Вяземский Петр Андреевич - Стихотворения

Альбомъ Сѣверныхъ Музъ.
Альманахъ на 1828 годъ,
Изданный A. И.

Санктпетербургъ.
Въ Типографіи Александра Смирдина.
http://az.lib.ru

Къ * * *

Графинѣ * * *

Даръ всѣ дѣлать не въ попадъ. (Изъ Рюльера.)

Онъ въ разныхъ видахъ мной замѣченъ...

КЪ * * *

Всѣ росказни мои вы назовете бредомъ

Согласенъ, спора нѣтъ; и я за вами слѣдомъ

Ихъ соннымъ бредомъ назову:

Но тотъ, кто разъ быть вмѣстѣ съ вами,

Признается легко, что бредитъ я стихами.

О томъ, что каждый въ васъ увидитъ на яву.

Кн. Вяземскій

ГРАФИНѢ * * *

Что поднесетъ новорожденной милой

Поэтъ, здоровіемъ и дарованьемъ хилой?

Онъ поднесетъ ли вамъ нескладные склады,

Стихи, горячки алой горячіе слѣды,

Стихи снотворныя, безсонницы поруки?

Но не безсовѣстно ль ему,

Отъ скуки и на васъ нагнать смертельной скуки

Неотразимую чуму?

Нѣтъ, надъ собой я одержу побѣду,

Нѣтъ, въ день рожденья вашъ, я васъ не уморю,

И къ лихорадочному бреду

Въ добавокъ бредомъ риѳмъ съ оглядкой подарю.

Болѣзни голову -- что жь дѣлать? -- покорю,

Но сердце чистое недугу не подвластно,

Волненью чуждое, оно на единѣ,

Какъ въ магнетическомъ и дальновидномъ снѣ

И вѣрно чувствуетъ, и съ истиной согласно.

Пусть за меня оно привѣтствовать спѣшитъ

Улыбку первую новорожденной милой,

И, вдохновенное пророческою силой,

Въ избыткѣ чувствъ ей говоритъ:

"Ты будешь -- (ты -- не въ оскорбленье;

Вы -- предразсудка дань условной суетѣ;

Но сердце вольное, въ природной простотѣ,

Избрало ты въ мѣстоимѣнье

И Божеству и красотѣ!)

"Ты будешь жить для радостей и счастья,

Какъ цвѣтъ, ласкаемый лобзаньемъ тишины,

Довѣрчиво цвѣтетъ на родинѣ весны,

Подъ небомъ радостнымъ, не знающимъ ненастья!

Такъ немерцающій разсвѣзтъ

Свѣтлѣетъ и тебѣ на небѣ жизни ясной,

И тихая весна души твоей прекрасной

Тебѣ взлелѣетъ счастья цвѣтъ!" --

Умѣнье нравиться безъ помощи искуства,

Умъ, образованный подъ вдохновеньемъ чувства,

Ученость, но не та, что съ хартіей върукѣ

И въ шапкѣ докторской влачитъ педанства узы,

А свѣтлая подруга свѣтлой Музы

Въ похищенномъ у Граціи вѣнкѣ;

Дарь пѣсней , про себя, безъ жажды къ книжной славѣ;

Въ словахъ затѣйливость блестящей остроты,

И прелесть милой простоты

Въ открытомъ я веселомъ правѣ: --

Все это вамъ судьбой дано!...

И только ли? Нѣтъ, послѣ вѣрныхъ справокъ,

Еще припомнилъ я достоинство одно:

Глаза прелестные въ добавокъ!

А женщинѣ, чета прелестныхъ глазъ,

Какъ умъ не умничай, не лишнѣе для счастья,

Въ техъ -- тайна женскаго надъ нами самовластья,

А кто не радъ господствовать изъ васъ?

Любуясь прелестью дитяти,

Какъ я ни обѣщалъ свой укротить языкь,

Но заболтался я не кстати,

Хлыстова бодрый ученикь.

Кн. Вяземскій.

ДАРЪ ВСѢ ДѢЛАТЬ НЕ ВЪ ПОПАДЪ.

(Изъ Рюльера.)

Кому изъ васъ, друзья мои,

Еще отъ дѣтства не извѣстно,

Какъ въ оные волшебны дни

Кипридѣ поясъ данъ чудесной;

Но неравно извѣстно всѣмъ,

Какъ своенравною судьбою

Супругь ея былъ между тѣмъ

Наградой удѣленъ иною:

Тяжелой и большой сумою,

Несчастнымъ выродкомъ изъ сумъ,

Куда на зло, иль наобумъ,

Цари Олимпа накидали

Познаніе, веселость, умъ, .

И на смѣхъ все перемѣшали

Одно съ другимъ и къ верьху дномъ!

Къ нимъ въ слѣдъ забросили потомъ

Услужливость и торопливость,

Которыя въ глаза глядятъ,

Толкуютъ вашу молчаливость,

Пыхтятъ, вертятся и спѣшатъ,

Чтобъ ничего не кончить въ пору,

Опаздывая въ торопяхъ.

Несправедливую укору

Съ обидой горькой на устахъ,

Смѣхъ глупости, смѣхь принужденья,

Холодныхъ наставленій свѣтъ,

Полудогадки, подозрѣнья,

Обиняковъ лукавыхъ смѣхъ,

И оправданія дурныя

Во слѣдь намѣреньямъ благимъ,

И предисловія большія

Къ дѣяньмъ мелкимъ и пустымъ.

Но изъ даровъ сумы просторной,

Важнѣшій даръ, изъ всѣхъ отборной,

По всѣмъ примѣтамъ и правамъ,

Всегда, вездѣ несноснѣй намъ,

Который отравляетъ радость,

Разочаровываетъ младость,

И прелесть безобразить радъ --

Есть даръ: все дѣлать не въ попадъ.

Однажды въ небесахь гуляя,

Вулканъ, неловко припадая,

Споткнулся и упалъ мѣшокъ

Разсыпался съ несчастнымъ кладомъ,

И многихъ съ головы до ногъ

Дарами заметалъ какъ градомъ!

Мнѣ поменно ихъ назвать

Теперь въ стихахъ не осторожно,

Но намъ самимъ легко ихъ можно

Въ гостиныхъ барскихъ распознатъ.

Кн. Вяземскій.

ЭПИГРАММА.

Онъ въ разныхъ видахъ мной замѣченъ,

Противуречій много въ немъ:

Онъ скрытенъ сердцемъ, но умомъ

Ужъ какъ за то чистосердеченъ.

Кн. Вяземскій.

Польской.

Упалъ на дерзкія главы

Громъ мести сильной и правдивой:

Знамена, мстители Москвы,

Шумятъ надъ Сейной горделивой.

Возстань, о древній градъ Царей!

И отряси съ чела туманы;

Да славою твоихъ дѣтей

Твои цѣлятся нынѣ раны!

Xоръ.

Мы празднуемъ твою здѣсь месть!

Москва! хвала Тебѣ и честь!

Твои развалины священны!

Онѣ гробницей бѣдъ вселенны.

Небесъ къ намъ грозныхъ приговоръ

Просилъ отъ свѣта жертвы славной,

Безъ ропота и безъ укора

Склонилась ты главой державной,

Три дни объятая огнемъ,

Ты гнѣвъ ихъ ярый утомила;

Разящій отвратила громъ

И Небо съ нами примирила.

Xоръ.

Москва! твоихъ развалинъ видъ

Краснорѣчивѣй пирамидъ!

Онѣ и отдаленныхъ внучать

Геройскимъ подвигамъ научатъ

Сраженъ полуденной кумирь

Отъ твердой Сѣвера десницы;

Уже сердцамъ свѣтлѣетъ миръ,

Какъ послѣ бури лучъ денницы,

И съ умиленіемъ въ Москвѣ

Народы, жертвы долгой брани,

Въ благоговѣйномъ торжествѣ

Вовзосятъ благодарны длани.

Xоръ.

Народы! бичъ вашъ гордый паль!

День отдыха для васъ насталъ!

Омытые своею кровью,

Связуйтесь миромъ и любовью!

Красуйся славою въ вѣкахъ

Москва! спасительница міра;

Да будетъ въ вѣкъ въ твоихъ стѣнахъ

Обитель щастія и мира!

Да процвѣтутъ твои сыны

И дѣвы, прелестьми вѣнчанны;

Да прійдетъ съ ужасовъ войны

Къ тебѣ скорѣй твой Царь желанный!

Хоръ.

