Костомаров Николай Иванович - На статью Всеволода Крестовского: "Ходатайство Костомарова за Сковороду и Срезневского"

На статью Всеволода Крестовскаго: "Ходатайство Костомарова за Сковороду и Срезневскаго"

Несносная манера -- обращаться вмѣсто статьи на автора, задѣвать личность вмѣсто мнѣній. Въ VII книжкѣ Основы я напечаталъ возраженіе на статью о Сковородѣ, помещенную въ Русскомъ Словѣ. Кто былъ ея авторъ, что это за личность, гдѣ онъ служитъ, чѣмъ занимается, что прежде дѣлалъ и писалъ, -- мнѣ до этого вовсе не было дѣла: я имѣлъ отношеніе къ одной статьѣ и къ Вс. К--скому, какъ автору единственно этой статьи. Теперь мнѣ возражаютъ, и при этомъ указываютъ на должность, которую я занимаю, на прежнія мои отношенія, называютъ меня даже по имени и отчеству, независимо отъ вопроса о Сковородѣ и о правѣ -- оскорблять печатно личности безъ основаній,-- что было предметомъ моей статьи въ Основѣ,-- сулятъ мнѣ старческія украшения,-- однимъ словомъ, толкуютъ о томъ, что къ дѣлу не идетъ вовсе. Мнѣ совсѣмъ нѣтъ охоты, мнѣ совѣстно, г. Крестовскій, толковать печатно о себѣ, а между тѣмъ я нахожусь въ этой печальной необходимости, потому-что вы взваливаете на меня напраслину и, при-томъ, печатаете въ журналѣ, котораго добрымъ мнѣніемъ я не имѣлъ причины не дорожить. Сверхъ того, вы касаетесь вопросовъ очень важныхъ, какъ-то: сохраненія историческихъ и народныхъ намятниковъ и народности вообще; вмѣстѣ съ тѣмъ, съ вашею статьею связанъ вопросъ объ оскорбленіи личности въ печати безъ основанія. По этимъ причинамъ, я считаю нелишнимъ сказать нѣсколько словъ по поводу вашего "ходатайства г. Костомарова за Сковороду и Срезневскаго."

Въ концѣ своей статьи, г. Крестовскій приводить мои слова, которыми я окончилъ свою замѣтку въ Основѣ:

"На васъ, г. Вс. К--овскій, возгласы какого-то читателя имѣютъ дѣйствіе холодной души, а на насъ чтеніе вашей рецензій производить дѣйствіе отвратительнаго запаха невѣжества и школьническаго нахальства".

Г. Крестовскій говоритъ:

"Скажите на милость, почтеннѣйшій профессоръ, что приходится отвѣчать на эти, пропитанныя тономъ литературно-генеральскаго презрѣнія, слова -- мнѣ, простому рядовому въ батальонѣ россійской словесности? Одно только: "виноватъ, ваше превосходительство!..."

Это напоминаетъ мнѣ школяра, который ударитъ товарища, а потомъ бѣжитъ жаловаться, что его бьютъ. Да не вы ли, г. Крестовскій, взяли на себя генеральскій тонъ и бездоказательно, не давая никому отчета, бросили взглядъ своего литературно-генеральскаго презрѣнія на г. Срезневскаго? -- Что касается до моихъ словъ, то они суть слѣдствіе правильнаго умозаключенія. Статьи, гдѣ, безъ всякаго основанія, безъ доказательствъ, оскорбляютъ кого бы то ни было, приличны невежеству и школьническому нахальству; статья г. Крестовскаго, не приводя никакихъ основаній и доказательствъ, оскорбляетъ г. Срезневскаго, ergo -- она носитъ на себѣ отпечатокъ невѣжества и школьническаго нахальства. Впрочемъ, г. Крестовскому можно отклонить отъ себя этотъ неизбежный силлогизмъ, который не мнѣ одному, но и всякому другому читателю, придетъ въ голову: стоитъ разъяснить, что побудило его къ такимъ выходкамъ противъ г. Срезневскаго? Въ настоящей своей статьѣ г. Крестовскій говоритъ мнѣ, что я долженъ былъ справиться съ действительностью его филологическихъ заслугъ. Мне справляться объ нихъ не предстояло нужды: занимаясь русской исторіей, я безпрестанно нахожусь въ необходимости пользоваться многимъ изъ изданныхъ и объясненныхъ имъ памятниковъ. Другое дело -- показать, какъ важны его заслуги, насколько онъ непогрешителенъ, въ чемъ ошибался,-- но это не было моей целью: я не думалъ ни превозносить, ни порицать г. Срезневскаго; но вы, кольскоро вздумали бросить въ него комкомъ грязи, должны были подумать прежде -- за что, и высказать намъ объ этомъ. Теперь вы, г. Крестовскій, мне говорите: "вамъ, можетъ быть, его заслуги кажутся подвигами Гримма и Гумбольдта (откуда же вы это взяли, что мне оне таковыми кажутся?), но вы ужасно "ошибаетесь: вся учено-литературная длительность г. Срезневского представляется намъ, простымъ свистунамъ, чѣмъ-то "въ родѣ взбитого крема, прежде пріятнаго, но если положить его ее ротъ, то отъ него ровно ничего питательнаго не останется. Вы ли предупредите насъ, или мы васъ, въ оцѣнкѣ "этой дѣятелъности, но смѣю увѣрить васъ, въ результата, іправда будетъ на нашей сторонѣ. Что же, предупреждайте, сдѣлайте одолженіе! когда же? А въ томъ, что вы теперь написали -- еще брань, еще комокъ грязи въ г. Срезневскаго, -- и только. Идетъ дѣло не собственно о г. Срезневскомъ, а о приницѣ, о литературной замашке оскорблять всѣхъ и каждаго безъ основанія, не давая никому отчета. Въ васъ возбуждаетъ негодованіе Срезневскій или другой кто нибудь; обличайте его, въ чемъ хотите, но не оскорбляйте голословно. По моему мнѣнію, грязь, бросаемая въ другаго безъ основательной причины, обращается на того, кто ее бросаетъ, и въ глазахъ честныхъ, добросовѣстныхъ людей, не смывается никогда. По-вашему, видно, иначе; кто вамъ не нравится, того безъ церемоній выругаете печатно -- и только; -- въ полицію не посадятъ за это и хорошо, и безопасно... У всякаго свой взглядъ, свои правила. Надѣюсь, что я имѣю столько же права высказывать свое, какъ и вы.

Вы говорите, что я съ самодовольствіемъ облекаю свои плечи въ блестящия старческия украшения, и что это первый замѣтилъ г. Мордовцовъ. Г. Мордовцовъ, изъ моего разбора его статьи, выводилъ заключеніе, къ которымъ я никогда не приходилъ, именно-- будто я утверждаю, что крестьяне малороссійскіе благоденствовали подъ Польскимъ владычествомъ, тогда какъ я говорилъ единственно то, что матеріалы, которыми пользовался г. Мордовцовъ, были слишкомъ скудны, и что эта скудость не дозволяла ему дѣлать такіе рѣшительные выводы, къ какимъ онъ пришелъ, -- что онъ увлекся въ натяжки.

Вы поступаете, въ отношеніи меня, нѣсколько схоже съ г. Мордовцовымъ:'вы хотите какъ-будто убѣдить меня въ томъ, что Сковорода не стоитѣ того, чтобъ имъ восхищаться. А я имъ никогда и не восхищался. Я утверждалъ, что онъ былъ лицо народное и теперь остаюсь при томъ же убѣжденіи, и не могу иначе думать, потому что знаю это, по опыту. Если мнѣ не вѣрите -- спросите у другихъ малороссіянъ: я увѣренъ, что всѣ, жившіе въ Малороссіи, подтвердить истину всѣхъ тѣхъ Фактовъ, которые я привелъ, -- въ-особенности, если вы спросите объ этомъ у стариковъ, потому что память о немъ, какъ и о всякомъ народномъ человѣкѣ живѣе во времена близкія къ его вѣку, и ослабляется мало-помалу. Вы говорите, что надѣялись отъ меня большего уваженія къ здравому смыслу малороссіянъ. А отъ чего же вы не требовали отъ меня еще большаго уваженія къ истинѣ? И въ чемъ тутъ вы видите неуваженіе? Развѣ изъ ложнаго патріотизма я долженъ писать ложь подобно Конискому, Маркевичу и другимъ, которые выхваляли небывалое, скрывали существовавшее? Вы опрометчиво и неправильно составили себѣ понятіе. какъ Сковородины пѣсни перешли въ народъ. Съ вашимъ умозрѣніемъ, не зная предмета, о которомъ толкуете, вы снова попали въ просакъ, объявивъ Сковороду человѣкомъ отличавшимся огромною симпатією къ монастырскимъ обителями. Честь имѣю довести до свѣдѣнія вашего, что Сковорода не любилъ монаховъ; объ немъ сохранились устные разсказы, какъ онъ убѣгалъ внезапно изъ того дома, гдѣ появлялись они, и письменное свидетельство о рѣзкомъ отвѣтѣ его на приглашеніе -- поступить въ монашество, чтобъ стать столпомъ Церкви, и его обвиняли въ ереси.

Вы судите о сочиненіяхъ Скороводы, какъ будто бы это новый писатель, только-что появившійся въ свѣтъ, -- тогда-какъ на эти сочиненія слѣдуетъ смотрѣть какъ на памятникъ понятій, господствовавшихъ лѣтъ около ста назадъ, Примѣняя взглядъ, приличный рецензенту современнаго произведенія, къ памятникамъ минувшихъ временъ, вы приходите къ жалкому, варварскому принципу истребленія старины и народнаго достоянія. Странною мнѣ кажется непоследовательность Русскаго Слова, которое у себя даетъ мѣсто такимъ сужденіямъ, забывая -- какъ прошлый годъ оно же выпустило и роздало безденежно своимъ подписчикамъ два тома из старинныхъ произведеній русской литературы. Между тѣмъ, издавая эти памятники по порученію редакцій Русскаго Слова, я легко могъ поместить въ нихъ и что-нибудь Сковородинское, если бы оно было постарее. Да тамъ и есть много гораздо хуже Сковородинскаго. Вы говорите: "и неужели же не надо стараться искоренять изъ среды народа все это дурное, на томъ только основаній, что оно сделалось народнымъ?" Вижу, что дело поварачивается на тотъ споръ, который недавно происходилъ у г. Пыпина съ г. Буслаевымъ. Для избежанія повтореній, я укажу на превосходную статью г. Буслаева, мненіе котораго, о несостоятельности покушеній воспитывать народъ по нашему образцу, я разделяю вполне. Да если бы и въ самомъ деле вы сознательно решились сделаться воспитателемъ народа, то разве можно его воспитывать, не зная его понятій, убежденій, привычекъ, взглядовъ? Некогда, въ однехъ губернскихъ ведомостях, печатались народные песни; ихъ нашли въ то время оскорбительными для народа. Действительно, многіе отличались страшнымъ цинизмомъ и безнравственностію, но, по нашему мненію, собраніе ихъ было такъ же полезно, какъ и самыхъ прекрасныхъ произведений народной поэзіи. Не восхищаться народностью, а знать ее слѣдуетъ. Точно также--не восхищаться, не любоваться исторіею прошедшей жизни -- наше дѣло, а уразумѣть ее. Твореній Іосифа Волоцкаго развѣ удовлетворяютъ умственнымъ потребностямъ, вашимъ и моимъ? конечно нѣтъ, однако -- не знаю какъ вы, а я -- считаю ихъ чрезвычайно драгоцѣнными, коль скоро онѣ отражаютъ въ себѣ вѣрованія и понятія своего времени. Что можетъ быть нелѣпѣе повѣсти о Соломоніи, напечатанной мною въ "Памятникахъ старинной русской литературы? А между тѣмъ эту чепуху не льзя не признать истиннымъ сокровищемъ для изображенія темныхъ, невѣжественныхъ вѣрованій народныхъ XVII вѣка. Поставляя правиломъ, что сочиненій Сковороды,какъ памятника литературы XVIII вѣка въМалороссіи, не слѣдуетъ издавать, --вы должны будете распространить это правило и на произведенія XVII и XVI вѣковъ, и далѣе. Или, быть можетъ, вы снисходительнѣе къ тому, что старѣе? Но если сочиненія Сковороды не будутъ собраны и изданы теперь, то они могутъ пропасть для того времени, когда станутъ такою же древностію, какъ тѣ, которыя, быть-можетъ, вы покроете археологическимъ уваженіемъ... Притомъ же, въ исторіи, вѣкъ болѣе древній и отдаленный отъ насъ не можетъ имѣть преимущества предъ вѣкомъ ближайшимъ къ намъ.,Когда одинъ историкъ любитъ древность, другой можетъ заняться изученіемъ жизни въ ближайшую эпоху.

Посмотрите же, какъ, исходя изъ различныхъ точекъ, вы сходитесь съ г. Аскоченскимъ, столь ненавидимымъ вами, и достигаете одинакихъ требованій. Недавно г. Аскоченскій озлился на меня за статью о мистической повѣсти о Нифонтѣ, помѣщенной въ Русскомъ Слове. За чѣмъ-де я назвалъ ее мистическою, -- какъ смѣлъ вознести на нее хулу, находя въ ней "затѣйливые образы фантазій! " Въ порыве своего лжеблагочестія, суровый мой рецензентъ забылъ, а, быть-можетъ, и никогда не зналъ, что Нифонтова повѣсть признана православной церковью въ числѣ отреченныхъ книгъ, и въ Кормчей XIII вѣка, хранящейся въ Публичной Библіотекѣ, помѣщена въ ряду такихъ, за которыми не оставленъ авторитетъ достоверности. Да и въ наше время преосвященный Филаретъ, въ своемъ Обзоре духовной литературы, отозвался о Нифонтовой повѣсти какъ о сочиненіи, вовсе неуважаемомъ церковью. Эти обстоятельства, естественно, давали мнѣ право смотрѣть на нее не болѣе, какъ на поэтическое произведете своего вѣка. Но г. Аскоченскій явно желалъ бы, чтобы подобные памятники или не издавались вовсе, или же издавались подъ условіями превратнаго на нихъ взгляда, усвоеннаго тѣмъ пустосвятствомъ, которое, въ суевѣрномъ страхѣ, не смѣетъ произнести смѣлаго сужденія ни о чемъ, что показываетъ претензію на религіозность, хотя бы вовсе неправильно, и такимъ-образомъ, думая угодить Церкви, расходится съ нею.

Подобнаго, съ своей точки зрѣнія, добивается и г. Крестовскій. По его мнѣнію, Сковороды вовсе не слѣдуетъ недавать, а если онъ изданъ, то должно на него смотрѣть не по соотношенію его съ вѣкомъ и тѣмъ обществомъ, среди котораго онъ воспитался и жилъ, и на которое оказывалъ вліяніе, а подъ условіемъ современныхъ взглядовъ на современный требованія. Для насъ, съ одной стороны, чуждыхъ пустосвятства и ханжества, съ другой -- не имѣющихъ желанія и призваній заниматься современными потребностями, предоставляя ихъ -- съ полнымъ уваже-ніемъ -- тѣмъ, кто спеціально посвятилъ себя этому предмету, -- для насъ результатъ одинъ и тотъ же, какъ отъ г. Аскоченскаго, такъ и отъ васъ: памятники прошедшаго времени -- или должны оставаться вовсе неизданными и недоступными, -- или являться въ фальшивомъ, искуственномъ свѣтѣ!?..

