Короленко Владимир Галактионович - Современные картинки

Полное собраніе сочиненій
В. Г. Короленко.

Томъ девятый

Изданіе Т-ва А. Ф. Марксъ въ Петроградѣ. 1914

http://az.lib.ru

СОВРЕМЕННЫЯ КАРТИНКИ.

1.
2500 часовъ.

Манифестъ 6 августа (или такъ называемая "булыгинская конституція") застигъ меня въ одной деревнѣ Полтавской губерніи. Съ ближайшей почты принесли газеты, изъ которыхъ мы узнали, что у насъ будетъ-таки "Государственная Дума", и что "лучшіе люди по избранію всего населенія" будутъ призваны къ участію въ управленіи страной...

Я читалъ въ исторіи, что въ другихъ странахъ при извѣстіяхъ о "конституціи" люди радостно поздравляли другъ друга, и незнакомцы обнимались на улицахъ... У насъ и въ городахъ, сколько мнѣ извѣстно, послѣ 6-го августа никто никого не поздравлялъ, и никто ни съ кѣмъ не обнимался, а въ деревняхъ и подавно. Не то мы не такъ порывисты, не то наша конституція не похожа на другія. Какъ бы то ни было, -- и нашъ поселокъ, и окружающія села и деревни жили обычною жизнью, какъ будто ничего важнаго не произошло въ Россіи.

Протекла недѣля, другая... Народъ все такъ же уходилъ на работы и возвращался съ нихъ. Кончали жнитво, возили хлѣбъ и съ тревогой поглядывали на небо: какъ бы дождь не помѣшалъ уборкѣ. А по вечерамъ, въ лощинѣ, гдѣ засѣла наша деревенька, тихо разгорались въ окнахъ огоньки и такъ же тихо, одинъ за другимъ, угасали... Очень вѣроятно, что тамъ, у этихъ огней, подъ этими соломенными крышами шли какіе-нибудь разговоры о "выборахъ", и нѣтъ также сомнѣнія, что они тотчасъ же сводились на единый и неизмѣнный вопросъ о "землѣ", -- настоящій роковой вопросъ сфинкса, говорящаго нашему времени: "разрѣши или погибни".

Но снаружи, въ нашей деревенькѣ все было, повторяю, обычно, буднично и тихо, какъ будто деревенское настроеніе еще не устанавливало никакой связи между россійскою булыгинской конституціей и своею деревенскою жизнью...

Прошло еще нѣсколько дней. На небѣ по вечерамъ скоплялись тучи, начали накрапывать дожди... Уборка кончалась, но еще не кончилась... Подошелъ праздникъ. Я сидѣлъ на приступочкѣ у дома, разговаривая съ сосѣдями, когда ко мнѣ подошелъ знакомый крестьянинъ, который взялся въ этотъ день сдѣлать для меня небольшую работу. Онъ остановился около насъ, нѣкоторое время послушалъ наши разговоры и потомъ сказалъ полу-вопросительно, полу-утвердительно:

-- Сегодня треба мені у волость иты.

-- Зачѣмъ?

Онъ не зналъ въ точности, -- зачѣмъ именно, но земскій начальникъ приказалъ собраться тому обществу, къ которому онъ принадлежалъ, и хотѣлъ пріѣхать самъ.

-- Ото-жъ, должно быть, насчетъ тѣхъ самыхъ выборовъ, -- догадался одинъ изъ собесѣдниковъ.

-- Такъ и люди балакаютъ, что "нащетъ выборівъ". Такъ видно идти?-- опять полу-вопросительно сказалъ онъ.

Общее мнѣніе было за то, что идти необходимо: работа не убѣжитъ, а выборы -- дѣло все-таки интересное. Оно какъ будто еще и рано для самыхъ выборовъ, а вѣрно будетъ какое-нибудь разъясненіе, -- что оно такое и къ чему идетъ.

-- Таки и пойду!

