Короленко Владимир Галактионович - О погромных делах

Полное собраніе сочиненій
В. Г. Короленко.

Томъ девятый

Изданіе Т-ва А. Ф. Марксъ въ Петроградѣ. 1914

http://az.lib.ru

О погромныхъ дѣлахъ.
(Предисловіе къ собранію рѣчей по дѣламъ о еврейскихъ погромахъ).

Картина, которая въ разнообразныхъ подробностяхъ развертывается передъ читателемъ въ этой книгѣ, -- чрезвычайно характерна и поучительна. Вдуматься въ нее необходимо всякому, кто любитъ родину и интересуется ея судьбами. Понять ее -- значитъ понять очень многое въ наши знаменательные дни, когда русская жизнь стоитъ передъ обновленіемъ.

Залъ суда... просторный, высокій и свѣтлый, или наоборотъ, тѣсный и затхлый, смотря по мѣсту дѣйствія и обстоятельствамъ. За столомъ, на которомъ стоитъ зерцало съ квинтъ-эссенціей закона, какъ его понималъ великій преобразователь Россіи, -- сидятъ судьи. Въ восьмидесятыхъ годахъ -- это были члены окружныхъ судовъ съ присяжными засѣдателями или военные судьи въ эполетахъ; въ послѣдніе годы -- это члены особыхъ присутствій судебныхъ палатъ съ сословными представителями или, наконецъ, гг. сенаторы, разсматривающіе дѣла въ послѣдней инстанціи...

Направо отъ судейскаго стола -- обвинитель. Налѣво, за рѣшеткой, окруженная стражей -- толпа обвиняемыхъ, толпа разнообразная, разносословная, разночинная и разнолицая. Всѣ эти люди обвиняются въ грабежахъ, въ уничтоженіи чужаго имущества, въ насиліяхъ или въ убійствахъ, мрачная жестокость которыхъ почти заставляетъ терять вѣру въ человѣческую природу.

Рядомъ съ ними -- защитники, назначенные отъ суда или выступающіе по добровольному соглашенію съ подсудимыми. Ряды этой защиты далеко не однообразны и не солидарны. Здѣсь есть люди, скромно и честно исполняющіе свою задачу, старающіеся облегчить участь подсудимыхъ, но воздерживающіеся отъ изъявленія сочувствія ихъ ужасному дѣлу, а порой рѣзко отгораживающіеся отъ подозрѣнія въ такомъ сочувствіи. Ряды эти не блещутъ крупными именами, стяжавшими извѣстность внѣ погромныхъ дѣлъ, но порой на этой скамьѣ являются все-таки и болѣе характерныя, рѣзко окрашенныя фигуры, вродѣ г. Булацеля, г. Шмакова и др. Тогда отсутствіе солидарности въ рядахъ защиты доходитъ порой (какъ въ дѣлѣ о симферопольскомъ погромѣ) до того, что защитники по назначенію "одинъ за другимъ просятъ судъ о сложеніи съ нихъ обязанностей, такъ какъ точки зрѣнія у нихъ съ г. Булацелемъ будутъ различныя" (а въ одномъ случаѣ отъ услугъ г. Булацеля отказывается даже подсудными). Иногда эта скамья гремитъ рѣчами, не чуждыми темперамента и своеобразнаго паѳоса. Ненависть къ освободительному движенію, тяготѣніе къ "вѣковымъ устоямъ" и реакціи -- таковы черты "идеологіи", которой проникнуты рѣчи наиболѣе яркихъ защитниковъ. Надъ ихъ скамьей вѣетъ порой мало скрываемымъ сочувствіемъ не только къ положенію подсудимыхъ, но нерѣдко и къ ихъ дѣлу.

Особое мѣсто занимаетъ многочисленная группа адвокатовъ, представителей потерпѣвшихъ. Эта группа состоитъ изъ евреевъ и русскихъ. Достаточно назвать имена И. А. Андреевскаго, А. С. Заруднаго, Н. И. Карабчевскаго, H. K. Муравьева, Н. Д. Соколова, кн. А. И. Урусова, М. М. Винавера, О. О. Грузенберга, Л. А. Куперника и др., чтобы увидѣть, на какой сторонѣ стоятъ въ этихъ процессахъ лучшія силы русской адвокатуры... Разнородная по національному составу, эта группа объединена полной солидарностью во взглядахъ на свои задачи. Отвращеніе къ національной травлѣ, принципіальная защита равноправности, снисхожденіе къ статистамъ погромныхъ трагедій, т. е. къ "погромной толпѣ" и нескрываемое сочувствіе къ общимъ тенденціямъ освободительнаго движенія -- таковы характерныя черты, объединяющія эту группу, гдѣ бы она ни выступала въ лицѣ наиболѣе извѣстныхъ или самыхъ скромныхъ своихъ представителей.

Эта книга не есть полная исторія погромовъ, хотя бы только тѣхъ, которые въ ней пройдутъ передъ глазами читателей. Здѣсь нѣтъ ни обвинительныхъ актовъ, ни подробныхъ судебныхъ отчетовъ. Исторія однихъ послѣднихъ лѣтъ такъ богата этими позорными вспышками вѣковой тьмы извѣрства, что для подробнаго свода хотя бы сухихъ отчетовъ понадобились бы цѣлые фоліанты. Въ настоящей книгѣ читателю предлагаются только "рѣчи" съ самымъ краткимъ изложеніемъ поводовъ для ихъ произнесенія. Такимъ образомъ читатель какъ бы приглашается въ изображенномъ выше судебномъ ансамблѣ занять мѣсто на скамьѣ гражданскихъ истцовъ, съ этого пункта разсзматривать все происходящее и вмѣстѣ съ представителями потерпѣвшей отъ погромовъ стороны переживать разные эпизоды судебной драмы.

Это, быть можетъ, односторонне. Но самыя дѣла такъ ярки, смыслъ ихъ такъ элементарно простъ и ясенъ, что сколько нибудь безпристрастному и неослѣпленному человѣконенавистничествомъ читателю едва ли грозитъ опасность заблудиться. Хотя въ этой книгѣ почти однѣ только рѣчи, -- но и въ нихъ ясно отразились черты ужасающей погромной трагедіи. Тѣхъ клочковъ, которые попадутъ въ наше поле зрѣнія, совершенно достаточно, чтобы оцѣнить ея внутреннее значеніе и ея характеръ. Но, быть можетъ, главное значеніе книги -- въ ясной постановкѣ принципіальныхъ началъ права и закона, которыя выставляются лучшими представителями русской адвокатуры навстрѣчу кликамъ человѣконенавистничества, племенной вражды и одичанія.