Спѣши, о радостный вамъ часъ!

Да узримъ мы Царя средь васъ!

Да отдохнетъ на нашихъ дланяхъ

Герой, увѣнчанный во браняхъ!

Кн. П. Вяземской.

Многолѣтіе, пѣтое во время ужина при питье за здравіе Государя Императора.

Многія лѣта, многія лѣта

Спасшему Царства праведной битвой!

Славѣ Россіи, радости Свѣта!

Боже! тронися нашей молитвой:

Спасшему Царства праведной битвой,

Славѣ Россіи, радости свѣта,

Многія лѣта! многія лѣта!

К. П. Вяземскій.

"Сынъ Отечества", ч. 14, 1814

НЕТЛѢННЫЙ ЦВѢТОКЪ.

Объятый молніей случайной,

Погибъ красавицы уборъ,

Подъ коимъ прелестію тайной

Она обворожала взоръ.

Уже, счастливецъ дерзновенный,

Ты лобызать не будешь вновь

Душистыхъ кудрей шелкъ безцѣнный,

Что нѣжно выпряла любовь.

Какъ блескъ зарницы лѣтней ночи,

Изъ-подъ погибшаго вѣнца

Уже горѣть не будутъ очи

И зарево кидать въ сердца.

Ты вѣкъ свой отжилъ: такъ утратимъ

Мы вce, что веселило насъ,

И сожалѣніемъ заплатимъ

Веселья легкокрылый часъ.

Но недотронутый бѣдою

Цвѣтокъ въ yборѣ yцѣлѣлъ?

Неизмѣнимой красотою

Онъ свѣтиъ, какъ всегда свѣтлѣлъ.

Когда нетлѣнною святыней

Щадилъ тебя и самый рокъ;

Въ огнѣ испытанный, будь нынѣ

Сердечной памяти цвѣтокъ.

Такъ, пусть судьбы враждебной пламень

Похитить рѣдости готовъ

И опалитъ послѣдній камень,

Воздушныхъ замковъ нашихъ сновъ;

Ho, вѣрны думой благодарной

Томъ, чего у насъ ужь нѣтъ,

Мы отомстимъ судьбѣ коварной,

Храня воспоминанья цвѣтъ.

К. Вяземскій.

СЛЕЗЫ ПРОЩАНІЯ.

Благодарю тебя за слезы:

Роса ихъ утренней свѣжѣй

Взлелѣетъ въ памяти моей

Неувядаемыя розы.

Я помнить буду этотъ часъ,

Ознаменованный разлукой:

Такъ, будь за жизнь, и смерть за насъ

Онъ въ дружбѣ вѣрною порукой!

Когда въ враждѣ съ самимъ собой

Другими буду недоволенъ

И ядовитою тоской

Сердечнаго припадка болѣнъ:

Прощанья вспомню я слезу,

И добрый вѣстникъ примиренья,

Она, какъ радуга спасенья,

Смиритъ сердечную грозу.

Иль какъ слеза воздушной Пери

Изъ заточенья мрачныхъ думъ,

Къ надеждѣ растворяя двери,

Она искупить грустный умъ.

Скажу себѣ: тотъ жилъ не даромъ,

Къ кому слезою взоръ свѣтлѣлъ,

Кто сердце ближней тихимъ жаромъ

Священной дружбы разогрѣлъ

Князь Вяземскій.

"Сѣверные цвѣты на 1827 годъ"

Да какъ бы не такъ

Пока нашъ умъ молокососъ,

И жизнь поитъ насъ полной чашей,--

Судьба на каждый нашъ вопросъ

Намъ говоритъ: все въ волѣѣ вашей!

Когда жъ сосудъ ужъ поизсякъ,

A сердце пить еще все хочетъ:

Что ни спроси, судьба бормочетъ:

"Да какъ бы не такъ!"

Вотъ рѣдкая душа Оргонъ!

Всѣхъ ближнихъ братьями онъ числитъ,

И о нуждающемся онъ

Безъ слезъ и сонный не помыслитъ.

A попроси въ займы плтакъ,

Или услуги на два гроша,

Что жъ, радъ себя отдать святоша?

"Да какъ бы не такъ!"

Женился старый нашъ Маіоръ,

Маіорша въ три раза моложе:

Онь на замокъ и домъ, и дворъ --

И самъ безсмѣнно на сторожѣ.

Ужъ вотъ благочестивый бракъ!

-- "Есть дѣти?" -- " Трое! " -- Что жъ, умора

Всѣ такъ и вылиты въ Маіора!

"Да какъ бы не такъ?"

У дружбы есть двойчатка: лесть,

Онѣ съ лица отчасти схожи,

Съ одной знакомство трудно свесть,

Съ другою знаются вельможи.

Какъ разъ жди съ нею сѣсть въ просакъ:

Что жъ какъ разнюхаютъ сударку,

Ее по шеѣ да въ припарку....

"Да какъ бы не такъ?"

Секретъ подписокъ и программъ

Есть высшій взглядъ Литературы;

Всѣ деньги прибери къ рукамъ, --

А публика? -- жди корректуры.

Когда народъ нашъ былъ простякъ,

Честь авторства цѣилась строже:

Честь денегъ каждому дороже? --

"Да какъ бы не такъ!"

Какъ міръ нашъ при свѣчахъ хорошъ!

Какъ при свѣчахъ всѣ люди гладки!

Нигдѣ пятна не разберешь,

Нѣтъ ни морщинки, ни заплатки.

Вездѣ улыбка, блескъ и лакъ;

Погасъ фонарь: и дня свѣтило.... "

-- "Бдаженства новыя раскрыло?"

"Да какъ бы не такъ?" --

Князь П. Вяземскій.

Сновидѣніе

Какъ могъ присниться я тебѣ?

Какой игрой воображенья

Ниспослано мнѣ въ даръ обманомъ сновидѣнья,

Что на яву моей отказано мольбѣ?

Я мыслью былъ твоей, и ею освятился;

Съ тобой на единѣ въ таинственной тиши

Мой образъ, для тебя незримый отразился

На зеркалѣ твоей души.

И я не чувствовалъ, и мысль моя слѣпая,

Земная узница, не разгадала мнѣ,

Что Ангелъ обо мнѣ мечтаетъ въ сѣняхъ рая,

Что улыбнулся онъ быть можетъ мнѣ во снѣ.

К. Вяземскій.

Бирюза

Много камней драгоцѣнныхъ

Ярко радуютъ глаза,

Но для глазъ его прельщенныхъ

Всѣхъ свѣтлѣе бирюза.

Бирюзѣ данъ цвѣтъ чудесный,

Въ ней прелестныхъ таинствъ цвѣтъ,

Въ ней землѣ залогъ небесный

Необманчивыхъ примѣтъ.

Разсвѣтаетъ небо Мая

Бирюзовой красотой,

Незабудка голубая

Дышетъ свѣжей бирюзой.

И ему она являетъ

Неземныя красоты,--

И въ душѣ его питаетъ

Незабвенныя мечты.

Все предъ нимъ мертво, уныло,

Гдѣ не видитъ бирюзы;

Будто жизнь пріосѣнило

Мрачнымъ облакомъ грозы.

Околдованный невольно

Дань улыбки, дань слезы,

Онъ приноситъ богомольно

Тайной власти бирюзы.

Бирюза приманка взгляду,

Въ ней нашелъ онъ талисманъ,

И растраву и усладу

Для сердечныхъ тайныхѣ ранъ.

Охлажденный и суровый,

Онъ забылъ ужь про любовь,

Нынѣ цѣпью бирюзовой

Онъ къ любви прикованъ вновь.

К. Вяземскій.

Прощаніе

(A. O. Смирновой.)

Ha Музу и меня напали вы въ расплохъ.

Hи сердце, ни мой умъ, покуда гриппой сжатый,

Не приготовлены, въ прощальный часъ утраты,

Поднесть вамъ грустный стихъ и задушевный вздохъ.

Незнаю, что сказать, иль зная, не умѣю

Мысль наскоро одѣть, убрать и расцвѣтить,

Дать образъ таинству, которымъ тихо зрѣю

И чувство въ мѣрный стихъ живьемъ заколотить.

Въ экспромтахъ никогда я не былъ парень ловкой:

Влюблялся иногда экспромтомъ, -- спора нѣтъ --

(И, кажется, вы въ томъ дать можете отвѣтъ);

Но пѣлъ всегда моихъ красавицъ съ подготовкой.

