Книговод

Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1847 г. 5, 6, 7, 8 и 9

Соловьев Сергей Михайлович


ЧТЕНІЯ въ Императорскомъ Обществѣ Исторіи и Древностей Россійскихъ при Московскомъ Университетѣ. 1847 г. 5, 6, 7, 8 и 9.

   Ревностное изданіе матеріаловъ отечественной исторіи уже признано одною изъ отличительныхъ чертъ литературной дѣятельности настоящаго времени: въ Петербургѣ и Кіевѣ, Москвѣ и Одессѣ наперерывъ издаются памятники нашей древней жизни стараніями правительства, ученыхъ обществъ, лицъ частныхъ. Разумѣется, такая усиленная дѣятельность могла родиться только въ-слѣдствіе извѣстной потребности, явившейся въ обществѣ; но если такъ, то ясно, что общество, вызвавшее означенную дѣятельность, не можетъ оставаться къ ней равнодушнымъ, не можетъ отказать въ сочувствіи къ людямъ, благородно трудящимся для удовлетворенія потребности народнаго самопознанія, не можетъ безъ глубокаго интереса заниматься вопросомъ, что новаго пріобрѣтаетъ наука для уясненія нашей прошедшей жизни, и пріобрѣтенное издано ли соотвѣтственно цѣлямъ науки? Вотъ причины, по которымъ изданія матеріаловъ отечественной исторіи должны обращать на себя особенное вниманіе, должны подвергаться оцѣнкѣ подробной, точной.
   Въ то время, какъ, по волѣ правительства, явились новыя учрежденія для изданія матеріаловъ отечественной исторіи, старыя учрежденія усиливаютъ свою дѣятельность; такъ поступило Императорское Московское Общество Исторіи и Древностей Россійскихъ: вмѣсто прежняго "Историческаго Сборника", издававшагося въ продолжительные и неопредѣленные сроки, общество издаетъ теперь въ годъ по девяти книгъ убористой печати, большею частію въ два столбца, при чемъ меньшую только половину книги занимаютъ статьи членовъ общества; въ остальной же части помѣщаются матеріалы какъ отечественные, прямо относящіеся къ русской исторіи и древностямъ, такъ и переведенные съ иностранныхъ языковъ, и касающіеся народовъ, съ нами соплеменныхъ.
   При разборѣ пяти книгъ "Чтеній", вышедшихъ въ нынѣшнемъ году (о четырехъ первыхъ, т. е. о NoNo 1, 2, 3 и 4-мъ представлены нами отчеты въ свое время), мы обоимъ прежде всего вниманіе на матеріалы русской исторіи, въ нихъ помѣщенные. Здѣсь первое мѣсто занимаетъ сочиненіе, которое носитъ слѣдующее заглавіе Лѣтописное повѣствованіе о Малой Россіи и ея народѣ и козакахъ вообще, отколь и изъ какого рода оные происхожденіе свое имѣютъ, и по какимъ случаямъ они нынѣ при своихъ мѣстахъ обитаютъ, какъ то: Черкаскіе или Малороссійскіе и Запорожскіе, а отъ нихъ уже Донскіе, а отъ сихъ Яицкіе, что нынѣ Уральскіе, Гребенскіе, Сибирскіе, Вольскіе, Терскіе, Некрасовскіе, и проч. козаки, какъ равно и Слободскіе полки. Собрано и составлено чрезъ труды Инженеръ-Генералъ-Маіора и Кавалера Александра Ригелъмана. 1786--86 года. Общество уже оказало большую услугу наукѣ изданіемъ ригельмановой "Исторіи Донскихъ Казаковъ", давно извѣстной, но никогда небывшей напечатанною; не меньшая услуга оказана и напечатаніемъ "Малороссійской Исторіи" того же автора. Въ этомъ сочиненіи мы не должны искать "исторіи малороссіи" въ томъ смыслѣ, въ какомъ привыкли принимать исторію: авторъ бралъ матеріалы, которые попадались ему подъ руку, и изъ нихъ неискусно сшивалъ свое лѣтописное повѣствованіе; единственное достоинство послѣдняго состоитъ въ томъ, что сочинитель его пользовался такими источниками, которые до-сихъ-поръ неизвѣстны, и потому книга его сама принимаетъ для насъ характеръ источника. Не смотря на большую начитанность, трудолюбіе и, какъ видно, любовь къ своему дѣлу, Ригельманъ совершенно не былъ къ нему призванъ и приготовленъ: объ исторической критикѣ у него нѣтъ никакого понятія, всѣ источники самые разнородные имѣютъ для него одинакую важность. Этотъ недостатокъ критики и вообще ученаго приготовленія всего болѣе выказывается у Ригельмана въ первыхъ главахъ его исторіи, гдѣ онъ говоритъ о происхожденіи казаковъ. Легко понять, что Ригельманъ, съ своими средствами, долженъ былъ пасть подъ тяжестію вопроса, труднаго и для ученаго, достаточно приготовленнаго къ своему дѣлу. Черпая извѣстія въ одно время и безъ разбора изъ миллерова "Собранія Россійской Исторіи", Рычкова "Опыта Казанской Исторіи", "Синопсиса", "Четіихъ Миней", Кромера, Солинѣяка и даже Димитрія Феодозія (?) "О жизни и преславныхъ дѣлахъ Государя Императора Петра Великаго", авторъ дошелъ до того, что перемѣшалъ всѣ народы и перепуталъ всѣ событія. Такъ онъ называетъ Назаровъ народомъ скиѳскимъ, языка славянскаго, и говоритъ, что прежде они назывались Аланами; Казары жили далеко на западъ до самой Папноніи, по здѣсь уже назывались другими именами, на-примѣръ, Аварами, Гуннами и т. д. Казары были побѣждены Половцами, которые ведутъ свое происхожденіе отъ Тотовъ, Готы отъ Цимбровъ, а тѣ и другіе были Славяне, языка россійскаго; Татары прежде носили названіе Печенѣговъ, Половцевъ, Торковъ, туркменовъ, Кипчаковъ; а такъ-какъ Половцы происходили отъ Готовъ, а Готы были Славяне языка россійскаго, то, слѣдовательно, и Татары были Славяне же языка россійскаго... Касательно происхожденія казаковъ, авторъ даетъ больше вѣры извѣстію Синопсиса, который "описуетъ ихъ "всѣхъ изъ народа Раксолянскаго, и по имяни перваго того народа Татаръ побѣдителя, Касака, Касаками или Козаками проименовавшимся. Сіе именованіе имѣла только нѣкоторая часть Сарматскаго, произшедшаго отъ Славянскаго народа, отъ коихъ въ роды жившихъ въ здѣшнихъ мѣстахъ оное осталось". Эти-то Касаки, по мнѣнію автора, поселились около Днѣпра, находились въ службѣ русскихъ князей, а послѣ монгольскаго нашествія, вмѣстѣ съ Украйною, подпали владычеству польскому. Такимъ-образомъ, для объясненія имени "козакъ" составленъ особый народъ, смѣшанный съ Касогами лѣтописи; но въ лѣтописяхъ малороссійскіе казаки называются также Черкасами: надобно объяснить, откуда взялось это названіе? И вотъ авторъ беретъ у Татищева извѣстіе, что "въ 14 столѣтіи, когда Черкесы въ здѣшнія мѣста изъ Кабарды пришли и въ княжествѣ Курскомъ, подъ властію Татаръ, собравши множество сброда, слободы населили и воровствомъ промышляли, но для многихъ на нихъ жалобъ Татарскимъ баскакомъ на Днѣпръ приведены, и городъ Черкасы они построили, которой и донынѣ на томъ же мѣстѣ и тѣмъ же званіемъ именуется, состоящій на правой сторонѣ рѣки оной, ниже города Канева, почему все козачество, да и вся Малороссія, потомъ Черкасами проименовалось, а не Козарами". Далѣе авторъ говоритъ. "Сіи Украинскіе жители вопервыхъ какъ проименовались Черкасами, отъ Черкасъ, бывшихъ у нихъ, за прошествіемъ многихъ лѣтъ, стали о себѣ думать, будтобъ они и произошли отъ Козацкаго роду поколѣнія Козаръ, и потому, яко бы были люди вольные, оставляя то, что они прежде были Великихъ Россійскихъ князей подданные, и одного Россійскаго, то-есть, Славянскаго, или какихъ иныхъ вольныхъ людей, поколѣнія". Однако, не смотря на то, что авторъ, затрудненный своими источниками, предполагаетъ особый народъ Козаковъ, да еще черкесскую колонію на Днѣпрѣ для объясненія названія "Черкасъ", у него есть одна основная мысль, которую онъ старается провести и доказать и которая спасаетъ его иногда отъ заблужденій: это мысль, что Малороссія со всѣми ея казаками составляла изстари русское владѣніе. Мы уже видѣли, какъ онъ возсталъ противъ мнѣнія, что украинскіе жители происходятъ отъ казацкаго рода поколѣнія Козаръ, и были прежде люди вольные, а не подданные великихъ князей россійскихъ; по той же причинѣ онъ никакъ не хочетъ допустить, чтобъ запорожскіе казаки происходили отъ Козаръ, народа особеннаго и вольнаго; вотъ, что онъ говоритъ объ этомъ:
   
   "Иные жъ (козаки) мнятъ о себѣ быть изъ народовъ Раксолянскихъ, Донцы жъ изъ Черкесъ. Прочіе, же отъ древнихъ нѣкакихъ вольныхъ людей, кои яко бы не принадлежали ни къ какому владѣнію, и по тому мнятъ о себѣ всѣ, будто бъ они навсегда право имѣютъ въ вольности, и ни подъ чьимъ точнымъ владѣніемъ, какъ только подъ защитою тѣхъ областей, къ которымъ они прикосновенны, состоятъ. И для того де дочитаютъ себя, чтобъ они подлинно были изъ Русскихъ людей, или чьи бывшіе подданные. Сіе гордое мнѣніе берутъ они себѣ отъ пустаго только носящагося между ими имени, не изслѣдовавъ прямо древнихъ писателей, которые о Скифахъ и Цымбрахъ, жившихъ сначала около Меотическаго моря, Славянскаго языка, описывали, по, надувшись только тѣмъ пустымъ мнѣніемъ, хотятъ себя усильно представить, яко бы и донынѣ были подлинно по тѣмъ древнимъ породамъ вольные и ни къ кому принадлежащіе".
   
   Въ другомъ мѣстѣ авторъ говоритъ:
   
   "Отъ сего то носящагося молвою въ народѣ имяни (Козаровъ) Козаки Запорожскіе, живущіе въ Сѣчѣ, особливо о себѣ произносить стали, яко бы они подлинно отъ Козаръ произшествіе свое имѣли, и тѣмъ представляли себя быть народу вольному (да и другимъ объ ономъ поводъ подали), не упоминая уже того, что жительство и общество ихъ стало быть со времяни, когда Польшею велѣно было Украинскимъ Козакомъ содержать заставу ниже Днѣпровскихъ пороговъ, куда оные посылаемы и опредѣлены были для удержанія набѣговъ, въ Украйну я въ Польшу, Татарскихъ: оставляя и то, что они всѣ тамъ безженные были, и потому племя свое производить не могли, но набиралися потомъ къ тому числу изъ гуляющихъ Козаковъ же и изъ разныхъ родовъ людей, бродягъ, сходцовъ и бѣглыхъ, а паче Россіянъ, и составляли тѣмъ Кошъ и войско свое".
   
   Къ-сожалѣнію, и здѣсь авторъ, желая доказать свою мысль, впадаетъ опять въ ошибки, а именно, смѣшавъ всѣхъ казаковъ вмѣстѣ, заставляетъ малороссійскихъ и запорожскихъ казаковъ служить московскому государству при Иванѣ III. Неумѣнье распорядиться своими матеріалами, хотя сколько-нибудь очистить ихъ и согласить различныя извѣстія -- видно повсюду въ первой книгѣ первой части сочиненія.
   Вторая книга начинается разсказомъ объ устройствѣ, какое получили казаки при Стефанѣ Баторіи, и о притѣсненіяхъ, какія они начали претерпѣвать при преемникѣ его, Сигизмундѣ III. Въ этомъ разсказѣ, написанномъ слогомъ тяжелымъ, неуклюжимъ, разумѣется, мы не должны искать картинности, одушевленія и теплоты, которыми отличается разсказъ Конискаго; но и холодность, безстрастіе Ригельмана имѣютъ свою выгоду, они позволяютъ ему вписывать въ свой разсказъ такія извѣстія, какихъ не найдешь у Конискаго; такъ, на-примѣръ, всѣмъ извѣстно, что гетманъ Наливайко сожженъ Поляками въ мѣдномъ быкѣ; это извѣстіе перешло всюду изъ исторіи Конискаго, который такъ описываетъ событіе:
   
   "По пріѣздѣ Гетмана и Депутатовъ въ Варшаву, въ первую ночь взяты они на квартирахъ подъ караулъ и повержены тогда же въ подземную темницу, а по двухъ дняхъ безъ всякихъ опросовъ и сужденій, вывели Гетмана и съ нимъ Лободу, Мазепу и Кизима, на площадь и, объявивъ имъ вину гонителей на вѣру Христову, посадили живыхъ въ мѣднаго быка, и жгли быка того малымъ огнемъ нѣсколько часовъ, пока вопль и стонъ страдальцевъ былъ слышенъ, а наконецъ тѣла замученныхъ въ томъ быку сожжены въ пепелъ. Сіе жестокое и безчеловѣчное варварство выдумано Римскимъ духовенствомъ по правиламъ и мастерству ихъ священной инквизиціи, а произвели его въ такое безстыдное дѣйствіе вельможи Польскіе, владѣвшіе, вмѣстѣ съ Примасомъ, всѣмъ королевствомъ."
   
   Ригельманъ упоминаетъ объ этомъ событіи кратко и сухо; но за то прибавляетъ извѣстіе, противорѣчащее общепринятому: Конискій говоритъ, что гетманъ и депутаты сами добровольно отправились въ Варшаву послѣ заключеннаго съ Поляками трактата, а Ригельманъ пишетъ:
   
   "Польскій коронный Хетманъ, Жолковскій, храбрый и искусный воинъ, сиравясь съ силами, сталъ напередъ сыскивать и побивать ихъ (казаковъ) въ разныхъ мѣстахъ малыя толпы, и напослѣдокъ обезсиливши ихъ, подъ Дубна мы въ урочищѣ Солоницѣ, въ такую тѣсноту загналъ, что, дабы избѣжать всѣмъ смерти, принуждены были, но требованію Жолковскаго, своего Хетмана Паливайку, выдать, и съ нимъ полковниковъ, Лободу и нѣкоего Мазепу, кои онъ отослалъ въ Варшаву, и тамъ, на мѣдномъ волѣ, въ 1597 году, сожжены, такъ какъ Малороссійская исторія пишетъ; а Запорожское описаніе объявляетъ отсѣченіемъ головъ казнены,"
   
   Далѣе: Конискій, описавъ подробно подвиги гетмана Сагайдачнаго противъ Турковъ и Татаръ, говоритъ:
   
   "Гетманъ Сагайдачный, послѣ означенныхъ походовъ, никакихъ другихъ самъ не предпринималъ, и бывши самъ спокойнымъ правителемъ Гетманства, поправлялъ внутренніе безпорядки правительственные и воинскіе и проч."
   
   Но Ригельманъ не считаетъ позволеннымъ утаивать событія, и потому обстоятельно описываетъ походъ Сагайдачнаго подъ Москву, въ 1618 году, вмѣстѣ съ Владиславомъ. Кому не извѣстно превосходное, одушевленное описаніе Конискаго тѣхъ притѣсненій, которыя должно было претерпѣвать отъ Жидовъ и Поляковъ православное народонаселеніе Малороссіи? У Ригельмана находимъ подтвержденіе этимъ извѣстіямъ, и его краткій и сухой разсказъ довольно-любопытенъ:
   
   "Что жъ касалось до Украинскихъ жителей, то они безпрестанно Республикѣ, да и самому Королю, приносили жалобы, токмо ничто не превозмогало; ибо Король и Республика онаго прилежно не внимали, а оставляли только, но обычаю, канцелярскому служителю, впредь до разсмотрѣнія; не взирая на то, или еще лучше сказать, попускала (т. е. Республика) Полякъ чинить обиды и налоги и дѣлать безпрестанныя тягости и озлобленія народу, даже такъ, что и церкви уже разоряли. Къ сему злу зло вящее Малороссіи причинялось, ибо многіе уже Русскіе, живущіе въ Малой Россіи, князья, воеводы, старосты и прочіе именитые люди, посягая за себя въ жену изъ Польскаго роду вѣры Римскаго исповѣданія, а своихъ дочерей отдавая за Полякъ, смѣсились чрезъ сіе такъ, что, наконецъ, всѣ тѣ отпали отъ Грекороссійскаго закона и прилѣпились къ Римской вѣрѣ, чрезъ что, а паче по смерти Хетмана Конашевича и Князя Острожскаго, вознегодовавши оные на Россіянъ вѣры Русской и приложась къ Полякамъ, усильно старалися преложить также вѣру и церковь Грекороссійскую въ унію, и изъ сего дѣлали въ Украйнѣ людямъ всякое понужденіе и налоги".
   
   Притѣсненія всякаго рода и особенно затронутіе самаго высокаго для народа интереса, интереса религіознаго, должны были необходимо вызвать возстаніе окончательное; Малороссія ждала человѣка, способнаго начать его, и этотъ человѣкъ скоро явился.
   Ригельманъ, прежде, нежели началъ разсказъ о возстаніи Хмѣльницкаго по малороссійскимъ источникамъ, внесъ въ свое сочиненіе цѣликомъ Повѣствованіе французскаго писателя Шевалісра, о которомъ нашъ авторъ говоритъ слѣдующее:
   
   "Учинилось чрезъ Хмельницкаго, во всемъ войскѣ казацкомъ и во вссй Малой Россіи жителяхъ возмущеніе съ неукротимою яростію и вооруженіемъ на всю Польшу слѣдующимъ началомъ, о которомъ, во-первыхъ, по Польскимъ вѣдомостямъ, бывшій въ то самое время, при Польскомъ королевскомъ дворѣ Секретарь Посольства Французскаго Двора Надворный Совѣтникъ Шеваліеръ, описывалъ и въ Парижѣ на Французскомъ языкѣ въ печать выдалъ 1653 году. Съ онаго при семъ прилагаю точной списокъ перевода, и хотя оное со многими вѣроятностями отъ него обнародовано, но, однако, болѣе по Польскимъ прихотямъ, закрывая многое, изъ чего любопытный читатель можетъ усмотрѣть самую истину, которая сторона имѣла болѣе справедливости къ тому выигрышу, какъ по окончаніи сего слѣдующее отъ Малороссійской стороны повѣствованіе обстоятельнѣе объявляетъ".
   
   Мы должны быть благодарны Ригельману за то, что онъ вставилъ въ свое сочиненіе рѣдкую теперь книгу Шевалье, въ которой находимъ любопытныя подробности о знаменитыхъ войнахъ Хмѣльницкаго, и, не смотря на то, что Ригельманъ заподозрѣваетъ его разсказъ, какъ написанный болѣе по польскимъ прихотямъ, нельзя сказать, чтобъ Шевальё гдѣ-нибудь намѣренно унижалъ казаковъ, не отдавалъ имъ должнаго. Такъ, на-примѣръ, при описаніи сраженія подъ Берестечкомъ, читаемъ слѣдующее:
   
   "Двѣ тысячи изъ казаковъ засѣли въ таборѣ своемъ, выбравши себѣ небольшую горку для защищенія своего, такъ какъ отчаянные уже спасенія своего, восхотѣли дорого цѣнить жизнь свою; по когда увидѣли себя быть принужденныхъ уступать множеству Поляковъ, то одни изъ нихъ бросились въ рѣку, а другіе въ болота, а изъ тѣхъ триста человѣкъ, собравшись на одномъ мѣстѣ въ уголокъ табора своего, мужественно защищали себя противъ великаго числа наступающихъ, которые отъ всѣхъ сторонъ чрезвычайно утѣсняли ихъ, и для увѣренія о себѣ въ пощадѣніи живота своего (которой имъ даровать обѣщаемо было) и всего дражайшаго въ жизни, вынимали изъ кармановъ своихъ и поясовъ все, что ни было золота и серебра, бросали въ воду, а наконецъ, когда болѣе великому числу войска противиться не въ состояніи были, то всѣ побиты одинъ за другимъ остались; однако при томъ каждый за себя особливо мужественно стоялъ, какъ то одинъ изъ нихъ еще оставался въ живыхъ, защищалъ себя чрезъ цѣлые три часа противъ всего Польскаго войска храбро. Сіе случилось такимъ образомъ: въ томъ болотѣ было небольшое судно, за которое когда онъ забрался, то былъ такъ смѣлъ, что весь Польской огонь выдержалъ мужественно, да и самъ палилъ изъ своего ружья до тѣхъ поръ, покамѣстъ ему доставало пороху, а наконецъ, по недостатку того, отбивался косою, которою всѣхъ, наступающихъ на него, прогонялъ отъ себя. Одинъ изъ Великороссійскихъ (?) солдатъ наступилъ на него съ таковымъ же оружіемъ, однакожъ ничего ему учинить не могъ, хотя и усиливался много, и еслибъ вскорѣ отъ него не отскочилъ, то бы безъ сумнѣнія, остался пополамъ разсѣченъ. Что нѣкоторый шляхтичъ изъ владѣнія Чехановскаго, да Нѣмецкой солдатъ, усмотрѣвъ, бросились прямо въ воду, по шею, и когда начали съ нимъ имѣть битву, то, хотя тотъ казакъ и былъ уже четырнадцатью пулями раненъ, однако крѣпко и мужественно стоялъ еще, въ великое всей Польской арміи и самаго Его Величества короля удивленіе; ибо въ присутствіи королевскомъ оная брань продолжалась, и Король не могъ надивиться храбрости его, приказавъ объявить ему въ голосъ, что Его Величество жалуетъ ему жизнь, есть ли только онъ отдастся самъ въ руки, на что отвѣтствовалъ имъ весьма гордо, сказавъ, что жить болѣе не старается и умереть желаетъ, какъ истинной воинъ."
   Съ третьей книги своего повѣствованія, Ригельманъ пользуется источниками малороссійскими, польскими и особенно московскими, или великороссійскими, которымъ онъ отдаетъ преимущество. Это обстоятельство составляетъ главное достоинство ригельманова сочиненія, потому-что придаетъ ему особенный характеръ, отличающій его отъ другихъ извѣстныхъ малороссійскихъ исторій, написанныхъ если и не исключительно по малороссійскимъ источникамъ, то по-крайней-мѣрѣ съ явнымъ ихъ предпочтеніемъ. Мы уже имѣли случай замѣтить общій характеръ разбираемаго повѣствованія, и потому не будемъ ждать отъ автора рѣзкаго очерченія характеровъ дѣйствующихъ лицъ въ знаменитой драмѣ отдѣленія Малороссіи отъ Польши. Мвгі не имѣемъ права требовать этого отъ Ригельмапа тѣмъ болѣе, что и въ другихъ исторіяхъ Малороссіи, которыхъ авторы отличаются большею талантливостью, большимъ мастерствомъ въ своемъ дѣлѣ, не встрѣчаемъ ничего подобнаго. Исторія Боннскаго, которая въ художественномъ отношеніи стоитъ выше всѣхъ другихъ сочиненій того же содержанія, отличается больше живописью событій, чѣмъ характеровъ. Такимъ образомъ, ни одно сочиненіе объ исторіи Малороссіи не можетъ дать намъ яснаго понятія о величайшемъ героѣ этой страны -- Зиновіи Богданѣ Хмѣльницкомъ.
   Происходя отъ одной изъ самыхъ знаменитыхъ малороссійскихъ фамиліи, Хмѣльницкій получилъ въ Варшавѣ блестящее по тому времени воспитаніе; но польское образованіе XVII вѣка, не народное и для самихъ Поляковъ, могло сообщить даровитому молодому человѣку только внѣшній блескъ; внутри же Хмѣльницкій остался по-прежнему дикимъ сыномъ степей, съ энергическою природою, страстною, буйною, и скоро безплодныя, неприложительныя знанія были забыты въ кровавыхъ сѣчахъ и въ казацкихъ оргіяхъ. Но, вмѣстѣ съ буйнымъ, неудержимымъ, страстнымъ характеромъ, въ Хмѣльницкомъ соединялся умъ необыкновенно-ясный, блестящія военныя способности, проницательность и ловкость во всѣхъ предпріятіяхъ, во всѣхъ поступкахъ; должно прибавить также, что какъ достоинства, такъ и недостатки Хмѣльницкаго содѣйствовали къ тому, чтобъ поставить его совершенно въ уровень его положенію. Притѣсненія, которыя терпѣла Малороссія отъ Поляковъ, достигли крайней степени; вспыхивали возстанія и всѣ оканчивались гибельно для народа и для вождей его. Въ это-то время страшная обида была нанесена Полякомъ Чаплинскимъ Хмѣльницкому, а Хмѣльницкій никогда не забывалъ обиды; но личное мщеніе могло быть удовлетворено только при мести общей, при мести за всю страну, угнетенную толпами Чаплинскихъ. Хмѣльницкій является въ челѣ возстанія, и дѣло Малороссіи выиграно, потому-что Хмѣльницкій если что началъ, то доведетъ до конца: "Еще не умерла казацкая матка!" сказалъ Богданъ, указавъ на свою саблю, и бѣжалъ въ Запорожье; Запорожье встало по его слову. Говорятъ, что Хмѣльницкій воспользовался при этомъ грамматою короля Владислава, въ которой тотъ такъ отвѣчалъ казакамъ на ихъ жалобы "Козаки воины добрые, есть "у нихъ мушкеты и сабли, такъ что жь имъ мѣшаетъ стать за себя и за свою свободу? а я помогать имъ не въ силахъ по причинѣ партій вельможескихъ". Эти слова проливаютъ ясный свѣтъ на состояніе Польши, на отношеніе ея къ Малороссіи и на причины, почему эти отношенія имѣли извѣстный намъ исходъ. Слова, сказанныя Владиславомъ казакамъ, сказаны не въ первый разъ польскимъ королемъ: еще Казиміръ Великій, прозванный отъ вельможъ своихъ въ насмѣшку мужицкимъ королемъ за попеченіе о нисшихъ классахъ народа, еще Казиміръ-Великій принужденъ былъ сказать крестьянину, который жаловался ему на своего господина: "Купи огниво и ступай на поле: тамъ наймешь кремень; вотъ послѣднее средство, которое можетъ помочь тебѣ, а я защитить тебя не въ силахъ". Государи уполномочиваютъ подданныхъ къ насильственнымъ средствамъ, пожарамъ, войнамъ! Между государствомъ и королемъ, заботящемся объ интересахъ государственныхъ, стало сословіе, которое предпочитало сословный интересъ государственному, явилось государство въ государствѣ, оба съ противоположными стремленіями, часто въ открытой враждѣ другъ съ другомъ, почти всегда въ несогласіи. Во время междуцарствія, въ московскомъ государствѣ, жители Смоленска не хотѣли сдаваться Сигизмунду III, не смотря на всѣ его обѣщанія; они говорили: "Мы не можемъ полагаться на обѣщанія королевскія; ко" роль, пожалуй, обѣщаетъ, да шляхта его не послушаетъ". При такомъ раздвоеніи и безнарядьи, какія господствовали въ Польшѣ, могло ли это государство (если только слово: "государство" можетъ быть здѣсь употреблено) успѣшно бороться съ Малороссіянами, между которыми господствовали одушевленіе и единство именно потому, что всѣ ихъ лучшіе интересы были оскорблены самымъ дерзкимъ образомъ? Вотъ что говоритъ объ этихъ оскорбленіяхъ воззваніе Хмѣльницкаго: "Нынѣ казаки отъ вольности и почтенія уже уничтожены, силы ихъ уменьшены, начальниковъ своихъ природныхъ лишены и отданы подъ началъ Поляковъ, а иные и въ подданные имъ; что грунта всѣ отобраны и въ крайнее неимущество доведены, разогнаны и истреблены многіе; оставшихъ же казаковъ заставляютъ въ непристойныя и обыклыя для козака, какъ-то въ городовыя и прочія работы, употребляютъ къ топленію печей, къ чищенію дворовъ, коней, къ кормленію псовъ, дровомелями и на почты, вмѣсто почтарей, посылаютъ. Опредѣленное жалованье отъ короля и Рѣчи Посполитой, на каждаго козака по тридцати золотыхъ, оставляютъ полковники, коммиссары и сотники у себя, раздѣляя между собою; также, когда козакъ отъ Татаръ коня добраго въ охотѣ своей добудетъ, отнимаютъ; изъ Запорожья чрезъ степи ястребовъ, биркутовъ и хортовъ, до городовъ въ подарокъ къ вельможамъ съ бѣдными козаками подсылаютъ, не сожалѣя, что хотя бы и пропалъ, какъ-то хищность отъ Татаръ и бываетъ. Когдажь языка Татарина кто досталъ, онаго отсылаютъ съ своими любимцами къ коронному хетману, а отважность и услугу ту, съ которымъ бы слѣдовало тогожъ самаго съ тѣмъ представить, ни во что вмѣняютъ. За жидовскими откупами невольно козаку для своей надобности никакого напитка въ домѣ держать и ниже браги имѣть. Собираютъ нынѣ и десятину отъ слѣдующихъ изъ Запорожья съ рыбою иди и съ инымъ чѣмъ, въ Кайдакѣ на коммиссара, сверхъ онаго берутъ на полковниковъ, сотниковъ и есауловъ и писарей, чрезъ что, разоряя, приводятъ насъ къ великому убожеству. Козакамъ же быть уже, какъ сами, братья, знаете, не больше 6000 человѣкъ реестровыхъ опредѣлено, для того, чтобъ насъ обезсилить; а дѣти козацкія должны мужиками на панщинѣ быть и всяку работу и платежъ, такъ равно, какъ и посполитые, исполнять, да еще и вяще. А паче всего, что Козаковъ грабили, мертвили, даже и дѣтей, надъ женами жъ и дочерьми всякое ругательство и безчиніе дѣлали. Законъ нашъ нарушаютъ и отвращаютъ насъ отъ онаго, вводятъ свою унію, церкви разоряютъ, утварь церковную Жидамъ продаютъ, священниковъ и самую святость истребляютъ, а архипастырей нашихъ изгоняютъ. Соединимтеся, братья, и возстанемте за церковь и вѣру православную, истребимъ сію ересь и напасть свою, возставимъ-паки свою златую вольность и будемъ единодушны. Призывайте своихъ Козаковъ и земляковъ нашихъ, и ежели желаете, то буду предводителемъ вашимъ. Я уповаю достать и умножить силъ нашихъ, и на дѣюсь, что и всѣ козаки, гдѣ бъ они теперь ни были, къ намъ приложатся и будутъ наши помощники. Возложимте упованіе наше на Всевышняго "Той да поможетъ намъ".
   За справедливость словъ Хмѣльницкаго ручается то, что вся Украйна откликнулась на нихъ. При помощи единодушія и одушевленія, Богданъ одержалъ надъ Поляками двѣ блистательныя побѣды на желтыхъ-Водахъ и подъ Корсуномъ; онъ извѣстилъ Малороссію о торжествѣ своемъ въ слѣдующемъ чрезвычайно-любопытномъ универсалѣ, въ которомъ кратко излагается исторія отношеній Малороссіи къ Польшѣ: "Извѣстно вамъ" пишетъ Хмѣльницкій: "что не безъ важныхъ причинъ подняли мы оружіе противъ Поляковъ. Теперь, послѣ двухъ генеральныхъ битвъ, получили мы извѣстіе, что враги наши, ожесточенные неудачами, не только сами собираютъ огромныя войска, но и наияснѣйшаго короля своего, Владислава, пана нашего "милостиваго и отца ласковаго, на насъ же подымаютъ, чтобъ, пришедши со всѣми силами на Украйну, огнемъ и мечемъ насъ повоевать, жилища наши разорить, и самихъ насъ всѣхъ подбить, или забрать въ тяжкую неволю, и такимъ образомъ испразднить и поглотять славу нашу. Но мы подняли "оружіе не противъ короля, милостиваго пана нашего, но противъ Поляковъ гордыхъ, за королевскія привилегіи, намъ козакамъ данныя. Поляки, по словамъ ихъ же лѣтописцевъ, происходятъ отъ насъ, Савроматовъ и Руссовъ, и сначала жили вмѣстѣ съ братьями нашими, Савроматами и Руссами; но потомъ, по несытому желанію славы и богатства, удалились отъ предковъ нашихъ, и взявши себѣ особое названіе -- Ляховъ или Поляковъ, забрались за Вислу, посѣли на чужихъ земляхь между знаменитыми рѣками, Одеромъ и Вислою, нанесли вредъ многимъ окольнымъ землямъ и государствамъ нѣмецкимъ и другимъ западнымъ и полуночнымъ, завладѣли этими державами военнымъ разбойническимъ способомъ прошлыхъ древнихъ вѣковъ, расплодились и умножились, и, будучи и этимъ недовольны, обратились, подобно Каину, на собственныхъ братьевъ своихъ, Руссовъ или Савроматовъ, подчинили себѣ древнія наши земли и поселенія. Мало того, что Поляки въ собственныхъ земляхъ нашихъ русскихъ испразднили славное имя наше козацкое, нѣтъ! запрягли братію нашу, всѣхъ Роксолановъ въ невольническое ярмо, вздумали отводить отъ православной, душеспасительной Грекорусской вѣры, и насиліями приводить къ Уніи римскаго заблужденія. Они приневолили и всѣхъ прежнихъ князей своихъ и королей польскихъ, которые не были противъ нашего Греко-Русскаго благочестія, нарушитъ прежнія, данныя ими намъ права; наконецъ теперь, противъ воли короля пана нашего милостиваго, хотятъ искоренить всѣхъ насъ Козаковъ, а остальное народонаселеніе привести въ Унію. Сколькихъ Козаковъ и мѣщанъ братій нашихъ, мерзкіе псы, польскіе правители поѣли! Что и мнѣ самому досталось отъ Чаплинскаго? Но что мнѣ говорить объ этомъ и вѣру нашу православную всегда ругали и безчестили, священниковъ нашихъ благочестивыхъ, безъ всякой причины, били, рвали волосы и бороды; а какія вамъ всѣмъ Малороссіянамъ, отъ Поляковъ и Жидовъ, ихъ арендаторовъ и любимыхъ факторовъ, по сіе время причинялись обиды, тяжести, озлобленія и разоренія, того мы здѣсь не пересчитываемъ, потому-что сами вы объ нихъ хорошо знаете и помните. Припоминаемъ вамъ одно, что Поляки запретили намъ сходиться по два или по три человѣка вмѣстѣ на улицѣ и даже въ собственныхъ домахъ своихъ: уста, данныя Богомъ человѣку на глаголаніе, поляки заградили, и вопреки природѣ, политикѣ и всемірнаго обычая, приказали вамъ быть нѣмыми... Въ праведной войнѣ своей противъ притѣснителей нашихъ мы надѣемся на милость Божію и потому еще, что мы начали войну съ Поляками не безъ вѣдома и позволенія пана своего, наияснѣйшаго королевскаго величества, Владислава Четвертаго (Здѣсь слѣдуетъ извѣстіе объ упомянутомъ выше письмѣ Владислава къ казакамъ)." -- Универсалъ-оканчивается очень-любопытнымъ въ устахъ Хмѣльницкаго извѣстіемъ. "Если ветхій Римъ, мать всѣхъ европейскихъ городовъ, владѣвшій многими государствами и гордившійся многочисленнымъ войскомъ, былъ взятъ горстью воинственныхъ Руссовъ, изъ Руссіи, отъ поморія Балтійскаго вышедшихъ, то кто можетъ противиться теперь намъ, слѣдующимъ примѣру тѣхъ древнихъ Руссовъ, предковъ нашихъ?"
   Изъ этого универсала ясно видно намѣреніе Хмѣльницкаго показать, что онъ возсталъ не противъ Польши, не противъ короля, но противъ Поляковъ, т. е. вельможъ и шляхты -- объявленіе странное, при всѣхъ другихъ отношеніяхъ, и объясняемое только означеннымъ раздвоеніемъ, господствовавшимъ въ Польшѣ. Что Хмѣлтницкій точно въ это время отдѣлялъ дѣло короля и государства польскаго отъ дѣла вельможъ и шляхты, доказательствомъ служитъ драгоцѣнный актъ, напечатанный кіевскою коммиссіею -- Дневная записка о путешествіи къ Запорожскому войску коммиссаровъ: пана брацлавскаго воеводы съ товарищами; нѣсколько разъ самъ гетманъ и его приближенные, въ разговорѣ съ польскими коммиссарами, выдѣляли короля изъ дѣла Поляковъ; такъ, однажды, когда воевода брацлавскій сталъ говорить гетману о королевской милости, то полковникъ Дзялакъ прервалъ его рѣчь словами: "Король какъ король, но вы короленята проказите много, да и напроказили". Самъ Хмѣльницкій, въ минуты особенной откровенности, сказалъ коммиссарамъ: "Я васъ всѣхъ Ляховъ оборочу вверхъ ногами и растопчу такъ, что всѣ будете у меня подъ ногами, а наконецъ отдамъ васъ турецкому султану въ неволю. Король будетъ королемъ, чтобъ карать и казнить шляхту, дуковъ, князей, чтобъ онъ былъ вольнымъ. Провинится князь -- отрубить ему голову, провинится козакъ -- и съ нимъ то же сдѣлать... Я не захочетъ король вольнымъ королемъ быть, то какъ ему угодно." Въ другой разъ Хмѣльницкій говорилъ: "Ставши на Вислѣ, я скажу прочимъ Ляхамъ, сидите, молчите, Ляхи! Гуда я загоню всѣхъ дуковъ и князей, а если будутъ брыкать и за Вислою, то я навѣрно и тамъ ихъ найду. Во всей Украйнѣ не останется ни одного князя и ни одного шляхтича; а если который изъ нихъ захочетъ ѣсть хлѣбъ съ нами, тотъ повинуйся запорожскому войску, а на короля не брыкай." Изъ этого ясно видно, откуда была нанесена рана Хмѣльницкому и всей Малороссіи, да и самой Польшѣ. Малороссіяне хорошо понимали, что пока Польша будетъ существовать съ своимъ прежнимъ устройствомъ, съ своеволіемъ пановъ, съ неволею короля, то имъ нельзя будетъ ожидать перемѣны своей участи къ лучшему; вотъ почему Хмѣльницкій хочетъ загнать всѣхъ дуковъ, князей и шляхту за Вислу или отдать въ неволю Туркамъ, чтобы король былъ вольнымъ, чтобъ на него никто не смѣлъ брыкать; но Польша не могла перемѣнить своего устройства, не могла освободиться отъ дуковъ, князей и шляхты, Янъ Казиміръ не могъ сдѣлаться королемъ вольнымъ -- и Хмѣльницкій обратился къ царю московскому.
   Съ начала сношеній Хмѣльницкаго съ Москвою, повѣствованіе Ригельмана пріобрѣтаетъ особенную важность и занимательность, потому-что, какъ уже было выше сказано, авторъ пользовался преимущественно источниками московскими. Дважды, по словамъ Конискаго, посылалъ Хмѣльницкій ко двору московскому просить царя объявить войну Польшѣ, причемъ казаки! окажутъ ему усердную помощь, и дважды царь отвѣчалъ Хмѣльницкому, что онъ тогда только объявитъ воину Польшѣ за Малороссію, когда послѣдняя навсегда соединится съ московскимъ государствомъ. Касательно третьяго посольства Хмѣлыіицкаго къ царю, извѣстія Ригельмана не сходны съ извѣстіями, находящимися у Боннскаго. Конискій пишетъ, что Хмѣльницкій, выпросивъ десятимѣсячный срокъ у пословъ турецкаго, татарскаго и польскаго, принуждавшихъ его воевать съ Москвою, тотчасъ отправилъ къ царю генеральнаго судью Якова Гонзевскаго тайно, съ письмомъ, въ которомъ опять умолялъ Алексѣя Михайловича объявить войну Польшѣ, а въ противномъ случаѣ грозилъ, что онъ гетманъ будетъ приневоленъ соединить свои войска съ врагами московскаго государства. Въ отвѣтъ на ихъ письмо, царь отправилъ къ Хмѣльницкому боярина Бутурлина съ двумя товарищами и съ ними писалъ, что войска московскія давно стоятъ на границахъ, но выступить имъ безъ надежнаго союзника сомнительно: "А когда бы ты, гетманушка" продолжаетъ царь, "изволилъ съ нами соединиться, то бы всѣ сумнительства на сторону, и мы поручили бъ вамъ всю свою армію, такъ какъ человѣку умному и воину славному. А что ты пишешь про договоры и обовязки, то мы готовы все исполнить вѣрою и правдою, какъ законъ христіанскій и совѣсть повелѣваютъ. Одначе чтобъ впредь не было разнодумья и шатостей съ обѣихъ сторонъ, то хорошо бы соединиться и укрѣпиться намъ на вѣчныя времена, какъ единовѣрнымъ и единокровнымъ, и чтобъ враги наши не посмѣвались о насъ; а договоры объ этомъ и уставы суть права старыя малороссійскія и козацкія, которые мы за ними укрѣпимъ и подпишемъ за себя и наслѣдниковъ нашихъ, и не будутъ они нарушимы вѣчно. А что ты придумаешь къ лучшему съ нашими боярами и своими думными людьми, мы на тое будемъ согласны."
   Далѣе читаемъ у Конискаго, что когда царскіе послы прибыли въ Чигиринъ, то Хмѣльницкій, созвавъ знатнѣйшихъ казаковъ, объявилъ имъ о предложеніи царскомъ, и послѣ разныхъ споровъ всѣ согласились соединиться съ Москвою. "Гетманъ, продолжаетъ Конискій, поручилъ судьѣ, Самуилу Богдановичу и полковнику переяславскому, Павлу Тетерѣ, написать договорныя статьи съ царемъ московскимъ и представить ихъ на разсмотрѣніе его и всего совѣта малороссійскаго. Онѣ написаны, и по апробаціи гетмана съ совѣтомъ, объявлены посламъ московскимъ, которые, согласись на все, въ нихъ уложенное, подтвердили присягою своею отъ лица царя и царства московскаго о вѣчномъ и ненарушимомъ храненіи условленныхъ договоровъ. А за симъ требовали они взаимной присяги отъ чиновъ и народа малороссійскаго въ равномѣрномъ соблюденіи тѣхъ договоровъ. Статьи договорныя подписаны гетманомъ и чинами генваря 6 дня, 1634 года, и присяга тогда же ими учинена." По Ригельманъ пишетъ, что въ самомъ началѣ 1634 года (т. е. въ сентябрѣ) Хмѣльницкій послалъ въ Москву нарочныхъ съ челобитьемъ: старшину Григорія Гуленицкаго, и писаря войсковаго, Ивана Виговскаго съ товарищи, прося, чтобъ царь принялъ всю Малороссію, его и все войско Запорожское въ вѣчное свое твердое владѣніе, подданство и покровительство, и тѣмъ бы освободилъ изъ-подъ ига и неволи польской; а для подлинной въ томъ имовѣрности и утвержденія присягою ихъ, прислалъ бы государь бояръ своихъ къ нему, кого ему угодно, и въ залогъ принялъ бы отъ нихъ городъ Кіевъ и Бѣлую Церковь. Выслушавъ челобитье пословъ;царь Алексѣй Михайловичъ созвалъ 1-го октября соборъ, на которомъ предложилъ о просьбѣ гетмана и о необходимости начать войну съ Польшею; всѣ чины и выборные единогласно просиди государя взять Малороссію подъ свою державу, и царь, отпустивъ гетманскихъ пословъ съ желаннымъ отвѣтомъ, отправилъ въ Малороссію боярина Вас. Вас. Бутурлина съ многочисленною свитою для принятія присяги съ гетмана и всѣхъ Малороссіянъ, что и было исполнено имъ 6-го января 1634 года въ Переславлѣ-Южномъ.
   Чьимъ же извѣстіямъ теперь болѣе вѣрить -- Конискаго, или Ригельмана? Основываясь на актахъ оффиціальныхъ и неоспоримыхъ, мы должны рѣшить въ пользу послѣдняго, хотя и у него встрѣчается ошибка и неполнота. Гетманъ не могъ отправить къ царю посла съ секретнымъ порученіемъ и писать только о необходимости начать войну съ Польшею, не упоминая ни слова о подданствѣ, потому-что въ такомъ случаѣ какъ бы могъ Алексѣи Михайловичъ прямо и торжественно созвать соборъ и объявить о желаніи Хмѣлыіицкаго поддаться московскому государству? Ясно, что, какъ говорить Ригельманъ, въ письмѣ гетмана къ царю, кромѣ извѣщенія о враждебныхъ замыслахъ Турковъ и Татаръ противъ Москвы, должна была также заключаться просьба о принятіи его въ подданство; ясно, что Бутурлинъ не могъ отправиться въ Малороссію съ тѣмъ только, чтобъ приглашать ея народъ къ соединенію съ Москвою. Но выше было сказано, что и у Ригельмана есть ошибки и неполнота, именно: онъ говоритъ, что послами отъ Хмѣльницкаго въ Москву были Григоріи Гуленицкій и Иванъ Виговскій; но Гуленицкаго не было уже тогда въ Малороссіи: онъ бѣжалъ оттуда, скрывался въ Крыму и Польшѣ и дѣйствовалъ враждебно противъ Хмѣльницкаго: здѣсь Ригельманъ смѣшалъ прежнія посольства въ Москву отъ гетмана. По и у Копискаго посолъ также названъ неправильно: еще до сентября 1633 года (или 1634, по старому русскому лѣтосчисленію) Хмѣльницкій присылалъ къ царю посломъ Герасима Яковлева съ товарищи бить челомъ о принятіи въ подданство (См. Собр. Гос. Гр. и Дог. г. 111, Л7 156); въ отвѣтъ на это челобитье, присланное съ Герасимомъ Яковлевымъ, царь послалъ, 6 сентября 1653 года, къ гетману стольника Родіона Стрѣшнева и дьяка Мартемьяна Бредихина объявить похвалу Хмѣльницкому и всему войску запорожскому за то, что они царской милости ищутъ. Что челобитье, присланное съ Герасимомъ Яковлевымъ, было именно о принятіи въ подданство, доказательствомъ служитъ отвѣтъ гетмана царю на посольство Стрѣшнева (Собр. Гос. Гр. и Дог. т. 111, No 139): "Зѣло утѣшилися есмы" пишетъ Хмѣлыищкій, "когда грамоту прочитали есмы, отъ твоего царскаго величества присланную до насъ всего войска запорожскаго, черезъ ближняго стольника P. М. Стрѣшневой и дьяка Мартемьяна Бредихина, которые вѣрно твоему царскому величеству служатъ, жалованье милостивое намъ отдали, и по повелѣнію твоего царскаго величества, намъ объявили, что твое пресвѣтлое царское величество пожаловалъ насъ и изволилъ приняти подъ свою крѣпкую руку и высокую и царскаго величества милостивое жалованье. И мы тому обрадовадися вельми, и ради твоему пресвѣтлому царскому величеству вѣрнѣе во всемъ служить и крестъ цѣловать, и по повелѣнію твоего царскаго величества, повиноваться готовы будемъ и проч." 6-го сентября 1653 года царь отправилъ Стрѣшнева и Бредихина, а 1-го октября созвалъ соборъ, на которомъ объявляетъ о челобитьи гетмана, но говоритъ, что съ этимъ челобитьемъ присланъ еще новый посланецъ -- Лавринъ Капуста (Собр. Гос. Гр. и Дог. т. III, No 157). Слѣдовательно, послѣ посольства Герасима Яковлева, бывшаго въ Москвѣ до сентября, явился въ этомъ мѣсяцѣ еще новый посолъ -- Лавринъ Капуста съ тѣмъ же челобитьемъ. Мы опровергли извѣстіе Конискаго въ пользу извѣстія Ригельмана, какъ согласнаго съ актами оффиціальными; теперь обратимъ вниманіе на достовѣрность источниковъ Конискаго. Уже выше была приведена первая половина письма, будто бы присланнаго къ Хмѣльницкому отъ царя Алексѣя Михайловича; это письмо оканчивается такъ: "А что ты придумаешь къ лучшему съ нашими боярами и своими думными людьми, мы на тое будемъ согласны. А коль скоро согласіе утвердимъ, такъ и войска выправимъ на непріятелей, а межъ себя воевать сохрани насъ, Господи! Самъ дьяволъ развѣ на то поступить можетъ, а намъ православнымъ, и мыслити о такомъ зломъ дѣлѣ, право, со грѣхомъ; а дума наша есть и будетъ, еже бы защитити и охранити народъ православный отъ врага и местника, чего мы и отъ васъ ищемъ, и видитъ Богъ, что въ правдѣ и истинѣ, и подъ Его святой порукой, соединиться вѣчно съ вами и народомъ вашимъ желаемъ, и вамъ объ томъ почтительно пишемъ." Но письмо, по словамъ Конискаго, было отправлено уже съ Бутурлинымъ, слѣдовательно, въ октябрѣ; для сравненія приведемъ граммату того же царя Алексѣя Михайловича къ тому же гетману Богдану Хмѣльницкому и о томъ же предметѣ, посланную 6-го сентября съ Стрѣшневымъ (Собр. Гос. Гр. и Дог. т. III, No 156): "Божіею милостію, отъ великаго государя царя и проч. (слѣдуетъ титулъ), отъ нашего царскаго величества Богдану Хмѣльницкому, гетману Войска Запорожскаго, и всему Войску Запорожскому наше царскаго величества милостивое слово. Въ прошломъ году присылали къ намъ великому государю къ нашему царскому величеству ты, Богданъ Хмѣльницкій, гетманъ Войска Запорожскаго, посланца своего Герасима Яковлева и товарищи, ищучи къ себѣ нашего царскаго велитчества милости; и мы великій государь наше царское величество тебя гетмана и все Войско Запорожское, за то, что вы нашія царскаго величества милости ищете и намъ великому государю служите, жалуемъ, милостиво похваляемъ. И тебѣ бъ гетману Богдану Хмѣльницкому и всему Войску Запорожскому, памятуя къ себѣ нашу царскаго величества многую милость и жалованье, намъ великому государю служить и всякаго добра хотѣть; а мы великій государь наше царское величество къ тебѣ гетману и ко всему Войску Запорожскому нашу царскаго величества милость и жалованье и впередъ держати учнемъ, и служба ваша у насъ великаго государя забвенна николи не будетъ. И послали, для нашихъ государскихъ дѣлъ, къ тебѣ гетману Богдану Хмѣльницкому и ко всему Войску Запорожскому, нашего царскаго величества ближняго нашего стольника и проч., а съ ними послали къ тебѣ наше государское жалованье, и о чемъ они тебѣ говорили учнутъ, и тебѣ бъ имъ въ томъ вѣрить и къ намъ великому государю отпустити ихъ, не задержавъ." Теперь спрашивается какимъ образомъ могъ царь сперва написать Хмѣлыищкому, что соглашается на его просьбу, принимаетъ Малороссію въ подданство, а потомъ совершенно въ другомъ тонѣ, уговаривать гетмана къ соединенію съ московскимъ государствомъ? Не ясно ли, что Боннскій или былъ обманутъ подложнымъ письмомъ, или, по-крайней-мѣрѣ, смѣшалъ событія, совершившіяся въ разныя времена? Конискій говоритъ также, что Бутурлинъ далъ присягу отъ лица царя и царства московскаго; но актъ несомнѣнный свидѣтельствуетъ, что Бутурлинъ именно присяги не далъ (см. Стат. Сп. Бутурлина).
   Когда Присяга была принесена говоритъ Ригельманъ, то Хмѣльницкій отправилъ къ царю пословъ съ двумя челобитьями о подтвержденіи Малороссіи прежнихъ правъ и вольностей; съ этихъ челобитныхъ сочинитель прилагаетъ точные списки; въ первой изъ нихъ, Хмѣльницкій пишетъ: "Отъ многихъ лѣтъ многочастнѣ мы, Богданъ Хмѣльницкій, хетманъ Войска Запорожскаго, и все Войско Запорожское, борющееся съ Ляхами и нашествія ихъ отражающе, помощи отъ Бога искахомъ и грамотами и посланниками нашими къ пресвѣтлому лицу благочестиваго царя, твоего царскаго величества,; челомъ били и молили, дабы намъ, православнымъ христіане намъ, быти родъ крѣпкою и высокою рукою Бога, всемогущаго и царя благочестиваго, твоего царскаго величества." Самъ гетманъ объявляетъ, что онъ много разъ, присылалъ къ царю съ просьбою принять Малороссію въ свое Подданство, а Конискій говоритъ, что въ прежнія посольства Хмѣльницкій предлагалъ царю только воевать Польшу въ союзѣ съ Малороссіянами, и будто самъ царь требовалъ подданства; но намъ достовѣрно, изъ оффиціальныхъ актовъ извѣстно противное, а именно, что Гетманъ просилъ царя о принятіи въ подданство, но тотъ не согласился, не желая первый нарушить миръ съ Польшею. Такъ, еще въ 1652 г., 22 марта, гетманскій посланникъ, Иванъ Искра, говорилъ московскимъ боярамъ: "будетъ де гетману Богдану Хмѣльницкому и всему Войску Запорожскому отъ Поляковъ учнетъ быть какое утѣсненье большое, и имъ де, опричь царскаго величества милости, дѣться негдѣ, и въ то бъ время царское величество пожаловалъ, велѣлъ "ихъ принять въ свою царскаго величества сторону съ порубежными ихъ городами." И посланцу говорено: "Будетъ имъ отъ Поляковъ учнетъ какое быть утѣсненье, и гетманъ бы и Черкасы шли въ царскаго величества сторону; а у царскаго величества въ московскомъ государствѣ земли великія и пространныя и изобильныя, подселиться имъ есть гдѣ, а податно имъ поселиться по рѣкамъ Дону и Медвѣдицѣ и прочимъ угожимъ и пространнымъ мѣстамъ. А только имъ быть царскаго величества въ порубежныхъ городѣхъ, и не всегда будетъ у нихъ съ литовскими людьми ссора; а что подалъ отъ нихъ, и то лучше безо всякаго будетъ задора" (Собр. Гос. Грам. и Дог. т. III, No 148). Мало того, въ Переяславлѣ, когда нужно было присягать царю Алексѣю Михайловичу, Хмѣльницкій, въ рѣчи своей къ народу, говорилъ слѣдующее: "Вадимъ, что нельзя намъ жити болѣ безъ царя, для того нынѣ собрали есть раду явную всему народу, чтобъ есте себѣ съ нами обради пана изъ четырехъ, котораго вы хощете: первый царь есть турскій, который многажды черезъ пановъ своихъ призывалъ насъ подъ свою область; второй ханъ крымскій; третій король польскій; четвертый есть православной великія Россіи царь восточный, котораго мы уже шесть лѣтъ безпрестанными моленіи нашими себѣ за царя и пана просимъ."
   Малороссійскіе послы подали царю письменное челобитье, состоявшее изъ 22 статей; почти на всѣ изъ нихъ послѣдовало безусловное согласіе московскаго правительства, исключая слѣдующихъ; въ четвертой статьѣ просили: "въ городахъ урядники изъ нашихъ "людей чтобы были обираны на то достойные, которые должны будутъ и подданными твоего царскаго величества справляти, или удержати, и приходъ надлежащій въ правду въ казну твоего царскаго величества отдавати." На это послѣдовало отъ царя рѣшеніе: "Указалъ государь и бояре приговорили быть по ихъ челобитью; а быть бы урядникамъ, вой"тамъ, бурмистрамъ, райцамъ, лавникамъ, и доходы денежные и хлѣбные, и всякіе на государя збирать имъ, и отдавать въ государеву казну тѣмъ людямъ, которыхъ государь пришлетъ, и тѣмъ людямъ, кого для той зборной казны государь пришлетъ, надъ тѣми зборщиками смотрѣть, чтобъ дѣлали правду." Въ статьѣ 14 просили: "Послы, которые изъ вѣка изъ чужихъ земель приходютъ къ Войлоку Запорожскому, чтобъ господину хетману и всему Войску Запорожскому, которые къ доброму, вольно принять, чтобы то его царскому величеству въ кручину не было; а чтобы имѣли противу его царскаго величества, быть должными его царскому величеству ивѣщати." На это послѣдовало рѣшеніе. "Государь указалъ и бояре приговорили: пословъ о добрыхъ дѣлахъ принимати и отпускати, а о какихъ дѣлахъ приходятъ и съ чѣмъ отпустятъ, и о томъ писать къ государю; а которые посланцы или послы присланы отъ кого будутъ съ противнымъ дѣломъ, оныхъ задержавъ, писать къ государю, а безъ государева указа ихъ не отпускать; а съ турскимъ салтаномъ и съ польскимъ королемъ безъ государева указа не ссылаться." Въ статьѣ 20 просили: "Обычай тотъ бывалъ, что всегда Войску Запорожскому платили, просятъ и нынѣ его царское величество, чтобъ на полковника по 100 ефимковъ, на есауловъ полковыхъ по 400 золотыхъ, на сотниковъ по 100, на казаковъ по 30 золотыхъ." Рѣшеніе. "Отговаривалъ великій государь: его царское величество, для православныя вѣры, хотя ихъ отъ гонителей и хотящихъ разорить церкви Божія и искоренити вѣру христіанскую, отъ Латинъ оборонити, собралъ рати многія и идетъ на непріятелей, и свою государеву казну для ихъ обороны ратнымъ людямъ раздалъ многую; и какъ былъ у хетмана Богдана Хмѣльницкаго государевъ ближній бояринъ и намѣстникъ тверской, Василій Васильевичъ Бутурлинъ съ товарищи, и говорилъ съ хетманомъ о числѣ Войска Запорожскаго, и хетманъ говорилъ, хотя число Войска Запорожскаго и велико будетъ, государю въ томъ убытка не будетъ, потому-что они жалованья у государя просить не учнутъ, а говорилъ хетманъ при нихъ, при судьѣ и при полковникѣ, и имъ нынѣ о томъ говорить не доводится."
   Мы не станемъ слѣдить за разсказомъ Ригельмана о подвигахъ Хмѣльницкаго послѣ присоединенія Малороссіи къ московскому государству, потому-что здѣсь нѣтъ ничего особенно-новаго и отличнаго отъ другихъ извѣстныхъ повѣствованій о томъ же предметѣ; разсказъ нашего автора и здѣсь, какъ вездѣ, тяжелъ, безукрашенъ, но обстоятеленъ. Касательно событій, послѣдовавшихъ за смертію Хмѣльницкаго, Ригельманъ опять разногласитъ съ Конискимъ. Послѣдній пишетъ, что, еще при жизни Богдана, на предложеніе его объ избраніи ему преемника, единодушно былъ провозглашенъ сынъ его, Юрій Хмѣльницкій, котораго писарь Виговскій склонилъ на сторону Польши; этотъ Виговскій самъ же извѣстилъ царя объ измѣнѣ молодаго гетмана, и когда явился изъ Москвы въ Переяславль бояринъ Хитровъ, то Виговскій такъ умѣлъ опутать его, что тотъ рѣшился царскимъ именемъ навязать казакамъ въ гетманы Виговскаго, котораго они не хотѣли. "Итакъ, бояринъ Хитровъ", заключаетъ Конискій, "оказалъ себя весьма-простымъ и, вмѣсто полезнаго устройства, сдѣлалъ неосмотрительный шагъ къ вреднымъ перемѣнамъ и положилъ первый камень къ междоусобіямъ." Ригельманъ приводитъ обстоятельства иначе: по его словамъ, Виговскій уговорилъ молодаго Юрія Хмѣльницкаго отказаться отъ гетманскаго достоинства, которое было ему не по силамъ по причинѣ молодости; Юрій склонился на увѣщанія Виговскаго и объявилъ старшинамъ и войску, что не хочетъ быть гетманомъ. По войско непремѣнно хотѣло имѣть гетманомъ Хмѣльнлцкаго и, чтобъ склонить послѣдняго на свои желанія, опредѣлило.Юрію быть гетманомъ; но, въ случаѣ похода, Виговскій будетъ принимать изъ рукъ его булаву и бунчукъ и предводительствовать войскомъ; по возвращеніи же съ войны, долженъ возвратить знаки гетманскаго достоинства опять Хмѣльницкому. Послѣдній согласился на это рѣшеніе войска; но тогда Виговскій спросилъ: "какъ подписываться ему, Виговскому, когда онъ будетъ находиться при войскѣ, облеченный всѣми знаками гетманскаго достоинства?" Войско опредѣлило, что въ такомъ случаѣ онъ долженъ подписываться: "Гетманъ на тотъ часъ войска Малороссійскаго" Тотчасъ послѣ этого, Виговскій удалилъ молодаго гетмана въ училище, а самъ Захватилъ всѣ гетманскіе знаки, началъ распоряжаться какъ настоящій гетманъ, и завязалъ сношеніе съ Польшею. Между-тѣмъ, преданные Виговскому старшины отправили въ Москву къ царю Юрія Милевскаго просить объ утвержденіи Виговскаго какъ избраннаго ими въ гетманы на мѣсто умершаго Богдана; царь отправилъ для этого въ Переяславль окольничаго (а не боярина) Богдана Матвѣевича Хитрова; но такъ-какъ въ то же самое время полтавскій полковникъ, Мартынъ Пушкарь, доносилъ царю о, злыхъ намѣреніяхъ Виговскаго, то Хитрову поручено было изслѣдовать обстоятельно дѣло; Виговскому удалось обмануть окольничаго, и послѣдній далъ ему отъ имени царя подтвержденіе въ новомъ достоинствѣ. Ясно, что разсказъ Ригельмана представляетъ дѣло совершенно въ другомъ видѣ: во-первыхъ, здѣсь устраняется молодой Юрій Хмѣльницкій; во-вторыхъ, поступокъ окольничаго Хитрова является въ другомъ свѣтѣ. Но какъ же теперь рѣшить, кто правъ -- Конискій, или Ригельманъ? Къ-счастію, послѣдній даетъ средство къ рѣшенію этого вопроса, а именно, онъ приводитъ милостивую царскую граммату, данную царемъ Алексѣемъ Михайловичемъ полтавскому полку; въ ней царь пишетъ: "Какъ въ прошломъ, 165 году, хетмана Богдана Хмѣльницкаго нестало, и въ вашего царскаго величества Войска Запорожскаго обозной, и судьи войсковые, полковники и сотники, и есаулы, и старшины Войска Запорожскаго, прислали къ намъ, великому государю, бити челомъ корсунскаго полка есаула, Юрья Миневскаго съ товарищи, что вы по смерти Богдана Хмѣльницкаго промежъ себя совѣтомъ и единогласіемъ всего нашего Войска Запорожскаго, обрали на хетманьство Ивана Виговскаго, и чтобъ намъ, великому государю, пожаловать того нововыбраннаго хетмана, Ивана Виговскаго, велѣть ему дать нашего царскаго величества жалованную грамоту и булаву." Изъ этихъ словъ ясно видно, что Хитровъ не навязывалъ Виговскаго въ гетманы противъ води казаковъ, но выполнилъ только порученіе царя въ-слѣдствіе торжественнаго посольства и челобитья о подтвержденіи Виговскаго, избраннаго всѣмъ войскомъ; изъ приведенныхъ словъ грамматы видна также справедливость ригельманова разсказа объ отношеніяхъ между Виговскимъ и Юріемъ Хмѣльницінімъ: еслибъ послѣдній, какъ утверждаетъ Конискій, былъ избранъ одинъ полновластнымъ и самостоятельнымъ гетманомъ, то на какомъ основаніи войско не било челомъ царю о подтвержденіи богданова сына въ отцовскомъ достоинствѣ, и если Юрій дѣйствовалъ явно въ пользу Польши, какъ говоритъ потомъ Конискій, и Виговскій донесъ объ этомъ царю, то почему царь ни слова не говоритъ объ этомъ въ своей грамматѣ?
   Борьба русскихъ войскъ съ Виговскимъ описана у Ригельмана обстоятельно и вѣрно; есть подробности, которыя пополняютъ и объясняютъ извѣстія, находящіяся въ другихъ сочиненіяхъ и актахъ; такъ, на-прим., подробности о смерти князя Ивана Семеновича Пожарскаго, казненнаго Виговскимъ. Изгнаніе Виговскаго и избраніе въ гетманы Юрія Хмѣльницкаго разсказаны у Ригельмана также чрезвычайно-подробно, особенно если сравнимъ съ разсказомъ Конискаго. Послѣдній говоритъ только, что новый гетманъ объявилъ войску о намѣреніи своемъ "держаться союза и соединенія съ царемъ московскимъ, что повторилъ и боярину, князю Трубецкому, присланному отъ царя въ Чигиринъ съ подтвержденіемъ его въ гетманскомъ достоинствѣ, дополнивъ этому боярину, чтобъ до дальнѣйшаго времени, а паче пока совершенный миръ съ Польшею утвердится, содержать прежнее положеніе съ царемъ въ великой тайнѣ, дабы претендующія за то державы не навели прежнихъ народу малороссійскому злоключеній." Но Ригельманъ приводитъ подлинные акты объ избраніи Хмѣльницкаго, статьи, на которыхъ царь согласился подтвердить избраніе новаго гетмана, какъ старыя, богдановскія, такъ и новыя; наконецъ клятвенную запись Юрія на вѣрность и подданство царю Алексѣю Михайловичу. Изъ дополнительныхъ статей замѣчательны слѣдующія: "1) Послѣ избранія своего, хетманъ долженъ ѣздить въ Москву, къ великому государю, видѣть его пресвѣтлыя очи, и его царское величество пожалуетъ хетмана, по чину, булаву и знамя и на гетманство свою государеву жалованную грамоту дать ему велитъ. 2) Митрополиту кіевскому, также и инымъ духовнымъ Малыя Россіи быть подъ благословеніемъ святѣйшаго патріарха московскаго, и всся Великія, и Малыя, и Бѣлыя Россіи. 3) По указу и повелѣнію великаго государя, куда его царское изволеніе будетъ, всегда на его государеву службу хетману со всѣмъ войскомъ быть готову. Также, гдѣ укажетъ великій государь и нѣсколько полковъ послати на его государеву службу, и ему, хетману, свои полки послать немедленно. 4) Хетману быть вѣрну и на вѣки неотступну, и ни какія ляцкія прелести не прельщаться; также и про московское государство никакимъ ссорамъ не вѣрити, а кто станетъ ссоровать, и такихъ людей карать смертью, и о всякихъ ссорныхъ дѣлахъ писать къ великому государю. 5) Безъ указа и повелѣнія великаго государя самому хетману и всѣмъ войскамъ запорожскимъ на войну покуда не ходить, и полками большими и малыми людьми ни которымъ окрестнымъ государствамъ не помогать; а будетъ безъ хетманскаго вѣдома пойдетъ кто на войну самовольствомъ, и тѣхъ казнить смертію. 6) Который хетманъ учинится въ какой проступкѣ, и войску, безъ указа его царскаго величества, самимъ хетмана не перемѣнять. Также и хетмапу безъ рады и безъ совѣта всей черни въ полковники и въ иные начальные люди никого не выбирать, а чтобъ выбирать въ войско полковниковъ на радѣ, кого межъ себя излюбятъ изъ своихъ полковъ; также тѣхъ полковниковъ хетманъ безъ рады не повиненъ отставливать. 7) Въ Войску Запорожскомъ всякимъ начальнымъ людямъ, кромѣ православныхъ христіанъ, иныхъ ни которыхъ вѣръ людямъ впередъ не быть, для всякія ссоры и прелести, да и новокрещеннымъ иноземцамъ въ начальныхъ людяхъ не быть же, потому что отъ нихъ многое въ войску смута и междоусобіе, начинается, да ими казакамъ чинятся налоги и тѣсноты." Любопытно, что изъ шестнадцати человѣкъ начальныхъ лицъ малороссійскаго войска, обознаго, судей войсковыхъ, есауловъ войсковыхъ и полковниковъ, подписавшихся подъ статьями, только двое умѣли писать и приложили руки сами, за остальныхъ же подписались писаря или духовныя лица.
   Въ описаніи измѣны Юрія Хмѣльницкаго, Ригельманъ опять разнится отъ Копискаго: Конискій пишетъ, что Юрій, оскорбленный бояриномъ Шереметьевымъ и не получивъ удовлетворенія отъ московскаго двора, захотѣлъ отмстить Шереметеву и для того началъ подговаривать къ измѣнѣ реестровые полки, но, получивъ отказъ, подговорилъ казаковъ охочекомонныхъ, отправился съ ними въ Запорожье, и тамъ объявилъ себя на сторонѣ Поляковъ и Татаръ. Но Ригельманъ говоритъ, что гетманъ и Шереметевъ съ общаго совѣта положили идти всѣмъ ко Львову, но порознь, двумя дорогами: Шереметевъ двинулся на Котельву, а Хмѣльницкій на Гончариху: тутъ напали на него польскія войска и довели его до такого положенія, что ему оставалось или погибнуть, или отдаться въ плѣнъ; въ такой крайности Хмѣдьпицкій рѣшился спасти себя и войско присягою на вѣрность Польшѣ. Здѣсь должно замѣтить только то, что извѣстіе Ригельмана подтверждается лѣтописью самовидца и польскими источниками.
   Гораздо съ большими подробностями, чѣмъ во всѣхъ извѣстныхъ намъ исторіяхъ Малороссіи, описывается у Ригельмана любопытная распря за гетманскую булаву между Самко, Золотарепко и Брюховецкимъ. Самко своими воинскими талантами пріобрѣлъ расположеніе войска, съ помощію котораго и надѣялся быть избраннымъ въ гетманы. Чтобъ помѣшать избранію, соперникъ его, Золотаренко, прибѣгнулъ къ двумъ средствамъ -- къ подкупу казаковъ и къ обнесенію Самка въ измѣнѣ передъ московскимъ правительствомъ. Запорожцы брали деньги у Золотарепка, обѣщая ему своё содѣйствіе на выборахъ, а между-тѣмъ рѣшились, во что бы то ни стало, добыть булаву для своего кошеваго, Брюховецкаго; на сторонѣ послѣдняго было и духовенство, особенно Меѳодій, епископъ Мстиславскій и оршанскій, блюститель кіевской митрополіи, который посылалъ въ Москву просить царя за Брюховецкаго, какъ самаго надежнаго для правительства человѣка; самъ Брюховецкій задаривалъ бояръ московскихъ; но избраніе было вольное, царь не назначалъ гетмана, а только подтверждалъ его, и потому изъ Москвы присланъ былъ указъ собраться всѣмъ въ Нѣжинѣ для гетманскаго избранія, при которомъ, со стороны московскаго правительства, присутствовалъ окольничій князь Данило Великаго Гагинъ (у Ригельмана ошибкою поставлено Голицинъ) съ товарищами. Не успѣлъ еще Гагинъ прочитать царскій указъ, какъ начался страшный шумъ: одни кричали Брюховецкаго, другіе Самко; Золотаренко уже прежде отказался отъ соисканія: онъ узналъ вѣроломство Запорожцевъ, на которыхъ надѣялся, и теперь стоялъ за Самка, успѣвъ однако уже обнести его передъ царемъ въ измѣнѣ. При страшныхъ крикахъ обѣ стороны тащили каждая своего кандидата къ гетманскимъ кресламъ; несчастнаго Гагина чуть не задушили въ тѣснотѣ; Самко также едва вырвался отъ Запорожцевъ, которые съ торжествомъ посадили на кресла своего Брюховецкаго, столкнувъ съ нихъ князя Гагина. Послѣдній, видя такую форму выбора, никакъ не хотѣлъ подтвердить его именемъ царскимъ, особенно, когда Самко протестовалъ и грозился жаловаться царю на неправильное избраніе. На третій день, Гагинъ повѣстилъ новую раду: здѣсь уже не одни Запорожцы, но и все войско единодушно про возгласило гетманомъ Брюховецкаго; Самко прибѣжалъ къ Гагину за помощью; но подать ему помощь -- значило возбудить междоусобіе или идти наперекоръ единодушному согласію всего малороссійскаго войска и потому Гагинъ велѣлъ схватить Самка съ товарищами, какъ людей опасныхъ для спокойствія страны. Между-тѣмъ, послы отъ Брюховецкаго и епископа Меѳодія спѣшили въ Москву съ обвиненіями на Самка и друзей его въ этомъ мятежѣ; царь отдалъ дѣло на судъ войска малороссійскаго, по приговору котораго, Самко и Золотаренко казнены смертію, другіе отправлены въ Москву, а оттуда въ Сибирь. Запорожцы начали неистовствовать по всей Малороссіи; новый гетманъ потакалъ имъ, потому-что на нихъ опирался. Такъ разсказаны эти событія у Ригельмана; въ другихъ же малороссійскихъ исторіяхъ иначе; какой разсказъ справедливѣе -- повѣрить не чѣмъ.
   Важную услугу оказаѣлъ Ригельманъ также и тѣмъ, что привелъ въ подлинникѣ прибавочныя статьи къ прежнему договору Хмѣльницкаго, предложенныя московскимъ правительствамъ Брюховецкому; до-сихъ-поръ, приводились только одни предложенія этихъ дополнительныхъ статей, и думали, что Брюховецкій согласится на нихъ безусловно; но Ригельманъ приложилъ къ статьямъ и самые отвѣты гетмана, изъ которыхъ оказывается противное. Такъ царь писалъ, что сѣвскіе драгуны, избѣгая службы, а крестьяне, избѣгая податей, покидаютъ порубежныя московскія области и укрываются въ Малороссіи, и потому требовалъ, чтобъ гетманъ велѣлъ снискать бѣглецовъ и отослать ихъ на прежнія жилища, причемъ запретить подъ смертноіо казнію, чтобъ никто изъ Малороссіянъ не смѣлъ впередъ принимать ихъ. На это гетманъ отвѣчалъ; "Тому дѣлу, для того, чтобъ люди къ королю, на Украйнѣ будущему не приклонились, быть не можно, а убійцевъ; и татей, и всякихъ злодѣевъ онъ, хетманъ, и войско, по переяславской 16 статьи, не защищаетъ, а какъ война минется, и въ тотъ часъ будетъ мочно." Далѣе царь требовалъ, чтобъ заведёнъ былъ лучшій порядокъ въ финансахъ и въ военной службѣ, потому-что податные люди и ихъ угодья не переписаны, и казаки пріѣзжаютъ въ полки и отъѣзжаютъ безъ вѣдома начальниковъ. Гетманъ отвѣчалъ, что теперь, когда непріятель надъ головою, нельзя дѣлать никакихъ новыхъ распоряженій и заводить переписи.
   Въ разсказѣ о послѣдующихъ событіяхъ, Ригельманъ не разнится съ другими историками Малороссіи, отличаясь однако повсюду обстоятельностью извѣстій и приведеніемъ вполнѣ подлинныхъ актовъ. Но, читая разсказъ о судьбѣ гетмана Многогрѣшнаго, нельзя не изумиться той поразительной противоположности, какую встрѣчаемъ въ извѣстіяхъ Конискаго и другихъ историковъ Малороссіи, нашего Ригельмана и позднѣйшихъ, пользовавшихся достовѣрными источниками. Конискій пишетъ: "Въ 1672 году, Февраля 7 дня, Гетманъ Многогрѣшный отъ ранъ своихъ умеръ, и съ великими почестями, военными и церковными, въ Батуринѣ погребенъ. Всѣ чины и народъ съ чистосердечнымъ сокрушеніемъ оплакивали сего достойнаго ихъ начальника. Для донесенія царю о смерти гетманской отправились въ Москву писарь генеральный, Карлъ Moкріевичъ, съ другими старшинами. Царь принялъ ихъ очень милостиво, сожалѣлъ много о умершемъ гетманѣ, столь достойномъ его уваженія и довѣренности, и, наконецъ, совѣтовалъ чиновникомъ онымъ выбрать себѣ такого гетмана, который бы подобился характеру Многогрѣшнаго." У Ригельмана же читаемъ.
   "Въ сіе жъ самое время, въ половину Великаго поста, т. е. въ Мартѣ мѣсяцѣ, по недовѣрки на Хетмана Демьяна Игнатова сына Многогрѣшнаго, войсковый генеральный писарь, Карпъ Мокріевичъ, догмсясь съ дронею генеральною Старшиною, за примѣченную якобы отъ Хетмана противу Царя измѣну (чего отъ него по обстоятельствамъ весьма неоказывалось, но какъ чаятельно по ненависти) вдругъ и нечаянно ночью, напавъ тайно въ замкѣ Батуринскомъ, спящаго съ постели его взяли и, связавъ, въ сани положили и, накрывъ кожею, поспѣшно въ Москву повезли, что учинено весьма съ опасностію, дабы никто о увозѣ его той ночи не свѣдалъ и его не отняли, ибо имѣлъ для охраненія своего войско, содержащееся на его жалованьѣ и по квартирамъ расположенное около себя и Батурина, а паче что всѣ полковники были его любимцы. Точно, какъ свѣдали потомъ уже о взятьѣ и увозѣ его въ Москву, то тотчасъ тѣ полковники и все то войско отъ опасности таковой же разбрелось и разбѣжалось, которыхъ же именитыхъ и съ братьями его и женою поймавши, въ Москву жъ отсылали, которые всѣ тамъ, какъ равно и Демьянъ Многогрѣшный, безъ выѣзду остались".
   Изъ подлинныхъ оффиціальныхъ актовъ извѣстно, что Многогрѣшный былъ сосланъ въ Сибирь, гдѣ и умеръ (Собр. Гос. Гр. и Дог. т.IV, стр.289).
   Въ преемники Многогрѣшному избранъ былъ Иванъ Самуйловичъ; но скоро и противъ него обнаружились враждебные замыслы -- въ формѣ уже извѣстной, стародубскій полковникъ Петръ Рославецъ почему-то не захотѣлъ быть подъ начальствомъ гетманскимъ, и для того отправился въ Москву доносить царю (тогда уже Ѳедору Алексѣевичу) на Самуйловича, и, чтобъ успѣшнѣе преклонить московское правительство на свою сторону, предложилъ взять Стародубъ въ великороссійское управленіе наравнѣ съ прочими московскими украинскими городами; не смотря однако на это предложеніе и на то, что вмѣстѣ съ Рославцемъ доносилъ на Самуйловича и нѣжинскій протопопъ, Семенъ Адамовичъ, цобимый въ Москвѣ, доносу не повѣрили, и доносчики высланы были въ Батуринъ на общій войсковой судъ; здѣсь объявлена имъ смертная казнь, но гетманъ смягчилъ приговоръ. Къ этому извѣстію Ригельманъ прибавляетъ еще другое, очень-любопытное: въ томъ же 1677 году, 17 мая, страшный пожаръ обратилъ въ пепелъ весь городъ Стародубъ; духовенство тотчасъ приписало это несчастіе проклятію, которому подвергъ всѣхъ жителей Стародуба черниговскій архіерей Лазарь Барановичъ, будто-бы за невоздержную и беззаконную жизнь ихъ, но собственно за то, что въ прошломъ году полковникъ Рославецъ хотѣлъ побить священника Якова; казаки, озлобленные проклятіемъ и пожаромъ, приписали всю вину этому же несчастному Якову, кинулись за нимъ въ церковь, вытащили из ъ алтаря, и хотѣли убить, но были удержаны наказнымъ полковникомъ.
   Подъ 1685 годомъ, Ригельманъ приводитъ извѣстіе о поставленіи въ кіевскіе митрополиты епископа луцкаго Гедеона Святополка, князя Четвертинскаго, при чемъ прилагаетъ любопытную граммату, данную новому митрополиту царями Іоанномъ и Петромъ Алексѣевичами; "Мы, Великіе Государи Цари и проч. пожаловали, для утвержденія Кіевской епархіи, и въ подтвержденіе прежнихъ духовнаго чина правъ и вольностей, сію нашу Царскаго Величества милостивую жалованную грамоту дать повелѣли, впредь той епархіи Кіевской быть между Великороссійскими митрополіями первоначальною, и судамъ Митрополита Кіевскаго въ своей епархіи быти и отправлятися по прежнимъ обычаямъ, и никому отъ тѣхъ судовъ въ Царствующій нашъ градъ Москву съ челобитьемъ не приходи ты и Святѣйшему Патріарху Московскому въ тѣ суды не вступатись, и челобитенъ ни у кого не принимать...... и на архіерейскій Кіевскій престолъ въ митрополиты обирати вольною элекціею, по нашему Великихъ Государей указу, и за благословеніемъ же святѣйшаго Патріарха Московскаго, мужа въ Божественномъ писаніи искуснаго и тихаго, изъ тамошнихъ природныхъ обитателей. А ношеніе креста въ своей ему епархіи во всѣхъ походѣхъ, и печатаніе книгъ, также и ученіе дѣтямъ Греческаго и Латинскаго языковъ невозбранно имѣти, и всѣ обыкновенія прежнія безъ премѣненія содержати повелѣваемъ. А въ дѣлахъ, приключающихся Малыя Россіи, какъ въ военныхъ, такъ и расправныхъ, войдя ему, Преосвященному Митрополиту, и впредь по немъ будущимъ Митрополитомъ Кіевскимъ, быти примѣетъ, и вступатися не довлѣетъ, понеже то надлежитъ отъ насъ, Великихъ Государей, отъ нашего Царскаго Величества подданному, нашему Хетману, Ивану Самуйловичу, и впредь по немъ будущимъ Хетманамъ, также и Королевства Польскаго въ державу, и къ духовнымъ особамъ, ни къ кому, безъ совѣту подданнаго нашего, Хетмана, ни о какихъ духовныхъ дѣлахъ ему, Богомольцу нашему, не писати, и съ ними ссылокъ не имѣти. А еслибы къ нему, Богомольцу нашему, Митрополиту, изъ странъ Польскихъ и Литовскихъ и иныхъ съ какими письмами, присланными до него, кто прибылъ, или чрезъ кого или почтою что донесено будетъ, и ему, Богомольцу нашему, о томъ объявлять и письма присылать подданному Нашему, хетману, а ему подданному Нашему о томъ къ намъ, Великимъ Государямъ, писать. А когда по нашему Царскаго Величества указу, ему, Богомольцу нашему, прилучится для какихъ великихъ дѣлъ въ нашъ Царствующій великій градъ Москву прибыти, и тогда ему въ прибытіи своемъ на Москвѣ времени не продолжити, а отпущенну по нашей Государской милости въ свою епархію ему быти вскорѣ, и по обыкновенію Великороссійскихъ Преосвященныхъ Митрополитовъ, въ нашъ Царствующій градъ Москву на годовое и полугодовое время его не взывати. И тѣхъ всѣхъ вышеписанныхъ Кіевской епархіи правъ и вольностей въ содержаніи сею нашею государскою жалованною грамотою милостиво обнадеживаемъ и утверждаемъ неподвижно, и быти имъ на нашу государскую милость во всемъ надежнымъ, а ему, Богомольцу нашему, Преосвященному Гедеону, Митрополиту Кіевскому, Галицкому и Малыя Россіи, и по немъ будучимъ Митрополитамъ Кіевскимъ, со всѣмъ причтомъ Малороссійскаго народа духовнымъ, быти подъ благословеніемъ и послушаніемъ во Святомъ Дусѣ Отца Нашего и Богомольца, святѣйшаго и всеблаженнѣіннаго Киръ Іоакима, Патріарха Московскаго и всея Россіи и Сѣверныхъ странъ, и по немъ буду чихъ Святѣйшихъ и Всеблаженнѣйшихъ Патріарховъ Московскихъ, на вѣки неотступно, по своему обѣщанію, каково онъ учинилъ и подписаніемъ руки своея отвердилъ при возведеніи и благословеніи своемъ въ Митрополиты". Тутъ же приложена у Ригельмана и граммата константинопольскаго патріарха, въ которой онъ уступаетъ свое право посвящать кіевскаго митрополита патріарху московскому ради мѣста, пачемѣрнаго отстоянія, и ради часто приключающихся посредѣ двохъ царствій (Русскаго и Турецкаго) браней"; но при этомъ константинопольскій патріархъ выговариваетъ: "Когда же совершаетъ Митрополитъ Кіевскій въ своей Епархіи божественную и священную безкровную жертву, да воспоминаетъ во первыхъ пречестное имя Вселенскаго Патріарха, яко сущу источничку и началу и предвосходящу всѣхъ, потомъ Патріарха Московскаго, яко старѣйшаго своего".
   Изъ первой царской грамматы митрополиту видно, какою довѣренностью при московскомъ дворѣ пользовался гетманъ Самуйловичъ; по Самуйловичъ былъ окруженъ врагами: противъ него было духовенство, старшины, его мѣста искалъ самый хитрый человѣкъ своего времени, генеральный есаулъ Иванъ Мазепа, бывшій прежде учителемъ при дѣтяхъ Самуйловича, уважаемый при дворѣ московскомъ за ученость и бывалость. Послѣ Богдана не было ни одного гетмана, который бы не былъ измѣнникомъ или, по-крайней-мѣрѣ, не былъ обвиненъ въ измѣнѣ своими передъ московскимъ правительствомъ-и вотъ явился доносъ и на Самуйловича. Русское правительство заключило миръ съ Польшею и союзъ противъ Турковъ. И тотъ и другой сильно не нравились гетману Самуиловичу; раздосадованный старикъ позволилъ себѣ нѣсколько сильныхъ выраженій противъ близорукой, по его мнѣнію, московской политики; этого было довольно для многочисленныхъ враговъ его: когда въ 1687 году походъ князя Василія Васильевича Голицына и гетмана на Крымъ кончился неудачно, потому-что въ выжженныхъ степяхъ войско не нашло травы для лошадей, то разнесся слухъ, будто казаки сами, попущеніемъ гетманскимъ, зажгли степи; слухъ дошелъ до Москвы, и оттуда явился дьякъ Леонтьевъ съ наивнымъ запросомъ гетману: зачѣмъ онъ жегъ степи? Гетманъ отвѣчалъ также наивно, что онъ степей пожегъ. Но враги его не довольствовались такими наивными вопросами и отвѣтами: они отправили въ Москву обстоятельный доносъ, приведенный вполнѣ у Ригельмана; выпишемъ изъ него нѣсколько статей:
   