Поговорили еще немного о выборахъ, о томъ, кого выбирать мужикамъ малоземельнымъ и кого слѣдовало бы выбрать болѣе зажиточнымъ казакамъ, -- и мой знакомый тихо поплелся по дорогѣ къ волости. Остальные собесѣдники, жители другого конца поселка, принадлежали къ другому обществу и на этотъ день не вызывались.

На слѣдующій день я увидѣлъ того же крестьянина уже за работой во дворѣ. Поздоровались, поговорили о томъ, о семъ, и я спросилъ:

-- Ну, что же вчера было?

-- Гдѣ?

-- Да въ волости.

-- А! въ волости? Да ничего въ волости не было.

-- Зачѣмъ же васъ звали? Разъяснили что-нибудь насчетъ выборовъ?

-- Ничего и не объясняли.

-- А народъ сошелся?

-- Народъ-таки сошелся. Человѣкъ сотъ, можетъ, пять пришло. Лежали около правленія, дожидались часовъ пять... Таки немного и помокли, потому что подъ конецъ пошелъ и дождь.

-- Ну, и что же?

-- Ничего... Земскій не пріѣхалъ.

-- Почему?

-- А кто-жъ его знаетъ почему? Говорятъ, въ гостяхъ засидѣлся, а можетъ просто раздумалъ... Попъ подходилъ; вычитывалъ что-то. Никто и не разслышалъ...

-- Такъ и разошлись?

-- Подождали еще трошки и порасходились... А дождь будетъ и сегодня, -- перебилъ онъ себя, поглядывая на небо, -- а хлѣба еще много не убрано...

Дождь пошелъ еще передъ вечеромъ. Стемнѣло быстро, огоньки въ деревнѣ позажигались раньше, деревенскія улицы опустѣли. Знакомецъ мой тоже ушелъ въ свою хату "вечерять".

Я провожалъ глазами его скромную фигуру, расплывавшуюся въ сумеркахъ, и думалъ:

"Пятьсотъ человѣкъ по пяти часовъ... Положимъ, въ праздникъ... Но все-таки это двѣ тысячи пятьсотъ часовъ! Какая сила времени и какъ это легко дѣлается: "можетъ въ гостяхъ засидѣлся, а можетъ и такъ"... И двѣ тысячи пятьсотъ часовъ народнаго времени связано и выброшено безъ надобности... И это уже послѣ объявленія конституціи, которая должна же, въ концѣ концовъ, кое-что измѣнить въ нашемъ отечествѣ... Что именно? Да немногое, только народъ изъ слуги долженъ стать хозяиномъ въ странѣ, а всевластные хозяева должны стать его слугами. И между тѣмъ... Издаются широковѣщательные акты, объявляются "конституціи", а въ жизни стоитъ все по старому: и старая безпечность однихъ, старое презрѣніе къ народу и произволъ, -- встрѣчаетъ какъ будто все то же извѣчное смиреніе... И можетъ быть поэтому тамъ, вверху, такъ легко играютъ словами манифестовъ, не думая о томъ, что слова обязываютъ къ дѣйствіямъ..."

Дождь дня на три-четыре пересталъ, а потомъ зарядилъ опять, -- но поля почти всюду уже были убраны. Августовскіе вечера становились темнѣе и дольше, времени для деревенскихъ разговоровъ довольно... О чемъ шли эти разговоры? Говорили ли люди о томъ, что 2500 часовъ пропали напрасно по небрежности земскаго начальника? Едва ли... Въ этомъ отношеніи начальство можетъ еще не безпокоиться. Но за то много говорили о землѣ... И тутъ уже, пожалуй, было надъ чѣмъ задуматься самому безпечному человѣку... И именно потому, что народъ нашъ до сихъ поръ былъ слишкомъ покоренъ, государство слишкомъ безпечно, а грозный вопросъ встаётъ сразу во всемъ своемъ страшномъ объемѣ и надъ покорнымъ народомъ, и надъ безпечнымъ государствомъ...

А между тѣмъ, очень можетъ быть, что исторія будетъ рѣшать эти вопросы въ обратномъ порядкѣ. Сначала уваженіе къ народному труду и личности... И уже послѣ -- о землѣ для народа, уважающаго себя и умѣющаго отстоять свое право...

II.
Разговоръ съ "землемѣромъ".

Я купилъ въ Полтавской губерніи треть десятины земли, построилъ на ней жилье, и такимъ образомъ сталъ деревенскимъ обывателемъ. Однажды мнѣ понадобилось по разнымъ причинамъ вымѣрить свой участокъ. То же понадобилось и моему сосѣду-крестьянину, и онъ предложилъ на общій счетъ пригласить землемѣра.

-- А у васъ тутъ есть землемѣръ?

-- А какъ же! Тутъ недалечко, на хуторѣ.

-- Дорого возьметъ?

-- Съ усадебнаго участка полтинникъ.

-- Недорого.

Въ одинъ прекрасный день землемѣръ появился. Это былъ человѣкъ небольшого роста, съ русою зарослью на загорѣломъ лицѣ, съ пріятнымъ и умнымъ выраженіемъ. На головѣ у него былъ городской картузъ, на спинѣ легкій, сильно порыжѣвшій пиджакъ, очевидно, не первый годъ уже принимающій участіе въ землемѣрныхъ трудахъ своего обладателя. Цѣпь изъ желѣзной проволоки съ мѣтками саженей и футовъ, эккеръ на простой палкѣ съ острымъ наконечникомъ и маленькая книжечка съ изложеніемъ простѣйшихъ пріемовъ вычисленія площадей, -- вотъ все его профессіональное вооруженіе. Въ серединѣ крестовины на эккерѣ была тщательно вдѣлана въ дерево маленькая буссоль, вродѣ брелока, какія иногда попадаются въ качествѣ "сюрприза" при нѣкоторыхъ покупкахъ, всего чаще въ коробкахъ съ гильзами. Распоряжался онъ всѣмъ этимъ увѣренно и быстро. Воткнувъ въ землю свою палку съ угольникомъ и поставивъ на нордъ стрѣлку буссоли, -- онъ взмахами руки указывалъ мѣста для установки шестовъ, перетаскивалъ цѣпь, мѣрилъ, записывалъ и шелъ дальше. Черезъ часа два-три оба участка были обойдены по гранямъ, и, усѣвшись на бревнѣ, землемѣръ по своей книжечкѣ опредѣлялъ размѣры усадебъ. Цифры онъ писалъ, держа карандашъ какъ-то особенно скрюченными мозолистыми пальцами, но вычисленія подвигались быстро, и результатъ довольно близко соотвѣтствовалъ предположеніямъ. За трудъ съ меня онъ взялъ рубль, а мой сосѣдъ съ радушнымъ видомъ позвалъ его къ своей хатѣ, показывая небольшую, пріятную на видъ и хорошо всѣмъ знакомую посудинку. Я протянулъ землемѣру руку на прощаніе.

-- Что же, выгодна ваша работа?-- спросилъ я у него.

-- Да ничего, слава Богу, -- кормитъ, -- отвѣтилъ онъ, слегка измѣняя чистый украинскій говоръ на городской полу-русскій ладъ.

И, оглянувшись, онъ махнулъ рукой на сосѣда, который нетерпѣливо звалъ его, помахивая въ воздухѣ сверкавшей на солнцѣ бутылкой.

-- Заразъ... Шичасъ приду!

-- У меня до васъ есть маленькій секретъ, -- сказалъ онъ тихо, отходя за уголъ моей хаты.-- Вы того... человѣкъ, какъ бы ни было, письменный и городской, то и знаете... А мы тутъ не знаемъ.

Я подумалъ, что онъ хочетъ завести рѣчь о предстоящихъ реформахъ и о томъ, чего отъ нихъ ждать народу. А такъ какъ наша "политическая свобода" подкрадывалась къ деревнѣ какъ-то осторожно, бочкомъ и шепоткомъ, какъ нищенка, которую можетъ прогнать первый урядникъ, то я не очень удивился, что онъ отзываетъ меня за уголъ: россійская конституція не любитъ, чтобы ее называли по имени даже послѣ ея обнародованія, а въ то время заговорить объ ней въ деревнѣ значило почти навѣрное угодить въ кутузку. Итакъ, мы отошли за уголъ, и я приготовился къ секретному разговору.

-- Что же вы хотите узнать отъ меня?

-- Насчетъ того, что... какъ же оно теперь будетъ?

-- Съ выборами?

-- Съ выборами само собою, ну, и прочее... У насъ тутъ балакаютъ много разнаго. Такой разговоръ по народу пошелъ, не дай Господи... Вотъ я и думаю: дай, спрошу у человѣка, чтобы уже знать, гдѣ оно... настоящее.

-- Я охотно вамъ скажу, что знаю... Что именно вы хотите?

Онъ помолчалъ, почесалъ въ головѣ и сказалъ:

-- Видите: я человѣкъ работающій... Заработалъ-таки немного своимъ землемѣрствомъ, то хотѣлъ бы того... однимъ словомъ сказать: хочу купить земли.

-- Такъ что же?

-- Можно это?

-- Почему же нельзя? Вотъ вѣдь и я купилъ...

-- Э! Вы купили.... Что вы купили? Нѣтъ и полъ-десятины.

-- А вы хотите много?

-- То-то вотъ и оно, что много.

И, опять помолчавъ, онъ сказалъ рѣшительно:

-- Пять десятинъ... Вотъ скольки.

-- А теперь у васъ сколько земли?

-- Одна усадьба, какъ и у васъ...

Я началъ понимать...

Года два назадъ у насъ въ губерніи были аграрные безпорядки: крестьянство заволновалось, грабили хлѣбъ въ усадьбахъ, говорили о передѣлѣ земли. Пришли войска, казаки... Крестьяне становились на колѣни, а ихъ кидали на землю и сѣкли до полусмерти. Потомъ еще сажали въ тюрьмы; потомъ сказали, что они должны слушаться своихъ предводителей и никакихъ перемѣнъ не ждать... Все успокоилось, все пошло по старому, ничто не измѣнилось, нигдѣ не исчезли хищническія путы безпечнаго землевладѣнія... Но народная мысль упрямо шла своимъ путемъ, какъ будто не было ни усмиреній, ни властныхъ предводителей, ни земскихъ начальниковъ... И въ этой благополучной тишинѣ народъ создавалъ свои собственныя понятія о земельной реформѣ.

Передо мной стоялъ теперь не заурядный крестьянинъ, неграмотный и темный, а въ нѣкоторомъ родѣ деревенскій учоный спеціалистъ. И я понималъ его настроеніе: онъ боялся, что вотъ онъ купитъ на свои кровныя деньги, заработанныя въ теченіи многихъ лѣтъ при помощи эккера, цѣпи и буссоли, -- пятъ десятинъ земли, а тутъ идутъ какія-то реформы... А какія же реформы безъ земли? А земельная реформа, -- это "уравненіе". Вотъ тутъ и покупай... Выйдетъ, напримѣръ, на человѣка по 4 1/2 десятины, а онъ купилъ пять... Значитъ у него полъ-десятины отнимутъ. А если выйдетъ по 5 1/2, то ему прибавятъ сверхъ купленной только полъ-десятины... Какую же роль при этомъ будутъ играть его трудовыя деньги, добытыя потомъ и кровью?..

Онъ стоялъ передо мною и пытливо вглядывался въ мое лицо, а я тоже стоялъ и думалъ. Я -- не экономистъ и не землевладѣлецъ, и эти вопросы интересовали меня, какъ всякаго образованнаго человѣка, такъ сказать, въ нѣкоторомъ отвлеченіи, на извѣстномъ разстояніи. Тридцать лѣтъ мы обсуждаемъ земельную реформу, и тридцат лѣтъ вопросъ остается въ области теоріи. Но вотъ теперь онъ стоялъ совсѣмъ рядомъ, въ лицѣ этого деревенскаго "землемѣра", и пытливо глядѣлъ на меня сѣрыми внимательными глазами изъ-подъ козырька порыжелой шапки. Я напрягъ свое воображеніе, чтобы представитъ себѣ всѣ дѣйствительныя соотношенія, и затѣмъ съ полной искренностью сказалъ, что думаю. Я не знаю, что будетъ, но полагаю, что земельный вопросъ непремѣнно будетъ поставленъ и при томъ широко {Каюсь въ своей наивности.}. Безъ этого всякая реформа не будетъ имѣть значенія (онъ утвердительно махнулъ рукой). Надѣлы, навѣрно, увеличатъ за счетъ государственныхъ и удѣльныхъ земель.

-- А панская земля какъ?-- спросилъ онъ живо.

Въ газетахъ и журналахъ тогда уже писали о необходимости принудительнаго частичнаго отчужденія и частновладѣльческихъ земель. Кое-гдѣ резолюціи въ этомъ смыслѣ принимались и въ собраніяхъ, но мысль казалась еще въ то время "смѣлой". Я разсказалъ объ этомъ моему собесѣднику и прибавилъ, что "когда-нибудь" земля вся будетъ составлять собственность государства. Но мнѣ казалось, что я вхожу въ область "теорій".

-- А теперь какъ?-- спросилъ онъ. Землю онъ уже высмотрѣлъ, и ее легко могутъ перекупить другіе. При этомъ въ его глазахъ проглянуло ясно выраженіе тоски...

Мы продолжали обсуждать вопросъ вмѣстѣ на основаніи житейскихъ вѣроятностей. Деньги и послѣ реформы не потеряютъ своего значенія во всѣхъ областяхъ жизни... Конечно нѣтъ... Потеряютъ ли его деньги затраченныя въ землю?.. Они одна будетъ изъята изъ денежнаго обращенія?..

-- Выходитъ такъ, что можно куплять...-- закончилъ онъ весело. Все время онъ и слушалъ, и разсуждалъ, какъ человѣкъ, уже заранѣе склонявшійся къ тому же выводу, и теперь принялъ его даже съ большей увѣренностью, чѣмъ я...

-- Мы съ братомъ и сами такъ думали, что не можетъ быть... ну все-жъ оно того... еще лучше спытать у городского человѣка... Прощайте пока что.

И онъ ушелъ къ сосѣду, который опять выглянулъ изъ-за своей хаты въ нетерпѣливомъ ожиданіи. Черезъ полчаса землемѣръ веселый прошелъ черезъ мой дворикъ и, привѣтливо поклонившись мнѣ, сказалъ:

-- Такъ я думаю, значить... можно -- куплять...

Это было въ августѣ. Не знаю, купилъ ли онъ облюбованную землю или нѣтъ, а если купилъ, то не жалѣлъ ли... Въ ноябрѣ люди знающіе говорили, что владѣльцы, требовавшіе еще недавно по 260 рублей за десятину, готовы отдать ту же землю по полтораста... Долго и искусственно поддерживаемыя цѣны на землю и безобразныя аренды, казалось, сразу рухнули... И это потому, что тѣ самыя идеи, которыя въ теченіи десятилѣтій витали надъ жизнью въ области теорій, -- теперь стали быстро опускаться на "землю"...

1905 г.

-----

P. S. Мнѣ теперь часто вспоминается, какъ мы съ землемѣромъ разрѣшили въ деревнѣ аграрный вопросъ... И кажется мнѣ, что въ немъ былъ рычагъ всего тогдашняго деревенскаго движенія. Деревня сама испугалась того объема, въ которомъ она, -- одинаково богатые и бѣдные, -- ставила этотъ коренной вопросъ своей жизни, и отступила передъ нимъ... И это оказалось сильнѣе, чѣмъ всѣ карательныя экспедиціи и выстрѣлы...

1905 г.