Какъ съ памятниками минувшаго времени, такъ и съ современными произведеніями, получившими народное значеніе, не слѣдуетъ обращаться такъ легкомысленно, какъ вы, отзываясь съ такимъ презрѣніемъ о нѣкоторыхъ пѣсняхъ. Для васъ нетъ важнаго, что какой нибудь хоръ пѣсенниковъ запѣлъ:

Расприкрасная столица,

Славный городъ Питербурхъ!

Шолъ по Невскому пришпехту,

Самъ съ перчаткой разсуждалъ,--

а досужіе слушатели подхватили -- и пошла гулять по народу." А задавали ль вы себѣ вопросъ: отчего же она пошла гулять по народу?-- Значитъ, она удовлетворяетъ потребности народнаго вкуса. А понять народный вкусъ -- не бездѣлица. Сдѣлайте-ка, чтобъ народъ запѣлъ .ваше "изъ испанскихъ романсовъ," напечатанное въ той же книжкѣ Русского Слова, гдѣ помѣщена ваша Филиппика противъ меня. Пари готов держать, что не станетъ онъ пѣть этого, потому что не найдетъ ничего по своему вкусу. А въ "расприкрасной столицѣ" вѣрно что-то есть для него. И въ "не шей ты мнѣ, матушка," и въ "(среди долины ровныя", вѣрно что-то есть....

Ни слова,-- ваши стихотворенія мнѣ субъективно могутъ нравиться гораздо болѣе, чѣмъ многія народныя пѣсни; но коль скоро я сталъ на точку изслѣдователя народной жизни, тогда какая-нибудь "расприкрасная столица" для меня несравненно важнѣе вашихъ стихотвореній.

То, что нравится народу, не всегда нравится намъ,-- и на оборотъ, оттого, что мы слишкомъ отдалились отъ народа. Какъже вы, съ различнымъ вкусомъ, не зная народа и не сочувствуя ему, станете искоренять въ немъ дурное? Да прежде оцѣните самого себя, повѣрьте хладнокровно: все ли то дурно, что вамъ кажется дурнымъ, все ли то хорошо, что вы считаете хорошимъ? И чѣмъ же вы будете искоренять то, что считаете дурнымъ? Неужели тѣмъ, что не станете издавать того, что народъ считаетъ, или считалъ прежде, своимъ достояніемъ? Перваго вы этимъ не искорените, а только лишите средствъ познакомиться съ народомъ -- тѣхъ, кто этого желаетъ и имѣетъ въ томъ нужду, второе -- отжившее въ народѣ -- искоренять уже не нужно, а предавая забвенію, вы лишаете исторію матеріале.

Желаніе искоренять въ народѣ дурное приводить иногда къ смѣшнымъ и вмѣстѣ печальнымъ результатами. Назадъ тому лѣтъ восемь, я былъ свидѣтелемъ, какъ, въ одномъ губернскомъ городѣ, полицмейстеръ, въ слѣдствіе какого-то распоряженія, своеобразно имъ понятаго, ѣздилъ по городу съ плетью и преслѣдовалъ поющихъ пѣсни. Онъ признавалъ пѣніе пѣсенъ на улицахъ неприличнымъ и самыя пѣсни простонародныя достойными истребленія. Это не вымыселъ; прибавляю это потому, что хоть преданіе свѣжо, а иной съ трудомъ ему повѣритъ. Жаль, что у насъ это не принято, а тб бы я назвалъ чинъ, имя, отчество и фэмилію этого врага народной музы. Я знаю, что вы, г. Крестовскій, отзоветесь объ немъ съ негодованіемъ; но, въ сущности, онъ руководился убѣжденіемъ, подобнымъ вашему --искоренять въ народіь все дурное. И кто поручится, что иной гуманный и прогрессивный публицистъ, забравъ себѣ въ голову, будто онъ обязанъ истреблять въ народѣ все дурное, не станетъ поступать точно также, какъ и вышеозначенный полицмейстеръ, еслибы ему въ руки дать плеть, съ правомъ обращаться съ нею съ извѣстнаго рода свободою.

Народные предразсудки уничтожаются сами-собой отъ просвѣщенія. Познакомится народъ съ физикой, съ исторіей,-- перестанетъ самъ-собою вѣрить и вь созданныхъ имъ на свой ладъ чертей, и въ вѣдьмъ, и во многое, чему вѣритъ по преданію, не зная, откуда и какъ оно возникло, какъ образовалось, чѣмъ поддерживалось. Тогда не нужно искоренять стараго: оно само-собой исчезнет. Невѣрныя понятія о землѣ самя-собой исчезли, когда открыта была Америка; нѣтъ Мѣста астрологическим бредням, при тѣхъ результатах, до какихъ дошла астрономія; нѣтъ мѣста громовымъ стрѣламъ для знакомаго съ законами электричества; умеръ и тотъ огромный китъ, на которомъ стояла земля, съ тѣхъ-поръ, какъ стали извѣстны законы взаимнаго притяженія; и магометовъ рай теряетъ свою прелесть по-мѣрѣ того, какъ западная наука проникаетъ на мусульмански востокъ; и власть папы держится на волоскѣ отъ неумолимой исторической критики. Ненужно народу говорить: "не вѣрь этому-- вѣрь другому" -- надобно показать ему лицомъ къ лицу истину, -- предразсудокъ исчезнетъ самъ собою.

Задача -- искоренять въ народѣ что бы то ни было--всегда ложная. Творите, а не разрушайте; ветхое разрушится и обратится въ пепелъ, развѣется повѣтру само-собою. Иначе,-- гдѣ искорененіе, тамъ насиліе-- и часто приходится жалѣть о разрушенномъ. Наша исторія живой примѣръ этому: насильственный дѣйствія Москвы убили нашъ удѣльновѣчевой строй; реформа Петра Великаго, продолжавшаяся слѣдующими за нею эпохами, оторвала насъ отъ старинной жизни и заставила насъ смотрѣть на нее съ презрѣніемъ; а когда мы познакомились съ нашею прошедшей жизнію покороче, то увидали, что многое, многое было въ основаніяхъ своихъ лучше новаго, и во многомъ, даже въ настоящее время, приходится возвращаться къ старинѣ, -- конечно, не по развитію формъ, а по смыслу идей, лежавшихъ въ основахъ старой жизни. Можетъ быть вы принадлежите къ тому кружку, для котораго подобная мысль -- нелѣпость, къ кружку, къ которому принадлежатъ критики, подобные г. Шишкину, который, недавно, вознося Петра Великаго, ударилъ пятою въ Великій Новгородъ, а Псковскую вольность и общиное пользованіе землею помѣстилъ въ кучу всякаго рода добродѣтелей (?). Мы, напротивъ, всматриваясь въ эту кучу добродѣтелей, находимъ въ ней много такого, что еслибы возобновить въ наше время, то мы гораздо далѣе шагнули бы на пути общественности, чѣмъ безъ толку заимствуя и пересаживая къ себѣ западныя добродѣтели, изъ которыхъ очень многія, будучи добродѣтелями на западѣ, при условіяхъ тамошней исторической жизни, у насъ превращаются въ пороки, или, по-крайней мерѣ, не даютъ такихъ плодовъ, какіе давали на своей прежней почвѣ, такъ точно, кахъ бордосскія и рейнскія лозы въ Крыму не даютъ такого вина, какъ у себя дома. Истина вездѣ та же истина, но формы, въ которыхъ она явится, могутъ быть различны. Тѣ же самыя формы, въ которыхъ сохранились вѣковые предразсудки, могутъ сдѣлаться хранителями истины: изъ нихъ исчезнетъ само собою только то, что несовместимо съ просвѣщеніемъ.

Но чтобы умѣть показать эту истину, нужно прежде всего знать народъ, понимать его прошедшее и настоящее, заговорить съ нимъ именно съ той стороны, съ какой слѣдуетъ, и съ какой можно на него подействовать. А все это достигается не пышнымъ фразерствомъ, не пустымъ фанфаронствомъ, а изученіемъ народной жизни въ его прошедшихъ и настоящихъ памятникахъ. Такое изученіе даромъ не дается и не скоро получается; и для такого изученія несравненно болѣе сдѣлалъ г. Срезневскій съ его рутиной, (какъ вы, г. Крестовскій, выражаетесь), чѣмъ мы съ вами независимымъ и живымъ словомъ. Вы назвали меня свободнымь художникомъ: слишкомъ много для меня чести, также какъ слишкомъ много оскорбленія въ пожалованій меня титуломъ превосходительства. Не желая отнюдь послѣдняго, не смѣю думать о первомъ. Но если когда-либо явится въ наукѣ русской исторіи историкъ-художникъ, то не прежде, какъ тогда, когда почтенные рутинеры своими изданіями и изслѣдованіями приготовятъ ему возможность проявить свой талантъ и свои силы. До сихъ поръ еще труды памятниковъ прошедшей жизни лежатъ погребенные въ архивахъ и библіотекахъ неизслѣдованные, необъясненные: -- далеко намъ до художества!

Слова объ убійствѣ злой воли у Сковороды вы называете рабскимъ аскетизмомъ. Что же это? Преодолѣніе лѣни, принужденіе себя къ труду полезному для ближнихъ, воздержаніе отъ пьянства, пресыщенія, сладострастія, корыстолюбія -- неужели у васъ это рабскій аскетизмъ?.. Совершенно не кстати вы прицѣпляете къ Сковородѣ? Аскоченскаго; послѣдній -- вашъ современникъ и вы можете съ нимъ ратовать по несходству убѣжденій, которымъ суждено приниматься или отвергаться живыми людьми,-- тогда какъ Сковорода принадлежитъ исторіи, а если и до сихъ поръ продолжаетъ оказывать вліяніе, то вы его не разрушите, ибо, до тѣхъ, на комъ ложится еще это вліяніе, едва ли дойдутъ ваши рецензій, да онѣ и слишкомъ безсильны для того, чтобы переделать упроченные временемъ и наслѣдствомъ убѣжденія и взгляды "слишкомъ любите и лелѣете плоть" ужъ и поэтому не годитесь вы въ учители народа, особенно -- малороссійскаго.

Вы, г. Крестовскій, въ подражаніе, называете и себя свистуномъ. Что значитъ это названіе? Вы хотите осмѣивать дурное -- не такъ ли? Сочувствуемъ этому, но не забывайте, что свистъ, смѣхъ надъ другимъ есть наказаніе, а чтобы подвергнуть наказанію кого бы то ни было, слѣдуетъ его обличить: юридическое правило -- безъ суда никто да не накажется -- приложило къ вамъ въ этомъ случаѣ. Васъ, конечно, смущаетъ всякое безсудное наказаніе, всякое проявленіе произвола надъ личностью чьею бы то ни было. Вы готовы ратовать противъ этого изо всей силы; въ васъ пробуждается благородное негодованіе при всякомъ нарушеніи правъ и чести человѣка. Но вѣдь вы,въ тоже время, дѣлаете то самое въ своей сферѣ, что такъ охуждаете въ другой, чуждой вамъ: ни съ сего, ни съ того вы бросаете грязью, не думая дать обществу отчетъ, что побуждаетъ васъ къ этому. Поймите же наконецъ, что оскорбляя другихъ, вы вредите и себѣ. Вашъ свисть станутъ презирать. Онъ даже не будетъ имѣть достоинства остроумія, потому-что для остроумія нужно же чтобъ тѣ, передъ которыми вы острите, понимали--въ чемъ дѣло противъ чего и за что вы ратуете. Притомъ, такой свистъ -- какъ вы называете (такая грязь -- какъ мы назовемъ ваши выходки), не свидѣтельствуетъ о чистотѣ вашихъ побужденій. Неблагородно нападать на соперника тогда, когда онъ не имѣетъ средствъ защищаться, если бы и могъ. Мы, повторяю вамъ -- вовсе не беремъ на себя апологіи г. Срезневскаго: идетъ дѣло не о его личности, а о принципѣ. Вы замѣтили въ своемъ возраженіи, что г. Срезневскій самъ могъ себя защищать. Въ томъ-то и дѣло, что въ такомъ положеній, въ какое вы ставите г. Срезневскаго, самозащишеніе невозможно. Въ чемъ ему оправдываться противъ вашей язвительной насмѣшки? Что можетъ онъ вамъ сказать на вторичную вашу выходку противъ него, гдѣ вы очень неловко сравниваете его сочиненія съ кремомъ? А между тѣмъ, ваши выходки оскорбительны, или, по крайней мѣрѣ, вы хотите ими оскорбить. По нашему мнѣнію, избѣгать такого рода задѣваній побуждаетъ благородное чувство, если оно есть въ человѣкѣ. Дѣйствуя такимъ способом, вовсе не значитъ быть обличителемъ; это не прямой бой; это бѳзчестная нападка изъ-за угла, въ которой высказывается собственная трусость нападающего. Это значитъ -- ударить и убѣжать, такъ чтобы догнать не могли. Нѣтъ! когда хотите ратовать противъ человѣческихъ пороковъ и слабостей, то прежде обличите, поставьте человѣка передъ обществомъ лицемъ, разоблачите его, и тогда поражайте вашими остротати. Тогда дѣло само за-себя будетъ говорить и вашъ смѣхъ довершить силу удара, если ваши обличенія будутъ столь важны и очевидны, что сопернику не останется возможности отстоять себя. Вы выражаетесь -- что понимаете меня, -- даете такой обороть дѣлу, будто я рѣшился возразить Вамъ за то, что, дескать, гусей подразнили.--Вы не понимаете меня, а можетъ-быть, не хотите понять. О какихъ гусяхъ идетъ у васъ рѣчь? Будемъ говорить напрямикъ. Г. Срезневскій -- профессоръ, академикъ, ученый, много лѣтъ трудившійся на своемъ поприщ. Вы себѣ вообразили, что, поэтому, я признаю за нимъ какую-то неприкосновенность авторитета: какъ, то-есть, смѣетъ молодой писатель такъ дерзко отзываться о старикѣ, почтенномъ и лѣтами и опытностію, и своими трудами! Ошибаетесь, м. г. Патріархальныя отношенія въ наукѣ и литератур мнѣ столь же противны, какъ и вамъ. Но если не должно страшиться обличать того, кто пріобрѣлъ себѣ авторитетъ многолѣтнею деятельностью, то, съ другой стороны, не льзя же плевать на человѣка за то единственно, что онъ не молодъ, много трудился и пріобрѣлъкъ себѣ уваженіе: онъ точно такъ же, какъ и молодой дѣятель, имѣетъ право быть огражденъ отъ несправедливаго презрѣнія со стороны всякого авторитета. Вы за что-то недовольны г. Срезневскимъ и, не думая долго, оскорбляете его печатно, надѣясь на то, что подобный выходки останутся безъ возраженій. Нѣтъ, м. г., мы, читатели ваши, имѣемъ право потребовать отъ васъ объясненій, и тѣмъ-более имѣемъ на то права послѣ того, какъ вы повторили вашъ оскорбительный отзывъ. Извольте обличить г. Срезневскаго фактически, -- раскройте передъ нами его деятельность ученую и, пожалуй, гражданскую, и тогда, если вы исполните эту задачу успѣшно, можетъ быть и мы откликнемся одобрительно на вашъ свистъ. А до того времени, ваши выходки будутъ намъ представляться не болѣе, какъ плодомъ тѣхъ качествъ, за указаніе которыхъ въ вашей стать вы такъ оскорбились.

Вмѣстѣ съ тѣмъ я бы просилъ васъ также и въ отношеніи ко мн обличить меня и разъяснить значеніе вашихъ словъ, будто я самодовольно одѣваюсь вь блестящия старческия украшения. Где, когда выразилъ я убѣжденія, которыя бы давали вамъ поводъ къ такому приговору, -- убежденія противныя тѣмъ, которыя высказывалъ я прежде? Вы указали на г. Мордовцова. Но, вѣроятно, вы написали это, недолго разсуждая о томъ, что вы пишете, не задавая себѣ труда сравнить мой разборъ статьи г. Мордовцова съ его возраженіемъ. Послѣднее -- есть верхъ недобросовѣстности. Съ болью въ сердце принужденъ я сказать это; не за себя мне больно, а за него, потому-что я не могу не уважать этого талантливаго и свѣдущаго писателя и, вмѣст съ тѣмъ, благороднѣйшаго человѣка. Увлекшись на минуту духомъ полемики, онъ взялъ. Къ сожалѣнію, оружіе, правда -- очень нерѣдкое въ наше время, но чрезвычайно достойное ж его личности, и его дарованій. Он написал на меня и на другого своего противника, сдѣлавшаго ему совершенно справедливыя замѣчанія, литературный ложный доносъ. Подобно тому, какъ въ инквизиціонных и других, тайных судилищах, умышленно давали сочиненіям и целямъ подсудимых смысл, необходимый для обвиненія жертвы въ томъ, въ чѳмъ ее подвергали, г. Мордовцовъ хотъл вызвать наъ своих противников убѣжденія и побужденія, которыми они гнушаются точно так же, какъ и окружающая ихъ общественная среда. Способ -- недостойный, и притом -- неудобный. Въ такихъ судилищах, противъ обвинений нтъ оправданій; но судъ литературный есть судъ публичный: довольно, если обвиняемый скажетъ, что онъ не думаетъ того, въ чем его обвиняют, -- оправданіе слѣдуетъ само-собою логически. За обвиняемым можетъ остаться одно пятно: темнота выраженія; но за мной, надѣюсь, и того не останется, потому что млрдовцевъ, обвиняя меня не приводил моихъ словъ, не прибѣгалъ даже къ обычнымъ въ такихъ случаях уловкам -- выбирать выраженій без отношенія ихъ къ предыдущему и последующему, а просто -- перифразировал мои слова такъ, какъ ему было нужно, заставлялъ меня возвѣщать то, чего я никогда не думалъ говорить, да -- для большего эффекта -- поставил еще звягра изъ моего же сочиненія: зачѣмь мы стараемся! Вотъ, дескать, онъ устарѣлъ, и дошелъ до ретроградных убѣжденій!.. Теперь вы тоже повторяете. А предъ вами -- чѣмъ я показал ато? Тѣмъ ли, что утверждалъ и утверждаю, что памятниками литературы прошедшаго времени, имѣвшими вліяніе на свой вѣкъ, не слѣдуетъ пренебрегать, а напротивъ -- надлежит ихъ сохранять, кікъ матеріалъ для уразумѣнія теченія народной жизни и понятій? -- или, можетъ-быть, тѣмъ, что считаю дѣломъ неблагородным, достойным невѣжества и нахальства, печатно бросать грязью въ личности и оскорблять ихъ изъ-за угла, не давая отчета и объясненій -- за что и почему съ ними такъ поступаютъ? Это ли, по-вашему, тѣ старческія украшенія, которыя вы на меня хотите возложить? Это ли побудило васъ пожаловать меня превосходительствомъ? Это ли? Говорите не краснѣя...

Съ чего вы взяли обвинять меня еще въ раздражительности и забывчивости, увѣряя, что вы не забыли, вмѣстѣ съ Аскоченеким, и Срезневскимъ, помѣстить библіотеку Харьковских студентовъ? Вы, точно, помѣстили ее, перечисляя опись чиновъ, но не посулили ей безсмертія вмѣстѣ с Сковородою, подобно тому, какъ наградили этимъ безсмертіемъ г. Срезневскаго. Рѣчь шла объ этомъ безсмертги, и я вамъ указывалъ на эту фразу,--на раздачи безсмертія подписчикамъ,-- а не на перечисленіе подписчиковъ. Если вы меня напрасно упрекаете въ забывчивости по этому поводу, то я (убѣжденъ, что не напрасно) упрекаю васъ въ іезуитской уловкѣ -- представить дѣло не такъ, какъ оно есть, и какъ вы сами его сознаете.

Ни къ селу, ни къ городу вы вздумали меня попрекнуть вопросомъ о происхожденіи Варяго-руссовъ и г. Летголою; хотя это къ дѣлу нашему не относится, но я не оставляю и это безъ ответа для того, чтобы не сказали, что я не нахожусь что отвечать. Я постоянно занимался русской исторіей насколько могъ, по обстоятельствамъ, лишившимъ меня возможности изучать ее, какъ слѣдуетъ, въ лучшіе годы жизни; но вопросъ о происхожденіи Руси не занималъ меня, потому что онъ относится къ тому періоду, въ которомъ не видно живыхъ людей, а бродять какія-то неясныя тѣни. Получивъ вновь каѳедру, я долженъ былъ заняться имъ по обязанности. Несостоятельность гипотезы о происхожденіи Руси отъ Нормановъ для меня казалось очевидною, а между тѣмъ у насъ въ наукѣ она приняла значенія несомнѣннаго историческаго Факта. Съ другой стороны, мнѣ слишкомъ бросалось въ глаза то, что въ нашихъ хронографахъ и отрывочныхъ сказаніяхъ о начале Руси, съ послѣднихъ годовъ XV в. вплоть до ХѴIII, повторялось призваніе Рюрика отъ Прусь, изъ литовскаго міра. Это казалось мнѣ не вымысломъ писакъ, а древнимъ преданіемъ, которое они занесли въ свои сочиненія, и казалось тѣмъ-болѣе потому, что оно связывается сь некоторыми миѳическими исторіями; наприм. о перейменованій Мутной въ Волховъ, о Волхе, о залеганіи пути, о чародейственной могиле Волха: эти миѳическія исторіи уцелелии до сихъ-поръ въ народѣ, въ Новгородской Землѣ. Очевидно, что писатели занесли ихъ въ свои хронографы отъ народа. По аналогій, я предполагалъ, что и призваніе князей изъ Прусъ было такимъ же наследственнымъ преданіемъ. Географическія названія Руси въ имени реки Руса и прилегавшей къ ней стороны, еще болѣе подкрепили меня въ томъ, чтобъ отдавать преимущество старому поверью предъ новыми мудрованіями. Я началъ заниматься литовскимъ языкомъ. Слишкомъ мало познакомившись съ нимъ въ какихъ-нибудь четыре месяца, при другихъ занятіяхъ, я нашелъ въ лексиконахъ несколько словъ, которыя мне показались напоминающими имена Руссовъ, сохранившіяся въ нашихъ летописяхъ; я прочелъ ихъ на лекцій, сознавшись въ недостаточности знаній въ литовскомъ языке, и просилъ обратить на нихъ вниманіе знаюшихъ. Вслѣдъ за тѣмъ, я получилъ отъ своихъ слушателей несколько замѣчаній и, напечаталъ свою гипотезу Г. Летгола обличилъ меня въ неверности. Неправильность нѣкоторыхъ приведенныхъ мною словъ положительно зависела отъ опечатокъ. Что г. Летгола могъ открыть у меня ошибки -- очень естественно, когда я не зналъ по-литовски -- и мнѣ бы оставалось поверить ему и воспользоваться его замечаніями; но тутъ ко мне стали присылать письма природные Литвины, обличавшія Летголу и меня разомъ, и притомъ -- негде правды деть -- противоречивым другъ другу. Одно изъ нихъ, носившее наиболее ученый отпечатокъ и писанное действительно спеціалистомъ-филологомъ, г. Летувисомъ, я, по его желанію, напечаталъ въ Северной Пчелѣ. Печатать другія я не имелъ права, а некоторый писаны были въ форме, неудобной для печати, такъ что мне нужно было бы составлять самому статьи по нимъ. Я остался въ совершенномъ недоуменіи, кто правъ, кто не правъ,-- да притомъ и подтвержденіе теорій посредствомъ сходства словъ было слишкомъ второстепенное. Продолжать же учиться по-литовски я не вижу необходимости, потому что вопросъ о происхожденіи Рюрика не считаю настолько важнымъ, чтобъ употребить на него время, которое можетъ быть отдано изученію эпохъ более жизненныхъ и интересныхъ для мысли. Происхожденіе Руси изъ Литовскаго міра я считалъ и считаю гипотезою, въ моихъ глазахъ, тверже норманской, но все-таки гипотезою. Я не отрицаю возможности отказаться отъ нея и, пожалуй, принять хоть норманство, если представятся доказательства. Итакъ, вы напрасно меня упрекаете, будто я утверждалъ о томъ, чего не зналъ: я только предполагалъ, а не утверждалъ. Разница большая съ деломъ о народности Сковороды: здѣсь я не предполагаю, а достоверно знаю, и не можетъ быть возможности, чтобы кто-нибудь доказалъ неверность техъ фактовъ, которые я привелъ въ доказательство народнаго значенія этого лица въ Малороссіи.

Н. Костомаровъ.