Короленко Владимир Галактионович - H. Тимковский.- Повести и рассказы

Полное собраніе сочиненій
В. Г. Короленко.

Томъ девятый

Изданіе Т-ва А. Ф. Марксъ въ Петроградѣ. 1914

http://az.lib.ru

H. Тимковскій.-- Повѣсти и разсказы.
(Т. I. Изданіе 2-е. С. Дороватовскаго и А. Чарушникова. Москва. 1904)

Среди группы беллетристовъ, выступившихъ въ послѣднее десятилѣтіе, г. Тимковскій занимаетъ особое мѣсто. Нельзя сказать, чтобы его литературная физіономія выдѣлялась особенной яркостью: въ его манерѣ нѣтъ ничего "оригинальнаго", но за то и него нѣтъ и того оригинальничанія, которое такъ часто стремится выдать себя за "новизну". Голосъ его не покрываетъ другихъ въ общемъ хорѣ, но за то въ немъ нѣтъ и тѣхъ скрипучихъ нотъ, которыя часто способны выдѣлить иного пѣвца, далеко не на пользу общаго ансамбля. Г. Тимковскій говоритъ вещи не особенно новыя, не дѣлаетъ открытій; но то, что онъ говоритъ, -- интересно, умно и по большей части нужно. Читая его разсказы, вы чувствуете, что имѣете дѣло съ умнымъ собесѣдникомъ, думающимъ о тѣхъ предметахъ, о которыхъ стоитъ подумать.

Два разсказа занимаютъ первое мѣсто по объему и, пожалуй, по назначенію, въ первомъ томѣ разсказовъ г. Тимковскаго. Одинъ изъ нихъ "Малыя дѣла и большіе вопросы" знакомъ многимъ читателямъ "Русскаго Богатства", такъ какъ былъ напечатанъ въ нашемъ журналѣ. Но такъ какъ это было давно, то мы позволимъ себѣ напомнить его основной мотивъ. Студентъ Лукинъ, сотрудникъ городского попечительства о бѣдныхъ, посѣщаетъ жилища столичной бѣдноты съ цѣлью опредѣлить степень нужды и размѣры необходимой помощи. Студенту Лукину очень нравится дѣятельность попечительствъ: "передъ нимъ рисовалась свѣтлая огромная зала, гдѣ собралось столько дѣльныхъ энергичныхъ людей, гдѣ говорилось такъ много умнаго и дѣльнаго; лица молодежи, подрумяненныя морозомъ, казались ему всѣ сплошь такими красивыми и выразительными... Ужъ одно то хорошо, думалъ Лукинъ, что всѣ собрались дѣлать дѣло... никто не заносился за предѣлы своихъ ближайшихъ задачъ, не докапывался ни до какихъ корней... все было просто, дѣльно, практично. Поминутно раздавалось; "семнадцать старухъ..." "ежемѣсячное пособіе въ размѣрѣ трехъ рублей" и т. д. Настроеніе Лукина намъ близко и понятно: "съ одной стороны, онъ уже разувѣрился въ пользѣ широкихъ задачъ и крупныхъ вопросовъ, на которые онъ истратилъ такъ много душевнаго жара и умственныхъ усилій... тысячу разъ онъ спрашивалъ себя: когда же, наконецъ, мы перейдемъ отъ словъ къ дѣлу"... Въ "попетчительствѣ" люди именно перешли отъ словъ къ дѣлу. "Но, съ другой стороны, сидя на засѣданіи и внимательно слушая разговоры о тюфякахъ для богадѣлокъ, -- онъ смутно чувствовалъ, что ему здѣсь чего-то не хватаетъ: хотѣлосъ той электрической искры, которая, бывало, вдругъ пробѣжитъ по всей толпѣ молодежи и какъ будто удесятеритъ въ каждомъ жизнь, силы, отвагу..."

