Ниже мы помещаем присланное нам из Парижа письмо, адресованное редактору новой заграничной революционной газеты "Набат". Один русский, г. Д. Губарев, находясь в Париже, познакомился с содержанием этого листка и счел как бы своею гражданскою обязанностью высказать свое суждение о нем его издателю, обращаясь и к нам с просьбой дать его заявлению гласность. Исполняем его желание. Действительно, как говорит наш лично нам неизвестный корреспондент, "нельзя оставлять без внимания революционно-социальные происки за границей, которые дают Европе ложное понятие о России и причиняют вред русскому народу". С этой точки зрения полезно и показывать отношение к ним трезвых или отрезвившихся русских людей и выводить их на позорище пред целою Россией.
Но г. Губарев очень ошибается, обращаясь к нашим беглым революционерам и мня подействовать на них увещанием. Очевидно, он не знает, с кем имеет дело, что, впрочем, явствует и из самого его письма. "Набат" попался ему в руки случайно, и притом в одном только нумере, естественно, не дающем полного понятия об этих господах. У нас пред глазам подробная программа нового издания, доставленного нам самою его редакцией, надобно полагать, не без самодовольствия думавшею о себе при ее высылке: "Смотрите, какие мы молодцы!" И точно, молодцы: есть чем полюбоваться! Автор печатаемого нами письма тысячу раз прав, говоря, что в "России хочет революции только тот, кто не хочет работать, или тот, кто уже совсем дурак", и прибавляя к этому определению, что "кто хлопочет о благосостоянии народа, тот должен проповедывать размножение школ, любовь к труду да чтобы поменьше пили вина": только ему никогда не удастся склонить на такое убеждение своеобразных благодетелей рода человеческого, к которым он обратил свое простосердечное увещание. Школы! Увы! Даже так называемые либералы наши не слишком-то расположены к серьезной школе. Европейские революционеры, а за ними и наши подражатели их, фракции заграничной газеты "Вперед", напрямки требуют школ непременно революционных, имея в виду единственно перевоспитание народа на свой лад и откровенно заявляя, что если уж иметь школы без революционной пропаганды, то лучше не иметь их совсем. Наши же революционеры, бьющие в "Набат", пошли еще дальше. Они подсмеиваются над вялыми демагогами, чающими успеха от своей работы в школах и говорящими: "Пропагандируй, внушай, просвещай по-своему и потом уже срывай" (программа "Набата", стр. 2); они находят, что идеалы таких демагогов "не выходят за пределы буржуазного миросозерцания и по существу своему безусловно консервативны" (Id., стр. 4). "Чего они хотят?" -- спрашивает автор помещаемого нами письма. Они хотят "разрушения величественного здания буржуазного общества и погребения под его обломками старого мipa" (Id., стр. 7); они хотят "постепенного преобразования крестьянской общины, основанной на принципе временного частного владения, -- в общину-коммуну на принципе общего совместного пользования орудиями производства и общего труда", хотят "упразднения центральных функций государственной власти", хотят "уничтожения существующей семьи, основанной на подчинении женщин, произволе мущин и рабстве детей (Id., стр. 4-5). Для достижения этих целей им нужны не школы, хотя бы то даже революционные, а "борьба и насилие" (Id., стр. 4), и они рекомендуют не учить, хотя бы то анархическому направлению, "не мечтать, а призывать к революции", "делать, делать революцию, делать ее как можно скорее", "поскорее захватить в свои руки правительственную власть и силою превратить консервативное государство в революционное" (Id., стр. 2, 3, 4). С такими господами не сговорить ни автору письма, и никому на свете. Их нельзя ни убедить, ни вразумить, ни образумить; их можно только лишить способов нанести вред. С ядовитыми гадами не вступают в словопрения...
Зато автор безусловно прав, замечая, что "тормаз развитию русского народа не в правительстве, а в социалистах, которые только мешают прогрессу, заставляя правительство напрягать силы в политическом смысле в ущерб материальным улучшениям". Русское правительство похоже на домохозяина, у которого забот, как говорится, полон рот, дела полны руки и в чьи окна мальчишки с улицы швыряют каменья. В прошлом году в нашей газете было подробно указано на возрождение заграничной революционной прессы по поводу начавшей тогда выходить в свет лондонской газеты "Вперед", старающейся организовать в России революционную пропаганду. С тех пор "дело подвинулось", "Вперед" признается уже органом "буржуазных псевдореволюционеров" (Программа "Набата", стр. 4), и теперь появляется "Набат", стремящийся к "насильственному нападению на существующую власть с целью захвата этой власти в свои руки" (Id., стр. 5), задумавший "боевую организацию, которая, с одной стороны, должна подготовлять захват власти наверху, с другой -- народный бунт внизу" (Id., стр. 6); и для этого рекомендующий "дисциплинирование революционных сил" и открытый "государственный заговор" (Id., стр. 5), подкрепленный "союзом с польскою революционною партией" (Id., стр. 6). Уличные мальчишки, конечно, не в состоянии разрушить дома, но не довлеет, чтобы камни их разбили стекла в окнах, и немудрено, что домохозяин принужден отрываться от прямой цели своих работ. У наших псевдолибералов в моде небрежное отношение к этим грустным явлениям, которые как бы приветствуются снисходительным "вздор, пустяки, вещи, не имеющие никакого значения". В известном петербургском процессе, где фигурировал г. Ткачёв, прикосновенности его к делу тоже не придавалось никакого значения, и он почитался чуть не ангелом политической невинности. А этот самый г. Ткачёв, по его собственному признанию ("Задачи революционной пропаганды в России", Берлин, 1874, 8Њ. См. стр. V), в течение всей своей литературной жизни и с гимназической скамьи не знал другого общества, кроме общества "таинственно конспирирующих юношей", "еще живя в ссылке, получал от единомышленников приглашение ехать за границу для революционной деятельности (следовательно, был уже известен им как революционный деятель), и теперь оказывается издателем газеты, организующей государственный заговор и снабженный фондом для политических преступников, библиотекой, типографией" (Программа, стр. 8). Французские так называемые либералы с не меньшею снисходительностью и пренебрежением, как и наши, относились к феноменам, порождаемым гнилыми элементами их общества. Впоследствии они каялись в этом, и Жюлю Фавру и пришлось публично исповедать свою вину знаменитым: "J'en demande pardon a Dieu et aux hommes" ["Прошу прощения у Бога и у человечества" (фр.)].
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1876.28 апреля. No 104