Крашевский Иосиф Игнатий - Нищие в древней Польше и в Украине

НИЩІЕ ВЪ ДРЕВНЕЙ ПОЛЬШѢ И ВЪ УКРАИНѢ (*).

(Статья Крашевскаго.)

(*) Эта статья переведена мною изъ повѣсти Г. Крашевскаго: Mistrz Twardowski. Wilno. 1840. Смотр. Tom. II. 72 -- 90. Хотя здѣсь идетъ рѣчь собственно о Польскихъ бабахъ и дѣдахъ, однако жъ, по сродству старинной Польской жизни съ Украинскою, этотъ предметъ, вѣроятно, будетъ любопытенъ и для нашихъ читателей. Имя автора, одного изъ знаменитѣйшихъ современныхъ писателей въ Польшѣ, ручается за интересъ статьи. Примѣч. переводчика.

Нищіе составляли въ Польшѣ, какъ и вездѣ, съ незапамятныхъ временъ (можетъ быть, со временъ язычества) особенный классъ людей, отличающійся отъ всѣхъ прочихъ нравами, обычаями, занятіями, умомъ и самою физіономіею, Ближайшее знакомство съ этими людьми имѣетъ, въ нынѣшнее время, большую важность для исторіи народныхъ нравовъ. Они были какъ бы посредниками между народомъ и духовенствомъ, примыкая съ одной стороны къ Церкви и ея служителямъ, а съ другой къ народу, изъ среды котораго вышли. Они были для народа лекарями, совѣтниками, сватами, кумовьями, и носили обыкновенно названіе дѣдовъ и бабъ, по причинѣ своихъ преклонныхъ лѣтъ. Дѣдъ и баба были необходимы для каждаго отъ колыбели до могилы. Баба принимала дитя при его рожденіи, омывала тѣло умершаго старика, полагала его во гробъ, и пѣла надъ нимъ погребальныя пѣсни, когда нечѣмъ было заплатить священнику; ибо, для нищаго, кружка пива и небольшой горшокъ каши были достаточною за то наградою. Значеніе этого сословія людей во мнѣніи народа увеличивалось съ каждымъ днемъ, ибо они владѣли какъ бы таинственною нѣкотораго рода наукою, перешедшею къ нимъ по преданію отъ людей той же касты. Народъ, всегда жаждущій сверхъестественнаго, имѣлъ къ нимъ неограниченное довѣріе, бывъ готовъ принять всякое средство, если оно могло подать хотя малѣйшую надежду.

Нищіе употребляли многоразличные способы и даже, хитрости, чтобы войти въ домы, сблизиться съ людьми разныхъ сословій и лѣтъ, возбудить въ нихъ состраданіе и воспользоваться милостынею.-- Тѣмъ, которые вѣрили въ чары и симпатическія лекарства (а кто имъ встарину не вѣрилъ?), прислуживались они зельями, мазями, нашептываніями, и т. п., набожнымъ платили за подаяніе молитвою, богатыхъ умоляли о состраданіи, вымышляя раны, болѣзни, увѣчья, которымъ часто весьма искусно подражали. Изъ болѣзней, выдумываемыхъ нищими, чаще всего встрѣчались: казнь Божія, помѣшательство, нѣмота, глухота, слѣпота, вереды, раны, умышленно произведенныя, болѣзнь Св. Валентина, и т. п. Одежда ихъ состояла иль однихъ лохмотьевъ, плаща, покрытаго заплатами и нарочно разорваннаго; дополненіемъ къ этому служили: деревяшка, торба, или мѣшокъ на плечахъ, обнаженныя и покрытыя ранами ноги, открытая грудь, растрепанные волосы, искаженное лице, глаза, наполненные кровью, длинная борода, въ безпорядкѣ упадающая на грудь, голова, обвязанная кускомъ грубой матеріи, кій или посохъ въ рукѣ. Нѣкоторые изъ нихъ предпринимали путешествіе въ Римъ, и одѣвались совершенно отличнымъ образомъ, чтобы тѣмъ отдѣлиться отъ прочихъ, обыкновенныхъ нищихъ. Они составляли родъ какой-то нищенствующей аристократіи, и изъ предѣловъ государства выходили не иначе, какъ получивъ паспортѣ отъ мѣстнаго правительства за подписью и печатью; они имѣли также маршрутъ, по которому и совершали свое путешествіе. Одежда ихъ была сходна съ одеждою пилигримовъ прочихъ народовъ; они носили темный широкій плащъ, капемоху со снурками, висящія у пояса четки, мѣдную чашку для черпанія изъ источниковъ воды, и въ рукахъ длинный посохъ; странствовали по большей части по двое (парами), и притомъ, прежде нежели направляли путь свой въ Римъ, проходили Польшу вдоль и поперегъ. Владѣтели, чрезъ земли которыхъ они проходили, оказывали имъ всякое покровительство, какъ людямъ, странствующимъ съ религіозною цѣлію. Въ праздники, когда совершалась Божественная служба, они садились на паперти церкви, и пѣли религіозные канты, чтобы тѣмъ обратить на себя общее вниманіе. Ниже будетъ сказано, въ какихъ мѣстахъ они чаще всего собирались.

