Корецкая Зинаида Алексеевна - Ее Превосходительство

Ея Превосходительство.

Разсказъ.

У генеральши Агніи Константиновны Перепелицыной безсонница.

Ея Превосходительство всегда страдаетъ безсонницей послѣ сытнаго ужина. Она любитъ покушать; это ея маленькая страсть. "Паровая осетрина съ маринованными грибами была объядѣнье", вспоминаетъ генеральша. "Этотъ Григорій положительно волшебникъ: Богъ его знаетъ, что онъ кладетъ въ соусъ. Ни у княгини Хлопиной, ни у Латугиныхъ она никогда не ѣстъ такой осетрины".

Ея Превосходительство достаетъ изъ подъ подушки крошечные золотые часики съ эмалью. "Половина второго, это ужасно. Если она встаетъ съ тяжелой головой, цѣлый день будетъ потерянъ, а ей предстоитъ такъ много серьезныхъ дѣлъ".

У генеральши Агніи Константиновны всегда серьезныя дѣла. Завтра она выѣдетъ послѣ двѣнадцати и вернется только къ обѣду. Во-первыхъ, она должна выбрать новые обои для столовой. Баронесса Крафтъ, только что вернувшаяся изъ-за границы, говоритъ, что теперь мода на гладкіе обои. Полосатые допускаются только для гостиной. Ея Превосходительство строго слѣдитъ за модой. Это ея обязанность. Если le bon Dieu поставилъ ее на верху горы, то не для того, чтобы она пренебрегала условіями свѣта. Она должна вести за собой общество, показывать примѣръ. Слава Богу, вѣдь она не какая-нибудь мѣщанка, une je ne sais qui, а урожденная Охлестышева.

Нужно заѣхать къ Мерилизу -- купить новый абажуръ для лампы въ уборную, переговорить съ мадамъ Луизъ на счетъ кружевного лифа, заказать у Жака теплые сапожки для Бобби. Несчастное созданіе, бѣгаетъ по улицѣ босикомъ, какъ какая-нибудь дворняжка. Чистокровный испанскій шпицъ! Покойный генералъ привезъ его изъ Санъ-Себастьяна. Въ четыре часа ее ждетъ княгиня Челибѣева. Надо составить программу благотворительнаго спектакля въ пользу comme on dit, "голодающихъ". Старшей дочери княгини уже двадцать шесть лѣтъ, а жениховъ нѣтъ, какъ нѣтъ.

Послѣ концерта обязательно танцы.

Танцы такъ сближаютъ молодежь.

Будетъ свой интимный кружокъ, избранное общество; нельзя же пускать всѣхъ съ улицы въ аристократическій салонъ.

Ея Превосходительство и баронесса Крафтъ развезутъ билеты. Меньше десяти рублей никто не дастъ. Старшія барышни Латугиныхъ хорошо играютъ на фортепьяно: онѣ могутъ участвовать въ концертѣ. Князь Жоржъ превосходно декламируетъ; надо будетъ выбрать подходящее стихотвореніе. Что-нибудь легкое и нѣжное изъ жизни поселянъ. Княгиня Челибѣева предлагала прочесть какой-нибудь разсказъ графа Толстого. Сохрани Богъ! Ce pouvre vieux! У него попадаются такія неприличныя выраженія.

Половина сбора уйдетъ на концертъ. Чай, фрукты, живые цвѣты для дамъ, разная мелочь. Въ сущности эти голодающіе такіе нетребовательные. Имъ дадутъ мѣшочекъ муки, и они будутъ довольны.

"Мы имъ поможемъ, а они за насъ помолятся",-- вздыхаетъ генеральша.

Ея Превосходительство вспоминаетъ осетрину съ соусомъ изъ маринованныхъ грибовъ, которую она ѣла за ужиномъ. "Какъ все премудро устроено на свѣтѣ", думаетъ она. "Эти бѣдные поселяне любятъ черный хлѣбъ и кашу".

Ихъ грубые желудки отлично перевариваютъ эту ужасную пищу, а она генеральша, не можетъ обойтись безъ цыплятъ и осетрины. "Нѣтъ, что тамъ ни говори, а равенства нѣтъ".

Бьетъ два часа. Ея Превосходительство Агнія Константиновна повертывается на другой бокъ и закрываетъ глаза.

"У княгини Хлопиной,-- вспоминаетъ она,-- былъ устроенъ вечеръ въ пользу голодающихъ, и одна барышня показывала хлѣбъ, который ѣдятъ поселяне. Это уже слишкомъ, какая-то демонстрація. Къ чему эти мелочи! Какъ будто мы не знаемъ, что наши мужики не умѣютъ печь вкуснаго хлѣба. Княгиня говорила, что они кладутъ въ него какую-то травку-лебеду. По моему это не мѣшаетъ. Мясная пища развиваетъ жестокость. Пусть ѣдятъ овощи, бѣдные люди не должны быть жестокими. Le bon Dieu, требуетъ отъ нихъ кротости и терпѣнія. Мы же не забываемъ ихъ, трудимся въ потѣ лица. Всѣ эти концерты, живыя картины, спектакли, сколько отъ нихъ хлопотъ. Вотъ и теперь, третій часъ ночи, а она еще не спитъ. А вѣдь она генеральша Перепелицына, урожденная Охлестышева".

Слезы показываются на глазахъ ея Превосходительства. Онѣ текутъ по щекамъ и капаютъ на шелковую наволочку. Генеральша не утираетъ ихъ. "Пусть видитъ le bon Dieu", думаетъ она, что и мы заботимся, comme on dit "о меньшемъ братѣ".

Часы бьютъ половину третьяго. Легкій храпъ доносится изъ комнаты генеральши. Ея Превосходительства Агнія Константиновна Перепелицына, урожденная Охлестышева, почиваетъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- Ваше Превосходительство, ваше Превосходительство,-- громко шепчетъ компаньонка Глафира Ивановна, заглядывая въ спальню,-- половина десятаго, вы приказали разбудить себя въ половинѣ десятаго...

Генеральша открываетъ заспанные глаза и лѣниво поворачиваетъ голову.

-- Это вы, Глафирушка?

-- Я, ваше Превосходительство. Съ добрымъ утромъ, а у меня для васъ новость хорошая...

Генеральша подымается съ постели.

-- Что такое? говорите скорѣй, да входите, входите, чего вы тамъ прячетесь...

Высохшая, желтая особа неопредѣленныхъ лѣтъ вползаетъ въ комнату и на цыпочкахъ подходитъ къ постели.-- Верхняя жилица выѣхала за границу...

-- Слава Богу, слава Богу,-- крестится генеральша. Вы не повѣрите, Глафирушка, какъ она меня стѣсняла. Содержанка присяжнаго повѣреннаго, балетная танцовщица, подъ одной крышей со мной, sous le même toit...

-- Уѣхала, уѣхала,-- продолжаетъ Глафира Ивановна.-- На двухъ извозчикахъ насилу багажъ уложили.-- Три мѣсяца, говорятъ, за границей пробудетъ. Танцовать ее туда пригласили.

-- А я сегодня до трехъ часовъ ночи не спала,-- вздыхаетъ генеральша, натягивая на полныя ноги черные, шелковые чулки. Все о нашихъ мужичкахъ думала.

-- Вы ангелъ, ваше Превосходительство, -- всхлипываетъ Глафира Ивановна.-- Здоровья своего не жалѣете...

-- Ахъ, не хвалите меня,-- томно говоритъ "ангелъ",-- я слабая женщина, но у меня есть обязанности. Мое положеніе требуетъ отъ меня извѣстныхъ жертвъ. И знаете, что я придумала? Я подарю двѣ вазочки для аллегри. Надо обязательно устроить аллегри на вечерѣ княгини Челибѣевой. Это теперь въ модѣ. Двѣ вазочки, которыя стоятъ въ гостиной на этажеркѣ.

-- Но вѣдь это vieux saxe, ваше Превосходительство?

-- Нѣтъ, поддѣлка, но очень хорошая поддѣлка. Покойный генералъ двадцать рублей за нихъ заплатилъ.

-- Ваше Превосходительство, вы готовы лишить себя всего,-- восклицаетъ компаньонка, прижимая высохшія руки къ тощей груди.

-- Мы должны думать о ближнихъ,-- вздыхаетъ генеральша. Богъ вознаградитъ насъ за всѣ наши жертвы. Ея Превосходительство1 молитвенно складываетъ руки.-- Нужно будетъ сегодня заняться маникюромъ,-- думаетъ она.-- Вы позовете ко мнѣ Аннушку и Бобби,-- говоритъ генеральша, а пока приготовьте кофе. Я буду пить его съ чернымъ хлѣбомъ. Тоненькіе ломтики чернаго хлѣба, намазанные масломъ, какъ ѣдятъ наши поселяне...

-- Вы ангелъ, ваше Превосходительство, сущій ангелъ,-- всхлипываетъ Глафира Ивановна и подноситъ платокъ къ глазамъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- Барыня моя золотая, благодѣтельница моя милостивая,-- причитаетъ молодая баба въ поддевкѣ съ коробомъ за спиной.

-- Да вѣдь не умерла она, твоя барыня, не умерла,-- утѣшаетъ ее Глафира Ивановна,-- уѣхала и назадъ вернется.

-- Ангелъ ты мой небесный, болезная ты моя,-- не унимается баба.

-- Глафирушка, что у васъ такое, кто это плачетъ?-- спрашиваетъ ея Превосходительство, заглядывая въ комнату компаньонки.

-- Арина, Арина, ваше Превосходительство, -- бросается навстрѣчу генеральшѣ Глафира Ивановна.-- Яблоки она намъ носитъ...

-- О чемъ же это она разливается?-- Генеральша входитъ въ комнату и смотритъ въ лорнетъ на плачущую бабу.

-- Барыню свою жалѣетъ, жилицу верхнюю. Узнала, что она уѣхала и плачетъ.

-- На кого ты меня покинула горемычную, анделъ мой небесный,-- всхлипываетъ Арина.

-- Ангелъ небесный!-- восклицаетъ ея Превосходительство.-- Скажите, пожалуйста, да какъ у тебя, голубушка, языкъ-то поворотился? Содержанка она, блудница, въ театрѣ пляшетъ, а ты ее въ ангелы произвела.

-- Анделъ, истинный анделъ по добротѣ своей,-- причитаетъ Арина.-- Ужъ такая-то добрая, такая-то ласковая, другой такой на всемъ свѣтѣ не сыщешь. Жизнь она мнѣ спасла съ ребятами малыми...

-- Вы только послушайте, ваше Превосходительство, что юна разсказываетъ,-- захлебывается Глафирушка,-- романъ, прямо романъ...

-- Какой романъ?-- Ея Превосходительство опускается въ кресло.-- Ты замужемъ?

-- Замужемъ, сударыня, замужемъ. Дьяволъ его возьми, Ирода этого, отъ него и бѣда-то вся пошла.

-- C'est affreux,-- генеральша подымаетъ глаза къ потолку.-- Иродомъ мужа зоветъ. Боже, какіе нравы!

-- Ужасные нравы, ваше Превосходительство, -- вторитъ Глафира Ивановна. Глупыя онѣ, совсѣмъ глупыя, и вразумить ихъ некому...

-- Матушка ты моя родная,-- всхлипываетъ Арина.-- Да ты сама посуди. Вѣдь загубилъ онъ меня съ малыми ребятами, загубилъ. Сколько я на свою душу черезъ его грѣха приняла. Тульскіе мы, сударыня, тульскіе односельчане, Алексинскаго уѣзда, деревни Овечьи Хвосты.

-- Mon Dieu, что за названіе,-- брезгливо морщится генеральша.

-- Совсѣмъ неприличное названіе, ваше Превосходительство,-- подхватываетъ Глафира Ивановна.-- Только вы по добротѣ своей и можете слушать...

-- Сторона наша голодная, каждый годъ недородъ,-- продолжаетъ Арина.-- Жилъ онъ, злодѣй, кучеромъ въ Москвѣ у купца Вавилова, на праздникахъ въ деревню на побывку пріѣхалъ. Дѣвченкой я была о ту пору несмышленной, шестнадцать годовъ минуло, только рослая такая, да румяная, кровь съ молокомъ. Влюбилась я въ этого Каина, чтобы ему ни дна, ни покрышки, влюбилась да и только. Какъ сталъ онъ свои наряды показывать -- рубашки щегольскія цвѣтныя, штаны бархатные, воланчики тамъ разные, шапки мѣховыя, да пиджаки, такъ у меня и послѣдній умъ помутился. Невдомекъ мнѣ, дурѣ, стоеросовой, что все это хозяйское; думала свое, наживное. Всѣхъ онъ, злодѣй, обошелъ.-- Надо бы отцу то за косу дѣвку взять, а онъ самъ ухи развѣсилъ. Радехонекъ былъ, что лишній ротъ изъ дома вонъ. Живо насъ повѣнчали. А ужъ я павой хожу, щеголя какого выискала! А повѣнчавшись къ евонному хозяину въ Москву уѣхали. Два года прожили, ничего себѣ -- грѣхъ на Бога роптать.. А тутъ онъ и зачудилъ. Всю одежду барскую, да уздечки, да пошоны, да сани возьми и продай. Продать продалъ... и деньги пропилъ. Чистъ молодецъ. Баринъ то въ судъ на его подалъ, въ острогъ на четыре мѣсяца и засадили...

-- Въ острогъ? значитъ ты, голубушка, острожника жена? Боже мой, Боже мой!-- Ея Превосходительство качаетъ головой.-- "Однако, какая чудачка, эта Глафирушка, думаетъ она:-- острожниковъ къ себѣ въ комнату пускаетъ... Надо этому положить конецъ...

-- Въ острогъ засадили,-- продолжаетъ Арина,-- а я съ двумя ребятишками безо всего осталась. Все до послѣдней нитки душегубецъ продалъ, да заложилъ. А тутъ и третьяго мальчишку Богъ мнѣ на горе послалъ.

-- Mais elle est folle tout à fait, -- восклицаетъ генеральша.-- Счастье какое, отъ разбойника и вора дѣтей имѣть!..

-- Ничего не подѣлаешь, сударыня ты моя золотая, вѣдь мужъ онъ, мужъ законный. Куда отъ него спрячешься? А онъ, какъ изъ острога его выпустили, въ Тулу убѣгъ. Одежда на немъ рваная, сапоги пропилъ. Въ Тулѣ началъ хороводить. Мѣсяцъ гуляетъ, да три мѣсяца въ тюрьмѣ сидитъ, а я съ ребятишками по міру хожу, милостыней побираюсь; гдѣ корку хлѣба, гдѣ копѣечку подадутъ. А какъ зима пришла, ребятишки мнѣ и говорятъ: "мамка, мы на улицу больше не пойдемъ, холодно". А и впрямь холодно, одежду то всю хорошую отецъ пропилъ,-- одна рвань осталась. Тутъ ужъ и взвыла я. Кто мнѣ безъ дѣтевъ-то копѣйку подастъ? Молоко у меня пропало, стала я грудному соску изъ ржаного хлѣба дѣлать, а онъ съ нея тощаетъ да тощаетъ...

-- Соску изъ ржаного хлѣба!-- брезгливо морщится генеральша.-- Да вы бы людей знающихъ спросили. Мало ли чѣмъ можно грудныхъ дѣтей кормить, мука такая есть, Нестле...

-- Ваше Превосходительство, -- захлебывается Глафирушка,-- да развѣ онѣ слѣдятъ за чѣмъ-нибудь? Всѣ эти изобрѣтенія и открытія! Ничего ихъ не интересуетъ. Дикія онѣ, совсѣмъ дикія.

-- Матушка ты моя,-- всхлипываетъ Арина,-- да нешто его, ребенка-то, мукой прокормишь? Это барскаго такъ! Малость молочка, да кашки, да мучицы этой вашей, онъ и сытъ, а съ одной муки то онъ живо ноги протянетъ. Думала я, думала, да и надумалась. Взяла грудного на руки, да къ вамъ сюда во дворъ и пошла. Въ отхожемъ мѣстѣ какъ-то была, да гвоздь на стѣнкѣ запримѣтила. Ребенка молъ на полъ положу, а сама петлю на шею и баста. Ребятишекъ безъ матери въ пріютъ возьмутъ...

-- Фи, мерзость какая,-- восклицаетъ генеральша,-- въ отхожемъ мѣстѣ... у васъ и обонянія-то вѣрно нѣтъ...

-- Рубашки рваной на тѣлѣ не было, а не то что чего, барыня золотая,-- всхлипываетъ баба.-- Иду это я по двору-то, а дворникъ Семенъ мнѣ навстрѣчу.-- Тебѣ чего нужно?-- говоритъ.

-- Чего нужно, того и ищу.-- Не туды идешь.-- Сама знаю куды,-- отвѣчаю, а сама вся трясусь. Нѣтъ, гыть, меня не обманешь, не такой я дался, у тебя, гыть, на лицѣ, написано, что задумала,-- Голубчикъ, молю, не погуби, такъ молъ и такъ. Руки на себя наложить хотѣла... А тутъ барыня верхняя какъ разъ дворомъ идетъ. Остановилась и такъ-то ласково заговорила: "о чемъ молъ это она плачетъ?" Семенъ-то ей и разскажи. Всплеснула она ручками, посмотрѣла на меня, глаза такіе ясные, хорошіе, чисто солнце, да и говоритъ: "иди за мной". Привела меня къ себѣ на квартиру, на стулъ посадила. "Разсказывай, говоритъ, да все разсказывай, какъ священнику на духу". Всѣ свои мытарства я ей выложила, какъ матери родной. Ужъ она плакала, плакала, словно вотъ я ей сестра кровная. А наплакавшись, подумала да и говоритъ: "Вотъ что, Арина, я тебѣ скажу. Жалко мнѣ тебя, по человѣчеству жалко, нельзя, чтобы человѣкъ пропадалъ. Дамъ, гыть, я тебѣ денегъ, выправишь себѣ свидѣтельство и станешь яблоками, али какимъ другимъ мелочнымъ товаромъ торговать. Корзину тебѣ куплю, и на товаръ денегъ дамъ". Какъ услышала я это, свѣта Божьяго не взвидѣла, кинулась ей въ ноги, давай ихъ цѣловать. И ребенка носикомъ тыкаю, цѣлуй молъ, цѣлуй ножки, андела нашего небеснаго. А она, барыня-то, строгая вдругъ такая стала, "не смѣй, не смѣй гыть, можетъ я грѣшнѣе тебя, а ты мнѣ ноги цѣлуешь; вставай", и сама меня ручками подняла. А потомъ накормила и денегъ дала. Выправила я себѣ свидѣтельство, яблоковъ купила, да вотъ второй годъ и хожу. Лѣтомъ ягодами торгую. И сама сыта, обута, и ребята сыты. Каждое воскресенье къ ей ходила. Гостинцевъ это она ребятишкамъ надаритъ.

И откуда только такая доброта на свѣтѣ родится? А тутъ маленькій мой захворалъ, недѣли двѣ прохворалъ, да и умеръ.

Барыня моя десять рублевъ мнѣ дала гробикъ и могилку оправить. И ужъ признаться вамъ, госпожа моя хорошая, такъ то рада я была, что померъ то онъ и меня, несчастную, ослобонилъ. Съ двумя то ребятами все легче думаю будетъ, да опять же и на ногахъ они, а за этимъ груднымъ то присмотръ нуженъ; хозяйской дѣвчонкѣ рубль въ мѣсяцъ платила. Стали его отпѣвать, стою я, молюсь, и покажись мнѣ вдругъ, что зашевелился младенецъ то, шевелится и шабашъ. Боже мой милостивый, бросилась я на колѣни и давай плакать. Горькими слезами плачу и разливаюсь, а сама про себя молюсь: "Царица Небесная, заступница, пошли ты милость свою великую, чтобы никто не замѣтилъ, какъ дышетъ то онъ". А на ребенка то и взглянуть боюсь. Не помню, какъ и простилась то съ нимъ. А какъ стали гробикъ гвоздями заколачивать, начала я какъ дурочка смѣяться. Меня уговариваютъ, думаютъ съ горя помѣшалась, а я себѣ смѣюсь, "кончено, думаю, кончено, теперь уже крышка, теперь ужъ никто не увидитъ". Опустили гробикъ въ могилку, схватила я лопату и ну сама землю сыпать, а кругомъ смѣются "ишъ, молъ, баба ума рехнулась". А какъ засыпали землей, да сѣла я на могилку, такъ то мнѣ хорошо и вольготно на душѣ стало.

Сижу себѣ и радуюсь -- вотъ молъ, какое я дѣло хитрое сварганила, ребенка живого въ землю закапала. Люди, молъ, глупые думаютъ, что онъ умеръ, а онъ живехонекъ въ гробу шевелится, ручками о крышку стучитъ.

Постомъ говѣть пошла, батюшкѣ на духу обо всемъ призналась, такъ молъ и такъ, грѣхъ какой случился. А батюшка и говоритъ: "глупая ты глупая, это тебѣ попритчилось, нешто станутъ живого хоронить". Оно можетъ, и такъ, ужъ очень обременялъ онъ меня, ребенокъ то, счастью то своему повѣрить не могла, что умеръ то онъ, да меня ослобонилъ!...

-- Звѣри какіе то, не люди,-- говоритъ генеральша.

-- Бездушные люди, ваше Превосходительство,-- поддакиваетъ компаньонка.

-- Матушка ты моя, да куда мнѣ съ нимъ дѣваться то, сама посуди. Нешто на радость намъ дѣти то? Въ деревню лѣтомъ поѣхала, думала ребятишекъ тамъ оставить. Куда тебѣ! Куска хлѣба въ домѣ нѣту, побираться всѣ ходятъ, скотину послѣднюю продали, крыши раскрытыя стоятъ. Неурожай, сама знаешь, такъ съ ребятишками назадъ и вернулась. А тутъ барыня моя безъ меня уѣхала...

-- Сами виноваты,-- говоритъ генеральша.-- Землю не умѣете обрабатывать, купили бы машины заграничныя.

-- Машины заграничныя, -- всплескиваетъ руками Арина,-- да вѣдь за ихъ деньги платить надо. Расчески купить не на что, какія тамъ машины, дѣти вшами заѣдены..

-- C'est affreux,-- восклицаетъ генеральша.

-- Головы не чешутъ, а мы о нихъ думаемъ, ночи не спимъ..

-- Не стоятъ они заботъ, ваше Превосходительство,-- лебезитъ Глафирушка.

-- Я не понимаю, говоритъ генеральша по-французски,-- что за охота была вамъ пускать ее къ себѣ въ комнату, грязныя онѣ всѣ, еще насѣкомыхъ занесетъ....

-- А теперь анделъ мой небесный уѣхалъ и не знаю, когда ее увижу,-- плачетъ Арина.

-- О блудницѣ, танцовщицѣ плачетъ,-- качаетъ головой генеральша.-- Деньги у ней чужія, вотъ она ихъ на вѣтеръ и бросаетъ. Книжку бы священную дала почитать. Глафирушка, у меня въ спальной брошюрка лежитъ. "Житіе Варвары Великомученицы", изданіе братолюбивагообщества. Дайте ей, пускай почитаетъ...

-- Неграмотная я, неграмотная, золотая моя...

-- То есть какъ это неграмотная?-- читать даже не умѣешь? Слышите, Глафирушка? Правительство какія деньги на школы тратитъ, а они неграмотные!

-- Лѣнивые они, ваше Превосходительство, лѣнивые,-- говоритъ Глафира Ивановна.

-- Золотая ты моя,-- всхлипываетъ баба,-- у насъ до школы то пять верстъ, а одежи теплой у ребятишекъ нѣту, итти то не въ чемъ.

-- Богу молиться нужно,-- наставляетъ генеральша,-- а вы о немъ забыли. А молились бы, онъ бы вамъ и пищу и одежу послалъ...

-- Истощала земля то, не родитъ ничего, ничего съ ей не подѣлаешь,-- вздыхаетъ Арина.

-- Слышите, Глафирушка, они и въ Бога не вѣрятъ. "Земля не родитъ, истощала". А каково! На молёбны бы денегъ не жалѣли, тогда бы и голода не было. А то послѣднее въ трактирѣ пропиваете. Ну, иди, голубушка, иди. Некогда съ тобой возиться. Ея Превосходительство поднимается съ кресла.

-- Простите, матушка барыня, за мою бабью болтовню глупую,-- низко кланяется Арина.

-- Иди, голубушка, иди, мы о вамъ помолимся.

Ея Превосходительство начинаетъ бояться, какъ бы у нея не разыгралась мигрень.

-- Вы, Глафирушка, обязательно покурите здѣсь чѣмъ-нибудь, -- говоритъ она компаньонкѣ, какъ только Арина выходитъ изъ комнаты. Охота вамъ была звать ее сюда. Отъ этихъ мужиковъ всегда пахнетъ. Вотъ они голодающіе то какіе! Мужъ въ тюрьмѣ сидитъ, а она по Москвѣ гуляетъ, яблоками торгуетъ. Вѣдь это развратъ. Боже мой, чего я только не наслушалась отъ нея! Отхожее мѣсто, Овечьи Хвосты, соска изъ ржанѣго хлѣба, а насѣкомыя то, слышали! Голову не чешутъ! Фи, какая гадость! Безнравственные они, грязные, звѣри дикіе, нигилисты, всѣ нигилисты. Въ Бога не вѣруютъ, а мы глупые думаемъ, мы имъ поможемъ, а они за насъ помолятся. Они и за себя то не молятся. Устраивай для нихъ концерты да аллегри. Нѣтъ, уже сохрани меня Богъ. Двухъ копѣекъ на этихъ голодающихъ не дамъ. Пусть содержанки надъ ними плачутъ: у нихъ слезы то дешевыя. Такъ и княгинѣ Челибѣевой скажу. Желаете моей помощи, устраивайте спектакль въ пользу бѣдныхъ невѣстъ; соберемъ деньги, платья бѣлыя подвѣнечныя сдѣлаемъ. По крайней мѣрѣ, цѣль симпатичная. А тутъ грязь, грязь одна, и ничего больше: не хочу я этой грязи видѣть.

-- Вы, ангелъ, чистый ангелъ, ваше Превосходительство,-- Глафира Ивановна прижимаетъ платокъ къ глазамъ.

-- Ну, пошлемъ мы имъ муки,-- продолжаетъ генеральша.-- Сегодня они поѣдятъ, а завтра опять голодны...

-- Ваше Превосходительство, да развѣ мужика накормишь, онъ ужасный, мужикъ этотъ, сколько его ни корми, онъ все голоденъ. У него натура такая. А если бѣднымъ невѣстамъ на платья пожертвовать, это, конечно, совсѣмъ другое дѣло. Это чистое дѣло, ваше Превосходительство. Да онѣ всю жизнь будутъ поминать: "дай Богъ здоровья ея Превосходительству, генеральшѣ Агніи Константиновнѣ..."

-- Я и вамъ платье подарю, Глафирушка,-- говоритъ растроганная генеральша.-- Что-нибудь въ свѣтломъ тонѣ. Вы же будете на вечерѣ у княгини Челибѣевой чай разливать. Изъ первыхъ же денегъ, что за билеты соберу, такъ и знайте...

-- Ангелъ, ангелъ,-- бросается компаньонка къ ручкѣ ея Превосходительства.

А Арина выходитъ за ворота и, истово крестясь на куполъ церкви, бормочетъ: "Мать пресвятая Богородица, пошли ты милость свою неизреченную рабѣ Божіей Ликсандрѣ, блудницѣ моей золотой, танцовщицѣ моей брилліантовой". И крупныя слезы текутъ по ея загорѣлымъ щекамъ.

Зинаида Корецкая.

"Совресенникъ", кн.X, 1912