Каченовский Дмитрий Иванович - Вступительная лекция Государственного права Европейских Держав

Воронежская Бесѣда на 1861-й годъ.

Санктпетербургъ, 1861.

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ЛЕКЦІЯ

Государственнаго права Европейскихъ Державъ, читанная въ Харьковскомъ Университетѣ Профессоромъ Каченовскимъ.

Никогда еще не сознавалъ я до такой степени общественнаго значенія возложенныхъ на меня обязанностей, никогда профессорская каѳедра не казалась мнѣ привлекательнѣе, какъ въ настоящую минуту. Радуюсь, что на мою долю досталось открыть въ Харьковскомъ Университетѣ лекціи Государственнаго нрава Европейскихъ державъ, что я могу теперь познакомить васъ съ учрежденіями просвѣщенныхъ народовъ. Для этой цѣли въ особенности предпринималъ я путешествіе по Европѣ, провелъ около полугода въ Англіи, столько же во Франціи, посѣтилъ Голландію, Бельгію, Сардинію и наконецъ Испанію, наблюдая вездѣ, сколько было возможно, политическій и гражданскій бытъ. Нечего говорить о томъ, какой интересъ представляли для меня эти наблюденія: они казались мнѣ самымъ дорогимъ достояніемъ моимъ! Человѣку, который посвятилъ жизнь свою Государственнымъ наукамъ, недостаточно пріобрѣсти одни книжныя свѣдѣнія: ему нуженъ опытъ. Безъ нагляднаго изученія разнообразныхъ явленій практики, публицистъ едва ли можетъ съ пользою работать для общества. Путешествіе въ этомъ отношеніи есть лучшая школа для повѣрки мысли и для пріобрѣтенія твердаго, оригинальнаго взгляда на вещи: оно ставитъ насъ лицемъ къ лицу съ дѣйствительностью, расширяетъ нашъ умственный горизонтъ, переноситъ насъ изъ кабинета на житейское море, дѣлаетъ свидѣтелями событій и фактовъ, на которые мы смотрѣли прежде издалека и чужими глазами. Переѣзжая границу родной земли, мы невольно сбрасываемъ съ себя мѣстныя привычки и предразсудки, теряемъ, сами того не замѣчая, исключительность и односторонность, короче сказать, чувствуемъ себя гражданами вселенной и дѣтьми своего вѣка. Передъ нами все измѣнилось: религія, языкъ, нравы, обычая, законы, мы находимъ въ наружности самыхъ обыкновенныхъ предметовъ оригинальныя черты, каждая страна открываетъ намъ новый міръ. При этомъ путешественнику представляется вопросъ: гдѣ лежитъ тайная причина этого разнообразія? Какая творческая, невидимая сила двигаетъ государствами и придаетъ имъ рѣзкую, опредѣленную физіономію? Есть школа публицистовъ, которая думаетъ объяснить все вліяніемъ климата, географическаго положенія, исторіи. Но эти ученыя объясненія, какъ бы они ни были глубоки и основательны, далеко не разсѣиваютъ сомнѣній и не удовлетворяютъ пытливаго наблюдателя. Онъ видитъ передъ собою Государства, которыя живутъ почти подъ одними внѣшними условіями, прошли однѣ и тѣже фазы развитія, и между тѣмъ не похожи одно на другое. Отчего же зависитъ здѣсь различіе? Конечно, не отъ случая и человѣческаго произвола" Только фаталисты и отчаянные скептики преклоняются передъ непонятнымъ капризомъ судьбы, только рабы вѣрятъ въ могущество и вѣчность деспотизма. Немногіе изъ насъ заражены такими теоріями. Кто не мудрствуетъ лукаво, сохраняетъ спокойствіе и независимость духа, тотъ не будетъ искуственно затемнять для себя то, что ясно. Путешествіе полезно не только для физическаго, но и для умственнаго здоровья. Оно раскрываетъ передъ нашими глазами то, что мы не замѣтили сидя на мѣстѣ, что ускользнуло отъ вниманія среди кабинетныхъ трудовъ. Публицистъ мыслитель частію разсматриваетъ Государство, какъ нѣчто отвлеченное: для него законы и мертвыя формулы имѣютъ нерѣдко больше значенія, чѣмъ живыя силы. Между тѣмъ никогда не слѣдуетъ совершенно забывать, что Государство тѣсно связано съ народомъ. Связь эта осязательна, основана на естественныхъ законахъ, неразрѣшима. Государство есть произведеніе народнаго характера, оно рождается, живетъ и гибнетъ вмѣстѣ съ народомъ, испытываетъ на, каждомъ шагу его слабость и силу. Системы и формы правленія нельзя объяснять вліяніемъ прихоти, страстей, игры обстоятельствъ. Гражданскій порядокъ не прививаютъ безсознательному, пассивному обществу, какъ оспу ребенку; законы этого порядка вырабатываются постепенно подъ гнетомъ нуждъ, испытаній и требованій, переживаемыхъ обитателями извѣстной страны. Всякое правительство непремѣнно носитъ на