Дриль Дмитрий Андреевич - Вопросы уголовной антропологии и парижский уголовно-антропологический конгресс

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

Вопросы уголовной антропологіи и парижскій уголовно-антропологическій конгрессъ.

Достойно и жизнерадостно праздновала умственно-богатоодаренная Франція свою всемірную выставку, которая вызвала и широко развила явленіе какъ бы паломничества въ одинъ изъ наиболѣе интеллектуальныхъ центровъ міра -- Парижъ. По счастливой мысли, она обставила эту роскошную выставку, представлявшую истинное торжество всѣхъ отраслей мирнаго производительнаго труда, цѣлымъ рядомъ международныхъ конгрессовъ почти по всѣмъ областямъ теоретической и прикладной научной мысли. Въ этомъ отношеніи періодъ выставки представлялъ собою нѣчто еще совершенно небывалое. Представители различныхъ національностей впервые собрались въ Парижѣ для общей работы по многимъ такимъ научно-общественнымъ вопросамъ, которые еще никогда прежде не были поставлены на почву международнаго обсужденія (укажу для примѣра на конгрессъ общественнаго призрѣнія, который, какъ показываетъ недавно полученное мною извѣщеніе, превратился въ постоянное международное общество для изученія вопросовъ общественнаго призрѣнія и для организаціи послѣдующихъ конгрессовъ). Поэтому мы видѣли здѣсь какъ бы дружную семью народовъ (къ сожалѣнію, только нѣмцы почти отсутствовали), представители которыхъ мирно обсуждали всѣ свои общечеловѣческіе общественные вопросы и тѣмъ самымъ представляли рѣзкій контрастъ съ современными политическими отношеніями европейскихъ народовъ. Если въ этихъ послѣднихъ мы видимъ дѣйствующими еще дикіе, некультурные инстинкты -- переживанія отъ далекой старины, то на конгрессахъ, какъ бы по противуположенію, мы видѣли передъ собою разумныя отношенія цивилизованнаго человѣчества, которое, проникнувшись уваженіемъ къ человѣческой личности, независимо отъ ея національности, бережно относится къ интересамъ всѣхъ своихъ сочленовъ. Въ этомъ отношеніи выставка съ ея конгрессами, стянувшая громадное количество людей со всѣхъ концовъ міра, окажетъ, думается намъ, очень хорошее и благотворное вліяніе на умы.

Конечно, не всѣ конгрессѣ имѣли желанный успѣхъ. Для удачи даже въ Парижѣ такого количества конгрессовъ, изъ которыхъ многіе происходили единовременно, а всѣ -- на сравнительно небольшомъ пространствѣ времени, нужно слишкомъ много условій. Но уже важно то, что эти конгрессы были, что они впервые состоялись и положили основаніе дальнѣйшимъ такимъ же конгрессамъ.

Международные конгрессы, какъ и конгрессы вообще, не двигаютъ и не могутъ двигать теоретическую и прикладную науку впередъ. Двигаютъ ее отдѣльныя лица, любящія свое дѣло, горячо преданныя ему и носящія въ себѣ искру научнаго свѣта. Конгрессы же вообще и международные въ частности только сводятъ дѣятелей научной мысли, способствуютъ ихъ взаимному пониманію, устанавливаютъ между ними живыя личныя связи и общенія, которыя въ свою очередь способствуютъ болѣе плодотворной совмѣстной работѣ, направленной на исканіе истины и путей къ общему благу и пользѣ. Съ другой стороны, научные конгрессы вообще и международные въ частности оказываютъ значительное посредствующее вліяніе на большую публику и, какъ болѣе импонирующія явленія, въ значительной мѣрѣ способствуютъ проведенію научныхъ взглядовъ въ жизнь и ихъ возможно полному разъясненію въ массахъ общества. Всѣми этими своими сторонами международные научные конгрессы призваны играть весьма важную роль въ умственно-нравственной жизни современныхъ образованныхъ человѣческихъ обществъ и способствовать привитію къ нимъ дѣятельныхъ и научно-обоснованныхъ идей братства, добра и правды.

Изъ множества парижскихъ международныхъ конгрессовъ я посвящу настоящій обзоръ лишь одному, въ которомъ мнѣ приходилось принимать личное участіе. Я говорю о второмъ уголовно-антропологическомъ конгрессѣ.

Заканчивая свой предшествующій научный обзоръ, я писалъ, между прочимъ, слѣдующее о такомъ же конгрессѣ, имѣвшемъ мѣсто въ Римѣ: "Какъ ни важны были результаты этого перваго международнаго уголовно-антропологическаго конгресса, тѣмъ не менѣе, они были только началомъ успѣховъ. Дальнѣйшіе мы увидимъ вскорѣ на предстоящемъ въ будущемъ 1889 г. парижскомъ международномъ конгрессѣ уголовной антропологіи, который несомнѣнно еще полнѣе охватитъ вопросъ". Это предвидѣніе оправдалось, и конгрессъ имѣлъ большой успѣхъ. Почти всѣ образованныя страны прислали (оффиціально или неоффиціально) своихъ ученыхъ представителей. Преобладали, конечно, медики, но много было и юристовъ теоретиковъ и практиковъ изъ среды университета, магистратуры и адвокатуры. Особенно много юристовъ прислала Италія. Были также представители и другихъ профессій, наприм., педагоги. Не мало было крупныхъ научныхъ именъ. Таковы имена Ломброзо, Молешота, Бенедикта, Маньяна, Люиса, Русселя, Бруарделя, Лакасаня и др.

Отъ такого соединенія представителей различныхъ профессій полнота и широта воззрѣній, конечно, только выигрывали. Вопросъ о человѣческой преступности не есть вопросъ исключительно юридическій или антропологическій. Онъ представляетъ собою широкій и многосторонній общественный вопросъ, захватывающій всю исторію человѣческихъ учрежденій и всю сферу нравственныхъ явленій. Поэтому для его всесторонняго изученія необходима совмѣстная работа различныхъ спеціалистовъ, изъ которыхъ каждый оттѣняетъ свою особую сторону. Парижскій конгрессъ своимъ составомъ въ значительной мѣрѣ удовлетворялъ этому требованію и привносилъ въ обсужденіе вопроса о человѣческой преступности разностороннія точки зрѣнія.

Французы рѣшительно преобладали. Въ этомъ отношеніи парижскій конгрессъ значительно отличался отъ конгресса римскаго, гдѣ большинство всѣхъ членовъ принадлежало Италіи. А, между тѣмъ, въ новѣйшее время уголовная антропологія возникла и развилась преимущественно въ Италіи, благодаря работамъ проф. Ломброзо и его учениковъ. Поэтому для конгресса и его успѣховъ было очень важно, что не на сторонѣ Италіи былъ перевѣсъ въ числѣ членовъ. Итальянцы, какъ новаторы, можетъ быть, нѣсколько и склонны къ увлеченіямъ и преувеличеніямъ, а, главное, легко могутъ быть заподозрѣны въ нихъ. Французы же,-- конечно, говоря вообще,-- до сихъ поръ сравнительно мало принимали участія въ разработкѣ уголовной антропологіи, а потому, какъ и представители другихъ національностей, скорѣе были склонны къ строгой критикѣ, сомнѣніямъ и недовѣрію.

На конгрессъ новая школа явилась съ значительнымъ научнымъ багажомъ. Это не было только еще возникающее научное направленіе, а, напротивъ, направленіе, оказавшее уже сравнительно значительное вліяніе на общественные взгляды,-- направленіе, много поработавшее, кое-что уже сдѣлавшее и имѣющее за собой свое научное прошлое и, притомъ, не только въ трудахъ отдѣльныхъ ученыхъ, но и въ соединенныхъ усиліяхъ цѣлаго международнаго конгресса -- римскаго. "Уголовная антропологія числить за собою большія заслуги: она углубила вопросъ о человѣческой отвѣтственности;". "Труды итальянской школы хорошо приняты во Франціи. Эта школа оказала великія услуги и примѣнила къ изслѣдованію вполнѣ вѣрные методы. Знакомясь съ ея прошлыми трудами, невольно изумляешься величинѣ уже сдѣланнаго въ сравнительно столь короткій срокъ". Такими словами встрѣчали и привѣтствовали въ Парижѣ открытіе засѣданій 2-го уголовно-антропологическаго конгресса французскій министръ юстиціи и деканъ парижскаго медицинскаго факультета, проф. Бруардель. Посмотримъ же, что сдѣлалъ конгрессъ.

Въ числѣ важнѣйшихъ вопросовъ, подлежавшихъ обсужденію, былъ вопросъ о существованіи особаго "преступнаго типа", отмѣченнаго и особыми анатомическими признаками. По этому поводу въ отчетѣ одного изъ нашихъ ежедневныхъ изданій (Русскія В&#1123;домости) проскользнулъ крайне странный упрекъ конгрессу, зачѣмъ онъ не опредѣлилъ напередъ "на научномъ основаніи, что такое преступленіе" и "кого называть преступникомъ", результатомъ чего, будто бы, и были "путаница и недоразумѣнія". Удивительное обвиненіе! Отыскивать и давать указанное опредѣленіе не было рѣшительно никакой нужды; оно уже готово вполнѣ. Понятіе преступникъ есть понятіе юридическое и по своему характеру -- условное. Преступникъ, это -- тотъ, кто нарушилъ уголовный законъ. Иного опредѣленія нѣтъ и быть не можетъ, и его вполнѣ достаточно. Хотя въ средѣ такъ называемыхъ честныхъ людей и встрѣчаются люди, сходные по своимъ особенностямъ съ преступниками, но они не могутъ быть названы ими. Они могутъ быть названы людьми предрасположенными къ преступленію, людьми порочными, дурными и проч., но никакъ не преступниками. Какъ бы ни измѣнялось понятіе о преступленіи по временамъ, мѣстамъ и народамъ,-- на что указываетъ составитель отчета,-- тѣмъ не менѣе, эти измѣненія не могутъ ни съузить, ни расширить понятія о преступникѣ для каждаго даннаго времени. Если измѣняются общественные "взгляды на преступленіе", вліяющіе на кодексъ, то, вмѣстѣ съ тѣмъ, необходимо измѣняются и условія совершенія того или другаго дѣйствія, ставшаго или переставшаго быть преступнымъ, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, необходимо измѣняются и качества, нужныя для его совершенія, измѣняются соединенныя съ этимъ совершеніемъ ощущенія и чувства дѣятеля, что и составляетъ самое главное въ вопросѣ о преступности. Говоря это, я имѣю въ виду исключительно общій уголовный кодексъ и не касаюсь тѣхъ случаевъ, когда государство, въ противность существующимъ нравамъ и воззрѣніямъ, объявляетъ то или иное дѣйствіе преступнымъ. Но и тогда одно уже ставшее извѣстнымъ запрещеніе въ большей или меньшей мѣрѣ, но, все-таки, вліяетъ на измѣненіе общественнаго отношенія къ запрещенному дѣянію. Потому уголовная антропологія поступила вполнѣ правильно, оставивъ въ сторонѣ опредѣленія и, въ то же время, задавшись вопросомъ, почему только нарушители уголовнаго кодекса, въ противность всѣмъ остальнымъ, пренебрегаютъ запретами закона и, рискуя своимъ положеніемъ и судьбой, совершаютъ запретныя дѣянія, и не наталкиваютъ ли ихъ на этотъ крайне опасный для нихъ путь, въ числѣ прочихъ причинъ, также и какія либо имъ свойственныя особенности ихъ психо-физической организаціи? При обсужденіи этого вопроса въ такой общей его формѣ конгрессъ, какъ намъ казалось, былъ вполнѣ единодушенъ и далъ только одно утвердительное рѣшеніе. Различіе мнѣній обнаруживалось лишь по отношенію къ вопросу о существованіи внѣшнихъ анатомическихъ признаковъ преступности и особаго, обусловливаемаго ими, "преступнаго типа".

Еще отецъ уголовной антропологіи, знаменитый Галль, пытался отыскать и потомъ думалъ, что нашелъ, между прочимъ, и внѣшніе анатомическіе признаки преступности. Изучивъ строеніе и функціи нервной системы и сосредоточивъ въ мозгу, какъ большой федераціи, всѣ органы психической жизни, что составляетъ одну изъ его величайшихъ заслугъ, Галль сталъ отыскивать на поверхности мозга и его внѣшней оболочкѣ -- черепѣ -- отдѣльные органы для различныхъ весьма сложныхъ душевныхъ движеній и по ихъ большему или меньшему развитію заключать къ степени развитія этихъ послѣднихъ. Геніальныя основныя мысли Галля сохранились и послужили исходною точкой для дальнѣйшаго развитія науки. Что же касается судьбы его ученія въ цѣломъ, то она достаточно извѣстна: его открытія не выдержали ударовъ критики и сошли со сцены. Едва ли я ошибусь, если скажу, что одной изъ причинъ его промаховъ было и то, что многократно наблюдавшееся имъ сосуществованіе тѣхъ или иныхъ психофизическихъ особенностей онъ принималъ за причинную связь между ними, не уяснивъ предварительно механизмъ ихъ возможнаго взаимодѣйствія.

Подобно Галлю, проф. Ломброзо пытался и пытается найти и изучить внѣшніе анатомическіе признаки преступника. При этомъ онъ не слѣдуетъ примѣру своего ближайшаго предшественника, французскаго ученаго Проспера Депинъ, который изучалъ не преступника вообще, а различныя разновидности преступниковъ, и изучалъ ихъ преимущественно со стороны ихъ психики. Напротивъ, Ломброзо съ самаго начала сталъ изучать преступника вообще, какъ особую разновидность человѣческаго рода, и, повидимому, подчинился при этомъ вліянію классическаго сочиненія Parent-Dachatelet: "De la prostitution dans la ville de Paris", которымъ онъ широко пользовался. Авторъ послѣдняго также изучалъ проститутокъ вообще. Но онъ имѣлъ передъ собою особую, однородную профессіональную группу, объединяемую единствомъ промысла, и, притомъ, промысла, выполняемаго при помощи одной изъ важнѣйшихъ органическихъ функцій, оказывающей самое рѣшительное вліяніе на всю душевную жизнь человѣка. Не то по отношенію къ преступникамъ, которые представляютъ значительныя различія во всѣхъ отношеніяхъ. Воръ, убійца, нищій-бродяга, изнасилователь и пр.-- это все различныя фигуры, представляющія собою и различные психологическіе типы. А они-то и были смѣшаны въ одно общее цѣлое подъ именемъ преступнаго человѣка въ первыхъ изданіяхъ сочиненія проф. Ломброзо. Какъ же поступалъ онъ при этомъ? Онъ искалъ и изучалъ послѣдовательно одну за другой различныя анатомическія и физіологическія особенности у различныхъ преступниковъ и выводилъ для каждой изъ нихъ процентное отношеніе. Затѣмъ дѣлалъ то же самое и по отношенію къ такъ называемымъ честнымъ людямъ, взятымъ безъ разбора, а потомъ сравнивалъ другъ съ другомъ соотвѣтствующія процентныя отношенія двухъ имъ установленныхъ противуположныхъ группъ. Оказывалось, что признаки анормальности и регресса значительно чаще встрѣчаются у преступниковъ, нежели у такъ называемыхъ честныхъ людей.

Таковъ начальный пріемъ. Но очевидно, что, употребляя его, проф. Ломброэо допускаетъ крупную погрѣшность въ сакомъ основаніи. Въ первой группѣ -- группѣ преступниковъ -- онъ беретъ завѣдомо только однѣ болѣе или менѣе недостаточныя, порочныя и неуравновѣшенныя натуры жизненныхъ незадачниковъ, попавшихъ въ мѣсто заключенія, тогда какъ во второй -- въ группѣ такъ называемыхъ честныхъ людей -- имъ берутся преимущественно болѣе или менѣе сильныя и сравнительно хорошо организованныя натуры успѣвающихъ въ жизни людей, среди которыхъ, впрочемъ, встрѣчаются, какъ учитъ опытъ, и недостаточныя натуры, не впавшія, однако, въ преступленіе по тѣмъ или другомъ причинамъ. Эти послѣднія, очевидно, должны понижать качественную сторону второй группы. Онѣ-то, вѣроятно, главнымъ образомъ, и даютъ регрессивные признаки въ этой группѣ. А потому, если бы въ ней оставить только натуры послѣдней категоріи и сравнить ихъ, какъ болѣе однородныя и соизмѣримыя, съ натурами первой группы,-- группы преступниковъ, то, по всѣмъ вѣроятіямъ, получились бы почти одинаковыя процентныя отношенія сходныхъ регрессивныхъ признаковъ. Тогда и оказалось бы,-что обѣ группы, изъ которыхъ одна состоитъ изъ людей преступившихъ уголовный законъ, а другая изъ людей его никогда не нарушавшихъ, представляютъ почти въ равной мѣрѣ я сходные признаки регресса. А если такъ, то очевидно, что эти послѣдніе не суть признаки особаго преступнаго типа, а признаки чего-то другаго, именно различныхъ видовъ вырожденій и недостаточностей организаціи, которые, при извѣстныхъ неблагопріятныхъ условіяхъ окружающей обстановки, иногда и наталкиваютъ человѣка на преступленіе и дѣлаютъ для него невозможной борьбу въ легальныхъ формахъ, въ которыхъ борятся другіе.

Все это вполнѣ подтверждается и собственными изслѣдованіями проф. Ломброзо, изъ которыхъ видно, что иногда и тяжкіе преступники не представляютъ сколько-нибудь рѣзко выраженныхъ внѣшнихъ признаковъ преступности и, наоборотъ, люди, не совершившіе преступленій, представляютъ ихъ. Между тѣмъ, эти признаки, изъ которыхъ одни находились у однихъ преступниковъ, а другіе у другихъ, и дали основаніе для построенія особаго "преступнаго типа", при установленіи котораго Ломброзовъ значительной мѣрѣ повторилъ и указанную уже мною ошибку Галля, которая и вызвала рядъ безполезныхъ работъ, явившихся, повидимому, скорѣе балластомъ въ наукѣ, вродѣ работъ о формѣ носовъ и цвѣтѣ волосъ у преступниковъ по сравненію съ "честными людьми". Не спорю, можетъ, когда-нибудь эти работы и окажутся имѣющими какое-либо значеніе, но только въ далекомъ будущемъ. Теперь же онѣ скорѣе обременяютъ науку я загромождаютъ научный путь.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, принимая существованіе особаго преступнаго типа, Ломброзо значительно съузилъ вопросъ о преступности. Если преступники представляютъ собою обособленный спеціальный типъ съ его наиболѣе рѣзкимъ выраженіемъ "прирожденнаго преступника", то и вопросъ о нарожденіи и условіяхъ развитія этого типа въ значительной мѣрѣ является вопросомъ частнымъ, не представляющимъ общаго захватывающаго интереса. Тогда мы имѣемъ дѣло съ сравнительно незначительною группой людей, съ одной изъ неособенно многочисленныхъ разновидностей человѣческаго рода.

Въ иномъ видѣ представляется тотъ же самый вопросъ въ постановкѣ геніальнаго Мореля, которому, какъ психіатру, приходилось соприкасаться, въ числѣ другихъ вопросовъ, и съ вопросомъ о человѣческой преступности. Въ его сочиненіяхъ мы находимъ широкую, хотя и мрачную, картину "физическихъ, умственныхъ и нравственныхъ вырожденій человѣческой породы" подъ вліяніемъ неблагопріятныхъ внѣшнихъ условій, каковы, напримѣръ, бѣдность, нищета, пьянство, дурныя условія труда, воспитанія и проч. въ теченіе жизни поколѣній. Эти различныя вырожденія, закрѣпляемыя наслѣдственностью, и создаютъ самые различные психо физическіе типы странныхъ, недостаточныхъ, порочныхъ и дурныхъ людей, которые, вслѣдствіе этихъ особенностей своей психо-физической организаціи, предрасположены къ совершенію всевозможныхъ странностей, чудачествъ, а также и дурныхъ, порочныхъ и даже преступныхъ дѣйствій. Какъ болѣе, или менѣе совершенныя организаціи, вслѣдствіе этого совершенства, на опредѣленныя внѣшнія воздѣйствія даютъ и болѣе или менѣе совершенныя реакціи, т.-е. совершаютъ болѣе или менѣе хорошіе поступки, такъ точно и недостаточныя психо-физическія организаціи, вслѣдствіе своей недостаточности, на сходныя воздѣйствія отвѣчаютъ крайне дурными реакціями или, иначе говоря, дурными, порочными и преступными дѣяніями.

Въ этомъ видѣ вопросъ отличается широтою, ясностью соотношенія причинъ и слѣдствій и обосновывается на неизмѣримой массѣ повсюду наблюдаемыхъ фактовъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ пріобрѣтаетъ и захватывающій общій интересъ, представляя собою только другую сторону, сторону органическую или психо-физическую надъ всѣми теперь тяготѣющаго и всѣхъ интересующаго великаго соціальнаго вопроса. Экономистъ изучаетъ его въ формѣ вопроса о крайне неравномѣрномъ распредѣленіи, объ экономической обездоленности и пр.. а криминалистъ-антропологъ и психіатръ изучаютъ его въ формѣ вопроса о физическихъ, умственныхъ и нравственныхъ вырожденіяхъ и порчахъ породы, передающихся по наслѣдству и проявляющихся во внѣ въ дурныхъ, антисоціальныхъ и преступныхъ дѣйствіяхъ. Теперь еще одно замѣчаніе. Наблюдая и изучая постепенное развитіе преступности, и, притомъ, въ производящихъ ее факторахъ, нельзя найти такія неблагопріятно вліяющія условія окружающей обстановки, которыя исключительно свойственны только жизни преступника и которыя могутъ способствовать образованію какого-то "особаго преступнаго типа", отмѣченнаго анатомическими признаками. Ничто въ этой жизни не спеціально настолько, не исключая самыхъ чувствъ, сопровождающихъ преступленіе, особенно если принять во вниманіе и наслѣдственное прошлое, среди котораго закладываются первыя основы психической личности. Подъ вліяніемъ сходныхъ условій живетъ множество людей, живутъ даже цѣлые общественные слои, обреченные на всякія жизненныя невзгоды: на непосильный трудъ на дурное, недостаточное питаніе, на плохое дыханіе, на заброшенное, дурное воспитаніе и пр.,-- однимъ словомъ, на условія жизни, способствующія не органическому разцвѣту и преуспѣянію, а, напротивъ, органической порчѣ и оскудѣнію, результатами котораго, въ числѣ прочихъ, является и преступленіе.

Говоря все это, я далекъ, однако, отъ мысли хотя сколько-нибудь умалять несомнѣнную и неумирающую заслугу проф. Ломброзо, который явился могучимъ иниціаторомъ. Отъ него, главнымъ образомъ, и ведетъ свое начало энергическое современное движеніе, направленное на изученіе преступленія и преступника на почвѣ опыта и наблюденія. Чтобы правильно оцѣпить его великую заслугу, достаточно вспомнить, чѣмъ была наука о преступленіи и преступникѣ до него и чѣмъ она становится теперь. Прежде она была почти исключительно умозрительною наукой и сводомъ произвольныхъ мнѣній различныхъ авторовъ, плодомъ ихъ кабинетныхъ измышленій, стоявшихъ вдали отъ дѣйствительности и обязательно изучавшихся только на юридическихъ факультетахъ. Теперь же она хотя еще и зарождающаяся, но полная жизни наука, обладающая точными методами, представляющая собою захватывающій общій интересъ и сосредоточенная на изученіи наиболѣе животрепещущихъ общественныхъ вопросовъ, -- наука, опирающаяся на множество другихъ точныхъ наукъ. Это поистинѣ "естественная исторія преступленія и преступности". Конечно, проф. Ломброзо допустилъ въ своемъ трудѣ не мало весьма значительныхъ промаховъ и ошибокъ. Но не ошибается и не увлекается лишь тотъ, кто ничего не дѣлаетъ и кто идетъ избитымъ путемъ. Тотъ же, кто ищетъ новые пути, кто разрабатываетъ новый громадный матеріалъ и обосновываетъ новыя вѣтви науки, тотъ поневолѣ ошибается и часто дѣлаетъ поспѣшные выводы. Самъ проф. Ломброзо призналъ на конгрессѣ, что онъ сдѣлалъ не мало ошибокъ и многое преувеличивалъ. Ломброзо обвиняютъ, какъ это дѣлаетъ и авторъ отчета Русскихъ Вѣдомостей, что онъ будто бы игнорируетъ всѣ факторы преступности и признаетъ лишь одинъ изъ нихъ -- органическій. Но такое обвиненіе -- плодъ крайне страннаго недоразумѣнія и незнакомства съ его работами. Всякій, читавшій во второмъ изданіи его Преступнаго человѣка отдѣлъ, озаглавленный Теранія преступленія, и другое его сочиненіе -- Sull'incrimento del delitto in Italia, въ которомъ такъ много говорится о соціальныхъ условіяхъ, понимаетъ, конечно, и не можетъ не понимать, что Ломброзо не отрицалъ и не могъ отрицать рѣшающее значеніе соціальнаго фактора. До сихъ поръ органическій факторъ былъ наименѣе изученъ и ему-то, не отрицая значенія всѣхъ другихъ факторовъ, главнымъ образомъ, и посвятилъ всѣ свои силы проф. Ломброзо, обращая при его изученіи вниманіе на всѣ мелочи. Но развѣ можетъ быть поставлено въ вину ученому, что онъ занялся изученіемъ не всѣхъ сторонъ вопроса, а лишь только одной изъ нихъ? Пусть недодѣланное додѣлаютъ другіе.

Однимъ изъ рѣшительныхъ противниковъ ученія объ особомъ "преступномъ типѣ" явился на конгрессѣ проф. Манувріе, который коснулся только анатомической стороны вопроса. По его собственнымъ словамъ, его докладъ имѣлъ цѣлью подвергнуть критикѣ существующія работы и вызвать новыя изслѣдованія, въ которыхъ были бы избѣгнуты ошибки, совершенныя до сихъ поръ. Оговорившись въ началѣ этого доклада и въ своей рѣчи на конгрессѣ, что "тѣсное и неразрывное соотношеніе между физіологіей, включая психологію и анатомію, внѣ всякаго спора, исключая какъ со стороны невѣжественныхъ метафизиковъ", и что онъ вполнѣ согласенъ съ ученіемъ о зависимости характера отъ организаціи, проф. Манувріе замѣтилъ, что между нимъ и Ломброзо есть существенное различіе въ томъ, что онъ не придаетъ столь рѣшающаго значенія анатомическимъ призма* камъ и полагаетъ, что люди, представляющіе признаки такъ называемаго преступнаго типа, подъ вліяніемъ хорошаго воспитанія, могутъ сдѣлаться хорошими людьми и наоборотъ. Слѣдомъ за тѣмъ онъ подвергъ довольно рѣзкой критикѣ точность и достоинство работъ, сдѣланныхъ съ цѣлью установленія внѣшнихъ анатомическихъ признаковъ этого типа. При этомъ онъ заявилъ въ своей рѣчи, что до сихъ поръ можно сказать лишь одно, что въ среднемъ у преступниковъ встрѣчается болѣе аномалій, нежели у такъ называемыхъ честныхъ людей.

Докладъ и рѣчь проф. Манувріе распадаются на двѣ части: одна была посвящена критикѣ уже сдѣланныхъ работъ о преступномъ типѣ, а другая заключала въ себѣ общія соображенія, которыя долженъ имѣть въ виду каждый изслѣдователь преступниковъ. Въ первой изъ нихъ было много дѣйствительно мѣткихъ замѣчаній. Найденъ ли до сихъ поръ какой-либо анатомическій признакъ, могущій характеризовать исключительно преступниковъ или ту или другую категорію ихъ? На этотъ вопросъ проф. Манувріе отвѣчаетъ отрицательно. "Можно считать,-- говоритъ онъ,-- болѣе или менѣе неблагопріятнымъ въ отношеніи наклонности, къ преступленію существованіе такого-то признака или такой-то совокупности ихъ, но нельзя допускать, что эти признаки суть спеціальные для преступниковъ". Далѣе онъ совершенно справедливо указываетъ, что нельзя отыскать такихъ спеціальныхъ признаковъ уже вслѣдствіе того, что противуположная, столь смѣшанная группа такъ называемыхъ "честныхъ людей" включаетъ не мало людей вырождающихся, грубыхъ и порочныхъ. "Многочисленны,-- говорить онъ, -- честные люди, способные стать преступника" или нравственно не лучшіе самыхъ худшихъ каторжниковъ". Онъ указываетъ также на крайнюю недостаточность наблюденій въ произведенныхъ работахъ, на то, что измѣренія дѣлались различными изслѣдователями и, притомъ, различными и иногда весьма несовершенными способа", почему они часто и представляются несоизмѣримы", и что, наконецъ, для образованія "преступнаго типа" брались и соединялись вмѣстѣ признаки, встрѣчаемые у различныхъ преступниковъ. Но такимъ ли способомъ,-- спрашиваетъ онъ,-- устанавливается типъ? По его мнѣнію, также не существуетъ одного общаго типа преступника, какъ не существуетъ и одного общаго типа уродливаго или "патологическаго" человѣка; существуютъ только различные типы уродствъ.

Не менѣе вѣрно и замѣчаніе Манувріе, что при антропологическомъ изученіи преступника нѣтъ надобности вводить сложный соціальный элементъ -- преступности и честности, а предварительно необходимо, вмѣстѣ съ соотвѣтствующимъ анатомическимъ анализомъ, вести и психологическій анализъ достоинствъ и недостатковъ, болѣзненныхъ и нормальныхъ влеченій вообще и только уже затѣмъ указывать, какъ тѣ или другія неблагопріятныя особенности могли и должны были отражаться въ общественной дѣятельности человѣка.

Но если критическія замѣчанія Манувріе вызываютъ полное согласіе; то нельзя сказать того же о его общихъ руководящихъ соображеніями Одна изъ его основныхъ мыслей слѣдующая. "Одинъ и тотъ же индивідуумъ, -- говоритъ онъ, -- можетъ дѣйствовать тысячью различныхъ способовъ, соотвѣтственно различію воздѣйствій, которымъ онъ подвергается, не измѣняясь вслѣдствіе того ни физіологически, ни анатомически и не переставая всегда дѣйствовать соотвѣтственно своей конструкціи". Отсюда выводъ очевиденъ: преступникъ не долженъ представлять поэтому физіологическихъ и анатомическихъ измѣненій. Но въ этой своей общей формѣ утвержденіе Манувріе положительно невѣрно. Ничто въ мірѣ, а, слѣдовательно, и человѣческія дѣйствія, не проходитъ безслѣдно, а, напротивъ, заносится въ книгу жизни. Опытъ учитъ насъ, что каждый органъ, каждый мускулъ и части его отъ дѣятельности или бездѣлья болѣе или менѣе измѣняются въ своей конституціи. Эти измѣненія совершаются постепенно, независимо, но на значительныхъ промежуткахъ времени они рѣзко бросаются въ глаза. Между тѣмъ, всѣ поступки человѣка представляютъ собою только различныя комбинаціи элементарныхъ дѣйствій, а потому и различія въ его дѣятельности неизбѣжно измѣняютъ его организмъ какъ анатомически, такъ и физіологически. Сверхъ того, повторяющіяся дѣятельности вызываютъ и повторяющіяся различныя комбинаціи простѣйшихъ дѣйствій и тѣмъ самымъ создаютъ устойчивыя ассоціаціи какъ игры различныхъ нервовъ и нервныхъ центровъ, такъ и мускуловъ, что представляетъ собою важныя конституціональныя измѣненія сложнаго механизма -- организма человѣка. Въ психической сферѣ тѣ же дѣятельности отражаются въ формѣ различныхъ ощущеній и чувствованій, которыя, сопровождаясь, какъ мы видѣли, и матеріальными измѣненіями, не проходятъ безслѣдно для жизни души. Сохраняющіеся органическіе слѣды, различнымъ образомъ ассоціированные какъ другъ съ другомъ, такъ и съ душевными волнеціямя, при сходныхъ воздѣйствіяхъ сами собой, независимо отъ желанія и воли дѣятеля, пробуждаются и всплываютъ изъ органической глубины и являются важными факторами въ опредѣленіи дѣятельности. Особенно это нужно сказать о душевныхъ волненіяхъ. На этомъ и основывается непреложная власть прошлаго человѣка надъ его настоящимъ. Поэтому мы можемъ сказать, что различныя жизненныя дѣятельности постоянно и постепенно измѣняютъ организмъ и сегодня онъ уже не тотъ, какимъ былъ еще вчера. Этотъ измѣненный организмъ въ свою очередь, какъ это всего лучше доказываетъ наслѣдственность настроенія, вызывающая наслѣдственную склонность къ самоубійству, передается нисходящимъ поколѣніямъ, что и даетъ основаніе хорошо извѣстнымъ каждому семейнымъ типамъ. Правда, эти постепенно вырабатываемыя отличія не всегда поддаются анатомическому и физіологическому констатированію и описанію, но, тѣмъ не менѣе, они ясно проявляются въ психической области.

Такъ же мало можно согласиться и съ другимъ общимъ положеніемъ Манувріе. "Нужно быть чрезмѣрнымъ оптимистомъ и поклонникомъ-энтузіастомъ нормальнаго человѣчества,-- говоритъ онъ,-- чтобы думать, что анормально желать собственности другаго, а желая стараться присвоить ее". "Сверхъ того, слѣдуетъ замѣтить.-- прибавляетъ онъ далѣе,-- что многія физіологическія особенности, смотря по обстоятельствамъ, могутъ быть достоинствами или недостатками". Отсюда общіе выводы: 1) "не только преступленіе не соединяется необходимо съ анормальными или неблагопріятными физіологическими особенностями, по оно еще можетъ быть вызвано, при равныхъ прочихъ условіяхъ, дѣйствительными достоинствами и задерживаемо дѣйствительными недостатками", и 2) "обыкновенныя преступленія вовсе не предполагаютъ съ необходимостью болѣзненныя млі анормальныя физіологическія состоянія".

Здѣсь нельзя не замѣтить, что эти выводы обосновываются на нѣкоторыхъ недоразумѣніяхъ. Преступленія совершаются не при посредствѣ одной какой-либо особенности человѣка, а при посредствѣ всей совокупности ихъ: его настроенія, его чувства, мыслей и проч. Въ преступленіи весь человѣкъ, всѣ стороны его принимаютъ въ немъ участіе, и оно является результатомъ совмѣстной ихъ дѣятельности. Полное расчлененіе и выдѣленіе здѣсь невозможно. Поэтому если та или другая особенность, натолкнувшая человѣка на преступленіе, разсматриваемая отвлеченно и изолированно, и можетъ быть названа достоинствомъ, то въ соединеніи съ другими особенностями даннаго человѣка она является или порокомъ, или недостаткомъ, или только опасною и невыгодною способностью, наприм., смѣтливый умъ, но не просто смѣтливый умъ, а умъ, являющійся на служеніе самымъ дурнымъ и антисоціальнымъ чувствамъ, питающійся ими и получающій изъ нихъ свое конкретное содержаніе.

Сверхъ того, нужно замѣтить, что совершеніе дѣяній, запрещенныхъ уголовнымъ закономъ, сопряжено съ такими неблагопріятными общественными послѣдствіями, что рѣшиться на послѣднія или игнорировать ихъ могутъ лишь въ томъ или другомъ отношеніи недостаточныя и порочныя натуры, вслѣдствіе, того не имѣющія возможности бороться въ установленныхъ легальныхъ формахъ. Конечно, громадное большинство этихъ натуръ не суть больныя натуры въ тѣсномъ смыслѣ этого слова, но несомнѣнно, что онѣ недостаточныя и порочныя натуры -- продукты недостаточнаго органическаго развитія и органическаго регресса. Вѣдь, и идіоты, со всѣми ихъ умственными и нравственными недостатками, а также и различные нравственные выродки не суть больные въ строгомъ смыслѣ этого слова. Нѣтъ, это дурные, неприспособленные механизмы или, по выраженію Moреля, несчастныя и порочныя организаціи.

Все это, повидимому, ясно понимало большинство говорившихъ по вопросу. Возражая противъ существованія особаго анатомически отмѣченнаго "преступнаго типа" и въ особенности противъ возможности дѣлать напередъ какія-либо опредѣленія и предсказанія на основаніи указанныхъ признаковъ или основывать на нихъ сужденія о виновности, всѣ они, въ то же время, признавали, что преступники, говоря вообще, принадлежатъ къ низшимъ недостаточнымъ типамъ. Такъ, проф. Бенедиктъ, выступавшій противъ ученія объ "особыхъ анатомическихъ признакахъ преступности", признавалъ важною заслугой уголовной антропологіи то, что она изучаетъ преступленіе, какъ естественное явленіе, и видитъ въ преступникѣ низшее существо, а въ его преступленіи результатъ дурной организаціи, а не его свободной воли. Альфонсъ Бертильонъ, завѣдующій бюро антропометрическихъ измѣреній при префектурѣ полиція и потому имѣющій случай ежегодно видѣть громадное количество преступниковъ, замѣтилъ во время своей конференціи, что у преступниковъ наблюдаются внѣшніе признаки, но они не представляютъ собою специфическіе признаки "преступнаго типа", а признаки вырожденія и низшаго развитія, которое препятствуетъ ихъ обладателямъ успѣшно бороться за свое существованіе. Точно также и проф. Лакасань утверждалъ на конгрессѣ, что у преступниковъ значительно чаще встрѣчаются признаки вырожденія и что они представляютъ собою низшія существа, большею частью выходящія изъ дурно-обставленныхъ классовъ общества. Послѣдніе, вслѣдствіе неблагопріятныхъ жизненныхъ условій, въ значительной мѣрѣ вырождаются и потому отмѣчаются неблагопріятными органическими особенностями. Тотъ же взглядъ, въ сущности, развивалъ и проф. Молешотъ, который при этомъ указывалъ на безчисленности незамѣтныхъ переходныхъ ступеней отъ самыхъ тяжкихъ преступниковъ къ наиболѣе развитымъ и совершеннымъ людямъ. Поэтому Гарофало въ значительной мѣрѣ основательно замѣтилъ, что въ общемъ битва выиграна, такъ какъ всѣ признаютъ существованіе органическаго предрасположенія къ преступленію.

Основываясь на фактахъ, смѣю думать, что я имѣлъ на своей сторонѣ согласіе значительной части членовъ конгресса, когда въ своей рѣчи развилъ по отношенію къ преступникамъ ученіе Мореля о "несчастныхъ и порочныхъ" организаціяхъ, сформировавшихся подъ вліяніемъ неблагопріятныхъ окружающихъ условій въ теченіе одного или нѣсколькихъ поколѣній и, вслѣдствіе своихъ особенностей, болѣе или менѣе предрасположенныхъ къ преступленію вообще и къ различнымъ его видамъ въ частности. При этомъ я указалъ, что каждая организація вовсе не остается всегда сама себѣ равною величиной, а, напротивъ, претерпѣваетъ постоянныя, болѣе или менѣе рѣзко выраженныя колебанія и измѣненія, и что вытекающія отсюда временныя дурныя органическія состоянія, часто совершенно преображающія человѣка, могутъ иногда играть роль устойчиво-порочной организаціи въ совершеніи преступленія. Сверхъ того, я указалъ еще, что органическая предрасположенность есть одинъ изъ факторовъ преступленія, но не единственный. Необходимы еще и внѣшнія условія, наталкивающія предрасположенныя натуры на преступленія. "Имѣй я ренту",-- пояснялъ знаменитый Лемеръ на судѣ,-- я бы, конечно, не былъ здѣсь".

Таковы были пренія по вопросу о существованіи особаго "преступнаго типа". Резюмируя ихъ, проф. Ферри справедливо замѣтилъ, что въ вопросѣ о преступленіи одни изъ говорившихъ видѣли преимущественно органическую сторону, а другіе соціальную, и при этомъ всѣ были и правы, и неправы, потому что одну изъ сторонъ выдавали за цѣлое. Преступленіе есть явленіе сложное, обусловливаемое антропологическими, физическими и соціальными факторами, относительное значеніе которыхъ въ каждомъ преступленіи измѣняется.

Въ близкой связи съ вопросомъ о "преступномъ типѣ" стоялъ вопросъ, возбужденный докладомъ Гарофало объ опредѣленіи при помощи уголовной антропологіи того класса, къ которому принадлежитъ виновный. Я коснусь этого доклада только потому, что онъ имѣетъ и практическій характеръ. Въ немъ Гарофало замѣчаетъ, что анатомическіе признаки недостаточны и сами по себѣ могутъ давать лишь указанія, а потому ихъ необходимо дополнять имѣющими гораздо большее значеніе признаками психологическими,-- нравственною фигурой преступника, которая знакомитъ насъ съ психическими аномаліями послѣдняго. Исходя изъ этого взгляда, онъ предлагаетъ установить различные классы преступниковъ на общемъ основаніи признаковъ антропологическихъ, наприм., физіогноміи, формы черепа и пр.. и признаковъ психологическихъ, причемъ онъ признаетъ и существованіе преступниковъ прирожденныхъ и неисправимыхъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ рекомендуетъ и настаиваетъ на необходимости опредѣленіе законодательнымъ путемъ особыхъ способовъ воздѣйствія (traitement spéciale), особыхъ наказаній для каждаго изъ устанавливаемыхъ классовъ и, такимъ образомъ, ставитъ наказаніе въ зависимости отъ общей классификаціи преступниковъ, напередъ производимой по ихъ психо-физическимъ признакамъ.

Таково въ самыхъ общихъ чертахъ содержаніе доклада Гарофало. Нельзя, конечно, не признать, что психологическіе признаки имѣютъ первенствующее значеніе. Пока еще это единственно доступные намъ признаки. Признаки же анатомическіе, какъ, наприм., форма черепа, развитіе челюстей и проч., представляютъ собой только возможный матеріалъ для будущаго. Мы можемъ наблюдать, наприм., что тотъ или другой внѣшній признакъ чаще встрѣчается у такихъ-то или иныхъ людей, но еще не можемъ установить яснаго причиннаго ихъ соотношенія съ различными психическими особенностями человѣка. А пока этого не сдѣлано, до тѣхъ поръ передъ нами одинъ голый фактъ, значеніе котораго еще неизвѣстно намъ. Единственно, на что это признаки указываютъ -- на органическій регрессъ и низшій уровень органическаго развитія вообще.

По хотя психическіе признаки и психическій обликъ человѣка имѣютъ преимущественное и громадное значеніе, тѣмъ не менѣе, устанавливаемые Гарофало на ихъ основаніи классы преступниковъ не могутъ и не должны служить основаніемъ для установленія законодательнымъ путемъ различій въ наказаніяхъ. Кладя въ основаніе качественнаго и количественнаго различія репрессивныхъ мѣръ не преступленіе, а самого преступника съ его нравственными особенностями, Гарофало, конечно, дѣлаетъ большой шагъ впередъ, какъ это и замѣтилъ проф, Бенедиктъ на конгрессѣ. Но онъ тутъ же, какъ мнѣ кажется, и портить его и подпадаетъ подъ вліяніе отживающихъ традицій, которыя пріурочиваютъ особенности наказаній не къ индивидуальнымъ особенностямъ дѣятеля, а къ напередъ устанавливаемымъ категоріямъ. Общіе психо-физическіе типы преступнаго люда, основанные на тщательномъ изученіи явленій живой дѣйствительности, несомнѣнно могутъ и будутъ имѣть весьма важное значеніе для лицъ, близко соприкасающихся и воздѣйствующихъ на преступниковъ. Они могутъ и будутъ служить для нихъ, какъ научныя данныя, руководною нитью при изученіи имя порученныхъ имъ индивидуальныхъ преступниковъ и при выборѣ ими соотвѣтствующихъ средствъ воздѣйствія. Но они не могутъ и не должны служить, вмѣстѣ съ тѣмъ, и какими-то напередъ опредѣленными карательными категоріями. Тѣмъ болѣе они по должны служить основаніемъ ни для какихъ предсказаній объ уголовной неисправимости, въ которую, кстати сказать, лично я и не вѣрую. При этомъ я, разумѣется, вовсе не имѣю въ виду передѣлку взрослаго дурнаго человѣка въ человѣка хорошаго, а лишь улучшеніе преступника на сравнительно незначительную величину уголовнаго исправленія.

Докладъ Гарофало не подвергся подробному обсужденію, но конгрессъ, согласно его предложенію, избралъ коммиссію для изученія классовъ преступниковъ.

Въ близкомъ соотношеніи съ вопросомъ объ особомъ "преступномъ типѣ" стоялъ и другой вопросъ, обсуждавшійся конгрессомъ, докладчиками по которому были д-ръ Таверни и талантливый д-ръ Маньянъ. Это вопросъ о дѣтствѣ преступниковъ въ соотношеніи съ естественнымъ предрасположеніемъ къ преступленію.

Основываясь на многихъ личныхъ наблюденіяхъ, д-ръ Таверни указалъ, что у нѣкоторыхъ дѣтей существуетъ особаго рода прирожденный недостатокъ способности къ воспитанію, даваемому какъ семьей, такъ и государствомъ, что и составляетъ основаніе ихъ прирожденнаго предрасположенія къ преступленію. Эти натуры, къ счастью, не особенно часто встрѣчающіяся въ народѣ, онъ разсматриваетъ какъ натуры, находящіяся въ дисгармоніи съ нѣкоторыми требованіями современной цивилизаціи, вслѣдствіе ограниченности ихъ физической способности приспособляться къ нимъ. Наша современная цивилизація, по мнѣнію Таверни, превосходитъ естественныя способности многихъ индивидуумовъ, которые поэтому и оказываются неприспособленными къ ней. "Многія лица, разсматриваемыя у насъ юридически какъ преступники,-- замѣчаетъ онъ,-- были бы разсматриваемы какъ честные люди, если бы они жили среди условій, болѣе похожихъ на первичныя условія начальныхъ эпохъ цивилизаціи".

Здѣсь д-ръ Таверни затрогиваетъ, дѣйствительно, чрезвычайно важный вопросъ о minimum'ѣ необходимой приспособленности психо физической личности къ условіямъ окружающаго ее общества, которымъ выясняется весьма многое въ генезисѣ преступленія. Minimum этотъ измѣняется по временамъ и народамъ, по классамъ общества, а также и по жизненнымъ положеніямъ, такъ что неприспособленный къ однимъ могъ бы оказаться вполнѣ приспособленнымъ къ другимъ. Сведемъ это на болѣе конкретный примѣръ и возьмемъ вялую, медлительную организацію, съ слабымъ пульсомъ жизни, въ которой всѣ процессы, какъ физическіе, такъ и психическіе, совершаются крайне медленно. Такія оскудѣлыя организаціи встрѣчаются не особенно рѣдко и, конечно, не могутъ быть причислены къ больнымъ. Если подобно организованная личность явится на свѣтъ обезпеченной или воспитаніемъ будетъ приспособлена къ хорошо оплачиваемымъ отраслямъ труда, то она окажется достаточно приспособленной къ предстоящей ей жизненной борьбѣ и, вѣроятно, не будетъ натолкнута на путь преступленія. Напротивъ, предположимъ теперь, что такая же личность, вслѣдствіе условій рожденія, явится на свѣтъ безъ всякихъ наслѣдственныхъ придатковъ и даннымъ ей воспитаніемъ будетъ приспособлена только къ крайне скудно оплачиваемымъ отраслямъ труда, которыя требуютъ большей быстроты производства для добыванія достаточныхъ средствъ для сколько-нибудь сноснаго существованія. Что же будетъ тогда? Понятно, что такая вялая организація съ самаго начала будетъ поставлена въ крайне неблагопріятныя условія существованія, которыя будутъ способствовать ея дальнѣйшей порчѣ и ея физическому и нравственному оскудѣнію. Постоянная нужда, постоянные жизненные толчки и невзгоды, обусловливаемыя органическими особенностями, неудовлетворенность въ потребностяхъ и влеченіяхъ, зависть при видѣ благосостоянія другихъ, непосильный для нея, а потому и раздражающій трудъ, недостатокъ времени для умственнаго развитія, непріятныя настроенія, перспективы безпросвѣтнаго будущаго и т. д. все это и многое другое скоро и легко подготовитъ почву, а если къ этому присоединятся еще, наприм., трудныя обязательства содержанія семьи, да ея невзгоды, то легко натолкнетъ и на преступленіе. Конечно, въ этомъ послѣднемъ могутъ проявиться и многія другія неблагопріятныя особенности человѣка, наприм., недостатокъ хорошихъ устойчивыхъ правилъ, недостаточная чувствительность къ общественному порицанію и проч., ипроч. Но всѣ эти особенности вовсе не таковы, чтобы быть рѣшительно несовмѣстимыми съ положеніемъ непреступнаго человѣка и не имъ въ данномъ случаѣ принадлежитъ первенствующая роль. Онѣ только облегчили совершеніе преступленія, главные корни котораго кроются въ органической оскудѣлости и въ проистекающихъ отъ нея слѣдствіяхъ. Другая, болѣе одаренная и сильная организація, какъ мы это и видимъ постоянно въ дѣйствительности, и при этихъ условіяхъ могла бы продолжать борьбу въ узаконенныхъ формахъ и выйти изъ нея побѣдительницею. Но и сама органическая оскудѣлость не есть еще, какъ мы видѣли, абсолютная неприсобленность; она лишь неприспособленность относительная, неприспособленность при данномъ жизненномъ положеніи и въ рукахъ общества устранять такую неприспособленность путемъ улучшенія прекорныхъ жизненныхъ положеній, требующихъ большаго избытка силъ.

Второй докладчикъ, д-ръ Маньянъ, оттѣнилъ другую сторону вопроса. Свою конференцію въ госпиталѣ S-te Ann'ы онъ началъ слѣдующимъ обращеніемъ къ проф. Ломброзо: "Съ тѣхъ поръ, какъ вы признали,-- сказалъ онъ,-- что прирожденный преступникъ есть существо патологическое, вырождающееся, между нами существуетъ полное согласіе". Этими немногими словами онъ вполнѣ опредѣлилъ основной характеръ своихъ воззрѣній. Задавшись вопросомъ объ особенностяхъ дѣтства преступниковъ, Маньянъ рѣшительно отвергъ атавизмъ и уподобленіе преступника дикарю, запоздало явившемуся среди цивилизованнаго общества. По его мнѣнію, нормальный человѣкъ по природѣ не предрасположенъ къ преступленію. Онъ становится случайнымъ или привычнымъ преступникомъ вслѣдствіе страсти или дурнаго воспитанія, вліяніе котораго очень замѣтно у дѣтей, особенно принадлежащихъ къ категоріи дѣтей заброшенныхъ. Но здѣсь не мѣшаетъ замѣтить, что это мнѣніе д-ра Маньяна должно быть принято съ большими ограниченіями. Мы уже видѣли на только что приведенномъ примѣрѣ, на какіе элементы во многихъ случаяхъ разлагается понятіе предрасположенія къ преступленію, -- на недостаточность и неблагопріятныя особенности психо-физической организаціи, которыя, не будучи болѣзнями въ тѣсномъ смыслѣ слова, тѣмъ не менѣе, съ полнымъ правомъ могутъ быть названы ея порочностями и которыя, при нѣкоторыхъ жизненныхъ положеніяхъ, дѣлаютъ для индивидуума, особенно вытекающими изъ нихъ слѣдствіями, крайне затруднительною борьбу за существованіе въ установленныхъ формахъ и тѣмъ самымъ предрасполагаютъ его къ преступленію. Можно сказать вообще, что если характеръ человѣка обусловливается особенностями организаціи, то и характеръ, приводящій его къ преступленію, обусловливается ими же. Послѣ этого замѣчанія пойдемъ далѣе.

На ряду съ первою категоріей лицъ, совершающихъ преступленія подъ вліяніемъ страсти или дурнаго воспитанія, существуетъ, по мнѣнію Маньяна, и другая: это -- категорія людей, которые, вслѣдствіе вліянія закона наслѣдственности, приносятъ въ самихъ себѣ не естественное предрасположеніе къ преступленію, а патологическія тары и органическое вырожденіе. Послѣднее вноситъ разстройство въ ихъ мозговыя функціи, причемъ иногда направляющіе и задерживающіе центры оказываются неспособными сдерживать чрезмѣрно-возбужденные аппетиты и инстинкты, а иногда сами эти центры ослабляются и потому не могутъ вносить болѣе должнаго равновѣсія.

Вырождающіеся наслѣдственники уже являются на свѣтъ съ печатью ихъ происхожденія. Психическія клеймы проявляются у нихъ съ началомъ ихъ психической жизни. Съ 4 или 5 лѣтъ у нихъ иногда наблюдаются уже одержанія, импульсивности, нравственныя и интеллектуальныя аномаліи и извращенія инстинктовъ. Соотвѣтственно различіямъ въ локализаціи функціональныхъ разстройствъ, они представляютъ самые разнообразные типы, которые образуютъ рядъ неуловимыхъ переходовъ отъ различныхъ идіотовъ -- существъ вполнѣ рефлекторныхъ и вежетативныхъ -- до различно одаренныхъ высшихъ вырождающихся. Послѣдніе часто проявляютъ выдающіеся таланты, но, на ряду съ ними, проявляютъ и крайнюю неуравновѣшенность инстинктовъ, аппетитовъ и нравственныхъ качествъ. И замѣчательно, что иногда такія нравственныя уродства сопровождаются едва лишь уловимыми измѣненіями во внѣшнихъ формахъ тѣла, а иногда не наблюдается даже и вовсе никакихъ слѣдовъ физическихъ стигматъ.

Свое изложеніе какъ въ докладѣ, такъ и на конференціи Маньянъ иллюстрировалъ многими чрезвычайно интересными клиническими наблюденіями. Вотъ одно изъ нихъ. Нѣкто Жоржета И... дѣвочка 12 лѣтъ. Она происходитъ отъ отца пьяницы и человѣка буйнаго; ея мать слабоумна. Сака она представляетъ собою типъ нравственно помѣшанной (moral insanity) съ многочисленными нравственными извращеніями: извращенія половыя, влеченія къ самоубійству и убійству, влеченіе къ кражамъ и пьянству. Внѣшняя же ея наружность имѣетъ пріятное выраженіе и не представляетъ стигматъ. Въ школѣ она не подчинялась никакой дисциплинѣ и съ трудомъ выучилась читать и писать. Съ 5-ти лѣтняго возраста она стала предаваться взаимному онанизму съ своими сотоварищами, а впослѣдствіи заманивала мужчинъ, давала имъ деньги и подчинялась всѣмъ ихъ фантазіямъ. Даже ея мать не была обезпечена отъ ея сладострастія и она дѣлала ей самыя дурныя предложенія.

Изъ числа вопросовъ практическаго характера, обсуждавшихся на конгрессѣ, однимъ изъ наиболѣе интересныхъ и важныхъ былъ вопросъ, затронутый вторымъ докладомъ проф. Манувріе -- о мѣстѣ уголовной антропологіи. По его мнѣнію, уголовная антропологія представляетъ собою одну изъ вѣтвей естественной исторіи человѣка. Она должна разрабатываться въ примѣненіи къ уголовному праву и должна служитъ ему свѣточемъ. До сихъ поръ, къ сожалѣнію, она была еще только въ зачаточномъ состояніи, а потому и издаваемый ею свѣтъ былъ пока сравнительно не великъ.

Но преступный человѣкъ,-- замѣтилъ докладчикъ,-- представляетъ собою не большій интересъ, нежели человѣкъ, не совершавшій преступленій, а потому, если существуетъ уголовная антропологія, то тѣмъ болѣе должна существовать юридическая антропологія вообще, одну изъ вѣтвей которой и составляетъ антропологія уголовная. Съ другой стороны, на ряду съ юридическою антропологіей должны разрабатываться и другія отрасли прикладной антропологіи, какъ-то: антропологія нравственности, антропологія воспитанія, а впослѣдствіи и антропологія политическая.

Таковы главныя положенія доклада проф. Манувріе. Нельзя не признать,-- думается мнѣ,-- что въ немъ проводится и развивается весьма плодотворная и важная мысль,-- мысль о необходимости болѣе правильной постановки въ разработкѣ и преподаваніи общественныхъ наукъ вообще и юридическихъ въ частности. Всѣ эти науки имѣютъ въ основѣ своей человѣка въ различныхъ проявленіяхъ его физической и умственно-нравственной дѣятельности. Возьмемъ для примѣра уголовное право, которое не представляетъ собою въ этомъ отношеніи никакого исключенія въ ряду другихъ юридическихъ наукъ. Какъ наука прикладная, оно изучаетъ наилучшія средства для низведенія преступленій до возможнаго ихъ minimum'а. Но въ преступленіи и его генезисѣ весь человѣкъ со всѣми особенностями его духовной жизни. Очевидно, поэтому, что точное изученіе дѣйствительнаго преступника во всемъ разнообразіи его разновидностей, и, притомъ, въ примѣненіи къ задачамъ уголовнаго права, и должно лежать въ основѣ этого послѣдняго. Только при такомъ условіи и могутъ получиться плодотворные результаты.

То же нужно сказать и о другихъ общественно-юридическихъ наукахъ, объектомъ которыхъ является все тотъ же человѣкъ, только изучаемый съ другихъ сторонъ своей дѣятельности и въ другихъ своихъ общественныхъ разновидностяхъ. Этимъ вполнѣ и оправдывается мысль проф. Манувріе, что необходимо существованіе и преподаваніе различныхъ отдѣловъ антропологіи и что необходима разработка ея въ, примѣненіи къ различнымъ жизненнымъ цѣлямъ, иначе говоря, необходима разработка прикладныхъ антропологій. А, между тѣмъ, что мы видимъ въ дѣйствительности? Общественно-юридическія науки разрабатываются и преподаются независимо отъ ихъ основы -- науки о человѣкѣ. Послѣдняя какъ бы предполагается извѣстной всѣмъ изучающимъ эти науки. Но такъ ли это? Возьмемъ фактъ дѣйствительности и онъ всего лучше отвѣтитъ намъ на нашъ вопросъ. Обратимся опять къ уголовному праву и спросимъ, что знаетъ занимающійся уголовнымъ правомъ, въ его теперешней классической формѣ, о генезисѣ преступленія и о дѣйствительныхъ преступникахъ -- объектахъ его изученія? Что знаетъ онъ о тѣхъ болѣе или менѣе устойчивыхъ или преходящихъ особенностяхъ психо-физической организаціи, которыя, при данныхъ условіяхъ общественной жизни и создаваемыхъ ими жизненныхъ положеніяхъ, предрасполагаютъ къ преступленію вообще и различнымъ его видамъ въ частности? О нихъ изъ уголовнаго права, какъ изучается оно теперь, онъ не узнаетъ ровно ничего. Ничего не узнаетъ онъ и изъ его какихъ-либо вспомогательныхъ отдѣловъ. Теперешнее уголовное право, трактующее, между тѣмъ, о субъективной сторонѣ преступленія, не знаетъ дѣйствительнаго преступника въ условіяхъ его постепенной подготовки и развитія. На основаніи его данныхъ всѣ преступники представляются какими-то отвлеченными, всегда другъ другу и самимъ себѣ равными величинами, всегда вполнѣ похожими и на всѣхъ прочихъ людей, о которыхъ поэтому легко судить по своему внутреннему опыту. Крупная ошибка. Тщательное наблюденіе и опытъ, напротивъ, учатъ насъ, что дѣйствительные преступники представляютъ, во-первыхъ, крайнее психическое разнообразіе, а, во-вторыхъ, что многіе изъ нихъ въ своихъ психическихъ особенностяхъ значительно отличаются даже отъ обыкновенныхъ среднихъ людей и что поэтому объ особенностяхъ большинства изъ нихъ вовсе нельзя судить на основаніи собственнаго внутренняго міра изслѣдователя. Для примѣра остановимся хотя бы на одной только психической особенности.

Исходя отъ своего внутренняго опыта, занимающійся изученіемъ уголовнаго права въ его классической формѣ представляетъ себѣ каждаго преступника, въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло не идетъ о преступленіи, совершонномъ вполнѣ опрометчиво или подъ вліяніемъ аффекта, какъ человѣка, у котораго сначала появился такъ называемый "злой умыселъ", сопровождавшійся оцѣнкой и предвѣдѣніемъ послѣдствій и даже отвѣтственности. Затѣмъ этотъ умыселъ, усиливаясь болѣе или менѣе быстро, дошелъ до степени рѣшимости и, наконецъ, перешелъ въ актъ "злой воли" -- данное преступное дѣяніе. И дѣйствительно, будь этимъ совершителемъ самъ занимающійся уголовнымъ правомъ, то процессъ у него, можетъ быть, и пошелъ бы именно этимъ путемъ и, слѣдовательно, его внутренній опытъ не обманулъ бы его анализомъ. Но такъ ли бываетъ всегда? Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ. Тщательное изученіе показываетъ намъ, что даже основная способность мышленія, а, слѣдовательно, и умственной жизни,-- быстрота воспроизведенія представленій, быстрота ихъ хода чрезвычайно разнится какъ по различію временныхъ органическихъ состояній у одного и того же лица, такъ и по отдѣльнымъ индивидуумамъ,-- разнится на столько, что дѣлаетъ почти несоизмѣримой умственную жизнь послѣднихъ. Въ то время, какъ у однихъ въ минуту появляется до 140, а, можетъ быть, и болѣе представленій, у другихъ не появляется ихъ и 15. Какъ низко падаетъ этотъ minimum, мы еще точно не знаемъ, потому что наиболѣе интересныя въ этомъ отношеніи оскудѣлыя разновидности хорошо еще не изслѣдованы. Мы знаемъ только, что вмѣстѣ съ истощеніемъ организма, какъ временнымъ, такъ и болѣе постояннымъ, идетъ и паденіе быстроты воспроизведенія представленій, которая, какъ показываютъ клиническіе случаи, можетъ доходитъ иногда до полнаго прекращенія возможности всякаго мышленія. Посмотримъ же теперь, каковы послѣдствія варіацій только одной этой основной способности мышленія, на которую, однако, при оцѣнкѣ преступленія не обращаютъ обыкновенно почти ни малѣйшаго вниманія. Послѣдствія эти видѣть не трудно. У одного, при появленіи потому или другому поводу первичной мысли о совершеніи какого-либо преступленія, въ очень короткій періодъ времени воспроизводится много ассоціированныхъ представленій о различныхъ дурныхъ и непріятныхъ нравственныхъ и юридическихъ слѣдствіяхъ задумываемаго дѣянія,-- представленій, всегда связанныхъ съ различными чувствованіями и душевными волненіями. Такимъ образомъ, у него въ короткій промежутокъ времени совершится многосторонняя работа и будетъ произведена болѣе или менѣе полная оцѣнка, многіе элементы которой могутъ вліять и дѣйствительно вліяютъ задерживающимъ и подавляющимъ образомъ на приливы возбужденія, обыкновенно соединяющагося съ представленіемъ о пріятности, напримѣръ, того или другаго обладанія. Не то въ другомъ случаѣ,-- въ случаѣ дѣятельности крайне оскудѣлыхъ и дряблыхъ организацій. Мыслительная дѣятельность, придающая осмысленность и разумность послѣдующимъ поступкамъ, и, притомъ, осмысленность и разумность тѣмъ большія, чѣмъ она интензивнѣе, у нихъ совершается иначе. Вслѣдствіе медлительнаго теченія представленій, въ большинствѣ случаевъ, они бываютъ органически не въ состояніи руководствоваться сколько-нибудь широкимъ предвѣдѣніемъ будущихъ слѣдствій своихъ дѣяній, ихъ всестороннею оцѣнкой съ ея задерживающими вліяніями. Вслѣдствіе этого, ихъ кругозоръ каждаго даннаго времени представляется крайне бѣднымъ и узкимъ и ихъ дѣятельность въ значительной мѣрѣ пріобрѣтаетъ инстинктивный характеръ и вовсе не сопровождается тѣмъ сколько-нибудь сложнымъ внутреннимъ процессомъ, который, между тѣмъ, часто предполагается у нихъ, при обсужденіи ихъ поступковъ. Прежде нежели успѣваютъ возникнуть у нихъ задерживающія контрастирующія представленія и связанныя съ ними чувствованія, возбужденіе, соединенное съ представленіемъ о различныхъ пріятныхъ обладаніяхъ, успѣваетъ уже достигнуть сравнительно значительной степени и безъ разсужденія, какъ бы машинально, опредѣляетъ ихъ къ дѣятельности; я привелъ въ примѣръ одну изъ элементарныхъ психо-физическихъ особенностей, но то же нужно сказать и о всѣхъ остальныхъ, какъ основныхъ, такъ я второстепенныхъ. Понятно поэтому, насколько важно, чтобы въ основѣ общественныхъ наукъ вообще и юридическихъ въ частности, поскольку въ нихъ дѣло касается особенностей человѣка и вліянія послѣднихъ, лежало не самонаблюденіе и внутренній опытъ авторовъ, а тщательное изученіе дѣйствительнаго человѣка въ его многочисленныхъ разновидностяхъ и въ многоразличныхъ дѣйствительныхъ условіяхъ его развитія. Понятно также, насколько важно, между прочимъ, и значительное измѣненіе въ преподаваніи на юридическихъ факультетахъ, обсужденіемъ котораго, по почину доклада проф. Манувріе, и занялся конгрессъ. При этомъ проф. Лакасань совершенно справедливо замѣтилъ, что юристы и медики, сходясь на однихъ и тѣхъ же вопросахъ, обыкновенно плохо понимаютъ другъ друга, потому что привычные пріемы мышленія у нихъ различны: одни дѣйствуютъ преимущественно дедукціей, а другіе индукціей; одни исходятъ отъ опыта и наблюденія, а другіе отъ непровѣренныхъ общихъ положеній. У медиковъ есть аудиторіи, лабораторіи, аппараты, инструменты и клиники, тогда какъ у юристовъ только аудиторіи и библіотеки. Вредное неравенство, влекущее за собой неблагопріятныя обще-очевидныя слѣдствія, для устраненія которыхъ необходимо, чтобы и на юридическихъ факультетахъ было введено преподаваніе нѣкоторыхъ наукъ, принадлежащихъ къ отдѣлу естествовѣдѣнія, въ объемѣ и въ примѣненіи къ потребностямъ обществовѣдѣнія. Желательно, чтобы и студентовъ-юристовъ профессоръ могъ вести въ азили для душевно-больныхъ и въ тюрьмы и тамъ знакомить ихъ съ явленіями дѣйствительности и съ точными способами ихъ изслѣдованія, отъ чего правосудіе, конечно, только выиграло бы.

Къ основнымъ мыслямъ Манувріе и Лакасаня горячо присоединился и проф. Молешотъ, а также и проф. Бруардель. По мнѣнію перваго, въ наше время, когда естествознаніе вообще и естествознаніе человѣка въ частности сдѣлало такіе успѣхи и когда ихъ точные методы, дающіе блестящіе результаты, такъ развились, антропологія должна стать основою всѣхъ. общественныхъ наукъ. Теперь уже, по мнѣнію проф. Молешота, нельзя быть истинно образованнымъ человѣкомъ безъ обширныхъ знаній о человѣкѣ. Но, предлагая введеніе преподаванія антропологіи на всѣхъ факультетахъ, онъ нѣсколько разошелся съ Манувріе и, вмѣсто юридической антропологіи, о которой говорилъ послѣдній, предложилъ преподаваніе общей антропологіи. При этомъ, повидимому, произошло нѣкоторое недоразумѣніе. Проф. Манувріе говорилъ о прикладныхъ антропологіяхъ, предполагающихъ и знаніе антропологіи общей. Онъ говорилъ не только о разработкѣ прикладной юридической антропологіи, но и о разработкѣ антропологіи нравственности, антропологіи воспитанія и пр. А это представляетъ значительный шагъ впередъ, благодаря которому на ряду съ чистою наукой и на ея основаніи ставится и разработка науки прикладной въ ея различныхъ развѣтвленіяхъ, порождаемыхъ потребностями жизни.

Замѣчательно, что мысль о необходимости измѣненій въ преподаванія на юридическихъ факультетахъ и о введеніи въ него преподаванія антропологія была настолько обща всѣмъ членамъ конгресса, что противъ нея не послышалось ни одного возраженія. Даже говорившіе юристы, напримѣръ, Тордъ, вполнѣ присоединились къ ней. Поэтому конгрессъ безъ труда вотировалъ мнѣніе о необходимости преподаванія на юридическихъ факультетахъ судебной медицины, а также и антропологіи съ ея отдѣлана, которая, сверхъ того, должна преподаваться, по мнѣнію конгресса, и на всѣхъ остальныхъ факультетахъ.

Здѣсь не безъинтересно отмѣтить также отношеніе къ новымъ теченіямъ директора французской тюремной администраціи -- Эрбета. Обсуждая вопросъ о необходимости измѣненій въ характерѣ преподаванія на юридическихъ факультетахъ, конгрессъ высказалъ пожеланіе, чтобы тюрьмы были открыты для посѣщеній ихъ профессорами со студентами, какъ это уже практикуется нѣкоторыми въ Италіи, и чтобы тѣла осужденныхъ предоставлялись для изученія. Пожеланія эти, высказанныя въ отсутствіи Эрбета, были потомъ повторены ему, какъ представителю высшей тюремной администраціи. Отвѣчая на поставленный ему вопросъ, онъ замѣтилъ, что, по его мнѣнію, въ принципѣ наука должна быть возможно болѣе свободна, потому что цѣль ея -- отысканіе истины, и что онъ лично является всегда однимъ изъ самыхъ горячихъ сторонниковъ этой возможно большей свободы. Но въ тюрьмѣ интересы изслѣдованія могутъ сталкиваться иногда съ интересами и правами заключенныхъ, а потому, входя въ нее, необходимо подвергаться нѣкоторымъ ограниченіямъ. Въ ней надо беречься нарушить права караемыхъ, которые особенно чувствительны къ этому, а также и права ихъ родственниковъ. Въ заключенныхъ нельзя видѣть только предметъ изученія; въ нихъ надо видѣть и людей, отбывающихъ наказаніе, которые хотя и ограничены въ своихъ правахъ, но которые не утратили ихъ вполнѣ. Ни одного заключеннаго нельзя разсматривать какъ неисправимаго; напротивъ, надо всегда допускать возможность исправленія. Поэтому, хотя посѣщенія тюремъ лицами, изучающими преступниковъ, всегда могутъ быть допущены, но съ нѣкоторыми неизбѣжными ограниченіями. Получившіе разрѣшеніе должны быть подготовлены къ изслѣдованіямъ и должны тщательно остерегаться нарушать права и чувства заключенныхъ и возбуждать подозрѣнія въ простомъ любопытствѣ.