Бросимъ же съ этой скамьи, на которой сидятъ "представители потерпѣвшей стороны", общій взглядъ на эпопею погромныхъ дѣлъ и борьбы за попираемое право.

Первое мѣсто въ панорамѣ принадлежитъ, конечно, подсудимымъ, такъ какъ именно для нихъ создана эта судебная рамка.

Что же это за люди, обвиняемые въ томъ, что они нападали на сосѣдей, громили ихъ имущество, грабили и убивали?

Въ очень многихъ погромахъ ясно сказывается работа самыхъ нижнихъ слоевъ городского общества, его подонковъ, озлобленныхъ, извращенныхъ и почти нечеловѣчески жестокихъ. Отчего бы ни происходило ихъ хроническое и часто безпредметное озлобленіе и чѣмъ бы оно ни объяснялось, -- легко представить себѣ, что вполнѣ сформировавшійся и прочно отложившійся "на днѣ" городской жизни, -- это типъ, неспособный внушить симпатіи. "Меркурія и его пріятеля Максима всѣ боятся въ мѣстечкѣ (и не въ погромное время), -- говоритъ кн. А. И. Урусовъ (погромъ въ мѣстечкѣ Окнѣ).-- Одинъ крикъ: Меркурій и Максимъ дѣйствуютъ -- вызываетъ ужасъ". Что же сказать, когда эти Меркуріи и Максимы безпрепятственно кидаются на евреевъ и даютъ тонъ. Тогда озвѣренію и жестокости нѣтъ предѣловъ. Это какой-то кошмаръ. Вотъ, напримѣръ, фигура какого-то Демьяновича въ бѣлостокскомъ погромѣ: "онъ бралъ булыжникъ и съ размаху мозжилъ головы уже кончавшимся жертвамъ". А вотъ Беззубикъ, его достойный товарищъ, почему-то ускользнувшій отъ суда и даже явившійся, чтобы свидѣтельствовать въ пользу Демьяновича: "сутулая фигура съ желтымъ лицомъ, съ каплями пота на лбу, съ стеклянными, полными ужаса глазами" (рѣчь Л. А. Хоментовскаго). Свидѣтели устанавливаютъ, что онъ "работалъ" вмѣстѣ съ Демьяновичемъ. Вотъ двое хулигановъ, забѣгающихъ въ Симферополѣ въ лавку къ Маріи Желѣзнякъ, чтобы обмыть руки, запятнанныя человѣческой кровью. Когда г-жа Желѣзнякъ (христіанка) выноситъ имъ икону, одинъ изъ нихъ хватаетъ ее окровавленными руками и хочетъ бросить на полъ (рѣчъ г. Лейбзона). Совершенно понятна роль этихъ "героевъ", дающихъ тонъ погромной толпѣ, а также кошмарный ужасъ еврейской массы, отдаваемой на жертву людямъ такихъ инстинктовъ. Нужно сказать, однако, что въ массѣ подсудимыхъ бывшихъ людей хотя и немало, но все же меньше, чѣмъ можно ожидать по описаніямъ самыхъ погромовъ. И это понятно: день погрома -- день ихъ разгула и безнаказанноcти, своего рода праздникъ, когда они пользуются просторомъ и свободой дѣйствій. Онъ миновалъ, и они легче, чѣмъ другіе участники, скрываются туда, гдѣ ихъ нелегко разыскать. Слѣды ихъ короткаго разгула остались въ видѣ размозженныхъ череповъ, выбитыхъ глазъ, гвоздѣй, вбитыхъ въ головы. Но тѣхъ, кто это сдѣлалъ, указать трудно. Да не всегда ихъ и разыскиваютъ особенно усердно.

Основной фонъ на скамьѣ подсудимыхъ даютъ не эти "герои" погромовъ, а погромная "чернъ", толпа. Тутъ есть крестьяне, "недавно еще честные люди. а нынѣ ждущіе приговора, обвиняющаго ихъ въ грабежахъ и убіиствахъ" (рѣчь М. Б. Ратнера. по трояновскому погрому). Въ Балтѣ исправникъ "приглашаетъ отъ 300 до 500 благонадежныхъ крестьянъ для противодѣйствія мѣщанамъ"; но, по "какому-то недоразумѣнію", они присоединились къ горожанамъ, да вдобавокъ разграбили еще еврейскую колонію Абазовку (рѣчь кн. А. И. Урусова). Убиваютъ они рѣже, чаще грабятъ и увозятъ награбленное въ свои деревни.. Особенно много во всѣхъ погромныхъ дѣлахъ -- мѣщанъ. Можно даже сказать, что погромы специфически мѣщанское преступленіе. При этомъ, кидаясь на недавнихъ добрыхъ знакомыхъ и сосѣдей, съ которыми долго жили въ ладу, -- они тоже проявляютъ порой страшную жестокость. Мѣщанинъ и домовладѣлецъ Климъ Ижикевичъ въ Балтѣ врывается въ домъ сосѣда-еврея и ударомъ по головѣ, какимъ онъ оглушаетъ на бойнѣ быковъ, сваливаетъ старика на полъ. Рейзя Финкельманъ, знавшая Ижикевича болѣе 5 лѣтъ, кидается къ нему съ мольбою: "Климъ! Что ты дѣлаешь... Вѣдь мы знакомые, Климъ!" -- "Я сегодня не Климъ", -- отвѣчаетъ Ижикевичъ и нѣсколькими ударами расколачиваетъ старику черепъ (рѣчь кн. Урусова). Такіе "сосѣдскіе" мотивы встрѣчались также въ Кишиневѣ и другихъ мѣстахъ, и фигура Ижикевича является типичной для этого мѣщанскаго озвѣрѣнія... Вчера онъ былъ Климъ и добрый сосѣдъ. Сегодня онъ палачъ и убійца...

