Кремер Якоб-Ян - Как Геррит Мейсен и его сын Ганс ездили в Амстердам на ярмарку

Яковъ-Янъ Кремеръ.

Родился въ 1827 году, въ городкѣ Арнгеймѣ, теперь живетъ въ Гагѣ. Сначала онъ думалъ посвятить себя живописи, но съ теченіемъ времени всецѣло промѣнялъ кисть на перо. Особенную извѣстность ему составили его деревенскіе разсказы. Въ этихъ разсказахъ, то трогательныхъ, то забавныхъ, онъ изображаетъ природу и бытъ своей родной "Бетьюве", -- плодородной низменности, лежащей между Рейномъ и Валемъ. Кромѣ того, онъ написалъ очень много романовъ, повѣстей, очерковъ и драматическихъ произведеній, и вообще принадлежитъ къ числу плодовитѣйшихъ писателей Голландіи.

Какъ Герритъ Мевсенъ и его сынъ Гайсъ ѣздили въ Амстердамъ на ярмарку.

Нашъ разсказъ начинается трогательно. Девять часовъ вечера. Герритъ съ своею Гритой и сыномъ Гайсомъ сидятъ у камина и... молчатъ. Грита вытираетъ слезы концомъ своего передника.

-- Ты съ ума сошла?-- говоритъ Герритъ.-- Опять въ слезы? Что ты ревешь, словно со свѣта насъ провожаешь?

-- Со свѣта -- не со свѣта, -- рыдаетъ Грита,-- а изъ деревни провожаю!.. И потомъ этотъ локметифъ, локметифъ! Учитель вчера говорилъ, что онъ, какъ сумасшедшій, летитъ и поминутно съ рельсовъ соскакиваетъ!

-- Учитель ни аза не смыслитъ въ этомъ дѣлѣ, да и ты не больше!

-- А развѣ въ газетахъ не то же самое говорится? Локметифъ... долго-ли тутъ до бѣды!

-- Послушай, старая, оставь эти глупости,-- говоритъ Герритъ.-- Все равно, уже дѣло кончено. Мы не можемъ теперь остаться дома. И пастору, и учителю, -- всѣмъ я сказалъ про свою поѣздку; всѣ пожелали мнѣ "счастливой дороги",-- стало быть, нечего тутъ рюмить. Лучше живѣе поворачивайся съ ужиномъ, потому что въ четыре часа мы должны уже выѣхать изъ дому.

Гритѣ эти слова были не очень пріятны. Слово "старая" ей даже совсѣмъ не понравилось: вѣдь ей всего пятьдесятъ четыре года! И потомъ -- этотъ локметифъ и всякія искушенія въ городѣ... Гайсъ тоже ѣдетъ съ нимъ. Въ какомъ видѣ привезетъ онъ назадъ свои новыя брюки и куртку, да хорошо еще, если привезетъ... локметифъ, локметифъ!

Гайсъ все время сидѣлъ, молча глядя на огонь. Ему еще предстояло сбѣгать на четверть часа къ своей Майнѣ и трогательно проститься съ нею: шутка-ли, онъ ѣдетъ на цѣлыхъ два дня въ Амстердамъ!

Послѣ ужина пришлось еще о многомъ переговорить. Янъ, одинъ изъ работниковъ Геррита, получилъ приказаніе завтра къ четыремъ часамъ утра приготовить лошадь и повозку, чтобы отвезти путешественниковъ на станцію желѣзной дороги. Грита, ворча, уложила вещи въ саквояжъ съ серебряннымъ замочкомъ, и послѣднія слова, которыя произнесъ Герритъ, засыпая, были:

-- Ужь я вездѣ былъ, и въ Арнгеймѣ, и въ Нимвегенѣ, и въ Зютфенѣ,-- вездѣ! Только Амстердама еще не видѣлъ. Надо же когда-нибудь и тамъ побывать!

На слѣдующее утро, въ четыре часа, Герритъ Мевсенъ съ своимъ сыномъ Гайсомъ и работникомъ Яномъ сидѣли на большой крестьянской повозкѣ, запряженной рослымъ и рѣзвымъ конемъ.

Герритъ былъ въ новой шляпѣ, Гайсъ -- тоже, съ тою лишь разницей, что она сидѣла у него на затылкѣ. Герритъ былъ въ новыхъ прочныхъ, кожаныхъ штиблетахъ, Гайсъ -- тоже. Герритъ держалъ во рту трубку и курилъ. Гайсъ тоже держалъ во рту трубку и курилъ. Руки Геррита были въ роскошныхъ зеленыхъ рукавицахъ съ оранжевой каймой. Гайсъ, должно быть, считалъ рукавицы неприличными, потому что на немъ были темнокоричневыя бумажныя перчатки, которыя ему замѣчательно шли. Было сентябрьское, довольно холодное утро.

Путешественники довольно скоро добрались до станціи. Они вылѣзли изъ повозки. На прощанье Герритъ потрепалъ разгоряченнаго коня по шеѣ. Гайсъ сдѣлалъ то же самое. Герритъ пожалъ руку Яну, звучно хлопнувъ при этомъ по его ладони. Гайсъ сдѣлалъ то же самое, но только не хлопнулъ.

-- На первомъ постояломъ дворѣ,-- сказалъ крестьянинъ,-- купи для коня на одинъ зильбергрошъ хлѣба.

Янъ кивнулъ головой, пожелалъ своему хозяину и Гайсу счастливой дороги и поѣхалъ обратно, а Герритъ Мевсенъ вмѣстѣ съ сыномъ, который несъ саквояжъ, направились въ вокзалъ.

-- Добраго утра!-- сказали отецъ и сынъ въ одинъ голосъ.

-- Здравствуйте, братцы!-- отвѣтилъ конторщикъ, который сидѣлъ за столомъ и подводилъ итоги.

Мевсенъ снялъ свою рукавицу, вытащилъ огромные часы съ двойной крышкой и сказалъ:

-- Пора ужь, кажется, и придти желѣзной дорогѣ?

-- Не знаю,-- отвѣтилъ Гайсъ, думая, что вопросъ относится къ нему.

Конторщикъ -- добродушный малый -- понялъ, что Мевсенъ отъ него ожидаетъ отвѣта.

-- Вы хотите сказать: поѣзду? Да, онъ скоро будетъ здѣсь,-- минутъ черезъ тринадцать, четырнадцать или пятнадцать. Куда ѣдете?

-- Въ Амстердамъ,-- отвѣтилъ Герритъ.

-- Амстердамъ! Третій классъ?

-- Третій классъ? То есть, какъ это?-- спросилъ Герритъ.

-- Есть вагоны трехъ классовъ,-- пояснилъ конторщикъ,-- перваго, второго и третьяго. Первый -- самый дорогой, второй -- подешевле, третій -- самый дешевый.

-- Третій для насъ не годится, второй -- тоже,-- отвѣтилъ Герритъ.-- У насъ въ церкви я всегда сижу на первой скамьѣ, потому что я -- церковный староста!

-- Вы хотите ѣхать въ первомъ классѣ?-- спросилъ удивленный конторщикъ.-- Но знаете-ли вы...

-- Нечего намъ знать. Хочу въ первомъ классѣ, да и баста!-- перебилъ его Герритъ.

-- Ну, мнѣ-то все равно, -- сказалъ конторщикъ, подни маясь съ мѣста.

Онъ подошелъ къ шкафу, вынулъ и проштемпелевалъ два билета и получилъ съ зажиточнаго крестьянина деньги.

-- Вотъ и поѣздъ!-- воскликнулъ онъ вдругъ, очевидно, обсчитавшись на своихъ пятнадцати минутахъ.-- Садитесь поскорѣе!

Герритъ и Гайсъ -- послѣдній съ саквояжемъ въ рукахъ -- выбѣжали на платформу. Быстро приближавшійся поѣздъ,.казалось, увеличивался у нихъ на глазахъ, и когда, наконецъ, подлетѣлъ къ станціи, отецъ и сынъ невольно попятились назадъ.

Ни Герритъ, ни Гайсъ не знали что съ ними затѣмъ произошло. Когда они опомнились, они увидѣли себя въ вагонѣ, содержавшемъ, кромѣ нихъ, еще двухъ пассажировъ. Вѣтеръ свободно разгуливалъ по вагону отъ одного конца до другого.

-- Плохая погода за наши деньги,-- проворчалъ Герритъ.

-- Да вы садитесь сюда,-- сказалъ одинъ изъ пассажировъ, кажется, еврей, сидѣвшій на противоположномъ концѣ вагона, спиною къ паровозу.-- Вотъ свободная скамейка. На томъ сквозникѣ вы простудитесь на-смерть!

Герритъ посмотрѣлъ на сына, и затѣмъ они оба осторожно пробрались на другой конецъ тряскаго вагона и усѣлись тамъ.

-- Вотъ это другое дѣло,-- сказалъ Гайсъ, у котораго кожа болѣла, какъ у ощипаннаго цыпленка.

-- Но какъ трясетъ,-- сказалъ Мевсенъ.-- Воображаю, что дѣлается въ третьемъ классѣ!

Натанъ Мудрый снова погрузился въ чтеніе книги, которую онъ, какъ показалось Герриту, началъ съ конца и перелистывалъ сзади напередъ. Второй пассажиръ отвернулъ воротникъ своего теплаго пальто и храпѣлъ, а наши два путешественника, не имѣя ничего сказать другъ другу, молча сидѣли и думали... о чемъ, Богъ ихъ знаетъ.

Спустя нѣсколько минутъ въ вагонѣ показался кондукторъ, -- Герритъ и Гайсъ не могли понять, откуда онъ взялся,-- и спросилъ ихъ:

-- Куда ѣдете?

-- Я и мой сынъ Гайсъ ѣдемъ въ Амстердамъ на ярмарку.

-- Ваши билеты!

Мевсенъ началъ искать билеты...

-- Я ихъ старательно пряталъ,-- говорилъ онъ, выворачивая всѣ карманы.

-- Ну, все равно,-- сказалъ кондукторъ, которому хотѣлось скорѣе вернуться въ теплое служебное купэ,-- вы мнѣ покажете ихъ послѣ.

Кондукторъ исчезъ такимъ же таинственнымъ образомъ, какъ и появился, и тогда Герритъ вспомнилъ, что билеты находятся подъ крышкой часовъ.

Всякій разъ какъ раздавался свистъ паровоза, Гайсъ вздрагивалъ всѣми членами, думая, что они переѣхали ребенка или какое-нибудь другое живое существо. На каждой станціи бравые сыны Батавіи готовились выйти изъ вагона, но Натанъ Мудрый предупредительно останавливалъ ихъ, говоря, что еще далеко до Амстердама. Въ концѣ концовъ Гайсъ пришелъ къ заключенію, что желѣзная дорога вовсе не такое быстрое сообщеніе, какъ разсказывалъ школьный учитель.

Наконецъ, они оставили позади предпослѣднюю станцію, таинственный кондукторъ снова появился и потребовалъ у нихъ билеты. Герритъ, который все время бережно держалъ ихъ въ рукѣ подъ зеленой рукавицей, вытащилъ ихъ и вручилъ кондуктору.

-- Да у васъ перваго класса!-- воскликнулъ кондукторъ.-- Вотъ такъ проѣздились съ удобствомъ!

-- Га?-- спросилъ Герритъ, ничего не понимая.

-- Безтолковое мужичье!-- пробормоталъ кондукторъ, къ счастью, такъ тихо, что ни отецъ, ни сынъ его не разслышали, и вышелъ изъ вагона съ громкимъ возгласомъ:

-- Амстердамъ, господа!

Поѣздъ остановился. Пассажиры высыпали изъ вагоновъ, и поднялась такая суматоха, что Герритъ и его сынъ не могли понять, что тутъ происходитъ, и стояли, въ изумленіи озираясь кругомъ.

Люди, кареты, извозчики, омнибусы, чемоданы, коммиссіонеры, восклицаніе: "Пожалуйте, сэръ!.. Гостинница такая-то! Гостинница такая-то!" -- все это представляло такое вавилонское столпотвореніе, что наши путешественники пришли въ себя только тогда, когда очутились въ омнибусѣ, плотно притиснутые другъ къ другу, точно сельди въ бочкѣ, и очевидно, находясь во снѣ. Такъ, по крайней мѣрѣ, они думали.

-- Вамъ куда?-- спросилъ у ближайшаго къ дверямъ пассажира кондукторъ омнибуса, въ зеленомъ мундирѣ съ серебряными галунами.

~-- Дамба,-- былъ отвѣтъ.

-- Ботермарктъ,-- сказалъ другой.

-- Рокинъ,-- Биржа,-- сказали третій и четвертый.

-- Вамъ?-- спросилъ любопытный человѣкъ, обращаясь,, къ Гайсу.

-- Мнѣ?-- растерянно повторилъ Гайсъ.-- Я пріѣхалъ на ярмарку. Вѣдь такъ, батюшка?

Всѣ пассажиры разсмѣялись, за исключеніемъ трехъ или четырехъ, которые спѣшили на биржу.

-- Богъ съ тобой, Гайсъ,-- сказалъ Герритъ, тоже ухмыляясь.-- Нѣтъ, голубчикъ,-- продолжалъ онъ, обращаясь къ кондуктору,-- намъ нужно въ гостинницу.

-- Какую?-- былъ вопросъ.-- Перваго, второго, третьяго, четвертаго или пятаго класса.

Вспомнилъ-ли Герритъ о томъ мнимомъ первомъ классѣ, въ которомъ онъ ѣхалъ съ Гайсомъ, не знаю. Во всякомъ случаѣ онъ содрогнулся при одной мысли о гостинницѣ пятаго класса и тотчасъ отвѣтилъ:

-- Перваго класса, голубчикъ! Первѣйшаго.

-- Vieux Doelen!-- закричалъ кондукторъ, подмигнувъ пассажиру, сидѣвшему у дверей.

Омнибусъ остановился, и нашимъ путешественникамъ показали знакомъ, что имъ нужно выйти. Какъ имъ удалось пробраться сквозь двойной рядъ колѣнъ, уму непостижимо; нѣсколько разъ каблуки тяжелыхъ сапогъ Гайса приходили въ соприкосновеніе съ чужими мозолями, за что онъ былъ награждаемъ наименованіями "мужичья" и "осла".

-- Сколько съ насъ?-- спросилъ Герритъ.

Кондукторъ оглянулся вокругъ и сказалъ, понизивъ голосъ:

-- Всего полфлорина съ каждаго. Я не имѣю права требовать больше. Мевсенъ подалъ ему флоринъ, послѣ чего кондукторъ попросилъ у него малость на водку. Добродушный крестьянинъ сунулъ ему въ руку еще квартье (четверть флорина), послѣ чего безсовѣстный обманщикъ, ухмыляясь, поѣхалъ дальше.

Герритъ и Гайсъ -- послѣдній съ саквояжемъ на спинѣ -- долгое время любовались великолѣпнымъ зданіемъ съ золотою вывѣской и потомъ нерѣшительно вступили въ переднюю, но дальше пройти не отважились.

-- Что вамъ угодно?-- спросилъ ихъ красивый молодой человѣкъ въ бѣлоснѣжномъ жилетѣ и великолѣпномъ черномъ пиджакѣ, выходя къ нимъ навстрѣчу изъ широкаго корридора.

-- Квартиру,-- отвѣтилъ Герритъ.

-- Для себя?-- спросилъ молодой человѣкъ, который вблизи оказался старше, чѣмъ можно было думать, судя по его короткому пиджаку.

-- Для меня и моего сына, Гайса.

-- Для васъ?-- воскликнулъ молодой человѣкъ.

-- Что, это такъ трудно понять?-- не выдержалъ крестьянинъ.-- Есть у васъ комнаты, или нѣтъ?

Молодой человѣкъ отошелъ, но встрѣтивъ другого такого же молодого человѣка, остановился и пустился съ нимъ въ разговоръ. Вскорѣ къ нимъ подошло еще двое, изъ которыхъ одинъ держалъ подъ мышкой салфетку, и всѣ четверо стали громко разговаривать и смѣяться. Герриту, въ концѣ концовъ, надоѣло ждать, и приблизившись къ нимъ, онъ спросилъ съ нѣкоторымъ раздраженіемъ:

-- Ну, такъ что же? Есть комнаты, или нѣтъ?

Молодые люди продолжали хохотать, но вдругъ умолкли и съ поразительной быстротой разсыпались во всѣ стороны, потому что въ переднюю вышелъ важный пожилой господинъ и спросилъ, въ чемъ дѣло. Герритъ обстоятельно разсказалъ ему, что онъ спрашивалъ, есть-ли свободныя комнаты; что онъ не понимаетъ, отчего молодые люди смѣялись; что онъ пріѣхалъ съ своимъ сыномъ Гайсомъ на ярмарку; что онъ не позволитъ молодымъ людямъ невѣжливо обращаться съ нимъ и дѣлать изъ него посмѣшище, и въ заключеніе просилъ окончательнаго отвѣта: да или нѣтъ?

Важный господинъ нѣкоторое время молча оглядывалъ Геррита и его сына, но открытое честное лицо и упитанный видъ крестьянина, должно быть, убѣдили его въ благонадежности постояльцевъ. Онъ потеръ себѣ пальцемъ переносье и позвалъ одного изъ молодыхъ людей:

-- Карель!

Карель тотчасъ явился на зовъ.

-- Покажи имъ нумера 71 и 72. Allons!-- сказалъ хозяинъ.-- И возьми у господина багажъ,-- добавилъ онъ, указывая Карелю на саквояжъ, который Гайсъ продолжалъ держать у себя на плечахъ.

-- Ахъ, нѣтъ, не безпокойтесь, пожалуйста!-- воскликнулъ Гайсъ, когда Карель подошелъ къ нему, чтобы освободить его отъ ноши. Но Карель не отставалъ -- хозяинъ былъ еще тутъ -- и, не смотря на увѣренія Гайса, что это слишкомъ любезно, овладѣлъ саквояжемъ и, какъ кроликъ, помчался вверхъ по лѣстницѣ.

-- Пожалуйте, господа,-- сказалъ хозяинъ,-- garèon покажетъ вамъ ваши комнаты.

Отецъ и сынъ направились за Карелемъ.

-- Куда же мы идемъ?-- воскликнулъ дородный фермеръ, для котораго хожденіе по лѣстницамъ было непривычнымъ дѣломъ.

-- Въ нумера 71 и 72!-- отвѣтилъ garèon.

-- Да я не про нумеръ спрашиваю, -- пусть будетъ онъ хоть тысячный,-- но я не намѣренъ лазить на колокольню!

-- Сейчасъ придемъ,-- сказалъ Карель, продолжая скакать впереди.

-- Ну, ладно!-- произнесъ Герритъ, воспрянувъ духомъ.

-- Здѣсь?-- простоналъ онъ, когда Гайсъ насчиталъ сорокъ пять ступеней, и они очутились передъ сводчатыми дверьми.

-- Вотъ сейчасъ!-- воскликнулъ Карель и побѣжалъ дальше.

-- Ну, это ужь черезчуръ, я отказываюсь!-- завопилъ Герритъ, хватаясь за перила.-- Этакъ голова пойдетъ кругомъ! Я не пойду дальше.

-- Еще нѣсколько ступеней!-- убѣдительно произнесъ Карель.

Наконецъ, когда Гайсъ насчиталъ шестьдесятъ три ступени, оба они, задыхаясь и едва держась на ногахъ, достигли мѣста своей ссылки -- нумеровъ 71 и 72.

-- Ici, -- сказалъ Карель, почти одновременно распахивая двери обѣихъ комнатъ.

-- Иси -- биси,-- пробормоталъ крестьянинъ,-- а по моему, порядочные люди такъ не дѣлаютъ!

-- Вотъ ваша комната, -- сказалъ Карель, указывая на No 72, когда Гайсъ собирался послѣдовать за своимъ отцомъ въ No 71.

-- Моя?-- воскликнулъ Гайсъ -- S'il vous plait,-- отвѣтилъ слуга и швырнулъ саквояжъ въ No 71.

Затѣмъ, остановившись посрединѣ между обѣими дверьми и поочередно взирая на отца и сына, онъ спросилъ:

-- Не прикажете-ли еще чего-нибудь? Угодно вамъ обѣдать за табльдотомъ въ половинѣ пятаго?

Гайсъ не понялъ ни одного словечка изъ всего этого, а Герритъ, который также не могъ разобрать, въ чемъ дѣло, поспѣшилъ отвѣтить: "Нѣтъ". Онъ боялся, чтобы лакей не заставилъ его еще выше взбираться по лѣстницѣ.

Карель умолкъ, захлопнулъ обѣ двери и, оставивъ отца и сына, каждаго въ своей комнатѣ, наединѣ съ ихъ размышленіями, спустился въ нижній этажъ верхомъ на перилахъ.

Очень хорошо меблированныя комнаты отдѣлялись одна отъ другой лишь тонкой деревянной перегородкой, а изъ оконъ открывался чудный видъ на красную черепичную кровлю и высокую черную трубу.

Гайсъ оглянулся вокругъ, какъ кошка въ незнакомомъ амбарѣ, и покамѣстъ получилъ объ Амстердамѣ не очень хорошее впечатлѣніе.

-- Гайсъ, ты здѣсь?-- заоралъ Герритъ.-- Что мы теперь будемъ дѣлать? Иди сюда?

-- А это можно?-- отвѣтилъ Гайсъ голосомъ, который былъ слышенъ на улицѣ.

-- Конечно!-- крикнулъ Герритъ.

Гайсъ на цапочкахъ подошелъ къ двери, а затѣмъ прошмыгнулъ изъ No 72 въ No 71 съ такою поспѣшностью, какъ будто смерть гналась за нимъ по пятамъ.

-- Послушай, голубчикъ,-- сказалъ Герритъ, когда его сынъ благополучно пробрался къ нему въ комнату,-- вѣдь я голоденъ, какъ собака.

-- Я тоже,-- отвѣтилъ Гайсъ.

-- Ну, такъ кликни кого-нибудь, и мы потребуемъ поѣсть.

Гайсъ пролепеталъ что-то насчетъ того, что ему неловко и не лучше-ли отцу самому сдѣлать это, но, какъ послушный сынъ, вышелъ на лѣстницу и закричалъ приблизительно, такимъ манеромъ, какъ онъ дома сзывалъ телятъ: "Тю-тю-тю!"

Но никто не являлся. Черезъ нѣсколько минутъ отворилась какая-то дверь, изъ нея вышелъ пожилой господинъ въ шляпѣ и пальто и прошелъ мимо Гайса.

-- Господинъ,-- сказалъ Гайсъ, робость котораго уступила передъ голодомъ и сыновнимъ долгомъ,-- скажите пожалуйста, чтобъ намъ дали что-нибудь поѣсть.

-- Позвоните, ослиная образина!-- былъ учтивый отвѣтъ.

Ослиная образина безмолвно поплелась назадъ, и послѣ долгихъ поисковъ Мевсенъ-старшій нащупалъ въ No 71 шнурокъ: онъ потянулъ за него и -- о, диво!-- раздался звонокъ. Черезъ минуту Карель уже былъ тутъ какъ тутъ.

-- Принесите-ка намъ чего-нибудь пожрать!-- сказалъ крестьянинъ, который уже началъ понимать, что молодой человѣкъ не болѣе, какъ слуга.

-- Déjeuner à la fourchette?-- спросилъ Карель.

-- Этихъ вещей я никогда не ѣлъ,-- отвѣтилъ Герритъ.-- Дайте что-нибудь, лишь бы заморить червячка.

Карель опять хлопнулъ дверьми и черезъ нѣсколько минутъ въ No 71 прибыли какія-то странныя вещества, о природѣ которыхъ Герритъ и Гайсъ не имѣли ни малѣйшаго представленія. На ихъ вкусъ это было какою-то невообразимою смѣсью всевозможныхъ сладкихъ и прянныхъ вещей, тѣмъ не менѣе они кое-какъ набили себѣ ею желудки.

-- Я сытъ,-- сказалъ, наконецъ, Герритъ.

-- Я тоже,-- подтвердилъ Гайсъ.

Они встали изъ-за стола и отправились на ярмарку.

Мы не будемъ подробно описывать, какъ Герритъ и Гайсъ спустились по лѣстницѣ и вышли изъ гостинницы, заявивъ, что вернутся назадъ къ вечеру; какъ ихъ осаждали нищіе, чистильщики сапогъ, и евреи съ лоттерейными билетами, причемъ всѣ остались довольны добродушнымъ крестьяниномъ; какъ они блуждали изъ одной части города въ другую, стараясь попасть на ярмарку, какъ они, наконецъ, добрались туда и увидѣли тамъ такіе же балаганы, какъ и въ родной деревнѣ, во время ярмарки, только гораздо больше и красивѣе. Мы не будемъ разсказывать, какъ много содрали съ Геррита за огромный пряникъ, который онъ хотѣлъ свезти своей Гритѣ, и на которомъ сахарными буквами было написано: "Гостинецъ съ ярмарки", какъ обманули Гайса при покупкѣ чашки для Майнтье; какъ они потомъ накупили всякихъ коврижекъ, конфектъ и еще Богъ знаетъ чего, такъ что ихъ карманы оттопырились, а они сами изнемогали подъ ихъ тяжестью. Мы лишь вкратцѣ упоминаемъ обо всемъ этомъ и къ вечеру находимъ обоихъ Мевсеновъ въ густой толпѣ народа передъ балаганами, въ которыхъ показываютъ свое искусство различные фокусники и акробаты. У входа въ балаганъ, въ которомъ помѣщается "восточный циркъ", неистово гремитъ музыка.

-- Знаешь что?-- сказалъ Герритъ.-- Давай-ка, посмотримъ, что это за штука?

И оба они вошли въ балаганъ.

-- Позвольте и намъ посмотрѣть на представленіе,-- сказалъ Герритъ, обращаясь къ молодой дамѣ, сидѣвшей за четырехъугольной загородкой.

-- Какой рядъ?-- спросила она.

-- У васъ тоже первый, второй и третій классъ?-- спросилъ Герритъ.

-- Первый классъ -- самый высшій.

-- Ну, нѣтъ, благодарю покорно,-- сказалъ Герритъ.-- Мнѣ уже надоѣло лазать по лѣстницамъ.

-- По лѣстницамъ?-- повторила дама.-- У насъ нѣтъ никакихъ лѣстницъ, всѣ мѣста на гладкой землѣ.

Дѣло кончилось тѣмъ, что Герритъ заплатилъ два флорина и получилъ два билета, которые, однако, не захотѣлъ отдать, когда ихъ потребовали у него при входѣ.

-- Э, нѣтъ! Сначала подавай товаръ, а потомъ получай деньги!-- сказалъ Герритъ.

Но господинъ съ громадными усами, стоявшій у входа, далъ Герриту понять, что иначе его не впустятъ въ залъ.

-- Ну, дѣлать нечего, получайте!-- сказалъ Герритъ, и минуту спустя оба путешественника сидѣли на первой скамьѣ, ожидая, что будетъ.

Меланхолическій клеперъ съ короткимъ хвостомъ, бывшій нѣкогда чистокровною лошадью, началъ на своихъ одеревенѣлыхъ ногахъ скакать по аренѣ подъ звуки музыки. На немъ стоялъ человѣкъ. Онъ прыгалъ и танцовалъ -- "какъ шутъ гороховый", подумалъ Герритъ. Но недолго наши путешественники наслаждались этимъ зрѣлищемъ; скоро имъ пришлось крѣпко зажмурить глаза, потому что всякій разъ, какъ наѣздникъ проѣзжалъ мимо нихъ, они получали въ лицо цѣлый зарядъ песку и опилокъ. Затѣмъ на арену вышелъ бѣлый клеперъ съ тавромъ и сталъ кружиться, точь-въ-точь какъ первый. На немъ ѣхала женщина. Сначала она смирно сидѣла, а потомъ тоже начала прыгать, танцовать и вертѣться. Но Гансъ не рѣшался на нее смотрѣть; она не имѣла даже чулокъ на ногахъ и ни чуточки не стѣснялась!

-- Я бы ужь хотѣлъ, чтобы этой исторіи былъ конецъ,-- сказалъ Герритъ, очищая свои глаза отъ опилокъ.

-- Я тоже,-- вздохнулъ Гайсъ.

-- Мусью Бланусъ!-- крикнулъ какой-то человѣкъ, хлопавшій длиннымъ бичемъ посрединѣ арены.

Мусью Бланусъ явился.

Онъ пришелся нашимъ путешественникамъ по вкусу, потому что былъ такъ же одѣтъ, какъ они. Онъ тоже началъ ѣздить и вертѣться, а наши друзья опять принялись очищать свои глаза отъ опилокъ. Но глядь, онъ сбросилъ съ себя всю одежду и очутился въ солдатской формѣ. Человѣкъ съ бичемъ подалъ ему ружье, и тотъ началъ дѣлать всевозможные ружейные пріемы.

-- Онъ заряжаетъ,-- прошепталъ Гайсъ.

-- Вздоръ!-- сказалъ Герритъ.

-- Ей Богу, заряжаетъ! Онъ цѣлится прямо въ тебя!.. Караулъ!!

Гайсу показалось, что Бланусъ прицѣлился въ него самого:

-- Молчи, дурень!-- воскликнулъ отецъ.-- Ружье не заряжено!

Но тогда Бланусъ отбросилъ ружье и форму въ сторону и поскакалъ уже прямо нагишомъ, тутъ и Герритъ разсердился и, схвативъ сына за руку, громко воскликнулъ:

-- Это ужь черезчуръ! Идемъ отсюда, голубчикъ, идемъ!

-- Что теперь?-- безпомощно спросилъ Герритъ, когда они вышли изъ балагана.

-- Театръ собакъ и обезьянъ!-- кричалъ какой-то человѣкъ, предлагая Гайсу билетъ.-- Дрессированныя собаки и обезьяны! Пожалуйте, господа!

-- Вы всѣ тутъ собаки и обезьяны,-- проворчалъ Герритъ, увлекая за собою Гайса.

-- Тайны Парижа!-- визжала какая-то женщина -- Неслыханная и невиданная новость! Пожалуйте, господа!

-- Не желаемъ мы ни слышать, ни видѣть, -- сказалъ Герритъ.-- Идемъ, Гайсъ, идемъ!

-- Пожалуйте, господа! Зеркало тайны, въ которомъ всякій молодой человѣкъ можетъ увидѣть свою суженую, всякая молодая дѣвушка -- своего суженаго! Только одинъ зильбергрошъ! Настоящее американское зеркало тайны!

-- Оставьте насъ въ покоѣ!-- огрызнулся Герритъ; а Гайсъ, который былъ не прочь увидѣть свою Майну, волей неволей долженъ былъ послѣдовать за своимъ разсерженнымъ отцемъ.

Какъ это случилось, они сами не знали и въ изумленіи смотрѣли другъ на друга, когда неожиданно очутились между двухъ рядовъ ярко освѣщенныхъ домовъ, передъ которыми сидѣло и стояло множество толстыхъ и тонкихъ женщинъ, занятыхъ печеніемъ, вареніемъ и жареніемъ всевозможныхъ яствъ.

-- Отдѣльный кабинетъ?-- спросила дѣвушка съ золотой шапочкой на головѣ, обращаясь къ Гайсу и хватая его за руку.

-- Оставьте!-- воскликнулъ онъ, вырываясь.

-- Свѣжія вафли!-- храбро продолжала дѣвушка, загораживая обоимъ дорогу -- Вафли, вафли! Только что со сковороды!-- закричала толстая женщина, стараясь овладѣть Герритомъ.

Замѣтивъ нѣкоторое колебаніе со стороны крестьянъ, достойныя дамы удвоили свои старанія, и въ концѣ концовъ Герритъ и Гайсъ вошли въ ресторанъ. Такъ какъ послѣ déjeuner àla fourchette, они ничего не ѣли, кромѣ конфектъ и коврижекъ, то чувствовали изрядный голодъ.

-- Только скорѣе пошевеливайтесь!-- сказалъ Герритъ, входя въ импровизированный "салонъ", гдѣ уже сидѣло трое молодыхъ людей съ своими барышнями.

-- Дюжину вафлей и два стакана пунша?-- спросила красивая дѣвушка и скрылась, не ожидая отвѣта.

Но можно себѣ представить, какое лицо сдѣлалъ Гайсъ, когда это самая красавица, поставивъ на столъ дюжину вафлей и два стакана пунша, сѣла рядомъ съ нимъ и начала гладить его по подбородку...

-- Это что такое?-- вступился Герритъ за своего сына.-- Или вы думаете, что мы сами не справимся съ вафлями?

-- Ну, зачѣмъ сейчасъ и сердиться?-- сказала барышня.

-- Какое тамъ сердиться!-- воскликнулъ Герритъ, который еще никогда не былъ въ такомъ дурномъ настроеніи, какъ на Амстердамской ярмаркѣ -- Что это за нѣжности? Я терпѣть этого не могу. У моего сына есть Майна! Ступайте отсюда, или я самъ уйду!

Видя, что онъ не шутитъ, прелестница засмѣялась и оставила ихъ въ покоѣ. Молодые люди съ своими барышнями тоже начали было хихикать, но когда Герритъ устремилъ на нихъ свои бетьювскіе глаза, они въ смущеніи потупили взоры и умолкли.

-- Можетъ быть, вамъ еще чего-нибудь угодно?-- спросила, просовывая голову сквозь занавѣску, другая прелестница, на которую Гайсъ теперь не рѣшался даже взглянуть.

-- Довольно съ насъ!-- отвѣтилъ Герритъ.-- Сколько слѣдуетъ?

-- Полтора флорина!-- былъ отвѣтъ.

-- Съ ума вы сошли? Какъ это вы считаете?-- воскликнулъ Герритъ съ гнѣвомъ.

Что ему на это отвѣтила красавица, онъ не могъ разобрать, потому что въ эту минуту раздалось уши раздирающее "Я люблю тебя всѣмъ сердцемъ!", подъ неистовый аккомпаниментъ свистящихъ флейтъ, хриплыхъ скрипокъ и оглушительныхъ барабановъ, такъ что всѣ стаканы на столѣ пустились въ плясъ. Герритъ бросилъ на столъ два флорина и, не дождавшись сдачи, поспѣшилъ выйти изъ ресторана, въ сопровожденіи своего послушнаго сына. Они промчались мимо всѣхъ толстыхъ и тонкихъ дамъ и направились домой, но, къ сожалѣнію, не по надлежащему пути.

Тѣмъ не менѣе послѣ долгихъ странствій они добрались, наконецъ, до своей "первоклассной" гостинницы. Быстроногій кроликъ, мингеръ Карель, встрѣтилъ ихъ. Во мгновеніе ока онъ зажегъ свѣчу и поскакалъ вверхъ по лѣстницѣ, пригласивъ крестьянъ, утомленныхъ непривычною для нихъ ходьбой по каменной мостовой, послѣдовать за нимъ -- s'il vous plait!

Герритъ и Гайсъ дѣйствительно послѣдовали за нимъ; съ теченіемъ времени они даже добрались до верху, но имъ казалось, что въ вискахъ у нихъ тысяча кузнецевъ бьютъ своими молотами.

-- Быть можетъ, вамъ угодно souper?-- спросилъ Карель, который тѣмъ временемъ зажегъ свѣчи въ обѣихъ комнатахъ.

-- Ѣсть теперь супъ?-- сказалъ Герритъ!-- Подите вы съ вашимъ супомъ! Я еще биткомъ-набитъ вафлями.

-- Потрудитесь выставить сапоги за дверь. Прикажите васъ утромъ разбудить?

-- Я уѣзжаю завтра утромъ съ первымъ поѣздомъ,-- отвѣтилъ Герритъ.

-- Значитъ, заказать для васъ кабріолетъ?

-- Да убирайтесь вы къ... съ вашей тарабарщиной!-- закричалъ Герритъ.

-- Спокойной ночи!-- сказалъ Карель.

Двери захлопнулись, и путешественники остались одни. Герритъ тотчасъ задулъ восковыя свѣчи въ No 71.

-- Это просто грѣхъ такъ тратить свѣчи,-- сказалъ онъ, и Гайсъ тотчасъ послѣдовалъ его примѣру въ No 72.

Они проворно раздѣлись при лунномъ свѣтѣ. Гайсъ надѣлъ свой ночной колпакъ и улегся въ мягкую постель. Что за постель -- мягкая, какъ манная каша!.. Вотъ гдѣ бы пріятно заснуть... Но одному... въ такомъ странномъ, высокомъ домѣ... Гайсъ прислушался... Каждую секунду слышались какіе-то звуки... Кто-то ходилъ... спотыкался о мебель... даже говорилъ... Гайсъ не могъ, наконецъ, выдержать, приподнялся на кровати и безпокойно оглянулся кругомъ. Онъ явственно слышалъ... какой-то шорохъ... у двери... Кто-то даже... какъ будто повернулъ ручку двери... У него замерло сердце... онъ увидѣлъ, что дверь отворяется. Тутъ онъ издалъ дикій крикъ и продолжалъ кричать даже послѣ того, какъ узналъ въ вошедшемъ своего отца.

-- Невозможно спать на этакой штукѣ,-- сказалъ Герритъ, которому кровать показалась слишкомъ мягкой.-- Нѣтъ, Гайсъ, я лучше лягу на голомъ полу.

-- Я тоже, -- отвѣтилъ Гайсъ, вылѣзая изъ кровати.

Онъ легъ на полъ рядомъ съ отцомъ и тоже подложилъ подъ голову свое платье.

-- Спокойной ночи! Пріятныхъ сновидѣній!

Но были-ли въ данномъ случаѣ сновидѣнія пріятны, можно усомниться, потому что нашимъ крестьянамъ всю ночь мерещилась вереница первокласныхъ диковинъ: голыя ноги, вафли, ружья, лошади, омнибусы, высокія колокольни. Несомнѣнно одно, что, проснувшись по утру, они съ удивленіемъ смотрѣли другъ на друга и долго не могли понять, куда это они попали.

Какъ же они вернулись съ ярмарки домой, Герритъ къ своей Гритѣ, Гайсъ къ своей Майнѣ?

Вполнѣ благополучно. Физически они были въ плачевномъ состояніи, но въ духовномъ -- какъ не могло быть лучше. Счетъ, который Карель подалъ Герриту передъ отъѣздомъ, былъ одинаково непонятенъ для него, какъ и для Гайса. Очень можетъ быть, что и никто, кромѣ хозяина гостинницы и главнаго кельнера, не могъ бы разобрать, что тамъ написано; только итогъ -- 16 флориновъ -- былъ написанъ отчетливо и ясно. Герритъ подумалъ, но ничего не сказалъ; заплатилъ; удивился, когда ему сказали, что сверхъ этого отъ него ожидаютъ малую толику на водку, но тоже заплатилъ, и затѣмъ съ первымъ омнибусомъ оставилъ гостинницу и съ первымъ поѣздомъ -- Амстердамъ.

-- Теперь крышка!-- сказалъ Герритъ, сидя, здравый и невредимый, около Гриты въ своей кухнѣ.-- Одного раза за глаза довольно. Зато я все имѣлъ первоклассное!

Онъ былъ правъ, потому что на обратномъ пути ему, наконецъ, удалось попасть въ надлежащій вагонъ, хотя, говоря по правдѣ, послѣдній показался ему еще менѣе удобнымъ.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 4, 1896