Нѣкоторые дѣды ходили собирать по государству подаяніе для погорѣлыхъ и пришедшихъ въ ветхость церквей, на покупку органовъ, на содержаніе госпиталей, и т. п. Они носили для этого на шеѣ замкнутый ящичекъ, но очень часто случалось, что жертвуемыя деньги, вмѣсто церковкой скарбницы, поступали въ руки собирателей, и самые ящички были опустошаемы. Другіе выдавали себя калѣками: хромыми, глухими, нѣмыми и слѣпыми. Тѣ, которые имѣли Божью казнь и такъ называемую болѣзнь Св. Валентина, старались какъ можно сильнѣе кричать и рваться, даже во время самаго Богослуженія въ церкви, лежа на помостѣ, чтобы, окровавивъ себя, скорѣе возбудить состраданіе. Иные нарочно растравляли свои раны, или, представляясь помѣшанными, выли, произносили какіе-то невнятные звуки, и страшно поводили глазами. Были и такіе, которые, въ деревняхъ и вообще въ уединенныхъ мѣстахъ, замѣтивъ, что въ хатѣ не было хозяина, привязывали къ своей одеждѣ кусокъ волчьей шкуры, и воя по-волчьи, разыгрывали роль волкалакъ. Хозяйка, увидѣвъ ихъ, запирала со страхомъ дверь, и какъ можно скорѣе подавала имъ хлѣба, или чего либо другаго. Волколака не бралъ хлѣба, вылъ и угрожалъ, что отправится на поле къ стадамъ, если не дадутъ ему чего-либо повкуснѣе для утоленія голода, и обыкновенно успѣвалъ въ своемъ намѣреніи. Когда случалось ему застать въ хатѣ одну поселянку, то онъ старался войти прежде, нежели запрутъ дверь, вытаращивалъ глаза, бормоталъ что-то подъ носъ, бросалъ въ горшки какой-то порошокъ, и такимъ образомъ напугавши мать и сидящее на печи дитя, уходилъ, взявъ, что ему было угодно.

Отсюда вѣроятно произошло обыкновеніе пугать дѣтей дѣдами. Нищіе старались достать дитя, чтобы темъ болѣе возбудить состраданіе къ своему состоянію. Случалось, что они даже похищали воровскимъ образовъ дѣтей, если не было своихъ. Впрочемъ, это бывало рѣдко, ибо молодыя женщины изъ нищихъ были очень плодовиты, и охотно уступали своихъ дѣтей старымъ.

