Кавелин Константин Дмитриевич - Мысли К. Д. Кавелина об областном элементе в русской истории

МЫСЛИ К. Д. КАВЕЛИНА ОБЪ ОБЛАСТНОМЪ ЭЛЕМЕНТѢ ВЪ РУССКОЙ ИСТОРІИ.

Въ "Вѣстникѣ Европы", въ 1887 г., появились статьи Д. Корсакова: "Константинъ Дмитріевичъ Кавелинъ. Матеріалы для біографіи, изъ семейной переписки и воспоминаній". Въ майской книгѣ по поводу одной исторической монографіи приводятся мысли этого замѣчательнаго мыслителя и знатока русской жизни объ изученіи провинціальной жизни и мѣстныхъ интересахъ. К. Д. Кавелинъ останавливается на незначительности историческихъ остатковъ въ русской мѣстной, провинціальной жизни и на невозможности возсоздать изъ этихъ остатковъ что либо полное, цѣльное. "Какъ все это блѣдно, слабо, ничтожно! Какъ все это дразнитъ любопытство, не удовлетворяя его! Абсентеизмъ пауки въ вопросахъ мѣстной русской исторіи, какъ нашъ дѣйствительный абсентеизмъ въ провинціи, полный, поразительный!" -- восклицаетъ Кавелинъ.

Далѣе онъ говоритъ: "Въ Европѣ филологія возсоздала, во однимъ даннымъ языка, давно несуществующихъ аріевъ -- ихъ бытъ, нравы, обычаи, устройство домашнее и политическое, религію и культъ; а мы, мы ровно ничего не знаемъ о финскомъ народѣ, посреди котораго зародилось великорусское племя. У каждаго добросовѣстнаго изслѣдователя невольно должны опуститься руки при мысли объ этомъ. Вѣдь нельзя въ одно и то же время быть и филологомъ, и археологомъ, и этнографомъ, и знатокомъ русской филологіи и исторіи; нельзя ѣздить на мѣстахъ, собирать гнилые памятники старины и въ то же время изслѣдовать ихъ критически. Наука дѣлаетъ прочные успѣхи при дружныхъ усиліяхъ спеціалистовъ по самымъ разнообразнымъ отраслями, знанія, направившихъ свои изслѣдованія на одинъ и тотъ же предметъ, а этихъ-то дружныхъ силъ и дружныхъ усилій у васъ и нѣтъ.

"Каждый вынужденъ отдѣльно пробовать своротить гору, и изъ этого, разумѣется, выходитъ очень мало, далеко не соразмѣрно съ потраченнымъ трудомъ и доброй волей".

Мѣстная, областная древне-русская жизнь приводитъ Кавелина къ слѣдующимъ общимъ выводамъ относительно національнаго русскаго самосознанія.

"Вездѣ, на каждомъ шагу,-- пишетъ онъ,-- видно, что были ростки и зародыши живыхъ мѣстныхъ интересовъ, складывалось что-то похожее на живую мѣстную жизнь, были свои мѣстные дѣятели, великіе люди, подвижники, представители мѣстнаго земскаго дѣла, любимые тѣми, чьи интересы они принимали къ сердцу, въ чью пользу они трудились. Весь этотъ міръ, прежде чѣмъ успѣлъ выработаться, окрѣпнуть и принять опредѣленныя формы, завялъ и заглохъ оттого, что на очереди стоялъ вопросъ государственный, политическаго объединенія, во что бы то ни стало. Мы думаемъ, вопреки мнѣнію г. Костомарова, что не татарская буря сломила мѣстную жизнь въ древней Руси, а московская, какъ впослѣдствіи петербургская. Теперь это теченіе русской исторіи пріостанавливается. Мы начинаемъ искать себѣ новыхъ путей и, оборачиваясь назадъ, съ ужасомъ видимъ однѣ развалины, одно запустѣніе. Историческая память у насъ точно отшиблена. Сзади пустота и впереди пустота! Мысль наша какъ-то виситъ на воздухѣ; ей въ своихъ исканіяхъ не на что опереться, не за что уцѣпиться. Личное существованіе не имѣетъ у насъ почвы, въ которую оно могло бы пустить корни и врости крѣпко. Такую твердую, крѣпкую почву можетъ дать лицу ближайшая обстановка, историческое преданіе, бытъ и правы, переходящіе по наслѣдству отъ поколѣнія къ поколѣнію. Вырванный съ корнемъ изъ ближайшей среды, человѣкъ слабъ и безпомощенъ, слоняется посреди другихъ, себѣ подобныхъ, какъ тѣнь, не не имѣя живыхъ интересовъ, не принимая ни въ чемъ горячаго участія. Общіе интересы, государственная политическая жизнь только тогда не пустыя фразы, когда подкладкой имъ служитъ развитая, бьющая живымъ ключомъ, мѣстная, провинціальная жизнь. Общая политическая жизнь, общіе вопросы, общіе интересы имѣютъ дѣйствительный смыслъ, когда они являются итогами, выводами изъ жизни провинціальной, сводятъ её къ одному, не даютъ ей чрезмѣрно разползтись, разобщиться, замкнуться въ узкій и эгоистическій партикуляризмъ {Подъ именемъ партикуляризма разумѣется разобщенная жизнь городовъ, селъ, въ противоположность земской и областной сплоченности. Ред.}. Общенародная, какъ и общечеловѣческая жизнь есть только освѣжающій элементъ, регуляторъ мѣстной жизни, какъ съѣздъ ученыхъ или спеціалистовъ имѣетъ живой смыслъ только тогда, когда они работаютъ усердно и добросовѣстно каждый про себя и у нихъ оттого есть, чѣмъ обмѣняться при встрѣчѣ. Но другіе вопросы были поставлены въ русской исторіи и въ русской жизни, когда начало слагаться Московское государство. Намъ нужно было, прежде всего, стать единымъ, сильнымъ государствомъ... На достиженіе этой жизненной цѣли пошли всѣ силы впродолженіе пяти столѣтій; остальное было пренебрежено, забыто, и если обращало на себя вниманіе, то не болѣе, какъ сколько было нужно все для той же цѣли -- для государственнаго единства. Во имя ея заметенъ и самый слѣдъ тѣхъ зачатковъ мѣстной гражданской, религіозной, политической жизни и культуры, которые, здѣсь и тамъ, начали было проявляться и вырваны съ корнемъ. Очень вѣроятно, что мы теперь уже никогда, даже при самыхъ настойчивыхъ усиліяхъ, не будемъ въ состояніи доискаться полнаго смысла тѣхъ обломковъ старины, которые какимъ-то чудомъ сохранились до насъ. По, какъ бы эти обломки ни были скудны и жалки, мы съ большимъ уваженіемъ и полнымъ сочувствіемъ смотримъ на попытки и усилія собрать, сберечь ихъ и объяснить ихъ загадочный смыслъ. Попытки эти свидѣтельствуютъ, что строй нашихъ мыслей измѣняется, что мы начинаемъ болѣе серьезно относиться къ самимъ себѣ. Благотворныя послѣдствія такой перемѣны не замедлять выказаться. Давно ли тому назадъ чехи и другіе славяне считали себя за австрійцевъ -- какую-то выдуманную, фиктивную національность? И вотъ, съ легкой руки двухъ-трехъ ученыхъ, они, путемъ науки и изслѣдованій, чрезъ археологію и исторію, при помощи пыльныхъ архивовъ и книжной мудрости, доработались до своей національности и возстановили забытую и потерянную связь прошедшаго съ настоящимъ; только тогда они и встали на свои ноги, и опустились съ воздуха на землю и приросли къ ней. Намъ, слава Богу, нечего припоминать, что мы -- русскіе; мы этого никогда не забывали и, съ этой стороны, наша задача, конечно, легче; но за то она гораздо труднѣе, хотя и совсѣмъ по другимъ причинамъ. Печальная доля чеховъ и западныхъ славянъ само собою невольно наталкивала ихъ на путь, которымъ они шли. Нѣмцы, усердно и тщательно стирая съ нихъ слѣды національности, не могли не вызвать реакціи; фактъ былъ слишкомъ ярокъ и нагляденъ; противодѣйствіе ему рождалось невольно и безсознательно. Какъ было имъ не обратиться на самихъ себя, когда все кругомъ было чуждое и вдобавокъ враждебное? Мы, напротивъ, плаваемъ въ своемъ соку, вращаемся въ своемъ, русскомъ элементѣ, и потому намъ гораздо труднѣе, чѣмъ имъ, догадаться, въ какомъ мы глубокомъ и пагубномъ заблужденіи, живя одними общими государственными, политическими и международными интересами, и воображая, что сколько нибудь правильная, благоустроенная общая государственная и политическая жизнь возможна безъ сильно развитой мѣстной, провинціальной. На этотъ счетъ мы всѣ одинаково горько заблуждаемся. Видно, и намъ, подобно чехамъ и западнымъ славянамъ, предстоитъ добираться до сознанія простѣйшей изъ простыхъ истинъ путемъ пауки и изслѣдованія, а не непосредственнымъ чутьемъ, которое, трудно сказать почему, въ насъ развито очень слабо".

