No 3
1 Февраля 1901 г.
"ЮНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ"
Сокращенный перев. съ англійскаго.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Тип. Спб. акц. общ. печ. дѣла въ Россіи Е. Евдокимовъ. Троицкая, 18.
1901
О прогулкѣ нечего было и думать въ этотъ день. Утромъ мы еще пробродили около часа недалеко отъ дома, среди оголенныхъ кустарниковъ; но послѣ обѣда подулъ холодный зимній вѣтеръ, по небу расползлись тяжелыя сѣрыя тучи и пошелъ такой пронизывающій дождь, что о дальнѣйшемъ пребываніи на свѣжемъ воздухѣ не могло быть и рѣчи.
Я была этому рада; я никогда не любила продолжительныхъ прогулокъ, особенно въ такіе холодные послѣобѣденные часы. Какъ ужасно было возвращаться домой въ непривѣтливыя сумерки, съ окоченѣвшими руками и ногами, съ тяжелымъ сердцемъ выслушивать брань Бесси, нашей няни, и съ горькимъ чувствомъ униженія сознавать все физическое превосходство Элизы, Джона и Джорджіаны Ридъ.
Всѣ трое; Элиза, Джонъ и Джорджіана сидѣли въ настоящую минуту въ гостиной вокругъ своей матери. Она полулежала на диванѣ около камина и, окруженная своими любимцами (случайно въ эту минуту не ссорившимися и не кричавшими), имѣла совершенно счастливый видъ. Меня она избавила отъ необходимости присоединиться къ нимъ, говоря, что "она очень жалѣетъ, что принуждена держать меня въ отдаленіи, но что пока она не услышитъ отъ Бесси и не убѣдится изъ собственныхъ наблюденій, что я серьезно стараюсь стать болѣе общительной и болѣе похожей на ребенка, пріобрѣсти болѣе привлекательныя, живыя и естественныя манеры, болѣе веселый и открытый нравъ -- до тѣхъ поръ она принуждена лишить меня преимуществъ, доступныхъ только довольнымъ и добрымъ дѣтямъ".
-- Въ чемъ же Бесси меня обвиняетъ?-- спросила я.
-- Джэни, я не люблю излишнихъ, придирчивыхъ вопросовъ; это прямо отвратительно, когда ребенокъ такимъ образомъ разговариваетъ со взрослыми. Сейчасъ же садись гдѣ нибудь и молчи, если не умѣешь разговаривать какъ слѣдуетъ.
Къ гостиной примыкала маленькая столовая, гдѣ обыкновенно только завтракали -- я прошмыгнула туда. Въ этой комнатѣ стоялъ книжный шкапъ; выбравъ себѣ огромную книгу съ картинками, я направилась съ ней въ нишу окна, усѣлась съ ней на подоконникѣ, поджавъ и скрестивъ ноги, какъ турокъ, и, спустивъ красныя шелковыя занавѣси, плотно стянула ихъ. Теперь я чувствовала себя въ полной безопасности.
Съ одной стороны тяжелыя складки ярко красной драпировки скрывали меня отъ постороннихъ взоровъ; съ другой стороны прозрачныя стекла оконъ, защищая меня отъ непогоды, въ тоже время открывали взорамъ мрачный ноябрьскій ландшафтъ. Повременамъ, когда я переворачивала страницу, взглядъ мой падалъ на этотъ зимній ландшафтъ. Вдали глазъ не различалъ ничего, кромѣ блѣднаго тумана и низко нависшихъ облаковъ; вблизи, передъ домомъ разстилалась лужайка, вся мокрая, съ побитыми бурей кустарниками, поминутно пригибавшимися къ землѣ, подъ сильными порывами вѣтра и потоками не перестававшаго падать дождя.
Я снова углубилась въ свою книгу. Это была Исторія пернатыхъ обитателей Англіи. Въ сущности самый печатный текстъ меня мало занималъ; но тамъ было нѣсколько вступительныхъ страницъ, на которыхъ я, несмотря на мой дѣтскій возрастъ, не могла не остановиться. Въ нихъ говорилось о мѣстахъ, гдѣ находили себѣ пріютъ морскія птицы; объ "уединенныхъ скалахъ и утесахъ", единственными обитателями которыхъ онѣ были; о берегахъ Норвегіи, усѣянныхъ безчисленными островами, начиная съ южной ея оконечности, мыса Линденеса и до Нордъ-Капа; о тѣхъ далекихъ сѣверныхъ краяхъ, гдѣ
"Валы ледяные, шумя и пѣнясь,
Встаютъ вкругъ пустынныхъ, оголенныхъ скалъ,
И гнѣвно бурля, непріютное море
Все бьется о берегъ суровый Гебридъ".
Неменьшій интересъ возбудило во мнѣ описаніе суровыхъ береговъ Лапландіи, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландіи, Гренландіи, этихъ необозримыхъ пространствъ сѣвернаго пояса, угрюмыхъ, пустынныхъ странъ, гдѣ холодъ и снѣгъ свили себѣ вѣчное гнѣздо, этихъ безбрежныхъ ледяныхъ нолей съ ихъ вѣковыми льдами, еще усиливающими крайній холодъ тѣхъ областей. Объ этихъ мертвенно-бѣлыхъ пространствахъ у меня составилось своеобразное представленіе, неясное, смутное, какъ большинство представленій, зарождающихся въ дѣтскомъ мозгу, но полное какой-то особенной прблести. Въ этой книгѣ были картинки, и все въ нихъ получало въ моихъ глазахъ особенное значеніе: и утесъ, одиноко возвышающійся среди пѣнящихся волнъ, и обломки разбитаго судна на пустынномъ берегу, и- холодные призрачные лучи луннаго свѣта, пробивающіеся изъ-за тучъ и скользящіе по мачтамъ потерпѣвшаго крушеніе и медленно идущаго ко дну корабля.
Не могу выразить, какое чувство возбуждала во мнѣ картинка, на которой было представлено тихое, уединенное кладбище съ надгробными надписями на его памятникахъ; маленькая калитка, два дерева, низкій горизонтъ, ограниченный полуразрушенной оградой, и надъ всѣмъ этимъ серебристый серпъ мѣсяца, возвѣщающій наступленіе ночи.
Два корабля, застигнутые безвѣтріемъ на совершенно неподвижномъ морѣ, казались мнѣ заколдованными морскими чудовищами.
Каждая картинка разсказывала какую-нибудь исторію, представлявшуюся подчасъ моему неразвитому уму таинственной, но всегда глубоко интересной -- столь же интересной, какъ сказки Бесси, которыя она разсказывала намъ иногда въ долгіе зимніе вечера, когда ей случалось быть въ хорошемъ расположеніи духа; тогда столъ, на которомъ Бесси гладила бѣлье, ставился посреди дѣтской, мы усаживались вокругъ него, и покуда она разглаживала кружевные воланы м-рсъ (мистрисъ госпожа) Ридъ и плоила оборки ея ночныхъ чепцовъ, она услаждала нашъ слухъ удивительными приключеніями изъ старинныхъ сказокъ и еще болѣе старинныхъ балладъ.
Сидя въ амбразурѣ окна съ огромной книгой на колѣняхъ, я была счастлива въ тотъ день -- счастлива по своему. Я боялась только одного -- чтобы кто-нибудь не нарушилъ моего уединенія. Къ сожалѣнію, мои опасенія оправдались слишкомъ скоро. Дверь въ столовую открылась.
-- Эй! госпожа мечтательница!-- послышался голосъ Джона Ридъ; затѣмъ послѣдовало молчаніе -- онъ, очевидно, былъ удивленъ, не видя никого въ комнатѣ.
-- Гдѣ же она, чортъ возьми?-- продолжалъ онъ -- Лиззи! Джорджи!-- крикнулъ онъ съ испугомъ,-- Джэни здѣсь нѣтъ. Скажите мамѣ, что она убѣжала подъ дождь -- этакое скверное животное!
"Хорошо, что я спустила занавѣси",-- подумала я;-- я страстно желала, чтобы онъ не открылъ моего убѣжища. Ему самому и не удалось бы его открыть,-- онъ не отличался особенной наблюдательностью и сообразительностью; но Элиза, просунувшая въ эту минуту голову въ дверь, сразу сказала:
-- Она спряталась въ нишѣ окна, увѣряю тебя, Джонъ.
Я сейчасъ же вылѣзла изъ своей засады,-- одна мысль о томъ, что Джонъ могъ меня вытащить оттуда, заставляла меня дрожать.
-- Что тебѣ нужно?-- спросила я съ напускнымъ равнодушіемъ.
-- Ты должна сказать: "что вамъ угодно, мистеръ (господинъ) Ридъ?" -- былъ отвѣтъ.-- Мнѣ угодно, чтобы ты подошла сюда.
Усѣвшись въ кресло, онъ знакомъ велѣлъ мнѣ подойти и остановиться передъ нимъ.
Джонъ Ридъ былъ мальчикъ четырнадцати лѣтъ -- на четыре года старше меня, мнѣ тогда было десять лѣтъ -- очень большой и толстый для своего возраста, съ нездоровымъ цвѣтомъ кожи, грубыми чертами лица, тяжеловѣснымъ туловищемъ и крупными руками и ногами. Онъ обыкновенно слишкомъ наѣдался за столомъ, отчего кожа у него и приняла желтый цвѣтъ, щеки сдѣлались вялыми, взглядъ тупымъ и тусклымъ. Онъ долженъ былъ бы теперь быть въ школѣ, но мать взяла его домой на мѣсяцъ, или на два "но причинѣ его слабаго здоровья". Учитель, м-ръ Майльсъ, утверждалъ, что Джонъ былъ бы совершенно здоровъ, если бы ему присылали изъ дому поменьше пирожныхъ и сладостей. Но это столь грубо выраженное мнѣніе заставило вознегодовать материнское сердце м-рсъ Ридъ, которая болѣе склонялась къ предположенію, что причина нездоровой желтизны лица ея единственнаго сына заключалась въ переутомленіи, а можетъ быть, и въ тоскѣ по дому.