Были такіе нищіе, которые сидѣли на одномъ мѣстѣ, предпочитая это спокойное состояніе бродяжничанью по дорогамъ. Для этого выбирали они мѣста, чѣмъ либо примѣчательныя, какъ, напримѣръ, близъ источниковъ, прослывшихъ цѣлебными, у крестовъ, стоящихъ близъ дорогъ, около многолюдныхъ гостиницъ, и т. п. Здѣсь они молились, вопили, подавали воду проходящимъ, и показывали дорогу незнающимъ. Среди непроходимыхъ лѣсовъ, возлѣ дороги, у ветхаго креста, можно было встрѣтить полуразвалившуюся и заросшую мохомъ землянку; при приближеніи къ ней путника, тотчасъ выходилъ сѣдой старецъ; подпираясь костылемъ, и протягивалъ руку для подаянія. Нѣкоторые поступали въ число церковныхъ служителей -- были звонарями и прислужниками, а въ близлежащей деревнѣ занимались леченіемъ людей и скота.

Бабы, по наружному виду своему, имѣли сходство съ дѣдами, съ небольшимъ развѣ различіемъ. Лохмотья, холстинный плащъ, вѣчно висящій у пояса горшечекъ, служащій какъ для окуриванія отъ чаръ и злаго духа, такъ и для приготовленія пищи -- составляли главную ихъ принадлежность. Преимущественно занимались онѣ бабованьемь, чарами, леченіемъ и присматриваніемъ за бѣдными шляхтянками при разрѣшеніи ихъ отъ бремени. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ тщеславились онѣ особенными тайными знаніями. Бабы и дѣды превосходно знали всѣ людскіе предразсудки, всѣ гаданія на добро и зло, и всѣ предосторожности для предохраненія отъ зла. Они всегда имѣли при себѣ восковыя свѣчи, разнаго рода зелья, мази для ранъ, настойки; кропили хлѣва и стойла, пасѣки и ульи; гадали, подобно цыганамъ, на ладони, и т. п. Они-то внушали народу, что встрѣча съ пустыми ведрами означаетъ несчастіе; что крикъ птицы на кровлѣ во время ночи предвѣщаетъ недоброе, что въ Четвертокъ по полудни не должно прясть льна, а въ Пятницу печь хлѣбы; что но должно ставить въ комнатѣ заступа; что негодится подметать избы наизворотъ; что не хорошо беременнымъ женщинамъ сопровождать похороны (этотъ совѣтъ былъ весьма основателенъ); совѣтовали переламывать пальцы умершимъ чародѣйкамъ, чтобъ онѣ не могли вставать изъ гробовъ; клали крестное знаменіе на облака, предвѣщавшія градъ, чтобы они прошли мимо, а на горшки и доёнки, чтобы въ домъ было во всемъ изобиліе; лечили людей и скотину отъ болѣзней разнаго рода.-- Кромѣ того, способъ, какимъ онъ преподавали совѣты, таинственное выраженіе лица, важность обрядовъ, все это внушало народу невольное къ нимъ уваженіе и довѣренность. Имъ приписывали необыкновенное могущество, многообъятныя свѣдѣнія, всезнаніе, и притомъ, не всегда считали это навожденіемъ злаго духа, а напротивъ вѣрили, что такого рода способности даны имъ отъ Бога, въ награду за нищенскую жизнь, терпѣніе, уничиженіе и убожество. Я иначе и не могу объяснить себѣ неограниченнаго довѣрія къ дѣйствительности ихъ точенія и заговариваній.