Есть въ этой коллекціи мѣщане старообрядцы (погромъ въ Красиловкѣ, Кіевской губерніи). Есть домовладѣльцы и купцы. Иной разъ эти послѣдніе принимаютъ непосредственное участіе въ черной работѣ погромовъ, но это рѣдко. По большей части они только подготовляютъ почву для другихъ, а сами стараются (довольно успѣшно) остаться въ сторонѣ. "Принимали ли они активное участіе въ самомъ погромѣ или нѣтъ -- неизвѣстно, -- такъ характеризуетъ роль почтенныхъ погромщиковъ-коммерсантовъ Л. А. Куперникъ (дѣло о красиловскомъ погромѣ). Можетъ быть да, можетъ быть нѣтъ, -- это все равно. Но главное -- они подстрекали. Они подговариваютъ, нанимаютъ людей, чтобы совершить погромъ, они дѣйствуютъ убѣжденіемъ, "угощеніями". Они читаютъ газеты и проводятъ въ массу изувѣрскія "идеи" юдофобской печати. Такова общая характеристика этой группы. А вотъ изъ рѣчи Н. П. Карабчевскаго (погромъ еврейской колоніи въ Нагартовѣ и Березнеговатомъ) выхваченная живьемъ типичная фигура: это Лазарь Веремѣевъ, лавочникъ изъ посада Березнеговатаго. Подбадривая громилъ, онъ имѣетъ опредѣленную экономическую цѣль: отстранитъ конкурренцію, и значитъ это -- особый способъ экономической борьбы. "Экономическая теорія" Веремѣева не лишена смѣлаго полета мысли и воображенія. Онъ желалъ бы, повидимому, немногаго: онъ желалъ бы только одного, чтобы на земномъ шарѣ была лишь одна лавка и чтобы эта лавка принадлежала Лазарю Веремѣеву... Сообразно этому взгляду и этимъ, въ сущности, "мирнымъ цѣлямъ упраздненія конкурренціи" и самое поведеніе Веремѣева не лишено нѣкоторыхъ культурныхъ пріемовъ: утромъ онъ подбадриваетъ парней словами: "Бейте жидовъ! Что вы говѣете? Въ Николаевѣ давно разговѣлись"; днемъ подпаиваетъ ихъ водкой, а къ ночи, когда толпа вошла во вкусъ и совершенно разнуздалась, онъ ищетъ свидѣтелей и лицемѣрно вздыхаетъ передъ нами: "ахъ, что только дѣлаютъ!"...

Въ 1882 году Веремѣевъ не только посаженъ на скамью подсудимыхъ, но и приговоренъ въ арестантскія роты. Позже его тактика была бы успѣшнѣе: въ послѣднихъ процессахъ представители потерпѣвшихъ напрасно требуютъ гг. Веремѣевыхъ къ отвѣту: роль ихъ выясняется очень точно, но судебная репрессія ихъ не настигаетъ. Кишиневскіе, симферопольскіе и кіевскіе Веремѣевы фигурируютъ въ судебной залѣ только въ качествѣ свидѣтелей противъ потерпѣвшихъ.

Затѣмъ -- въ нѣкоторыхъ процессахъ, правда, изрѣдка на скамьѣ подсудимыхъ являются мелкіе чиновники и низшіе полицейскіе. Въ одномъ случаѣ скамья эта украшена цѣлой группой полицейскихъ чиновъ, начиная съ городовыхъ и кончая кварт. надзирателемъ и помощникомъ пристава. Роль ихъ въ симферопольскомъ погромѣ запечатлѣна судебнымъ приговоромъ и очень картинно обрисована въ рѣчи пом. прис. пов. Лейбзона. "По саду носится опьяненный не то виномъ, не то кровью околоточный надзиратель Ермоленко... Онъ стрѣляетъ въ упоръ у буфета въ лежащую глухонѣмую Толчинскую, онъ шлетъ пулю въ догонку убѣгающему Дубинскому, онъ поспѣваетъ внизу, у Салгира, ударить шашкой двухъ дѣвицъ и нанести рану убѣгающему Спиро... А у входа въ садъ стоитъ величественный и спокойный пом. пристава Чупринко, который рубитъ шашкой евреевъ, пытающихся прорваться черезъ ворота на улицу. Разъ только Чупринко обнаруживаетъ джентльмэнство, соотвѣтствующее его наружности: когда Рылина съ мужемъ бѣжитъ къ выходу, Чупринко кричитъ громиламъ: "жида -- по головѣ, а жидовку по спинѣ". Это значитъ, что Чупринко пожалѣлъ женщину".

На сценѣ Ермоленко держится скромно, "стараясь избѣгатъ взоровъ публики". Очевидно, "опьяненіе" погрома прошло. Чупринко и здѣсь держится, наоборотъ, полнымъ "джентльмэномъ", съ спокойнымъ упорствомъ отрицая вопреки очевидности свои подвиги {Ермоленко приговоренъ на 3 года и 6 мѣсяцевъ. Чупринко на 1 1/2 года арест. ротъ.}.

Въ послѣдніе годы на этой скамьѣ появилась особая категорія подсудимыхъ, обвиняемыхъ по той же ст. 2691. Характеристику этой статьи и ея исторію въ погромныхъ процессахъ читатель найдетъ въ нѣсколькихъ рѣчахъ {Подобнѣе другихъ останавливаются на ней М. B. Беренштамъ и А. Д. Карголинъ (житомірскій и кролевецкій погромы).}. Всѣмъ извѣстно, -- говоритъ напр. М. В. Беренштамъ (въ дѣлѣ о житомірскомъ погромѣ), что 2691 ст. явилась прямымъ послѣдствіемъ тѣхъ анти-еврейскихъ погромовъ, которые разыгрались въ началѣ 80-хъ годовъ на югѣ Россіи: въ Кіевѣ, Одессѣ, Елисаветградѣ и др. городахъ. Тогда-то создался законъ, направленный противъ громилъ въ защиту евреевъ. Вы помните, господа судьи, показаніе, данное на слѣдствіи офицеромъ, явившимся на Павликовку съ ротой солдатъ. Сначала онъ направилъ штыки въ сторону евреевъ, но, убѣдившись въ ихъ спокойномъ состояніи, повернулъ роту въ сторону христіанъ". Нѣчто подобное, только въ обратномъ смыслѣ, произошло, по мнѣнію М. Б. Беренштама, съ 2691 статьей. "Ея скорпіоны были первоначально направлены противъ погромщиковъ, теперь черезъ 20 лѣтъ они направляются противъ евреевъ въ лицѣ еврейской самообороны"...

Дѣмствительно, на скамьѣ подсудимыхъ въ послѣдніе годы рядомъ съ громилами сидятъ уже евреи, по большей части юноши, виновные въ томъ, что они подъ вліяніемъ извѣстій о полномъ бездѣйствіи (какъ въ Кишиневѣ), а иногда и несомнѣнномъ содѣйствіи властей (какъ въ Симферополѣ), -- вооружались для защиты и, дѣйствительно, защищались противъ погромщиковъ. Анализируя дальше это "новое явленіе", М. В. Беренштамъ обращаетъ вниманіе на то, что, какъ это стало совершенно ясно, никакого антихристіанскаго погрома въ Житомірѣ, напримѣръ, не было: на 16 еврейскихъ труповъ приходится одинъ христіанскій (о гибели студента Блинова, убитаго громилами, ораторъ считаетъ лучшимъ не упоминать), многіе евреи стали нищими, тогда какъ ни одинъ христіанинъ не сталъ бѣднѣе, чѣмъ былъ до погрома; слухи о бомбахъ подъ костеломъ остались слухами, въ то время, какъ еврейскія синагоги разгромлены... Евреи, какъ масса, какъ толпа, какъ скопище, ничего въ Житомірѣ не сдѣлали... "Они не подставляли покорно свои головы подъ удары дубинъ и топоровъ, а защищались или пытались защищаться". И только въ дальнѣйшей рѣчи того же оратора, а также въ другихъ -- развивается точка зрѣнія защитниковъ потерпѣвшей стороны на самооборону, какъ на естественную реакцію разгромляемыхъ противъ активныхъ нападеній погромщиковъ и пассивнаго положенія властей. Съ этой точки зрѣнія самооборона лишена признаковъ племенной вражды или революціонныхъ цѣлей. "Убитые, легши трупами въ больницы, прекратили погромъ", -- говоритъ полицейскій свидѣтель Курбатовъ, который заявилъ на судѣ, что измѣнилъ свой прежній взглядъ на самооборону. Наконецъ, слѣдуетъ указать на случай, когда такъ называемая еврейская "самооборона" сливается съ христіанской "обороной", образуя для водворенія порядка общую временную милицію (такъ, въ Кролейкѣ, если не ошибаюсь, даже по даннымъ обвинительнаго акта, погромъ (на четвертый день!) "былъ прекращенъ полиціей совмѣстно съ образовавшейся изъ горожанъ милиціей".

Если не типичнымъ, то во всякомъ случаѣ чрезвычайно характернымъ представителемъ этой группы подсудимыхъ евреевъ, обвиняемыхъ въ томъ, что они "изъ племенной вражды" рѣшались защищать оружіемъ свою жизнь и имущество, является (въ дѣлѣ о житомірскомъ погромѣ) фигура стараго еврея Броварника). Объ его "преступленіи" разсказалъ одинъ изъ подсудимыхъ, христіанинъ. Когда разсказчикъ въ субботу вечеромъ подошелъ къ его дому, -- Броварникъ въ одномъ бѣльѣ (старикъ уже спалъ) выскочилъ изъ дверей и сталъ стрѣлять изъ револьвера. "Сопоставьте.-- говоритъ М. Б. Беренштамъ, -- эти мелочи:-- спалъ... въ одномъ бѣльѣ... около собственнаго дома... выстрѣлы въ сторону того, кто нынѣ обвиняется въ погромѣ... припомните. что выстрѣлы эти никому не причинили вреда". Гдѣ тутъ въ самомъ дѣлѣ признаки 2691 статьи и организаціи скопища изъ племенной ненависти. Безъ сомнѣнія, въ самооборонѣ участвовали не одни Броварники, и но всѣ ея выстрѣлы оставались столь же безвредными для нападающихъ. Но уже то, что этотъ "жалкій старый ломовой извозчикъ", всю жизнь не разгибавшій спины въ тяжкомъ трудѣ и рѣшившійся защищать семерыхъ дѣтей отъ нападенія погромщиковъ, тоже посаженъ на скамью подсудимыхъ, является несомнѣнно знаменательной чертой этой судебной эпопеи. Она показываетъ, съ какой широтой примѣнялась ст. 2691 къ защищавшимся евреямъ.

Таковъ въ общихъ чертахъ составъ подсудимыхъ. Нужно ли говоритъ о потерпѣвшихъ? Стало уже общимъ мѣстомъ, что погромы настигаютъ по общему правилу бѣдноту. "Кто является, главнымъ образомъ, пострадавшими?-- спрашиваетъ И. А. Андреевскій (погромъ въ Карповичахъ).-- Въ громадномъ большинствѣ случаевъ это круглые бѣдняки, которые сами влачили жалкое существованіе и едва находили средства избавить себя отъ голодной смерти. Это именно та масса евреевъ мастеровыхъ и евреевъ мелкихъ торговцевъ, которая кишитъ въ грязи еврейскихъ мѣстечекъ и неистово плодится, не смотря на вѣчную угрозу голодной смерти"... "Какой вредъ могъ приносить христіанамъ вотъ этотъ портной, -- продолжаетъ тотъ же ораторъ, -- который существовалъ своимъ трудомъ и котораго единственное достояніе, пріобрѣтенное имъ посредствомъ столькихъ лишеній -- швейная машина -- на глазахъ его разбита въ мелкіе кусочки, а съ нимъ самимъ поступили, какъ съ собакой, бросая въ него кольями и дрючками, когда онъ отдавалъ все грабителямъ и просилъ только пощадить его и малолѣтнихъ дѣтей". Это говорилось въ 1882 году и съ тѣхъ поръ осталось основной чертой потерпѣвшей отъ погромовъ еврейской массы. И нынѣ, конечно, разсказъ объ этихъ звѣрствахъ, разыгравшихся на жалкихъ чердакахъ и въ жалкихъ подвалахъ, "не можетъ не тронуть всякаго, въ комъ бьется человѣческое сердце, и не вселить полицій отвращенія къ тому, что творится на нашихъ глазахъ въ послѣдніе годы" (рѣчь П. А. Андреевекаго).

Я не задаюсь, разумѣется, цѣлью исчерпать въ этихъ краткихъ указаніяхъ все содержаніе этой книги. Внимательный читатель шагъ за шагомъ можетъ прослѣдить по ней главные мотивы погромныхъ драмъ, ихъ причины, поводы, возникновеніе, слухи и часто провокаторскія дѣйствія, имъ предшествующія, характеръ самихъ погромовъ, роль пассивную или активную, которую принимаютъ въ нихъ въ томъ или другомъ направленіи разные элементы общества и власти: администрація, полиція, войска. Здѣсь же мнѣ придется остановиться не на той борьбѣ, которая происходила на улицахъ, а на той, которая, въ качествѣ эпилоговъ погромныхъ трагедій, разыгрывалась въ залахъ судебныхъ установленій...

Чего требовала защита потерпѣвшей стороны, и какъ эти требованія удовлетворялись?

Въ огромномъ большинствѣ рѣчей представители гражданскаго иска отстраняютъ, прежде всего, вопросъ, который въ обычныхъ гражданскихъ процессахъ играетъ главную роль: вознагражденіе за убытки отодвигается рѣшительно на задній планъ. "Не для того пришли мы сюда, -- говорилъ Л. Я. Айзенштейнъ (въ симфероп. процессѣ), -- чтобы требовать отъ этихъ людей уплаты за пролитую кровь. Среди насъ нѣтъ Шейлоковъ! И если бы вашъ приговоръ касался только нашихъ исковъ... мы отъ имени нашихъ довѣрителей сказали бы по адресу обвиняемыхъ то, что сказала раззоренная и обездоленная старушка Горфинъ: "Богъ съ ними! Пусть Богъ имъ воздастъ". Этотъ мотивъ повторяется почти всѣми защитниками и почти во всѣхъ процессахъ. За рѣдкими исключеніями,-- иски прощаются или сводятся на минимумъ {Въ одномъ случаѣ размѣръ исковъ сведенъ до одного рубля.}, тѣмъ болѣе, что и взысканіе съ этой погромной бѣдноты почти безнадежно, а болѣе видные дѣятели не попадаютъ на скамью подсудимыхъ.