себѣ типическія черты, отличающія его подданныхъ; съ другой стороны на всякомъ народѣ отражается духъ его правителей. Гдѣ мы находимъ, что власть дѣйствуетъ спокойно, умѣренно, гдѣ она руководствуется началами терпимости и свободы, тамъ навѣрное откроемъ и въ народѣ гражданскія доблести, общественныя привычки, сознательную любовь къ отечеству. Напротивъ, подозрительность, инквизиціонныя замашки и самовластіе правительства служатъ вѣрнымъ признакомъ взаимнаго страха, фанатизма и раздора между членами гражданскаго общества. Замѣтьте -- я говорю: служатъ признакомъ, т. е. объясняются, а не оправдываются. Я далекъ отъ доктрины, по которой нужно оправдывать все дурное на свѣтѣ историческою необходимостью. Я не думало также, что характеръ народовъ неподвиженъ, мнѣ кажется, что онъ развивается и совершенствуется. Но, не вѣря въ застой, считая гражданское воспитаніе нація главнымъ дѣломъ, существенною обязанностью правительства, я желаю только, чтобы вы судили справедливѣе, основательнѣе о нѣкоторыхъ политическихъ явленіяхъ на землѣ. Прежде напр. полагали, что главная, если не единственная, причина народныхъ бѣдствій есть форма правленія, что стоитъ только измѣнить её и все поѣдетъ, какъ нельзя лучше въ государствѣ.-- Теперь немногіе держатся подобнаго образа мыслей. Теперь распространилось другое, болѣе справедливое убѣжденіе. Опытъ доказалъ, что страданія народовъ происходятъ преимущественно отъ недостатковъ, страстей и варварства въ обществѣ, что его исправленіе -- самый вѣрный залогъ преобразованіи, что отъ него государство получаетъ дѣятелей, направленіе и средства. И такъ прежде чѣмъ мы произнесемъ приговоръ надъ правительствомъ извѣстной страны, намъ нужно посмотрѣть, кѣмъ оно управляетъ. Неужели вы думаете, что система политики, которая до послѣдняго времени господствовала въ Австріи и по справедливости возбуждала негодованіе въ Европѣ, не имѣла никакой внутренней опоры и была создана однимъ произволомъ? Если такъ, вы очень ошибаетесь. Отъ чего же казни, насильственные займы, шпіонства, подкупы, еловомъ всѣ орудія угнетенія, которыми прославились Австрійскіе правители, не были пущены въ ходъ въ Англіи? Чтобы объяснить вполнѣ это явленіе, слѣдуетъ вникнуть въ составъ Австрійской имперіи, надобно принять въ соображеніе политическое безсиліе, глубокую вражду, невѣжество и грубость населяющихъ ее племенъ. Разумѣется, не вся жизнь государства опредѣляется народнымъ характеромъ. Находить въ немъ единственный ключъ къ уразумѣнію политической жизни -- значитъ преувеличивать его вліяніе. Односторонность всегда приводитъ къ ошибкамъ и къ невѣрнымъ результатамъ. На судьбу Государства дѣйствуетъ и внѣшняя природа, и человѣческій умъ. Но, по крайней мѣрѣ, многіе вопросы и явленія кажутся непонятными, если ихъ разсматривать безъ отношенія къ характеру народа, у котораго они возникаютъ. Вѣдь, судя о поступкахъ отдѣльнаго лица, мы беремъ въ соображеніе его темпераментъ, способности, умственное и нравственное развитіе? Государство, согласитесь, также состоитъ изъ живыхъ людей. Конечно, не всякому народу суждено образовать независимое политическое общество; не всякое правительство имѣетъ подданныхъ, принадлежащихъ къ одному племени. Но за то едва ли есть страны, въ которыхъ бы не преобладалъ извѣстный національный типъ. Даже тамъ, гдѣ разнохарактерные народы живутъ вмѣстѣ, ихъ соединеніе отражается въ государственномъ устройствѣ и въ управленіи. Короче, необходимость физіологическихъ наблюденій, о которыхъ я говорю, очевидна: она облегчаетъ пониманіе и рѣшеніе задачъ науки. Не удивительно, что публицисты настоящаго вѣка присматриваются ближе къ характеру народовъ, дѣлаютъ сравненія, подмѣчаютъ контрасты. Эпоха отвлеченныхъ умозрѣній прошла невозвратно. Для меня лично наблюденія надъ характеромъ народовъ представляли особенный интересъ: я никогда прежде не путешествовалъ. Позвольте представить вамъ нѣсколько, выбранныхъ на удачу, отрывочныхъ замѣтокъ о томъ, что я видѣлъ въ разныхъ странахъ Европы. Замѣтки эти пригодятся намъ при изученіи государственнаго права. Начну съ Англіи, куда я пріѣхалъ въ любопытное время и гдѣ, благодаря знакомствамъ, мнѣ удалось присматриваться ближе къ политической жизни народа, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ.

