Русское мыслящее общество и русская періодическая печать представляютъ въ настоящее время удивительное явленіе, надъ которымъ нельзя не задуматься. Послѣ радужнаго настроенія, свѣтлыхъ надеждъ и кипучей дѣятельности, наполнившихъ собою эпоху реформъ, наступили годы полнаго и горькаго разочарованія. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Радужное настроеніе превратилось въ мрачное, ироническое, дошедшее въ нѣкоторыхъ до отчаянія или крайняго озлобленія. Всѣмъ извѣстно и памятно, къ чему повело это новое настроеніе и сколько безплодныхъ жертвъ ему принесено. Надо бы ожидать, что умственныя и нравственныя силы, встрѣтившія непреодолимыя препятствія на своемъ пути, ударятся въ другую сторону и поищутъ себѣ новаго выхода и дѣятельности. Одну минуту казалось, что восточная война сосредоточить ихъ на себѣ; но ея результаты показали до очевидности, что здѣсь имъ не было суждено проявить себя. Куда онѣ за тѣмъ исчезли и скрылись -- никто не знаетъ; вѣроятно, работаютъ гдѣ-нибудь въ тиши и въ глубинѣ, куда не въ состояніи заглянуть никакой, самый прозорливый глазъ: на всей поверхности, доступной наблюденію, ихъ нигдѣ не видно. Какая-то полная апатія, полное равнодушіе и безучастіе къ высшимъ задачамъ дарятъ всюду. Каждый закопался въ свои частные, личные, большею частью матеріальные интересы и дѣла, не думая ни о чемъ другомъ. Горсть людей, неспособныхъ разстаться съ идеалами, такая умственная спячка повергаетъ въ глубокое уныніе и вселяетъ въ нихъ самыя безнадежныя мысли относительно нашего ближайшаго и отдаленнаго будущаго.
Параллельное тому явленіе замѣчается и въ печати. Еще въ царствованіе Императора Николая, при самыхъ невозможныхъ цензурныхъ условіяхъ, у насъ успѣли сложиться литературныя направленія, которыя мало-по-малу получили отчасти общественный характеръ и значеніе. Подъ выкинутыми ими знаменами собралось все мыслящее стараго и молодаго поколѣній. Періодическая печать оживилась, правильнѣе сказать -- начала жить, служа органомъ и выраженіемъ борьбы, происходившей на всѣхъ пунктахъ въ средѣ думающихъ и просвѣщенныхъ людей. Выработавшіяся за это время воззрѣнія, самыхъ различныхъ направленій, легли въ основаніе реформъ минувшаго царствованія. Даже и потомъ, когда преобразовательная дѣятельность правительства начала приходить къ концу, поднятый строй печати долго продолжалъ держаться на прежнемъ діапазонѣ. Борьба различныхъ направленій, обозначавшихъ различные идеалы и стремленія, при нѣсколько улучшившихся цензурныхъ условіяхъ, велась съ большимъ ожесточеніемъ и глубоко интересовала публику, которая примыкала, смотря по сочувствіямъ, къ тому или другому органу печати и раздѣлялась тоже на враждовавшіе между собою кружки. Теперь и въ этомъ отношеніи произошла знаменательная перемѣна.
Всѣ направленія печати, Вызывавшія еще недавно такое живое участіе, пользовавшіяся такимъ большимъ довѣріемъ, какъ будто выцвѣли и полиняли. Публика охладѣла къ печатному слову, перестала имъ интересоваться, извѣрилась въ него. Теперь нѣтъ больше ни одного органа періодической печати, котораго мнѣнія и взгляды группировали бы около себя большинство читающихъ. Да и въ самыхъ органахъ, наиболѣе распространенныхъ, идеалы и программы общаго характера стушевались и исчезли.
Рѣзко очерченные мнѣнія и взгляды, дѣлившіе, бывало, печать на лагери, встрѣчаются все рѣже и рѣже. Они смѣшались и обезсилѣли, не возбуждая ни интереса, ни даже особеннаго вниманія читателей, которые становятся изо дня въ день равнодушнѣе къ печатнымъ преніямъ и пререканіямъ газетъ и журналовъ.
Все это совершилось въ теченіе нѣсколькихъ послѣднихъ лѣтъ. Видишь и глазамъ своимъ не вѣришь! Куда же утекла умственная и нравственная жизнь нашего образованнаго общества? Развѣ мы уже совершили все, что могли совершить, и опочили передъ сѣнію смертной? Или, какъ думаютъ наши добрые друзья, въ насъ больше пороху не хватаетъ и мы осуждены, на вѣки вѣчныя, оставаться полуазіатами, какими-то ублюдками Востока и Европы, недоносками, которымъ историческою судьбой предопредѣлено прозябать и смиренно идти по пятамъ, въ проложенныхъ коллеяхъ, на буксирѣ у другихъ народовъ,-- сѣверныхъ, восточныхъ, южныхъ и западныхъ? Но мы совсѣмъ не похожи на народъ, собирающійся умирать. Мы развиваемся и, по сознанію собственному и другихъ, сдѣлали, за послѣднія сорокъ-пятьдесятъ лѣтъ, замѣчательные успѣхи по всѣмъ отраслямъ и во всѣхъ отношеніяхъ. Что же съ нами приключилось?
II.
