Книговод

Очерк истории Малороссии до подчинения ее царю Алексею Михайловичу

Соловьев Сергей Михайлович


ОЧЕРКЪ ИСТОРІИ МАЛОРОССІИ ДО ПОДЧИНЕНІЯ ЕЯ ЦАРЮ АЛЕКСѢЮ МИХАЙЛОВИЧУ.

ГЛАВА I.

   Много было споровъ о происхожденіи слова Русь; долго толковали о томъ, гдѣ искать загадочный народъ, таинственную страну, на берегахъ какого моря, Балтійскаго или Чернаго? И вопросъ до-сихъ-поръ еще остался нерѣшеннымъ. Дознано одно, что встарину, въ началѣ нашей исторіи, Русью назывался собственно одинъ Кіевъ съ своимъ округомъ, и что это имя распространялось иногда на другія южныя волости Рюриковичей, въ противоположность сѣвернымъ, которыя никогда Русью не назывались внутри страны, а принимали это имя только по отношенію къ странамъ и народамъ чуждымъ. Въ этой-то собственной Руси, около Кіева, въ области днѣпровской зачалась и развилась древняя русская жизнь во всей широтѣ, при всей неопредѣленности отношеній, характеризующей обыкновенно общество юное, только-что начавшее жить самостоятельною жизнію. Въ-слѣдствіе родовыхъ отношеній, князья съ своими дружинами переходили изъ одного города въ другой; подлѣ, въ степяхъ кочевали азіатскіе хищники, грабившіе Русь; на границахъ степей жили разноименные народцы, составлявшіе переходъ отъ Степняковъ или Половцевъ (что, вѣроятно, значитъ одно и то же, ибо поле въ древнемъ языкѣ значитъ степь) къ осѣдлому народонаселенію; то были: Черные-Клобуки, Торки, Берендѣи, Турньи, Кода, Бродники, образовавшіеся, какъ кажется, изъ разноплеменной смѣси. Не могши, по слабости своей, быть самостоятельными между Половцами и Русью, всѣ эти народцы примкнули къ послѣдней,стали служить князьямъ ея и въ войнахъ съ Половцами и въ распряхъ междоусобныхъ, выбирая вмѣстѣ съ гражданами князей, которые были любы или которые были сильны. Таковы были составныя части народонаселенія въ древней Руси; но все это было, выражаясь словами поэта, только несогласныя начала вещей въ общественномъ хаосѣ (1): князья съ дружинами жили сами-по-себѣ, города сами-по-себѣ, пограничные народцы сами-по-себѣ. Князья были большею частію необыкновенно-храбры, умѣли и у себя дома, и въ чужихъ странахъ честь -свою взять; дружины уподоблялись своимъ вождямъ; но что значила вся эта храбрость при такомъ безнарядьи? Легко было перессорить князей-родичей, ничего не стоило разрознить интересы князей съ интересами гражданъ и пограничныхъ народцевъ: вотъ почему древняя собственная Русь; не смотря на внѣшній блескъ своего быта, не могла устоять и противъ стремленія сѣверныхъ князей, потомковъ Долгорукаго, и противъ натиска кочевой азіатской орды. Войска Боголюбскаго. страшно опустошили Кіевъ, который принялъ князя отъ руки завоевателя; при братѣ Боголюбскаго, кіевскіе князья признавались, что не могутъ обойдтись безъ могущественнаго сѣвернаго собственника, и когда явились Монголы въ первый разъ, то Русь хотя выслала противъ нихъ сонмъ своихъ князей-героевъ, но эти князья завели котору и погубили рать; когда же явились Монголы во второй разъ, то враждебные князья умѣли соединиться только въ общемъ бѣгствѣ въ чужія страны, а граждане старыхъ городовъ не могли и представить себѣ возможности соединенія, и по одиначкѣ полегли въ развалинахъ. Такова была судьба собственной Руси! Не смотря на то, что татарское иго не могло истребить формъ общественной жизни, она, послѣ Татаръ, уже не въ силахъ была воскреснуть для самостоятельнаго бытія, для котораго у ней не было основъ; изъ разрозненныхъ городовъ и войска, разобщеннаго въ своихъ интересахъ съ гражданами, не могло образоваться государство: не было сосредоточія, не было ничего связующаго; князья были такъ слабы, что не могли думать объ усиленіи себя на счетъ другихъ, о доставленіи странѣ единства чрезъ единовластіе; да и кромѣ слабости у нихъ не было никакой основы, никакого права, никакой возможности приступить къ перевороту. Изъ древней жизни своей собственная Русь не вынесла ничего, къ чему бы можно было привязать новое начало и развивать его на твердой основѣ. Вотъ почему южно-русскіе князья, въ своей слабости и разрозненности, должны были преклониться предъ сильнѣйшимъ сосѣднимъ владѣльцемъ, подчиниться ему. Малороссія должна была примкнуть къ другому государству: это государство было основано князьями литовскими. Мы не можемъ вдаваться здѣсь подробно въ вопросъ о происхожденіи литовскаго народа. Шафарикъ (2) полагаетъ, что народы литовскій и славянскій въ предъисторическое время были двумя отраслями одного племени, но въ историческую эпоху, въ-слѣдствіе внѣшнихъ обстоятельствъ, такъ между собою раздѣлились, что теперь мы должны принимать ихъ за два племени различныя, хотя между всѣми индо-европейскими племенами самыя родственныя. Мы готовы принять это мнѣніе, только совершенно наоборотъ, а именно, намъ кажется, что въ предъисторическое время народы славянскій и литовскій принадлежали двумъ различнымъ племенамъ, но въ историческую эпоху такъ между собою сблизились, что изъ всѣхъ индо-европейскихъ племенъ являются самыми родственными. Мы основываемъ свое мнѣніе на томъ, что о предъисторическомъ времени ничего неизвѣстно, а въ историческую эпоху видимъ не разрозненность двухъ народовъ, а, напротивъ, тѣсное сближеніе. Но какъ бы то ни было, оставимъ отношенія Литвы къ Славянамъ и займемся отношеніями ея къ Руси. Враждебныя столкновенія между ними начинаются еще при первыхъ князьяхъ нашихъ. Ярославъ І-й велъ съ нею войны; подъ 1132 годомъ лѣтопись упоминаетъ о походѣ Мстислава Владиміровича на Литву (3), потому-что, послѣ изгнанія князей полоцкихъ, онъ сталъ непосредственнымъ-владѣльцемъ ихъ княжества, сосѣдняго съ этимъ народомъ. То, чѣмъ Половцы, были для юго-восточныхъ нашихъ княжествъ, Литовцщ были для княжества полоцкаго: пользуясь междоусобіями, безнаказанно опустошали его области, и между-тѣмъ, подобно Половцамъ, служили въ войскахъ русскихъ князей. Авторъ "Слова о Полку Игореву" укоряетъ полоцкихъ князей за то, что они междоусобіями накликали на свою землю Литовцевъ, которые точно такъ же опустошили ее, какъ, Половцы опустошали области юго-восточныя (4). Не выгодны были для русскихъ князей походы на этотъ дикій и бѣдный народъ, въ глубь лѣсовъ его:дань побѣдителю состояла въ звѣриныхъ шкурахъ, даже въ вѣникахъ и лыкахъ (5). Въ 11J83 году, Псковитяне испытали, литовское нашествіе; извѣстно, какъ Знаменитый Романъ Мстиславичъ мстилъ Литовцамъ за ихъ опустошенія; но варвары скоро забыли романовъ плугъ и по прежнему свирѣпствовали въ областяхъ полоцкихъ, новгородскихъ, галицкихъ и волынекихъ.. Послѣ монгольскаго нашествія, набѣги Литовцевъ становятся все чаще и чаще, не смотря на то, что на сѣверѣ Александръ-Невскій, а. на югѣ Даніилъ Романовичъ Галицкій нанесли имъ нѣсколько страшныхъ пораженій. До-сихъ-поръ, Литовцы жили разсѣянно въ лѣсахъ своихъ, повинуясь многочисленнымъ князьямъ; Александръ-Невскій билъ и бралъ въ плѣнъ этихъ князей цѣлыми толпами. Такое множество владѣльцевъ, такое, слѣдовательно, разъединеніе, не препятствуя Литовцамъ собираться многочисленными толпами и опустошать сосѣднія страны, препятствовало однако единству, постоянству въ движеніяхъ, не могло сообщить этимъ движеніямъ наступательнаго, завоевательнаго, прочнаго характера. Для этого нужно было единовластіе; нѣкоторые князья начинаютъ стремиться къ нему; изъ нихъ замѣчательнѣйшимъ является Миндовгъ.
   Миндовгъ обладалъ именно тѣмъ характеромъ, который необходимъ для успѣшнаго дѣйствованія въ обществѣ варварскомъ -- былъ жестокъ, хитръ и не разбиралъ средствъ для достиженія дѣли; никакое злодѣяніе не могло остановить его; но гдѣ нельзя было дѣйствовать силою, гамъ онъ сыпалъ золото, употреблялъ обманъ. Миндовгъ началъ покушеніемъ на жизнь племянниковъ; послѣдніе ушли къ галицкимъ князьямъ нашимъ, Даніилу и Васильку. Даніилъ принялъ Литовскихъ князей подъ свое покровительство и послалъ въ Польшу съ слѣдующими словами: "время есть хрестьаномъ на поганые, яко сами имѣютъ рать межи собою (6)". Поляки обѣщали и не дали помоги; Даніилъ пошелъ одинъ на Миндовга; съ другой стороны, Поднимались на него ливонскіе Нѣмцы, ибо одинъ изъ бѣжавшихъ племянниковъ его, Тевтивилъ, ушелъ въ Ригу и принялъ тамъ христіанство. Тогда Миндовгъ, видя бѣду, вошелъ въ тайныя сношенія съ Андреемъ Фон-Штуклапдомъ, магистромъ ливонскаго ордепа, послалъ къ нему богатые дары съ просьбою убить или изгнать Тевтивила; Щтукландъ, прельщенный дарами, вошелъ въ интересы Миндовга и предложилъ ему принять христіанство, какъ самое лучшее средство удержаться единовластителемъ въ Литвѣ. Миндовгъ просилъ личнаго свиданія съ магистромъ: за роскошнымъ обѣдомъ было улажено все дѣло (7). Миндовгъ, принявшій, какъ говорятъ, незадолго предъ тѣмъ православіе, оставилъ его и подчинился римской церкви (8); папа былъ въ восхищеніи: онъ Арипялъ литовскаго князя, по обычаю, подъ покровительство св. Петра (9), писалъ къ литовскому епископу, чтобъ никто не смѣлъ оскорблять новообращеннаго (10), поручиъ. епископу кульмскому вѣнчать Миндовга королевскимъ пѣвцомъ (11), писалъ объ установленіи соборной церкви въ Литвѣ и епископа (12), а между-тѣмъ, новый христіанинъ Миндовгъ въ лѣсахъ своихъ приносилъ жертвы прежнимъ богамъ, строго соблюдая всѣ старинныя суевѣрія (13), и неослабно стремился къ единовластію, побивая или выгоняя братьевъ и племянниковъ (14). Но цсь эти насилія не остались безнаказанными: въ 1262 году, Миндовгъ женился на свояченицѣ, отнявъ ее у живаго мужа; послѣдній, не стерпѣвъ оскорбленія, убилъ преступника, вмѣстѣ съ двумя сыновьями. Изгнанные Миндовтомъ родича возвратились въ Литву; но отъ убитаго князя оставался въ живыхъ еще третій сынъ, Воишелгъ, котораго характеръ и жизнь замѣчательны для историка, потому-что подобныя явленія всего яснѣе обнаруживаютъ состояніе нравовъ въ обществѣ. Жестокъ былъ и Миндовгъ, по безчеловѣчіе Вошпелга превосходило всякое вѣроятіе; наиввый разсказъ лѣтописца наводитъ ужасъ: "Вопшелкъ же нача княжите въ Новѣгородѣ (Новогродкѣ Литовскомъ) въ поганьствѣ куда, и нача проливати крови много: убивашетъ бо на всякъ день по три по четыре; котораго же дни но убьяшетъ кого, печаловашетъ тогда, коли же убяшетъ кого, тогда веселъ бьяшетъ (15)." И вдругъ разнеслась вѣсть, что Воошелгъ христіайинъ; мало того, онъ постригается въ монахи, три года живетъ въ одномъ изъ русскихъ монастырей, и, не довольствуясь этимъ, предпринимаетъ путешествіе на Аѳонскую-Гору. Страшныя-смуты, происходившія тогда на Балканскомъ-Полуостровѣ, помѣшали Воишелгу исполнить свой обѣтъ; онъ возвратился въ отечество и основалъ собственный монастырь на Нѣманѣ. Миндовгу сильно не нравилась такая жизнь сына; но Воишелгъ мало обращалъ вниманія на гнѣвъ отцовскій и, продолжалъ свои иноческіе подвиги, какъ вдругъ пришла къ нему вѣсть, что Мивдовгъ убитъ и враждебные родные подѣлили между собою Литву. Воишелгъ испугался и ушелъ въ Поискъ, выжидая времени. Скоро узналъ онъ, что новые литовскіе владѣльцы поссорились за добычу и гибнутъ отъ усобицъ и заговоровъ домашнихъ; тогда Воишелгъ явился въ Литвѣ, принялъ достоинство князя, и, какъ-бы желая привести въ забвеніе, что онъ былъ когда-нибудь монахомъ, началъ поступать точно такъ же, какъ поступалъ, будучи княземъ въ Новогродкѣ: "Воишелгъ же нача княжити во всей землѣ литовской и Нача вороги свои избивати, изби ихъ безчисленное множество, а друзіи разбѣгошася, и нача пристраиватися и поиде въ силѣ тяжьцѣ, и нача городы имати; городы же поимавъ, а вороги своя избивъ, и тако придоша во свояси (16)".