Вскрытія и изученіе тѣлъ умершихъ также не могутъ встрѣтить препятствій, пока этихъ тѣлъ не требуютъ родственники, имѣющіе на нихъ право. Если же такія требованія будутъ предъявлены, тѣла, должны быть отданы семьямъ. Не то по отношенію къ опытамъ оживленія казненныхъ. Послѣдніе, по мнѣнію Эрбета, не должны имѣть мѣста, потому что и предубѣжденія публики не могутъ быть вполнѣ игнорируемы.

Такъ примирялъ представитель французской тюремной администраціи требованія возможно широкаго научнаго изслѣдованія дѣйствительнаго преступника, какимъ его знаетъ тюрьма, съ требованіями тюремнаго порядка уваженія чувствъ и правъ заключенныхъ, и, надо признать, примирялъ ихъ весьма удачно. Конгрессъ, согласившись съ доводами директора, благодарилъ его за правильное отношеніе къ научному изслѣдованію.

Другимъ чрезвычайно важнымъ вопросомъ практическаго характера, обсуждавшимся на конгресѣ, былъ вопросъ, возбужденный крайне интереснымъ докладомъ др-а Семаля объ условномъ осужденіи и условномъ освобожденіи.

До сихъ поръ общество въ своей борьбѣ съ преступленіемъ руководилось, по словамъ доклада, преимущественно идеями отмщенія и устрашенія и имѣло въ виду только преступное дѣяніе, а личность самого преступника оставляло въ тѣни. Поэтому оно и удовлетворялось примѣненіемъ напередъ строго опредѣленныхъ постановленій уголовнаго кодекса. Въ настоящее время совершается переворотъ. На первый планъ выступаетъ личность самого преступника и преступленіе изучается какъ естественное явленіе, которое можно предупреждать, изучая его въ его соціальныхъ и индивидуальныхъ факторахъ. Отсюда вытекаютъ два положенія: 1) Если наказаніе не составляетъ главнаго объекта репрессивной системы, то для чего продолжать его, когда оно перестаетъ способствовать исправленію преступника? На этой мысли основывается условное освобожденіе. 2) Если карательный режимъ направленъ къ возбужденію въ сердцѣ преступника чувствъ, временно заглохшихъ, или къ порожденію ихъ вновь, то зачѣмъ примѣненіе наказанія, когда нравственное вліяніе достигнуто однимъ фактомъ осужденія? На этой мысли основывается условное осужденіе. Эти два на видъ весьма неважныя положенія на самомъ дѣлѣ заключаютъ въ себѣ задатки радикальной реформы, которая стремится дать первенство суду надъ личностью передъ судомъ надъ ея дѣйствіями.

Можно предвидѣть ходъ развитія болѣзни, когда она изслѣдована, можно предвидѣть вліяніе лѣкарствъ, по нельзя опредѣлить напередъ часъ выздоровленія ранѣе того, какъ этотъ часъ насталъ. То же нужно сказать и о наказаніи. На какихъ, въ самомъ дѣлѣ, твердыхъ основаніяхъ можно опредѣлить напередъ, что данный преступникъ долженъ быть наказанъ именно столькими-то годами заключенія? Напротивъ, наказаніе всегда должно быть соразмѣряемо съ природою преступника, со степенью его развращенія должно быть продолжаемо до его достаточнаго измѣненія, для чего, очевидно, необходимо условное заключеніе, т.-е. заключеніе, не опредѣляемое напередъ въ своей длительности и могущее продолжаться до исправленія осуждаемаго. Только при такомъ условіи и будетъ организовано дѣйствительно исправительное воспитаніе. dd> Заканчивая свой докладъ, докладчикъ замѣтилъ, что указанная реформа требуетъ и распространенія соотвѣтствующаго образованія, котораго теперь недостаетъ и при которомъ тюрьма, подъ эгидою науки, сдѣлается клиническимъ полемъ.

Здѣсь не безъинтересно замѣтить, что сходные взгляды высказаны я международнымъ союзомъ уголовнаго права (Union Internationale de Droit Pénal), который въ своихъ принципахъ представляетъ, въ сущности, весьма крупную уступку антропологической школѣ. Эти взгляды высказаны какъ въ его статутѣ, такъ и на первомъ съѣздѣ его членовъ, имѣвшемъ мѣсто въ августѣ этого года въ Брюсселѣ и состоявшемъ изъ юристовъ.

По поводу доклада д-ра Семаля я съ своей стороны высказалъ мысль о желательности передать, въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло идетъ о тюремномъ заключеніи, опредѣленіе качественной и количественной стороны наказанія въ руки тюремной администраціи. Суду, который обстоятельно не изучаетъ и не можетъ изучать преступника, въ этихъ случаяхъ должно принадлежать лишь опредѣленіе того, совершено ли преступленіе и долженъ ли быть обвиняемый наказанъ за него. Все остальное должно уже зависѣть отъ повседневно наблюдающей и изучающей преступника тюремной администраціи, подобно тому, какъ это существуетъ для госпиталей. Какъ должна быть организована тюремная администрація для такихъ рѣшеній и какими гарантіями она должна быть обставлена?-- вопросъ другой, котораго я не коснулся. Впрочемъ, я высказалъ эту мысль лишь вскользь и не придалъ ей формы предложенія, потому что хорошо понималъ, что для такой реформы время не приспѣло еще и что традиціи скоро не измѣняются.

Таковы были главные вопросы, затронутые парижскимъ уголовно-антропологическимъ конгрессомъ. Конечно, этотъ конгрессъ не далъ, да и не могъ дать какихъ-либо новыхъ неожиданныхъ рѣшеній. За то онъ ясно показалъ, что вопросъ о человѣческой преступности, тѣсно связанный съ болѣе общимъ вопросомъ о человѣческой обездоленности и вырожденіяхъ, изъ области метафизическихъ кабинетныхъ построеній, въ которой онъ такъ долго и безплодно пребывалъ, перешелъ уже въ область точной науки и сосредоточилъ на себѣ вниманіе множества ученыхъ, съѣхавшихся со всѣхъ концовъ образованнаго міра. Уже одинъ этотъ фактъ имѣетъ большое значеніе. Точная наука, занявшись изученіемъ явленій человѣческой преступности въ ихъ генезисѣ, не замедлитъ вскрыть передъ всѣми непреложное сцѣпленіе причинъ и слѣдствій и освѣтить темную область долгихъ человѣческихъ страданій, тяжелаго горя, заброшенности, часто вынужденной развращенности и несчастія. При этомъ она укажетъ, конечно, гдѣ и въ чемъ кроются истинныя и глубокія причины человѣческой порочности и преступности и каковы дѣйствительныя средства для борьбы съ ними. Этимъ самымъ она внесетъ значительную долю примиренія, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и впишетъ одну изъ интереснѣйшихъ главъ въ обществовѣдѣніе. Начало этой главы, впрочемъ, уже вписано, и вписано при изученіи сосѣдней области, заселенной "двоюродными братьями" преступниковъ -- душевно больными, исторія которыхъ представляется для насъ крайне поучительной во всѣхъ отношеніяхъ.

Изъ сочиненій авторовъ начала этого вѣка мы узнаемъ, что вовсе не далеко отъ насъ то время, когда душевно-больные находились въ ужасномъ положеніи. Они смѣшивались съ преступниками, сажались и ковались цѣпями, подвергались всевозможнымъ лишеніямъ и самому жестокому обращенію, которое одно считалось достаточнымъ средствомъ укрощенія. Въ ихъ болѣзняхъ многіе видѣли результаты свободно-вольныхъ грѣховъ и источникъ ихъ разстройствъ часто искали исключительно въ духовной области. По вотъ началось болѣе тщательное и всестороннее научное изученіе. И что же? Все преобразилось и тьма просвѣтлѣла. На мѣсто жестокости стало состраданіе, на мѣсто тяжелыхъ лишеній -- разумный уходъ и забота, причемъ на первый планъ выдвинулись органическія разстройства и особенности больныхъ, образовавшіяся и слагавшіяся подъ вліяніемъ цѣлой массы неблагопріятныхъ условій предшествующей жизни, и не только жизни индивидуальной, но и родовой, противъ которыхъ и рекомендуются соотвѣтствующія мѣры. Прежде всего -- широкія мѣры предупрежденія, входящія въ область душевной и тѣлесной гигіены, а затѣмъ и разумныя лечебныя средства. Когда все это, благодаря усиліямъ науки, свершилось, тогда исчезло многое множество ни на что и никому ненужныхъ страданій, которыя тяжело угнетали и безъ того угнетенныхъ судьбой. Обнаружились и сравнительно многочисленные случаи излеченій и серьезныхъ улучшеній. Проиграло ли отъ того общество въ своей безопасности? Нисколько: оно ограждено больше прежняго. На это намъ могутъ замѣтить, что обѣ области не тождественны. Но мы и сами далеки отъ мысли утверждать нѣчто подобное. Мы говоримъ только, что онѣ родственны и требуютъ хотя далеко не одинаковыхъ, но въ значительной мѣрѣ однородныхъ мѣръ. И надо надѣяться, что теперь уже не далеко то время, когда и въ области человѣческой преступности, какъ прежде въ области душевныхъ болѣзней, постепенно совершится уже начавшійся переворотъ въ общественныхъ взглядахъ, когда на первый планъ выступятъ широкія мѣры предупрежденія, направленныя на уничтоженіе источниковъ человѣческой преступности, а на ряду съ ними выступятъ и мѣры исключительно разумнаго исправленія.

Дмитрій Дриль.

"Русская Мысль", кн.XI, 1889