НЬЮКОМЫ,
ЗАПИСКИ
ВЕСЬМА ПОЧТЕННАГО СЕМЕЙСТВА.
"Библіотека для Чтенія" 1855 года.
I.
Увертюра, послѣ которой занавѣсъ поднимается и открываетъ хоръ съ кубками.
Ворона, улетѣвшая изъ окна молочной съ кусочкомъ сыру, усѣлась на деревѣ, поглядывая оттуда внизъ на большую, толстую лягушку, сидѣвшую въ лужѣ. Огромные глаза лягушки отвратительно выкатились, что казалось до крайности смѣшно старой, черномазой вѣщуньѣ, наблюдавшей за склизкой, кривоногой тварью съ тѣмъ особенно-пасмурнымъ видомъ, который такъ свойственъ воронамъ. Не подалеку отъ лягушки, пасся тучный волъ, между тѣмъ -- какъ нѣсколько ягнятъ прыгали по лугу, или щипали траву и ранункулы.
На окраинѣ луга показался... но кому же тамъ показаться, какъ не волку? Онъ такъ искусно прикрывался овечьей шкурой, что даже ягнята не узнали сѣраго пройдохи; мало того, одинъ изъ нихъ (котораго родительницу волкъ только-что изволилъ скушать, послѣ чего надѣлъ ея шкуру на свои плечи), побѣжалъ съ невинностью на встрѣчу прожорливому чудовищу, принимая его за свою маменьку.
"Хе -- хе"! сказала лисица, ползая вокругъ плетня, надъ которымъ свѣшивалось дерево, гдѣ сидѣла ворона, поглядывая внизъ на лягушку, выпучившую глаза, готовые лопнуть отъ зависти, и бранчино -- квакавшую на вола. "Какіе не смышленые эти ягнята! вонъ, маленькій, глупенькій бяшка не узнаётъ стараго волка въ овечьей шубѣ. Это тотъ самый старый плутъ, который съѣлъ бабушку Красной Шапочки за завтракомъ, а маленькую Красную Шапочку проглотилъ за ужиномъ. Tirez la bobinetle et la chévillete cherra. Хе -- хе"!
Сова, забившаяся въ древеспое дупло, проснулась.
-- "О-го, кумушка", сказала она, "видѣть тебя я не вижу, а чуять-чую!... Кто любитъ ягнятъ, а кто гусей", прибавила сова.
"А ваша милость жалуете мышей"? сказала лисица.
"Китайцы ѣдятъ ихъ", сказала сова. "Я читала, что они большіе охотники до собакъ" продолжала почтенная лэди.
-- "Я бы желала, чтобъ они стерли ихъ совершенно съ лица земли, всѣхъ, до послѣдней дворняжки", сказала лисица.
-- "Я также читала въ какомъ-то путешествіи, что Французы ѣдятъ лягушекъ", продолжала сова. "Ага, голубушка! Да ты здѣсь? Славный концертъ мы съ тобой задали прошлую ночь"!
-- "Если Французы пожираютъ моихъ собратій, зато Англичане ѣдятъ говядину", проквакала лягушка: "большихъ, толстыхъ, грубыхъ, мычащихъ быковъ!"
-- "Го--гу--у! сказала сова. Я слышала, что Англичане -- ѣдятъ также и жабъ"! {Въ подлинникѣ непереводимый калумбуръ: слово toad-eater значить и жабо-ѣдъ, и мошенникъ. Пр. ред.}
-- "Но, скажите, сударыня, слыхалъ ли кто, чтобъ они ѣли совъ или лисицъ? "вмѣшивается лиса. "Или, чтобъ они подавали на столъ ощипаную ворону"? прибавляетъ учтивая плутовка съ поклономъ старой воронѣ, которая сидѣла съ кусочкомъ сыру во рту. Мы всѣ -- привиллегированныя животныя; по-крайней-мѣрѣ, мы никогда не служимъ съѣстнымъ припасомъ для отвратительныхъ оргій человѣка.
-- "Я птица мудрости" сказала сова; "я была спутницей Паллады-Минервы: меня часто изображаютъ на египетскихъ памятникахъ".
-- "Я видала ваше изображеніе на дверяхъ британскихъ житницъ" сказала лисица, оскаливъ зубы. "У васъ бездна учености, почтенная госпожа сова! Я и сама кое-что знаю; но, признаюсь, я не изъ ученыхъ -- самый простой человѣкъ:-- такъ-себѣ, живу на умокъ -- простая деревенщина.
-- "Вы насмѣхаетесь надъ ученостью", продолжала сова, придавая насмѣшливое выраженіе своему почтенному лицу. "А я читаю чуть не всю ночь".
-- "Въ то время, какъ я занимаюсь разборомъ пѣтуховъ и куръ на насѣсти", сказала лиса.
-- "Какая жалость, что вы не можете читать, а то бы дощечка, прибитая надъ моей головой, сообщила вамъ нѣкоторыя свѣдѣнія".
-- "А что такое на ней написано"?
-- "Я не могу разбирать при дневномъ свѣтѣ", отвѣчала сова,-- зѣвнула и отправилась спать до вечера въ свое дупло.
-- Велика мнѣ нужда до ея гіероглифовъ! сказала лисица, глядя вверхъ на сидящую на деревѣ ворону.-- Какую важность напускаетъ на себя наша сонливая сосѣдка! Воображаетъ, что въ ней-то вся премудрость. Тогда какъ вы, достопочтенныя вороны, одарены гораздо высшими способностями, чѣмъ эти старыя полуночницы совы: сидятъ въ огромныхъ парикахъ, моргаютъ въ темнотѣ и гуканье свое называютъ пѣньемъ. Между тѣмъ, какое благородное занятіе слушать хоръ воронъ! Вотъ напримѣръ, двадцать четыре подруги изъ Коркинской общины выстроили себѣ жилье не подалеку отъ лѣса, который я посѣщаю: какое у нихъ тамъ пѣніе, какіе чудные звуки!... А все таки я утверждаю, что пѣніе ихъ милостей сравнительно съ вашимъ -- ничто! Вы такъ усладительно поете порознь: осчастливьте меня, изъ любви къ гармоніи, какимъ-нибудь соло!
Въ продолженіе этого разговора, волъ щипалъ траву; лягушка глядѣла на его огромные размѣры съ такимъ бѣшенствомъ, что обрызгала бы его ядомъ, еслибъ могла, и лопнула бы -- но это уже рѣшительно невозможно -- отъ одной зависти; маленькій ягненокъ лежалъ, ничего не подозрѣвая, около волка въ овечьей шкурѣ, который еще до сихъ поръ не безпокоилъ его, потому что былъ насыщенъ его маменькой-овцей.
Но вдругъ глаза его начали сверкать, я онъ оскалилъ бѣлые острые зубы, и -- подошелъ съ рычаньемъ, и началъ подумывать, что не худо бы ему было поужинать ягненкомъ:
"Зачѣмъ у васъ такіе большіе глаза"? проблеялъ ягненокъ, бросивъ на него робкій взглядъ.
"Чтобъ лучше тебя видѣть, мой милый"!
"Зачѣмъ у васъ такіе большіе зубы"?
"Чтобъ лучше тебя...".
Въ это мгновеніе поле огласилось такимъ страшнымъ ревомъ, что всѣ присутствовавшіе вздрогнули отъ ужаса. Весь этотъ страхъ навелъ на нихъ оселъ, промыслившій себѣ гдѣ-то львиную кожу и бѣжавшій къ плетню, спасаясь отъ преслѣдованія нѣсколькихъ человѣкъ и мальчишекъ съ палками и ружьями.
Волкъ въ овечьей шкурѣ, услыхавъ ревъ осла въ львиной кожѣ, и думая, что приближается повелитель лѣсовъ, пустился бѣжать такъ скоро, какъ только позволялъ ему заемный нарядъ. Когда волъ услыхалъ шумъ, онъ обѣжалъ луговую канаву и однимъ ударомъ копыта раздавилъ лягушку, которая надъ нимъ наругалась. Когда ворона увидала приближающихся людей съ ружьями, она мгновенно выронила изо рта сыръ и улетѣла. Когда лисица увидала, что сыръ упалъ, она тотчасъ подскочила къ нему (потому-что очень хорошо знала ослиный голосъ и то, что этотъ дурацкій крикъ нисколько не походитъ на рыканіе льва), но, захвативши сыръ, попалась въ капканъ, гдѣ и оставила свой хвостъ. Вынужденная являться безъ него въ свѣтъ, она увѣряла, что -- кромѣ шутокъ -- хвостовъ больше не носятъ и что лисицы гораздо красивѣй безъ нихъ.
Между тѣмъ прибѣжалъ мальчикъ съ палкой и началъ колотить бѣднаго осла такъ, что тотъ заревѣлъ пуще прежняго. Волкъ, съ овечьей шкурой, мотавшейся вокругъ его ногъ, не могъ скоро бѣжать, былъ пойманъ и застрѣленъ однимъ изъ людей. Слѣпая старуха сова, изумленная тревогой, вылетѣла-было изъ дупла, но шлёпнулась прямо въ лицо молодаго пахаря, который и пришибъ ее вилами. Пришолъ мясникъ и преспокойно увелъ вола и ягненка, а фермеръ, нашедши лисью трубу въ капканѣ, повѣсилъ ее у себя надъ очагомъ и всегда хвастался, что былъ виновникомъ смерти лисицы.
"Что это за смѣсь старыхъ басенъ! Что за переодѣванье въ старыя платья"! говоритъ критикъ (Мнѣ кажется, я вижу такого -- это Соломонъ, произносящій приговоръ надъ нами, авторами, и разсѣкающій нашихъ дѣтей). "Какъ не подлежитъ сомнѣнію то, что я справедливъ и мудръ, скроменъ, ученъ и религіозенъ, такъ вѣрно и то, что я еще прежде читалъ что-то очень похожее на эту дрянь и глупые разсказы объ ослахъ и лисицахъ. Этотъ волкъ въ овечьей шкурѣ?-- Развѣ я съ нимъ не знакомъ? Эта лисица разговаривающая съ вороной?-- Развѣ я прежде не слыхивалъ этого? Да, именно, все это есть въ Лафонтеновыхъ басняхъ: возьмемъ Лексиконъ, Басни и Всемірную біографію, откроемъ статью Лафонтенъ, и уличимъ обманщика".
"И потомъ" можетъ сказать Соломонъ, продолжая дѣлать замѣчанія, "что за презрѣніе у этого автора, когда онъ говоритъ о человѣческой природѣ! Едва-ли найдется хоть одинъ изъ представляемыхъ имъ характеровъ, который бы не олицетворялъ подлости.
Лисица -- льстецъ; лягушка -- эмблема безсилія и зависти; волкъ въ овечьей шкурѣ -- кровожадный лицемѣръ въ одеждѣ невинности; оселъ въ львиной кожѣ -- хвастунъ, который пытаетъ -- не испугаетъ-ли кого, если приметъ на себя видъ царя лѣсовъ (Чего добраго! авторъ, за тѣ муки, которыя онъ испытываетъ при заслуженномъ наказаніи, не намекаетъ ли на критиковъ, выводя этотъ характеръ? Подобныя сравненія возбуждаютъ въ насъ смѣхъ). Волъ -- пошлый дюжинный человѣкъ; единственное невинное существо въ (похищенномъ) апологѣ автора -- это глупенькій ягненокъ, не умѣющій узнавать своей матери"! И потомъ критикъ, какъ бы увлеченеый чувствомъ добродѣтели, можетъ написать очень хорошее разсужденіе о прелести материнской любви.
Почему-жь и нѣтъ! Если авторы смѣются, критики обязаны смѣяться надъ ними за ихъ насмѣшки. Они должны показать, что стоятъ выше авторовъ, иначе, кто же повѣритъ ихъ суду? Критикъ существуетъ за тѣмъ, чтобъ подмѣчать ошибки. Къ тому же онъ иногда бываетъ правъ: дѣйствительно и исторіи, которыя онъ читаетъ, и характеры, изображенные въ нихъ,-- все это довольно старо. Какія исторіи новы? Всѣ типы всѣхъ возможныхъ характеровъ вы найдете во всѣхъ басняхъ: трусы и хвастуны; простаки и плуты; лопоухіе ослы, напускающіе на себя львиную важность; Тартюфы, драпирующіеся въ одежду добродѣтели; влюбленные съ ихъ горестями, ослѣпленіемъ, безуміемъ и постоянствомъ.
Не съ самой ли первой страницы человѣческой жизни начинается столкновеніе любви съ обманомъ? Такимъ образомъ басни опередили Эзопа нѣсколькими вѣками: и ослы подъ львиными гривами ревѣли по-еврейски, и хитрыя лисицы льстили по-этрусски, и волки въ овечьей шкурѣ навѣрное скрежетали зубами по-санскритски.
Солнце свѣтитъ сегодня точно также, какъ оно свѣтило въ первый разъ; и птицы на верхушкѣ дерева, пока я пишу, поютъ одну и туже пѣсню съ тѣхъ поръ, какъ онѣ -- зяблики.
Мало того: одинъ изъ пріятелей автора, вымоливъ у своихъ добрыхъ друзей согласіе выслушивать его разсказы однажды въ мѣсяцъ, увѣрялъ, что (безперыя) птицы Новаго свѣта совершенно похожи на своихъ европейскихъ собратій. Ничего не можетъ быть новаго подъ солнцемъ и въ самомъ солнцѣ; но каждое утро оно озаряетъ насъ свѣжими лучами, и мы пробуждаемся вмѣстѣ съ нимъ для новаго труда, новыхъ надеждъ, предпріятій, смѣху, борьбы, любви, страданій, до тѣхъ поръ, пока не придетъ успокоительная ночь. А за тѣмъ придетъ и завтра, раскроются и глаза, которымъ суждено увидѣть это завтра; и такъ da capo.
И такъ, съ вашего позволенія, это будетъ исторія, въ которой вороны появятся въ павлиныхъ перьяхъ и возбудятъ заслуженныя насмѣшки павлиновъ; въ которой, хотя и будетъ отдана справедливость самимъ павлинамъ, блеску ихъ перьевъ, ослѣпительному великолѣпію ихъ шеи, пышности ихъ хвостовъ, но -- тѣмъ не менѣе -- поставится также на видъ и нелѣпость болѣзненной ихъ походки, и нестройность назойливаго ихъ крика; исторія, въ которой влюбленные львы позволятъ хитрымъ дѣвамъ обрѣзать имъ когти; въ которой по временамъ восторжествуютъ и плуты, но вмѣстѣ съ тѣмъ и честный народъ -- позвольте намъ надѣяться -- получитъ заслуженную награду; въ которой будутъ и крепъ чернымъ и газъ бѣлымъ; въ которой вѣнки изъ померанцовыхъ цвѣтовъ окропятся слезами, а погребальныя кареты огласятся веселыми шутками; въ которой скудныя трапезы изъ овощей будутъ и не будутъ сопровождаться довольствомъ, а пышные обѣды изъ откормленныхъ быковъ вызовутъ во время пира вниманіе и вражду... но также и благосклонность, и дружбу. Изъ этого еще не слѣдуетъ, что всѣ люди честны только потому, что они бѣдны: нѣтъ, я зналъ такихъ, которые были дружелюбны и великодушны, не смотря на то, что у нихъ была куча денегъ. Есть и богатые владѣльцы, которые не притѣсняютъ своихъ фермеровъ; есть дѣйствительно почтенные люди, которыхъ нельзя упрекнуть въ лицемѣріи; есть либералы даже между вигами, -- да и сами радикалы не всѣ-ли аристократы въ душѣ. Однако слыхалъ ли кто, чтобы нравоученіе предшествовало баснѣ? Одни дѣти могутъ выслушивать его, да и то, если понравится басня. Мы, съ своей стороны, позаботимся, чтобы наши читатели не пропустили ни того, ни другаго. И такъ, познакомимъ ихъ скорѣй съ нашими волками и ягнятами, съ нашими лисицами и львами, съ нашими ревущими ослами, съ нашими милующимися голубками, съ нашими чадолюбивыми насѣдками и каркающими пѣвицами.
Было время, когда солнце сіяло ярче, чѣмъ оно сіяетъ теперь, во второй половинѣ девятнадцатаго вѣка; когда жизнь кипѣла сильнѣе; когда вина въ харчевняхъ казались восхитительными, а харчевенные обѣды казались торжествомъ поварскаго искуства; когда романы служили источникомъ безмѣрнаго наслажденія и день, въ который ежемѣсячно появлялись новые журналы, былъ встрѣчаемъ, какъ праздникъ; когда познакомиться съ Томсономъ, написавшимъ журнальную статью, казалось исключительной честью, а увидать Брауна, автора вновь отпечатаннаго романа, увидать его прогуливающимся въ паркѣ съ зонтикомъ и съ мистриссъ Браунъ -- было такимъ замѣчательнымъ происшествіемъ, о которомъ помнили до конца жизни; когда обитательницы міра сего были въ тысячу разъ лучше нынѣшнихъ женщинъ,-- а гуріи театровъ были до того очаровательны, что одинъ видъ ихъ приводилъ сердце въ трепетъ, между-тѣмъ, какъ желаніе полюбоваться ими вторично влекло за собою получасовую предварительную борьбу у дверей партера; когда портные являлись къ вамъ на-домъ блеснуть образчиками модныхъ жилетовъ; когда казалось необходимымъ пріобрѣсти большую шкатулку съ тоалетнымъ серебрянымъ приборомъ, иногда въ чаяніи не пробившейся еще бороды (точно такъ молодыя супруги готовятъ кружевные чепчики и шьютъ дорогое приданое для будущаго первенца); когда нанять за 10 шиллинговъ лошадь и проѣхать верхомъ по парку считалось образцомъ фешенебельнаго развлеченія, а промчаться въ извощичьемь кабріолетѣ по улицѣ Регента и закидать грязью бывшаго вашего наставника въ коллегіи -- признавалось торжествомъ сатиры; когда высшая степень удовольствія заключалось въ томъ, чтобы встрѣтиться въ Бофордѣ съ Джонсомъ изъ "Тринити", отобѣдать въ "Пьяцца" съ нимъ, или съ Кингомъ изъ "Корпуса" (квартировавшимъ у Колоннады) или съ О'Дэртиномъ изъ "Тринити-Голль" (жившимъ съ семьею на Блумсберскомъ скверѣ) -- потомъ сходить въ театръ и послушать Браама въ "Фра-дьяволо" и кончить разгульный вечеръ ужиномъ и пѣснями въ "Вертепѣ Гармоніи". Тогда-то, въ дни моей юности, я столкнулся съ однимъ или двумя изъ тѣхъ лицъ, которые выступятъ на сцену въ этой исторіи и которыхъ, съ позволенія читателей, я буду сопровождать нѣкоторое время, пока, ознакомившись съ публикой, они не проложатъ сами себѣ дороги. Когда я припоминаю эти лица, для меня снова разцвѣтаютъ розы "и соловьи поютъ надъ тихимъ Бендемиромъ".
Посидѣвъ, по требованію моды тѣхъ счастливыхъ дней, въ театральномъ партерѣ, съ восторгомъ усладивъ свой слухъ одною изъ самыхъ веселыхъ и блестящихъ оперъ, насмѣявшись до слезъ надъ фарсомъ, мы, то есть, я и нѣсколько молодыхъ моихъ сверстниковъ, къ полуночи естественно начинали чувствовать голодъ, а мысль о поджаренныхъ тартинкахъ съ сыромъ и о веселой пѣснѣ доброй старины увлекала насъ въ Вертепъ Гармоніи. Вертепъ содержалъ тогда знаменитый Оскинсъ и мы съ гордостью помѣщали себя въ число его друзей.
Мы были почтены такой короткостью мистера Оскинса, что онъ бывало никогда не преминетъ кивнуть намъ съ особенной благосклонностью; а слуга Джонъ постоянно очищалъ намъ мѣстечко возлѣ президента веселаго собранія. Мы были знакомы съ тремя удивительными пѣвцами, и они частенько продовольствовались грогомъ на нашъ счетъ. Одинъ изъ насъ сдѣлалъ у Оскинса званый обѣдъ, и какъ весело мы провели тамъ время! Гдѣ ты, о Оскинсъ, птица ночи! Гдѣ-то теперь раздаются твои пѣсни и гремятъ твои хоры, на берегахъ ли Ахерона или на берегахъ угрюмаго Аверна?
Пиво, "Галка и Ворона", поджареный хлѣбъ съ сыромъ, "Рыцарь краснаго креста", горячій грогъ (чѣмъ цвѣтнѣй, тѣмъ лучше!) Цвѣтокъ на ржи (какъ будто одинъ цвѣтокъ на-ржи)! словомъ, -- пѣсни и стаканы весело смѣнялись. Могу засвидѣтельствовать, что гости то и дѣло требовали повторенія и этихъ пѣсенъ, и полныхъ стакановъ. Случилось такъ, что въ одинъ вечеръ посѣтителей въ тавернѣ было мало, и всѣ мы были какъ-то общительнѣй и дружелюбнѣй, потому-что общество было избранное. Выборъ пѣсенъ отличался сентиментальностью: сентиментальный родъ былъ въ большой модѣ въ то время, о которомъ я говорю.
Вдругъ входитъ въ таверну какой-то господинъ, съ исхудалымъ, смуглымъ лицомъ и съ длинными черными усами, одѣтый въ широкое платье, по видимому никогда не посѣщавшій "Вертепа", или, по-крайней-мѣрѣ, давно отъ него отставшій. Онъ указалъ на кое-какія перемѣны въ "Вертепѣ" вошедшему съ нимъ юношѣ и, потребовавъ хересу и воды, сталъ прислушиваться къ музыкѣ и крутить усы съ большимъ одушевленіемъ.
Только-что юноша увидалъ меня, сейчасъ же выскочилъ изъ-за стола, однимъ прыжкомъ очутился на другомъ концѣ комнаты и, подбѣжавъ ко мнѣ съ отверзтыми объятіями, проговорилъ краснѣя: "вы не узнали меня"?
Это былъ маленькій Ньюкомъ, мой школьный товарищъ, котораго я не видалъ лѣтъ шесть. Теперь онъ сдѣлался высокимъ, красивымъ молодымъ человѣкомъ, съ тѣми же ясными голубыми глазами, какіе были у него, какъ я припоминаю, когда онъ былъ еще совсѣмъ ребенкомъ.
"Какой пострѣлъ принесъ васъ сюда"? сказалъ я. Онъ засмѣялся съ плутовскимъ видомъ. "Отецъ -- это мой отецъ -- привелъ меня. Онъ только что возвратился изъ Индіи. Онъ говорить, что сюда имѣли обыкновеніе ходить всѣ знаменитые остряки,-- господинъ Шериданъ, капитанъ Моррисъ, полковникъ Хэнгеръ, профессоръ Пирсонъ. Я сказалъ ему ваше имя и то, что вы была очень ко мнѣ добры, въ то время, какъ я поступилъ въ Смидфильдъ. Я оставилъ школу; у меня теперь будетъ приватный наставникъ. Какая у меня славная лошадка! Забавы лучше ученья".
Тутъ усатый господинъ, отецъ Ньюкома, дѣлая знакъ слугѣ нести за нимъ хересъ и воду, сдѣлалъ по комнатѣ нѣсколько шаговъ, продолжая крутить усы, и подошелъ къ столу, за которымъ мы сидѣли. Онъ приподнялъ шляпу и поклонился такъ величественно и учтиво, что даже самъ Оскинсъ принужденъ былъ кланяться; пѣвцы проворчали что-то между собой (въ то время какъ они переглядывались, прихлебывая изъ стакановъ), а этотъ злостный шалунъ маленькій Нэдэбъ, импровизаторъ (который только-что вошелъ), принялся подсмѣиваться изъ подъ-тишка надъ усачомъ, крутя воображаемые усы, подобно незнакомцу, и махая носовымъ платкомъ самымъ уморительнымъ образомъ. Оскинсъ старался удержать это шутовство, бросая на маленькаго Нэдэба грозные взгляды, и въ то-же время, предложивъ обществу отдать необходимыя приказанія находившемуся тутъ слугѣ, попросилъ мистера Бэлью спѣть что-нибудь.
Отецъ Ньюкома подошелъ ко мнѣ и протянулъ руку. Признаюсь, я покраснѣлъ, потому-что находилъ въ немъ сходство съ несравненнымъ Гарлеемъ въ "Критикѣ", и уже далъ ему прозвище дона Фероло-Усача.
Онъ говорилъ самымъ мягкимъ и пріятнымъ голосомъ и съ такимъ безъискусственнымъ радушіемъ, что я былъ пристыженъ и укротилъ свой смѣхъ, мѣсто котораго заступило чувство болѣе дружелюбное и почтительное. Видите-ли, въ молодости очень цѣнится доброе обхожденіе. Разумѣется, человѣкъ свѣтскій можетъ, по усмотрѣнію, быть или не быть благодарнымъ за это радушіе.
-- Я слышалъ, сэръ, сказалъ онъ мнѣ, какъ вы были добры къ моему мальчику. А кто добръ къ нему, значить -- добръ и ко мнѣ. Вы позволите мнѣ подсѣсть къ вамъ? Могу я просить васъ попробовать мои сигары? Мы сдѣлались друзьями въ одну минуту -- молодой Ньюкомъ, жался ко мнѣ съ одного боку, съ другаго помѣстился его отецъ, которому я, послѣ двухъ трехъ словъ, представилъ своихъ трехъ друзей по коллегіи.
-- Вы сюда пришли, господа, для того, чтобъ видѣть умныхъ людей", сказалъ полковникъ. "Скажите, есть ли здѣсь кто-нибудь изъ знаменитостей? Я двадцать пять лѣтъ не былъ на родинѣ, и чувствую потребность видѣть все достопримѣчательное.
Кингъ изъ Корпуса (неисправимый шалунъ) готовъ былъ, отвѣсивъ страшно-низкій поклонъ, указать на полдюжину посѣтителей; на гг., Г. Р. Л. и пр. какъ на самыхъ знаменитыхъ остряковъ настоящаго времени, но я толкнулъ Кинга подъ столомъ въ колѣно и заставилъ его прикусить языкъ.
"Maxima debetur pueris" проговорилъ Джонсъ (юноша съ нѣжными чувствами, поступившій въ послѣдствіи въ духовное званіе) и, написавъ на карточкѣ Оскинсу, вразумилъ его, что въ комнатѣ находится молодой человѣкъ и джентельменъ, оба совершенные новички и что поэтому слѣдуетъ осмотрительно выбирать пѣсни.
Такъ ихъ и выбрали. Цѣлый женскій пансіонъ могъ войдти къ намъ въ комнату и ничто, происходившее въ ней, не смутило бы его, за исключеніемъ развѣ запаха отъ сигаръ и отъ грога. И почему бы всегда не соблюдать такого благочинія? Если теперь существуютъ какіе-нибудь "вертепы гармоніи", я могу поручиться господамъ содержателямъ, что ихъ выгоды будутъ гораздо значительнѣе при стараніи удержать пѣвцовъ въ извѣстныхъ границахъ. Самые отъявленные негодяи любятъ хорошія пѣсни и умиляются ими точно также, какъ и честные люди. Стоило заплатить гинею, чтобы взглянуть на простодушнаго полковника и понять -- какое наслажденіе приноситъ ему музыка. Восхищаясь круговыми пѣснями, онъ окончательно забылъ о замѣчательныхъ острякахъ, съ которыми думалъ познакомиться.
-- Я говорю, Клэйвъ: это очаровательно! Гораздо лучше, чѣмъ концертъ тетушки со всѣми ея итальянскими крикунами, не правда ли? Хозяинъ, могу ли я предложить вопросъ этимъ джентльменамъ -- не угодно ли имъ принять отъ меня какое-нибудь угощеніе? Какъ ихъ зовутъ? (одному изъ сосѣдей): едвали мнѣ когда-либо удавалось дослушать до конца пѣніе и не выйдти вонъ; правда это случилось разъ при одной ораторіи, и тогда я заснулъ: но это, клянусь Георгомъ, также хорошо, какъ пѣніе самого Инкледона". Онъ еще усерднѣе занялся своимъ хересомъ съ водой -- ("Мнѣ очень жаль, джентельмены, что вы пьете грогъ, сказалъ онъ. "У насъ въ Индіи онъ напускаетъ бѣсовскій туманъ въ глаза молодыхъ людей"). Онъ подпѣвалъ во всѣхъ хорахъ самымъ пріятнымъ голосомъ. Онъ такъ смѣялся надъ Дербійскимъ Барономъ, что весело было его слушать, а когда Оскинсъ пропѣлъ (чрезвычайно удачно) Стараго Англійскаго джентльмена и изобразилъ въ музыкальномъ размѣрѣ смерть этого престарѣлаго аристократа, слезы брызнули изъ глазъ честнаго воина, и онъ протянулъ руку Оскинсу, проговоривъ: "Благодарю васъ, сэръ, за эту пѣсню; она дѣлаетъ честь человѣку", при чемъ Оскинсъ началъ также плакать.
Тогда молодой Нэдэбъ, сдѣлавшійся осторожнымъ, приступилъ къ одному изъ тѣхъ удивительныхъ подвиговъ импровизаціи, которыми всегда плѣнялъ собраніе. Онъ никого изъ насъ не оставилъ въ покоѣ и прибралъ очень удачные стихи на всѣхъ главныхъ лицъ, бывшихъ въ комнатѣ. Онъ воспѣлъ Китовы булавки (которыми тотъ любилъ пощеголять), Мартина красивый жилетъ, и пр. Полковникъ приходилъ въ восторгъ отъ каждаго сказанія и съ умиленіемъ припѣвалъ вмѣстѣ съ хоромъ -- ритордероль-ритордероль ритордероль-дерэй (bis). А когда, подойдя къ самому полковнику, Нэдэбъ излилъ свои чувства въ стихахъ, которые можно передать такъ:
"Я вижу воинственнаго джентльмена -- и пока разсматриваю его черты, -- думаю -- вы всѣ согласитесь со мной, что онъ изъ Индостана. Возлѣ него, смѣясь отъ всей души, сидитъ юноша съ кудрявой головой -- я думаю вы всѣ согласитесь со мной, что лучше бы ему быть теперь въ постелѣ. Ритордероль", и т. д.
Полковникъ разразился страшнымъ хохотомъ при этой шуткѣ и, ударивъ своего сына, молодаго Клэйва по плечу, сказалъ: "Слышите, что онъ говоритъ про васъ, сэръ? А, Клэйвъ? говоритъ, что тебѣ бы лучше теперь быть въ постелѣ, дружокъ -- хо, хо!-- Нѣтъ, нѣтъ. Мы сами съ ними сыграемъ шутку; но наша будетъ стоить двухъ такихъ. Мы не уйдемъ домой до утра, пока совсѣмъ не разсвѣтетъ. Зачѣмъ намъ уходить? Почему бы моему сынку не позволить себѣ невинныхъ удовольствій. Мнѣ ничего не позволяли, когда я былъ молодъ, и эта строгость чуть-чуть не сгубила меня. Мнѣ надо пойдти поговорить съ этимъ молодымъ человѣкомъ -- меня отроду никто такъ не удивлялъ. Какъ его имя? мистеръ Нэдэбъ?-- Мистеръ Нэдэбъ, сэръ, вы доставили мнѣ истинное наслажденіе. Могу ли я осмѣлиться просить васъ отобѣдать со мной завтра въ шесть часовъ? Полковникъ Ньюкомъ, съ вашего позволенія, въ гостиницѣ Нэрота, въ Клиффордской улицѣ. Я горжусь знакомствомъ съ геніальными людьми, а вы одинъ изъ нихъ -- или я не Ньюкомъ!"
-- Сэръ, вы дѣлаете мнѣ много чести" говоритъ мистеръ Нэдэбъ, обдергивая воротнички, "можетъ быть, придетъ время, когда свѣтъ отдастъ мнѣ справедливость.... могу я разсчитывать на ваше благородное имя при подпискѣ на книжку моихъ стихотвореній?"
"Разумѣется, мой любезный сэръ! сказалъ восторженный полковникъ: я ихъ всѣ пошлю въ Индію. Отложите для меня шесть экземпляровъ и принесите ихъ, сдѣлайте одолженіе, завтра, съ собой, когда придете обѣдать".
Въ это время мистеръ Оскинсъ спросилъ: не желаетъ ли кто изъ джентельменовъ спѣть? Каково же было наше удивленье, когда простодушный полковникъ предложилъ къ нашимъ услугамъ самого себя, на что всѣ присутствующіе отвѣтили неистовыми рукоплесканіями, а бѣдный Клэйвъ Ньюкомъ, какъ я замѣтилъ, потупился и покраснѣлъ, какъ піонъ. Я вполнѣ сочувствовалъ молодому человѣку, и подумалъ, что бы я долженъ былъ перечувствовать, еслибъ мой родной дядя, маіоръ Пенденисъ, вдругъ предложилъ пустить въ ходъ свои лирическія дарованія?
Выборъ полковника палъ на пѣсню "Старая лѣстница" (это такая нѣжная и трогательная баллада, что безъ сомнѣнія всякой англійскій поэтъ могъ бы справедливо гордиться такимъ произведеніемъ), и онъ спѣлъ эту милую, плѣнительную, старую пѣсню, чрезвычайно пріятнымъ голосомъ, съ прелюдіями и фіоритурами по старой Инкледоновой методѣ, которая теперь со всѣмъ вышла изъ употребленія. Пѣвецъ излилъ всю душу и сердце въ этой простой балладѣ, и передалъ благородное оправданіе Молли такъ патетично, что даже знатоки прошептали одобреніе и искреннюю похвалу, а тѣ повѣсы, которые совсѣмъ было собрались насмѣхаться при началѣ исполненія, звенѣли стаканами и стучали палками съ почтительнымъ восторгомъ. Когда пѣсня кончилась, Клэйвъ поднялъ голову; послѣ впечатлѣнія, произведеннаго первымъ куплетомъ, онъ окинулъ всѣхъ глазами съ удивленіемъ и радостью, а мы, разумѣется, поддержали нашего друга, и были въ полномъ восторгѣ, видя, что онъ вышелъ изъ затрудненія съ такимъ торжествомъ. Полковникъ кланялся и очень мило и добродушно улыбался на наши похвалы. Онъ напоминалъ доктора Примроза, проповѣдывавшаго въ темницѣ. Было что-то трогательное въ простосердечіи и радушіи этого смиреннаго и простаго джентльмена.
Великій Оскинсъ, стоя на возвышеніи посреди стройнаго хора, былъ очень радъ выразить также одобреніе и предложилъ тостъ за здоровье гостя съ свойственной ему важностью.
-- Я вамъ очень благодаренъ, сэръ, сказалъ мистеръ Оскинсъ; вся зала должна быть вамъ очень благодарна: пью за ваше здоровье и за ваши пѣсни, сэръ! и онъ учтиво кивнулъ полковнику головой, надъ своимъ стаканомъ, изъ котораго немного отпилъ въ честь посѣтителя.
-- Я не слыхалъ, чтобы эту пѣсню, сказалъ онъ благосклонно, кто-нибудь выполнилъ лучше васъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ со пѣлъ мистеръ Инкледонъ. Онъ былъ великій пѣвецъ, сэръ, и я могу сказать вмѣстѣ съ нашимъ безсмертнымъ Шекспиромъ: "съ какой стороны ни возьми его, подобнаго ему мы уже не увидимъ."
Полковникъ покраснѣлъ въ свою очередь и, повернувшись къ сыну, сказалъ съ лукавой улыбкой: я выучилъ ее у Инкледона. Я бывало украдкой отлучался изъ Капуцинской Школы, чтобъ его послушать -- пошли мнѣ Богъ здоровья, этому ужь сорокъ лѣтъ -- за отлучку я обыкновенно бывалъ сѣченъ, но и розги пошли мнѣ въ прокъ. Господи! Господи! какъ время идетъ! Онъ выпилъ свой хересъ съ водой и опрокинулся на спинку стула; видно было, что онъ задумался о своей молодости -- объ этомъ золотомъ времени -- счастливомъ, свѣтломъ, незабвенномъ. Мнѣ самому было тогда около двадцати двухъ лѣтъ, а я чувствовалъ себя такимъ же старымъ, пожалуй даже старше полковника.
Пока онъ пѣлъ свою балладу, въ комнату вошелъ или лучше сказать вшатнулся джентльменъ, въ форменномъ фракѣ и парусинныхъ шароварахъ сомнительнаго цвѣта, съ именемъ и личностью котораго, можетъ быть, нѣкоторые изъ моихъ читателей уже знакомы. Въ сущности это былъ мой пріятель капитанъ Костигенъ, въ такомъ видѣ, въ которомъ онъ обыкновенно являлся въ этомъ часу ночи.
Цѣпляясь за столы, капитанъ не сдѣлавъ однако вреда ни себѣ, ни кружкамъ и стаканамъ, встрѣчавшимся ему по пути, добрелъ до стола, за которымъ мы содѣли и помѣстился рядомъ съ авторомъ этой исторіи, старымъ его знакомымъ. Онъ сталъ-было не дурно и потихоньку вторить припѣву пѣсни, но подъ конецъ въ самомъ патетическомъ мѣстѣ не могъ удержаться отъ икоты и разразился потокомъ слезъ. "Bedad! это чудесная пѣсня", сказалъ онъ, "я слыхалъ ее много разъ отъ бѣднаго Гарри Инкледона."
-- Это великій характеръ, шепнулъ несчастный Кингъ изъ Корпуса своему сосѣду полковнику; онъ былъ въ арміи капитаномъ. Капитанъ Костигэнъ, хотите что-нибудь выпить?
-- Bedad! хочу! сказалъ капитанъ, да еще спою вамъ пѣсню.
И взявъ у проходившаго мимо слуги стаканъ грогу, несчастный старикъ отвратительно осклабился и, подмигнувъ, какъ онъ это всегда дѣлалъ приступая къ такъ-называемой имъ первой пѣсенкѣ, началъ пѣть.
Презрѣнный негодяй, врядъ ли сознавая, что дѣлаетъ и говоритъ, выбралъ одну изъ самыхъ оскорбительныхъ піэсъ своего репертоара, испустилъ вмѣсто увертюры пьяный ревъ и запѣлъ. При концѣ втораго стиха полковникъ вскочилъ, надвинулъ шляпу и схватилъ палку, съ такимъ свирѣпымъ видомъ, какъ будто шелъ на битву съ Пиндари. "Замолчи!" проревѣлъ онъ.
-- Слушайте, слушайте! закричало нѣсколько повѣсъ, сидѣвшихъ за дальнимъ столомъ. "Дальше, Костигэнъ!" подхватили другіе.
"Дальше!" крикнулъ полковникъ своимъ громовымъ голосомъ, задрожавъ отъ гнѣва. "Скажетъ ли какой-нибудь джентльменъ: дальше?-- попроситъ ли продолжать подобное сквернословіе хоть одинъ человѣкъ, у котораго есть жена, сестры или дѣти? Смѣете ли вы, сэръ, называть себя джентльменомъ, увѣрять, что вы были въ королевской службѣ, сидѣть между христіанами и честными людьми и оскорблять слухъ молодыхъ мальчиковъ такимъ вздоромъ?"
-- А зачѣмъ ты водишь сюда молодыхъ мальчиковъ, старый мальчишка? послышался голосъ недовольныхъ.
-- Зачѣмъ? Затѣмъ, что я думалъ найдтись въ обществѣ джентльменовъ, крикнулъ полковникъ. Затѣмъ, что я бы никогда не повѣрилъ, что Англичане могутъ въ своихъ собраніяхъ допустить человѣка, да еще старика, до такого крайняго униженія. Стыдитесь, старый негодяй! Ступай спать домой, сѣдой грѣшникъ! А я, я не жалѣю, что мой сынъ увидалъ разъ въ жизни, до какого срама, уничиженія и безчестья, вино и пьянство могутъ довести человѣка. Ненужно сдачи, сэръ!-- Будь проклята эта сдача! сказалъ полковникъ, глядя на испуганнаго слугу. Оставь ее у себя, пока не увидишь меня здѣсь опять, чего никогда не случится -- клянусь Георгомъ, никогда! И стукнувши палкой, и погрозясь на все общество оробѣвшихъ гулякъ, оскорбленный джентльменъ вышелъ изъ комнаты; сынъ его послѣдовалъ за и имъ.
Клайву было стыдно, судя по выраженію его лица; но къ сожалѣнію лица остальныхъ собесѣдниковъ показались мнѣ еще глупѣй.
"Aussi, que diable venait-il faire dans cette galère?" сказалъ Кингъ изъ "Корпуса" Джону изъ "Тринити"; при чемъ Джонъ пожалъ плечами, въ которыхъ чувствовалъ, можетъ быть, боль, потому-что поднятая палка полковника въ нѣкоторомъ родѣ отозвалась на спинѣ каждаго изъ присутствовавшихъ.
II.
Разгулъ полковника Ньюкома.
Такъ-какъ юный джентльменъ, только-что отправившійся почивать, будетъ героемъ слѣдующихъ страницъ, мы признали за благо начать нашъ отчета, о немъ исторіей его семейства, къ счастію не очень длинной.
Когда косы росли еще на затылкахъ британскихъ дворянъ, а жены этихъ дворянъ носили еще на головѣ подушки, надъ которыми заплетали собственные волосы, тщательно прикрывая ихъ пудрою и поммадой; когда министры ѣздили еще въ парламентъ въ звѣздахъ и орденахъ, а витіи оппозиціонной партіи нападали каждую ночь на благороднаго лорда, украшеннаго синею лентою; когда м--ръ Вашингтонъ стоялъ на челѣ возмутившихся Американцевъ съ такимъ мужествомъ, которое -- надобно сознаться -- было достойно лучшаго дѣла,-- тогда-то прибылъ въ Лондонъ, изъ какого-то сѣвернаго графства, Томасъ Ньюкомъ, затѣмъ мистеръ Томасъ Ньюкомъ, эсквайръ и лондонскій шерифъ, а затѣмъ и мистеръ альдерманъ Ньюкомъ, родоначальникъ той Фамиліи, которой имя послужило заглавіемъ для этой исторіи. Не прежде, какъ въ царствованіе Георга III, мистеръ Ньюкомъ появился первый разъ въ Чипсайдѣ, въѣхавъ въ Лондонъ на телѣгѣ, которая высадила его со всѣмъ его. состояніемъ, заключавшимся въ нѣсколькихъ узелкахъ съ платьемъ, въ улицѣ Епископскихъ воротъ. Несмотря на это, если-бы можно было доказать, что Норманны носили косы при Вильгельмѣ Завоевателѣ, а мистеръ Вашингтонъ сражался съ Англичанами при королѣ Ричардѣ въ Палестинѣ, я увѣренъ, что нѣкоторые изъ нынѣшнихъ Ньюкомовъ внесли-бы за это доказательство значительную сумму въ бюро герольдіи, такъ-какъ они живутъ въ самой средѣ туземной знати и ведутъ знакомство только съ высшей аристократіей -- съ избранными моднаго и дипломатическаго свѣта, о чемъ вы можете прочесть ежедневно въ газетахъ.
Дѣло въ томъ, что, хотя эти Ньюкомы и получили изъ коллегіи родословную, напечатанную въ "Великобританской аристократіи" Бюджа, хотя эта родословная и доказываетъ, что Ньюкомъ Кромвеллевскаго войска и Ньюкомъ, повѣшенный королевою Маріею въ числѣ послѣднихъ шести представителей протестантизма, были предками дома Ньюкомовъ, -- хотя и доказываетъ она, что одинъ изъ членовъ этого дома отличился на Босфортскомъ полѣ, а родоначальникъ, убитый при Гастингсѣ, возлѣ самого короля Гарольда, былъ хирургомъ и брадобреемъ короля Эдуарда Исповѣдника; го -- между нами будь сказано -- я думаю, что сэръ Брэнанъ Ньюкомъ изъ Ньюкома не вѣритъ ни одному слову изъ этой исторіи, т. е. нисколько не больше другихъ,-- несмотря на то, что многимъ его дѣтямъ даны имена прямо изъ саксонскаго календаря.
Точно-ли Томасъ Ньюкомъ былъ найденышемъ, питомцемъ изъ воспитательнаго пріюта той деревни, которая обратилась теперь въ большой промышленый городъ и носитъ имя Ньюкома? По-крайней-мѣрѣ, такой слухъ разнесся на послѣднихъ выборахъ, когда сэръ Брэнанъ, въ консервативныхъ видахъ, вступилъ въ состязаніе съ кандидатами на представителя города и когда мистеръ Япъ, отчаянный либералъ и также кандидатъ, развѣсилъ по городскимъ улицамъ изображеніе стараго воспитательнаго пріюта, какъ мѣсторожденія Ньюкомовъ, иронически приглашая горожанъ подавать голоса за Ньюкома и общественную благотворительность, за Ньюкома и приходскіе интересы, и проч. Впрочемъ кто-же станетъ обращать вниманіе на это мѣстное злословіе? Тѣмъ, которые осчастливлены приглашеніемъ на вечера лэди Анны Ньюкомъ, очень мало нужды до того -- доведутъ-ли ея прекрасныя дочери свою родословную не далѣе ихъ дѣда альдермана, или, черезъ посредство миѳическаго предка, брадобрея и хирурга, доберутся до подбородка Эдуарда Исповѣдника?
Томасъ Ньюкомъ, бывшій въ своей деревнѣ ткачемъ, привезъ съ собою въ Лондонъ одинъ изъ самыхъ лучшихъ характеровъ: онъ былъ честенъ, бережливъ, скроменъ и простодушенъ. Въ Лондонѣ онъ поступилъ въ торговый домъ, подъ фирмою "Братьевъ Гобсоновъ", суконныхъ фабрикантовъ. Въ послѣдствіи фирма измѣнилась въ "Гобсонъ и Ньюкомъ". Этотъ фактъ достаточенъ для опредѣленія всей исторіи Томаса Ньюкома. Подобно Виттингтону и многимъ другимъ лондонскимъ прикащикамъ, онъ началъ свое поприще бѣднымъ человѣкомъ, а кончилъ женитьбою на хозяйской дочери и полученіемъ титуловъ шерифа и альдермана лондонскаго Сити.
Однако онъ женился уже "en secondes noces" на богатой и достопочтенной (послѣднее слово въ то время всегда придавали ревностнымъ исполнителямъ христіанскихъ обязанностей) Софіи-Алетэѣ Гобсонъ -- женщинѣ значительно старшей мистера Ньюкома, но пережившей его многими годами. Ея замокъ въ Клэпгэмѣ служилъ долгое время пріютомъ для избранниковъ изъ среды ревнителей благочестія. Самые краснорѣчивые проповѣдники, самые даровитые миссіонеры, самые занимательные новообращенцы съ отдаленныхъ острововъ всегда находилось за ея столомъ, отягченнымъ произведеніями роскошныхъ ея садовъ. И дѣйствительно, по замѣчанію многихъ весьма уважаемыхъ джентльменовъ, само небо благословило эти сады изобиліемъ плодовъ земныхъ: въ цѣлой Англіи не было лучше винограда, персиковъ и ананасовъ. Ее крестилъ самъ мистеръ Витфильдъ, и какъ ея друзья, такъ и вообще по всему Сити, говорили, что два имени, данныя миссъ Гобсонъ ври крещеніи, Софія и Алетэя, взяты съ двухъ греческихъ словъ и въ переводѣ значатъ: мудрость и истина. Теперь уже нѣтъ ни г-жи Ньюкомъ, ни ея виллы, ни ея садовъ; но терраса Софіи, верхняя и нижняя дороги Алетэи, постройки Гобсона, Сивэръ и т. п., свидѣтельствуютъ, каждый срочный день трехмѣсячнаго платежа, что земля, посвященная ей, приноситъ еще доселѣ обильные плоды потомкамъ этой достопочтенной женщины.
Но мы забѣгаемъ впередъ. Пробывъ нѣсколько времени въ Лондонѣ, Томасъ Ньюкомъ оставилъ домъ Гобсона и нашелъ занятіе, хотя и въ меньшихъ размѣрахъ, собственно для себя. Какъ скоро его дѣла пошли на ладъ, онъ поступилъ, какъ подобаетъ честному человѣку, -- отправился на сѣверъ къ оставленной имъ тамъ хорошенькой дѣвушкѣ, на которой обѣщалъ жениться. Бракъ, повидимому неблагоразумный (у его жены не было ничего, кромѣ блѣднаго лица, которое стало старше и еще блѣднѣе во время долгаго ожиданія) принесъ большое счастіе Ньюкому. Всѣ его земляки торжествовали при мысли, что богатый лондонскій торговецъ вернулся на родину, чтобы исполнить обѣщаніе неимущей дѣвочкѣ, которую любилъ въ дни бѣдности; извѣстные суконные фабриканты, знавшіе его благоразуміе и честность, поручили ему множество дѣлъ, когда онъ возвращался въ Лондонъ. Сусанна Ньюкомъ непремѣнно дожила бы до богатства, если бы судьба не прекратила ея жизненнаго поприща: послѣ годоваго замужства, Сусанна умерла, родивъ сына.
Ньюкомъ взялъ для ребенка кормилицу и нанялъ коттэджъ, какъ-разъ подлѣ Гобсоновскаго дома. По воскресеньямъ онъ гулялъ въ саду Гобсоновъ и его часто приглашали на рюмку вина.
Съ тѣхъ поръ, какъ Ньюкомъ оставилъ ихъ службу, торговый домъ Гобсоновъ, благодаря дѣятельной помощи квакеровъ и ихъ религіознымъ связямъ, значительно увеличилъ кругъ своей дѣятельности банковыми оборотами. Ньюкомъ принялъ въ нихъ участіе и, постепенно усиливая свои дѣла, пользовался большимъ уваженіемъ прежнихъ хозяевъ, которые иногда звали его откушать чаю въ ихъ уединенномъ жилищѣ. Сказать правду, сначала онъ (какъ истый гражданинъ Сити), не очень любилъ эти приглашенія: большую часть дня онъ былъ утомленъ своими дѣлами, такъ-что вечеромъ просто засыпалъ подъ поученія, которыми постоянные посѣтители гобсоновскаго уединенія, даровитые проповѣдники, миссіонеры и т. д. занимали слушателей вплоть до ужина. До ужиновъ Ньюкомъ былъ также небольшой охотникъ; (иначе бесѣды у Гобсоновъ могли бы показаться ему гораздо завлекательнѣе, потому-что въ самомъ Египтѣ не бывало такихъ вкусныхъ яствъ, какъ въ Клэпгэмѣ). Желчный темпераментъ принуждалъ его быть воздержнымъ въ пищѣ; да кромѣ того дѣла обыкновенно призывали его въ городъ рано поутру, и ему всегда приходилось цѣлый часъ идти пѣшкомъ до первой почтовой кареты.
Но когда его бѣдная Сусанна умерла, а миссъ Гобсонъ, сдѣлавшись по завѣщанію покойнаго отца участницей въ оборотахъ торговаго дома, осталась вмѣстѣ съ тѣмъ наслѣдницей набожнаго и бездѣтнаго своего дяди Захаріи Гобсона, мистеръ Ньюкомъ, прогуливаясь однажды съ своимъ мальчикомъ, встрѣтилъ ее на дорогѣ, въ то время какъ она возвращалась съ воскреснаго митинга. Ребенокъ былъ прехорошенькій (впрочемъ и самъ мистеръ Ньюкомъ былъ представительный мужчина, съ свѣжимъ цвѣтомъ лица; онъ до конца своихъ дней пудрился, а въ послѣднее время, когда его сдѣлали шерифомъ, носилъ сапоги съ отворотами и мѣдныя пуговицы, просто -- могъ служить образцомъ лондонскаго купца). Миссъ Гобсонъ пригласила его и маленькаго Томми подъ лиственныя сѣни своего эрмитажа; она не сдѣлала выговора ребенку даже и тогда, когда онъ сталъ играть на луговомъ сѣнѣ, безпрепятственно грѣвшемся на солнцѣ въ день общаго отдохновенія, и къ концу посѣщенія дала ему большой кусокъ пирожнаго, множество превосходнаго тепличнаго винограда и дѣтскую книжечку изъ односложныхъ словъ. Томми на другой день сдѣлался нездоровъ, но на слѣдующее воскресенье отецъ его былъ на митингѣ.
Вскорѣ послѣ этого происшествія, Ньюкомъ какъ-будто пробудился. Началась болтовня, начались сплетни, пересуды и насмѣшки, все о Клэпгэмѣ; началась толки на биржѣ. Тамошніе остряки подсмѣивались изъ-подъ-тишка: "Поздравляемъ, Ньюкомъ! говорятъ, ты вступаешь въ компанію съ Гобсонами! Ньюкомъ! отнеси эту газету Гобсонамъ: они пойдутъ на это дѣло, я увѣренъ!" и т. п. Начались стоны и воздыханія почтенныхъ отцовъ Гедеона Баульса и Аѳанасія О'Грэди, безпрестанно ссорившихся и враждовавшихъ другъ съ другомъ, но питавшихъ одинаковое чувство любви къ миссъ Гобсонъ и одинаковое чувство ужаса и ненависти къ мірянину Ньюкому. Но -- знаете ли -- мы лучше пропустимъ всѣ эти ссоры, шутки и пересуды. Какъ честно женился Ньюкомъ на бѣдной женщинѣ, какъ честно одолѣлъ онъ бѣдность и составилъ себѣ независимое положеніе, точно также храбро пошелъ онъ къ своей цѣли и получилъ одинъ изъ первыхъ призовъ Сити, съ состояніемъ въ четверть милліона. Каждый изъ его старыхъ пріятелей, каждый истинно-честный въ душѣ человѣкъ, радовавшійся успѣху, доставляемому соображеніемъ, честностью и мужествомъ, порадовался счастію Ньюкома и сказалъ: "Ньюкомъ, голубчикъ! (а если они были давнишними и закадычными друзьями по Сити -- Ньюкомъ, плутяга!) поздравляю тебя!"
Разумѣется, мистеръ Ньюкомъ могъ-бы засѣдать въ парламентѣ, разумѣется, къ концу своей жизни могъ-бы получить титулъ баронета, но онъ избѣгалъ почестей, и сенаторскихъ и судейскихъ. "Это не годится", говорилъ онъ разсудительно. "Это не понравится квакерской общинѣ". Его жена вовсе не заботилась о титулѣ лэди. Управлять домомъ "Братьевъ Гобсоновъ и Ньюкома"; вникать въ интересы поверженныхъ въ рабство негровъ; пробуждать въ блуждающихъ во мракѣ Готтентотахъ сознаніе истины, обращать къ вѣрѣ Евреевъ, Турокъ, язычниковъ и проч.; вразумлять какого-нибудь равнодушнаго и моряка; наставлять на правый путь какую-нибудь прачку; стоять на челѣ квакерскихъ благотворительныхъ учрежденій и дѣлать тысячи тайныхъ, никому неизвѣстныхъ благодѣяній; отписываться на миріады писемъ; выдавать безчисленнымъ пасторамъ пенсіи, а ихъ супругамъ запасы дѣтскаго бѣлья; слушать ежедневно по цѣлымъ часамъ поучительные возгласы пропоповѣдинковъ, и слушать ихъ безъ устали, стоя на колѣняхъ, послѣ продолжительнаго дневнаго труда -- всѣ эти занятія составляли ея прямую обязанность, и около восьмидесяти лѣтъ выдерживала она этотъ искусъ съ неистощимымъ женскимъ терпѣніемъ. Властолюбивая, но заслуживавшая власти надъ другими, суровая, но покорная своему долгу, строгая, но благотворительная, неистощимая столько-же въ великодушіи, сколько и въ трудѣ, она была неумолима единственно въ отношеніи къ старшему сыну своего мужа, Томасу Ньюкому, къ тому мальчику, который игралъ на сѣнѣ и котораго она полюбила-было сначала строгой, по вмѣстѣ съ тѣмъ нѣжной любовью.
Мистеръ Томасъ Ньюкомъ, отецъ двухъ сыновей -- близнецовъ своей жены, младшій компаньонъ дома подъ Фирмою "Братьевъ Гобсоновъ и К°", прожилъ еще много лѣтъ послѣ полученія завиднаго приза, съ которымъ поздравляли его друзья. Но все-таки онъ былъ не болѣе, какъ младшій компаньонъ торговаго дома. Его жена распоряжалась и въ Триднилльской улицѣ и дома уже давно, въ то время, когда набожные джентльмены, умоляя небо за эту благочестивую женщину еще и недумали молить о ниспосланіи благодати на ея мужа. Садовники снимали передъ нимъ шапки, банковые писцы приносили ему книги, но приказанія получали отъ нея, а не отъ него. Я думаю, что ему было очень скучно на митингахъ, что при мысли о страданіяхъ негровъ его одолѣвала зѣвота, а перекрестовъ -- Евреевъ онъ готовъ былъ снова послать подъ Іерихонъ. Около того времени, какъ Французскій императоръ возвращался изъ Россіи, мистеръ Ньюкомъ умеръ; его мавзолей возвышается на Клэпгэмскомъ кладбищѣ, возлѣ скромной могилы, въ которой погребена первая его жена.
Послѣ вторичной женитьбы отца, мистеръ Томасъ Ньюкомъ-младшій и его няня Сара были переведены изъ коттэджа, гдѣ они жили въ полномъ комфортѣ, въ угрюмый домъ, окруженный лужайками и садами, ананасными и виноградными теплицами, птичниками, словомъ всевозможной роскошью. Этотъ эльдорадо былъ отдѣленъ отъ внѣшняго мира густой оградой высокихъ деревьевъ и увитыми плющемъ воротами, сквозь которые лондонскіе путешественники, съ имперіала Клэпгэмскаго дилижанса, могли уловить одинъ мимолетный лучъ блестящаго благосостоянія Ньюкомовъ. Дѣйствительно это былъ эльдорадо....
Входя въ ворота, вы чувствовали, какъ вами овладѣваетъ какая-то особенная степенность; въ высшей степени благопристойный видъ замка оковывалъ всѣ ваши члены, какъ будто на васъ надѣвали накрахмаленное платье. Прикащикъ мясника, скакавшій очертя голову въ телѣгѣ по смежнымъ проселкамъ и выгону, насвистывавшій дикія мелодіи, пріобрѣтенныя на вышкахъ дешевыхъ театровъ и шутившій съ сотней кухарокъ, подъѣзжалъ къ замку такъ тихо, какъ будто везъ дроги съ покойникомъ, и молча отдавалъ у людскаго подъѣзда части говядины и куски сладкаго мяса. Грачи, гнѣздившіеся въ вязахъ, каркали денно и нощно; павлины важно разгуливали по террасамъ; цесарки болѣе походили на галокъ, чѣмъ обыкновенно походятъ на нихъ эти вкусныя птицы.
Привратникъ казался очень степеннымъ; онъ отправлялъ должность клирика въ сосѣдней капеллѣ. Пастыри, входившіе въ ворота, привѣтствовали его жену и дѣтей и продовольствовали ягнятъ своей паствы книжками. Главный садовникъ ходилъ только за дынями и ананасами, и то на время.
Въ воскресенье (это доброе, старое саксонское слово, едвали было извѣстно въ эрмитажѣ), все семейство отправлялось отдѣльными парами или группами, чтобы посѣтить по-крайней-мѣрѣ полдюжину разныхъ богоугодныхъ заведеній, всѣ съ намѣреніемъ послушать своего любимаго проповѣдника.
Единственный человѣкъ, отправлявшійся въ церковь, былъ Томасъ Ньюкомъ, со своимъ маленькимъ сыномъ Томми и Сарой, его нянькой; она же была, какъ мнѣ кажется, его тетка, или по-крайней-мѣрѣ двоюродная сестра его матери. Вскорѣ послѣ того, какъ Томми началъ говорить, его выучили повторять гимны, примѣненные къ его нѣжному возрасту, указывая ему на неизбѣжную кару, уготованную злымъ дѣтямъ. Онъ пересказывалъ эти гимны своей мачихѣ послѣ обѣда, передъ большимъ, отполированнымъ, краснаго дерева столомъ, уставленнымъ виноградомъ, ананасами, пирожнымъ, портъ-вейномъ и мадерой; вокругъ него сидѣли дородные люди, въ черныхъ одеждахъ, которые, поставивъ маленькаго человѣчка между своихъ колѣнъ, предлагали ему разные вопросы. Они гладили его по головѣ своими жирными руками, если онъ отвѣчалъ хорошо, и порицали его, если онъ, что съ нимъ часто случалось, упрямился.
Няня Сара или тетя Сара непремѣнно бы умерла, еслибъ осталась еще нѣсколько лѣтъ въ этомъ удушливомъ мѣстѣ. Она не перенесла бы разлуки съ ребенкомъ, котораго ей ввѣрила ея госпожа и родственница (обѣ женщины работали въ Ньюкомѣ въ одной комнатѣ и всегда любили одна другую, съ тѣхъ поръ, когда Сусанна сдѣлалась женой негоціанта, а Сара ея служанкой). Въ новомъ семействѣ она была не больше, какъ нянька маленькаго Томми. Честная душа никогда не упоминала о своемъ родствѣ съ матерью ребенка, да и самъ мистеръ Ньюкомъ не счелъ за нужное сообщить своему новому семейству этого обстоятельства. Управляющій называлъ ее эрастіанкой, горничная очень степеннаго вида, ходившая за самой мистриссъ Ньюкомъ, донесла на Сару, что она разсказываетъ Томми исторіи о ланкашэйрскихъ колдуньяхъ и сама этому вѣритъ. Негръ, лакей мистрисъ Ньюкомъ, приставалъ къ Сарѣ съ своими объясненіями, къ чему даже поощряла его госпожа. Не мало любви, вѣрности и постоянства показала и доказала честная Сара въ нѣсколько лѣтъ, проведенныхъ ею въ эрмитажѣ, до тѣхъ поръ, пока Томми не поступилъ въ школу. Господинъ ея, съ различными просьбами и увѣщаніями, въ которыхъ заклиналъ памятью и любовью покойной жены, умолялъ съ глазу на глазъ своего друга остаться съ нимъ, и Томми, съ своей привязанностью, съ чистосердечными ласками; бѣды, въ которыя очень часто попадалъ, и вопли, испускаемые имъ надъ гимнами, которые ему велѣно было учить (почтеннымъ Т. Клокомъ, изъ Гайборійской коллегіи, ежедневнымъ его учителемъ, которому было поручено не жалѣть розогъ, если это нужно, чтобъ ребенокъ не испортился), всѣ эти причины, побудили Сару остаться при своемъ молодомъ господинѣ до тѣхъ поръ, пока его не отошлютъ въ школу.
Тѣмъ временемъ чрезвычайное происшествіе, диво, благословеніе и радость приключилась въ эрмитажѣ. Года два спустя послѣ замужества мистриссъ Ньюкомъ (въ то время этой лэди было сорокъ три года), ни больше ни меньше какъ два херувимчика появились въ Клэпгэймскомъ эльдорадо -- Гонсонъ Ньюкомъ и Брэнанъ Ньюкомъ, названные въ честь ихъ дяди и покойнаго дѣда, послѣ котораго они долженствовали принять имя и званіе. Теперь не было никакой причины, почему бы молодому Ньюкому не поступить въ школу. Старый мистеръ Гобсонъ и братъ это воспитывались у капуциновъ: къ этимъ-то капуцинамъ и былъ помѣщенъ, съ общаго согласія, Томасъ Ньюкомъ, мѣняя -- о боги! съ какимъ наслажденіемъ -- пышность Клэпгэма на грубую, и обильную пищу училища, гдѣ онъ чистилъ съ полной готовностью сапоги своего наставника, пока самъ не выросъ и пока не пришло время, когда онъ въ свою очередь не началъ распоряжаться слабыми и получать за то наказанія; гдѣ выходилъ на бой съ школьнымъ товарищемъ, разбивалъ ему носъ, въ замѣнъ подбитаго глаза, а на другой день пожималъ ему руку; гдѣ или игралъ въ крикетъ, или въ мячикъ, или бѣгалъ въ запуски, судя по времени года, и объѣдался съ пріятелями тортами, когда были деньги (а въ нихъ у него не было недостатка). Я видѣлъ его имя, вырѣзанное на аркѣ училищнаго луга; но онъ былъ тамъ несравненно раньше моего; сынъ его показывалъ мнѣ это имя, когда мы оба были ребятами, въ которомъ-то году царствованія Георга-Четвертаго.
Удовольствія школьной жизни были таковы для Томми Ньюкома, что онъ и не заботился отправляться по праздникамъ домой. И въ самомъ дѣлѣ, его неповиновеніе, шумныя шалости, битье стеколъ, мародерскіе набѣги къ садовнику за персиками и къ ключницѣ за вареньемъ, его рѣзвость, дошедшая до того, что онъ подшибалъ ходульки подъ своими двумя маленькими братьями (слѣды этого необдуманнаго поступка остались до сего дня на носу нынѣшняго баронета) его дремота во время поученій и легкомысленное обращеніе съ достопочтенными особами навлекли на него заслуженный гнѣвъ мачихи, а вмѣстѣ съ нимъ и наказанія. Понятно, что отецъ, по наущенію мистрисъ Ньюкомъ, тотчасъ же высѣкъ Томми за то, что онъ подшибалъ ходули своихъ маленькихъ братьевъ; но когда его понуждали повторить это наказаніе по поводу новыхъ проступковъ Томми, мистеръ Ньюкомъ отказался на чистую, при чемъ выразился, такъ грубо и такъ по-мірски, что всякая степенная лэди должна была оскорбиться. И точно: онъ сказалъ, что пусть его нелегкая поберетъ, если онъ еще разъ накажетъ мальчика, котораго довольно сѣкутъ и въ школѣ; съ этимъ мнѣніемъ Томми вполнѣ былъ согласенъ.
Неукротимая женщина, его мачиха, и не подумала отказываться отъ своихъ намѣреній относительно преобразованія пасынка, въ слѣдствіе одного грубаго и неприличнаго выраженія. Итакъ, когда мистеръ Ньюкомъ отлучился въ Сити по своимъ дѣламъ, а Томми оказался по своему обыкновенію непокорнымъ, она позвала разсудительнаго дворецкаго и чернаго лакея, къ собратіямъ котораго чувствовала (за испытываемыя ими сѣченіи розгами) непритворную жалость и поручила имъ произвести вмѣстѣ наказаніе юному преступнику. Но онъ съ такимъ бѣшенствомъ ударилъ подъ ноги дворецкаго, что чуть не разбилъ въ кровь его представительной особы, и заставилъ этого важнаго и чопорнаго служителя хромать и претерпѣвать боль нѣсколько дней сряду; потомъ, схвативъ графинъ, побожился, что разобьетъ имъ гадкую рожу негра; мало того, грозился опорожнить этотъ графинъ на голову самой мистрисъ Ньюкомъ, прежде чѣмъ допуститъ ея агентовъ совершить надъ нимъ желаемое ею наказаніе.
Крупныя слова посыпались между мистеромъ и мистрисъ Ньюкомъ въ тотъ вечеръ, по возвращеніи джентльмена изъ Сити, когда онъ узналъ объ утреннемъ происшествіи. Боюсь, не сказалъ ли онъ опять чего-нибудь лишняго, и считаю неумѣстнымъ повторять здѣсь его запальчивыя выраженія. Какъ бы то ни было, онъ показалъ въ этомъ случаѣ много энергіи и благородства, поступилъ, какъ слѣдуетъ хозяину дома, обѣщая слугамъ, если они когда-нибудь осмѣлятся поднять руку на его ребенка, сперва отколотить ихъ, а потомъ прогнать, и должно признаться, отозвался съ горечью и сожалѣніемъ, что женился на женщинѣ, которая не повинуется своему мужу, и что зашелъ въ такой домъ, гдѣ не хотятъ признавать его господиномъ. Созвали друзей -- вмѣшательство и увѣщанія клэпгэмскаго духовенства, нѣкоторые члены котораго постоянно обѣдали въ эрмитажѣ, успѣли утишить эту семейную ссору, и нѣтъ сомнѣнія, что здравый смыслъ мистрисъ Ньюкомъ, которая была не зла, хотя и властолюбива и которую, какъ ни была она непогрѣшительна, все-таки можно было довести до сознанія своихъ ошибокъ,-- этотъ здравый смыслъ побудилъ се показать, хотя на время, нѣкоторую покорность человѣку, котораго она поставила въ главѣ своего семейства и котораго, надо признаться, клялась любить и уважать. Когда Томми занемогъ скарлатиной (это горестное событіе случилось вскорѣ послѣ описанной размолвки) -- собственная его няня Сара не могла быть нѣжнѣй, внимательнѣе и сердечнѣй того, какой показала себя въ этомъ случаѣ его мачиха. Она за нимъ ходила во все время болѣзни: никого кромѣ себя не допускала подавать ему кушанье и лекарство, просиживала возлѣ мальчика цѣлыя ночи, и ни разу не упрекнула мужа (который вмѣстѣ съ ней не отходилъ отъ больнаго), когда близнецы занемогли той же болѣзнью (считаемъ почти не нужнымъ говорить, что ouи очень счастливо излечились). Маленькій Томми, въ своемъ временномъ безпамятствѣ, принималъ ее за няню Сару, называлъ ее своей милой, толстой Салли -- хотя ни одинъ позорный столбъ, къ которому мистрисъ Ньюкомъ хотѣлось иногда привязать его, не могъ сравниться съ нею тониной, -- и въ томъ же лихорадочномъ бреду, какъ бы сознательно бранилъ ее въ лицо -- называлъ ее старой кошкой, и вскакивалъ на своей маленькой постелѣ, и забывая минутный бредъ, объявлялъ, что онъ одѣнется и убѣжитъ къ Салли. Салли жила въ это время на своей сторонѣ пансіономъ, который давалъ ей щедрой рукой мистеръ Ньюкомъ и который его сынъ и потомъ сынъ его сына, при всей своей нуждѣ и тѣсныхъ обстоятельствахъ, всегда находили возможность выплачивать.
То, что мальчикъ грозился сдѣлать въ бреду, безъ сомнѣнія не разъ приходило ему въ голову въ грустные и одинокіе его праздники. Черезъ годъ онъ дѣйствительно убѣжалъ, не изъ школы, но изъ родительскаго дома, и явился въ одно утро, худой и голодный, въ коттэджѣ Сары, за двѣсти миль отъ Клэпгэма. Сара укрыла несчастнаго заблудшагося, заколола для него своего тельца, умыла его обильными слезами и съ поцѣлуями уложила его спать. Этотъ сонъ былъ прерванъ появленіемъ его отца, которому внутреннее чувство, поддержанное быстрымъ соображеніемъ мистрисъ Ньюкомъ, тотчасъ подсказало, куда скрылся молодой бѣглецъ. Несчастный отецъ вошелъ съ бичемъ въ рукѣ -- другаго средства или закона онъ не зналъ, чтобъ поддержать родительскую власть:-- много, много разъ, отецъ его старый ткачъ, котораго память огіъ любилъ и почиталъ, самого его стегалъ ремнемъ. Увидя это орудіе въ родительскихъ рукахъ, пока мистеръ Ньюкомъ выталкивалъ изъ комнаты рыдавшую, и дрожавшую Сару и затворялъ за ней дверь, Томми пробудился отъ сладкаго сна и мнимой игры въ очаровательный крикетъ и догадался о своей участи: онъ всталъ съ постели и получилъ наказаніе, не произнеся ни одного слова. Очень можетъ быть, что отецъ страдалъ больше ребенка, ибо, послѣ наказанія, маленькій человѣчекъ, все еще дрожа и страдая отъ боли, протянулъ свою окровавленную ручонку и сказалъ: "Я могу,-- я могу перенести это отъ васъ, сэръ". Говоря это, онъ покраснѣлъ, и на глазахъ его проступили слезы, при чемъ отецъ залился горькими слезами, обнялъ сына и поцѣловалъ его, прося и умоляя больше не упрямиться,-- отбросилъ отъ себя бичъ и поклялся, чтобы ни случилось, никогда его больше не наказывать. Ссора эта подала поводъ къ ненарушимому и счастливому примиренію. Всѣ трое обѣдали вмѣстѣ въ коттэджѣ Сары. Можетъ быть, отецъ охотно бы обошелъ въ этотъ вечеръ тропинки и поля, гдѣ онъ бродилъ въ дни своей юности, гдѣ онъ сказалъ первое слово любви, гдѣ въ первый разъ поцѣловалъ любимую имъ дѣвушку...
Бѣдная, она ждала его такъ постоянно и нѣжно, столько времени провела въ нуждѣ и безропотномъ ожиданіи и награждена была такимъ короткимъ счастьемъ, что не успѣла имъ воспользоваться.
Мистрисъ Ньюкомъ, по возвращеніи Тома, даже и не намекнула на его побѣгъ, напротивъ -- была очень кротка и благосклонна, а на ночь прочла притчу о блудномъ сынѣ совершенно тихимъ и спокойнымъ голосомъ.
Но вслѣдъ за временнымъ перемиріемъ вспыхнула новая война между пылкимъ юношей и его строгой, властолюбивой мачихой. Не то -- чтобы онъ былъ очень дуренъ, не то -- чтобы и она была суровѣе другихъ, подобныхъ ей лэди; но просто -- они не могли сойдтись. Томми постоянно казался надутымъ и жалкимъ; сталъ пить съ грумами по конюшнямъ. Я думаю, что онъ даже отправился на эпсомскую скачку; но послѣ такого возмутительнаго поступка -- попался. Возвращаясь съ самаго занимательнаго завтрака въ Рогэмптонѣ (за завтракомъ говорилъ рѣчь очаровательный перекрестъ изъ Евреевъ, и какъ усладительно говорилъ!) мистрисъ Ньюкомъ, въ своемъ великолѣпномъ экипажѣ, запряженномъ гнѣдыми конями, встрѣтила Тома, своего пасынка, въ наемной телѣгѣ, навеселѣ, и въ сообществѣ всевозможныхъ друзей мужескаго и женскаго пола. Джону, черному слугѣ, было приказано сойдти съ экипажа и привести Тома. Томъ подошелъ; голосъ его огрубѣлъ отъ вина. Онъ дико смѣялся и напалъ разсказывать про какую-то драку, которой былъ свидѣтелемъ. Было невозможно оставлять долѣе такого негодяя въ домѣ, гдѣ два маленькіе херувимчика мистрисъ Ньюкомъ возрастали въ прелестной невинности.
У юноши было неодолимое стремленіе къ Индіи, и самою любимою его книгою изо всей отцовской библіотеки была исторія Орма, описывающая подвиги Клэйва и Лоренса. Желая заниматься словесными науками, онъ отвергалъ съ негодованіемъ всякую мысль о гражданскихъ должностяхъ и могъ удовлетвориться только военнымъ мундиромъ. Томаса Ньюкома зачислили юнкеромъ въ кавалерію; а когда каррьера юноши была такимъ образомъ направлена и неохотное соизволеніе мачихи испрошено, мистеръ Ньюкомъ почелъ самымъ приличнымъ поручить своего сына наставнику, способному дать ему военное образованіе. Онъ взялъ сына изъ лондонской школы, въ которой -- сказать правду -- Томми сдѣлалъ очень небольшіе успѣхи въ наукахъ. Юноша былъ помѣщенъ къ профессору, занимавшемуся приготовленіемъ молодыхъ людей къ военной службѣ, и получилъ соотвѣтственное своему званію воспитаніе, гораздо высшее того, которое выпадало на долю тогдашнимъ молодымъ воинамъ. Онъ занимался математикой и фортификаціей съ большимъ усердіемъ, чѣмъ нѣкогда латинскимъ и греческимъ языками, а главное сдѣлалъ такіе успѣхи во французскомъ языкѣ, которые казались чѣмъ-то необыкновеннымъ въ средѣ современной Томми британской молодежи.
Молодой Ньюкомъ проводилъ большую часть своего времени въ изученіи этого языка; но къ сожалѣнію нѣкоторымъ изъ его учителей пришлось навлечь на бѣднаго юношу новыя семейныя неудовольствія и смуты. Его наставникъ, человѣкъ съ достаткомъ, жилъ въ Блэкттѣ, а не подалеку отъ него, по дорогѣ въ Вульвичъ, обиталъ кавалеръ де-Блоа, и въ его-то домѣ юноша бралъ уроки французскаго языка гораздо охотнѣе, чѣмъ подъ кровлей своего профессора.
Такое предпочтеніе будетъ понятно, если мы скажемъ, что у кавалера де-Блоа были двѣ хорошенькія и молоденькія дочери, съ которыми онъ бѣжалъ изъ родины, во время революціи, подобно тысячамъ Французскихъ эмигрантовъ. Онъ былъ представителемъ младшей линіи одной изъ древнѣйшихъ Французскихъ фамилій; старшій его братъ, маркизъ, также покинувшій Францію, находился въ это время или въ арміи принцевъ на Рейнѣ, или съ изгнанникомъ-королемъ въ Миттавѣ. Де-Блоа былъ участникомъ въ войнахъ Фридриха-Великаго: на что лучше было наставника молодому Ньюкому и во Французскомъ языкѣ, и въ военномъ искусствѣ?
Надо было удивляться, съ какимъ рвеніемъ занимался Томми своими уроками! Дѣвица Леонора де-Блоа, дочь кавалера, постоянно и очень спокойно работала въ той-же комнатѣ, гдѣ ея отецъ занимался съ своимъ ученикомъ. Она рисовала узоры, и вышивала; она была готова употребить и свое маленькое соображеніе, и свои маленькіе пальчики на всякую работу, которая могла-бы прибавить нѣсколько шиллинговъ къ скуднымъ средствамъ содержанія изгнаннаго семейства, въ годину бѣдствія. Впрочемъ, я полагаю, что кавалеръ не очень безпокоился объ ея участи, потому что далъ слово -- отдать ея руку графу де-Флораку, также эмигранту, такому-же отличному офицеру, какъ и самъ кавалеръ, только годомъ по-старше, и въ то время занимавшемуся въ Лондонѣ частными уроками на скрипкѣ. Иногда, по воскресеньямъ, де-Флоракъ отъявлялся съ этимъ инструментомъ въ Блэкгитъ, ухаживалъ за своей молодой невѣстой и говорилъ со своимъ старымъ однослуживцемъ о пролетѣвшихъ счастливыхъ дняхъ. По воскресеньямъ Томъ Ньюкомъ не бралъ Французскихъ уроковъ. Обыкновенно онъ проводилъ этотъ день въ Клэпгэмѣ гдѣ -- странное дѣло!-- никогда не говорилъ ни слова о дѣвицѣ де-Блоа.
Что бываетъ, когда двое молодыхъ людей, лѣтъ по воссмьнадцати, красивые и страстные, великодушные и пылкіе, одинокіе въ мірѣ, не стѣсненные никакимъ обязательнымъ чувствомъ, -- что бываетъ, когда они встрѣчаются ежедневно за французскими словарями, за пяльцами, за какимъ-бы то ни было занятіемъ? Нѣтъ сомнѣнія, что Леонора была воспитана превосходно и, какъ всякая благовоспитанная Француженка, готова была вступить въ бракъ по выбору своихъ родителей.... но, въ то время, какъ старенькй мистеръ де-Флоракъ поигрывалъ на скрипкѣ въ Лондонѣ, молодой и красивый Томъ Ньюкомъ находился безотлучно въ Блэкгитѣ.
Не затягивая дѣла, скажемъ, что Томъ признался въ любви и готовъ былъ жениться на Леонорѣ въ ту-же минуту, какъ только она согласится отправиться съ нимъ въ маленькую католическую часовню въ Вульвичѣ.... И зачѣмъ бы не уѣхать имъ тогда вмѣстѣ въ Индію, на вѣчную радость и счастіе?
Невинная любовь продолжалась нѣсколько мѣсяцевъ, пока не была открыта мистрисъ Ньюкомъ, отъ проницательныхъ очковъ которой ничего не укрывалось. Однажды она поѣхала въ Блэкгитъ, къ наставнику Тома. Юноши не было дома: онъ отправился брать у г. де-Блоа урокъ Французскаго языка и рисованія.
Мачиха Тома отправилась по его слѣдамъ, и ужь, конечно, нашла его съ учителемъ, за книгами и фортификаціонными планами. Мадмоазель и ея пяльцы находилось въ той же комнатѣ; но пяльцы не помогли ей скрыть румянца смущенія, вызваннаго пронзительными взглядами мистриссъ Ньюкомъ. Въ одно мгновеніе жена банкира поняла -- въ чемъ дѣло: поняла тайну, которой бѣдный м. де-Блоа, въ точеніе нѣсколькихъ мѣсяцевъ но могъ разгадать у себя подъ посомъ; мало того -- онъ не имѣлъ даже малѣйшаго понятія объ истинѣ.
Мистрисъ Ньюкомъ объявила, что семейныя дѣла призываютъ ея сына домой, и -- пока они ѣхали въ эрмитажъ,-- между нами произошла порядочная баталія. Мачиха обвиняла пасынка въ томъ, что онъ -- негодяй и чудовище; пасынокъ отвѣчалъ заносчиво,-- отклоняя отъ себя обидныя прозвища и объявивъ свое намѣреніе -- безотлагательно жениться на самой добродѣтельной, самой прелестной представительницѣ женскаго пола. Жениться на паписткѣ!... Это была послѣдняя капля, переполнившая кубокъ горечи, назначенный бѣдному Тому. Позвали мистера Ньюкома, и оба старика провели большую часть ночи въ нападкахъ на юношу: онъ уже слишкомъ выросъ для какого-нибудь осязательнаго доказательства, но мистрисъ Ньюкомъ нѣсколько часовъ сряду бичевала его своими гнѣвны ми рѣчами, которыя были для него хуже ударовъ.
Ему было приказано, чтобы нога его не была въ домѣ де-Блоа: на это приказаніе неустрашимый юноша только щелкнулъ пальцами и свирѣпо захохоталъ. Онъ поклялся, что кромѣ смерти, ничто не можетъ разлучить его съ молодой дѣвушкой. На другой день отецъ одинъ отправился его усовѣщевать, но Томъ оставался но прежнему упорнымъ: онъ рѣшился жениться на ней и никто не помѣшаетъ ему жениться. Томъ заломилъ на бекрень свою шляпу и вышелъ изъ воротъ замка, въ то время, какъ его отецъ, совершенно побѣжденный упрямствомъ юноши, съ угрюмымъ лицомъ и со слезами на глазахъ, пошелъ въ городъ своей дорогой. Онъ не очень сердился на сына: во время ночнаго разговора, юноша оправдывался съ мужествомъ и съ честью, и Ньюкомъ вспомнилъ, какъ самъ онъ, въ былые годы, ухаживалъ за молодой дѣвицей и полюбилъ ее Но онъ боялся мистрисъ Ньюкомъ. Кто будетъ въ силахъ изобразить ея ярость при одной мысли, что юноша изъ ея дома собирается жениться на католичкѣ?
И такъ, молодой Ньюкомъ шелъ въ Блэкгитъ, въ намѣреніи прямо упасть на колѣни передъ Леонорой и получить благословеніе ея отца. Старый лондонскій скрипачъ не могъ казаться ему препятствіемъ: было-бы чудовищно предполагать, что участь такой молодой дѣвицы будетъ связана съ участью человѣка, который старше ея отца. Томъ не зналъ, какъ свято соблюдались тогдашними Французскими дворянами законы чести и какъ крѣпко были связаны этими законами дочери Французскихъ дворянъ.
Но мистрисъ Ньюкомъ упредила Тома и пріѣхала къ кавалеру де-Блоа чуть не съ первыми пѣтухами. Она назойливо обвинила его въ томъ, что онъ потакаетъ привязанности молодыхъ людей,-- попрекнула его въ нищенствѣ, бѣдности и Французскомъ искательствѣ приключеній. Ея супругу пришлось въ послѣдствіи имѣть затруднительное объясненіе по поводу тѣхъ выражній, которыя она сочла приличными въ этомъ разговорѣ.
-- "Вы мнѣ запрещаете, говорилъ кавалеръ", вы запрещаете мадмоазель де-Блоа, выходить замужъ за вашего сына, мистера Томаса! Нѣтъ, сударыня! моя дочь происходитъ отъ такого рода, который не привыкъ соединяться узами брака съ лицами вашего класса: она обручена Французскому дворянипу, котораго предки были герцогами и пэрами прежде -- чѣмъ господа Ньюкомы стали чистить сапоги!" Вмѣсто того, чтобы, по прибытіи въ Вульвичъ, встрѣтить свою хорошенькую и застѣнчивую дѣвушку, бѣдный Томъ встрѣтилъ своего Французскаго учителя, посинѣвшаго отъ ярости и дрожавшаго подъ своей прической -- "ailes de pigeon". Мы пропустимъ послѣдовавшія сцены, пропустимъ страстныя убѣжденія, изступленіе и отчаяніе молодаго человѣка. Для своей чести въ глазахъ свѣта, м. де-Блоа рѣшился немедленно выдать дочь за графа. Бѣдная дѣвочка повиновалась безпрекословно, и одновременно съ этимъ бракомъ, молодой Ньюкомъ, едва не помѣшавшійся отъ гнѣва и отчаянія, отправился въ Индію и оставилъ своихъ родителей, которыхъ и не видалъ уже болѣе.
Имя Тома никогда не упоминалось въ Клэпгэмѣ. Письма его къ отцу обыкновенно были адресованы въ Сити; они были отрадны для родительскаго сердца. Отецъ посылалъ Тому въ Индію щедрыя пособія, до тѣхъ поръ, пока юноша письменно не отказался отъ нихъ. Мистеръ Ньюкомъ располагалъ -- отказать Тому все свое состояніе, -- такъ-какъ близнецы были вполнѣ обезпечены,-- но не рѣшился этого сдѣлать изъ страха къ своей супругѣ, Софіи-Алетэѣ.... И онъ умеръ, и бѣдный Томъ получилъ только.... тайное прощеніе.
III.
Шкатулка съ письмами Полковика Ньюкома.
Съ сердечнымъ удовольствіемъ, беру перо, любезный маІоръ, чтобъ объявить вамъ о счастливомъ прибытіи "Рэмчондера" и на немъ самаго маленькаго и хорошенькаго мальчика, который когда либо пріѣзжалъ изъ Индіи. Маленькій Клэй въ совершенно здоровъ. Онъ говоритъ по-англійски удивительно хорошо. Онъ плакалъ при прощаніи съ мистеромъ Сипломъ, главнымъ судовымъ прикащикомъ, который былъ такъ добръ, что привезъ его изъ Соутэмптона въ почтовой каретѣ; но эти слезы у дѣтей такъ не продолжительны! Путешествіе, сказывалъ мистеръ Снидъ было самое благополучное, и продолжалось только четыре мѣсяца и одиннадцать дней. Какая разница съ тѣмъ долгимъ и опаснымъ восьмимѣсячнымъ плаваньемъ, когда милая моя сестра Эмма, почти все время страдая морской болѣзнью, ѣхала въ Бенгалъ, чтобы сдѣлаться женой лучшаго изъ мужей и матерью прелестнѣйшаго мальчика, и чтобъ воспользоваться этимъ несравненнымъ блаженствомъ на такое краткое время! Она оставила этотъ злобный и коварный свѣтъ, чтобъ перейти въ другой, гдѣ все покоится въ мирѣ! Бѣдность и дурное обращеніе, которое она претерпѣвала отъ капитана Кэзи, своего отвратительнаго перваго мужа, были, я увѣрена, съ излишкомъ награждены, любезный маіоръ, вашей любовью. Если великолѣпные наряды, которые только можетъ доставить Лондонъ и самый Парижъ, если драгоцѣнныя вещи, превосходныя кружева и все лучшее и модное въ состояніи удовлетворить женщину, все это -- я увѣрена, имѣла бѣдная Эмма въ послѣдніе четыре года своей жизни. Но къ чему все это служитъ, когда закрывается сцена тщеславія?
Мистеръ Снидъ объявилъ, что переѣздъ былъ самый благополучный. Они простояли недѣлю у Мыса-Доброй-Надежды и три дня у острова Св. Елены, гдѣ посѣтили могилу Бонапарта (вотъ еще одинъ примѣръ тщеты здѣшняго величія!). Путешествіе ихъ оживилось на островѣ Вознесенія, гдѣ они поймали нѣсколько превосходныхъ черепахъ!
Вы можете быть увѣрены, что черезъ-чуръ достаточная сумма, которую вы перевели на мое имя въ домъ м-въ Гобсонъ и К° будетъ добросовѣстно истрачена на милое дитя, ввѣренное моему попеченію. Я думаю, мистрисъ Ньюкомъ едва ли можетъ называться его бабушкой; да и врядъ-ли эта достопочтенная методистка захочетъ видѣть дочерей и внука священника англиканской церкви! Братъ мой Чарльзъ бралъ отпускъ для того, чтобъ посѣтить ее, въ то время какъ предъявлялъ въ банкъ вашъ послѣдній щедрый билетъ. Она приняла его чрезвычайно грубо и сказала, что глупому сыну не въ помощь богатство; а когда Чарльзъ сказалъ: "Сударыня, я брать покойной супруги маіора Ньюкома." -- "Сэръ, отвѣтила она, я никого не сужу; но, по всѣмъ свѣдѣніямъ, вы были братомъ самой тщеславной, лѣнивой, безсмысленной и сумасшедшей женщины; а Томасъ Ньюкомъ былъ также глупъ въ отношеніи къ своей женѣ, какъ и къ своимъ деньгамъ." Слѣдовательно, пока мистрисъ Ньюкомъ не пригласитъ письменно милаго Клайва, я неподумаю посылать его въ Клэпгэмъ.
Погода стоитъ такая жаркая, что я теперь не могу носить чудной шали, которую вы мнѣ прислали, и сберегу ее въ лавендѣ до слѣдующей зимы! Братъ мой, который благодаритъ васъ за продолженіе вашихъ милостей, будетъ къ намъ писать въ будущемъ мѣсяцѣ и отдастъ вамъ отчетъ въ успѣхахъ своего милаго воспитанника. Клэйвъ хочетъ приписать postscriptnm отъ себя, а я остаюсь, любезный маіоръ, тысячу разъ благодаря васъ за ваше благорасположеніе,
Признательная и любящая васъ
Марта Гонимэнъ.
Круглымъ почеркомъ и по линейкамъ, проведеннымъ карандашемъ было написано:
"Милый папа я здоровъ я надѣюсь что и Вы Здоровы. Мистеръ Снидъ привезъ меня въ почтовой каретѣ я очень люблю мистера Снида, я люблю тетю Марту я люблю Анну. Здѣсь нѣтъ кораблей остаюсь любящій васъ сынъ Клэйвъ Ньюкомъ.
Улица Св. Доминика. Ст. Жерменское предмѣстье.
Парижъ, ноября 15, 1820 г.
"Давно разставшись съ страной, гдѣ провела свою молодость, я сохранила о ней нѣжное воспоминаніе и всегда чувствовала къ ней живѣйшую признательность. Небо поставило меня въ совершенно иное положеніе, чѣмъ когда я знала васъ; я сдѣлалась матерью многихъ дѣтей. Мужу моему возвращена нѣкоторая часть имущества, вырваннаго у насъ революціей, и Франція возратившись къ своему законному государю, опять приняла дворянство, сопровождавшее въ изгнаніе августѣйшее семейство. Мы однако были счастливѣе своихъ товарищей и прибыли во Францію до пріѣзда его величества. Почитая дальнѣйшее сопротивленіе безполезнымъ; ослѣпленный можетъ быть блескомъ того генія, который возстановилъ порядокъ, покорилъ Европу и управлялъ Франціей, м. де Флоракъ, въ первые же дни, примирился съ героемъ Маренго и Аустерлица и принялъ должность при императорскомъ дворѣ. Эта покорность, приписанная сначала измѣнѣ, была впослѣдствіи прощена моему мужу. Страданія его въ продолженіе Ста дней, заслужили ему прощенье за присоединеніе къ тому, кто былъ императоромъ. Мужъ мой теперь старъ. Онъ участвовалъ въ бѣдственной московской компаніи въ качествѣ одного изъ каммергеровъ Наполеона. Удалившись отъ свѣта, онъ теперь посвятилъ себя только заботамъ о своемъ слабомъ здоровьѣ, своему семейству -- и небу.
Я не забыла того времени, которое предшествовало дню, когда по обѣщанію, данному моимъ отцомъ, я сдѣлалась женой г., де Флорака. До меня доходили слухи о вашихъ дѣйствіяхъ. Одинъ изъ моихъ родственниковъ, М. де Ф., отправившійся на службу въ Англійскую Индію, писалъ мнѣ о васъ; онъ увѣдомлялъ меня, какъ вы, бывши еще очень молодымъ человѣкомъ, стяжали лавры при Аргомѣ и Бгартпурѣ, какъ вы спаслись отъ смерти при Ласкари. Я слѣдила за этими мѣстами, сэръ, на картѣ. Я принимала участіе въ вашихъ побѣдахъ и въ вашей славѣ. Ахъ, я не такъ холодна, и сердце мое трепетало при опасностяхъ, которымъ вы подвергались... Я еще не очень стара, и помню того юношу, который поучался отъ питомца Фридриха начальнымъ правиламъ военнаго искусства. Ваше благородное сердце, ваша любовь къ истинѣ, ваша храбрость, были вамъ врожденны. Никто бы не внушилъ вамъ этихъ качествъ, еслибъ милосердый Богъ не наградилъ васъ ими. Добрый отецъ мой умеръ уже нѣсколько лѣтъ. Ему также суждено было увидать Францію прежде смерти.
Я прочла въ англійскихъ журналахъ не только о вашей женитьбѣ, но и о томъ, что у васъ родился сынъ. Позвольтеже мнѣ удостовѣрить вашу супругу и вашего ребенка въ чувствахъ нашей старинной дружбы. Я также узнала изъ газетъ, что мистрисъ Ньюкомъ овдовѣла, и не жалѣю объ этомъ обстоятельствѣ. Я надѣюсь, другъ мой, что между вами и вашей супругой нѣтъ такой разницы лѣтъ, которую мнѣ случалось замѣчать въ нѣкоторыхъ бракахъ. Прошу Бога, чтобъ онъ благословилъ ваше супружество. Я всегда васъ помнила и помню. По мѣрѣ того, какъ я пишу, прошлое воскресаетъ въ моей памяти. Я вижу благороднаго юношу съ пріятнымъ голосомъ и черными глазами. Я вижу Темзу и смѣющіяся равнины Блэкгита. Я слушаю и молюсь у дверей своей комнаты, пока отецъ мой говоритъ съ вами въ нашемъ маленькомъ учебномъ кабинетѣ. Я смотрю въ свое окно и вижу вашъ отъѣздъ.
Сыновья мои уже большіе: одинъ изъ нихъ пошелъ въ военную службу, а другой поступилъ въ духовное званіе; моя дочь -- сама уже мать. Я вспомнила, что сегодня ваше рожденье, -- и сама себѣ приготовила маленькій праздникъ въ ознаменованіе этого дня, послѣ столькихъ лѣтъ отсутствія и молчанія!
Графиня де Флоракъ
(урожденная Л. де Блоа.)
"Любезный Томасъ, -- мистеръ Снидъ, уроженецъ Остъ-Индіи и главный судовой прикащикъ на "Рэмчондерѣ" вручилъ намъ вчера твое письмо, и сегодня я купилъ акцій на 3,323 фунта 6 гиней и 8 пенсовъ, по три процента, на наше общее имя (Г. и Б. Ньюкомъ) съ переводомъ на твоего сына. Мистеръ С. очень хорошо отзывается о мальчикѣ, котораго онъ оставилъ два дня тому совершенно здоровымъ, въ домѣ его тетки, миссъ Гонимэнъ. Мы сдѣлали по твоему желанію переводъ въ 200 ф. на имя этой лэди.
Лэди Анна въ восхищеньѣ отъ полученнаго ею вчера подарка, и говоритъ, что бѣлая шаль даже слишкомъ хороша. Мать моя также чрезвычайно довольна своею шалью, и отправила сегодня черезъ почтовую карету, ѣхавшую въ Брэйтонъ посылку съ книгами, брошюрками, и т. п., приличными нѣжному возрасту, для твоего малютки. Она недавно о тебѣ слышала отъ почтеннаго отца Т. Соутсигэма, по возвращеніи его изъ Индіи. Онъ много говорилъ о твоей благотворительности, о гостепріимствѣ, какое онъ нашелъ въ твоемъ домѣ, и вечеромъ очень ловко навелъ на тебя рѣчь во время благодарственныхъ молитвъ. Мнѣ кажется, матушка хочетъ пригласить твоего мальчика въ эрмитажъ, а когда мы будемъ жить въ своемъ домѣ, мы съ Анной будемъ безъ сомнѣнія очень счастливы видѣть его у себя.
Преданный тебѣ
Б. Ньюкомъ.
"Майору Ньюкому."
"Любезный полковникъ, -- еслибъ я не зналъ доброты нашего сердца и тѣхъ обильныхъ средствъ, которыя Небу угодно было отдать вамъ въ распоряженіе, какъ бы въ награду за ваши благородныя стремленія, еслибъ я не былъ увѣренъ, что небольшая сумма, въ которой имѣю потребность, доставитъ мнѣ прочное средство оградиться отъ нужды и будетъ уплачена прежде истеченія шестимѣсячнаго срока, повѣрьте, я никогда не рѣшился бы сдѣлать того смѣлаго шага, на который наша дружба (продолженная перепиской), наши родственныя отношенія и превосходныя ваши наклонности побудили меня отважиться.
Та изящная и спокойная капелла, извѣстная подъ именемъ капеллы Лэди Уитльси, въ улицѣ Деномэрнъ, кварт. Мэй-Фэръ, поступила въ продажу и я рѣшился, рискуя всѣмъ своимъ достояніемъ пріобрѣсти ее и положить основаніе, какъ я надѣюсь, будущему довольству для себя и для моей превосходной сестры. Гостиница въ Брэйтонѣ не есть ли самое невѣрное средство къ существованію? Рыбакъ въ открытомъ морѣ передъ Брайтонскими скалами не больше можетъ быть увѣренъ въ вѣтрахъ и волнахъ или въ рыбѣ, попавшей въ его сѣти, чѣмъ Брайтонская домовладѣлица (выросшая -- можетъ быть -- въ изобиліи и привыкшая къ неизмѣнному довольству) можетъ быть увѣрена въ поддержкѣ своего дома случайными посѣтителями города. Иной разъ, правда, они наѣзжаютъ толпами, но гдѣ же они на другой день? Нѣсколько мѣсяцевъ сряду, лучшія комнаты бѣдной сестры моей стояли пустыми, до тѣхъ поръ, пока ихъ не занялъ вашъ благородный малютка, мой племянникъ и воспитанникъ. Клайвъ имѣетъ все, чего любовь отца, дяди (который любитъ его, какъ отецъ), священника и наставника можетъ пожелать. Онъ не изъ тѣхъ рано созрѣвающихъ геніевъ, которыхъ слишкомъ расхваленныя дѣтскія дарованія исчезаютъ съ приближеніемъ къ юношеству; чистосердечно сознаюсь и въ томъ, что онъ въ своихъ классическихъ и математическихъ познаніяхъ не ушелъ отъ дѣтей, даже моложе его лѣтами, но за то онъ пріобрѣлъ драгоцѣнные задатки здоровья и запасся съ раннихъ лѣтъ честностью и хорошимъ расположеніемъ духа, которые, вѣроятно, пригодятся ему въ жизни едва ли не больше познанія многихъ ученыхъ предметовъ и изученія языковъ, больше чѣмъ asin praesenti или pons asinorum.
Но я забываю, занявшись моимъ маленькимъ другомъ и питомцемъ, о предметѣ этого письма -- именно, о пріобрѣтеніи капеллы, о которой я говорилъ, и о своихъ надеждахъ, -- мало того -- о своей увѣренности, если есть на свѣтѣ что-нибудь вѣрное, обогатиться черезъ это пріобрѣтеніе. Что такое викарство, какъ не синонимъ крайней бѣдности? Если мы осуждаемъ древнихъ путешественниковъ за то, что они тратили жизнь въ дикихъ, безплодныхъ странахъ, что же мы должны сказать многимъ протестантскимъ пустынникамъ, которые, въ такъ-называемое просвѣщенное время, скрываются въ йоркшайрскихъ пустыняхъ и зарываютъ свои, вѣроятно, превосходные таланты въ какомъ нибудь линкольшайрскомъ болотѣ? Есть ли у меня геній? Одаренъ ли я такой силой краснорѣчія, чтобъ могъ поражать и укрощать, чтобъ я могъ пробудить лѣнивца и заставить содрогнуться грѣшника, чтобъ могъ ободрить и убѣдить робкаго, водить слѣпца, ходящаго ощупью во мракѣ, и повергать въ прахъ дерзкаго скептика? Собственное мое сознаніе, кромѣ сотни свидѣтельствъ отъ популярныхъ, отъ самыхъ популярныхъ мѣстъ служенія, отъ уважаемыхъ прелатовъ и избраннаго духовенства, удостовѣряютъ меня, что я одаренъ этой силой. Внутренній голосъ громко говоритъ мнѣ: "впередъ, Чарльзъ Гонименъ! сражайся во имя добродѣтели,-- отирай слезы кающагося грѣшника; воспѣвай надежду умирающему преступнику; поддерживай твердость у смертнаго одра терзаемаго отчаяніемъ собрата и поражай невѣрующаго копьемъ очевидности и щитомъ разсудка!"
Въ денежномъ отношеніи мои вычисленія также непреложны, какъ алгебраическое уравненіе, и я увѣренъ, что, пріобрѣтя капеллу лэди Уиттльси, я буду получать сумму не менѣе тысячи фунтовъ "per-annum". Эта сумма, при экономіи (а безъ экономіи какая сумма достаточна?) поможетъ мнѣ вполнѣ удовлетворить мои нужды, разсчитаться съ вами, съ сестрою и съ нѣкоторыми заимодавцами, увы, далеко-далеко не похожими на васъ; затѣмъ помѣстить миссъ Гонимэнъ въ домѣ, который былъ-бы гораздо ея достойнѣе, чѣмъ тотъ, который она занимаетъ теперь и который должна очищать по первому знаку проѣзжающаго.
Моя сестра не прочь отъ этого плана; но я не передавалъ еще ей всѣхъ подробностей, дожидаясь вашего рѣшенія. Съ доходовъ отъ часовни я предполагаю выдавать миссъ Гонимэнъ ежегодную сумму въ двѣсти фунтовъ стерлинговъ, платимую каждые три мѣсяца. Эти деньги, вмѣстѣ съ ея частною собственностью, которую она съумѣла уберечь лучше, нежели ея несчастный братъ свою (потому что всякой разъ, какъ у меня была гинея, разсказъ о несчастіи ближняго -- превращалъ ее въ пол-соверена {Гинея -- золотая монета въ 21 шиллингъ; полсоверена -- также золотая монета въ 10 шиллинговъ.}. Эти деньги помогутъ миссъ Гонимэнъ прожить, какъ прилично дочери моего отца.
Обезпечивъ такимъ образомъ мою сестру, я буду хлопотать объ устраненіи отъ ея женскаго управленія нашего милаго малютки Клэйва и объ отдачѣ его на попеченіе любящаго дяди и наставника. Настоящее жалованье Клэйва, подъ моей кровлей, будетъ слишкомъ достаточно для всѣхъ его издержекъ, для стола, для помѣщенія, и для воспитанія; притомъ-же я буду имѣть возможность оказывать отеческое и пасторское вліяніе на его занятія, поведеніе и полное благосостояніе, чего въ Брэйтонѣ я не могу дѣлать, какъ слѣдуетъ, потому что здѣсь я на жалованьѣ у миссъ Гонимэнъ и долженъ повиноваться въ такихъ случаяхъ, въ которыхъ, по моимъ убѣжденіямъ, для благополучія милаго Клэйва, главнымъ лицомъ долженъ быть я, а не сестра.
И такъ, я выдалъ одному моему пріятелю, почтенному отцу Маркусу Флаттеру, вексель въ двѣсти пятьдесятъ фун. стерлинговъ отъ вашего имени, съ переводомъ на вашего калькутскаго агента, которая сумма или покроетъ издержки на содержаніе милаго Клэйва въ первый годъ пребыванія его у меня, или честное слово джентльмена и пастора -- будетъ выплачена черезъ три мѣсяца по предъявленіи векселя, если-бы вамъ вздумалось перевести его на мое имя. Такъ-какъ я ни коимъ образомъ, если бы мнѣ пришлось отдать даже послѣдній пенни, не обезчещу вашего векселя, я умоляю васъ, любезный полковникъ, не отказать мнѣ.-- Мой кредитъ въ здѣшнемъ городѣ, а кредитъ здѣсь -- все, моя будущность, такъ мало обдуманная, мое обязательство въ отношеніи къ Маркусу Флаттеру, мои собственные планы въ жизни, успокоеніе моей милой и престарелой сестры, все, все зависитъ отъ этой смѣлой, въ высшей степени важной мѣры. Моя погибель и мое земное благополучіе -- совершенно въ вашихъ рукахъ. Могу-ли я сомнѣваться въ томъ, къ чему васъ склонитъ ваше доброе сердце, и въ томъ, что вы поможете душевно-любящему васъ зятю
"Нашъ маленькій Клэй въ былъ въ Лондонѣ у своего дяди и ѣздилъ въ клэпгэмскій эрмитажъ на поклонъ къ своей бабушкѣ, богатой мистрисъ Ньюкомъ. Я пропускаю ея унизительный отзывъ о моей особѣ, переданный мнѣ въ безъискусственной болтовнѣ ребенка. Къ нему бабушка была очень милостива, подарила ему билетъ въ пять фунтовъ стерлинговъ, экземпляръ стихотвореній Кирка Уайта, относящееся къ Индіи сочиненіе подъ заглавіемъ: "Маленькій Гейнрихъ и его носильщикъ" и превосходный катехизисъ. У Клэйва очень много юмора: посылаю вамъ его лоскутокъ съ грубымъ изображеніемъ клэпгэмской настоятельницы, какъ ее называютъ; вторая фигура на рисункѣ -- также грубый, но очень забавный очеркъ какой-то другой смѣшной особы.
(Полковнику Ньюкому и пр.)
"Любезный полковникъ! Я только-что получила отъ почтеннаго отца Маркуса Флаттера письмо, которое меня поразило и привело въ смущеніе. Онъ пишетъ, что мой братъ Чарльзъ перевелъ ему вексель въ двѣсти пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, написанный отъ вашего имени, между-тѣмъ какъ вашей доброй душѣ извѣстно, что не вы намъ, а мы вамъ должны много и много сотенъ фунтовъ стерлинговъ. Чарльзъ объяснилъ, что передалъ вексель по вашему желанію, что вы писали ему о всегдашней вашей готовности быть ему полезнымъ, чѣмъ можете, и что эти деньги понадобились ему для окончательнаго устройства нашихъ дѣлъ. Но мнѣ все по вѣрится: Чарльзъ постоянно заботится объ устройствѣ дѣлъ и до сихъ поръ еще не устроилъ ихъ. Та школа, которую онъ купилъ, и за которую мы съ вами заплатили деньги, не повела ни къ чему; къ концу перваго полугодія въ ней оставались только два курчавые мальчика-мулата, которыхъ отецъ сидѣлъ въ Китской тюрьмѣ и которыхъ я держала въ задней комнатѣ втораго этажа, пока законники разбирали дѣло, а Чарльзъ находился во Франціи, и пока не пріѣхалъ ко мнѣ на житье мой милый малютка Клэйвъ.
"Для школы онъ былъ еще малъ и я подумала, что Клэйву всего лучше оставаться у старухи-тетки и имѣть наставникомъ своего дядю Чарльза, который -- одинъ изъ лучшихъ учителей на свѣтѣ. Желала-бы я, что бы вы послушали его на каѳедрѣ. Ни одно духовное лицо въ Англіи не обладаетъ такою величавою и впечатлительною рѣчью. Его проповѣди, на которыя вы подписались и книжка его стихотвореній признаны совершенными. Когда онъ воротился изъ Кале и эти ужасные законники перестали его мучить, я разсудила, что разстроенное здоровье по позволитъ ему примять викарства, и что лучше всего ему сдѣлаться наставникомъ Клэйва, а потому согласилась платить Чарльзу, изъ двухсотъ пятидесяти фунтовъ стерлинговъ, присланныхъ вами для Клэйва, по сту фунтовъ каждый годъ, полагая въ этомъ числѣ столъ для нихъ обоихъ и одежду для Клэйва. Полагаю, вы сама видите, что Мартѣ Гонимэнъ остается не много прибыли.
"Чарльзъ говоритъ мнѣ о своей новой церкви въ Лондонѣ и о выдачѣ мнѣ значительной пенсіи. Бѣдный молодой человѣкъ! онъ меня очень любитъ, но вѣчно строитъ какіе-то воздушные замки. Что касается до житья съ нимъ въ Лондонѣ Клэйва,-- теперь я объ этомъ и слышать не хочу. Чарльзъ слишкомъ добродушенъ, чтобы быть воспитателемъ, а мистеръ Клэйвъ и теперь уже подсмѣивается надъ нимъ. Не успѣлъ онъ побывать у бабушки, о чемъ я писала вамъ въ Буррампутеръ 23-го числа прошлаго мѣсяца, какъ, на другой же день послѣ этого посѣщенія, я нашла портреты мистрисъ Ньюкомъ и Чарльза -- оба въ очкахъ и оба чрезвычайно похожи. Я-было спрятала рисунокъ, да должно-быть какой-то плутъ унесъ. Клэйвъ снялъ портретъ съ меня и съ Анны. Художникъ, мистеръ Спекъ очень забавлялся этимъ рисункомъ и взялъ къ себѣ домой: по его словамъ, Клэйвъ -- маленькое чудо въ отношеніи къ живописи.
"И такъ, вмѣсто того, чтобы отпустить Клэйва съ Чарльзомъ въ Лондонъ, куда брату необходимо ѣхать въ слѣдующемъ мѣсяцѣ, я пошлю Клэйва въ школу д-ра Тимпани "Морской Парадъ", о которой я слышала прекрасные отзывы; но надѣюсь, что вы скоро подумаете о помѣщеніи его въ пансіонъ. Покойный мой отецъ всегда говаривалъ, что пансіонъ -- лучшее мѣсто воспитанія для мальчиковъ, и мнѣ кажется, что мои братъ только потому вышелъ избалованнымъ ребенкомъ, что бѣдная наша матушка берегла зачѣмъ-то розги.
Остаюсь, любезный полковникъ, преданною вамъ слугою
(Полковнику Ньюкому).
"Любезный братъ, -- спѣшу увѣдомить тебя о постигшемъ насъ несчастіи, хотя ему слѣдуетъ покориться, какъ естественному закону природы; тѣмъ не менѣе оно повергло въ глубокую горесть не только наше семейство, но и весь городъ. Сегодня утромъ, въ четыре съ половиной часа, наша любимая и уважаемая родительница, Софія Алетэя Ньюкомъ скончалась въ глубокой старости, на восемьдесятъ четвертомъ году жизни. Въ ночь со вторника на среду, съ 12-го на 13-е, занимаясь чтеніемъ и письмомъ въ своей библіотекѣ до поздняго часу и отпустивши служителей, которымъ она никогда не дозволяла себя дожидаться, также какъ моего брата и его жену, имѣющихъ привычку рано удаляться къ себѣ, мистрисъ Ньюкомъ потушила лампы, и возвращаясь съ ночнымъ подсвѣчникомъ въ свою комнату, вѣроятно, упала на площадкѣ, гдѣ найдена была своими горничными сидящею, прислоня голову къ балюстраду и стараясь зажать на лбу рану, изъ которой текла сильно кровь и которую она нанесла себѣ, ударившись головой о каменную ступеньку лѣстницы.
Когда нашли мистрисъ Ньюкомъ, она не въ состояніи была говорить, но еще дышала; ее отнесли на постель, пославши предварительно за медицинскими пособіями. Мистеръ Ньюкомъ и лэди Анна оба бросились въ ея комнату; она ихъ узнала и взяла-было ихъ за руки, но ее, вѣроятно, поразилъ параличъ въ слѣдствіе паденія. Они уже не слыхали ея голоса, кромѣ едва внятнаго стона, съ предшествовавшаго вечера, когда она ихъ благословила и пожелала имъ о покойной ночи. Такъ окончила свои дни эта превосходная женщина, истинная христіанка, другъ и благодѣтельница бѣдныхъ и неимущихъ, глава огромнаго торговаго дома и нѣжнѣйшая изъ матерей.
Содержаніе ея завѣщанія давно намъ извѣстно; на этомъ документѣ было выставлено число, мѣсяцомъ позднѣе кончины оплакиваемаго нами отца. Имѣніе мистера Томаса Ньюкома раздѣляется на три равныя части между его сыновьями; собственность его второй жены, разумѣется, слѣдуетъ ея собственномъ дѣтямъ, брату моему Брэнану и мнѣ. Она отказала большія суммы служителямъ, благотворительнымъ и богоугоднымъ заведеніямъ, куда и при жизни дѣлала значительные вклады. Жалѣю, любезный братъ, что тебѣ ничего не оставила на память покойная матушка, потому-что она часто послѣднее время говорила о тебѣ съ любовью, и въ самый тотъ день, когда скончалась, начала письмо къ твоему малюткѣ, которое оставлено было неконченнымъ въ библіотекѣ на столѣ. Братъ говорилъ, что въ тотъ день за завтракомъ она указала на сочиненіе Орма объ Индостанѣ: "вотъ книга, сказала она, которая заставила бѣднаго Тома помѣшаться на путешествіи въ Индію". Я знаю, ты будешь радъ слышать объ этихъ доказательствахъ возвращенія любви и расположенія той особы, которая послѣднее время часто говорила о своей привязанности къ тебѣ, когда ты былъ еще ребенкомъ. Я такъ обремененъ дѣлами по случаю настоящаго печальнаго событія, что едва имѣю время увѣрить тебя, любезный братъ, въ искренной преданности
Полковнику Ньюкому и пр.
IV.
Въ которой авторъ и герой разсказа продолжаютъ знакомство.
Еслибы мы вздумали разсказывать исторію юности не только нашего героя, но и отца нашего героя, мы никогда не кончили-бы съ дѣтскими біографіями. Пусть восхищается бабушка любаго джентльмена, съ нѣжностью исчисляя всѣ дѣтскія шалости и признаки ранняго развитія геніальныхъ способностей своего любимца-внука: -- мы считаемъ себя не въ правѣ докучать читателямъ дѣтскимъ лепетомъ и задерживать почтенную британскую публику по поводу какой-нибудь старухи. Воспоминанія ранняго дѣтства каждаго человѣка занимательны только для двухъ или трехъ особъ въ цѣломъ мірѣ: матери, которая его кормила, преданной супругѣ и, можетъ быть, въ послѣдствіи ребенку, который его полюбитъ,-- но самому человѣку въ высочайшей степени интересны они всегда: въ какомъ бы онъ ни находился благосостояніи или какъ бы ни была горька его настоящая доля, какія бы ни были его лѣта, болѣзни, затрудненія, какъ бы ни былъ онъ знаменитъ или, обманутъ жизнью, утро дней его всегда представляется ему въ яркомъ свѣтѣ; его дѣтскія страданія, радости и привязанности навсегда остаются ему дороги и милы. Я попрошу позволенія сказать о дѣтской біографіи мистера Клэйва Ньюкома, въ качествѣ его историка, только то, что будетъ необходимо для знакомства съ нѣкоторыми особенностями его характера и что будетъ имѣть связь съ дальнѣйшими его похожденіями въ свѣтѣ.
Хотя мы и были школьными товарищами, но знакомство мое съ молодымъ Ньюкомомъ, сдѣланное на школьной скамьѣ, гдѣ мы впервые встрѣтились, было случайно и непродолжительно. Онъ имѣлъ то преимущество, что былъ шестью годами моложе своего настоящаго біографа, и такая разница лѣтъ между юношами въ общественномъ заведеніи не допускаетъ и мысли о короткости: скорѣе можно допустить короткія отношенія между простымъ юнкеромъ и главнымъ командиромъ конно-гвардіи, между начинающимъ адвокатомъ и милордомъ главнымъ судьей въ присутствіи, или между ребенкомъ, только-что надѣвшимъ панталончики и курточку и взрослымъ юношей въ модномъ фракѣ. Такъ какъ мы "знались домами", выражаясь по школьному, и наши семьи были между собой нѣсколько знакомы, дядя Ньюкома со стороны матери, почтенный отецъ Чарльзъ Гонимэнъ (одаренный высшей силой краснорѣчія проповѣдникъ и владѣтель капеллы лэди Уитльси, въ улицѣ Дэнмэркъ, въ Мэйферскомъ кварталѣ), привезя ребенка послѣ рождественскихъ вакацій въ 182-- въ школу капуциновъ, поручалъ его, въ цѣломудренной, привѣтственной рѣчи, моему надзору и покровительству. Дядя мой, майоръ Пенденнисъ посѣщалъ нѣкоторое время капеллу этого извѣстнаго своимъ краснорѣчіемъ проповѣдника и проникнутъ былъ удивленіемъ къ нему, подобно многимъ фэшенэбельнымъ особамъ. Удивленіе это раздѣлялъ и я въ ранней молодости, но оно значительно измѣнилось при болѣе зрѣломъ обсужденіи.
Мистеръ Гонимэнъ сказалъ мнѣ съ видомъ глубокаго уваженія, что отецъ его юнаго племянника, полковникъ Томасъ Ньюкомъ, К. Б.-- самый доблестный и отличный офицеръ въ бенгальскомъ округѣ досточтимой Остъ-Индской компаніи; что его дяди сводные братья полковника -- знаменитые банкиры, находящіеся на челѣ торговаго дома подъ фирмою "Братья Гобсоны и Ньюкомъ -- Гобсонъ Ньюкомъ, Эсквайръ, Брэйэнстонъ Сквэръ и Марбль-Гэтъ, Соссексъ, и сэръ Брэйанъ Ньюкомъ изъ Ньюкома и Пэркъ-Лэна. "Назвать ихъ по имени", говорилъ мистеръ Гонимэнъ, и въ словахъ его дышало тоже текучее краснорѣчіе, которымъ онъ украшалъ самыя обыкновенныя обстоятельства жизни, "назвать ихъ по имени -- значитъ указать на двухъ главныхъ торговцевъ богатѣйшаго города во всемъ мірѣ, и на одного, если не на двухъ представителей той аристократіи, которая окружаетъ престолъ самаго великолѣпнаго, самаго утонченнаго въ своихъ вкусахъ европейскаго государя. Я обѣщалъ мистеру Гонимэну сдѣлать для мальчика все, что могу, и онъ проступилъ въ моемъ присутствіи къ прощанью съ своимъ маленькимъ племянникомъ, въ не менѣе краснорѣчивыхъ выраженіяхъ, и вытащивъ длинный, но весьма тощій зеленый кошелекъ, извлекъ изъ него два шиллинга и шесть пенсовъ, и подарилъ ихъ ребенку, у котораго при этомъ какъ-то странно сверкнули голубые глаза.
По окончаніи классовъ, я встрѣтилъ своего маленькаго protégé не вдалекѣ отъ лавки пирожника: онъ угощался пирожками съ малиновымъ вареньемъ. "Вы не должны сэръ, сказалъ я (склонный можетъ быть, еще съ юныхъ лѣтъ къ легкой сатирѣ), тратить всѣхъ денегъ, которыя далъ вамъ дядюшка, на пирожки и на инбирное пиво".
Мальчикъ вытеръ перепачканый въ малиновомъ сиропѣ ротъ и сказалъ". "Ничего, сэръ, у меня еще куча денегъ".
-- А сколько именно? говоритъ великій инквизиторъ.
Допросные пункты, употреблявшіеся въ школѣ при поступленіи новичка были слѣдующіе:
Какъ ваше имя? Кто вашъ отецъ? и много ли у насъ денегъ?
Маленькая особа вынула изъ кармана такую пригоршню совереновъ, при видѣ которой самый большой изъ учениковъ могъ бы почувствовать тоскливую зависть. "Дядя Гобсонъ", сказалъ онъ "даль мнѣ два ф.; тётя Гобсонъ дала мнѣ тридцать шил.; дядя Ньюкомъ далъ мнѣ три ф.; тётя Анна дала мнѣ одинъ ф. пять шил.; а тётя Гонимэнъ прислала мнѣ десять шиллинговъ въ письмѣ. Да еще Этель хотѣла мнѣ дать одинъ фунтъ, только я, знаете ли, не хотѣлъ его взять, потому что Этель моложе меня, а у меня и такъ много денегъ".
-- А кто это Этель? спрашиваетъ старшій воспитанникъ, улыбаясь на безъискуственное признаніе мальчика.
-- Этель моя кузина, отвѣчаетъ маленькой Ньюкомъ, дочь тёти Анны. У нихъ Этель и Алиса, а тётя Анна хотѣла, чтобъ ее звали Боадицея, только дядя не захотѣлъ; тамъ есть тоже Бэрнсъ и Эгбертъ и маленькій Альфредъ; только его на чего считать: онъ совсѣмъ еще, знаете ли, маленькое дитя. Эгбертъ былъ со мной въ тимпанійской школѣ; онъ ѣдетъ въ Итонъ въ будущемъ полугодіи. Онъ старше меня, только я съ немъ слажу.
-- Который-же годъ Эгберту? спрашиваетъ старшій ученикъ съ улыбкой.
-- Эгберту десять, а мнѣ девять, а Этели семь, отвѣчаетъ толстощекій герой, глубоко засовывая руки въ карманы своихъ брюкъ и побрякивая тамъ всѣми своими соверенами. Я посовѣтовалъ ему выбрать меня своимъ банкиромъ -- и, оставивъ у себя одну изъ монетъ, онъ передалъ мнѣ остальныя, щедро выгружая ихъ изъ кармана, пока не истощилась вся казна.
Въ это время школьныя занятія старшихъ и младшихъ учениконъ были распредѣлены въ разные часы и маленькіе наши товарищи выходили изъ зала получасомъ раньше пятаго и шестаго класса. Нѣсколько разъ я находилъ маленькую синюю курточку на часахъ, и догадывался, что мой бѣлокурый мальчикъ, съ пухленькимъ откровеннымъ личикомъ, съ большими голубыми глазами, пришелъ вынуть нѣкоторую сумму изъ своего банка. Въ скоромъ времени, на мѣстѣ одного изъ хорошенькихъ голубыхъ глазокъ красовался синякъ. Оказалось, что малютка вступилъ въ кулачный бой съ гигантомъ своего класса и одержалъ надъ нимъ побѣду. "Досталось-же ему отъ меня!" говорилъ онъ въ упоеніи торжества; а когда я спросилъ его о причинѣ ссоры, онъ очень бойко разсказалъ мнѣ, что "Вольфъ Мэйноръ, его противникъ, вздумалъ обойдтись грубо съ маленькимъ мальчикомъ, а что онъ (гигантъ-Ньюкомъ) не могъ этого снести".
Выходя изъ школы, я простился съ маленькимъ храбрецомъ, который долженъ былъ остаться у капуциновъ и только еще начиналъ свое тревожное поприще. Такъ мы съ нимъ и не видались до тѣхъ поръ, пока я -- уже совершенный молодой человѣкъ, нанимавшій квартиру въ Темплѣ -- не встрѣтилъ его описаннымъ выше образомъ.
Неистовое поведеніе бѣднаго Костигэна было виною того, что моя встрѣча со старымъ школьнымъ товарищемъ кончилось такъ неожиданно и такъ непріятно. Я потерялъ уже всякую надежду снова встрѣтиться съ Клэйвомъ, а тѣмъ менѣе возобновить знакомство съ вознегодовавшимъ индійскимъ воиномъ, который покинулъ наше общество въ такой ярости. Однако-же на слѣдующее утро, едва успѣли унести завтракъ изъ моей комнаты, раздался стукъ въ дверь и мой писарь доложилъ: "Полковникъ Ньюкомъ и мистеръ Ньюкомъ"!
Очень можетъ быть, что жилецъ (половинный) квартиры на темпльскомъ "Подворьѣ ягненка" почувствовалъ нѣкоторое угрызеніе совѣсти, услыхавъ имена своихъ посѣтителей: сказать правду -- я былъ гораздо веселѣе, чѣмъ въ прошлую ночь, и курилъ сигару, почитывая листокъ "Times". А сколько юношей въ Темплѣ курятъ послѣ завтрака сигары за листкомъ "Times"? Мой другъ и спутникъ тѣхъ дней, да и всѣхъ моихъ дней, мистеръ Джорджъ Уаррингтонъ, пробавлялся своей коротенькой трубочкой и нисколько не смутился появленіемъ посѣтителей: впрочемъ онъ нисколько не смутился-бы даже и тогда, еслибы къ намъ вдругъ вошелъ архіепископъ кэнтерберійскій.
Маленькій Клэйвъ съ любопытствомъ осматривалъ наши странныя владѣнія, въ то время, какъ полковникъ дружески пожималъ мнѣ руку. Вчерашній гнѣвъ не оставилъ но себѣ и слѣдовъ, и открытое, смуглое лицо полковника, освѣтилось благосклонной улыбкой, когда онъ также сталъ оглядывать нашу старую комнату съ ея потемнѣвшими занавѣсками, гравюрами, книжными шкафами, со всѣмъ хламомъ корректурныхъ листковъ, перемаранныхъ рукописей, книжекъ для рецензій, пустыхъ бутылокъ содовой воды, сигарныхъ ящиковъ -- и т. п.
-- Вчера вечеромъ я очень вспылилъ, сказалъ полковникъ, а сегодня утромъ простылъ и подумалъ, что первый мой долгъ -- отправиться къ мистеру Пенденнису и извиниться въ моемъ запальчивомъ поступкѣ. Поведеніе этого пьянаго капитана -- какъ его имя?-- было до такой степени гнусно, что я немогъ допустить Клэйва оставаться съ нимъ долѣе въ одной комнатѣ, и вышелъ, не простясь со стариннымъ пріятелемъ моего сына, не пожелавъ ему доброй ночи. Я долженъ вамъ пожать руку за вчерашній вечеръ, мистеръ Пенденнисъ"! И, проговоривъ эти слова, онъ ласково подалъ мнѣ руку во второй разъ.
-- Такъ здѣсь жилище музъ, неправда-ли сэръ? продолжалъ нашъ гость. Я знаю ваши произведенія очень хорошо. Вотъ Клэйвъ постоянно каждый мѣсяцъ высылалъ мнѣ газету "Pall Mall".
-- Мы постоянно брали ее въ Смиффлѣ, сказалъ Клэйвъ. Я всегда готовъ покровительствовать "Капуцинамъ". Смиффль -- надо объяснить это слово -- есть уменьшительное отъ "Смитфилѣда" {Одипъ изъ лондонскихъ кварталовъ.}, въ которомъ находится большой мясной рынокъ, а не подалеку отъ него наша школа, и старые ея воспитанники придаютъ иногда, въ шутку, мѣсту своего воспитанія названіе сосѣдняго рьшка.
-- Клэйвъ каждый мѣсяцъ высылалъ мнѣ газету, и я читалъ вашъ романъ "Вальтеръ Лорренъ", во время моего плаванія -- внизъ по рѣкѣ въ Калькутту.
-- Неужели безсмертныя произденія Пена дошли до Бенгала и ихъ листочки носятся вдоль желтыхъ береговъ Джумпы? спрашиваетъ Уаррингтонъ, этотъ скептикъ, нимало не уважающій твореній современныхъ геніевъ.
-- Я подарилъ вашу книгу мистриссъ Тимминсъ, въ Калькуттѣ, говоритъ простодушно полковникъ. Надѣюсь, вы слышали о ней... Великолѣпнѣйшая женщина въ цѣлой Индіи.... Она была очарована вашимъ сочиненіемъ, а я вамъ скажу -- не всякое сочиненіе займетъ и мистриссъ Тимминсъ, прибавилъ онъ съ лукавымъ видомъ.
-- Капитальная вещь! перебилъ Клэйвъ. Я говорю про ту часть, вы знаете, гдѣ Вальтеръ убѣгаетъ съ Неэрой, а генералъ не въ состояніи ихъ преслѣдовать, хотя почтовая карета и стоитъ у его крыльца, потому-что Тимъ О'Туль спряталъ его деревянную ногу! Клянусь Юпитеромъ, капитальная вещь! Очень забавно!.. Я не люблю чувствительныхъ сценъ, самоубійствъ и т. д., а что касается поэзіи, я питаю къ ней ненависть.
-- Пену еще далеко до перваго куска, замѣчаетъ Уарингтонъ. Я считаю своей обязанностью, полковникъ, осаживать изрѣдка молодыхъ людей: иначе они сдѣлаются такими высокомѣрными, что съ ними и сладу не будетъ
-- Я говорю.... вмѣшивается Клэйвъ.
-- Что вамъ угодно было замѣтить? спрашиваетъ, повидимому съ большимъ вниманіемъ, мистеръ Уарингтонъ.
-- Я говорю, Пенденисъ, продолжалъ безхитростный юноша, что вы мнѣ всегда представлялись свѣтскимъ щеголемъ. Когда мы читали въ газетѣ "Pall-Mall" о большихъ общественныхъ собраніяхъ, при описаніи каждаго изъ нихъ мы всегда встрѣчали ваше имя. Такъ, видите-ли, я и думалъ, что вы живете въ Альбани, что у васъ множество верховыхъ лошадей, слуга, грумъ, а покрайней ужь мѣрѣ -- наемный кабріолетъ.
-- Сэръ, говоритъ полковникъ, я надѣюсь, что вы не привыкли подводить благородныхъ людей подъ такую жалкую мѣрку. Призваніе писателя -- самое благородное. Я желалъ бы лучше быть авторомъ геніальнаго произведенія, чѣмъ генералъ-губернаторомъ Индіи. Я удивляюсь генію. Я покланяюсь ему всюду, гдѣ-бы ни встрѣтилъ. Я больше всего на свѣтѣ люблю мое званіе, но это потому, что я къ нему привыкъ. Я не могу написать четырехъ стиховъ, нѣтъ, никакъ могу, хоть разстрѣляйте меня. Человѣкъ не можетъ пользоваться всѣми преимуществами жизни. Кто не захотѣлъ-бы сносить бѣдность, еслибы онъ былъ увѣренъ, что на его долю выпадетъ геній, слава и безсмертіе, сэръ? Вспомните о докторѣ Джонсонѣ: что -- это былъ за геній, а гдѣ жилъ? Въ комнатахъ, смѣю сказать, нелучше этихъ.... только эти, я увѣренъ, гораздо веселѣе и пріятнѣе.... прибавилъ полковникъ, полагая, что насъ обидѣлъ.-- Одно изъ величайшихъ удовольствій и наслажденій, которымъ я думалъ развлечься на родинѣ, была надежда имѣть честь познакомиться съ учеными и геніальными людьми, съ остроумными писателями, поэтами и историками, а еслибы мнѣ въ самомъ дѣлѣ посчастливилось познакомиться съ ними -- извлечь себѣ пользу изъ ихъ бесѣды. Я оставилъ Англію слишкомъ молодымъ человѣкомъ, чтобы воспользоваться этимъ преимуществомъ. Въ домѣ моего отца, кажется, цѣнили болѣе деньги, нежели разумъ: ни я, ни мой отецъ не имѣли такихъ случаевъ, которые я желалъ-бы доставить тебѣ, Клэйвъ, и я изумляюсь, какъ ты могъ подумать о бѣдности мистера Пендениса или почувствовать что-либо другое, кромѣ уваженія и удивленія, при входѣ въ комнаты поэта и литератора? Прежде я никогда не бывалъ въ комнатахъ литератора, продолжалъ полковникъ, отвернувшись отъ сына и обратившись къ намъ.-- Извините меня, пожалуйста, эта.... эта бумага точно корректурные листки?" Мы передали ему эту рѣдкость, улыбаясь восторгу честнаго джентельмена, удивлявшагося тому, что намъ также пріѣлось, какъ пироги пирожнику.
Находясь въ сообществѣ литераторовъ, полковникъ почелъ приличнымъ говорить только о литературѣ, и во все продолженіе моего дальнѣйшаго и болѣе близкаго знакомства съ нимъ, хотя мнѣ положительно было извѣстно, что онъ отличился въ двадцати сраженіяхъ, мнѣ все таки никогда не удавалось навести его на разговоръ о его военныхъ подвигахъ и воспользоваться его опытностью: полковникъ всегда преходилъ молчаніемъ этотъ предметъ, какъ совершенно не заслуживающій упоминовенія.
Я открылъ, что онъ считалъ доктора Джонсона величайшимъ человѣкомъ: слова доктора не сходили съ устъ его; при этомъ онъ никуда ни ѣздилъ безъ "Жизни Босвеля". Кромѣ этихъ сочиненій, онъ читалъ "Цезаря и Тацита", съ переводомъ, сэръ, съ переводомъ -- я очень радъ, что унесъ отъ капуциновъ кое-какую латынь". И онъ принимался приводить цитаты изъ латинской грамматики, примѣнимыя къ сотнѣ случаевъ повседневной жизни -- и все это съ совершеннымъ простодушіемъ. Часть его походной библіотеки, вмѣстѣ съ поименованными книгами составляли: "Спектэторъ", "Донъ-Кихотъ" и "Сэръ Чарльзъ Грандисонъ".-- "Я читаю эти книги, сэръ, говорилъ онъ обыкновенно, потому-что любію быть въ обществѣ джентльменовъ, а сэръ Роджеръ де Коверлей и сэръ Чарльзъ Грандисонъ и сэръ Донъ-Кихотъ -- самые превосходные джентльмены въ мірѣ". Когда мы спросили его мнѣніе о Фильдингѣ: --
-- "Томъ Джонсъ, сэръ, Джозефъ Эндрюсъ, сэръ"! крикнулъ онъ, закрутивъ усы. "Я читалъ ихъ мальчикомъ, когда бывалъ знакомъ и съ другими дурными людьми, когда я былъ виновенъ въ такихъ унизительныхъ поступкахъ, которыхъ стыжусь теперь. Сэръ, эти книги мнѣ попались въ библіотекѣ моего отца, и я прочелъ ихъ потихоньку, также, какъ потихоньку пилъ пиво, уходилъ на пѣтушьи бои и курилъ трубку съ грумами Джэкомъ и Томомъ въ конюшнѣ. Припоминаю, что мистрисъ Ньюкомъ застала меня за одной изъ этихъ книгъ, и, судя по скромному виду книги, приняла ее за сочиненіе Анны Моръ или за-что-нибудь подобное. Хотя-бы я и не рѣшился солгать даже въ бездѣлицѣ -- я никогда не лгалъ, сэръ, клянусь небомъ, что я солгалъ не болѣе трехъ разъ въ жизни -- однако тогда не сказалъ ни слова. Такъ -- вотъ, однажды вечеромъ, она взяла эту книгу и начала ее читать съ обычной своей важностью -- веселую шутку она также понимала, какъ я еврейскій языкъ -- читала-читала до тѣхъ поръ, пока не дошла до лэди Б. и до Эндрюса; тутъ она закрыла книгу, сэръ, и желалъ-бы я, чтобы вы видѣли -- какой она на меня бросила взглядъ!-- Признаюсь, я чуть не лопнулъ со смѣху, потому-что былъ дикимъ и непокорнымъ юношей, сэръ! Но она была права, сэръ, а я былъ кругомъ виноватъ. Книга, сэръ, разсказывающая исторіи про шайку лакеевъ и служанокъ, пьянствующихъ въ полпивныхъ. Неужели вы полагаете, что мнѣ нужно знать, чѣмъ занимаются мои китмотгары и койсомаги! Я менѣе гордъ, чѣмъ кто-нибудь; но между людьми должнаже существовать разница, сэръ, и такъ-какъ мнѣ и Клэйву суждено было родиться джентльменами, я не хочу сидѣть въ кухнѣ и въ людской. А этотъ Томъ Джонсъ, этотъ человѣкъ, который продаетъ самого себя, -- клянусь вамъ, вся кровь во мнѣ кипитъ при одной мысли о немъ! Я не захотѣлъ бы остаться въ одной комнатѣ съ такимъ человѣкомъ, сэръ. Еслибы онъ вошелъ въ эту дверь, я сказалъ-бы ему: "Какъ ты осмѣливаешься, продажный разбойникъ, осквернять своимъ присутствіемъ ту комнату, гдѣ я бесѣдую съ моимъ молодымъ другомъ? Гдѣ два джентльмена, говорю я, пьютъ вино послѣ обѣда? какъ ты осмѣливаешься, презрѣнный негодяй?...-- Это я не вамъ говорю, сэръ! Я.... я.... прошу васъ извинить меня".
Полковникъ, въ своей бѣлой одеждѣ, шагалъ по комнатѣ, то неистово дымя свою сигару, то размахивая своимъ желтымъ банданна, и его рѣчь къ Тому Джонсу была прервана приходомъ моего писца Ларкинса. Ларкинсъ постарался скрыть свое изумленіе; онъ былъ пріученъ не удивляться ничему, чтобы не видалъ и ни слыхалъ въ нашей квартирѣ.
-- "Что нужно, Ларкинсъ"? спросилъ я. Другой господинъ, Ларкинса не за долго передъ тѣмъ долженъ былъ уйдти изъ дому по одному дѣлу и оставилъ меня съ благороднымъ полковникомъ, который былъ совершенно доволенъ бесѣдой и сигарой.
-- Это отъ Бреттсъ, сказалъ Ларкписъ.
Я приказалъ, чтобы посланный отъ Бреттсъ пришелъ въ другой разъ. Въ тоже мгновеніе юный Ларкинсъ воротился опять и доложилъ:
-- Съ вашего позволенія, сэръ, онъ говоритъ, что не уйдетъ безъ денегъ.
-- Выпроводите его! крикнулъ я. Скажите, что у меня дома нѣтъ денегъ. Пусть прійдстъ завтра.
Пока я говорилъ, Клэйвъ посматривалъ на меня съ изумленіемъ, а лицо полковника выразило чувство болѣзненнаго сочувствія. Однако же онъ сдѣлалъ надъ собой усиліе и снова заговорилъ о Томѣ Джонсѣ:
-- Нѣтъ, сэръ, у меня недостаетъ словъ, чтобы выразить мое негодованіе на такого презрѣннаго человѣка, какъ Томъ Джонсъ. Но я забываю, что мнѣ нечего и говорить объ этомъ: добрый и великій докторъ Джонсонъ уже рѣшилъ этотъ вопросъ. Вы помните, что онъ сказалъ мистеру Босвелю о Фильдингѣ?
-- Тѣмъ не менѣе, полковникъ, Гиббонъ его хвалитъ, замѣтилъ собесѣдникъ полковника, а это чего-нибудь да стоитъ. Онъ говоритъ, что мистеръ Фильдингѣ происходитъ изъ фамиліи, которая ведетъ свое начало отъ графовъ Габсбургскихъ, но что....
-- Гиббопъ! Гиббонъ былъ человѣкъ достодолжный, и я не дамъ окурка сигары за мнѣніе такого человѣка. Если мистеръ Фильдингъ былъ благороднаго происхожденія, онъ долженъ-бы доказать это своими трудами -- и тѣмъ хуже для него, если этого не сдѣлалъ. Но я отнимаю у васъ своей болтовней драгоцѣнное время.... Курить не стану больше, -- благодарю васъ. Мнѣ еще нужно побывать въ Сити, но я не могъ проѣхать мимо Темпля, не заглянувъ къ вамъ и не изъявивъ полной признательности старинному покровителю моего сына. Вы обяжете насъ и придете къ намъ обѣдать завтра, послѣ-завтра, когда вамъ угодно? Пріятеля вашего, кажется, нѣтъ въ городѣ? Надѣюсь имѣть удовольствіе познакомиться съ нимъ короче, когда онъ возвратится. Идемъ, Клэйвъ!
Клэйвъ, углубленный въ разсматриваніе гоггартовскихъ гравюръ все время спора или -- лучше сказать -- все время монолога своего отца, тотчасъ отошелъ отъ книги и простился со мной, приглашая меня ирійдти поскорѣе и взглянуть на его пони. И такъ, пожавъ еще разъ другъ-другу руки, мы разстались.
Не успѣлъ я снова развернуть газеты, какъ у нашей двери раздался стукъ и полковникъ опять появился въ комнатѣ, очень взволнованный и смущенный.
-- Прошу извинить меня... кажется, я забылъ мой... мою...
Ларкинсъ вышелъ изъ комнаты и полковникъ прямо приступилъ къ дѣлу. "Дорогой мой другъ, говоритъ онъ, тысячу разъ прошу у васъ прощенія... Но я позволю себѣ говорить съ вами, какъ съ другомъ Клэппа.... Я оставилъ малаго на дворѣ. Я знаю участь писателей и людей геніальныхъ.... Покамѣстъ мы съ вами говорили, къ вамъ приходили съ какимъ-то требованіемъ -- вы не могли удовлетворить его въ настоящую минуту. Поэтому позвольте -- извините мою смѣлость -- позвольте мнѣ быть вашимъ банкиромъ. Вы говорили мнѣ, что принялись за новый трудъ: я увѣренъ, что это будетъ мастерское произведеніе, если оно похоже на послѣднее ваше произведеніе. Позвольте мнѣ подписаться на двадцать экземпляровъ и заплатить вамъ деньги впередъ. Вы знаете -- мнѣ надо ѣхать отсюда. Я -- перелетная птица, старый, безпокойный солдатъ.
-- Любезный полковникъ, сказалъ я, вполнѣ тронутый и утѣшенный этимъ безмѣрнымъ великодушіемъ, мой назойливый заимодавецъ -- ни-кто другой, какъ мальчикъ моей прачки и, если не ошибаюсь, мистрисъ Бреттсъ сама должна мнѣ. Притомъ-же у меня уже есть банкиръ въ вашемъ семействѣ.
-- Въ моемъ семействѣ, сэръ?
-- Господа Ньюкомы, въ Триднилльской улицѣ, такъ благосклонны, что берегутъ за меня мои деньги, когда они есть, и мнѣ очень пріятно сказать вамъ, что и теперь въ ихъ рукахъ находится кое какая, принадлежащая мнѣ сумма. Мнѣ очень жаль, что я лишенъ удовольствія прибѣгнуть къ вашей обязательной дружбѣ. И мы четвертый разъ въ это утро пожали другъ другу руки, и благородный джентльменъ, простившись со мной, отправился къ своему сыну.
Обѣдъ, предложенный гостепріимнымъ полковникомъ, съ радостью былъ принятъ; за нимъ послѣдовали еще разныя другія угощенія на счетъ нашего радушнаго пріятеля. Онъ жилъ въ это время съ однимъ изъ своихъ индійскихъ товарищей въ гостинницѣ Нерота, въ Клиффордской улицѣ; тамъ готовили очень хорошій столъ, который мистеру Клэйву былъ гораздо больше по вкусу, чѣмъ простая, хотя и обильная пища у капуциновъ, отъ которой, разумѣется, каждый изъ насъ отворачивалъ носъ когда былъ мальчикомъ, хотя иной бѣднякъ, вынужденный впослѣдствіи бороться съ жизнью, можетъ быть не разъ оглянулся назадъ и пожалѣлъ объ этомъ хорошо накрытомъ юношескомъ столѣ. И такъ, моя дружба съ отцомъ и сыномъ возрастала значительно, и нравилась мнѣ гораздо больше, чѣмъ отношенія мои къ дядямъ Клэйва изъ Сити, о которыхъ я упоминалъ въ предъидущей главѣ и которыя были, по справедливости, чрезвычайно отдаленны и почтительны.
Еслибы всѣ частные вклады, сохраняемые этими достойными банкирами равнялись моимъ, я право не знаю, куда бы дѣвались Ньюкомъ Голь, Пэркъ-Лэнъ, Марбль-Гэтъ и Брайэнстонъ Сквэрь. Я постоянно съ строгимъ самоотверженіемъ оставлялъ не тронутыми въ банкѣ двѣ или три гинеи, поддерживая на нихъ балансъ, такъ-что мой разсчетъ былъ всегда ясенъ: представляю себѣ, какъ клерки и кассиры скалили зубы, когда я приходилъ брать деньги. Чтобъ не встрѣчаться лицомъ къ лицу съ этими ужасными счетчиками, я посылалъ туда клерка Лэркинса или мистрисъ Флэнэгэнъ, прачку. Не говорю уже о той особой боковой гостиной, гдѣ я видѣлъ, черезъ стеклянную перегородку, плѣшивыя головы братьевъ Ньюкомовъ, бесѣдовавшихъ съ другими капиталистами или углубленныхъ въ чтеніе газетъ. Скорѣй бы я согласился прогуляться въ собственной библіотекѣ доктора, въ школѣ капуциновъ или сѣсть въ кресло въ студіи зубнаго врача и позволить себѣ выдернуть зубъ, чѣмъ переступить за этотъ страшный предѣлъ. Напротивъ мой добрый дядя, покойный маіоръ Пенденнисъ, который, разумѣется, имѣлъ самые маленькіе разсчеты съ домомъ Гобсоновъ, входилъ въ гостиную и кланялся двумъ магнатамъ, распоряжавшимся тамъ съ непринужденной важностью Ротшильда. "Другъ мой, говорилъ добрый старый джентльменъ, своему племяннику и питомцу. "Il faut se faire valoir. Говорю вамъ, сэръ, что ваши банкиры любятъ сохранять разсчеты каждаго джентльмена. Это большая ошибка предполагать, что они вѣжливы только со своими богатыми кліэнтами. Посмотрите-ка на меня: я всегда, какъ только бываю въ Сити, захожу къ нимъ и разговариваю съ ними. Я слышу отъ нихъ о перемѣнахъ биржеваго курса и сообщаю эту новость въ наши концы города. Хорошее дѣло, сэръ, быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ своимъ банкиромъ; и въ нашихъ концахъ Лондона, я можетъ быть, сдѣлаю хорошій оборотъ для Ньюкомовъ".
Вѣрно то, что въ своемъ собственномъ кругу, въ кварталѣ Мэйфэрѣ въ Ст-Джемской улицѣ, мой почтенный дядюшка былъ покрайнѣй мѣрѣ равенъ банкиру. Когда я пріѣхалъ въ Лондонъ, онъ былъ такъ добръ, что доставилъ мнѣ приглашеніе на вечера лэди Анны Ньюкомъ въ Паркъ-Лэнъ а также и на праздники мистрисъ Ньюкомъ въ Брэйанстонъ-Сквэрѣ хотя, признаюсь, послѣдними, черезъ нѣкоторое время, я сталъ пренебрегать и посѣщалъ ихъ весьма небрежно. "Между нами сказать, мой добрый другъ", говорилъ старый лукавый менторъ того времени", общество, собирающееся у мистрисъ Ньюкомъ не совсѣмъ избранное, и нельзя сказать, чтобъ они была отлично воспитанная женщина; но хорошо, когда человѣка видятъ въ домѣ у его банкира. Я совѣтую тебѣ, хоть на нѣсколько минутъ, появляться тамъ, всякой разъ, какъ тебя будутъ приглашать". Я иногда такъ и поступалъ, какъ онъ совѣтовалъ, хотя мнѣ всегда представлялось, не знаю справедливо или нѣтъ, судя по обращенію со мной мистриссъ Ньюкомъ, будто она знаетъ, что въ банкѣ лежитъ у меня только тридцать шиллинговъ. Когда нибудь, въ теченіе двухъ трехъ лѣтъ, мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ, встрѣтясь со мной, приглашалъ меня занять пустое мѣсто въ тотъ день, или въ слѣдующій вечеръ за его столомъ; а приглашеніе это я могъ принять или нѣтъ. Обѣды эти постоянно приправлялись солью злословія. Въ такого рода лондонской гостепріимности ничего нѣтъ священнаго. Бѣлый жилетъ гостя закрываетъ пробѣлъ за хозяйскимъ столомъ, а къ вечеру исчезаетъ. "И то сказать, говаривалъ обыкновенно мнѣ почтенный маіоръ, если-бы мы свободно не могли говорить о тѣхъ, съ которыми обѣдаемъ, какъ-бы онѣмѣлъ нашъ Лондонъ! Самые пріятные вечера, когда либо проведенные мною, были тѣ, когда мы засѣдали послѣ сытнаго обѣда en petit comité и пересуживали отсутствующихъ. Придетъ и твоя очередь, mon cher, да почему же и нѣтъ? не думаешь ли ты, что я ласкаю себя надеждой, будто мои друзья не подмѣтили моихъ маленькихъ ошибокъ и погрѣшностей? Все дѣло въ томъ, что я не могу имъ помѣшать -- и потому отдаю себя на казнь de bonne grace. Entre nous: братъ Гобсонъ Ньюкомъ добрый малый, но человѣкъ не благовоспитанный, а его жена -- его жена совершенно ему по плечу".
Разъ въ годъ лэди Анна Ньюкомъ (мой менторъ былъ съ ней очень остороженъ, потому-что, какъ я уже замѣтилъ когда-то, чѣмъ положеніе людей было выше, тѣмъ уважительнѣй и осторожнѣй отзывался о нихъ маіоръ Пенденисъ) -- разъ или два раза въ годъ, я эли Анна Ньюкомъ открывала свои салоны для концерта и для бала; по-случаю того и другаго, вся улица загромождалась каретами и появлялся весь большой свѣтъ и кое-кто изъ средняго круга. Мистрисъ Ньюкомъ также дѣлала балъ и давала концертъ англійской музыки для контраста съ итальянскими пѣвцами своей невѣстки. Отечественная музыка, говорила мистрисъ Ньюкомъ, достаточно хороша для нея.
Мы должны сказать правду, между этими лэди не было никакой любви. Брэйанстонъ Скверъ не могъ простить Паркъ-Лэну превосходства въ знатности, и списокъ знаменитыхъ особъ, посѣщавшихъ вечера дорогой Анны, наполнялъ завистью сердце дорогой Маріи. Бываютъ люди, на которыхъ званіе и свѣтскія блага производятъ такое впечатлѣніе, что они невольно колѣно-преклоняются передъ счастливцами; бываютъ люди и другаго свойства, для которыхъ чужое благоденствіе -- личное оскорбленіе и которые не могутъ видѣть колесницы богатства безъ того, чтобы не осыпать ее бранью и укорами. Мистрисъ Ньюкомъ, на сколько позволяетъ мнѣ судить моя скромная опытность, не только завистлива, но даже гордо выставляетъ свою зависть напоказъ. Впрочемъ она ошибается въ этомъ чувствѣ и принимаетъ его за ненавистную честность. Она не преклонится передъ высокомѣрными людьми и не облобызаетъ у нихъ руки.
Она жена купца и дочь стряпчаго. Въ ней нѣтъ ни капли гордости. Вольно было ея свояку, этому бѣдному Брэнену -- (если принять въ соображеніе, что всякой знаетъ все, что дѣлается въ Лондонѣ, видалъ ли кто подобное заблужденіе?) вольно ему было, въ свободные часы отъ занятій въ банкѣ, забывать своихъ собственныхъ друзей для знатныхъ родственниковъ своей жены и ухаживать за лордами и лэди въ Мэй-Фэрѣ. Вотъ ужь у нея нѣтъ такого безумнаго тщеславія; нѣтъ. Она сообщала свои сужденія очень свободно всѣмъ своимъ знакомымъ почти въ каждомъ своемъ разговорѣ. Ясно, что этимъ двумъ лэди порознь бы то гораздо лучше. Мистрисъ Ньюкомъ, я увѣренъ, никогда не думала, чтобъ у нея были предразсудки или чтобъ она могла назваться чѣмъ-либо другимъ, кромѣ честной, независимой высоко мысля щей женщиной. Обѣ лэди держали своихъ мужей подъ башмакомъ; эти господа были кроткаго нрава, легко поддающагося вліянію женщины, какъ и всѣ, но правдѣ сказать, мужчины въ этомъ семействѣ. Въ слѣдствіе этого, когда сэръ Брэйанъ Ньюкомъ подавалъ голосъ за кандидата изъ партіи тори въ Сити, мистеръ Гобсонъ Ньюкомъ надрывался отъ крику въ пользу "преобразователей". Въ то время какъ Брэйанъ засѣдалъ въ Нижней-Палатѣ между кроткихъ консерваторовъ, Гобсонъ уличалъ измѣнниковъ и гремѣлъ противъ испорченности нравовъ въ высшемъ слоѣ, такъ-что вся Мэрилэбонская община дрожала отъ восторга. Когда лэди Анна, ея мужъ и куча ихъ дѣтей провозглашали себя ревнителями правилъ католической церкви, мистрисъ Гобсонъ волновалась отъ ужаса, касательно распространенія католицизма.
Бѣдный Гонимэнъ, и ты впалъ въ заблужденіе!
Многихъ хорошихъ обѣдовъ лишился Чарльзъ Гонимэнъ. Очень было занимательно впослѣдствіи видѣть мученическій видъ, который онъ придавалъ себѣ. Еслибъ онъ готовился быть растерзаннымъ на части дикими звѣрями, и тогда едва ли бы онъ могъ имѣть болѣе покорный видъ и отдаться съ болѣе христіанскимъ смиреніемъ въ руки своихъ гонителей. Но я забѣгаю впередъ.
Опасаясь, чтобъ меня не обвинили въ предубѣжденіи, когда я описываю мистрисъ Ньюкомъ и ея семейство, и не желая подать повода читателю воображать, что презрѣніе, оказанное автору богатой и добродѣтельной банкиршей, составляетъ тайную причину этого не совсѣмъ лестнаго очерка ея характера, я прошу позволенія передать съ величайшей точностью, какъ только я могу припомнить, слова ея собственнаго родственника, -- Джиэльза, эсквайра, котораго я имѣлъ честь встрѣтить за ея столомъ, и который, когда мы вмѣстѣ шли изъ Брэйанстонъ-Сквэра, былъ довольно благосклоненъ, чтобъ говорить при мнѣ очень непринужденно о родственникахъ, отъ которыхъ только что вышелъ.
"Обѣдъ былъ очень хорошъ, сэръ, сказалъ мистеръ Джиэйльзъ, закуривая предложенную мною сигару и показывая расположеніе къ разговорчивости и общежительности, -- столъ Добсона Ньюкома едва ли не лучше всѣхъ тѣхъ, подъ которыми когда либо находились мои ноги. А вы не спросили себѣ въ другой разъ черепаховаго супу, сэръ? я это замѣтилъ, а я вездѣ и всегда такъ дѣлаю, а въ особенности въ этомъ домѣ, потому-что знаю-- гдѣ Ньюкомъ достаетъ черепахъ. Мы съ Ньюкомомъ стоимъ подъ однимъ и тѣмъ же знаменемъ, -- принадлежимъ къ обществу "любителей устрицъ", и требуемъ, чтобъ черепахи намъ доставлялись хорошія, скажу вамъ -- и чтобъ ихъ было въ волю,-- хе, хе, это не дурно! Я полагаю, что вы -- или молодой адвокатъ, или стряпчій -- молокососъ, или что-нибудь въ этомъ родѣ. Я дѣлаю это заключеніе потому, что вы сидѣли на концѣ стола и никто не обращалъ на васъ вниманія. Это и мое мѣсто, не смотря на то, что я родственникъ; Ньюкомъ приглашаетъ меня, когда у него есть лишнее мѣсто за столомъ. Сегодня встрѣтилъ онъ меня въ Сити и говоритъ; "Томъ, говоритъ, сегодня, въ семь часовъ съ половиной, обѣдъ въ Сквэрѣ: приходи и приводи Луизу; мы съ ней такъ давно не видались".-- Луиза -- моя жена, сэръ, сестра Маріи; -- Ньюкомъ взялъ эту дѣвочку изъ моего дома -- Нѣтъ, нѣтъ, Гобсонъ, отвѣчалъ я: Луиза кормитъ своего восьмаго ребенка -- у насъ восемь человѣкъ дѣтей, сэръ,-- и, сказать правду, моя миссисъ ни за какія блага въ мірѣ не пойдетъ туда. Она не можетъ выносить этого дома. Жена мистера Ньюкома принимаетъ на себя такой покровительственный видъ, который хоть кого озадачитъ.-- Изволь, любезный Добсонъ сказалъ я; хорошій обѣдъ -- всегда хорошій обѣдъ, я буду, но Луиза не будетъ... то есть, не можетъ быть.
Въ то время, какъ мистеръ Джэйльзъ, достаточно разогрѣтый бордосскимъ виномъ, изъяснялся съ такимъ чистосердечіемъ, его товарищъ раздумывалъ о томъ, какъ онъ, Артюръ Пенденнисъ столкнулся около полудня съ мистеромъ Ньюкомомъ на ступенькахъ клуба Мегатеріумъ и не могъ отказаться отъ приглашенія на этотъ обѣдъ, отъ котораго такъ робко отклонилась мистрисъ Джэйльзъ. Ея мужъ продолжалъ разглагольствовать:-- Я старый воробей! терпѣть не могу женскихъ дрязгъ. По моему, и лэди Ньюкомъ и мистрисъ Ньюкомъ обѣ ни куда негодятся. Я знаю, Марія постоянно, такъ или иначе, задѣваетъ лэди Ньюкомъ: называетъ ее гордой и Богъ знаетъ чѣмъ еще; а между тѣмъ моя жена говоритъ, что Марія только прикидывается радикалкой, и не приглашаетъ насъ къ себѣ потому, что боится -- какъ бы мы не встрѣтились съ баронетомъ и его женой. Да и за чѣмъ ей приглашать насъ, милая Лу? говорю я. Мнѣ и самому не хочется встрѣчаться ни съ лэди Ньюкомъ, ни съ лордомъ Кью, ни съ кѣмъ изъ нихъ. Лордъ Кью, не правда ли, какая странная фамилія? Отчаянный франтъ этотъ молодой лордъ Кью! Ужасный господинъ, дикой какой то!
Въ молодые годы я былъ писцомъ въ этомъ домѣ, сэръ, былъ въ немъ во времена старухи и мистера Ньюкома, отца этихъ молодыхъ людей, самаго добраго человѣка, какой когда-либо бывалъ на биржѣ. Тутъ мистеръ Джэйльзъ, разгорячившись представившимся предметомъ разговора, началъ въ подробности развивать исторію торговаго дома. "Видите ли, сэръ, сказалъ онъ, банкирскій домъ братьевъ Гобсоновъ или братьевъ Ньюкомовъ, также компаньоновъ этой фирмы, не можетъ быть признанъ одною изъ первенствующихъ фирмъ, но все-таки это весьма почтенный старинный домъ, занимающійся весьма уважительными дѣлами, особенно же по своимъ связямъ съ диссидентами." Далѣе мистеръ Джэйльзъ объяснилъ, какъ дѣла торговаго дома перешли къ братьямъ Ньюкомамъ, Гобсона Ньюкома, эсквайра, и сэра Брэйана Ньюкома, баронета, и какъ эти дѣла значительно увеличились сношеніями съ Вестъ-Индіею, благодаря аристократическимъ друзьямъ и связямъ вышеозначеннаго баронета.
Однако же, по мнѣнію мистера Джэйльза, самою дѣловитою особою въ домѣ братьевъ Гобсоновъ, дѣльнѣе отца и дяди, дѣльнѣе своего мужа, сэра Т. Ньюкома, дѣльнѣе своихъ вышеупомянутыхъ сыновей и наслѣдниковъ, -- была знаменитая Софія -- Алетэя Гобсонъ, въ послѣдствіи Ньюкомъ, о которой можно было бы сказать тоже, что Фридрихъ Великій сказалъ о своей сестрѣ: sexu foemina, vir ingenio -- тѣломъ женщина, духомъ мужчина. И это правда, замѣтилъ разскащикъ: въ ней было дѣйствительно что-то мужское. Голосъ у нея былъ глухой и грубый, а въ старости у нея выросла борода, которой могъ бы позавидовать любой юноша. Когда она входила въ банкъ, пріѣхавъ въ своей каретѣ изъ Клэпгэма, когда показывалась ея темнозеленая шуба съ мѣховой опушкой, ея сѣрая пуховая шляпа, пуховыя перчатки и большіе золотые очки,-- не одинъ писецъ торговаго дома дрожалъ заранѣе: не даромъ говорили, что ей недостаетъ только трубки для полнаго сходства съ покойнымъ фельдмаршаломъ Блюхеромъ,
Ея похороны въ Клэпгэмѣ представляли величественное зрѣлище. Народу сошлось, какъ на Дербійскую ярмарку. Кареты извѣстнѣйшихъ фамилій Сити и кареты богатѣйшихъ изъ диссидентовъ, нѣсколько экипажей, наполненныхъ пасторами, неисключая и пасторовъ первенствующей церкви, экипажъ графа Кью и экипажъ его дочери, леди Анны Ньюкомъ, сопровождали тѣло покойной въ ея послѣднюю обитель. Ей было ужь очень много лѣтъ, когда она упала съ лѣстницы, проходя изъ библіотеки въ спальню, въ то время, какъ всѣ въ домѣ уже заснули, и когда горничныя нашли ее поутру безъ языка, но еще живую. Голова у ней была страшно пробита ночнымъ подсвѣчникомъ, съ которымъ она шла въ свою комнату.... Но, продолжалъ мистеръ Джэйльзъ съ большою энергіею, кромѣ пустыхъ экипажей, кромѣ духовника въ траурѣ, при балдахинѣ съ перьями и проч., сотни людей, не одѣтыхъ въ трауръ и не бывшихъ на похоронахъ, оплакивали свою благодѣтельницу, могу васъ увѣрить! У ней были свои недостатки и даже значительные; но за то она дѣлала благодѣянія безъ числа, -- да, сэръ, безъ числа! и ея добрыя дѣла перевѣсятъ дурныя склонности.
У старой лэди была замѣчательная сила воли, продолжалъ мой спутникъ. Она знала, какъ свои пять пальцевъ -- кто что дѣлалъ въ свободное отъ занятія время, въ какую церковь ходили молодые писцы и постоянно ли они туда ходили; съ сыновьями своими, не смотря на то, что они давно уже сдѣлались взрослыми, обращалась, какъ съ школьниками -- и что-же изъ этого вышло? у ней вышла ссора съ сыномъ сэра Тома Ньюкома, сумасброднымъ малымъ, который убѣжалъ изъ дому и былъ спроваженъ въ Индію. А между нами будь сказано, мистеръ Гобсонъ, да и мистеръ Брэйанъ, теперешній баронетъ, хотя дома были нѣмы, но за то убѣгали тайкомъ изъ дому въ театръ, сэръ! Гуляли, какъ и всѣ молодые люди, сэръ! Однажды, будь я не я, если мнѣ не попался въ Гэймарке мистеръ Гобсонъ, прямо изъ оперы, въ штиблетахъ и складной шляпѣ сэръ, въ то время, какъ его ма воображала, что онъ здраво и не вредимо почиваетъ въ Сити. Я ручаюсь, что на немъ не было скл адной шляпы, когда онъ на слѣдующее же утро съ ея милостью отправлялся въ капеллу,-- именно на слѣдующіе утро: это вѣрно, какъ-то, что мое имя -- Джонъ Джэйльзъ.
По смерти старой лэди, мистеру Гобсону не зачѣмъ было скрывать своихъ проказъ и онъ, не стѣсняясь, предался увеселеніямъ. Со старшимъ братомъ у нихъ была всегда большая дружба; но когда мистеръ Брэйанъ женился и на его столикѣ появились визитныя карточки только одной знати, мистеръ Гобсонъ не могъ этого вынести. "Это мнѣ не къ масти," говорилъ онъ, и нѣсколько времени увѣрялъ, что вовсе не расположенъ къ женитьбѣ. А вышло не такъ. Вы знаете, никому изъ насъ не уйдти отъ своей судьбы. Пришло и ему время, какъ пришло мнѣ самому. Вы знаете; мы женаты на двухъ родныхъ сестрахъ. Всѣ думали, что Полли Смитъ, выйдя замужъ за богаче Ньюкома, сдѣлала отличную партію; но я съ своей стороны думаю, что моей старухѣ -- женѣ чуть-ли не лучше на бѣломъ свѣтѣ; и если вы когда пройдете по Бернардской улицѣ, въ воскресенье, часовъ около шести, и захотите скушать кусокъ ростбифу и выпить стаканъ портеру,-- заходите ко мнѣ и посмотрите сами".
Однако не будемъ гнѣваться черезчуръ на весьма почтенныхъ братьевъ полковника Ньюкома за то, что они нѣсколько лѣтъ пренебрегали своимъ индійскимъ родственникомъ или, по-крайней-мѣрѣ, не оказывали ему должнаго уваженія. Ихъ мать никакъ не могла ему простить прошедшаго, и во всякомъ случаѣ ни однимъ словомъ не показала, что возвращаетъ ему свое благорасположеніе. Въ теченіе многихъ лѣтъ, какъ только они могли запомнить, бѣдный Томъ былъ признаваемъ за нераскаяннаго блуднаго сына, погрязшаго въ дурномъ обществѣ и не достойнаго сочувствія почтенныхъ людей. Отецъ ихъ никогда не имѣлъ на столько твердости, чтобы представить имъ исторію Тома въ истинномъ ея свѣтѣ -- со стороны снисходительности и состраданія. Поэтому Томъ всегда считался въ домѣ заблудшейся овцою; бракъ его съ бѣдною лэди никакъ не могъ поднять его въ глазахъ клэпгэмскихъ родственниковъ; и только тогда, когда въ газетахъ нѣсколько разъ было упомянуто о его воинскикъ подвигахъ, когда о немъ стали хорошо отзываться въ Лиденгольской улицѣ, гдѣ представители торговаго дома "Братьевъ Гобсоновъ" увивались около остъ-индскихъ владѣльцевъ, и когда наконецъ онъ перевелъ значительныя суммы въ Англію, -- только тогда его братья-банкиры начали съ нимъ примиряться.
Я говорю не будемъ къ ними слишкомъ строги....
Малютка Клэйвъ былъ первымъ невиннымъ и счастливымъ существомъ, на которомъ стала отражаться усиливающаяся любовь Ньюкомовъ къ ихъ индійскому брату. Когда болѣзненный ребенокъ, по прибытіи на родину, былъ ввѣренъ своей теткѣ, съ материнской стороны, добродушной, старой и безбрачной лэди, проживавшей въ Брэйтонѣ, братья Гобсоны нисколько ни позаботились о малюткѣ и оставили его на исключительномъ попеченіи ближайшихъ родственниковъ. Но какъ только отъ его отца была получена значительная сумма денегъ, малютка получилъ отъ своего дяди Ньюкома приглашеніе на святки. Затѣмъ имя его отца появилось въ военныхъ приказахъ объ отличившихся -- и дядя Гобсонъ взялъ малютку Клэйва къ себѣ на вакацію. Затѣмъ лордъ Г., послѣдній генералъ-губернаторъ Остъ-Индіи, возвратясь на родину и встрѣтивъ братьевъ-банкировъ на обѣдѣ, данномъ директоріею Компаніи въ честь его, въ Альбіонѣ, говорилъ имъ о ихъ родственникѣ, какъ о самомъ отличномъ офицерѣ, -- и мистриссъ Гобсонъ тотчасъ-же поѣхала къ тетушкѣ Клэйва, подарила мальчику соверенъ изъ собственнаго своего кошелька и настоятельно совѣтовала послать его въ школу Тимпани, въ которий находился ея сынъ. Затѣмъ Клэйвъ началъ странствовать изъ дому одного дяди въ домъ другаго дяди -- и оба его любили, а самъ онъ любилъ ѣздить на пони и отправляться съ дворецкимъ на охоту за кроликами. Съ деньгами въ карманѣ (изъ суммъ, присланныхъ подполковникомъ Ньюкомомъ), и въ платьѣ отъ лондонскаго портнаго, онъ возвращался домой на пріятныя бесѣды съ доброй, старой теткой Гонименъ въ Брэйтонѣ. Дядямъ Клэйва нельзя было отказать въ добродушіи и они любили другъ друга; жены ихъ ненавидѣли одна другую, но, когда узнали Клэйва, почувствовали одинакую привязанность къ нему и одинакое стремленіе баловать своевольнаго, но хорошенькаго мальчика. Впрочемъ, всѣ они избрали ту мірскую стезю, которая ведетъ единственно къ земнымъ благамъ и обѣгаетъ, какъ зачумленное мѣсто, всякое страданіе и горе.
Дяди Клэйва, джентльмены, занимавшіеся дѣлами цѣлые дни, а вечера и праздники посвящавшіе обществу и семейству, обращались съ молодымъ своимъ родственникомъ, сыномъ индійскаго полковника, точно также, какъ остальные британскіе дяди обращаются съ племянниками. Они довольно ласково принимали его у себя во время вакаціи. Они приглашали его опять къ себѣ, когда онъ отправлялся въ школу. Когда онъ занемогъ коклюшемъ, посылали домашняго секретаря навѣдываться о его здоровьѣ, въ Капуцинскій сквэръ; когда ему доктора посовѣтовали пользоваться морскимъ воздухомъ, мистриссъ Ньюкомъ предпочла Соссексъ и сама отвезла Клэйва къ его тетушкѣ въ Брэйтонъ. Но тѣмъ дѣло и кончилось. Какъ скоро дверь ея дома затворялась за Клэйвомъ, замкнулось и сердце мистрисъ Ньюкомъ въ тѣсной оградѣ сосенъ, лавровъ и палисада, ограничивавшей ея владѣнія. И въ самомъ дѣлѣ! Развѣ у нея не было собственныхъ своихъ дѣтей и дѣлъ? Развѣ у нея не было своего птичнаго двора, своей воскресной школы, своихъ дынныхъ парниковъ, своихъ цвѣтниковъ съ розами и т. д. Мистеръ Ньюкомъ, возвратившись вечеромъ въ субботу домой и услыхавъ, что маленькій Клэйвъ уѣхалъ, сказалъ, "О-о!" и началъ допрашивать -- проведена-ли вдоль утеса новая щебенная дорожка и отъѣдается-ли на новомъ корму китайская свинья?
Клэйвъ въ роскошномъ кабріолетѣ мчится по полямъ въ Брэйтонъ, къ своей тетушкѣ съ материнской стороны, а тамъ, у тетушки -- онъ король. У него лучшая спальня, уступленная ему дядею Гонимэвъ. Сладкое мясо за обѣдомъ; безконечные сиропы за завтракомъ; тетушкина служанка укладываетъ его въ постель; тетушка съ улыбкою входитъ по утрамъ въ его комнату, какъ онъ только зазвонитъ въ колокольчикъ. Его уважаютъ выше всего на свѣтѣ, ему льстятъ, его носятъ на рукахъ и нѣжатъ, какъ будто онъ маленькій герцогъ. Впрочемъ онъ и представляется маленькимъ герцогомъ миссъ Гонимэнъ. Иначе и быть не можетъ: онъ сынъ полковника Ньюкома, К. Б. {С. В. сокращеніе словъ англійскихъ буквъ: Cavalier и Bath, означающее кавалера ордена Бани.}, который посылаетъ ей шали, выточеные изъ слоновой кости шахматы, рабочіе ящики изъ сандальнаго дерева и прозрачные шарфы, у котораго въ Индіи, какъ она постоянно разсказываетъ своей горничной дѣвушкѣ Мартѣ, пятьдесятъ человѣкъ прислуги, по каковому поводу Марта постоянно восклицаетъ: Господи, мэмъ! да что онъ съ ними дѣлаетъ, мэмъ?-- сынъ того самаго полковника, который, когда различныя несчастія вынудили ее купить въ Брэйтонѣ домъ и половину отдавать въ наймы, прислалъ ей на издержки сто фунтовъ стерлинговъ; -- который, во время бѣдственнаго положенія ея брата, мистера Гонимэна, помогъ ему еще болѣе значительною суммою денегъ. Что же такое; благодарность-ли за прошлыя милости, желаніе-ли новыхъ, еще большихъ милостей, суетное ли тщеслаславіе, или любовь къ покойной сестрѣ и нѣжность къ ея ребенку заставляли мистрисъ Марту Гонимэнъ питать такую страсть къ своему племяннику? Этого я никогда не могъ разрѣшить. Никогда не могъ разрѣшить я -- какія именно причины порождали извѣстныя дѣйствія въ жизни извѣстнаго лица и даже ошибался въ этомъ отношеніи на свой собственный счетъ: иногда я горжусь какимъ-нибудь поступкомъ и приписываю ею разнымъ высокимъ, великодушнымъ и добродѣтельнымъ побужденіямъ,-- какъ вдругъ, является какой-то дерзкій и насмѣшливый внутренній увѣщатель и обрываетъ пустыя мечты, которыя я голубилъ и лелѣялъ -- павлиній хвостъ, подъ которымъ скрывалось мое нелѣпое тщеславіе -- и говоритъ: "отбрось хвастовство! Отбрось хвастовство! я настоящая побудительная причина твоей добродѣтели, товарищъ. Ты радъ, что воздержался вчера за обѣдомъ отъ кипучаго шампанскаго; имя мое Свѣтская Осторожность, но не Самоотверженность: это я понудила тебя воздержаться. Ты доволенъ, что далъ гинею какому-то бродягѣ; меня зовутъ Безпечность, но не Великодушіе,-- я-то и внушила тебѣ этотъ поступокъ. Ты не налюбуешься на себя, когда тебѣ случится устоять противъ иныхъ искушеній? Трусъ! ты сдѣлалъ это только потому, что у тебя не достало смѣлости отважиться на худое дѣло! Прочь съ твоими павлиньими перьями! носи тѣ перья, которыми надѣлила тебя природа и благодари Небо, если они не совсѣмъ черны!" Словомъ -- тетка Гонимэнъ была добрая душа; но таковъ былъ блескъ, окружавшій отца Клэйва, таковы были его щедрость, великодушіе, военныя заслуги и участіе, которое онъ принималъ во многихъ сраженіяхъ, что ребенокъ въ самомъ дѣлѣ показался ей маленькимъ герцогомъ. Вѣдь и мистрисъ Ньюкомъ была не зла; и -- еслибъ Клэйвъ былъ дѣйствительно маленькій герцогъ, я увѣренъ, что ему бы отвели для спальни лучшій покой въ Марбль-Гиллѣ, а не отдаленную комнату въ дѣтскомъ флигелѣ; я увѣренъ, что ему бы давали тогда желе и дорогія пирожныя, вмѣсто хлѣба, цыплятъ и пуддинга изъ тѣста, которые теперь выпали ему на долю; а когда бы онъ уѣзжалъ (въ каретѣ, понимаете-ли, не то, что къ кабріолетѣ только съ одномъ грумомъ), я увѣренъ, что мистрисъ Ньюкомъ написала бы въ тотъ же вечеръ письмо къ ея свѣтлости вдовствующей герцогинѣ, его маменькѣ, наполненное похвалами ея милому ребенку, его привлекательности, красотѣ и уму, и объявила бы, что будетъ любить его отнынѣ и до вѣка какъ своего роднаго сына.
Вы съ презрѣніемъ кидаете книгу и говорите:-- "это не правда! Человѣческая природа совсѣмъ не такъ дурна, какъ хочетъ ее представить этотъ циникъ. Вы бы не сдѣлали разницы между бѣднымъ и богатымъ". Пусть будетъ такъ. Вы бы не сдѣлали. Но признайтесь, что сосѣдъ, живущій съ вами объ дверь сдѣлалъ бы. Это также и не къ вамъ относится, милостивая государыня: нѣтъ, нѣтъ, мы совсѣмъ не такъ грубы, чтобъ говорить объ васъ, вамъ же въ глаза; но, еслибъ мы не могли даже посудить о дамѣ, только-что вышедшей изъ комнаты, чтоже бы тогда сталось съ разговоромъ и съ обществомъ?
Удерживаемся отъ описанія встрѣчи полковника съ его сыномъ -- тѣмъ самымъ хорошенькимъ мальчикомъ, съ которымъ онъ разстался уже болѣе семи лѣтъ назадъ съ такимъ душевнымъ страданіемъ и о которомъ съ тѣхъ поръ постоянно думалъ съ тоскливой любовью. Спустя полчаса послѣ того, какъ отецъ оставилъ мальчика и плылъ назадъ къ берегу, печальный и одинокій, Клэйвъ игралъ съ дюжиною другихъ дѣтей на освѣщенной солнцемъ палубѣ корабля. Когда два удара звонка позвали ихъ къ обѣду, они всѣ бросились къ кухонному столу и занялись ѣдой.
Но какой грустный обѣдъ былъ въ тотъ день у ихъ родителей! Какъ сердца ихъ рвались вслѣдъ за беззаботными юными членами ихъ семейства по великому океану! Ихъ напутствуютъ молитвы матерей. Отцы, стоя одиноко на колѣняхъ, съ полными слезъ глазами прерывистымъ голосомъ возносятъ къ Небу молитвы за этихъ малютокъ, которые лепетали возлѣ нихъ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ. Долго, послѣ того какъ они уѣхали, безпечные и счастливые, сладостны воспоминанія прошлаго пробуждаются и прельщаютъ оставшихся: цвѣты, которые они посадили въ своемъ садикѣ, игрушки, которыми они забавлялись, пустыя кроватки, въ которыхъ они спали, между-тѣмъ какъ глаза отца останавливались на нихъ съ благословеніемъ. Большая часть изъ насъ, прожившихъ лѣтъ сорокъ на свѣтѣ, когда-нибудь умилялись при взглядѣ на подобные предметы. И тѣ, съ которыми это случалось, вѣрно не осудятъ моего полковника за его нѣжное и благородное сердце.
Съ неизмѣннымъ постоянствомъ, свойственнымъ ему по природѣ, этотъ прекрасный человѣкъ, безпрестанно думалъ о своемъ отсутствующемъ ребенкѣ и тосковалъ по немъ. Онъ ни когда не оставлялъ туземныхъ служителей и нянекъ, приставленныхъ когда-то къ ребенку, но напротивъ надѣлялъ ихъ достаточной суммой (и въ самомъ дѣлѣ, много ли нужно было людямъ этого неприхотливаго племени), чтобъ обезпечить ихъ на всю жизнь. Ни одинъ пріятель не уѣзжалъ въ Европу, ни одинъ корабль не отправлялся туда безъ того, чтобъ Ньюкомъ не послалъ подарковъ мальчику и цѣнныхъ памятниковъ его любви и благодарности тѣмъ, кто былъ добръ къ его сыну. Что за странный паѳосъ сопровождаетъ, какъ мнѣ кажется, всю нашу индійскую исторію! Кромѣ тѣхъ оффиціальныхъ извѣстій, наполняющихъ журналы, и вышитыхъ знаменъ съ названіями побѣдъ, которыя даютъ поводъ моралистамъ и непріятелямъ упрекать Англію за грабежъ и позволяютъ патріотамъ хвастать непобѣдимымъ британскимъ мужествомъ -- кромѣ богатства и славы, увѣнчаннаго честолюбія, избѣгнутой опасности, значительныхъ добычъ и множества пролитой крови, чтобъ все это достать -- не должны ли мы вспомнить также и слезы? Кромѣ потери жизни множества британскихъ воиновъ, сражающихся на сотняхъ полей и орошающихъ ихъ cruore nostro отъ Плэсси до Мини, подумайте о женщинахъ, и о той дани, которую ихъ заставляютъ насильно платить этимъ побѣдителямъ. Едва ли воинъ, отправляющійся къ тѣмъ отдаленнымъ берегамъ, не на всегда оставляетъ за собой горюющую семью. Начальники покоренныхъ провинцій находятъ себѣ тамъ женъ; но дѣти ихъ не могутъ жить въ томъ климатѣ. Родители привозятъ своихъ дѣтей на берегъ и разстаются съ ними. Семейство должно разорваться -- продержите этотъ нѣжный цвѣтокъ у себя дома, долѣе опредѣленнаго срока, слабая распуколка завянетъ и погибнетъ. Въ Америкѣ отрываютъ ребенка отъ груди несчастной невольницы -- въ Индіи отъ жены и изъ дворца блистательнаго проконсула.
Горькій опытъ подобнаго несчастія былъ причиною, что по природѣ доброе сердце Ньюкома сдѣлалось еще болѣе доступнымъ нѣжности, перешедшей въ слабость, къ дѣтямъ вообще, за что онъ сдѣлался посмѣшищемъ старыхъ дѣвъ, старыхъ холостяковъ и чувствительныхъ особъ, и любимцемъ всѣхъ маленькихъ обитателей дѣтскихъ, которыхъ онъ любилъ всѣхъ безъ различія -- были-ли то дѣти сборщика податей, кочующіе въ своихъ паланкинахъ, или дѣти сержанта, прыгающіе вокругъ военныхъ поселеній или темно-цвѣтные загарыши въ хижинахъ его прислуги около дома.
Извѣстно, что ни въ одной странѣ на земномъ шарѣ нѣтъ такихъ восхитительныхъ женщинъ, какъ въ англійской Индіи. Можетъ быть, солнечный жаръ неумолимо воспламеняетъ въ Индіи сердца, которыя подъ небомъ родины, вѣроятно, бились-бы совершенно спокойно: только такъ и можно объяснить -- почему какая-нибудь миссъ Броунъ сдѣлалась невѣстой черезъ десять дней по прибытіи въ Калькутту, а какая-нибудь миссъ Смитъ получила съ полдюжину предложеній, не успѣвъ прожить и недѣли на станціи. И не однихъ только холостяковъ счастливятъ своей любовью тамошнія молодыя женщины: -- онѣ готовы очаровать и вдовца. Поэтому будьте увѣрены, что такой человѣкъ, какъ маіоръ Ньюкомъ, такъ любимый всѣми, съ такимъ состояніемъ, съ такимъ прекраснымъ характеромъ, такой смѣлый, великодушный и красивый, словомъ такой во всѣхъ отношеніяхъ вавидный женихъ могъ-бы очень легко найдти себѣ жену, еслибы имѣлъ желаніе замѣнить кѣмъ-нибудь покойную мистрисъ Кэзи.
Мы уже упомянули, что у полковника былъ индійскій товарищъ и спутникъ, съ которымъ онъ раздѣлялъ свою квартиру. По многимъ шутливымъ намекамъ послѣдняго джентльмена (любившаго веселую шутку и позволявшаго ее себѣ частенько), я могъ заключить, что почтенный вдовецъ, полковникъ Ньюкомъ былъ нерѣдко искушаемъ къ перемѣнѣ своего положенія, и что индійскія лэди вели безчисленныя атаки на его сиротствующее сердце и составляли безконечные планы для овладѣнія этимъ сердцемъ, или посредствомъ приступа, или посредствомъ измѣны, или какимъ-бы то ни было способомъ. Мистриссъ Кэзи (покойная его жена) покорила сострадательное сердце полковника единственно своимъ безпомощнымъ положеніемъ. Онъ нашелъ ее такой одинокою, что не могъ не удѣлить ей свободнаго мѣстечка въ своемъ серцѣ и пріютилъ ее тамъ, какъ пріютилъ бы путника въ своемъ бонгало. Онъ раздѣлилъ съ нею свою трапезу и принялъ ее такъ ласково, какъ умѣлъ.
"Я полагаю, говорилъ насмѣшливый мистеръ Бинни, что Томъ Ньюкомъ женился на ней только для того, чтобы имѣть позволеніе уплачивать по счетамъ ея модистки." Въ послѣднемъ отношеніи полковнику милостиво была представлена полная свобода до самаго дня ея смерти. Плохенькій миніатюръ покойной лэди, съ желтоватыми волосами и съ гитарой въ рукахъ, висѣлъ надъ каминомъ въ спальнѣ полковника, гдѣ я и видалъ это произведеніе искусства довольно часто. Въ послѣдствіи, когда полковникъ и мистеръ Бинни наняли себѣ домъ, въ отдѣльной спальнѣ былъ повѣшенъ дружка миніатюра, портретъ предмѣстника полковника, Джэка Кэзи, имѣвшаго при жизни привычку бросать тарелками въ голову своей Эммы и погубившаго себя несчастной привязанностью къ бутылкѣ. Мнѣ кажется, что потеря супруги не слишкомъ огорчила полковника, и что они были довольно равнодушны другъ къ другу. Клэйвъ не разъ говорилъ мнѣ простодушно, что его отецъ почти не упоминаетъ имени матери; и по всѣмъ видимостямъ союзъ ихъ не былъ изъ числа счастливыхъ, хотя Ньюкомъ не переставалъ почтительно признавать этого союза,-- долгое время послѣ того, какъ смерть положила ему конецъ, -- постоянными благодѣяніями и вниманіемъ къ родственникамъ покойной лэди.
Тѣ вдовицы и дѣвы, которыя усиливались занять мѣсто Эммы, нашли дверь къ сердцу Ньюкома крѣпко-запертою, и тщетно пытались отворить ее. Миссъ Биллингъ сидѣла за своимъ фортепьяно и -- такъ-какъ полковникъ игралъ на флейтѣ -- надѣялась составить съ нимъ гармоничный дуэтъ на всю жизнь; но она разъигрывала свои блестящія сонаты и варіаціи по-напрасну, и какъ всякому извѣстно -- въ послѣдствіи перенесла свое великолѣпное фортепьяно въ домъ лейтенанта и адъютанта Годжкинса, котораго имя теперь носитъ. Прелестная вдова Вилькинсъ, съ двумя восхитительными малютками, остановилась въ домѣ гостепріимнаго Ньюкома, проѣздомъ въ Калькутту, и всѣ уже думали, что она никогда не выѣдетъ изъ этого дома; радушный хозяинъ, по своему обыкновенію, закармливалъ и задаривалъ ея дѣтей, утѣшалъ и забавлялъ самое прелестную вдову; но однажды утромъ, когда уже прошло три мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ она задержалась на этой станціи, появились паланкины и носильщики полковника, и Эльвира Вилькинсъ пустилась снова въ путь, обливаясь слезами, какъ и слѣдуетъ вдовѣ. Однако, зачѣмъ же она бранила потомъ полковника въ Калькуттѣ, Батѣ, Чельтенэмѣ, вездѣ, гдѣ только была, зачѣмъ называла его себялюбивымъ, надутымъ, Донъ-Кихотомъ и дикаремъ? Я могъ бы привести еще полдюжину именъ, принадлежащихъ лэди изъ самыхъ почтенныхъ фамилій, связанныхъ съ Лиденголльской улицей,-- и всѣ эти лэди, если вѣрить товарищу полковника Ньюкома, этому насмѣшнику мистеру Бинни, болѣе или менѣе участвовали въ заговорѣ -- даровать Клэйву Ньюкому мачиху.
Но полковникъ уже зналъ, по собственному несчастному опыту, что такое мачиха, и подумалъ: "Нѣтъ, мачихи Клэйву не нужно. Небо лишило его матери, -- и моя обязанность -- замѣнить ему и отца и мать." Онъ держалъ у себя ребенка такъ долго, какъ позволилъ климатъ, а потомъ отправилъ на родину. Тогда первою его цѣлью сдѣлалось наживать деньги для Клэйва. По своей природѣ, онъ былъ такъ неразсчетливо -- щедръ, что издерживалъ пять рупіи тамъ, гдѣ другой на его мѣстѣ сберегъ бы ихъ, да еще и выставилъ свою бережливость на показъ; но не щедрость и не гостепріимство разоряетъ человѣка. Мотъ тратитъ деньги болѣе всего на самого себя, Ньюкомъ не былъ расточителенъ лично на себя; потребности его были слишкомъ не велики и онъ жилъ также почти умѣренно и воздержно, какъ какой-нибудь индусъ: лошадей держалъ не для скачекъ, а для ѣзды на нихъ; носилъ старое платье и мундиры до тѣхъ поръ, пока они не становились посмѣшищемъ полка; о пышности вовсе незаботился, а расточительной жены у него уже небыло. Онъ съумѣлъ такъ распорядиться, что могъ сберегать большую часть своего очень значительнаго жалованья, и каждый годъ богатѣлъ съ своимъ Клэйвомъ болѣе и болѣе.
"Когда Клэйвъ проведетъ въ школѣ пять -- шесть лѣтъ" -- разсчитывалъ Полковникъ "изъ него можетъ выйдти прекрасный ученикъ,-- а во всякомъ случаѣ онъ получитъ такое классическое образованіе, какое необходимо въ свѣтѣ всякому джентльмену. Тогда я поѣду въ Англію; мы проживемъ вмѣстѣ три -- четыре года, и въ это время онъ привыкнетъ быть со мною откровеннымъ и,-- надѣюсь, полюбитъ меня. Я буду у него учиться по-латыни и по-гречески и попытаюсь наверстать потерянное время. Я убѣжденъ, что хорошее воспитаніе дается человѣку только изученіемъ классиковъ.-- Ingenuas didicisse fideliter artes emollunt mores, nec sinuisse feros." Я буду въ состояніи помогать ему моимъ знаніемъ свѣта и устранять ею отъ повѣсъ и отъ шайки плутовъ, которые обыкновенно нападаютъ на молодежь. Я самъ буду его товарищемъ и нисколько не стану притязать на превосходство... Тѣмъ болѣе -- что не стоитъ-ли онъ выше меня? Конечно выше; у него много преимуществъ надо мною. Онъ не былъ такимъ лѣнивымь шалуномъ, какъ я. Мы поѣдемъ путешествовать, сначала по Англіи, Шотландіи и Ирландіи -- потому-что всякой человѣкъ обязанъ знать свое отечество -- а потомъ отправимся въ большое путешествіе. Тѣмъ временемъ Клэйву исполнится восемьнадцать лѣтъ и онъ будетъ въ состояніи избрать себѣ извѣстное поприще. Можетъ поступить въ военную службу и пойдти по стопамъ знаменитаго человѣка, въ честь котораго я далъ ему имя; если же онъ предпочтетъ духовное званіе или званіе адвоката -- оба поприща для него открыты. Когда онъ поступитъ въ университетъ, я, вѣроятно, буду уже генералъ-маіоромъ, снова отправлюсь на нѣсколько лѣтъ въ Индію, и возвращусь, когда у Клэйва будетъ и жена, и уголъ для старика-отца. Если же я умру, покрайней мѣрѣ я сдѣлалъ для него все, что могъ, и мой сынъ получитъ превосходное образованіе, довольно -- сносное состояніе и благословеніе стараго отца.
Вотъ какіе планы составилъ нашъ добрый полковникъ. Съ какою любовью вдумывался онъ въ нихъ! какъ заботливо описывалъ ихъ своему сыну! какъ усердно читалъ разныя путешествія и разсматривалъ карты Европы, и говорилъ: "Римъ сэръ, славный Римъ! Не много остается времени, маіоръ, до тѣхъ поръ, когда мой сынъ и я увидимъ Колизей и поцѣлуемъ туфлю папы. Мы спустимся по Рейну въ Швейцарію и переѣдемъ Симплонъ, этотъ памятникъ, оставленный Наполеономъ. Подумайте, сэръ, мы увидимъ Вѣну, передъ которой Собесскій смелъ съ лица земли восемьдесятъ тысячъ турокъ! Какое наслажденіе доставятъ моему сыну тамошнія галлереи и гравюры принца Евгенія! Вы знаете, я думаю, что принцъ Евгеній, одинъ изъ величайшихъ полководцевъ въ мірѣ, былъ въ тоже время однимъ изъ величайшихъ поклонниковъ изящныхъ искусствъ. Irujenua didicisse.... А, докторъ? Вы знаете конецъ изрѣченія -- emmollunt mores пес...
-- Emollunt mores, полковникъ! соглашается докторъ Мэкъ-Тэггартъ, который на столько догадливъ, чтобы не поправлять латыни своего полковаго командира.-- Но развѣ вы не знаете, что принцъ Евгеній былъ такой дикарь, что хуже Турка?-- Вы никогда не читали мемоаровъ принца де-Линя?
-- Нужды нѣтъ, отвѣчаетъ полковникъ, принцъ былъ великій кавалеристъ и оставилъ большое собраніе гравюръ -- это вы знаете. Какъ будетъ восхищаться ими Клэйвъ! У него талантъ къ рисованію, сэръ, удивительный талантъ. Онъ срисовалъ нашу старую школу и прислалъ мнѣ рисунокъ -- живьемъ перенесъ на бумагу, сэръі Ученики, школьная зала, аудиторъ съ розгами и самъ докторъ -- просто можно умереть со смѣху!
Онъ угощалъ полковыхъ дамъ письмами Клэйва и тѣми письмами миссъ Гонимэнъ, въ которыхъ заключалось какое-либо извѣстіе о мальчикѣ. Онъ даже нѣкоторымъ изъ своихъ слугъ прожужжалъ всѣ уши разсказами о Клэйвѣ. Молодые люди подшучивали надъ полковникомъ и бились между собою объ закладъ, что онъ непременно упомянетъ имя Клэйва одинъ разъ въ продолженіе пяти минутъ, три раза въ продолженіе десяти, двадцать пять разъ за обѣдомъ и т. д. Но всѣ тѣ, которые подшучивали надъ полковникомъ, подшучивали отъ добраго сердца: всякой, кто его зналъ, любилъ его,-- то есть, всякой, кто уважалъ скромность, великодушіе и честь.
Наконецъ пришло счастливое время, котораго нѣжный отецъ ждалъ съ большимъ трепетомъ, нежели узникъ ожидаетъ свободы или школьникъ праздника. Полковникъ Ньюкомъ взялъ отпускъ и сдалъ команду маіору Томкинсону. Онъ пріѣхалъ въ Калькутту, и главнокомандующій далъ знать въ приказахъ, что, увольняя полковника бенгальской кавалеріи Томаса Ньюкома К. Б. въ отпускъ, первый разъ послѣ тридцати-пяти лѣтняго отсутствія изъ родины, "онъ (сэръ Джорджъ Гослеръ) поставляетъ себѣ въ обязанность выразить свою признательность къ достохвальнымъ заслугамъ этого отличнѣйшаго офицера, оставившаго полкъ въ строгой дисциплинѣ и исправности".
И вотъ корабль понесся; переѣздъ конченъ;-- и, послѣ столькихъ лѣтъ отсутствія, честный воинъ еще разъ ступилъ на родимый берегъ.