Конрад Джозеф - Шпион

ШПІОНЪ *)

Разсказъ Джорджа Конрада.

(Съ англійскаго.)

*) Изъ сборника "The Set of six" by G. Conrad.

X. явился ко мнѣ съ рекомендательнымъ письмомъ отъ одного изъ моихъ парижскихъ пріятелей, со спеціальной цѣлью -- посмотрѣть мои коллекціи китайской бронзы и фарфора.

Моего пріятеля, пожалуй, тоже можно было бы назвать коллекціонеромъ въ своемъ родѣ. Однако онъ не собираетъ коллекцій бронзы и фарфора, какъ это дѣлаю я, или картинъ, марокъ и медалей, вообще ничего такого, что пригодилось бы для аукціона. И, конечно, онъ удивился бы самымъ искреннимъ образомъ, если бы его назвали коллекціонеромъ. Но онъ -- коллекціонеръ по темпераменту. Онъ собираетъ знакомства. Это работа, требующая терпѣнія и искусства, и онъ вкладываетъ въ нее страсть и рѣшительность истиннаго собирателя рѣдкостей. Въ его коллекціи знакомыхъ, однако, нѣтъ королевскихъ личностей. Я думаю, что онъ не считаетъ ихъ достаточно рѣдкими и интересными. Но за этимъ исключеніемъ, онъ ищетъ встрѣчи и разговариваетъ съ каждымъ, кто, по его мнѣнію, можетъ возбудить интересъ съ какой бы то ни было стороны. Знакомясь съ такими людьми, заинтересовавшими его въ какомъ-нибудь отношеніи, онъ наблюдаетъ ихъ, слушаетъ, старается проникнуть въ глубь ихъ души и, такъ сказать, измѣряетъ ихъ умственно и оцѣниваетъ и затѣмъ отводитъ имъ надлежащее мѣсто въ томъ музеѣ, который представляетъ его память. Онъ объѣхалъ всю Европу и проникалъ всюду только съ единственной цѣлью -- обогатить свою коллекцію замѣчательныхъ личныхъ знакомствъ.

Онъ богатъ, имѣетъ хорошія связи и не зараженъ никакими предубѣжденіями, поэтому его коллекція достаточно полна интересными объектами (не слѣдуетъ ли сказать: субъектами?), которые, однако, не могутъ быть оцѣнены по достоинству заурядными людьми и не окружены ореоломъ популярной извѣстности. Но ими-то мой пріятель и гордится больше всего, какъ самыми любопытными образцами.

Онъ написалъ мнѣ по поводу X.: "Это величайшій бунтовщикъ (révolté) современной эпохи. Міру онъ извѣстенъ какъ революціонный писатель, свирѣпая иронія котораго сорвала покровы со многихъ нашихъ уважаемыхъ учрежденій. Онъ подвергнулъ скальпированію каждую голову, окруженную благовѣніемъ, и раздробилъ молотомъ своего остроумія каждое общепринятое мнѣніе и каждый общепризнанный принципъ поведенія и политики. Кто же не помнитъ его бурнопламенныхъ революціонныхъ памфлетовъ? Они обрушивались внезапно, точно рой красныхъ слѣпней, и приводили въ разстройство силы континентальной полиціи, не знавшей, какъ совладать съ ними. Но этотъ крайній писатель былъ также активнымъ вдохновителемъ многихъ тайныхъ обществъ. Это былъ тотъ таинственный "No 1", который организовалъ отчаянные заговоры, подозрѣваемые и раскрытые, или же бывшіе полной неожиданностъю для всѣхъ. Но любопытнѣе всего, что міръ даже никогда не подозрѣвалъ, кто былъ вдохновителемъ. Разсказы о немъ все же распространяются среди насъ до нынѣшняго дня, хотя этотъ ветеранъ многихъ подпольныхъ компаній стоитъ теперь въ сторонѣ и не подвергается опасности, такъ какъ считается только однимъ изъ величайшихъ революціонныхъ публицистовъ и больше ничего"...

Такъ писалъ мнѣ мой пріятель, прибавляя, что X.-- большой знатокъ бронзы и китайскаго фарфора, и прося меня показать ему мою коллекцію.

Въ указанный день X. явился. Мои сокровища помѣщаются въ трехъ большихъ комнатахъ, безъ ковровъ и занавѣсей. Никакой другой мебели нѣтъ въ этихъ комнатахъ, кромѣ этажерокъ и ящиковъ подъ стекломъ, содержимое которыхъ представитъ цѣлое состояніе для моихъ наслѣдниковъ. Я не позволяю зажигать огня въ этихъ комнатахъ, изъ опасенія какого-нибудь несчастнаго случая, и кромѣ того онѣ отдѣлены несгораемой дверью отъ остальной части дома.

Былъ рѣзкій холодъ въ этотъ день, и поэтому мы не снимали пальто и шляпъ. Средняго роста и худощавый, степенной наружности, X. мелкими шажками расхаживалъ по комнатамъ и съ видомъ знатока осматривалъ мою коллекцію, а я разсматривалъ его. Его темное, загорѣлое лицо казалось еще темнѣе отъ снѣжно-бѣлыхъ усовъ и эспаньолки. Въ мѣховомъ пальто и высокой блестящей шляпѣ этотъ страшный человѣкъ казался свѣтскимъ щеголемъ. Повидимому, онъ принадлежалъ къ аристократіи и могъ бы называть себя виконтомъ X. или Z., если бы захотѣлъ. Впрочемъ, мы разговаривали съ нимъ только о бронзѣ и фарфорѣ, и онъ оказался прекраснымъ цѣнителемъ. Мы разстались очень дружески.

Гдѣ онъ останавливался, я не знаю. Я думаю, что онъ былъ одинокимъ человѣкомъ. Анархисты не имѣютъ семьи, какъ я полагаю; во всякомъ случаѣ у нихъ нѣтъ того, что принято у насъ понимать подъ этимъ словомъ. Организація семьи отвѣчаетъ потребностямъ человѣческой природы, но все же она опирается на законъ и поэтому представляетъ нѣчто ненавистное и непріемлемое для всякаго анархиста. Впрочемъ, я долженъ сознаться, что не понимаю анархистовъ. Можетъ ли человѣкъ такихъ... такихъ убѣжденій оставаться анархистомъ даже наединѣ съ собой, ну, напримѣръ, когда онъ совершенно одинъ ложится въ постель? Можетъ ли онъ положить голову на подушку, натянуть на себя одѣяло и заснуть съ мыслью о необходимости всеобщаго взрыва -- "chambardement général", какъ выражаются на французскомъ бульварномъ жаргонѣ? Мнѣ это представляется невозможнымъ. Я увѣренъ, что если бы такая вѣра (или такой фанатизмъ) овладѣли моимъ умомъ, то я совершенно не въ силахъ былъ бы выполнять ни одинъ изъ рутинныхъ актовъ обыденной жизни, не могъ бы ни спать, ни ѣсть, такъ какъ постоянно думалъ бы объ этомъ! Я не могъ бы желать имѣть жену и дѣтей, не могъ бы имѣть друзей. А что касается коллекціонированія бронзы и фарфора, то объ этомъ, разумѣется, не могло бы быть и рѣчи...

Впрочемъ, я не знаю... Мнѣ извѣстно только одно, что X всегда обѣдалъ въ прекрасномъ ресторанѣ, который и я также посѣщалъ. Когда онъ былъ безъ шляпы, то его зачесанные назадъ серебристые волосы дополняли характерныя черты его физіономіи, сохранявшей безучастное выраженіе. Его худыя бронзовыя руки, рѣзко выдѣляющіяся изъ бѣлыхъ манжетъ, спокойно и машинально отламывали хлѣбъ, наливали вино, рѣзали мясо, въ то время какъ его голова и тѣло сохраняли суровую неподвижность. Этотъ ярый подстрекатель, этотъ великій агитаторъ не выказывалъ ни малѣйшей горячности, ни малѣйшаго оживленія ни въ чемъ. У него былъ какой-то скрипучій, холодный и монотонный низкій голосъ. Назвать его разговорчивымъ было нельзя, но онъ не избѣгалъ разговора, сохраняя свое обычное равнодушіе и готовый прекратить бесѣду во всякое время.

Но разговоръ съ нимъ ни въ какомъ случаѣ не носилъ зауряднаго характера. Сознаюсь, что я испытывалъ нѣкоторое волненіе, спокойно разговаривая съ нимъ за столомъ и думая въ то же время, что передо мной сидѣлъ человѣкъ, ядовитое перо котораго подорвало жизнеспособность по крайней мѣрѣ одной изъ монархій. Это было всѣмъ извѣстно. Но я-то зналъ больше, зналъ о немъ черезъ своего пріятеля то, что охранители соціальнаго порядка въ Европѣ могли лишь смутно подозрѣвать или предполагать.

У него была, если можно такъ выразиться, подпольная жизнь. Мое любопытство; естественнымъ образомъ было сильно возбуждено, послѣ того какъ мнѣ пришлось изо дня въ день просиживать съ нимъ за обѣдомъ въ ресторанѣ. Я самъ -- спокойный и мирный продуктъ цивилизаціи и не знаю другихъ страстей, кромѣ страсти къ коллекціонированію рѣдкихъ и изысканныхъ предметовъ, хотя бы они и были чудовищнаго вида. Нѣкоторыя изъ китайскихъ бронзовыхъ издѣлій чудовищны и въ то же время драгоцѣнны. А тутъ передо мной былъ тоже образецъ своего рода рѣдкаго чудовища (изъ коллекціи моего пріятеля). Правда, это чудовище обладало прекрасными, даже изысканными манерами и притомъ оно не было отлито изъ бронзы. Оно не было также китайскимъ продуктомъ, что давало бы мнѣ право спокойно разсматривать его, оставаясь отдѣленнымъ отъ него разницею расъ. Нѣтъ, это былъ живой человѣкъ и притомъ европеецъ. Онъ имѣлъ манеры свѣтскаго человѣка, носилъ такой же сюртукъ, какъ и я, и въ кулинарномъ отношеніи вкусы наши были почти одинаковы. Мнѣ просто страшно было объ этомъ думать.

Однажды вечеромъ, онъ замѣтилъ, между прочимъ, во время одного разговора:

-- Нѣтъ другого способа исправить человѣчество, какъ посредствомъ террора и насилія!

Вы можете себѣ представить, какое впечатлѣніе должна была произвести эта фраза, сказанная подобнымъ человѣкомъ, на такого человѣка, какъ я, жизненная схема котораго основывалась на проведеніи различій между соціальными и артистическими цѣнностями. Нѣтъ, вы только вообразите себѣ, что долженъ былъ въ эту минуту почувствовать я, которому всѣ виды и формы насилія казались столь же нереальными, какъ и всякаго рода великаны, семиголовыя гидры и т. п. фантастическія чудовища, дѣятельность которыхъ наполняетъ легенды и волшебныя сказки! И въ ту минуту, какъ онъ произнесъ эти слова, мнѣ показалось, что сквозь веселую болтовню и шумъ блестящаго ресторана доносится рокотъ голодной и мятежной толпы.

Я думаю, что вообще впечатлительность и воображеніе развиты у меня въ достаточной степени. Передъ моими глазами въ залѣ, залитой электрическими огнями, пронеслось видѣніе тьмы, наполненной изможденными лицами и дикими глазами. И это видѣніе почему-то заставило меня тоже почувствовать гнѣвъ. Меня раздражалъ видъ этого человѣка, который такъ спокойно разламывалъ бѣлый хлѣбъ. И я имѣлъ дерзость спросить его, какъ это случилось, что голодающій пролетаріатъ Европы, которому онъ проповѣдывалъ возмущеніе и насиліе, не почувствовалъ негодованія при видѣ его открыто роскошной жизни? "При видѣ всего этого?"--сказалъ я, указывая на обстановку ресторана и на бутылку шампанскаго, которую мы обыкновенно выпивали вмѣстѣ съ нимъ за обѣдомъ.

Онъ отвѣтилъ невозмутимо:

-- Развѣ я питаюсь ихъ трудомъ и пью ихъ кровь? Развѣ я спекуляторъ или капиталистъ? Развѣ я укралъ свое состояніе у голодающаго народа? Нѣтъ! И они это прекрасно знаютъ. Они не завидуютъ мнѣ. Несчастныя народныя массы относятся великодушно къ своимъ вождямъ. Все, что я имѣю, доставлено мнѣ моими писаніями. Но не тѣми милліонами памфлетовъ, которые безплатно раздаются голоднымъ и угнетеннымъ, а сотнями тысячъ книгъ, продаваемыхъ зажиточнымъ буржуа. Вы вѣдь знаете, что мои произведенія были одно время въ большой модѣ и ими зачитывались въ обществѣ, дрожа отъ ужаса и восхищенія, подъ вліяніемъ моего паѳоса, или... смѣясь до упаду надъ моими шутками.

-- Да,-- согласился я.-- Я помню, конечно. Но долженъ откровенно сознаться, что никогда не понималъ этого увлеченія.

-- Развѣ вы не знаете,-- продолжалъ онъ,-- что праздный, себялюбивый классъ любитъ смотрѣть, какъ сѣется раздоръ, даже если это направлено въ ущербъ ему самому? Собственная жизнь этого класса сплошь состоитъ изъ позы и жестовъ, и поэтому онъ не въ состояніи понять силу и опасность дѣйствительнаго движенія и непритворныхъ чувствъ и словъ. У нихъ все -- забава и сантименты. Достаточно вспомнить, напримѣръ, поведеніе старинной французской аристократіи въ отношеніи философовъ, слова которыхъ подготовили великую французскую революцію. Даже въ Англіи, гдѣ существуетъ больше здраваго смысла, если какой-нибудь демагогъ станетъ кричать достаточно громко и достаточно долго, то онъ всегда найдетъ нѣкоторое сочувствіе въ томъ классѣ, противъ котораго направлены громы его краснорѣчія. Вы тоже любите смотрѣть, какъ создаются раздоры. Демагогъ всегда увлекаетъ за собой всѣхъ любителей сильныхъ ощущеній. Притомъ же все это помогаетъ убивать время и удовлетворяетъ собственное тщеславіе, пустое и мелочное, заключающееся въ томъ, чтобы можно было похвастать самыми передовыми идеями. Вѣдь совершенно такъ же разные почтенные и во всѣхъ отношеніяхъ безвредные люди станутъ вмѣстѣ съ вами приходить въ неистовый восторгъ по поводу вашей коллекціи, не имѣя даже ни малѣйшаго понятія о томъ, что въ ней заключается дѣйствительно цѣннаго.

Я потупилъ голову. Въ самомъ дѣлѣ, онъ представилъ уничтожающую картину, подтверждающую печальную истину того, что онъ говорилъ. Міръ полонъ такими людьми. Французская аристократія передъ революціей дѣйствительно вторила философамъ. Я не могъ опровергать его словъ, хотя ихъ цинизмъ -- эта отвратительная черта -- отнималъ значительную часть ихъ цѣнности, по крайней мѣрѣ въ моихъ глазахъ. Однако, я все же долженъ сознаться, что они произвели на меня впечатлѣніе. Я чувствовалъ потребность сказать что-нибудь такое, что не могло быть принято за согласіе, во въ то же время не давало повода къ дальнѣйшему спору.

-- Вѣдь вы же не хотите сказать,-- замѣтилъ я небрежно,-- что ослѣпленіе такихъ людей активно содѣйствовало крайнимъ революціонерамъ?

-- Я не имѣлъ этого въ виду. Я просто прибѣгнулъ къ обобщенію. Но такъ какъ вы спрашиваетё меня, то я скажу вамъ, что дѣйствительно такая помощь бывала оказана революціонной дѣятельности, болѣе или менѣе сознательно, въ разныхъ странахъ. И даже въ этой странѣ.

-- Это невозможно!-- рѣшительно протестовалъ я.-- Мы, англичане, не позволяемъ себѣ играть съ огнемъ въ подобной степени.

-- А между тѣмъ вы, пожалуй, скорѣе можете позволить себѣ это! Но позвольте мнѣ еще замѣтить вамъ, что большинство женщинъ, если не всегда готовы играть съ огнемъ, то все же обыкновенно бываютъ не прочь поиграть съ залетѣвшей искрой или что-нибудь въ этомъ родѣ.

-- Это шутка?-- спросилъ я, улыбаясь.

-- Если это шутка, то во всякомъ случаѣ не намѣренная,-- сказалъ онъ.-- Я вспомнилъ одинъ случай. О, ничего особеннаго...

Но я весь превратился въ ожиданіе. Все время я старался заглянуть къ нему, въ подполье,-- если можно такъ выразиться,-- и, наконецъ, онъ произнесъ слово, которое, какъ будто, пріоткрывало мнѣ двери. Но я всегда натыкался на его непроницаемое спокойствіе.

-- Этотъ случай все-таки можетъ дать вамъ понятіе,-- продолжалъ онъ,-- какія затрудненія могутъ возникнуть въ той работѣ, которую вамъ угодно называть подпольной. Иногда съ этими затрудненіями трудно справляться. Само собою разумѣется, что никакой іерархіи не существуетъ между членами общества. Никакой строгой системы нѣтъ.

Я удивился, однако скоро сообразилъ, что у крайнихъ анархистовъ не могло существовать іерархіи, ничего подобнаго закону старшинства, и одной идеи анархіи было достаточно для ихъ объединенія и руководства. Но X. еще больше изумилъ меня, внезапно спросивъ:

-- Вы знаете улицу Герміонъ?

Я нерѣшительно кивнулъ головой. Улица Герміонъ за послѣдніе три года подверглась такой перестройкѣ и улучшеніямъ, что въ ней уже камня на камнѣ не осталось отъ прежней улицы. Онъ же навѣрное говорилъ о старой улицѣ, потому что прибавилъ:

-- Помните, тамъ былъ рядъ двухъэтажныхъ кирпичныхъ домиковъ съ лѣвой стороны, примыкавшій сзади къ одному большому общественному зданію? Вы не удивитесь, если я вамъ скажу, что одинъ изъ этихъ домовъ былъ одно время центромъ анархистской пропаганды и моей, что вы называете подпольной, дѣятельности?

-- Ничуть,-- отвѣчалъ я.-- Эта улица никогда не пользовалась хорошей репутаціей, насколько я помню.

-- Домъ этотъ принадлежалъ одному высокопоставленному должностному лицу,-- сказалъ онъ, дѣлая глотокъ шампанскаго.

-- Въ самомъ дѣлѣ?-- проговорилъ я, на этотъ разъ не вѣря ни одному слову.

-- Разумѣется онъ самъ не жилъ въ немъ,-- продолжалъ X.,-- но съ десяти до четырехъ онъ, этотъ милый человѣкъ, сидѣлъ за сосѣдней дверью, въ своемъ прекрасно обставленномъ кабинетѣ, въ томъ самомъ общественномъ зданіи, о которомъ я говорилъ. Впрочемъ, я долженъ пояснить, ради вѣрности, что этотъ домъ собственно принадлежалъ не ему, а его взрослымъ дѣтямъ, дочери и сыну. Дочь была очень красивая дѣвушка, въ особенности привлекательная своей способностью къ энтузіазму, своими независимыми и смѣлыми взглядами. Мнѣ кажется, что и въ этомъ, такъ же какъ и въ своей живописной одеждѣ, она преслѣдовала одну цѣль: подчеркнуть свою индивидуальность во что бы то ни стало! Вы знаете, ради такой цѣли женщины могутъ итти довольно далеко. Ну вотъ, и она зашла далеко. Она усвоила себѣ всѣ внѣшнія проявленія, соотвѣтствующія революціоннымъ убѣжденіямъ: жалость и возмущеніе, негодованіе противъ антигуманитарныхъ пороковъ того соціальнаго класса, къ которому она сама принадлежала. Къ ея интересной личности все это такъ же удивительно шло, какъ и ея нѣсколько оригинальные костюмы. Впрочемъ, эта оригинальность была не такъ ужъ велика; она должна была только подчеркнуть ея протестъ противъ филистерства богатыхъ, взимающихъ налоги съ бѣдныхъ,-- не болѣе того! Вы понимаете, конечно, что въ этомъ направленіи она не пошла бы слишкомъ далеко. Но она была совершеннолѣтней, и поэтому никто не могъ помѣшать ей отдать свой домъ въ распоряженіе революціонныхъ дѣятелей.

-- Не можетъ быть!-- воскликнулъ я.

-- Увѣряю васъ. Она сдѣлала это. Иначе, развѣ они могли бы получить этотъ домъ? Партія не богата. Притомъ же тутъ могли бы выйти какія-нибудь недоразумѣнія, если бы пришлось имѣть дѣло съ обыкновеннымъ управляющимъ домомъ. Онъ бы могъ пожелать имѣть свѣдѣнія и т. д. Группа революціонеровъ, съ которой она столкнулась во время посѣщеній бѣднѣйшихъ кварталовъ города (вы помните, что такой жестъ милосердія и личныя услуги бѣднякамъ были въ большой модѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ) приняла съ благодарностью ея предложеніе. Главнымъ преимуществомъ было то, что улица Герміонъ отдалена, какъ вы знаете, отъ той части города, которая въ особенности возбуждаетъ подозрѣніе и состоитъ подъ постояннымъ надзоромъ полиціи.

-- Въ нижнемъ этажѣ дома находился маленькій итальянскій ресторанъ низшаго сорта, поэтому ничего не стоило подкупить его владѣльца. Одна женщина и одинъ мужчина, принадлежавшіе къ упомянутой группѣ, взяли въ свои руки этотъ ресторанъ. Мужчина былъ раньше поваромъ. Товарищи могли тамъ получать обѣдъ, оставаясь незамѣтными среди другихъ посѣтителей. Это было тоже большимъ преимуществомъ. Въ первомъ этажѣ помѣщалось жалкое агентство артистовъ театра Варьетэ. Вы знаете, конечно, такія агентства для приглашенія исполнителей и исполнительницъ въ музикъ-голлахъ низшаго разбора? Агентство содержалъ одинъ субъектъ, по фамиліи Боммъ. Его оставили на прежнемъ мѣстѣ, такъ какъ было признано полезнымъ, чтобы домъ посѣщался посторонними людьми, часто иностраннаго вида: жонглёрами, акробатами и пѣвцами обоего пола. Полиція, какъ вы видите, не обратила вниманія на появленіе новыхъ лицъ. Чердачное же помѣщеніе, самое удобное для группы, оказалось пустымъ въ это время.

X. прервалъ разсказъ, чтобы равнодушно приняться за мороженое, которое принесъ ему слуга. Проглотивъ нѣсколько ложечекъ, онъ спросилъ меня:

-- Слышали вы когда-нибудь о "сухомъ супѣ"?

-- О чемъ?-- переспросилъ я.

-- Это было съѣдобное вещество, которое одно время весьма рекламировалось газетами, по, несмотря на это, не имѣло успѣха среди публики. Предпріятіе это "вылетѣло въ трубу", какъ говорятъ у васъ. Часть этого товара была распродана на аукціонахъ меньше, чѣмъ по одному пенни за фунтъ. Группа революціонеровъ пріобрѣла нѣкоторое количество, и въ чердачномъ помѣщеніи было основано агентство по продажѣ этого супа. Ничто не могло возбудить подозрѣній и дѣло казалось чистымъ. Вещество это,-- желтый порошокъ весьма неаппетитнаго вида,-- было насыпано въ большія четырехугольныя жестянки, и въ каждомъ ящикѣ помѣщалось шесть такихъ жестянокъ. Если являлся кто-нибудь, чтобы дать заказъ, то'этотъ заказъ выполнялся тотчасъ же. Но величайшимъ преимуществомъ этого порошка было то, что въ немъ можно было спрятать что угодно. Отъ времени до времени изъ агентства выносился спеціальный ящикъ, укладывался на повозку и отправлялся куда нужно подъ самымъ носомъ полицейскаго, стоящаго на углу. Вы понимаете?

-- Я думаю, что понимаю,-- сказалъ я, раздумчиво смотря на "bombe glacée", медленно расплывающуюся на блюдечкѣ.

-- Вотъ именно,-- сказалъ онъ, замѣтивъ мой взглядъ.-- Но ящики годились и для другого дѣла. Въ подвальномъ помѣщеніи позади была устроена типографія. Масса революціонной литературы самаго зажигательнаго свойства была вывезена изъ этого дома. Братъ нашей молодой леди-анархистки нашелъ тутъ занятіе и для себя. Онъ писалъ статьи, помогалъ набирать и печатать ихъ и вообще былъ помощникомъ того, кто завѣдывалъ этимъ дѣломъ, человѣка очень способнаго, фамилія котораго была Севринъ.

-- Руководителемъ этой группы былъ настоящій фанатикъ соціальной революціи. Онъ уже умеръ. Это былъ геніальный гравёръ и рѣзчикъ по дереву. Вы навѣрное видали его работы. Нѣкоторые любители и знатоки тщательно разыскиваютъ ихъ теперь. Онъ началъ съ того, что сдѣлался революціонеромъ въ своемъ искусствѣ, а затѣмъ сталъ революціонеромъ и на самомъ дѣлѣ, послѣ того какъ его жена и ребенокъ умерли вслѣдствіе лишеній и нищеты. Онъ говорилъ обыкновенно, что буржуа,-- эта разодѣтая, сытая толпа,-- убили ихъ. И вотъ онъ въ самомъ дѣлѣ вѣрилъ этому. Онъ продолжалъ работать въ области своего искусства и велъ какъ бы двойную жизнь. Онъ былъ высокаго роста, худой и смуглый, съ темной бородой и глубоко запавшими глазами. Вы навѣрное видали его? Его имя было Горнъ.

Я дѣйствительно удивился на этотъ разъ. Горна я встрѣчалъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Онъ имѣлъ видъ сильнаго, грубаго цыгана, въ старой войлочной шляпѣ, съ краснымъ шарфомъ вокругъ горла и въ застегнутомъ до верха длинномъ обтрепанномъ пальто. О своемъ искусствѣ онъ всегда говорилъ съ такой восторженностью, что производилъ впечатлѣніе не вполнѣ нормальнаго человѣка. Небольшая группа знатоковъ очень цѣнила его работу. Кто же могъ подумать, что этотъ человѣкъ...? Удивительно!.. Впрочемъ, этому ужъ не такъ трудно было повѣрить.

-- Какъ видите,-- продолжалъ X.,-- эта группа находилась въ такихъ благопріятныхъ условіяхъ, что могла безопасно заниматься своей пропагандой и другими аналогичными дѣлами. Она состояла изъ рѣшительныхъ, опытныхъ людей высшей марки. И между тѣмъ, мы всѣ, въ концѣ-концовъ, были поражены тѣмъ фактомъ, что всѣ предпріятія, подготовленныя въ улицѣ Герміонъ, неизмѣнно оканчивались неудачей.

-- Кто это "мы"?-- спросилъ я съ удареніемъ.

-- Нѣкоторые изъ насъ. Въ Брюсселѣ... въ центрѣ,-- поспѣшно отвѣтилъ онъ.-- Всякій важный актъ, исходившій изъ улицы Герміонъ, былъ, точно заранѣе, осужденъ на неудачу. Всегда случалось что-нибудь неожиданное, что разрушало всѣ наши планы и наилучше подготовленныя манифестаціи во всѣхъ частяхъ Европы. Это было какъ разъ время всеобщаго оживленія въ нашей средѣ. Однако не думайте, чтобы всѣ наши неудачи вызывали громкій шумъ, сопровождались арестами и судомъ. Это было не такъ. Полиція зачастую дѣйствовала тихо, почти секретно и очень искусно и хитро разрушала наши комбинаціи, не производя никакихъ арестовъ, никакого шума, никакого переполоха въ обществѣ и никакого возбужденія страстей. Въ этотъ періодъ времени полиція дѣйствовала одинаково успѣшно, на всемъ пространствѣ отъ Средиземнаго моря до Балтійскаго. Это было очень непріятно и стало возбуждать опасенія. Въ концѣ-концовъ мы пришли къ заключенію, что въ лондонской группѣ должны находиться неблагонадежные элементы, и поэтому я отправился туда, чтобы посмотрѣть, что можетъ быть сдѣлано, но возбуждая шума. Прежде всего, конечно, я отправился къ нашей молодой пріятельницѣ, сочувствующей анархизму. Она приняла меня самымъ любезнымъ образомъ. Я зналъ, что ей ничего неизвѣстно о химическихъ и другихъ операціяхъ, происходившихъ въ чердачномъ помѣщеніи дома. Повидимому, ей была извѣстна только одна сторона дѣятельности: печатаніе анархистской литературы. Она выказывала чрезвычайно большой энтузіазмъ въ этомъ отношеніи и даже сама написала нѣсколько сантиментальныхъ статей съ весьма свирѣпыми выводами. Я отлично видѣлъ, что ее все это ужасно занимаетъ и она относится къ своей дѣятельности съ самой неумолимой серьезностью. Это очень шло къ ея большимъ темнымъ глазамъ, къ ея красивой, величавой фигурѣ и пышнымъ каштановымъ волосамъ, причесаннымъ не совсѣмъ обыкновенно, по очень мило. Ея братъ тоже находился въ комнатѣ. Это былъ серьезный юноша, съ густыми дугообразными бровями и чъ красномъ галстукѣ. Онъ поразилъ меня своимъ абсолютнымъ непониманіемъ того, что дѣлается въ мірѣ, включая и себя самого. Вскорѣ пришелъ еще молодой человѣкъ. Онъ былъ гладко выбритъ, и щеки его имѣли синеватый оттѣнокъ. Онъ имѣлъ видъ молчаливаго актера или фанатическаго жреца. Вамъ извѣстенъ, конечно, такой типъ людей съ густыми черными бровями. Но этотъ молодой человѣкъ имѣлъ весьма представительную наружность. Онъ крѣпко пожалъ намъ руки, а молодая леди подошла ко мнѣ и нѣжно шепнула: "Это товарищъ Севринъ".-- Я никогда не видалъ его раньше. Съ нами онъ почти не разговаривалъ и тотчасъ же вступилъ въ серьезную бесѣду съ молодой леди, которая сидѣла въ своемъ глубокомъ креслѣ, упершись хорошенькимъ кругленькимъ подбородкомъ на свою красивую бѣлую руку, и внимательно слушала его. Онъ тоже пристально смотрѣлъ въ ея глаза. Что-то во всей его позѣ наводило меня на мысль о серьезномъ чувствѣ, носящемъ мрачный характеръ, какъ будто это была любовь на краю могилы. Но я тотчасъ же рѣшилъ, что она, считая нужнымъ окончательно подтвердить свою полную приверженность самымъ передовымъ идеямъ анархизма, и желаетъ увѣрить себя, что она влюблена въ анархиста. Впрочемъ, я еще разъ повторяю, что онъ, несмотря на свою фанатически мрачную наружность, все-таки былъ очень красивъ. Слѣдя за нимъ изподтишка, я убѣдился, что онъ былъ серьезно влюбленъ, что же касается молодой дѣвушки, то всѣ ея движенія и выраженіе лица были безупречны, преисполнены достоинства, нѣжности и сдержанности. Она какъ будто поддавалась очарованію и уступала, подчиняясь, но сохраняя въ то же время свою индивидуальность, съ удивительнымъ искусствомъ изображала такую любовь, какая, по ея понятіямъ, должна была проявляться въ подобныхъ условіяхъ. И она играла свою роль въ совершенствѣ и вполнѣ серьезно.

-- Когда я остался съ нею одинъ, то осторожно сообщилъ ей о цѣли моего визита. Я намекнулъ ей на наши подозрѣнія, надѣясь услышать отъ нея что-нибудь такое, что навело бы меня на слѣдъ. Я думалъ, что добьюсь отъ нея какихъ-нибудь безсознательныхъ разоблаченій, но она сказала только: "Это серьезно", сдѣлавъ при этомъ озабоченное и серьезное лицо. Но въ глазахъ ея все же сверкнули искорки, которыя ясно говорили мнѣ: "Ахъ, какъ это интересно!" Въ общемъ, однако, она знала очень мало, но обѣщала мнѣ свести меня съ Горномъ, котораго трудно было поймать въ другомъ мѣстѣ, кромѣ улицы Герміонъ, гдѣ мнѣ не хотѣлось показываться слишкомъ часто.

-- Я видѣлся съ Горномъ. Это былъ другой видъ фанатика въ полномъ смыслѣ этого слова. Я изложилъ ему выводы, къ которымъ мы пришли въ Брюсселѣ, и указалъ на цѣлый рядъ весьма знаменательныхъ неудачъ. На это онъ отвѣчалъ мнѣ съ совершенно неидущей къ дѣлу экзальтаціей:

-- У меня припасено кое-что. Это должно будетъ поразить ужасомъ сердца этихъ откормленныхъ скотовъ!

Потомъ я узналъ, что онъ и его товарищи сдѣлали подкопъ въ одномъ изъ подваловъ дома и проникли оттуда въ своды того общественнаго зданія, о которомъ я уже говорилъ. Взрывъ долженъ былъ несомнѣнно разрушить его, какъ только всѣ нужные матеріалы будутъ приготовлены для этого и уложены на мѣсто.

-- Я былъ бы конечно еще болѣе изумленъ глупостью этого плана, если бы не то, что вообще полезность нашего центра въ улицѣ Герміонъ стала уже очень проблематична въ моихъ глазахъ. Въ дѣйствительности, по моему мнѣнію, это было не что иное, какъ полицейская ловушка, въ то время. Однако прежде всего мнѣ нужно было отыскать, гдѣ таится измѣна, и поэтому я старался всячески направить мысли Горна на это обстоятельство. Онъ смотрѣлъ на меня въ сильномъ замѣшательствѣ, и ноздри его раздувались, какъ будто онъ уже чуялъ измѣну въ воздухѣ.

Теперь я перехожу къ такому дѣлу, которое навѣрное вы приравняете къ театральнымъ экспериментамъ. Но, однако, что же другое можно было сдѣлать? Необходимо было отыскать измѣнника въ нашей группѣ. Но подозрѣніе не могло пасть ни на кого. Устроить надзоръ за всѣми было трудно, да это и не всегда удавалось. Я былъ увѣренъ, что полиція сдѣлаетъ въ концѣ-концовъ набѣгъ на наше помѣщеніе въ улицѣ Герміонъ, но пока еще эта опасность не угрожала намъ, такъ какъ полиція, очевидно, питала такое довѣріе къ доносчику, что даже не слѣдила за домомъ. Горнъ положительно утверждалъ, что никакого полицейскаго надзора не было. При данныхъ обстоятельствахъ это было неблагопріятнымъ симптомомъ, и поэтому надо было дѣйствовать быстро.

-- И вотъ я рѣшилъ самъ организовать полицейскій набѣгъ. Вы понимаете? Полицейскихъ должны были изображать другіе, вполнѣ надежные товарищи. Это былъ заговоръ въ заговорѣ. Вы видите, разумѣется, какая была цѣль этого? Опасность ареста, какъ я надѣялся, заставитъ измѣнника такъ или иначе выдать себя -- либо какимъ-нибудь неосторожнымъ движеніемъ, либо своимъ безучастнымъ отношеніемъ въ этомъ дѣлѣ. Конечно, тутъ былъ рискъ потерпѣть полную неудачу и не меньшій рискъ въ томъ случаѣ, если будетъ оказано сопротивленіе, что это можетъ имѣть какой-нибудь роковой исходъ, особенно если будетъ сдѣлана попытка бѣгства. Само собою разумѣется, что группа анархистовъ должна была оставаться въ полномъ невѣдѣніи. Ее надо было захватить врасплохъ, какъ это,-- я былъ увѣренъ,-- сдѣлала бы полиція въ самомъ скоромъ времени. Измѣнникъ долженъ былъ находиться въ этой группѣ, и только одинъ Горнъ могъ быть посвященъ въ тайну.

Не стану вдаваться въ подробности моихъ приготовленій, скажу только, что организовать это было не легко, но въ концѣ-концовъ всѣ трудности удалось преодолѣть. Мнимые полицейскіе ворвались въ ресторанъ, ставни котораго были тотчасъ же закрыты. Неожиданность была полная. Большая часть группы находилась въ это время во второмъ погребѣ и занята была расширеніемъ отверстія, которое вело въ подкопъ подъ сводами общественнаго зданія. При первомъ же сигналѣ тревоги многіе изъ товарищей совершенно импульсивно бросились искать спасенія подъ этими сводами, гдѣ, конечно, они были бы захвачены всѣ, какъ въ мышеловкѣ, будь тутъ настоящая полиція. Но мы, разумѣется, оставили ихъ въ покоѣ. Они были достаточно безвредны. Но чердачное помѣщеніе причиняло Горну и мнѣ изрядную тревогу. Тамъ, окруженный жестянками съ "сухимъ супомъ", работалъ одинъ товарищъ, по прозвищу "профессоръ" (бывшій студентъ), трудившійся надъ усовершенствованіемъ новыхъ детонаторовъ. Это былъ разсѣянный, маленькій худой человѣкъ, въ большихъ круглыхъ очкахъ, болѣзненнаго вида, всегда погруженный въ свою работу. Мы опасались, что подъ вліяніемъ ошибочнаго представленія, что полиція накрыла его, онъ взорветъ себя и разрушитъ домъ. Я бросился наверхъ и дѣйствительно нашелъ его уже у двери, прислушивающагося, насторожившись, къ "подозрительнымъ шумамъ внизу". Я сталъ объяснять ему, въ чемъ дѣло, но не успѣлъ даже докончить своихъ объясненій, какъ онъ, презрительно пожавъ плечами, вернулся къ своимъ вѣсамъ и пробиркамъ. Онъ былъ воплощеніемъ крайняго революціоннаго духа. Его вѣра, надежда, оружіе и защита,-- все сосредоточивалось во взрывчатыхъ веществахъ. Онъ погибъ, спустя два года послѣ этого, въ своей тайной лабораторіи, вслѣдствіе преждевременнаго взрыва одного изъ своихъ усовершенствованныхъ детонаторовъ.

-- Спустившись внизъ опять, я увидѣлъ въ полутьмѣ огромнаго погреба разительную сцену. Тотъ, кто изображалъ полицейскаго инспектора (онъ былъ посвященъ въ тайну), рѣзко говорилъ и отдавалъ своимъ мнимымъ подчиненнымъ мнимыя приказанія для увода арестованныхъ. Очевидно, ничего не произошло, что могло бы служить намъ указаніемъ. Горнъ, съ мрачнымъ, зловѣщимъ видомъ, стоялъ, скрестивъ руки, и ждалъ. Его угрюмая, выжидательная поза вполнѣ гармонировала съ создавшимся положеніемъ. Я замѣтилъ въ тѣни одного изъ товарищей, который украдкой разжевывалъ и проглатывалъ какія-то бумажки. Должно быть, это была какая-нибудь компрометирующая запись, быть можетъ, списокъ именъ и адресовъ. Это былъ вѣрный и добросовѣстный товарищъ, но я долженъ сознаться, что, несмотря на всю свою симпатію къ нему, меня очень позабавило это неожиданное зрѣлище.

Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ задуманное нами рискованное предпріятіе,-- наше театральное представленіе,-- потерпѣло, повидимому, полное фіаско. Нельзя было продолжать дольше этотъ обманъ, такъ какъ объясненія могли причинить очень большія и серьезныя затрудненія для насъ всѣхъ. Само собою разумѣется, что человѣкъ, который проглотилъ бумагу, пришелъ бы въ ярость отъ той комедіи, которую мы разыграли. Да и тѣ товарищи, которые спрятались подъ сводами, тоже разсердились бы на насъ.

Въ довершеніе моей досады на постигшую насъ неудачу дверь, которая вела въ другой погребъ, гдѣ находились типографскіе станки, вдругъ раскрылась настежь и въ ней показалась наша пріятельница, молодая леди-революціонерка. Она была въ черномъ облегающемъ платьѣ и большой шляпѣ. Свѣтъ газовыхъ рожковъ освѣщалъ ее сзади, и я замѣтилъ позади нея фигуру ея брата въ красномъ галстухѣ.

Менѣе всего на свѣтѣ я желалъ бы видѣть ихъ здѣсь въ такую минуту! Въ этотъ день они были на одномъ изъ любительскихъ концертовъ, устраиваемыхъ для развлеченія бѣдныхъ. Но она захотѣла непремѣнно уйти раньше, чтобы зайти въ улицу Герміонъ по дорогѣ домой, подъ предлогомъ какой-то работы, которую ей надо было сдѣлать. На ея обязанности обыкновенно лежала корректура итальянскихъ и французскихъ изданій "Колокола тревоги" и "Пожара".

-- О, небо!-- прошепталъ я. Мнѣ показывали нѣсколько номеровъ этихъ изданій, и, по моему мнѣнію, они совершенно не годились для чтенія такой молодой леди. Это была самая передовая литература,-- передовая въ томъ смыслѣ, что она переходила всякія границы разумности и приличій. Въ одномъ изъ этихъ изданій проповѣдывался разрывъ всѣхъ соціальныхъ и семейныхъ связей, а въ другомъ -- систематическое убійство. Я просто не могъ себѣ представить, чтобы такая молодая дѣвушка могла спокойно прочитывать эти призывы къ убійству и исправляла бы типографскія ошибки. Это противорѣчило моимъ понятіямъ о женственности и мягкости, присущей женскому сердцу.

X. посмотрѣлъ на меня многозначительно и продолжалъ:

-- Я думаю, что она приходила лишь для того, чтобы подчинить своему обаянію Севрина и насладиться его преклоненіемъ передъ нею. Она все это очень хорошо сознавала и наслаждалась этимъ въ полной невинности своего сердца. Мы не имѣемъ никакого основанія упрекать ее за это. Въ женщинѣ мы ищемъ очарованіе, въ мужчинѣ -- исключительный умъ. Таковъ законъ, не правда ли?

Я воздержался отъ какихъ-либо возраженій противъ такой, слишкомъ вольной, по моему мнѣнію, доктрины, такъ какъ мое любопытство въ эту минуту было слишкомъ возбуждено.

-- Что же было дальше?-- поторопился я спросить.

X. спокойно каталъ шарики хлѣба лѣвой рукой и безпечно отвѣтилъ:

-- Случилось то, что она спасла положеніе.

-- Она, конечно, доставила вамъ возможность покончить вашъ злополучный фарсъ?-- спросилъ я.

-- Да, -- отвѣтилъ онъ все тѣмъ же безучастнымъ тономъ.-- Фарсъ долженъ былъ кончиться и такъ можно скорѣе. Это совершилось въ нѣсколько минутъ. И притомъ все кончилось хорошо. Но не прійди она, могло бы кончиться очень плохо. Она спокойно прошла въ домъ за нѣсколько времени передъ этимъ, вмѣстѣ съ братомъ. Типографскій погребъ имѣлъ отдѣльный входъ. Не найдя тамъ никого, она тотчасъ же сѣла за корректуру, ожидая каждую минуту, что Севринъ вернется къ своей работѣ. Но онъ не приходилъ. Ею овладѣло нетерпѣніе. Услышавъ странный шумъ въ другомъ погребѣ, она естественно поинтересовалась посмотрѣть, что тамъ дѣлается.

-- Но Севринъ былъ съ нами. Въ первый моментъ, какъ мнѣ показалось, онъ былъ больше всѣхъ пораженъ нашествіемъ полиціи, какъ будто остолбенѣлъ отъ изумленія. Онъ точно приросъ къ своему мѣсту и остался недвижимъ. Одинъ газовый рожокъ горѣлъ вблизи его головы, всѣ же другіе были погашены при первой тревогѣ. Стоя въ темномъ углу, я могъ наблюдать его выбритое, какъ у актера, лицо, освѣщенное этимъ единственнымъ газовымъ рожкомъ, и ясно замѣтилъ выраженіе досады и непритворнаго изумленія, съ которыми онъ наблюдалъ происходившее. Онъ нахмурилъ брови, и я видѣлъ, что онъ сердится. Я подумалъ тогда, что онъ догадался о комедіи, и тутъ же пожалѣлъ, что не посвятилъ его раньше въ свои планы. Но когда появилась дѣвушка, то онъ явно испугался. Тутъ уже не могло быть никакихъ сомнѣній. Я видѣлъ, какъ сразу измѣнилось выраженіе его лица, и былъ необыкновенно удивленъ этимъ обстоятельствомъ, не раздумывая о причинѣ. Конечно, онъ не зналъ, что она находилась въ другомъ погребѣ. Но это все же не могло объяснить, почему онъ былъ такъ испуганъ ея появленіемъ. Одну минуту казалось, будто онъ лишился разсудка. Онъ раскрылъ ротъ, точно хотѣлъ крикнуть что-то, или, можетъ быть, просто онъ почувствовалъ стѣсненіе въ груди и хотѣлъ вздохнуть поглубже. Во всякомъ случаѣ крикнулъ кто-то другой. Этотъ другой былъ тотъ самый героическій товарищъ, который проглотилъ бумажку. Съ удивительнымъ присутствіемъ духа онъ крикнулъ дѣвушкѣ:

-- Это полиція! Назадъ! Бѣгите назадъ и заложите засовомъ дверь за собой!..

Разумѣется, это былъ хорошій совѣтъ, но, вмѣсто того чтобы послѣдовать ему, дѣвушка продолжала подвигаться впередъ, а за нею и ея братецъ, въ курткѣ и коротенькихъ штанишкахъ, въ которыхъ онъ пѣлъ на эстрадѣ комическія пѣсенки для развлеченія печальнаго пролетаріата. Однако у нея не было недоумѣвающаго вида -- слово "полиція" было ей слишкомъ хорошо извѣстно. Но если она все-таки не уходила, то значитъ не могла уйти! Ея глаза были неподвижно устремлены на Севрина, и на этотъ разъ она видѣла, какъ я полагаю, только Севрина-человѣка, а не Севрина анархиста. Она шла къ нему, и это было вполнѣ понятно. Несмотря на свою независимость, эта дѣвушка, какъ и всѣ дѣвушки ея класса, привыкла къ тому, чтобы ей оказывали спеціальное покровительство и защиту, и этой увѣренностью въ защитѣ объясняются по крайней мѣрѣ девять десятыхъ ихъ смѣлыхъ поступковъ. Она страшно поблѣднѣла. Вѣдь -- подумайте только!-- она тутъ впервые увидѣла ясно, что и она тоже принадлежитъ къ такому сорту людей, которые должны бѣгать отъ полиціи. Я думаю, что блѣдность ея была вызвана главнымъ образомъ негодованіемъ, къ которому, вѣроятно, примѣшивалась смутная боязнь какихъ-нибудь грубыхъ выходокъ, что было бы невыносимо для ея неприкосновенной личности. И поэтому естественно, что она должна была прежде всего обратиться къ человѣку, котораго она подчинила своему обаянію и заставила преклоняться передъ собой. Не могъ же этотъ человѣкъ отказаться отъ нея въ такую минуту!..

-- Но вѣдь если она думала, что все это серьезно, то на какую же помощь отъ него она могла разсчитывать?-- воскликнулъ я.

X. отвѣтилъ невозмутимо:

-- Кто знаетъ? Я полагаю, что эта очаровательная, независимая и великодушная дѣвушка въ сущности ни разу въ жизни не испытала неподдѣльнаго чувства, свободнаго отъ мелочного тщеславія и не имѣющаго своимъ источникомъ какое-нибудь опредѣленное понятіе. Но когда она сдѣлала нѣсколько шаговъ и протянула руку къ Севрину, то это не было простымъ жестомъ, это было вполнѣ естественнымъ движеніемъ. Что она ждала отъ него, этого никто не знаетъ! Вѣроятно, чего-нибудь невозможнаго. Однако произошло, во всякомъ случаѣ, не то, что она ожидала. Ей даже не нужно было протягивать къ нему руки, потому что, съ той минуты, какъ онъ увидѣлъ ее выходящей изъ погреба, его рѣшеніе было принято. Онъ принесъ въ жертву свою полезную дѣятельность въ будущемъ и сбросилъ непроницаемую маску, которую носилъ съ такимъ искусствомъ и гордостью...

-- Что вы хотите сказать? Неужели это былъ Севринъ?..-- вскричалъ я, пораженный.

-- Да, это былъ онъ. Самый постоянный, самый опасный, самый коварный и самый систематичный изъ доносчиковъ! Это былъ настоящій геній измѣны. Къ счастью для насъ онъ былъ единственнымъ. Я говорю вамъ, что онъ былъ фанатикомъ. И опять-таки къ счастью для насъ, онъ влюбился въ эту дѣвушку, такъ невинно и съ такимъ совершенствомъ усвоившую себѣ всѣ нужные жесты для того, чтобы казаться революціонеркой. Самъ чрезвычайно серьезный, онъ вѣрилъ въ абсолютную цѣнность ея жестовъ. А то, что онъ могъ попасть въ такую грубую ловушку, объясняется его всепоглощающимъ чувствомъ. Опасность, которой подвергалась эта безсознательная комедіантка, лишила его проницательности и способности хладнокровно разсуждать. Въ самомъ дѣлѣ, онъ прежде всего потерялъ самообладаніе. Однако онъ скоро вернулъ его, придя къ убѣжденію, что надо дѣйствовать, не теряя ни минуты. Но что же надо было дѣлать? Конечно, прежде всего, надо было увести ее изъ этого дома какъ можно скорѣе. Онъ былъ внѣ себя отъ страха за нее и готовъ былъ на всякую неосторожность. До сихъ поръ онъ съ такимъ тонкимъ искусствомъ совершалъ свои измѣны, что его революціонная репутація оставалась незатронутой. Даже и тутъ, во время этой сцены, до появленія дѣвушки, онъ не намѣренъ былъ до конца сбрасывать маску, хотя приходъ полиціи явился для него полной неожиданностью. Но при видѣ дѣвушки его искусственное спокойствіе, его фанатическое самообладаніе,-- все исчезло подъ вліяніемъ паническаго страха. Откуда взялся этотъ страхъ, спрашиваете вы? Отвѣтъ простой. Онъ хорошо помнилъ, или, вѣрнѣе, даже никогда не забывалъ, что на чердакѣ профессоръ занимается своими лабораторными опытами, окруженный жестянками "сухого супа". Онъ зналъ, что въ нѣкоторыхъ изъ этихъ жестянокъ заключается достаточно матеріала, чтобы обратить въ развалины весь домъ и похоронить подъ грудой щебня всѣхъ насъ. Но Севринъ зналъ, повидимому, и характеръ человѣка, у котораго былъ этотъ матеріалъ въ рукахъ. О, онъ имѣлъ уже не мало дѣла съ такими людьми и могъ судить о нихъ! Возможно также, что онъ судилъ о профессорѣ по себѣ. Какъ бы то ни было, но эта мысль возымѣла свое дѣйствіе. Онъ вдругъ возвысилъ голосъ и властно потребовалъ:

-- Сейчасъ же выпустите эту леди отсюда!

Онъ произнесъ эти слова рѣзкимъ, хриплымъ голосомъ, что, вѣроятно, было результатомъ сильнаго волненія. Но эти роковыя слова не требовали отвѣта. Дѣло было сдѣлано. Однако тотъ, кто игралъ роль полицейскаго инспектора, все же счелъ нужнымъ протестовать и грубо возразилъ:

-- Она уйдетъ отсюда вмѣстѣ со всѣми прочими...

Это былъ послѣдній актъ комедіи. Не помня себя, Севринъ бросился къ нему и внѣ себя отъ ярости, схватилъ его за лацканы сюртука.

-- У васъ тамъ поставлены люди снаружи?-- прошипѣлъ онъ.-- Сейчасъ же отведите эту леди домой. Вы слышите? Сейчасъ же!.. Прежде чѣмъ вы отправитесь за этимъ человѣкомъ, тамъ, наверху...

-- О! Такъ тамъ есть еще человѣкъ наверху?-- открыто насмѣхался мнимый инспекторъ.-- Прекрасно, мы его приведемъ сюда, чтобы онъ посмотрѣлъ, чѣмъ все это кончится.

Но Севринъ, окончательно потерявшій голову, не обратилъ вниманія на его насмѣшливый тонъ и закричалъ:

-- Кто этотъ идіотъ, который прислалъ васъ сюда? Не знаете вы, что ли, своихъ инструкцій? Это просто невѣроятно! Вотъ вамъ...

Онъ выпустилъ его лацканъ и, засунувъ руку себѣ за пазуху, что-то вытащилъ оттуда. Это былъ маленькій четырехугольный кожаный мѣшочекъ, висѣвшій у него на шеѣ, точно ладанка на тесемкѣ, которую онъ оборвалъ.

-- Посмотрите сюда!-- проревѣлъ онъ, швырнувъ этотъ мѣшочекъ въ лицо мнимому полицейскому.

Онъ повернулся къ дѣвушкѣ, которая стояла, безмолвная и неподвижная, только ея изумленные глаза какъ будто стали еще больше и темнѣе, выдѣляясь на бѣломъ, блѣдномъ лицѣ, казавшемся даже совершенно безучастнымъ. Севринъ началъ что-то говорить ей нервно и торопливо. Я разслышалъ явственно, что онъ обѣщалъ ей все объяснить, но больше я ничего не могъ разобрать. Онъ стоялъ совсѣмъ близко отъ нея, но не пытался прикоснуться къ ней, даже мизинцемъ, а она тупо смотрѣла на него, словно ничего не понимая. На мгновеніе, впрочемъ, она опустила вѣки, и тѣнь отъ ея длинныхъ рѣсницъ легла на ея щеки. Казалось, будто она лишится чувствъ. Но она даже не пошатнулась и снова открыла глаза. Онъ громко уговаривалъ ее итти за нимъ, и самъ направился къ двери, ведущей на лѣстницу. Она сдѣлала нерѣшительно нѣсколько шаговъ за нимъ, но ему не удалось достигнуть двери. Раздались гнѣвныя восклицанія, шумъ короткой, яростной борьбы. Отброшенный съ силой, онъ полетѣлъ прямо назадъ, къ дѣвушкѣ, и упалъ. Она съ ужасомъ протянула руки, точно защищаясь, и отступила въ сторону. Голова его тяжело стукнулась о полъ погреба, у самой ея ноги.

Онъ застоналъ отъ удара, по все же медленно поднялся, оглушенный. Истина постепенно раскрылась передъ нимъ. Человѣкъ, которому онъ бросилъ свой кожаный мѣшочекъ, вытащилъ от туда узенькую полоску голубоватой бумаги и держалъ ее высоко надъ головой. Когда, послѣ бурной схватки, наступило выжидательное, неловкое молчаніе, онъ презрительно бросилъ на полъ эту карточку со словами:

-- Я думаю, товарищи, что это доказательство едва-ли нужно?.. Молодая дѣвушка мгновенно бросилась и поймала на лету голубоватую бумажку. Она съ минуту держала ее въ рукахъ и затѣмъ, не поднимая глазъ, разжала пальцы, и бумажка выскользнула на полъ.

Потомъ я осмотрѣлъ этотъ любопытный документъ. Это была карточка, подписанная однимъ очень высокопоставленнымъ лицомъ, затѣмъ она была контрасигнирована съ приложеніемъ печатей другими высшими должностными лицами въ разныхъ странахъ Европы. Въ его профессіи, или, пожалуй, миссіи, этотъ родъ талисмана былъ безусловно необходимъ. Даже самой полиціи, за исключеніемъ высшихъ начальниковъ, онъ былъ извѣстенъ лишь какъ Севринъ, выдающійся анархистъ. Севринъ потупилъ голову, кусая нижнюю губу. Въ немъ произошла внезапная перемѣна. Какое-то сосредоточенное, всепоглощающее спокойствіе появилось на его лицѣ. Но онъ дышалъ тяжело, грудь его бурно вздымалась и ноздри раздувались, что представляло странный контрастъ съ его мрачнымъ видомъ фанатика-монаха, предающагося созерцанію. Однако все же на его выбритомъ лицѣ можно было прочесть сильнѣйшее напряженіе, вызванное необходимостью противостоять страшному удару. А передъ нимъ декламировалъ Горнъ, суровый, бородатый, точно бичующій вдохновенный пророкъ въ пустынѣ. Это были два фанатика, стоявшіе другъ противъ друга. Они были созданы, чтобы понимать другъ друга. Неужели это васъ удивляетъ? Вы, должно быть, думаете, что всѣ эти люди непремѣнно должны говорить съ пѣной у рта и рычать другъ на друга?

Я поспѣшно протестовалъ, увѣряя X., что ничего подобнаго я не думаю, но что вообще я не могу логически постигнуть анархистовъ. Они непонятны мнѣ ни съ умственной, ни съ нравственной, ни даже съ физической стороны. X. выслушалъ мои слова со своей обычной деревянной невозмутимостью и продолжалъ свой разсказъ:

-- Горнъ разразился горячей рѣчью. Осыпая Севрина всевозможными оскорбленіями, онъ въ то же время не могъ сдержать слезъ, которыя скатывались на его черную бороду. Севринъ видимо очень сильно волновался. Когда наконецъ онъ заговорилъ, то всѣ впились въ него глазами, чтобы не проронить ни одного слова.

-- Не будь дуракомъ, Горнъ,-- сказалъ онъ.-- Вы вѣдь прекрасно знаете, что я не дѣлалъ этого ради тѣхъ основаній, которыя вы бросаете мнѣ въ лицо! Да, я мѣшалъ вамъ, обманывалъ васъ и измѣнялъ вамъ, но дѣлалъ это исключительно только изъ убѣжденія!

Онъ повернулся спиной къ Горну и, обратившись къ дѣвушкѣ, повторилъ эти слова:-- Я дѣлалъ это по убѣжденію!

Но она взглянула на него съ ледяной холодностью. Мнѣ кажется, она просто не могла придумать, какой жестъ былъ бы наиболѣе подходящимъ въ данномъ случаѣ. Прецеденты подобнаго положенія были ей неизвѣстны.

-- Это ясно, какъ Божій день,-- сказалъ онъ.-- Вы понимаете, что это означаетъ? Я дѣйствовалъ по убѣжденію!

Но она продолжала стоять неподвижно. Она не знала, что ей дѣлать. Впрочемъ, бѣдняга доставилъ ей таки случай сдѣлать великолѣпный и въ то же время вполнѣ подходящій къ данному случаю жестъ.

-- Я чувствовалъ, что у меня хватитъ силъ заставить васъ раздѣлить мои убѣжденія,-- горячо проговорилъ онъ и, забывшись, сдѣлалъ шагъ къ ней. Можетъ быть, онъ просто пошатнулся, но мнѣ показалось, что онъ нагнулся, съ цѣлью прикоснуться къ краю ея платья. И вотъ тутъ она нашла подходящій жестъ. Она подобрала платье, чтобы избѣжать его оскверняющаго прикосновенія, и величественно отвернулась отъ него. Это былъ поистинѣ великолѣпный, въ совершенствѣ выполненный жестъ, подчеркивающій неприкосновенность и возвышенный образъ мыслей революціонерки-любительницы. Лучшаго выполненія такого жеста трудно было ожидать. Должно быть, и онъ былъ такого же мнѣнія, потому что тотчасъ же отвернулся, но на этотъ разъ ни на кого не смотрѣлъ. Тяжело дыша, онъ поспѣшно засунулъ руку въ карманъ жилета и затѣмъ украдкой что-то поднесъ къ губамъ. Было что-то скрытное въ его движеніяхъ, но тотчасъ же послѣ этого съ нимъ произошла перемѣна. Онъ продолжалъ дышать тяжело, какъ человѣкъ, который пробѣжалъ большое разстояніе, но лицо его приняло выраженіе глубокаго, безучастнаго спокойствія, смѣнившаго прежнее напряженное волненіе. Очевидно, борьба кончилась, и имъ овладѣло полнѣйшее равнодушіе.

Я не захотѣлъ оставаться, потому что заранѣе зналъ, какой будетъ исходъ. Взявъ подъ руку молодую дѣвушку, я повелъ ее къ дверямъ и, не говоря ни слова, заставилъ подняться на лѣстницу. Ея братъ шелъ за нами, но на полдорогѣ, хотя лѣстница и была коротка, молодая дѣвушка настолько ослабѣла, что не въ состояніи была двигаться сама, и намъ пришлось тащить ее. Она повисла на моей рукѣ, точно безпомощная старуха. Мы вышли, наконецъ, на пустынную улицу черезъ полуоткрытую дверь и пошли дальше, немного шатаясь, точно подвыпившіе гуляки. На углу мы увидѣли свободный кэбъ и тотчасъ же остановили его. Старый извозчикъ съ угрюмымъ презрѣніемъ смотрѣлъ на наши усилія посадить безпомощную молодую дѣвушку въ карету. Она была близка къ обмороку, и я думалъ, что она лишится чувствъ. Нѣсколько разъ во время пути голова ея склонялась ко мнѣ на плечо. А противъ насъ, на скамеечкѣ, сидѣлъ ея братъ, въ коротенькихъ штанишкахъ, безмолвный какъ рыба и недвижимый. Какъ только мы подъѣхали къ дому, онъ выскочилъ впередъ съ ключомъ въ рукѣ. У дверей своей гостиной она покинула мою руку и пошла одна, шатаясь и хватаясь рукой за мебель. Отколовъ шляпу, она, точно истощенная этимъ усиліемъ, повалилась въ глубокое кресло и спрятала лицо въ подушку. Добрый братъ такъ же безмолвно подошелъ къ ней со стаканомъ воды, но она отстранила его рукой. Тогда онъ самъ выпилъ воду и отошелъ въ глубь комнаты, въ отдаленный уголъ, гдѣ стоялъ рояль. Воцарилась глубокая тишина. Въ этой самой комнатѣ я впервые увидѣлъ Севрина, плѣненнаго и очарованнаго тѣми жестами, которые въ извѣстныхъ сферахъ жизни прекрасно замѣняютъ истинныя и непритворныя чувства. Я думаю, что въ этотъ моментъ и она вспоминала то же самое. Ея плечи задрожали отъ рыданій. Конечно, это былъ просто нервный припадокъ, и когда онъ прошелъ, то она спросила меня, стараясь показать твердость характера:

-- Какъ поступаютъ съ людьми такого сорта? Что они сдѣлаютъ съ нимъ?

-- Ничего,-- отвѣчалъ я.-- Они ничего не могутъ сдѣлать ему.

Я сказалъ это вполнѣ искренно, такъ какъ зналъ навѣрное, что онъ будетъ мертвъ черезъ нѣсколько минутъ послѣ того, какъ онъ поднесъ руку ко рту. Его фанатическій анархизмъ долженъ былъ заставить его прибѣгнуть къ такой мѣрѣ, чтобы отнять у своихъ противниковъ возможность роковой мести. Я зналъ, что онъ, конечно, имѣетъ въ запасѣ сильнодѣйствующій ядъ, который не измѣнитъ ему въ роковую минуту.

Она была возмущена и взволнована. На щекахъ у нея пылали ярко-красныя пятна, и глаза блестѣли лихорадочно.

-- Испыталъ ли кто-нибудь такой ужасъ?-- воскликнула она.-- Подумать только, что вѣдь онъ держалъ мою руку! Онъ... этотъ человѣкъ!..

Ея лицо искривилось, и, подавивъ рыданіе, она прибавила:

-- Если я чему-нибудь вѣрила въ жизни, то именно возвышеннымъ побужденіямъ Севрина.

Она начала тихо плакать, и эти слезы принесли ей облегченіе. Когда потокъ ихъ поубавился, она сказала съ легкимъ раздраженіемъ:

-- Что такое онъ говорилъ мнѣ?.. Что онъ дѣйствовалъ по убѣжденію?.. Развѣ это не злая насмѣшка? Что онъ хотѣлъ этимъ сказать?..

-- Врядъ ли кто-нибудь въ состояніи будетъ объяснить это вамъ,-- отвѣчалъ я.

-- А между тѣмъ,-- прибавилъ X.,-- это была правда, которую онъ сказалъ ей. Горнъ, напримѣръ, отлично понималъ это. И я понялъ, послѣ того какъ мы побывали съ нимъ на квартирѣ Севрина, находившейся въ унылой боковой улицѣ одного весьма почтеннаго квартала. Горна знали тамъ, какъ его пріятеля и поэтому насъ безъ затрудненій впустили въ его квартиру, и неряшливо одѣтая служанка сказала намъ только: "Мистеръ Севринъ не ночевалъ сегодня дома". Мы открыли нѣсколько ящиковъ, но ничего особенно полезнаго для насъ не нашли. Самой интересной находкой, однако, былъ его дневникъ. Этотъ человѣкъ, занимавшійся такимъ дѣломъ, которое ежеминутно грозило ему смертью, имѣлъ слабость вести такой дневникъ, гдѣ онъ не только записывалъ свои поступки, но и свои мысли. Его душа была обнажена передъ нами. Но мертвымъ это все равно!..

"Изъ убѣжденія!" Да. Смутное, но пылкое увлеченіе гуманитарными идеями толкнуло его въ очень юные годы въ сторону самаго крайняго отрицанія и идей мятежа. Впослѣдствіи его увѣренность въ цѣлительности этихъ крайнихъ средствъ поколебалась. Онъ началъ сомнѣваться, и это его погубило. Вы слыхали объ обращенныхъ атеистахъ? Они зачастую становятся опасными фанатиками, но душа у нихъ остается та же. Послѣ знакомства съ дѣвушкой въ его дневникѣ стали попадаться очень курьезныя мѣста политико-влюбленнаго характера. Вѣдь онъ съ глубокой серьезностью относился къ ея игрѣ въ анархизмъ и жаждалъ обратить ее. Но это конечно не можетъ интересовать васъ. А что касается конца этой драмы, то вы помните вѣроятно сенсаціонныя статьи въ газетахъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ по поводу тайны въ улицѣ Герміонъ, гдѣ въ погребѣ пустого дома былъ найденъ трупъ мужчины? Было произведено слѣдствіе, послѣдовало нѣсколько арестовъ, высказано нѣсколько догадокъ, а затѣмъ все потонуло въ молчаніи,-- обычный конецъ такого рода случаевъ. Севринъ былъ недостаточно свирѣпымъ и безжалостнымъ фанатикомъ идеи и поэтому не выдержалъ до конца...

-- Но что же сталось съ молодой дѣвушкой?-- спросилъ я.

X. всталъ изъ-за стола, собираясь уходить.

-- Неужели это васъ интересуетъ?-- сказалъ онъ, застегивая пальто.-- Долженъ сознаться, что я послалъ ей дневникъ Севрина, съ нѣкоторымъ злорадствомъ думая о томъ, какъ она будетъ читать его. Она исчезла съ нашего горизонта, сначала уѣхала во Флоренцію, потомъ удалилась въ монастырь. Я не берусь предсказать, что она будетъ дѣлать дальше. Впрочемъ, какое это имѣетъ значеніе? Все это одни жесты, только жесты, характерные для ея класса! Надо играть роль и больше ничего...

Онъ аккуратно надѣлъ шляпу, пригладилъ волосы и, бросивъ бѣглый взглядъ на залу ресторана, наполненную изысканно одѣтой публикой, спокойно обѣдающей за маленькими столиками, процѣдилъ сквозь зубы:

-- И ничего другого у нихъ нѣтъ. Ничего, кромѣ жестовъ!.. Оттого этотъ сортъ людей осужденъ погибнуть...

Переводъ съ англ. Э. К. Пименовой.

"Русская Мысль", кн. 7--8, 1917