Мнѣ грустно, больно мнѣ, мнѣ душно на груди,

И сердце налилосъ слезами, будто чаша,

При мысли, что для насъ ужъ завтра Вы не наша,

Что долгая насъ ждетъ раздука впереди.

Вотъ, если эту скорбь глубокую, живую

Хотите вы назвать Поэзіей: будь такъ!

Примите вы ее, какъ сердца дань нѣмую

И преданныхъ вамъ чувствъ простой и вѣрный знакъ.

К. Вяземскій.

17 Января 1833.

"Новоселье", СПб, 1833

Складчина. Литературный сборникъ составленный изъ трудовъ русскихъ литераторовъ въ пользу пострадавшихъ отъ голода въ Самарской губерніи

С.-Петербургъ, 1874

СТИХОТВОРЕНІЯ КНЯЗЯ П. А. ВЯЗЕМСКАГО.

Крымскія фотографіи 1867 года. I--XII.

Петръ Алексѣевичъ

Notturno

Лѣсъ.

КРЫМСКІЯ ФОТОГРАФІИ 1867 Г.

АЮ-ДАГЪ.

(дорогой).

Тамъ, гдѣ извилины дороги

Снуютъ свою вкругъ моря сѣть,

Вотъ страшно выползъ изъ берлоги

Громадной тучности медвѣдь.

Глядитъ налѣво и направо,

И вдаль онъ смотритъ съ-высока,

И подпираетъ величаво

Хребтомъ косматымъ облака.

Въ своемъ спокойствіи медвѣжьемъ

Улегся плотно исполинъ,

Любуясь и роднымъ прибрежьемъ

И роскошью его картинъ.

Порой -- угрюмый онъ и мрачный,

Порой его прелестенъ видъ,

Когда, съ закатомъ дня, прозрачной

Вечерней дымкой онъ обвитъ.

Порой на солнцѣ въ нѣгѣ дремлетъ

И грѣетъ жирные бока;

Онъ и не чуетъ и не внемлетъ,

Какъ носятся надъ нимъ вѣка.

Вотще кругомъ реветъ и рдѣетъ

Гроза иль смертоносный бой, "

Все неподвижно, не старѣетъ

Онъ допотопной красотой.

Нашъ звѣрь обросъ зеленой шерстью!...

Когда же зной его печетъ,

Спустившись къ свѣжему отверстью,

Онъ голубое море пьетъ.

Сынъ солнца южнаго! на взморьѣ

Тебѣ живется здѣсь легко,

Не то, что въ нашемъ зимогорьѣ,

Тамъ, въ снѣжной ночи, далеко,

Гдѣ мишка, братъ твой, терпитъ холодъ,

Весь день во весь зѣваетъ ротъ.

И, чтобъ развлечь тоску и голодъ,

Онъ лапу медленно сосетъ.

И я, сынъ сѣверныхъ метелей,

Сынъ непогодъ и буйныхъ вьюгъ,

Пришлецъ, не вѣдавшій доселѣ,

Какъ чуденъ твой роскошный югъ,

Любуясь, гдѣ мы ни проѣдемъ,

Тѣмъ, что даритъ намъ каждый шагъ,

Я самъ бы радъ зажить медвѣдемъ,

Какъ ты, счастливецъ Аю-Дагъ!

II.

БАХЧИСАРАЙ.

(ночью при иллюминаціи).

Изъ тысячи и одной ночи

На часть одна пришлась и мнѣ,

И на яву прозрѣли очи,

Что только видится во снѣ.

Здѣсь ярко блещетъ баснословный

И поэтическій востокъ:

Свой рай прекрасный, хоть грѣховный,

Себѣ устроилъ здѣсь пророкъ.

Сады, сквозь сусракъ, разноцвѣтно

Пестрѣютъ въ лентахъ огнскихъ,

И прихотливо и привѣтно

Облита блескомъ зелень ихъ.

Красуясь стройностію чудной,

И тополь здѣсь и кипарисъ,

И крупной кистью изумрудной

Роскошно виноградъ повисъ.

Обвитый огненной чалмою,

Встаетъ стрѣльчатый минаретъ.

И слышится ночною тьмою

Съ него молитвенный привѣтъ,

И нѣгой, полной упоенья,

Нотнаго воздуха струи

Намъ навѣваютъ обольщенья,

Мечты и марева свои.

Вотъ одалиски легкимъ роемъ

Воздушно по саду скользятъ:

Глаза ихъ пышутъ страстнымъ зноемъ м

И въ душу вкрадчиво глядятъ.

Чуть слышится ихъ тайный шопотъ

Въ кустахъ благоуханныхъ розъ:

Фонтаны льютъ свой свѣжій ропотъ

И зыбкій жемчугъ звонкихъ слезъ.

Здѣсь, какъ изъ нѣдръ волшебной сказки,

Мгновенно выдаются вновь

Давно отжившей жизни краски,

Власть, роскошь, слава и любовь,

Волшебства міръ разнообразный,

Сновъ фантастическихъ игра,

И утонченные соблазны,

И пышность ханскаго двора.

Здѣсь многихъ таинствъ, многихъ былей,

Во мракѣ лѣтопись слышна.

Здѣсь дикимъ прихотямъ и силѣ

Служили молча племена;

Здѣсь, въ царствѣ нѣги, бушевало

Не мало смутъ, домашнихъ грозъ;

Здѣсь счастье блага расточало,

Но много пролито и слезъ.

Вотъ стѣны темнаго гарема!

Отъ страстныхъ думъ не отрѣшась,

Еще здѣсь носится Зарема,

Загробной ревностью томясь.

Она еще простить не можетъ

Младой соперницѣ своей,

И тѣнь ея еще тревожитъ

Живая скорбь минувшихъ дней.

Невольной, роковою страстью

Несется тѣнь ея къ мѣстамъ,

Гдѣ жадно предавалась счастью

И сердца ненадежнымъ снамъ.

Гдѣ такъ любила, такъ страдала,

Гдѣ на любовь ея въ отвѣтъ,

Любви измѣна и опала,

Ее скосили въ цвѣтѣ лѣтъ...

Все дни счастливыхъ вдохновеній,

Тревожно посѣтилъ дворецъ

Страстей сердечныхъ и волненій

Самъ и страдалецъ и пѣвецъ.

Онъ слушалъ съ трепетнымъ вниманьемъ,

Рыданьемъ прерванный не разъ

И дышущій еще страданьемъ,

Печальной повѣсти разсказъ.

Онъ понялъ раздраженной тѣни

Любовь, познавшую обманъ,

Ея и жалобы и пени

И боль неисцѣлимыхъ ранъ.

Предъ нимъ Зарема и Марія --

Сковала ихъ судьбы рука --

Грозы двѣ жертвы роковыя,

Два опаленные цвѣтка.

Онъ плакалъ надъ Маріей бѣдной:

И образъ узницы младой

Тоской измученный и блѣдный,

Но свѣтлый чистой красотой,

И непорочность и стыдливость

На дѣвственномъ ея челѣ,

И безутѣшная тоскливость

По милой и родной землѣ,

Ея молитва предъ иконой,

Чтобы отъ гибели и зла

Небесъ Царица обороной

И огражденьемъ ей была.--

Все понялъ онъ! Ему не ново

И вчужѣ сознавать печаль,

И пояснять намъ слово въ слово

Сердечной повѣсти скрижаль.

Маріи дѣвственныя слезы,

Какъ чистый жемчугъ, онъ собралъ,

И свѣжій кипарисъ и розы

Въ вѣнокъ посмертный ей связалъ.

Но вмѣстѣ и Заремы гнѣвной

Любилъ онъ ревность, страстный пылъ,

И отголососъ задушевной

Въ себѣ ихъ воплямъ находилъ.

И въ немъ борьба страстей кипѣла,

Душа и въ немъ отъ юныхъ лѣтъ,

Страдала, плакала и пѣла,

И подъ грозой созрѣлъ поэтъ.

Онъ передалъ намъ вѣщимъ словомъ

Всѣ впечатлѣнія свой,

Все, что прозрѣлъ онъ за покровомъ,

Который скрылъ былые дни.

Тѣнь и его здѣсь грустно бродитъ,

И онъ, нашъ Данте молодой,

И насъ по царству тѣней водитъ,

Даруя образъ имъ живой.

Подъ плескъ фонтана, сладкозвучный

Здѣсь плачется его напѣвъ,

И онъ, сопутникъ неразлучный,

Младыхъ Бахчисарайскихъ дѣвъ.