Бабы гораздо чаще дѣдовь употребляли разнаго рода лекарства и чары, и никогда не выходили изъ хаты, въ которой получили подаяніе, не окуривши оной отъ злаго духа. Народъ, боясь, чтобы они не наслали какого либо несчастія, никогда не отказывалъ имъ въ милостынѣ. Кромѣ того, въ стародавнія времена, когда сословія народа не были отдѣлены другъ отъ друга такими рѣзкими чертами, какъ нынѣ, онѣ занимались наружнымъ образованіемъ богатыхъ шляхтянокъ, научали ихъ какъ поддерживать красоту лица, какъ красить брови и волосы; надѣляли любовными напоями и зельями отъ неплодія, въ слѣдствіе развратной жизни, а также и другаго рода снадобьями для той же цѣли, какъ-то: стружками отъ гробовъ, мохомъ съ церковныхъ крышъ, и т. п. Имъ довѣряли лечить всякаго рода болѣзни: онѣ все видѣли, и на все, что только происходило въ области ихъ странствованія, имѣли вліяніе. Онѣ залечивали раны отъ воспаленія и опухоли, помогали отъ вередовъ и нагноеній, умѣли уничтожить зародышъ дитяти, и даже отвратить оный; знали средства пособить неплодію женщинъ и разслабленію мужчинъ, сводили и растропвали супружества, давали совѣты, какъ воспитывать дѣтей, очень часто подводили дѣвицъ на зло, и молодымъ людямъ помогали въ дѣлахъ волокитства, перенося посольства съ одной стороны на другую, и т. п.

Дѣды часто занимались лоскутничествомъ и перепродажею, покупая и воруя разнаго рода лохмотья. Предметомъ торговли ихъ была старая одежда и обувь, свиньи, птица; но главнѣйшимъ матеріаломъ ея были: лекарства разнаго рода, водки, мази, вода изъ цѣлебныхъ источниковъ, свѣчи, выдѣланныя изъ воску ноги, сердца, руки для обѣтныхъ приносовъ въ церкви, деревянные крестики, и т. п. Поселяне, а иногда и бѣдная шляхта, покупала у и ихъ все это.

Всякая баба слыла за чародѣйку. Народъ вѣрилъ, что каждая изъ нихъ, выворотивши рубаху на изнанку, въ Четвертокъ, на новолуньѣ, вылетала въ дымовую трубу на помелѣ или кочергѣ, занималась на перекресткѣ исполненіемъ какихъ-то обрядовъ, могла сдѣлаться по желанію невидимою, она принимала на себя разные образы: звѣрей, кошекъ, совъ, козъ, и т. п.; что силою какихъ-то зелій могла отпирать замки, по веревкѣ могла взбираться на какую угодно высоту, ходитъ по водѣ, не замочивъ ногъ. Имъ приписывали также даръ ясновидѣнія и способность мѣнять физіономію свою два раза въ мѣсяцъ, а именно; ночью принимать образъ смерти, а вечеромъ вѣдьмы или летучей змѣи. Драконъ, духъ зла, былъ съ ними въ самыхъ дружественныхъ отношеніяхъ: онъ также принималъ на себя разные виды, и въ особенности славился тѣмъ, что по просьбѣ или договору носятъ изъ чужихъ амбаровъ, для своихъ пріятелей, все, что только тамъ можно было отыскать.

Бабы и дѣды безпрерывно переходили съ одного храмоваго праздника на другой, съ одной ярмарки на другую. Очень рѣдко случалось, чтобы бродящее общество ихъ имѣло болѣе трехъ душъ, ибо въ противномъ случаѣ они сами могли бы вредить себѣ. Слѣпой съ слоямъ проводникомъ, глухой съ хромымъ, хромой со слѣпымъ, дѣдъ съ пріятельницею-бабою странствовали по свѣту, раздѣляя собираемое ими подаяніе, а иногда и ссорясь за оное. Во время праздниковъ, неисчислимыя толпы ихъ занимаютъ входы церковные: здѣсь они поютъ, кричатъ, показываютъ раны свои, предлагая на продажу свѣчи, мази, лекарства, зелья.... День поминовенія усопшихъ и теперь, какъ встарину, есть самый важный день для нищаго: въ это время онъ наиболѣе собираетъ милостыни, которую охотно даетъ ему каждый за душу умершаго, ибо всякъ имѣетъ на томъ свѣтѣ кого либо, о комъ плачетъ, за котораго съ радостію приносить умилостивительную жертву.

Мѣста, служившія постояннымъ пунктомъ сборища нищихъ въ Польшѣ, были: Ченстоховъ, Новая Кальварія, Сташевъ, Гнѣзно, Пильзво, Хельмъ, Заводы, Костелъ Св. Петра около Добржина, и др. Въ эти города собирались они во время храмовыхъ праздниковъ или ярмарокъ. Кромѣ того, странствовали они въ чужія страны, особенно въ сосѣднія государства: въ Венгрію, Седьмиградскую Землю, Валахію; нѣкоторые заходили даже въ Землю Запорожскихъ Казаковъ (и часто оставались тамъ), въ Пруссію, Россію, Моравію. Нѣкоторые, подъ предлогомъ собиранія милостыни, занимались, вмѣсти съ цыганами, воровствомъ продажею лошадей, служа проводниками, для мошенническихъ шаекъ, по проселочнымъ дорогамъ.

Очень часто они входили въ сношенія и съ высшими классами народа, служа перенощиками тайной корреспонденціи, шпіонами, лазутчиками, и т. п. Такъ одинъ изъ нихъ, въ XV вѣкѣ, перенося письма отъ Короля Сигизмунда къ Крестоносцамъ, умеръ на дорогѣ, и это было причиною открытія тайны. Такъ Князь Симеонъ Слуцкій проходилъ въ ворота Львова, очень хорошо охраняемыя, къ нарѣченной своей Княжнѣ Острожской. Здѣсь же кстати вспомнятъ и про обычай богатыхъ людей приглашать нищихъ въ воспріемники дѣтей своихъ, чтобы они не умирали.

Самымъ поэтическимъ явленіемъ у насъ были нищіе слѣпцы, бандуристы и гуслисты, ходившіе по селамъ и городамъ съ религіозными и народными пѣснями. Повѣствуютъ, что жизнь этихъ нищихъ была такъ изобильна во всемъ, что часто сынъ наслѣдовалъ ремесло отца, и вмѣстѣ съ нимъ и слѣпоту, которою жестокосердый отелъ еще въ дѣтствѣ надѣлялъ его. Этотъ бродяжничествующій классъ народа имѣть свой особенный языкъ (о коемъ упоминается и въ старинныхъ лѣтописяхъ), на которомъ говорили они, не желая, чтобъ ихъ понимали посторонніе въ такомъ случаѣ, когда дѣло касалось воровства, мошенничества, и т. п. Это былъ языкъ ихъ ремесла, онъ имѣлъ свои особенныя выраженія, и общеупотребительнымъ словамъ и оборотамъ придавалъ особенныя значенія.

Изъ всего сказаннаго нами основательно заключить можно, что нищіе занимали очень важное и вето среди простаго народа, и имѣли на него сильное вліяніе. Поговорка: "когда чортъ не въ состояніи чего сдѣлать, то посылаетъ бабу" (gdzie djabel nie może, tam babe posla)j свидѣтельствуетъ, какое важное значеніе имѣли бабы. И самыя народныя гаданія очень рѣдко обходились безъ посредства бабъ и дѣдовъ -- этихъ таинственныхъ существъ, неизвѣстно гдѣ родившихся и вѣчно-живущихъ, ибо, по смерти, ихъ мѣста тотчасъ занимались другими такими же бабами и дѣдами -- непрерывно и безконечно.

Нравы этого класса народа были удивительною смѣсью набожности и предразсудковъ, молитвъ и преступленій. Ихъ таинственная жизнь, престарѣлый возрастъ, разсказы о нихъ, переходящія изъ поколѣнія въ поколыйе, все это въ глазахъ народа давало имъ какой-то плѣнительный видъ, увѣряло въ дѣйствительности ихъ волшебствъ, внушало страхъ и уваженіе къ ихъ знаніямъ. И въ самомъ дѣлѣ, страшна была месть людей, которыхъ и самый законъ не безъ затрудненія могъ преслѣдовать: не разъ случалось, что хижины, зажженныя ими, пылали, и люди гибли отъ смертоноснаго яда, тайно положеннаго ими въ пишу. Однимъ словомъ, нищіе въ тѣ времена были для народа всегда необходимыми и очень часто опасными.

Нищіе вели иногда осѣдлую жизнь въ городахъ. Будучи болѣе образованными, столько же развращенными, они были пронырливѣе и хитрѣе нищихъ деревенскихъ. Въ городахъ составились изъ нищихъ даже нѣкотораго рода братства или привилегированные цехи. Они имѣли свои росписи, книги, писарей, старшинъ, казну, надсмотрщиковъ, которые строго наблюдали, чтобы прибывшіе въ тотъ городъ посторонніе нищіе не отнимали хлѣба у городскихъ, испрашивая подаянія близъ церквей, или таскаясь по улицамъ. Уже въ XVІ вѣкѣ образовались въ Польшѣ такого рода братства, и имѣли свои особенные домы для совѣщаній. Они заботились о благѣ нищенствующей братіи, и старались, чтобы каждый изъ членовъ могъ имѣть священника при кончинѣ и приличное погребеніе послѣ смерти. Приходящіе въ городъ нищіе, желая просятъ подаянія, должны были первоначально явиться къ начальствующему городскимъ цехомъ нищихъ, и представить свои бумаги: имъ не позволялось открывать своихъ ранъ въ городѣ, и носить дѣтей. Каждый мѣсяцъ были общія сходки, которымъ вели надлежащій журналъ. Только но время голода и моровой язвы, когда въ городъ приходили безчисленныя толпы разнаго рода людей, порядокъ этотъ нѣсколько измѣнялся.

Самые бѣдные госпитали имѣла назначенный дни, въ которые служители ихъ могли сидѣть на улицахъ, а именно день Всѣхъ Святыхъ и Свѣтлое Христово Воскресеніе. Старшины были обыкновенно набираемы изъ звонарей, церковнослужителей, и т. п. Принадлежащіе къ братству, сидѣли иногда въ будкахъ, нарочно построенныхъ близъ входа въ церковь. Вообще нищіе въ городахъ не пользовались большою свободою: полиція не позволяла имъ таскаться, подъ страхомъ выставленія къ позорному столбу, тѣлеснаго наказаніе и изгнанія изъ города; въ случаѣ же доказаннаго чародѣйства, а иногда и одного только подозрѣнія въ этомъ дѣйствія -- безпощадно жгла ихъ на кострахъ. Но за то свободна была жизнь нищаго въ деревнѣ, въ безпрерывно-веселомъ странствованіи изъ одного мѣста въ другое, по знакомымъ ему окрестностямъ. Нѣтъ сомнѣнія, что бродяжничество ихъ имѣло сильное вліяніе на нравственность поселянъ: многіе доведены были ими до преступленій; другіе, смотря на нихъ, прельщались праздностію, странническою жизнію и нищенскимъ состояніемъ. Они были часто укрывателями преступниковъ, и такимъ образомъ размножали пороки и злодѣянія.

Кромѣ тѣхъ отношеній между нищими и высшимъ сословіемъ народа, о которыхъ уже сказано было, вспомнимъ еще и о тѣхъ, которыя происходили отъ пиршествъ, учрежденныхъ въ XV и XVІ вѣкахъ для нищихъ: въ этихъ пиршествахъ принимали участіе паны и духовенство. Сюда же принадлежитъ и обрядъ, совершаемый въ Великій Четвертокъ предъ Воскресеніемъ Христовымъ.

На чемъ же основывались извѣстность и вліяніе этого класса людей? На знаніи религіозныхъ пѣсень и молитвъ, народныхъ преданій, гаданій, поговорокъ и пѣсень, изъ рода въ родъ переходящихъ чародѣйствъ, леченіи посредствомъ травъ, заговариваній, нашептываній, и т. п.

СТ. ГЕЕВСКІЙ.

Харьковъ.

"Сѣверная Пчела", No 123, 1846