Многіе приписываютъ наше теперешнее незавидное умственное и нравственное состояніе внѣшней обстановкѣ нашей жизни -- чрезмѣрному развитію административной опеки и неблагопріятнымъ цензурнымъ условіямъ. Въ этихъ сѣтованіяхъ есть нѣкоторая доля правды и большая, значительнѣйшая доля недоразумѣнія.
Въ Познани и Эльзасѣ можно жаловаться на административный гнетъ, на несоотвѣтствіе правительственной системы народнымъ потребностямъ. У насъ администрація ничѣмъ не ограждена отъ просасыванія въ нее господствующихъ въ народѣ и обществѣ стремленій и направленій; она, по личному своему составу, волей-неволей отражаетъ на себѣ движенія народной и общественной мысли, степень образованія и культуры, и если тотъ или другой образъ ея дѣйствій не всегда отвѣчаетъ желаніямъ и воззрѣніямъ большей или меньшей части русскаго народа и общества, то онъ отвѣчаетъ другимъ, которыхъ мы не раздѣляемъ. Всякая публичная власть и функція есть, неизбѣжно, по своему существу, по своей природѣ, равнодѣйствующая всѣхъ наличныхъ въ народѣ и обществѣ силъ и стремленій. Въ политическомъ и соціальномъ мірѣ -- это такая же непреложная истина, какъ въ мірѣ физическомъ. Невыясненность руководящихъ началъ и стремленій въ обществѣ необходимо даетъ себя чувствовать и въ административной дѣятельности, точно также какъ сильно и рѣзко опредѣлившееся направленіе народной и общественной мысли непремѣнно охватываетъ, рано или поздно, и административныя сферы. Исторія всѣхъ временъ и народовъ доказываетъ это неопровержимымъ образомъ. То же вполнѣ подтверждаетъ и русская исторія, по мѣрѣ того, какъ выясняются скрытыя пружины явленій и событій русской народной и государственной жизни. То же самое представляютъ и цензурныя условія: они измѣняются неизбѣжно съ успѣхами мысли и знанія въ обществѣ и народѣ. Можно жалѣть о томъ, что тѣ или другіе факты, событія, предметы не могутъ быть ни сообщаемы, ни обсуждаемы въ печати, или могутъ, но съ разными умолчаніями; это, конечно, замедляетъ выясненіе многихъ вопросовъ и сторонъ нашей политической, общественной и народной жизни. Но пока въ самомъ обществѣ не установится правильнаго и твердаго взгляда на отношенія мысли, знанія, печати и слова къ фактамъ и практической дѣятельности людей, пока границы этихъ двухъ сторонъ человѣческой жизни не будутъ точнымъ образомъ опредѣлены и сознаны въ обществѣ и народѣ, до тѣхъ поръ нельзя ожидать существеннаго улучшенія и въ этой отрасли управленія. Она, какъ и всѣ прочія, подчиняется общему закону, которому слѣдуетъ и вся административная система.
Прибавимъ къ этому, что, замедляя выясненіе вопросовъ и явленій, цензура печати нигдѣ, никогда не въ состояніи была помѣшать образованію и росту направленій и теченій общественной и народной мысли, которыя возникаютъ и усиливаются, несмотря ни на какія препятствія, и получаютъ вліяніе, вопреки цензурнымъ препонамъ. Исторія наполнена такими примѣрами. Стоитъ только вспомнить событія передъ первою французскою революціей, сѣтованія Банта и у насъ образованіе такъ называемыхъ славянофиловъ и западниковъ въ сороковыхъ годахъ, при самыхъ тяжелыхъ цензурныхъ условіяхъ.
III.
Не мало у насъ и такихъ людей, которые тайно или явно радуются, что время увлеченій разными идеями и задачами, глубоко волновавшими общество, какъ будто миновало. И слава Богу, думаютъ они, пора отрезвиться и приняться за настоящее, практическое дѣло; а то эти разные вопросы, задачи и нескончаемые споры такого туману напустили и такъ съ панталыку всѣхъ сбили, что ни на что не похоже. Подъ носомъ дѣло стоитъ, бѣда, разоренье, а они тутъ съ своими вопросами и идеями! И благо бы еще они къ чему-нибудь полезному вели, а то только головы свинчиваютъ, дѣлаютъ людей никуда непригодными, молодежь съ прямаго пути сбиваютъ и начиняютъ всякимъ вздоромъ. Безъ всего этого сумбура, которымъ запрудили наши мозги, будетъ у насъ потише и поспокойнѣе, да и правительству легче будетъ, безъ помѣхи, разобраться въ нашихъ нуждахъ, которыхъ полный коробъ.
Но напрасны эти надежды,-- отъ идей и вопросовъ нельзя отчураться, какъ отъ своей тѣни. Они измѣняются вмѣстѣ съ нами, на время какъ будто утихаютъ и какъ будто замираютъ, чтобы потомъ возникнуть въ новомъ видѣ и съ новою силой. Идеи, вопросы никогда на переведутся, пока существуетъ человѣческій родъ, и если они порой крѣпко намъ надоѣдаютъ и набиваютъ оскомину, то это вѣрный признакъ, что они не такъ поставлены, не отвѣчаютъ нарождающимся новымъ потребностямъ и измѣнившимся обстоятельствамъ. Идеи и вопросы суть органическія отправленія нашей психической природы, какъ выработка крови мозга, костей -- отправленія нашего физическаго организма, и исчезнуть только съ прекращеніемъ нашего существованія. Отвращеніе къ идеямъ и вопросамъ значитъ, въ сущности, не иное что, какъ только недовольство тѣми, которые были до сихъ поръ въ ходу и желаніе замѣнить ихъ другими, болѣе подходящими. Такъ всегда бываетъ, когда мысль запутается въ отвлеченностяхъ, задачи перестаютъ отвѣчать дѣйствительнымъ потребностямъ. Въ такія минуты живые люди и цѣльные умы хотѣли бы похерить сдѣланное и придуманное, какъ практически совершенно непригодное и безполезное. Но многіе изъ нихъ не замѣчаютъ, что за этимъ отрицаніемъ неизбѣжно идетъ по пятамъ новое положеніе, созиданіе новыхъ идей и новыхъ вопросовъ. На одномъ отрицаніи нѣтъ никакой возможности остановиться ни въ области знанія, ни въ практической дѣятельности.
Одинъ изъ самыхъ яркихъ и разительныхъ доказательствъ въ пользу сказаннаго служитъ, въ области науки и знанія, возникнувшее на нашихъ глазахъ ученіе позитивистовъ, послѣдователей знаменитаго Августа Конта. Позитивизмъ отнесся совершенно отрицательно къ философіи и философскимъ отвлеченностямъ и поставилъ себѣ задачею освобожденную отъ всякихъ отвлеченныхъ спекуляцій ума, чистую, положительную науку, объективное знаніе. Но уже Льюисъ, въ извѣстномъ своемъ сочиненіи: Вопросы жизни и духа -- долженъ былъ сдѣлать важныя уступки чистофилософскому логическому умозрѣнію. Онъ долженъ былъ признать, что знанія, науки, помимо мысли, ума, не существуетъ, что умъ, мысль перерабатываютъ всякій фактъ, всякое явленіе сообразно съ присущими имъ законами, и что вся задача состоитъ только въ строгомъ соотвѣтствіи логическихъ отвлеченій тѣмъ начальнымъ впечатлѣніямъ, изъ которыхъ они выведены. Результатомъ такой постановки вопроса, какъ можно заключать уже теперь по нѣкоторымъ научнымъ попыткамъ, будетъ, въ болѣе близкомъ или отдаленномъ будущемъ, внесеніе индуктивнаго метода въ изслѣдованія психическихъ явленій, точное разграниченіе психологіи отъ физіологіи, точный научный анализъ психическихъ фактовъ и, на основаніи такого анализа, устраненіе изъ науки множества представленій и понятій, сложившихся вслѣдствіе ошибочнаго, неправильнаго или недостаточно точнаго сочетанія впечатлѣній и ощущеній, изъ которыхъ такія представленія и понятія образовались. Такимъ образомъ, рѣзкое отрицаніе и въ этомъ случаѣ только расчистило почву научныхъ изслѣдованій и открыло для нихъ новыя перспективы. Вопросы и идеи не исчезли, а только получили новую постановку, болѣе соотвѣтствующую народившимся новымъ потребностямъ знанія.
IV.
Внимательный разборъ воззрѣній, поочередно царившихъ надъ умами въ русскомъ мыслящемъ обществѣ и которыя теперь сходятъ или уже сошли со сцены и потеряли прежнее обаяніе, убѣждаютъ, что и у насъ такое явленіе не служитъ признакомъ помертвѣнія жизненныхъ силъ, а есть результатъ коренныхъ недостатковъ, присущихъ самимъ возрѣніямъ,-- недостатковъ, которые болѣе или менѣе ясно и живо чувствуются большинствомъ русской публики. Уныніе, апатія, разочарованіе, которыя ею овладѣли въ наше время, не должны вводить насъ въ заблужденіе: они служатъ только признакомъ неудовлетворенія, вслѣдствіе роста, хотя бы безсознательнаго, новыхъ потребностей, ищущихъ и не находящихъ себѣ соотвѣтствующаго выраженія, и предсказываютъ, въ будущемъ, появленіе новыхъ воззрѣній и направленій русской мысли. Перевести въ сознаніе тѣ неопредѣленныя и неясныя причины, которыя охладили русское общество къ недавно еще руководившимъ у насъ взглядамъ, и попытаться заглянуть нѣсколько впередъ, въ возможныя и вѣроятныя у насъ направленія въ ближайшемъ будущемъ,-- вотъ задача настоящей статьи. Исчерпать ее мы не беремся. Кто же осмѣлится подумать, что онъ способенъ исчерпать такую тему? Мы будемъ считать себя вполнѣ довольными и счастливыми, если намъ удастся, хотя бы нѣкоторыми изъ своихъ соображеній, обратить вниманіе мыслящихъ людей на предметы, которыхъ мы намѣрены коснуться, вызвать къ нимъ сочувствіе и интересъ, котораго они вполнѣ заслуживаютъ, и тѣмъ по мѣрѣ силъ содѣйствовать введенію русской жизни и мысли въ плодотворную колею оживленнаго труда и развитія.
Но, прежде чѣмъ приступить къ дѣлу, считаемъ необходимымъ оговориться.
Тѣ изъ читателей, которые ищутъ и требуютъ отвѣта на многочисленные практическіе вопросы, занимающіе въ настоящее время русское общество, не найдутъ въ нашей статьѣ ничего непосредственно для себя пригоднаго и могутъ ее вовсе не читать. Мы не беремся здѣсь взвѣсить и оцѣнить различныя, возникающія въ административныхъ сферахъ, въ періодической печати, книгахъ и публикѣ предположенія о преобразованіяхъ нашей политической, общественной и частной жизни. Мы намѣрены разсмотрѣть здѣсь лишь общія теченія и направленія русской мысли, служащія руководствомъ при такомъ или другомъ рѣшеніи нашихъ современныхъ практическихъ вопросовъ, дающія этимъ рѣшеніямъ тотъ или другой тонъ, ту или другую окраску. Смотря по лагерю, у насъ различно судятъ о всѣхъ явленіяхъ и потребностяхъ русской жизни, не только въ настоящемъ, но и въ прошедшемъ, а лагери опредѣляются лишь общими руководящими воззрѣніями, которыя красною ниткой проходятъ черезъ всѣ соображенія и служатъ исходными пунктами разногласія и преній. Какого бы практическаго вопроса ни коснулись, важнаго или второстепеннаго, по каждому возникаетъ тотчасъ же глубокое разномысліе, обусловленное различными точками зрѣнія, которыя коренятся въ тѣхъ или другихъ воззрѣніяхъ на политическую, общественную и индивидуальную жизнь человѣка вообще и у насъ въ особенности. Вотъ эти-то воззрѣнія, составляющія основную предпосылку всѣхъ нашихъ сужденій, и необходимо, рано или поздно, подвергнуть серьезной критикѣ, чтобъ уяснить себѣ путь дальнѣйшей нашей дѣятельности и развитія.
Другая необходимая оговорка касается самаго характера различныхъ направленій русской мысли. Въ пылу полемики и борьбы, раздосадованные и раздраженные аргументаціей противники, мы легко, къ несчастію, слиткомъ часто переходимъ изъ обсужденія въ личную брань, заподозрѣваемъ добросовѣстность чужихъ мнѣній, тащимъ къ нравственному суду цѣлыя направленія и предаемъ ихъ публичной анафемѣ. Такое перенесеніе полемики съ почвы аргументаціи на не имѣющую ничего съ ней общаго арену нравственной оцѣнки спутываетъ всѣ понятія и оставляетъ читателя въ самомъ прискорбномъ недоумѣніи. Никакой взглядъ, самъ по себѣ, не нравственъ и не безнравственъ: онъ только болѣе или менѣе согласенъ съ объективною правдой и истиной, которую и надо выяснить. Самый безнравственный человѣкъ, изъ негодныхъ побужденій, можетъ быть въ своихъ сужденіяхъ правъ и самый нравственный, при наилучшихъ намѣреніяхъ, высказываетъ мысли, не выдерживающія критики. Притомъ, въ дѣйствительной жизни нельзя указать ни одного мнѣнія, которое бы поддерживалось и проводилось одними честными людьми или одними отъявленными негодяями: въ каждомъ лагерѣ, рядомъ съ вполнѣ искренними, самоотверженными и честными людьми, дѣйствующими изъ безукоризненныхъ побужденій, ратуютъ личности далеко не нравственныя, руководимыя своекорыстными видами и задними мыслями, не имѣющими ничего общаго съ истиной и правдой, которыя служатъ имъ только благовиднымъ предлогомъ я маской. Это плевелы въ пшеницѣ, о которыхъ говорится въ притчѣ. Какое дѣло намъ, при обсужденіи мнѣній и взглядовъ, изъ какихъ мотивовъ ратуютъ тѣ или другіе люди? Намъ до нихъ нѣтъ никакой надобности, да и чужая душа -- потемки. Если въ томъ, что они высказываютъ, дѣло пополамъ со вздоромъ и неправдой,-- выберемъ то, что хорошо и справедливо, и воспользуемся хотя крохами правды въ томъ, что они говорятъ. Нѣтъ такого мнѣнія и взгляда, которые бы не были выводомъ изъ наблюденій и опыта: весь вопросъ въ томъ, въ какой мѣрѣ они полны и точны, а вовсе не въ нравственныхъ качествахъ наблюдателя. Разсматривая различныя русскія направленія и воззрѣнія, мы совершенно устранимъ личные и нравственные вопросы и предубѣжденія, сочувствія и несочувствія, и постараемся, со всѣмъ безпристрастіемъ, къ какому только способны, опредѣлить и выразить сильныя ихъ стороны, которыя и придали имъ значеніе и ахиллесову ихъ пяту, вслѣдствіе чего они потеряли свое вліяніе и руководящую роль.
V.
Первыя направленія, выступившія на сцену и овладѣвшія умами, были такъ называемыя славянофильское и западническое. Зачатки ихъ можно прослѣдить далеко назадъ: они коренились въ ходѣ всего нашего развитія не только со временъ Петра, но гораздо раньше, чуть ли не съ XV вѣка. За этотъ длинный періодъ времени не разъ высказывались мысли и взгляды, совсѣмъ сходные съ воззрѣніями славянофиловъ и западниковъ; но да тѣ и другіе въ сороковыхъ годахъ нынѣшняго столѣтія впервые осмыслили, привели въ сознаніе и систему то и другое направленіе, представили попытку придумать имъ научное основаніе, возвести факты и разрозненныя мысли въ руководящія начала. Вотъ почему съ нихъ и начинается сознательное, осмысленное движеніе русской мысли.
Обстоятельства вызвали появленіе этихъ двухъ направленій. Они же, какъ вездѣ и всегда, опредѣлили ихъ содержаніе, форму и характеръ.
Въ царствованіе Императора Николая произошелъ переломъ въ ходѣ русской исторіи: петровскій періодъ ея, ученическій и подражательный, видимо, приходилъ къ концу. Рука объ руку съ небывалымъ политическимъ могуществомъ и вліяніемъ въ Европѣ шло пробужденіе національнаго -- если не самосознанія, то самочувствія, которое съ тѣхъ поръ все ростетъ и усиливается безпрерывно. По мѣрѣ того, какъ оно развивалось, сложившіяся формы быта и учрежденій, представляющія пеструю и разнохарактерную амальгаму допетровскихъ и послѣпетровскихъ условій жизни, смѣшеніе нижегородскаго съ французскимъ, естественно бросались въ глаза и вызывали на размышленіе. То, что служило однимъ государственнымъ цѣлямъ, было создано въ виду однихъ лишь государственныхъ потребностей, внутреннихъ и внѣшнихъ, стало казаться недостаточнымъ и неудовлетворительнымъ съ тѣхъ поръ, что пробудившаяся жизнь общества и народа внесла и поставила на очередь новыя задачи, требовавшія разрѣшенія. Исканіе чего-то новаго, чего-то другаго, соотвѣтствующаго народившемуся народному чувству, стало выражаться и въ искусствѣ, и въ наукѣ, и въ правительственныхъ мѣрахъ, и во внѣшнихъ сношеніяхъ. На этой почвѣ выросли и славянофильское, и западническое направленія. Они выразили въ связной, систематической доктринѣ то, что происходило въ самой жизни, совершалось въ головахъ мыслящихъ людей, и потому охватили всѣхъ, кто только думалъ и дѣйствовалъ въ то время.
Славянофилы обратили особенное вниманіе на несоотвѣтствіе русской жизни и народнымъ потребностямъ привитыхъ къ намъ европейскихъ формъ. Съ этой стороны ихъ критика была весьма плодотворна и аргументація ихъ составляетъ цѣнный вкладъ, который пригодится и при дальнѣйшемъ развитіи русской мысли и русскаго самосознанія. Они ярко оттѣнили мертвящую, притупляющую сторону европейскихъ формъ, которыя, не будучи у насъ осмыслены, а только положены извнѣ, задерживали развитіе народныхъ силъ, народнаго ума и освѣщали народныя потребности ошибочнымъ и обманчивымъ свѣтомъ.
Но на этой отрицательной дѣятельности и критикѣ славянофильство не могло остановиться. Если позаимствованныя европейскія формы къ намъ не привились, не вошли въ нашу плоть и кровь и стали только помѣхою нашему народному развитію, то какая этому причина? Очевидно, онѣ противорѣчьи народному духу, народнымъ началамъ. Въ чемъ же заключается народный нашъ духъ, присущія ему начала и какія формы имъ всего болѣе свойственны и подходящи? Въ этимъ вопросамъ славянофилы были приведены неизбѣжно, неотразимою силой логики. Разъ что мы убѣдились, что то или другое непригодно, мы должны сами себѣ отвѣтить: что же пригодно? Отрицаніе само собою ведетъ къ положенію. Оно представлялось само собою, лежало у нихъ, такъ сказать, подъ руками. Европейскія формы, непригодныя намъ, косвенно, черезъ вторыя руки, коснулись народныхъ массъ и испортили только высшіе, образованные слои. Простой народъ свято сохранилъ старинныя преданія и обычаи. Онъ воспитанъ порядками и строемъ жизни, созданнымъ до XVIII вѣка, который былъ нарушенъ и подорванъ реформами Петра. Тамъ, за его преобразованіями, надо искать народныхъ началъ, воплотившихся въ свойственныхъ русскому народу формахъ. Согласно съ такимъ отвѣтомъ, славянофилы старались выяснить и опредѣлить, въ противуположность европейскимъ, старорусскія начала въ политическомъ и общественномъ быту, въ церковныхъ порядкахъ и учрежденіяхъ, въ частной жизни, обычаяхъ и нравахъ. Изслѣдованія, веденныя въ этомъ направленіи, какъ всякая научная критика, принесли существенную пользу, которая никогда не забудется, но поставленной задачи они не разрѣшили. Славянофилы обратились къ старинѣ, чтобъ объяснить неблагопріятныя для развитія условія современной имъ русской жизни, и думали въ ней найти твердую, незыблемую почву, на которой можно съ увѣренностью построить свѣтлые идеалы русскаго народнаго духа, который носился передъ ихъ мыслью. Но эта почва, при внимательномъ разсмотрѣніи, оказалась хрупкою и очень непрочною. Русскій старинный бытъ, какъ и современный, тоже развивался, тоже мѣнялъ свои формы, точно также создавался подъ вліяніемъ не одного русскаго духа, но и подъ сильнымъ вліяніемъ иноземныхъ, между прочимъ, и европейскихъ элементовъ. Выяснилось, что и реформы Петра не свалились на русскій народъ какъ снѣгъ на голову, а подготовлялись издавна, всѣмъ ходомъ русской жизни и исторіи, и что если даже онѣ и принесли съ собою много дурнаго, то нельзя отрицать, что онѣ принесли не мало и хорошаго. Изслѣдованія открыли, наконецъ, и въ древнемъ нашемъ быту много черныхъ пятенъ, дѣлавшихъ уподобленіе его свѣтлому идеалу болѣе чѣмъ сомнительнымъ. Въ этомъ случаѣ, какъ и всегда, идеалъ остался идеаломъ, дѣйствительность, историческій фактъ -- черствою правдой.
Побѣжденные на исторической почвѣ, славянофилы перенесли, свой лагерь въ область религіи и церкви, отыскивая здѣсь корня и основанія своихъ задушевныхъ стремленій и пытаясь найти для нихъ соотвѣтствующую форму. Эта сторона ихъ дѣятельности не была еще, какъ мы думаемъ, оцѣнена по достоинству и нашла живой отголосокъ только въ лучшей части нашего духовенства. Вѣрное чутье подсказало имъ, чего недостаетъ въ русской дѣйствительности; но и здѣсь, какъ и въ изслѣдованіи формъ частной, общественной и политической жизни, о ни остановились на историческомъ истолкованіи явленій, не подвергая ихъ научной критикѣ. Этому слѣдуетъ приписать, почему замѣчательные труды ихъ по этой части, выяснившіе взаимныя отношенія различныхъ христіанскихъ церквей и мѣсто, занимаемое имъ и въ церковной исторіи, и въ догматикѣ, мало обратили на себя вниманія свѣтскаго общества и остались доступными только спеціалистамъ и небольшому кружку знатоковъ и любителей.
VI.
Тѣмъ же путемъ, какъ славянофилы, пошли и западники, но пришли къ совершенно инымъ выводамъ. Точкой отправленія, почвой, на которой они выросли, была тоже неудовлетворенность современнымъ состояніемъ, потребность въ другихъ, лучшихъ формахъ жизни, болѣе благопріятныхъ для развитія. Сравненіе съ западными народами, ихъ учрежденіями, правами, наукой, образованностью, промышленностью было крайне для насъ невыгодно и превосходство ихъ надъ нами во всѣхъ отношеніяхъ бросалось въ глаза. Однако, мы, съ Петра, пошли по стопамъ Европы, все болѣе и болѣе пропитывались ея вліяніями. Отчего же, въ теченіе полутораста лѣтъ, мы сдѣлали такъ мало успѣховъ и остались почти неподвижными, въ какомъ-то мертвенномъ, нездоровомъ застоѣ? Правда, мы позаимствовали у Европы формы жизни, но это было давно. Съ тѣхъ поръ Европа все шла впередъ и впередъ, развивалась, измѣняла и постоянно совершенствовала свои взгляды и свои учрежденія сообразно съ обстоятельствами и новыми условіями существованія, созданными успѣхами наукъ, образованія и гражданской жизни; а мы закостенѣли на тѣхъ слабыхъ зачаткахъ, которые занесены къ намъ изъ Европы волею геніальнаго преобразователя, не съумѣли ничего изъ нихъ сдѣлать путнаго и стоимъ на одномъ мѣстѣ. Все, что тамъ жило и ростетъ, принося благодатные плоды, у насъ заплеснѣвѣло, выродилось въ какую-то каррикатуру европеизма и лежитъ камнемъ на народномъ геніи и народномъ развитіи. Какая тому причина? А та,-- отвѣчали западники,-- что нашу жизнь, нашу дѣятельность тормазятъ запоздалые остатки допетровскаго византійства и татарщины; преобразованіе и водворенныя имъ европейскія формы еще не перешли достаточно въ нашу плоть и кровь. Надо довершить преобразованіе, выкурить изъ насъ послѣдніе остатки стараго, пересадить къ намъ все то хорошее и полезное, до чего додумалась и доработалась Европа, и пріобщиться вполнѣ къ ея жизни и развитію. Тѣ же лучезарные идеалы, которыми жили славянофилы, вдохновляли и западниковъ; различались только формы, въ которыя облекались эти идеалы. Для славянофиловъ наиболѣе цѣлесообразными (для ихъ осуществленія представлялись формы древней русской жизни; для западниковъ -- тѣ, которыя выработаны современною Европой и дали такіе блестящіе результаты. Подобно славянофиламъ, и западники повели, въ подтвержденіе своихъ воззрѣній, серьезныя изслѣдованія нашего древняго быта и исторіи и тѣмъ существенно содѣйствовали разъясненію условій старинной русской жизни и успѣхамъ русскаго народнаго самосознанія. Но, по мѣрѣ того, какъ шла эта работа, не могли не возникнуть важныя сомнѣнія относительно правильности основной точки зрѣнія западниковъ. Формы жизни у всякаго живаго и развивающагося народа, дѣйствуя на его бытъ, опредѣляя его дѣятельность, суть, въ то же время, продукты всѣхъ условій и обстоятельствъ его существованія. Тутъ есть необходимое и неизбѣжное взаимодѣйствіе. Этотъ общій законъ остается неизмѣннымъ и въ томъ случаѣ, когда одинъ народъ перенимаетъ формы жизни у другаго: онѣ опредѣляютъ его жизнь лишь настолько, насколько имъ ассимилированы и усвоены, а усвоено и ассимилировано можетъ быть только то, что отвѣчаетъ существу и потребностямъ народа! Это одинаково примѣняется и къ намъ, и къ Европѣ. Какъ продукты всей совокупности условій европейской жизни, онѣ не могутъ имѣть безусловнаго значенія абсолютно совершенныхъ формъ, одаренныхъ чудодѣйственною силой, создать благополучіе у всѣхъ народовъ; будучи мѣстными и условными, онѣ, при перенесеніи къ другимъ народамъ, усвоиваются ими лишь настолько, насколько отвѣчаютъ ихъ состоянію въ данное время и при данныхъ обстоятельствахъ. Та же мысль естественно возникаетъ и при изслѣдованіи формъ древняго русскаго быта. Многія изъ нихъ несомнѣнно византійскаго и татарскаго происхожденія; но онѣ видоизмѣнились у насъ, что доказываетъ, что, попавъ на другую почву, онѣ не могли бытъ приняты цѣликомъ, и усвоены только отчасти, тою лишь стороной, которая отвѣчала тогдашнимъ нашимъ обстоятельствамъ и условіямъ быта. Значитъ, если европейскія формы привились у насъ отчасти и плохо, виною тому не одни допетровскія наши позаимствованія у другихъ народовъ, а самъ нашъ народный организмъ, который иное принимаетъ, а другое отбрасываетъ, какъ несвойственное ему, и отождествлять наши идеалы съ европейскими формами, какъ и древнерусскими, одинаково ошибочно.
VII.
Два противуположныя направленія, на которыя расщепилась русская мысль, повела къ живой полемикѣ, переходившей нерѣдко во вражду и крайности съ обѣихъ сторонъ. Рядомъ съ прискорбнымъ взаимнымъ раздраженіемъ, полемика и борьба имѣли и хорошую сторону. Благодаря имъ, оба направленія должны были все точнѣе и точнѣе опредѣлить свои основныя идеи, подробно изслѣдовать факты прошедшаго. Наше народное самосознаніе сдѣлало, подъ вліяніемъ этой борьбы, замѣтный шагъ впередъ. Выполнивъ свою историческую роль, оба направленія отцвѣли и сошли со сцены, уступивъ мѣсто другимъ.
Несмотря на кажущееся непримиримое противорѣчіе, оба ученія, славянофильское и западническое, имѣли одну общую почву,-- одну, если можно такъ выразиться, логику и методъ, одно и то же содержаніе, однѣ и тѣ же заслуги и слабыя стороны. Оба явились первыми попытками осмыслить русскую жизнь и освѣтили ее съ двухъ сторонъ, данныхъ ходомъ нашей исторіи. Разложивъ ее на составные элементы, изъ которыхъ она сложилась со временъ Петра, и отстаивая Тотъ или другой, оба ученія поставили во главу угла идеальныя стремленія и цѣли, совершенно одинаковыя до своему существу и содержанію, носившія общечеловѣческій, всемірный характеръ. Такимъ образомъ, въ обоихъ ученіяхъ русскій народдый геній впервые поставилъ себѣ идеальныя цѣли, поднялся до одухотворенія своихъ національныхъ задачъ и стремленій. Но это былъ лишь разсвѣтъ и ранняя заря нашей самостоятельной, народной, умственной дѣятельности, первые, нетвердые еще шаги на пути къ національной духовной жизни. Въ обоихъ ученіяхъ не видно еще самостоятельнаго творчества. Проснувшаяся мысль, народившіяся идеальныя стремленія не прокладываютъ себѣ еще новыхъ путей, а опираются на готовое, выработанное, въ дѣтской увѣренности, что въ немъ заключается отвѣть на запросы и требованія отъ дѣйствительной жизни. Науки, знаніе разоблачили этотъ самообманъ, убѣдили въ непрочности фундамента, на которомъ надѣялись крѣпко и прочно построить зданіе русскаго быта и гражданственности въ будущемъ. Идеалы, лишенные твердой опоры, повисли на воздухѣ и должны были прокладывать себѣ другіе пути развитія и осуществленія. Вскорѣ они поблекли и потускнѣли. Эпигоны славянофильства и западничества остались при словахъ и тезисахъ, лишенныхъ живаго значенія, твердя -- одни о народности, другіе -- о европеизмѣ, цивилизаціи и прогрессѣ и не умѣя опредѣлить, въ чемъ же они состоятъ. Мыслящая публика, ищущая въ словахъ указанія и разрѣшенія живыхъ вопросовъ, вызываемыхъ дѣйствительностью, отворотилась отъ нихъ и охладѣла къ спорамъ, которые ее прежде такъ интересовали.
VIII.
На развалинахъ славянофильства и западничества возникло новое направленіе такъ называемыхъ народниковъ. Отъ славянофиловъ оно наслѣдовало горячую вѣру въ творческія силы русскаго народа, не зараженнаго европейскими вліяніями, отъ западниковъ -- идеалы передовыхъ европейскихъ мыслителей, сосредоточивающіеся въ наше время преимущественно въ сферѣ соціальной и экономической. Направленіе и стремленія народниковъ представляютъ, безъ сомнѣнія, замѣтный шагъ впередъ въ развитіи нашего народнаго самосознанія. Они не ищутъ осуществленія своихъ идеаловъ, а обращаются къ настоящему, къ дѣйствительности и въ ней, въ ея правильномъ развитіи, видятъ залогъ лучшаго будущаго. Правовыя воззрѣнія крестьянъ, экономическій строй ихъ быта представляются народникамъ тѣми благодатными зачатками и предрасположеніями, на которыхъ прочно и незыблемо можетъ быть воздвигнуто зданіе желанной новой русской гражданственности, о которой мечтаютъ лучшіе умы въ Европѣ, подавленной капиталистическимъ и буржуазнымъ началомъ производства и распредѣленія цѣнностей. Вопросы политическіе, философскіе религіозные и церковные мало интересуетъ народниковъ, и это вытекаетъ изъ ихъ основныхъ воззрѣній на ближайшія наши задачи.
Стремленія народниковъ естественно зародились въ обстановкѣ и условіяхъ минувшаго царствованія. Эпоха Николая I, закончившаго петровскій періодъ русской исторіи, пробудила національную русскую мысль, дала ей первый толчекъ. Царствованіе Александра II, начавшее у насъ соціальныя и экономическія реформы величайшей важности и значенія, отразилось въ сферѣ знанія и критики въ стремленіяхъ и ученіи народниковъ, которые пытались опредѣлить содержаніе живой русской народной мысли и найти соотвѣтствующую ей формулу. Въ этомъ, какъ мы думаемъ, ихъ заслуга; это и даетъ имъ, по нашему мнѣнію, право на видное мѣсто въ развитіи нашего народнаго самосознанія, на ряду съ славянофилами и западниками и вслѣдъ за ними. Подобно своимъ предшественникамъ, они собрали и разработали богатый матеріалъ для изученія нашего народнаго быта со стороны соціальной и экономической и значительно выяснили ее своими трудами.
Но и народники, на нашихъ глазахъ, сошли со сцены и потеряли прежнее вліяніе на умы значительной части мыслящей русской публики, которая одно время была сильно увлечена ихъ ученіями. Какая тому причина? Ихъ было нѣсколько. Намъ кажется, что народники слишкомъ съузили задачу, сосредоточивъ все вниманіе и всѣ силы на одной соціальной и экономической жизни русскаго народа: она далеко не обнимаетъ всего народнаго генія, выражаетъ только ору его сторону, которая, безъ выясненія другихъ, остается малопонятной и, во всякомъ случаѣ, далеко не такъ интересной и поучительной, какою бы она представилась въ совокупномъ изслѣдованіи всѣхъ ея живыхъ отправленій. Съ практической точки зрѣнія, стремленія, изслѣдованія и выводы народниковъ, безъ всякаго сомнѣнія, полезны и "плодотворны; но въ смыслѣ развитія народнаго самосознанія, чего въ наше время прежде и больше всего требуетъ большинство мыслящихъ людей, при теперешнемъ подъемѣ народнаго духа и народныхъ..... народники даютъ слишкомъ мало и потому не могли надолго приковать къ себѣ вниманіе читателей.
Но главная причина охлажденія къ нимъ заключается въ томъ, что, унаслѣдовавъ горячій патріотизмъ славянофиловъ и идеалы западниковъ, они наслѣдовали отъ тѣхъ и другихъ и ихъ ошибочный методъ наблюденій и изслѣдованія. Мы видѣли, что славянофилы просмотрѣли въ допетровскомъ русскомъ бытѣ темныя стороны, приведшія его къ упадку и реформѣ Петра, а западники не разглядѣли въ европейскихъ идеалахъ ихъ исторической и мѣстной подкладки, дѣлающей ихъ непригодными у насъ безъ важныхъ и существенныхъ оговорокъ; въ такой же самообманъ, и, притомъ, двойной, впали и народники. Они не замѣтили, что въ нашемъ крестьянскомъ быту многія явленія, показавшіяся имъ здоровыми зародышами лучшей гражданственности, идущими на встрѣчу стремленіямъ и усиліямъ самыхъ свѣтлыхъ европейскихъ умовъ, суть не болѣе, какъ запоздалые остатки исчезающаго стаднаго чувства и полнѣйшей индивидуальной неразвитости; что изъ года въ годъ эти остатки блекнутъ и замираютъ, а на мѣсто ихъ, между крестьянами, водворяется индивидуализмъ, грубый, неприглядный и безпощадный, какимъ онъ вездѣ и всегда бываетъ при первомъ своемъ появленіи и первыхъ попыткахъ вступить въ права гражданства. Не замѣтили народники и того, что въ современныхъ европейскихъ идеалахъ соціальнаго и экономическаго строя есть весьма существенная недомолвка. Опустившись съ высоты отвлеченностей и метафизики въ реальную дѣйствительность, къ живымъ людямъ, они, эти идеалы, для своего осуществленія, требуютъ и предполагаютъ вполнѣ и высоко развитыя нравственныя личности. Безъ такихъ личностей идеалы останутся одними благожеланіями и отвлеченностями. Между тѣмъ, въ понятіяхъ и практикѣ нравственности царить у насъ въ Европѣ совершенный хаосъ; нравственность замѣнена выдрессировкой людей, что показываетъ, что самое понятіе о нравственности заглохло и пока нигдѣ и ниоткуда не видно попытокъ поставить вопросъ о ней на правильную научную почву или хотя бы водворить ее въ практикѣ, на дѣлѣ, при помощи новыхъ пріемовъ. Нравственность держится еще только на преданіи, которое, на нашихъ глазахъ, замираетъ, теряя авторитетъ и вліяніе на современныхъ людей.