Эта грустная, глубоко захватывающая душу пѣсня написана А. В. Кольцовымъ незадолго до его смерти и служитъ, какъ нельзя лучше, выраженіемъ его собственныхъ пережитыхъ имъ чувствъ. Молодость его -- да и вообще вся недолгая жизнь (прожилъ онъ всего тридцать три года) -- въ самомъ дѣлѣ, принесла ему гораздо больше горестей и страданій, чѣмъ счастья.
Чтобъ лучше понять причины этой горькой неудовлетворенности поэта, провожавшей его до могилы, нужно хоть въ краткихъ чертахъ ознакомиться съ его жизнью.
Кольцовъ родился 2-го октября 1809 года въ городѣ Воронежѣ, въ мѣщанской семьѣ. Родители его были люди состоятельные, но совсѣмъ темные, не только необразованные, но и не понимавшіе блага образованія, не цѣнившіе стремленія къ нему въ своихъ дѣтяхъ. При томъ же старикъ Кольцовъ былъ человѣкъ крутого нрава, не терпѣвшій ни малѣйшаго противорѣчія со стороны своихъ близкихъ, и это сильно отражалось на семьѣ. Жена его, очень кроткая женщина, нѣжно любившая дѣтей, не пользовалась никакимъ вліяніемъ въ своемъ домѣ. Дѣти, какъ деревья въ лѣсу, росли безъ всякаго воспитанія и даже безъ призора. Благодаря этому будущій поэтъ, напримѣръ, едва въ дѣтствѣ не лишился зрѣнія, бродя босикомъ по мокрой травѣ. Въ другой разъ, еще совсѣмъ маленькимъ мальчуганомъ, онъ упалъ съ лошади, отчего на всю жизнь остался сутуловатымъ. Впрочемъ, свобода эта имѣла и свою хорошую сторону для Кольцова: онъ съ раннихъ лѣтъ сблизился съ природой и полюбилъ ея красоты.
Отецъ Кольцова Василій Петровичъ былъ купцомъ-прасоломъ, т. е. занимался тѣмъ, что скупалъ у крестьянъ скотъ и другіе товары и перепродавалъ ихъ болѣе крупнымъ торговцамъ. Вотъ почему нашего поэта, помогавшаго отцу въ торговлѣ, впослѣдствіи называли поэтомъ-прасоломъ.
Когда молодому Кольцову исполнилось 9 лѣтъ, къ нему взяли учителя семинариста, начавшаго учить его грамотѣ. Будущій поэтъ не былъ бойкимъ, веселымъ мальчикомъ, а скорѣе, вялымъ, спокойнымъ, сосредоточеннымъ въ себѣ. Но въ ученіи онъ сразу обнаружилъ большія способности, быстро научился грамотѣ и поступилъ въ уѣздное приходское училище. Къ сожалѣнію, онъ пробылъ тамъ очень недолго. Какъ только онъ выучился читать и кое-какъ писать, отецъ взялъ его домой (изъ второго класса), находя, что полученныхъ сыномъ знаній вполнѣ достаточно для будущаго прасола. Молодой Кольцовъ долженъ былъ, по выраженію его отца, "приняться за дѣло", т. е. помогать ему въ торговлѣ.
Даже страшно становится при мысли, что двѣнадцатилѣтній мальчикъ долженъ былъ сразу съ головой окунуться въ грязный торгашескій міръ, въ которомъ все измѣрялось деньгами и управлялось заповѣдью: "не обманешь -- не продашь!" Къ счастью, у Кольцова была сильная, благородная натура, такъ что эта темная обстановка его дѣтства не могла оставить на немъ глубокихъ слѣдовъ. Онъ гораздо больше увлекался привольемъ степей, по которымъ ему приходилось разъѣзжать, чѣмъ торговыми дѣлами отца.
Эти степи онъ полюбилъ глубокою, восторженною любовью и не разъ, сдѣлавшись поэтомъ, вспоминалъ о нихъ въ стихахъ.
Степь раздольная --
Далеко вокругъ,
Широко лежитъ,
Ковылемъ-травой
Разстилается!
Ахъ, ты степь моя,
Степь привольная,
Широко ты, степь,
Пораскинулась,
Къ морю Черному
Понадвинулась!
Хотя Кольцовъ не долго пробылъ въ школѣ, но успѣлъ сблизиться тамъ съ однимъ изъ товарищей, Варигинымъ. Дружба эта продолжалась и по выходѣ изъ школы. Мальчиковъ сближала страстная любовь къ чтенію, а у отца Варигина была большая библіотека, которою можно было пользоваться.
Если Кольцову нравилась какая-нибудь книга, онъ всегда старался выдумать что-нибудь въ подражаніе ей, была ли то сказка или романъ. Отецъ безпощадно преслѣдовалъ всякія "книжныя" занятія сына, твердя ему, что не затѣмъ взялъ его домой, чтобъ онъ "билъ баклуши". Но влеченіе Кольцова къ книжкамъ было неодолимо. Лишившись со смертью товарища Варигина возможности пользоваться его библіотекой, онъ сталъ покупать себѣ старыя книги на всѣ деньги, получаемыя отъ отца на лакомства.
Разъ случайно попалась ему книжка стихотвореній Дмитріева. Это было цѣлымъ событіемъ въ его жизни: никогда раньше онъ не видѣлъ стиховъ. Онъ сразу подмѣтилъ въ нихъ сходство съ пѣснями, которыхъ такъ много приходилось ему слышать среди простого народа, въ восторгѣ побѣжалъ въ садъ и началъ ихъ пѣть.
Стихи ему такъ понравились, что съ тѣхъ поръ онъ сталъ покупать себѣ только книги, написанныя стихами, и мало-по-малу пріобрѣлъ себѣ сочиненія всѣхъ извѣстныхъ тогда поэтовъ. Но его занимала еще другая мысль. Ему давно хотѣлось попытаться самому написать что-нибудь стихами. Сдѣлать это было трудно, потому что онъ совсѣмъ не зналъ правилъ стихосложенія. Однако, онъ попробовалъ и, просидѣвъ надъ работой всю ночь, повидимому, поборолъ всѣ трудности. Къ утру его произведеніе, носившее названіе "Три видѣнія", было готово. Гордый и счастливый побѣжалъ Кольцовъ со своими стихами къ одному извѣстному въ Воронежѣ книготорговцу Кашкину. Кашкинъ былъ человѣкъ образованный и хорошій. Пьесы онъ не одобрилъ, -- написана она была плохо, но самъ Кольцовъ ему очень понравился, и онъ его приласкалъ. Кашкина тронула страстная любовь Кольцова къ поэзіи, и онъ посовѣтовалъ ему непремѣнно продолжать писать.
Благодаря Кашкину Кольцовъ какъ бы вышелъ на свѣтъ изъ своего темнаго царства. Онъ бралъ у него книги для чтенія, приносилъ ему на судъ свои стихи, выслушивалъ его мнѣнія и совѣты, пріобрѣталъ благодаря ему новыхъ, болѣе подходящихъ для себя знакомыхъ.
-----
Такъ протекала молодость Кольцова среди этихъ новыхъ, увлекавшихъ его, городскихъ впечатлѣній и постоянныхъ разъѣздовъ по степямъ и селамъ съ порученіями отца. Уѣзжать изъ дому иногда случалось на цѣлую недѣлю, а то и на двѣ. Ему не было еще и двадцати лѣтъ, когда произошло одно событіе, глубоко потрясшее его молодую душу. У Кольцовыхъ жила въ услуженіи молодая дѣвушка, сиротка Дуня, ихъ крѣпостная. Кольцовъ полюбилъ ее всѣмъ сердцемъ, и она отвѣчала ему горячею взаимностью. Но отецъ Кольцова прочилъ для него не такую невѣсту, а родовитую и богатую. Ему давно хотѣлось породниться съ высшимъ воронежскимъ купечествомъ, и онъ задумалъ разлучить молодыхъ людей. Воспользовавшись отсутствіемъ сына, Василій Петровичъ продалъ Дуню одному степному помѣщику на Донъ. Не найдя, по возвращеніи, дома любимой дѣвушки, молодой Кольцовъ былъ такъ потрясенъ, что опасно занемогъ и долго пролежалъ въ безпамятствѣ, между жизнью и смертью. Едва оправившись, онъ поскакалъ на розыски своей невѣсты, но все было тщетно: старикъ позаботился о томъ, чтобъ замести ея слѣды...
Случай этотъ какъ нельзя лучше показываетъ, въ какой грубой, безпросвѣтно-темной обстановкѣ пришлось расти и развиваться нашему поэту. Онъ вспоминалъ о немъ всегда съ болью и даже много лѣтъ спустя не могъ о немъ говорить безъ дрожи въ голосѣ.
Эту нѣжную, такъ жестоко порванную любовь Кольцовъ впослѣдствіи излилъ въ многихъ своихъ чудесныхъ пѣсняхъ.
Оправившись отъ перенесеннаго несчастія, Кольцовъ съ еще большимъ жаромъ отдался литературной работѣ. У него теперь образовалось какъ бы два міра: свѣтлый міръ поэзіи, въ которомъ онъ жилъ всѣми своими мыслями и чувствами, и мрачный міръ дѣйствительности, въ которомъ онъ существовалъ только по необходимости. Но зато судьба словно заботилась о немъ, посылая ему встрѣчи съ хорошими, интересными людьми. Такъ, онъ случайно познакомился съ однимъ образованнымъ семинаристомъ Серебрянскимъ, который оказался ему очень полезнымъ разными литературными совѣтами. Нѣсколько позже онъ, также случайно, встрѣтился съ московскимъ студентомъ Станкевичемъ, ѣхавшимъ черезъ Воронежъ къ отцу на каникулы. А у Станкевича было много знакомыхъ и друзей среди писателей, съ которыми онъ и познакомилъ Кольцова, когда тотъ въ 1831 году пріѣхалъ по дѣламъ отца въ Москву.
Поэтическое творчество Кольцова къ этому времени уже сдѣлало большіе успѣхи. Онъ уже меньше прежняго подражалъ въ своихъ стихахъ другимъ поэтамъ, хотя и не писалъ еще тѣхъ своихъ чудесныхъ пѣсенъ на народный ладъ, которыя составили ему славу. Онъ все еще думалъ, по недостатку образованія, что народная поэзія -- не настоящая поэзія, и что пѣсни, подобныя народнымъ, не имѣютъ цѣны. А пѣсни эти такъ и рвались у него изъ души, и матерьяла для нихъ у него было не мало. Не даромъ онъ столько лѣтъ разъѣзжалъ по степямъ и деревнямъ, встрѣчаясь съ самымъ разнообразнымъ народомъ. Эти встрѣчи оставляли глубокій слѣдъ въ его впечатлительной душѣ, и народную жизнь онъ зналъ, можно сказать, какъ свою собственную.
Въ 1836 году появилась въ свѣтъ первая книжечка стихотвореній Кольцова. Она была издана на средства Станкевича и его друзей, такъ какъ Василій Петровичъ ни въ какомъ случаѣ не далъ бы денегъ на такое дѣло. Тогда мало по малу Кольцовъ сталъ извѣстенъ далеко за предѣлами Воронежа, по всей Россіи. Лучшіе изъ писателей заинтересовались имъ и пожелали съ нимъ познакомиться. Однимъ словомъ, для Кольцова начиналась та новая жизнь, о которой онъ такъ долго мечталъ.
Въ 1836 году онъ опять поѣхалъ по дѣламъ отца въ Москву и въ этотъ свой пріѣздъ сблизился съ самымъ замѣчательнымъ человѣкомъ своего времени, писателемъ Бѣлинскимъ. Бѣлинскій обладалъ выдающимся умомъ и литературнымъ талантомъ, а кромѣ того, очень правдивымъ и горячимъ сердцемъ. Онъ страстно любилъ русскую литературу и дорожилъ ея интересами болѣе своихъ собственныхъ. Угадавъ сразу въ Кольцовѣ большой поэтическій талантъ и благородную натуру, онъ привязался къ нему, какъ къ родному, и они оставались друзьями во всю жизнь. Дружба эта оказалась настоящимъ кладомъ для Кольцова. Такой человѣкъ, какъ Бѣлинскій, могъ указать ему, что было хорошаго и плохого -- не только въ его стихахъ, но и въ немъ самомъ и въ его жизни. Въ первый разъ Кольцовъ теперь представилъ себѣ всѣ темныя стороны торгашеской жизни, которую они вели съ отцомъ, какъ часто приходилось кривить душой, обманывать и притѣснять слабыхъ. Правда, участвовалъ онъ въ этомъ полубезсознательно, потому что отецъ сдѣлалъ его своимъ помощникомъ, когда онъ былъ совсѣмъ небольшимъ, неразумнымъ мальчикомъ.
Бѣлинскій все это понялъ и не только не осудилъ своего друга, но сталъ еще больше цѣнить тѣ чувства его, которыя выливались у него въ стихахъ.
-- Значитъ, золотая душа у этого человѣка,-- думалось ему, если онъ, выросши среди такихъ грубыхъ, испорченныхъ людей, способенъ на благородныя чувства и мысли.
Подъ вліяніемъ Бѣлинскаго Кольцовъ сталъ писать исключительно пѣсни народнаго склада, которыя ему больше всего удавались. Лучшія изъ нихъ написаны имъ между 1836--1839 гг. Онѣ замѣчательны какъ по своимъ художественнымъ достоинствамъ, такъ и по вѣрности изображенія народной жизни. До Кольцова были попытки созданія такихъ пѣсенъ, но онѣ выходили всегда очень искусственныя: то слишкомъ грубыя, то слащавыя, потому что поэты знали крестьянскій бытъ только по наслышкѣ. Кольцовъ же зналъ его въ настоящемъ, неприкрашенномъ видѣ, такъ какъ самъ жилъ среди народа, всѣ горести и радости котораго были ему родными.
Многія изъ этихъ пѣсенъ: "Пѣсня пахаря", "Урожай", "Крестьянская пирушка", "Что ты спишь мужичекъ", "Косарь" и др. навѣрное извѣстны всѣмъ читателямъ съ дѣтства.
Послѣ жизни въ столицѣ среди образованныхъ, горячо относившихся къ нему людей, Кольцову всегда было необыкновенно тяжело возвращаться въ свой медвѣжій уголъ, и онъ очень томился въ Воронежѣ. Не даромъ онъ писалъ оттуда Бѣлинскому: "Въ Воронежѣ жить мнѣ противу прежняго вдвое хуже; скучно, грустно, бездомно въ немъ... Благодарю васъ, благодарю вмѣстѣ и вашихъ друзей... Вы и они много для меня сдѣлали, о слишкомъ много, много! Эти послѣдніе мѣсяцы стоили для меня пяти лѣтъ воронежской жизни".
Долго-ль буду я
Сиднемъ дома жить,
Мою молодость
Ни за что губить?
Долголь-ль буду я
Подъ окномъ сидѣть?
По дорогѣ вдаль,
День и ночь глядѣть?
Иль у сокола
Крылья связаны,
Иль пути ему
Всѣ заказаны?
Иль боится онъ
Въ чужихъ людяхъ быть,
Съ судьбой мачихой
Самъ собою жить?
Для чего-жъ на свѣтъ
Глядѣть хочется,
Облетѣть его
Душа просится?
Такъ рвался душою Кольцовъ изъ Воронежа. Онъ писалъ звавшему его въ столицу Бѣлинскому: "Пророчески угадали вы мое положеніе. У меня самого давно уже лежитъ на душѣ грустное это сознаніе, что въ Воронежѣ долго мнѣ не сдобровать. Давно живу въ немъ и гляжу вонъ, какъ звѣрь... Тѣсенъ мой кругъ, грязенъ мой міръ, горько мнѣ жить въ немъ, и я не знаю, какъ я еще не потерялся въ немъ давно"... Но исполнить это завѣтное желаніе -- порвать окончательно съ прежнею жизнью было не легко. Для независимой жизни въ столицѣ у Кольцова не было никакихъ средствъ... отецъ не давалъ ему ни гроша, несмотря на то, что онъ проработалъ съ нимъ всю жизнь. Для того чтобы найти въ столицѣ достаточный для жизни заработокъ, Кольцовъ былъ слиткомъ мало подготовленъ. Жить-же доходами отъ стиховъ было невозможно: литературный трудъ въ то время оплачивался очень плохо. Кольцовъ зналъ, что самъ Бѣлинскій, писавшій много, всегда терпѣлъ нужду, жилъ почти впроголодь. Для того чтобы все-таки двинуться въ путь при такихъ условіяхъ, нужны громадная воля и рѣшимость, которыми человѣкъ обладаетъ далеко не всегда.
Долго и напрасно мучился Кольцовъ надъ рѣшеніемъ этого вопроса и излилъ свои муки въ стихотвореніи "Путь", едва ли не самомъ лучшемъ изъ всѣхъ имъ написанныхъ:
Путь широкій давно
Предо мною лежитъ
Да нельзя мнѣ по немъ
Ни летать, ни ходить...
Кто же держитъ меня,
И что кинуть мнѣ жаль?
И зачѣмъ до сихъ поръ
Не стремлюся я вдаль?
Или доля моя
Сиротой родилась?
Иль со счастьемъ слѣпымъ
Безъ ума разошлась?
По лѣтамъ и кудрямъ
Не старикъ еще я:
Много думъ въ головѣ
Много въ сердцѣ огня!
Много слугъ и казны
Подъ замками лежитъ;
И лихой вороной
Ужъ осѣдланъ стоитъ.
Да на путь -- по душѣ
Крѣпкой воли мнѣ нѣтъ,
Чтобъ въ чужой сторонѣ
На людей поглядѣть;
Чтобъ порой предъ бѣдой
За себя постоять,
Подъ грозой роковой
Назадъ шагу не дать;
И чтобъ съ горемъ въ пиру
Быть съ веселымъ лицомъ;
На погибель идти --
Пѣсни пѣть соловьемъ!
Въ столицу Кольцовъ не поѣхалъ, несмотря на всѣ настоянія Бѣлинскаго, звавшаго его къ себѣ жить; поэтъ былъ слишкомъ гордъ и самолюбивъ, чтобъ согласиться на это предложеніе, и предпочелъ остаться въ Воронежѣ. Скоро онъ прекратилъ и переписку съ пріятелемъ: она была для него тяжела, напоминая ему о другой, желанной жизни, которую онъ считалъ для себя невозможной.
Жизнь! Зачѣмъ ты собой
Обольщаешь меня?
Если бъ силу Богъ далъ,
Я разбилъ бы тебя!
Такимъ восклицаніемъ начинается одно изъ стихотвореній, написанное имъ въ это время и посвященное Бѣлинскому.
Въ эти послѣдніе годы Кольцову особенно тяжело жилось въ Воронежѣ. Онъ потерялъ своего лучшаго друга Серебрянскаго, умершаго отъ чахотки. Кромѣ того начались нескончаемые нелады съ родными, отравившіе ему существованіе.
Вскорѣ ко всѣмъ этимъ нравственнымъ мукамъ прибавилась тяжкая, неизлѣчимая болѣзнь, уже неизбѣжно приковавшая его къ Воронежу.
Медленно угасалъ поэтъ отъ этого недуга, забытый друзьями, одинъ среди своихъ домашнихъ, изъ которыхъ только мать да старуха-нянька относились къ нему съ участіемъ, а отецъ даже жалѣлъ денегъ ему на лѣченіе.
19 октября 1842 г. Кольцова не стало. Такъ погибъ этотъ поэтъ во цвѣтѣ молодости, унеся съ собой въ могилу много "сердечнаго огня", много неспѣтыхъ пѣсенъ...
Старикъ Кольцовъ любилъ говорить послѣ смерти сына:
-- Разумная голова былъ мой Алексѣй, да Богъ не далъ пожить на свѣтѣ: книжки его сгубили и свели въ могилу!
Онъ не понималъ, что сына его сгубили не книжки, а глухая тьма и невѣжество нашей жизни, съ которыми книжки неустанно ведутъ борьбу.
Говоря о произведеніяхъ Кольцова, мы не упомянули о его "думахъ". Онѣ интересны въ томъ отношеніи, что въ нихъ обнаружился въ высшей степени пытливый умъ Кольцова, старавшійся дать себѣ отчетъ во всемъ окружающемъ. Но по выполненію онѣ гораздо слабѣе пѣсенъ. Славою своею, онъ, какъ мы сказали, обязанъ своимъ несравненнымъ пѣснямъ. Всѣ онѣ такъ звучны и гармоничны, что невольно хочется ихъ пѣть. Большинство ихъ и положены на музыку и поются уже народомъ "на всемъ пространствѣ безпредѣльной Руси", какъ нѣкогда предсказывалъ его другъ Бѣлинскій.