Ермилов В. - Юбилей великой книги

Юбилей великой книги*).

*) Читано въ публичномъ засѣданіи учебнаго отдѣла общества распространенія техническихъ знаній въ Москвѣ.

Въ числѣ любопытныхъ мыслей Жанъ-Поля есть такая: истина требуетъ ста лѣтъ, чтобы быть понятой, и еще ста лѣтъ, чтобы быть проведенной въ жизнь.

Многіе, быть можетъ, не согласны съ этою мыслью и найдутъ ее преувеличеніемъ. Въ интересахъ безпристрастія слѣдовало бы, мнѣ кажется, провѣрить на фактахъ справедливость ея.

Кстати, у насъ есть и достаточно уважительный поводъ для такой работы: въ настоящемъ году миновало именно двѣсти лѣтъ со дня появленія знаменитой книги Джона Локка о воспитаніи.

Было бы весьма не безъинтересно разсмотрѣть, много ли мы двинулись впередъ въ области воспитанія за два столѣтія, протекшія со времени выхода въ свѣтъ педагогическаго трактата, принадлежащаго великому англійскому философу. Можно ли, положа руку на сердце, со всею справедливостью и безпристрастіемъ сказать, что истины, провозглашенныя этимъ мыслителемъ, въ наше время уже проведены въ жизнь и пользуются полнымъ примѣненіемъ въ практикѣ?

Прежде всего, обратимъ вниманіе на основное положеніе всего трактата,-- положеніе, которое для той эпохи, когда жилъ Локкъ, было неслыханною новостью, а для нашего времени оно относится къ одному изъ самыхъ свѣжихъ и, такъ сказать, животрепещущихъ вопросовъ дня. Его книга начинается словами: "Здравый духъ въ здравомъ тѣлѣ". Совмѣщая въ себѣ два спеціальныхъ вѣдѣнія,-- будучи хорошимъ и уважаемымъ врачомъ и въ то же время педагогомъ, воспитавшимъ въ семействѣ Шефтсбюри представителей цѣлыхъ двухъ поколѣній,-- Локкъ прекрасно понималъ и внушалъ читателямъ, что ни одною изъ этихъ двухъ сторонъ человѣческаго существа,-- физической и духовной,-- пренебрегать не слѣдуетъ. По его словамъ, человѣку, желающему играть какую-нибудь роль въ свѣтѣ, въ высшей степени потребенъ сильный организмъ, способный переносить невзгоды и усталость. Онъ возмущается тѣмъ, что въ культурномъ классѣ общества большинство дѣтскихъ натуръ или портится, или, по крайней мѣрѣ, терпитъ вредъ отъ баловства и изнѣживанія. И онъ совѣтовалъ вести дѣтей такъ, какъ это дѣлаютъ "честные фермеры и зажиточные поселяне", которые дѣйствуютъ въ духѣ того принципа, что "наше тѣло "ожегъ переносить все, къ чему пріучатъ его съ самаго начала".

Всѣ правила физическаго воспитанія, предлагаемыя Локкомъ, можно назвать словомъ, которое теперь такъ употребительно въ устахъ врачей, именно: "закаливаніе". Все дѣло здѣсь заключается въ сообщеніи ребенку полезныхъ привычекъ: выносливости по отношенію къ теплу я холоду, перемѣнѣ погоды и т. п. Эти привычки должны вкореняться постепенно и систематически.

Я не буду распространяться о различныхъ подробностяхъ, которыми переполненъ тотъ отдѣлъ, гдѣ говорится объ уходѣ за тѣломъ. Читая ихъ, иногда кажется, будто имѣешь дѣло съ просвѣщеннымъ человѣкомъ нашего времени. Для примѣра, укажу на одинъ изъ вопросовъ, который только въ послѣдніе дни стали затрогивать авторы сочиненій по дѣтской гигіенѣ. Вопросъ этотъ относится къ роли плаванія, которому, какъ орудію физическаго воспитанія, Локкъ придаетъ большое значеніе. "Плаваніе спасетъ жизнь многимъ людямъ,-- говоритъ онъ,-- и римляне считали его столь необходимымъ, что ставили на ряду съ науками; обычною фразой у нихъ для обозначенія дурно воспитаннаго и ни на что негоднаго человѣка было, что онъ не выучился ни читать, ни плавать: Nec litteras didicit, nec паtare". Къ сожалѣнію, даже теперь рѣдко гдѣ въ Европѣ приходится видѣть со стороны педагоговъ надлежащее вниманіе къ этому способу укрѣпленія силъ 1 здоровья дѣтей. Чтобы покончить съ вопросомъ о физическомъ воспитаніи, укажу на одно изъ правилъ, на которыхъ такъ энергически настаиваетъ нашъ авторъ. Правило это, къ великому нашему смущенію, невольно наводитъ на грустныя сравненія того, что есть, съ тѣмъ, что быть должно. Это правило не многословно, но за то слишкомъ многозначительно: слѣдуетъ бытъ какъ можно болѣе на чистомъ воздухѣ. При этомъ авторъ, какъ англичанинъ, конечно, стоитъ за подвижныя игры.

Къ великимъ послѣдствіямъ привели эти мысли Локка. Дѣло въ томъ, что въ его время царилъ аскетическій взглядъ на воспитаніе, и тѣло было въ полномъ пренебреженіи у тогдашнихъ педагоговъ. Локкъ первый съ компетентностью врача и педагога громко поднялъ вопросъ объ уходѣ за физическимъ здоровьемъ, какъ необходимомъ условіи для духовной крѣпости человѣка. Идею Локка повторилъ, добросовѣстно ссылаясь на него, и Руссо въ своемъ Эмилѣ. Съ тѣхъ поръ ученіе англійскаго мыслителя создало эпоху. Оно внесло въ наши воззрѣнія и привычки новое плодотворное начало не только въ дѣлѣ воспитанія, но и во всѣхъ областяхъ жизни. За воспитателями быстро послѣдовали врачи, и вотъ въ 1796 года явилась знаменитая книга Гуфеланда Макробіотика или искусство продлить жизнь. Посредствомъ этой книги Гуфеландъ сталъ отцомъ новой науки гигіены. Благодарное человѣчество не должно, однако, забывать, что Локкъ былъ въ развитіи этой науки славнымъ предшественникомъ Гуфеланда {Правдивость и точность исторіи требуютъ, впрочемъ, отмѣтить и ту истину, то и до Локка не разъ провозглашались то тутъ, то тамъ мысли о необходимости хода за физическимъ развитіемъ человѣка, но то были голоса менѣе авторитетные, за исключеніемъ, однако, Рабле, который въ знаменитой книгѣ о Гаргантуа и Панагрюэлѣ съ глубокимъ талантомъ истиннаго сатирика и педагога ополчается противъ школы своего времени (XVI вѣка) и защищаетъ идею гармоническаго развитія духа и тѣла.}.

Закаливанію физическому соотвѣтствуетъ духовное. "Какъ сила тѣла заключается, главнымъ образомъ, въ его способности переносить невзгоды и лишенія, -- говорить Локкъ, -- такъ и сила духа состоитъ въ томъ же". Поэтому главная основа нравственности и всяческихъ добродѣтелей заключается въ томъ, чтобы человѣкъ былъ способенъ во всякую минуту отказываться отъ тѣхъ своихъ желаній и наклонностей, которыя идутъ въ ущербъ его пользѣ. Однако, объ этомъ условіи, т.-е. о закаливаніи духа и развитіи воли и характера, слишкомъ мало заботятся лица, воспитывающія своихъ дѣтей. Не стараясь во-время, съ самаго ранняго возраста, приняться за пріученіе ребенка къ разумной дисциплинѣ, родители часто балуютъ и изнѣживаютъ его, а впослѣдствіи сами же удивляются, что имъ приходится пить горькую воду, между тѣмъ какъ они сами отравили источникъ. Кто не привыкъ сдерживать свою волю въ дѣтствѣ, тотъ на всю жизнь останется безхарактернымъ, безвольнымъ, либо необузданнымъ человѣкомъ. Такова сила привычки: "Онъ командовалъ своею няней, прежде чѣмъ началъ говорить или ходить; онъ сдѣлался господиномъ своихъ родителей съ той минуты, какъ получилъ способность болтать; съ какой же стати теперь, когда онъ выросъ, сдѣлался крѣпче и разумнѣе, чѣмъ былъ тогда,-- съ какой стати теперь онъ внезапно долженъ сдѣлаться сдержаннымъ и покорнымъ?"

Поэтому съ дѣтскими капризами слѣдуетъ бороться съ самой колыбели. Боже сохрани уступать крикамъ или слезамъ ребенка, когда онъ настойчиво требуетъ того, чего, по вашему убѣжденію, ему совсѣмъ не нужно. Въ этомъ отношеніи требуется неумолимая послѣдовательность и отсутствіе малѣйшей поблажки. Тогда ребенокъ скоро пріучится сдерживать свои вожделѣнія, идущія въ разрѣзъ съ волей и желаніемъ руководителя, который для него, особенно въ первые годы его жизни, долженъ быть безусловный авторитетъ. Авторитетность въ глазахъ дѣтей -- вотъ то, чего мы должны добиться прежде всего, если хотимъ имѣть въ своемъ дѣлѣ какой-нибудь успѣхъ. Постепенно власть, основанная на безусловномъ повиновеніи чужой волѣ, должна уменьшаться такимъ образомъ, чтобы къ юношескому возрасту ребенка его отецъ или воспитатель обратился въ его лучшаго 1 любимаго друга.

Разсматривая различныя мѣры дисциплины, Локкъ считаетъ самою не удачною и самою жалкой -- тѣлесное наказаніе. По его словамъ, "рабская дисциплина создаетъ и рабскій характеръ".

Строгія наказанія подавляютъ личность ребенка, разслабляютъ его волю и вообще душевныя силы и вырабатываютъ изъ него "слабоумное, жалкое созданіе". Забитый суровою дисциплиной ребенокъ можетъ "своимъ неестественнымъ спокойствіемъ нравиться недальновиднымъ людямъ, любящимъ тихихъ и неподвижныхъ дѣтей за то, что они не шумятъ и не причиняютъ никакого безпокойства". Едва ли что-либо путное можетъ выйти изъ такихъ дѣтей.

Единственное наказаніе, которое считаетъ Локкъ безусловно разумнымъ, заключается въ причиненіи чувства стыда. Боязнь вызвать неудовольствіе -- главное средство исправленія.

Тамъ, гдѣ существуетъ правильное отношеніе между родителями и дѣтьми, наказанія и награды являются мѣрами почти излишними. Нельзя же придираться къ дѣтямъ за ихъ невинныя шалости, за ихъ шумъ и возню, которую они невольно подымаютъ, предаваясь такому естественному занятію, какъ игры и забавы. Тутъ необходимо имъ предоставлять какъ можно больше простора и свободы, относясь къ нимъ съ величайшею снисходительностью. Если же дѣти злоупотребляютъ своею свободой, то воспитателю, который заручился авторитетностью, достаточно будетъ одною слова или взгляда для того, чтобы расходившіеся шалуны въ одинъ мигъ присмирѣли и чтобы снова водворился въ ихъ средѣ надлежащій порядокъ. Не преслѣдовать должно эту естественную наклонность дѣтей въ играмъ,-- она составляетъ насущную потребность ихъ природы,-- ее, напротивъ, должно всѣми мѣрами поощрять: эти игры, по справедливому замѣчанію Локка, необходимы "для поддерживанія ихъ духовныхъ силъ и улучшенія ихъ крѣпости и здоровья". Мало того: онъ даже совѣтуетъ стараться, чтобы всякая работа была для нихъ такъ же пріятна, какъ развлеченіе и игры. Этотъ совѣтъ послужилъ великимъ толчкомъ къ новому движенію въ области педагогики. Это -- та самая мысль, которую впослѣдствіи примѣнялъ въ практикѣ Фребель и на основаніи которой началась въ Европѣ борьба противъ педантическаго и схоластическаго духа, господствовали въ дѣлѣ ученія. Этотъ духъ, какъ мы увидимъ, еще далеко не испарился въ наша время, и потому теорія внесенія элемента увлекательности въ область воспитанія должна, мнѣ кажется, и теперь провозглашаться усердно и съ безустанною энергіей.

Въ ряду тѣхъ скучныхъ и безплодныхъ педантическихъ пріемовъ воспитанія, противъ которыхъ вооружался Локкъ, слѣдуетъ отмѣтить обычай многихъ родителей обременять память дѣтей огромнымъ количествомъ правилъ и предписаній. Эти правила такъ же скоро забываются, какъ и дѣлются. Конечно, для воспитателя гораздо легче требовать, чѣмъ учить,-- съ ироніей замѣчаетъ нашъ мыслитель. Но надо же и пожалѣть дѣтей, которыя, почувствовавъ себя не въ силахъ помнить и понимать всякую мѣлочь, въ концѣ-концовъ, махаютъ рукой и перестаютъ обращать вниманія на слова старшихъ. Однимъ словомъ, правилъ должно быть какъ можно меньше, но выполняться должны они какъ можно строже

Локкъ горячо настаиваетъ на той мысли, что дѣтей надо учить не правилами, которыя, по его словамъ, всегда ускользаютъ изъ ихъ памяти. Упражненія, повторенія, навыки и привычки -- вотъ основная пружина воспитанія. Тутъ онъ предлагаетъ гуманное начало, сплошь и рядомъ нарушаемое педагогами: не дозволять себѣ слишкомъ рѣзкихъ упрековъ, брани и гнѣва за нарушеніе того или иного правила, а предпочитать этому ласковыя слова и кроткія увѣщанія. При этомъ слѣдуетъ добродушно и въ простыхъ словахъ напоминать ребенку то, что онъ позабылъ, и спокойно и терпѣливо до тѣхъ поръ упражнять его въ извѣстномъ навыкѣ, пока онъ не усвоитъ его себѣ окончательно.

Нельзя не удивляться, что еще двѣсти лѣтъ назадъ Локкъ затронулъ вопросъ, составляющій въ наше время весьма чувствительное и даже больное мѣсто новѣйшей педагогіи. Именно, какъ врачъ, онъ не упустилъ изъ вида необходимости сообразовать требованія, предъявляемыя къ ребенку, съ его природными задатками, способностями, наклонностями и со всѣмъ тѣмъ, что составляетъ организмъ человѣка {Въ этой мысли Локка нѣтъ ничего противорѣчиваго высказанному имъ въ философскомъ трактатѣ взгляду на душу новорожденнаго, какъ на tabula rasa, и его опроверженію врожденныхъ идей. Онъ утверждалъ, что ни одинъ человѣкъ не рождается съ готовыми идеями, взглядами, понятіями, потому что всѣ они пріобрѣтаются опытомъ каждаго индивидуума. Но онъ, въ то же время, былъ увѣренъ, что у каждаго человѣка существуетъ особая организація, въ силу которой люди различаются между собою по характеру и степени воспріимчивости къ тѣмъ или инымъ впечатлѣніямъ, стало быть, по талантамъ, способностямъ, наклонностямъ и т. п.,-- словомъ, по тѣмъ свойствамъ, которыя называются природными задатками человѣка. Такимъ образомъ,-- выражаясь фигурально,-- на каждой "tabula rasa" можно написать все, что угодно, но только такое, что не шло бы въ разрѣзъ съ устройствомъ данной доски.}. Конечно, никакая педагогика не въ состояніи измѣнить темпераментъ и природныя свойства человѣка, съ вторыми онъ родился. Бороться съ коренными чертами человѣка иногда безплодно, а часто и вредно. Приспособленіе къ индивидуальности, этотъ великій девизъ нашей новѣйшей медицины, а равно и педагогики, провозглашенъ былъ, такимъ образомъ, еще два вѣка тому назадъ. Въ дѣлѣ воспитанія этотъ принципъ остается и до сихъ поръ пока только въ теоріи.

По мнѣнію Локка, нельзя сдѣлать изъ каждаго ребенка то, что намъ хочется, а только то, на что способна его натура. Не насиловать ее, предъявляя къ ней непосильныя для данной индивидуальности требованія, а извлекать наибольшую пользу изъ наличнаго матеріала, ослаблять тѣ пороки и недостатки, къ которымъ тотъ или иной человѣкъ особенно склоненъ, и развивать тѣ способности, которыхъ не чужда его природа,--вотъ въ чемъ заключается принципъ, который называется теперь индивидуализаціей. "Прирожденные задатки каждаго, -- говоритъ авторъ,-- должно развивать сколько возможно; но стараться привить къ нему другіе -- работа безплодная". Изъ этихъ словъ Локка явствуетъ, насколько ненормальна такая система воспитанія, гдѣ ко всѣмъ дѣтямъ примѣняются одни и тѣ же пріемы, одно и то же обращеніе, одни и тѣ же требованія, гдѣ предполагается, что каждый долженъ быть одинаково способенъ и прилеженъ въ отношеніи къ любому предмету обученія, гдѣ думаютъ, будто всѣмъ и каждому одинаково легко въ одинъ и тотъ же срокъ усвоить то или иное свѣдѣніе и умѣнье, тотъ или иной навыкъ или привычки.

Этотъ принципъ обязываетъ воспитателя внимательно слѣдить за тѣмъ, какъ относится ученикъ къ нашимъ требованіямъ. Если мы замѣчаемъ, что иной разъ у него нѣтъ охоты или склонности къ тому или иному занятію, то мы должны попытаться найти средство такъ или иначе заинтересовать его въ предметѣ. Насильно же засаживать его за работу опасно потому, что эта мѣра можетъ вызвать въ немъ нежелательное раздраженіе, озлобленіе, чувство скуки и преждевременную усталость. Если же наши старанія не увѣнчаются успѣхомъ, то лучше намъ остановиться и отложить работу до болѣе удобнаго настроенія воспитанника. Замѣчательно, что только въ послѣднее время въ педагогической литературѣ приходится встрѣчаться съ этого рода мнѣніемъ, да и то его высказываютъ пока не столько педагоги, сколько медики. Они обращаютъ вниманіе на то, что въ связи съ ростомъ и развитіемъ организма у каждаго ребенка бываютъ особые періоды то подъема, то упадка духовныхъ силъ, и что въ этихъ случаяхъ примѣненіе къ индивидуумамъ обязательно, если мы хотимъ сохранить ихъ силы и здоровье, какъ физическое, такъ равно и духовное. Къ сожалѣнію, и это условіе на практикѣ до сихъ поръ не можетъ выполняться, такъ какъ оно мыслимо только при полномъ измѣненіи всего духа воспитанія въ современномъ обществѣ.

Мы до сихъ поръ еще не прониклись тѣмъ счастливымъ и подкрѣпленнымъ вашею новѣйшею наукой принципомъ Локка, что "ребенокъ выучить въ 3 раза больше, когда онъ въ хорошемъ настроеніи, чѣмъ при удвоенномъ количествѣ времени и труда, въ ту пору, когда онъ берется за дѣло съ отвращеніемъ или его принуждаютъ къ тому насильно". При нормальныхъ условіяхъ постановки дѣла, ученіе должно служить отдыхомъ отъ игры, а игра отдыхомъ отъ ученія: трудъ одинаковъ и тутъ, и тамъ; и тутъ, и тамъ, въ концѣ-концовъ, получается утомленіе, требующее смѣны одного времяпровожденія другимъ. Идеалъ воспитанія -- поставить дѣло такъ, чтобы не учитель заставлялъ учениковъ учиться, а скорѣе чтобъ они сами обращались къ нему съ просьбою учить ихъ, какъ они часто просятъ о томъ своихъ товарищей. Тогда,-- и только тогда,--всѣ будутъ учиться съ искреннимъ, неподдѣльнымъ удовольствіемъ, думаетъ Локкъ.

Противникъ всякаго баловства и потворства дурнымъ началамъ, Локкъ не любилъ доводить своей мысли до крайности. Хотя и слѣдуетъ считаться съ личными наклонностями и вкусами каждаго воспитанника,-- разсуждалъ онъ,-- тѣмъ не менѣе, не надо давать никому распускаться. Если ученикъ не умѣетъ настолько владѣть собою и своими страстями, что, увлекшись чѣмъ-нибудь однимъ, не хочетъ и знать чего-нибудь другого, то въ немъ необходимо всѣми силами подавить такую слабость воли и пріучать постепенно къ умѣнью господствовать надъ собой. Плохъ тотъ человѣкъ, который руководствуется въ выборѣ своихъ занятій не чувствомъ долга, а однимъ стремленіемъ къ наслажденіямъ и не можетъ перейти отъ веселой работы во всякую данную минуту, когда только потребуется, къ менѣе пріятному занятію. По словамъ нашего мыслителямъ этомъ случаѣ заботы объ укрѣпленіи воли въ молодомъ человѣкѣ гораздо выгоднѣе и важнѣе по своимъ послѣдствіямъ, чѣмъ знакомство съ латинскимъ языкомъ и иными школьными предметами.

Вызвать въ дѣтяхъ охоту къ труду значитъ выполнить только половину задачи. Надо, чтобы дѣти до конца работали съ потребною энергіей. Локкъ жалуется, что мы сами себѣ портимъ дѣло и, благодаря этому, не достигаемъ цѣли: за каждою работой мы держимъ дѣтей дольше, чѣмъ нужно, доводя ихъ до полнаго утомленія. Какъ видите, Локкомъ не былъ обойденъ и тотъ жгучій вопросъ школы, изъ-за котораго въ средѣ педагоговъ и врачей XIX вѣка переломлено столько копій, -- вопросъ о такъ называемомъ "переутомленіи".

Рекомендуя разумныя и кроткія мѣры обращенія съ дѣтьми, Локкъ руководился чувствомъ уваженія къ личности ребенка. Изъ того же источника беретъ нечало и та драгоцѣнная мысль великаго философа, которую до сихъ поръ не многіе могутъ себѣ усвоить. Локкъ совѣтуетъ не бояться разсуждать съ дѣтьми. "Они начинаютъ понимать разсужденіе,-- говоритъ онъ,-- такъ же рано, какъ языкъ, и если мои наблюденія меня не обманываютъ, они любятъ, чтобы съ ними начинали обращаться, какъ съ разумными существами, раньше, чѣмъ многимъ это кажется. Это -- гордость, которую должно поддерживать въ нихъ и, насколько возможно, дѣлать важнѣйшимъ орудіемъ для ихъ исправленія". Къ сожалѣнію, даже Руссо не могъ отнестись съ достаточнымъ безпристрастіемъ къ этимъ словамъ нашего автора. Вотъ что говоритъ французскій мыслитель въ своемъ Эмилѣ. "Что касается меня, то я ничего не знаю глупѣе ребенка, съ которымъ много разсуждаютъ... Идеаломъ хорошаго воспитанія должно считать умѣнье сдѣлать человѣка разумнымъ; а тутъ имѣютъ претензію воспитывать ребенка помощью разума. Это значитъ начинать съ конца, изъ слѣдствія дѣлать причину".

Руссо, очевидно, не обратилъ вниманія на то, какого рода разсужденія съ дѣтьми разумѣетъ Локкъ. Англійскій философъ говоритъ, что если гдѣ можно, то слѣдуетъ доводами разума, примѣняясь къ возрасту и развитію ребенка, убѣждать его, почему онъ обязанъ поступать такъ или иначе. Если же чего нельзя ребенку, по его малолѣтству, объяснить по существу, то и тутъ можно прибѣгнуть къ доводу разума, приведя такое, напримѣръ, соображеніе, что такимъ-то поступкомъ ребенокъ навлечетъ на себя ваше неудовольствіе. Совершенно подобное же сужденіе, но еще въ болѣе рѣзкой и категорической формѣ, высказывалъ еще раньше Локка Монтэнь, который вообще оказывалъ на Локка свое вліяніе. Философія, по словамъ Монтэня, научаетъ насъ, какъ жить. Безъ уроковъ этого рода не можетъ обойтись не только взрослый, но и ребенокъ. Такъ почему же философія должна обойти дѣтей? Мы научаемся жить, когда жизнь уже прожита,-- съ горечью замѣчаетъ Монтэнь. И онъ указываетъ, какимъ образомъ воспитатель можетъ примѣнить къ дѣлу эту мысль: возьмите наиболѣе ясныя философскія положенія, сдѣлайте изъ нихъ надлежащій выборъ и сообщите ихъ дѣтямъ. Право, эти положенія будутъ болѣе понятны, чѣмъ иной разсказъ Боккачіо. Ребенокъ способенъ къ ихъ воспріятію чуть не съ колыбели, и, притомъ, даже болѣе, чѣмъ къ урокамъ грамоты или письма (?). Таково разсужденіе Монтэня. До такой крайности Локкъ не доводилъ своей мысли: онъ, все-таки, живому, наглядному примѣру чужихъ поступковъ придавалъ большее значеніе, чѣмъ какимъ бы то ни было разсужденіямъ и правиламъ.

Знаменитый поборникъ опыта, какъ основы научнаго и философскаго мышленія, Локкъ, какъ извѣстно, провозгласилъ, что душа новорожденнаго есть въ своемъ родѣ tabula rasa, т.-е. доска, на которой ничего не написано заранѣе, и, стало быть, никакихъ картезіанскихъ "врожденныхъ идей": непосредственныя наблюденія и размышленія самого индивидуума будутъ постепенно записываться на этой доскѣ, постепенно образовывая его духовный багажъ. При этомъ непосредственному опыту онъ придавалъ такое значеніе, что настаивалъ, гдѣ только можно, не пускаться въ словесныя толкованія и изъясненія, а показывать самыя вещи такъ, какъ онѣ есть. Поэтому онъ считалъ недоконченнымъ такое воспитаніе, въ которомъ не было мѣста личному, опытному ознакомленію юноши съ жизнью и людьми. Онъ утверждалъ, что "умѣнье правильно судить о людяхъ и благоразумно вести дѣла съ ними полезнѣе знанія греческаго языка и латыни"; мало того, оно "полезнѣе даже основательнаго знакомства съ греческими и римскими писателями".

Что же касается преподаваемыхъ дѣтямъ научныхъ свѣдѣній, то тутъ Локкъ высказываетъ мысль, которую впослѣдствіи проводилъ и Руссо и лучшіе изъ позднѣйшихъ педагоговъ и которая, все-таки, не встрѣчала себѣ примѣненія въ школьныхъ программахъ, изъ вѣка въ вѣкъ составлявшихся для различныхъ учебныхъ заведеній вплоть до нашихъ послѣднихъ дней. Цѣлью школьныхъ занятій должно служить не полное усвоеніе каждаго предмета во всевозможныхъ его подробностяхъ, но развитіе умственныхъ способностей, пріученіе къ труду и понятіе о томъ, въ чемъ юноша долженъ, когда встрѣтится надобность, пополнить свое образованіе, и ранимъ способомъ достигнуть этого. "Ибо кто можетъ ожидать,-- остроумно спрашиваетъ авторъ, -- что подъ руководствомъ воспитателя молодой джентльменъ сдѣлается прекраснымъ критикомъ, ораторомъ или логикомъ, дойдетъ до самой глубины метафизики, натуральной философіи или математики, или достигнетъ совершенства въ исторіи или хронологіи,--хотя кое-чему изъ всѣхъ этихъ наукъ онъ и выучится? Нужно только отворять ему дверь, чтобъ онъ могъ кидать взглядъ внутрь и, такъ сказать, только завязать тамъ знакомство, но не оставаться на жительство". И онъ жалуется, что дѣтскія головы набиты "хламомъ, о большей части котораго они обыкновенно не вспоминаютъ и, конечно, не встрѣчаютъ надобности вспоминать во все продолженіе жизни".

Ни система образованія, ни методы обученія, которые повсюду практиковались на глазахъ Локка, не могли его удовлетворить. Мало того, онъ не могъ говорить о нихъ равнодушно, потому что на себѣ испыталъ весь гнетъ школьнаго строя того времени. Какъ извѣстно изъ его біографіи, онъ съ глубочайшимъ презрѣніемъ отзывался о той школьной схоластикѣ, въ которой заключалось все образованіе, получавшееся юношами въ вестминстерской школѣ, гдѣ онъ учился самъ. За то какимъ же сарказмомъ отплатилъ онъ ей впослѣдствіи, когда, наприм., въ знаменитомъ своемъ трактатѣ Объ умѣ онъ говоритъ про "ученыхъ невѣждъ", которые притупляли ясные и здравые умы молодежи посредствомъ безплодной діалектики, въ которой гораздо ревностнѣе искали словъ, чѣмъ истины. Онъ съ негодованіемъ говорилъ, что эти люди извращаютъ высокія орудія образованія,-- мышленіе и даръ слова,-- эту великую силу, устанавливающую соціальное единеніе между людьми.

Въ связи съ этимъ, онъ горячо нападаетъ на преобладавшее всюду царство школьной грамматики. "Когда я вижу,--говорить онъ,--какой шумъ поднимаютъ изъ - за латыни и греческаго, сколько лѣтъ тратится на нихъ и сколько тревоги и работы вызывается ими безъ цѣли, то съ трудомъ могу не быть того мнѣнія, что родители постоянно живутъ подъ страхомъ розги учителя, на которую они смотрятъ какъ на единственное орудіе воспитанія, находя также, что весь предметъ его составляютъ одинъ-два языка. Иначе какъ было бы возможно, чтобы ребенка приковывали къ скамьѣ въ теченіе семи-восьми или десяти лѣтъ его жизни для ознакомленія его съ однимъ-двумя языками, выучиться которымъ возможно бы, по моему мнѣнію, при. гораздо меньшемъ расходованіи времени и труда и почти играя?"

Способъ, по которому Локкъ считаетъ наиболѣе разумнымъ обучать латыни, заключается въ разговорѣ и чтеніи авторовъ на этомъ языкѣ. "Не слѣдуетъ мучить ребенка грамматикой",--категорически заявляетъ нашъ авторъ. Если англійская дѣвушка въ годъ-два,--соображаетъ онъ,--научается при помощи практическаго метода французскому языку, то нельзя не удивляться, какимъ образомъ этотъ способъ не примѣняется по отношенію къ древнему языку. Локкъ, вѣроятно, имѣлъ при этомъ въ виду и слова Монтэня, который въ своихъ Essais разсказываетъ, что онъ такимъ способомъ быстро научился латинскому языку. На 7-мъ году возраста онъ принялся учиться латыни безъ учебника грамматики и какихъ бы то ни было правилъ, безъ розогъ и слезъ, а уже между семью и восемью годами онъ уклонялся отъ разныхъ удовольствій для того, чтобъ упиваться чтеніемъ Метаморфозъ Овидія, которыя онъ понималъ словно онѣ были написаны на родномъ языкѣ.

Если учитель не умѣетъ говорить на обучаемомъ языкѣ, то пусть онъ преподаетъ его посредствомъ чтенія авторовъ, а, все-таки, отнюдь не посредствомъ грамматики,-- настаивалъ нашъ философъ. Грамматика, по его мнѣнію, можетъ понадобиться для болѣе взрослаго человѣка, и то, когда онъ намѣревается узнать языкъ научнымъ образомъ, а этимъ рѣдко кто занимается, развѣ профессіональный ученый. "Я хотѣлъ бы,-- восклицаетъ Локкъ,-- чтобы мнѣ кто-нибудь назвалъ языкъ, которому можно выучиться или на которомъ можно говорить надлежащимъ образомъ при помощи грамматическихъ правилъ". И онъ зимѣчаеть далѣе: китаецъ, узнавши о грамматическомъ методѣ обученія латыни, могъ бы, пожалуй, подумать, что всѣ наши молодые люди предназнаются быть преподавателями мертвыхъ языковъ, а не готовятъ изъ себя будущихъ полезныхъ гражданъ отечества. Любопытно, что эту же мысль--о возможности научиться древнимъ языкамъ, обходясь безъ грамматическаго метода преподаванія,--высказывали въ наше время такіе компетентные люди, какъ Бэнъ (психологъ), Блеэкки (филологъ-классикъ), Шлимманнъ (археологъ) и др.

Гонитель пустой болтовни и безплодной діалектиеи, Локкъ возставалъ противъ тѣхъ отвлеченныхъ темъ, какія задавались -- увы, задаются и теперь -- учащимся для-сочиненій. Таковы, наприv., разсужденія на пословицы или изреченія вродѣ: "Omnia vincit amor" или "Non licet in bello bis рессаге", т.-е. "Любовь все побѣждаетъ" или "Ошибаться на войні два раза не дозволяется". Съ грустью говоритъ авторъ, что "бѣдной мальчикъ, не имѣющій никакого знакомства съ вещами, о которыхъ еіу приходится говоритъ,-- знакомства, пріобрѣтаемаго только временемъ и наблюденіемъ,-- долженъ подвергать пыткѣ всю свою изобрѣтательность, чтобы сказать что-нибудь, когда онъ не знаетъ ничего; вѣдь, это нѣчто spoil египетской тираніи -- заставлять дѣлать кирпичи тѣхъ, у кого для этого нѣтъ еще никакого матеріала".

Съ проницательностью глубокаго психолога, который въ своемъ философскомъ трактатѣ провозгласилъ теорію ассоціаціи идей, Локкъ выражаетъ несочувствіе къ традиціонному взгляду, опирающемуся на ученіе наизусть, какъ на главнѣйшее орудіе развитія памяти. Механическое заучиваніе едва ли можетъ оказать учащимся пользу. По остроумному замѣчанію нашего философа, если бы заучиваніе цѣликомъ чужой рѣчи развивало память, тогда самою колоссальною памятью отличались бы актеры. И въ самомъ дѣлѣ: вѣдь, они весь свой вѣкъ проводятъ въ заучиваніи пьесъ.

Чтобы показать, насколько широко простирается горизонтъ педагогической мысли Локка, замѣтимъ, что онъ не обходилъ молчаніемъ и тѣхъ вопросовъ, которые у насъ стали занимать умы только въ послѣднее время. Такова, наприм., идея обученія дѣтей ручному труду, который, по его словамъ, развиваетъ въ насъ ловкость и умѣніе и, кромѣ того, полезенъ для нашего здоровья, особенно, если занятія ремеслами ведутся на воздухѣ.

Чтеніе книги Локка невольно приводитъ насъ къ мысли о томъ, въ чемъ долженъ заключаться идеалъ педагога: подобно тому, какъ въ свѣтлой личности Локка, въ немъ должны совмѣщаться, въ извѣстной степени, и врачъ, и воспитатель, и философъ. Только тогда, когда педагогика и медицина, руководимыя философскою идеей, вступятъ въ неразрывный союзъ между собою,--только тогда и возродится истинное воспитаніе, основанное на здравыхъ и разумныхъ началахъ.

Мы кончили и думаемъ, что многіе теперь могутъ придти къ положительному заключенію о томъ, правъ ли былъ Жанъ-Поль, сказавшій, что для торжества истины требуется выждать два столѣтія. Пусть только тотъ, кого интересуетъ этотъ вопросъ, сравнитъ идеи, провозглашенныя Локкомъ, съ нашею дѣйствительностью и скажетъ, получили эти идеи полное примѣненіе на практикѣ или нѣтъ? И если окажется, что нѣтъ, то не должны ли мы снять съ Жанъ-Поля укоръ въ преувеличеніи фактовъ и признать его слова, напротивъ, слишкомъ скромно выражающими обычное явленіе? Въ концѣ настоящаго вѣка и, такъ сказать, въ преддверіи XX в., горячо желалось бы утѣшать себя мыслью, что онъ, этотъ предстоящій новый вѣкъ, разрѣшитъ всѣ наши больные вопросы и недоумѣнія и поставить дѣло воспитанія на тѣхъ здравыхъ и благородныхъ началахъ, объ осуществленіи которыхъ такъ пламенно мечтали лучшіе умы цѣлаго ряда вѣковъ вплоть до нашихъ дней.

В. Ермиловъ.

"Русская Мысль", кн.XII, 1893