Мы судимъ объ Англіи больше по книгамъ и, даже путешествуя за границею, рѣдко даемъ себѣ трудъ изучить наглядно ея гражданскій бытъ. Спросите кого угодно изъ людей, считающихъ себя глубокими политиками; почему страна эта сильна, свободна и благоустроена? Они навѣрное сошлются на ея географическое положеніе, на чудесный механизмъ ея учрежденій, на исторію, даже промышленность, мореплаваніе и торговлю. Всѣ эти условія, конечно, имѣютъ значеніе и должны быть приняты во вниманіе при оцѣнкѣ государственнаго развитія. Но, признаюсь вамъ, что съ тѣхъ поръ, какъ я увидѣлъ Англію, понятія мои о причинахъ ея могущества значительно измѣнились. Мнѣ бросились въ глаза убѣдительные факты, предъ которыми долженъ преклониться каждый, кому дорога истинна. Не въ климатѣ, не въ почвѣ, не въ историческихъ обстоятельствахъ, не въ равновѣсіи властей заключается главная опора Британской конституціи, а въ народномъ характерѣ. Понять его блистательныя стороны не трудно. Для этого нужно только наблюдать публичную жизнь великой націи въ парламентѣ, въ судахъ, на сходкахъ и митингахъ. Мы съ трудомъ можемъ представить себѣ невозмутимый порядокъ, упорное спокойствіе, благоразумную терпимость, съ которыми Англичане ведутъ политическіе споры, домагаются реформъ, защищаютъ свою свободу; эти завидныя качества и привычки господствуютъ между всѣми классами. Я не берусь рѣшить, врождены ли онѣ, или пріобрѣтены; дѣло въ томъ, что онѣ отражаются въ жизни, что безъ нихъ гражданскій порядокъ едва ли могъ бы существовать. Одними механическими сочетаніями нельзя создать и спасти государственнаго устройства. Британская нація, что бы о ней ни говорили, призвана къ самоуправленію: самый послѣдній работникъ Англіи стоитъ въ этомъ отношеніи выше Германскаго ученаго. У Нѣмцевъ самыя продолжительные толки и диспуты, самыя глубокія пренія оканчиваются ничѣмъ; Французы любятъ поспорить, но горячатся, забываются и впадаютъ въ крайности; Англичане всегда говорятъ дѣло и приходятъ къ практическому заключенію; они не теряютъ самообладанія, даже среди разгара страстей.

Столько же поразительна привычка Англичанъ къ публичности. Они ничего не скрываютъ но только отъ самихъ себя, но и отъ иностранца. Нигдѣ не слышится столько жалобъ на злоупотребленія, какъ въ Англіи и нигдѣ злоупотребленія не выставляются на видъ такъ безпощадно, съ такою желчью и негодованіемъ. Народъ этотъ вѣчно недоволенъ, вѣчно сердится то на министерство, то на оппозицію, то на Times, то на обстоятельства и между тѣмъ вовсе не думаетъ о переворотахъ. При первомъ впечатлѣніи, вы готовы заключить, что дѣла въ Англіи идутъ плохо, что минута политическаго кризиса наступила; но потомъ убѣждаетесь, что это -- призракъ, что народъ здѣсь занятъ своими дѣлами, сторожитъ внѣшнія событія и, наблюдая за каждымъ шагомъ правительства, нисколько не опасенъ для государства.

Прежде мнѣ была непонятна сила аристократіи въ этой странѣ. Теперь я вижу, что Англійскому народу врожденны аристократическія чувства, что онъ уважаетъ своихъ лордовъ, не по однимъ историческимъ воспоминаніямъ, но, такъ сказать, но самому складу своей головы. Англичане любятъ отличать человѣческое достоинство внѣшними знаками, для нихъ рангъ и предсѣдательство имѣютъ смыслъ; они не боятся неравенства и думаютъ, что заслуга требуетъ формальнаго признанія въ обществѣ. Нужно замѣтить также, что аристократія умѣла высоко поставить себя въ отношеніи къ народу, не теряетъ съ нимъ связи и высказываетъ не словомъ, а дѣломъ свое сочувствіе просвѣщенію и благосостоянію массъ.

Сколько практическаго такта обнаруживаютъ Англичане въ рѣшеніи своихъ внутреннихъ вопросовъ, столько слабы они въ пониманіи вопросовъ внѣшнихъ, Европейскихъ. Здѣсь дѣйствительно географическое положеніе страны многое объясняетъ. Удивительно, что, не смотря на страсть свою къ путешествіямъ, этотъ почтенный народъ такъ упорно держится генсулярной, узкой, мелкой политики. Гордые островитяне до того погружены въ себя, что смотрятъ равнодушно на другіе народы, и кажутся неспособными къ пропагандѣ. Имъ, повидимому, суждено дѣйствовать на Европу только примѣромъ, трудомъ, силою своей мысли. Они не общительны и упорно взбѣгаютъ прямаго соприкосновенія съ старымъ міромъ; они ищутъ для себя новаго міра, любятъ приволье дѣвственныхъ лѣсовъ и необъятныхъ степей, стремятся вдаль, въ страны пустынныя или населенныя дикарями. Даже тамъ Англичанинъ -- колонизаторъ чуждается иностранца и силенъ только среди своихъ, въ кругу роднаго племени.

Совершенно другую картину представляетъ нынѣшняя Франція. Къ сожалѣнію я видѣлъ ее въ неблагопріятное для публициста время, когда она, по мѣткому выраженію Прево-Парадоля, подвержена болѣзни -- политическаго молчанія. Но если Французы потерпѣли крушеніе на suffrage universel, отсюда еще не елѣдуетъ, что они погибли невозвратно, что у нихъ почему учиться, что ихъ не стоитъ наблюдать. Гражданскія завоеванія итого народа такъ велики, что не могутъ быть совершенно утрачены, пока онъ живетъ и существуетъ на землѣ. Даже если бы ему суждено было скоро умереть (чего, кажется, нельзя ожидать,) его государственный капиталъ еще долго будетъ приносить проценты другимъ, отставшимъ народамъ. Вообще, наслышавшись разсказовъ объ упадкѣ Франціи, мы путешествуемъ по ней съ предубѣжденіемъ, съ мыслями о близкихъ ея похоронахъ. Намъ такъ и хочется дождаться торжественной процесіи, услышать погребальныя пѣсни, намъ хочется сказать великому народу: ты жалкій и пустой народъ! А между тѣмъ нѣтъ никакой надобности отчаиваться преждевременно. Французамъ, кажется, суждено дѣлать сильные опыты надъ собою и платить за нихъ дорогою цѣною. Вѣдь, смѣлымъ Богъ владѣетъ! Даже теперь, въ своемъ истощеніи, нація эта очень привлекательна, весела и добра. Умственная ея дѣятельность и предпріимчивость нисколько не ослабѣла, блистательныя ея черты не изгладились. Путешественникъ, если захочетъ, можетъ и теперь наблюдать гибкость, мягкоеть, гуманность, космополитическій духъ Французовъ. Причина. почему они пользуются авторитетомъ въ Европѣ и занимаютъ въ ней высокое мѣсто, все еще понятна:

Gallig ingenium, Gallis dedit ore rotundo

Musa loqui...

Слова, которыми де-Местръ описывалъ Французовъ, также не потеряли смысла. По его мнѣнію, "въ могуществѣ этого народа, въ его характерѣ и въ самомъ языкѣ коренится невѣроятная прозелитическая сила. Вся эта нація есть не что иное, какъ обширная, живая пропаганда". Въ самомъ дѣлѣ, Французъ несравненно болѣе сочувствуетъ иностраннымъ народамъ, чѣмъ Англичанинъ. Ему врождена способность сообщать свои идеи -- ясно и электрически. Только этимъ объясняется умственная роль Парижа. Сюда стекаются люди отовсюду учиться, наслаждаться, или просто фланировать и гоняться за новизной. Дѣловой серьезный Лондонъ привлекаетъ неотразимо только политическаго наблюдателя или промышленника, Парижъ -- каждаго образованнаго человѣка. Жизнь этого веселаго города на первый взглядъ кажется пустою и безсмысленною, но если присмотрѣться къ ея водовороту, то окажется, что въ немъ проносится много свѣтлыхъ идей.

Между тѣмъ какъ въ Лондонѣ средства и орудія науки разсыпаны, неисчерпаемы, необъятны, въ Парижѣ они сосредоточены, доступны, открыты всѣмъ и каждому. Лондонъ учитъ васъ медленно, практически, путемъ опыта и навыка; Парижъ, -- легко наглядно, незамѣтно. Въ Лондонѣ вы почта не услышите лекцій; въ Германіи онѣ васъ утомятъ, а въ Парижѣ навѣрное заинтересуютъ. Вы, можетъ быть, и посмѣетесь надъ легкостью Французскихъ профессоровъ, но за то согласитесь, что они излагаютъ самые сухіе предметы живо, изящно, привлекательно, словомъ такъ, какъ никто не съумѣетъ изложить. Если валъ случится бесѣдовать съ образованнымъ и развитымъ Французомъ, вы навѣрное отдадите справедливость ясности, изобрѣтательности, игривости, граціи его ума; не правда ли, для путешественника и этого довольно, чтобы не разочароваться страною, на которую теперь нападаютъ и старые друзья и старые враги'!

Политическая жизнь Французовъ построена на началахъ противоположныхъ тѣмъ, которыя господствуютъ по другую сторону Ламанша. Давно замѣчено, что контрастъ между двумя передовыми народами Европы ни въ чемъ такъ не видѣнъ, какъ въ ихъ понятіяхъ о государствѣ. Англичанинъ не любитъ административнаго вмѣшательства и опеки; задача власти, по его мнѣнію, должна состоять только въ поддержаніи внутренняго порядка и въ защитѣ народныхъ правъ; общественная самодѣятельность и свобода для него самыя дорогія блага. Всѣ великія предпріятія въ Англіи исходятъ отъ частныхъ лицъ, поддерживаются и выполняются добровольнымъ соединеніемъ гражданъ. Здѣсь никому не приходило въ голову проситъ министерство, или парламентъ о постройкѣ хрустальнаго дворца и Гретъ-Истерна! Напротивъ, Французы всего ожидаютъ отъ государства, вѣрятъ въ его могущество и чувствуютъ себя безсильными внѣ его покровительства. Они легко мѣняютъ формы правленія, но требуютъ отъ власти руководящей дѣятельности, иниціативы Le gouvernement doit кtre providetniel, говорятъ они. У нихъ даже вы не найдете слова, подобнаго Англійскому self government. Франція тяготѣетъ къ центру; зависитъ и подучаетъ инструкцію Парлона; въ ней нѣтъ пестроты, противудѣйствующихъ силъ и сочетаній, какъ въ Англіи; нѣтъ независимыхъ корпорацій и привилегій. Она подчинена владычеству однообразнаго, всесокрушающаго закона. Законъ этотъ въ полномъ смыслѣ признаетъ гражданское равенство, потому что дѣйствуетъ на цѣлую страну безъ изъятія стремительно и съ какою-то чудесною силою.

Собственно говоря, только эти двѣ націи въ Европѣ успѣли вполнѣ выработать, развить и удержать оригинальныя учрежденія. Одна изъ нихъ шла дорогою насильственныхъ переворотовъ, другая -- путемъ мирныхъ постепенныхъ реформъ. Учрежденія эти почти во всемъ противоположны: сходство между ними замѣтно только тамъ, гдѣ есть слѣды умственнаго вліянія Англичанъ на Французовъ и наоборотъ. Кто знакомъ съ движеніемъ политическихъ идей въ прошломъ и настоящемъ столѣтіи, тону не трудно понять, почему нѣкоторыя различія между народами, живущими въ такомъ близкомъ сосѣдствѣ, должны были стереться. Во всякомъ случаѣ Французы до сихъ поръ остаются вѣрными своему демократическому, Англичане -- аристократическому духу; на остальную Европу обѣ передовыя націи дѣйствовали не одинаковомъ образомъ, но вліяніе той и другой было чувствительно почти въ равной степени на всемъ пространствѣ запада, кромѣ міра Славянскаго. Если Французамъ и принадлежитъ въ этомъ отношеніи преимущество, если въ дѣлѣ пропаганды имъ досталась главная роль, за то они сами получили первый толченъ изъ Англіи и во многомъ, какъ бы противъ воли, подражали Англичанамъ. Вообще Британскія учрежденія передавались на континентѣ при посредничествѣ Французовъ, рѣдко въ первоначальномъ, часто въ искаженномъ видѣ.--

Вамъ понятно теперь, почему вниманіе мое было обращено преимущественно на Францію и Англію; какъ устройство, такъ и управленіе этихъ государствъ въ высшей степени достойно изученія и будетъ составлять главный предмета нашего курса. Другія страны также занимали меня въ политическомъ отношеніи, но имъ я не могъ посвятить много времени. Въ Бельгіи, Голландіи и Сардиніи я пробылъ всего около двухъ мѣсяцевъ. Считаю долгомъ передать вамъ, въ общихъ чертахъ, впечатлѣніе, которое во мнѣ оставили эта страны.

Бельгія, не смотря на свой незначительный объемъ, есть безспорно одно изъ самыхъ благоустроенныхъ и свободныхъ государствъ въ Европѣ. Демократическія учрежденія здѣсь не подавлены централизаціею и военнымъ деспотизмомъ, какъ во Франціи; свобода слова признана; личность ограждена. Если Франціи суждено, какъ нѣкоторые думаютъ, на долю подчиниться диктаторскому господству, то Бельгія можетъ значительно опередить ее. Уже теперь Бельгійцы достигли самоуправленія, смягчили нѣкоторые суровые законы Наполеонова кодекса, дали независимость городамъ и общинамъ, добросовѣстно примѣнили парламентское устройство я умѣли извлечь изъ него большія выгоды.

Самое важное затрудненіе для ихъ отечества представляютъ внутреннія, церковныя отношенія и споры клерикальной партіи съ либералами. Если эти дѣла уладятся, въ чемъ, кажется, нѣтъ серьезныхъ причинъ сомнѣваться, то будущность Бельгіи обезпечена. Правда, ей предстоятъ опасности извнѣ, отъ сильнаго сосѣда, но до сихъ поръ она держала себя осторожно и могла расчитывать на вѣрныхъ союзниковъ. Ея независимость становится необходимою, или по крайней мѣрѣ признается полезною для Европы. Хотя многіе сомнѣваются въ существованіи народа Бельгійскаго, однакоже нельзя сказать, чтобы Французскія свойства исключительно въ немъ преобладали. Я не защищаю самостоятельности Валлоновъ; не забудьте, впрочемъ, что кромѣ этого поколѣнія, въ Бельгіи есть Фламандцы. Эта раса, правда, кажется путешественникамъ непроизводительною и тупоумною; -- но, тѣмъ не менѣе, она обнаруживаетъ признаки жизни, сдерживаетъ напоръ Валлоновъ своею холодностью, привязана къ отечеству и не расположена къ Французамъ. Въ послѣднее время Фламандцы принялись за литературную дѣятельность и стараются воскресить свои древнія преданія. Эти попытки рано, или поздно отразятся въ политическомъ устройствѣ Бельгіи.

Какъ много еще жизненныхъ силъ въ старой Европѣ, какъ твердо и упорно держатся, какъ медленно дряхлѣютъ ея народы, -- въ этомъ можно убѣдиться, путешествуя по Голландіи. Вотъ страна, о которой теперь всѣ какъ будто забыли, которая почти никого къ себѣ не заманиваетъ, не смотря на ея центральное положеніе. А между тѣмъ Голландцы представляютъ своею жизнію рѣдкій, замѣчательный примѣръ гражданскаго мужества, истиннаго патріотизма и желѣзнаго терпѣнія. Лишившись первенства въ Европѣ съ паденіемъ республики, потерявъ свои заморскія владѣнія и едва не утративъ самобытности въ слѣдствіе Французской революціи, они однакоже продолжаютъ развивать тѣ рессурсы, какіе у нихъ остались, и поддерживать свободу своей небольшой страны. Быть можетъ, ни одинъ народъ не умѣлъ [такъ примириться съ невыгодными обстоятельствами и сохранить до такой степени присутствіе духа. Замѣтьте, что Голландцевъ всего считается около трехъ милліоновъ. Удивительно, что они, окруженные и тѣснимые съ разныхъ сторонъ сильными народами, устояли противъ этого напора, не стерлись, не исчезли гь лица земли. Признаюсь вамъ, я смотрѣлъ съ уваженіемъ на героическую націю, которая завоевала у моря себѣ область, была первою защитницею свободы Европейской и произвела столько великихъ государственныхъ людей. Я вижу въ ея упадкѣ только перемѣну когда-то славной роли на болѣе скромную. Если внѣшнее вліяніе Голландцевъ превратилось, если ихъ непритязательная жизнь возбуждаетъ мало толковъ на свѣтѣ, отсюда еще не слѣдуетъ, что они жалки и догниваютъ безславно, какъ думаютъ нѣкоторые изъ современныхъ публицистовъ. Прежде, чѣмъ изрекать такой приговоръ надъ страною, посмотрите, какъ она управляется. Муниципальная и общинная независимость, отсутствіе централизаціи, городское и сельское самоуправленіе, свобода промышленности и торговли, парламентская система, -- вотъ Государственные принципы нынѣшней Голландіи! Нѣтъ нужды доказывать, что эти начала вызываютъ націю, къ самодѣятельности и мѣшаютъ ея усыпленію.

Вообще я не замѣтилъ инерціи и застоя въ политическомъ быту этого народа. Можетъ быть, по своему флегматическому характеру, по своей медленности и осторожности онъ непривлекателенъ для искателей сильныхъ ощущеній; можетъ быть его торговая предпріимчивость ослабѣла подъ вліяніемъ неудачъ и потерь, -- но народомъ отупѣвшимъ назвать его нельзя. Въ немъ много любознательности, гражданскаго духа и добродушнаго юмора. Публицисты и государственные люди Голландіи удивили меня своими свѣденіями и особенно знаніемъ Россіи.

Не могу сказать, чтобы я вынетъ такое же впечатлѣніе изъ Сардиніи. Страна эта, при всемъ огромномъ значеніи своемъ для будущности Италіи, отстала отъ другихъ и заимствовала у Франціи централизацію и бюрократію со всѣми недостатками подобной системы управленія. Мнѣ кажется, что рыцарскія доблести Виктора Эммануэля, таланты Кавура и стеченіе въ Туринъ способнѣйшихъ Итиліянцевъ, изгнанныхъ изъ другихъ частей полу-острова, въ нѣкоторой степени ослѣпили путешественниковъ на счетъ Піемонта. Они приписали его недаровитымъ жителямъ такія качества, которыхъ это населеніе вовсе не имѣетъ и которыя занесены къ нему изъ остальной Италіи, воспитанной въ школѣ несчастія. Отдавая полную справедливость военному мужеству, стойкости и благоразумію Піемонтцевъ, я думаю однакоже, что ихъ государственная жизнь представляетъ мало оригинальнаго, что иностранецъ напрасно будетъ искать въ ней своеобразныхъ и могущественныхъ учрежденій.

Наконецъ любопытство завлекло меня въ Испанію. Я пробылъ здѣсь не много больше мѣсяца, но не считаю этого времени потеряннымъ. Испанія для Русскаго путешественника очень поучительна, именно съ отрицательной стороны. Она показываетъ, чего нужно избѣгать государству, какъ самый даровитый народъ доходить до полнаго безсилія и безплодія, если питать въ немъ самохвальство, фанатизмъ, отвлечь его отъ внутренней дѣятельности и направить къ безумнымъ внѣшнимъ предпріятіямъ! А между тѣмъ страна эта богата; ея жители не только не обижены природою, но въ высшей степени привлекательны! Нигдѣ я не видалъ такихъ умныхъ крестьянъ, какъ въ Бискайскихъ провинціяхъ; нигдѣ земледѣльческіе классы не проникнуты въ такой степени чувствомъ независимости, сознаніемъ собственнаго достоинства; нигдѣ они не поставлены въ такое выгодное положеніе, нигдѣ такъ не обезпечены матеріально, какъ въ Испаніи. Чего же недостаетъ имъ, спросите вы! Очень многаго. Простой народъ, если бросить его на произволъ судьбы, безъ защиты, безъ руководства, если подавить въ немъ стремленіе къ просвѣщенію и общественный духъ, -- не въ состояніи выйти изъ тѣсной сферы житейскихъ нуждъ, въ которую его бросила судьба. Онъ дѣлается добычею предразсудковъ, суевѣрія, страстей, коснѣетъ и глохнетъ подъ вліяніемъ окружающихъ его дрязгъ и мелочей. Ему нуженъ примѣръ, нужно участіе и сочувствіе. На высшихъ сословіяхъ, на духовенствѣ и правительствѣ Испаніи лежитъ тяжелая отвѣтственность за всѣ прежнія бѣдствія и за нынѣшній упадокъ этой страны. Чтобы понять, до какого жалкаго состоянія дошла она, нужно только прислушаться къ народному голосу. Если тупоумные Испанскіе аристократы гордо увѣрены въ превосходствѣ своего отечества надъ другими государствами, за то простодушный плебей опишетъ вамъ существующій при Изабеллѣ II-й порядокъ самыми черными красками. Для крестьянина Испанскаго слова: чиновникъ и разбой -- 75 никъ -- синонимы; онъ говоритъ о бюрократахъ, что они "сидятъ въ присутствіи, держатъ перья и не знаютъ, гдѣ у нихъ правая, а гдѣ лѣвая рука! Но, можетъ быть, вы не вѣрите народу и думаете, что онъ остритъ такъ, для потѣхи, ради краснаго словца? Вѣдь въ Испаніи, какъ намъ извѣстно, существуютъ кортесы! На это могу сказать вамъ, что парламентскія формы безсильны обновить страну, въ которой нѣтъ общественнаго духа и гражданской самодѣятельности, гдѣ господствуетъ апатія и лѣнь кругомъ, гдѣ каждый старается жить на счетъ государственнаго бюджета и занять теплое мѣстечко. Горе тому путешественнику, которому случится сталкиваться съ Испанскою полиціею, или имѣть дѣла въ Испанскихъ судахъ! Здѣсь онъ увидитъ систему нынѣшняго правленія во всей его красотѣ! Проѣзжая разрушенные города и бѣдныя деревни несчастной страны, встрѣчая на каждомъ шагу нищенство, бой быковъ и католическія процесеіи, я думалъ о томъ, какъ пророчески изобразилъ Сервантесъ, въ своемъ безсмертномъ твореніи, судьбу Испанской націи. Рыцарь печальнаго образа растратилъ силы въ безплодныхъ приключеніяхъ, а Санчо Нанса, хоть и показалъ себя хорошимъ правителемъ, но это была шутка: у него отняли островъ Баратарію; остроумный оруженосецъ опять возвратился домой и сидитъ безъ дѣла. Сели ему суждено когда нибудь выйти изъ своей бѣдной хижины и серьезно приготовить себя къ гражданской дѣятельности, и если онъ вырветъ власть изъ рукъ голодной и гнилой бюрократіи, какъ онъ вырвалъ ее изъ рукъ Наполеона, -- то Испаніи предстоитъ еще блестящая будущность. Что же касается до высшихъ сословій, -- они здѣсь неспособны оживить потрясенное общество и подвинуть его впередъ. У нихъ нѣтъ нужныхъ для этого труднаго дѣла гражданскихъ доблестей, героизма, безкорыстія и самоотверженія

Л оканчиваю бѣглый очеркъ своего путешествія сожалѣніемъ, что у меня не достало времени наблюдать политическій бытъ другихъ странъ Европы, именно Австріи, Пруссіи и государствъ Скандинавскихъ. Впрочемъ, не теряю надежды когда нибудь пополнить этотъ пробѣлъ. Во всякомъ случаѣ вы видите отсюда, какіе полезные уроки можетъ дать намъ западъ по только для науки, но и для нашего гражданскаго развитія- Не правда ли, мы поставлены къ нему въ счастливое положеніе! Передъ нами лежатъ разнообразные опыты передовыхъ государствъ: мы можемъ взвѣсить каждый свой шагъ на пути къ реформамъ, воспользоваться чужими примѣрами, избѣгнуть ошибокъ. При нынѣшнихъ стремленіяхъ Русскаго правительства и общества, молодое поколѣніе обязано приготовить себя къ гражданской дѣятельности. Европейскія учрежденія даютъ намъ богатый матеріалъ для сравненія, оцѣнки и критики. Сознательное усвоеніе этого матеріала есть наша существенная потребность. Намъ вмѣстѣ съ Американцами суждено, какъ говорятъ, быть преемниками запада въ дѣлѣ цивилизаціи. Въ наше владѣніе поступитъ драгоцѣнное наслѣдство -- общественные и умственные капиталы, добытые Европою. Американцы уже начали брать по частямъ свое достояніе. Этотъ юный народъ, при всемъ патріотизмѣ, при всей независимости отъ чуждаго вліянія, имѣлъ однакоже столько практическаго смысла, чтобы заимствовать изъ Европы годныя для него учрежденія. Сражаясь съ Англіей) за свободу, онъ удержалъ судебное, полицейское и городское устройство своей метрополіи, даже перенесъ изъ нея нѣкоторые законы и преданія гражданской жизни. Наше положеніе еще независимѣе. Мы не связаны ни съ однимъ народомъ запада исключительно, узами родства; мы можемъ принять отъ каждаго то, что намъ сродно и полезно.-- Петръ Великій хорошо понялъ, что Европа представляетъ для насъ цѣлый міръ наблюденій, въ которомъ, оставаясь оригинальными, мы можемъ воспитывать свою мысль и развивать свои врожденныя способности. Чтобы вынести изъ этой школы плодотворные результаты, намъ нужно только сохранить тѣ свойства, которыя были предметомъ удивленія нашихъ западныхъ учителей, именно широкую терпимость, быструю смѣтливую переимчивость, свѣжесть и гибкость ума, практическій тактъ и ясность взгляда. Съ этими свойствами мы не долго останемся, подражателями, а непремѣнно сдѣлаемся, какъ надѣялся Петръ, искусными, ловкими и бойкими работниками гражданственности.

Я высказалъ, вступая на каѳедру, особенное удовольствіе именно потому, что могу содѣйствовать распространенію полезныхъ для Россіи свѣденій. Мнѣ кажется, что вводя государственные законы Европейскихъ Державъ въ кругъ университетскаго преподаванія, правительство не только оказало услугу просвѣщенію, но и поступило очень благоразумно. Естественное распространеніе государственныхъ наукъ никогда не можетъ повредить обществу. Онѣ становятся орудіемъ страстей только тамъ, гдѣ имъ противодѣйствуютъ насильственно, гдѣ ихъ изучаютъ фанатики и демагоги тайно, урывками, въ лихорадочномъ жару, съ намѣреніемъ волновать толпу. Напротивъ, мы имѣемъ теперь средства разработывать эти науки спокойно, какъ добрые граждане, съ сознаніемъ долга: онѣ необходимы для нашего воспитанія. Будемъ же съ этою открытою цѣлью призывать на помощь для общаго блага истинну и ничего кромѣ истинны!

Д. Каченовскій.