По поводу предостережения от министра внутренних дел
Во главе нашего сегодняшнего нумера печатается касающееся нас распоряжение министра внутренних дел.
Закон, в силу коего сделано это распоряжение, возбраняет обсуждение оного в том самом нумере издания, где оно печатается. Но закон не запрещает газете, подвергшейся предостережению, обратиться к самой себе.
Мы рады, что нам предоставляется случай, хотя и прискорбный, доказать на деле наше уважение к обязательной силе закона вопреки лжетолкованиям, которым так часто подвергались наши намерения и действия. Мы беспрекословно подчиняемся авторитету правительственной власти и с легким сердцем принимаем сделанное нам предостережение.
Поступая так, мы не противоречим нашему прошедшему; напротив, мы полагаем, что остаемся верны ему и что исполняем долг, которому следовали во все продолжение нашей деятельности.
Был случай, назад тому почти четыре года, когда мы затруднились принять сделанное нам предостережение. Оно, так казалось нам, поражало нас в том, что было самого существенного в нашем направлении. Принять его и продолжать нашу деятельность значило отречься от того, что давало ей смысл и цену в наших глазах. Мы не могли этого сделать и предпочли отказаться от издания по истечении установленного законом, как полагали мы, льготного срока. Мы не хотели избежать действия власти, напротив, мы добровольно подвергались самым тяжким последствиям нашего столкновения с нею. Единственною целью общественной деятельности нашей, поскольку она имеет политический характер, было служить интересам правительства. Могли ли мы по совести продолжать наше служение, когда оно во имя правительственного авторитета было осуждено в самой сущности своей?
Нынешний случай не имеет ничего общего с тогдашним. Речь идет не о существенной стороне нашего направления, -- оно остается вне вопроса, -- а о двух статьях, которые появились в нашей газете и которые, мы сознаемся в том, могли подать повод к предостережению на основании действующих в печати постановлений.
Перечитывая эти статьи, мы видим ясно нашу погрешность. По обычаю, нам предстояло в начале наступившего года сделать краткий обзор минувшего. Мы были под тяжким гнетом происходивших событий и чувствовали на себе всю силу борьбы, которую должны были выдерживать интересы, самые дорогие для всякого честного и мыслящего русского человека.
Мы не могли не начать с того, что господствовало над всеми нашими мыслями и покоряло себе все наши соображения. Но мы упустили из виду свойство простой задачи, которая нам предстояла, и ошибочно поставили под один угол зрения предметы самые разнородные и явления, требующие особых оснований для своей оценки. То, что было противовесом злу, недостаточно выступало на свет и исчезало в неправильной группировке; и дурное, и хорошее проникалось чувством общей горечи. Вместо полного фактического обзора явился ряд как бы случайно собранных, не имеющих внутренней связи и несоразмерных одна с другою оценок, и вся картина в совокупности вышла столько же мрачная, сколько несоответственная истине.
Можем ли мы сетовать за порицание того, что, по нашему собственному убеждению, не может быть одобрено? Пусть наши ошибки и погрешности подвергаются осуждению; мы не желаем для них привилегий. Пусть поражают нас в наших погрешностях: этим только возвышается дело, которому мы служим и пред которым должна исчезнуть наша личность и смолкнуть наше самолюбие.
Мы сделали промах и должны пенять на себя. Промах есть промах, и мы не считаем себя вправе на снисхождение во имя наших добрых намерений.
С чем боролись мы непрерывно? Не с тою ли тенденцией, которая поставила себе задачей клеветать на положение дел в нашем отечестве и представлять их на краю гибели, для того чтобы действительно направить их к гибели? Не с тем ли обманом, который неутомимо старается обойти все наши дела и пытается обесславить лучшую страницу нашей истории? Не с тою ли всем теперь видимою интригой, которая подкапывается под благие начинания Верховной Власти и подрывает доверие к правительству в самых важных и самых трудных пунктах государственного домостроительства? Лишь органы этого направления, в печати и не в печати, нуждаются в привилегии: иначе они не могли бы действовать и высказываться.
Нам предоставлено право передать издание нашей газеты университету по первом полученном предостережении. Право это мы удерживаем за собой; но должны ли мы воспользоваться им в настоящую минуту?
Некоторые из лиц, нам сочувствующих, по прочтении статей, о которых идет речь, полагали, что мы, утомленные долгою непрерывною деятельностью, полною борьбы и потрясений, сами хотели вызвать предостережение, чтоб иметь предлог сойти с арены. Нет, мы не имели этой мысли, и вот доказательство: мы остаемся при деле, несмотря на представившуюся возможность отказаться от издания газеты без нарушения наших обязательств. Мы остаемся, несмотря на то что силы наши действительно требуют отдыха. Мы думаем, что именно в это время не должны мы покидать свой пост. Если бы внутреннее чувство долга недостаточно ясно говорило нам в таком смысле, то нас не могла бы не убедить в этом ожесточенная вражда, которой мы стали предметом и которая именно теперь достигает крайних пределов. Мы знаем ее источник и понимаем, к чему она относится.
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1870. 11 января. No 8.