   Кромѣ странности въ характерѣ, для насъ замѣчательна еще въ исторіи Воигаслга связь его съ князьями галицкими: кромѣ его, у Миндовга осталась еще дочь, которая выдана была за Шварна, одного изъ сыновей короля дѣлила Романовича. По смерти послѣдцяго, когда старшимъ въ родъ сталъ братъ его Василько, Воишелгъ подѣлился съ зятемъ своимъ Шварномъ Литвою и самъ вступилъ въ родъ князей галицкихъ, признавъ старшинство Василька, нарекши его, по обычному выраженію, отцомъ себя и господиномъ (17). Такая тѣсная связь Литвы съ Русью не должна казаться удивительною, если вспомнимъ древнюю до-историческую связь Литвы съ племенемъ кривскимъ -- связь, основанную на единствѣ богослуженія; вспомнимъ также, какое ничтожное пространство было занимаемо собственно Литвою, которое распространялось все болѣе и болѣе на-счетъ русскихъ областей; но, какъ обыкновенно бываетъ, что народъ варварскій, при столкновеніи своемъ съ народомъ, обладающимъ высшею цивилизаціею, подчиняется послѣдней на-щіетъ своей собственной народности, такъ точно и Литва, въ областяхъ русскихъ, подчинилась русской цивилизаціи, приняла русскій языкъ, письмена, вѣру; послѣ этого не удивительно, что литовскій князь Воишелгъ, православный монахъ, не усомнился подѣлиться Литвою съ зятемъ своимъ, княземъ русскимъ, и Литва не противилась распоряженію своего князя. Съ другой стороны, русское народонаселеніе такъ же легко подчинялось князьямъ литовскимъ: надобно замѣтить, что f.у предковъ нашихъ мы вовсе не замѣчаемъ слѣдовъ національнаго отвращенія отъ чужихъ народовъ -- замѣчаемъ только отвращеніе религіозное: всякій чужеземецъ, если только принималъ православіе, этимъ уже самымъ становился Русскимъ, на чуждое, происхожденіе его не обращали никакого вниманія. Изумительное дѣло призванія чуженародныхъ князей, которымъ начинается русская исторія, становится болѣе неизумительнымъ именно потому, что часто повторяется въ-послѣдствіи: Новгородцы и Псковитяне такъ же охотно принимаютъ иноплеменныхъ литовскихъ князей; какъ предки ихъ приняли Рюрика; старые русскіе города, въ-слѣдствіе родоваго быта и безпрерывныхъ смѣнъ княжескихъ, и были равнодушны къ этимъ смѣнамъ: имъ было все равно, каково ни было происхожденіе князя, лишь бы онъ былъ православный, или, по-крайней-мѣрѣ, не трогалъ православія и все оставлялъ но старинѣ: "Ты нашъ князь, коли силенъ будеши" говорили они враждующимъ владѣльцамъ, и когда сильнѣе всѣхъ явились князья литовскіе, то граждане русскихъ областей легко подчинились имъ: легко подчинились и князья, привыкшіе уже и прежде признавать сильнѣйшаго старшимъ; нѣкоторые бились за свое отчины, но что они могли сдѣлать одни? Нѣкоторые же изъ нихъ, поступали точно такъ же въ-отношеніи къ литовскимъ князьямъ, какъ Воишелгъ поступалъ въ-отношеніи къ Шварну Даниловичу: принимали ихъ въ свой семейства и передавали имъ свое княжество, будучи увѣрены въ равнодушномъ согласіи гражданъ.
   Казалось, Литва тотчасъ же сольется съ Русью подъ одною династіею Рюрика, потому-что Воишелгъ не довольствовался только дѣлежемъ своихъ владѣній съ Шварномъ Даниловичемъ, по въ" 1268 году заключился снова въ монастырѣ, отдавъ всѣ свои владѣнія зятю. Тщетно Шварнъ уговаривалъ его покняжить еще вмѣстѣ -- Воишелгъ рѣшительно отказался, говоря: "Много согрѣшилъ я передъ Богомъ и передъ людьми; ты княжи, а земля тебѣ безопасна". Шварнъ началъ княжить въ Литвѣ, а Воишелгъ пошелъ въ Угровскій Даниловъ Монастырь; онъ говорилъ: "Вотъ здѣсь подлѣ меня сынъ мой Шварнъ, а другой господинъ мой отецъ князь Василько; буду ими утѣшаться" (18). Но онъ недолго утѣшался спокойною жизнію. Шварнъ умеръ безъ потомства; Литовцы снова вызвали Воишелга изъ монастырскаго убѣжища для управленія дѣлами княжества; это возбудило нелюбье въ братѣ шварновомъ, Львѣ Даниловичѣ, князѣ галицкомъ, которому хотѣлось быть наслѣдникомъ брату въ Литвѣ, а Воишелгъ не склонялся на его желаніе. Между обоими князьями готовы уже были начаться непріятельскія дѣйствія, какъ Василько Романовичъ, князь волынскій, старшій въ родѣ Романа-Великаго, почитаемый и отъ Воишелга отцомъ и господиномъ, предложилъ враждующимъ родичамъ съѣздъ для примиренія. Воишелгъ и Левъ пріѣхали къ Васильку во Владиміръ-Волынскій; Маркольдъ, родомъ нѣмецъ, старый совѣтникъ короля-Даніила, позвалъ всѣхъ троихъ князей къ себѣ на обѣдъ; обѣдая весело, много пили; Василько, напившись, поѣхалъ домой спать, а Воишелгъ поѣхалъ въ Михайловскій Монастырь, гдѣ стоялъ. Но этимъ дѣло не кончилось: Левъ пріѣхалъ въ монастырь къ Воишелгу и сталъ говорить ему: "Кумъ! попьемъ-ка еще!" Тотъ согласился, и началась опять попойка; здѣсь хмѣль вскрылъ сердца пирующихъ, взаимная вражда вышла наружу, отъ брани дошло до драки, и Воишелгъ палъ отъ. руки Льва (19). Левъ хотѣлъ-было воспользоваться смертію послѣдняго изъ сыновей Миндовга и пріобрѣсти себѣ Литву; но старанія его остались тщетными: Литовцы выбрали себѣ княземъ Свынторога въ 1268 году.
   Не будемъ входить въ подробности литовской исторіи по смерти Воишелга; въ дѣятельности преемниковъ его до Гедимина мы замѣчаемъ преимущественно двѣ стороны: во-первыхъ, безпрерывную борьбу съ нѣмецкимъ орденомъ, которая имѣетъ великое значеніе въ исторіи Восточной-Европы. Извѣстно, какъ въ Сѣверовосточной-Европѣ явился нѣмецкій орденъ крестоносцевъ для покоренія христіанству варварскаго литовскаго народонаселенія въ нынѣшнихъ провинціяхъ обѣихъ Пруссій; извѣстно, какъ распорядились здѣсь крестоносцы, какъ цѣлое туземное народонаселеніе исчезло, было покорено или онѣмечено, оставивъ по себѣ одно только имя, которымъ украшается одно изъ самыхъ могущественныхъ государствъ Новой-Европы -- имя. Пруссіи. Не всѣ, однако, Литовцы-Пруссаки подверглись истребленію: многочисленныя толпы ихъ бѣжали къ своимъ единоплеменникамъ, въ собственную Литву. Этого обстоятельства нельзя оставлять безъ вниманія: безъ всякаго сомнѣнія, прусскіе изгнанники увеличили силы Литовцевъ и дали имъ средства не только съ успѣхомъ противиться наступательнымъ движеніямъ крестоносцевъ, но и начать съ своей стороны наступательное движеніе на юго-востокъ, на области русскія. Какъ бы то ни было, вслѣдъ за бѣглецами крестоносцы явились въ предѣлахъ собственной Литвы, и отсюда-то начинается страшная борьба, въ которой литовскіе князья берутъ на себя великую роль защитниковъ восточнаго, славяно-литовскаго міра отъ наступательнаго движенія нѣмцевъ. Вторая главная сторона дѣятельности литовскихъ князей отъ Воишелга до Гедимина состояла въ медленномъ, незамѣтномъ, но постоянномъ распространеніи своихъ владѣній на востокъ и югъ, въ областяхъ русскихъ, такъ-что въ началѣ XIV вѣка, при смерти Витенеса, къ владѣніямъ послѣдняго принадлежала вся область Кривичей, начиная отъ Западной-Двины подъ Полоцкомъ, до Новогродка, также княжества Туровское и Минское по Бугъ, потомъ Брестъ, Слонимъ, Волковыскъ до самыхъ предѣловъ Мазовіи; наконецъ, княжества Дойновское и Нальщанское, Жмудь и часть Восточной-Семигаліи были соединены съ Литвою. Стоитъ только взглянуть на географическое положеніе этого государства, заключавшаго въ себѣ пять тысячь квадратныхъ миль, чтобъ уразумѣть все его значеніе историческое: область Литвы въ началѣ XIV вѣка находилась при соединеніи четырехъ главныхъ рѣчныхъ системъ Восточной-Европы (кромѣ волжской): днѣпровской, вислинской, нѣманской и западно-двинской: здѣсь, ставъ ні этихъ системахъ, Литва сдѣлалась естественною проводницею между Россісю и Польшею и соединила обѣ страны неразрывными узами.
   Въ 1316 году великимъ княземъ литовскимъ является Гедиминъ. Примѣромъ страшныхъ противорѣчій, которыми исполнены источники литовской и малороссійской исторіи, служатъ извѣстія о происхожденіи Гедимина: одни источники (20) говорятъ, что Гедиминъ былъ конюшимъ великаго князя Витенеса; въ заговоръ съ молодою женою послѣдняго, убилъ онъ своего государя и овладѣлъ его престоломъ; другіе, же утверждаютъ (21), что Гедиминъ былъ сыномъ Витенеса и получилъ престолъ литовскій но смерти отца, пораженнаго громомъ. Имѣя другую цѣль въ нашемъ сочиненіи, мы не можемъ входить здѣсь въ разборъ, какое изъ этихъ свидѣтельствъ правдивѣе (22) и, оставя въ сторонѣ происхожденіе Гедимина, обратимся къ его дѣятельности, столь важной въ лѣтописяхъ собственной Руси или Малороссіи. Но прежде, нежели начнемъ разсказъ о подчиненіи этой страны династіи князей литовскихъ, скажемъ нѣсколько словъ о предшествовавшей ея судьбѣ, сколько намъ позволитъ скудость источниковъ.
   Послѣ татарскаго погрома, воротилось въ русскую землю князья: Данило Романовичъ, Василько, братъ его, Левъ, сынъ Даниловъ, Михаилъ Всеволодичъ Черниговскій съ сыномъ Ростиславомъ, Ростиславъ Владиміровичъ, и начали -- говоритъ лѣтописецъ (23) -- эти князья между, собою ссориться и вести войны за пустую землю, и разорили они въ конецъ то, что осталось отъ Татаръ. Въ 1243 году, Ярославъ Всеволодичъ, великій князь Сѣверной-Руси, взялъ въ свое владѣніе такъ же и Южную и отправилъ въ опустошенный Кіевъ намѣстникомъ воеводу своего, Димитрія Ейконовича. Неизвѣстно, много ли времени продолжалось владычество сѣверныхъ князей надъ Кіевомъ и кто смѣнилъ ихъ здѣсь; извѣстно только, что въ послѣдній годъ XIII вѣка митрополитъ Максимъ оставилъ Кіевъ для непокоевъ татарскихъ (24). Въ самомъ началѣ княженія Гедимина, мы уже видимъ непріязненныя столкновенія его съ князьями русскими, галицкими и Волынскими, потомками короля Даніила. Очень-вѣроятно мнѣніе (25), что эти князья хотѣли, съобща съ нѣмецкимъ орденомъ, доложить предѣлъ все болѣе и болѣе увеличивавшемуся могуществу, литовскаго владѣльца, и первые начали противъ него наступательное движеніе. Страшныя противорѣчія въ именахъ и хронологіи -преслѣдуютъ историка на каждомъ шагу; онъ идетъ ощупью и ни за что не ручается предъ читателями. Въ 1320 году, полагается походъ Гедимина на Владиміръ-Волынскій. Тамъ княжилъ Владиміръ Владиміровичъ, подъ предводительствомъ котораго граждане оказали отчаянное сопротивленіе; наконецъ, князь Владиміръ палъ и стольный городъ его отворилъ ворота Гедимину, въ войскѣ котораго Литва занимала незначительную часть, другую же занимали Русскіе изъ Полоцка, Новогродка, Гродна (26). Такимъ-образомъ по однимъ извѣстіямъ Владимірское-Княжество завоевано Гедиминомъ; но по другимъ (27) Владиміръ, Луцкъ и вся земля волынская достались Любарту, сыну гедиминову, котораго послѣдній князь этой страны, не имѣя сыновей, принявъ къ дочери. Здѣсь сказано, что Луцкъ, вмѣстѣ съ Владиміромъ, взятъ былъ Любартомъ въ приданое за женою; а другія извѣстія говорятъ, что въ Луцкѣ княжилъ особый князь, Левъ Юрьевичъ, который, испугавшись участи Владиміра, бросилъ свой стольный городъ и убѣжалъ въ Брянскъ-Свверскій, гдѣ были у него родные; Луцкъ поддался Гедимину; бояре, собранные со всей Волыни, признали его своимъ княземъ, удержавъ прежнія права, обычаи, вѣру. На слѣдующій 1321 годъ, Гедиминъ двинулся къ Кіеву: здѣсь княжилъ неизвѣстно откуда взявшійся князь Станиславъ, имя котораго странно звучитъ въ ряду князей русскихъ; на помощь Станиславу явились Олегъ, князь переяславскій, Святославъ и Василій, князья брянскіе и, вмѣстѣ съ ними, бѣжавшій изъ Волыни князь Левъ луцкій. Надъ рѣкою Ирпенемъ сошлись непріятели, и Гедиминъ побѣдилъ; князья Олегъ и Левъ были убиты, Станиславъ убѣжалъ въ Брянскъ съ тамошними князьями; Бѣлгородъ сдался побѣдителю, но Кіевъ выдержалъ двухмѣсячную осаду; наконецъ, граждане, не видя ни откуда помощи, собрались на вѣче и положили поддаться литовскому князю, который съ тріумфомъ въѣхалъ въ Золотыя-Ворота. Окрестные города русскіе послѣдовали примѣру Кіева; Гедиминъ оставилъ вездѣ старый порядокъ, только посажалъ своихъ намѣстниковъ и гарнизоны по городамъ.
   Намѣстникомъ въ Кіевъ былъ назначенъ Миндовгъ, князь гольшанскій; потомъ упоминается какой-то князь Ѳеодоръ, исповѣданія православнаго.
   Въ 1339 году умеръ Гедиминъ, оставивъ семерыхъ сыновей -- Монтвида, князя корачевскаго и слонимскаго, который вскорѣ послѣдовалъ за отцомъ въ могилу; Наримунда-Глѣба, князя туровскаго и пинскаго; отъ второй жены Ольги, Русской родомъ, Гедиминъ оставилъ Олгерда (что значитъ радость Ольги): Олгердъ, женившись на единственной, дочери князя витебскаго, получилъ это княжество за женою въ приданое; Кейстута, князя Троцкаго; отъ третьей жены Еввы, такъ же княжны русской, оставилъ Любарта-Владиміра, князя Волынскаго, и Коріата Михаила, князя повогродскаго; наконецъ, Евнутія, князя виленскаго. Послѣдній, не смотря на то,.что былъ самый младшій, получилъ, однако, столъ великокняжескій, вѣроятно по стараніямъ матери его, послѣдней жены Гедимина. Ясно, какъ должны были смотрѣть на это остальные братья. Двое самыхъ даровитыхъ изъ нихъ соединились для изгнанія похитителя съ похищеннаго стола. Олгердъ и Кестутій жили между собою очень-дружно, говоритъ лѣтописецъ (28), а князь великій Евнутій, державшій старшинство, не полюбился имъ, и сговорились между собою оба брата, Олгердъ и Кестутій, какъ бы Евнутія изъ Вильны выгнать. Сговорившись, положила срокъ, въ который день взять Сильно подъ братомъ Евпутісмъ. Князь Олгердъ къ Видьнѣ изъ Витебска не поспѣлъ къ тому сроку, а князь Кестутій напалъ на городъ Вильно и прорвался въ него; великій князь Евнутій спасся бѣгствомъ въ горы, отморозилъ тамъ себѣ ноги и попался въ плѣнъ. Привезли его къ брату Кестутію: тотъ отдалъ его подъ стражу, а самъ послалъ гонца къ Олгерду, чтобъ шелъ скорѣе въ Вильну, а Евнутій уже въ ихъ рукахъ. Когда Олгердъ пришелъ, то Кестутій сказалъ ему: "тебѣ подобаетъ быть великимъ княземъ въ Вильнѣ, ты старшій братъ, а я съ тобою буду жать заодно"). И посадилъ его на великомъ княженіи въ Вильвѣ, а Евнутію далъ Изяславль. Уговорились оба князя между собою также и на томъ, чтобъ всей братьи слушаться великаго князя Олгерда; договорились: что добудутъ, городъ ли, волости ли, все дѣлить пополамъ, и жить имъ до смерти въ ліобви, не мыслить лиха одному на другаго. Такъ поклялись оба брата и сдержали клятву.
   Въ 1377 году умеръ Олгердъ, постригшись передъ смертью въ монахи, по старому русскому обычаю, причемъ мірское имя Александра перемѣнилъ на имя Алексѣя. Великимъ княземъ сталъ сынъ его Ягайло, въ православіи Яковъ; дядя Кейстутъ, князь Троцкій, присягнулъ племяннику. Но Ягайло, подобно дядѣ своему, Евнутію, взялъ старшинство не по праву, мимо старшаго брата, Вингольта-Андрея, рожденнаго отъ первой жены олгердовой; Вингольтъ-Андрей, княжившій въ Трубчевскѣ и Полоцкѣ, объявилъ-было свои притязаніи на великокняженіе, но, не получа ни откуда подкрѣпленія, долженъ былъ уступить Ягайлу, лишился своихъ волостей -- Трубчевска и Полоцка, бѣжалъ во Псковъ, а оттуда въ Москву, гдѣ вступилъ въ службу къ великому князю Димитрію Ивановичу. За этой смутою скоро послѣдовала другая, важнѣйшая. Ягайло не уродился въ отца и дѣда, былъ лѣнивъ, любилъ удовольствія и не имѣлъ никакого характера, въ-слѣдствіе чего подвергался вліянію любимцевъ. Самымъ приближеннымъ изъ нихъ былъ какой-то Войдылдо, о которомъ вотъ что говоритъ лѣтописецъ (29): "Былъ у великаго князя Олгерда паробокъ, крѣпостной холопъ, звали его Войдиломъ; сначала былъ онъ хлѣбникомъ; здѣсь полюбилея онъ великому князю, который взялъ его къ себѣ постелю слать и пить подавать, а наконецъ, далъ ему держать городъ Лиду". Высокъ былъ Войдылло при Олгердѣ, еще выше сталъ: при Ягайлѣ, который до того приблизилъ, его къ себѣ, что отдалъ за него родную сестру свою, княжну Марью. Старому князю Кейстуту сильно не полюбилось, что племянницу его выдали за холопа; сталъ онъ попрекать и вдовѣ олгердовой, и Ягайлу, и самой Марьѣ:, отсюда пошла ненависть между Кейстутомъ и Войдыллою; послѣдній сталъ думать, какъ бы избавиться отъ старика. Съ этою цѣлію онъ началъ наговаривать Ягайлу на Кейстута и поднимать на него нѣмецкихъ рыцарей. Куно Либгатейнъ, командоръ остеродскій, кумъ Кецстута, послалъ сказать Кейстуту: "ты ничего не знаешь, какъ великій князь Ягайло безпрестанно посылаетъ Войдылла къ намъ и уже договоръ съ нами написалъ, чтобъ у тебя отнять волости и взять себѣ". Кейстутъ, зная, что сынъ его Витовтъ живетъ въ большой дружбѣ съ Ягайломъ, послалъ сказать ему: "ты живешь съ Ягайломъ въ тѣсной дружбѣ, а онъ договорился съ нѣмцами на наше лихо". Витовтъ отвѣчалъ отцу, чтобъ тотъ почему не вѣрилъ, что онъ живетъ съ Ягайломъ душа въ душу, знаетъ всѣ его тайные помыслы. Но скоро, однакожь, правда обнаружилась: Въ Полоцкѣ, по изгнаніи Андрея-Вингольта Олгердовича, княжилъ сынъ Кейстута Андреи, прозвищемъ Горбатый. Ягайлу, то-есть, Войдыллу, хотѣлось выжить Кейстутовичей изо всѣхъ волостей литовско-русскихъ, и потому, уговорившись съ Нѣмцами, великій князь хотѣлъ посадить тамъ роднаго брата своего Скиригайла; но Полочане, старые вѣчники, не думали отказываться отъ своей старины и какъ жили съ Рюриковичами, такъ продолжали жить и съ Гедиминовичами, то-есть, держать князя, который имъ любъ. Узнавъ, что великій князь прислалъ имъ Скиригайла на смѣну Андрея, они поклялись держаться Андрея, а Скиригайла, посадивъ на клячу, съ позоромъ выгнали изъ города (30). Великій князь выслалъ противъ Полочанъ сильное войско, съ которымъ соединились и нѣмцы; но Полочане по потеряли духа: они объявили, что скорѣе поддадутся нѣмцамъ, чѣмъ Скиригайлу, который хотѣлъ сѣсть у нихъ насильно, и вмѣстѣ съ Андреемъ мужественно отразили всѣ приступы (31). Старикъ Кейстутъ, услыхавъ о полоцкихъ происшествіяхъ, опять сталъ жаловаться и плакаться сыну своему Витовту на Ягайла (32): "За Войдылла отдалъ мою племянницу, отъ нѣмцевъ мнѣ пришла вѣсть, что онъ уговорился съ ними на мое лихо, а вотъ теперь, съ кѣмъ мы воюемъ, съ нѣмцами? а онъ съ ними за одно добываетъ Полоцка!" -- Витовтъ отвѣчалъ и на этотъ разъ, что онъ все еще не совсѣмъ вѣритъ коварству Ягайла, и выѣхалъ въ Дрогичинъ, откуда вскорѣ отправился въ Гродно. Но старикъ Кейстутъ не раздѣлялъ сомнѣній сына своего: онъ рѣшился для собственной безопасности предупредить Ягайла, врасплохъ явился съ войскомъ передъ Вильною, овладѣлъ ею, взялъ въ плѣнъ великаго князя со всѣмъ семействомъ, захватилъ всѣ грамматы, и между прочимъ послѣдній договоръ съ нѣмцами,
   Витовтъ, извѣщенный черезъ гонца о торжествѣ отцовскомъ, въ одинъ день прискакалъ изъ Гродно въ Вильну. Кейстутъ показалъ ему граммату: "Ты мнѣ все не вѣрилъ, а вотъ тебѣ и граммата на-лицо; написали на наше лихо, да Богъ насъ остерегъ. А я великому князю Ягайлу за то ни какого зла не сдѣлалъ -- не дотронулся ни до имѣнья его, ни до стадъ, и самъ объ у меня не въ плѣну, ходитъ только за малой стражею; отчину его Витебскъ и Крево, и всѣ мѣста, что отецъ его держалъ, то все даю ему, и ни во что его, не вступаюсь, и что я теперь сдѣлалъ, того не сдѣлать было мнѣ нельзя: берегъ своей головы." Ягайло долженъ былъ присягнуть, что никогда не будетъ стоять противъ Кейстута и не выйдетъ изъ его воли, послѣ чего со всѣми родными и имѣніемъ отправился въ Витебскъ.
   Кейстутъ стала, великимъ княземъ, по недолго пользовался своимъ новымъ положеніемъ. Вдова олгердова и дѣти ея не могли спокойно видѣть, что столъ великокняжескій перешелъ къ Кейстуту, и потому, посредствомъ Скиригайла, изгнанника полоцкаго, завязали снова сношенія съ Нѣмцами, которые были рады всякой смутѣ въ Литвѣ. Заключенъ былъ договоръ: великій магистръ обязался помогать Ягайлу въ возвращеніи отцовскаго стола съ условіемъ, чтобъ онъ самъ и со всѣми своими подданными принялъ католицизмъ (33). Но пока Кейстутъ жилъ въ Вильнѣ, никто не смѣлъ противъ него подняться, тѣмъ болѣе, что безхарактернаго и лѣниваго Ягайла, трудно было согласить на какое-нибудь отважное предпріятіе. Только крутой поступокъ великаго князя, приказавшаго повѣсить плѣнника своего Войдылла, могъ вывести Ягайла изъ бездѣйствія: онъ позволилъ сестрѣ и ея приверженцамъ уговорить себя дѣйствовать рѣшительно противъ дяди. Въ это время, старый Кейстутъ велъ войну съ Димитріемъ Корибутомъ, княземъ сѣверскимъ; Ягайло обязанъ былъ также выступить въ походъ; по, вмѣсто того, чтобъ идти съ войскомъ на Русь, онъ двинулся нечаянно къ Вильнѣ, гдѣ Кейстутъ не былъ тогда, и овладѣлъ городомъ. Та же учесть постигла и Троки. Кейстутъ набралъ большое войско и, соединившись съ сыномъ Витовтомъ, обложилъ Троки; противъ него сталъ Ягайло съ своими союзниками нѣмцами. Но потомки Гедимина рѣдко любили сражаться оружіемъ: коварство имъ больше нравилось; Ягайло началъ просить Витовта, чтобъ тотъ помирилъ его съ отцомъ, для чего просилъ оборхъ князей пріѣхать къ нему въ станъ. Князь Скиригайло именемъ брата поклялся, что особы ихъ будутъ неприкосновенны. надѣясь на эту клятву, Кейстутъ и Витовтъ явились въ станъ къ Ягайлу, чтобъ договариваться о морѣ, но вмѣсто того были схвачены, и Кейстутъ отданъ въ руки самымъ злымъ врагамъ своимъ, которые оковали его и свезли въ Креро, гдѣ заперли въ. тюрьму: здѣсь на пятую ночь онъ былъ удавленъ.
   По смерти Кеистута, сынъ его, больной Витовтъ, былъ также отвезенъ, вмѣстѣ съ женою Анною въ Крево, гдѣ держали его подъ крѣпкою стражею. Выздоровѣвшій Витовтъ все еще притворялся хворымъ; жена навѣшала его ежедневно вмѣстѣ съ двумя приближенными женщинами; наконецъ, въ-слѣдствіе своей просьбы, она получила отъ великаго князя изъ Вильны свободный пропускъ въ Моравію. Въ ночь, наканунѣ отъѣзда, она пришла прощаться съ мужемъ и замѣшкалась у него, какъ и слѣдовало ожидать, долѣе обыкновеннаго: въ это время Витовтъ переодѣвался въ платье одной изъ женниныхъ служанокъ, Елены, которая осталась на его мѣстѣ, а онъ, спущенный со стѣны, нашелъ лошадей, высланныхъ изъ Волковыйска, отъ тамошняго тіуна, въ короткое время достигъ Слонима, оттуда до Бреста, и на пятый день былъ уже въ Плоцкѣ; Елена, не вставая съ постели, такъ хорошо представляла больнаго князя, что только на третій день узнала о его бѣгствѣ. Несчастная поплатилась жизнію за свое великодушіе.
   Витовтъ нашелъ себѣ убѣжище тамъ, гдѣ находили его всѣ изгнанники изъ Литвы -- у нѣмецкаго ордена, который видѣлъ въ нихъ средство мутить опасную державу. Ордену выгодно было видѣть Литву подѣленную между Олгердовичами и Кейстутовичама и ослабленную въ слѣдствіе такого раздѣла; вотъ почему магистръ Целнеръ принялъ къ себѣ Витовта; началась воина между великимъ княземъ и нѣмцами, и шла съ перемѣннымъ счастіемъ; наконецъ Ягайло примирили съ двоюроднымъ братомъ и перезвалъ его въ Литву обѣщаніемъ дать волость: ему нуженъ былъ миръ съ Кейстутовичемъ; онъ замыслилъ тогда роковой бракъ.
   

ГЛАВА II.

   Мы достигли въ своемъ разсказѣ той великой эпохи въ исторіи Восточной-Европы и славянскимъ народовъ, когда литовско-русскій князь Ягайло произвольнымъ бракомъ своимъ съ наслѣдницею польскаго престола связалъ судьбу Польши съ судьбою Руси, которая, будучи раздѣлена на двѣ половины и, сосредоточиваясь около двухъ центровъ, въ самой борьбѣ своей уже показывала необходимое, естественное стремленіе къ соединенію. Польша, тѣсно связавъ себя съ одною изъ половинъ Руси, необходимо должно было раздѣлять ея судьбу; вопросъ былъ въ томъ: которая же изъ двухъ половинъ Руси притянетъ къ себѣ другую, въ которой изъ нихъ будетъ болѣе прочныхъ государственныхъ основъ? Сначала должно было казаться, что побѣда останется на сторонѣ Югозападной-Руси, которой силы, были увеличены силами Польши;' но вышло наоборотъ: Польша, соединясь съ Югозападною-Русью, своимъ безнарядьемъ ослабила ея силы, и такимъ-образомъ приготовила легкую побѣду Руси Сѣверовосточной. Такъ-какъ судьба Малороссіи, вмѣстѣ съ восточными областями литовской Руси, и даже болѣе чѣмъ другія, тѣсно связалась съ судьбою Польши, то намъ необходимо бросить хотя бѣглый взглядъ на первоначальную исторію послѣдней, до соединенія ея съ Литвою.
   Въ то время, когда всѣ европейскія государства, проходили черезъ форму неограниченной монархіи, которая одна могла дать имъ прочность и могущество, уравнивая и связуя многообразныя части государственнаго тѣла, находившіяся въ хаотическомъ, безсвязномъ сопоставленіи и борьбѣ -- въ то время Польша шла путемъ обратнымъ и среди семьи новыхъ европейско-христіанскихъ государствъ представила анахронизмъ, явленіе изъ міра древняго, языческаго. Уже Ж. Ж. Руссо замѣтилъ это явленіе, сказавъ, что среди новыхъ европейскихъ государствъ Польша болѣе всѣхъ приближалась къ формамъ древняго языческаго общества Греціи и Рима: эта форма состояла въ неограниченной свободѣ одной части народонаселенія и въ рабствѣ другой. Благопріятствуемая стеченіемъ внѣшнихъ обстоятельствъ, Польша съ чрезвычайною быстротою шла къ развитію означенныхъ формъ быта: князь, король, этотъ мирной судья, какъ вѣрно назвалъ его одинъ изъ современныхъ историковъ, этотъ нарядчикъ, какъ назвалъ его нашъ лѣтописецъ (названія совершенно-равнозначительныя), король подвергался все большимъ и большимъ ограниченіямъ. Если мы внимательнѣе всмотримся въ первоначальную исторію Польши, въ преданія и миѳы, то необходимо должны будемъ согласиться, что народонаселеніе этой страны съ незапамятныхъ поръ состояло изъ двухъ частей -- побѣдителей и побѣжденныхъ, изъ которыхъ первые носили имя Леховъ, составлявшихъ воинскую аристократію страны. Борьба между обѣими частями народонаселенія выказывается въ первоначальныхъ преданіяхъ народныхъ, хотя искаженнымъ педантами-историками; она выказывается въ преданіи о владычествѣ Лешковъ, въ сказкѣ о Попелѣ, который презиралъ славянскіе нравы и обычаи, отказалъ въ гостепріимствѣ двоимъ странникамъ, убилъ двадцать родныхъ дядей и былъ съѣденъ въ наказаніе мышами -- презрительный намекъ на низкое, земледѣльческое народонаселеніе. Это народонаселеніе, какъ видно, взяло верхъ по смерти Попеля, и князь избранъ изъ ея среды: то былъ миѳическій поселянинъ Пястъ. Потомки Пяста остались вѣрны своему происхожденію, стараясь поддержать нисшій классъ народонаселенія противъ Лехитовъ; но враждебныя обстоятельства, съ самаго начала, шли на перекоръ ихъ стремленіямъ. Главнымъ бѣдствіемъ для Польши было принятіе христіанства отъ западной церкви: католическое духовенство, какъ войско папы, по характеру своему, не могло быть народнымъ, блюсти интересы народа, изъ которыхъ главнымъ было поддержаніе, усиленіе власти королевской; у католическаго духовенства былъ свой особый интересъ, въ жертву которому оно приносило всѣ остальные; съ другой стороны, Поляка приняли христіанство отъ нѣмцевъ, которые видѣли въ немъ только орудіе для достиженія своихъ корыстныхъ цѣлей, для порабощенія ихъ себѣ, для уничтоженія ихъ народности. Мечиславъ, который первый изъ князей польскихъ принялъ христіанство, получилъ отъ Нѣмцевъ унизительный титулъ графа и долженъ былъ стать прислужникомъ имперіи: платить дань въ мирное время, помогать войсками въ ратное. Наслѣдникъ Мечислава, Болеславъ I, старался высвободить Польшу изъ-подъ вліянія имперіи и хотѣлъ насильственнымъ соединеніемъ славянскихъ государствъ положить оплотъ наступательнымъ движеніямъ нѣмецкихъ императоровъ; но, дѣйствуя въ томъ смыслѣ съ одной стороны, съ другой, въ то же самое время, самъ подкапывалъ собственное зданіе, утверждая въ своихъ владѣніяхъ католицизмъ, который необходимо тянулъ Польшу подъ зависимость Запада и его двухъ владыкъ -- папы и императора. Преёмники Болеслава вкусили горькіе плоды этой зависимости. Сынъ и наслѣдникъ его, Мечиславъ I, былъ правитель слабый; дѣла шли при немъ худо; но еще хуже пошли они послѣ его смерти, когда, по причинѣ малолѣтства сына его Казиміра, въ челѣ управленія стала мать послѣдняго, Рикса. Нѣмка по происхожденію, Рикса презирала польскіе нравы и обычаи, смѣялась надъ туземцами и отдавала явное предпочтеніе нѣмцамъ. Поляки вышли изъ терпѣнія, и Рикса принуждена была удалиться изъ Польши; за нею послѣдовалъ и сынъ ея. Тогда наступила анархія: старая борьба между побѣдителями и побѣжденными, началомъ чужимъ и народнымъ отрыгнула: нисшее народонаселеніе возстало противъ высшаго, язычество противъ христіанства, т..е. противъ католицизма, принесеннаго народомъ, чуждымъ, и ненавистнымъ издавна, употреблявшаго языкъ непонятный, и потому немогшаго найдти сочувствія въ народѣ. Гибнущая аристократія и католическое духовенство призвали Казиміра, воспитаннаго на чужбинѣ, который, по возвращеніи своемъ, нашелъ себѣ страшнаго противника: въ смутное время, въ Мазовіи возвысился вождь Маславъ, который сталъ теперь въ челѣ демократической партіи, находившейся въ связи съ язычествомъ противъ аристократической и католической партіи Казиміра. Въ 1042 году, послѣдній окончательно восторжествовалъ надъ Маславомъ, павшимъ въ битвѣ; пораженіе Маслава было пораженіемъ нисшихъ классовъ народонаселенія. Съ-этихъ-поръ ходъ общественнаго развитія принимаетъ для нихъ вредный оборотъ; аристократія, все болѣе и болѣе ограничивая власть королевскую, отнимала у народа его естественнаго защитника. Болеславъ II-й Смѣлый, сдѣлался жертвою магнатовъ и духовенства; онъ принужденъ былъ удалиться въ Венгрію и умеръ въ изгнаніи. Ему наслѣдовалъ братъ его, Владиславъ Германъ, человѣкъ беззаботный и ограниченный; такой государь былъ по нраву и магнатамъ и духовенству; при немъ епископства и аббатства наполнились чужеземцами. Сынъ Болеслава-Смѣлаго, Мечиславъ, возвратился-было изъ Венгріи въ отечество; по память отца его была страшна для магнатовъ и любезна для народа: молодой Мечиславъ погибъ отъ яда въ 1089 году: земледѣльцы и пастухи, оставя плугъ и стада, съ тоскою стремилось ко гробу несчастной жертвы. Слабое правленіе Владислава-Германа, смуты, произведенныя беззаконными поступками любимца его, палатина Сецеха, потомъ междоусобія между законнымъ сыномъ Владислава, Болеславомъ ІІГ Кривоустымъ, и незаконнымъ Збигневомъ, увеличивали все болѣе и болѣе силу магнатовъ на счетъ власти монархической, которой страшный ударъ нанесъ еще Кравоустый раздѣленіемъ государства между четырьмя своими сыновьями въ 1139 году.
   У насъ, на Руси, мнимое дѣленіе областей между потомками Ярослава I, т. е. владѣніе всею землею сообща цѣлымъ родомъ княжескимъ, положило неодолимую преграду усиленію власти дружины, не дало ея членамъ возможности принять аристократическій характеръ, потому-что, при отсутствіи завоеванія, при неопредѣленныхъ отношеніяхъ власти княжеской ко власти народной въ городахъ, дружина первыхъ князей не могла принять характера высшаго Сословія въ странѣ, но сохранила чистый, первоначальный характеръ воинственной толпы, собравшейся отовсюду около вождя и находящейся на его содержаніи. Слѣдовательно, здѣсь преобладали отношенія къ князю съ исключеніемъ отношеній къ землѣ, къ странѣ. Произошелъ разъѣздъ членовъ княжескаго рода по волостямъ и безпрестанная смѣна этихъ волостей между ними въ-слѣдствіе господства родовыхъ отношеній; дружины перемѣщались вмѣстѣ съ князьями изъ, одной волости въ другую, слѣдовательно, нигдѣ не могли утвердиться въ качествѣ постоянныхъ землевладѣльцевъ, пріобрѣсти вліяніе на дѣла страны, соединиться въ одно могущественное цѣлое съ однимъ сословнымъ интересомъ, принять аристократическій характеръ. На сѣверѣ, усѣвшись вмѣстѣ съ князьями постоянно въ одной волости, дружинники поняли всю выгоду этой осѣдлости для себя и всѣми силами помогали князьямъ усиливаться одному насчетъ другихъ, что всего лучше видно изъ примѣра Московскаго Княжества; потомъ, когда et утвержденіемъ единовластія интересы дружины разрознились съ интересами князя, дружинники не могли выставить противъ историческаго стремленія государя съ своей стороны ничего историческаго, кромѣ права отъѣзда, которымъ уже нельзя бйло болѣе пользоваться. Мало помогла имъ вступившая въ ихъ ряды толпа безудѣльныхъ князей съ отжившими и враждебными притязаніями; мало помогли имъ и самозванцы, и смуты, и Ляхи: ихъ притязанія постоянно являлись чуждыми для общаго дѣла, несвоевременными, случайнымъ дѣломъ личности, никогда сознательнымъ, прочнымъ и постояннымъ дѣломъ сословія. Причина ясна: эти притязанія, не имѣя исторической основы, но могли привиться къ жизни народной. Совершенно-противоположное явленіе мы видимъ въ Польшѣ. Уже выше было сказано, что здѣсь имѣло мѣсто завоеваніе, при чемъ завоевательная дружина съ самаго начала должна была получить характеръ высшаго сословія. Съ незапамятныхъ временъ до Болеслава-Кривоустаго Польша существовала нераздѣльною, подъ однимъ государемъ, что дало дружинѣ возможность утвердиться въ странѣ въ видъ цѣлаго сословнаго тѣла, сознававшаго свои интересы относительно остальнаго народонаселенія и относительно государя; мы видѣли, что событія, послѣдовавшія за смертію Мечислава II, сильно увеличили власть магнатовъ на счетъ власти королевской, и вотъ послѣдней наносится страшный ущербъ раздѣленіемъ ея между многими, тогда какъ сила магнатовъ окрѣпла: они пріобрѣли значеніе единаго, цѣльнаго, сословія. Вотъ почему, тогда-какъ у насъ на Руси бояре сильно содѣйствовали единовластію, соединенію всѣхъ русскихъ волостей подъ однимъ государемъ, въ Польшѣ, наоборотъ, магнаты рады раздѣленію, стараются поддержать его, ибо оно, ослабляя силу государя, тѣмъ самымъ увеличивало ихъ собственную.
   Старшій сынъ Кривоустаго, Владиславъ II, хотѣлъ быть единовластителемъ и вооружился противъ младшихъ братьевъ; но высшее духовенство и магнаты приняли сторону послѣднихъ, Владиславъ былъ побѣжденъ и принужденъ бѣжать въ Германію; ему наслѣдовалъ въ старшинствѣ братъ его, Болеславъ IV; этому другой братъ Мечиславъ III. Мечиславъ хотѣлъ возстановить упадшую королевскую власть, но былъ изгнанъ магнатами: его мѣсто заступилъ младшій братъ Казиміръ-Справедливый. При немъ явился сенатъ, безъ согласія котораго король не могъ ничего дѣлать. Для показанія отношеній, существовавшихъ между государями о сенатомъ, приведемъ слѣдующій случай: изгнанный Мечиславъ умолялъ брата своего Казиміра о позволеніи возвратиться въ отечество; Казиміръ, тронутый просьбами старшаго брата, который во время малолѣтства его заступалъ для него мѣсто отца, предложилъ сенату о возвращеніи изгнанника. Въ отвѣтъ, вмѣсто обыкновеннаго порядка совѣщанія, поднялся страшный шумъ и послышались слова: "Наши предчувствія исполняются: воронъ ворону не выклюетъ глаза; вмѣсто избавленія отъ одного, мы пріобрѣли теперь двоихъ враговъ: Мечиславъ будетъ мстить за самого-себя, Казиміръ за брата. Не лучше ли было бы искоренить все это сѣмя!" Казиміръ принужденъ былъ отказаться отъ своего предложенія.
   Мечиславъ пережилъ Казиміра; по смерти послѣдняго, магнаты провозгласили королемъ сына его, Лешка-Бѣлаго; но Мечиславъ не думалъ отказываться отъ своихъ притязаній, слѣдствіемъ чего были кровопролитныя усобицы; наконецъ, послѣ разныхъ перемѣнъ, старшинство перешло въ младшую линію, т. е. въ Потомство Казиміра-Справедливаго. По смерти Лещка-Бѣлаго, вступилъ на. престолъ сынъ его Болеславъ V Стыдливый, котораго правленіе было самое продолжительное (34) и самое несчастное: Татары опустошали землю съ одной стороны, княжескія междоусобія съ другой; обѣднѣвшіе князья занимали деньги у нѣмцевъ подъ закладъ земель, которыя такимъ-образомъ переходили въ руки послѣднихъ. Между-тѣмъ, нѣмцы грозили Польшѣ еще съ другой стороны: множество нѣмецкихъ ремесленниковъ и купцовъ поселились въ польскихъ городахъ; такъ-какъ ихъ дѣятельность была выгодна для владѣльцевъ страны, то послѣдніе, для ихъ привлеченія, начали давать городамъ нѣмецкія права, и такимъ-образомъ города и деревни получили нѣмецкое устройство. Отклоненіе шло быстро: князья окружали себя нѣмцами и при дворахъ своихъ ввели въ употребленіе нѣмецкій языкъ; вельможи подражали имъ въ этомъ, особенно желая отличиться отъ простонародья; скоро употребленіе нѣмецкаго языка распространилось повсемѣстно въ Силезіи; въ большихъ городахъ, въ Краковѣ, въ Познани говорили и писали по-нѣмецки. Въслѣдствіе всѣхъ этихъ явленій, въ-слѣдствіе кровопролитныхъ междоусобій, эгоизма и безнаказаннаго своеволія онѣмеченной знати, эгоизма нѣмецкаго средняго сословія и безпомощнаго состоянія сословія нисшаго, народъ долженъ былъ необходимо исчезнуть, право сильнаго господствовало исключительно и естественно влекло къ безнравственности: заговоры, вѣроломства, самыя черныя преступленія характеризуютъ послѣдніе годы описываемаго времени.
   По смерти Болеслава V, корона перешла къ потомкамъ Конрада, младшаго сына Казиміра-Справедливаго, которые образовали двѣ княжескій линіи -- куявскую и мазовецкую. Лешко-Черный, князь куявскій, вступилъ на престолъ; Лещко былъ правитель неспособный; по смерти его, престолъ принадлежалъ брату его, Владиславу-Локетку; но князья изъ старшихъ линій объявили свои притязанія; начались опять междоусобія; Локетекъ былъ два раза изгоняемъ; чешскій король Вацлавъ вмѣшался въ дѣла Польши и былъ провозглашенъ королемъ этой страны. По смерти Вацлава, Локетку, котораго характеръ исправился въ школѣ бѣдствій, удалось, послѣ безчисленныхъ затрудненій, утвердиться на тронь. Правленіе Локетка особенно замѣчательно тѣмъ, что съ его времени аристократія въ Польшѣ уступаетъ мѣсто шляхетской демократіи, потому-что король, имѣя нужду въ шляхтѣ, по при: чинѣ безпрестанныхъ и тяжкихъ войнъ, призвалъ ее на сеймъ для совѣщанія о дѣлахъ общественныхъ, что прежде принадлежало только епископамъ и магнатамъ. Такимъ-образомъ, при Локеткь положено начало той шляхетской волѣ и власти, которыя сдѣлали Польшу чудовищемъ между государствами и были причиною ея паденія. Тщетно сынъ и преемникъ Локетка, Казиміръ-Великій, старался защищать нисшій слой народонаселенія отъ притѣсненій магнатовъ и шляхты (35): онъ не могъ произвести никакого благодѣтельнаго переворота въ судьбѣ утѣсненныхъ и заслужилъ только отъ шляхты прозвище мужицкаго короля. Притомъ Казиміръ, не смотря на всю свою благонамѣренность нанесъ Польшѣ ударъ не менѣе того, какой былъ нанесенъ ей Боле, славомъ-Кривоустымъ, а именно, не имѣя дѣтей, онъ сдѣлалъ наслѣдникомъ по себѣ племянника "своего Лудовика, короля венгерскаго; разумѣется, что король не могъ исполнить своего желанія безъ согласія сейма, и сеймъ воспользовался этимъ благопріятнымъ случаемъ для усиленія своихъ правь на счетъ правъ королевскихъ. Еще при жизни Казиміра, въ 1355. году, послы отъ сейма вытребовали у Лудовика подтвержденіе шляхетскихъ правъ (36). Лудовикъ жилъ въ Венгріи и не обращалъ вниманія на. Польшу, которая, слѣдовательно, была предоставлена самой-себѣ, т. е. своимъ епископамъ, магнатамъ и шляхтѣ. Въ такомъ-то состояніи находилась Польша, когда ея магнаты придумали средство безъ завоеванія присоединить къ ней обширное и богатое государство, которое давно уже стало грозить Польшѣ своимъ могуществомъ.
   14 сентября 1382 года, умеръ король Лудовикъ, котораго двѣнадцатилѣтнее правленіе въ Польшѣ ознаменовано было безпрестанными смутами въ-слѣдствіе пренебреженія, оказаннаго имъ къ наслѣдству Казиміра-Великаго (37). Лудовикъ, не имѣя сыновей, назначилъ наслѣдникомъ по себѣ въ Польшѣ мужа старшей своей дочери, Маріи, Сигизмунда, маркграфа бранденбургскаго, сына чешскаго короля и нѣмецкаго императора, Карла IV. Но польскіе магнаты не очень уважали волю покойнаго короля, и, собравшись у Радома, постановили: присягнуть второй дочери короля Лудовика, Ядвигѣ, и выбрать ей въ мужья князя по своей волѣ, сообразно съ ихъ собственными интересами. Явился претендентъ на польскую корону и на руку Ядвиги: то былъ князь отъ крови Пяста, Земовитъ Мазозецкій, котораго было уже я. выбрали по согласію большинства. Началась война между Земовитомъ и Сигизмундомъ, сопровождаемая внутренними волненіями и кровопролитіями. Наконецъ, 15 октября 1384 года, Ядвига явилась въ Краковѣ и была принята съ неописанною радостію всего народа, который ждалъ отъ нея избавленія отъ смутъ междоцарствія. Надобно было теперь думать о выборѣ ей мужа. Земовитъ Мазовецкій уже успѣлъ пріобрѣсть нерасположеніе Поляковъ насильственными поступками противъ тѣхъ, которые не хотѣли признать его; у Ядвиги былъ- другой женихъ, съ которымъ обручалъ ее покойный отецъ, съ которымъ она вмѣстѣ воспитывалась, къ которому была привязана нѣжною страстью: то былъ Вильгельмъ, герцогъ австрійскій. Но послѣдній не нравился польскимъ магнатамъ: отъ него нельзя было ожидать скорой помощи (38). Ихъ вниманіе обратилъ на себя государь сосѣдней могущественной державы, которая присоединеніемъ къ Польшѣ освобождала послѣднюю отъ опаснаго врага и вмѣстѣ страшно увеличивала(ея силы. Я говорю о Ягайлѣ литовскомъ. Послѣднему также лестно было получить руку Ядвиги и корону польскую, потому-что, не смотря на принятіе русской національность вмѣстѣ съ христіанствомъ восточнаго исповѣданія, литовскіе князья у сосѣднихъ народовъ все еще считались варварами; Ягайлу сильно хотѣлось смыть съ себя это позорное названіе и стать наряду могущественныхъ монарховъ европейскаго христіанскаго міра; прельщала его также и слава о красотѣ Ядвиги, тѣлесной и нравственной; наконецъ, могли безпокоить его таланты предпріимчиваго Витовта, который былъ для него въ Литвѣ опаснымъ соперникомъ и отъ властолюбія котораго благоразумно было обезпечить себя другимъ престоломъ. Такимъ-образомъ, бракъ литовскаго князя съ королевою польской былъ одинаково желателенъ для обѣихъ сторонъ, и потому трудно рѣшить, кто первый сдѣлалъ предложеніе, польскіе ли магнаты, или Ягайло; по-крайней-мѣрѣ, источники разногласятъ (39). Какъ бы то ни было, въ 1385 году послы литовскіе явились къ Ядвигѣ съ предложеніемъ руки своего князя и съ обѣщаніями, что Ягайло прійметъ римскую вѣру не только самъ, но и со всѣми родичами, вельможами и народомъ, выдастъ безъ окупа польскихъ плѣнниковъ, захваченныхъ Литовцами въ предъидущихъ войнахъ, соединитъ навѣки съ Польшею свои наслѣдственныя и пріобрѣтенныя владѣнія, поможетъ Польшѣ возвратить потерянныя ею земли, привезетъ въ нее нѣкоторыя изъ отцовскихъ и дѣдовскихъ сокровищъ, заплатитъ сумму, должную Вильгельму-Австрійскому за несдержаніе обѣщанія на счетъ руки королевиной. Ядвигѣ не очень-пріятно было это предложеніе, но сильно нравилось оно магнатамъ польскимъ: они представили королевѣ высокую заслугу апостольскаго подвига, успѣли поколебать ея отвращеніе и отправили ужо пословъ къ Ягайлу для окончательныхъ переговоровъ, какъ вдругъ неожиданно является въ Краковѣ Вильгельмъ австрійскій. Тщетно магнаты запретили ему доступъ къ краковскому замку. Ядвига устроила съ нимъ свиданіе въ Францисканскомъ монастырѣ: здѣсь страсть ея къ прежнему жениху возобновилась и усилилась до такой степени, что она, какъ говорятъ (40), и слышать не хотѣла объ Ягаилѣ, и, не смотря не представленія Поляковъ, обвѣнчалась съ Вильгельмомъ и жила съ нимъ, какъ жена, пятнадцать дней. Но когда онъ захотѣлъ пользоваться правами супруга въ самомъ краковскомъ замкѣ, то съ безчестіемъ былъ изгнанъ оттуда вельможа- мы. Ядвига хотѣла за нимъ слѣдовать, но была удержана силою; Вильгельмъ, боясь чего-нибудь еще худшаго, поспѣшилъ скрыться изъ Кракова. Между-тѣмъ, Ягайло приближался къ этому городу; вельможи и прелаты снова подступили къ Ядвигѣ съ просьбами не отказываться отъ брака съ литовскимъ княземъ и заслужить титулъ просвѣтительницы его народа; молодая королева, охлажденная нѣсколько отсутствіемъ Вильгельма, опять начала колебаться: ее сильно безпокоила молва, что Ягайло былъ варваръ нравомъ и уродъ тѣломъ. Чтобъ увѣриться въ справедливости этихъ слуховъ, отправила она къ нему на встрѣчу самаго преданнаго себѣ человѣка, съ порученіемъ разсмотрѣть хорошенько наружность жениха и извѣдать его нравъ. Ягайлу предъувѣдомили о цѣли посольства; онъ принялъ посланца съ отмѣнною ласкою (41). Посланный, возвратившись къ Ядвигѣ, донесъ ей, что литовскій князь наружностью пріятенъ, красивъ и строенъ, ростъ имѣетъ средній, лицо продолговатое, во всемъ тѣлѣ нѣтъ никакого порока, въ обхожденіи важенъ и смотритъ государемъ. Ядвига успокоилась на этотъ счетъ и позволила убѣдить себя. Въ 1386 году совершенъ былъ бракъ Ягайло съ Ядвигою -- бракъ, ознаменованный рядомъ отступничествъ: Ядвига измѣнила своему жениху или, лучше сказать, своему мужу; Ягайло измѣнилъ своему отечеству, принесши его интересы въ жертву интересамъ чуждымъ, измѣнилъ своему прежнему исповѣданію, отрекшись отъ православія и принявъ латинство, причемъ прежнее имя Якова перемѣнилъ на имя Владислава. Ему послѣдовалъ Витовтъ, пріѣхавшій съ нимъ на свадьбу въ Краковъ, равно двое братьевъ Ягайла -- Коригайло и Свидригайло, потомъ Нѣсколько другихъ князей литовскихъ, потомковъ прежней династіи. Польскій Лѣтописецъ (42), заключая описаніе ягайлова брака, говоритъ, что польскіе вельможи совершили великое преступленіе, съ презрѣніемъ христіанской религіи: отняли у мужа законную жену, и противъ воли послѣдней сочетали се новымъ бракомъ; и за это всемогущій Господь отмщеній наказалъ Поляковъ многими бѣдствіями, безнарядьемъ въ правленіи и королями, которые были привержены болѣе къ Литвѣ, чѣмъ къ Польшѣ.
   Ягайло, по безхарактерности своей, подчинился вліянію жены и магнатовъ польскихъ. Онъ спѣшилъ исполнить обѣщаніе насчетъ распространенія католицизма въ Литвѣ. Здѣсь уже прежде было распространено православіе; половина виленскихъ жителей принадлежала къ нему; но оно двигалось медленно; пользуясь этою-то медленностью, католицизмъ посредствомъ Поляковъ захватилъ у него и въ Литвѣ остальныхъ язычниковъ, какъ онъ сдѣлалъ это въ областяхъ прибалтійскихъ посредствомъ нѣмцевъ. Православіе, по самому характеру своему, не употребляло насильственныхъ мѣръ при обращеніи; иначе поступили латинскіе проповѣдники, пріѣхавшіе съ Ягайлою въ Литву; они начали истребленіемъ, священныхъ мѣстъ стараго языческаго богослуженія. Народъ, котораго прежнее вѣрованіе было сильно ослаблено давнимъ знакомствомъ съ христіанскою религіею чрезъ Русскихъ, безъ труда согласился на принятіе новой вѣры, причемъ насильственные поступки латинскаго духовенства выиграли въ глазахъ грубыхъ дикарей передъ тихо-распространявшимся православіемъ: варварамъ казалось, что Поляки одарены большимъ могуществомъ, потому-что могли безнаказанно оскорблять ихъ боговъ, истреблять ихъ истуканы и храмы. Но, какъ у насъ при св. Владимірѣ христіанство распространилось быстра только-въ Кіевѣ и мѣстахъ ближайшихъ, гдѣ уже Давно были съ нимъ знакомы, а въ областяхъ отдаленнѣйшихъ язычество долго упорствовало, точно такъ и въ Литвѣ польскіе проповѣдники дѣйствовали успѣшно только въ тѣхъ мѣстахъ, которыя уже давно находились подъ русскимъ вліяніемъ; въ Жмуди же они встрѣтили упорное сопротивленіе и были выведены по приказанію Витовта, напуганнаго тѣмъ, что многочисленныя толпы народа начали переселяться, чтобъ спастись отъ принужденія принять новую религію. Но если католицизму легко было сладить съ язычниками собственной Литвы, то все-таки онъ встрѣтилъ здѣсь страшнаго соперника въ православіи, которое издавна имѣло многочисленныхъ и вѣрныхъ приверженцевъ; по самому характеру латинства, оно. не могло долго ужиться въ мирѣ съ древнимъ исповѣданіемъ и съ самаго начала уже обнаруживаетъ враждебныя намѣренія противъ послѣдняго: постановлено было, что русскія, выходившія замужъ за католиковъ, должны принимать исповѣданіе мужей своихъ, и мужья православной вѣры должны были принимать исповѣданіе женъ; есть даже извѣстіе, что православная церковь въ Литвѣ имѣла мучениковъ при Ягайлѣ (43).
   Вмѣстѣ съ интересомъ религіознымъ, Ягайло принесъ въ жертву Польшѣ и государственный интересъ Литвы и Руси. Князья племени Рюрика и Гедимина принуждены были присягать коронѣ польской и королевѣ Ядвигѣ: такъ въ 1386 году князь Ѳедоръ Острожскій утвержденъ былъ на своей отчинѣ только съ тѣмъ условіемъ, чтобъ онъ и его наслѣдники служили Ягайлу, его преемникамъ и коронѣ польской (44), какъ прежде служилъ князь Ѳедоръ князю Любарту Гедиминовичу Владимірскому. Въ 1393 году, эту граммату князю Ѳедору подтвердила уже одна Ядвига, которая величаетъ себя -- Lithuaniœ princeps snprema, Pomeraniœ Russiœque domina et haercs (45). Такъ князь Симеонъ-Лугвспій Олгердовичъ, позванный Новгородцами, присягалъ: "Мы тому королю (Ягайлу) и Ядвигѣ, королицѣ королевства польскаго, и съ тѣми людьми съ Великаго Новагорода, какожь долгъ держимъ у нашемъ, опеканью, слюбили семы, и еще симъ листомъ слюбуемъ, ижь хочемъ при нихъ, при корунѣ королевства польскаго пристати, и съ нашею силою и съ нашими помочми, и съ Вашею радою, и съ нашимъ остреженьемъ, безъ всякой льсти и хитрости; не хочемъ такожь николи отступити ихъ, коруны королевства польскаго" (46).
   Ясно, что подобный порядокъ вещей не могъ скоро утвердиться; литовская Русь не могла легко и добровольно подчиниться, Польшѣ. Началась борьба за независимость, за народность; началась она подъ покровомъ эгоистическихъ стремленій Витовта, кончилась великимъ возстаніемъ Малой-Руси за вѣру и паденіемъ Польши.
   Ягайло сдѣлалъ намѣстникомъ Литвы брата своего Скиригайло, съ титломъ великаго князя; но столица его была въ Трокахъ: въ Вильнѣ же сидѣлъ Ляхъ, староста королевскій (47). Характеръ Скиригайла латинскіе историки описываютъ самыми черными красками: онъ былъ дерзокъ и жестокъ, не дрожалъ ни передъ какимъ злодѣйствомъ, былъ почти постоянно въ нетрезвомъ видѣ, и потому нестерпимымъ для окружающихъ, которые никогда не могли считать себя безопасными въ его присутствіи (48). Иначе отзывается о йемъ лѣтописцы православные, называя его княземъ чуднымъ о добрымъ (49); причины такого разнорѣчія ясны: Скиригайло остался вѣренъ православію, и потому былъ любимъ русскимъ народомъ (50). Скоро нелюбье возникло между Скиригай^онъ и Витовтомъ. Мы видѣли, что послѣдній возвратился въ Лйтву и примирился съ Ягайломъ, когда тотъ задумалъ о коронѣ польской. Находясь еще у нѣмецкихъ рыцарей, Витовтъ принялъ латинское крещеніе, при чемъ получилъ имя Виганла (51). Возвратившись на родину и ставъ обладателемъ русскихъ мѣстъ (52), онъ не усомнился принять православіе съ именемъ Юрія (53); потомъ въ Краковѣ, вмѣстѣ съ Ягайломъ, опять обратился къ католицизму. Но было сообразно съ честолюбіемъ Витовта оставаться въ Литвѣ владѣтелемъ небольшой волости, въ двойной зависимости -- сперва отъ Скиригайла, и потомъ черезъ него отъ Ягайла и короны польской; онъ зналъ, что примиреніе его съ Олгердовичами было вынужденное, и потому страшно было ему жить между владѣніями Ягайла и Скиригайла; меньше было опасности со стороны перваго, человѣка слабохарактернаго и недѣятельнаго; но всего можно было ожидать отъ втораго, который отличался характеромъ противоположнымъ и не долго сталъ бы думать въ минуты увлеченія; Витовту наговаривала, что Скиригайло хочетъ извести его какимъ бы то ни было образомъ (54)., чтобъ не имѣть соперника въ Литвѣ. Въ нерасположеніи Ягайла онъ могъ убѣдиться уже изъ того, что король не хотѣлъ дать ему листовъ на уступленныя области, не согласился уступить ему волости любартовой; а потомъ это нерасположеніе обнаруживалось еще сильнѣе: Яга и я о заключилъ въ оковы посланца витовтова и вымучивалъ у него извѣстія о сношеніяхъ его князя съ великимъ княземъ московскимъ (55). Все это заставило Витовта вооружиться снова противъ двоюродныхъ братьевъ; онъ хотѣлъ-было нечаянно овладѣть Вольной; но попытка не удалась: онъ принужденъ былъ съ семействомъ и дворомъ удалиться сперва въ Мазовію, а потомъ къ нѣмецкимъ рыцарямъ. Снова началась усобица, которая кончилась въ 1392 году тѣмъ, что король Ягайло принужденъ былъ дать Витовту дипломъ на великое княжество литовское и жмудское съ номинальнымъ подчиненіемъ Польшѣ; Свиригайло же получилъ дипломъ на достоинство великаго князя русскаго (56) и Кіевъ столицею; такимъ-образомъ Русь, въ отдаленности даже и отъ Литвы, получала своего особаго великаго князя. Но Скиригайлу не легко достался Кіевъ; здѣсь сидѣлъ другой Олгердовичъ, Владиміръ (57), который не хотѣлъ уступить Руси брагу; Витовгъ обязался оружіемъ доставить кіевскій престолъ Скиригайлу (58) и сдержалъ свое слово. Владиміръ долженъ былъ удовольствоваться однимъ Копысомъ (59). Не смотря на то, между обоими великими князьями, литовскимъ и русскимъ, продолжалось нелюбье, или потому-что оба не могли забыть старины, или потому-что съ Скиригайломъ, въ-самомъ-дѣлѣ, нельзя было ужиться; какъ бы то ни было, королева Ядвига, въ 1393 году, должна была мирить ихъ въ Вильнѣ. Кромѣ того, Витовтъ долженъ былъ вести усобицы съ Свидригайломъ Олгердовичемъ, княземъ витебскимъ, Димитріемъ-Корибутомъ, княземъ сѣверскимъ; и Ѳеодоромъ Коріатовичемъ, княземъ подольскимъ. Здѣсь мы должны упомянуть объ этомъ послѣднемъ княжествѣ, потому-что его имени не встрѣчаемъ прежде между княжествами русскими.,
   Во время владычества Рюриковичей надъ Южною-Русью, Подолія была мало заселена; послѣ Батыя утвердились здѣсь Татары; великій князь литовско-русскій Олгердъ разбилъ трехъ братьевъ, вождей татарскихъ -- князя Хочебоя (Кочубея), Кутлубуга и Дмитрія, которые были, по выраженію лѣтописца (60), отчичи и дѣдячи подольской земли; имя же послѣдняго брата, если только оно по искажено, указываетъ, что Татаринъ принялъ уже христіанство. Олгердъ отдалъ подольскую землю четыремъ братьямъ, сыновьямъ князя Коріата-Юрія, Александру (61), Константину и Ѳеодору, которые населили страну и настроили въ ней городовъ. Три старшіе Коріатовичи умерли безъ наслѣдниковъ; младшій, Ѳеодоръ, остался одинъ господиномъ Подоліи и не хотѣлъ признавать власти Витовта: послѣдній выгналъ Ѳеодора изъ Подоліи и взялъ се себѣ; потомъ продалъ половицу Польшѣ, опять выкупилъ и держалъ за собой до самой смерти своей, послѣ чего Поляки насильственно отторгли ее отъ великаго княжества литовско-русскаго.
   Въ 1396 году, Русь лишилась своего великаго князя и соединилась снова съ Литвою. Скиригайло, въ св. крещеніи Иванъ, умеръ въ Кіевѣ. Шла молва, будто онъ былъ отравленъ, и подозрѣвали въ преступленіи Ѳому, митрополичьяго намѣстника, послѣ обѣда у котораго великій князь заболѣлъ и на седьмой день скончался; его похоронили въ Печерскомъ-Монастырѣ, подлѣ гроба св. Ѳеодосія (62). Витовтъ, узнавъ о смерти Скиригайла, прислалъ въ Кіевъ князя Ивана Ольгимонтовича Ольшанскаго, въ качествѣ своего намѣстника. Тѣсное, соединеніе съ Литвою подъ однимъ великимъ княземъ не было опасно для Руси, пока этимъ великимъ княземъ былъ Витовтъ, вовсе подумавшій ни о какомъ другомъ подчиненіи Полыни, кромѣ номинальнаго: такъ, въ 1398 году, королева Ядвига прислала къ нему письмо, въ которомъ говорилось, что Ягайло отдалъ ей княжества литовское и русское въ вѣно, въ слѣдствіе чего она имѣетъ право на ежегодную дань съ этихъ странъ. Витовтъ собрало" сеймъ въ Вильнѣ и предложилъ боярамъ литовскимъ и русскимъ вопросъ: "считаютъ ли они себя подданными короны польской въ такой степени, что обязаны платить дань королевѣ?" Всѣ единогласно отвѣчали: "Мы не подданные Польшѣ ни подъ какимъ видомъ; мы всегда были вольны; наши предки никогда Полякамъ дани не платили -- не будемъ и мы платить, останемся при нашей прежней вольности (63)! Поляки испугались и больше ужъ не толковали о дани. Но Витовтъ и бояре его не могли забыть этой попытки со стороны Польши и должны были подумать о томъ, какъ бы высвободиться и изъ-подъ номинальнаго подчиненія; самымъ лучшимъ средствомъ къ тому было провозглашеніе Витовта королемъ Литвы и Руси, причемъ, разумѣется, исчезала всякая зависимость отъ другого короля. Однажды, на обѣдѣ, данномъ по случаю заключенія мира съ нѣмецкимъ орденомъ, бояре провозгласили тостъ Витовта, короля литовскаго и русскаго, и просили его, чтобъ онъ позволилъ всегда такъ величать себя. Витовтъ,--захваченный въ-расплохъ, на этотъ разъ прикинулся скромникомъ и отвѣчалъ, что онъ не смѣетъ еще почитать себя достойнымъ такого высокаго титула, тогда-какъ на самомъ дѣлѣ мысль о независимой коронѣ королевской уже была главною, задушевною его мыслію. Пораженіе на Ворсклѣ остановило на нѣсколько времени честолюбивые замыслы Витовта, особенно въ-отношеніи къ Сѣверовосточной, Московской Руси, которою онъ хотѣлъ овладѣть съ помощію Татаръ. Витовту казалось, что прошла пора думать и объ отдѣленіи отъ Польши: въ 1401 году, на виленскомъ сеймѣ, въ присутствіи короля и великаго князя было постановлено о соединеніи Литвы и Руси Съ Польшею; опредѣлено, что по смерти Витовта Литва и Русь возвращаются снова подъ власть Ягацла; по смерти же королевской ни Литва безъ Польши не выбираетъ великаго князя, ни Польша безъ Литвы не выбираетъ короля; оба народа имѣютъ общихъ враговъ и друзей. Ходили слухи еще объ одномъ пунктѣ договора, а именно, что по смерти Ягайла престолъ польскій переходитъ къ Витовту. Въ 1413 году, связь съ Польшею была еще болѣе скрѣплена на сеймѣ въ Городкѣ; дворянству литовское поддалось на приманку: оно сравнено въ правахъ съ дворянствомъ польскимъ, за исключеніемъ однако православныхъ (64). Польскіе магнаты торжествовали завоеваніе Литвы, т. е. ея зараженіе язвою Польши, а сами пользовалось обстоятельствами и слабохарактерностью короля своего, чтобъ все болѣе и болѣе усиливать свои права на счетъ власти королевской. Когда, въ 1425 году, Ягайло, послѣ рожденія сына своего Владислава, собрала, сеймъ въ Брестѣ-Куявскомъ и предложилъ магнатамъ, чтобъ они назначили новорожденнаго преемникомъ отцовскаго- престола, то они не прежде согласились за это, какъ вынудивъ у короля новыя права и льготы: присяжныя грамматы вельможъ и жалованныя королевскія были сданы на руки епископу краковскому, Збигнѣву Олесницкому, съ тѣмъ, что несоблюденіе послѣднихъ влечётъ за собою уничтоженіе первыхъ. Въ слѣдующемъ 1426 году, король созвалъ сеймъ въ Ленчицѣ, и здѣсь, по внушеніямъ Сигизмунда, императора нѣмецкаго, объявилъ, что онъ не подтвердитъ старыхъ вольностей и не дастъ новыхъ, гибельныхъ для него и для его преемниковъ; что же касается до признанія сына его королемъ, то вельможи обязываются къ тому закономъ божественнымъ, безъ всякихъ уступокъ СО стороны госуііфя. Попытка была смѣла, но не Ягайлу было успѣть въ ней. Какъ-скоро заслышала королевскія слова, поднялся страшный шумъ въ собраніи; Збигвѣвъ, вставъ съ своего мѣста и показывая на присяжный листъ, сказалъ: "Вотъ граммата, мнѣ ввѣренная; возвращаю ее въ цѣлости, когда король отказывается исполнить свои обѣщанія". Вельможи схватили у него граммату и мечами изрѣзали въ куски. Король съ печальнымъ и озабоченнымъ видомъ вышелъ изъ собранія, однако не отсталъ отъ своего намѣренія, только принялся за дѣло гораздо-ловчѣе. Зная, что вельможи его толкуютъ о благѣ общемъ только тогда, когда оно совпадаетъ съ ихъ интересами, и имѣютъ въ виду единственно послѣдніе, онъ начавъ осыпать дарами и обѣщаніями каждаго изъ нихъ отдѣльно, и нашлось очень-мало людей, которые, не уступивъ его требованію, не обязались признать королемъ сына его (65).
   На томъ же левчицкомъ сеймѣ между прочимъ разсуждали и о средствахъ, какъ бы помѣшать отдѣленію Литвы отъ Польши, о которомъ сталъ снова замышлять Витовтъ. И Витовтъ, какъ видно, не столько замышлялъ о независимости Литвы и Руси отъ Польши, сколько о зависимости Польши отъ себя. Мы видѣли, что въ случаѣ смерти Ягайла бездѣтнымъ, престолъ польскій Легко могъ перейдти къ нему; но Ягайло отъ новаго брака своего имѣлъ уже двоихъ сыновей, и королева Софья была беременна третьимъ; Витовтъ придумалъ средство -- ославивъ мать, лишить и сыновей надежды на престолъ: въ 1427 году, на сеймѣ въ Городнѣ, Витовтъ обвинилъ молодую королеву въ невѣрности дряхлому мужу; пыткою вынудили показанія у нѣкоторыхъ придворныхъ женщинъ; перехватили виновниковъ преступленія; но королева успѣла очистить себя присягою -- Ягайло успокоился, и Витовтъ не достигъ своей цѣли (66). Тогда обратился онъ къ другому средству достать независимость для Литвы и корону королевскую для себя: для этого онъ обратился къ императору Сигизмунду. Сигизмундъ, находясь въ затруднительномъ положеніи по случаю войнъ съ гусситами и Турками, требовалъ и не могъ добиться помощи отъ слабаго Ягайла, который самъ признавался, что не можетъ ничего сдѣлать безъ совѣта съ Витовтомъ; вотъ почему императору очень хотѣлось сблизиться съ послѣднимъ: "Вижу" говорилъ онъ, "что король Владиславъ человѣкъ простоватый и во всемъ подчиняется вліянію Витовта; такъ мнѣ нужно привязать къ, себѣ прежде всего литовскаго князя, чтобъ посредствомъ его овладѣть и Ягайломъ" (67). Начались частыя пересылки между Сигизмундомъ и Витовтомъ; наконецъ, положено было сидѣться въ Луцкѣ, куда долженъ былъ пріѣхать и Ягайло. Въ 1429 году былъ этотъ знаменитый съѣздъ трехъ коронованныхъ лицъ Вмѣстѣ со множествомъ вельможъ польскихъ, русскихъ и литовскихъ. Послѣ празднествъ начались совѣщанія; на одномъ изъ нихъ императоръ сказалъ слѣдующія замѣчательныя слова: "Я понуждаю папу, чтобъ онъ созвалъ соборъ для примиренія съ гусситами и для преобразованія церкви; отправлюсь туда самъ, если онъ согласится; если же не согласится, созову соборъ собственною моею властію. Не должно пренебрегать также и соединеніемъ съ Греками, потому-что они исповѣдуютъ одну съ нами вѣру, отличаясь только отъ насъ бородами да женами (68). Но этого, однако, не должно ставить имъ въ порокъ, потому-что греческіе священники довольствуются одною женою, а латинскіе держатъ ихъ по десяти и болЛте." Эти слова императора скоро были въ устахъ всѣхъ Русскихъ, которые превозносили его похвалами, къ страшной досадѣ католиковъ (69) и Поляковъ. Но досада послѣднихъ усилилась еще болѣе, когда они узнали о главномъ предметѣ совѣщаній между Сигизмундомъ и Витовтомъ: этотъ предметъ былъ -- признаніе Витовта независимымъ королемъ Литвы и Руси. Сигизмундъ легко успѣлъ уговорить Я за и я а дать на это свое согласіе; но страшное сопротивленіе, какъ и слѣдовало ожидать, оказалось со стороны прелатовъ и вельможъ польскихъ, у которыхъ изъ рукъ вырывалась богатая добыча. И здѣсь на первомъ планѣ явился уже извѣстный намъ Збигневъ Олесницкій; епископъ краковскій, бывшій вездѣ впереди по своему характеру и талантамъ. Онъ одинъ въ собраніи нашелся рѣзко отвѣчать Витовту, отказался на его предложеніе, при чемъ не постыдился вплести вопіющую ложь, говоря, что при избраніи Ягайла они руководствовались только духовнымъ благомъ Литовцевъ, владѣнія которыхъ не могли представить имъ ничего лестнаго, потому-что были всѣ почти опустошены и разобраны сосѣдними- владѣльцами (70). Палатинъ краковскій, Янъ Тарновскій, и всѣ другіе шумомъ негодованія выразили свое согласіе на рѣчь Олесницкаго. Витовтъ, всегда скрытный, тутъ, однако, не могъ удержать своего неудовольствія, которое выразилось въ отрывочныхъ гнѣвныхъ восклицаніяхъ: "Пусть такъ!" говорилъ онъ, выходя изъ собранія: "а я все-таки найду средства сдѣлать по-моему". Поляки накинулись на своего несчастнаго короля: "развѣ ты насъ за тѣмъ сюда позвалъ, чтобъ быть свидѣтелями отдѣленія отъ Нольши такихъ знатныхъ владѣній?" (Такъ, водно, Литва и Русь не были, еще въ конецъ опустошены и разобраны сосѣдними владѣльцами??) жалкій старика, заливался слезами, благодарилъ ихъ за вѣрность, клялся, что никогда не давалъ своего согласія. Сигизмунду и Вито рту, что радъ хоть сейчасъ бѣжать изъ Луцка куда они сама назначатъ. И точно, прелаты и папы польскіе собрались и уѣхало днемъ, а Ягайло побѣжалъ за ними въ ночь. Витовта сильно раздосадовало это поспѣшное бѣгство Поляковъ и короля ихъ; однако, насильственныя мѣры не были въ характерѣ Витовта: зная польское корыстолюбіе (71), онъ. началъ обдаривать пановъ, чтобъ какъ можно тише, безъ помощи оружія, достигъ своей цѣли.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, на корочинскомъ сеймъ у Поляковъ было положено кроткими мѣрами отвлекать Витовта отъ его опаснаго намѣренія. Посланъ былъ къ нему въ Литву все тотъ же Збигнѣвъ Олесницкій, который истощилъ передъ нимъ все свое краснорѣчіе. "Вѣдь провозглашеніе себя королемъ" говорилъ онъ Витовту: "скорѣе уменьшитъ твое величіе, чѣмъ возвыситъ: между князьями-то ты первый, а между королями будешь послѣдній; что за честь въ преклонныхъ лѣтахъ окружить голову небольшимъ количествомъ золота и дорогихъ камней, а цѣлые народы окружить всѣми ужасами кровопролитныхъ войнъ?" Но въ Витовтѣ встрѣтилъ онъ дли себя достойнаго противника: "Никогда" отвѣчалъ великій князь: "у меня и въ головѣ не было намѣренія стать независимымъ королемъ; давно уже императоръ убѣждалъ меня принять королевскій титулъ, и я не далъ на то своего согласія. Но теперь самъ король Владиславъ потребовалъ этого отъ меня; уступая его мольбамъ, повинуясь его приказанію, я далъ публично свое согласіе, посла чего постыдно было бы для меня отказаться." Олесинцкій возвратился ни съ чѣмъ, а между-тѣмъ приближенные Витовта, литво-русскіе вельможи, не переставали убѣждать своего князя привести какъ-можно-скорѣе къ концу начатое предпріятіе: вѣроятно, преклонныя лѣта Витовта побуждали ихъ еще болѣе къ этому. Витовтъ писалъ къ Ягайлу, укоряя въ томъ, что онъ взялъ назадъ свое согласіе, и въ томъ, что хочетъ сдѣлать народъ литовскій и князя его васаллами Польши; писалъ и къ императору съ тѣми же жалобами (72). Поляки были въ страшной тревогѣ; послѣ долгихъ Совѣщаній положено было опять слать пословъ къ Витовту, и опять отправленъ былъ Збигнѣвъ Олесницкій вмѣстѣ съ Яномъ Тарновскимъ, палатиномъ краковскимъ. Послы изумили Витовта предложеніемъ -- принять корону польскую, которую уступаетъ ему Ягайло, по старости лѣтъ уже чувствующій себя неспособнымъ къ правленію. Великій князь отвѣчалъ имъ, что считаетъ гнуснымъ дѣломъ принять польскую корону, отнявъ ее у брата, и, чтобъ отдѣлиться отъ докучливыхъ посольствъ изъ Кракова, объявилъ, что самъ не станетъ болѣе добиваться короны, по если ее пришлютъ ему, то не откажется принять.
   Между-тѣмъ, Полякѣ дѣйствовали противъ намѣренія Витовта и съ другой стороны: они представили нэпѣ Мартину всю опасность, которою грозитъ католицизму отдѣленіе Литвы и Руси отъ Польши, потому-что тогда издревле-господствовавшее въ этихъ странахъ православіе опять возьметъ прежнюю силу и подавитъ только-что водворившееся въ Литвѣ латинство. Пана, понявъ справедливость опасенія, немедленно отправилъ къ императору запретъ посылать корону въ Литву, а Витовту запретъ принимать ее. Получивъ буллу, Витовтъ, въ 1430 году, написалъ прелатамъ и вельможамъ польскимъ, жалуясь имъ на короля Владислава, который чернитъ его передъ напою и передъ другими владѣтелями католическими. Въ это время Поляки были встревожены вѣстію, что великій князь взялъ съ своихъ бояръ присягу служить ему противъ короля и королевства польскаго, и снова Збигнѣвъ отправился въ Литву успокоить ея князя на счетъ буллы папской и укорить въ непріязненныхъ намѣреніяхъ противъ Польши. Витовтъ отвѣчалъ, что онъ взялъ присягу съ своихъ и утвердилъ крѣпости вовсе не съ цѣлію начать наступательныя движенія противъ Польши, но только для предохраненія себя отъ внезапнаго нападенія враговъ, ибо ему достовѣрно извѣстно, что гусситы безпрестанно добиваются отъ короля Владислава позволенія пройдти чрезъ его области на Пруссію и на Литву, и король ему объ этомъ ничего не объявилъ. Збигнѣву нечего было отвѣчать на это. Между-тѣмъ, днемъ витовтовой коронаціи назначенъ былъ праздникъ Успенія Богородицы; но такъ-какъ посланные отъ императора съ короною опоздали къ этому дню, то назначенъ былъ другой праздникъ, Рождества Богородицы, и приглашены уже были къ этому торжеству многіе сосѣдніе владѣльцы, въ томъ числѣ и великій князь московскій, поляки знали объ этомъ, и потому разставили отрядъ по границамъ, чтобъ не пропускать императорскихъ пословъ въ Литву. На границахъ Саксоніи и Пруссіи схвачены были двое императорскихъ посланниковъ -- Мигала и Ротъ, которые ѣхали къ Витовту съ извѣстіемъ, что корона уже отправлена, и съ грамматами, въ силу которыхъ онъ получалъ право на королевскій титулъ; за этими послами слѣдовали другіе, знатнѣйшіе и многочисленнѣйшіе, которые везли корону. Чтобъ перехватить ихъ, отправились трое польскихъ вельможъ съ значительнымъ отрядомъ, поклявшись помѣшать отдѣленію Литвы и Руси, хотя бы для перехваченія короны нужно было ѣхать въ самые отдаленные предѣлы. Императорскіе послы, узнавъ объ этомъ, испугались и возвратились назадъ къ Сигизмунду (73).
   Вѣсть объ этомъ такъ поразила Витовта, что сильно разстроила его здоровье, однако больной старикъ еще не теряла, совершенно надежды какъ бы то ни было успѣть въ своемъ намѣреніи. Зная слабохарактерность Ягайла, онъ послалъ звать его къ себѣ въ Вильну. Ягайлу и самому сильно хотѣлось поѣхать въ Литву, не потоку, чтобъ онъ очень любилъ родную страну, а потому-что въ ней всего лучше удовлетворялъ онъ своей страсти къ охотѣ. Но польскіе прелаты и вельможи знали, что если Ягайло разъ свидится съ Витовтомъ, то не будетъ въ состояніи отказать ему ни въ чемъ; знали также, что императорскіе послы убѣждаютъ Виговта употребить при вѣнчаніи короны, сдѣланныя въ Вильнѣ, что не помѣшаетъ Сигизмунду признать его королемъ, и потому боялись отпустить Ягайла одного въ Литву, а приставили къ нему Збигнѣва Олесницкаго, на твердость котораго вполнѣ полагались. Витовтъ принялъ двоюроднаго брата съ большимъ торжествомъ; но самъ со-дня-на-день все становился слабѣе и слабѣе, не переставая однако требовать отъ Ягайла, чтобъ тотъ согласился на его коронацію. Ягайло отвѣчалъ, что онъ самъ по себѣ радъ дать согласіе, да что жь ему дѣлать, когда Поляки приставили къ нему Збигнѣва, безъ согласія котораго ничего не сдѣлаешь; что прежде всего нужно какъ-нибудь размягчить этотъ камень (74). Витовтъ принялся размягчать и просьбами и дарами, какихъ никто до него ее получалъ еще въ Литвѣ; но Збитѣвъ остался непреклоненъ; Ритовтъ употребилъ угрозы, давая знать, что употребитъ всѣ средства, разсыплетъ повсюду-то самое золото, тѣ самые дары, которые были приготовлены для Збигнѣва, чтобъ лишить его краковской епископіи. Но угрозы не испугали, а только еще болѣе ожесточили Збигнѣва. и Витовтъ долженъ былъ оставить всякую надежду преклонить его на свою сторону, а скоро тяжкая болѣзнь заставила его отложить и всѣ другія надежды. Витовтъ умеръ 27 октября 1430 года: главною причиною смерти полагаютъ тяжкую скорбь о несбывшохся намѣреніяхъ.
   Разсмотрѣвъ дѣятельность Витовта относительно борьбы его съ Польшею за независимость Литвы и Руси, мы должны были бы обратиться ко внутреннему состоянію Малой-Россіи въ его княженіе; но, къ-сожалѣнію, надобно признаться, что мы объ немъ почти ничего не знаемъ. Упомянуто было, что, по смерти Скиригайла, Витовтъ посадилъ княземъ въ Кіевѣ Ивана Ольгимувтовича или Борисовича Ольшанскаго. Этотъ князь палъ въ знаменитой битвѣ съ Татарами при Ворсклѣ. Кіявъ откупился отъ побѣдителей тысячью червонныхъ, Печерскій Монастырь особо за себя заплатилъ тридцать червонныхъ (75). Преемникомъ Ивана Ольгимунтовича былъ, какъ видно, сынъ прежняго князя Владиміра Олгердовича, Александръ или Олелько Владиміровичъ. Отъ него имѣемъ мы только двѣ грамматы: одна, данная въ 1411 году кіевскому доминиканскому монастырю -- въ ней Александръ подтверждаетъ пожалованіе отца своего (76); другая дана имъ, вмѣстѣ съ женою, Лаврашовскому Монастырю на десятину (77); въ этой грамматѣ говорится: "Се изъ князь Олексанъдро Володимеровичь, и съ своего княгинею Московъкою и своими дѣтми, далъ семь десятину св. Богородицы и проч." Эта княгиня Московка была Анастасія, дочь-московскаго великаго князя Василія Дмитріевича, слѣдовательно, внука витовтова по матери. Преемникомъ Александра въ Кіевѣ былъ сынъ его Семенъ. Кромѣ иреемства князей, лѣтописцы упоминаютъ еще объ опустошеніи Кіева и всей русской земли Татарами подъ предводительствомъ Едигея въ 1416 году, послѣ чего Кіевъ не могъ уже никогда оправиться (78).
   Но гораздо-больше извѣстно намъ о дѣлахъ церковныхъ, именно о раздѣленіи русской церкви, совершившемся въ это время по настоянію Витовта. При господствѣ религіознаго интереса въ нашей древней исторіи, митрополитъ всея Руси имѣлъ великое значеніе, ибо онъ поддерживалъ единство ея, когда не было государя всея Руси; и при ослабленіи родовыхъ отношеній, при стремленіи князей къ особности, къ отдѣленію, мѣстопребываніе митрополита долженствовало быть по нсрбходимости главнымъ городомъ Руси, единственнымъ ея сосредоточеніемъ. Уже давно, въ русскихъ областяхъ -- сѣверовосточныхъ и югозападныхъ, -- обнаружилось различіе, въ характерѣ началъ общественнаго строя. Андрей-Боголюбскій, первый князь, который задумалъ воспользоваться началами, господствовавшими на сѣверѣ и посредствомъ ихъ дать преобладаніе сѣверу надъ югомъ, Андрей-Боголюбскій понялъ, что Сѣверъ не будетъ вполнѣ первенствовать надъ югомъ до-тѣхъ-поръ, пока вся Русь будетъ имѣть одного митрополита, и этотъ митрополитъ будетъ жить въ Кіевѣ. Андреи просилъ у патріарха поставить для Сѣверной-Руси особаго Митрополита и не получилъ желаемаго. Но войска Андрея опустошили Кіевъ, подорвали его силу и славу, Татары докончили ихъ дѣло, митрополитъ не находилъ болѣе безопасности на югѣ и переселился на сѣверъ, чѣмъ далъ сѣверу, такъ-сказать, окончательное благословеніе для новой жизни; потомъ митрополитъ же, перенесеніемъ своего стола изъ Владиміра въ Москву, далъ и Москвѣ окончательное благословеніе на великое дѣло собранія земли русской. Городъ, гдѣ жилъ митрополитъ всея Руси, считался необходимо столицею всея Руси. Сильно, говорятъ, досадовали русскіе князья, узнавъ, что митрополитъ переселился въ Москву: они предвидѣли для себя всѣ вредныя слѣдствія отъ этого. Но между-тѣмъ, какъ Сѣверовосточная-Русь собиралась около Москвы, Русь Югозападная сосредоточивалась около другаго пункта -- Литвы;; пились два князя русскіе, изъ которыхъ каждый назывался и хотѣлъ быть княземъ всей Руси, понимая невозможность дѣлежа. Легко понять, какое важное преимущество давало московскому князю пребываніе всероссійскаго митрополита въ Москвѣ; легко понять, слѣдовательно, какими глазами долженъ былъ смотрѣть на это обстоятельства князь литовскій, особенно послѣ того, какъ онъ принятіемъ католицизма отчудилъ себя отъ православнаго русскаго народонаселенія, которое необходимо должно было стремиться теперь къ столицѣ русскаго митрополита и православнаго великаго князя московскаго и всея Руси. Вотъ почему Витовту необходимо должна была прійдти мысль высвободить югозападныя русскія области изъ-подъ вліянія Москвы, поставивъ для нихъ особаго митрополита. Ему трудно было найдти предѣлъ для раздѣленія русской церкви при митрополитѣ Кипріанѣ, потому-что этотъ пастырь пекся наравнѣ о сѣверной и южной своей паствѣ, нерѣдко посѣщая Заднѣпровье: Такъ съ 1396 года онъ пробылъ на югѣ 18 мѣсяцевъ, а съ 1404 года 23 мѣсяца (79). Преемникомъ Кипріана былъ Фотій, Грекъ, родомъ изъ Морей, который, по словамъ одного изъ ученѣйшихъ іерарховъ нашей церкви (80), не наслѣдовалъ отъ своего предмѣстника искусства угождать двумъ государямъ русской іерархіи и предоставилъ южныя области намѣстникамъ, а самъ занимался въ Москвѣ тяжбами съ боярами и другими мірянами. Витовтъ воспользовался такимъ поведеніемъ Фотія, созвалъ православныхъ архіереевъ югозападныхъ русскихъ областей и принудилъ ихъ къ избранію особаго митрополита для кіевской Руси, которымъ и провозглашенъ Григорій Цамблакъ, ученый Болгаръ. Въ соборной грамматѣ о его поставленіи (81), западно-русскіе епископы полоцкій, черниговскій, луцкій, Владимірскій, перемышльскій, смоленскій, холмскій и туровскій, говорятъ, что они скорбѣли, видя, какъ митрополитъ Фотій пренебрегаетъ церковью кіевскою, главною на Руси: пастырь именемъ только, а не дѣломъ, онъ не хотѣлъ сидѣть у церкви, данной ему Богомъ, и управлять людьми Божіими, а только сбиралъ доходы церковные, живя въ иномъ мѣстѣ, перенося туда и богатство и честь кіевской церкви. Когда мы были въ скорби, продолжаютъ архіереи, то милостивый Богъ подвигнулъ сердце великаго князя Александра-Витовта, литовскаго и многихъ русскихъ земель господаря; онъ изгналъ Фотія и послалъ въ Царьградъ за другимъ митрополитомъ. Но императоръ Мануилъ не захотѣлъ послушать прошенія его праведнаго ради своихъ прибытковъ неправедныхъ. Тогда великій князь собралъ на совѣтъ всѣхъ насъ и всѣхъ князей литовскихъ и русскихъ земель и иныхъ странъ, ему подвластныхъ и исповѣдающихъ православіе, также бояръ и вельможъ, архимандритовъ и игуменовъ, иноковъ и священниковъ. По общему совѣту и желанію, избранъ митрополитомъ Григорій, по преданію апостольскому. Епископы оправдываютъ свое дѣло примѣромъ великаго князя Изяслава Мстиславича, при которомъ былъ поставленъ митрополитъ независимо отъ патріарха, примѣромъ родныхъ Болгаръ и Сербовъ, и въ заключеніи объявляютъ, что ихъ поступокъ никакъ не должно принимать знакомъ отдѣленія ихъ отъ восточной церкви: они свято сохраняютъ единеніе съ нею, но только не хотятъ принимать митрополитовъ отъ патріарха константинопольскаго, потому-что патріархъ по правиламъ поставить митрополита не Аіожетъ, а ставитъ кого ему императоръ велитъ. Здѣсь должно замѣтить, во-первыхъ, что никогда избраніе русскаго митрополита не зависѣло отъ произвола ни греческаго императора, ни патріарха, которые не смѣли присылать человѣка, неугоднаго великому князю (82); потомъ, еслибъ въ Константинополѣ всего больше преобладали корыстныя цѣли, то императору и патріарху гораздо-выгоднѣе было бы согласиться на предложеніе Витовта и поставить для Кіева особаго митрополита, потому-что при поставленіи двухъ митрополитовъ въ Москйу и въ Кіевъ сошло бы больше даровъ, чѣмъ при поставленіи только одного. Не отъ Константинополя должно было бояться симоніи, а отъ иновѣрнаго короля польскаго: такъ въ 1398 году луцкій епископъ Іоаннъ покупалъ у Ягайла галицкую митрополію за 200 гривенъ и 30 коней (83). Наконецъ, западно-русское духовенство явно показало, что оно, обвиняя императора и патріарха цареградскаго, служило только водамъ Витовта, хотѣвшаго исторгнуть его изъ-подъ; вліянія Москвы, ибо въ то время, какъ Москва отдѣлилась отъ Константинополя, Кіевъ, добывъ себѣ особаго митрополита, опять сталъ принимать его отъ рукъ дареградскаго патріарха, когда послѣдній уже находился подъ властію султана.
   Очень-любопытна также граммата самого Витовта касательно избранія особаго митрополита для Кіева (84): "Сколько митрополитовъ ни было за нашею памятью, церкви не строили, только доходы брали, да въ иныя мѣста уносили. Видя это, мы, по смерти митрополита Кипріана, послали въ Царьградъ владыку Полоцкаго Ѳеодосія съ просьбою къ дарю и патріарху, чтобъ его намъ поставили митрополитомъ, чтобъ сидѣлъ на столѣ кіевской митрополіи по старинѣ, строилъ бы церковь по давнему, какъ нашъ, потому-что, по Божію изволенію, мы владѣемъ Кіевомъ. Но они того не захотѣли... Намъ жаль стало смотрѣть: хотя мы и не вашей вѣры, да другіе люди со стороны скажутъ: господарь-то не той вѣры, такъ церковь и оскудѣла... Мы пишемъ вамъ это для того, чтобъ вы вѣдали, какъ это дѣло сталось. А кто хочетъ, по старинѣ, держаться подъ властію митрополита кіевскаго, хорошо, а кто не хочетъ, тому воля; но знайте то: мы не вашей вѣры, и еслибъ захотѣли, чтобъ въ нашей державѣ вѣра ваша ослабѣвала, и церкви ваши оставались нестроены, то мы бы о томъ и не заботились, никто насъ не могъ къ тому принудить. Но когда митрополита нѣтъ, или который владыка умеръ бы на которой епископьи, то мы бы держали какого-нибудь намѣстника; а доходъ церковный, митрополичій и епископскій, себѣ бы брали; но мы, желая, чтобъ ваша вѣра не уменьшилась, и церквамъ вашимъ было строеніе, поставили митрополита въ Кіевѣ, чтобъ русская честь вся стояла на своей землѣ".
   Такъ подъ предлогомъ чисто-церковнымъ скрывалъ Витовтъ свои замыслы чисто-политическіе; такъ хвастался онъ своею терпимостью, своимъ равнодушіемъ въ дѣлахъ вѣры, что всего лучше доказалъ неоднократною перемѣною исповѣданія. Въ-слѣдствіе этого равнодушія, Витовтъ самъ не могъ быть гонителемъ православія; но для своихъ преемниковъ, менѣе-равнодушныхъ и менѣе-благоразумныхъ, онъ оставилъ вѣрное средство къ гоненію, расторгнувъ союзъ южно-русской церкви съ сѣверною, выставивъ первую безъ защиты на жертву врагамъ ея.

С. СОЛОВЬЕВЪ.

   24 іюля, 1848 г.

(Будетъ продолженіе.)

   
   (1) Discordia semina reram, Orid.
   (2) Staroz., стр. 361.
   (3) Ипатьев., стр. 12.
   (4) Издан. Дубен., стр. 184.
   (5) Стрыйков., кв. VIII, гл. 6. Dlugosz, 1. VI, р. 899.
   (6) Ипатьев., стр. 187.
   (7) Ипатьев. 188; Рюссова Лифлянд. Хроника, въ переводѣ Пабста, стр. 30.
   (8) Густин., стр. 311, подъ годомъ 1218: "Въ сіо лѣто великій князь литовскій, Миндовгъ пріятъ вѣру христіанскую отъ востока, со многими своими бояры.
   (9) Histor. Ross. Monim. X, No LXXXII.
   (10) Тамъ же, No LXXXIII.
   (11) Тамъ же, No LXXXIV.
   (12) Тамъ же, No LXXXV. (13) Ипатьев., стр. 188.
   (14) Тамъ же, стр. 201.
   (15) Тамъ же.
   (16) Ипатьев., 202.
   (17) Тамъ же.
   (18) Ипатьев., стр. 204.
   (19) Тамъ же. Pfarbutt, Dzieje narodu Lilewskiego, t. IV, p. 239.
   (20) Annales Olivienses, Dhigosz, Mischorita Bielski, Kramer.
   (21) Рукописная хроника Быховца, Стрыйковскій.
   (22) См. Narbutt, Dzieje narodu Litew. t. IV, p. 485 et seq. Какъ ни старается Нарбутъ подтвердить второе мнѣніе, но мы не можемъ отдать ему преимущество, именно потому, что въ письмѣ къ папѣ Іоанну XXII Гедиминъ называетъ князя Витенеса просто своимъ предшественникомъ: predecessor noster Rex Viten; Нарбутъ въ слѣдующей фразѣ: Ista enim, pater rercrende, vobis scripsimus, ut sciatis, quare prorjcnitores nostri in errore infidelitatis et incredulilalis decesserunt -- находитъ подтвержденіе мнѣнію, что Гедиминъ происходитъ отъ Витенеса; но мы понимаемъ здѣсь progenitores nostri такъ, что Гедиминъ, отъ лица всѣхъ Литовцевъ, говорить о своихъ отцахъ.
   (23) Густин., стр. 340.
   (24) Тамъ же, стр. 346.
   (25) Narbutt, t. IV, р. 470.
   (26) Narbuit, t. IV, р. 486. Густин., стр. 348,
   (27) Лѣтописецъ Даниловича, стр. 27.
   (28) Давидовича, стр. 27 и слѣд.
   (29) Давидовича, стр. 40.
   (30) Naruszewz. t. VII, х. III, przypi. 77.
   (31) Narbutt, t. V, 277.
   (32) Лѣтопись Даниловича, стр. 32.
   (33) Narbult, I. V, 283.
   (34) Онъ правилъ 52 года.
   (35) Dlugossi Histor. Polon. lib. IX, p. 1163 et squ. Et cmethonibns colonisque, ut а militaribus ct Nobilibus non fièrent oppressiones et injuriæ: quo factum est, ut cmetliones et coloni, sub militaribus et Nobilibus degeutes, quotiescumque per suos Dominos et bqeredes gravabantur, toties ad illum babebant fidum responsum atque recursura, ipsequc pro illis et corum injuriis, effectuaient oppositionem severe et rigide intcrponebat, ut nemo, qnantumcumque rnagnus, polens et dires, auderet in suos esse cmethpnes violenlus, gravis et injurius: Rege Casimiro, unumquamque pro sua factionc, eicessu, aut demerito, digna mulcta coercente. Obquam rem asperius (ut militaribus apparcbat) in eos practicatam, sugillationem vitarc non patuit, quin rustièorum Rex а Nobilibus et militaribus vocitaretur Tante sane justitiæ cultu et moderamine in oiunes, tam nobiles quam agrestes propensus, ut colonis proprios dominos et baeredes iniquitalem et. injuriant inlerre prohibuerit. Ipsosque juxta ac peculiares tutatus est, excmptoque iuterdum majori numrao, homini de haerede suo querenji, monens utignili mercalo et silice in campo reperto (si aliter non darctur) inccndio se ultum iret, illum (radebat. Eaque licentia multorum hominuin militariiuu, lorluuas subjectorum suorurn expilantium, aut illos gravantium refrenavit.
   (36) Dlugossi, 1. IX, p. 1101 et squ.
   (37) Ibid. 1. X, p. 68; Ludovicus, Poloniae et Hungariae rex moritnr, cum apud Polonos annis duodecem, non sine Polonorura gravamine, pernicie, et assidua seditionum et inrasiunum civilium, sensim invalescenlium, quos morbo et scuio graratus opprimerc et extinguere neglexit, vexatione, imperasset.
   (38) Dlugossi 1. X, р. 98: Semovito Masoviæ, et Vladislao Oppoliensi Ducibus neglectes, quoil ex eorum assumptione tenais accessio iïeret, Vilhelmoque Duce Aystriæ repudiato, qubd serum et longinquam ex eo speraretur auxilium.
   (39) Въ литовской лѣтописи Даниловича, стр. 40, говорится, что Ляхи сдѣлала первое предложеніе; въ другихъ источникахъ напротивъ.
   (40) Dlugossi, I. X, р. 102: Fama insuper et plurimorom assertione proditum est.
   (41) Ibid. р. 103.
   (42) Dlugossi, 1. X, р. 108.
   (43) Dlugdssi, 1. X, р. 118. Лѣтописецъ Даниловича, стр. 204 и 205.
   (44) Zrzòdla do dziejów polskich -- Grabowskiego przezdzicckicgo, t. I, p, 146.
   (45) Тамъ же, стр. 151.
   (46) Акты, относящіеся къ исторія Западной-Россіи, No 10.,
   (47) Лѣтопись Даниловича, стр. 44. Еслибъ Скиригайло властвовалъ въ Вильнѣ, то Длугошь (стр. 120) не называлъ бы его троякимъ княземъ.
   (48) Dlugossi, 1. X, р. 120.
   (49) Лѣтопись Даниловича, стр. 47.
   (50) Dlugossi, 1. X, р. 120: Hune (Sfeirgàllonem) Vithamliis Grodncnsis dus, magis modesti, magisque vbgeti et semper sobrii тіг ingenii, xt propter Ruthenorum assislcnlidm, gui illi propter ritus sut identitalern magnopére afficicbatitur, et propter Wladislai Poloniæ regis gerraanitatem, pertimesèens et с. Ясно, что здѣсь ирйпержештость русскаго народа за единство вѣры относится къ Скиригайлу, а не къ Витовту; но Зубрицкій утверждаетъ противное (Исторія Галицкой Руси,стр. 221). (51) Narbutt, V, 338,
   (52) Ему уступлены были повѣты -- гроднейскій, волковыйскіи и брестскій, равно Полѣсье и часть Волыни.
   (53) Narbutt, V, 381.
   (54) Dlugossi, I. X, р. 120.
   (55) Narbutl, V, 433.
   (56) Narbutt, V, стр- 493.
   (57) Посаженный здѣсь отцомъ своимъ, выгнавшимъ изъ Кіева прежняго князя Ѳедора. Густин. лѣт., стр. 3B0.
   (58) Kromer. Index Ar. Cracov. No 416: Viloldi cum Skirgalo concordia et Societas contra omnes, excepta Regno Polouiae. Item premittit quod ducalum Kijoviensem armis debet acquirere.
   (59) Лѣтопись Даниловича, стр. 46.
   (60) Тамъ же, стр. 49.
   (61) Отъ Александра Коріатовича дошла до насъ граммата, данная имъ Смотрицкому Доминиканскому Монастырю на мельницу. Здѣсь упоминается о дани Татарамъ; слѣдовательно, Подолія, какъ видно, еще не совсѣмъ была освобождена отъ ихъ зависимости. См. Акты, относящіеся къ исторіи Западной Россіи, т. I, No 4.
   (62) Лѣтописецъ Даниловича, стр. 47,
   (63) Narbutt, V, 594.
   (64) Dlugossi, 1. XI, р. 337 et squ. Praeterea praedictis libcrtatibus, privilegiis et gratiis tantummodo Illi Rarones et nobilcs terræ Lithuaniæ debcnt uti et gandere, quibus arma et clenodia nohilium regni Poloniae sunf concessa, et cultores Christiani religio nis, et Romani ecclesii suhjecti, et non schisraatici vel alii infideles sint.
   (63) Dlugossi, 1. XI, р. 491.
   (66) Ibid. р. 497 et squ.; Narbutt, VI, 488.
   (67) Dlugossi, I. XI, p. 308.
   (68) Здѣсь императоръ разумѣетъ духовенство. Dlugossi, I. XI, р. 155.
   (69) Ibid. Scandalisavit hic sermo Rutliecos populos, viventes ritu Græcorum, et io suis confirmavit erroribus. Propter quod Sigismuudum regem sanctum vocabant, deducentemfidem Graccorum esse præstantiorem quam Latinorum. Eratque in ore omnium ac sermonc Ruthcnorum, Sigismupdus rox, summis laudibus illum elTerenlium, quod Graecorum ritum propensiorem quam Romanum judicasset.
   (70) Ibid. p. 518.
   (71) Я здѣсь перевожу только слово-въ-слово польскаго лѣтописца: Callidus tarnen ipso Polonicceque avaritiæ peritus, plerosque Polouorum primores auro et argento imflevit.-- Dlugossi, 1. XI, p. 520.
   (72) Narbutt, VI, 318.
   (73) Dlugossi, 1. XI, р. 548.
   (74) Ibid. р. 583.
   (75) Густин. лѣтоп., стр. 332.
   (76) Описаніе Кіево-Софійскаго Собора, стр. 09.
   (77) Акты, относящіеся къ исторіи Западной Россіи, т. I, No 28.
   (78) Густин. лѣт., стр. 334.
   (79) Описаніе Кіево-Софійскаго Собора, стр. 98.
   (80) Митрополитъ Евгеній, въ приведенномъ сочиненіи.
   (81) Акты, относящіеся къ исторіи Западной-Россіи, I, No 24.
   (82) См. мою статью: Взглядъ на состояніе духовенства въ Древней Руси, напечат. въ "Чтеніяхъ Московскаго Историческаго Общества", стр. 13.
   (83) Акты, относящіеся къ исторіи Западной-Россіи, 1, No 12.
   (84) Тамъ же, No 25.

"Отечественныя Записки", No 11, 1848

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов