Коцебу Август - Письмо одного Немца к приятелю, содержащее критику на драматические сочинения Г. Коцебу

Письмо одного Нѣмца къ пріятелю, содержащее критику на драматическія сочиненія Г. Коцебу.

Довольно долгое время надѣялись мы видѣть въ Германіи возрожденіе златаго вѣка для драматическаго искусства. Одного только, не смѣли мы рѣшить, то есть, которой изъ славнѣйшихъ нашихъ театровъ будетъ первенствовать; и сомнѣнія наши имѣли въ предметѣ только сей вопросъ: которой изъ четырехъ городовъ: Вѣна, Гамбургъ, Мангеймъ или Берлинъ будетъ нашими Аѳинами? Но сія прекрасная перспектива изчезла. Авторы наши, занимаясь единственно настоящимъ, перестали заботиться о мнѣніи потомства. Они желаютъ нравиться публикѣ, которая хвалитъ и платитъ. Гласъ народа сталъ нынѣ не только гласомъ Божіимъ, но и гласомъ вкуса. Народъ хочетъ смѣяться или плакать; а мы, въ досаду Граціямъ и Музамъ, хотимъ производить надъ нимъ одно изъ сихъ дѣйствій. Шредеръ, желая противоположить оплотъ страшнымъ и быстрымъ успѣхомъ испорченнаго вкуса, покусился, за нѣсколько времени предъ симъ, вывесть на нашу сцену Альзиру. Сія піеса сначала понравилась, но вскорѣ публика вознегодовала на иго, налагаемое ей Шредеромъ. Возопіяли на такое тиранство, Альзира упала, и съ тѣхъ поръ сдѣлано постановленіе, чтобъ никто не осмѣливался находить удовольствіе въ представленіи французскихъ піесъ: патріотизмъ безъ сомнѣнія весьма похвальный! Не походитъ ли это на исторію мужика, которой, слушая въ страстную пятницу трогательную проповѣдь, одинъ только изъ предстоящихъ не плакалъ, и въ нечувствительности своей извинялся тѣмъ, что онъ былъ не того прихода.

Знай, мой другъ, что та же самая публика, которая не требуетъ Ифигеніи и не хочетъ видѣть Альзиры, помѣщаетъ Г. Коцебу подлѣ Расина, Вольтера и Лессинга. У насъ только и разговоровъ, что о семъ плодовитомъ Писателѣ.... Такъ, конечно онъ очень плодовитъ, когда въ полтора года наградилъ насъ шестью или семью піесами!! Ненависть къ людямъ и раскаяніе, Сынъ любви, Братъ Морицъ, Индѣйцы въ Англі, Дѣва солнца, Благородная ложъ, Клубъ Якобинокъ, Попугай: таковы суть заглавія его Драмъ и таковы права сего Автора на одобреніе публики; сего Автора, которой овладѣлъ изключительною привилегіею заставлять насъ плакать и смѣяться. Я не стану тебѣ говорить о каждой изъ сихъ піесъ особо. Въ этой длинной галлереѣ всѣ картины между собою сходны; но это не слишкомъ удивительно. Извѣстно, что и лучшій Писатель имѣетъ свои любимыя идеи, которыя безпрестанно почти вертятся у него въ умѣ; когда же удастся ему хотя однажды употребить ихъ съ успѣхомъ, то трудно уже бываетъ ему отстать отъ нихъ. Такимъ образомъ найдешь ты въ піесахъ Г. Коцебу философа, которой попираетъ ногами всѣ принятыя съ обществѣ постановленія, а иногда и самыя правила нравственности, возстаетъ противъ неравенства состояній, и въ доказательство привязанности своей къ принятому имъ образу мыслей, кончитъ всегда тѣмъ, что женится на какой нибудь развратной женщинѣ. Вездѣ найдешь у него невѣрную жену, или молодую дѣвушку, сдѣлавшуюся прежде времени матерію, которыя обѣ оплакиваютъ свои проступки и наказываются за нихъ бѣдностію; но которыя однакожь скоро опятъ находятъ щастіе: одна, помирясь съ мужемъ; другая, вышедъ замужъ за философа; вездѣ найдешь одну или двѣ простенькихъ дѣвочекъ, либо столько же вертопрашныхъ женщинъ, которыя усердно помогаютъ въ нещастной любви, здѣсь кающейся преступницѣ -- тамъ, оставленной любовницѣ; вездѣ увидишь дурака или дуру, надутыхъ своимъ благородствомъ; изъ чего выходитъ удивительный контрастъ съ философомъ; наконецъ вездѣ найдешь полдюжины шутовъ, отряженныхъ Авторомъ для утѣшенія отъ времени до времени бѣднаго зрителя, или, какъ нынѣ должно говорить, для облегченія души его, стѣсненной нѣсколькими будто бы трогательными сценами.

Такая же единообразность видна и въ перемѣнахъ, случающихся въ состояніи дѣйствующихъ лицъ. Вездѣ увидишь невинную дѣвушку, бросающуюся съ отмѣнною ловкостію на шею къ первому мужчинѣ, которой за особливое щастіе почитаетъ жениться на сей невинной дщери Натуры, чтобъ имѣть удовольствіе образовать ее; вездѣ жена, кругомъ, какъ говорится, виноватая, выспреннею своею добродѣтелью возбуждаетъ участіе и любовь въ честномъ человѣкѣ. Вездѣ видно торжество чуждой предразсудковъ философіи надъ робкими возраженіями разборчивости и пристойности. Среди всей этой чепухи разбросаны, яко украшенія, сцены великодушія, нечаянныхъ свиданій, обмороковъ, и многія другія театральныя разительности, нигдѣ будто бы невиданныя. Коцебу не удаляется никогда отъ своихъ обыкновенныхъ правилъ, такъ что даже многіе самые ощутительные недостатки у него часто повторяются. Въ піесахъ его нѣтъ ничего необходимаго. Интрига и развязка, все есть дѣло слѣпаго случая. Дѣйствующія лица приходятъ, уходятъ, видятся, не видятся, любятся, разлюбливаются: все это дѣлается по верховной волѣ Автора, которой, заступивъ мѣсто рока, думаетъ, что властенъ распоряжать произшествіями, и что никто не имѣетъ права требовать отъ него отчета. Прибавь къ этому вкусъ самый сложный, ни малѣйшаго чувства изящнаго въ морали, никакого слѣда того щастливаго искусства, которое обнаруживается въ выборѣ характеровъ, въ разпредѣленіи ихъ между собою, въ расположеніи сценъ, въ языкѣ страстей, наконецъ въ пристойномъ разпоряженіи побочныхъ украшеній. Можетъ быть, назовешь ты критику мою слишкомъ строгою; но я не требую, чтобъ ты повѣрилъ однимъ только моимъ словамъ; представлю тебѣ доказательства самыя убѣдительныя: ихъ такъ много однако же, что выборъ несказанно меня затрудняетъ. Ты конечно знаешь несравненную, удивительную піесу: Ненависть къ людямъ и раскаяніе, или по крайней мѣрѣ слыхалъ объ ней. Что скажешь ты о томъ щастливомъ случаѣ, которой привелъ Гжу. Миллеръ въ самое то мѣсто, куда мужу ея разсудилось удалиться, оставя весь родъ человѣческій? Вся деревня хотѣла видѣть и видѣла сего чудака, прогуливающагося по звѣринцу замка. Одна только Гжа. Миллеръ не имѣла сего любопытства. Все это однако же объяснится, когда подумаешь, что ей надлежало дать время надѣлать, подъ симъ чужимъ именемъ, нѣсколько добрыхъ дѣлъ, способныхъ интересовать въ ея пользу того, которому надлежало ее ненавидѣть, когда она была его женою, и изгладить изъ памяти его проступки ея передъ нимъ. Что скажешь ты о нечаянномъ прибытіи господина замка, а особливо о услужливой его поспѣшности упасть въ прудъ, нарочно для того, чтобъ подать Барону Мейнау случай къ человѣколюбивому и отважному дѣянію? Какова тебѣ покажется скорость, съ какою сей мизантропъ -- которой однако же только что успѣлъ доказать почти геройски свое добросердечіе -- укрывается отъ изъявленія благодарности... Поэтъ, зналъ, что чѣмъ скорѣе онъ побѣжитъ, тѣмъ усерднѣе за нимъ погонятся. Сверхъ того, избавитель Графа долженъ быть дорогъ его семейству. И дѣйствительно, преодолѣвъ всѣ препятствія, добрались до него.... Усильнѣйшими прозьбами склонили его дать слово отужинать въ замкѣ, и тамъ -- подивитесь Провидѣнію! -- онъ находитъ въ Графскомъ шуринѣ одного изъ старинныхъ своихъ товарищей, которой, будучи страстно влюбленъ въ Гжу Миллеръ, и желая на ней жениться, вздумалъ возложить сватовство на Мейнау. Всѣ сіи произшесшвія, безъ сомнѣнія весьма естественныя, нужны были для сближенія супруговъ. Естьли бы они одною минутою прежде примѣтили.... то прощай ихъ примиреніе, и прощай піеса!...

Въ Сынѣ любви, солдатъ, идя въ отпускъ, находитъ на большой дорогѣ мать свою, которой онъ не зналъ. Баронъ Вильденгайнъ, обольстивъ ее, бросилъ, и сія нещастная женщина, не имѣя пропитанія, принуждена ходить по міру. Солдатъ желаетъ облегчить участь матери своей..... У него нѣтъ денегъ. Тщетно прибѣгаетъ онъ къ великодушію прохожихъ. Наконецъ пришедъ почти въ бѣшенство отъ полученныхъ отказовъ, изливаетъ свое негодованіе въ длинномъ монологѣ, и, къ великому щастію, слышитъ его Баронъ Вильденгайнъ, бывши на охотѣ, и котораго безъ сомнѣнія добрый духъ привелъ къ этому мѣсту. Солдатъ проситъ у него флоринъ. Вильденгайнъ не безъ причины удивляется, что здоровый, молодой воинъ проситъ милостыни. Но какъ онъ отмѣнно добрый человѣкъ, то конечно не отказалъ бы ему, естьли бы молодой солдатъ не забылъ сказать, для кого онъ проситъ подаянія. Но естьли бы онъ это сказалъ, то піeca тотчасъ бы кончилась; а поелику публика заплатила за пятъ актовъ, то Сочинитель и долженъ непремѣнно ихъ поставить. Сверхъ того мы бы лишились той страшной сцены, въ которой отчаянный сынъ готовъ заколоть отца своего. По щастію, прибѣгаютъ на шумъ -- Авторъ для всякаго случая разставилъ по близости отъ того мѣста людей -- солдата обезоруживаютъ и отводятъ въ тюрьму.... Переходя отъ приключенія къ приключенію и потомъ опять къ приключенію, отецъ, мать, сынъ, узнаютъ другъ друга; заключается бракъ и -- всѣ довольны, покрайней мѣрѣ Автору этого хотѣлось...

II.

Сколько разъ, приходя изъ театра, и стараясь дать одинъ другому отчетъ въ тѣхъ впечатлѣніяхъ, которыя нами тамъ получены, соглашались мы съ тобою другъ мой, что драматической Авторъ естьли хочетъ занимать зрителя, не долженъ, вѣрить случаю: долженъ создать ходъ произшествій, не оставляя ничего случаю и не предлагая ни одного дѣйствія, которое не произходитъ естественно и необходимо изъ своей причины. Отъ сего-то соображенія произходитъ такъ называемое единство. -- Единство есть всегда единство какъ въ цѣломъ, такъ и въ подробностяхъ; это неизмѣнное правило Природы. Оно также должно быть правиломъ и Поэта, которому надобно всячески стараться подражать ей. Поэтъ творящій долженъ творить по ея примѣру. Сіе правило единства изключаетъ обстоятельства невѣроятныя, не приготовленныя и слишкомъ неожидаемыя. Оно изключаетъ еще все, что несовершенно отвѣтствуетъ характеру дѣйствующихъ лицъ. Не говорю, чтобы человѣкъ въ томъ, или другомъ положеніи не могъ выступить на минуту изъ своего характера; но и въ этомъ случаѣ надлежитъ дать очень ясно примѣтить вліяніе причины на дѣйствіе. На примѣръ: въ Ненавнсти къ людямъ и раскаяніи -- можно ли намъ брать живѣйшее участіе въ этомъ Баронѣ Мейнау? Можно ли понять, чтобы человѣкъ, толь жестоко обманутый двумя лучшими своими друзьями -- потому что одинъ отнялъ у него половину имѣнія, а другой обольстилъ жену -- не нашелъ бы въ поведеніи своемъ чѣмъ себя укорить? Тотъ, кто никогда не видалъ отъ людей ничего, кромѣ измѣны, неблагодарности и мрачнѣйшихъ во всякомъ родѣ поступковъ, не подаетъ ли повода мыслить, что онъ заслужилъ участь свою какими нибудь недостатками или проступками? И ежели по характеру двухъ очень худо избранныхъ друзей заключилъ онъ, что весь родъ человѣческій не имѣетъ въ себѣ ничего, кромѣ ненавистнаго, то по крайней мѣрѣ не можно ли его назвать худымъ Логикомъ? Тимонъ Лукіяновъ гораздо самъ съ собою согласнѣе. Онъ поклялся вѣчною ненавистію ко всѣмъ людямъ, и въ слѣдствіе сего грозитъ проломить голову всякому, кто осмѣлится къ нему подойти, Мизантропъ Гна. Коцебу колеблется безпрестанно между двумя противуположными чувствами: между ненавистію и любовію; ему очень трудно выполнять наложенную на себя обязанность. Онъ безпрестанно самъ съ собою разсуждаетъ, и остается тѣмъ, чѣмъ хочется ему быть, единственно отъ того, что худо разсуждаетъ. Можетъ быть, представя его нерѣшимымъ, Авторъ хотѣлъ увеличить участіе зрителей въ его судьбѣ. Но нѣтъ: добрыя дѣянія, которыя онъ ему придаетъ, суть въ немъ ничто иное, какъ невольное слѣдствіе состраданія и перваго движенія. Онъ противъ воли благотворителенъ, слѣдовательно не добродѣтеленъ, слѣдовательно мало имѣетъ права на уваженіе наше. По крайней мѣрѣ хотя бы сей мнимый мизантропъ оказывалъ иногда сожалѣніе о сдѣланномъ людямъ добрѣ! -- Но и этого совсѣмъ нѣтъ; напротивъ онъ часто самъ ищетъ къ тому случаевъ, безъ сомнѣнія для того, чтобы не быть ни минуты въ своемъ характерѣ. Разсматриваемыя подъ сими разными видами, Баронъ не мизантропъ, ни по свойству, ни по правиламъ.

Сей недостатокъ единства и вѣроятія еще примѣтнѣе въ піесѣ, подъ названіемъ: Дѣва Солнца, которая, къ чести Германіи, мало имѣла въ ней успѣха. Содержаніе взято изъ Мармонтелевыхъ Инковъ; дѣйствіе произходитъ въ Квито. Алонзо, молодой Гишпанецъ, замѣтилъ во время народной процессіи одну изъ дѣвицъ, посвященныхъ Солнцу. Глаза его остановились на ней и скоро встрѣтились съ ея взорами -- они уже любятся.... Но какъ изъясниться? Само небо спѣшитъ къ нимъ на помощь. Страшное землетрясеніе колеблетъ храмъ Солнца. Ограда во многихъ мѣстахъ разсѣдается; и чрезъ одинъ изъ сихъ проломовъ они могутъ видѣться, разговаривать, и... что же произошло отъ сихъ свиданій?... Кора сама скажетъ намъ объ этомъ съ рѣдкимъ простодушіемъ.

Кора.

Милой Алонзо! съ нѣкоторыхъ поръ я безпрестанно больна,

Aлонзо.

Не вправду ли?

Кора.

Да, и очень больна; но этому такъ и должно быть. -- Скоро любезная твоя не одного тебя любить будетъ... Не такъ ли, Алонзо?.... Однакожь мать есть почтенное созданіе.

Aлонзо.

Откуда взяла ты такія мысли?

Кора.

Не ужели ты не можешь догадаться? (съ видомъ невинной радости) Алонзо? О я буду матерью.

Можно-ли повѣрить, чтобы Кора, воспитанная въ храмѣ Солнца, могла не знать строгаго закона, предписаннаго дѣвамъ, въ ономъ обитающимъ? Зрители не безъ причины удивляются, что сказываетъ ей объ немъ иностранецъ, осквернитель сего храма, Алонзо..... Онъ, какъ видно, взялся выучить ее всему... Никто не избѣжитъ судьбы своей! вотъ для нея извиненіе, представляемое ей снизходительностію добрыхъ ея подругъ. Замѣть, что она и дѣйствительно не была обольщена, но сама бросилась въ объятія любовника. Допустимъ, что, по какимъ нибудь особымъ причинамъ, Кора не вѣдала всѣхъ обязанностей своего званія; но покрайней мѣрѣ, не будучи слишкомъ взыскательными, можно положить, что она имѣла хотя общее понятіе о нравственности и пристойности. Правду сказать, она часто увѣряетъ насъ, что любитъ и почитаетъ добродѣтель. Вѣроятно, что стыдливости нѣтъ въ ея спискѣ... И дѣйствительно, она не показываетъ даже ни малѣйшаго раскаянія въ своемъ проступкѣ, и ни сколько не опасается, чтобы ее почли преступницею. Каковъ покажется вамъ этотъ характеръ? Гдѣ тутъ истина, нравственность, благопристойность? гдѣ то почтеніе, которое всякой писатель долженъ оказывать Публикѣ? Не уже ли Г. Коцебу думаетъ приближаться къ Природѣ въ то время, какъ онъ наиболѣе отъ нея удаляется? Не уже ли полагаетъ онъ, что этотъ стыдъ, которой принуждаетъ дѣвушку потуплять глаза, это смущеніе, которое испытываетъ даже и молодая женщина, ставъ въ первой разъ матерью, суть дѣйствія предразсудковъ, основанныхъ на общежительныхъ пристойностяхъ? Не уже ли мыслитъ онъ, что не Природа внушаетъ чувство стыдливости? Правду сказать, онъ во многихъ мѣстахъ забавляется надъ женскими добродѣтелями и должностями, такъ что, кажется, не вѣритъ ихъ существованію. Послушайте молодыхъ подругъ Коры, и скажите мнѣ, не одного ли только случая не доставало имъ, чтобы впасть въ подобное преступленіе? -- Но въ піесѣ, подъ заглавіемъ; Братъ Маврикій, мнѣніе Автора о семъ обнаруживается еще оскорбительнѣе. Надобно знать, что этотъ Братъ Маврикій есть, или долженъ быть человѣкъ совершенно благоразумный, или, лучше сказать, осьмой мудрецъ, Онъ влюбляется въ молодую дѣвушку, которая, сохранивъ всю свою невинность, получила однако же отъ перваго любовника самый несомнѣнный залогъ его нѣжности. Для отвращенія Маврикія отъ предлагаемаго имъ супружества съ нею, открываетъ она ему чистосердечно свой проступокъ.... Это конечно очень честно. Теперь, по отвѣту Маврикія, разсудите, почувствовалъ ли онъ цѣну такого поступка и достоинъ ли такой жены? -- "Еще предразсудокъ!" говоритъ онъ ей... "но не бойся, чтобы онъ остановилъ меня. Посмотри на этотъ перстень; онъ конечно хорошъ, не смотря на то, что былъ во многихъ рукахъ, что нѣкоторые люди носили его прежде меня и я хочу, чтобы онъ былъ погребенъ со мною; а ожидая этого, ношу съ такимъ точно удовольствіемъ, какъ будто я самъ извлекъ его изъ рудниковъ Голкондскихъ!!! Такъ, милая моя! зная, какова ты теперь, чувствую, что буду съ тобою щастливъ, не говори мнѣ, что прежде была достойнѣе..... нѣтъ! я утверждаю, что нынѣ стала ты честнѣе. Ты была невинна по привычкѣ и по невѣденію другаго рода существованія; была невинна для того, что тебѣ приказывали такою быть. Теперь же знаешь, какъ и для чего ты добродѣтельна... Такъ, нынѣ только стала ты добродѣтельна!.... Не уже ли я пожертвую щастіемъ своимъ химерѣ? не уже ли презрю розу за то, что Зефиръ лобызалъ ее?... Я не имѣю права спрашивать у тебя, что ты была прежде. Знаю, что ты есть теперь и чѣмъ будешь для меня.... Ты не требуешь, чтобъ я разсказалъ тебѣ любовныя приключенія моей молодости: не ужели права обоихъ половъ въ разсужденіи этого не одинаковы!!!" Объ этомъ, кажется, я разсуждать нечего....

Еще слово о характерахъ Г. Коцебу. Они обыкновенно не только слабы, но даже ломки, и всегда увидишь ихъ съ одной только стороны. Они или выходятъ изъ Натуры, или когда остаются тѣмъ, чѣмъ должны быть, то это всегда бываетъ съ самою скучною монотоніею, отъ сего -- никакого разнообразія, никакой постепенности въ развитіяхъ; отъ сего наконецъ сочиненія Г. Коцебу должны быть и суть дѣйствительно совершенно безполезны для тѣхъ, которые хотятъ познать сердце человѣческое. Дѣйствующія его лица очень хорошо дѣлаютъ, приходя объявлять зрителю, что они имѣютъ такую-то страсть, или такія-то чувства, которыхъ бы безъ сей ихъ услужливости никто не могъ угадать. Такимъ-то образомъ, въ первую четверть часа бесѣды своей съ Графскимъ шуриномъ, Гжа. Миллеръ, сія по свойству застѣнчивая женщина, и сверхъ того убитая нещастіемъ, спѣшитъ однако же, какъ можно скорѣе, дать знать ему, что она очень свѣдуща; не опускаетъ ни малѣйшей подробности, даже не забыла имени композиторовъ, которыхъ сонаты она разыгрываетъ. -- Иногда кажется, что его дѣйствующія лица заимствуютъ слогъ свой отъ недавно читанныхъ ими Авторовъ. Въ первомъ актѣ Ненависти къ людямъ п раскаянія всякой подумаетъ, что Баронъ выписалъ ролю свою изъ Циммермановой книги объ уединеніи. Четвертый же актъ заключаетъ въ себѣ цѣлую тираду изъ сего превосходнаго сочиненія.

Болѣе всего прочаго оскорбляетъ въ Драмахъ Г. Коцебу совершенное отсутствіе драгоцѣннаго и необходимаго всякому Писателю качества, качества, котораго ни искуство, ни самъ Геній замѣнить не могутъ. Вы понимаете, что я говорю о вкусѣ. Сей недостатокъ вкуса видѣнъ у него въ безпрестанномъ, несносномъ смѣшеніи важнаго съ шуточнымъ, благороднаго съ низкимъ, наконецъ въ частомъ употребленіи самыхъ непристойныхъ двусмысленностей. Я упоминалъ уже о тѣхъ возбуждающихъ къ себѣ отвращеніе забавникахъ, которые, какъ будто по наряду, приходятъ смѣшить зрителей. Подлѣ степеннаго Человѣка увидишь почти всегда одного изъ скучныхъ шалуновъ: въ Сынѣ любви Графа фон-Мульду, въ Братѣ Маврикіи Штиренбока, въ Индѣйцахъ Шмита. Мнимая веселость сихъ шутовъ часто бываетъ глупа даже до подлости. Всегда сіи несносные дураки приходятъ совсѣмъ неожидаемо -- но, нѣтъ! кто знаетъ обычай Г. Коцебу, тотъ долженъ быть къ этому приготовленъ: всегда у него послѣ трогательной сцены слѣдуетъ Арлекинада. Кажется, что Авторъ хочетъ возстановить нарушенное имъ равновѣсіе; ему больно, что опечалилъ насъ, и онъ почитаетъ себя обязаннымъ осушать слезы, которыя проливать насъ заставилъ. -- Самое обыкновенное, самое низкое, даже подлое -- такова есть сфера Г. Коцебу. Въ ней то любитъ онъ обращаться по природной склонности. Не льзя однакожь отрицать совершенно, чтобы онъ не имѣлъ искуства трогать иногда зрителя; но не ищите глубокихъ чувствъ въ его дѣйствующихъ лицахъ. Языкъ ихъ не всегда есть языкъ истины. Много ли найдется въ его сочиненіяхъ сихъ разящихъ стрѣлъ, которыя, вылетая изъ рукъ Природы, проницаютъ въ послѣдніе изгибы сердца? По крайней мѣрѣ его характеры, въ разсужденіи сего, суть вообще самаго обыкновеннаго разбора. Когда же вздумается ему поблагородничать, то почти всегда впадаетъ онъ въ иперболы и парадоксы! -- О! это уже пристрастіе, скажете вы. -- Нѣтъ, любезной другъ, и не думай, чтобы мнѣ трудно было доказать справедливость моихъ замѣчаній -- но довольно...

(Изъ одного иностраннаго Журнала.)

"Вѣстникъ Европы", No 1--2, 1804.