III.

ЧУФУТЪ-КАЛЕ.

Грустна еврейская Помпея;

Въ обломкахъ городъ тихъ и пустъ,

Здѣсь ветхій голосъ Моисея

Переходилъ изъ чистыхъ устъ

Въ уста преданьемъ непрерывнымъ,

И, вѣрный праотцамъ своимъ

Хранилъ завѣтъ ихъ съ рвеньемъ дивнымъ

Благочестивый караимъ.

Сюда, изгнанникъ добровольной,

Онъ свой Израилъ перенесъ:

Въ обрядахъ жизни богомольной

Съ годовъ младенческихъ онъ росъ,

И совершивъ свой путь смиренный,

Достигнувъ мирно позднихъ дней,

Онъ возвращалъ свой пепелъ бренный

Землѣ -- кормилицѣ своей.

Крутизнъ и голыхъ скалъ вершины,

Природы дикой красота

Напоминали Палестины

Ему священныя мѣста.

Здѣсь онъ оплаканнаго края

Подобье милое искалъ

И чуялось ему: съ Синая

Еще Господь благовѣщалъ.

Теперь здѣсь жизнь уже остыла,

Людей житейскій гулъ утихъ,

И словно буря сокрушила

Й разметала домы ихъ.

Не тронуты однѣ гробницы

Почившихъ въ вѣчности колѣнъ,

Сіи нетлѣнныя страницы

Изъ повѣсти былыхъ временъ.

Народъ, разрозненный грозою,

Скитальцы по лицу земли!

Здѣсь, наконецъ, вы подъ землею

Осѣдлость вѣрную нашли.

Въ Іосафатовой долинѣ

Васъ ждалъ желаемый покой:

И ужъ не выживутъ.васъ нынѣ

Изъ лона матери родной.

IV.

ВОЗВРАЩАЯСЬ ИЗЪ КОРЕИЗА.

Усѣяно небо звѣздами,

И чудно тѣ звѣзды горятъ,

И въ море златыми очами

Красавицы съ неба глядятъ.

И зеркало пропасти зыбкой

Купаетъ ихъ въ лонѣ своемъ

И вспыхнувъ ихъ яркой улыбкой,

Струится и брызжетъ огнемъ.

Вдоль моря громады утесовъ

Сплотились въ единый утесъ:

Надъ ними колоссъ изъ колоссовъ

Ай-Петры ихъ всѣхъ переросъ.

Деревья, какъ сборище тѣней,

Воздушно толпясь по скаламъ,

Подъ сумракомъ съ горныхъ ступеней

Киваютъ задумчиво намъ,

Тревожное есть обаянье

Въ сей теплой и призрачной мглѣ;

И самое ночи молчанье

Несется какъ пѣснь по землѣ.

То нѣгой, то чувствомъ испуга

Въ насъ сердце трепещетъ сильнѣй:

О ночь благодатнаго юга!

Какъ много волшебнаго въ ней!...

Вдоль горы, поросшей лѣсомъ,

Есть уютный уголокъ:

Онъ подъ вѣтвяннымъ навѣсомъ

Тихъ и свѣжъ, и одинокъ,

Пріютившися въ ущелью,

Миловидный Кореизъ,

Здѣсь надъ моремъ, колыбелью

Подъ крутой скалой, повисъ.

И съ любовью, съ нѣжной лаской,

Ночь, какъ матерь, въ тихій часъ

Сладкой пѣснью, чудной сказкой

Убаюкиваетъ насъ.

Сквозь глубокое молчанье,

Подъ деревьями въ тѣни

Слышны ропотъ и журчанье:

Съ плескомъ падаютъ струи.

Этотъ говоръ, этотъ лепетъ

Въ вѣчно-льющихся струяхъ

Возбуждаетъ въ сердцѣ трепетъ

И тоску о прошлыхъ дняхъ.

Улыбалась здѣсь красиво

Ненаглядная звѣзда,

Съ намъ слетѣвшая на диво

Изъ лазурнаго гнѣзда.

Гостья въ блескѣ скоротечномъ

Нынѣ скрылася отъ насъ,

Но, въ святилищѣ сердечномъ

Милый образъ не угасъ.

VI.

МѢСЯЧНАЯ НОЧЬ.

Тамъ, высоко, въ звѣздномъ морѣ,

Словно лебедь золотой,

На безоблачномъ просторѣ

Ходитъ мѣсяцъ молодой,

Нашъ красавецъ ненаглядной,

Южной ночи гость и другъ;

Все при немъ, въ тѣни прохладной,

Все затеплилось вокругъ:

Горы, скаты ихъ, вершины,

Тополь, лавръ и кипарисъ

И во глубь морской пучины

Выдвигающійся мысъ.

Все мгновенно просвѣтлѣло --

Путь и темные углы,

Все пріяло жизнь и тѣло,

Все воспрянуло изъ мглы.

Съ нѣгой юга сны востока

Поэтическіе сны,

Вѣсти, гости издалека,

Изъ волшебной стороны, --

Все для сѣвернаго сына

Говоритъ про міръ иной;

За картиною картина,

Красота за красотой:

Тишь и сладость нѣги южной,

Въ небѣ звѣздный караванъ,

Здѣсь струей среброжемчужной

Тихо плачущій фонтанъ.

И при мѣсячномъ сіяньи,

Съ моря, съ долу, съ высоты

Вьются въ сребряномъ мерцаньи

Тѣни, образы, мечты.

Новыхъ чувствъ и впечатлѣній

Мы не въ силахъ превозмочь:

Льешься чашей упоеній,

О, таврическая ночь!

Вотъ татаринъ смуглолицый

По прибрежной вышинѣ,

Словно всадникъ изъ гробницы

Тѣнью мчится на конѣ.

Освѣщенный луннымъ блескомъ,

Дико смотритъ на меня,

Вдругъ исчезъ! и море плескомъ

Вторитъ топоту коня.

Здѣсь татарское селенье:

Съ плоской кровлей низкій докъ

И на ней, какъ привидѣнье,

Дѣва въ облакѣ ночномъ.

Лишь выглядываютъ очи

Изъ накинутой чадры,

Какъ зарницы темной ночи

Въ знойно-лѣтніе жары.

VII.

KАЛОША.

(Е. Л. И.)

Въ чаду прощальнаго поклона

У васъ, въ послѣдній вечерокъ,

Какъ молодая Сандрильона,

Оставилъ я свой башмачекъ.

Нѣтъ, лучше слогъ кудрявый брошу,

И реализма ученикъ,

"Оставилъ я свою калошу,"

Скажу вамъ просто на прямикъ.

Одну, у вашего порогу,

Благополучно я надѣлъ:

Но вспомнить про другую ногу

Я, растердишись, не сумѣлъ.

Все такъ дышало обаяньемъ

И нѣгою въ ночной тиши,

И вы подъ мѣсячнымъ сіяньемъ

Такъ чудно были хороши,

И мѣсяцъ такъ свѣжо глядѣлся

Въ морскую синюю волну,

Что самъ невольно засмотрѣлся

Я и на васъ и на луну.

И кто жъ тутъ память не утратитъ?

Кому до ногъ и до калошъ,

Когда тебя восторгъ обхватитъ

И поэтическая дрожь?

Конечно, тепелъ вечеръ южный,

И ночь нагрѣта зноемъ дня;

Здѣсь осторожности не нужны,

Но зябки ноги у меня.

Прошу васъ оказать услугу,

Мнѣ и разрозненной четѣ;

Пришлите вѣрную подругу

Моей калошѣ -- сиротѣ.

Когда-то -- но теперь все плоше,

И время ужъ совсѣмъ не то --

Сказалъ бы, что у васъ съ калошей

Еще забилъ я кое-что.

Но это кое-что -- напрасно

Дерзнулъ-бы я вамъ въ дань принесть:

Въ вѣнокъ вашъ свѣжій и прекрасной

Цвѣтовъ весенній должно вплесть.

Тутъ нужно чувство помоложе,

Чтобъ не попасть какъ разъ въ просакъ:

А сердце старое вамъ тоже,

Что вашъ изношенный башмакъ.

VIII.

ГОРЫ НОЧЬЮ.

(дорогою).

Морскаго берега стѣна сторожевая,

Дающая отбой бунтующимъ волнамъ,

Въ лазурной глубинѣ подошву омывая,

Ты гордую главу возносишь къ облавамъ.

Рукой невѣдомой изсѣченныя горы,

Съ ихъ своенравного и выпуклой рѣзьбой!

Нельзя отъ нихъ отвлечь вперившіеся взоры

И мысль запугана ихъ дикой красотой.

Здѣсь въ грозной прелести, могуществомъ и славой

Природа царствуетъ съ первоначальныхъ дней:

Здѣсь стелется она твердыней величавой

И кто помѣриться осмѣлился бы съ ней?

Ужъ внятно, кажется, природа человѣку

Сказала: здѣсь твоимъ наѣздамъ мѣста нѣтъ:

Здѣсь бурямъ да орламъ, однимъ испоконъ-вѣку,

Раздолье и просторъ! а ты будь домосѣдъ.

Но смертный на землѣ есть гость неугомонной,

Природы-матери онъ непослушный сынъ;

Онъ съ нею борется, и волей непреклонной

Онъ хочетъ матери быть полный властелинъ.

Крамольный сынъ, ее онъ вызываетъ къ бою;

Смѣльчакъ, пробилъ ея онъ каменную грудь;

Утесамъ онъ сказалъ: раздвиньтесь предо мною

И прихотямъ моимъ свободный дайте путь!

И съ русской удалью, татарски-беззаботно,

По страшнымъ крутизнамъ во всю несемся прыть,

И смѣлый лозунгъ нашъ въ сей скачкѣ поворотной:

То bee ог not to bee, иль быть, или не быть.

Здѣсь пропасть, тамъ обрывъ: все трынь-трава, все сказки!

Валяй, ямщикъ, пока не разрѣшенъ вопросъ:

Иль въ море выскочимъ изъ скачущей коляски,

Иль лбомъ на всемъ скаку ударимся въ утесъ!

IX.

ЛИВАДIЯ.

(27 іюля).

Отчего красою новой

Улыбается намъ день,

Свѣявъ съ тверди бирюзовой

И послѣдней тучки тѣнь?

Отчего онъ такъ свѣтлѣетъ?

Отчего еще нѣжнѣй

Насъ лобзаетъ, насъ лелѣетъ

Теплой ласкою своей?

Отчего такъ благосклонно

И такъ празднично глядятъ

Море, берегъ благовонной

И его роскошный садъ?

Отчего такъ солнце блещетъ,

Златомъ даль озарена

И такъ радостно трепещетъ

Моря синяя волна?

Въ этотъ день, всѣхъ дней прекраснѣй,

И земля и небеса,

Отчего еще согласнѣй

Въ пѣснь сливаютъ голоса?

Отчего вездѣ такъ мило,

Чье-то имя слышно намъ

И молитва, какъ кадило,

Свой возноситъ ѳиміамъ?

Въ уголокъ сей безмятежный

Отчего нашъ тайный врагъ --

Пресыщенье -- неизбѣжный

Спутникъ всѣхъ житейскихъ благъ,

Не помыслитъ, не посмѣетъ

Заглянуть за нашъ порогъ,

И затихнувъ, здѣсь нѣмѣетъ

Шумъ заботливыхъ тревогъ?

Древній міръ очарованья

Нынѣ вновь помолодѣлъ,

Словно въ первый день созданья

Юной жизнью онъ разцвѣлъ,

Непочатый самовластьемъ

Разрушительныхъ вѣковъ,

Юныкъ блескомъ, юнымъ счастьемъ,

Свѣжей зеленью цвѣтовъ --

Онъ увѣнчанъ, опоясанъ

Онъ жемчужною волной,

Сводъ небесъ надъ нимъ такъ ясенъ,

Да и самъ онъ -- рай земной.

Отчего, съ природой дружно,

На кого ни погляди,

Всѣ сердца горятъ такъ южно

Въ нашей сѣверной груди?...

Оттого здѣсь все такъ живо

Блещетъ праздничной красой,

Что встрѣчаемъ день счастливой

Годовщины дорогой.

Въ этотъ день у колыбели

Ангелъ жизни предстоялъ

И младенцу къ свѣтлой цѣли

Свѣтлый путь онъ указалъ.

Съ возрастающей надеждой

Предсказаніе сбылось,

И подъ царстведной одеждой

Сердце чистое зажглось.

Кроткій духъ благоволенья

Возлелѣялъ и развилъ

Всѣ души ея движенья

И весь строй душевныхъ силъ.

Жизнь созрѣла и богато

Принесла дари свой,

Все, что благо, все, что свято

Ей знакомо, ей сродни.

Не страшась завоеванья,

Для другихъ враждебныхъ лѣтъ,

Свѣжестью благоуханья

Въ ней роскошенъ жизни цвѣтъ.

Ей къ лицу и багряница,

Но еще она хилѣй,

Если прячется царица

Въ женской прелести своей

Въ свѣтломъ праздничномъ уборѣ.

Оттого здѣсь небеса,

Гори, голубое море

И душистые лѣса

Всѣ, ревнуя другъ предъ другомъ,

Расточаютъ блескъ и тѣнь,

Чтобъ отпраздновать всѣмъ югомъ

Этотъ радостный намъ день!

Слуху милыя названья,

Зрѣнью милыя мѣста!

Свѣтлой цѣпью обаянья

Къ вамъ прикована мечта.

Вотъ Ливадія, Массандра!

Благозвучныя слова!

Съ древнихъ береговъ Меандра

Ихъ навѣяла молва.

Гаспра тихая! Красиво

Разцвѣтающій Мисхоръ!

Оріанда, горделиво

Поражающая взоръ!

Живописнаго узора

Свѣтлый, свѣжій лоскутокъ --

Кореизъ! Звѣздой съ Босфора

Озаренный уголокъ!

Солнце, тѣнь, благоуханье,

Горъ таврическихъ краса,

Въ немерцающемъ сіяньѣ

Голубыя небеса!

Моря блескъ и тишь и трепетъ!

И средь тьмы и тишины

Вдоль прибрежья плачъ и лепетъ

Ночью плещущей волны!

Поэтической Эллады

Отголоски и залогъ,

Мира, отдыха, услады,

Пристань, чуждая тревогъ!

Здѣсь, не знаяся съ ненастьемъ,

Жизнь такъ чудно хороша,

Здѣсь цѣлебнымъ, чистымъ счастьемъ

Упивается душа.

Съ нашимъ чувствомъ здѣсь созвучнѣй

Горъ, долинъ, лѣсовъ привѣтъ,

Намъ ихъ таинства сподручнѣй,

Словно таинства въ нихъ нѣтъ.

Здѣсь намъ родственнымъ нарѣчьемъ

Говоритъ и моря шумъ;

Съ дѣтскимъ здѣсь простосердечьемъ

Умиляется нашъ умъ.

И съ природою согласно

Свѣжесть въ мысляхъ и мечтахъ,

Здѣсь и на сердцѣ такъ ясно,

Какъ въ прозрачныхъ небесахъ.

XI.

ОРІАНДА.

Море яркою парчою

Разстилается внизу,

То блеснетъ златой струею,

То сольется въ бирюзу,

Въ изумрудъ и въ яхонтъ синій,

Въ ослѣпительный алмазъ;

Зыбью радужной пустыни

Ненасытитъ жадный глазъ.

И предъ моремъ, съ нимъ сподручно,

Моремъ зелень разлилась

И растительностью тучной

Почва пышно убралась.

Тамъ, гдѣ стелется веранда,

Гдѣ гори даетъ отлогъ,

Забѣлѣлась Оріанда,

Какъ серебряный чертогъ.

И надъ нимъ сапфирной крышей

Развернулся неба сводъ;

Воздухъ здѣсь струится тише

И все тише ропотъ водъ.

Какъ твердыня, скалъ громада

Уперлася въ полукругъ,

И охрана и ограда

Отъ напора зимнихъ вьюгъ.

Знать, здѣсь громы рокотали

И огнемъ своихъ зарницъ

Горъ осколки разметали

Съ этихъ каменныхъ бойницъ.

Средь прохлады и потемокъ

Древъ, пресѣкшихъ солнца свѣтъ,

Допотопныхъ горъ потомокъ,

Камень -- древній домосѣдъ --

Весь обросшій сѣрымъ мохомъ,

На красу картинъ живыхъ,

Какъ старикъ глядитъ со вздохомъ

На красавицъ молодыхъ.

На скалѣ многоголовной,

Освященьемъ здѣшнихъ мѣстъ,

Водруженъ маякъ духовной --

Искупительный нашъ крестъ.

