Лазарев-Грузинский Александр Семенович - История бриллиантового кулона, рассказанная им самим

Александр Грузинский

История бриллиантового кулона, рассказанная им самим

Есть вещи, которые приносят несчастье. Я из таких. Помню, был славный весенний день; я только что вышел из рук мастера, в открытом футляре лежал в витрине ювелира и, когда солнечный луч падал на мои бриллианты, они сверкали мириадами разноцветных искр. Мне было весело. Я чувствовал, что притягиваю взгляды всех парижанок, проходивших мимо окна, и гордость поднимала меня так высоко, как высоко поднимает волна купальщицу во время купанья на морском берегу. Часа в 3 у дверей ювелира остановился автомобиль, из него выпрыгнула молоденькая девушка, почти девочка, и вылез старик, прихрамывавший и опиравшийся на костыль (кажется, старик страдал подагрой); у девушки были рыжие волосы, такие яркие, как будто ее голову освещало солнце, у старика не было никаких волос, ни рыжих, ни темных, ни светлых: голова его была гладка, как камень, отполированный горным ручьем. Девушка была жива, как юла, старик двигался медленно, как кукла, у которой руки и ноги прикреплены к туловищу с помощью пружин; девушка была красива, как бабочка, лицо старика напоминало лицо восковой куклы. Ее губы были похожи на лепестки роз, у него были бледные, бескровные, чуть-чуть синеватые дубы. В ее прелестных глазах сверкал живой ум, в его стеклянных глазах ничего нельзя было увидать, кроме тупости. Позже я слышал, что когда-то он был очень умным человеком, и из ума выжил только от старости. Не думаю. По-моему, он всегда был глупым человеком, хотя у себя на родине (он был русским) занимал важный пост. Говорят, в России это возможно:

Когда старик и девушка вошли в магазин, он сел, охнув, в кресло, а девушка бросилась ко мне.

-- Покажите, -- торопила она ювелира. -- Я хочу видеть этот кулон. Скорей.

Ювелир начал доставать меня, а старик прошамкал, как эхо:

-- Д-да... покажите скорей...

Девушка взяла меня в руки, вертела и подставляла мои бриллианты солнечным лучам.

-- Charmante, -- говорила она. -- Charmante!

-- Обратите внимание на работу, mademois... -- начал ювелир.

Она быстро поправила:

-- Madame!

Она была дамой! Кто бы мог этого ожидать?

Она продолжала вертеть меня, смотрела на игру моих бриллиантов и повторяла: "Charmante!" И когда она поднесла меня к старику, и я сверкнул перед ним мириадами искр, он тоже сказал: "Charmante".

А затем она сказала:

-- Я хочу иметь этот кулон?

И он покорно отвечал:

-- Хорошо. Сколько он стоит?

Ювелир поспешил назвать цену.

-- Двадцать пять тысяч франков, monsieur!

Он поморщился; но молодая женщина капризно сказала, указав на два кольца:

-- Я хочу! И это тоже. И это...

Старик коротко ответил:

-- Хорошо, хорошо, ma petite!

Моя судьба была решена; более я никогда не видал "родительского дома", то есть того магазина, в мастерской которого я явился на Божий свет. От ювелира я перешел к хорошенькой даме. У нее было немало драгоценных вещиц, но, конечно, в магазине я был в более избранном обществе. Во всяком случае, перемена в моей судьбе была не к худшему, а к лучшему, так как вместе с молодой дамой я начал выезжать, кататься в Булонском лесу и бывать в театрах. После мне приходилось вести более веселую жизнь, но она доставляла мне менее удовольствия; впечатления притуплялись. А тогда все казалось таким милым, все было так свежо.

Вскоре я навсегда, простился с родиной: мы уехали в Россию. Почти ничего не могу сказать о пути: я ехал в футляре, который был спрятан в чемодан, -- на железных дорогах трясло очень порядочно, затем мы два-три дня отдыхали, а когда я вновь увидел белый свет, по дороге в театр, было холодно, деревья стояли с запушенными снегом ветвями, и колеса автомобиля чуть-чуть скрипели по снежному пути.

Моя госпожа взглянула в окно автомобиля и спросила с тревогой:

-- А белые медведи не нападут на нас?

Старик брюзгливо поморщился.

-- Ну, вот какие глупости, -- сказал он. -- В столице, Сюзанна, нет белых медведей.

-- А где же белые медведи?

-- На севере, ma petite.

-- А другие медведи? Не белые?

-- Те -- в лесах.

Наша жизнь катилась ровно и гладко, моя госпожа быстро успокоилась насчет нападения белых медведей, а других тревог у нее не было. Не могу сказать, как долго шла эта спокойная жизнь; кажется мне, что недолго. И вдруг -- все изменилось...

Моя госпожа потеряла един из моих бриллиантов; бриллиант был некрупный, и в этом еще не было беды. Беда была в том, что, когда Сюзанна с своим стариком приехала со мной к ювелиру, у ювелира выбирал себе кольцо офицер, красивый, как бог. На своем веку позже я много встречал красивых мужчин, но такого, кажется, никогда не встречах. Потому, как Сюзанна закусила свою верхнюю губку, потому, как зажглись ее глаза, я решил: "Быть беде!"

Ровно через неделю Сюзанна (на этот раз одна) заехала к ювелиру, чтобы взять меня из починки; красивый офицер был опять в магазине: он выбирал себе новое кольцо. Сюзанна уронила носовой платок; он его поднял; они обменялись парой-другой фраз. Я успел заметил только, что офицер говорил по-французски, как парижанин; а у Сюзанны чересчур сверкали глаза, и она вела себя вызывающе.

Затем довольно долго я не встречал красивого офицера; да, признаться, довольно редко видел и свою госпожу: ее почти никогда не было дома.

Старик угрюмо бродил по опустевшим комнатам, вздыхал, а когда тоска, чересчур донимала его, разговаривал со своим камердинером, почти таким же старым, как и сам он. Камердинера звали Максимом; старик называл его Максом.

-- А Сюзанны все еще нет? -- спрашивал он капризно.

-- Никак нет, ваше превосходительство! -- отвечал камердинер.

-- Куда же она уехала, Макс?

-- Кто ж их знает, ваше превосходительство? Разве они говорят, когда уезжают?

Старик садился в кресло, вытягивал ноги и говорил:

-- Плохи мои дела, Макс!

-- А что, разве опять в ножку стрельнуло?

-- Ничего подобного, Макс! Я говорю о... о... (старик понижал голос) о сердечных делах. Офицер не выходит у Сюзанны из головы: проклятый кулон принес мне несчастье.

Моя госпожа бросала свои вещи, где попало, и потому я от слова до слова мог слышать жалобы старика.

Раньше камердинер пробовал его успокаивать.

-- А вы не волнуйтесь, ваше превосходительство! -- говорил он. -- Бог даст, все образуется... все по-хорошему пойдет.

Но старик отрицательно качал головой.

-- Нет, -- печально говорил он. -- Чует мое сердце, Макс, что дело не пойдет по-хорошему. Раньше Сюзанна была влюблена в меня, как кошка, а теперь этого нет. Я даже не думал, что человек моих лет может внушить такую страсть молоденькой женщине, зажечь... э... э... так сказать, пламень в ее груди...

-- Да какие же ваши лета, ваше превосходительство? Вы -- мужчина, можно сказать, в расцвете сил! Какие же это лета: 69 лет?!

-- Шестьдесят пять, Макс! Всего 65.

-- Извините-с, ваше превосходительство. Запамятовал.

-- Извиняю. Я знаю, что память начала изменять тебе, Макс. Да, и подумать, что я взял из грязи эту женщину, и подумать, что я хотел жениться на ней, я -- представитель известного старинного рода?

-- Ваше превосходительство! Разве француженка может это понять?

Проходило два-три дня, и старик опять заводил прежние жалобы.

-- А Сюзанны-то нет и нет?! -- вздыхал старик.

-- С утра нет, ваше превосходительство.

-- По магазинам, будто бы, ездит. Вздор. Двадцать пять раз можно бы объездить все магазины. Знаю я эти магазины, Макс!

-- Бросили бы вы это дело, ваше превосходительство!

-- Не могу, Макс. Нужно бы бросить, но не могу. Жалкая девчонка должна бы молиться на меня, и если... э... э... забрала себе в голову глупости, самое лучшее -- ответить ей презрением, но... не могу, Макс. Не могу.

-- Развлеклись бы чем, ваше превосходительство...

Но без Сюзанны старику не нужны были не только развлечения, но и самая жизнь. В глубине души у него, еще таилась слабая надежда.

-- А кто знает, может, она еще опомнится и выкинет дурь из головы? -- порой шептал он.

Макс качал головой с сомнением.

-- Где ж выкинуть, ваше превосходительство! -- говорил он. -- Бабья, нация вообще глупа на этот счет. А француженки -- особливо.

И Макс был прав: вскоре Сюзанна объявила старику, что уезжает за границу; старик покраснел, побледнел, затем стукнул кулаком по столу и сказал:

-- Ты лжешь! Произошла безобразная сцена; старик молил, пытался стать на колени, затем грозил, что не пустит ее, что обвинит в краже, подкупит свидетелей, сошлет в Сибирь, вообще, говорил невероятную чепуху. После угроз он просил прощения, грозил опять и говорил о своей горячей любви.

Француженка гадливо морщилась:

-- Фи... люпоф? Старый турак!

Затем быстро собралась и пошла; старик отирал слезы, протягивал к ней руки и повторял растерянно:

-- Ma petite! Ma petite!

A Сюзанна опять гадливо морщилась и опять бросала ему на прощание:

-- Он говорит про люпоф?! Фи...

За вещами по утру пришла ее горничная; когда она прятала меня в футляр, старик скользнул по мне взглядом и сказал с тоской:

-- Этот кулон принес мне несчастье! Если бы не он, Сюзанна до сих пор любила бы меня. Проклятый кулон!..

Более я никогда старика не видал. Он первый открыл мне, что я приношу несчастье.

III

Мы зажили очень весело: вместе с красивым офицером, мы бывали в театре, весною на скачках, катались на яхте, на автомобиле, ужинали в большой компании красивых, изящных людей, пили шампанское, веселились напропалую. Да и дома смех Сюзанны звенел как серебряный колокольчик, как пение жаворонка (славная птичка, о которой мне рассказывал один из моих друзей).

Когда красивый офицер целовал у Сюзанны лицо и плечи, она хохотала, как сумасшедшая.

Ничего подобного этому веселью я никогда не видал в квартире старика. Сюзанна выучилась цыганским романсам, пела их под аккомпанемент гитары, и то и дело в нашей квартире звучало что-нибудь вроде:

Поцццелуем дай забвенье,

Муки сердца утоли...

А когда Сюзанна кончала, все кричали:

-- Прелесть! Прелесть!

Но... "праздником светлым вся жизнь промелькнула"; и эта жизнь была очень недолга.

Красивый офицер вел большую игру, и карта начала жестоко бить его в последнее время; не было вечера, чтобы он не спустил очень крупного куша. Вначале это забавляло его.

-- Счастье изменчиво! -- говорил он. -- Это бывало со мною и прежде. Да, наконец, давно же известно, что тот, кто счастлив в любви, несчастлив в картах.

Он смеялся; повторяю, вначале это забавляло его; но дни шли за днями, а счастье не приходило; карта продолжала, его бить: и с каждым днем лицо его становилось все печальнее и печальнее. Я помню такой случай. Сюзанна пела (не понимаю, зачем поют такие печальные романсы?):

Мне блаженства с тобой

Не дадут, не дадут...

Я взглянул на, красивого офицера: он смахнул слезы, которые дрожали на его пушистых ресницах. Да, у него были длинные, пушистые ресницы; я увидал это через несколько дней, когда он рассматривал меня, держа у окна и говоря Сюзанне:

-- Я продам его. На счастье! Я чувствую, что нынче я отыграюсь.

Ему уже не на что было играть.

Сюзанна печально махнула рукой, и красивый офицер отвез меня к ювелиру; ювелир дал за меня немного; только пять тысяч; ювелиры никогда не дают за драгоценные вещи настоящей цены. Получив пять тысяч, красивый офицер уехал, а я остался у ювелира; но раньше, чем через неделю, рядом со мной в витрине оказался перстень красивого офицера, который досказал мне его историю.

В тот же день, когда я очутился у ювелира, офицер проиграл все пять тысяч, взятые за меня.

-- Проклятый кулон! Он принес мне несчастье! -- то и дело повторял он.

Делая последнюю крупную ставку, офицер передернул карты, -- так безумно ему хотелось выиграть! Передержку заметили, его уличили. Утром собрались товарищи и решили исключить его из полка. Но они судили мертвого: вернувшись домой после карточной игры, красивый офицер пустил себе пулю в висок.

Стреляясь, он повторил старую фразу:

-- Он принес мне несчастье, этот проклятый кулон!

Теперь вы видите, что я прав: я действительно, приношу несчастье.

Принеся позор и смерть красивому офицеру, я недолго залежался в витрине ювелира: меня купил...

Впрочем, о том, что было дальше, и о моей встрече с Сюзанной (через несколько лет я опять встретился с ней!), я расскажу когда-нибудь в другой раз...

1913 г.

----------------------------------------------------------

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.