Кузмин Михаил Алексеевич - Федра

Михаил Кузмин

Юр. Юркуну.

Федра

Флоренция встречала Филумену Барди не только как знаменитую артистку, но как свою уроженку, свою дочь, которая в своем произношении, в своих чертах, правильных и прелестных, с легкой суховатостью, носила доказательство, что она -- коренная флорентинка. И этот особенный, задушевно-отеческий оттенок овации, казалось, был понят и приезжей актрисой, -- никогда еще так свежо, так любовно, так приветливо не расцветал её талант в бессмертных стихах Шекспировой "Ромео и Джульетта"; никогда с большею радостью, почти детской, не выходила она на вызовы; нигде цветы, которыми ее забрасывали, не казались ей такими милыми, такими благоухающими, и толпа, наполнявшая театр Пергола, представлялась ей многочисленнее и блестящее нью-йоркской и парижской публики; -- никогда она не была так молода, даже при начале своей карьеры, двадцать лет тому назад, -- так что крики "bambina benedetta" (благословенное дитя!) не казались странными. Кажется, могла бы она привыкнуть к восторженному неистовству зрителей, а между тем, у неё закружилась голова (не в переносном смысле, а в буквальном, так что она даже остановилась, опершись на руку своего импрессарио), когда она пробиралась через толпу, словно праздничной церкви, к автомобилю.

Машина могла идти только тихим ходом, шофёр тщетно трубил несколько раз начало всё той же мелодии, народ не расступался, руки с цветами и без них цеплялись за края экипажа, вдали бросали шляпы, носовые платки и скомканные газеты. До собора ехали полчаса.

Наконец, можно было усилить скорость.

Филумена подняла лицо к темному небу и молча слушала похвалы своего импрессарио, своего друга, пожилого англичанина и маленькой Вероники Гибо, сопровождавшей ее во всех поездках, играя небольшие роли и помогая одеваться премьерше. Говорили, что импрессарио, главным образом, потому уверил Барди, будто она не может обойтись без услуг Вероники, что он сам не переносил разлуки с веселой статисткой.

-- Никогда я не была так счастлива, как сегодня, -- проговорила Филумена, -- это оттого, что я -- флорентинка. И я чувствую себя такой бодрой: ни малейшей усталости, ни лени! Сердце, голова, нервы -- свежи, как в шестнадцать лет.

-- Да вам и есть всего шестнадцать лет, дивная наша Джульетта! -- льстиво проговорила Гибо, целуя Филумену в плечо.

-- Я охотно сейчас готова играть снова, скакать на лошади, отправляться в Америку!

-- Мы и так через две недели должны будем туда отправиться. Но я советую вам не очень храбриться и не рисковать. Несмотря на ваш гений, вы можете устать, как всякая женщина.

-- Синьор Цампьери прав, -- заметил англичанин, -- не следует бравировать.

-- Какие вы скучные, господа, будто няньки! Надеюсь, я могу поужинать в ресторане, -- это не будет "бравадой" -- не правда ли?

-- Мы к вашим услугам!..

Филумена снова задумалась, как вдруг на её колени упала роза. Почему-то актриса не вскрикнула, а ждала, что будет дальше. Мотор шел полным ходом. В полумраке из-за борта коляски показалась рука со вторым цветком. Барди быстро схватила эту руку.

-- С нами кто-то едет!

Все посмотрели на нее, не понимая, в чём дело.

-- Там кто-то есть: вот его рука, вот цветы.

Англичанин, посмотрев в окно, произнес:

-- Это не хулиган. Успокойтесь. Вероятно, поклонник.

Экипаж остановился. На подножке сидел скрючившись, без шапки, молодой человек.

-- Кто вы?

-- Меня зовут Карло д'Орсо.

-- Почему же вы так странно едете, так ведете себя?

-- Я хотел вам передать эти розы. На подножке не так удобно, как я это думал.

-- Представляю себе! Нужно быть специалистом... не для того, чтобы передать розы таким образом, нужно быть очень милым молодым человеком. Я вам благодарна за цветы, я принимаю их, но с условием: вы поедете с нами ужинать. Конечно!

-- Милая девочка! -- прошептала Гибо.

-- Простите, но я без шляпы.

-- Ничего, мы пойдем в кабинет, вас никто не увидит. Ну, что же, согласны, синьор Карло? А то берите ваши розы обратно.

-- Согласен?! Я умру от счастья.

-- Может быть, и не умрете! -- говорила Филумена, усаживая д'Орсо между собой и Вероникой.

-- Сегодня Джульетта резвится, -- заметил импрессарио.

-- Сегодня ей шестнадцать лет! -- продолжала Гибо, -- не правда ли, синьор Карло?

-- Она -- божественна! -- ответит тот.

II.

При более ярком свете незнакомец оказался почти мальчиком с открытым, простым лицом, хорошими манерами, застенчивым и милым. Филумене было приятно видеть его глаза, влюбленно прикованные к малейшему её движению, но она всё более убеждалась, что новый гость почти стесняет их компанию. Вообще неразговорчивый англичанин, совсем онемел, импрессарио заученно рассуждал об океанской поездке, Вероника льстила и восхищалась молодостью Филумены, которая уже не чувствовала себя девочкой, а будто исполняла какую-то не особенно любимую роль. Карло был влюблен, почтителен и молод, т. е. обладал тремя свойствами, вполне оценить которые можно только в довольно зрелом возрасте. А так, он казался милым ребенком, не будучи даже забавным.

На следующее утро он был с визитом, когда Барди еще спала; вечером принес цветы в уборную, ужинать не ездили. Он бывал в театре всякий раз, как играла Филумена; к этому привыкли и считали в порядке вещей. Артистка привыкла также почти всякий раз, как выходила на балкон, видеть идущего мимо по улице Карло, который приподымал соломенную шляпу, улыбался и проходил.

Однажды случилось так, что она сидела одна с легкой мигренью, представления вечером не было, д'Орсо куда-то пропал, дня три его не было видно. [130]Она только сейчас обратила на это внимание, рассеянно наигрывая неаполитанские песни. Чувство к Флоренции, как к родному городу, охладело и Барди думала уже о близкой поездке тоже не очень радостно. Как-то однообразна жизнь в своей пестроте.

Она съела конфету, поправила цветы в вазе, тоскливо взглянула на толстую рукопись молодого поэта, -- "Пурпурная девственность", -- сыграла тихохонько еще песенки две и вышла на балкон. После комнаты с жалюзи горячие камни мостовой казались белыми, серые листья сквера не шевелились и на безлюдной площади так заметно шла фигура Карло в белом. Он шел медленно, держа шляпу в руке и отирая лоб голубым платком.

-- Синьор д'Орсо! -- окликнула его Филумена, -- если вы не торопитесь, зайдите ко мне на минуту! Не следует так забывать друзей!

Мальчик надел шляпу и вошел в подъезд.

Актриса закрыла балконную дверь и в комнате сразу стало темно и прохладно; сильнее запахло цветами, пудрой и шоколадными конфетами.

Карло, пришедший с солнца, не сразу заметил Филумену, и шел скорее на её голос к дивану.

-- Ничего, что я вас зазвала? Я вас давно не видела и мне скучно сегодня.

Д'Орсо поклонился.

-- Вы шли не на свиданье?

-- Нет.

-- Кстати, куда вы ходите мимо меня, если это не секрет?

Мальчик чуть слышно ответил:

-- Никуда. Я хожу в надежде увидеть вас.

Филумена протянула с дивана руку, такую бледную в полумраке.

-- Благодарю вас, д'Орсо, -- сказала она серьезно. Потом замолкла, задумавшись, не отнимая руки и словно не замечая, что молодой человек гладит эту тонкую руку.

-- Как вы прекрасны сегодня! Именно сегодня!

Филумена, ничего не отвечая, продолжала молчать; наконец, начала медленно, будто сама себе:

-- Любовь! Вы любите меня, д'Орсо, я это знаю! И вы любите не так, как другие. Я ничего не говорила, боясь себя, боясь нарушать ваше чувство. Оно -- как свежий утренний ветер в такой вот комнате! Я сама себя чувствую около вас молодой и простой... Ваша любовь делает чудо! Боже мой! Я молчала, ждала, опасалась, но теперь я вижу свою ошибку. Я люблю вас, д'Орсо, люблю такою любовью, которой сама удивляюсь, какую знала только на сцене!..

Филумена говорила всё это, не двигаясь; потом, умолкнув, закрыла глаза, словно в ожидании. Карло осторожно поцеловал её темные веки и тоже молчал, тихонько гладя её руки, будто не знал или позабыл другие ласки. Наконец, начал, останавливаясь, словно, подбирая слова:

-- Я не могу верить своему счастью! Если для вас моя бедная любовь представляет что-то новое, то для меня она -- совсем небывалая, будучи первой и, надеюсь, единственной. Не только ваш талант, ваш гений меня поработил. С той минуты, как я увидел это поблекшее лицо, эти усталые (словно от собственного огня усталые) глаза, эти следы страстей и желтоватые, прозрачные руки...

Барди открыла глаза и хотя не меняла положения, но внимательно слушала, слегка нахмурясь, слова д'Орсо, который теперь уже не запинался.

-- ... и желтоватые, прозрачные руки, -- я понял, что это пришло мое счастье или моя гибель, пришло, как молния, как пожар, как вихрь. Мне стало стыдно своей молодости, неопытности, будто я не жил, еще не родился. И вместе с тем, такая гордость, такая радость, что я так долго буду молод, силен, жив, чтобы всё это отдать вам, вам!.. Я понял, что я давно уже мечтал о такой женщине, о таком чуде, как вы, хотя бы и лишенной вашего гения. Мне казалось сладким отдать себя этой прелести, усталой, увядающей, вечерней. Если бы Шекспир видел такую Джульетту, он написал бы...

-- "Даму с камелиями"? -- вдруг резко прервала его Филумена, продолжая лежать неподвижно.

Д'Орсо замолк.

-- Вы рассердились? Я говорю, может быть, не умно, не понятно, но искренне. Я могу любить только вас и другой Джульетты не хочу себе представлять!

Актриса отстранила его руки, встала и вышла в соседнюю комнату, ничего не говоря.

Карло остался сидеть всё так же на кончике дивана, будто перед ним продолжала лежать та, которую он так любит.

-- А так я вам нравлюсь? -- вдруг раздалось за ним.

Филумена стояла на пороге. На ней было то же платье, она только переменила прическу, собрав волосы под легкую диадему и, по-видимому, наложив грим, от которого еще более выступила чувственная усталость, так пленившая Карло, и еще более светились темные, теперь мрачные глаза, словно она изнемогала в тяжелой борьбе.

-- Божественно, несказанно! -- прошептал молодой человек.

-- Я буду Федрой! -- для вас, моя любовь! -- прощай, Джульетта!

-- Зачем, зачем?

-- Так надо. -- И она обняла его, будто в крепких объятиях ища опоры и подтверждения чего-то.

III.

В дверь постучали. Вошел импрессарио, жалуясь на жару.

-- Вы пришли очень кстати, синьор Цампьери. Я хотела вам звонить. Нужно отменить завтрашний спектакль и ускорить поездку. И вот еще что -- распорядитесь поскорее назначить репетиции "Федры".

-- Постойте! Что за перевороты, милая синьора Филумена? Почему отменяется спектакль? Это немыслимо.

-- Хорошо, не отменяйте, только я не буду играть. Я нарушу контракт.

-- Капризы?

-- Может быть, и капризы. Я не хочу играть Джульетты. Я вполне согласна с синьором д'Орсо -- я стара для Джульетты (импрессарио подымает руки к небу и опускается в кресло). Я буду играть Федру, а лет через пять леди Макбет. Сценическое искусство стареется скорее других искусств.

Когда Цампьери ушел, Филумена подошла к Карло и спросила:

-- Вы довольны?

-- Зачем, зачем? -- начал было тот, но актриса прекратила его речь поцелуем.

Но на следующий день спектакль отменен не был, а д'Орсо получил письмо.

"Милый синьор д'Орсо, простите за всё, что произошло вчера. Мне горько вас разочаровывать, но, как старшая, я яснее вижу и нахожу, что оба мы много надумали и, во всяком случае, преувеличили наши чувства. Для вас же лучше не видать меня больше. Вы еще так молоды, что я позволю себе дать вам один совет. Никогда не говорите даже самой умной женщине, что она -- стара, из этого ничего хорошего не выходит. Итак, без обиды.

Филумена Барди".

После спектакля было устроено факельное шествие в честь артистки. Она была блистательна и молода в этот вечер, лишь временами сжимала руку Вероники, шепча:

-- Говори, говори, Вероника!

-- Милая малютка, благословенное дитя, всегда шестнадцатилетняя Джульетта!..

-- Говори, говори еще! -- шептала Филумена, опуская темные веки.

---------------------------------------------------------------

Источник текста: Кузмин, М. А. Собрание сочинений. -- П.: Издание М. И. Семёнова, 1916. -- Т. VIII: Антракт в овраге. -- С. 126--134.

Оригинал здесь: Викитека.