   "Какъ миръ учинился вѣчной съ Польскою стороною, тогда запечалился (гетманъ) зѣло и былъ печаленъ многіе дни, и кромѣ того, что предъ Окольничимъ (Неплюевымъ) словами недоброжелательными выпиливался, говоря: Увидите, что не всякъ изъ вашихъ чиновъ Московскихъ вамъ станетъ благодарить, что разорвали миръ хитростію Польскою съ государствами Турскимъ и Крымскимъ, и хочете войну противъ ихъ вечать. При старшинѣ войсковой многократно таковыя же жестокія слова говорилъ: "купила нынѣ Москва себѣ лиха за свои гроши, ляхамъ данные". А послѣ того бывалъ смутенъ и сердитъ, и таковыя слова въ случаяхъ рѣчей поновлялъ, а за тотъ миръ учиненной между Монархами, не велѣлъ и молебствовати по церквамъ. А какъ прислана вѣдомость отъ великихъ государей въ спискахъ, изъ разныхъ курантовъ (газетъ) писанныхъ, что Цесарскіе войска Будинъ городъ взяли у Турковъ, а Венеціяне многіе города у Турковъ же моремъ побрали, и тѣхъ писемъ не хотѣлъ и слушать, валяются нечтены. А какъ услышитъ, что Татаровя поберутъ людей на Польшѣ, и тогда зѣло бываетъ веселъ. Семья (жена) его Хетманская въ нѣкое время говорила женамъ особъ генеральныхъ: сердитъ нынѣ и великія похвалки чинитъ Иванъ мой на Москву; едва того не учинитъ, что учинилъ Иванъ Брюховецкій.-- Іюля въ 6-й день, призвавъ къ себѣ Думитрашку, говорилъ: Имѣю де вѣдомость, что Ханъ съ Султанами и со всею ордою около войска нашего забаву воинскую имѣетъ, токмо немного помедлить, самъ ханъ къ Перекопи уступитъ, а Султаны съ ордами противъ Полякъ пошлетъ, а дадутъ, конечно, Полякамъ добрую встрѣчу. Пусть же бояра, такіе, непочтивой матери дѣти, скачутъ.и Полякамъ даютъ помочь. Того же дня, пришелъ къ нему, Хетману, войтъ Переяславской, говорилъ: жалуется, де, Москва, проходя, что людей государскихъ много померло и зѣло много больнихъ лежитъ. А онъ сказалъ: хотя бы и всѣ пропали, то бъ я о томъ не попечалился!"
   
