Карнович Евгений Петрович - Нужно ли распространять грамотность в русском народе?

НУЖНО ЛИ РАСПРОСТРАНЯТЬ ГРАМОТНОСТЬ ВЪ РУССКОМЪ НАРОДѢ?

Въ "Русской Бесѣдѣ" было помѣщено "Письмо В. И. Даля къ редактору" этого журнала; не входя въ разсмотрѣніе этого письма во всей его цѣлости, нельзя не обратить вниманія на слѣдующее, находящееся въ немъ мѣсто: "Нѣкоторые изъ образователей нашихъ ввели въ обычай кричать и вопить о грамотности и народа и требуютъ напередъ всего, во что бы ни стало, одного этого; указывая на грамотность другихъ просвѣщенныхъ народовъ, они безъ умолку приговариваютъ: просвѣщеніе! просвѣщеніе! Но развѣ просвѣщеніе и грамотность одно и тоже? Грамота только средство, которое можно употребить на пользу просвѣщенія и на противное тому, на затмѣніе. Можно просвѣтить чело"вѣка въ значительной степени безъ грамоты, и можетъ онъ съ грамотой остаться самымъ непросвѣщеннымъ невѣждой или невѣжей, т. е. непросвѣщеннымъ и необразованнымъ, да сверхъ того и негодяемъ, что также съ истиннымъ просвѣщеніемъ не согласно. Лучшимъ несчастнымъ примѣромъ этому могутъ служить у насъ нѣкоторые толки закоснѣлыхъ раскольниковъ: они всѣ грамотны, отъ мала до велика, а конечно трудно найти болѣе грубую и невѣжественную толпу. Грамота, сама по себѣ, ничему не вразумитъ крестьянина; она скорѣе собьетъ его съ толку, а не просвѣтитъ. Перо легче сохи; вкусившій безъ толку грамоты норовитъ въ указчики, а не въ рабочіе; норовитъ въ ходоки, коштаны, міроѣды, а не въ пахари; онъ склоняется не къ труду, а къ тунеядству. А что читать нашимъ грамотнымъ? Вы мнѣ трехъ книгъ для этого не назовете! А что писать нашимъ писакамъ? Развѣ ябедническія просьбы и подложные виды?"

Это извлеченіе изъ письма г. Даля должно раздѣлить на двѣ части: одна содержитъ общія, всѣмъ извѣстныя вещи, т. е. что грамота не есть еще просвѣщеніе, что можно съ грамотой оставаться непросвѣщеннымъ и необразованнымъ и въ добавокъ негодяемъ; а другая -- собственныя указанія г. Даля, состоящія въ томъ, что можно просвѣтить человѣка въ значительной степени безъ грамоты, что раскольники могутъ служить лучшимъ несчастнымъ примѣромъ грамотности, и что грамота сама по себѣ ничему не вразумитъ крестьянина, по скорѣе собьетъ съ толку. Съ общими замѣчаніями г. Даля согласиться можно, но особенныя его воззрѣнія "два ли могутъ быть признаны справедливыми. Рѣшившись разсмотрѣть мнѣнія г. Даля о грамотности нашего простонародья, я очень хорошо сознаю неравенство возраженій съ моей стороны противъ писателя, составившаго себѣ у насъ почетную и справедливую извѣстность, но стыдно бы было только изъ уваженія къ личности вѣрить безмолвно тому, что кажется несправедливымъ и что читается съ какою-то грустною думою. Если бы подобные взгляды, подкрѣпленные даже философіей и исторіей, вышли изъ-подъ пера писателя, составившаго себѣ такую извѣстность, какую пріобрѣлъ себѣ, напримѣръ, г.Бланкъ, то въ этомъ случаѣ молчаніе было бы безгрѣшно, но замѣчанія г.Даля безспорно заслуживаютъ вниманія читающаго русскаго люда.

Если нѣкоторые, какъ говоритъ г. Даль, изъ нашихъ образователей, которые кричатъ и вопятъ о грамотности народа, смѣшиваютъ ее съ просвѣщеніемъ, то такіе люди только ошибаются, но не бываютъ нисколько виноваты передъ тѣми, въ пользу которыхъ "ни хлопочутъ; тѣже, которые высказываютъ, что грамота сама по себѣ ничему не вразумитъ крестьянина, а скорѣе собьетъ его съ толку, тоже ошибаются, потому что сами стараются взглянуть на этотъ предметъ слиткомъ ограниченно, чтобы потомъ тѣмъ шире дѣлать свои собственные выводы, и въ добавокъ, скажу по совѣсти, кажется, грѣшатъ передъ своей младшей братіей, опасаясь ей дать то средство, котораго непремѣнно должно требовать прежде всего, потому что, какъ ни смотрѣть на произвольное употребленіе грамотности, все же она сама по себѣ есть главная и единственная "снова всеобщаго просвѣщенія, и всегда-она въ силахъ общимъ своимъ добрымъ вліяніемъ уничтожить случайныя злоупотребленія. При всемъ уваженіи къ словамъ г. Даля, трудно согласиться, чтобы можно было просвѣтить человѣка въ значительной степени безъ грамоты; и никакъ нельзя допустить, чтобъ можно было безъ грамоты просвѣтитъ народъ,-- желательно бы было, чтобъ г. Даль указалъ на способъ, какимъ можно исполнить это. Но положимъ даже, что и нашелся бы для этого какой нибудь хитрый способъ; все же какое множество добросовѣстныхъ и дѣятельныхъ наставниковъ нужно имѣть для каждаго поколѣнія, тогда какъ одна толково и честно написанная книга несомнѣнно можетъ, сама по себѣ, бросить множество добрыхъ сѣменъ, втеченіе длиннаго ряда поколѣній. Хотя, какъ сказано прежде, г. Даль и справедливо замѣтилъ, что грамота не есть еще просвѣщеніе, но опять справедливо и то, что она находится съ нимъ въ тѣсной, неразрывной связи, она предшествуетъ ему, какъ заря предшествуетъ солнцу, какъ несвязный лепетъ младенца разумному слову человѣка. Или мы не укажемъ во всемъ человѣческомъ родѣ просвѣщеннаго народа, или увидимъ, что у каждаго изъ такихъ народовъ просвѣщенію предшествовало распространеніе грамотности. Особенно же у насъ въ Россіи должна быть эта послѣдовательность, и грамоту, хотя бы и безъ толку (что, впрочемъ, едва ли быть можетъ) распространенную въ народѣ, мы должны считать вѣрнѣйшею предвозвѣстницею умственнаго и нравственнаго движенія впередъ, потому что какъ бы ни умудрялись противники грамотности, положимъ хоть на первый разъ и безсознательной, все же они, по самой необъятности Россіи и по разсѣянности ея народонаселенія, не найдутъ кромѣ грамотности никакихъ способовъ къ распространенію въ народѣ добрыхъ началъ и вѣрныхъ понятій о чемъ бы то ни было. Поэтому грамотность должна быть дана каждому, какъ дается топоръ и лопата работнику. Распространеніе мыслей и понятій никогда не можетъ быть успѣшно, если эти мысли и понятія не обратятся прежде всего въ книги, несли ревнующіе о благѣ народнаго просвѣщенія не воспользуются всѣми средствами, которыя такъ щедро представляетъ для этой великой цѣли грамотность сама по себѣ.

Примѣръ нѣкоторыхъ раскольничьихъ толковъ, приводимый г. Далемъ, нисколько не можетъ служить доказательствомъ вреда, происходящаго отъ распространенія грамотности въ народѣ вообще. Можно даже сказать безошибочно, что. и сами-то расколы образовались у насъ отъ малаго распространенія грамоты въ русскомъ народѣ XVII вѣка; потому что нѣкоторымъ заблуждавшимся грамотѣямъ легко удавалось завлекать народъ темный, неграмотный, который считалъ ихъ слишкомъ мудрыми, и не имѣя возможности читать священныя книги самъ, а между тѣмъ желая узнать о нихъ кое-что, подчинялся ученію толкователей; чего, конечно, не случилось бы, если бы большинство народа было грамотно, такъ какъ, при этомъ условіи, грамотные ересіархи не могли бы пользоваться въ народѣ такимъ почетомъ, а слѣдовательно имъ не легко бы было пріобрѣсти безграничное умственное вліяніе. Сверхъ того, грамотность скорѣе благотворно, нежели вредно подѣйствовала даже и на образовавшіеся раскольничьи толки: покрайней мѣрѣ, она дала имъ возможность остановиться на одной точкѣ, безъ прибавленія новыхъ бредней; потому что раскольникъ, будучи грамотенъ, имѣетъ возможность узнать съ молоду хотя и ложные толки своего вѣрованія, а по этой причинѣ къ ограниченному кругу его убѣжденій трудно привить новыя нелѣпости, тогда какъ если бы грамотность не давала его убѣжденіямъ такой стойкости, то раскольничьи толки становились бы отъ времени все запутаннѣе и нелѣпѣе. Какое ручательство можетъ привести г. Даль и въ томъ, что раскольники безъ грамоты не представляли бы толпу еще болѣе грубую и еще болѣе невѣжественную?

Что перо легче сохи, это правда, но что вкусившій безъ толку грамоту норовитъ въ указчики, а не въ пахари, это несправедливо; онъ норовитъ въ указчики не вслѣдствіе грамоты, а вслѣдствіе своего понятія о томъ, что указчикомъ или хоть ходокомъ, коштаномъ и міроѣдомъ быть лучше, чѣмъ пахаремъ; грамота же, хотя и безтолковая, сама по себѣ этому его научить никакъ не можетъ; и она нисколько не виновата въ обращеніи пахаря въ тунеядца или бродягу, напротивъ даже между большинствомъ послѣднихъ всего менѣе вы встрѣтите людей грамотныхъ, потому что если грамотный человѣкъ и отобьется отъ пашни, то все же онъ несравненно легче, чѣмъ безграмотный, найдетъ себѣ работу, если только онъ останется нравственнымъ, чему конечно грамотность вообще, и толковая и безтолковая, никакъ препятствовать не можетъ.

При томъ здѣсь связаны г. Далемъ два совершенно отдѣльные предмета: долл человѣка въ гражданскому быту, по его рожденію, и право его на грамотность, какъ на общее безусловное достояніе всего человѣчества. На нее, какъ на двигательницу духовныхъ силъ человѣка, имѣетъ право каждый, и оспоривать у кого бы то ни было право на нее, потому только, что человѣкъ можетъ иногда злоупотребить ею по своему гражданскому положенію, точно также нелѣпо, какъ бы начать оспоривать у людей нѣкоторыхъ сословій право имѣть руки, ноги и языкъ, потому только, что лица этихъ сословій гораздо скорѣе, чѣмъ лица другихъ, съ помощью рукъ, вздумаютъ составлять подложные виды, съ помощью ногъ убѣжать отъ городскихъ и земскихъ властей, а съ помощью языка наговорить грубости и тѣмъ и другимъ.

Если же взглянуть на грамотность ст. той точки зрѣнія, съ которой взглянулъ на нее, къ сожалѣнію, на этотъ разъ г. Даль, то есть съ точки какого-то родоваго на нее права или иначе подъ вліяніемъ той мысли, что "если ты, братъ, родился при сохѣ, такъ и оставайся при ней всю жизнь, умирай подъ нагольнымъ тулупомъ и не смѣй думать о перемѣнѣ своего жребія, ты имъ располагать не смѣешь, имъ можетъ располагать только тотъ, кому сама судьба не посмѣла, при рожденіи, сунуть въ руку соху, а сунула перо",-- если, говорю я, взглянуть на умственное развитіе человѣка подъ вліяніемъ, такихъ понятій, то зачѣмъ же и въ другихъ сословіяхъ давать людямъ образованія болѣе, нежели сколько по такому глазомѣру требуетъ, чье либо рожденіе; а то, вѣдь, очень часто бываютъ случаи, что иной смертный, поучившись въ высшихъ учебныхъ, заведеніяхъ, и поучившись не безъ толку, чуетъ, что есть уже на свѣтѣ такія должности, гдѣ не только нѣтъ сохи, но гдѣ и перо бываетъ въ употребленіи только въ извѣстные, такъ, называемые докладные дни, а что между тѣмъ житье тамъ, славное, и почетъ и обезпеченіе даромъ; и поэтому таковые смертные не хотятъ вращаться въ томъ тѣсномъ кругу, который невидимому указала имъ сама судьба, а хотятъ лѣзть все выше и выше, гдѣ, какъ имъ кажется, и сидѣть и спать и удобнѣе и спокойнѣе. При такихъ взглядахъ на умственное развитіе человѣка, не какъ на общее, но какъ только на родовое достояніе, пришлось бы и высшее образованіе давать только тому кругу счастливцевъ, у которыхъ на случай ученія и въ толкомъ и безъ толку есть въ запасѣ или родовыя вотчины или наслѣдственные капиталы, потому что первое, безъ двухъ послѣднихъ, побуждая наровить въ указчики, а не въ труженники или умственные пахари, склоняетъ ученаго къ тунеядству; а тунеядства для лица вещественно обезпеченнаго бояться нечего, потому что если такое лицо и не попало въ указчики, то найдетъ, всегда способъ удовлетворить своимъ, духовнымъ потребностямъ: засядетъ въ вотчинѣ, станетъ хозяйничать, читать или отправится странствовать; а бѣднякъ, не попавъ въ указчики, пойдетъ слоняться и кончитъ тѣмъ, что надоѣстъ и самому себѣ и другимъ, и прослыветъ за человѣка вреднаго, безпокойнаго.

Къ такимъ грустнымъ размышленіямъ приводитъ односторонній взглядъ г. Даля на грамотность; чтобъ избавиться отъ нихъ, нужно убѣдиться, что взглядъ г.Даля или вообще невѣренъ, или крайне несправедливъ въ. своей примѣняемости; къ счастью, въ немъ есть и то и другое.

Должно также возстать и возстать упорно противъ положенія г. Даля, что "грамота сама по себѣ ничему не вразумитъ крестьянина; и что она скорѣе собьетъ его съ толку, а не просвѣтитъ." Не правда, сама по себѣ грамота вразумитъ крестьянина многому, какъ это мы увидимъ ниже, и сама по себѣ никакъ не собьетъ никого съ толку. Г. Даль привелъ мысль свою безъ всякихъ доказательствъ; но все же надобно постараться разсѣять его опасенія нѣкоторыми доводами.

Всякій выбираетъ для себя чтеніе, сообразное съ своими понятіями: занимающійся посѣвомъ картофеля не станетъ читать о коннозаводствѣ, музыкантъ о свекловицѣ; такъ точно и крестьянинъ не станетъ прочитывать такихъ книгъ, которыя превышаютъ его разумѣніе и отдѣляютъ его отъ того быта, съ которымъ онъ связанъ; кромѣ того, при болѣе распространенной грамотности въ народѣ, нашъ простолюдинъ окружился бы книгами, которыя примѣнялись бы къ его потребностямъ. Если же наконецъ крестьянинъ и прочелъ бы нѣкоторыя слишкомъ замысловатыя книги, то онъ не много бы понялъ изъ нихъ, и слѣдовательно не могъ бы получить отъ нихъ никакого вреда; вообще, вреднаго вліянія на нравственность и образъ мыслей простолюдина отъ чтенія бояться нечего, даже и въ тѣхъ странахъ, гдѣ существуетъ свобода книгопечатанія; потому что если какой нибудь предметъ занимаетъ простонародье, то въ немъ объ этомъ предметѣ и безъ книгъ ходятъ толки, и толки болѣе опасные, нежели сколько могли ихъ сдѣлать книги, потому что одной книгѣ всегда можно противодѣйствовать, въ случаѣ надобности, другою книгою, и тѣмъ ослабить или уничтожить ея вліяніе, а какое средство найдете вы для того, чтобъ ослабить или уничтожить вредные словесные толки среди людей безграмотныхъ? Въ Россіи же должны исчезнуть, даже и въ самыхъ робкихъ головахъ, опасенія на счетъ книжнаго вреда: предположить его никакъ нельзя тамъ, гдѣ ничего не печатается и не литографируется безъ предварительнаго оффиціальнаго одобренія. Слѣдовательно, чтеніе ни для кого не можетъ быть у насъ опасно ни въ религіозно-умственномъ, ни въ полицейско-нравственномъ отношеніяхъ.

Что же касается предполагаемаго г. Далемъ вопроса: "а что читать нашимъ грамотѣямъ? Вы мнѣ и трехъ книгъ не назовете", то на первый вопросъ можно отвѣтить сперва такъ: да развѣ справедливо будетъ лишать простолюдиновъ возможности чтенія, потому только, что старшая ихъ братія въ семьѣ гражданской не позаботилась сдѣлать для этого запасъ къ настоящему времени? вѣдь, если подъ вліяніемъ этой мысли, вы не будете учить народъ грамотѣ, то при этомъ условіи не станутъ писать для него. Вы спрашиваете: что читать? Васъ спросятъ: кону читать? Нельзя также не имѣть въ виду, что книги для чтенія простонародью могутъ явиться несравненно скорѣе, чѣмъ распространится среди его грамотность. Первое можетъ случиться не только черезъ годъ, но, пожалуй, и черезъ мѣсяцъ, тогда какъ послѣднее требуетъ многихъ лѣтъ. Нѣкоторые изъ нашихъ богачей дали похвальные примѣры поощренія умственныхъ трудовъ, учрежденіемъ премій; Богъ дастъ, когда нибудь, среди нихъ найдется и такой, который сдѣлаетъ пожертвованіе для распространенія грамотности, и тогда можно будетъ книги, назначенныя собственно для простолюдиновъ, распростанять между ними, если не даромъ, то за бездѣлицу, и повѣрьте, что память такого благотворителя достойна будетъ сдѣлаться священною для народа. У насъ существуютъ разныя ученыя общества для цѣлей менѣе положительно полезныхъ, чѣмъ народная грамотность; отчего бы не устроить у насъ общества и для правильнаго распространенія послѣдней? При настоящихъ условіяхъ писать для народа у насъ, правда, еще трудно, особенно если приходится видѣть, что даже тотъ изъ русскихъ писателей, который, въ настоящее время, лучше многихъ другихъ могъ бы употребить свои прекрасныя дарованія для составленія книгъ въ пользу нашего народа, нападаетъ на мысль о необходимости распространять среди него грамотность. Что же касается до числа книгъ, о которыхъ спрашиваетъ г. Даль, то, не обращаясь къ литературѣ, собственно назначенной для народа, можно спросить: отъ чего же не читать ему теперь нѣкоторыя извлеченія изъ св. Писанія? Сверхъ того, и нынѣ, не отдаляя отъ народа общаго умственнаго достоянія всѣхъ его соотечественниковъ, весьма не трудно удовлетворить его потребностямъ чтенія; положимъ, что литература наша и бѣдна, но все же сколько въ произведеніяхъ нашихъ писателей найдется мѣстъ, которыя въ извлеченіяхъ, составляющихъ какъ бы хрестоматію, могутъ быть съ пользою предложены для чтенія народу; не трудно также, перебравши наши газеты и журналы, составить для народа техническую хрестоматію, которая познакомитъ его съ разными предметами, необходимыми въ домашнемъ быту низшихъ сословій и, объяснивъ ему многія загадочныя для него вещи, ослабитъ, если совсѣмъ не истребитъ, нѣкоторыя суевѣрія и нелѣпыя понятія.

На вопросъ г. Даля: "что писать нашимъ писакамъ? Развѣ ябедническія просьбы и подложные виды?" мы предложимъ вопросъ за вопросъ. А что же, напримѣръ, писать вообще нашимъ боярынямъ и боярышнямъ? а если исключить служебную переписку, то что же писать и нашимъ барамъ? Развѣ подписывать заемныя письма и счеты изъ разныхъ магазиновъ? Однако попробуйте сказать, что по этому ихъ не слѣдуетъ учить грамотѣ,-- смѣло можно ручаться, что этого никто не отважится не только напечатать, или сказать, да едва ли рѣшится и подумать объ этомъ. До такой степени возбужденіе подобнаго вопроса намъ всѣмъ кажется нелѣпо. Отчего же это? Отъ того, что въ этомъ случаѣ мы крѣпко подчиняемся понятіямъ о родовомъ нравѣ на умственную жизнь. Я, молъ, хоть и не служу, но все же я баринъ, я не то, что ты мужикъ; не служу я, потому что не хочу, а захочу, то могу быть и чиновникомъ, и генераломъ, и сенаторомъ, и министромъ; мнѣ все нужно, мнѣ все пригодится. Правда, смѣтливый мужичекъ можетъ замѣтить: оно конечно, ваша честь, говорите правду, но, вѣдь и меня могутъ сдать въ солдаты, тамъ грамота куда какъ пригодится, могутъ также поставить меня и въ волостные писари, и въ десятскіе, и въ прикащики, и въ конторщики, и въ надсмотрщики, и въ управляющіе, и въ повѣренные, изъ старосты, и въ бурмистры, и въ сельскіе засѣдатели,-- во всѣхъ этихъ, хотя и мужицкихъ званіяхъ, грамота нашему брату крѣпко нужна. И, конечно, съ такими доводами человѣка, о необходимости грамоты, человѣка, не стремящагося вытти изъ своего состоянія и готовящагося въ немъ дѣйствовать, или, пожалуй, служить на пользу общественную, нельзя не согласиться.

Но отвѣтъ на вопросъ г. Даля еще не конченъ, Нужно сказать еще кое что о ябедническихъ просьбахъ и подложныхъ видахъ. Несомнѣнно, что многимъ бываетъ какъ-то сподручнѣе имѣть дѣло съ людьми темными, неграмотными, которымъ не откуда узнать о своихъ правахъ, обязанностяхъ и отношеніяхъ; если же кто нибудь и натолкуетъ имъ объ этомъ, то или неясно или ложно, а когда изъ этого завяжется дѣло, то натолковавшій выгородится какъ нибудь, а повѣрившій ему на слово, безъ письменныхъ и печатныхъ подкрѣпленій, одинъ останется въ отвѣтѣ. Лицамъ, имѣющимъ власть надъ такими людьми, легче быть, по произволу, и милостивыми и грозными и держать темный народъ въ черномъ тѣлѣ, легче зажать обиженному ротъ и донести, что все благополучно. Кромѣ того, употребляя строгія и вмѣстѣ съ тѣмъ незаконныя мѣры, они могутъ безъ труда увѣрять своихъ подчиненныхъ, что все это дѣлается въ силу законовъ, и тѣ милости и облегченія, которыя дѣйствительно даетъ имъ законъ, выдавать за собственное свое благодушіе. Кто напишетъ въ такомъ случаѣ "ябеду", если нѣтъ грамотныхъ? житье славное. Съ людьми же грамотными ладить потруднѣе; они все мудрятъ; да и опасно, чего добраго, вычитаютъ откуда нибудь, что обязанъ дѣлать ихъ старшій, а тамъ и ябеду напишутъ на него. Правда, что одна ябеда, разумѣя подъ этимъ неосновательную жалобу, много повредить не можетъ, да и вообще отъ одного ябедника можно или вовсе избавиться или показать, что всѣ ябеды пишутся имъ однимъ, то есть, что онъ зачинщикъ; но если "ябеды" пойдутъ изъ разныхъ мѣстъ и не будутъ представлять между собою взаимной связи, а смыслъ будутъ имѣть одинаковый, то легко можетъ быть, что и высшее начальство захочетъ положить конецъ "ябедамъ" и пошлетъ кого нибудь развѣдать дѣло на мѣстѣ. Статься можетъ, что "ябеды" и окажутся ложными, но бѣда въ томъ, что неграмотные люди, которымъ прежде легко зажимали рты, увидѣвъ, что начальство внимательно къ ихъ положенію, рѣшатся представить и свои жалобы, и притомъ съ такими уликами, которыхъ не могли предъявить ябедники.

Замѣтимъ также при этомъ, что всякая ябеда можетъ возникнуть только изъ неопредѣленности отношеній и незнанія своихъ правъ и соединенныхъ съ ними обязанностей; но какимъ же путемъ можно ознакомить съ ними народъ, если не путемъ грамотности? Если же кто либо знаетъ кому и чѣмъ онъ обязанъ, то и ябеды отъ него быть не можетъ, а онъ можетъ, смотря по сущности дѣла, или просить или жаловаться или даже требовать или, наконецъ, безмолвно покориться закону.

Притомъ грамотность, какъ кажется, не только не могла бы развить ябедничества въ народѣ, но даже, напротивъ, самые случаи ябедничества при ней уменьшились бы, какъ по причинѣ сейчасъ указанной, такъ еще и по слѣдующимъ обстоятельствамъ: обыкновенно ябеды пишутся у насъ въ простомъ народѣ такими людьми, которые хотятъ на этомъ сами заработать деньгу, и потому подбиваютъ неграмотныхъ, увѣряя ихъ въ правотѣ ихъ дѣла; послѣдніе же, не будучи въ состояніи написать просьбу, довѣряютъ свое дѣло грамотѣямъ, толкующимъ, что по дѣлу ихъ и въ законѣ сказано, что оно право, а между тѣмъ писаки просьбъ разумѣется берутъ съ челобитчиковъ за свои совѣты и труды. Но если бы было у насъ поболѣе грамотнаго народу, то тогда не только бы ослабѣло вліяніе на него нѣкоторыхъ грамотѣевъ, но и самое писаніе разныхъ просьбъ и бумагъ подешевѣло бы, и слѣдовательно этотъ промыселъ не только не могъ бы развиться среди грамотнаго народа, но, напротивъ, пришелъ бы въ упадокъ, потому что, при множествѣ однородныхъ промышленниковъ, занятіе имъ не было бы такъ прибыльно, какъ оно бываетъ нынѣ, при монополіяхъ, и писаки не стали бы домогаться, чтобъ имъ поручали сочинять просьбы, а въ случаѣ надобности каждый писалъ бы ихъ самъ и промышлялъ бы своимъ собственнымъ, а не чужимъ знаніемъ.

Теперь надобно перейти къ писанію подложныхъ видовъ. Чтобы написать подложный видъ, для этого одной грамоты мало, нужно имѣть еще особое на это умѣніе, а главное, и надобность въ подложномъ видѣ. Но не всякому же грамотному дается такое умѣніе и не всегда же грамотный встрѣчаетъ надобность въ подложномъ видѣ. При томъ, хотя составитель такого вида и бываетъ самъ всегда грамотный, однако все таки, прежде всего, онъ разсчитываетъ на неграмотность тѣхъ, которымъ ему, въ случаѣ надобности, придется предъявлять подложный видъ: не тотчасъ же его остановитъ самъ исправникъ, самъ квартальный, самъ становой или ихъ письмоводители, но прежде, въ случаѣ подозрительности, потребуетъ отъ него видъ или солдатъ, тоже изъ простолюдиновъ, или какой нибудь сельскій старшина, а такъ люди эти безграмотны, то смѣльчакъ, предъявивъ имъ подложный видъ нагло и съ увѣренностію, надѣется скорѣе избѣжать непріятныхъ послѣдствій, нежели онъ могъ бы это сдѣлать, зная, что онъ наткнулся на грамотѣевъ; да и вообще при большей грамотности составители подложныхъ видовъ стали бы болѣе, чѣмъ теперь, опасаться приготовлять ихъ, зная, что на всякомъ шагу имъ легко попасться. Какъ нѣкоторое доказательство, что не грамота, а, напротивъ неграмотность, т. е. просто неумѣнье читать, способствуетъ странствованію съ ненадлежащимъ видомъ, я могу привести такой случай: въ западномъ краѣ я встрѣтилъ одного господина, который покинулъ, изъ страха наказанія, свое отечество, захвативъ съ собою только гимназическое свидѣтельство о своихъ успѣхахъ, ежегодно выдаваемое ученикамъ для предъявленія родителямъ. Такъ какъ свидѣтельство это было написано на печатномъ бланкѣ и имѣло печать съ изображеніемъ двуглаваго орла, то упоминаемый юноша безпрепятственно добрался съ нимъ до границы, а потомъ и до Парижа, показывая это свидѣтельство разнымъ нѣмецкимъ племенамъ, опрашивавшимъ странника на заставахъ и таможняхъ; нѣмцы же, видя печатную бумагу и русскій гербъ на печати, и впускали и выпускали его повсюду безпрекословно. Это происходило отъ того, что, при всемъ административномъ порядкѣ, нѣмцы не умѣли прочитать по русски и слѣдственно не могли понять значенія предъявляемаго имъ документа. Тоже самое бываетъ и у насъ: покажите бумагу за гербовой печатью, и, при неграмотности большинства, она сойдетъ за какой хотите документъ.

Отрицая, по возможности, положенія г. Даля, я не указалъ еще на одну изъ причинъ, которыя заставляютъ желать, независимо отъ успѣховъ просвѣщенія, повсемѣстнаго распространенія, прежде всего, собственно грамоты самой по себѣ, хотя бы даже послѣдствіемъ этого и могли быть нѣкоторыя неудобства.

Но, приступая къ этому, не излишнимъ будетъ сказать нѣсколько словъ, которыя должны отдалить подозрѣнія въ подражательности западу отъ тѣхъ, кто стоитъ за грамотность въ народѣ, и уничтожить взводимыя на нихъ обвиненія, будто они при этомъ стремятся къ безсознательному пересажденію на нашу почву западныхъ учрежденій, и думаютъ, что все надобно перекорчивать по заморскому, а не примѣнять и пріурочивать позаимствованное изъ чужа. Такъ какъ здѣсь рѣчь идетъ собственно о грамотности, то противъ ея "западности" прежде всего надобно замѣтить, что она не только не западное учрежденіе, но и вовсе не учрежденіе, а исконное, наслѣдственное достояніе всѣхъ народовъ, что она ключъ къ истинному и скорому уразумѣнію правъ и обязанностей человѣка, къ его умственной и нравственной будущности, ключъ къ прошедшему, настоящему и грядущему всего человѣческаго рода. Притомъ грамотность и пришла къ намъ не съ запада, а принесли ее къ намъ наши соплеменники славяне, и, благодаря Бога, до сихъ поръ, во всемъ славянскомъ мірѣ, еще не было случая, при которомъ можно было бы пожалѣть о введеніи въ этотъ міръ грамотности, а между тѣмъ какъ много представляется случаевъ, при которыхъ приходится скорбѣть о томъ, что успѣхи ея еще малы! Надобно слишкомъ не уважать нравственныя силы русскаго народа и надобно слишкомъ не довѣрять ему, чтобъ бояться его, если онъ сдѣлается грамотнымъ, и считать грамоту какимъ-то запрещеннымъ плодомъ, который онъ не можетъ вкусить въ сыромъ видѣ, но который должны для него приготовить избранные мудрецы.

Успокойтесь же, противники народной грамотности, она, и по своему прошедшему и по своему настоящему, родовая собственность Россіи, ее не надобно ни перекорчивать, ни примѣнять, нужно только безусловно распространять ее; она не влечетъ сама за собой западныхъ идей, которыхъ такъ иные боятся, но изъ которыхъ, между прочимъ, если сказать правду, многія, во всей ихъ полнотѣ, не мѣшало бы, однако, внести и въ нашъ міръ. Вводя и усиливая грамотность, мы вовсе не подражаемъ западу, а удовлетворяемъ только повсемѣстной внутренней потребности нашего отечества. Въ подтвержденіе этихъ словъ, позвольте открыть вамъ Журналъ Министерства Народнаго Просвѣщенія за май мѣсяцъ настоящаго года; тамъ, во II отдѣлѣ, на страницѣ 245, вы прочтете слѣдующее: "Но вѣрнымъ, имѣющимся у меня свѣдѣніямъ (пишетъ это г. профессоръ С. Петербургскаго Университета Каземъ-Бекъ) между татарами однѣхъ только Астраханской, Саратовской, Симбирской, Самарской, Оренбургской, Пермской, Вятской, Тобольской, Томской, Казанской, Тамбовской, Пензенской, Костромской и Рязанской губерній, находится нынѣ 583 школы, большею частію конечно для мужескаго пола; изъ этого числа въ одной Казанской губерніи 184, въ которыхъ число воспитанниковъ неизвѣстно; въ остальныхъ же 399 обучается до 16,500 учениковъ мужескаго пола и болѣе 1,000 женскаго. Такое же число, если не больше, нужно положить на долю татаръ Восточной Сибири, южныхъ губерній Россіи и Закавказья. Почти всѣ эти школы неизвѣстны еще Министерству Народнаго Просвѣщенія и весьма малое число ихъ подчинено вѣдомствамъ удѣльнаго управленія, государственныхъ имуществъ и военному. Такимъ образомъ почти всѣ эти частныя учебныя заведенія содержатели существуютъ одними только пособіями, скудно отпускаемыми мусульманскими обывателями городовъ, селъ и деревень."

Разрѣшите же и вы въ свою очередь, гг. вопіющіе и кричащіе противъ обученія народа чтенію и письму, и изобрѣтающіе средства сдѣлать его и безъ этого просвѣщеннымъ въ значительной степени, разрѣшите вы, изъ чего же бьются эти люди, конечно чуждые западному вліянію, и скажите, зачѣмъ нужна грамота въ Россіи даже татарамъ Восточной Сибири? Что имъ читать? Вы не укажете для этого и полъ -- книги; а что писать имъ? неужели же ябедническія просьбы? Нѣтъ, имъ нужна грамотность, прежде всего сама по себѣ, потому что она составляетъ первую потребность народа.

Но если бы даже грамотность и была исключительнымъ достояніемъ запада, хотя бы и испорченнаго въ самомъ себѣ, то все же съ какимъ безкорыстнымъ порывомъ, съ какой живой благодарностію къ Богу, нужно бы было даже безсознательно, безъ всякихъ пріурочиваній и примѣненій, пересадить ее какъ можно скорѣе на нашу родную почву, и потомъ, когда бы принялась у насъ грамота, начать пріурочивать и примѣнять къ ней и образованіе, и просвѣщеніе, и нравственность. и все, что опредѣляется разными произвольными выраженіями!-- Вѣдь между прочимъ, въ настоящее время, необходимость въ распространеніи грамоты просто, безъ просвѣщенія еще, заключается въ религіозной, административной, юридической, общественной и хозяйственной потребностяхъ нашего народа. Нѣкоторыя особенныя обстоятельства не позволяютъ указать здѣсь на тѣ прискорбные случаи, которые происходили вслѣдствіе неграмотности нашего простонародья; но подобные этимъ случаи извѣстны каждому, и изъ нихъ можно видѣть, что главнымъ основаніемъ для дѣйствій одного или двухъ злонамѣренныхъ лицъ была безграмотность народа, что такія лица прежде всего разсчитывали на это, и что если бы среди всей толпы, состоявшей иногда человѣкъ изъ тысячи, нашелся хотя бы одинъ грамотный, то развязка гибельнаго замысла не только не была бы плачевна, а, напротивъ, разсмѣшила бы всѣхъ.

Теперь разсмотримъ, почему, какъ намъ кажется, грамотность должна составлять основную потребность нашего народа.

Хотя несомнѣнно, что у насъ пастыри церкви дѣятельно поучаютъ свою паству Слову Божію, но на сколько бы въ религіозномъ отношеніи возвысился нашъ народъ, еслибъ настольной книгой простолюдина сдѣлалось Евангеліе, а на полкѣ, гдѣ стоятъ у него иконы, явились бы нѣкоторыя поучительныя книжки нашихъ проповѣдниковъ! Но зачѣмъ же все это будетъ у безграмотныхъ?

Въ отношеніи административномъ одно распространеніе грамотности, въ ожиданіи другихъ спутниковъ истиннаго просвѣщенія, было бы само по себѣ чрезвычайно полезно, потому что оно предъотвращало бы часто невѣрные, а иногда и злонамѣренные толки о разныхъ распоряженіяхъ правительства; а то сколько недоразумѣній возникаетъ въ народѣ отъ его неграмотности, при перемѣнахъ денежнаго курса, при рекрутскихъ наборахъ, при выпускѣ бумажныхъ денегъ новаго вида, и т. п. Всѣ эти недоумѣнія исчезли бы, если бы народъ нашъ былъ пограмотнѣе: онъ скорѣе бы свыкался съ новизною, и тогда не такъ легко бы было пользоваться его легковѣріемъ. Грамотность дала бы также возможность поставлять каждаго въ извѣстность на счетъ правительственныхъ распоряженій, и распоряженія эти получали бы также болѣе извѣстности, а слѣдовательно и скорѣе и точнѣе приводились бы въ исполненіе. Кто хорошо присмотрѣлся, какія нынѣ, отъ неграмотности простонародья, происходятъ неточности и запутанности, и неизбѣжныя отъ того несправедливости, при нарядахъ поселянъ для отправленія разнаго рода земскихъ повинностей, какъ, напримѣръ, при выставкѣ подводъ, исправленіи дорогъ, и т. д., тотъ прежде всего, для водворенія въ этихъ дѣлахъ большаго порядка и большей справедливости, пожелалъ бы распространенія грамотности во всемъ народѣ.

На счетъ юридической и соединенной съ нею нравственной потребности въ грамотѣ для нашего народа скажемъ, что въ законахъ нашихъ есть основное правило, которое гласитъ, что незнаніемъ закона никто оправдываться не можетъ. Для постановленія такого правила, законодательство имѣло достаточныя основанія; и судья, приговаривающій виновнаго къ наказанію, и обязанный облегчить его участь сообразно съ обстоятельствами, уменьшающими вину, не можетъ, однако, принимать въ соображеніе незнаніе закона подсудимымъ, и потому бываетъ вправѣ подавить его, если не встрѣтятся по дѣлу нѣкоторыя особенныя обстоятельства, всею тяжестію преступленія; но не приходитъ ли порой ему на мысль, какимъ же, однако, путемъ человѣкъ неграмотный могъ дойти до знанія закона? Правда, есть преступленія такого рода, которыя, уже но врожденному чувству человѣка, считаются какъ бы безусловными преступленіями, и слѣдовательно въ такихъ случаяхъ судья можетъ ободрить свою совѣсть тѣмъ, что если бы онъ и не былъ облеченъ своимъ настоящимъ званіемъ, а былъ бы только свидѣтелемъ преступленія, то и тогда бы онъ, по совѣсти, могъ покарать на мѣстѣ его совершителя, такъ какъ и при несуществованіи положительныхъ законовъ преступникъ возбудилъ бы противъ себя общественное мнѣніе. Но, съ другой стороны, сколько есть такихъ преступленій, и преступленій уголовныхъ, которыя, положа руку на сердце, мы не можемъ признать преступленіями противъ совѣсти, но которыя бываютъ только слѣдствіемъ незнанія и нарушаютъ или искусственныя отношенія, или судейскіе обряды, или только исключительную обязанность, или, наконецъ, частныя, мало кому извѣстныя права. Такъ, напримѣръ, Петръ Великій за самовольную срубку дубоваго дерева положилъ смертную казнь. Законодатель, смотря на этотъ вредъ съ своей особой точки зрѣнія, могъ, въ видахъ государственной пользы, ввести такую строгость въ нашемъ лѣсномъ хозяйствѣ; но какъ же могъ взвѣсить важность этого закона тотъ, кто подлежалъ его дѣйствію? какимъ путемъ онъ, при всемъ своемъ стараніи, могъ составить себѣ понятіе о великости преступленія, если бы ему положительно не сообщили объ этомъ? Какимъ же образомъ, если не посредствомъ грамотности, распространите вы въ народѣ знаніе о томъ, что, вслѣдствіе особыхъ уставовъ, и часто даже на перекоръ его понятіямъ, считается преступленіемъ весьма важнымъ? Само наше законодательство требуетъ обнародованія новыхъ законовъ и придаетъ этому обряду такую важность, что даже дѣйствіе иныхъ постановленій начинается только со времени обнародованія ихъ въ извѣстномъ мѣстѣ; но можетъ ли мѣра эта быть успѣшна среди большинства безграмотныхъ? Сознавая необходимость познакомить народъ съ властію и съ дѣйствіемъ, правительство признало нужнымъ ввести у насъ публичныя наказанія въ торговые дни, на многолюдныхъ площадяхъ; мѣра эта, если такъ выразиться, служитъ главнымъ дополненіемъ недостатка грамотности среди народа. Она проистекаетъ изъ необходимости показать ему, что за такое-то преступленіе законъ взыскиваетъ такъ-то, и что поэтому, если ты не хочешь подвергнуться его строгости, то берегись сдѣлать то-то и то-то. Дѣйствительно, видъ преступника, вопящаго подъ ударами плетей, устрашаетъ народъ; но какъ же онъ, при своей безграмотности, можетъ соизмѣрить силу наказанія со всѣми обстоятельствами преступленія? Правда, предъ наказаніемъ, одинъ изъ экзекуторовъ читаетъ указъ, объясняющій преступленія и указывающій на законы, въ силу которыхъ опредѣлено наказаніе; но можетъ ли это разслышать ясно, и тѣмъ болѣе запомнить, многочисленная толпа, вниманіе ко горой поглощено преимущественно внѣшнимъ исполненіемъ казни? Поэтому, если такія зрѣлища уже признаются необходимыми для удержанія народа отъ преступленій, то не принесло ли бы болѣе пользы, если бы подобные случаи соединялись съ наставленіемъ народа и по иному еще способу, то есть если выпускались въ него печатныя извѣщенія о престуиленіи и наказаніи, которому подвергся виновный?-- этою мѣрою воспоминаніе о дѣйствіи закона хранилось бы въ народѣ долго и опредѣлительнѣе бы знакомило съ требованіемъ законодательной власти. Попытайтесь распространить въ народѣ понятія о карахъ закона, и вы увидите, что число преступленій значительно уменьшится; повѣрьте, много, очень много совершается ихъ вслѣдствіе незнанія законовъ. Но развѣ всего этого легко достигнуть при маломъ распространеніи грамоты?

О пользѣ и необходимости грамоты въ общественной и домашней жизни нашихъ простолюдиновъ можно сказать весьма много. Имъ въ настоящее время, въ общественной службѣ доступны нѣкоторыя должности; на этихъ должностяхъ пока еще не требуется "значительной степени просвѣщенія безъ грамоты", но только крайне нужна грамота сама по себѣ, безъ всякаго дополненія. Какъ часто служащему по общественной должности простолюдину приходится что нибудь прочитать, записать, справиться; что, можетъ быть, проще и незамысловатѣе должности разсыльнаго, положимъ хоть при Земскомъ Судѣ, а сколько на этомъ мѣстѣ терпитъ горя безграмотный!-- посмотрите какъ онъ, посланный куда нибудь съ пакетомъ, стоитъ въ недоумѣніи на улицѣ; конечно, ему въ судѣ и записали куда итти и кого спросить, но онъ забылъ, а записки прочесть не можетъ; спроситъ своего брата мужичка,-- тотъ на бѣду тоже безграмотный, а къ барину не ко всякому отважится подойти,-- вслѣдствіе этого онъ стоитъ иногда часъ и болѣе передъ вывѣской того присутственнаго мѣста, куда посланъ, а тамъ смотришь прошлялся долго, вернулся домой,-- а съ него спрашиваютъ, почему долго ходилъ. Плохо безграмотному. Попался мужичекъ какими-бы ни было судьбами въ военную службу -- грамотенъ онъ, онъ и тамъ не пропадетъ, будетъ и унтеромъ, и фельдъфебелемъ; а не грамотенъ, то будь хоть "просвѣщенъ въ значительной степени" и трезвъ, и старателенъ, а изъ фронтовыхъ не выдерется.

Наконецъ сколько есть мелочныхъ, но вседневныхъ случаевъ въ жизни простолюдина, гдѣ ему приходится терпѣть отъ безграмотности, а вовсе не отъ "незначительной степени просвѣщенія". Такъ, напримѣръ, при переправахъ по указной цѣнѣ, при проѣздѣ по шоссе, на рынкахъ, гдѣ положена плата за право стать съ товарами. Хотя при всѣхъ этихъ случаяхъ выставляются и таксы и росписанія, и правила, да какъ узнать ихъ безграмотнымъ? А между тѣмъ разнаго рода надсмотрщики, пользуясь этимъ, берутъ иногда съ мужика и въ трое, да еще и разныя притѣсненія оказываютъ; иногда дадутъ ему въ полученіи отъ него денегъ и квитанцію, въ той мѣрѣ, въ которой плата дѣйствительно постановлена, а съ нею все таки и свое возьмутъ, потому что онъ знать не можетъ, что въ квитанціи написано, если же впослѣдствіи онъ обманъ и узнаетъ, то доискиваться бываетъ уже поздно.

Я старался пояснить здѣсь, почему мнѣнія г. Даля о ненужности грамотности для нашего народа кажутся ошибочны, и вмѣстѣ съ тѣмъ пытался доказать потребность русскаго простолюдина въ грамотѣ, самой по себѣ, указать на безопасность при чтеніи имъ книгъ, на необходимость грамоты, навѣянную къ намъ не изъ чужа, но выходящую изъ народной русской жизни, и вмѣстѣ съ этимъ я упомянулъ о добрыхъ послѣдствіяхъ, которыя должна имѣть грамотность въ религіозной, гражданской и общественной жизни нашего простонародья. Остается сдѣлать еще одно замѣчаніе.

Въ послѣднее время крѣпко вооружились у насъ противъ мелкаго чиновничества; здѣсь не мѣсто разсматривать, до какой степени оно во всемъ виновато само по себѣ; какія бы ни были причины злоупотребленій съ его стороны, все же главнымъ образомъ полицейскія и иныя разнаго рода власти, прежде всего, ловятъ рыбу въ мутной водѣ, то есть преимущественно пользуются безграмотностію народа. Проведите же въ него, посредствомъ грамоты, знаніе о правительственныхъ распоряженіяхъ, къ нему относящихся, распространите въ немъ посредствомъ чтенія понятія объ его прямыхъ обязанностяхъ и правахъ, данныхъ ему закономъ, и увидите, какъ замѣтно прекратится произвольное кормленіе на его счетъ многихъ властей: тогда у насъ явится гласность порокамъ, которую такъ восхваляетъ самъ же г. Даль.

По всему этому, я пристаю къ тѣмъ, которые "кричатъ и вопятъ" о грамотности народа и требуютъ ее прежде всего, во что бы то ни стало; и я готовъ безъ умолку приговаривать: хотя грамота еще и не просвѣщеніе, но она первый шагъ къ нему, она краеугольный его камень, она самый вѣрный залогъ его будущихъ успѣховъ.

ЕВГЕНІЙ КАРНОВИЧЪ.

"Современникъ", No 10, 1857