Разумѣется, гражданскіе защитники не могутъ примириться съ оправданіемъ виновныхъ. Идея о безнаказанности погромовъ витаетъ надъ всѣми этими кровавыми событіями. На лицахъ подсудимыхъ гражд. защитникъ Айзенштейнъ (Симферополь) даже въ залѣ суда видитъ вопросъ: "Что же преступнаго въ еврейскомъ погромѣ? Что безнравственнаго въ убійствѣ евреевъ? Особенно, если это дѣлалось, какъ думаетъ и г. тов. прокурора, въ защиту Бога и царя". Разсѣять это ужасное кровавое недоразумѣніе -- одна изъ вѣрныхъ задачъ суда. "Я прошу, -- говоритъ защитникъ Головчинеръ (трояновскій погр.), чтобы сидящіе на этой скамьѣ люди не вышли отсюда съ патентомъ патріотовъ"... "Нужно, чтобы они знали, что пролитая кровь лежитъ пятномъ на ихъ совѣсти".... "что завѣты Бога и Христа, что велѣнія законовъ и морали относятся и къ евреямъ". Въ сознаніи подсудимыхъ, -- говоритъ М. Б. Ратнеръ (Житоміръ), -- прочно засѣла мысль о безнаказанности еврейскихъ погромовъ и о какой-то связи, существующей между погромными звѣрствами съ одной и патріотическими подвигами съ другой стороны. Является поэтому необходимость расторгнуть эту связь. Защитникъ надѣется, что въ судебномъ приговорѣ подсудимые прочтутъ, "что нельзя грабить и убивать даже евреевъ и даже тогда, когда полиція даетъ на это свое благосклонное разрѣшеніе".

Съ этой точки зрѣнія полное оправданіе даже тѣхъ, кто является лишь темнымъ орудіемъ въ рукахъ болѣе сознательныхъ подстрекателей, истинныхъ интеллектуальныхъ виновниковъ, -- было бы опасно и для общества, и для идеи правосудія. Но "менѣе всего защитники потерпѣвшихъ стремятся къ строгимъ приговорамъ" и отягченію участи погромныхъ статистовъ. Еще въ 1882 году, когда и власти, и суды смотрѣли на погромныя дѣла гораздо серьезнѣе и строже, чѣмѣ въ послѣдніе годы, -- стоя передъ военнымъ судомъ, грозившимъ погромщикамъ каторгой и смертной казнью, -- представитель гражд. иска кн. А. И. Урусовъ такъ опредѣлялъ свою задачу:

"Не жаждой мести, не внушеніями злобы, не усердіемъ наемника и не ограниченностью фанатика должна быть проникнута рѣчь гражданскаго защитника. Служа прежде всего правосудію и закону, защитникъ потерпѣвшихъ не можетъ упустить изъ виду общихъ причинъ того преступленія, которое подлежитъ вашему суду. Чувство человѣческой солидарности связываетъ насъ какъ съ потерпѣвшнни, такъ и съ виновными. И во имя этой солидарности, этого братства я позволю себѣ обратиться къ вамъ, гг. судьи, съ просьбой, въ которой вы, быть можетъ, мнѣ не откажете. Просьба эта: будете милосердны" (рѣчь А. И. Урусова въ военномъ судѣ по дѣлу о погромѣ въ Албановкѣ).

И этотъ мотивъ остается почти неизмѣннымъ на всемъ дальнѣйшемъ протяженіи погромныхъ процессовъ, даже тогда, когда погромы почти стихійно разростались, а репрессія тоже какъ бы стихійно слабѣла. "Мы не заинтересованы въ жестокомъ приговорѣ, -- говоритъ М. Б. Ратнеръ въ трояновскомъ процессѣ.-- Мы не взываемъ къ чувству мести. Эти люди, на которыхъ давили вѣка предразсудковъ, были лишь мертвымъ орудіемъ въ чужихъ рукахъ"... "Если значитъ что-нибудь предъ вами слово потерпѣвшихъ, -- заявляетъ H. K. Муравьевъ (погромъ въ Ярцевѣ), -- оно будетъ за смягченіе наказанія". И т. д., и. т. д.

Итакъ, -- не взысканіе убытковъ и не отягченіе репрессій. Что же является цѣлью представителей потерпѣвшихъ? "Въ борьбѣ за правду, въ борьбѣ за право, -- отвѣчаетъ А. Д. Mapголинъ {Дѣло о погромѣ въ Черкассахъ.}, -- нельзя уступать ни пяди. Гражданскій искъ въ уголовномъ процессѣ, -- это позиція. Пусть конечная цѣль иска (формально) найти то, чего ищешь. т. е. получить матеріальное вознагражденіе. Но для того, чтобы найти, необходимо и закономъ дозволено искать. И мы пользуемся этимъ правомъ, мы ищемъ. Въ настоящемъ процессѣ эти поиски являются не средствомъ, а цѣлью. И мы пришли сюда не для полученія исполнительныхъ листовъ, мы не собираемся описывать домашній скарбъ подсудимыхъ. Но мы желаемъ возстановить во всей наготѣ, во всей правдѣ потрясающую картину погрома, мы желаемъ доказать, что насъ громили, увѣчили, оскорбляли безъ всякаго съ нашей стороны повода, но той лишь причинѣ, что мы -- евреи".

Во всякомъ уголовномъ процессѣ, -- говоритъ И. А. Андреевскій, -- всегда есть двѣ стороны: потерпѣвшій и обвиняемый. Всякій судъ своимъ рѣшеніемъ въ сущности произноситъ приговоръ надъ обѣими сторонами, ибо каждымъ процессомъ выясняется, такъ сказать, нравственная личность обѣихъ сторонъ {Погромъ въ Карповичахъ 1882 г. Кіевскій воен.-окруж. судъ.}. И вотъ почему -- "въ тогахъ гражданскихъ истцовъ въ судъ явились въ сущности защитники потерпѣвшихъ" (Марголинъ).

Эта постановка защиты потерпѣвшихъ выводитъ ее изъ обычной прозаической сферы "гражданскаго иска" и поднимаетъ на высоту важнаго, почти рокового общественнаго вопроса. Нигдѣ уже, быть можетъ, ни въ одной странѣ, гдѣ укоренились прочно элементы правового порядка;-- такого значенія погромные процессы пріобрѣсти не могли бы. Всюду сѵдъ разсматривалъ бы вопросъ совершенно внѣ національцыхъ рамокъ, независимо отъ того, чье имущество разгромлено и въ чью голову преступная рука вогнала желѣзный гвоздь. Подъ эгидой закона должны находить убѣжище всѣ люди, всѣ граждане безъ различія племени, націи, религіи, сословія, класса и политической партіи. Многоразличны классификаціи людей, но одинъ и всеобъемлющій законъ -- въ этомъ его авторитетъ и могущество. Насколько объективенъ и равенъ законъ, настолько же объективно должно быть и его примѣненіе. И только тѣ приговоры пролагаютъ въ нашей спутанной, омраченной тяжкими событіями жизни свѣтлый, примиряющій путь, по которому шествуетъ безпристрастная Немезида, не различающая ни эллина, ни іудея". Эти одушевленныя слова -- въ сущности полный юридическій трюизмъ, котораго вы не услышите уже ни въ Англіи, ни въ Германіи, потому что тамъ повторять его давно уже нѣтъ надобности. У насъ въ погромныхъ процессахъ это пунктъ спора, около котораго вскипаетъ борьба мнѣній и страстей, и въ послѣдніе годы, особенно, мнѣніе о необходимости одной мѣрки для "эллина и іудея" въ устахъ короннаго представителя правосудія звучитъ такой пріятной неожиданностью, что составители настоящей книги сочли нужнымъ среди рѣчей "защитниковъ потерпѣвшихъ" помѣстить цѣликомъ и рѣчь обвинителя, прок. С. М. Пенскаго, изъ которой мы "заимствовали цитированныя слова {Харьковскій окруж. судъ. Дѣло о погромѣ 1905 г.}.

Въ другихъ случаяхъ вопросъ о томъ, что такое погромъ -- преступленіе или патріотическій подвигъ, -- рѣшается не такъ просто даже оффиціальными представителями правосудія, а въ средѣ защитниковъ подсудимыхъ самая постановка этого вопроса вызываетъ порой волненіе и шумъ. "Не думаете ли вы, -- возбужденно спрашивалъ С. Е. Кальмановичъ во время кіевскаго процесса, -- что мы пришли сюда для того, чтобы доказывать виновность вотъ этихъ подсудимыхъ... Нѣтъ, мы пришли сюда, чтобы опровергать тѣ клеветы, которыя возводятся на всю народность... Пытаются доказать, что гнусные поступки грабителей и разбойниковъ являются патріотическимъ подвигомъ"...

Сухой лаконическій отчетъ отмѣчаетъ въ этомъ мѣстѣ "волненіе среди подсудимыхъ и защитниковъ". Г. Шмаковъ кричитъ:-- "Вы поосторожнѣй выражайтесь!" -- Не пугайте меня, г. Шмаковъ, я васъ не боюсь, -- отвѣчаетъ Кальмановичъ...

Изъ отчета не видно, что вызвало такое волненіе: то ли что г. Кальмановичъ назвалъ погромы "гнусными поступками грабителей и разбойниковъ", или то, что онъ приписываетъ защитѣ взглядъ на эти поступки, какъ на "патріотическій подвигъ". Несомнѣнно, однако, что эта точка зрѣнія, такъ рѣзко подчеркнутая г. Кальмановичемъ, проходитъ красною нитью во многихъ рѣчахъ защиты въ погромныхъ процессахъ послѣднихъ годовъ.

Другимъ мотивомъ, придающимъ этимъ процессамъ захватывающее драматическое движеніе, является стремленіе защиты потерпѣвшихъ (отмѣченное еще въ рѣчи кн. А. И. Урусова) выяснить съ своей точки зрѣнія общія причины, обусловливающія эпидемію погромовъ, а также -- вовлечь въ сферу судебной репрессіи ихъ зачинщиковъ, вдохновителей, интеллектуальныхъ виновниковъ, организаторовъ и, наконецъ, попустителей. Погромные процессы, -- говоритъ одинъ изъ гражданскихъ истцовъ, -- напоминаютъ, по выраженію древняго мудреца, -- паутину, страшную только для мелкихъ мухъ, но которую крупные шмели легко прорываютъ {Симферопольскій процессъ. Рѣчь Я. П. Айзенштейна.}. Вотъ почему на скамьѣ подсудимыхъ околоточный надзиратель Ермоленко и помощникъ пристава Чупринко представляютъ высшую ступень чиновной іерархіи... Защита потерпѣвшихъ стремится уловить и выяснить прежде всего истинную роль попустительства и бездѣйствія, которыми вѣетъ отъ всѣхъ погромовъ и которыя выступаютъ во всѣхъ процессахъ. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ она можетъ опереться на оффиціальное признаніе такого бездѣйствія, которое, напримѣръ, въ кишиневскомъ процессѣ констатировано и въ оффиціально оглашенномъ сообщеніи министра внутреннихъ дѣлъ, и въ приговорѣ суда. М. М. Винаверъ (въ сенатѣ), опираясь на эти оффиціальныя данныя и на объясненіе самого губернатора, -- рисуетъ во весь ростъ фигуру генерала Ф. Разбена, просидѣвшаго у телефона первые дни погрома и тормозившаго попытки военныхъ властей. На третій день онъ, наконецъ, передалъ власть генералу Бекману, и -- погромъ прекращенъ въ 2 часа. Не менѣе ясна роль кишиневскаго же вице-губернатора Устругова. Въ качествѣ цензора онъ допустилъ, вопреки прямому закону, оглашеніе данныхъ судебнаго слѣдствія по знаменательному дубоссарскому дѣлу, при чемъ въ теченіи недѣли "Бессарабецъ" изображалъ подробности небывалаго ритуальнаго убійства, которое волновало толпу и подготовляло къ погромамъ. Г. Уструговъ не могъ не знать, что законъ воспрещаетъ оглашеніе предварительнаго дознанія, и въ этомъ случаѣ "данныя" были вдобавокъ завѣдомо ложны и имѣли явною цѣлью возбудить погромные инстинкты. Когда же погромъ разразился, то генералъ фонъ-Раабенъ "заперся у себя; слушалъ рапорты о погромѣ и ждалъ". Вице-губернаторъ Уструговъ самолично стоялъ на улицѣ, созерцалъ погромъ и "тоже ждалъ". Истецъ Фишманъ показалъ, что "при разгромѣ его лавки присутвовали всѣ представители всѣхъ четырехъ ступеней кишиневской администраціи: вице-губернаторъ, полицеймейстеръ, приставъ и помощникъ пристава". "И это заявленіе Фишмана, -- прибавляетъ М. М. Винаверъ, -- нынѣ подтверждено приговоромъ уголовнаго суда". Когда представителямъ администраціи приходится передъ лицомъ суда объяснять причины этого бездѣйствія, то порой въ атмосферу. насыщенную глубокимъ и мрачнымъ трагизмомъ, врывается струя чисто-комическая. Такъ приставъ Войцеховичъ (въ дѣлѣ о кролевецкомъ погромѣ) говоритъ, что "на четвертый день приняты были рѣшительныя мѣры, и погромъ прекратился". Защитникъ потерпѣвшихъ А. Д. Марголинъ интересуется вопросомъ, почему "рѣшительныя мѣры" не были приняты раньше. Свидѣтель отвѣчаетъ наивно, что только на четвертый день догадались воспользоваться пожарными лошадьми, а "верхомъ на лошадяхъ уже возможно было прекратить погромъ". Между тѣмъ, въ бѣлостокскомъ процессѣ полковникъ Штриттеръ на вопросъ о томъ, какъ могло случиться, что въ пяти шагахъ отъ коннаго отряда драгунъ громилы (Демьяновичъ съ своими достойными сподвижниками) безпрепятственно убивали людей, -- отвѣтилъ, что драгуны не могли оставить лошадей (рѣчь М. Б. Ратпера по дѣлу о погромѣ на бѣлостокскомъ вокзалѣ)!.. Иногда гг. губернаторы въ рѣшительныя минуты облекались таинственными нимбами и вѣщали вродѣ древнихъ оракуловъ. Такъ въ началѣ житомірскаго погрома поручикъ Матерно проситъ у губернатора позволенія разогнать громилъ нагайками и... получаетъ отказъ. Когда же помощникъ пристава Добровольскій является за руководящими приказаніями, -- то "г. губернаторъ рекомендовалъ ему принять благоразумныя мѣры".-- Какія?-- съ понятнымъ отчаяніемъ спрашиваетъ подчиненный. "Губернаторъ повернулся спиной и захлопнулъ дверь".

Въ Симферополѣ роль губернатора г. Волкова очень ярко вырисовывается на судебномъ слѣдствіи. Цѣлый день въ городѣ свирѣпствовалъ погромъ "въ грабежами и ужасающими убійствами, подъ звуки народнаго гимна. "И только на другой день губернаторъ Волковъ рѣшается заявить, что правительство не нуждается въ защитѣ громилъ. Еще наканунѣ (18 октября) онъ колебался по этому вопросу... Весьма вѣжливо, никого не арестуя, проситъ убійцъ разойтись. И знаете ли почему? Потому что музыка устала, та самая музыка, которая играла народный гимнъ... даже во время убійствъ у самыхъ дверей его превосходительства. Еще болѣе замѣчательно, продолжаетъ защитникъ, -- дальнѣйшее поведеніе г-на Волкова, на глазахъ котораго совершаются убійства на площади. между синагогой и 1-мъ полицейскимъ участкомъ..."

Предсѣдатель: Прошу васъ не касаться личности Волкова.

Защитникъ подчиняется и переходитъ къ дѣйствіямъ симферопольскаго полицеймейстера Кузьменка. "Довольно, -- говоритъ этотъ полицеймейстеръ громиламъ, но не въ началѣ каждаго погромнаго дѣйствія, а по его окончаніи. Объ образѣ дѣйствій этого чиновника разсказываютъ очень интересныя вещи даже свидѣтели полицейскіе. Онъ, по нѣкоторымъ показанія, заготовляетъ дубины. "Вмѣстѣ съ гражданскимъ полковникомъ Загоскинымъ онъ сбиваетъ евреевъ съ толку... гонитъ ихъ изъ 1-й полицейской части, наслаждаясь убійствами евреевъ у самыхъ парадныхъ дверей этого учрежденія. А передъ вечеромъ 18 октября Кузьменко говоритъ громиламъ: "Спасибо, братцы", -- какъ будто рѣчь идетъ о законченномъ смотрѣ или парадѣ".

Предсѣдатель: Прошу васъ больше не говорить о Кузьменкѣ.

Айзенштейнъ: Хорошо, я подчиняюсь. Но въ такомъ случаѣ мнѣ нельзя будетъ говорить и о бывшемъ гражданскомъ полковникѣ Загоскинѣ.

Предсѣдатель: Конечно.. Какое отношеніе это имѣетъ къ гражданскимъ искамъ?

Уже въ этомъ діалогѣ, въ формѣ еще сравнительно мягкой, опредѣлились отношеніе суда къ гражданскимъ истцамъ и та задача, которую въ восьмидесятыхъ годахъ не только формулировали, но и выполняли передъ судомъ защитники потерпѣвшихъ кн. А. И. Урусовъ и И. А. Андреевскій: всестороннее выясненіе причинъ, вызывающихъ погромныя вспышки и содѣйствующихъ имъ -- снималось съ очереди. Задачи "иска" вводились въ узкіе предѣлы взысканія убытковъ, поле зрѣнія суда болѣе и болѣе ограничивается. "Для насъ важно доказать, что погромъ былъ организованъ, -- восклицаетъ въ Кіевѣ г. Кальмановичъ, -- дайте же намъ возможность доказать это. Если говорятъ, что евреи оскорбили Государя, -- то выслушайте же и наше опроверженіе этого"... Окружный судъ не соглашается. Онъ постановляетъ вызвать новыхъ свидѣтелей по требованію г. Шмакова и отказываетъ въ вызовѣ свидѣтелей другой стороны...

Правда, положеніе суда трагично, какъ трагична и самая русская жизнь. Защитники потерпѣвшихъ пытаются на судѣ схватить нить, которая несомнѣнно протянулась далеко за предѣлы судебной залы... За рядами болѣе или менѣе характерныхъ, болѣе или менѣе безцвѣтныхъ фигуръ погромныхъ статистовъ въ туманной перспективѣ виднѣются фигуры и болѣе сознательныя, и болѣе значительныя. Въ судебный залъ врываются отголоски разоблаченій; которыя съ каѳедры первой Государственной Думы облетѣли весь цивилизованный міръ, всюду вызывая негодующее изумленіе...

Поэтому понятно, что около этого мотива судебная драма достигаетъ наибольшаго напряженія. Суду приходится дѣлать усилія, чтобы локализировать разоблаченія скрытыхъ погромныхъ пружинъ. Предсѣдатели требуютъ, чтобы представители гражданскаго иска не касались роли лицъ, не привлеченныхъ къ суду, чтобы они не говорили объ общихъ причинахъ, чтобы они не касались общихъ условій, вызывающихъ погромы... Идя послѣдовательно этой дорогой, судъ вводитъ разсмотрѣніе дѣлъ въ болѣе и болѣе узкую сферу, замыкаетъ ихъ въ своего рода "черту осѣдлости". Въ кишиневскомъ, гомельскомъ, бѣлостокскомъ, кіевскомъ процессахъ это достигаетъ апогея. Запрещается, напримѣръ, касаться дѣйствій, происходившихъ за извѣстной чертой: городская черта въ Гомелѣ, площадь у вокзала въ Бѣлостокѣ, не ранѣе и не позже такого-то числа... Все за этими предѣлами рѣшительно устраняется.

Тогда напряженная атмосфера разряжается наконецъ открытымъ конфликтомъ. Въ отчетахъ о процессахъ 80-хъ годовъ читатель встрѣтитъ еще случаи, когда прокуроръ-обвинитель и гражданскій истецъ шли рука объ руку, какъ солидарныя стороны. Послѣ 1905 года мы видимъ, какъ, наоборотъ, дороги короннаго суда, обвинителя и гражданскихъ истцовъ все болѣе и болѣе расходятся, происходитъ рядъ столкновеній, предсѣдатели порой, въ виду чрезвычайной трудности положенія и самой задачи, теряютъ самообладаніе. и напряженіе разрѣшается коллективными отказами представителей потерпѣвшей стороны отъ исполненія своихъ обязанностей. Защитники потерпѣвшихъ оставляютъ залы засѣданій...

Здѣсь я не стану цитировать этихъ заявленій, отсылая читателей къ подлинникамъ, которые онъ найдетъ въ этой книгѣ. При всей сдержанности ихъ формы, при всей корректности ихъ юридическаго стиля -- все внутреннее значеніе этого эпилога судебной драмы и весь ея паѳосъ чувствуются ясно. Комментаріи могли бы только ослабить впечатленіе.

Повторяю: я далеко не исчерпалъ въ этомъ небольшимъ обобщающемъ очеркѣ содержанія приводимыхъ въ этой книгѣ рѣчей, и мнѣ остается еще разъ рекомендовать ихъ вниманію читателей. Въ заключеніе позволю себѣ указать только еще одну черту этой эпопеи. Въ рядахъ "защиты потерпѣвшихъ" солидарно выступали адвокаты русскіе и евреи. Во время самыхъ погромовъ кровь русскаго Блинова, убитаго въ Житомірѣ, Кравцова и Бердникова (раненыхъ въ Харьковѣ) и еще многихъ и многихъ другихъ -- была пролита на защиту избиваемыхъ... "Мы скорбимъ, -- говоритъ H. K. Заболотный во время симферопольскаго процесса, -- что въ этой тяжбѣ, гдѣ такъ часто упоминается всуе имя русскаго народа, насъ не судитъ русскій судъ присяжныхъ, судъ русской общественной совѣсти".-- "Я, какъ русскій, -- говоритъ прис. пов. Хоментовскій (бѣлостокскій погромъ), -- пережилъ въ этомъ процессѣ такія впечатлѣнія стыда и отвращенія, которыя заставили меня густо краснѣть за своихъ соплеменниковъ, занимающихъ скамью подсудимыхъ, и за нѣкоторыхъ свидѣтелей, которымъ мѣсто рядомъ съ ними"... "Сначала, -- говорилъ кн. А. И. Урусовъ въ 1882 г., -- нѣкоторые, не видавшіе лично погромовъ, утѣшали себя мыслью, будто эта "расправа" имѣетъ какой-то возвышенный и безкорыстный характеръ". Но вскорѣ, по словамъ этого русскаго защитника потерпѣвшихъ, не осталось мѣста такимъ иллюзіямъ. И, дѣйствительно, прозрѣніе касается порой даже самихъ подсудимыхъ. Такъ группа рабочихъ, которая произвела погромъ евреевъ въ Ярцевѣ, явилась на судъ съ раскаяніемъ и заявленіемъ, что они узнали (въ тюрьмѣ!), какъ глубоко несправедливо и позорно было ихъ нападеніе на евреевъ, которыхъ теперь они считаютъ братьями... Кое-гдѣ читатель и въ "рѣчахъ" встрѣтитъ указанія на благоразумныя усилія тѣхъ или другихъ лицъ, въ томъ числѣ, конечно, и властей -- полицейскихъ и военныхъ -- заступиться за избиваемыхъ, не допустить или прекратить начавшіеся погромы. Въ дѣйствительности ихъ, конечно, было еще больше, и попытки эти, конечно, бывали и успѣшны. Но тамъ, гдѣ погромы уже разыгрались, -- не онѣ, къ сожалѣнію, опредѣляли общій тонъ событій.

Въ рѣчи И. И. Лебединскаго (симфероп. процессъ) мы встрѣтили характерную черту, которая запечатлѣлась въ его памяти изъ свидѣтельскихъ показаній. Среди убитыхъ, искромсанныхъ, оскверненныхъ тѣлъ лежали люди, притворившіеся мертвыми, и среди нихъ врачъ Усмановичъ замѣтилъ мальчика съ черными глазами.

Другой свидѣтель установилъ, что въ толпѣ, бѣжавшей съ бульвара и принимавшей участіе въ убійствѣ Ефетовича, были также мальчики-подростки... русскіе.-- "Великій нѣмецкій поэтъ и мыслитель, -- продолжаетъ защитникъ, -- замѣтилъ, что наша жизнь почти всецѣло окрашивается впечатлѣніями дѣтства. Если такъ, -- печально пройдетъ жизнь мальчика съ черными глазами... Печально и будущее этихъ "русскихъ подростковъ".

А вѣдь они -- и ихъ много -- ростутъ. И съ ними ростетъ будущее нашей страны. Можно разно смотрѣть на государственныя формы, можно соглашаться или не соглашаться съ защитниками потерпѣвшихъ въ опредѣленіи сложныхъ причинъ погромовъ, можно разно оцѣнивать роль и значеніе національнаго вопроса. Но достаточно быть только неослѣпленнымъ и безпристрастнымъ, чтобы почувствовать, что передъ всѣми, кто не забылъ еще простыхъ и ясныхъ завѣтовъ любви и братства, -- стоитъ та самая задача, которую по мѣрѣ силъ стремились выполнить рука объ руку адвокаты евреи и русскіе въ погромныхъ процессахъ. Эта задача -- защитить хоть въ будущемъ и этого еврейскаго мальчика съ черными глазами отъ ужаса лежать, притворяясь мертвымъ, среди искромсанныхъ тѣлъ его близкихъ, и этихъ русскихъ подростковъ -- отъ ужаса одичанія и озвѣрѣнія.

1908 г.