   Но вотъ слѣдуютъ пункты, откуда, кажется, весь гнѣвъ:
   
   "Все одинъ дѣлаетъ (Самуиловичъ), никого къ думѣ не призываетъ; уряды по своему гнѣву отнимаетъ, и не по пристойнымъ причинамъ ихъ наказуетъ, и въ безчестіе вводитъ кого хочетъ, безъ суда и безъ доводу, напрасно. Людей старинныхъ войсковыхъ заслуженныхъ всякими своими вымышленными способами тѣснитъ, и слова добраго не говоритъ, а иныхъ мелкихъ незаслуженныхъ собою поставливаетъ. Старшинѣ генеральной нѣтъ у него чести надлежащей и безопасности, и больше отъ гнѣва и похвальныхъ его словъ мертвы бываютъ, нежели покойны живутъ.-- И иныхъ многихъ неизчетныхъ поступковъ немочію и выписать (заключаетъ челобитная); только у Превысочайшаго престола Вашего Царскаго Величества падше, просимъ конечной его Хетманской перемѣны, понеже, есть ли за тѣми предложеніями посторонними, не имѣла быть на томъ воля Вашего Царскаго Пресвѣтлаго Величества, ни войско Запорожское изъ меншихъ чиновъ отнюдь ого, яко явнаго недоброхота, соблюдая къ Вамъ Великимъ Государямъ свою вѣрную службу, не можемъ терпѣть, по своимъ войсковымъ правамъ и обычаямъ съ нимъ поступити въ скоромъ времени принуждено будетъ, за что, дабы Вашъ Царской престолъ на васъ не досадовалъ, всепокорно бьемъ челомъ со всѣмъ войскомъ".
   
   Въ-слѣдствіе этого доноса, присланъ быль изъ Москвы указъ къ князю Голицыну -- взять Самуйловича подъ стражу; Ригельманъ сообщаетъ при этомъ любопытныя подробности, которыхъ нѣтъ въ другихъ сочиненіяхъ. Послѣ взятія гетмана,
   
   "въ главной квартирѣ собрались уже всѣ генералы, старшина и казаки пришли также туда и предложили, что они, примѣтивши чрезъ довольное время измѣнническія Хетмановы намѣренія, объявили объ оныхъ, должнымъ образомъ Высочайшей власти, и того ради надѣются, что онъ, будучи нынѣ подъ карауломъ, по преступленію своему наказанъ будетъ. Бояринъ и воевода представлялъ имъ напротивъ того, не отъ приватной ли какой злобы противъ Хетмана жалоба ихъ происходитъ, и не можно ли имъ дружелюбнымъ какимъ образомъ помириться? Но они отвѣтствовали, что хотя показанныя отъ него наибольшей части изъ нихъ несправедливости были такъ велики, что они часто хотѣли его изрубить, однакожь нынѣ больше о томъ неупоминаютъ, по токмо, по должности своей, о измѣнѣ его свидѣтельствуютъ. Потомъ привели Хетмана: голова обвязана бѣлымъ платкомъ, при чемъ онъ на свою серебренную булаву опирался. Когда ему сказано было, что на него козаки донесли, то онъ во всемъ заперся и извинялъ себя весьма коротко; отъ сего произошелъ между нимъ и козаками жестокій споръ. Напослѣдокъ вывели его вонъ; козаки требовали неотступно, чтобъ Хетмана наказать, по генералы того имъ позволить не хотѣли. И такъ отданъ былъ Хетманъ съ своимъ сыномъ полковнику, чтобъ отвезти его въ безопасное мѣсто, въ Великую Россію, а козакамъ приказано было выбрать новаго Хетмана."
   
   Ригельманъ оканчиваетъ свой разсказъ о судьбѣ Самуйловича слѣдующими замѣчательными словами:
   
   "Между симъ же временемъ каковы въ Малой Россіи отъ Козаковъ, кои ординарно всегда перемѣнамъ ради, происходили непорядки и многимъ гражданамъ и самимъ старшинамъ обиды, довольно изъяснить не можно, многихъ во смерть убивали, грабили, а иныхъ, спрашивая денегъ, потому жгли; да и посполитый народъ, подданные, которые и отъ натуры господина своего любить не могутъ, смотря на таковъ козацкій безпорядокъ, тоже надъ своими собственными владѣльцами дѣлали."
   
   Гетманомъ былъ избранъ Иванъ Мазепа. Относительно его гетманства и измѣны, у Ригельмана нѣтъ ничего особеннаго противъ другихъ историковъ Малороссіи. Въ разсказѣ о послѣдовавшихъ за измѣною Мазепы событіяхъ встрѣчаемъ новыя подробности о батуринскомъ взятіи и сильное разногласіе съ Конискимъ Конискій говоритъ, что Меншиковъ взялъ Батуринъ въ два приступа, а Ригельманъ, что въ одинъ Послѣ этого, до самаго конца "Повѣствованія", мы не встрѣчаемъ также ничего особеннаго у нашего автора, кромѣ холоднаго, безпристрастнаго разсказа, основаннаго на актахъ неоспоримыхъ, и тутъ же вполнѣ, безъ всякой перемѣны, приводимыхъ: но въ этомъ-то и состоитъ главное, драгоцѣнное достоинство ригельманова сочиненія, напечатаніемъ котораго Московское Историческое Общество оказало наукѣ важную услугу.
   Необходимымъ дополненіемъ къ ригельманову "Повѣствованію о Малороссіи" служитъ изданная Обществомъ Исторія о Козакахъ Запорожскихъ, составленная княземъ Мышецкимъ, и которою пользовался Ригельманъ. Запорожское казацкое общество заслуживаетъ всего вниманія историка, потому-что оно представляетъ образецъ тѣхъ знаменитыхъ дружинъ, которыя играютъ такую важную роль въ исторіи, особенно въ исторіи новаго европейскаго общества. Сравните дружины, наводнившія въ началѣ нашей эры Римскую Имперію, съ казацкою дружиною Запорожцевъ, и вы легко усмотрите единство въ происхожденіи и единство въ формахъ быта; разница только въ томъ, что дружины, появившіяся въ началѣ среднихъ вѣковъ, вошли въ составъ извѣстнаго общества, внесли въ него.новыя начала, которыя вступили въ борьбу съ началами прежде-существовавшими, и изъ этой плодотворной борьбы развилась вся послѣдующая исторія европейскихъ государствъ; тогда-какъ запорожская казацкая дружина не входила никогда въ составъ общества, но постоянно существовала внѣ его, за его границами, не подчиняясь вліянію общества, во всей своей первобытной чистотѣ существовала подлѣ государства, какъ его отрицаніе; государство было такъ сильно, что не допускало въ себя казацкой дружины, какъ Римская имперія допустила дружины германской; но вмѣстѣ съ тѣмъ было еще такъ слабо, такъ несовершенно, неразвито, что позволяло казачеству существовать подлѣ себя; но какъ-скоро государство возмужало, окрѣпло, то, разумѣется, не могло долѣе терпѣть подлѣ себя Запорожцевъ. Такимъ-образомъ, запорожская казацкая дружина, въ-сравненіи съ западными такъ-называемыми германскими дружинами, съ нашими восточными варяжскими, является дружиною безплодною, несвоевременною, запоздалою, но тѣмъ не менѣе въ высшей степени любопытною для историка, который по ней можетъ изучить бытъ прежнихъ дружинъ.
   Извѣстно, какое важное значеніе приписывали дружины счастію вождя; вотъ, что говоритъ князь Мышецкій о запорожскомъ кошевомъ атаманѣ Сиркѣ:
   
   "Оный у нихъ изо всѣхъ славный былъ Кошевой; уже и по смерти онаго по морю мертваго его пять лѣтъ, для славы и счастія, Запорожцы важивали, понеже былъ славенъ и Турки весьма имени его баивались. Когда на войну и съ мертвымъ ѣзживали, то всегда имъ счастіе бывало."
   
   Описаніе подвиговъ казацкихъ служитъ самымъ лучшимъ объясненіемъ подвиговъ нашихъ Варяговъ и западныхъ Норманновъ. Всѣ дружины носятъ на себѣ тотъ характеръ, что составляются изъ всякаго сброда, безъ различія народностей; таковъ точно былъ составъ и запорожской дружины:
   
   "Оные жъ козаки (говоритъ кн. Мышецкій) и дезертировъ къ себѣ принимаютъ, и между онымъ запорожскимъ войскомъ многихъ націй христіанскихъ народу находится".
   
   Въ казацкой запорожской дружинѣ, не находившейся подъ вліяніемъ никакихъ инородныхъ началъ, ни семейнаго, ни государственнаго, въ такой дружинѣ, касательно сверженія и избранія вождя, долженъ былъ необходимо господствовать совершенный произволъ товарищей. Каждый годъ перваго января бывало въ Запорожьѣ вѣче, или рада, на которой дѣлили рѣки по куренямъ для рыбныхъ промысловъ, и потомъ выбирали кошеваго и прочихъ старшинъ. Князь Мышецкій такъ описываетъ эту раду:
   
   "По раздѣленіи рѣкъ всѣ Атаманы и прочіе старые и добрые козаки разойдутся, а самое грубое простонародіе останется, которымъ Кошевой будетъ говорить, что "нынѣ, молодцы, новой годъ насталъ; можетъ быть, будете вы новую старшину выбирать, а старыхъ кого низвергать по вашимъ обычаямъ?" И ежели они похотятъ, чтобъ оная старшина у нихъ была, то скажутъ всенародно: "Вы наши паны добрые; треба вамъ надъ нами пановать!" Потомъ Кошевой и вся старшина, поклонясь всему войску, и пойдутъ по своимъ куренямъ. А ежели похотятъ Кошеваго или прочую старшину перемѣнить, то чинится у нихъ тако: скажутъ Кошевому, чтобъ онъ положилъ свое Кошевье; почему оный долженъ палицу свою, принесши къ знамени, положить на свою шапку, и потомъ поклонясь всему войску, долженъ благодарить, и пойдетъ въ свой курень, и по немъ Судья, Писарь и Ясаулъ такожде чинятъ. По изгнаніи оной старшины, то грубое простонородіе многіе имѣютъ между собою спорные и грубые разговоры, котораго курена и кого выбрать старшиною; и какъ сговорятся и положатъ на томъ, кто имъ надобенъ Кошевой, то и пойдутъ человѣкъ десять иди и болѣе, самыхъ грубыхъ пьяницъ, въ курень тотъ, гдѣ онъ живетъ, и будутъ просить его, дабы онъ пронялъ такую на себя честь; и ежели онъ добровольно не пойдетъ, то его по два человѣка ведутъ подъ руки, а двое или трое сзади пихаютъ и въ шею толкаютъ, и ругательно бранятъ: "Иди курвый сыну! Намъ бо тебя треба; ты намъ батько; будь намъ паномъ!" А иному, хотя не весьма охотно, однако принужденъ нттить, и какъ придутъ въ Раду, а онъ всему войску будетъ угоденъ, то и палицу ему въ руки давать будутъ; токмо тотъ новоизбранный ихъ Кошевой, по*ихъ древнему обыкновенію, не принимаетъ палицы въ руки два раза, и какъ въ третій разъ ему подадутъ и будутъ ему говорить, чтобъ онъ былъ имъ старшиною, и политаврщику велятъ бить въ политавры честь ему, то онъ принужденъ принять, и тогда паки отдаютъ ему честь".
   
   Запорожцамъ мало было одной рады въ годъ для сверженія старыхъ старшинъ и избранія новыхъ; для этого назначены были еще двѣ рады: перваго октября и на праздникъ Пасхи. Но, кромѣ того, еще могли быть сверженія и избранія во всякое неопредѣленное время:
   
   "А ежели въ прочіе дни похотятъ выбирать Кошеваго (говоритъ кн. Мышецкій), то у нихъ бываетъ тако: станутъ курени съ куренями сговоръ чинить, кого имъ надо скинуть за какую-нибудь причину, по злости своей;и какъ сговорятся куреней съ десять, кого имъ скинуть надобно, Кошеваго, или Судью, или Писаря, или жъ Ясаула, то научатъ пьяницъ, чтобъ они пошли и взяли литавры и ударили бъ въ Раду; и какъ оные пьяницы тѣ политавры возмутъ и принесутъ къ церкви, гдѣ у нихъ Рада завсегда бываетъ, то оные жъ пьяницы въ тѣ политавры ударятъ Раду и бьютъ въ политавры полѣномъ, или другой какой палкою, понеже политавренныя палки завсегда у довбыща бываютъ. Какъ оный политавренный бой услышитъ довбышъ, то прибѣжа къ своимъ политаврамъ, и станетъ у оныхъ пьяницъ спрашивать: зачѣмъ они бьютъ, и они ему скажутъ: "Бей Раду, скурвый сынъ!" то оный довбышъ принужденъ будетъ бить, а ежели не будетъ, то его тутъ же полѣномъ прибьютъ до полусмерти. И какъ оная Рада станетъ сбираться и людей пріумножаться, то придетъ Кошевой, Судья, Писарь и Ясаулъ, и станутъ посреди Рады, и поклонятся на всѣ стороны, а стоять въ Радѣ безъ тапокъ; и станетъ Кошевой говорить: "Нынѣ, молодцы, зачѣмъ Рада у васъ собрана", то пьяницы скажутъ: "За тѣмъ, батьку, что положи ты свое кошевье: ты бо намъ не способенъ!" или какую неисправность знаютъ, то тѣмъ и уличаютъ; или скажутъ, что надо Судью, или Писаря, или Ясаула скинуть: "Они бо, негодныя дѣти, войсковаго хлѣба наѣлись"; и на оную Раду и необычайный крикъ сберутся всѣ козаки. И тогда случается тако, что одна сторона желаетъ, дабы Кошеваго, или другую старшину, скинуть, а другіе не желаютъ, и за то у нихъ между собою сдѣлается ссора и драка; и какъ въ драку вступятъ, то старшина вся уйдетъ изъ Рады по куренямъ, и въ то время драка бываетъ между ими великая, гдѣ и смертно другъ друга убиваютъ; и какъ весьма раззадорятся, то не токмо людей, но сильная сторона у немощной курени ломаютъ и прочія имъ великія обиды и раззоренія чинятъ и которая сторона пересилитъ или переспоритъ, то съ той стороны Кошеваго и прочую Старшину выбираютъ, или по прежнему старыхъ оставляютъ. Хотя у онаго войска и драки между собою и не будетъ, токмо великая ссора и споръ бываетъ, и за онымъ ихъ споромъ Кошевой и вся Старшина, положа свои начальства, слѣдуютъ въ свои курени, а у нихъ между оной ссоры и споромъ съ одной стороны приведутъ Кошеваго или какую другую старшину новаго, кого наставлять, а другая сторона не будетъ того желать, то тѣ въ раду его не пущаютъ, а другія, которыя его въ Раду привели, сзади въ шею пихаютъ, какъ у нихъ и завсегда чинится, и тако случается, что оному раздерутъ платье и волосы его всѣ выщиплютъ, а на старшинство иногда не наставятъ, понеже та сторона, которая не желаетъ, можетъ случиться, что сильнѣе будетъ, и чья сторона будетъ сильнѣе, съ той стороны будутъ Кошеваго и прочую старшину выбирать".
   