Джонъ не особенно любилъ мать и сестеръ, а меня терпѣть не могъ. Онъ мучилъ и наказывалъ меня; не два или три раза въ недѣлю, не разъ или два въ теченіе дня,-- онъ мучилъ меня безпрестанно; каждый нервъ во мнѣ трепеталъ передъ нимъ, каждый мускулъ моего тѣла дрожалъ при его приближеніи. Бывали минуты, когда ужасъ, который онъ мнѣ внушалъ, лишалъ меня разсудка, я ни у кого не могла найти защиты отъ его угрозъ и оскорбленій. Прислуга боялась обидѣть своего молодого господина, принимая мою сторону противъ него, а м-рсъ Ридъ была слѣпа и глуха во всемъ, что касалось ея сына. Она никогда не видѣла, когда онъ меня билъ, не слышала, когда онъ меня оскорблялъ, хотя онъ часто дѣлалъ и то, и, другое въ ея присутствіи, правда, еще чаще за ея спиной.
Привыкши повиноваться ему, я приблизилась къ его креслу. Онъ высунулъ мнѣ языкъ во всю длину и въ такомъ положеніи оставался двѣ или три минуты. Я знала, что онъ меня сейчасъ ударить и, несмотря на весь страхъ, который я испытывала въ ожиданіи этого удара, я не могла не подумать о томъ, какое безобразное и отвратительное зрѣлище представлялъ мой мучитель въ эту минуту. Это впечатлѣніе, должно быть, отразилось на моемъ лицѣ, потому что, не говоря ни слова, онъ внезапно и сильно ударилъ меня. Ударъ заставилъ меня зашататься, но я все-таки удержалась на ногахъ и отступила на шагъ или на два отъ его кресла.
-- Это за дерзкій тонъ, съ которымъ ты раньше говорила съ мамой,-- сказалъ онъ,-- и за твою скверную манеру прятаться за драпировки, и за взглядъ, который я только что подмѣтилъ въ твоихъ глазахъ, ты, гадкая крыса!
Я привыкла къ ругани Джона, и мнѣ никогда не приходило въ голову отвѣчать что-либо на его бранныя слова; единственной моей мыслью, въ такихъ случаяхъ, было, какъ избѣжать удара, который неизмѣнно слѣдовалъ за бранью.
-- Что ты дѣлала за драпировкой?-- спросилъ онъ.
-- Я читала.
-- Покажи мнѣ книгу.
Я пошла къ окну и достала книгу.
-- Ты не имѣешь права трогать наши книги; ты въ этомъ домѣ подчиненная, говоритъ мама; у тебя нѣтъ денегъ; твой отецъ ничего тебѣ не оставилъ; ты должна была бы въ сущности просить милостыню, а не жить здѣсь съ благородными дѣтьми, какъ мы, ѣсть то же, что мы ѣдимъ, и носить платья, за которыя платитъ наша мама. А теперь я тебѣ покажу, какъ рыться въ моихъ книгахъ, потому что это мои книги, онѣ принадлежатъ мнѣ, весь домъ принадлежитъ мнѣ, или будетъ мнѣ принадлежать черезъ нѣсколько лѣтъ. Ступай и стань у двери, но подальше отъ зеркала и оконъ.
Я повиновалась, не подозрѣвая сначала его намѣренія; но увидя, что онъ поднялъ книгу и прицѣливается ею, я инстинктивно отскочила въ сторону съ громкимъ крикомъ -- увы, слишкомъ поздно; книга была брошена, попала въ меня, и я упала, ударившись головой объ дверь. Я почувствовала сильную боль, изъ раны потекла кровь; чувство возмущенія овладѣло мной.
-- Злой, жестокій мальчишка!-- крикнула я.-- Ты жестокъ, какъ убійца,-- ты жестокъ, какъ торговецъ невольниками -- ты жестокъ, какъ римскіе императоры!
Я читала Исторію Рима и составила себѣ собственное мнѣніе о Неронѣ, Калигулѣ и др. Мысленно я не разъ дѣлала сравненія, въ которыхъ никогда не рѣшилась бы признаться громогласно.
-- Что! что!-- вскрикнулъ Джонъ.-- Это она мнѣ говоритъ? Вы слышали, Элиза и Джорджіона? Я это разскажу мамѣ!-- но сперва...
Онъ въ бѣшенствѣ бросился на меня и схватилъ меня за волосы и за плечо; но онъ встрѣтилъ во мнѣ отчаяннаго противника. Я, дѣйствительно, видѣла въ немъ тирана, убійцу. Нѣсколько капель крови, струившейся изъ моей раны на головѣ, потекло по моей шеѣ, и я почувствовала острое, жгучее страданіе. Это чувство на минуту превозмогло даже страхъ, и я встрѣтила нападеніе съ безумнымъ бѣшенствомъ. Я не помню уже, что я дѣлала, но онъ не переставалъ кричать: "крыса! крыса!" и ревѣть во всю мочь. Помощь скоро подоспѣла къ нему: Элиза и Джорджіана побѣжали за м-рсъ Ридъ, которая успѣла уже подняться наверхъ. Она появилась въ сопровожденіи Бесси и своей горничной Абботъ. Насъ розняли; я слышала восклицанія:
-- О, Господи! Что это за фурія! какъ она бросилась на м-ра Джона!
-- Видѣлъ-ли кто-нибудь подобное бѣшенное созданіе!-- Затѣмъ м-рсъ Ридъ прибавила:
-- Отведите ее въ красную комнату и заприте ее тамъ!
Четыре руки схватили меня и потащили наверхъ.
Я отчаянно сопротивлялась -- это было совершенно новое явленіе, которое еще болѣе укрѣпило Бесси и Абботъ въ ихъ дурномъ мнѣніи обо мнѣ. Дѣло въ томъ, что я была внѣ себя. Я сознавала, что возмущеніе этой одной минуты навлечетъ на меня неслыханныя наказанія, но я дошла до крайней степени отчаянія и, подобно многимъ мятежнымъ рабамъ, твердо рѣшила идти на проломъ.
-- Держите ее за руки, вѣдь она точно дикая кошка.
-- Стыдитесь, стыдитесь, миссъ (барышня)!-- повторяла горничная.-- Что за неприличіе! поднять руку на молодого барина, сына вашей благодѣтельницы! вашего молодого господина!
-- Господина! Какой онъ мнѣ господинъ? Развѣ я служанка?
-- Нѣтъ; вы хуже служанки, потому что вы ничего не дѣлаете, вы не зарабатываете даже своего пропитанія. Сядьте здѣсь и сидите смирно и подумайте хоть немного о своей испорченности.
Онѣ привели меня тѣмъ временемъ въ комнату, указанную м-рсъ Рядъ, и усадили на стулъ. Моимъ первымъ побужденіемъ было сейчасъ же вскочить съ мѣста, но четыре руки держали меня какъ въ тискахъ.
-- Если вы не будете сидѣть смирно, васъ надо будетъ привязать къ стулу,-- сказала Бесси.-- Миссъ Абботъ, одолжите мнѣ свои подвязки, мои она мигомъ разорветъ.
Абботъ отвернулась, чтобы снять съ себя упомянутую часть своего туалета. Онѣ, дѣйствительно, собирались привязать меня. Это былъ бы новый, ужасный позоръ. Мое возбужденіе моментально улеглось.
-- Не дѣлайте этого,-- закричала я,-- я буду сидѣть спокойно!
Въ подтвержденіе своихъ словъ я ухватилась обѣими руками за стулъ.
-- Такъ то лучше,-- сказала Бесси; убѣдившись, что я дѣйствительно смирилась, она перестала меня держать. Скрестивъ руки, обѣ дѣвушки стояли предо мною, устремивъ на меня мрачный и полный недовѣрія взглядъ, какъ будто сомнѣваясь въ моемъ здравомъ разсудкѣ.
-- Никогда раньше съ ней этого не бывало,-- проговорила, наконецъ, Бесси, повернувшись къ Абботъ.
-- Въ ней всегда сидѣлъ бѣсъ,-- послѣдовалъ отвѣтъ.-- Я не разъ говорила барынѣ свое мнѣніе объ этомъ ребенкѣ, и барыня со мной соглашалась. Это продувная дѣвчонка, я еще не видала дѣвочки ея возраста, въ которой было бы столько скрытности.
Бесси ничего не отвѣтила на эти слова; черезъ минуту она обратилась ко мнѣ.
-- Вѣдь вы должны были бы знать, барышня,-- сказала она,-- что вы всѣмъ обязаны м-рсъ Ридъ, вѣдь она васъ содержитъ. Если она отвернется отъ васъ, вамъ придется итти въ сиротскій домъ.
Я ничего не могла возразить на эти слова; они не были, впрочемъ, новостью для меня. Эти вѣчные упреки въ моей зависимости отъ м-рсъ Ридъ отдавались въ моихъ ушахъ, какъ однообразный и смутный припѣвъ, очень мучительный, но лишь на половину понятный мнѣ. Вслѣдъ за Бесси заговорила Абботъ:
-- Вы вовсе не должны себя считать ровней барышнямъ и молодому барину только потому, что барыня по добротѣ своей воспитываетъ васъ вмѣстѣ. У нихъ со временемъ будетъ большое состояніе, а. у васъ ничего не будетъ. Поэтому вы должны всегда оставаться скромной и почтительной и стараться быть имъ пріятной.
-- Все это мы говоримъ вамъ для вашей же пользы,-- прибавила Бесси болѣе мягкимъ голосомъ.-- Вы должны стараться быть полезной другимъ и доставлять имъ больше удовольствія, тогда, можетъ быть, этотъ домъ и станетъ для васъ роднымъ. По если вы будете такъ вспыльчивы и дерзки, барыня откажется отъ васъ, я въ этомъ увѣрена.
-- Кромѣ того,-- сказала миссъ Абботъ,-- Богъ накажетъ васъ. Онъ можетъ поразить васъ смертью во время одной изъ вашихъ безумныхъ выходокъ, куда вы попадете тогда? Пойдемте, Бесси, оставимъ ее здѣсь; я бы ни зачто не хотѣла имѣть такое сердце, какъ у нея. Совѣтую вамъ помолиться, миссъ Эйръ, когда вы останетесь одна, потому что если вы не раскаетесь, какое-нибудь чудовище можетъ явиться черезъ каминъ и унести васъ.
Онѣ ушли и заперли за собою дверь.
Красная комната предназначалась для пріѣзжихъ. Въ ней рѣдко спалъ кто-нибудь, я могу даже сказать никогда, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда случайный наплывъ гостей въ Гэтесхидъ-Галлѣ вызывалъ необходимость открыть всѣ имѣвшіяся въ домѣ комнаты. А между тѣмъ это былъ одинъ изъ самыхъ большихъ и великолѣпныхъ покоевъ во всемъ огромномъ домѣ Посреди комнаты стояла кровать, поддерживаемая массивными колонками краснаго дерева и вся утопавшая въ драпировкахъ изъ темно-красной шелковой матеріи; два большихъ окна, на которыхъ шторы всегда были спущены, наполовину скрывались подъ складками того же тяжелаго шелка; на полу мягкій красный коверъ заглушалъ шаги; столъ, стоявшій у кровати, былъ покрытъ малиновой скатертью, стѣны обиты свѣтло-коричневой матеріей съ нѣжнымъ розовымъ рисункомъ; платяной шкапъ, туалетный столъ, стулья -- все было изъ темнаго полированнаго краснаго дерева. На этомъ темномъ фонѣ ослѣпительно ярко выдѣлялась на кровати груда тюфяковъ и подушекъ, накрытыхъ дорогимъ бѣлоснѣжнымъ покрываломъ. Не менѣе рѣзко выдѣлялось огромное, покрытое бѣлымъ чехломъ, мягкое кресло, вмѣстѣ со скамейкой для ногъ стоявшее у изголовья кровати; мнѣ оно представлялось какимъ-то волшебнымъ трономъ.
Въ этой комнатѣ было холодно, потому что ее рѣдко топили; въ ней было тихо, такъ какъ она лежала далеко отъ дѣтской и людскихъ; въ ней было мрачно и страшно, потому что я знала, что въ нее никогда никто не заходитъ. Только по субботамъ появлялась въ ней служанка, чтобы смахнуть съ мебели и зеркалъ накопившуюся въ теченіе недѣли пыль; да отъ времени до времени заходила м-рсъ Ридъ для того, чтобы осмотрѣть потайной ящикъ въ шкафу, содержавшій важные документы, шкатулку съ ея драгоцѣнностями и небольшой портретъ ея покойнаго мужа. Эти послѣднія слова и объясняютъ тайну красной комнаты, то очарованіе, которымъ она была окружена и вслѣдствіе котораго оставалась необитаемой, несмотря на свою величину и роскошное убранство.
Со дня смерти м-ра Ридъ прошло девять лѣтъ; въ этой комнатѣ онъ испустилъ духъ; здѣсь его тѣло покоилось на смертномъ одрѣ; отсюда гробъ съ его останками вынесли, чтобы похоронить въ семейномъ склепѣ -- и съ того дня ни одна посторонняя нога не переступала черезъ порогъ этой комнаты.
Низкій стулъ, на который, уходя, усадили меня Бесси и грубая, злая миссъ Абботъ, стоялъ недалеко отъ бѣлаго мраморнаго камина; передъ мною возвышалась кровать; направо отъ меня стоялъ огромный, темный платяной шкапъ, полированная поверхность котораго слабо свѣтилась въ полумракѣ; налѣво находились завѣшанныя окна; большое зеркало между ними отражало въ себѣ все мрачное величіе этой огромной кровати и комнаты. Я была не совсѣмъ увѣрена, что мои тюремщицы заперли дверь на замокъ, и когда я, наконецъ, рѣшилась двинуться съ мѣста, я прежде всего направилась къ двери, чтобы убѣдиться, заперта ли она. Увы! ни одна тюрьма не могла быть заперта крѣпче. Возвращаясь на свое мѣсто, я остановилась передъ зеркаломъ. Мой взглядъ невольно приковался къ нему, стараясь проникнуть въ самую глубь его. Все въ этой обманчивой глубинѣ казалось холоднѣе и мрачнѣе, нежели въ дѣйствительности, а странная, маленькая фигура, смотрѣвшая на меня изъ зеркала, съ лицомъ и руками, бѣлизна которыхъ рѣзко выступала изъ мрака, съ глазами, безпокойно двигавшимися отъ ужаса среди полной неподвижности всего окружающаго -- производила впечатлѣніе настоящаго привидѣнія. Мнѣ вспомнились тѣ крохотныя сказочныя существа, полу-эльфы, полу-кобольды, которыя въ разсказахъ Бесси всегда являлись изъ глубины поросшихъ папоротникомъ лощинъ и мрачныхъ, непроходимыхъ болотъ и неожиданно показывались взорамъ заблудившагося путника. Я вернулась на свое мѣсто.
На меня напалъ суевѣрный страхъ; но въ эту минуту онъ еще не вполнѣ овладѣлъ мной; кровь во мнѣ еще кипѣла; я вся еще была полна безсильной ярости возмутившагося раба; мнѣ надо было справиться съ бурнымъ напоромъ мятежныхъ мыслей о прошломъ раньше, чѣмъ я могла дойти до полнаго сознанія моего безотраднаго настоящаго.
Дикая тиранія Джона Ридъ, высокомѣрное равнодушіе его сестеръ, ненависть его матери, пристрастное отношеніе слугъ -- все это поднялось въ эту минуту изъ глубины моего возмущеннаго мозга, какъ грязный осадокъ подымается изъ глубины мутнаго колодца. За что я должна была вѣчно страдать, за что меня всегда презирали, всегда обвиняли, всегда осуждали? Почему все, что я дѣлала, было не такъ? Почему всякая моя попытка пріобрѣсти чью-либо благосклонность была безполезна и безуспѣшна? Упрямую и себялюбивую Элизу уваягали. Къ дерзкой, сварливой Джорджіанѣ, которая вѣчно была не въ духѣ, всѣ относились снисходительно. Ея красота, ея розовыя щеки и золотистые локоны приводили всѣхъ въ восхищеніе и, казалось, заранѣе обѣщали прощеніе всѣмъ ея недостаткамъ. Джону никогда никто не противорѣчилъ, его никогда не наказывали, хотя онъ калѣчилъ голубей, убивалъ молодыхъ цыплятъ, науськивалъ собакъ на овецъ, срывалъ всѣ ягоды съ виноградныхъ лозъ и обламывалъ почки самыхъ дорогихъ цвѣтовъ въ оранжереѣ; онъ называлъ свою мать "милой старушкой", подчасъ подсмѣивался надъ смуглымъ цвѣтомъ ея лица, похожимъ на его собственный, не обращалъ ровно никакого вниманія на ея желанія, нерѣдко рвалъ и портилъ ея шелковыя платья; и все таки онъ былъ "ея дорогимъ любимцемъ". Я же всячески остерегалась совершить какую-нибудь оплошность, старалась добросовѣстно исполнять всѣ свои обязанности; но меня называли дурной и несносной, надутой и хитрой съ утра до вечера.
Моя голова все еще болѣла отъ паденія и кровь не переставала течь изъ раны. Никто не упрекнулъ Джона за то, что онъ безъ причины билъ меня; я же навлекла на себя всеобщее негодованіе только за то, что осмѣлилась возстать противъ него, чтобы защититься отъ его дикаго насилія.
"Это несправедливо! несправедливо!" -- говорилъ мнѣ мой разсудокъ, которому постоянное, мучительное напряженіе придало несоотвѣтствующую моему возрасту способность разсуждать; непомѣрно развитая во мнѣ энергія стала мнѣ подсказывать самые необыкновенные способы избавиться отъ мучительнаго, невыносимаго гнета -- мнѣ приходило въ голову бѣжать изъ этого дома, или, если-бы бѣгство не удалось, не принимать больше никакой пищи и умереть такимъ образомъ голодной смертью.
Какъ ужасно было состояніе моей души въ этотъ пасмурный день! Мой мозгъ былъ полонъ возмущенія и сердце полно горечи! Всѣ чувства во мнѣ боролись, но въ этой борьбѣ я бродила въ потемкахъ, въ невѣдѣніи. Я искала и не находила отвѣта на вопросъ, неумолчно раздававшійся въ моей душѣ -- за что я столько страдала. Теперь, на разстояніи -- я не хочу сказать сколькихъ лѣтъ -- отвѣтъ мнѣ вполнѣ ясенъ.
Я была не ко двору въ Гэтесхидъ-Галлѣ; я не была похожа ни на кого изъ его обитателей; у меня не было ничего общаго ни съ м-рсъ Ридъ, ни съ ея дѣтьми, ни съ ея продажными слугами. Они меня не любили, но и я ихъ не любила. Они не были обязаны относиться съ любовью къ существу, которое ни съ кѣмъ изъ нихъ не могло сойтись; существу, совершенно отличному отъ нихъ, чуждому имъ по характеру, способностямъ и склонностямъ; существу безполезному для нихъ, неспособному служить ихъ интересамъ или содѣйствовать ихъ удовольствіямъ; существу зловредному, полному возмущенія противъ ихъ поступковъ и презрѣнія къ ихъ взглядамъ. Я знаю, что если бы у меня былъ характеръ болѣе живой, безпечный, деспотическій, наружность болѣе привлекательная, то -- при всей моей зависимости и отсутствіи преданныхъ мнѣ друзей -- м-рсъ Ридъ охотнѣе терпѣла бы меня у себя, ея дѣти выказывали бы мнѣ больше сердечности, а слуги были бы менѣе склонны дѣлать меня козломъ отпущенія въ дѣтской.
Дневной свѣтъ сталъ мало-по-малу исчезать изъ красной комнаты; наступалъ вечеръ, и темныя сумерки смѣнили пасмурный день. Съ лѣстницы до меня доносился стукъ дождя по стекламъ оконъ, вѣтеръ завывалъ въ трубѣ и шумѣлъ деревьями въ аллеѣ, тянувшейся за домомъ. Мнѣ становилось все холоднѣе и холоднѣе, мужество покидало меня. Мое обычное состояніе духа, въ которомъ соединялись самыя разнообразныя чувства -- униженія, сомнѣнія въ самой себѣ, безпомощности и унынія -- снова овладѣло мною. Меня называли злой, и, можетъ быть, оно, дѣйствительно, такъ и было; вѣдь явилась же у меня мысль покончить съ собой. Это была несомнѣнно-преступная мысль. Развѣ склепъ подъ алтаремъ Гэтесхидской церкви представлялъ такое привлекательное мѣсто? Я знала, что въ этомъ склепѣ, былъ похороненъ м-ръ Ридъ. Эта мысль навела меня на воспоминанія о немъ, воспоминанія, вызывавшія во мнѣ теперь невольный ужасъ. Я не могла помнить м-ра Ридъ; но я знала, что онъ былъ мой родной дядя -- единственный братъ моей матери -- что онъ взялъ меня къ себѣ въ домъ, когда я осталась круглой сиротой, и что въ послѣднія минуты своей жизни онъ взялъ съ м-рсъ Ридъ обѣщаніе, что она будетъ меня содержать и воспитывать, какъ своихъ собственныхъ дѣтей. М-рсъ Ридъ, можетъ быть, находилась въ убѣжденіи, что она сдержала это обѣщаніе; и она его, пожалуй, дѣйствительно сдержала постольку, поскольку это согласовалось съ ея характеромъ. Но могла ли она любить существо, совершенно чуждое ей и не связанное съ ней, послѣ смерти м-ра Ридъ, никакими узами. Это должно быть было чрезвычайно тягостное чувство -- сознавать себя связанной вынужденнымъ обѣщаніемъ замѣнить родителей чужому ребенку, котораго она не могла любить, и переносить постоянное присутствіе этого чуждаго ей существа въ ея собственномъ тѣсномъ семейномъ кругу.
Странное представленіе зародилось въ моемъ мозгу. Я никогда не сомнѣвалась, что если бы м-ръ Ридъ былъ живъ, онъ относился бы ко мнѣ съ любовію и добротой; и теперь, сидя одна въ таинственной красной комнатѣ, гдѣ по стѣнамъ начинали расползаться ночныя тѣни, переводя взглядъ съ огромной бѣлой кровати на едва свѣтящееся въ темнотѣ зеркало и обратно -- я начала перебирать въ памяти все, что слышала когда-либо о покойникахъ, встревоженныхъ въ глубинѣ своихъ могилъ нарушеніемъ ихъ предсмертной воли и возвратившихся на землю для того, чтобы наказать вѣроломныхъ клятвопреступниковъ и отомстить за оскорбленныхъ и угнетенныхъ. И мнѣ представилось, что духъ м-ра Ридъ, возмущенный несправедливостями, которыя выпали на долю дочери его сестры, можетъ покинуть свое обиталище -- въ церковномъ склепѣ, или, можетъ быть, въ невѣдомомъ загробномъ мірѣ -- и предстать передо мной въ этой комнатѣ. Я осушила слезы и подавила рыданія изъ опасенія, чтобы эти выраженія моего горя не пробудили какого-нибудь голоса изъ другого міра, который обратился бы ко мнѣ со словами утѣшенія, или не вызвали изъ мрака окруженнаго сіяніемъ лица, съ состраданіемъ и участіемъ наклоняющагося надо мной. Это представленіе, столь утѣшительное въ воображеніи, привело бы меня въ ужасъ, если бы оно осуществилось; и я употребила всѣ усилія, чтобы помѣшать этому, всѣмъ напряженіемъ своей воли я постаралась остаться твердой и не дать воли отчаянію, овладѣвшему мною. Въ эту минуту полоса исхода скользнула по стѣнѣ. Былъ ли это лучъ луннаго свѣта, проникшій сквозь щель въ шторѣ окна? Нѣтъ; лунный свѣтъ неподвиженъ, а этотъ свѣтъ колебался. Я не сводила съ него глазъ; вдругъ онъ скользнулъ со стѣны на потолокъ и задрожалъ надъ моей головой. Теперь мнѣ ясно, что эта полоса свѣта была, по всей вѣроятности, не что иное, какъ отблескъ отъ фонаря, съ которымъ кто-то прошелъ по лужайкѣ; но тогда, когда мое воображеніе и безъ того было подготовлено ко всякимъ ужасамъ, нервы были напряжены отъ возбужденія, я подумала, что этотъ лучъ свѣта явился предвѣстникомъ какого-нибудь видѣнія изъ иного міра. Мое сердце громко колотилось, кровь бросилась мнѣ въ голову, въ ушахъ зашумѣло; я приняла это за шелестъ крыльевъ; мнѣ казалось, что что-то стоитъ около меня; что-то давило меня, я задыхалась; самообладаніе совершенно покинуло меня. Я бросилась къ двери и начала отчаянно стучать. Снаружи послышались шаги, ключъ въ замкѣ щелкнулъ, и Бесси и миссъ Абботъ вошли въ комнату.
-- Миссъ Эйръ, вы больны?-- сказала Бесси.
-- Что за ужасный шумъ! я не могу еще придти въ себя отъ него!-- воскликнула Абботъ.
-- Возьмите меня отсюда! Позвольте мнѣ итти въ дѣтскую!-- вырвался у меня вопль.
-- Почему? Что случилось? Вы развѣ видѣли что-нибудь?-- спросила опять Бесси.
-- О! я видѣла свѣтъ, и мнѣ показалось, что привидѣніе идетъ!-- я схватила Бесси за руку, и она не отнимала ея.
-- Она нарочно подняла этотъ шумъ!-- объявила Абботъ съ гримасой отвращенія.-- И что за крикъ! Если бы у нея что-нибудь болѣло, то это было бы еще извинительно, но она просто хотѣла, чтобы всѣ сбѣжались сюда. Я знаю ея скверныя, хитрыя выдумки!
-- Что это значитъ?-- раздался повелительный голосъ, и въ корридорѣ, шумя платьемъ, появилась м-рсъ Ридъ; ленты ея чепца развѣвались.
-- Абботъ и Бесси, мнѣ кажется, я приказала оставить Джэни въ красной комнатѣ до тѣхъ поръ, пока я сама не приду за ней.
-- Миссъ Джэни такъ громко кричала, сударыня,-- сказала Бесси тономъ извиненія.
-- Оставьте ее!-- былъ единственный отвѣтъ.-- Выпусти руку Бесси, Джэни; такія средства тебѣ не помогутъ, можешь быть въ этомъ увѣрена. Я ненавижу хитрость, особенно въ дѣтяхъ; моя обязанность показать тебѣ, что хитростью ты ничего не подѣлаешь. Ты. останешься здѣсь часомъ дольше, чѣмъ было раньше рѣшено, да и тогда я тебя освобожу только подъ условіемъ безусловнаго послушанія и полнаго спокойствія.
-- О! тетя, сжальтесь надо мной! Простите меня! Я не могу этого переносить -- накажите меня какъ-нибудь иначе! Я умру, если...
-- Молчи! Эти бѣшенные порывы въ тебѣ отвратительнѣе всего.-- Мой характеръ безъ сомнѣнія, внушалъ ей чувство отвращенія. Она совершенно искренно видѣла во мнѣ соединеніе страстной, злой, низкой души и сильно развитаго лицемѣрія.
Бесси и Абботъ ушли. Я совершенно обезумѣла отъ отчаянія. Мой безумный страхъ и мои судорожныя рыданія вывели изъ терпѣнія м-рсъ Ридъ, и она, не говоря ни слова, повернула меня и втолкнула въ красную комнату. Я слышала, какъ она заперла дверь и ушла. Послѣ ея ухода, должно быть, со мной сдѣлался нервный припадокъ, и я лишилась чувствъ.
Что произошло потомъ -- я не знаю. Помню, что я проснулась точно отъ ужаснаго кошмара; передъ глазами у меня стоялъ ослѣпительно яркій красный свѣтъ, перерѣзанный широкими черными полосами. До ушей моихъ смутно доносились голоса, какъ бы заглушаемые ревомъ вѣтра или шумомъ падающей воды. Волненіе, неизвѣстность и господствующее надо всѣмъ чувство ужаса туманили мнѣ голову. Вскорѣ я почувствовала, какъ кто-то дотронулся до меня, поднялъ меня и привелъ въ сидячее положеніе, дѣлая все это такъ нѣжно и осторожно, какъ никто до сихъ поръ не поддерживалъ и не подымалъ меня. Я прислонилась головой къ подушкѣ или чьей-то рукѣ и чувствовала себя въ такомъ положеніи очень хорошо.
Но прошло минутъ пять, и туманъ, заволакивавшій мой разсудокъ, разсѣялся. Я ясно увидала, что нахожусь въ дѣтской, въ своей собственной кровати, и что ослѣпительный красный свѣтъ исходитъ изъ камина. Была ночь; на столѣ горѣла свѣча; Бесси стояла у моей кровати съ тазомъ въ рукѣ, а какой-то господинъ, сидѣвшій на стулѣ у моего изголовья, наклонялся надо мной.
Сознаніе, что въ комнатѣ находится чужой человѣкъ, не принадлежащій ни къ обитателямъ Гэтесхида, ни къ родственникамъ м-рсъ Ридъ, доставляло мнѣ невыразимое облегченіе и возбудило во мнѣ отрадное чувство безопасности. Отвернувшись отъ Бесси -- хотя ея присутствіе было мнѣ гораздо менѣе непріятно, чѣмъ было бы, напримѣръ, присутствіе миссъ Абботъ -- я стала всматриваться въ лицо господина, сидѣвшаго около меня. Я знала его:это былъ м-ръ Ллойдъ, аптекарь, котораго м-рсъ Ридъ звала иногда, когда заболѣвалъ кто-нибудь изъ прислугъ; для себя и для своихъ дѣтей она всегда обращалась къ помощи врача.
-- Ну, кто я?-- спросилъ онъ.
Я произнесла его имя и протянула ему руку. Онъ взялъ ее, улыбаясь и говоря: "Ну, теперь мы понемножку начнемъ поправляться". Затѣмъ онъ снова уложилъ меня и, обратившись къ Бесси, поручилъ ей соблюдать величайшую осторожность и не тревожить меня ночью. Давъ ей еще нѣсколько наставленій и обѣщавъ придти на другой день, онъ ушелъ, къ моему большому огорченію: пока онъ сидѣлъ на стулѣ у изголовья моей постели, я чувствовала себя подъ его защитой и покровительствомъ, но когда дверь за нимъ закрылась, вся комната погрузилась въ мракъ и сердце у меня снова защемило; невыразимая тяжесть легла мнѣ на душу.
-- Не хочется-ли вамъ спать, барышня?-- спросила меня Бесси необыкновенно мягко.
Я едва рѣшилась ей отвѣтить, я боялась черезъ минуту опять услышать отъ нея обращеніе въ обычномъ грубомъ тонѣ.
-- Попробую,-- проговорила я.
-- Не хотите-ли вы пить или поѣсть чего-нибудь?
-- Нѣтъ, спасибо, Бесси.
-- Ну, если такъ, я думаю, я могу пойти спать; уже поздно; но вы можете меня позвать, если вамъ что-нибудь понадобится ночью.
Что за необыкновенная заботливость! Я рѣшилась обратиться къ ней съ вопросомъ.
-- Бесси, что со мной? Я больна?
-- Я думаю, что вы заболѣли отъ крика въ красной комнатѣ; но вы навѣрно скоро поправитесь.
Бесси вышла въ расположенную рядомъ съ дѣтской людскую. Я слышала, какъ она сказала:
-- Сара, спи со мной эту ночь въ дѣтской. Ни за что въ жизни я не рѣшусь остаться съ бѣднымъ ребенкомъ всю ночь одна; она можетъ еще умереть. Какъ странно, что съ ней случился такой припадокъ! Я бы хотѣла знать, видѣла ли она что-нибудь. Барыня была таки черезъ-чуръ строга на этотъ разъ.
Она вернулась въ комнату вмѣстѣ съ Сарой; онѣ обѣ улеглись, но еще съ полчаса онѣ шептались, раньше чѣмъ заснули. До меня долетали обрывки ихъ разговора, изъ которыхъ я легко могла догадаться о томъ, что составляло предметъ ихъ обсужденія.
-- "Что-то, сверху до низу въ бѣломъ, прошло мимо нея"... "Огромная черная собака за нимъ"...-- "Три громкихъ удара въ дверь"...-- '"Свѣтъ какъ разъ надъ его могилой" и т. д., и т. д.
Наконецъ онѣ заснули; огонь въ каминѣ и свѣча погасли. Я не сомкнула глазъ во всю ночь, часы тянулись для меня безконечно; мое зрѣніе, слухъ, воображеніе -- все во мнѣ было напряжено до крайней степени; я вся была объята ужасомъ, тѣмъ ужасомъ, который испытываютъ только дѣти.
Это приключеніе въ красной комнатѣ не имѣло послѣдствіемъ никакой тяжелой или продолжительной физической болѣзни; по оно произвело на мои нервы такое потрясеніе, слѣды котораго я чувствую еще и теперь. Да, м-рсъ Ридъ, вамъ я обязана многими часами душевныхъ страданій. Но я должна была бы вамъ простить, ибо вы не вѣдали, что творили; терзая каждый нервъ моего сердца, вы думали, что лишь искореняете мои дурныя наклонности.
На слѣдующій день около полудня я сидѣла, одѣтая и закутанная въ шаль, у камина въ дѣтской. Я чувствовала себя слабой и совершенно разбитой; но мучительнѣе всего было невыразимое душевное страданіе -- страданіе, выжимавшее изъ глазъ моихъ молчаливыя слезы; не успѣвала я стереть съ щеки одну соленую каплю, какъ за ней слѣдовала другая. И все таки я могла бы считать себя счастливой въ эту минуту, потому что вокругъ меня не было никого изъ моихъ мучителей. М-рсъ Ридъ выѣхала со всѣми дѣтьми въ коляскѣ на прогулку. Миссъ Абботъ шила въ одной изъ отдаленныхъ комнатъ, а Бесси, двигаясь взадъ и впередъ по дѣтской, убирая игрушки и приводя въ порядокъ ящики комода, отъ времени до времени обращалась ко мнѣ съ ласковымъ словомъ. Мнѣ, привыкшей къ жизни, полной безконечныхъ упрековъ и тяжелаго рабства, такое положеніе вещей должно было бы казаться раемъ; но на самомъ дѣлѣ мои измученные нервы находились теперь въ такомъ состояніи, что никакой покой не могъ ихъ успокоить, никакое удовольствіе не могло вызвать въ нихъ пріятнаго возбужденія.
Бесси была на кухнѣ и вернулась оттуда съ кускомъ пирога, который она принесла для меня на пестро разрисованной фарфоровой тарелкѣ. Эта тарелка съ нарисованной на ней райской птицей, устраивающей свое гнѣздышко среди выонковъ и розовыхъ бутоновъ, всегда возбуждала во мнѣ чувство величайшаго восхищенія. Сколько разъ я просила позволенія взять ее въ руки, чтобы лучше разсмотрѣть ее; но до сихъ поръ меня всегда считали недостойной такой высокой милости. Теперь эта драгоцѣнная тарелка была у меня на колѣняхъ и мнѣ очень любезно было предложено скушать находящійся на ней кусокъ сладкаго пирога. Тщетная милость! подобно многимъ другимъ страстно желаемымъ и долго отсрочиваемымъ милостямъ она явилась слишкомъ поздно! Я не могла ѣсть пирога, а перья райской птицы и краски цвѣтовъ показались мнѣ потускнѣвшими. Я отодвинула въ сторону и пирогъ, и тарелку. Бесси спросила меня, не хочу-ли я книгу. Слово книга на минуту обрадовало меня, и я попросила достать изъ библіотеки Путешествіе Гулливера. Я раньше читала и перечитывала эту книгу съ восторгомъ. Я была твердо убѣждена, что въ ней разсказываются дѣйствительныя происшествія, и она возбуждала во мнѣ гораздо болѣе глубокій интересъ, нежели волшебныя сказки; послѣ того, какъ я тщетно розыскивала эльфовъ среди листьевъ наперсточной травы и колокольчика, подъ грибами и между развалинами старыхъ, разрушенныхъ, поросшихъ плющемъ стѣнъ, я въ концѣ концовъ примирилась съ грустной истиной, что они всѣ покинули Англію для того, чтобы поселиться въ какой-нибудь невѣдомой странѣ, гдѣ лѣса гуще, непроходимѣе и таинственнѣе и населеніе рѣже; лилипуты же и великаны, напротивъ, казались мнѣ вполнѣ несомнѣнной частью населенія земной поверхности. Я не сомнѣвалась въ томъ, что въ одинъ прекрасный день, если бы только мнѣ удалось отправиться въ далекое путешествіе, моимъ глазамъ представились бы маленькія поля, дома и деревья, крохотное населеніе, едва видныя коровы, овцы и птицы въ одномъ царствѣ; и нивы похожія по величинѣ на лѣса, огромныя собаки, чудовищныя кошки и необыкновенной величины мужчины и женщины -- въ другомъ. Однако теперь, когда моя любимая книга очутилась у меня въ рукахъ и я начала перелистывать ея страницы, стараясь отыскать въ ея причудливыхъ картинкахъ то очарованіе, которое всегда таилось въ нихъ для меня,-- теперь все въ ней показалось мнѣ скучнымъ и мрачнымъ и самъ Гулливеръ представлялся мнѣ мрачнымъ странникомъ въ пустынныхъ и мрачныхъ областяхъ. Я закрыла книгу, не рѣшаясь больше разсматривать ее, и положила ее на столъ рядомъ съ нетронутымъ пирогомъ.
Бесси покончила съ уборкой комнаты и, умывъ руки, открыла одинъ изъ ящиковъ комода, весь наполненный великолѣпными лоскутьями шелка и бархата; выбравъ подходящіе куски, она начала шить новую шляпу для куклы Джорджіаны, сопровождая свою работу пѣніемъ. Пѣсня, которую она пѣла, начиналась словами:
Въ тѣ дни, когда бродили мы по рощамъ и лугамъ,
Давно, давно тому назадъ...
Я много разъ передъ тѣмъ слышала эту пѣсню, и всегда слушала ее съ наслажденіемъ: у Бесси былъ такой милый, пріятный голосъ -- по крайней мѣрѣ, мнѣ такъ казалось. Но теперь, хотя она пѣла все тѣмъ же веселымъ, пріятнымъ голосомъ, я находила въ этой мелодіи невыразимую грусть. По временамъ, поглощенная работой, она тихо-тихо и медленно повторяла одинъ только припѣвъ. Слова: "давно тому назадъ" звучали, какъ заключительный аккордъ погребальной пѣсни. Затѣмъ она запѣла другую пѣсню, еще болѣе грустную,-- Полно, миссъ Джени, не плачьте,-- сказала Бесси, кончивъ пѣть. Она могла бы съ такимъ же успѣхомъ сказать огню въ каминѣ: "не гори!" Могла ли она догадаться о той невыразимой мукѣ, которая терзала мое сердце?
М-ръ Ллойдъ сдержалъ обѣщаніе и пришелъ снова.
-- Какъ, уже на ногахъ!-- сказалъ онъ, входя въ дѣтскую.
-- Ну, няня, какъ она поживаетъ?
Бесси отвѣтила, что я чувствую себя вполнѣ хорошо.
-- Но тогда она должна была бы выглядѣть веселѣе. Подите сюда, миссъ Джэни; вѣдь ваше имя Джэни, не правда ли?
-- Да, сэръ; Джени Эйръ.
-- Вы плакали, миссъ Джэни; можете вы мнѣ сказать, о чемъ вы плакали? У васъ что-нибудь болитъ?
-- Нѣтъ.
-- Она навѣрное плакала оттого, что барыня не взяла ее съ собой въ коляску,-- вмѣшалась Бесси.
-- О, навѣрное не оттого; это было бы слишкомъ ребячливо, она уже не такая маленькая.
Я была того же мнѣнія. Мое самолюбіе было задѣто ложнымъ обвиненіемъ, и я поспѣшно отвѣтила:
-- Я никогда въ жизни не плакала о такихъ пустякахъ. Я ненавижу прогулки въ коляскѣ. Я плакала оттого, что я несчастна. -- Стыдитесь, барышня!-- сказала Бесси.
Добрый аптекарь пришелъ въ нѣкоторое замѣшательство. Я стояла передъ нимъ; онъ устремилъ на меня пристальный взглядъ. У него были маленькіе сѣрые, не особенно блестящіе, глаза, но я думаю, что теперь они не показались бы мнѣ очень проницательными. Черты его лица были рѣзки, но выраженіе очень добродушное. Посмотрѣвъ мнѣ внимательно въ лицо, онъ спросилъ:
-- Что съ вами случилось вчера, отчего вы захворали?
-- Она упала,-- опять вмѣшалась Бесси.
-- Упала? Точно маленькій ребенокъ! Развѣ она еще не умѣетъ ходить какъ слѣдуетъ? Вѣдь ей, должно быть, восемь или девять лѣтъ?
-- Меня толкнули,-- былъ рѣзкій отвѣтъ, вырвавшійся у меня подъ вліяніемъ оскорбленной гордости;-- но я не оттого заболѣла,-- прибавила я, глядя на м-ра Ллойда, который медленно засовывалъ въ носъ щепотку табаку.
Въ ту минуту, какъ онъ пряталъ табакерку въ карманъ своего жилета, раздался громкій звонокъ, сзывавшій слугъ къ обѣду. М-ръ Ллойдъ зналъ, что означалъ этотъ звонокъ.
-- Это васъ зовутъ, няня,-- сказалъ онъ,-- вы можете сойти внизъ, а я тѣмъ временемъ дамъ миссъ Джэни нѣсколько наставленій.
Бесси охотнѣе осталась бы въ дѣтской, но она должна была итти, потому что аккуратное появленіе къ столу строго требовалось въ этомъ домѣ.
-- Вы заболѣли не отъ паденія, такъ отъ чего-же?-- спросилъ меня м-ръ Ллойдъ, когда Бесси ушла.
-- Меня заперли въ темной комнатѣ, гдѣ ходитъ привидѣніе.
М-ръ Ллойдъ улыбнулся и нахмурился въ одно и то-же время.
-- Привидѣніе! Въ концѣ концовъ вы все таки не болѣе, какъ маленькій ребенокъ! Развѣ вы боитесь привидѣній?
-- Да, я боюсь духа м-ра Ридъ: онъ умеръ въ той комнатѣ и лежалъ тамъ въ гробу. Ни Бесси и никто другой не ходитъ туда ночью безъ особенной необходимости. Это было жестоко запереть меня тамъ одну безъ огня -- такъ жестоко, что я этого никогда, никогда не забуду.
-- Глупости! И это васъ дѣлаетъ такой несчастной? Развѣ теперь, при дневномъ свѣтѣ, вы тоже боитесь?
-- Нѣтъ; но скоро снова настанетъ ночь; и кромѣ того... я несчастна... очень несчастна... изъ-за другихъ причинъ.
-- Изъ-за какихъ другихъ причинъ? Вы не можете мнѣ сказать?
О, какъ страстно я желала отвѣтить откровенно на этотъ вопросъ! и какъчтрудно это было сдѣлать!
Дѣти умѣютъ чувствовать, но они не въ состояніи разобраться въ своихъ чувствахъ; и если имъ даже удается мысленно отчасти разобраться въ себѣ, то онине умѣютъ выразить этого словами.
Однако, я боялась упустить этотъ первый и единственный случай облегчить свое сердце, подѣлившись съ кѣмъ нибудь своимъ горемъ; послѣ непродолжительнаго, тревожнаго молчанія мнѣ удалось найти очень неполный, но правдивый отвѣтъ.
-- Вопервыхъ, у меня нѣтъ ни отца, ни матери, ни братьевъ, ни сестеръ.
-- У васъ есть добрая тетя и двоюродный братъ и сестры.
Я снова остановилась; затѣмъ у меня вырвалось:
-- Но Джонъ Ридъ сшибъ меня съ ногъ, а тетя заперла меня въ красной комнатѣ!
М-ръ Ллойдъ снова завозился съ табакеркой.
-- Вы не находите, что Гэтесхидъ-Галль очень красивый домъ?-- спросилъ онъ.-- Развѣ вы не чувствуете благодарности за то, что можете жить въ такомъ великолѣпномъ мѣстѣ?
-- Это не мой домъ, и горничная говоритъ, что я имѣю меньше нрава находиться здѣсь, чѣмъ любая служанка.
-- Пустяки! Вы же не будете такъ глупы, чтобы желать покинуть такое великолѣпное мѣсто?
-- Если бы только мнѣ было куда пойти, я была бы рада уйти отсюда; но я не могу никуда уйти изъ Гэтесхида, пока на стану взрослой.
-- Можетъ быть, это и возможно -- кто знаетъ? Есть у васъ еще какіе нибудь родственники, кромѣ м-рсъ Ридъ?
-- Кажется, нѣтъ.
-- Никого со стороны вашего отца?
-- Я не знаю; я спросила разъ тетю Ридъ, и она сказала, что, можетъ быть, у меня и есть какіе нибудь бѣдные, простые родственники по имени Эйръ, но что она ничего о нихъ не знаетъ.
-- Если бы у васъ были такіе родственники, вы бы хотѣли пойти къ нимъ?
Я задумалась. Бѣдность кажется ужасной и взрослымъ людямъ, тѣмъ болѣе дѣтямъ, которыя совершенно не имѣютъ представленія о дѣятельной, трудовой, заслуживающей уваженія бѣдности; съ этимъ словомъ у нихъ связано лишь представленіе объ изорванныхъ платьяхъ, скудной пищѣ, нетопленныхъ печахъ, грубыхъ манерахъ и низкихъ порокахъ; въ бѣдности было для меня что-то унизительное.
-- Нѣтъ, я бы не хотѣла жить у бѣдныхъ людей,-- былъ мой отвѣтъ.
-- Даже если бы они были къ вамъ добры?
Я покачала головой; я не могла понять, какъ бѣдные люди вообще могутъ быть добрыми. И кромѣ того -- перенять ихъ грубую рѣчь -- ихъ манеры -- быть невоспитанной -- вырости какъ одна изъ тѣхъ бѣдныхъ женщинъ, которыя укачиваютъ своихъ дѣтей или стираютъ свои жалкія тряпки передъ дверями хижинъ -- я не разъ видала ихъ въ деревнѣ за Гэтесхидъ-Галлемъ -- нѣтъ, во мнѣ было слишкомъ мало мужества для того, чтобы такой цѣной купить себѣ свободу.
-- Развѣ ваши родственники такъ бѣдны? Они принадлежатъ къ классу рабочихъ?
-- Я не знаю; тетя Родъ говоритъ, что если у меня есть какіе-нибудь родственники, то это навѣрное нищіе; но я не хочу нищенствовать.
-- Хотѣли бы вы ходить въ школу?
Я снова задумалась; я имѣла смутное представленіе о томъ, что такое школа. Бесси иногда говорила о школѣ, какъ о мѣстѣ, гдѣ молодымъ дѣвицамъ строгой муштровкой стараются привить изысканныя манеры и аккуратность. Джонъ Ридъ ненавидѣлъ школу, въ которой онъ учился, и обманывалъ своихъ учителей; но вкусы и взгляды Джона Ридъ не могли служить образцомъ для меня, и если свѣдѣнія Бесси, почерпнутыя ею у молодыхъ дѣвицъ той семьи, гдѣ она служила раньше, чѣмъ поступила въ Гэтесхидъ-Галль, были подчасъ нѣсколько устрашающаго свойства, то за то ея разсказы о познаніяхъ и талантахъ, пріобрѣтенныхъ въ школѣ тѣми-же молодыми дѣвицами, представлялись, напротивъ, довольно привлекательными. Она съ гордостью говорила о прекрасныхъ картинахъ, ландшафтахъ и цвѣтахъ, нарисованныхъ ими; о пѣсняхъ, которыя онѣ пѣли, и фортепіанныхъ пьесахъ, которыя онѣ играли; о кошелькахъ, которые онѣ умѣли вязать, и французскихъ книгахъ, которыя онѣ умѣли переводить. Ея разсказы, въ концѣ концовъ, возбудили во мнѣ желаніе научиться тому же. Кромѣ того, школа внесла бы полную перемѣну въ мою жизнь; съ ней связано длинное путешествіе, разлука съ Гэтесхидъ-Галлемъ и вступленіе въ новую жизнь.
-- Да, я хотѣла бы поступить въ школу,-- былъ выраженный вслухъ результатъ моихъ размышленій.
-- Что-жъ, кто знаетъ, что еще можетъ случиться,-- сказалъ м-ръ Ллойдъ, вставая.-- Этотъ ребенокъ нуждается въ перемѣнѣ воздуха и обстановки,-- проговорилъ онъ про себя.-- Нервы его въ скверномъ состояніи.
Въ это время Бесси вернулась; въ ту-же минуту послышался стукъ колесъ по убитой пескомъ аллеѣ.
-- Это ваша барыня вернулась, няня?-- спросилъ м-ръ Ллойдъ.-- Я бы хотѣлъ поговорить съ ней передъ уходомъ.
Бесси попросила его пройти въ столовую и проводила его туда. На основаніи дальнѣйшихъ событій я предполагаю, что въ разговорѣ съ м-рсъ Ридъ аптекарь рѣшился посовѣтовать ей отправить меня въ школу. Этотъ совѣтъ былъ принятъ безъ сомнѣнія очень охотно; какъ сказала миссъ Абботъ однажды вечеромъ, когда онѣ съ Бесси занимались шитьемъ въ дѣтской и разговаривали обо мнѣ, думая, что я уже сплю -- "барыня очень рада -избавиться отъ такого несноснаго, сквернаго ребенка, который смотритъ на всѣхъ, точно хочетъ подстеречь въ чемъ нибудь, и у котораго всегда въ головѣ какіе нибудь тайные замыслы".
При этомъ случаѣ, изъ разговора миссъ Абботъ съ Бесси я узнала, что отецъ мой былъ бѣдный священникъ; что моя мать вышла за него замужъ противъ воли родныхъ, которые смотрѣли на этотъ бракъ, какъ на униженіе для ихъ семьи; что мой дѣдушка Ридъ былъ такъ возмущенъ непослушаніемъ своей дочери, что совершенно лишилъ ее наслѣдства; что черезъ годъ послѣ женитьбы мой отецъ схватилъ тифозную горячку во время посѣщенія бѣдныхъ въ большомъ фабричномъ городѣ, гдѣ находился его приходъ и гдѣ тогда свирѣпствовала эта болѣзнь; что моя мать заразилась отъ него и умерла черезъ мѣсяцъ послѣ того, какъ похоронила его.
Выслушавъ этотъ разсказъ, Бесси вздохнула и сказала:
-- Бѣдная миссъ Джэнни, ее все таки жалко.
-- Да,-- отвѣтила Абботъ,-- если бы она была милымъ, добрымъ, красивымъ ребенкомъ, то ее надо было бы пожалѣть; но къ такой противной, хитрой дѣвчонкѣ, право, нельзя относиться съ участіемъ. у
-- Да, конечно,-- подтвердила Бесси.
-- Бесси, я бы не прочь поѣсть сегодня кроличьяго жаркого къ ужину.
-- И я тоже... съ поджареннымъ лукомъ. Пойдемте, миссъ Абботъ, посмотримъ, что дѣлается на кухнѣ. Онѣ ушли.
Изъ разговора съ м-ромъ Ллойдъ и изъ вышеприведенной бесѣды между Бесси и Абботъ я почерпнула достаточно надежды на лучшее будущее для того, чтобы желать скорѣйшаго выздоровленія; въ судьбѣ моей, казалось, предстояла перемѣна -- я ждала ея молча и терпѣливо. Однако, дѣло затянулось; дни и недѣли проходили; мое здоровье пришло въ обычное состояніе, но ничто не указывало на близкое исполненіе того, о чемъ я не переставала мечтать. М-рсъ Ридъ по временамъ устремляла на меня строгій и пристальный взоръ, но рѣдко обращалась ко мнѣ. Со времени моей болѣзни она старалась держать меня въ еще большемъ отдаленіи отъ своихъ собственныхъ дѣтей; мнѣ была отведена маленькая комнатка, гдѣ я спала одна; обѣдала и ужинала я отдѣльно отъ другихъ и весь день проводила въ дѣтской, между тѣмъ какъ мои двоюродныя сестры и братъ находились въ гостиной. Ни однимъ словомъ она не намекала на свое намѣреніе отправить меня на воспитаніе въ школу; но я инстинктивно чувствовала, что недолго мнѣ придется жить подъ одной съ ней кровлей; взглядъ ея, обращенный на меня, теперь болѣе, чѣмъ когда либо выражалъ непреодолимое и неискоренимое отвращеніе.
Элиза и Джорджіана, очевидно, повинуясь полученнымъ приказаніямъ, избѣгали говорить со мной. Джонъ показывалъ мнѣ языкъ при каждой встрѣчѣ и разъ даже попытался снова пустить въ дѣло руки; но я мгновенно повернулась къ нему съ такимъ выраженіемъ бѣшеной ярости и съ такой готовностью отчаяннаго сопротивленія, что онъ счелъ за лучшее отступить и убѣжалъ, испуская проклятія и крича, что я ему расшибла носъ. Я, дѣйствительно, направила на эту выдающуюся часть его лица такой сильный ударъ, на какой были способны мои пальцы. Я слышала, какъ, прибѣжавъ къ матери, онъ сталъ разсказывать ей плаксивымъ голосомъ, что "эта гадкая Джени" бросилась на него, какъ бѣшеная кошка. Но мать прервала его строго:
-- Не говори мнѣ о ней, Джонъ; я сказала тебѣ, чтобы ты не подходилъ къ ней; она не достойна твоего вниманія. Я не хочу, чтобы ты или твои сестры знались съ ней.
Услышавъ это, я перегнулась черезъ перила лѣстницы и, совершенно не отдавая себѣ отчета въ томъ, что я дѣлаю, крикнула:
-- Они не достойны того, чтобы находиться въ моемъ обществѣ.
М-рсъ Ридъ была довольно полная женщина; однако, услышавъ эти странныя и дерзкія слова, она проворно взбѣжала по лѣстницѣ, какъ вихрь втащила меня въ дѣтскую и, прижавъ къ кровати, строго запретила двинуться съ мѣста или произнести хотя бы еще одно слово въ теченіе дня.
-- Что-бы сказалъ дядя Ридъ, если бы онъ былъ живъ?-- проговорила я почти невольно. Я говорю "почти невольно", потому что языкъ мой, казалось, произносилъ слова совершенно помимо моего сознанія; мною руководило что-то, не поддававшееся моей волѣ.
-- Что?-- проговорила м-рсъ Ридъ шопотомъ. Въ ея обыкновенно холодныхъ, спокойныхъ сѣрыхъ глазахъ промелькнуло что-то, похожее на испугъ; она выпустила мою руку и смотрѣла на меня, какъ будто, дѣйствительно, сомнѣваясь, кто стоитъ передъ ней -- ребенокъ или дьяволъ. Я собралась съ духомъ.
-- Дядя Ридъ находится на небѣ и можетъ видѣть все, что вы дѣлаете и что думаете; и папа и мама тоже; они знаютъ, что вы меня запираете на цѣлый день и что вы хотѣли бы, чтобы я умерла.
М-рсъ Ридъ скоро овладѣла собой; она потрясла меня за плечи изо всѣхъ силъ, дала двѣ пощечины и затѣмъ вышла, не сказавъ ни слова. Этотъ пробѣлъ восполнила Бесси, читавшая мнѣ нравоученіе въ теченіе цѣлаго часа, причемъ она старалась доказать мнѣ, что я самый дурной и негодный ребенокъ, какой когда-либо существовалъ. Я наполовину согласилась съ ней, я въ эту минуту ясно сознавала, что одни дурныя чувства бушевали въ моей груди.
Ноябрь, декабрь и половина января миновали. Рождество и Новый годъ отпраздновались въ Гэтесхидѣ съ обычнымъ веселіемъ; подарки щедро раздавались, безпрестанно устраивались обѣды и вечера. Я, конечно, была исключена изъ всѣхъ этихъ удовольствій; мое участіе въ нихъ заключалось единственно въ томъ, что я ежедневно смотрѣла на Элизу и Джорджіану, когда онѣ спускались въ гостиную, нарядныя въ своихъ воздушныхъ кисейныхъ платьяхъ и яркихъ кушакахъ, съ тщательно завитыми волосами; а позже я прислушивалась къ звукамъ фортепіано или арфы, доносившимся снизу, къ торопливымъ шагамъ лакеевъ и буфетчика, къ звону стакановъ, стуку тарелокъ и къ гулу голосовъ, долетавшему изъ гостиной всякій разъ, когда открывались и закрывались двери. Когда я уставала отъ этого занятія, я покидала свой постъ на лѣстницѣ и возвращалась въ пустую и тихую дѣтскую; тамъ я не чувствовала себя несчастной, даже если мною подчасъ овладѣвала грусть. Въ сущности, у меня не было ни малѣйшаго желанія сойти внизъ къ гостямъ, потому что въ обществѣ я большей частью оставалась незамѣченной, и если бы Бесси была хоть немного добрѣе и привѣтливѣе, для меня было бы гораздо большимъ наслажденіемъ проводить вечера спокойно съ ней, нежели въ гостиной, наполненной разряженными дамами и господами, подъ ужасными взглядами м-рсъ Ридъ. Но Бесси, кончивъ одѣвать барышень, сама спѣшила спуститься въ кухню или комнату экономки и большей частью уносила съ собой лампу. Тогда я съ куклой на колѣняхъ сидѣла у камина, пока огонь въ немъ не погасалъ, и боязливо озиралась кругомъ, чтобы удостовѣриться, что никого, кромѣ меня, нѣтъ въ темной комнатѣ; а когда весь уголь въ каминѣ выгоралъ и оставалась только красная кучка пепла, я торопливо раздѣвалась, дергая нетерпѣливо шнурки и пуговицы своего платья, и искала убѣжища отъ холода и мрака въ своей маленькой кроваткѣ. Я неизмѣнно брала съ собой въ постель куклу. Каждое человѣческое существо должно непремѣнно любить кого-нибудь; и за неимѣніемъ болѣе достойнаго предмета любви, я находила удовлетвореніе въ привязанности къ безобразной деревянной куклѣ. Мнѣ теперь кажется непонятной и странной эта глубокая и искренняя любовь къ игрушкѣ, которую я представляла себѣ живымъ существомъ, способнымъ чувствовать и раздѣлять мои чувства. Я никогда не засыпала, не завернувъ ее предварительно въ свою ночную рубашку, и только убѣдившись, что она лежитъ въ теплѣ и покоѣ, я чувствовала себя сравнительно счастливой, потому что вѣрила, что и она счастлива.
Какими долгими казались мнѣ часы, когда я ждала ухода гостей и прислушивалась, не раздадутся-ли шаги Бесси на лѣстницѣ. Иногда она подымалась наверхъ за своимъ наперсткомъ или ножницами, или приносила мнѣ что-нибудь къ ужину -- кусокъ пирога или ватрушку; тогда она садилась на край моей кровати и смотрѣла, какъ я ѣмъ, а когда я кончала, она заворачивала меня въ одѣяло, два раза цѣловала и говорила: "спокойной ночи, миссъ Джени". Когда она была такъ ласкова, она казалась мнѣ самымъ лучшимъ, самымъ красивымъ, самымъ добрымъ существомъ на свѣтѣ, и я отъ всей души желала, чтобы она всегда оставалась такой милой и привѣтливой и никогда больше не награждала меня пинками, бранью и несправедливыми обвиненіями, какъ это съ ней часто случалось. Бесси была, должно быть, хорошо одаренная отъ природы дѣвушка: за что она ни бралась -- она все дѣлала ловко и проворно; кромѣ того она обладала удивительнымъ искусствомъ разсказывать -- такъ я сужу, по крайней мѣрѣ, по тому впечатлѣнію, какое производили на меня ея сказки. Она была красива, если меня не обманываютъ мои воспоминанія. Въ нихъ она представляется мнѣ стройной молодой дѣвушкой, съ черными волосами и темными глазами, очень красивыми чертами и хорошимъ, здоровымъ, цвѣтомъ лица. Но у нея былъ капризный и нетерпѣливый характеръ и весьма смутныя понятія о справедливости. Однако, несмотря на все это, я предпочитала ее всѣмъ обитателямъ Гэтесхидъ-Галля.
Это было 15 января, около девяти часовъ утра. Бесси сошла внизъ завтракать. Элиза какъ разъ надѣвала шляпу и теплый садовый плащъ, собираясь спуститься въ птичникъ кормить птицъ -- занятіе, которое она исполняла почти съ такимъ же удовольствіемъ, съ какимъ продавала яйца экономкѣ и копила вырученныя за нихъ деньги. У нея была нѣкоторая склонность къ торговлѣ и сильно выраженная страсть къ копленію денегъ. Это сказывалось не только въ увлеченіи, съ какимъ она продавала яйца и цыплятъ, но и въ томъ, какъ она торговалась съ садовникомъ изъ-за луковицъ, сѣмянъ и молодыхъ отростковъ -- садовникъ м-рсъ Ридъ получилъ отъ нея приказаніе покупать у барышень всѣ продукты ихъ цвѣтника, которые онѣ пожелаютъ ему продать. Элиза была бы готова продать каждый волосъ со своей головы, если бы это могло ей принести значительную выгоду. Свои деньги она прятала во всевозможныхъ углахъ, заворачивая ихъ въ тряпки и старыя бумажки; но съ тѣхъ поръ, какъ горничная открыла нѣсколько разъ мѣста, гдѣ хранились ея сокровища, она, изъ боязни потерять все свое имущество, рѣшилась довѣрить его матери за необыкновенно высокіе проценты; каждые четверть года она собирала доходы со своего капитала и тщательно вносила ихъ въ маленькую записную книжку.
Джорджіана сидѣла на высокомъ стулѣ, причесывая передъ зеркаломъ свои волосы и вплетая въ нихъ искусственные цвѣты и вылинявшія перья, огромный запасъ которыхъ она нашла въ ящикѣ на чердакѣ. Я убирала свою постель, спѣша исполнить приказаніе Бесси покончить съ этимъ до ея прихода (Бесси теперь часто пользовалась мной, какъ подгорничной, заставляла меня убирать комнату, смахивать пыль съ мебели и т. д.). Разложивъ одѣяло и сложивъ свою ночную рубашку, я подошла къ окну, чтобы привести въ порядокъ разбросанные на подоконникѣ альбомы и кукольную мебель; но рѣзкое приказаніе Джорджіаны не трогать ея игрушекъ (крохотные стулья и зеркала и миніатюрныя тарелки и чашки были ея собственностью) остановило меня.-- За неимѣніемъ другого дѣла я начала дышать на ледяные цвѣты, разукрасившіе стекла оконъ, чтобы очистить себѣ маленькое пространство въ окнѣ, сквозь которое я могла бы смотрѣть на занесенныя снѣгомъ и помертвѣвшія отъ сильныхъ морозовъ поля.
Изъ этого окна былъ виденъ домикъ привратника и проѣзжая дорога, и какъ разъ въ ту минуту, когда я настолько очистила окно отъ серебристо-бѣлой листвы, что могла выглянуть въ него, ворота широко растворились и въ нихъ въѣхала карета. Я равнодушно смотрѣла, какъ она подъѣзжала къ дому: кареты нерѣдко появлялись въ Гэтесхидѣ, но ни одна изъ нихъ никогда не привозила посѣтителя, который представлялъ бы интересъ для меня; она остановилась у подъѣзда, раздался сильный звонокъ, и посѣтителя впустили въ домъ. Все это мало меня занимало, и мое вниманіе съ большимъ интересомъ остановилось на маленькой, голодной красношейкѣ, которая съ жалобнымъ щебетаніемъ прыгала по голымъ вѣткамъ вишневаго дерева, росшаго неподалеку отъ окна. Остатки моего завтрака, состоявшаго изъ хлѣба и молока, стояли еще на столѣ; я раскрошила кусокъ булки и только что собиралась открыть форточку, чтобы выбросить крошки красношейкѣ, какъ въ дѣтскую, запыхавшись, вбѣжала Бесси.
-- Миссъ Джэни, снимите свой передникъ; что вы здѣсь дѣлаете? Мыли вы сегодня лицо и руки?
Я снова потянула форточку прежде, чѣмъ отвѣтить -- я не хотѣла лишить бѣдную птичку ея завтрака; форточка поддалась, я высыпала кротки частью на каменный карнизъ окна, частью на вѣтки дерева и, закрывъ окно, отвѣтила:
-- Нѣтъ, Бесси; я только что кончила убирать комнату.
-- Несносное, безпорядочное дитя! что вы тамъ дѣлали? Вы такъ красны, какъ будто натворили что-нибудь. Зачѣмъ вы открывали окно?
Я была избавлена отъ необходимости отвѣчать, Бесси слишкомъ торопилась, чтобы выслушивать мои объясненія, она потащила меня къ умывальнику, гдѣ подвергла мое лицо и руки немилосердной, но, къ счастью, короткой чисткѣ при помощи мыла, воды и грубаго полотенца, пригладила мнѣ волосы жесткой щеткой, сняла съ меня передникъ и, выведя на лѣстницу, велѣла немедленно спуститься внизъ, такъ какъ меня ждали въ столовой.
Я хотѣла спросить, кто меня ждетъ; я хотѣла знать, есть ли тамъ м-рсъ Ридъ; но Бесси уже ушла, заперевъ дверь дѣтской. Я немедленно стала спускаться. Въ продолженіе почти трехъ мѣсяцевъ меня ни разу не звали къ м-рсъ Ридъ; мое пребываніе за все это время ограничивалось дѣтской, а гостиная и столовая стали для меня чуждыми областями, внушавшими мнѣ лишь ужасъ и страхъ.
Я находилась теперь въ огромныхъ, пустыхъ сѣняхъ; предо мною была дверь въ столовую; я остановилась, дрожа и колеблясь. Какой жалкой трусихой сдѣлалъ меня за это время вѣчный страхъ, порождаемый несправедливыми наказаніями! Я боялась вернуться въ дѣтскую, я боялась итти впередъ; минутъ десять я стояла въ нерѣшимости; сильный, нетерпѣливый звонокъ, раздавшійся изъ столовой, положилъ этому конецъ -- я должна была войти.
-- Кто могъ пожелать меня видѣть?-- спрашивала я себя мысленно, нажимая обѣими руками на ручку двери, которая въ теченіе нѣсколькихъ секундъ не поддавалась моимъ усиліямъ.-- Кого я увижу въ гостиной, кромѣ тети Ридъ?-- мужчину или женщину?-- Наконецъ, ручка повернулась, дверь открылась, я вошла, сдѣлала глубокій реверансъ и увидала -- черный столбъ!-- такимъ, по крайней мѣрѣ, показалась мнѣ, на первый взглядъ, высокая, худая, вся затянутая въ черное фигура, возвышавшаяся на коврѣ передъ каминомъ; суровое лицо казалось высѣченной изъ камня маской, увѣнчивающей верхушку столба.
М-рсъ Ридъ сидѣла на своемъ обычномъ мѣстѣ у камина. Она сдѣлала мнѣ знакъ приблизиться; я повиновалась, и она представила меня каменной фигурѣ со словами:
-- Вотъ маленькая дѣвочка, по поводу которой я обратилась къ вамъ.
-- Онъ -- ибо это былъ мужчина -- медленно повернулъ голову въ ту сторону, гдѣ я стояла, и, оглядѣвъ меня пронизывающими сѣрыми глазами, сверкавшими изъ подъ густо-нависшихъ бровей, сказалъ строгимъ, низкимъ голосомъ:
-- Она мала ростомъ; сколько ей лѣтъ?
-- Ей десять лѣтъ.
-- Такъ много?-- послѣдовалъ отвѣтъ, въ которомъ слышалось сомнѣніе. Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ онъ продолжалъ, молча, изучать меня, послѣ чего спросилъ:
-- Ваше имя, маленькая дѣвочка?
-- Джэни Эйръ, сэръ.
Я подняла голову и посмотрѣла на него. Онъ показался мнѣ очень высокимъ; впрочемъ, я сама была тогда такъ мала. У него были крупныя черты лица; въ нихъ, какъ и во всей его фигурѣ, было что-то жестокое и неумолимое.
-- Ну, Джэни Эйръ, вы благонравное дитя?
На этотъ вопросъ невозможно было отвѣтить утвердительно: маленькій мірокъ, окружавшій меня, былъ обратнаго мнѣнія. Я молчала. М-рсъ Ридъ отвѣтила за меня выразительнымъ жестомъ, за которымъ послѣдовали слова:
-- Можетъ быть, чѣмъ меньше говорить объ этомъ, тѣмъ лучше, м-рсъ Брокльхёрстъ.
-- Очень жаль слышать это; мнѣ надо съ ней поговорить.
Съ этими словами онъ вывелъ себя изъ вертикальнаго положенія, осторожно помѣстивъ свою особу въ креслѣ, напротивъ м-рсъ Ридъ.
-- Подите сюда,-- сказалъ онъ.
Я сдѣлала нѣсколько шаговъ по ковру; м-ръ Борокльхёрстъ поставилъ меня прямо передъ собой. Теперь только, когда его лицо находилось почти на одномъ уровнѣ съ моимъ, я разглядѣла, какъ оно было безобразно. Какой большой носъ! и что за ротъ, какіе огромные, выдающіеся зубы!
-- Нѣтъ ничего отвратительнѣе дурного ребенка,-- началъ онъ,-- особе нно дурной маленькой дѣвочки. Знаете ли вы, куда попадаютъ дурные люди послѣ смерти?
-- Они попадаютъ въ адъ,-- былъ мой быстрый заученный отвѣтъ.
-- А что такое адъ? Вы можете мнѣ это сказать?
-- Яма, полная огня.
-- Хотѣли бы вы попасть въ эту яму и вѣчно горѣть тамъ?
-- Нѣтъ.
-- Что вы должны дѣлать для того, чтобы избѣжать этого?
Я слегка призадумалась раньше, чѣмъ дала отвѣтъ, противъ котораго можно было многое возразить.
-- Я должна оставаться здоровой и не умирать.
-- Какъ вы можете всегда оставаться здоровой? Ежедневно умираютъ дѣти моложе васъ. Не далѣе, какъ день или два тому назадъ я похоронилъ маленькаго ребенка пяти лѣтъ -- доброе, маленькое дитя, душа котораго теперь въ небѣ. Я боюсь, что про васъ нельзя было бы сказать того же, если бы вы были теперь отозваны изъ этой жизни.
Такъ какъ я не имѣла возможности разсѣять его сомнѣнія, то я только перевела взоръ съ его лица на обѣ огромныя ноги, упиравшіяся въ коверъ, и глубоко вздохнула -- въ эту минуту я хотѣла бы быть далеко, далеко отъ этой комнаты и м-ра Брокльхёрста.
-- Я надѣюсь, что вздохъ этотъ исходитъ изъ глубины вашей души и что вы раскаиватесь, что когда-либо доставляли непріятности вашей превосходной благодѣтельницѣ.
"Благодѣтельница! благодѣтельница!" -- повторяла я мысленно. "Они всѣ называютъ м-рсъ Ридъ моей благодѣтельницей; но въ такомъ случаѣ благодѣтельница есть нѣчто очень непріятное".
-- Вы читаете молитву утромъ и вечеромъ?-- продолжалъ онъ допрашивать меня.
-- Да.
-- Читаете вы Библію?
-- Иногда.
-- Вы читаете ее съ удовольствіемъ? Вы ее любите?
-- Я люблю Откровеніе, и книгу Даніила и Самуила, и немного изъ пророковъ и...
-- А Псалмы? я надѣюсь, вы ихъ любите?
-- Нѣтъ.
-- Нѣтъ? о, ужасъ! У меня есть маленькій мальчикъ, моложе васъ, который знаетъ наизусть шесть Псалмовъ; и если вы его спросите, что онъ предпочитаетъ, съѣсть-ли пряничный орѣхъ, или выучить стихъ изъ Псалмовъ, онъ говоритъ: "о, конечно, стихъ изъ Псалмовъ! ангелы поютъ Псалмы!" -- говоритъ онъ,-- "я бы хотѣлъ быть маленькимъ ангеломъ уже здѣсь на землѣ!" и тогда онъ получаетъ два пряничныхъ орѣха въ награду за свое благочестіе.
-- Псалмы не интересны,-- замѣтила я.