Настроеніе Лукина, какъ видите, есть настроеніе средняго думающаго и чувствующаго русскаго человѣка, поставленнаго между стремленіемъ къ живой широкой дѣятельности, поднимающей и захватывающей, и "маленькими дѣлами", между общими формулами и ничѣмъ съ ними не связанной практикой. Нужны ли "маленькія дѣла"? Да, несомнѣнно. "Большіе вопросы" останутся отвлеченными и мертвыми, если ихъ рѣшеніе не стремится въ конечномъ результатѣ облечься въ плоть этихъ житейскихъ мелочей, которыя разнесутъ ихъ по всѣмъ артеріямъ будничной жизни. Истинно велико только то, что способно рано или поздно, круто или постепенно, войти въ жизнь, чтобы перестраивать ея самыя мелкія детали по какому-то великому и новому плану. Но трагедія нашей русской жизни состоитъ въ разобщенности общихъ формулъ и жизненныхъ деталей, она состоитъ именно въ томъ, что наши формулы только безплодно волнуютъ кровь, а наши "мелкія дѣла" разобщены отъ великихъ вопросовъ и потому совсѣмъ неспособны ни волновать, ни подымать, ни возбуждать активныя силы... И выходитъ та двусторонняя тоска, которая то гонитъ студента Лукина отъ теоретическихъ разговоровъ, "поднимающихъ. какъ электрическая искра", и остающихся безъ примѣненія въ практикѣ "трехрублевыхъ пособій" и улучшенія тюфяковъ, то зоветъ его обратно къ "вопросамъ"....

Сказать, что г. Тимковскій разрѣшаетъ эту трагическую коллизію, значило бы сказать неправду. Но онъ ведетъ читателя вмѣстѣ со своимъ Лукинымъ, въ подвалы и жилища тѣхъ, самыхъ людей, для которыхъ назначены и тюфяки, и "пособія", и передъ читателемъ лишній разъ, облеченный въ живые образы -- встаетъ и самый вопросъ, и жалкое значеніе палліативовъ, можетъ быть нужныхъ, можетъ быть все-таки полезныхъ, но тѣмъ сильнѣе апеллирующихъ къ "великимъ вопросамъ". Лица, которыхъ выводитъ г-нъ Тимковскій, выхвачены изъ дѣйствительности, не прикрашены, не идеализированы. Это настоящіе люди, порой жалкіе, порой смѣшные, иной разь не лишенные своеобразной логики, которая судитъ наши "малыя дѣла" со своей собственной точки зрѣнія великой нужды и великаго горя. И тѣмъ живѣе тотъ вопль, который невольно вырывается у читателя, какъ и у героя г-на Тимковскаго: "Но вѣдь надо же что-нибудь дѣлать, чтобы остановить это проклятое колесо"...

Другой значительный разсказъ разбираемаго сборника -- "Сергѣй Шумовъ" -- даетъ намъ исторію душевнаго кризиса юноши-гимназиста. Здѣсь очень много деталей изъ жизни въ гимназическомъ пансіонѣ. Передъ читателемъ проходятъ типическія фигуры учениковъ, надзирателей, учителей, учебной администраціи, и это сближаетъ разсказъ съ нѣкоторыми очерками изъ этой области, привлекающій вниманіе общества въ послѣдніе годы въ связи съ вопросами учебной реформы. Но свою задачу г. Тимковскій поставилъ въ условія болѣе сложныя, чѣмъ большинство авторовъ: его Шумовъ переживаетъ также и тяжолую семейную драму, впечатлѣнія которой проходятъ для него въ рамкахъ гимназической жизни. И нужно сказать, что это и умно, и правдиво. Шумовъ является не только "ученикомъ", но и живымъ, многосторонне чувствующимъ человѣкомъ. Ему тяжело и внѣ школы; уже впечатлѣнія семьи ложатся бременемъ на юную душу. Но отъ этого сухой формализмъ школы, не чувствующей этого надлома, не считающейся съ нимъ и безпощадной къ надломленному молодому существованію, выступаетъ еще рельефнѣе. Можетъ быть, эту тему можно было развить нѣсколько болѣе сжато. Нужно, однако, сказать, что множество деталей, которыми усѣянъ, а иногда и нѣсколько отягченъ разсказъ, набросаны правдиво, а порой и прямо мастерски, и юная толпа живетъ передъ вами своею характерной жизнью. Уже этихъ двухъ разсказовъ было бы достаточно, чтобы сдѣлать книгу г-на Тимковскаго замѣтнымъ явленіемъ въ нашей литературѣ, и намъ остается только пожелать ей заслуженнаго успѣха.

1904 г.