Заканчиваетъ рецензію Кавелинъ слѣдующимъ опредѣленіемъ задачъ русской исторіи: "Только серьезными историческими трудами можетъ мало-по-малу выясниться наше народное и историческое сознаніе, и будетъ положенъ, давно желанный, конецъ тѣмъ произвольнымъ кочеваньямъ по необозримымъ степямъ русской исторіи, которыя сбиваютъ съ толку пашу мысль, не даютъ ей правильно осѣсться и скристаллизоваться. Молитва и постъ для нашего ребяческаго, затуманеннаго, блуждающаго народнаго самосознанія есть исторія, исторіи и опять-таки исторія, критическая, добросовѣстная, правдивая" {Рецензія помѣщена въ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" 1872 года, No 102.}.

Помѣщая эти поучительныя слова о русской областной жизни и необходимости ея изученія, мы невольно вспоминаемъ наши личныя бесѣды объ областной жизни съ покойнымъ К. Д. Кавелинымъ. Онъ близко сочувствовалъ мѣстной жизни и возрожденію провинціи. Мы не разъ съ К. Д. Кавелинымъ говорили о судьбѣ окраины, и онъ вполнѣ сочувствовалъ направленію "Восточнаго Обозрѣнія". Наше изданіе онъ получалъ до смерти своей, и мы цѣнили его дружественныя чувства. Никогда изученія областной жизни, усилія возбудить духовную жизнь и областное самосознаніе онъ не называлъ "китаизмомъ", напротивъ, видѣлъ здѣсь возрожденіе. Статья и мысли объ областномъ изученіи были помѣщены К. Д. Кавелинымъ въ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ" 1872 года, гдѣ мы также сотрудничали. Благородная и честная личность покойнаго Валентина Ѳедоровича Корша, также раздѣлявшаго эти взгляды, была извѣстна намъ, и до конца своей жизни онъ выражалъ намъ сочувствіе. Пусть приводимая исповѣдь К. Д. Кавелина послужитъ свидѣтельствомъ, кто держится лучшихъ традицій литературы и кто отвергъ ихъ. Пусть приводимые взгляды будутъ свидѣтельствомъ и укоромъ тѣмъ, кто выступилъ, подобно Евгенію Коршу въ одномъ изъ отверженныхъ органовъ, врагомъ мѣстнаго, провинціальнаго возрожденія, кто, потоптавъ завѣтъ отцовъ и лучшихъ борцовъ за русскую мысль, накликаетъ теперь всевозможныя бѣды на областную жизнь и нашу мѣстную печать.

"Восточное Обозрѣніе", No 20, 1887