   Это описаніе запорожской рады напоминаетъ намъ описаніе новгородскихъ вѣчей; въ началѣ мы и смѣшали оба эти названія, сказавъ, что перваго января въ Запорожьѣ бывало вѣче или рада, потому-что подъ именемъ вѣча мы разумѣемъ первоначальную, безъискусственную форму народнаго собранія, одинаковую всегда и вездѣ, во всѣхъ первоначальныхъ обществахъ, какъ бы ни было различно ихъ происхожденіе. Вотъ почему, не смотря на видимое сходство запорожской рады и новгородскаго вѣча, надобно остерегаться причислять и Запорожье и Новгородъ къ одному разряду обществъ. Новгородъ ознаменовываетъ свое появленіе въ исторіи тѣмъ, что отрицаетъ вѣчевой бытъ, какъ неудовлетворяющій болѣе его общественнымъ потребностямъ, и потому требуетъ новаго начала; этимъ началомъ является князь, какъ нарядникъ, примиритель, третіи судья кажется, что нѣтъ ничего общаго между княземъ въ Новгородѣ и кошевымъ въ Запорожьѣ? Но и это новое начало, призванное для установленія наряда, князь, подчинившись родовымъ отношеніямъ, является неспособнымъ для полнаго установленія наряда, часто покидаетъ общину, предоставляя се самой-себѣ, часто является нѣсколько князей-соперниковъ, и община должна выбирать изъ нихъ, что необходимо влечетъ смуты, ссоры и вѣчевыя драки. Слѣдовательно, въ Новгородѣ, вопреки общественному стремленію, вѣче удержалось въ-слѣдствіе могущественныхъ внѣшнихъ обстоятельствъ, именно въ-слѣдствіе родовыхъ княжескихъ отношеній. Но если Новгородъ является въ исторіи съ стремленіемъ выйдти изъ первоначальнаго, вѣчеваго, общественнаго устройства, съ стремленіемъ къ наряду, то Запорожье является, на оборотъ, въ-слѣдствіе совершенно противоположнаго стремленія, именно стремленія высвободиться изъ-подъ ига общественныхъ отношеній. Запорожье составляется изъ отверженниковъ общества, изъ людей, которымъ тѣсно въ обществѣ благоустроенномъ, и которые ищутъ средствъ вести буйную и праздную жизнь на счетъ обществу; Запорожье не имѣетъ значенія колоній древняго и новаго міра: оно не составилось изъ людей, которымъ нестерпимы были обветшавшія формы метрополіи, и которые потому шли въ далекія страны, чтобъ положить тамъ основаніе обществу новому, съ высшими формами быта. Если Новгородъ является въ исторіи съ стремленіемъ къ наряду, къ развитію общественному, то Запорожье является въ-слѣдствіе стремленія къ безнарядью, и далѣе развиваться не можетъ, потому-что форма запорожскаго общества есть единственная форма, удовлетворяющая потребностямъ людей, которые составили это общество, люди, которымъ нельзя было оставаться долѣе въ государствѣ, шли въ Запорожье; если имъ наскучивали формы запорожскаго общества, они оставляли его и отходили назадъ въ государство. Новгородская община составилась, какъ по всему надобно полагать, изъ соединенія нѣсколькихъ родовъ; неопредѣленность отношеній между властію народною и княжескою, составляющая отличительный характеръ новгбродскаго быта, поддерживалась родовыми княжескими отношеніями; слѣдовательно, на Новгородъ мы имѣемъ право смотрѣть, какъ на произведеніе родоваго быта старой Руси. Но что же общаго между родовымъ бытомъ и Запорожьемъ? что общаго между родовыми отношеніями и обществомъ, которое образовалось съ отрицаніемъ, съ презрѣніемъ родовыхъ, семейныхъ отношеній, обществомъ, которое не допускало къ себѣ женщины?
   Такъ-какъ запорожское казацкое общество составлялось, большею частію, изъ людей, которымъ не хотѣлось жить честнымъ трудомъ въ обществѣ, и которые шли за пороги, чтобъ жить тамъ на чужой счетъ, то ясно, какой родъ жизни должны были вести они въ свободное отъ набѣговъ время: совершенная праздность, разумѣется, заставляла ихъ или бороться другъ съ другомъ, за неимѣніемъ враговъ, или предаваться пьянству:
   
   "Еще жъ (говоритъ кн. Мышецкій) имѣется у нихъ такое обыкновеніе, что въ воскресные дни и праздники господскіе въ вечеру производятъ между собою прежестокій, многолюдственный кулачный бой, раздѣляясь куренями, и отъ онаго кулачнаго боя происходятъ у нихъ великія драки и бываютъ смертельныя убійства. Сверхъ же того, всѣ вышепомянутые Запорожскіе козаки имѣютъ вольность свою такую, что никакихъ работъ повелѣваемыхъ не имѣютъ, но всегда находятся въ гуляньѣ и въ своемъ не спокойномъ пьянствѣ, въ чемъ и жизнь свою до конца тако провождаютъ."
   
   Юридическія понятія Запорожцевъ были тѣ же самыя, какія встрѣчаемъ вездѣ въ первоначальныхъ обществахъ смотрѣли не на преступленіе, но на вредъ, причиненный преступленіемъ, и какъ-скоро преступникъ вознаграждалъ за вредъ, то освобождался отъ наказанія:
   
   "Ежели козакъ попадетъ въ какое погрѣшеніе, а особливо, ежели вора какого поймаютъ, то довбышъ съ него платье все сдеретъ и прикуетъ до столба;и буде оный воръ имѣетъ родственниковъ, кто бъ его выкупилъ, то Кошеваго и Судью можетъ закупить и отъ столпа отбить, а за свое воровство, у кого онъ укралъ, тожъ принужденъ будетъ заплатить; а ежели кто не имѣетъ богатства и другой себѣ надежды, таковой держится, пока онъ своего воровства не заплатитъ. Во время его стоянія ходятъ мимо его множество Козаковъ, иные проходятъ мимо его, ничего ему не учиня, а другіе напився пьяны, приходя къ нему, немилостиво его бьютъ и всячески его ругаютъ; а иные приходятъ къ нему по обычайнымъ своимъ пьянствамъ съ горѣлкою и калачами, и поятъ его и калачи ему даютъ, а иные и деньги; и хотя тому пить ужо не въ охоту, однакожь онъ принужденъ пить, понеже пьяницы кричать ему: "Пый, скурвый сыну, злодѣю! Якъ не будетъ ныть, то будемъ скурвого сына быть". И какъ оной напьется, то оные пьяницы скажутъ: "Дай же мы, брате, трохы тебя побьемъ", и хотя онъ проситъ у нихъ милости, токмо оные пьяницы ему говорятъ: "А за щожъ, скурвый сыну, горѣлкою тебе поили? Якъ тебѣ поить, то треба и быть"; и часто случается, что чрезъ сутки онаго злодѣя убьютъ до смерти. Главная, у нихъ вина почитается, ежели козакъ козака убьетъ до смерти, то убійцу живаго кладутъ подъ гробъ убіеннаго и обоихъ землею засыпаютъ; а о которомъ будутъ сожалѣть, яко зная его добраго быти козачества, того всенародно свобождаютъ отъ смерти и штрафуютъ другимъ штрафомъ".
   
   Очень-важны для исторіи послѣднихъ годовъ Запорожья Бумаги исторіографа Миллера, напечатанныя также въ разбираемымъ книжкахъ "Чтеній". Выше было сказано, что существованіе запорожскаго казацкаго общества было несовмѣстимо съ существованіемъ государства, которое, какъ-скоро усилилось, окрѣпло, то, разумѣется, начало стремиться къ уничтоженію Запорожья. Вотъ что говоритъ Миллеръ въ своемъ разсужденіи о Запорожцахъ, написанномъ, какъ видно, по порученію правительства, въ 1775 году:
   
   "Обычаи ихъ къ праздности и къ піянству склонные; пренебреженіе торговъ, кромѣ для своихъ житейскихъ надобностей; необузданная вольность, пріемъ всякаго у нихъ взброду людей всѣхъ языковъ, всѣхъ вѣръ, токмо чтобъ у нихъ будучи, внѣшняя должность Грекороссійскаго закона наблюдалась; допущеніе такихъ въ свое сообщество безъ всякаго письменнаго свидѣтельства, не разбирая ихъ достоинствъ или пороковъ, тако жъ и позволяя всякому отлучиться когда и куды хощетъ; неимѣніе письменныхъ законовъ, коихъ имѣть и не желаютъ, опасаясь умаленія ихъ вольностямъ, и словомъ, лишеніе всѣхъ гражданскихъ порядковъ, кромѣ одного безпрекословнаго послушанія вышнимъ, особливо же ихъ Атаману Кошевому, коего сами избираютъ и отрѣшаютъ по ихъ произволенію. Сіи обстоятельства не могутъ ни кому благосклоннаго о Запорожцахъ подать мнѣнія, потому что ихъ обычай всякому, на здравомъ разумѣ и на истинныхъ правилахъ основанному гражданскому обществу, противоборствуетъ".
   
   Въ другомъ мѣстѣ читаемъ
   
   "Народъ, который не распложается самъ собою, который приплодъ свой получаетъ отъ другихъ, который во всякіе 30 лѣтъ почти изчезаетъ и дѣлается новымъ, такой народъ народомъ правильно назваться не можетъ. Запорожцы крестятъ Жида, или Татарина, перекрестятъ Поляка, или другаго христіанина, не бывшаго въ ихъ вѣрѣ -- тѣ имъ дѣти. Къ стыду человѣчества такихъ они дѣтей всегда довольно получить могли и получали. Злодѣи, отъ казни утекшіе, бѣглые, господъ своихъ покравшіе, збродъ людей изъ всякихъ народовъ и языковъ, яко изверги своего отечества, нападая на Польскіе границы подъ именемъ Тайдамаковъ, ограбя деревни, не послѣднее у нихъ стараніе было увозить мужескаго пола дѣтей малолѣтныхъ -- тѣ у нихъ дѣти. Народъ, который свое время въ гуляніи и пьянствѣ препровождаетъ, который пренебрегаетъ первоначальный законъ Божій, что должно человѣку питаться отъ трудовъ рукъ своихъ, который земледѣльство презирая, едва дозволяетъ, что нѣкоторые изъ своего общества, коихъ и почитаютъ непрямыми своими братьями, но яко бы своими подданными, во ономъ упражняться могутъ: такой народъ не достоинъ жительство имѣть въ преизобильпѣпшей всякимъ производствомъ странѣ, каковая есть та, въ какой Запорожцы по сіе время жили. Народъ, который ни по какимъ письменнымъ законамъ не живетъ и не судится, который главнымъ закономъ себѣ представляетъ похищеніе имѣнія своихъ сосѣдовъ, который смертоубійство съ холодностію учинить можетъ, тотъ больше звѣрямъ, нежели человѣкамъ причисленнымъ быть заслуживаетъ".
   
   Таковъ былъ приговоръ Запорожью отъ государства! Съ уничтоженіемъ Запорожья исчезла послѣдняя дружина, послѣдній остатокъ среднихъ вѣковъ въ Европѣ.
   Изъ матеріаловъ, относящихся къ исторіи Великороссіи, или московскаго государства, первое мѣсто занимаютъ: Преніе Данила, митрополита московскаго съ инокомъ Максимомъ Свя~ тогорцемъ и Преніе того же митрополита съ старцемъ Касьяномъ.
   Аѳонскій монахъ Максимъ имѣетъ важное значеніе въ нашей исторіи, сколько по своимъ личнымъ отношеніямъ, столько и по отношенію къ той борьбѣ, которой былъ свидѣтелемъ и участникомъ. Максимъ былъ вызванъ въ Москву великимъ княземъ Василіемъ Ивановичемъ для исправленія церковныхъ книгъ; въ это время при дворѣ московскомъ шла сильная борьба между властію велико-княжескою и притязаніями старшихъ членовъ дружины, князей и бояръ -- борьба сложная, потому-что въ ней къ интересамъ политическимъ примѣшались еще религіозные, и потомъ семейные интересы великаго князя. При Иванѣ III-мъ, боярская партія потерпѣла сильное пораженіе: князь Ряполовскій поплатился головою за вражду съ хитрою Софьею Палеологъ; князья Патрикѣевы, его родственники и соумышленники, должны были сойдти съ политическаго поприща: ихъ постригли въ монахи; торжество Софьи Палеологъ надъ ея соперницею, Еленою, за права которой стояли вышеупомянутые бояре, торжество это необходимо влекло за собою торжество св. Іосифа Волочка то надъ схаріевою ересью, которая поддерживалась Еленою. Такимъ образомъ, Іосифъ, борясь противъ ереси, долженъ былъ вмѣстѣ бороться противъ Елены и ея партіи, т. е. цартіи боярской, и съ тѣмъ вмѣстѣ необходимо былъ на сторонѣ Софьи и ея сына, Василія. Отсюда ненависть бояръ къ монахамъ Іосифова Волоцкаго Монастыря, которые постоянно находятся на сторонѣ Василія въ борьбѣ его съ боярами; игуменъ іосифовэ Монастыря, Даніилъ, былъ возведенъ при Василіи въ "санъ митрополита; другой монахъ того же монастыря, Вассіанъ Топорковъ, сдѣланъ епископомъ коломенскимъ: оба, вѣрные преданію своего монастыря, стояли на сторонѣ Василія въ борьбѣ его съ древними притязаніями, и оба потому были ненавидимы боярами. Когда Василій задумалъ развестись съ неплодною женою своею, Соломоніею, то Даніилъ своимъ духовнымъ авторитетомъ подкрѣплялъ его намѣреніе, которое нашло однако многихъ противниковъ: въ числѣ ихъ былъ инокъ Вассіанъ, сынъ князя Ивана Юрьевича Патрикѣева, насильно постриженный въ монахи при Иванѣ III; съ этимъ Вассіаномъ былъ въ тѣсной связи и МаксимъГрекъ, который также вооружился противъ развода, чѣмъ, разумѣется, навлекъ на себя ненависть великаго князя и митрополита. Но и тутъ опять, какъ при Иванѣ III-мъ, дѣло политическое смѣшалось съ религіознымъ: великому князю и митрополиту донесли, что Максимъ, при исправленіи книгъ, вноситъ въ нихъ ложное, еретическое ученіе, которое раздѣляетъ съ нимъ и Вассіанъ: слѣдствіемъ этого-то доноса и были два означенныя пренія. Въ нихъ обвиненія религіозныя перемѣшиваются, въ-слѣдствіе вышеупомянутыхъ обстоятельствъ, съ политическими; такъ читаемъ. "Да ты же (Максимъ) говорилъ многимъ пойдемъ: Быти на той землѣ Рустѣй салтану Турскому, занеже салтанъ не любитъ сродниковъ царегородскихъ царей, а князь великій Василей внукъ Фомы Амарейскаго. Да ты же, Максимъ, великаго князя называлъ гонителемъ и мучителемъ нечестивымъ, какъ и прежніе гонители и мучители нечестивые были. Да ты же, Максимъ, говорилъ: князь великій Васп"лей выдалъ земли Крымскому царю, а самъ изробѣвъ побѣжалъ отъ Турского. Ему какъ не бѣжати? Пойдетъ Турской, и ему либо карачь дати, или бѣжати. Да ты же, Максимъ, говорилъ многимъ здѣсь на Москвѣ: великому князю и митрополиту кличютъ многолѣтіе и еретиковъ проклинаютъ, что же творятъ не по писанію, ни по правиламъ, а митрополитъ поставляется своими епископы на Москвѣ, а не въ Царѣградѣ отъ патріарха."
   
   Любопытно слѣдующее обвиненіе:
   
   "Да ты же, Максимъ, святыхъ что до творцовъ Петра, и Алексѣя, и Іоны, митрополитовъ всеа Русіи, и преподобныхъ чюдотворцовъ Сергія, и Варлама, и Кирила, и Пафнотія, и Макарія, укорявши и хулиши, а говоришь такъ: Занеже они держали городы, и волости, и села, и люди., и судили, и пошлины, и оброки, и дани имѣли, и многое богатство имѣли, ино имъ нелзѣ быти чюдотворцомъ."
   
   Какое вліяніе имѣлъ образованный Максимъ на Вассіана Патрикѣева, видно изъ слѣдующаго отзыва послѣдняго о немъ. Васьянъ старецъ говорилъ (Михаилу Медоварцеву): ты слушай мене, Васьяна, да Максима Грека, и какъ тебѣ велитъ писати или заглаживати Максимъ Грекъ, такъ учини. "А здѣшніе книги всѣ лживые; а правила здѣшніе кривила, а не правила; и до Максима есмы по тѣмъ книгамъ Бога хулили, а не славили, не молили, а нынѣ есмы Бога познали Максимомъ и его ученіемъ."
   Какую силу имѣлъ, по своему прежнему значенію, Вассіанъ Патрикіевъ, даже будучи уже монахомъ и въ опалѣ, свидѣтельствуютъ слѣдующія слова монаха Михаила Медоварцева: "Азъ блюлся старца Васьяна о тѣхъ вѣщехъ изъявити, зане же уморитъ мя, и азъ въ томъ виноватъ, что есми загладилъ страха ради Васьянова." Далѣе читаемъ. "Митрополитъ спросилъ Максима: Безликій догматъ о православной вѣрѣ, въ Великую Суботу, Тройческую вечернью, отпустъ большей, чего для еси загладилъ? Максимъ отвѣчалъ: "Мнѣ, господина, то велѣлъ загладити Варламъ митрополитъ, да Симеонъ, владыка суздальской, да Досифей, владыка Крутицкой, да князь Васъянъ княжъ Ивановъ сынъ Юрьевича. "А коли мнѣ приказывали такъ чини"ты, тогда былъ тутъ Михайло Медоварцовъ. И Михаилъ отвѣчалъ; Азъ, господине, тово ничево не слыхалъ отъ Варлама митрополита и отъ Симеона, и отъ Досифея; а велѣлъ, господине, мнѣ слушати во всемъ и заглаживати Максима Грека князь Васьянъ старецъ, какъ Максимъ велитъ, и азъ, господине, по ихъ велѣнью такъ и чинилъ. А блюлся есми, господине, преслушать князь Васьяна старца, потому что онъ былъ великой временной человѣкъ, у великаго князя ближнѣй, и азъ такъ и государя не блюлся, какъ его блюлся и слушалъ."
   Послѣ Максима призвали къ допросу и князя Вассіана; отвѣты гордаго Патрикѣева были уже совсѣмъ другіе, чѣмъ отвѣты Максима: Вассіанъ прямо объявилъ свое несогласіе съ русскою церковію, прямо объявилъ, что не признаетъ святыхъ, признанныхъ ею; въ отвѣтахъ его выразилась и ненависть опальнаго боярина къ монахамъ Іосифова Монастыря: когда митрополитъ объявилъ ему свидѣтельство на него одного изъ этихъ монаховъ, то Вассіанъ отвѣчалъ "Іосифова монастыря старцы у меня и въ кельи не бывали; -- изъ ихъ къ себѣ не пущаю, и дѣла мнѣ до нихъ нѣтъ." Выразилась также въ отвѣтахъ Патрикѣева и гордость первостепеннаго вельможи, потомка гедиминова съ мужеской и калитина съ женской стороны: на вопросъ митрополита, зачѣмъ онъ непочтительно отзывается о св. Макаріи Колязинскомъ, Вассіанъ отвѣчалъ: "Азъ его зналъ, простой былъ человѣкъ, а будетъ ся чюдотворецъ, ино какъ вамъ любо и съ нимъ, чюдотворецъ ли сей будетъ, не чюдотворецъ ли";-- и когда митрополитъ возразилъ ему, что Богъ взираетъ не на тѣлесное благородство, но на духовное, то Вассіанъ сказалъ "Ино, господине, вѣдаетъ Богъ, даты и съ своими чюдотворцы." -- Такъ вотъ каковы были эти люди, съ которыми боролись Иванъ III-й, сынъ его Василій и внукъ Иванъ IV-й!
   Вассіанъ былъ заточенъ; великій князь Василій развелся съ Соломоеіею, женился на Еленѣ Глинской, и отъ этого втораго брака родился Иванъ IV, которому суждено было страшнымъ, кровавымъ образомъ покончить отцовскую и дѣдовскую борьбу; но, кромѣ борьбы мечомъ, шла еще другая борьба -- перомъ: и въ той и въ другой всѣ средства казались позволенными. Мы знаемъ, какъ добросовѣстенъ Курбскій въ своихъ обвиненіяхъ противъ Грознаго; другіе враги его не были болѣе добросовѣстны поддѣлать актъ, приписать его восточнымъ патріархамъ, изъ описанія настоящихъ событій сдѣлать пророчество -- для нихъ ничего не стоило. Доказательствомъ тому служитъ любопытный актъ, напечатанный также въ разбираемыхъ "Чтеніяхъ" общества: это Выпись изъ Государевы грамоты, что прислана къ Великому Князю Василію Ивановичу, о сочетаніи втораго брака и о разлученіи перваго брака чадородія ради. Здѣсь говорится, будто-бы великій князь Василій просилъ разрѣшенія на разводъ съ Соломоніею у четырехъ восточныхъ патріарховъ, будто-бы они отвергли его просьбу, и одинъ изъ нихъ, Марко Іерусалимскій, написалъ Василію слѣдующее: "Аще тако сотворишь, первуіо отъ себе жену отвержеши, и второй совокупишися, заради того, чтобъ тебѣ было кчадородіе, блюдися, блюдися, и паки реку блюдися, аще ты и воздастъ человѣколюбецъ Богъ чадороженіе, да речеши себѣ: сей мы наслѣдникъ державы царства нашего, государь; "но не тако за прелюбодѣяніе бо воздается царемъ, чада порушеніе царствію ихъ, а тебѣ мнится, но все попираетъ, и родь болярьстіи, и стратигове, и племенники Лаковрига (?) и вси христіане, во страсѣ и утѣсняеми будутъ; но реку, презритъ вся Все" ленскій Соборъ, и воспріиметъ подъ свою руку Келевдеріи, и будетъ грабитель чюжаго имѣнія, моль же поядаетъ ризы, а чюжаго имѣнія грабреніемъ и свое все истребить, и на полнится твое царство страсти и печали, и будутъ въ та лѣта убиванія многа и муки величествію болярскихъ родовъ и юношъ нещадѣніе, и ово на кола, а инымъ усѣченіе главы, и затоцы безъ милости, и мнози грады огнемъ попрани будутъ." -- Послѣ этого, легко объясняется, какъ явилось у Курбскаго пророчество Максима Грека Грозному, что если онъ поѣдетъ въ Кирилловскій Монастырь, то сынъ его Димитрій умретъ на дорогѣ. Послѣ этого, пусть еще вѣрятъ на слово этимъ господамъ Курбскому съ товарищи!
   Мы упомянули о жидовской схаріевой ереси, имѣвшей связь съ придворными крамолами при Иванѣ III-мъ. Въ "Чтеніяхъ" напечатанъ любопытный актъ объ этой ереси, именно Посланіе новгородскаго архіепископа Геннадія къ бывшему архіепископу ростовскому Іоасафу. Еретики вели себя чрезвычайно-хитро, руководствуясь правиломъ, что всѣ средства позволены для достиженія цѣли. "Эта прелесть (говоритъ Геннадій) распространилась здѣсь не только въ городѣ, но и по селамъ, а все отъ поповъ, въ которые ставятся еретики. Гдѣ встрѣтятъ православныхъ, твердыхъ въ своемъ ученіи, тамъ и они притворятся православными; если же гдѣ увидятъ людей по проще, тутъ они сейчасъ и готовы на ловлю; ставятся въ попы именно для того, чтобъ приводить своихъ духовныхъ дѣтей въ ересь, прощая грѣшникамъ ихъ преступленія; если же кто изъ православныхъ станетъ обличать ихъ въ ереси, то они запираются, проклинаютъ свое ученіе, клятва имъ ни почемъ, потому что ложную клятву не поставляютъ за грѣхъ. Любопытно видѣть, какъ ревностный Геннадій старается пріобрѣсть свѣдѣнія, которыхъ у него не доставало, и которыя были необходимы въ борьбѣ съ (относительно) учеными еретиками. Да есть ли у васъ (пишетъ онъ къ Іоасафу) въ Кириловѣ, или въ Фарафонтовѣ, или на Каменномъ, книги: Силивестръ папа Римскы, да слово Козмы прозвитера, на новоявшуюся ересь на Богомилы, да посланіе Фотѣя патріарха ко князю Борису Болгарскому, да Пророчьства, да Бытье, да Царства, да Притчи, да Менандръ, да Іисусъ Сираховъ, да Логика, да Деонисей Ареопагитъ. Занежъ тѣ книги у еретиковъ всѣ есть." -- Любопытенъ конецъ посланія къ Іоасафу, который, какъ видно, оставилъ свою епархію въ-слѣдствіе оскорбленной гордости. Геннадій пишетъ къ нему: "Знаешь, не наше дѣло гнѣвъ держати. И ты нынѣ задняя забывай, а на предняя простирайся. Да потомъ воспоминаю твоему святительству, аще будешь сѣвершено оставилъ той великы святительски санъ, хотя смиренія образъ воспріяти: да не запнетъ врагъ предложенія твоего, преднося помыслъ киченіа, въспоминаа велико что сотворилъ, но паче подобаетъ ты имѣти помыслъ всегда уничиженъ. "Аще речеши". нѣсмь обидѣхъ никогоже, ино отъ служащихъ твоихъ кто будетъ изобидѣлъ, хотя и тебѣ невѣдомо, а отвѣчати тебѣ же за то; занеже сѣкира безъ сѣкущаго не сѣчеть, и слуги наши не могутъ никого изобидѣти, аще не отъ насъ будутъ власть приняли. Пользы бо ради сія писахъ тебѣ, поминая рекшаго: другъ другомъ подкрѣпляемъ яко градъ твердъ. Да и тебе молымъ, аще что услышишь о нашихъ недостаткахъ, еже будетъ злѣ творимая нами, тако жде писаніемъ возвѣсти намъ, а то мни отъ тебе за великую любовь."
   Мы упоминали также и о св. Іосифѣ Волочкомъ, о его борьбѣ съ ересью, и о значеніи его монастыря въ борьбѣ московскихъ государей съ старинными притязаніями вельможъ. Въ "Чтеніяхъ" помѣщено содержаніе посланія Іосифа Волоколамскаго къ Ивану Ивановичу -- актъ, въ высшей степени любопытный по отношеніямъ монастырей ко власти святительской и княжеской. Дѣло идетъ о спорѣ Іосифа съ архіепископомъ Серапіономъ; въ одномъ мѣстѣ Іосифъ говоритъ: "И изъ послѣдую прежреченнымъ святителемъ, и игуменомъ, и старцемъ тѣмъ, да царей православныхъ суду, билъ челомъ тому государю, который не точію кн. Ѳедору Борисовичу, да архіепископу Серапіону, да всѣмъ намъ общій государь, но и всея русскіе земли государемъ государь, котораго Господь Богъ устроилъ вседержителя въ свое мѣсто и посадилъ на царскомъ престолѣ, судъ и милость предаетъ ему." Іосифъ Волопкій -- важное лицо въ нашей исторіи! Жаль только, что мы имѣемъ въ "Чтеніяхъ" одно содержаніе его любопытнаго посланія къ Ивану Ивановичу.
   Занимательныя подробности о жизни въ нашихъ древнихъ монастыряхъ сообщаютъ того же Іосифа Отвѣщаніе любозазорнымъ и сказаніе вкратцѣ о святыхъ отцѣхъ, бывшихъ въ монастырѣхъ, иже въ Рустѣй земли сущихъ. Говоря, на-примѣръ, о бѣдности нашихъ древнихъ иноковъ, Іосифъ пишетъ, что "въ обители блаженнаго Сергія и самыя книги не на хартіяхъ гіисаху, но на берестѣхъ". Любопытно читать объ отношеніяхъ монаховъ къ игуменамъ, избраннымъ изъ среды той же братіи и изъ чужихъ монастырей:
   
   "По скончаніи бо блаженнаго Кирилла и ученикъ его, бысть въ обители его настоятель отъ инаго монастыря иже нѣкая преданія и законы св. Кирилла не храняще и въ небреженіе сихъ полагаше; бяше же въ то время въ Кирилловѣ монастырѣ старецъ святъ, именемъ Доснеей. Нѣкогда бо ему глаголющу къ настоятелю, яко да не развращаетъ преданія св. Кирилла, онъ же низложивъ того съ трапезного мосту, иже надо на землю и бысть яко мертвъ; егда же убо оздравѣ, тогда глаголаше къ настоятелю, яко аще восхошеши мя и смерти предати, азъ же не престану глаголати о сихъ тебѣ. По отшествіи же оного настоятеля избраша себѣ на игуменство такоже отъ иного монастыря; онъ же подобная прежнему творяше, еще же въ церкви на соборномъ пѣніи и на трапезѣ, егда ядяху, любляше бесѣды творити и ненужная глаголати. Старцы же, иже въ то время бѣяху, тако же возбраняху и супротивная глаголаху ему. Онъ же мпожицею съ яростію устремляшеся на нихъ и хотяше жезломъ бити ихъ, овогда же и біяше; они же не повинующеся, но возбраняху ему отъ бесчинпаго обычая, дондеже устыдѣся своего жесточества, отойде отъ нихъ. Потомъ же избраша себѣ игумена, иже бысть постриженимкъ Кириллова монастыря, многа же лѣта поживё въ иныхъ монастырехъ, иже и той такожде многая начатъ развращати св. Кирилла преданія; сущій же въ то время старцы о семъ оскорбишася, и на соборѣ, и наединѣ глаголаху ему о семъ; онъ же небрежаше сихъ глаголы. Тогда старѣйшій и большій старцы вси отбѣгоша отъ монастыря, не терпяще зрѣти св. Кирилла преданія попираема и отметаема, дондеже слышавъ князь отгнати того повели отъ Кириллова монастыря, и паки старцы дни вси собрашася въ монастырь св. Кирилла".
   
   По свидѣтельству св. Іосифа, въ нашихъ древнихъ монастыряхъ были слѣдующія преданія:
   
   "Никако же никому же ни ясти, ни пити, кромѣ трапезы, ниже внѣ монастыря исходити, кромѣ благословенія, ниже отрочатомъ жити но кельямъ, ниже на дверцѣхъ, ниже женьскому входу быти на монастырѣ".
   
   Въ связи съ разобранными матеріалами находится также напечатанная въ "Чтеніяхъ" Опись книгъ Іосифа Волоколамскаго Монастыря, потому-что неизвѣстный авторъ ея не удовольствовался одною библіографіею, но сообщилъ извѣстія о лицахъ, упоминаемыхъ въ описи. Тамъ находимъ извѣстіе о знаменитомъ митрополитѣ Даніилѣ, котораго характеръ такъ искаженъ Курбскимъ съ товарищами. Вотъ, что читаемъ о немъ въ "Описи":
   
   "Даніилъ былъ восемь лѣтъ игуменомъ Іосифова монастыря (1515--1523 г.). Еще при жизни преп. Іосифа, онъ былъ избранъ братіею въ преемники преп. Въ житіи преп. Іосифа объ избраніи его въ игумены говорится такъ: Полюбища вси въ совѣтѣ своемъ старца, любяй нищету и пребывая въ трудѣхъ, и постѣ, и въ молитвахъ, и не любя празднословія, нарушаема Даніила... Можно ли послѣ этихъ словъ согласиться (продолжаетъ авторъ Описи), что Даніилъ былъ лѣтъ тридцати, когда его избрали митрополитомъ? Не уже ли строгіе иноки Іосифова Монастыря согласились избрать въ игумены двадцатилѣтняго юношу и Іосифъ утвердилъ это избраніе? Своимъ возвышеніемъ Даніилъ обязанъ былъ частымъ посѣщеніямъ отъ В. Князя обители іосифовой. Передъ своею кончиною, преп. Іосифъ поручилъ свой монастырь особливому покровительству В. Князя. Исполняя завѣщаніе преподобнаго старца, Василій Іоанновичъ часто ѣзжалъ въ обитель, пекся объ ней, устроилъ братію и часто говорилъ имъ: Храните законъ, преданный вамъ старцемъ Іосифомъ, а другихъ монастырей не принимайте обычаевъ. Я у васъ также прикащикъ. А если не будете хранить, я исправлю, и вамъ не очень будетъ пріятно. Во время сихъ посѣщеній В. Князь узналъ Даніила и возвелъ его на престолъ метрополіи."
   
   Любопытно также встрѣтить въ описаніи вкладовъ по усопшихъ слѣдующее: "по Григоріѣ Мадютѣ (Скуратовѣ) Бѣльскомъ дача государева 100 pyб. сумма, во тогдашнему времени огромная, доказывающая, какъ любилъ Грозный своего знаменитаго опричника.
   Изъ матеріаловъ, относящихся къ позднѣйшей исторіи московскаго государства, напечатаны въ" Чтеніяхъ": Повѣсть о приложеніи Литовскаго короля Степана, съ великимъ и гордымъ воинствомъ, на великій и славный и Богомъ спасаемый градъ Псковъ, и Сказаніе и повѣсть, еже содѣяся въ царствующемъ градѣ Москвѣ, и о растригѣ Гришкѣ Отрепьевѣ, и о похожденіи ею. Оба сочиненія представляютъ намъ образцы тѣхъ эпическихъ творенійXVI и XVII вѣка, которыя соотвѣтствуютъ Словамъ XII вѣка; по характеру своему, Повѣсть о прихоженіи короля Степана" такъ же почти относится къ "Слову о Полку Игореву", какъ позднѣйшая московская лѣтопись относится къ древней кіевской или волынской. Какъ источники русской исторіи, "Повѣсть о прихоженіи короля Степана" и повѣсть о разстригѣ такъ же важны, какъ и "Слово о Полку", при чемъ "Повѣсть о Прихоженіи короля Степана" въ подробностяхъ своихъ, достовѣрнѣе, чѣмъ повѣсть о разстригѣ, потому-что въ послѣдней, по самому предмету, народное воображеніе должно было сильнѣе разъиграться. Для образца тогдашнихъ понятій, выпишемъ нѣсколько строкъ:
   
   "Слышавше Латинскаго языка Папа Римскій извѣтъ отъ короля Польскаго, что пріиде къ нему Россійскаго государства Царевичь Димитрій Ивановичъ, съ веселіемъ пріемлетъ грамоту его, и пишетъ Папа къ королю чтити его великою честію" Папа жъ моли короля, дабы утверждалъ его и поучалъ ересемъ лютымъ Латинскому закону, и бѣсовскому собранію, и звѣздочетію, и волхвованію, и всякимъ еретическимъ ученіямъ... И оттолѣ съ сонма взя его къ себѣ воевода Сендомирской, ІОрья Мнишекъ, въ свою вотчину, въ Сепдомиръ городъ, и бысть въ дому его больше года, учася ересемъ Латинскимъ и Езовитской вѣрѣ, и волхвованію, и звѣздочетію, и чаротворенію, и всѣмъ злымъ дѣломъ... Слышахомъ отъ Литовскихъ людей, что Юрья Мнишекъ бывалъ въ Римъ въ Латинскихъ мнисѣхъ и сверже его съ себя мнишескій чинъ, и бысть бѣлецъ, и воеводою въ своей вотчинѣ, яко же и Гришка, отвержеся, и быша оба Стриганове и еретицы, помраченіи бѣси, потому и прозванъ бысть Мнишекъ".
   
   Изъ матеріаловъ иностранныхъ первое мѣсто, по важности содержанія, занимаетъ польское сочиненіе I. Лукашевича: Исторія церквей Гельветическаго исповѣданія въ Литвѣ.
   
   "Реформація (говоритъ авторъ) застала въ Литвѣ много элементовъ, облегчившихъ входъ ея въ эту провинцію. Гуситизмъ, занесенный въ Великое Княжество Литовское, въ царствованіе Владислава Ягайла, тлѣлъ въ разныхъ мѣстахъ подъ пепломъ. Распри церкви западной съ восточною начали развиваться, принимать грозный видъ, раздражать и колебать послѣдователей Восточной церкви. Значительнѣйшіе города, кромѣ Жидовъ и обитателей Польскаго и Русскаго происхожденія, были заселены ремесленниками и купцами Нѣмецкими; въ разныхъ мѣстахъ попадались Итальянецъ, Грекъ, Армянинъ, а чаще Шотландецъ, люди, имѣвшіе постоянныя связи съ Западною Европою. Притязанія и злоупотребленія духовенства были замѣтны и въ Литовскомъ княжествѣ, хотя не въ такой степени, какъ въ самомъ царствѣ Польскомъ. Во многихъ округахъ, а именно въ Жмуди, идолопоклонство было во всей силѣ. Литовскимъ дворянствомъ владѣла та же самая страсть къ новизнѣ, что и Короннымъ, то же самое подражаніе чужеземцамъ, даже въ дѣлахъ вѣры, та же легкомысленность. Словомъ, горючихъ матеріаловъ, если можно такъ выразиться, было всюду достаточно; не доставало только искры для воспламененія умовъ".
   
   Мы готовы согласиться съ авторомъ, что горючихъ матеріаловъ было много въ Литвѣ; но не можемъ признать всего приведеннаго имъ за горючіе матеріалы: такъ, надобно было бы объяснить, какимъ образомъ распри церкви западной съ восточною могли содѣйствовать распространенію реформаціи? также, почему содѣйствовало этому распространенію идолопоклонство, господствовавшее въ Жмуди?...
   Любопытно, что, по свидѣтельству Венгерскаго, первыми проповѣдниками протестантизма въ Бѣлоруссіи явились три, прежде бывшіе греческіе монаха, Ѳеодосій, Артемій и Ѳома. Послѣдній изъ нихъ проповѣдывалъ въ Полоцкѣ, когда этотъ городъ былъ взятъ Иваномъ-Грознымъ. Царь, ревностный поборникъ православія, не могъ благопріятствовать распространенію протестантизма въ Литвѣ и по причинамъ политическимъ: православіе служило самою крѣпкою связью между Русью литовскою и московскою; вотъ почему онъ велѣлъ утопить Ѳому въ проруби.
   Сильное препятствіе въ распространеніи своемъ встрѣтилъ протестантизмъ отъ короля Сигизмунда І-го, который велѣлъ отнимать дворянство у принявшихъ ересь, также запретилъ вызывать учителей изъ Германіи, а молодымъ людямъ посѣщать нѣмецкіе университеты. Но вовсе не таково было поведеніе наслѣдника сигизмундова, Сигизмунда-Августа, который, живя въ Литвѣ еще при жизни отца, много содѣйствовалъ успѣху новаго ученія. Правда, самъ король не принималъ явно протестантизма, но этого и не было очень-нужно, когда покровителемъ ереси явился всемогущій Николай Черный Радзивилъ, близкій родственникъ короля и имѣвшій на него неограниченное вліяніе. Принявъ гельветическое исповѣданіе въ 1553 году, Радзивилъ тотчасъ ввелъ его въ свои обширныя вотчины и помѣстья; примѣру могущественнаго вельможи послѣдовали всѣ тѣ, которые черезъ него хотѣли добиться милости королевской; простой народъ, привлекаемый ласками Радзивила, шелъ по стопамъ высшаго сословія; даже многіе изъ духовныхъ не могли противиться всеобщему стремленію и переходили къ новому ученію, особенно прельщаясь возможностію вступить въ бракъ. Изъ Литвы протестантизмъ быстро распространился по Бѣлой Руси, Полѣсью и Жмуди: въ послѣдней провинціи, осталось всего не болѣе семи католическихъ священниковъ; почти все дворянство католическое и большая часть дворянъ, принадлежавшихъ восточной церкви, оставили вѣру предковъ: не измѣняло только сельское православное народонаселеніе. Въ Вильнѣ, во дворцѣ Радзивила, противъ католическаго костела св. Іоанна, уже возвышался соборъ гельветическій; уже Радзивилъ уговорилъ короля пріѣхать въ него для слушанія новаго богослуженія, но этому помѣшалъ смѣлый доминиканецъ Кипріанъ, епископъ литоненскій, суфраганъ виленскій: узнавъ, что король ѣдетъ въ протестантскую церковь, Кипріанъ схватилъ за узду его лошадь и сказалъ: "Предки вашего величества ѣздили на молитву не этою дорогою, но тою", при чемъ указалъ пальцемъ на костелъ католическій; король оробѣлъ и пошелъ въ костелъ за епископомъ.
   Въ 1565 году, умеръ Николай Черный Радзивилъ; мѣсто его, относительно протестантизма, заступилъ Николаи Рыжій Радзивилъ, брать королевы Варвары, великій гетманъ литовскій. Рыжій Радзивилъ отступилъ отъ католицизма, говорятъ, по слѣдующему случаю: одержавъ побѣду надъ Русскими, онъ отправился въ Ченстохово для исполненія обѣта, даннаго передъ битвою. Монахи приняли съ радостью такого знаменитаго гостя и, желая утвердить его въ вѣрѣ (потому-что уже извѣстно было его колебаніе), уговорили одного крестьянина прикинуться бѣснуемымъ и получить отъ нихъ исцѣленіе; но при изгнаніи бѣса, князь подмѣтилъ поддѣлку и, призвавъ къ себѣ крестьянина, узналъ отъ него самого, что монахи подкупили его; раздраженный обманомъ, Радзивилъ тотчасъ же отрекся отъ ученія римской церкви. Не смотря однако на свою ревность, новый глава реформаціи въ Литвѣ не могъ замѣнить для нея вполнѣ Чернаго Радзивила; притомъ протестантизмъ носилъ въ самомъ-себѣ сѣмя слабости и упадка, потому-что не заключалъ въ себѣ ничего прочнаго, сдерживающаго, и тотчасъ же распался на различныя ученія, изъ которыхъ одно шло далѣе другаго на пути реформы. Отсюда необходимымъ слѣдствіемъ было разъединеніе и распри между послѣдователями протестантизма, тогда-какъ имъ нужно было сосредоточить и напрячь всѣ свои силы для борьбы съ страшными врагами -- іезуитами.
   Епископъ виленскій, Валеріанъ Проташевичъ, видя быстрое распространеніе протестантизма въ Литвѣ, обратился за совѣтомъ, какъ помочь злу, къ знаменитому кардиналу Гозіушу; тотъ подалъ Проташевичу мысль ввести въ свой округъ іезуитовъ, въ которыхъ видѣлъ главный оплотъ католицизма противъ всѣхъ здѣшнихъ ученій. Проташевичъ послушался и вызвалъ въ Вильну іезуитовъ изъ Ольмюца. Не смотря на всѣ препятствія со стороны диссидентовъ и даже самаго католическаго духовенства, іезуиты успѣли утвердиться въ Вильнѣ; не литовскимъ разъединеннымъ протестантамъ было бороться съ ними! Лукашевичъ справедливо сравниваетъ протестантовъ съ нерегулярнымъ войскомъ, котораго каждое отдѣленіе воевало по своему и рѣшалось выступать противъ выученнаго и расторопнаго въ этомъ родѣ войны непріятеля безъ соединенія силъ и умѣнья маневрировать. Знаменитый ректоръ іезуитскій, Лаврентій Варшевицкій, пріобрѣтя сперва себѣ большое вліяніе на простой народъ, начиналъ втираться, подъ разными предлогами, и въ знатные дворянскіе домы: проложивъ себѣ разъ куда-нибудь дорогу, онъ легко привлекалъ къ себѣ людей вкрадчивостью, краснорѣчіемъ, ученостью и совершеннымъ знаніемъ человѣческихъ слабостей. Притомъ, сколько царствованіе Сигизмунда-Августа было благопріятно для распространенія протестантизма, столько же, наоборотъ, правленіе Стефана-Баторія дало силы католицизму, г. е. іезуитамъ. Самъ равнодушный въ дѣлахъ вѣры, Баторій любилъ іезуитовъ, думая, что въ ихъ ученіи Польша найдетъ средство противъ того безнарядья и своеволія, которыя въ ней господствовали и постоянно уничтожали лучшіе планы королей; съ другой стороны, Баторій могъ держать сторону іезуитовъ, въ борьбѣ ихъ съ диссидентами, и потому, что послѣдніе уже не разъ и не тайно выражали свое желаніе видѣть московскаго царя преемникомъ Ягеллоновъ. Какъ бы то ни было, Баторій возвелъ іезуитское училище въ Вильнѣ на степень академіи, основалъ іезуитскіе коллегіумы въ Полоцкѣ, Ригѣ, Дерптѣ и Гроднѣ. Примѣру короля стали слѣдовать вельможи, и кто же изъ первыхъ? Сыновья Николая Чернаго Радзивила, изъ которыхъ старшій, Христофоръ Сиротка, былъ обращенъ славнымъ Скаргою!
   Опираясь на благосклонность короля, іезуиты пригласили въ свои литовскіе коллегіумы ученѣйшихъ людей изъ Польши и изъ-за границы; сперва дѣйствовали они только перомъ и словомъ; по когда усилились, то начали употреблять и другія средства для истребленія разновѣрцевъ: подущали на нихъ чернь, которая разрушала ихъ церкви и препятствовала религіознымъ церемоніямъ. Протестанты еще могли какъ нибудь держаться противъ нихъ съ помощію Николая Рыжаго Радзивила, въ которомъ имѣли могущественнаго ходатая предъ королемъ; но въ 1584 году, рыжій умеръ, и ученики Лойолы торжествовали окончательно. Сыновья Чернаго Радзивила, какъ мы видѣли выше, были на ихъ сторонѣ; одинъ изъ нихъ, кардиналъ Юрій, ставъ епископомъ виленскимъ, началъ истребительную войну съ разновѣрцами: прежде всего, онъ велѣлъ силою завладѣть всѣми книжными лавками въ Вильнѣ, забрать изъ нихъ еретическія книги и сжечь ихъ передъ церковію св. Іоанна. Юрій запретилъ также типографщику Ленциціусу, кальвинисту, печатать сочиненія, относящіяся къ его исповѣданію, но Ленциціусъ не послушался епископскаго приказа; тогда іезуиты уговорили слугу Ленциціуса украсть у него буквы и укрыли преступника въ своемъ коллегіумѣ. Въ домахъ, въ церквахъ, на похоронахъ, на ярмаркахъ, всюду являлись іезуиты и завоевывали новыхъ подданныхъ Риму: давали религіозно сценическія представленія, канонизировали святыхъ, переносили съ величайшею пышностью мощи ихъ, и такими средствами овладѣвали сперва вниманіемъ простаго народа, а потомъ, мало-по-малу, и умами его.
   Смерть Баторія воскресила надежды диссидентовъ, однако ненадолго: не смотря на сопротивленія протестантскаго и православнаго народонаселенія Литвы, которыя оба стояли за московскаго царя Ѳедора Ивановича, католическая партія восторжествовала, и въ короли былъ избранъ Сигизмундъ III-й Ваза, покорный ученикъ іезуитовъ, которые получили при немъ полную свободу привести въ исполненіе свои планы: "Овладѣвъ разсудкомъ слабаго государя" говоритъ Лукашевичъ: "іезуиты организовали при его дворѣ истинную истребительную войну противъ иновѣрцевъ. Они окружили его ревностнѣйшими къ католической вѣрѣ министрами, какими, напримѣръ, были: Бобола, Станиславъ Албертъ Радзивилъ, Левъ Сапѣга и другіе. Должности и староства послѣ умершихъ диссидентовъ отдавали католикамъ, друзьямъ своего ордена. Знаменитѣйшихъ изъ людей между иновѣрцами, которыхъ не могли оттолкнуть отъ сенатскихъ креселъ или важныхъ должностей, старались обратить въ католицизмъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на избираемыя для того средства, ни на побужденія, по которымъ диссидентъ переходилъ въ нѣдра католической церкви. Очищая такимъ-образомъ сенатъ и королевскій дворъ отъ разновѣрцевъ, не переставали развивать прежней своей системы обращенія иначе вѣрующихъ, и это тѣмъ легче имъ удавалось, что коллегіумы ихъ при Сигизмундѣ III чрезмѣрно размножились, въ-особенности въ Литвѣ, а число учениковъ ихъ дошло до 10,000 человѣкъ. При помощи этихъ коллегіумовъ, переходы иновѣрцевъ въ католичество иногда по убѣжденію, а чаще изъ свѣтскихъ видовъ, при государѣ, который каждое такое перехожденіе обыкновенно награждалъ различными способами, стали чаще въ Коронѣ и Литвѣ и доставили католицизму перевѣсъ надъ протестантизмомъ............. Въ концѣ XVI вѣка, всѣ знатнѣйшіе домы въ Литвѣ, за исключеніемъ Радзивиловъ Биревской линіи, Нарушевичей, князей Прунскихъ, Зеновичей, Абрамовичей и нѣсколькихъ другихъ, перешли уже въ нѣдра католической церкви; незнатное дворянство кальвинское ежедневно толпами соединялось съ римскою церковью, изъ свѣтскихъ видовъ, для избѣжанія преслѣдованій, или же, наконецъ, потому-что не могло противостать настойчивости іезуитовъ, разными способами пробиравшихся къ ихъ сердцу и уму. Ибо однихъ они женили на родственницахъ богатыхъ католическихъ домовъ, послѣ чего постоянныя подстреканія жены оканчивали начатое ими дѣло; другимъ показывали староства, королевщины, монаршее вниманіе и сенаторскія кресла, если откажутся отъ заблужденій ереси; иныхъ приводили въ сомнѣніе своею ловкостію въ діалектикѣ и краснорѣчіи, а иныхъ искуснымъ осмѣяніемъ обрядовъ ихъ исповѣданій и духовенства, наконецъ, Богъ-знаетъ какими способами приводили къ соединенію съ римскою церковью. Большая часть иновѣрцевъ шла за стремленіемъ вѣка, въ которомъ протестантизмъ пересталъ уже быть новостію въ Литвѣ, модою, хорошимъ тономъ, по несчастію, часто имѣющимъ и у насъ вліяніе на способъ мышленія".
   Таково содержаніе любопытной книги Лукашевича. Намъ остается пожелать, чтобъ окончаніе ея было поскорѣе издано Обществомъ, но чтобъ переводъ былъ сдѣланъ потщательнѣе и своею тяжелостью не вредилъ интересу самаго сочиненія.
   Корреспондентъ Общества, г. Гартенштейнъ, напечаталъ въ "Чтеніяхъ" переведенныя имъ съ еврейскаго два письма о Козарскомъ Царствѣ; въ первомъ изъ нихъ, принадлежащемъ козарскому царю Іосифу, замѣчательны для насъ три извѣстія во-первыхъ, преданіе о происхожденіи козарскаго народа отъ Тогармы, сына ЯФётова; у Тогармы, говоритъ царь Іосифъ, было десять сыновей. Эгіоръ, Тиросъ, Аваръ, Огинъ, Бизаль, Тирца, Козаръ, Зандаръ, Болгаръ, Сауръ. Здѣсь Аваръ, Козаръ и Болгаръ показаны родными братьями, сыновьями одного отца; это знакъ, что три народа -- Авары, Козары и Болгары принадлежатъ къ одному племени, точно такъ, какъ преданіе о трехъ братьяхъ, Чехѣ, Лехѣ и Руссѣ, указываетъ на единоплеменность трехъ главныхъ славянскихъ народовъ; надъ этимъ извѣстіемъ должны подумать тѣ изслѣдователи, которые въ Болгарахъ хотятъ видѣть Славянъ, потому-что въ такомъ случаѣ и Авары, и Козары должны быть также причислены къ славянскому племени. Второе любопытное извѣстіе, встрѣчаемое въ письмѣ царя Іосифа, относится къ обращенію Козаръ въ еврейскую вѣру, потому-что объ этомъ обращеніи разсказывается такая же легенда, какая внесена въ нашу лѣтопись, о обращеніи св. Владиміра въ христіанство -- съ тѣмъ разумѣется, различіемъ, что у насъ побѣждаетъ христіанскій проповѣдникъ, а у Козаръ еврейскій. Въ-третьихъ, наконецъ, царь Іосифъ упоминаетъ о Руссахъ, съ которыми, по его словамъ, онъ ведетъ непрерывную войну.
   Важна также и небольшая статья, переведенная съ польскаго подъ названіемъ: Историческій памятникъ о Пинскѣ. Пинскъ, одинъ изъ самыхъ древнихъ городовъ въ Югозападной Руси, особенно играетъ значительную роль въ то время, когда русское народонаселеніе въ польскихъ областяхъ вынуждено было насиліями католиковъ возстать за древнее православіе; объ этомъ-то возстаніи города Пинска и говорится въ напечатанномъ "Историческомъ Памятникѣ".
   Секретарь Общества, г. Бодянскій, въ числѣ иностранныхъ матеріаловъ помѣстилъ свой переводъ прекрасной статьи Шафарика: Объ имени и положеніи города Винеты. Эта статья имѣетъ всѣ тѣ достоинства, которыми обыкновенно отличаются произведенія знаменитаго чешскаго ученаго: тотъ же ясный и спокойный взглядъ, та же добросовѣстность, та же эрудиція.-- Къ-сожалѣнію, мы не можемъ сдѣлать такого же отзыва о сочиненіяхъ датскаго ученаго Сума, переведенныхъ и напечатанныхъ въ "Чтеніяхъ". Сумъ, ученый XVIII вѣка, между многочисленными своими изслѣдованіями, оставилъ также обзоръ "Исторіи Галиціи и Лодомиріи", обзоръ, какъ слѣдуетъ ожидать по средствамъ автора, исполненный ошибокъ всякаго рода и смѣшныхъ догадокъ и объясненій. Разумѣется, авторъ виноватъ здѣсь только въ томъ, что взялся не за свое дѣло; но сочиненіе, тѣмъ не менѣе, лишено всякаго достоинства. Такъ, на-примѣръ, авторъ съ важностью объявляетъ о своемъ мнѣніи, что Владиміръ Волынскій основанъ народомъ, вышедшимъ изъ Владиміра Клязменскаго; но такъ-какъ онъ послѣ узналъ, что Владиміръ Клязменскій построенъ гораздо-позже, то прежняя догадка его падаетъ сама собою. Это паденіе прежней догадки не образумило одного г. Сума, и чрезъ нѣсколько страницъ онъ опять догадывается, что галицкіе и лодомирскіе Руссы вышли изъ окрестностей костромскаго Галича по-крайней-мѣрѣ въ VI вѣкѣ. Напечатаніе такого сочиненія въ русскомъ переводѣ можетъ принести только ту пользу, что теперь русскіе ученые, начиная заниматься исторіею Галича и Волыни, не будутъ болѣе безпокоиться о томъ, что на малоизвѣстномъ языкѣ, каковъ датскій, существуетъ по избранному ими предмету сочиненіе, написанное ученымъ, пріобрѣтшимъ заслуженную извѣстность. То же самое должно сказать и о другой статьѣ Сума: О Финнахъ, помѣщенной также въ "Чтеніяхъ"; но здѣсь, по крайней мѣрѣ, нѣтъ такихъ грубыхъ ошибокъ, какія встрѣчаемъ въ первой.
   Обратимся теперь къ изслѣдованіямъ, принадлежащимъ членамъ Общества. Статья Богослуженіе Русской Церкви до монгольскаго времени (преосвященнаго Филарета, епископа рижскаго), отличается обширно ю ученостью и пониманіемъ дѣла.-- Изслѣдованіе г. Бѣляева: О Несторовой лѣтописи, представляя нѣкоторыя очень-важныя замѣчанія въ Филологическомъ отношеніи, имѣетъ важные недостатки въ историческомъ. Г. Бѣляевъ, изучивъ такъ-называемую "Несторову Лѣтопись", сдѣлалъ нѣсколько замѣчаній, которыя ему хотѣлось какъ-можно-скорѣе объявить ученому міру; но въ какой формѣ сдѣлать это объявленіе? Всего легче и всего скорѣе было, написать обзоръ "Несторовой Лѣтописи" и вставить въ него свои замѣчанія: г. Бѣляевъ такъ и сдѣлалъ. Притомъ же, одно изъ засѣданій Общества случилось наканунѣ дня, посвященнаго церковію празднованію памяти преподобнаго Нестора: предлогъ -- присоединить къ обзору и замѣчаніямъ также и похвальное слово Нестору: г. Бѣляевъ сдѣлалъ и это. Но похвальное слово, какъ часть риторико-патетическая, очень-дурно пришлось къ ученому изслѣдованію, а прекрасныя замѣчанія автора утонули въ сухомъ и растянутомъ обзорѣ лѣтописи. Разсчетъ г-на Бѣляева явно не удался. Мы надѣемся, что, наученный опытомъ, онъ распорядится теперь гораздо лучше своими матеріалами, именно, въ изслѣдованіяхъ о лѣтописи отдѣлитъ историческую часть отъ Филологической, и займется, прежде всего, указаніемъ составныхъ частей въ нашихъ сборникахъ, носящихъ имена лѣтописей. Что г. Бѣляевъ можетъ успѣть въ этомъ дѣлѣ, доказательствомъ служитъ вѣрное указаніе вставки одного мѣста изъ "Волынской Лѣтописи" въ начальную "Кіевскую". Обзоръ такого важнаго филологическаго труда у него предъ глазами: это прекрасное изслѣдованіе г. Кубарева О Патерикѣ Печерскомъ. Здѣсь авторъ очень-вѣрно разложилъ "Патерикъ" на его составныя начала, указалъ первоначальную его форму и то отношеніе, въ какомъ "Патерикъ" печатный относится къ рукописному. Открывается, что издатели печатнаго "Патерика" исключили многое, что авторы житій святыхъ печерскихъ говорили отъ лица своего и о себѣ самихъ, потомъ дали твореніямъ другую форму; далѣе, составляя, или, справедливѣе, передѣлывая и пополняя жизнеописанія, они вносили повѣствованія одного автора въ повѣствованія другаго, на-прммѣръ, повѣствованіе Симона и Поликарпа въ повѣствованіе Нестора, и обратно, даже кое что Заимствовали изъ другихъ источниковъ, на-примѣръ, изъ лѣтописей; къ житіямъ такимъ-образомъ вновь-составленнымъ, придѣлали свои вступленія и заключенія; измѣняли часто въ житіяхъ порядокъ повѣствованія; заставляли иногда сочинителей отъ лица своего говорить то, о чемъ они повѣствуютъ, какъ о слышанномъ отъ другихъ, или даже то, чего совсѣмъ нѣтъ въ ихъ сочиненіяхъ; наконецъ, поновили языкъ. Къ изслѣдованію своему г. Кубаревъ приложилъ прекрасное описаніе харатейнаго списка "Патерика Печерскаго".
   Въ высокой степени любопытны посмертныя статьи Венелина, которыя печатаетъ теперь Общество въ своихъ "Чтеніяхъ". Венелинъ безспорно принадлежитъ къ числу самыхъ даровитыхъ людей, какіе только являлись въ недавней исторіи русской науки; но въ этомъ даровитомъ человѣкѣ одна способность получила преимущественное развитіе предъ всѣми другими, именно фантазія. Занимаясь прежде одною наукою не по призванію, и потомъ увлеченный на поприще другой, Венелинъ не могъ пріобрѣсти научнаго такта; присоедините къ тому природу раздражительную, и вы объясните тѣ странныя крайности, въ которыя впадалъ Венелинъ въ своихъ сочиненіяхъ. Изъ пяти статей его, напечатанныхъ въ разбираемыхъ нумерахъ "Чтеній", только одна написана съ полнымъ ученымъ достоинствомъ: это статья о прибалтійскихъ Славянахъ, въ которой авторъ возстановляетъ древнюю географію нѣкогда славянскихъ прибалтійскихъ областей; по во всѣхъ другихъ статьяхъ уже замѣтна эта необузданность фантазіи, какой едва-ли можно найдти еще другой примѣръ въ исторіи науки. Такъ въ статьѣ О Соляномъ озерѣ Halmyris, объясняя очень-остроумно и правдоподобно свидѣтельства Византійцевъ, Анны Комненъ, Константина-Багрянороднаго и др. о странѣ, прилежащей устью Дуная, вдругъ Венелинъ дѣлаетъ маленькое, по его словамъ, отступленіе, въ которомъ распространяется на-счетъ важности соли слѣдующимъ образомъ:
   
   "Соляной камень есть камень здравія, благосостоянія и образованія человѣчества. Возьмите небольшой камень соли, дайте быку отвѣдать его; черезъ полчаса покажитесь ему съ нимъ, онъ прибѣжитъ къ вамъ; бѣгите, -- онъ за вами; зарывайте его, обкладите землею, -- онъ вытуритъ, выковыряетъ его рогами, медвѣдь лапами, человѣкъ, положимъ дикарь, болѣе чѣмъ лапами: ему данъ инстинктъ механизма; онъ отковыряетъ кускомъ дерева, палкою... Такимъ образомъ инстинктъ, нужда, заставляя человѣка быть землекопомъ, показали ему средства къ оному. Первые рудокопы были соляные: общность инстинкта къ соли, общность нужды въ оной, сдѣлала ее общимъ товаромъ. Все возможное давалось за соль, все можно было достать за соль. Первая деньга человѣка былъ камешекъ или горсть соли. Первая руда металла открыта въ солекопнѣ, или при исканіи соли; первая груда металлической руды стояла, какъ негодные камни, возлѣ отверстія солекопни, между тѣмъ, какъ всемірный камень, лакомство народовъ, соль, рачительно припрятывалась въ амбары, или въ какія-либо бережныя мѣста... Человѣкъ, гоняясь за лакомствомъ Но инстинкту, попалъ на дорогу образованія, дѣятельности. Дикарь, блуждавшій на поверхности земли безъ всякаго опыта, безъ употребленія своихъ умственныхъ силъ, безъ предпріимчивости, наконецъ, вырылъ яму, вошелъ въ нѣдра земли! Въ сей соляной ямѣ была первая Школа, первое образованіе человѣческаго духа, человѣческой предпріимчивости, первое употребленіе на практикѣ человѣческой догадливости. Изъ ямы земной вышелъ онъ вѣнчаннымъ гражданиномъ міра, держа въ лѣвой рукѣ соляную державу, а въ правой скипетръ остріе: символы науки и искусства, искусства, могущей соперницы всей природы! Первая статуя былъ соляной истуканъ, ибо первый камень стукалъ подъ молоткомъ. Но солекопъ или съѣлъ своего божка, или, на 340 ему, изуродовалъ его рожу. Сколько отвратительныхъ рожей не намалевалъ человѣкъ, пока не дошедъ до нынѣшняго совершенства въ искуствѣ передразнивать и копировать природу! Но ваяніе и живопись, эти своевольныя полубогини и подруги человѣка, рожденныя солекопью, доживши до нѣсколько зрѣлаго возраста, отдѣлились отъ своего отца и дѣда, солянаго божка и, подобно нынѣшнинъ Московскимъ красавицамъ, изъ подъ родительской колибы солекопа, перешли жить къ тѣмъ молодцамъ, которые захотѣли посвятить имъ всю свою жизнь."
   
   Въ статьѣ: О древнихъ жилищахъ русскаго народа, Венелинъ высказываетъ прекрасную мысль, что для вѣрности историческихъ изслѣдованій нужно предпослать изслѣдованія географическія, изучить почву, на которой совершалась исторія. Теперь въ этомъ всѣ согласны; но къ чести Венелина должно сказать, что онъ обращалъ на эту мысль вниманіе ученыхъ въ то время, когда они толковали о вопросахъ гораздо-меньшей важности. Вотъ какъ Венелинъ, по своему обыкновенію, выражаетъ эту мысль:
   
   "Если хотите опредѣлить границы подлинныхъ жилищъ ^какого-либо осѣдлаго народа, то ступайте не съ Несторомъ, или Страбономъ въ рукахъ, а съ заступомъ и съ топоромъ, ройте вездѣ къ юго-востоку, и когда дойдете до такой полосы, на которой нельзя дорыться до воды, воткните заступъ въ землю, и надпишите на немъ: Конецъ русской земли. За этою границею и топоръ сдѣлается для васъ вещью ненужною, потому что безводная страна бываетъ по той же причинѣ и безлѣсная. Ступайте далѣе къ морю по этой негостепріимной равнинѣ, и если гдѣ въ голыхъ ея оврагахъ встрѣтите или мутной прудикъ, или слабый родничекъ, то надпишите: Мѣсто притона стадъ жителей Руси. Такова вся полоса отъ устья Дона до устья Дуная; полоса, отдѣляющая землю русскую отъ береговъ Азовскаго и Чернаго морей; полоса, на которой ни дерево не можетъ приняться, на Артезіанское искуство добиться до воды. Тѣ же геологическія причины дѣлали, во всѣ времена, эту полосу негостепріимною".
   
   Но эта вѣрная мысль о необходимости предварительныхъ географическихъ и геологическихъ изслѣдованій съ трудомъ высвѣчиваетъ у него изъ-подъ груды мнѣній странныхъ, порожденныхъ его фантазіею: таково его основное мнѣніе о существованіи какого-то допотопнаго обширнаго русскаго царства, мнѣніе, съ которымъ онъ не разстается нигдѣ, и которое потому самому искажаетъ лучшія его статьи. Когда Венелинъ станетъ преслѣдовать свою любимую мысль, то ему уже нѣтъ дѣла ни до требованій науки, ни до приличія тона; такъ, на-прим., Венелинъ выражается: "Кто не глупъ какъ колода, тотъ легко пойметъ"; или: "Но, можетъ быть, отъискались бы тупоумныя головы, которыя съ недовѣрчивостью стали бы возражать", и проч.
   Тою же своею любимою мыслью Венелинъ испортилъ и другую статью: О времени рожденія названій: греческое, латинское, нѣмецкое, русское или гражданское, славянское или церковное, письмо. Въ этой статьѣ онъ хочетъ доказать, что Кириллъ и Меѳодій не изобрѣтали славянской азбуки, но взяли только формы греческихъ буквъ, употреблявшіяся въ IX, X и отчасти ХІ столѣтіяхъ. Для доказательства своего мнѣнія, Венелинъ необходимо долженъ былъ показать подложность знаменитой буллы папы Іоанна VIII, въ которой тотъ прямо говоритъ о славянскихъ буквахъ, изобрѣтенныхъ Кирилломъ. Доказательства этой подложности у Венелина вообще слабы и голословны; но вотъ что приводитъ онъ еще между-прочимъ:
   
   "Булла совершенно противорѣчитъ историческимъ обстоятельствамъ и политическимъ отношеніямъ IX вѣка. Въ это время области, зависѣвшія отъ Болгарскаго правительства, въ Венгріи простирались до самыхъ Карнатовъ, въ Россіи по предѣлы Смоленской области и по Вятку. Къ Востоку это же правительство владѣло Сербіею и Кроаціею; а Задунайская Венгрія и Штирія зависѣли отъ него на феодальномъ отношеніи... Эту обширную монархію въ VII и VIII столѣтіяхъ Византійцы называли Болгарами (а въ сущности, по большинству ея народонаселенія, слѣдовало называть Русью), а Западные Абарами".
   Но, безспорно, самая замѣчательная изъ посмертныхъ статей Венелина, до-сихъ-поръ напечатанныхъ, это: Мысли объ исторіи вообще и русской въ частности. Здѣсь Венелинъ высказываетъ много справедливыхъ требованій отъ исторической науки:
   
   "Дѣло идетъ о народѣ (говоритъ онъ): такъ 1) откройте его отличительныя черты отъ прочихъ народовъ, языкъ, имя; 2) изобразите его устройство (organisation ибо народъ, какъ цѣлое, есть тѣло органическое. 3) Изобразите душу народа. Въ этой статьѣ изобразите а) характеръ и нравы; б) умственныя способности: 1) всю сферу его свѣдѣній, касательно Бога, природы и самого человѣка; 2) состояніе искусствъ и издѣлій.-- 4) Изобразите его, такъ сказать, прозябаніе: а) всѣ роды напитка, пищи, имъ употребляемой, образъ приготовленія и употребленія оной; б) всѣ виды, качества и формы одѣяній; в) качества и формы жилищъ; г) опишите ясно всѣ вещи, употребляемыя въ общежитіи. 5) Получивъ понятіе о тѣлѣ народа или массѣ, устройствѣ оной, душѣ или духѣ оной, и образѣ пропитанія оной, вы начертили главныя условія, соединеніе коихъ составляетъ полную жизнь народа, и проч.
   
   Далѣе, Венелинъ говоритъ:
   
   "По настоящему, надлежало бы всякій годъ снимать съ цѣлой народной массы вѣрную копію и хранить ее въ надлежащемъ порядкѣ; тогда только всякій наблюдатель, обозрѣвая нѣсколько копій, напр. 10, можетъ усмотрѣть, съ копіи до копіи, постепенное перерожденіе, исправленіе цѣлаго, преобразованіе или перехожденіе онаго къ совершенству, въ тѣхъ или въ другихъ, или во всѣхъ чертахъ. Эти только 10 вѣрныя копіи, или изображенія, т. е. Исторіи цѣлаго, могутъ составить вѣрную десятилѣтнюю исторію государства. Правда, что многое и главное, въ копіи, не легко перемѣняется, ту е. то, что нынѣ было и въ прошломъ году, останется и въ будущемъ и т. д. Однако, никогда одна копія не похожа совершенно на другую; разница между ними всегда большая или меньшая, смотря по тому, какъ нововведенія, измѣненія въ общемъ устройствѣ, и явленія народной дѣятельности происходятъ чаще и больше. Чѣмъ болѣе и ощутительнѣе разница между копіями, тѣмъ болѣе было дѣятельности и движенія къ лучшему въ государствѣ; но если эта разница, между 10 копіями, первою и десятою, очень малая, то это показываетъ, что народъ, въ продолженіе десятилѣтія, находился въ глубокой тишинѣ, или, такъ, въ летаргическомъ бездѣйствіи; это былъ бы прямой путь къ его ничтожеству, бѣдности и слабости. Междоусобіе, или внутреннее волненіе, раздоръ между частями есть совершенно то, что конвульсіи въ человѣкѣ, въ коихъ все тѣло изнемогаетъ и умираетъ".
   
   Здѣсь, во-первыхъ, должно возразить, что чѣмъ больше и ощутительнѣе разница между копіями, то еще отсюда не всегда слѣдуетъ, что тѣмъ болѣе было дѣятельности и движенія къ лучшему въ государствѣ; оптимизмъ въ частной исторіи одного какого-нибудь народа никакъ не можетъ быть допущенъ; разница въ копіяхъ можетъ доказывать также упадокъ государства, шагъ назадъ. Во-вторыхъ, междоусобіе, или внутреннее волненіе, раздоръ между частями, не всегда могутъ быть сравниваемы съ конвульсіями въ человѣкѣ, отъ которыхъ все такъ изнемогаетъ и умираетъ: очень-часто междоусобіе и внутреннее волненіе въ исторіи народовъ является признакомъ жизни, шагомъ впередъ на поприщѣ государственнаго развитія; такъ, наприм., въ нашей исторіи, междоусобія, происходившія на сѣверѣ, служили къ объединенію частей государства.
   Но безспорно самая смѣлая и самая замѣчательная мысль автора разбираемой статьи есть сравненіе заслугъ Петра-Великаго и кіевскаго Митрополита, Петра Могилы, относительно просвѣщенія въ Россіи:
   
   "Я не знаю (говоритъ Венелинъ) кому больше обязана Россія своимъ просвѣщеніемъ, Петру ли Великому, или Петру Могилѣ, Кіевскому Митрополиту. Имѣемъ свидѣтельства, что Южная Русь (такъ называемые Малороссы) почти исключительно одни долгое время завѣдывали учеными, большею частію Духовными, учебными мѣстами, съ самаго начала училищности въ сѣверной Руси. Не упоминая о множествѣ штатныхъ и вольно кочевавшихъ по Сѣверу Южно-русскихъ учителяхъ, я укажу только на трехъ главнѣйшихъ великихъ церковныхъ учителей Россіи, Южно-русскихъ уроженцевъ, Іерарховъ: Ѳеофана Прокоповича, Стефана Яворскаго и Св. Димитрія Ростовскаго. Подъ непосредственнымъ вліяніемъ подобныхъ мужей заводились, улучшались, по Сѣверной Руси, первыя школы, разумѣется духовныя. Мы не забудемъ, что подъ подобною эгидою началъ свое ученіе и незабвенный Ломоносовъ, который первый подалъ мысль и хлопоталъ объ учрежденіи Московскаго Университета. Иные изъ современныхъ писателей, взявшись судить о ходѣ просвѣщенія въ Россіи, съ гордостію указываютъ на заслуги Московскаго Университета. Каковы бы ни были эти заслуги, оспоривать ихъ нельзя; однако не должно забыть, что Московскій Университетъ долгое время по имѣлъ бы ни студентовъ, ни достаточнаго числа профессоровъ, если бы, до учрежденія его, не процвѣтали, въ нѣкоторомъ отношеніи, Духовныя училища. Если взять Сѣверную Русь XVI или XVII вѣка и сравнить съ Южною Русью, принадлежавшею тогда къ Ляхо-Летто-Русской Рѣчи посполитой, то Южную Русь видимъ на гораздо высшей степени училищности, чѣмъ Сѣверную, ибо тогда какъ эта послѣдняя едва имѣла еще Заиконоспасское училище, Южная имѣла уже три Академіи, Львовскую, Виленскую и Кіевскую, и къ этимъ народнымъ прибавьте еще Варшавскую и Краковскую. Академіи этѣ стояли, болѣе или менѣе, на степени учености, общей тогда всѣмъ Европейскимъ высшимъ училищамъ. Правда, Южно-Русскія Академіи не приносили столькихъ литературныхъ плодовъ, какъ другія Европейскія, ибо Южная Русь имѣла свои домашнія непріятности и угнетенія. Не смотря на то, она имѣла достаточное число образованныхъ лицъ, и эта-то масса благотворно дѣйствовала на массу сѣверную. Изъ всѣхъ Южно-Русскихъ Академій болѣе прочихъ дѣйствовала на Сѣверъ Кіевская. Извѣстно, однако, что Кіевская Академія обязана своимъ возсозданіемъ Петру Могилѣ; изъ Могилиной школы вышли, въ послѣдствіи, Прокоповичи, Яворскіе и Димитріи Тупталы."
   
   Мысль сравнить заслуги Петра-Могилы съ заслугами Петра-Великаго относительно просвѣщенія въ Россіи, эта мысль можетъ показаться инымъ слишкомъ-смѣлою, дерзкимъ парадоксомъ. Но нѣтъ нужды, какъ эта мысль можетъ показаться; дѣло въ томъ, что авторъ не высказалъ ее голословно, а привелъ рядъ фактовъ, ее подтверждающихъ; въ-самомъ-дѣлѣ, вліяніе южнорусскихъ училищъ и ученыхъ на образованіе въ московскомъ государствѣ началось гораздо-прежде Петра-Великаго, продолжалось при немъ и послѣ него; слѣдовательно, нѣтъ ничего естественнѣе вопроса: въ какомъ же отношеній находилось это вліяніе ко вліянію учрежденій петровыхъ касательно народнаго образованія? Этотъ вопросъ предложенъ Венелинымъ; ему нельзя отказать въ отвѣтѣ.
   Со времени соединенія Литвы съ Польшею, Югозападная Русь подпадаетъ вліянію послѣдней. Великія событія, имѣвшія такое важное вліяніе на успѣхи просвѣщенія въ Европѣ, отразились и въ Польшѣ, отразились и въ литовской Руси: и здѣсь живая наука готова была приняться на плодоносной почвѣ, но судьба расположила иначе. Трудно найдти въ исторіи другое лицо, которое бы имѣло такое черное значеніе, какое имѣлъ польскій король Стефанъ-Баторій въ исторіи Восточной Европы -- Россіи и Польши: у московскаго государства онъ отнялъ средство соединенія съ Европою -- прибалтійскія области, завоеванныя-было Грознымъ, на Польшу и литовскую Русь навелъ іезуитовъ. Ученики Лойолы въ короткое время постарались истребить въ этихъ странахъ сѣмена живаго, народнаго образованія, и на его мѣсто дали мертвую школьную науку, которая безплодною тяжестью налегла на народъ и подавила возможность всякаго развитія. Въ такомъ положеніи находились дѣла, когда іезуиты вздумали посягнуть на основное начало русской народности, на православіе: унія и католицизмъ овладѣли почти всѣмъ высшимъ сословіемъ на Руси; скоро однако явилось сильное сопротивленіе -- военное сословіе Малороссіи, казаки вооружились противъ уніи. Но одного меча было недостаточно для успѣшной борьбы: надобно было оружіе духовное, и вотъ духовнымъ борцомъ является знаменитый Петръ Могила, и архимандритъ печерскій, послѣ митрополитъ кіевскій, урожденный господаревичъ молдавскій. Могила понялъ, что для успѣшной борьбы съ католицизмомъ и іезуитами, православному русскому народонаселенію нужно пріобрѣсть тѣ же школьныя средства, какими гордились воспитанники іезуитовъ, бравшіе своею діалектикою верхъ надъ Русскими. Съ этою цѣлію Могила обратилъ все свое вниманіе къ устройству училища для православныхъ дѣтей, и не щадилъ для него никакихъ пожертвованій. Но я сказалъ, что цѣль Могилы была -- дать православнымъ школьныя средства, какими обладали католики, и потому онъ устроилъ свои училища по образцу школъ польскихъ; явилось училище не русское, а славяно-греко-латинское. Слѣдовательно, и на Русь пересажена была изъ Польши мертвая, іезуитская наука, и на Руси народъ и школа стали въ полномъ разъединеніи: народъ продолжалъ пѣть свои прекрасныя пѣсни, но не шелъ далѣе этихъ пѣсенъ, потому-что въ школѣ слагались вирши. Гибельное вліяніе іезуитской мертвой латини, разумѣется, прежде всего оказалось на языкѣ народномъ; это вліяніе обнаружилось въ совершенномъ презрѣніи къ чистотѣ языка: начали писать языкомъ смѣшаннымъ изъ народнаго и латинскаго, искажая народную рѣчь безъ всякой нужды не только словами, по цѣлыми фразами иностранными. Для примѣра приведу завѣщаніе Петра Могилы, написанное этою смѣсью польскою съ латинскимъ: Могила пишетъ, что онъ далъ votum Богу пожертвовать свое имущество на заведеніе школъ, что Богъ благословилъ этотъ votum и интенцію его; что, желая свой коллегіумъ, какъ unicum pignus теит, оставить radicatum, завѣщеваетъ ему то-то и то-то. Потомъ Могила обращаетъ диспозицію свою къ своему любезному брату, обязываетъ его fralerna piclate ne отнимать завѣщаннаго у коллегіума, не чинить никакого акцессу до тѣхъ имуществъ; на обои, ковры, комнатные уборы и другія suppeleclilia отказываетъ брату, а что supra legata praefata останется въ шкатулкѣ, то употребить частію на похороны, частію ad ріа opera, проситъ нѣкоторыхъ знатныхъ особъ взять въ свое покровительство его коллегіумъ, чтобъ ихъ раігосшіо онъ сталъ eviternum, проситъ своего сукцессора, печерскаго архимандрита, чтобъ въ-иродолженіе трехъ лѣтъ онъ не отнималъ извѣстной маетности у отцовъ-коллегіатовъ, дабы они interea себѣ могли providere, гдѣ устроиться хозяйствомъ, потому-что эти отцы суть постриженцы монастыря печерскаго, licet non omnes, plurimi tarnen et praecipui и проч., и проч. (См. Памятники, изд. кіевскаго врем. коммисс. т. II) {Такимъ языкомъ писались не одни юридическіе акты; онъ господствовалъ и въ другихъ родахъ сочиненій, даже въ мемуарахъ; такъ, на-пр., написаны записки гетмана Жолкѣвскаго.-- Скажутъ, что такое искаженіе встрѣчается и у другихъ народовъ, что все это было естественно и необходимо: противъ естественности и необходимости нѣтъ спору; дѣло въ томъ, какимъ путемъ шла эта естественность и необходимость.}.
   Съ этою-то мертвою латинскою наукою, съ этимъ-то презрѣніемъ къ народному языку, съ привычкою искажать его словами и оборотами иностранными, явились западно- и южнорусскіе ученые въ Москвѣ; легко догадаться, каково же было ихъ вліяніе. Симеонъ Полоцкій пишетъ комедіи, въ которыхъ искажаетъ русскій синтаксисъ и пестритъ языкъ иностранными словами, кавалерами. майстерами, маршалками и проч. Явились и вирши наподобіе кіевскихъ, на-прим.:
   
   Тако любезный ты братъ Ѳеодоръ Царь
             Мудростилюбецъ, великій Государь,
   Яко бы злато многое собралъ есть,
             Академій привиліи создалъ есть.
   Но не изволя Богъ тои укрѣпити
             Ему, и славу ону улучити;
   Благоволю бо тебѣ оставити,
             И то начало дѣломъ совершити.
   Мудрости бо ты имя подадеся,
             Грекамъ Софія мудрость наречеся:
   Тебѣ бо слично науки начати;
             Яко премудрой оны совершати.
   
   Стефанъ Яворскій и Ѳеофанъ Прокоповичъ шли тѣмъ же путемъ искаженія народнаго языка; слова: конфузія, ексавторовано, гингрена, диссимуляція, регулы, малконтенты, ексемпли пестрятъ ихъ проповѣди. Скажутъ, что они Пхаучились такъ писать при дворѣ Петра-Великаго: но Петръ Могила и Симеонъ Полоцкій гдѣ научиллсь такъ писать? Источникъ искаженія языка ясенъ; языкъ былъ испорченъ до Петра-Великаго; Петръ-Великій былъ воспитанъ въ этой порчѣ; мертвая наука польскихъ школъ была внесена въ Москву до Петра-Великаго и готовила Россіи одинакую участь съ Польшею, т. е. разрывъ школы съ народною жизнью, неприложимость мертвой науки къ жизни. Но Петръ-Великій спасъ Россію отъ этой участи, устремивъ силы народа къ дѣятельности практической, введя науку живую, приложительную, соединивъ русскій народъ съ народами живыми, современными, указавъ такимъ образомъ на живой источникъ образованія. По мысли Петра основана Академія Наукъ; отъ нея посланъ Ломоносовъ за границу и прислалъ изъ Германіи первую русскую оду: эта ода написана не изъ подражанія Нѣмцамъ, но свѣжій духъ живаго, современнаго народа дохнулъ на Ломоносова, отуманеннаго мертвою школьною наукой, и пробудилъ въ немъ русское, живое, народное чувство, указавъ на живой русскій языкъ, на живой русскій размѣръ. Извѣстно впечатлѣніе, произведенное первою одою Ломоносова: это было возстаніе Русскихъ отъ долгаго, губительнаго сна, въ который они были погружены въ-слѣдствіе знаменитаго вліянія могилинской школы. По мысли Ломоносова основанъ Московскій Университетъ, который окончательно дорушилъ это вліяніе, сдѣлавъ науку вполнѣ-народною.
   Неизвѣстно, по какимъ причинамъ между изслѣдованіями членовъ Общества помѣщена записка преосвященнаго Георгія Конискаго о томъ, что въ Россіи до конца XVI вѣка не было никакой уніи съ римскою церковію. Эти записки теперь немного опоздали, потому-что уже никто болѣе не сомнѣвается въ томъ, что уніи на Руси до конца XVI вѣка не было; впрочемъ, статья не лишена интереса, тѣмъ болѣе, что здѣсь Конискій на своей почвѣ, и все дѣло обстоитъ благополучно.
   Въ смѣси разбираемыхъ книжекъ "Чтеній" помѣщены слѣдующія статьи: 1) Опись греческимъ, греко латинскимъ, польскимъ и словенскимъ печатнымъ и письменнымъ книгамъ, поступившимъ въ 1676 г. изъ Воскресенскаго-Монастыря и принадлежавшаго ему Иверскаго-Подворья въ патріаршую ризную казну, составленная печатнаго двора справщикомъ, монахомъ Евдиміемъ, съ замѣчаніями и алфавитнымъ указателемъ д. ч. Вукола Ундольскаго. Изданіе этой "Описи" отличается тою же тщательностію, какая видна во всѣхъ изданіяхъ вашего трудолюбиваго библіографа г. Уидольскаго 2) Акты, доставленные г. соревнователемъ В. А. Борисовымъ, изъ Шуи: а) Допросныя рѣчи Шуянъ о набѣгѣ Литовцевъ на Шую и ея окрестности; б) Запись въ крестьяны 1685 года; в) Усыпальница рода Собакиныхъ. Изъ этихъ актовъ самый замѣчательный по содержанію второй: "Запись въ крестьяны"; молодой двадцати-двухлѣтній вольный человѣкъ Сергѣй Ѳедоровъ поступилъ въ 1685 году въ крестьяне къ какому-то Василью Григорьеву, сыну Парѳеньеву, и далъ на себя ссудную запись слѣдующаго содержанія:
   
   "Живучи за нимъ Государемъ своимъ Василіемъ Григорьевичемъ, и за женою ево, и за дѣтьми, во крестьянѣхъ, пашню пахать и Луги расчищать, и изгородье около полей городить; и великихъ государей подати и ево помѣщиковы оброки съ ево жъ крестьяна вмѣстѣ платить, по вся годы, сполна; и всякое издѣлье дѣлать; и дворъ строить; и вновь хоромы ставить; и тое земли, на которой учну жить, не запереложить; и впустѣ не покинуть. Изъ-за него государя своего Василья Григорьевича, изъ за-жены ево и дѣтей, то ево крестьянство ни за ково не вытьтить, и не заложите, и не сбѣжать. А ссуды взялъ Сергунка у него Государя своего Насилья Григорьевича, всякаго хлѣба и инова, и дворовой и напольной посуды на пятнадцать рублевъ денегъ".
   
   Въ случаѣ неисполненія какого-нибудь изъ этихъ обязательствъ, крестьянинъ долженъ былъ возвратить помѣщику эти пятнадцать рублей. Запись эта была явлена въ приказной избѣ передъ воеводою и передъ дьякомъ, записана въ книгу, при чемъ взята пошлина по указу. Должно быть, новый крестьянинъ былъ человѣкъ досужій и работящій, потому-что въ слѣдующемъ же мѣсяцѣ того же года Парѳеньевъ уступилъ его подъячему Микитину уже за тридцать рублей, слѣдовательно, выигралъ этой сдѣлкою двойную сумму.
   3) Троицкіе Походы, соч. И. Забѣлина. Прекрасная статья г. Забѣлина -- одна изъ тѣхъ копій внутренней жизни общества въ извѣстное время, которыхъ Венелинъ справедливо требовалъ отъ исторіи;но чѣмъ прекраснѣе, чѣмъ занимательнѣе статья г. Забѣлина, тѣмъ прискорбнѣе встрѣчать въ ней вліяніе закоренѣлыхъ предразсудковъ Г. Забѣлинъ говоритъ:
   
   "Прежде всѣ царскіе выѣзды и путешествія отдаленныя назывались походами и объѣздами. Слово объѣздъ напоминаетъ древнее обыкновеніе Русскихъ князей ходить въ дань, т. е. объѣзжать свои земли и собирать дань съ подвластныхъ племенъ. Однакожъ не для одной дани ѣзжали Великіе Князья: "цѣлію сихъ путешествій, говоритъ Исторіографъ, какъ вѣроятно, было и то, чтобы укрѣплять общую государственную связь между разными областями и содержать чиновниковъ въ зависимости отъ В. Князей". Въ XII вѣкѣ (продолжаетъ г. Забѣлинъ) этотъ самый объѣздъ княжескій назывался полюдьемъ. Великій князь, обыкновенно для суда, расправы и собранія даровъ,ѣздилъ по людямъ или областямъ своего княженія. Впослѣдствіи владычество Татаръ, стѣснивъ и В. Князя и послѣдняго смерда, уничтожило и полюдье или объѣздъ Княжескій".
   
   Можно спросить автора: гдѣ онъ нашелъ свидѣтельство о томъ, чтобъ ханъ или баскакъ не пускали великаго князя дѣлать объѣзды по его областямъ? Развѣ неизвѣстно всѣмъ и каждому, что Татары вовсе не вмѣшивались во внутреннее устройство и управленіе Россіи? Не ясно ли, что объѣзды княжескіе съ цѣлію суда, расправы и собранія даровъ указываютъ на общество, которое стоитъ на нисшей ступени развитія, и что при большемъ развитіи государственномъ, при большей сложности правительственнаго механизма, обычай главы государства ѣздить самому для суда, расправы и сбиранія даровъ долженъ необходимо прекратиться? Изъ словъ г. Забѣлина ясно слѣдуетъ, что въ то время, какъ великій князь, стѣсненный Татарами, сидѣлъ въ своемъ городѣ, не смѣя тронуться съ мѣста, подданные его, также стѣсненные Татарами, оставались все время безъ суда и расправы... Вотъ къ какимъ выводамъ можетъ прійдти изслѣдователь трудолюбивый и добросовѣстный, если только онъ боится тронуть старые предразсудки! При томъ, на какихъ основаніяхъ г. Забѣлинъ думаетъ, что объѣзды съ цѣлію суда и расправы прекратились въ эпоху монгольскаго нашествія? Въ договорныхъ грамматахъ великихъ князей съ удѣльными ясно говорится объ этихъ объѣздахъ, на-примѣръ: "А буду опроче Москвы, а ударитъ ли челомъ Москвитинъ на Москвитипа, пристава мы дати" и проч. Слѣдовательно, Татары позволяли великимъ князьямъ быть опроче Москвы и выслушивать челобитья своихъ подданныхъ.
   4) Опыты Русскаго Словотолковника, соч. М. Макарова, буквы: Б, В, Г, Д.-- Не смотря на нѣкоторыя странныя толкованія и сближеніе съ словами изъ нпосірапныхъ языковъ, нельзя не поблагодарить г. Макарова за сто полезный трудъ. Недавно Географическое Общество обратилось съ просьбою ко всѣмъ русскимъ людямъ: собирать всѣ извѣстныя имъ мѣстныя географическія слова и выраженія, относящіяся къ означенію разныхъ видоизмѣненій и особенностей: горъ, долинъ, рѣчныхъ и морскихъ береговъ, острововъ, проливовъ и проч. Въ Словатословникѣ г. Макарова Общество найдетъ такія слова и выраженія, на-прим. Волынь, голутва, грива и др. Г. Макаровъ слышалъ много поговорокъ, въ которыхъ употребляются старинныя слова и высказываются намеки на историческія лица, читалъ много древнихъ актовъ; на-прим. объясняя выраженіе: гладко поддѣть, г. Макаровъ приводитъ слѣдующую любопытную поговорку, въ которой народъ свидѣтельствуетъ о правосудіи Ивана-Грознаго: "Иванъ не болванъ, одну деньгу даетъ, а три деньги беретъ,да тебя жъ и въ тюрьму поведетъ, законъ подведетъ, умирай въ тюрьмахъ, жди царя Ивана Васильевича". У г. Макарова находимъ также прекрасное доказательство, что слово бѣлый означало въ старину опредѣленный, извѣстный, а противоположное ему черный -- неопредѣленный, свободный; такъ бѣлопашецъ въ извѣстныхъ областяхъ значитъ: работающій на опредѣленной, за кономъ отмежеванной землѣ, а не тамъ, гдѣ есть свободная.
   5) Примѣчанія на русскія хронологическія вычисленія XII вѣка, соч. П. Хавскаго. Предметъ статьи -- разборъ сочиненія XII вѣка: Ученіе, имже вѣдати человѣку числа всѣхъ лѣтъ, принадлежащаго Кирику, діакону Новгородскаго Антоніева Монастыря.
   6) О Лаврской Могилинской Школѣ, соч. М. Максимовича.
   "Еще недавно думали" говоритъ авторъ: "да и теперь многіе того же мнѣнія, что учрежденіе лаврской школы было предпріятіемъ Могилы, которое только готовилось, а въ исполненіе не приходило. Но уцѣлѣла въ небольшомъ числѣ книжка, подъ названіемъ Евхаристиріонъ албо Вдячность (т. е. благодарность), напечатанная въ Лаврѣ 1632 года. Вся она состоитъ изъ стихотвореній, поднесенныхъ Петру Могилѣ отъ учениковъ лаврской школы, въ привѣтствіе съ свѣтлымъ праздникомъ того жъ 1632 года. Изъ этого видно, что лаврская школа въ то время бы" да въ ходу, хотя и было уже согласіе Могилы на ея присоединеніе къ братству богоявленскому. Стихи или вирши, изъ которыхъ состоитъ "Евхаристиріонъ", стоютъ вниманія уже потому, что они цѣлымъ вѣкомъ упредили сатиры Кантемироыы и 40 годами старше стиховъ Симеона Полоцкаго."
   Выпишемъ здѣсь, нѣсколько изъ этихъ виршей въ подтвержденіе высказанныхъ прежде мыслей по поводу статьи Венелина:
   
   Калліопе, звитяжцовъ преславныхъ похвало!
   Умолкни, що ея предъ тымъ за поганъ ставало;
   Не выноси Алциду въ Ахиллесомъ дѣльнымъ,
   Не залецай Гектора въ Енеашемъ сильномъ;
   Ото маемъ рыцера моцій неслыханныхъ,
   Звитяжну надъ еребомъ силъ непоровизныхъ" и проч.
   
   7) Письмо покойнаго преосвященнаго Иннокентія, епископа пензенскаго.-- Иннокентій говоритъ о смерти митрополита Платова, о впечатлѣніи, ею произведенномъ, о мнѣніяхъ на-счетъ преемниковъ покойнаго, о чудесномъ спасеніи Сергіевской Лавры отъ войскъ Наполеона.
   8) Двѣ грамоты царя Алексѣя Михайловича о Малороссійскихъ казакахъ къ воеводамъ.-- Акты важные, служащіе доказательствомъ той осторожности, съ какою московское правительство поступало во время возстанія Малороссіянъ противъ Польши. Положеніе царя было чрезвычайно-затруднительно: съ одной стороны, ему не хотѣлось разрывать мира съ Польшею, съ другой не хотѣлось покинуть казаковъ на жертву Польшѣ, отдалить ихъ отъ московскаго государства.
   9) Кирилла философа слово на соборъ архистратига Михаила, сообщ. А. Розовымъ.-- Г-нъ Розовъ думаетъ, вопреки недавно-высказанному мнѣнію, что авторъ извѣстнаго Поученія Попомъ митрополитъ Кириллъ, а не епископъ ростовскій, потому-что "Поученіе Попомъ" не иное что, какъ сокращеніе того мѣста изъ напечатаннаго въ "Чтеніяхъ" слова, гдѣ сочинитель обращается къ епископамъ и іереямъ, но митрополиту гораздо-свойственнѣе было обращаться къ епископамъ и ихъ обучать, нежели какому-нибудь епископу. Отсюда слѣдуетъ, что и "Слово на Соборъ Архангела Михаила" принадлежитъ тому же митрополиту Кириллу.
   10) Актъ, относящійся до разбоя, производившагося на рѣкахъ Волгѣ и Окѣ.-- Но актъ относится только до разбоя, произведеннаго на рѣкѣ Окѣ.
   11) Переводъ съ польскаго письма Андрея Рачкевича къ старостѣ Лоевскому, Котарскому, а отъ него къ гетману Демьяну Игнатову, объ избраніи въ короли князя Михаила Вишневецкаго.-- Актъ во многихъ отношеніяхъ очень-любопытный.
   12) Показаніе шуйскихъ поповъ, земскаго старосты и посацкихъ людей о набѣгѣ Литовцевъ и Черкасовъ на Піартомскій монастырь.-- Актъ, незаключающій въ себѣ особенной важности. Гораздо-замѣчательнѣе по отношенію ко внутреннему быту старой Россіи.
   13) Семейные акты Иванчиныхъ-Писаревыхъ, XVII столѣтія.
   14) О мѣстѣ погребенія малороссійскаго гетмана Ив. Скоропадскаго. Скоропадскій погребенъ Черниговской-Губерніи, въ Глуховскомъ-Уѣздѣ, въ упраздненномъ теперь Пустынно-Харлампіевскомъ Монастырѣ.
   15) Суворовъ и Тугутъ, соч. Е Фукса. Цѣль статьи оправдать во всемъ Суворова и обвинить Тугута; но это уже сдѣлано историками Западной Европы. Авторъ не сообщаетъ ничего новаго, но обнаруживаетъ свѣтлый взглядъ на событія, особенно показывая причины затруднительнаго положенія Суворова въ Италіи, равно причины неудачь европейскихъ кабинетовъ въ борьбъ съ республиканцами.
   16) Переписка о Всеславѣ Брячиславичѣ д. членовъ Cm. Сабинина и О. Бодянскаго.-- Г. Сабининъ обрадовался сдѣланному г. Бодянскимъ открытію тождества между Хорсомъ и Дажбогомъ; г. Бодянскій, съ своей стороны, въ восторгѣ отъ объясненія, которое предложилъ г. Сабининъ насчетъ преданія о полоцкомъ князѣ Всеславѣ. Важно здѣсь то, что радость почтенныхъ ученыхъ, кажется, очень основательна.
   17) Письмо Гордіенка къ воеводѣ города Каменнаго Затона, Данилу Романовичу Шеншину. Любопытный актъ, показывающій отношенія запорожскихъ кошевыхъ къ царскимъ воеводамъ.
   18) Отрывокъ изъ записокъ профессора Чеботарева.-- Риторическій приступъ сначала мало располагаетъ читателя въ пользу профессора Чеботарева; но этотъ приступъ есть дань обычаямъ вѣка; дтя доказательства, что профессоръ Чеботаревъ вовсе не былъ риторъ, но ученый, дѣлавшій честь своему времени и своей каѳедрѣ, приведемъ нѣсколько словъ изъ его записокъ. Сказавъ, что русскую исторію должно начинать съ призванія Рюрика, а не прежде, профессоръ продолжаетъ:
   
   "Но любопытство наше на томъ не останавливается, и съ чистыхъ областей истины спускается оно въ мутные ручьи вѣроятности, догадокъ и заблужденій. Представляются намъ здѣсь слѣдующіе четыре вопроса, которые безъ всякаго вреда россійской исторіи могли бы остаться навсегда нерѣшимыми. Эти вопросы суть слѣдующіе: I) Кто именно были Славяне? II) Кто именно жили въ Россіи прежде Славянъ? III) Кто такіе были Варяги, отъ которыхъ Россіяне получили первыхъ своихъ владѣтелей, и, наконецъ IV) Кто были Руссы? Кто были Славяне? Гдѣ они жили прежде, нежели пришли въ Россію? Въ рѣшеніи сихъ вопросовъ мнѣнія испытателей исторіи безконечно различны между собою, или простѣе и понятнѣе, т. е. не столько учено и высокопарно сказать, мы ничего не знаемъ ни о близкомъ, ни объ отдаленномъ началѣ Славянъ. Подвигая ихъ съ Дуная, историческія догадки возятъ ихъ по разнымъ морямъ; а перемѣщая ихъ ранѣе еще шестаго вѣка по P. X., блуждаютъ съ ними по областямъ всей древней исторіи, для снисканія такого народа, котораго бы Славянъ сдѣлать внучатами Исторія, такъ какъ и древнія (кажется, другія) науки имѣютъ нѣкоторые пустые звуки или слова, которыми горделивое невѣжество прикрываетъ себя, чтобъ его не узнали; испытателямъ исторіи, любящимъ школьную рѣшительность, большою удобностію Къ закрытію историческаго невѣжества служатъ извѣстныя слова -- Скиѳы, Сарматы, Кельты, Татары и проч. Древнія сіи слова для многихъ очень выгодны; они невѣждъ освобождаютъ отъ дальнѣйшаго разысканія исторической древности" и проч.
   19) Письмо Императора Александра I-го къ бывшему малороссійскому гетману, графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому.
   20) Объясненія нѣкоторыхъ географическихъ названій, особенно славянскихъ, изъ языка финикійскаго Ив. Ив. Кохомъ.-- Не имѣя достаточныхъ свѣдѣній въ финикійскомъ языкѣ, мы никакъ не можемъ рѣшиться произнести приговоръ объ этой статьѣ. Замѣтимъ только, что она относится къ 1788 году.-- Но если мы исключимъ написанныя въ прошломъ вѣкѣ статьи Коха и Сума, то все остальное содержаніе разобранныхъ нами нумеровъ "Чтеній" представитъ болѣе или менѣе важные матеріалы и пособія для изученія отечественной исторіи, изданіемъ которыхъ Общество оказало важную услугу русской наукѣ. При этомъ нельзя не отдать должной справедливости секретарю Общества, г. Бодянскому, потому-что исправное и быстрое изданіе такого числа ученыхъ изслѣдованій и матеріаловъ обличаетъ въ немъ неутомимую дѣятельность.

"Отечественныя Записки", No 10, 1847

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов