15 іюля 1891 года истекаетъ, какъ извѣстно, ровно пятьдесятъ лѣтъ со дня смерти М. Ю. Лермонтова. Не знаю въ точности, чѣмъ именно предполагается ознаменовать наступающую полувѣковую годовщину, но не сомнѣваюсь, что все образованное русское общество живо откликнется на чествованіе великой памяти великаго поэта. Быть можетъ, къ этому "лермонтовскому" дню явятся какія-либо новыя воспоминанія и данныя о Михаилѣ Юрьевичѣ, которыя прольютъ болѣе яркій свѣтъ на личность поэта. И во всякомъ случаѣ послѣднее было бы очень желательно потому уже, что біографія Лермонтова болѣе, кажется, чѣмъ чья-либо другая, исполнена пробѣловъ. Причинъ этому не мало, и сначала онѣ крылись, главнымъ образомъ, въ условіяхъ того времени, когда жилъ и умеръ поэтъ. Съ тѣхъ поръ многое измѣнилось, тѣмъ не менѣе, пробѣлы, все-таки, остались. Пора бы ихъ восполнить по возможности. Было бы очень хорошо, если бы люди, знавшіе Лермонтова, подѣлились съ публикой извѣстными имъ подробностями, касающимися его жизни и личности. До сихъ поръ, къ сожалѣнію, они не часто обмолвливались въ печати объ этомъ...
Въ числѣ особенно ощутительныхъ біографическихъ пробѣловъ, конечно, самою смутной и малоизвѣстной остается та полоса въ жизни Михаила Юрьевича, которая завершилась его преждевременною трагическою кончиной. Я подразумѣвая время, проведенное поэтомъ на кавказскихъ минеральныхъ водахъ. Это, повторяю, наиболѣе смутный періодъ въ жизни Лермонтова. Освѣтить его до извѣстной степени могли бы современники поэта, но они, какъ уже сказано, хранятъ, по большей части, глубокое молчаніе. Да ихъ и безъ того малочисленный кружокъ за послѣдніе годы очень порадѣлъ. Я не ошибусь, если скажу, что изъ кавказскихъ современниковъ Михаила Юрьевича осталось едва три-четыре человѣка -- не болѣе. Изъ нихъ, извѣстная г-жа Шанъ-Гирей, живущая безвыѣздно въ Пятигорскѣ и состоящая тамъ предсѣдательницей мѣстнаго благотворительнаго общества, говорятъ, хранитъ интересные мемуары о жизни поэта на водахъ, которые увидятъ свѣтъ линь послѣ ея смерти. Безъ сомнѣнія, эти мемуары представятъ собою высокій интересъ, потому что г-жа Шанъ-Гирей хорошо и близко-знала того, кому посвящены ея воспоминанія. Ходитъ молва, что она-то и есть литературный прототипъ "княжны Мери",-- наиболѣе пластичнаго и цѣльнаго созданія ея покойнаго друга.
Другаго современника поэта мнѣ пришлось встрѣтить нынѣшнимъ лѣтомъ на Кавказѣ же. Онъ близко зналъ Михаила Юрьевича, "былъ однимъ изъ первыхъ знакомыхъ его на водахъ, часто встрѣчался съ нимъ послѣ и, наконецъ, въ качествѣ оффиціальнаго лица, принималъ дѣятельнѣйшее участіе какъ въ административныхъ распоряженіяхъ, слѣдовавшихъ непосредственно за дуэлью, такъ и въ той судной коммиссіи, которая образована была потомъ для. разсмотрѣнія дѣла о поединкѣ между Лермонтовымъ и Мартыновымъ.
Всѣ тѣ, которые бывали въ Желѣзноводскѣ, конечно, хорошо знаютъ домъ Карпова, самый большой и самый центральный на этой группѣ кавказскихъ водъ. Его хозяинъ и есть тотъ самый современникъ поэта, разсказами и письмами котораго ко мнѣ о Лермонтовѣ я воспользуюсь для настоящей статьи.
К. I. Карповъ, или "майоръ Карповъ", какъ онъ обыкновенно рекомендуетъ себя при первомъ знакомствѣ,-- любопытнѣйшій остатокъ того времени, о которомъ онъ любитъ разсказывать. Немудрено: большая половина его жизни протекла среди иной, дореформенной обстановки и настоящее уже не въ силахъ было отложить на семидесятилѣтнемъ старикѣ своихъ осадковъ. Когда слушаешь этого старца, удивительно сохранившагося умственно и физически, невольно переносишься въ атмосферу "добраго стараго времени", которая чувствуется въ романахъ, описывающихъ бытъ людей тридцатыхъ, сороковыхъ и пятидесятыхъ годовъ. Это -- атмосфера крѣпостной обезпеченности, крутаго режима, отвлеченныхъ стремленій къ прекрасному и неприглядной общественной дѣйствительности. Сообразно ей и люди, дышавшіе такимъ воздухомъ, создали себѣ опредѣленную физіономію, уже не мѣнявшуюся подъ вліяніемъ новыхъ, позднѣйшихъ условій общественной жизни. Они кристаллизовались изъ навсегда и, говоря по правдѣ, на нашъ, современный взглядъ, кажутся немного забавными, какъ устарѣвшая мода, какъ старинная обстановка стариннаго покоя. Живые свидѣтели другой эпохи, эти люди сохранили манеры, складъ рѣчи, самые взгляды, даже на современность, не иначе, какъ сквозь стекла, въ которыя они когда-то привыкли смотрѣть... Майоръ Карповъ именно изъ такихъ людей и его разсказы о Лермонтовѣ представляютъ, по-моему, двойную цѣнность: живое свидѣтельство всего совершившагося и отраженіе этого совершившагося въ умѣ и сердцѣ современнаго человѣка.
-- Здѣсь, въ Желѣзноводскѣ, живу я съ 1825 года, жилъ еще, когда и водъ никакихъ не было, одинъ лѣсъ да гора вотъ эта самая.
-- Значитъ, сюда еще и не ѣздили купаться?
-- Какое купаться! Говорю вамъ: лѣсъ непроѣздный былъ. Волки бѣгали вотъ здѣсь даже, гдѣ мы теперь стоимъ съ вами. А ныньче это самое центральное мѣсто. Хе! хе!
Съ 1825 года на водахъ! Г. Карповъ является, такимъ образомъ, живою хроникой не только самыхъ водъ, но и всего того, чему онѣ бывали свидѣтелями. Ясно, что эта мысль натолкнула меня на вопросъ о Лермонтовѣ, и "майоръ" очень любезно отвѣтилъ мнѣ на него, разсказавъ многое о великомъ поэтѣ и впослѣдствіи добавивъ этотъ разсказъ другими подробностями въ формѣ писемъ по интересовавшему меня вопросу. Пользуясь тѣмъ и другимъ, я, по возможности, сохраняю какъ самый складъ рѣчи разскащика, такъ и послѣдовательную связь событій и фактовъ въ томъ видѣ, въ какомъ они являлись въ разсказахъ г. Карпова.
-- Вы уже знаете,-- говорилъ мнѣ майоръ,-- я въ этихъ мѣстахъ давно, съ двадцать пятаго года. Тутъ же, на Кавказѣ, я и служить началъ въ военной службѣ. При мнѣ, такъ сказать, прошла вся кавказская исторія, начиная отъ войны до замиренія я дальше...
Предчувствуя, что г. Карповъ собирается разсказывать "кавказскую исторію", я не выдержалъ и прервалъ его:
-- Кириллъ Іоновичъ, а когда же вы съ Лермонтовымъ познакомились?
-- А вотъ погодите немного... Такъ я говорю, что служилъ въ военной службѣ. Въ 1841 году я былъ прикомандированъ на время курса къ пятигорскому комендантскому управленію для занятій письмоводствомъ. При управленіи въ то время вѣдались не только военныя, но и полицейскія дѣла, поэтому о каждомъ пріѣзжемъ мы получали сейчасъ же свѣдѣніе. Какъ-то разъ, весною, я получаю записку отъ содержателя казенной гостиницы, купца Наитаки, который мнѣ пишетъ: "Придите, пожалуйста, очень нужны". Являюсь. Наитаки сейчасъ же ко мнѣ. "Дорогой мой,-- говоритъ,-- помогите, посодѣйствуйте..." -- "Что такое?" -- "Да вотъ, -- говоритъ,-- прилетѣла ко мнѣ съ сѣвера нѣкая пчелка, такъ нельзя и, чтобы она и осталась въ моемъ ульѣ?" -- "Какая пчелка?" -- говорю.-- "Пріѣхалъ поручикъ Лермонтовъ, а оставаться-то ему въ Пятигорскѣ, кажется, и нельзя. Похлопочите, пожалуйста, устройте... Да вотъ вы зайдите къ нему; онъ уже давно жаждетъ васъ повидать".
Наитаки повелъ меня наверхъ въ комнату, гдѣ остановился Лермонтовъ. Это былъ единственный свободный въ то время въ гостиницѣ номеръ, расположенный въ срединѣ между двумя корридорами и выходившій окномъ тоже въ корридоръ, хотя и стеклянный. Входя въ номеръ и знакомя меня съ жильцомъ, Наитаки сказалъ:
-- Вотъ, Михаилъ Юрьевичъ, сей представитель нашего начальства. Онъ, конечно, можетъ разъяснить вамъ все, въ чемъ вы нуждаетесь.
Лермонтовъ ходилъ быстрыми шагами по комнатѣ и, увидавъ насъ, сейчасъ же представилъ себя мнѣ и предложилъ стулъ.
-- Видите ли, я ѣду по переводу изъ Петербурга на Кавказъ...
Въ этотъ моментъ Наитаки взялся за ручку двери, чтобы уходить. Лермонтовъ оставилъ меня и подбѣжалъ къ уходившему:
-- Алексѣй Петровичъ, пожалуйста!... Дѣло въ томъ, что я задохнусь здѣсь... Будьте любезны, похлопочите поскорѣе дать мнѣ комнату, гдѣ почище воздухъ...
-- Знаете, послѣ петербургскаго омута хотѣлось бы освѣжиться, -- усмѣхаясь, проговорилъ Лермонтовъ вслѣдъ уходившему Наитаки и сейчасъ же обратился ко мнѣ:-- Я желалъ бы получить свѣдѣніе, могу ли я остаться для леченія въ Пятигорскѣ? Дѣло въ томъ, что, ѣдучи по почтовому трактату въ тенгинскій полкъ, я простудился и долженъ былъ заѣхать сюда, хотя напередъ зналъ, что военныя власти меня встрѣтятъ враждебно.
Выслушавъ эти слова, я высказалъ, что, по-моему, положительно возможно ему будетъ здѣсь остаться, если онъ настойчиво станетъ просить о томъ коменданта, несмотря даже на то, ежели послѣдній скажетъ десять разъ кряду: "нельзя!" Зная доброту старика-полковника Ильяшенка, я надѣялся на полный успѣхъ.
Эта первая моя встрѣча съ Лермонтовымъ до такой степени запечатлѣлась въ моей памяти, что ее я вижу и теперь, какъ будто она произошла только сегодня. Какъ сейчасъ вижу его въ разстегнутомъ армейскомъ сюртукѣ, немного смятомъ и потертомъ въ дорогѣ. Смуглое лицо, закрученные усики, быстрые большіе глаза... Да, знаете, глаза его были замѣчательные, хотя, по-моему, въ нихъ было гораздо больше лукавства, нежели добродушія и откровенности. А, между тѣмъ, манеры у него были до крайности простыя. Говорилъ онъ кратко и ясно, какъ отчеканивалъ...
-- Что же потомъ?
-- А потомъ то и вышло, о чемъ я ему говорилъ: въ тотъ же день Лермонтовъ былъ переведенъ на квартиру въ домъ Челяева на самой окраинѣ города. По поданному имъ рапорту о приключившейся съ нимъ на дорогѣ болѣзни была немедленно же наряжена коммиссія подъ предсѣдательствомъ главнаго врача. Она его свидѣтельствовала въ конторѣ пятигорскаго военнаго госпиталя, признала дѣйствительно больнымъ и "подлежащимъ леченію минеральными водами". Послѣднія слова были очень важны, потому что безъ подобной оговорки ему бы пришлось отправиться для леченія въ Георгіевскій военный госпиталь... Вотъ такъ-то Михаилъ Юрьевичъ и остался въ Пятигорскѣ. Правда, что штабы ставропольскій и тифлисскій не утвердили комендантскаго распоряженія, но послѣ письма Лермонтова въ главному начальнику Кавказскаго края, генералу Головину, ему было окончательно дозволено остаться на водахъ... Интересна исторія съ этимъ письмомъ!
-- А что?
-- Видите, по просьбѣ Лермонтова, это письмо переписывалъ я на-бѣло. Помню, что оно поразило меня въ ту пору изумительною сжатостью и ясностью слога, а, главное, красотой и могучею силой выраженій о тѣхъ обстоятельствахъ, которыя заставили Лермонтова обратиться тогда къ генералу Головину. Поэтому я попросилъ Лермонтова подарить мнѣ черновую и берегъ ее какъ обращикъ письма, главнымъ образомъ. Тогда еще, да и на Кавказѣ, къ тому же, говоря правду, мы мало знали Михаила Юрьевича, какъ геніальнаго поэта... Ну-съ, такъ вотъ я и хранилъ эту черновую всегда при себѣ. А въ 43 году, попавъ въ военно-походный строй и переправляясь въ Абхазіи на маленькомъ каикѣ по бѣшеной рѣчонкѣ, мы разъ перекувырнулись вмѣстѣ съ нимъ и едва-едва остались живы. Вещи же всѣ наши потонули. Въ числѣ ихъ находился и драгоцѣнный листовъ бумаги, исписанный рукою Лермонтова, черновая его письма въ Головину...
-- Вы и послѣ видались съ Лермонтовымъ?
-- Очень часто. Но постойте: прежде чѣмъ разсказывать дальше, скажу вамъ еще о другомъ лицѣ, т.-е. о Мартыновѣ. Знавалъ я и его, очень хорошо знавалъ. Онъ?служилъ въ гребенскомъ козачьемъ полку въ чинѣ майора. Тогда у насъ на водахъ онъ былъ первымъ франтомъ. Каждый день носилъ перемѣнныя черкески изъ самаго дорогаго сукна и все разныхъ цвѣтовъ: бѣлыя, черныя, сѣрыя и къ нимъ шелковые архалуки такіе же или еще синіе. Папаха самаго лучшаго курпяя, черная или бѣлая. И всегда все это было разное,-- сегодня.не надѣвалъ того, что носилъ вчера... Къ такому костюму онъ привѣшивалъ на серебряномъ поясѣ длинный чеченскій кинжалъ безъ всякихъ украшеній, опускавшійся ниже колѣнъ, а рукава черкески засучивалъ выше локтя. Это настолько казалось оригинальнымъ, что обращало на себя общее вниманіе: точно онъ готовился каждую минуту схватиться съ кѣмъ-нибудь... Дальше будетъ видно, что Лермонтовъ именно этимъ и воспользовался для своихъ остротъ надъ Мартыновымъ.
-- Красивъ онъ былъ?
-- Да вотъ какъ: въ тѣ времена, при Николаѣ Павловичѣ, гвардейскіе офицеры для леченія только и отпускались на кавказскія воды. Съѣзжалось ихъ многое множество: кирасиры, гусары -- всякіе!... Бывало, гуляютъ по бульвару, одинъ другаго лучше въ своихъ петербургскаго покроя мундирахъ. А Мартыновъ даже и среди нихъ былъ первый. Высокій, стройный, черные на выкатѣ глаза такъ и горятъ изъ-подъ папахи. Посмотришь на него, красавецъ, да и только!... И видъ такого чеченъ-джигита!...
Въ то время на водахъ жилось весело, не то что теперь. Тогда и средства, и люди были другіе. Первыхъ было больше, а вторые... Знаете, я вамъ скажу, тогда люди были проще нынѣшнихъ, довольствовались такими развлеченіями, на которыя ныньче и смотрѣть не станутъ. Байронизмъ, разочарованность эта самая, правда, были въ модѣ, только все это было какое-то внѣшнее, напускное у большинства... Все больше насчетъ веселья бывало. Хорошо жилось!... Особенной пышности не было, положимъ, за то веселья сколько угодно: пикники, кавалькады, танцы, балы каждый день. Молодежь скакала и веселилась... Сколько романовъ тутъ случалось -- не перечтешь!
Мартыновъ пользовался большимъ вниманіемъ женскаго пола. Про Лермонтова я этого не скажу. Его скорѣе боялись, т.-е. его остраго языка, насмѣшекъ, каламбуровъ... Особенно часто вся наша золотая молодежь собиралась въ домѣ генеральши Верзилиной!
Она славилась радушіемъ и гостепріимствомъ и у нея всегда было весело всѣмъ. У генеральши вечера бывали очень часто и царицами на нихъ -- три ея красавицы-дочери. И Лермонтовъ, и Мартыновъ, конечно, оба являлись сюда и оба ухаживали за барышнями. Потомъ въ этомъ же домѣ и ссора у нихъ завязалась, какъ вы знаете. Тогда говорили, что Лермонтовъ острилъ надъ майоромъ и все показывалъ, какъ онъ разгуливаетъ съ отвороченными рукавами черкески.
-- Вы знаете подробности?
-- Вотъ видите ли, по слѣдствію, произведенному послѣ дуэли, какъ сейчасъ помню, такъ выяснено, "что между поручикомъ Лермонтовымъ и майоромъ Мартыновымъ въ одномъ семейномъ домѣ, фамилія коего скрыта, произошла ссора, но изъ-за чего именно, секунданты не сказали, но объяснили, что въ одинъ поздній вечеръ, по выходѣ изъ дома Мартынова и Лермонтова на улицу, первый, подойдя къ Лермонтову, сказалъ: "За сегодняшнія остроты я тебя, Миша, не желаю прощать". Тогда Лермонтовъ, захохотавъ, отозвался: "Пожалуйста, придумай возмездіе посерьезнѣе". Мартыновъ вспыхнулъ на эту выходку и произнесъ: "Серьезнѣе? Дуэль!... Прошу назначить часъ и мѣсто, если желаешь кончить серьезно". Лермонтовъ выразилъ полную готовность и, обратясь къ корнету Глѣбову, просилъ быть его секундантомъ, а Мартыновъ попросилъ о томъ же князя Васильчикова. Оба согласились и всѣ разошлись по квартирамъ".
Но на другой же день послѣ этого о ссорѣ узналъ командиръ волгскаго козачьяго полка, полковникъ Мезенцевъ, жившій по сосѣдству съ Лермонтовымъ. Мезенцевъ слылъ другомъ каждаго, съ кѣмъ сводилъ знакомство, и, будучи добрѣйшимъ человѣкомъ, во что бы то ни стало захотѣлъ помирить поссорившихся друзей. Онъ сейчасъ же и прибѣгъ за помощью къ вліятельнымъ знакомымъ, въ числѣ которыхъ находились извѣстный генералъ кн. В. С. Голицынъ и докторъ Ребровъ, консультантъ Лермонтова. Посовѣтовавшись вмѣстѣ, они всѣ рѣшили, что, прежде всего, слѣдуетъ немедленно же удалить Лермонтова, хотя бы въ Желѣзноводскъ. Взялся за это Ребровъ.
Только что Лермонтовъ проснулся и не успѣлъ еще встать какъ слѣдуетъ съ постели, къ нему явился докторъ. Онъ началъ издалека: спросилъ о здоровьѣ, потомъ сосчиталъ пульсъ и, подумавъ, началъ совѣтовать Михаилу Юрьевичу одѣваться и тотчасъ же ѣхать въ Желѣзноводскъ.
-- У васъ такое нервное разстройство, что вамъ ни минуты здѣсь нельзя остаться.
Лермонтовъ просилъ отсрочить отъѣздъ, но Ребровъ объявить ему рѣшительно, что ежели тотчасъ же не будетъ исполнено его предписаніе, то онъ не только откажется давать ему совѣты и выпишетъ изъ числа своихъ больныхъ, но и донесетъ объ этомъ коменданту. Лермонтовъ, волей-неволей, подчинился, уѣхалъ въ Желѣзноводскъ и жилъ тамъ въ теченіе нѣсколькихъ дней. Въ это время всѣ знакомые принимали самыя энергичныя мѣры, чтобы помирить разссорившихся товарищей, за исключеніемъ нѣкоего поручика Дорохова, стараго дуэлиста, который поджигалъ Мартынова къ тому, чтобы драться...
Я уже упоминалъ, что на водахъ жилъ въ это время князь Владиміръ Сергѣевичъ Голицынъ. Это былъ важный генералъ, чистѣйшій аристократъ и человѣкъ очень богатый.
15 іюля были его именины. Ну, разумѣется, именины такого магната въ то время не могли пройти безъ торжества. На этотъ разъ торжество предполагалось особое, такое, какого въ Пятигорскѣ еще и не видывали. Съ утра уже начали съѣзжаться въ князю для поздравленій. Всѣхъ, кто былъ принять, Голицынъ лично приглашалъ вечеромъ на балъ, а остальнымъ разослалъ приглашенія. Балъ долженъ былъ происходить въ Казенномъ саду и для него нарочно въ теченіе нѣсколькихъ дней строили обширнѣйшій павильонъ, который внутри весь состоялъ изъ зеркалъ, спрятанныхъ въ зелени и цвѣтахъ. Ничего подобнаго у насъ никогда не видали и потому по цѣлымъ днямъ вокругъ павильона шла точно осада: народъ приходилъ толпами любоваться роскошною постройкой.
На балъ этотъ должны были пріѣхать и Лермонтовъ съ Мартыновымъ. Старанія примирить ихъ не пропали даромъ: они считались если и не совсѣмъ помирившимися, то, во всякомъ случаѣ, уже достаточно подготовленными къ мировой. Хотѣли вообще сдѣлать такъ, чтобы до бала оба врага встрѣтились гдѣ-нибудь и тутъ бы и простили другъ друга. Мѣсто для того выбрали подходящее. Вы знаете нѣмецкую колонію Каррасъ?
-- Знаю, конечно.
-- Ну, такъ въ ней. Она какъ разъ на полпути между Пятигорскомъ и Желѣзноводскомъ. Рѣшили, что Лермонтовъ, выѣхавъ изъ Желѣзноводска, остановится въ колонійкѣ, въ гостиницѣ у нѣмца Рошке, здѣсь столкнется съ Мартыновымъ, ихъ заставятъ помириться, а потомъ всѣ тутъ же и сядутъ обѣдать. Распорядились насчетъ обѣда и, главное, вина: причина была уважительная!... По началу все шло отлично. Лермонтовъ пріѣхалъ первымъ изъ Желѣзноводска и, кажется, верхомъ. Онъ спросилъ себѣ кофе и, пока его подавали, изъ всѣхъ силъ любезничалъ съ очень хорошенькою нѣмочкой -- хозяйкой гостиницы. Немного спустя подкатили къ крыльцу бѣговыя дрожки и съ нихъ сошли Мартыновъ вдвоемъ съ Дороховымъ.
Входя въ залъ, Мартыновъ издалека, но очень вѣжливо поклонился Лермонтову и направился къ хозяйкѣ, которой любезно пожалъ руку. Михаилъ Юрьевичъ сію же минуту иронически улыбнулся и сталъ еще внимательнѣе разговаривать съ фрау Елизаветъ.
Мартыновъ отошелъ къ сторонѣ и, пройдясь нѣсколько разъ въ волненіи по залѣ, неожиданно обратился къ Лермонтову въ упоръ по-французски:
-- Вы, кажется, забыли о вашемъ обязательствѣ дать мнѣ удовлетвореніе?... Скрываетесь и ловеласничаете!...
Лермонтовъ чуть повернулъ къ нему голову и дѣланнымъ презрительнымъ тономъ оторвалъ сквозь зубы:
-- Мнѣ мѣшали... Но я всегда готовъ, и даже сейчасъ. Куда прикажете ѣхать?
-- Подъ Машукъ, -- отвѣтилъ коротко Мартыновъ и тотчасъ же вышелъ и уѣхалъ съ Дороховымъ.
Всего этого, можетъ быть, не было бы, если бы не запоздали пріѣхать друзья. Но они явились послѣ уже разговора и застали только одного Лермонтова. Вмѣстѣ съ ними пріѣхало также общее знакомое семейство помѣщика Прянишникова изъ Желѣзноводска. Разумѣется, оно не узнало, что произошло здѣсь, но товарищамъ своимъ Лермонтовъ тотчасъ же сообщилъ потихоньку, чтобы они не хлопотали очень, потому что развязка его ссоры съ Мартыновымъ должна произойти не здѣсь, въ гостиницѣ, а подъ Машукомъ, куда поѣхалъ Мартыновъ. При этомъ онъ прибавилъ, что послѣдній ждетъ его и потому нужно торопиться. Всѣ наскоро пообѣдали и выѣхали.
Проѣхавъ лѣсъ, такъ называемые "дубки", Лермонтовъ распростился съ Прянишниковыми и другими, направившимися къ Пятигорску, а самъ съ нѣсколькими товарищами, верхами, поворотилъ къ Машуку, гдѣ на избранномъ мѣстѣ дожидался Мартыновъ. Около него стоялъ Дороховъ, державшій ящикъ съ пистолетами.
-- А Прянишниковъ и тѣ другіе, что поѣхали въ Пятигорскъ, такъ и не знали, куда и зачѣмъ отправился Лермонтовъ?
-- Ну, натурально. Уговорились всѣ встрѣтиться ввечеру на голицынсконъ балѣ... Впрочемъ, балъ этотъ такъ и не состоялся: около шести часовъ вечера вдругъ хлынулъ страшный ливенъ, разразилась гроза съ такими оглушительными ударами, что я послѣ и не слыхивалъ подобныхъ. Дождь моментально затопилъ всѣ дороги и готовый уже павильонъ.
Разумѣется, на балъ никто и не поѣхалъ. Да и ѣхать было совсѣмъ невозможно... Именно въ это время и происходила дуэль, во до утра никто о ней и не зналъ.
На другой день, 16 іюля, корнетъ Глѣбовъ, явясь къ коменданту, сообщилъ ему о происшедшемъ поединкѣ и о, смерти Лермонтова. Не успѣли смолкнуть толки о вчерашней грозѣ и неудавшемся балѣ, какъ вдругъ другая страшная новость. Это было еще неожиданнѣе грозы, да и ударъ, конечно, былъ оглушительнѣе. Новость съ быстротою молніи распространилась по городу и поразила всѣхъ, какъ внезапный громовый раскатъ среди яснаго дня... Сразу все оживилось: всѣ ѣздили и бѣгали другъ къ другу, чтобъ узнать что-нибудь. Я вамъ скажу, что многіе, очень многіе, плакали, какъ дѣти. Всѣ сожалѣли, ахали, охали, винили знакомыхъ Лермонтова, что тѣ не могли предупредить... Словомъ, произошло то же, о чемъ писалъ самъ покойный, когда умеръ Пушкинъ:
"...Рыданья,
Похвалъ и слезъ ненужный хоръ
И жалкій лепетъ оправданья..."
Много всего этого было. Знать-то нѣкоторые и знали, конечно, что ссора этимъ можетъ кончиться, а какъ кончилось этимъ... Ну, да ужь теперь дѣло прошлое!
Только что вышелъ Глѣбовъ отъ коменданта, послѣдній шлетъ за мной. Ни минуты не медля, являюсь. Вижу, старикъ плачетъ навзрыдъ и сквозь слезы приказываетъ мнѣ сейчасъ же идти на квартиру Лермонтова и тамъ ждать прибытія плацъ-майора, подполковника Унтилова. Унтиловъ скоро пріѣхалъ и поручилъ мнѣ составить опись имуществу покойнаго Михаила Юрьевича, а самъ занялся разборомъ его бумагъ. Собравши и тщательно упаковавъ ихъ, онъ передалъ связку коменданту и тотъ, первою же почтой, отправилъ ее при своемъ донесеніи шефу жандармовъ, гр. Бенкендорфу.
Во время производства описи народу набралось не только полный дворъ, но заняли и улицу передъ домомъ. Всѣ, разумѣется, толковали и спрашивали о причинѣ дуэли, осуждая съ негодованіемъ Мартынова, находившагося уже подъ арестомъ на гауптвахтѣ. Завѣряю васъ, онъ томился страшно въ раскаяніи за свою горячность. Нѣсколько дней не ложился и только и дѣлалъ, что шагалъ изъ угла въ уголъ по корридору чуть ли не до помраченія разсудка.
Подполковникъ Унтиловъ нѣсколько разъ выходилъ на дворъ и успокоивалъ собравшихся, говоря, что это не злонамѣренное убійство, а поединокъ, т.-е. по обоюдному согласію обоихъ. Кто-то крикнулъ:
-- Дуэль-то произошла изъ-за барышни! Мнѣ говорили объ этомъ сѣнныя дѣвушки, что Мартыновъ заступился за нее и убилъ Лермонтова.
Тотчасъ же это подхватили и стали разсуждать на разные лады... Но постепенно, однако, народъ расходился со двора. Оставались только мы съ Унтиловымъ, да еще нѣсколько человѣкъ знакомыхъ и друзей покойнаго. Помню, что они говорили, что, несмотря на всѣ ихъ старанія, пятигорскіе священники ни за что не соглашаются хоронить Лермонтова по христіанскому обряду, доказывая, что онъ самоубійца. Унтиловъ посовѣтовалъ имъ обратиться къ начальнику штаба, полковнику Травкину, пріѣхавшему изъ Ставрополя въ Пятигорикъ. Скоро послѣ этого является ординарецъ, отъ Травкина и передаетъ мнѣ требованіе, чтобъ я сейчасъ же былъ у полковника.
Едва лишь я отворилъ, придя къ нему на квартиру, дверь его кабинета, какъ онъ своимъ сильнымъ металлическимъ голосомъ отчеканилъ:
-- Сходить къ отцу протоіерею, поклониться отъ меня и передать ему мою просьбу похоронить Лермонтова. Если же онъ будетъ отговариваться, сказать ему еще то, что въ этомъ нѣтъ никакого нарушенія закона, такъ какъ подобною же смертью умеръ извѣстный Пушкинъ, котораго похоронили со святостью и провожалъ его тѣло на кладбище почти весь Петербургъ.
Выйдя отъ Траскина, я отправился къ протоіерею, о. Павлу Александровскому, и передалъ буквально слова полковника. Отецъ Павелъ подумалъ-подумалъ и, наконецъ, сказалъ:
-- Успокойте г. полковника: все будетъ исполнено по его желанію...
Вотъ вы давеча спрашивали: знаю ли я подробности ссоры? До сихъ поръ я вамъ все разсказывалъ про внѣшнюю сторону дѣла, какъ тогда было всѣмъ извѣстно, кто знавалъ Лермонтова и Мартынова. Оба они, вѣдь, были люди выдававшіеся и, разумѣется, ими интересовались многіе... Теперь я поразскажу вамъ и другія подробности, которыя знали немногіе. У Верзилиныхъ, правда, сходилось не мало народу, но, все-таки, бывали далеко не всѣ, а самыя, такъ сказать, сливки пятигорскаго общества. Â сливокъ, какъ вы знаете, даже и на хорошемъ молокѣ много не бываетъ... Ну-съ, такъ вотъ то, что происходило, когда Лермонтовъ, и Мартыновъ сходились у Верзилиной, знали вообще очень немногіе... У меня была хорошо знакомая личность, которая всегда присутствовала на верзилинскихъ вечерахъ и вообще интимно была принята въ этомъ домѣ. Она мнѣ разсказала то, чего я самъ не замѣчалъ, и вообще передала всѣ подробности, которыя я своевременно записалъ и теперь могу подѣлиться съ вами, не прибавляя и не убавляя ни одной черточки изъ того, что тогда, т.-е. подъ самымъ свѣжимъ впечатлѣніемъ, было услышано и записано.
Въ семействѣ генеральши Верзилиной, кромѣ двухъ уже взрослыхъ дочерей, имѣлась еще третья, Надя. Это былъ подросточекъ, не достигшій еще и шестнадцатилѣтняго возраста. Съ розой сравнивать ее было еще рано, но, какъ прелестный бутонъ, она обѣщала прекраснѣйшій цвѣтокъ. Милый ребенокъ быль такъ наивно, по-дѣтски, веселъ и остеръ, что имъ всѣ рѣшительно восхищались, что бывалъ у Верзилиныхъ. Она очаровывала всю молодежь, но больше всѣхъ за нею ухаживалъ красавецъ Мартыновъ, которому и она, повидимому, оказывала особое предпочтеніе. Конечно, такое вниманіе не нравилось Лермонтову и онъ бѣсилъ своего товарища всевозможными остротами, всегда стараясь, чтобы ихъ слышали всѣ и преимущественно Надя.
Дѣвочка, заинтересованная Мартыновымъ, сейчасъ же послѣ этого почувствовала нерасположеніе къ Михаилу Юрьевичу, стала удаляться отъ разговоровъ съ нимъ, избѣгать его и его любезностей. Послѣдній еще сильнѣе началъ нападать на Мартынова и становился все изобрѣтательнѣе и злѣе въ своихъ остротахъ. Онѣ все больше и больше переходили въ простыя насмѣшки. Этотъ разладъ между пріятелями не остался, незамѣченнымъ. Хозяйка дома, Марья Ивановна, тотчасъ же приняла нѣкоторыя мѣры: разъ какъ-то на вечерѣ она отозвала Надю въ свою спальню и замѣтила ей, что она неровно себя держитъ среди молодежи и въ особенности съ Лермонтовымъ. Барышня, разумѣется, сейчасъ же расплакалась и даже не хотѣла болѣе выходить въ залу. Марья Ивановна, однако, настояла, чтобы ока не капризничала и шла, такъ какъ ея внезапное долгое отсутствіе покажется всѣмъ страннымъ и неприличнымъ. Наскоро умывшись, оправившись и немного успокоившись, Надя рѣшилась выйти. Выходя, она прицѣпила къ своему поясу маленькій кинжалъ-игрушку въ малиновой оправѣ съ серебромъ. Глазки ея еще не совсѣмъ высохли отъ слезъ, а курчавая головка, наскоро причесанная, хранила слѣды поспѣшнаго туалета.
Надя вышла рѣшительно, съ надувшимся, сердитымъ лицомъ Вмѣстѣ съ кинжаломъ это выраженіе могло показаться комически воинственнымъ и очень, разумѣется, шло къ хорошенькой дѣвушкѣ. Отъ Лермонтова оно не могло укрыться и онъ, замѣтивъ перемѣну въ ея настроеніи, тотчасъ же предложилъ написать экспромту такой, какъ выразился онъ, который бы приличествовалъ серьезности расположенія Надежды Петровны.
Подойдя съ нею къ ломберному столу, поэтъ, не задумываясь начерталъ мѣлкомъ на сукнѣ:
"Надежда Петровна,
Зачѣмъ такъ неровно
Разобранъ вашъ рядъ
И букли назадъ?
На шейкѣ лежитъ
Платочекъ неровно,
На поясѣ ножъ..."
Шутка, очевидно, развеселила Надю и она быстро отпарирова да послѣднюю строчку:...
-- Зачѣмъ на поясѣ ножъ? Извольте, сейчасъ скажу: затѣмъ чтобъ заколоть каждаго, кому не нравлюсь, и, главное, того демона, который захочетъ возмутить нашъ покой!...
Фраза о демонѣ, конечно, назначалась Лермонтову.
Онъ пришелъ въ положительный восторгъ и въ ту же минуту воскликнулъ:
-- Надежда Петровна, да вы совершеннѣйшая прелесть! Но что нибудь изъ двухъ: убейте меня, если я кажусь противнымъ, или Мартынова, потому что онъ мѣшаетъ мнѣ боготворить васъ!
Дѣвушка съ хохотомъ вскочила съ своего мѣста и приняла театрально-величавую позу.
-- Хорошо, я посмотрю еще!... Но знайте: тотъ, который провинится первый, расплатится своею жизнью...
Раздался всеобщій смѣхъ многочисленныхъ гостей. Со всѣхъ сторонъ послышалось: "Браво! браво, Надежда Петровна!" Шумъ и хохотъ не позволяли ничего путемъ разслышать; молодежь окружила Надю и всѣмъ стало необыкновенно весело. Лермонтовъ тоже всталъ со стула и, сложивъ крестообразно руки на груди, произнесъ шутливо-покорнымъ тономъ:
-- Предаю духъ мой и себя самого вашему великому милосердію и справедливости... Карайте, карайте меня, если я кажусь виновникомъ вашего неспокойствія!
Такія сцены происходили нерѣдко на вечерахъ у Верзилиныхъ. Для всѣхъ, конечно, казались онѣ простою забавой молодежи. Никто тогда, разумѣется, не могъ даже предполагать, что разладъ Лермонтова съ Мартыновымъ коренится въ очень серьезномъ чувствѣ для обоихъ къ одной и той же особѣ. Но съ каждымъ днемъ отношенія двухъ прежнихъ пріятелей становились все холоднѣе и натянутѣе. Раздражительность усиливалась. Такъ шло до того роковаго вечера, съ котораго прекратились навсегда веселье и сборы молодыхъ людей въ домѣ Верзилиной.
Въ этотъ послѣдній вечеръ составились танцы подъ фортепіано. Мартыновъ почти все время танцовалъ съ Надей, которая была очень весела и не переставала улыбаться своему кавалеру. Лермонтовъ казался пасмуренъ,-- видимо было, что это злило его страшно. Однако, никто этого какъ бы не замѣчалъ и менѣе всего сами виновники. Подъ конецъ вечера, когда танцы на время прекратились, произошло то обстоятельство, которое привело къ серьезнымъ послѣдствіямъ, ставшимъ вскорѣ роковыми.
Пока танцовали, Лермонтовъ, не принимавшій участія въ танцахъ, присѣлъ къ ломберному столу, тому самому, гдѣ еще недавно онъ написалъ свой экспромптъ, и занялся рисованіемъ. Изъ-подъ мѣлка его вышло каррикатурное изображеніе Мартынова съ засученными рукавами и всегдашнимъ длиннымъ кинжаломъ. Лицо имѣло большое сходство съ мартышкой. Рядомъ съ этимъ онъ набросалъ курчавую головку и отдѣлалъ ее съ самымъ старательнымъ изяществомъ. Покончивъ съ рисованіемъ, поэтъ закрылъ крышку стола и сталъ ждать перерыва танцевъ.
Только что они превратились, Лермонтовъ подошелъ въ Надѣ и тихо предложилъ ей посмотрѣть ея изображеніе, которое такъ подходитъ къ теперешнему ея счастливому настроенію. Надя сначала било уклонилась, но, взглянувъ на слѣдившую за нею Марью Ивановну и вспомнивъ, конечно, недавній упрекъ въ неровности, взяла предложенную поэтомъ руку и подошла съ нимъ къ столу. Онъ открылъ крышку и, быстро подписавъ подъ каррикатурой М., а подъ ея изображеніемъ Н., спросилъ въ полголоса:
-- Скажите откровенно, Надежда Петровна: возможно ли, чтобъ эти два имени могли соединиться?
Дѣвушка вся вспыхнула и сразу не нашлась что отвѣтить. Но спустя минуту она рѣзко и рѣшительно сказала:
-- Вы -- злой геній и сходите съ ума! Пожалуйста, оставьте меня въ покоѣ,-- и, вырвавъ руку, убѣжала въ свою комнату, залившись слезами.
Мартыновъ зорко слѣдилъ за всѣмъ и все, разумѣется, видѣлъ, хотя ничего не понималъ, что происходило у стола. Только что Надя скрылась, онъ направился къ столу, но Лермонтовъ, замѣтя его приближеніе, уже стиралъ нарисованное и закрылъ крышку подъ самымъ носомъ пріятеля. Однако, Мартыновъ несомнѣнно понялъ, что была какая-то злая острота на его счетъ. Онъ смолчалъ и отошелъ къ другимъ гостямъ.
Вечеръ послѣ того скоро кончился. Бывшіе на немъ прощались и расходились изъ дома. Въ числѣ другихъ вышли Лермонтовъ съ Мартыновымъ. Послѣдній тутъ же на улицѣ, въ присутствіи остальной молодежи, вызвалъ на дуэль Михаила Юрьевича совершенно при тѣхъ условіяхъ, какъ было показано на слѣдствіи и какъ я уже разсказалъ вамъ раньше.
Дуэль, какъ вы уже знаете, вызвала не мало сожалѣній, слезъ и еще больше толковъ. Спустя долгое время все еще продолжали вспоминать о роковомъ происшествіи, строить различныя предположенія насчетъ судьбы оставшагося въ живыхъ виновника и участниковъ поединка. Такъ прошло нѣсколько недѣль, пока не было получено высочайшаго повелѣнія судить Мартынова и секундантовъ военнымъ судомъ въ Пятигорскѣ.
Судъ открылся подъ предсѣдательствомъ подполковника Унтилова, того самаго, съ которымъ мы вмѣстѣ производили опись имуществу Лермонтова. Въ составъ членовъ суда вошло нѣсколько офицеровъ изъ ближайшихъ въ Пятигорску войскъ и аудитора. Разбирательство кончилось скоро. Рѣшеніемъ суда Мартыновъ приговоренъ къ продолжительному заключенію въ крѣпости, а кн. Васильчиковъ и Глѣбовъ отдѣлались болѣе легкимъ наказаніемъ. Военно-судное дѣло прислано было пятигорскому коменданту для храненія въ архивѣ при его канцеляріи...
-- Оно и теперь тамъ?
-- Представьте, нѣтъ. Нѣсколько разъ біографы Лермонтова обращались къ намъ и пробовали разыскивать дѣло, но совершенно напрасно. Вѣроятно, оно кѣмъ-нибудь секретно унесено и скрыто. Понять не могу, зачѣмъ?...
-- Вы, конечно, хорошо знаете мѣсто дуэли?
-- Зналъ прежде. Но за полстолѣтіе здѣсь все такъ измѣнилось, что невозможно и узнать. Кустарники прежніе разрослись давнымъ-давно въ могучія деревья, тамъ, гдѣ были лѣса когда-то, проложены дороги и т. д. Очень все измѣнилось...
По поводу здѣшнихъ метаморфозъ, происшедшихъ за 50 лѣтъ, пишущему эти строки невольно пришли на память его собственныя тщетныя старанія разыскать мѣсто Лермонтовскаго поединка. Это было нѣсколько лѣтъ назадъ, я проѣзжалъ черезъ Пятигорскъ и ючень хотѣлъ повидать кого-нибудь изъ современниковъ поэта, лично его знавшихъ; послѣ долгихъ поисковъ мнѣ указали на одного пятигорскаго мѣщанина по фамиліи Чухнина,-- не знаю, живъ ли юнъ еще. Но вотъ что писалъ я тогда о своей неудачѣ:
"Чухнинъ оказался старенькимъ, плохо видящимъ и плохо слышащимъ старичкомъ, съ небольшою бородкой, сѣдые волосы которой уже успѣли пожелтѣть отъ времени. Ему 67 лѣтъ, но онъ еще довольно подвижный человѣчекъ, опрятно одѣтый и не потерявшій память. Особенно хорошо онъ помнитъ случаи изъ своей молодости, которая совпадала какъ разъ со временемъ пребыванія въ Пятигорскѣ Лермонтова. Онъ очень хорошо помнить поэта и весьма подробно и вѣрно описалъ мнѣ его наружность. Онъ разсказывалъ, что неоднократно возилъ Михаила Юрьевича и даже, будто бы, находился при перевозкѣ послѣдняго съ мѣста дуэли его съ Мартыновымъ. Иванъ Андреевъ Чухнинъ былъ прежде по профессіи извощикъ, живетъ здѣсь уже давно, хотя по происхожденію онъ тамбовецъ. Онъ бывшій крѣпостной тамбовской помѣщицы г-жи Тарновской, которая и завезла его въ Пятигорскъ, гдѣ онъ остался, впослѣдствіи выкупившись на волю и приписавшись къ мѣстному мѣщанскому обществу. Старикъ шамкающимъ голосомъ передавалъ мнѣ свои воспоминанія о "хорошемъ баринѣ", какъ онъ называетъ покойнаго поэта.
"-- Хорошій, хорошій былъ баринъ... Всѣ потомъ у насъ жалѣли, когда его убили... Горячій былъ только, а то хорошій баринъ, царство ему небесное!
"-- Помните ли вы то мѣсто, гдѣ застрѣлили Михаила Юрьевича?
"-- Мѣсто?... Гм!... Помню, помню, какъ же!... У горы это. Тутъ такъ вотъ дорога шла, а вотъ въ сторону-то кусточки. Такъ около ихъ. Такъ шаговъ двадцать или двадцать пять отступя...
"-- А можете вы показать теперь? Не поѣдете ли вы со мной?
"Уламывать старика, однако, пришлось долго, пока онъ, наконецъ, согласился поѣхать со мной. Я, между прочимъ, навелъ о немъ нѣкоторыя справки касательно его памяти и правдивости. Отвѣтъ отъ всѣхъ получился самый удовлетворительный.
Мы отправились скоро на мѣсто роковой дуэли Лермонтова. Объѣхавъ часть Нашука, у подошвы которой идетъ дорога къ Перкальской скалѣ, мы миновали кладбище съ старинною церковью и, проѣхавъ еще значительное пространство лѣсомъ, остановились невдалекѣ отъ названной скалы. Тутъ, въ сторонѣ отъ дороги, на ровной зеленой лужайкѣ разбросаны красивыя, густыя купы деревьевъ, постепенно переходящихъ въ сплошной лѣсъ. Здѣсь, по разсчету Чухнина, и происходила дуэль Лермонтова. Понятно, что мой путеводитель не былъ въ состояніи точно обозначить мѣсто поединка. Единственно, что осталось у него въ воспоминаніяхъ на этотъ счетъ, были кусты, которыхъ онъ долго и тщетно искалъ.
"Мнѣ, наконецъ, стало смѣшно и жаль бѣднаго старика: онъ, видимо, не принималъ въ соображеніе протекшее время, въ которое любые кусты должны были превратиться въ высокія старыя деревья..."
Слова г. Карпова живо напомнили мнѣ все это.
-- Скажите,-- спрашивалъ я его,-- да неужели же никто и никогда не пробовалъ дѣлать попытокъ сыскать роковое мѣсто?
-- Еще очень недавно дѣлали и добились результатовъ. Въ 1881 году, во время курса, въ годовщину смерти поэта, кружокъ пріѣзжихъ артистовъ и многіе другіе справляли память покойнаго. Тогда, по почину, кажется, артиста Императорскихъ театровъ Щуровскаго, была составлена коммиссія для разысканія и опредѣленія мѣста дуэли съ цѣлью постановки на немъ какого-нибудь знака или памятника. Въ этой коммиссіи, кромѣ Щуровскаго, участвовалъ мѣстный полицеймейстеръ и я, въ качествѣ пятигорскаго городскаго головы. Мы начали дѣлать справки. Между прочимъ, припомнилъ кто-то изъ здѣшнихъ старожиловъ, что мѣсто поединка хорошо извѣстно родственнику Лермонтова, помѣщику Хостатову, къ которому я и отнесся съ вопросомъ по сему дѣлу. Хостатовъ отвѣтилъ, что мѣсто отлично знаетъ бывшій его крѣпостной человѣкъ, пятигорскій мѣщанинъ Евграфъ Чаловъ.
Вотъ его подлинныя объясненія на наши вопросы:
"Я дѣйствительно находился при дуэли Лермонтова съ Мартыновымъ по тому случаю, что тогда я держалъ верховыхъ лошадей и провожалъ всякагоs кто нанималъ ихъ. Лермонтовъ былъ со многими дамами и мужчинами въ колоніи Каррасъ въ гостиницѣ у Рошке, у котораго они всѣ обѣдали. Послѣ обѣда, возвращаясь въ Пятигорскъ и проѣхавъ лѣсъ "дубки", дамы съ нѣкоторыми кавалерами поѣхали дальше къ городу, а Лермонтовъ съ своими товарищами и мною поворотили по опушкѣ лѣса и стали подниматься на подошву горы Машука по слѣду, оставленному на мокрой травѣ бѣговыми дрожками Мартынова. Переѣхавъ дорогу, ведущую къ каменоломнямъ, мы скоро увидали Мартынова и остановились. Затѣмъ Лермонтовъ, по указанію секундантовъ, сталъ въ позицію, затылкомъ къ горѣ Бештау, а Мартынова, отведя на нѣсколько шаговъ, поставили затылкомъ къ горѣ Машуку. Лермонтовъ стоялъ съ пистолетомъ, дуло котораго было поднято вверхъ. Черезъ нѣсколько минутъ, по знаку секундантовъ, Мартыновъ сталъ приближаться къ Лермонтову и, въ моментъ ослѣпительной молніи и сильнѣйшаго удара грома, выстрѣлилъ. Звука выстрѣла, за грозой, никто не слышалъ, но видѣли, какъ въ ту же секунду Лермонтова судорожно передернуло, онъ покачнулся и сталъ медленно клониться къ землѣ, потомъ упалъ совсѣмъ. Падая, онъ выстрѣлилъ въ свою очередь, и выстрѣлилъ вверхъ...
"Всѣ бросились въ мѣсту. Послали въ Пятигорскъ за экипажемъ... Не скоро показались нетерпѣливо ожидаемыя дрожки, на которыхъ пріѣхалъ, нынѣ уже умершій, пятигорскій мѣщанинъ Семенъ Пантелѣевъ. Сейчасъ же подняли Лермонтова, положили въ экипажъ и Пантелѣевъ, въ сопровожденіи другихъ, повезъ убитаго къ нему на квартиру въ домъ Челяева. На квартиру привезли тѣло уже вечеромъ, довольно поздно..."
Вотъ вамъ точныя показанія свидѣтеля поединка. Они очень цѣнны, потому что дали возможность окончательно выяснить настоящее мѣсто дуэли.
-- А знаете ли вы что-либо о дальнѣйшей судьбѣ участвовавшихъ въ ней?-- спросилъ я разскащика.
-- О комъ же, напримѣръ, вы хотите знать?... Дороховъ, какъ извѣстно, убитъ гдѣ-то въ Чечнѣ при занятіи какой-то позиціи. Тогда ходилъ слухъ, что онъ совершилъ въ этомъ дѣлѣ настоящій подвигъ... Что касается Глѣбова, онъ послѣ служилъ адъютантомъ при командовавшемъ войсками кавказской линіи. Какъ-то разъ, ѣдучи въ Тифлисъ по почтовой дорогѣ съ важными депешами, онъ наткнулся на горсть закубанскихъ горцевъ, которые и взяли его въ плѣнъ. Просидѣвъ у нихъ нѣсколько мѣсяцевъ на цѣпи, онъ былъ выкупленъ и пріѣхалъ въ Ставрополь. Вскорѣ онъ умеръ, потому что въ плѣну слишкомъ надорвалъ здоровье...
-- А Надежда Петровна?
-- Надежда Петровна... Боже ной, какъ все это недавно, кажется, было! А, между тѣмъ, цѣлые полвѣка...И всѣ въ могилахъ и никого, никого почти не осталось отъ тѣхъ людей, тѣхъ лѣтъ!... Такъ вы про Надю?... Надежда Петровна была потомъ замужемъ за офицеромъ. Впрочемъ, въ супружествѣ она была лишь нѣсколько лѣтъ и умерла тоже... Сколько она выстрадала, бѣдная, и въ такія юныя еще лѣта, выстрадала за погибшаго Лермонтова, за Мартынова... Да, впечатлѣнія эти -- помрачающія душу!...
Г. Карповъ, заканчивая свои воспоминанія, прибавилъ, что вся фактическая часть ихъ не подлежитъ никакому сомнѣнію даже въ смыслѣ запамятованія чего бы то ни было имъ самимъ.
-- Во-первыхъ, память у меня и до сихъ поръ вообще очень хорошая, а къ эпизодамъ моей молодости въ особенности; во-вторыхъ, всѣ факты моего разсказа я имѣлъ привычку записывать тотчасъ же, т.-е. подъ самымъ свѣжимъ впечатлѣніемъ... Разумѣется, тутъ есть и пропуски въ моихъ воспоминаніяхъ, но ихъ пусть восполнятъ другіе, кто знавалъ Лермонтова такъ или иначе, когда онъ жилъ у насъ на водахъ...
Къ этимъ послѣднимъ словамъ нельзя, конечно, не присоединиться и вообще. Прошло 50 лѣтъ со дня безвременной кончины великаго русскаго поэта. Страсти угасли, многихъ, очень многихъ уже нѣтъ въ живыхъ, наконецъ, все то, что казалось въ свое время неудобнымъ и щекотливымъ Для обнародованія, уже прошло чрезъ горнило полустолѣтія и перестало казаться таковымъ. Русское общество вправѣ ожидать и требовать полнаго жизнеописанія своего любимѣйшаго поэта. И оно возможно при содѣйствіи тѣхъ, кто зналъ Лермонтова въ тотъ или другой періодъ его жизни въ" Россіи и на Кавказѣ. Пусть эти люди не поскупятся сообщеніемъ драгоцѣнныхъ свѣдѣній. Теперь это будетъ тѣмъ болѣе кстати, въ виду наступающей пятидесятой годовщины. Каждое воспоминаніе, каждый отдѣльный фактъ, касающійся Лермонтова, будетъ имѣть цѣнность въ полной характеристикѣ того, кому обязана вся Россія и славой, и эстетическими наслажденіями...