходившим к его монашескому одеянию,-- войдем и попросим милостыню у этих бедных грешников. Рах vobiscum! Да,-- прибавил он,-- вот чего я боялся, я несколько отвык говорить по-монашески. С вашего позволения, добрый мастер Шельтон, я попрактикуюсь в этих деревенских местностях, прежде чем рисковать моей толстой шеей, войдя в дом сэра Даниэля. Но, посмотрите, как превосходно быть мастером на все руки! Не будь я в свое время моряком, вы непременно утонули бы на "Доброй Надежде", не будь вором -- я не мог бы раскрасить вам лицо, а не будь я францисканцем, не пой громко в хоре, не ешь плотно за столом, я не мог бы хорошо представиться монахом, и даже собаки открыли бы нас и залаяли бы на нас как на притворщиков.
   К этому времени он подошел близко к окну фермы, встал на цыпочки и заглянул в него.
   -- Ну,-- крикнул он,-- все к лучшему! Тут мы можем всласть испробовать наше умение притворяться и заодно сыграть хорошую шутку с братом Кеппером.
   Сказав это, он отворил дверь и первым вошел в дом.
   Трое молодцов из их отряда сидели за столом и ели с жадностью. Воткнутые в стол кинжалы, мрачные, угрожающие взгляды, которые они продолжали метать на обитателей дома, доказывали, что они добыли себе угощение скорее силой, чем получили его из любезности. В особенности враждебно они взглянули на двух монахов, вошедших со смиренным достоинством в кухню фермы. Один из них, именно Джон Кеплер, по-видимому, игравший главную роль, немедленно грубо приказал им убираться вон.
   -- Мы не нуждаемся в нищих! -- крикнул он.
   Но другой из товарищей, хотя также не узнал Дика и Лаулесса, склонялся к более умеренному образу действий.
   -- Ну, нет! -- крикнул он.-- Мы люди сильные и потому берем, они слабые и молят, но в конце концов они окажутся наверху, а мы снизу. Не обращайте на него внимания, отец мой, войдите, выпейте из моего кубка и дайте мне свое благословение.
   -- Вы -- люди легкомысленные, плотские и проклятые,-- сказал монах.-- Святые запрещают мне пить с такими товарищами. Но ради сострадания, которое я питаю к грешникам, я оставляю вам священную реликвию, которую приказываю вам целовать и любить, ради спасения вашей души.
   До сих пор Лаулесс гремел, словно монах-проповедник, но с этими словами он вытащил из-под одежды черную стрелу, бросил ее на стол перед тремя пораженными бродягами, повернулся и вышел из комнаты, захватив с собой Дика. Он был уже далеко, прежде чем присутствовавшие успели выговорить хоть одно слово или двинуть пальцем.
   -- Итак, мы попробовали наш наряд, мастер Шельтон,-- сказал он,-- и теперь я рискну, где вам будет угодно, моей бедной, спрятанной под ним шкурой.
   -- Хорошо,-- заметил Ричард,-- я горю нетерпением приняться за дело. Отправимся в Шорби.
  

ГЛАВА II
В доме врага

   Сэр Даниэль жил в Шорби в высоком, удобном, оштукатуренном доме, обшитом резным дубом, с низкой кровлей из просмоленной соломы. Сзади тянулся сад, полный фруктовых деревьев, аллей, густых зеленых беседок; в отдаленном конце его виднелась колокольня церкви аббатства.
   В случае нужды в доме могла бы поместиться свита и более важного вельможи, чем сэр Даниэль, но и теперь он был полон шума и гама. На дворе раздавался звон оружия и стук подков лошадей, на кухне стоял гул, словно в улье; из зала слышались песни менестрелей, игра на инструментах и восклицания шутов. Сэр Даниэль соперничал с лордом Шорби в щедрости, веселье и любезности, царствовавших в его доме, и затмевал лорда Райзингэма.
   Всех гостей встречали радушно. За стол на дальнем конце садились менестрели, паяцы, игроки в шахматы, продавцы реликвий, лекарств, духов и разных волшебных зелий, а вместе с ними всевозможные священники, монахи и пилигримы. Все они спали вместе на громадных чердаках или на голых досках в большой столовой.
   В полдень, следовавший за крушением "Доброй Надежды", кладовая, кухни, конюшни, закрытые сараи по обе стороны двора,-- все было набито праздным народом, частью принадлежавшим к штату сэра Даниэля, одетым в его ливреи темно-красного и синего цвета, частью из каких-то странных незнакомцев, привлеченных в город алчностью и принимавшихся рыцарем из политики и потому, что это было в моде в то время.
   Падавший безостановочно снег, страшно холодный воздух, приближение вечера -- все это вместе заставляло их искать приюта. Вино, эль и деньги текли в изобилии; многие играли в карты, растянувшись на соломе на гумне, другие еще были пьяны после полуденной еды. Для современного взгляда эта картина была бы возможна только при разгроме города; на взгляд человека того времени она входила в домашний обиход любого богатого и благородного дома в праздничное время.
   Два монаха -- молодой и старый, пришедшие поздно, грелись у костра, разведенного в конце сарая. Их окружала смешанная толпа фокусников, паяцев, солдат; старший из монахов скоро вступил в оживленный разговор, сопровождавшийся таким громким смехом и обменом острот, что окружавшая монахов группа людей мгновенно увеличилась.
   Младший из монахов, в котором читатель уже узнал Дика Шельтона, сразу сел в некотором отдалении и степенно отодвигался все дальше и дальше. Он внимательно прислушивался к разговору, но ни разу не открыл рта и, судя по серьезному выражению его лица, обращал мало внимания на шутки своего товарища.
   Наконец его взор, постоянно блуждавший и наблюдавший за всеми входами в дом, упал на маленькую процессию, вошедшую в главные ворота и переходившую наискось двор. Впереди шли две дамы, закутанные в пушистые меха, за ними две служанки и четверо сильных воинов. В следующее мгновение они исчезли в доме и Дик, проскользнув между праздношатающимися, вышел из сарая и пустился в преследование.
   -- Та, что выше,-- леди Брэклей,-- подумал он,-- а где леди Брэклей, там недалеко и Джоанна.
   Четыре воина остались у дверей дома, а дамы подымались по лестнице из полированного дуба в сопровождении двух служанок. Дик шел по пятам. На дворе уже темнело, а в доме наступила почти ночная тьма. На площадках лестницы горели факелы, всунутые в железные скобы, у каждой двери длинного коридора с ткаными обоями горели лампы. Там, где дверь была открыта, Дик видел стены, покрытые ткаными обоями и усыпанные тростником полы, блестевшие при свете огня.
   Таким образом прошли два этажа, и на каждой площадке более молодая леди маленького роста оборачивалась и зорко смотрела на монаха. Он же шел, опустив глаза, с скромным видом, свойственным принятому им на себя званию, и потому только раз взглянул на нее и не заметил, что обратил на себя ее внимание. На третьем этаже дамы расстались, младшая пошла одна наверх, а старшая, в сопровождении служанок,-- в коридор направо.
   Дик шел быстрыми шагами; остановившись в углу, он вытянул голову и следил глазами за тремя женщинами. Они продолжали идти по коридору, не останавливаясь и не оглядываясь.
   -- Очень хорошо,-- подумал Дик.-- Только бы мне узнать комнату леди Брэклей, тогда уже не трудно будет увидеть госпожу Хэтч, когда ее пошлют по какому-нибудь делу.
   Как раз в это мгновение чья-то рука опустилась ему на плечо. С подавленным криком он одним прыжком бросился на нападающего и схватил его.
   Дик несколько смутился, увидев, что так грубо схваченный им враг не кто иной, как маленькая леди в мехах. Она со своей стороны была несказанно поражена и испугана и, дрожа, не смела высвободиться из захвативших ее рук.
   -- Сударыня,-- сказал Дик, освобождая ее,-- приношу тысячу извинений, но у меня нет глаз сзади и, клянусь мессой, я не знал, что вы девушка.
   Молодая девушка продолжала смотреть на него, и ужас постепенно сменился удивлением, удивление -- подозрением. Дик, который легко читал смену впечатлений на ее лице, стал опасаться за свою безопасность в этом враждебном ему доме.
   -- Прекрасная девушка,-- сказал он с притворной развязностью,-- позвольте мне поцеловать вашу руку в знак того, что вы прощаете мне мою грубость, и я уйду.
   -- Странный вы монах, молодой сэр,-- ответила молодая девушка, смотря ему в лицо смелым и вместе с тем проницательным взглядом,-- теперь, когда мое удивление несколько улеглось, я вижу светского человека в каждом вашем слове. Что вы здесь делаете? Зачем вы одеты так кощунственно? Пришли вы с враждой или с миром? И почему вы выслеживаете леди Брэклей, словно вор?
   -- Сударыня,-- сказал Дик,-- прошу вас быть совершенно уверенной только в одном -- я не вор. А если я и пришел сюда с воинственными целями, что верно до известной степени, то я не воюю с прекрасными девушками и молю их последовать в этом отношении моему примеру и оставить меня в покое. Если же вы крикнете, прекрасная миссис,-- если вам это угодно,-- если вы крикните хоть раз и расскажете то, что видели,-- бедный джентльмен, стоящий перед вами, должен умереть. Не думаю, чтобы вы могли быть настолько жестокой,-- прибавил Дик и, нежно взяв руку девушки обеими руками, посмотрел на нее взором, полным вежливого восхищения.
   -- Так вы шпион-йорксист? -- спросила девушка.
   -- Сударыня,-- ответил он,-- я действительно йорксист и, в некотором роде, шпион. Но то, что привело меня в этот дом, то, что возбудит в вашем добром сердце сожаление и интерес ко мне, не имеет отношения ни к Иорку, ни к Ланкастеру. Я отдаю в ваши руки всю мою жизнь. Я -- любящий человек, и мое имя...
   Тут молодая девушка вдруг зажала Дику рот рукой. Поспешно оглянулась вверх и вниз, на восток и на запад, и видя, что путь свободен, потащила молодого человека с большой силой и пылкостью вверх на лестницу.
   -- Тс! -- сказала она.-- Иди. Будешь разговаривать потом.
   Дик, несколько удивленный, допустил, чтобы его втащили наверх, поспешно провели по какому-то коридору и внезапно втолкнули в комнату, освещенную, как и многие из тех, которые он видел, ярко пылающими дровами в очаге.
   -- Ну,-- сказала молодая девушка, толкнув Дика на стул,-- сидите и ожидайте моей высочайшей воли. Я имею над вами право жизни и смерти и не задумаюсь воспользоваться моей властью. Смотрите, берегитесь вы страшно изувечили мне руку. Он не знал, что я девушка, сказал он! Знай он, что я девушка, он наверное взялся бы за пояс!
   И с этими словами она поспешно вышла из комнаты оставив Дика, пораженного изумлением. Он не знал видит ли он все это во сне или наяву.
   -- Взялся бы за пояс! -- повторял он.-- Взялся бы за пояс! -- И воспоминание о вечере в лесу воскресло в его памяти, и он снова увидел извивающуюся фигуру Мэтчема и его молящие о пощаде глаза.
   Тут он вспомнил об угрожавших ему опасностях. В соседней комнате он услышал шум: как будто двигался человек; затем странно близко раздался вздох; потом послышался шорох женской одежды и звук шагов. Дик стоял, прислушиваясь; вдруг раздался стук отворяемой двери, драпировка раздвинулась и Джоанна Седлей с лампой в руке вошла в комнату.
   Она была одета в платье из дорогой материи темного цвета, как и следовало в зимнее, снежное время. Волосы на голове у нее были собраны, напоминая корону. Она казавшаяся такой маленькой и неловкой в одежде Мэтчема, теперь была высока как молодая ива, и плыла по полу, словно презирая необходимость ходить.
   Она не вздрогнула, не смутилась, подняла лампу и взглянула на молодого монаха.
   -- Что делаете вы здесь, добрый брат? -- спросила она.-- Вас, наверно, направили не туда, куда следует. Кого вам нужно? -- И она поставила лампу на подставку
   -- Джоанна,-- только и сказал Дик, голос изменил ему.-- Джоанна,-- снова начал он,-- ты говорила, что любишь меня, и я, безумец, поверил этому!
   -- Дик! -- вскрикнула она.-- Дик!
   И к великому удивлению юноши прекрасная молодая леди сделала только один шаг, охватила его шею руками и осыпала его поцелуями.
   -- О, глупый малый! -- кричала она.-- О, милый Дик! Если бы ты мог видеть себя! Увы,-- прибавила она, остановившись,-- я испортила тебя, Дик! Я стерла с тебя краску. Но это можно поправить. Вот чего нельзя поправить, Дик,-- я очень боюсь, что нельзя поправить,-- это моего замужества с лордом Шорби.
   -- Значит, это решено? -- спросил Дик.
   -- Завтра до полудня назначена моя свадьба, Дик, в церкви аббатства,-- ответила она.-- Джон Мэтчем и Джоанна Седлей -- оба придут к очень печальному концу. От слез нет никакой пользы, не то я могла бы выплакать глаза. Я неустанно молилась, но Небо не обращает внимания на мои мольбы. И дорогой Дик, добрый Дик, если ты не можешь увести меня из этого дома до утра, то мы должны поцеловаться и проститься.
   -- Ну нет,-- сказал Дик,-- я никогда не скажу этого слова. Это похоже на отчаяние, а пока есть жизнь, Джоанна, есть и надежда. И я буду надеяться. Да, клянусь мессой и нашим будущим торжеством! Видишь, когда ты была для меня только именем, разве я не пошел за тобой, не собрал удалых людей, не поставил на карту свою жизнь? А теперь, когда я увидел тебя -- прекраснейшую, благороднейшую девушку во всей Англии,-- неужели ты думаешь, что я покину тебя? Если бы здесь было глубокое море, я прошел бы по нему, если бы путь был полон львов, я разогнал бы их как мышей.
   -- Ах,-- сухо проговорила она,-- ты подымаешь много шума из-за голубого платья!
   -- Нет, Джоанна,-- возразил Дик,-- дело не в одном платье. Ты была переодета, дорогая. Вот теперь переодет, ну разве не правда, что у меня смешной, прямо дурацкий, вид?
   -- Да, правда, Дик,-- улыбаясь ответила Джоанна.
   -- Ну вот видишь! -- торжествуя проговорил Дик.-- То же было и с тобой в лесу, бедный Мэтчем. По правде сказать, на тебя смешно было смотреть. А теперь!
   Так болтали они, держа друг друга за руки, обмениваясь улыбками и нежными взглядами и обращая минуты в секунды; они могли бы продолжать так всю ночь. Но вдруг они услышали какой-то шум сзади себя и увидели маленькую молодую леди, приложившую палец к губам.
   -- Святые угодники! -- вскрикнула она.-- Какой вы поднимаете шум! Не можете вы говорить посдержаннее? Ну, Джоанна, моя прекрасная лесная девушка, что ты дашь своей подруге за то, что она привела твоего милого?
   Вместо ответа Джоанна подбежала к ней, горячо обняла и поцеловала ее.
   -- А вы, сэр,-- прибавила молодая девушка,-- что вы дадите мне?
   -- Сударыня,-- сказал Дик,-- я охотно заплатил бы вам той же монетой.
   -- Ну, подходите, позволяю вам,-- сказала девушка.
   Но Дик, покраснев как пион, поцеловал ей только руку.
   -- Почему я вам не нравлюсь, прекрасный сэр? -- спросила она, приседая до полу. Когда Дик наконец очень холодно поцеловал ее, она прибавила: -- Джоанна, твой милый очень застенчив у тебя на глазах; уверяю тебя, он был смелее при нашей первой встрече. Я вся в синяках, мой друг, не верь мне никогда больше, если окажется, что я не в синяках! А теперь,-- продолжала она, -- наговорились ли вы? Я должна скоро отправить прочь паладина.
   Но оба закричали, что они еще ничего не успели сказать, что вечер еще только наступил, и они не хотят расставаться так рано.
   -- А ужин? -- спросила молодая девушка.-- Ведь мы должны идти вниз к ужину.
   -- Конечно! -- вскрикнула Джоанна.-- Я совсем забыла об этом.
   -- Так спрячьте меня куда-нибудь,-- сказал Дик,-- хоть за занавес, заприте в ящик, сделайте что хотите, только бы я остался здесь до вашего возвращения. Помните, прекрасная леди,-- прибавил он,-- что мы в отчаянном положении, и, может быть, с сегодняшнего вечера нам не придется видеть друг друга до самой смерти.
   При этих словах сердце молодой девушки смягчилось; когда несколько позже колокол созвал к обеду домашних сэра Даниэля, Дик стоял неподвижно у стены, там, где раздвинувшаяся драпировка позволяла ему дышать свободно и даже давала возможность смотреть в комнату.
   Недолго пробыл он в этом положении, как вдруг нечто странное смутило его. Тишина в этом верхнем этаже дома нарушалась только потрескиванием огня и шипением зеленой ветки в камине. Но вдруг до напряженного слуха Дика долетел какой-то звук: кто-то шел с чрезвычайной осторожностью. Вскоре после того дверь отворилась и человек маленького роста, почти карлик, со смуглым лицом, в ливрее цветов лорда Шорби, просунул в комнату сначала голову, а потом и все свое искривленное тело. Рот у него был открыт, как будто для того, чтобы лучше слышать, глаза, очень блестящие, быстро и беспокойно бегали из стороны в сторону. Он обошел комнату, ударяя то там, то сям по драпировке. Дик каким-то чудом избежал его внимания. Он заглянул под мебель, пристально оглядел лампу и наконец с видом глубокого разочарования уже собирался выйти из комнаты так же тихо, как вошел в нее, как вдруг упал на колени и поднял какую-то вещь с разбросанного по полу тростника, посмотрел на нее и со всеми признаками восторга спрятал ее в висевшую у пояса сумку.
   Сердце у Дика упало, потому что это была кисть от его собственного пояса; ему было ясно, что карлик-шпион, с таким злобным удовольствием занимавшийся своим делом, не замедлит отнести свою находку барону, своему господину. Его брало искушение откинуть занавес, напасть на негодяя и, рискуя жизнью, отнять красноречивую улику. Пока он колебался, у него явилась новая причина для беспокойства. На лестнице раздался хриплый, пьяный голос, и вскоре затем в коридоре послышались неровные тяжелые шаги.
   -- "Что вам надо среди этих лесов?" -- пел этот голос.-- "Что делаете вы здесь?" Эй! Олухи, что делаете вы здесь? -- прибавил он с раскатом пьяного хохота и снова запел:
  
   "Толстый ты друг мой, брат Джон,
   Если вино будешь пить,
   -- Буду я есть, а пить он, --
   А кто же обедню служить?"
  
   Лаулесс, увы! мертвецки пьяный разгуливал по дому, отыскивая уголок, где мог бы проспаться после очередного возлияния. Дик приходил в ярость в глубине души. Шпион сначала испугался, но убедясь, что имеет дело с пьяным, с быстротой, напоминавшей кошку, выскользнул из комнаты и исчез из глаз Ричарда.
   Что было делать? Если он потеряет из виду Лаулесса, он бессилен составить какой бы то ни было план спасти Джоанну. Если же он решится обратиться теперь к пьяному бродяге,-- шпион может быть вблизи и вызвать самые роковые последствия.
   Однако Дик все же решился на последний риск. Выйдя из-за занавеса, он встал на пороге комнаты с поднятой рукой. Лаулесс багровый, с налитыми кровью глазами подходил неровными шагами все ближе и ближе. Наконец он смутно разглядел своего командира и, несмотря на грозные сигналы Дика, немедленно громко приветствовал его по имени.
   Дик бросился на пьяницу и принялся яростно трясти его.
   -- Скотина! -- прошипел он.-- Скотина, а не человек! Быть таким безумным. Да это пьянство хуже настоящей измены!
   Но Лаулесс только смеялся и шатался, стараясь похлопать по спине молодого Шельтона.
   Как раз в это мгновение тонкий слух Дика уловил шорох за драпировкой. Он кинулся по направлению звука, и через мгновение кусок драпировки был оторван, и Дик и шпион барахтались в его складках. Они катались, стараясь ухватить друг друга за горло, безмолвные в своем смертельном бешенстве. Ткань мешала им. Но Дик был гораздо сильнее, и вскоре шпион лежал поверженным под его коленом; удар длинного кинжала лишил его жизни.
  

ГЛАВА III
Мертвый шпион

   Во время бешеной, короткой схватки Лаулесс беспомощно смотрел на боровшихся и даже тогда, когда Дик, встав на ноги, со странным вниманием прислушивался к отдаленному шуму в двух остальных этажах дома, старый бродяга продолжал качаться, словно куст от порыва ветра, и бессмысленно смотрел в лицо мертвецу.
   -- Хорошо, что нас не слышали,-- наконец проговорил Дик,-- хвала святым! Но что я буду делать с этим бедным шпионом? По крайней мере возьму мою кисть из его сумки.
   Сказав это, Дик открыл сумку; там он нашел несколько монет, свою кисть и письмо, адресованное лорду Уэнслейделю и запечатанное печатью лорда Шорби. Это имя пробудило воспоминания Дика, он сейчас же сломал восковую печать и прочел содержание письма. Оно было коротко, но, к восторгу Дика, содержало явные доказательства, что лорд Шорби изменнически вел переписку с Йоркским домом.
   Молодой человек всегда носил с собой рог с чернилами и другие письменные принадлежности и потому, встав на колено рядом с трупом мертвого шпиона, мог написать на клочке бумаги следующие слова:
  
   "Милорд Шорби, вы, написавший письмо, знаете ли, почему умер ваш слуга? Но позвольте мне дать вам совет,-- не женитесь!

Джон Мститель".

  
   Он положил бумагу на грудь трупа. Тогда Лаулесс, который смотрел на действия Дика с некоторыми проблесками возвращающегося сознания, внезапно вынул из-под одежды черную стрелу и приколол ею письмо к трупу. При виде этого неуважения, почти жестокости к мертвецу, крик ужаса сорвался с уст молодого Шельтона, но старый бродяга только рассмеялся.
   -- Ну, я хочу поддержать честь моего ордена,-- икая, проговорил он.-- Моим веселым молодцам должна быть отдана эта честь, брат.-- Потом он, закрыв глаза и открыв рот, прогремел страшным голосом:
  
   "Если вино будешь пять..."
  
   -- Молчи, олух! -- крикнул Дик и сильно толкнул его к стене.-- И пойми, если может что-нибудь понять человек, в котором больше вина, чем ума,-- пойми и, именем Пресвятой Девы Марии, убирайся из этого дома -- если ты останешься здесь, то не только ты будешь повешен, а и я! Итак, на ноги! Скорее, не то клянусь мессой, я могу забыть, что в некоторых отношениях я -- твой начальник, а в другом -- должник! Ступай!
   Ложный монах начал понемногу приходить в себя, а звук голоса Дика, блеск его глаз запечатлели в его уме значение сказанного.
   -- Клянусь мессой,-- крикнул Лаулесс,-- если я не нужен, то могу уйти,-- и он, шатаясь, прошел по коридору и стал спускаться с лестницы, придерживаясь стены.
   Как только он исчез из виду, Дик вернулся в свое убежище, решив посмотреть, что произойдет дальше. Ум говорил ему, что следовало уйти, но любовь и любопытство пересилили.
   Время медленно тянулось для молодого человека, продолжавшего стоять за занавесом. Огонь в комнате потухал, лампа горела слабо и чадила. А между тем все еще не было разговора о возвращении кого-либо из обитателей верхних этажей дома; снизу все еще доносился слабый шум и болтовня ужинавших, а город Шорби с обеих сторон дома по-прежнему лежал безмолвно под густо падавшим снегом.
   Наконец к лестнице стали приближаться шаги, послышались голоса; некоторые из гостей сэра Даниэля вошли на площадку и, повернув в коридор, увидели разорванную драпировку и труп шпиона.
   Кто бросился вперед, кто назад; поднялся громкий крик.
   Услыхав этот крик, гости, солдаты, дамы, слуги, одним словом, все обитатели большого дома стали сбегаться со всех сторон, присоединяя свои голоса к общему смятению.
   Скоро толпа раздалась, пропустив самого сэра Даниэля, явившегося в сопровождении завтрашнего жениха, милорда Шорби.
   -- Милорд,-- сказал сэр Даниэль,-- не говорил ли я вам об этой подлой "Черной Стреле"? Вот вам и доказательство! Вот она торчит тут и, клянусь распятием, кум, на груди человека, который носил ваши цвета или украл их!
   -- Это действительно мой слуга,-- ответил лорд Шорби, отшатываясь.-- Желал бы я, чтобы у меня было побольше таких слуг. Он был ловок как гончая, и скрытен как крот.
   -- В самом деле, кум? -- спросил резко сэр Даниэль.-- А что он приходил вынюхивать так высоко в моем бедном доме? Но больше он уже не станет нюхать.
   -- Потрудитесь посмотреть, сэр Даниэль,-- сказал кто-то из присутствовавших, -- тут у него на груди приколота бумага, на которой написано что-то.
   -- Дайте мне стрелу и все остальное,-- сказал рыцарь. Взяв в руки стрелу, он некоторое время рассматривал в угрюмом молчании.
   -- Да, -- сказал он, обращаясь к лорду Шорби, -- это ненависть преследует меня по пятам. Эта черная палочка, или схожая с ней, погубит меня. И вот что кум, позвольте простому рыцарю дать вам совет: если эти псы станут преследовать вас -- бегите! Это -- словно болезнь, она может настигнуть каждого из нас. Но посмотрим, что они написали. То, что я и думал, милорд: вы отмечены, как старый дуб лесничим. Секира упадет завтра или послезавтра. Но что вы написали в том письме?
   Лорд Шорби снял бумагу со стрелой, прочел ее, смял в руках и, подавив отвращение, которое прежде удерживало его, бросился на колени перед трупом и стал поспешно рыться в сумке.
   Он встал на ноги с несколько расстроенным видом.
   -- Кум,-- сказал он,-- я действительно потерял очень важное письмо, и если бы мог захватить негодяя, который взял его, он немедленно украсил бы собой виселицу. Но прежде всего обезопасим выходы. И то уже наделано много бед, клянусь святым Георгием!
   Часовые были расставлены вокруг дома и сада на близком расстоянии друг от друга; на каждой площадке лестницы стояло также по часовому; целый отряд их находился у главного входа, другой -- вокруг костра в сарае. Слуги сэра Даниэля получили подкрепление в лице слуг лорда Шорби, таким образом, не было недостатка ни в людях, ни в оружии для защиты дома, или для поимки неприятеля, если бы он скрывался вблизи.
   Между тем труп шпиона вынесли под продолжавшим падать снегом, и положили его в церкви аббатства.
   Только тогда, когда все меры предосторожности были приняты и наступила вновь тишина, девушки вызвали Ричарда Шельтона из его тайника и подробно рассказали ему все случившееся. Со своей стороны он рассказал о посещении шпиона, его опасном открытии и быстром конце.
   Джоанна в изнеможении прислонилась к обитой ткаными обоями стене.
   -- Это ничему не поможет,-- сказала она,-- я все же буду обвенчана завтра утром.
   -- Как! -- вскрикнула ее подруга.-- Ведь вот наш паладин, который разгоняет львов как мышей! Мало же у тебя веры, право. Ну, друг-укротитель львов, утешьте же нас, заговорите и дайте нам услышать смелый совет.
   Дик смутился, когда ему кинули в лицо его преувеличенные выражения. Он покраснел, но все же заговорил смело.
   -- Правда, мы в затруднительном положении, -- сказал он,-- но если бы мне удалось выбраться из этого: дома на полчаса, я поистине скажу, все еще могло бы быть хорошо, и свадьба не состоялась бы.
   -- А что касается львов,-- передразнила его молодая девушка,-- то они будут изгнаны.
   -- Прошу извинения,-- сказал Дик,-- я говорю вовсе не хвастаясь, а прося помощи или совета, потому что если мне не удастся пробраться из дома не замеченным часовыми, то я не могу ничего сделать. Пожалуйста, поймите меня правильно.
   -- С чего это ты заговорила, что он неотесан, Джоанна? -- осведомилась молодая девушка.-- Я утверждаю, что речь его всегда находчива, нежна и смела, смотря по его желанию... Чего тебе еще?
   -- Да,-- со вздохом и вместе с тем с улыбкой проговорила Джоанна,-- правда, моего друга Дика подменили. Когда я видела его, он был действительно груб. Но это ничего не значит, надежды на перемену моей горькой участи все же нет, и я должна стать леди Шорби.
   -- Ну,-- сказал Дик,-- я попробую рискнуть. На монаха мало обращают внимания, и если я мог найти добрую фею, которая привела меня наверх, то могу найти и другую, которая сведет меня вниз. Как имя этого шпиона?
   -- Реттер,-- ответила молодая девушка,-- но что вы хотите сказать, укротитель львов? Что вы думаете делать?
   -- Попробовать смело выйти из дома,-- ответил; Дик,-- и если меня остановят, не терять присутствия духа и сказать, что иду молиться за Реттера.
   -- Выдумка не из хитрых,-- заметила девушка,-- но, может быть, удастся.
   -- В затруднительных обстоятельствах главное дело не в выдумке, а в смелости,-- сказал молодой Шельтон.
   -- Вы говорите правду,-- сказала она,-- ну идите, и да поможет вам Небо! Вы оставляете здесь бедную девушку, которая любит вас всей душой, и другую, которая искренний друг ваш. Будьте благоразумны ради них и не подвергайте себя опасности.
   -- Да,-- прибавила Джоанна,-- иди, Дик. Опасность одинаково велика, останешься ли ты здесь, или уйдешь. Иди, ты уносишь с собой мое сердце,-- да сохранят тебя святые!
   Дик прошел мимо первого часового с таким уверенным видом, что тот только потоптался на месте и пристально взглянул на него, но на второй площадке часовой преградил ему путь копьем и спросил его, зачем он идет.
   -- Рах vobiscum,-- ответил Дик,-- я иду молиться над трупом бедного Реттера.
   -- Может быть,-- сказал часовой,-- но одному идти не позволяется.-- Он нагнулся над дубовыми перилами и пронзительно свистнул, "идут!" -- крикнул он и затем сделал знак Дику, чтобы он шел дальше.
   Внизу лестницы его ожидала стража; когда он снова повторил свой рассказ, начальник отряда велел четырем солдатам проводить его до церкви.
   -- Не упустите его, молодцы,-- сказал он,-- отведите его к сэру Оливеру. Вы отвечаете за него своей жизнью.
   Дверь открылась, двое людей взяли Дика с обеих сторон за руку; один из воинов шел впереди с факелом в руке, четвертый замыкал шествие с натянутым луком и со стрелой наготове. В таком порядке они прошли по саду в глубокой ночной тьме при падающем снеге и подошли к слабо освещенным окнам церкви аббатства.
   У западного портала стоял пикет стрелков, старавшихся укрыться в углублениях дверей с арками и осыпанных снегом. Только тогда, когда проводники Дика обменялись с ними паролем и отзывом, им позволено было войти в главный придел церковного здания.
   Церковь освещалась слабым светом восковых свечей, горевших на алтаре, и несколькими лампадами, спускавшимися со сводчатого потолка над частными капеллами знаменитых фамилий. Мертвый шпион, с благоговейно сложенными руками, лежал на катафалке.
   Под арками раздавался торопливый шепот молитв: на скамьях на клиросе стояли на коленях фигуры, укутанные капюшонами, а на ступенях высокого алтаря священник в полном облачении служил обедню.
   Когда Дик и сопровождавшие его вошли в церковь, одна из закутанных фигур встала и, спустившись со ступеней, которые вели на клирос, спросила шедшего впереди воина, какое дело привело его в церковь. Из уважения к службе и к покойнику оба говорили сдержанным тоном, но эхо громадного, пустого здания подхватывало их слова и глухо повторяло их вдоль боковых приделов храма.
   -- Монах! -- сказал сэр Оливер (это был он), выслушав рассказ стрелка.-- Брат мой, я не ожидал вашего прихода,-- сказал он, оборачиваясь к молодому Шельтону,-- скажите, пожалуйста, кто вы? И по чьей просьбе присоединяете свои молитвы к нашим?
   Дик, не снимая капюшона, сделал сэру Оливеру знак отойти немного от стрелков: как только священник исполнил его просьбу, он сказал: -- Я не надеюсь обмануть вас, сэр. Моя жизнь в ваших руках.
   Сэр Оливер сильно вздрогнул, его толстые щеки побледнели, он молчал некоторое время.
   -- Ричард -- сказал он,-- я не знаю, что привело вас сюда, но сильно опасаюсь, что-нибудь дурное. Но в память прошлого я не хочу добровольно повредить вам. Вы просидите рядом со мной в церкви на скамье всю ночь: вы будете сидеть там, пока лорд Шорби не будет обвенчан и все не вернутся благополучно по домам. И если все сойдет хорошо, и вы не задумали ничего дурного, в конце концов вы можете идти, куда желаете. Но если вы пришли с кровавыми намерениями, то это падет на вашу голову. Аминь!
   И священник набожно перекрестился, повернулся и пошел к алтарю.
   Он сказал несколько слов солдатам и, взяв Дика за руку, провел его на клирос и посадил его на скамью рядом с собой. Из приличия юноша сейчас же опустился на колени и, по-видимому, погрузился в молитву.
   Но ум его и глаза блуждали. Он заметил, что трое из приведших его солдат, вместо того, чтобы вернуться в дом, спокойно уселись в одном из приделов, он не сомневался, что они сделали это по приказанию сэра Оливера. Итак, он попал в западню. Он должен провести ночь в призрачном мерцании и тьме церкви, смотря на бледное лицо убитого им человека, а утром он увидит, как его возлюбленную обвенчают на его глазах с другим.
   Однако ему удалось овладеть собой и заставить себя терпеливо ждать.


  

ГЛАВА IV
В церкви аббатства

   В церкви шорбийского аббатства молитвы не прекращались всю ночь, иногда пелись псалмы, иногда раздавался звук колокола.
   У тела шпиона Реттера бодрствовали усердно. Сам он лежал, как его положили, с руками, скрещенными на груди, с мертвыми глазами, устремленными вверх на крышу, а совсем близко на скамье юноша, убивший его, ожидал в тяжкой тревоге наступления утра.
   Только раз в продолжение этих долгих часов сэр Оливер нагнулся к своему пленнику.
   -- Ричард,-- шепнул он,-- сын мой, если вы злоумышляете против меня, то я удостоверяю, что вы имеете в виду невинного человека. Я признаю себя грешным в глазах Неба! Но я не виновен в отношении вас и никогда не был виновен.
   -- Отец мой,-- так же тихо возразил Дик,-- поверьте мне, я не замышляю никакого зла, но что касается вашей невиновности, то я не могу забыть, что вы оправдывались плохо.
   -- Человек может быть виновен неумышленно,-- ответил священник,-- ему может быть дано поручение, которое он исполняет слепо, не подозревая его настоящего значения. Так было со мной. Я заманил вашего отца в западню, но небо видит нас в этом священном месте! -- я не знал, что делал.
   -- Может быть,-- сказал Дик,-- но посмотрите, какую странную паутину сплели вы в этот час: я в одно и то же время ваш пленник и ваш судья; вы угрожаете моей жизни и стараетесь смягчить мой гнев. Мне кажется, что если бы вы всю свою жизнь были правдивым человеком и хорошим священником, вы не боялись бы и не ненавидели бы меня так сильно. А теперь займитесь вашими молитвами. Я повинуюсь вам, так как это необходимо, но не желаю обременять себя вашим обществом.
   Священник испустил такой тяжелый вздох, что почти возбудил жалость в сердце юноши, и опустил голову на руки, как человек, удрученный заботой. Он больше не принимал участия в пении псалмов. Дик слышал, как стучали четки в его руках и как молитвы вылетали из-за сжатых зубов.
   Прошло еще немного времени, и серый рассвет начал пробиваться сквозь расписанные окна церкви. Свет все усиливался, становился ярче, и наконец розовый свет солнца, проникнув через окна на юго-восточной стороне, заиграл на стенах. Буря прошла, большие облака, извергнув снег, полетели дальше, и новый день восходил над веселым зимним пейзажем, покрытым белым снегом.
   Церковнослужители засуетились, катафалк отнесли в ризницу, кровавые пятна на плитах вымыли, чтобы такое зловещее зрелище не оскверняло свадьбы лорда Шорби. В то же время и духовные лица, занимавшиеся ночью печальным делом, начали принимать утренний вид, чтобы оказать честь предстоящей, более веселой церемонии. И как бы для того, чтобы еще более подчеркнуть наступление утра, набожные городские жители начали собираться в церкви, падая ниц перед алтарями или дожидаясь своей очереди перед исповедальнями.
   В этой суматохе легко было обмануть бдительность стражи сэра Даниэля; Дик, устало оглядывавшийся вокруг, встретился взглядом с Уиллем Лаулессом, все еще одетым монахом.
   В то же мгновение бродяга узнал своего предводителя и сделал ему украдкой знак рукой и глазами.
   Дик далеко не простил старому плуту его несвоевременное пьянство, но ему все же не хотелось заставить его разделить свое тяжелое положение, и он дал ему ясно понять, чтобы он ушел прочь.
   Лаулесс, как будто поняв его, сразу исчез за одной из колонн, и Дик облегченно вздохнул.
   Каков же был его ужас, когда он вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, и увидел старого разбойника, сидевшего рядом с ним и, по-видимому, погруженного в молитву!
   Как раз в это мгновение сэр Оливер встал со своего места и, проскользнув между скамьями, направился к солдатам в боковом приделе храма. Если так легко возбудить его подозрение, то зло уже сделано, и Лаулесс уже пленник.
   -- Не двигайся,-- шепнул Дик.-- Мы в отчаянном положении, благодаря главным образом твоему вчерашнему свинству. Когда ты увидел меня сидящим тут, на что я не имею ни права, ни охоты, как ты -- черт возьми! -- не почуял беды и не ушел от зла?
   -- Ну,-- сказал Лаулесс,-- я думал, что вы получили известия от Эллиса и сидите здесь по долгу службы.
   -- Эллис!-- повторил Дик.-- Разве Эллис вернулся?
   -- Конечно,-- ответил бродяга.-- Он вернулся прошлой ночью и здорово отколотил меня за то, что я был пьян, так что вы отомщены, мастер. Бешеный человек этот Эллис Декуорс! Он прискакал сломя голову из Кревена, чтобы помешать этой свадьбе, а вы его знаете, мастер Дик,-- уж он сделает это!
   -- Ну, мой бедный брат,-- спокойно проговорил Дик,-- мы с вами все равно что мертвые; я сижу здесь пленником под подозрением и должен отвечать моей головой за ту свадьбу, которую Эллис собирается расстроить. Клянусь распятием, славный мне предоставили выбор! Потерять возлюбленную или жизнь. Ну, жребий брошен -- потеряю жизнь.
   -- Клянусь мессой,-- вскрикнул, приподнимаясь, Лаулесс,-- я уйду!
   Но Дик положил ему руку на плечо.
   -- Сиди смирно, друг Лаулесс,-- сказал он.-- И если у тебя есть глаза, взгляни на угол у арки, где алтарь, разве ты не видишь, что при малейшем твоем движении эти вооруженные люди встанут, готовые схватить тебя? Покорись, друг. Ты был храбр на руле, когда думал умереть в море, будь смел и теперь, когда придется умереть на виселице.
   -- Мастер Дик,-- задыхаясь проговорил Лаулесс,-- это нахлынуло на меня так внезапно. Дайте мне минутку передохнуть, и, клянусь мессой, что буду так же смел, как вы.
   -- Вот он, мой смелый малый! -- сказал Дик.-- А все же, Лаулесс, мне страшно не хочется умирать, но к чему хныкать, когда хныканье ничего не изменит?
   -- Да, в самом деле! -- согласился Лаулесс.-- И в худшем случае, что такое смерть! Раньше или позже, все равно она придет, мастер. А быть повешенным из-за хорошего дела, говорят, легкая смерть, хотя я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь возвращался, чтобы рассказать это.
   С этими словами смелый старый плут откинулся назад, сложил руки и стал оглядываться вокруг с самым нахальным и беззаботным видом.
   -- Тебе лучше всего сидеть спокойно,-- прибавил Дик.-- Мы ведь не знаем, что задумал Декуорс; когда все будет кончено, и если случится самое дурное, мы все же можем убраться подобру-поздорову.
   Когда они перестали разговаривать, то услышали отдаленные тихие звуки веселой музыки, постепенно приближавшиеся и становившиеся все громче и веселее. Колокола на колокольне громко зазвонили, церковь наполнялась все большим и большим количеством людей. Они входили, отряхивая снег с ног, похлопывая руками и дуя на них, чтобы согреть. Западная дверь широко распахнулась, из нее виднелась освещенная солнцем, покрытая снегом улица; в то же время в церковь ворвался сильный порыв холодного утреннего ветра. Вообще по всему было ясно видно, что лорд Шорби желает жениться очень рано утром и что свадебная процессия приближается.
   Несколько слуг лорда Шорби стали очищать проход в среднем приделе, отодвигая народ копьями. И в то же мгновение с наружной стороны портала показались музыканты, приближавшиеся по мерзлому снегу, флейтисты и трубачи с побагровевшими от усердия лицами, барабанщики и цимбалисты, старавшиеся изо всех сил.
   Подойдя к дверям священного здания, музыканты выстроились в два ряда и стали на снегу, топая ногами в такт своей оглушительной музыке. Когда они раздвинулись, за ними и посреди них показались участнике пышной свадебной процессии. Разнообразие и яркость одежд, изобилие шелка и бархата, мехов и атласа, вышивок и кружев было так велико, что процессия выделялась на снегу, словно клумба цветов на дорожке или расписанное окно в стене.
   Впереди шла невеста -- печальное зрелище! Бледная как зима, она опиралась на руку сэра Даниэля; ее сопровождала молодая леди маленького роста, оказавшая накануне дружескую услугу Дику. Сейчас же за ними, в самом ярком туалете, шел жених, прихрамывая на больную подагрой ногу; когда он, войдя на порог церковного здания, снял шляпу, видно было, что его лысая голова порозовела от волнения.
   Наступил час Эллиса Декуорса.
   Дик, сидевший ухватясь за скамью перед ним, в борьбе различных ощущений, заметил вдруг движение в толпе, увидел подавшихся назад людей, поднятые глаза и руки. Взглянув по направлению этих взоров, он увидел на хорах трех или четырех людей с натянутыми луками. В то же мгновение они выпустили свои стрелы, и прежде чем шум и крики удивленной черни успели дойти до слуха многих из присутствовавших, они спрыгнули со своего места на хорах и исчезли.
   Церковь наполнилась громкими криками перепуганных людей; духовные лица, вскочив со своих мест, толпились в ужасе; музыка прекратилась, и хотя колокола продолжали еще звонить в продолжение нескольких минут, но, вероятно, весть о несчастии достигла, наконец, и до помещения, где звонари качались на своих веревках, и они прекратили свой веселый труд.
   Посередине церкви лежал жених, сраженный насмерть двумя черными стрелами. Невеста упала в обморок. Сэр Даниэль, пораженный и разгневанный, стоял, возвышаясь над толпой; большая стрела трепетала в его левой руке, по лицу струилась кровь от царапины на лбу, причиненной другой стрелой.
   Прежде чем начали поиски, виновники трагического перерыва спустились по винтовой лестнице и ушли через потайную дверь.
   Дик и Лаулесс все еще оставались заложниками. При первой тревоге они встали со своих мест и храбро попробовали пройти к дверям, но попытка их оказалась тщетной, благодаря тесноте между скамьями и толкотне испуганных священников и певчих, и они стоически остались на своих местах.
   Сэр Оливер, бледный от ужаса, поднялся на ноги и, указывая рукой на Дика, позвал сэра Даниэля.
   -- Вот,-- кричал он,-- Ричард Шельтон!.. Увы, ужасный час! Он виновен в кровопролитии! Схватите его! Велите схватить его! Ради спасения жизни всех нас, возьмите его и свяжите покрепче! Он поклялся в нашей гибели!
   Сэр Даниэль был ослеплен гневом, ослеплен горячей кровью, продолжавшей струиться по его лицу.
   -- Где он? -- грозно прокричал он.-- Тащите его сюда! Клянусь холивудским крестом, он проклянет этот час!
   Толпа отхлынула, и отряд стрелков вошел на клирос. Грубые руки схватили Дика, стащили его со скамьи и спихнули с лестницы алтаря. Лаулесс сидел смирно притаясь, словно мышь.
   Сэр Даниэль, отирая кровь, мигая смотрел на своего пленника.
   -- А,-- сказал он,-- я крепко держу тебя, дерзкого изменника! Клянусь всеми самыми страшными клятвами, что за каждую каплю крови, попадающую мне в глаза, ты заплатишь стоном от мучений твоего тела. Взять его! -- крикнул он.-- Здесь не место! Отвести его ко мне в дом! Я отмечу пыткой каждый мускул его тела!
   Но Дик отстранил схвативших его солдат и возвысил голос.
   -- Здесь святое место! -- крикнул он.-- Убежище! Эй, отцы мои! Меня хотят вытащить из церкви.
   -- Из церкви, которую ты осквернил убийством, мальчик,-- заметил высокий, великолепно одетый человек.
   -- Где доказательства? -- продолжал кричать Дик.-- Меня, правда, обвиняют в соучастии, но не приводят ни одного доказательства. Я, действительно, желал получить руку этой молодой девицы, и она, осмелюсь сказать, благосклонно относилась к моему сватовству. Но что из этого? Я полагаю, любить девушку -- не оскорбление, не оскорбление и добиться ее любви. Во всем остальном я совершенно невиновен...
   Шепот одобрения пробежал между присутствующими: так смело Дик защищал свою невиновность. Но в то же время явилась целая толпа обвинителей. Они кричали, рассказывая, как Дика нашли в прошлую ночь в доме сэра Даниэля кощунственно переодетым. Среди этого смешения языков сэр Оливер словами и жестами указал на Лаулесса как на сообщника. Его, в свою очередь, стащили с места и поставили рядом с Шельтоном. Толпа разгорячилась и разделилась на две партии, одни оттаскивали пленников, чтобы помочь им бежать, другие проклинали их и били кулаками. У Дика шумело в ушах, голова его кружилась, как у человека, борющегося с бешеным течением реки.
   Высокий человек, ответивший раньше Дика, возвысил свой голос так сильно, что ему удалось водворить молчание и спокойствие среди толпы.
   -- Обыщите их,-- сказал он.-- Нет ли у них оружия. Тогда мы можем судить о их намерениях.
   У Дика нашли только кинжал, это говорило в его пользу, но один из присутствующих услужливо вынул его из ножен и увидел, что он еще не очищен от крови Реттера. Приверженцы сэра Даниэля громко закричали при этом открытии, но высокий человек заставил их замолчать жестом руки и повелительным взглядом. Когда же дошла очередь до Лаулесса у него под одеждой нашли пучок стрел, тождественных с теми, которыми был пронзен лорд Шорби и ранен сэр Даниэль.
   -- Что вы теперь скажете? -- спросил Дика, нахмурясь, высокий человек.
   -- Сэр,-- ответил Дик,-- здесь, в церкви, я в безопасности, не правда ли? Так вот что я скажу вам: по вашей осанке я вижу, что вы занимаете высокое положение, и в вашем лице я читаю отпечатки благочестия и справедливости. Поэтому я охотно отдам себя вам в пленники, не воспользовавшись преимуществами этого святого места. Но если бы меня отдали во власть этого человека, которого я громко обвиняю в убийстве моего родного отца и в несправедливом удержании моих поместий и доходов, если бы это случилось, то умоляю вас умертвить меня на этом месте вашей благородной рукой. Вы слышали своими собственными ушами, как он угрожал мне мучениями раньше, чем я был признан виновным. Но согласно ли с вашей честью выдать меня моему заклятому врагу и давнишнему притеснителю; судите меня по закону и, если я окажусь виновным, убейте, но не забывая милосердия.
   -- Милорд,-- вскрикнул сэр Даниэль,-- неужели вы станете слушать этого волка? Его окровавленный кинжал уличает его во лжи.
   -- Позвольте вам заметить, добрый рыцарь,-- сказал высокий незнакомец,-- что ваша горячность несколько говорит против вас.
   Тут невеста, которая пришла в себя несколько минут тому назад и дико смотрела на эту сцену, вырвалась из рук державших ее людей и бросилась на колени перед незнакомцем.
   -- Милорд Райзингэм,-- сказала она,-- выслушайте меня из чувства справедливости. Я здесь во власти этого человека, насильно вырвавшего меня из рук моих близких. С того дня я не видела ни сожаления, ни поддержки, ни утешения ни от одного человека, кроме его -- Ричарда Шельтона, которого теперь стараются обвинить и погубить. Милорд, если он был вчера ночью в доме сэра Даниэля, то это произошло по моей просьбе; он пришел без всяких дурных намерений. Пока сэр Даниэль был добр к нему, он честно бился с членами шайки "Черной Стрелы", но когда бесчестный опекун стал покушаться на его жизнь и ему пришлось бежать ночью, ради спасения души, из кровавого дома -- куда было деваться ему, беспомощному, не имевшему никаких средств? Если он попал в дурное общество, кого следует порицать,-- юношу ли, с которым поступили несправедливо, или опекуна, нарушившего свой долг?
   Тут маленькая молодая леди упала на колени рядом с Джоанной.
   -- А я, мой добрый господин и родной дядя,-- сказала она,-- могу быть свидетельницей по совести и перед лицом всех, что эта девушка говорит правду. Я, недостойная, провела к ней этого молодого человека.
   Граф Райзингэм слушал молча и продолжал молчать некоторое время после того, как замолкли голоса молодых девушек. Потом он подал руку Джоанне, чтобы помочь ей подняться; следует заметить, что он не оказал этой любезности той, которая назвалась его племянницей.
   -- Сэр Даниэль,-- сказал он,-- это чрезвычайно запутанное дело, с вашего позволения я займусь им и рассмотрю его. Итак, успокойтесь, ваше дело в заботливых руках, вам будет оказана справедливость, а пока отправляйтесь немедленно домой и полечите ваши раны. Воздух холодный, и я не желал бы, чтобы вы прибавили простуду к этим царапинам.
   Он сделал знак рукой, услужливые слуги, сторожившие малейший его жест, передали этот знак дальше, емедленно за стенами церкви, раздался пронзительный звук труб, и через открытый портал стрелки и солдаты, одетые в одежду цветов графа Райзингэма и со значками его, вошли в церковь, взяли Дика и Лаулесса из рук державших их людей и, сомкнув ряды вокруг пленников, вы ъ, только по временамъ патрули объѣзжаютъ предмѣстья. Итакъ, ночная стража уже сняла оружіе, остальные сидятъ за завтракомъ -- самое лучшее время да нападенія.
   -- Сколько тамъ войска?-- спросилъ Глостеръ.
   -- Около двухъ тысячъ.
   -- Со мною семьсотъ человѣкъ здѣсь въ лѣсу,-- сказалъ герцогъ;-- еще семьсотъ идутъ изъ Беттли и скоро будутъ здѣсь; за ними, и подальше, четыреста человѣкъ; да у милорда Фоксгема пятьсотъ на полдня пути отсюда, въ Голивудѣ. Дожидаться ли намъ, пока всѣ соберутся, или напасть однимъ?
   -- Милордъ,-- сказалъ Дикъ,-- повѣсивъ этихъ плутовъ, вы рѣшили вопросъ. Ихъ исчезновеніе будетъ замѣчено; ихъ станутъ искать, и подымется тревога. Стало быть, милордъ, если вы разсчитываете на выгоду неожиданнаго нападенія -- намъ нельзя промедлить болѣе часа.
   -- Ваша правда,-- замѣтилъ Ричардъ.-- Ну, такъ не больше чѣмъ черезъ часъ вы будете въ дѣлѣ, добиваясь рыцарскихъ шпоръ. Пошлемъ одного гонца въ Голивудъ, съ печатью милорда Фоксгема; другого -- поторопить моихъ отсталыхъ! Да, Шельтонъ, клянусь распятіемъ, это рѣшено.
   Послѣ этого онъ еще разъ протрубилъ.
   На этотъ разъ они не долго ждали. Въ минуту поляна вокругъ креста наполнилась людьми. Ричардъ Глостеръ посылалъ гонца за гонцомъ ускорить сборъ семисотъ человѣкъ, скрывавшихся въ лѣсу, и черезъ четверть часа уже могъ стать во главѣ отряда и двинуться въ Шорби.
   Планъ его былъ простъ. Онъ хотѣлъ захватить кварталъ, расположенный направо отъ дороги, и укрѣпиться въ его улицахъ, пока не подойдетъ подкрѣпленіе.
   Еслибы лордъ Рейзингамъ вздумалъ отступить, Ричардъ могъ бы напасть на него съ тыла; еслибы онъ предпочелъ укрѣпиться въ городѣ, то въ концѣ концовъ очутился бы въ ловушкѣ и былъ бы постепенно побѣжденъ численностью нападающихъ.
   Угрожала только одна опасность -- семьсотъ человѣкъ Глостера могли быть отражены и разбиты съ самаго начала, а во избѣжаніе этого необходимо было захватить враговъ въ-расплохъ.
   Пѣхотинцы сѣли на лошадей позади всадниковъ, а Дикъ получилъ особенную честь сидѣть позади самого Глостера. Пока войска могли скрываться, они двигались медленно, но когда достигли послѣдняго ряда деревьевъ, остановились передохнуть и осмотрѣться.
   Солнце уже взошло, окруженное желтоватымъ сіяніемъ, и подъ его лучами разстилался Шорби, груда домовъ и крышъ, и трубъ которыхъ выходили синіе клубы дыма.
   Глостеръ обернулся къ Дику.
   -- Въ этомъ бѣдномъ мѣстечкѣ,-- сказалъ онъ,-- жители котораго готовятъ теперь себѣ завтракъ, вы завоюете рыцарскія шпоры, а я начну жизнь славы, или мы оба погибнемъ и останемся неизвѣстными. Мы два Ричарда. Ну, Ричардъ Шельтонъ, свѣтъ услышитъ о насъ обоихъ! Наши мечи будутъ звучатъ о шлемы нашихъ враговъ не громче, чѣмъ наши имена въ памяти народа.
   Дикъ изумился этой жаждѣ славы, выраженной такимъ страстнымъ языкомъ и звучнымъ голосомъ, и спокойно отвѣчалъ, что онъ, съ своей стороны, обѣщаетъ исполнить свой долгъ и не сомнѣвается въ побѣдѣ, если каждый сдѣлаетъ свое.
   Между тѣмъ лошади отдохнули; предводитель обнажилъ мечъ, отпустилъ поводья, и весь отрядъ помчался съ холма, черезъ равнину, покрытую снѣгомъ и отдѣлявшую ихъ отъ Шорби.
  

II.
Битва при Шорби.

   Имъ приходилось проскакать не болѣе четверти мили. Но какъ только они выѣхали за послѣдній рядъ деревьевъ, то тотчасъ замѣтили людей, бѣжавшихъ съ крикомъ по снѣжной полянѣ. Въ ту же минуту въ городѣ поднялась тревога, и не успѣли они проѣхать полдороги, какъ раздался звонъ набата.
   Молодой герцогъ стиснулъ губы. Онъ боялся застать враговъ готовыми, и зналъ, что если не успѣетъ въ время проникнуть въ городъ, то его небольшой отрядъ будетъ раздавленъ въ открытой равнинѣ.
   Однако ланкастерцы еще далеко не были готовы. Все произошло, какъ предсказалъ Дикъ. Ночная стража уже сняла оружіе; прочіе еще оставались по своимъ квартирамъ, совершенно неготовые въ битвѣ, и во всемъ Шорби было, можетъ быть, не болѣе пятидесяти вооруженныхъ людей и осѣдланныхъ лошадей.
   Звонъ набата, крики людей, бѣжавшихъ по улицамъ и стучавшихъ въ двери, заставили всѣхъ броситься въ оружію, и десятка два людей мигомъ присоединились къ этимъ пятидесяти. Такъ какъ суматоха происходила всюду, и неизвѣстно было, откуда идетъ тревога, то они бросились по улицамъ въ разныхъ направленіяхъ.
   Вслѣдствіе этого Ричардъ Глостеръ, въѣзжая въ городъ, былъ встрѣченъ лишь ничтожною горстью враговъ, которую онъ смялъ однимъ натискомъ, какъ буря ладью.
   Когда они проскакали еще сто шаговъ, Дикъ тронулъ герцога за руку, и тотъ остановилъ коня, протрубилъ условленный сигналъ и повернулъ направо. Весь отрядъ, какъ одинъ человѣкъ, послѣдовалъ за нимъ и промчался на ближайшую площадь. Только двадцать всадниковъ остановились у входа и повернули назадъ; пѣхотинцы, которыхъ они везли за собой, тотчасъ очутились на землѣ, и въ то время какъ одни натягивали луки, другіе бросились въ сосѣдніе дома.
   Горсть ланкастерцевъ, преслѣдовавшая ихъ, удивленная этой внезапной остановкой и рѣшительнымъ видомъ остановившихся, послѣ минутнаго совѣщанія поскакала въ городъ за подкрѣпленіемъ.
   Кварталъ, захваченный Ричардомъ, благодаря указаніямъ Дика, состоялъ изъ пяти узенькихъ улицъ, застроенныхъ бѣдными дохами, и занималъ небольшую возвышенность.
   Пять улицъ были заняты небольшими отрядами; резервъ помѣстился въ центрѣ, внѣ выстрѣла, готовый устремиться на подкрѣпленіе всюду, гдѣ бы оно ни потребовалось.
   Кварталъ былъ такъ бѣденъ, что въ немъ не жилъ никто изъ ланкастерскихъ лордовъ или ихъ арендаторовъ, и всѣ жители, при приближеніи непріятеля, оставили дома и съ воплемъ устремились по улицамъ.
   Въ центрѣ, гдѣ сходились пять улицъ, стояла таверна, которую Ричардъ Глостеръ выбралъ своей главной квартирой на этотъ день.
   Дику онъ поручилъ защиту одной изъ улицъ.
   -- Ступайте,-- сказалъ онъ,-- добывайте шпоры. Добывайте славу для меня: одинъ Ричардъ для другого. Говорю вамъ, если я поднимусь, подниметесь и вы -- по той же лѣстницѣ. Ступайте же!-- прибавилъ онъ, пожимая ему руку.
   Но лишь только Шельтонъ отошелъ, онъ обратился къ малорослому, оборванному стрѣлку, стоявшему рядомъ.
   -- Ступай, Дёттонъ, и поскорѣе,-- сказалъ онъ,-- слѣдуй за этимъ молодымъ человѣкомъ. Если онъ окажется достойнымъ довѣрія, ты отвѣчаешь за его жизнь головой. Горе тебѣ, если ты возвратишься безъ него. Но если онъ измѣнить или ты усомнишься въ немъ -- заколи его сзади.
   Между тѣмъ Дикъ поспѣшилъ укрѣпить свою позицію. Улица, которую имъ приходилось защищать, была очень узка и съ обѣихъ сторонъ тѣсно вастроена домами; но, несмотря на тѣсноту и темноту, главная часть битвы должна была, по всей вѣроятности, происходить здѣсь, такъ какъ улица выходила на городскую площадь.
   Площадь была полна бѣгущихъ горожанъ, но среди нихъ не было видно ни одного воина, готоваго къ аттакѣ, и Дикъ воспользовался этимъ временемъ для приготовленій къ оборонѣ.
   Два крайнихъ дома стояли пустые, съ открытыми дверьми, въ томъ видѣ, какъ ихъ оставили жители; изъ нихъ поспѣшно вытащили мебель и устроили баррикаду поперекъ улицы. Подъ начальствомъ Дика находилось сто человѣкъ; большую часть изъ нихъ онъ помѣстилъ въ дома, откуда они могли стрѣлять въ окна. Остальные подъ его непосредственнымъ надзоромъ выстроились за баррикадой.
   Между тѣмъ суматоха въ городѣ все еще продолжалась; звонъ колоколовъ, звуки трубъ, крики начальниковъ, вопли женщинъ, бряцанье оружія и стукъ копытъ -- все это сливалось въ оглушительный гамъ. Мало-по-малу, однако, гамъ сталъ затихать, и вскорѣ ряды солдатъ и группы стрѣлковъ стали выстраиваться на площади въ боевомъ порядкѣ.
   Значительная часть войска носила красный и синій цвѣта, и въ рыцарѣ, который распоряжался этимъ отрядомъ, Дикъ узналъ сэра Датэля Брэкли.
   Наступила продолжительная пауза, затѣмъ почти одновременно прозвучали четыре трубы въ четырехъ кварталахъ города. Пятая отвѣчала съ площади; въ ту же минуту ряды двинулись, и туча стрѣлъ посыпалась на баррикаду и застучала о стѣны двухъ крайнихъ домовъ.
   Аттака началась по общему сигналу, разомъ на всѣхъ пяти выходахъ квартала. Глостеръ былъ осажденъ со всѣхъ сторонъ, и Дикъ убѣдился, что для защиты своего поста ему всецѣло приходится положиться на свою сотню.
   Семь залповъ слѣдовали одинъ за другимъ, и въ самокъ разгарѣ стрѣльбы Дикъ почувствовалъ, что это-то тронулъ его сзади за руку; онъ повернулся и увидѣлъ пажа, державшаго въ рукахъ кожаную куртку, усаженную блестящими стальными пластинками.
   -- Это отъ милорда Глостера,-- сказалъ пажъ.-- Онъ замѣтилъ, сэръ Ричардъ, что вы плохо вооружены.
   Дикъ, обрадованный посылкой, слѣзъ съ коня и при помощи пажа надѣлъ панцырь. Онъ еще не кончилъ дѣла, какъ двѣ стрѣлы безсильно отскочили отъ металлическихъ пластинокъ, а третья ударила въ пажа, который палъ смертельно раненый.
   Между тѣмъ все непріятельское войско медленно приближалось по площади и, наконецъ, подошло такъ близко, что Дикъ приказалъ отвѣчать на выстрѣлы. Немедленно изъ-за баррикады, изъ оконъ домовъ, посыпался градъ стрѣлъ, разнося смерть въ непріятельскихъ рядахъ. Но ланкастерцы, точно ожидавшіе этого сигнала, отвѣчали громкимъ крикомъ и бѣгомъ бросились на баррикаду. Всадники же все еще стояли въ отдаленіи, съ опущенными забралами.
   Затѣмъ послѣдовала отчаянная и упорная борьба въ рукопашную. Нападающіе, держа мечъ въ одной рукѣ, другою старались разрушить баррикаду. Осажденные старались не допуститъ ихъ до этого и защищали укрѣпленіе какъ бѣшеные. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ продолжался молчаливый бой, грудь съ грудью. Но разрушать всегда легче, и когда аттакующіе отступили, по данному сигналу, значительная часть баррикады была разрушена, а остальная грозила паденіемъ.
   Теперь пѣхотинцы на площади разступились, а всадники, до сихъ поръ стоявшіе неподвижно, повернулись въ баррикадѣ, и длинная, закованная въ сталь, колонна, быстрая, какъ змѣя, помчалась на полуразрушенную баррикаду.
   Изъ двухъ переднихъ всадниковъ одинъ упалъ вмѣстѣ съ лошадью и былъ растоптанъ другими. Другой, доскакавъ до баррикады, пронзилъ копьемъ стрѣлка, но тотчасъ же былъ сброшенъ съ лошади и лошадь его убита.
   Тогда вся масса всадниковъ всею тяжестью обрушилась на баррикаду и смяла защитниковъ. Всадники перескакивая черезъ трупы товарищей и, тѣснимые сзади остальными, прорвались сквозь разстроенные ряды воиновъ Дика и помчались по улицѣ, какъ потокъ переливается и просачивается черезъ размытую плотину.
   Но сраженіе еще не кончилось. По близости отъ первой баррикады, Дикъ и немногіе уцѣлѣвшіе отчаянно работали мечами и алебардами и успѣли выстроить вторую, болѣе высокую и болѣе дѣйствительную баррикаду изъ труповъ людей и лошадей, бившихся въ послѣдней агоніи.
   Наткнувшись на это новое препятствіе, остатокъ кавалеріи отступилъ, и такъ какъ, при видѣ этого движенія, стрѣлы съ удвоенною быстротой посыпались изъ оконъ домовъ, отступленіе одну минуту едва не превратилось въ бѣгство.
   Въ то же время тѣ, кто успѣлъ пробраться за баррикаду, были встрѣчены у таверны страшнымъ горбуномъ съ резервомъ іоркистовъ и въ безпорядкѣ бросились назадъ.
   Но тутъ Дикъ и его товарищи обратились къ нимъ, изъ домовъ выбѣжали свѣжіе люди, залпъ стрѣлъ встрѣтилъ бѣгущихъ, въ то время какъ Глостеръ нападалъ на нихъ съ тылу; черезъ минуту ни одного живого ланкастерца не оставалось на улицѣ.
   Глостеръ слѣзъ съ лошади и подошелъ къ баррикадѣ. Лицо его било блѣдно какъ полотно, но глаза горѣли и голосъ хрипѣлъ и прерывался вслѣдствіе возбужденія отъ битвы и побѣды. Онъ посмотрѣлъ на баррикаду, и при видѣ массы труповъ усмѣхнулся.
   -- Ричардъ Шельтонъ,-- сказалъ онъ,-- я доволенъ вами. Станьте на колѣни.
   Ланкастерцы снова выдвинули стрѣлковъ, и стрѣлы градомъ сыпались на улицу; но герцогъ, не обращая на нихъ ни малѣйшаго вниманія, обнажилъ мечъ и посвятилъ Ричарда въ рыцари.
   -- А теперь, сэръ Ричардъ,-- продолжалъ онъ,-- если вы увидите лорда Рейзингама, немедленно извѣстите меня объ этомъ. Хотя бы у васъ оставался одинъ человѣкъ, пошлите его ко мнѣ. Я скорѣе рискну потерять постъ, чѣмъ упустить случай встрѣтиться съ нимъ. Замѣтьте всѣ,-- продолжалъ онъ, возвышая голосъ:-- если графъ Рейзингамъ умретъ не отъ моей руки, я буду считать побѣду за пораженіе.
   -- Милордъ,-- сказалъ одинъ изъ присутствующихъ,-- неужели ваша милость недостаточно подвергаете опасности свою драгоцѣнную жизнь? Къ чему мы остаемся здѣсь?
   -- Кэтсби,-- возразилъ герцогъ,-- битва сосредоточена здѣсь, а не въ другомъ мѣстѣ. Остальное только притворныя аттаки. Здѣсь мы должны побѣдить. Что же до опасности, то еслибы вы были безобразнымъ горбуномъ, и мальчишки смѣялись бы надъ вами на улицахъ, вы бы тоже не дорожили жизнью и отдали бы ее за часъ славы. Впрочемъ, пойдемте, осмотримъ другіе пункты. Сэръ Ричардъ будетъ охранять это мѣсто, гдѣ онъ стоитъ по щиколку въ крови. Мы можемъ положиться на него. Но помните, сэръ Ричардъ, что еще не все кончено. Худшее впереди. Будьте осторожны.
   Онъ подошелъ въ Шельтону, глядя ему прямо въ глаза, и крѣпко пожалъ ему руку обѣими своими руками. Дикъ смутился передъ его взглядомъ. Болѣзненное возбужденіе, мужество, жестокость, которыя читались въ немъ, исполнили его страхомъ за будущее. Духъ молодого герцога очевидно приносилъ богатые плоды на войнѣ, но можно было опасаться, что и въ дни мира, среди друзей, этотъ духъ будетъ продолжать свою смертоносную работу.
  

III.
Битва при Шорби.

   Оставшись одинъ, Дикъ осмотрѣлся. Стрѣльба изъ луковъ нѣсколько ослабѣла. Враги всюду отступали, большая часть площади опустѣла, и взорамъ представлялся снѣгъ, мѣстами превратившійся въ кровавое тѣсто или покрытый запекшеюся кровью, усѣянный стрѣлами, трупами людей и лошадей.
   Осаждаемые также потерпѣли большой уронъ. На улицѣ, на развалинахъ баррикады валялись мертвые и умирающіе; изъ сотни людей осталось не болѣе семидесяти, способныхъ въ бою.
   Между тѣмъ наступилъ уже день. Съ минуты на минуту можно было ожидать прибытія подкрѣпленій, и ланкастерцы, уже смущенные результатомъ отчаянной, но безуспѣшной аттаки, врядъ ли бы выдержали натискъ свѣжихъ силъ.
   На стѣнѣ одного изъ домовъ находились солнечные часы, показывавшіе уже десять.
   Дикъ обратился къ стрѣлку, стоявшему рядомъ и вертѣвшему въ рукахъ кинжалъ:
   -- Мы хорошо дрались,-- сказалъ онъ,-- и я увѣренъ, что они не рѣшатся на вторичную аттаку.
   -- Сэръ,-- отвѣчалъ стрѣлокъ,-- вы славно дрались за Іорка и еще лучше за самого себя. Никто еще не могъ въ такое короткое время пріобрѣсть расположеніе герцога. Довѣрить такой важный постъ человѣку, котораго онъ такъ мало знаетъ -- это просто чудо. Но берегитесь, сэръ Ричардъ! Если вы будете разбиты, если вы отступите хоть на шагъ -- топоръ или веревка покончатъ съ вами; а если вы вздумаете измѣнить, то, скажу прямо, мнѣ поручено заколоть васъ сзади.
   Дикъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на стрѣлка.
   -- Вамъ?-- воскликнулъ онъ.-- И сзади!
   -- Ну, да,-- отвѣчалъ стрѣлокъ,-- мнѣ это вовсе не нравится, и потому я говорю вамъ объ этомъ. Вы рискуете жизнью, сэръ Ричардъ, если не сохраните свой постъ. О, нашъ горбунъ лихой начальникъ и славный воинъ, но его приказанія должны быть исполнены, сколько бы крови они ни стоили. Кто ослабѣетъ или помѣшаетъ ему, тотъ погибшій человѣкъ.
   -- Господи!-- воскликнулъ Ричардъ.-- Неужели это правда? И находятся люди, которые идутъ за такимъ вождемъ!
   -- За нимъ идутъ охотно,-- отвѣчалъ стрѣлокъ.-- Онъ безжалостенъ въ наказаніяхъ, но зато и щедръ въ наградахъ. И если онъ не жалѣетъ чужой крови и жизни, то и свою не бережетъ; всегда первый въ бою, послѣдній на ночлегѣ. О, горбунъ Дикъ Глостеръ далеко пойдетъ!
   Если молодой рыцарь и раньше былъ смѣлъ и осмотрителенъ, то это предостереженіе, конечно, удвоило его мужество и осторожность. Онъ отвернулся отъ стрѣлка и съ безпокойствомъ посмотрѣлъ на площадь. Она была пуста.
   -- Не нравится мнѣ эта тишина,-- сказалъ онъ.-- Безъ сомнѣнія, они готовятъ что-нибудь неожиданное.
   Какъ бы въ отвѣть на его замѣчаніе, стрѣлки снова стали приближаться въ баррикадѣ, и стрѣлы посыпались градомъ. Но, повидимому, нападеніе было нерѣшительное. Казалось, они ожидали какого-то сигнала.
   Дикъ посмотрѣлъ вокругъ себя, стараясь замѣтить скрытую опасность. И точно онъ увидѣлъ, что дверь одного изъ домовъ, на нѣкоторомъ разстояніи позади баррикады, отворилась изнутри, и изъ нея, равно какъ изъ оконъ, хлынулъ потокъ ланкастерскихъ стрѣлковъ. Они тотчасъ выстроились въ рядъ, натянули луки и принялись стрѣлять въ тылъ отряду Дика.
   Въ ту же минуту и осаждающіе на площади съ удвоеннымъ рвеніемъ принялись обстрѣливать баррикаду.
   Дикъ вызвалъ изъ домовъ всѣхъ своихъ людей и, ободривъ ихъ словами и примѣромъ, принялся, какъ могъ, отстрѣливаться отъ обѣихъ сторонъ.
   Между тѣмъ все новые и новые стрѣлки выходили изъ домовъ и присоединялись въ прежнимъ, пока, наконецъ, число враговъ въ тылу Дика почти равнялось числу нападавшихъ спереди. Удерживать позицію, очевидно, становилось невозможнымъ,-- и что, всего хуже -- было безполезно удерживать ее; вся армія іоркистовъ была на волоскѣ отъ пораженія.
   Враги, находившіеся въ тылу, грозили наибольшею опасностью, и Дикъ, во главѣ своихъ воиновъ, обратился противъ нихъ. Аттака была такъ стремительна, что ланкастерцы не выдержали и кинулись назадъ въ дома, изъ которыхъ только-что сдѣлали вылазку.
   Въ это время другой отрядъ бросился въ аттаку съ площади и, не встрѣтивъ сопротивленія, перешелъ баррикаду. Дикъ долженъ былъ атаковать и ихъ, и снова мужество его воиновъ преодолѣло силу враговъ; они очистили улицу, но изъ домовъ опять хлынули стрѣлки и напали на него сзади.
   Іоркисты начинали ослабѣвать; нѣсколько разъ Дику приходилось одному отбиваться отъ толпы враговъ; нѣсколько разъ онъ чувствовалъ удары. Сраженіе продолжалось безъ всякаго порядка и пока безъ опредѣленнаго результата.
   Внезапно Дикъ услышалъ громкіе звуки трубъ за окраиной города. Послышался военный крикъ іоркистовъ; въ то же время отрядъ, нападавшій на него спереди, бросился назадъ на площадь. Кто-то крикнулъ: "бѣжимъ!" Трубы звучали безпорядочно: однѣ въ сбору, другія къ стрѣльбѣ. Ясно было, что случилось что-то важное и ланкастерцы, по крайней мѣрѣ въ эту минуту, были въ полномъ разстройствѣ и до нѣкоторой степени испытывали панику.
   Тогда, какъ бы на театрѣ, наступилъ послѣдній актъ битвы при Шорби. Люди, бывшіе впереди Ричарда, повернулись и помчались во весь опоръ, какъ собаки, которымъ свистнули домой. Въ то же время на площадь ворвался отрядъ всадниковъ, которые преслѣдовали бѣгущихъ, и пока ланкастерцы оборачивались и отбивались мечами, іоркисты кололи ихъ копьями.
   Въ пылу битвы Ричардъ замѣтилъ Глостера. Онъ уже здѣсь проявилъ то бѣшеное мужество и невѣроятную ловкость и силу, которыя, много лѣтъ спустя, на Босвортскомъ полѣ, когда онъ былъ отягощенъ преступленіями, едва не измѣнили исходъ сраженія и участь англійскаго трона. Бросаясь изъ стороны въ сторону, повертываясь, ускользая отъ ударовъ, онъ такъ искусно управлялъ конемъ, такъ ловко защищался, такъ косилъ враговъ вокругъ себя, что уже далеко опередилъ своихъ рыцарей, расчищая обломкомъ меча дорогу къ тому мѣсту, гдѣ лордъ Рейзингамъ собралъ самыхъ храбрыхъ. Еще минута, и они встрѣтились: высокій, сильный и знаменитый воинъ -- и безобразный, хилый горбунъ.
   Шельтонъ не сомнѣвался въ исходѣ столкновенія, и когда, черезъ нѣсколько мгновеній, толпа разсѣялась, графа уже не было видно, но горбатый Дикъ по прежнему мчался на своемъ сильномъ конѣ, размахивая обломкомъ меча.
   Такъ, благодаря мужеству Шельтона, защищавшаго входъ въ улицу при первой аттакѣ, и своевременному прибытію семисотъ человѣкъ подкрѣпленія, горбунъ, который впослѣдствіи навлекъ на себя проклятіе потомства, подъ именемъ Ричарда III, выигралъ свое первое значительное сраженіе.
  

IV.
Разграбленіе Шорби.

   Кругомъ не оставалось ни одного врага, и Дикъ, съ сожалѣніемъ осмотрѣвъ остатки своего доблестнаго отряда, сталъ считать, во что обошлась побѣда. Теперь, когда опасность миновала, онъ чувствовалъ себя такимъ усталымъ, избитымъ, изломаннымъ, изнуреннымъ отчаянной и непрерывной борьбой, что, казалось, былъ совершенно неспособенъ въ дальнѣйшему сраженію.
   Но отдыхать было еще не время. Шорби былъ взятъ приступомъ, и хотя собственно городъ не былъ укрѣпленъ и не оказалъ сопротивленія, но ясно было, что жестокіе побѣдители окажутся не менѣе жестокими въ послѣднемъ и самомъ ужасномъ актѣ войны. Ричардъ Глостеръ былъ не изъ тѣхъ предводителей, которые защищаютъ горожанъ отъ ярости солдатъ, да еслибы онъ и хотѣлъ защитить ихъ, то врядъ ли бы могъ сдѣлать это.
   Итакъ, Дику предстояло отыскать и охранить Джоанну; съ этимъ намѣреніемъ онъ осмотрѣлъ своихъ людей. Трое иди четверо показались ему болѣе надежными въ отношеніи послушанія и трезвости, и онъ взялъ ихъ съ собой, обѣщая богато наградить и рекомендовать герцогу.
   Тамъ и сямъ на улицахъ еще происходили отдѣльныя стычки между небольшими группами людей; тамъ и сямъ осаждали домъ, откуда сыпались столы и стулья на головы осаждающихъ. Снѣгъ былъ усѣянъ тѣлами и оружіемъ; но большею частью улицы были пусты и въ домахъ, открытыхъ или забаррикадированныхъ, не замѣчалось признаковъ жизни.
   Дикъ направился въ церкви аббатства; но когда онъ доѣхалъ до конца главной улицы, крикъ ужаса вырвался изъ его груди. Большой домъ сэра Даніеля былъ взятъ приступомъ. Осколки воротъ висѣли на петляхъ; толпа двигалась изъ дома въ домъ, отыскивая добычу. Въ верхнихъ этажахъ, повидимому, еще сопротивлялись: въ ту самую минуту, когда Дикъ хотѣлъ войти въ домъ, окно вверху отворилось, и человѣкъ въ красномъ и синемъ, крича и отбиваясь, былъ выброшенъ на улицу.
   Ужасъ овладѣлъ Дикомъ. Онъ бросился впередъ, какъ бѣшеный, расталкивая толпу, и вбѣжалъ въ третій этажъ, въ комнату, гдѣ въ послѣдній разъ оставилъ Джоанну. Тутъ онъ засталъ настоящій погромъ: перевернутые шкафы, разбросанную мебель, порванные обои, которые въ одномъ мѣстѣ тлѣлись.
   Дикъ, почти обезумѣвшій, машинально затопталъ огонь и стоялъ, не зная, что дѣлать. Сэръ Даніэль, сэръ Оливеръ, Джоанна -- всѣ ушли; но были ли они убиты, или благополучно выбрались изъ города,-- кто знаетъ?
   Онъ остановилъ проходившаго мимо стрѣлка.
   -- Любезный,-- спросилъ онъ,-- ты былъ здѣсь въ то время, когда брали домъ?
   -- Отстань!-- сказалъ стрѣлокъ.-- Отстань, или я тебя тресну.
   -- Слушай,-- сказалъ Ричардъ,-- полно дурить. Отвѣчай толкомъ.
   Но стрѣлокъ, охмелѣвшій отъ вина и отъ боя, ударилъ Дика въ плечо и вырвался отъ него. Это окончательно вывело изъ себя молодого вождя; онъ схватилъ грубіяна своими сильными руками и прижалъ его къ панцырю какъ ребенка; потомъ, отодвинувъ отъ себя на длину руки, потребовалъ, чтобъ тотъ отвѣчалъ, если хочетъ остаться живъ.
   -- Виноватъ!-- сказалъ стрѣлокъ.-- Еслибы я зналъ, что вы такой, я былъ бы вѣжливѣе. Да! я былъ здѣсь.
   -- Знаешь ты сэра Даніэля?-- продолжалъ Дикъ.
   -- Знаю.
   -- Былъ онъ въ домѣ?
   -- Да, сэръ; но когда мы ворвались въ домъ, онъ ушелъ черезъ садъ.
   -- Одинъ?
   -- Нѣтъ, съ нимъ было копій двадцать.
   -- Были съ ними женщины?
   -- Право, не знаю. Впрочемъ, въ домѣ никого не осталось, если вы кого-нибудь ищете.
   -- Благодарю,-- сказалъ Дикъ.-- Вотъ тебѣ за труды.-- Но, пошаривъ въ сумкѣ, Дикъ не нашелъ ничего.-- Спроси меня завтра утромъ,-- прибавилъ онъ:-- Ричарда Шельт... сэра Ричарда Шельтона -- я тебя награжу.
   Новая мысль явилась у Дика. Онъ выбѣжалъ изъ дома и бросился черезъ садъ въ церковь. Она была отворена; внутри толпились горожане съ своими семействами и самымъ драгоцѣннымъ имуществомъ; духовенство въ полномъ составѣ служило молебенъ.
   Дикъ торопливо протискался сквозь толпу бѣглецовъ и подошелъ къ двери, за которой была лѣстница, ведшая на колокольню. Здѣсь какой-то духовный загородилъ ему входъ.
   -- Куда, сынъ мой?-- спросилъ онъ сурово.
   -- Отецъ мой,-- отвѣчалъ Дикъ,-- мнѣ нужно исполнить порученіе. Я командую здѣсь отъ имени милорда Глостера.
   -- Милорда Глостера?-- повторилъ патеръ.-- Неужели сраженіе кончилось такъ неудачно?
   -- Сраженіе кончилось, отецъ мой; ланкастерцы разбиты; милордъ Рейзингамъ -- да спасетъ Богъ его душу!-- палъ на полѣ битвы. А теперь, съ вашего позволенія, я буду дѣлать свое дѣло.-- И, отстранивъ патера, который, казалось, былъ совершенно ошеломленъ извѣстіемъ, Дикъ отворилъ дверь и вбѣжалъ по лѣстницѣ, не переводя духа и отхватывая по четыре ступеньки заразъ, пока не достигъ верхней площадки.
   Съ колокольни можно было обозрѣть не только городъ, но и его окрестности на далекое разстояніе. Теперь было немного за полдень. День былъ ясный, солнечный; снѣгъ ярко блестѣлъ. Когда Дикъ посмотрѣлъ кругомъ, онъ могъ разомъ видѣть результаты битвы.
   Глухой, смутный гулъ поднимался съ улицъ; иногда, хотя и рѣдко, доносился звонъ оружія. Ни одного судна не было видно въ гавани,-- всѣ уже вышли въ море, увозя бѣглецовъ. На берегу виднѣлись группы всадниковъ, пробивавшихся къ лѣсу; другіе -- очевидно изъ партіи іоркистовъ -- преграждали имъ дорогу и старались отогнать назадъ, къ городу. Убитые люди и лошади кучами валялись всюду, рѣзко выдѣляясь на снѣгу.
   Картина дополнялась тѣмъ, что многіе изъ пѣшихъ солдатъ, не успѣвшихъ сѣсть на суда, еще защищались въ гавани, укрываясь въ тавернахъ. Одинъ или два дома въ этомъ кварталѣ были подожжены и дымъ поднимался высокими столбами.
   Одна группа всадниковъ, находившаяся уже близъ опушки лѣса и, повидимому, стремившаяся въ направленіи Голивуда, особенно заинтересовала Дика. Ихъ было довольно много; нигдѣ на равнинѣ не виднѣлось другой такой многочисленной группы, и по слѣду, который они оставили на снѣгу, Дикъ могъ видѣть, откуда они выѣхали.
   Между тѣмъ какъ Дикъ наблюдалъ за ними, они достигли лѣса и немного уклонились отъ первоначальнаго направленія. Въ это время солнце освѣтило ихъ, и одежда ихъ ярко вырисовалась на темномъ фонѣ лѣса.
   -- Красное и синее!-- воскликнулъ Дикъ.-- Клянусь -- это красное и синее!
   Въ туже минуту онъ пустился внизъ съ колокольни. Теперь ему нужно было отыскать герцога Глостера, который одинъ въ этой сумятицѣ могъ дать ему достаточное число солдатъ. Сраженіе въ главной части города теперь окончательно превратилось, и въ то время, какъ Дикъ бѣгалъ по улицамъ, отыскивая предводителя, онѣ были полны солдатами: иные тащили добычу, другіе шатались пьяные. Никто не зналъ, гдѣ находится герцогъ, и только счастливая случайность привела, наконецъ, Дика въ гавань, гдѣ герцогъ распоряжался окончаніемъ боя съ оставшимися солдатами.
   -- Добро пожаловать, сэръ Ричардъ Шельтонъ!-- сказалъ онъ.-- Я вамъ обязанъ тѣмъ, что мало цѣню -- своей жизнью, и еще тѣмъ, за что никогда не буду въ состояніи вознаградить васъ -- сегодняшнею побѣдой. Кэтсби, еслибы у меня было десять такихъ капитановъ, какъ сэръ Ричардъ, я пошелъ бы прямо на Лондонъ. Но теперь, сэръ, требуйте награду.
   -- Да, милордъ,-- сказалъ Дикъ,-- я и хочу просить васъ о наградѣ. Одинъ изъ враговъ, которому я долженъ отплатить за обиды, спасся бѣгствомъ и увезъ съ собой дѣвушку, которой я обязанъ всѣмъ. Дайте мнѣ пятьдесятъ копій, чтобы я могъ преслѣдовать ихъ; этимъ ваша милость вполнѣ вознаградитъ меня.
   -- Какъ зовутъ этого человѣка?-- спросилъ герцогъ.
   -- Сэръ Даніэль Брэкли.
   -- Въ погоню за лицемѣромъ!-- воскликнулъ Глостеръ.-- Это не награда, сэръ Ричардъ, это новая услуга: и если вы привезете мнѣ его голову, я буду обязанъ вамъ новой благодарностью. Кэтсби, дай ему отрядъ; а вы, сэръ, подумайте пока, какое удовольствіе, почесть или выгоду я могу оказать вамъ.
   Какъ разъ въ это время іоркисты ворвались въ одну изъ тавернъ и вытащили изъ нея оставшихся въ живыхъ защитниковъ. Ричардъ подъѣхалъ къ нимъ, чтобы взглянуть на плѣнныхъ.
   Ихъ было четверо: въ томъ числѣ двое людей милорда Шорби, одинъ графа Рейзингама; послѣдній -- но въ глазахъ Дика не самый маловажный -- былъ высокій, старый, неуклюжій, полупьяный морякъ, у ногъ котораго вертѣлась и визжала собака.
   Молодой герцогъ окинулъ ихъ суровымъ взглядомъ.
   -- Хорошо,-- сказалъ онъ.-- Повѣсить ихъ.
   И онъ хотѣлъ отъѣхать къ тому мѣсту, гдѣ еще продолжалась борьба.
   -- Милордъ,-- сказалъ Дикъ,-- я нашелъ свою награду. Подарите мнѣ жизнь и свободу этого старика.
   Глостеръ повернулся и взглянулъ ему въ лицо.
   -- Сэръ Ричардъ,-- сказалъ онъ,-- я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрѣлами. Враговъ я убиваю безъ пощады я сожалѣнія. Подумайте сами: при теперешнемъ положеніи нашего королевства, разбитаго на тысячу кусковъ, врядъ ли найдется у меня человѣкъ, который бы не имѣлъ родныхъ или друзей, принадлежащихъ въ другой партіи. Такъ еслибы я вздумалъ быть сострадательнымъ, мнѣ пришлось бы вложить мечъ въ ножны.
   -- Можетъ быть, милордъ, и можетъ быть я слишкомъ смѣлъ, но, рискуя потерять ваше расположеніе, я все-таки осмѣлюсь напомнить ваше обѣщаніе,-- отвѣчалъ Дикъ.
   Ричардъ Глостеръ нахмурился.
   -- Замѣтьте,-- сказалъ онъ рѣзко:-- я не люблю милосердія и милосердыхъ людей. Сегодня вы положили основаніе своей каррьерѣ. Если вы опираетесь на мое обѣщаніе, я уступлю. Но, клянусь небомъ, на этомъ кончится моя милость.
   -- Тѣмъ хуже для меня, милордъ,-- сказалъ Дикъ.
   -- Отдайте ему моряка,-- сказалъ герцогъ и, дернувъ поводья, довернулся спиной въ Шельтону.
   Дикъ не чувствовалъ ни радости, ни огорченія. Онъ слишкомъ хорошо познакомился съ герцогомъ, чтобы полагаться на его привязанность, а происхожденіе и ростъ его успѣха были слишкомъ быстры и неожиданны, чтобы внушить довѣріе къ будущему. Онъ боялся одного, что злопамятный вождь откажетъ ему въ людяхъ для преслѣдованія сэра Даніэля. Но въ этомъ случаѣ онъ не отдавалъ справедливости ни чести Глостера (какая бы она ни была), ни его рѣшимости. Разъ герцогъ считалъ Дика способнымъ преслѣдовать сэра Даніэля, онъ не сталъ бы измѣнять своему рѣшенію, и это скоро подтвердилось, такъ какъ онъ приказалъ Кэтсби поторопиться съ отрядомъ.
   Между тѣмъ Дикъ обратился къ старому моряку, который, повидимому, отнесся съ одинаковымъ равнодушіемъ къ ожидавшей его казни и къ послѣдовавшему затѣмъ освобожденію.
   -- Арбластеръ,-- сказалъ Дикъ,-- я причинилъ тебѣ убытокъ, но теперь надѣюсь вознаградить тебя за это.
   Но старый шкиперъ бросилъ на него печальный взглядъ и не тронулся съ мѣста.
   -- Полно, старина!-- сказалъ Дикъ:-- жизнь все-таки жизнь, и стоитъ больше, чѣмъ лодка или вино. Забудь мою вину; вѣдь если твоя жизнь ничего не значитъ для тебя, то мнѣ она стоила потери моего счастья. Полно, я дорого заплатилъ за тебя, не будь же золъ.
   -- Еслибы у меня былъ мой корабль,-- сказалъ Арбластеръ,-- я плавалъ бы теперь по морю, здравый и невредимый, съ моимъ матросомъ Томомъ. Но вы украли у меня корабль, и я теперь нищій, а Тома убилъ проклятый стрѣлокъ. "Будь ты проклятъ!" крикнулъ онъ, и ужъ ничего не сказалъ больше. Да, это были его послѣднія слова, и онъ испустилъ духъ. Не плавать ему больше по морю, никогда, никогда!
   Сердце Дика сжалось отъ жалости и раскаянія; онъ хотѣлъ схватить руку моряка, но тотъ отшатнулся.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ онъ,-- оставьте меня. Вы сыграли со мной чертовскую шутку, довольно съ васъ этого.
   Слова остановились въ горлѣ Ричарда. Онъ видѣлъ сквозь слезы, какъ бѣдный старикъ, удрученный скорбью и виномъ, побрелъ по снѣгу, тогда какъ вѣрный песъ плелся за нимъ, и въ первый разъ началъ понимать, какую отчаянную игру мы ведемъ въ жизни, и какъ разъ-совершенный поступокъ не можетъ быть исправленъ никакимъ раскаяніемъ.
   Но ему некогда было предаваться раскаянію. Кэтсби уже собралъ всадниковъ и, подъѣхавъ къ Дику, слѣзъ съ лошади и предложилъ ее молодому рыцарю.
   -- Сегодня утромъ,-- сказалъ онъ,-- я немножко завидовалъ вашему успѣху, но онъ не долго длился, и теперь, сэръ Ричардъ, я отъ всего сердца предлагаю вамъ свою лошадь, чтобы вы уѣхали на ней отсюда.
   -- Постойте минуту!-- сказалъ Дикъ.-- Что было причиной моего успѣха?
   -- Ваше имя,-- отвѣчалъ Бэтсби.-- Это главное суевѣріе милорда. Будь мое имя Ричардъ, я завтра же былъ бы графомъ.
   -- Благодарю васъ, сэръ,-- отвѣчалъ Дикъ: -- и такъ какъ врядъ ли пойду по дорогѣ къ такимъ почестямъ, то могу пожелать вамъ добраго пути. Не стану увѣрять, что мнѣ не было бы пріятно находиться на вершинѣ колеса фортуны, но не стану также увѣрять, что очень огорченъ своимъ паденіемъ. Власть и богатство, конечно, хорошія вещи; но, между нами будь сказано, вашъ герцогъ -- опасный человѣкъ.
   Кэтсби засмѣялся.
   -- Да,-- замѣтилъ онъ,-- съ горбатымъ Дикомъ нужно держать ухо востро. Ну, да хранитъ насъ Богъ отъ всякаго зла. Торопитесь.
   Дикъ сталъ во главѣ отряда и, отдавъ команду, тронулся въ путь.
   Онъ ѣхалъ черезъ городъ, стараясь попасть на слѣдъ сэра Даніэля.
   На улицахъ валялись мертвые и раненые; послѣднимъ приходилось плохо въ этотъ морозный день. Толпы побѣдителей бѣгали изъ дома въ домъ, грабя и опустошая, иногда распѣвая пѣсни.
   По временамъ до ушей Шельтона доносились звуки насилія и оскорбленій; треевъ разбиваемыхъ дверей или жалобные крики женщинъ.
   Сердце Дика было полно грусти. Онъ видѣлъ кровавыя послѣдствія своихъ же подвиговъ, и мысль о громадности бѣдствія, испытываемаго теперь во всемъ Шорби, наполняла его отчаяніемъ.
   Наконецъ онъ выѣхалъ въ предмѣстье и увидѣлъ дорогу, протоптанную въ снѣгу отрядомъ сэра Даніэля, которую замѣтилъ съ колокольни. Тутъ онъ поѣхалъ скорѣе, но все-таки продолжать внимательно осматривать трупы, валявшіеся по сторонамъ. Многіе изъ нихъ носили цвѣта сэра Даніэля, и въ числѣ ихъ онъ замѣтилъ нѣсколько знакомыхъ лицъ.
   Приблизительно на полдорогѣ между городомъ и лѣсомъ, тѣ, которыхъ онъ преслѣдовалъ, очевидно были аттакованы стрѣлками, такъ какъ тутъ лежала цѣлая груда тѣлъ, пробитыхъ стрѣлами. Между ними Дикъ замѣтилъ тѣло мальчика, лицо котораго показалось ему удивительно знакомымъ.
   Онъ остановилъ свой отрядъ, слѣзъ съ лошади, приподнялъ голову мальчика. Съ головы свалилась шляпа и разсыпались густыя пряди длинныхъ каштановыхъ волосъ. Въ то же время глаза открылись.
   -- А, монахъ!-- сказалъ слабый голосъ.-- Она дальше... Спѣшите!
   Тутъ бѣдная молодая лэди снова лишилась чувствъ.
   Одинъ изъ людей Дика подалъ ему фляжку съ водкой, при помощи которой Дикъ привелъ въ чувство молодую женщину. Затѣмъ онъ посадилъ подругу Джоанны на свое сѣдло и снова двинулся въ путь.
   -- Зачѣмъ вы взяли меня?-- сказала лэди.-- Это только затруднитъ васъ.
   -- Мистриссъ Рейзингамъ,-- отвѣчалъ Ричардъ,-- Шорби полонъ крови, пьяныхъ и мятежниковъ. Здѣсь вы въ безопасности; удовольствуйтесь этимъ.
   -- Я не хочу быть обязанной чѣмъ-нибудь никому изъ вашей партіи!-- закричала она.-- Ссадите меня!
   -- Вы сами не понимаете, что говорите,-- возразилъ Дикъ.-- Вы ранены...
   -- Я не ранена,-- отвѣчала она.-- Моя лошадь убита.
   -- Все равно. Нельзя же вамъ остаться въ снѣгу, среды враговъ. Хотите вы или нѣтъ, а я повезу васъ съ собою. И очень радъ, что могу сдѣлать это: этимъ я хоть отчасти уплачу нашъ долгъ.
   Послѣдовала непродолжительная пауза. Потомъ она вдругъ спросила:
   -- Мой дядя?
   -- Милордъ Рейзингамъ?-- отвѣчалъ Дикъ.-- Я бы хотѣлъ сообщить вамъ о немъ хорошія вѣсти, но не имѣю ихъ. Я видѣлъ его въ битвѣ только однажды. Будемъ надѣяться на лучшее.
  

V.
Алиса Рейзингамъ.

   Можно было почти поручиться, что сэръ Даніэль направился въ Моотгаузъ, но, въ виду глубокаго снѣга, поздняго времени, необходимости пробираться черезъ лѣсъ, трудно было разсчитывать догнать его сегодня же.
   Дикъ могъ выбирать между двумя дорогами: преслѣдовать рыцаря по оставленному имъ слѣду, или попытаться отрѣзать его отъ мѣста назначенія.
   Оба плана имѣли свои невыгоды, и Дикъ, боявшійся подвергнуть Джоанну случайностямъ боя, еще не успѣлъ принять рѣшеніе, когда они въѣхали въ лѣсъ.
   Здѣсь сэръ Даніэль повернулъ немного налѣво, и такъ какъ приходилось пробираться между деревьями, то его отрядъ съ узилъ фронтъ и, соотвѣтственно этому, оставленная имъ дорога сдѣлалась глубже. Она шла прямо между деревьями, поднимавшими надъ нею свои густыя вершины; кругомъ царила мертвая тишина, и зимнее солнце, пробиваясь сквозь сучья, золотистыми полосами ложилось на снѣгу.
   -- Какъ ты думаешь,-- спросилъ Дикъ одного изъ своихъ людей:-- слѣдовать намъ за ними или ѣхать на-перерѣзъ, въ Тёнстоллю?
   -- Сэръ Ричардъ,-- отвѣчалъ солдатъ,-- я бы слѣдовалъ за ними, пока они разсыплются.
   -- Пожалуй, ты правъ,-- отвѣчалъ Дикъ,-- но намъ нужно торопиться, пока позволяетъ время. Здѣсь нѣтъ домовъ, гдѣ бы можно достать пищи или укрыться отъ холода, и завтра утромъ намъ придется быть голодными и озябшими. Что вы скажете, ребята? Потерпимъ нужду для пользы экспедиціи или направимся въ Голивудъ? Такъ какъ успѣхъ сомнителенъ, то я не хочу никого принуждать, но, если вы согласны слѣдовать за мной, то вамъ придется выбрать первое.
   Люди отвѣчали почти въ одинъ голосъ, что они пойдутъ за сэромъ Ричардомъ, куда онъ хочетъ.
   Тогда Дикъ далъ шпоры лошади и двинулся дальше.
   Снѣгъ на тропинкѣ, оставленной бѣглецами, былъ сильно утоптанъ, и потому преслѣдователи находились въ болѣе выгодномъ положеніи, чѣмъ преслѣдуемые. Они поѣхали крупною рысью, и топотъ двухсотъ копытъ, звонъ оружія, ржаніе лошадей оглашали пустынный лѣсъ воинственными звуками.
   Скоро тропинка вывела ихъ на большую дорогу въ Голивудъ. Здѣсь сначала трудно было отыскать слѣдъ бѣгущихъ, а когда, наконецъ, его нашли, Дикъ былъ удивленъ, замѣтивъ, что тропинка сдѣлалась уже и мельче. Очевидно, сэръ Даніэль раздѣлилъ отрядъ.
   Такъ какъ шансы были одинаковы, то Дикъ выбралъ тропинку, углублявшуюся въ лѣсъ, и поѣхалъ по ней. Послѣ часа ѣзды, въ самой глубинѣ лѣса, она внезапно разбилась на множество слѣдовъ, направлявшихся во всѣ стороны.
   Дикъ остановился, потерявъ всякую надежду. Короткій зимній день уже близился къ концу; багровое солнце медленно спускалось за обнаженныя деревья; длинныя тѣни ложились на снѣгу; морозъ сильно пощипывалъ пальцы и паръ отъ дыханья лошадей подымался клубами.
   -- Насъ провели,-- сознался Дикъ.-- Поѣдемъ въ Голивудъ. Туда ближе чѣмъ въ Тэнстолль, и тамъ мы подождемъ до утра.
   Они повернули налѣво и поѣхали къ аббатству. Но теперь ѣхать было труднѣе; приходилось прокладывать дорогу по глубокому снѣгу и часто останавливаться и соображать, туда ли ѣдутъ. Скоро солнце зашло и наступила ночь.
   Луна еще не взошла и пришлось остановиться и ждать.
   Разставили часовыхъ, и послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ попытокъ удалось развести костеръ въ срединѣ очищеннаго отъ снѣга пространства. Солдаты усѣлись вокругъ него, доставъ провизію, которая была съ ними, а Дикъ, отобравъ то, что было получше изъ грубыхъ и скудныхъ запасовъ, предложилъ это племянницѣ лорда Рейзингама, сидѣвшей нѣсколько поодаль отъ солдатъ, у дерева.
   Она сидѣла на двухъ положенныхъ одна на другую попонахъ и молча смотрѣла на происходившую передъ нею сцену. Когда Дикъ предложилъ ей поѣсть, она вздрогнула, какъ бы пробудившись отъ сна, и сдѣлала отрицательный жестъ.
   -- Милэди,-- сказалъ Дикъ,-- прошу васъ, не наказывайте меня такъ жестоко. Право, я не знаю, чѣмъ оскорбилъ васъ. Если я увезъ васъ съ собою, то это только дружеское насиліе; если вамъ приходится изъ-за меня выносить такую непріятную ночь, то только потому, что я спѣшу помочь другой, которая не меньше вашего нуждается въ помощи и друзьяхъ. Во всякомъ случаѣ не наказывайте самое себя и поѣшьте хоть бы для того, чтобы подкрѣпиться.
   -- Я не приму ничего изъ рукъ убійцы моего родственника,-- отвѣчала она.
   -- Милэди!-- воскликнулъ Дикъ: -- клянусь вамъ, я не дотронулся до него.
   -- Поклянитесь мнѣ, что онъ еще живъ.
   -- Я не хочу васъ обманывать,-- отвѣтилъ Дикъ.-- Мнѣ жаль огорчить васъ. Я думаю, что онъ убитъ.
   -- И вы предлагаете мнѣ ѣсть!-- воскликнула она.-- Они называютъ васъ "сэръ". Вы добыли рыцарскія шпоры, убивъ моего родственника! И я была такъ глупа и вѣроломна, что спасла васъ въ домѣ вашего врага, когда вы должны были умереть, а онъ -- который стоитъ дюжины такихъ, какъ вы -- былъ живъ.
   -- Я только исполнялъ свой долгъ, какъ и вашъ родственникъ, для другой партіи,-- отвѣчалъ Дикъ.-- Еслибы онъ былъ живъ -- Богъ свидѣтель, что я желалъ бы этого -- онъ самъ похвалилъ бы меня.
   -- Сэръ Даніэль все сказалъ мнѣ,-- возразила она.-- Онъ видѣлъ васъ на баррикадѣ. На васъ основывался весь успѣхъ ихъ партіи; благодаря вамъ, они одержали побѣду. Стало быть, вы убили лорда Рейзингама; это такъ же вѣрно, какъ еслибы вы задушили его своими руками. И вы предлагаете мнѣ ѣсть вмѣстѣ съ вами, когда ваши руки еще не омыты отъ крови?! Но сэръ Даніэль поклялся погубить васъ. Онъ отомститъ за меня.
   Злополучный Дикъ былъ совершенно разстроенъ. Старый Арбластеръ вспомнился ему.
   -- Неужели вы считаете меня виновнымъ?-- спросилъ онъ: -- вы, подруга Джоанны?
   -- Ради чего вы сражаетесь?-- отвѣчала она.-- Вы не принадлежите ни въ какой партіи; вы еще мальчишка, лишенный ума и сознанія. Изъ-за чего вы бьетесь? Изъ-за любви къ дракѣ?
   -- Не знаю,-- сказалъ Дикъ.-- Но англійское королевство теперь въ такомъ положеніи, что бѣдный джентльменъ долженъ биться если не на одной сторонѣ, то на другой. Онъ не можетъ оставаться одинъ -- это неестественно.
   -- У кого нѣтъ разсудка, тотъ не долженъ обнажать мечъ,-- возразила молодая лэди.-- Если вы сражаетесь, руководясь только случаемъ, тикъ вы просто мясникъ. Война облагораживается только цѣлью, а вы лишь оскверняете ее.
   -- Милэди,-- сказалъ злополучный Дикъ,-- я вижу свою ошибку. Я слишкомъ поторопился, слишкомъ рано взялся за дѣло. Сначала я укралъ лодку -- клянусь вамъ, думая сдѣлать добро -- и черезъ это погубилъ многихъ невинныхъ людей, разорилъ и сдѣлалъ несчастнымъ бѣднаго старика, лицо котораго поразило меня сегодня точно ударомъ кинжала. А сегодня утромъ я добивался только успѣха и былъ причиной смерти вашего дорогого родственника, который былъ такъ добръ ко мнѣ. А что еще изъ этого выйдетъ, я не знаю. Можетъ быть, я посадилъ Іорка на тронъ, и это принесетъ несчастіе Англіи. О, милэди, я сознаю свою ошибку. Я не гожусь для жизни. Чтобы избѣжать еще большихъ грѣховъ, я пойду въ монастырь, какъ только кончится эта экспедиція. Я откажусь отъ Джоанны и отъ оружія. Я сдѣлаюсь монахомъ и буду молиться за душу вашего добраго родственника.
   Въ этомъ припадкѣ раскаянія и самоуничиженія Дику показалось, что молодая лэди улыбнулась.
   Поднявъ голову, онъ увидѣлъ, что она смотритъ на него съ страннымъ, но довольно ласковымъ выраженіемъ.
   -- Милэди,-- воскликнулъ онъ, думая, что улыбка только померещилась ему, и что онъ успѣлъ тронуть ее своимъ раскаяніемъ,-- неужели это не довольно для васъ? Я исправлю всѣ свои ошибки; я увѣренъ, что лордъ Рейзингамъ будетъ въ раю. И какъ подумаешь,-- все это случилось въ тотъ самый день, когда я получилъ шпоры и считалъ себя счастливѣйшимъ джентльменомъ на землѣ!
   -- О, юноша,-- сказала она,-- добрый юноша!
   Къ крайнему изумленію Дика, она очень нѣжно отерла слезы съ его щекъ и, какъ бы подчиняясь неожиданному побужденію, охватила обѣими руками его шею, приподнялась и поцѣловала его. Бѣдный Дикъ пришелъ въ окончательное смущеніе.
   -- Однако,-- сказала она,-- вамъ, предводителю, необходимо самому поѣсть. Отчего вы не ужинаете?
   -- Дорогая мистриссъ Рейзингамъ,-- отвѣчалъ Дикъ,-- я ждалъ только, чтобы сначала вы поѣли; но кажется, что мнѣ лучше будетъ провести время въ постѣ и молитвѣ.
   -- Называйте меня Алиса!-- сказала она: -- развѣ мы не старые друзья? А затѣмъ, я хочу ѣсть вмѣстѣ съ вами, и если вы не будете ѣсть, не буду и я; если же вы будете ужинать съ аппетитомъ, то и я стану ѣсть какъ работникъ.
   Съ этими словами она принялась за ѣду, и Дикъ послѣдовалъ ея примѣру, сначала насильно, потомъ, по мѣрѣ того, какъ успокаивался, все съ большимъ и большимъ аппетитомъ, пока, наконецъ, перегналъ своего компаньона и щедро вознаградилъ себя за лишенія и усталость этого тяжелаго дня.
   -- Вамъ не кажется страннымъ видѣть женщину въ мужскомъ костюмѣ?-- сказала, наконецъ, лэди.
   Въ это время луна уже взошла, и они дожидались только, чтобъ отдохнули лошади. При свѣтѣ луны, все еще раскаивающійся, но уже сытый, Ричардъ замѣтилъ, что она глядитъ на него съ нѣкоторымъ кокетствомъ.
   -- Милэди!-- произнесъ онъ, удивленный этимъ новымъ оборотомъ.
   -- Что вы хотите сказать?-- перебила она..
   -- Вы немножко малы, это правда,-- началъ Дикъ.
   Но она снова перебила его, на этотъ разъ съ громкимъ смѣхомъ, который привелъ Дика въ окончательное смущеніе.
   -- Мала?-- воскликнула она.-- Полноте, будьте такъ же честны, какъ вы смѣлы; я карлица, и даже меньше карлицы; но при всемъ томъ -- скажите откровенно -- довольно красива, не правда ли?
   -- Да, вы очень красивы,-- сказалъ смущенный рыцарь, тщетно стараясь вернуть свое хладнокровіе.
   -- И любой мужчина былъ бы радъ жениться на мнѣ?-- продолжала она.
   -- О, очень радъ, миледи!-- подтвердилъ Дикъ.
   -- Называйте меня Алисой.
   -- Алиса,-- повторилъ сэръ Ричардъ.
   -- Хорошо, теперь, когда вы убили моего родственника и лишили меня крова, вы по чести должны вознаградить меня; правда?
   -- Правда,-- согласился Дикъ.-- Хотя, право, я только отчасти виноватъ въ смерти храбраго рыцаря.
   -- Вы увертываетесь?-- воскликнула она.
   -- Нѣтъ. Я сказалъ, что, по вашему приказанію, готовъ сдѣлаться монахомъ.
   -- Стало быть, вы по чести въ моемъ распоряженіи?
   -- По чести, я думаю...-- началъ Дикъ.
   -- Нѣтъ, постойте!-- перебила она:-- вы слишкомъ увертливы! По чести вы въ моемъ распоряженіи, пока не вознаградите меня за все зло.
   -- Согласенъ,-- сказалъ Дикъ.
   -- Ну, такъ слушайте,-- продолжала она.-- Изъ васъ, выйдетъ плохой монахъ, и такъ какъ вы въ моемъ распоряженіи, то я предпочитаю сдѣлать васъ своимъ супругомъ. Нѣтъ, нѣтъ, молчите! Слова вамъ не помогутъ. Разсудите сами: развѣ это не справедливо? вы лишили меня крова, вы же должны доставить мнѣ новый. Что касается Джоанны, то, повѣрьте мнѣ, она охотно согласится на эту мѣну; вѣдь мы подруги, такъ не все ли равно, на которой изъ насъ вы женитесь?
   -- Милэди,-- сказалъ Дикъ,-- я пойду въ монастырь, если вы захотите этого, но не женюсь ни на комъ въ свѣтѣ, кромѣ Джоанны Сэдли. Простите, что я говорю откровенно, но если женщина смѣла, то мужчина долженъ быть еще смѣлѣе.
   -- Дикъ,-- сказала она,-- вы должны поцѣловать меня за эти слова. Не бойтесь, вы поцѣлуете меня вмѣсто Джоанны, и когда мы встрѣтимся, я возвращу ей вашъ поцѣлуй и скажу, что украла его. Что касается до вашей вины передо мной, то подумайте: развѣ вы одинъ были въ битвѣ? Если Іоркъ будетъ на тронѣ, то, конечно, не вы его туда посадите. Но у васъ доброе, честное, мягкое сердце, Дикъ, и еслибы я могла въ чемъ-нибудь позавидовать Джоаннѣ, то именно въ вашей любви.
  

VI.
Дикъ и Джоанна.

   Между тѣмъ лошади докончили скудный запасъ корма и вполнѣ отдохнули. По приказанію Дика огонь былъ погашенъ, и пока его люди сѣдлали коней, онъ самъ вспомнилъ, нѣсколько поздно, обычную лѣсную предосторожность: выбралъ высокій дубъ и влѣзъ на его вершину. Отсюда онъ могъ видѣть далеко въ лѣсу, освѣщенномъ луною. На юго-западъ темнѣла та высокая и густая часть лѣса, гдѣ онъ и Джоанна встрѣтились съ зачумленнымъ. Теперь онъ замѣтилъ тамъ какую-то свѣтящуюся точку.
   Имъ овладѣла досада на самого себя за свою небрежность. Если -- что было всего вѣроятнѣе -- это былъ костеръ сэра Даніэля, то его можно бы было давно замѣтить и идти къ нему; вмѣсто этого онъ самъ подалъ вѣсть о своемъ присутствіи, разложивъ огонь. Во всякомъ случаѣ теперь незачѣмъ было терять драгоцѣнное время. До этого мѣста не болѣе двухъ миль, но приходилось пересѣчь очень глубокую и крутую лощину, черезъ которую невозможно было проѣхать на коняхъ. Въ виду этого Дикъ рѣшился оставить коней и попытаться пройти пѣшкомъ.
   Десять человѣкъ были оставлены стеречь лошадей; условились въ сигналѣ, посредствомъ котораго можно было въ случаѣ надобности сообщаться съ ними, и Дикъ отправился во главѣ остальныхъ сорока человѣкъ; Алиса Рейзингамъ шла рядомъ съ нимъ.
   Люди сняли тяжелое вооруженіе, оставили копья и весело шли по хрустящему снѣгу, при яркомъ свѣтѣ луны. Спускъ въ лощину, гдѣ еще незамерзшій ручей пробивался между снѣгомъ и льдомъ, совершился въ порядкѣ, а на противоположной сторонѣ, за полмили до того мѣста, гдѣ Дикъ замѣтилъ огонь, отрядъ остановился перевести дыханіе передъ аттакой.
   Въ глубокой тишинѣ лѣса самые слабые звуки были далеко слышны; Алиса, обладавшая чуткимъ слухомъ, приподняла палецъ въ знакъ предостереженія и остановилась. Всѣ послѣдовали ея примѣру; но, кромѣ журчанія ручья въ лощинѣ и отдаленнаго воя лисицы, Ричардъ ничего не слышалъ.
   -- Я слышала бряцанье оружія,-- прошептала Алиса.
   -- Милэди,-- отвѣчалъ Докъ, для котораго молодая леди была страшнѣе десятая смѣлыхъ воиновъ,-- я не стану утверждать, что вы ошиблись, но можетъ быть этотъ звукъ не изъ лагеря.
   -- Нѣтъ, онъ былъ слышенъ съ запада,-- сказала она.
   -- Откуда бы онъ ни былъ,-- сказалъ Дикъ,-- а мы не станемъ терять времени. Впередъ, друзья! довольно отдыхали.
   По мѣрѣ того, какъ они приближались, снѣгъ все болѣе и болѣе былъ усѣянъ слѣдами лошадиныхъ копытъ, и становилось ясно, что неподалеку расположился лагеремъ значительный отрядъ конницы. Наконецъ, они увидѣли дымъ, багровый снизу и поднимавшійся между деревьями, разсыпая искры.
   Здѣсь, по приказанію Дика, его люди разошлись въ разныя стороны, чтобы окружить лагерь. Самъ онъ оставилъ Алису подъ защитой большого дуба, и направился прямо въ огню.
   Наконецъ, онъ достигъ небольшой поляны, гдѣ расположились враги. Костеръ былъ разложенъ на небольшомъ возвышеніи; вокругъ него сидѣло человѣкъ двѣнадцать солдатъ, но Дикъ тщетно старался замѣтить по сосѣдству хоть одну лошадь. Онъ начиналъ думать, что ошибся. Въ это время онъ узналъ въ высокомъ человѣкѣ, стоявшемъ у костра и грѣвшемъ руки, своего стараго друга Беннета Гатча; въ двухъ другихъ, сидѣвшихъ нѣсколько въ сторонѣ, Джоанну Сэдли и жену сэра Даніила, переодѣтыхъ въ мужское платье.
   "Что жъ,-- подумалъ онъ,-- если я и потеряю лошадей, то верну Джоанну, и жалѣть будетъ не о чемъ".
   Въ эту минуту съ противоположной стороны поляны послышался легкій свистъ -- знакъ, что его люди успѣли окружить лагерь.
   При этомъ звукѣ Беннетъ вскочилъ, но прежде чѣмъ онъ успѣлъ взяться за оружіе, Дикъ окликнулъ его.
   -- Беннетъ,-- сказалъ онъ,-- Беннетъ, старый другъ, сдайтесь! Вы только даромъ погубите людей, если вздумаете защищаться.
   -- Это мастеръ Шельтонъ, клянусь св. Варварой!-- воскликнулъ Беннетъ.-- Сдаться! Вы много требуете. Сколько у васъ людей?
   -- Говорю вамъ, Беннетъ, что вы окружены и не въ силахъ сопротивляться,-- сказалъ Дикъ:-- Цезарь и Карлъ Великій сдались бы при такихъ условіяхъ. У меня сорокъ человѣкъ, и одинъ залпъ стрѣлъ уложить васъ всѣхъ.
   -- Мастэръ Дикъ,-- сказалъ Беннетъ,-- что бы ни было, а я обязанъ исполнить свой долгъ. Да помогутъ намъ святые! Съ этими словами онъ поднесъ въ губамъ небольшую трубу и протрубилъ въ нее.
   Послѣдовалъ моментъ смятенія; Дикъ, опасаясь за безопасность женщинъ, не рѣшался давать сигналъ въ стрѣльбѣ, а воины Гатча бросились въ оружію и приготовились защищаться. Въ этой суматохѣ Джоанна подбѣжала въ Дику.
   -- Дикъ, я здѣсь!-- закричала она, схвативъ его за руки.
   Но Дикъ стоялъ въ нерѣшимости; онъ былъ еще слишкомъ молодъ для печальныхъ необходимостей войны, и мысль о старой лэди Брэкли задерживала слова команды на его языкѣ. Его люди стали горячиться. Одни называли его имя; другіе стали стрѣлять, не дожидаясь приказанія, и первый же залпъ свалилъ бѣднаго Беннета. Тогда Дикъ опомнился.
   -- Стрѣлять!-- крикнулъ онъ.-- Бейте ихъ! Англія и Іоркъ! Но въ эту минуту послышался топотъ копытъ по хрустѣвшему снѣгу и звуки трубъ, отвѣчавшихъ на сигналъ Беннета.
   -- Ко мнѣ! во мнѣ!-- крикнулъ Дикъ.-- Собирайтесь вокругъ меня, или вы погибли!
   Но его люди, пѣшіе, разсѣянные, захваченные врасплохъ въ ту минуту, когда думали одержать легкую побѣду, бросились въ разныя стороны. Когда всадники вылетѣли на поляну, немногіе сопротивлявшіеся были убиты, и большая часть отряда Дика разсѣялась по лѣсу.
   Съ минуту Дикъ стоялъ, съ горечью созерцая плоды своей необдуманной храбрости. Сэръ Даніэль видѣлъ огонь и двинулся съ главными силами для того, чтобы напасть на преслѣдователей, или для того, чтобы броситься на нихъ съ тыла, если они рѣшатся на аттаку. Это былъ поступокъ опытнаго капитана, тогда какъ поведеніе Дика было выходкой легкомысленнаго юноши. Правда, его Джоанна находилась при немъ, но зато весь его отрядъ былъ разсѣянъ по лѣсу, какъ листья, подхваченные вѣтромъ.
   "Небо омрачило мой разумъ!-- подумалъ онъ.-- Пусть я посвященъ въ рыцари ныньче утромъ -- но это дѣлаетъ мнѣ мало чести".
   Затѣмъ, держа Джоанну за руку, онъ пустился бѣжать.
   Тишина лѣса огласилась криками преслѣдующихъ; Дикъ бѣжалъ опрометью, пробираясь черезъ густой кустарникъ. Серебристый свѣтъ луны, въ силу контраста, увеличивалъ темноту заросли, а разсѣявшіеся люди Дика заставили и преслѣдующихъ броситься въ разныя стороны. Пробѣжавъ нѣсколько времени Дикъ и Джоанна остановились и прислушались въ голосамъ преслѣдовавшихъ, раздававшимся съ разныхъ сторонъ, но повидимому удалявшимся.
   -- Еслибы я могъ собрать хоть остатокъ моего отряда,-- съ горечью воскликнулъ Дикъ,-- мнѣ бы можетъ быть еще удалось поправить дѣло. Что дѣлать; въ другой разъ я поступлю осторожнѣе.
   -- Полно, Дикъ!-- свивала Джоанна:-- что за бѣда! Мы опять вмѣстѣ.
   Онъ посмотрѣлъ на нее; да, это былъ Джонъ Матчамъ, какъ и прежде, въ курткѣ и штанахъ. Но теперь онъ зналъ ее; она ласково улыбалась ему, и сердце его исполнилось радостью.
   -- Милая,-- сказалъ онъ,-- если ты прощаешь мои ошибки, то что мнѣ до другихъ! Пойдемъ въ Голивудъ: тамъ твой защитникъ и мой лучшій другъ, лордъ Фоксгемъ. Тамъ мы обвѣнчаемся, и что за дѣло, будемъ ли мы бѣдны или богаты, славны или неизвѣстны! Сегодня я пріобрѣлъ шпоры; моя храбрость заслужила похвалу великаго человѣка; я считалъ себя лучшимъ воиномъ во всей Англіи. Потомъ я сначала потерялъ расположеніе вождя, затѣмъ былъ обманутъ врагомъ и растерялъ своихъ солдатъ. Это урокъ моей самоувѣренности! Но если ты меня любишь и пойдешь за меня, я готовъ разстаться съ моимъ рыцарствомъ безъ всякаго сожалѣнія.
   -- Дикъ!-- воскликнула она.-- Тебя посвятили въ рыцари?
   -- Да, теперь ты милэди,-- отвѣчалъ онъ,-- или будешь ею завтра же, если согласишься.
   -- Согласна,-- отвѣчала она.
   -- Какъ, сэръ? Вѣдь вы, кажется, собирались поступить въ монастырь?-- спросилъ чей-то голосъ.
   -- Алиса!-- воскликнула Джоанна.
   -- Это я,-- отвѣчала молодая лэди, подходя къ нимъ;-- Алиса, которую вы бросили на дорогѣ, которую подобралъ и возвратилъ въ жизни вашъ истребитель львовъ, и за которой онъ ухаживалъ, если вамъ угодно знать.
   -- Не можетъ быть!-- воскликнула Джоанна.-- Дикъ!
   -- Дикъ!-- передразнила Алиса:-- ну, да, Дикъ! Такъ вотъ какъ, любезный сэръ: вы бросаете дамъ въ бѣдѣ!-- продолжала она, обращаясь къ молодому рыцарю.-- Вы оставляете ихъ около дубовъ! Правду говорятъ, что вѣкъ рыцарства уже прошелъ.
   -- Милэди!-- воскликнулъ Дикъ въ отчаяніи:-- клянусь моей душой, я позабылъ о васъ. Вы должны простить мнѣ, вы видите, я нашелъ Джоанну!
   -- Я и не думала, что вы сдѣлали это умышленно,-- отвѣчала она.-- Но я вамъ жестоко отомщу. Я разскажу Джоаннѣ одинъ секретъ,-- пусть она послушаетъ. Джоанна, я вѣрю, что вашъ возлюбленный храбръ въ бою, но, говоря откровенно, онъ самый мягкосердечный простякъ во всей Англіи. Ступайте, вы можете любезничать съ нимъ сколько угодно. А теперь поспѣшимъ въ Голивудъ, потому что въ этихъ лѣсахъ оставаться опасно, да и холодно.
   -- Но неужели Дикъ ухаживалъ за вами?-- спросила Джоанна.
   -- Нѣтъ,-- отвѣчала Алиса,-- это я ухаживала за нимъ. Я предлагала ему жениться на мнѣ, но онъ отказался. Да, онъ болѣе откровененъ, чѣмъ любовенъ. Но теперь идемъ. Нужно ли намъ опять переходить ложбину, или отправиться прямо въ Голивудъ?
   -- Я бы охотно поѣхалъ верхомъ,-- свивалъ Дикъ,-- потому что страшно избитъ и изломанъ за эти дни. Но если мои люди, услышавъ шумъ битвы, ускакали, то намъ придется понапрасну пройтись. Съ другой стороны, отсюда до Голивуда не болѣе трехъ миль, колоколъ еще не пробилъ девяти, луна свѣтить и снѣгъ достаточно крѣпокъ, чтобы сдержать насъ -- такъ не лучше ли намъ отправиться прямо?
   -- Отлично!-- воскликнула Алиса, а Джоанна только пожала руку Дика.
   Они пошли по снѣжнымъ полянамъ, среди обнаженныхъ деревьевъ, при яркомъ свѣтѣ луны: Дикъ и Джоанна впереди, рука объ руку, на седьмомъ небѣ отъ избытка счастія, и ихъ веселая спутница сзади, то подшучивая надъ ихъ молчаніемъ, то строя проекты ихъ будущей супружеской жизни.
   Преслѣдованіе еще продолжалось, и время отъ времени крики и стукъ оружія доносились до нашихъ путниковъ. Но эти молодые люди, выросшіе среди военной тревоги, привыкшіе къ опасностямъ, не легко поддавались страху или сомнѣнію. Довольные тѣмъ, что звуки преслѣдованія все болѣе и болѣе удалились, они весело шли, радуясь своему счастію, и ни суровое безмолвіе лѣса, ни холодъ морозной ночи не могли смутить или омрачить ихъ счастіе.
   Наконецъ, съ высокаго холма они увидѣли Голивудъ. Высокія окна аббатства были освѣщены; шпицы и башни выдѣлялись на темномъ небѣ, и золотой крестъ на высочайшей башнѣ ярко сверкалъ, озаренный луной. Вокругъ аббатства на равнинѣ горѣли лагерные огни и виднѣлись палатки.
   -- Клянусь распятіемъ,-- сказалъ Ричардъ,-- отрядъ лорда Фоксгена до сихъ поръ стоить лагеремъ. Гонецъ, должно быть, сбился съ пути. Ну, тѣмъ лучше. У насъ есть защита противъ сэра Даніеля.
   Но лордъ Фоксгенъ находился до сихъ поръ у Голивуда по другой причинѣ. Онъ пошелъ-было въ Шорби; но на полпути его встрѣтилъ второй посолъ и передалъ порученіе милорда Глостера -- вернуться обратно въ Голивудъ, чтобы преградить дорогу бѣжавшимъ ланкастерцамъ и находиться ближе къ главной армія Іорка. Ричардъ Глостеръ, окончивъ битву, уже шелъ на помощь брату, и вскорѣ послѣ того, какъ лордъ Фоксгемъ вернулся въ аббатство, горбунъ явился туда же. Въ честь высокаго посѣтителя и были до сихъ поръ освѣщены окна; въ моментъ прихода Дика герцогъ съ своими приближенными, находился въ столовой этого богатаго монастыря.
   Дикъ, чувствуя себя не совсѣмъ въ своей тарелкѣ, былъ приведенъ въ герцогу. Глостеръ, истощенный усталостью, сидѣлъ, опустивъ блѣдное, истомленное лицо на руку; лордъ Фоксгемъ, еще не вполнѣ оправившійся отъ раны, находился на почетномъ мѣстѣ, налѣво отъ герцога.
   -- Ну, что, сэръ?-- спросилъ Ричардъ.-- Привезли вы голову сэра Даніэля?
   -- Милордъ,-- сказалъ Дикъ довольно спокойно, но съ внутренней дрожью,-- мнѣ не удалось даже вернуться съ моей командой. Я разбитъ на голову.
   Глостеръ взглянулъ на него, нахмурившись.
   -- Я далъ вамъ пятьдесятъ копій, сэръ!-- сказалъ онъ.
   -- Милордъ, со мною было пятьдесятъ всадниковъ,-- отвѣчалъ Дикъ.
   -- Какъ такъ?-- сказалъ Глостеръ.-- Онъ просилъ у меня пятьдесятъ копій.
   -- Виноватъ,-- тихо сказалъ Кэтсби: -- мы дали ему только всадниовъ, въ видахъ преслѣдованія.
   -- Хорошо,-- сказалъ Ричардъ, кивнувъ головой.-- Можете идти, Шельтонъ.
   -- Постойте!-- сказалъ лордъ Фоксгемъ.-- Этотъ молодой человѣкъ имѣлъ и отъ меня порученіе. Можетъ быть, его онъ исполнилъ удачнѣе. Окажите, мастэръ Шельтонъ, нашли вы дѣвушку?
   -- Слава Богу, милордъ,-- сказалъ Дикъ, -- она здѣсь.
   -- Да? Ну, милордъ,-- сказалъ лордъ Фоксгемъ,-- съ вашего позволенія, я намѣренъ завтра устроить свадьбу. Этотъ молодой сквайръ...
   -- Молодой рыцарь,-- поправилъ Кэтсби.
   -- Что вы говорите, сэръ Вильямъ?-- воскликнулъ лордъ Фоксгемъ.
   -- Я сдѣлалъ его рыцаремъ,-- сказалъ Глостеръ.-- Онъ два раза оказалъ мнѣ важныя услуги. У него нѣтъ недостатка въ храбрости, но ему недостаетъ желѣзнаго духа мужчины. Онъ не пойдетъ далеко, лордъ Фоксгемъ. Этотъ молодецъ храбро дерется въ сраженіи, но у него куриное сердце. Впрочемъ, если онъ хочетъ жениться, жените его, и Богъ съ нимъ.
   -- Я знаю, что онъ храбрый юноша,-- сказалъ лордъ Фоксгемъ.-- Я покончилъ дѣло съ мастеромъ Гэмли, сэръ Ричардъ и завтра вы будете обвѣнчаны.
   Послѣ этого Дикъ счелъ самымъ благоразумнымъ удалиться; но онъ не успѣлъ еще выйти изъ столовой, какъ вбѣжалъ какой-то человѣкъ и, протискавшись сквозь толпу слугъ, сталъ на одно колѣно передъ герцогомъ.
   -- Побѣда, милордъ!-- крикнулъ онъ.
   И прежде чѣмъ Дикъ, успѣлъ дойти до комнаты, отведенной ему, какъ гостю лорда Фоксгема, радостные крики огласили лагерь, потому что въ этотъ же день, не далѣе двадцати миль отсюда, второй рѣшительный ударъ былъ нанесенъ власти Ланкастеровъ.
  

VII.
Мщеніе Дика.

   На слѣдующее утро Дикъ всталъ до разсвѣта, одѣлся получше, при помощи гардероба лорда Фоксгема, и, освѣдомившись о Джоаннѣ, вышелъ изъ аббатства.
   Сначала онъ шелъ по лагерю, среди солдатъ, чистившихъ оружіе при свѣтѣ факеловъ, но мало-по-малу углубился въ лѣсъ.
   Мысли его были спокойны и веселы. Потеря кратковременной милости у герцога не смущала его; женясь на Джоаннѣ, имѣя покровителемъ лорда Фоксгема, онъ считалъ себя счастливѣйшимъ смертнымъ, а въ прошломъ немногое возбуждало его сожалѣніе.
   Между тѣмъ наступилъ разсвѣтъ; востокъ разгорался и слабый вѣтерокъ дулъ между деревьевъ. Онъ повернулъ домой и въ эту минуту замѣтилъ какую-то фигуру за деревомъ.
   -- Стой!-- крикнулъ онъ.-- Кто идетъ?
   Неизвѣстный остановился и гибкомъ показалъ, что онъ нѣмъ. На немъ была одежда пилигрима, лицо было закрыто капюшономъ, но Дикъ тотчасъ же узналъ сэра Даніеля.
   Онъ бросился къ нему, обнаживъ мечъ; но рыцарь засунулъ руку за пазуху, какъ будто хотѣлъ вытащить спрятанное оружіе, и смѣло ждалъ нападенія.
   -- Полно, Дикъ!-- сказалъ онъ:-- неужели ты станешь нападать на лежачаго?
   -- Я не нападалъ на васъ,-- отвѣчалъ юноша,-- я былъ вамъ вѣрнымъ другомъ, пока вы не замышляли на мою жизнь. Но вы первый рѣшились погубить меня.
   -- Да, въ видахъ самозащиты,-- возразилъ рыцарь.-- Но теперь, Дикъ, извѣстіе о битвѣ и присутствіе этого горбатаго дьявола въ здѣшнемъ лѣсу сдѣлало меня совершенно безпомощнымъ. Я думаю найти убѣжище въ Голивудѣ, а потомъ перебраться за море, въ Бургундію или Францію.
   -- Вы не пойдете въ Голивудъ,-- сказалъ Дикъ.
   -- Какъ такъ? Почему?-- спросилъ рыцарь.
   -- Послушайте, сэръ Даніэль,-- сказалъ Дикъ:-- сегодня моя свадьба, и восходящее солнце озаритъ счастливѣйшій день въ моей жизни. Ваша жизнь осквернена двойнымъ преступленіемъ: во-первыхъ, убійствомъ моего отца, во-вторыхъ, вашими поступками относительно меня. Но я самъ грѣшенъ, я причинилъ смерть людямъ, и съ этого дня не хочу быть больше ни судьей, ни палачомъ. Еслибы вы были самъ дьяволъ, я не тронулъ бы васъ. Старайтесь, чтобы Богъ простилъ васъ, какъ я прощаю. Но идти въ Голивудъ -- это дѣло другое. Я служу Іоркамъ и не допущу шпіона въ ихъ среду. Знайте, что если вы сдѣлаете шагъ впередъ, то я подыму тревогу, и васъ схватятъ.
   -- Ты смѣешься надо мной!-- сказалъ сэръ Даніэль.-- Я нигдѣ не буду въ безопасности, кромѣ Голивуда.
   -- Это не мое дѣло,-- возразилъ Ричардъ.-- Ступайте на востокъ, западъ, югъ -- только не на сѣверъ. Голивудъ закрытъ для васъ. Ступайте и не пытайтесь вернуться. Я предупрежу часовыхъ, чтобы они не пропускали ни одного пилигрима, и тогда, будь вы дѣйствительно дьяволъ, вы не пройдете.
   -- Ты губишь меня,-- угрюмо сказалъ сэръ Даніэль.
   -- Я не хочу губить васъ,-- отвѣчалъ Ричардъ.-- Если вы согласны на поединокъ, давайте биться; я никого не стану звать на помощь. Такимъ образомъ я отомщу за смерть отца.
   -- Но,-- сказалъ сэръ Даніэль,-- у тебя длинный мечъ, а у меня только кинжалъ.
   -- Я надѣюсь только на Бога,-- сказалъ Дикъ, бросивъ мечъ на снѣгъ.-- Выходите, и я увѣренъ, что Всемогущій поможетъ мнѣ одолѣть васъ.
   -- Я только хотѣлъ испытать тебя, Дикъ,-- возразилъ рыцарь съ притворнымъ смѣхомъ.-- Я не хочу проливать твою кровь
   -- Ну, такъ ступайте, пока не поздно!-- сказалъ Шельтовъ.-- Черезъ пять минуть я кли шли из церкви и исчезли из вида.
   Когда они проходили, Джоанна протянула обе руки к Дику и крикнула: "Прощай!", а подруга невесты, нисколько не смущенная очевидным неудовольствием своего дяди, послала Дику поцелуй со словами: -- Мужайся, укротитель львов! -- вызвавших на лицах толпы первую улыбку за все время этого приключения.
  

ГЛАВА V
Граф Райзингэм

   Граф Райзингэм, хотя самое важное лицо в Шорби в то время, жил в бедном доме одного частного дворянина на окраине города. Только вооруженные люди у дверей и постоянно приезжавшие и уезжавшие гонцы показывали, что здесь находится временная резиденция знатного лорда.
   Благодаря недостатку места Дика и Лаулесса заперли в одной комнате.
   -- Хорошо вы говорили, мастер Ричард, превосходно говорили, и я, со своей стороны, искренне благодарю вас. Здесь мы в хороших руках, нас будут судить справедливо и вечерком прилично повесят на одном и том же дереве.
   -- Да я то же думаю, мой бедный друг, -- ответил Дик.
   -- Но у вас есть еще один выход,-- возразил Лаулесс.-- Эллис Декуорс -- человек, каких найдется разве один из десяти; он очень любит вас и ради вас самих и ради вашего отца, зная, что вы невиновны, он подымет небо и землю, чтобы выручить вас.
   -- Не может этого быть,-- сказал Дик.-- Ну, что он сделает? У него лишь горсточка людей. Увы! Если бы это было завтра, если бы я мог попасть на свидание за час до полудня,-- все, я думаю, было бы иначе. А теперь нет помощи.
   -- Ну,-- сказал в заключение Лаулесс,-- если вы будете отстаивать мою невиновность, то и я буду решительно стоять за вашу. Это нисколько не поможет нам, но если я буду повешен, то уж не из-за недостатка клятв.
   Дик погрузился в размышления, а старый плут свернулся в уголке, надвинул на лицо свой монашеский капюшон и приготовился заснуть. Вскоре он уже громко храпел -- долгая тяжелая жизнь, полная приключений, притупила в нем чувства страха и тревоги.
   Полдень уже давно прошел, и наступили сумерри, когда дверь в комнату открылась и Дика вывели и повели наверх в кабинет, где граф Райзингэм в раздумье сидел у камина.
   При входе пленника он поднял голову.
   -- Сэр,-- сказал он,-- я знал вашего отца, он был честный человек, и это располагает меня быть снисходительным к вам, но не могу скрыть, что на вас тяготеют тяжкие обвинения. Вы водитесь с убийцами и разбойниками; по точно наведенным справкам, вы сражались против короля; вас подозревают в разбойничьем похищении судна, вас нашли скрывающимся переодетым в доме вашего врага, в тот самый вечер был убит один человек...
   -- Позвольте, милорд,-- прервал его Дик,-- я сейчас же признаюсь в моей вине. Я убил этого Реттера, и в доказательство,-- прибавил он, роясь за пазухой,-- вот письмо из его сумки.
   Лорд Райзингэм взял письмо, развернул его и прочел два раза.
   -- Вы читали это письмо? -- спросил он.
   -- Читал,-- ответил Дик.
   -- Вы за Йорка или за Ланкастера? -- спросил граф.
   -- Милорд, мне еще недавно задали этот вопрос, и я не знал, что ответить на него,-- сказал Дик,-- но ответив раз, я уже не стану менять. Милорд, я -- за Йоркский дом.
   Граф одобрительно кивнул головой.
   -- Честный ответ,-- сказал он.-- Но почему же вы отдаете мне это письмо?
   -- Но разве не все партии должны восставать против изменников, милорд? -- вскрикнул Дик.
   -- Хорошо, если бы было так, молодой джентльмен,-- заметил граф,-- и я одобряю вас за ваши слова. Я вижу, что в вас больше неопытности юности, чем вины, и не будь сэр Даниэль могущественным человеком в нашей партии, я почти готов был бы принять вашу сторону. Видите, сэр, я прежде всего вождь партии королевы и хотя считаю себя по натуре справедливым человеком и даже склонным к преувеличенному милосердию, но я должен сообразовать свои действия с интересами моей партии и далеко зайду, чтобы удержать сэра Даниэля.
   -- Милорд,-- сказал Дик,-- вы не сочтете меня очень смелым, если я задам вам вопрос: полагаетесь ли вы на верность сэра Даниэля? Мне кажется, что он переходил с одной стороны на другую невыносимо часто.
   -- Ну, так делается в Англии. Чего вы хотите? -- спросил граф.-- Но вы несправедливы к рыцарю из Тонсталля, и насколько верность свойственна теперешнему неверному поколению, он в последнее время был верен Ланкастерскому дому. Он твердо держался нас даже при последних неудачах.
   -- Если вы пожелаете взглянуть на это письмо,-- сказал Дик,-- вы, может быть, несколько измените свое мнение о нем,-- и он подал графу письмо сэра Даниэля к лорду Уэнслейделю.
   Лицо графа мгновенно изменилось, он стал грозным как разъяренный лев, и рука его невольным движением схватила кинжал.
   -- Вы прочли и это? -- спросил он.
   -- Да,-- сказал Дик.-- Он предлагает ваше имение лорду Уэнслейделю.
   -- Да, вы верно говорите, это мое имение! -- сказал Райзингэм.-- Я -- ваш должник за это письмо. Оно раскрыло мне лисью хитрость сэра Даниэля. Распоряжайтесь мною, мастер Шельтон. Я не желаю скупиться на благодарность, и прежде всего -- йорксист вы или ланкастерец, честный человек или вор -- я возвращаю вам свободу. Идите, во имя Пресвятой Девы Марии! Но знайте, что я по справедливости задерживаю вашего слугу Лаулесса и повешу его. Преступление было совершено слишком открыто, и следует, чтоб и наказание было открыто.
   -- Милорд, первая моя просьба к вам -- пощадите и его,-- молил Дик.
   -- Это старый, давно осужденный негодяй, вор и бродяга, мастер Шельтон,-- сказал граф.-- Он уже лет двадцать готов на виселицу. И не все ли равно, за то или другое, завтра или послезавтра повесят его?
   -- Но, милорд, он пришел сюда из любви ко мне,-- ответил Дик,-- и с моей стороны было бы низко и неблагодарно бросить его.
   -- Мастер Шельтон, вы надоедливы,-- строго заметил граф.-- Это плохой способ иметь успех в свете. Но для того, чтобы отделаться от ваших надоеданий, я исполню ваше желание. Уходите оба, но идите осторожно и поскорее выбирайтесь из Шорби. Потому что этот сэр Даниэль (да накажут его святые!) жаждет вашей крови.
   -- Милорд, пока я выражаю вам свою благодарность словами, но надеюсь в скором времени выказать ее на деле,-- ответил Дик, выходя из комнаты.
  

ГЛАВА VI
Опять Арбластер

   Когда Дику и Лаулессу удалось потихоньку, задним ходом выбраться из дома, где лорд Райзингэм держал свой гарнизон, наступил уже вечер.
   Они остановились под тенью садовой стены, чтобы обсудить, что им делать. Опасность была чрезвычайно велика. Если бы кто-нибудь из людей сэра Даниэля увидел их и поднял тревогу, их сейчас схватили бы и убили. И не только город Шорби был полон опасности, угрожавшей их жизни, но и в открытой местности они рисковали встретиться с патрулями.
   Невдалеке, на открытом месте, они увидели ветряную мельницу, рядом с которой стояла очень большая житница с открытыми дверями.
   -- Что, если мы заляжем туда до ночи? -- предложил Дик.
   Так как у Лаулесса не нашлось лучшего предложения, то они бегом бросились к житнице и спрятались за дверью в соломе. Дневной свет скоро погас, и луна серебрила мерзлый снег. Теперь был случай, который мог не представиться больше,-- добраться незамеченными до "Козы и Волынки" и переменить одежду, которая могла выдать их. Но и тут важнее было обойти кругом, по окраинам, а не рисковать показаться на рыночной площади, где при большом стечении народа они могли подвергнуться опасности быть узнанными и убитыми.
   Путь был длинный. Он шел недалеко от дома на берегу, мрачного и безмолвного, и привел их наконец к гавани. При ясном лунном свете они увидели, что многие суда подняли якорь и, пользуясь спокойной погодой, разошлись в разные стороны. Сообразно с этим простые харчевни вдоль берега (освещенные огнем каминов и свечами, несмотря на закон, предписывавший тушить огонь в определенное время) не были набиты посетителями, и в них не раздавались морские песни, которые пели обыкновенно хором.
   Дик и Лаулесс, подобрав до колен свои монашеские одежды, быстро, почти бегом шагали по глубокому снегу и пробирались через лабиринт обломков и всякого хлама, выброшенного на берег. Они обошли уже больше половины гавани, как вдруг, когда они проходили мимо какой-то харчевни, дверь ее открылась и поток света упал на их бежавшие фигуры.
   Они сейчас же остановились и притворились, будто ведут оживленный разговор.
   Трое людей, один за другим, вышли из харчевни, последний запер за собою дверь. Все трое нетвердо стояли на ногах, как будто они провели в возлияниях целый день и теперь стояли, облитые лунным светом, в нерешительности, словно не зная, что им делать дальше. Самый высокий из них говорил громким, печальным голосом.
   -- Семь бочонков самого лучшего гасконского вина, какое когда-либо было на свете,-- сказал он,-- лучшее судно порта Дармута, вызолоченное изображение святой Девы Марии, тринадцать фунтов настоящих золотых денег...
   -- У меня также большие потери,-- прервал его другой.-- У меня также были потери, кум Арбластер. В день святого Мартина у меня украли пять шиллингов и кожаную сумку, которая стоила не менее девяти пенсов!
   Дик почувствовал упрек совести, когда услышал слова Арбластера. До этих пор он, может быть, совсем не думал о бедном шкипере, разоренном потерей "Доброй Надежды". В те времена люди, носившие оружие, не заботились об имуществах и интересах низших. Но эта внезапная встреча напомнила ему о произволе, с которым он завладел судном, и о неблагополучном исходе его предприятия. И он, и Лаулесс отвернулись, чтобы не быть узнанными.
   Судовая собака спаслась от крушения и нашла дорогу в Шорби. Она шла по пятам Арбластера; внезапно она втянула носом воздух, насторожила уши и, бросившись вперед, принялась яростно лаять на ложных монахов.
   Ее хозяин нетвердыми шагами шел за ней.
   -- Эй, товарищи! -- крикнул он.-- Не найдется ли у вас пенни для бедного старого моряка, совершенно разоренного пиратами? В четверг я мог бы заплатить за вас обоих, а теперь, в субботу ночью, выпрашиваю на фляжку эля! Спросите моего помощника Тома, если сомневаетесь во мне. Семь бочонков хорошего гасконского вина, собственное мое судно, которое раньше меня принадлежало моему отцу, изображение Пресвятой Девы, вызолоченное, и тринадцать фунтов золотом и серебром. Э, что скажете? И к тому же человек, который дрался с французами, потому что я дрался с французами, я перерезал на море больше глоток французам, чем любой человек, отправлявшийся из Дортмута. Ну дайте же пенни!..
   Ни Дик, ни Лаулесс не осмеливались ответить ему, боясь, чтобы он не узнал их голосов, они стояли беспомощные, словно корабль на берегу, не зная, куда обратиться, на что надеяться.
   -- Что ты, нем, мальчик? -- спросил шкипер.-- Братцы,-- икая, прибавил он,-- они немы. Я не люблю такой невежливости, мне думается, что если человек и нем, то все же ответит из вежливости, если с ним заговорят.
   Между тем матрос Том, человек большой силы, по-видимому, возымел свои подозрения насчет этих двух безгласных фигур; и так как он был трезвее своего капитана, то внезапно встал перед ними, грубо схватил за плечо Лаулесса и с ругательством спросил его, что с ним, что мешает ему говорить? Бродяга, считая все потерянным, ответил ему ударом, от которого моряк растянулся на песке, и крикнув Дику, чтобы он следовал за ним, побежал по берегу.
   Все это произошло в одну секунду. Прежде чем Дик опомнился, Арбластер уже схватил его; Том подполз к нему и ухватил его за ногу, а третий из приятелей выхватил из ножен кортик и размахивал им над его головой.
   Молодому Шельтону было очень тяжело, не столько от грозившей ему опасности и от досады, сколько от испытываемого им чувства глубокого унижения. Он спасся от сэра Даниэля, сумел убедить лорда Райзингэма и вдруг беспомощно попал в руки старого пьяницы-матроса. И он чувствовал себя не только беспомощным, но, как говорила ему, хотя и слишком поздно, совесть, действительно виновным, действительно банкротом-должником человека, у которого он украл судно и погубил его.
   -- Приведите мне его в харчевню, чтобы я мог увидеть его лицо,-- сказал Арбластер.
   -- Нет, нет,-- возразил Том,-- сначала выгрузим его котомку, а то и другие молодцы потребуют своей части.
   Но хотя Дика обыскали с головы до ног, на нем не нашли ни одного пенни и ничего вообще, кроме кольца с печатью лорда Фоксгэма, которое грубо сорвали с его пальца.
   -- Поверните его к свету,-- сказал шкипер и, взяв Дика за подбородок, больно дернул его кверху.-- Святая Дева! -- вскрикнул он.-- Да ведь это пират.
   -- Что! -- крикнул Том.
   -- Клянусь Святой Девой Бордосской, это он! -- повторил Арбластер.-- Ну, морской вор, теперь я держу тебя! -- кричал он.-- Где мое судно? Где мое вино? Э, да неужели ты в моих руках? Том, дай-ка мне конец веревки, я свяжу этого морского волка по рукам и по ногам, как жареного индюка, да, вот я свяжу его вот так, а потом отколочу, и уж так отколочу!..
   Он продолжал разговаривать, обвивая веревку вокруг тела Дика с ловкостью, присущей моряку, закрепляя ее морским узлом и яростно затягивая.
   Когда он закончил свое дело, юноша оказался простым тюком в его руках, беспомощным как мертвец. Шкипер отодвинул его на расстояние руки и громко расхохотался; потом он дал ему оглушительную пощечину, перевернул его и принялся яростно колотить. Гнев поднялся в душе Дика, словно буря; гнев душил его, и он думал, что умирает, но когда моряку надоела эта жестокая игра и он, бросив его во весь рост на песок, повернулся к товарищам и стал советоваться с ними, Дик сейчас же собрался с силами и овладел собой. Наступила минутная передышка, прежде чем его снова начнут мучить, он, может быть, найдет способ выйти из этого унизительного и рокового положения.
   И действительно, пока Арбластер с товарищами рассуждали о том, что сделать с ним, он собрался с мужеством и, обратясь к ним, заговорил довольно твердым голосом.
   -- Господа,-- начал он,-- что вы, совсем с ума сошли? Небо дает вам в руки такой случай разбогатеть, какой редко выпадает на долю моряков. Вы можете совершить тридцать плаваний и не найти такого случая, а вы,-- клянусь мессой! -- что вы делаете? Бьете меня? Так ведь это делает каждый ребенок, когда рассердится. Мне кажется, что для разумных моряков, не боящихся ни огня, ни воды и любящих золото, как мясо, вы не умны.
   -- Ну да,-- сказал Том,-- как тебя связали, так тебе и захотелось одурачить нас.
   -- Одурачить вас! -- повторил Дик.-- Если вы глупы, то это легко сделать. Но если вы, как я полагаю, умные малые, то можете ясно видеть, где ваши интересы. Когда я взял ваше судно, нас было много, мы были хорошо одеты и вооружены, теперь подумайте, кто собрал этот отряд? Бесспорно, человек, наживший много золота. А если он, уже будучи богатым, продолжает искать большего, не обращая даже внимания на бури, подумайте хорошенько, не спрятано ли у него где-нибудь какое-либо сокровище?
   -- Что он хочет сказать? -- спросил один из окружавших Дика.
   -- Ну, если вы потеряли старую лодку и несколько кружек вина, кислого как уксус,-- продолжал Дик,-- забудьте о них, как о дряни, какой они и были в действительности, и присоединитесь к предприятию, достойному этого имени, которое через двенадцать часов или возвысит вас, или погубит навеки. Но возьмите меня отсюда, пойдемте куда-нибудь недалеко и потолкуем над фляжкой, потому что мне больно и я замерз, а рот мой наполовину забит снегом.
   -- Он хочет одурачить нас,-- презрительно сказал Том.
   -- Одурачить! Одурачить! -- крикнул третий.-- Хотел бы я видеть человека, который мог бы одурачить меня! Вот он уже, действительно, был бы мастером в этом деле! Я ведь не вчера родился. Я могу видеть церковь, когда на ней есть колокольня, и по-моему, кум Арбластер, в словах этого молодого человека есть некоторый смысл. Не пойти ли нам выслушать его? Скажите, не выслушать ли нам его?
   -- Я с радостью поглядел бы на кружку хорошего эля, мастер Пиррет,-- ответил Арбластер.-- Что ты скажешь, Том? Но сумка-то у меня пуста.
   -- Я заплачу,-- сказал Пиррет,-- я заплачу, я очень бы хотел хорошенько узнать, в чем дело, по совести говоря, я верю, что тут пахнет золотом.
   -- Ну, если вы опять приметесь пьянствовать, все потеряно! -- сказал Том.
   -- Кум Арбластер, вы даете слишком много воли своему слуге,-- заметил мастер Пиррет.-- Неужели вы допустите, чтобы вами управлял наемный слуга? Фи, фи!
   -- Замолчи, малый,-- сказал Арбластер, обращаясь к Тому.-- Куда ты суешься со своим веслом? Действительно, славно, когда экипаж делает замечания своему шкиперу!
   -- Ну, так идите своим путем,-- сказал Том.-- Я умываю руки в этом деле!
   -- Так поставьте его на ноги,-- сказал мастер Пиррет.-- Я знаю укромное местечко, где мы можем выпить и поговорить.
   -- Если я должен идти, друзья мои, вы должны освободить мне ноги,-- сказал Дик, когда его поставили, словно столб.
   -- Он говорит правду,-- со смехом сказал Пиррет.-- Действительно, он не может идти в таком виде. Разрежьте веревку, вынимай нож, кум, и разрежь веревку.
   Даже Арбластер задумался над этим предложением. Но товарищ его настаивал, а у Дика хватило воли на то, чтобы сохранить совершенно равнодушное, деревянное выражение лица, и он только пожимал плечами, как бы удивляясь их нерешительности. Шкипер наконец согласился и разрезал веревки, связывавшие ноги пленника. Это не только дало Дику возможность идти, но и ослабило всю сеть веревок так, что он почувствовал, что рука его, привязанная к спине, начала свободнее двигаться. Он надеялся, что, сделав усилие, ему удастся со временем освободить ее. Так многим он был уже обязан глупости и алчности мастера Пиррета.
   Этот достойный человек принял предводительство и привел их к той самой простой питейной харчевне, к которой Лаулесс привел Арбластера в тот бурный день. Теперь она была совершенно пуста, раскаленные угли в камине испускали приятную теплоту. Когда пришедшие выбрали себе места и хозяин поставил перед ними порцию пряного эля, Пиррет и Арбластер вытянули ноги и положили локти на стол, как люди, готовящиеся провести приятный часок.
   Стол, за которым они сидели, как и все другие в этом доме, состоял из тяжелой четырехугольной доски, положенной на две бочки; каждый из четырех людей этой странной компании сидел на углу доски, Пиррет напротив Арбластера, Дик против матроса.
   -- А теперь, молодой человек,-- сказал Пиррет,-- начинайте ваш рассказ. Вы, по-видимому, несколько обидели нашего кума Арбластера, но что из этого? Вознаградите его -- дайте ему случай разбогатеть, и ручаюсь, что он простит вас.
   До сих пор Дик говорил наудачу; теперь, под надзором шести глаз, ему приходилось выдумать и рассказать какую-нибудь необыкновенную историю и, если возможно, получить обратно важное для него кольцо. Прежде всего, надо было тянуть время. Чем дольше он пробудет, тем больше напьются товарищи и тем вернее будет возможность побега.
   Дик не обладал талантом выдумки, и то, что он рассказал, было пересказом истории Али-Бабы, причем Шорби и Тонсталльский лес занимали место востока, а ценность клада в пещере была скорее увеличена, чем уменьшена. Как известно читателю, история эта превосходная, но в ней есть один недостаток -- она неправдоподобная; простодушные моряки слышали ее в первый раз, и потому глаза у них вылезли из орбит, а рты они разевали, как треска во время ловли.
   Вскоре приятели потребовали другую порцию эля, а пока Дик ловко растягивал рассказ, и третья порция последовала за второй.
   Вот в каком положении находились к концу разговора присутствовавшие. Арбластер, на три четверти пьяный и на одну сонный, беспомощно откинулся на свой стул. Даже Том пришел в восторг от рассказа, и потому бдительность его сильно уменьшилась. Между тем Дик постепенно высвободил свою правую руку и был готов на всякий риск.
   -- Итак,-- говорил Пиррет, -- ты один из них.
   -- Меня заставили,-- ответил Дик,-- против моей воли, но если бы я мог достать на мою долю мешок-другой золотых монет, то дурак бы я был, если бы продолжал жить в грязной пещере и выносить побои и пощечины, как солдат. Вот нас здесь четверо -- хорошо! Пойдем в лес завтра раньше, чем встанет солнце. Если бы мы могли честно добыть осла, это было бы лучше, но так как мы не можем, то с нас довольно и наших четырех сильных спин; ручаюсь, что мы вернемся домой, спотыкаясь под тяжестью добычи.
   Пиррет облизнулся.
   -- А волшебство,-- сказал он,-- пароль, по которому открывается пещера, какое это слово, друг?
   -- Никто не знал этого слова, кроме трех вождей,-- ответил Дик,-- но, на ваше великое счастье, я сегодня вечером как раз несу волшебный талисман, которым открывается дверь пещеры. Эту вещь вынимают из сумки капитана не более двух раз в году.
   -- Волшебство! -- сказала Арбластер в полусне я косясь на Дика одним глазом.-- Убирайся! Не нужно никакого волшебства! Я -- хороший христианин. Спросите моего слугу Тома.
   -- Но это белая магия,-- сказал Дик.-- Она не имеет никакого дела с дьяволом,-- это только сила чисел, трав и планет.
   -- Да, да,-- сказал Пиррет,-- это только белая магия, кум. Уверяю тебя, тут нет греха. Но продолжайте, добрый юноша. В чем состоит это волшебство?
   -- Я сейчас покажу вам,-- ответил Дик.-- У вас кольцо, которое вы сняли с моего пальца? Хорошо! Ну, теперь держите его перед собой кончиками пальцев, вытянув руку во всю длину так, чтобы на них падал свет углей! Именно так. Ну, вот вам и волшебство!
   Дик быстро оглянулся вокруг и увидел, что пространство между ним и дверью совершенно свободно. Он мысленно прочел молитву. Потом, протянув руку, схватил кольцо и опрокинул стол на матроса Тома. Бедняга с криком упал под обломки стола. Прежде чем Арбластер сообразил, что произошло нечто неладное, а Пиррет несколько пришел в себя, Дик подбежал к двери и исчез среди лунной ночи.
   От света луны, плывшей посреди неба, и чрезвычайной белизны снега на открытой местности вокруг гавани было светло как днем, и фигура молодого Шельтона, прыгавшего в подоткнутой одежде среди корабельного хлама, была видна издалека.
   Том и Пиррет с криком преследовали его; из каждой харчевни, мимо которой они бежали, к ним присоединялись люди, возбужденные их криками, и скоро в преследование пустился целый флот моряков. Но даже в пятнадцатом столетии Джек {Прозвище моряков.} плохо бегал по земле; к тому же Дик сильно обогнал их и воспользовался этим преимуществом. Добежав до начала узкой тропинки, он даже остановился и, смеясь, оглянулся назад.
   На белом фоне снега все моряки Шорби двигались сплошной массой, от которой отделялись небольшие группы. Все кричали, вопили, все жестикулировали, отчаянно размахивая руками; постоянно падал кто-нибудь и, к довершению картины, на упавшего валилось с дюжину людей.
   Вся эта масса криков, воссылаемая вверх к луне, казалась отчасти комичной, отчасти страшной преследуемому беглецу. Сами по себе эти крики не имели никакого значения, так как Дик был уверен, что ни один моряк в гавани не в состоянии догнать его. Но шум угрожал ему опасностью впереди, так как мог разбудить всех спящих в Шорби и привлечь внимание стоявших на карауле. Поэтому, увидев вблизи открытую дверь, он быстро шмыгнул в нее и пропустил мимо неумелых преследователей, продолжавших кричать и жестикулировать, красных от быстрого бега и белых от падения в снег.
   Прошло много времени, прежде чем окончился этот великий набег гавани на город и восстановилась тишина. Еще долго на всех улицах и по всем кварталам раздавались крики и топот моряков. Возникали споры иногда между ними, иногда с патрулем; вытаскивались ножи, удары сыпались со всех сторон, и не один труп остался на снегу.
   Когда спустя час последний матрос, ворча, вернулся в сторону гавани, в свою излюбленную таверну, если бы спросить его, какого человека он преследовал, то оказалось бы, что если он и знал это прежде, то теперь совершенно забыл. На следующее утро распространились различные странные рассказы, а некоторое время спустя между мальчишками в Шорби пользовалась большим успехом легенда о ночном посещении дьявола.
   Но даже возвращение последнего моряка не освободило молодого Шельтона от его плена на холоде, между дверьми.
   Еще некоторое время патрули деятельно расхаживали по городу; являлись и специальные отряды, которые обходили город и делали донесения различным знатным лордам, сон которых был необычно нарушен.
   Прошла уже большая часть ночи, прежде чем Дик решился выйти из своего убежища. Он пришел к дверям "Козы и Волынки" здравым и невредимым, хотя и пострадавшим от холода и побоев. Как требовалось законом, в доме не было ни огня, ни свечей. Дик прокрался в угол холодной комнаты для посетителей, нашел конец одеяла, укутал им плечи и, подобравшись к первому близко лежавшему спящему, скоро забылся в крепком сне.
  

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГОРБУН

  

ГЛАВА I
Трубный звук

   Очень рано на следующее утро, еще до рассвета, Дик встал, переоделся, вооружился снова, как дворянин, и отправился в лесное логовище. Здесь, как известно, он оставил бумаги лорда Фоксгэма; чтобы добыть их и поспеть вернуться вовремя к свиданию с молодым герцогом Глочестерским, нужно было отправиться рано и идти очень быстро.
   Мороз был сильнее, чем когда-либо; погода стояла безветренная, и сухой воздух как будто сжимал ноздри. Луна уже зашла, но на небе было много блестящих звезд, а снег бросал ясный, веселый отблеск. Для ходьбы не нужно было факела, а пронизывающий холод словно подгонял идущего.
   Дик прошел большую часть открытой местности между Шорби и лесом и дошел до подножия маленького холма в нескольких стах ярдов от креста святой Невесты. Внезапно в тишине темного утра раздался звук трубы, такой громкий, ясный и пронзительный, что Дику показалось, что он никогда не слышал ничего подобного по звучности. Звук этот раздался раз, потом поспешно повторился, и за ним последовал лязг оружия.
   Молодой Шельтон насторожил уши и, выхватив меч из ножен, побежал вверх по холму.
   Он увидел крест и убедился, что на дороге перед ним происходит яростная схватка. Нападающих было семь-восемь человек, а оборонялся только один. Но он был так проворен и ловок, так отчаянно нападал на своих противников и рассеивал их, так искусно удерживался на льду, что прежде чем подоспел Дик, он уже убил одного, ранил другого и удерживал всех.
   Но все же он продолжал держаться только каким-то чудом; каждое мгновение какая-нибудь случайность, малейший промах, неловкое движение на скользком льду могли стоить ему жизни.
   -- Держитесь, сэр! Вот помощь! -- крикнул Ричард и забыв, что, в сущности, не имеет права призывать бродяг, прибавил: -- Черная Стрела! Сюда, Черная Стрела! -- и бросился на нападающих с тылу.
   Но те были также смелые малые; они не подались ни на дюйм при этом нападении, обернулись и с изумительной яростью набросились на Дика. При свете звезд сверкало оружие четырех людей, устремленное против одного. Искры летели во все стороны. Один из его противников упал; в пылу битвы Дик не заметил этого; потом его самого ударили по голове, и хотя стальной шлем под капюшоном защитил его, все же он опустился на одно колено, и мысли у него завертелись с быстротой мельницы.
   При первом признаке вмешательства Дика человек, к которому он пришел на помощь, вместо того, чтобы принять участие в стычке, отскочил назад и затрубил опять на той же громкой трубе, которая подняла тревогу, но на этот раз еще настойчивее и громче. В следующее мгновение враги его снова бросились на него, и он опять нападал и убегал, вскакивал, ударял, падал на колено, прибегая попеременно к мечу и кинжалу, ногам и рукам, с тем же несокрушимым мужеством, лихорадочной энергией и быстротой.
   Но пронзительный призыв трубы наконец был услышан. На снегу раздался глухой топот копыт, и в добрый час для Дика, который видел уже кончики мечей, приставленные к горлу, из леса с обеих сторон хлынул беспорядочный поток вооруженных всадников, закованных в железо, с копьями или мечами, обнаженными и поднятыми в руках; каждый из них, можно сказать, вез пассажира в лице стрелка или пажа, которые соскакивали один за другим со своих насестов и увеличивали вдвое отряд.
   Нападавшие, видя себя в меньшинстве и окруженные со всех сторон, бросили оружие, не проговорив ни слова.
   -- Схватить этих людей! -- сказал герой трубы; когда его приказание было исполнено, он подошел к Дику и взглянул ему прямо в лицо.
   Дик ответил ему тем же и удивился, увидев, что человек, выказавший столько силы, умения, энергии -- юноша, не старше его самого, довольно уродливый, с одним плечом выше другого, с бледным болезненным, безобразным лицом {В действительности Ричард Горбатый был гораздо моложе в данное время. (Прим. автора).}. Но глаза у него были ясные, со смелым выражением.
   -- Сэр,-- сказал юноша,-- вы пришли в добрый час и как раз вовремя.
   -- Милорд,-- ответил Дик, со смутным сознанием, что находится перед знатным вельможей,-- вы так удивительно владеете мечом, что, я полагаю, могли бы справиться и один. Для меня, конечно, вышло хорошо, что ваши люди не замешкались.
   -- Как вы узнали, кто я? -- спросил незнакомец.
   -- Даже теперь, милорд, я не знаю, с кем говорю,-- ответил Дик.
   -- В самом деле? -- спросил незнакомец.-- А между тем вы бросились, очертя голову, в эту неравную битву.
   -- Я видел, что один человек храбро сопротивляется многим,-- ответил Дик,-- и счел бы себя обесчещенным, если бы не помог ему.
   Странная насмешливая улыбка играла на губах молодого вельможи, когда он ответил:
   -- Это очень хорошие слова. Но к делу, вы ланкастерец или йорксист?
   -- Милорд, я не делаю тайны, я твердо стою за Йоркский дом,-- ответил Дик.
   -- Клянусь мессой, это хорошо для вас,-- заметил незнакомец.
   Сказав это, он повернулся к одному из своих приближенных.
   -- Покончите,-- продолжал он все тем же насмешливым, жестоким тоном,-- покончите с этими храбрыми джентльменами. Вздерните их.
   Это были пять человек, оставшихся в живых из числа нападавших. Стрелки схватили их за руки, поспешно провели к опушке леса, поставили каждого из них под деревом подходящих размеров, приготовили веревки; стрелки, держа концы, быстро взобрались на деревья и менее чем через минуту, без единого слова, выговоренного с той или другой стороны, пятеро человек качались в воздухе.
   -- А теперь,-- крикнул уродливый вождь,-- назад, на ваши посты, и являйтесь быстрее, когда я призову вас в следующий раз.
   -- Милорд герцог,-- сказал один из людей,-- умоляю, не оставайтесь здесь одни. Оставьте вблизи несколько воинов.
   -- Любезный,-- сказал герцог,-- я сдержался и не побранил тебя за медлительность. Поэтому не раздражай меня. Я верю силе своей руки, несмотря на то, что горбат. Ты медлил, когда звучала труба, а теперь слишком быстр на советы. Но это всегда бывает так: кто последний с копьем, тот первый на язык. Пусть будет наоборот.
   И жестом, не лишенным устрашающего благородства, он удалил их.
   Пехотинцы снова влезли на свои места позади всадников; весь отряд медленно двинулся и рассыпался в двадцати различных направлениях под сенью леса.
   К этому времени день стал заниматься, а звезды меркнуть. Первые серые лучи зари осветили лица двух молодых людей, снова обернувшихся друг к другу.
   -- Вот,-- сказал герцог,-- вы видели мое мщение, быстрое и острое, как мой клинок. Но я ни за что не хотел бы, чтобы вы сочли меня неблагодарным. Вы явились на помощь мне с хорошим мечом и еще с лучшим мужеством... Если вам не противно мое безобразие -- обнимите меня.
   Сказав это, молодой вождь раскрыл объятия.
   В глубине сердца Дик испытывал сильный страх и нечто вроде ненависти к спасенному им человеку, но приглашение было сделано в таких словах, что отказаться или колебаться было не только невежливо, но и жестоко, и Дик поспешил исполнить желание герцога.
   -- А теперь, милорд герцог,-- сказал он, когда освободился от объятий,-- верно ли я предполагаю? Вы -- милорд герцог Глочестерский?
   -- Я -- Ричард Глочестер,-- сказал он.-- А вы? Как вас зовут?
   Дик назвал свое имя и подал кольцо лорда Фоксгэма. Герцог сейчас же узнал его.
   -- Вы пришли слишком рано,-- сказал он,-- но не мне жаловаться на это. Вы похожи на меня -- я пришел сюда за два часа до рассвета. Но эта первая проба моего оружия; она или создаст мне славу, или погубит ее, мастер Шельтон. Там залегли мои враги под начальством двух старых, опытных вождей, Райзингэма и Брэклея; я думаю, у них сильные позиции, но у них нет выходов с двух сторон -- они заперты среди моря, гавани и реки. Мне кажется, Шельтон, тут можно нанести сильный удар, если бы только мы могли нанести его безмолвно и внезапно.
   -- И я так думаю,-- крикнул разгорячившийся Дик.
   -- Есть у вас заметки лорда Фоксгэма? -- спросил герцог.
   Дик объяснил, почему их нет с ним в настоящую минуту, и осмелился предложить собственные сведения, ни на йоту не уступавшие сведениям лорда Фоксгэма.
   -- С моей стороны, милорд герцог,-- прибавил он,-- я посоветовал бы вам напасть немедленно, если у вас есть достаточно людей. Потому что, знаете, при наступлении дня ночные караулы прекращаются, а дневных караулов у них нет; только всадники объезжают предместья. Теперь, когда ночная стража уже разоружилась, а остальные сидят за утренней чаркой,-- теперь самая пора напасть на них.
   -- Сколько у них людей? -- спросил Глочестер.
   -- У них нет и двух тысяч,-- ответил Дик.
   -- За нами в лесу у меня семьсот,-- сказал герцог,-- семьсот идут из Кеттлея и вскоре будут здесь; за ними дальше, есть еще четыреста; у лорда Фоксгэма в Холивуде, на расстоянии полдня пути отсюда, пятьсот человек. Подождать их прибытия или нападать без них?
   -- Милорд, вы решили этот вопрос, когда повесили пятерых бедных плутов. Хотя они были простые мужики, но в такое беспокойное время их хватятся, станут искать и подымется тревога. Поэтому, милорд, если вы хотите воспользоваться неожиданностью, то, по моему скромному мнению, у вас нет и часа в запасе.
   -- Я тоже думаю,-- сказал Глочестер.-- Ну, через час вы будете в гуще сечи заслуживать шпоры. Нужно послать проворного человека в Холивуд с кольцом лорда Фоксгэма; другого на дорогу, чтобы поторопить моих лодырей. Ну, Шельтон, клянусь Распятием, это можно сделать!
   Он приставил ко рту трубу и затрубил.
   На этот раз ему пришлось ждать недолго. В одно мгновение открытая местность вокруг креста заполнилась пешими и конными людьми. Ричард Глочестер встал на ступени креста и посылал гонца за гонцом, чтобы ускорить сосредоточение семисот людей, спрятанных по соседству в лесах. Прежде чем прошло четверть часа, распределив всех людей, он встал во главе их и стал спускаться по холму по направлению к Шорби.
   План его был прост. Он должен был захватить часть города Шорби, лежавшую направо от большой дороги, и утвердиться там в узких переулках до прибытия подкреплений.
   Если лорд Райзингэм вздумает отступать, Ричард зайдет к нему в тыл и поставит его между двух огней; если же он предпочтет защищать город, он будет заперт в ловушку и постепенно подавлен количеством войск противника.
   Была только одна опасность, зато очень серьезная и большая -- семьсот воинов Глочестера могли быть разбиты и перебиты в первой же стычке; чтобы избежать этого, следовало, чтобы нападение было как можно более неожиданным.
   Поэтому пехотинцы снова сели позади всадников. Дику выпала честь сидеть с самим Глочестером. Пока было какое-нибудь прикрытие, войска двигались медленно; доехав до места, где кончались деревья, окаймлявшие большую дорогу, они остановились, чтобы отдохнуть и оглядеться.
   Солнце, окруженное желтым ореолом, уже совсем взошло и сияло ярким, холодным светом в морозном воздухе; на фоне его светлого диска отчетливо вырисовывались столбы утреннего дыма, вылетавшего из красных труб белых кровель Шорби.
   Глочестер обернулся к Дику.
   -- В этом бедном месте,-- сказал он,-- где теперь стряпают завтрак, вы заслужите шпоры, а я начну жизнь, полную почестей и славы в глазах света, или оба мы умрем, не оставив памяти по себе. Мы -- два Ричарда. Ну, Ричард Шельтон, оба они станут известны! Мечи их будут звучать, ударяясь о шлемы врагов, так же громко, как имена их будут раздаваться в ушах людей.
   Такая жажда славы, выраженная таким пламенным тоном и языком, удивила Дика. Он ответил весьма разумно и спокойно, что, со своей стороны, обещается исполнить свой долг и не сомневаться в победе, если все сделают то же.
   К этому времени лошади хорошо отдохнули; вождь поднял меч и отпустил повод, и весь конный отряд пустился в галоп и, гремя, пронесся с двойным грузом воинов вниз по холму и по покрытой снегом поляне, отделявшей их от Шорби.


  

ГЛАВА II
Битва при Шорби

   Все расстояние, которое приходилось проехать, было не более четверти мили. Но только всадники выехали из-под прикрытия деревьев, они увидели на покрытых снегом полях людей, с криками бежавших с обеих сторон. В то же самое время в городе поднялся шум, постепенно распространявшийся и становившийся громче. Они были еще на полдороге к ближайшему дому, когда с колокольни донеслись звуки набата.
   Молодой герцог заскрежетал зубами. Судя по этим признакам, он опасался найти врагов приготовленными; а он знал, что если ему не удастся занять позиции в городе, его маленький отряд будет разбит и истреблен в открытой местности.
   Однако ланкастерцы в городе были далеко не в хорошем положении. Все происходило так, как говорил Дик. Ночная стража уже сняла свои доспехи, остальные -- неодетые, не вооруженные, не готовые к сражению, еще слонялись на своих стоянках. Во всем Шорби не было, может быть, и пятидесяти людей в полном вооружении и пятидесяти оседланных лошадей.
   Звон колоколов, испуганные возгласы людей, с криками бегавших по улицам и колотивших в двери -- все это заставило в невероятно короткое время собраться, по крайней мере, сорок человек из полусотни готовых к битве воинов. Они сели на коней, и так как тревога все еще была бестолкова и неопределенна, поскакали по разным направлениям.
   Поэтому, когда Ричард Глочестер достиг первого дома в Шорби, в начале улицы его встретила только горсточка пехотинцев, которых он разметал при атаке, как шторм, уносящий по течению барку.
   Проехав немного по городу, Дик Шельтон дотронулся до руки герцога; в ответ на это герцог натянул повод, приложил трубу ко рту, дал условленный сигнал и свернул с прямого пути направо. Весь его отряд, как один человек, повернул за ним и все также галопом промчался по боковой улице. Только последние двадцать всадников повернули коней и остановились у входа в улицу; в то же мгновение пехотинцы, которых они везли, соскочили на землю; одни стали натягивать луки, другие бросились в дома с обеих сторон улицы и овладели ими, чтобы укрепиться там.
   Немногочисленные ланкастерцы, удивленные неожиданной переменой направления и пораженные выдержкой и стойкостью неприятельского авангарда, после короткого совещания повернули и поскакали дальше в город за подкреплением.
   Квартал города, который занял, по совету Дика, Ричард Глочестер, состоял из пяти маленьких улиц с населенными беднотой домишками, лежавшими на очень небольшом холме и открытыми с задней стороны.
   Эти пять улиц должны были быть защищены сильными караулами; резерв разместился в центре так, чтобы быть вдали от выстрелов и вместе с тем наготове подать помощь, где она потребуется.
   Квартал этот был настолько беден, что тут не жил никто из вельмож ланкастерской партии и даже мало кто из слуг их; обитатели его единодушно, с громкими криками покинули свои дома и побежали по улицам, или перелезли через заборы.
   В центре, где сходились пять улиц, стоял жалкий питейный дом с вывеской, изображавшей шахматную доску. Герцог Глочестер избрал его своей главной квартирой на этот день.
   Он поручил Дику охрану одной из пяти улиц.
   -- Ступайте,-- сказал он,-- заслуживайте себе шпоры. Стяжайте славу мне, один Ричард другому. Говорю вам, если я поднимусь высоко, вы подниметесь по той же лестнице. Ступайте,-- прибавил он, пожимая руку молодому Шельтону.
   Но как только Дик ушел, герцог повернулся к маленькому стрелку в оборванной одежде, стоявшему рядом с ним.
   -- Иди, Деттон, и поскорее,-- сказал он.-- Иди следом за этим юношей. Если ты убедишься в его верности, ты отвечаешь за него головой. Горе тебе, если вернешься без него! Но если он изменник, если ты хоть на минуту усомнишься в нем -- нанеси ему удар сзади.
   Между тем Дик старался укрепить свой пост. Улица, которую он должен был защищать, была очень узка; по ней тянулся целый ряд домов, выдававшихся над дорогой; однако улица эта, хотя узкая и темная, выходила на рыночную площадь города, и потому главный исход боя, по всей вероятности, должен был решиться там.
   Рыночная площадь была полна бежавшими в беспорядке горожанами, но неприятеля пока не было видно, и Дик решил, что у него есть еще время приготовиться к защите.
   Два дома в конце улицы стояли пустые с открытыми дверями, так, как их бросили убежавшие обитатели. Дика велел выбросить оттуда мебель и быстро устроить баррикаду при входе в переулок. В его распоряжение было дано сто человек; большинство их он разместил по домам, где они могли засесть в безопасности и стрелять из окон. Остальных он назначил на баррикаду под личным своим наблюдением.
   Между тем в городе царили сильное волнение и суматоха. Неумолчный звон колоколов, звук труб, быстрые движения конных отрядов, крики командиров, вопли женщин -- все это сливалось в оглушительный шум. Наконец шум стал постепенно утихать, и вскоре ряды вооруженных воинов и отряды стрелков стали собираться и выстраиваться в боевом порядке на рыночной площади.
   Большая часть этих воинов была в одеждах темно-красного и синего цвета, а в рыцаре на коне, распоряжавшемся размещением отрядов, Дик узнал сэра Даниэля Брэклея.
   Наступила продолжительная пауза, после которой, почти одновременно, зазвучали четыре трубы из четырех различных кварталов города. В ответ на них на рыночной площади прозвучала пятая, и в то же мгновение ряды двинулись, град стрел просвистел вокруг баррикады и ударился о стены двух крайних домов.
   Атака началась по общему сигналу, у всех пяти выходов квартала. Глочестер был обложен со всех сторон, и Дик решил, что для того, чтобы удержать позицию, он должен совершенно положиться на свою сотню команды.
   Семь залпов стрел последовали один за другим; в самый разгар стрельбы Дик почувствовал, что кто-то дотронулся сзади до его руки и увидел пажа, который протягивал ему кожаные латы с блестящими металлическими бляхами.
   -- От милорда Глочестера,-- сказал паж.-- Он заметил, что вы вышли беззащитным, сэр Ричард.
   Услышав слова: "сэр Ричард", Дик, в восторге от полученного звания, встал и с помощью пажа надел латы. Как раз в это время две стрелы громко ударились о металлические бляхи ее, не причинив никакого вреда, третья же попала в пажа; смертельно раненый, он упал к ногам Дика.
   Между тем вся армия неприятеля решительно подвигалась вперед через площадь и к этому времени приблизилась настолько, что Дик отдал приказание отвечать на выстрелы. Немедленно, разнося всюду смерть, из-за баррикад и из окон домов посыпался град стрел. Но ланкастерцы как будто ожидали этого сигнала, с громкими криками бросились они к баррикадам; всадники с опущенными забралами остались позади.
   Начался упорный, смертельный рукопашный бой. Нападающие, размахивая мечом одной рукой, другой старались разрушить баррикаду. Со своей стороны, защитники как безумные боролись за свое укрепление. В продолжение нескольких минут борьба велась почти в полном безмолвии; друзья и недруги падали рядом. Но разрушать всегда легче, и когда протяжный звук трубы дал нападающим сигнал к отступлению, большая часть баррикады была разобрана, а все сооружение осело наполовину и готово было развалиться совсем.
   Пехотинцы, отступавшие на площадь, разбежались направо и налево. Всадники, стоявшие в две шеренги, внезапно повернулись и изменили фронт. Быстро, словно нападающий паук, длинная, одетая в сталь колонна бросилась на полуразрушенную баррикаду.
   Из двух первых всадников один упал вместе с лошадью, и товарищи проехали по нему. Второй вскочил на вершину укрепления, пронзив копьем стоявшего на ней стрелка. Почти в то же мгновение его стащили с седла, а лошадь его была убита.
   Новый сильный град стрел разогнал защитников. Воины по телам своих павших товарищей в бешеном порыве пронеслись через прорванную позицию Дика и с оглушительным шумом ворвались в узкий переулок за площадью, подобно потоку, прорвавшему плотину и разливающемуся по берегам.
   Но битва еще не окончилась. Дик и несколько оставшихся в живых людей из его отряда работали алебардами, как дровосеки, при входе в улицу, а во всю ширину ее уже образовалось другое, более высокое и действительное укрепление -- вал из павших людей и лошадей с выпавшими внутренностями, бившихся в предсмертной агонии.
   Остальная часть кавалерии отступила перед этим новым препятствием. При виде этого движения количество стрел, выпускаемых из окон домов, удвоилось, и отступление всадников на одно мгновение почти перешло в бегство.
   Почти в то же время всадники, переехавшие через баррикаду и направившиеся дальше по улице, были встречены у дверей питейного дома грозным горбуном и всем резервом йорксистов и в полном беспорядке и ужасе бросились назад.
   Дик и его люди повернулись лицом к беглецам; свежие силы появились из домов; страшный град стрел полетел в лицо беглецам, а Глочестер уже ехал в их тылу; минуту спустя на улице не было ни одного живого ланкастерца.
   Тогда и только тогда Дик поднял свой окровавленный меч, и войско разразилось радостными восклицаниями.
   Между тем Глочестер сошел с лошади и подошел, чтобы осмотреть позицию. Лицо его было бледно как полотно, но глаза блестели, словно какие-то странные драгоценные камни; когда он заговорил, голос его был хрипл и слаб от сильного волнения, вызванного битвой успехом. Он взглянул на укрепление, к которому ни враг, ни друг не могли подойти без предосторожностей, так яростно бились там лошади в предсмертных муках, и криво улыбнулся при виде этой бойни.
   -- Покончите с этим лошадьми,-- сказал он,-- они мешают вам. Ричард Шельтон,-- прибавил герцог,-- я доволен вами. Преклоните колена.
   Ланкастерцы снова принялись за стрельбу из арбалетов, и стрелы густо летели в середину улицы, но герцог, не обращая на них ни малейшего внимания, вынул свой меч и тут же посвятил Ричарда в рыцари.
   -- А теперь, сэр Ричард,-- продолжал он,-- если вы увидите лорда Райзингэма, немедленно пришлите мне гонца. Будь то ваш последний воин, все-таки обязательно дайте знать мне. Я лучше готов потерять позицию, чем случай нанести ему смертельный удар. Заметьте все мои слова,-- прибавил он, возвысив голос,-- если граф Райзингэм умрет не от моей руки, я буду считать эту победу за поражение.
   -- Милорд герцог,-- сказал один из его спутников,-- неужели вашей милости не надоело бесконечно подвергать опасности свою драгоценную жизнь? Зачем мы медлим здесь?
   -- Кетсби,-- возразил герцог,-- битва идет только здесь. Остальное -- только атака для отвода глаз. Здесь мы должны победить. А что касается опасности, будь вы некрасивым горбуном, над которым смеются даже дети на улицах, вы дешевле ценили бы свою жизнь и считали бы, что час славы стоит жизни. Впрочем, если хотите, поедем смотреть другие позиции. Мой тезка, сэр Ричард, будет продолжать защищать вход в эту улицу, где он бродит по колена в горячей крови. На него мы можем положиться. Но заметьте, сэр Ричард, с вами не покончено. Худшее еще впереди. Не спите.
   Он подошел совсем близко к молодому Шельтону, заглянул ему прямо в глаза и, взяв его за руку, пожал ее так сильно, что из нее чуть не брызнула кровь. Взгляд его глаз поразил Дика. Безумное возбуждение, храбрость и жестокость, которые он прочел в этих глазах, наполнили его душу страхом за будущее. Этот молодой герцог был действительно из тех храбрых людей, что сражаются в первых рядах во время войны, но при взгляде на него казалось, что и в дни мира, в кругу верных ему людей, этот человек будет сеять смерть.
  
  

ГЛАВА III
Битва при Шорби (заключение)

   Дик, снова оставшись один, стал оглядываться. Стрелы летели в меньшем количестве. Враги отступали со всех сторон, и большая часть площади была пустынна. Снег в иных местах превратился в грязь оранжевого цвета, в других был окрашен пятнами густой запекшейся крови; он был покрыт рассеянными повсюду трупами людей и лошадей и густо усеян оперенными стрелами.
   Потери со стороны Дика были очень велики. Входы в маленькую улицу были завалены мертвецами и умирающими; из сотни людей, с которыми он начал битву, не осталось и семидесяти, способных держать оружие.
   Между тем день клонился к вечеру. Первые подкрепления могли появиться каждую минуту, а ланкастерцы, уже потрясенные результатом отчаянного, но безуспешного нападения, были в слишком плохом настроении, чтобы отразить новое нападение врагов.
   На стене одного из двух крайних домов были солнечные часы; при свете морозного зимнего солнца они показывали десять часов утра.
   Дик обернулся к стоявшему рядом с ним маленькому, незаметному стрелку, перевязывавшему свои раны.
   -- Хорошо сражались,-- сказал он,-- и, вправду говоря, они не нападут на нас дважды.
   -- Сэр,-- сказал маленький стрелок,-- вы хорошо бились за Йоркский дом и еще лучше за себя. Никогда еще ни одному человеку не удавалось приобрести так скоро расположение герцога. Просто чудеса, что он доверил такой пост незнакомому ему человеку. Но берегите свою голову, сэр Ричард! Если вы будете побеждены, если вы отступите хоть на фут -- секира или веревка накажут вас. Я честно говорю вам, что я приставлен к вам для того, чтобы нанести вам удар сзади, если вы сделаете что-либо сомнительное.
   Дик с изумлением взглянул на маленького стрелка.
   -- Вы! -- крикнул он.-- И удар сзади!
   -- Вот именно,-- ответил стрелок,-- и так как мне не нравится это дело, то я и говорю вам. Вы должны удержать позицию, сэр Ричард, иначе вам грозит опасность. О, наш горбун -- храбрый, хороший воин, но любит, чтобы его приказания исполнялись независимо от того, хладнокровно или горячо он относится к данному делу. Те, кто не исполняет их совсем или медлит с исполнением, подвергаются смерти.
   -- Однако, клянусь святыми! -- проговорил Ричард.-- Неужели это так? И люди идут за таким вождем?
   -- И с радостью,-- ответил стрелок,-- если он строг в наказаниях, то щедр на награды. И если он не жалеет крови и пота других, то не щадит и себя -- всегда в первом ряду во время битвы, всегда последним ложится спать. Он далеко пойдет, горбатый Дик Глочестер!
   Если и прежде молодой рыцарь отличался храбростью и бдительностью, то теперь он еще больше чувствовал необходимость осмотрительности и мужества. Он начинал понимать, что неожиданная милость герцога принесла с собой опасность. Он отвернулся от стрелка и тревожно оглядел площадь. Она была по-прежнему пустынна.
   -- Мне не нравится это спокойствие,-- сказал он.-- Без сомнения, нам подготавливается какой-нибудь сюрприз.
   Как будто в ответ на его замечание неприятельские стрелки снова двинулись к баррикаде, и стрелы снова полетели градом. Но что-то нерешительное замечалось в атаке. Стрелки как будто поджидали сигнала к дальнейшим действиям.
   Дик тревожно оглядывался вокруг в ожидании скрытой опасности. И действительно, в доме, стоявшем приблизительно посередине маленькой улицы, внезапно отворилась дверь, и в продолжении нескольких секунд из двери и окон дома словно лился поток ланкастерских стрелков. Они поспешно выстроились, натянули луки и стали осыпать стрелами тыл отряда Дика.
   В то же время нападавшие на площади увидели большое количество стрел и начали энергично наступать на баррикаду.
   Дик вызвал из домов весь свой отряд, поставил людей на два фронта и, ободряя их словами и жестами, стал отвечать, насколько возможно лучше, на град стрел, сыпавшихся с двух сторон на его позицию.
   Между тем на улице дом отворялся за домом; ланкастерцы продолжали выливаться потоками из дверей, выпрыгивать из окон с победными криками; вскоре число врагов в тылу у Дика почти равнялось числу стоявших перед ним. Становилось очевидным, что он не в состоянии удержать позиции и, что было еще хуже, она становилась бесполезной: если бы даже он мог удержать ее, все войско йорксистов оказалось в беспомощном положении и на краю гибели.
   Стоявшие у него в тылу люди составляли, очевидно, слабую сторону неприятеля; на них-то и бросился Дик во главе своего отряда. Атака была так энергична, что ланкастерские стрелки дрогнули и отступили, потом, сомкнув ряды, начали толпами возвращаться в дома, из которых вышли так недавно и с такой самоуверенностью.
   Между тем враги, явившиеся с площади, прорвались через незащищаемую больше баррикаду и ожесточенно напали на стоявших позади нее воинов. Дику снова пришлось повернуться и отгонять неприятеля. Опять мужество его воинов одержало верх; они с торжеством очистили улицу, но как раз затем из домов снова вышли ланкастерцы и в третий раз напали на них с тылу.
   Йорксисты были рассеяны; несколько раз Дик оказывался один среди врагов и должен был усиленно работать своим блестящим мечом, чтобы спасти себе жизнь; несколько раз он чувствовал, что ранен. А битва на улице все продолжалась без решительного результата.
   Вдруг Дик услышал громкий звук труб, доносившийся с окраин города. Боевой крик йорксистов, повторяемый множеством ликующих голосов, вздымался к небу. Наступавшие неприятели поспешно отступили и бросились с улицы обратно на площадь. Кто-то отдал приказание бежать. Трубы звучали отчаянно -- кто трубил сбор, кто атаку. Очевидно, был нанесен сильный удар, и ланкастерцы, по крайней мере в данную минуту, были отброшены в полном беспорядке и даже бежали в паническом страхе.
   Затем, словно театральный эффект, наступил последний акт битвы при Шорби. Воины, нападавшие с фронта, вдруг повернулись, как собака, которую призывают домой, и побежали с быстротой ветра. В то же самое время через площадь пронесся вихрь всадников; ланкастерцы, оборачиваясь назад, отбивались мечами, йорксисты опрокидывали их, давили копытами своих коней и кололи копьями.
   Среди этой отчаянной схватки Дик увидел горбуна.
   Он особенно выделялся и давал уже почувствовать ту яростную отвагу и умение пробиваться сквозь ряды воинов, которые он показал много лет спустя на Босвортском поле, когда он уже был запятнан преступлениями, и которые чуть было не изменили исхода сражения и не решили судьбы трона Англии. Он ловко избегал ударов, наносил их, топтал павших; он так искусно управлял своим могучим конем, так успешно защищался, так обильно расточал смертельные удары своим противникам, что давно опередил всех своих рыцарей и окровавленным мечом пролагал себе путь к лорду Райзингэму, собиравшему вокруг себя самых храбрых из своих приверженцев. Еще одно мгновение, и они встретились; высокий, величественный знаменитый воин с безобразным, болезненным мальчиком.
   Шельтон ни минуты не сомневался в исходе этого поединка. Когда толпа сражающихся поредела, граф исчез. А горбатый Дик вскочил на коня и бросился в самый разгар схватки, яростно размахивая мечом.
   Таким образом, благодаря мужеству Шельтона, удержавшего за собой вход в улицу во время первой атаки и своевременному появлению подкрепления в семьсот человек, юноша, известный впоследствии потомству под вызывающим омерзение и проклятия именем Ричарда III, выиграл первое свое значительное сражение.
  

ГЛАВА IV
Разгром Шорби

   На всем видимом пространстве не осталось ни одного врага. Дик, печально оглядывая остатки своего храброго отряда, начал подсчитывать, во что обошлась победа. Теперь, когда прошла опасность, он чувствовал такую боль от раны и одеревенелость во всех членах, так устал, был так разбит, и главное -- так истощен от отчаянных и беспрестанных усилий, что казался не способным к новым.
   Но время отдыха еще не наступило. Шорби был взят приступом, и хотя это был неукрепленый город, который не мог оказать сильного сопротивления, было ясно, что грубые воины будут не менее грубы после окончания сражения, и что теперь должен произойти самый ужасный акт войны. Ричард Глочестер был не из тех вождей, которые стали бы защищать горожан от своих разъяренных солдат; впрочем, если бы у него и было это желание, то еще вопрос, нашлось бы у него достаточно власти для этого.
   Поэтому, Дику нужно было отыскать Джоанну, чтобы защитить ее. Он внимательно оглядел своих людей. Трех-четырех из них, на послушание и трезвость которых он больше рассчитывал, он отозвал в сторону и, обещав щедро наградить и рекомендовать герцогу, повел их по пустынной теперь площади в более отдаленные улицы.
   То тут, то там на улицах происходили еще схватки между двумя, а иногда и дюжиной бойцов; там и сям защитники какого-нибудь осаждаемого дома выбрасывали из окон стол и стулья на головы нападавших. Снег был усеян оружием и трупами, но, за исключением отдельных стычек, улицы были пустынны; некоторые дома стояли с растворенными настежь дверями; у других были закрыты ставни и загорожены входы; из труб не подымался дым.
   Дик, пройдя между сражавшимися, быстро повел своих спутников по направлению к церкви аббатства. Крик ужаса сорвался с его уст, когда он вышел на главную улицу. Большой дом сэра Даниэля был взят приступом. Разбитые двери висели на петлях, толпы людей входили в дом и выходили оттуда, унося добычу. Но в верхних этажах, очевидно, еще оказывали сопротивление грабителям, потому что как раз в это время, как Дик увидел дом, одно из окон открылось изнутри; какого-то беднягу, сопротивлявшегося с громкими криками, подтащили к окну и выбросили на улицу.
   Страшная тревога овладела душой Дика. Как безумный бросился он к дому, растолкал всех стоявших впереди и не останавливаясь добежал до комнаты на третьем этаже, где он в последний раз расстался с Джоанной. Она вся была разрушена: мебель опрокинута, шкафы открыты; кусок оторванных обоев дымился на полу.
   Дик почти бессознательно затоптал начинавшийся пожар и потом остановился пораженный. Сэр Даниэль, сэр Оливер, Джоанна -- все исчезли, но кто может сказать, убиты ли они в схватке, или им удалось в безопасности выбраться из Шорби?
   Он схватил проходящего стрелка за плащ.
   -- Любезный,-- спросил он,-- ты был здесь, когда брали этот дом?
   -- Пустите,-- сказал стрелок.-- Черт возьми, пустите, не то я побью вас.
   -- Слушай,-- сказал Ричард,-- в эту игру могут играть двое. Остановись и отвечай ясно.
   Но стрелок, разгоряченный вином и битвой, ударил Дика в плечо одной рукой, а другой вырвал одежду из его рук. Тут молодой вождь дал полную волю своему гневу. Он крепко сжал стрелка в своих сильных объятиях и прижал его как ребенка к своей закованной груди; потом, держа его на расстоянии протянутой руки, он приказал ему говорить, если дорожит жизнью.
   -- Сжальтесь, умоляю! -- задыхаясь проговорил стрелок.-- Если бы я думал, что вы такой сердитый, я был бы осторожнее. Да, я был здесь.
   -- Ты знаешь сэра Даниэля? -- продолжал Дик.
   -- Хорошо знаю, -- ответил стрелок.
   -- Был он в доме?
   -- Да, был, сэр,-- ответил стрелок,-- но как только мы вошли в ворота на дворе, он уехал через сад.
   -- Один? -- крикнул Дик.
   -- С ним было, может быть, человек двадцать солдат,-- сказал стрелок.
   -- Солдат! А женщин, значит, не было? -- спросил Шельтон.
   -- Право, не знаю,-- сказал стрелок.-- Но в доме их не было, если вы это желаете знать.
   -- Благодарю тебя,-- сказал Дик.-- Вот тебе монета за труды.-- Дик порылся в сумке и не нашел ничего.-- Спроси завтра меня,-- прибавил он.-- Ричард Шель...-- сэр Ричард Шельтон, -- поправился он, -- и я щедро вознагражу тебя.
   Вдруг Дику пришла в голову одна мысль. Он поспешно выбежал на двор, пробежал изо всех сил через сад и очутился перед главным входом в церковь. Дверь была широко открыта, внутри вся церковь была набита беглецами-горожанами, окруженными семьями и нагруженными своим самым драгоценным добром; у главного алтаря священники в полном облачении призывали милость Господню. Как раз в то мгновение, когда вошел Дик, громкий хор раздался под сводчатой крышей.
   Он поспешно прошел среди групп беглецов и дошел до двери лестницы, которая вела на колокольню. Высокий священник встал перед ним и загородил вход.
   -- Куда, сын мой? -- сурово спросил он.
   -- Отец мой,-- ответил Дик,-- я пришел сюда с поручением. Не останавливайте меня. Я распоряжаюсь здесь вместо лорда Глочестера.
   -- Лорда Глочестера? -- повторил священник.-- Разве сражение окончилось так печально?
   -- Сражение окончено, отец мой; ланкастерцы совершенно разбиты, милорд Райзингэм -- упокой, Господи, его душу! -- остался на поле битвы. А теперь, с вашего позволения, я пойду по своим делам.-- И, отстранив видимо пораженного священника, Дик толкнул дверь, пробежал по лестнице, прыгая сразу через четыре ступеньки, не останавливаясь и не спотыкаясь, и вышел на открытую площадку наверху лестницы.
   Колокольня церкви в Шорби не только возвышалась над всем городом, но с нее можно было с обеих сторон видеть море и сушу как на географической карте. Время близилось к полудню; день был чрезвычайно ясный, снег ослепителен. Когда Дик оглянулся вокруг, он мог оценить результаты битвы.
   С улицы до него доносился смутный, глухой гул и временами, но очень редко, лязг оружия. В гавани не осталось ни одного корабля, ни одной лодки, но море было покрыто парусными и гребными судами, нагруженными беглецами. На берегу снежная поверхность лугов нарушалась группами всадников; одни из них пробивали себе путь к опушке леса, другие -- без сомнения, приверженцы йорксистской партии, смело останавливали их и прогоняли обратно в город. На всем пространстве открытой местности, явно обрисовываясь на снегу, лежало громадное количество павших людей и лошадей.
   В заключение картины пехотинцы, не нашедшие себе места на судах, продолжали бой у порта и из-под прикрытия прибрежных таверн. В этом квартале также было подожжено несколько домов, и дым, освещенный лучами солнца, высоко поднимался в морозном воздухе и несся огромными столбами к морю.
   Одна группа всадников, приближавшаяся уже к опушке леса как будто по прямому направлению к Холивуду, привлекла внимание молодого наблюдателя на колокольне. Группа была довольно многочисленна, ни в каком другом месте сражения не было видно столько ланкастерцев сразу; они оставили за собой по снегу широкий след, загрязнивший его цвет, и Дик мог проследить шаг за шагом, откуда они выехали из города.
   Пока Дик наблюдал за ними, они достигли беспрепятственно первой опушки безлиственного леса; когда они свернули немного в сторону, луч солнца упал на мгновение прямо на их одежды, видневшиеся на фоне темного леса.
   -- Темно-красные с синим! -- выкрикнул Дик.-- Клянусь, темно-красные с синим!
   В следующее мгновение он спускался с лестницы.
   Ему нужно было отыскать герцога Глочестера, который один при беспорядке, царствовавшем в армии, мог дать ему достаточное количество людей. Сражение в главной части города было, в сущности, закончено, и Дик, бегавший то туда, то сюда в поисках предводителя, постоянно встречал расхаживавших солдат; некоторые из них шатались под тяжестью добычи, другие были пьяны и громко кричали. Никто не мог ответить на его расспросы о местопребывании герцога. Наконец, только по счастливой случайности, Дик нашел его. Герцог, сидя в седле, распоряжался, отдавая приказания насчет вытеснения стрелков из гавани.
   -- Сэр Ричард Шельтон, вы пришли вовремя,-- сказал он,-- я обязан вам тем, что не особенно ценю -- жизнью, и еще тем, за что никогда не могу отплатить -- этой победой. Кстати, будь у меня десять кну стражу. Я и то слишкомъ терпѣливъ. Будь я на вашемъ мѣстѣ, я уже давно былъ бы связанъ.
   -- Хорошо, Дикъ, и пойду,-- сказалъ сэръ Даніэль.-- При слѣдующей встрѣчѣ ты раскаешься въ своей жестокости.
   Съ этими словами рыцарь повернулся и пошелъ въ глубь лѣса. Дикъ, волнуемый различными чувствами, смотрѣлъ, какъ онъ шелъ медленно и осторожно, недовѣрчиво оглядываясь на пощадившаго его юношу.
   Ему приходилось идти мимо густой, непроницаемой чащи кустарниковъ. Внезапно въ глубинѣ ея прозвенѣла тетива. Стрѣла вылетѣла изъ кустовъ, и съ крикомъ агоніи и боли тэнстоэлльскій рыцарь взмахнулъ руками и упалъ на снѣгъ.
   Дикъ бросился къ нему и приподнялъ его. Лицо его было искажено страданіемъ, все тѣло корчилось въ агоніи.
   -- Черная стрѣла?-- прохрипѣлъ онъ.
   -- Черная,-- отвѣчалъ Дикъ.
   Сильная судорога потрясла все тѣло отъ головы до пять, такъ что оно выскользнуло изъ рукъ Дика, и въ то же мгновеніе рыцарь испустилъ духъ.
   Молодой человѣкъ сталъ на колѣни и помолился за эту преступную и неприготовившуюся въ смерти душу, и пока онъ молился, солнце взошло и птицы защебетали въ кустахъ.
   Когда онъ всталъ, то замѣтилъ, что въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него стоитъ на колѣняхъ и молится другой человѣкъ. Онъ молился, закрывъ лицо руками, какъ будто былъ сильно разстроенъ и смущенъ, и по луку, лежавшему рядомъ съ нимъ, Дикъ догадался, что это убійца сэра Даніэля.
   Наконецъ, онъ всталъ и Дикъ узналъ Эллиса Декворта.
   -- Ричардъ,--сказалъ онъ,-- я слышалъ васъ. Вы избрали лучшую часть и простили; я взялъ на себя худшую -- и вотъ главный изъ моихъ враговъ лежитъ мертвый. Молитесь за меня.
   Онъ взялъ Дика за руку.
   -- Сэръ,-- сказалъ Дикъ,-- я буду молиться за васъ; но если вы такъ долго стремились отомстить и такъ мало радуетесь, когда месть, наконецъ, совершилась, то не лучшее ли пощадитъ остальныхъ? Бѣдняга Гатчъ убитъ. Я бы предпочелъ пощадитъ его. Сэръ Даніэль тоже лежитъ мертвый. Остается еще патеръ, и я бы желалъ оставить его въ покоѣ.
   Молнія блеснула въ глазахъ Эллиса.
   -- Да,-- сказалъ онъ,-- дьяволъ еще сидитъ во мнѣ. Но пустъ будетъ по вашему. Черная стрѣла больше не летаетъ: товарищество разсѣялось. Пусть тотъ, кто избѣжалъ смерти, живетъ спокойно, а вы идите туда, куда зоветъ васъ счастье, и забудьте объ Эллисѣ Деквортѣ.
  

VIII.
Заключеніе.

   Около девяти часовъ утра лордъ Фоксгемъ шелъ съ невѣстой, въ сопровожденіи Алисы Рейзингамъ, въ голивудскую церковь, когда имъ встрѣтился Ричардъ Глостеръ, уже погруженный въ заботы.
   -- Это невѣста?-- спросилъ онъ, и когда лордъ Фоксгемъ отвѣтилъ утвердительно, прибавилъ:-- Подымите-ка голову, чтобъ я могъ посмотрѣть на ваше личико.
   Она посмотрѣла на него довольно сурово.
   -- Вы красавица,-- сказалъ онъ,-- и, какъ я слышалъ, съ приданымъ. Что если я предложу вамъ хорошаго жениха и буду вашимъ покровителемъ и родственникомъ?
   -- Милордъ,-- отвѣчала Джоанна,-- я предпочитаю выйти за сэра Ричарда.
   -- Полноте,-- сказалъ онъ.-- Выходите за человѣка, котораго я для васъ изберу, и онъ сегодня же будетъ милордомъ, а вы миледи. Сэръ Ричардъ -- скажу вамъ прямо -- такъ и умретъ сэромъ Ричардомъ.
   -- Я только того и прошу у неба, чтобы умереть женой сэра Ричарда,-- возразила Джоанна.
   -- Посмотрите на нихъ, милордъ!-- сказалъ Глостеръ, обращаясь къ лорду Фоксгему.-- Вотъ парочка по вашему вкусу. Этотъ, молодецъ, когда я за его услуги предложилъ ему свою милость предпочелъ ей помилованіе стараго пьянаго моряка. Я предостерегалъ его, я сказалъ: "этимъ кончится вашъ успѣхъ"; а онъ самымъ нахальнымъ тономъ отвѣчалъ мнѣ: "тѣмъ хуже дли меня". Клянусь крестомъ, онъ сказалъ это!
   -- Онъ сказалъ это?-- воскликнула Алиса.-- Хорошо сказалъ!
   -- Это кто?-- спросилъ герцогъ.
   -- Плѣнница сэра Ричарда,-- отвѣчалъ лордъ Фоксгемъ,-- Алиса Рейзингамъ.
   -- Смотрите, чтобъ она вышла за надежнаго человѣка,-- сказалъ герцогъ.
   -- Я думалъ о своемъ родственникѣ Гэмли, если будетъ угодно вашей милости,-- отвѣчалъ лордъ Фоксгемъ.-- Онъ вѣрно служилъ нашей партіи.
   -- Я не имѣю ничего противъ этого,-- сказалъ Ричардъ.-- Обвѣнчайте ихъ поскорѣе. Скажите, красавица, хотите вы замужъ?
   -- Милордъ,-- сказала Алиса,-- если мужъ будетъ прямъ...-- Тутъ она остановилась въ смущеніи.
   -- Онъ прямъ, миссъ,-- спокойно отвѣчалъ Ричардъ.-- Я одинъ горбатъ во всей нашей партіи. Лэди и вы, милордъ,-- прибавилъ онъ тономъ важной вѣжливости,-- не считайте меня грубымъ, если я оставлю васъ. Начальникъ, во время войны, не можетъ располагать своимъ временемъ.
   Послѣ этого онъ отошелъ съ учтивымъ поклономъ, въ сопровожденіи своихъ офицеровъ.
   -- Увы!-- воскликнула Алиса:-- я погибла.
   -- Вы не знаете его,-- возразилъ лордъ Фоксгемъ.-- Это пустяки; онъ уже забылъ ваши слова.
   -- Если такъ, то онъ истинный рыцарь, -- сказала Алиса.
   -- Нѣтъ, онъ только занятъ другими дѣлами,-- возразилъ лордъ Фоксгемъ.-- Не будемъ медлить болѣе.
   Въ церкви они встрѣтили Дика, ожидавшаго ихъ съ нѣсколькими молодыми людьми, и бракосочетаніе совершилось. Когда счастливая чета вышла изъ церкви, по дорогѣ уже тянулись ряды солдатъ, знамя Глостера развевалось, окруженное лѣсомъ копій, а за нимъ въ толпѣ закованныхъ въ желѣзо рыцарей ѣхалъ и самъ честолюбивый, жестокій и смѣлый горбунъ, стремясь къ своему кратковременному царствованію и продолжительному безславію. Но молодая чета направилась въ другую сторону и весело усѣлась за завтракъ.
   Съ тѣхъ поръ тревоги и рѣзня этой жестокой и смутной эпохи проходили мимо нихъ. Они жили въ сторонѣ отъ тревогъ, въ зеленомъ лѣсу, гдѣ возникла ихъ любовь.
   Въ то же время два старика спокойно и мирно доживали свой вѣкъ въ деревнѣ Тэнстолль, пользуясь пенсіономъ и, можетъ быть, злоупотребляя нѣсколько пивомъ и виномъ. Одинъ всю жизнь оставался морякомъ и до послѣднихъ дней горевалъ о своемъ матросѣ Томѣ. Другой, испытавшій всевозможныя профессіи, кончилъ тѣмъ, что вернулся въ монастырь и умеръ подъ именемъ брата Гонеста въ сосѣднемъ аббатствѣ. Такимъ образомъ исполнилось желаніе Лаулесса умереть монахомъ.

А. Э.

"Вѣстникъ Европы", NoNo 5--7, 1889

  
  
  
  
таких воинов, как сэр Ричард, я мог бы прямо идти на Лондон. А теперь, сэр, требуйте себе награды.
   -- Охотно, милорд,-- сказал Дик,-- охотно и громко. Бежал один человек, который причинил мне довольно много зла, и взял с собой любимую и уважаемую мной девушку. Дайте мне пятьдесят коней, чтобы я мог догнать их -- и всякий долг, который вы так любезно берете на себя, будет вполне уплачен.
   -- Как его зовут? -- спросил герцог.
   -- Сэр Даниэль Брэклей,-- ответил Ричард.
   -- Вперед против него, лицемера! -- крикнул Глочестер.-- Это не награда вам, сэр Ричард, вы оказываете новую услугу и если привезете мне его голову, то это будет новый долг на моей совести. Кетсби, дать ему солдат, а вы, сэр, обдумайте покуда, что я могу дать вам, что было бы вам приятно, почетно или выгодно.
   Как раз в эту минуту йорксисты взяли одну из прибрежных таверн, окружив ее с трех сторон. Защитников таверны они выгнали и взяли в плен. Горбатый Дик благосклонно приветствовал этот подвиг и, подогнав немного лошадь, потребовал, чтобы ему показали пленников.
   Их было четверо или пятеро -- среди них двое слуг лорда Шорби, один лорда Райзингэма. Последний, но не в глазах Дика, был высокий, седой, старый моряк, полупьяный, с неуклюжей походкой. За ним по пятам с визгом, подпрыгивая, бежала собака.
   Молодой герцог остановился и окинул их суровым взглядом.
   -- Хорошо,-- сказал он.-- Повесить их.
   И он повернулся в другую сторону и стал наблюдать за ходом боя.
   -- Милорд,-- сказал Дик,-- я нашел себе награду. Даруйте жизнь и свободу этому старому моряку.
   Глочестер обернулся и взглянул в лицо Дику.
   -- Сэр Ричард,-- сказал он,-- я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрелами. Врагов моих я убиваю без всяких извинений и милости. Вспомните, что в английском королевстве, раздираемом на клочки, у каждого из моих воинов есть брат или друг, принадлежащий к другой партии. Если бы я начал оказывать помилование, мне осталось бы только вложить мой меч в ножны.
   -- Может быть, милорд, но я буду очень смел и, рискуя навлечь на себя вашу немилость, напомню обещание вашей милости,-- ответил Дик.
   Ричард Глочестер вспыхнул.
   -- Заметьте хорошенько,-- резко проговорил он,-- я не люблю ни милости, ни торговцев милостями. Сегодня вы положили основание блестящей карьере. Если вы будете настаивать на исполнении данного вам слова, я уступлю. Но клянусь небесами, тем и окончатся мои милости.
   -- Вся потеря с моей стороны,-- сказал Дик.
   -- Отдайте ему его матроса,-- сказал герцог и, дернув лошадь за повод, повернулся спиной к Дику.
   Дик не чувствовал ни радости, ни печали. Он слишком многое видел со стороны герцога, чтобы особенно дорожить его привязанностью; возникновение благосклонности герцога и развитие ее были слишком необоснованы и поспешны, чтобы внушить доверие. Одного он боялся -- мстительный вождь мог отказать ему в солдатах. Но тут он был несправедлив в своем мнении о чести Глочестера (какова бы она ни была) и, главное, о его решительности. Если он раз счел Дика подходящим человеком для преследования сэра Даниэля, то не изменил бы своего мнения. Он скоро доказал это, крикнув Кетсби, чтобы тот поторопился, так как паладин ждет его.
   Дик между тем обратился к старому моряку, который, казалось, отнесся одинаково равнодушно как к осуждению на смерть, так и к последующему избавлению.
   -- Арбластер,-- сказал Дик,-- я причинил тебе зло, но теперь, клянусь распятием, я думаю, что загладил его.
   Однако старый шкипер только глупо взглянул на него и продолжал хранить молчание.
   -- Ну,-- продолжал Дик,-- жизнь все-таки жизнь, старый ворчун, и значит больше всяких судов и напитков. Скажи, что ты прощаешь меня. Если твоя жизнь ничего не значит для тебя, то мне-то она стоила только что начинавшейся карьеры. Ведь я дорого заплатил за это, ну, не будь невежлив.
   -- Если бы у меня было мое судно,-- сказал Арбластер,-- я был бы теперь далеко, в безопасности, в открытом море -- я и мой слуга Том. Но вы взяли мое судно, кум, и я нищий, а моего слугу Тома застрелил какой-то человек в грубой одежде. Черт возьми! -- сказал он и больше ничего не добавил... "Черт возьми" были последние его слова, и бедная его душа отлетела. Я никогда уже не буду больше плавать с моим Томом.
   Бесполезное раскаяние и жалость овладели душой Дика; он хотел взять руку шкипера, но Арбластер уклонился от его прикосновения.
   -- Нет, оставьте,-- сказал он.-- Вы сыграли со мной дьявольскую шутку, будьте довольны и этим.
   Слова замерли на устах Ричарда. Сквозь слезы смотрел он, как бедный старик, сгорбленный от пьянства и горя, медленно, с опущенной головой потащился прочь по снегу, не замечая собаки, взвизгивавшей рядом с ним. В первый раз Дик начал понимать отчаянную игру, которую мы ведем в жизни, в первый раз понял, что раз сделанное не может быть изменено или исправлено никаким раскаянием.
   Но у него не было времени на напрасные сожаления. Кетсби собрал всадников; подъехав к Дику, он сошел с лошади и предложил ее Дику.
   -- Сегодня утром,-- сказал он,-- я несколько завидовал милостям, которыми вас осыпали, они недолго продолжались; а теперь, сэр Ричард, я от всего сердца предлагаю вам эту лошадь, чтобы вы ускакали на ней.
   -- Погоди минутку,-- сказал Дик.-- Эти милости -- на чем они были основаны?
   -- На вашем имени,-- ответил Кетсби.-- Это главный предрассудок милорда. Если бы меня звали Ричардом, завтра я стал бы графом.
   -- Ну, сэр, благодарю вас, -- сказал Дик, -- а так как мне вряд ли придется добиться такого высокого положения, то я заодно прощусь с вами. Не стану притворяться, будто мне было неприятно считать себя на дороге к удаче, но не стану и принимать вид, будто очень огорчен, что это кончилось. Конечно, власть и богатство -- славные вещи, но шепну вам на ухо одно словечко: ваш герцог -- страшный человек.
   Кетсби рассмеялся.
   -- Зато с горбатым Диком можно далеко уехать,-- сказал он.-- Ну, да сохранит Господь всех нас от зла! Доброго пути!
   Дик стал во главе своих людей и, дав приказание отправиться, поехал вперед.
   Он ехал через город, следуя, как он полагал, дорогой сэра Даниэля, и оглядывался вокруг в ожидании увидеть что-либо, что могло подтвердить его предположения.
   Улицы были усеяны мертвыми и ранеными, положение последних в этот жестокий холод было гораздо более достойно сожаления. Шайки победителей расхаживали из дома в дом, грабя и убивая, а иногда распевая песни.
   Со всех сторон до ушей молодого Шельтона доносились звуки, говорившие о насилии и оскорблениях: то удары большого молота в какую-нибудь забаррикадированную дверь, то отчаянные крики женщин.
   Сердце Дика только что пробудилось. Он только что увидел жестокие последствия своего собственного поступка, и мысль о той сумме несчастий, которая накопилась во всем Шорби, наполняла отчаянием его душу.
   Наконец он выехал в предместье города и ясно увидел прямо перед собой тот широкий, утоптанный след на снегу, который заметил с вершины колокольни. Он поехал скорее, не переставая внимательно вглядываться в павших людей и лошадей, лежавших по обе стороны следа. Он с облегчением заметил, что все эти люди были одеты в цвета сэра Даниэля, и даже узнал лица тех, которые лежали на спине.
   Приблизительно на полдороге между городом и лесом на людей, по следам которых он ехал, очевидно, напали какие-то стрелки: каждый из трупов, лежавших довольно близко друг от друга, был пронзен стрелой. Среди других Дик заметил очень молодого юношу, лицо которого показалось ему странно знакомым.
   Он остановил свой отряд, сошел с лошади и приподнял голову мальчика. При этом капюшон спал, и длинные, пышные темные волосы рассыпались по плечам. В то же мгновение мальчик открыл глаза.
   -- А, укротитель львов! -- сказал слабый голос -- Она дальше. Поезжайте, поезжайте скорей!
   И бедная молодая девушка снова лишилась сознания.
   У одного из людей отряда Дика была с собой фляжка с каким-то крепким напитком. Дику удалось привести девушку в чувство. Тогда он взял к себе на седло подругу Джоанны и снова поскакал к лесу.
   -- Зачем вы взяли меня? -- сказала девушка.-- Это задержит вас.
   -- Нет, миссис Райзингэм,-- ответил Дик.-- Шорби полон крови, пьянства и убийства. А здесь вы в безопасности, успокойтесь.
   -- Я не хочу быть обязанной никому из вашей партии,-- кричала она,-- пустите меня!
   -- Вы не знаете, что вы говорите, сударыня,-- возразил Дик,-- вы ранены...
   -- Нет,-- сказала она.-- У меня убита лошадь.
   -- Это все равно,-- сказал Ричард.-- Вы здесь в открытом месте, на снегу, окружены врагами. Хотите вы или не хотите, я увожу вас с собой. Очень рад этому случаю, потому что таким образом уплачу хоть часть нашего долга.
   Некоторое время она молчала. Потом внезапно спросила:
   -- Мой дядя?
   -- Лорд Райзингэм? -- спросил Дик.-- Хотелось бы мне сообщить вам хорошие вести, но у меня нет их. Я видел его раз во время сражения, только раз. Будем надеяться на лучшее.
  

ГЛАВА V
Ночь в лесу. Алиса Райзингэм

   Сэр Даниэль направился в Моот-Хаус, но, принимая во внимание густой снег, позднее время, необходимость избегать большие дороги и пробираться через лес, он, по всей вероятности, не мог надеяться добраться туда до следующего утра.
   У Дика было два выхода: продолжать преследование рыцаря и, если возможно, напасть на него в ту же ночь в лагере, или отыскать другую дорогу и постараться пересечь путь сэра Даниэля.
   И тот, и другой план вызывали серьезные возражения, и Дик, боявшийся подвергнуть Джоанну случайностям сражения, еще не решил, который принять, когда доехал до опушки леса.
   Тут сэр Даниэль повернул несколько налево и затем углубился в чащу высокого, величественного леса. Отряд его был перестроен более узким фронтом, чтобы пройти между деревьями, и, сообразно этому, следы более ясно отпечатывались на снегу. Глаз мог проследить их под сводами безлиственных дубов; следы шли тесными рядами в прямом направлении; деревья стояли над ними со своими узловатыми сучьями и подымающейся кверху чащей ветвей; не слышно было ни звука, обнаруживающего присутствие человека или животного -- даже шороха крыльев реполова, а на снежном поле лучи зимнего солнца отливали золотом среди узорчатых теней.
   -- Как вы скажете,-- спросил Дик одного из людей своего отряда,-- продолжать ли нам преследовать их или направиться прямо в Тонсталль?
   -- Сэр Ричард,-- ответил солдат,-- я бы ехал по следам, пока они не исчезли.
   -- Вы, без сомнения, правы,-- сказал Ричард,-- но мы отправились очень поспешно, так как времени было мало. Тут нет ни домов, ни еды, негде укрыться; к завтрашнему рассвету мы познакомимся и с отмороженными пальцами, и с голодным желудком. Что вы скажете, молодцы? Согласны вы потерпеть немного ради успеха нашей экспедиции, или повернем у Холивуда и поужинаем в аббатстве? Так как дело довольно сомнительное, то а никого не принуждаю, но если бы вы позволили мне посоветовать вам, вы выбрали бы первое.
   Солдаты ответили почти в один голос, что они пойдут за сэром Ричардом, куда он пожелает.
   Дик пришпорил лошадь и снова двинулся вперед.
   Следы на снегу были очень глубоки, и потому преследователи имели большое преимущество над преследуемыми. Всадники ехали крупной рысью; двести подков попеременно глухо ударяли о снежный покров, а лязг оружия и фыркание лошадей подымали воинственный шум вдоль сводов безмолвного леса.
   Наконец след вышел на большую дорогу из Холивуда; тут он потерялся на минуту и когда снова появился дальше, на проторенном снегу, Дик с удивлением заметил, что следов стало уже далеко не так много. Очевидно, сэр Даниэль, пользуясь дорогой, разделил свой отряд.
   Так как все шансы были одинаковы, то Дик продолжал ехать по следу в прямом направлении; после часа езды, когда всадники заехали в самую глубину леса, след этот -- словно лопнувшая граната -- вдруг распался на дюжины две следов, расходившихся точно по радиусам круга.
   Дик в отчаянии остановил лошадь. Короткий зимний день приближался к концу; солнце, темно-оранжевоо цвета, без лучей, медленно плыло среди лишенных листвы лесов; тени на снегу тянулись на целую милю; мороз жестоко кусал концы пальцев, дыхание лошадей и пар от них подымались облаком.
   -- Ну, нас перехитрили,-- сознался Дик.-- Приходится все-таки отправляться в Холивуд. Он ближе, чем Тонсталль -- или должен быть ближе, судя по положению солнца.
   Всадники повернули налево, оставив красный щит солнца позади себя и направились к аббатству. Но теперь все изменилось для них; они не могли уже бойко скакать по дороге, крепко утоптанной проехавшими впереди врагами, к цели, к которой прямо вела их эта дорога. Теперь им приходилось медленно, с трудом пробираться по снегу, постоянно останавливаясь, чтобы решать, куда ехать, постоянно натыкаясь на сугробы. Солнце скоро покинуло их; свет на западе исчез, и вскоре они блуждали в полной тьме под морозными звездами.
   Луна должна была скоро осветить вершины холмов, и тогда можно было ехать дальше. Но в настоящее время каждый случайный шаг мог сбить их с пути. Оставалось только остановиться и переждать.
   Расставили часовых, очистили от снега кусок земли, и после нескольких неудачных попыток посреди очищенного пространства запылал хороший костер. Солдаты уселись совсем близко к этому лесному очагу, делясь провизией, какая нашлась у них; фляжка пошла по кругу. Дик, собрав лучшее из грубой и скудной пищи, принес племяннице лорда Райзингэма, сидевшей отдельно от солдат, под деревом.
   Она сидела на одной попоне, укутанная в другую, и смотрела на освещенную огнем сцену перед ней. Когда Дик предложил ей пищу, она вздрогнула, как человек, внезапно пробужденный от сна, и потом молча отказалась.
   -- Сударыня,-- сказал Дик,-- умоляю вас, не наказывайте меня так жестоко. Не знаю, чем я оскорбил вас; правда, я увез вас, но употребил только дружеское насилие; действительно, я подвергаю вас всем неприятностям суровой ночной погоды, но поспешность, с которой мне приходится действовать, имеет целью спасение другой не менее слабой и беззащитной, чем вы. По крайней мере, не наказывайте себя, сударыня, и покушайте, если и не голодны, чтобы поддержать силы.
   -- Я не хочу ничего есть из рук, которые убили моего родственника,-- сказала она.
   -- Дорогая леди,-- вскрикнул Дик,-- клянусь распятием, я не дотрагивался до него.
   -- Поклянитесь, что он еще жив,-- сказала она.
   -- Я не стану лукавить с вами,-- ответил Дик.-- Жалея вас, я принужден огорчить вас. В глубине сердца я считаю его мертвым.
   -- И вы просите меня поесть! -- вскрикнула она.-- И вас называют "сэр"! Вы заслужили ваши шпоры убийством моего доброго родственника. И если бы я не была в одно и то же время и дурой, и предательницей и не спасла вас в доме вашего врага, умерли бы вы, а он -- он, который стоил двенадцати таких, как вы,-- был бы жив.
   -- Я сделал только то, что должен был сделать; точно то же, что делал ваш родственник для своей партии,-- ответил Дик.-- Если бы он был жив,-- Небу известно, как я желаю этого! -- он похвалил бы, а не порицал бы меня.
   -- Сэр Даниэль говорил мне,-- сказала она,-- что заметил вас на баррикаде. Он говорит, что их партия потерпела поражение благодаря вам, что вы выиграли сражение. Ну так вы и убили моего доброго лорда Райзингэма, это совершенно так же верно, как если бы вы задушили его. И вы хотите, чтобы я ела с вами, когда ваши руки еще не вымыты после убийства? Но сэр Даниэль поклялся, что погубит вас. Он отомстит за меня.
   Несчастный Дик погрузился в мрачное раздумье. Старик Арбластер пришел на память ему, и он громко застонал.
   -- Неужели вы считаете меня так виноватым? -- сказал он.-- Вы, которая защищала меня, вы -- друг Джоанны?
   -- Зачем вы вмешались в эту битву? -- возразила она.-- Вы не принадлежите ни к какой партии, вы просто мальчик -- ноги и туловище, не управляемые ни умом, ни знанием! К чему вы сражались? Из-за любви к борьбе, черт возьми!
   -- Да, я не знаю! -- крикнул Дик.-- Но так уж водится в английском государстве, если бедный джентльмен не сражается на одной стороне, он обязательно должен сражаться на другой. Он не может оставаться один, это неестественно.
   -- У кого нет разума, тот не должен вынимать меча,-- ответила молодая девушка.-- Вы, что сражаетесь по случайности, что вы, как не мясник? Война может быть облагорожена только целью, ради которой она ведется, а вы опозорили ее.
   -- Сударыня,-- сказал несчастный Дик,-- я отчасти вижу мою ошибку. Я слишком поторопился, я занялся делом, прежде чем настало мое время. Я украл судно -- клянусь, что думал, что поступаю хорошо -- и вызвал этим смерть многих невинных людей и горе и разорение одного старика, вид которого пронзил мне сегодня сердце, словно кинжалом. А сегодня утром я хотел отличиться и приобрести славу, чтобы жениться, и вот!.. Я стал причиной смерти дорогого вам родственника, который был добр ко мне. И сам не знаю, что я еще наделал. Потому что -- увы! -- я, может быть, посадил на трон Йорка, а это, может быть, худо и вредно для Англии. О, сударыня, я вижу мой грех. Я не гожусь для жизни. Из раскаяния и чтобы избегнуть возможности наделать еще больше зла, как только окончится эта авантюра, я поступлю в монастырь. Я откажусь от Джоанны и военного ремесла. Я буду монахом и стану всю мою жизнь молиться за спасение души вашего родственника.
   В этот момент полного унижения и раскаяния Дику показалось, что молодая девушка рассмеялась.
   Подняв лицо, он увидел, что при свете огня она смотрит на него с каким-то странным, но не сердитым выражением.
   -- Сударыня,-- сказал он, думая, что смех был только иллюзией его слуха, но надеясь по изменившемуся выражению лица тронуть ее сердце,-- сударыня, удовлетворитесь ли вы этим? Я отказываюсь от всего, чтобы загладить сделанное мною зло. Я обеспечиваю рай лорду Райзингэму. И все это именно в тот день, когда я заслужил шпоры и считал себя счастливейшим молодым джентльменом на свете.
   -- О, мальчик,-- сказала она,-- хороший мальчик!
   И, к величайшему изумлению Дика, она сначала очень нежно отерла катившиеся по его лицу слезы, а потом, как бы по внезапному побуждению, обвила его шею обеими руками, притянула к себе его лицо и поцеловала. Чувство плачевного недоумения охватило простодушного Дика.
   -- Ну,-- очень весело сказала молодая девушка,-- так как вы предводитель отряда, то должны есть. Отчего вы не ужинаете?
   -- Дорогая миссис Райзингэм,-- ответил Дик,-- я хотел сначала угостить мою пленницу, но, сказать правду, раскаяние не позволяет мне переносить вида пищи. Мне лучше поститься и молиться, дорогая леди.
   -- Зовите меня Алисой,-- сказала она,-- ведь мы старые друзья, не правда ли? А теперь будем есть с вами наперегонки, так, что если вы не будете есть, то и я не буду, но если вы усердно покушаете, то и я поужинаю, как добрый пахарь.
   И она сразу принялась за еду; Дик, у которого был превосходный желудок, последовал ее примеру сначала с большой неохотой, но потом постепенно входя во вкус, все с большей и большей энергией и усердием. Под конец он отказался от взятой на себя роли и вознаградил себя за все труды и волнения дня.
   -- Укротитель львов,-- сказала наконец молодая девушка,-- вам не нравится девушка в мужской одежде?
   Луна уже взошла, и они дожидались только, пока отдохнут усталые лошади. При свете луны, все еще раскаивавшийся, но насытившийся Ричард увидел, что она смотрит на него несколько кокетливо.
   -- Сударыня,-- запинаясь, проговорил он, удивленный этой новой манерой обращения с ним.
   -- Ну,-- прервала она,-- нечего отрицать, Джоанна сказала мне, но все же, сэр укротитель львов, взгляните на меня,-- неужели я очень некрасива?
   И она сверкнула на него глазами.
   -- Правда, вы немножко малорослы,-- начал Дик.
   Она снова перебила его, на этот раз звонким смехом, окончательно смутившим и удивившим его.
   -- Малоросла! -- крикнула она.-- Ну, будьте так же честны, как храбры, я -- карлица, может быть, немного побольше, но, несмотря на это,-- ну, скажите же мне -- несмотря на это, достаточно красива на взгляд, разве не так?
   -- Да, сударыня, чрезвычайно красивы,-- сказал смущенный рыцарь с жалкой попыткой казаться развязным.
   -- И всякий мужчина был бы очень рад жениться на мне? -- продолжала она.
   -- О, да, сударыня, очень рад! -- согласился Дик.
   -- Зовите меня Алисой,-- сказала она.
   -- Алиса,-- повторил сэр Ричард.
   -- Ну, укротитель львов,-- продолжала она,-- так к вы убили моего родственника и оставили меня без поддержки, вы, по чести, должны всячески загладить свою вину, не правда ли?
   -- Конечно, сударыня,-- сказал Дик.-- Хотя, положа руку на сердце, я считаю себя только отчасти виновным в пролитии крови этого храброго рыцаря.
   -- Вы хотите увернуться от меня? -- вскрикнула она.
   -- Вовсе нет, сударыня. Ведь я же сказал вам. По вашему приказанию я готов даже стать монахом,-- сказал Ричард.
   -- Значит, по чести, вы принадлежите мне,-- заключила она.
   -- По чести, сударыня, я полагаю...-- начал молодой человек.
   -- Продолжайте,-- перебила она,-- у вас уж слишком много остановок. По чести, вы принадлежите мне, пока не исправите сделанного вами зла?
   -- По чести, да,-- сказал Дик.
   -- Ну, так слушайте,-- продолжала молодая девушка.-- Мне думается, что из вас вышел бы плохой монах, а так как я могу располагать вами, как мне угодно, то я возьму вас в мужья. Ни единого слова! -- крикнула она.-- Слова вам не помогут. Ведь вполне справедливо, чтобы вы, лишивший меня родного дома, доставили мне другой. Что касается Джоанны, то, поверьте, она первая одобрит эту перемену, в сущности, так как мы с ней близкие друзья, то не все ли равно, на которой из нас вы женитесь? Решительно все равно.
   -- Сударыня,-- сказал Дик,-- я уйду в монастырь, если вы прикажете, но жениться на ком-нибудь другом во всем обширном мире, кроме Джоанны Седлей, я не соглашусь, не уступлю мужской силе, не сделаю это и ради удовольствия дамы. Простите, что я выражаю так просто мои простые мысли, но когда девушка очень смела, то бедному мужчине приходится быть еще смелее.
   -- Дик, милый мальчик, вы должны подойти и поцеловать меня за эти слова. Не бойтесь, вы поцелуете меня за Джоанну, когда мы встретимся, я возвращу ей этот поцелуй и скажу, что украла его. А что касается вашего долга относительно меня, милый простофиля, то, мне думается, не вы один участвовали в этом большом сражении; и даже если на трон взойдет Йорк, то не вы посадили его туда. Но вот сердце у вас, Дик, хорошее, доброе, честное, и если бы я могла в чем-нибудь позавидовать Джоанне, то позавидовала бы вашей любви к ней.
  

ГЛАВА VI
Ночь в лесу (окончание). Дик и Джоанна

   Лошади между тем съели скудный запас корма и отдохнули вполне. Костер засыпали снегом по приказанию Дика; пока его воины устало взбирались в седла, Дик, вспомнив несколько поздно о предосторожностях, принимаемых лесными жителями, выбрал высокий дуб и быстро влез на его самый верхний сук. Оттуда он мог обозреть на большом пространстве освещенный луной и устланный снегом лес. На юго-западе виднелись те высокие, покрытые вереском места, где они с Джоанной испытали страшное приключение с прокаженным. Тут его внимание привлекло какое-то красное, блестящее пятнышко, величиной не более булавочной головки.
   Он жестоко порицал себя за небрежность. Если то горели огни в лагере сэра Даниэля, то он должен был давно увидеть их и пойти в ту сторону, а главное, он не должен был выдавать своей близости, разведя костер. Но теперь нельзя было терять ценных часов. Прямой путь к возвышенностям был приблизительно в две мили длиной, но его пересекала очень глубокая, обрывистая ложбина, недоступная для всадников. Дику казалось удобнее для быстроты оставить лошадей и попробовать добраться пешком.
   Для охраны лошадей было оставлено десять человек; условились о сигналах на случай нужды, и Дик во главе остальных отправился в поход; Алиса Райзингэм храбро пошла рядом с ним. Солдаты сняли тяжелое вооружение и оставили у костра свои копья, в хорошем настроении Духа они бодро шли по замерзшему снегу при веселом сиянии луны. Спуск в ложбину, где поток со стоном прорывался сквозь снег и лед, совершился в молчании и порядке. На другой стороне, в полумиле от места, где Дик заметил блеск огня, отряд остановился, чтобы отдохнуть перед нападением.
   В глубоком безмолвии леса малейший звук был слышен издалека; Алиса, обладавшая тонким слухом, подняла палец в знак предупреждения и остановилась, прислушиваясь. Все последовали ее примеру, но как ни прислушивался Дик, он не слышал ничего, кроме, приглушенного ропота потока в лесу на расстоянии нескольких миль.
   -- Но я наверное слышала лязг оружия,-- прошептала Алиса.
   -- Сударыня,-- сказал Дик, который боялся этой молодой леди больше, чем десяти храбрых воинов,-- я не осмелюсь намекнуть, что вы ошиблись, но этот звук мог донестись из какого-нибудь лагеря.
   -- Он доносился не оттуда, а с запада,-- решительно объявила она.
   -- Пусть будет что будет и как угодно небу,-- сказал Дик.-- Не будем беспокоиться, а пойдем скорее вперед и узнаем, в чем дело. Вставайте, друзья, довольно отдохнули.
   По мере того, как они подвигались, снег становился все более и более утоптанным копытами лошадей, ясно было, что они приближались к лагерю, где расположились значительные силы конных солдат. Наконец, они увидели пробивавшийся между деревьями дым красного цвета внизу и рассыпавшийся вверху яркими искрами.
   Исполняя приказание Дика, люди его отряда развернули ряды и тихо поползли в чащу, чтобы окружить со всех сторон вражеский лагерь. Сам он, оставив Алису под прикрытием громадного дуба, пошел прямо по направлению костра.
   Наконец, благодаря просеке, взору его открылся вид на весь лагерь. Костер был разведен на небольшой, покрытой вереском горке, окруженной с трех сторон чащей, он горел очень сильно, громко треща и вспыхивая ярким пламенем. Около него сидело около дюжины людей в темных плащах, но хотя снег кругом был утоптан так, как будто тут проехал целый полк, Дик напрасно искал взглядом лошадей. Им овладело страшное подозрение, что его провели. В то же время в высоком человеке в стальном шлеме, протягивавшем к огню руки, он узнал своего старого друга, а впоследствии благосклонного врага, Беннета Хэтча; в двух же других сидевших вдали, несмотря на их мужской костюм, он угадал Джоанну Седлей и жену сэра Брэклея.
   -- Ну,-- подумал он,-- если я даже потеряю лошадей, но добуду Джоанну, то мне нечего жаловаться.
   С отдаленного конца лагеря послышался тихий свист, обозначавший, что его солдаты собрались и окружение закончено.
   При этом звуке Беннет вскочил на ноги, но прежде чем он успел схватиться за оружие, Дик окликнул его.
   -- Беннет,-- сказал он,-- Беннет, старый друг, сдавайся. Ты только понапрасну прольешь человеческую кровь, если будешь сопротивляться.
   -- Клянусь святой Варварой, это мастер Шельтон! -- вскрикнул Хэтч.-- Мне сдаваться? Вы просите слишком многого. Какие у вас силы?
   -- Говорю тебе, Беннет, нас больше, и к тому же вы окружены,-- сказал Дик.-- Цезарь и Карл Пятый запросили бы пощады. На мой свисток явится сорок человек, и одним залпом стрел я могу уложить всех вас.
   -- Мастер Дик,-- сказал Беннет,-- как это ни тяжело мне, но я должен исполнить свой долг. Да помогут вам святые! -- При этих словах он поднес ко рту небольшой рог и издал пронзительный звук.
   Наступил момент смущения. Пока Дик, боясь за дам, колебался отдать приказание стрелять, маленький отряд Хэтча схватился за оружие и сомкнулся, очевидно, готовый на решительный отпор. В переполохе, вызванном переменой мест, Джоанна вскочила со своего места и полетела как стрела к своему возлюбленному.
   -- Здесь, Дик! -- вскрикнула она, сжимая его руку своей.
   Дик все продолжал стоять в нерешительности, он был еще слишком неопытен, чтобы примириться с необходимостью, вызываемой войной, и мысль о старой леди Брэклей останавливала слова команды на его устах. Его подчиненные начали тревожиться. Некоторые из них окликали его, другие начали стрелять по собственному побуждению. При первом же выстреле бедный Беннет пал мертвым. Тогда Дик вышел из своего оцепенения.
   -- Вперед! -- крикнул он.-- Стреляйте, молодцы, и держитесь ближе к чаще! Англия и Йорк!
   Но как раз в это мгновение в тишине ночной внезапно раздался стук множества копыт по снегу, звук этот приближался с невероятной быстротой и раздавался все громче и громче. В то же самое время в ответ на призыв Кэтча беспрерывно зазвучали трубы.
   -- Сбор, сбор! -- кричал Дик.-- Собирайтесь, если хотите остаться живы.
   Но солдаты, спешившиеся, рассеянные, застигнутые врасплох, в то время, когда они рассчитывали на легкий успех, начали отступать; некоторые еще стояли в нереительности на месте, другие рассеялись в чаще. Когда первые всадники, стреляя, промчались по просеке и пустили своих коней в заросли яростным галопом, в кустах они опрокинули и закололи только несколько отставших солдат, большая же часть отряда Дика словно растаяла при известии о их появлении.
   Дик стоял одно мгновение, с горечью наблюдая за результатами своей необдуманной и неумелой храбрости. Сэр Даниэль увидел костер; он двинулся со своими главными силами, чтобы напасть на своих преследователей или обойти их с тылу, если они решатся на атаку. Все время он действовал как прозорливый вождь, Дик же вел себя как пылкий мальчик. И теперь молодой рыцарь был один,-- правда, его возлюбленная крепко держала его за руку,-- весь его отряд людей и лошадей рассыпался во тьме среди леса, как бумажка с булавками, просыпанная на гумне.
   -- Да просветят меня святые! -- думал он.-- Хорошо, что меня произвели в рыцари за утреннее дело, теперешнее делает мне мало чести.
   И, продолжая держать Джоанну за руку, он бросился бежать.
   Безмолвие ночи было нарушено со стороны Тонсталля криками людей, галопировавших во все стороны в поисках беглецов; Дик смело пробрался через заросли и побежал прямо с быстротой оленя. Ясный, серебристый свет луны, падавший на открытые снежные поляны, увеличивал по контрасту темноту, царившую в лесных чащах; так как побежденные рассеялись во все стороны, то и преследователям приходилось направляться по различным путям. Через некоторое время Дик и Джоанна остановились в укромном месте и слушали, как звуки преследования уже замирали в отдалении.
   -- Если бы я оставил хоть некоторую часть в резерве,-- с горечью крикнул Дик,-- я мог бы еще поправить дело! Ну, век живи, век учись, в следующий раз, клянусь распятием, будет лучше!
   -- Дик,-- сказала Джоанна.-- Не все ли равно? Мы снова вместе.
   Он взглянул на нее -- перед ним снова был Джон Мэтчем в штанах и камзоле. Но теперь он узнал ее даже в этом неприглядном платье, она улыбалась ему, сияла любовью, и сердце его было полно восторга.
   -- Возлюбленная,-- сказал он,-- если ты прощаешь человека, наделавшего столько ошибок, то что за дело мне до всех этих неудач? Отправимся прямо в Холивуд, там находится твой добрый опекун и мой лучший друг, лорд Фоксгэм. Там мы повенчаемся, и не все ли равно, беден я или богат, знаменит или неизвестен? Сегодня, дорогая моя, я заслужил шпоры, высокие люди хвалили меня за храбрость; я считал себя лучшим воином во всей Англии. Потом я сперва потерял благосклонность знатных, а теперь разбит и потерял моих солдат. Какое унижение для тщеславного человека! Но, милая, я не жалею об этом,-- милая, если ты любишь меня и выйдешь замуж за меня, я готов отказаться от рыцарского звания и нисколько не пожалею об этом.
   -- Мой Дик! -- сказала она.-- Разве тебя посвятили в рыцари?
   -- Да, милая, теперь ты миледи,-- нежно ответил он,-- или будешь ею завтра до полудня -- хочешь?
   -- Да, Дик, от всего сердца,-- ответила она.
   -- Э, сэр? Мне казалось, что вы должны были быть монахом! -- сказал чей-то голос.
   -- Алиса! -- вскрикнула Джоанна.
   -- Она и есть,-- ответила, подходя, молодая девушка,-- Алиса, которую ты оставила, считая за мертвую, а твой укротитель львов нашел ее, вернул ее к жизни и, по правде сказать, ухаживал за ней -- если желаешь знать.
   -- Я не верю этому! -- крикнула Джоанна.-- Дик!
   -- Дик! -- передразнила Алиса.-- Дик, да Дик! Да, прекрасный сэр, вы покидаете бедных девушек в несчастье,-- прибавила она, обращаясь к молодому рыцарю.-- Вы оставляете их стоять под дубом. Правду говорят, что умер век рыцарства.
   -- Сударыня,-- в отчаянии проговорил Дик,-- клянусь моей душой, я совершенно позабыл о вас. Сударыня, попытайтесь простить меня. Видите, я только что нашел Джоанну.
   -- Я не думала, чтобы вы сделали это нарочно,-- возразила она.-- Но я жестоко отомщу вам. Я скажу один секрет леди Шельтон, то есть будущей леди Шельтон,-- прибавила она, приседая.-- Джоанна,-- продолжала она,-- клянусь душой, я думаю, что твой возлюбленный храбр в сражении, но, позволь мне сказать тебе прямо, он -- самый мягкосердечный простофиля во всей Англии. Ну и наслаждайся с ним! А теперь, глупые мои дети, поцелуйте сначала меня -- каждый из вас -- от души; потом целуйте друг друга в продолжение одной минуты по часам и ни одной секунды больше, а потом отправимся все трое в Холивуд как можно скорее, так как, по-моему, эти леса полны опасностей и в них чрезвычайно холодно.
   -- Но неужели мой Дик ухаживал за тобой? -- спросила Джоанна, прижимаясь к своему возлюбленному.
   -- Нет, глупая девочка,-- ответила Алиса,-- это я ухаживала за ним. Я в самом деле предложила ему жениться на мне, но он сказал, чтобы я шла венчаться с подобными себе. Это были его слова. Да, вот что я скажу: он более откровенен, чем любезен. Ну, а теперь, дети мои, надо же иметь какую-нибудь цель и идти вперед. Пройдем мы опять ложбиной или отправимся прямо в Холивуд?
   -- Мне бы очень хотелось ехать на лошади,-- сказал Дик,-- все последние дни меня так колотили и били всевозможными способами, что мое бедное тело представляет собой один сплошной синяк. Но как вы думаете? Что если наши люди разбежались при звуке битвы? Ведь тогда мы пройдемся зря. Отсюда прямым путем до Холивуда только три мили; колокол еще не пробил девяти часов; снег достаточно тверд для ходьбы, луна светла; что если бы мы пошли так, как есть?
   -- Решено! -- крикнула Алиса, а Джоанна только крепче прижималась к руке Дика.
   Они пошли вперед через безлиственные чащи и дальше вниз по покрытым снегом дорогам, а бледный лик зимней луны смотрел на них. Дик и Джоанна шли рука об руку, испытывая небесное блаженство; их легкомысленная спутница шла за ними и, совершенно забыв о своих собственных лишениях, то насмехалась над их молчанием, то рисовала счастливые картины их будущей совместной жизни.
   Издали, со стороны леса, слышно было, как Тонсталльские всадники погоняли лошадей; время от времени крики и лязг оружия говорили о стычках между неприятелями. Но нелегко было возбудить страх или сожаление в душах молодых людей, выросших среди военных тревог и только что избегнувших таких многочисленных опасностей. Довольные тем, что звуки все более и более удалялись, они отдались всем сердцем наслаждению данного часа и шли, как говорила Алиса, свадебной процессией; ни угрюмое уединение леса, ни холод морозной ночи не могли затемнить их счастья или нарушить его.
   Наконец с вершины холма они взглянули вниз на Холивудскую долину. В больших окнах лесного аббатства горели факелы и свечи, его зубцы и шпили отчетливо и безмолвно подымались вверх, золотое распятие на самом верху ярко блестело при лунном свете. Вокруг, на открытой проталине горели лагерные костры; пространство рядом было заполнено хижинами; посреди извивалась замерзшая река.
   -- Клянусь мессой,-- сказал Ричард,-- люди лорда Фоксгэма и до сих пор стоят здесь лагерем! Гонец, очевидно, не поспел. Ну, тем лучше. У нас есть силы, чтобы встретиться с сэром Даниэлем.
   Но если люди лорда Фоксгэма продолжали стоять лагерем у Холивуда, то совсем по другой причине, чем предполагал Дик. Они пошли было к Шорби, но не прошли еще и полпути, как им встретился посланный и сказал, чтобы они вернулись туда, где стояли утром, чтобы преградить путь беглецам -- ланкастерцам и в то же время быть поближе к главной Йоркской армии. Ричард Глочестер, окончив битву и уничтожив своих врагов в этом округе, уже шел на соединение со своим братом и вскоре после возвращения партизан лорда Фоксгэма сам горбун остановился перед дверями аббатства. В честь этого высокого гостя окна горели огнями, и, когда Дик явился со своей возлюоленной и ее подругой, герцог со своей свитой находился в трапезной, где гостей принимали с великолепием, обычным этому могущественному и богатому монастырю.
   Дика провели в трапезную, куда он пошел не совсем охотно. Глочестер, усталый и измученный, сидел, подперев рукой свое бледное, страшное лицо; лорд Фоксгэм, еще не вполне оправившийся от ран, сидел на почетном месте, слева от герцога.
   -- Ну, сэр,-- спросил Ричард,-- принесли вы мне голову сэра Даниэля?
   -- Милорд герцог,-- ответил Дик довольно смело, хотя на сердце у него было тяжело.-- Мне даже не удалось вернуться с моим отрядом. Я был разбит, ваша милость.
   Глочестер посмотрел на него нахмурясь, с грозным видом.
   -- Но я дал вам пятьдесят копий {Технический термин "копье" означал неопределенное число пехотинцев, сестоявших при вооруженных всадниках (прим. автора).}, сэр,-- сказал он.
   -- Милорд герцог, у меня было только пятьдесят воинов,-- ответил молодой рыцарь.
   -- Как так? -- сказал Глочестер.-- Ведь он просил пятьдесят копий?
   -- Позвольте доложить вашей милости,-- вкрадчиво проговорил Кетсби,-- мы дали ему для преследования неприятеля только всадников.
   -- Хорошо,-- сказал Ричард.-- Шельтон, вы можете идти,-- прибавил он.
   -- Стойте! -- сказал лорд Фоксгэм.-- У этого молодого человека было поручение от меня. Может быть, оно лучше удалось ему. Скажите, мастер Шельтон, нашли вы девушку?
   -- Хвала святым, милорд,-- сказал Дик,-- она в этом доме.
   -- Правда это? Ну так, милорд герцог,-- продолжал лорд Фоксгэм,-- с вашего позволения, завтра утром, до выступления, я предлагаю сыграть свадьбу. Это молодой сквайр...
   -- Молодой рыцарь,-- перебил Кетсби.
   -- Что вы говорите, сэр Уильям! -- вскрикнул Фоксгэм.
   -- Я сам посвятил его в рыцари, и по заслугам,-- сказал Глочестер.-- Он два раза храбро послужил мне. У него нет недостатка в доблести рук: ему не хватает железной твердости духа настоящего мужа. Он не подымется высоко, лорд Фоксгэм. Этот малый будет всегда храбро биться в схватке, но у него сердце каплуна. Во всяком случае, если он должен жениться, жените его, во имя Пресвятой Девы Марии, и делу конец!
   -- Нет, он храбрый юноша, я знаю это,-- сказал лорд Фоксгэм.-- Успокойтесь, сэр Ричард. Я устроил дело с мастером Гэмлеем, и завтра вы женитесь.
   Дик счел благоразумным удалиться, но не успел еще выйти из трапезной, как только что подъехавший к воротам человек взбежал по лестнице, перепрыгивая сразу по четыре ступеньки и, растолкав слуг аббатства, бросился на одно колено перед герцогом. И прежде чем Дик добрался до отведенной ему как гостю лорда Фоксгэма комнаты, в отрядах у костров раздались восторженные крики: в этот же самый день менее чем в двадцати милях от этого места могуществу ланкастерского дома был нанесен второй решительный удар.
  

ГЛАВА VII
Месть Дика

   На следующее утро Дик был на ногах до восхода солнца. Воспользовавшись гардеробом лорда Фоксгэма, он оделся насколько возможно лучше и, получив успокоительные сведения о Джоанне, пошел прогуляться, чтобы утешить свое нетерпение.
   Некоторое время он обходил солдат, которые вооружались в полусвете зимней утренней зари и при красном блеске факелов, но, постепенно идя все дальше, вышел наконец за аванпосты и пошел один в покрытый инеем лес, в ожидании восхода солнца.
   На душе у него царили покой и счастье; он нисколько не сожалел о том, что потерял милость герцога, надеясь иметь женой Джоанну, а верным патроном лорда Фоксгэма, он радостно смотрел на свое будущее и мало о чем сожалел в прошлом.
   Пока он шел, погруженный в размышления, печальный утренний свет стал более ярким; восток уже окрашивался лучами солнца; резкий ветерок подымал замерзший снег. Дик повернул назад, чтобы идти домой, при этом взгляд его упал на какую-то фигуру, прятавшуюся за деревом.
   -- Стой! -- крикнул он.-- Кто идет?
   Какой-то человек вышел из-за дерева и сделал знак рукой, словно немой. Он был одет пилигримом с опущенным на лицо капюшоном, однако Дик сейчас же узнал сэра Даниэля.
   Он обнажил меч и пошел навстречу рыцарю, который сунул руку за пазуху, как будто хватаясь за скрытое оружие, и спокойно поджидал его.
   -- Ну, Дикон,-- сказал сэр Даниэль,-- что же теперь будет! Ты сражаешься с побежденными.
   -- Я не замышлял ничего дурного,-- ответил юноша,-- я был верным другом вам, пока вы не покусились на мою жизнь; вы жаждали моей смерти.
   -- Я делал это только из чувства самосохранения,-- ответил рыцарь.-- А теперь, мальчик, вести о сражении и присутствие этого горбатого дьявола в моем собственном лесу окончательно, безнадежно сломили меня. Я иду в Холивуд, чтобы найти себе убежище в храме, потом проберусь за моря с тем, что смогу увезти, и начну новую жизнь в Бургундии или Франции.
   -- Вы не можете идти в Холивуд,-- сказал Дик.
   -- Как так? Почему не могу? -- спросил рыцарь.
   -- Слушайте, сэр Даниэль, это утро моей свадьбы,-- сказал Дик,-- и солнце, которое восходит, осветит лучший день моей жизни. Вы должны поплатиться, вдвойне поплатиться -- и за смерть моего отца, и за ваши замыслы против меня. Но и сам я поступал дурно, я был причиной смерти многих людей, а в сегодняшний радостный день я не хочу быть ни судьей, ни палачом. Будь вы сам дьявол, я не тронул бы вас, вы можете идти куда угодно, насколько это касается меня. Просите прощения у Бога, я же охотно даю вам свое. Но если вы пойдете в Холивуд -- дело иное. Я сражаюсь за Йоркский дом и не допущу шпионов в ряды его войск. Так знайте же, что если вы сделаете хоть один шаг, я велю ближайшему часовому схватить вас.
   -- Ты насмехаешься надо мной,-- сказал сэр Даниэль.-- Я могу быть в безопасности только в Холивуде.
   -- Мне это все равно,-- возразил Ричард.-- Я позволяю вам идти на восток, на запад или на юг, только не на север. Холивуд закрыт для вас. Идите и не пробуйте вернуться, потому что, как только вы уйдете, я предупрежу все сторожевые посты вокруг, над всеми пилигримами будет установлен такой строгий надзор, что -- повторяю -- будь вы сам дьявол, вы все же убедитесь, насколько была бы гибельна эта попытка.
   -- Ты обрекаешь меня на гибель,-- мрачно проговорил сэр Даниэль.
   -- Нет, не обрекаю,-- возразил Ричард.-- Если желаете померяться со мной доблестью -- выходите, хотя я боюсь, что это нечестно относительно моей партии; я все же приму ваш вызов, буду сражаться с вами своими собственными силами и не призову никого на помощь. Так я со спокойной совестью отомщу за моего отца.
   -- Да,-- сказал сэр Даниэль,-- у тебя большой меч, а у меня только кинжал.
   -- Я надеюсь только на Небо,-- отвечал Дик, отбрасывая свой меч на снег.-- Ну, теперь, если того требует ваш злой рок, выходите, и, если будет угодно Всемогущему, я осмелюсь накормить лисиц вашими костями.
   -- Я испытывал тебя, Дикон,-- сказал рыцарь криво усмехаясь.-- Я не хочу проливать твоей крови.
   -- Ну, так идите, пока не поздно,-- ответил Шельтон.-- Через пять минут я позову караул. Я замечаю, что был слишком терпелив. Обменяйся мы с вами местами, я был бы связан по рукам и по ногам уже несколько минут тому назад.
   -- Ну, Дикон, я пойду,-- сказал сэр Даниэль.-- Когда мы встретимся в следующий раз, ты раскаешься, что поступил так жестоко.
   С этими словами он повернулся и пошел по дороге в лес. Дик наблюдал за ним со смешанными чувствами. Сэр Даниэль шел быстро и осторожно, бросая иногда злой взгляд на пощадившего его юношу, к которому он продолжал относиться подозрительно.
   По одной стороне дороги была чаща, вся увитая зеленым плющом и недоступная для взора даже зимой. Внезапно оттуда, словно музыкальная нота, послышался выстрел из лука. Пролетела стрела, и рыцарь Тонсталля с громким криком агонии и гнева поднял руки и упал лицом вниз на снег. Дик подскочил и поднял его. Лицо упавшего страшно исказилось; все тело подергивалось судорогами.
   -- Стрела черная? -- задыхаясь, проговорил он.
   -- Черная,-- торжественно ответил Дик.
   Прежде чем он успел прибавить хоть слово, приступ отчаянной боли потряс тело раненого с головы до ног так, что он подпрыгнул в руках державшего его Дика, и с этим последним усилием предсмертной муки душа его безмолвно отлетела.
   Молодой человек положил тело на спину, на снег и помолился за неприготовленную, грешную душу; когда он окончил молитву, солнце сразу показалось на небе и реполовы зачирикали среди плюща. Он поднялся и увидел в нескольких шагах от себя тоже коленопреклоненного человека. Не покрывая головы, Дик ждал, когда кончится эта молитва. Она продолжалась долго.
   С опущенной головой, с лицом, закрытым руками, неизвестный молился как человек, душа которого полна глубокого смятения и муки. По лежавшему рядом с молящимся луку Дик догадался, что это не кто иной, как стрелок, убивший сэра Даниэля.
   Наконец он встал, и Дик увидел лицо Эллиса Декуорса.
   -- Ричард,-- торжественно проговорил он.-- Я слышал вас. Вы избрали лучшую часть и простили; я взял худшую -- и вот лежит прах моего врага. Молитесь за меня.
   И он пожал ему руку.
   -- Сэр,-- сказал Ричард,-- я буду молиться за вас, хотя не знаю, поможет ли вам моя молитва. Но если вы так долго ждали мести, а теперь она кажется так горька вам, то подумайте, не лучше ли простить остальным. Хэтч -- он умер, бедняк! Но и лучшие люди погибают. А сэр Даниэль -- его труп лежит перед нами. Что касается священника, то если бы я мог убедить вас, я попросил бы вас оставить его в живых.
   Глаза Эллиса Декуорса сверкнули.
   -- Ну, нет, дьявол еще силен во мне! -- сказал он.-- Но успокойтесь -- "Черная Стрела" уже не полетит больше, общество распалось. Что касается меня, то те, кто еще жив, доживут до мирного, спокойного конца, в назначенное Господом время. А вы идите, куда вас зовет более счастливая судьба, и не думайте больше об Эллисе.
  

ГЛАВА VIII
Заключение

   Около девяти часов утра лорд Фоксгэм вел свою воспитанницу, одетую, как подобает ее полу, и сопровождаемую Алисой Райзингэм, в Холивудскую церковь, как вдруг навстречу им попался Ричард Горбатый с лицом, уже омраченным заботами. Он остановился.
   -- Это и есть та девушка? -- спросил он.
   Когда лорд Фоксгэм ответил утвердительно, он прибавил:
   -- Подымите ваше личико, милая, мне хочется посмотреть на него.
   Некоторое время он угрюмо смотрел на молодую девушку.
   -- Вы красивы,-- наконец проговорил он,-- и у вас есть, как мне говорили, приданое. Что, если бы я предложил вам хороший брак, соответствующий вашей наружности и происхождению?
   -- Милорд герцог,-- ответила Джоанна,-- как угодно вашей милости, но я хочу лучше выйти за сэра Ричарда.
   -- Как так? -- резко сказал он.-- Выходите за человека, которого назову вам, а до полуночи он станет милордом, а вы -- миледи. А сэр Ричард,-- говорю вам прямо -- умрет сэром Ричардом.
   -- Я ничего не молю больше у Господа, милорд, как умереть женой сэра Ричарда,-- возразила Джоанна.
   -- Вот посмотрите, милорд,-- сказал Глочестер, обращаясь к лорду Фоксгэму,-- на эту пару. Юноша, когда я предложил ему на выбор, что он хочет получить в благодарность за оказанные мне услуги, попросил помиловать старого пьяницу-моряка. Я предупреждал его, но он упорствовал в своей глупости. "Тем и окончатся мои милости",-- сказал я, а он, милорд, ответил мне с самым дерзким видом: "Вся потеря на моей стороне".
   -- Неужели он так сказал? -- вскрикнула Алиса.-- Хорошо сказано, укротитель львов!
   -- Кто это? -- спросил герцог.
   -- Пленница сэра Ричарда,-- ответил лорд Фоксгэм,-- миссис Алиса Райзингэм.
   -- Смотрите, выдайте ее замуж за надежного человека,-- сказал герцог.
   -- Я имел в виду моего родственника Гэмлея, если вы не будете против, ваша милость,-- сказал лорд Фоксгэм.-- Он хорошо служил нашему делу.
   -- Это мне нравится,-- сказал Ричард.-- Обвенчайте их поскорее. Хотите замуж, прекрасная девушка?
   -- Милорд герцог,-- ответила Алиса,-- если только мой будущий жених будет строен, пря...
   Она смутилась, и слово замерло на ее устах.
   -- Он прям, мисс,-- спокойно ответил Ричард.-- Я единственный горбун в моем отряде; все остальные сложены довольно хорошо. Леди, и вы, милорд,-- прибавил он, внезапно изменяя тон на чрезвычайно любезный,-- не сочтите меня невежливым, если я покину вас. В военное время вождь не может располагать своим временем.
   И с изящным поклоном он прошел дальше, сопровождаемый своими офицерами.
   -- Увы! Я погибла! -- сказала Алиса.
   -- Вы не знаете его,-- ответил лорд Фоксгэм.-- Это пустяки; он уже забыл ваши слова.
   -- Так он, значит, цвет рыцарства,-- сказала Алиса.
   -- Нет, но он думает о другом,-- заметил лорд Фоксгэм.-- Но не будем мешкать.
   В церкви их ожидал Дик с несколькими молодыми людьми; тут его соединили с Джоанной. Когда они счастливые, но серьезные, вышли из церкви на морозный воздух и на солнечный свет, длинные ряды армии уже тянулись впереди по дороге; знамя герцога Глочестерского было развернуто и двигалось от аббатства среди леса копий; а за ними, окруженный закованными в сталь рыцарями, двинулся и храбрый, жестокосердный, честолюбивый горбун, навстречу своей судьбе -- кратковременному царствованию и вечному позору. Свадебное шествие пошло в другую сторону, и гости с тихим весельем сели за завтрак. Отец эконом заботился о них и сидел за столом вместе с ними. Гэмлей, забыв о ревности, начал ухаживать за Алисой, которая ничего не имела против. А Дик и Джоанна, среди звука труб, лязга оружия и топота лошадей, сидели рядом, нежно держа друг друга за руки, и смотрели в глаза друг другу со все возраставшим чувством любви.
   С этих пор грязь и кровь этой беспокойной эпохи проходила мимо них. Они жили вдали от тревог, в зеленом лесу, где возникла их любовь.
   В Тонсталльской деревушке, в довольстве и мире проживали на пенсии, быть может, с излишком наслаждаясь элем и вином, два старика. Один из них всю жизнь был моряком и не переставал оплакивать своего слугу Тома. Другой, перебывавший на своем веку кем угодно, в конце концов ударился в набожность и умер самой благочестивой смертью в ближайшем аббатстве под именем брата Гонестуса. Так желание Лаулесса исполнилось -- он умер монахом.
  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов