Катков Василий Данилович - К. Д. Кавелин как защитник Самодержавия

В. Д. Катков

К. Д. Кавелин как защитник Самодержавия

"Русский Бог избавит нас от конституционной
лжи ограничения Царской власти
народным представительством".
К. Д. Кавелин

В собрании сочинений К.Д. Кавелина, во втором томе, изданном в 1898 году, помещена впервые статья этого выдающегося юриста под именем "Политические призраки". Статья эта написана была в 1877 году под впечатлением событий Турецкой войны и всплывшего благодаря ей в общественном сознании вопроса о преобразовании нашего государственного строя.

Появление статьи объясняется, следовательно, фактами, аналогичными с фактами нашего времени под влиянием несчастной Японской войны.

Русское образованное общество тогда, как и теперь, по обычаю обратило свои взоры на Запад, на конституционные учреждения и "политические гарантии" европейских государств, отыскивая в них выхода из тяжелого внутреннего положения.

И вот в ответ на эти стремления К.Д. Кавелин написал указанную статью, где определенно выразил свои политические взгляды и идеалы, совершенно, к удивленью нашему, совпадающие со взглядами и идеалами теперешнего "черносотенного движения".

К.Д. Кавелин "по своей специальности - юрист, а по своему темпераменту - острый критик и реформатор, был как бы создан на то, чтобы стоять во главе движения и быть руководителем прогрессивной партии". Так характеризует либерального К.Д Кавелина либеральный В.Д. Спасович (Собр. соч. Кавелина, т. 2, с p. IX). И вот этот-то, созданный прогрессивным лидером человек, является чистейшим "черносотенцем" по своим взглядам на Верховную власть в России.

Мы дадим читателю, по возможности в оригинальной форме, идеи Кавелина, как сохранившие все их значение для наших дней. Точно вчера написаны были они, точно их писал какой-либо публицист Союза русского народа.

"Всякая страна, - говорит Кавелин, - всякий народ имеет свои судьбы, обусловленные всей обстановкой и ходом исторического развития, и потому-то формы государственного и общественного быта не могут быть у всех народов одинаковы, а должны быть согласованы с обстоятельствами, при которых страна или народ живут".

"В этом отношении Россия представляет явление, невиданное и небывалое в мире".

Но русское образованное общество привыкло смотреть на Россию сквозь европейские очки, а потому не умеет ценить громадной важности своеобразных явлений русской жизни и не умеет пользоваться ими, как следует. "...Мы не доросли до умения думать по-русски, то есть понимать наши обстоятельства, каковы они есть, не подводя их непременно под европейскую мерку, не придавая значения, какое они могли бы иметь в Европе, но не имеют и не могут иметь у нас".

Поэтому наша интеллигенция, как и правительство, "живет фантазиями и забывает почву, которая у них под ногами". Они усвоили себе "несчастную привычку приравнивать явления русской жизни к явлениям жизни европейских народов и переносить на первые значение последних... Против этого-то предрассудка должны быть направлены все усилия тех, кому дороги интересы Отечества. Когда мы, наконец, поймем, что в России власть и народ, аристократия и демократия, консерватизм и прогресс совсем не то значат, что они выражают в устах наших западных соседей, все остальное придет естественно, само собой".

"Солидные люди и само правительство серьезно думают, что только конституционные гарантии могут вывести нас из теперешнего хаоса и безурядицы". Но, по мнению Кавелина, это глубокое заблуждение. Зло, от которого страдает наша Родина, это наше дурное чиновничество. Ведь это оно составило в наши дни кадетскую партию, самую бесчестную и бездарную. Это оно устроило смуту и повергло в позор и разорение наше Отечество. Это оно восстало против Государя, служить Которому оно обещало. Оно раскрадывает Самодержавие Царя и "управляет Россией именем верховной власти". Для такого чиновничества, "для самовластия камарильи в России конституция на европейский лад была бы сущим кладом. Она сохранила бы всю административную власть нераздельно в ее руках, удержала и еще усилила бы противоположение власти народу и народа власти, на чем теперь опирается всемогущество камарильи... Конституция только укрепила и упрочила бы, прикрыв либеральными и легальными формами, существующий теперь у нас порядок дел и подготовила бы в будущем революцию, не только политическую, но и социальную, как неизбежное последствие обмана и притеснения, облеченных в форму законности".

От бед и несчастий, которыми грозит России неправильный, чудовищный порядок дел, установляемый бюрократией, может нас избавить одна лишь Верховная власть... Ей (самодержавной власти) предстоит завершить ряд частных освобождений освобождением всех подданных империи из-под крепостного ига администрации. Это необходимо и для блага страны, и для самой Верховной власти, во имя которой русская империя порабощена администрации. Повторяем, не люди виноваты в теперешнем порядке дел, а ошибочная организация, основанная на конституционных фикциях", успевших, по мнению Кавелина, уже отчасти проникнуть в постановку нашей администрации при реформах Сперанского (Госуд. Совет и Министерства) из Франции.

"Мы глубоко заблуждаемся, думая, будто одни только конституционные учреждения, ограничивающие Верховную власть, могут обеспечить народу права и законную гражданскую свободу, будто все народы, способные к культуре, рано или поздно должны ввести у себя европейские конституционные формы. Мы видели, что они, напротив, могут существовать только там, где есть сильная родовая, поземельная или денежная аристократия, естественно стремящаяся завладеть Верховной властью и притом для своих выгод, а совсем не в видах всенародной пользы и интересов масс"...

"В России возможны были глубокие потрясения, уносящие престолы и династии, но не мыслимо конституционное правление, основанное на ограничении Царских прав... Если бы конституция в этом смысле в была когда-нибудь введена у нас, то она только прибавила бы лишнюю иллюзию, и при первом же столкновении Царской власти с политическим народным представительством, она рассыпалась бы как карточный домик".

Русский человек и русский государственный деятель должен быть "свободен от консервативной и либеральной рутины на европейский лад"; он не должен "судить обо всем по готовым формам"; он не должен употреблять эти формы (конституцию в западном смысле), "как предлог для достижения целей, не имеющих ничего общего со справедливостью и пользами русского государства".

Не в ограничении, а в восстановлении Царского Самодержавия, расхищаемого чиновниками, средство избавления от отягощающих нас бедствий. "Администрация, во имя Царской власти, заслонила и оттеснила эту самую власть на второй план и взяла Самодержавие в свои руки". "Наша администрация вносит в нашу жизнь ложь, обман, беззаконие, анархию и хаос, а пока она не будет поставлена иначе, все лучшие намерения Государей не приведут ни к чему".

Для обуздания этой администрации Царь и народ должны соединиться, а не разъединяться, как это было бы при введении конституционных форм, закрепляющих за администрацией всесильное положение, как это показывают примеры бюрократической Франции и Американской республики.

Насколько правилен предлагаемый для этого план Кавелина, состоящий в восстановлении Сената в качестве Правительствующего места, которому должны быть подчинены разные отрасли управления и все министры и чиновники, равно как и в качестве органа законодательства и надзора над судом, мы этого разбирать здесь не будем. Дало ли бы такое преобразование действительно настоящий контроль над администрацией, как он думает, или же, наоборот, укрепило бы самодержавное положение администрации, которая со временем присвоила бы себе всю власть, это вопрос, в данном случае для нас не интересный. Для нас важно то, что Кавелин, как и Союз русского народа, видит спасение не в ограничении прав Короны, как этого хотят наши конституционалисты. По взгляду этих последних, устранение беспорядков в управлении и весь вопрос законной свободы сводится к ограничению Царской власти, и "именно, в этом смысле, - говорит Кавелин, - наша программа не обещает ничего".

Русская государственная жизнь слагалась под влиянием иных обстоятельств и факторов, чем жизнь Запада.

Конституционные учреждения Запада выросли на почве разъединения и борьбы. У Кавелина, к сожалению, только в виде намека можно найти указание на важнейший фактор этого разъединения и борьбы: на двоевластие, на разобщение светской и духовной власти. Папы лишили духовного ореола королей в императоров Запада. Борьба между самодержцами духовными, папами, и самодержцами светскими проходят красной нитью на протяжении средневековой истории и не прекращается и теперь, хотя формы соперничества меняются. Но борьба между светским и духовным началом означает борьбу между государями и народом, всегда верующим в большинстве и не разрывающем связей с Церковью. Духовная власть в ее политических притязаниях старалась убедить подданных в произволе и несправедливости государей. А сильны сословия вмешивались в борьбу в стремлении извлечь из нее выгоды для себя, хотя бы и под флагом защиты интересов и свободы народа.

Конституционные порядки были хитро навязаны народу на Западе под предлогом "оградить народ от произвола государей". В этом "ограждении" "движущий нерв конституционной жизни, основная идея, на которой построено здание конституционных гарантий", выставлявшихся в качестве прочного залога политических свобод и общественного благополучия. Насколько они оправдали обещания показывает рост капитализма, экономическая кабала народа и развитие социализма.

Конституционные учреждения возникли тогда, когда народ убедился, что "он и Государь имеют разные интересы, а не один, и вследствие того могут быть друг другу противоположны и враждебны". А убедить народ в этом было выгодно для верхних слоев общества.

"Развитие конституционных учреждений показывает, что они везде созданы и поддерживались далеко не народами, в полном составе всех их элементов, а только сильными, богатыми и просвещенными высшими классами, отвоевавшими себе у государей верховную власть именем народа, и что в конце концов конституционные порядки послужили на пользу не всем классам и слоям народа, а только высшим его сословиям. Далее мы видим, что всюду, где существуют и процветают конституционные учреждения, верховная власть только по имени разделена между Государем и народом, на самом деле - она сосредоточена в руках или правительствующих политических сословий (например, во Франции, Англии, Америке), или государей (например, в Пруссии)". Конституционное разделение власти - фикция. "Покойный Государь выразился однажды, что он понимает Самодержавие и республиканское правление, но не понимает конституционных ограничений власти. Карамзин чувствовал себя, в одно и то же время, и верноподданным, и республиканцем. В этих взглядах гораздо более глубокого смысла, в применении к России, чем обыкновенно думают. Конституционные учреждения, в европейском смысле, у нас немыслимы и невозможны. Это мы должны сказать себе с полной правдивостью, совершенно чистосердечно".

Сами по себе неустойчивые и в идеальной форме разделения верховной власти невозможные, конституционные учреждения покоятся на скрытом единстве власти, сосредоточенной или в руках правительствующего слоя общества, или в руках действительно правительствующего сударя, как в Пруссии и как было бы на деле у нас, если бы какому-либо русскому Государю пришла мысль добровольно ограничить свою власть и дать России конституционные формы. "Они просуществовали бы у нас до той только минуты, пока бы ему вздумалось снова их отменить или нарушить; сделать это он может легко и совершенно безнаказанно, потому что для конституционной жизни у нас нет почвы". Почвы же нет, потому что у нас не было ни западного разделения светской и духовной власти, ни сильных и враждующих между собой сословий, ни в частности, поземельной или денежной аристократии по образцу английской или французской.

Политические притязания светской и духовной знати были подавлены у нас еще в Московский период. Цари выработали независимую от этой знати администрацию, местную и центральную, где должности раздавались не по знатности рода, а по годности к службе и по Царской милости. Уже при Екатерине II Самодержавие Царской власти становится бесспорным. Политические притязания церкви и высшего дворянства исчезают совсем.

У нас не могло создаться тех сильных сословий, которые ввели конституционные учреждения на Западе и держат в руках власть от имени якобы народа.

"Политическая история Европы подтверждает эти выводы. В Англии, до последнего времени, верховная власть принадлежала поземельной аристократии и только в 30-х годах нынешнего столетия начала передвигаться в руки буржуазии; во Франции, в цветущее время конституционного правления, именно при Людовике-Филиппе, царила буржуазия... Во всей западной Европе, классической стране конституционных порядков, разделение властей между Государем и народом всегда делалось в пользу родовой, поземельной, или денежной аристократии. Конституционные учреждения возникли там с той поры, когда аристократия, усилившись, начала забирать верховную власть в свои руки; что это делалось не в пользу всего народа, доказывается в Англии ранним обезземелением сельского населения, а на европейском материке - порабощением труда капиталу, породившим социалистические и коммунистические движения. В наше время денежные и поземельные аристократии, под напором обделенных ими народных масс, начинают склоняться к упадку, а с тем вместе меркнут и конституционные учрежденья, уступая место или цезаризму или республике"...

Где нет подходящей почвы, там и конституции не ограничивают Государей..." "В Германии, не смотря на конституционные формы, верховная власть все еще находится в руках монарха".

Конституционные учреждения "представляют по названию народ, а в действительности господствующий его слой". То, что оставлялось монархам, оставлялось им только "для благовидности в глазах народных масс". Оставлялось именно то, что господствующему слою казалось наиболее безопасным и безвредным для власти торжествующих сильных и богатых людей.

Мы не можем ввести у себя конституционных учреждений; "Не умея объяснить этого факта, европейцы считают нас неспособными к культуре, причисляют к восточным народам, у которых политические учреждения, несмотря на сильнейшие внутренние перевороты упорно коснели в одних и тех же формах".

"В Европе существовали сильные аристократические элементы, присвоившие верховную власть себе, а у нас были только зачатки аристократии, которые, вследствие разных причин, не успели развиться и окрепнуть. Потому-то некому было и оспаривать верховной власти у русских государей, и все слабые попытки в этом роде должны били кончиться ничем".

В виду особенностей русской истории и состава населения, самое Самодержавие Царское носит у нас характер отличный как от римского цезаризма, так и от абсолютизма старых западных королей или новейших императоров. "У нас не могло быть цезаризма в римском или французском смысле. Цезаризм зарождается только там, где народные массы, раздавленные аристократией, восстают против нее и одерживают над ней верх. Римский цезарь, как и французский император, - плод и выражение глубокого разлада между составными элементами народа: где нет сильной аристократии, давящей народные массы, там и цезаризм не возможен.

"Основной факт русской общественности - это крестьянство, владеющее землей, в котором все прочие общественные разряды и классы исчезают по своей малочисленности, как песчинки". Перед этой характерной особенностью нашей жизни, не имеющей себе подобного на Западе, отходят на второй план все другие отличия наши от европейских народов. По западной терминологии такой склад жизни следовало бы назвать демократическим. Но наша демократия не имеет ничего общего с тем, что называют этим именем на Западе.

Там это обезземеленные и обездоленные классы, борющиеся против владеющих и зажиточных. Демократия там элемент неустойчивый, элемент движения. У нас владеющий крестьянин, как и во всем мире, прирожденный охранитель, консерватор. Наш "пролетариат" не есть пролетариат западный. На западе охранителями общественного строя и порядка являются верхние слои общества; у нас же, в нашей интеллигенции, чиновничестве и дворянстве - главный элемент смуты и беспорядка.

"Мы, русские, народ действительно полудикий, с крайне слабыми зачатками культуры. Но видеть нашу неспособность к культуре в том, что у нас сохранилась неприкосновенная, исторически сложившаяся форма верховной власти, значит ничего не понимать в русской истории". В Западной Европе сначала аристократия, а потом закабаленные ею и выведенные из терпения народные массы спорили из-за власти и переносили ее из рук в руки. У нас этого не было. У нас не было элементов, оспаривающих исторически данную верховную власть, и она остается неприкосновенной и неизменной в своих существенных формах.

В отсутствие этой борьбы и сохранении в чистом виде монархического начала - наше преимущество, преимущество, не стоившее нам усилий и не составляющее нашей заслуги, но тем не менее преимущество, которого мы не должны менять на то худшее, что дает Запад, а поспешить воспользоваться им, не мудрствуя лукаво.

"Политические гарантии, в европейском смысле, у нас невозможны". Никто их не может дать; ни от кого их мы дождаться не можем. У нас нет данных, из которых слагаются западные конституции и политические гарантии. Конституционалисты могут сожалеть об этом. Кто угодно может этому радоваться, но "так оно есть, и с этим, волей-неволей, надо мириться". У нас не может выделиться из народа сильная группа, подобная западным аристократиям или буржуазиям: группа, которая могла бы вырвать власть у Царя или дать ему опору. Поэтому русский Царь был и остается "всесословным" и всенародным Государем". "Его значение и сила покоятся на целом народе, в полном его составе, а не балансируют между разными враждебными и борющимися общественными элементами, опираясь то на тот, то на другой, и заимствуя свою силу из внутренней разладицы",

У нас "нет почвы для противопоставления народа Государю и Государя народу". Наши формы политического бытия и потребности улучшения их возникают не из политической борьбы и соглашения борющихся, а из потребностей усложняющейся жизни. "В таком отсутствии у нас элементов внутренней борьбы заключается, как мы убеждены, наше великое преимущество". У нас нет места сословной в социальной ненависти и другим дурным страстям. Нет места и борьбе народа за власть против Государей. Царь и народ только две стороны одного и того же народного организма. Борьба между ними была бы несчастьем, если бы она была возможна, а не представлялась бессмыслицей, призраком, иллюзией. "Ведь если, как многие думают, народ у нас беззащитен против ничем не ограниченной власти Государей, то и Государь, в свою очередь, ничем не огражден у нас от народа, в котором нет враждующих между собой слоев и сословий". Царь не может опереться у нас на что-либо подобное западной аристократии или буржуазии. Нравственные, а не юридические начала определяют взаимное отношение Царя и народа у нас.

"Не противопоставление власти народу, сословия сословию, а их совокупное действие, направленное к одной цели, - вот на что указывает все наше прошедшее, наш общественный и государственный строй, как они сложились веками. Кооперация сил, а не борьба их, различение функций народного организма, а не противоположение их друг другу, - вот задача, поставленная всем народам в будущем; а если мы, по обстоятельствам, которые выяснить предстоит русским историкам, без особенных усилий и заслуг владеем нужными для того задатками и условиями, то тем лучше для нас: надо поспешить ими воспользоваться, не мудрствуя лукаво".

Царская власть, "служившая веками, выработанная всей совокупностью условий русской жизни, бережно и настойчиво пронесенная через все волнения, бури и смуты до наших дней, должна иметь и соответствующие ей формы выражения: как она не похожа ни на какую другую верховную власть в мире, так ей не пристала ни одна из форм власти, выработанной историей". К нашему несчастью, по мнению Кавелина, наша Верховная власть облеклась в начале XIX столетия в формы французского цезаризма, - формы, хотя и далекие от конституционных, но носящие в общем их плане отпечаток конституционных идей и воззрений. Реформа должна идти в направлении устранения этого отголоска конституции и выработки самобытных устоев и форм.

"Русский Царь есть воплощенная верховная власть, и ее нельзя вставить ни в какие юридические рамки. Единственно возможная гарантия правильных ее действий - это искренняя любовь Государя к России, знание и правильное понимание им дела и интересы династии, с целостью и сохранностью которой неразрывно связано правильное развитие государственной и народной жизни".

Конституции у нас быть не может, а потому и мнение, будто водворение ее у нас есть только вопрос времени, ни на чем не основано. Напрасны страхи конституции, напрасны и надежды на нее. "Противоположение власти народу и народа власти не имеет у нас никакого смысла, а поэтому политическое преобразование (в отличие от административного) русского государства не возможно и всякие попытки в этом роде будут бесплодны. У нас настоятельно необходима коренная административная реформа... В России власть неограниченна вследствие самого социального строя русского государства, в котором нет резко различенных и враждебных друг другу сословий, каст и общественных слоев; потому нет у нас и условий для ограничения Самодержавия".

"В Европе высшие слои народа заставили верховную власть подчиниться своей воле; у нас высшие слои остались политически бессильными, и потому верховной власти не от кого себя отстаивать и не с кем бороться внутри государства".

Наша интеллигенция пользуется предрассудками, выросшими на западной почве, по историческим условиям Запада, и старается внушить обществу идею о противоположности интересов Царя и народа. "Но, - говорит Кавелин, - не верховная власть враждебна интересам и правам народа, а олигархия, которая, оседая и кристаллизируясь около престола, разобщает верховную власть от народа и правит государством ее именем". В недрах-то этой олигархии воспитались подстрекатели, покровители и деятели современной смуты. Эта же олигархия сеет "безумную мысль, будто существо Самодержавия заключается в праве поступать несправедливо и неразумно, нарушать права и делать зло". Такая пропаганда выгодна этой олигархии, так как при ограничении Самодержавия, если бы это было возможно, она укрепила бы свою позицию, избавившись от страха перед Царем.

Реформа административная нам нужна, так как при всей силе Царской власти "самодержавный Государь и самодержавный народ - все-таки две противоположные фикции, два принципа, но не действительные факты. Ни государи, ни народы не самодержавны и не могут быть ими. Оба действуют в известных условиях, в известной обстановке, которым, волей-неволей, подчиняются. Ни государи, ни народы не могут всего сделать, что им вздумается, а делают только то, что могут, при данных обстоятельствах". Важнейшим же данным обстоятельством для проявления Царской власти является наша бюрократия. Если она плоха, составляя плоть от плоти нашего дряблого и измельчавшего общества, плохи будут и результаты управления. Это и выразил народ пословицей: Милостив Царь, да не жалует псарь.

-------------------------------------------------------------------------

Впервые опубликовано: "Харьковские Губернские Ведомости" 1907. No 243.

Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/katkov_v_d/katkov_v_d_kavelin.html