Чуть завидя издалече

Это знаменье, морякъ,

Ободрясь благою встрѣчей,

Совершаетъ крестный знакъ.

И скитальцамъ въ бурномъ морѣ,

И житейскихъ волнъ пловцахъ,

Въ дни попутные и въ горѣ,

Крестъ и вождь и свѣточь намъ.

XII.

Опять я слышу этотъ шумъ,

Который сладостно тревожилъ

Покой коихъ лѣнивыхъ думъ,

Съ которымъ я такъ много прожилъ

Безсонныхъ, памятнихъ ночей,

И слушалъ я, какъ плачетъ море,

Чтобъ словно выплакать все горе

Изъ глубины груди своей.

Не выразитъ языкъ земной

Твоихъ рыдающихъ созвучій,

Когда, о море, въ тьмѣ ночной

Раздастся голосъ твой могучій!

Кругомъ все тихо! вѣтръ уснулъ

На возвышеньяхъ Аю-Дага:

Ни человѣческаго шага,

Ни словъ людскихъ не слышенъ гулъ.

Дневной свой подвигъ соверша,

Земля почила послѣ боя:

Но бурная твоя душа

Одна не вѣдаетъ покоя.

Тревожась внутренней тоской,

Томясь невѣдомымъ недугомъ,

Какъ пораженное испугомъ,

Вдругъ вздрогнувъ, ты подъемлешь вой.

Таинственъ мракъ въ ночной глуши,

Но посреди ея молчанья

Еще таинственнѣй душа

Твоей, о море, рорицанья!

Ты что-то хочешь разсказать

Про таинства природы вѣчной

И намъ волною скоротечной

Глубокій смыслъ ихъ передать.

Мы внемлемъ чудный твой разсказъ,

Но разумѣть его не можемъ:

Съ тебя мы не спускаемъ глазъ

И надъ твоимъ тревожнымъ ложемъ

Стоимъ, вперяя жадный слухъ:

И чуемъ мы благоговѣя,

Какъ мимо насъ, незримо вѣя,

Несется бездны бурный духъ!...

ПЕТРЪ АЛЕКСѢЕВИЧЪ.

Когда, какъ будто вихрь попутный,

Приспособляя крылья намъ,

Уноситъ насъ вагонъ уютный

По русскимъ дебрямъ и степямъ:

Благословляю я чугунку!

И вдругъ мнѣ что-то говоритъ:

На васъ, весь вытянувшись въ струнку,

Петръ Алексѣевичъ глядитъ.

Почуя гулъ необычайный,

Царь всталъ тревожно изъ земли

И съ любопытствомъ, думой тайной,

Вперилъ на насъ глаза свои.

Въ умѣ недолго онъ пошарилъ,

Всю важность дѣла онъ смекнулъ,

И по лбу вдругъ себя ударилъ.

И тяжко, нашъ родной, вздохнулъ.

Чудовищемъ любуясь жадно,

Ему отвѣсилъ онъ поклонъ;

Но все жъ голубчику досадно,

Что звѣрь сей не при немъ рожденъ!

Паръ, эту пятую стихію,

Еще не выдумалъ народъ;

А царь нашъ матушку Россію

На всѣхъ парахъ ужъ гналъ впередъ.

Вставъ съ позаранку, чарку хватитъ,

Подастъ къ походу зычный свистъ,

И сплошь свою громаду катитъ

Нашъ вѣнценосный машинистъ.

Не зная тундръ, ни буераковъ,

Онъ то-и-дѣло бороздитъ,

Не догадавшись, что Аксаковъ

Его за это пожуритъ.

Такъ твердо тендеръ свой державной

Онъ въ руки мощныя забралъ,

Что съ рейсовъ ковки стародавной

По новымъ круто насъ помчалъ.

Россію онъ вогналъ въ Европу,

Европу къ намъ онъ подкатилъ,

И пристрастившись къ телескопу,

Окно онъ въ море прорубилъ.

Морская зыбь -- его веселье!

И самъ катается по ней

И погостить на новоселье

Скликаетъ стаи кораблей.

Быть можетъ, скажутъ: "засидѣлись,

Мы слишкомъ долго у окна

И на чужое заглазѣлись!"

Но полно, тутъ его-ль вина?

Онъ окончательнаго слова

Сказать, нашъ зодчій, не успѣлъ,

Имъ недостроена основа

Великихъ помысловъ и дѣлъ!

Какъ-бы то ни было, на славу

Изъ ботика развелъ онъ флотъ,

По-русски отстоялъ Полтаву

И Питеръ вызвалъ изъ болотъ.

Намъ скажутъ: "Русь онъ онѣмечилъ!"

Нѣтъ, извините, господа!

Россію онъ очеловѣчилъ,

Во имя мысли и труда.

Петръ быль не узкій подражатель

Однихъ обычаевъ и модъ;

Нѣтъ, съ бою взялъ завоеватель

То, въ чемъ нуждался нашъ народъ.

Хоть самъ былъ среднимъ грамотѣемъ,

Науку ввелъ бъ намъ на проломъ,

Всему, что знаемъ, что имѣемъ,

Всему онъ крестнымъ билъ отцомъ.

Въ его училищѣ и нынѣ

Урокъ для всякаго добра;

Да и Второй Екатеринѣ

Не быть безъ Перваго Петра!

Онъ, въ царство тьмы, во время оно,

Одинъ въ грядущее проникъ,

Одинъ былъ собственной персоной

Свой телеграфъ и паровикъ.

Но мысль его, прижавши крылья,

На долгихъ совершала путь,

И не могли бойца усилья

И даль и время въ комъ сомкнуть.

Что врядъ приснится ли любому,

Онъ на яву свершилъ одинъ;

Но все жъ творилъ онъ по людскому;

Хоть и шагалъ какъ исполинъ.

Въ свой краткій вѣкъ онъ жилъ сторично,

Безсмертья заживо достигъ;

Онъ трудъ вѣковъ обдѣлаль лично

И своеручный міръ воздвигъ.

Ученыхъ не прося совѣта,

Онъ зналъ не хуже англичанъ,

Что время та-же есть монета,

И онъ пускалъ ее въ чеканъ.

Вездѣ пройдетъ -- гдѣ есть лазейка,

Гдѣ нѣтъ -- пробьетъ и впуститъ трудъ;

Часъ каждый, каждая копѣйка

На пользу и въ процентъ идутъ,

Хоть сакъ онъ былъ держаннымъ зодчимъ,

Учиться побѣжалъ въ Сардамь,

И тамъ трудясь чернорабочимъ,

Блескъ придалъ царственнымъ рукамъ.

Онъ пиво пилъ, курилъ онъ кнастеръ,

Кутилъ, но дѣлу не въ ущербъ,

И изъ кутилы вышелъ мастеръ,

Которымъ славенъ русскіе гербъ.

Въ Карлсбадѣ, гдѣ силачъ нашъ хворый

Пилъ самородный кипятокъ,

Гдѣ съ Лейбницемъ вступалъ онъ въ споры,

Онъ тутъ же первый былъ стрѣловк,

Съ сѣдла сбивая смыслъ нѣмецкій

(Карлсбадъ то въ хронику вписалъ),

Верхомъ на Гиршпрунгъ молодецки

Онъ съ русской удалью вскакалъ.

Такъ онъ вскакалъ и на Россію

И за собой ее повлекъ:

Коню скрутилъ немножко выю --

Но ужъ таковъ былъ нашъ ѣздокъ!

Онъ крутъ былъ малую толику,

Но бодры въ немъ и духъ и плоть,

И мощью на добро владыку

Самъ щедро надѣлилъ Господь.

Какого-жъ русскаго вамъ надо,

Когда и онъ отмѣченъ въ бракъ,

Природы русской типъ и чадо,

Наирусѣйшій онъ русакъ!

Нѣтъ, нѣтъ! онъ нашъ, и первой масти!

Въ немъ русскихъ доблестей залогъ,

И согрѣшилъ ли въ чемъ, такъ страсти

Въ немъ тотъ же русскій духъ разжегъ.

Пусть онъ подписывался Piter,

Но предъ отечествомъ на смотръ

Все жъ выйдетъ изъ заморскихъ литеръ

На русскій ладъ: Великій Петръ.

Ужъ то-то задалъ бы онъ тряску,

Когда бъ про коврикъ-самолетъ

Онъ могъ бы въ быль упрочить сказку,

Безъ лишнихъ справокъ и хлопотъ;

Когда бъ онъ, силъ своихъ въ избыткѣ,

Всю Русь могъ обручемъ спаять,

Ее жъ по проволочной ниткѣ

Заставить прыгать и плясать: .

Раздолье было бъ нощной волѣ!

Паръ -- электричеству сродни,

И въ русскомъ скороспѣломъ полѣ

Сегодня сѣй, а завтра жни.

Вотъ отчего, когда стрѣлою

Нашъ поѣздъ огненный летитъ,

На насъ съ завистливой тоскою

Петръ Алексѣевичъ глядитъ.

Утѣшься, соколъ нашъ родимый!

Не ты-ль насъ завалилъ въ борьбѣ?

Нѣтъ, не пройдетъ надъ Русью мимо

Святая память о тебѣ.

Что ты задумалъ, что съ любовью

Посѣялъ щедрою рукой,

Когда работалъ ты надъ новью

Земли, распаханной тобой,

Все дало плодъ, даетъ задатокъ,

Твой мудрый свѣточъ не погасъ!

И нашъ Петровскій отпечатокъ

Вѣками не сотрется съ насъ!...

На желѣзной дорогѣ.

Іюль 1867 р.

NOTTURNO.

Вечеръ свѣжестью смѣняетъ

Полдня знойные часы,

И на землю расточаетъ

Бисеръ сребряной росы.

Не лепечетъ вѣтка съ вѣткой,

Пріумолкъ глубокій лѣсъ

И подернутъ звѣздной сѣткой

Сводъ безоблачныхъ небесъ.

Все утихло! Все смиряя,

Воцарилась тишина:

Только мѣрно ударяя,

Въ берегъ плескомъ бьетъ волна.

Только въ ней одной движенье

Чутко слышится вдали,

Какъ сердечное біенье

Сномъ забившейся земли.

II.

Нигдѣ такъ роза не алѣетъ,

Такъ не плѣняетъ красотой,

Нигдѣ такъ плющъ не зеленѣетъ,

Віяся бархатной волной;

Нигдѣ прикованные взгляды

Такъ не любуются на нихъ,

Какъ на развалинахъ ограды,

Какъ средь обломковъ вѣковыхъ.

Нигдѣ златой зари отливы,

Нигдѣ блескъ сребряной луны

Такъ непричудливо красивы,

Какъ на святыняхъ старины,

Какъ на часовнѣ одинокой,

На башнѣ дѣдовскихъ временъ,

Гдѣ годы врыли слѣдъ глубокій

По камнямъ посѣдѣвшихъ стѣнъ.

Нигдѣ такъ пѣснью звучно-томной

Не умиляетъ соловей,

Какъ на кладбищѣ, ночью темной,

Въ глуши сгустившихся вѣтвей.

Въ противорѣчьяхъ этихъ -- прелесть!

Съ ней изъ того же родника

Во глубь души струится, не-вѣсть

Съ-чего, и радость и тоска.

И молодость, вѣнокъ прелестный,

Который радости сплели,

И красота, сей гость небесный,

Сей гость, поэзій земли,

Нигдѣ такой отрадой милой

Не благодатны для души,

Какъ и-бокъ съ старостью остылой

И увядающей въ тиши.

III.

Еслибъ мнѣ была свобода

Звѣзды съ голубаго свода

До послѣдней всѣ сорвать:

Тайной чуднаго издѣлья,

Вамъ въ вѣнецъ и ожерелья

Я хотѣлъ бы ихъ собрать.

Еслибъ я всѣ розы міра

Съ Кипра, Пестума, Кашмира,

Съ Испагани могъ собрать:

Какъ невольникъ предъ царевной,

Каждый шагъ вашъ ежедневно

Я хотѣлъ-бы устилать.

Еслибъ я всѣ вдохновенья,

Всѣ созвучья, пѣснопѣнья

Въ строй одинъ могъ сочетать

И всемірнымъ быть поэтомъ:

Васъ одну предъ цѣлымъ свѣтомъ

Я хотѣлъ бы воспѣвать.

Еслибъ свыше данной властью

Могъ я къ радостямъ и счастью

Путь надежный отыскать:

Васъ навелъ бы на дорогу,

Самъ любуяся съ порогу,

Какъ въ васъ блещетъ благодать.

ЛѢСЪ.

Въ лѣсу за листомъ листъ кругомъ

Съ деревьевъ валится на землю:

Самъ, въ увяданіи моемъ,

Паденью ихъ съ раздумьемъ внемлю.

Глухой ихъ шорохъ подъ ногой -

Въ моей прогулкѣ одинокой,

Какъ шорохъ тѣни въ тьмѣ ночной,

Тревожитъ лѣса сонъ глубокой.

Кладбища сонъ и тишина!

А жизнь съ улыбкой обаянья

Вчера еще была полна

И нѣги и благоуханья.

Не листья ль жизни нашей дни?

Насъ и они въ свой срокъ обманутъ,

Какъ листья, опадуть они,

И какъ они, печально вянутъ.

Гдѣ лѣсъ былъ зеленью обвитъ,

Теперь одни листы сухіе:

Такъ память грустная хранитъ

Отцвѣтшей жизни дни былые.

Но свѣжей роскошью вѣтвей

Весной очнется вновь дуброва:

В намъ на пеплѣ нашихъ дней

Цвѣтущихъ не дождаться снова!

Гамбургъ.

Ноябрь 1873.

ТОМУ СТО ЛѢТЪ *).

Тому сто лѣтъ, подъ тихимъ кровомъ

Богобоязненной семьи,

Гдѣ чистымъ дѣломъ, чистымъ словомъ

Хранилась заповѣдь любви:

Въ краю, гдѣ Волгой плодородной

Поятся нивы и луга,--

Гдѣ жизнью бодрой и народной

Кипятъ рѣка и берега....

Тому сто лѣтъ, зимой суровой,

Младенецъ, Божья благодать,

Младенецъ, въ жизнь пришелецъ новой,

Утѣшилъ страждущую мать.

Любуясь имъ, она гордилась,

Заботъ и благъ въ немъ зря залогъ,

О немъ и о себѣ молилась,

Чтобъ ихъ другъ другу Богъ сберегъ.

Но жизнь и вся земная радость,

Все тѣнь, неуловимый паръ:

Въ чемъ предвкушаемъ счастья сладость,

Въ томъ часто намъ грозитъ ударъ.

Была молитва завѣщаньемъ

Передъ разлукой роковой,

Любви привѣтомъ и прощаньемъ

Съ новорожденнымъ сиротой.

Еще молитвы, сердцу надой,

Мать не успѣла досказать,

А смерти Ангелъ чернокрылый

Клалъ на уста ея печать.

Гробъ рядомъ съ юной колыбелью

И съ гранью жизни -- жизни даль:

И въ домъ попутчицей веселью

Вошла семейная печаль.

Но нѣжной матери моленье

Угодный небу ѳиміамъ:

Мать замѣнило Провидѣнье.

Не по годамъ, а по часамъ

Младенецъ, отрокъ благодушный,

И подросталъ и разцвѣталъ,

И въ тайнѣ, матери послушный,

Рѣчамъ загробнымъ онъ внималъ.

Ужъ раннимъ пламененъ горѣли

Ребенка чуткіе глаза,

Пытливо вдаль они смотрѣли,

Въ нихъ вдохновенная слеза

Свѣтлѣлась чувствомъ многодумнымъ

Предъ блескомъ утреннихъ небесъ,

Или когда подъ вѣтровъ шумнымъ

Тревожно пѣлъ и плакалъ лѣсъ.

Все что-быть можетъ мысли пищей,

Или потребностью души,

Все съ каждымъ днемъ яснѣй и чаще,

Еще въ пророческой тиши;

Еще невѣдомо для свѣта

Въ немъ развивалось красотой:

И проблескъ тихаго разсвѣта

Былъ дня прекраснаго зарей.

За утромъ дѣтскихъ обаяній

Настала зрѣлости пора:

Съ умомъ алкающимъ познаній,

Съ душею жаждущей добра,

Вступалъ, онъ въ жизнь, какъ въ бой воитель,

Какъ труженикъ, любящій трудъ,

Служенья чистаго служитель,

Избранный Промысломъ сосудъ.

Сперва, попыткою искусства,

На новый ладъ настроивъ рѣчь,

Успѣлъ онъ мысль свою я чувства

Прозрачной прелестью облечь....

Россія рѣчью сей плѣнилась

И съ новой грамотой въ рукѣ,

Читать и мыслить пріучалась

На Карамзинскомъ языкѣ.

Понятьямъ міръ открылъ онъ новый,

Пустилъ ихъ въ общій оборотъ,

Снялъ съ рѣчи тяжкія оковы

И слову русскому далъ ходъ.

Не смѣйтеся надъ Бѣдной Лизой,

Младой красавицей въ тѣ дни:

Окутавшись забвенья ризой,

Всѣмъ намъ она еще сродни.

Все шире, глубже и просторнѣй

Онъ мирный подвигъ совершалъ:

И все теплѣй, все благотворнѣй

Лучи онъ свѣта проливалъ.

Казалось, новый воздухъ вѣялъ

На вновь раскрытыя бразды,

И все что онъ съ любовью сѣялъ

Несло сторичные плоды.

Намъ предковъ воскресилъ онъ лица,

Ихъ образъ въ насъ запечатлѣлъ:

И каждая его страница

Зерцало древнихъ дней и дѣлъ.

Своей живительной рукою

Событій нить связалъ онъ вновь,

Сроднилъ насъ съ русскою семьею

И пробудилъ онъ къ ней любовь!

Въ иныхъ художественный пламень,

Но малъ запасъ рабочихъ силъ:

Здѣсь зодчій самъ за камнемъ камень

Въ свой исполинскій трудъ вносилъ.

Воздвигъ онъ храмъ сей величавый,

Прекрасный стройностью частей,

Сей памятникъ и русской славы,

И славы собственной своей.

Любви къ трудамъ, къ добру, къ природѣ

Въ своихъ твореньяхъ учитъ онъ;

Онъ учитъ: въ нравственной свободѣ

Блюсти общественный законъ,

Отечеству быть вѣрнымъ сыномъ

И человѣчество любить,

Стоять за правду гражданиномъ

И вмѣстѣ человѣкомъ быть.

Нѣтъ тѣни въ немъ противорѣчья:

Гдѣ авторъ, тамъ и жизнь сама;

Та-жь теплота добросердечья

И трезвость свѣтлаго ума...

Предъ нимъ одна была дорога,

Проселковъ не искалъ ни въ чемъ.

Онъ чистотой души и слога

Былъ, есть и будетъ образцомъ.

Съ покорностью благоговѣйной

Къ тому, кѣмъ призванъ къ бытію,

Любилъ онъ свой очагъ семейный,

Всѣхъ ближнихъ какъ семью.

На горе братьевъ, на ихъ радость,

И на закатѣ позднихъ лѣтъ,

Какъ и въ довѣрчивую младость,

Въ созвучномъ сердцѣ былъ отвѣтъ.

И славы онъ извѣдалъ чары,

И ласку и пріязнь Царей,

Судьбы дары, судьбы удары; --

Но въ мірѣ съ совѣстью своей

Не зналъ онъ ропота въ печали,

Ни счастья суетныхъ тревогъ;

И жизни чистыя скрижали

На Божій судъ принеси онъ могъ.

Нашъ праздникъ надъ минувшимъ тризна,

Но мыслью жизни онъ согрѣтъ:

На немъ сочувствуетъ отчизна

Тому что было за сто лѣтъ.

Въ своей отвагѣ разнородной,

Какъ ни забывчивы умы,

Здѣсь благодарности народной,

Здѣсь гласъ потомства слышимъ мы.

И и день сей памятный межъ днями,

Столѣтняго преданы день,

Не носится ль еще надъ ними

Россію любящая тѣнь?

Не онъ ли самъ, роднымъ влеченьемъ

Возставъ изъ гроба, въ этотъ часъ,

Благословляетъ съ умиленьемъ

И слово русское и насъ?...

П. Ч. Кн. П. Вяземскій

(*) Стихотвореніе это читано въ домъ празднованія столѣтней годовщины рожденія Н. М. Карамзина, 1-го декабря 1866 г., въ Московскомъ университетѣ.

"Бесѣды въ обществѣ любителей Россійской словесности". Выпускъ первый. Москва, 1867

ЭПИГРАММА.

Благословенный плодъ проклятаго терпѣнья

За цѣну сходную онъ отдаетъ въ печать;

Но къ большей вѣрности, за чѣмъ не досказать:

За цѣну сходную съ достоинствомъ творенья?

Кн. Вяземскій

"Славянинъ", No 2, 1829

Новоселье. Ч. 2.

Санктпетербургъ. Въ типографіи А. Плюшаpa. 1834.

Балтійское видѣніе.

Мнѣ улыбнулася Балтійскихъ подъ царица

И сердце отъ ея улыбки разцвъло,

Какъ въ утро Майское когда взойдетъ денница

Взыграетъ сонныхъ волнъ Сапфирное стекло.

Какъ лебедь царствуетъ на зеркалѣ спокойномъ

Залива тихаго, подобья небесамъ,

Младая, статная она въ величьи стройномъ

Живописуется внимательнымъ глазамъ.

Какъ пѣна свѣжая волны среброкипящей

Прозрачной бѣлизной чаруетъ взоръ она,

Но озаренная звѣздой веселья чаще

Оттѣнкой алою въ ней дышетъ бѣлизна.

Лазурью чистою, какъ небо голубое

Ей безпечные глаза освѣщены:

Въ нихъ сердце свѣтится свободное, живое,

Какъ жизнь младенчества, какъ Херувимовъ сны.

Въ нихъ нѣтъ минувшаго съ его печальной тѣнью,

Тоски о будущему, нѣтъ страха, нѣтъ страстей:

Лишь благодарность въ нихъ сіяетъ къ Провидѣнью

За жизнь, которая такъ миловидна въ ней.

Ревель, 1850 г.

КЪ...
ПРИ ПОДАРКѢ КНИГИ СЪ БѢЛЫМИ ЛИСТАМИ.

Примите бѣлые листы,

Нѣмыя, тайныя скрижали,

Готовыя принять цвѣты

И поэтической печали

И поэтической мечты.

Ввѣряйте имъ надеждъ залоги,

Преданья: звуки старины,

Ума холодные итоги

И сердца пламенные сны.

Пусть здѣсь хранится проза, пѣсни

Невѣрной жизни: баснь и быль.

То чего нѣтъ ужь здѣсь, воскресли!

То чего нѣтъ еще, проглянь!

Такъ! этотъ памятникъ смиренный,

Нѣжнѣйшихъ чувствъ и дружбы дань,

Будь отголосокъ сокровенный

Всего, что звучно поразитъ

Души таинственныя струны

И умъ внимательный и юный

Въ васъ сродной мыслью огласитъ.

Вы все прекрасное объяли,

Вы зоркимъ чувствомъ разгадали

Задачи темнаго труда,

И чувству тайному въ возмездье

Вамъ безъ завѣсы завсегда,

Какъ ваше вѣрное созвѣздье,

Горитъ Поэзіи звѣзда.

Храните съ набожнымъ пристрастьемъ

Сей высшій даръ, сей горній лучъ;

Онъ озаритъ васъ подъ ненастьемъ

Волненій жизни, хладныхъ тучь.

Онъ будетъ тайной примиренья,

Когда въ разгласіи съ собой,

Въ тоскѣ свинцовой охлажденья

Вы изнеможете душой.

Когда въ чаду и въ вихрѣ свѣта

Среди побѣдъ, среди забавъ

Наскучась ими, тщетно ждавъ

На голосъ сердца съ нихъ отвѣта,

Вы вдругъ очнетесь, и въ тиши

Мечтами свѣтло населенной,

Приступите съ мольбой смиренной

Къ священнымъ таинствамъ души:

Въ семъ благодѣтельномъ недугѣ,

Въ слезахъ душевной чистоты,

Помыслите о вѣрномъ другѣ,

Взглянувъ на бѣлые листы.

Кн. Вяземскій.

"Литературная газета", No 14, 1830

Путь къ честности.

Излучистымъ путемъ къ фортунѣ достигая;

Змѣинѣ! ты наконецъ за трудъ свой награжденъ.

Въ твои хранилища бѣжитъ струя златая;

Услужниковъ толпа , друзьями окруженъ;

И жизнь среди утѣхъ спокойно протекаетъ.

Теперь никто тебѣ быть честнымъ не мѣшаньъ!

К. В.--й.

-----

[Вяземский П.А.] Путь к честности ("Излучистым путем к фортуне достигая...") / к. В-й // Вестн. Европы. -- 1812. -- Ч.61, N 3. -- С.204.